Бесплатный фрагмент - Теория 14-ти кристаллов

Нильс Симеон это псевдоним писателя, кинорежиссёра и художника Георгия Масхарашвили. Георгий родился в Грузии в 1997-ом году в семье микробиологов. Всё его детство прошло на улицах, дворах, крышах, подвалах и в старых особняках родственников и знакомых. У Георгия было много двоюродных братьев и сестер вместе с которыми он каждое лето проводил в горах, в уютной хижине. Это добавляло в его жизнь приключении. Позже Георгий стал горным проводником.

Подростковый приключенческий роман «теория 14ти кристаллов» было издано впервые

В Грузии в 2018 ом году. В течении первых двух месяцев книга уже была включена в список внеклассной литературы во многих школах Грузии. В 2020-ом году «Теория 14ти кристаллов получила» две литературных премии: премия «Саба» за лучший дебют и премия «Гогебашвили» за вклад в просветительское дело.

Предисловие

Я всегда был непоседой. Если поблизости находился лес — я должен был его исследовать, если какой-то холм — на него взобраться. Я изучил все соседние дворы, подвалы и даже гаражи. Виной тому были книги, которые наполняли наш дом. Томами приключенческих изданий были забиты два книжных шкафа и все полки в моей комнате. Романы, повести, рассказы Марка Твена, Майна Рида, Жюля Верна, Фенимора Купера, Джека Лондона и Артура Конан-Дойля — все это одновременно крутилось у меня в голове, и из-за этого я часто попадал в неприятности.

Одним летом я чудом спасся от смерти. Мы отдыхали в нашем летнем доме в горах. Моя сестра, кузины, и кузены прекрасно проводили время без всяких приключений: собирали грибы, обливались водой, играли в шалаше, который я соорудил на опушке леса, или же помогали тетям с выпечкой и вышивкой. Меня же сердце всегда звало подальше от дома, к cместам еще не исследованным и не изученным.

Неподалеку от нашего дома на лугу стоял гигантский дуб. Он был настолько большим, что в месте разветвления свободно, помещались семеро детей, наблюдая в бинокль за дорогой. Там располагался наш «штаб». Здесь каждый из нас был шпионом, имел различные звания и получал задания, которые раздавал нам наш старший двоюродный брат Мика. Конечно, меня мало удовлетворяло одно лишь выполнение задании. Я искал способы проявить личную инициативу и активность и решил покорить наш дуб до самой макушки. Дети пытались остановить меня, но это только больше подзадоривало. Я долго лез наверх, но наконец добрался до самой макушки и высунув голову из листьев понял, что не зря старался. Я впервые попал на «небо»! Как же мне описать тот восторг и мурашки по коже от восторга, которое я тогда испытал: горы, поля, горы, поля, дороги, дома, дороги, сады, деревни, долины, а за ними синее небо, уходящее вдаль, переливающиеся разными цветами облака и доносящийся откуда-то глухой гул мотора. Вот что тогда предстало передо мной. Я замер на верхушке дерева, в моей детской голове мелькали тысячи идей вперемешку с мечтами, какие может придумать только ребенок: всякие летательные аппараты, мосты, пролегающие от горы к горе, летающее кресло, маленький летающий домик с теплой кроватью, дом на сваях, которые были бы еще выше, чем наш дуб, и много всего другого.

— Нильс, Нильс, где ты?! — услышал я голос мамы откуда-то снизу. И понял, что дети рассказали ей о моей выходке. Что же оставалось делать? Наказания было не миновать. Только что на этот раз: выкопать морковку на грядке, убраться в доме, или очистить двор?!

— Да, мама, сейчас иду! — крикнул я ей сверху и начал очень быстро спускаться, чтобы мама подумала, будто я прятался где-то в ветках пониже. Спуск оказался намного сложнее, чем предполагал. Я даже немного боялся, но все равно спешил оказаться внизу.

Трра-ах! Под ногами что-то треснуло, раздался резкий звук, и ветки быстро закружились перед глазами. Я даже не успел сообразить, как что-то очень больно воткнулось в бок.

дерево остановилось, остановился и я, застряв на раздвоенной ветке, мои ноги болтались в воздухе. От боли перехватило дыхание. Вниз лететь было еще далеко, но в тот момент я понял, что чудом избежал смерти. Хотя до конца все равно ещё не был в безопасности. Ветка, обломившаяся у меня под ногами, до сих пор с треском падала вниз. «Ни-ильс!!!» — послышался снизу отчаянный крик мамы. Мне надо было как-то выдохнуть, иначе всё остальное теряло смысл, и я, наверное, уже никогда не смог бы оттуда выбраться. Как у меня это получилось, не помню по сей день, но кое-как я все же смог вдохнуть и выдохнуть, и попробовал высвободиться из разветвления. Ни до чего не мог достать ни ногой, ни рукой. Наконец каким-то образом вскарабкался на ту же ветку, на которой застрял, и понемногу стал перемещаться к стволу дерева.

— Нильс, где ты, Ни-ильс?! — снова громко позвала меня мама.

— Ни-ильс, Ни-ильс! — вслед за ней кричали моя сестра вместе с моими двоюродными братьями и сестрами откуда-то из-под листьев. В конце концов я смог одолеть боль и дребезжащим голосом откликнулся:

— Я здесь, иду-у!

С дрожью в коленях потихоньку сполз на землю и, бледный, весь в слезах обнял маму.

Следующие две недели я провел в постели. У меня был ободран весь левый бок, спина и сломаны два ребра. Несмотря на это, я даже был немного рад: во-первых, избежал наказания, во-вторых, все надоедливые задания: принести воду из колодца, или сходить в пекарню — достались остальным детям. Вдобавок все мои три тети и мама были в моем полном распоряжении. А сам я весь день ничего другого не делал, кроме того, что читал свои любимые книги и рисовал. Именно тогда мне попалась в руки одна книга, которая каким-то загадочным образом оказалась в нашем летнем доме.

Вторую неделю я лежал, перевязанный, в постели. Потихоньку начинал самостоятельно доходить до туалетной комнаты. Однажды, пытаясь под кроватью найти тапочки, я нащупал что-то четырехугольное: это был сборник произведений Германа Гессе. То, как я воспринял Гессе ребенком и взрослым, сейчас не имеет никакого значения. Главное, что у этой книги было самое странное предисловие, какое я когда-либо читал.

В нем описывалась личность автора и его отношение к миру. Рассказывалось о его детских годах и семье, школьном периоде. В студенческие годы бунтарская душа Гессе начала искать приключений: он примкнул к молодежному движению, и за участие в действиях протеста два раза попадал в тюрьму. Времени в тюрьме он зря не терял — читал и писал. Периодически даже развлекался рисованием, и когда тетради уже не хватило, начал рисовать на стене камеры. Директору тюрьмы нравился Гессе, и он закрывал глаза на подобные развлечения. Более того, начальник даже передал ему цветные краски и позволил продолжить рисовать на стене.

Гессе начал создавать пейзаж: первым делом он написал луг и небо, потом постепенно на лугу начали появляться цветы и коровы. Пейзаж обрастал новыми и новыми деталями. На картине зазеленел лес и засинели горы, позже к ним добавился поезд. Так тянулся день за днем, тюрьма стала надоедать Гессе, и в один прекрасный момент, когда его терпение иссякло, он сел в тот самый поезд и покинул камеру.

Я не верил своим глазам. Мне было сложно осознать, что биография одного человека, которая была передана на нескольких листах вместо половины страницы, как у меня, могла так закончиться. «Что? Как? Что это значит?» — спрашивал сам себя. Я не мог понять, было ли это шутка, или, или… Несколько раз я даже подумал, а что если он и вправду так сбежал из тюрьмы?! Одним словом, до самой ночи размышлял только об этом, уставившись на трещины в потолке. Со двора доносился веселый шум и гам моих сестер и братьев, но мне ни секунды не было жалко — так сильно увлекся историей побега Германа Гессе. Вечером мама даже спросила: «Нильс, у тебя все хорошо? Ты ни разу не позвал меня за весь день, неужели тебе ничего не было нужно?».

В ту минуту мне очень захотелось рассказать маме про предисловие к книге Германа Гессе. Я подумал, что, возможно, она когда-то читала эту книгу и знала, что в этой истории правда, а что вымысел. Мама, конечно же, читала Гессе, но подобного предисловия не то что никогда не встречала, вообще не могла понять, как та книга попала мне в руки. Я вкратце рассказал всю биографию Гессе и закончил точно так, как предисловие заканчивалось в книге: «…в один прекрасный момент, когда его терпение иссякло, прекрасный момент, когда его терпение иссякло, он сел в тот самый поезд и покинул камерув». Я ожидал от мамы как минимум удивления, а она не задумываясь выпалила:

— Ай, да это что! Ты бы знал, как Инге Снипп и Уго Урсусберген сбежали из дворца Урсусбергенов. Вот это был побег!

— Кто-о? — удивленно переспросил я.

Я вовсе забыл про Гессе, так сильно увлекла меня история, поведанная мне в двух словах мамой. Следующие пару недель мама рассказывала мне ее во всех подробностях, и клянусь вам, меня так втягивало каждое слово, что я совсем забыл про боль в спине и ребрах.

Мама родилась в одной красивой, окруженной горами финской деревне Кайлеено. Там же окончила среднюю школу имени Тора Урсусбергена, а затем музыкальный лицей имени Брунгильды Лешези. Инге Снипп и Уго Урсусберген были ее одноклассниками. Да, между прочим, мою мать зовут Бритой, а отца — Калле, Калле Симеон, и его до сих пор все называют «маленьким Калле». А я — Нильс Симеон, и эту историю передаю точно теми же словами и в той же последовательности, как рассказала мне мама.

Глава 1

Барон Волкан Лешези был довольно знаменитой личностью, принимаемой во всех кругах общества. Его ценили не только как успешного географа и геолога, но еще и как хорошего человека. Волкана хорошо знали во всех родовых дворах и учебно-исследовательских учреждениях, как в Моравии (на его родине), так и в остальной Европе, Индии, Китае, России и Египте.

У барона в то время был трехлетний сын Алекс, который свое детство проводил в родовом замке Лешези в Моравии вместе с мамой и няньками. С отцом он виделся редко — два-три месяца в год. Но даже за такое краткое время Волкан давал сыну столько тепла и внимания, что несмотря на вечное женское окружение, Алекс рос мужественным мальчиком. Пока отец пребывал в дальних путешествиях, Алекс читал его рассказы и статьи, ждал писем Волкана, чтобы скорее узнать новую историю и местонахождение любимого отца, которого всегда не хватало.

Так продолжалось, пока Алексу не исполнилось восемь лет. В замке все шло по-прежнему: те же самые няни, те же повара, тот же конюх, те же книги и даже та самая посуда. Впрочем, после одного происшествия в поместье Лешези многое в корне изменилось.

Это произошло в 1843 году. Барон Волкан Лешези пытался преодолеть холодные непроходимые леса Лапландии вместе со своими преданными спутниками. Их целью было обнаружить торфяные залежи, а затем пробраться к озеру Инариярви на севере, откуда одна из крупных торфодобывающих компаний собиралась проложить судоходный путь к Баренцеву морю. Экспедиция проходила в сложнейших условиях — они испытывали постоянный недостаток еды и тепла, столкновения с волками и медведями в дороге унесли жизни двух собак и трех лошадей, в группе из двенадцати человек пятеро заболели горячкой. Изнемогшая команда еле одолевала по пять километров в день с больными товарищами и загруженными санями сквозь дремучие леса. Подобные сложности, да еще и похуже, Волкан с друзьями видели не в первый раз, поэтому они даже не думали сдаваться и упорно продолжали брать пробы из грунта и продвигаться вперед.

Однажды ночью, когда все уже спали, барон Лешези сидел у костра и просматривал записи. Приближался рассвет, но Волкан все еще сидел рядом с огнем, как будто ждал чего-то. По непонятным причинам его одолело неопределенное чувство тревоги и беспокойства. Волкан попытался вникнуть в суть собственных волнений, но ничего существенного не обнаружил — ведь подобные приключения были чуть ли не частью его повседневной жизни. Тотчас же вспомнил про Алекса, хорошо «присмотрелся» к причинам и страхам, стоящим за его мыслями, но и тут осознал, что волновался не из-за сына: Алекс постоянно находился в кругу заботливых нянь и матери, да и в Моравии в то время было спокойно. Тревога Волкана некоторым образом относилась к будущему, не только и не столько к своему собственному и даже своей семьи, но скорее к будущему его потомков. Он даже не мог осмыслить, что переживал, но какое-то чувство влекло его в лес. Никак не мог понять, что происходит, но непроглядная «задняя мысль» подсказывала, что он немедленно должен был идти туда, куда его ведет чутье. Волкан полностью подчинился своему телу и чувствам и без малейшего опасения и страха ступил в гущу леса. Блеклый свет зарева делал рельеф и деревья еле различимыми, но он на это даже не обращал внимания. С хрустом веток под ногами Волкан все больше ускорял темп, и скоро, когда стало еще светлее, он уже бежал вовсю; он потерял чувство времени и плохо осознавал, что вообще происходит. Рельеф вокруг все больше выравнивался, а лес становился реже. Еще несколько секунд, и Волкан очутился по колено в торфяном болоте, и лишь тогда он остановился и оглянулся.

