Бесплатный фрагмент - Тень на камне

От автора

Предлагаемая читателям книга повествует о наба­теях, древнем народе, о генезисе и таинственном ис­чезновении которого с исторической арены до сих пор идут споры среди ученых. Столицей Набатейского царства была Петра — уникальный город, состоящий из высеченных в скалах зданий. Этот исторический па­мятник, в 2007 году включенный в число семи новых чудес света, привлекает большое число туристов со всего мира. О самих набатеях известно очень мало, поскольку этот народ либо не оставил о себе письмен­ных свидетельств, либо они еще не обнаружены. В настоящее время по этой теме издано всего несколько книг (Набатейское государство и его культура. И. Ш. Шифман. М.: Наука, 1976; Набатеи. Дэн Гибсон. США, 2003; Петра и Набатеи. Мари-Жанна Рош. М.: Вече, 2013), относящихся к научно-исследователь­скому жанру.

В романе два пласта повествования: первое происходит в наше время на территории Иордании в историческом комплексе Петра, второе — на рубеже 105—106 годов в Набатее (это древнее государство располагалось на территории современных Иордании и Израиля). Книга рассказывает о последних месяцах существования Набатейского царства перед его аннексией Римской империей. В современной части действие разворачивается среди участников российской археологической экспедиции, ведущей раскопки в Петре, где происходит кража и убийство. Главный герой — сотрудник археологического музея, играющий роль частного детектива, которому и удается найти разгадку преступления. Исторические и современные главы чередуются, что позволяет «оживить» музейные экспонаты и предоставить читателю возможность окунуться в повседневную жизнь набатеев.

Среди персонажей романа есть несколько реальных исторических лиц: царь набатеев Раббэль II, его сестра Хагру, сын Обода, наместник Сирии Авл Корнелий Пальма Фронтониан, легат VI легиона «Железный» Гай Юлий Прокул и легат III легиона «Киренаика» Гай Клавдий Север. Остальные персонажи — вымышленные. Перечень упоминаемых в романе древних источников, исторических деятелей, терминов, названий древних народов и географических топонимов, отличных от современных, приводится в примечаниях в конце книги.

Надеемся, первая попытка художественного осмысления истории набатеев заинтересует читателей.

Глава 1

רקם

— Бам! Бум! Бэм!

Негромкие четкие удары гулко разносились в прозрачном вечернем воздухе. Горное эхо подхватывало звуки и, забавляясь, бросало на крутые уступы, так что казалось, будто они раздаются сразу со всех сторон. Внезапно наступила тишина. Порыв горячего ветра, налетевшего из долины, качнул разлапистые листья пальм, осыпал несколько поспевших плодов с тонких веток оливковых деревьев и бросил горсть разноцветного песка в лицо высокого худощавого мужчины в темном дорожном плаще, стоящего на вершине скалы невероятного лилового оттенка. Наконец, удовлетворенно хмыкнув, он легко спрыгнул в неглубокую расщелину и повелительно бросил ожидавшим его спутникам:

— Все в порядке, никого нет, видимо, мне показалось. Продолжаем.

Темноглазый крепыш в запыленном бурнусе молча кивнул и снова склонился над почти правильной кубической формы углублением, выдолбленным в толще известняка.

— Думаю, поместится, места достаточно, — задумчиво сказал он и поднял глаза на первого. — Или еще расширить?

Тот подошел и тоже заглянул в проем.

— Пожалуй, да, немного, — он обернулся к третьему участнику этой тайной экспедиции, застывшему в почтительном ожидании.

— Слушаю, господин, — немедленно откликнулся каменотес и, прихватив инструменты, спрыгнул в темный лаз.

— Только поживее, Гарму, скоро совсем стемнеет, — проговорил вслед ему человек в бурнусе. — Не хотелось бы зажигать огонь.

— Понимаю, — донеслось из впадины. — Я быстро.

Раздались глухие удары по камню, и эхо снова бойко запрыгало по скалам.

Двое переглянулись и по узкому проходу вышли из расщелины к горной тропинке, где под нависшим уступом примостился оседланный верблюд, скаля, словно в насмешке, уродливые желтые зубы. Неподалеку на узорчатом коврике сидел человек лет сорока пяти с живым выразительным лицом, закутанный в пурпурную накидку. Его темные с проседью волосы до плеч были перехвачены кожаным ремешком, перевитым золотой тесьмой. Он, не отрываясь, смотрел на стоящий перед ним объемистый медный ларец.

— Господину моему царю радоваться, — в унисон тихо произнесли подошедшие и склонились в глубоком поклоне.

Сидящий поднял на них глаза:

— Говори, Саллай.

— Все готово, господин мой, — кратко доложил тот. — Гарму сейчас закончит. Мы отнесем ларец?

— Да, — царь поднялся и отошел на несколько шагов, давая возможность своим людям подойти к поклаже.

Высокий Саллай, скинув плащ, небрежно бросил его на камень и взялся за одну из ручек, расположенных по обе стороны украшенного резьбой сундука. Коренастый Иллута, сопя, крепко ухватился за другую.

— Смотрите, не ударьте о скалы, — предупредил царь и, мягко ступая по каменистой тропе, медленно пошел следом за придворными, осторожно несущими тяжелый ларец.

Рядом с тайником стоял уже закончивший работу каменотес. Он кинулся было помогать, но Саллай нетерпеливым жестом приказал ему посторониться. Ларец бережно опустили в углубление, и Гарму начал быстро засыпать его щебнем. Когда поверхность выровнялась, Иллута с помощью каменотеса водрузил сверху большой плоский камень, поверхность которого покрывали нанесенные черной краской поперечные полосы.

— Теперь вы должны принести клятву, — сказал царь, молча наблюдавший за действиями подчиненных, — в том, что никому не откроете великую тайну, которая вам доверена.

— Мы готовы, господин мой, — немедленно откликнулся Саллай и первым торжественно произнес, подняв вверх согнутую в локте правую руку.

— Клянусь Раббэлю-царю, который возродил и спас свой народ, клянусь Душарой и всеми богами в том, что никто не узнает от меня об этом месте, священном и заповедном, до конца моих дней.

Иллута и Гарму поочередно повторили заклятие. Царь кивнул, бросил последний взгляд на скрывший тайник полосатый камень и, тяжело вздохнув, направился к выходу из расщелины. За ним так же молча последовали его спутники. Саллай и Иллута, бережно поддерживая царя под руки, усадили его на верблюда, и вскоре всадника и его свиту поглотила тьма ущелья. Все стихло в горах. Ярко-розовое небо продолжало багроветь, в сложный облачный узор вплетались все новые оттенки: пурпурные, сиреневые, лиловые…

רקם

Вдруг изумительный розово-лиловый закат задрожал и медленно, как бы нехотя, растаял. Сергей Лыков, старший научный сотрудник археологического музея, возглавлявший отдел древней истории, потер лоб и растерянно огляделся. Он сидел у себя дома за своим ноутбуком, все пространство стола вокруг которого было завалено разрозненными листами его очередной рукописи и журналами по археологии и востоковедению. За окном стояла непроглядная тьма холодного ноябрьского вечера. Грубоватые силуэты старомодной мебели еще советских времен, которой была обставлена большая квадратная комната, служившая историку кабинетом, несколько смягчал рассеянный свет настольной лампы под зеленым абажуром. Лыков расправил плечи и потянулся, распрямляя затекшее от долгой неподвижности тело. Его взгляд обратился к лежавшему перед ним распечатанному письму. Сергей удивился, как простое приглашение посетить Петру подействовало на его воображение.

«Ну надо ж такому пригрезится!» — усмехнулся он, вспоминая яркие краски странного видения.

Он подошел к окну, задернул шторы, затем вернулся за стол и еще раз внимательно прочел письмо от своего старого знакомого Игоря Маркова. Тот второй год работал в составе российской археологической экспедиции, ведущей раскопки в Иордании на месте древней столицы Набатейского царства, и теперь звал его погостить на пару недель. Сергей был несколько удивлен, получив это приглашение: они с Игорем никогда не были особенно близки, хотя и считались приятелями, так как во времена студенческой юности входили в один дружеский кружок. Но после университета судьба их развела: Игорь женился на москвичке и остался в столице, а Сергей вернулся в свой родной город на берегу Черного моря. Периодически они, правда, встречались всей компанией, когда Лыков наезжал в Москву по делам или в отпуск, но последний раз виделись в начале прошлого года.

«Все-таки это очень любезно со стороны Игоря пригласить меня, — подумал историк, — не забыл, что Древний Восток моя страсть».

Сергей улыбнулся и продолжил чтение.

«Полевой сезон в разгаре, — писал Марков, — хотя, честно признаюсь, пока особо интересных находок не было и кучу времени отнимает наиболее нелюбимая нами, археологами, часть работы, а именно отчет, подготовка артефактов к отправке в лабораторию и прочая мутотень. Но все это наша рутина, которая тебя никак не коснется, а погоды здесь стоят дивные — жара спала, а холода еще не начались, так что я очень рассчитываю тебя увидеть в ближайшее воскресенье».

В этом месте Лыков машинально поднял глаза на календарь — сегодня был четверг.

«К чему такая спешка?» — подумал он с недоумением и вдруг нахмурился от неожиданно налетевшего острого, как укол, ощущения: за обыденными словами приятеля ему на секунду почудилось нечто тревожное, даже угрожающее.

«Он чего-то недоговаривает», — пронеслось у него в мозгу.

Впрочем, это чувство тут же прошло, и Сергей счел сегодняшнее столь необычное для него состояние розовых видений и предчувствий предотпускным синдромом — он как раз ломал голову над тем, куда бы податься на две недели своего отпуска, когда пришло письмо от Игоря.

— Во всяком случае, это веселее, чем сидеть в библиотеках холодной слякотной Москвы, — сказал себе историк, решительно тряхнув головой.

Собираться пришлось впопыхах, поскольку на «Королевские Иорданские авиалинии» мест на ближайшие дни не было и забронировать билет до Аммана удалось только на воскресный рейс «Аэрофлота», вылетающий из Москвы в девять сорок утра. А Сергею надо было еще по просьбе Маркова встретиться с его женой, которая должна передать для него, как выразился археолог, «одну небольшую, но очень нужную штуковину». Поэтому Лыков вылетел в столицу в субботу утром и сразу по прилете позвонил Лене. «Нужная штуковина» оказалась довольно увесистым чемоданчиком из черной плащевки длиной чуть более полуметра с ремнем для ношения через плечо.

— А меня с ней в самолет-то пустят? — осторожно поинтересовался Сергей, глядя на дополнительную кладь с некоторым сомнением.

— Пустят, пустят, — успокоила Лена, улыбнувшись. — Только это довольно ценный прибор, с ним надо поаккуратнее.

Сергей открыл было рот, чтобы спросить, что это за аппарат, но осекся и промолчал.

«Я все равно не пойму из названия, зачем он Игорю понадобился, только буду выглядеть дураком. К тому же Лена может и не знать», — подумал он.

Воскресное утро выдалось пасмурным, то и дело принимался моросить мелкий противный дождик, и Лыков всю дорогу в аэропорт нервничал, как бы не задержали вылет. Но его страхи оказались напрасными — самолет взлетел точно по расписанию, легко преодолев полосу серых унылых туч, над которыми оказалось абсолютно чистое небо, озаренное яркими лучами солнца. Лайнер слегка накренился, разворачиваясь, затем выровнялся и уверенно взял курс на юг. Сергей облегченно вздохнул, отстегнул ремень безопасности и, поудобнее устроившись в кресле, раскрыл книгу известного востоковеда Шифмана о Набатейском царстве. Лыкова давно интересовал этот необычный народ: его удивительный образ жизни, специфическая культура и невероятное вольнолюбие, заставившее считаться с ним даже могущественный Рим, а больше всего ему хотелось проникнуть в главную тайну набатеев, которые странным образом исчезли с исторической арены так же внезапно, как и появились.

Глава 2

Спустя четыре часа самолет плавно приземлился в иорданском аэропорту «Королева Алия», являющемся, как прочитал Сергей в предусмотрительно захваченным им путеводителе, одним из наиболее современных на Ближнем Востоке. После нескольких минут пограничных и таможенных формальностей, которые смуглые улыбчивые иорданцы как-то умудрились сделать необременительными, Лыков взял такси и отправился в Амман.

«Удивительное ощущение — ехать в современном авто по городу, который упоминается еще в Ветхом Завете», — думал Лыков, разглядывая проносящиеся мимо здания из бежевого, темно-красного и белого камня.

Он чувствовал легкое волнение, хотя город выглядел вполне современным и типовые коробки домов ничем не напоминали о том, что когда-то здесь была столица мощного Аммонитского царства, с которым воевал даже великий царь Давид. Аммонитяне были дальними родственниками израильского народа — потомками Лота, племянника Авраама.

Сергею вспомнились недавно перечитанные им страницы Библии:

«Тогда сказал мне Господь: Ты проходишь ныне мимо пределов Моава, мимо Ара, И приблизился к аммонитянам; не вступай с ними во вражду, и не начинай с ними войны, ибо Я не дам тебе ничего от земли сынов Аммоновых во владение, потому что Я отдал ее во владение сынам Лотовым».

Изначально город носил имя Раббат-Аммон, но в начале третьего века до нашей эры его захватил правитель Египта Птолемей II Филадельф и переименовал в Филадельфию. Под этим названием город входил в состав Декаполиса в римскую эпоху, а позднее стал крупным центром на караванном пути в Южную Аравию. С седьмого века уже нашей эры, когда город был завоеван арабами, он побывал в руках крестоносцев, турков-сельджуков, египетских мамлюков, Османской империи, англичан.

«Интересно, что все эти многочисленные завоевания не смогли предать забвению первоначальное название города, — пришло в голову историку. — Древнее имя не переставало жить в сознании жителей и в конце концов вытеснило прозвище, данное чужеземцем».

Вскоре добродушный араб, всю дорогу развлекавший Лыкова болтовней на очень приличном английском, остановил машину возле ничем не примечательного восьмиэтажного здания четырехзвездного отеля «Чэм пэлес», в котором Игорь обещал зарезервировать ему номер.

«Интересно, успею я попасть в археологический музей или в воскресенье он не работает?» — думал историк, выходя из автомобиля.

Он давно мечтал побывать в здешнем музее, в котором, как он знал, хранились уникальные экспонаты возрастом более семисот тысяч лет и единственная из знаменитых рукописей Мертвого моря, находящаяся за пределами Израиля, — «Медный свиток». Его размышления прервал веселый хрипловатый баритон:

— Привет! Вот и ты!

Лыков, в этот момент подходивший к ресепшен, за которым сидел молоденький иорданец, оглянулся. Перед ним стоял сияющий Марков, несмотря на довольно теплую погоду одетый в шерстяной белый свитер, эффектно оттенявший бронзовый цвет его скуластого лица.

— Игорь! — Сергей радостно пожал протянутые руки приятеля. — Не ожидал тебя увидеть, ты же писал, что у тебя в городе дела и заглянешь только к вечеру.

— Дела тут делаются непредсказуемо — когда слишком медленно, а когда слишком быстро, — Игорь хитро подмигнул историку и, понизив голос, многозначительно добавил. — Восток, понимаешь…

После чего перешел на обычный тон:

— В общем, утром все успел сделать и решил тебя встретить. Давай, устраивайся в номере по-быстрому и поедем в археологический музей.

— Да что ты! — Лыков восхищенно ахнул и чуть не выронил сумку с ценным прибором. — Я только что об этом подумал.

Марков довольно засмеялся:

— А то я не знаю. Но музей, действительно, шикарный, тут очень много артефактов из Петры, кстати, и кое-какие наши прошлогодние находки. Я тебе покажу. Да, тебе Лена передала, что я просил?

— Держи, — Лыков с облегчением снял с плеча сумку. — Между прочим, увесистая штучка, килограмма четыре, думаю.

— Угу, спасибо.

— Что это за прибор-то?

— А-а, оптический теодолит.

— Вот как! — Сергей не смог скрыть удивления. — Мне казалось, это чисто геодезический аппарат. Зачем вам углы измерять?

— Ну как же, от этого зависит точность фиксации найденных в раскопе предметов. Мы же работаем в пещере, не забывай.

— Ах вот оно что. Ну а что же сразу-то не запаслись?

— Да у нас есть электронный, но он что-то барахлит последнее время… — Игорь оборвал фразу, как-то неопределенно пожал плечами, и его глаза на мгновение затуманились.

Но он тут же встряхнулся и, улыбнувшись Лыкову, хлопнул его по плечу. — Ну, иди покидай вещи и поехали — а то машина ждет.

— Такси?

— Зачем такси, обижаешь, — археолог состроил важную физиономию. — Наш экспедиционный джип.

— Вот как. Но это, надеюсь, э-э, не из-за меня, а то неудобно.

Марков усмехнулся:

— Не бойся, не из-за тебя. Боссу нужно было съездить в Департамент по охране древностей, уладить некоторые формальности, связанные с archaeological excavation permit, ну и я увязался заодно. Собственно, Стас почти всегда меня берет — он знает только английский, а я говорю и по-арабски, это, видишь ли, на Востоке очень много значит.

— Но ему же нужна будет машина…

— Да успокойся ты, он отправился в гости к друзьям, а джип на весь день отдал в мое распоряжение. Завтра утром вместе поедем в лагерь.

— Понятно.

Лыков поднялся в номер, где, как выразился Игорь, именно покидал вещи, выхватил из сумки фотоаппарат и помчался к выходу. Марков ждал его на площадке перед гостиницей возле довольно запыленного темно-зеленого джипа, разговаривая с высоким худым человеком в традиционном арабском головном уборе куфийя — большом платке в красно-белую клетку, сложенном треугольником и перевязанным шнурком, — и вполне современном камуфляжном костюме.

— Это Фуаз, наш непревзойденный водитель, — представил Игорь своего собеседника.

Иорданец вежливо наклонил голову и широко улыбнулся, сверкнув рядом ослепительно белых зубов:

— Мэрхабá.

— И вам привет, уважаемый Фуаз, — ответил Сергей по-арабски.

— Ну вот и познакомились, можно двигать, — и Игорь дружески подтолкнул историка к автомобилю.

Музей располагался на высоком холме рядом с живописными руинами святилища Геркулеса и римского амфитеатра.

— Здесь уже несколько лет ведут раскопки испанские археологи, — сообщил Марков. — Но сегодня воскресенье — коллеги не работают.

В музее он, не дав Сергею оглядеться, сразу потащил его в зал, где находились недавно переданные сюда находки из Петры.

— Смотри, вот эти четыре бронзовые монетки я нашел, — гордо заявил археолог, тыкая пальцем в витрину. — Правда, они довольно поздние, третий век нашей эры.

— Римский период?

— Да. Набатейское царство к тому времени потеряло независимость и превратилось в римскую провинцию Каменистая Аравия.

Сергей наклонился к стеклу:

— Не пойму, что на них изображено: какой-то пирамидальный четырехугольник.

— Это бетэль Душары.

Лыков смущенно почесал нос:

— Душара, я знаю, был главным богом набатеев, а бетэль — что-то не припомню…

— Так называются камни, в облике которых набатеи почитали своих богов. Обычно они были конической формы или пирамидальной, как здесь. Да ты скоро их сам увидишь в Петре. А вот еще, смотри, — Марков бесцеремонно подтолкнул приятеля к соседней витрине. — Видишь этот кувшин? Великолепный образец набатейской керамики, примерно первый век. Изящная роспись, верно?

— Действительно, — Сергей с интересом рассматривал тонкий орнамент из пальмовых листьев и шестиконечных звездочек, нанесенный черной краской на глиняный сосуд красного цвета.

— Его нашел Олег, можно сказать, случайно. Буквально споткнулся о него, представляешь?

— Если честно, не представляю. Неужели здесь керамика вот так просто валяется под ногами?

Марков засмеялся:

— Ну не то чтобы валяется, но вообще-то черепки находим повсюду и в больших количествах, причем в верхних слоях.

— Удивительно! А причины?

— Так у набатеев был свой завод по изготовлению керамики. В Авдате. Знаешь, да? Это город к юго-западу от Мертвого моря, один из центров Набатеи, сейчас территория Израиля. Археологи обнаружили там производство огромной площади — сто сорок метров, не уступает современным фабрикам. Одно помещение было предназначено для подготовки глины, в другом работали гончары, в третьем происходил обжиг…

— Но это не объясняет, почему в Петре так много черепков. Кстати, граффити на них есть?

— Нет, к сожалению, вся керамика без надписей. Ну а что касается количества, существует гипотеза, что это связано с погребальным культом, — был такой ритуал разбивания керамики во время церемонии похорон. Не исключено, что для этих целей изготавливалась специальная погребальная посуда — сосуды для слез или что-то в этом роде.

— Вот как? — оживился Лыков. — Я знаю, конечно, что у многих древних народов был обычай разбивать сосуды при погребении. Но, по-моему, хотя я не очень хорошо знаком с этой тематикой, обряды не совпадают в разных культурах. Славяне разбивали сосуды, принадлежавшие умершему, а в древнетюркских погребениях на Алтае находят фрагменты сосудов, разбитых во время поминальной тризны. Интересно, как делали набатеи?

— На эту тему тебе лучше поговорить с Лидией. Она известный специалист по керамике и расскажет гораздо лучше, чем я.

— Понял, обязательно поговорю. А кто вообще входит в состав экспедиции?

— Ох, извини, я должен был сразу обрисовать тебе нашу компанию. Прежде всего, руководитель — профессор Археологического института Академии наук Станислав Сергеевич Воронцов. Он давно работает на Ближнем Востоке, и, имея за спиной опыт раскопок в Сирии, подбирал состав иорданской экспедиции исходя из специализации людей. Поэтому так получилось, что были приглашены сотрудники из разных институтов и разных городов, которые до этого даже не были знакомы друг с другом. Лидия Горская живет в Екатеринбурге, Пьер Бортко, завлабораторией, сибиряк, Аркадий Чертков родом с Украины, хотя у него российское гражданство, Александр Корман и наш фотограф Феликс Кузин из Питера, доктор Эдик Бусыгин нижегородец.

— А из Москвы ты один?

— Нет, кроме самого профессора и меня москвичи Олег Сироткин и Дина Леруа, архитектор и художница в одном лице.

— Местные жители участвуют?

— Ну как же! Командир раскопщиков Рамиз — гражданин Иордании, правда, по происхождению он сириец. И конечно, все раскопщики у нас местные.

— А по национальности?

— Да кто их разберет. В Иордании живет много палестинцев, есть сирийцы, армяне и даже черкесы.

— Неужели?

— Да, арабы называют их шеркаси. Они появились в конце девятнадцатого века, когда по указанию властей Османской империи здесь поселили беженцев с Северного Кавказа. А вот обрати внимание, — Игорь ухватил Лыкова за рукав и развернул к витрине, стоявшей у выхода в боковой зал, — глиняная фигурка бога-всадника, особо чтимого у набатеев. Редкая находка, тоже наш трофей.

Сергей поправил очки и наклонился ближе к стеклу, так как блики солнца мешали ему разглядеть статуэтку. Но вместо нее он неожиданно увидел отражение смуглого лица в красной куфийе, которое, впрочем, тут же исчезло. Лыков вздрогнул и быстро оглянулся. В комнате кроме них с Игорем никого не было, хотя в главном зале, через который Марков его стремительно протащил, бродили редкие посетители, но, как припомнил историк, все европейской наружности.

Когда они наконец вышли из музея, на город уже опустился вечер. Лыков никогда не считал себя романтиком, но не мог не залюбоваться видом Аммана, раскинувшегося внизу и словно горящего в лучах заходящего солнца.

— Потрясающе, да? — тихо спросил Игорь после нескольких минут молчания.

— Завораживающее зрелище, — согласился Сергей. — А что это за зеленые огоньки повсюду?

— Минареты.

— Ах ну да, они же мусульмане.

— Большей частью, хотя здесь довольно много христиан, процентов десять населения, если память мне не изменяет.

— Католики?

— Есть и католики, но в основном православные, включая мелькитов.

— Мелькиты? Признаюсь в своем невежестве…

— Так называют православных арабов, которые еще в восемнадцатом веке признали власть римского папы, но сохранили православное богослужение. Кстати, у нас в гостях часто бывает настоятель храма святого Георгия из соседнего городка. Обязательно тебя познакомлю, отец Иоанн интереснейший человек.

— Он мелькит?

— Нет. Храм святого Георгия принадлежит Иерусалимской Православной Церкви.

— Что ж, буду рад.

Лыков вернулся в отель со странным ощущением. Он был переполнен впечатлениями от посещения музея, который не обманул его ожиданий, и в то же время его не покидало смутное чувство тревоги. Он никак не мог понять, отчего. Войдя в свой номер — большую квадратную комнату, устланную темно-бордовым ковром, он бросил на постель фотоаппарат и устало опустился рядом. Перед глазами кружились гипсовые статуи, монеты, декоративные украшения, каменные шары, служившие ядрами для древнеримских орудий… Вдруг среди экспонатов мелькнул чей-то недобрый взгляд, и Лыков понял, что его беспокоило, — лицо в музее, отраженное в стекле витрины.

«Такое впечатление, что за нами кто-то следил», — подумал Сергей.

Некоторое время он сидел неподвижно, обдумывая странную мысль, потом, помотав головой, словно стряхивая наваждение, сказал вслух:

— Чепуха. Снова воображение разыгралось. Ведь смотрители же арабы, это просто заглянул один из служащих музея.

Он облегченно вздохнул и открыл чемодан, чтобы вытащить пижаму. И тут же вновь почувствовал безотчетное беспокойство — кто-то явно рылся в его вещах. Сверху лежал его синий свитер из грубой шерсти, который он дома — он отчетливо это помнил — уложил на самое дно.

«Перевернулись во время разгрузки? — Сергей покачал головой. — Нет, вещи были уложены слишком плотно, да и в любом случае тогда они все бы перемешались, а здесь все аккуратно сложено, только не в том порядке. Кто-то обыскал мой чемодан. Но зачем? Какая-то бессмыслица!»

Историк еще некоторое время посидел, пытаясь понять, что могло послужить причиной слежки за мирным туристом, но так ничего и не придумал. Наконец, решив завтра не откладывая поговорить на эту тему с Игорем, он наскоро принял душ и улегся. Ему казалось, что из-за тревожных мыслей он не сомкнет глаз, однако стоило его голове коснуться подушки, как он погрузился в глубокий сон, расцвеченный фантастически яркими видениями.

