Бесплатный фрагмент - Свет и сумрак. Рассвет обреченных

Пролог

После нескольких дней преследования группа из трех человек забралась в самую дальнюю глушь Сумеречного леса. Тропа, по которой они двигались, все меньше становилась проходимой и вскоре сузилась так, что их лошадям пришлось двигаться вслед друг за другом. Гурт, возглавляющий отряд охотников за головами, постоянно прислушивался к странным звукам, исходящим откуда-то с макушек деревьев. Их высота могла достигать более семидесяти метров, и что там могло таиться, знала только лишь Святая Дюжина. Этот лес его всегда увлекал и завораживал, но и не меньше пугал. И хоть война с Обреченными была окончена много лет назад, здесь еще оставались чудовищные остатки всего того безумия и зверства, царившего в те годы. Не сумев захватить Кимбрийское королевство, орда Обреченных пала, но то зло, которое они принесли вместе с собой, все еще оставалось здесь. Шон Крысолов, замыкающий их отряд, убедился в этом еще вчера, когда, зазевавшись, не заметил, как к нему спустилось что-то сверху и за долю секунды уволокло на макушку исполинской секвойи. Все, что смог разглядеть Гурт, когда лошадь Крысолова взбесилась и, заржав, поскакала прочь, — это темное мохнатое существо, более-менее похожее на огромного паука. После этого их отряд сократился до трех человек. Никто больше не терял бдительности ни на секунду.

Бархатные снежные хлопья пробивались через высокие кроны и ложились на землю, но следы все равно еще оставались различимыми. Гурт был тертым охотником за головами, и все, кто его нанимал, ни на секунду не сомневались в нем. Его репутация шла впереди него. Если этот человек брался за дело, то шансы уйти от правосудия у сбежавшего вора, убийцы или ведьмы практически сводились к нулю. На этот раз его заказ состоял из двух каторжников, убивших трех надзирателей и сбежавших из Черных Холмов — самой охраняемой тюрьмы во всем Кимбрийском королевстве. Наниматель был герцог Дорский, чья королевская кровь просто купалась в изобилии богатства. Соответственно, когда Гурт узнал о сумме вознаграждения, никаких причин, чтобы отказаться от такого контракта, он не нашел. Но у герцога было одно условие — с ними должен был пойти его человек. И хоть охотник за головами всегда придерживался одного правила — никогда не брать в свой отряд непроверенных людей, все же спорить с нанимателем в этот раз он не стал. Слишком высокий гонорар и статус заказчика. Если его все знали в королевстве как лучшего охотника за головами, то герцога Дорского знали как жесткого и коварного наместника южных земель, который мог приказать оторвать тебе язык лишь за то, что ты принес плохие вести.

Таким образом, в довесок к контракту к ним присоединился инквизитор Матиус — один из узаконенных палачей святой епархии. Находясь в герцогстве, он мог казнить и сжигать всех тех, кто был неугоден короне. Как и все инквизиторы, он всегда носил красно-черную мантию с синим воротником и желто-алыми манжетами. На груди висел золотой крест в оттиске божьего глаза. Многие судачили, что этот древний артефакт сделан из звездного камня и достался ему по наследству от отца. Гурт совсем оказался бы не против, если при преследовании каторжников стрела или меч застигли Матиуса врасплох и отправили его туда, где ему самое место. Но неизвестно, как бы к этому отнесся герцог Дорский и заплатил бы ему тогда полную сумму, прописанную в контракте. Или посадил бы на кол. В любом случае охотник за головами понимал, что если артефакт на груди инквизитора действительно сделан из звездного камня, то он стоит не меньших денег, чем его контракт. Такие вещи являлись крайне редкими и стоили целого состояния. А это наталкивало его на мысли, что в этом походе, в том или ином случае, у него найдутся несколько вариантов, чтобы не остаться с голым кошельком.

Тропа вскоре закончилась, и Гурт поблагодарил Святую Дюжину, что существо, напавшее на Шона Крысолова, выбрало именно его, а не их проводника Ойвинда. Этот облаченный в волчью шкуру северянин не только являлся первоклассным следопытом, но еще и искусно владел топором с луком. Все выходцы из тех земель хоть и выглядели варварами, мало что понимая в культуре и этикете Кимбрийского королевства, но в искусстве выслеживания они не знали себе равных. Усилившийся снег мог засыпать следы, и хоть все они полагали, что для каторжников лежала лишь одна дорога, ведущая через Сумеречный лес к Хребту Равновесия, догнать их, сделав это без северянина, было бы почти невозможно. Гурт и сам имел определенные знания и мог неплохо ориентироваться. Но только не здесь. В Сумеречном лесу он терялся, как маленький ребенок. В этой темной, едва проходимой глуши порой даже Ойвинд не мог определить время суток и в какой стороне должно вставать солнце.

Через несколько часов следы привели их в тусклую, густую чащу, откуда тянуло страхом и холодом. Дорога стала настолько непроходимой, что им пришлось спешиться и вести за собой лошадей. Видимость из-за опустившейся темноты резко снизилась, хотя Гурт знал, что еще нет даже полудня.

Тяжелая шишка упала с макушки секвойи, зацепив ветви со снегом, и гулко ударилась о землю рядом с Ойвиндом. Северянин тут же выпустил три стрелы верх и отбежал вперед.

Оглядевшись по сторонам, он понял, что сверху никого нет. Не успевшая вылететь стрела обратно легла в кожаный колчан за спиной, а лук опустился.