Уже рассвело. Холодная вода отрезвила его, и теперь он начал думать о том, как очутился в болоте. Он выбрался на берег и начал выливать из сапог воду, как вдруг издалека послышался еле различимый, но хорошо знакомый волчий лай. Волкан замер и прислушался. Им опять овладело то чувство, которое его привело сюда, и вместо того чтобы как можно скорее бежать с того места, он, надев сапоги, быстро, подобно крадущемуся хищнику, двинулся по направлению звука. Волчий лай приближался, и минуты через три он их увидел за деревьями. Пять или шесть волков стояли на берегу болота и с остервенением лаяли на кого-то или на что-то в воде. Волкан переместился от одного дерева к другому и увидел вблизи берега стоящего по пояс в воде лапландского мальчика. Волки не могли зайти в воду и ждали, когда мальчик сам выберется на сушу. Волкан понял, что не имел с собой ни ружья, ни пороха. Единственное, на что он мог рассчитывать, был охотничий нож на поясе. Oн снова пришел в себя, мозг мгновенно заработал, и в голове включились все испробованные способы выживания. Нельзя было терять время, но и лишним действием он мог погубить и себя, и мальчика. Первым делом Волкан поднял с земли две длинные палки. На конец одной из них крепко привязал охотничий нож тесьмой оберега. Затем быстро разделся выше пояса, разбросал одежду на земле и помочился на неe. Две рубахи, вымоченные в моче, развесил на разные палки и, выставив вперед одну с ножом на конце, двинулся на волков с нечеловеческим криком и ревом. Волки вначале отпрянули с испугом, но увидев человека, всей стаей двинулись на него. Волкан заорал еще больше и начал размахивать рубахами, как флагами. Как только звери почуяли мочу, они остановились. Начали растерянно топтаться и посапывать, как при насморке, их оскал уже не выглядел так убедительно. Как только «территориальное разграничение» стало очевидным, Волкан начал потихоньку перемещаться к болоту. Волки к нему близко не подходили, но и далеко не уходили — их разделял невидимый барьер запаха мочи, что для волков означало беспрекословное соблюдение границ территории. Волкан приближался к берегу болота, но волки не отставали. Маленький мальчик из последних сил старался продержаться в холодной ледяной воде, его губы посинели, и по телу била дрожь. Он как будто не верил тому, что происходило на его глазах, и терпеливо наблюдал за развитием событий.

— Иди ко мне! — прокричал барон, когда оказался совсем близко, спиной к воде. Мальчик не тронулся и бесчувственно, а точнее бессмысленно продолжал наблюдать за Волканом — Быстрее сюда! — повторил Волкан, но мальчик по-прежнему моргал своими большими глазами и не двигался. Одним криком было не обойтись. Вымоченные в моче рубашки барон разложил между собой и волками. Затем еще раз помочился перед собой полукругом и задним ходом подошел к мальчику. Мальчик посмотрел на Волкана исступленным взглядом.

— Иди за мной, слышишь? — почему-то тихо произнес барон. Мальчик только кивнул. Волкан взял его за руку и повел к берегу. Мальчик при первом же шаге свалился с ног и, наверно, целиком провалился бы в воду, если бы Волкан не поймал его. Они все еще стояли по щиколотку в воде, когда издалека послышался звук лошадиного галопа и человеческого крика:

— Во-олка-а-ан!

— Мы зде-есь! — заорал барон в ответ.

Не прошло и минуты, как Влацек, друг Волкана, прискакал к ним верхом и прогнал волков стрельбой из ружья. Через несколько минут все остальные члены команды, которые разбрелись в разные стороны в поисках Волкана, тоже собрались там.

Маленького мальчика звали Терки. Тот день и следующую ночь он провел с путешественниками в лагере. Завернутый в теплый спальный мешок, Терки лежал у огня, а путешественники поили его горячим чаем. Ближе к вечеру Терки заснул и проспал до утра, ни разу даже не перевернувшись на другой бок.

На следующее утро Терки всем рассказал, как он потерялся, сходив в лес за утренними грибами, и наткнулся на голодных волков. Волкан спросил его про семью. Оказалось, что Терки вместе с семьей жил за холмом в маленьком поселении оленеводов. Отца звали Ааму, а мать — Инкери.

Ааму целые сутки искал Терки в лесу, но не нашел его ни живого, ни мертвого. Бедняге уже невмочь было ходить и даже плакать, когда на вершине холма он увидел всадников, а вместе с ними и своего сына.

Всю следующую неделю группа Волкана провела в поселении лапландцев, которое нельзя было даже назвать поселком. Ааму вместе с семьей жил в небольшой землянке, так же, как и остальные соплеменники. Они распределили путников по своим домам и следующие семь дней ухаживали и развлекали гостей как могли.

Именно здесь и начинается главная история: если бы не Волкан, или если бы не происшествие в лесу с Терки, но скорее если не Ааму, который по природе своей был сверхпреданным и мужественным человеком, кто знает что было бы дальше?! В понимании Ааму (а это так и было) Волкан ему во второй раз подарил сына. Не было еще случая, чтобы Ааму солгал кому-нибудь, а тем более богам. Он несколько дней молился своим духам за Волкана и за его имя, и в конце преподнес самый щедрый дар: раздав все свое оленье стадо соплеменникам, поклялся Волкану, что он сам и семь поколений его рода будут преданно служить роду Лешези. Будут с ними во всех бедах и любой ценой защитят их жизни. Волкан попытался переубедить Ааму — просил, чтобы он не шел ради него на такие жертвы, старался объяснить, что так поступил бы каждый человек с честью, тем более что у него самого есть сын. Но все это еще больше убеждало Ааму в том, что он был в долгу перед богами. Он даже не сомневался, что можно как-то иначе было почувствовать то, что уловил Волкан на расстоянии тысячи оленьих прыжков.

Через неделю после случая с Терки Ааму распрощался со всеми друзьями и вместе с семьей отправился за путешественниками по направлению к Баренцеву морю.

Волкану понадобилось еще два месяца, чтобы добраться до дома: сначала достигнув Северных морских путей, оттуда попасть в Царство Польское, а затем уже и в графство Моравия.

Европа бурлила. Везде присутствовал революционный настрой, и Ааму и вправду ни на шаг не отходил от Волкана вплоть до самых дверей замка Лешези.

Счастью маленького Алекса не было предела. Вернулся папа — его легенда, его герой и, что самое главное, с новыми друзьями.

Глава 2

1868 год.

Той зимой в Моравии выпало много снега, и было очень холодно. Это, конечно, создавало трудности торговцам и путешественникам, но дети искренне радовались. Куда ни глянь, везде были устроены снежные замки и горки для катания. С отоплением дворца Лешези лесники еле справлялись, а конюхи чуть ли не спали вместе с лошадьми в конюшне. Они без конца подходили то к одной, то к другой лошади в стойле и накрывали животных одеялами или коврами, чтобы те не замерзли.

Но начать нужно с того, что баронесса Анна была беременна. Да, Анна была прекрасной и отзывчивой женой молодого барона Алекса. Прискорбным оставалось лишь то, что Волкан не видел их счастья. За десять лет до женитьбы Алекса Волкан уехал в Амазонию, и с тех пор ни от него, ни от кого-либо из его команды никто никаких вестей не получал. Всех сильно потрясло это событие, но близкие еще долго не теряли надежду. Ждали, что в один прекрасный день Волкан вернется домой живым. Прошли долгие десять лет, но никаких подвижек в этом деле так и не произошло.

Появление Анны буквально оживило семью. Она со всеми была одинаково добра и вежлива. И очень скоро еще один маленький Лешези готовился пополнить их род. Девять месяцев беременности почти прошли, и день ото дня все ожидали заветного события. Были приглашены лучшие доктора не только Моравии, но также Тюрингии и Богемии. В замке им отвели комнату, превратившуюся в родильную и оснащенную всеми необходимыми средствами. Доктора в день по нескольку раз проверяли состояние баронессы — все шло хорошо, хотя признаков приближения родов они не замечали.

Город продолжал жить своей жизнью, пекарни пекли вкуснейшие булки и хлеб, а приправленный их благовонием дым накрывал улицы и дома; почтальоны с задором преодолевали сугробы и раздавали почту; школы по-прежнему работали, и дети тоже не переставали веселиться. После уроков, а тем более по воскресеньям, улицы и сады наполнялись детьми всех возрастов. Особенно много их бывало вокруг родового замка Лешези, так как дворец стоял на пригорке и спускаться оттуда на санях считалось самым веселым развлечением.

В тот день было воскресенье, и вокруг замка кружились множество детей. Отовсюду слышался веселый шум. День стоял солнечный. Все пребывали в отличном настроении. Маленькие Алиса и Кельми спускались на санках с горки, каждый раз аккуратно спрыгивая у подножья, чтобы не выскочить на переполненную людьми и лошадьми улицу пониже. Иногда они кубарем скатывались кому-нибудь под ноги, или валили чужого снеговика, но никто не обижался. Наоборот, вместе смеялись и помогали им подняться. Слегка перевалило за полдень, и никто не спешил идти домой, но внезапно солнце скрылось за облаками, и стало очень холодно. В воздухе начали летать снежинки, и вскоре пошел снег. Тучи все сгущались, и дети стали расходиться по домам. Алиса подняла воротник шубки и извиняясь сказала Кельми:

— Я пойду домой, хорошо? По-моему, поднимается сильный ветер.

Кельми был очень вежливым мальчиком и решил проводить подругу до дома в плохую погоду.

— Я провожу тебя, погода портится, не пойдешь же одна. А давай я тебя на своих санках повезу, так будет быстрее.

Алиса обрадовалась. Кельми в первый раз провожал ее домой, а ведь они были знакомы почти с рождения. Мать Алисы, так же, как и мать Кельми, работала на кухне в замке Лешези. А его отец был главным мастеровым и отвечал за починку и поправку всего в замке. Звали его Терки. Да, да, Кельми был сыном Терки.

Погода ухудшалась, и Кельми уже бегом направлялся к дому Алисы. Улица немного шла под уклон, и это помогало мальчику тянуть сани. Когда они дошли до дома Алисы, снег уже валил хлопьями, и ветер усиливался.

— Кельми, заходи к нам, мама приготовит булочки с горячим молоком, а вечером папа всех вместе отвезет в замок в упряжке, — предложила Алиса Кельми.

— Нет, Алиса, не могу, большое спасибо. Мне лучше поскорее вернуться в замок, пока пурга не поднялась, а то мама будет переживать. А еще вчера ночью доктора сказали, что с этого дня каждую секунду можно ожидать родов госпожи Анны. Так что я могу быть полезен вечером в замке. Большое тебе спасибо, но я должен идти.

— Хорошо, Кельми, спасибо тебе большое, до встречи. Приходи в гости, когда погода исправится.

— Хорошо, приду, до свиданья.

Когда Кельми вошел в кухню замка с задней двери, снаружи все небо было серым, и стекла двойных окон замка звенели от тряски. Кельми был весь белый от снега.

— Где тебя носит? Разве так можно? Что только ни думала! Ты что не видишь, что творится на улице? — взволнованная мама подошла к Кельми и стряхнула снег с его тулупа и шапки. Кельми понял, что мама не сердилась на него, она казалась взволнованной, но скорее от чего-то другого, чем от опоздания Кельми.

— Садись и поужинай тем, что лежит на столе, хорошо? А потом тихо поднимайся в комнату и ложись в постель. Прошу тебя, не броди по коридорам. Час назад у Анны начались роды, и сейчас все заняты. Не мешайся под ногами. Одним словом, мне некогда Кельми, будь умницей. Богумира (так звали маму Кельми) сняла наполненную горячей водой миску с дровяной печи полотенцем и быстро вышла из кухни.

В замке и вправду стояла непривычная тишина. Прислуга разместилась у дверей своих комнат, при случае спрашивая про состояние Анны любого, кто проходил мимо по делам. Богумира поднялась по главной лестнице на третий этаж и направилась к северному флигелю. По пути она наткнулась на Терки и успела перекинуться с ним парой слов.

— Мальчик вернулся? — тихо и почти скороговоркой спросил Терки.

— Да, он на кухне, и сам поднимется в комнату, — также быстро ответила Богумира.

— Хорошо, я бегу в конюшню, должен предупредить конюхов, чтобы запрягли сани и приготовили теплые шубы на случай, если придется Анну перевозить куда-нибудь, — сказал Терки, и оба пошли своим путем. В конце коридора стояли несколько человек и тихо ждали указаний.

— Что происходит? — шепотом спросила Богумира.

Постаревший Ааму, камердинер Франтишек и его жена, главная гувернантка замка Божена, одновременно взглянули на нее.

— На сей момент все в порядке, — ровным тоном ответил Франтишек и дважды почтительно, с некоторой робостью, постучал в дверь. Дверь отворил акушер и наполовину высунулся в коридор. Только Богумира передала ему миску с горячей водой, как позади них открылась дверь другой комнаты, и появился барон Алекс. Все мгновенно посторонились, и Алекс и акушер оказались друг напротив друга.

— Станислас, скажите мне, какое положение у Анны? — сдержанно, но с явным волнением, спросил барон.

