Бесплатный фрагмент - Танго скорпионов

ТАНГО СКОРПИОНОВ

Ни букашек в лесу, не бизонов — наступила пора Скорпионов!

ПРОЛОГ

Немецкие военнопленные видели эту странную семейную пару только в зимнее время. Они поочерёдно привозили в лагерь, обнесённый колючей проволокой на подводе воду. Один день появлялся муж, — другой жена. Подъезжая к невысоким воротам вахты, вне зависимости, где восседал кучер на бочке или на облучке, увидеть его было невозможно. Причиной тому служил их низкий рост. Он был, не больше метра. И когда ворота открывали для проезда подводы, то на возвышающей бочке, показывалось лицо маленького человека, цыганской внешности. От них постоянно пахло рыбой, и карманы полушубков детского размера, всегда были набиты сушёной рыбы. Они пытались угощать военнопленных ей, но немцы с брезгливостью воротили носами, считая эту рыбу мёртвой. Одевались они в детскую одежду, но внешность их была скорее старческая, чем детская. Волос их никто не видал, так, как их шапки — ушанки глубоко были натянуты на головы и туго перетянуты цветными завязками. Эта деталь наводила военнопленных на мысль, что они были оба седовласые или совсем без волос.

С пленными они разговаривали жестами, добавляя к ним свой непонятный никому язык. Несмотря на то, что некоторые военнопленные в совершенстве владели русским языком, распознать тот язык, на котором разговаривали водовозы, никто не мог.

Военнопленный немец из Баварии Бекам Ульрих, — языковед по образованию, до начала Отечественной войны занимался исследованием типологической лингвистики. Считал эту науку квалифицированными отношениями между разными языками, и со знанием дела говорил:

— Ничего похожего я в своей жизни не встречал. Скорее всего, их язык относится к древней Индии или к новому изобретению Сталина. Больше у меня на этот счёт никаких предположений нет.

После такого высказывания, языковед исчезнет из лагеря. Больше его никто не увидит.

Кто — то из пленных говорил, будто Ульриха, как большого учёного вывезли в восточную Германию, строить новую страну. Но большинство военнопленных склонялось к мнению, что Ульриха спрятало НКВД, за интерес к двум маленьким уродцам. Он безбоязненно делился своими рассуждениями о них не только с пленными, но и охраной лагеря.

С приходом весны лилипуты исчезали с поля зрения военнопленных, и воду возил вольнонаёмный кочегар из ближнего селения, Курочкин. Но как только начинались заморозки, лилипуты заступали на свою должность. Чем была вызвана сезонное исчезновение лилипутов, это вызывало любопытство у всех. Хотя большинство пленных думали, что лилипуты, которых звали Михей и Нора были артистами цирка и в тёплые времена ездили с гастролями по городам СССР. Были и другие ничего не доказывающие версии, но всё это являлось лишь догадками, не больше. Никто об их сезонных исчезновениях толком не знал, кроме начальника лагеря и его заместителя.

Тамаз Лобелия и его молодой заместитель майор Черкасов,

это были преданные слуги власти Советской страны. Они запрещали интересоваться лилипутами всем без исключения. К этой категории запрета, относился, как военнопленный контингент, так и охранная часть лагеря. Обсуждать, тему лилипутов было не безопасно. Только мирные жители не знали никакого страху.

Когда в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году, после смерти Сталина лагерь покинет последний военнопленный, исчезнут и Лобелия и лилипуты. Половина немцев уедет домой в Германию, а вторую половину перебазируют в Поволжье. Ходили слухи, что грибники и охотники в этих лесах видели группу низкорослых людей в конце пятидесятых годов. Но что в этой группе находилась именно семья водовозов, никто этого факта подтвердить не мог. Так как лица лилипутов были закрыты капюшонами. Они все поголовно были кривоногие и, несмотря на этот физический недостаток, бегали очень резво. Людей они не боялись, но приблизиться к себе, не позволяли. При случайной встрече в лесу с грибниками они моментально растворялись в гуще леса. О том, что по лесам близ Каролины бродят лилипуты, знал и местный участковый Шевлягин. Он вначале проявит к этому известию нездоровый интерес, собрав охотников для облавы на лилипутов. Несколько дней они прочёсывали лес по берегам реки, но кроме двух дырявых лотков и гору протухших рыбьих голов, кишащими червями, ничего не обнаружили.

— Неужели они золото мыли здесь? — выдал охотникам свою догадку Шевлягин. — У нас, его испокон веков, здесь не было. Тут до войны разведку вела геологическая партия из Ленинграда. Я тогда мальчишкой был, — в классе пятом учился. И мы с пацанами иногда им помогали, ныряли в воду и доставали грунт с тех мест, где они просили достать. Дно здесь местами песчаное, а в большинстве случаев, грунт каменистый, будь — то, в реку щебёнку сыпали. Геологи уехали ни с чем, но сказали, что песок в реке качественный. Я хорошо помню все их слова. При мне у них разговор был с секретарём райкома Малининым, который ежедневно приезжал к геологам и интересовался их работой.

Участковый тогда в посёлок с охотниками вернулись без результатов. Поиски загадочных лилипутов, тогда ничего не дали. Безуспешность всего этого липового поискового проекта была предрешена, намного раньше важными людьми. Но местные властные структуры, не зная этого, решили изловить загадочных людей своими силами, чего бы это им не стоило. После чего они собирались досконально изведать до каждого сантиметра, то место, где было кладбище рыбьих голов.

Но на следующий день прибудет высокий чин из области и в срочном порядке раз и навсегда запретит участковому Шевлягину преследовать лесных жителей. А через день этот участковый сам бесследно исчезнет. За ним следом сгинут в лесу и четыре охотника, которые принимали участие в облаве. Селяне Больших Орлов понимали, что в то тревожное для страны время, пропажа людей не была случайной, и они прекратили посещать те места, где раньше находился лагерь для военнопленных.

Потом на этом месте стоял небольшой леспромхоз, где в принудительном порядке работали сосланные люди, ведущие паразитический образ жизни. Эта категория людей ничего не боялась. Они смело ходили по лесу в одиночку, но, как только, кто — то из них ставил верши на рыбу, то, придя на следующий день проверять улов, обнаруживали, верши не в реке, а валявшиеся изрубленными на берегу.

Ссыльные пытались поймать вредителей, и стали охранять свои установленные снасти. Они незаметно прятались в кустах и вели наблюдение. После такой засады их зачастую находили с разбитыми черепами. Тогда ссыльные люди, стали ходить ловить рыбу далеко от лесопункта к низовьям реки. А это место они прозвали проклятая Каролина.

Со временем про лилипутов забудут, так как встречи с ними будут всё реже и реже. А после шестьдесят первого года, когда Сталина перезахоронят, встречи с ними совсем прекратятся. Они исчезнут и все забудут про то, что когда — то эти леса населяли маленькие кривоногие люди с непонятной речью. И на реке временами будут появляться рыбаки не только с посёлка, но даже из ближних городов. Но именно саму местность Каролину, где раньше был леспромхоз, старались обходить стороной, даже самые заядлые рыбаки и охотники туда не ступали. Одному только местному егерю и травнику Мише Комару было всё нипочём. Лучше его никто в округе не знал истинного назначения коротышек и почему пропадали в неизвестность люди.

Миша Комар был верным слугой Лаврентия Берия. Он отличился в массовом расстреле польских военнопленных в 1940 году. За успешную депортацию народа в Чечне, лично от Берии получил погоны лейтенанта и был направлен в одну из исполнительных тюрем Советского Союза, приводить смертельные приговоры. От такой работы у него окаменело сердце, и выцвели глаза. Он считал лишение жизни врагов народа почётной миссией. Спустить курок в затылок, бывшему военному начальнику, для него это было делом чести. Он считал себя всесильной личностью и приравнивал свою миссию на земле, чуть ли не божеской, от которой зависело будущее страны. Но однажды в 1947 году к их дому подъедет чёрная эмка. Из неё выйдет высокий мужчина, в офицерской шинели без погон и в фуражке со звёздочкой. В руке у него была сумка — планшетка. Войдя в дом, мужчина бегло осмотрел убогое помещение и, увидав в военной гимнастёрке без портупеи Комара, чистившим рядом с печкой свои форменные сапоги, негромко поздоровался и протянул ему свою руку. Четырёхлетний сын Михаила, Гена, тогда лежал на печке, делая вид, что спит. На самом деле он вслушивался в разговор отца и важного гостя. Жены Михаила дома не было, она находилась на работе в леспромхозе, где трудилась станочницей.

— Вы дома один? — спросил гость, снимая с себя шинель.

— Сынишка маленький на печке спит, — ответил отец, — а вы, собственно, кто будете? — покосился он в сторону нежданного гостя, но сердце ему подсказывало, что в эту глухомань заехал важный гость. Он имел офицерскую выправку, и на его груди висел орден Славы.

— Я генерал МГБ Коршун Николай Остапович, — представился он. — С сегодняшнего дня вы переходите в моё распоряжение и продолжения службы в тюрьме у вас отныне не будет. С завтрашнего дня вы егерь и мой личный курьер. Запомните, кодовая кличка у вас будет теперь Хаус. Вашу кандидатуру утвердил Лаврентий Павлович Берия. Думаю, нет необходимости объяснять, что он за человек? — вопрошающе взглянул он на Комара.

— Да, конечно. Я имел честь, однажды обменятся с ним рукопожатием, — горделиво ответил Михаил и посмотрел на свои погоны.

— И это нам известно, — со стальной ноткой произнёс генерал, — но вы не обольщайтесь малым. Вы достойны больших погон, — намекнул гость хозяину дома, что у него есть возможность отличиться, работая в серьёзном ведомстве. — Работа будет ваша очень ответственная, о которой будете знать только вы и я. И чтобы не случилось в будущем, никогда даже шёпотом не произносите мою фамилию. Так же никто не должен знать вашего основного задания. Конспирация и только конспирация, залог нашего совместного успеха.

Генерал подошёл к печке и приподнял полог, где, закрыв глаза, лежал восьмилетний Гена. Убедившись, что мальчик спит, он опустил занавеску.

— Теперь ближе к делу, — он указал Михаилу глазами на стол и открыл свою планшетку.

Тот отложил сапог в сторону и сел за стол. Перед его лицом сразу появился печатный лист бумаги. Он, не торопясь, прочитал текст и, потупив взор, вернул бумагу генералу.

— Это приказ, — произнёс генерал твёрдым, не терпящим возражения голосом. — Я к вам больше приезжать не буду. Каждый месяц двадцать девятого числа, независимо от дня недели, я вас жду по адресу, который указан в бумаге. Так же с завтрашнего дня вы по нашему приказу будете оформлены на работу егерем. С лесничеством вопрос решён. Зарплату будете получать там и у нас ежемесячно. Учитывая важность задания, помимо этого, от МГБ будете иметь дополнительный паёк.

Удивлённый Комар, прочитал ещё раз приказ и, протянув его обратно генералу, тихо сказал:

— Какой из меня егерь, я окромя, как дырки в головах больше ничего не делал, да вот травками занимаюсь.

— Не беспокойтесь лейтенант, — перебил его генерал, — не исключено, на этой работе вам тоже придётся стрелять, пока мы не, скажем, хватит, так как вражеские гниды не поголовно ещё истреблены. Однако главной вашей задачей будет операция «Каролина». По нашим данным в военное время, по приказу Сталина в ваш район была отправлена бригада кладоискателей из семи человек. Все они до одного лилипуты. Сталин посчитал, что у них самый лучший нюх на скрытые сокровища. Старшие в бригаде супруги Михей и Нора. Они работали в лагере, и все сводки передавали через начальника лагеря. Связь с ними в настоящее время утеряна, так как летом они исследуют горы заповедника. Прошлый сезон их не было в ваших краях, что наводит на тревожные мысли. Сейчас нет никаких гарантий, что они остались живы, но мы не теряем надежд на их возвращение. Жёлтого металла ещё достаточно в реке, только где именно, нам не ведомо. Лилипуты все карты держали в голове. Будем надеяться, что они вернуться к золоту и дадут о себе знать. Вот тогда и наступит у вас ответственная работа. До нас дошла информация, что львиную долю золота, они утаивали от государства. Ваша задача с моей подачи войти к лилипутам в доверие и тщательно следить за ними, а также оберегать их от любопытства извне нашего круга. Всех, кто постарается приблизиться к этим существам, ликвидировать без разговора, за исключением, конечно, Лобелии. Он тоже должен находиться под вашим зорким взглядом. Все его движения докладывать мне, но не больше. Не забывайте, это человек хозяина! Постарайтесь выявить, где лилипуты прячут сокровища, но прикасаться к ним запрещаю. Не исключено, что у них был сговор с самим Лобелия и моим предшественником полковником Абрикосовым. Он в данный момент арестован, и уже дал ряд чистосердечных признаний, касаемо деяний лилипутов.

Порывшись в сумке, генерал достал оттуда ещё один лист бумаги и передал Комару:

— Здесь карта возможного их места нахождения, — ткнул он пальцем в чертёж. — Надеюсь, разберётесь. Они в основном обитали на той стороне реки, в районе лагеря. Но есть вероятность, что коротышки ежегодно место дислокации меняют. В 1945 году у них был специальный курьер, который исчез бесследно с пятью килограммами золота. (Кстати, его кличка была Хаус — теперь, она перешла к вам). Поиски его ничем не увенчались. Как в воду канул коротконогий цыганёнок. Сбежать он не мог. С такими приметами он бы и трёх суток не прогулял, попался бы нам в руки. Выходить сгинул, где — то в лесу по неосторожности или пал от руки злодеев. Абрикосов утверждает, что Хаусу раньше приходилось и значительно больше груз доставлять. Значит, напрашивается версия, что он попал в беду.

Коршун замолчал, тяжело вздохнул и из кармана достал пачку папирос Герцеговина, положив её перед Комаром:

— Курите? — предложил он.

— Не балуюсь, — вымученно ответил Комар. Он сидел в раздумьях, не понимая радоваться ему предложению генерала или бежать сломя голову из этих мест.

— А я, пожалуй, закурю, — протянул к папиросам свои пальцы генерал. Чиркнув спичкой, он сразу наполнил избу дымом, отчего маленький Гена закашлялся.

Генерал встал со стула и заглянул на спящего мальчика. Убедившись, ещё раз, что у того глаза закрыты, продолжил:

— Мы не просто так, остановились на вашей кандидатуре. Заслуги у вас перед отечеством неоспоримы. И вы, собирая здесь травы и хорошо ориентируясь в данной местности, вряд ли к себе привлечёте внимание. Чем чёрт не шутит, а вдруг вам посчастливится найти тело пропавшего курьера.

— Сомневаюсь, — испуганно посмотрел на генерала Комар, — если человек сгинул, то о нём следует непременно забыть. А начнёшь ворошить его могилу, то выроешь проклятье для своего рода.

— Эти сказки оставьте для своего сына, — сказал генерал, — а мне нужны — результаты.

— Буду стараться, — сказал Михаил.

— И ещё одно, — впился генерал глазами в нового агента. — Если лилипуты всё-таки появятся, отныне курьером будете вы. Им доверять после длительного отсутствия рискованно. Возложенная, на вас государственная и серьёзная работа, делает вам честь! Я думаю, вам не стоит объяснять, какое значение имеет для нашей многострадальной страны золото. Надо поднимать индустрию и лечить нездоровую экономику. И обязательно сытно накормить народ, после голодных военных лет!

— Такая важная работа мне по душе, — восторженно сказал Комар. — Я польщён, что меня не забыли. Буду служить верой и правдой! Поверьте мне, я никак вас не подведу!

— Другого ответа я от вас и не ждал, — сказал генерал.

Затем он достал из кармана шинели бутылку водки, и они распили её с хозяином дома, закусывая солёными грибами и огурцами.

Больше генерала в этом доме никто никогда не видел.

Комар же, дождался своего часа. На берегах реки всё-таки появились низкорослые люди с цыганской внешностью. С ними новый егерь не без помощи генерала, установил постепенно тесный контакт. Эта работа захватила егеря и он, выполняя все указания генерала, не догадываясь, что его усердие больше направлено на обогащение генерала, чем на государственные нужды. Как верный служака Комар ежемесячно встречался с генералом Коршуном в районном центре конспиративной квартиры, в небольшом флигеле, сбитом из еловых досок.

Однажды в середине пятидесятых годов, генерал на встречу с Хаусом не придёт. Это было впервые за многие годы. Комар тогда поймёт, что случилось, что — то страшное, от чего ему нужно быть начеку. После смерти Сталина и ареста Берии многих высших чинов государственной безопасности потрошили на причастность к смертным грехам чёрного министра. Хаус был прав в своих догадках. Коршун находился под арестом, после чего егерь стал дожидаться своего ареста, трясясь каждую ночь от жуткого страха. Но опасность пройдёт стороной. Егерь Комар отделался только доверительной беседой с седым майором. Затем Михаила ещё несколько раз вызывали к этому майору, но ясности о деятельности лилипутов и их работе он не внёс. Для него существовал только один начальник — это Коршун. И он надеялся, что органы во всём разберутся и освободят генерала, но тот не появлялся. Дальнейшая его судьба Комару была неизвестна. Не дождавшись больших погон, Хаус приобретёт свободу. Ему ни перед кем не надо будет отчитываться, и выслеживать кого — либо, но тайну о золоте он хранил в своей голове. И сокровенные планы у него роились в голове, не смотря, что работал он теперь только егерем. Он ждал удобного случая. Мысль обогатиться и уехать к себе на родину в Новороссийск стала у него навязчивой. За это время егерь сыграет свадьбу повзрослевшему сыну, и жена к первому маю родит ему дочку Настю. После чего Комар старший угодит в тюрьму за убийство двух краеведов. С тех пор много воды утекло, про егеря давно забыли. Но стоял ветхий домик, в котором жила его младшая дочка. Он то и напоминал местным старожилам о непонятном человеке, который спасал людей врачеванием, одновременно убивая тех, кто лез в его лесную вотчину.