רקם

— Ассалум, ассалум, медные котлы!

— Козье молоко, козье молоко!

— А вот кому нежнейшие ягнята — сюда!

— Хлеб сладкий сдобный на все вкусы!

— Лучшие сорта шерсти: пестрая, валяная…

— Железные ножи, самые твердые, самые прочные!

— Вина мерум! Вина мерум! Чудное виноградное вино, чистое, неразбавленное!

— Благовония из Аравии! Романус, господин, смотри, унгвентум!

— Ну-ка, покажи свои благовония. Мирра у тебя есть? — дородный римлянин снисходительно склонился над изящно орнаментированным алабастром — двухсотграммовым продолговатым сосудом, закругленным снизу, который маленький щуплый набатей почтительно поднес сановному покупателю. — Говоришь, аравийская? В самом деле?

— Не извольте сомневаться, господин. Эта мирра прямо из Сабы. Изумительный аромат! И держится очень-очень долго. Берите, не пожалеете. Всего э-э… тресенти денариев.

— Сколько?! Дусенти, ты хотел сказать!

— Помилуйте, господин! Как можно двести, когда и за триста почти в убыток отдаю, только для вас, римского гражданина, романус сивис, из почтения к великой империи…

— Да ври больше!

Иллута усмехнулся про себя:

«Молодец Вакихэль, хорошим купцом стал, ишь как заговаривает зубы напыщенному чужеземцу! Да, в Рекеме в последнее время толчется много римлян, слишком много…»

Он еще немного послушал торг кипятящегося римлянина с хитрюгой Вакихэлем, густо пересыпающего эллинскую речь выражениями на ломаной латыни, потом, не торопясь, двинулся дальше. Иллута с самого утра околачивался на открывшейся сегодня ярмарке, которую набатейские цари традиционно устраивают каждый год в конце зимнего месяца кислев, когда в Рекем прибывают караваны из Египта и далекой Серики. Огромный рынок раскинулся на ровном каменистом плато, со всех сторон окруженном холмами, в непосредственной близости от Рекема.

«И зачем Раббэлю понадобилось переносить столицу в Бостру? — в который раз задавал себе вопрос Иллута, разглядывая разношерстную многоязыкую толпу. — Разве Рекем хуже? Вон у нас какая ярмарка — не меньше, чем в самом Дамаске! Чего тут только нет! Узорчатые персидские ковры, тончайший шелк из страны серов, драгоценные украшения и посуда из Сирии, аравийские благовония, пряности и слоновая кость из Индии, изумительные льняные ткани, хлеб и зерно из Египта. И конечно, кожи, сыр из козьего молока и мед, которыми так славится Набатея».

Иллута с большим удовольствием бродил среди многочисленных товаров. Впрочем, сам он ничего не продавал и не покупал, у доверенного агента царского советника Саллая была другая задача — сбор информации. Когда солнце начало клониться к закату, Иллута, продолжая прогуливаться по рынку, словно случайно оказался рядом с небольшим скромным шатром, разбитым в самом дальнем конце территории, отведенной под ярмарку. Дружески кивнув стоящему у входа человеку в одежде набатейского ремесленника, но с солдатской выправкой, Иллута быстро юркнул внутрь.

— Ну, докладывай, — небрежно бросил Саллай, наскоро обменявшись приветствием со своим агентом. — Что интересного?

— Купцы из страны серов жаловались, что хотели было проехать прямо в Дамаск через Пальмиру, да не смогли — парфяне не пустили.

— Не пустили? Почему?

— Потому что дураки. Предложили купцам продать им свой товар — мол, мы сами в Дамаск повезем.

— Неудивительно, — усмехнулся Саллай, — парфяне на все готовы, лишь бы римлянам какую-нибудь пакость сделать.

— Да, но цену-то дали смехотворную. Те, естественно, ни в какую. Тогда парфянские чинуши заломили за проезд через границу такую пошлину, что серы предпочли развернуть караван на юг. Пришли в низовье Тигра и Евфрата, там наняли корабль и, обойдя морем Аравийский полуостров, прибыли к нам, как раз к ярмарке. Чем столько денег платить, говорят, лучше мы в Ли-Кане сначала поторгуем, а уж оттуда что останется повезем в Да-Цинь.

— Что за тарабарщина! Какой такой Ли-Кан?

— Серы так наш Рекем называют, а Да-Цинь — это Сирия по-ихнему.

Саллай удовлетворенно кивнул:

— Нам это только на руку. Выходит, парфяне на нас сработали.

— Да, они плохие посредники. Это дело тонкое, тут искусство требуется, куда им невежам. И опять же через нашу землю безопаснее — парфяне хоть и завоевали Вавилонию, да власти-то настоящей у них в стране нет: говорят, там на сухопутных дорогах разбойники вовсю орудуют. Вот купцы и неохотно теперь тем путем ездят, за товар боятся.

— Понятно. Что еще?

— Еще говорят… э-э… о близкой войне с римлянами, — Иллута виновато посмотрел на своего начальника.

— Ну, это очевидно, — Саллай пожал плечами. — Мы готовимся к защите государства открыто, да и римляне не стесняются в заявлениях. После того как пала Иудея — последняя из наших соседей, мы у них как бельмо в глазу. Давай конкретно — каковы настроения?

Иллута вздохнул:

— Невеселые. Все понимают, что римляне любой ценой постараются уничтожить независимую Набатею, чтобы получить контроль над торговым трактом к Сабейскому царству и забрать в свои руки доходы от перевозки товаров. Поэтому многие считают, что надо покориться и избежать бессмысленного кровопролития.

— Кто эти многие? — резко спросил Саллай.

— Ремесленная община, — угрюмо ответил Иллута и продолжал. — А купцы уверены, что им перемена власти ничем не грозит. Говорят: «Нам-то что? От нашего посредничества римляне не избавятся, сами торговать не станут».

Саллай нахмурил брови:

— Стало быть, особого патриотизма не наблюдается?

— Не наблюдается. Хотя, конечно, простолюдины не прочь подраться, им терять нечего. Но ведь они не слишком хорошие воины, и не они решают исход сражений.

— Ну что ж, всегда лучше знать правду, — советник набатейского царя тяжело вздохнул, затем гордо выпрямился. — Как бы то ни было, Раббэль не подчинится Риму, и Набатея не станет очередной «добычей римского народа», как они изволят выражаться. Наш государь твердо намерен бороться до конца.

רקם

Глава 3

— В древнекитайских источниках Ли-Кан, он же Рекем, — так в древности называли Петру — упоминается как один из конечных пунктов Великого шелкового пути из Китая, в то время называвшегося Серика — страна шелка, на Ближний Восток, где сходились морские и сухопутные пути из Южной Аравии.

— Столица набатеев действительно была очень важным перевалочным пунктом в торговле пряностями и благовониями из Южной Аравии и Индии, — уточнил заявление Маркова глава экспедиции. — В Южную Аравию из Набатеи вел старинный караванный тракт через оазисы ал-Ула, Йатриб и Мекку. Морская дорога из Индии шла вдоль аравийского побережья Красного моря в порт Эйлат, а позже и в Ампелону, отвоеванную у египтян, которую набатеи назвали Левке-Коме. Здесь товары перегружались на верблюдов и перевозились в Петру, а оттуда — в Газу или Риноколуру и снова морем, теперь уже Средиземным, доставлялись в страны западного мира.

— Между прочим, если верить «Периплу Эритрейского моря», в Петре набатеи держали гарнизон и брали с купцов неплохую пошлину — в размере одной четверти товара, — вновь перехватил инициативу Игорь. — Правда, последний царь Набатеи Раббэль II перенес столицу в Бостру.

— Да-да, я читал об этом, — заинтересованно откликнулся Лыков, — но из литературы, которую мне довелось держать в руках, трудно понять, зачем он это сделал. А вы как думаете? — обратился он к руководителю экспедиции.

Тот поправил очки в черной массивной оправе:

— Сложный вопрос. Некоторые исследователи считают, что таким образом Раббэль пытался избавиться от излишней опеки своих же демократических органов власти.

— То есть?

— Ну там отчетов перед народным собранием, периодического устройства совещаний-пиршеств, где ему приходилось выслушивать нелицеприятные речи от старейшин. По мнению других ученых, перенос столицы на север вызван экономическими причинами. Парфяне жаждали захватить посредничество на Великом шелковом пути в свои руки и старались не допускать прямых контактов китайских купцов с римской Сирией, поэтому все больше караванов в Дамаск шло через Бостру. Набатеи при этом выступали проводниками, так как к Бостре путь шел через Аравийскую пустыню, а набатеи имели многовековой опыт по переводу верблюжьих караванов через безводные территории. Обосновавшись в Бостре, Раббэль II прочно брал в свои руки контроль над этим торговым путем, который становился все более важным, я бы сказал, стратегическим.

— Да… — задумчиво протянул Лыков, — действительно, весьма веский довод.

— Вот именно, — кивнул археолог. — Но лично я думаю, что последний царь Набатеи преследовал не только экономическую цель — получить больше выгоды, но и политическую — он пытался, закрепившись на путях, ведущих через Заиорданье в Сирию, сохранить независимость государства от Рима, хотя бы относительную — как сателлита, союзника…

Марков скептически хмыкнул:

— И это во время правления Траяна, который признан самым успешным завоевателем среди римских императоров? Раббэль II, очевидно, был безумцем, если надеялся, что Набатея сможет избежать судьбы соседних государств, которые к этому времени — началу второго века — уже поголовно стали римскими провинциями.

Профессор снисходительно усмехнулся:

— Да ведь он не читал учебников, в которых написано, что при Траяне, получившем титул optimus princeps — наилучший император, Римская империя максимально расширила свои границы и пережила период наивысшего расцвета. Набатейский царь просто боролся за свободу своей страны всеми доступными ему средствами.

— Что заслуживает всяческого уважения, — тихо проговорил Лыков, задумчиво глядя в окно автомобиля на проносящиеся мимо удивительной красоты ландшафты.

Джип то и дело нырял с высоких плато в живописные долины. Мягкие очертания красновато-песочных холмов и обширные равнины с пасущимися белорунными овечками настраивали на мирный лад, навевая мысли о библейских временах. Они уже второй час двигались на юг Иордании по Королевскому хайвею, возраст которого, о чем не преминул сообщить Сергею приятель, превышал пять тысяч лет.

— Хотя глядя на столь суперсовременное шоссе, в это трудно поверить, верно? — прищурившись, добавил археолог.

Марков явился сегодня в отель к восьми утра. Сергей, который был уже на ногах и ждал его, глядя на отливающие холодным блеском ботинки Игоря, не удержался от шутки:

— Ты как Пуаро — при любых обстоятельствах в лаковых штиблетах. Я еще вчера удивлялся, как ты не устаешь в такой обуви.

— Что делать, охота пуще неволи, — рассмеялся археолог. — Ты же знаешь мою слабость — люблю все блестящее. Но на раскопе я, конечно, как и все, в кроссовках — в обуви с гладкими подметками по скалам не полазаешь. У тебя-то башмаки как в этом смысле?

— Отличная рифленая подошва, — Сергей продемонстрировал ботинок, — идеальна для гор, проверено на раскопках в Крыму.

Вскоре они на всех парах катили в Петру. Игорь познакомил его с главой экспедиции, и всю дорогу Лыков увлеченно беседовал со Станиславом Воронцовым, который несмотря на внушительный список регалий оказался еще нестарым человеком.

«Похоже, ему нет и шестидесяти», — решил про себя Сергей.

Стас, как демократично отрекомендовался гостю руководитель экспедиции, оказался большим знатоком набатейской истории. Лыков с удовольствием задавал археологу вопросы, которые не давали ему покоя с того самого момента, как он сошел с трапа самолета, прочитав за время полета книгу о культуре и жизни древнего народа. Периодически в их диалог вклинивался Марков, нарочно, как показалось историку, вставляя вызывающие замечания, провоцируя профессора на возражения.

Спустя пять часов впереди показались куполообразные горы неправдоподобного красно-розового цвета.

— Прибыли, — торжественно изрек Игорь и, скорчив уморительную гримасу, заговорил противным голосом, пародируя туристического гида. — Итак, перед вами знаменитая Петра. Она располагается в долине, окруженной скалами из розового песчаника. Максимальная высота скал достигает тысячи трехсот тридцати шести метров, откуда и название древнего города, ведь πέτρα по-гречески означает «скала»…

— Да полно дурачиться, уверен, нашему гостю все это прекрасно известно, — недовольно проворчал Воронцов и обернулся к Сергею. — Мы сейчас заедем в наше жилище — администрация города предоставила нам отдельное здание, быстро перекусим, а затем сразу отправимся на раскоп, наши все сейчас там.

Автомобиль в это время уже ехал по улице, застроенной аккуратными трех- и четырехэтажными домиками белого и светло-бежевого цвета. Лыков вопросительно посмотрел на Игоря.

— Это Вади-Муса, — сказал тот, правильно истолковав его взгляд. — В верхнем городе, по которому мы сейчас едем, находится администрация, большинство домов местных жителей и отели подешевле. Отсюда до Петры пешком топать минут двадцать пять с горки. А мы обосновались в нижнем городе, где располагаются в основном дорогие гостиницы, магазины, рестораны, кафе и прочие атрибуты туристического бизнеса. Жилья там относительного немного, но, как сказал Стас, нам выделили целый дом.

— Надо сказать, было весьма любезно со стороны местной администрации поселить нас в нижнем городе, — добавил Воронцов.

— Угу, можно сказать, прямо у входа в историческую зону, — кивнул Игорь.

Джип тем временем, спустившись с пологого склона, петлял по узким улочкам и вскоре остановился возле одноэтажного дома из белого камня, перед которым располагался небольшой двор, обнесенный оградой. Из ворот вышел смуглый человек плотного телосложения в бедуинской накидке и приветственно поднял руку.

— Ассаляму аляйкум, — сказал он приглушенным низким голосом.

— Привет, Фейсал, — бодро откликнулся Марков, а Стас, тепло кивнув иорданцу, представил его Сергею:

— Наш охранник — мастер своего дела.

Араб вежливо поклонился.

— Надеюсь, поездка была удачной? — тихо спросил он профессора, в то время как его проницательные глаза внимательно разглядывали Лыкова.

— Вполне, вполне, — рассеянно ответил Воронцов. — Ну, прошу в дом. Игорь, покажи гостю его комнату.

— Мы тут устроились по-королевски, у каждого отдельная спальня, — похвастался Марков, быстро ведя Сергея через длинный коридор. — Постепенно разберешься, кто где, сейчас не буду тебе голову морочить. А вот и твоя комната, рядом с моей. Заходи.

Помещение оказалось маленьким и темноватым, зато узкая металлическая кровать была устлана роскошным пушистым пледом, а пол покрывал красивый ковер. На прикроватной тумбочке стояла настольная лампа с красным абажуром, возле входа приткнулся довольно неказистый умывальник.

— Это, конечно, не гостиница — обычный жилой дом, насколько можно, приспособленный для экспедиционных нужд. Умываемся мы у себя, а ванная и туалет, уже не обессудь, — в конце коридора, как в коммуналке.

— Да это все пустое, какие проблемы… — равнодушно отозвался Лыков, думая о своем.

Он прислонил к стене чемодан и, чуть поколебавшись, решился:

— Игорь, я тебе хотел кое-что сказать.

— В чем дело, старина? Выкладывай, не стесняйся.

Сергей, запинаясь, рассказал Игорю о лице в музее и обыске его вещей.

— Понимаешь, я настолько уже запутался, что даже сейчас мне почудилось нечто невообразимое.

— Что?

— Вот этот ваш охранник…

— Фейсал?

— Да.

— А что с ним не так? Он отличный парень.

— Я в этом нисколько не сомневаюсь. Только, видишь ли, его лицо мне кажется знакомым. По-моему, это он подглядывал за нами в музее.

Марков задумчиво почесал в затылке:

— Та-ак, действительно странно, — протянул он. — А ты уверен, что это был именно он?

— Даже не знаю, — заколебался Лыков. — Меня удивляет сама мысль о слежке — это кажется таким нелепым.

— Не так уж это нелепо, как ты думаешь, — неожиданно заявил в ответ Игорь и, искоса бросив взгляд на приятеля, быстро продолжил:

— Здесь есть кое-что. Я не хотел сразу тебя огорошивать, думал, будет лучше, если ты составишь собственное впечатление…

— Впечатление о чем?

— Видишь ли, тут все не так просто, за минуту не расскажешь… Стоп, босс идет, — вдруг прервал себя Марков и, хитро подмигнув Сергею, тихо добавил. — Вечером поговорим.

Заглянувший в комнату профессор успел переодеться, сменив модный костюм на удобный рабочий комбинезон из натурального льна. Он поинтересовался у Лыкова, как ему понравилась его обиталище, и пригласил в столовую. Она представляла собой просторный зал, в центре которого находился длинный деревянный стол, покрытый зеленой клеенкой и окруженный топорно изготовленными стульями, а все остальное пространство было заставлено узкими лавками, на которых как попало размещалась различная хозяйственная утварь — медные котлы, казаны, кастрюли и сковороды разных размеров. Старенький буфет был до отказа забит глиняной посудой, на стенах висели связки каких-то сухих трав. На маленьком столике стояли несколько чайников в окружении разноцветных жестяных коробочек с заваркой. Экспедиционный повар Самир ловко расставил на столе тарелки, поместив в центре большое овальное блюдо, наполненное незнакомыми Лыкову кушаньями — маленькими треугольничками из теста и шариками из мясного фарша.

— Это традиционные арабские закуски — фатаир и киббех, — сказал Марков, щедро накладывая на тарелку Сергея горячую еду, — очень вкусные.

Пока они подкреплялись, Фейсал распорядился насчет транспорта в Петру, и вскоре все трое уже сидели в странной на вид коляске с высокой крышей, в которую был впряжен забавный длинноухий ослик шоколадного цвета.

— Ну как тебе экипаж? — спросил Сергея приятель, когда повозка медленно тронулась в путь по каменистой дороге.

— Честно говоря, вид у этого сооружения прямо-таки допотопный. Я думал, вы ездите на машине.

— На автомобиле в Петру не проедешь, это запрещено, да и неудобно: последняя часть каньона Сик — очень узкое ущелье, — объяснил профессор. — А что касается вашего замечания, вы не столь уж далеки от истины. Во всяком случае, бедуины утверждают, что на похожих повозках, только поменьше, рассчитанных на двух седоков, ездили еще набатеи.

— Не сомневаюсь, что так и было, — смеясь, ответил Сергей, — конструкция вполне архаическая.

Продолжая улыбаться, он с интересом оглядывал окрестности. Яркое послеполуденное солнце слепило глаза, но все же развертывающееся перед ними зрелище было бесподобным. Они уже приблизились к каньону. Скалы удивительно яркого красного цвета с мягкими как бы текущими очертаниями возвышались по обе стороны дороги. Плавные переходы гор контрастировали с угловатостью неровных узоров, которыми были испещрены их мощные уступы. Казалось, еще немного, и удастся прочесть это зашифрованное послание из прошлого.

— Трудно поверить, что эти узоры, так похожие на древние письмена, простая прихоть ветра и эрозии, — не удержался Лыков.

— Вы правы, — Воронцов прищурился, вглядываясь в скалы, — но ведь песчаник всегда создает такую иллюзию, это очень мягкий материал.

— И поэтому как раз рукотворное письмо плохо сохраняется, — с сожалением добавил Марков. — Надписи находят здесь очень редко, так быстро разрушается эта порода.

— Однако справедливости ради надо сказать, что, возможно, причина не только в этом, — поспешил смягчить безапелляционность своего сотрудника профессор. — Некоторыми учеными высказывается предположение, что в зданиях Петры почти не осталось никаких надписей, поскольку набатеи тексты наносили на штукатурку, которой были покрыты стены. За многие века штукатурка облетела, уничтожив таким образом письменные источники.

Тем временем красно-коричневые стены, окружающие тропинку, становились все выше и сжимались все сильнее, пока наконец повозка не оказалась в невероятно узком пространстве, стиснутом громадами скал так, что вверху виднелся только маленький клочок неба. Воздух вокруг потемнел, и стало несколько страшновато. И вдруг за очередным поворотом в узенькой расщелине показалось сказочное в своей красоте видение — нежно-розовые резные колонны, словно плавающие в мягком сиянии. Лыков не смог сдержать восторга:

— Так вот она, знаменитая Аль-Хазне!

— Она самая, — проворчал Игорь. — Несколько приевшаяся картинка, надо сказать: этот фасад торчит буквально на каждой открытке.

— Но никаких сокровищ здесь на самом деле, конечно, нет? — Сергей полувопросительно глянул на профессора. — Ведь хазне по-арабски значит сокровищница.

— Разумеется, ничего здесь нет, — Стас пожал плечами, — это все бедуины выдумали. За роскошным фасадом находится выдолбленная в скале сравнительно небольшая пещера, состоящая из нескольких комнат, вероятно, культового назначения, как и большинство сохранившихся зданий в Петре. Если, конечно, не считать сокровищем сами стены с потрясающе красивыми розово-коричневыми узорами на фоне оливковых жил песчаника.

— Однако есть версия, что сокровища набатеев все-таки существуют, только спрятаны где-то в пещерах, на нижних уровнях, до которых археологи еще не докопались, — задиристо ввернул Марков.

Профессор слегка поморщился:

— Ну да, ну да. Но это дилетантская точка зрения, — он обернулся к Лыкову. — Не верьте. Этой версии, как выражается Игорь, придерживаются в основном местные жители да гиды, и то, по-моему, больше чтобы раззадорить туристов.

— Категорически протестую! — тут же воскликнул Игорь. — Сторонники этой гипотезы есть и среди ученых.

— Для такого утверждения должны быть основания, причем… — начал было Сергей, но приятель нетерпеливо прервал его на полуслове.

— Основания есть, и весьма солидные. По крайней мере, на мой взгляд. Во-первых, набатеи неизбежно должны были скопить значительные средства, поскольку, с одной стороны, выполняли роль, если можно так сказать, таможенников, собирая дань с проходивших через эти земли караванов, с другой — и сами были профессиональными торговцами. Они поставляли Риму товары, которые очень высоко ценились жителями империи, — благовония из Южной Аравии, пряности из Индии, шелковую ткань из Китая и прочее. При этом на вырученные деньги набатеи практически ничего не покупали, что и неудивительно — много ли надо полукочевому народу? Наряды, украшения? Но у набатеев даже цари ходили в простой одежде. Римляне были крайне недовольны таким поведением своих контрагентов, что засвидетельствовано историком Плинием, который писал: «По самым осторожным подсчетам, набатеи забирают у нас ежегодно богатств на сто миллионов сестерциев. В такую цену обходятся нам любовь к роскоши и избалованность наших женщин». Это подтверждает и Страбон, который в своей «Географии» упоминает о распространенной с давних пор молве об огромных богатствах набатеев, так как они-де обменивали благовония и драгоценные камни на серебро и золото, а сами никогда ничего не тратили из полученного. Но ведь набатеи должны были куда-то девать эти средства!

— Может быть, они употребили их на строительство этого неправдоподобного, словно неземного города, — тихо обронил Сергей, любуясь необычными зданиями-скалами, мимо которых медленно двигалась повозка.

Игорь скептически фыркнул:

— Частично да, я готов согласиться, но не все же! Столько не стоил труд даже самых дорогих архитекторов и самых искусных каменщиков, которых набатеи пригласили для строительства, судя по римско-эллинскому стилю зданий Петры. И кроме того, есть еще одно обстоятельство в пользу версии о спрятанных сокровищах — набатеи были непревзойденными мастерами по созданию тайников. Исторически так сложилось, что этот народ много веков изощрялся в устройстве в пустыне и скалах секретных хранилищ самого бесценного в здешних местах сокровища — воды. Сохранилась технология оборудования набатейских подземных водохранилищ. На склоне ущелья выдалбливалась пещера квадратной формы со столбом посередине, который поддерживал потолок, с отверстием наружу. Отверстие делалось небольшим, но таким, чтобы в пещеру стекала дождевая вода. При этом отверстие тщательно маскировалось камнями или растениями, если они имелись, так что только тот, кто знал о водохранилище, мог его найти. И места этих тайников хранились в строгом секрете от чужеземцев. В таких укрытиях вода очень хорошо сохранялась длительное время. Торговые караваны могли спокойно месяцами ходить по пустыне — от тайника к тайнику. Отсюда вопрос: почему бы набатеям не использовать этот богатый опыт, когда понадобилось укрыть от наступающих римлян свои богатства?

— И многие ученые разделяют эту точку зрения? — поинтересовался Сергей.

— Достаточно. Кстати, и в наших рядах я не единственный сторонник этой гипотезы.

— Верно, — усмехнулся Стас. — Олег Сироткин еще почище выступает на тему несметных сокровищ набатеев, спрятанных в неких таинственных пещерах, прямо Цицерон.

Тем временем экипаж, подскакивая на неровных камнях древней мостовой, методично двигался мимо полуразрушенных красно-розовых стен набатейских памятников. Лыков, поглощенный интересной беседой, одновременно смотрел во все глаза, жадно впитывая необычные впечатления. Игорь, периодически прерывая дискуссию с профессором, попутно перечислял ему попадающиеся на пути достопримечательности:

— Остатки нимфея — городского фонтана, который располагался как раз на пересечении двух рек, питавших город. Дальше лестничный подъем к великому храму — это одна из лучших античных построек, по стилю напоминает барокко. Там сохранились фрагменты штукатурки и очень красивые стуковые рельефы — из извести с мраморной крошкой. Справа святилище богини Ал-Уззы, его еще называют храмом крылатых львов. А слева, видишь, три купола? Это комплекс терм.

— А впереди что? Какой роскошный дворец!

— Еще бы! Это храм Душары — главного божества набатеев.

За квадратным массивом святилища Душары повозка повернула направо и мимо садика и террасы ресторана, на котором красовалась вывеска «Бэссин», устремилась в северном направлении.

— Я хотел спросить насчет Аль-Хазне, — вернулся историк к интересующей его теме. — Вы сказали, здание имело культовое назначение. А разве это не усыпальница набатейского царя? Я читал, многие ученые придерживаются такого мнения.

— Возможно, — сдержанно ответил Воронцов. — Однако никаких признаков захоронений там не обнаружено.

— За всю историю раскопок в Петре вообще захоронения находили очень редко, можно пересчитать по пальцам, и то уже поздние, византийский период, — продолжил мысль профессора Марков и пристально посмотрел на Сергея. — В большом количестве человеческие скелеты находят только на территории Вади-Муса, там, где были жилые дома. Что ты на это скажешь?