— Барон, вам незачем беспокоиться. Процесс начался, и все идет по порядку, хорошо. Анна чувствует себя бодро. Никаких осложнений не выявлялось. Доктор Янковский только что обследовал баронессу. Предполагаем, в течение ближайшего часа все благополучно завершится. Доверьтесь нам, о всех новостях буду немедленно докладывать. Теперь позвольте вернуться к делу.

— Благодарю, Станислас. Прошу, продолжайте исполнять свои обязанности. Большое спасибо.

Акушер кивнул головой барону и возвратился в акушерскую с горячей водой.

В комнате вместо люстры по углам на столиках, покрытых голубой клеенкой, стояли четыре лампы на китовом жире, и все четыре блекло мерцали. Кроме Станисласа не было никого. Станислас подошел к длинному столу и поставил на него миску. Он перебрал акушерские инструменты и часть отложил в круглую железную коробку. Затем подошел к ведущей в родильную комнату двери и очень тихо постучал. Из комнаты вышел доктор Янковский и прикрыл за собой дверь. За ним следом потянулся легкий запах спирта, нашатыря и травяного парфюма. Доктор подошел прямо к столу, намылил руки и без звука подал знак Станисласу, чтобы тот налил воду.

Стояла странная тишина. Никакого звука, голосов или криков не было слышно даже из родильной комнаты — ни роженицы, ни докторов, ни даже инструментов. Лишь дрожь окон, свист ветра и потрескивание ламп на китовом жире заполняли холодную тишину замка. Доктор Янковский закончил мыть руки и из стеклянного пузыря налил себе на ладонь спирт. Станислас поставил ковшик с теплой водой рядом с рукомойником и посмотрел на доктора в ожидании очередной просьбы. Доктор протер руки спиртом и высушил новым полотенцем, поданным Станисласом.

— Значит, положение такое: пациент спит, мы ей дали успокоительное. Доктор фон Берка ее обследовал. Я даже не знаю, как это назвать, — доктор Янковский задумался, он искал слова. Станислас напряженно уставился на него. Внезапно задрожали окна, и где-то из коридора донесся звук разбитого стекла. Оба посмотрели в ту сторону. Пламя в лампах заиграло и чуть не погасло.

— Наверное, где-то разбилось окно, — практически про себя проговорил Станислас.

Доктор тихо приоткрыл дверь в родильную комнату, и убедившись, что там все по-прежнему, вернулся в акушерскую.

— Короче, — продолжил доктор Янковский, — мы имеем дело с очень необычным явлением. Говоря по правде, ни я, ни Новачек, ни фон Берка ни разу не встречались с подобным в нашей практике. Мы решили сделать кесарево сечение, чтобы получить возможность наблюдения за ребенком прямо в утробе матери. Да, про кесарево сечение Алекс должен знать заранее.

— Конечно, но в чем дело? Что с ребенком?

— Дело в том, что мы не знаем этого, а также не знаем, чего следует ожидать. Роженица фактически готова к естественным родам, но как только мы увидели первые признаки, у нее обнаружился жар.

— Да, но ведь такое бывает, что у роженицы может подняться температура при естественных родах?

— М-м-м, вы правы, такое бывает, и объяснить можно различными причинами, но сейчас дело в том, что источником жара является младенец. К тому же, при осмотре фон Берка подтвердил, что температура растет. Если бы это была какая-то инфекция, то источником явилась бы мать, но здесь… Мы должны немедленно сделать кесарево сечение и что-нибудь предпринять, потому что если температура будет расти дальше, маленькое сердце может не выдержать.

— Да, все понятно.

— Итак, подождите немного, мы начнем операцию и будем надеяться на лучшее. А вы тем временем сообщите барону Алексу про кесарево сечение. Ну а про непонятные обстоятельства лучше пока промолчать. Доктор Янковский быстро повернулся и ушел в родильную комнату.

Глава 3

Окна по-прежнему дрожали, в дымоходах свистел ветер. В родильной комнате царила тишина. Анна спала на операционном столе. Доктора с профессиональным терпением, молчаливо наблюдали за каждым вздохом и ударом пульса роженицы.

— Начинаем. Откладывать нельзя, — с тяжестью в голосе произнес доктор Янковский. — Фон Берка, прошу вас немедленно подготовиться к кесареву сечению. Доктор Новачек, как вы думаете, можем ли пациенту добавить опиума?

— Думаю, не стоит, доктор — ответил Новачек, — предполагаю, операцию проведем быстро. Мы можем дополнительно применить камфорную мазь для местного обезболивания.

— Благодарю вас! Итак, доктор фон Берка, сделайте хирургическое сечение и извлеките младенца. Доктор Новачек, вас попрошу ассистировать фон Берку, а после того немедленно наложите трехслойный шов на сечение. В этом вам нет равных. Я же буду наблюдать за состоянием пациента и во всем помогать при необходимости. Коллеги, приступаем!

В родильной комнате зашевелились. Три доктора последовательно и в точности выполняли все необходимые действия для спасения двух жизней. На самом деле врачи были сильно взволнованы, так как не имели представления, насколько могла вырасти температура младенца, тем более что в те времена большинство кесаревых сечений заканчивались гибелью матери. Янковского подбадривало лишь сознание того, что рядом с ним находились два лучших ума Центральной Европы с их золотыми руками. Все проходило настолько организованно и бесшумно, что кто-нибудь за дверью запросто мог подумать, что в комнате уснули, а за окном пурга разносит все.

В коридоре дежурили Франтишек, Божена и Ааму.

В дверь комнаты Алекса постучался Станислас. Дверь сразу отворилась, и на пороге появился Алекс.

— Барон! — невольно понизив голос, обратился Станислас, из-за чего Алекс еще больше разволновался.

— Скажи, в чем дело?! — выпалил в ответ Алекс, окончательно запутавшись в своих эмоциях.

— Барон, все в порядке, не волнуйтесь, прямо сейчас проходит операция, и скоро она закончится. Дело в том, что баронессе Анне…

— Что-о?! — вскрикнул Алекс, — что за операция?!

— Барон, все в порядке. Дело в том, что необходимо было выполнить кесарево сечение, и я просто ставлю вас в известность. Поверьте, доктор фон Берка очень опытен в этом деле и…

Алекс сорвался, он уже не контролировал себя.

— Пропустите! — прокричал он, оттолкнув Станисласа в сторону, и рванулся к двери акушерской комнаты.

— Алекс, прошу вас, сейчас нельзя вам находиться там, — попытался остановить его Станислас.

— Алекс, дорогой, послушайте Станисласа, сейчас так лучше для Анны, — попробовала успокоить его стоящая рядом Божена.

Никто не знает, как бы дальше поступил Алекс, если бы не звук, который лишил его и дара речи, и способности действовать в один миг. Алекс повернул дверную ручку акушерской и уже должен был войти, как из родильной комнаты донесся плач новорожденной, показавшейся ему песней. Все замерли. Алекс застыл как вкопанный. Он обеими руками сжал ручку двери и тихо проговорил:

— Мой ребенок, моя жизнь, — он упал на колени, и из глаз покатились слезы.

Родилась крохотная девочка, маленькая прекрасная Брунгильда Лешези. Анна уже подобрала для нее имя. Если должна была родиться девочка, то ее назвали бы Брунгильдой, а если мальчик — Волкан. Однако как только крошечная жизнь начала свое существование, сразу оказалась, на грани конца, и доктора не имели малейшего понятия, что с этим сделать. Как только Брунгильда увидела свет, ее тельце начало еще сильнее нагреваться. Такой физиологической аномалии еще никто никогда не встречал. Маленькое сердце Брунгильды работало с таким ритмом и так быстро перебрасывало кровь в сосуды, что организм начинал перегреваться. Через две минуты после рождения крошечная Брунгильда потеряла сознание, и блестящие умы Европы бессильно наблюдали за последними секундами жизни младенца. Ветер все еще свистел, и окна все еще дрожали. В замке Лешези наступала самая трагическая ночь. Секунды растянулись, переходя в тихую вечность, но внезапно страшный шум крушения стекол всех оторвал от более страшной реальности. Окно родильной выломало пургой, и снежный вихрь наполнил комнату ледяным холодом и снегом. Все лампы погасли, а с новорожденной сорвало покрывало. Голого младенца охватило морозом и снегом. Новачек подбежал к окну, чтобы закрыть его, но в этом не было смысла, все стекла разбились. Янковский пытался нащупать ребенка в темноте, чтобы немедленно унести ее из комнаты.

— Фон Берка, мы должны вынести ребенка и Анну отсюда! — кричал он сквозь шум ветра.

Дверь в родильную комнату распахнулась, и из акушерской будто вломился во тьму свет. На пороге стоял Алекс, он быстро обвел взглядом темную комнату. За ним толпились Станислас, Божена, Ааму и Франтишек. В следующую секунду Алекс уже оказался у изголовья своей дочери, быстро завернул ее в собственный китель и буквально вылетел из комнаты. Ааму с Франтишеком схватили операционный стол и вынесли Анну в акушерскую. Алекс выбежал из акушерской и буквально влетел через коридор в комнату напротив, и наконец-то в первый раз посмотрел на своего ребенка при свете. Маленькая Брунгильда активно шевелила губками, как будто искала грудь. Счастливый Алекс улыбался до ушей. В комнате появились доктор Янковский, Новачек и фон Берка.

— Алекс, ваша девочка… — невнятно пробормотал перепуганный и растерянный Янковский.

— Какая она красивая, какая нежная, — Алекс повернулся к врачам. — Большое вам спасибо! Как Анна?

— Анна? Анна х-хорошо, мы ее перевели в акушерскую. Там тепло. Анна хорошо, — все еще бормотал Янковский.

То, что происходило на его глазах, было чудом. Новорожденная, которая пару минут назад находилась при смерти, теперь вела себя как вполне здоровый ребенок, она махала ручками и издавала нежнейшие звуки. Доктора переглянулись. Сказать было нечего. Янковский быстро пришел в себя и стремительно обернулся к коллегам.

— Дело надо довести до конца. Наложите швы пациенту и выведите из наркоза. Как только закончите, сообщите. Мы должны принести младенца к матери на грудь. А пока я останусь здесь и буду заботиться о состоянии ребенка.

Только доктора вышли из комнаты, Янковский вновь повернулся к Алексу и вдруг увидел его испуганное, растерянное лицо. Алекс смотрел то на ребенка, то на Янковского, словно пытаясь найти ответ.

— Доктор, в чем дело? Посмотрите, быстрее, она как будто не дышит и вся горит.

Янковского самого обдало жаром, а потом облило холодным потом. Он еще ничего не успел осмыслить, как вновь оказался лицом к лицу с главной проблемой, да к тому же один. К счастью, он быстро оценил ситуацию и выбрал единственно возможный вариант.

— Барон Алекс, сейчас вы должны мне поверить. Прошу вас, отдайте мне ребенка, — Барон услышал почти повелительный тон Янковского.

— Отдать ребенка? — ничего не понял и без того обескураженный Алекс.

— Да, точнее, прошу вас довериться мне. Сейчас нет времени объяснять, но если срочно не принять меры, ребенок может погибнуть. Мы не в состоянии контролировать температуру ребенка. Ничего не спрашивайте и просто поверьте. Думаю, я знаю, что нужно делать.

— Да, конечно, прошу вас, сделайте что-нибудь. Я ничего не понял, просто скажите, что мне делать? — уже умолял Алекс.

Обретший уверенность врач взял ребенка. Потом посмотрел на Алекса и с полной серьезностью сказал:

— Барон, прошу вас, выйдете из комнаты и ждите, пока не позову. Вы должны доверять мне.

— Да, да, доктор, конечно, я доверяю вам, — Алекс покорно подчинился Янковскому и вышел из комнаты.

В коридоре остался лишь Ааму. Откуда-то из конца доносился звук всхлипывания, и все еще виднелась спина Франтишека, который провожал Божену к лестнице.

— Ааму, что происходит? Хоть ты скажи, в чем дело? — потерявший голову Алекс вцепился в запястье Ааму и уставился ему в глаза с последней надеждой, что хоть у него он найдет желанный ответ. Ааму взглянул на него прямо и спокойно, и с уверенностью ответил:

— Алекс, ваш отец, находясь в сложном положении, иногда говорил, что пока еще все живы, будем надеяться на лучшее. И вам я скажу то же самое: пока все живы. Лучшие доктора здесь. Так что посмотрим, какой выход они предложат.

Ааму еле успел закончить, как теперь уже из той комнаты, где находились Янковский и маленькая Брунгильда, донесся шум падающих предметов. Это не было звоном ломающегося стекла и грохотом от ворвавшегося ветра, которые совсем недавно раздавались из родильной комнаты, но оттуда слышались отчетливые удары падающих на пол небольших предметов и стук ставень. Алекс мгновенно поспешил обратно к комнате, а за ним и Ааму. Барон распахнул дверь, и от увиденного застыл на месте: оба окна в комнате были открыты, посреди комнаты на столе лежала его маленькая обнаженная дочь, а доктор Янковский, закутанный в теплый плед, спокойно наблюдал, как на Брунгильду дул ледяной воздух. Алекс как ошпаренный подскочил на месте и молнией кинулся «спасать» свою дочь вот уже во второй раз за вечер, но ему преградил путь Янковский.

— Нет, господин Алекс, прошу вас, не трогайте ее! Посмотрите, ей хорошо. Смотрите, как она ожила.

— Алекс, прошу, успокойся, — Ааму подошел сзади и взял барона за руку, — доктор правду говорит. Ты только взгляни на ребенка на секунду.

