Бесплатный фрагмент - Танцы угрюмых богов

___________________________________________________________________

Разумеется, поэтическое творчество АС может нравиться и не нравиться, как творчество каждого поэта с лица необщим выраженьем. А он вслед за Мандельштамом в своих стихах будто усмехается: «Я извиняюсь, но в глубине ничуть не изменяюсь». Но вот чего не отнять у поэта АС, так это культуры. Культуры мышления, восприятия прошлого и настоящего, языковой культуры в целом и поэтической культуры как некой константы профессионализма; культуры как знания его багажа, а он велик; культуры отношения к читателю, порой авансом… Культуры как несущей конструкции всего поэтического здания с вывеской СУТОЦКИЙ.

У него не найти стихов на злобу дня, на потребу, тем более с признаками конъюнктурности. И тем не менее можно почти безошибочно узнать, о каком времени и о каких событиях речь — по стремлению разобраться в происходящем, понять, есть ли надежда на благоприятный исход, на избавление от груза того, что от него не зависит, но не отпускает ежеминутно, загружая и без того непростую жизнь. Ибо он дышит своими стихами в онлайне — почти никогда ровно, часто учащённо — российская жизнь насыщена. Его поэтическая социальность не публицистична в традиционном понимании. Он глубоко копает в отношении к действительно-сти, потому и личностные открытия его не всегда радуют: кто умножает познания, умножает скорбь. Поэт по серьёзному, по-ахматовски со своим народом, со страной.

Впасть в неслыханную простоту — не про него. Пока он в пути от простого к сложному. В процессе стихосложения, в экспериментах со словом. Экспериментатор он не рассудочный, и слова для него не детали конструктора. Вербальная искушённость, некоторая усложнённость словоприменения — не самоцель, не оригинальничанье, а скорее стремление приблизиться к точке Абсолюта — при полном понимании невозможности затеянного когда-то в самом начале творческого пути. АС явно доставляет удовольствие погружение в творческий процесс, состояние поиска, пусть даже не венчающегося открытием. А результат… как Бог даст. Поэтический перфекционизм АС питается любовью. Любовью к поэзии как таковой, к поэтам хорошим и разным, радостью собственной причастности к «свету родного слова».

Его неологизмы легки для восприятия и всякий раз удивительно уместны. В них опять же не столько стихотворных технологий как таковых, сколько желания приблизить читателя к тому, что открывается автором — в большом и малом, вечном и сиюминутном.

Вероятно, нужно быть большим знатоком творчества многих и многих избранников/представителей/… поэтического ремесла, чтобы пытаться в их многочисленном ряду идентифицировать АС. И при этом все равно есть риск так и не обнаружить уподоблений того, как пишет наш покорный, слуга, с поэзией других широко и мало известных поэтов всех времён и народов. Перед нами поэтический Кот, который гуляет сам по себе. Как тут не вспомнить сентенцию пастернаковского Николая Николаевича из Доктора Живаго: «Принадлежность к типу есть конец человека, его осуждение. Если его не подо что подвести, если он не показателен, половина требующегося от него налицо. Он свободен от себя, крупица бессмертия достигнута им.»

Социолог, политолог — Галина Соколова

ПОДЗЕМНЫЕ ВСТРЕЧИ

Бежали люди с выдуманным грузом;

Бежали прочь от бытовых проблем,

Неудержимо, по гипотенузам

Подземных станций в бисере морфем.

Людей глотали сонные вагоны

Беззубым ртом, засасывая внутрь,

И там, внутри, светясь, как эпигоны,

Робе́ли люди, трусили взглянуть

В глаза своих попутчиков. Так что же,

Выходит, я такой же, как они?.. —

Опустошён, духовно обезвожен,

Открыв январь отсутствием весны…

Не́т утешенья. Двадцать первым веком

Несётся мяч, а на пути — стена…

Так в чём он смысл жизни человека?..

Уносят в джунгли тайну племена.

«Давай закурим, мученик Винченцо,

В потоках тока мира, не дымя…

И переждём прогресс…»

Болело сердце —

Я внука ждал в метро, а внук — меня.

А внук был с мамой, тихий и спокойный…

Катаясь друг за другом целый час,

Я был в погоне той раба покорней,

Как большинство, таким же становясь.

И вот он ты. «Внучок мой умноглазый,

Добрейший Марк, не странно ли, скажи,

Что за полгода грусти ненапрасной

Мы под землё́й обнялись — две души?..

Не понимаешь. Ладно. И не будем».

Держал я крепко за руку тебя…

А по краям — изнывшиеся будни

Несли любовь, рассветы торопя.

ТОПЬ

Заставь служить сознанью мозг.

Не потакай его причудам.

Не вопрошай: «Взялся откуда

В моём уме просчётов воз?»

Ты сам забрался в эту топь,

Кормя органику соблазном,

Чтоб в страстных потугах напрасных

Пошла Природа на растоп.

Стада, пленённые умом,

Своих телес скупцы-лакеи,

Понять бы вам, что — в тупике вы!..

Само невежество, само

Незнанье — вы, пажи зеркал,

Почти отсутствие и… плесень…

О, как тошнит от ваших песен!..

Не та стезя, не тот накал…

Томясь, подобно мертвецам,

В глухонемых бетонных склепах,

Умом обманутые, слепо

Ещё берётесь порицать,

Учить блуждать, преподавать

С холмов, трибун и мавзолеев,

Известных потчуя злодеев,

Как будто можно мир познать.

Заставь служить сознанью мозг

И, не привязываясь к телу,

Ты примешь смерть легко и смело

Без болевых метаморфоз.

В ИСХОДЕ ДОЛГОЙ НЕЛЮБВИ

В многоэтажке тёмно-серой,

На двадцать первом этаже,

Чета субъектов престарелых

Жила друг другу не к душе.

И вот исход — расстались други.

Нашёл размен им тот же дом.

Торчит в окне старик в недуге,

Глядя на бабушку в пальто.

Жила семья и вот распалась

Отнюдь не сахарным песком.

Была любовь, иль показалось?..

В глазах — слеза, а в горле — ком.

МОЛОДЫЕ ХУДОЖНИКИ

«Послушайте, мы — другие», —

Поют молодые художники,

До «новых» свобод дотошные,

Стремясь провестись на мякине.

Запутав себя в проекциях

Внутреннего бунтарства,

Художники верят в инъекцию

Губительного лекарства.

Оттенки размылись, а формы

Приняли прежний облик.

Не выведенными остались

Одни лишь татуировки.

Да, боль не заглушишь бромом.

Остыньте: эстетский топлес,

По правде сказать — подстава,

Горячая стометровка…

А пирсинг из брови в ноздри,

А волосы сбриты и снова…

До плеч. Вы заметили?.. Просто

Мы, люди, не знаем иного

Телесного оформленья.

И прёт изнутри наружу

Протестом пружинное мненье,

Вулкана гремя не хуже,

Пробив тесноту стесненья.

Период аффектной идеи

Кончается полным штилем.

В глубинах гуляют тайны…

Снежинками падают ноты…

За синими окнам — тени,

Костюмы в классическом стиле…

А где же бунтарство?.. Буквально

Аукционным лотом

Ушло, чтоб придать гостиной

Оттеночек цвета aqua.

НАЗОЙЛИВЫМ ДО СЛАВЫ

Нет, графоманам ротик не закроешь.

Пущай себе фонят на все лады.

Вон, книжечки с обложками пирожных

Опять плывут, как хлябкие плоты.

Плоты утонут, ил добавит порчи…

Но вы пишите, плоские умы,

С сорнячной плодовитостью на почве

Неплодовитых гениев восьми.

Зачем? А просто так, для интереса,

Чтоб жизнь свою конфетно отскучать,

Чтоб лестные изысканные бесы

Могли вас, бесталанных, привечать;

Чернильно-измождённых, многословных,

Косноязычных до сухой кости,

Расплывшихся в регалиях условных,

Что куплены за… «господи прости».

Открыть бутылку с горя и напиться,

Коль стану я таким говоруном!..

Прочувствуйте, не стоит торопиться…

Но прёт, и прёт, и прёт из вас дерьмо…

Умерьтесь, наконец, облейтесь хладом…

Но вы опять берётесь за перо,

Упорно демонстрируя, как надо

Писать стихи… прямёхонько в ведро…

О нет, не ждёт меня изданий глянец,

Что посвящён хрустящим кошелькам.

Не той купюры, видимо, талантец…

Не так пуста, наверное, строка.

И мне смешно. Мне как-то не по нраву

Пред дверью шефа коврик отирать…

И, вам предоставляя это право,

Я ухожу в сторонку отдыхать.

Я рад за вас, шныряющие всюду,

За ваш улёт и по́лочность томов…

Куда мне до прыгучести батутной,

С баллоном спрея против комаров!..

Купили новый фантик от конфетки?..

И к стеночке, на гвоздик, между строф?..

Не жа́дуйте, салфетные креветки,

Чтоб заглотить крючки редакторов.

СЕНТИМЕНТ

В старом доме, где звучит Кристалинская,

Нет ни времени, ни грусти, ни возраста…

В простоте проникновенно-таинственной

Я обратно растворяюсь в непознанном;

Я обратно возвращаюсь в далёкое,

Отзвеневшее в снегах колокольчиком,

В нескончаемый спектакль с монологами,

Уверениями в счастье заочными.

Разве жизнь, она, синоним страдания?..

Или то — совсем иная конструкция?..

Невесомые шаги, марши, здания,

По перилам спит в горшочках опунция…

Мир высоких потолков, окон узеньких…

Предпочтённых ночников освещение…

Вот и чай (звенит фарфор), да в прикусочку

С сахорочком кусковым в угощение.

Пью я чай с янтарной «ля»… Мельхиоровой

Звонкой ложечкой стараюсь не очень, но…

Песня Майи прервалась… Чёрным вороном

Темнота влетела в дом, обесточила.

ДЕПУТАТ

Закрыв глаза на все напасти,

Предельно прост, как самокат,

Людя́м сочувствуя отчасти,

Сосёт валюту депутат.

Недавно стал он депутатом,

Напялив маску на лицо.

А ведь в дружках моих когда-то

Ходил любезным молодцом.

А что теперь? В слежалой роли,

Одной из выделенных форм,

Он заполняет тур гастрольный

Антигуманностью реформ.

В размыве ложных оппозиций

Он получает свой кусок

И смотрит вдаль, куда возница

Стремит ненашенский возок.

Вполне устроенный и пресный,

В кругах отмеченный винцом,

Лоснится он от песен лестных,

Давно забыв своё лицо;

Забыв о чаяньях народа

И о предательстве господ…

«Какая свежая банкнота!..

Как много свеженьких банкнот!..»

НАСКВОЗЬ

Оскудели смыслом песни.

По периметру — конвой.

Далеко от Красной Пресни

Спит концлагерь цифровой.

Ни мятежников, ни бунтов —

Новоявленная хунта

Да курантов мрачный бой.

Заблудились с разворота

Велемудрые умы,

Полосаты, как еноты,

В гулких окликах тюрьмы.

Где б узнать мне по секрету,

Как убрать заблуду эту…

Хорошо бы до зимы…

Друг, не стоит… Не умеешь

Врать, похоже, ты, мой друг.

Каждый раз пустое мелешь

С анекдотами не вдруг.

Но тревожно мне, ребята…

И от темени до пяток —

Молоточки — тук-тук-тук…

Ночи — ти́хи, у́тра — серы,

Дни — бескрылы и тупы.

Не выдерживают нервы,

Встав, как кони, на дыбы.

Строчки прячутся в тетради,

Конспирируются ради

Вольнодумной худобы.

Но и в мыслях кто-то дышит,

Кто-то ходит взад-вперёд,

Стенографии бесстыже

Через темя в небо шлёт…

В космос там, иль нет — не знаю.

Я не думаю — зеваю.

А ко мне в открытый рот

Снова кто-то метит, чтобы…

Почему же вы, микробы,

Не решаетесь вступать

В битву с этим, так сказать,

Неуступчивым субъектом,

Разрушительным проектом?..

Душу оторопь сковала.

Кто я?.. Кукла, чёрт возьми?..

Мне твоей свободы мало,

Царь цугундера, пойми!..

«Помоги, — пишу, — кудесник…»

«Отзовись, — кричу, — ровесник!..

…и бесстрашия займи».

СТРАТЕГАМ ЗЕМНОГО БЕССМЕРТИЯ

А те, что пожелали вечно жить

В своих телах, пропитанных лекарством —

Так тяжелы, так медленны, так властны,

Что никакою ниткой не пришить

К ним душу и… Незрячие глаза

Фактически не видят небеса.

Но лучшая натурщица Пикассо

Позировать художнику спешит…

Что сделает он с ней?.. Какой кошмар!..

По кубикам и шарикам рассыплет….

Они плывут?.. Но каменным — не выплыть,

Не переплыть, не встать на пьедестал…

А так охота жить и раздражать

Рецепторы, себя сопровождать

Охранником в беспутном деле гиблом!..

Но рисовальщик, кажется, устал

Ходить по кругу в поисках иных

Мазков и стилей. Всё спешит в одну

Смешаться кучу. Якорем — ко дну.

Трещит жилет спасательный… Полны

Глаза картин отчаянья. Кричать?..

Нет, лучше ничего не замечать,

Ведь выбор сделан… Жить, доить луну,

От солнца прячась в приторные сны…

Не дать уйти, насильно удержать

Себя в соблазнах плесенных!.. Гния,

Тащится в кресле, в мясо всунув «я»,

Как зубчик чеснока… «Легко ль дышать

Вам, господа?», — прописывает врач

Шашлык под первачок от неудач.

И не стыдит, не мучает вина…

Не умирать — вот корень всех задач.

Втянув в себя последний кислород,

Поглаживать дразнящую купюру,

Обняв диван, вгрызаться в землю буром,

Глушить вином логический уход…

Ссыпаться в рюмку жёлтым порошком

И некой даме чавкать на ушко

Про аппетитно-манкую фигуру,

Набив икрой свой непристойный рот…

Охота ль так тошниться тыщщи лет,

Забыв о том, что тело нам обуза,

И что бильярдный шар не ляжет в лузу,

Коль больше будет он её. В ответ

Вы создаёте новый аппарат…

И так — до бесконечности. Пора

И мне сие заканчивать… Excuse me.

Жизнь — это смерть, и вечного в ней — нет.

В ПОСЛЕДНИХ ЧИСЛАХ ФЕВРАЛЯ

(этюд)

Зима была тиха. Трусливые метели

Нашёптывали сны, качали колыбели,

Катались на коньках, убеливая сад,

И угождали тем, что дули невпопад.

Зарылись звери в снег, оттуда наблюдая,

Как бродит меж стволов Веснянка молодая,

Отогревая лес дыханием своим…

И вслед за ней гурьбой летели воробьи.

Зима была тиха. Поскрипывали льдинки.

Топилась жарко печь. Затёртые пластинки

Настырно заставлял крутиться патефон.

И кубарем летел бубенчиковый звон.

То — тройки по полям пылили снежным вихрем.

Лепился снежный ком… Глазастая зайчиха

Ждала, когда в окно морковку бросят ей.

И ревностью пылал к нам котик Тимофей.

Подтаивал февраль. Последняя неделя.

Зима была тиха. Лучистою куделью

Свисали до земли в рассвете облака…

И ёжились в лучах колючие снега.

УГОВОРИТЬ ОСТАТЬСЯ

Займи меня, ангел, далёкой страною,

Такою далёкой, что кажется бликом.

Куда ж ты под ночь?.. Оставайся со мною…

А я тебе чаю налью с земляникой…

А я тебе, знаешь, спою под гитару

Из регги и рока, из джаза и фолка…

А хочешь, за домом запустим петарду, —

Вспугнём под кустами сидящего волка?..

Эй, что опечалился, друг мой крылатый?..

Вздыхаешь, садишься на пуфик в прихожей…

Как мог я забыть!.. Выдавали зарплату…

Пропустим по сотке?.. Согласен — попозже.

И будем болтать, философствовать, думать,

Сметать произвольные цифры в совочек,

Иль строчки снимать с облаков на ходу и…

Читать эти строчки со стула. А впрочем,

Ты всё понимаешь и видишь, приятель…

И чувствуя, как я скучаю по крыльям,

Несёшь из кладовки такие же, кстати…

Не верю глазам: у меня они были?..

Выходит, и я был тобою когда-то,

Способность летать потеряв, как опеку?..

Умно ли считать мне себя виноватым,

Когда не подходят они человеку?

Понятно — уходишь, точней — улетаешь,

Чуток постояв на пороге и… сплюнув…

…и ангел всё выше, и ангел всё дальше

От шпилевых крыш перламутрово-лунных.

ГЕКЗАМЕТРИЧЕСКИЕ СНЫ

В старой гостинице, второстепенной, не знавшей ремонта,

Время тянул слишком падкий до женщин Арсений.

Командировкою был он, бедняга, чертовски измотан…

Страшно подумать — отправиться с дамой в бассейн!..

Быстро домчит его красный трамвай, звенящий на стыках,

К месту Ледовой арены… Но вот незадача:

В сон его клонит, смежаются веки… А тут ещё — стирка…

Жизнь не зада́лась, — грошовым сегментом на сдачу;

Лишь прозвенела недолго, вращаясь в конвейерном ходе,

Подслеповатой, крадущейся в окнах луною

Прошелестела…

Лапой кошачьей, не цепкой, холодной,

Мягко легла на озябшую ветвь в полуметр длиною.

Спит наш Арсений, свалившись на пол с голубой табуретки.

Видит он сон, как в бассейне скучает по другу Илона.

Манкими икрами ног возбуждённых мужчин вдохновляет,

Падая в воду, изящною спинкой играет.

Чем не русалка?.. К такой подходить с миллионами надо,

Или хрустеть перед носом крупой бриллиантов…

«Здесь я, Илона!..», — кричит он сквозь сон голоском рафинадным,

Брызжа в глаза претендентов избыточным ядом.

Спит наш Арсений, софой пренебрегнув, слюни глотая…

Мимо ползёт таракан полосой пограничной…

Отблески света жужжащих машин, по стене проплывая,

В медленный сон переходят. Теперь это — лица…

Снова Илона, упругой дугой изгибаясь, дра́знит…

Смотрит на часики, что перешли ожиданье…

Мчится в малиновом ме́рсе, и тут же отдаться согласна

Некому Тестостерону, что страха не знает.

Сидя в гостиной, он потчует страсть земляникой, или

Выпить даёт из фужера обманного зелья…

Липкие пальцы, отняв от стекла холодной бутыли,

Он переносит на пункт обнажённой коленки.

Дальше — ведёт по бедру…

«О, нет-нет!!!..», — восклицает Арсений

И, просыпаясь, бежит, неумытый и сонный,

В несуществующем городе ночи… Ужели в бассейн?..

«Что вам?.. Бассейн?..», — смеются две милых особы…

Утро настигло героя спонтанно, всё в том же отдельном…

Старой гостиницы с видом на сны и заплатки.

Ноют суставы избитые полом, представшим постелью.

Киснет под кружкой пивною конспектов тетрадка.

«Где ж ты, Илона?.. Скорей отыщись, аккуратная детка…

Змейкой скользни по руке, постирай мне бельишко…

Командировка, признаться — счастливое поле монетки…», —

Выдохнул он и, прикрыв чёрной шляпой умишко,

Прыгнул в гремящий трамвай.

Вот и вся оперетка.

ЗИМА. НАЧАЛО ФЕВРАЛЯ

И пусть зима засыплет мир до чистого листа,

Чтоб ни проехать, ни пройти и не прочистить путь,

Чтоб просто сесть под абажур и всюду опоздать

И с доброй книгою в руках нечаянно заснуть.

Буграми снежными замрут машины во дворах…

Мальчишки выстроят дворцы из комьев голубых…

Грести устанут поезда и встанут на путях…

Какой чудесный зимний день готовит этот вихрь!..

Ни толкотни, ни трескотни, ни планов, ни надежд,

Что всякий раз по пустякам обманывают нас…

А может, запросто в снежки?.. Взбодри себя, потешь!..

Когда ещё случится быть такому, как сейчас!..

Лови мгновенья, умный пёс, слюнявой пастью влёт,

Беги удачи впереди, неси в зубах янтарь,

Что меж снежинок кружевных над крышами плывёт

И, позволяя быть зиме, приветствует февраль.

На узких тропках разойтись непросто двум сердцам.

Как ни крути, а это — знак… И волею пурги

Сойдутся двое чудаков ценить и восклицать:

Она — из Малых Утюгов, а он — из Шри-Ланки́.

Глядит в окно холёный кот, читает по слогам,

Что лыжной палкой написал влюблённый оптимист…

Такой уж выдалась зима… И вьюжные снега

Весь день метут и…

город стал…

похож

на белый

лист.

ИНТЕРМЕЦЦО №2

Любовь, любовь… — твердят, как попугаи,

Играя этимоном, как мячом…

Задумавшись, упорно постигают,

Достав из ножен розовый сачок…

Но нет — не изловчиться, не оформить

Цветущий свет, что таинством пьянит.

Так может быть, тогда его запомнить

В количестве пятидесяти бит?..

Но память оставляет только крохи,

И то, рассыпав их — пойди-найди…

Так что же обуславливает вздохи

Дрожащих чувств, бегущих впереди?

Смеётся мозг — он знает все секреты…

А ты — пиши, угадывай, ищи…

Любовь, любовь… И пустота при этом, —

Святой обман для женщин и мужчин.

И всё же — будь, проигрывая сцены

В окне театра, там, на этаже,

Где вопиют в духовном неглиже

Лекарство и болезнь одновременно.

ИЗ ДИАЛОГА С ДВОРНИЧИХОЙ

— Держите, Тоня, интервал, не разгоняйтесь,

Не увеличивайте скорость бытия…

Другое дело, если б дела в результате

Открыто будущее было… Не тая,

Вы поделились бы со мной до самой дали?..

А так — снуёте, запинаясь о метлу…

Придётся, Тонечка, отметить вас медалью,

Неблагодарных пешеходов на виду.

Пусть шоколадка… Ну и что, что вы вспотели…

Вниманье, милая — всегдашний дефицит.

А может, с вами мы сегодня двор поде́лим,

Чтоб я не действовал на вас, как пестицид?..

Куда мы катимся!.. Неглупая же баба…

А променяли на метлу недюжий ум.

Да вам куда-нибудь на строечку прорабом,

Или на Красную заведующей ГУМ…

Есть много факторов?.. Понятно, жизнь — не сахар…

— Да, жизнь — не сахар, и вообще незнамо што…

А провались, коли пошло оно всё на х..!.. —

Сказала Тоня и одёрнула пальто.

НА ВТОРОЙ ФЕВРАЛЬСКИЙ ДЕНЬ

«Ноль-два, ноль-два, два-ноль-два-два».

Что было — вспомню я едва.

Варил супец, глядел в окно

С котом британским заодно…

И плыли стрелочки, тихи́,

На старых часиках… Стихи

Случались, лились невпопад…

И я бродил вперёд-назад…

Но кот настаивал на том,

Чтоб изучать соседний дом,

Глядеть в окно и представлять

То, чем реальность обладать

Не может: ткань её груба,

Как у бетонного столба.

А за окном — февральский снег,

Дурацкий двадцать первый век,

Что, словно берца на плацу,

Жестокосердию к лицу;

Обрывки фраз, немой укор

Творца, смотрящего в упор

Через февраль застывших линз

В унылый день… А в нём сошлись

Всего две цифры — два и ноль…

Невероятный карамболь.

…стоял и плыл, как апостро́ф,

Фонарь над бейтом поездов,

Плюс некий шум живых систем,

Что заполняли, между тем,

Ячейки мира, где в тот час,

Друзья, похожие на нас,

Глядели в окна естества…

«Ноль-два, ноль-два, два-ноль-два-два».

СВЯТОЙ АКИМ

Прошу внимания, народ!..

Меня зовут Акимом.

Я нарисую вам сейчас

Плохие времена.

Утратят люди бедам счёт,

Мечты, идеи, гимны…

И в слюдяном бесцветье глаз

Исчезнут имена.

Ни богоизбранным, ни вам

Не петь рулады в кущах,

И сокам фруктов налитых

Не таять на губах…

Лишь ветхий треск на рукавах

Да чёрствый хлеб насущный,

Лишь старость мыслей молодых

Да верный сердцу страх.

Шеренги вырытых могил

В колючих мшистых сучьях

Являть вам будут ваши сны,

Гуляя по гробам…

Эй, тихо!.. Слышите?.. Шаги…

Грядёт наместник сучий,

С венком искусной новизны,

К привязанным рабам.

А те, что вычеркнут себя

Из обречённой массы,

Хрустя бриллиантовым песком

В кругу любезных дам,

Уездясь вечностью забав

Несчастных и напрасных,

К ногам богов сбегут гуськом…

И… вновь придёт Адам.

Не стоит Небо умолять,

Выдумывать благое,

Себя по уху пяткой бить

И гнуть хребет в дугу,

Когда так трудно вам принять

Простейшие законы,

Над головой обрезать нить

И дать отпор врагу.

Не удивляйтесь временам,

Природным возмущеньям,

Изрядной пошлости нагих

И наглости господ…

Как ни была бы жизнь длинна —

Во всём проси прощенья.

Зовут меня — святой Аким.

И вот мой QR-код.

И ЛЁД И КРОВЬ

(эскизы-фантазии)

1.

А на Чудском ветра плетут вербейник в косы,

Что строем витязей стоит по берегам.

Бренчит, соломенный, как копья, на морозе…

Никак, почувствовал дыхание врага?..

А в стольном Новгороде — пир во славу князя.

Скудеют яства на столах под дружный треск…

Да только мрачен воевода небоязный…

Глядя на пенное вино, он взглядом трезв.

……………………

— Давай, бусли славянский люд!.. Поддай-ка жару!..

Крутись скомо́рохами!.. Глаше бубенцы!!..

А бить ливонца буде завтра!.. Возвещаю —

Въпълченье смажное грядёт!.. Эй вы, гонцы,

Испить вина велю вам, черти!.. Ну-ка немцам

По чарке мёда!.. А́то же́ду утолят!..

А я вам — княже. Нарицают зело — Невским.

Пришед с мечом — кладись под меч!.. И кой вам ляд!?

2.

Ветра и стынь, металл и снег, задор и стоны,

Огонь в плечах, тупая боль и храп коней.

И кто сказал, что, дескать, и́спогань не тонет?..

Ещё как тонет!.. — коли место ей на дне!

Пургою — конница… И с лёту крестит пеших…

И те ложатся, как подрубленные, в снег…

Гербы и ордены пропавших, не успевших…

Щиты и шлемы, а под шлемом — че-ло-век…

О ярость витязей!.. И каждый ярче солнца!..

Искусна живопись, но кисти — не мечи…

…и с разворота булавою — в грудь тевтонца,

Да в шлем точёному, рукавчик засучив!..

Слабеют рыцари. Смеётся Александр

И гнёт копьё через колено, словно прут…

А за спиною — командор… В глазах — досада,

Что боги русичей ударить не дают.

Летят буланые, несут на помощь наших…

И со всей дури — в чёрно-белый огород;

Для пущей слабости на лё́д врага погнавши…

И лёд под тяжестью брони просел до вод;

Пошёл гудеть органным реквиемом; гулом

Во все концы погнал свою паучью сеть…

Плывите, пастыри, на корм чудским акулам!..

Гребите бронзою, решившие посметь!..

Бегите, нелюди, и сыпьте под ногами

Свою песочную аскезу и кресты!..

Во имя Господа вы прокляты Богами —

Монашьи крысы, ватиканские хвосты!

Накидки белые сползают скорым шлейфом,

Скользят по льду и устремляются вдогон…

А впереди бегут босыми души-эльфы

В страну Тевтонию, оставив Рубикон.

3.

…и тучи в заверти идут ледовым полем.

Блистают склянками доспехи орденов.

Глядя в рубинчик перстенька, наш князь доволен…

И вече чествует победу храбрецов.

4.

В сравненьи с прошлым, новый день — пустая каша,

Где нет ни подвигов, ни духа, ни побед.

А может, кончилась живая Русь-то наша,

Увязла, сгинула в болоте вечных бед?..

И вот пришли на смену ей кресты и пики

Ушедших по́д воду восставших мертвецов…

А по стенам монастырей… — всё те же лики…

Всё те же лики, как одно Его лицо.

вместо эпилога

Но Русь не вычернить искусственною волей,

Даждьбога алого на тьму не променять!..

И сколь не выпадет ещё ей тяжкой доли,

Пройдя сквозь тернии, листок взрастёт опять.

И в ярой сече небывалого кошмара

Вновь сгинут вороги на долгие века!..

…и то, что вкупе было отдано боярам —

Вернёт на родину

великий

пустельга.

БЕССОННИЦА ПО РОДИНЕ

Снег. Пурга. И мне не спится.

Есть на то одна причина —

В сердце Родина стучится,

Обнажив велеречиво

Неразгаданный простор

Высоты Хибинских гор.

Волны. Брызги. Звонким эхом

По озёрам скачут духи.

Нет, ветра им — не помеха…

Раздувают ветры слухи,

Точно в качестве угроз,

О проникшем в царство грёз.

Сопки с робкими стволами.

Живописные коряги,

Будто буквицы, что плавно

Переходят в снежный ягель,

Где витает между строф

Глуховатый звук рогов.

Тьма. Костры. Горланят нойды

Огневые заклинанья…

…и затопленная лодка

Снова чайки легче станет.

Звёздный свет свивая в нить,

Бубны могут говорить.

Одержимо лезу в гору.

Подставляют камни спины,

Неуступчиво-покорны…

Шаг, другой, а третий — мимо.

В каждом метре — сотни лет.

Вечность. Временного — нет.

Сварка солнца. Чаши полны.

Синевой играют блюдца.

Гребнем ночь извёл на волны

Норд, изволивший проснуться

В золотых лучах звезды

Незакатной красоты.

Чувства ярки, чисты дали —

Мир невычерпанных смыслов;

Зыбких связей первозданных,

Нестареющих на числа…

Мир дождей и мир снегов

Белых северных богов.

Снег. Пурга. И мне не спится —

Всё гуляю берегами

Древней Имандры… Садится

Солнце в розовые камни…

Сон иль нет — хочу опять

Север заново понять.

СТИХИ НА ПУАНТАХ

И что же ты рассказываешь танцем?..

Послушно тело чувству мотылька.

Бела, изобретательна рука,

А в ней — цветок… Так, может, попыта́ться

Истолковать шаги упругих ног,

Виолончель волны подвижных бёдер…

Увидь меня, я здесь, почти напротив,

Ведь это мо́й ты выбрала цветок…

Кружась — исчезни и… перенесись

Из неуюта камерного зала

Сквозь толщу складок бежевых гардин

В ту область чувств, где я совсем один,

Что на мечты истратился нахалом,

Поиздержался, выкупив холсты,

А рисовать, при этом, не умея…

Тянусь к тебе, податливая фея…

Прости-прости, что я с тобой на ты…

Изгиб спины, и этот мах ногою…

Прыжок, ещё, ещё… — и ты в руках

Романтика в рыбацких сапогах,

Поклонника природы и покоя…

Но нет, не то… Финалом — общий свет…

Аплодисменты лени, скрипы кресел,

Чтоб завтра лишь заметочкою в прессе

Мелькнул твой белоснежный пируэт.

УСЛЫШАТЬ ГОЛОС

(непридуманная история)

Была колючая гроза. Урча, подпрыгивал автобус.

Шалели вспышки в два ряда, производя кромешный ад…

Доехать, выйти и лететь подобно ангелу, подобно

Промокшей птице штормовой, что бьёт крылами наугад.

А там, в заштатном городке, куда спешила героиня,

В окне второго этажа дрожал зелёный огонёк.

Племяшку тётушка ждала, по виду — статная графиня,

Глядя сквозь щёлочку гардин на грозный ливневый поток.

Гроза совсем сошла с ума, когда на площади Советов

Автобус встал, открылась дверь, и «рыбы» влились в океан.

А вслед за ними и она в июльском платьице приветном,

Невероятною грозой обескуражена слегка.

«Алетта!.. Что же ты?!.. Беги!.. Ускорься, милая!.. Опасно!..», —

Как будто кто-то за спиной проговорил. И в тот же миг —

В полнеба всполохом разряд и… В белоцветии ужасном —

Опять слова: «Терпи-терпи… Иначе мне не оживить…

Итак: в тебя попал разряд. Не паникуй. Вдохни поглубже

Пред тем, как в сердце он войдёт и разветвится по ногам.

Уходит в землю. Стой. Замри. Я знаю-знаю… Ну же!.. Ну же!..

Дыши, дыши, не шевелись, не доверяй своим шагам».

Глаза в недолгой слепоте вновь обрели способность видеть.

Она упала и ползла, собой сплошной являя нерв…

И боль стирала о наждак зело саднящую обиду…

И пробегавший мимо трус призвать на помощь не посмел.

Но сил хватило доползти, чтоб возродить себя из пепла,

Непредсказуемо бежать по искривлённым руслам вен

И каждой ночью видеть сны, где, словно тень, стоит ослепнув

Почти огонь, почти ничто с подсказкой бога в голове.

И по сей день охота знать — кому обязана спасенью…

Ни дым, ни карта, ни ладонь не объяснят… И только Он —

Один-единственный из всех, души святое утешенье,

Поёт о том в дуэте с ней и не выходит на поклон.

КОНТОРСКИЕ МИСТЕРИИ

(эскизы)

В атмосфере пыльных кабинетов,

Где сквозняк бумагою шуршит,

Ходят дамы в тапочках балетных,

А за ними — бледные пажи.

Вьётся речь мохнатой рыжей пряжей.

По углам валяются клубки.

Взгляды, уши, цифры… И туда же

Цепко интегрируют «жучки».

А в предельно узком коридоре,

В микрокосме хитреньких бацилл

Дышит лень с путёвкой в санаторий

И семью билетиками в цирк.

Вот чего, а цирка здесь хватает.

Погремушкой — сутолока дней…

«Это правда?.. Главный одобряет?..»

«Успокойтесь. Главному видней».

Как приятно техника стрекочет…

Как сладка наигранная брань…

Это кто в стороночке хохочет,

Компромат по листику набрав?..

Сам Сатир?.. Пробрался из ютуба?..

Ведомы ему желанья масс?..

«Погоди, лукавая голуба

С подведённой пристальностью глаз!..», —

Шепчет он, невидимый, беззвучный

В уголке на креслице крутясь.

Бутерброд крадёт у девы тучной,

Импульсивной мести не боясь.

Ускользают смыслы в интерьерах.

Почему? А дамочка молчит.

Денежки. А деньги — это нервы…

А ещё — отмычки и ключи.

Циферки сметаются в совочек.

Умирают компы до утра.

«Завтра все как штык!.. Без проволочек!..»

Не контора — чёрная дыра.

На окне — тюремная решётка,

За решёткой — неба серый цвет…

Спит Сатир, ладонь у подбородка,

Суету закрыв на шпингалет.

НА ЭТАПАХ ЗАТУХАНИЯ

Да, в детстве все чувства ярче,

Значительно слаще то́рта…

А в юности что?.. Тем паче.

Особые натюрморты.

Эмоции бьют вулканом,

Что даже тактильны речи…

Не видя в упор обмана,

Когтям подставляет плечи

Несметная часть ведомых,

Мечтателей дней вчерашних,

Доверчиво прыгнув в омут

И… — камнем… без всплеска даже.

И вот уже новым взором

Окинув восторг вчерашний,

Как куклы, у мониторов

Сидим мы, ушами машем,

Моргаем-моргаем, словно

Иное нам недоступно…

Упало, разбилось слово…

А слово — уже поступок.

Так как же включались чувства

И кто же стоял за ними?..

«Иль заново жить учусь я

В бесхитростной пантомиме?», —

Бормочет герой случайный,

Листок расправляя мятый.

С годами душа дичает,

Питаясь насущным ядом.

Ты кто, темнота да злоба?

Кто ты, ни любви, ни сердца?

От пломб твоего апломба

Любви заржавела дверца

В тот мир, что не станет прежним,

Ведь знания множат беды…

А жизнь — океан безбрежный,

Где мачты скрипят от ветра.

ОКТЯБРЬСКИЕ ВСТРЕЧИ

Опустошили бутылёк, скучая.

Никто и глазом не повёл. Отлично.

А ведь зашёл-то я к тебе случайно,

Несвоевременно и не в зачёт.

А по дворам переметались листья,

Гулял октябрь во всём своём величьи,

И был прелестнейшим он органистом

Гудящий в форточке октябрь тот.

Я всё описывал тебе проблемы…

Я всё рассказывал тебе о жизни…

О метафизике, о книгах Лема…

А ты допытывал да подливал…

А жизнь обманчива, как оказалось,

И в самом стоящем — непостижима…

И… распрощались мы в тиши вокзала

(совсем не помню, как туда попал).

А год спустя задребезжал звоно́чек.

Ты был застигнут изневесть конечно.

Ушёл внезапно ты, ушёл досрочно,

Всё по неведенью, в небытие…

И осень осенью плыла недолго,

Чуть дольше пламени неяркой свечки…

Зачем встречались — не пойму вот только,

Рационируя ингредиент.

Шуршат вопросики сухой листвою.

Свистит на кухне музыкальный чайник.

А может, заново себе позволить

И философию разбавить чуть?..

Но ты молчишь, определённо зная

(земные ведомы тебе печали)…

И в обособленности, допоздна я

Лечу один и… будто вижу путь.

НА ХВОСТЕ

(вариации на тему)

МУШКА

Птица прыгает и… вертит

Синим веерным хвостом.

В скуку грустную не верьте:

Скука — это не о том,

Бесполезная притом.

А за птицей наблюдает

Пан Пантера — чёрный кот;

Револьверчик наставляет

И на мушку цель берёт.

Он, естественно, не врёт.

Только мушка оказалась

Неусидчиво-хитра

И от цели отвязалась,

Брыснув, дескать, мне пора.

Где был кот — теперь дыра.

Птица прыгает и… вертит

Синим веерным хвостом.

Нет, как видно, в жизни смерти, —

Ни сегодня, ни потом,

Даже встретившись с котом.

НА ХВОСТЕ

Скачет заяц по сугробам,

Вязнет в тёплом феврале.

А за ним по синим тропам

Раскудлаченным галопом

Рыщут волки, ошалев;

Рыщут-рыщут — не находят…

Языки слюной текут.

А косой от них поодаль:

«Привязались, взяли моду… —

Недовольствует. — Я тут!..

Догоняй, хромые черти!..

Напрягай ослабший нюх!..

Заяц вам таких начертит,

Что запутает до смерти,

Зная тыщу заманух!..»

По сиреневым сугробам

Зачинаются ручьи.

Тяжек бег. Поди, попробуй,

Догони, когда он в оба

И… инфаркт заполучи.

«Нет уж, заяц, мы, однако,

Обождём тебя ловить.

В нас самих из буерака,

Громко тявкая собакой,

Кто-то принялся палить…»

Эка жизнь — одна охота!..

Снова хищник на хвосте!

Что — лиса?!.. И заяц — ходу:

«Привязались!.. Взяли моду!..

Чёрт, охотники — везде…»

УТЕШЕНИЯ РАДИ

Тонет день с неизвлечённой пользой.

Стопки книг. Мечта мешает думать.

Спохватился, но да, видно, поздно.

Вышел вон и… не задел приступок,

Устоял… Моя ли в том заслуга,

Что иду за временем по кругу?..

Мир прочтён, а, может быть, и понят…

Дайте сил, чтоб допонять детали,

Чтоб на шаг ещё его дополнить,

Ну хотя б на чистоте ментальной…

Стопки книг — как якорь — не поднять…

Разве что по жанрам разобрать.

Тянет ночь от фонаря волынку.

Треплет память парусину нервов.

Утром встану и пойду до рынка.

Просто так. И непременно первым.

А со мной — синичка желтопуза —

Вдохновеньем жить… Ну чем не муза?

Тёмен дух неголубых потёмок.

Семь картин обращены в иное.

Не понять под голосок позёмок

Эту жизнь линеечной длиною.

Так что лучше позже доплести,

Чтоб корзинку с фруктами нести.

СЛОВА УЧИТЕЛЯ

Так что ты ставишь во главу угла?..

Слова Христа, иль только воскрешенье,

Как некое чудесное явленье,

И боле ничего?.. Увлечь смогла

Метафорою липкая ловушка?..

Всю жизнь прождал, когда тебе на ушко

Шепнёт разгадку ангел в тишине?..

Но ангел — не факир, не чарователь…

Людского пониманья изыскатель,

Он Слову служит с правдой наравне.

Но мы Его не слышим — дра́знят перья

Цветного карнавала… И доверья

Внушает больше вымысел, чем факт.

Воскрес Он там, иль это чья-то ложность —

Не главное. В разы важней возможность

Внимать словам Учителя, читать

И проникать, как проникают струи

В весенний снег, прозревшему даруя

Искомый путь. Ослепший от чудес,

Ты притворился добрым иереем,

Седым жрецом с молитвою свирельной,

Что прячется душой в противовес

Живому Слову… В Слове — только в Нём

Бессмертное

Проверено

Огнём.

СМОТРЕТЬ В ГЛАЗА И ВИДЕТЬ…

Человек — очень странная сущность,

Зачастую лишь мясо да кости…

Но богами до власти допущен

До того, как уснёт на погосте;

До того, как с лихвой осознает

Всю ненужность своих раздражений…

Коридорная песня сквозная —

Результат вековых достижений.

Только есть в этой сущности — не́что

Выше всяческого пониманья,

Даже собственных страхов заплечных…

Нечто это зовётся — сознаньем.

Без него мы — гремящие кости,

Без него мы — инертные формы,

Что, запнувшись, исчезнут от злости,

Или в урнах сгорят амофорных.

Почему же сознание наше

Уязвимые носит костюмы

И, не брезгуя жизнью пустяшной,

Протирает джинсу́ их бездумно?..

Почему этот блеск незакатный

Заключён в процедуру гниенья?..

Не затем ли, чтоб вызвать досаду,

Осторожные искры прозренья?..

Изучая лучистые лица,

Удивительно добрые очи,

Вижу я, как сознанье свети́тся

Блёсткой звёздочкой царственной ночи.

Игнорируй, не падай, не гасни

В череде краткосрочных сезонов!..

Быть на службе у смерти — опасно.

Даже больше скажу вам — позорно.

ВЕСНА ХОЛОДНЫХ ПЕСЕН

Тьма раскручивает мир, как юлу,

Где у каждого есть точка своя,

Несмотря на то, что в пятом углу

Заблудившимся сигналит маяк.

В сумасшествии смешавшихся душ

Нет ни выхода, ни входа. Темно.

То ли порохом набили картуш,

То ли ворон глаз таращит в окно.

Я кричу, да голос мой — неживой.

Тонный камень лепестку не поднять.

По границе красный след ножевой

И трассирующий — влёт не догнать.

Тьма раскручивает мир, как юлу.

Стёкла — вдребезги, бетон — в порошок.

Льнёт вальсирующий бес на балу

К милой диве, притуляя шажок.

А вчера весь день накрапывал дождь.

Незатейливо вилась канитель

И, что странно, исходил от ладош

Снежный па́морок грядущих недель.

Этот па́морок искал — чем бы взять,

Извести в ночи́ до грёз, обмануть…

А теперь одна лишь мысль — устоять,

Чтоб под вой шальных сирен не уснуть.

Знаю, мир уже не будет иным,

Если выбита земля из-под ног.

И всё ярче, всё реальнее сны

Сквозь отсутствующий взгляд в потолок.

СЛЕД В СЛЕД

Нестись по теченью, не думая,

Не взвешивая все за и против,

Поддакивающим под дулами

Зомбированным отродьем…

Неистово верить батюшке,

Что, дескать, ему виднее…

Спасаться обманом рядышком

С продажным архиереем.

Бежать к своим меленьким клеточкам,

Авоськам, заплаткам и кухонкам…

Развесив бельишко по веточкам,

Грудиться бондарными кухлями…

Бояться фривольно высказаться,

Заляпать «пятно» на стеночке,

При этом быть жутко вымазанными

Согласием жить по стрелочке.

Рабами гулять бессовестно, —

Личинами обезличенными…

С друзьями спешить размолвиться

За острый значок отличия…

Чтоб правда глаза не резала,

Их лучше держать закрытыми…

Становятся люди бесами.

Иконы летят корытами.

КУДА УХОДЯТ ПОЕЗДА

Куда уходят поезда,

Мелькая красными огнями,

Своеобразно догоняя

Шальное время на мостах?

Не ими ль связана судьба

Непрерывающейся страсти?..

Да, я готов признать отчасти,

Там, на мосту, узрев себя

В окне вагона… Мир — муляж

С непостижимым алгоритмом:

Не то цветёт, не то горит он…

Аспект. Обман. Фотомонтаж.

Куда уходят поезда?

О чём молчат ночей перроны?

Килопарсеками микроны

Предстанут завтра… Красота!..

Стучат, триолями мельчат

Металлофонные колёса…

И лишь гранитные колоссы

Всё так же держат на плечах

Вчерашний день в кривых огней,

В стоцветной гамме звёзд и строчек…

Чуть освещённый контур ночи.

Перрон. Мурашки по спине.

И даль темна… «Там-там», туда…

Туда уходят поезда…

НИ ФИНТА, НИ ФИШКИ

Остыньте, демоны. Не ново

Гнать настроенческое слово,

Заштукатуривая им

Бомондоликий ваш интим;

Играть фигурными слонами,

Кричать о совести лгунами…

Не предавая свой геном,

Трястись над собственным дерьмом…

Зачем вы здесь? Какие цели

Вас, обездвиженных, имели,

За что имели вы бабло?..

А мы в вас верили… Облом.

А мы считали вас своими —

Друзьями, близкими, родными,

Цветами потчуя талант…

Да вместо них дезодорант

Дарить вам надо было, суки,

А после — мыть в трёх водах руки…

Национальность подвела?..

Не ту энергию ввела?..

Не удержались пред соблазном?..

Раскритикован был Эразмом

Сей не́дуг пять веков назад.

И кто ваш друг? Маркиз де Сад?

Прощайте, смуглые пижоны…

Играйте псевдоприближённых,

Звените бледною деньгой,

Кичитесь жизнью дорогой

Там в эмиграции тщедушной,

Немногословной и послушной…

Ведь не от светлых же идей

В бароны метил лицедей.

ДЕРЕВЯННЫЙ КОЛОКОЛЬЧИК

Топчи, оправдывая ложь,

В себе прекрасные порывы…

Внушай, что злобный командор

Несёт свободу племенам…

Но Небо, батенька, не трожь,

Пуская строчку красным криво,

Закрыв последний коридор

На конфетти из телеграмм.

Не убеждай своим письмом

Прозревший мир документальный.

Беги в кусты, два пальца в рот,

Вконец устав изображать

Себя провидящим ослом

С подходом к разуму фатальным,

Чтоб если что — наоборот

Начать событья излагать.

Ты оглянулся бы назад,

Откуда жалит канонада,

Откуда голосом поёт

Тяжёлый лёт а-ви-а-бомб…

Бесспо́рно пафосен фасад.

А двор — уныл. Не лги, не надо

Толочь в песок колючий лёд

И называть его — «любовь».

Ты — не поэт. Сойди, мертвец,

Костьми играя, с пьедестала.

Сомкнётся занавесом мрак

Твоих чудовищных стихов…

И только свет полуколец

Стеклянных лун, слепых и впалых,

Откроет нам, что всё не так,

Сверкая из-за облаков.

НО БУДЕТ ЛИ…

Закрывшись, книга выдохнула пыль.

А вместе с пылью высыпались буквы,

Красны́ и кисло-сладки, словно клюква,

Отправленная на зиму в бутыль.

Ни фраз, ни слов уже не разобрать…

И прячущимся символам на смену

Спешат они в разверстые дольмены

От «а» до «я» таиться и молчать.

И заново начнёт дышать зерно

В пустой земле, лишённой прежней силы,

На грани смерти нервом импульсивным

Цепляясь хватко за веретено

Неярких дней. И снова по слогам

Прочтут себя возникшие народы…

Открытой книгой будет им Природа,

Как восхожденье к светочам-богам…

Но будет ли?.. Терпению конец.

Провисло небо холодом свинцовым.

Блестящих кукол строем образцовым

Идёт беда под ровный бубенец.

И ХМЕЛЬ, И ВЕЧЕР, И СВОБОДА

В саднящей грусти небо стынет.

Зевает солнышко с холма.

Иду я улочкой Бесстыдной

В бесстыдстве пьяного ума.

Забронзовевший в убежденьях,

Несу надменность я и ложь,

Чтоб сбросить их в момент прозренья

В людской бессмысленный галдёж.

Я знаю все свои пороки,

Копя памфлеты на столах!..

Плывите сплетничать, сороки,

В аквамариновых дождях!..

Беги и ты в линялой шубе,

Моя лиса!.. Спешите лгать,

Пока в соавторстве беззубом

Со мной шагает благодать!..

Почти лечу, машу крылами,

Терпя недолгий свой позор…

Мелькает бурыми стволами

В закате дня сосновый бор…

Мелькает всё — моши́ца, мысли,

Канавы, камешки, шаги…

Сохатый в луже отразился…

Таращат бельма лешаки…

Гуляй, оторва, долгим мигом,

В себя вместившем три луны!..

Да будут святы Гелла с Никой,

Раз чувства в тело вплетены.

ПОВЕРИТЬ АНГЕЛУ

Не оценили глаза редакторши

Моё недавнее стихотворение.

Хватила дерзости она достаточно

С каким-то вычурным остервенением…

Клыкастым хищником терзала строфы и

Рвала вопросами — когтями крюклыми…

И, впав в бессонницу от катастрофы, я

Блуждал в растерянности между буквами.

Ну, не бывает так на свете, господи,

Чтоб за полтину лет усердной радости

Картина творчества разрылась оспою,

Оставив автора в шинке под градусом.

Ломал я голову над этой глупостью,

Итожа выводы бесперспективные…

Как вдруг заоблачный, отставив рупор свой,

Шепнул мне на́ ухо: «Плюнь!.. Субъективное…»

ТОЛЬКО ПЕНА ПЕННЫХ ЛЕТ

Синей ночи холодильник,

Метрономный молотильник…

Ни подушкой, ни хлопушкой

Не убить его никак.

Синей ночи холодильник,

Мысли стёршийся напильник,

Да сиреневая стружка

Трёх панических атак.

А над крышами Парижа —

Всё темно и неподвижно, —

Нет ни времени, ни боли

И… прозрачен потолок…

А в российском граде Нижнем

За стеной скребутся мыши,

Прогрызая путь на волю

Между чьих-то хладных ног.

Понедельник по неделям

Расфасован параллельно

Невидимкам, что напротив

Свой разматывают клуб.

Понедельник — это плохо.

Постсоветская эпоха.

В каждой букве, в каждой ноте

Ощущается ютуб.

Где-то в Лондоне и Праге

Развевает ветер флаги,

И старательные силы

Капитальны и крепки…

А в Воронеже и Вятке

Капитальны только взятки

Да надежды на мессию

В виде бабушки Яги.

Синей ночи холодильник,

Потемневший кипятильник,

Плюс двенадцать чашек кофе

И пятнадцать сигарет…

Мысли душу захватили,

Страсти чувства совратили…

И в бутылке, и в полштофе

Только пена пенных лет.

КУЛЬТИВАТОР

Под корень срезанный сорняк

Прижал к земле жучков с цветами,

Застыв бесцветными крестами

Пустой травы и так и сяк.

И вот, где был приют существ,

Теперь земли чернеет пустошь,

Что подготовят под капусту…

Кричи тишайший свой протест,

Жучок бесхитростных духов,

Янтарь плетущихся цветочков!..

Упрямство трактора и… Точка.

Диктат.

Насилие.

Имхо.

МЕЖДУ ВРЕМЕНЕМ И ВЕТРОМ

Ричи Блэкмор живёт за углом,

В старом дворике города Энска,

Вдохновляя мужей декадентства,

Бесталанным тапёрам назло.

Отглумились съездны́е цари,

Шестерёнки сточились — не жалко,

Распустились по ниткам пижамки,

Перелопались в пыль пузыри;

Поменялись акценты сто раз,

Всплыли новые жанры и стили,

С пьедесталов сошли и остыли

Представители лучших из нас…

Жизнь промчалась прерывистым сном,

Искрутилась пластинкой до ши́па…

Почему, несмотря на ошибку,

Он всё так же живёт за углом, —

Там, в подвале, меж лопнувших труб,

В виде грязной пурпурной афиши,

Что на треть уничтожили мыши,

Обломав злопоминчивый зуб.

То ли ветер струною поёт…

То ли это струна завывает…

Может, «Дым над водой», а?.. Срывает

Ветер лоскут бумажный и…

рвёт.

НА КРЫЛЬЯХ МУРАВЬИНЫХ

…но я не готов говорить о Хайяме

С вами, летающими муравьями,

На блёстком мгновенье из смерти в смерть.

В окошке предбанника рыжая медь

Прожгла некудышние зимние тюли…

Ушли муравьи в голубые июли…

В рассыпанных буквах себя обрели,

Сцепились в слова, а слова в рубаи…

Что знаешь, творец, ты о творчестве, если

Мешает природа дремать тебе в кресле?

Слагая возникшие чувства в стихах,

Лети на крылатых своих муравьях.

В СУХОМ ЛЕСУ…

В сухом лесу, корявом и бесплодном,

Где только тьма плетёт свои венки,

Красноголовик шляпкою холодной

Что сил упёрся в ветхие пеньки.

Куда, зачем он лез?.. Силён, однако…

И если б не забрёл я в эту тьму,

Он так и сгнил бы, красненький, бедняга,

Во мхах и прели, судя по всему.

Под корень срезал — чисто на засушку,

Не проверяя, враз определил,

Но… Может быть, нагнувшись за волнушкой,

Его я?.. Да, представьте, обронил…

Не обнаружив яркую пропажу,

Я сплюнул мат, с албастым не в ладу…

И стало мне тогда до жути страшно:

О, как несложно выпасть на ходу.

В ГРЕМЯЩЕЙ ТИШИНЕ

Безоглядная жизнь, одинокая…

Ванна пены с огнём войны.

Фантазийной души паноптикум,

Обнови мне ночные сны.

Что реальность? Суха́ метельная

С дирижёрами злых идей.

Тьма и… спальня моя отдельная —

Канонада взрывных недель.

Признаюсь, появилась мания

Выходить в коридор, смотреть

В синь окошка сквозной проталины

На больную до света медь.

Жить, не спать и… не жить, чего уж там,

Под метлою летя в совок…

Если что и спасёт, так колышек,

Что в ветрах не упасть помог.

Но подвязка слаба, не выстоять…

Тонки ветви больной любви…

Не спешите, вокзалы-пристани,

Не досадуйте, соловьи…

Буду с крыши смотреть в грядущее,

Буду ждать-дожидаться зорь…

Если смерть до руля допущена —

Значит, души изъела хворь.

Скачет, скачет мячом резиновым

Месть вселенской величины…