— Ну, думаю, можно сделать вывод, что все эти здания действительно исключительно культового назначения, — задумчиво проговорил Лыков. — Возможно, это был город-храм, нечто подобное скальному святилищу Язылыкая у хеттов. Там храмовый комплекс тоже был расположен не в самом городе, а примерно в миле от жилых домов и тоже в пещерах, правда, естественного происхождения.

— Кстати, в Малой Азии есть еще одно место, отдаленно напоминающее сооружения Петры, только не в Каппадокии, а на юге, — добавил Воронцов. — Я имею в виду высеченные в скалах пещеры с портиками в Кавне, четвертый век до нашей эры, насколько я помню.

— Но в Петре были и жилые дома, — вмешался Игорь, — о чем говорит развитая система водоснабжения. Значит, это был не только храмовый комплекс.

В этот момент дискуссия неожиданно прервалась. Возница — коренастый пожилой араб по имени Халим, за всю дорогу не проронивший не слова, вдруг гортанно выкрикнул что-то неразборчивое, и ослик послушно остановился. Сергей поднялся с сиденья и окинул взглядом окрестности.

Повозка стояла на краю огромной открытой песчаной террасы, справа возвышался монументальный скальный фасад какого-то здания, похожего на дворец. По архитектурному решению оно напоминало Аль-Хазне, только линии декора были строже и камень отличался более желтым цветом.

— Вот это да! — изумленно выдохнул Лыков. — Ну и высота!

— Впечатляет, верно? — довольным тоном произнес Игорь. — Это самый большой памятник в Петре — высота более сорока метров, ширина — почти пятьдесят. Его называют Аль-Дейр — монастырь.

— Монастырь? Почему?

— На задней стене вырезано много крестов, — пояснил руководитель экспедиции. — Вероятно, здесь совершали богослужения христиане в четвертом веке. А первоначально это был храм обожествленного после смерти набатейского царя Ободы I.

Пока они разговаривали, откуда-то вынырнул худенький парнишка в сильно потрепанных джинсах и красной футболке. Размахивая руками и показывая куда-то налево от святилища, он начал возбужденно кричать на ломаном английском, явно обращаясь к профессору. Пока тот, неторопливо сойдя с повозки, с недоуменным видом пытался разобрать бессвязную речь мальчишки, из-за уступа показался невысокий стройный мужчина лет сорока, узколицый и смуглый, но с неожиданно голубыми глазами, смотревшими дружелюбно и несколько иронично. Увидев его, Воронцов облегченно вздохнул и обратился к нему:

— В чем дело, Рамиз? Чего хочет этот парень? Я не понимаю ни слова.

— Маленький производственный конфликт, — фыркнул Марков прямо в ухо Сергею. — Не обращай внимания, у нас такие постоянно.

Тем временем Рамиз тихо говорил что-то профессору, который в ответ неодобрительно качал головой. Затем он обернулся к парню, который перестал кричать и напряженно вслушивался в разговор, и сделал успокаивающий жест.

— Вы все получите сполна, не волнуйтесь, — сказал он по-английски, стараясь четко выговаривать слова.

— Один из раскопщиков? — догадался Лыков. — Чем-то недоволен? Оплатой?

Марков слегка поморщился:

— А-а, обычная история. Когда они находят что-то стоящее, начинается торг. Вечно они подозревают, что им не доплачивают. Хотя на самом деле они получают вполне прилично.

— А что он нашел? Интересно бы взглянуть.

— Сейчас попросим Рамиза показать, — Игорь пожал руку командиру раскопщиков, который властно бросил несколько слов утихшему парню, после чего тот мгновенно исчез, нырнув за скалу, и познакомил его с Лыковым.

— У вас очень необычная внешность для араба, — не удержался Сергей. — Или вы европеец?

Рамиз улыбнулся.

— Нет, я сириец, но в Сирии много жителей с европейскими чертами лица.

— Из-за чего был сыр-бор на этот раз? — спросил Марков.

— А вот смотрите, — Рамиз достал из кармана небольшой пластиковый пакет с прикрепленным к нему картонным ярлыком, внутри которого находилась какая-то круглая вещица темно-оранжевого цвета со светло-коричневыми прожилками.

Он вынул тонкий кружок с неровными краями и передал Игорю. Тот положил его на ладонь и повернулся к Сергею.

— Золотая штучка, несомненно. Только вот что это?

— Монета? — предположил Лыков, наклоняясь ближе.

— Вряд ли, — покачал головой Марков. — Здесь нет ни надписей, ни изображений, да набатеи и не чеканили золотых монет, только свинцовые и бронзовые, иногда серебряные. Кроме того, монеты по размеру гораздо меньше — от пятнадцати до двадцати миллиметров в диаметре. Думаю, это медальон, — задумчиво сказал он через несколько минут, повертев в руках находку. — Видишь, здесь что-то вроде сломанного ушка, очевидно, для шнурка.

— Или серьга, — предположил подошедший Воронцов. — У набатеев было распространено изготовление таких украшений. Кругообразные серьги из цельного листового золота прикреплялись к проволоке, которая продевалась в мочку уха, — закончив объяснение, профессор обернулся к Лыкову и сделал широкий гостеприимный жест. — Ну что ж, прошу к нашему шалашу.

Сергей с недоумением поглядел на отвесную скалу, на которую указывала рука археолога. Марков расхохотался:

— Ни за что не догадаешься, что здесь раскоп, верно?

— Да где же?

— Сейчас увидишь, — Игорь взял Лыкова под руку, и они вслед за главой экспедиции, который прошел вперед, озабоченно обсуждая что-то с Рамизом, завернули за тот самый уступ налево от фасада храма Ободы, за которым скрылся буянивший раскопщик.

Оказалось, что сразу за поворотом начинается своеобразная улица, состоящая из множества пещер, выдолбленных в толще массивной скалы. К ее вершине вела сильно попорченная каменная лестница, рядом с которой красовалась табличка с надписью на английском: «Работает Археологический институт Российской академии наук, просьба не беспокоить». Лыков осторожно ступил на истертые веками и ветрами ступеньки. Крутой подъем продолжался минут десять, так что он с непривычки даже запыхался, когда лестница наконец закончилась перед двумя высокими обелисками, которые, как стражи, охраняли вход в святилище, расположенное на вершине горы. Оно представляло собой небольшую круглую площадку, в центре которой возвышался выложенный из камней жертвенник с отходящими от него желобами для стока крови жертвенных животных. Но Сергея в данный момент мало интересовали подробности религиозного культа набатеев — как завороженный, он медленно поворачивался кругом, восхищенно обозревая открывшуюся его глазам невероятную панораму. Словно застывшее внезапно море красно-коричневых волн окружало его со всех сторон. Разноцветный песчаник под солнечными лучами играл массой необычных оттенков, что выглядело особенно эффектно на фоне лилово-багровых тонов скал, остающихся в тени.

— Ну как? — спросил Марков с таким гордым видом, словно показывал свое имение.

— Знаешь, просто не нахожу слов…

— Погоди, это только начало, ты еще закат посмотришь. Кстати, отсюда видно даже гробницу Аарона на горе Ор или, как ее называют арабы, Джебель-Гарун, — Игорь ткнул пальцем куда-то вдаль, — хотя она находится на юге примерно в пяти километрах от основного комплекса памятников Петры, а мы в самой северной ее части. Я тебя туда отведу как-нибудь. А теперь пойдем к нашему шалашу, как сказал босс.

Они пересекли площадку и стали спускаться по внутренней стороне горы в довольно узкую расщелину. Лестница, ведущая вниз, хотя и более крутая, была в гораздо лучшем состоянии, чем наружный серпантин, очевидно, благодаря своему расположению — скала защитила ступеньки от разрушительного действия ветра и дождя. Достигнув дна расщелины, Марков поманил историка вглубь, тот сделал несколько шагов в тесном пространстве и увидел вход в пещеру.

— Ого, у вас здесь дверь! — воскликнул он. — Как странно.

Действительно, грубо сколоченная деревянная дверь, сейчас распахнутая настежь, была оснащена основательной величины засовом, на котором висел примитивный амбарный замок.

— Ничего странного, — ответил Игорь, бросив на Лыкова недовольный взгляд. — Совершенно необходимое средство защиты от любопытствующих и черных археологов.

— Как, и здесь есть черные археологи?! — Сергей даже остановился от удивления.

— Ты наивный, — Марков рассмеялся. — Черные археологи везде есть. Это закон природы. Человеческой, разумеется. Ну, входи.

Переступив порог, Лыков оказался в обширной пещере с гладкими стенами правильной геометрической формы, на которых кое-где виднелись следы лепнины, и высоким потолком, цвет которого составляли, казалось, все мыслимые оттенки багрянца — от нежно-розового до темно-лилового. Левую часть помещения занимало археологическое снаряжение: лопаты разной формы, шпатели, фонари «летучая мышь», сита, рулетки, свинцовые отвесы и еще масса неизвестных Сергею инструментов. Картонные коробки, частично уже заполненные глиняными черепками, соседствовали с кучей пустых пока пластиковых мешков. В дальнем углу чинно выстроились в ряд компрессор, два пневматических молотка и несколько складных металлических лестниц, рядом издавал тихое гудение электрический генератор, от которого через всю пещеру тянулись разноцветные провода. Некоторым диссонансом громоздкому оборудованию выглядел раскрытый ноутбук на компактном переносном столике, над которым склонилась худощавая женщина в рабочем комбинезоне и соломенной шляпе с загнутыми полями. Она сосредоточенно набирала какой-то текст, то и дело заглядывая в блокнот.

— Привет, Лидуша, — окликнул ее Игорь. — Познакомься с нашим гостем. Сергей — историк. Вот, захотел посмотреть, как на самом деле собираются те материалы, из которых они потом делают свои заключения по части жизни человечества в далекие эпохи.

Лыков обменялся рукопожатием с легко поднявшейся со складного табурета женщиной.

— Ваше желание может оказаться опасным, — сказала она красивым контральто, улыбаясь и глядя на него проницательными серыми глазами.

— Почему же? — усмехнулся он.

— Наша работа по структуре похожа на айсберг. Основная часть скрыта от глаз посторонних, она происходит в лабораториях. А с виду все очень просто, даже примитивно, так что непрофессионал может легко сделать вывод о ненадежности добываемых нами сведений.

— Ну, мы, историки, строим свои гипотезы не только на основании данных археологии, хотя, не спорю, они очень важны. Кроме того, я знаком со спецификой вашей работы, так как уже бывал на раскопках.

— Где, если не секрет?

— В Крыму и в Каппадокии на раскопках Хаттусы.

— О, это интересно, а вы?.. — но что Лидия хотела спросить, осталось неизвестным, поскольку в этот момент из находящегося в правой части пещеры квадратного отверстия, в которое спускались, извиваясь, электрические провода, послышался грохот и оттуда высунулась голова в каске с прикрепленным к ней фонарем, впрочем, тут же нырнувшая обратно.

— А-а, проклятье, я уронил его, — послышался сдавленный низкий голос.

Все трое столпились у отверстия.

— Это Аркадий Чертков, — бросил Игорь историку и громко крикнул в темный лаз, из которого пробивались сполохи света. — Что случилось, Аркаша?

Вместо ответа в проеме показался здоровенный камень с округлыми краями, в центре которого красовалась белая этикетка, а затем послышался хриплый голос Черткова:

— Эй, кто там, помогите вытащить эту штуковину.

Мужчины ухватили тяжелый камень с обеих сторон и осторожно положили на пол.

— Э-э, да тут никак надпись, — воскликнул Игорь. — Здорово. Теперь наконец опять будет работа для Олега, а то он уж затосковал.

— А он что, специалист по эпиграфике? — поинтересовался Сергей, рассматривая неровную словесную вязь, выбитую на плоском камне.

— О да, Олежка специализируется на семитических языках, он отличный дешифровщик набатейского, — живо отозвалась Лидия. — Правда, до сих пор, Игорь прав, для него было мало работы — нам всего трижды встретились надписи, и то лишь одна относится к времени Набатейского царства, а остальные более поздние. Кстати, надпись набатейского периода была на похожем камне, только несколько необычном — он весь разрисован черными поперечными полосами. Мы еще гадали, кто и зачем это сделал. Помнишь, Игорь? Олег предположил, что это часть какого-то набатейского обряда.

— Угу, — кивнул Марков. — Хотя религиозная обрядность набатеев нам почти неизвестна, не исключено, что Олег прав: кому и знать, как не ему…

— Да уж, будь Сироткин сейчас здесь, я бы его самого заставил тащить этот булыжник, — проворчал Аркадий, который тем временем выбрался наружу и присоединился к ним. — Уф, ну и запарился я, пока его выволок.

После короткой процедуры знакомства с Лыковым Чертков направился к ноутбуку, бросив на ходу:

— Не ждите меня. Я только занесу в дневник номер квадрата, где нашел камень.

— Мы сейчас работаем на втором уровне, — объяснил историку Игорь, пока они осторожно спускались по стремянке, — а вообще тут не меньше тринадцати культурных слоев.

— Так много?

— А что ж тут удивительного? В этих местах люди живут около пяти тысяч лет.

Внизу работа кипела вовсю. Наибольшую активность проявляли трое раскопщиков-арабов, которые под руководством Рамиза гремели металлическими ведрами и лопатами. Как пояснил Марков, они выполняют наименее квалифицированные операции, в том числе вытаскивают из пещеры отработанную каменную крошку. Затем он познакомил гостя со всеми членами экспедиции, кроме Олега Сироткина, который сегодня работал в музее Петры. Лыков, который впервые видел, как происходят раскопки в пещере, с любопытством наблюдал за действиями археологов. Особенно он заинтересовался работой художницы Дины Леруа. Ее тоненькая грациозная фигурка бесшумно скользила в перекрестном свете мощных фонарей среди занятых своим делом коллег. Острым карандашом она делала какие-то наброски в альбоме.

— Честно говоря, я не понимаю, что здесь можно изображать, — наконец, не выдержав, сказал ей историк. — Да и зачем, раз есть снимки?

— Но это же совсем другое, — улыбнулась Дина, глядя на него широко раскрытыми глазами почти фиолетового цвета. — Снимок запечатлевает настоящее, а рисунок восстанавливает прошлое. Моя задача — на основании имеющихся следов показать это место таким, каким оно было, когда здесь жили люди. Ведь это сегодня, когда вы входите в исторический комплекс, минут пятнадцать приходится идти по пустынной насквозь продуваемой равнине. А две тысячи лет назад Петра являла собой большой цветущий город-сад.

— Сейчас в это трудно поверить, — медленно проговорил Лыков, в памяти которого вновь возник так поразивший его вид бесконечного каменного моря.

— Тем не менее так было. Петра утопала в зелени: здесь росли абрикосы, маслины, инжир, а вокруг города на десятки километров простирались плантации финиковых пальм, виноградники, поля пшеницы и ячменя…

Глава 4

רקם

Заходящее солнце уже коснулось края самой высокой горы каньона, окрасив раскинувшиеся вокруг скалы в зловещие кровавые цвета, когда усталый всадник достиг предместий Рекема. Сбавив темп, он закинул за плечо сбившуюся от ветра полу лацерны — широкого плаща из темно-золотистой овечьей шерсти — и окинул взглядом окрестности. Бесконечные стада верблюдов, коз и овец, пасущихся вокруг набатейских шатров, сплетенных из пальмовых листьев, уступили место зеленеющим полям ячменя и пшеницы, виноградникам и финиковым рощам, среди которых все чаще попались сложенные из камня небольшие дома. Проскакав мимо расположенных справа от дороги трех огромных каменных кубов, украшенных глубокой резьбой, путник удовлетворенно кивнул.

— Ага, вот и они — три блока с этим странным орнаментом, похожим на вороньи следы, — тихо пробормотал он и переключил внимание на левую сторону, где поднявшийся ветер лихо трепал пушистые ветки финиковых пальм.

Вскоре очередная плантация закончилась и Марк Марций Молест, сотрудник секретной службы Римской империи, наконец достиг места назначения. Два портика, один над другим вырезанные прямо в покатой скале, примыкающей к дороге, служили входом в недостроенное здание. Нижнюю часть, выполненную в форме триклиния, украшали шесть колонн в дорическом стиле, но ниши для статуй пока пустовали. Верхний этаж представлял собой четыре конических обелиска, высеченных в глубине скалы, с входом посредине. Еще не оснащенные дверями входы, включая два боковых в нижнем секторе, зияли чернотой. Повсюду, мешая проходу, громоздились кучи камней и песка, не убранные строителями.

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что за ним никто не наблюдает, римлянин спешился, отвел лошадь в пальмовую рощу и привязал к дереву так, чтобы ее не было видно с дороги. Потом, еще раз внимательно осмотревшись, бесшумно вошел в здание. Внутри было темно, пахло смо­лой масти­ко­во­го дере­ва и кедровым маслом. Когда его глаза немного привыкли к сумраку, он обвел взором пустую просторную комнату, по трем сторонам которой размещались вырубленные в стенах скамьи. На одной из них, опустив голову, неподвижно сидел человек, одетый в тунику темного цвета и кукуль — короткую накидку с капюшоном, в каких ходят ремесленники и крестьяне. Вдруг, словно почувствовав на себе чужой взгляд, он резко вскочил и настороженно уставился на вошедшего. Его правая рука непроизвольно потянулась к поясу.

— Ad valorem, — громко произнес Молест.

— Multum non multa, — немедленно откликнулся его визави тонким хриплым голосом.

Обменявшись паролями, двое тайных агентов сразу почувствовали себя свободнее. Ожидавший римского посланника жестом пригласил гостя сесть, а сам с почтительным видом остался стоять возле скамьи.

— Ну как дела? — спросил приезжий. — Слежки не было?

— Не волнуйтесь, господин, все под контролем, хотя, по моему скромному мнению, все же лучше назначать встречи в городе, как раньше. Среди толпы безопаснее.

— Возможно, ты прав, Дримиле, но пойми, попасть в Рекем можно только через каньон, а там мне пришлось бы показать свидетельство о римском гражданстве. Ты ведь знаешь недавнее распоряжение набатейского царя?

Дримиле кивнул:

— Да-да, теперь при въезде в Рекем надо обязательно предъявлять стражникам документы.

— Ну вот. А мне не с руки сейчас объявляться под своим именем. Обстановка накалена до предела, и набатеи в каждом римском гражданине готовы видеть соглядатая. Можно было, конечно, сделать фальшивые документы, но с ними возиться… — римлянин поморщился. — Да и зачем, когда есть возможность решить вопрос проще?

— Вы правы, господин. Я только хотел сказать, что в таком пустынном месте людям Раббэля выследить нас гораздо легче.

— Не думаю, укрытие надежное. Во всяком случае, я так считаю, — Молест вдруг подозрительно воззрился на своего агента. — А у тебя что, есть основания полагать?..

— Нет-нет, что вы, — испугался Дримиле. — Я бы не пошел на встречу, если бы почуял неладное.

— Ну то-то, смотри, — римлянин поднялся и сурово взглянул на собеседника. — Выдашь — живым тебе не быть, так и знай. Теперь о деле. Сначала давай, что у тебя.

— Вот, тут все описано, — суетливо пошарив за пазухой, Дримиле вынул перевязанный веревкой пергаментный свиток и с поклоном передал Молесту. –Настроения в народе, имена тех, кого можно попробовать завербовать, и все, что удалось разузнать о военных приготовлениях набатеев.

— А окружение царя?

— Это трудно, понимаете, — замялся лазутчик, — в смысле, информацию добыть. Возле Раббэля нет ни одного предателя…

— Трудно, тоже мне сказал! — возмущенно фыркнул римлянин. — А за что мы тебе платим, если не за трудность и риск? Небось ты за работу на плантации у Саломеи по десять денариев в месяц не получал! Кстати, вот, держи очередную награду, — отцепив от пояса, он небрежно подбросил небольшой кожаный мешочек, который с мелодичным звоном упал в протянутые руки Дримиле.

— О, благодарю вас, — тот проворно сунул кошель за пазуху и несколько раз подряд поклонился.

Вдруг лицо его омрачилось, и он, запинаясь, смущенно произнес:

— Конечно, вы правы, я получаю у вас большие деньги, но, знаете, иногда мне бывает жаль…

— Что, жаль?! Не угодно ли снова стать рабом? Это мы тебе в два счета устроим! — Молест издевательски захохотал, и разнесенные эхом громкие грубые звуки посыпались на них со всех сторон просторной комнаты.

Щуплый Дримиле сжался в комок и затравленно глянул на хозяина:

— Умоляю вас, тише, — почти прошептал он.

— Да не бойся, никого здесь нет, я же проверил, — высокомерно бросил римский посланник и властно поднял руку. — Теперь молчи и слушай. Вот тебе очередное задание. Император не желает больше ждать, пока дерзкие набатеи добровольно согласятся признать владычество Рима, поэтому нам приказано перейти к активным действиям. И первое из них — убрать друга царя Саллая.

Дримиле, внимательно слушавший, опустив глаза, вздрогнул всем телом и остро взглянул на Молеста, но римлянин этого не заметил. Чуть морщась, он несколько раздраженно продолжал:

— Это нужно сделать очень быстро. Он нам опасен. Пока жив этот человек, мы бессильны. Он окружил Раббэля преданными людьми, которые защищают его, как эти скалы Рекем.

— Так значит, главная цель все же Раббэль, — замирающим голосом произнес Дримиле полувопросительным тоном. — Неужели вы собираетесь… царя?..

— Цыц! — сердито оборвал его Молест. — Не твое дело знать, что мы собираемся делать. Ты должен выполнять мои приказания не рассуждая, вот и все.

Неожиданно агент покачнулся и медленно опустился на колени.

— Господин, пощадите меня. Я готов вам служить — собирать сведения, доносить, но убить… я не смогу…

Римлянин презрительно скривил губы:

— Да не бойся ты. Я прекрасно знаю, что у тебя кишка тонка. Это сделает другой человек, а твое дело — всего лишь раздобыть нужную информацию: чем планирует заниматься Саллай до следующих календ. Особенно обрати внимание — где и когда его можно застать одного или с одним-двумя людьми. Насколько я знаю, он довольно смел и часто ходит без охраны. Так вот, все вызнаешь точно, составишь график и передашь послезавтра в полдень на рыночной площади человеку, который назовет тебе пароль…

— Тот же, что и сегодня?

— Не перебивай! Другой. Запомни хорошенько: пароль — periculum in mora, отзыв — alea jacta est. Все понял?

— Да, господин.

— Ну так за дело. И смотри, без колебаний. Помни: один неверный шаг — и ты покойник! Vale! — Марк Молест небрежно кивнул поникшему собеседнику и, запахнувшись в плащ, быстро вышел.

Оставшись один, Дримиле некоторое время стоял замерев, затем, словно очнувшись от забытья, растерянно огляделся и, тяжело вздохнув, побрел к выходу. Осторожно выглянув наружу, он несколько мгновений всматривался в сгустившуюся темноту холодного вечера, поеживаясь от пронизывающего ветра, потом набросил на голову капюшон и, крадучись, стал пробираться среди куч строительного мусора. Выйдя на дорогу, лазутчик бросил последний взгляд на место тайной встречи, горько усмехнулся и торопливо зашагал по направлению к скалам, окружающим город.

Возле недостроенного дворца стало тихо и пустынно. Воцарившееся безмолвие нарушал лишь нежный шелест пальмовых ветвей, колеблемых усиливающимся бризом.

Вдруг в эту мелодию вторгся посторонний звук — со второго этажа постройки осыпалось несколько мелких камешков, затем послышались неспешные мягкие шаги, и в проеме бокового входа показалась фигура человека в длинном темном плаще. Высокий худощавый мужчина постоял, прислушиваясь, затем, убедившись, что вокруг никого нет, легко спрыгнул вниз и, завернув за скалу, углубился в чащу масличных деревьев. Отвязав спрятанную в зарослях лошадь, он вывел ее на дорогу и поскакал в сторону Рекема.

Вымощенная известняком мостовая вскоре привела всадника к выложенной из камней дамбе, которая защищала город от зимних паводков. Поднявшись по ее пологому склону, а затем спустившись, он оказался внутри узкого каньона, по обе стороны которого располагались неглубокие ниши. Здесь, кутаясь в плотные шерстяные плащи, стояли часовые. Один из караульных решительно двинулся было навстречу приближающемуся всаднику, взяв наизготовку короткое копье, но тут же, узнав друга царя Саллая, склонился в почтительном поклоне и посторонился, давая дорогу.

— Все в порядке? — спросил Саллай стражника, спешиваясь.

— Так точно, господин мой, — отрапортовал тот.

Подбежавший конюший принял у советника царя поводья и повел лошадь в стойло, расположенное тут же неподалеку в широкой нише.

— Среди проезжающих сегодня никого подозрительного не заметили? — продолжал расспрашивать Саллай.

Караульный добросовестно задумался:

— Вроде нет. Обычный набор: купцы, ремесленники, пастухи, землепашцы. Словом, все, кто обычно толчется на ярмарке. Разумеется, иноземцев много.

— Римляне были?

— Из незнакомцев сегодня свидетельство о римском гражданстве представили только двое — один художник, второй торговец. Имена я запомнил — Гай Антоний Пиктор и Секст Фабриций Курсор. Всего за день проехали шесть римлян, но остальных четверых мы знаем, они часто бывают в Рекеме. А основной поток помимо наших — эллины, египтяне, евреи…

— Значит, никто не бросился в глаза как, скажем, похожий на соглядатая?

— Нет, господин мой, иначе мы задержали бы этого человека.

— Ну ладно, молодцы, — Саллай устало вздохнул и направился к нише с фронтоном, в которой располагались шесть каменных бетэлей набатейских богов. Почтительно поклонившись божественным защитникам города, он прошел дальше к лестнице, уходящей в глубь скалы.