Алекс посмотрел на Ааму, потом снова на Янковского, затем на свою дочь. Брунгильда спокойно ворковала и нежно улыбалась.

— Барон Алекс, прошу вас, послушайте! — энергично продолжал доктор Янковский, — я знаю, это за рамками всего мыслимого и немыслимого, и пока мне самому сложно в это поверить, но у вашей дочери оказалось редчайшее свойство, которое даже не назовешь болезнью: ее сердце работает неестественно часто, и кровь в ее маленьком теле движется с неслыханной скоростью. Пока малышка зависела от сердечного ритма матери, все было хорошо, но теперь, когда она уже независимый организм, ее тело в постоянной опасности перегрева. Маленькое сердце может не выдержать такую нагрузку. Сейчас в комнате именно та температура, в которой она может нормально существовать. Только так она сможет выжить. Я понимаю, то, что сейчас говорю вам, сложно даже вообразить, но именно так мы сумеем спасти вашу дочь, и вы как отец должны создать ей такую среду, в которой она сможет существовать: в условиях вечного мороза. К сожалению, медицина еще не дошла до того уровня развития, чтобы мы смогли бы каким-либо радикальным путем помочь вашей малышке. Алекс, мне очень жаль, но могу вас утешить лишь тем, что ваша дочь будет жить.

Алекс как будто ничего не слышал. Он не спускал глаз с Брунгильды. Медленно приближался к ней, а из его расширенных глаз снова лились слезы.

Глава 4

Вести о маленькой Брунгильде практически сразу же облетели Центральную Европу, но так же быстро о ней абсолютно забыли. Шли дни, и озабоченные родители рассматривали тысячи возможных выходов из сложившегося положения. Они уже понимали, как можно было поддерживать жизненно важные условия для Брунгильды, но вот вопрос — где? В один прекрасный день зима закончится, а там уже и думать о чем-либо будет поздно. Приглашенные из всех соседних графств и королевств инженеры предлагали построить разные холодильные комнаты и сохраняющие снег камеры. На всякий случай двум разным инженерам Алекс заказал устроить подобные камеры в подвале замка, но эта идея не совсем устраивала его, так как получалось, что дочь, по сути, должна была вырасти и всю жизнь прожить в заключении.

В один из таких грустных вечеров раздумий в дверь кабинета Алекса постучали. В это время Алекс никого не ждал. Он даже испугался, подумав, что опять Брунгильде плохо, и с затравленным видом отворил дверь. У двери стоял Ааму и немного застенчиво улыбался. Алекса, конечно же, отпустило, и он тоже улыбнулся.

— Ааму, заходи, мой добрый друг. Говоря по правде, я страшно перепугался, когда услышал стук в дверь, но, увидев тебя, очень обрадовался. Никогда ты мне не приносил дурные вести, — Алекс пошел к столу и предложил Ааму стул. Он разлил бренди в два хрустальных стакана, один подал Ааму, а другой взял себе. — Я даже помню, когда пропала группа Волкана и все горевали о его гибели, ты пришел ко мне и сказал: «Если Волкан и вправду погиб, знай, эту скорбь мы разделим вместе. Так же хочу, чтобы ты знал: искателя приключений обязательно где-нибудь подстерегает опасность. Волкан прожил очень насыщенную и счастливую жизнь. Он считал великим даром каждую секунду, проведенную с друзьями, и еще большим подарком судьбы — его постоянные путешествия и приключения. Он с сознанием дела выполнял свою работу и был счастлив, что делал это для своей страны. Но счастливее всего его делал ты. Он жил для тебя, и если его нет в живых, то последние его мысли были о тебе и твоей матери. Просто сохрани его любовь, и когда у тебя будет свой ребенок, подари ему». За это я сейчас благодарю тебя и хочу чтобы ты знал: из друзей Волкана ты единственный, кому я всегда доверял так же, как ему самому.

Ааму опустил голову, и у него задрожали плечи. Он и в действительности не делал различий между Терки и Алексом, и обоих любил одинаково, со всей самоотдачей. Алекс подошел к Ааму и обнял его за плечи. Ааму поднял голову, и на его лице снова сияла улыбка, хотя глаза оставались немного печальными.

— Алекс, я вспомнил кое-что и подумал, что это может стать хорошей вестью для тебя. Расскажу одну старую историю, которая случилась с моим отцом при охоте в дальних землях. Я даже помню некоторые названия тех мест. Одним словом, десяток охотников, и среди них мой отец, в течение двух или трех недель преследовали большое стадо оленей по направлению к северу. Я уже сказал, что была зима? Да, была зима. М-м-м… В том лесу… Да, этот лес был в горах. Как-то ночью на их лагерь напали волки. Один охотник, по-моему, погиб, а трое или четверо пострадали настолько, что должны были там остаться хотя бы на месяц и подлечить друзей, или же оставить их и покинуть то место, так как переносить их было невозможно. Делать было нечего: лагерь обвели деревянной оградой и чем могли — травами, животным жиром — начали лечить раненых. Волки почти каждую ночь атаковали лагерь, но ограда кое-как спасала. Естественно, им приходилось выходить на охоту, и так они однажды потеряли еще одного человека, хотя пару волков все-таки убили в отместку. Прошло почти два месяца, пока раненые с трудом, но смогли встать на ноги, а снег вокруг не убавился даже на палец, и мороз стоял все такой же, как в январе. Удивительно было то, что в это время уже надлежало быть середине весны. По такому тяжелому снегу раненые все равно не могли передвигаться. Решили продержаться еще немного, и уже, когда больные поправятся и окрепнут, всем вместе выбираться, так как слабый и хромой человек стал бы легкой добычей для волков. Прошел еще один или два месяца, но ни капли не потеплело. Зима продолжалась как ни в чем не бывало. Так или иначе, но ходить уже могли все, и они решили покинуть то место. Здесь и случилось чудо. Почти целый день охотники шли по лесу и вдруг заметили, что снег наконец-то начал убавляться. А еще через час из леса они вышли на луг и попали в самое обыкновенное лето: солнце уже садилось, но было тепло, вокруг цвели цветы и летали бабочки. Они были такими уставшими, что совсем забыли про волков, и улегшись в траву, крепко заснули. На второй день их разбудила жара. Они никак не могли понять, как могли попасть из долгой зимы прямо в лето. Домой охотники вернулись другим путем, но лето их уже не покидало. Не отец, ни его друзья больше не попадали в те края, но сказ про зимний лес сохранился как легенда.

Алекс до конца выслушал Ааму, потом секунды две-три смотрел на него с поднятой бровью, после чего наклонился к Ааму, и чтобы утвердиться в том, о чем думал, испытующе спросил:

— Ааму, не хочешь ли ты сказать, что где-то существует лес, в котором царит вечная зима?

Ааму задумался и продолжал рассуждать:

— М-м-м… Я очень на это надеюсь, так как мой отец провел там лишь четыре месяца. Скажем, если возможно такое, чтобы в каком-то месте зима продолжалась вплоть до лета, а где-то неподалеку цвели поля, тогда мы должны допустить, что это как раз может быть местом вечной зимы. К сожалению, о зимнем лесе больше я никогда ничего не слышал.

— Ааму, ты ведь это расказал мне лишь потому, что веришь в существование того леса, и в то, что там вечная зима?! — От возбуждения Алекс почти кричал и размахивал руками.

Ааму медленно кивнул головой и сказал улыбаясь:

— Конечно же, мой мальчик, конечно. Я в это верю и хочу, чтобы ты завтра же отправил меня с Терки на поиски того места. Быстрее и лучше, чем я, никто не сможет это сделать. Если тот лес еще существует, я найду его, и тогда твоя девочка будет свободным человеком, а вы счастливыми родителями рядом с ней. Если вам надоест холод, за пару часов дойдете до солнечной поляны, прогуляетесь и вернетесь домой. А зимой будете приезжать сюда, в ваш родовой замок.

— Ааму, к завтрашнему утру все будет готово для вашей отправки. С вами поедет столько людей, сколько нужно. Группу составь сам. К утру все будут готовы. Если ты сможешь это сделать…

— Алекс, не стоит сейчас об этом! Давай сначала посмотрим, и когда все будет в порядке, тогда и благодари… А теперь отпусти меня, я должен поговорить с Терки. Нам предстоит много чего наладить, обсудить и подготовить. Утром еще поговорим.

На следуюший день ровно в двенадцать часов группа из пятнадцати человек, которой руководил пожилой Ааму, уже находилась в поезде и направлялась в Кенигсберг, откуда они должны были добраться на корабле до Хельсинки. Все верили в успех их путешествия, но больше всех верили Ааму и Терки. С одной стороны, это было исполнением клятвы, данной Волкану, борьба за спасение его потомства, так же как Волкан боролся за спасение Терки, а с другой стороны — продолжение дела Волкана, в котором участвовали несколько его старых соратников. Для них было огромным счастьем идти вперед, за приключениями.

Ровно через месяц после отправления экспедиции Ааму в Лапландию в родовой замок Лешези пришла телеграмма на имя барона Алекса Лешези: «Нашли зимний лес. Находимся на севере Финляндии в поселке Кайлеено. В лесу начали строить временный деревянный дом. Ждем. Ааму».

После этого все развивалось так же стремительно, как при отъезде возглавляемой Ааму группы в Лапландию. В Кайлеено с Алексом и Анной отправлялись лишь несколько человек. А остальная прислуга оставалась жить в замке, чтобы присматривать за имением. Сад и двор замка Алекс объявил открытыми для всех детей города, которые хотели там поиграть, а родовую библиотеку Лешези доступной для всех тех людей, кто любил читать и учиться.

Конечно же, семья Терки также готовилась к отправке. Богумира, мама Кельми, происходила из семьи местного лесника, и ей было очень трудно расставаться с пожилыми родителями. А Кельми очень радовался, ведь его папа был настоящим лапландцем, а сам он никогда там не бывал. При прощании Кельми обещал Алисе, что обязательно приедет следующей зимой вместе с мамой. Затем подарил ей на память настоящую лапландскую шапку из оленьего меха и поцеловал в первый и последний раз.

К концу зимы 1868 года вся семья Лешези уже находилась на севере Финляндии, в поселке Кайлеено. Радости Ааму не было конца. Он вернулся на свою родину. Вскоре все переехали жить в большой деревянный дом в зимнем лесу, а поблизости, на возвышении, под руководством Терки уже строился новый замок.

Глава 5

1968 год.

Кайлеено. Прошло одно столетие с тех пор, как семья Лешези поселилась в Зимнем лесу. Единственная, кого еще помнили — да и то лишь дети, — была Брунгильда, которая давно отошла в мир иной, да и никто ее по имени-то не называл. Она осталась в памяти как Снежная королева. Никто даже точно не знал, где стоит ее замок, так как в Зимний лес никто не ходил. Помимо того что в Зимнем лесу по-прежнему свирепствовали морозы, волки нападали на всех случайно оказавшихся там живых существ. В северном полушарии земли стояло лето, хотя в тот год в Кайлеено было необычайно холодно. Особенно вечерами, когда казалось, что вот-вот пойдет снег. Старики и дети повторяли, что Снежная королева проснулась, и зима собиралась прийти рано. Кайлеено почти не изменилось, разве что по селу разъезжало несколько машин.

Тем летом в Kайлеено гостила одна маленькая девочка вместе с родителями. Девочку звали Инге, ей не было еще и девяти лет, она жила в городе вместе с мамой и папой, а здесь гостила у бабушки Берты в ее красивом старом деревянном доме. К дому бабушки Берты, так же, как и почти ко всем домам в этом красивом поселке, спереди и сзади примыкал сад. Мама Инге Линда Хедстром тоже родилась и выросла в этом прекрасном доме, пока не встретила отца Инге Ларса Сниппа и не переехала с ним в город. Бабушка ей рассказывала много веселых историй про детство Линды. Иногда выкладывала детские вещи дочери, и Инге возилась с игрушками и одеждой тех времен, когда ее мама была совсем ребенком. Ларс работал в городе и часто оставлял Линду с Инге у бабушки, а сам возвращался в город на работу, в штаб военной авиации. У Линды Хедстром и Ларса Сниппа в Кайлеено тоже были друзья. Например, доктор Элмер, поселившийся в поселке лишь два года назад, хорошо воспитанный, вежливый человек. Он часто приходил в дом бабушки, когда приезжали Линда и Ларс. Элмер был особенно внимателен и участлив по отношению к бабушке Берте и часто помогал ей необходимыми медикаментами, и проводил обследования. Линде и Ларсу нравился Элмер. Он был веселым человеком, который мог одинаково интересно говорить о литературе и медицинских достижениях, а еще очень остроумно пошутить. Лишь Инге была недовольна визитами доктора. Девочка видела в нем что-то искусственное, и старалась держаться от него подальше.

Несмотря на то что лето еще не кончилось, необычный холод все больше усиливался, и, что было совсем печально, к нему добавилась болезнь Линды. Сначала ее состояние вроде не слишком отличалось от простой простуды, но через несколько дней она почувствовала себя хуже, и доктор Элмер со всей тщательностью подключился к ее лечению. Инге очень не нравилось поведение доктора, и oнa призналась родителям:

— Kогда доктор Элмер входит в наш дом, он все время таращится по сторонам, словно ищет что-то, я не доверяю ему. Думаю, что он плохой человек, и нам тоже желает плохого.