— Уверен, белке больше не до шуток. — Гурт положил руку ему на плечо. — Твои стрелы нам еще пригодятся.

— Показалось, — спокойным голосом произнес Ойвинд, как будто ничего и не случилось.

Но охотник за головами знал, что соратник на взводе. Таким напряженным он его не видел никогда, разве что только в лесах Нофингфола, когда они преследовали двух воров, опустошивших местного барона. Тогда они зашли слишком глубоко, угодив прямо в ковен ведьм на затерянном болоте. Но в тех чащобах ты хотя бы понимал и представлял, с кем ты можешь встретиться.

— Они рядом. — Северянин принюхался и ускорил шаг. — Я их чувствую.

Гурт вгляделся в редкие просветы среди деревьев и осторожно произнес:

— Дальше нет деревьев. Впереди Врата Мучеников и земли Обреченных. — По своему собственному голосу он понял, что произнес то, чего ему так сильно не хотелось. Им не удалось настигнуть беглецов и теперь предстоит сделать серьезный выбор.

— Это ничего не меняет, — вступил в разговор инквизитор, молчавший почти всю дорогу.

— Только если ты не хочешь жить. Или ты не помнишь о запрете короля, священнослужитель? Всем, кто ступит на эти земли, отрубят головы. Так гласил первый указ Губерта III после окончания войны.

— Если мы не принесем головы беглецов, уверен, Дорский скормит вас голодным собакам или сварит заживо. Решай сам, что для тебя лучше. И не надейся, что от него тебе удастся скрыться. Уверен, он достанет вас из-под земли. — Инквизитор покачал головой, а затем подытожил: — Если хочешь жить, охотник, выполни контракт.

— Эти земли прокляты. Святые навсегда отвернутся от нас, а король казнит.

— Так что, — усмехнулся священнослужитель, — вернемся обратно?

Гурт тяжело вздохнул и, немного отступив, чуть не уперся в колючий терновник. Северянин, всматриваясь в даль, стоял рядом с ним, не желая выходить из-за каймы леса, после которой раскинулся глубокий каньон гейзеров и грязевых котлов. Пепельно-черное небо со смолисто-тягучими тучами давило своей незримой тяжестью. Лучи света пробивались здесь не лучше, чем сквозь кроны деревьев Сумеречного леса. Немного дальше каньона виднелись горы. Некоторые из них извергали из жерла горячую магму и пепел.

— Они не дальше чем в трехстах шагов от нас, — почувствовав беглецов, произнес Ойвинд. — Что будем делать, Гурт?

— Здесь нечего решать. — Инквизитор дошел до последней полосы деревьев и стал в ряд с остальными. — Доделаем дело, и никто ничего не узнает.

Охотник никак не мог решиться. Он мешкал, переступал с ноги на ногу и потирал рукоять меча, все время вглядываясь в лежащий впереди каньон. С одной стороны, война уже давно была окончена и с тех пор об Обреченных больше никто ничего не слышал. Возможно, они все уже давно закончили свое существование. Но король строго-настрого запретил заходить в эти земли. Проклятие, темной пеленой пропитавшее это место, могло наложить и на них свою печать. С другой стороны, инквизитор говорил правду: герцог Дорский был садистом и мучителем. Он мог истязать своих жертв долгие годы, пока его пленник лишь по воле случая не умирал от бессилия. Вернуться обратно ни с чем означало подписать себе приговор намного худший, чем плаха короля.

Гурт сплюнул и не поверил, что он смог опять поддаться на золотые и вляпаться так серьезно.

Наконец его нога переступила кромку, и он вышел из леса, ступив на грязный пепельный снег.

— Выполним контракт и тут же вернемся обратно.

Северянин спорить не стал. Он все равно остался бы в меньшинстве.

Отряд оседлал лошадей и, не теряя больше времени, пустился догонять беглецов. Рядом с ними из котловинок то и дело выбрасывались фонтаны горячей воды и едкого пара. Горные склоны были испещрены трещинами, испаряющими неприятный запах вулканических газов.

— Как эти Обреченные тут только жили? — Инквизитор закрыл нос и поморщился.

Вопрос завис в воздухе. Но никто отвечать на него не стал.

— Я их вижу. — Ойвинд показал пальцем на извилистый серый каменный склон.

— Ну наконец-то, — с облегчением процедил Гурт и подстегнул лошадь.

Чем дальше они заходили в эти земли, тем более опасной становилась их погоня. И хоть об Обреченных уже много десятилетий никто не слышал, это совсем не означало, что тут, за пределами Сумеречного леса, их вовсе нет. Охотник понимал, что лучший шанс выйти сухим из воды — это сделать все очень быстро. Гурт еще раз подстегнул свою лошадь.

Беглецы взобрались наверх и скрылись из поля видимости. Один из них успел заметить преследующую их группу из трех человек, сообщив об этом второму каторжнику. Но Гурт от этого ни капли не расстроился. Испуганный зверь совершает больше ошибок. К тому же их силы уже были на исходе, и это становилось видно по их движениям. Так долго бежать, не устав, не мог никто. Даже Нирииц.

Группа преследователей взобралась на склон и въехала в старое поселение. В нем стояло около дюжины полуразвалившихся деревянных домов, обмазанных глиной, и не менее трех ветхих построек для скота.

— Дальше они не ушли, — оповестил остальных северянин. Спешившись первым, он привязал лошадь к деревянному столбу.

— Откуда тебе знать? — усмехнулся инквизитор. Взглянув на каменистый грунт, он не нашел ни единого следа.

— Я чувствую их запах. Теперь намного сильнее, чем раньше.