Поднимаясь по крутым ступенькам, он думал:

— Рекем, безусловно, защищен надежно. Много видел я крепостей, но лучше нашей не найти. Ведь скалы эти построены не человеком, а богами. Нам оставалось только вырубить в податливом песчанике помещения для гарнизона, охраняющего подходы к городу, и проложить каналы для снабжения водой. Вон они, идут вдоль стен каньона: слева покрытый каменной плиткой медленный канал, по которому вода поступает самотеком, с отстойниками для песка, справа — второй самотечный канал и система керамических труб, построенная по принципу сообщающихся сосудов, которая позволяет подавать воду в высоко расположенные пещеры. У входа в отводной тоннель, предназначенный для сбора воды, в засушливое время года тоже дежурит пост охраны. Ну и конечно, с единственной открытой стороны — северной, где возможен доступ к городу, мы построили каменную стену. Так что отсюда опасности быть не может. А вот люди… Хотя я постарался окружить царя надежной охраной, но государь очень открыт и слишком легко идет на контакт с простолюдинами. Да и среди высшей знати нельзя исключить возможности предательства. А ведь скоро прием по случаю отъезда в столицу…

Советник набатейского царя снова вздохнул и прервал свои размышления: он был уже почти на верху скалы, где находилось помещение для гарнизона — вырубленная в глубине песчаника комната, в которой в случае надобности могли разместиться человек тридцать. Часть помещения занимало аккуратно сложенное оружие — пращи, луки и колчаны со стрелами, пучки пропитанной горючей смесью пакли для зажигательных стрел. В выдолбленных в стенах шкафах хранились запасы продовольствия, у входа стояли два вместительных каменных водоноса, в дальнем углу дымился выложенный из камней квадратный очаг. На расположенных вдоль стен узких скамьях, застеленных козьими шкурами, сидели и лежали солдаты гарнизона. Завидев в дверях высокую фигуру Саллая, который, как все знали, был правой рукой царя, они мгновенно повскакивали со своих мест и вытянулись во фрунт. Придворный жестом приказал воинам продолжать отдых и, подозвав десятника, спросил, где Иллута.

— Он наверху, господин мой, — ответил тот и предупредительно распахнул перед советником царя дверь на лестницу, ведущую к наблюдательной площадке.

Предназначенная не только для наблюдения, но и для обороны прямоугольная площадка, на полметра углубленная в скальную породу, почти наполовину была загромождена боевой техникой — катапультами и баллистами с запасами стрел и каменных ядер.

Иллута стоял у самого края и задумчиво смотрел на огни раскинувшегося внизу города. Скромные крыши жилых домов, сложенных из камней, и помпезные фасады вырубленных в скалах святилищ и дворцов в неровном свете многочисленных факелов принимали фантастические очертания. Феерическую картину дополняла только что взошедшая полная луна, в холодном бледном свете которой окрестности отчетливо просматривались на несколько миль вокруг.

Рекем расположился в долине так уютно, будто кто-то бережно положил его в самый центр плоской террасы, орошаемой двумя реками, — одна пересекала город с востока на запад, другая несла свои воды с северо-востока на юго-запад. Посредством искусно выложенной из камней дамбы бурлящие горные потоки во время паводков отводились за пределы Рекема. С трех сторон город защищали скалы, две самые высокие гряды замыкали террасу с востока и запада. На северной стороне, где доступ к городу с высокогорного плато был наиболее легким, возвышались оборонительные укрепления набатеев.

Размышления Иллуты об удобном расположении города были прерваны весьма ощутимым хлопком по плечу. Вздрогнув от неожиданности, он обернулся и облегченно вздохнул.

— О, это вы, господин мой. Слава богам, вы вернулись в целости.

— Ну, старина, твое донесение оказалось очень полезным, — удовлетворенно кивнув, проговорил Саллай. — Ты заслуживаешь награды, и ты ее получишь.

— Моя награда — служить господину моему Раббэлю, — тихо ответил Иллута и, помолчав, спросил. — Значит тайная встреча соглядатаев состоялась?

— Да, — Саллай устало опустился на каменную скамью. — Мне удалось подслушать весь разговор.

— Я очень переживал за вас. Мне казалось, там негде спрятаться. Не надо было вам идти одному.

— Ерунда. Я был на втором этаже. Потолок первого яруса снизу кажется монолитным, но это не так. Там в дальнем углу есть отверстие, откуда все прекрасно слышно. А когда они ушли, я спустился в соседнюю комнату и выскользнул через боковой вход.

— Отлично! — воскликнул Иллута с довольным видом. — Нам здорово повезло, что римские шпионы решили устроить свидание в недостроенном здании, полном дыр. Так что зря стратег Тура расстраивался — его дворец все-таки пригодился! — он коротко хохотнул.

— Не думаю, чтобы это его утешило, — усмехнулся царский советник. — Говорят, он вбухал в него немало денег: участок плюс строительство. Дворец-то был почти готов, когда стало известно о переносе столицы в Бостру.

— После чего наши сановники сразу потеряли охоту строить роскошные усадьбы вокруг Рекема… — Иллута иронически скривил губы, но тотчас посерьезнел. — Простите, господин мой, я отвлекаю вас на глупости. Так что же замышляют наши враги? Или мне не положено знать?

— Еще как положено. Нам с тобой предстоит первыми принять удар, — лицо царского советника помрачнело. — Дела на самом деле очень плохи. Вывод из сказанного имперским посланником однозначен — они готовят покушение на Раббэля.

— Что?! — у собеседника даже голос прервался от возмущения. — Да как они смеют?! И римляне еще похваляются, что несут другим народам гуманность! У них де страх внушают только законы…

— Нам без разницы, чем они там похваляются, — резко оборвал его Саллай. — Давай к делу. Первое, что они собираются сделать, — убить меня, поскольку хорошо понимают: я близко не подпущу никого подозрительного к государю. Шпиону по имени Дримиле дано задание — узнать мое расписание до конца месяца. Следовательно, твоя задача — опознать и схватить его. Он с завтрашнего дня наверняка будет слоняться поблизости.

— Но в качестве кого?

— Этого я не знаю.

— А приметы какие-нибудь есть?

— Внешность его мне неизвестна. К сожалению, я не мог видеть ни того ни другого — отверстие в потолке слишком мало, да и темно было. Но голос я запомнил — тонкий такой и хриплый. Я обязательно его узнаю, если услышу. Он, похоже, отпущенник, раньше работал на плантации у некой Саломеи…

— У Саломеи? — встрепенулся Иллута. — Землевладелицы из Махозы?

— Да почем я знаю? — сердито буркнул Саллай. — Это как раз твое дело выяснить.

Агент друга царя оживленно потер руки:

— Узнаю сегодня же. Если это она, проблем не будет.

— Почему ты так думаешь?

— Когда я гостил в Махозе у моего двоюродного брата Халифу, он мне показывал огроменные плантации финиковых пальм его соседки Саломеи. Эта богачка — вдова иудея Шимеона. Тот был купцом, как и Халифу, и они дружили, так что брат частенько бывал у них и хорошо знает большинство слуг.

Саллай пожал плечами:

— Ну и что? Не факт, что лазутчик говорил именно об этой женщине, имя Саломея у иудеев чрезвычайно распространенное.

— Да я понимаю, — Иллута почесал в затылке. — Но ведь шанс есть. И проверить легко: брат как раз сейчас живет у меня, привез ячмень на ярмарку. Если этот Дримиле был рабом у нашей Саломеи, мы его быстро вычислим.

— Хорошо бы. Займись этим немедленно. А я приму свои меры… — царский советник на мгновенье задумался, потом, заметив, что Иллута смотрит на него выжидающе, тряхнул головой, словно отгоняя докучливые мысли, и договорил. — Ну, у меня все пока. Ты хочешь о чем-то спросить?

Доверенный агент на мгновение замялся:

— Вообще-то да. Хотя я понимаю, это не мое дело…

— Да не тяни ты, — нетерпеливо проговорил Саллай. — Что там у тебя?

— Я все гадаю, зачем царь сделал такой неожиданный шаг: перенес свою резиденцию из Рекема в Бостру? Сейчас вот опять смотрел вниз, — Иллута повел рукой в сторону города, — и думал: это же самая лучшая крепость, защищенная самим Душарой, здесь можно выдержать какую угодно осаду.

— Ах вот что тебя занимает, — друг царя понимающе усмехнулся. — Да, Рекем действительно идеальная крепость, в этом ты прав. Я, кстати, сам об этом размышлял, пока поднимался сюда. Но ты не понимаешь одной вещи: чтобы выстоять в борьбе с могущественным Римом, надо не прятаться, а наступать…

— Как? Но ведь Рим…

— Дослушай. Наступать не в военном смысле — у нас нет шансов, конечно, в открытом поединке с империей. Я имею в виду наступление в экономике. Наш государь сделал ставку на этот единственно правильный путь. Перенеся столицу в Бостру, мы тем самым закрепили наше господство на торговых путях через Заиорданье в Сирию.

— Эх, жаль Сирию! Когда-то царь Великой Армении отвоевал ее у господина нашего Ареты, возлюбившего эллинов, и, как говорится, ни себе ни людям, — ее тут же заграбастали римляне. Хотя сам Дамаск мы потеряли сравнительно недавно. Сколько же времени прошло? Лет тридцать? Нет, уже тридцать пять.

— В своих действиях надо исходить из того, что есть в данный момент, — сухо ответил Саллай, поджав губы. — Что толку сожалеть о былом? Наш государь делает все возможное — и даже больше. Ведь согласись, мало кто верил, что удастся вернуть под руку Раббэля Негев. Тем не менее сейчас там заново отстраиваются наши города.

— Вот бы и с Дамаском так же… — мечтательно протянул Иллута, но, поймав скептический взгляд собеседника, смешался. — Я в том смысле, что иноземные купцы очень уважают тамошнюю ярмарку. Если б нам снова захватить этот важный центр…

— Боюсь, в настоящее время это маловероятно, — осадил Саллай не в меру разошедшегося подчиненного. Тот понял, что позволил себе лишнее и смиренно потупился.

— Наша задача сейчас — гибко отстаивать свои интересы, всячески мешая римлянам в освоении торговых путей на юг Аравии — к Сабе, — продолжал царский советник, — при этом делая вид, что мы по-прежнему являемся верными союзниками Рима.

— Да уж союзнички они что надо, — возмущенно фыркнул Иллута, снова не в силах сдержать эмоций. — Этот так называемый союз с римлянами обходится нам слишком дорого. Ведь он обязывает нас выплачивать огромную подать — двести талантов ежегодно, в то время как нам не хватает на самое необходимое! Отказаться надо платить эту унизительную дань, вот что!

— Невозможно, — жестко отрезал Саллай. — Если Раббэль не подчинится, Набатейское царство тут же будет объявлено врагом римского народа, а ты знаешь, что это значит.

— Знаю, — мрачно ответил Иллута. — Войну с римлянами и гибель.

רקם

Глава 5

— Главным богатством набатеев было выгодное географическое положение, делающее их хозяевами гаваней и караванных стоянок, — Олег Сироткин — невысокий блондин с загорелым круглым лицом и доверчивым взглядом бледно-голубых глаз, немного помолчал, затем пояснил свою мысль. — С третьего по первый век до нашей эры они занимали обширные пространства Южной Палестины, включая Негев, все Заиорданье и Хауран.

— Хауран — это возле Босры? — спросил Лыков, который еще не совсем освоился в местной географии.

— Да, это большая равнина, на которой расположена Босра, — тут же принялся разъяснять Воронцов со свойственной ему педантичностью. — Кстати, к перечисленному Олегом надо добавить еще территорию побережья Красного моря — Диодор сообщает, что набатеи жили и на берегу Лихъянского залива и в эллинистический период, по сведениям Агафархида, грабили корабли, идущие из Египта, практически сделав невозможным для египтян нормальное мореплавание. А в царствование Ареты III в восемьдесят четвертом году до нашей эры набатеям удалось присоединить к своим владениям даже Дамаск.

— Но очень ненадолго, — скептически пожав плечами, возразил заведующий экспедиционной лабораторией.

Петр Бортко был высоким видным мужчиной плотного телосложения с густой копной каштановых волос, несмотря на его тридцатипятилетний возраст уже тронутых сединой. Говорил он чуть картавя мягким баритоном.

— Как вы прекрасно знаете, спустя всего четырнадцать лет этот важный торговый центр у набатеев отвоевал армянский царь Тигран II, а вскоре вся Сирия перешла под владычество римлян.

— Совершенно верно, в шестьдесят четвертом году до нашей эры, — снова уточнил профессор. — Но не забывай, дорогой Пьер, что при Арете IV, вероятно, в тридцать седьмом году, уже нашей эры разумеется, Дамаск снова оказался под властью набатеев.

— Причем набатейский царь получил его из рук римлян, — ехидно парировал Бортко. — А ты, Стас, все талдычишь о какой-то независимости этого народа.

— Постойте, постойте, — снова вмешался Лыков в разговор археологов, в основном, впрочем, состоящий из перепалки главы экспедиции с заведующим лабораторией, которого все почему-то называли на французский манер Пьером. — Как в тридцать седьмом? Мне казалось, раньше.

— Едва ли, — профессор повернулся к Сергею. — Арета враждовал с Тиберием, и передача ему Дамаска могла произойти только после смерти императора, когда новый цезарь Калигула пытался как-то наладить мир на Востоке. А Тиберий умер, как известно, в тридцать седьмом.

— Но окончательно набатеи потеряли Дамаск при Малхе II, если я не ошибаюсь, — наморщив лоб, припомнил Лыков. — Только вот в каком году это было?

— В семидесятом, незадолго до его смерти, — ответил Воронцов. — Этот царь правил тридцать лет, с сорокового года. Затем на престол вступил Раббэль II.

— О, последний царь набатеев, — задумчиво протянул историк, — фигура таинственная, по-моему. Знаете, в результате прочитанной литературы у меня сложилось впечатление, что у него был некий замысел относительно восстановления могущества Набатейского царства.

— Да, Раббэль II обнаруживал стремление к созданию сильного государства — это бесспорно, — с готовностью подхватил профессор.

— Я бы не стал так уж настаивать на бесспорности подобного утверждения, — нахохлившись, как большая птица, снова возразил Бортко. — Опять ты оседлал любимого конька, Стас.

— Набатеи были очень вольнолюбивым народом, — невозмутимо гнул свое Воронцов, ничуть не смущаясь гневными взглядами, которые бросал на него коллега. — Это легко доказывается фактами. Ты же не станешь отрицать, Пьер, что Набатея на протяжении всей своей истории имела самостоятельную и чрезвычайно сложную политику?

— Ну да, набатеи были весьма искушенными политиками, — нехотя признал тот, — и вели довольно опасные игры с мощными соседями, порой на грани фола. Но это вовсе не означает, что Набатейское царство всегда было самостоятельным…

— Минуточку. Я никогда этого и не утверждал, но я настаиваю на постоянном и сильном стремлении этого народа к независимости. Тот факт, что Набатею не удалось подчинить даже Александру Македонскому, говорит о многом. И позже один из его преемников Антигон Одноглазый дважды безуспешно пытался завоевать царство.

— Но ведь они покорились Риму, не так ли? С шестьдесят второго года до нашей эры, когда первый проконсул Сирии, ставшей римской провинцией, Марк Эмилий Скавр заставил Арету III признать римское владычество, отношения с империей у набатеев были по сути вассальные. Помнишь тот денарий пятьдесят восьмого года, что мы нашли в прошлом году, где набатейский царь изображен стоящим на коленях рядом со своим верблюдом, с мольбой протягивая руки к победителю?

— Пьер, не передергивай, пожалуйста. В тот раз дело как раз и ограничилось обещанием контрибуции да выпуском монеты в утешение Скавру.

— Неправда!

— Правда! — с нажимом сказал Воронцов. — Если Набатея тогда покорилась Риму, зачем спустя семь лет понадобился новый поход — Авла Габиния? А? То-то.

— Но набатеи же помогали Риму, — не сдавался Пьер. — Малх I сжег египетские корабли в Суэцкой гавани, тем самым не дав Клеопатре бежать от Августа. Малх II во время Иудейской войны предоставил римлянам вспомогательные войска. Я могу привести еще примеры. Факты однозначно свидетельствуют: набатеи были верными союзниками римлян, — Бортко взъерошил свои и без того лохматые вихры и победоносно посмотрел на Воронцова.

Тот снисходительно усмехнулся:

— Ну это только на первый взгляд. А если повнимательнее почитать источники, мы увидим, что набатеи были очень странными союзниками. Там, где они брались содействовать римлянам, все почему-то кончалось для последних весьма плачевно. Вспомним хотя бы их «помощь» Риму в освоении путей на юг Аравийского полуострова — в страну благовоний — во время царствования Ободы II. По приказанию Августа снарядили военную экспедицию во главе с префектом Египта Элием Галлом, а сопровождал ее отряд набатеев под командованием «брата царя» — это титул высших сановников в Набатее, как вы знаете, — Силлая. Набатеи здесь выступали в роли проводников. Ну и чем все кончилось? Полным провалом. Из-за цинги и нехватки воды Галл потерял большинство людей, а выжившие через полгода вернулись ни с чем.

— Это объективные причины.

— Неужели? — Стас насмешливо посмотрел на своего визави. — Набатеи сотни лет водили огромные караваны через эти места, и все было в порядке. И только в тот раз почему-то вышло так неудачно!

— Но…

— Ну все, на сегодня довольно, вы нас уморили, — вмешалась Лидия своим звучным хорошо поставленным голосом. — На эту тему вы можете спорить бесконечно.

— Действительно, пора сделать передышку, — поддержал Горскую доктор, медлительный толстяк с серьезным умным лицом.

Эдуард Бусыгин по натуре был, видимо, очень молчаливым человеком: до сих пор Лыков только однажды слышал его голос — при коротком знакомстве на раскопе.

Дина предложила:

— Давайте выйдем на воздух.

Все стали с шумом выбираться из-за стола. Дискуссия, которую сейчас с таким трудом удалось локализовать, возникла спонтанно во время ужина, когда все члены экспедиции вернулись домой. Сергей, несколько подуставший от переполненного впечатлениями дня, побаивался, как бы не пришлось топать обратно пешком, весьма критически оценивая возможности экспедиционного экипажа. Но, оказалось, все продумано. К пяти часам вечера, когда солнце начало клониться к закату, к подножию скалы, где работали археологи, помимо повозки Халима лихо покатили пять довольно потрепанных двуколок, управляемых парнями в разноцветных куфийях. Как объяснила Сергею Дина, с бедуинами, предоставляющими «транспортные услуги» туристам, заключен договор на постоянное обслуживание экспедиции: утром они отвозят археологов на раскоп, а вечером доставляют домой.

Ужин получился весьма романтичным: по причине отключенного света трапезничать пришлось при свечах, что в совокупности с непривычными восточными кушаньями вызвало было у Лыкова ощущение некоего сдвига во времени, столетий эдак на двадцать, однако разгоревшийся вскоре ученый диспут разрушил чары.

Выйдя во двор, Сергей примкнул к курящей части команды, сгрудившейся возле некоего подобия русской завалинки. В этом сплоченном кружке помимо Игоря оказались Аркадий, Александр Корман, жгучий брюнет с короткой стрижкой и аккуратной бородкой, которая очень шла к его смуглому лицу, добродушный фотограф, почему-то откликавшийся на имя Кузя, хотя на самом деле его звали Феликсом, Лидия, еще не остывший от спора Пьер и неожиданно для Лыкова Рамиз.

— А я думал, арабы не курят, — несколько смущенно заметил Сергей, поднося зажигалку к сигарете сирийца.

— Увы, как раз наоборот, арабы курят, и много, пожалуй, даже слишком, — усмехнулся тот.

Хотя Лыков неплохо знал литературный арабский, с разговорным иорданским диалектом он до сих пор не сталкивался, поэтому беседа вначале продвигалась медленно. Однако Рамиз деликатно помогал собеседнику, стараясь четко артикулировать и переводя наиболее трудные слова, так что вскоре они уже болтали вполне сносно. Сергею особенно понравилась манера сирийца щедро пересыпать речь пословицами. Когда он сказал об этом, Рамиз искренне удивился:

— Как же иначе? Араб не разговаривает без пословиц — это все равно, что еда без соли! Конечно, у каждого свои пристрастия, да и в каждом поселке в ходу разные пословицы — ведь у нас их масса. Например, моя любимая — есть ли на свете хоть один верблюд, который мог бы увидеть свой горб?

— А мне больше всего нравится такая: если ты гвоздь — выноси удары, если ты молот — бей, — подошедший к ним Марков громогласно захохотал. — Сказано как отрезано, верно?

Рамиз тоже рассмеялся.

— Ну а меня, помню, поразила вот эта пословица, — включилась в игру Лидия, — тот, кто может проглотить верблюда, подавится комаром.

Постепенно к ним стали подтягиваться остальные. Каждый старался припомнить интересные арабские пословицы, которые когда-либо слышал. Особенно отличался Корман, который так и сыпал остроумными изречениями, вызывавшими дружный смех.

Когда разговор стал общим, Игорь шепнул Сергею:

— Пойдем прогуляемся.

Они тихонько отделились от компании и направились к воротам. Выходя на улицу, Лыков оглянулся: археологи, которые теперь собрались в кучу, увлеченно болтая, не заметили их ухода, только Фейсал, сидевший в сторонке под кроной старой оливы, бросил на них острый взгляд.

— Слушай, вашему охраннику я определенно не нравлюсь, — нервно бросил Сергей, когда они оказались за воротами. — Он сейчас опять так подозрительно глянул на меня.

— Да брось ты, не накручивай, — засмеялся Игорь. — Это у него чисто профессиональное.

Неожиданно его лицо стало серьезным, и он несколько напряженным голосом продолжил. — Хотя, если честно, у Фейсала, да и не только у него, есть основания проявлять подозрительность. Только не по отношению к тебе.

— А к кому?

— Если б я знал… — Марков развел руками. — Знаешь что: давай я тебе все расскажу, а ты подумай. Может, как раз ты и поможешь нам разобраться.

На несколько минут он умолк, собираясь с мыслями, а затем на одном дыхании выложил Сергею историю неприятных событий, которые произошли в экспедиции за последний месяц.

— С чего же все закрутилось?.. А, пожалуй, с пятнадцатого октября, когда мы впервые за всю историю раскопок в Петре нашли золотое изделие, — взволнованно начал археолог свое повествование, — золотую серьгу, похожую на ту, что ты видел, только побогаче. Там в золотом круге было рельефное изображение богини Ал-Уззы, окруженное изумрудами.

— Ал-Узза, кажется, богиня любви у набатеев? — спросил Лыков.

— Вроде бы да, хотя набатейский пантеон плохо изучен. Во всяком случае, переводится это слово как «могущественная». Но дело сейчас не в этом, — Игорь нетерпеливо передернул плечами. — Слушай дальше. Все, конечно, обрадовались, поскольку это означало, как заявил Стас, что мы наконец добрались до уровней, не разграбленных в древности, и можно надеяться найти набатейские письменные источники.

— Да-да, я понимаю, как это важно, — снова не удержался от реплики Сергей. — Ведь источники о набатейской истории крайне скудны. По сути все, что мы знаем о жизни этого народа, основано на надгробных надписях — а это короткие граффити и эпитафии, да на записках греко-римских и еврейских историков, не слишком объективных. Правда, есть еще «архив Бабаты», но это капля в море. Вообще меня всегда удивлял тот факт, что сами набатеи не оставили о себе никаких письменных свидетельств, — высказал историк давно занимавшую его мысль.

— Ну, наши ученые мужи выражаются осторожнее, — поправил его Игорь. — Принято говорить так: пока не удалось найти никаких письменных свидетельств. Не забывай, что в Петре исследовано всего лишь пятнадцать процентов территории, а есть еще другие набатейские города, та же Хегра или Бостра. Воронцов, например, убежден, что письменный архив набатеев, скорее всего, спрятан где-то в северной столице, куда последний царь перенес свою резиденцию. Но я отвлекся. Так вот, как ты понимаешь, нас в связи с ценной находкой взволновало не само по себе золото. Тем не менее следовало позаботиться о ее сохранности, поэтому Воронцов запер сережку в сейф, хотя до этого все обнаруженные в ходе раскопок артефакты хранились в общей комнате в обычном шкафу.

— Незапертом?

— Почему? Он запирается, но ключ висит тут же в комнате на гвоздике у входа. Вернее, висел. После кражи Стас забрал его и держит у себя.

— Что?! — воскликнул Сергей. — Была кража? Когда?

— Я как раз к этому подхожу. Через несколько дней после находки золотой серьги Шурик наткнулся на небольшую нишу в стене, прикрытую большим камнем. Один край камня был отбит, и, посветив фонариком, он заметил внутри металлический блеск. Когда тайник вскрыли, оказалось, что там собран некий энзэ.

— Не понял, что?

— Неприкосновенный запас своего рода. Там были разные хозяйственные предметы, железные ножи — как резаки, так и перочинные, гвозди, сверла, огниво и прочее в том же духе. Но настоящий ажиотаж вызвала очень красивая серебряная шкатулка, в каких обычно дамы хранят свои драгоценности. Она была заперта весьма хитрым способом, Пьеру пришлось повозиться, прежде чем он догадался, как ее открыть, ничего не сломав. Но каково же было наше удивление и разочарование, когда подняли крышку, — внутри обнаружилась всего лишь горсть разноцветных камешков, какие валяются по всей Петре.

— Что ты говоришь? — Сергей изумленно поднял брови. — Вот так головоломка!

— Погоди, — ухмыльнулся Марков, — головоломка впереди. Сначала мы решили, что нас кто-то опередил и это шуточка черного археолога. Но когда выгребли это каше до дна, оказалось, что такая версия не проходит: кладоискатель не оставил бы нам кинжал с золотой рукоятью, серебряный флакон для благовоний и кожаный кошель, набитый набатейскими монетами периода Раббэля II.

— Но, может быть, он в спешке их не заметил, — предположил историк, — если они были на самом дне?

Игорь отрицательно замотал головой:

— Невозможно. Эти молодцы обшаривают все основательно. Кроме того, они же работают не с пустыми руками, а детектор обязательно засек бы наличие металла. Корман предложил вот какую гипотезу — замена произошла еще до закладки тайника. Возможно, хозяйка драгоценностей, кто бы она ни была, не очень доверяла своему партнеру и потихоньку спрятала их в другое место, а в шкатулку насыпала камешков для веса. Как тебе такая идея?

Лыков пожал плечами:

— Я не знаток женских характеров, но, по-моему, мысль оригинальная и, во всяком случае, имеет право на существование.

— Я тоже так думаю, — кивнул археолог, — хотя последующие события заставили некоторых в этом усомниться. Так вот, шкатулку вместе с ее содержимым водрузили на полку шкафа в общей комнате, а кинжал, флакончик и монеты Стас запер в сейф. Это было в пятницу вечером. В субботу мы все находились на раскопе, воскресенье у нас выходной, народ, как обычно, разбрелся кто куда, а в понедельник утром Воронцов, зайдя в свой кабинет, обнаружил, что сейф вскрыт и все ценности похищены.