Mама только засмеялась в ответ и попыталась ее успокоить.

— Что ты такое говоришь, Инге, если бы доктор Элмер не был таким заботливым, не знаю, что стало бы с нашей любимой бабушкой Бертой прошлой зимой, когда она была одна здесь с воспалением легких.

— А я все равно не верю ему и не хочу, чтобы он прикасался к тебе. Он злой. Я скажу папе, чтобы он прогнал его, если еще раз придет сюда.

Инге заплакала и обняла лежащую в кресле маму. Линда крепко обняла дочь и приласкала:

— Хорошо, мой птенчик, не переживай так. Если тебе неприятно, Ларс позвонит ему и скажет, что я отдыхаю, и он к нам не придет сегодня вечером. К тому же лето почти подходит к концу, скоро мы вернемся в город, и доктора Элмера уже не увидим и вовсе.

— Если бы он был хорошим доктором, тебе уже должно было быть хорошо, а тебе еще хуже, чем было в самом начале, — Инге села маме на колени, положила ей голову на грудь и с маминых колен натянула себе на плечи связанное бабушкой теплое покрывало. Закрыла глаза и руками обхватила ее плечи. Линде было так приятна близость Инге, что в ту секунду ее больше ничего не беспокоило. Она только улыбалась.

И вправду лето подходило к концу, а Линде становилось все хуже. Ни доктор Элмер, ни его лекарства ничем не помогали. Инге не отходила от мамы, она даже с детьми не ходила играть. Бабушка Берта тоже была озадачена, не понимая, что с ее дочкой.

В один прекрасный день Ларс решил, что с них довольно, и начал готовиться к отъезду семьи в город.

— Линда, думаю, самое время вернуться и провести обследование в больнице у нормальных докторов. Я сильно жалею, что не сделали этого раньше. Не знаю, на самом деле этот Элмер доктор или электрик, но очевидно, что тебе хуже, и на простуду это не похоже.

Инге стояла рядом и слушала папу. Она обрадовалась, что наконец кто-то поддержал ее и тоже проявил недоверие к Элмеру, а самое главное, что маму вылечат как полагается.

На второе утро Ларс укладывал вещи в багажник машины, а бабушка Берта готовила корзину с лесными ягодами и разной снедью. Тем временем Линда сидела в кресле и ждала завершения приготовлений к отправке. Ларс закрыл багажник и повернулся к дому, когда услышал крик Инге из комнаты.

— Папа, папочка, помоги, быстрее!

Ларс вбежал в комнату. Прилегшая в кресло Линда отбросила голову назад, а бабушка Берта пыталась привести ее в чувство. Инге стояла рядом и держала мамину руку.

— Ларс, скорее, на кухне, там на полке нашатырь! — крикнула бабушка.

Ларс в мгновение ока принес маленькую склянку, и бабушка поднесла открытый флакон к носу Линды.

Линда выдохнула с шумом и открыла глаза.

— Стойте, я сейчас же позвоню доктору Элмеру, — прокричала бабушка и собралась идти, но ослабшая Линда взяла ее за запястье и еле проговорила:

— Не надо, Ларс, поедем скорее, хочу быстрее приехать домой. Инге, садись в машину.

По Линде было видно, что она сама изрядно перепугана из-за случившегося, ей больше не хотелось играть с болезнью. Ларс сильно волновался, но сдерживал себя, так как кроме Линды, от него зависели маленькая дочка и ее бабушка. Он накрыл Линду связанным бабушкой Бертой покрывалом, осторожно взял на руки и отнес во двор. Инге побежала вперед, чтобы встретить у машины и помочь посадить маму. Когда Ларс и Инге поудобнее разместили Линду на заднем сиденье, из дома вышла бабушка с полотняной сумкой в руке, куда она наспех накидала свою одежду.

— Подождите меня, я тоже поеду! — у двери крикнула бабушка. Ларс и Инге удивленно посмотрели на нее. Только Линда проговорила чуть слышно:

— Мама, ну зачем сейчас нужно было это?

Бабушка быстро закрыла дверь и скорым шагом пошла к машине.

Автомобиль лесной дорогой покидал Кайлеено. Ларс торопился поскорее довезти Линду до города и, сам того не замечая, увеличивал скорость, но как только вспоминал про Инге, сразу замедлял ход. Чем дальше машина удалялась от Кайлеено, тем теплее становилось, и уже на подъезде к городу было так же тепло, как это обычно бывает летом. Линда попросила Ларса немного опустить окно, и воздух, подувший в лицо снаружи, немного оживил ее. Она посмотрела на Инге, которая почти в клубок свернулась у ног матери. Девочка заснула, положив голову на мамины колени. Линда улыбалась так, словно чему-то радовалась, на самом же деле она просто пыталась навсегда запомнить этот момент. Входящие в машину солнечные лучи красиво освещали лицо и волосы спящей Инге, играли, переливаясь разными оттенками, создавая какие-то новые прекрасные цвета. Задувавший через окно воздух приносил с собой запах травы, и появлялось ощущение чего-то светлого и хорошего. Вскоре машина остановилась у одной из городских больниц. Еще немного, и Линду на медицинской тележке уже катили по длинному коридору, А бабушка Берта сидела в машине вместе со спящей Инге и с нетерпением ждала появления Ларса, чтобы узнать новости о своей дочери. Долго никто не появлялся. Наконец стемнело, и девочка проснулась:

— Где мама? — сразу спросила она.

— Мы в больнице, моя маленькая. Скоро придет папа и все расскажет, — объяснила бабушка, но Инге не желала оставаться в машине.

— Нет, пойдем. Мы тоже пойдем туда и посмотрим, как она.

— Инге, малышка моя, туда не всех пускают. Папа скоро выйдет, и мы все узнаем.

— Нет, нет, бабушка, я не могу оставаться здесь, идем!

Инге вышла из машины и устремилась к больничному входу. Берта поспешила вслед за ней так быстро, как могла. Инге вошла в коридор больницы. За ней шли бабушка и медсестра среднего возраста. В конце коридора Инге увидела отца, который разговаривал с врачом.

Точнее врач тихим голосом объяснял ему что-то, а Ларс тихо слушал. Инге подбежала к отцу. Как только Ларс увидел дочь, он пошел ей навстречу, наклонился и обнял.

— Папочка, с мамой все хорошо? — спросила Инге отца.

— Я только что говорил с врачом, и он посоветовал оставить ее в больнице, чтобы понаблюдать за ней, так ей станет лучше. А как ты?

— Я хорошо, что с мамой? Давай мы тоже здесь останемся.

— Мы пока не знаем, что с мамой, поэтому она должна побыть в больнице некоторое время. Но завтра вы обязательно увидитесь. Сейчас она устала и спит. Сегодня ночью я останусь здесь, а тебя с бабушкой отвезу домой, и вы ночью вместе отдохнете. Хорошо?

Инге была не очень довольна словами отца, но что делать? Так было нужно. Ларс забрал бабушку с Инге домой на машине и поднял их вещи. Потом поцеловал Инге и вернулся в больницу.

Ни на второй, ни в следующие дни Линду из больницы не отпустили, потому что ее состояние постепенно ухудшалось, а у врачей точного ответа не было. Днем Инге не отходила от мамы. Однако ночью ей не разрешали оставаться в больнице. Бабушка Берта и Ларс по очереди дежурили у Линды.

Глава 6

Вскоре настал сентябрь, и дети пошли в школу. Инге каждое утро приходилось одной идти в школу, а из школы в больницу. Отец каждый день уходил на работу, а бабушка в больницу. После работы Ларс шел в больницу, чтобы заменить бабушку. Инге всегда была там в это время — готовила уроки или же что-то читала маме. Состояние Линды никак не улучшалось, наоборот, становилось все тяжелее, и у врачей все еще не было ответов.

Инге по обыкновению продолжала ходить в школу. В один день на уроке литературы в класс вошел директор и позвал Инге в коридор. Девочку в коридоре встретил папа. По лицу Ларса было видно, что что-то случилось. Он опустился к Инге, но не мог посмотреть ей в глаза.

— Папочка, что случилось? — спросила Инге.

Ларс покачал головой и еле вытянул из себя:

— Н-не… я не знаю, что случилось, — затем опустил голову и прикрыл глаза рукой.

— Папочка, что-то случилось с мамой? — Ларс пытался ответить, но вместо слов из него исходило нечто похожее на вой. Одной рукой он прятал мокрое от слез лицо, а другой держал Инге за плечо.

— Инге, мы должны идти, — еле вымолвил он наконец.

— Папочка, что случилось? — повторяла заплаканная Инге и обнимала папу, — скажи, что с мамой?!

Ларс встал, взял Инге на руки и крепко прижал к себе, потом как-то собрал силы и тихо произнес:

— Мамочки больше нет.

Инге ничего не сказала, уткнулась головой в папино плечо и зарыдала.

Ларс понятия не имел, что ей сказать, чем утешить. Он даже не понимал, куда идет. В себя пришел на какой-то незнакомой улице и только тогда вспомнил, что машину оставил у школы. Девочку он нес на руках. Положив ему на плечо голову, изнемогшая от плача и мокрая от слез Инге заснула. Спящую Инге Ларс поднял домой и уложил в постель.

Следующие дни были такими тяжелыми, какими только могут быть при потере матери для маленькой девочки. Инге перестала выходить из дома. Она даже не хотела слышать про школу. Целыми днями сидела в маминой комнате и перебирала ее вещи и фотографии. Иногда она ложилась в мамину кровать и клала себе на лицо ночную рубашку Линды, чтобы почувствовать ее запах. Кроме отца и бабушки, девочка больше никого не подпускала к себе. Бабушка Берта и Ларс часто переговаривались о том, как помочь ребенку.

Однажды вечером, когда Ларс вернулся с работы, бабушка Берта поделилась с ним одним своим соображением:

— Ларс, ребенок сегодня с постели не вставал, она даже не ела ни разу. Знаю, что ты в сложном положении: с одной стороны, ты не можешь отказаться от службы, так как Инге столько всего нужно. А у меня сад в Кайлеено. Если за ним не присмотреть, то весь урожай пропадет. Девочке нужно общение и внимание. Если я вернусь в Кайлеено, некому будет присмотреть за Инге. Я подумала, не забрать ли ее на время с собой, хотя бы до зимы. Будет там на воздухе, к тому же в том доме, где ее мать провела все детство. В доме очень много вещей Линды, и он полон воспоминаний о ней. Девочка будет рядом со мной, и я хоть немного восполню ей потерю. Может, там и в школу пойдет, что скажешь?

Некоторое время Ларс сидел молча, уставившись в пол, а потом медленно кивнул головой.

— Может, так будет лучше. Попробуем. Главное, чтобы она сама согласилась. Конечно, для меня это будет нелегко, но посмотрим, может, и правда это поможет ей выбраться.

На второй день Ларс по обыкновению ушел на работу. Инге снова не вставала с постели. Бабушка зашла к ней в комнату и занесла свежеиспеченные булочки и молоко, точно так, как это делала мама. Инге, казалось, обрадовалась бабушке и присела в кровати. Она даже улыбнулась, увидев булочки, и немного поела. А пока ела, бабушка ей ненавязчиво передала свою мысль. Инге немного подумала, а затем грустно посмотрела на бабушку.

— Да, хочу. Поедем в Кайлеено, только я буду спать в маминой постели, и пусть папа приезжает ко мне по выходным.

— Я все сделаю для тебя, моя маленькая, — бабушка Берта обняла Инге. Она была готова плакать от радости: девочка наконец-то подала какие-то признаки, возвращающие ее к жизни.

Перед отъездом Инге долго разглядывала мамины вещи, чтобы взять себе что-нибудь на память. В итоге она отложила для себя четыре вещички в мамину же перламутровую шкатулку: любимые духи Линды, жемчужные серьги, небольшой гребешок и очень красивый маленький розовый кристалл, который до этого она никогда не видела и нашла, когда перебирала мамины вещи. Он очень понравился ей, и она решила взять его себе на память.

Глава 7

Был уже конец сентября, когда бабушка Берта и Инге вернулись в Кайлеено. Инге оставила город и с ним словно часть своей боли. Девочка по-прежнему думала только о маме и занималась в основном ее фотографиями и вещами, хотя уже не отказывалась погулять с детьми. У Инге было много друзей в Кайлеено, и все они сочувствовали ей. Дети и их родители часто приглашали ее к себе и очень тепло и радушно принимали. Искреннее внимание и заботливость друзей действительно помогали одолеть тяжелый период. Если раньше она предпочитала уединяться дома, посвящая свои мысли и чувства маме, то сейчас уже не отказывалась немного поиграть с ребятами. За такую поддержку Инге еще больше полюбила своих друзей, и в один прекрасный день, когда они предложили пойти с ними в школу, она охотно согласилась. Больше всех радовалась бабушка — девочка наконец ожила. Ларс каждые выходные приезжал в Кайлеено, и Инге была счастлива в те дни. Она обязательно спала рядом с папой, они целыми днями гуляли, или же ходили в гости к старым друзьям. Инге невероятно гордилась, что у нее есть такой веселый, чуткий и любящий отец.

Также очень участливо к девочке относился директор школы, господин Стокер — мужчина средних лет, среднего роста, худощавый, умный, с очень спокойным характером.

У него были угловатые черты лица, и он носил очки. А еще все время ходил в пиджаке с кожаными заплатками на локтях и воротником с черной бабочкой. Директор был исключительно вежливым человеком, ну а к Инге, как уже говорилось, особенно внимательным.

Доктор Элмер тоже не остался безучастным к бабушке Берте и Инге. Он сразу пришел к бабушке и выразил ей свои соболезнования, однако для Берты состояние Инге было важнее, поэтому она вежливо объяснила доктору, что после потери матери девочка не настроена принимать гостей, и попросила его в ближайшем будущем воздержаться от визитов.

Элмер с пониманием отнесся к просьбе бабушки. Даже наоборот, извинился и уверял, что ничуть не обиделся. Все то время, пока Элмер сидел у них дома, Инге не выходила из маминой комнаты.

Однажды Инге рассказала бабушке, что несколько раз в ночное время она замечала, как кто-то заглядывал в их окно и, по ее мнению, это был Элмер. Бабушка не сдержалась и рассмеялась.

— Да что ты такое говоришь, Инге? Доктор Элмер — взрослый, серьезный человек, как он мог себе такое позволить? Он же не маленький мальчик, чтобы лазить в чужие сады по ночам!

Инге лишь сдвинула брови и ничего не ответила, но Элмер ей все равно не нравился.

Уже шел октябрь. Инге ходила в школу и даже хорошо училась. После школы она вместе с друзьями часто заглядывала в парк Кайлеено поиграть в рано выпавшем снегу, покрывавшем легким слоем лавочки и кусты парка. Теперь дети все чаще упоминали Снежную королеву.

Раннее похолодание и снег тоже приписывали ей. Инге было очень интересно узнать побольше про Зимний лес, и однажды, играя в кубики со своим лучшим другом Бенни на лавочке в саду бабушки, она спросила его:

— Бенни, а ты что-нибудь знаешь про Зимний лес?

— Я? Ну да-а, знаю что-то. Знаю, где он. Однажды мы с отцом очень близко подошли к тому лесу, только замка королевы я не видел.

— Правда? А ты веришь, что там действительно есть замок Снежной королевы? Может,

Снежную королеву просто выдумал кто-то?

— Ну не зна-аю,.. — немного растерялся Бенни, — тот лес вот в той стороне, к западу. Отсюда можно пешком дойти за несколько часов. Как только приблизишься, почувствуешь холод, но входить туда опасно: из-за волков. Это, говорят, волки Снежной королевы, и когда она просыпается, зима крепчает.

— Да, может быть. Интересно! А вообще-то волки живут почти во всех лесах.

— Ага, но эти волки полностью белые, и никого не впускают в лес, — не сдавался Бенни.

Тем вечером у Инге к бабушке накопились вопросы. Хотя она и раньше от нее слышала про Зимний лес, но теперь ее интерес возрос, и ей нужно было получить больше ответов.

Бабушка стояла на кухне и пекла булочки с творогом. В доме кружился сказочный аромат. Инге встала позади бабушки и молча смотрела ей в спину, как будто ждала, когда она освободится. Бабушка выкладывала горячие булочки на тарелку, но почувствовала взгляд Инге и повернулась:

— Инге, маленькая моя, все ли у тебя в порядке?

— Да, да, бабушка, я хотела что-то спросить… Однажды летом ты что-то рассказывала мне про Зимний лес, помнишь?

Бабушка немного задумалась, потому что на самом деле не очень хорошо помнила:

— Да-да, припоминаю, но зачем тебе это сейчас?

— Как же?! Еще только октябрь, а на улице уже лежит снег. И Бенни, и другие дети говорят, что в Зимнем лесу проснулась Снежная королева. И вообще почему в Зимнем лесу всегда зима? И кто такая Снежная королева, хотелось бы знать?

Бабушка снова задумалась, так как она должна была ответить сразу на несколько вопросов.

— Знаешь, не сразу начала она, — в моем детстве в Зимнем лесу на самом деле жила одна женщина. Ее звали Брунгильда Лешези. Говорили, что Брунгильда живет в неотапливаемом замке. Тот замок я никогда не видела, но иногда зимой она появлялась в Кайлеено. Люди именно ее прозвали Снежной королевой. Уже много лет как Брунгильда умерла, и я сильно сомневаюсь, что она послужила виной наступлению нынешней ранней зимы, или тому, что в Зимнем лесу всегда холодно. Как говорят, Брунгильда просто не могла жить в тепле. Вообще-то вблизи Зимнего леса стоит еще один замок, и в молодости я знала одного мальчика, который там жил. Его звали Тор Урсусберген. Мы дружили. Хотя долго наша дружба не продлилась, поэтому я не так уж много могу о нем рассказать. Тор Урсусберген был очень хорошим человеком, и к тому же талантливым. Он уехал учиться в город, где, как я слышала, позже женился. После того ничего о нем не знаю. Мы больше не встречались никогда.

Инге внимательно слушала бабушку, и к концу повествования по ее лицу было видно, что этот рассказ еще больше пробудил в ней интерес.

— А ты не знаешь, почему все время холодно в Зимнем лесу? — не отставала она от бабушки.

— Про это, к сожалению, ничего не скажу. Зато я знаю, что если сейчас же не съешь булочку с молоком, она остынет. А потом пойдем купаться и залезем в теплую постель. Баню я уже затопила.

Девочке очень хотелось узнать как можно больше про Зимний лес и Снежную королеву, но в поисках ответов она могла лишь обратиться к своим собственным фантазиям. Инге на время забыла про Зимний лес. Потому что она очень любила свежеиспеченные булочки с молоком по вечерам, а после них теплую уютную баню, когда бабушка ее купала и рассказывала истории детства Линды. Из бани бабушка несла завернутую в большое полотенце Инге в мягкую теплую пуховую постель, где девочка продолжала думать о маме, пока не засыпала. В тот вечер Инге всерьез увлекли мысли о Зимнем лесе, и очень скоро она незаметно для себя уснула.

Глава 8

Следующее утро выдалось солнечным. Солнечный свет выводил на полу контуры окна, постепенно подбираясь к лицу спящей Инге. Свежевыпавший снег в саду немного подтаял.

Был чудесный день, и Инге по обыкновению направилась в школу. По дороге ей встретился кое-кто из друзей, и они весело все вместе зашагали к школе. Вообще-то так происходило всегда. По пути дети разбирали домашнее задание, рассказывая тем, кто не успел выучить или поленился.

Директор Стокер встретил детей у входа в школу и с улыбкой, ласково каждого по отдельности проводил в здание. Следует отметить, что Стокер не так уж давно приехал в Кайлеено, но все были довольны его учтивостью и манерой общения с детьми.

Классные комнаты были обставлены старой мебелью и вещами из дерева. Детям нравилось сидеть за деревянными «крылатыми», как они называли, партами и рассматривать всякие таблицы, рисунки по естествознанию и портреты великих ученых на стенах.

Пришедших в тот день в школу Инге и ее друзей ожидало нечто необычное. Задняя часть классной комнаты была отгорожена зеркальной стеной, за которой ничего не было видно. С той стороны у зеркальной стены не было никаких окон. Дети удивленные и растерянные разглядывали это новшество. Вскоре раздался звонок, и в класс вошла преподавательница географии госпожа Герда. В одной руке у нее был глобус, а в другой классный журнал и длинная указка. Госпожа Герда поздоровалась с детьми, поставила глобус на стол и только тогда увидела зеркальную стену. Две-три минуты с удивлением рассматривала столь неожиданную новинку, затем направила указку в сторону стены и тихо спросила: «Что это?» Дети сидели, и только пожимали плечами. Госпожа Герда приблизилась к стене, осторожно постучала по зеркалу и, приставив ладонь к глазам, чуть прищурившись, попыталась заглянуть внутрь, однако не сумела ничего ни увидеть, ни услышать. Сидящие за партами дети молча наблюдали, что делает учительница, в надежде, что хоть она может прояснить ситуацию и понять, что происходит за стеной. В это время дверь классной комнаты отворилась, и вошел директор Стокер.

— Доброе утро, госпожа Герда, — поздоровался он с преподавательницей географии, которая продолжала смотреть в зеркало. Школьники и педагог одновременно повернулись к нему.

— О-о, здравствуйте господин Стокер, как хорошо, что вы пришли, может, хоть вы объясните, что это? — указала на зеркальную стену госпожа Герда.

Директор Стокер усмехнулся и переместился к доске.

— Я как раз для этого и пришел. Сейчас все объясню. Госпожа Герда, вы, наверное, слышали о Боссе Урсусбергене, который живет в замке Урсусбергенов.

Госпожа Герда выгнула брови и задумалась на несколько секунд.

— Гм, как вам сказать, Да, конечно, о замке Урсусбергенов я слышала, но не знала, что там все еще кто-то обитает. Хотя во время моей молодости в нем жил один замечательный юноша, Тор его звали.

Директор Стокер улыбнулся и продолжил:

— Да, вы правы. Хочу сообщить, что внук Тора Урсусбергена Уго, который, дорогие мои дети, является вашим ровесником, также живет в этом замке вместе со своим отцом Боссе. К сожалению, Уго тяжело и серьезно болен, ему запрещено общение с другими детьми. Из-за того, что его организм не защищен ни от каких вирусов, ему все время приходится сидеть дома. О его здоровье постоянно заботятся, и вот отец Уго обратился к нам с просьбой дать мальчику возможность посещать уроки математики и физики раз в неделю. Вот по этой причине мы и оборудовали часть нашей комнаты таким образом: там Уго будет в безопасности и сможет слушать уроки. Итак, дети, желаю вам удачного дня, и ведите себя хорошо на уроках!

Директор Стокер вышел из классной комнаты, ученики с учительницей молча взирали на дверь. Затем все снова устремили свой взор на зеркальную стену. Наконец госпожа Герда спохватилась, что пора уже было начинать урок, и подошла к доске, находясь в мыслях далеко от собственного занятия.

Урок математики шел как раз за географией, и вновь все внимание детей было приковано к стене, а не к математике. Урок уже начался, когда дети из окна классной комнаты заметили, как к школе подъехал лимузин, который больше походил на автобус с иллюминаторами. Лимобас остановился у здания школы, и оттуда вышло два человека, с головы до ног завернутые в волчьи шубы с перекинутыми через плечо старыми пехотинскими винтовками. Они расположились у двери машины, откуда вылез тепло одетый мальчик. Мальчик остановился и взглянул на своих спутников. Телохранители захлопнули дверь машины, и все трое пошли к школе. Издали могло показаться, что два охранника ведут маленького арестанта. Эту сцену с большим интересом наблюдали не только дети, но и преподавательница математики. Вскоре за зеркальной стеной послышался глухой звук открывания и закрывания двери. После длинной паузы учительница вспомнила, что нужно продолжать урок.

Как только занятие было окончено, в классе наступила мертвая тишина. И дети, и учительница снова уставились на зеркальную стену. Вновь прозвучал глухой звук открывания и закрывания двери. Вскоре за окном снова появился маленький мальчик, которого два телохранителя сопровождали к машине. Лимобас скрылся из виду, но весь класс продолжал стоять у окна.

Глава 9

Про это странное происшествие Инге рассказала бабушке.

— Я тоже не знала, что в том замке все еще кто-то живет. Интересно, жив ли Тор?! — задумавшись, вслух произнесла бабушка.

Про Тора Ингe, конечно, не имела представления, но зато ее очень интересовало, каким был Уго. Она пыталась себе представить его дом, комнаты, и что он делал в своем замке. Позднее эту историю Инге обсуждала вместе с Бенни.

— Я слышал, как будто руки и ноги Уго покрыты шерстью, а при полнолунии он воет и всех кусает. Думаю, поэтому его и заперли в замке и классную комнату тоже перегородили, чтобы он нас не покусал, — уверял Бенни Инге.

— Что за глупости ты говоришь, Бенни, — возмутилась Инге. — Он обычный мальчик, просто он болен и не может играть, как мы, с другими детьми. Помнишь, что сказал директор?!

— Ну да, но не знаю. Я не очень в это верю. Просто я так слышал, — оправдывался Бенни.

На следующем уроке математики повторилось все то же самое. У школы вновь остановилась родовая машина Урсусбергенов с гербом на двери, и закутанные в шубах охранники проводили Уго в здание школы. А после урока, как и в прежний раз, забрали так, что никто с ним не встретился лицом к лицу.

Всю следующую неделю дети опять были в ожидании того, когда появится в школе Уго. Ровно через неделю снова, как и в предыдущие разы, перед началом урока математики его привели в школу. Дети уже немного привыкли, что кроме них в той же самой комнате находился еще один мальчик, которого никто не мог видеть, а он, предположительно, видел и слышал все, что происходило в классе. Снова был урок математики, и учительница выводила уравнение на доске, а дети все записывали в тетради. И именно в это время произошло то, чего ни один ребенок не мог бы себе и представить, или же только ребенок и мог вообразить такое.

