Бесплатный фрагмент - Темнейший I. Том Первый

1.БЕЗЗАБОТНОЕ ДЕТСТВО

Зима. Вороны кружили над заснеженным полем. Головы, насаженные на окровавленные пики были выставлены вдоль дороги. Обрубки четвертованных тел палачи аккуратно выложили по обочине. Кажется, кто-то из бедняг был ещё жив. Удивительно живучие люди. Ни жестокая расправа, ни мороз не убили их. Всё-таки человек не такая уж и хрупкая тварь… Раненные просили о помощи, они хотели только одного — смерти.

Страшное зрелище. Князь явно хотел продемонстрировать свою жестокость. Напугать Камила. Сказать, что он гораздо страшнее его. Наивный…

Камил не надеялся на живых. Ведь живых можно было легко деморализовать, показав такую вот аллею из голов… А ещё у них есть жизнь и они боятся её потерять. Поэтому Камил тянул вдоль обезображенной дороги свою небольшую, но надёжную дружину. Дружину смерти.

До Серебряного Перевала было уже совсем недалеко.

Впереди — неизвестность. И реки крови. Назад пути не существовало. Только если присоединиться к воющим от боли и тоски калекам вдоль обочины.

Солнце сверкало в белых облаках, уже клонилось к горизонту. Холодно. Очень холодно. «Изнанка» не приносит с собой домашний уют. Дружинникам костры были незачем, а Камил рассчитывал на то, что согреется в предстоящем бою.

Он смотрел в небо и много размышлял, коротая за тяжёлыми думами долгий путь. Как это обычно бывает в опасной близи от смерти — вспоминалось прошлое. Красными ниточками тянулся ворох событий, приведших Камила в эту точку. Могло ли быть иначе? Как бы он поступил, вернись назад?

И чем больше он думал над этими вопросами, тем сильнее убеждался — по-другому быть просто не могло…

***

Счастливым у Камила было только детство. Счастливое, насколько оно могло быть таковым в царстве, разрушенном масштабной войной, последующими за ней бунтами и голодом. От внешних бед жестокого мира его защищало какое-никакое богатство семьи и отцовский баронский титул. Тяжёлые времена существуют лишь для нищих…

Родовое имение располагалось среди некогда процветавших полей, на крутом берегу быстрой горной речки. Богатый и величественный каменный дворец, который достался их знаменитому предку столетия назад, превратился за годы войны в полузаброшенные развалины. В бесчисленных коридорах которых завывал по ночам ветер, нагоняя на Камила жути. Казалось, что это из темноты воют древние чудовища, закованные в неизведанных подземельях родового имения.

Леса в округе были охвачены разбойниками. Караваны в эти места совались редко. Крестьяне голодали, окрестные деревни вымирали от неизвестных доселе болезней.

Но в детстве всё это не имело значения. Камил вместе с младшим братом носился по развалинам и играл в прятки. Иногда они стреляли в голубей. Иногда дразнили прислугу. А иногда пытались следить за своим странным и нелюдимым старшим братом — Есением, то и дело пропадавшим из виду…

Камил смутно помнил времена, когда поместье было оживлённым. Когда на стенах стояли статные воители в кольчугах, с разноцветными каплевидными щитами за спинами. Когда рынок за пределами имения ломился от заморских диковинок, а крестьяне ходили по улицам сёл сытые и румяные.

Сейчас же на рынке можно было встретить лишь блох, вшей, попрошаек и карманников. Самые крепкие крестьяне либо погибли, призванные на войну, либо ушли на дорогу, грабить торговцев, направляющихся через Хребты.

А от дружины Некраса — отца Камила — осталась лишь пятая часть. Большинство погибло на войне Распада, сражаясь ещё за наследника Царства, в рядах дедушки Камила — Святомира, бывшего воеводы, отрубленную голову которого в их семью прислали гонцы князей-изменников, разваливших могучее Царство на шесть бесполезных княжеств.

Отец не отличался храбростью и военными талантами, хорошей дружины у него не имелось. Как бы не хотелось показать свои зубы — их скорее выбьют. А всю семью — повесят на столбах, как собак. Поэтому пришлось преклонить колено перед новыми покровителями. И выплачивать сумасшедший Долг — Святомир, видать, прилично перешёл изменникам дорогу, потрепав их силы… За что теперь приходилось жутко расплачиваться потомкам.

Тётю Аннушку, сестру Некраса, забрал князь Искро в качестве наложницы. Красота тётушки была несравненна, а муж её умер от Плесени, так что князёк тут же раззявил свои грязные ручки. Благо, остальных не тронули. Долг и без того лёг на семью тяжким бременем…

Так что, Камил богатые времена почти не застал. И нищету вокруг воспринимал, как данность. Лучшего он ещё за стенами имения не видел…

Командир дружины Орманд — высокий бородач со страшным лицом, опытный и злобный вояка — видел, что толковых мужиков в их роду не осталось, поэтому решил как-то заняться воспитанием ребятишек. Есений-старший больше увлекался чтением в дворцовой библиотеке и сторонился военных, Аркадий-младший — был ещё слишком мал. А вот Камил подрос достаточно для того, чтобы начать обучаться бою на топорах с щитом — другого оружия в бывшем Царстве не чествовали. Прокатил мальца на лошади. Показал, как стрелять со стены из лука, на случай «если придут гости». Сказал, что пусть Камилу и всего десять лет — его предки успешно водили войска в бой едва достигнув шестнадцати… И пора бы учиться защищать себя, свою семью и вотчину.

Однако Камилу было гораздо интереснее лазить по подвалам и искать чудовищ, о которых ему рассказывали в сказках няни. А отец на военном воспитании не настаивал — постоянно занятый бумажными работами, разъездами по окрестностям. Мать Хельга и вовсе была против опасных занятий — глупые женщины… Поэтому, после некоторых попыток, командир Орманд отчаялся и махнул руками:

— Пропал великий род. Вместе со Святомиром, хранят его боги, пропал на поле боя! Только имя одно осталось… И наша память…

Раньше старшие мужчины их рода руководили многотысячными корпусами армии Царства, являлись едва ли не советниками царя. А теперь род Камила стал самым последним баронством в захудалом княжестве Горной Дали, с пятью десятками пьянствующих от безнадёги стражников… К мнению их семьи озлобленный князь Искро прислушивался в самую последнюю очередь.

Долг подтачивал силы баронства. Отцу приходилось урезать солдатам жалованье, сокращать и без того малую дружину — идиот… Орманд неоднократно пытался убедить Некраса экономить за счёт чего угодно, но не дружины. Кто бы стал слушать. Отец слишком жалел крестьян, раздавал скудные запасы зерна, закупаемые с востока. Пытался предотвратить катастрофу. Ему приходилось плясать между огнём голодного бунта и между виселицей князя Искро.

Гвардейцы Искро регулярно приходили к ним в имение за уплатой. Камилу нравились их яркие щиты, сверкающие пластины доспехов — не в пример потрёпанной временем дружине отца, носившей разваливающиеся лохмотья.

А ещё гвардейцев было много. Они вели себя нагло и бесцеремонно. Гвардия заходила в поместье, полностью заполоняла дворы, расхаживала по коридорам, почти как у себя дома. Именно поэтому, чтобы не показывать позора отца, Камила с братьями запирали в залах. Останавливало бы это мальца…

Однажды, вывернувшись из лап ворчащих воспитательниц, Камил взобрался на одну из башен, где стал свидетелем конфликта троицы гвардейцев и дружинника, которого не устроило поведение гостей. Дружинник порывался защитить честь одной из служанок. Девицу-красавицу хотели забрать с собой, в дополнение к Долгу. Больно уж им понравились её титьки.

Яростная перепалка едва ли не превратилась в бой три на одного. Помнится, как прикрикнул княжеский воевода Хмудгард, весь ряженый в блестящие чешуйчатые доспехи; с шлемом-маской, выражавшей некое угрожающее бездушие… Как он выехал на своём тяжёлом бронированном коне. Подобное неуважение к гвардии взбесило его.

Орманд попытался успокоить своего дружинника и смягчить ситуацию. Но дружинник не унимался, не желая упускать служанку. И тогда Хмудгард со всего размаху размозжил дружиннику голову увесистой булавой — тот даже отшатнуться не успел…

Так Камил впервые увидел смерть. Как черепушка солдата разлетелась на ошмётки, словно переспелый помидор. Это, конечно, напугало его. Кажется, в тот момент и начался закат его счастливого детства.

Было видно, что и Орманд хотел бы разорвать всех гвардейцев-предаталей на куски. Но людей у него было маловато, поэтому он лишь скрипел зубами и выслушивал поучающие высокомерные речи довольного Хмудгарда. Отец всё это время ничтожно пресмыкался, пытаясь сохранить свои титулы, во всём соглашаясь, лишь бы не обзавестись ещё большим Долгом. Гвардейцы тогда забрали всё, что им полагалось — ещё и лишнего прихватили. Служанку с тех пор Камил не видел, но позднее узнал, что тот дружинник был её женихом и вот-вот у них должна была состояться помолвка…

Увиденное впечатлило Камила. Что-то в нём изменилось. Он тогда спросил у отца, почему же «те дядьки в сверкающих доспехах» так поступают и почему командир Орманд не может их всех выгнать, ведь он же охраняет их поместье… В ответ отец выпорол Камила, в наказание за то, что тот выбрался из спален, приказал увести его служанкам и наказал впредь только слушаться любого его слова.

Отцу было стыдно признавать свою слабость перед детьми.

— Вырастешь — поймёшь, — кротко отвечал он. Будто бы это могло что-то объяснить… Камил тогда не хотел вырастать.

Потом он узнал, что такое наследование. Что такое титулы. Что именно они означают. И почему сын должен подчиняться отцу, а барон — князю. Это казалось чем-то глупым. Зачем-то отдавать свои деньги, свои вещи… Чего только эти взрослые не придумают!

При этом неясно было, почему тогда те князья — не подчинились царю. На этот вопрос старик-учитель ответил Камилу как-то уклончиво, видать, опасаясь виселицы даже в таком далёком от крепости князя месте.

Ещё Камил узнал, что участь отца его не ждёт — баронский титул унаследует его старший брат Есений. Камил же останется при дворе помогать брату или уедет в столицу — обучаться ратному делу, счёту или ещё какой-нибудь брехне. После этой вести мальчик немного успокоился. Ведь ему не придётся выходить к приехавшим за данью страшилам-гвардейцам.

А вот Есения подобная участь накаляла. Молчаливый и худощавый, с бледной кожей, покрытой прыщами, и синяками под глазами. Есений проводил многие часы за чтением книг. Будто пытаясь впитать в себя как можно больше букв. Отчаянно. Он отметал даже любые попытки девушек подружиться с ним — а ведь ему было тогда семнадцать…

Когда Камил поинтересовался, зачем же брату столько книг, уж не утопиться ли он в них собрался, то Есений ответил.

— У нас нет ни войска, ни денег. У нас много врагов. Слишком много… Зато у нас — самая большая библиотека в царстве. Больше только в Ветрограде… В книгах содержатся древние знания предков. А в знаниях тоже заключается великая сила.

— Что ты, хочешь, ударить книгой Хмудгарда по голове? — Камилу эта шутка показалась довольно остроумной и он захохотал во весь голос. В ответ Есений насупился и, кажется, немного разозлился.

— Идём за мной, тогда. Сейчас я тебе покажу, дурачина, — сказал он и позвал за собой. Тогда они вышли в сад, поросший бурьяном. Никто не ухаживал за кустами, цветами и деревьями — отцу было не по силам содержать такое большое количество служанок.

Старший брат оглядывался по сторонам. А ещё он взял с Камила слово — никому не рассказывать об увиденном. Потом он сорвал с какого-то растения семечко. Утопил его в землю. Начертил на земле странный рисунок. Порезал палец и капнул кровью… Рисунок просиял. А из семечка пробился росток. Камил удивился и похлопал в ладоши. Фокус ему явно понравился.

— Что-что? — усмехнулся Есений. — Ты хочешь, чтобы я научил тебя так же?

— Да, конечно! — воскликнул Камил.

— А для того, чтобы научиться так делать — нужно читать книги. Много книжек… Быть может мы, когда-нибудь, сможем отомстить этим ублюдкам за нашего дедушку…

— И за дружинника! — добавил Камил.

— А?… да… И за того дружинника — тоже.

— Только неясно, как мы их победим при помощи цветочков…

— А это только начало, дурачок!

Так Камил впервые познакомился с Изнанкой, ещё не подозревая, какую опасность она за собой несёт. Никакие демоны, выдуманные священниками, не шли в сравнение с ужасом, который она могла принести миру. Хотя, если верить ветхим книгам, которые потом стал читать запоем Камил, демоны тоже существовали. Они бродили в ночи, по густым и тихим лесам. Громадные и непобедимые. Они пожирали заблудших путников и обращали целые армии в бегство…

Шли недели и месяцы. Наступила хмурая осень, принесшая скудные урожаи, а за ней ударили первые заморозки. Тогда Камил узнал, что такое «голодный бунт»… Все усилия отца предотвратить его пошли прахом. В соседних владениях бароны обирали своих смердов до ниточки. В стране вспыхнуло восстание. И огонь его докинулся и до родового имения, где крестьяне хоть и не умирали от голода, но ещё помнили сытые времена. И хотели их вернуть. К поместью шагала армия разъярённых крестьян, вооружённая вилами, топорами и рогатинами, возглавлял эту армию старый наёмник Эрн, после войны возглавивший шайку грабителей и увидевший в восстании отличную возможность присвоить себе владения.

Они хотели отнять у них всё…

2.ГОЛОДНЫЙ БУНТ

Всё клонилось к бесславной погибели. Сдаться — значит подвергнуться изуверским пыткам. И увидеть, как всю семью жестоко разделывают на куски. Хорошо, что отец понимал хотя бы это. Поэтому на присланное гонцом требование Эрна сдаться без боя последовал ответ отрицательный. Командир Орманд, помнится, с облегчением выдохнул — он думал, что Некрас легко сдаст поместье смердам. А так у командира появилась возможность умереть в бою, как и полагалось истинному воину, чьи лучшие годы миновали.

На стенах родового имения тогда осталось только тридцать четыре дружинника. Бунтующих крестьян, со слов разведчиков, было не меньше пяти сотен. Положение дел прескверное.

Камил тогда почувствовал, насколько близко подобралась смерть. Его охватывало незнакомое и непривычное чувство безнадёжности. Было ведь очевидно, что дружинники не справятся с такой большой армией…

Командир Орманд всё это время готовился к самому худшему — и не прогадал. Старый волк знал, к чему же всё клонится. Он, как мог, поддерживал дисциплину и тренировал солдат. Некрас постоянно сокращал дружину, но оставил за Ормандом возможность выбирать, кого изгонять. Поэтому остались самые опытные и преданные люди, бившиеся ещё в армии дедушки Святомира. Они были готовы сложить свои головы за некогда великий род Камила.

Хоть имение и не являлось верхом инженерного мастерства, однако его стены были построены предками-воеводами, которые знали в обороне толк.

— И пусть ублюдков пять сотен! — рычал Орманд во время приготовлений. — Эти стены унесут за собой в ад всех их, если будем биться отважно!

Отец позволил Орманду набрать добровольцев из числа крестьян. Однако на зов откликнулись только двое. Помирать никому не хотелось, да и смельчаки все уже давно сгнили на полях в страшнейшей войне Царства с Империей. А новые ещё не подросли…

Всех, кто жил в поместье припахали на приготовления к обороне. Во дворах возводились баррикады, в котлы сливали всё имеющееся масло, которое при штурме доведут до кипения. Даже отец таскал брёвна наравне с работягами. Младшего брата Аркашу мамка не отпускала от себя, как бы боясь потерять. Она бы и остальных братьев захапала — так ведь Камил сбежит, такой уж у него характер; а Есений уже слишком взрослый для мамкиной юбки…

Мать Хельга волновалась и рыдала больше всех. Она умоляла отца отправить детей бежать вместе с парой дружинников через леса к Перевалу, к тётушке Анне под крыло.

— Дура! — отвечал отец. — В лесах полно нищей кровожадной швали! А в Перевале — богатой и ещё более кровожадной швали! Князь сдерёт с них кожу! В родовом гнезде — безопаснее всего! И если нам суждено умереть — ну и пусть! К чёрту! Подохнем все здесь!

Мать рыдала и бросалась в ноги, но Некрас был непреклонен, отпинывал беднягу от себя. Отец, очевидно, не хотел отдавать своих детей ко дворцу князя Искро. Это был бы непозволительный рычаг влияния на него, если вдруг они всё же отобьют атаки бунтовщиков. Рычаг, пострашнее смерти.

Старший брат совсем потускнел. Он зарылся в библиотеке и мало разговаривал даже с Камилом.

— Есть ли в книгах, как победить большую армию крестьян? — спросил как-то Камил.

— В военных трактатах много примеров, когда меньшим числом одолевали большого противника, — ответил Есений, не поднимая головы. — Особенно, когда воевали защитники хорошей крепости.

— Нет, я вообще-то про твои фокусы.

— А, про это… Не хватит силы. Не хватит опыта. Не хватит практики. На это нужно время. А ещё — неясно, получится ли. Может, всё это лишь старые сказки…

— А если я тебе помогу! — Камил уже научился ускорять рост цветов при помощи своей крови, уже научился некоторым символам Изнанки. Мог, к примеру, развести огонь…

— Ты ещё маленький… — покачал головой Есений и добавил. — Жаль, что у нас нет хорошего наставника, который бы всё объяснил… Все они сгорели на кострах столетие назад… И ты не трепли языком! Если узнают, чем мы занимаемся…

Войско Эрна разорило соседнее баронское поместье. Бывший наёмник ударил быстро и решительно. И пусть в бой шли бесполезные и плохо вооружённые крестьяне — ими управлял лев. А это меняло дело.

Барона и его семью вытащили на площадь, с наслаждением и упоением разрубили на части, а потом скормили собакам. Ходил слушок, что самую красивую дочку барона гнилозубые крестьяне всё-таки оставили в живых. Её они до сих пор без всякого отдыха пускают по кругу…

— У них не было стен, — сказал командир Орманд, когда тревожные известия добрались до них. — Зато у нас — есть. На стенах не важно, сколько против тебя воюет. Все они сдохнут!!!

Орманд предложил Некрасу стремительную вылазку, пока армия бунтарей не подошла к их стенам. Отец сопротивлялся столь отчаянной идее — бойцов и без того на стенах мало. А в чистом поле — всех и вовсе прирежут, как свиней. Однако Орманд нашёл нужные слова и убедил в необходимости такой вылазки. В конюшнях имелось всего десять лошадей. Командир отобрал из них пять самых резвых, с собой взял четырёх самых отмороженных и злобных вояк. Впятером, они ушли за стены имения, едва стемнело. В ту ясную ночь окрестности хорошо освещала полная луна.

Отряд прорвался через выставленные караулы, снеся сторожившим крестьянам головы. Всё-таки, крестьяне, каким львом бы они не управлялись, бойцами не были, дисциплина у них хромала — они спали прямо на своих постах.

Весь лагерь встревожился, как осиное гнездо, оборванцы и разбойники выскакивали из палаток, а прямо через лагерь неслись всадники Орманда и отрубали беднягам головы. Косили бунтарей, словно траву.

Командиру удалось подпалить парочку обозов с награбленным продовольствием. Теперь их войску придётся туго — вести осаду с оставшимися жалкими крохами, тогда как в родовом имении имелись и запасы, куда большие, и ртов, их поедающих, было куда меньше.

Ещё Орманд разбил голову пополам какому-то хорошо снаряжённому бойцу, выскочившему из высокого шатра. Орманд не знал, как выглядел Эрн. Может, это был кто-то из его разбойничьей свиты… Врываться в сам шатёр опасно. Больше рисковать Орманд не стал — лагерь проснулся, вслед за ними летели стрелы, к месту сбегалась толпа. Командир метнул факел в шатёр и приказал уходить. Отряд ринулся вперёд, на пути разрубая крестьян длинными топорами и прикрываясь щитами от сыплющихся со всех сторон ударов. На обратном пути им удалось подобрать ту самую девушку…

Всадники вернулись в замок к утру, не потеряв ни одного бойца убитым. В ту ночь войско крестьян практически не отдохнуло, ожидая очередного нашествия разъярённых всадников.

Рассказ Орманда воодушевил весь гарнизон. Враг теперь не казался непобедимым, если даже пятеро смогли учинить резню. По примерным подсчётам, отряд унёс жизни около тридцати крестьян. А ранил и того больше. Тогда Камил подумал, что зря не занимался верховой ездой и боем на топорах — оказывается, можно рубить врагов, повергать их в ужас. И при этом получать ни с чем не сравнимое удовольствие. Вкус мести и какого-никакого возмездия очень понравился Камилу. Его вдруг заинтересовали истории битв прошлого — тот день он потратил на чтение особенно интересных военных книг, которые ему посоветовал Есений.

Тогда он подумал, будь у них пятьдесят конников, таких же храбрых, как Орманд — они бы победили весь сброд бунтовщиков… Но Отец ведь разбазарил всех лошадей, в попытке спасти своих крестьян от голодной смерти. И чем они ему отплатили? Угрозами развесить его кишки на заборе?

Вызволенную из плена девушку звали Жанной. Беленькая, светловолосая. Камил помнил эти красивые, но пустые глаза, постоянно обращённые в землю. Как она вздрагивала от любого прикосновения. Служанки отмыли её и привели в порядок. Камил всё пытался выспросить, что же девушке пришлось пережить такого… На что она лишь дрожала губами и начинала плакать.

Отец рассчитывал, что Есения можно было позднее поженить на этой девице — и тогда бы у них родился законный наследник сразу двух поместий. А это уже было недурно! Пережить бы осаду…

К вечеру сброд Эрна окружил поместье со всех сторон. Они разбили лагерь, принялись его укреплять, на случай, если всадники вновь совершат вылазку. Все попытки «гонцов» подойти к стенам поместья пресеклись градом стрел — никаких переговоров Орманд вести с ублюдками не желал. Он жаждал битвы, уверенный в своём успехе.

Эрн всё-таки не погиб. Ночью убили кого-то из его приближённых. Теперь бывший наёмник ездил верхом, с двумя боевыми товарищами, руководил приготовлениями к штурму.

Впрочем, восстание — штука стихийная. Обезглавить его нельзя, место тут же займёт очередной сорвиголова.

Орманд надумал устроить ещё одну вылазку — нельзя было дать осаждающим спокойно спать Вторая бессонная ночь подряд точно не прибавит атакующим силёнок. Но старый волк увидел в подзорную трубу, что Эрн провёл хорошую работу над ошибками. И эта вылазка без крови не обойдётся — их встретят облаком стрел.

За ночь восставшие подготовили лестницы. Благо, стены замка были невысоки. У Эрна не имелось достаточно припасов, чтобы вести длительную осаду. Время вообще играло против него — к имению могла подойти княжеская гвардия. Хотя вряд ли князь Искро был заинтересован в поддержке нелюбимого барона, но Эрн не хотел испытывать судьбу.

Утром начался отчаянный штурм.

Камил проснулся от криков со стены. Всех женщин, детей стянули в залы поместья. Есению очень шли доспехи, которые ему выдал отец. Как сказал Некрас, старший брат был уже слишком велик, чтобы отсиживаться в залах с бабами. Как же Есений дрожал от страха… Пользы от него на стене было бы меньше, чем если бы отец отдал эти именные доспехи смердам-добровольцам. Они хоть и не умели сражаться, но были слишком тупы, чтобы боятся. Впрочем, Некрас тоже не отличался храбростью. Было видно, как он волнуется, как паникует.

Старшие мужи отправились помогать немногочисленным бойцам отбивать атаку. Камил тоже хотел помочь, хотя бы подносить кувшины с кипящим маслом. Но мамка не отпускала. Пришлось снова хитрить, усыплять бдительность сиделок, а потом мчать к башне, чтобы глянуть с высоты на исход битвы.

Эрн бросил крестьян с лестницами на приступ. Где-то им удалось раздобыть немного щитов, поэтому шквал стрел со стены не оказался для наступающих фатальным — они всё таки добрались до стен, воткнули лестницы в землю и стали их поднимать.

Тогда на них сверху полетели булыжники. И кувшины с кипящим маслом, которые разбивались вдребезги, окатывая визжащих бунтарей, ошпаривая до самых костей. Началась небольшая паника. Первые лестницы были сброшены. А всё подступающие новые смерды с ужасом наблюдали, что случилось с первой волной атакующих… Даже те, у кого были щиты и кольчуги — падали на землю от стрел — башни выступали относительно стен и стрелы прилетали не только сверху, но и по бокам, вонзаясь в спины.

— От имени рода Миробоичей! — воскликнул вдруг Орманд имя семьи, за которую отважно бился всю жизнь. — Я приговариваю вас к смертной казни! Вы тут все подохните!!!

Крикнул очень свирепо — крестьяне определённо услышали его зычный голос. Но продолжили бежать вперёд, по инерции, обрекая себя на верную погибель под шквалом стрел и градом камней. Они подняли лестницы и снова попытались их поставить. У них это даже получилось. Но вот залезть… Третья волна, подоспевающая к стене, уже совсем растерялась, окончательно. Под стеной стонали, визжали раненные, ошпаренные, умирающие в муках. А те, кто пытался забраться по лестнице — не добирался даже до её середины — сваливался вниз.

Камил глядел на всё это, сердечко бешено колотилось, ручки тряслись, но он не мог отвести взгляда. Гарнизон за несколько минут боя угробил столько же врагов, сколько имел сам, с учётом стариков, приставленных к кипящим котлам, разносящих кувшины и колчаны с новыми стрелами.

Крестьяне чуть было не повернули назад в панике, едва ли не бросились в бегство — духа у них было мало. Предыдущие поместья не оказывали настолько жестокого сопротивления. Предыдущие поместья брались нахрапом — соратники Эрна врывались в дома лордов ночью, и стремительно перебивали всю стражу, пока крестьяне подбегали на подмогу, со свирепыми криками, закрепляя победу и добивая раненных.

Но здесь их отправили на убой…

— Со стороны обрываа-а!! Э-э-эй! Со стороны обрыва-а!! — закричали вдруг дружинники со стены у обрыва. Там командир Орманд разместил всего трёх солдат, рассудив, что вряд ли оттуда следовало ждать атаки.

Крестьяне у ворот оказались лишь отвлекающим манёвром, призванным сковать все силы, переключить всё внимание обороняющихся… Тогда как костяк бунтовщиков, состоящий из хорошо обученной и неплохо экипированной шайки Эрна, переправился по быстрой речке вброд. Наёмники приставили высоченные лестницы, преодолев высоту обрыва, а потом принялись карабкаться по стене, при помощи крюков, верёвок и зацепов — Эрн не раз участвовал в штурмах замков и видел, как это делала некогда лучшая армия на свете…

Первого солдата застрелили метким выстрелом из арбалета, оставленные на берегу стрелки. На стене остались два защитника. Им не дали высунуться из-за каменных зубцов. Дружинники никак не смогли помешать бандитам, ловко карабкающимся по стенам. Эрн всё правильно рассчитал.

Когда к месту прибежали отправленные Ормандом десять дружинников — на стену уже забрались бандиты, бывшие наёмники. Защитники сражалась отчаянно, но Орманд отправил слишком мало бойцов. Они не справились с напором. Впрочем, отправь он побольше, тогда бы на стену прорвались крестьяне со стороны ворот. На стенах родового имения для успешной обороны не хватало бойцов. Они все были обречены изначально.

Отряд Эрна быстро зарубил воинов. И ворвался в поместье…

3.КОТЁЛ

И тогда началась жестокая мясорубка. Отряд Эрна ворвался во двор, его люди бежали к воротам, закалывая на пути всех, кто помогал гарнизону оборонять имение. Командир Орманд видел приближающихся головорезов. Но с участка над воротами не отступал. Иначе за стены имения прорвались бы и оборванцы-крестьяне, атаки которых дружинники успешно отражали градом стрел и булыжников. Никто из крестьян так и не забрался по лестницам выше середины. Воители стреляли метко, а у бунтующих оборванцев не было доспехов и щитов, чтобы спастись.

Орманд отправил Некраса и Есения с парой дружинников по скрытым коридорам — к залам, где укрывались женщины и дети. Нужно было спасать их. Уходить по скрытым подземным ходам за стены. Гарнизон падёт. Но немного времени выиграет, отвлечёт на себя внимание. Орманд намеревался возглавлять остатки дружины до самого конца. Утянуть как можно больше бунтующих ублюдков за собой…

Крестьяне с каждой волной атаковали стену всё неохотнее. Под штурмовыми лестницами стремительно росли горы трупов. Горы истошно визжащих раненных. Их атака захлёбывалась. Бунтующих ошарашило кровавое зрелище, кровавая баня. Крестьяне даже не представляли себе до этого момента, что такое — штурм стен…

Малютка-Камил тоже не представлял. Его трясло от ужаса. Нужно было слезать с башни, уходить к залам. Нужно было бежать.

Последнее, что он увидел — как крестьяне убегали назад, к своему лагерю. На них орали оставленные Эрном командиры, пытались отправить тех обратно — ведь шайка-то уже прорвалась за стены! Нужно было потерпеть ещё чуть-чуть, пока они перебьют мизерный гарнизон, откроют ворота! Командиры показательно зарубили парочку дезертиров. Но пыл бунтовщиков остудил ледяной страх. Идти в безнадёжную атаку они хотели меньше всего, а стены поместья казались куда опасней командиров… Может, теперь Орманд сможет разбить шайку? Проверять Камил не решился. Он бежал по длинным коридорам к залам, поскуливая от ужаса.

Тогда-то к нему навстречу и выбежала одна из молодых служанок — Дарья.

— О, Боже! Вот вы где, Камил! — воскликнула она, схватила его за руку и потащила… в обратном от залов направлении. — Там небезопасно! Бежим! В залы ворвались бунтовщики…

На душе стало как-то холодно и темно. Если в залы ворвались бунтовщики, то что же сталось с его матушкой, с братом-Аркашей? А что с отцом и Есением? Он спросил служанку.

— Их всех схватили, — служанка чертовски боялась, и этот страх перекидывался на Камила. — Ваш отец и старший брат пытались всех спасти. Но разбойников больше…

Служанка бежала, сама не зная куда. Подземелий она не знала. Камил пытался её убедить — повернуть обратно. Там, неподалёку от залов, находились входы в запутанные подвалы. Там — их шанс на спасение. Но служанка не хотела поворачивать назад. Она боялась. И плохо соображала. Она думала, что может ещё найти дружинников. Что они её точно спасут…

Отступившие крестьяне испортили Эрну все планы. Получилось так, что дружинников на стене было лишь немного меньше, чем пехотинцев в шайке, пробравшейся в поместье со стороны обрыва. На стену по оставленным верёвкам следом за шайкой карабкались ещё полтора десятка арбалетчиков. Но когда те подоспели, создав хороший перевес — крестьяне стену уже не штурмовали. А дружина Орманда приготовилась к новому бою, обстреливая наёмников издалека. Подойти к дружине без потерь — нельзя. Слишком многие погибнут. Поэтому Эрн решил не спешить с этим. И вторгнулся в покои барона… Он носом чуял — где-то там прячутся беззащитные.

В это же время Некрас и Есений с двумя дружинниками выводили женщин и детей из залов. Едва люди увидели в другом конце коридора разъярённых бойцов Эрна — началась паника, давка. Дружинники пали первыми. А Некрас и Есений быстро сдались — воли к сопротивлению у них не было, как и бойцовского характера. Барона и его наследника побили и вытащили во двор. За ними выволокли жену-матушку — Хельгу, хнычущего Аркашу-младшего. И ещё несколько служанок, для демонстрации. Эрн потребовал у дружинников на стене сдаться.

Именно в этот момент Камил и Дарья выглянули во двор. Они подошли к стене, на которой оборонялась дружина Орманда.

Ту бесконечную и полную ужаса минуту Камил не забудет никогда…

Эрн крикнул дружинникам, что поместье теперь принадлежит ему. Что все будут наказаны за неповиновение. Особенно Эрн злился на Некраса. Поэтому матушку-Хельгу сначала раздели догола, а потом подвели к брошенному котлу с кипящим маслом.

И идиотка Дарья не додумалась закрыть ребёнку глаза, всё с ужасом причитая, что она пропала и всё пропало, что все они умрут ужасными смертями, так и не выбравшись из западни…

Хельгу бросили в котёл. А обратно выбраться не давали копьями — матушка сначала напарывалась на них, боясь кипятка куда больше острых наконечников, а потом шлёпнулась в котёл и больше не вставала. Болтыхалась. И визжала, хрипела. Ужасная смерть. А что отец?

Некрас смотрел на всё это и дрожал. По ногам его текли ручьи. Он язык проглотил. Жалкое зрелище…

Эрн упивался местью. Тогда он мстил за своего дорогого друга, которого убил Орманд во время набега на лагерь. Эрн сказал, что отца Камила насадят на вертел и зажарят над костром, как свинью, чтобы было чем накормить голодных крестьян; и что всем дружинникам следует сдаться. Иначе — пленных запытают. В случае сдачи — смерть будет быстрой и милосердной. Всего лишь голова с плеч…

И тогда он схватил Аркашу. И принялся пилить шею прямо перед отцом, наслаждаясь собственной безнаказанностью… Камил сам отвёл глаза, не в силах больше смотреть. Некрас должен был умереть в самую последнюю очередь — наблюдая смерти своих близких, очевидно.

Орманд рычал от ярости. Он отправил всю дружину в атаку, покинув выгодные позиции. Эта атака должна была оказаться последней для него… если бы старый волк не приметил Камила и Дарью за углом у стены. Это остудило ярость Орманда.

Ещё был шанс. Ещё была возможность за всех отомстить. Они проиграли эту битву. Но война не будет проиграна, пока жив Камил.

Дружина ринулась в атаку, под град арбалетных болтов, прикрываясь щитами.

А командир Орманд позвал за собой Мямлю и Ларса — лучших из оставшихся в живых. Вместе они бросились через коридоры. Громила Мямля взвалил на своё могучее плечо Камила, придерживал его левой рукой, а правой размахивал молотом, разбивая в щепки щиты встречающихся на пути наёмников. Юркий Ларс ломал топором черепушки врагов, фехтуя им, словно циркач; а Орманд рычал так свирепо, что вторженцы терялись, замирали, как мыши перед змеёй, и командир сшибал их своим щитом, прочищая дорогу…

Так они пробились к подвалам. Спустились вниз по тёмным лестницам. Кажется, никто не преследовал беглецов — шайка была увлечена битвой с дружиной.

Стены запутанных подвалов дружинники освещали светом факелов.

Здесь Орманд шёл аккуратно, постоянно озираясь, пребывая в полной готовности.

Тогда Камилу показалось, что старый волк здесь опасается не шагающих по их пятам разбойников, а чего-то иного.

— Чёртовы старые развалины! — рычал он, явно нервничая. Неужели, темноты боится??

Тогда Камилу даже пришлось подсказать путь-дорогу к тоннелю под стенами. Он-то лазил по этим подземельям всё своё детство. Знал практически всё, кроме некоторых загадочных комнат в самой глубине. Комнаты были заперты наглухо, старыми, проржавевшими и покрытыми лохмотьями паутины воротами. Что скрывалось в тех комнатах — Камил не знал. Он так и не смог в них проникнуть, как бы ни пытался. Не знал этого и старший брат Есений, всё своё время проводивший за древними книгами. А Орманд сторонился этих врат. Проходил мимо них в легко читаемом на его лице ужасе. Что же могло так пугать матёрого вояку, служившего роду Миробоичей всю свою жизнь?…

Камил задал бы этот вопрос командиру, если бы не был окутан страхом сам. Его маму убили, братика Аркашу — зарезали. В душе мальчика что-то безвозвратно надломилось…

А потом из темноты позади них послышались шаги. Кто-то шёл следом и не отставал. Орманд тем сильнее пугался, злился, торопил соратников. Шаги были человеческие. Шумное дыхание. Командир дружины решил остановиться лишь когда услышал девичий плач. И знакомый голос. Это было не то, о чём он подумал. И даже не разбойники.

Из темноты вынырнул Есений. С красавицей Жанной, которую вёл под руку. Увидеть здесь дружинников для него было так же неожиданно. Его лицо посветлело, когда он увидел своего брата…

— Небеса!.. Как тебе удалось вырваться?! — удивился Орманд.

— Дружина… — только и ответил Есений, переводя дух. Бегать в доспехах с непривычки было тяжко.

— Как билась дружина? Расскажи мне! — потребовал Орманд, схватив Есения за плечи. Он всей душой сожалел, что не пал вместе с боевыми товарищами, со своими братьями по стали.

— Дружина билась отчаянно, — ответил Есений. — Они добрались до шайки стремительно. Арбалетные болты стрелков их не остановили… щиты их были крепки. Они ворвались в ряды наёмников… Так стремительно, что Эрн не успел нас всех прикончить… Тогда нас и спасли. Дали нам время, чтобы убежать…

— А как же твой отец?!

— Отец был слишком близко к Эрну… — поник Есений.

— Вот чёрт… А остальные?!

— Остальные отстали от нас… Кажется, их догнали люди из шайки…

Жанна плакала. Она едва ли снова не угодила в лапы бунтовщиков.

— Всё же небеса к нам благосклонны, — заметил Ларс. — Такая безнадёжная битва, но всё же…

— Когда доберёмся до Перевала — тогда и будем делать выводы! — рявкнул Орманд. — А пока — ни слова об удаче! Удача — хуже последней шлюхи из имперской Дельты!

С каменных стен низкого тоннеля сочилась вода. Столетия назад предки Камила пробили этот ход, чтобы всегда иметь возможность уйти из под осады. О выходе знали только старшие мужи — и Камил, потому как всё здесь облазил. Командир лишь слышал о лазейке. Но не знал, где именно она находится. И не знал, куда тоннель их всех выведет…

Выход оказался завален камнями. Некоторое время они разгребали завал. Потом выбрались наружу. Тоннель выводил в густой лес на другом берегу быстрой речки. О неприметности выхода явно позаботились, посадив вокруг густой и колючий кустарник — вряд ли кто захотел бы в него влезать без надобности…

Камил взглянул на стены родового гнезда, через просветы между деревьями. Врата открыли. Смерды, вооружённые вилами и рогатинами, заходили в поместье. Были слышны крики пленённых женщин…

— Идём! — Орманд подтолкнул остальных. — Не время глазеть. Мы проиграли. Но мы ещё живы. И способны отомстить.

План у командира Орманда был прост, как пшённая каша. Он намеревался отвести наследников барона в крепость Серебрянный Перевал, к их тётушке Анне. И договориться с князем Искро о войске. Орманд бы поведал князю о слабых местах в обороне имения — и тогда бы получилось обойтись без больших потерь — ведь всё равно бунтовщиков придётся выбивать. Как бы Искро не хотел отсиживаться на месте… пока единственная крепость на юге захвачена восставшими — весь юг обречён на разорение. Эрн не остановится на достигнутом. После такого успеха, бунт охватит весь юг. Армия ублюдка разрастётся, пополнится уверившими в победу голодными крестьянами. А там и до Серебряного Перевала недалеко…

— Будь я на месте Эрна, — рычал Орманд. — Я бы так и сделал! Помяните моё слово — так и будет! Хорошо только, что сейчас Эрн вряд ли пойдёт на север, по нашим пятам. На севере — укреплённый Приозёрный Монастырь. Последняя преграда, отделяющая замок князя Искро от бунта. У Эрна нет сил противостоять монастырскому войску. Пока что нет… Эх, князь Искро, чёрт бы его побрал! Не разори он наше имение Долгом — этот бунт затух бы, как свеча от дуновения ветра! Но сейчас — восстание разразится… Ой и разразится!