Гурт не переставал удивляться феноменальному обонянию северянина, хотя знал его в деле уже очень давно. Такой боец был бесценен и незаменим в том случае, когда приходилось выслеживать каторжников, пропитавшихся запахами тюрем или копий.

Насторожившись, Ойвинд вытянул из колчана одну из стрел с белым оперением и вложил ее в лук, натянув тетиву. Только после этого он медленно и осторожно начал продвигаться дальше.

Охотник за головами достал меч и сосредоточенно пошел следом за ним.

— Они спрятались, скорее всего, в одной из этих рухлядей, — предположил инквизитор. — Предлагаю разделиться и осмотреть их.

— Это самая глупая идея, священнослужитель, которая могла прийти тебе в голову, — с пренебрежением ответил Гурт. — Будем держаться вместе. Друг от друга не отходить.

— Тише. — Северянин остановился и принюхался к слабому порыву ветра, пронесшемуся с восточной стороны поселения.

— Ты что-то учуял? — Охотник посмотрел на Ойвинда, затем снова на пустые безжизненные постройки.

— Мы здесь не одни.

— Конечно не одни. Каторжники. Где они, северянин?

— Ты не понял, священнослужитель. — Оскалившись, он бросил свирепый взгляд на инквизитора. — Я чувствую еще один очень странный запах, он не людской.

Гурт ничего не чувствовал и, сколько бы ни всматривался в пустые дома и ни вслушивался в тишину, ничего подозрительного все равно выявить не мог. Но Ойвинд из клана Медвежьего Когтя обладал тем, что у других людей попросту отсутствовало. Он мало говорил, но, когда это происходило, к его словам стоило убедительно прислушаться.

— Осторожно. — Тяжелая рука северянина оттолкнула охотника за головами, и тут же рядом с его ухом просвистела стрела.

Ойвинд ответил тем же, но стреляющий тут же укрылся в одном из домов. Гурт, перекувыркнувшись несколько раз, моментально среагировал и за долю секунды подскочил и забежал в дом, сразу за каторжником. Войдя внутрь, он тут же встретил теплый прием — Нирииц едва не рассек его пополам. Сумев отскочить влево от дверного проема и уклониться, он снова приготовился отражать атаку рослого коренастого каторжника. Его лицо было трудно спутать с кем-то еще. Шрам от левой щеки до правого глаза был его отличительной особенностью, о котором ему рассказывали в Черных Холмах. Но никто не предупреждал его, что он так искусно умел владеть мечом.

Противник не желал уступать инициативу и снова нанес рубящий удар сверху, но Гурт, уже занявший оборонительную стойку, не только смог его отразить, но и сумел перейти в контратаку. Откинув меч нападающего от себя, он тут же попытался достать обратной гранью клинка до шеи Нирийца. Но тщетно. Мечи снова скрестились, и оба они закружились в беспорядочном смертельном хороводе ударов, подсечек и коварных атак. Следующий колющий выпад чуть не застиг Гурта врасплох и не продырявил его брюхо. Боковым зрением охотник заметил, как мимо окна кто-то пролетел, но разбираться сейчас, кто этот несчастный, совсем не было времени. Нирииц загонял его в угол и делал это очень умело. Но у охотника за головами имелись и свои козыри. Заметив, как каторжник на секунду перебил дыхание, он тут же скользящим ударом отразил его клинок и, перевернув рукоять вверх, хлестко саданул его в подбородок. Ногой он поджал его меч и рубящим ударом заставил противника выпустить эфес из рук. Но верзила даже и не собирался сдаваться и в буквальном смысле протаранил его своим торсом. От такого юркого натиска охотнику ничего не осталось, как вместе с ним вылететь из окна.

Оказавшись на лопатках в грязи, беглец снова перенял инициативу в схватке, и стоило лишь Гурту опомниться, как клинок уже занесся над его головой, чтобы расколоть череп надвое. Но Нирииц, увлекшийся поединком, совсем не заметил подоспевшего сзади северянина.

Меч замер в руках Нирийца. Возле его шеи появилось наточенное лезвие топора. Краем глаза каторжник заметил лежавший сбоку труп и с горечью вздохнул от безысходности. Побег провалился. А впереди маячила или смерть, или тюремные подвалы герцога Дорского. Что было еще намного хуже.

— Так, так, так. — Инквизитор, даже и не думавший хоть как-то помочь им все это время, решил подойти и вместе порадоваться плененному Нирийцу. — И все-таки у вас получилось. Что ж, герцог будет до…

— Ойвинд, сзади! — выкрикнул Гурт, заметивший резкое движение позади соратника. Но, выкрикивая, он уже понимал, что делает это слишком поздно.

Тяжелое грубое копье пролетело мимо инквизитора и прошибло северянина и каторжника насквозь, выйдя на полметра из последнего. Существо, пустившее его, теперь со всех ног летело прямо к нему. Оттолкнув от себя падавшее на него острие с двумя насаженными, еще живыми телами, он вскочил на ноги и подобрал свой меч.

Огненный шар, запущенный инквизитором, откинул нападавшего на несколько метров. Зеленое существо, с огромной острой пастью и шипами на позвоночнике, загорелось и больше не вставало. Но угроза при этом не исчезла! Из других домов вышло еще не меньше дюжины таких же уродливых существ.

— Кто они? — заорал Гурт.

— Похожи на Обреченных, — приготовившись к новой атаке, ответил инквизитор.

— Скобленное рыло, — выругался Гурт. — До лошадей не дойдем. Сзади тоже несколько с копьями.

Инквизитор запустил еще один огненный шар. На этот раз взрыв был намного более мощным. Сразу три существа разлетелись на куски. Обреченные тут же ответили выпущенными копьями. Священнослужитель выставил магический барьер, укрыв их обоих. Все, что в них летело, отскакивало в сторону. И хоть им удалось отразить первую волну атаки Обреченных, охотник за головами знал, что любая магия не бесконечна. Особенно барьеры.

— Уходим в дом, — скомандовал Гурт.

Инквизитор спорить не стал.

До дверей оставалось всего пару шагов, как вдруг под ногами что-то шандарахнуло с такой мощью, что барьер не выдержал, а они оба отлетели к каменному крыльцу. Основную часть взрывной волны священнослужитель успел принять на себя. Но выпущенный огненный шар был намного сильнее всего того, с чем он сталкивался раньше. Охотника лишь немного покоробило, но сам инквизитор теперь не мог даже подняться. Еще несколько часов назад Гурт бы с радостью оставил его умирать. Но сейчас все изменилось, и, как он ни презирал этого человека, он являлся единственным, кто теперь мог вытащить его отсюда. Его рука схватила священнослужителя за мантию и с силой затащила в дом.

— Очень сильный сумеречный, очень, — простонал священнослужитель. — Я не выдержал. Такая сила…

— Встать сможешь?

— Пока нет. Дай мне хотя бы пару минут.

Гурт краем глаза выглянул из окна. Обреченные осторожно подбирались к дому. Около трех шло к главной двери, двое обходили со двора. Чуть дальше стоял сумеречный, тот самый, который швырнул в них огненный шар, пробивший барьер инквизитора. Этот Обреченный значительно отличался от остальных: он был вытянутее и статнее, голова укрыта черным капюшоном, а на груди висел амулет, скорее всего с таким же камнем, как и у священнослужителя.

Железный наконечник подтолкнул дверь и немного приоткрыл ее. Охотник за головами не спешил атаковать. Он выжидал, спрятавшись возле окна. Когда он преследовал своих беглецов, то осознал одну простую истину — нет ничего опаснее загнанного зверя, особенно которому некуда бежать. Отчаявшись, он готов на все, лишь бы выжить.

Инквизитор смог отползти немного дальше в глубь дома и, замерев, наблюдал за происходящим. Его дыхание восстановилось. Но оказать весомой помощи напарнику он пока не мог.

Когда наконечник копья дошел до расстояния вытянутой руки, Гурт тут же ухватился за него и, выскочив в дверной проем, колющим ударом проткнул шею Обреченного. Оставшиеся двое тут же контратаковали, пытаясь насадить его на выставленные наточенные копья. Но Гурт был проворнее их атак и, вытеснив их обратно, снова укрылся в доме.

Прятаться больше не имело никого смысла. Они прекрасно знали, где он стоит, и повторно поймать их на один и тот же трюк точно не получится. Гурт вышел и стал возле двери, заняв оборонительную стойку. Он знал, что одновременно в дверной проем оба они зайти не смогут. Теперь его задачей было держать позицию и не отступать. А еще — выиграть немного времени в надежде, что силы инквизитора восстановятся и вскоре он сможет снова стать полезным.

Первым в бой вступило существо, находящееся чуть ближе к открытой двери. Оно не спешило безрассудно атаковать. Этот Обреченный был куда более рассудительным, чем тот, чье бездыханное тело лежало на входе. Легкий удар копьем, направленным в его правый бок, заставил Гурта немного сместиться, после чего последовала серия довольно ловких и быстрых атак, которую охотник явно не ожидал. Но, к его счастью, копье было не тем орудием, которым можно размахиваться в доме направо и налево, и, заманив противника немного вглубь, охотник дождался, когда размах пики упрется в стену. После этого сразу последовал не заставивший себя долго ждать рубящий удар, рассекший голову врага на две части.

Но его отступление, хоть оно и оказалось кратковременным, все же дало шанс второму Обреченному зайти в дом и обойти его сзади. Нанесенный им удар, к которому он совсем не успел подготовиться, застал его врасплох. Острие наконечника попало в бок и разодрала кожаную тунику вместе с плотью. Гурт взвыл. Совладав с болью, он все же смог удержать пику левой рукой и не позволить противнику нанести следующий удар. Его меч откинулся назад, набрав нужную амплитуду, с силой вернулся обратно, проткнув живот Обреченного.

Гурт дотронулся рукой до рваного бока. По пальцам потекла кровь. Оторвав кусок ткани от рубашки, он попытался прижать рану, но неожиданно все вокруг озарилось ярким всплеском. Два обугленных тела Обреченных разлетелись на куски. Ему удалось выиграть немного времени, чтобы священнослужитель смог собрать нужные ему силы и убить остальных существ.

— Охотник, подойди. — Инквизитору едва хватало сил, чтобы шевелить губами.

— Ты разве не видишь? С меня кровь хлыщет, как со свиньи. — Злость и отчаяние переполняли Гурта.

— Твою рану я смогу прижечь. Но ты должен вытащить меня отсюда. Сделаешь это — и станешь богаче барона или даже лорда.

— Вряд ли мы уже уйдем отсюда, святоша. — Гурт все же доковылял до инквизитора и сел рядом с ним, облокотившись на каменную стену. — По моим подсчетам, их осталось еще четверо. Причем один из них владеет магией намного сильнее твоей, инквизитор.

Рука с желто-алым сиянием прикоснулась к его ране. Охотник взвыл от резкой обжигающей боли. Запах собственной обгорелой плоти ударил ему в нос, и его чуть не вывернуло наизнанку.

— У меня осталось сил только на один огненный шар, охотник, — подытожил инквизитор. — Дальше дело за тобой.

— Самое время использовать его. — Гурт показал на сумеречного, заходящего в дом.

Охотник непреклонно встал и достал меч, готовясь к новому сражению. Но этот бой был предназначен для тех, кто владел совсем другим ремеслом. Огненный шар из рук сумеречного полетел в их сторону. Инквизитор моментально среагировал и успел выкрикнуть несколько слов из молитвы, одновременно поднося амулет ко рту.

Пролетев половину дома, огненный шар наткнулся на отражающее заклинание и с адским грохотом отскочил в пол. От взрыва деревянные доски разлетелись на куски, оголяя черную зияющую дыру в земле. Дом начал ходить ходуном. Казалось, еще немного, и деревянные перекрытия не выдержат и обрушатся вместе с крышей прямо на них. Почувствовав опасность обрушения, сумеречный выскочил из дома и зажег в руках новый огненный шар. Одна из балок с треском рухнула возле входа. Гурт посильнее сжал мантию священника и прыгнул в образовавшуюся дыру. Сверху раздался еще один грохот, и каменное строение над ними сложилось, как карточный домик. Дыра быстро заполнилась камнями и гнилыми досками. Охотник на ощупь отыскал пустоту и затащил почти безжизненное тело инквизитора в безопасное место.

— Святоша, ты еще дышишь? — прошептал Гурт в темноте. Ответа так и не последовало, но инквизитор начал шевелиться. — Когда мы спрыгивали, я думал, это погреб, но здесь, кажется, что-то похожее на катакомбы. Это, по крайней мере, объясняет, как им удалось напасть на нас так неожиданно.

Священнослужитель попытался откашляться.

— Тише!

— Видимо, эти чертовы твари после проигранной войны все это время прятались под землей. Чертовы вонючие черви.

— Не богохульствуй, священнослужитель. А то отпугнешь от нас последних богов. Да и не время сейчас выяснять все это.

— Ты прав. Рано или поздно они расчистят завал и поймут, что мы все еще живы. Знаешь, что они делают с людьми, охотник?

— Думаю, все то же самое, что и твой хозяин, герцог Дорский.

— Правильно мыслишь. Оставаться здесь — это смерть. Надо идти вперед.

— Но как, если я даже собственной задницы разглядеть не могу?

— Достань свой меч, охотник. Кое на что у меня еще хватит сил.

Инквизитор скрестил руки и из ладоней выпустил светлячка размером с яблоко. Их новый спутник стал кружиться рядом с ними, освещая узкий земляной тоннель. Гурт взял священнослужителя под руку и потащил вперед.

На ответвлениях инквизитор ставил магические метки на случай, если им придется возвращаться и поменять путь. Казалось, здесь существовали целые развилки и перекрестки. Очевидно, что этот подземный тоннель был выстроен не за один месяц.

Еще около двух часов они блуждали в неизвестном направлении, пока извилистая подземная дорога наконец не закончилась, выведя их к широкому гроту.

Чтобы понять, куда они вышли, одного светлячка было уже недостаточно, и инквизитор создал еще. Все они разлетелись в разных направлениях.

— Да здесь целый город!

Что-то так быстро промелькнуло совсем рядом с Гуртом, что он успел заметить лишь короткий тусклый блик в темноте. Тело священнослужителя рывком отлетело, а светлячки тут же начали угасать.

Последнее, что успел разглядеть охотник за головами, перед тем как все вокруг снова погрузилось в кромешную тьму, — это тяжелое копье, торчавшее из мантии инквизитора.

Глава 1

Замок маркиза с самого утра был не похож сам на себя. В отличие от привычной размеренной и безмятежной жизни сегодня в нем все ходило ходуном. Стоило лишь первым лучам осветить высокие каменные стены серого здания, как конюхи отправились в донники, где дотошно начищали лошадей и заплетали гривы. Самые отборные и породистые ездовые подготавливались к дальней дороге. Внутри же самого замка слуги суматошно носились по коридорам, нервно поглядывая на висящие на стенах часы. Одни из них набирали деревянную бадью теплой водой из очага, другие накрывали стол, а третьи выглаживали и крахмалили праздничную одежду.

Маркиз Сиагрий Роклор владел пограничными землями в восточной части Кимбрийского королевства и, как ему казалось, справлялся с этим довольно неплохо. Земли, дарованные его прадедушке Винсу самим королем Губертом III после окончания войны, на тот момент были крайне запущенные и выглядели не лучшим образом. Но шло время, и род Роклоров с каждым годом улучшал торговые связи, сеял кукурузные поля и увеличивал свое состояние. Конечно, все это проходило сквозь десятилетия и немалые трудности, с которыми Роклоры боролись из года в год. Самым тяжелым из них можно было считать по праву чуму темного лорда Анриэля, унесшую жизни не меньше четверти всего населения королевства, начавшую свой путь именно здесь, в марке Роклоров. В те годы дарованные королем земли снова находились в самом печальном состоянии за все время своего существования, и только лишь спустя несколько лет положение этих земель снова стало улучшаться. Затем небывалое нашествие саранчи, случившееся уже при отце маркиза, погубившее весь урожай и запустившее голодные годы, бунты и восстания. Но и тут время все смогло загладить. При Сиагрии таких же колоссальных проблем в содержании марки пока еще не было, и маркиз то и дело увеличивал свое состояние, исправно платя налоги в королевскую казну. Король же никогда не жалел немного опустошить ее, чтобы в очередной раз собрать всех высокородных на королевском балу в Террагорне.