— Вот так дела, — сочувственно зацокал языком Сергей. — А что сказала полиция?

Марков искоса бросил на него странный взгляд:

— Полиция? Видишь ли… Собственно, полицию мы не вызывали.

— То есть как? Почему?!

— Ну как почему… — Игорь замялся. — Не понимаешь, что ли? Это же международный скандал! Ведь похититель наверняка из местных.

— Ты уверен?

Археолог сразу набычился:

— А ты что предполагаешь? Что вор — член экспедиции? Один из нас?

— Я этого не говорил, — Лыков растерянно посмотрел на воинственно насупившегося приятеля. — Просто я не понимаю логики вашего руководителя. Ведь похищены такие ценности… Неужели он решил смириться с потерей? А как он объяснит все это организатору экспедиции — академии?

Марков уже обрел спокойствие:

— Нет, конечно. Мы не собираемся оставлять это дело. Просто Воронцов решил… Вернее, Стас с нами посоветовался, и мы договорились расследовать кражу сами.

— Это же несерьезно!

— Ты послушай, — Игорь тронул Сергея за рукав. — Тот, кто это сделал, рядом. О ценных находках из местных было известно Рамизу, нашему повару Самиру, Фуазу и Халиму. Ну и Фейсалу, конечно.

— Считаешь, один из них?

— Разумеется, не хотелось бы их подозревать, но ведь даже если это сделал чужой, то он не смог бы проникнуть в дом без помощи кого-то из…

— Погоди, значит здесь лишь один выход — во двор? Черного хода нет?

— Вообще-то в кухне есть дверь, которая выходит в переулок, но она всегда заперта, ключ только у Стаса. К тому же к ней вплотную придвинут стол с посудой, так что проникновение снаружи исключено. После кражи мы там все проверили.

Сергей насмешливо фыркнул:

— Проверили они! Дело хозяйское, конечно, но, если хочешь знать мое мнение, вы приняли неверное решение. Это любительщина.

— И это говоришь ты? — Марков укоризненно взглянул на неодобрительно качающего головой историка. — А кто два года назад проводил расследование в музее, когда у вас украли хаттскую табличку и убили одну из сотрудниц?

— Но это же совсем другое… — Лыков несколько смешался. — Там все произошло, можно сказать, у меня под носом, на моем рабочем месте, в родном городе. А здесь чужая страна… Да и потом, я ничего не расследовал, просто помогал немного майору Костину. Так что ты зря.

— Ладно-ладно, не скромничай, — Игорь хлопнул Сергея по спине. — Все мы, твои друзья, наслышаны о твоих криминалистических способностях. Поэтому я и посоветовал боссу пригласить тебя, чтобы ты помог нам разобраться в этой истории.

— Что?! — Лыков ошалело глядел на ухмыляющегося приятеля. — Да ты в своем уме?!

Лицо Маркова стало очень серьезным. Положив руку на плечо Сергея, он веско сказал:

— Послушай, дружище. Мы понимаем, что ты не из МУРа и не просим тебя проводить настоящее расследование. Но ты пойми, ситуация критическая. Пригласить местную полицию мы не можем, потому что, если начнется расследование по всей форме, мы не сможем работать, да нам и не дадут. И постараются как можно скорее от нас избавиться, так что о продолжении раскопок придется забыть. Воронцов этого не переживет, раскопки в Петре — мечта всей его жизни. С другой стороны, если замять дело, распадется наш дружный коллектив. В экспедиции каждый спец в своей области, Стас недаром так долго и тщательно подбирал людей. И все мы друг другу доверяем. А потихоньку начнутся подозрения, станем друг за другом следить, поглядывать косо…

— Но ведь, насколько я понял, вы все уверены, что это сделал кто-то из местных?

Археолог тяжело вздохнул:

— Вернее, хотим в это верить. Но ты ведь сам сразу усомнился, не правда ли? Так и мы — уверяем себя и других, что участники экспедиции не при чем, а внутри гложут сомнения. Помоги нам, на тебя вся надежда!

Лыков в волнении стал ерошить волосы:

— Ну и задал ты мне задачку! Ведь это ж какая ответственность! Да и по силам ли мне? Я здесь без году неделя, никого не знаю, обстановка незнакомая, народ вокруг чужой…

Игорь поспешил прервать его излияния:

— Не нагнетай, прошу тебя, взгляни трезво. От тебя требуется применить твои дедуктивные или как они там называются способности. Уверен, когда ты узнаешь все обстоятельства, а мы со Стасом все тебе расскажем подробно, ты сможешь вычислить того, кто это сделал. Кстати, я тебе еще не рассказал самого интересного.

— Неужели? — иронически хмыкнул Сергей. — Ну давай. Хотя я не представляю, что может быть интереснее того, что ты мне уже вывалил.

— А вот что. После того как обнаружилась кража из сейфа, кто-то, уж не помню кто, предложил проверить заодно и шкаф в общей комнате. Думали, может, и серебряную шкатулку сперли.

— Ну и что?

— Оказалось, шкатулка на месте и вообще все на месте кроме… камешков, что были в шкатулке.

Сергей присвистнул от изумления.

— А шкатулку тоже взломали?

— В этом не было необходимости. После того как Пьер открыл ее, она была не заперта.

— Почему?

— Запереть ее снова не удалось, там какой-то мудреный замок. Да и кто мог предположить, что вор позарится на обычные камни?

— Н-да, логично, — Лыков почесал в затылке и задумался.

В этот момент к ним подошел Фейсал и, снова бросив на Лыкова холодный взгляд, который так его нервировал, что-то тихо сказал Игорю. Тот коротко ответил, и охранник немедленно ретировался.

Марков обернулся к Сергею:

— Слушай, меня Стас зовет зачем-то. Пойдем в дом, потом договорим.

Лыков тряхнул головой:

— Ты иди, а я еще побуду немного, подышу воздухом, да и в себя надо прийти.

— Ну смотри.

Оставшись один, Сергей еще долго стоял у ворот, с удовольствием вдыхая свежий вечерний воздух, наполненный ароматами лавра и лимона, и размышляя о странных событиях, о которых поведал ему Игорь. Его взгляд машинально скользил вдоль улицы, состоящей из аккуратных домиков, сложенных из белого и красноватого шершавого камня, который навевал мысли о древнем народе, когда-то жившем среди этих скал.

Глава 6

רקם

Первые лучи утреннего солнца упали на вырубленный в скале розового песчаника величественный фасад царского дворца, нежно золотя многочисленные белоснежные колонны и оттеняя яркие краски синей и красной штукатурки, которыми были отмечены дверные проемы, окна и другие конструктивные элементы здания.

Грандиозный дворец, выстроенный шестьдесят лет назад лучшими мастерами Александрии по заказу Ареты IV, деда нынешнего царя, поражал обилием изящных архитектурных украшений, несколько странноватых для глаз набатеев, привыкших к лаконичной выразительности каменных изваяний.

Первый ярус дворца представлял собой широкий портик с шестью колоннами, между которыми располагались два больших барельефа, изображающие эллинских богов Кастора и Поллукса. Капители колонн оканчивались сосновыми шишками, на увитом ветвями виноградной лозы рельефном фризе красовались сосуды-канфары и грифоны. Вершину треугольного фронтона венчал солнечный диск в завитках растений, окруженный рогами изобилия и колосьями пшеницы, а с выступов карниза над угловыми колоннами грозно глядели на входящих крылатые львицы. Аттик над портиком украшали тридцать две розетты — символ царского рода, а прямо над ним расположилась изящная ротонда с колоннами, коническая крыша которой оканчивалась высокой вазой-урной.

Два павильона, справа и слева от ротонды, фантазия архитекторов украсила невообразимо сложными конструкциями из надломленных на углах фронтонов, а фриз по верхнему ярусу просто ломился от обвивавших его элементов декора, причем среди плюща, граната, винограда и лавра кое-где мелькали бородатые лица чужеземных богов. Впечатление роскошной величественности довершали фигуры царственных орлов — неизменных спутников Душары, расположенные на фронтонах, над которыми уходили вершинами в скалу два гигантских обелиска, отмечавшие священный статус здания, предназначенного для обитания земного божества.

Гарму обозревал все это великолепие, стоя у подножия длинной монументальной лестницы, ведущей к парадным дверям дворца, по которой медленно поднимались преисполненные важности сановники. Сердце каменотеса переполняла профессиональная гордость — он был одним из тех немногих набатейских резчиков, кто пять лет назад удостоился принять участие в обновлении обветшавшего за прошедшие десятилетия грандиозного фасада дворца. И теперь Гарму не мог налюбоваться плодами своего труда — в каждой чеканной детали богатого декора осталась частица его души.

Особенно сильно подобные чувства овладевали мастером в такие дни, как сегодня. Несмотря на то что нынешний царь два года назад официально перенес свою резиденцию в северную столицу Бостру, на большие праздники царский двор прибывал в Рекем. Вот и сейчас в конце кислева на ежегодный праздник в честь рождения бога Душары здесь собралась чуть ли не вся Набатея. Вельможи, чиновники и высшие воинские чины по положению принимали непосредственное участие в церемониях, а ремесленники, пастухи, земледельцы и прочий разночинный люд не могли упустить случая попировать за счет царской казны и заодно потолкаться на ежегодной ярмарке, которая всегда приурочивалась к этому празднику. Так что в течение двух месяцев в Рекеме творилось форменное столпотворение из-за огромного количества приезжих, а предместья обрастали целым лесом палаток из пальмовых листьев, в которых располагались те, кому не по средствам было найти пристанище в городе.

— Велик бог!

— Да будет благословен отделяющий ночь от дня!

Гарму прервал свои размышления и поспешно посторонился, склонившись в почтительном поклоне перед двумя жрецами, встретившимися у парадной лестницы. Пока служители богов неторопливо обменивались приветствиями, каменотес с любопытством их разглядывал. В одном он узнал Цийу, главного жреца Набатеи, второй, в одежде которого явно проглядывали александрийские мотивы, был ему незнаком.

«Вероятно, приехал из Египта, может быть, из Гесема, где самая большая наша община, — подумал Гарму. — Да, мы набатеи — истинные патриоты, и даже те, кто живет вдали от родины, на большие праздники стараются вырваться в Рекем».

Еще немного полюбовавшись на залитый ярким солнцем фасад здания, каменотес направился в центр города. Повернув за угол скалы, внутри которой размещались покои царского дворца, он оказался в начале главной улицы, протянувшейся с востока на запад на несколько миль. По обеим сторонам широкой мощеной мостовой горделиво высились двух- и трехэтажные дома богатых горожан, окруженные садовыми деревьями и цветниками. Некоторые из них были вырублены в скалах, другие сложены из красноватого камня традиционным способом.

Через некоторое время справа от дороги показалась многоярусная колоннада дворцового комплекса царицы Шакилат, матери Раббэля. После смерти царицы здесь жил ее брат Унайшу, носивший высший придворный титул «брат царя», но по старости отошедший от дел. Миновав расположенный перед дворцом аккуратный газон, где все еще горделиво возвышали головки несколько десятков черных ирисов, Гарму вскоре подошел к театру.

Огромный зрительный зал, способный вместить более трех тысяч человек, сейчас был пуст, но внизу на круглой орхестре толпились люди. Шла подготовка к главному событию праздника — священному действу под названием «рождение Душары от девы-камня». Репетиция была в самом разгаре. Спустившись к сцене, Гарму некоторое время молча наблюдал за молодым жрецом Алкуфом, помощником Цийу, придирчиво проверявшим реквизит и гримировку актеров, затем негромко окликнул высокого человека в длинном черном одеянии с золоченой тиарой на голове.

— Желаю радоваться, Сарут.

— А, это ты, Гарму, — актер с облегчением снял тяжелый головной убор и подошел к приятелю. — И тебе радоваться.

— Ну как твоя жена? Надеюсь, ей лучше?

— Да, спасибо, Валат уже здорова, — Сарут глянул через плечо и кивком указал на одну из задрапированных женских фигур, застывших в трагической позе по команде старшего мима. — Вон она, в одежде богини Ал-Уззы.

— О, какой роскошный наряд! Я ее даже не узнал, — улыбнулся Гарму, но тут же его лицо стало серьезным и он, заговорщицки понизив голос, продолжил. — А я к тебе не просто так. Я прислан по делу, и очень секретному.

Сарут скептически посмотрел на друга:

— Ну-ну. Я смотрю, ты в последнее время весь в секретах — расхаживаешь с таинственным видом, а теперь и меня хочешь втянуть…

— Да не шути ты, — недовольно проворчал каменотес. — Дело серьезное — государственной важности, смекаешь?

— Пока нет — ты же еще ничего не сказал.

Гарму укоризненно взглянул на ухмыляющегося приятеля:

— Не думаешь ли ты, что я сообщу тебе о секретном задании здесь? Я пришел договориться о встрече, знаю, что дома тебя в это горячее время не застанешь. Жду тебя в третий час вечера у южной стены города — возле мастерской, где делают сосуды для благовоний. Знаешь?

— Знаю, конечно. А почему именно там, а не в квартале, где работаете вы, резчики?

— Потом сам поймешь, — пробурчал Гарму и поспешил распрощаться, правильно истолковав нетерпеливый взгляд, который бросил на них Алкуф.

Следуя изгибам улицы, он повернул направо, затем на пересечении двух рек, текущих через город, налево и вышел к центральному фонтану. Здесь каменотес перешел дорогу и ступил на лестницу, ведущую на рыночную площадь, где несмотря на ранний час бойко шла торговля. Заполнившие город приезжие втрое увеличили население города и вдесятеро — доходы местных купцов.

Морщась от пронзительных криков торговцев, Гарму с трудом пробирался сквозь толпу гомонящего народа и вдруг застыл на месте, пораженный представшей ему сценой. Двое мастеровых со значками набатейских горшечников заламывали руки щуплому человеку в кукуле, который яростно извивался, стараясь вырваться.

Несколько оправившись от удивления, каменотес заметил в плотном кольце любопытствующих, ради такого случая забывших о покупках, человека, на встречу с которым он шел. Иллута наблюдал задержание неизвестного с рассеянным видом досужего зеваки, но, перехватив взгляд Гарму, слегка кивнул ему. Каменотес понял сигнал и направился в лавку торговца сукном Мартая, где и было назначено свидание. Дружески поприветствовав хозяина, он прошел на расположенный за лавкой небольшой задний двор. Вскоре появился Иллута.

— Ну? — с ходу спросил он Гарму. — Видел своего приятеля актера?

— Только что.

— Придет?

— Уверен.

Иллута задумчиво пощипал свою короткую бородку:

— Ну и как думаешь, он согласится?

Гарму неопределенно повел плечами:

— Как я могу сказать за него? Конечно, такая честь…

— Но и опасность велика.

— В том-то и дело. Хотя Сарут не трус.

— Да? — буркнул Иллута. — Что ж, посмотрим. Ну, мне пора.

— Я хотел, э-э… — Гарму смешался под пристальным взглядом собеседника. — Можно спросить?

— Спрашивай.

— Тот человек, которого сейчас задержали ваши люди, кто он?

— А вот это тебя не касается, — голос Иллуты стал суровым. — И вообще, не забывай, что ты и так слишком много знаешь. Держи рот на замке, понял?

— Виноват, прошу прощения.

— Ну то-то, — Иллута дружески хлопнул каменотеса по плечу и быстро вышел.

Немного выждав, Гарму тоже покинул место тайной встречи. Снова перейдя дорогу, он быстрым шагом направился в расположенный в восточной части города ремесленный квартал.

Тем временем Иллута, для быстроты воспользовавшись услугами городского транспорта, спешил на доклад к хозяину. Двуколка, запряженная коренастым вислоухим осликом, весело подскакивала на камнях широкой мостовой.

Вскоре слева показались купола терм. Отсюда начинался лестничный подъем к храму Душары, массивный квадрат которого с портиком из четырех гигантских колонн, поддерживающих треугольный фронтон, величественно высился впереди. Перед храмом был расположен высокий жертвенник, соединенный лестницей с арочным фасадом.

Возле комплекса терм возница свернул направо в объезд скалы, в массиве которой был вырублен храм, пересек деревянный мост через реку, затем на развилке повернул еще раз, и повозка устремилась на северо-западную окраину города. Это был самый малонаселенный квартал Рекема, общественных зданий здесь почти не было, встречались в основном жилые дома и цистерны для воды.

Наконец очередной поворот вывел экипаж на мостовую, ведущую к самому высокому в Рекеме зданию — святилищу царя Ободы, который после смерти стал богом. Архитектурно двухъярусный фасад храма напоминал царский дворец, только декоративная отделка была строже и ворота располагались более высоко — для входа в храм нужно было преодолеть восемьсот крутых ступеней, высеченных в скале.

Перед холмом, на котором находился храм Ободы, двуколка остановилась. Иллута расплатился с возницей и торопливо направился по тропинке, слева огибающей скальное святилище. Миновав внушительных размеров цистерну для воды и несколько расположенных в пещерах домов, Иллута достиг резиденции Саллая.

Царский советник ждал его, беспокойно расхаживая по комнате. Ему не терпелось начать допрос задержанного на рынке римского соглядатая, которого уже доставили в подземную тюрьму, находящуюся в этом же здании.

— Наконец-то, — недовольно встретил он своего агента. — Почему так долго?

— Простите, господин мой, я должен был организовать вашу встречу сегодня вечером.

— Ах да, я забыл, — Саллай тряхнул головой. — Ну и что там?

— Все в порядке.

— Хорошо. Тогда начнем, — и советник царя распорядился привести пленника.

Представший перед ними человек выглядел довольно жалко. Темная старенькая туника была в нескольких местах порвана при схватке во время задержания. Потрепанный кукуль, который он держал в дрожащих руках, тоже имел солидный возраст. Переминаясь с ноги на ногу перед сидящим в кресле Саллаем, за спиной которого облокотился на деревянный расписной ларь Иллута, задержанный из-под спутанных волос переводил с одного на другого испуганный взгляд круглых черных глаз. Советник царя начал допрос.

— Твое имя?

— Дримиле, — услышав охрипший тонкий голос пленника, Саллай чуть заметно кивнул своему агенту, после чего продолжил:

— Ты не похож на эллина.

— Я египтянин.

— Почему же ты зовешься по-эллински? Значит ты лжешь, это не настоящее твое имя.

— Я говорю правду, — горячо возразил пленник. — Я родился в Набатее, и меня так назвала мать, хотя сама она идумеянка. Но в то время было принято давать детям эллинские имена.

— Что-то путано. Если твоя мать идумеянка, почему же ты говоришь, что египтянин?

— По отцу. Он был одним из тех александрийских мастеров, которых префект Египта предоставил вашему тогдашнему царю для строительства дворца. Работа длилась почти десять лет, и мастерам разрешено было обзавестись семьями. Потом префект по изволению императора Клавдия разрешил мастерам, которые захотят, остаться здесь навсегда. Это было незадолго до смерти Клавдия. Мой отец остался, работал в Рекеме, Бостре, других городах. Но, когда мне было десять лет, отец умер, а через год умерла и мать. Я стал бродяжничать…

— А как ты оказался в Махозе? — вступил в разговор Иллута. — Ты ведь был рабом у иудейского купца Шимеона, не так ли?

— Верно, господин. Как-то я пристал к одному каравану, который шел в Иудею, и по дороге заболел. Это было как раз в Махозе. Жена моего будущего хозяина Саломея оказалась доброй женщиной. Она дала мне кров, пригласила целителя, который меня вылечил, и в благодарность я остался у них.

— Но при задержании ты представился вольноотпущенником.

— Это так. Я работал на плантациях Шимеона двенадцать лет, а потом, когда хозяин умер, Саломея дала мне вольную. Сначала я нанялся помощником к купцу…

— Ну довольно с нас деталей твоей жизни, она нас мало волнует, — Саллай нетерпеливо передернул плечами. — Расскажи лучше, да поподробнее, о том, когда тебя завербовали римляне и какие задания ты для них выполнял?

Дримиле весь сжался и исподлобья взглянул на хмурое лицо допрашивающего:

— Что вы, господин, я никогда…

— Но-но, без вранья, — грозно прервал его царский советник. — Это в твоих же интересах. Нам все известно. Твоя последняя встреча с римским посланником проходила под нашим контролем. Так что выбирай: или ты будешь говорить правду, или пеняй на себя.

Пленник беспомощно оглянулся, словно ища поддержки, потом тяжело вздохнул и понурился.

— Ну что ж, видно, судьба… — чуть слышно прошептал он.

— Что ты там лепечешь? — резко бросил Саллай. — Не слышу. Так ты будешь говорить?

Арестованный поднял голову:

— Да, — ответил он неожиданно твердым голосом. — Я все расскажу.

רקם

Глава 7

— Нет ничего практичнее хорошей теории — думаю, вам знаком этот тезис, — усмехнувшись, произнес Воронцов, наблюдая за Сергеем, который с нескрываемым восхищением обозревал полки длинного книжного шкафа, занимавшего почти всю стену кабинета.

— Вот это да! — с уважением выговорил наконец Лыков, с трудом отрываясь от своего занятия. — Никак не ожидал встретить здесь такое великолепие. Богатейшее собрание трудов по истории, химии, антропологии…

— Почему вас это удивляет?

— Ну, я не ожидал увидеть столь большую библиотеку в полевых условиях. А что касается вашего замечания, я слышал от археологов, когда был на раскопках, несколько иное — теория начинается на краю лопаты. Что вы об этом думаете?

— Эти выражения не противоречат друг другу. Как говорил наш непобедимый Александр Суворов, теория без практики мертва, а практика без теории слепа. Практика и теория должны быть в синтезе, тогда они взаимно дополняют и обогащают друг друга. Но я категорически против ведения раскопок в отрыве от теоретических методик и без учета данных исторической науки. К чему приводит подобный подход, можно видеть на примере безобразных раскопок французской экспедиции Монтэ в Библе. Несоблюдение элементарных требований теоретической археологии привело к тому, что дата протобиблских надписей неизвестна даже с точностью до тысячелетия!

— Да-да, я знаю об этом вопиющем случае, — закивал головой Сергей. — И полностью разделяю ваше мнение.

— А вот и я! — в кабинет вихрем ворвался Марков. — Прошу прощения за опоздание — как ни странно, на почте оказалась очередь.

— У тебя всегда найдется оправдание, — усмехнулся профессор. — А я демонстрирую вашему другу место преступления. Правда, мы несколько отвлеклись.

— О, это я виноват, — поспешил вставить Сергей. — Действительно, давайте продолжим, — и он шагнул к письменному столу, за которым на узкой тумбочке стоял небольшой сейф.

Осмотр места кражи происходил на следующий день после разговора с Игорем, во время которого выяснилась истинная причина приглашения Лыкова. Утром Стас, отправив Маркова на почту с очередными материалами для академии, а остальных членов экспедиции на раскоп, повел Сергея в свой кабинет. Это была третья от входной двери комната по левую сторону коридора.

На осмотр сейфа не потребовалось много времени — это был простой конструкции металлический ящик с механическим замком.

— Такой замок открыть несложно, — заметил Лыков, внимательно разглядывая в лупу, которой снабдил его руководитель экспедиции, отверстие для ключа.

— Но мы не могли предположить, что произойдет кража, — смущенно пробормотал Стас. — Сколько лет работаю, и никогда ничего подобного не случалось. Мне до сих пор не верится, все кажется, будто это чья-то дурная шутка.

— Сомневаюсь, что кому-нибудь из членов экспедиции пришла бы в голову мысль пошутить таким образом, — сухо бросил Лыков.

— Да-а, конечно, вы правы, — неохотно согласился Воронцов. — Но все же есть в этом нечто странное. Я хочу сказать — это не очень похоже на обычную кражу, когда вор гребет что попадется. Деньги, к примеру, из незапертого ящика стола не пропали. Хотя я, разумеется, не специалист в этой области.

— Я тоже, — Сергей пристально взглянул на собеседника. — Думаю, все же было бы лучше пригласить полицию.

Воронцов в ужасе замахал руками:

— Нет-нет, что вы! Это означало бы конец нашей работе. Я просто не могу на это пойти. Вы не знаете, чего мне стоило добиться осуществления этой экспедиции! Прошу вас, Сергей. Игорь говорил — вы умеете распутывать такие дела.

— Это факт, — подтвердил Марков, укоризненно глядя на приятеля.

— Ну не знаю, насколько…

— Да перестань, Сергей, — с досадой прервал его Игорь. — Мы же вчера обо всем договорились! Мы проведем тебя по дому и все покажем, после чего ты сможешь сделать выводы.

— Ой, Игорь, если бы все было так просто, — рассмеялся Лыков. — Но твоя вера в меня просто умилительна. Хорошо, я постараюсь сделать все, что смогу. Но только, — он повернулся к профессору, — должен предупредить, что не гарантирую успеха.

— Да-да, я понимаю, — поспешно заверил Воронцов. — Но все-таки… Вдруг получится? В конце концов, вы просто посмотрите свежим взглядом, что нам недоступно: мы слишком внутри, если вы понимаете, о чем я.

— Думаю, понимаю, — Лыков с любопытством посмотрел на Стаса. — Вы хотите сказать, что для меня здесь все одинаково чужие и я не предубежден?

— Ну, в общем, что-то вроде этого.

Историк кивнул, медленно обвел взглядом помещение, затем прошелся по всей комнате, заглядывая под мебель и в заставленные дорожными баулами углы. Подойдя к единственному окну, выходящему на улицу, он тщательно осмотрел шпингалет и подергал за ручку.

— Когда обнаружилась кража, окно было закрыто, полагаю?

— Да, и никаких признаков, что кто-то к нему подходил.

— Что ж, по-моему, мы все здесь осмотрели… Стоп, а это что? — он придержал за рукав Игоря, который нетерпеливо дрыгал ногой, стараясь от чего-то освободиться. — Подожди, не дергайся.

— Да я не могу понять, за что зацепился, — с недоумением проговорил тот, глядя, как Сергей, наклонившись, осторожно вытягивает из-под шкафа какой-то шнур.

— Что это? — профессор поправил очки и подошел поближе.

— Обыкновенная проволока, — разочарованно произнес Игорь. — Зацепилась за мои брюки. Наверное, завалилась при распаковке какого-нибудь ящика.

— Не думаю, — тихо сказал Сергей, внимательно рассматривая в лупу проволочный конец.