Они брели вдоль дороги, ведущей на север, опасаясь попасться даже случайным прохожим на глаза. Никто не должен их видеть. Шли, спрятавшись среди стволов деревьев, в осыпавшихся от осени кустарниках. Колючие ветры завывали. Наступала морозная ночь, пробирающая до костей, до дрожи. Тёплой одежды они с собой не взяли, а костры разводить в местных лесах было опасно. Разбойничьих шаек в этих местах полно…

Спать нельзя. Вряд ли они тогда проснутся, как говорил Орманд. Нужно идти. Идти. И идти.

Пока они не добрались до монастыря — они в опасности.

Камил не плакал. Настолько огромным было горе.

Камил жаждал мести. В тот день он понял, что не хочет быть похожим на своего отца. Ни на малую долю! Миром правила сила и смелость. Мальчик решил, что будет делать всё для того, чтобы стать сильнее. Чтобы стать таким же отважным, как командир Орманд. И таким же сильным, как громила Мямля…

Визг матушки, заживо свариваемой в кипящем масле, ещё долго не выходил из его головы…

4.ДОРОГА

Они шли без остановок. Измотанные, голодные и замёрзшие. Шли всю ночь, сторонясь огней в чащобе. Шли утром, днём. Затаивались, едва приметив встречных путников. Под вечер совсем выбились из сил. И если старые вояки были неприхотливы, если для них такой поход не в новинку, то Есений, Жанна и Дарья совсем изнылись. Будто жалобы и стенания призовут к погоде — тепло, а к ужину — сочный шмат мяса…

Камил тоже ужасно устал. Но он твёрдо решил брать пример с дружинников. Полностью копировать их поведение, ведь только так, думал он, можно стать таким же храбрым и сильным. Поэтому шагал он молча, сердито хмурился, не отставал и был наготове.

Ларс собирал с кустов по пути орехи, срезал съедобные, но отвратительные на вкус коренья. Придворные воротили нос, плевались, а Камил послушно брал коренья, жевал, стараясь при этом не покривить лицом.

— Крепитесь, — сказал Орманд. — Чтобы совсем не растерять силы — нужно жрать! До Серебряного Перевала — неделя пути пешком.

Это был ужас. Целую неделю идти вот так по морозу, без еды… Но Орманд сказал, что самое главное — добраться до Приозёрного Монастыря. За ним швали в лесах поменьше — всё-таки там владения князя начинаются. Поэтому можно будет и по ночам спать, и жаркие костры разводить.

К вечеру Ларс настрелял из лука двух ворон и одну куницу. Мямля наломал хвороста — Камил ему в этом помог. Разожгли костёр, немного согрелись и нажарили мяса… Поначалу, конечно, носом вертели, но голод своё взял. Захотелось спать, но Орманд потащил всех дальше, мол, дым их мог выдать. Да и до монастыря оставалось совсем немного…

К стенам его они пришли посреди ночи. Монахи поначалу не хотели впускать гостей. Мало ли какое отребье из лесов пришло… Но услышав вести о бунте, о разорённом поместье, увидев богатые доспехи Есения, да и знакомые гербы на щитах дружинников — впустили. Угостили остатками со стола — даже скудная монашеская кухня пришлась оголодавшим по вкусу. Да отвели в тёплую спальню с камином и кроватями, где обычно останавливались проезжие купцы. Встретили их вполне гостеприимно. Ноги ныли, ноги истёрлись. Глаза закрывались…

Орманд рассказал монастырскому воеводе Брониславу всё, что знал о восставших. Они сошлись на мнении, что без княжеского войска восстание теперь не подавить. Воевода сказал, что стены монастыря крепки и выдержат долгую осаду. Что монахи не пропустят сброд, а если тот попытается обойти — будут бить по тылам, принуждая Эрна всё-таки взять монастырь в осаду. А ещё Бронислав отправил птицу с прошением — князю. Если Искро не любит Миробоичей, то пусть знает, что не только им нужна его помощь.

Денег у путников с собой оказалось мало. Есений обменял свой шлем, поножи и наручи на медвежьи шубы, палатку, и мешок сушёной рыбы, отловленной монахами в местных озёрах. Хоть Орманд отговаривал его от этого, уверяя, что за фамильные доспехи можно было купить половину деревни… Обменять выгоднее не получилось бы. Монахи роскошью и богатствами не отличались. Даже не получилось выторговать лошадей — конница тем нужна была самим. Монахи подарили лишь сверху крестики, в качестве оберегов.

Курам на смех.

Зато теперь путники были готовы к долгому переходу. И не погибнут по пути от простуды или червей, которыми кишели вороны…

В монастыре они отдохнули, отоспались — две ночи. А потом отправились дальше. С каждым днём всё холодало. Зима постепенно вступала в силу. Пошёл снег. Далёкие горные пики Хребтов побелели ещё сильней. Орманд рассказывал, что те высоченные горы невозможно пересечь. Что Хребты тянутся через весь мир и делят его на две части. Что существуют только два пути, ведущих на ту сторону света. И эти перевалы охраняются двумя крепостями: Серебрянным Перевалом — столицей Горной Дали, и Небесной Горой — столицей соседнего Лунного Герцогства, границу с которой и охранял род Миробоичей после распада царства. Могучего Царства, которому все эти огромные земли раньше и принадлежали… Был, конечно, ещё и путь через торговый город Сарагон, что далеко на юге, но там Хребты попросту заканчиваются и упираются в океан… Через эти крепости, получается, протягиваются важные торговые пути. А тот, кто владеет торговым путём — владеет и кучей золота. Так что князь Искро неплохо устроился…

Монастырские земли закончились. Начались личные владения князя. По ним, как говорил Орманд, они будут идти ещё пять дней…

Морозы теперь не были так страшны, как раньше. Отряд останавливался, переводил дух у костра и отогревался. Иногда удавалось подстрелить что-то съестное — на этот раз ловили только зайцев или уток. Есений сказал, что ворон и хищных зверей есть нельзя, что они переносят заразу — это он вычитал в книжках. Дружинники посмеялись, но спорить не стали — всё-таки барон, наследник. Да и сражался с ними на стене — считай уже и свой.

Камил спросил у брата о впечатлениях после битвы на стене. Есений рассказывал о тех событиях с ужасом, признавался, что ещё никогда так сильно не боялся. А Орманд похвалил его и сказал, что для новичка тот был очень неплох — даже продырявил парочку крестьян стрелами.

— А что боялся — это ничего! Все в своём первом бою — ссались. Даже я! Со временем пройдёт…

Есений же считал себя трусом и жалел, что не смог спасти отца. Но в тот момент он собой не владел. И бежал со всех ног, лишь прихватив за собой бедняжку Жанну.

Камил напрашивался на обучение бою на топорах. Ларс согласился давать мальчику уроки каждый день, после ужина перед ночлегом. По ночам дружинники караулили по очереди. И Камил тоже напрашивался помогать им в этом деле.

Мальчик договорился, что будет сторожить вместе с Ларсом — тот был не против. Ларс во время таких караулов тихим голосом рассказывал Камилу много историй из своего боевого прошлого. О том, что в лесах бродят не только разбойники. И о том, как ему доводилось видеть на таких же караулах в горной глуши — мерзенных чудовищ из темноты. Тогда дружине, в которой он служил, пришлось туго. Ларс вовремя поднял тревогу, воители быстро приготовились к бою, но в ту кошмарную ночь они потеряли многих, в попытках одолеть тварь.

— В этом мире много зла, Камил, — Ларс смотрел на далёкие звёзды. — И чтобы выжить, чтобы защитить своих близких — умело махать топором и быть отважным, конечно, очень полезно. Но недостаточно. Иногда от зла не спасают даже самые высокие стены. Сумеречные тени сжимают свои лапы на глотках самых могущественных правителей… И монашьи крестики, и даже божественные печати святых отцов — не помогают им избежать зла.

— А что тогда поможет защититься?

Ларс лишь пожал плечами.

— Только судьба.

Камил задумался. В таком мире было очень страшно жить! И что тогда делать, если даже стать верзилой — не выход?

— А если подружиться с этими сумеречными тенями? — спросил тогда мальчик. — Или самому стать злом!

Ларс внимательно глянул на своего маленького напарника, прищурился.

— Тогда сама жизнь утеряет вкус. И ценность. И смысла в таком отчаянном поступке будет мало… Люди — единственные светлые существа в этом мире. Они ими и должны постараться остаться. Изо всех сил, не смотря ни на что. Потому что нет никаких добрых ангелов, о которых любят рассказать святые отцы. Я их не видел. Зато я видел ангелоподобных чудовищ. Своими глазами. Я видел Зло. Однако, и добрых светлых людей я видел тоже… Они украшают этот серый мир. Без них было бы совсем худо…

Ларс зазывал на свои уроки владения топором и Есения. Однако старший брат делал это с неохотой и больше ныл, чем тренировался.

С каждым днём высокие горы становились всё ближе и ближе. Воздух — всё холодней и свежей. Лиственные деревья сменились хвойными.

Однажды через дорогу перед ними переходило кабанье семейство. Голодный Ларс тут же стрелой подранил кабаниху, которая затем бросилась на путников, в ярости защищая своих поросят. Но Ларс успел всадить в мчащуюся навстречу кабаниху почти с десяток стрел. Поэтому когда она добралась до них, ей для смерти хватило одного крепкого удара Мямли.

Дружинники радостно потёрли ладоши и тут же принялись свежевать тушу, разводить костёр. Гора мяса — праздник для живота. Жанна же, почему-то, тихо расплакалась. Что-то ей смерть этой кабанихи напомнила…

Есений пытался Жанну успокоить, весь путь он ухаживал за ней, словно бы исполняя последнюю волю своего отца. Но ухаживания эти для Жанны были будто противны, хоть она и не сопротивлялась…

В тот день путники первые за неделю достойно отожрались. До Серебряного Перевала они шли в приподнятом настроении…

Стены Серебряного Перевала были вдвое выше стен родового имения Миробоичей. И сам размах оказался приличнее — за этими стенами скрывался целый город.

— Такие стены нужны, чтобы удержать перевал, — пояснил Орманд. — Уж больно много претендентов на эту крепость. Торговый путь — приманка для жадных.

Через замок тянулся широкий тракт — с востока на запад, соединяющий две части света. По тракту брели охраняемые всадниками караваны. Мулы, лошади, гружёные тюками с товарами; воители и торговцы, сопровождающие караваны, как казалось Камилу, одевались странно. Другие земли — другие нравы.

Сам город не бедствовал. Князь Искро выжимал из своих баронов все ресурсы, стягивал сюда все богатства Горной Дали. Ведь гораздо безопаснее, если рядом с тобой живут сытые и довольные горожане. А что творится на окраинах — не так важно.

И всё же лучшие времена этого города канули в лету вместе с Царством. Раздор и война коснулись всех…

Главная улочка Перевала была богатой. Искусная каменная кладка, резные фасады из дерева. Но чем дальше от улочки — тем больше грязи, тем больше нищеты, вони и дерьма на обочинах…

Во дворец их не пустили. Сказали, что князь занят важными делами.

На ночлежку остались в дешёвой гостинице. Нужно было думать, где же раздобыть золотых…

Командир Орманд всё пытался достучаться до дворцовых холуев. Имя Миробоичей здесь ничего не значило. Князь Искро намеренно игнорировал их. Калил, злил. У него это получалось — Орманд впадал в бешенство.

— Сидят за стенами! — рычал он. — С такой гвардией! Прячутся, когда народу нужна помощь! Зато когда нужна дань — прибегают раньше времени! Шерсть на заднице плешивого пса — вот кто он!

И Есений пытался его успокоить — как бы кто не услышал таких речей, как бы командир не наговорил себе на виселицу. Искро ведь любил вешать. На площади у его дворца на специальных столбах висела коллекция из почти сотни предателей, коллекция врагов князя. Все, кто вставал на его пути, оказывались там, рано или поздно. В том числе там повесили и царского наследника — прямо в золотых доспехах. Благо, дедушки-Святомира там не было — его голову князь подарил Некрасу, поэтому вешать труп было не за что… Зато старые дружинники могли узнать в некоторых мертвецах — своих давних командиров. Трупы гнили, позвонки рассыпались — тогда мертвецы обрушивались к основаниям своих столбов. И оставались там лежать. Князь запрещал их убирать. Пусть хранится память…

Государь согласился их принять только через два дня. Оружие и доспехи свои пришлось припрятать в гостиной — Орманд не хотел отдавать своё добро гвардейцам, вряд ли бы те вернули всё обратно. Они вошли в залу, к трону, преклонили колено. Надменный взгляд, презрительная ухмылка, чёрная бородка. Серебряная корона прикрывала залысину. Тётушка Анна сидела у него в ногах. Благо, что не на цепи.

Едва командир раскрыл рот — Искро тут же приказал ему заткнуться.

— Ты кто такой, холоп? — спросил князь у него. — Деревенщина будет говорить за своего хозяина? Это какая-то шутка? На такое скоморохи у меня уже есть!

Орманд тут же вскипел от бессильной ярости. Но промолчал, опустив глаза.

— И почему твой хозяин не говорит за себя сам? — продолжал Искро. — У него язык отсох, что ли? Пусть прыщавый юноша изъясняется самостоятельно. Насколько я знаю, он теперь барон… Посмотрим, что с вами делать после всего этого. Вы изрядно докучали моим слугам с требованием аудиенции… Так получайте! Надейтесь, что ваши слова покажутся мне важными. Очень надейтесь. У меня сегодня плохое настроение и я не отличаюсь милосердием.

Орманд скрипел зубами. А скромник-Есений задрожал от волнения, не находя слов, с которых бы следовало начать. Чтобы при этом никак не задеть деспота. В горле у него пересохло. Предстояли тяжёлые переговоры…

5.ДЕСПОТ

Как не оказаться на виселице этого безумца? Слова подбирать следовало тщательно. Князь не щадил своих врагов.

— Наше родовое имение разорено. Восставшие крестьяне захватили его… — сказал Есений.

— «Наше», — тут же перебил его князь. — Это «чьё»? Твоё и этих бородатых скоморохов рядом с тобой??

Есений тут же потерялся. Не зная, что ответить, он огляделся. Орманд едва ли не рычал от злобы. Мямля сжал кулаки, малютка-Камил — тоже. Только Ларс хлопал глазами, оскорбления пролетали сквозь него.

— Моё родовое имение, — поправился Есений. — Разорено восставшими крестьянами…

— Твоё? А где же твой отец? — спросил князь Искро, будто ничего не зная. — Разве имение Миробоичей — не принадлежит ему?

— Восставшие убили моего отца… — голос у Есения невольно дрогнул.

— Да?… Какая жалость, — сказал Искро. — Он был такой забавный. Сразу видно — главный в вашем бродячем цирке…

Слуги князя захохотали, надрывая животы. Придворный карлик и вовсе покатился по полу, стуча пятками в каменный пол, от чего слуги захохотали ещё яростнее. Но Искро заткнул их, ударив кулаком по трону.

— Уймитесь!… — сказал он, а затем снова обратился к Есению. — Стало быть, теперь ты барон. Ведь согласно праву наследования — ты старший сын в своей семье?

— Да… Теперь титул отца перешёл ко мне, Ваше Сиятельство…

— Титул-то у тебя есть, — сказал Искро. — А где же имение, которое ещё Царство вверило вашему роду, чтобы вы имели честь защищать прилегающую территорию? Куда подевалось?

— Восставшие крестьяне…

— Слышать не хочу!! — рявкнул Искро. — Это же глупое оправдание, мальчик! Крестьяне… Я вижу всё так: ваш род не справился со своими баронскими обязательствами. Ваш род допустил бунт на вверенных ему землях. Ваш род — с позором потерпел поражение от каких-то… крестьян!

Князь опёрся руками в колени и чуть наклонился к вопрошающим.

— Так почему же я должен сидеть здесь и слушать тебя? Если твой титул теперь ничем не подкреплён? Ответь мне на этот вопрос, мальчик. Чем ты теперь отличаешься от холопов? Непомерными амбициями?

Есений шумно сглотнул. Он судорожно пытался придумать ответ. Князь был явно несправедлив, однако, в его словах была и доля истины… Лишь доля. Этот гад переворачивал всё с ног на голову, как ему было выгодней. Есений набрал в грудь воздуха и сказал:

— Вы ничего не должны, Ваше Сиятельство… Я лишь пришёл сообщить тревожные вести… Что восстание крестьян возглавил старый опытный командир наёмников и разбойник — Эрн. Что его сброд — это теперь многочисленная армия. Мы… То есть — Я — не справился со своим долгом… И не защитил земли горсткой солдат, которые достались мне в наследство… Моего отца, мою мать и м-моего младшего брата… жестоко казнили, жестоко пытали бунтари. И теперь я горю лишь одной мыслью. Отомстить Эрну. Подавить восстание. А для этого нужно золото, либо армия. Ни того, ни другого у меня не осталось. Поэтому я пришёл к вам просить о помощи…

— Ты хочешь, чтобы я дал тебе армию? — князь Искро захохотал.

— Сочту за честь, Ваше Сиятельство…

— У тебя нет и не будет чести, оборванец, — сказал Искро. — Её у тебя забрали, когда твою мамашу забросили в котёл, а ты при этом — трусливо сбежал. О чём мне Эрн уже успел прислать насмешливое письмо… Тьфу! Позорище!

Есений едва ли не упал от этих слов.

Тут уже не выдержала тётушка Анна. Она всё это время сидела у князя в ногах, молчала, но теперь аудиенция превратилась в дешёвую перепалку, которая может привести и к повешению племянников…

— Как бы то ни было, юг охвачен восстанием, — сказала она, стараясь сохранить спокойствие. — Пострадало уже три баронства, считая Миробоичей. Армия восставших сильна и набирает обороты. С этим придётся что-то делать… Иначе восстание скоро охватит и всю остальную Горную Даль…

Князь Искро, видно, разозлился на свою наложницу, вспыхнул одними бровями. Женщина заговорила! Но распаляться не стал…

— Да, именно так, — согласился он. — Я прекрасно понимаю обстановку на юге.

— Не давайте войско лично мне, государь. Но мы можем оказаться полезными, если вы отправите нас вместе со своим войском, потому что покажем воеводам, где у нашего имения находятся слабые места в обороне, — затараторил Есений, не давая князю наговорить ещё глупостей сверху. — Тогда удастся избежать потерь. И тогда визит вашего войска, государь, будет совершенно внезапным для бунтовщиков… Ваши войска сокрушат восстание… Пока не поздно. Нужно успеть, пока крестьяне не двинулись дальше…

— Это уже я буду решать, щенок! — рявкнул князь Искро. — Э-ко разговорился!

— Государь, — добавила тётушка Анна. — У имения имеется слабое место… Потайной ход. О котором известно только старшим. Можно вечно не любить Миробоичей, но только лишь поэтому отдавать весь юг на разорение восстанию… А если вы с лёгкостью сокрушите восстание при помощи знаний поместья Есения, то это будет урок остальным крестьянам и вашим противникам. Что противиться тактическому гению князя Искро — невозможно. И бесполезно. Что князь придёт за всеми, кто пойдёт против него. И разобьёт безо всякого труда…

Князь даже немного расплылся, но тут же стёр улыбку с лица.

— Аннушка, дорогая моя. В твоих словах полно мудрости… Пусть Есений расскажет о потайном месте, — сказал Искро, немного смягчившись. — Говори, щенок.

— Его не найти просто так, Ваше Сиятельство, — сжался Есений. — Я бы рассказал на словах, но, боюсь, ваши люди всё равно не смогут его отыскать, потому что ход замаскирован так, что его нельзя заметить лишь по рассказам. Если бы вы отправили меня вместе со своим войском… не во главе, нет, этого я не прошу. Просто — как участника. Со своими людьми мы окажем вашему войску огромную помощь, — немного подумав, Есений добавил. — И, быть может, хоть немного искупим старые грехи нашего рода.

— А ещё Есений тогда искупит свою «трусость», — добавила тётушка Анна. — И отомстит за своих отца, мать и младшего брата… А вы, государь, вернёте в княжество мир. Добро восторжествует, а зло будет наказано. Мальчик окажется очень полезен, и это я говорю не как его родня, а как ваш верный советник и ваша любящая женщина… Горная Долина будет торжествовать после вашей победы.

Князь хотел было что-то возразить, как-то уколоть, но слова красавицы-тётушки сильно смягчили его. Искро покачал головой и принялся внимательней разглядывать лица вошедших. Тогда они с Камилом впервые пересеклись взглядами. Ещё тогда этот взгляд князю показался непокорным, вызывающим, дерзким. Искро лишь усмехнулся в ответ.

А потом взгляд князя упал на Жанну.

— Насколько мне известно, эта девочка — из рода Житников? — спросил он. — Её семью ведь убили. Как она оказалась у вас?

— Орманд, Ларс, Мямля, стоящие рядом со мной здесь, а ещё двое моих дружинников, уже павших при защите крепости, — сказал Есений. — Спасли её во время вылазки. Посреди ночи они атаковали лагерь противника. Изрубили множество врагов. И вызволили Жанну из плена.

— Хоть один достойный поступок, — фыркнул князь. — Скоморохи не так уж и плохи, да?… И что теперь вы будете делать с девицей?

— Я возьму её под свою опеку, — сказал Есений. — Больше у неё никого не осталось…

— Девица тоже претендует на своё баронство, — вздохнул князь Искро. — Хочешь взять её земли себе, хитрый мальчишка? Ха-ха!

Есений не нашёлся, что сказать в ответ.

— Сколько же разорённых семей теперь на юге… Эрн действительно представляет большую угрозу. Но вы, Миробоичи, имея единственную крепость в тех краях — были обязаны подавить бунтовщиков… Что же теперь. Бунт придётся давить моим войском. Ничего не можете без меня, без своего князя. Вечно приходится решать ваши проблемы — по что мне эта незавидная участь?… Но таково моё божье предназначенье — защищать сирых и убогих. От зла… Моим военачальникам действительно пригодится твоя помощь, мальчишка, — Искро почесал бородку. — И если осада поместья пройдёт успешно. Если вы окажете достаточно много помощи, и я обойдусь малой кровью при подавлении бунта… То я… Возможно, прощу вас.

— Вы великодушны, Ваше Сиятельство, — поклонился Есений.

Затем они удалились прочь из залы. С облегчением. Кажется, им всё-таки удалось заручиться поддержкой князя. Орманд тут же высказал мнение, что князь и без этих унижений Миробоичей — всё равно бы отправился в военный поход. Он же не придурок. Он понимает, к чему всё может привести. А Есений на это возразил тем, что если бы они не пришли на аудиенцию, если бы не унизились, то у них бы совсем исчезла всякая надежда вернуть родовое имение себе — князь после взятия крепости тогда бы передал баронство какому-нибудь своему подпевале… А так — князь обещал «простить».

— Его слова ничего не значат, — сказал Орманд. — Тем более, их можно трактовать как угодно. Он не обещал вам вернуть поместье. Он лишь сказал, что «возможно простит». А это уже совсем другое дело! Простит. А баронство передаст подпевале…

— Но ведь есть закон…

— Князю Искро закон не писан! Он сам — закон…

Тётушка Анна нагнала их. Она отвела компанию в тихий княжеский сад, усыпанный снегом, но всё равно уютный. Последовали объятия, полные любви. Слёз. Причитаний. Тётушка была опечалена известием о гибели семьи. Она очень горевала по своему брату Некрасу. Хоть всегда называла того непутёвым, но всё же была привязана — они вместе росли, хоть Некрас и был никчёмным правителем, человеком она запомнила его хорошим.

Тётушка поблагодарила верных дружинников. И сказала, что никогда не забудет этот их поступок.

Они все расположились в одной из беседок у застывшего пруда. Где начали размышлять и думать, как поступать всем им дальше.

Положение у тётушки при дворе было не самым дурным, как они сначала подумали. Аннушка была любимой наложницей князя Искро. Ходили слухи, что князь любил её даже больше, чем свою княгиню Светлану. Что, впрочем, было не удивительно — на Светлане он женился, чтобы получить расположение Милы Перепутича — крупнейшего барона Горной Дали, который ранее помог князю своим войском в гражданской войне. А вот тётушка Анна ему приглянулась давно, своей красотой и умом…

Всё-таки, благодаря тётушке они и вышли живыми из залы. Князь Искро не стал бы их убивать. Пригрозить, приструнить, наказать — вполне. Но не вешать у своего дворца уж точно — на глазах у Аннушки.

Орманд, Есений и Анна теперь обсуждали будущее семьи Миробоичей.

Лучшим исходом было поженить Есения на Жанне. Как можно скорей. Лишить баронского титула одного Есения — ещё куда ни шло. А лишить баронского титула ещё и Жанну — это во дворце князя воспримут, как беспредел. Житников уважали. Времена и без того были не стабильные, мутить воду князь точно не станет. И тогда у Миробоичей будет больше шансов вернуть себе имение, да ещё и обзавестись новыми владениями.

Жанна точно не хотела этой свадьбы. Её вообще не волновала политика. В голове её царил ад и пережитые в плену похотливых крестьян кошмары. Тётушка Анна решила взять её ко двору, где намеревалась позаботиться о ней, вылечить её от душевных недугов, которые могли помешать делу… Аннушка нашла к девице подход. И объяснила, что если она будет держаться с Миробоичами вместе, то будет в безопасности, и жизнь её будет счастливой. А если же захочет уйти, то ждёт её только подворотня и публичный дом, где она столкнётся всё с теми же ужасами, и лоно её будет принадлежать уродливым старикам и грубым солдатам, пока старость не выбросит её на улицу просить милостыню…

Орманд пообещал, что обеспечит безопасность Миробоичей во время предстоящей войны. Что будет биться до последнего. И что приложит все усилия, чтобы сделать Есения бароном поместья.

А потом речь зашла о Камиле. Тётушка предложила оставить его при дворе. Но Есений тут же возразил.

— Отец не хотел, чтобы его дети служили при дворе князя Искро. И я тоже не хочу, чтобы брат терпел унижения от местных сынов боярских… Пока я буду занят войной… Я бы не хотел вообще, чтобы Камил оставался в Горной Дали. Камил должен получить достойное образование, получить множество знаний, с которыми он бы, по достижении совершеннолетия, вернулся в отчий дом. И помогал мне вести дела… А если же мне не получится вернуть баронство, если князь Искро решит убить меня или упрятать в темницу… То Камил будет далеко. И хоть кто-то из Миробоичей всё же останется в безопасности. Поэтому мы отправим Камила в Долину Ветра, в Ветроград. В Башни Знания.

— Но, брат!… — едва возмутился Камил, как Есений встретил того многозначительным взглядом.

— В Ветрограде, — сказал он. — Величайшая библиотека минувшего Царства. В тех книгах — хранятся знания, копившиеся тысячелетиями. Древние знания. Ты понимаешь, Камил?

Мальчишка вдруг понял, к чему клонит старший брат, опасающийся говорить такие вещи напрямую…

— Ты должен не просто стать образованным, обучившись у мудрецов. Ты должен прикоснуться к Знанию. Отдаться ему полностью. Продолжить то, что мы начали в нашей родной библиотеке. Понимаешь? Если я не смогу вернуть имение… Тогда всё будет в твоих руках.

Камил погрустнел, осунулся. Уезжать далеко от родных земель, покидать свою семью — остатки от семьи!… Но согласился. В словах старшего брата имелся смысл. В библиотеках Ветрограда действительно можно было бы найти путь к тайному знанию, о котором постоянно упоминал Есений. Конечно, не верилось, что от каких-то книжек будет больше толку, чем от большой дружины…

Тётушка Анна согласилась. Она сказала, что оплатит обучение и содержание племянника, что идея здравая — у Камила нет титула, но будут знания, что прокормят его… А Орманд сказал, что отправит с малым — Ларса. Мол, эти двое уже спелись. Дружинник будет охранять и наставлять Камила, а так же тренировать его бою на топорах и верховой езде.

— А то ведь совсем станет сутулый и тщедушный! — рычал Орманд. — Как и все учёные мужи! Ларс воспитает из него — настоящего воина! Я вижу в Камиле большой потенциал, который жалко угробить библиотекой…

На том и закончили…

В воспоминаниях Камила день разлуки с братом занимал особое место. Наравне с гибелью родителей, наравне с ужасом осады, или с голодным походом через леса.

Тогда небо было чистое, голубое, высокое. Дым от печных труб тянулся вверх, обещая морозы. Но в местах, куда везли Камила, зима была куда мягче и приветливее. Ларс договорился идти вместе с одним из торговых караванов, поэтому ехали они на повозке. Дружинник ободрял Камила, о чём-то рассказывал, но мальчик думал о своём, ничего не слыша.

Ему казалось, будто он шагал в пропасть, в неизвестное.

У Камила начиналась совсем другая, новая жизнь…

6.БАШНИ ЗНАНИЯ

Когда Горный Хребет исчез за горизонтом, когда глубокие сугробы сменились едва присыпанной снежком землёй — впереди нарисовались стены Ветрограда. В этих местах январь был не столь суров, как на родине Камила — в нём было больше осени, чем зимы. А город был огромен… Ещё больше, чем Перевал. Даже такие длинные протяжённые стены могли оградить не больше половины от города — поэтому основная городская часть раскинулась за их пределами. Вдоль тракта тянулась бесконечная рыночная площадь. Ларс рассказал, что когда-то Ветроград был столицей Царства. Теперь же этот величественный город на берегу холодного моря превратился в столицу княжества Долины Ветра — самого крепкого и сильного княжества, на территории бывшего Царства. Княжество считалась приемником Царства. По крайней мере, преемником царя считал себя местный князь — Мал Леон, который этого царя и убил, ударив в спину, после чего вся эта мясорубка с гражданской войной, разрухой и голодными бунтами и началась…

Первое время Камил и Ларс снимали комнату в пригороде. Когда Ларсу удалось пристроить мальчишку в Башни Знания, то Камилу дали постель в Лагере — в месте, где жили ученики, преподаватели, монахи и учёные. Ларса в комнаты Лагеря не пустила стража, как постороннего. Считалось, что ученики и без того содержались в безопасности. Камил заволновался, когда Ларса не пропустили. Испугался, что теперь останется совсем один. Но дружинник утешил его, сказал, что будет снимать комнатку в домах поблизости от Башен. И что будет за ним приглядывать издалека. Договорились встречаться по вечерам, перед сном, для тренировок.

Первая ночь в Лагере Камилу особенно сильно запомнилась. Всю большую комнату — скорее даже казарму — где спали ученики, держала в страхе компашка «старших». Задиры тут же решили показать новенькому, кто здесь главный. Сначала задиры прошлись, по традиции, по своим старым жертвам, уже принявшим правила игры и смиренно терпящим унижения. Задиры говорили гадости, про родителей, в основном про матерей, оскорбляли, плевали в испуганные лица, заставляли жертв подставлять свои зады под щедрые пинки. А потом они добрались и до Камила, всё это время наблюдавшего и не понимающего, откуда в задирах было столько бессмысленной жестокости.

Маркус — самый крупный и круглолицый, а так же и самый смелый, первым делом плюнул в Камила. И стал смотреть на его реакцию. Камил растерялся. Он не знал, что следовало делать в таких ситуациях. Никто его такому не учил — в поместье ему не приходилось иметь дел с холопскими детьми. Да и никто не мог позволить таких дерзостей против баронского сына… Тогда Камил, за неимением примеров из личного опыта, поставил на своё место командира Орманда. Как бы поступил этот свирепый бородач со страшным лицом, если бы в него плюнул, пусть даже, Эрн? О-о!.. Этот вояка бы пришёл в ярость, сорвался, словно горный склон после дождей, схватил бы топор…

Дальнейшие действия Камила складывались в том же духе, только без топора и без ярости — злобы ему не хватало. Надо было поступать, как дружинники. Иначе он станет таким же, как трус-отец, обоссавшийся от страха, когда семью резали у него на глазах.

Мальчик схватил железный подсвечник и, чуть было, не убил Маркуса, со всего маху зарядив тому по роже. Если бы здоровяку не помогли его товарищи — мальчик точно убил бы его, потому что не знал, когда надо было остановиться.

С остальными задирами Камил не справился. Подсвечник скоро перехватили. Кулаки посыпались со всех сторон. Тут уж ему не хватило злобности для более отчаянной битвы, но, стоит признать, дрался он неплохо, почти без страха — последние осколки этого чувства он потерял ещё когда бандиты забросили его мамку в кипящий котёл. Чего тут бояться каких-то сверстников…

Страх появился, когда его повалили на пол и долго пинали, от души, не останавливаясь и не давая встать. Потом задиры ушли, успокоившись — новичок наказан, они преподали ему первый урок в Башнях Знания. А Камил всё так же лежал, тяжело дыша. Сделалось как-то обидно. И одиноко — его занесло так далеко от дома, во враждебные места. Да и дома у него больше не имелось — отобрали разбойники. Ни родителей. Ни брата рядом. Даже Ларс — и тот не рядом, а пьёт пиво где-нибудь в таверне, целует шлюшьи титьки, проматывая тётушкины выплаты…

Камил хотел было сказать, что и друзей у него нет, но в тот самый миг к нему подошёл черноволосый паренёк с умными глазами и протянул руку.

— Как ты? — спросил он шёпотом, чтоб никто не слышал. — Ну да, глупый вопрос… Ничего. Они со всеми так обходятся. А ты смелый. Вон как пригладил! Я даже обрадовался на секунду…

Так Камил познакомился с Ишуасом. Пареньком из семьи ремесленника. Ишуас прибился к нему тут же, новичок ему понравился, а Камил был не против хоть чьей-то компании.

Обучение началось на следующий же день. Тогда учитель озадачил Камила чтением огромного количества книг — чтобы тот навёрстывал упущенное и догонял сверстников. Поэтому ни о каких поисках «тайного знания» в самые первые месяцы учёбы не могло идти и речи.

Голова кружилась от сыплющегося потока информации, а глаза насыпались песком от напряжения за день чтения.

И только вечерние тренировки с Ларсом позволяли Камилу очухаться, вернуться в реальность. Дружинник обратил внимание на синяки, ничего не сказал о них. Но решил показать мальчику пару грязных приёмов. Несколько вечеров Камил потратил на обучение самому грязному кулачному бою. Было весело, смешно. И неприятно — Ларс как-то дал понять, где у людей больнее всего…

День шёл за днём. Из Серебрянного Перевала прилетели первые вести. Есений и Жанна успели пожениться. Свадьба была скромной и недорогой — формальной. Собрались в дворцовом саду в солнечный денёк, устроили небольшую церемонию, скрепили союз перед Богом… Жанна долго не хотела целоваться, но пришлось. Тётушка насела на бедную девицу, рассказывая той об ужасах, что ждут её, если она не позволит «подтвердить» брак после свадьбы. Есений, вроде, и сам не хотел заниматься такими делами. Стеснялся.

Обмолвился, что перед свадьбой Жанну водили к тёмным бабкам. Тётушка опасалась, что девица принесёт ребёнка от грязных смердов, долгое время насиловавших её…

Орманд и Мямля набирают рекрутов, обучают новую дружину — так же на скудные тётушкины денежки. Что бы они все делали без Аннушки…

А ещё Есений рассказал, что князь отказался идти на юг посреди зимы — на Горную Даль обрушились свирепые морозы. Поход мог обернуться для гвардии большими потерями, поэтому Искро решил, что лучше временно отдаст юг на растерзание восставшим, чем угробит свою гвардию. Он, к тому же, рассчитывал, что бунтовщики тоже пожалеют себя и на морозные времена остановят своё шествие. Искро отложил поход до весны. Но, как написал Есений, старый наёмник Эрн прекрасно осознавал своё положение, и намеревался по полной воспользоваться предоставленными ему преимуществами. Со своим сбродом он отправился дальше, через снега, мороз, но к новым баронствам, которые решил подчинить себе, заполучив новые силы, новое оружие, а так же и славу — что не менее важно для поддержки бунта населением. Вести из Родины были неутешительны — всё вело к кровавому побоищу в недалёком будущем. Камил волновался за старшего брата…

История до этого момента не особенно сильно интересовала Камила. В книгах он искал информацию, как же всё дошло до такого. Искал так же и то, как в прошлом расправлялись с бунтами. Оказалось, что история — это сплошная череда войн, бунтов, предательств, измен и прочих форм взаимного уничтожения. Он читал хроники и поражался. Неужели суть всего мира — это бесконечная жестокость? И неужели всегда было так?

Камил, однако, слышал, как в народе гуляет ностальгия по сытым и богатым временам. Как Ларс вспоминал своё детство, когда Царство раскидывалось от Хребтов — даже немного заходя за эти гигантские горы — и до южного залива, когда самый главный и опасный враг с юга — Империя — ещё не подошла к их границам. Вот в те времена жилось хорошо и спокойно. Поля полнились урожаями, леса — дичью, города — золотом. И всё же, Царство непрерывно вело войны. Но не внутри себя, оставляя своих жителей в безопасности, а снаружи — разграбляя и захватывая чужие земли. В этом цари преуспевали особенно хорошо. Поэтому даже такой мир и сытость стояли на человеческих черепах — только на чужих, не на своих. На черепах слабейших.

Но потом в своих бесконечных завоеваниях столкнулись два могучих государства. Царство и Империя. Последовала такая великая война, какую ещё не видел свет. Противостояние длилось многие годы. Чаша победы склонялась то на одну сторону, то на другую.

И эта война уже никому не могла принести богатства. Эта война разоряла обе стороны. Но, как нельзя ужиться двум тиграм на одной горе — так нельзя было ужиться двум свирепым агрессорам, привыкших отбирать чужое.

Земли разорялись, поля сжигались, города разрушались, сравнивались с землёй. Люди гибли от голода и болезней. Государи, в жажде победы, облагали народ всё большими налогами.

Прочность Царства оказалась меньше, чем Империи, южные земли которой могли давать и по два урожая в год. Царство стало терпеть поражение за поражением. Мужики заканчивались. И когда войска империи подступили к Зелёному Холму — что был не так уж и далеко от Ветрограда — армия Царя дала решающий бой, генеральное сражение. Сошлись два таких огромных войска, что солдаты обеих сторон гибли больше не от сражений, а от голода — прокормить столько ртов в одном месте не могли никакие плодородные земли.

Очередной раз пропускать врагов на свои земли царь Альгерд не захотел, это было бы ошибкой, грозившей ещё большим голодом. Но войска империи разбили царскую армию наголо. Ходят слухи, что поле битвы до сих пор имеет красный цвет от крови, что там бродят души не упокоенных, и терзают редких прохожих.

Альгерд бежал к Ветрограду, рассчитывая на изматывающую имперцев осаду. Войска империи не пережили бы эту зиму в здешних краях и были бы вынуждены отступить — и тогда Альгерд мог бы набрать новое войско и снова ударить по врагу. Однако, князья его устали от бесконечных битв. Они хотели перемирия, а царь — нет. Благородные князья решили убрать безумного царя. После долгих попыток убедить царя заключить мир, Мал Леон совсем отчаялся и нанёс первый удар. Его дружина схватила царя, разбила царскую гвардию. Альгерда казнили. Но у того ещё оставался наследник… Малу Леону помогли тогда ещё бароны из династии Дальничей и герцогский род Крюковичей.