***

Александр никогда раньше не замечал такой красоты.

Может из-за того, что редко смотрел в окно. А с земли эту красоту, которую создала природа, было не совсем заметно. И сидя на кухне своей однокомнатной квартиры с девятого этажа он чесал свою щетину, которая несколько дней не видела бритвы любовался природой. Пирамидальные тополя после оттепели и раннего весеннего дождя, были ночью скованные морозом и переливались ледяным хрусталём. Отдельные ветки, захваченные лучами солнца, блестели, словно бриллиантовые россыпи. Некоторые ветки без отростков, были похожи на волшебные палочки фей из экранизированных сказок. И только чёрный ворон, сидевший на макушке одного из тополей, портил прекрасный пейзаж и навевал паршивое настроение, которое у, Александра и без этого вещуна было угнетённое. Он каркал на весь двор, и Александр отнёс это к знамению. Ворон каркал разлуку, — в этом не было никакого сомнения. Как назло в голову лезли слова из старой песни, которую он регулярно слышал в раннем детстве в своём дворе в исполнение доморощенного барда Жоры Мягкого.

Ворон разлуку накаркал

Крыльями чёрными бьёт

Холодно мне или жарко

Сам сатана не поймёт

Александр знал, что за стеной в их единственной комнате его жена Валерия, с которой он прожил семь лет, собирает свои пожитки в чемоданы. Несколько бед кряду навалилось на него за текущий год. Это и увольнение с работы, и развод с женой, не говоря уже о мелких сопутствующих бедах. Сгоревший телевизор и худая крыша над головой, которую коммунальная служба второй год ремонтирует и никак до ума не доведёт, только усиливала его злость. А вчерашний дождь, так наследил в квартире, что весь паркет вскрылся и пошёл волной.

— Я готова, — сказала Валерия, войдя на кухню, — остальную мелочь завтра заберу.

Он посмотрел не на неё, а на стоявшие у её ног большие чемоданы.

На ней было надето кожаное пальто с меховым воротником, а голова окутана цветастой шалью, которую Александр терпеть не мог, за её цыганскую раскраску.

Она будь — то поняла его и эксцентрично вздёрнула вверх руки.

— Хочешь сделать мне замечание, по поводу моей шали? — раздражённо спросила она и рывком сдёрнула её со своей головы. Взгромоздив чемодан на кухонный стол, она открыла его и достала оттуда берет красного цвета, вместо него заложив туда шаль. Она дважды хлопнула крышкой чемодана, но он не закрывался, шаль была объёмная и не вмещалась в чемодан. Бросив эту затею, она резким движением натянула, на голову берет, и повернулась к Александру.

— А сейчас, как я тебе?

— Лично мне никак, — ответил он, безразлично не смотря в её сторону. — С тех пор, как ты отказалась носить мою фамилию, — уточнил Александр. — А если тебе необходим взгляд постороннего человека относительно берета, который ты напялила на свою голову, то могу сказать:

— Хороший головной убор, ничего не скажешь! — похвалил он берет. — И если к нему добавить тебе на грудь сумку с проездными билетами, то ты будешь походить на типичного кондуктора троллейбуса, но твоему боссу это понравится. Он такой же колхозник, как и ты.

Валерия со злости хлопнула крышкой чемодана, но берет, оставила на голове.

— Большего я от тебя и не ждала, — сказала Валерия. — За все семь лет, что прожила с тобой, кроме плоских шуток и маленького оклада ничего от тебя не видела. Ты великий неудачник, для меня это давно не является новостью.

— Это тебе приснилось в чужой постели? — незаслуженно обидел он её.

— Бессовестный, я признаю только свою постель — взвизгнула она. — А касаемо вашего предприятия, смело тебе заявляю. На нём для сотрудников, нет ни перспектив к карьере, как нет и вариантов обогатить свою жизнь материально и духовно. Одна сплошная рутина, от которой происходит только отупение и голод, — сплошной голод. Эти люди присосались к заводу, как телята за коровье вымя, что тягачом вряд ли оторвёшь. Если бы ты умел, что — то другое делать, давно бы своё дело завёл. Но у тебя ни ума, ни таланту нет для великих дел. Одним словом, ты скорпион, который кусает только свою жену. До других людей, твоё жало никакой опасности не несёт. Потому что ты по жизни, самый настоящий соломенный тюфяк, на котором спят только бездомные кошки и дворовые псы.

Его взгляд был возможно и угнетённый в этот миг, но если бы она захотела внимательно присмотреться к нему, то смогла бы прочитать в его глазах хулиганский и авантюрный план, который неожиданно пришёл ему в голову.

— Всё сказала? — спросил Александр.

— Почти всё, — резко ответила она, — сейчас такси приедет и я, наконец, то смогу вздохнуть свободно.

— Если особо не торопишься, договаривай, но чтобы ты знала, что я уже неделю как безработный. И эту свободу устроил мне твой подлый Городецкий со своими блатными знакомствами. Так что можешь его предупредить на всякий случай. При первой возможности за его «добродетель» я ему последние волосы на голове вырву. А свободой ты и при мне неплохо дышала. Могу тебе на прощание сказать, что тот тюфяк, который перед тобой сидит, уподобился охмурить всех ваших сотрудниц. А твоему боссу рога наставил, — тогда как увидал, что на фуршете он откровенно погладил твою грудь при всех, не стесняясь и меня. Сегодня ты вольная птица и можешь продолжать заниматься с ним туризмом. Мне это на руку, но не забудь ему сказать, чтобы он сходил провериться к венерологу. Да и всему персоналу не мешает это сделать. Со мной недавно произошла беда, из-за которой хоть в петлю лезь. Врачи обнаружили застаревший сифилис, который начал сейчас шевелится во мне. Последствия его очень печальны. Лучше СПИД подхватить, чем этот неизведанный до конца медицине сифилис. Думаю, бриться теперь мне незачем. Наверное, скоро умру, в муках? — Он тяжело вздохнул и бросил лукавый взгляд на Валерию.

Валерия подошла почти вплотную к Александру:

— Обманываешь ты меня или нет, но в любом случае мне ничем не грозит твоё скорбное признание. Я с тобой больше года не сплю, — сказала Валерия.

— Неправильная формулировка Валерка, — не отрывая головы от окна, сказал он и тяжело вздохнул. — Это я не сплю с тобой столько времени. Как только узнал, о твоей порочной связи с месье Лысым, так у меня пошло отторжение к твоему телу.

Валерия, чтобы не заплакать от обиды закусила нижнюю губу. Затем впопыхах выдернула шаль из чемодана и ещё раз грохнула крышкой. На этот раз чемодан закрылся.

— Как ты можешь! — вскипела она.

Но он не дал ей до конца окончить фразу. Только хитро улыбнулся и добавил:

— Ты не забывай, когда вы с ним в отъезде, я похаживаю к его жене. Да и другие ваши девочки меня неплохо жалуют. Так что ты не тешь себя надеждой, что в своём агентстве, ты в лице Городецкого ухватила важного гусака. Ты посмотри только в его омерзительные и хитрые глазки. В них притаилась ужасная жадность, скоро и ты будешь похожа на него. Он замолчал и, отвернувшись от окна, бегло окинул её бледное миловидное лицо, затем продолжил:

— Весь ваш бабский коллектив благодаря моим усилиям, принудительно поместят в венерический диспансер, и ваша туристическая фирма потеряет всю клиентуру. А я со своей стороны приложу все силы, чтобы весь наш край узнал о вашем коллективном отвратительном недуге. Ты знаешь моего друга Колокольчика, он успешный поисковик аморальных фактов. Пускай и меня прославит вместе с вами. Только в отличии вас, я буду героем его репортажа. И тогда ты поймёшь, что жалить я могу не только тебя. Кстати, ты тоже по зодиаку скорпион, но думаю это ошибка природы и астрологов. Им для тебя нужно персонально открывать новое созвездие и назвать его муха скорпиона. — Мне не приходилось слышать про подобных букашек, — с недоверием произнесла Валерия.

— Летают возле речек такие пестрокрылые красотки, имеющие пять глаз, прыгающие на задних лапках, — подсказал он ей. — Но это их не спасает от пасти лягушек и клювов птиц. Тебя тоже их участь ждёт. Со временем. Городецкий как насытится тобой, так и выкинет из своей фирмы. Он хоть и еврей, но большим умом не блещет. Я не понимаю, как он в молодости мог быть хорошим приятелем моего брата. Семён гигант всяческих мыслей, а твой шеф с окостенелым типом мышления. Одним словом, амбициозный дурень! Не может понять простой истины; Секс и бизнес несовместимы. Особенно если он происходит между своими сотрудниками. То это уже не бизнес, а смехотворная и развратная контора.

— Всё ты врёшь Саша, — сорвался у неё голос, — ты назло мне говоришь такие гадости. Ты же хорошо знаешь, что у меня с Городецким только чисто рабочие отношения. Хотя с твоим определением насчёт его вполне согласная. Но тебе я всегда была верна, а вот ты унизил меня, переспав со всем нашим персоналом. Так что помалкивай и не ври! Мне очень жаль, что ты не перенял ум и характер своего брата. Он действительно умный и порядочный мужчина! Я всегда стараюсь в тебе найти его черты, но ты с каждым днём становишься хуже и хуже. Ты превратился в циника и ничтожного вруна, волочившего за каждой юбкой.

Александр небрежно откинулся на спинку стула и задрал голову на протёкший местами потолок:

— Мне нет никакого смысла тебе врать, — сказал спокойно он и, встав со стула, пошёл и открыл коридорную дверь.

— Я теперь даже соседей не боюсь. Пускай слушают, — продолжал он, — я всё равно квартиру продаю, и уезжаю отсюда, а тебе жить в этом городе. Радует только одно, что мы с тобой детьми не обзавелись. А то выросла бы у нас с тобой дочка такая — же блядь, как и ты.

Он показал ей пальцем на дверь.

— До встречи в кожном венерологическом диспансере, — сказал он ей на прощание, давая понять, что разговор окончен и сел опять к окну.

Валерия подошла к Александру и, положив свою руку ему на голову, сказала:

— Сашенька, ну скажи, пожалуйста, что ты обманываешь меня насчёт своей болезни? Ты же хорошо знаешь, что я тебя любила и сейчас мои чувства не умерли к тебе. Мне всегда будет тебя не хватать. Ведь если разобраться, ты во всём виноват. Вбил себе в голову несусветную чепуху. Вспылил один раз и разрушил семью.

Александр скинул грубо её руку с головы и, вновь встав со стула, сказал:

— Не надо одновременно обвинять меня и ластиться. Я с некоторых пор невзначай отвык от тебя, и возобновлять прежние отношения с порочной женщиной не собираюсь. Как хорошо, что у нас нет детей, — повторил он.

— Дети бы у нас с тобой давно были, но ты и в этом деле не преуспел, — вспыхнула она. — И то, что ты распростился со своей никудышной работой, то наверняка не по своей воле. Тебя выкинули вернее всего, как ненужного и бездарного элемента. Таких инженеров в базарный день можно купить за килограмм луку или головку чеснока. И не обвиняй в этом Городецкого. Если бы ему нужно было мстить, он без проблем растёр тебя своим каблуком. Тебе его возможности известны.

Александр двумя пальцами взял за пуговицу пальто Вероники подтянул её к себе и прямо в лицо ей выпалил:

— Мой начальник открытым текстом сказал, что сокращает меня, за оскорбление уважаемого в округе человека. Нашёл мне уважаемого человека. Мне хорошо известно, какие услуги Городецкий, оказывает пузатым дядям и ментам. Насмотрелся я на этот «туризм» у вас на четвёртом этаже.

Сделав небольшую паузу, он пристально уставился на неё, будто видит впервые и, немного заикаясь от волнения, спросил:

— Кстати, а чего ты позоришь мою профессию? Ты тоже в прошлом инженер. Вероятно, знаешь, что за тебя сейчас и такую ничтожно — огородную сумму никто не осмелиться выложить. Там, где ты, порядка нет, — одна грязь и разврат. А сейчас ваша тур — фирма будет называться не Марко Поло, а «Звонкий Сифон», так как вы все будете поражены сифилитической коростой. Визгом и слезами наполнится второй этаж гостиницы. И не долог тот день, когда ты вновь будешь тянуть ко мне свои руки, но я скажу, «поздно Валерия Константиновна, моё сердце занято другой женщиной». Даже полы мыть я тебя не возьму в свой салон красоты, так как у меня там будут все на подбор, одни красавицы, нечета тебе. И санитарные книжки у моих сотрудниц будут чистыми без позорных штампов от КВД.

— Не смеши меня? — крикнула она ему в лицо, — а то на меня икота нападёт от смеха.

Она схватила чемоданы, и на выходе едко произнесла:

— Если ты только и создашь какой — то салон, то его будут посещать недалёкие люди, наподобие тебя. Прощай «Кристиан Диор!»

«Крик отчаяния в спину врагу — равносильно проклятью». — Вспомнил он пришедшую на ум цитату, но промолчал. Он хоть и разошёлся с Валерией, но зла ей не желал.

Посмотрев на разрушенные местами паркетные полы, Александр тяжело вздохнул и, взяв веник, вымел за ней мусор в холодный коридор. Затем закрыл дверь и залез в ванную, наполненную до верха горячей водой.

«Посижу в ванной, глядишь и мне, как Архимеду, что — то умное придёт в голову, — подумал он, — а Валерку всё равно жалко, хоть и тварь она приличная была в последнее время, но квартира без неё опустела. Теперь не с кем будет зубы поточить и полы, как назло, от вчерашнего дождя волной поднялись, как — бы выражая этим своё недовольство. Похоже дерево чувствует человеческую душу и заряжает при желании её необыкновенной силой? Хотя, с другой стороны, посмотреть, Валерии давно пора было съехать от меня. Наверное, ждала окончательного разрыва своего босса с женой? А к дереву я наверно скоро прикоснусь вплотную. Съезжу в Каролину, к тётке и дядьке, там кругом одни леса и речки. Почти пять лет у них не был, всё они к нам приезжают со своими лесными богатствами. Поживу у них пару неделек, а потом буду работу новую искать».

Он вылез из ванной, имея конкретную мысль, — наведывать свою родню в ближайшее время, которая жила в лесу, за сто километров от города в местечке «Каролина». Это было живописное место, где дядька работал лесничим. Там можно было и из ружья пострелять и рыбку половить в речке, которая также называлась Каролина.

«Плохо, что сейчас апрель, а не лето, — мысленно пожалел он, — но ничего страшного нет, — подумал Александр, — лес в любое время года прекрасен»!

Он очень сильно хотел насолить Городецкому, по — крупному, не по мелочи, считая его главным разрушителем своей жизни. Но без среднего брата Семёна, ему это было сделать не под силу. Без Семена он мог Городецкому, только морду набить, но это значит угодить в тюрьму, так как среди близких знакомых у того было немало высокопоставленных работников милиции. Им ничего не будет стоить нарисовать ему уголовную, хулиганскую статью. Перспектива тюрьмы Саню не устраивала. А Семён в определённых кругах слыл неплохим советчиком. К нему многие шли за советом. Как деликатно наказать обидчиков и конкурентов у него всегда находились идеальные планы. И что у него с Городецким тоже сложились серьёзные взаимоотношения, Александр узнал от брата полгода назад. Но в настоящее время Семён лечил свою спину от радикулита, и беспокоить его своими проблемами в этот календарный период, он не хотел. Скорую месть Александр сразу отмёл в сторону. Решил дождаться выздоровления брата.

— Без Семёна никуда соваться не буду, — сказал он себе, — съезжу к родственникам в Каролину, а там и по работе буду, что — то решать. Глядишь, всё забудется и раны зарубцуются. Недаром в народе поверье ходит, что самый лучший лекарь, — это время.

