Бесплатный фрагмент - Тайна Bookового леса

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1. Прерванный полет

Пилот потянул штурвал на себя. Вертолет послушно взмыл вверх и, описав круг над шпилями собора, помчался над городом, едва не касаясь крыш, розовеющих в лучах январского солнца. Спустя несколько минут, когда последние из них растаяли в начинающем темнеть небе, летчик включил автопилот, который приятным женским голосом пообещал через полчаса посадить крылатую машину в Аббатстве Флери, таком же древнем, как храм в Шартре.

Пассажиры перевели дух. Сидевший рядом с пилотом грузный мужчина средних лет резким движением поправил ремень безопасности, словно желая подчеркнуть, что затея ему не по душе, и он не намерен скрывать свое раздражение.

— Все же, по крайней мере, это странно!

— Исключительно ради Вашей безопасности, месье Нуву! — дежурной фразой отозвался пилот и бросил взгляд на следовавшую параллельным курсом машину охраны.

Пассажир устало махнул рукой. Он был давно в пути и не понимал, зачем Службе протокола понадобился весь этот цирк? Чем не угодил обычный наземный транспорт? Почему нельзя было доверить охрану обычным дронам, а не нестись с безумной скоростью, с взводом клонов на хвосте, которые в своем ярком снаряжении были больше похожи на клоунов, чем на гвардейцев?

Нуву повернулся к сидевшему за спиной секретарю Полу Батлеру.

— Признайся, Пол! Это ведь ты все затеял, не правда ли?

По лицу всесильного Председателя Совета Церквей скользнула усмешка, намекавшая на то, что секретарь, сам, будучи клоном, в очередной раз решил подыграть родной корпорации «Reich Nanotec», обеспечив ее выгодным заказом. Но Батлер ничего не ответил, лишь пожал плечами. Что поделаешь? Протокол есть протокол! Впрочем, это было понятно и без слов.

Какое-то время спутники молчали. Наконец, вдали показался Орлеан, знаменитый Собор Святого Креста и рядом с ним Луара, с высоты похожая на торопливый росчерк Генриха Наварского. Автопилот скорректировал курс, и теперь солнце оказалось справа. Так, что в левом окне можно было видеть тени от двух машин, бегущих наперегонки по земле. Пилот намеренно выбрал именно этот путь — вдоль реки, причудливо вьющейся среди подернутых поземкой полей и необычайно живописной даже в это время года.

Но мысли месье Нуву были от этого далеки.

— Однако, настоятель собора — тот ещё лис! — произнес он нарочито громко, чтобы секретарь мог услышать своего «учителя». — Стоило мне заговорить о Покрове Богородицы, как он тут же он попробовал замять разговор. Но ничего, ничего! — утверждая себя в правоте своих же собственных слов, выдохнул Нуву. — Заберем! И храм, и Покров, а затем и Терновый Венец — все заберем!

Вертолет подбросило потоком теплого воздуха, но автопилот легко с этим справился и выровнял машину.

— Месье Нуву! Звонит кардинал Диверсо. Вы ответите?

Секретарь протянул трубку.

— Риккардо? Рад тебя слышать! Где мы? Как всегда, в пути. Болтаемся где-то между Орлеаном и Флери. — Нуву бросил взгляд на навигатор. — Жаржо! Тебе это о чем-то говорит? Я не слышу! Пожалуйста, говори громче!

Нуву прикрыл трубку рукой и посмотрел на летчика так, словно шум издавал не вертолет, а сам пилот.

— Смотрел ли я последний выпуск новостей? Откуда? Из русского скита? Да, помню! Там сегодня летчики должны были забрать храм. — Нуву неожиданно изменился в лице. От былой веселости не осталось и следа. — Что, значит, не смогли? Какая непреодолимая сила? Ты сошел с ума? Расскажи подробнее!

Какое-то время он сосредоточенно, не проронив ни слова, слушал друга.

— И это все было в прямом эфире? Идиоты! — он в раздражении ударил кулаком по стеклу кабины. — А ведь я предлагал показать сюжет в записи, но они настояли на своем.

Нуву хотел было еще раз выругаться, но взял себя в руки. В окне мелькнуло серое полотно автострады, в этот вечерний час почему-то абсолютно пустой, свободной от машин, и рядом с ней несколько выбеленных снегом крыш — какая-то деревушка или ферма, такая маленькая, что ее не было даже на экране навигатора.

— Впрочем, что произошло, то произошло. — Нуву по-прежнему был на связи. — Но мы должны найти способ повернуть все таким образом, чтобы случившееся пошло на пользу нашему общему делу. И поэтому, — он бросил взгляд, сначала, на пилота, затем на часы, — мы меняем маршрут и летим к тебе. Думаю, через два часа будем в Реймсе. Там и встретимся! Аddoi!

Нуву, в досаде, еще раз ударил ладонью по стеклу и, повернувшись к пилоту, отдал приказ:

— Немедленно разворачиваемся и летим в Реймс!

— Но это невозможно! — неожиданно дерзко и непозволительно для своего положения возразил пилот, которому передалось настроение пассажира.

— Почему?

— Потребуется время, чтобы согласовать новый маршрут, и, главное, нам не хватит топлива. Без дозаправки не долетим!

— И что Вы предлагаете?

— Согласно Маршрутному предписанию, сначала мы должны … — начал пилот, но Нуву его уже не слушал.

— К черту предписания! Мы летим в Реймс, и никто, даже сам Господь Бог, не сможет мне в этом помешать!

Воскликнул Нуву и попробовал дотянуться до приборной доски, чтобы отключить автопилот. Но ремень безопасности не позволил это сделать. Тогда он разблокировал ремень и снова протянул руку, но пилот снова ее отстранил. Завязалась борьба, в ходе которой пассажир, навалившись всей массой на летчика, смог-таки коснуться сенсора и отключить автопилот.

Но какой ценой!

Вертолет, на мгновение, нырнул в воздушную яму, затем завалился на левый бок и, жадно загребая винтом морозный воздух, рванулся наперерез второму геликоптеру, летевшему параллельным курсом. Раздался страшный скрежет — это встретились винты крылатых машин — и, следом, звон разбитого вдребезг стекла. Сцепившись, как борцы на татами, вертолеты рухнули вниз, на освящённый последними лучами солнца берег Луары, и, ударившись о землю, озарили окрестности двумя яркими вспышками, не оставив своим пассажирам даже малейшей надежды на спасение.

Глава 2. Валери

День близился к концу. Он выдался непростым, полным событий. Одним из тех дней, к которым возвращаешься не раз, чтобы снова прокрутить в памяти и выделить то самое важное, ради чего этот день был дан тебе, чтобы стать частью именно твоей жизни, единственной и неповторимой.

Конечно, не все смотрят на жизнь именно так. Многие живут легче и проще, не штурмуя горных вершин, не рискуя оступиться, не заплывая на глубину, и это тоже особый талант, за который не осудишь. Не упрекать же петуньи за то, что они выросли именно петуньями, а не розами. В конце концов, будь иначе, возможно, человечество уже давно сошло бы с ума. Однако из этого не следует, что петуньями должны быть все. Особенно, если ты — роза, и твои родители, и все близкие и далекие предки также были розами. Сколько бы их не пытались заставить быть петуньями, сажали, пересаживали и даже травили химикатами, но так розами и остались, и не могут быть кем-то другим.

Именно такой розой была Валери Бьен, которая поздним вечером 14 января 2237 года мчалась на своем стареньком, но все еще шустром «Renault», не догадываясь о том, что за очередным поворотом Орлеанского шоссе ее поджидает одно из тех самых событий, которые затем помнятся всю жизнь.

Несмотря на то, что это был воскресный день, провести его пришлось на работе. С тех пор, как были изобретены «датчики усердия», так поступали многие, и Валери не была исключением. Переработка никогда не считалась в Империи грехом. По большому счету, ее граждане только это и умели — работать, работать и работать, чтобы больше заработать, чтобы больше потратить, чтобы снова больше работать и так без конца. Это было нормой.

Удивительно другое. «Ваву», как называли ее друзья, все же находила время и, главное, желание выбраться на берег Луары, в соседние Бурж или Тур, а, с недавнего времени, в Жермени-де-Пре, где она недавно приобрела дом и куда мчалась этим вечером. Хотя бы на несколько часов, чтобы завтра с рассветом засобираться в обратный путь.

Почему же ей не сиделось на месте?

Во-первых, это было интересно. С детства — а помнила себя Валери с пяти лет — ей всегда нравилось узнавать что-то новое. Несмотря на то, что это иногда заканчивалось приключениями, о которых лучше было не вспоминать. Тем более что жизнь на родительской ферме в Ле Матра в окружении кур, кроликов, лошадей и пчел, к таким приключениям весьма располагала.

Во-вторых, это было весело! Хотя, по правде говоря, случалось и иначе. Единственным соседом семьи Бьен был старый пасечник Клод. Надо ли удивляться тому, что, когда жажда жизни однажды привела Валери на его пасеку, домой она вернулась с десятком пчел в длинных русых волосах. Разве такое забудешь? Как и Пирата, огромного, лохматого бриара, непременного участника всех ее детских игр. А, уж, когда к их веселым потасовкам подключался Ветерок, молодой, игривый конь, с черной, как смоль гривой, остановить их мог только отец.

Как-то раз, во время очередной погони за Пиратом, девочка стрелой влетела в конюшню, где отец мыл Ветерка. Конь от неожиданности заперебирал ногами, попятился и уронил чан с водой, которая, стекая по стене, смыла часть побелки. На следующий день отец собрался заново побелить стену, и, чтобы впредь дочка знала, где можно, а где нельзя шалить, призвал Валери в помощники.

Как же они удивились, когда, придя в стойло к своему любимцу, увидели, что у Ветерка… выросли два белоснежных крыла! И, только приглядевшись, заметили, что крылья принадлежат нарисованному на стене ангелу, который долгие годы таился под толстым слоем побелки.

Увидев это чудо, пасечник Клод вспомнил, что когда-то в Ле Матра жила японка Фусако, превратившая ферму в… иконописную мастерскую. Только это было так давно и казалось настолько странным, что этим рассказам никто не верил. И напрасно! Потому что они оказались правдой.

Как японская художница оказалась в центре Франции? Почему увлеклась иконописью? Для кого писала иконы и почему решила украсить ферму фреской Благовещения, ангел с которой так поразил маленькую Ваву? Тогда все эти вопросы остались без ответа.

Позже Валери разыскала фотографию необычной художницы. Со снимка на нее смотрела невысокая женщина с короткой стрижкой, круглым лицом и живыми, внимательными глазами. Казалось, они были такими разными и жили в разные эпохи, но при этом оказались удивительно похожи тем, что для маленькой японки жизнь также была приключением, и провести ее, лежа на диване, с пультом от телевизора в руке, было немыслимо.

Оттуда же, родом из детства, была профессия Валери. «Доктор Бьен», как называли ее пациенты и коллеги, была дипломированным психотектором, помогая людям вернуть то, что когда-то называлось «вкусом жизни». Несостоявшиеся самоубийцы, разочаровавшиеся романтики, надорвавшиеся перфекционисты, сломавшийся прагматики, опустившиеся неудачники и прочие социально-бесполезные граждане с «индексом усердия» ниже десяти процентов, перед тем, как быть окончательно «списанными в утиль» и отправиться «куда-нибудь подальше», согласно закону, должны были пройти курс психотектоники. И тут в бой за них вступала Валери, и о том, какой ценой давались ей победы, знала только она одна.

Сегодня был именно такой день. Валери перевела управление машиной в автоматический режим, включила музыку громче и закрыла глаза, чтобы насладиться мелодией, звучащей из далекого прошлого, в котором люди не стеснялись говорить о своих чувствах.

Lullaby of Birdland, that’s what I

always hear, when you sigh.

Never in my Wordland

could there be ways to reveal in a phrase, how I feel.

Have you ever heard, two turtle doves

Bill and coo, when they love?

That’s the kind of magic —

Music we make with our lips, when we kiss.

Песня еще звучала, но вместе с ней, сначала, издалека, затем все ближе и громче стал слышаться какой-то гул. Как будто по шоссе мчался гоночный автомобиль, пытаясь обогнать «Renault» Валери. Девушка открыла глаза и вовремя. Потому что, спустя мгновение, над шоссе, совсем низко, почти касаясь земли, пронеслись два военных вертолета.

«Наверное, очередные учения? — подумала Валери и ощутила, как автопилот сбросил скорость, чтобы удержать на дороге автомобиль, которую волной воздуха, поднятой винтами крылатых машин, повело в сторону. — Интересно, куда они направляются? Должно быть, на военную базу в Монтеро? Однако в новостях об этом ничего не говорили».

Шоссе повернуло к Луаре. В левом окне пронеслась табличка с названием очередной деревушки. «Petit Pochy» — прочитала девушка. Приближался поворот на Жерменьи-де-Пре. Не пропустить бы! Валери посмотрела на навигатор и затем снова на шоссе, над которым, в некотором отдалении, прямо перед ней по-прежнему висели два военных вертолета. Неожиданно один из них резко затормозил, так, словно споткнулся в воздухе о какое-то невидимое препятствие, затем завалился на левый бок, метнулся наперерез второму геликоптеру и протаранил его. Машины рухнули вниз, на землю. Спустя еще мгновение над местом их падения поднялся столб пламени, и, уже после этого, докатилось эхо мощного взрыва.

Все произошло так быстро, что Валери не успела притормозить и промчалась мимо. Какое-то время в зеркале заднего вида она еще видела, как пожар пожирает останки разбившихся машин и только, когда они окончательно исчезли, спохватилась, что в этой аварии кто-то мог выжить. Девушка отключила автопилот, взяла управление на себя и, развернувшись, направилась в ту сторону, где в сумерках, опустившихся на покрытое поземкой поле, полыхал пожар.

Глава 3. Неожиданная находка

По поверхности поля за упавшими вертолетами тянулась длинная и широкая борозда, конец которой был объят огнем. Очевидно, что искать выживших там было бесполезно. Валери припарковала автомобиль на обочине и направилась в начало этого скорбного пути, туда, где не было огня, и люди могли бы избежать смерти. Хотя в это верилось с трудом. Если только чудом. Не иначе.

Вокруг на огромной площади были раскиданы куски железа, обломки приборов, обрывки проводов, осколки стекла и отдельные части тел, словно, перемолотых огромной мясорубкой. Почти все погибшие, за исключением двух или трех гражданских лиц, были одеты в военную форму с отличительными знаками взвода Имперской Гвардии, вероятно, сопровождавшего в полете какого-то высокопоставленного чиновника.

Солнце село, закат угасал, и различить что-либо среди вывернутых взрывом комьев мерзлой земли, даже с включенным фонариком, становилось все труднее. Валери пристально вглядывалась и вслушивалась во все, что ее окружало, стараясь заметить хотя бы малейшее движение, услышать один единственный человеческий стон. Но тщетно. Надежда найти кого-то в живых таяла с каждым шагом.

Вместе с тем, по мере продвижения вперед, нарастало ощущение какой-то странности, необычности всей этой картины. Прежде всего, тел погибших, которые казались необычайно похожими друг на друга. Не только военной формой, ростом и сложением, но также чертами лица. Точнее, у них было одно лицо. Впервые заметив это, Валери подумала, что дважды наткнулась на одно и то же тело. Но, когда это повторилось в третий раз, стало ясно, что совпадения не случайны — погибшие солдаты были клонами. Конечно, ей приходилось видеть клонов и прежде, общаться с ними и даже работать. Но, чтобы из клонов было составлено целое воинское подразделение, об этом она никогда не слышала.

Это открытие так потрясло Валери, что, переведя дух, она еще раз склонилась над телом изувеченного солдата и осветила его лицо. Перемазанное кровью, обезображенное печатью смерти и, несмотря на это, все равно красивое, похожее на лики античных статуй, многое переживших на своем веку. Фонарик неожиданно погас и вспыхнул, затем снова погас и снова вспыхнул — должно быть, начала садиться батарея — и, когда это повторилось в третий раз, гвардеец неожиданно открыл глаза и прошептал: «Помогите!».

Девушка от неожиданности вскрикнула и уронила фонарик на грудь клона. Гвардеец застонал и еле слышно повторил: «Помогите! Мои ноги! Я не чувствую их!». Валери осветила ноги солдата, приготовившись увидеть нечто страшное. Они были неестественно согнуты, но целы. По крайней мере, на первый взгляд. Валери медленно, сантиметр за сантиметром, ощупала, сначала, левую, затем правую ногу солдата, сняла с нее ботинок и, добравшись до стопы, с силой надавила на внутреннюю поверхность, в месте выхода подошвенного нерва. Раненный застонал. Значит, его положение было не так безнадежно.

— Все будет хорошо! — улыбнулась девушка. — А пока давайте будем выбираться отсюда!

Словно в подтверждение этих слов впереди — там, где одним огромным костром пылали кабины вертолетов — раздался взрыв. Поднявшийся в небо столб пламени на мгновение осветил поле и прилегавшее к нему шоссе, по которому за все это время не проехало ни одной машины. Автомобиль Валери все также стоял на обочине с включенными фарами, которые, в спешке, она забыла погасить. Казалось, что с того момента, как она его оставила, прошла уже целая вечность. На самом же деле, всего несколько минут. Но, хотя до машины было не более ста метров, их еще надо было преодолеть.

Девушка еще раз окинула взглядом поле катастрофы, надеясь заметить хотя бы одно, самое незначительное движение или услышать хотя бы один, самый слабый звук, кроме треска горящего пламени.

— Сможете идти? — все еще надеясь на чудо, спросила Валери.

Гвардеец отрицательно покачал головой. В нем были не менее ста килограммов, и оба понимали, что спасительнице одной раненого до машины не донести. Оставалось ползти, на руках, по перепаханной взрывом мерзлой земле, волоча за собой непослушные ноги. С надеждой на то, что, когда на дороге, наконец, покажется машина, водитель не проедет мимо и придет на помощь. Так и решили. Заглянув друг другу в глаза и не произнеся при этом ни слова. А зачем говорить, когда все понятно и без слов?

Гвардеец, преодолевая боль, повернулся, лег лицом на землю, отжался и пополз. Метр за метром, медленно и упорно. Валери какое-то время шла рядом, а затем, сообразив, что машину можно перегнать поближе, добежала до шоссе, сделала это и снова вернулась к раненому бойцу. Спустя четверть часа они были уже на краю поля, а еще через несколько минут сидели в машине и удивлялись тому, что за все это время так никто мимо не проехал и не прошел.

— Валери Бьен! — первой представилась девушка и протянула руку.

— Пол Батлер! Рядовой Имперской Гвардии. Спасибо, что спасли меня. Иначе к утру от Пола не осталось бы и половины, — мрачно пошутил спасенный.

— Чего же мы ждем? — Валери завела двигатель. — Насколько мне известно, ближайший военный госпиталь находится в Бурже, а это около часа пути. Сможете потерпеть?

Девушка положила руки на руль, но спутник неожиданно остановил ее.

— Не надо в госпиталь!

В глазах Валери застыл немой вопрос.

— Понимаю, — превозмогая боль, продолжил гвардеец. — Возможно, Вы скажете, что впервые видите смертельно раненого человека, которому не нужен врач. Понимаю, но … — он сделал паузу, — я не человек. Я клон, собственность Министерства обороны и не уверен, что мои владельцы будут меня лечить или, точнее, — поправился он, — ремонтировать.

— Но почему? — девушка все еще не могла понять своего собеседника.

— Позвольте, мне ответить вопросом на вопрос. — Гвардеец посмотрел в глаза своей спасительнице. — Когда у Вас ломается чайник, что Вы делаете?

— Выбрасываю старый и покупаю новый, — пожав плечами, ответила Валери.

— Вот и Министерство поступит также. Подумайте сами, зачем ему солдат, который не может стоять на ногах?

Гвардеец печально улыбнулся, и в его улыбке было столько боли, что девушка отвела взгляд.

— Что же нам делать?

— Вы сказали «нам»? — переспросил солдат. — Напрасно! Вы и так сделали слишком много. Дальше я сам!

— Но Вы ранены! И затем, что будет, если Вас вычислят и найдут?

— Это уже не Ваша забота, — отрезал гвардеец.

Только тогда Валери заметила, что в руке он держит нож. Однако не успела девушка подумать зачем, как гвардеец, стиснув зубы, воткнул нож в левую руку, между большим и указательным пальцам и ловким движением вырезал и извлек какой-то миниатюрный прибор. Вероятно, датчик слежения. После чего открыл дверь, положил датчик на порог машины, прижал рукояткой ножа и раздавил в мелкую крошку.

— Теперь точно не найдут! — солдат оторвал часть рукава гимнастерки и замотал рану.

Валери вгляделась в ночь. Поле все еще было освещено пламенем пожара, который не думал сдаваться. Между тем, прошло уже не менее получаса с момента катастрофы, но ни полиция, ни спасатели так и не приехали. Интересно, почему? Словно, отвечая на этот вопрос, издалека послышался вой полицейской сирены. Через мгновение к ней присоединился резкий и нудный сигнал машины парамедиков. Девушка и ее спутник переглянулись и, не сговариваясь, пристегнули ремни безопасности. Валери нажала на акселератор, и малыш «Renault», вообразив себя гоночным болидом, рванулся с места.

Когда в зеркале заднего вида исчезло поле катастрофы, Валери включила дальний свет и, чтобы не пропустить поворот, сбросила газ.

— Кажется, эта ночь не оставила нам другого выбора. Ну, что же! — вздохнула девушка. — Конечно, полный пансион я предложить Вам не смогу, но одна или две ампулы морфия у меня все-таки есть. На всякий случай. Ведь в жизни бывает все. Хотя, после такой ночи, кто бы еще в этом сомневался!

За окнами замелькали похожие друг на друга серые дома с крышами цвета сырой охры и аккуратно подстриженными оградами из облетевшего плюща.

— Жерменьи-де-Пре! — произнесла Валери голосом, которым обычно дикторы объявляют расписание поездов. — Вот мы и дома!

Девушка посмотрела на своего спутника и подумала, как все-таки странно это звучит — «мы дома». Непривычно, и все же приятно. Хотя, что может быть общего у человека и клона? И еще интересно, что скажет Мишель? — эта мысль почему-то заставила ее улыбнуться. — Но это будет завтра, а на сегодня, пожалуй, уже хватит!

Валери открыла с помощью пульта ворота, въехала во двор довольно просторного, двухэтажного дома на улице Сен-Мартен и выключила фары.

Глава 4. Жермени-де-Пре

Ложась спать, Мишель Труве завел будильник на половину седьмого, но разбудил его не будильник, а звонок в дверь. Уверенный и настойчивый. Причем на полчаса часа раньше, и, хотя Мишель, еще не совсем проснулся, но уже знал, что так звонить может только один человек — его сосед, сержант Контроле, и не ошибся.

— Привет богомольцам! — приветствовал хозяина дома незваный гость.

— И тебе не хворать, Луи!

Они были почти ровесниками, и излишняя учтивость была неуместна. Тем более в столь ранний час.

— Вижу, ты уже давно на ногах?

Сержант обреченно махнул рукой.

— Чем обязан? — поинтересовался Мишель.

— Помнится, ты вчера собирался в Сен-Бенуа?

Юноша кивнул головой.

— Не заметил ничего необычного?

— А почему ты об этом спрашиваешь?

Контроле достал сигарету и, прикурив от старой, винтажной зажигалки, неизменно вызывавшей зависть у коллег, выпустил струю ароматного дыма.

— Увидишь новости, сам все поймешь. Так, значит, ничего необычного?

Хозяин дома пожал плечами.

— И в котором часу ты вернулся?

— Это допрос? — попытался отшутиться Мишель, но собеседник невозмутимо повторил свой вопрос.

— Так, во сколько, ты вернулся?

— Без четверти пять.

— Откуда такая точность?

— Я заезжал в базилику и кое-что передал отцу Жану от наместника. В аккурат, перед вечерней службой.

— Если не секрет … — начал сержант, но Мишель не дал ему договорить.

— Прости, Луи, но это не имеет отношения.

Контроле замолчал, так как знал, что сосед прав и, если он хочет узнать больше, то, для этого, как минимум, должен вызвать его в полицейский участок.

— Ох, уж, все эти отцы, наместники, братья и сестры! — не скрывая раздражения, заметил сержант. — Ну, ладно! Не хочешь, не рассказывай. Твое право.

Контроле погасил сигарету о дверной косяк, после чего перешел на игривый и, одновременно, серьезный тон.

— Только помните, месье Труве, что я все вижу и все знаю. По крайней мере, о том, что происходит в этой дыре. — Он театрально развел руками. — Поэтому, если у Вас будет желание помочь, Вы знаете, как меня найти, — закончил сержант и, не простившись, направился к калитке, насвистывая какую-то незамысловатую мелодию.

— Ну, и наглец! — первое, о чем подумал Мишель, когда дверь за непрошеным гостем закрылась. — Завалиться без приглашения в шесть утра, фактически, с допросом, да еще с угрозами! — он задумчиво покачал головой — Надо будет рассказать об этом Валери! Она человек новый. Пусть будет с ним осторожнее! Но, сначала, хорошо бы узнать, что заставило Луи заявиться в такую рань? Что произошло и, причем, по-видимому, где-то совсем рядом?

Юноша оглядел комнату в поисках электронного планшета, чтобы узнать последние новости. Не смотреть же, в самом деле, очередной выпуск «Имперского обозрения», в которых правда и ложь переплетались столь же причудливо, как в голове сержанта Контроле усердие государственного служащего и желание поскорее «свалить из этой дыры». Впрочем, если бы в ней одной!

— Да, что же это такое! Куда он запропастился?

Мишель еще раз обвел комнату взглядом. Кажется, в ней не осталось места, куда он не заглянул.

— Ну, да! Конечно!

Юноша хлопнул себя рукой по колену. Ведь он сам вчера отнес планшет к Валери, чтобы показать иконы японской художницы, о которой она рассказывала. Как же ее звали? Фусако? Да, точно! Фусако. Потом они еще о чем-то говорили и даже, помнится, поспорили. Затем помирились, и он засобирался домой, потому что воскресенье у обоих выдалось рабочим.

— Получается, что планшет остался у Валери. Ну, что же! Прекрасно! Будет повод заглянуть в гости.

Мишель еще раз улыбнулся и посмотрел на часы. До начала утренней службы было менее часа, минус десять минут на утренний кофе и столько же на дорогу.

— Если поспешить, то, возможно, останется время, чтобы заглянуть к Валери за планшетом, — подумал юноша. — Все же интересно, что так озадачило Луи? Как не крути, а в этом что-то есть! Будь иначе, не стал бы он стучаться в такую рань. Уж, это, как пить дать!

Спустя четверть часа, закрыв дом и оседлав велосипед, Мишель Труве спешил к дому №17 на улице Сен-Мартен, надеясь, что еще успеет застать знакомую дома.

Зима в этом году выдалась не особенно снежная, но с характером. Пожарный пруд на перекрестке с улицей Торо за ночь подернулся тонкой корочкой льда, которая весело искрилась под лучами январского солнца, обещавшего погожий день. С чем были согласны утки, которые, видимо, попутав время года, решили устроить веселую возню. Засмотревшись на них, Мишель неловко вывернул руль и, чуть было, не свалился под колеса «Пежо» месье Салопа.

— Смотри, куда едешь! Деревня! — это все, что успел тот выкрикнуть и исчез.

«Деревня! — Мишель улыбнулся. — Вот и этот туда же! Сам здесь же родился и дальше Блуа, должно быть, никогда не бывал. Но стоило в прошлом месяце устроиться на работу в Орлеане, как все вокруг сразу стало „деревней“. Ну, да ладно! Хорошо, что он успел затормозить!». Юноша поднял велосипед, помахал обидчику кепкой и продолжил свой путь.

Ехать было недалеко. «Коммуна Святого Германа Парижского» или, кратко, Жермени-де-Пре, в которой несколько лет назад он поселился, была небольшой. Семь сотен жителей, в основном, стариков. Пять магазинов, обычных для любого провинциального городка. Два десятка улиц. Одна гостиница со стандартными номерами, свободными в любое время года. Мэрия с обязательными петуньями на подоконниках, и несколько кафе, слетевшихся на площадь и рассевшихся вокруг нее подобно стайке местных голубей.

Все настолько мило и, вместе с тем, типично, что, встретив подобный набор в ином городе, многим хотелось поскорее его проскочить. Так они и поступали. Если бы не одно «но», которое не позволило Мишелю Труве промчаться мимо, заставило приглядеться, задержаться, а затем и остаться здесь до того дня, когда он встретил Валери, и теперь не представлял себе другого места на земле, где ему было бы также хорошо.

Этим «но» была древняя церковь, базилика, молельня или, как сказали бы знатоки архитектуры Каролингов, «оратория» — все, что осталось от виллы Теодульфа, епископа Орлеана и поэта, соратника Карла Великого. О чем напоминала надпись над входом: «Я, Теодульф, посвятил этот храм славе Божией. Пусть каждый, кто придет сюда, вспомнит обо мне». Оратория находилась в центре городка, а, точнее, он вырос вокруг нее, и, хотя далеко не все жители ходили в храм, никто из них не представлял без него своей жизни. Как тело не может существовать без сердца. Конечно, если это не тело покойника.

Помнится, когда Мишель увидел базилику впервые, его сердце замерло и затем забилось снова, но уже в одном ритме с храмом, в котором все было соразмерно и созвучно, близко и понятно. Как будто он встретил старого друга, которого не видел много лет и даже считал погибшим и вдруг снова повстречал, обрел живым и невредимым.

Впечатление было настолько ярким и сильным, что Мишелю захотелось обнять храм или, хотя бы, к нему прикоснуться. Он подошел к стене, положил руку на камень и неожиданно почувствовал, как он пульсирует. Как будто под серой, многое повидавшей на своем веку, шершавой на ощупь кладкой билось живое, горячее сердце, и ему неудержимо захотелось войти внутрь и пройти туда, откуда доносились эти удивительные звуки.

Мишель бывал в храмах и раньше — в Париже и Реймсе, Орлеане и Шартре, Амьене и Бове, и сразу отметил, что, в сравнении с ними, базилика Жермени-де-Пре выглядела на порядок скромнее.

Никаких золотых орлов, саламандр, лилий и иных символов королевской власти; пухлых ангелов, похожих на перекормленных младенцев; экзальтированных святых, неестественно заламывающих руки в молитвенном экстазе; расшитых золотом гобеленов и кресел с табличками именитых прихожан — ничего этого здесь не было.

Все выглядело необычайно просто и, одновременно, уместно, соответственно не только канонам, но и ожиданиям самого Мишеля. Как будто он и был тем безымянным зодчим, что гениально воплотил замысел Теодульфа, незаметно добавив к нему что-то свое, личное и, одновременно, общее. Способное стать своим для тех, кто придет в этот мир, когда имя строителя оратории будет уже забыто, но плод его трудов устоит, переживет века.

В глубине оратории находился престол, окруженный невысокой, изящной оградой в виде вьющейся, словно струящейся по полу виноградной лозы. Здесь биение сердца слышалось особенно громко и отчетливо, и все же пульсация шла не от ограды, а откуда-то сверху.

Мишель поднял глаза и застыл в изумлении. Прямо над его головой два ангела в блестящих ризах с золотыми рипидами в руках смиренно склонились над великолепным ковчегом, заботливо укрывая его огромными крылами. Биение сердца исходило именно от них. На мгновение Мишелю показалось, будто сам воздух пришел в движение. Настолько все стало единым и проникновенным.

— Вы это тоже слышите?

Мишель опустил глаза. Рядом стоял священник средних лет, высокий и худощавый, с легкой проседью в волосах и внимательными глазами.

— Что это? — вопросом на вопрос ответил Мишель.

— Старинная мозаика. Рассказывают, будто ее первый эскиз набросал еще сам Теодульф, а уже затем специально приглашенные из Византии мастера создали это чудо. Девятый век!

— Такая древняя! Старше, чем Sainte Chapelle!

— Почти на четыреста лет! — улыбнулся кюре и протянул руку. — Преподобный Жан Жюст, настоятель базилики.

— Мишель Труве, — представился юноша и почему-то решил добавить. — Искатель!

— Искатель? — удивился священник. — И что же Вы ищите?

Мишель на секунду задумался и выпалил первое, что пришло ему в голову.

— Настоящее!

Преподобный Жюст удивился еще больше. Обычно люди приходили в храм за чем-то другим — поправить пошатнувшееся здоровье, помолиться об успешной сделке или просто послушать звучание органа. И вот — на тебе! За двадцать служения это был первый случай, когда кто-то пришел в церковь за тем же, зачем когда-то пришел в нее сам отец Жан — за настоящим. Это не могло не поразить! Пытаясь скрыть волнение, кюре провел рукой по седеющим волосам и жестом предложил гостю присесть на скамью.

— Тогда Вы не ошиблись, и, если решитесь рассказать о том, что привело Вас в Жермени, то я попробую Вам помочь.

— А, если рассказ будет слишком долгим? — попытался отшутиться Мишель.

— Тогда для него понадобиться отдельная глава.

Глава 5. Мишель

Если бы кто-то попросил Мишеля Труве определить «точку бифуркации», то есть событие, начиная с которого его личность «как система стала неустойчивой относительно флуктуаций настолько, что возникла неопределенность станет ли ее состояние хаотическим, или она перейдет на новый, более высокий и дифференцированный уровень упорядоченности», — какой ужас! а ведь когда-то он говорил на таком языке! — Мишель, не колеблясь, назвал бы 8 мая 2229 года.

Почему? Что произошло в тот день? Было ли это делом случая или предначертано свыше? А, может, случившееся вовсе и не стоило того, что бы из-за него менять всю жизнь? Может, надо было просто «пройти мимо», «плюнуть и растереть», «забыть и не париться» — что там еще, в таком случае, делают сотни и тысячи людей, которые живут без всяких «точек бифуркации», и, если в их жизни и случаются подобные «флуктуации», то после пары стаканов хорошего вина, как правило, проходят без следа. Почему же с Мишелем это «не прокатило»? Может, надо было выпить чего покрепче, или, просто, это была судьба?

Впрочем, пора рассказать обо всем по порядку.

Не только для Мишеля Труве, для всех жителей Орлеана день 8 мая 2229 года обещал стать ярким и памятным. В этот день Империя собиралась торжественно отметить 800-летие снятия осады с Орлеана — события, коренным образом повернувшего ход Столетней войны, в ходе которой французы окончательно изгнали со своей земли англичан, вечных противников европейского единства. Тем более что с недавних пор преуспевающие англичане снова начали поговаривать о независимости от Берлина, и предстоящий юбилей был прекрасным поводом напомнить властям Английского Департамента о том, что их притязания тщетны.

Конечно, вся эта давняя геополитическая возня оставалась за кулисами, и для широкой публики все выглядело иначе. «Mon Empire», «Deutsch Online», «Global Channel» и другие официальные издания без устали трещали об уроках Столетней войны, призывая граждан «без устали трудиться на благо общего европейского дома». Что было бы правдой, будь это благо, действительно, общим. Так или иначе, юбилей приближался, выделенные средства, большей частью, были уже освоены, и Орлеану из этого даже кое-что досталось.

Так или иначе, весной 2229 года Орлеан оказался в центре внимания Империи, а Мишель Труве — в центре Орлеана. Колледж генерала де Голля, в котором он работал тьютором, располагался в центре города. Одни его окна выходили на площадь Мартруа с памятником Жанне д’Арк, а другие — на дом, в котором она какое-то время жила, и который теперь ожидал невиданного наплыва паломников, начальников и прочих участников торжеств. Понятно, что пройти мимо этого молодой тьютор не мог и уже давно думал о том, как его ученики могли бы ко всему этому приложиться.

Впрочем, не он один. Министерство образования думало об этом тоже и предлагало учащим и учащимся «путь букв и цифр»: выучить параграф, зазубрить имена и даты, провести викторину и поощрить самых успешных дипломами и дополнительными баллами при поступлении в университет, то есть теми же самыми «буквами» и «цифрами». Это было не ново. Подобным образом, бюрократия Империи уже давно отбирала и воспитывала свою смену. И, хотя Мишель Труве о таковых пока еще ничего не знал, однако на глубине души чувствовал, что этот путь не его и поэтому придумал следующее.

Вместо того чтобы запугивать подопечных экзаменами, Мишель мало-помалу начал рассказывать им о девушке, что родилась в небольшой деревушке Домреми на границе Шампани и Лотарингии, в доме на берегу бойкого и веселого ручья, и никогда не называла себя Жанной д’Арк, но только Жанеттой.

За легкий и веселый нрав девушку любили все жители Домреми. Позже они рассказывали, что, когда Жанетта ходила лесной тропинкой в соседний Вотун, птицы слетались к ней и с пением летели всю дорогу, а затем терпеливо ждали ее возвращения, чтобы проводить назад. Возможно, именно там, на этой тропинке, которые местные жители прозвали «тропинкой пташек», юная Жанетта впервые услышала голоса Архангела Михаила и великомученицы Екатерины, которые предсказали, будто именно ей суждено возвести на трон нового короля и изгнать захватчиков с родной земли.

Услышав об этом, комендант ближайшей крепости Робер де Бодрикур, сначала, девушку высмеял и отправил в родную деревню, но, когда на следующий год Жанетта пришла к нему снова, все же решился отправить ее в замок Шинон, где в то время находился наследник престола, будущий король Карл VII. Бодрикур дал девушке охрану из пяти старых солдат и сказал на прощание: «Иди, и будь что будет!». И она пошла.

Путь длиной в пятьсот километров занял несколько недель. Наконец, 10 марта 1429 года Жанетта прибыла в Шинон, где наследник престола решил устроить ей проверку. Вечером того же дня граф Вандомский ввел девушку в зал, в котором собралось более трехсот придворных. Одного из них Карл посадил на трон, а сам затерялся в толпе. Но Жанетта безошибочно узнала наследника престола и объявила, что послана к нему «Небесным Королем» для того, чтобы освободить Орлеан. Пораженный, Карл отошел в сторону и долго беседовал со своей гостьей. О чем? Это так и осталось неизвестным, но, главное, он ей поверил!

Рассказ Мишеля настолько вдохновил его учеников, что они сами предложили разыграть его в лицах и почти все сделали сами: сами связались с Домом Жанны д’Арк, откуда были взяты костюмы и прочий реквизит; сами раздобыли пять десятков факелов, к счастью, не таких огромных, чтобы спалить весь актовый зал; сами нашли музыкантов и даже разучили пару танцев, впрочем, к собственному же удовольствию. Бал удался на славу!

Именно тогда Мишель впервые задумался над тем, насколько современная «педагогика букв и цифр» далека от жизни. Далека и бесплодна! Потому что все эти бесчисленные диктанты и экзамены, контрольные и тесты, олимпиады и прочие «игры разума» почти не касаются души. Все, на что они способны — лишь имитировать жизнь, которая со всеми ее радостями и надеждами, открытиями и озарениями, собственно и есть настоящая педагогика — «педагогика жизни».

Так, желая изменить своих воспитанников, Мишель Труве изменился сам и теперь уже не мог работать, мыслить, жить по-старому. Отныне они все делали вместе. Вместе проникали в осажденный Орлеан. Вместе радовались снятию осады. Вместе освобождали замки Луары. Вместе присутствовали за мессой в Реймском соборе, где 17 июля 1429 года Карл VII торжественно вступил на престол.

Юная пастушка из Домреми исполнила все, что было ей предначертано и… стала не нужной. Конечно, не Богу и Франции, а королю и его придворным, которые вскоре сдали храбрую девушку в плен бургундцам, а те, в свою очередь, англичанам, устроившим над ней неправедный суд. Процесс возглавил епископ города Бове Пьер Кошон, который вел себя откровенно лживо и подло. Жанна была обвинена в ереси — ношении мужской одежды и 30 мая 1431 года, всего через два года после освобождения Орлеана, сожжена на площади в Руане. Ее последние слова были обращены к Кошону: «Епископ, я погибаю из-за Вас и вызываю Вас на Божий Суд!». Прах мученицы был рассеян над Сеной, и только спустя четверть века ее доброе имя было восстановлено. Суд признан незаконным, приговор принародно разорван на части, а имя Кошона покрыто позором.

И снова Мишель Труве думал, что воспитывал своих подопечных, а оказалось, что он образовывал самого себя. Разбуженная рассказом о жизни Орлеанской девы, мысль, подобно маленькой птичке, взлетела ввысь, к облакам и неожиданно ударилась о вопросы, выше которых раньше она никогда не залетала. Почему король не попытался освободить свою спасительницу? Почему так долго молчала Церковь? Как в Кошоне и других ее служителях могли так причудливо переплестись вера в Бога и вопиющая бесчеловечность? Как сама Жанна смогла все это преодолеть и не озлобиться, не возненавидеть короля, его слуг, народ, Церковь и Самого Бога?

Мишель не помнил, кто из его воспитанников предложил вырастить лилии — цветы с родового герба Жанны д’Арк, чтобы затем возложить их к памятнику на площади Мартруа. И надо же! Все с этим согласились! Хотя, прежде, никто ничем подобным не занимался. Словно, по мере знакомства с жизнью Жанны, ее легкий и веселый нрав, смелость и вера в достижение недостижимого, каким-то необъяснимым образом, передались подопечным Мишеля.

И вот настало 8 мая 2229 года. На излете ночи, пока город еще спал и видел сны, студенты выпускного курса во главе со своим тьютором собрались на набережной Луары около моста Жоржа V, чтобы в первый и, возможно, последний раз вместе встретить рассвет. Утро выдалось прохладным, и ветер задувал так сильно, что юношам пришлось поделиться со своими спутницами пиджаками. Но никто не простыл и, к общей радости, все удалось сделать так, как было задумано. Несмотря на массу намеченных мероприятий, площадь Мартруа еще не была оцеплена полицией, и им удалось подойти к памятнику Орлеанской деве и возложить цветы. Первыми в Орлеане, а, может, и во всей Империи. Несмотря на сквозившие нотки грусти, расходились в самом добром расположении духа, мечтая о том, чтобы такие встречи стали доброй традицией.

Вернувшись, Мишель успел чуть прикорнуть. Ночь выдалась бессонной, и долго уговаривать себя не пришлось. Однако вскоре он уже снова был на ногах и привычным маршрутом направился в колледж. Проходя через площадь Мартруа, Мишель обратил внимание на двух рабочих в рыжих робах, которые какое-то время задумчиво стояли у памятника. Затем один из них подошел к пьедесталу, на котором лежали выращенные студентами лилии, сгреб их в охапку, отнес к контейнеру для уличного мусора и выбросил. Также поступил и второй. После чего рабочие, вооружившись метлами, идеально зачистили территорию вокруг памятника, сели в машину и уехали.

Все произошло так быстро, что Мишель, наблюдавший за рабочими с другого конца площади, ничего не успел сделать. Настроение было окончательно испорчено, а вместе с ним и день, который так замечательно начинался. Мишель откровенно недоумевал, кому могли помешать принесенные студентами цветы? Впрочем, уже вскоре все прояснилось, и открывшаяся правда не могла не поразить.

Обычно Мишель не смотрел телевизор. Не собирался и на этот раз, но скрыться от него тем вечером не удалось. Ведущие новостей на всех каналах наперебой рассказывали о торжествах, подчеркивая, что «первыми» — дикторы неизменно выделяли интонацией это слово — «первыми возложили цветы к памятнику Орлеанской деве Государственный секретарь Иозеф Готт и сопровождавшие его высокопоставленные лица». При этом на экране возникало изображение пьедестала, который был девственно чист и, казалось, счастлив видеть высоких гостей из Берлина.

Так вот зачем рабочие сгребли и выбросили в помойку выращенные студентами лилии! Мишель почувствовал себя обманутым, даже хуже того — преданным. Почувствовал, что, как когда-то Карл VII использовал Жанну д’Арк, чтобы прийти к власти, также и сейчас, спустя восемь веков, Империя использовала Мишеля и его учеников в своих целях. Использовала их отзывчивые души и горячие сердца, жажду знаний и пока еще нерастраченную способность сопереживать высокому, чистому, настоящему. Чтобы затем, когда придет время, выбросить все это и их самих на помойку, также как сегодня она выбросила их цветы. Молча, безучастно и беспощадно.

Что думала об этом сама Империя, не известно. Практически с детства, сколько помнил себя Мишель, она занимала в его сердце, едва ли, не главное место и теперь, когда она умерла — а случилось именно это! — в его сердце, как будто, образовалась дыра, такая большая, что ничто не могло ее заполнить. Могло ли быть иначе? В какое время и какой стране? Ответы на эти вопросы еще только предстояло найти. Как? Этого Мишель не знал, но понимал, что должен отправиться в путь, не откладывая. Пока сердце не смирилось с неправдой, рана не затянулась, а душа не обросла жирком. И он решился!

На следующий день, тепло простившись со своими учениками, Мишель Труве забрал документы, оседлал свой велосипед и отправился… в деревню Домреми, чтобы затем пройти путь Орлеанской девы до Реймса и Руана. Никуда не спеша, заглядывая в попутные соборы и храмы, размышляя о главном, питаясь от своих трудов, благодаря за каждый кусок хлеба, улыбку и доброе слово. Он уже начал подумывать о монашестве, которое теперь, после нескольких лет странствий, казалось Мишелю наиболее близким к той настоящей жизни, которую он искал.

Пока три года назад не заглянул в Жермени-де-Пре и не встретил здесь, сначала, преподобного Жюста, а затем Валери. Неожиданно ощутив такую поразительную близость, что все его приключения и искания показались подготовкой к этой встрече. Все в ней сошлось, слилось, соединилось, срослось, и, по мере того, как они открывали друг друга, становилось крепче и нерасторжимей. Однако волнение той первой встречи не прошло, не исчезло совсем, и при приближении к дому Валери его сердце по-прежнему начинало биться сильнее.

Вот и сейчас. Заприметив знакомый дом, Мишель притормозил и спешился, прислонив велосипед к невысокой ограде, обвитой диким виноградом. Была половина восьмого. Обычно в это время Валери была уже в пути, тем более в понедельник. Однако могло и повезти, на что позволял надеяться припаркованный у дома Renault.

Мишель поднес руку к звонку и замер, заметив в окне чей-то силуэт. Он осторожно выглянул из-за ограды. Так и есть — на кухне, за столом, повернувшись вполоборота вглубь комнаты, сидел молодой мужчина и с кем-то беседовал. С кем? Этого он не видел. Но более всего юношу возмутил тот факт, что незнакомец сидел за столом с голым торсом. Словно Мишель был обманутым мужем, который, вернувшись домой, застал супругу в объятиях любовника.

Неожиданно мужчина повернулся и посмотрел в окно. Мишель спрятался за ограду, а, когда выглянул снова, увидел то, что лишило его последней надежды. Человек, стоявший в глубине комнаты, сделал шаг и вышел на свет. Это была Валери! В домашнем халате, с чашкой кофе в руке она стояла у окна и о чем-то беседовала со своим гостем. Так, словно они были уже давно знакомы. Иначе, откуда он взялся в столь ранний час, на ее кухне да еще в таком виде?

Мишель почувствовал, как на лбу выступил холодный пот. Нет! Он не был поражен увиденным — он был им убит! Как тогда, восемь лет назад, на площади Мартруа. Стараясь остаться незамеченным, юноша сделал несколько шагов вдоль ограды, взял велосипед и медленно пошел с ним по улице Сен-Мартен к базилике. Еще не зная, что это не конец, а лишь начало истории, в которой, как в кривом зеркале, многое кажется совсем не тем, что есть на самом деле.

Глава 6. Чего не могут машины?

Валери открыла глаза и, бросив взгляд на часы, резким движением откинула одеяло и села в постели. Как неудобно! Она проспала! Никогда, право же, прежде никогда такого не случалось! Поскольку, ложась спать, она всегда заводила будильник, и была уверена, что также поступила вчера. Так и есть! Будильник был поставлен на половину седьмого, но почему-то не сработал.

«Странно! — девушка отложила часы и, набросив халат, вышла из спальни. — Теперь им доверять нельзя. Придется купить новые! Но это потом, а сейчас нужно позвонить в больницу и предупредить, что я опоздаю», — подумала она и, войдя на кухню, чуть, было, не вскрикнула от неожиданности. За столом сидел незнакомый молодой мужчина, который был одет лишь наполовину и смотрел на нее так, словно эту ночь они провели вместе. Рослый и сильный, черноволосый, с тонкими и, одновременно, мужественными чертами лица и торсом атлета, словно высеченным из мрамора, незнакомец был необычайно хорош собой.

— Доброе утро! — гость улыбнулся, и в уголках его глаз сверкнули морщинки. — Я бы с удовольствием приготовил Вам кофе, но по-прежнему не чувствую ног. Простите!

— Батлер? Пол Батлер? Так, значит, это был не сон? — в голове Валери, подобно кадрам немого кино, пронеслись события прошедшего дня. — Но почему я ничего не помню?

— Это фенокард! Вы сами попросили меня дать вчера что-нибудь успокаивающее.

— Да, уж! — замялась девушка. — Извините, но мне надо срочно позвонить. Кажется, сегодня я впервые опоздала на работу!

— Не беспокойтесь! Я никуда не уйду.

Гвардеец посмотрел на непослушные ноги и неловко улыбнулся так, словно хотел попросить у хозяйки дома прощения за все хлопоты, что доставил. Это настолько не вязалось с его внешностью воина — клона, специально созданного для того, чтобы преодолевать любые, даже самые невероятные трудности, что, набрав номер больницы, Валери решила никуда сегодня не ездить и взять отгул. Все равно выйти на работу вовремя она уже не успевала.

Входя на кухню, девушка непроизвольно бросила взгляд в окно. На мгновение показалось, что у калитки кто-то стоит.

— Вы кого-то заметили?

— Так, показалось! — Валери почувствовав, как щеки зарделись румянцем. — И, все же, Вам лучше отойти от окна. Простите, пересесть, — поправилась она, вспомнив, что гость не может сделать этого самостоятельно.

— А как же Ваша работа? Разве Вы не торопитесь?

И снова Валери показалось, что ее гость, по какой-то причине, не рад этой новости. Словно у него есть какие-то дела, и ее присутствие мешает их закончить. Но она ту же прогнала эту мысль, поскольку с детства ее учили не думать о людях заведомо плохо.

— Я взяла отгул, и мы проведем этот день вместе, — справилась со смущением Валери и добавила. — Конечно, если Вы не против?

— Ну, что Вы! Я этому только рад! — лицо гвардейца озарила улыбка. — Однако, право же, это того не стоило! Вот, посмотрите, как я умею!

Гвардеец ловко повернулся на стуле и, выбросив вперед руки, неожиданно упал на пол, приняв упор, лежа. Его лицо озарила довольная улыбка, и они оба рассмеялись.

Этот смех был последним, что услышал Мишель, проходя мимо дома Валери, и еще долго звучал в его душе. Словно хозяйка дома и ее гость смеялись над ним, месье Труве, который за все это время так и не решился рассказать любимой о своих чувствах. Но именно в то мгновение, когда сердце Мишеля вздрогнуло от боли, Валери вспомнила о друге, и ее лицо залил робкий румянец. Только его никто не увидел — ни Мишель, который в эту секунду уже повернул за угол дома, ни гвардеец, который, упав на пол, не стал дожидаться помощи, и пополз на руках в соседнюю комнату, терпеливо волоча за собой непослушные ноги.

Валери ничего не оставалось, как пойти вслед за своим гостем, который, как она почувствовала, с каждой минутой стал приобретать над ней необъяснимую, но вполне реальную власть. Как это произошло? Какие тайные рычаги и приемы он для этого использовал? Или это происходило естественно, в силу самой природы отношений между мужчиной и женщиной? Особенно в том случае, если они одни вдвоем, в пустом доме, и этот мужчина так близок и хорош собой, внимателен и обходителен, что иначе и быть не могло. Раньше, во время встреч с Мишелем, она ничего такого не испытывала. Не потому ли, что он никогда не пытался ее подчинить, и они всегда общались как равные. Но сейчас все было иначе. Новый знакомый, хотя всячески и старался произвести на Валери хорошее впечатление, но при этом каким-то загадочным, парадоксальным образом подчинял ее себе, и с этим решительно нужно было что-то делать. Пока его власть не стала абсолютной, и он не подчинил ее до конца.

— Извините, мне нужно сделать еще один звонок!

Валери вышла из комнаты. Конечно, звонок был лишь предлогом, чтобы успокоиться и понять, как быть дальше — с гостем, его недугом, в конце концов, с собой. Когда, спустя несколько минут, она вернулась, гвардеец сидел на диване и листал одну из лежавших перед ним книг. «А он не так, уж, и беспомощен!», — мелькнуло в ее голове. Однако она ничем не выдала своих мыслей и, словно, невзначай заметила:

— Вижу, Вам лучше! И все же…

Но гость не дал ей договорить.

— Если Вы хотите предложить мне обратиться к врачу, то мое мнение не изменилось. И, вообще, — гвардеец отложил чтение и жестом предложил девушке сесть в кресло напротив, так, словно не он, а она была у него в гостях. — Мне бы не хотелось, чтобы между нами было непонимание. Только, прошу, не обижайтесь!

— На что?

— На то, что я скажу.

— И что же это?

— Я не могу любить, — спокойно, почти равнодушно произнес гвардеец.

— Но при чем здесь это? — вспыхнула девушка.

— Вы сами знаете причем, — ответил гость, и Валери почувствовала, как по щекам предательски разливается румянец, — и, надеюсь, понимаете, что я говорю об этом не для того, чтобы Вас обидеть, но…

— … предупредить, — закончила девушка.

Гвардеец кивнул головой.

— Видите ли, — продолжил он, — я клон и поэтому наполовину машина, механизм, устройство, прибор, биологически активная система. Вы можете называть меня по-разному, но это не меняет главного — я не человек! Да, я могу есть, пить, ходить, разговаривать, смеяться, дышать, стрелять и почти все это делать быстрее, точнее и лучше, чем люди. Собственно, ради этого я и был создан. Могу даже прикинуться верующим или влюбить в себя любую женщину. — Гвардеец посмотрел в глаза девушки, и она смущенно отвела взгляд. — Но все равно это будет не любовью, а лишь имитацией любви. Потому что все, на что я способен — имитация! На другое мы, машины, не способны. Возможно, Вы спросите почему? Потому что настоящая любовь всегда свободна. Не зря люди говорят, что насильно мил не будешь. Любовь — плод свободы, а мы, клоны, ее не знаем. Мы лишь выполняем программы. Не более! Поэтому не знаем и любви.

Гость замолчал, и на какое-то время в комнате воцарилась тишина.

— Но зачем Вы говорите мне об этом?

Валери попыталась скрыть внезапно накатившую обиду, однако это у нее не совсем получилось.

— Потому что такова моя программа, моя задача.

— Какая?

— Об этом Вам лучше не знать, — отрезал гвардеец. — В любом случае, будет лучше, если Вы не станете ожидать от меня чего-то большего. Того…

— … чего Вы не можете дать?

— Да, именно так!

— Но почему Вы решили, что я чего-то от Вас ожидаю? — зарделась Валери.- Кто Вам об этом сказал?

— Ваши движения. Ваша интонация. Ваше дыхание. Ваш гормональный фон, в конце концов.

— Вы и это чувствуете? — не скрывая удивления, спросила девушка, которую последнее признание гостя почему-то, одновременно, и поразило, и заставило улыбнуться.

— Чувствуют люди, — гвардеец, был, по-прежнему был невозмутим. — Мы, клоны, лишь фиксируем, считываем, анализируем полученные данные и делаем выводы. Но я, действительно, благодарен за то, что вчера Вы меня не бросили.

— Благодарен? — переспросила девушка. — Однако должна признаться, что после всего, что Вы сказали, как-то странно слышать от Вас такое.

Последние слова прозвучали с вызовом. Но гвардеец этого не заметил или сделал вид, что не заметил?

— Так что нам теперь с Вами делать? — хозяйка дома отвела взгляд, посмотрела в окно, затем снова на своего гостя. — А, давайте, пить чай! — она немного помолчала и добавила. — Раз, уж, на большее Вы не способны.

В глазах Валери, на мгновение, вспыхнула озорная искорка. Еще немного, и она, наверное, прыснула бы со смеха. Настолько комичным показался ей этот разговор. Но Валери была воспитанной девушкой и поэтому лишь снисходительно улыбнулась, и, когда это произошло, заметила, что такая же искорка вспыхнула в глазах ее гостя. Или, может, это только показалось?

Глава 7. События развиваются

Остаток дня пролетел в заботах о хлебе насущном, поскольку, решив остаться с раненым, хозяйка дома обрекла себя на готовку и уборку. Что, впрочем, оказалось весьма кстати, так как, будучи занята домашними делами, Валери именно о них и думала и теперь вспоминала состоявшийся утром разговор с улыбкой. Мол, чего только в жизни не бывает! Тем более между двумя молодыми людьми. Ну, или не совсем людьми.

Понимая это или следуя какой-то своей, одному ему известной программе, гость также старался, без необходимости, не обращать на себя внимания и потому почти целый день проспал или, может, только делал вид, что спит. После его утренних признаний, Валери теперь даже и не знала, что подумать.

Главное, это шло ему на пользу: раны окончательно затянулись, подвижность правой руки почти полностью восстановилась, однако ноги по-прежнему оставались неподвижными, и это не могло не тревожить. Поскольку, без вариантов, завтра хозяйке дома предстояло выйти на работу.

Пожалуй, единственным человеком, кому могла довериться Валери, был Мишель. Пару раз девушка даже набирала его номер, но тут же бросала трубку. Не зная, как друг отнесется к тому, что теперь, волей случая, она вынуждена делить дом с незнакомым мужчиной.

В конце концов, Валери все же решилась дождаться ответа, но услышала лишь голос автоответчика, сообщившего, что абонент находится вне зоны действия сети. Куда мог уехать Мишель? Причем так неожиданно, не сказав ей ни слова? И почему там, куда он уехал, не было мобильной связи, когда, казалось, во всем мире не осталось места, где она не работала? Этого Валери не знала. Поэтому оставалось лишь ждать и надеяться, что друг однажды выйдет из тени и перезвонит сам.

Так, почти незаметно, пролетел день, в течение которого хозяйка и ее гость были заняты своими делами и лишь вечером они снова встретились, чтобы вместе посмотреть выпуск новостей, и не могли не удивиться тому, что увидели и услышали.

Новость о гибели Председателя Совета Церквей была первым номером на всех каналах. Но как она была подана! Ведущие не только пели бесконечные дифирамбы в адрес месье Нуву, но и поспешили заявить о том, что не может быть никаких сомнений, что «Орлеанская катастрофа» была организована противниками церковной реформы и не оставила пострадавшим никаких шансов несмотря на то, что «врачи прибыли на место аварии практически сразу после трагедии». Это было откровенной ложью, поскольку Валери провела на месте аварии не менее получаса, и за все это время мимо не проехало ни одной машины.

Но еще большее удивление вызвало следующее заявление. Когда на вопрос о количестве погибших, начальник полиции полковник Форт заявил, что «в интересах следствия эта информация не разглашается, и пока с уверенностью можно говорить только об одном выжившем» — услышав эти слова, Валери, и ее гость переглянулись, а полковник продолжил, — «который в настоящее время находится в больнице Орлеана».

— Получается, что в катастрофе выжил кто-то еще! — воскликнула девушка и посмотрела на гвардейца, ожидая, что он также обрадуется новости, но гость напряженно молчал. И хотя подобная реакция показалась странной, Валери, тем не менее, не придала ей большого значения. Все-таки гвардеец был клоном, и, как знать, возможно, для клона в этом не было ничего необычного.

Поскольку дозвониться до Мишеля так и не удалось, на следующий день Валери пришлось отправиться на работу, оставив раненого одного. Чему он не только не воспротивился, но, как показалось, даже обрадовался. Что ни говори, но мужчины иногда любят побыть одни, даже, если они не люди, а клоны.

Спорить с этим девушка не стала. Тем более что за полчаса до поездки позвонил доктор Партюнер — коллега, проживавший с семьей в соседнем Маласси, и попросил захватить его в Орлеан, так как «после воскресной поездки по бездорожью» его минивен вышел из строя. Что Валери с удовольствием сделала, не преминув поинтересоваться, где коллега умудрился найти «бездорожье», когда во всей округе, казалось, уже давно не осталось даже намека на дикую природу.

— Вот именно тут все и произошло! — воскликнул попутчик, когда за стеклом промелькнул поворот на Петит Пачи, и поведал историю о том, как в минувшее воскресенье, вечером, когда они с супругой возвращались из Орлеана, какой-то «негодяй в полицейской форме» остановил их семейный минивен и заставил съехать с трассы на объездную дорогу.

Увидев, что коллега не на шутку расстроен, Валери предположила, что, вероятно, виной тому была катастрофа, о которой в последнее время говорили едва ли не все.

На что Партюнер возмущенно воскликнул: «Как бы ни так!», рассказав о том, что патрульный приказал свернуть с шоссе еще до того, как все случилось. После чего вполголоса добавил, что сам, собственными глазами видел, как вертолеты столкнулись, рухнули на поле и загорелись.

— Всего лишь пару минут спустя после того, как мы съехали на эту козью тропу! — закончил свой рассказ доктор, все еще не на шутку расстроенный не столько случившейся трагедией, сколько предстоящим ремонтом своего автомобиля.

Комментировать это Валери не стала. Тем более осуждать. Ей, действительно, было жаль коллегу. Ведь они оба были бюджетниками, которых Империя привыкла «держать в черном теле». Чтобы те, разбогатев, однажды не попробовали устроить свою жизнь самостоятельно. Без Империи. Со всеми ее ракетами и бюрократами, из которых, так и не поймешь, кто обходится дороже. Поэтому, окажись девушка на месте доктора Партюнера, скорее всего, она расстроилась бы не меньше. Но дело было даже не в этом.

Из рассказа коллеги следовало, что катастрофа, в которой погиб месье Нуву, была не случайной, но кем-то подстроена. Кем и с какой целью, неизвестно. Но было очевидно, что задумать и решиться на такое мог не каждый, но только человек, обладающий поистине дьявольской хитростью, привыкший всегда и во всем идти до конца. Если надо, по трупам. Причем не только врагов, но также коллег и друзей. Возможно, узнав о том, что один из пострадавших в катастрофе гвардейцев жив, этот человек уже сейчас, в эти минуты, разыскивает и его, и саму Валери.

— Что с Вами? Вам плохо?

Девушка подняла глаза. Доктор Партюнер сидел рядом в пассажирском кресле и смотрел на нее глазами, в которых можно было прочитать искреннее участие.

— Мадемуазель Бьен! Наверное, я зря загрузил Вас своими проблемами. Прошу, простите и не принимайте их всерьез, — попутчик виновато улыбнулся. — Тем более что мы уже приехали.

Только тогда Валери заметила, что ее Renault стоит у служебного входа Орлеанской больницы, парковка полна машин, и часы показывают, что до начала рабочего дня осталось пять минут.

— Спасибо, что подвезли! Иначе, право же, не знаю, как мне пришлось бы добираться.

Доктор Партюнер был воспитанным человеком и поэтому не мог не поблагодарить за помощь. Однако Валери уловила в словах коллеги не только благодарность, но также просьбу вечером, по окончании рабочего дня, проделать тот же путь вместе, только в обратном направлении, и поэтому, немного невпопад, произнесла:

— Я согласна!

Но попутчик был этому только рад.

Глава 8. Ну, и денек!

Не прошло и четверти часа, как дверь в кабинет доктора Бьен распахнулась, и в него влетела — да, именно, влетела! — девушка лет двадцати. Такая маленькая и шустрая, что напомнила собой одну надоедливую пичужку, что жила через дорогу от дома Валери среди ветвей огромного платана. Следом за ней ввалился мужчина с рюкзаком за плечами и миниатюрной камерой в руке.

«Пичужка» ловким движением, как фокусник в цирке, выхватила микрофон, ткнула им в лицо Валери и затрещала:

— Доктор Бьен! Расскажите, каковы шансы больного? Он уже пришел в себя? Его жизнь вне опасности? Когда можно будет с ним пообщаться?

Вторжение было настолько неожиданным и напористым, что Валери непроизвольно сделала шаг назад и, навалившись на журнальный столик, едва его не опрокинула. Какой больной? Какое лечение? Что она пропустила? А ведь взяла всего один, единственный отгул! Еще минута, и, скорее всего, она просто вышла бы за дверь, покинула поле боя.

Спасение пришло, как всегда, неожиданно. Проходивший по коридору заведующий отделением месье Принципал, услышав шум, заглянул в кабинет и, не задавая вопросов об аккредитации, взял «пичужку» под лапки и вынес за дверь. Практически, на руках. Оператор, нехотя, собрал свои вещи и вышел следом.

Выпроводив непрошеных гостей, заведующий вернулся в кабинет, закрыл дверь и удивил Валери необычным признанием:

— Это еще что! Вот вчера был денек! Признаться, я думал, что мне самому понадобиться психиатр или … — он сделал паузу, — стакан водки. Настоящей русской водки! А, если я его не найду, то взвод клонов. Наподобие тех, что разбились в минувшее воскресенье. Только бы выпроводить всю эту братию! Если бы Вы знали, что они тут вчера устроили!

Валери затаила дыхание. Таким знаменитого Пьера Принципала, психиатра с мировым именем, она еще никогда не видела.

— Вовремя, очень вовремя, мадемуазель Бьен, Вы взяли отгул! Сами догадались, или кто посоветовал?

Заведующий посмотрел на окончательно растерявшуюся девушку и рассмеялся, громко и заливисто. После чего неожиданно снова стал совершенно серьезным.

— Так Вы, действительно, не знаете, что произошло? Из-за кого вчера мы все чуть не сошли с ума?

Валери покачала головой.

— Тогда Вас, непременно, нужно ввести в курс дела! Потому что эта сумасшедшая, — доктор Принципал кивнул вслед убежавшей «пичужке», — обязательно вернется. Они всегда возвращаются! И Вы должны быть готовы дать ей ответ.

— Но почему я?

— Потому что Вы — лечащий врач этого несчастного. Впрочем, давайте, я все расскажу!

Заведующий закрыл дверь на ключ, усадил Валери в кресло, сам же встал у окна и начал свой рассказ. Причем издалека.

— В минувшее воскресенье в Орлеанском театре давали «Богему», и, понятно, что мы с Амели, моей женой, — уточнил рассказчик, — не могли это пропустить. В главной роли блистал Бонелли и, как всегда, он был неподражаем!

Вспоминая об этом, доктор выпрямился и приосанился. Так, словно не Бонелли, а он сам блистал в тот вечер.

— Там во втором действии есть место, которое я особенно люблю. Певец медленно, poko a poko, начинает движение вверх, с каждой фразой забираясь все выше и выше, и затем берет верхнюю «соль». Это кульминация всего — оперы, мастерства, любви. Божественно!

Не сказать, чтобы Валери была поклонницей оперного жанра, но рассказ месье Принципала увлек даже ее.

— И вот в тот самый момент, когда зал уже замер, и великий Бонелли готов взять верхнюю «соль», у меня… зазвонил телефон.

Доктор Принципал замолчал и посмотрел на собеседницу, словно проверяя, понимает ли она всю глубину, весь ужас постигшего его позора. Настолько выразительно, что Валери неожиданно закашляла. Заведующий протянул свой платок. Он был явно доволен впечатлением, которое производил его рассказ.

— Конечно, я не стал разговаривать и сбросил звонок! И что бы Вы думали? Спустя пару минут, входят два здоровенных амбала, — думаю, это были клоны, — берут меня под руки и, на глазах всех зрителей и моей любимой Амели, выносят из зала, сажают в машину и везут сюда, в наше отделение.

Доктор замолчал. По всему было видно, что все еще переживает случившееся.

— Но почему? — не удержалась от вопроса Валери, которой уже давно хотелось узнать, из-за кого был весь этот сыр-бор.

— А Вы спросите у него! — заведующий в сердцах махнул рукой. — У того клона, что выжил в мясорубке под Петит Пачи! Только он, вряд ли, что-то ответит. Потому что все еще не пришел в себя и, может, никогда не придет. Конечно, если Вы не сотворите чудо! Хотя Вы не святая, а всего лишь врач. Его лечащий врач!

— Но почему я узнаю об этом только сегодня?

— Дорогая, мадемуазель Бьен! Вы же знаете, что у империалов свои причуды! Сначала они врываются в здание оперы и назначают лечащим врачом одного доктора. Затем другого, и снова никому ничего не объясняя. Конечно, это возмутительно, но что мы можем сделать? Ничего! — доктор развел руками. — По правде говоря, я уже перестал понимать, кто из них клон, а кто нет. Поскольку выглядят они одинаково, да и ведут себя также! Так что принимайте больного! Собственно, ради этого я и пришел!

Делать было нечего. Нравится это или нет, но работа есть работа! Коллеги вышли из кабинета и направились в палату интенсивной терапии, куда сегодня был переведен раненый клон, доставивший столько хлопот.

Больной все еще не пришел в сознание. Впрочем, судя по количеству громоздившихся вокруг него приборов, в этом не было ничего удивительного. Половина его лица была обожжена, правая рука оторвана взрывом, сломанная нога находилась на вытяжке. Однако настоящий сюрприз ожидал впереди, когда, обойдя кровать, доктор Бьен увидела лицо пострадавшего — раненый, как две капли воды, был похож на спасенного ей гвардейца! Если бы Валери не знала, что настоящий Пол Батлер находится в Жермени-де-Пре и ожидает ее возвращения, девушка решила бы, что новый знакомый, каким-то чудом, переместился в палату интенсивной терапии. Настолько они были похожи!

Заметив, что коллега смущена, заведующий предложил выйти в соседнюю комнату. Отпираться не было смысла.

— Просто показалось, что где-то я уже видела это лицо.

— Думаю, его видели все! — доктор рассмеялся. — Потому что у нашего пациента лицо Пола Батлера, личного секретаря месье Нуву. Точнее, — уточнил он, — у них всех одно и то же лицо.

— У кого «у них»?

— У всех клонов этой серии. Серии «Пол Батлер».

— Но разве это не имя?

— Ну, что Вы, милочка! — покачал головой заведующий. — Ведь уже сейчас этих клонов тысячи, а скоро будут миллионы. Разве на всех имен наберешься? Да и зачем клонам личные имена, если у них нет ничего личного? Вот серия — это другое дело! Ну, и, конечно, серийный номер, чтобы хоть как-то можно было их различать.

— Почему же тогда столько суеты вокруг именно этого … — Валери не сразу подобрала нужное слово — … экземпляра?

— Вообще-то, я был уверен, что Вы догадаетесь об этом сами. Могу лишь подсказать, что серийный номер у всех клонов напечатан на правой руке.

Доктор Принципал, как бы невзначай, поправил край простыни больного в том месте, где могла бы находиться оторванная взрывом рука.

И тут Валери осенило!

— Кажется, я поняла! Ведь секретарь месье Нуву тоже был в разбившемся вертолете, и теперь неизвестно, кто перед нами — он или обычный клон из взвода охраны?

— Браво, мадемуазель Бьен! Однако остался последний вопрос, и я жду, когда Вы его зададите.

Неуемный выдумщик Пьер Принципал умудрился даже обычный инструктаж превратить в квест и настолько увлечь Валери, что она уже давно простила ему и «милочку», и «мою дорогую» и спросила о том, что первым пришло в голову.

— Неужели нет другого способа проверить кто перед нами?

— Доктор Бьен! Хотя Вы и не великий Бонелли, но позвольте мне именно так выразить мое восхищение. —

Заведующий сделал шаг назад и несколько раз хлопнул в ладоши. Так словно он все еще находился в театре, на вчерашней премьере.

— Вы абсолютно правы! Такой способ, действительно, существует. Но прежде, первое, — доктор загнул палец, — состояние пациента должно стать стабильным, и второе, — он загнул другой палец, — клона следует доставить в ту самую лабораторию, где его учили делать первые шаги. Пока же, как Вы видите, он находится между небом и землей, и с этой минуты именно от Вас, доктор Бьен, зависит, чтобы он окончательно не улетел от нас.

Доктор улыбнулся и сделал несколько шутливых пасов руками, после чего совершенно серьезно добавил.

— Надеюсь, не надо объяснять, что за этого пациента Вы отвечаете своей головой? Причем в самом прямом смысле.

Не дождавшись ответа, заведующий вышел из кабинета, оставив коллегу один на один с загадкой, которую, как оказалось, без ее помощи не могла разгадать целая Империя. Со всеми ее клонами и дронами.

Глава 9. Сон в руку

Так на несколько дней палата с «пациентом имперского значения» стала для доктора Бьен вторым домом, что случалось и ранее. Однако на этот раз Валери была не одна. Дома, в Жермени-де-Пре, ее ожидал спасенный гвардеец, и он также нуждался в ее помощи.

К счастью, в течение первого дня дежурства состояние загадочного пациента оставалось стабильным, и вечером Валери удалось вернуться домой. Она не стала ничего скрывать и рассказала гостю все как есть. Гвардеец слушал внимательно, стараясь не упустить ни одной детали, и напоследок заметил, что по всем законам физики выжить в той «мясорубке» ее пациент не мог, и, если такое случилось, значит, «на то была воля свыше».

Услышав такое от клона, Валери удивилась, но затем вспомнила о том, что с недавних пор клонов стали привлекать к службе не только в армии, но и в церкви. Послушные и терпеливые, не задававшие лишних вопросов, никогда не возмущавшиеся своим положением и не пасующие ни перед какими трудностями, клоны были идеальными исполнителями. Что во все времена высоко ценили все начальники, как светские, так и церковные. При этом подготовка клонов к работе протекала в разы быстрее и обходилась в разы дешевле. Лекции и конспекты, семинары и зачеты, экзамены и дипломы — все это навсегда осталось в прошлом. Требовалось лишь установить во внутреннюю память клона несколько новых приложений и обеспечить доступ к специальной информации, хранящейся на центральных серверах Империи. А дальше все просто: хочешь сделать из клона офицера — подключи его к серверу Министерства обороны, юриста — к серверу Министерства юстиции, врача — к серверу Министерства здравоохранения, священника — к серверу Единой Церкви Империи. И все! Быстро, эффективно и дешево.

Валери не стала расспрашивать гостя о том, как протекало именно его «образование». К какому серверу он был подключен или, может, сразу к нескольким? Но уже давно отметила, что для простого клона — охранника он был развит весьма разносторонне. И, хотя ноги гвардейца по-прежнему его не слушались, ничего другого не оставалось, как договориться о том, что, если хозяйке дома придется задержаться на работе, гость, ни в коем случае, не должен паниковать и, первым делом, связаться с Валери по телефону. Если же нагрянет полиция — притвориться ее пациентом, немым или потерявшим сознание — неважно. Главное, ничем себя не выдать и так сохранить свободу и жизнь.

Следующий день, а это была среда, выдался непростым. «Эксклюзивный» пациент так и не пришел в сознание, но в конце дня порадовал своими показателями, что позволило его лечащему врачу вернуться в Жермени-де-Пре. Валери надеялась, что также получится и в четверг. Однако состояние пациента неожиданно ухудшилось, надежды на возвращение домой растаяли, как дым, и девушке пришлось заночевать в больнице.

Конечно, дежурить у постели больного приходилось и раньше. В практике любого врача подобное было привычным делом, и каждый из них знал, чем, в случае необходимости, можно себя взбодрить. Однако события последних дней настолько измотали Валери, что, едва она села за стол и уронила голову на скрещенные руки, как тут же провалилась в сон, оставив пациента на попечение умных приборов и опытной медсестры.