— Тогда как это здесь очутилось? — недоумевающе пожал плечами Воронцов. — Я раньше что-то ее не замечал.

— Возможно, потому что ее и не было. Не исключено, что мы нашли инструмент, с помощью которого был открыт сейф, — Лыков возбужденно обернулся к Игорю. — Помнишь, когда мы в последний раз собирались всей университетской компанией, я вам рассказывал о воровских фокусах, о которых узнал от майора Костина? Так вот это один из них, — историк остро взглянул на Стаса. — Понимаете, профессиональные воры — медвежатники — для взлома сейфовых замков пользуются как раз куском проволоки.

— Что вы говорите? — удивился тот. — Никогда бы не подумал! Значит, это был профессионал?

— Выходит так.

— Уф, прямо от сердца отлегло, — Воронцов заметно повеселел. — Ну, дела, видно, пошли. А что дальше?

— Теперь я хотел бы осмотреть шкаф с загадочной шкатулкой.

— Прошу.

Выходя из кабинета, Лыков обернулся и еще раз окинул комнату внимательным взглядом, затем обернулся к профессору:

— Кстати, я не спросил о самом главном — до того как была обнаружена кража, когда вы в последний раз заходили в кабинет?

— Дайте подумать, — наморщил лоб Воронцов. — Да, вспомнил. Это было в субботу вечером, сразу после ужина.

— Во сколько?

— Примерно полдевятого, мы обычно ужинаем в восемь.

— Сейф открывали?

— Нет.

— А в воскресенье вы сюда не заглядывали?

— Нет. Видите ли, в субботу я поехал в гости к моему хорошему знакомому Муниру Алафе. Он — смотритель комплекса, который здесь называют Малой Петрой, живет недалеко отсюда в деревушке Умм-Сайхун. Вернулся я только к одиннадцати часам вечера в воскресенье, и, так как было уже поздно, сразу пошел спать.

— Ключ от кабинета вы оставили здесь или брали с собой?

— Ключ все время был у меня в кармане, как и остальные, — Стас вытащил из кармана брюк связку ключей и продемонстрировал ее историку.

— Ясно, — Лыков задумчиво провел рукой по волосам. — Ну что ж, пошли дальше.

Общая комната, или салон, как археологи называли самое просторное помещение дома, расположенное слева от входной двери, предназначалась для отдыха, а также для хранения чертежей, фотографий и прочего багажа, которым обрастает экспедиция в ходе работы. У окна, выходящего во двор, стоял компьютер, с помощью которого велось каталогизирование и подготовка отчета. Рядом висел прикрепленный к стене маленький телевизор. Два угла комнаты занимали небольшие диваны, слева от двери рядом с книжными полками стоял круглый журнальный столик и два кресла. На длинном столе в центре салона, окруженном разномастными стульями, были разложены светло- и темно-красные кусочки глиняной посуды. Как пояснил Марков, здесь склеивали керамические черепки. Обычно этим по вечерам занималась Лидия с добровольными помощниками из числа незанятых членов экспедиции.

Пока Лыков оглядывался по сторонам, Стас отпер высокий трехстворчатый шкаф, загромождавший полстены справа от двери. Все полки в нем, кроме трех нижних, были плотно заставлены найденными в раскопе артефактами, снабженными аккуратными табличками с указанием даты, квадрата поиска и прочих необходимых сведений. Сергей начал осмотр с верхних полок, для чего ему пришлось забраться на стул.

Игорь скептически хмыкнул:

— Зачем ты туда полез? Вон шкатулка-то, ниже.

— Да-да, сейчас, — рассеянно ответил Лыков. — Для порядка надо и здесь посмотреть, мало ли…

Через минуту он спрыгнул на пол и, присев на корточки, прошелся лупой по пустым полкам.

— Что ты там ищешь? — с любопытством спросил Марков, наклоняясь к нему. — Думаешь, вор что-нибудь оставил для нашего удобства?

— А ты напрасно иронизируешь — случается, и оставляют. Ну, показывайте вашу шкатулку с секретом.

Воронцов снял с полки, расположенной на уровне его макушки, маленькую шкатулку с прикрепленной к одной из ее ножек этикеткой, поставил изящную вещицу на стол и осторожно поднял крышку.

— Предоставляю вам возможность убедиться, что в ней ничего нет.

Лыков взял шкатулку в руки и заглянул внутрь — там действительно было пусто, лишь кое-где по металлическому дну катались разноцветные песчинки, свидетельствующие о том, что здесь находились кусочки известняка. Он слегка наклонил серебряную коробочку, намереваясь поставить обратно, и в этот момент у него перед глазами что-то блеснуло. Сергей замер — тот же блеск он заметил несколько минут назад на верхней из пустых полок.

«Что бы это могло быть?» — подумал историк, осторожно наклоняя шкатулку под другим углом. В глазах снова мелькнул тот же странный блеск. Мелькнул и исчез.

— Э-э, есть чистый лист бумаги? — спросил он.

— Конечно, — ответил профессор, с удивлением наблюдавший за манипуляциями Лыкова.

Он кивнул Маркову, и тот, открыв ящик письменного стола, на котором стоял компьютер, протянул приятелю писчий лист.

— Ты что-то нашел? — сгорая от любопытства, спросил он.

— Погоди — положи на стол, — Сергей решительно перевернул шкатулку над бумагой, и вниз с легким шелестом посыпались песчинки.

Наклонившись к самому столу, он стал разглядывать их в лупу.

— Ты прямо как Шерлок Холмс, — съязвил Игорь. — Ну что там? Расскажи, нам же интересно.

— Я и сам не знаю, — медленно ответил Лыков, разгибаясь.

Он бережно завернул песчинки в бумагу и сунул пакет в карман. — Надо подумать.

— А пока?

— А пока пойдем дальше. Где мы еще не были?

— В лаборатории. Хотя не знаю, надо ли вам?.. — Воронцов заколебался. — Ведь оттуда ничего не украли.

— Все равно посмотрим, — решительно заявил Сергей.

Они вышли из салона и направились в конец коридора к крайней двери по левую сторону, которую Воронцов отпер своим ключом.

— Вот наша полевая лаборатория, — он сделал приглашающий жест.

— Вы всегда ее запираете? — поинтересовался историк, переступая порог длинной сумрачной комнаты и морщась от ударившего в нос острого запаха ацетона.

— Естественно, здесь же полно ядовитых субстанций, — ответил профессор. — Мы используем метиловый спирт, ацетон, шеллак, акриловые смолы, нитроцеллюлозу…

— Да, набор что надо, — Лыков обвел глазами высокие почти доходящие до потолка стеллажи, беспорядочно, как ему показалось, заваленные и заставленные всякой всячиной.

На полках вперемешку лежали коробки с пластилином, пластмассовые мешки с гипсом, емкости с латексом и полиформом, стояли темные стеклянные бутыли с кислотами и щелочами, хлопковые мочалки и упаковки ваты соседствовали с картонными и пластиковыми контейнерами разных размеров.

— Возьмем, например, серную кислоту, — тем временем увлеченно продолжал Воронцов. — Она применяется для очистки серебряных монет. Со временем на их поверхности накапливаются окислы и соли других металлов, в основном медных соединений, которые легко узнаются по зеленому цвету. Чтобы их удалить, надо положить монету в стеклянный сосуд или фарфоровую выпаривательную чашку и залить пятипроцентным раствором серной кислоты. Хотя годится и раствор муравьиной кислоты.

В этот момент Сергей, внимание которого привлекла скромно притулившаяся в углу большая пузатая банка с надписью «Оливковое масло», удивленно произнес:

— Вот странно — почему здесь масло? Ему, по-моему, место на кухне.

— Здесь ему тоже место, — вклинился Марков. — Пьер успешно отмачивает в нем сильно загрязненные, позеленевшие или покрытые ржавчиной медные монеты.

— Ах вот как! Ну а… — Лыков вдруг громко чихнул. — Извините. Я хотел спросить, для чего вы применяете ацетон? Мой нос недвусмысленно заявляет, что он у вас очень популярен.

Археологи дружно рассмеялись, и Стас снисходительно пояснил:

— После очистки монеты нужно обязательно тщательно промыть в нескольких сменах кипящей дистиллированной воды, а потом просушить — сначала в ацетоне, затем в спирте. Вообще-то у нас есть для этого специальный сушильный шкаф, но у Пьера привычка делать именно так.

— Я вижу, у Пьера есть еще одна привычка — довольно опасная — хранить чай среди ядовитых химикалий, — заметил Сергей, кивком указывая на полку, где между склянками с аммонием и бензотриазолом красовалась красная жестяная банка с надписью «Lipton».

— Где? — профессор резко обернулся. — Я не замечал. О, действительно. Что за безалаберность! Сегодня же вечером сделаю ему внушение.

— Сегодня вряд ли получится, — вмешался Игорь. — У нас же вечером встреча почетных гостей и торжественный ужин.

— Ах да, — Стас с досадой хлопнул себя по лбу. — Я совсем забыл предупредить вас. Сегодня приезжают мои коллеги из Великобритании — профессор Генри Меллоун из Лондонского университета и Питер Коллинз, сотрудник музея Пибоди в Кембридже, тоже известный археолог. Мы познакомились очень давно, когда работали в Ираке: они вели раскопки одновременно с нами, только несколько южнее.

— Так значит вы участвовали в той знаменитой иракской экспедиции? — с уважением спросил Лыков.

— Да, советские археологи почти шестнадцать сезонов проводили полевые изыскания на северо-западе страны в Синджарской долине. Меня включили в члены экспедиции с семьдесят пятого года, мне тогда было чуть больше двадцати. И я оставался до самого окончания работ в восемьдесят пятом.

— Расскажете как-нибудь?

— Охотно.

— Но сейчас приезд английских коллег совсем некстати, не так ли Стас? — вернул их к теме разговора Марков.

Профессор болезненно сморщился:

— Увы, ты прав. Настроение, конечно, не для приема гостей. Но что делать? Ведь эта встреча было запланирована еще летом, когда я встретился с Генри и Питером в Москве на международном конгрессе.

— И какова цель их приезда? — поинтересовался Сергей.

— Они направляются в Йемен для переговоров насчет возобновления раскопок Мариба — столицы древней Сабы. Вот заодно решили заехать к нам, посмотреть, как идет работа, поделиться опытом. Кстати, профессор Меллоун принимал участие в раскопках набатейского города Хегры на территории Саудовской Аравии. Они должны прибыть сюда часам к двум, я их встречу и привезу на раскоп. А вечером — все приглашаются на дружеский ужин в ресторане «Сэндстоун». Это недалеко от входа в Петру, — Воронцов помолчал, затем вопросительно взглянул на Сергея. — Ну как? Будете еще что-нибудь осматривать?

Историк нерешительно повел плечами:

— Думаю, на сегодня достаточно. Наверное, нам с Игорем лучше отправиться на раскоп. Я хотел бы теперь поговорить с участниками экспедиции.

Профессор понимающе кивнул:

— Халим отвезет вас. А мы с гостями подъедем часам к трем.

Едва приятели, расставшись со Стасом, направились к повозке, Марков нетерпеливо спросил:

— Ну? Что скажешь?

Задумавшийся Сергей ответил не сразу:

— Что? О чем ты?

— Как о чем? Ты сделал какие-нибудь выводы из увиденного?

Историк вздохнул:

— Игорь, ты похож на капризного ребенка, который с нетерпением ждет, когда фокусник вытащит кролика из шляпы. Я пока собираю факты, только и всего. О выводах говорить еще очень рано.

— Но что-нибудь важное ты заметил?

— Кое-что я заметил, — Лыков помолчал. — Но, насколько это важно, я не знаю. Да и вообще…

— Что?

— Ничего. Не торопи меня. Сначала я должен поговорить со всеми.

Прибыв на раскоп, Сергей сразу же приступил к осуществлению своего намерения. Он начал с первого, кто ему встретился, — им оказался доктор Эдуард Бусыгин, выполнявший, пока его профессиональные услуги не требовались, работу археолога. Он сидел на складном стульчике перед входом в пещеру, широкой кистью осторожно расчищая поверхность керамической плитки. Историк мысленно поздравил себя с удачным началом — доктор нравился ему своей сдержанностью.

«Именно такой человек — наблюдательный и серьезный — может дать ценную информацию», — подумал он.

Однако разговорить Бусыгина оказалось непростой задачей. На просьбу Сергея рассказать о предшествовавшем краже дне он лишь удивленно поднял брови.

— Зачем? — после довольно продолжительного молчания наконец спросил он.

— Видите ли, ваш руководитель попросил меня, неофициально конечно, попытаться пролить свет на это… э-э… малоприятное событие.

Последовала очередная пауза, после чего доктор коротко бросил:

— Понятно.

— Так вы расскажете мне?

— Что конкретно вы хотите знать?

— Мне бы хотелось уяснить, что делали лично вы начиная с вечера субботы и до утра понедельника, когда была обнаружена кража. А также буду благодарен, если вы сообщите мне, что помните о передвижениях других членов экспедиции.

— Понятно, — еще раз сказал Бусыгин и надолго замолчал, видимо, собираясь с мыслями. Наконец он вздохнул и, устремив на Лыкова проницательный взгляд, лаконично и четко изложил последовательность своих действий.

— В субботу после ужина я пошел в салон и оставался там до одиннадцати часов, помогая Лидии очищать и склеивать керамику. Дина вначале тоже принимала участие, но около десяти пожаловалась на усталость и сказала, что пойдет спать. Кузя возился в углу с фотоаппаратом. Шурик с Рамизом какое-то время травили байки на завалинке. Оттуда были слышны их голоса и смех. Пьер ушел в лабораторию, в тот день я его больше не видел. В полдесятого в салон зашел Олег и включил телевизор. Позже к нему присоединилась Лидия. Что делали Игорь и Аркадий — не знаю, по-моему, их не было в доме.

— Вы видели, как они уходили?

— Нет.

— А Воронцов?

— Сразу после ужина он уехал в гости в соседнюю деревню.

— Что было в воскресенье?

— После завтрака я выходил — мне нужно было пополнить запасы медикаментов. Шурик порезал руку, а бинты у меня кончились. Сделав покупки, я зашел в кафе напротив аптеки и выпил чашечку кофе, затем вернулся на базу.

— Вы имеете в виду — в дом?

— Да, мы так называем наше жилище. Я поменял Шурику повязку и немного поболтал с Олегом, который тоже только что вернулся из города, как мы называем Вади-Муса, хотя это по сути просто деревня. После обеда каждый занялся своими делами — я написал несколько писем…

— Вы писали в салоне?

— Нет, в своей комнате. Потом пару часиков соснул. Около шести ко мне заглянули Шурик с Аркадием — позвали прогуляться. Мы прихватили еще Игоря и отправились в отель «Петра Палас», там самый популярный бар, подают местное пиво, кстати, довольно крепкое. Вернулись около девяти. Я еще немного посидел в салоне, где были почти все наши, смотрели телевизор, потом пошел спать.

— Ночью ничего подозрительного не слышали?

— Нет, — доктор устремил на Сергея пронизывающий взгляд. — Иначе я сразу сообщил бы, — после паузы добавил он.

— Ну что ж, благодарю за исчерпывающие ответы, — Лыков с признательностью пожал руку Бусыгину и вошел в пещеру.

Там он застал Сироткина, аккуратно ставящего на место ромбовидную лопатку, и обратился к нему с той же просьбой. Тот согласился, но говорил как-то рассеянно и мало что смог сообщить. Казалось, он с трудом вспоминает даже собственные передвижения.

— А что вы хотите, прошло уже две недели, — нервно ответил он, когда Сергей выразил удивление такой забывчивостью. — И вообще я не вижу смысла в ваших расспросах.

— Но я же объяснил…

— Да-да, я понимаю Стаса, конечно, но он неправ — здесь уже ничего не поделаешь.

— То есть вы считаете, надо смириться?

— Ну, если вы так ставите вопрос, да, по моему мнению, сейчас важнее подумать о том, как обеспечить сохранность будущих находок, — ответил Олег, как показалось историку, с некоторым даже вызовом. — Главные ценности — впереди.

— Вы так уверенно говорите, — удивленно заметил Сергей. — Откуда вы знаете?..

В этот момент их разговор прервался: с нижнего уровня поднялась Лидия и с довольным видом продемонстрировала новую находку — глиняную статуэтку бородатого мужчины, держащего в руке какой-то предмет, похожий на блюдце.

— Похоже, это владыка неба Баалшамен, — радостно сообщила Лидия, — почти без повреждений. Как здорово!

Сергей немедленно переключился на нее. Ему не терпелось поговорить с Горской: как он узнал по дороге сюда от Игоря, ее комната — как раз следующая за кабинетом.

«С другой стороны к кабинету примыкает комната Воронцова, но его в ночь с субботы на воскресенье не было, — думал он. — Поэтому, если кто и мог слышать ночью шум в кабинете, так только она».

Сироткин воспользовался паузой и улизнул, а Лыков, коротко повторив причину расспросов, с надеждой посмотрел на задумавшуюся женщину.

— Я понимаю… — медленно протянула она, глядя на историка с некоторым сомнением. — Честно говоря, не уверена, что идея Стаса меня вдохновляет, но если он настаивает… Что ж, я вам расскажу. Не подумайте, что я хочу бросить тень, уверена, есть вполне невинное объяснение.

— Тень? Какую тень?

Лидия вздохнула и просто сказала:

— Никакого шума в кабинете ни в ночь с субботы на воскресенье, ни в следующую я не слышала, но зато я кое-что видела.

— Что же?

— Дело было так. В субботу я легла поздно. Мы с Олегом смотрели до полдвенадцатого какой-то дурацкий фильм, от которого у меня разболелась голова. Я пошла спать, но никак не могла заснуть, поэтому, промучившись некоторое время, встала, чтобы выпить пенталгин. Таблетки у меня были, но я обнаружила, что забыла налить воду в стакан, как обычно делаю. Пришлось идти в столовую, где в холодильнике мы храним канистры с питьевой водой. В коридоре я увидела Рамиза, входящего в свою комнату.

— Не помните, во сколько это было?

— Без двадцати два — я посмотрела на часы, когда встала.

— Вы уверены, что это был Рамиз?

— О, ну а кто же еще? — опешила Лидия. — Конечно, в коридоре было темно, и я видела входящего со спины, но комната Рамиза вторая от столовой, и, естественно, я подумала, что это он.

— А это не мог быть Сироткин? Насколько я понял, его комната рядом, как раз возле столовой.

— Ну… — Лидия заколебалась. — Возможно… О, прошу вас, Сергей, вы заставляете меня выдумывать!

— Выдумывать не надо, — сурово ответил Лыков.

В глубокой задумчивости он спустился на второй уровень и, стараясь не мешать работе археологов, потихоньку переговорил с остальными.

Спустя полчаса Сергей вышел из пещеры и, поднявшись к скальному святилищу, устало присел у жертвенного камня. Он чувствовал, что ему нужна передышка.

Закурив, историк некоторое время сортировал полученную информацию:

«Итак, если принять в качестве рабочей гипотезы, что кража была совершена в ночь с субботы на воскресенье (а это вероятнее всего, так как именно в эту ночь комната Стаса рядом с кабинетом пустовала), что мы имеем. Раскопщиков я исключаю — им не проникнуть внутрь без помощи своих соотечественников, но из них в доме живет только Рамиз, остальные — во флигеле, что слева от ворот. Труднее всего было бы совершить кражу Халиму и Фуазу, проще всего — повару Самиру, который почти целый день находится в доме. Особая статья — Фейсал, который ведет себя крайне подозрительно. Может быть, кража его рук дело? Но тогда зачем он следил за нами в Аммане? Если это, конечно, был он… Непонятно. Теперь члены экспедиции. Пойдем по порядку: сначала комнаты по левую сторону коридора. Комната Воронцова между салоном и кабинетом пуста, затем кабинет, следующая — Лидии. Она сказала, что видела Рамиза, но это мог быть и его сосед слева Сироткин, тем более что они примерно одного роста и комплекции. Правда, Олег блондин, но в темноте, как говорится, все кошки серы, цвет волос Лидия не могла заметить. Потом идет комната Кормана. По его словам, он ничего подозрительного не заметил, но у меня сложилось ощущение, что он не все говорит. Дальше — Пьер. Этот меня встретил откровенно враждебно и ограничился короткими фразами: ничего не видел, ничего не слышал, которым, однако, верить нельзя. Ясно, он просто хотел от меня отделаться. Интересно бы узнать, что за этим стоит. Последний на левой стороне фотограф Феликс Кузин — Кузя, как его все называют. Здесь тоже информации ноль. Правая сторона начинается с кухни и столовой, к которой примыкает комната Олега, рядом живет Рамиз, за ним Дина, которая сказала нечто важное. Она слышала слабый шум в комнате Рамиза, похожий на звук открывающегося окна, и за стеклом мелькнула чья-то тень. К сожалению, время она смогла назвать весьма приблизительно — где-то после полуночи. Данные обстоятельства, если все это ей не пригрезилось, опять же возвращают нас к Рамизу или Сироткину. Сам Олег страдает странной забывчивостью. А Рамиза я, пожалуй, оставлю напоследок, тем более что он сейчас очень занят, контролируя работу раскопщиков. Дальше комната Аркадия. Боюсь, мне несимпатичен этот малый — скользкий какой-то, глаза отводит, да и отвечал он довольно уклончиво. За ним расположился доктор. Все-таки я не ошибся: Бусыгин очень наблюдательный человек — как четко он изложил передвижения участников экспедиции. Даже странно, что он не дал мне никакой зацепки… И последние комнаты — Игоря и моя. Вернее, есть еще одна незанятая, а в те выходные были две пустующие комнаты. Но не думаю, что вор воспользовался ими…»

Сергей почувствовал, что отсидел ногу. Он с трудом поднялся и снова окинул взглядом застывшие на века каменные волны. Ему вдруг стало грустно оттого, что приходится заниматься таким прозаическим делом, как поиски преступника, находясь в самом центре живой поэмы, тысячами деталей красноречиво повествующей о происходивших здесь когда-то драматических событиях. Он прислушался. Ему показалось, что среди монотонного гула многоязыкой толпы туристов, периодически разрываемого гортанными выкриками торговцев сувениров и возниц, он различает иные голоса — тихие призывные голоса, прилетевшие из минувших столетий.

Глава 8

רקם

— Ave, Caesar! Evviva Caesar! — ликующие крики толпы и пронзительный рев труб и горнов сливались в оглушительную какофонию, но Молесту эти звуки казались пленительнее самых изысканных мелодий, какие ему только довелось слышать в римском театре.

Это был счастливейший день в его жизни — он стоял перед великолепным дворцом набатейских царей в первом ряду почетных гостей, встречавших императора, который торжественно въезжал в побежденный Рекем.

Марк Ульпий Траян, гордо расправив плечи, восседал в центре запряженной белыми рысаками массивной золоченой квадриги, держа в руках скипетр из слоновой кости с золотым орлом наверху и лавровую ветку. Палудаментум — плащ ярко-багряного цвета, знак императорского величия — развевался на ветру, открывая пурпурную тунику, расшитую золотыми пальмовыми ветвями. Короткие начинающие седеть волосы венчал лавровый венок. Стоящий позади раб держал над его головой золотую корону.

Пятидесятидвухлетний император был в расцвете сил, даже на расстоянии чувствовался исходящий от него мощный заряд энергии. Как и все в империи, Молест знал, что Траян обладал огромной физической силой и невероятной выносливостью. Армия обожала его. В походах он часто широким шагом шел впереди войска. Солдаты, вернувшись с полей сражений, взахлеб рассказывали, как император наравне с ними продирался сквозь лесные дебри и греб, находясь на флагманском судне, во время переправ через реки. Но его любили не только воины. Траян не в пример своим предшественникам был скромен и обращался с подданными как с равными и в Риме, и в провинциях. Он часто заходил в гости к друзьям, навестить заболевшего или поздравить с праздником. Когда друзья укоряли его за то, что он со всеми держится слишком просто, он отвечал, что хочет быть таким императором, какого сам предпочел бы иметь, будучи подданным.

Агент секретной службы Марк Марций Молест, как и многие в метрополии, был искренне предан своему императору и сейчас дрожал от радости, не веря себе, что удостоился такой чести, — ему предстояло быть награжденным лично цезарем за заслуги перед отечеством в покорении Набатейского царства. Вот уже зазвучали литавры — триумфальное шествие близилось к своей кульминации…

Внезапно Молест резко покачнулся и едва не свалился с чепрака — кожаной подстилки на спине лошади. Сладостное виденье исчезло. Он остановил коня, который шарахнулся, испуганный метнувшимся у самых его ног дикобразом, огляделся по сторонам и вздохнул:

«Что-то я замечтался не вовремя. До этого счастливого дня еще очень и очень далеко, — подумал он с легкой досадой. — Да и в любом случае все будет не так. Колесница, запряженная четверкой, просто не проедет через это проклятое ущелье. Ну и ушлый народец эти набатеи. Ухитрились так устроиться, что и природу заставили служить себе».

— Но ничего, мы заставим их построить триумфальную арку для императора, — с недоброй ухмылкой сказал он сам себе вслух и тронул поводья.

Лошадь послушно потрусила дальше по неровной каменистой дороге. Вокруг расстилался все тот же тоскливый пустынный пейзаж, который Молест наблюдал с утра: скалистые горы, кратерообразные каньоны и песчаные дюны. Он уже шестой час скакал по пустыне Негев, направляясь в Вирсавию — самый южный город римской провинции Иудея.

Но вот наконец на горизонте показался еще один скальный город — Авдат — последнее набатейское поселение на границе с Иудеей и один из основных торговых центров на Дороге благовоний, как в империи называли караванный маршрут, соединявший страны Средиземноморья с Сабейским царством, откуда доставлялись драгоценные ароматические смолы ладан и мирра. Повсюду по склону горы среди причудливых фасадов святилищ и дворцов набатейской знати виднелись виноградники. Римлянину очень хотелось остановиться ненадолго в пригородной харчевне, промочить пересохшее горло глотком местного вина, славившегося отменным вкусом, но он решительно направил коня на обходную дорогу.

«Надо успеть добраться до вечера, — мысленно напомнил он себе. — А то придется пробираться в темноте среди еврейских поселений — сомнительное удовольствие».

Марк Марций Молест считался одним из лучших специалистов по восточным провинциям империи. Он прекрасно знал историю и обычаи народов, проживающих на завоеванных территориях от Каппадокии до Сирии и Иудеи, но при этом относился к ним с презрительным высокомерием урожденного romanus civis — римского гражданина. А что касается евреев — к этим чувствам примешивалась еще изрядная доля опасений. Иудея стала римской провинцией почти сто лет назад, и долгое время римские наместники пребывали в уверенности, что полностью подчинили местное население, не считая серьезными периодически возникающие беспорядки. Но, как оказалось, под наружным спокойствием полыхало страшное пламя, которое наконец прорвалось невиданным по масштабу восстанием. Чтобы подавить его, Риму при всей его мощи потребовалось больше четырех лет, но даже после взятия Иерусалима самые отчаянные из восставших сопротивлялись еще три года, засев в горной крепости Масада. С тех пор минуло больше трех десятилетий, и внешне все выглядело вполне мирно, но всякий раз, бывая в Иудее, Молест читал в глазах местных жителей неизбывную ненависть. Они ничего не забыли и ничего не простили.

Агент ехал с докладом к своему непосредственному начальнику. Руководитель секретной службы Сервий Папирий Руф ожидал его в одной из резиденций, разбросанных по всей территории империи. Выстроенной по римскому образцу загородной виллой под Вирсавией формально владел Тит Габиний Лентул — чиновник императорской курьерской службы и тайный агент подразделения Руфа.

Вскоре римлянин достиг каньона, расположенного в двух милях от Авдата. Он невольно залюбовался яркими красками оазиса, слепившими глаза после монотонности пустынного пейзажа. Вокруг быстрой речки, прорезавшей глубокое ущелье в скальных меловых породах, буйствовала вечнозеленая растительность всевозможных видов, включая пальмы, земляничные и фисташковые деревья, на дне каньона бурлили водопады, по берегам мирно паслись горные козлы и антилопы, непонятно как удерживающиеся на почти отвесных скалах.

Но чудное видение вскоре скрылось, и перед ним вновь на многие часы замаячила плоская пыльная равнина, на которой, впрочем, стали изредка попадаться первые вестники весеннего цветения пустыни — стелющиеся по земле ярко-желтые звездочки хельмонита и высокие стебли хацава, усыпанные мелкими белыми цветками.

Уже смеркалось, когда Молест, наконец добравшись до южного пригорода Вирсавии, въехал во внутренний двор виллы, выстроенной в классическом римском стиле. Двухэтажный каменный особняк — образчик крепости знатного римлянина — надменно возвышался среди хаотической застройки предместья восточного города. К Молесту поспешно подбежали рабы, один помог спешиться, другой проводил гостя в дом. Входной портик и небольшой коридор вывели их прямо к атриуму — главному помещению любого римского жилища — с традиционным домашним алтарем у входа, где размещались изображения богов и маски предков. Поскольку уже начинало темнеть и освещения через отверстие в крыше не хватало, по углам атриума горели бронзовые масляные лампы на алебастровых подставках, сделанных в виде колонн с изображением ласточек. Наверху каждой колонны человеческая фигурка поддерживала диск, на котором и стояла лампа. Рассеянный свет несколько смягчал режущее глаз роскошное убранство комнаты: стены облицованы белым каррарским мрамором и расписаны сценами из жизни олимпийских богов, пол и потолок украшены мозаикой, которая недавно вошла в моду в империи, повсюду расставлены изящные вазы из янтаря, порфира и бронзы.

— Salut, mi amicus! — услышал Молест за спиной знакомый скрипучий голос.

— Salve, mi patronus! — почтительно приветствовал он шефа, поднимая руку в характерном римском приветствии.

Сервий Папирий Руф был маленьким тощим человечком с увядшим морщинистым лицом, на котором лишь глаза светились молодым блеском. В свои шестьдесят лет он сохранил почти юношескую гибкость, и волосы, хотя изрядно поредевшие, все еще оставались огненно-рыжими, полностью оправдывая его cognomen. Подчиненные побаивались его за резкость и зло-ироничную манеру разговора, но уважали за необычайные способности. Он был гением тайных операций и мастером придумывать изощренные ловушки для противника.

— А где же наш любезный хозяин? — осведомился агент, оглядываясь.

— Ты, что, соскучился по беседе с этим занудой? — Руф метнул на собеседника насмешливый взгляд из-под густых бровей. — Я попросил его сделать мне одолжение и встретиться кое с кем в городе. Думаю, он вернется к третьей страже.

Молест понимающе кивнул.

По крытой галерее, состоящей из двух рядов беломраморных колонн, которые обрамляли перистиль — внутренний сад с цветниками и замысловатым фонтаном в центре, они вошли в просторный триклиниум — обеденный зал, как и атриум, помпезно украшенный фресками с изображением сцен из жизни богов. Агент увидел, что его ждали. Красивый овальный стол на одной ножке из слоновой кости был сервирован на двоих. Среди тяжелых серебряных блюд нежно светились грани чаш из горного хрусталя, на высоких кубках сверкали, переливаясь, скифские огни — изумруды из загадочной страны на крайнем севере ойкумены. На окружающие стол трехместные низкие ложа были накинуты голубые покрывала, такого же цвета подушки обозначали места для возлежания.

— Сначала отведаем этих прекрасных кушаний, — сказал Руф, любезно улыбаясь. — Думаю, ты в этом нуждаешься. Сколько времени ты был в пути?

— От mane до suprema. Я сделал лишь несколько коротких остановок, чтобы дать отдых лошади, но нигде не задерживался надолго, понимая срочность нашего дела, — собеседники многозначительно переглянулись.

Рабы сняли с них сандалии, омыли ноги водой, ароматизированной лепестками роз, и вытерли льняными салфетками, после чего римляне, воздав хвалу богам, приступили к трапезе. За едой разговор касался исключительно посторонних тем. Сервий Руф с присущей ему язвительностью сообщил последние столичные сплетни, Молест в свою очередь позабавил шефа рассказом о чудных обычаях набатеев, которые он имел возможность наблюдать во время путешествия в Рекем.

Эта встреча была необычной. Как правило, глава секретной службы при необходимости вызывал своих агентов в Рим, но сейчас был особый случай. Поскольку тайный план, заключавшийся в уничтожении высших лиц Набатейского царства, предстояло привести в исполнение в ближайшие дни, Сервий Руф срочно выехал в ближайшую к Набатее резиденцию, чтобы самому контролировать ход событий.

Воздав должное изысканным блюдам, римляне вымыли руки и прошли в таблинум. Кабинет также был богато украшен, но в более строгом стиле. Бюсты известных философов и обширная библиотека папирусов и манускриптов настраивали на серьезный лад. Вокруг внушительных размеров стола с письменными принадлежностями стояли несколько стульев тонкой работы, жаровня на колесиках и два светильника в высоких мраморных канделябрах.

— Итак? — нетерпеливо произнес шеф секретной службы, едва они уселись. — Что ты мне привез?

— Все готово, патрон. Операцию можно начинать послезавтра.

— Где?

— В одном из отдаленных кварталов Рекема. По распорядку праздничных мероприятий, который передал мне верный человек, после кульминации торжеств — священного действа в театре — Сал…

— Тс-с… Nomina sunt odiosa, — Руф покосился на занавес, отделяющий кабинет от атриума.

— О, патрон, — пораженно воскликнул агент, — не думаете же вы в самом деле, что нас могут подслушать! Здесь?!

— Конечно, нет. Но осторожность никогда не помешает. Я понял, о ком ты. Продолжай.

— Да, так вот, э-э… Эс вместе с царем в сопровождении почетных горожан и гостей отправится в храм Душары, где будет совершено жертвоприношение. После этого он планирует отделиться от основной группы и в сопровождении двух-трех слуг посетить святилище Ободы, находящееся в самом конце города, в северной части.

— Что-то подозрительно, — недовольно заворчал Руф. — Зачем бы ему отделяться?

— Чтобы воздать почести своему обожествленному предку — ведь Эс происходит из рода этого царя. По донесениям моих людей, он часто заглядывает в этот храм даже в будничные дни. Так что ничего необычного в этом нет, — Молест помолчал, ожидая реакции собеседника, но тот только пожал плечами и сделал знак продолжать. — Эта церемония займет еще какое-то время, и, по моим подсчетам, когда Эс выйдет из святилища, как раз начнет темнеть. Спустившись с холма, на котором находится храм, он должен будет пройти по тропинке мимо огромной цистерны для воды, чтобы выйти на дорогу, ведущую к улице с жилищами набатеев. Но до них довольно далеко, да и двери в пещерах открываются таким образом, что тропинки не видно. Мы проверили. Это место нам очень подходит. Здесь тропинка делает крутой поворот, и человека, который идет первым, его спутники на некоторое время совершенно теряют из виду, поскольку они следуют за своим хозяином на отдалении, как положено по набатейскому этикету.

— Так ты думаешь там? — Руф задумчиво потер губу.

— Да. Я намереваюсь прямо за цистерной поставить Ар… Ну, вы поняли…

— Дальше.

— Ну вот. Он дождется Эс и сделает свое дело. Вы же знаете, он убивает совершенно бесшумно. Пока подойдут спутники убитого, пока они поймут, что случилось, он уйдет по узкой тропке за цистерной, ведущей к расселине, которая называется Ущелье верблюда. Оттуда он попадет в другой квартал и, вернувшись в центр города, затеряется в толпе. По случаю праздника народу уйма, так что покинуть Рекем не составит труда. Как видите, я все продумал, — Марк умолк и, откинувшись на спинку стула, постарался напустить на себя скромный вид, ожидая похвалы патрона за столь изощренный план.

Но тот скептически покачал головой:

— Боюсь, что не все.

— О чем вы?

— А если Эс, выйдя из храма, спустится по парадной лестнице и повернет не налево к твоей тропинке, а направо? Что там, кстати?

— Огромная открытая терраса, видимо, для процессий и тому подобного. А дальше — скала.

— Тоже с пещерными домами?

— Нет, там вырублена ниша, оформленная как маленький храм. Очень красивая отделка, надо признать.

— Так что если Эс направится туда?

Молест отрицательно затряс головой.

— Исключено, патрон. Он никогда там не бывает. По донесению моих людей, Эс всегда ходит одной и той же дорогой — той, что слева огибает храм.

— Интересно. А почему? И куда это он ходит одной и той же дорогой? — Руф пристально посмотрел на своего агента.

Тот смутился:

— Честно говоря, это… э-э… не удалось выяснить. Я неоднократно посылал опытных лазутчиков следить за ним, но они докладывали одно и то же: Эс всегда входит в один из домов, вырубленных в скале, но, сколько они ни дежурят там, никогда не выходит оттуда, а появляется внезапно совершенно в другом месте.

— Плохо.

— Я понимаю, — Молест виновато взглянул на хмурящегося шефа и сделал попытку спасти положение. — Но я думаю, что нам за дело до этого? Главное, мы знаем, где устроить засаду.

— Этого мало. Надо предусмотреть и худший вариант: что если наш человек не успеет расправиться с Эс в этом месте? Мы должны продумать, как он будет его преследовать и где можно сделать еще попытку. Второй момент: ты предлагаешь назначить операцию на темное время суток. А если он не узнает Эс и убьет другого? Ведь твои расчеты строятся исходя из того, что Эс пойдет первым, но он может пустить вперед кого-то из подчиненных, чтобы освещать дорогу, например. Тогда твой план не сработает.

— Этот человек всегда идет первым, — угрюмо ответил Молест. — Он очень смел и очень горд. А с фонарями набатеи не ходят, они и в темноте как-то ориентируются в своих каменных дебрях. Им, видимо, хватает света факелов, что зажигают по вечерам на стенах зданий.

— Все равно надо принять дополнительные меры.

— Что вы предлагаете, патрон?

— Нужна страховка. Я имею в виду — нужен еще один лазутчик, желательно из тех, что сейчас находятся в Рекеме, — чтобы не бросался в глаза. Он должен неотступно следовать за Эс и, когда тот будет на подходе к назначенному месту, подаст сигнал: все в порядке — нужный человек приближается и идет впереди.

Молест с сомнением покачал головой:

— Опасно. Сигнал может насторожить его или сопровождающих.

— Можно придумать какой-нибудь безобидный звук, который ничего не скажет непосвященным, — Руф снова потер губу. — Ну, скажем, крик ребенка, зовущего свою маму, — его самого позабавила эта выдумка, он весело рассмеялся. — В общем, подумай на досуге, ты лучше знаешь шумовой фон этого города.

— Есть.

— И по поводу человека, которому можно доверить это сверхсекретное дело.

— Слушаюсь, патрон.

— Ну что ж, тогда, пожалуй, на сегодня все, пора отдохнуть.

— А я думал, мы сейчас проинструктируем нашего исполнителя.

— Нет. Мы сделаем это завтра на рассвете, перед тем, как вы отправитесь назад.

— Как, вместе?!

— Нет, конечно. Он поедет под видом раба купца Дэ. Тот повезет в Рекем на ярмарку пурпурную ткань из Финикии. Чудесный товар, — Руф иронически скривил губы.

— Да уж, — агент тоже усмехнулся, — пурпурная ткань всегда в цене.

— Они ждут моей команды на постоялом дворе недалеко отсюда.

— Понятно.

Молест подумал, что это хороший выбор. Торговец Дазий был связником секретной службы Рима. Он давно работал в этом регионе и свободно говорил по-арамейски, что имело в данном случае немаловажное значение, так как арамейский был разговорным языком не только иудеев, но и набатеев. Дазий курсировал со своими возами между Финикией, Дамаском, Пальмирой и Рекемом. В Финикии он покупал ткань, выкрашенную знаменитой местной краской. Возле Тира из раковин добывалась не знающая себе равных краска разных оттенков — от голубого до пурпурного. Особенно дорого ценилась пурпурная ткань. Дазий очень выгодно сбывал ее на ярмарках, а в перерывах между ними поставлял владельцам городских лавок. Он считался среди них своим человеком, что обеспечивало ему репутацию солидного купца и давало возможность получать ценную информацию.

Незадолго до рассвета Марк Молест и его начальник приехали в условленное место. Дазий уже ждал их. Это был плотного сложения коренастый мужчина средних лет, его обычно улыбающееся пухлое лицо с короткой бородкой сейчас выражало озабоченность. В углу темноватой комнаты сидел на корточках еще один человек весьма неприметной наружности. При появлении хозяев он неторопливо встал и поклонился. Никто из сотрудников секретной службы не знал возраста и национальности Арсака. Все знали о нем только одно — он был профессиональным убийцей. Работал четко и быстро, никогда не оставляя следов и всегда убивая бесшумно. Арсак презирал хитроумные изобретения, предлагаемые прогрессом для умерщвления ближних, нападая на жертву с простым ножом. Нож был его единственным оружием, но владел он им виртуозно.

Инструктаж агентов занял примерно полчаса, после чего конспираторы расстались. Первым уехал глава секретной службы, за ним последовал Молест: вскочив на своего коня, он поспешно отправился в обратный путь. А чуть только занялась заря, окрасив полоску неба в слабо-розовые тона, из ворот постоялого двора выехали две груженые повозки. На задней, тесно прижавшись к тюкам, сидел невзрачный человечек в типичном одеянии раба — темного цвета заношенная туника с короткими рукавами, грубошерстный кукуль с остроконечным башлыком и самодельные сандалии из веревок. Его грязно-смуглое узкое лицо было неподвижным, как маска, лишь маленькие угольки глаз непрестанно двигались, беспокойно обозревая кривые улочки окрестных сел. На окраине последней деревни тюки с товарами перегрузили на верблюдов, и Дазий с сопровождающими его рабами присоединился к каравану, направлявшемуся в Рекем.

רקם

Глава 9

— Ну что, каковы результаты опроса свидетелей? — с ухмылкой спросил Игорь Лыкова, когда тот снова спустился к пещере, где работали археологи. — Узнал что-нибудь новое?

— Кое-что узнал, — проворчал Сергей, недовольный легкомысленным тоном приятеля. — Кстати, ты сам-то ничего интересного не заметил?

Марков издал ехидный смешок:

— А я уж подумал, что ты меня пропустишь. Представь себе, заметил.

— Что ж ты молчал?

— Решил, будет лучше, если ты сначала получишь сведения от других, не хотел как-то повлиять на твое мнение.

— Ну, выкладывай.

— Это было за сутки до обнаружения кражи — в ночь с субботы на воскресенье. Мне не спалось — что-то разнылся зуб, и я долго крутился с боку на бок. Читать не хотелось, думать тоже, я лежал и просто слушал тишину — у нас тут очень спокойное место. Я уже начал задремывать, как вдруг услышал звук торопливых шагов под окном. Как ты знаешь, окна всех комнат с нашей стороны выходят в узкий переулочек, ведущий на соседнюю улицу. Он почти всегда пуст даже днем, поэтому мне стало любопытно, кто это шастает там по ночам. Я открыл окно, выглянул и увидел смутную фигуру удаляющегося человека.

— Откуда он шел?

— Со стороны улицы, на которую выходят наши ворота.

— Он не показался тебе знакомым?

Марков смущенно взглянул на Сергея и виновато вздохнул:

— В том-то и дело, что показался. Я почти уверен, что это был Фейсал.

— Ах вот как. Теперь понятно, почему ты настаивал, что вор из местных. Но как тебе удалось его узнать в темноте?

— Это трудно объяснить словами. Понимаешь, коренастая фигура, арабская повязка, походка… Не знаю, просто ощущение.

Лыков почесал лоб:

— Странно. Воронцов мне сказал, что в ту ночь никто не покидал здание и тем более не выходил за ворота.

— Но он же говорил со слов Фейсала. Ведь это как раз его обязанность — следить, кто входит или покидает территорию.

Они многозначительно переглянулись.

— Что ж, если так… — историк оборвал фразу и задумался, потом с досадой прищелкнул языком. — Эх, тогда не получается.

— Чего не получается?

— Видишь ли, у меня уже сложилась некая версия, которая теперь рушится.

— Почему?

— Потому что по этой версии в краже замешан Рамиз. Лидия видела его в ту ночь в коридоре, а Дина слышала из его комнаты звук открывающегося окна, а потом заметила мелькнувшую тень человека.

— Так, может быть, Фейсал — его сообщник?

Лыков отрицательно покачал головой:

— Маловероятно. Даже невозможно.

— Не понимаю почему.

— Смотри. Если ценности похитил Рамиз, он договаривается с сообщником и в ту же ночь передает ему похищенное через окно. Спрашивается, зачем? Во-первых, чтобы в случае вызова полиции и обыска их у него не обнаружили, во-вторых, чтобы самому не выходить на улицу и не попасть под подозрение. Логично?

— Вполне.

— Ну вот. Но если Рамиз действовал в сговоре с Фейсалом — зачем эта сложная комбинация? Он мог просто выйти во двор и там передать все охраннику, а тот унес бы и спрятал в надежном месте. И если бы даже кто-то заметил их, нет ничего необычного в том, что двое сотрудников экспедиции встретились во дворе и поговорили. Для чего Фейсалу огибать двор снаружи и подходить к окну? Его мог кто-то увидеть, и это возбудило бы подозрение, в то время как ему ничего не мешало когда угодно выйти из ворот на улицу. Нет, это противоречит здравому смыслу. Правда, Лидия могла обознаться в темноте — возможно, она видела не Рамиза, а Сироткина…

— Что? Олега?!

— Но это не меняет сути — все равно Фейсал как сообщник не вписывается…

— Постой-постой, — Марков замялся. — Я подумал… Знаешь, не исключено, что я ошибаюсь, и человек, которого я видел, был не Фейсал. На взгляд европейца арабы же все в общем похожи друг на друга.

— Ишь ты, европеец выискался! Ты же говорил, что почти уверен.

Археолог смутился:

— Ну, скажем так — теперь я не вполне уверен. Я мог внушить себе, что видел Фейсала, просто потому, что тот человек был примерно того же роста и комплекции, вот я подсознательно и решил…

— Ох, Игорь, плохой ты свидетель, — удрученно покачал головой Сергей.

— Чем же плохой? — обиженно засопел Марков.

— Уж очень быстро меняешь показания, — историк засмеялся при виде расстроенной физиономии приятеля и хлопнул его по спине. — Ладно, спасибо за сведения. Я подумаю над тем, что ты сказал.

Но в тот момент подумать ему не пришлось — как раз прибыл Воронцов с гостями и началась обычная в таких случаях суета взаимных представлений, обмена комплиментами, вежливых расспросов и демонстрации места раскопок.

Около пяти часов вечера вся компания шумной гурьбой направилась в ресторан «Сэндстоун», расположенный недалеко от входа в историческую зону, где заранее был заказан роскошный ужин. Правда, дорога туда заняла гораздо больше времени, чем предполагалось, поскольку англичане едва ли не на каждом шагу останавливались и затевали с русскими коллегами жаркую дискуссию по поводу очередного набатейского строения. Дольше всего процессия задержалась возле храма Душары. Пока Воронцов и Коллинз спорили о дате постройки, Лыков с восхищением разглядывал ровные красно-коричневые стены древнего сооружения, которое даже в руинах сохраняло величественный вид.

Наконец, к шести часам они добрались до ресторана, который оказался очень симпатичным, и, что самое приятное, обеденный зал был расположен на открытом воздухе.

Дружеский ужин получился великолепным — неяркое освещение, приятная ненавязчивая музыка, бесподобная арабская кухня. Из разнообразных кушаний Лыкову особенно понравилось традиционное бедуинское блюдо мансаф — сочная вареная баранина с рисом и кедровыми орешками, политая соусом из взбитого йогурта и бараньего жира.

Арабская пословица гласит: «Когда еда подана, беседа умолкает». В данном случае правило соблюсти не удалось. Наоборот, поскольку большинство присутствующих на трапезе были представителями не восточного мира, еда и соответствующие напитки только усиливали желание высказаться. Вначале застольная беседа была общей — каждый хотел принять участие в разгоревшемся еще по дороге споре относительно даты постройки и назначения Аль-Хазне. Коллинз настаивал, что здание было возведено в первом веке до нашей эры, против чего возражали Воронцов и Пьер, склонные относить его строительство к периоду правления Ареты IV, умершего в сороковом году нашей эры. По поводу назначения этого уникального сооружения мнения тоже разошлись. Сироткин считал Аль-Хазне святилищем богини Тихэ, или Исиды, на том основании, что именно она изображена в центре фронтона с рогом изобилия в руках, а Меллоун уверял, что это гробница кого-то из набатейских царей. Лыков знал об этих двух точках зрения, но для него стало полной неожиданностью заявление Коллинза. Тот слушал высказывания коллег, скептически покачивая головой, а потом вдруг безапелляционно объявил, что разделяет мнение исследователя Дэна Гибсона, который уверен: Аль-Хазне — не что иное как библиотека. Его аргументация показалась историку довольно убедительной: во-первых, бросается в глаза поразительное сходство архитектурного решения фасадов Аль-Хазне и здания библиотеки в Эфесе, во-вторых, параметры внутреннего помещения памятника Петры рассчитаны таким образом, что освещаются солнцем с часу дня до шести — это традиционное рабочее время библиотек Греции и Рима. Последний довод, впрочем, вызвал дружный отпор со стороны русских: Стас и Пьер почти одновременно объявили его несостоятельным — царский дворец не меньше библиотеки нуждается в хорошем освещении.

— Это может быть аргументом лишь в пользу того, что Аль-Хазне однозначно не гробница, — добавил Воронцов.

— В-третьих, именно библиотеки часто строились у самого входа в город, — невозмутимо продолжал развивать свою идею англичанин, не реагируя на раздающееся вокруг насмешливое фырканье. — Наконец, без принятия этой версии становится необъяснимым, как могла Петра в византийское время стать одним из центров христианской мысли. Церковный писатель Евсевий спорил с богословами из Петры, позже в середине четвертого веке епископ Петры Асторий называется как один из участников дебатов с арианами…

— Позвольте, но какая же связь?.. — удивленно поднял брови Пьер.

— Ну как же! Все это говорит о том, что Петра издавна была городом, где развивались наука и философия. А подобный статус невозможен без библиотеки. Думаю, большое центральное помещение было читальным залом, а три боковые комнаты с нишами служили хранилищем для папирусов и манускриптов, как это принято в греческих и римских библиотеках.

Коллинз, явно довольный своим выступлением, с торжеством оглядел сидящих за столом, но его оппоненты лишь с сомнением качали головой и пожимали плечами.

Не придя к согласию по этому вопросу, археологи переключились на не менее животрепещущую и спорную тему — о статусе самой Петры: была ли она обычным городом, где жили люди, культовым центром или погребальным комплексом.

— Ну, последнее предположение, как мне кажется, можно отвергнуть твердо, — сказал Воронцов.

— Это почему же? — немедленно вскинулся Меллоун.

— Потому что за все время раскопок в Петре в этих так называемых гробницах обнаружено всего несколько захоронений, и то поздние — не раньше византийского периода.

— Но надписи свидетельствуют о том, что это именно погребальные сооружения, — поддержал английского профессора Сироткин.

— Факты — упрямая вещь.

— Думаю, кости найдутся, — также решительно принял сторону Меллоуна Пьер, — в более глубоких слоях. Возможно, последние захоронения не состоялись по какой-то неизвестной нам причине, а раньше они были. Или погребения подверглись разграблению.

Тут не выдержал Корман:

— Можно представить, что часть захоронений была разграблена, но не все же. Да и кости-то должны были остаться, они же грабителям не нужны.

— Действительно, так не бывает, — поддакнул Аркадий.

— Не понимаю, о чем мы спорим? — Меллоун пожал плечами. — Обнаруженные надписи однозначно говорят, что кебра — мавзолей — это место погребения. Возьмем, например, аналогичную надпись из Хегры, — он включил свой планшет, быстро нашел нужную запись и громко процитировал:

— Это мавзолей, который построили Васух, дочь Баграта, и Кайну и Нашакуйа, ее дочери из Таймы, каждая для себя и для Амират и Ацранат и Эльанат, сестер их, дочерей Васух этой, и для их геров всех, чтобы они были погребены, Васух и дочери ее, упомянутые выше, и геры их все в мавзолее этом.

— Кто такие геры? — тихо спросил Лыков у сидящей рядом Лидии.

— Предположительно так называли неполноправных поселенцев, находившихся в зависимости от своих патронов, нечто вроде римских клиентов. Впрочем, это только гипотеза, возможно, геры были некой разновидностью слуг — не свободные граждане, но положением выше рабов.

— Но тот же термин мог относиться и к сооружениям, имевшим иное назначение — культовое, — выдвинул неожиданную гипотезу Стас. — Ведь у набатеев, например, душа и надгробный памятник обозначались одним словом — нефеш. Почему нельзя предположить, что мавзолеем они именовали не только родовое место погребения, но и родовое место молитвы, например?

— Причем, не исключено, что так назывались строения не всюду, а только в культовых центрах, каким была Петра, — подал реплику Игорь. — Тогда противоречие снимается.

Меллоун с сомнением покачал головой:

— Не думаю. Для этого употреблялось другое слово — масгида. Оно так и переводится — место для молитвы.

— Нет-нет, вы не поняли, — раскрасневшийся Воронцов даже встал, стараясь лучше донести свою мысль. — Масгида — это общественное заведение — храм, святилище, посвященное какому-то божеству, где ему приносят жертвы и тому подобное. А мы говорим о постройках, принадлежащих частным лицам, одной семье или роду, как бы о частных молельных домах, что ли. Мы, конечно, недостаточно знаем культ набатеев, но, мне кажется, есть один нюанс, который подтверждает мою идею. Я говорю об этих загадочных усеченных пирамидах, которые мы называем обелисками, — символ души, устремленной в небо. Я считаю ошибкой считать сооружения, над которыми воздвигали такие обелиски, местами для погребения. По моему глубокому убеждению, эти ритуальные памятники венчали собой вовсе не погребальные камеры, а родовые молельни или даже жилые дома. А нефеш, возможно, являлся стелой в память умерших предков данного рода. Кстати, памятники, которые мы воздвигаем известным людям, тоже ведь в каком-то смысле надгробия, хотя тел там нет. Может быть, эта наша традиция — отголосок какого-то языческого верования…

— Ну и ну!

— Браво, Стас!

— Вот это идея!

Захмелевшие археологи зашумели. Кто-то встал с места, пытаясь обнять руководителя экспедиции, кто-то тянулся к нему с бокалом. Невнятный сумбур голосов прорезал сухой четкий голос английского профессора:

— Простите, это слишком фантастическая версия. Языческие культы изучены достаточно хорошо. Ни у одного народа нет ничего подобного.

— И тогда решается загадка назначения Петры, — Воронцов, продолжая свою мысль, возвысил голос, стараясь перекрыть поднявшийся гам, — которую ваша точка зрения никак не объясняет.

— Что вы имеете в виду?

— Большое количество объектов общественного назначения — бассейны, термы, фонтаны, кроме того, обнаружены следы садов и парков. А сложнейшая система водоснабжения? Непонятно, зачем, например, три водопровода.

— Как зачем? Для страховки от разрушения природой или врагами…

— Но ведь, по-вашему, здесь находились только погребальные сооружения, — прервал его разгорячившийся Стас.

— Конечно, но здесь проходили религиозные обряды, приносили жертвы богам. Я не отрицаю, что в городе были жители, — возможно, жреческая община находилась в нем постоянно.

— Такое количество воды жрецам не нужно. Если же мы согласимся с тем, что это был город для живых, все становится на свои места. Тогда понятно, зачем несколько водопроводов: по двум самотеком шла вода для хозяйственных нужд, третий, выстроенный как система сообщающихся сосудов, доставлял чистую воду для питья. Тогда объясняется большое количество цистерн по всему городу — для сбора дождевой воды. Наконец, получает смысл наличие театра, бань, фонтанов, бассейнов, парков и садов. В городе мертвых все это лишнее.

— Но твоя оригинальная теория, Стас, не учитывает того факта, что бóльшая часть зданий — все-таки святилища, — возразил Пьер.

— Не вижу противоречия. Это мог быть одновременно жилой город и сакральный центр.

— Я согласен с вами, что город представлял собой культовый и общественный центр, — снова подал реплику Меллоун, — но настаиваю, что он также являлся одним из пяти погребальных комплексов Набатеи.

— Но там же были и постоянные жители, — вставил Марков, — насчитывают до двадцати-тридцати тысяч.

Питер Коллинз с негодованием замахал руками:

— Что вы?! Это выдумки журналистов. Серьезные ученые считают — не больше двух тысяч. И то при условии, что в каждой комнате жили по десять человек. Ведь помещений, которые можно считать жилыми, очень мало.

— Если принять гипотезу Стаса, их окажется в разы больше, — задумчиво сказала Лидия. — Кстати, никто не упомянул еще один аргумент в пользу того, что Петра не являлась городом-кладбищем. Не принято погребать умерших рядом с жилыми домами.

— Почему же? В Уре мы находили захоронения непосредственно на территории домов, — парировал Меллоун. — Да и в соседней Иудее, как показали раскопки, в древности существовал обычай хоронить умерших непосредственно в домах.

— Вы приводите слишком отдаленный временной отрезок, — вновь заговорил руководитель экспедиции. — В той же Иудее с четвертого тысячелетия до нашей эры этот обряд изменился: сначала делалось временное погребение, возможно, тело находилось в пещере, а затем кости собирали в специальный глиняный сосуд — оссуарий и захоранивали вне жилища. А набатеи появились в этих местах гораздо позже: какую бы из предполагаемых датировок мы не взяли — седьмой или шестой век до нашей эры — в любом случае это первое тысячелетие. В этот период погребальные комплексы повсеместно было принято размещать уже вне места обитания живых. Кроме того, одно дело — похоронить родственника в особом дворе дома, и совсем другое — рядом с баней или бассейном. Такое не сообразно ни с какой логикой. Притом версия города мертвых противоречит известной фразе Страбона, — Стас предъявил свой главный козырь. — Вспомните, в шестнадцатой главе «Географии» он говорит, что набатеи относятся к своим умершим как к мусору.

— Он выражается даже посильнее, — со смешком подхватил Игорь, — как к куче дерьма.

— Неужели он так написал? — поразился Лыков. — Что-то я не помню. Правда, я читал довольно давно…

— Да, Страбон действительно выразился именно таким образом, и этому факту до сих пор не найдено объяснения, — признал Коллинз.

Профессор Меллоун поправил очки:

— Он мог ошибаться. Нельзя же так наивно верить всему, сказанному в древних источниках. Страбон, рассказывающий о своих впечатлениях, был чужеземным путешественником. Возможно, он оказался свидетелем, как хоронили какого-то бедняка или даже раба на общественном кладбище возле городской стены, которая обычно являлась местом свалки отбросов и мусора, и посчитал это традицией набатеев.

— Минуточку, — Воронцов поднял вверх указательный палец. — Дословно высказывание Страбона звучит так: «Мертвые тела они считают навозом, поэтому погребают даже царей у навозных куч».

— Не похоже, чтобы Страбон здесь ошибался, — тихим голосом вставил Сироткин. — Большинство сведений об Аравии он, как известно, получил от своего друга философа Афинодора, который жил в Петре. Так что по идее они должны быть достоверными.

— Но это же невозможно! — возмущенно фыркнул Коллинз. — С чего бы набатеям так непочтительно относиться к своим мертвым?

— Возможно, набатеи догадывались, что душа важнее тела, поэтому воздавали почести душе, строя памятники, и мало заботились о мертвых телах, — задумчиво проговорила до того молчавшая Дина.

Генри Меллоун покачал головой и примирительно сказал, как бы подводя итог:

— Мы можем спорить до бесконечности, но ни к чему не придем: ни у кого из нас нет достаточного количества аргументов, чтобы подтвердить свои гипотезы.

— Остается одно — копать дальше! — смеясь, воскликнул Пьер.

— Ну разумеется, окончательно наш спор можно будет разрешить лишь по результатам раскопок. Возможно, ваших.

Лыков, пользуясь передышкой, потихоньку покинул компанию и вышел на улицу. Он был несколько утомлен ученым разговором на английском языке, которым все члены экспедиции владели свободно. Сергей тоже неплохо его знал, но у него было мало практики, и он устал в течение двух часов напрягать внимание, чтобы чего-нибудь не упустить.

У входа в ресторан стояли Рамиз и Корман, тоже вышедшие передохнуть и покурить. Вскоре к ним присоединился Игорь.

— Ну что, голова кругом пошла? — усмехнулся он.

— Да, честно говоря, подустал, — признался Сергей.

— Это еще что. Ты бы послушал, какие баталии бывают, когда наши профессора всерьез спорят! Только пух и перья летят!

— Ничего себе, всерьез! А сейчас они что же, шутки шутят?

— Сейчас они общаются на мягких лапках, дипломатично, — поддержал Маркова Шурик. — Да и тема не та.

— Не понял.

— О Петре так мало подтвержденных данных, что научная дискуссия по сути невозможна, — пояснил Игорь. — Каждый волен выдвигать любые гипотезы, но они ничем не лучше догадок дилетантов, так же основаны на песке.

— Неужели по этому вопросу нет общепринятой точки зрения? — поинтересовался Лыков.

Марков пожал плечами:

— Общепринятой нет. По моим ощущениям, большинство специалистов считает, что Петра была все-таки обитаемым городом.

— А твоя личная версия?

— Мне кажется, поскольку набатеи изначально были кочевниками, логично предположить, что значительная часть населения кочевниками и осталась. Значит, они должны были жить вне стен города — в шатрах, пасли свои стада верблюдов и овец, или в маленьких поселках, таких как Вади-Муса. Дома в этих поселениях строились из сложенных камней, поэтому они не сохранились. А в Петру народ собирался на религиозные праздники и официальные мероприятия, если признать, что там была резиденция царя.

— Что ж, неплохо, — одобрил Сергей.

Он выпил немного лишку, и думать о серьезном не хотелось. К счастью, к тому времени как он вернулся за стол, общая беседа распалась. Не в последнюю очередь под влиянием выпитого (на столе имелось как вино, так и более крепкие напитки) застолье разделилось на группки, толкующие о разном. Историк взглянул на часы — было уже десять минут девятого. А в половине девятого планировалось всей компанией отправиться на вечернее представление «Ночная Петра», билеты на которое тоже были взяты заранее.

В этот момент он услышал слабый голос приятеля:

— Сергей… Ты не мог бы?..

Лыков обернулся к сидящему рядом Игорю и едва не вскрикнул: у того был вид человека, который вот-вот упадет в обморок. Он как-то странно скособочился на стуле, его тряс озноб, побледневшее лицо и руки покрылись «гусиной кожей».

— Игорь, что с тобой?! — в тревоге склонился к нему Сергей.

— Воды…

— Это приступ малярии, — сухо сказал тут же оказавшийся рядом Бусыгин. — К сожалению, у меня с собой ничего нет. Я отвезу его на базу.

— Да-да, Эдик, — Воронцов с благодарностью посмотрел на доктора. — Позаботься о нем.

— Я провожу и побуду с ним, — решительно сказал Лыков, принимая из ослабевших рук Игоря стакан.

Но тот отрицательно покачал головой:

— Нет, друзья мои, не волнуйтесь, мне уже лучше. Халим отвезет меня. Оставайся здесь, Сергей. И ты, Эдик. Хинин я сам приму, — он печально усмехнулся. — Не первый же раз.

— Ну что ты, Игорь, как можно? — возразил Сергей. — Я поеду с тобой.

— Ни за что, — упрямо продолжал твердить Марков.

Как его ни уговаривали, он все-таки настоял на своем. В итоге его осторожно усадили в повозку Халима, дежурившего на всякий случай рядом с рестораном, и отправили домой. Лыков с беспокойством смотрел, как старенький драндулет подпрыгивает на камнях мостовой, пока его зеленая крыша не скрылась в темноте.

— Чего вы хмуритесь? — спросил подошедший неслышно Бусыгин.

— Чувствую, что должен был поехать с ним, — ответил Сергей. — Не следовало отпускать Игоря одного.

— Ничего, до базы рукой подать.

— А лекарство? Вдруг он не найдет?

Доктор успокаивающе похлопал его по руке:

— Хинин есть у него в комнате. А утром я дам ему хлорохин, хотя…

— Что?

— В прошлом месяце, когда у Игоря тоже был приступ, он наотрез отказался принимать этот препарат.

— Почему?

Бусыгин пожал плечами:

— Сказал, что предпочитает хинин, который прописал ему врач в России. Вроде бы он ему помогает лучше.

— Как? Игорь заболел малярией еще в России? Не понимаю… — Лыков в недоумении потер лоб.

Доктор хотел что-то сказать, но его опередила Дина.

— После первого приступа Игорь рассказал нам, что подцепил малярию в июне, когда ездил в Египет. Мы работаем в Петре до последних чисел мая, потом делаем перерыв на три месяца — летом здесь слишком жарко — и снова собираемся в сентябре, — пояснила она.

— А когда же Игорь был в Египте? — растерянно спросил Сергей. — И как он там оказался? Мне он ничего не говорил.

— После окончания прошлого сезона он, перед тем как вернуться в Россию, ездил на три дня в долину Луксор, — снова пустилась рассказывать Дина. — Там в прошлом году испанские археологи обнаружили не разграбленную погребальную камеру, стены и потолок которой расписаны рисунками и выдержками из «Книги мертвых». Игорь сказал, что хочет взглянуть. Заодно Стас попросил его передать какие-то книги руководителю высшего совета Египта по древностям. Ну вот, а когда он приехал домой, тут-то, говорит, и начался приступ. А потом был еще один в октябре, уже здесь. Мы испугались, но Эдик сказал, ничего страшного…

Бусыгин кивнул:

— Похоже у него не тропическая малярия, а трехдневная, хотя симптомы не очень выражены, — помолчав, он пояснил. — Вероятно, атипичная форма, при трехдневной малярии это частое явление.

Их разговор прервал вышедший из ресторана Воронцов, за которым нестройными рядами тянулись остальные участники застолья.

— Думаю, пора, — заявил профессор, взглянув на часы. — До начала десять минут.

И вся компания, весело переговариваясь, неторопливо направилась к каньону.

Лыков был поражен, насколько ночная Петра отличалась от своего дневного облика. Хотя в темноте было не разглядеть разнообразных оттенков песчаника, зато Сик, освещенный множеством свеч, на всем пути расставленных по обеим сторонам дороги, производил какое-то неправдоподобное впечатление. Дрожащие блики от огня свеч и факелов в руках бедуинов, падая на уходящие в высоту темные скалы, метались, словно в ритуальном танце. Над головой виднелась узкая полоска неба, усыпанного крупными звездами, со всех сторон раздавался многократно усиленный эхом смутный гул голосов. В этом медленном движении вдоль огненной реки меж уходящими в небо черными громадами настоящее вдруг как-то незаметно исчезло и Сергей всем своим существом ощутил невыразимое словами погружение в поток времени, уносящий его на много столетий назад.

На «Ночную Петру» собралось довольно много туристов, и экскурсионная кавалькада растянулась едва ли не на всю длину ущелья. Сначала члены экспедиции держались вместе, но к моменту, когда каньон наконец кончился и показалась площадь перед Аль-Хазне, также освещенная сотнями свеч, Лыков потерял из виду большинство знакомых лиц. Сам он примкнул к группке, состоящей из Стаса, гостей-англичан и Лидии.

На площади началось обещанное представление, заключавшееся в бедуинской игре на флейте и рассказе экскурсовода об истории Петры. Он начал с того момента, когда в седьмом или в начале шестого века до нашей эры земли Эдома не то завоевало, не то мирно заселило племя кочевников-набатеев.

— Постепенно ими было создано сильное государство, столицей которого стала Петра, — звучный голос иорданского гида гулко разносился по обширному пространству, заполненному людьми, и, уходя ввысь, терялся среди тонущих во мраке капителей колонн Аль-Хазне. — В этом скальном городе набатеи жили, принимали караваны, привозившие товары из Индии и Китая, здесь цари Набатеи проводили многолюдные ярмарки и устраивали торжества в честь своих богов.

Глава 10

רקם

Внезапно нежные звуки флейты сменились громом литавр. Под их бравурный перезвон и тревожную барабанную дробь из правого параскения медленно вышла процессия жрецов, одетых в белоснежные мантии. Они несли на плечах носилки, на которых под балдахином помещался большой куб из плотной черной материи, обернутый в основании золотой парчой, символизирующий бетэль Душары.

Изображение бога осторожно поставили в центре круглой орхестры, и главный жрец в наступившей тишине торжественно возгласил:

— Приветствуем тебя, о Душара, владыка мира, родившийся сегодня от Хаабу, — одетые в белое фигуры пали ниц перед верховным божеством Набатеи.

Вновь мягко запели флейты и кифары.

— Да будет Душара, покровитель этой горной страны, милостив к своим рабам…

Длившееся более двух часов священное действо подходило к концу. Иллута, стоявший у входа в левый параскений, ожидая условного знака, с облегчением вздохнул и окинул взглядом переполненный театр.

— Тысячи четыре, не меньше, — навскидку определил он количество зрителей. — Да, гостей в этом году значительно больше, чем обычно. Интересно…

— Да ниспошлет Набатейскому царству мир тот, кто отделяет ночь от дня, — напевно продолжал Цийу заключительную речь. — В двадцать пятый день месяца кислев тридцать пятого года господина нашего Раббэля, который возродил и спас свой народ…

Но Иллута уже не слышал патетических восклицаний главного жреца. Его шеф — друг царя Саллай, сидевший в первом ряду рядом с Раббэлем, обернулся в его сторону и едва заметно кивнул. Это был сигнал к действию. Иллута в ответ склонил голову и быстро юркнул внутрь параскения.

Длинная узкая комната, предназначенная для переодевания актеров и хранения декораций, была завалена брошенным как попало реквизитом, использованным во время представления, сценическими масками и костюмами. Посреди этого хаоса сидели и лежали усталые актеры, отыгравшие свои партии. Одни вполголоса делились впечатлениями, другие старательно стирали грим с лица или переодевались в повседневную одежду.

Иллута, ловко лавируя между людьми и предметами, протиснулся к задней стене, возле которой у переносного трехногого столика стоял высокий худощавый человек. Налив воды из пузатого глиняного кувшина, он поднес кружку к губам и, повернувшись, встретился взглядом с агентом Саллая.

— Пора, Сарут, — тихо сказал Иллута.

Актер кивнул и, залпом опорожнив кружку, направился к двери, ведущей в помещение скены.

В это время под оглушительные звуки труб и тамбуринов священное действо завершилось, зрители зашумели и начали покидать театральные ряды.

Царь, окруженный многочисленной свитой, широким проходом между левым параскением и боковой стеной зрительного зала вышел через арку на центральную улицу. Здесь его уже ожидала жреческая коллегия. Главный жрец Цийу, успевший сменить белую мантию на расшитый золотом парчовый наряд, почтительно передал государю изящной работы золотой жезл с изображением орла — неизменный атрибут главного бога Набатеи и символ царской власти. Сопровождающие Раббэля стратеги — высшие военные руководители и правители областей Набатейского царства гиппархи неторопливо заняли свои места в колонне, и длинная процессия торжественно тронулась к святилищу Душары, где все было готово для традиционного обряда жертвоприношения.

На площади перед храмом уже толпился народ, отделенный длинным канатом от территории возле жертвенника, предназначенной для участников церемонии. Среди собравшихся поглазеть на обряд с участием царя Иллута наметанным глазом выделил нескольких римлян, особо отметив, что один из них, недавно приехавший в город под именем Секст Фабриций Курсор, был одет как типичный набатейский ремесленник. Он нахмурился и, подозвав своего сотрудника, худенького шустрого паренька, шепотом дал ему короткое распоряжение. Тот скосил глаза на волнующуюся толпу и, отступив от шефа, мгновенно растворился среди горожан.

А Иллута продолжал наблюдение. Сама церемония, виденная им сотни раз, его мало интересовала, поэтому, когда царь в сопровождении жрецов и придворных проследовал в наос — сакральное место, где стоял бетэль Душары, он остался на площади, стараясь по своему обыкновению смешаться с любопытствующей публикой, и внимательно вслушивался в разговоры окружающих.

— Как тебе, нравится?

— Величественное зрелище, что и говорить!

— Не понимаю, почему государь так бедно одет?

— Где бедно?! Что ты мелешь?

— Ну как же! Жрецы в золотой парче, а господин наш Раббэль в такой же белой рубашке, какую носят все придворные.

— А роскошный пурпурный плащ?! Знаешь, сколько стоит такая материя?

— И заметь, пурпурную оторочку на переднике имеет право носить только царь.

— Все равно, хочется видеть государя в золоте, драгоценностях…

— Глупости, что он — женщина?

— По моему мнению, даже очень хорошо, что наш государь скромен в одежде и не подражает иноземцам. Был я в прошлом году на одном из островов Великого моря. Вы не представляете, как смешно одевается знать у тамошних обитателей! Взять хоть правителя народа кефа — ну и наряд! Юбка желтая, одна половина туники темно-фиолетовая, другая — ярко-красная, на пелерине сиреневые кружки нашиты — что твой зимородок…

— Постойте, а куда это уходит Саллай? Он, что, не будет участвовать в пиршестве?

Действительно, в проеме распахнутых настежь дверей храма, обрамленных колоннадой, показалась узнаваемая фигура друга царя в праздничном одеянии. Закинув за плечо полу тонкого алого плаща, он с озабоченным видом сбежал вниз по ступенькам и решительно зашагал в сторону мостовой, справа огибающей святилище. За ним торопливо проследовали двое слуг, к которым на выходе с площади бесшумно присоединился Иллута.

Царский советник с сопровождающими сел в поданную повозку, и экипаж направился в северную часть города. Достигнув святилища Ободы, все кроме Иллуты поднялись по длинной лестнице и вошли внутрь. Агент Саллая ожидал внизу, присев на нижнюю ступеньку и бросая вокруг внимательные взгляды.

Тем временем обряд жертвоприношения закончился, и царский кортеж, за которым на почтительном расстоянии следовали собравшиеся горожане, медленно двинулся в обратном направлении. Впрочем, идти было недалеко.

Сразу за комплексом терм на квадратной площади, обрамленной тройными колоннами, капители которых венчали искусно вырезанные слоновьи головы, располагался Большой дом — так называлось в Рекеме здание, предназначенное для заседаний народного собрания. Здесь расторопные дворцовые рабы уже все приготовили для общего пиршества, по обычаю ежегодно устраиваемого царем в заключительный день празднеств в честь рождения верховного божества Набатеи.

Столы для знати и почетных горожан были накрыты в залах верхних ярусов, куда вели две боковые лестницы, простой люд пировал в помещениях первого и нижних этажей и во дворе, где были накрыты столы. Посуда для гостей разного сорта тоже сильно отличалась: перед приближенными царя стояли дорогостоящие металлические и финикийские стеклянные сосуды для вина и сикера, от огня многочисленных светильников загорались яркие блики на гранях серебряных и золотых кубков и чаш, тускло отливали светом днища медных и бронзовых подносов. Простолюдинам же предлагалось довольствоваться грубоватой глиняной посудой.

Угощенье, впрочем, для всех предлагалось одинаковое. Столы были уставлены кувшинами с красным виноградным вином и блюдами с овечьим и козьим сыром, зеленью, овощами, смоквами, финиками, цитрусовыми и виноградом, круглые корзины доверху наполняли ячменные лепешки из пресного теста и зерновой хлеб из Египта. Рабы на огромных подносах разносили горячее мясо, уже разрезанное на порции, — жареное на вертеле и тушеное в раскаленных закрытых ямах, в специальных керамических горшках подавалась мясная похлебка. Слух царских гостей услаждали придворные музыканты, наигрывающие на флейтах и кифарах легкие задорные мелодии.

Веселье было в самом разгаре, когда Саллай, сидевший по правую руку царя, заметил у входа в зал возле колонн, украшенных рельефами с гирляндами цветущих вьюнков, знакомую коренастую фигуру в коричневом бурнусе, особенно выделяющемся на фоне светлых одеяний гостей. Вошедший с темной улицы Иллута, щурясь от огня многочисленных светильников, растерянно озирался по сторонам, с любопытством рассматривая пирующих, уже изрядно захмелевших.

Саллай бросил на него призывный взгляд, но Иллута его не заметил, заглядевшись на изумительной красоты потолок. Полюбоваться было чем: по углам высокий потолок зала был отделан замысловатой лепниной с позолотой, оштукатуренную поверхность покрывала нежных расцветок роспись, изображавшая аистов, ибисов и вальдшнепов среди изящно переплетающихся виноградных лоз.

Друг царя, извинившись перед сидящим рядом стратегом Абишу, который с восторгом старого вояки рассказывал ему какую-то маловразумительную историю из своего походного опыта, поднялся и подошел к агенту.

— Ну что? — тихо спросил он.

Иллута поднял на него глаза и, виновато вздохнув, понуро опустил голову:

— Мы не смогли его взять.

Царский советник нахмурился, бросил небрежный взгляд на суетящихся неподалеку рабов, прислуживающих за трапезой, и коротко бросил:

— Здесь слишком людно, выйдем.

Они вышли в длинный коридор, как и комнаты, поражающий отделкой. Стенная штукатурка нежной голубовато-зеленой расцветки выгодно оттеняла композиции стуковых рельефов, которые в мерцающем огне настенных светильников, казалось, двигаются, словно живые.

Убедившись, что коридор пуст, Саллай повернулся к своему агенту и строго приказал:

— Теперь рассказывай все подробно.

Иллута, волнуясь, вытер лоб полотняной салфеткой, и начал:

— Сначала все шло по плану. Как и было задумано, по вашему сигналу я провел Сарута в храм Душары, где он загримировался и переоделся в вашу одежду. Когда обряд жертвоприношения закончился, он вместо вас направился к святилищу Ободы. Уверен, никто не заметил подмены. Сопровождая вашего двойника, я заметил, что за нами неотступно следует один подозрительный тип, на которого я еще раньше обратил внимание.

— Чем он вызвал твои подозрения?

— Как вы знаете, я считаю своей обязанностью помнить в лицо всех римских граждан, появляющихся в городе. Так вот, этот человек был одет как наш ремесленник, но я-то знал, что он римлянин, недавно приехавший в Рекем.

— Имя?

— Секст Фабриций Курсор.

— Продолжай.

— Когда Сарут вошел в святилище, я остался внизу у лестницы. Переодетый римлянин тоже ждал, притаившись на южной стороне площади за колоннами. Конечно, он хорошо спрятался, но я прекрасно видел своего человека, которого отправил следить за ним. Фарван подал мне знак, что наш подопечный здесь.

— Умно, — Саллай одобрительно кивнул головой.

— Благодарю, господин мой. Затем актер спустился и, как было условлено, пошел той дорогой, какой вы всегда ходите к своей резиденции. Огибающая святилище тропинка, как вы помните, проходит мимо большой цистерны для воды. Здесь-то злодеи и устроили засаду.

— Ну-ну, рассказывай.