***

В семье Пановых было пятеро детей. Мать всю свою жизнь проработала в системе кинопроката. Сейчас находясь на пенсии больше времени, отдавала телевизору и вязанию. Отец Максим Васильевич тоже был пенсионер, но держался браво, не смотря, что у него были больные ноги. На улице соседи и знакомые чаще стали его замечать с палочкой. Отец своими родителями был наделён революционным именем Максим, но ни к революции, и даже к отечественной войне он никакого отношения не имел. Все исторические события он пропустил, так как ему не было и семидесяти пяти лет. Он всю жизнь был связан с баскетболом. Сам играл, а потом работал тренером в детской юношеской спортивной школе. Старший сын Зиновий был фехтовальщиком. После окончания Химика — технологического института его направили работать в Тульскую область, где он обзавёлся семьёй и на родине появлялся редко. Со спортом он окончательно завязал, но к рапире по-прежнему тяготел. И он бы не бросил фехтование, если бы в новом городе были условия для тренировок. Средним был Семён. Он на год был младше Зиновия. Семён по жизни был спортсменом, его увлечением был гандбол. Две сестры, Влада и Кристина работали во дворце бракосочетаний и жили во Владивостоке. Обе были замужем. Их браки были счастливыми и удачными, поэтому на жизнь они не жаловались. Был у них ещё один родственник Яша, — это сводный младший брат Панова Максима. Он жил не в городе, а соседнем районе, в лесном посёлке Каролина. На пятнадцать лет он был старше Александра, и Александр никогда не называл Якова дядей. Яков был ровесником Семёна, — поэтому и называл его племянник Яшей или Яковом. Он работал раньше техноруком на лесопункте Каролины, но когда Орловский леспромхоз развалился, Яков решил остаться в лесу и согласился работать в лесхозе лесничим. Его жена Лиза, тоже по профессии технорук, приехала в Каролину после окончания Воронежского лесотехнического института. По своей профессии ей работать не пришлось, так, как вакансий не было и ей пришлось в первое время на верхнем складе работать учётчицей, а затем мастером на лесоповале. В первый день своего пребывания в посёлке она познакомилась с Яшей. Позже они поженились, и от их брака появилась девочка Юля. Десять лет было дочке, когда развалился леспромхоз и начался повальный отъезд семей из посёлка. Лиза стала трудиться лесником. Незаметно выросла дочка, окончила среднюю школу в Орлах. Затем поступила в Новосибирский университет и к этому времени готовилась стать журналистом, заканчивая, последний курс. Она приезжала каждые каникулы в заброшенный посёлок, где осталось стоять много ветхих строений не пригодных для жилья, не портящих живописную картину местности. Появлялась она в посёлок к родителям не одна, а обычно со своими однокурсницами из института. Подругам быстро надоедала красивая природа и скучное времяпровождение, и тогда они собирали свои сумки и уезжали к себе домой в город. В Каролине проживало всего лишь две семьи. Кроме её родителей там по соседству жила престарелая семья бывшего немецкого заключённого Курта Штамма.

На вторую Отечественную войну он был призван после гибели своего отца, «единственного родственника в Германии» в сорок втором году. Сразу был отправлен в Киев. Служил он водителем при штабе. В сорок третьем году, когда немцы оставляли город его машину подбили, и Курт раненый и обожженный попал в плен. Его освободили из лагеря военнопленных, который находился в этой местности в тысячу сорок восьмом году. На родину он не уехал тогда, так, как его в Германии никто не ждал. В пятьдесят третьем году Курт женился на молодой учительнице русского языка Корневой Марине Васильевне. Сам он в местном леспромхозе на тракторе, трелевал лес. Был передовиком производства. От брака с учительницей у них было трое сыновей, которым Курт не решился дать свою фамилию. Поэтому записал их на фамилию Марины. Все сыновья выросли, выучились, жили и работали в городе. Два старших сына братья Георг и Иван работали врачами — стоматологами, а младший Филипп пошёл по материнской тропе. Преподавал в школе изобразительных искусств, предмет рисования. Он был инвалидом детства. Сильный сколиоз сделал его кособоким. По этой причине он не имел семьи. Родителей сыновья не забывали и навещали их почти каждые выходные. Особенно частым гостем в их доме был Филипп. Он был холостой и своим временем располагал, как хотел. Почти каждую субботу он садился на машину и ехал к родителям. Филипп не был ни охотником, ни рыболовом, его больше прельщала окружающая среда. Он мог до темноты бродить по хвойному лесу в поисках замысловатых коряг, которые создала природа похожими на людей и различных зверей. Эти коряги Филипп превращал в настоящее произведение искусства и сдавал по сходной цене коллекционерам художественно — прикладного искусства или сдавал в магазин «Народные промыслы». Всю свою деятельность он называл освоением мира и гордился этим.

«Ничто так, духовно не обогащает человека, чем природа, — говорил он, — ни одна книга не может лучше привить любовь к природе, чем соприкосновение с ней в натуре!»

С Александром Филипп был давно знаком, но в городе их дорожки не сходились, так как сферы их деятельности сильно разнились. А чтобы в городе намеренно встретиться и выпить по кружке пива, их взаимоотношения не были столь близкими. Александр, чаще виделся с его братьями Георгом и Иваном. У них был свой семейный стоматологический кабинет и Александру не раз приходилось обращаться к ним со своими зубными проблемами, где они лечили ему зубы бесплатно. После чего Александру приходилось с открытым сердцем вести братьев в бар и благодарить за лечение.

Александр на скорую руку собрал рюкзак, и сев в автобус поехал до Больших Орлов, так назывался один из посёлков лесных угодий. Водитель автобуса по его просьбе остановился на лесной развилке, разделяющий лес от большого посёлка. До кордона Каролины от Орлов нужно было идти по лесной на половину обледенелой дороге шесть километров пешком. Там, куда не попадали лучи солнца на дорогу, был сплошной каток. Видно было, что по этой дороге давно не ездил транспорт, так как тонкие ледяные корочки на лужицах поблескивали играючи отражением лучей солнца и были никем не тронуты. Снег на дороге уже не лежал, но его было много в самом лесу. Отчего на узкой дороге, охваченной с двух сторон лесной стеной, было светло. Лёгкий морозец и тяжёлый рюкзак заставлял идти Александра быстрее, но кожаная подошва его туфлей и скользкий наст постоянно разводили его ноги, отчего он неоднократно оказывался лежащим на спине. Не вытерпев, очередного падения, он достал из рюкзака монтажные сапоги и, переобувшись, уверенно ступая, пошёл по скользкой дороге, не опасаясь ни льда, ни воды.

«Такая погода лучше, чем распутица», — подумал он

В Каролину он пришёл через час. Две сибирские лайки встретили его громким лаем. Это были собаки не его дядьки, а старого немца. У Яши были тоже две собаки, одна колли, другая немецкая легавая.

Услышав громкий лай собак, из дома вышел сам Курт. Предусмотрительный Александр хорошо знал пристрастия старого немца. Курт был заядлый и опытный рыбак. Не раз он с Куртом ходил на большую рыбалку, по его личным секретным местам. Поэтому в кармашке рюкзака, для него он припас набор блесен.

— Ни, как ты Сашок решил нас навестить? — спросил он, — давненько ты к нам не заглядывал.

— Семьёй занимался, — не до вашего края, было, — ответил Александр, — а сейчас я свободный, вот решил родственников навестить.

Курт, в облезлом кожушке приложив правую руку к пояснице, сошёл с крыльца и протянул гостю руку.

— Это дело хорошее, нельзя родственников забывать! — постанывал он и от боли в пояснице. — Только не знаю Яков дома или нет? Утром видал на своём мерине Агапе, в лес отправлялся, а Лиза должна дома быть. Заходи вечерком брусничной наливочки выпить? — предложил Курт.

Сашка помнил вкус этой приятной, но убойной силы наливки. В последнюю его побывку в Каролине, старый Курт его так накачал этим напитком, после чего Сашку от запаха спиртного воротило полгода. Тогда он был молодой и ещё не обстрелянный по питью. С алкогольными напитками не был так осторожен, как нынче. Толи дело сейчас, выпил две стопки, закусил хорошо и утром голова не трещит и дышится легко. Эта норма спиртного с того времени для Сани стала традиционной, больше нормы он пить себе не позволял. С той поры мыслил он всегда трезво, да и не было у них в роду, кто заглядывал в рюмку с головой. Увлечение спортом отбивало у их семейства эту охоту.

Саня радушно пожал руку ветерана и, сняв с плеч рюкзак, достал оттуда маленькую коробочку, в которой хранились блесны.

— Это вам дядя Курт, — в знак рыбацкого уважения, — протянул он немцу коробочку.

Старик принял подарок и, открыв коробочку, ахнул. Его глаза ожили, и он моментально прекратил стонать.

Блесны, словно золотые, играли ярким блеском на солнце. Старик не отпустил Саню, пока не просмотрел тщательно подарок. А когда он засунул за пазуху коробку, повторил приглашение, забыв отблагодарить младшего Панова.

— Так ты Сашок не забывай, заходи, обмоем эти золотники, а уж только после я ими налима потягаю.

— Спасибо, зайду, если получится, — ответил Александр и зашагал к дому Якова, стоявший почти рядом, но вдавался с одной стороны забором в лес.

Александр знал, что прямо за этим забором протекала речка Каролина, в которой была чистая и проточная вода, и даже летом в такой воде долго нельзя было находиться. Постоянно от холодной воды у него сводило ноги. Но он любил там ловить рыбу и раков. Устанавливал мережи, а на рыбу ставил верши из плетёной лозы ивы, куда заходили щуки и налимы. Летом налим не попадался, в основном это были щуки, а повезёт и голавль в гости может зайти. Пескаря и ельца в этой речке было видимо-невидимо и ловил он его на удочку в тихой заводи ради спортивного интереса. Сейчас было самоё время, когда налима можно ловить не только вершами, но и на обыкновенную леску с крючком без наживки. Он заглатывал с жадностью крючок до самого хвоста, который вытащить было невозможно. И тогда приходилось леску обрезать и завязывать новый крючок. А крючок возвращался назад, только после потрошения рыбы. Он вспомнил вкус отварной головы налима и, облизнувшись, не входя во двор, крикнул:

— Лиза встречай гостя, я приехал!

— Санька, заходи? — открыла она окно, — собак в доме нет, они все за Яковом в лес увязались.

Александр открыл калитку, и смело прошёл к крыльцу. Навстречу ему вышла Елизавета. Она была одета в ватную жакетку и джинсы. На голове у неё была бейсбольная шапочка с длинным козырьком и надписью «РЕЧФЛОТ». Елизавета была не старая женщина, ей было всего сорок пять лет. Большое домашнее хозяйство отрицательно не повлияло на её возраст. Она была жизнерадостна и моложава.

— А Валерку, что с собой не взял? — спросила она.

Александр скинул с себя рюкзак и, поставив его к печке, сказал:

— Всё нет Валерки, мы с ней развелись, я теперь женихом стал, правда, безработным. Но думаю, у вас отдохну пару неделек и поеду на заработки в северные края. В Якутию старателем на золото или камушки, — уточнил он. — Там у нас родственники живут в Алдане и Удачном. Получу расчёт и вперёд, — буду там ряпушку и омуля ловить.

— Нет в Алдане уже у нас никого, — оборвала его Лиза. — Они выработали свой северный стаж и переехали в город Ржев. А в городе Удачном, тебя никто не сможет пристроить к большим деньгам. Там нет больших начальников из нашей родни никого. Самый важный чин у рода Пановых это машинист мельницы на ГОКЕ.

— Выходит эту затею необходимо выкинуть из головы, — не унывая, ответил Саня, — но ничего, без работы не останусь. Здоровья много, желания уйма. А физической работы в нашей России по горло.

— Ты, что институт кончал, чтобы мешки ворочать? — инженера, всюду требуются.

— Знаю, я это требование, — махнул он рукой, у меня много друзей инженеров без работы сидит. Валерка тоже у меня инженер. С красным дипломом институт закончила. А кому сейчас нужен её диплом?

Она с осуждением посмотрела на родственника и искренне запричитала:

— А вот с Валеркой ты зря развёлся она пригожая и умная, как Софья Ковалевская. Вы с ней были хорошей парой. И если бы вы обзавелись ребёнком, то и жизнь бы у вас наладилась. А так жил каждый для себя, а вдаль не смотрели. А ведь не молодые уже. Не успеешь, проснутся, как сорок стукнет. Мне самой порой кажется, что я только вчера приехала сюда молодой студенткой а, сколько времени утекло. Уже наша Юлька институт в этом году закончит. А так стареть не хочется, не далёк тот день, как и в бабку, превращусь.

— До бабки тебе ещё далеко, — сказал Александр, — вон попкой виляешь не слабее молодой.

— Это ты видишь, да старый Курт, а Яшка мой уже внимания не обращает, — уйдёт с утра в лес и за полночь приходит. Агапа измотает и сам еле живой является. Я уж его подозревать стала, не завёл ли он себе какую кикимору из ближней деревни?

— На него Лиза это не похоже, — защищал дядьку Александр, — он никогда в жизни не проявлял интереса к чужим женщинам. Ты сама, наверное, в застое находишься, и расшевелить его не хочешь.

— Саня ты, что опух с горя? — хлопнула она ладонями по своим ляжкам, — у меня, что во дворе стадо коз и коров? Кто меня в застой поставит? Хозяйства большого нет, одна коза и с десяток кур. Лес и река кормят, рыбы много, птицы и зайца тоже немало бегает. Только твой дядька Яшка способен меня в застой поставить, — потому что он природу любит больше, чем родную жену.

— Наверное, он к вам равноценно относится, — резюмировал Александр. — Яша знает, что ни ты, ни природа от него, никуда не сбежите.

— Куда уже бежать, я в городе жить всё равно не смогу. У меня от Орлов голова болит, а город вообще терпеть не могу, — бросила она в сердцах. — Кругом одна политика, в поликлинике, в магазине в транспорте. Одна только трескотня про неё. Как так можно жить, — ума не приложу?

Александр достал из рюкзака большой кулёк шоколадных конфет и высыпал на стол.

— Вы здесь, как троглодиты засели, и насущные проблемы народа вас не интересуют, — сказал Саня, — зачем вам это? Живёте без телевизора, газет не получаете. Все новости узнаёте, наверное, по рации. Лоси мимо вас бегают, а может и добровольно в гости заходят? — всегда завалить можно. Мясная проблема в вашем доме не ощущается, а в городе не каждый имеет возможность купить свинины или говядины. В лучшем случае суповым набором радуют себя, где каждый мосол рашпилем обточен. Вот тебе и дикими кажутся городские разговоры.

— А и правда, чего я языком мелю? — встрепенулась Лиза, — сейчас я тебя свежим маралом и угощу. Позавчера Яков привёз, отбил у браконьеров смертельно раненого. Пришлось добить его и разделать части, не выкидывать — же. Государству его доставить не на чем. Машина одна поломанная стоит, да старый москвич без колеса пылится в гараже. Не обеднеет, думаю Россия бес центнера мяса?

Она принесла из чулана большой кусок мяса и, положив на стол перед Александром, сказала:

— Пили сам его, сколько съешь, а я полезу в погреб за брусничной наливочкой.

Она сбросила с головы кепку, пригладила около зеркала волосы и скрылась за тяжёлой дубовой дверью.

Вернулась с двумя трёхлитровыми банками наливки, когда Саня искромсал ножом всё мясо.

Лиза посмотрела на приличную горку мяса и, покачав головой, спросила:

— Саня ты, что думаешь, я тоже с тобой марала буду, этого есть?

— А, что разве не будешь? — спросил он.

— Мы уже объелись его с Яковом, я лучше рыбы себе нажарю. У меня она уже начищена.

— Какая рыба? — спросил Саня.

— Твоя любимая, — налим, — обрадовала она его.

— Ты знаешь Лиза, я перед самым вашим домом помечтал, как бы съесть голову налима. Видимо эта мечта, у меня сейчас, словно вещий сон воплотится. У меня уже слюни потекли от предвкушения богатого обеда.

— Да нет Санька, можешь сегодня ещё помечтать, а слюни утереть. Если бы я знала, что ты сегодня приедешь, собакам похлёбку бы не варила из этих голов. Завтра сам наловишь, а сегодня будешь довольствоваться тушками. Яков точно с твоим приездом далеко от дома не будет уходить. Вот с ним и будешь рыбу ловить сколько душе угодно. Он приспособился полыньи, горящей форсункой растоплять, и когда стемнеет, острогой ловит. Говорит хоть и не так интересно, чем удочкой, зато много. А твой налим скоро в спячку уйдёт.

Она быстро приготовила на печке мясо с рыбой, и они сели за стол, где помимо жаркого были солёные грибы и мочёные яблоки.

Наливка оказалась крепкой и приятной, а мочёные яблоки показались солоноватыми и мороженными от, которых у Сани свело скулы.

— Ты где их хранишь? — спросил он, когда спазм его отпустил.

— В погребе всё, но яблоки держу в металлической бочке обложенной льдом. Мы с Яшей, так привыкли закусывать брусничку яблочками, что лучшего нам и не надо. А насчёт телевизора ты Санька ошибся, что мы его не имеем. Всё у нас сейчас есть и телевизор, и музыка хорошая. Только программы наш телевизор плохо берёт, но мы видео через него смотрим. Кассет накупили множество, да Юлька присылает порядком. Так что скучать особо нам не приходится. Ты бы, прошёл по комнатам, посмотрел? А то ведь дальше кухни никуда не заходил, а не был у нас, наверное, года четыре.

— Пять лет, — уточнил Саня и, встав со стула, пошёл гулять по дому. Следом за ним устремилась Лиза. Она с гордостью расхваливала новую мягкую мебель и палас, который почти полностью закрывал некрашеный пол. В углу в керамической большой напольной вазе стояла высокая пальма. Потолок не давал ей разрастаться выше, и её верхние стебли были сильно согнуты. Создавалось впечатление, что не пальма растёт, а потолок давит своей тяжестью на неё.