— Вот и настал этот день! — с радостью произнесла Софья, обнимая и целую полуспящего мужа.

— Уже пора вставать? — неохотно спросил Сиагрий, кое-как открыв глаза и взглянув в окно.

— Да! — еще сильнее вцепилась Софья в его тело. — Да, да и еще раз да! Я так долго ждала, когда этот день наступит, что уже не могу найти себе место.

Сиагрий очень любил свою жену и даже чуть не повесил одного из слуг, когда застукал его подсматривающим за супругой, принимающей банные процедуры. Лишь только сама Софья уговорила его снизить наказание до публичных розог. Жители восточной марки, привыкшие к его временами жесткому, но все же справедливому характеру, никогда с ним не спорили и не осуждали его указов. Зачастую, чтобы решить свои проблемы, они тайно обращались напрямую к Софье.

К своим тридцати четырем годам Софья успела подарить Сиагрию сына и все равно по праву считалась первой красавицей восточных земель. Ее обольстительная внешность манила и соблазняла каждого смотрящего на нее мужчину. Но, зная свирепый и ревнивый нрав маркиза, долго смотреть на нее все же боялись.

— Не понимаю, почему ты так цветешь? Это всего лишь бал, и мы пробудем в Террагорне почти ничего.

— Это высший свет, Сиагрий, там будут все высокородные. Будут танцы, а я так давно уже не плясала под песни самых лучших и дивных менестрелей. Лучшие угощения привезут со всего света, и у меня уже, если честно, слюни текут, как только я представлю накрытый стол посреди огромного зала. А еще сам король в конце объявит победителей вечера. — Софья прислонила ладони друг к другу. — Ты просто не представляешь, как я хотела бы стать триумфатором бала.

— Он всегда, как правило, выбирает из герцогов, так что сильно не обольщайся.

— Ерунда. Завтра вечером наша пара будет лучшая во всем дворце. Ты даже не представляешь, какое шикарное платье мне сшила Сцила! Все просто умрут от зависти. Особенно герцогиня Дорская. — От прозвучавшего имени Софья поморщилась. — Я уже сейчас вижу эти маленькие злющие и тщеславные глазки, которые будут сопровождать нас по золотистому ковру и выжигать наши тела заживо, когда мы победим.

— Ты слишком размечталась. — Маркиз улыбнулся и встал с кровати. — Как бы ни закончился завтрашний вечер, нам лучше не забывать, что герцог Стефан Дорский считается одним из самых влиятельных людей королевства. Поверь, как бы ни вела себя его герцогиня, этим людям лучше не переходить дорогу.

— Пусть так, но если сам король выберет нас победителями, то мы утрем им нос, не сделав при этом ничего дурного. И это увидят все.

— Они похлопают в ладоши и на следующий день забудут, как только вернутся в свои покои. Но только не Дорские.

— Пусть помнят, любимый. Пусть знают, что мы тоже высокородные, и знают, что мы процветаем.

— Ну хватит об этом. Мы заговорились, а нам пора собираться.

— Я схожу разбужу Ориона и распоряжусь слугам падать нам завтрак.

Поцеловав перед уходом мужа, Софья покинула спальню и отправилась в соседнюю комнату, чтобы разбудить сына. Он был единственным наследником маркиза, о котором заботились и которого обучали лучшие учителя восточной марки. Орион хоть и был еще очень юн для того, чтобы править, но довольно быстро схватывал все то, что ему рассказывали на занятиях. Казначей при дворе учил его считать и получать прибыль. Командир стражи сэр Когрейн натаскивал его в военном деле и в искусстве владения мечом. Но больше всего Ориону нравилось посещать часовню, где иподьякон Иверий рассказывал ему историю сотворения мира и пытался развить в нем навык звездного ремесла. И хоть в свои восемь лет он умел лишь зажигать свечи на расстоянии, все же главный священнослужитель восточных земель считал его очень одаренным, о чем каждый раз рассказывал маркизу. Но у его отца были на него совершено другие планы. Его сын, без сомнения, должен был пойти по пути военачальника и послужить на благо королевству, как и его прапрадедушка великий Винс Роклор. Он мечтал, что Орион сокрушит войско врагов короны, расширит земли маркизата до герцогства и присвоит их фамилии новый титул.

— Просыпайся, медвежонок! — Софья села к нему на кровать и положила руку на плечо.

— Мам, можно, я посплю еще немножко?

— Орион Роклор, еще немного, и ваша мама превратится в огромного, изрыгающего пламя дракона, и вы побежите завтракать еще быстрее, чем ваш пес, который, как всегда, спрятался под кроватью. — Софья символически грубо ударила по ножке кровати, и тут же из-под нее выскочила собака.

Свернув губы трубочкой, мальчик оторвал голову от подушки и, позевывая, начал тяжело подниматься, словно безвольные водоросли.

— Уже одеваюсь, мам.

— Я надеюсь, ты не забыл, какой сегодня день?

— Я помню, помню, мам, — сухо произнес Орион, свесив ноги с кровати.

— Жду тебя через десять минут за завтраком. И смотри не опаздывай! — милым и в то же время строгим голосом предупредила Софья.

Дверь закрылась, и мальчик открыл комод, чтобы найти в нем штаны и рубашку. Ему не хотелось покидать поместье. Королевский бал для детей высокородных проходил только лишь на открытии. Затем их поочередно отводили в отдельный зал, где безнадежно царила скука и уныние. Так, по крайней мере, рассказывал ему иподьякон Иверий. Но выбора у него не было. Отец к таким торжествам относился особенно ответственно, и никакие уговоры не заставили бы его оставить одного из членов семьи дома. А мать и вовсе бы потащила его туда, даже если бы он находился при смерти.

Умывшись и собрав книги, мальчик не смог пройти мимо потухшего камина. Закинув туда пару лежащих рядом поленьев, он открыл одну из книг и сосредоточился на пиктограмме. Через несколько секунд огонь вспыхнул алым пламенем, а лицо мальчика засияло от удовлетворения.

Когда Орион спустился на первый этаж, в обеденном зале за столом уже сидели его родители.

— Ты опоздал, Орион, — властным голосом произнес маркиз. — Рано или поздно ты займешь мое место и люди будут равняться на тебя. Ты понимаешь, что произойдет, если ты будешь постоянно опаздывать и относиться ко всему так же небрежно? Все труды нашего рода попросту утекут сквозь пальцы. А эти земли, что тогда станет с ними и с теми, кто живет здесь?

— Сиагрий, не будь так жесток к нему. Он всего лишь ребенок и еще, может, не до конца понимает, кто он, — вступилась мать.

— Садись. — Маркиз отломал кусок курицы и положил себе на тарелку. — Ты не хуже меня знаешь, что проявление лени и слабости губительно для любого наместника. Мой отец не давал продыху мне еще с более раннего возраста, а отец отца…

— Сиагрий! — возмутилась Софья и, выждав паузу, когда напряжение уйдет, обратилась к сыну: — Орион, то место, в которое мы отправимся сегодня, очень строгое в отношении этикета, и люди, которые нас в нем увидят, еще долгое время будут обсуждать каждое наше движение и слово. Понимаешь?

— Да, мам.

По залу пробежало тяжелое лязганье металла, и вскоре в арке появился высокий широкоплечий мужчина, облаченный в рыцарские доспехи.

— Милорд. — Рыцарь поклонился.

— Да, капитан Когрейн.

— Шесть рыцарей и два лучника ожидают вас возле ворот. Конюх закончил с лошадьми и подготовил карету.

— Хорошо, Когрейн. Вот еще что. Завтра срок у барона Ларака. Он не платит уже второй месяц. Я хочу, чтобы ты лично навестил его.

Капитан одобрительно махнул головой:

— Да, милорд. Я могу идти?

— Патрули. Патрули, Когрейн. Не забывай про них в мое отсутствие, это даже важнее долгов.

Выслушав последние распоряжения маркиза, рыцарь так же громко покинул зал под лязганье стальных лат.

Завтрак закончился, и до отъезда оставался всего час. За это время Орион хотел успеть попрощаться с псом Джаспером, конюхом Ирбисом и, самое главное, зайти в часовню к иподьякону Иверию. Выбежав как угорелый из замка, Орион решил начать с последнего.

Небольшая двухэтажная постройка представляла собой деревянный храм с золотистой куполообразной крышей, построенный на древнем жальничном могильнике воинов, погибших в чудовищном сражении с Обреченными. Внутри были размещены иконы Святой Дюжины, а стены исписаны фресками. Как и каждое утро, иподьякон Иверий читал молитву о благословенном урожае и процветании земель маркизата.

Орион зашел почти беззвучно, решив пока не тревожить наставника. В часовне больше никого не было, а это значило, что никто не сможет его осудить, если он использует чуточку своих навыков. Он снова вспомнил последнюю пиктограмму из книги «Инквизиторы Света» и сосредоточился на свечах. У него снова получилось — внутри часовни стало намного светлее. На этот раз ему удалось зажечь сразу около тридцати предметов одновременно, включая светильники и подсвечники.

— Ты очень быстро учишься. — Иверий прекратил читать молитву и обернулся к нему.

— Мы сегодня уезжаем, наставник, но мне очень не хочется прекращать наши занятия даже на эти несколько дней.

— Посетить семью короля и сидеть с ней за одним столом — это великая честь, Орион.

— Вовсе нет. Тягомотина, от которой дохнут мухи, — не удержался Орион.

На лице священника появилась улыбка. Он обнял его, и они вместе сели на скамью возле входа.

— В твои годы я тоже так думал. Но со временем ты все поймешь. Такие встречи нельзя игнорировать. Твои родители это хорошо понимают. Скоро поймешь и ты.

— Вздор. Потерянное время. Я бы мог дальше учиться и практиковать навыки служителя света.

— Смотри не сболтни это в замке Террагорна. Твой отец может лишиться своего статуса, и уж тогда, поверь, всем нам не поздоровится. Но по-своему я тебе понимаю. Увлечение магией — жажда, которую нельзя приглушить, забыть или лишиться. И хоть твой отец не хочет меня слушать, я все же уверен, что внутри тебя лежит огромный потенциал к обучению навыков флэя. Но к сожалению, моих скромных знаний будет недостаточно, чтобы продолжить обучать тебя. Я не смогу дать тебе то, чему учат в настоящей школе «Звезд».

— Мне достаточно и книг.

— Недостаточно. Есть знания и вещи, которые могут объяснить только настоящие учителя магии. Есть теория, но не менее важна и практика.

— Мой отец хочет, чтобы я пошел в школу с военным ремеслом. Там меня будут учить стратегии и тактике, драться и командовать. Но я чувствую, что для меня намного ближе совсем другое.