В таком свете Камил подумал, что князья были правы, что царь — безумец, не щадивший бедный народ. Так писалось в книгах Башни Знания. Вот только Ларс рассказывал совсем другую историю, как видели её соратники Святомира… Князья задумали предательство. Они не сохранили Царство. После битвы у Зелёного Холма их войска потерпели поражение, но не такое сокрушительное, как пишут в источниках. Царь намеревался заманить имперские войска, привыкшие к южной жаре, на север, измотать их, а потом — сокрушить. И закончить войну триумфом. Жадные до власти князья же усмотрели здесь свою возможность возвыситься. Их поддержали хитрые дипломаты Империи, обещавшие мир и дружбу, взамен на свержение царя. Обещавшие каждому — владения. Гражданскую войну поддержали имперским золотом.

И вот, Альгерд мёртв. Дедушка Камила — Святомир — поддержал наследника и воспротивился изменникам. Началась война Распада. После отчаянной, но неравной борьбы, князья всё же загнали Святомира в угол. Припёрли к стенке. И разбили его дружину… С тех самых пор могучее Царство было разбито на шесть княжеств. Дальничи теперь владели Горной Далью — которой правил уже знакомый Камилу князь Искро Дальнич; и Лесной Далью, что находилась за Серебряным Перевалом, за Хребтами — там владел его младший брат князь Цветан Дальнич. Родогор Крюкович теперь владел Лунным Герцогством, что располагалось в нескольких днях пути от имения Камила. Заречье, что было ещё дальше Лунного Герцогства, управлялось Советом. Центр Мира — важный Перешеек между Южным и Северным заливами на западе — себе, в компенсацию, забрала Империя.

Но никакого обещанного мира не последовало. Конечно! Царство теперь раздроблено и разрозненно. Захват этих слабых земель Империей — дело времени. Пока что имперцы заняты войной за перешейком на западе — там у них остался последний достойный противник — может, с десяток лет мира между ними и будет. Но, как говорил Ларс, потом земли снова обольются кровью. Куда обильней, чем раньше. Они и сейчас обливаются — варяги с севера отвоевали Белую Метель. И, кто знает, когда они пойдут на Серебряный Перевал… А с юга, помимо Империи, нажимали и Святые Земли — война за Заречье вот-вот разразится.

Так Камил впервые осознал, что не всегда стоило верить книжкам из Библиотеки. Победители писали историю, оправдывая свои отвратительные дела. Они смешивали ложь с правдой, и поэтому их история звучала убедительно.

В Башнях Знания обучали математике — королеве всех наук, астрономии, астрологии. Рассказывали о живых существах, самых разнообразных и причудливых. Обучали ораторскому искусству. Скучать не приходилось. Камил с Ишуасом занимались науками вместе. Новый друг с удовольствием помогал Камилу разобраться с некоторыми сложными моментами — Ишуас был очень умным!

В спальнях задиры Маркуса не донимали Камила — довольствовались более беззащитными жертвами, которые не хватались за болючий подсвечник. Всё-таки отпор хоть и разозлил их, но так же и поубавил запала на новые злоключения.

Камил не вступался за слабых, хоть очень этого хотел. Против толпы ему не сдюжить. Маркус продолжал творить бесчинства. И иногда задиры придумывали что-то действительно оригинальное, особенно жестокое. Смотреть на унижения было тяжело.

— Не могу смотреть, — признался Камил. — Я хочу их всех проучить.

— С этим ничего не поделаешь, — пожал плечами Ишуас. — Их больше. А ещё они все — самые сильные здесь.

— Нет, они не самые сильные, — возразил Камил. — Хочешь сказать, что Толстяк Имнар слабее Маркуса? Или дылда Грег? Ты видел их лапища? Им не хватает смелости, а не силы… Задиры не сильные. Они — самые смелые.

— А ещё они держатся стайкой, — заметил Ишуас. — Может, в этом дело? В толпе всегда как-то смелее…

— И это тоже, — согласился Камил, вспоминая, как сброд Эрна припёрся к их стенам. Однако дружинники не струсили, хоть их было гораздо меньше. Струсили как раз — крестьяне.

— Может, тогда мы возьмём Имнара и Грега к себе? — спросил Ишуас. — И сделаем свою банду?

Камил оценил эту идею. И однажды, после ужина, подошёл к Имнару и Грегу.

— Этой ночью мы будем вместе, — сказал Камил. — Или сейчас мы даём отпор, вместе, как дружина. Или вы и дальше терпите унижения. Как самые последние трусы.

Имнар и Грег испуганно переглянулись. Но согласились. Было в Камиле что-то, вселяющее уверенность. Поговаривали ведь, что этот парень бился с разбойниками…

7.БРАТСТВО

Ночь покрыла Башни Знания. В тёмных спальнях ненадолго воцарилась тишина. Но никто не спал. Жертвы с тревогой ожидали очередной порции унижений. А «старшие» ждали, пока учителя и монахи перестанут сновать по коридорам, улёгшись спать. Прошло не больше часа, прежде чем главный задира Маркус резко спрыгнул со своей кровати. И заранее замоченными тряпками принялся хлестать первого попавшегося «слабака», под улюлюканье своих соратников. К нему тут же присоединились остальные задиры. Шестеро. Костяк. Самые смелые и жестокие. Заёрзали постели. Кто-то уже успел уснуть и теперь со страхом затаил дыхание. Кто-то накрылся одеялом с головой и притворялся спящим — авось пронесёт.

Замоченными тряпками хлестали всех подряд. Но особо доставалось самым трусливым. Их унижать приятнее всего. Поэтому Маркус скоро добрался до Толстого Имнара.

— Повизжи, как свинья! — приговаривал Маркус. — Ну же! Похрюкай, паскуда! Свиноматкин сын!

Дылда Грег вопросительно взглянул на Камила. Как-то неуверенно. Ненадёжных напарников себе выбрал, подумал Камил. Но ждать было нельзя. Злобы в мальчике накопилось уже предостаточно.

Он кротко кивнул Ишуасу и Грегу. Спрыгнул с кровати. Напарники последовали за ним как-то неуверенно. Однако, уговор — есть уговор. Очень дерзкое предприятие. Соратники его были меньше всего уверены и уже приготовились получать особенно рьяную порцию избиений. Но Камил хорошо запомнил слова Орманда — про льва над овцами. Главное, чтобы лидер был храбрым. На себя он примерил образ командира дружины.

— Ну-ка, отвали от него, — рыкнул Камил, вообразив себя Ормандом — это помогало лучше всего справиться с неуверенностью. — А то получишь!

Маркус и остальные задиры сильно удивились. Брови у тех поползли на лоб. Но не надолго.

— От вас что ли? — фыркнул Маркус, глянув на сжавшихся соратников Камила позади. Что Ишуас, что Грег стояли с круглыми от ужаса глазами и никакой угрозы не внушали. — Ты че, нарываешься? Щас как…

Камил не дал Маркусу договорить и ударил первым. «Старшаки» понимали только язык силы. В этой битве Камил намеревался отвоевать право сильнейшего в Лагере. Поэтому бил со всей дури — с размаху по коленной чашечке. Громила, каким бы он грозным не был, тут же отчаянно завопил от боли.

— Бьём гадов!! — прокричал Камил своим соратникам и первым ринулся в бой…

Он дрался так, как его всё это время учил Ларс. Грязно и бесчестно. Дрался на этот раз с яростью. Как бился бы Орманд. Он так себя и представлял со стороны — бородатым, страшным, врывающимся в ряды разбойников, вторгнувшихся в его поместье. Бился он, словно хотел встретить здесь свою смерть — прямо как командир…

Несколько секунд Грег и Ишуас не решались. Но, увидев, как их лидер налетел на задир, словно коршун…

Камила едва ли не побили. «Старшаков» было шестеро всё-таки. Когда его осыпали ответными ударами, когда прижали к стенке, едва ли не повалив на пол подножкой — высокий и долговязый, широкоплечий Грег ворвался в самую гущу драки. Своими большими кулаками он выбил кому-то зубы — те покатились под кровать Инмара. Старшаки замешкались. И этого хватило, чтобы Камил зарядил одному по горлу, а другому — между ног. Потом в толпу влетел Ишуас. Паренёк он был слабый, но не самый трусливый — держал удар, однако, он хуже всех.

Когда Маркус очухался и снова пошёл на них — тогда началась самая жара. Ишуас упал, как кукла, и больше не вставал. Грег с Маркусом сошлись в подобии мельницы — бились так ожесточённо и глупо, что всем в спальнях сделалось не по себе. Это была совсем не детская драка…

Толстый Инмар не вмешивался в побоище — он лежал в кровати и дрожал от страха. Чёртов трус, без него они точно продуют, Камил с остальными не справится. Рёбра у него страшно ныли, глаз заплыл, лицо гудело от ударов. Делалось как-то страшно за себя, но он пытался держать образ Орманда — и снова бросался в драку. В безнадёжную атаку…

Положение спасли светловолосые парнишки-братья, которым тоже опостылел беспредел задир. Братья увидели возможность присоединиться к новой силе — они видели, как метко бил Камил, с какой мощью зарубался Грег. Но так же понимали, что бунтарей одолеют. Жестоко одолеют. И тогда уж точно никто и никогда не осмелится на противостояние.

Поэтому братья вмешались. «Старшаков» повалили на пол, жутко запинали, забили. Камил не помнил ту часть драки — в себя он пришёл только когда колотил по затылку вжавшегося в пол Маркуса, разбивая в кровь костяшки.

— Всех убью!!! — ревел Камил. — Ещё раз, только попробуйте унизить кого-то!!.. Забью насмерть, как скотин!!

Задиры трусливо бежали из спален. Они были взрослее, больше, сильнее. Но в них не было столько ярости и отчаяния, как у восставших. Не было столько решимости идти до конца — они, всё-таки, хотели лишь поразвлечься и доказать себе, что они лучше «слабаков»… Тогда как «слабаки» отчаянно хотели мести, расправы и перемен.

В ту ночь «старшаки» не возвращались — все спали спокойно, а новая банда Камила праздновала победу. Парнишки беседовали до самого рассвета, выясняя кто откуда приехал и с какой целью…

Старшего из братьев звали — Вальдемар, а младшего — Карл. Разница у них была всего в год. Родом они были из Кратена — что далеко на востоке — из столицы Святого Престола. Их батюшка именитый рыцарь служил в святой гвардии, а сынов отправил в Ветроград, чтобы те получили лучшее образование и в будущем так же сделались рыцарями. И не опозорили свой древний род фон Нойманнов.

— Хорошо дерёшься, — заметил Вальдемар. — Где научился?

Камил рассказал всё о себе. Обо всём, что с ним приключилось, обо всех несправедливостях. И быстро заслужил в кругу не только уважение, но и сочувствие. Никто не мог похвалиться более тяжёлыми приключениями.

Дылда Грег был сыном кузнеца — ещё совсем недавно он помогал отцу в нелёгком деле. Широкие плечи и большие кулаки — единственное, что досталось ему по наследству. В Башни Знания его отправили с надеждой, что он чего-то добьётся и принесёт семье процветание.

По той же причине сюда отправили Ишуаса. Знания зачастую были единственной дорогой к хорошей жизни, а мальчик казался своему отцу чрезмерно умным и наблюдательным.

Толстый Инмар был сыном богатого купца. Поэтому и отожрался с детства… В банду его приняли с неохотой — слишком тот был труслив — всё ночное предприятие едва ли с треском не провалилось из-за его невмешательства. Но Ишуас на ухо Камила прошептал, что все могут быть полезны. Особенно — мешки с деньгами.

— Это хорошо, что тебя учат бою, — сказал Карл, когда узнал, что Камил тренируется. — С нами вот отец не отправил учителей фехтования… Хотя мы должны стать рыцарями. В Кратене нас учили фехтованию. Но чтобы стать рыцарем, говорят, нужно учиться этому всю жизнь.

Тогда Камил предложил парням обучаться у Ларса — ему как раз не хватало ровесников-напарников, с которыми он бы мог тренироваться на равных.

Когда ребята всей командой пришли к Ларсу, тот захохотал — прежде всего с заплывшей от гематом рожи Камила.

— Я смотрю, весёлая у вас была ночка. Но Камилу досталось больше всех? И кулаки у него сбиты тоже — сильнее, чем у остальных…

— Он больше всех и дрался, — признался Вальдемар. И рассказал, как всё было. Дружинник остался доволен успехами своего ученика. И от обучения ребятишек не отказался. Только пришлось делать новые щиты и тренировочные топорики…

Когда Ларс посетовал, что нет лошадей для занятий верховой ездой, Толстый Имнар пообещал, что договорится со своим батюшкой об их покупке — он хотел обрадовать новых товарищей, и был им безмерно благодарен за спасение от задир…

Братья Нойманны сказали, что у них на родине рыцари бьются на мечах, что в их краях топоры считаются оружием варваров.

— Топор, — возразил Ларс. — Может с лёгкостью пробить почти любой доспех. Удар им — куда сильнее! А вот ваши излюбленные мечи годятся только для парадов. И красований перед девицами, которые ничего в оружии не смыслят. А ещё — топор можно кинуть во врага.

И показательно метнул топор в столб. Судя по крепкому звуку, угоди этот топор во врага — тому бы точно не поздоровилось.

— Если такой тяжёлый топор попадёт в щит, — рассказывал Ларс. — То враг не сможет им так же ловко защищаться.

— Но ведь тогда и у тебя не останется топора, — усмехнулся Вальдемар.

— Мы, дружинники Царства, всегда таскали с собой несколько топоров, — ответил Ларс. — И перед тем, как враги подходили к нашим рядам в атаке — на них обрушивались облака из топоров. А это, мальчик, в сотню раз страшнее, чем облака из стрел! Уж поверь…

Братья заинтересовались. Топор, оказывается, не такое уж и плохое оружие, как рассказывали аристократы. Умение владеть топором подарит им небольшое преимущество над рыцарями-земляками.

Так и шли неделя за неделей, месяц за месяцем.

Днём ребята учились в Башнях Знания, учили новые языки, учились, в том числе, и основам ратного дела. Все эти знания определённо пригодятся в будущем.

А вечером ребята брели на безлюдную площадку, где их ждал Ларс. И тренировались бою на топорах, как один на один, так и стенка на стенку. Пытались научиться метать топор — что было не так-то и просто! А по воскресеньям обучались верховой езде — батюшка Имнара оказался благосклонен и подарил своему сыну коня, за которым вызвался ухаживать Ларс. Мальчишки обучались воинскому искусству, казалось, с большей охотой, чем искусству знания.

А по ночам банда держалась вместе. Даже расположили кровати свои поблизости друг от друга. «Старшаки» первое время вели себя тихо, обстановка в спальнях по-прежнему была напряжённая. Кажется, заводилы перестали быть заводилами. Но иногда происходили небольшие потасовки и перепалки — особенно когда среди ребят не было Камила или Грега — «старшаки» тут же борзели и вели себя бесстрашно.

Маркус кичился своим баронским титулом. Он был наследником своего поместья — одного из самых влиятельных в Долине Ветра. Грозился разобраться со всеми «холопами». На что однажды Вальдемар фон Нойманн ему ответил, что если тот будет слишком много дерзить — вызовет его на дуэль. Как представитель аристократии. Маркус сразу заткнулся — он слышал, что у Нойманнов война в крови, что владение оружием в совершенстве им доступно с момента появления из промежностей матери. К тому же, он слышал, что Вальдемар регулярно тренируется с каким-то матёрым дружинником, прославленным в войнах. А ещё дуэль — это когда один на один. Без толпы за спиной. Конечно, Маркуса такое не устраивало.

Камил, услышав об этой перепалке со слов Ишуаса, захохотал. Злорадство — это великолепно! И что было бы с ними всеми, не собери он парней против задир? До сих пор бы страдали все поодиночке…

В тренировках Ларса быстрее всех развивались вовсе не братья Нойманны. Дылда Грег — впечатлял всех. Через несколько недель никто из ребят не мог его победить.

— Тю-ю! — удивился Ларс, когда Грег сломал очередной топорик сильным ударом. — Не у каждого взрослого дяди столько силов есть, как у тебя. Топорик тебе не подходит, парень! Тебе нужно что-то потяжелее…

На следующий вечер Ларс притащил большой двуручный топор. Почти ростом с самого Грега. Самый настоящий, боевой. Камил попробовал топор на вес — тяжеленный…

— Будешь упражняться с ним, — сказал Ларс. — Маленький топорик — это не для тебя. С твоими-то ручищами…

Грег был очень рад подарку. Он не отлипал от топора. Размахивал им во дворе, рассекая соломенные чучела. Постоянно крутил его, вращал. Пришлось сделать тренировочный аналог. Теперь с Дылдой фехтовал только Ларс — остальным здорово доставалось. Даже тренировочный топор Грега мог наделать бед…

Однажды монахи заметили, как тот тренировался. И в шутку сказали, что лучше бы тот колол дрова для печей Башен Знания — всяко больше толку будет… И Грег не отказался. Идея бить топором, да ещё и с пользой, показалась ему великолепной. Поэтому он часто пропадал на поленницах, заслуживая похвалу монахов.

Толстый Имнар тоже был чрезвычайно силён. Но даже в тренировочных боях он трусил, поэтому и не добивался успеха. Ларс говорил ему, что не трусь он так сильно — из него вышел бы хороший воин.

Братья Нойманны и без тренировок хорошо сражались — на родине их учили фехтованию, поэтому они отлично чувствовали расстояние, знали, когда отойти, а когда атаковать. Камил пытался их переплюнуть. Но сказывалась разница в опыте. А то, что Камил превосходил только самых слабых — Ишуаса и Имнара — его не устраивало. Вот ещё совсем недавно он считался среди них всех самым сильным. А что теперь…

Из Серебряного Перевала приходили письма. Есений расказывал, что старый наёмник Эрн со своим сбродом подчинил два баронства. И самое страшное — сделал он это без боя. Бароны примкнули к нему. По югу пронеслась тревожная весть: будто Эрн — выживший наследник Царя, жаждущий свергнуть князей-предателей и вернуть народу сытые времена. Что было, конечно, самой подлой ложью. Теперь он не просто главарь шайки. Он — претендент на престол Перевала… И всех окрестных княжеств. Эта весть грозила тем, что восстание выйдет из под контроля, охватит не только земли Горной Долины, но и все остальные… Сброд Эрна увеличивался с каждым днём. Баронские дружины к нему примкнувшие — очень хороший противовес гвардии князя Искро.

«Не забывай, что знания — важнее всего. Воспользуйся редкой возможностью посещать местные библиотеки. Лучшие книги, чаще всего, сокрыты от глаз, они лежат в самых глубоких уголках библиотек. Это посредственность всегда на поверхности, посредственность всегда пользуется спросом, знаменитостью. Истинный же гений прячется на запылившихся полках, покрыт паутиной, никем не понятый, всеми позабытый… Надеюсь, ты помнишь, зачем отправился в Ветроград. Не подведи.

Уж не знаю, вернусь ли я из похода на юг, брат. Весна приближается, наступили оттепели. И скоро Горная Даль умоется кровью…»

8.ЧЁРНАЯ ПЕСНЬ

Он давно уже не чертил символов Изнанки. Не прокалывал кончики пальцев, чтобы отдать капли своей крови Неизведанному. Мальчик действительно позабыл, зачем же приехал в Ветроград. Новые друзья, разборки, тренировки и напряжённая учёба совсем отбили у Камила желание заниматься ещё и изучением древних фокусов. Их с Есением старые эксперименты в родовой библиотеке спустя месяцы учёбы теперь казались какой-то далёкой дикостью, сказками. Почему же учёные Башен не говорили ничего про мощь Изнанки? Почему они не рассказывали о сущностях, обитающих по ту сторону? Ведь они должны были знать ВСЁ.

Однажды Камил поинтересовался об этом у одного из учителей. Угрюмый старик насторожился и взглянул на ученика внимательно.

— Откуда ты знаешь об Изнанке, мальчик? — спросил он тогда. На что Камил ответил уклончиво, соврал, будто слышал в рассказах торговцев, с которыми он сюда и приехал. В тот момент он осознал, что подверг себя опасности и излишним подозрениям. Изнанка — тема запретная, об этом ещё старший брат говорил.

— Изнанка, — сказал старик. — Опасна. А владеющие ею — идут против воли Господа. Забудь эти сказки торгашей, мальчик. Всех, кто изучал и практиковал это знание — ещё столетие назад сожгли на кострах. И слава Богу! Никогда не интересуйся подобными вещами! И лучше учи арифметику, логику и грамматику. Эти науки принесут тебе куда больше пользы. Хотя бы тем, что не приведут на эшафот.

А почему сожгли? Зачем? Неужели безобидные фокусы могли кому-то навредить? Разжечь костёр при помощи символа — это же полезно и прекрасно! Что в этом такого?… Камил отправился в библиотеки. Там он долго копался в хрониках. И по крупицам информации выстраивал общую картину. «Фокусы» не были безобидными. То, что они с Есением практиковали в стенах родового имения — было лишь детской игрой. Лишь преддверием, судя по тем немногим намёкам, которые ему удалось отыскать в летописях…

Что же было ровно сто лет назад? Война с варягами Нордлиники за Белую Метель в 980ых? Не подходит… Завоевание Заречья в 970ых? Тоже ничего особого — обычная война, никаких сожжений на кострах в хрониках не упоминалось…

В те давние времена Царство успешно вело войны, захватывало новые земли, заключало выгодные для себя договоры. Царство контролировало самые важные сухопутные торговые пути — золото стекалось в государство со всех краёв света. И на фоне такого благополучия и процветания странным выглядело внезапно разразившееся восстание девятьсот шестьдесят первого года.

Книгам нельзя было доверять — Камил этот урок усвоил. А ещё он видел своими глазами, как зарождаются бунты. Сытые люди не бунтуют, сытым людям есть, что терять… Что-то было нелогичное в этом восстании. Поэтому он принялся читать вдумчиво, особенно после того момента, как нашёл упоминания о сожжении на кострах лидеров бунта. Поначалу Камилу действительно казалось, что это обычное восстание. Скоро он заметил, что имена главарей повстанцев практически не упоминались. Почему? Как-то нетипично. Безликий бунт? А может, кому-то было неудобно, чтобы их помнили? Прямо как в случае с враньём о войне Распада! Хронисты писали только то, что было выгодно рассказать будущему читателю. Камил отметил эти недоговорки, порадовался, что даже взрослым учёным его не провести! И дальше читал ещё внимательней, рылся в нескольких книгах подряд, чтобы отметить противоречия, чтобы воссоздать события более детально.

В хрониках упоминались жестокости, которым бунтовщики подвергли все земли, до которых только дотянулись. Самым странным было то, что армия царя не господствовала на охваченных пламенем восстания территориях, гоняясь за отрядами повстанцев, методично их истребляя, внушая страх и ужас. Армия царя — бежала, после нескольких неудачных сражений. Бежала. Армия царя! Гигантская армия. Которая повергала в ужас все соседские государства, в те времена сплотившиеся в союзы для противостояния Царству. А тут армия царя была повергнута в бегство какими-то повстанцами…

За рубежом поражение Царства не осталось без внимания. Конечно, современникам тоже, видать, стало страшно. На помощь Царству пришёл Святой Престол. Этот факт был отлично задокументирован и ярко подчёркнут. В те времена Царство союзничало с церковью — не то, что нынче. И после помощи многочисленных рыцарских орденов восстание удалось подавить. Этот факт тоже показался Камилу странным. Он искал сведения про Святой Престол столетней давности — и это было небольшое государство, с куда меньшей армией, нежели у Царства. Тем не менее, такая букашка вдруг поменяла исход гражданской войны.

Главарей, почему-то, не повесили и не четвертовали — по обычаям Царства. Их сожгли на кострах в Старом Капище на главной площади. И казнь эту назвали — Чёрная Песнь. Тут в описаниях начиналось самое странное…

«…из высокого пламени костров, из уст Их вырывалась песнь горестная, наречие Зла. Великие отцы святые наградили Их пламенем очищающим, от скверны. И да обратились Те в последнем отчаяньи, в смертной агонии — к Тьме, уронив свою кровь наземь; своей заунывной песнью огласив Слова; и был чёрный дождь, и залил всю землю ядом, и люд болел после Чёрной Песни — Плесенью. Страшный мор окутал Горную Даль на десятилетия…».

Звучало особенно страшно. А ведь муж тётушки Анны умер от этой самой Плесени. Болезнь эта до сих пор гуляла по миру, порой выкашивая очередную деревеньку. Сам Камил не видел больных ею, но поговаривали, что тело больного покрывалось чёрной мохнатой плесенью. Что больной постепенно превращался в опасное чудище. Насколько правдой являлась часть про «чудище» — Камил не знал. Обычно больных Плесенью убивают, едва кожа у тех покроется намёками чёрных вкраплений, а тела — тут же предают огню, чтобы не допустить распространения заразы. Ведь плесень может прорастать и на мёртвых телах…

Монастырь Старое Капище, где казнили лидеров восстания, находился на самом севере Горной Дали, в нескольких днях ходьбы от Серебряного Перевала. Монастырь издавна сторожил северную границу от варягов. В тех местах рыцарские ордена Святого Престола сумели одолеть загадочную армию повстанцев.

Камил ещё несколько дней искал сведения о войне, в свободное от учёбы и тренировок время. Кто же такие — эти последние властители Изнанки? В том, что эти люди владели Изнанкой — у Камила уже не было сомнений. Хоть книги пытались всеми силами скрыть эту причастность. Эти лидеры владели Изнанкой настолько хорошо, что смогли сокрушить могучую царскую армию. Уж не о той самой мощи рассказывал старший брат?

После той странной войны и была введена массовая практика сожжений на костре. Любого, кто подозревался в «колдовстве» — тут же казнили на огне. Ведь на костре сложней всего пустить кровь. А для владения Изнанкой — нужно принести жертву — пусть даже и каплю своей крови.

Больше никакой информации о лидерах бунта не нашлось… Только смог Камил составить путь армии повстанцев. Самым любопытным оказалось, что начинался он с владений родового имения Миробоичей.

Тогда Камил попытался найти сведения о действиях со стороны своих предков, которые уж точно не могли пойти против Царя. Но нашёл лишь сведения о незначительных стычках на территории баронства. Повстанцы не брали имение штурмом. А Миробоичи — не выказывали явного сопротивления. Будто обе стороны не хотели биться… На тот момент молодой Алсен Миробоич унаследовал воеводство от отца Бориса Миробоича, умершего за год до восстания. Он возглавил один из корпусов армии Царства. И воевал на территории Дикой Тайги — на севере за Хребтом. Может быть, он не бился против восставших потому, что был слишком далеко?…

Камил принялся искать упоминания о своих предках. Если они были воеводами, то наверняка должны были попасть в летописи. Род Миробоичей славился своей старинностью. И существовал едва ли не с самого момента зарождения Царства…

Может быть, недавняя смерть Бориса Миробоича запустила какой-то процесс, приведший к восстанию?.. Всё-таки библиотека Ветрограда не была богата на писания о роде Миробоичей. Сведения о них были разбросаны то тут, то там — в тысячах книг. И собрать всё воедино оказалось не простой задачей. За этими сведениями нужно было ехать в родовое имение. Там велась книга истории рода, велась родословная. О каждом предке можно было раздобыть информацию, краткую выжимку: что сделал, чем знаменит, какой был характер и каких наследников оставил.

Предки Камила всегда воевали. И помогали бесчисленным царям одерживать победы над внешними и внутренними врагами. За огромный вклад в становление раннего Царства, Миробоичи заслужили баронский титул и воеводство. В семьсот восьмидесятые годы Долина Ветра покорила Горную Даль — сильнейшего противника в регионе — при некой неоценимой помощи со стороны Ведагора Миробоича — первого в роду Миробоичей. В те же времена Ведагор строит поместье — для защиты новых границ он нашествий. Ведагор помогает царю разбить множество врагов, ополчившихся против молодого государства; помогает заключить выгодные мирные договоры. Гениальный полководец вселяет в сердца врагов Царства ужас.

История Миробоичей тогда и началась, три столетия назад…

Особых деталей не нашлось. Писарям в основном было плевать на баронский род — за жизнеописания им ведь платили цари и придворные. Поэтому писали по большей части о них.

После чтения исторических хроник Камил пришёл к выводу, что Есений — беспредельно прав. И что предостерегавший старик-учитель — глупец, заражённый религиозной чепухой, мешающей ему и всем противникам Изнанки изучать её. Если подойти к делу с умом, то можно было извлечь огромную пользу. Как для себя, так и для государства.

Поэтому Камил тут же взялся за поиски книг об искусстве владения Изнанкой.

Он искал эти книги, прочёсывая километры стеллажей. Читал названия на корешках, пытаясь по одному лишь названию книги уловить суть. Отсеивал. Самые старые и запылившиеся он, по совету старшего брата, на всякий случай открывал, пролистывал. Забредал в самые скромные закутки. Забирался высоко на стеллажи, приставляя лестницы.

Подозрительно прищуривающимся монахам и библиотекарям отвечал, что ищет исторические книги, благо, учёные видели, как малец долгое время корпел над летописями…

Искать книги Изнанки было опасно. И Камил искал осторожно.

Но безуспешно. Почти неделю он потратил на поиски, по сути, не прочесав и четверти огромной библиотеки. Да и в той самой четверти — могло что-то скрыться от его взора. Корешки книжек зачастую не говорили о сути. А если бы Камил открывал и быстро пролистывал каждую непонятную книгу, то потратил бы на поиски трактатов об Изнанке всю свою жизнь…

Ишуас заметил перемену в поведении Камила. И как-то проследил за ним, обнаружив того в библиотеке за столом, заваленным десятками ветхих книг.

Пребывая в отчаяньи, Камил поделился со своим другом своими измышлениями.

— Мне кажется, — говорил он. — В моём роду скрывается какая-то опасная загадка. И мне жаль, что я не могу сейчас же вернуться в родовое имение. И найти все ответы на свои вопросы! Мои предки определённо что-то знали об Изнанке… Мне так кажется. И я тоже должен научиться тёмному ремеслу. Но не могу никак найти здесь подходящие книги.

— Об Изнанке? — усмехнулся Ишуас. — Ты веришь в сказки?

И тогда Камил показал, как умеет разводить огонь, как умеет замораживать кипяток и как умеет проращивать семена…

Ишуас был впечатлён до восторга. Фокусы определённо что-то перевернули в его мироощущении. Всю жизнь он считал «магию» — выдумкой и занятием шарлатанов. Ишуас был вдохновлён. Он захотел тоже научиться. Камил взял с того клятву — никому не рассказывать. Рассказал ему о том, что ему удалось прочитать в старинных летописях. Рассказал, сколько времени потратил на поиск запретных книжек. Ишуас посмеялся над наивностью Камила.

— Запретные книги и прятать должны соответственно! Если бы я хотел сжечь всех «колдунов», я бы начал с самого простого — с книг про Изнанку.

— Но у нас в родовом имении остались эти книги! Мой брат отыскал некоторые их них.

Ишуас задумался.

— Тогда, если бы я был колдуном и захотел спрятать свою книгу, понимая, что моё знание — могучее и опасное… Я бы уж точно назвал её неприметно и непонятно!

Ишуас решил немедленно присоединиться к Камилу. Но надежды на успехи в поисках таяли с каждым днём.

Наступила весна. Запели птицы, а деревья вспыхнули зелёной листвой. Долгое время из Серебрянного Перевала не приходило никаких вестей. Только витали слухи, что княжеский воевода Хмудгард бьётся с восставшими в Горной Дали. Но с каким успехом?

Говорили, что войско Эрна — гигантское. Говорили, что на берегах Горной Дали высадилось ещё варяжское войско — наёмники, которых приобрёл Эрн за награбленное золото… Теперь даже в Ветрограде чувствовали страх.

Камил волновался за брата. Не мог найти себе места. Потом прилетела птица от тётушки Анны — не от Есения, что тут же взволновало Камила. Уж не весть о смерти?

Но нет. Даже наоборот — весь о новой жизни. Старший брат всё-таки заделал наследничка, прежде чем отправиться в поход — экий молодец! Жанна беременна. Не было ясно, радоваться ли, печалиться ли. С одной стороны брак между Миробоичами и Житниками прочно скреплён. У князя Искро всё меньше аргументов лишить их баронства. А с другой — Камил теперь точно не унаследует имение. Если старший брат, упаси Господь, погибнет на войне, то в имении Миробоичей главной будет Жанна Житник, пока её сын или дочь не вырастут… И мысль об этом была Камилу особенно неприятна. В родовом гнезде будут править чужаки. Ещё и женщина. Не самая умная.

Впрочем, в имении и сейчас правили чужаки. Восстание ещё не подавлено. Война с Эрном обещала быть чудовищно кровавой.

Всю весну и начало лета Камил провёл в тревожном ожидании. И только в середине июня к нему прилетело письмо…

9.ПОХОД

Всё действительно оказалось хуже некуда. Морозы в Горной Дали продлились до начала марта. Только когда в апреле сошёл снег князь Искро решил наконец бросить свою гвардию на подавление восстания. Тянул он до последнего, ждал самых лучших погодных условий для похода. Будто только в погоде заключался успех… Зимой князь попытался призвать войска всех своих вассалов. На призыв ответили только те, кто оказался вдали от эпицентра восстания. Остальные предпочли остаться в своих землях и защищать их, потому как видели, что сам князь бездействовал, пережидая суровую зиму.

А старый наёмник Эрн не ждал погоды. Он действовал. И провёл зиму необычайно продуктивно. Даже он не ожидал таких успехов от себя. Его крестьяне всё-таки отлично пережили зимние походы — им не привыкать к тяжёлым условиям. Эрн насмехался над князем, благодарил за невмешательство и в письмах предлагал ему так же не вмешиваться, когда он вскоре будет пялить в задницу княгиню Светлану в захваченном Серебряном Перевале.

Князь Искро отправил войско не на юг, к имению Миробоичей. Он отправил свою гвардию на запад, по тракту. Потому что проблемы на западе стали вдруг куда страшней и опасней, чем были на юге… Эта новость особенно возмутила командира Орманда, уже собравшего за зиму небольшую дружину.

— Я знал, что так случится! Знал, что Эрн не будет сидеть на месте! И к весне двинется разорять запад княжества!..

Сам князь остался в городе. Во главе войска он поставил своего знаменитого воеводу Хмудгарда, наказав тому жестоко покарать восставших. С жестокостью у Хмудгарда проблем не имелось…. Проблемы заключались в том, что у восставших теперь было больше войск.

К Эрну присягнули два южных барона, пополнив ряды восставших на четыре сотни дружинников. У этих баронов имелось только два пути: на ножи бунтарей, которые прямо перед их горлом; и на виселицы князя Искро, которые где-то далеко-далеко… Очевидно, бароны предпочли второе. Ведь уже три баронства оказались разорены. К тому же бароны видели, как стремительно растёт армия восставших, видели, сколько золота тем удалось награбить. Ходили слухи, что Эрн нанял варягов — своих знакомых наёмников с севера. И неизвестно, как скоро эти варяги прибудут в Горную Даль и что вообще им смогут противопоставить дружинники князя…

Искро, как выражался Орманд, «всё просрал». И допустил за эту зиму так много ошибок, что теперь победа если и достанется им, то лишь ценой большой крови. Есений тревожился. Это первый его военный поход. Веяло безнадёжностью.

Княжеское войско насчитывало всего три тысячи воинов — вместо обычных пяти-шести тысяч. Даже самый богатый барон Мила Перепутич — свекр князя Искро — не отправил своему зятю дружину в помощь. И не зря. В начале апреля в западные владения внезапно вторгся Эрн. Восставшие взяли баронскую крепость в осаду…

Весть об этом и прилетела к князю Искро перед самым отходом дружины из Серебряного Перевала, заставив его повернуть на запад. Князь не мог допустить, чтобы дорогой родственник как-то пострадал. Тем более, в многочисленных письмах до осады Мила Перепутич торопил зятька, упрекая его в трусости и припоминал, как в прошлом Искро с его драгоценной помощью взошёл на престол Серебряного Перевала. Требовал вернуть долги. Но князь отвечал, что Эрн не осмелится нападать на хорошо укомплектованную крепость, что жалкие крестьяне не смогут одолеть профессиональный гарнизон. Он тогда ещё не знал численность вражеских войск. Их подсчитали разведчики Милы, когда восставшие взяли его крепость в осаду. Только тогда князь пришёл в ужас.

Времени почти не было. У Милы Перепутича в общей сложности имелось около шестисот дружинников, разбросанных по трём его имениям-городкам. На стенах его осаждённого имения стояло три сотни воинов. Против них же выступало гигантское четырёхтысячное войско восставших.

До крепости Перепутичей — почти три недели пути. Что будет за эти три недели? Припасов обороняющимся на это время, конечно, хватит. Но ведь долго они с такими силами не продержатся.

Разграбление баронства Перепутичей принесло бы Эрну ещё больше золота. А золото — это ключ к победе!

По слухам, к Эрну примкнули не только дружины баронов, но и крестьяне, которые тоже жаждали свержения Искро. Войско пополнили так же и многочисленные шайки разбойников — это было уже куда серьёзней. Его армия теперь стала гораздо крепче. Если осенью бунт Эрна можно было легко задавить в самом зародыше, то теперь… Сброд Эрна превратился в чрезвычайно опасную силу.

Народ настроился против тирана Искро, народ видел в Эрне — благородного спасителя. Может, и было во всём этом некое здравое зерно. Однако Есений сомневался, что бунтарь окажется достойным правителем. Из него выйдет тиран, похуже Искро!

Княжеская дружина шагала по разорённым восстаниями землям… В том числе и через имение Житников. Есений видел приколоченные к деревьям черепа сопротивлявшихся. Разрубленные на части тела придворных и дружинников. Что же здесь довелось пережить Жанне… И неужели то же самое они сотворили с его пленённым отцом, с придворными его имения? Это всё ещё предстояло увидеть…

На ветвях деревьев по краям леса, словно гирлянды, висели все, кто встал на пути у сброда. Вороны оклевали гнилые тела повешенных по самые кости. По ночам до лагеря дружины то и дело доносился трупный смрад из лесов.

Войско Хмудгарда ступало по извивающимся лесным дорогам осторожно, ожидая неожиданного нападения. Эти глухие места были чрезвычайно удобными для засад…

Впереди перед войском в авангарде скакала конная гвардия, на которую и надеялся воевода — у восставших не было так же много лошадей. Гвардейцы уходили далеко вперёд, разведывали брошенные и пустующие дороги. Осматривали поросшие тёмными лесами холмы, спускались к ручейкам, в поиске следов.

Здесь и раньше царила погибель. А после восстания чернота и мрак совсем сгустились над этими местами. Деревни и сёла опустели от голода, болезней.

Иногда Есений слышал в ночи не только далёкий волчий вой.

В глухих лесах ревели ещё и неведомые чудовища.

Они шуршали по их следам, преследовали войско, словно стая кровожадных слепней. Они предвкушали запах скорой смерти. Но боялись подходить близко. Твари выжидали, когда случится первая битва, чтобы затем вдоволь полакомиться ещё свежим мясом погибших.

Надо же, они существуют! Есений до самого последнего не верил, списывая россказни старых дружинников на их необразованность и суеверность. Конечно, в книгах про Изнанку писали много чего… Но вскоре он и сам встретился с порождениями.

Одной из ночей на лагерь напало нечто кошмарное, потустороннее. Караульные затрубили в рога, поднимая лагерь.

Поначалу думалось, что это явились разбойники. Им под стать нападать посреди ночи.

Есений и Орманд со своими людьми быстро облачились в доспехи и приготовились к бою.

Но кошмар не добрался до них. А сгинул где-то в дальней части большого лагеря.