— Вот здесь я Саня в основном обитаю, а Яша живёт в пещерной обстановке. У него не комната, а сплошной склад.

Лиза открыла комнату мужа, где около окна красовался знакомый Саньке сбитый из дубовых досок стол, на котором стояла рация «Алтай» и самодельная двух ярусная кровать, возвышавшая в углу комнаты. Она занимала немного места и «пещерной» обители не портила. Эту кровать Санька тоже помнил, Яша мастерил её вместе с отцом Сани лет двадцать назад. Он внимательно посмотрел на стены и увидал, что рядом с ружьями на стене висела новая уздечка и блестящая коса с длинной ручкой. На полу лежали два седла для лошади, от которых сильно пахло кожей. Вся вторая половина комнаты была заставлена книжными стеллажами, забитыми всяческой литературой и глиняной посудой.

— Убедился Саня, что моему мужу Яше не нужна никакая цивилизация? — спросила Лиза. — Понял, наконец, что ему приятней на дощатой лежанке спать одному, чем под боком у жены на мягком диване?

— Я Лиза знаю, только одно, — сказал Саня. — Если дома книги есть, то это уже цивилизация. А то, что в комнате нет люстры и занавесок на окнах, и в придачу разносится запах кожи от лошадиных сёдел, это ни о чём мне не говорит. Я знаю, что с книгами Яша не одичает. Только не пойму, зачем ему столько черепушек из глины? — спросил Саня.

Лиза рассмеялась после его слов на весь дом.

— Ты не вздумай при нём это ляпнуть? — непременно обидится. Он вдруг стал себя считать творцом эпохи нового века. Нашёл залежи какой — то редкой глины. Филипп ему привёз гончарный круг из города и вот в гостевой комнате гончарным делом и лепкой занимается. Он и Юлькину комнату заставил глиной, превратив её в экспозицию, считая, что это красиво. Она летом приедет, выкинет всё, если не понравится. А свою опочивальню я ему не даю захламлять, разрешила только вазу для пальмы изваять.

Саня подошёл к стеллажам и, взяв в руки керамическое изделие, похожее на цветочную вазу, постучал по ней пальцем. Раздался, не глухой, как ожидал он, а звонкий и протяжный звук, словно эта ваза была изготовлена из хрусталя.

— Интересно, — изрёк Саня.

— Интересно, то, что он из этой глины соорудил себе камин в конюшне и обжигает в нём свои черепки.

— Лиза ты зря обижаешься на него, — сказал Саня, — у каждого человека, помимо основной работы должно быть хобби. Он этим свой внутренний мир обогащает. И как знать, может это действительно глина редкостной породы? Что — то звук у неё, какой — то странный, с мелодичным звоном.

— Он называет это звуком упавшего дуката, — сказала Лиза. — Говорит, как Филипп положит на них свою краску, так им дукаты посыплются со всех сторон. Но пока я не видела ни одного дуката. Хотя мне они здесь и не больно нужны. Юльке мы уже купили в городе квартиру. В Новосибирске она не останется, а здесь будет поближе к нам. Навестить, когда, всегда время найдёт.

— Я слышал от Яши, про квартиру. Он же был у меня, когда к отцу в больницу приезжал.

— Как кстати, отец себя чувствует? — спросила Лиза.

— Неплохо, но иногда с палочкой ходит. На одной ноге, сделали операцию, а на вторую денег нет, — сообщил Саня.

— И сколько такая операция стоит? — поинтересовалась Лиза.

— Семьдесят тысяч, оценивается каждая нога, после длительных спортивных утех, — сказал Саня. — Как хорошо, что я рано ушёл из спорта, — без сожаления произнёс он. — А отец ещё судил до пятидесяти лет, а там беготни за матч хватает, и сам до шестидесяти лет со своими старичками поигрывал несмотря на то, что ноги у него давно болели. Вот и конечный результат получился его спортивной деятельности.

— Пошли — ка Санька за стол? — потянула она его к столу, — а то у меня в кухне жара, наливка боюсь, закипит, в голову может сильно после ударить. А про эти горшки, — показала она на многочисленные керамические изделия, — ты ещё успеешь наслушаться вволю.

Санька мясом не закусывал после наливки. Он набросился на налима и плотно поев, вышел на крыльцо.

Весеннее солнце не на шутку разгулялось к этому времени. С крыши по жёлобу большими градинками скатывалась в бочку ранняя капель. А небольшие сосульки временами отрывались от карниза крыши летели вниз, падая на деревянный настил, где словно разрывные снаряды разлетались на осколки. Долго ему быть в одиночестве на крыльце не пришлось. К нему вышла Лиза и, достав из кармана своего ватного жакета сигареты, закурила. Она так заманчиво втягивала дым в себя, и приятно выпускала его, что Саньке в эту секунду вдруг захотелось покурить вместе с ней. Несмотря на то, что он никогда не курил. Он перехватил у неё из руки горящую сигарету и затянулся. После чего сильно закашлялся и возвратил сигарету хозяйке.

— Нет, Санька, — тебе курить не к лицу, как и твоему дядьке, — сказала она, — я даже представить себе не могу Якова с сигаретой в зубах. Хотя трубка бы ему пошла. У него борода колоритная как у морского волка, но запаха табака он не переносит. А я уже втянулась, считай больше двадцати лет дымить начала, как только Юльку грудью откормила, так и закурила от скуки. Но на здоровье не жалуюсь. Курт шестьдесят лет уже курит, а его ни одна лихорадка не берёт. В лес далеко, один уже не ходит, если только с Яковом, на Агапе или на нашем драндулете рванут.

— Его, наверное, лес спасает от всяких напастей? — сказал Саня.

— Это, само собой разумеется, но он я тебе скажу, давно забыл вкус чая и кофе и употребляет только лесные напитки. Заваривает боярышник, шиповник, облепиху и черноплодную рябину, а из спиртных напитков, кроме своей клюквенной и брусничной настойки ничего не пьёт. А Маня у него и водочку любит и самогонку гонит. У них гости, чаще, чем у нас бывают. Мы то, что, считай миром забытые люди. Юлька разве, что приедет раз в году, да ты раз в пять лет, — уколола она его. — Семёна откровенно сказать, мы часто видим, но его в лес ни за какие калачи не заманишь сейчас. «Не хочу, говорит летом кормом у комаров быть, а зимой волком на луну выть». И занятой он очень. А твой отец, много лет уже не появлялся здесь, а ему не мешало — бы отдохнуть в нашем краю. У нас в лесу лучше дышится, чем на любом климатическом курорте. Моря нет, — зато Каролина есть, хоть и узкая, но вода в ней чистая и проточная, как в роднике.

— У Семёна, своя программа была, спортивно — коммерческая. Потом у него сбой пошёл, и он сейчас устроился на новый заводик, после чего я его сам месяца три не видел, — сказал Саня.

— Дурака он валяет Семён, — засмеялась Лиза, — три брата, а все такие разные, будто воспитание получали по отдельным учебникам. Семёна работать не заставишь. Он здоровенький и счастливый сейчас в больнице лежит, книжки читает, да молодым медсёстрам под халаты заглядывает. Мы были на прошлой неделе у него с Яшей. Весел и нос в табаке. Целью Сёма задался, — во что бы — то ни стало, добиться себе группы по инвалидности. Всю жизнь пытается кого — то обмануть.

— Правильно делает, — сказал Саня, — не всё же нас государству обманывать.

— Не мне судить, — затушила Лиза сигарету о стойку крыльца, — я вашу городскую жизнь узнаю, только от гостей, когда они наезды к нам делают. Для меня лес и наша Каролина самая ясная и близкая жизнь.

— А за, что речку Каролиной интересно назвали? — спросил Саня, — я почему — то раньше значения этому не придавал.

— Когда в войну сюда нагнали немецких и румынских военнопленных, речку Сошку заключённые и переиначили в Каролину, а почему, это тебе лучше спросить у Карла. Он, что — то рассказывал, но я в подробности того времени не вникала. Он всю историю нашей местности и быта знает лучше любого краеведа. Но Каролиной её называют от Орлов и до нас, а дальше она для всех Сошка. Хотя она во многих местах, протекает, как ручей и по сути дела образовалось несколько рек.

Из глубины леса раздался лай собак.

— Весну наша псарня почувствовала, — сказала Лиза, — у них в это время лай добрый и ласковый, не то, что зимой. Знать Яков, где — то поблизости. Вначале собаки на подворье прибегут, а потом всадник появится. Они, почувствовав дом, бегут, как угорелые. Сейчас к своему корыту подбегут, нажрутся и к печке лягут.

И действительно вскоре собаки показались около дома. Они, не дожидаясь, когда им откроют калитку, пролезли в свой лаз под забором и бросились в первую очередь не к еде, а к гостю. Обнюхав его и облизав ему руки, они поняли, что это свой человек стоит около хозяйки. После такой доброжелательной встречи гостя, бросились к своему обеду. За собаками показался и Яков с густой бородой. Вместо ружья у него за спиной висела лопата. Он восседал на рыжем коне, на спине которого лежали два резиновых мешка изготовленные из автомобильной камеры.

— Опять свой лепной материал привёз, — заворчала Лизавета, — теперь с места не тронется, пока он у него не закончится.

Яша, ещё не заехав во двор, увидал племянника, стоявшего на крыльце, и помахал приветливо ему рукой. У ворот он словно лихой джигит, ловко соскочил с лошади и в первую очередь бросился обниматься с гостем.

— Молодец, что приехал Санька! — радостно сказал он, — видать, налима хочешь отведать? Так бы не приехал. Теперь и мне всё не так скучно будет. Лиза меня в последнее время совсем не желает понимать, — скосил он один глаз в её сторону, — я ведь Саня в искусство ударился.

— Черепичных дел мастер ты, а не скульптор, — разозлилась на мужа жена и зашла в дом.

— Вот такая капризная она у меня стала, — пожаловался Яша племяннику на жену, — курит много, поэтому и психует. Я вот не курю, как ты знаешь. Так у меня нервы, словно броня, ни за, что не пробьёшь. Ты хоть надолго приехал? — спросил он у Сани.

— Пару неделек думаю отдохнуть, — ответил племянник, — а там видно будет.

— Что значит, видно будет? Это неправильный ответ, — возразил Яша, — оставайся на весь отпуск? А там глядишь, и Сёма приедет, если успеет к этому времени завершить своё дело.

— У меня отпуск теперь стал бессрочным, — сказал Саня, — насели на меня там прилично, — пришлось рассчитаться с завода. Буду искать себе другую работу.

— Без работы в наше время тяжело, — с сожалением произнёс Яков. — Да и инженеров сейчас не больно то жалуют, всё больше экономисты, да бухгалтера требуются. Не знаю, что из этого получится?

— Так развалили все предприятия, вот и инженера остались не у дел, — сказал задумчиво Саня.

— Ладно, Санёк ты не горюй, всё образуется у тебя, — подбодрил племянника Яков. — У нашего рода фамилия не застойная, а взрывоопасная, сродни атомной бомбе, что-нибудь, придумаем. У меня тут задумки есть перспективные, которые нам принесут удачу. А если мы к этому делу подключим Семёна, то успех колоссальный нам обеспечен. Сейчас я Агапа в стойло поставлю, и мы с тобой за наливочкой обсудим мои проекты.

***

Семён Максимович, был средним по счёту из братьев Пановых. В прошлом это хороший спортсмен и талантливый тренер. Ему было пятьдесят лет. Высокий рост и спортивная выправка, не оставляла равнодушным к нему женщин. С харизматической улыбкой на лице, с превосходным чувством юмора, он моментально притягивал к себе представительниц противоположного пола. Кроме спортивного фасона Семён не признавал никакого гардероба. На голове не имел ни одного седого волоса, поэтому выглядел значительно младше своих лет. Он всегда был жизнерадостен и часто предавался охоте за симпатичными женщинами, невзирая на их возраст. Но цели что бы обольстить симпатичный ему «объект» перед собой не ставил. Считая, что счетоводы побед на любовном фронте плохо кончают, превращаясь постепенно из мужчины в среднее между двух полов. Он довольствовался тем, что ему текло в объятия. Он не был ловеласом, но вёл полнокровную жизнь настоящего мужчины. С тех пор как его жена Лида получила первую группу инвалидности, моральный образ жизни Семёна резко поменялся. Любимая его фраза была, — «Если ты не играешь с жизнью, то жизнь будет играть тобой, а это значит быть у неё в заложниках».

Раньше он играл в ручной мяч за команду института.

После окончания института много лет работал куратором в производственном управлении строительства, но со спортом никогда не расставался. Вечерами ходил в родной спортзал института. Когда команда по гандболу «Буревестник» осталась без тренера, Семёну предложили возглавить родную команду. От заманчивого предложения он отказаться не мог. Семён Максимович, за короткий срок подготовил команду к хорошей форме и привёл её к первому месту Чемпионата края, а затем вывел её в первую лигу чемпионата СССР. Но когда развалился союз, развалилась и команда. И Семёну, имеющему диплом инженера — механика, долго не работающего по своей профессии, пришлось идти на вольные хлеба. У него к этому времени двое сыновей — близнецов обзавелись уже своими семьями и выступали в баскетбольных клубах высшей лиги. Этих достижений они достигли в отсутствие отца. Он тогда за подделку не столь важных документов был приговорён к двум годам заключения. Семён по жизни был оптимистом и никогда не унывал. Даже в тупиковых и трудных ситуациях он проявлял завидную стойкость.

Покружившись после освобождения по всем спортивным организациям города, понял, что тренера по гандболу да к тому же с судимостью нигде не нужны, а идти инструктором на скудную зарплату, его такая перспектива мало прельщала. Он пошёл к своему бывшему товарищу по институту Виктору Городецкому, попросить за себя и жену брата Александра Валерию, сидевшую в это время без работы.

Городецкий в прошлом был очень щедрый еврей, который ничего не жалел для знакомых, но всегда отказывал друзьям. «Если вы считаетесь моими друзьями, — говорил он, — то не должны меня унижать своими просьбами» Об этом его принципе знал весь институт. Его родители, — бывшие педагоги уехали в Израиль ещё в конце семидесятых годов. Они помогли своему сыну удачно влиться в перестроечный этап страны. Городецкий занимался контрабандой ювелирных изделий. А потом были прелые из дорогих мехов шубы, которые он продавал оптовикам за бешеные деньги. Затем он пригнал несколько комфортабельных автобусов из Германии и создал туристическое агентство. Тогда — то и пришёл к нему в гостиницу Семён, где фирма Городецкого ютилась в трёх номерах. Их отношения нельзя было назвать дружескими, скорее они были хорошими знакомыми. Семён, не забыв его старый принцип и не причисляя себя к близким друзьям Городецкого, всё-таки рассчитывал на его помощь.

Встретил его Городецкий без особой радости, но рюмку коньяку с лимоном Семёну предложил.

— Витя мне сейчас не до выпивки, — сказал Семён, — у меня ты знаешь больная жена, и я в данный момент сижу без работы. Мне помощь твоя нужна, я на безденежье сейчас нахожусь. Мои водительские права имеют все категории. Дай работу, я на дальние расстояния согласен ездить.

Городецкий, лысоватый мужчина, но с густыми бровями и тонкими губами вальяжно развалившись в кожаном кресле, не задумываясь, вычурно заявил Семёну:

— У меня нет свободных мест и, если бы даже было, я бы тебя не мог к себе трудоустроить. У тебя водительского опыта недостаточно, ты же ни одного дня не работал по этой профессии. И даже не в этом дело. Чёрное пятнышко лежит на твоей биографии, которое ничем не сотрёшь.

Городецкий на мгновение замялся, а потом выдавил из себя бюрократическую фразу:

— Сам пойми Семён, у меня солидная работа. А у тебя судимость, что люди скажут, что я уголовников пригреваю. А к услугам моей фирмы прибегают важные люди, начиная от высших работников милиции, до чиновников «Пентагона» (так он называл важных работников администрации города) — У меня в основном женщины молодые работают, а шоферов я набрал профессионалов, с многолетним стажем работы. И мне кажется шоферская доля не твоё поприще? Ты спортсмен и инженер. Вот твоё призвание!

Такого ответа Семён от Городецкого не ожидал. Всё-таки студенческие годы они провели вместе, врагами никогда не были. Скорее их студенческий союз можно было назвать даже больше, чем приятельским. Семёну не раз приходилось защищать хлипкого, но охочего на язык Городецкого, — из-за него, то и сыпались нападки на говорливого Виктора. В его разговорной речи зачастую проскакивали элементы наглости и высокомерия. Вот и приходилось некоторым студентам неоднократно учить того такту. Тогда — то и решил Городецкий заиграть в гандбол, чтобы как — то сблизится с Пановым, студентом. Семён в то время у себя в институте пользовался неоспоримым авторитетом. Городецкого поставили в ворота вторым номером. Семёну приходилось изрядно поработать с неопытным голкипером и его усилия не прошли впустую. Вскоре Городецкий занял прочно место основного вратаря в команде. В процессе тренировок ему удалось сблизиться с Семёном, который незаметно для всех стал его покровителем. Не каждый бы смельчак осмелился наехать на друга самого авторитетного студента. Всё это хорошо помнил Семён и руку помощи он надеялся получить от Городецкого. Тем более он пришёл к нему не деньги просить, а наниматься на работу. Но, получив конкретный отказ, он и вида не показал, что огорчён этим, только бросил на шефа туристического агентства испытывающий взгляд.

— По моему призванию зарплату годами не платят, — ответил ему Семён, — а где платят, там я по возрастному цензу не подхожу. Ты, что — то мне не то говоришь Витя, или у тебя от жизненного успеха мозги слегка пригорели.

— Всё у меня нормально с мозгами, — задвигался в кресле Городецкий, — пойми Сеня я рад тебе помочь, но нечем. Вот если бы ты был коммерсант, то я думаю, мы с тобой, что-нибудь бы придумали. Но в тебе нет коммерческой жилки. Ты живёшь старыми временами, как сейчас, принято говорить, опираться на совковые устои, а это я тебе скажу при нашей жизни уже скверный диагноз. Совок, — это тот же коммунист и в не далёком будущем это слово будет оскорбительным, приравненным к ненормативной лексике.

— Витя, а тебе в лоб не заехать по старой памяти за этот диагноз? — миролюбиво заявил Семён ему.

Зная с института добрый и спокойный нрав Семёна, Городецкий прекрасно понимал, что он шутит. Поэтому, не обращая внимания на его слова, произнёс:

— Сеня — это хорошо, что я у тебя в памяти остался. Тогда позванивай мне чаще, глядишь, может, что у меня и для тебя появится, — а сегодня извини!

Он протянул ему свою визитку.

— Ладно, со мной всё ясно, — сказал Семён, вставая с кресла, — а женщину грамотную и умную возьмёшь к себе на работу?

— Эти качества неплохие, но мне нужна ещё внешность, — произвёл он губами звук поцелуя, — ты обратил внимание, какие у меня девочки. Если она лучше их, то я, её завтра жду у себя.

После их разговора Валерия безоговорочно была принята на работу менеджером. А Семен после этой встречи со своим однокурсником, всё равно не стал сидеть без дела, а собрал старых спортсменов и учредил Региональную Федерацию ветеранов гандбола, зарегистрировав её в Министерстве Юстиции. Два раза в неделю им предоставляли зал для тренировок в спортзале института. Всё остальное время они занимались коммерческой деятельностью. Суть работы была нехитрая, перекидывали муку и крупу из магазина в магазин, имея для себя неплохой процент от сделки. И к Городецкому он больше не звонил и не обращался ни с чем. Валерия к тому времени сделала себе неплохую карьеру, став вначале старшим менеджером, а когда Городецкий полностью выкупил гостиницу «Север», он назначил её своим заместителем. Позже от Валерии Городецкий узнает, что у Семёна удался бизнес, и он приобрёл себе престижную иномарку. Тогда — то Городецкий и пригласит его к себе в новый кабинет. Предложив ему купить для бизнеса магазин, по сходной цене. Семёну это предложение понравилось, и он уговорил своих компаньонов приобрести это помещение, стоявший в тупике рынка. Они взяли кредит в банке и закупили импортную экипировку и спортивный инвентарь. Всё шло неплохо, до той поры пока не наступило лето. После обильного ливня их магазин затопило. Весь товар пришёл в негодность. Для них было ясно, что в этом помещении даже гвоздями нельзя торговать, так находился магазин, в цокольном этаже, где не было ливневой канализации, и вся вода после дождя стекала по бетонным ступеням к ним. Они, продав помещение, решили дорабатывать себе пенсионный стаж на предприятиях города, не рассчитавшись полностью с банком за кредит.

Семён пришёл устраиваться в завод «Пластик». Хозяином завода был житель из Москвы Барсуков Вадим Леонидович — профессор и издатель литературы. Весь остальной штат были местные жители и многие являлись его роднёй или хорошими знакомыми его родных.

Семён по объявлению в газете отыскал себе подходящую работу и пришёл на приём к директору небольшого завода пластмасс, с численностью сотрудников в шестьдесят человек. Он сидел перед Карташовым Александром Аркадьевичем, — директором завода, со своим дипломом и трудовой книжкой, не надеясь, что будет принят на работу. Главным препятствием служил его возраст.

— У нас вакансии имеются только на рабочие профессии, — сказал директор, мужчина среднего возраста, с хорошими физическими данными. Семён это отметил сразу.

— А я пришёл не на директорскую должность, — парировал Семён.

— А как же вы Семён Максимович себя чувствовать будете на нижней ступеньке? — спросил директор, — Я вот смотрю, вы последние года коммерческим директором были, президентом регионального спорта. Не унизительно для вас будет?

— Я человек без излишних амбиций, — ответил спокойно Семён. — Если за дело пошлёте к чёртовой матери, не обижусь, а без дела, — промолчу.

Директор улыбнулся его ответу, пошевелил пушистыми усами, и вызвал к себе специалиста по прессам.

В кабинет вошёл худощавый, смуглый молодой человек с чертежами в руках. Его звали Дима, у него было холёное лицо и противный дискант, от которого голова начинала болеть. Семёну он сразу не понравился, но виду не показал.

— Осокин, проверь человека на наладчика прессов? — сказал директор ему.

Тот развернул перед Семёном чертёж и, показав ему изображённые на нём плунжер и клапана, спросил, что это такое?

Получив мгновенно правильный ответ от Семёна, Дима с пискляво заключил:

— Подойдёт. У меня больше нет к нему вопросов.

— Если нет, то оформляй, давай его? — сказал директор. — Я закреплю его за тобой с испытательным сроком. Подучится немного, переведём на инженерную должность. Если, конечно, покажет себя с хорошей стороны, — добавил Карташов.

В кабинете у Димы, Семен написал заявление и когда выходил от него, тот сказал:

— Уверяю вас Семён Максимович, вам здесь понравится. Завод новый, все станки привезены из Италии и Кореи. Зарплата очень высокая и возможность для карьерного роста неограниченная.

— Меня карьерный рост не интересует, — сказал Семён, — десять лет до пенсии осталось. Мне заработок приличный нужен и стаж, а о карьере, это молодым нужно думать.

Через три дня пройдя медицинскую комиссию Семён приступил к своим обязанностям на работе. Первый рабочий день в цеху, где отсутствовала вентиляция, а из автоматических линий испарялся тошнотворный запах различных химических соединений, он штудировал литературу по оборудованию. Станки эти ему были знакомы, что радовало, но атмосфера, витающая в воздухе, наводила на мрачные мысли.

«Нет, здесь долго не протянешь, надо как можно меньше находиться в цеху, иначе из жизни уйдёшь быстрее, чем стаж заработаешь», — определил он.

На второй день он вместе с Димой осуществлял замену пресс-формы на станках. При этом он понял, что это самая лёгкая операция. Но Дима преподнёс ему работу, чуть ли не к астрономической науке.

Принеси то, — подай это, — был его вторым днём работы.

На третий день работы, Семён Диме стал подсказывать, как лучше и точнее отрегулировать станки.

— Станки все до одного у вас работают на перекос, — подсказал Семён Диме. — Согласно документации у вас обязательно должна быть геодезическая схема колон, а здесь все станки выставлены на глаз. Они, работая в непрерывном режиме, значит, долго не протянут.

— По русскому методу, — пропищал Дима.

— Русский метод к импортному оборудованию не всегда может быть приемлем, — иронически заметил Семён.

На следующий день к нему подошёл директор и сказал, что Семёну надо искать другое место работы или переходить грузчиком в технологическую смену, обосновав это тем, что Семён потерял квалификацию.

Семён, без претензий, написал заявление на перевод.

И без медицинской комиссии был переведён в грузчики, где в бригаде работали восемь операторов женщин: один наладчик — молодой парень по имени Артём и начальник смены — Борис Тунгусов. Семён был одиннадцатым в должности грузчика. В его обязанности входило, приготовление сырья и засыпка бункеров, а также, в дневную смену его снимали с основной работы, и он занимался погрузкой готового товара в фуры. В работу он втянулся и, не смотря, что у него был остеохондроз позвоночника, он везде успевал. Поэтому простоев по его вине, никогда не было. Начальник смены оценил знание Семёна быстро и по всем вопросам советовался с ним. За всё это время, работая грузчиком, Семён к Диме ни разу не подходил, но за его выходку у него было желание дать ему в тёмном месте по голове и проверить на прочность его жену Наталью, — небольшого роста миловидную блондинку с короткой стрижкой и выточенной фигуркой. Она работала здесь же начальником ОТК и подчинялась лично хозяину завода и холдингу, находящемуся в столице. Наталья нередко при встрече с Семёном кидала в его сторону обжигающие взгляды полные страсти и сексуального недоедания. Было понятно, что совместная жизнь этой прелестницы с писклявым мужем, у которого вдобавок имелся мелкий эксклюзивный мужской прибор. От вида, которого у мужиков хохот поднимался в бане, ей было не в радость. Как-то после смены в душевой, водитель погрузчика Данилов торжественно заявил Семёну:

— И куда ты попал Семён Максимович, тебе в Ниццу надо ехать, а ты в «Рога и Копыта» устроился. Тут грузчики больше двух месяцев не держатся. У них кожные и аллергические заболевания возникают. Тебе бы в снабжение перейти, да наши кашалоты тебя близко не подпустят к вкусной кормушке, — сказав это, он посмотрел на Диму.

— А я и не думаю больше двух месяцев задерживаться в этом крематории, — сказал Семён. — Вот перезнакомлю весь женский персонал со своим «Семён Семёновичем» и тоже слиняю отсюда. Я понял, что в большую кучу фекалий вляпался, когда только первый день отработал.

Дима намылив лицо не смотрел на собеседников, но хорошо прислушивался к их разговору.

На следующий день Данилову предложили уволиться по собственному желанию.

— Сюда мало с улицы кто приходит, все по родству или знакомству устроены, — по секрету сообщил Семёну начальник смены, — так, что знай, за тобой, здесь все подслушивают и подсматривают. А Наталью я сам не прочь дёрнуть, она как начальник ОТК нулевая, а как женщина интересная и приятная, Дима её сильно ревнует. Она до этого в детском саде нянечкой работала, моему ребёнку попку подмывала, а теперь мне указывает, не зная, как правильно штангенциркуль называть, а про её замеры я вообще говорить не хочу. Была бы она стерва, я бы ей не подсказывал, а она бабёнка не вредная, общительная. А так, здесь одно фуфло собралось, — продолжал оповещать он Семёна. — Заметь, директор на заводе только по утрам бывает. Купил себе новую иномарку, но, когда хозяин приезжает он быстро, пересаживается на старую Ладу. Боится показывать ему свой достаток. Нас дурить директор может, а в производстве не смыслит. Неужели Хозяин не понимает, что обманывает Аркадьевич в первую очередь его, а не нас. Или, скорее всего, догадывается, но хвост не поднимает на них, потому что половина всех работников ИТР его родственники.

— Я думаю, скоро поймёт, как только станки из строя будут выходить, — ответил Семён. — Меня смех разбирает, когда Дима через день заливает масло в подшипники скольжения. Я ему говорю, что туда твёрдая графитная смазка идёт. А он мне с видом академика заявляет, что здесь маслёнка нарисована. Пенёк, не понимает, что итальянцы не будут ему рисовать на оборудовании кусок графита или совок с тавотом.

— Так, он по профессии не механик, а электрик. Откуда ему знать про систему смазки, — засмеялся начальник смены.

— Я ему объясню попозже, только мне надо поболеть немного. У меня средний заработок неплохой получился. Должен же я компенсировать своё принудительно — социальное падение. Так что Борис иди завтра к директору и проси нового грузчика, не то самому придётся шевелиться?

Больше Семён не появлялся на заводе, подъезжал только каждый месяц в офис завода получать деньги, начисленные за больничный лист. Офис находился в черте города, где сидела бухгалтерия, отдел кадров и кассир. Когда Семён принёс сдавать очередной больничный лист, в офисе в это время были директор, и Наталья, — жена Димы — главного специалиста по станкам.

— Что с тобой случилось? — спросил его директор.

— Грыжу позвоночника заработал на вашей проклятой грузоподъёмной работе, — сказал Семён.

— Значит, ты трудиться дальше не сможешь на нашем предприятии, — заключил директор. — Пока ты здесь в отделе кадров находишься, пиши заявление на расчёт.

Семён, не ожидавший такой наглости от директора, охватил на секунду гнев, но какая — то разумная повелевающая сила заставила перейти его на спокойный и ровный голос.

— Непременно господин директор! Мм — да! Вы очень наивны и тупоголовы, просто чудо! — и, не удержавшись, расхохотался ему в лицо. — Кладите пятьдесят тысяч мне в карман за больничный лист, сразу напишу. Я только болеть начал и думаю инвалидность получить по своему недугу. А потом на тебя и на твоего педераста Осокина в суд подам за потерю трудоспособности. Таким методом вас дуболомов надо уму — разуму учить. У тебя самого только фактура директорская, а как руководитель ты нулевой. Я бы на месте хозяина тебя и в душевую дежурным не поставил.

У директора глаза разбежались в разные стороны от таких слов, но в ответ он ничего не сказал, только посмотрел в спину на уверенную и твёрдую походку Семёна и покачал головой.

Следом за Семёном вышла из офиса Наталья.

— Семён Максимович? — окликнула она его, — вы меня не подвезёте?

Он остановился и повернулся к ней. Она была, кстати, для его компании в это время. Ему нужно было отойти после неприятной встречи с директором и забыться. Наталья по всем статьям подходила для этой цели.

— Вы хоть женщина из неприятельского стана, но подвезу вас, куда попросите, — сказал он. — Не могу отказать ни в чём красивейшей женщине города.

Внешние данные у неё были не плохие, но всё равно Семён ей льстил явно преувеличивая.

«Но что не сделаешь, чтобы скрасить своё одиночество» — так находил себе оправдание Семён.

Наталью его слова не смутили, но настроение подняли. Она с лёгкостью запорхнула на переднее сидение и спросила:

— А что — же вы на заводе внимание никогда не обращали на красивую женщину?

— Я очень опытный мужчина в общении с женщинами. Поэтому предупреждаю, если ты подобный вопрос задашь, считай, что ты меня соблазнила. Я не выдержу такого напора прелестницы, — сказал Семён, не заметив, что перешёл с ней на «ТЫ».

— А мне, кажется, вы меня сейчас соблазняете? — обворожительно улыбнулась Наталья.

Семён повернул голову в сторону напросившейся к нему пассажирки. Внимательно посмотрел на неё и заметив у Натальи под глазом смазанную тушь для век, осторожно вытер её мизинцем. Она не отдёрнулась, а горячо обдала его руку своим дыханием и произнесла:

— Спасибо!

— Хочешь чаю? — спросил он.

— Прямо здесь наливать будете? — не отказалась она.

— Ты, ягодка, в автомобиле находишься, а не в чайхане, — заманчиво улыбался он, — заедем в ближайшее кафе и там посидим, а потом я тебя отвезу куда нужно.

— Время от меня не убегает, я согласна и давно Семён Максимович, — заводите машину? — попросила она.

— Приказ понял, — произнёс он и включил зажигание.

Проехав двести метров, он остановил автомобиль около кафе «Звёздные снежинки».

— Вот здесь мы и посидим, — сказал Семён, — только давай здесь разденемся? А то гардеробщику в этом заведении полагается давать чаевые. Я не жадный, просто никак не могу привыкнуть к таким порядкам. Ни разу, никому не платил бабки. Не из-за того, что жалко, — принцип такой. Я лучше нищим эти деньги подам. Я даже гаишникам никогда не даю, заставляю их заполнять протокол.

— Это в вас говорит статус добропорядочного человека, — сказала она, когда они вышли из машины.

«Видимо она не порченая девочка», — подумал он и слегка обнял её за плечи.

Они поднялись по мраморным ступенькам на второй этаж. Затем вошли бордовый зал, где столы были покрыты красными скатертями с набитыми белого цвета звёздами. В вазах на столах стояли искусственные цветы в виде звёзд. Интерьер зала был очень интимный и располагал к сладкой беседе, но Семён не стал гнать лошадей. Он вёл себя сдержанно, но ни скованно, хотя комплиментов больше в адрес Натальи не отпускал. Он был уверен уже в себе. Думая если она согласилась с ним зайти в это кафе, то на следующей встрече она окажется с ним в постели.

Им принесли две чашки чаю пирожных и бутерброды.

— Мне понравилось, как вы десять минут назад моего преподобного мужа обозначили, — сказала она, размешивая сахар в чашке.

— А я думал, тебе стыдно и больно за него стало, — сказал Семён, — поэтому очки сразу одел на себя, думал, глаза мне выцарапаешь за своего пискуна. Сейчас я понимаю, что вы с ним совершенно разные люди. Не понимаю только одного, — как вы с ним соединились?

Она не задумываясь, без промедления ответила:

— Я работала в детском садике. Он своего сына Платона, водил ко мне в группу. Мы быстро все узнали, что Дима папа одиночка. Его вместе с ребёнком жена бросила и уехала в Туркмению к новому мужу. Я вначале жалела его, помогая ему по дому и воспитанию сына. А потом он предложил мне поход в загс. А мне куда деваться? Я, приезжая, в городе ни родни, ни знакомых, тем более, учусь заочно в педагогическом институте. Вот и мучаюсь с ним четыре года. Теперь я знаю, почему его покинула жена.

— Вот с этого момента Наташенька, мы прекращаем вести разговор о твоём муже, — положил он ладонь на её руку. — А то я перестану себя уважать, и к тебе у меня переменится отношение. Мне твой муж не интересен, — ни как мужчина и ни как человек. А с тобой я бы хотел встретиться в ближайшее время, но не в этом заведении, а в ресторане «Лабиринт», там, где кабинки уютные стоят, а то я смотрю, ты головой крутишь, боишься знакомые лица встретить?

После его слов Наталья смутилась, но не от гостеприимного предложения Семёна, а оттого, что он её устыдил в мягкой форме, за попытку словесной измене человеку, чью фамилию она носила.

— Если бы я чего — то боялась, я бы никогда с вами сюда не пришла. А если я здесь, то и в «Лабиринте» я охотно с вами посижу.

— С условием, — сказал Семён, — если ты с сегодняшнего дня не будешь мне выкать.

Он встал и прошёл к бармену. Купив у него одну розу, Семён положил перед Натальей цветок. Она была польщена и, положив цветок себе на коленки, произнесла:

— Я же сказала, что ты пытаешься меня соблазнить.

— Я думаю, мы оба этого желаем, а для того, чтобы быть счастливым, все желания нужно претворять в жизнь, — с улыбкой на губах, сказал Семён, — ну, что пошли отсюда? — встал он со стула.

— Ты Семён Максимович поезжай один, я сейчас не могу, — прошептала она набухшими от возбуждения губами. — Ты меня поразил в этом кафе своей невидимой внутренней теплотой. Я, наверное, чаю со льдом ещё выпью и домой пойду.

— Раздетой пойдёшь? — спросил он, — дублёнка твоя в машине лежит.

Он взял её за руку и помог встать из-за стола. Дрожь её тела передавалось через её руки. Она была уже словно пьяная и сомлевшая. Но в близкий контакт Семён с ней не входил, он её терпеливо изводил своим обаянием и тактом. Он галантно ухаживал за ней, поправляя волосы на её изящной головке, слегка касаясь своими пальцами до её лица.

Спускаясь, обратно по мраморным маршам винтообразной лестнице он, придерживая Наталью за поясницу, на ухо прошептал ей:

— Согласилась бы так подниматься и спускаться со мной по таким ступенькам во дворце бракосочетания?

Она ничего ему не сказала в ответ, только утвердительно мотнула своей аккуратной головкой. В лицо Наталья ему взглянула только тогда, когда они оказались на улице. И тогда она не сдержалась и без тени смущения сказала ему:

— Я знаю, что ты имеешь двух внуков. И то, что ты Семён Максимович предлагаешь мне, это не реально. Но я не говорю, нет. Потому, что догадываюсь, чего хочу я, того хочешь ты. Ты меня извини? — но я должна тебе правду сказать. Дима для меня не лучший остановочный пункт на время моей заочной учёбы.

— Я давно понял, что ты умненькая девочка, — чуть восхищённо произнёс он. — Около такого мужика долго жить, — может дикция голоса нарушиться, и сексуальная ориентация потеряться. А ты Наташенька действительно нравишься мне несмотря на то, что ты лет на двадцать младше меня будешь. Ты мне напоминаешь, что — то приятное из моего прошлого. На кого — то сильно походишь, а вот на кого не могу вспомнить.

— На восемнадцать, — заглянула она ему глубоко в глаза, — я у кадровика давно ознакомилась с твоим личным делом. А напоминаю я твою юность, в которой у тебя было большое многообразие длинноногих девчонок. Все спортсмены средней руки, не достигшие ярких побед и уровня высшего спортивного мастерства, имели знатные победы на любовном фронте.

— Откуда у тебя такие познания? — спросил Семён.

— Не забывай, что я в этом году оканчиваю педагогический, — сказала она и пошла к машине.

Около автомобиля он помог ей надеть дублёнку и посадил на переднее сиденье.

— Куда едем мадам? — спросил он её.

— Я уже не знаю, — облизнула она губы. — Я так благодарна тебе, за эту снежную галактику, — кивнула она в сторону кафе. — И корзинка подснежников из сказки «Двенадцать месяцев», ничто против этой розы, — она поднесла розу к лицу и носом глубоко втянула её аромат. — Можно я тебе маленький подарок сделаю, пока у меня кровь не остыла?

— Можно, но не сейчас, — притянул он её голову к своей груди, — у меня тоже кровь вскипела в жилах. Не время сейчас.

Форсировать события он не хотел и к тому же ему нужна была соответствующая обстановка.

— Не заводи пока машину? — попросила она, — пускай голова моя ещё полежит на твоей груди?

Он одной рукой придерживал её за подбородок, а второй рукой нежно гладил её по голове.

— Обязан тебе тоже признаться в своих возможностях, — сказал он, — у меня нет преград никаких для бракосочетания. Я от жены давно получил вольную, но бросить её не могу несмотря на то, что она находится под профессиональным присмотром и надёжной опеке. Она несколько лет лежит прикованная к постели и за ней ухаживает её родная старшая сестра из Кривого Рога. Она сама невропатолог на пенсии, поэтому состояние жены у меня в настоящее время никаких беспокойств не вызывает.

— А твоё личное здоровье, каково? — поинтересовалась Наталья.

— На пять с плюсом, — ответил он.

— Выходит, наш Карташов был не прав сегодня. Когда ты вышел от кадровика. Он сказал, что с твоим заболеванием больные не могут так передвигаться.

— Грамотный больно ваш директор, — приподнял он голову Натальи и завёл машину. — Долго не проживёт! — воскликнул он и нажал на педаль газа.

Он отвёз Наталью домой и поехал в поликлинику на врачебную комиссию. Семён имел грыжу позвоночника больше тридцати лет, и в настоящее время она у него спала много лет, не причиняя ни боли, ни неудобств. Но как симулировать болезнь и обмануть врачей он хорошо знал. К тому же у него в квартире жила сестра жены опытный невропатолог, от которой он получил все профессиональные консультации. В его папке со всеми справками, имелся результат магнитной томографии с обнаруженной грыжей диска размером в пять миллиметров. Для того чтобы получить инвалидность, ему нужно было отболеть четыре месяца и обязательно пройти курс лечения в больнице. Три с половины месяца от этого срока он уже продержался. Осталось всего две недели.

***

С Натальей Осокиной он встретился в престижном и дорогом ресторане «Лабиринт». После романтического ужина с Семёном она домой не придёт ночевать. Утром Наталья появится на заводе, где Дима публично устроит ей разнос. Но её после проведенной ночи с Семёном ничего остановить не могло. Она была влюблена без памяти в высокого красавца с приятным тембром и жаждала встреч с ним, каждый день, посылая ему СМС на телефон. Дима догадывался, что у его жены появился возлюбленный, но кто именно он не знал. Семён всё это время, горячо любил жену Осокина, не нарушая больничного режима, и когда пришло время оформлять группу инвалидности, директор решил перекрыть ему кислород. Первым делом Карташов после четырёх месяцев болезни, приостановил ему оплату больничных листов, а вторым делом написал в поликлинику и комиссию ВТЭК письмо, что пациент по фамилии Панов симулянт и работу грузчика выполнять может. Директор одного не учёл, что врачи не любят, когда некоторые руководители предприятий ставят диагноз своим сотрудникам и лезут не в свои дела. Ответ Карташов получил официальный во время чайной оперативки со своими подчинёнными. Секретарша вошла в кабинет и положила ему папку с письмом на стол. Директор отставил чай в сторону, посмотрел на конверт со штампом поликлиники No1. Вытащив письмо из конверта, он зачитал его бегло вслух:

Уважаемый директор!

На ваше письмо сообщаю, что Панов Семён Максимович, проходит курс лечения по поводу грыжи меж позвонкового диска, о чём подтверждает результат магнитной томографии и в данный момент трудится в должности грузчика, не может. На будущее прошу вести себя корректней в подобной ситуации? Каждый должен заниматься своим делом, на что он учился. Я же не учу вас, как работать бег брака на вашем производстве. Постарайтесь и вы не навязывать мне свой диагноз для больного пациента. Это не красит человека, тем более руководителя такого серьёзного предприятия.

Врач невропатолог.

Г. С. Антипенко.

Карташов хорошо умылся, получив из поликлиники «звонкую пощёчину». Скривив рот от гнева, он заёрзал на стуле и, набрав по телефону бухгалтерию, ещё раз напомнил, чтобы больничные листы грузчику всё равно не оплачивали. Затем, скомкав письмо, со злостью бросил его в корзину для мусора.

— Вот так — то лучше будет, — сказал он в присутствии своих подчинённых. — Совестить ещё меня будет эскулап чёртов. Всё равно этот больной и копейки у меня больше не получит. Я законы знаю.

— Ничего ты не знаешь Аркадьевич, — заметил Корнов, — хоть и в профсоюзе немало лет отработал. Панов подаст на тебя в суд и выиграет с успехом его. Ты ему за четыре месяца ни одного больничного листа не оплатил. Тогда тебе совсем плохо будет. Пойми у него образование не три класса церковной — приходской школы, а высшее и плюс богатый жизненный опыт.

Карташов весь согнулся и, приняв позу разъяренного бизона, по-звериному зарычал на главного инженера:

— Ну, молодец! Поздравляю. Ты, что в компаньоны к нему лезешь? Давай, поучи меня жизни. Ты бы лучше с Осокиным пресса в порядок привёл.

Он передёрнулся и, выправив тело на стуле, обвёл всех уверенным взглядом. И более спокойно сказал:

— Запомните все: такие вопросы я с бухты-барахты не решаю, не посоветовавшись с юристом. Пускай Панов хоть в Гаагский суд обращается, — это его дело. Но денег он за больничные листы не получит. Это я вам всем заверяю авторитетно! А сейчас все разошлись по рабочим местам, нечего в моём кабинете тары-бары разводить.

— Теперь мне ясно, «как ты прав», — с иронией в голосе произнёс Корнов и первым вышел из кабинета. За ним последовали остальные.

Сам же директор допил остывший на столе чай, надел плащ, и сев в свою машину, уехал в неизвестном направлении.

Так же не учёл Карташов, что у него под боком находился секретный сотрудник Семёна, с милой улыбкой по имени Наташа. Как только Карташов закрыл за собой двери кабинета, Наталья, не опасаясь секретаря, вошла в кабинет и извлекла из урны письмо врача. Наталья каждое дыхание своего шефа несла своему любовнику, по фамилии Панов. И на этот раз она обрадовала Семёна приятным известием.

— Тебе, что заниматься больше нечем? — спросил Семён в этот день у директора по телефону.

— Я действую в рамках закона, если ты судиться со мной собираешься? — То давай, вперёд? — ответил директор, — у меня юрист высшей категории сидит под боком из Москвы.

— Суд от меня не убежит, но я вначале тебя до инфаркта доведу, а потом будем судиться. Надо нам здоровье с тобой уравнять. Понял, господин директор? Я сейчас сажусь за компьютер и выхожу во все контрольные инстанции от областного прокурора, до администрации президента. Лови теперь приветы от них.

Директор не стал дальше выслушивать Семёна, а бросил трубку с грохотом на телефон.

Через неделю Наталья, замещавшая в это время секретаря, положит перед Карташовым на стол правительственное письмо в фирменном конверте со всеми надлежащими печатями администрации президента России.

Взволнованно, несмотря на печати, которые были искусно выполнены, с помощью высококачественной техники директор завода вскроет конверт, опять же в присутствии своих подчиненных и вслух прочитает, отпечатанное на бланке администрации президента письмо.

Уважаемый Александр Аркадьевич!

Нами по электронной почте получено письмо от вашего рабочего Панова Семёна Максимовича. Обычно подобная корреспонденция у нас не регистрируется, и к мгновенному реагированию мы не прибегаем после первого обращения. Было бы не корректно с нашей стороны проявлять острый интерес к вашему предприятию и к вам лично, если бы письмо господина Панова не подтверждалось фактами, которые не требуют особой проверки. Мотивация его письма предельно обоснованная и требует с нашей стороны незамедлительного вмешательства. Александр Аркадьевич мы ознакомились и проанализировали письмо Панова. Должны вам заметить, что с вашей стороны сделано ряд нарушений по перемещению господина Панова внутри вашего завода на другую профессию, что привело его к временной нетрудоспособности. И, попирая его права своими уставными законами, вы лишили его средств сосуществования. Коль вы так категоричны в своих действиях и думаете, что в совершенстве знаете свои права, но при этом не понимаете социально — правовой политики президента, — то вы заблуждаетесь. Вам работодателю и руководителю в первую очередь нужно знать права своих подчинённых и надзирающих органов за вашей работой. Мы вас можем ознакомить с их правами, но это неизбежно приведёт к длительной приостановке вашего предприятия. В срочном порядке будут назначены государственные комиссии, для тщательной проверки всех шатких позиций. То, что вы работаете с экологически вредным сырьём сомнительного качества, не имея при этом вентиляции и химической лаборатории, — это уже настораживает, каким образом вы получили лицензию на столь серьёзное производство. И уверяю вас, одними предписаниями с вами не обойдутся, пойдут штрафные санкции, а возможно и закрытие вашего предприятия. А это значит, что судьбу господина Панова пожнёт весь ваш трудовой коллектив. А нам бы не хотелось подводить массу рабочих к подобному рубежу. С нашей стороны господин Панов получит все необходимые рекомендации, как юридически правильно обращаться в администрацию президента. Если от него поступит повторное письмо по почте, то могу вам заявить с полной ответственностью, что вас лично и ваше предприятие ждут трудные испытания. Поэтому Александр Аркадьевич во избежание не нужных эксцессов я вам настоятельно рекомендую в срочном порядке найти приемлемый путь урегулирования ваших отношений с господином Пановым.

Начальник социально правового отдела.

Куросава Людмила Никаноровна.

Он со злостью бросил письмо на стол и диким голосом заверещал:

— Это ты Осокин виноват во всём. Ты мне сказал, что он дюже грамотный. Теперь, что прикажешь к нему кланяться идти?

— А я — то тут причём? — изумился Дима. — Я только вам сказал, что мужик шарит по станкам. А у нас в глаза никто теодолита не видел. Не то что умело пользоваться им.

— Ну и что из этого? — возмутился Карташов.

— Сам же сказал, что, если хозяин узнает про неграмотный монтаж станков, нас всех выгонит с работы, — пищал на весь кабинет Осокин.

— Так и будет, — уже спокойным голосом произнёс директор, — пока они скрипят, и выдают продукцию, никто ничего не заметит. Гарантийный срок станков прошёл, если, что при аварийных ситуациях неизбежность поломки можно всегда доказать, но это будешь в первую очередь делать ты, — самый главный специалист по станкам. А если Панов действительно обратится ещё раз в администрацию президента, то нам придётся всем садиться на подножный корм. Да и Хозяин не посмотрит, что мы его родственники, — за левое сырье и не за восстановленную вентиляцию, он с нас семь шкур сдерёт и выгонит с работы. Так что пока не поздно, надо срочно ехать к Семёну и находить с ним консенсус.

— А я тебя предупреждал, что он калач тёртый, — злорадствовал главный инженер Корнов. — Где теперь твой авторитет, которым ты при нас недавно кичился?

— Откуда мне было знать, что этот паразит доберётся до аппарата президента, — оправдывался директор, — я, честно говоря, думал, он блефует.

— А я осознавал Аркадьевич, что ты неправильно с ним поступал, — сделав глоток чаю, укоризненно заявил Корнов. — Оставив его без сосуществования, ты породил революционера, а они голодные на всё способные.

— Я, что его деньги в карман себе положил? — опять заорал директор, — они все до копейки ушли на покупку фильтров в гидравлику. А по существу, я с вас должен был содрать эти деньги. Вы ответственные за состояние станков.

— Давайте не будем сейчас выяснять отношения? — сказал главный инженер. — Я предлагаю надо срочно жалобщику начислить деньги и Диму послать к нему для проведения миротворческой и созидательной беседы. Так, как он с Семёном Максимовичем больше нас общался.

— Семён не будет с Димой разговаривать даже под французский коньяк, — заявила, ухмыляясь, Наталья. — Он может только с удовольствием поколотить моего Осокина.

— Тебе — то откуда известно, что он не будет со мной говорить? — Дима зло окинул взглядом свою жену.

— Об этом весь завод знает не только я, — сказала Наталья. — Мне стыдно перед коллективом, что у меня муж дилетант в производстве и ко всему прочему подонок и мразь.

Выдав мужу нелицеприятную тираду, Наталья вышла из кабинета и, пройдя проходную села в машину к Семёну, который ждал её за углом здания.

— Писает в штаны Александр Аркадьевич, — засмеялась Наталья, — и полудурок Осокин получил от меня хорошей плесени. Сейчас диплом получу и сразу подам на развод и на размен квартиры. А свои деньги ты, наверное, сегодня или завтра получишь?

Семён ласково посмотрел на Наталью и, поцеловав её в левое ухо, произнёс:

— Умница ты у меня! — деньги, как получим, поедем на выходные к моему брату в лес. Рыбка, там хорошая клюет. А вкусней ухи, приготовленной на костре ничего в жизни, не бывает.

— Я согласная питаться одними бульонными кубиками, только бы быть всегда рядом с тобой, — ответила Наталья, убирая с его плеча свой волос. — Хочу утром и ночью любоваться только тобой. Хочу нюхать твои потные рубашки и стирать их. Хочу уберечь тебя от гастрита, — буду готовить тебе вкусную и здоровую пищу, чтобы максимально продлить твою жизнь. И вообще я много чего хочу! Ты понял меня Семён?

Он утвердительно несколько раз кивнул и задумчиво ответил: — Твои желания совсем не запретные, — поцеловал он ещё раз в левое ухо и, включив зажигание, бесшумно тронулся с места.

Проезжая мимо проходной, они не обратили внимания, как из окна кабинета директора, машину Семёна провожал беспокойным взглядом Осокин. Наталью он не видел в машине, но чувство ревности остро вонзилось в его душу. В это время в кабинет зашла Оксана, жена главного инженера, — она же заведующая складом и лучшая подруга Натальи. Не обратив внимания на удручённого мужа, она подсела к столу Карташова, где стала свидетелем диалога между директором и Осокиным. Все находящие в кабинете до предела были возбуждены и бросали друг на друга недобрые взгляды. Карташов держал в руках авторучку и нервно бил ей по столу.

***

Дима Осокин был сыном бывшего директора маслозавода. После развала Советского Союза отец не успел обеспечить единственному сыну должную карьеру на своём заводе. Завод обанкротился, и был выкуплен Московской компанией, и Диме пришлось идти работать в вагонное депо простым электриком, где, председателем профкома был его дальний родственник Карташов Александр Аркадьевич. Карташов не был ни производственником, ни хозяйственником. Он практически всю свою сознательную жизнь работал функционером. Начинал свой путь общественной работы с секретаря комсомольской организации и дошёл до профсоюзного лидера. Карташов обладал ораторским даром, и этот дар он использовал долго в вагонном депо российской железной дороги. Он в течение шестнадцати лет был бессменным председателем профкома. И когда коллектив вагонного депо вволю наслушались от него обещаний, которые он не выполнил, они просто не выбрали его председателем на очередной срок. Он рассчитался из депо и благодаря своему ораторскому дару и умению пыль в глаза пускать, сумел пробиться в директора арматурного завода. Директорствовать ему пришлось не долго, — через пять месяцев арматурный завод стоял на грани банкротства. Учредители, поняв, что не того ангажировали на директорскую должность, уволили его без выходного пособия с завода. Но и после такого краха ему повезло, он пристроился вновь директором на завод канцелярских принадлежностей. Когда до него дошёл слух, что его дальний родственник покупает помещение для завода пластмассовых изделий, он поехал к нему в Москву. Там он сумел убедить его, что сможет смонтировать оборудование и вывести завод в доходное предприятие. На деле оказалось, Карташов набрал себе в штат в основном своих людей и больше отдавал предпочтение изделиям из левого сырья, которое было не учтено складом. Его тёмные дела были не известны Хозяину, но хорошо об этом было известно приближённым людям директора. Потому что почти каждый из них, в какой-то мере был задействован в этих махинациях. Рабочим оставалось только догадываться, почему их зарплата не соответствовала показателям отгрузки готовой продукции. Но все молчали, боясь получить расчёт. Директор считал себя самым умным, а женщин совсем в расчёт не брал, думая, что их эта зарплата вполне устраивает. Но он глубоко ошибался. Да они молчали при начальстве, но как только оставались наедине, то почти каждая из них высказывалась, словно матёрая мятежница. Их чаша терпения начала переполняться. И они откровенно высказали свои сомнения Оксане, заведующей склада. Оксана умолчала об их недовольствах, решив, что незачем баламутить воду и так в мутной воде. Но когда она в кабинете директора узнала, отчего у всех мрачные лица дополнила директору тревоги. Она открытым текстом высказала, что рабочие вникли в отгрузку готовой продукции со склада и её значительное расхождение с получаемой зарплатой.

Карташов сделал лоб гармошкой и, кинув недобрый взгляд на Осокина, сказал:

— Ничего не поделаешь Дима, нужно брать деньги и иди, разыскивать Панова? Только не забудь с него взять расписку, что он к нам никаких претензий не имеет, а женщинам я постараюсь объяснить ситуацию.

Дима стоял около окна, делая вид, что никого не слушает. Но когда директор произнёс его имя, он состроил, кислую физиономию и, тыкая указательным пальцем в стекло, огорчённо произнёс:

— Мне кажется, его машина сейчас проехала мимо окна и если я не ошибаюсь, то там сидела и Наталья моя.

— Ты от ревности скоро совсем с ума сойдёшь, — вскипел Карташов, — никуда она от тебя не денется. Не забывай, она в городе одна, и ты ей в любое время можешь указать на дверь. Куда она пойдёт? — Директор вопросительно смотрел в упор на бледного Осокина.

— Никуда не пойдёт, она такая же хозяйка квартиры, как и я. Возьмёт и отсудит у меня половину жилья. И скажет: — Не горюй Митя!

— Ну, если ты с ней жилищным паем поделился, то ты совсем олух Осокин. Больше я тебе ничего сказать не могу, — покачал головой директор.

— Сейчас поздно уже чего — то говорить, — пропищал Дима, — дело сделано, но у меня Аркадьевич к тебе вопрос есть. Где я возьму деньги, что — бы заплатить Панову?

— Поскреби у себя по сусекам и отдай, а в получку я тебе всё верну сполна. У тебя же я знаю, отложены деньги на новый автомобиль, вот оттуда и возьми?

— За три месяца я ему отдам шестьдесят тысяч, а ты мне сколько заплатишь? — ныл Дима.

— Что ты слюни распустил? — заорал Карташов, — возьми у бухгалтера ведомость и вперёд. Заплати фактическую сумму, как полагается. Но обязательно расписку только возьми, а то не дай бог ещё в Международный Красный Крест напишет или в Нюрнберг. От такого ухаря, чего хочешь, жди. А тебе Дима я скажу, женам нужно доверять, и твоя Наталья — красавица, едва ли поведётся на мужчину, который ей в отцы годится. Да и Семён Максимович не совсем аморальный тип. Он грамотный и интеллигентный человек. У него взрослые сыновья. Справки я о нём наводил. Но, к примеру, я скажу, будь я твоей женой, я бы тебе тоже изменял. Ты индюк, а не муж. А про Семёна мне сказали, что он морально устойчив и хороший семьянин. И специалистом его классным называли, там, где он работал куратором.

— То, что он специалист опытный, — вопросов нет, — сказал Дима, — но он со своими знаниями может здесь таких дров нарубить, если встретится с Хозяином. Тогда нам всем придётся новую работу искать.

— Брось ты хреновину нести, — возразил ему Карташов. — Мы прибыль ему даём, а что станки выходят иногда из строя, ничего в этом страшного нет. Это агрегаты из металла, и они имеют свойство ломаться и износиться. Мы станки чиним, и они опять у нас в работе.

— Два станка, у нас сейчас простаивают, — сообщил Дима, — накрылись на них масло насосы. А я в них ничего не понимаю, и слесаря молодые ладу им не могут дать. Вот бы, где пригодились познания Панова.

— Почему молчал и никаких мер не принимал? — спросил директор.

— Они два дня как стоят, а вас в это время не было.

Тихоновичу я сразу доложил, — кивнул он на главного инженера. — Он мне сказал, чтобы я у Оксаны на складе взял запасные и поставил их. Мы с ней весь склад перевернули и ничего не нашли.

— И не найдём, — сказала она. — Я вспомнила Александр Аркадьевич, что вы их сразу к себе в кабинет забрали, когда нам ЗИПЫ поступили из Италии.

— Я такого случая не помню, — в резкой форме заявил он. — Если насосов не будет, год у меня будешь без зарплаты сидеть. Один насос стоит две тысячи долларов. А у тебя недостаёт два комплекта. Ты сама посуди, зачем они мне в кабинете?

— Погоди Аркадьевич, не горячись? — вступился за жену, до этого безмолвно сидевший главный инженер. — Ты лучше сам напряги свою память. Были они у тебя в кабинете два года назад. Я хорошо помню. В шкафу стояли, ты ещё мне сказал, что хочешь их отвезти специалисту, чтобы сделать им ревизию.

— Вы давайте мне голову не морочьте вдвоём, — взревел директор, — не знаю я ни о каких насосах. Что я буду отсасывать ими? — вопросительно посмотрел он на инженера.

— Хорошо я глотку не буду напрасно надрывать, — сказал Тихонович, — Наталья завтра или сегодня появится на работе, она подтвердит мои слова. Так, как она свой плащ, измазала об них. Тогда Дима и она раздевалась у тебя в кабинете.

Корнов вопрошающе посмотрел на Осокина:

— Дима ты должен помнить сей факт. У тебя тогда своего кабинета не было, и ты квартировал вместе с Натальей на этом месте.

— Я что буду обращать внимания, что у него в шкафу лежит. Я пальто снял и всё.

У Оксаны от возмущения перехватило горло, и мгновенно увлажнились глаза. Ни слова не обронив в своё оправдание, она ладонями закрыла лицо и выбежала из кабинета.

— Этого ещё не хватало дуться, друг на друга будем, — сказал директор уже более спокойно. — У неё на складе добра много. Нужно с родственными предприятиями, обмен сделать, где имеется оборудование аналогично нашим прессам. Там наверняка есть насосы. А уж если не найдём, то придётся в ноги кланяться Семёну Максимовичу. Он ещё у нас в штате состоит. Время пока терпит Дима? — спросил он.

— Конечно, терпит, я резервные запустил пресса, но они честно сказать, тоже в плачевном состоянии находятся. Не ровен час, разлетятся в осколки.

— С этого и надо начинать, а не обвинять незаслуженно мою жену, — сказал Тихонович.

— Иди, успокой её? — сказал Карташов, — а ты Дима займись зарплатой Панова и подготовь его к внеурочной работе. Обещай ему горы золотые, но, чтобы станки стояли на той неделе по стойке смирно, не — то с тебя голову буду снимать.

Дима с Тихоновичем, вышли вместе из кабинета директора.

— Ну и сволочь же ты Дима, — бросил в сердцах главный инженер, — век бы таких родственников не знать.

Дима ничего не ответил ему, только насупился, и что-то непонятное пробурчал себе под нос, затем направился к своей машине. А Тихонович пошёл разыскивать Оксану. Обойдя все склады и кабинеты, нигде её, не найдя он решил её поискать в цеху. Но её и там не было.

Оксана в это время в раздевалке со слезами на глазах объясняла Наталье по мобильному телефону о нечестном поступке директора и попутно рассказала весь разговор касаемо грузчика из-за, которого и произошёл весь сыр — бор. Она не догадывалась, что Панов в это время лежал в одной постели с Натальей, в квартире Осокина выполняя супружеские обязанности вместо хозяина квартиры.

Тихонович идеально разборчиво слышал весь разговор подруг.

— Я так и знал, что это произойдёт, — сказал Семён, когда Наталья прекратила разговаривать с Оксаной, — они заливают совсем другие марки масел в станки, которые рекомендуется технической документацией. Поэтому прокладки на клапанах беспощадно летят. Мне это на руку, теперь пускай ищут Семёна Максимовича и с зарплатой, и с ремонтом. Своевременно Оксана предупредила тебя, что твой муж поехал искать меня. Я сейчас одеваюсь и покидаю твой дом. Не исключено, что он и сюда может заглянуть.

— Пускай приезжает, — сказала она, — я уже ничего не страшусь. Не сегодня так завтра я всё равно ему скажу, что намерена подать на развод.

— Рано Наташенька дразнить гусей, — сказал Семён. — Давай сегодня напиши на пару деньков отгул, и мы с тобой махнём в лесную лачугу к моему родственнику. Там отдохнём прекрасно, сил душевных наберёмся и наметим дальнейший план. Только постарайся получить деньги за мои больничные листы? Всё — таки сумма не маленькая, деньги нам с тобой пригодятся в эти дни.

— Хорошо я так и сделаю. Скажу ему, что видела тебя около офиса, и ты лично просил меня получить деньги за себя. Больше ты никого видеть из заводских начальников не хочешь, кроме меня и начальника смены.

— Всё верно ты умная девочка, — сказал он и, поцеловав её в щёку, закрыв за собой дверь.

Наталья после его ухода собрала постель и, надев на себя юбку и толстовку, прошла на кухню, чтобы вскипятить чай. Вдруг раздался сильный с грохотом удар дверью. Она поняла, это пришёл Осокин и на двери он решил выместить свою злость.

«Неужели с Семёном встретился?» — подумала она и включила чайник.

Дима придирчиво осмотрел все комнаты и не найдя следов постороннего мужчины, обнаружил жену на кухне, которая с безразличием смотрела на него.

Нельзя ли поосторожней хлопать дверью? — произнесла Наталья.

Осокин ничего ей не ответил а, брызгая слюной, пропищал:

— Что он здесь делал?

— Ты что белены, объелся Осокин? — насмешливо спросила она. — Ты про кого говоришь?

— Я видел Панова машину, когда она отъезжала от нашего дома, — визжал он как резаный поросёнок.

Наталья с омерзением посмотрела на мужа и спокойно бросила ему:

— Не верещи, не в свинарнике? Панов здесь не был, я с ним столкнулась в подъезде. Он просил меня передать нашему руководству, что если сегодня не получит деньги, то завтра летит в Москву, на Старую площадь в администрацию президента и мимоходом заглянет с торжественным визитом к нашему хозяину. Хочет обрисовать ему картину сегодняшнего дня на нашем производстве. Координаты Барсукова у него есть.

Дима, слушая жену, от волнения расстегнул пуговицы на рубашке и начал нервно почёсывать свою впалую грудь.

— Откуда он это может знать?

— Я ему их дала, назло вам, — сказала она. — Надеюсь, он с почётом выполнит свою миссию.

— С него станет, этот праведник на всё способен, — испуганно сказал Дима, — а от тебя такого предательства я не ожидал. Если завод закроют, то мы оба с тобой без работы останемся.

— Плевать я хотела, на такой завод, где бесчинствует безграмотное руководство, — зло произнесла она. — А ещё он велел мне лично тебе передать слово в слово устное послание.

— Какое послание? — спросил испуганно Дима

— Скажи, говорит своему недотёпе, что станкам на заводе, осталось жить не больше полугода, а затем они будут занимать почётное место в шихте для переплавки. И хозяин получит за них, по тридцать долларов за штуку. И ещё он велел передать тебе и Карташову, что кроме него ладу на заводе литейным прессам никто не сможет дать. Так же он попросил меня в вежливой форме, чтобы я в бухгалтерии получила за него деньги, и передал мне доверенность. — Говорит, что не хочет больше никого видеть с нашего завода, кроме меня и Бориса.

— Это почему он к тебе проникся, таким доверием? — подозрительно спросил Дима.

— А я в отношении тебя не покушалась на его технические познания, — заявила Наталья, — у нас с грузчиком Пановым всегда были добропорядочные отношения.

Дима, не ответив ей на этот довод, вышел из кухни.

Вернулся он с ведомостью и пачкой денег в руках.

Наталья в это время пила чай с диетической лепёшкой и смотрела телевизор.

— Вот передашь ему шестьдесят тысяч? — положил он перед Натальей пачку денег и ведомость, — и скажи, чтобы он завтра появился на заводе. Ему будет предложен выгодный контракт, на крупную сумму.

— Ничего я ему говорить не буду, — сказала она, убирая деньги в сумочку, — отдам деньги и всё. Вам надо вы и говорите. У вас у всех есть его номер телефона, адрес домашний. Разговаривайте с ним сами, а я не хочу участвовать в вашем обмане. Вы уже один раз его прокатили, и второй раз пытаетесь надуть с моей помощью, — похлопала она рукой по сумочке, где лежали деньги. — Только он очень умный оказался и заставил ваши пустые головы склонить покорно, и трепетать перед ним.

— Мне он нужен срочно, — прямо сейчас, — сказал Дима, — дай мне его номера телефонов?

— Ничего я тебе не дам, — отказала ему Наталья, — это будет не этично, давать номер телефона человеку, вид и голос, которого у Семёна Максимовича вызывает аллергию. Нужно очень, — то поезжай в отдел кадров, пока они на обед не ушли.

Осокин укоризненно посмотрел на жену, сгрёб ведомость со стола и вышел из квартиры. Дверь он в этот раз за собой закрыл беззвучно.

После его ухода Наталья по сотовой связи набрала Семёна, сказав ему приятную новость, что она получила за него деньги, и передала весь свой разговор с Осокиным.

— Ты умница Наталья, — ответил он ей, — никак не думал, что они так скоро зашевелятся. Знать есть чего бояться? Но мне они уже вместе с заводом безразличны. Я с голода не умру и достойную работу способен найти хоть где. А тебя я завтра в одиннадцать часов дня, буду ждать на машине за заводом. Поедем с тобой изумляться на два дня прекрасным пейзажем природы. Сеновал романтический не обещаю ввиду весенних климатических условий, но сельскую обстановку с русской баней и наваристой ухой нам не миновать. Кроме моих денег с собой ничего не бери. Там всё будет. Одевайся в спортивную форму.

Где — то, через час, Семёну звонил уже Осокин.

— Я ни с кем не хочу разговаривать, — сказал Семён, — особенно с тобой. Мне твоя супруга сообщила, что получила деньги из твоих рук. Благодарностей за это от меня не жди. Вы всей вашей административной толпой, ущемили морально мои права. А это денег стоит и больших, поэтому на эту тему я вопрос оставляю открытым и обязательно с Карташовым его закончу. А тебе одно скажу, если ваше руководство хочет, чтобы оборудование, работало, как часы, готовьте контракт, в размере ста тысяч рублей и присылайте мне его через парламентёров. Гарантирую, что за две недели я восстановлю вам все пресса. А сейчас бай-бай Осокин.

***

Когда Саня с Яшей проснулись, Лиза уже копошилась на кухне. Она нажарила им целую сковородку мяса с яичницей и предложила Сане жареного налима.

— Ты не спрашивай, а ставь всё на стол, что есть, — сказал Яков жене.

— Что и ты налима захотел? — спросила она.

— Отстань от меня, и не мешай мне планировать сегодняшний день, — ответил он ей.

— А что ты Яша, так и не приучил себя к мясу налима? — поинтересовался Саня.

— И не приучусь, налим мечет всё, что ему в пасть идёт. Лизка моя ест только мелкую породу, а я и мелочь не ем. Я сейчас приспособился из него муку делать. Добавляем в корм козе, да собакам в похлёбку. А я раз вытащил полевую мышь у него из брюха, после этого в рот налима не беру. Вот уже лет десять не ем. Голавль или щуку с удовольствием ем. Судака уважаю, но его мало здесь, он больше в низовьях водится.

— А зря, — рыба — это фосфор, здоровье и молодость, — сказал Санька.

— У нас Курт вкуса рыбы совсем не знает, а смотри, какой справный старик. Любой молодой позавидует, а ведь он с двадцать третьего года рождения.

— Ты говори правду, почему он рыбу не ест, — сказала Лиза.

— Военнопленные в те трудные времена топили в реке своих соотечественников, — сказал Яков. — На дно отправляли тех, у кого руки по локоть в крови были. Это были самые настоящие фашисты, которые, находясь в плену, не хотели верить в поражение фюрера и Германии. Поэтому занимались в лагере подрывной деятельностью. Но им противостояли антифашисты, которых было намного больше в заключении. Курт сам лично принимал участие в их казни. Исполнителем был во всех приговорах. Завязывал им руки мочалом, и бросал с камнем на шее с лодки. Тогда ему уже начальство лагеря доверило единственный в округе трактор. Он на нём спокойно раскатывал не только по лесу, но и по посёлку. И никакой охраны к нему приставлено не было. Трактор служил немцам, как побочный транспорт для отправки кровавых фрицев на тот свет. Поэтому и прозвали её немцы Каролиной. В переводе на русский язык, это что — то наподобие нашего суда. Я думаю, он сотрудничал с нашими властями тогда. Ведь душ было загублено немало, и никто их не искал. Знали, что топляк всё равно к берегу прибьёт. Некоторые утопленники, всплывали, дней через десять, но объеденные рыбами. Об этом он мне лично сам рассказывал и не один раз и эта его судебная — исполнительная деятельность, являлась одним из мотивов невозврата в Германию. Видимо боялся возмездия нацистов. Ведь большинство их уехало на свою историческую родину живыми и невредимыми, им Союз не по душе пришёлся.

А он с той поры не кушает рыбы, но рыбак он отменный.

— Я впервые слышу эту историю про Курта, — сказал удивлённо Саня, — всегда его считал добрейшим человеком, а он оказывается, кровожадным был.

— Ты не прав Саня, — возразил Яков, — его осуждать нельзя. Мы не знаем, в какие рамки он был поставлен Советской властью, и казнил он именно тех, кому не место находиться на земле рядом с нормальными людьми. Все казнённые были настоящие головорезы, ярые почитатели Гитлера. Курт многим своим немцам помог раньше срока покинуть лагерь, спас двух девочек от волков в шестидесятые годы. За что ему были вручены награды от нашего правительства и Германии. Лично Вальтер Ульбрихт, тогда первый секретарь ЦК Германии прислал ему награду. Ты знаешь, что дом, в котором живём мы с Лизой, принадлежал раньше начальнику лагеря, затем фельдшеру медпункта, а уж потом мне. А Шрам живёт в доме, где жила семья девочек, которых он отбил от волков. Курт истинный коммунист и гордится этим. Своему партийному билету молится и хранит его не в сундуке, а на видном месте, где у него есть уголок наград.

— У него, что их так много? — спросил Саня.

— Целый иконостас висит на стене, — ответила Лиза, — чего там только нет. Орден за дружбу между народов. За труд у него много орденов. Считай, сорок лет не слазил с трактора, трелевал лес.

— Да вот тебе и дядя Курт, — встал Саня из-за стола, поблагодарив хозяйку. — Я бывал в их доме, но наград никаких не видел.

— Ты рыбачить сегодня будешь или с Яковом в лес поедешь? — спросила Лиза.

— Если я ему нужен, то поеду с ним, — ответил Саня.

— Отдыхай Саня, я один управлюсь, к обеду вернусь. Да и вдвоём на Агапе, не совсем удобно будет, нам двоим. В гараже возьмёшь снасти и котелок походный с треногой, — если надумаешь отваривать рыбу у реки.

— Остаёшься один, — посмотрела на Саню Лиза, — я сейчас тоже в посёлок пойду, вернусь нескоро. Надо за свет заплатить и в магазин зайти отовариться.

— Пешком пойдёшь? — спросил Саня.

— Ну, конечно. Машина стоит. Хоть бы Семён приехал поскорее, да отладил её.

— Так, давай его вызвоним? — предложил Саня, — и он приедет.

— Пускай лечится, как разделается с больницей, так ему и позвоним, — раздался в сенях голос Якова.

Саня остался один в доме. Яков позвал собак и, сунув одну ногу в стремя, как заправский джигит великолепно вскочил в седло Агапа и поехал в лес. Лиза следом за ним с рюкзаком покинула дом.

Саня нарезал мелкими квадратиками жареного мяса, которое осталось, от завтрака. Затем взял лопату и охапку сухих берёзовых дров. Первым делом он разжёг костёр, затем очистил лопатой от шуги полынью, сделанную Яковом. После этого он насадил наживку на крючки двух донок, прикрепив концы к трём массивным обтёсанным от шкуры лесины, служившей переправой на другой берег реки. Когда вся подготовительная работа по рыбалке была окончена, он присел около костра, положив под зад полено. На воду он не смотрел. Свой взор устремил на бегающее пламя костра, которое моментально возродило воспоминания семилетней давности.

Была августовская тёплая ночь. Они несколько раз входили в холодную проточную воду Каролины вместе с Валерией, а потом, стуча зубами, обнимались. Он прижимал её влажное тело к своей груди и шептал ей на ухо согревающие слова. Хоть тогда и не было романтической луны, — вечной спутницы влюблённых, но был запах леса, жаркий костер, и не менее жаркие поцелуи. Даже нудные кровопийцы — комары не могли омрачить им любовную идиллию. В ту ночь было сказано много слов признания в любви. Затем пропахнувшие копотью костра они залезли на сеновал, который колол их обнажённые тела, но тогда эта лежанка была для них мягче любой перины. Она издавала сладковато — озоновый запах, который действовал возбуждающе на молодую чету. Им казалось, что они находятся в озон сфере, куда посторонним вход был запрещён. Они были пьяными от наслаждения. Два года кряду летом они приезжали с Лерой в Каролину, чтобы вдохнуть прошлым, а затем всё лопнуло одним махом, как воздушный шарик. Лера уволилась из конструкторского бюро и перешла на высокооплачиваемую работу в туристическое агентство. Вот с этого времени и пошли все их семейные скандалы и недопонимания. Лера полезла ввысь. Её из менеджеров перевели заместителем генерального директора фирмы. Сане показалось это подозрительным, так как жена шефа Татьяна, стояла на служебной лестнице ниже Валерии. Она была директором небольшой четырёхэтажной гостиницы, принадлежавшая тоже Городецкому и напрямую была подчинена Валерии. Ревность ухватила его крепче за горло, когда на фуршете Городецкий прилюдно гладил грудь его жены. Тогда Саня подошёл к пьяному Городецкому и рванул у него из-под ворота сорочки галстук бабочку и положил ему на голову. Было впечатление, что у генерального директора выросли небольшие рожки. Саня развеселил всю публику, а жена Городецкого подошла к Александру Максимовичу, и публично похлопав в ладоши, сказала: «Браво!».

Смущённую Валерию Александр подтолкнёт к дверям выхода, и после этого ни в каких вечеринках тур — фирмы Саня участия не принимал. Он несколько раз предлагал жене найти другую работу, но её держал интерес к работе и естественно высокие заработки. Она в пять, раз получала больше Александра, что ущемляло его самолюбие и из-за этого скандалы нарастали изо дня в день. Тихо было только тогда, когда Валерия была в отъезде, — характер её работы был связан иногда с длительными отъездами. Его состояние ревности, стало принимать хронический характер. По-особенному на него накатывала злость, когда он ей звонил на работу. Секретарь всегда отвечала, что заместитель директора, очень занята и находится у Городецкого в кабинете. Ему чудилось, что в это время Лера не важные проблемы решает у Городецкого, а занимается разветвлением головы законного супруга. У него было желание поехать к ней на работу и застать парочку в интересной позе. Но здравый рассудок подсказывал, что нельзя так делать. Нужно искать другие пути, чтобы доказать Валерии, что он не тот мужчина, которому можно изменять. И что он нравится женщинам не меньше, чем его жена мужчинам. Тогда — то он и решил отомстить, как мужчина шефу жены, и доказать ей, что имеет у женщин успех. Узнав, что Валерия отправляется на экскурсию вместе с Городецким по Золотому Кольцу России. Он, не откладывая дел в долгий ящик, принялся осуществлять свой план мести.

Их офис занимал весь второй этаж, гостиницы «Север».

Зайдя в кабинет к Татьяне Городецкой, — яркой шатенке, приятной наружности с динамической походкой, он не сказал ей слов приветствия, а только соблазнительно улыбнулся. Она сидела в кожаном кресле с маленьким зеркальцем в руках и подкрашивала свои ресницы. Увидав посетителя, Татьяна отложила своё занятие и сообщила:

— Санёк, а твоей Леры нет, она укатила с моим селезнем, на комфортабельном автобусе окольцовывать Россию. (из-за того, что у Городецкого нос был лопаточкой, она звала его селезнем). — Не пойму, что им вдвоём там делать? — удивлённо добавила она.

— Я знаю, что она в отъезде, — сказал Саня. — Но я не к ней, а к тебе зашёл. Надумал пообедать в вашем ресторане, а одному скучно. Не составишь компанию?

Она с нескрываемой радостью приняла его приглашение, и они спустились на первый этаж, где находился ресторан. После ресторана уже в изрядном подпитии, они обед продолжили в кабинете Татьяны. Хоть её кожаный диван и был холодным, но он был радушен и гостеприимен, как и его хозяйка. Подобные обеды имели своё продолжение, до тех пор, пока на девичнике восьмого марта Татьяна, находясь под хмельком, не рассказала всему женскому персоналу фирмы о своей интимной связи с Александром Пановым. И тогда уже Саню начали в ресторан приглашать отужинать другие сотрудницы фирмы. Ему это льстило, и он по наивности думал, что развращает коллектив «Марко Поло», который непременно должен привести в одно время к краху фирму. Саня ошибался и вскоре понял, что для женщин он всего лишь семя утехи и служил прецедентом для мести фаворитки Городецкого — своей жены Леры. Он попал в паутину, сплетённую коварными женщинами.

Практически все, они были замужем, и не придерживаясь никакой морали, ложились с охотой под Саню. А на следующий день Валерии был звонок доверия, где ей незнакомый голос рассказывал, что её супруг Александр спал с Шишловой или Рогозиной. Докладывали, в каком номере совершалась супружеская измена, и в каких трусах был Александр, а также другие подробности интимного плана.

— Зачем ты меня позоришь Саша? — говорила она. — Неужели тебе приносит радость делать мне больно?

— Ты мне уже несколько лет ломаешь душу, — отвечал он ей. — Изменяя со стар пером Городецким. — Я знаю, что у вас под вывеской гостиницы функционирует публичный дом. Мне рассказали надёжные люди.

— Правильней сказать салон мягкого восточного массажа, а не публичный дом, — поправила она его. — И эта сфера деятельности, к нашему агентству никакого отношения не имеет. По словам шефа один богатый старичок арендует у нас в гостинице десять номеров. Вот и всё, Ты вбил себе в голову чушь и не хочешь понять, что нет у меня с Городецким ничего. И не может быть по той причине, что я замужняя женщина и изменять, я не обучена. Скрывать не буду, он делал мне несколько раз выгодные предложения, но я вежливо уходила от них. Грубить я ему не могу, кроме галантности он от меня ничего не получает. Сам пойми, лишусь, работы и тогда мы на твои деньги ни за что не проживём. А тебе советую обратиться к психотерапевту. Мне кажется, ты немного болен и мозжечок твой западает временами? У здоровых людей не бывает такого состояния.

Он ей не верил и всегда был инициатором скандалов. Когда ей надоели все его незаслуженные нападки, она предложила ему первой расторгнуть брак. Александр понял, что он стал ей безразличен и согласился принять предложение жены.

— Возможно, я поторопился с разводом? — сказал он, глядя на костёр, — всё-таки Лера для меня не пустое место, если я не прекращаю думать о ней.

Саня оторвался от костра и посмотрел на снасти. Одна нить лески была натянута и ходила из стороны в сторону.

Он бросился вытаскивать заглотавшую наживку рыбину. Когда он вытягивал её из реки, то понял, что на крючке сидит хороший голавль или метровая щука. Но из воды высунулась приплюснутая голова налима с чёрно — бурой спиной. Таким трофеем Сане не приходилось ещё ни разу владеть. Налим тянул килограммов на шесть. Он был возбуждён от такой удачи. Побежал в дом за ножом и безменом. Улов вытянул на семь килограмм. Вспоров налиму брюхо, он вырезал у него объёмную печень, а затем очистил внутренности от кишок. Аккуратно извлёк леску с крючком и забросил донку в то же месте. Отрезав голову, бросил её вместе с печенью в котелок, вариться. Затем все внутренности подгрёб на лопату и понёс к полынье, но вдруг заметил из внутренностей проблеск ярко-жёлтого цвета. Опустив лопату на лёд и запустив пальцы в требуху. Саня извлёк оттуда металл округлой формы. Подойдя к полынье, он промыл его. Сердце его сильно застучало, и голова пошла кругом. Сомнения не было, у него на ладони лежал золотой самородок примерно в двадцать грамм. Он подошёл к костру и начал греть окостеневшие от холодной воды руки. Когда пальцы начали разгибаться, он положил самородок в карман и сел опять на полено. То, что он стал обладателем самородка, наводило его на радужные мысли. Он представлял себя уже в белом костюме, сидевшим в роскошном Мерседесе. В своих мыслях он был и магнатом, и хозяином фирмы «Марко Поло», так как Городецкого он разорил и тот работал у него в гостинице слесарем — сантехником, а весь женский персонал был переведён в уборщицы гостиницы и в ресторан, на мойку — посуду мыть. Когда Саня оторвался от своей мечты, то взгляд его остановился на кишках налима, разбросанных по льду. Взяв ножик, он кинулся проверять их, и удача вновь ему сопутствовала. На этот раз он извлёк самородок в два раза меньше первого. Убедившись, что больше там ничего нет, он скинул все внутренности в полынью. В котелке вода уже бурлила. Содержимое было готово к употреблению. Он слил воду из него и начал есть голову без хлеба. К печени он не притронулся, сыт был одной головой. К десяти часам выглянуло солнце, и пошёл нормальный клёв. Он вытащил одну щуку и девять налимов, весом каждый не менее двух килограммов. К сожалению, на этот раз золота нигде не было. Как он только не проверял, всё было тщетно. В кишках он не нашёл «презренного металла». Но эта неудача его не омрачила. Он затушил костёр и пошёл в дом за тарой, чтобы сложить улов. Взяв два пустых ведра, он увидал не прошеную пушистую гостью с ярко — рыжей окраской, пожирающую печень из котелка. Он запустил в неё ведром, лиса оскалилась и отскочила от котелка. Затем схватила в пасть одного налима и по льду спокойно ушла на другую сторону реки. Саня собрал рыбу в вёдра и пошёл в дом. Оставив их в сенях, улёгся на диван Лизы.

Время подходило к обеду, а Якова всё не было. Саня несколько раз вставал и подходил к окну, но Яков с Агапом нигде не просматривались. Сане не терпелось поделиться с дядькой своей удачей. Яков заехал на Агапе с другой стороны дома и по радостному лаю собак Саня понял, что дядька скоро будет на месте. Он вышел ему навстречу.

— Ну, как улов Санёк? — спросил Яков.

— Могу без преувеличения сказать, что такого счастливого рыбака, как я в мире ещё не было, — радостно и возбуждённо сказал Саня.

— Неужели голавль килограммов на десять зашёл к нам? — спросил Яша.

— Нет, голавля я не поймал, взял одну щуку, а остальная рыба налим.

— Нашёл чему радоваться, я этих налимов по десятку острогой в темень насаживаю, — гордо заявил Яша.

Яша зашёл в сени и, увидав полные вёдра рыбы, с одобрением произнёс: