Бесплатный фрагмент - Светлоглазая и Математик

А прежде, чем мы начнем…

Это истории моей сестры по имени Светлоглазая и Математика — ее хорошего друга. Почти все, о чем я вам сейчас расскажу, произошло в годы, когда они жили в квартире №0, что на шестом этаже пятиэтажного дома, и служили в Тайной Мистической Канцелярии, пытаясь предотвратить приближение энтропии.

Еще тут спрятаны их письма, которые я разместила в алфавитном порядке, но на них вы можете не обращать никакого внимания.

А — Акварель

Быть акварелью — это значит оставаться сухим и черствым большую часть времени. А потом размякнуть. В мягкости этой делать удивительные вещи: творить миры, стать не Богом, но глиной в его руках. Расплываться яркостью. Быть яркостью. Быть счастливой что ли?

После — постепенно высохнуть снова, когда кисть и вода бросят тебя, перестанут касаться. Спрятаться в темную коробку от солнечного света. Опять обрести сухость и черствость, да так, что чувства… то есть — ой, простите — живопись (мне же нельзя выбиваться из метафоры, верно?) останется где-то далеко. На листке чужой памяти.

А еще быть акварелью, значит с каждой такой судьбоносной встречей (еще бы не судьбоносной, ведь судьба рисунка пишется во время его создания) потихоньку терять себя. Все меньше и меньше твоей красочной души в кювете. Все меньше и меньше.

Адрес

Светлоглазая и Математик жили на шестом этаже пятиэтажного дома в квартире №0. Окна у них выходили не на двор, а на небо, что было немного неудобно зимой, когда стекла заносило плотным пологом снега, и днем в квартире становилось темно.

— Как мы будем получать почту, коллега? — спросила Светлоглазая в тот день, когда они впервые переступили порог своего дома. — Ведь у нас не будет ни почтового ящика, ни дверного звонка.

— Нам с тобой все равно никто не пишет, — пожал плечами Математик, — если возникнет необходимость — что-нибудь придумаем.

— Это не логично! — Светлоглазая очень любила эту фразочку и вворачивала ее даже в случаях, когда с логикой у собеседника все было в порядке. — Как мы узнаем, возникла необходимость или нет? Вдруг кто-то уже отправил нам письмо, и оно блуждает по поездам и почтовым отделениям, пытаясь нас отыскать?

— Смысл жизни, найденный через путешествия, встречи и приключения, гораздо ценнее, чем обретенный в прямом, но бессодержательном пути, — сказал на это Математик. На самом деле он так не думал, но в этот момент ему захотелось ввернуть что-нибудь эдакое.

— Ерунда, — отрезала Светлоглазая, — чем быстрее найдешь смысл жизни, тем быстрее скоординируешь свои действия с замыслом Звездного Архитектора и станешь осмысленным. К тому же, ну какой у письма смысл жизни?

— Такой же, как и у всех, — улыбнулся Математик. — Чтобы тебя кто-то открыл.

---

Б — Булева алгебра

Ну… это такой раздел математической логики, который изучает операции над высказываниями. Когда возишься с ним, очень важно быть непредвзятым. Вот, например, дано:

«Все киты — зеленые». И все равно, что это не так, в нашей задаче эта посылка истинна. А еще: «Все зеленое — летает». Да, и это тоже правда, по крайней мере, по условию задачи. Ну не смейся ты, перестань!

Если оба эти утверждения верны, то у нас получается, что все киты летают. Так или нет? В Булевой алгебре — так.

Послушай меня, Светлоглазая. Некоторые высказывания совершенно логичны, но при этом абсолютно нелепы. Но все вокруг продолжают в них верить просто потому, что логических аргументов «против» вроде бы и нет. Как, например, поспоришь с тем, что витать в облаках — это неправильно? Не думаю, что Зеленый Кит стал бы жаловаться. Однако, сколько бы слов не было сказано, киты по-прежнему не зеленые. Да это и неважно, право! Ведь если уж ты летишь, нет никакой разницы, какого ты цвета.

Быть может

Математик и Светлоглазая служили в Тайной Мистической Канцелярии. Их работа была очень ответственной: следить, чтобы Вселенная, время, пространство и другие штуки расширялись куда и когда нужно и не делали этого как попало.

— Как ты думаешь, Светлоглазая, — спросил Математик однажды, — быть может, нам нужно включить в сферу своей ответственности и мысли людей тоже? Смотри, как быстро они ширятся. Как разлетаются в разные стороны горизонты, как растут под их чуткими карандашами города и воображаемые миры. Как летят в космос корабли и плывут потом по небу, качая звезды. Как становится видимым то, что раньше нельзя было и придумать, как рушатся старые стены, и люди перешагивают через них, чтобы пожать друг другу руки.

Светлоглазая ничего не ответила. Только взяла Математика за руку, и они немного помолчали.

— Никто не должен нести ответственность за мысли других, коллега, — сказала она спустя долгое время, — если кто-то думает слишком широко, не видит границ и обрыва за ржаным полем, если кто-то вот-вот упадет, нет нужды винить себя в этом. Не всех нужно ловить, не всех можно поймать. Наше дело — закон Хаббла и незакрытые двери. Не люди. Каждый из них должен сам научиться брать на себя контроль над своим мыслями.

Математик на это только беспечно улыбнулся. Он был уверен, что ответственность и контроль — это совсем разные слова.

0

Однажды перед самыми праздничными выходными Светлоглазая и Математик по долгу службы отправились закрашивать белое пятно. Оно было таким, какими бывают черные дыры, только наоборот.

— Ты весь день какая-то вялая и будто бы грустишь, — сказал Математик Светлоглазой, пока они искали белое пятно в белом зимнем Столичном городе. — Если хочешь, можешь поделиться со мной своими мыслями. Тебе часто становится легче от разговоров, пусть даже и…

— Извини, пожалуйста, — ответила Светлоглазая чуть раздраженно, — но сегодня у нас сложное задание, не подразумевающее болтовни. Так что если я и разделю с кем-то свои мысли или чувства, то, разве что, на ноль.

А снег продолжал падать, занося пятно белыми хлопьями. Найти его было уже невозможно.

Математик понимал это с предельной ясностью: так же ясно, как и то, что для деления на ноль достаточно расширить свою комплексную плоскость, но молчал. Иногда встать в неловкое положение самостоятельно — это все, что ты можешь сделать, чтобы не провалиться в прикрытую снежинками черную дыру наоборот.

В — Вероятность

И Теория вероятности, и закон больших чисел сходятся на одном: чтобы победить, нужно пытаться снова и снова. Большее количество попыток скорее приведет к положительному результату.

Обычно в таких случаях говорят о ящике с шарами: допустим, большая часть из них — черные, а какой-то незначительный процент — фиолетовые. Вытащив в первый раз черный шар, ты можешь подумать, что шаров другого цвета в ящике нет. И если следующий шар окажется черным тоже, твоя уверенность усилится. Однако, продолжив вытаскивать шары, ты доберешься до фиолетового.

У кого-то фиолетовый шар окажется в руках с первой попытки. У кого-то с четвертой или одиннадцатой. И тут бы сказать мудрую фразу о потерянном времени или приобретенном опыте. Стоило бы, пожалуй. Ведь тогда ты, возможно, улыбнешься мне, почувствуешь воодушевление и встанешь, наконец, с постели. Перестанешь плакать.

Но я думаю вот как: если событие уже произошло, нет никакой разницы, какова была его вероятность. Неважно, с какого раза ты получишь то, что тебя порадует. Просто продолжай.

Вопрос

В прошлом у Светлоглазой случилось что-то очень плохое. Математик никогда об этом не спрашивал, потому что знал, что вопросы чаще всего встречаются в задачах, а не все задачи получается правильно решить с первого раза. Иногда ответ выходит неверным.

А разве есть смысл в неправильном ответе на важный вопрос?

Внимание

Квартира №0 играла с Математиком и Светлоглазой в неподвижные игры: прятала их носки, карандаши, вилки и другие очень важные вещи в неожиданных местах и замирала, ожидая, когда же они обнаружат пропажу.

— Как думаешь, — спросил однажды Математик, вылезая из-под кровати с пыльным ботинком в руках, — зачем она это делает?

— Пытается привлечь к себе внимание, — не терпящим споров голосом отрезала Светлоглазая.

Так люди всегда объясняют поведение других, если не понимают их мотивов, не замечали?

Внимательно

Однажды в коробке с карандашами Светлоглазой завелся Дивный Новый Мир. Он был окрашен лучами новорожденного солнца, невинен и прекрасен.

«Наверное, подхватила на работе», — подумала Светлоглазая и уже собиралась было вытряхнуть Дивный Новый Мир в тарелку, где лежали косточки от персиков, когда в комнату вошел Математик.

— Какое чудо! — тут же умилился он. — Я так давно не видел ничего более жизнеутверждающего. Смотри-ка, вода и земля уже отделились друг от друга, и в Мировом океане вот-вот зародится жизнь! Можно я посмотрю?

— Вообще-то я собиралась порисовать, — заметила Светлоглазая, — а из-за озонового слоя карандаши уже не достанешь.

— Я куплю тебе завтра новые, — отмахнулся Математик.

Светлоглазая не стала спорить. Она просто выковырнула Дивный Новый Мир вилкой на салфетку и скомкала ее. Лицо Математика перекосило.

— Что ты наделала! Это же было так хорошо! — возмутился он и собирался, видимо, продолжить, но Светлоглазая зыркнула на него неодобрительно.

— Это «хорошо» не спросило моего позволения. Оно воспользовалось моей коробкой с карандашами. И если кто-то, например, ты или оно думаете, что можете строить свое «хорошо» на основе того, что принадлежит другому, то я счастлива преподать вам урок.

И Светлоглазая выложила карандаши на стол и принялась за рисование. Если бы Математик пригляделся, он заметил бы на дне коробки подпись: «С любовью, папа», но он был слишком обижен, чтобы смотреть на ситуацию внимательно.

Г — Гамма

Гамма — это ряд очень похожих предметов или явлений, одинаковых по своей сути, но изменяющихся последовательно, поступательно. Шаг за шагом, нота за нотой, цвет за цветом. От высокого к низкому. От светлого — к темному. От холодного — к теплому. От веселого — к грустному. И наоборот тоже, конечно же.

Знаешь, каждый из людей — это тоже гамма. Гамма самого себя. Берет старушка десяток своих фотографий: на этой она клубочек в одеялах, на той — девчонка со смешными бантиками, на следующей — студентка, а после — невеста, жена, мать, бабушка. И в каждый новый день ты — гамма. Сколько раз постепенно менялись твои чувства? Сколько раз за день менялся ты?

Новый элемент гаммы не тот, что прежний. Вчера ты был нотой до. Сегодня — ми. И к прошлой высоте уже не вернешься, быть может, только выйдешь на новую октаву. Даже если хочется. Даже если очень. Назад дороги нет. Каждый день я другая, не такая, как вчера. Каждый день вчерашняя я остается на одну белую клавишу позади. Нужно помнить об этом, когда хочешь обвинить себя во вчерашних ошибках или когда думаешь, что слишком устала, чтобы сделать еще один рывок, или полагаешь, что не способна победить в этой битве. Вчерашняя я не могла. Сегодняшняя способна на еще один шаг. Более чистый звук. Более теплый цвет.

А ты, наверное, думаешь, что Гамма — это единица измерения магнитного поля.

Г — Гамма

В геометрии этой буквой обычно отмечают третий угол треугольника. Угол, у которого нет свободной воли. Его значение строго зависит от значения других. Как только первые два угла в треугольнике известны, значение третьего тут же становится однозначным.

А теперь просто представь, что этот самый, третий угол — это вершина твоей цели. Разбиваешь свою цель на маленькие задачки и вот она — задача Гамма — самое сложное, самое тяжелое и самое непонятно-как-достижимое из всего, что ты только хотела. На нее даже смотреть страшно. Эй, погоди, не отворачивайся. Дослушай.

Помимо нее есть еще задачки попроще. Другие углы. Они ведь понятнее, так? Расправься сначала с ними, и тогда, к моменту, когда дело подойдет к Гамме, ты уже будешь знать, как совладать с ней. Обещаю, будешь. И эти стены падут перед тобой. У них просто не будет выбора.

А… и еще Гамма — это какая-то внесистемная единица измерения у геофизиков. Без понятия, что именно ею измеряют.

Глубоко

Иногда Светлоглазая болела. Ее тело оставалось здоровым, но она не могла встать. Или поесть. Или улыбаться. В такие дни она не ходила на работу и просто лежала в постели, а Математик просто был рядом.

Он никогда не осуждал ее и редко что-то советовал, но всегда говорил только о хорошем. Не специально, а просто потому, что такие разговоры были у него в привычке.

«Наверное, ее разум сейчас упал так глубоко во тьму, что даже если он поднимается, то самая высокая его, разума, точка все равно находится ниже уровня одеяла», — думал в такие дни Математик.

Однако, стоило только графику функции разума перейти в положительную плоскость по Y, Математик решительно хватал Светлоглазую за руку и выводил гулять. Подальше от критической одеяльной отметки.

Горячее

Однажды ночью Математик проснулся, чтобы выпить горячего молока с медом. Он вышел из своей спальни наощупь, не зажигая свет. Однако добравшись до цели и щелкнув выключателем, он обнаружил на кухне Светлоглазую: она сидела, опираясь на свой Меч Оккама, и равнодушно смотрела в круглое чердачное окошко.

— Здесь была Пустая Тварь Тревоги, — сухо сказала Светлоглазая, — они снова нашли меня. Здесь. В нашем новом доме. Я думала, что победила их всех, но эти химеры возвращаются снова и снова.

— Но ты снова и снова их сражаешь, — тихо ответил Математик, аккуратно разжимая пальцы Светлоглазой, вцепившиеся в оружие, — и в этот раз бой тоже закончился. Все хорошо.

Светлоглазая перевела на него жалобный взгляд. Ее кожа была бледной, дыхание — неровным. Светлую пижаму покрывала ядовитая беспокойная кровь поверженного существа.

— Тебе нельзя сражаться в этих стенах одной, Светлоглазая, — сказал Математик, вытирая темное пятно с белой щеки. — Иначе ты вновь заболеешь. Никогда не делай этого после того, как время службы подошло к концу.

— И что же мне, просто смотреть на эту штуку и бояться? Ничего не делать? Нелогично.

— Просто позови меня, ладно? — Математик встал, чтобы поставить на плиту остывший чайник. — Даже если я сплю. Даже если тебе кажется, что я занят или что тварь слишком жуткая или страшная, и я не справлюсь. Или не захочу биться вместе с тобой. Я тоже могу повергать твоих чудовищ, честное слово. Только позволь тебе помочь.

И они пили чай и говорили о чудовищах до самого утра, а после этого Пустые Твари Тревоги не возвращались еще очень долго.

Д — Дисперсия

Все довольно просто: у каждой случайной величины есть какое-то среднее значение. Однако по факту данные могут сильно от него (среднего значения) отличаться. В среднем, зрелая малина вкусная, и лишь изредка мы съедаем редкую гадость, которую надкусил клоп. Дисперсия — это мера того, насколько сильный разброс данных мы получим.

Но есть и такие величины, в которых вечно творится хаос, и мы с равной вероятностью можем получить почти любой результат. Например, — мысли в головах у подростков. Там разбег вариантов приличный!

Все люди очень разные, Светлоглазая. Отклонение от средней величины — настолько естественное положение дел, что никто уже и не знает, какая она. Социологи, разве что, в курсе, как должна выглядеть Совершенно-Нормальная-Барышня или Совершенно-Нормальный-Юноша. Но встретим ли мы их, выйдя на улицу?

Не вини себя за то, что у тебя не всегда и не все получается. Не вини себя за то, что болеешь. Не вини себя за то, что тебе страшно. Не сравнивай себя с другими. Это бесполезно.

Если ты что-то не успела к тому времени, когда это считалось бы приличным в обществе, если ты не хочешь радоваться тогда, когда радуются все, если тебе тяжело делать то, что все вокруг считают правильным, — не беда. Отклоняй средний показатель. Если хочешь — будь лучше нормы в том, что тебе дано. Но гораздо правильнее, если ты просто будешь. Будешь, и все тут.

Дверь

Почти в каждом дворе есть Потерянная Дверь. Дверь, которую никто и никогда не видел открытой. Расположена ли она на старом овощехранилище или в заржавелом гараже, с неожиданного края дома или с другой стороны закрытого магазина, нужно ли сначала спуститься вниз по лестнице или, наоборот, дверь расположена слишком высоко — так, что, как кажется, до нее не добраться.

Если вы встретили такую дверь, знайте — она опасна. Прямо за ней, словно злой подвальный кот, свернулась калачиком Темная Энергия. Сейчас она лакает из мисочки Вселенной теплую энтропию, но стоит ей только огорчиться, как острые когти вонзятся между скоплениями и галактиками, между солнечными системами и космическими объектами, между деревьями, людьми, снежинками и каждым атомом в мире. И расстояние между ними увеличится. И наступит Большой разрыв.

Если Математик и Светлоглазая находят такую дверь, они тут же открывают ее, гладят Темную Энергию, чешут ее за ушком, и она, сама того не замечая, становится Космологической Константой. И тогда Светлоглазая и Математик аккуратно, на цыпочках выходят наружу, закрывают дверь и забирают замочную скважину с собой, зная, впрочем, что рано или поздно Темная Энергия снова проснется за другой дверью. Потому что она никогда не исчезнет. Потому что избавиться от нее нельзя.

Темная Энергия — это совершенно естественный обитатель пространства. Она просто является свойством вакуума, который, конечно же, совсем не то же самое, что пустота.

Светлоглазая понимает это особенно хорошо, потому что в ее жизни тоже есть кое-что темное. Иногда Потерянная Дверь в ее разуме открывается, и Светлоглазой становится грустно. И устало. И тяжело. Но потом плохое засыпает, и жизнь идет своим чередом.

Отрицать существование Темной Энергии глупо, а если делать из этого трагедию, она никогда не заснет. Поэтому Математик и Светлоглазая просто любят дни, когда все Потерянные Двери обследованы, а замочные скважины спрятаны под какой-нибудь подходящей яблоней и прикрыты цветными стеклышками-секретиками.

Дорога

Однажды Математику и Светлоглазой нужно было перекрыть стремительно удлиняющуюся дорогу в никуда.

— Слушай, — сказала Светлоглазая, разматывая киперную ленту, — как ты думаешь, как идущие по этому пути находят верную дорогу?

Математик не сразу понял, в чем состоит суть вопроса. Разве может быть путь в никуда верным? И разве стоит такой путь искать?

— В математике нет понятия «никуда», только «бесконечность». Но, размышляя чисто теоретически, думаю, что те, кто шагает сюда, уже не двигаются самостоятельно, — предположил он. — Это дорога двигается относительно них. Сама по себе.

— Значит, если ты двигаешься в никуда, свернуть уже не выйдет, — равнодушно отметила Светлоглазая.

— Ну, если мое утверждение верно, то стоит начать двигаться самому (желательно, с ускорением), как дорога прекратит свое перемещение, — поспешно ответил Математик. Ему вдруг показалось, что еще мгновение, и Светлогазую отрежет от него красно-белой лентой.

— А если неверно?

— Значит, все еще проще: ты в любой момент можешь просто повернуть.

— Логично, — Светлоглазая нахмурила брови, — а если ты не можешь двигаться?

— Ну… — Математик посмотрел вперед, — даже на этой дороге есть перекрестки. Когда путник, застрявший на дороге, встретит кого-нибудь, просто пересекающего его жизнь, можно попросить о помощи. Ну… мне так кажется.

Светлоглазая улыбнулась. Она улыбалась очень редко, и поэтому Математик улыбнулся тоже. Вместе они повесили на входе на дорогу табличку «уход в себя запрещен» и отправились обедать.

Дружба

— Слушай, Светлоглазая, — спросил как-то Меч Оккама, — тебе не кажется, что твой напарник — чертовски плохой воитель?

— Ну, он же мальчик, — Светлоглазая отвлеклась от чистки мундира, — к тому же в нашей работе много нюансов. Он прекрасный расчетчик, всегда знает, где может произойти разрыв реальности, внимателен к мелочам и вкусно готовит. Регулярно прикрывает меня перед Графиней, когда я болею. К тому же он мой друг.

Меч Оккама аж звякнул он негодования. В работе Светлоглазой и Математика встречались очень опасные существа. Когда Вселенная расширяется, никогда не знаешь, чем именно она пополнит свое многообразие сегодня, какие химеры придут из пустоты. Как всякому питомцу, мечу хотелось, чтобы его хозяйка всегда была в безопасности, а как этого достигнуть, когда рядом с ней — теоретик, у которого все валится из рук?

— Дружба — это не рабочая функция, — провибрировал Меч, — логично?

— Функция — это величина, изменяющаяся под влиянием другой величины, — отчеканила Светлоглазая. — Служба — это функция, стремящаяся под влиянием дружбы вверх или вниз. И ее результаты напрямую зависят от того, какое значение принимает неизвестная. Мне нравится Математик. Он для меня определен, и я знаю, как мы будем двигаться дальше.

— Он — обуза в бою! Ты и сама могла бы взять на себя расчеты, но ты не только не растешь над собой, но и позволяешь ему быть слабым. Зачем он тебе? Найди того, кто будет сильнее, а если не можешь, стань сильнее сама.

— Жизнь — это не только сражения, — вздохнула Светлоглазая, — и не только цифры. Не каждый человек способен защитить себя, и не всегда получается рассчитать коэффициент полезности. К тому же иногда гораздо важнее умножения благ бывает возможность разделить печали.

Наверное, Светлоглазая и правда слишком долго общалась с Математиком, раз пришла к такому выводу.

Давно

— Прости, — сказал Светлоглазой Кто-то, — я не думал, что так получится.

— Все в порядке, — ответила Светлоглазая, улыбаясь, — ты не потерял ничего, кроме моего уважения.

До сих пор

Светлоглазой было двадцать пять полных и шестнадцать неполных лет. Когда ей исполнилось шестнадцать, внутри нее треснул какой-то важный сосуд, и этот год так и не смог наполниться полностью. До сих пор иногда подтекает то тайными слезами, то огорчениями, то еще чем.

А вот у Математика все годы были полными. Скорее всего, это связано с тем, что он старается жить полной жизнью, а если чувствует себя разбитым, как можно быстрее залатывает трещину сладостями, чаем с корицей и приятными вечерами. А может и с тем, что ничего не могло пробить его уверенность в полноте системы.

Дали

Однажды, благодаря своим расчетам, Математик пришел к выводу, что Вселенная начнет несанкционированные расширения в стене издательства местной газеты.

Так и вышло. Огромная черная трещина с блистающими в бесконечной дали квазарами посмотрела на Светлоглазую и Математика своим слепым оком, когда они пришли к этому месту, дабы разобраться с ситуацией.

Прохожие продолжали идти по своим делам, ничего не замечая.

— Юноша и барышня, — послышалось из космической черноты, — такие добрые, такие вешние. Хотите ли вы узнать правду, которая истинно откроет вам глаза?

— Спасибо, у нас с собой, — ответил Математик.

Он предпочитал использовать только проверенные источники информации.

Доброта

— А потом он безответно разлюбил ее, — сказала Светлоглазая, указывая мелком на едва начатый набросок, — такой сюжет.

Она всегда делилась с Математиком доброй половиной своих идей, и этот раз не был исключением.

— Картины, которые ты пишешь, интересные, но грустные, — Математик нахмурился. — Почему так? Ты как будто стараешься поставить придуманных тобой людей в максимально печальные обстоятельства.

— Не знаю, — смутилась Светлоглазая.

Она не стала пояснять, что злую половину своих идей она все еще держит при себе.

Е — Естественность

Люди часто говорят, что я веду себя не вполне естественно. Слишком зажата, слишком сдержана, слишком высокомерна или слишком язвительна. Но разве хотят они моей естественности? Сомневаюсь.

Мы от природы находим что-то нецелое уродливым или неприятным. Будь то начавший разлагаться плод, разорванный рисунок или мелодия, оконечная на середине: мы не хотим трогать это, видеть это или ощущать.

Но ведь так же и со мной! Внутри я будто бы не окончена. Я смотрю на людей и вижу их более совершенными и целыми, чем я. И мне самой будто бы все время нужно бежать, просто чтобы догнать других. Они более целые. Они более развиты. В их душах нет дыр.

Я чувствую себя внутренне опустошенной, и эта пустота и надорванность, к несчастью, моя естественность. Постоянное ощущение того, что какая-то часть меня слишком ленива и нуждается в критике и жестокости. Постоянное ощущение, будто все, что я делаю, тоже не закончено и могло бы быть более совершенным.

И гнев. Злость на себя и мир, конечно. Зависть, что другие лучше. Раздражение, вызванное тем, что я — несовершенна.

Это моя естественность. Мое «внутри». Мое «будь собой». Хотят ли люди знать это? На самом деле, далеко не это является главным вопросом. Кто в этом мире естественен? Кажется, я знаю только одного такого человека.

Единозвучие после звездопада

Всегда ли работа Математика и Светлоглазой была героической? Однажды сразу после звездопада им пришлось вставать рано-рано утром, садиться на электричку, ехать за город и, аккуратно ступая в сиянии только что взошедшего солнца, собирать осколки упавших накануне звезд в большие брезентовые мешки.

— Даже звезды иногда падают, — сказала Светлоглазая, оглядывая широкое поле разнотравья, в котором укрытые белой сахарной пудрой снега лежали серебристо-хрустальные стеклышки. — В первый раз на таком задании. Грустно.

— Солнце вот тоже каждый день падает относительно линии горизонта, — сонно пробормотал Математик, спрятал зевок в воротник куртки и продолжил, — но что-то люди не торопятся его оплакивать. Смотри, как нужно делать.

И он откопал в снегу одну звездную скорлупку, взял ее обнаженной рукой, слегка встряхнул и извлек наружу маленький белый огонек, который, нежно посияв миру, тут же взлетел вверх.

Оставленные звездой осколки полетели в мешок.

— Они падают, чтобы разбить свою оболочку, — пояснил Математик, — и стать ярче. Иногда им трудно выбраться из-под останков своего прошлого, и тогда мы помогаем.

А дома Светлоглазая и Математик помололи звездные черепки в большой медной ступке, собрали получившийся порошок в зеленые сундучки, которые отдали матросам. В темных трюмах сундучки пересекли море, а в порту их встретил Песочный Человек — Оле Лукойе. По ночам он ходит от дома к дому, заглядывая в детские спальни, и посыпает хорошим детям своим сонным порошком глаза, чтобы они видели добрые сны. Вот и скажи теперь: есть в этом героизм или нет его?

Единственной

Лучшей подругой Математика была Теорема Ферма — девушка с виду простая, но понятная далеко не всякому.

— Не нравится мне твоя сослуживица, — сказала она однажды при личной встрече. — Ни звания, ни логического мышления. Мне кажется, если бы ты, как и раньше, работал в расчетном центре, а не лез в оперативную работу, достиг бы куда больших успехов.

— Так у тебя претензии к Светлоглазой или к тому, что я из кабинета на свет вылез? — уточнил Математик, зная, что Теорема Ферма смутится. — Как бы то ни было, меня все устраивает.

— Но я все же думаю, что аналитическая работа была куда безопасней. А Светлоглазой твоей только дай какое-нибудь усложнение отсечь. Бедность внутреннего мира налицо.

— Ну, если уж говорить о внутреннем мире… Помнишь, я пару лет назад надорвался на работе? — спросил Математик беспечно. — У меня еще из рваной раны чуть внутренний мир не выпал — думал, так навсегда пустым и останусь.

Теорема Ферма кивнула.

— Я тогда решил, что если уж терять себя, то только ради чего-то по-настоящему значимого и важного. И знаешь, так уж вышло, что, приняв это решение, я не только больше ничего не потерял, но и нашел много всяких штук, которые делают меня полнее. По Тьюрингу.

— Ой, да брось, «полнее». Как был тощим, так и остался, — фыркнула Теорема. Она все прекрасно поняла, но по старой привычке решила показаться немного проще.

Ё — Ёмкость

Это то, сколько всего разного ты можешь в себя вместить. Горя и радости, минорного и мажорного, зеленого и красного, памяти и прощения. У этого хитрого свойства есть одна довольно забавная особенность: если класть в себя побольше терпения, твоя емкость увеличится. Главное — не переборщить. Потому что если терпение лопнет, получится весьма неловко.

В такой ситуации ты сказал бы, что, по закону Мерфи, неподалеку от находящегося на пределе терпения всегда найдутся острые углы.

Ж — Жизнь

Жизнь — это необязательное развлечение. Его можно прервать в любой момент. Это так же просто, как перестать есть пирожное, если оно не нравится; уйти с неинтересного спектакля или отказаться от дружбы, утомительной для обоих.

Более того! Точно так же, как пирожное, спектакль, дружба или другие необязательные развлечения, жизнь должна радовать и делать тебя счастливее… Ну, или вызывать хоть какие-то чувства, иначе уж совсем плохо.

Аналогию можно продолжить, но, уже исключив несколько элементов: лишь только осознав, что пирожное невкусное, а спектакль неинтересен, ты не сделаешь их лучше. Однако, отравленную прошлым или эгоизмом дружбу можно очистить, и она снова будет заставлять всех ее участников улыбаться. Бросать необязательно, когда можно спасти. Стоит ли говорить, что и жизнь можно починить практически на любом этапе?

Впрочем… Мне ли говорить о спасении жизни? Да еще и не чьей-нибудь, а своей собственной? Ведь порой мне не хватает решимости просто перестать жевать невкусное пирожное. Так мало.

Впрочем, если сегодня все действительно так, посмотрим, что будет завтра. Жизнь все же длиннее спектакля, да и антрактов у нее побольше.

Железный век

В квартире №0 входная дверь отсутствовала по уважительным причинам, зато входных окон было аж два.

— Слушай, Светлоглазая, — сказал Математик задумчиво, — давай заклеим наши окна обоями? Мне кажется, это будет очень здорово.

— Тебе кажется, — покачала головой Светлоглазая. — Этого только не хватало — и так света мало.

— Уверена? — уточнил Математик. — Я звонил своим коллегам на восемьдесят лет вперед, и они сказали, что в год ближайшего миллениума все будут так делать.

— Твои коллеги — странные, — заключила Светлоглазая, — чем они там вообще занимаются?

— Прикладной математикой, — поведал Математик, а потом пояснил: — но они называют себя программистами.

Журавль в руке, Тоска в небе

Иногда даже на почти неунывающего Математика находила Тоска. Впрочем, он особенно и не прятался.

Найдет на Математика Тоска, а он ее под одеяло спрячет, сладостей туда принесет, книжку не очень умную про приключения подаст, на диван подле ляжет, до десяти с закрытыми глазами посчитает, а потом не ищет.

Найдет на Математика Тоска, а он ее выходит, как раненую птицу, и отпустит. Потому что доброта у Математика — общая. Для всех хватит. Даже для Тоски и него самого.

Найдет на Математика Тоска и снова потеряет. А потом опять найдет. Так они и играют, пока Темный Всадник наблюдает за ними, тихонько улыбаясь под капюшоном.

Жажда перемен

— Мышь Эйнштейна? — Светлоглазая вложила Меч Оккама в ножны. — И чем же она так опасна?

— Ты же в курсе, что, согласно квантовой теории, наблюдатель частично создает наблюдаемое? Ну так вот. Однажды Эйнштейн сказал, что с этой точки зрения выходит, что даже мышь, посмотрев на Вселенную, может ее изменить, — тоном учителя поведал Математик, загружая в походный рюкзак головку сыра. — Ну и с тех пор все пытаются эту самую мышь поймать. А то мало ли что? Правда, здорово, что мы напали на ее след?

Что-то в словах Математика показалось Светлоглазой нелогичным. Но она давно усвоила, что спорить с упрямым коллегой бесполезно, и поэтому просто собралась в экспедицию. Так же, как обычно.

Долго шли герои, и все по полям (особенно тяжело было идти по бозонному). Им по пути встречались разные домики и качели, всяческие величины, одинаковые дни недели (сплошные среды) и много другой полезной ерунды, пока однажды на оставленной детьми игровой площадке они не увидели Потерянную Дверь — прямо на разрисованном цветами и флагами входе в бомбоубежище.

За Дверью в треснувшей чайной чашке спала старая слепая мышь. Когда Светлоглазая и Математик вошли, она лишь слабо подняла на них голову.

— Здравствуйте, — сказала Светлоглазая, — простите, что потревожили. Мы просто хотели узнать, правда ли, что вы можете изменить мир?

— Правда, — ответила Мышь Эйнштейна, — так же, как и ты.

(Я) Же

— Слушай, — однажды очень тихо спросила Светлоглазая, — тебе не тяжело со мной дружить? Я же… Ну… Сложная.

Когда Математик был еще совсем маленьким, засыпая, он крепко-крепко обнимал свою страпельку.

— Когда я вырасту, — говорил маленький Математик маме и Теореме Ферма, пока все они, строго соблюдая очередь, катались с горки, — моя страпелька тоже подрастет. Она достигнет астрономического размера и перестанет быть гипотетической.

— А что такое страпелька? — невинно хлопая белыми ресницами уточняла маленькая Теорема Ферма. Она знала ответ, просто любила задавать один и тот же вопрос снова и снова.

— Это гипотетический объект, гипотетически состоящий из «странной» материи, — спокойно повторяла мама Математика и сразу после этого, бессовестно нарушая очередь, обгоняла детей и скатывалась с горки, да так лихо, что заканчивать фразу приходилось уже внизу, — ученые придумали его, чтобы объяснить то, что у них не объясняется.

— Ну и что, что гипотетическая?.. Она мягкая и добрая. И она мой друг.

— А помимо того, что страпельки могут достигать заметных и даже очень-очень заметных размеров, теоретически они могут делать странным все, до чего дотронутся, — иногда добавляла мама Математика. А иногда не добавляла. Зависло от времени года.

— Значит, если ты будешь дружить со странными, то можешь заразиться от них странностью? И вся Земля будет странной? — притворно пугалась Теорема Ферма. Она хорошо знала свою простенькую роль и поэтому иногда немного переигрывала. — Ты должен перестать дружить с такой опасной частицей.

Но Математик не слушал Теорему Ферма. Засыпая вечером, он все равно крепко-крепко обнимал свою гипотетическую страпельку, и мама снова и снова говорила ему, что гордится им.

— Сложным можно назвать все, что не является простым, — ответил подросший Математик на вопрос Светлоглазой, — среднего почему-то не дано. А за меня не волнуйся: странностью я переболел в детстве, а после такого осложнения не пугают.

Желанное

Зеленый Кит плавно опустился над чердачными окнами в крыше квартиры №0. Когда-то давно он и сам появился в результате несанкционированного расширения вселенной, однако по причине галактического дефицита китов его было решено оставить в покое.

Внизу, невнимательно поглядывая в непроглядную космическую темень кофейной турки, Светлоглазая плакала от усталости. Что она сделала сегодня? Она встала в полдень, расчесала собравшееся в воронье гнездо волосы и поставила на плиту кофе. Эти действия страшно ее утомили.

— Неужели это никогда не кончится? — спросила Светлоглазая вслух саму себя. — Наверное, только чудо спасет меня.

Чудо летало наверху, плавно помахивая плавниками цвета изумрудов, леса и болотной ряски. Беда была в том, что для Светлоглазой оно было всего лишь статистической погрешностью.

Жульничество

Для Математика было очень нелегко проснуться утром, и ни громкие будильники, ни обещания завтра встать пораньше, ни варение кофе со вчера на завтра — не помогали.

Светлоглазая легко просыпалась, но потом быстро засыпала обратно: каждое утро ей было сложно найти причину, чтобы встать. Даже если снаружи рассыпалось на мелкие лазурные осколки небо, а починить его могла только она. Даже если новорожденные солнечные птицы выклевывали озоновый слой острыми клювами, и только Светлоглазая могла приманить их к воде бликами и приучить к растительной пище.

Мотивации было недостаточно, и она снова растворялась в постели, как ложка растворимого кофе в кипятке. Того самого, который давно остыл, потому что Математик заварил его еще вчера.

— Вечером я тяжело засыпаю, потому что засыпана тревогами. А утром рассыпаюсь. Могу спать по двенадцать часов каждый день, потому что кажется, что снаружи, за пределами одеяла, мне совершенно нечего делать, — говорила Светлоглазая, объясняя очередной утренний подъемный провал.

— А я просто никак не могу проснуться, — пожимал плечами Математик. — Никаких сложностей нет. Кроме, собственно, просыпания.

Так они и договорились. Теперь по утрам Светлоглазая будит Математика, а тот спускается вниз, в магазин очень важных причин, который расположен у них перед домом и на завалявшуюся в кармане мелочь покупает для Светлоглазой «Смысл Жизни На Сегодня» — суррогатный продукт, который хорошо годится разве что на завтрак. Зато бодрит.

Жадность

Перед Солнцеворотом принято подводить итоги года. Но Светлоглазая в очередной раз решила, что хвалить ей себя не за что. Она не понимала и не хотела понимать, что, не пересчитывая все то хорошее, что случилось с ней за год, не обращая внимание на все то, чего добилась, она подводит только себя.

Желчность

В канун Солнцеворота Демон Максвелла, Демон Лапласа, Физик и Математик встретились привычной компанией, чтобы выпить, расслабиться и обсудить числа, формулы, температуры и другие сплетни.

— В зимние праздники маленькие демоны, если они себя хорошо вели, конечно, получают в подарок мысленные эксперименты, — сказал Демон Максвелла с выражением ностальгии на лице. — Со мной такое тоже случилось. Я был очень маленьким тогда. Микроскопическим.

— А маленькие физики не ведут себя хорошо, — поддержал разговор Физик, забирая из рук расслабленного Демона Максвелла бутылку Клейна. — Многие из них именно зимой начинают вести свои первые тетради наблюдений и опытов.

— А я думаю, что главное — это не как ты себя ведешь, а куда, — сказал вдруг Математик, и все с большим удивлением посмотрели на него.

— Так и знал, что работа рано или поздно тебя доведет, — подвел закономерный итог Демон Лапласа.

---

Жертва

Однажды в городе я встретила свою старшую сестру. К тому моменту минуло шесть лет, как мы не виделись.

— А что это у тебя за спиной? — спросила гулявшая со мной маленькая Девочка в Легком Платье, которая явно не обратила внимание на то, как нам обеим неловко. — Выглядит совершенно нелепо.

— Это лезвие Оккама, — невозмутимо ответила Светлоглазая, — оно помогает мне отсекать от мира все ненужное. Мы очень дружны.

Девочка в Легком Платье удивленно нахмурилась. Я думаю, Меч Оккама нахмурился тоже, но в ножнах это было не заметно.

— Я думала, что это метафора, — подумав, сказала Девочка в Легком Платье. — Разве можно дружить с метафорой? Она же ненастоящая.

— Да, но она оказывает на мою жизнь гораздо большее влияние, чем большинство людей. Помогает найти свою дорогу, победить сомнения и понять главное. А разве это не больше, чем, скажем, совершенно реальные бриллианты в серьгах, которые надевают только по большим праздникам?

Мы со Светлоглазой так и не поговорили. Наверное, я оказывала на ее жизнь недостаточно влияния.

Жарко

Солнцеворот Математик и Светлоглазая отмечали вместе. Весь короткий день они прогуляли по городу, разыскивая глазами самые красивые дома, а ночью расставили по полу квартиры №0 свечи, почистили окна на крыше и стали смотреть на звезды.

— Чего бы ты хотел в Новом году, друг мой? — спросила Светлоглазая, чувствуя, что глаза ее слипаются от простого счастья быть дома и не тускнеть от тоски.

— Чтобы ты реже болела, — искренне ответил Математик. — Нет ничего плохого в том, чтобы грустить. Но мне кажется, что печаль мешает тебе заниматься тем, что ты хочешь. Получается, что половину времени, в которое ты могла бы делать то, что тебе интересно, ты плачешь. Это значит, что твоя жизнь в половину менее интересная, чем могла бы быть. А чего бы хотела ты?

— Чтобы кто-нибудь украл твой первый поцелуй. Мне кажется, по-другому мы от него не избавимся. Занимает половину кухни, — фыркнула Светлоглазая.

Математик засмеялся.

— Никто не знает, что у меня завалялся такой хлам. Так что вряд ли грабители заинтересуются.

— Не хлам, а антиквариат.

Дед Колесо, покровитель новогодних каникул, разносящий в эту длинную ночь подарки, подслушал этот разговор и записал его в свой тяжелый блокнот. Он подумал даже, что, в принципе, мог бы забрать первый поцелуй Математика с собой прямо сейчас, раз он всем так мешает, но решил, что этот молодой человек вел себя недостаточно хорошо.

Жилье

У Светлоглазой и Математика редко бывали гости. Возможно, это было как-то связанно с тем, что пятиэтажный дом, на шестом этаже которого располагалась квартира №0, находился на площади Треугольника. Найти ее было не сложно, но так лень!

Поэтому праздники эти двое чаще всего проводили вместе.

Жуть

А еще темной ночью Солнцеворота Математик и Светлоглазая играли в душевные прядки. Каждый из них отворачивался к стене, считал до ста, а потом начинал искать себя.

— А как понять, что ты проиграл? — уточнила Светлоглазая прежде, чем они начали.

— Ну… когда ты заметишь, что не находишь радости в том, что делаешь, ощутишь легкое общественное давление в области ежедневной рутины и поймешь, что больше всего на свете хочешь заниматься чем-то совсем другим, но уже довольно долго врешь себе, что это не так, можно начинать искать в другом углу, — пространно ответил Математик.

Он и сам плохо понимал правила. В первую очередь потому, что никогда себя не терял.

Житейские вещи

— Следующая остановка есть? — крикнул водитель трамвая в пустой салон. Светлоглазая нахмурилась. Раз этот человек был не вполне уверен в существовании следующей остановки, значит, в его разуме уже начало расширяться сознание. А по долгу службы, даже в выходные она не могла этого допустить.

— И что мы будем делать? — спросила Светлоглазая, беспомощно посмотрев на Математика. — Я же не могу отрубить ему голову, чтобы его сознание не расширялось куда не надо?

— Наслаждаться поездкой, — сонно ответил Математик, натягивая шарф на лицо, а потом и вовсе зевнув. — С этим человеком все в полном порядке. Относительность следующей остановки прямо пропорциональна пустоте вокруг.

— Кажется, я не поняла метафоры, — честно призналась Светлоглазая.

— Потому что это не метафора, а трамвай. Обычный звездный трамвай, проезжающий по снежным облакам. Ничего необычного. Иногда ты ищешь сложности там, где их нет. Наслаждайся поездкой, а если я усну, крикни водителю, чтобы остановился возле летающего Зеленого Кита.

Жалобы

— Иногда мне хочется стабильности, — сказал Демон Максвелла Математику несколько лет назад, — постоянства. Вот казалось бы — я занимаюсь упорядочиванием этого мира. Слежу за тем, чтобы теплое и быстрое было справа, а холодное и медленное — слева. Однако сам я всегда в центре событий. Рядом со мной нет порядка, только шныряющие в разные стороны молекулы. Я бы хотел уравновешенной температуры внутри и снаружи.

— Вообще, я не очень хороший советчик, — честно признался Математик, — моя коллега, к примеру, постоянно грустит, и я далеко не всегда могу ее утешить. Однако, у меня есть для тебя совет, и даже неплохой, как мне кажется: найди свой угол.

— Свой угол? — Демон Максвелла величественным движением развел руками в знак непонимания (как ему одновременно ухитрялось выражать неосведомленность и вести себя, словно монарх и хозяин положения, оставалось загадкой).

— Ага. Подходящий только тебе. Стабильный. Я бы на твоем месте выбрал еще и прямой, с ними меньше мороки. Ровно 90 градусов — и никаких проблем.

Через несколько месяцев Демон Максвелла купил дом. Иногда даже неуместные на первый взгляд советы помогают наладить жизнь, приводя нас к нужному знаменателю и нужному числу градусов.

Журналы

— Что ты делаешь? — спросил Математик у Светлоглазой через закрытую дверь ее комнаты. — Я не видел тебя толком уже пару дней. Ты обходишь стороной гостиную, появляешься, только чтобы принять ванну и выпить чая. Я волнуюсь. Серьезно.

— Зря, — послышалось с другой стороны двери. — Я просто проявляю умножение к самой себе. Умножаю силы и любовь к своему телу и духу.

— А твое умножение никак не связано с изнурительными бесполезными тренировками, голоданием и самокопанием? — на всякий случай решил уточнить Математик. — Потому что в противном случае ты умножаешь себя на число меньше единицы.

— Нет. Я просто решила, что не выйду из комнаты, пока не доем все сладости и салаты, которые готовила к празднику. Заедаю их научным журналом о Теории Невероятности и Бодлером. Хочешь к нам?

Математик не хотел. Но чего только не сделаешь ради сладостей и хорошей периодики?

Жребий

Однажды Потерянная Дверь открылась прямо в сердце маленькой Девочки в Легком Платье. Я думаю, вы встречали такую девочку хотя бы раз в жизни — с растрепанными хвостиками, в разношенных сандалиях, под растерянным ее прямотой небом.

Светлоглазая и Математик хотели было забрать у этой Двери замочную скважину, так же, как делали это всегда. Но Девочка им не разрешила.

— Нужно дружить со всеми своими дверями, — сказала маленькая Девочка В Легком Платье, — даже с очень опасными.

— Но за порогом этой Потерянной Двери находится космическая Темная Энергия, — мягко возразила Светлоглазая таким тоном, словно точно знала, о чем говорит. — Держать ее в своем сердце — тяжело.

— Мое сердце будет каждый день тренироваться, поднимая тяжести, и станет сильным. Разве это не хорошо? К тому же, если Вселенная начинает расширяться внутри моего сердца, оно как часть Вселенной начнет расширяться тоже. Мне кажется, это здорово — когда твое сердце становится больше. А вам?

— Даже если его расширяет сплошная чернота? — уточнила Светлоглазая, отвечая вопросом на вопрос. — Это очень неприятно.

— Иногда неприятные вещи делают наши сердца лучше. По крайней мере мне так кажется, — сказала Маленькая Девочка и пожала плечами Взрослой Женщины, внутри которой она жила.

Жвачка

— Люди видят только то, что сами хотят увидеть, — сказал Кто-то Светлоглазой давным-давно.

— Странно, — подняла тогда бровь Светлоглазая, плохо изображая недоумение, — тогда почему я все еще частенько вижу тебя?

— Быть может, ты сама этого хочешь? — пожал плечами Кто-то и улыбнулся, то ли намекая, то ли извиняясь.

Светлоглазая сощурилась.

— Люди слышат только то, что сами хотят услышать, — задумчиво ответила она. — Но ты, конечно, прав. Мы сами выбираем, на что смотреть.

Сказав это, Светлоглазая развернулась и ушла.

(Им) же

Когда Математик и Светлоглазая поняли, сколько же в книгах пустоты, они не на шутку встревожились и сразу же доложили об этом начальству. Однако ответ вышестоящих был очевиден: «Оставить людям возможность читать между строк».

— Забавно. Значит те, кто читает между строк, думают, что все книги об одном и том же, — сделал вывод Математик, вытаскивая с полки свой любимый энциклопедический словарь. — И вряд ли им нравится читать. История-то очень скучная.

— Те, кто читает между строк, не только о книгах так думают, — ответила Светлоглазая и, опустившись в мягкое кресло, начала читать сказку о стае солнечных лисят, которую пару дней назад купила на ярмарке. — Им же хуже.

З — Завтра

Моя утренняя пробежка от прошлого начинается с первого шага в новый день. Я делаю глоток обещаний: повторяю, что все, что вчера лишало меня спокойствия, осталось позади. Я затягиваю шнурок угроз самой себе потуже. Я готова бежать.

И пусть, пролетая по рассветным улицам моего города, я не замечаю сегодняшнего дня. Пусть я споткнусь именно потому, что оглядываюсь. Пусть сегодня превращается во вчера так быстро, что я дышу им вместо воздуха. Пусть. Пока я не нашла более удобной дорожки. Пока я не знаю, как не подвернуть ногу, наступив во вчера, хотя обязательно узнаю. Потом. Это все равно гораздо лучше, чем темнота, которой была моя жизнь прежде. Солнце взошло. Уже почти взошло…

Каждый день, когда я просыпаюсь и выхожу на пробежку, я убегаю от своего прошлого, будто огромное чудище пожирает мое будущее. Я убегаю от него в панике и страхе, снова и снова повторяя себе, что это лишь легкая утренняя пробежка.

Заболела

— Ты снова заболела, — сказал Математик калачику под одеялом, который, по его разумению, был Светлоглазой.

— Похоже на то, — грустно ответил калачик, — ты дашь мне лекарство?

— Дам. Но ты помнишь, что оно лечит только симптомы, а не последствия?

— Помню, — калачик грустно выдохнул. — Ты идешь?

И Математик, как был (в клетчатой рубашке и колючем свитере в ромбах, в грязных брюках и ярких, полосатых носках) вдруг сорвался с места, разволновал одеяло, забрался под него и крепко-крепко обнял Светлоглазую.

И они лежали молча, почти не двигаясь, ожидая, когда волшебное математическое снадобье начнет действовать.

И — История

Однажды я совершенно случайно попала на концерт молодой пианистки. Он проходил в крошечном зале цокольного этажа. Народу туда набилось столько, будто в том помещении сам Звездный Архитектор отпускал грехи. Над потолком медленно покачивались бумажные флажки, становилось то невыносимо душно, то холодно. Но это все неважно! Лучше музыки я не слышала ни в больших залах столичных филармоний, ни проходя мимо консерваторских классов, ни в остроконечных церквах. Никогда в жизни. И никогда после нее не услышу.

Музыка переливалась из одного хрустального сосуда мысли в другой. Она то трепетно вздрагивала, то летела вперед без оглядки, то мягко сворачивалась у меня на коленях. Люди закрывали глаза и не могли поверить, что это происходит с ними. Я закрывала глаза и тоже не могла поверить. Из-за толпы мне не было видно пианистку, но я думаю, что она улыбалась. Я надеюсь, что она улыбалась.

И вот прошло время. Концерт закончился давным-давно, оставшись одним из самых сильных воспоминаний, что только натянулось тугой струной в моей голове. Если по этой струне ударить, оно вибрирует, и все вокруг тоже отдается вибрацией.

Самое сильное мое воспоминание о том, что музыку, слова, поступки, закаты, встречи и вкус мороженного на языке нельзя удержать. Они выскальзывают и уходят. Музыка — лучшая иллюстрация времени.

Как бы то ни было, концерт давно закончился, продолжаясь лишь в моих беспокойных мыслях. Закончился навсегда. Как школа, разговоры с папой и сегодняшний чай. А у меня нет для него даже толковой истории. И что бы я не рассказала, это его не вернет.

Изучение

— А вот меня привлекают рыцарские ценности, — сказал как-то Математик, пока Светлоглазая раздумывала, стоит ли этот день усилий, прикладываемых для подъема с постели, — честь, доблесть, смелые и отчаянные поступки во имя тех, кто дорог сердцу…

Светлоглазая неспешно перевела взгляд с носков своих домашних туфель внизу кровати на Математика. Кажется, она была бы удивлена, если бы у нее хватало сил удивляться.

— Ты же понимаешь, что средневековье — это грязное и мерзкое время? Что идеалы рыцарей подчас были весьма сомнительны: они рубили крестьян направо и налево, не мылись годами, были вечно пьяны и подвиги их чаще всего заключались в совершенно непривлекательных войнах друг с другом?

— Конечно, понимаю, — беспечно улыбнулся Математик, — я изучал углубленный курс истории. Но, Светлоглазая, я же имел в виду ценности! То, что ценно и сейчас. Не вижу смысла тащить за собой в светлое будущее всякий мусор.

Искупать

— Наверное, со мной никогда не случится ничего хорошего, — вяло сказала Светлоглазая Математику как-то под вечер, высунув голову из-под серого пледа. — Чудо не приходит в твой дом само по себе — ради чуда нужно постараться. А у меня нет сил на старания. Я просто лежачий камень, под который вода не потечет. Никогда.

— Ну… Зато если начнется потоп, то я смогу взять тебя, поднять над головой, и ни один из нас не намокнет, — на полном серьезе сказал Математик. — И поверь, с точки зрения моего друга Физика, это уже еще какое чудо.

Исследование

Также, в перечень обязанностей Математика и Светлоглазой входило спасение мира от парадоксов. Уж больно били эти странные штуковины по Вселенной, расширяя ее бесконечными петлями нелогичности.

Казалось бы, разрешение парадоксов должно было быть куда более приятным занятием, чем, скажем, сражение с монстрами Логических Ошибок или тварями Бездны. Но куда там! Ни Математик, ни Светлоглазая не понимали, что же было раньше: принцесса или дракон? Или что делать с тем, что социологические исследования сообщают, что верить социологическим исследованиям не стоит? Или с непониманием того, станет ли всемогущий Звездный Архитектор проектировать здание, которое невозможно спроектировать?

Но даже это беспокоило их куда меньше, чем то, что люди, которые говорят очень много, сообщают при этом куда меньше людей, которые говорят очень мало. Но было бы лучше наоборот?

Инквизиция

— Ты что, правда дружишь с демоном? — удивилась Светлоглазая в первый день знакомства с Математиком.

— Ну да, — спокойно ответил Математик, — давненько уже. Даже с двумя, хотя с Демоном Лапласа мы скорее приятели. Отличные, к слову, ребята. У Демона Максвелла и семья очень милая. Хочешь, познакомлю?

— Нет, спасибо, — буркнула Светлоглазая себе под нос. — Да и вообще. Это у тебя просто экзорциста нормального не было.

Демон Лапласа, конечно же, знал об этом разговоре, как знал обо всем на свете. Возможно, именно поэтому, как ни парадоксально, однажды он захотел помочь Светлоглазой.

Иллюстрировать

Великолепный «Гранд-отель» сверкал кристаллами люстр, накрахмаленными передниками горничных и драгоценными украшениями гостей. Среди всего этого Математик и Светлоглазая, один в мятой клетчатой рубашке, другая со свалявшимися в гнездо волосами и мечом за спиной, выглядели как минимум контрастно.

— Здравствуйте, — сказал Математик, — я бы хотел снять номер на неделю. Одноместный. Тихий.

— Простите, — ответили ему из-за высот стойки, — мест больше нет.

— Однако я слышал, — невозмутимо продолжил Математик, — что в великолепном «Гранд-отеле» всегда есть места. Что в нем бесконечное количество мест.

— Так было раньше, — согласился голос за стойкой, — но мы больше не занимаемся подобными ухищрениями.

— Я думала, что это вот так работает, — вмешалась Светлоглазая, которая до этого момента молчала, — для того чтобы подселить нового человека, вам пришлось бы освободить одну комнату. Для этого вы переселили бы гостя из комнаты №1 в комнату №2, гостя из комнаты №2 попросили бы перебраться в комнату №3 и так далее. В общем говоря, гость из комнаты n переселился бы в комнату n+1. Таким образом, вы освобождали первую комнату, в которую можно было поселить нового гостя. И комнат всегда хватало.

— Вы совершенно правы, барышня, — согласился голос, — однако больше мы так не делаем.

— Отчего же? — Светлоглазая нахмурилась, ожидая ответа.

— Вы только представьте, что написали бы о нас критики, если бы мы постоянно переселяли гостей?

— А может, вы просто подселите моего друга в свободную комнату n+1?

— Увы, нет. Так свойства бесконечных множеств не иллюстрируются.

— И все-таки жаль, что некоторые чудеса умирают ради комфорта, — сказал Математик, когда они вышли на улицу.

— А мне вот совсем не жаль, — ответила Светлоглазая. — Представь, сколько людей заблудились в бесконечных коридорах этой гостиницы? А насколько тяжелым был труд работников гостиницы с бесконечным числом постояльцев? Сомневаюсь, к слову, что заработная плата в этом прекрасном месте так же бесконечна. Значение чуда преувеличено.

Еще неделю назад Светлоглазая имела другое мнение на тот счет. Но если никто не пострадает, почему бы не поменять свое мнение ради общего комфорта?

В конце концов, всегда можно найти другую гостиницу.

Имеешь право

Вернувшись из «Гранд-отеля», Светлоглазая и Математик, сидя на кухне, завели необычный разговор.

— Как ты думаешь, от моей болезни есть какое-нибудь лекарство? — спросила Светлоглазая у Математика.

— А ты, что же, никогда не интересовалась этим вопросом?

— Нет. Я думала, что мое тело само справится. Как с простудой или отравлением. Что нужно время, и все.

Математик почувствовал себя необычно. Как будто бы волны негодования, раздражения и обиды подкатили к его правой ноге и в три певучих голоса потребовали пнуть ближайшую стену. «Наверное, я зол», — подумал Математик.

— А ты бы хотела больше не болеть? — спросил он вслух, заметив, что интонация была не совсем такой, как ему хотелось.

— Наверное.

— Я рад, что ты об этом сказала, — раздался на кухне нежданный голос, и из духового шкафа совершенно неожиданно для всех вылез Демон Лапласа. Светлоглазая схватилась за Меч. Математик забыл, что он хотел сказать.

— Я знал, что вы заведете эту беседу именно сейчас, и просто ждал правильного момента, — пояснил Демон Лапласа.

— И давно ты тут? — уточнила Светлоглазая, которая видела его впервые.

— С четверга.

— Сегодня же суббота! И зачем?

— Чтобы сказать правильную фразу в правильное время. Теперь, когда ты сама хочешь больше не болеть, приходи ко мне в гости раз в неделю. Возможно (я-то знаю точно, но вам не скажу), если ты все еще будешь хотеть быть в порядке, у меня получится тебе помочь.