Слухи об ужасе и кровопролитном сражении с неведомой тварью быстро разнеслись по лагерю. Есений поторопился поглазеть на гостя.

И был шокирован увиденным.

Страшенное и мерзенное. Совершенно противоестественное. Оно, видимо, некогда являлось горсткой воинов. Доспехи на трёхметровой твари были имперские. Окровавленные. Стало быть, оно бродило по лесам ещё со времён Великой Войны, нападая на немногочисленных путников. А когда почти все крестьяне в округе померли, чудище оголодало. И потому решилось наброситься на крупный лагерь. Голод его оказался сильнее осторожности.

— Поэтому трупы нужно сжигать, — сказал Орманд. — Или хоронить, закапывая поглубже в землю. На местах побоищ тела свалены друг на друга. Иногда они срастаются. При помощи Зла… И встают. И бродят по старым полям сражений, вечно голодные и озлобленные. Ненавижу этих дряней!

Есений разглядывал чудище. Пытался его запомнить. Вот оно — порождение Изнанки. Немыслимое стечение природных переменных, геометрическое сочетание углов упавших костей, коктейль определённых предсмертных страданий, отчаяние и литры крови, невольно открывшие потусторонним тварям дорогу в этот мир.

Начался май, а войско всё брело по разорённым землям, полным этих кровожадных тварей. Число караульных увеличили — караульные и не думали спать. Они вглядывались в ночную темноту с постепенно изматывающим ужасом. И видели в гуще леса сверкание хищных глаз…

До крепости Милы Перепутича оставалось три дня пути. Местность стала неровной. Леса сделались ещё плотнее и темнее. Погода портилась — пролились первые дожди, а за ними — пришли непроглядные туманы. Конная разведка стала немощной, неэффективной. Войско ослепло, лишилось своих глаз. По краям петляющей дороги начались болота. Войско пришлось растянуть в длинную колонну, чтобы пройти через эти узкие, тесные дремучие места. Хмудгард, будь его воля, остановился бы перед этими болотами лагерем, переждал непогоду. И только тогда бы двинулся дальше. Слишком плохо складываются карты… Но князь Искро за такое промедление повесил бы его на своей площади. Свекру князя нужна была помощь. Поэтому воевода попытался преодолеть болота максимально быстро. Он чуял здесь неладное.

Но за один день болотную гать преодолеть было невозможно.

К вечеру воины устали и потеряли бдительность. Они размышляли о долгожданном отдыхе. Тогда и посыпались тучи стрел. Из лесов по обе стороны от колонны расположились невидимые стрелки…

Разбойники, примкнувшие к Эрну, сколотили свой собственный отряд. Большую разбойничью дружину, в которой соединились практически все мерзавцы Горной Дали. Эти ублюдки были чрезвычайно хороши в засадах. Это ведь их ремесло, их хлеб…

Войско князя запаниковало. Повезло тем, кто быстро умирал. Ибо раненных никто за собой не тащил. Каждый думал, как бы выжить самому. Лежащих и стонущих топтали, оставляли позади. Потом враги добирались до них и жестоко расправлялись, отрезая руки, ноги, и то, что было промеж ног… Лес заполнился их отчаянными предсмертными криками, наполняя выживших холодным ужасом.

Войско понесло значительные потери, прежде чем солдаты построили стены щитов по обе стороны колонны. Тогда Есению казалось, что врагов — несметное множество. Что войско потерпит поражение.

Колонна двигалась вперёд под градом стрел. И ничего не могла поделать с разбойниками, упрятавшимися на болотах. Некоторые отважные гвардейцы совершили конные атаки, но лошади завязли в грязи и тонули. Трясина затягивала тяжёлых воителей, облачённых в доспехи. Непроходимые места.. Тогда Хмудгард приказал всем вернуться в строй и продолжить брести вперёд, под постоянным обстрелом.

Он спрятал конников посреди колонны, под защитой стен щитов, потому как лощади были очень уязвимы для атак. Было понятно, какую цель преследовал Эрн, устроив засаду. Лишить их конницы — главного преимущества…

Дружинников оказалось куда больше, чем нападающих. Но дружинники растянулись колонной на этой узкой дороге через топь. И поэтому численное превосходство не имело никакого значения. На каждом участке засады атакующих было больше, чем бредущих по тропе воинов. Засада оказалась для войска очень тяжёлой…

Есений дрожал от страха. Он слышал, что делается с раненными. Щит его отяжелел от стрел, ощетинился. Новый отряд прикрывал своего барона и, кажется, его бойцы не теряли боевого духа — Орманд умело управлял шествием на своём участке. Старый волк попадал в подобную засаду не первый раз…

Вечер закончился, тьма сгустилась, замедляя войско. Половину ночи они брели через лес, прежде чем вышли к протяжённой и сухой возвышенности, где Хмудгард приказал разбить укреплённый лагерь.

Здесь разбойники утеряли свою силу, своё преимущество. Едва они высовывались из лесов — тут же получали ответный удар. Несли потери. К утру разбойники успокоились. А войско расположилось на отдых, зализывая раны. Два дня они стояли на том месте, дожидаясь, пока туманы рассеются. Идти вперёд было опасно: если на тропе впереди им повстречается ещё и основное войско Эрна — это сражение окажется для княжеской дружины последним.

Разбойники заставляли отставших от колонны раненных вопить от пыток. Поэтому дружинники всё время стоянки пребывали в мрачном настроении…

Эрн, почему-то, не воспользовался преимуществом атаки. Поэтому, как только конники разведали местность впереди, войско бросилось в путь, через атакующих разбойников. И за полдня форсированного марша выбралось с опасных болот. В тот день разбойники понесли большие потери — колонна была готова, бойцы знали, что делать. А так же могли успешно бить в ответ из луков — туманы больше не скрывали врагов. Им повезло, что разбойников было на самом деле немного. Если бы Эрн спрятал в болотах больше сил, то разбил бы дружину начисто…

Когда княжеская дружина подошла к крепости Перепутича, то стало ясно, почему же Эрн не явился в лес по их душу. Поля и дороги были усыпаны окровавленными телами восставших крестьян, дружинников-предателей, но так же и телами дружинников Милы… Крепость пала, кажется, совсем недавно. Войско Эрна ещё не оправилось после штурма, не набралось боевого духа для нового кровопролитного сражения.

Под стенами крепости трупов лежало немерено. Чудовищная вонь исходила от гор гниющих тел. Штурм дался Эрну чрезмерно дорого. Он потерял под стенами не меньше тысячи. Однако крепость пала.

Как выяснилось позднее, бойцы Перепутича сражалась отчаянно. Они верили, что князь придёт на помощь. Поэтому не сдавались до последнего. Сын Милы — Богдан — всё это время занимавшийся делами в прибрежном городке баронства, едва узнав об осаде, собрал ещё три сотни человек и отправился на помощь отцу. Богдан совершил отвлекающий манёвр и попытался прорваться в крепость. Ему это практически удалось. Такое пополнение гарнизона сделало бы захват крепости штурмом совсем невозможным. Эрн, осознавая это, отправил в отчаянную атаку баронские дружины, с их неплохой конницей, да с горсткой крестьян для поддержки.

Эта стычка стоила Эрну больших потерь, куда больших, чем у Богдана было дружинников. Тем не менее, ему удалось не допустить пополнения гарнизона. А ещё они поймали Богдана живым. И попытались торговаться с осаждёнными. Мила Перепутич не купился на жестокости, которые разбойники вытворяли с верещащим Богданам прямо у стен имения, на самом видном месте, удалённым на расстояние полёта стрелы. Потом отсоединённую голову Богдана швырнули за стены катапультой, чтобы Мила налюбовался своим сынишкой.

Лидер восстания решился на кровавый штурм только после того, как узнал, что гвардия князя уже бредёт через болота.

Эрн потерял здесь многих. Большого труда ему стоило поддерживать дисциплину среди атакующих — крестьян отправляли на убой. Множество приступов обернулось бегством деморализованных. Но Эрн совершал приступ за приступом, изнуряя обороняющихся. Пришлось казнить дезертиров. Пришлось стать страшнее, чем стены крепости. И тогда им удалось прорваться…

Теперь войско восставших едва ли дотягивало до двух с половиной тысяч… Но всё же Эрн ещё являлся грозной силой. Теперь он сидел за стенами двух захваченных крепостей — Перепутичей и Миробоичей.

Когда на совете командиров осознали, через какой ад придётся пройти дружине, чтобы отвоевать крепости обратно — почти всех охватила безнадёга.

Решили, что лучший выход — это длительная осада. Полное блокирование путей снабжения. Хмудгард намеревался уморить голодом двухтысячное войско за стенами. И только тогда пойти на штурм. Благо, ещё весна. Прошлогодние урожаи истощились и до следующей зимы их вряд ли хватит.

Однако долгой осады не случилось. С севера прилетела очередная ужасная весть. На побережье высадился тысячный отряд варяжских наёмников. Эрн купил наёмников за награбленное, слухи были правдивые. Сам лидер восстания уже давно бежал из крепости, чтобы со своей свитой встретить прибывшую к берегам армию.

Есений после этой новости совсем поник. Он приготовился к гибели.

Если этот варяжский отряд придёт к стенам Перепутичей и воссоединится с двумя с половиной тысячами восставших в гарнизоне — княжескому войску конец. У Хмудгарда была неделя, чтобы взять крепость, пока варяжские головорезы не придут к её стенам. Взять измором не получится…

Тогда Орманд выкрикнул на совете, что штурмовать крепость — глупо! Что нужно немедля мчать на север самим — и разбить пеших варягов на открытых полях, которые лучше всего подходят для их конной гвардии. Выкрикнул, что только потом уже имеет смысл заниматься осадой. Хмудгард, несмотря на свою неприязнь к Орманду, прислушался к словам. Они оба были потомками севера, оба понимали, какую опасность представляют варяги. Всё-таки была между ними какая-то варяжская солидарность…

Войско быстро ринулось в обход крепости, форсированным маршем, с постоянной конной разведкой в авангарде — чтобы вовремя заметить варягов — и в аръергарде, на случай, если гарнизон покинет крепость и решит ударить в спину.

Поначалу командир гарнизона не решился на преследование, потому что думал, что это ложное отступление, что гвардия хочет заманить его в ловушку, что едва они выйдут за ворота — конники тут же на них набросятся. А когда Эрн узнал, что воевода снял осаду и пошёл к ним навстречу — отправил приказ гарнизону выходить, чтобы расправиться со всем войском князя в одном решающем сражении.

Двухтысячный гарнизон оказался тогда уже далеко от княжеского войска. И двигался гораздо медленнее. А ускоряться они не умели — тогда бы они неизбежно растянулись и стали уязвимыми.

Конные разведчики воеводы обнаружили варяжское войско быстрее, чем Эрн сумел отреагировать. Варяги бросились к близлежащему холму. Там они удумали построить укреплённый лагерь, склоны которого ослабили бы атаки конной гвардии. На том холме они стали бы дожидаться прибытия гарнизона, чем поставили бы Хмудгарда в тяжёлое положение.

Чтобы не допустить этого, воевода спешно бросил конницу в плохо подготовленную атаку, чтобы отсечь путь к холму. Завязалась жестокая мясорубка, с большими потерями с обеих сторон.

На гвардию обрушивались облака из топоров, дротиков и стрел.

Кони дохли, всадники падали — и тогда варяги расправлялись с гвардейцами. Варяги бились, плотно сомкнув ряды. Стены щитов укрывали наёмников, пытающихся пробиться к холму.

Но тяжёлые бронированные лошади врывались в их ряды. Появлялись бреши. Всадники нанизывали варягов на длинные копья, а потом рубили сверху топорами, размахивали шипастыми булавами…

Наёмники увязли в битве. И тогда на помощь коннице подоспело пешее войско. Лучники осыпали варягов стрелами.

В тот кровавый день Хмудгард отдал Есению опасный приказ — ворваться в ряды врагов одними из первых. Приказ не терпел возражений. За такое могли и казнить на месте. Есений едва научился владеть топором…

Пехотинцы ударили во фланг, схлестнувшись с варягами в кошмарном побоище.

Ещё зелёный и неопытный отряд Есения столкнулся с матёрыми убийцами севера. Позади их толкали, поджимали дружины других баронов, дружина князя.

Есения прикрывали Орманд и Мямля. В том бою они потеряли многих своих новобранцев. Сам Есений плохо помнил битву, от страха.

Они били во фланг. Это спасло положение.

И скоро варяги-наёмники не выдержали натиска.

Одолеваемые то тяжёлой конницей, то градом стрел, то численно превосходящей пехотой… Их строй нарушился, началась суматоха и путаница. Наёмники запаниковали и начали отход, который вскоре превратился в бегство.

Есений тоже рубил убегающих, но, скорее, от ужаса, чем от предвкушения скорой победы. А когда битва стихла, рядом с Есением остался только Мямля и пятеро дружинников.

Окровавленное тело Орманда нашли в центре былого сражения. Старый волк бился отчаянно. И погиб, защищая Есения. В разгар битвы он подставился под сильный удар. Могучий варяг, с которым он бился, разрубил командиру и шлем и голову, и шею, лезвие топора врага дошло до середины груди, до самого сердца…

Какая-то тягучая тоска охватила Есения в ту секунду. Теперь он был сам по себе. Теперь ему нужно повзрослеть. Стать бароном. Ведь больше не было никого, кто помог бы ему своим опытом… Не было никого, кто бы мог принимать сложные решения за него.

Наёмники сокрушены. Однако Эрн смог улизнуть со своей свитой. Они раздобыли резвых коней и легко ушли от преследования тяжёлой гвардией. Предводитель двигался на юг — намереваясь присоединиться к остаткам армии.

Хмудгард, не давая даже похоронить товарищей, приказал следовать по пятам беглецов. И армия их скоро настигла растянувшуюся колонну восставших. Расправиться со сбродом не составило труда — даже когда те успели добраться до холма. Крестьяне не могли сдержать натиска конной гвардии, разгорячённой в боях — как бы их не тренировали отражать атаки конницы при помощи длинных копий — им недоставало дисциплины. Остатки от баронских дружин не смогли оказать достойного сопротивления и сложили оружие.

Битва кончилась, едва начавшись. Восставшие были деморализованы известием о гибели варягов, на которых так сильно надеялись.

Эрн со своими конниками снова бежал. Он добрался до крепости Перепутича. Но оставленный гарнизон не пустил старого наёмника внутрь. Они уже были в курсе поражений и больше не верили в победу. Рассчитывали на милость князя.

Тогда Эрн, проклянув всё на свете, бежал в имение Миробоичей. Имение казалось ему более пригодным для обороны, потому что стояло на высоком утёсе. Обороняться он там планировал до последнего солдата. Пока князь, измотанный безуспешными штурмами, сам не предложит ему мир.

В середине мая Хмудгард вернул имение Перепутичей без боя. Гарнизон сдался, открыл ворота. Милу Перепутича обнаружили в собственной темнице, с выколотыми глазами и отрезанным языком — крестьяне успели выместить всю злость за ожесточённое сопротивление.

Хорошо, что своих внуков и жену он вовремя отправил в Серебрянный Перевал.

Хмудгард не оценил сдачу гарнизона. Он всё равно жестоко и показательно казнил всех пленников, отпуская лишь немногих — чтобы те поведали об ужасах, которые им удалось увидеть на войне. Это отвадило бы многих на последующие восстания. Князь Искро теперь внушал страха куда больше, чем ненависти…

Когда дружина брела через болота обратно — разбойники молчали. Они, кажется, поняли, что война окончена. И не хотели лишний раз злить воеводу, который бы мог потом всерьёз заняться зачисткой лесов из мести.

В начале июня княжеское войско подошло к имению Миробоичей. Воевода предложил Эрну сдаться. Но старый наёмник слышал, что сделали со всеми пленными. Поэтому не ответил. А потом пришло известие о том, что в Горную Даль через Перевал к князю Искро пришёл на помощь его брат — князь Лесной Дали — Цветан Дальнич. С четырьмя тысячами в дружине. Поздно, однако, повернись война иначе, Цветан бы спас княжество своего брата от окончательного разорения. Кроме того, князь Искро заключил контракт с кондотьерами, прибывшими из Королевства за Хребтом. Зверства на землях Милы Перепутича встревожили династию Дальничей. Князья понимали, что Эрн мог прокатиться по всему Царству, что он не остановился бы ни за что…

Лидер восстания оказался совсем уж в безнадёжном положении. Но вряд ли он понимал, что его положение даже более безнадёжное, чем ему казалось. Воеводе пригодился совет Есения — о тайном ходе в подземельях. Хмудгард меньше всего хотел, чтобы славу победы отняли войска Лесной Дали. Поэтому обрадовался, когда понял, что слава всё-таки достанется ему. Под покровом ночи, с факелами, гвардия преодолела подземные тоннели и коридоры, вылезла прямо посреди дворцовских комнат, учинив резню. Сонный гарнизон не оказал почти никакого сопротивления. Повстанцев стремительно перебили.

Эрна пленили. Лидер восстания не успел воткнуть себе в горло кинжал. Он до последнего не верил, что гвардейцы прорвались в имение… От осознания грядущей участи старый наёмник поседел за пару ночей. Его отправили в Серебряный Перевал вместе с баронами-предателями. Там их раздели догола и протащили по главным улицам внутри клетки, на потеху народу. Каждый был волен швырнуть в них горсть дерьма, помоев или тухлые помидоры. В тот день Эрн вёл себя достойно, смело глядел на городских жителей. А бароны же молили о пощаде, рассказывая князю Искро сказки о том, как у них не было выбора. Они сначала с рыданиями наблюдали, как князь Искро развесил их семьи на знаменитых столбах. А потом повисли на них и сами. Есений считал, что они ещё легко отделались.

Достоинство Эрна быстро улетучилось в камерах пыток. Не прошло и дня, как он разучился ходить, как начал ссаться под себя. Придворный палач вытворял с ним такие кошмары, что скоро от храброго предводителя разбойников осталась только дрожащая оболочка, полная безмерного отчаяния и ужаса.

Воевода Хмудгард был очень доволен Есением. Парнишка выполнял все его приказы. Да и с осадой имения очень ему помог — слава для воеводы была очень важна, а прибывшая дружина Цветана этой славы его бы лишила. Воевода замолвил за Есения словечко князю.

И уже в июле старший брат смог вернуться в имение, вместе со своей беременной Жанной. Кажется, у них понемногу налаживались отношения. Теперь он стал полноправным бароном. Вернул родовое гнездо. Ещё долго придворным и дружинникам приходилось выносить из имения трупы, части тел, оттирать в коридорах и спальнях засохшие лужи крови.

Нужно было приводить в порядок не только своё баронство, но и почти опустевшее баронство Житников. Ни о какой прибыли не могло идти и речи. Их владения обескровлены. А Долг никуда не делся. Нужно было думать, где раздобыть золото… Бремя, которое ранее лежало на его отце, теперь обрушилось на него самого.

И было тогда что-то особенно страшное в глазах восставших, которых рубили гвардейцы той ночью в имении. Они явно чего-то опасались в подземельях. И когда оттуда вышли гвардейцы, они приняли их за что-то другое. Куда более опасное…

10.КНИГА СМЕРТИ

Известие о гибели Орманда опечалило Камила, кажется, даже сильнее, чем когда-то опечалила смерть родителей. Мальчик во всём равнялся на этого отважного бородача со страшным лицом. Камила с рождения окружали заячьи души. Командир Орманд же был героем, достойным легенд, а на фоне Некраса и Есения вовсе казался богом. Ларс, узнав о смерти своего боевого товарища, друга, тут же помрачнел, лицо его замерло, как камень.

— Умереть в бою для воина — высшая честь, — только и сказал он.

Но восстание подавили, имение вернули — это хорошо. Из-за тревожных слухов Камил уж было уверился, что восстание так просто не остановят.

Эрна до сих пор наказывают в пыточных камерах Серебряного Перевала. И поделом! Камил особенно злорадствовал, когда представлял, как этого ублюдка дерут, как мучают, как не дают ему умереть от боли, вовремя подавая маковое молоко. Как потом Эрна трясёт и выворачивает от жажды этого самого макового молока. Хотелось бы посмотреть на его страдания лично, на этот страх в глазах! Может тогда бы Камилу стало легче от невыносимой тоски за прирезанного братика, за отца, заживо насаженного на вертел, за мать, брошенную в котёл с кипящим маслом. Тоска эта порой обрушивалась на мальчика, особенно по вечерам или после кошмарных сновидений. Её он глушил озлобленными тренировками или громадным количеством книжек, которые они с Ишуасом читали в библиотеке. Эти двое решили во что бы то ни стало сделаться величайшими властелинами Изнанки. Ишуас больше стремился к знанию, к тому, чтобы прикоснуться к тому, что за гранью, к истине; тогда как Камил жаждал мести, жаждал сокрушить всех врагов своего рода при помощи неведомой силы.

Он научил Ишуаса всем своим фокусам. На этом весь прогресс в их совместном «познании тайн вселенной» надолго застопорился. За многие месяцы они не нашли в огромной библиотеке Ветрограда ни одной книги об Изнанке. Но они не сдавались в своих поисках. Кроме того, прочёсывание стеллажей с книгами приносило иные, не менее полезные результаты.

На полках пылились интереснейшие легенды и сказания о героях минувших эпох, и старых мудрецах, которые помогали героям найти великие артефакты. Тогда в глаза впервые бросилось имя некоего Аши Друджа — заморского философа древности.

На полках лежали прелюбопытнейшие сборники стихотворений. Жизнеописания необычных людей. И, конечно, военные трактаты, в которых описывались многочисленные способы одолеть врага, используя не только оружие, но и местность, особенности рельефа, леса, болота… Камил всё запоминал. А самое важное коротко выписывал. Всё это ему обязательно пригодится, думал мальчик. Вдруг вспыхнут ещё восстания. Или же в их земли вторгнется кровожадная Империя, как всё время опасался Ларс. Мир, к сожалению, не являлся безопасным и спокойным местом. За одной напастью всегда следовала другая… Камил готовился к возвращению в родовое имение, где он намеревался сделаться командиром, заменив собой Орманда.

Никто из их сверстников так же рьяно не увлекался чтением, поэтому монахи и библиотекари видели в мальчиках будущих светил науки и философии. Ишуас действительно намеревался стать «мудрецом», познать весь мир, его устройство, поэтому с самых малых лет пытался осилить тяжеловесные философские трактаты древних заокеанских учёных. Камил тоже пару раз засел за философию. Но каждый раз мальчика одолевала сонливость.

А вот легенды и сказания ведали ему о древнейших событиях. Во всех них имелась одна общая деталь — люди всегда побеждали опасных чудищ, обращали в бегство племена ныне вымерших полулюдей. И даже вампиров — сильнейших и быстрейших существ — люди каким-то образом сумели победить.

В истории скрывался ответ на вопрос, почему же мир настолько жесток, почему люди устраивают бесчисленные войны. Человечество всегда было вынуждено бороться за своё существование, оно привыкло извечно сражаться с серьёзными врагами, постоянно пребывая на грани собственного вымирания. Люди вгрызались в глотки своих врагов. И кто же тогда является монстрами и чудовищами? Если люди, в конечном итоге, всегда одерживали верх и жестоко расправлялись со всеми, кто не был похож на них?.. А когда полулюди канули в небытие, когда вампиры ослабли — люди набросились друг на друга, принялись отстраивать могучие государства, уничтожать себе подобных в бесконечных войнах. И не было конца этому кошмару…

Особенно Камилу нравилось читать о полулюдях. От обычных людей они отличались своей звероподобностью. Полулюди не были настолько же умны, однако были куда сильнее, быстрее, чем люди. Они могли разорвать человека на части, а по скорости бега сравнивались с лошадью. Отсюда и появились истории про «оборотней», похожих на волков. Однако на старинных гравюрах полулюди от обычного человека ничем внешне не отличались, кроме больших мускулов и острых плотоядных зубов. Которые, впрочем, не помогли им победить в войнах на выживание. Кажется, грубая сила не всегда решает все проблемы. Изощрённый человеческий ум — вот весь секрет военных успехов.

Заокеанские легионы древности, с красными большими щитами и с золотыми орлами, славились своей непобедимостью. Солдаты их выстраивались в «черепаху», своей дисциплиной и высоким военным исскуством они сокрушали всех своих врагов. Но даже они долго пытались истребить опасного врага по всему свету. Порой горсточка полулюдей была способна одолеть целый такой отряд.

Особенно мальчика впечатлило сказание о Громе — последнем из полулюдей, предателе своего рода. Молчаливый и загадочный, Гром странствовал по миру и охотился на себе подобных — и не только. Сражался он необычайно длинным двуручным мечом, в его собственный рост. Гром очень преуспел в охоте, ему не было равных. Он жил битвой. Последний из полулюдей бился и с богатырскими дружинами, создававшимися для охоты на сильных тварей. Он убивал самых сильных человеческих воителей. Он сражался с неведомыми тварями и всегда побеждал. Гром брался и за убийства королей. Особенно если считал, что король своим существованием больше вредит, чем приносит пользы. Тогда этот отважный охотник за головами просачивался за высокие стены столиц и дворцов, незаметно проникал в хорошо охраняемые опочивальни и убивал монархов.

За ним тут же отправлялись погони, сотни гвардейцев нападали на Грома, но он отбивался и всегда выходил сухим из воды. Красивее всего была битва, которую Гром дал королевскому войску, устроившему на него охоту. Лучники окружили его со всех сторон, а конники бросились в атаку. Изворачиваясь от ливня стрел, Гром носился по полю наравне с лошадьми и могучими взмахами разрубал коней вместе с всадниками. Ему удалось перевести битву к лесу, где он смог использовать всё своё преимущество. И перебил всё королевское войско, едва ли не сгинув от полученных ран…

Камила впечатлили эти сказания настолько, что он сам захотел научиться владеть двуручным мечом. Однако Ларс сказал, что с таким длинным двухметровым мечом невозможно совладать. И что сказки о Громе — всего лишь сказки.

И совсем другое дело — вампиры. Они точно существуют. И воевали с людьми относительно недавно, всего три сотни лет назад.

В народе ещё помнят жестокую «Войну Крови», продлившуюся почти двадцать лет. В сравнении с этой войной меркло даже противостояние Царства и Империи. Три сотни лет назад вампиры попытались вернуть свои утерянные земли, вернуть власть над людьми, вновь построить гигантские «фермы», где они бы, в скотских условиях, выращивали людей себе на прокорм, будто свиней. Но вампиры были побеждены и оттеснены на Край. Далеко на север, за Дикую Тайгу, где никто не живёт, где есть только льды и снега.

В книгах говорилось, что люди сохранили вампирам жизнь. Но с условием, что те не будут увеличивать своё племя, не будут обращать людей. С условием, что они не станут иметь никаких дел за пределами своих северных владений, а питаться начнут только приносимыми им в жертву преступниками. Всех, кто забирался на юг в поиске добычи или славы, уничтожали рыцари Святого Престола, специальные богатырские отряды и одарённые «божьей благодатью» монахи. Тогда вампиры создали Судей — самых сильных и мудрейших среди своих. Вершителей нового вампирского закона, который бы позволил им мирно сосуществовать с людьми. Вампиры не хотели, чтобы их постигла та же участь, что и полулюдей. Поэтому решили договориться. И жить в позорном симбиозе. Так люди и сделались полноправными властителями мира. Долгие века они теперь не ведали более могущественных противников…

Команда Камила продолжала тренироваться каждый вечер. Скоро они сделались сильнее всех «старшаков» — те ведь не имели ничего, кроме смелости и злобы. Обстановка в спальнях Лагеря стала совсем мирной. Камил не давал никому унижать слабых, выступал в роли эдакого жандарма.

Не раз ещё приходилось драться, но мальчик бился отчаянно и всегда выходил из потасовок победителем.

Так летели месяцы, за учёбой, чтением книг и фехтованием.

В двенадцать лет Камил стал «дядей» — Жанна родила Есению мальчика, нового наследника имения Миробоичей, нового продолжителя рода. Мальчика назвали Ормандом, в честь командира, благодаря которому род Миробоичей уцелел. Камилу было непонятно, почему мелкого младенчика назвали в честь свирепого воителя. А если он вырастет таким же трусом, как старший брат? Это уже будет никакая не честь для командира, а позор его имени… Камил уже планировал, как вернётся в родовое гнездо по окончанию учёбы и займётся воспитанием малыша — научит его бою на топорах, научит смелости. Чтобы не выросло отвратное подобие Есения — третьего труса многострадальный род Миробоичей точно не переживёт.

Первую книгу об Изнанке Камил отыскал совершенно случайно и внезапно для себя, когда ему исполнилось уже тринадцать лет. В легендах и сказаниях он не раз слышал имя «Аша Друдж», принадлежавшее древнему знатоку, который помогал герою найти путь в царствие тьмы, из которого тому предстояло высвободить своих друзей… Во время поиска очередной интересной книги, которая бы приглушила душевную боль и тоску, Камил краем глаза уловил это самое имя на корочке книги. Пару секунд мальчик соображал, где же он это имя слышал. Тогда его и осенило. Камил взял книгу. Открыл с середины. Прочитал пару строк. И ужаснулся тут же. Оглянулся по сторонам. Сердце волнительно заколотилось. Мальчик спрятал книгу под одежду и вышел из библиотек…

Кажется, никто за ним не следил, никто не заметил, что он стащил книгу. Камил спрятался в верхних коридорах, рядом с Башней Астрономии. В тех местах редко можно было встретить прохожих. А некоторые закутки могли укрыть даже если сунутся гости. Мальчик забрался в один из таких закутков, с трепетом и волнением открыл первые страницы запылившейся древней книги. И принялся читать.

Аша Друдж. Философ из дальних земель. Настолько дальних, что вряд ли Камил смог бы отыскать их на карте. Аша начал книгу длинным вступлением, с огромным количеством предостережений, советов и рекомендаций. В тексте зачастую встречались замысловатые слова, названия, не похожие ни на один знакомый ему язык. Например, он писал, что большинство ритуалов требуют столько крови, что все «Пиксквитли» — так знаток называл практикующих искусство Изнанки — могут погибнуть от кровопотери. Потому что Изнанка чрезвычайно жадна. И что только кровь неких одарённых «Миквитекутли» способна брать от Изнанки многое — но те являлись в мир лишь раз в тысячелетие — и то, зачастую даже не догадываясь о своих талантах. Потому что знание обращения с Изнанкой всегда было либо уделом высших жрецов, либо вовсе подвергалось гонениям… А обычным людям, безо всякого дара, придётся либо забыть о сотворении чудес, либо обратиться к человеческим жертвоприношениям…

Камил рыкнул от досады. Приплыли! И что теперь делать? Он искал эту книгу так долго, воображал, как станет стрелять огнём из ладоней, раздвигать моря силой мысли, как в священных книгах… И теперь узнал, что для владения Изнанкой требуются жертвоприношения. Да ещё и человеческие.

Но Камил продолжил читать дальше, вникая в суть тёмного ремесла. С каждой прочитанной страницей он всё больше убеждался в том, что мир на самом деле вовсе не такой, каким его рисуют учёные и священники!

Аша Друдж писал, что сама Жизнь вышла из Изнанки, сбежала от кровожадных богов. Что Жизнь пыталась спрятаться здесь, в этом мире, что Изнанка всё равно не отпустила её до конца — именно поэтому существовала смерть, возвращавшая каждую душу в мир, полный страданий. После смерти, выходит, существовал только ад. А раем, получается, была наша жизнь — этот ничтожный мир! Полный войн, болезней, казней, калек, обездоленных… Тем не менее, жизнь, как писал Аша Друдж — единственное место, где существует «счастье». «Счастье» — это понятие исключительно для живых. Изнанка же полна лишь отчаяния и безмерных страданий, настолько великих, что любое земное страдание — как тихая рябь на воде в сравнении со штормом. Потому некая сущность «жизнь» вырвалась оттуда, в попытках забыться. Что именно это было — неизвестно, однако, зачастую это «что-то» люди склонны называть Богом. Потому эта сущность создала всё живое — в которых она могла бы забыться, как во снах. Все живые существа были сном некой сущности. В том числе и Камил…

Изнанка изо всех сил пыталась затянуть всех их обратно. Но у жизни имелось сильнейшее противоядие, которое никакая Изнанка не могла одолеть — любовь. Все земные твари умирали. Но все земные твари так же и плодились, сохраняя, может, и не отдельную жизнь, но её суть, её волю и предназначение. Зачастую индивидуум жертвовал собой, лишь бы сохранить своё наследие, своё потомство — это и есть главная суть жизни. Вечная борьба…

И в этой извечной борьбе смерти с жизнью величайшие умы нашли свою выгоду. Изнанка находилась за пределами мироздания. И путь к ней пролегал лишь через некоторые особенности геометрии, через определённые сочетания различных переменных. Например, через замысловатые символы, которые люди открывали совершенно случайно, путём бесчисленных экспериментов, порой заканчивающихся совершенно непредсказуемо. Символы истончали реальность в тонкой области, которую они занимали. И через эти символы можно было заключить с Изнанкой сделку, взамен на кровь — символ жизненной силы.

Аша Друдж постарался в своих трудах соединить все знания, раздобытые человечеством воедино. Почти всю свою жизнь он потратил на странствия по всему миру, где общался со всеми волхвами, шаманами, священниками, плавал за все моря, за все океаны. Чтобы добыть это великое знание. И сконцентрировать его в своих книгах.

Камил держал в руках «Книгу Смерти».

Выходит, были и другие «Книги». В которых древний философ собрал все свои титанические познания. Удивительно, почему Аша не покорил весь мир! Всё-таки, существовали люди, стремившиеся к знанию лишь ради самого знания, а не ради какой-то иной выгоды.

Так Камил начал свои тайные занятия некромантией…

11.КОТЁНОК

Помнится, первое воскрешение было самым сложным. Да и не назвать это было «воскрешением». Мёртвый котёнок не возвращался по-настоящему, не оживал. Он оставался всё таким же холодным. Может, он передвигал лапками, поворачивал голову на зов. Но глаза его, стеклянные, иссохшие, пустые, не двигались. Он не издавал мяуканий, когда Камил, из любопытства, трепал его, жамкал, пытаясь вызвать у твари хотя бы какую-нибудь эмоцию. Котёнок не мурлыкал. Он просто ходил следом. И это чертовски пугало.

На «оживление» Камилу пришлось потратить почти всё своё здоровье. Он оказался довольно близок к смерти от кровопотери.

Сначала он резал пальцы. Жалел кровушки. Капал на сложнейший «символ мёртвых», начертанный на полу, вокруг котёнка. И это было не то же самое, что взращивать семена. Или разводить огонь. Изнанка любила смерть. И требовала взамен подарков серьёзней, чем пара капель крови. И символ начертить оказалось не так просто. Каждый градус угла геометрических фигур, каждое пересечение должно строго соблюдаться. «Жизнь», когда убегала от Изнанки, сделала максимально возможное, лишь бы оградиться от её влияния. Поэтому, чем большего проявления Изнанки мы хотим заполучить в нашем мире — тем изощрённее нам нужно извернуться, тем сильнее должно быть «увеличительное стекло» в виде символов, которое бы концентрировало Изнанку, словно луч света. Каждая чёрточка в символах Изнанки значит многое. Сочетание углов в пространстве способно неким немыслимым образом приблизить иные пространства. Тогда у Камила не имелось глубокого представления о механизмах работы символов. Кажется, его вообще ни у кого не имелось — это всё объяснить было настолько же сложно, как и то, почему же солнце светится.

Никакого результата. Слишком мало?

Кровь перестала выжиматься из окоченевших подушек пальцев, и тогда Камил надрезал запястье. Полилась кровь. Много крови. Стало страшно за себя. Изнанка требовала жертв. Символы окроплялись кровью. Однако всё равно не светились.

Пришлось со злобой чертить новые, проверять углы. Перекладывать трупик. Снова лить кровь. Чертовски волнительно. И страшно за себя же…

Когда маленький символ слабо загорелся, Камил порадовался. Оставалось отдать кровь. Побольше крови. Порез переставал кровоточить, кровь отказывалась капать. Тогда Камил порезал второе запястье. Снова хлынула кровь. Голова закружилась. Становилось всё тревожнее.

Ларс на одной из тренировок как-то сказал, что умереть от кровотечения сложно. Для этого нужно резать особенно глубоко. Что люди довольно живучие твари.

Глубоко резать Камил и не собирался. Но крови потерял всё равно предостаточно. Весь коридор, где он и проводил этот эксперимент поздним вечером, оказался залит лужицами. Он сглупил и явно не учёл, что кровь очень хорошо впитывается в гранит. Но было поздно.

Стало тошно. Пришлось присесть. Слабость. И голова кругом. А если кто-то решит пройтись мимо?… Вряд ли, конечно, это самые безлюдные коридоры в Башнях Знания…

Тогда-то котёнок и зашевелился.

Изнанка любила смерть. Но даже получив щедрых даров сполна, обманывала, предлагая взамен лишь суррогат. Не-жизнь.

Котёнок вообще был не лучшей идеей для первого воскрешения. Слишком сложно. Для первого урока куда лучше подошла бы маленькая мышка или крыса. В котёнке же куда больше жизненности. Поэтому его возвращение дороже. Но трупик маленького чёрно-белого котёнка подвернулся мальчику под руку. А отлавливать крысу или мышь, а потом ещё и убивать их… было выше всяких сил Камила. Что-то внутри него мешало отнимать жизнь. Это было не то же самое, что бить рожу Маркусу…

Первая радость от успеха скоро сменилась тревогой. Ломанные, деревянные движения котёнка внушали тихий ужас. Что-то в них было опасное…

А «укладывать» воскрешённых обратно Камил тогда не умел.

Он оттёр символы с трудом. Присыпал кровь песком. Попытался и её оттереть. Не получилось. Стараться он не стал — силы покидали его.

Котёнок всё бродил поблизости. И смотрел своими сухими глазницами. Чего-то ожидая.

— Уходи! — сказал Камил. — Брысь! Проваливай!…

Но котёнок не слушался. Он ничего не понимал.

Камил, пошатываясь, направился к спальням. И котёнок последовал за ним.

— Ну-ка! Назад! Уходи! — никак нельзя было допустить, чтобы бродящее мёртвое животное увидели. Все тут же поднимут панику. И до костра будет совсем недалеко…

«Укладывать» не умел. А растоптать в кашицу, чтобы оно сдохло снова — не хватало духа.

Тогда Камил попытался убежать. Даже обессиленный, он смог оторваться от страшной твари. Мёртвый котёнок затерялся где-то посреди мрачных коридоров. Камил рухнул в постель, с ноющими запястьями, не снимая рубахи, чтобы никто не видел порезов. Раны он замотал тряпками, приложил тысячелистника. Занятия Изнанкой оказались вовсе не полны восхитительных свершений и триумфов. Они были полны боли, страданий, тягучей печали и ощущения, что ты торгуешься с дьяволом. Наверное, оно так и было, хотя Аша Друдж и писал, что дьявола в христианском понимании не существовало. Что Бог Изнанки куда хуже и дьявола, и даже ветхозаветного Господа вместе взятых. Господь ведь сбежал от Бога Изнанки сюда, спрятавшись, растворившись и уснув в миллиардах сотканных из космической пустоты жизней…

Мальчику всю ночь снились кошмары. Символы. Фракталы. Неведомые пространства, о которых он вычитал в «Книге Смерти». А едва он продирал глаза, казалось, что воскрешённый котёнок смотрит на него, стоит у самой кровати. Тогда Камил снова проваливался в тяжёлый больной сон. Он потерял очень много крови. Пришлось пропустить несколько тренировок. Ларс подозрительно присматривался к мальчику.

— Тебя что, вампиры покусали? — спросил он однажды, неясно, то ли в шутку, то ли всерьёз. — Бледный весь, с синяками под глазами.

— Да нет… — ответил Камил. — Сплю плохо…

— Плохо спишь? — переспросил Ларс. Задумался. А потом сунул мешочек ему в руки.

— Кушай это понемногу, каждый день, — сказал он. — Но только понемногу! По щипотке. Помогает уснуть. Сны становятся хорошие. Светлые, добрые. А тело наливается силой и энергией. Исцеляет от многих хворей. И вампиры не любят тех, кто жрёт это.

Камил принял подарок, даже не выспросив, что же это такое. Какой-то желтоватый жмых с красными вкраплениями. На вкус напоминало семечки. Или мёд. Или старый сыр. Или… каждый раз этот порошок будто менял вкус. Но сон после него действительно стал спокойнее. А старые тревоги будто куда-то ушли, растворились. Жизнь посветлела. Мрак, так долго преследовавший Камила, превратился в сияние. Прибавилось энергии. Какого-то задора. Этого хватило, чтобы прийти в себя, набраться смелости, вдохновения и продолжить дело.

Камил старался очень много есть. В книгах по медицине писалось о том, что потерявшим кровь нужно много кушать. Тогда кровь вернётся. И можно будет приступить к новым экспериментам.

Через несколько дней после первого опыта Камил нашёл в тех же коридорах мёртвого котёночка.

— Вот ты где…

Камилу казалось, что котёнок найдёт его. Что придёт прямо в спальни. И всех перепугает. Прилипнет к нему. Вынудит его растоптать. Но котёнок, видимо, всё-таки почувствовал отчаянную команду хозяина. И далеко от места воскрешения не уходил.

— И что мне теперь с тобой делать? — спросил сам себя Камил. Нельзя ведь, чтобы он так вот бродил здесь. От котёнка разило гнилью. Он постепенно разлагался. Вокруг кружили мухи, откладывали в него свои личинки. Червячки копошились в мясе.

— Какая же ты всё-таки гадость… — поморщился Камил. Но, надо признать, он испытывал к этому котёнку какие-то странные тёплые чувства. К мертвецу! Это ведь не просто мертвец. Это мертвец, который слушается его! Союзный мертвец!

Камил с отвращением положил котёнка в плотную кожаную сумку и отнёс на верхние пустующие этажи, где обычно читал «Книгу Смерти». Теперь нужно было научиться командовать тварями.

Это оказалось проще, чем их «поднимать».

Нужно было вкладывать в команду свои эмоции. Тогда труп понимал, что от него требует хозяин.

Ещё в книге описывался странный способ, позволяющий «вселяться» в труп. Но Камил не понял, что именно следовало сделать. Слишком громоздкая была техника, которую Аша Друдж назвал «выходом из тела». Можно было «выкатиться» из тела сразу в момент пробуждения, а потом «войти» в котёнка. Можно было как-то сесть и, следя за собственным дыханием, каким-то образом почувствовать что-то внутри себя, именуемое «энергией нервов»… Нужно было иметь слишком богатое воображение для подобных фокусов, поэтому Камил лишь развлекался тем, что давал котёнку различные поручения.

Например, котёнок умел ловить мышей. И даже как-то раз сумел принести большую крысу. Крысу, которая была больше его в два раза. В той драке он окончательно лишился ушей и части носа. Но крыса была убита. Вот это силища! Выходило, мёртвые были куда сильнее живых. Оно и понятно — мёртвые не были ограничены болью и страхом.

Котёнок с каждым днём ходил всё хуже. Гниение постепенно подтачивало тельце. Вся шерсть выпала, кожа отвалилась. Разрушались мышцы, недолго осталось котёнку…

Тогда Камил решился наконец рассказать Ишуасу о находке «Книги Смерти». И пригласил его на следующий ритуал, где бы они поделили жертву крови «пополам».

Ишуас пришёл в ужас от вида котёнка. Поэтому даже не стал возмущаться, что Камил не сказал о книге раньше.

В этот раз, под чутким руководством Камила, у них получилось достаточно легко «поднять» крысу. Ишуас пытался научиться управлять крысой, но у него ничего не выходило. Оказалось, что контроль над тварью получали не по праву принадлежности жертвенной крови. А по праву того, кто эту самую кровь лил на символы, кто отдавал её Изнанке. Ребята сначала вылили свою кровь в чашечку, которую Камил затем принёс в жертву.

— Нужно ещё поднять… — сказал Ишуас, потирая запястье. — Хочу тоже научиться управлять мертвецами…

— У меня и так мало крови, извини… — ответил Камил. Он ещё не восстановился после котёнка и не был готов на третью жертву, кроме того, порезы и без того сильно ныли.

Что делать с крысой дальше? Поначалу Камил хотел ради шутки отправить эту крысу в закрытый корпус, где жили девицы. Но передумал. Всё-таки, такие шуточки могли и до костра довести.

Камил приказал крысе и котёнку сойтись в отчаянной битве.

О, как же Ишуас позеленел, когда мёртвый котёнок и мёртвая крыса сошлись в ожесточённой драке! Настолько жуткой, что куски плоти разлетались в стороны. Результат сражения был предсказуем — крыса победила. В ней оказалось больше плоти. Котёнок развалился на части быстрее. Как же долго они бились! Не так-то просто одолеть труп!

Тогда Камил увидел, насколько же мёртвые сильны. Теперь он понял, каким образом прокатились по Царству безымянные лидеры восстания столетней давности.

Камил помышлял о создании собственной большой армии. Когда-нибудь. Вот только всё упиралось в количество жертвенной крови. Чтобы поднять человека из могилы, нужно отдать столько крови, что скорее ты приляжешь в эту могилу и сам. Поэтому для создания армии мёртвых нужно было угробить примерно столько же живых. Убивать людей он был не готов. Были бы враги — тогда другое дело…

Некие «Миквитекутли», которых описывал Аша Друдж, были способны поднимать целые кладбища всего парой капель своей крови. Вот это были истинные демоны. Истинные властители мира. Их старались тут же убивать, едва только начинали подозревать об их проклятой крови. Изнанка любила их кровь. За что же, интересно?

Кошмарными рассуждениями о собственной армии мёртвых Камил поделился с Ишуасом. Друг задумался, а потом разрушил сладкую мечту о легионах смерти своей титанической логикой. Конечно, мёртвая армия оказалась бы примерно вдвое-втрое сильнее живой. Но такая армия была недолговечна. Трупы сгниют под палящим солнцем. Особенно во влажных землях Империи, с которой бы пришлось когда-нибудь воевать. А ещё для создания таких отрядов смерти приходилось бы убивать солдат, умевших при жизни держать оружие. Так что затея эта не так уж блистала гениальностью. Лучше уж хилая, трусливая живая армия, но долговечная; чем свирепая непобедимая армия мертвяков, которые даже длительную осаду не переживут и развалятся на части в самом начале войны…

А всё-таки армия мертвяков Камилу бы точно не помешала. До Ветрограда донеслись новости о том, что Святой Престол вторгся в княжество Заречье. В своём воображении Камил представлял, как уничтожит всех этих слащавых рыцарей, как выжмет из них все соки. Святоши напали на Заречье до сбора урожаев, поэтому обороняющимся пришлось несладко в голодных осадах. Иноземные рыцари брали имение за имением. И ничто не могло остановить их стальную поступь.

Камил раздражался от одной мысли, что территории, ранее принадлежавшие Царству, теперь раздирали все, кому не лень. Братья Нойманны волновались за своего отца, который бился в авангарде святого войска. А ещё они считали, что Святой Престол правильно делает. На земле, мол, должны править только люди, близкие Господу. На этой почве между Камилом и братьями возникали яростные споры. Камил верил лишь в Иных Богов. Они точно существовали. И помогали, если правильно попросить. Господь же не отвечал на молитвы тысяч нищих, страдающих от болезней и войн.

— Таков божий замысел, — отвечал Вальдемар. — Мы должны пройти через жизненный путь достойно, не согрешив, с чистыми помыслами и действиями. У каждого — свой крест. И каждый должен нести его с любовью, не закрыв своё сердце от Господа. И тогда, на небесах, все мы будем вознаграждены. Все будем равны. Земля же полна страданий от того, что мы вкусили плод запретный, познали зло…

— Красиво чешешь, — цинично фыркнул Камил. — Я никакого запретного плода не жрал. А ещё — я не верю в рай. Потому что рай — здесь. На земле. Среди калек и голодающих. Просто потому, что тут есть «счастье» — антипод «несчастья». А после смерти всех нас ждёт только ад, потому что мы вернёмся туда, откуда все в ужасе и сбежали!

Он откровенно процитировал Ашу Друджа. Нойманны, конечно, не оценили его высокой философии, остались при своём, назвали его слова бредом. Будто их слова изобиловали смыслом! Ну и к чёрту этих болванов!

Всё-таки Нойманны были неплохими друзьями, если не затрагивать в разговорах с ними темы религии и минувших войн. Нойманны вели себя по-рыцарски. Они всегда выручали друзей, всегда вступались и решали проблемы.

Однажды на Камила напали «старшаки» под предводительством Маркуса. Дождались, когда тот снова отлучится к башням астрономии. Подкараулили в коридорах и налетели всей толпой. Хотели вернуть свою власть над Лагерем. Конечно, против всей толпы ему было не справиться. Поколотили прилично. А потом отправились искать других. Они поймали Ишуаса, Толстого Инмара. Камил уже придумывал, как обязательно натравит на ублюдков мёртвых псин…

Но не пришлось. Каково же было изумление задир, когда они наткнулись на Грега! Парнишка к тому времени раздался в плечах, а руки его, от бесконечных тренировок с тяжеленным топором, сделались толще, чем у «старшаков» — ноги! Грег разделался со «старшаками» в одиночку. Повыбивав всем передние зубы. Конечно, сам он потом два дня отлёживался в постели. Но теперь «старшаки» точно передумали бунтовать.

В тот же вечер Нойманны добавили задирам сверху. Оставлять избиения своих друзей было никак нельзя. Неповиновавшихся вассалов следует жестоко наказывать, как сказал Вальдемар, процитировав кого-то из взрослых своего рода. «Старшаков» вытащили в середину спален и заставили преклонить колени перед всей их командой. Не приклонивших били до тех пор, пока те не сдались. Маркус свирепствовал больше прочих… Глаза его налились кровью, как у быка… Так ребята и подавили «восстание», утвердили свою власть.

Примерно в те же дни в Ветроград к Камилу прилетела тревожная весточка с родины. Тётушка Аннушка умерла при родах, оставив князю Искро единственного сынишку… У них долго не получался ребёнок. Любимая наложница князя умерла. Искро был в бешенстве.

А Есений теперь тревожился. Ведь не осталось больше силы, способной защитить их от характера князя Искро…

12.СНОВИДЕЦ

К прочим дурным вестям прибавились ещё и неприятности в Башнях Знания. Посреди ночи к ним в спальни пришли монахи, сопровождаемые двумя «хильдиньярами» — особыми гвардейцами князя Ветрограда. Свиту возглавлял седовласый ректор Аппий.

— Встать всем! — скомандовал Аппий. — Немедленно! Встать всем! Вдоль кроватей!!

Ученики, протирая глаза, поднялись с постелей, перешёптываясь и не понимая, что происходит.

— Кто в штанах и рубахах — всем снять! Немедленно! — снова приказал Аппий. Хильдиньяры свирепыми взглядами осматривали учеников, удерживая руки на топорах, наготове.

Через минуту вдоль кроватей уже стояли шеренги из осунувшихся недовольных шумом посреди ночи студентов. Два монаха шли вдоль этих шеренг, хватали учеников за руки, разглядывали запястья. Осматривали и тела. Тут Камил с Ишуасом и сообразили, к чему явились досмотрщики. Монахи всё-таки заприметили лужицы крови. Отыскали останки многочисленных грызунов, дравших друг друга на части в битвах мёртвых. Учуяли смрад от разлагающихся трупиков. И пришли к выводам, что некто практикует знание Изнанки. И, судя по столь дурацкому применению «поднятых», Изнанкой потешалась молодёжь.

Друзья переглянулись. Бежать было уже поздно. Если монахи заметят порезы на их руках, то стражники тут же их схватят и отведут к кострам, уже давно не полыхавшим высоким пламенем. Порезы ныли, толком не заживали. Их точно не получится списать на раны, полученные во время тренировок с Ларсом во дворе — слишком они были аккуратные.

Монахи шли вдоль шеренг, постепенно приближаясь к друзьям. Находили у кого-то царапины. Таких бедняг тут же уводили к хильдиньярам — потом будут решать, кто виновен.

Коленки дрожали от страха. Камил пытался изо всех сил это скрыть. Но тело не слушалось. Убежать? Нет. От хильдиньяров убежать невозможно. Эти воители — лучшие из лучших. Они входят в пятьдесят самых профессиональных солдат княжества. Ещё при Царстве хильдиньяры служили царю, в качестве личной гвардии, личных телохранителей, каждый боец стоил десятерых дружинников. Когда князья-изменники припёрли Альгерда к стенке, дружине Мал Леона пришлось сильно постараться, чтобы перебить всех его хильдиньяров. Традиция отбора пятидесяти лучших бойцов осталась жить в Ветрограде и после распада Царства.

Эти воители умели биться на топорах, на мечах, стрелять из арбалетов и луков; если потребуется — могли вскочить на коня и вести стрельбу на ходу. Абсолютно бесстрашные, сильнейшие, самые прославленные в битвах. Они жили войной.

Камил не успеет выскочить в коридоры, как его догонит арбалетный болт или метательный топор.

Бежать — обречь себя на верную гибель.

Нужно было выкручиваться умом, отговорками…

И вот старый монах с ярко зелёными глазами взял Камила за руку, взглянул на запястья. Завис на долю секунды. Мальчику показалось, что губы у того скривились в едва заметной улыбке…

Монах отпустил руку. Прошёлся мимо. Взял следующего — Ишуаса. Тут монах, очевидно, очень удивился. Два подряд! Ему стоило усилий не удержаться на месте дольше, не вызвав подозрений у стражи. Кажется, он хотел хохотать, а глаза его… слегка намокли.

Но он не схватил друзей и не отвёл к хильдиньярам. Он прошёлся дальше, делая вид, что ничего не заметил. Что же это могло значить? А?

Ишуас и Камил испуганно переглянулись. Они были готовы упасть тут же, замертво от страха.

Почему их не отвели? Может, монах убедился, что эти мальчики точно приносили свою кровь в жертву. А потом, в конце осмотра, просто отдаст стражникам приказ? А те просто вскинут арбалеты?..

Но вот смотр закончился. Набралось три ученика с порезами на руках. Монахи вернулись к ректору Аппию, глядевшего всё это время на детей с некой злобой.

— Всё? — уточнил ректор.

— Всё, — вразнобой ответили монахи.

— Идём, — тогда развернулся ректор. Стражники разрешили взять мальчикам тёплую одежду, а потом подтолкнули тех к выходу.

Остаток ночи Ишуас и Камил провели беспокойно. Сон никак не шёл. Троица с порезами вернулась к утру. Ученики тут же бросились расспрашивать тех, куда и зачем их уводили стражники. Те ответили, что ректор задавал им странные вопросы. Суть которых им не удалось уловить.

Ишуас и Камил же продолжали тревожиться и пребывать в изматывающей неизвестности пару дней. Это были бесконечные дни… Друзья не смели возвращаться к своим экспериментам с Изнанкой. Они боялись даже касаться Книги Смерти.

Камил не на шутку подумывал бежать вместе с Ларсом из города, прихватив и друга. Пока не стало совсем поздно.

Через два дня в коридорах, между лекциями, друзья наткнулись на того самого зеленоглазого монаха.

Старик поклонился одним лишь кивком, не меняя выражения лица. Сердитый.

— Только не в Башнях Знания, мои юные тёмные друзья, — буркнул он, как бы невзначай. — И, ради Бога, используйте шприцы. Купите их у городского лекаря в лавке… Дорого, но зато не умрёте от заражения крови. И от огня спасётесь… Второго шанса я вам не дам, если будете глупить.

И ушёл, больше не проронив ни слова. Растворился. Друзья стояли посреди коридора, совершенно ошарашенные, перепуганные. Они ещё несколько раз прокрутили услышанное в своих головах прежде, чем радостное понимание пришло к ним. Они переглянулись, с сияющими улыбками на лицах.

— Наш человек! — хохотнул Камил. — Мы не одни такие!!

— Потише, — шикнул Ишуас. — Нельзя, чтобы и его заподозрили…

Друзья отправились дальше на уроки. А ведь идея со шприцом — действительно стоящая! Не нужно было кромсать руки, они ведь от усердной практики и отвалятся совсем. Если прочесть трактат по медицине, где учат владению шприцом, то можно наловчиться даже не оставлять следов, синяков… Или брать кровь из тех вен, что сокрыты от взгляда людей.

На следующий день они наведались в лавку городского лекаря. Шприцы стоили слишком дорого, но у Камила скопилось монет — он бережно экономил, отправляемые ему деньги, старался не тратить их на различные глупости. Железный такой шприц, с позолотой. Игла, острая и опасная… Чтобы не навлекать излишних подозрений при покупке, в лавку отправили Ларса.

— Зачем вам нужен этот шприц? — спросил тогда дружинник. Камил не знал, можно ли доверять Ларсу. Конечно, хотелось бы. Но тот мог не оценить увлечений. А ещё он мог нечаянно проговориться, пока пьян. Пусть даже и перед шлюхами, к которым частенько наведывался… Меньше знает — крепче спит.

— Для занятий медициной, — ответил Камил.

Тётушка Анна умерла. И денег в семье стало ещё меньше, чем было.

Есений тонко спросил в письме об успехах. Камил ответил так же тонко, чтобы никто не понял, о чём именно переписывались братья. Есений остался доволен. И сообщил, что тоже не теряет времени зря. Он отправлял деньги на учёбу Камилу и на содержание Ларса, хоть в баронстве лишнего золота не валялось. Есений с трудом выплачивал Долг, зачастую и сам голодая. Содержать большую дружину он не мог. Но старался увеличить количество дружинников. После смерти Орманда, дела в личным войском совсем стали плохи. Мямля, конечно, обучал новобранцев, но толку от него было мало. Он не такой смышлёный, как Ларс, не такой властный, как Орманд. Мямля, всё-таки, был больше обычным воином. Матёрым, сильнейшим. Но просто — воином. А больше не на кого было положиться в военных делах. Сам Есений в полководцы тоже не годился, хотя уже прошёл целую войну, убил не одного противника, пережил кошмары осад и полевых сражений в самых передних рядах, пережил ужас засад и ночных налётов… Смелости у него, однако, не прибавилось. Всё-таки, некоторые люди являлись от природы трусами. Таких не исправить.

Старший брат теперь платил за учёбу вместо тётушки. Наверное, считал, что в Ветрограде имелись те книги, которых не имелось в поместье Миробоичей. И когда младший закончил бы свои занятия, вернувшись в отчий дом — они бы объединили свои знания воедино. И добились бы очень многого… Такая стратегия логична. Есений, помнится, тоже жаждал отомстить за все злодейства князей-изменников, за дедушку Святомира. Камил ещё хотел вернуть ублюдку Искро должок за допущенное восстание, за то, что источил силы Миробоичей, из-за чего их и смели крестьяне; отомстить за то, что князь унижал его отца прилюдно…. Да много за что! Камил уже вынашивал план своей мести. Но для неё всё-таки нужно было практиковать Изнанку, постигать тёмное ремесло в совершенстве, ибо даже могучие лидеры Чёрной Песни не смогли противостоять Святому Престолу. Братьям следовало действовать осторожно. Копить свои силы на протяжении многих месяцев, многих лет. А потом, когда наступит подходящий момент, нанести удар, сокрушив всех своих врагов!

Однако, что делать дальше, после такого удара, Камил ещё не думал. Фантазии о мести были слаще, чем размышления о том, что станется после её свершения.

Друзья хотели выловить этого зеленоглазого монаха. И расспросить у него о многом. Ведь этот старик наверняка владел Изнанкой лучше, чем они!

Камил выпросил у Толстого Инмара денег. Прибавил к этому остатки своих сбережений. И заказал у кузнеца, отца Грега, кинжал. На лезвие он попросил нанести символы, которые начертил на папирусе. Сказал, сделать строго так же. Если верить книгам, то такой кинжал будет способен защитить даже от нематериальных тварей. Этот кинжал они с Ишуасом подарили зеленоглазому старцу.

— В знак высочайшей благодарности, — преградил Камил тому дорогу.

Дар настолько пришёлся ему по душе, что хмурое лицо посветлело.

— А вы не настолько глупы, как я подумал, — хмыкнул старец. — Как минимум, оригинальны…

— Мы хотим стать вашими учениками, — выпалил Ишуас.

— …И корыстны, — ухмыльнулся старец. Вздохнул. — Я рад, что вы с малых лет нашли для себя интересными сложные тайны… того, что собрались изучать. Но нам нельзя видеться. У стен, порой, бывают глаза.

— Мы можем видеться в городе, — сказал Камил. — Мы арендуем тихое место.

— Глаза есть повсюду, — ответил старец. — Вы играетесь с огнём. Во всех смыслах.

— Мы будем скрытны, — сказал Камил.

— Чему вы хотите научиться? И для чего?

— Всему, что знаете вы, — ответил Ишуас. Старец задумался.

— Всю жизнь я искал себе наставника. Но находил лишь рассыпающиеся древние книги… Всю жизнь я искал себе тёмных друзей. И кто же знал, что я их найду среди маленьких парнишек-сорвиголов?… — старец снова вздохнул. — Там, в спальнях, я сам вызвался искать надрезы. И как же я был рад, что это именно я увидел ваши надрезы. А не Порций…

— Мы благодарим вас, — слегка поклонился Камил. — И с удовольствием составим вам компанию. Как мы можем вас называть?

— Готам, — сказал старик. — Дни мои подходят к концу. Впрочем, рисковать мне больше нечем… Хорошо. Я научу вас всему, что знаю… Но, хочу сказать, многого не ждите. Может, я и стар. Но чудес знаю немного.

— Мы будем рады каждой крупице!

Так они начали своё тайное обучение. Снова пришлось выпрашивать у Толстого Инмара денег. Хорошо, тот был благодарен за защиту и свою спокойную жизнь.

Они арендовали чахлую каморку на краю города. С крепким замком и толстой дверью — чтобы никто не мог услышать их слов. Занятия Изнанкой теперь отняли всё свободное время друзей. Они совсем перестали посещать тренировки Ларса.

Готам, что удивительно, не знал, науки некромантии. Он только лишь читал о некромантах в многочисленных книгах. За всю свою жизнь он так и не раздобыл символов, способных поднять трупы. И считал, что все эти книги оказались сожжены святыми отцами. Он не читал Книгу Смерти. Он её так и не отыскал. Зато Готам поднаторел совсем в другом…

— Есть другие Книги, принадлежащие Аше Друджу, — говорил он. — Например, Книга Сновидений.

Всю свою жизнь Готам практиковал совершенно другое тёмное ремесло. Он тоже имел дело со смертью. Но с другой — нематериальной. Он видел существ, в которых обращались людские души после смерти. Он был способен проникать в чужие сны. Или летать в небе, при этом не летая телом… Он учил ребят, как правильно следовало спать. Учил их, как понимать внутри сна, что ты спишь.

— Во снах заключается неведомая сила, — говорил Готам. — И опасностей в них не меньше, чем в Изнанке.

Но уроки старца давались ребятам с огромным трудом. Попасть в свои сновидения было очень сложной задачей. Ещё сложнее было удержаться внутри сна и не проснуться. О том, чтобы как-то взаимодействовать с обитателями мира снов не могло идти и речи. Дело тянулось медленно… Готам заставлял их каждый день выполнять особенные упражнения — на концентрацию. Говорил, что в мире снов самое главное — это помнить себя. А чтобы помнить себя и не забыться, нужно уметь сконцентрироваться. Поэтому друзья часто просто сидели в этой каморке и пытались чувствовать ощущения в теле таким образом, чтобы никакие мысли не могли их увлечь. Неприятное и скучное занятие, стоило заметить. Но перспектива «летать в небе без тела» придавала уйму мотивации.

Учитель говорил, что на практику своих сновидческих сил им придётся потратить десятилетия жизни.

В этом деле, как гласила Книга Сновидений, тоже имелись особенно одарённые люди «архаты», которым это ремесло давалось быстро и легко. После пары месяцев тренировок, Камил и Ишуас осознали, что они к этим самым людям не относятся. Как же жаль…

Аша Друдж странствовал по миру. И в каждом уголке люди практиковали разные виды мастерства Изнанки. Если Книгу Смерти Аша написал после своего путешествия далеко за океан на запад, к диким племенам с кровавой религией, полной жертвоприношений; то Книгу Сновидений он сделал после своего странствия далеко за океан на Восток, в светлые земли, которых даже нет на картах. В Книге часто упоминался некий величайший и древнейший университет, с самой гигантской библиотекой всех времён — монастырский комплекс Нала́нда. Монахи из этого монастыря практиковали чувствование своих ощущений, чем добивались величайшей силы сознания, способного подчинять всех тёмных тварей по ту сторону могучим ярким светом. Аша Друдж приводил в пример сказания, в которых «архаты» летали по небу, были способны обрушить горы и исцелять людей.

Готам говорил, что про горы ему выяснить ничего не удалось, а вот лечить людей — вполне. Для этого, зачастую, было достаточно изгнать невидимых паразитов, прицепившихся к человеку и являющихся источником болезни.

У ребят прогресс полз медленно. Зато старец научился поднимать трупы быстро. Готам был удивлён зрелищем. Но сильно увлекаться магией крови не стал — дедуля уже постепенно ослабевал от старости. Зато он смог «вселиться» в мышь, которую поднял. Та самая сложная техника, оказывается, имела много общего с техниками из Книги Сновидений…

Ещё Готам рассказал ребятам про способы «мумификации». Якобы, пропитав мёртвое тело определёнными жидкостями, можно было сильно замедлить гниение. Процесс не из дешёвых, но для создания армии мёртвых очень даже подходил.

Ишуас и Камил тут же решились на новый эксперимент. Они намеревались мумифицировать дохлого пса, труп которого отыскали в подворотнях…

13.СВЕТЛЫЙ САД

Сначала они притащили мёртвого пса в свою чахлую каморку. Чёрный, поджарый, с сильной клыкастой пастью. Красота. Довольно здоровый пёс для бродяги. Крови на него уйдёт немерено, однако ребята задумали, что это будет их лучшая и полезнейшая игрушка из всех, что они воскрешали до этого. Хотя бы потому, что пёс не развалится через неделю от гниения.

Жидкости, которые могли бы сохранить труп, в Ветрограде не продавались — в местных обычаях не имелось подобных погребальных обрядов. Людей здесь либо закапывали, либо сжигали — Боже упаси, если мумия потом встанет! А рецепты изготовления жидкостей нужно было ещё поискать… Однако существовал и другой способ мумификации, не такой быстрый и надёжный, но зато при помощи доступных материалов. Мальчишки вскоре приступили к делу, под чутким руководством Готама.

Отвратительно было даже касаться дурно пахнущую разлагающуюся псину. А когда старец сказал, что нужно обязательно выпотрошить внутренние органы, особенно кишки с дерьмом — от которого и идёт вся гниль — то ребят едва ли не стошнило. Но друзья думали о результате. И поэтому приучались ковыряться в трупах. Старик говорил, что человек ко всему привыкает. И что все некроманты, в самом начале своего пути, испытывают естественную брезгливость. Которая, конечно, проходит со временем.

Пришлось вынуть кишки, желудок, печень… Скользкая гадость. Ребята часто ходили подышать свежим воздухом на улицу, а носы они завязывали платками с благовониями. Готам сказал, что следует ещё вынуть лёгкие, но Камил настоял, чтобы они остались — ему хотелось знать, получится ли у мёртвой псины злобно рычать и гавкать.

Сложнее всего было прикатить в каморку бочку с солью. После потрошения, пса запихали в эту бочку на два месяца, чтобы соль поглотила всю влагу, чтобы иссушила тело… Долгое ожидание трудно давалось ребятам. Но это время они тратили на то, чтобы накопить кровь для грядущего ритуала. Готам посоветовал почаще посещать тренировки с Ларсом — физические нагрузки, как считали древние философы, увеличивают количество крови в венах.

Тренировки бою на топорах вернули Камилу ощущение жизни. Слишком он за несколько месяцев утонул в бесчисленных книгах, в изучении Изнанки. Даже перестал замечать красоту реального мира. Друзья за всё это время шагнули далеко вперёд. Дылда Грег как-то умудрился одолеть самого Ларса, о чём стеснялся рассказывать, но чем определённо гордился. Ещё немного и братья Нойманны тоже начнут сражаться с Ларсом на равных. Даже Толстый Имнар теперь гораздо уверенней держал в руках оружие. Камил слышал, что Имнар подрался с кем-то из комнат. И даже победил. Хоть и дрожал потом, как кролик…

Ещё Камилу вдруг показалось, что он упускает в жизни нечто особенно важное. Это осознание пришло к нему, когда он случайно увидел Нойманнов в цветущем саду у фонтана, в компании хихикающих и краснеющих девиц. Братья при этом выглядели особенно счастливыми. Они у девиц пользовались, как выяснилось, большой популярностью. Тогда Камил задумался, что ведь каждый человек находит себе пару, создаёт семью. А ведь и он, наверное, найдёт себе… что за вздор? Почему-то до этого момента он не задумывался о подобных вещах. Его куда больше интересовали книги, знания, изучение Изнанки и тренировки. А тут… А тут почему-то стало как-то особенно одиноко. Не так, как раньше. Так одиноко ему ещё никогда не было. Странное новое сочетание чувств возникло где-то в груди. Некая окрылëнная жажда чего-то загадочного и светлого. Это Камил отрицал всеми силами до последнего, но жестокая природа своë брала.

Тогда Камил напросился к Нойманнам на прогулку в цветущие сады. Братья, конечно, посмеялись с прямолинейности друга, но с собой взяли.

— Только имей в виду, — серьёзно сказал Вальдемар. — Деяна, которая с большими глазами — моя. А Ева, у которой большая корма́ — Карла. За остальными можешь и приударить. У них подружек много. Целая толпа…

Прогулка оказалась особенно волнительной. Девицы Нойманнов, видать по их указке, пригласили на прогулку и нескольких своих подружек, тоже жаждущих новых знакомств и первой любви. Красивые, бледненькие, с румяными щеками и застенчивыми взглядами. Камил вдруг с ужасом для себя обнаружил, что его сердце трепыхается так, как не трепыхалось во время осады родового имения! Что это? Страх? Трусость? Да не может быть!

На прогулке Камил ляпнул немного глупостей невпопад. А потом, по примеру братьев с их девицами, решил подхватить под руку самую понравившуюся — с пышными кудряшками, и грудями не по возрасту. Сделал скорее от отчаяния, злясь на свой нелепый страх, посчитав, что это как в драке — нужно бить первым, пока не испугался окончательно.

Но был брезгливо отвергнут. И здесь же осмеян.

Тут-то его сердце едва ли не разошлось на части. Оказывается, Камила, в отличие от благородных братьев Нойманнов, красивым никто не считает. Он не кажется девочкам даже милым или симпатичным. Зато он показался девушкам «странным». А ещё от него «пахло трупами».

Остаток прогулки Камил провёл молча, потупив взгляд, совершенно не обращая внимания на веселящихся спутников, наедине с новыми сокрушающими осознаниями, с новыми открытиями.

На следующей тренировке он бился так, что даже Грег попятился.

Старик Готам, выведав у Камила причину особенно хмурых настроений, прочитал длинную и скучную лекцию о метафизике половой любви, дескать, всë это — шелуха и игра плоти, обрекающая мириады живых существ на вечные страдания. Что любовь — это иллюзия. Обманчивая химера. Ведущая вовсе не к счастью, как могло показаться. А к самым глубоким потрясениям, похуже смерти.

Ларс же не увидел никакой проблемы вовсе. После тренировки они вдвоем уводили лошадь в конюшню.

— Не понравился одной — другой понравишься! Бабищ вокруг полно. А ты ещё и мямлил небось, как Мямля?.. Да? Ну, тогда понятно. Это ведь как битвы. Поначалу все боятся и толку от новобранцев в бою мало. Но потом привыкают и рубятся в самой гуще! Если хочешь научиться нехитрому мужскому ремеслу, я могу тебя прихватить с собой в таверну. Там и бабы сговорчивей, опытней, и титьки у них поинтереснее!

Грязные шлюхи Камила не интересовали, поэтому он отмахнулся, нахмурившись. Мальчику хотелось не этого. Мальчику хотелось светлой и чистой любви, как в книгах…

Услышав это, Ларс хрюкнул и едва удержался не упасть в конский навоз от хохота. Лишь похлопал потом паренька по плечу, с каким-то всезнающим сочувствием.

— Ну, как перехочешь, дай знать. Смелости наберёшься и опыта, чтоб своих «принцесс» штурмовать…

Камил вернулся в библиотеки, занялся изучением Изнанки ещё более серьёзно, чтобы одолевать подступающую тьму одиночества. Особенно усердно он выполнял теперь упражнения старика Готама. Ишуас же на все эти душевные метания друга смотрел с некоторым непониманием. Ему любви, кажется, совсем не хотелось. Он стремился лишь за знанием. Много счастья Ишуасу в последнее время приносило чтение потешных коротких историй, частушек и притч, сборники которых он отыскал в глубоких закромах библиотеки. Большего ему и не нужно было. Камил этому завидовал.

Есений писал, что баронства постепенно оживают. Земли вспахиваются, орошаются, пшеница золотеет, овощи растут, фрукты спеют. Свободных земель теперь имелось много — крестьян подохло немерено. Так что теперь еды предостаточно, и крестьяне плодились, как кролики, видимо, навёрстывая. Излишки продавали, на выручку — уплачивали Долг. Есений рассказывал, что Хмудгард не издевается над ним так же, как издевался над отцом во время сбора Долга. Видимо, совместное подавление восстания Эрна пошло на пользу их взаимоотношениям… Гвардейцы, по крайней мере, не хватали лишнего и не насиловали приглянувшихся служанок.

На вопросы Камила про дела амурные Есений отвечал, что у них с Жанной нет особенного огонька. Они вместе по расчёту. Но это и хорошо — расчёт способствует общему делу и облегчает выживание в этом суровом мире. Теперь ведь Есений, по сути, управлял двумя баронствами сразу. С течением времени, когда земли восстановятся, а крестьяне вновь сделаются толстыми, румяными и сытыми — Миробоичи смогут снова стать одними из самых влиятельных фигур в княжестве. Если, конечно, Искро не выдумает претензию, не вышвырнет Есения с Жанной на мороз, а во главе баронств поставит своего сына от умершей тётушки Анны — Милана. Ходил слушок, что у князя на этого сына особенные планы. Милана он любил больше своего сына от законной жены, которому и передастся основной титул. И без земли он оставлять Милана не захочет уж точно… Хотелось надеяться, что это были всего лишь слухи. Удивительно, но огромная любовь князя Искро к тёте Аннушке могла теперь выйти всем им боком.

Другие тревожные вести пришли с юго-запада. Войска Империи подступили к границам Долины Ветра. Казалось, свершаются старые предречения Ларса — Империя не остановится на развале Царства, а двинется дальше, после заживления ран, и захватит все княжества, жестоко окропив измученные земли реками крови.

Мал Леон могущественен. Его земли были богаче, чем у остальных князей, а армия — многочисленней. Но он не смог бы противостоять Империи в одиночку. А на помощь не спешил никто. Ведь не было гарантии на победу, даже если все князья объединятся в стародавнее Царство… Тем не менее, народ отважно готовился к противостоянию. В памяти людей ещё сохранились жестокости, которые на этих землях учинила Империя. Просто так никто не сдастся.

Ларс глядел по сторонам, прищуривался, оценивал, что-то подмечал. И говорил потом, шёпотом, чтобы никто не услышал — странные дела творятся в армии Мала Леона. Что тетива на арбалеты и луки закупается некачественная. Что сталь на мечах и топорах — быстро раскалывается и тупится. Множество полезных военных традиций запрещаются новыми реформами, как пережиток прошлого. И таких неочевидных и едва заметных глазу изменений в худшую сторону имелось предостаточно. Будто сам князь делает всё, что угодно, лишь бы разложить собственные войска.

— С таким подходом Империя по Долине Ветра не просто пройдёт — прогуляется. И либо Мал Леон дурак, либо… А ведь он — развалил Царство. Он приложил к этому свою руку. Кто знает, что на уме у этого жадного идиота. Много людей погибнет. А он набьёт свои кошельки золотом Империи! И останется при своём, присягнув императору на верность… Кровопролитная война случится, а ведь никто после неё не заподозрит князя в предательстве. Да и императору ведь тоже нужны ниточки власти, которыми за эти годы оброс Мал…

Но вторжения не случилось. Западные ханства внезапно обрушились на Империю. Поэтому император отвёл войска от границы с Долиной Ветра и отправил армию на разразившуюся большую войну. На западе у Империи появился сильный противник… Народ вздохнул с облегчением. Некоторое время люди всё-таки проживут в мире.

Вечерние улицы Ветрограда обычно были спокойными. Но на пути к каморке приходилось преодолевать тёмные нищие улочки, канавы на которых были заполнены помоями до краёв. Иной пьяница валился в эти канавы и тогда по народу разлетались присказки, как очередной забулдыга захлебнулся в отходах у собственной хибары.

Когда Камил брёл по засыпающим улицам Ветрограда от Башен Знания в сторону каморки, то повстречал на своём пути странного прохожего. Бородатый, косматый, с ожогом на лбу. Мальчик хотел пройти мимо, не удостаивая бродягу взглядом. Но прохожий глядел на Камила с неким удивлением. Глаза его делались всё шире то ли от удивления, то ли от ужаса.

— Ты… — прокряхтел мужик. — Ты… Я тебя знаю, малый! А ну иди сюда!

Прохожий резко схватил Камила за локоть.

— Чёртово отродье! — рявкнул он и тут же ударил в лицо так, что из глаз посыпались слёзы. — Таким как ты нельзя ходить по миру! Тварь! Нечисть! Помнишь меня? Помнишь меня, щегол!?

Камил в панике пытался ударить прохожего, отбиться, вырваться. Но мужик не отпускал.

— Конечно не помнишь! Ты удирал! Когда мы жгли твоё поместье! И трахали твоего отца в сраку!

Тогда Камилу действительно сделалось страшно. Это ведь наёмник из шайки Эрна! Камил не помнил его лица. Но Есений рассказывал о том, что некоторую часть восставших отпустили после пыток, чтобы они поведали остальным о силе и жестокости князя Искро. На лбу у мужика отпечаталось раскалённое клеймо…

Разбойник принялся лупить Камила, не отпуская, а мальчик пытался ударить в ответ — выходило не очень. Мужик умел драться хорошо.

— Отродье! — кряхтел он. — Я убью тебя! Прибью прямо тут! Ты тоже вылез из тех подземелий?! Или тебя родила та баба, которую мы сварили на костре, а затем сожрали?! Проклятый род! Проклятый замок! Проклятые подземелья! Щенок!

Нос Камила быстро забился кровью, а правый глаз заплыл от ударов.

— Что у вас там жило?! — бандит дёрнул Камила, будто вытряхивая ответ. — Что вы прятали в ваших тоннелях?!.. Оно убило моих друзей! Чего молчишь, щенок?!… Отродье! Я прирежу тебя!

Бандит потянулся за кинжалом. Тут-то Камил и заехал тому с размаху промеж ног. Потом сразу же ударил в горло так, что мужик захрипел, замешкался от боли. Мальчик, не теряя времени, вытащил кинжал бандита первым.

И вогнал лезвие ему в брюхо. С чавканьем вытащил кинжал — полилась кровь. Вогнал ещё. А потом ещё и ещё. И вгонял до тех пор, пока бандит не свалился на землю, пока не перестал дышать…

Несколько минут потребовалось Камилу, чтобы отойти от страха. Кинжал скользил в руках от крови. Перед ним лежал убитый бандит. Он ещё не истёк кровью полностью… Тут-то мальчика и осенило. В голову пришла совершенно ужаснейшая мысль. Ужасная в своей бесчеловечности. Пока сюда не сунулся патруль стражи или пока не увидели редкие прохожие — нужно было тащить труп бородатого выродка в каморку. Быть может, у бандита ещё останется к тому времени кровь. Которую они тут же пустят на ритуалы Изнанки…

14.ЗОЛОТЫЕ ВОЛОСЫ

Мёртвое, ещё истекающее кровью тело бандита мальчик тащил по пустым улицам города. Ему очень повезло, что на улицах не встретились прохожие. Приходилось сильно торопиться, выбиваться из сил. В каморке его ждали Ишуас и старик Готам — тот вечер и часть ночи все они планировали потратить на занятия сновидческим искусством. Когда они увидели окровавленного Камила, затаскивающего через порог не менее окровавленный труп — тут же встали на ноги, округлив глаза. Камил бросил труп посреди комнаты, закрыл дверь на засов и плюхнулся на мешок сена, который использовали вместо кровати. Нужно было отдышаться и собраться с мыслями.

— Ты убил… человека? — с ужасом ахнул Ишуас.

— Он сам нарвался, — ответил Камил. — Нужно выжать из него кровь поскорей. Иначе потом будет поздно. Он и так сильно изранен и много потерял.

— Объясни, какого чёрта… — потребовал Готам, который хоть и увлекался Изнанкой — убийства не приветствовал.

Конечно, пришлось объяснять товарищам все обстоятельства. Бандит едва не убил его. Бандит служил в шайке Эрна. Он принимал участие в расправе над родителями Камила. А ещё он что-то знал о тоннелях под его родовым имением.

Вот так Камил впервые совершил убийство. Без тени сожаления. Даже наоборот — ему понравилось. Стало как-то легче на душе. Можно сказать, он отомстил за своих родителей. А ещё разжился человеческим трупом и человеческой кровью.

— Что же он имел ввиду, когда говорил про подземелья? — спросил Готам. Но Камил и сам ничего не знал. Конечно, рассказывали сказки о чудовищах, закованных в цепи. Но он всегда считал их сказками. Однако вспомнился испуг на лице командира Орманда, когда тот выводил их к потайному тоннелю мимо запечатанных дверей. Что же скрывалось за этими дверьми?

Этого сейчас не выяснить. Да и были занятия поважней!

Первым делом раздобыли вёдра. Бандита подвесили к потолку вниз головой на верёвке, перекинутой через потолочную балку. Готам, поднаторевший в своё время в медицине, сделал надрезы на артериях. И теперь вся кровь стекала в ведро под трупом. С человеком обходились, как с барашком, а Камил больше думал о драгоценности его крови, чем о сожалениях. Он воспринимал эту смерть с радостью.

— А тебе нужно отмыться, — посоветовал старик и отправил Ишуаса за водой к колодцу…

Всю ночь они провели в той каморке, пока ждали, когда же кровь выйдет из бандита до последней капли. Бандита буквально выжали, как тряпку для мытья пола.

Крови набралось достаточно, чтобы «поднять» собаку. Когда решали, кто будет лить кровь на символы Изнанки, Камил сказал, что кровь бандита всецело принадлежит ему. А значит и поливать будет он. Спорить никто не стал.

Пса вытащили из бочки с солью, отряхнули. Он теперь сильно полегчал, сильно похудел. Влага из него вышла вся. Сухая кожа обтянула кости. Глазницы впали куда-то вглубь черепа.

Над символом пришлось возиться особенно долго — до утра. Круг на этот раз был большой, под пса, тем сложнее оказалось не допустить отклонений в линиях и углах. Символ проверяли все трое, по нескольку раз. Права на ошибку не было. Пролить кровь бандита зазря было бы совсем ужасно…

Символ окропил кровью Камил, стараясь при этом не вылить лишнего. Когда круг засиял, в ведре осталось ещё на второго такого же пса.

Чёрный пёс поднялся на ноги. И замер, ожидая указаний. Красавец. Всё таки красавец! А какие хищные зубы… Камил приказал пёсику присесть, прилечь. Вывел во двор, проверил, насколько быстро тот бегает. А бегал он, господи, быстрее живого, даже страшно сделалось.

— Кровью бродяги подняли бродягу, — задумался Готам, когда пса снова спрятали в каморке. — Мумификация не завершена. Нам нужно ещё обработать тело пса смолами. И замотать полосками льна. Тогда гниение окажется практически остановлено.

— Сначала нам нужно срочно найти ещё собаку, — сказал Камил. — Пока кровь не скисла. А Бродягой заняться мы ещё успеем…

Найти мёртвую собаку посреди города оказалось задачей не из лёгких. В подворотнях сновали только живые. Убивать их Камил не решался. Их было жалко, в отличие от бандита. Камил нашёл по пути мёртвого голубя — тогда ему пришла идея отправить брату письмо. Интересно, долетит?

Труп белой собаки Камил выкрал с кладбища животных, на окраине Ветрограда. На то кладбище народ стаскивал все трупики своих домашних питомцев. Где-то были зарыты и целые лошади — Камил пофантазировал, как однажды сделает себе мёртвого коня. Сейчас, конечно, крови не хватит.

В жертву Изнанке кровь принёс Ишуас. Он поднял своего свежего пёсика, а потом засунул в бочку с солью и приказал ждать. Нужно было иссушить питомца.

Кинжал разбойника Камил присвоил себе. Наёмник смыслил в хорошем оружии. Кинжал отлично скрывался под одеждой. Ещё в карманах разбойника они нашли кошелёк, набитый золотыми украшениями — наверное, украденными. Среди этих украшений Камил отыскал знакомую серьгу, принадлежавшую его матери. Осознание выбило мальчика из колеи. Но ненадолго — мать отомщена, да и дел свалилось прилично.

На украшения решили прикупить несколько бочек с солью. И доски с гвоздями, из которых сколотили короб-гроб. В который положили тело бандита и сверху присыпали солью, чтобы тоже высыхал.

— Это опасно, — говорил старик Готам. — Если кто-то узнает, что мы храним здесь человеческий труп, то нас всех ждёт костёр.

— Не узнают, — отвечал Камил. — Мы что-нибудь придумаем.

На случай, если кто-то сунется к ним в гости, он вырыл под съёмными досками пола в каморке глубокую ямку, в которою можно было быстро сбросить труп, накрыв сверху люком. А для нейтрализации запахов они покупали благовония. Впрочем, соль сама по себе поглощала все запахи. Только приходилось её часто менять.

Подумывали вместо гроба держать труп с солью в этой самой яме, но в ней становилось сыро после каждого дождя, поэтому приходилось держать трупы наверху. Замок на двери сменили, чтобы хозяин не наведался — однако он приходил раз в месяц, чтобы принять оплату и не особо интересовался её состоянием. Каморка — что с неё взять… А чтобы он приходил ещё реже — они заплатили ему на год вперёд.

Чёрным псом занялись чуть позже. Натёрли, пропитали его смолами. А сверху плотно замотали полосками льна, однако, постаравшись, чтобы полоски не сковывали движения.

И всё же душа Камила страдала от одиночества, от жажды любви. Но у него не было роскошных одеяний, не было смазливого личика, не было и умения вести себя правильно, поэтому все его потуги заканчивались ехидными насмешками со стороны девиц. Нойманны к тому времени уже дважды сменили подружек. Дылда Грег нашёл себе возлюбленную и теперь часто пропускал тренировки. Даже Толстый Имнар! Нашёл себе такую же толстенькую, но всё же!

Камил же хмурой тенью проскальзывал мимо садов, побыстрее, стараясь не видеть обнимающиеся парочки. Тошно. Камил погружался в чтение книг и занятия некромантией.

Чтобы поднять бандита — нужно было где-то найти целого человека. И принести всю его кровь в жертву.

Камил гулял по городу, выискивая бродяг со шрамом от клейма на лбу. Этих гадов можно было убивать без сожаления. Но больше таких в Ветрограде не встречалось. Да и не нападал никто — сколько бы Камил не странствовал по тёмным местам. Там его, видать, принимали за своего, ощущали некую угрозу от мальца, который к тому времени сильно подрос за одно лето. Пятнадцать лет стукнуло…

Скоро и белый пёс просушился. Его тут же мумифицировали. И теперь у них имелось два проворных пса. Которых ещё попробуй одолей!.. Ребята не знали, как их использовать — не стравливать же на прохожих. И практиковали сновидения, чтобы научиться управлять телами мёртвых, вселяясь в них, подобно Готаму. Старик же не мог управлять их псами, потому что кровь в жертву приносил не он…

Но сновидческие практики давались куда тяжелей, чем искусство некромантии. Иногда удавалось проснуться внутри сна, но заходить глубже, туда, где можно было повстречать сущностей, не получалось. «Выйти из тела» вовсе казалось чем-то невозможным.

— А мне интересно, — однажды спросил Ишуас у старца. — Не выгодно ли Изнанке продавать нам целые армии мёртвых за бесценок? Ведь её цель — вернуть всю жизнь к себе. То есть, уничтожить. Почему тогда Изнанка требует с нас такую большую плату? Почему бы ей не отдать нам мёртвых за бесценок, чтобы те поубивали живых?

— В символах учтено, чтобы изнаночные твари не разодрали своего же призывателя, — ответил Готам. — Этакие печати, ограничивающие деяния тварей. Это сделка. Если начертить другой символ, опасный, то можно призвать тварей, которые ворвутся в этот мир и станут убивать всех на своём пути. Некромантам долго приходилось искать подходящие символы, чтобы мёртвые подчинялись им беспрекословно… Так что Изнанка, взамен на союзничество, требует столько крови, что иногда приходится убивать. Изнанка пользуется человеческой жадностью.

Камил отправлял засушенного воскрешённого голубя в родовое имение с приветом Есению.

Птица, что удивительно, правильно восприняла намерение, отыскала и поместье и брата. Голуби ведь славились своим умением находить дорогу… В ответ брат прислал рисунок. Он нарисовал что-то странное. Пришлось вглядеться, чтобы различить сшитого из различных частей тел чудовища. В этой химере виднелись не только части животных, но и части людей. На что брат намекает? На то, что это его творение?

Рисунок Камил сжёг, чтобы никто не нашёл и не заподозрил чего.

Когда Ишуас сильно приболел и отлёживался в спальнях, Камил в одиночестве засиживался в библиотеках. Тогда-то к нему за столик подсела девушка с золотистыми волосами и хитрым взглядом. Она читала что-то своё. Или делала вид. Потому что Камил улавливал по движениям, что она следит за ним. Но каждый раз, когда он поднимал глаза — она свой взгляд прятала. Золотистые волосы отражали огни свечей, девушка закусывала пышные губы. А когда их взгляды неловко пересеклись, Камил потерял дар речи.

— Ты так часто читаешь книги! — воскликнула она. — Давно тебя заметила! Неужели ты ничего больше не делаешь? А как же — жить настоящую жизнь?

Камил совсем растерялся. Но вспомнил свой старый приëмчик — представил, будто он командир Орманд. Наверняка тот свирепый вояка среди женщин пользовался успехом. Хоть Камил и не помнил такого…

Грубоватая манера разговора, какую предпочёл Камил, очевидно, заинтриговала девицу. Завязался разговор. Лиза — красивое имя. Простая, непосредственная, не аристократка — дочь ремесленника. Не такая, как иные надменные девицы из женского корпуса Башен Знания. Она не смотрела на Камила свысока хищным взглядом. Она не пыталась подколоть или обвинить в чëм-то. Еë заинтересованный взгляд был мягок и игрив. Камил вдруг осознал, что смотрит на эти хлопающие реснички, на голубые глаза, на косую хитрую ухмылку, и не может оторваться. Никого красивей он в жизни не видел. Будто ангел спустился с неба… В груди разгоралось что-то яркое, полыхающее, очень приятное и новое.

Они проговорили о книгах весь вечер. Лиза тоже обожала читать, правда, не так сильно — и в основном книжки о любви. Но всё же! А ещё она обожала гулять по саду посреди ночи и смотреть на звезды. Она не боялась стражников и спросила, не боится ли их Камил. Тот, естественно, храбрился. Договорились встретиться в полночь.

Ту звëздную ночь Камил никогда не забудет. Они встретились у фонтана, куда добрались, скрываясь от патрулей стражи и от монахов, страдавших бессонницей.

Волнительно, даже в животе похолодело. Лиза взяла Камила за руку и тот едва не обжёгся. Неужели он может быть кому-то симпатичен?.. А как же «странность» и «трупная вонь»?

Вместе они смотрели на далëкие звëзды, молчали. И, изредка, разговаривали о различных глупостях, навроде, кто живëт на Луне и почему звëзды решают вдруг свалиться с небосклона.

На следующий день бодрость и необычайные силы охватили Камила. Всë ему было по плечу и даже по колено. И это не осталось незамеченным. На тренировке он особенно резво передвигался, с задором, а с лица его всё не сходила улыбка. Жестокий и серый мир, наполненный кровью и страданиями, вдруг сделался светлым, разноцветным, как радуга, сделался сияющий, будто золотом, как волосы Лизы. Мальчик не стал отпираться и рассказал друзьям о своей подруге. Теперь он не один! А нашёл себе любовь. Да не простую — а лучше, чем у всех остальных вместе взятых — он нашёл Лизу!

По вечерам они пропадали в библиотеке, читая книги вместе, плечом к плечу. Она понимала его, им было о чём поговорить, будто на равных — разве может такое быть, чтобы девчонка понимала парня! Про Изнанку он рассказывать ещё опасался, но был уверен, что девицу живые трупы не испугают.

А по ночам они ходили по цветущему саду, взявшись за руки, смотрели на звезды и улыбались друг другу. Садились на неприметную скамейку неподалёку от цветущих лилий и загадывали желания на каждую падающую звезду.

Камил загадывал, чтобы они с Лизой любили друг друга всегда, чтобы прожили до самой старости, поженились и жили счастливо. На вопросы девицы, что же он загадал, отвечал, что если расскажет, то не сбудется. Лиза улавливала что-то мечтательное во влюблённом голосе Камила. И тогда, на скамейке под падающими звëздами, поцеловала его в щёчку и обняла. Никогда ещё Камил не был настолько счастлив. Лучи света били из его сердца ключом. Он был готов сдвинуть все горы Хребта, сбросив их в океаны; расколоть Луну на десять частей; завоевать Империю в одиночку… Пьянящая нега накатывала, как морской прибой, темнота ночи казалась ярче полудня, хотелось кричать от счастья.

Тогда он и признался Лизе, что любит еë больше всего на свете. Она не ответила — лишь прижалась сильней и улыбнулась. Но разве не так выглядит ответное признание?

Этого было достаточно…

Энергия жизни переполняла Камила. Он оказался настолько окрылён, что делал успехи в фехтовании, сравнявшись с братьями Нойманнами, в учёбе — учителя удивлялись, насколько малец легко вникает в суть предмета. И даже в сновидческих практиках ему удалось опередить Ишуаса — одним тихим утром ему удалось «выкатиться» из тела, едва проснувшись. Жаль, пса в тот момент поблизости не было. Камил пролетел над кроватями спальни, заглядывая в лица спящих, поражаясь, что ему удалось сделать. А потом его затянуло обратно в тело, быстро, стремительно — не хватало навыков концентрации.

Однажды они отправились гулять все вместе: Грег, братья Нойманны, Толстый Имнар — все со своими девицами. И Камил с Лизой. Большая весëлая и шумная компания. Почти уже семья. Они шли по городу, смеялись над хмурыми прохожими, задирали попрошаек и стражников, убегали, весело хохоча. Казалось, наступила идиллия. Камил осматривал своих счастливых друзей, любовался своей Лизой. И хотел позабыть о войнах, о бунтах, о кровавой Изнанке… Всего этого он знать не хотел. Какой во всём этом зле имелся смысл, когда у тебя есть хорошие друзья, когда у тебя есть великая любовь? Вздор! Тем, кто воюет, неведомы любовь. Неведома дружба. Воюют и мстят — пропащие души. Воюют и мстят лишь несчастные и обездоленные.

Он смотрел на закат, на могучие розовые облака над горизонтом, слушал морской прибой на берегу моря в порту, смеялся над нелепыми шутками братьев и обменивался с Грегом и Имнаром своими планами на жизнь после окончания учëбы в Ветрограде. Впереди был целый мир, полный приключений, полный новых открытий… Счастливее он уже никогда не будет, мелькнуло в голове. Потому что куда ещё счастливей? А ведь могло быть и ещё лучше! Оно и будет лучше! В это не верилось…

В тот вечер, когда солнце зашло за горизонт, когда ветры принесли воздух с моря, и сделалось прохладно, Вальдемар внезапно поссорился со своей девушкой. Камил уже не помнил причины — он не вслушивался в разговоры, размышляя о своём. Помнил лишь, что девица сильно обиделась и ушла от компании. Перепалка немного омрачила прогулку. Вальдемар замкнулся. А остальные не знали, что и сказать. Тогда Камил попытался всех развеселить, опасаясь, что такой великолепный вечер окажется испорчен какой-то дурацкой глупостью. И этой весёлостью он задел Лизу.

— Что за цирк? — сказала она тогда. Впервые Лиза упрекнула Камила. Ей не понравилось, что тот не замечает страданий своего лучшего друга, предлагая веселиться дальше.

Камила это очень ранило, задело. Вечер, всё-таки, был испорчен. Камил испугался собственной злобы. Поэтому встал и пошёл к Башням Знания, чтобы остыть и не дать гневу натворить бед.

От гнева Камил отошёл быстро, на следующее утро от него ничего не осталось. Но когда Камил отыскал Лизу в библиотеке, та ответила ему холодностью. Холодней её внезапного равнодушия, казалось, не было ничего в этом мире. Не понимая, в чем же причина — Лиза не хотела с ним ничего обсуждать — Камил впал в уныние.

И лишь потом узнал, что в ту ночь после ссоры, после прогулки, Вальдемар проводил Лизу до девичьих корпусов, через цветущий сад. И посреди этого сада, около той самой лавочки, эти двое поцеловались. И, как рассказывала подружка Грега, платье у Лизы на следующий день было в земле и лепестках лилий, растущих в том саду между кустами.

Лучший друг увëл у Камила любовь всей его жизни…

15.ДУЭЛЬ

Всё смешалось в сердце Камила. Ярость, отчаяние, ревность. Непонимание. Почему Вальдемар так поступил? Зачем? Во имя чего? Камил немедленно направился на поиски старшего Нойманна. Вальдемар нашёлся в коридорах, в окружении своих знакомых, сидел на скамье.

— Зачем ты так сделал?! — Камил тут же прорвался через толпу. — Ты же знал, что Лиза — моя!

Вальдемар как-то осмотрелся по сторонам. Но не тревожно. С насмешкой. Это было удивительней всего.

— Ты не нравишься Лизе, — сказал он, сокрушая Камила своими словами. — Я ей нравлюсь. И всегда ей нравился. С чего ты вообще взял, что она твоя? С тобой она просто «дружила». Теперь она — моя.

Камил едва не задохнулся от нахлынувшей на него злобы. Он едва сдержался, чтобы не затыкать ублюдка кинжалом прямо в этом коридоре. Но тогда последствия были бы чудовищны. Поэтому действовать Камил решил по-другому.

— Я вызываю тебя на дуэль, — сказал он. — Прямо сейчас! При свидетелях. Как представитель аристократии — представителя аристократии. На смерть.

Вальдемар удивился.

— Ты серьёзно? — спросил он. — Ради Лизы? Которая тебя не любит? Ты собрался умирать?

— Это мы ещё посмотрим! — Камил коснулся рукояти кинжала, от гнева готовый в любую секунду выпустить кишки своему старому другу. — Ты предал меня. За моей спиной ты… ты увёл её!

— Не просто увёл, — Вальдемар решил выпендриться перед своими знакомыми. — Я оказался у неё первым. Ручейки крови на её белых ляжках тому свидетельство! Можешь даже посмотреть. Если она их ещё не отмыла водицей…

Толпа засмеялась. Камил выхватил кинжал и тогда Нойманн вскочил, ушёл в сторону. Знакомые тут же с опаской расступились.

— Будь по-твоему, сын бульона, — бросил Вальдемар, так же вытянув из ножен свой кинжал. В глазах его мелькнул азарт. — Дуэль, так дуэль. Не будем превращать сий фарс в резню идиотов, верно? Тем более в Башнях Знания. Согласен?

— Я убью тебя! — рявкнул Камил. — На дуэли, так и быть! Не здесь!

— Тогда я пользуюсь своим правом выбора оружия, — сказал Нойманн. — Раз уж ты позвал меня на дуэль. Таков кодекс.

— Давай быстрей! — согласился Камил.

— А драться мы будем, друг мой, на мечах, — ухмыльнулся Вальдемар.

Это значило одно. Камил практически обречён. Ведь всю свою жизнь он обучался бою на топорах. Владению мечом Ларс их обучал совсем немного.

— Если ты не трус, конечно, — добавил Вальдемар.

— Ты знаешь, что я владею только топорами. При этом ты хорошо владеешь мечом не хуже, чем топором. Справедливо было бы сразиться на топорах.

— Я так и думал, — сказал Вальдемар и приготовился. — Ты такой же трус, как и вся твоя семейка. Но право выбирать оружие принадлежит тому, кого вызывают на дуэль. Таков кодекс. Или ты хочешь отозвать вызов? Признать своё позорное поражение? Ну хорошо, так и быть. Я принимаю твоё поражение, Камил. Расскажу о нём Лизе сегодня вечером. Тогда она будет хихикать не только от моих поцелуев.

Камил вспыхнул и бросился в атаку. Нойманн тут же контратаковал, слегка порезав Камила, но сам при этом оказался вне зоны досягаемости.

— Брось, Камил, — сказал Вальдемар. — Если ты собрался умирать, то умри хотя бы с честью. А не как убийца.

Камил остановился. Из пореза сочилась кровь. Если он даже убьёт сейчас Вальдемара, то его упрячут в темницу. Возможно, могущественная семья фон Нойманнов поспособствует, чтобы Камилу отрубили какую-нибудь часть тела, сделав его в отместку бесполезным калекой. Не лучший расклад. Дуэль на мечах тоже не была хорошим подарком судьбы. Но она была лучшим решением в этой ситуации. Это будет вполне законным основанием прирезать его.

— Хорошо, — согласился Камил. — Будет дуэль. На мечах. Где возьмём их?

— У меня и у Карла есть, — ответил Вальдемар. — Можешь выбрать любой. Кто будет свидетелем?

— Ларс, — сказал Камил, недолго думая.

— Согласен, — кивнул Вальдемар. — Тогда встретимся на тренировочном дворе вечером. Я принесу мечи. Ты договорись с Ларсом. Ну и зевак пригласим побольше.

Знакомые Нойманна тут же одобрительно загудели.

Камил шёл по коридорам. Ярость постепенно стихала. Конечно, она всё ещё полыхала в груди. Но уже не так, как в тот самый момент, когда он только узнал об измене Лизы.

А можно ли считать это изменой? Ведь он, оказывается, был просто «другом». Она ему ничего не обещала. Она не признавалась ему в любви. А правду ли сказал Вальдемар?.. Наверняка. Ведь зачем иначе Лизе было ложиться под него?

Камил вообще ничего не понимал. Зачем они так поступили с ним? Он в одночасье лишился и друга и своей возлюбленной. А скоро мог лишиться и жизни. Чем больше он размышлял о ходе грядущей дуэли, тем сильнее отчаивался. Ему не победить. Ни за что.

— А я говорил, нужно было в таверну, — Ларс не обрадовался новости о предстоящей дуэли. — А почему ты не позвал на дуэль свою ненаглядную? Ведь она же тебе изменила, а не Вальд.

— Вальдемар тоже меня предал! Он знал, что Лиза — моя! — ответил Камил.

— Ну, теперь это всё неважно. Тебе нужно подготовиться до вечера. Времени не так уж и много.

— Это невозможно, — сказал Камил. — Нойманн упражнялся мечом несколько лет.

— Он уже давно им не пользовался, — сказал Ларс.

— А я не пользовался им никогда.

— Справедливо, — согласился Ларс. — Вальд выдвинул не самое честное условие. Поэтому и ты должен научиться кое-чему. Знаю я один грязный приёмчик, который однажды выучил в юности, чтобы уметь в случае чего компенсировать недостаток умения владеть мечом.

Тренировка продлилась не больше часа. Потом Ларс сказал, что достаточно — перед дуэлью нельзя переутомляться.

— Только не вмешивайся в дуэль, — попросил Камил. — Я хочу, чтобы всё было честно. И к чёрту, что ты обещал Есению меня защищать!

— Не буду, — ответил Ларс. — Кодекс — это святое. У меня нет причин вмешиваться в дуэль. Тем более, тебе нужно учиться отвечать за свои поступки и слова.

— Вот и славно.

Началось тревожное ожидание дуэли. Сердце раздиралось на части от боли. Мир потерял все свои краски. Сделался ещё черней и мрачней, чем был до знакомства с Лизой. Стало совсем уж невыносимо жить. Он рассудил, что лучше тогда умрёт в отчаянной схватке, чем будет жить в позоре, и с такой болью на душе.

Ларс рассказывал свои старые истории, чтобы отвлечь мальца от переживаний, но Камил пропускал всё мимо ушей.

Потом на тренировочную площадку пришёл дылда Грег.

— Камил, — пробасил он и встал столбом, пытаясь найти нужные слова. — Вальдемар не прав. Он поступил, как урод. Как последний урод. Если бы он сделал это с моей Ингой… Я бы его зарубил без дуэли.

— Спасибо, Грег, — грустно ответил Камил. — Я бы тоже его прибил…

Грег постоял ещё, не находя слов.

— Вальд хвалится, что в бое на мечах ему здесь нет равных, — сказал он. — И что вы будете биться на мечах. И что его победа будет лёгкой… Зачем ты согласился биться на мечах?

— Я позвал его на дуэль. Значит за ним — право выбора оружия.

— Дурацкое правило, — пробубнил Грег. — Удачи тебе, Камил. Я надеюсь, что ты победишь этого гада… Вальд мне никогда не нравился. Все эти аристократишки одинаковые. Так и хочется сломать им нос.

— Я тоже аристократ, Грег, — напомнил Камил.

— Ну ты это… ты нормальный аристократ. И хороший друг.

— Спасибо, Грег, за добрые слова…

Потом на полянку прибежал Карл Нойманн. Он был особенно взволнован.

— Камил, не нужно, — говорил он. — Зачем вам драться? Тем более насмерть? Я, конечно, понимаю, любовь и всё такое… И что Вальд поступил неправильно. Но, Камил! Это нужно остановить. Я не хочу, чтобы вы бились между собой!

— А я хочу, — коротко буркнул Камил. Карл замер.

— Я понимаю, — сказал он. — Но, Камил!… Отзови дуэль. Не нужно ссориться. Нужно всем помириться. Решить как-то по-другому.

— Вальд не хочет ничего решать, — сказал Камил. — Он сделал это специально. Чтобы растоптать меня. Я ему этого не позволю. Кто-то из нас двоих сегодня умрёт. И я надеюсь, что это будет он.

Карл снова замер, что-то взвешивая.

— Камил, — снова сказал Карл. — То, что сделал Вальд — ужасно. Я бы сам такое никогда не простил. Но из-за какой-то девки… Камил, извини меня за последующие слова, я никак не хочу задеть тебя ими, но ведь Лиза — ненадёжная девка! Биться ради неё…

— А Вальд, значит, оказал мне услугу! — вспыхнул Камил. — Он, значит, как мой лучший друг показал мне, что Лиза — шлюха? И что она недостойна меня? Карл! Уйди! Не хочу говорить с тобой!

На душе сделалось ещё хуже. Его предал друг. Его предала любовь. Его семью перебили разбойники. А князь Искро норовит сгнобить и брата. За что ему такая жизнь?

К моменту дуэли Камил снова полыхал в ярости.

К тренировочной поляне сбежались зеваки. Довольные рожи, голодные до зрелищ. Камил ненавидел их всех. Когда-то давно он отстоял их спокойствие, набросившись на «старшаков» и на Маркуса. А теперь эти ублюдки стояли чуть поодаль и обсуждали предстоящий смертельный поединок.

На дуэль явился даже Маркус. Наверное, наблюдать, как два врага пытаются убить друг друга — очень приятно.

А ещё пришла она. Лиза. Сердце заколотилось. От волнения. От надежды. И от испепеляющей ненависти. Она не подошла к Камилу. Не пожелала победы. Она разговаривала со своими подругами и не обращала на него никакого внимания. Только однажды их взгляды пересеклись. И взгляд Лизы был ужасно холоден и безразличен, он ранил страшнее, чем лезвие меча.

А потом толпа загалдела. Вальдемар спускался по ступенькам к поляне, в компании своих новых друзей.

Ох, как и разозлился же Камил, когда Вальдемар поцеловался с Лизой! Демонстративно. Одарив его насмешливым взглядом.

А что мог поделать Камил? Только стоять и смотреть. Надеяться, что боги в этой дуэли будут к нему благосклонны. И что ему получится отомстить. Как же Камил хотел разрезать Вальдемара на мелкие кусочки!

Вальд передал Ларсу мечи. Ларс проверил оружие. Не затуплённое. Оба меча были хороши.

Когда Камил взял в руки меч, то осознал, что сглупил. Нужно было найти какой-нибудь способ. Нужно было стравить на Нойманна Бродягу. Или найти способ наслать проклятье. Или найти способ при помощи Изнанки облегчить себе битву. Усилить себя. Все эти идеи пришли к нему в самый последний момент. Слишком он оказался убит горем. Если Вальд не искал справедливого боя, то почему Камил должен был стремиться к честному поединку? Как баран, верно идущий на бойню…

— Сейчас начнётся… — донеслось из толпы, окружившей ребят.

— Поприветствуйте друг друга, — сказал Ларс. Дуэлянты скрестили мечи. Потом немного разошлись.

— Хотите что-то сказать перед дуэлью?

Оппоненты помотали головами.

— Тогда… — Ларс тревожно вздохнул. — Бой!

Бывшие друзья подошли чуть ближе. Но никто не атаковал сразу. Некоторое время они напряжённо кружили, выгадывали подходящий момент. Но этот момент всё не наступал. Нойманн осторожничал. Камил — тем более.

Нужно было сделать ложное движение, вынудить Вальда атаковать в пустоту, а потом стремительно перейти в контратаку, пока тот не успел замахнуться снова. В этом и был весь успех поединков насмерть. Кто первый бил, тот скорее терял равновесие.

Все смертельные удары совершаются внезапно, неожиданно, в самый неподходящий для противника момент. Этот момент нужно было как-то создать. И оба это понимали. Учил их Ларс.

Нойманн был уверен в своей победе. Но парень понимал, что зазнайство — кратчайший путь к поражению. Поэтому не рисковал. Он надеялся, что Камил, движимый ненавистью, набросится первым. Он для этого сделал всё возможное.

Но Камил не бросался…

— Так и будешь сто… — не успел договорить Вальд, Камил тут же атаковал быстрым взмахом. Нойманн отступил на шаг — к контратаке он не был готов. Лезвие меча не достигло цели. А Камил не продолжил атаку, потому что думал, что оппонент тут же ударит в ответ.

Снова напряжённое молчание. Выжидание.

Следующим атаковал Вальдемар. Сердце Камила заколотилось. Он отбил взмах, сделал колющий выпад и едва увернулся от обратного замаха Нойманна — острие клинка едва ли не вспороло шею.

Вальдемар снова бросился в атаку. Камил растерялся и сделал два шага назад. Но Вальдемар лишь набрал скорости и теперь нёсся на него, прижимая к толпе, в угол. Камил юркнул в сторону, заходя под пустую руку Нойманна, с неудобной для него стороны. Вальд замешкался, этого хватило, чтобы Камил выиграл долю секунды для немедленного выпада.

Нойманн развернулся слишком быстро, он отбил удар Камила. Он завращал лезвием, словно жонглёр, сбивая с толку, вдруг резко нагнулся и атаковал размашистым ударом в ноги.

Боль пронзила бедро. Камил зарычал, но со злобой замахнулся на провалившегося в атаке Нойманна и рассёк ему лоб. Лиза взвизгнула.

На большее дотянуться не успел, лишь рассёк кожу, а кость не пробил…

Вальдемар фыркнул и снова сделал выпад.

Камил отошёл чуть назад, прихрамывая. Рана неглубокая, но всё равно сковывала движения. А вот у Вальдемара кровь стекала на глаза ручьём. Отвлекала. Камил решил немного потянуть. Пусть сначала кровь зальёт глаза ублюдку. А потом он использует приём, которому его научил Ларс. Это точно станет неожиданностью для зазнайки!

Вальдемар снова сделал выпад, но Камил отшагнул.

Вальдемар сделал короткую паузу, вытер кровь и тут же бросился в атаку. В стремительную атаку!

Отойти назад не получилось, Нойманн, видимо разгадав задумку, атаковал с куда большим напором, обретя наконец смелость. Его осторожность куда-то испарилась. На её месте осталось только желание победить.

Больше ничто не сдерживало его потомственное мастерство.

От первого взмаха Камил увернулся, второй заблокировал, а третий… Меч Вальдемара описал дугу и слишком неожиданно поменял траекторию. Обманное движение. Колющий удар. Камил сбил меч свободной рукой, отвёл от живота, схватил лезвие ладонью, обезоружив противника, попытался тут же уколоть в ответ… Вальдемар резко дёрнул лезвие назад… Жгучая боль пронзила ладонь, Камил рявкнул, отпрянул. А потом с колоссальной злобой замахнулся, вложил в удар всю свою ярость. Звякнули лезвия, высеклись искры.

Нойманн парировал.

И проткнул Камила.

Острие врезалось между рёбер. Глубоко. Тут же перехватило дыхание.

Камил замахнулся ещё раз. Но боль пронзила его настолько сильно, что меч вылетел из рук.

Вальдемар отшагнул назад. Смахнул с острия меча капли крови.

Камил не смог устоять на ногах. Он рухнул на колени. Но и на них продержаться долго не сумел — тело отказывалось слушаться. От боли Камил свалился на спину, судорожно втягивая воздух и поскуливая.

Ларс нахмурился. Ему хотелось броситься на помощь. Но нельзя.

Вальдемар с насмешкой уставился на Камила.

— Ты же не думал, что всё закончится иначе? — спросил он.

— Убей его! — крикнул кто-то из толпы. Интересно, кто? Но в ответ ему сказали заткнуть свой грязный рот. И тот голос принадлежал Грегу.

— Скажи спасибо Карлу, — бросил Вальдемар. — У моего брата добрая душа. Я пощажу тебя. Сам бы я тебя прикончил с удовольствием. Надеюсь, теперь предмет нашего спора исчерпан. Лиза — моя. А ты теряешь на неё притязания. И вражда между нами закончена. Как, впрочем, и дружба. Если ты не подохнешь, конечно, от такой раны…

— Поединок окончен, — сказал Ларс толпе, едва услышав слова Нойманна. — Победой Вальдемара фон Нойманна! Предмет спора исчерпан. Расходитесь. Нечего теперь толпиться…

Вальдемар убрал меч в ножны. Подобрал второй меч. И скрылся из виду.

Ларс тут же оказался рядом и принялся разрезать Камилу одежду на груди.

— Терпи, — говорил он, прикладывая заранее приготовленные тряпки. — Терпи. Первое боевое ранение.

— Как ты, Камил?! — прибежал Ишуас. Он прибыл на дуэль уже после её начала и с ужасом наблюдал за происходившим. — С ним всё будет хорошо?

— Рана не смертельная? — пробасил подоспевший Грег.

— Любая рана смертельная, — был честен Ларс. — И многое зависит от настроя раненного. Унылый дохнет от царапины. А тот, у кого имеются незаконченные дела — тому и голову снеси — пройдёт пятнадцать вёрст… Да, Камил? У тебя же ещё есть незаконченные дела?

Всего этого Камил не хотел и слышать. В один день он лишился любви, друга. А теперь ещё и чести.

— Про честь ты зря, — возразил Грег. — Проиграть в дуэли — это поступок, никак не влияющий на честь. Тем более ты не умел биться на мечах. Это Нойманн потерял бы честь, если бы тебя убил. Ладно ещё — сыграл в великодушие, кусок дерьма…

— Что эта «честь»! — воскликнул Ишуас. — Мнение других о твоем достоинстве! И твой страх перед этим мнением! А перед чьим мнением? Перед мнением этих ублюдков?

Ишуас бросил злобный взгляд на довольных зевак. Толпа принялась расходиться…

— Лучше помогите протащить его на ложе, говоруны, — сказал Ларс.

Камил увидел, как Лиза уходит в обнимку с Вальдемаром, изредка оглядываясь назад — не умер ли «друг». И тогда Камил потерял сознание, провалившись в черноту…

16.КНИГА ЗНАНИЯ

Чернота обволакивала. В бреду виделись сложные символы Изнанки. Фрактальные пространства мелькали, переливались в своих циклических формах и неведомых цветах. Перед глазами мелькали ожившие трупы. Чудовищные трупы. Эти самые трупы следовали за ним, куда бы он ни пошёл. Они сражались за своего господина яростней, чем могли бы сражаться самые отважнейшие из варягов. Они разрывали всех врагов Камила на части, обращали в бегство и армии, и крестьян и горожан. В руки ему попалась корона. Окровавленная корона. А потом представилась гора из костей. И Камил шёл по этим костям к вершине, чего-то отчаянно желая. А на вершине… А на вершине стояла Лиза и насмехалась над ним.

— Что за цирк? — спросила она тогда.

Нет. Это не Камил. Камил не станет больше стремиться к Лизе. Он её ненавидел. Она ему не нужна. Бредовые видения.

Свирепая боль вырывала Камила из видений. И тогда он видел перед собой лица. Дружинника Ларса. Старика Готама. Друга Ишуаса. Верного соратника — Грега. Кажется, он помнил даже, что его навещала Инга. Она заботливо меняла повязки, когда другие отдыхали. Протирала вспотевший лоб. Красивая, кудрявая. Грегу очень повезло найти себе такую заботливую девушку…

И Камил снова уносился во фрактальные пространства, полные ужаса. Неужели так выглядит смерть? Неужели всех их ждёт такая участь? Независимо от того, праведную или грешную ты провёл жизнь? Это было как-то несправедливо. Христианство обещало куда более выгодную сделку с Господом. А Богу Изнанки было плевать. Он жаждал лишь вернуть себе всё, что ему принадлежало. Жаждал крови и страданий всех живых существ.

Хотелось, чтобы христиане были правы. Хотелось, чтобы видения оказались лишь видениями… Сном, бредом, ложью.

Однако, как уже осознал Камил, во вселенной не существовало никакой справедливости. Это вообще было понятие, выдуманное людьми, чтобы не сойти с ума в хаосе бытия.

Старец Готам поил Камила какими-то мерзкими отварами. После этих отваров ему становилось сильно легче, боль утихала, приходило забытие…

Когда Камил пришёл в себя окончательно, то обнаружил сидящего рядом Ишуаса. Друг спал в кресле. И тут же открыл глаза, уловив движения. И обрадовался.

Две недели Камил пролежал вот так, в борьбе за свою жизнь. Пребывая на границе миров. В кошмарных сновидениях.

Ещё несколько дней ушло на то, чтобы оказаться в состоянии встать на ноги.

— Ты был совсем плох, — рассказывал Ишуас. — Харкал кровью. Задыхался. Мы уже думали, что ты погибнешь. Пока Готам не отрыл свой старый трактат о травоведении. И думается мне, трактат этот не обычный. Очень много в нём от Изнанки…

Может, фрактальные видения и были последствием действия этих самых отваров?..

Едва Камил обрёл силы — вернулись печали. Боль физическая сменилась на боль душевную. Горе вгрызалось в самую душу. Жизнь сделалась совсем невыносимой.

— Повезло, что сухожилия на ладони целы, — сказал Ларс. — Никогда не хватай лезвие так. Конечно, ты отвёл лезвие от живота, но вот держался за лезвие дальше — зря… Может, если б не держался, тебе бы получилось уколоть Вальда.

И сунул в руки мешочек с уже знакомым красно-жёлтым порошком.

— Это от печалей, — сказал Ларс. — Прочищает ум. И придаёт сил. Впрочем, ты уже пробовал.

— Пробовал. Но что это такое?

— Это красный гриб, — ответил Ларс. — Дар добрых духов леса. Высушенный и перетёртый в порошок. Не бойся. Он добрый. Если не перебрать, конечно — тогда худо станет. Меня в своё время тоже выручал от сильных печалей.

— Ты его всегда ешь?

— Нет, — ответил Ларс. — К сожалению, после прошлого раза мне пришлось ему пообещать, что я его есть больше не буду… Меру знай, в общем.

Раны заживали. На бедре глубокая рана затянулась быстрее всех остальных. На ладони чуть позже, ещё некоторое время пульсировала. Тяжелей всего была рана в груди. Хорошо, что Вальд, провались он в ад, не задел сердце, но рана всё равно была серьёзной.

Толстый Имнар приносил сладости из южных стран. Сказал, что Вальдемар после той ссоры больше ни с кем из ребят не дружил — он нашёл себе новую компанию, поаристократичней, как и подобает потомку именитых рыцарей.

— Рыцарь, — фыркнул Камил. — Просто слово.

— Он поступил бесчестно, — сказал Имнар.

— Всё в прошлом, — отмахнулся Камил. — Ничего не поделаешь.

— Ты не будешь мстить, когда окрепнешь и наберёшься сил? — удивился Имнар.

Может, и будет, подумал Камил. Только что толку от такой мести? В дуэли они уже решили все проблемы. В дуэли выяснили, кто прав. Лиза сделала свой выбор, она Камила и не любила никогда. А кто он такой, чтобы перечить чужому сердцу? В таком свете дуэль была глупостью — это он понял только сейчас, когда жгучий гнев утонул где-то во фрактальных пространствах. Остались только печаль, ощущение собственного бессилия перед предписаниями судьбы, и чувство вселенского одиночества. Говорят, так сильно любят только один раз в жизни. Камил не верил, что полюбит ещё кого-то столь же сильно.

Потом к нему в гости наведался Карл. Поинтересовался о самочувствии. Сказал, что очень сожалеет по поводу такой чудовищной ссоры, но рад, что никто после дуэли не умер. У Камила не было поводов злиться на него, но в лице Карла он видел отражение лица Вальдемара. И это калило. Впрочем, ссориться с Карлом Камил не хотел. И поблагодарил того за спасение.

Но спасение ли это было. Или лучше он тогда бы умер? Тогда бы не было этого невыносимого чувства опустошённости.

Лиза не навещала, естественно. Порой Камил ловил себя на мысли, что ждёт, когда Лиза всё-таки к нему вернётся. Что она войдёт в дверь, когда он читает книгу. Что снова улыбнётся, как тогда в саду под звёздами. Что обнимет, подарив заоблачное счастье.

Эти мысли были особенно отвратительны. После всего, что она сделала, после такого плевка в самую душу, после того, как растоптала его сердце — неужели Камил всё равно её способен простить, неужели он всё равно ждёт её, как верный пёсик своего жестокого хозяина?

И тяжело делалось от мысли, что сейчас, в прохладный тёмный вечер, Вальдемар зажимает Лизу где-нибудь в саду. А та отдаёт ему свою любовь и всю себя — с превеликим удовольствием, какое не испытывала, когда была с Камилом.

И некуда было деться от этих мыслей. Всё сводилось к Лизе. Камил чувствовал, что заперт в клетке из своих же страданий. А ключ он где-то позабыл, оставил — там, снаружи, на свободе. Может, Лиза и украла этот самый ключик. Рана в груди от меча Вальдемара зажила, но дыра в душе зияла до сих пор. Он ощущал, как сердце окутал мрак — это он видел, когда ему удавалось вырваться из тела. Вокруг сердца полыхала чернота…

— Паразит, — сказал Готам. — Он питается твоим страданием. Он же и усиливает его.

— Откуда он взялся?

— Сильные душевные переживания притягивают подобных паразитов. Хорошо, что ты ещё практикуешь сновидение. Обычные люди, порой, живут с этими паразитами всю жизнь. Тварь выжимает из них все соки. Порой, приманивает ещё и других тварей. Все они облепляют человеческие каналы энергии. И человек умирает от болезней, как думают окружающие, хотя на самом деле — он умирает от горя.

— Как от него избавиться?

— Есть много способов. Ты можешь выйти из тела. Перенаправить энергию в своих каналах. Тогда паразиты отсохнут. Но тут нужно обязательно прикрепить их на кого-то другого. Иначе они вернутся к тебе или к тому, кого ты лечишь. Но лучше всего — направить на них Ясный Свет.

— Невозможно достичь Ясного Света, — отчаялся Камил. — Посвети ты, Готам.

— Тебе нужно учиться стойко переносить удары судьбы, Камил, — ответил Готам. — Если я буду решать твои проблемы за тебя — ты ничему не научишься сам. И постоянно будешь совершать одни и те же ошибки, приходя к одним и тем же несчастьям. Тебе нужно перегореть самому в страдании. Либо же научиться сновидческим техникам. И облегчать ими свою участь в этом мире.

— Я не хочу страдать, — сказал Камил. — Я хочу быть счастливым.

— Счастья нет в этом мире, — ответил старец. — В этом мире есть только лишь тьма. И опыт.

— Неправда, — ответил Камил. — Когда я был влюблён в Лизу, когда мы с ней гуляли по ночам — я был счастлив! Счастье есть!

— Счастье — это и есть тьма, — ответил Готам. — Просто ты слеп и ещё не видишь, природу счастья. Достигнув любви, ты разочаровываешься в том, какая она есть, или со временем она уже не приносит так называемого счастья. А потеряв любовь — ничто в этом мире невозможно удержать, Камил — потеряв её, ты страдаешь ещё сильнее. Всё есть тьма. Этот мир вышел из тьмы Изнанки. Он попросту не может быть иным.

— Тогда я не хочу жить в этом мире, — сказал Камил. — Лучше бы тогда умереть.

— Не лучше. Там — ещё хуже, чем здесь. Чтобы сделаться сильнее, тебе нужно полюбить эту тьму. Сделать её своим союзником. Тогда ты станешь над нею, может, не властен, но с нею дружен. Тьма придаёт много сил своим друзьям. Блаженные юродивые ведь никогда и ни к чему не приходят. А величайших сновидцев Наланды, достигших освобождения от земных страданий, двигала вперёд эта самая Тьма… Она не мучитель. Она — путеводитель.

— И что мне сделать?

— Не убегай от душевной боли. Слушай её почаще. Не ненавидь её. Ты же хочешь с ней подружиться. Прислушивайся к ней. Наслаждайся красотой боли. И тогда случится самая главная алхимия…

Слова Готама не нашли отклика в сердце Камила. Старик бредил.

Но действительно следовало идти вперёд. Заниматься тем, что приносит душе радость. Чего страдать и убиваться? Это точно не сделает счастливее…

Камил увлёкся травничеством. Он изучал трактат, при помощи которого Готам не дал ему умереть от ран. И действительно — очень многое в нём было от Изнанки. Это был не обычный медицинский трактат с перечислением целебных трав и способов их применения. Травы в книге описывались совсем не целебные. Но под влиянием символов на котелках, под влиянием особенных методов отвара, процеживания и выпаривания — из этих трав получались лекарства, способные исцелять тяжело больных; лекарства, способные приносить людям величайшее счастье из всех возможных; лекарства, способные порабощать человеческую волю…

Был соблазн попробовать жидкое счастье, испытать, что это такое — абсолютное блаженство. Но в трактате говорилось о величайших несчастьях, которые неизбежно обрушивались на проглотившего хотя бы каплю такого снадобья. За всё приходилось платить, ничто в этом мире не давалось за просто так. И Камил испытывал эти снадобья на отловленных крысах, на бродячих собаках, удивлялся, во что превращались животные, после этих демонических снадобий и опасался лишний раз понюхать даже пар над кипящими котелками…

Про запас Камил сделал несколько самых разнообразных отваров — снадобья могли пригодиться в том числе и на поле боя. Некоторые из них увеличивали силу, изгоняли страх, вселяли осатанелую ярость…

В спальнях Камил теперь не пользовался былым уважением — всё оно досталось Вальдемару. Теперь он был главным в Лагере, все его слушались, все перед ним пресмыкались, как мерзкие жуки.

Дуэли после поединка стали популярны в Башнях Знания. И что бы учителя и монахи не пытались предпринять — аристократический дуэльный кодекс был превыше любых законов и монашьих философских соображений о драгоценности жизни.

Иногда Камил замечал в саду гуляющие парочки, но теперь он не стремился за любовью. Не хотел обжечься снова. Хоть и щемило в груди от холода одиночества.

Мёртвые псы не согревали. Но зато они пережили жаркое лето, перенесли дождливую осень и холодную зиму. Всё-таки, удалось остановить гниение. Удалось победить смерть.

Эксперименты с выходом из тела с попытками отодрать от своего сердца чёрную колючую мразь закончились усилением душевной боли — безотчётным страхом. Готам объяснил, что так паразит защищается. Он не хочет, чтобы его лишали пропитания. А ещё, что это опасно отдирать напрямую. Можно повредить свою душу.

Зато получилось «вселиться» в Бродягу. В мёртвом теле пса Камил носился по ночному городу и веселился, пугая редких прохожих. Он не зря сохранил псу лёгкие — Бродяга свирепо рычал, но не как живой — а даже хуже и страшнее — пересохшая гортань изрыгала совершенно кошмарные рыки. Радостно.

Однако Камил не мог отойти от своего тела дальше, чем на половину версты. Готам говорил, что для дальних расстояний нужно было тренировать силу концентрации. И что лучшие сновидцы могли улетать от своего тела — в дальние страны, паря над высокими горами, морями и океанами…

Так что о полёте в мёртвом голубе к Есению пришлось пока забыть.

Приходили мыслишки перегрызть горло Вальдемару — и никто ведь не догадается, в чем дело. Если раньше ещё могли подумать на месть от Камила, то теперь прошло слишком много времени с момента дуэли. О некромантии никто не додумается.

В один из вечеров Камил, договорившийся с Ишуасом о встрече в библиотеке, обнаружил своего друга лежащим среди стеллажей.

Ишуаса скрутило, согнуло, лицо его побледнело от ужаса. Он пытался кричать, но уже успел сорвать голос. Неизвестно, сколько часов тот провёл на этом месте, но благо, что никакие монахи не заприметили мальчика. Иначе того бы ждал костёр. И хорошо, что Камил пришёл в самый последний момент, когда Ишуас перелистывал конец книги — иначе и сам бы прочёл символы, уцепился в буквы, провалился в узоры — и унёсся бы туда, куда в тот вечер унёсся друг.

Он нашёл что-то в самом тёмном закутке библиотеки…

Ишуас вцепился в книгу в кожаном переплёте, с фрактальными символами на обложке. Он вопил без голоса, от ужаса, и не мог от неё оторваться, пока не перелистнул последнюю страницу. И тогда он вернулся. Снова очутился среди стеллажей, испуганно оглядываясь вокруг. Вернулся сломленным и уничтоженным. Его рассудок оказался повреждён.

— Что с тобой? — спросил Камил.

— Никогда… Никогда не открывай эту книгу… — ответил Ишуас и отшвырнул её подальше от себя, схватился за голову в отчаянии…

Только потом, когда Камил отвёл ошеломлённого друга к Готаму, когда показал старцу раздобытую книгу — выяснилось, что это — самая загадочная из книг, которую создал Аша Друдж.

Книга Знания.

Книга, ведущая к всеобъемлющему знанию. К величайшей мудрости. К глубокому пониманию.

— Что же удалось разузнать тебе об устройстве мира, Ишуас? — тут же спросил восхищённый Готам. Ишуас посмотрел на мудрого старца, словно тот был глупцом, не ведающим смертельной опасности.

— Не открывайте её. Книга Знания несёт лишь скорбь. Она покажет вам Истину. Ад из океана эмоций, которыми питается наш извечный голодный палач…

17.ЖАЖДА МЕСТИ

Что же было написано в этой Книге Знания такого, что лишило Ишуаса рассудка? Рассказ парня звучал сумбурно. Ишуас постоянно перескакивал с мысли на мысль. Сбивался с основной ветви повествования в сторону, вдаваясь в бесконечность деталей. Камил и Готам увлечённо слушали его половину ночи. Но и этого времени не хватило, чтобы Ишуас рассказал обо всём. Когда в его охрипшем от крика горле пересохло совсем окончательно — он признался:

— Я могу рассказывать о том, что увидел — целую вечность. Мне кажется, я никогда не смогу закончить этот рассказ… Потому что ТАМ я провёл бесконечность времён. От зарождения Вселенной — до её смерти. Я видел саму суть. Но… я не могу облечь Истину в слова, не могу передать вам то, что увидел. Таких слов нет в человеческом языке. И хорошо! И прекрасно! Эту Истину никому не нужно знать!

— Так что же за Истина такая? В чём она заключается? — поинтересовался Камил.

— Во ВСЁМ, — ответил Ишуас. — В бесконечности. В БЕСКОНЕЧНОСТИ. Боже… Вы ведь даже не представляете, что такое БЕСКОНЕЧНОСТЬ… Бесконечность — это ужасно. Это кошмарно. Зачем я прочитал эту книгу? Мне нужно забыть истинную природу реальности… Мне нужно забыть… Но я не могу!

Они не стали волновать Ишуаса вопросами и попытались уложить его спать. Но парню не спалось ещё два дня. Пока сон не срубил его. Беспокойный сон, полный кошмаров. И после пробуждения Ишуас не исцелился. Он всё так же не мог забыть некую кошмарную истину. Он был готов лезть на потолок, лишь бы это всё закончилось.

— Ишуас, я хотел бы тебе помочь… — говорил Камил. — Могу ли я как-то облегчить твою участь?

— Нет! — отвечал Ишуас. — Никто не сможет! Никогда! Даже после смерти… После неё наоборот — начнётся самое страшное. ХА-ХА-ХА-ХА!!!

Ишуас рассказывал, как отыскал в тёмном закутке библиотеки эту запылившуюся книгу. Как взял её в руки и удивился красивым рисункам, символам. Неизвестный ему язык, тем не менее, чем-то цеплял. Узоры продолжались, тянулись на следующие страницы. А он всё листал, листал. Когда пришло понимание, что началось нечто ему неподконтрольное — примерно на двадцатых страницах — Ишуас уже не мог оторваться от чтения, и всё листал, листал. Узоры переплелись с реальностью, потом и вовсе заменили её, унесли его в неизведанные пространства Изнанки, полные ужаса, полные Понимания… И картинки всех жизней, всех его перерождений, всех его проявлений — сыпались могучим оползнем, не останавливаясь, надрывая что-то в голове.

Истина.

Она была тем, что невозможно понять человеку. Но Книга Знания нашла способ передать это понимание. Истина была чужда человеческому разуму. Поэтому несла лишь ужас.

Ишуас ощущал нереальность мира, его нарисованность. И ничего не мог с этим поделать. Всё изменилось. Всё перевернулось.

Камил перепугался за друга. Книгу Знания он читать точно не собирался. А вот старец Готам напротив. Он жаждал в своей старости лишь одного — истины. Больше ему не нужно было ничего.

— Вы посмотрите, что сталось с Ишуасом, — пытался его остановить Камил. — Книга Знания опасна…

— Всю свою жизнь я стремился к Просветлению, — ответил Готам. — Всю свою жизнь я жаждал Истины. Я практиковал сновидческие техники, дарованные нам далёким востоком… Но вот уже я стар. Скоро меня настигнет смерть. А я так и не достиг своей главной цели, ради которой жил. Поверь мне, Камил — Истина того стоит. Какой бы кошмарной она ни была.

Может, в словах старца и было рациональное зерно. Камил не стал его останавливать — всё-таки Готам и его цели были вне понимания. Философия принятия тьмы для Камила была чужда.

Готам осознавал весь ужас, с которым всем предстояло столкнуться после смерти. Поэтому Книги он не боялся.

— Вы не ведаете, что творите… — лишь сказал Ишуас.

Готам открыл первую страницу. И принялся листать Книгу Знания.

Вскоре его всецело поглотило чтение. Восторженная улыбка предвкушения сменилась на взволнованную пустоту лица. А потом — на выражение ужаса. Ужас нарастал с каждой страницей. Очевидно, Готам хотел бросить книгу. Или хотя бы её отложить. Но не мог этого сделать. Потом каморку пронзили истошные крики, и Камил надеялся, что никто не наведается в гости…

Однако старик взял себя в руки. Ужас не исчез с его лица. Но Готам, видно, набрался смелости, не утерял среди вселенского кошмара главное своё намерение — прикоснуться к Истине. Он весь дрожал, сердце его колотилось, ноги подкашивались. Но Готам открывался Истине. Пытался её принять…

Через некоторое время старик добрался до последней страницы и захлопнул Книгу Знания. А потом посмотрел на ребят. И расхохотался. Монах прилёг на лежанку. И попытался осмыслить всё, что ему довелось узреть, но потом понял, что это осмысление — не дело для обычного человеческого разума и тут же прекратил эти попытки, доверяясь лишь ощущению.

А потом он сочувственно глянул на страдающего Ишуаса. И сказал ему:

— Тебе не хватило самоотречения, Ишуас. Не хватило, чтобы прочесть Книгу до конца. Она не раскрылась перед тобой потому, что ты не подготовился перед чтением. Книга набросилась на тебя спонтанно. И единственный способ прекратить твои страдания, Ишуас — прочитать Книгу Знания снова. Но сделать это, набравшись смелости, приняв то, что мир полон Тьмы. Что всё есть страдание. Не гнаться за счастьем. Иначе Палач не пропустит тебя к Истине! И тогда ты обретёшь полную Истину. А не лишь её половину.

— Ни за что! — ужаснулся Ишуас. — Ни за что я не стану…

— Станешь, — сказал Готам. — Я видел. Видел, кем ты сделаешься. После повторного прочтения Книги Знания. Видел, как ты будешь читать эту книгу сотни, тысячи раз! Видел, как ты станешь её лучшим другом. Как ты подружишься с Изнанкой и сделаешься её союзником. Другом… Нет… Сыном! О, Ишуас! Я видел…

Готам обладал достаточной степенью самоотречения, чтобы его рассудок не растрескался от контакта с Изнанкой. Всё-таки, он являлся великолепным сновидцем… Ишуас, однако, не стал читать Книгу Знания повторно. Он ещё не был готов. И тогда Готам принялся его подготавливать, помогать бедному парнишке своим словом.

Камила пугали изменения, которым подверглись оба его друга после чтения. Что-то изменилось в них. Он не мог понять, что именно, но эта чуждость и отстранённость от реального мира задевали древний страх…

Наступила весна. Душа снова наполнилась красками и предвкушениями. И не у одного Камила.

В один светлый апрельский день он узнал, что громила Маркус вызвал на дуэль Толстого Имнара. Вызвал, как бы в насмешку, издеваясь над толстяком. Однако Имнар согласился — в тот момент его девушка оказалась поблизости. Имнар всегда страдал от своей трусости. И опозориться перед возлюбленной не хотел.

Теперь он закалился в тренировках Ларса. Теперь он помужел. Имнар принял вызов. И выбрал в качестве оружия — топоры и щиты, которыми владел лучше всего.

Камил, разумеется, взволновался.

— Топоры — опасны, — сказал Камил. — Раны нанесённые ими — куда смертельней, чем меч.

— Это смотря куда ранить, — ответил Имнар. — Убить можно и мечом. Тут как повезёт. Я неплохо научился бою на топорах. Конечно, мне тревожно. Но я хочу разделаться с Маркусом. Раз и навсегда. Отомстить ему за те годы мучений…

Толстый Имнар сильно волновался перед боем. В Свидетеля выбрали Ларса — по старой традиции, уже сложившейся в Башнях Знания. Дружиннику доверяли, дружинник чтил кодекс. Хотя и не слишком-то горел желанием участвовать в разборках малолеток, но думал, что лучше дело контролировать будет он, чем кто-либо ещё. Тем более, сверху наседал ректор Аппий, стремившийся хотя бы как-то взять дуэли под контроль.

Поэтому все эти полгода горячие головы Башен обращались к Ларсу.

Поединок назначили на вечер, после занятий. Во дворе снова собралась толпа — побольше, чем собралось на дуэль Нойманна и Миробоича. Много народу приобщилось к этим «гладиаторским боям».

Зачастую, участники боёв не были столь милосердны, как Вальдемар, пощадивший Камила, и расправлялись с обидчиками с особой жестокостью. Кодекс это не запрещал — победитель волен делать всё, что угодно с проигравшим, главное, чтобы он при этом не менял оружия, которым условились биться.

Девушка Имнара, пухлая, маленькая, широкая, как бочка, но всё равно миловидная, сильно волновалась за своего будущего мужа, который принесёт ей обеспеченность. И всё картавила без умолку, что следовало отказаться от дуэли, пока она не началась — после начала дуэли отказываться было бы уже поздно и отказавшийся тогда оказывался во власти победителя.

Камил задумался — а ведь действительно. Лишь бы Имнару хватило духу не сдаться во время боя. Он ведь может передумать. Биться на смерть — это не то же самое, что и размышлять о том, как ты будешь биться насмерть. В своих глазах все люди — атланты, способные на подвиги. Камил помнил тот холодный страх, когда Вальдемар перешёл в атаку. Только тогда пришло осознание всей серьёзности предприятия.

Имнар и Маркус вышли в круг. Ларс проверил топоры — не подпилены, не затуплены ли… Потом сказал им поприветствовать друг друга, скрестив оружие. Поинтересовался, не хотят ли те сказать что-либо перед дуэлью.

— Жирная рожа, я выпущу тебе кишки! — выпалил Маркус. — На твоём сале с боков крестьяне целой деревни смогут пережить голодную зиму!

Толпа зашлась в хохоте. Имнар не нашёлся, что ответить — остроумием он не блистал, тем более, когда нужно было что-то сказать в ответ. Камил подумал, что Маркус и сам был жирен. Правда, от Имнара он отличался тем, что под его жиром скрывалась ещё и гора мускулов.

— Бой! — объявил Ларс. И Маркус тут же набросился на Имнара.

Толстяк умело прикрывался щитом. Он даже контратаковал. Тренировки Ларса пошли ему на пользу. Однако, что оказалось удивительно, Маркус тоже где-то научился владению топором и щитом. Он хорошо чувствовал дистанцию, он парировал атаки, и удары его были быстры и сокрушительны — щит Имнара очень скоро превратился в лохмотья.

— Ну, Толстяк! — рычал Маркус. — Давай! Покажи людям зрелищ! Перед своей смертью!

В тот момент Имнар особенно сильно растерялся, испугался. От слова «смерть». На одну секунду он взглянул на толпу, на Камила, как бы по привычке надеясь на помощь со стороны. В эту же секунду Маркус врезался в него своим щитом, ударил топором, Имнар кое-как защитился, но Маркус быстро завёл свою ногу за колено Толстому, сделал шаг вперёд и толкнул, опрокинув Имнара подсечкой.

Толпа улюлюкала в напряжении. А Маркус замахивался топором с особым остервенением, кровавые брызги окропляли его лицо, крики Имнара били по ушам. Маркус рубил плечи, обездвижив руки Толстяка, глубоко прорубил ключицы. Потом откинул лохмотья щита Имнара в сторону. Прорубил тому пузо, приговаривая о том, что жир прорубить не так-то и легко. И только потом, когда Имнар обмочился от ужаса на потеху толпе, прорубил ему голову. Помнится, как от давления глаза Имнара слегка высочили из черепа, уставившись в разные стороны.

Девица Имнара визжала, как свинья на бойне, Камил пытался её успокоить, хотя и самого его разрывала ненависть и душевная боль.

Ларс оттолкнул Маркуса от своего погибшего ученика, чтобы не допустить глумления над трупом.

И Маркус поднял окровавленный топор. Прошёлся по кругу, наслаждаясь победой.

— Я вызываю тебя на дуэль!!! — разразился чей-то голос, похожий на гром.

Взбешённый и раскрасневшийся от ярости дылда Грег вышел из толпы. Он жаждал расправы над Маркусом. Он жаждал мести.

Маркус обернулся на зов. И в его лице не оказалось и тени сомнения. Даже показалось, что он на то и рассчитывал. На ярость Грега. Чтобы потом…

— Будем биться на мечах! — крикнул тогда Маркус.

— Согласен! — ответил дылда Грег, который знал только топоры. — Дай мне неделю на подготовку для справедливости — и я отрублю твою голову!

— Будь по-твоему! — ответил Маркус.

Всю неделю Грег упорно тренировался с Ларсом бою на мечах. Камил помогал ему, выступая на тренировках оппонентом. Грег показался ему врагом пострашнее Нойманна. Удары Дылды были столь сильны, что отбивались ладони — блокировать атаки оказалось тяжело.

Порой, тренировочный меч выскакивал из рук.

Имнара похоронили на городском кладбище. Его богатый отец пытался вмешаться в дела Башен Знания, пытался найти управу на Маркуса, но закон не запрещал убийства во время дуэлей. Да и у семьи Маркуса в Долине Ветра имелось куда больше влияния, чем у какого-то купца…

Тогда отец Имнара узнал о том, что дылда Грег собирается мстить. И подарил тому самый лучший меч, который только смог отыскать в Ветрограде. Как сын кузнеца, Грег восхитился качеством подарка. Преклонил колено и пообещал, что будет сражаться отважно и что непременно отомстит за Имнара.

Камил предлагал Грегу изведать снадобье, улучшающее реакцию и скорость движений, и снадобье, увеличивающее силу и снадобье, приглушающее боль. Грег отмахнулся от всего этого.

— Я буду биться честно! Камил, неужели ты думаешь, что мне нужно ещё больше сил, чем у меня уже имеется?

И когда настал день дуэли — до Камила донёсся слух, гуляющий по толпе, что Маркус многие годы тайно тренировался владению многими видами оружия специально для того, чтобы стать великим дуэлянтом. И отомстить всем своим врагам. И что учителем его был какой-то именитый боец из Дельты — далёкой столицы Империи.

И когда Грег сошёлся с Маркусом на мечах, то не мог попасть в него. Маркус хоть и был таким же гигантом, как Грег, всё же осознавал, какие мощные удары способен совершать Дылда. Он уходил от яростных атак, выжидал самый выгодный момент для удара. У Грега было куда меньше опыта. Окажись в его руках двуручный топор — Маркус не продержался бы и минуты. Но расклад был не в пользу Грега…

И вот Маркус совершил выпад. И вот Грег отскочил в сторону, отступил. Маркус продолжил искусную атаку. Грег не успел отбиться — он был талантливым бойцом. Он быстро учился. Но Маркус владел мечом потрясающе виртуозно. Он ранил Грега в руку. Потом ранил в ноги. Дылда хромал и бросался в бесполезные атаки, словно загнанный в угол зверь. Маркус глумился, насмехался. Он ловко передвигался и рассекал своего противника. Вскоре ручьи крови покрыли тело Грега водопадами.

— Чего? — говорил Маркус. — Час расплаты наступил? А? Выбрал не ту сторону?… Помнишь ту ночь? Как сладка бывает месть!…

Грег истекал кровью. Ему осталось жить недолго. И тогда он, собрав всю свою оставшуюся ярость, всю свою силу — бросился в свою последнюю атаку. Маркус парировал, замахнулся, рассёк Грегу бедро, откуда тут же хлынула, пульсируя, кровь. Грег рухнул на колени, больше не в силах держаться на ногах.

— Попрощайся с жизнью! — радостно воскликнул Маркус и занёс окровавленный меч для фатального удара в шею, намереваясь одним ударом отсечь горолу. И тогда их мечи ударились со страшной силой.

Меч Маркуса сломался пополам. Лезвие со свистом отлетело и воткнулось в песок.

Грег тут же набросился на Маркуса, но Ларс оказался быстрее. Он растолкнул дуэлянтов подальше друг от друга, Грег рухнул в песок, на спину, тяжело дыша. А Маркус разочарованно фыркнул.

— Оружие сломлено! — выкрикнул он разочарованной толпе. — А значит поединок окончен ничьёй по воле Бога! Дуэлянты ещё нужны миру — так решил Господь! И да позабудут они ссоры, ненависть друг к другу. И, согласно кодексу, не имеют права сражаться ещё до тех пор, пока природа не совершит круг, умерев и затем вновь ожив, возможно сменив и намерения всевышнего…

Маркус вдруг попытался оттолкнуть дружинника и расправиться с Грегом. Целый год он ждать не хотел — у него не было столько времени. В Башнях Знания он закончит своё обучение к началу этого лета. Но Ларс взглянул верзиле в глаза как-то особенно злобно.

— Так. Решил. Господь. Такова его воля. Или ты хочешь, чтобы я свершил правосудие, пресекая твою попытку пойти против воли Бога? Я сделаю это с удовольствием, щенок.

Маркус остановился. Может, он был уже сильнее и крупнее Ларса, может и прекрасно владел оружием… Но взгляд дружинника заставил попятиться похлеще, чем атаки Грега.

Впрочем, Грег всё равно умрёт от полученных ран, рассудил Маркус. Дылда извивался от боли.

Камил и Инга тут же бросились к нему. Останавливать кровотечение нужно было всюду. Раны глубокие. Судя по насыщенному цвету льющейся крови, оказались задеты артерии.

Маркус поднял обрубок своего меча, подразумевая, что победа на его стороне. Взглянул в толпу, свирепым взглядом выискивая оставшихся в живых врагов.

— Вальдемар фон Нойманн! — крикнул он громко. — Сын потаскухи! Я вызываю тебя на дуэль! Выбирай оружие! И готовься к смерти!

18.МИЛОСЕРДИЕ

Вальдемар выбрал биться на мечах. Дуэль назначили через семь дней. Маркус жаждал мести. Жаждал расправы над всеми ними. И, рано или поздно, Маркус доберётся и до Камила. Сначала верзила, видимо, решил разобраться с самыми сильными противниками. Ему повезло, что недальновидный и вспыльчивый Грег бросил вызов первым — Маркус выбрал мечи. И победил, как искусный фехтовальщик.

Грег потерял много крови. Его не стали тащить в лазарет к монахам. Тогда бы он точно умер. Камил решил взяться за друга сам.

— Ты уверен, что справишься? — спросил Ларс.

— Да, уверен, — ответил Камил, при этом терзаемый сомнениями. Он изучил Изнаночные трактаты, он запасся необходимыми снадобьями. Но сам человека лечил — впервые.

— А где старец Готам? — спросила Инга.

— Он сейчас слишком занят, — ответил Камил. — У него… дела.

Впрочем, нужно было делать то же самое, что делал Готам, когда лечил его, только учитывая большую кровопотерю.

Грег стонал, извивался. Страдал. Ему дали выпить обезболивающее снадобье — немного. Снадобья вредны, с ними нужно знать меру. Лишь немного сбавить боль — остальное Грег вынесет сам, он по характеру воин. Ещё применили снадобье, останавливающее кровотечение…

Камил притащил с собой небольшой чемоданчик, в котором хранил колбочки с наклеенными надписями. Самым сложным оказалось — зашить раны. Камил практиковался только на собаках. Мёртвых. А тут нужно было зашивать на человеке — живом. Но Грег стерпел. Дылда не собирался умирать — он хотел отомстить Маркусу, ненависть прибавляла ему сил похлеще, чем снадобья.

А потом осталось регулярно отпаивать снадобьем для крови. И надеяться, что Грег переживёт самое первое, самое опасное время, пока в венах не появится новая кровь. Чтобы придать сил — приходилось отпаивать другими отварами. Очень много отваров ушло на Грега…

Инга сильно помогала — она проводила рядом с Грегом и дни и ночи. Было даже как-то завидно. Прекрасная девушка, добрейшая душа.

Когда Готам прознал, что Камил выходил Грега — сначала возмутился, что мальчик не позвал его на такое ответственное дело. Но когда увидел через неделю, как Дылда встаёт с кровати — похвалил, посетовав, однако, на уродливые швы.

— Ты делаешь успехи, — признал Готам. — Но осторожней с этими методами. Монахи могли заподозрить. Ходят слухи, что Грег получил раны, несовместимые с жизнью. А прошла лишь неделя — и он стоит на ногах. В лазарете даже простуду лечат дольше…

— Их проблемы, — ответил Камил. — Скажем, что Грег живучий, как стая собак. Это, между прочим, недалеко от истины. Я бы от таких ран оправлялся месяц даже с этими отварами.

Предстоящей дуэли ждали все. Вальдемар, чей род всегда славился величайшими фехтовальщиками — против верзилы Маркуса, который играючи расправился с Грегом. Большинство, разумеется, поддерживало Нойманна. Маркус — садист, зверь. Он был таким в детстве, когда травил слабых. Он остался таким и сейчас в свои семнадцать — даже сделался ещё хуже. Горе всем, кто окажется у него в подчинении, когда он вернётся в своё поместье и начнёт править.

За Нойманна говорила фамилия. Почти никто не сомневался в его победе — если верить древним легендам, Нойманны сражали вампиров, полулюдей и чудовищ от лица Святого Престола. Что им — какой-то верзила? Но самые наблюдательные с большинством не соглашались. Они часто видели тренировки ребят с Ларсом. И на этих тренировках дылда Грег побеждал всех, даже Нойманнов. Даже Ларса. И где теперь этот Дылда? Повержен. Маркус победит — однозначно.

Жаркие споры охватили Башни Знания. Учителя злились, что какая-то дуэль поглощает внимание учеников сильнее, чем их лекции и семинары.

Даже стражники шептались — между собой они делали ставки.

А Камил не знал, что и думать. Он обоим желал мучительной смерти. Нойманн, конечно, сделал куда больше гадостей лично Камилу. Однако мстительный Маркус, если победит в этой дуэли, примется за Карла, за Ишуаса. И за него. И недолго Камил будет танцевать на могиле Вальдемара, празднуя смерть заклятого врага — придётся отбиваться самому.

Идеальным раскладом была бы гибель всех и сразу, от ран после дуэли. На это Камил и надеялся.

Нойманн, кажется, не волновался вовсе. Маркус и Вальд стоили друг друга. Оба — задиристые и заносчивые.

На дуэли собралась невиданная доселе толпа. Пришли даже монахи — дуэль принесёт Башням Знания множество проблем. Если победу одержит Нойманн — взбаламошится дом Лонч, которому принадлежал Маркус — самый влиятельный баронский род в Долине Ветра. А если победит Маркус — Нойманны больше не будут столь благосклонны и щедры к ним. Поэтому лекари стояли наготове, а ректор Аппий пригрозил дуэлянтам тяжёлой учёбой, если те не проявят милосердие друг к другу. Но разве мог старик остудить молодую горячую кровь?

Вальдемар прибыл на место, как водится, немного опоздав. Расхлябанный и безразличный. Актёр! Он расслабленно прошёлся вдоль толпы, густо сморкнулся на землю. И отправил девице Маркуса воздушный поцелуй — с той же руки, которой вытирал сопли с носа.

— Не горюй по своему жиртресту, дорогуша, — сказал он ей. — Я утешу тебя, можешь обращаться сразу после моей победы!

Маркус тут же побагровел от злобы, а его девица — от смущения. Лиза тоже не была в восторге от подобного показного поведения, но Вальд всегда обращался с ней с неким пренебрежением, поэтому она редко возмущалась вслух — боялась потерять своего возлюбленного, крепко держалась за своё ненадёжное счастье обеими ручками и была готова «съесть» многое. Ох уж эти девицы…

Дуэлянты поприветствовали друг друга, агрессивно ударившись мечами.

— Ой. Злюка. Не сломай снова прежде времени свою ковырялку, — ухмыльнулся Вальдемар. — Маменька не может прикупить тебе меч покрепче? Если я тебя сегодня пощажу, то скажи ей, что ты уже большой мальчик и попроси настоящее оружие. А не этот напильник для её ногтей. Ты что, обокрал шкатулку маминой косметики?…

— Не сверни шею, задирая нос! — ответил Маркус. — Скоро ведь будешь им обнюхивать свою уютную могилу!

Хорошая идея, невольно подумал Камил, а ведь можно организовать, если диафрагма уцелеет. Жаль, что за такое нынче сжигают на костре.

Маркус отправил в Нойманна плевок, но промахнулся.

— Ну вот, а я думал в этих землях слишком холодно, — сказал Вальдемар. — Для верблюдов.

— Давай быстрее, объявляй бой! — рявкнул Маркус на Ларса. Дружинник едва сдерживал смех. Он, очевидно, куда больше симпатий испытывал к своему бывшему ученику.

— Бой!

Маркус тут же набросился на Вальдемара. Нойманн даже не отступил назад — парировал атаки быстрыми движениями, заблокировал мощные удары, уклонился. И тут же ранил Маркуса в бок. Тогда и разошлись. Верзила тут же потерял всю ярость, вернулся на землю. Понял, что в этой дуэли нужно быть куда осторожней… Но Вальд не дал ему отдыха. Нанесённая рана не была глубокой, но она придала Нойманну ещё больше самоуверенности. Зазвенели мечи. Галдящая толпа в напряжении даже замолчала. Такую зрелищную дуэль в Башнях Знания не видел никто, даже видавший многое ректор Аппий. Оба дуэлянта были прекрасны в своих отточенных движениях. Это была не дуэль, а танец смерти.

Нойманн атаковал с напором, с особой настырностью, не давал Маркусу расслабиться и всё пытался найти в его защите брешь. Но пришлось отступить. Маркус, если не бросался вперёд от злобы, то фехтовал искусно. Едва Нойманн решил отступить, верзила тут же ранил его в запястье. Вальдемар едва удержал меч, отскочил назад быстрей. Маркус двинулся следом, но не успел воспользоваться замешательством противника. Нойманн встретил его опасными выпадами.

Потом дуэлянты встали друг напротив друга, и тяжело дышали, не решаясь перейти в атаку. Первоначальная заруба отняла у обоих много сил. А так же оба теперь боялись — они осознали, насколько каждый из них хорошо фехтует. Одно неправильное движение могло оказаться фатальным. Это был бой до первой ошибки.

— Неплохо фехтуешь. Для жирного, — Вальдемар пытался вывести из себя верзилу. — Тебе не мешают эти сиськи? У моей Лизы — и то меньше…

Маркус свирепо рявкнул и атаковал первым. Нойманн тут же перешёл в контратаку. Но через мгновение понял, что повёлся на обманку. Он слишком сильно провалился, поэтому не успел отразить настоящую атаку, которую верзила скрыл за своей показной злобой. Маркус едва ли не прорубил Вальдемару ключицу — лезвие прошлось вскользь, срезав с плеча шмат кожи.

Маркус продолжил атаку, не теряя напора. Но едва не нарвался на ответный укол. Он отбил выпад в сторону и… ударил кулаком. Вальд отшатнулся, потерялся. Тут-то Маркус иссёк Нойманну грудь. Белая рубаха Вальда тут же взмокла протяжной красной полосой — от плеча до самого пупа. Рана не была глубокой, Маркус не стремился разрубить Нойманна пополам.

Он стремился поиздеваться.

Нойманн бросился вперёд, обретя самоотверженную смелость. Если бы против него бился Камил — он бы ничего не смог поделать в этот момент. Слишком стремительны были его атаки в момент, когда отключалась осторожность.

Но против него бился Маркус.

Верзила с лёгкостью отбил удары, отошёл назад, похохатывая.

— Какой злобный! — воскликнул он. А потом резко уколол Нойманна в бок и сразу же отступил назад. Не глубоко. Не смертельно. Однако очень болезненно. Вальд скривил лицо.

— Ну что! — радовался Маркус. Победа была практически в его руках. — Про чью ты там мать говорил? Кому воздушные поцелуи отправлял?.. Стыдно, наверное, быть порезанным напильничком? А? Слабейший из всех Нойманнов? Все эти легенды — жалкий фарс. Ваш род — дерьмо.

Камил подумал, что Маркус зря разглагольствует. Нойманн ещё твёрдо стоял на ногах. И в любую секунду исход поединка может поменяться.

И Нойманн тут же напал, кажется, совсем внезапно для Маркуса.

Меч Вальда просвистел в опасной близости от глаз верзилы. Лицо Маркуса тут же сменилось на испуг. Он отступил, убегая от распалившегося Нойманна. Удар, взмах. Лезвия сверкали на солнце.

Маркус ловко сменил стойку, перекинул меч в левую руку.

Вальд растерялся. Против левши драться было неудобно, тем более вот так резко — в суматохе поединка…

Маркус взмахнул мечом, Нойманн кое-как блокировал неудобный удар, но меч верзилы от этого только сменил направление. Просвистел.

И случайно попал Вальду между ног.

Поляну пронзил леденящий душу крик, полный боли. Толпа ахнула, парни сжались, а девицы закрыли глаза ладошками. Вальд свалился на колени, схватившись за достоинство. По штанам его текли ручьи крови.

— Ой-ё-ё!! Господи, чёрт бы тебя побрал!!! — Маркус и поморщился и улыбнулся одновременно, высунул язык. — Наверное, это очень больно! Прости, я не специально!… Вальд!… ха-ха! Кусок ты дерьма!… Кусок дерьма!…

Маркус отошёл чуть в сторону, наблюдая за Нойманном с каким-то радостным сочувствием.

— Я не специально! — сказал он толпе. — Вы всё видели сами! Я целился вообще не туда! Он сам отбил удар и… Господи! Сучий ты потрох! Ха-ха!… Вальд… Вальд, ты слышишь меня?… Я совсем сильно попал?.. Боже, судя по крови… Ха-ха! Род Нойманнов будет испытывать некоторые проблемы с наследниками…

Вальд ныл и ревел от невыносимой боли. Что-то внутри Камила безумно ликовало. Маркус вдруг сделался ему безгранично симпатичен. А не так уж и плох этот ублюдок!

Маркус подошёл, замахиваясь мечом. Но остановился.

— Нет, — вдруг осенило его. — Так даже лучше. Я не буду тебя убивать. Живи! Живи, Вальд! Ты же благородный, в конце концов. Ты проявлял в дуэлях милосердие. Так что и я — проявлю…

Маркус поднял свой меч к небу и обратился к толпе.

— Я проявляю милосердие к своему врагу! И дарую ему жизнь!

Ларс кивнул и объявил победу Маркуса. Монахи тут же бросились к Нойманну на помощь. Ректор Аппий негодующе покачал головой и вздохнул. Но, благо, никто не умер. Удалось избежать резни.

А потом Маркус, в огромной радости от своей победы, снова посмотрел в толпу взглядом, не предвещающим ничего доброго.

— Камил Миробоич! — воскликнул он. — Я вызываю тебя на дуэль! Через неделю! Думаю, к тому времени моя рана затянется!

Ну конечно! Камил, правда, ожидал, что следующим в очереди будет Карл. Но, видимо, Карл не вызывал у Маркуса такой же ненависти.

— Принимаю! — выпалил Камил. — И да сразимся мы с тобой! Жирная ты рожа!

— И не боишься, дерзить? А если тебя постигнет та же участь? — скривился Маркус, указывая на Нойманна. — Ты проиграл даже Вальдемару. И дылда Грег куда сильней тебя. Все они — повержены. Выбирай оружие, от которого умрёшь. Тебя я щадить не стану, безродный!

— Будем сражаться на алебардах, — сказал Камил. — Через неделю. Даю тебе время на подготовку.

Маркус хмыкнул.

— Странный выбор, конечно. Но будь по-твоему!

Он мог бы отказаться от дуэли с Маркусом. Но Камил — аристократ. Этот отказ затруднил бы дальнейшую военную карьеру, которую он мечтал построить по примеру своих предков-воевод. Простолюдинам вроде Ишуаса гораздо проще — кроме перешёптываний за спиной им в случае отказа от дуэли не грозило ничего. А вот трусы без чести воеводами не становятся.

Алебарды — хорошее решение. Маркус не упражнялся на них — это Камил выяснил заранее. Кто вообще устраивал дуэли на алебардах? Никто. А Камил — уже полмесяца тренировался с этим новым оружием, едва Маркус принялся мстить. С самого начала было понятно, к чему всё идёт.

Алебарды сравняли бы их шансы. Сравняли бы. Если не одно «но»…

Камил согласился на дуэль, но биться не собирался.

Дуэли — это бессмысленная игра для дураков. Честь — выдумка для идиотов. Подохнуть, как собака, на потеху публике он не хотел. Даже преимущество в умении владеть алебардой могло не сыграть роли — бои зачастую непредсказуемы.

Камил дождался, пока наступит вечер. Он положил Бродягу в мешок и отнёс в Башни Знания. Припрятал в тёмном закутке.

И на следующий день он не явился на тренировки к Ларсу, чем вызвал обеспокоенность друзей.

Весь день настраивал себя.

Не каждую ночь можно выйти из тела. Это не полностью зависело от одного намерения — ещё от удачи. Но впереди была ещё целая неделя попыток. Алебарда окажется запасным вариантом. Да и можно было натравить Бродягу напрямую. Но Камилу хотелось управиться самому.

Весь день он посвятил занятию концентрации внимания. Весь день он посвятил одной мысли — проснуться внутри сна. Он лёг спать сильно раньше остальных.

Подгадал ко времени тренировок Маркуса.

И проснулся. Ему казалось, что он лежит в постели. Сонная реальность мелькала, как дождь, расплывалась, как марево при жаре. Камил представил, будто раскачивается, словно маятник. Набрал амплитуду и «упал» с кровати. Таким нехитрым образом он вышел из тела.

А потом полетел по коридорам Башен, к тёмному закутку. Вселился в Бродягу.

Маркус тренировался в одном из пустых коридоров башни астрономии. С ним был ещё кто-то, невеликого роста, но крепкого сложения. Наверное, боец из имперской Дельты. Помутневшие от высыхания глаза Бродяги уловили силуэты алебард. Оружие трещало, звенело.

— Рано, — делал замечания тренер. — Ещё… Ага. Не так резко. И не так близко. Это алебарда. Её суть — в расстоянии…

Камил затаился за углом. И ждал. Лишь бы его не разбудил кто…

А потом они опустили алебарды. Маркус сильно запыхался. Алебарда — тяжёлое оружие. Владеть им было нелегко. А у верзилы ещё ныла рана на боку.

— Отдохните, — сказал боец. — На сегодня всё. Хорошо отоспитесь. И обработайте рану той мазью…

Маркус что-то недовольно буркнул в ответ. И двоица направилась вниз.

Камил замер в тени. А потом крался следом, выжидая.

На первом этаже Маркус и тренер попрощались и разошлись в стороны. Тренер отправился в сторону города, а Маркус — к спальням.

Камил бежал бесшумно. Рычать было ни к чему. Высокий прыжок. Пасть сомкнулась на шее сзади. Маркус завопил, отшатнулся в сторону. Клыки порвали кожу на лоскуты, но соскользнули. Верзила смахнул с себя мёртвую псину. Но та набросилась снова. Пасть сомкнулась на выставленном вперёд локте. Когти расцарапали пузо. Маркус закричал. Он выхватил кинжал. И всадил в Бродягу. Пёс боли не чувствовал. Лишь сильнее сжал челюсть. С такой силой, на какую живые псы не были способны.

Маркус визжал. И всаживал в пса кинжал, раз за разом. Но всё без толку.

Затрещали кости в его руке. Пёс свирепо дёргал башкой, разгрызая руку. И вскоре та отвисла на лоскутке сухожилий, почти отделившись от тела.

Камил не успел наброситься снова. Что-то прибило его сверху. Придавило к земле. Не Маркус. Верзила визжал, выронив кинжал, и пытался приделать руку обратно.

На помощь ему прибежали монахи с топорами, которые в тот вечер возвращались с поленницы.

— Дьявольское отродье! Господи сохрани!…

— Получай!!

Бродягу быстро порубили на куски. Камил подпрыгнул на кровати, резко вернувшись в своё тело.

19.КОСТЁР

В Башнях Знания тут же переполошились все монахи. Камил просчитался. У него не получилось убить Маркуса. Только оторвать ему руку — и то при этом собрав вокруг места нападения половину университета.

Бродягу, его драгоценнейшего пса-мумию, зарубили топорами и это было обиднее всего. Столько трудов — на помойку. Рука Маркуса того не стоила. Что предпримут монахи — это был очень хороший вопрос. Камил подозревал, что все шишки полетят на него. Кто был врагом Маркуса? Кому было выгодно убить его?

Да много кому.

Но мёртвого пса на верзилу натравили именно после того, как Нойманна оставили без достоинства. И после того, как Камилу бросили вызов. Они двое окажутся самыми главными подозреваемыми.

Камил не стал убегать. Бегство приведёт на костёр с куда больше вероятностью. Нужно было затаиться и хитрить. Какие у монахов будут доказательства? Раны на руках уже давно зажили, а шрамы Камил предусмотрительно свёл сразу, как только нашёл рецепт подходящей для этих целей мази.

Хильдиньяры и вооружённые монахи не заставили себя долго ждать, они ворвались в спальни. Ректор Аппий приказал всем студентам построиться в шеренги, как в тот самый раз. Два монаха снова прошлись вдоль этих шеренг, проверяя кожу на наличие порезов. Хильдиньяры увели только недавних дуэлянтов с царапинами. Ещё схватили и Камила — в качестве главного подозреваемого.

— Кто здесь увлекается чернокнижничеством?! — прокричал свирепо ректор Аппий, решившись играть в открытую. Камил и взглядом не дрогнул — растворял свои эмоции сновидческими приёмами. Лишь развёл руками, пожал плечами, сделав совершенно глупый вид.

А потом их повели через тёмные коридоры.

Как они могут доказать его причастность?

Камил размышлял над этим. Выйти на ту самую каморку. Но кто о ней знал? Только Готам, Ишуас и Камил.

А потом их всех привели в лазарет, где лекари ухаживали за Вальдемаром. Нойманну было совсем плохо — он бредил, и уже второй день не приходил в ясное сознание. Вряд ли он был способен на месть.

Но Аппий всё-таки выяснил у лекарей, не заметили те что-либо странное в поведении Вальда?

Потом в ту же комнату привели Карла. Вечером он, как обычно, гулял по саду с девицами. Хильдиньяры схватили его, сказали, что временно его арестуют, по приказу ректора. Полагали, что Карл мог нанять некроманта — не могли же наследники святых Нойманнов поднимать мёртвых сами. Но было видно, что Карл совсем ничего не понимает. Ректор Аппий быстро утратил интерес к нему.

А потом в комнату привели безрукого побледневшего Маркуса. Жалкий обрубок его к тому времени уже подравняли и зашили. Красота. Камил едва сдерживал своё торжество — в одной комнате он одновременно наблюдал всех своих злейших врагов, превратившихся в болезненные куски мяса. Радость прыгала в груди. Эх, ещё бы в эту комнату запихать измученного Эрна и князя Искро…

— Кто напал на тебя? — спросил ректор. — Как ты думаешь?

Маркус злобно вгляделся во всех, кого привели, и взгляд его остановился на Камиле.

— Миробоич, — буркнул он. — Это он. Это точно он. Он всегда пропадает в библиотеках… Дерётся он неважно. Но на бой согласился сразу. Будто был готов… Будто и не собирался драться! Это Камил. Это точно — он, чернокнижник… Сжечь его на костре! Сожгите его! Этот ублюдок натравил на меня мёртвого пса!.. Моя рука…

Маркус сильно распалился, расплакался от жалости к самому себе, у него закружилась голова — монахам пришлось увести его обратно, за ширму и дать испить маковую настойку.

У Камила в горле пересохло от такого меткого заявления. Может, у них нет никаких доказательств, но ведь дом Лонч обладает большим влиянием. А правда обычно оказывается на стороне сильнейших.

— Я… — запнулся Камил. — Что за вздор…

— Что ты можешь сказать в своё оправдание? — серьёзно спросил Аппий.

— Чернокнижник? Я? — фыркнул Камил, стараясь врать убедительнее. — Какой мёртвый пёс?.. Что этот дурак несёт?

Ректор Аппий серьёзно глядел на Камила, словно что-то вдруг в нём разглядев.

— Знаешь, мальчик, — сказал он, прищурившись. — Очень похоже на ложь…

Аппий схватил Камила за руку. Закатал рукава. Но не увидел порезов. Даже намёков. Тогда он потребовал раздеться догола. Но и тогда ректор не разглядел никаких шрамов. Он сильно задумался. Глаза его заметили отчаянную ложь, увидели волнение. Но они не могли заметить главное доказательство занятий некромантией — шрамов и порезов.

Но и у остальных подозреваемых не было подходящих порезов.

Зарубленный пёс был старый, его подняли не вчера. Способы мумификации известны с давних времён — и все они требуют времени. Вряд ли кто-то сделал этого пса недавно. Значит, кто-то долгое время готовился. Значит, ещё с того самого досмотра три года назад в Башнях Знания находился чернокнижник. Просто лишь затаился. И этим «кем-то» был, скорее всего — Камил. Зазнайка, постоянно роющийся в библиотеках. Что-то ему удалось откопать. И воняло от него трупами. Однако явных доказательств не имелось никаких.

А потом в комнату прибежали учителя. Вовремя.

— Готам сбежал! — выпалили они. — Он собрал свои вещи и в спешке покинул Башни!

— Он учуял неладное. Мы сразу заподозрили, что он ведёт себя странно, узнав о случае у поленниц! А теперь он несётся верхом на украденном коне в сторону городских ворот! Он — чернокнижник! Он и натравил на Маркуса мёртвого пса!

Ректор Аппий тут же забыл о Камиле. Он бросил Хильдиньяров на преследование. Готам не мог уйти быстро — он слишком стар, чтобы скакать во весь опор.

Поэтому гвардейцы нагнали его быстро. Да и не хотел он сбежать по-настоящему. Камилу думалось, что если бы Готам хотел удрать — он бы сделал это куда незаметней.

Старика побили и бросили в темницу. Ректор Аппий устроил допрос, выяснил всё, что хотел. А потом отпустил всех остальных подозреваемых.

Готам изрезал свои руки. Готам начертил на них символы Изнанки. Для виду.

Он вёл себя так, будто действительно испугался. А ещё говорил, что совершил покушение из-за того, что устал смотреть на жестокие расправы, учиняемые Маркусом. В этом они с ректором Аппием оказались солидарны. Однако некромантия — это ужасное и опаснейшее богохульство, способное навлечь на всех них кару божью. Такие вещи нельзя было прощать.

Готама приговорили к сожжению на костре.

Встревоженные Камил и Ишуас встретились в спальнях, но не могли обсуждать такие вещи открыто, не навлекая подозрений.

Ночью Готам явился к ним. Старец вышел из своего тела и проник в их сны.

— Прости… — сказал Камил. — Я не хотел вас подставлять. Уж лучше бы они сожгли меня.

— Нет. За вами двумя я вижу будущее властителей Изнанки. А я своё отжил, — ответил Готам. — Мне скоро всё равно на покой. А разницы в том, какой смертью умереть — нет никакой. За смертью нас ждёт Изнанка… Жизнь свою я считаю завершённой. Я достиг Истины. При вашей помощи, друзья мои. Без вас я бы ни за что не отыскал Книгу Знания. И умер бы в неведении.

— Но зачем вы это сделали? — спросил у него Камил. — У монахов всё равно не было никаких доказательств…

— Они бы их нашли, — возразил Готам. — В этот раз они бы не остановились в своих поисках, ни за что. Лонч пострадал. Агрессивный некромант — большая опасность для всех. А я переключил всё их внимание на себя. Пусть считают, что нашли чернокнижника. Аппий как раз вспомнил, что это ведь я участвовал в первом досмотре. У него после этого всё в голове и сложилось. Вас он искать не станет. Только впредь будьте осторожнее. И приберитесь в нашей каморке. Туда наведаются. Заберите Книги. Иначе их сожгут вместе со мной.

— Спасибо вам… — не нашёлся, что ответить Камил.

— Обусловленности накапливаются, — сказал Готам. — И твоя обусловленность, твоя совокупность — меня пугают, мальчик.

— Что это значит?

— Будущее твоё, — сказал Готам. — Будет очень необычным… А ты, Ишуас, храни Книгу Знания. И обязательно её прочитай второй раз. Ты уже достаточно посвящён. Ты справишься.

— Да, учитель…

— Мы можем помочь, — сказал Камил. — Мы можем убить стражников. Воскресить их. А потом отправить трупы биться с Хильдиньярами, которых тоже потом поднимем. Мы вызволим вас из темницы и выйдем из города с мёртвой дружиной…

— Не вздумай, Камил! — отмахнулся Готам. — Даже если вам удастся бежать из Ветрограда — Святой Престол явится по ваши души с закованными в толстую броню богатырями Блумегира, с одарёнными «божьей благодатью» монахами-рыцарями. И тогда вам точно не справиться. Вам придётся жить в бегах. Но вас всё равно поймают… Поэтому смиритесь. И не делайте глупостей. Прощайте…

На утро Камил и Ишуас тут же наведались в каморку, делая круги, запутывая след, опасаясь, что Аппий мог назначить слежку. Пришлось быстро прятать тело высушенного разбойника в ту самую вырытую заранее яму. Туда же сбросили всю имевшуюся соль и все предметы, которые они использовали для «поднятий». Но Книги забрали с собой.

Задвинули нижний люк, присыпанный сверху землёй, заложили пол досками. Удалось убежать до прихода гвардейцев. Дверь вышибли. Первый же вошедший Хильдиньяр вспыхнул ярким пламенем, завизжал, закричал, обуглился. Камил нарисовал символ пламени, который активировался, едва воитель зашёл в круг. От пламени начался серьёзный пожар. Вспыхнула вся каморка. О люке можно было не беспокоиться — на нём Камил нарисовал защиту. Остальная же постройка обратилась в пепел.

Хозяин оказался крайне обеспокоен и всячески открещивался, говорил, что знать не знал старца-чернокнижника, и что видел того лишь пару-тройку раз за всё время, что было правдой. Его трогать не стали, но припугнули — будь здоров.

Весть о чернокнижнике встрепенула Ветроград. Уже сто лет народ не видел настоящих властителей Изнанки, сжигаемых на костре. Чернокнижников считали скорее за героев сказок, чем за то, что существовало на самом деле. Поэтому на главную площадь стеклось много народа, толпа зевак — не протолкнуться. У костра присутствовал даже какой-то случайно проезжавший мимо города виконт из Святого Престола — весь в бархатных одеждах, в жемчуге, в кружевах, как баба. На ногах блестели туфли — под стать по дерьмо в канавах Ветрограда распинывать. На лице виконта усы и бородка напоминали крест, а голову украшала странного вида шляпа с пером. Виконт Генри Литвеншнауэр, как услышал Камил. Всем своим видом он вызвал отвращение — неужели они там все такие мерзкие?

Генри руководил казнью, как представитель Святого Престола, ведь, как известно, во всём мире никто лучше них на костре сжигать не умеет.

Готама привязали к столбу. И принялись обкладывать сухой древесиной. Получился большой шатёр, высокий. Сердце билось, обливалось кровью.

— Именем Господа, — объявил виконт, подняв к небу распятие. — За твои совершённые грехи, за примыкание к дьяволу, за союз с Тьмой, приговариваю тебя к сожжению в пламени. И да низвергнешься ты в глубины ада, ибо грехи твои боле ничто не очистит. Господь отвернулся от тебя…

И вспыхнуло пламя. Костёр разгорелся. Горячие языки облизывали старца. Готам закрыл глаза и не шевелился. Даже когда кожа пошла пузырями по всему телу старца, когда принялась лопаться до самого мяса, сначала в ногах, где было жарче всего, а потом и выше. Ни один мускул на лице Готама не дрогнул — настолько была безупречна его концентрация внимания. Старец сосредоточился на чём-то внутри себя настолько сильно, что не чувствовал боли. Она была вне поля его могучего внимания.

И виконт, помнится, возмутился этому. Он хотел слышать крик, полный страданий. Но старец лишил его этого удовольствия.

А потом Изнанка забрала своё…

Казнь нанесла ещё одну душевную рану. Прибавила ненависти к духовенству, теперь Камил не мог смотреть на священников без неприязни. Но так же эта казнь показала Камилу, на что способны сновидческие практики на самом деле. Что это не просто праздный контроль сновидений, выход из тела или контроль эмоций. Эти практики могли провести и через языки пламени и через глубины ада. Эти практики делали человеческую волю несокрушимой…

Камил с Ишуасом арендовали другую хибару. А задубевший труп разбойника они перевезли туда в тележке под видом хвороста одной из ночей. Друзья не думали прекращать свои эксперименты с Изнанкой — особенно после такого. Слишком большую цену они заплатили, чтобы поворачивать назад. Но теперь приходилось вести себя очень осторожно — ректор Аппий мог следить за ними.

Нойманн был при смерти. Лекари не справлялись, были неспособны остановить заражение ран, которое с каждым часом охватывало весь организм всё сильней.

— Помоги, пожалуйста, я прошу тебя, — обратился тогда Карл за помощью к Камилу. — Ходят слухи, что ты излечил Грега достаточно быстро, хотя он был безнадёжен.

— Лекари не могут его спасти, а как тогда смогу это сделать я? — Камил набивал себе цену. Да и опасно было лечить Изнанкой. Особенно своего врага.

— Прошу, — взмолился Карл. — Если ты спасёшь Вальдемара — мой род будет тебе превелико благодарен! Род Нойманнов помнит тех, кто им помогает… Что тебе нужно? Золото?… Книги?… Может, ты хочешь хорошие рыцарские доспехи? Я бы мог подарить их тебе, Ларсу… Может, даже Ишуасу. На большее моих сбережений не хватит, но… Камил, я знаю, ты талантливый и самый умный в Башнях Знания. Ты настолько много изучил книг, что ни один лекарь не сравнится с тобой, пусть ты и моложе их… Камил, спаси моего брата…

Камил согласился. Но помощь эта требовала предварительной подготовки. Он быстро приготовил все необходимые снадобья. А потом пришёл в лазарет.

Лиза встретила его холодным взглядом, полным какой-то злобной надежды.

А лекари встретили его с насмешками.

— Ничего у тебя не выйдет! У нас не вышло! У тебя — тем более! Вальдемар — мертвец. И ничего ты с этим не поделаешь. Только продлишь его муки…

Но они наблюдали за каждым его действием. Проверяли каждую колбочку. Опасно. Чертовски опасно. Но Камил умело замаскировал зелья, выдал их за совсем другие, всем известные — где-то переписал название колбочки, где-то добавил пряностей, чтобы сбить нехарактерный запах. Камил принимал умный вид — и показывал старым лекарям, как нужно лечить тяжело раненных

— Воля! — говорил он, ехидно усмехаясь. — Воля к жизни — самое главное! Если человек хочет жить — он будет жить! Вы не давали ему воли! Не вдохновляли его! Поэтому вы — шарлатаны!

С виду Камил не делал ничего особенного. Он лечил обычными методами. И лекари удивлённо чесали свои затылки, когда Вальдемар вышел из бреда, впервые заговорил, когда жар сильно сбавился, а раны перестали гноиться. Лиза была рада — её возлюбленный будет жить!

— Спасибо тебе, Камил, — говорил Вальдемар, как-то смущаясь. Он был невыразимо счастлив. — Я никогда не забуду твоего милосердия… Это очень неожиданно, что ты помогаешь… Конечно, золото, может, даже земли… Всего этого не жалко. Но всем этим не выразить моей благодарности тебе… За спасение… Ты спас мою жизнь. И я — твой вечный должник.

— Да, Вальд, должник, — соглашался во всём Камил, едва сдерживая кровожадные ухмылки. — Отдыхай и набирайся сил…

И, когда монахи отворачивались, подмешивал в кружку ещё пару капель коварной настойки «слезы радости». Вальдемар пил все подаваемые ему отвары, сильнейшее счастье охватывало его, он плакал с улыбкой на лице, разражался в благодарностях. И даже отсутствие члена не могло его огорчить. Он поправлялся на глазах. А когда лекари попытались критиковать Камила при нём — пришёл в ярость и выгнал их прочь.

— Спасибо тебе, Камил, — говорил Вальдемар. — Я не ценил твоей дружбы тогда… Я идиот!

— Да, Вальдемар. Ты идиот. Спи. Отдыхай. Осталось совсем немного.

А потом Вальдемар выздоровел. Все раны его зажили. К нему вернулась бодрость. Тогда Камил собрал чемоданчики со снадобьями и ушёл.

Карл хотел подарить доспехи, но Камил предпочёл взять золотом. Вышло очень много. От семейства Нойманнов пришли благодарственные письма. А лекари кусали локти.

Вальдемар приполз к Камилу на коленях — не прошло и недели. Посеревший, с жалким взглядом, со сломленной волей. Его душу терзали демоны — брали плату за принесённое блаженство.

Теперь Камил был волен делать с ним всё, что угодно. Нойманн принадлежал ему. Полностью.

20.ВЕРНЫЙ ПЁСИК

Вальдемар умолял снова напоить его теми снадобьями. Он даже встал на колени. Во взгляде Нойманна исчезло былое достоинство, исчезло благородство. В глазах его теперь обитали лишь животная жажда, страх, ужас и невыносимое зверское страдание.

— Вальдемар, — отвечал Камил. — Снадобья нельзя так много пить. Они для лечения. Они не предназначены, чтобы их пить вот просто так, для развлечения…

— Умоляю! Умоляю! Я встал на колени! Я стою на коленях! Чего тебе ещё надо?

Камил фыркнул и развернулся.

— Мне от тебя ничего не надо. Отстань.

Но Вальдемар бросился следом, в отчаянии.

— Прости за грубость! Не хотел тебя оскорбить… Мне плохо, Камил! Сделай с этим что-нибудь!

Камил остановился и посмотрел на Вальда. Жалкое зрелище. Но он того и добивался. Всё по плану. От этого было радостно.

— Вальдемар, — Камил положил тому руку на плечо. — Это просто побочный эффект. Имей мужество — переждать. Через пару месяцев всё закончится…

— ПАРА МЕСЯЦЕВ!? — Вальдемар взвизгнул и схватился за голову в отчаянии. — НЕТ! Я ЭТОГО НЕ ВЫНЕСУ! ОСТАНОВИ ЭТО!!

— Вальд!.. Встань!

Вальд послушно встал, не смея перечить.

— Ты же понимаешь, что нельзя. Что нужно остановиться. И переждать. Это нормально. Это обычно. Просто переждать, перетерпеть. Как мужчина.

— Нет! Мир больше не имеет для меня значения! Он посерел! Я хочу всегда быть рядом с тобой, Камил! То время, когда ты лечил меня — с ним ничто не сравнится! Я был невыразимо счастлив! И горд за то, что я знаком с тобой! Рад потому, что ты меня простил! Проявил милосердие! И те снадобья… В них было дело! Они — ВЕЛИКОЛЕПНЫ!!! Они — лучшее, что сотворил Господь! Камил! Позволь мне служить тебе! Ради этих снадобий!… Ведь тогда я бы мог их пить каждый день! И каждый день — быть самым счастливым человеком в мире! Что тебе это стоит?! Тебе это не стоит ничего! Зато оба мы выиграем! Союз Нойманнов и Миробоичей! Как звучит, а? Это будет великолепно! Божественно! Как тебе такая затея?!

Камил показательно задумался.

— Вальд, — сказал он. — Ты же понимаешь, что это ненормально. Я, конечно, согласен, давать тебе эти снадобья. Мне не жалко. Но что скажут остальные? Они скажут, что я отравил тебя! Что продолжаю тебя травить снадобьями. И что? Меня же будет ждать виселица…

— Это мой выбор! — воскликнул Вальдемар. — Я никому не расскажу! Никто и не поймёт!

— Ладно, — вздохнул Камил. — Но, Вальд, не бесплатно. Я не такой богатый, как ты…

Вальд тут же сорвал кошель с пояса и протянул Камилу.

— Держи! Это всё — твоё!

— Так много?.. А ты на что будешь жить?

— Неважно! Я хочу проявить свою щедрость! Свою готовность служить тебе, прекраснейшему человеку на свете! Я хочу, чтобы ты снова обрёл доверие ко мне. И чтобы мы забыли старое…

Камил презрительно ухмыльнулся. Ещё бы. Доверие. Если трактат не врёт, Вальд теперь считал Камила кем-то вроде своей матери. Даже лучше.

Но никакого прощения тебе не будет, ублюдок, подумал Камил. Он забрал кошель. И протянул Нойманну колбочку с заранее разбавленной в воде каплей «слезы радости». Вальдемар тут же выпил снадобье.

И, почти сразу, с облегчением выдохнул. Он выпрямился, приосанился, лицо его посветлело. Он улыбался.

— Я планирую всю жизнь так провести, — сказал радостно Вальдемар. — Вот так! Эти снадобья. Да! Как же я раньше без них жил… Спасибо тебе, Камил, за то, что познакомил меня с ними! Ты гениален! О боже, как хорошо, как прекрасно. Мир чудесен! Мир чудесен…

Вальдемар оказался порабощён. Но Камил приказал ему держаться подальше. Не хотелось, чтобы эта «дружба» сильно бросалась в глаза окружающим. Но чтобы он отвязался, приходилось давать ему это снадобье регулярно — хотя бы раз в пять дней. Если дольше — Вальдемар ревел и себя не контролировал. Он не был опасен — на своего хозяина он замахнуться не смог бы ни за что, это теперь его главная любовь, в Камиле он видел свет, мать, Господа, освобождение… И раз в эти пять дней Камил был волен заставить его делать абсолютно всё, что угодно. Но пока особо рьяно не пользовался новой возможностью. Осторожничал. И дальше занимался науками.

Маркус шатался по корпусам Башен Знания. И тогда Камил повстречал его.

— Маркус! — воскликнул он, чтобы и остальные слышали. — Как дела? Почему на дуэль не явился? У тебя же ещё осталась вторая рука!

Верзила злобно глянул на Камила.

— Я найду на тебя управу! — только и ответил он. — И ты повиснешь на столбе. Или сгоришь.

— Что это? Бессильные угрозы? Так и скажи, что ты струсил. Интересно, как же ты теперь будешь возглавлять дружину Лончей? Ты ведь трус.

— Согласно дуэльному кодексу, раненный освобождается от поединка!

— Но твои раны уже затягиваются. Когда же мы будем биться с тобой? На алебардах?

— У меня одна рука…

— Да! — сказал Камил и улыбнулся. — Я вижу. Интересно, а как ты теперь подтираешься? Мамашка прислала служанку с шершавыми ладошками?

Маркус набросился на Камила. Но что он мог поделать? С одной рукой? Камил быстро успокоил верзилу крепкими ударами. Испытал удовольствие от своей безнаказанности, от чужой боли.

— Да, ты теперь действительно никудышный боец, — сказал Камил. — Калека. Инвалид. Как же нелепо закончилась твоя жизнь, да? Это так ужасно, Маркус. Приношу свои соболезнования! Жаль, что многие дороги теперь для тебя закрыты. Ты ведь столько лет тренировался дуэльному мастерству. И что теперь? Бедняжка…

Камил купался в мести. Он был практически так же окрылён и счастлив, как и в дни первой любви…

Из родового имения так же приходили вести. Есений исправно платил Долг. В Горной Дали всё было спокойно и мирно. Докучали только разбойники на тропах — но к ним они уже привыкли. Баронства постепенно оживлялись. Старшего брата заинтересовали слухи о чернокнижнике, недавно сожжённом на костре в Ветрограде. Развёрнутый ответ Камил отправил мёртвым голубем — письмо никто бы не перехватил, а если бы и попытался — птичка склевала бы любопытному глаза.

В ответ Есений прислал сообщение о том, что в восторге от успехов Камила, что и сам проводит интереснейшие эксперименты, о которых, впрочем, не осмелится сообщить даже мёртвым голубем, но которые в будущем могут принести колоссальную пользу их роду. И что он ждёт Камила в родовом имении по завершению учёбы, где они вдвоём могли бы свернуть горы при помощи своих знаний. Камил, однако, не совсем разделял планов старшего брата. Библиотеки Ветрограда хранили в себе множество важнейших и непрочитанных книг, которые ещё следовало изучить, которые ещё следовало практиковать. Да и в городе имелось куда больше возможностей, чем в захудалом поместье, в сельской местности среди глупых смердов. Туда Камил, конечно, ещё вернётся. Но только когда посчитает нужным.

Инга всё не могла нарадоваться спасению Грега. Дылда снова держал в могучих руках свой топор. Он практиковался с Ларсом бою на мечах. Намеревался наверстать упущенное, чтобы не оплошать в грядущих дуэлях, ведь Грег надумал после завершения учёбы служить в княжеской дружине и уже грезил о битвах.

Дылда обещал отомстить за Толстого Имнара, но теперь не хотел бросать вызов калеке-Маркусу даже через год, когда истечёт божий срок. Это было для него бесчестно. Камил тоже посчитал, что лучше пусть Маркус живёт — больше намучается от злобы и позора.

Инга, чувствовавшая страдание одинокого Камила, пыталась в знак благодарности свести его со своими подружками. Первым делом она попыталась свести Камила с девицей Имнара — с этой миловидной румяной бочкой. Но Камила отпугнула её капризность и непомерные аппетиты. У той в голове были только шикарные платья, роскошные балы, домик на берегу южного моря и заморские украшения. В парнях девица искала только кошелёк потолще. Это она нашла в Имнаре, а теперь мыкалась по сынам купцов и баронов. А Камилу нужна была любовь сердечная, такая же, какая была с Лизой — как ему тогда казалось. Иной любви не желал. Даже в приступах одиночества он не был согласен на любовь продажную.

Поэтому когда Инга знакомила его со своими подружками, которые не были столь же хороши, как Лиза, ни лаской, ни красотой, ни умом — Камил впадал в тёмное отчаяние. Никто не мог вызвать в нём тех же светлых порывов души, того же огня, какой вызвала Лиза.

В конце весны Маркус и все «старшаки» покинули Башни Знания, так и не свершив никакого возмездия. Насилие породило лишь ещё больше насилия. Месть привела к ответной мести. Теперь Маркус лишился руки. А всему виной — его садистские склонности. На каждого хищника ведь найдётся хищник покрупней. Камилу повезло, что всё повернулось именно так, повезло, что удалось избежать костра. Но он так же осознавал — круговорот мести ещё не завершился, он себя не исчерпал. Маркус ещё что-нибудь выкинет. Его месть — тиха и терпелива. Хоть он и верзила, но не дурак.

— Что ты сделал с Вальдемаром? — Карл спросил злобно.

— Я? — наигранно удивился Камил. — Не знаю. Это побочные эффекты лечебных отваров. Временные. Скоро пройдут.

— Ты же не поишь его этой дрянью снова?!

— Он сам просит. Я говорил ему, что не нужно, что это вредно, убеждал его… Но он от меня не отставал!

— Прекрати давать ему это снадобье! — сказал Карл.

— Без проблем, — Камил приложил руку к сердцу. — Только Вальдемар меня снова заставит это сделать. Проблема не во мне. Проблема в нём. Убеди его, что снадобья вредны. Меня он не слушает, так может послушает своего любимого родного брата…

Но Вальдемар не послушал. Ещё бы. Пути назад для него не существовало. Вальдемар больше никогда не сможет вернуться назад. Он продал свою душу вечному демоническому блаженству. И выход из этого порочного круга у него имелся только один — самоубийство.

Вальдемар оказался полезным и самоотверженным рабом. Он был готов исполнить любой приказ, лишь бы получить «слёзы радости». Камил заботился о том, чтобы старший Нойманн не забрасывал свои занятия фехтованием, чтобы продолжал учёбу, чтобы не ослабевал, а поддерживал организм в тонусе. Его умения ещё пригодятся. Хоть он утратил все свои интересы, кроме наслаждения «слёзами радости», но ещё был способен учиться по приказам Камила. У Миробоичей на защите имения появится отличный фехтовальщик, преданнейший телохранитель, который, к тому же, будет ещё и делиться благосостоянием своей великолепной семейки. По закону старшинства, Вальдемару доставалась главная часть наследства, основные титулы.

Прекрасный подарок судьбы.

Карл это понимал, он видел, во что превратился Вальдемар, но впадал в отчаяние, не понимая, что же делать с любимым братцем.

— Хотя бы не трогай богатства нашей семьи! — говорил Карл. — Ты же понимаешь, в каком положении Вальдемар! Он над собой не властен!

— Понимаю. Я тоже думал об этом. Но Вальд приносит дары… Отныне я буду от них отказываться… — отвечал Камил и держал своё слово, чтобы не наживать себе лишних врагов. Карлу нужно было тщательно пудрить мозги.

— Камил, найди способ вернуть Вальда… Должен быть способ! Ты же умный!

— Нужно лишь переждать два месяца, — отвечал Камил. — Я говорил Вальдемару… Но он не стал слушать. А другого способа нет.

Но и здесь он лукавил — никакие два месяца не помогут. Блаженство настолько велико, что вся дальнейшая жизнь однажды изведавшего «слёзы радости» становится серой, скучной и мучительной. Никакие былые радости, даже самые яркие, не способны подменить демоническое блаженство. Вальдемар был готов продать и Карла, и отца, и мать — ради заветной колбочки с крошкой счастья. У него теперь другая семья — мстительный Камил. Держатель колбочек с заветным зельем.

Иногда Камил подбрасывал колбочку на мраморные ступеньки. И наблюдал, как Вальдемар спотыкается и катится вниз, пытаясь спасти своё счастье, отшибая бока. Наблюдал, как потом, таки поймав колбочку, Вальд натянуто хохочет, трясёт пальцем и приговаривает: