Бесплатный фрагмент - Светлячки в ладошках

Стихия Воды

Искала стихия Воды в просторах космоса свою судьбу. Ей было холодно и одиноко, так хотелось любви и тепла.

И вот потянуло ее, будто магнитом, к одной раскаленной каменистой планете. «Это предназначение», — поняла стихия и приняла волю судьбы.

А вот планета не приняла.

Она шипела, плевалась лавой, сопротивлялась раскаленным ветром…

— Пошла прочь! Ты всё испортишь! Ты мокрая, холодная, мерзкая… Уходи откуда пришла!

Но стихия Воды не могла уйти.

Ей было больно, всю ее суть жгла раскаленная гневом и злобой планета, заставляла вскипать, испаряться, проливаться отчаянными ливнями… И снова и снова повторять этот путь.

— Жизни из-за тебя нет! — шипела планета. — Ты всё испортила!

Стихия Воды как могла пыталась примириться с нерадушной хозяйкой. Пыталась быть нежной, мягкой, ласковой. Старалась дать жизнь. Растеклась по поверхности лазурными океанами. Плыла по небу веселыми белобокими барашками. Омывала каждую крупинку животворными росами, поливала кроткими и мягкими дождиками.

Ох, как ей хотелось растрепать всё, раскидать шальными штормами! Скрутить водяными смерчами, разразиться грозами…

Но она сдерживалась.

Как могла терпела.

Ведь пообещала себе завоевать любовь неприступной планеты. Стать нужной. Услышать, что с ней стало лучше, чем было без нее. Почувствовать любовь и тепло, а не выжигающую ненависть.

А века летели.

На планете зародилась жизнь.

Она превратилась в прекрасный оазис — цветущий, благоухающий, полный дивных животных и птиц.

Стихия Воды обо всех заботилась, всех питала, для всех старалась.

Планета вроде бы смирилась с ее существованием, но так ни разу и не сказала ни одного доброго слова стихии Воды. А она их так ждала!

Жаждала.

Заслуживала.

Старалась изо всех сил.

Несмотря на цветущий оазис, который она создала на всей планете, стихия Воды ни минуты не чувствовала себя счастливой. Она даже водой себя не чувствовала — текучей, мягкой, расслабленной.

Шли века, и стихия Воды увидела, что что-то с ней происходит.

Что-то не то.

Океаны стали слишком солеными.

Реки иссохли и едва струились в своих некогда могучих и щедрых руслах.

Земли покрылись болотами.

Жизнь на планете перестала быть оазисом.

Жизнь вообще сжалась, попряталась…

Едва-едва вспоминала себя прежнюю.

В какой-то момент стихия Воды поняла: она не может ничего дать. Ей самой нужна помощь…

«Что мне делать? — шептала она в отчаянии. — Я всегда только и заботилась о жизни на этой планете. Отдала всю себя. А теперь? О, что же мне делать… Может, и правда здесь лучше было бы без меня?»

— Опомнись! — вдруг услышала стихия Воды сильный глас с неба, подняла глаза и увидела лик сияющей Звезды, дающей свет и тепло этой планете. — Я позвала тебя, ибо я не справлялась. Просто жара моего сердца не было достаточно для зарождения жизни на моей планете. А ведь она нуждалась в этой жизни не меньше меня…

Звезда вздохнула и продолжила:

— И я попросила космический ветер отыскать тебя. Мне нужна была именно ты — водная, создающая, животворящая стихия. И ветер отыскал тебя. И привел на эту планету. И ты подарила ей жизнь! Как я была тебе благодарна… Как я восхищалась тобой, как полюбила тебя! Но…

Тут Звезда еще тяжелей вздохнула:

— Что-то пошло не так. Океаны стали слишком солеными — им не хватало мятежных штормов. А реки измельчали — им не хватало отчаянных ливней. Всё застоялось в природе без звенящих напряжением гроз, стало затхлым, заболотилось, загнило. Да ты и сама чувствуешь, не так ли?

Стихия Воды ужаснулась:

— Так это всё я?!

— Ты. Ты, жизнь дающая, но и жизнь забирающая. Выбирай, что дальше будет.

Стихия Воды впервые в жизни разрыдалась бесконечным, всё омывающим ливнем. Потоки лились, срывались с неба стеной, обрушивались с кипящим воем на землю, рыдали громами.

Долго бушевала стихия, а потом притихла, опустошенная, но будто бы обновленная.

— Как я могу всё вернуть?

— Вернуть что было, не выйдет, — покачала головой Звезда, — да и надо ли? Новое создашь, настоящее! Я помогу. Жди особого дня.

Стихия стала ждать.

И дождалась!

В день трескучих морозов и сильных ветров полился на нее с неба поток силы. То была благодать — благословляющая и пробуждающая, в самые глубины проникающая, структуру меняющая, суть исцеляющая.

Она принимала их — океанами, реками, озерами.

Водами явными и скрытыми, водами чистыми и замутненными.

Каждой каплей своей принимала.

И почувствовала обновление каждой клеточкой. Прожила. Приняла. С собой взяла. И понесла.

К жизни новой.

Жизни иной.

В мире с собой.

Цельной.

Живой.

Жизнь дающей.

К истокам ведущей.

Силу творящей.

Омывающей.

Очищающей.

Всякой.

Разной.

Грозой звенящей.

Штилем разливающейся.

Дождями моросящей.

Потоками стремящимися.

Штормами кипящими.

Радугой сверкающей.

Росой, всё оживляющей.

Талой чистой водой.

Просто собой.

Живой.

Я на месте своем.

Я нужна.

Жизни говорю: да!

Спасибо.

Я жива.

19.01.2022

О волчонке и его боли

Волчонок скулил и жаловался маме:

— Болит! Ой, как болит… У-у-у-у-у-у-у…

— Где болит? — добрый голос волчицы успокаивал, давал уверенность.

— Вот тут! Лапа.

Волчица лизнула протянутую лапу.

— Отчего болит?

— Не зна-а-а-ю-ю…

— Сильно?

— Колет. Больно. Когда становлюсь на нее.

— Давно?

— Недавно началось.

— А что ты делаешь? Как на боль реагируешь?

Волчонок растерянно взглянул на мать и сел, поджав хвост.

— Вслушиваюсь в боль.

— Зачем вслушиваешься?

— А вдруг там что-то не так? Страшно.

Волчица кивнула, подошла ближе, прижалась мягким теплым плечом к сыну.

— Как думаешь, когда ты боль страхом своим питаешь, что будет с ней?

У волчонка округлились глаза:

— Вырастет?

— Ну, вырасти, может, и не вырастет, да силы наберет, еще приходить будет. Чтобы подпитаться.

— А как же тогда быть? Не обращать внимания?

— Что ты. Твоя боль — это часть тебя. Внимание ей твое нужно, но внимание разным может быть — не только со страхом.

— А с чем?

Волчонку стало любопытно, он даже заерзал от нетерпения.

— Как боль твоя выглядит?

— Как большой шар, который вот-вот взорвется.

— Он напряжен, этот шар?

— Очень!

— Что его раздувает изнутри?

— Ему страшно. И обидно.

— На кого обижается?

— На братьев, — вздыхает.

Волчица лизнула снова лапу волчонка и предложила:

— Закрой сейчас глаза, достань шар из лапы и поговори с ним. Скажи ему, что он хороший. Скажи: «Ты очень-очень хороший, я не буду тебя пугать, обижать никогда не буду. Я буду защищать тебя — никому в обиду не дам».

Волчонок, закрыв глаза, тихонько повторял слова за матерью. А волчица продолжала:

— А еще скажи: «Ты у меня очень сильный и смелый. Я горжусь тобой. Ты у меня молодец. И я разрешаю тебе быть молодцом. Тебе не нужно больше копить обиду. Можешь прямо сейчас выпустить ее и стать свободным».

После этих слов волчица посмотрела внимательно на волчонка.

— Мама! Он выпустил целый сноп искр из себя! И стал красивой яркой звездочкой…

— Хорошо. Возьмешь ее к себе обратно в лапку?

— Возьму! Она и сама хочет.

— Делай.

Волчонок закрыл на минутку глаза, потом вскочил, подбежал к матери, прижался носом к носу:

— Мамочка, звездочка внутри меня светится и предлагает поиграть.

— Взрываться больше не собирается?

— Нет! — рассмеялся волчонок. — Я к братьям!

— Беги, — шепнула волчица вслед убегающему серому хвостику и чему-то своему улыбнулась.

26.03.2021

Губная гармоника

Жил-был юнга. Он обожал море, бескрайние просторы переменчивого неба и свою губную гармонику. После тяжелого трудового дня он взбирался высоко-высоко наверх и играл теплые душевные мелодии — ветру, небу, мачтам… Члены экипажа заслушивались легкими напевами и чувствовали, что внутри них происходит что-то важное, что-то хорошее: кто-то вспоминал любимую на далеком берегу, кто-то садился починить матушкин подарок, кто-то тянулся за доброй книгой, до которой всё не доходили руки…

А юнга просто играл, наслаждался моментом и радовался тому, что его мелодия откликается в сердцах людей.

Но вот случился шторм. Мощнейшая буря подхватила корабль в свои беспощадные руки и с первой же атакой вытряхнула из него всех его пассажиров. Только юнга каким-то чудом остался на палубе. Конечно же, будь шторм хоть немного продолжительней, юнга последовал бы за своими товарищами. Но возникнув внезапно, он так же внезапно стал стихать, насытившись своим мгновенным натиском.

Но юнга не заметил, что буря успокаивается. Оставшись один на один со стихией, он не мог не взять на себя ответственность за корабль. Юнга метался меж снастями, пытаясь сделать хоть что-то. Кричал какие-то команды, будто кто-то мог его услышать, хватался за тросы, бежал к штурвалу, а от штурвала — к тревожно бьющим крыльями парусам.

Происходящее захватило юнгу, шторм проник в его мысли, заполнил глаза, поселился в сердце. Уже и море утихло, и тучи унеслись за горизонт, и на поверхности воды то тут, то там показались чудом уцелевшие товарищи, но для юнги всё только начиналось.

Он показал всю силу, всю мощь своего юного характера. Спас всех, кого мог спасти. Все силы положил на восстановление корабля, на поддержку пострадавших, на помощь всем нуждающимся.

И вот уже и команда, и корабль вернулись к своей прежней жизни. А юнга — нет. Позабыл он о беспечном отдыхе после трудового дня, не слышали больше его товарищи волшебных звуков губной гармоники, не получали их сердца радости и отдохновения. И он сам не получал.

Тревожный и обеспокоенный, ходил он по кораблю и следил за всеми. Сам выполнял свою работу быстро и практически идеально. А потом считал своим долгом проследить, всё ли в порядке у других. То к коку в камбуз придет, помощь предложит, советом или идеей поделится. То к матросам заглянет, дельное что-то подскажет, подсобит. То даже к капитану приходил — тот лишь бровь поднимал, но выслушивал, помощь принимал благосклонно, помня о спасении корабля и жизней команды.

Так и повелось с тех пор. Юнга рос, проявлял постоянную активность и инициативу, дослужился до первого помощника капитана. Он был очень ответственным и очень опытным. Всё знал лучше всех и практически всё мог сделать. Вот только команда почему-то избегала его общества, отлынивала от самых лучших его идей, не принимала с восторгом его заботу и новые предложения.

Бывший юнга очень злился, пользовался своей властью, был грозен и суров и днем, и ночью, и в период труда, и во время отдыха.

Но вот однажды корабль попал в штиль. Это был всем штилям штиль — бесконечная тишина, морская гладь, звуки разносятся на мили вокруг… Команда была рада отдыху и возможности пообщаться, развлечься, отвлечься от тяжелого морского труда. Но наш герой считал иначе — придумывал какие-то новые и новые задачи, давал новые и новые распоряжения, организовывал силами команды новые и новые идеи.

В одну тихую звездную ночь первый помощник капитана вышел на палубу отдышаться. Команда приняла в штыки его новую идею по улучшению безопасности на корабле. «Я же для них стараюсь! А они… Ну почему мне приходится кричать, давить, заставлять? Вон, капитан действует совсем по-другому, и ничего — жив-здоров корабль. Никто меня не слушает, никто не понимает! А мне так важно, чтобы мы были дружной командой. Мне так важно, чтобы мы были сильнее любых штормов и бурь на нашем пути. Мне так важно, чтобы никогда больше…» — тут он поежился, отгоняя от себя назойливую липкую старую мысль.

Первый помощник капитана облокотился о поручни и задумался. Он так редко позволял себе это — просто стоять и смотреть на звезды, вдыхать соленый воздух и чувствовать на губах соленый вкус моря.

Почти ночь. Звезды сияют так, будто хотят донести что-то очень и очень важное. Никого нет рядом — еще бы, все держатся подальше от неугомонного помощника капитана. Он стоял, сердце отсчитывало секунды, мысли успокаивались. И вдруг давно забытый тонкий звук долетел до него откуда-то совсем-совсем издалека.

Что это? Мурашки прошли по телу. Это же… это звуки губной гармоники! Свободные, легкие, беспечные.

Помощник капитана не думая быстро пошел по кораблю, открыл дверь, вошел в свою каюту, рванул к старому сундуку. Руки дрожали от волнения, а он всё рылся в давно позабытых вещах, пока не нашел ее — свою старую губную гармонику!

«Моя хорошая, вот ты где!» — губы нежно коснулись прохладного металла, дрожь прошла по рукам, по всему телу, встрепенулось сердце.

Помощник капитана выбежал из каюты, метнулся к снастям. Ловкими движениями начал взбираться наверх — выше, еще выше, еще…

И вот он уже сидит на самой высоте, поглаживает гармонику, делает глубокий вдох… Мысли волнуются: не забыл ли?

Откуда-то из ночи льется тихая легкая звенящая мелодия, делясь самыми сокровенными, полными радости жизни движениями души.

Звук. Еще звук. И вот уже встречная музыка вплетается в растекающиеся над водой ноты и шлет привет какому-то далекому, невидимому в ночи кораблю. Время останавливается, мелодия льется, сердце ликует и… обретает спокойствие, умиротворение.

Юнга — да, он теперь снова смотрел на мир глазами юнги! — вспомнил себя. С первых же нот, рожденных его вдохновением, его теплым дыханием, его сердцем, он всем телом почувствовал, как напряжение отпускает его, покидает, прощаясь. Он увидел истинную красоту мира, которая не была видна ему многие годы. Он познал радость расслабленного, счастливого бытия после хорошего трудового дня, принесшего пользу.

А дальше… Дальше случилось то, что случилось: на звуки губной гармоники один за другим выходили члены команды. Каждый из них улыбался чему-то своему. Кто-то усаживался прямо на палубу, улыбаясь морю и звездам. Кто-то обнимал за плечо товарища и кивал головой в сторону первого помощника капитана: смотри, мол, как хорошо! Кто-то о чем-то задумывался и тихо подпевал мелодии, вплетая в ее звуки бусины из смыслов. И все как один улыбались своим мыслям. Им тоже в эту ночь вернулось что-то важное, давно позабытое, хорошее.

С тех пор жизнь корабля стала совсем иной. Помощник капитана заметил, что команда прекрасно справляется со своими обязанностями даже без его вмешательства. И он радовался этому! Ведь каждую свободную минуту он теперь мог посвятить своей губной гармонике, которая, как никто другой, знала, чего на самом деле хочет его сердце.

31.03.2021

Дорога вьется

Шла уставшая тридцатилетняя женщина по раскаленному пыльному асфальту и несла на голове корзину. А рядом с ней пятилеточка-дочка бежала. Хотелось женщине остановиться для отдыха, оглядеться по сторонам, купить что-то, да ноша тянула вперед, заставляла идти ровно и прямо — не сворачивая и не изменяя положения тела.

— Мам, что у тебя в корзине? — спрашивала дочка, с любопытством приподнимаясь на носочки.

— Отстань, и без тебя тяжело, — отмахивалась мать.

— А давай я помогу?

— Беги себе, пока бегается. Придет и твой черед.

— Какой черед?

— Отстань, ради Бога…

Путь долгим был, нескончаемым. Иногда девочка возвращалась к вопросам про корзину:

— Что, вот всё-всё время несешь? Давай поиграем лучше, мам!

— Всё тебе игры, — ворчала мать и отворачивалась.

— Мам, а расскажи сказочку?

— Устала я. Завтра.

— Всё завтра и завтра, — вздыхала девочка и отворачивалась.

***

Шли они и шли. И чем дальше дорога вилась, тем больше отдалялись друг от друга мать с дочерью — каждая прибивалась к своей обочине, не поворачивая даже головы в другую сторону.

— Мам, может, остановимся, чаю попьем? — спрашивала десятилетняя дочка.

— Да вот еще пройдем немного и попьем.

— Сними ты корзину, отдохни чуток, — вздыхала двенадцатилетняя девочка.

— Еще немножко, дорогая. Еще немножко.

— Мам, я с такими людьми познакомилась! Они удивительные! Хочешь, расскажу? — делилась восемнадцатилетняя девушка.

— Потом, дочка, потом, — вздыхала мать, поправляя на голове корзину.

***

А путь вился и вился… В какой-то момент, непонятно уж и в какой, что-то изменилось на пыльной жаркой дороге. По одной стороне шла шестидесятилетняя мать без корзины, а по другой — ее выросшая дочь с корзиной на голове. А рядом с дочкой внучка вприпрыжку бежала и всё маму спрашивала:

— Мам, что у тебя в корзине?

— Отстань, и без тебя тяжело.

— А давай я помогу?

— Беги себе, пока бегается. Придет и твой черед.

— Какой черед?

— Отстань, ради Бога…

Шестидесятилетняя бабушка вздыхала и шла молча, думу думала. В какой-то момент не выдержала она, попросила дочь свою:

— Может, и правда отдохнешь, а? Остановимся, поговорим, время вместе проведем?

— Мам, и ты туда же! Давай позже. Сейчас не могу…

— А когда ты сможешь? — хныкала малышка, поддерживая бабушку.

Бабушка сжала губы и протянула руку внучке:

— Иди ко мне, не мешай маме.

Девочка в последний раз робко протянула руки матери, но та отмахнулась лишь. Опустила тогда малышка плечики и перешла на другую сторону дороги.

А путь всё вился и вился…

09.04.2021

Курочка

Жила-была на уютной ухоженной ферме курочка — белобокая, бойкая, красивая. На этой ферме жили только породистые курочки — все друг на дружку похожие, и очень ревностно они к породе своей относились, очень подозрительно смотрели на всех, кто не походил на них, кто отличался чем-то.

Наша курочка не отличалась. Но так было не всегда. Когда-то давным-давно она обнаружила у себя несколько цветных перышек. «Меня же заклюют!» — ужаснулась и начала суетливо бегать по ферме, искать решения.

У уток спросила, те лишь крыльями пожимают, гуси тоже ответа не дали. Лишь кот помог — по доброте душевной согласился у курочки эти перья выдрать. «Новые отрастут, приходи, решим», — благосклонно тогда сказал он потирающей больное место курочке.

Вот так и жила она, и жизнь по большому счету ей очень нравилась. Ферма была живописная — и холмы на ней, и низина, и речка с ручейками… Травки вкусной много, фермер щедрый, заботливый. Знай только следи иногда за перышками отрастающими — одно беспокойство, перетерпеть можно.

Но вот пришла в голову нашей курочки мечта — захотелось ей птенцов высидеть не от петуха фермерского — красавца белобокого с красным гребнем, а от дикого пестрого пети с шикарным изумрудным бархатным хвостом. Уж очень полюбился он ей, все мечты о нем были днем и ночью… И цыпляточки должны быть ух какие красивые, пестренькие. Как бы она о них заботилась, от всех защищала бы.

При последней мысли курочка всегда грустнела и съеживалась. А защищать и правда придется. Заклюют куры! Не признают. Не примут. И ей достанется, и деткам ее.

От таких мыслей на душе холодно курочке становилось, и сидела она на ферме тихонечко — даже клюва в сторону петушка не казала.

Но вот отрастали у нее новые перышки цветные, шла она к коту-спасителю, а сама смотрела на них и думу думала: неспроста рябинушки у меня растут, тянет меня, ох тянет к пете-петушку пестрому!

Обычно курочка от перышек цветных, как от улик, избавлялась всегда. А тут не удержалась — одно под крылом спрятала и носила как талисман, мечтой согревающий.

— Что ты так крыло прижимаешь? — спрашивали ее подозрительные куры. — Али нашла что да не делишься?

— Ничего-ничего, — поспешно отвечала курочка и убегала подальше.

Но вот однажды узнала наша курочка от кота, что петя-петушок скоро переедет на другую ферму со своими хозяевами. «Сейчас или никогда! — одна мысль крутилась в голове, пока курочка бегала кругами по ферме. — Что делать? Что? А вдруг выгонят меня после этого? Вдруг не спасусь и цыплят своих погублю?»

И курочка решилась. Пойдет она к пете любимому, а цыпляток втайне высидит — спрячется за фермой в овражке и дождется, пока не окрепнут они. А там возьмет да отведет их на ферму к пете, он к тому моменту еще не должен уехать.

Сказано — сделано. Нанесла курочка яичек в укромном месте, высидела, и вылупились из них цыплятки чудные — один пестрее другого, двух одинаковых среди них не было, все разные.

Как радовалась им курочка! С каким восторгом учила их червячков находить да травку клевать.

А в нужное время привела весь свой выводок на ферму пети-петушка и показала фермерам.

— Ах, какие цыплята хорошие вышли! Какие крепкие, знатные цыплята, — ахала хозяйка.

— А расцветка у них дивная! И лапы такие мощные, прямо новая порода, — удивлялся хозяин.

Поблагодарили они курочку и предложили ей у себя остаться. «Мы тебя выкупим у хозяина твоего, прошу, соглашайся», — уговаривал фермер, а курочка не верила своему счастью. Значит, она сможет остаться со своими цыплятами? И жить рядом с петей-петушком? И новых цыплят выводить? И никто не осудит, не прогонит?

На этой мысли курочка огляделась вокруг и увидела, что на этой ферме курочки все разные-разные. Каждая по-своему хороша. И совсем им неважно, как кто выглядит. Живут они дружно, в мире и согласии — как в сказке.

Конечно же, курочка согласилась.

Конечно же, она осталась на новой ферме.

А когда новые хозяева взяли ее с собой, чтобы выкупить, все белобокие куры с удивлением смотрели на счастливицу. А парочка самых смелых даже тайно подошли и попросили научить — как ей удалось так вот жизнь свою изменить…

Курочка была невероятно счастлива. Она боялась, что ее отвергнут товарки, но в новом месте нашлись другие — более дружелюбные, приветливые, понимающие. Она боялась решиться, но после решения с ней произошли самые важные события ее жизни. Она боялась, что ее цыплятушки в беду попадут из-за ее желаний, а судьба их сложилась так хорошо, что и ожидать не приходилось.

— Ай да курочка наша, ай да умничка, — хвалили ее новые хозяева. — Если бы не твоя смелость, не узнали бы мы ни тебя, ни твоих цыпляток!

А вскоре вся ферма и с курочкой, и с петей-петушком, и с цыплятами переехала в новое место — еще более светлое, просторное, для животных удобное. И вывели фермеры из цыплят курочки новую породу, и прославилась она на весь мир.

10.04.2021

Розовый куст

Жил-был чудесный куст чайной розы. Ах, как он цвел много лет назад! Розовую пену нежнейших бутонов ласкал ветерок, разнося по саду одновременно волнующий и умиротворяющий аромат.

Но потом для розового куста наступили трудные времена. Началось всё с обрезки. Хозяйка сада решила обновить куст и обрезала его длинные шикарные плети. А чуть позже строители занялись благоустройством сада и прямо рядом с розовым кустом сложили гору камней. И ранней весной, когда все растения в саду еще крепко спали, а строители возобновили свою работу, по какой-то случайности или недосмотру камни перекочевали прямо на то место, где рос розовый куст.

Как же был он поражен, когда пришел момент пробуждения, соки начали свое движение вверх, к солнцу, но вверху оказался тяжелый, непробиваемый покров. Ох, как это было трудно — с мощнейшей корневой системой, с огромным желанием жить, цвести, разрастаться — томиться под гнетом завала и не иметь ни единого шанса исполнить то, что раньше казалось неоспоримым правом, а теперь стало недоступной мечтой.

Кое-как куст смог отбить пару тонких слабых побегов, едва пролезших в просветах между камней. Но куча была огромна, побеги даже из нее и выглянуть не могли, не то что зацвести…

Розовый куст вспоминал счастливую прошлую жизнь и плакал. Шли годы, каждую весну он упрямо выпускал одну-две тонкие плети и за счет них выживал, продолжая мечтать о цветении и о том долгожданном моменте, когда кто-то придет, уберет камни и подарит ему прежнюю жизнь.

Но никто не приходил, чтобы освободить его. Мало того, его тонкие слабые плети принимали за одичавшую розу и вырезали, наводя порядки в саду.

«Что мне делать?» — думал в отчаянии куст, понимая, что без этих плетей у него всё меньше шансов выжить.

Однажды весной куст заметил в саду маленькую девочку в синем платье. Она держала в руках красивую леечку и поливала из нее не цветы и кустики, а сорнячки да всякую дикую поросль. Куст, затаившись, ждал. Он почувствовал: что-то должно измениться!

Девочка, мурлыча какую-то мелодичную песенку, щедро полила тонкие плети. И стала делать это каждый день — утром и вечером.

Куст впитывал влагу из леечки каждой своей клеточкой. А вместе с ней впитывал живительные звуки девочкиного пения. И рос, рос, рос…

И вот в конце июня на одной из плетей появился нежный зеленый бутон. Девочка увидела его и побежала к маме:

— Мамочка, эта веточка цвести будет!

— О, — удивилась мама, — а здесь же когда-то был розовый куст… Надо его освободить от камней.

Куст не верил своему счастью! Его и правда освободили, удобрили, подвязали… С каким нетерпением он ждал следующего лета! Готовился изо всех сил — так ему хотелось снова расцвести в полную мощь.

И этот момент настал. Уже не один бутон, а десятки нежных бутонов распустились на красавце-кусте. Розовую пену нежнейших бутонов ласкал ветерок, разнося по саду одновременно волнующий и умиротворяющий аромат.

О да! Куст дождался этого. «Как хорошо, что я тогда решился и выпустил тот единственный бутон! Меня заметили и подарили второе рождение… Как щедра жизнь!»

13.04.2021

Камешек, который светился

Жила была женщина, и был у нее камешек редкий да ценный очень.

И носила она этот камешек в семи холщовых мешочках. Самый маленький мешочек достался ей в наследство от матери, а матери — от ее матери. И так семь раз. Эта прапрапрапрапрапраматерь сшила первый мешочек для своего камешка. Вот по наследству и передала. Дочь же ее решила, что один мешочек — это не очень надежно. И сшила еще один. А ее дочь еще…

Последний из семи мешочков сшила сама женщина. Взглянула на свою работу, кивнула с одобрением да камешек и спрятала.

Чтоб не сиял.

А сияние того камешка и впрямь прожигало и рвалось наружу. Холодное вроде, но свет прямо сочится из мешочка в мешочек, сквозь пальцы вытекает.

Тревожно было от того сияния женщине. «Нельзя сиять! Никто не сияет, нельзя…»

Чтобы не видно было того сияния, женщина у сердца камешек прятала. Да не могла она везде его с собой брать — на работу не положено, надо на хранение оставлять людям добрым…

Трепетало сердце женщины. Дорог ей камешек тот, ох дорог. Кто же о нем позаботится лучше нее? Не испортили бы… Не навредили…

А вдруг сияние увидят и что-то не то подумают? Ох, горюшко… Как уберечь-то? Семь мешочков — и то нет-нет да и засияет. Прямо лучики пробиваться стали, и чем дальше, тем мощнее, ярче светят.

А люди добрые без совета не оставляют: покрась, говорят, краской неприметной, вот и защитишь. Стала краской каждый день красить. Лучше вроде. Совсем тусклый стал, на обычную гальку похож — каких много. Таким вряд ли кто соблазнится. Вот и хорошо.

Но стиралась краска иногда. Беспокойно билось сердце женщины: а вдруг в самый важный момент выдаст себя камешек сиянием. Серчала. Строжила его, увещевала… Не помогало ничего. Вот идти в люди, а он сияет. В самый неподходящий момент! Вот беда!

Кричала.

Серчала.

Снова кричала.

Камешек тускнел от крика. Даже потеряться пытался. Она слезами его умывала, объясняла, увещевала. Но снова и снова всё повторялось.

«Может, смолой его обмазать?» — мелькала шальная мысль, но страшно становилось. Люди вроде и мажут свои камешки, и ничего, много таких. Но совсем они на себя не похожи. Хотя не сияют, это правда…

Пока не мазала. Но очень переживала.

Переживала.

Серчала.

Кричала.

Снова переживала.

А однажды так раскричалась, что невмоготу стало совсем. Взяла камешек в руки и рыдая рванула куда глаза глядят. Бежала, плакала, снова бежала. Пока ноги не привели женщину к тихому озеру.

Остановилась она в растерянности. Куда бежать? Села на камень большой. Мешочек рядом положила. Сидит, а слезы в озеро льются: кап… кап… кап…

Взгляд ее опустился вслед за слезинками, заглянула она в круг, расходящийся по воде, и обмерла. Смотрит на нее из озера отражение, да совсем незнакомое. Лицо, руки, ноги серой краской обмазаны — где-то коркой она взялась, где-то растрескалась, где-то облупилась вовсе. Меж краской толстым слоем смола налеплена — будто панцирь жесткий на всё тело. А глаза несчастные-несчастные и будто пеленой подернутые.

Женщина ахнула, даже плакать перестала. Смотрит на корку из краски да смолы, руками всю себя ощупывает. «Неужто я на самом деле такая?» — разволновалась, сердце застучало быстро-быстро…

И тут из просветов между краской яркий свет полился. Во все стороны лучики светят, мерцают, волнуются.

Женщина только охнула и рот рукой прикрыла.

А потом разделась быстро, камешек из семи мешочков дрожащими пальцами вынула и в воду с ним пошла.

Долго купалась. Мыла себя, мыла камешек. Снимала слой за слоем всё наносное, сдирала ненавистный панцирь, стирала, скатывала краску. Смывала, смывала, смывала…

Пока женщина это делала, камешек замер. Не светился, не шевелился. Лежал в руках тихонечко. Будто и нет его.

Омывшись полностью, вышла она на берег, взяла камешек в ладошки и зашептала: «Прости меня, дорогой! Мой ты хороший… Прости, что не признавала твое право светить! Прости, что сама… не светила!»

С этими словами в одно мгновение засияли они вдвоем — и женщина, и камешек. Мощный столб света рванул к звездам, переливаясь, играя всеми цветами радуги.

— Свети! — шептала женщина.

— Свети! — вторил ей камешек.

Их свет переплелся дивным узором, пошел вширь, к горизонту потянулся. И везде, где он проходил, что-то неуловимо менялось, преображалось. Детки переставали плакать в колыбельках и мирно засыпали, мамы переставали грустно вздыхать и нежно улыбались. А еще каждый человек, к которому прикасался струящийся свет, начинал чуточку внутри светиться. Пока совсем-совсем незаметно, но это пока…

А женщина с камешком?

Они просто светили.

И улыбались.

Хорошо им было.

Хорошо.

31.07.2021

Радуга

Жила-была радуга, которую никто не замечал. Ну как жила? Пряталась.

Сначала она пряталась среди капелек слепого дождя, молясь о том, чтобы ее не заметили лучики солнца. Потом спустилась с капельками вниз и впиталась глубоко в землю — туда, куда никогда не заглянет свет.

Конечно, природные циклы раз за разом поднимали ее в небо. Она жмурилась от яркого света и мечтала лишь об одном: только не слепой дождь! Только не слепой…

И если дождь случался обыкновенным, она с облегчением стекала с серыми холодными каплями в сырую землю.

Спрятаться.

Поглубже.

Чтобы не нашли.

Но теплые лучи солнца были неумолимы, и вот снова радуга оказывалась в восходящем потоке.

Иногда она взлетала слишком быстро и слишком высоко и обрывалась вниз неумолимым градом.

Иногда попадала в потоки шквального ветра и ныряла в бездонные соленые глубины моря.

Иногда стелилась предрассветными туманами.

Питала землю грибными дождями.

Вымывала грязные потоки стремительными ливнями.

И всё реже и реже вспоминала, что она радуга.

От нее осталась одна вода.

А свет?

Света она избегала.

Что будет, если вдруг она встретится с лучами солнца?

Они безжалостно честные.

Даже слепой дождь под их светом увидит, как она плоха.

О, где она только не успела испачкаться! В грязных лужах. Под землей. Омывая всё, вбирая в себя чуждое, темное.

Радуга…

Одно название.

Вот другие радуги с достоинством носят свое имя. Выстраивают над землей невероятные семицветные арки — безупречные, высокие, легкие, наполненные светом и силой.

А она даже в фонтане ни разу не показалась, не то что в небе…

Вздыхала радуга и спешила в землю.

Спрятаться.

Впитаться.

Затаиться.

«Ну зачем ты меня снова поднимаешь? — шептала она неумолимому восходящему потоку. — Я так устала падать. Оставь меня…»

И он услышал ее.

И оставил.

Попала радуга так глубоко в землю, что не доходило до нее тепло лучей. Не дотягивались коренья кустов и трав. Не добирались потоки подземных ключей.

Тишина.

Темнота.

Медленный тихий мир, живущий по своим строгим правилам.

В нем не почувствовала себя радуга своей. Но отдышалась от круговерти, напиталась спокойствием, размеренностью, постоянством.

«Устраивает ли меня мой новый мир? — спрашивала себя радуга и тихо вздыхала. — Похоже, я надежно спряталась. Так надежно, что никому не найти…»

Вроде бы этого и хотела, но отчего так тоскливо?

Да, ей так тяжело давались вечные падения, бури, ветры, терзающие непогоды…

Она только и делала, что пыталась сбежать. А ее находили и вытаскивали, как беспомощного котенка. Но лишь для следующего неотвратимого бегства.

Сейчас она не бежит.

Но достаточно ли этой, пусть малой, но победы?

Она спряталась.

Надежно.

Слишком надежно…

Радуге начало казаться, что она забывает цвет неба, тепло лучей, трепет ветра, ароматы влажного дня, покалывание ледяного воздуха на головокружительной высоте.

Неужели она хочет туда?

Где-то внутри почувствовала робкое «да». И задрожала от страха.

В тот же миг откуда-то сверху прозвучал вопрос:

— Правда хочешь?

— Да, — осмелилась лишь подумать.

— Зачем?

Пауза.

— Хочу увидеть небо.

— А потом?

А правда, что потом? Снова бегство?

Радуга будто льдом покрылась от этой мысли. Так что тогда, если не бегство? Не знаю…

— Я подниму тебя к слепому дождику. На рассвете. Ты радуга. Ты рождена не для бегства.

— Но для чего тогда? А вдруг я не справлюсь? Вдруг я… бракованная радуга. И только всех разочарую.

Тихий смешок был ей ответом. А через пару часов она услышала:

— Вот-вот — твое самое лучшее время. Пойдешь?

— Пойду! — она не верила своему ответу, невероятно наглому, что о ней подумают? Выскочка, которая никогда даже не пробовала быть собой. Зачем теперь? Эх, зачем она это затеяла?

Что-то гибкое и упругое протянулось к ней. Корень. Бесконечно длинный корень невероятно высокой ели.

Радуга молча позволила себя впитать и почувствовала неумолимую силу, поднимающую ее куда-то вверх.

— Будь осторожна, — услышала, — просто не будет.

Еще несколько мгновений — и она в корне. Но вдруг какая-то сила потянула ее назад. Что-то будто прицепилось. Наглое. Злое. Безжалостное.

Радуга сжалась.

— Борись!

Нет сил. Всё пульсирует от страха. А жизнь капля за каплей вытекает куда-то вглубь — в ее опостылевшее убежище.

— Борись!

— Я не смогу…

— Ты радуга! Тебя не удержать. Разве что сама захочешь. Вспомни о своей силе!

«Какая я радуга? Какая сила?»

Ни секунды она не была сильной по-настоящему. Разве что резким градом или жестоко хлещущим ливнем. Но она помнила, сколько всего слышала в свой адрес, когда была такой… сильной.

Это тоже ты!

Будь резкой.

Будь такой, как надо сейчас.

И она вспомнила.

Прожигающий резкий холод круглых градин, бешеная скорость, невероятная сила, стремящаяся сокрушить всё на своем пути.

— Не смейте меня задерживать! — вырвалось у нее из глубины.

Не просьба.

Приказ.

И они не посмели.

Кем бы они ни были.

Быстро.

Вверх.

По тонкому упругому каналу, влекущему к давно забытому небу.

— Не расслабляйся. Слушай себя.

О, она себя… теряет!

По капле, по капельке кто-то пьет её. Голодно, жадно. А она и не заметила сразу. Как так? Сил же не хватит. Она растратит себя раньше, чем увидит небо.

— Не хочешь их кормить собой?

— Нет!

— Зачем кормишь?

— Это они… они едят.

— Позволила — вот и едят.

— Но они же… погибнут.

— О, да! Мимо них проходит столько соков земли, а они погибнут от того, что радуга не захотела быть тем, чем не является.

Она почувствовала смешок. А еще злость. Увидела вдруг всю свою жизнь, в которой поливала, питала, омывала, разрушала… делала всё что угодно, лишь бы не быть собой.

— Нет! — крикнула она, и в один миг ей вернули всё то, что из нее выпили. — Это мое! Мое! Мне это нужно.

Внутри будто переливалось что-то разноцветное. Красный, оранжевый, желтый…

Пока что только намек на цвет. Но она его чувствовала. Замерла от непривычных ощущений. Будто кто-то шершавой бархатной тряпочкой отполировал ее путь вверх, так легко стало.

— Скоро восходящий поток. Дальше ты с ним, — шепнула ель.

— Спасибо!

— Сверху поблагодаришь, — тихий смешок. И совет: — Стремись к западу.

— Как?

От этой мысли кружилось всё внутри. Как стремиться? Поток куда подхватит, туда ей и дорога.

— Поток — лишь стихия. А управляешь ей ты.

— Каждый раз??

— Каждый раз. Прощай.

Теплые струи подхватили радугу и поволокли вверх. Северо-восток. Но ей не туда!

— Поток, пожалуйста…

Веселый смех ей был ответом. Дерзким шальным ответом.

Северо-восток. К чистому небу и вот-вот взошедшему солнцу.

Ей нужно на запад! К спокойной серой пелене, устилающей небо. Туда, где каждая капля сможет стать отражением для тысяч рассветных лучей.

Сможет…

Но только если она будет рядом.

— Поток, пожалуйста…

Смех.

Смешно?!

Откуда-то тугим вихрем поднимался водяной смерч. Да, она была когда-то и смерчем. С ним шутки плохи.

— На запад. Быстро, — в этот миг она была уверена, как никогда. Ее нельзя было ослушаться. Кому в голову придет ослушаться смерча?

Смех затих.

Легкий поворот — и вот уже они летят навстречу серому пологу.

Скоро!

Скоро встреча!

А внутри переливаются невесомые, едва различимые ей самою искорки цвета: зеленый, голубой, синий… И те, что были раньше, тоже здесь: красный, оранжевый, желтый.

Что-то случится.

Неужели она решится?

А может, снова струсит в последний момент и всё сольет в землю? Вместе с собой…

Нет!

Теперь с ней эти дивные цвета! И пусть их пока никто не видит, даже она не видит. Но чувствует.

А значит, радуге быть.

Ей быть!

Интересно, как это?

И она подлетела к пологу…

Это были нежные объятия.

Он ждал ее. Она спешила к нему.

Растворившись друг в друге, они обернулись к востоку.

Вот-вот что-то должно было произойти. Ожидание. Предвкушение.

Первый луч!

Затрепетал. И отозвался в ней чем-то огненно-красным. Поцелуй света и воды. Цвет!

Ее первый цвет!

Дальше всё шло настолько стремительно, что она не успевала за событиями. Но была ими. Просто была.

Вот уже не одинокий тонкий луч, а пучок света из-за горизонта. Ворвался, засиял, рассыпался на тысячи оранжевых искр, растекшихся по красной сверкающей основе.

Потом желтый.

Зеленый.

Голубой.

Синий.

Всё?

Нет!

Где же?

Где же то, чего она так ждала?

Нет… Ждать не нужно. Последний цвет она создаст сама.

Так надо.

Она почувствовала.

И потянулась всей своей сутью к каждой капельке серой пелены. Стала ими. Всеми.

И встретила каждой каплей тысячи, сотни тысяч лучей. Потоков света. Стала ими. Всеми.

И соединился поток света с взвесью воды. Стали единым. Рассыпались снопами цветных искр. И разложились в небе совершенными нотами вечной симфонии.

Красный.

Оранжевый.

Желтый.

Зеленый.

Голубой.

Синий.

Фиолетовый.

И раскинулась радуга от горизонта до горизонта.

И опустились ее легкие ноги на сыру землю и твердо стали на ней.

И обняла она всеми цветами любимое небо.

И поклонилась солнцу.

И смотрели на нее тысячи восхищенных глаз. Принимая за благословение, за везение, за удачу. Исцеляясь. Наполняясь радостью. Силой полноцветной жизни, веры в чудо.

И этим чудом была она. Радуга.

Но она даже не замечала этого.

Настолько ей было хорошо.

Настолько она была на своем месте.

Вся.

С ливнями и градами.

С ветрами и ураганами.

С молчанием подземных вод.

С тихим шепотом грибного дождя.

С яростным шумом весеннего ливня.

Она была всем.

Всеми цветами сразу.

Их не нужно больше прятать.

Да и как в голову-то придет спрятать?

Я есть!

Я на своем месте.

Путь только начинается.

20.09.21

Клетка

Белая птица искала место для гнездовья, пришла пора этих поисков. И вот в одном тихом месте на глаза ей попалась кованая черная клетка. Красивая, просторная, она выглядела безопасно и вполне приветливо.

«Я буду здесь жить», — решила белая птица и начала обустраиваться.

Прошло время, клетка стала настоящим домом для птицы. Большую часть времени она проводила в ней, сама того не замечая. Всё реже были ее полеты, всё короче вылазки за пропитанием. Иногда птица ловила себя на том, что стала узницей. Но дверца-то всегда открыта… «Почудилось», — думала птица и засыпала, прислонившись к витым прутьям.

Только вот не чудилось-то белой птице! Когда она звала в гости к себе певчих подруг или решала подольше погулять на воле, что-то начинало происходить с клеткой — что-то необъяснимое и пугающее. Она будто сжималась, сдавливала тугими кольцами горячее птичье тельце, воспитывая тем самым «правильные» реакции у своей постоялицы.

Со временем белая птица и вправду перевоспиталась во всех своих привычках. Ей так не хотелось снова испытать на себе силу тугих колец, что она стала избегать всего, что могло их спровоцировать.

Белая птица даже не заметила, как осталась одна. Без подруг, без полетов, без неба. Только она и клетка. Клетка и она.

Как она стала мечтать о свободе! Ей даже снилось, как она на минутку вылетела за едой, а в клетке тем временем поселилась семья других птичек… Тогда бы она точно смогла спастись! Но, к сожалению, это был лишь сон.

Белая птица перестала есть и спать. Только и думала о свободе. Никому об этом не говорила, потому что никто не мог понять — дверца-то не заперта. В чем проблема?

«А и правда, в чем проблема? — подумала белая птица. — Дай-ка я спрошу у ветра, уж он-то всё знает о свободе».

Дождалась белая птица ветреного дня да и обратилась к ветру с вопросом: отчего, мол, я не могу свободу свою вернуть? Отчего с открытой дверцей пленницей себя чувствую?

Ветер засвистел, затанцевал вокруг клетки, а потом спросил: «Ты действительно хочешь правду увидеть?»

«Хочу!» — твердо сказала белая птица, и ветер вдруг затих. Совсем затих. А потом начал дуть, дуть, усиливаться, ускоряться… И в какое-то мгновение белой птице почудилось, что сдувает он марево мутное, и увидела она под пологом иллюзии совсем иную картину.

Была она в этой картине вовсе не белой птицей, а серой, рябенькой, чем-то похожей на воробышка. А вот по размеру была в три раза крупнее, чем всегда чувствовала — сидела внутри клетки и едва в ней помещалась — даже перья наружу торчали, между прутьями пробивались. А прутья сами жесткие, неумолимые — впивались в бока и будто пронизывали их — ни пошевелиться, ни по сторонам оглянуться.

Скована, сжата была бедная птица клеткой. Такой неволи она никогда не испытывала.

Но ветер продолжал дуть. И снял он еще один полог. Приоткрыл еще один слой иллюзии.

И тут уже всё так перемешано было, перепутано… То ли птица внутри, то ли клетка. Сплелись они в единый клубок, друг с другом спутались, обвились… И стонут оба, страдают, да не распутываются.

Птица каждой клеточкой тела почувствовала это сплетение. Ей казалось, что и пошевелиться нельзя — изранится вся, пострадает тут же.

Но тут ветер снова подул. И третий слой приоткрыл.

И увидела птица картину. Стоит пустая клетка, дверца закрыта, давным-давно внутри никого не было. А птица — облезлая, нахохлившаяся, напряженная, сидит сверху на клетке, когтями в нее вцепилась, не отпускает… Тут рядом другие птички попрыгивают, на клетку заглядываются, но птица крыльями ее закрыла, всем телом своим прильнула, держится крепко, глядит настороженно — сторожит бдительно.

Тут стих ветер. Все пологи друг за другом на место вернулись. Птица белая лишь выдохнула:

— Правда-то где?

— Правда в далеком-далеком прошлом, — ответил ветер.

— Еще до клети?

— И до, и не до… — загадочно шепнул.

А потом спросил:

— Готова тот полог приоткрыть?

Белая птица кивнула. И увидела себя малым птенцом в родительском гнезде. А гнездо то — не гнездо, а клетка крепкая. Родители внутри сидят вместе с птенцами. Тесно. Дышать даже нечем. Мама жалуется на всё, ждет от папы действий. А папа нервничает только, на маму огрызается. А как только кто из них из клетки клюв покажет, тут же клетка ходуном ходит, сжимается вся, в тревоге извивается… Стра-а-а-ашно.

«Так вот почему я именно клетку для гнезда своего выбрала… — шепнула белая птица задумчиво, а потом к ветру обратилась:

— Ветер, ветрушко, как мне исправить всё?»

— А ты птенца-то из клетки забери да мир ему покажи. Клетка — родительская, им в ней и жить существовать. Тебе-то зачем?

«Мне, может, и зачем, да птенцу-малышу точно незачем», — подумала белая птица, подлетела к клетке и протянула себе маленькой крыло:

— Хочешь, я подарю тебе небо? — просто спросила и почувствовала: да, хочет! — Полетели?

И птенец захотел. Он выбрался из клетки, расправил крылышки и… впервые в жизни полетел.

Ах, какой это был полет! Они пели, играли со струями воздуха, касались друг друга крыльями и чувствовали необыкновенную вибрацию свободного, бесконечного пространства.

— Я разрешаю тебе быть свободной, — шептала белая птица птенцу. — Я никогда больше не буду тебя сдерживать. Я никогда больше не буду тебя сковывать. Я никогда не запру тебя в клетке! Я разрешаю тебе быть в безопасности везде. Я разрешаю тебе принимать заботу и защиту, я разрешаю тебе видеть мир безопасным. Ты свободна. А я всегда поддержу тебя в твоей свободе. Она нужна мне так же, как и тебе.

Птенец парил в небе, впитывал каждое слово белой птицы, и у него вырастали крылья. Белые, мощные, шикарные. Такие не поместятся ни в одну клетку!

Радостно взмахнув крыльями, птенец взмыл ввысь. Расправив крылья, он парил в чистом небе и звал к себе белую птицу. Она никогда не поднималась в такую высь. Но сейчас почувствовала сердцем — высь зовет ее. Там ее настоящий дом. Там ее жизнь. Там ее свобода. Она порывисто взмахнула крыльями раз, другой… И вот птица уже парит в вышине. А птенец на лету превращается в ясный солнечный лучик и погружается в тело белой птицы, наполняя сердце, согревая душу.

«Спасибо, что хочешь со мной остаться, — шепчет она. — Для меня это важно».

— Спасибо тебе, ветер! — кричит птица вдаль, зная, что будет услышана. Опускается вниз, летит к клетке, чтобы взглянуть на нее в последний раз, попрощаться… А там… вместо клетки аккуратное гнездо из тонких веточек — мягкое, уютное, красивое.

«Клетка — это тоже полог», — доносится откуда-то издалека шепот ветра. А белая птица снова взмывает ввысь, кружится, танцует, и где-то внутри нее рождается совсем новая она — готовая к свободе, согретая изнутри лучиками любви и радости.

28.04.2021

Чистая вода

В высоком горном озере жила вода. Ни один ручей, ни одна речушка не связывали ее с внешним миром.

Лишь чистейшие талые воды белоснежных горных шапок питали ее, а тепло горного нутра согревало, побуждало жить.

Много-много веков чистота воды горного озера оставалась неизменной. Слишком высоко она обитала, чтобы соприкасаться с суетой внешнего мира.

Ни один путник за долгие годы не омыл в той воде своих рук. Ни один зверь не утолил ею жажду. Ни одна речушка не образовалась из кристально-чистой воды.

Чистой была вода в озере, не замутненной. Но слишком мало было ее для каких-то событий.

Так и жила она тихо, спокойно — радуясь тому, что высота и неприступность гор защищает ее от всех мирских невзгод и влияний.

А влияний вода боялась…

Редкие капли дождя доносили ей страшные истории о том, как грязен мир. О том, как перенасыщена вода в мировом океане, в морях, реках, озерах совсем не чистой жизнью. Как эта жизнь бурлит, кипит и вносит хаос в упорядоченное водное пространство.

Где-то, доносили капли дождя, вода становится мертвой и отравленной. Где-то задыхается под толстым слоем чуждых ей веществ. Где-то и вовсе в грязь превращается, смешиваясь с мусором, отходами, падалью…

Даже самая чистая мирская вода всегда несет в себе следы грязи, отголоски всего того, что было так чуждо воде горного озера.

И лишь вот редкие, самые высокие горные озера да самые глубокие подземные воды хранят еще чистоту да нетронутость.

«Береги себя», — как напутствие шептали капли дождя, испаряясь в мир.

И вода в озере берегла.

Она спряталась под лед.

Молила белые шапки гор не наполнять ее.

Не пускала воды свои с весенними ручьями вниз. Всеми способами старалась скрыться от любых живых существ.

Чтобы не обнаружили.

Чтобы не замарали.

Иногда с дождем нашей озерной воде долетали весточки от других чистых вод.

Берегут все себя.

Прячутся от мира.

Скрываются от жизни вдали.

Слышала это наша вода и довольно оглядывала себя — чистую, прозрачную, кристальную. И казалось ей в этот момент, что лучше жизни и нет, как под защитой гор да под покровом льда.

Но вот однажды — обыкновенным ясным утром — солнце взошло из-за гор не так, как всегда.

Лучи его не просто светили — играли!

Волшебный свет радужным облаком окутал белоснежные шапки гор, погладил их округлые бока, почесал за хребтами.

Шапки гор заулыбались, стали мягкими, пушистыми. Они смотрели на солнышко и плакали от счастья.

Просто так.

Не понимая, что происходит.

Просто потому, что пришло их время.

Время что-то менять.

И из-под белых улыбающихся шапок хлынули живые искристые потоки. Звонкой капелью огласилось всё вокруг.

«Что случилось? — встрепенулась вода горного озера, чувствуя, как стремительно начала расти, наполняясь талыми водами. — Что происходит?»

А капель уже гремела оркестром — победным, жизнеутверждающим маршем, задающим свой собственный ритм: новый, непредсказуемый, манящий.

«Просто отдайся ему», — шепнуло с улыбкой солнышко и погладило игривыми лучами ледяную корку озера.

Вода не хотела отдаваться.

Со страхом она смотрела, как ее защита покрывается трещинами, размокает, размякает и… исчезает вовсе.

А где-то в глубине теплые пружинящие потоки горных недр запульсировали, забили в такт пробуждающему маршу, расшевелили, растолкали, растормошили вековой покой и безмолвие. Наполнили веселыми пузырьками, закружили, потянулись к радужному солнышку.

В какой-то момент вода горного озера почувствовала, что что-то в ней безвозвратно изменилось. Она отдалась тому, что с ней происходило — растворилась в движении, приняла в себя сотни новых струй, забурлила, закипела и… мощным потоком понеслась вниз — к тому самому миру, которого она так боялась.

Она неслась в сияющих брызгах, растекалась мягкими волнами, обрывалась водопадами.

Вниз.

Вниз.

Вниз!

Туда, в неизвестность.

К большим внешним водам.

С каждой минутой всё громче звучал их голос.

Приходи!

Я жду тебя.

Пришло время.

Вода стремилась вниз, отчаянно боясь испачкаться. Но этого не происходило.

Везде, где она протекала, всё оживало, очищалось, возрождалось.

Она приносила веками хранимую чистоту в каждый живой уголок. Дарила. И текла дальше.

И с каждым мгновением чистоты в мире становилось всё больше. К бурлящему мощному потоку стекались люди, звери, тянулись корнями и листами растения…

Вода впитывала в себя потоки благодарности, и эта благодарность оказывалась в стократ чище холодной чистоты забытого горного озера.

Вода играла и чувствовала свою мощь.

А капли дождя доносили, что по всему миру чистые воды горных и подземных озер перестали прятаться и вышли в мир.

И мир преобразился.

Вот-вот она достигнет океана.

Что там будет?

Что ее ждет?

Вода зажмурилась и… нырнула.

Приняла в себя океан.

А океан принял ее.

Она почувствовала рядом сотни потоков — новых, незнакомых, но таких родных…

Невероятные чувства.

Движение.

Очищение.

Жизнь.

Жизнь.

Жизнь…

Жизнь!

И этого она боялась?

Веселым смехом вода обратилась к игривому солнышку. Заплела в косы дивные радужные лучи. Украсила себя жизнью. Впустила людей, зверей, растения…

И стала самим миром.

А мир стал ею.

Отныне так.

Тому и быть.

Пришло время.

03.01.2022

Замок для принцессы

У маленькой принцессы не было замка. А она очень о нем мечтала.

Ни один человек в мире не мог ей помочь. Строители привозили мрамор, но он рассыпался в крошку. Отец-король обещал выделить из казны золото, но всё это откладывалось из-за серьезных королевских дел.

Принцесса вроде бы и сама чувствовала, что вот-вот, и замок в её жизни появится, но это «вот-вот» всё никак не наступало.

Она устала ждать.

Пока она ждала, вся ее жизнь будто улетала в далекое, не случившееся будущее. Там были и балы с прекрасными танцами, и успех, и вся-вся-вся счастливая жизнь…

А сейчас только усталость и раздражение.

Принцесса выходила на ажурный балкончик, смотрела прекрасными глазами в небо и грустно вздыхала…

Но вот однажды она подняла длинные ресницы и сквозь капельки слез увидела радугу. А среди радужных бликов — маленькую улыбчивую фею.

Это была самая маленькая в мире фея.

Настолько маленькая, что она помещалась на кончике длинной изогнутой реснички принцессы.

— Привет! — улыбнулась фея. — Я здесь, чтобы исполнить твоё желание!

Принцесса захлопала в ладоши:

— Я хочу замок! Большой и прекрасный замок в большом и прекрасном городе! — выдохнула она и зажмурилась в ожидании чуда.

Маленькая фея покачала головой:

— Я очень маленькая для такого большого желания… Его я исполнить не смогу. Но я слышу, о чем стучит твое сердце, и приготовила для тебя в твоей комнате маленький сюрприз. И если ты будешь к нему внимательна, то жизнь твоя очень-очень скоро изменится, я обещаю!

Фея взмахнула крылышками и растворилась в облаке радужных блесток.

А принцесса сначала чуточку взгрустнула о замке, но потом пошла искать сюрприз в своей комнате.

И нашла его!

Это было оно!

Великолепное, легкое, воздушное платье для танцев!

Именно в таком она представляла себя на первом балу в своем замке. Именно в нем она должна была блистать после исполнения заветной мечты.

Принцесса приложила к себе платье, мечтательно прикрыла глаза и закружилась по комнате.

А потом остановилась, чтобы отнести платье в гардероб — маленький, но всё же шажочек к исполнению большой мечты.

Но всё внутри нее запротестовало, заплакало. «Не прячь его!» — робко шепнуло сердце, и принцесса задумалась.

А может, платью не надо ждать?

Может, именно это хотела сказать мне фея?

Быстрыми движениями принцесса облачилась в невероятный воздушный наряд. И как только застегнула последнюю пуговку, не смогла устоять на месте.

Она танцевала!

Как она танцевала!

Как только принцесса делала плавное танцевальное движение, тут же откуда-то с неба лилась волшебная мягкая музыка, а платье загоралось волшебными отблесками огней.

Принцесса танцевала везде.

В своей комнате, в саду, на площадях города, в гостях и дома…

Все, кто ее видел, очарованно смотрели вслед. А многие присоединялись к волшебному танцу и уже не могли остановиться…

Теперь принцесса выходила на ажурный балкончик не для слез. Она с благодарностью смотрела на небо и искала в нем радугу, чтобы поблагодарить маленькую фею.

И ей было за что благодарить!

Ведь ажурный балкончик был в новом замке принцессы в том самом городе. Танцуя, она не заметила даже, как всё сложилось…

Казалось, строители возвели его из ее улыбок, а король дал золото в благодарность за радость подданных, которая росла с каждым днем, ведь жили они теперь исключительно пританцовывая.

«Неужели это всё произошло со мной?» — улыбнулась принцесса закату, и слезы счастья выступили на её ресницах.

«С тобой, с тобой, — заулыбалась маленькая фея. — Ты подарила себе танец, и с этого начался твой сказочный путь…»

«А с чего начался твой?» — поинтересовалась принцесса.

«Я не могла исполнить ни одну большую мечту, — вздохнула фея, — но однажды одна прекрасная принцесса позволила мне исполнить маленькую…»

Фея рассмеялась тонким голосочком и растаяла в радужном облаке.

А принцесса глубоко вздохнула и прислушалась к своему сердцу: какая еще маленькая мечта ждет своего исполнения? Сердце запело от радости: его слышат! О, значит пришла пора исполнять большие и маленькие мечты…

Радужное облако вихрем поднялось из сердца и осветило бликами весь мир.

Принцесса познала свою силу.

Танцуя, она продолжила свой путь.

Отныне у нее всё получалось!

03.01.2022

Алмаз, который мечтал быть живым

Маленький серый графит томился в многотонной горе.

Тысячелетиями его со всех сторон сдавливал невыносимый груз, выжимая, выдавливая всё живое. Безжалостный вечный жар был пыткой, выжигающей суть.

Структура.

Порядок.

Чистота.

Чтобы выжить, нужно было стать очень и очень твердым. Тверже всех. И идеальнее всех.

И графит превратился в алмаз.

Чистейшей воды самородок, прятавший свою душу в толстой черной скорлупе горной породы.

Прекрасный.

И не знающий о своей красоте.

Совершенный.

И не верящий в свое совершенство.

Чистый.

И не осознающий свою чистоту.

Хранящий память о тысячелетиях мучений, лишений, пыток. Чутко чувствующий энергию жизни, но лишенный ее, чтобы выжить.

Но каждый алмаз рано или поздно попадает в руки мастеру-гному. И пришло время нашего алмаза. Попал он в мастерскую древних умельцев, которые знали: лишь тот алмаз станет бесценным бриллиантом, который почувствует себя на своем месте.

«У тебя огромный потенциал! — говорили гномы с уважением. — Ты можешь украсить любую корону, можешь выбрать себе для оправы любое украшение и окажешь честь ему своим выбором».

«Но я хочу жить», — отвечал алмаз.

«Жить?» — чесали бороду гномы и задумчиво хмурились.

«Да. Просто жить».

Гномы предлагали алмазу любые огранки. Соседство с изумрудами, жемчугом, сапфирами… Всё было напрасно. Алмаз мечтал лишь о жизни.

Но как дать жизнь идеальному камню, кристаллическая решетка которого прочна и строго упорядочена, но так далека от хаотичного брата-углерода, строящего жизнь на земле?

Как оживить того, из кого жизнь вытесняли, выжигали тысячелетиями?

Подумали-подумали гномы и переспросили на всякий случай:

«Точно, мол, хошь?»

«Да!»

И отправились они с неограненным алмазом, как был он, в черной каменной скорлупе, к старейшине.

Старейшина глянул внимательно, ничего не сказал, но руку протянул да камень забрал. А дверь за собой прикрыл, оставив любопытных гномов с носом.

Принес гном-старейшина гостя своего, алмаза, в мастерскую. На верстак положил, осмотрел внимательно, хмыкнул.

«Говоришь, в корону не хошь?»

Молчание.

«И в ожерелье тоже не хошь?»

Тишина.

«Уважу твое желанье. Простое оно, да непростое. Готов ли?»

«Да», — тихий шепот ответом.

Гном тогда горшочек глиняный неказистый достал. Землицы в него черной насыпал. Посадил в тот горшочек алмаз, будто семечко — даже огранять не стал.

«Расти», — дал напутствие. Да водицей полил. На окошко поставил.

Но ничего не происходило.

Горшок стоял. Солнце светило.

Водицей гном поливал исправно да нашептывал: «Оживай, мой хороший. Есть в тебе сила прорасти. Оживай».

Влага из почвы обволакивала оболочку алмаза, пытаясь просочиться внутрь. Но не пускал ее твердый камень. Равнодушно отталкивал, сторонился.

У камня были свои соображения о судьбе алмаза. «Ты сиять должен! Всеми гранями отливать! Пусть мастер тебя обработает, а не ерундой мается…»

Понял алмаз, что дела не будет.

И от всей души, каждой клеточкой своей идеальной структуры захотел впустить в себя живительную влагу.

Потянулся к ней.

Сквозь камень.

Вопреки скорлупе.

Раздался в стороны и изошелся мелкими трещинами. Камень застонал… и тоже лопнул.

А живая влага засочилась внутрь алмаза, обволакивая каждую клеточку, каждый осколочек, напитывая, исцеляя, наполняя новыми невероятными дивными соками, даря силы, пробуждая к жизни.

И пошел алмаз наш расти!

Сначала корешок проклюнулся, нащупал ходы в землице, укрепился, врос надежно. Затем росток вверх к солнышку потянулся, жизнь отыскивая.

Первое, что увидел на белом свете, — улыбку гнома-старейшины. И добрые слова: «Ты теперь не идеальный, но живой». А самое дивное было — соприкоснуться с солнечным светом, впитать его каждой клеточкой, почувствовать, как они растут, множатся, заполняют собой всё пространство…

Кем я буду? — спрашивал себя росток, превращаясь в шикарный цветущий куст. А вокруг уже жужжали пчелы и летали бабочки — старейшина высадил куст в дивный сад рядом с прекрасным молодым деревом.

Дерево склонило свои ветви над кустом, оберегая его нежные листья от жаркого солнца. Куст же ответил на заботу душистым цветением — разросся, налился жизнью, мягко покачивал ветвями под сенью заботливого друга.

И началась новая жизнь.

«Кем ты был?» — спросило однажды дерево у куста.

«Я был алмазом, который мечтал быть живым».

«А я изумрудом, который хотел любить, — улыбнулось дерево, — говорят, что алмаз и изумруд — прекрасная пара…»

Куст зарделся новыми цветами на слова дерева и ничего не ответил. Их корни давно переплелись в нежных объятьях, и не так важно было, кем они были когда-то и какой дивный путь им пришлось пройти, чтобы встретиться.

С этого момента куст и дерево разделили друг с другом свои мечты: жизнь и любовь.

Их прекрасные плоды щедро дарили миру то, чего в них было больше всего. Вкушая их, даже самые каменные сердца оживали и наполнялись любовью.

И пусть мир не увидел еще одного идеального бриллианта и совершенного изумруда, зато познал, принял и понес по свету удивительной чистоты щедрость жизни и любви.

И только старейшина знал самый большой секрет: в сердцах куста и дерева жили прекраснейшие бриллиант и изумруд. Ни одна рука гнома-мастера не коснулась их, но более совершенной огранки не знал ни до, ни после ни один драгоценный камень.

Они огранены были любовью к жизни. Отшлифованы любовью друг к другу. Отполированы добросердечием, наполнявшим их драгоценные сердца и дарящим поистине редчайшее сияние миру.

Их путь, их выбор привели их сюда.

Настало время. Их время.

«Сияйте, — улыбался старейшина, благословляя юные сердца. — Вам предстоит великий путь».

04.01.2022

Дверь

Куть и Дюк сидели вечером на улице и лениво наблюдали за летающими мошками.

— Я дверь нашла, — лениво проронила Куть.

— Куда? — так же лениво спросил Дюк.

— Не знаю, но там очень интересно…

Дюк насторожился. Если Куть интересно, то надо проверить. И отговорить по возможности. Но вслух он, конечно, сказал совсем другое:

— Покажешь?

— Покажу.

На следующий день они стояли у двери, но та не открывалась.

— Странно, — бормотала Куть, — она всегда открыта была. Я уже несколько раз туда ходила, никаких замков, запоров не заметила…

— А куда ходила? — вкрадчиво спросил Дюк.

— Ну, туда.

— А что там было?

Глаза Куть мечтательно загорелись:

— Там… Там не так, как у нас! Совсем-совсем. Я там как будто сразу везде. И сразу всё вижу. И всё знаю. И там легко так! Так интересно!

Глаза Дюка тоже загорелись, но от страха:

— Ты уверена, что это безопасно? А вдруг бы там с тобой произошло что-то? Что тогда?

— Да ничего не произошло, Дюкушка. Наоборот, всё хорошо было. И я там… это… силу чувствовала. Будто я всё могу.

Дюк в волнении вышагивал туда-сюда:

— Ладно, я изучу, что это может быть. А ты не ходи сюда пока, ладно?

— Ладно, — ответила Куть и, конечно же, пошла. Но уже без Дюка.

Тихонечко прокралась она к двери. Открыта! Отлично. И нырнула внутрь… И было всё так, как всегда. Будто сразу везде. И сразу всё видно. И всё известно. И легко так… И сила.

А вечером Дюк хорошо подготовился.

— Может, тебе показалось, а? — робко начал он разговор.

— Дюк, ну как это? Я же там была, я это видела, чувствовала…

— Но так не должно быть. Того, что ты описывала, не бывает. Не может быть!

— Ну чего ты так? — расстроилась Куть.

— Я за тебя беспокоюсь. Сколько уже всех пропало… за такими дверями. Я не хочу тебя потерять.

Куть кивнула.

И пообещала больше не ходить к двери.

Она понимала, что Дюк старший, что он умный, он плохого не посоветует. Да и сама испугалась. Здесь, за пределами двери, воспоминания действительно казались какими-то… нереальными. И она выбрала не верить в них.

Шли дни. Дюк был теперь спокоен за Куть. А Куть… Ей было грустно. Она даже несколько раз возвращалась к двери, но та была плотно закрыта. Постепенно в памяти стирались подробности ее путешествий по удивительному миру за дверью, лишь эмоциональный отголосок напоминал о себе да сны красочные. А потом… Потом она забыла и тропку к двери.

Что-то внутри нее происходило. Она чувствовала, что потеряла что-то важное. Будто вот-вот только маленькая теплая звездочка внутри родилась, показала себя, лучиками поманила и… потухла.

«Как мне найти тропку? Как открыть дверь, если найду?» — Куть стала грустной, погруженной в себя. Дюк не узнавал ее. Шли дни, ничего не менялось, только тоска внутри разрасталась.

— Иди! — наконец не выдержал Дюк. Ищи свою тропу. Я с тобой не пойду, но и отговаривать не буду. Найдешь, значит, твое.

Куть вздрогнула: неужели можно?

«Мне можно! Ура! Мне можно!» — и она тут же рванула в путь, даже без сборов в дорогу.

Дни шли за днями, недели за неделями…

Не могла Куть найти дверь. Не выходило у нее.

Однажды села у одной тропы, корочку хлеба жует, раздумывает. Тут рядом старичок подсаживается — сухонький, в ветхой одежде. Куть взглянула на него молча, так же молча корочку свою протянула. Он взял, кусочек небольшой отломил, остальное в платочек аккуратно завернул. А кусочек жевать принялся неспешно. Куть сидела молча, думала.

Доел старик, спасибо молвил да и говорит неспешно:

— Не там ищешь ты, — и замолчал.

Куть, услышав слова, проникшие в самое сердце, вздрогнула:

— А где искать? Нигде нет.

— В сердце потеряла — в сердце и искать надо. Людей попроси знающих, они помогут, — поднялся медленно старик да пошел по дороге.

А Куть растерянно руку к сердцу приложила, прислушалась. И показалось ей на миг, что отозвалась в сердце ее та самая маленькая звездочка — откуда-то совсем издалека, едва-едва заметно.

«К людям! Мне надо к людям!» — слова стучали в голове Куть и вторили ритму сердца, который она чувствовала рукой, пока бежала к ближайшему селению. Ей казалось, что руку ни в коем случае нельзя убирать, чтобы связь не прервалась, чтобы чувствовать сердце и звездочку в нем.

Подбежала по наитию к первому же дому. Вошла во двор — калитка не заперта была. А на пороге женщина стоит да улыбается:

— Проходи, ждала я тебя, — и сходу: — Иди за мной, покажу тебе что-то.

Прошли они не в дом, но в сад. Шли по тропке тенистой между яблонями да вишнями. А в конце тропки — дверь! Не ее дверь, но Куть сразу почувствовала — такая же.

— Твое желание тебя ко мне привело. А моя задача была — показать тебе свою дверь. Больше ничего и не нужно. Когда знаешь, что ты не одна, когда понимаешь, что тысячи дверей открываются по всему миру, и для тысяч людей двери и миры, в которые они через них попадают, — это часть их жизни, тогда остается лишь разрешить себе увидеть свою дверь.

Куть смотрела на женщину, на ее дверь, и ее била мелкая дрожь. Она медленными шагами подошла, положила ладонь на чужую дверь и почувствовала ее инаковость. Совсем не такая! И мир за ней другой…

— Так и есть, — улыбнулась женщина ее мыслям, — у каждого свой мир за дверью. И каждый в этом мире черпает что-то свое. Ты знаешь, что ищешь в своем мире?

Куть, не отпуская вторую руку от сердца, порывисто кивнула.

— Спасибо! — крикнула она, выбегая из сада и направляясь туда, где, она знала, ждала ее дверь.

16.04.2021

Две планеты

Летал космический ветер, по мирам путешествуя. И залетел он однажды в галактику, где планеты могли сами выбирать себе звезду, а звезды могли выбирать планету по обоюдной договоренности.

Чего только ни встречал ветер!

Но этот мир поразил его своими закономерностями.

Были в нем и холодные звезды-одиночки, и большие радушные звезды с десятками планет вокруг, и маленькие уютные звездочки с одной-двумя планетами, и жгучие злые звезды с парой-тройкой колючих планет под стать, с едкой атмосферой. Были даже одинокие блуждающие планеты — те, которые еще не определились со своей звездой или выбрали путь одинокого странствия.

Но самое удивительное, чего нигде не встречал ветер — практически все планеты были населены! На них была жизнь. Разная, порой странная и необычная, но всегда совпадающая с характером звезды и планеты.

А если вдруг жизнь на какой-то планете заканчивалась, то планеты спокойно отправлялись в путешествие к другим звездам, зная, что пришло их время изменить себя и свою жизнь под светом новой звезды.

Надолго остался в этом мире ветер.

Летал от звезды к звезде, знакомился, общался.

Поражался тому, как мудро, как гармонично здесь всё устроено.

И вот уж ему показалось, что всё он исследовал. Задумался о продолжении своих странствий. Но на самой окраине мира повстречал он звезду с двумя безжизненными планетами.

Очень удивился ветер!

Звезда была шикарна.

Теплая, мягкая, она излучала потоки любви и благословения жить.

Но планеты рядом с ней не оживали.

Почему?

Ветер присмотрелся и понял: на них уже случилась жизнь, но по каким-то причинам после этого они не отправились в странствие к новым звездам, а остались на своем месте.

Подлетел ветер к планетам. Они были очень красивыми и светлыми.

— Почему вы не улетаете? — спросил он.

— Мы решили остаться здесь, — ответили планеты.

— Но почему? Ведь под другой звездой вы сможете ожить…

— Мы не хотим другую звезду. Мы… — планеты тяжело вздохнули, — мы виноваты перед этой.

О чем больше ни спрашивал ветер, планеты молчали. И он обратился к звезде:

— Что здесь случилось? Почему рядом с тобой нет живых планет?

— Я не знаю, — растерянно вздохнула звезда, — я зову, зову… Но никто меня не слышит, никто не приходит.

— А ты хочешь, чтобы пришли?

— Очень! — звезда даже вспыхнула от предвкушения — столько энергии любви и ласки накопилось в ней.

— Но место рядом с тобой занято… — прошептал ветер.

— О, у меня много места для всех! К сожалению, мои две первые малышки остались без жизни. Но я их всё равно очень-очень люблю. И никогда не прогоню от себя…

Ветер задумался.

— А ты показывала им, как их любишь? Показывала, как горюешь от их такой судьбы?

— О да! Я их очень-очень люблю. И буду любить всегда. Им всегда будет место в моей звездной системе.

— Ясно, — кивнул ветер.

Он подлетел снова к планетам и спросил:

— Вы решили остаться, потому что звезда страдала?

— Да, — тихо ответили планеты.

— Вы решили разделить с ней ее боль?

— Да. Ведь она не виновата, что с нами такое случилось…

— А вы хотели бы, чтобы она была счастлива?

— Очень! — в один голос ответили планеты.

— А как думаете, когда она будет самой счастливой?

Планеты задумались и замолчали.

— Когда будете счастливы вы! — не выдержал нетерпеливый ветер.

Он облетел звезду, облетел пустые планеты.

— Ну что, готовы отпустить друг друга? Готовы попрощаться?

В один голос и звезда, и планеты громко-громко зарыдали. Казалось бы, давно забытая боль всколыхнулась новой волной: взметнулась отчаянными протуберанцами, засияла гневными вспышками, отражающимися на отчаянно плачущих планетах, вдруг ставших четкими, проявленными в своей пустоте и безжизненности.

Долго бушевала буря отчаяния. Долго стенало солнце в мысли, что нужно будет попрощаться с теми, кого оно навсегда решило оставить у себя. Долго плакали растерянные планеты, не понимая, что же дальше с ними будет…

Но постепенно буря утихла.

Ее сменила усталая тишина космоса.

— Вы готовы благословить звезду на новую жизнь? — спросил ветер у планет.

— Да! Благословляем! Мы будем спокойны, если рядом с ней снова будет жизнь, она замечательная в своей любви… Будь счастлива, пожалуйста, мы очень-очень этого хотим, — обратились они к звезде.

Ветер подлетел к звезде:

— А ты готова отпустить планеты к новым звездам?

— Да! — улыбнулась звезда. — Я буду всегда помнить о них и радоваться мысли, что где-то там они живут свою счастливую радостную жизнь.

Ветер улыбнулся:

— Хорошо, я помогу вам.

Он медленными кругами начал облетать звездную систему. Круги превращались в восьмерки, потом снова в круги, ускорялись, сплетались, размывались… Вот движение ветра стало невозможно отследить. Он был везде. Система покрылась нежно-голубым сиянием. Планеты завибрировали. Звезда замерла на секунду, потом резко уменьшилась в размерах и… резко пошла расти.

— Летите, мои хорошие! — выдохнула звезда, придав силы своим родным планетам.

И они полетели!

Плавно, уверенно, легко.

Навстречу к своему счастью.

Звезда смотрела им вслед, улыбалась и тихонечко шептала благословения. Впервые за долгое время ей было действительно хорошо.

— Я сейчас! — подмигнул ей ветер и умчался куда-то. Не успела звезда оглянуться, как он уже вернулся обратно, но не один — в компании двух прекрасных планет, с интересом и восторгом рассматривающих свою новую звезду.

Звезда улыбнулась и взмахнула приветственно протуберанцами:

— Идете ко мне?

— Да, — заулыбались планеты.

— Тогда идите. Я ждала вас давно. Именно вас!

— Мы слышали, как ты зовешь нас. Поэтому и пришли. Не сразу, что-то мешало, но у нас получилось. Ветер помог.

Звезда начала оглядываться.

— А где же ветер?

Но он уже давно летел навстречу новым мирам и новым приключениям, унося с собою память о тепле самой нежной звезды и робкой радости ее новых планет.

«Всё у вас теперь будет хорошо, — шепнул ветер. — Теперь точно».

И он был прав.

Очень быстро сначала на одной, потом на второй планете зародилась жизнь. Им было очень хорошо в лучах любящей их звезды. А ей было радостно смотреть, как они счастливо кружат по своим орбитам, проходя каждая свой путь — такой, как должно, в счастье и согласии с миром и собой.

А однажды звезда получила весточку от двух далеких незнакомых ей звезд. И она поняла, что с ее первыми планетами всё хорошо, на них снова есть жизнь, и они вспоминают свою первую звезду с любовью и благодарностью.

Она тоже послала весточку, что у нее всё хорошо.

Теперь хорошо. Теперь, когда все на своих местах.

Шло время, и к ее новым планетам присоединились спутники — такие разные, но такие прекрасные — и на них тоже была жизнь!

А значит, всё идет своим чередом.

В гармонии и согласии с миром.

Своевременно и так, как должно.

Будь благословенна жизнь!

06.01.2022

Мешок

Жил-был мешок.

Кто только ни складывал в него свое барахло, чего только в нем ни накопилось за годы жизни…

Мешок чувствовал себя раздутым, обрюзгшим. То тут, то там из него выпирали какие-то неведомые штуки. Давили, жали. Мешали неимоверно. Но он настолько уже запутался во всем, что в него сложили, что просто опустил руки, развалился своим раздутыми боками и ничего не делал.

Он не мог отказываться — ему неведом был закон выбора.

Он не мог избавляться от лишнего — ему неведом был закон очищения.

Он не мог наполнить себя тем, о чем мечтал — в нем просто не было места для этого.

И права наполниться чем-то ценным у него тоже не было — ему неведом был закон свободы.

А в него всё пихали.

Всё накладывали.

В какой-то момент мешок уже и шевелиться не мог. Его ветхая ткань трещала по швам, он едва успевал накладывать новые и новые латки.

А потом и вовсе руки опустил.

Лежал и ждал.

Когда всё закончится.

Звал это время и боялся его.

Потому что где-то в его глубинах еще хранились маленькие драгоценности — простые неказистые детские игрушки.

Память из прошлого.

О мечтах, о желаниях, о вере в чудо.

Да, это просто забытые игрушки. Но почему-то именно в них видел он смысл. И этот смысл держал мешок на плаву.

Но игрушкам в мешке тоже было непросто.

Они задыхались, сдавленные со всех сторон чужим хламом.

Мешок чувствовал это и страдал, но ничего поделать не мог — он не знал закона ответственности.

Когда приходила ночь, и вся жизнь затихала, мешок шептал игрушкам ласковые слова и обещал что-то изменить. Обязательно. И они верили. И терпели.

А однажды ночью к мешку пришел Дед Мороз. Ему нужны были игрушки. Те самые. Кто-то из детей в этом мире нарисовал письмо именно с такими игрушками. И Дед Мороз отыскал, где их найти.

Мешок удивился, но понял Деда Мороза.

Он начал искать в себе игрушки, но это было сложно. Хлам скрыл их, задавил, спрятал в самые глубины.

«Давай помогу», — предложил Дед Мороз. И начал вынимать из мешка то, что было в нем собрано.

Мешок замер от непривычных ощущений.

Ему становилось легче.

Еще легче.

И еще…

С замиранием сердца он отпускал из себя то, что давило, рвало на куски, пытало его годами.

Неужели так можно было?

Неужели он отдаст всё это и останется… живым?

Но вот на самом дне Дед Мороз обнаружил те самые игрушки.

— Ух, потрудился я с тобой, мешочек! — заулыбался Дед Мороз. — Ну что, понесем игрушки деткам?

— А можно? — робко взглянул мешок.

— Так ты же мешок! Ты предназначен для дела. И я приглашаю тебя на работу. Потрудимся?

Дед Мороз огладил замерший мешок бархатной варежкой, и тот стал вдруг таким же — лоснящимся, красивым, бархатным. На нем даже опушка белая появилась! Невероятно нежная, ласковая.

— Ну что? Не передумаешь? — улыбнулся Дед Мороз.

— Я готов! — решительно сказал мешок, и с этим ответом почувствовал, что оживает. Внутри заиграло пространство, готовое принять в себя подарки, игрушки, сладости. Чтобы нести их детям! Чтобы быть сопричастным к волшебству, к большому ежегодному чуду.

Дед Мороз одобрительно кивнул.

— Ну, тогда пошли.

И тут мешок оглянулся на кучу хлама, которая лежала тусклым мертвым грузом. «Как с ней быть? Что делать?»

Дед Мороз будто прочел мысли:

— Так у всего этого хозяева есть. Пусть и разбираются, — стукнул своим посохом, и хлам вдруг поднялся в воздух, рассортировался, разделился и… рванул в разные стороны.

— Будут кому-то под елочку подарочки, — усмехнулся Дед Мороз. — Хозяева-то пока от своего избавиться пытались, в тебя прятали, тоже обделенными были. Свое в чужих не спрячешь, от себя не оторвешь…

Мешок с тоской смотрел на разлетающиеся обломки, мятые страшные штуки, всякий хлам. Ему грустно было подумать, что кто-то обнаружит под елкой такое…

— Ладно, — улыбнулся Дед Мороз его мыслям, — сделаем и им подарочек. Дадим шанс. А воспользуются ли, выберут ли перемены к лучшему — это их выбор.

И дед Мороз стукнул посохом еще раз.

И вслед за разлетевшимися вещами рванули маленькие волшебные искорки.

— Что они дадут? — спросил мешок.

— Возможность увидеть хорошее. Ну что, идем?

— Да!

И мешок пошел с Дедом Морозом.

И с этого началась его новая жизнь.

И что самое удивительное, когда он подарил свои игрушки — те самые, ради которых жил, — в нем тут же каким-то чудом возникли новые. И чем больше он дарил счастья и радости, тем больше его прибывало.

Мешок обрел всё, о чем мечтал.

Легкость.

Свободу.

Волшебство.

Новое место в жизни.

Он был красив!

Полон жизни и энергии.

Щедр.

Он теперь впускал в себя только то, что хотел. Ибо знал закон выбора.

Он вовремя освобождался от того, что уже отжило свое время. Ибо он знал закон очищения.

И он всегда следил за тем, чтобы порадовать себя чем-то приятным. Ибо знал теперь закон свободы.

А выбор, очищение, свобода дарили ему возможность делиться счастьем с другими. Ибо это закон ответственности.

Отныне мешок стал официально и навсегда настоящим мешком Деда Мороза. Но не забыл, каким он был. Эта память была самым ценным для него.

Он знал теперь точно: каждый мешок способен стать мешком Деда Мороза! И нес это знание другим мешкам. Это стало его новым смыслом и новой сутью. Ведь из каждого завершившегося периода рождается новый.

07.01.2022

Девочка-светлячок

Жила-была девочка, которая носила с собой темноту. Эта темнота была в ее руках. Когда-то давно она прикоснулась ладонями к чужой тьме и не смогла не взять ее себе.

Так и жила — с ощущением мрака в ладошках.

Но девочка не сдавалась.

Каждую темную ночь она выходила в лес и собирала светлячков. Рассаживала их на ладошках и тихонечко напевала. Смотрела на их нежное волшебное свечение и плакала. А ладошки со светлячками казались совсем светлыми. И на душе становилось чуточку светлей.

Так и ходила она по миру.

Светлячки в ладошках.

Мелодия в душе.

Они уже узнавали ее повсюду и слетались сами — эти нежные блестки ночи, ясные огоньки, стремящиеся согреться на ее ладонях, проникнуться ее чистым звенящим звуком.

Девочка-светлячок — так называли ее все, кто знал. И улыбались при виде ее ясной чистой улыбки.

Она не заметила, как начала светиться.

Вся, не только ладошки.

Светлячки в благодарность за ее музыку поделились с ней своим даром.

Но она продолжала бродить темными лесами и заполнять ладошки светлячками. И отчаянно боялась выходить к людским поселениям — в свете их ярких костров все точно увидят ее ладошки. Увидят темноту! И поймут, что она совсем не девочка-светлячок. Отвергнут ее. Прогонят в лес навсегда.

Лишь иногда девочка-светлячок выходила на залитые лунным светом поляны и дарила свою мелодию людям. Тем душам, которые тоже искали в ночи светлячков, а находили ее. И останавливались отогреться душой в ее звенящем пространстве.

Но в лесах было так холодно. Сыро и одиноко.

Ей так хотелось к свету костров!

Ее душа робко звала туда.

«Иди!» — благословляли ее светлячки.

«Иди!» — говорили ей те, кто слышал ее чудесные мелодии.

«Нет, не могу! — она закрывала ладонями лицо и кожей чувствовала темноту — холодную и колючую. — Как я могу пойти с ней к людям?»

И она продолжала выбранный путь.

Девочка-светлячок, ее мелодия и ясное свечение, отогревающее душу.

Но однажды пришла зима.

Светлячки уснули, ей было холодно и одиноко.

Будь что будет! — решилась девочка и пошла в ближайшее селение. Оно было прекрасно! Улыбчивые люди, светлые души, теплые сердца. На ее ладони никто не взглянул! Ее приняли без вопросов, усадили в почетном месте, просто зная, что так надо.

Ей очень сильно захотелось подарить им свою мелодию.

Но как без светлячков? А может, в темную ночь никто не заметит?

Было страшно, но росточки надежды щекотали где-то внизу живота — и она решилась. Минуты волнения и… в прекрасном зале зазвучала ее прекрасная мелодия. Та, которую она взращивала годами — из самых светлых, самых нежных росточков своей души.

Мелодия звучала, и слушатели замерли в восхищении.

В какой-то момент девочка-светлячок решилась приоткрыть глаза. Она увидела, как ясные огоньки благословений слетают с уст счастливых людей и летят к ней. Свет этих огоньков впитывался в ее ладошки и они… становились светлее!

Девочка-светлячок притягивала свет везде!

В лесу она манила светлячков.

Среди людей — свет добрых и теплых сердец.

А отвечала на этот свет она мелодией своего сердца — исцеляющей и неповторимой.

Девочка поняла: они нужны друг другу!

И решилась снова прийти к людям со своей мелодией.

И снова.

И снова.

Очень быстро весть о девочке-светлячке и ее волшебной мелодии разлетелась по всей окрестности.

Ее звали.

Ее ждали.

Ее любили.

Мелодию девочки-светлячка люди слушали душой — закрыв глаза и только нежно улыбаясь чему-то сокровенному.

И после каждого звучания девочка-светлячок с удивлением смотрела на свои ладошки: они становились как у всех! Темноты больше не было. И она не возвращалась.

Я исцелилась! — радовалась она и благодарила людей за их благословение.

«О, а мы и не видели твои ладошки! — удивлялись люди. — Мы шли на твое сияющее, словно солнышко, сердце. И на мелодию твоей души. А руки… ну, они всегда пачкаются. Их можно просто помыть».

Невероятное очищение случилось с девочкой!

Теперь она могла дарить свою мелодию, не таясь.

И она дарила!

Сотни людей приходили слушать ее.

И согреваться в свете ее ясного сердца, который лучился теперь через ладошки. Да-да! Те самые ладошки, из-за которых она так долго скиталась по лесам, собирая в сердце свет и создавая свою дивную мелодию.

То, что ей казалось когда-то непоправимой бедой, оказалось частью Пути. И этот Путь только начинался!

Полная света, звучащая, звонкая, она шла вперед, и вокруг нее разливались целительное сияние и нежная дивная мелодия, соприкасаясь с которой, каждый человек открывал своих внутренних светлячков.

И света становилось все больше!

А темнота отступала.

Через силу звука.

Через чистую мелодию души.

Через магию, рождающуюся в сердце девочки-светлячка.

07.01.2022

Синие крылья

Одним темным зимним днем девочка отправилась в лес за хворостом. Нет, ее не послала злая мачеха, но ее саму что-то давным-давно влекло в этот лес.

И вот, несмотря на стужу и сгущающийся мрак, девочка шла по заснеженным тропкам и вглядывалась в гущу мохнатых елей.

Ничего.

Мрак да мрак.

Но сердцем она чувствовала: надо идти! Нужно искать дальше.

И она шла.

Всматривалась.

Оглядывалась по сторонам.

Было ли ей страшно? Конечно, было! Она одновременно и жаждала отыскать то неизведанное, за чем пришла, и больше всего на свете боялась этого.

Поэтому долго она шла впустую.

Страх морочил голову и застилал глаза.

Страх говорил: идем домой, там тепло, там всё, к чему ты привыкла…

Но девочка упрямо хмурилась и шла дальше.

Ведь сколько раз она уже сворачивала домой!

А дома оглядывалась по сторонам и понимала свою слабость.

Снова она сдалась.

Снова осталась ни с чем.

И даже не осознавая толком, что же она ищет, шла снова в лес. В этот раз она обязательно найдет то, за чем пришла! Обязательно!

— Ау! Ау! — отчаянно закричала девочка в темное и пустое лесное царство.

— Ау! — тихо-тихо прозвучал отголосок откуда-то сбоку.

Девочка рванула сквозь сугробы.

— Ау! Ау! Ау-у-у-у!

— Ау… — уже совсем-совсем близко.

И вот за одной пушистой елкой девочка увидела едва заметное сияние. Синее-синее, с золотистыми искрами.

— Кто ты? Или что ты? — осторожно спросила девочка.

— Я не знаю, — тихий голосок прозвучал совсем растерянно. — Я всегда была… никем.

Девочка осторожно подошла ближе. И увидела перед собой на корточках маленького светящегося духа — тоже девочку, но в разы меньше. И совсем-совсем бестелесную.

— Тебе не холодно? Ты вся сжалась…

— Я не знаю, холодно ли мне.

— А почему ты дрожишь?

— Мне страшно.

— Чего ты боишься?

— Я боюсь себя! — ответила девочка-дух с отчаянием, и большие светящиеся янтарные слезинки покатились по ее щекам.

Девочка в растерянности посмотрела на духа:

— А чем же ты так страшна?

— Я могу всё уничтожить…

— Что всё? — тихо спросила девочка, ей самой вдруг стало страшновато.

— Всё, что со мной связано!

— А ты когда-нибудь уже уничтожала всё?

Девочка-дух задумчиво подняла глаза к небу:

— Нет. Ничего никогда не уничтожала…

— Совсем ничего?

— Совсем…

Девочка улыбнулась:

— Так а с чего ты взяла, что можешь всё уничтожить? Кто тебе такое сказал?

Девочка-дух взглянула в самую душу девочки и с отчаянием ответила:

— Ты.

— Я?

— Да, это ты мне сказала. Ты испугалась меня, моей силы. И я испугалась тоже. И убежала сюда, чтобы ты меня никогда-никогда не нашла…

Девочка затаила дыхание, она не могла сказать ни слова. Лишь протянула руку к девочке-духу и… яркая вспышка воспоминаний рассыпала перед ее внутренним взором множество кадров.

Как она, совсем маленькая, с упоением занята игрой. «Осторожно, не сломай», — тревожно говорит мама. А где-то внутри сжимается маленькая прозрачная девочка-дух, прячется, старается быть совсем-совсем незаметной…

И множество, множество вспышек-воспоминаний.

«Не разбей!»

«Что ж ты роняешь?»

«Ты так всё испортишь!»

И самое последнее воспоминание. Как она летит на огромных синих крыльях в синем-синем небе — так близко к звездам, что до них можно дотянуться ладошками и погреться в их мерцающем прохладном свете. Ей хочется летать так всегда, это совсем иная жизнь — стремительная, интересная, необычная.

Необузданная.

Первозданная.

Дикая!

И вдруг внутри просыпается страх: моя жизнь не такая! Полет всё разрушит!

И крылья схлопываются, она летит вниз — к своей привычной, тихой и удобной для всех жизни… А из спины тихо и незаметно выскальзывает синяя тень. И скрывается где-то в лесах.

У девочки расширились зрачки:

— Я не знала! Не помнила! Прости меня…

Она порывисто обняла синюю девочку-духа и заплакала горячими, солеными-солеными слезами.

— Ты ничего не разрушишь! — шептала она ей. — Ты создана для созидания, для полета, для свободы… Ты показала мне мир с высоты моей мечты… Ты показала мне мою силу. Ты — моя сила! Ты хорошая! Прости меня… Вернись ко мне, пожалуйста. Ты мне очень, очень нужна.

Девочка-дух с надеждой взглянула в глаза девочке:

— Я точно тебе не наврежу?

— Точно! — улыбнулась девочка. — Давай мы вместе будем учиться применять твою силу во благо? Я обещаю тебе слышать тебя всегда. Я обещаю поддерживать твои желания и стремления. Я очень-очень хочу научиться твоей легкости и умению летать…

Девочка-дух улыбнулась:

— О, это просто!

И она протянула девочке огромные синие крылья.

Через минуту они уже парили высоко над лесом. Смеялись во весь голос. Кувыркались, ныряли вниз, взмывали вверх…

— Потрясающе! — едва успевая отдышаться, восторгалась девочка.

— Это еще не всё, — подмигнула девочка-дух. — Смотри, как еще можно.

И пораженная девочка увидела и почувствовала, как ее крылья растут. Сначала они накрыли весь лес. Потом раскинулись над степями и долинами. А потом дотянулись до горизонта.

Это было удивительно!

Она взмахнула обновленными крыльями и увидела, как дождь золотистых искр посыпался вниз. И там, где они соприкасались с землей, расцветали нежные янтарные цветы.

— Это навсегда? — шепотом спросила девочка.

— Это будет. Скоро. Я просто показала твои возможности — их маленький кусочек. А сейчас давай просто полетаем…

И с веселым смехом они понеслись навстречу ветру и восходящему солнцу. В его лучах синие крылья выглядели ярко, сочно, просто потрясающе.

— А как будешь дома? Спрячешь крылышки? — спросила девочка-дух.

— Зачем? — улыбнулась девочка. — Я покажу их всем, пусть привыкают.

Друзья приняли обновку с восторгом.

Да и все, кто встречал отныне девочку, в первую очередь улыбались ее потрясающим крыльям. Многие спрашивали, где можно раздобыть такие же. Девочка серьезно заглядывала вопрошающим в глаза и указывала в направлении темного леса.

И с тех пор началась у девочки новая жизнь.

Полет стал основой ее жизни. А вместе с полетом, вместе с разрешением себе летать на нее посыпались чудеса — одно за другим.

Она освободилась от всего, что ее тяготило и привязывало к земле. Это произошло естественно, просто по ее желанию и решению. Осталось всё только важное, ценное, желанное — и такого оказалось в жизни девочки очень много.

Она нашла свое призвание — дарить миру прелестные янтарные цветы. И ее крылья росли с каждым полетом — как никогда она чувствовала себя на своем месте.

С крыльями она раскрылась, расцвела, почувствовала себя женственной и красивой. Ее природе не хватало этой воздушной стихии — игривой, легкой, веселой. И теперь она обрела ее, раскрыла для себя, прочувствовала каждой клеточкой. Пузырьки воздуха, будто в шампанском, играли в ней во время полета. И однажды… на ее крылья упала какая-то тень.

Она подняла глаза и увидела два потрясающе мощных, сильных фиолетовых крыла. Он подлетел к ней, заглянул в бездну смеющихся глаз и улыбнулся.

С тех пор ее полеты стали еще интереснее, это были свидания в небе, переросшие постепенно в крепкие, полные любви и внимания отношения.

Но она не перестала летать одна! Жизнь не столь бедна, чтобы от чего-то отказываться. Отныне и навсегда девочка оставалась цельной и верной себе. В отношениях и в уединении. В деятельности для людей и для себя.

Она была собой со своими крыльями.

И с девочкой-духом в сердце.

Каждый вечер перед сном она шептала: ты — важная часть меня! Я буду любить тебя всегда. И никогда не откажусь от тебя. Спасибо тебе за то, что я поняла, кто ты для меня!

Я тебя люблю.

09.01.2022

Дети, которых никто не видел

Время от времени они подходили к прохожим и обнимали их за ноги. Люди вздрагивали. Тоненькая струйка тока пробегала по позвоночнику, в голове возникало ощущение «вот-вот вспомню»… Но нет. Ничего не вспоминалось, и только тоска одиночества накатывала, скручивала в узел плечи и гнала дальше по срочным делам.

Она приехала в город недавно. И она их видела. А другие почему-то нет…

Маленьких детей.

Они везде — на лавочках в скверах, на входах в магазины, в самых темных углах кинотеатров, на детских площадках… Смотрят круглыми глазами, а в них что-то застыло — одна-единственная нота. Будто готова была прозвучать, вырваться на свободу, но в последний момент что-то пошло не так, и она осталась. Не ожила.

Замерла. Заморозилась. В глубоких-глубоких, не по-детски серьезных глазах.

Время от времени дети подходили к прохожим и обнимали их за ноги. Стояли так несколько секунд, всматривались своими глазами-ледышками вверх. Ждали. Потом руки обмякали, отпускали… И с опущенной головой дети отходили в тень.

А прохожие, пронзенные током смутного воспоминания, на секунду замирали, и в их глазах отражалось состояние ищущих глаз-ледышек. Эту эмоцию они несли дальше — в свой день, в бесконечные дела и заботы.

Растерянность. Испуг. Обида. Разочарование. Безнадежность. Вина. Отчаяние.

Кому что досталось. Смотря с какими глазами ребенок подошел.

***

Еще несколько дней назад она собиралась в город, как на праздник. Из своей размеренной, спокойной деревенской жизни.

Она хотела гулять по паркам, пробовать мороженое, улыбаться прохожим, кружиться в своем новом платье в цветочек, широко раскрыв глаза, погружаться в новое, только вышедшее на экраны кино.

У нее был месяц. Для себя. Впервые. И она решила подарить себе город. А встретила их.

Забыв обо всем, она бродила по шумным улицам и вглядывалась в маленькие лица с глазами-ледышками, пытаясь разгадать их секрет. Сначала она пыталась заговорить, расспросить, предложить помощь. Столько детей без присмотра! Заблудились? Потерялись? Почему они не зовут на помощь? Почему бродят по городу, как заблудшие тени?

Но они не замечали ее. Как многочисленные прохожие не замечали их. Не слышали, не видели, не чувствовали прикосновений. Ее не существовало в мире этих детей. А детей не существовало в мире прохожих.

Вот маленькая девочка со сползшими резиночками на хвостиках подходит к полноватой блондинке, бегущей на высоких каблуках. Она то и дело подворачивает ноги, кривится, но не останавливает бег. Небольшая пауза — красный свет. Женщина смотрит на часы, хмурится. Девочка отделяется от черного крашеного столба и тянется ручками к нейлоновым колготкам. Таймер светофора отсчитывает 15, 14, 13, 12… Маленькие пальчики гладят колени женщины, нетерпеливо постукивающей каблуками, глаза-ледышки с застывшей в них тревогой всматриваются в такое далекое взрослое лицо. Вздох… 8, 7, 6… Ручки опускаются, девочка отступает к столбу. А женщина где-то между 2 и 1 ступает на дорогу, резко смотрит по сторонам и бежит подламывая каблуки по белой зебре. На лице — девочкина тревога, точный слепок эмоции.

Маленький мальчик с застывшим плачем в глазах-ледышках. Его место охоты — у кассы метро. Мужчина лет сорока отсчитывает деньги, а его в это время сзади за ноги обнимают маленькие ручки с грязными обгрызанными ноготками. Мужчина вздрагивает, сбивается в счете, начинает сначала. Мальчик стоит и всматривается вверх, прислушивается к чему-то незримому, потом отпускает, уходит в угол. Мужчина оборачивается с картой в руках, а в глазах — детский плач. В потоке толпы опускается в чрево метрополитена, задавливая в себя слезы.

— Да что же с вами происходит? — вопрос остается без ответа. Она на ходу покупает невкусный хот-дог, не доедает, выбрасывает в урну и идет, идет с потоком прохожих, пытаясь понять загадку этого шумного города.

«Может, это только здесь так?» — мысли приводят на забитый народом железнодорожный вокзал. Не раздумывая, она покупает билет до случайного города. «В два конца, да. Пожалуйста». Дожидается нужного времени, отыскивает синий вагон среди десятков синих вагонов, робко улыбается сонной проводнице, отыскивает свое место, но уже знает, что увидит в другом городе.

Маленькие глаза-ледышки смотрят из углов вагона. Маленькие ручки — чистые, грязные, нежные, исцарапанные кошкой, разные — тянутся к ногам пассажиров, застывшим на минуту в проходе. Потом точно так же, как и везде, безвольно опускаются. А пассажиры, впитав новое состояние, вяло опускаются на свои места.

Растерянность. Испуг. Обида. Разочарование. Безнадежность. Вина. Отчаяние.

Поезд располагает к встрече с самим собой. Чтобы она не состоялась, люди суетливо достают еду, заводят ненужные разговоры. А на лицах — следы словленных эмоций-воспоминаний. Не отпускают. Не развеиваются. Пытаются достучаться. Но чего-то не хватает. Не здесь. Не сейчас.

В случайно выбранном городе всё повторилось. И в следующем. И в еще одном. И в столице. У нее оставалась неделя из месяца, в который она хотела подарить себе город. А подарила четыре города и столицу. И полную растерянность от происходящего.

Завтра нужно было покупать билеты в обратный путь. Она стояла на огромной площади и смотрела в небо. Больше никто не смотрел. Неба для горожан не существует, оно как эти дети с глазами-ледышками. А она смотрела и просила: «Пожалуйста, подари мне разгадку». Она не знала, что будет делать с разгадкой. Без разгадки тоже не знала. Просто решила смотреть по сторонам и ждать.

***

Детский магазин. Огромный, красочный, волшебный. Мама тянет ревущего трехлетку сквозь стеклянные двери на улицу. Он отчаянно падает на тротуар и начинает бить ножками, извиваясь, словно маленькая гусеница, которую придавили палочкой. «Купи! Ну, купи-и-и! Ну, пожа-а-а-а-луйста-а-а-а!»

Мама стыдливо прячет глаза, укромно оглядываясь. А потом на лице расцветает вспышка ярости, перекашивая черты, делая их уродливыми, отталкивающими, не мамиными. «Заткнись! Я кому сказала?! Я тебя сейчас брошу здесь, если не прекратишь!» — жесткий, хлесткий, злобный голос. Не мамин голос. У ребенка округляются глаза, взгляд замирает — в нем еще кипит бурная смесь желания, отчаяния, обиды, но ротик уже закрылся, руки просяще тянутся к маме с немаминым лицом и голосом. Резким движением мама дергает сына, отрывая от земли. «Отряхни штаны», — шипит голос, а рука быстро и неумолимо ведет подальше от магазина.

Ребенок на ходу неуклюже бьет ладошкой по штанишкам, едва успевая перебирать ножками. А на земле остается точно такой же мальчик — с замерзшими в глазах переживаниями. Маленький слепок, которого больше никто никогда не сможет увидеть.

Мама с сыном удаляются, погружаясь в толпу. Глаза-ледышки смотрят им вслед, ручки тянутся в слабом жесте. Проходит минута, другая, и маленький обладатель больших отчаянных глаз тихонечко встает и отходит в сторону — на место своего нового вечного дежурства. У выхода из огромного красочного волшебного детского магазина.

***

Две женщины с улыбками на лицах идут по улицам. «Сто лет здесь не была!» — одна из них, поправляя кудряшки, с интересом оглядывается по сторонам, улыбаясь каждому дереву, каждому дому. Она берет за руку подругу и стремительно тянет вперед. Оживленно болтает, рассказывая что-то о своем детстве.

«Ой, а это парк, в котором мы катались на аттракционах! Я обожала цепочки! Вот бы сейчас…» — женщина не успела договорить, как вдруг к ней подошла маленькая кудрявая девочка с упрямыми обиженными глазами-ледышками, прильнула к ее ногам. Прильнула и… не отпустила.

Женщина вздрогнула, посмотрела вниз невидящим взглядом, и слезы вдруг навернулись на ее ресницы.

«Ты знаешь, мама однажды наказала меня. Я так ждала весеннего открытия парка, так мечтала о полете на цепочках, дождаться не могла! А потом… вымазалась мороженым, и мы вместо полета пошли домой. Я с тех пор ни разу не каталась», — женщина вздохнула и взглянула робко на подругу.

Подруга стояла и молчала. Она не знала, что от нее ждут разрешения покататься на цепочках. Взрослые подруги не дают таких разрешений. Они не мамы.

Но в это время маленькая девочка с кудряшками протянула ручку к большой взрослой ладони. И легонько потянула в парк. На лице женщины отразились метания.

Да?

Нет!

Но почему?

Нет.

Ну, может, да?

Но…

Ну, пожалуйста!