Представьте себе, из-под зеркальной стены сквозь щель в полу вылез жук. Странного в этом было только то, что жук как будто специально выбирал маршрут, прячась за ножками парт. Затем перебежками перемещался от ножки к ножке и там тоже задерживался на некоторое время. Так он добрался до того стула, на котором сидела Инге. Ни Инге, ни остальные дети не заметили жука. Инге решала в тетради уравнение, осторожно вычерчивая кончиком пера восьмерку. Именно в этот момент у большого пальца левой руки, которую она также держала на тетради, заметила маленького жука. Инге решила рукой смахнуть жука с тетради, но внезапно заметила, что жук не был черным, и не коричневым, и даже не зеленым. И вообще он был не настоящим живым жуком, а изготовлен из какого-то желтоватого металла, и очень тихо, едва-едва, но все же улавливался чуть слышный шум его механизма. Инге в тот же миг почувствовала, что это не могло быть случайностью, и ладонью прикрыла механического жука, чтобы другие не увидели. Как только жук оказался под ладонью Инге, он тотчас же начал что-то царапать на листе своими маленькими металлическими лапками.

Инге наблюдала за его движениями так, словно это обычное дело, но в действительности она была чрезвычайно удивлена и взволнована тем, что в ту минуту происходило у нее на глазах. С другой стороны, она понимала, что все происходящее являет собой не просто чудо, но служит каким-то прямым посланием ей, что, возможно, оно даже от самого Уго. Во всяком случае, фантазия маленькой девочки все именно так и восприняла. Пока жук что-то царапал в тетради, Инге осторожно наблюдала за детьми и учительницей, чтобы они ничего не заметили. Не желая привлекать внимания других, левой рукой Инге продолжала выводить цифры, хотя в написанном ничего нельзя было разобрать. В итоге, думала она, за этим случаем ведь что-то должно последовать, что пролило бы больше света на происшедшее. Однако случилось нечто совсем противоположное: дверь в классную комнату отворилась, и вошел директор Стокер.

От неожиданности Инге внезапно захлопнула тетрадь. А жук и вовсе сбежал с парты и снова залез в щель под зеркальную стену. Все обернулись в сторону директора Стокера, а Инге сосредоточенно водила взглядом по парте в попытке найти жука, но его уже нигде не было видно.

Директор Стокер по обыкновению встал у доски, посмотрел на учительницу и учеников и спокойным голосом сообщил не очень радостную весть:

— Дети, на сегодня уроки завершены, так как вскоре ожидается сильная метель. А сейчас всех попрошу сложить ваши вещи и отправляться прямиком домой. В течение ближайших двух дней школа закрывается. Покорнейше прошу вас, без родителей не выходите на улицу. Желаю вам мирного дня.

Директор закончил свою речь, вежливо кивнул детям головой и оставил классную комнату. Дети с шумом начали одеваться. Они были рады вынужденным каникулам. А Инге все еще стояла растерянная у парты и рассматривала пол.

Тем временем Уго уже сидел в лимобасе, который увозил его к лесу. Он видел сквозь иллюминатор, как медленно терялось за деревьями Кайлеено.

Уго был подвижным, неугомонным мальчишкой, который в поисках чего-то нового и увлекательного постоянно ищет очередные приключения. На первый взгляд, он мог бы показаться послушным и спокойным ребенком, хотя слегка взъерошенные волосы и горящие глаза выдавали его неугомонный нрав. Однако сейчас во взгляде Уго прочитывались лишь грусть и тревога. Прильнув к окну лимузина, он глядел на Кайлеено так, словно там оставались его мысли и последние надежды. Через некоторое время родовой лимобас Урсусбергенов въехал в лес, и деревня целиком скрылась за деревьями. Чем глубже машина направлялась в лес, тем чаще и гуще становились ряды деревьев, а снег все глубже.

Инге уже шла домой. Совсем недавно она рассталась с Бенни у его дома, и теперь продолжала путь в одиночестве, погруженная в свои мысли. Как только она осталась одна, сразу из ранца достала тетрадь по математике и начала разглядывать ее, но кроме выведенных своей детской рукой цифр и букв, ничего не нашла. Девочка не понимала, что означало появление маленького механического жука, который что-то нацарапал в тетради и бесследно исчез. Поглощенная размышлениями, она потихоньку прибавляла шаг, так что знакомым прохожим только удавалось поздороваться с ней, и ничего больше они не успевали спросить.

Инге стремительно вошла в дом, быстро скинула валенки у дверей, теплую шубку на ходу кинула на спинку стула и забежала на кухню. Бабушки там не было, как в гостиной и в спальне. Наверное, ушла в магазин или на почту, потому что в это время она не ожидала возвращения Инге домой. Девочка отнесла ранец в свою комнату и снова достала оттуда тетрадь, внимательно всматриваясь в каждую страницу, и вот в конце под незаконченными уравнениями того дня она заметила еле различимые царапины. Инге подошла к окну и поднесла тетрадь к свету, но различить царапины было невозможно. Внезапно в голову ей пришла одна прекрасная мысль. Она вспомнила, как отец однажды научил ее рисовать монеты: закрывая их листом бумаги и сверху закрашивая карандашом. Инге мгновенно из ранца достала карандаш и очень осторожно начала закрашивать страницу, на которой жук оставил царапины. Страница потихоньку заполнялась серым цветом, и на месте царапин появлялись маленькие белые буквы. Буквы были угловатые, без закруглений и все одного размера. Инге по-детски обрадовалась появлению послания и с нетерпением принялась читать его. Она чувствовала, что стала участницей какой-то игры и представляла себя героиней приключенческого романа.

---

Письмо жука:

ЗДРАВСТВУЙ, ИНГЕ, МЕНЯ ЗОВУТ УГО УРСУСБЕРГЕН. Я ЖИВУ ВБЛИЗИ ЗИМНЕГО ЛЕСА В ЗАМКЕ УРСУСБЕРГЕНОВ ВМЕСТЕ С МОИМ ОТЦОМ. ДОКТОР ЭЛМЕР И МОЙ ОТЕЦ ПРОВОДЯТ НАД ЖИВОТНЫМИ НЕПОНЯТНЫЕ ЭКСПЕРИМЕНТЫ. Я ЗАПЕРТ ВО ДВОРЦЕ, И МНЕ НУЖНА ПОМОЩЬ. Я ОБЯЗАТЕЛЬНО ДОЛЖЕН ВЫРВАТЬСЯ ИЗ ЗАМКА НА СВОБОДУ И НАЙТИ СВОЮ МАМУ. В ПОЛИЦИЮ НЕ ИМЕЕТ СМЫСЛА ИДТИ, ТАК КАК ОНИ МЕНЯ СЧИТАЮТ ПРОСТО МАЛЕНЬКИМ БОЛЬНЫМ МАЛЬЧИКОМ, КОТОРОМУ ПРИХОДИТСЯ СИДЕТЬ ДОМА.

На этом месте письмо жука обрывалось. Инге неподвижно стояла у окна, уставившись в тетрадь и стараясь как-то осмыслить прочитанное. В голове кружились в основном две фразы: «я заперт во дворце» и «я обязательно должен вырваться из замка на свободу и найти свою маму». «Найти маму», — повторяла Инге про себя. Она повернулась к комнате и обвела взглядом мебель, всякие мелкие вещи, словно хотела удостовериться, что все еще находится здесь, в бабушкином доме, и представить, что написанное жуком письмо было такой же реальностью, как и то, что сейчас она стояла в этой комнате. С улицы доносились детские голоса. Инге закрыла окно занавеской — она не желала, чтобы кто-либо отрывал ее от событий, которые захватили ее полностью.

Именно в это же время престарелый камердинер замка Урсусбергенов Ульрих провожал Уго к своей комнате. Чтобы дойти до комнаты от главного входа, им надо было пройти несколько коридоров. Вдоль по всем стенам этих коридоров висели рога лосей, головы медведей, кабанов и волков. А по бокам в стеклянных шкафах были выставлены в ряд образцы кристаллов и минералов. Одним словом, коридоры замка сильно походили на какой-нибудь Институт естествознания. Ульрих открыл дверь комнаты и пропустил вперед Уго с взъерошенными волосами и покрасневшими от холода щеками. Уго, погруженный в раздумья, вошел в дверь, остановился на маленьком коврике с оленями и принялся снимать с себя куртку. Ульрих взял у мальчика школьную сумку и помог ему раздеться.

— Обед будет через двадцать минут. К этому времени ваш отец и доктор Элмер будут в столовой комнате, и прошу вас, приходите вовремя. Могу ли я помочь чем-либо еще? — почтительно и в то же время воспитательным тоном обратился Ульрих к Уго.

— Спасибо, Ульрих, я скоро приду, — печально ответил Уго, взглянув на камердинера снизу вверх из-под падающих со лба волос.

— Хорошо. Если понадобится, дважды нажмите кнопку звонка. Два коротких звонка, поскольку, как я уже многократно докладывал, одним длинным звонком вызывает меня ваш отец. Может, хотя бы на сей раз вы запомните. — Ульрих резко развернулся и вышел в коридор.

— Два коротких звонка, — пробормотал Уго и подошел к своей кровати.

Надо сказать, что Уго занимал достаточно большую комнату, что было не так уж удивительно, если принять во внимание размеры замка. В самой середине комнаты стоял большой стол. На столе лежали учебники Уго, тетради и разобранные игрушки. Слева от окон вдоль стены по всей ее длине размещался длинный шкаф с ящиками, который доходил Уго только до плеч. В нем лежали игрушки, которые в основном были собраны из деталей других старых игрушек и представляли собой престранного вида механические существа.

Как только Уго присел на кровать, одна из игрушек на тракторных гусеницах с головой лошади совершила короткое движение железным щупальцем и снова застыла на месте. Так происходило с игрушкой почти всегда, когда в комнате что-нибудь шевельнется. Эти странные механические создания обитали в комнате Уго, и его отец Боссе Урсусберген вместе с партнером доктором Элмером закрывали на это глаза. Мальчик и так все время находился взаперти, если не считать кратковременных посещений школы раз в неделю. Он даже не бывал в Кайлеено, и в этих краях не знал никого, кроме Ульриха и доктора Элмера. В комнате находились и другие интересные вещи: игровой аппарат пинбола, настольный футбол и средства для рисования, а самым интересным предметом представлялся огромный старый деревянный шкаф, который располагался между окнами и кроватью, возвышавшийся от пола до потолка. А потолок в замке был в три раза выше, чем в любом обыкновенном доме.

Самый верх шкафа украшали красивый деревянный карниз и щит. До потолка оставалось ровно столько места, сколько хватило бы, например, для небольшого чемодана, предназначенного для путешествий, или маленького телевизора.

И все-таки почему шкаф был самым интересным предметом в комнате? Естественно, не потому, что был забит одеждой и ящиками от игрушек Уго, но это было единственное место, которое он мог единолично контролировать.

Присевший на кровать Уго прислушивался к удаляющемуся звуку шагов Ульриха в коридоре. Как только звук шагов притих, мальчик быстро открыл сумку и достал маленькую железную коробку и тетрадь. Тетрадь положил на кровать и с коробочки снял крышку, откуда вылез именно тот механический жучок, который так озадачил Инге. Как только жучок вылез из коробки, он тотчас же направился к тетради и начал что-то царапать на пустой странице, точно так же, как до этого делалa в тетради Инге. Уго повторил то же самое действие карандашом, которое совершила Инге: осторожно закрасил страницу, и появились буквы. Послание в тетради Уго продолжалось с того места, где прервалось в тетради Инге: «Ты должна как-нибудь помочь мне найти мою маму. Ее зовут Мари Ланеган, она находится в одной из городских клиник. Думаю, там, где лечат пациентов с нервными расстройствами. Я должен вовремя разоблачить доктора Элмера и моего отца, потому что они задумали что-то плохое. Я в опасности».

Прочитав письмо жука в своей тетради, Уго понял, что его послание Инге получила не полностью, из-за чего девочка могла принять неправильное решение. Было ясно, Инге получила тревожное известие от ровесника, который просит о помощи, однако ту часть, в которой было сказано, к кому она должна обратиться за помощью и кто на самом деле тот человек, который может помочь, Инге не смогла узнать. Если же Инге все-таки решила бы попытаться помочь Уго после прочтения неполного письма, она могла выбрать разные пути: например, несмотря на предупреждение Уго, она тем не менее обратится в полицию, а полиция, конечно, придет в замок, и тогда они увидят и без того знакомую картину — больного мальчика, отца и доктора Элмера. Всё свалили бы на фантазию одной маленькой девочки, и в таком случае Уго лишился бы всякой возможности выходить из дома, а может, даже из комнаты; если Инге рассказала бы о письме бабушке или директору Стокеру, дело опять-таки дошло бы до полиции. Но самое опасное в другом: Инге могла решить самой идти в замок, что создало бы еще большую угрозу для Уго. Первое: если доктор Элмер и отец узнают про письмо и жука, тогда они вовсе запретят мальчику прикасаться к игрушкам. Они перероют всё, обнаружат тайники Уго, а самого навсегда запрут в комнате. Второе: доктор Элмер мог как-то навредить Инге, чтобы девочка не разгласила тайну замка и Уго. И третье: в лесу Инге могла потеряться, или же столкнуться с какой-нибудь опасностью. Одним словом, ужасные мысли одолели Уго, и ко всему прочему еще добавился страх того, что он мог уже никогда не увидеть маму. А если доктору Элмеру удастся воплотить свои темные и не вполне понятные намерения, тогда вообще неизвестно, что может произойти, и как исправить потом все, у мальчика уже не было и малейшей мысли.

Уго взглянул на часы, висевшие на стене. Двадцать минут прошло с тех пор, как Ульрих проводил его в комнату. Теперь обязательно надо было идти в столовую. Если бы он опоздал, его могли наказать и не пустить кататься на коньках на покрытую льдом веранду замка. Уго посадил жука в жестяную коробку, а коробку спрятал за доской в своем огромном шкафу. Он ужасно не хотел идти на обед, так как терпеть не мог доктора Элмера. Именно из-за него и еще одного человека находились в заложниках он и его отец в замке дедушки. Именно они вынудили Боссе взяться за этот кошмар. И именно из-за них мама попала в больницу.

Уго еще раз обвел взглядом комнату, чтобы ничего такого не осталось на виду, что насторожило бы Элмера. Затем он провел по волосам рукой, чуть пригладив их, поправил задранный свитер, вышел из комнаты и направился к лестничной клетке, думая о том, что ему предстояло сделать, как только закончится обед, чтобы избежать трагедии.

Глава 10

Инге стояла в своей комнате и все еще не могла собраться с мыслями после послания Уго. Помимо всего остального ее интересовало, почему Уго выбрал именно ее, чтобы обратиться за помощью, а может, тот жук случайно приполз к ней? Хотя нет, в письме Уго обращался к ней по имени. «Здравствуй, Инге», — так начиналось письмо.

На самом же деле, Уго и вправду выбрал Инге не случайно, чтобы послать ей сигнал тревоги. Мир мальчика ограничивался стенами замка, и его постоянно контролировали. Хотя вряд ли этот контроль был совершенным, потому что Уго обычно умудрялся незаметно передвигаться по замку и всегда знал, что происходит здесь или там. Уже давно он работал над планом «Взлом крепости изнутри». Для его выполнения ему приходилось все время держать под пристальным наблюдением как отца, так и доктора Элмера.

Был еще один человек, чей вклад во все это дело оказывался гораздо весомее остальных. Это был «босс». Во всяком случае, и отец, и Элмер его упоминали только так. Появлялся в замке он крайне редко, и его визиты были слишком кратковременными, чтобы что-то понять больше. «Босс» всегда был одет в меховую шубу, а лицо прикрывал широкий капюшон. Поэтому Уго никогда не видел его лица, к тому же «босс» по обыкновению разговаривал тихо, и мальчику было сложно различить его речь из своего тайника. Одним словом, Уго почти всегда знал, что происходит в замке, только не имел представления о причинах и целях всего происходящего.

Снаружи замок охраняли животные, но Уго от их присутствия только выигрывал. Если у своих окон он замечал снежного барса с вытянутой шеей, это означало, что где-то что-то происходит. Чтобы проверить, можно было выглянуть во двор. Если остальные животные бежали ко входу замка, это означало, что замок кто-то навестил. Этот «кто-то», как правило, был доктором Элмером, и лишь временами приезжал «босс». Очень редко мог еще заехать шеф полиции Кайлеено, чтобы удостовериться, что в окрестностях замка Урсусбергенов ничего примечательного не происходит. Единственный, с кем Уго всегда стремился встретиться лицом к лицу, был именно шеф полиции Свен, но если это когда-нибудь и происходило, то только в присутствии отца или доктора Элмера. Мальчик все время мечтал о том, чтобы хоть один раз ему представилась возможность поговорить с шефом полиции господином Свеном лично, без Элмера и отца. Уго буквально по полочкам раскладывал те фразы, которые собирался сказать господину Свену, однако потом его мысли тонули в голове, в воображении вырисовывались все новые и новые детали: он представлял, как Свен арестовывает Элмера и «босса» («босса» Уго всегда рисовал себе с разными лицами), затем он погружался в приятные фантазии, как с удовольствием садится в поезд и едет в город, а на перроне вокзала его встречает мама, обнимает и больше никогда не расстается с ним. Уго мысленно обнимал маму в самых разных ситуациях: и когда она пекла рождественский пирог; и когда он рассказывал маме свою историю; и тогда, когда уже лежал в постели, готовый ко сну.

Именно с такими мыслями Уго засыпал каждую ночь, но утром просыпался снова там же, в ненавистном ему замке. Проснувшись, он долго оставался в постели с закрытыми глазами и не мог распрощаться со сном. Лишь во сне он был свободным, да еще вместе с мамой.

Комнату Уго населяли книги, игрушки, набор для рисования, конструкторы и многое другое, необходимое для учебы и игры. У него даже имелся велосипед, на котором он гонял по коридорам, а еще, как уже говорилось, устроенная специально для него ледовая площадка, но ничто не могло заменить ему маму. Уго постоянно думал лишь о том, как бы докричаться до кого-нибудь. Именно потому и возникла у него идея пойти в школу.

Случилось это так. Дело в том, что Уго был очень талантливым мальчиком, и делал огромные успехи в математике и других технических предметах, как его дедушка Тор. И такой талант зря не пропадал. Он с большим интересом изучал математику, физику, геометрию. Также с помощью книг, принесенных Элмером, он постигал механику, электрику и химию. Элмер в определенном смысле радовался, когда Уго был занят, так как ребенок не путался под ногами. Со стороны казалось, будто мальчик погружен в свои мысли, и их эксперименты его ничуть не интересовали. Поэтому Элмер всячески способствовал любым невинным увлечениям ребенка, в том числе созданию механических игрушек, несмотря на то что эти гибридные создания ему не особо нравились. Тем не менее он не видел в них угрозы, поэтому иногда даже приносил для Уго старые поломанные игрушки.

Однажды ночью, когда Уго крепко спал и видел свои прекрасные сны, его разбудил шум, а точнее доносившийся из коридора разговор. Сначала эти звуки он услышал в своем сновидении, в котором снова сидел в поезде и уезжал в город, чтобы увидеться с мамой, но вдруг в вагоне появились доктор Элмер и отец. Они шли прямо к нему. Уго попытался спрятаться за спинку сиденья. Боссе говорил Элмеру, мол, может не стоит показывать это мальчику, или же что-то вроде того чем девятилетний мальчик может помочь — а Элмер глазами искал Уго и отвечал Боссе, что его идея очень проста, и если мальчик с этим справится, то все может получиться. Внезапно изображение исчезло, и Уго понял, что это был лишь сон, но звучание голосов отца и Элмера не прекратилось. Доктор настойчиво повторял свои объяснения отцу:

— Боссе, если мы потеряем этого кота, половина дела пропадет, все рухнет. Он наш лучший экземпляр. Но если моя идея сработает, мы все исправим.

— Да, но ему всего лишь девять лет, Элмер, девять лет, и его увлечение механикой всего лишь детское развлечение.

Именно с этими словами дверь в комнату отворилась, и вошел доктор Элмер.

За его спиной стоял отец. Уго уже не спал. Он уставился на Элмера своими большими глазами.

— Уго, мой маленький мальчик, почему ты не спишь? — непривычно ласково начал Элмер.

— Я проснулся от вашего разговора, — невольно правдиво и по-детски естественно ответил Уго.

— Вот и прекрасно, у нас с твоим отцом к тебе есть одно дело. Давай-ка поговорим.

Тем временем Боссе по-прежнему стоял у двери и виновато смотрел на сына. Элмер зажег четырехугольную медную зажигалку, поставил рядом с кроватью и продолжил уже с присущим ему твердым тоном:

— Уго, друг мой, дело в том, что у нас с отцом возникла небольшая проблема, и у нас нет выхода, единственная надежда на тебя. Если ты поможешь нам решить эту проблему, мы со своей стороны обязательно сделаем для тебя что-нибудь, что принесет тебе счастье. Теперь пойдем с нами, мы покажем тебе, в чем дело. Надень что-нибудь, в коридоре холодно.

Уго без единого слова сел в кровати и уныло начал одеваться. Затем встал и побрел в коридор за Элмером и отцом, измученным из-за долгих препирательств с доктором.

Они привели его в операционную комнату, которая располагалась рядом с кабинетом отца, в передней части замка. Взрослые вошли в операционную, где уже горел свет. Застланный белой простыней операционный стол и тумбы с инструментами все без исключения были испачканы кровью. Через приоткрытую дверь на операционном столе Уго разглядел лапы какого-то животного. Отец стоял молча. Элмер позвал мальчика в операционную. Уго медленно вошел в комнату.

На операционном столе лежал снежный барс без сознания со вскрытой грудью. Грудь была раздвинута зажимами, а внутри билось сердце. Подобной жути Уго в своей жизни не видел и с перекошенным от страха лицом попятился к двери. В ту минуту Боссе всей душой хотелось сказать сыну: прости меня за все, мой мальчик, и иди спокойно спать — но Элмер схватил запястье Уго, нагнулся к нему, заглянул в глаза и ровным голосом отчетливо выговорил:

— Уго, нам нужна твоя помощь.

— А что я должен сделать? Он умирает? — еле слышно пробормотал в ответ мальчик. Он был готов заплакать, но не позволил себе этого перед Элмером.

— Да, Уго, этот барс умирает, — прямо ответил Элмер. — И теперь нам нужна твоя помощь. Видишь, как у него в груди бьется маленькое сердце? Оно размером почти с твой кулак.

Элмер взял Уго за кисть и сомкнул его ладонь в кулак: вот такой. Уго посмотрел на свой кулак, а Элмер продолжил:

— Мы с твоим отцом допустили какую-то ошибку, и теперь его сердце бьется почти в два раза медленнее того, чем необходимо для его жизнедеятельности. Через три-четыре дня он погибнет, поэтому я хочу, чтобы ты сделал такой механизм, который будет сжиматься и разжиматься восемьдесят или сто раз в минуту, и он должен быть не больше твоего кулака.

Уго в испуге слушал Элмера, но задание по созданию механизма его заинтересовало. Впервые к нему обратились с просьбой о помощи и восприняли его увлечение всерьез, профессионально.

Уго с усердием принялся за дело. Доктор Элмер наблюдал за его действиями, словно за каким-то сулящим новые открытия исследованием некоего научного светила. Он снабжал Уго любыми необходимыми инструментами и деталями. Мальчик даже не выходил из комнаты — так сильно увлекла его поставленная перед ним задача, которая одновременно была еще и аттестатом зрелости для него. Ульрих приносил ему в комнату завтрак, обед и ужин. На третий день Уго завершил работу над своим аппаратом сжимания-разжимания. Аппарат был механическим, и в движение его приводил маленький двигатель. Двигатель получал энергию из щелочи живого организма и на протяжении месяцев мог работать безостановочно. Доктор Элмер и Боссе приспособили механизм к сердцу барса, и очень скоро барс пошел на поправку, став не только живым и здоровым, но еще более разумным и послушным существом, чем любая собака.

Этот случай сыграл на руку Уго. Со своей просьбой о посещении школы он обратился очень вовремя, когда Элмер пребывал в хорошем настроении. Боссе и Элмер на тот момент были увлечены новыми возможностями, которые открывались при изменении поведения и навыков барса, когда Уго отозвал отца в сторону и попросил позволить ему хоть иногда посещать уроки физики и математики в школе. Отец передал эту просьбу Элмеру. Элмер не отказался. Теперь он почти считал Уго членом своей команды. Он немного подумал, и ему пришла идея зеркальной комнаты. А эта комната, естественно, существовала лишь для того, чтобы Уго даже нечаянно не смог выдать кому-нибудь тайны замка Урсусбергенов. Так или иначе, доктор Элмер принял к сведению просьбу Уго и обещал обговорить детали с директором школы господином Стокером. Директор Стокер с пониманием отнесся к просьбе Элмера и даже согласился на условие построения зеркальной комнаты. В конце концов, все делалось ради благополучия и безопасности больного мальчика.

Одним словом, спасение барса сыграло решительную роль в дальнейшей истории Уго. С того момента он мог каждую неделю посещать один урок в школе.

Правда, это происходило в сопровождении охраны доктора Элмера, причем его изолировали от остальных детей, но для Уго, который в течение двух лет был заперт в замке, это действительно стало большим шагом вперед.

Увидеть что-нибудь в зеркальной комнате снаружи не представлялось возможным, а изнутри все прекрасно было видно и слышно. Комнату специально оснастили усилителями звука. Это делалось для того, чтобы охранники ничего не заподозрили. Уго одновременно записывал формулы в тетрадь и все осматривал кругом, чтобы обнаружить любую щель или скважину. Он внимательно изучил зеркальную комнату и зарисовал в свой тайный дневник. Затем принялся наблюдать за детьми, и больше всех ему понравилась именно Инге. В тот же день после урока в зеркальную комнату вошел директор Стокер, чтобы повидаться с Уго.

— Ну как идут дела по математике? — поинтересовался директор.

Уго посмотрел директору в глаза, как будто взглядом пытался что-то сказать. Он очень хотел хотя бы на минуту остаться в комнате без охранников.

— Это я уже проходил, но по физике узнал кое-что очень интересное, — ответил Уго.

Директор улыбнулся и неловко, будто извиняясь, вымолвил:

— Мне очень жаль, что тебе приходится посещать уроки вот таким образом, но думаю, тебе все-таки это пойдет на пользу. Я понимаю, как грустно, когда смотришь на детей и не можешь с ними общаться, но надеюсь, они тебе понравились.

Тут Уго снова проявил вежливость и очень находчиво добыл нужную себе информацию.

— Да, видно, что они очень хорошие дети, хотя вот та девочка, которая сейчас собирает сумку, кажется немного грустной.