— Твой отец не обладал никогда даром. И не знает, что это такое. Ему не понять того, что творится внутри нас.

Из рога прозвучало три сигнала, оповещающих о том, что карета подана. Орион с трепетом повернулся к окну.

— Мне никогда не стать тем, кем бы мне так хотелось, наставник. — Орион опустил голову и тяжело вздохнул.

— Вот что, мой мальчик, никогда не опускай голову. — Его рука потянулась на шею, и он снял амулет. — Возьми. Как будешь в королевстве, покажешь это декану школы «Звезд».

— Но что…

— Он поймет. Беги, отец опять будет тебя ругать.

Глава 2

После той жуткой ночи Манж Серая Мышь сидел уже третьи сутки в тайной хижине Желтого леса. Старый ветхий домик располагался глубоко в чащобе и был замаскирован под охотничий. Об этом месте знал лишь узкий круг людей, состоящих в гильдии воров Старого Мола. Каждый его член, попавший в серьезные неприятности, пытался скрыться от городской стражи именно здесь.

Несколько дней назад, получив необходимую информацию, Серая Мышь тут же взялся за то, что умел лучше всего. Наводку ему дала его старая знакомая — Люсси, работающая горничной в таверне «Дорогой гость». Его объектом вожделения на этот раз стали драгоценности одного состоятельного мужчины, представляющего из себя, со слов Люсси, торговца древностями, остановившегося у них всего на несколько дней. Исходя из ее описания, он был преклонного возраста, в роскошной одежде и с весомым кошельком.

Чтобы впоследствии какие-либо подозрения не упали на горничную, Манж, согласно своему плану, должен был повредить замок снаружи, затем забрать все ценное, а после выбить стекло и уже с украденным спрыгнуть из окна, растворившись на улице. Эти действия хоть и не отводили полностью каких-либо подозрений от истинных похитителей, но как минимум должны были запутать будущее расследование. Такая варварски совершенная кража также подвергала сомнению гипотезу, что ее мог совершить один из членов гильдии воров. Каждый житель Старого Мола знал, что все его члены работают филигранно и беззвучно, действуя, как правило, отмычками, не применяя грубой силы.

Перед подготовкой Манж всегда рассматривал те варианты, при которых что-то могло пойти не по сценарию. В случае полного провала в гильдии воров всегда имелась припрятанная залоговая сумма, которая предназначалась капитану стражи. Но с вручением взятки дела сейчас обстояли не лучшим образом. Граф Старого Мола скончался, и его место занял старший сын Херекарт, чье правление началось с чистки тех, кто нарушал закон, и тех, кто способствовал этому. Особых плодов это не принесло, а даже лишь немного взбунтовало население. Город был далек от процветания уже долгие годы, и потому жестокие безнравственные подозрения и обвинения, упавшие на малообеспеченные слои населения, начали разжигать недовольство. Вскоре карательные меры пришлось почти полностью убрать, так как в противном случае это неминуемо привело бы к бунтам и стычкам с городской стражей. Таким образом, Херекарт почти ничего не добился, пополнив тюрьмы в основном невинными городскими пройдохами и мелкими торговцами, продающими краденое. Останавливаться он все же не собирался, и следующим его действием стало ужесточение наказаний. На городской площади стали частенько появляться гильотины и виселицы, пойманным ворам прилюдно отрубали руки. Подкупить стражу или члена суда становилось с каждым днем все труднее. Даже они боялись Херекарта и его правой руки — капитана Горса.

Но Манж никогда не попадался. Поэтому и получил свое прозвище — Серая Мышь.

Помимо пятнадцати процентов горничной, Манжу надо было отстегнуть еще тому, кто станет на карауле, на случай, если вернется постоялец или хозяин таверны вдруг отправит кого-нибудь прибраться. На эту роль согласился Сорс Длиннорукий. В гильдии он появился совсем недавно и потому не мог претендовать за сделку больше трети от вырученной суммы, что вполне устраивала Серую Мышь. Времени проверять его не было, но, как показалось Манжу, с виду он был надежным парнем, хоть и очень молодым.

В последние время он слишком много начал выпивать и проигрывать в карты. В какой-то момент ему даже показалась, что удача отвернулась от него. Но все это могло измениться всего в один момент. Стоило лишь аккуратно провернуть это дельце. Вырученные деньги сейчас ему были нужны как никогда.

Но помимо азартных игр, воровства и постоянного посещения борделей, у Манжа имелась светлая сторона жизни, представляющая собой подрастающего сына. Без него он бы уже давно потерял все моральные принципы и превратился в никому не нужного отброса, готового абсолютно на все ради бутылки эля.

Он навещал его и старался хоть как-то скрасить детство мальчика, покупая разнообразные подарки и сладости. Его мать работала в рыбной лавке почти задарма, и, когда мог, Манж отдавал ей часть вырученных денег, чтобы они хоть как-то могли сводить концы с концами. Серая Мышь жил отдельно и не нарушал кодекс гильдии воров, хотя при виде Марты чувства вновь вспыхивали и переполняли его. Но он прекрасно понимал, что она больше никогда не впустит его опять в свою жизнь. Слишком много черных пятен заполнило их время, когда они решили попробовать жить вместе.

И хоть Марта уже не смотрела на него, как когда-то раньше — нежными лучезарными глазами, Манж верил, что много лет назад она все же его любила и была счастлива с ним. Но время шло, и вся теплота между ними испарялась на глазах. С каждым днем все былое уходило в почти забытое прошлое.

Обчистить комнату заезжего постояльца удалось лишь наполовину. То, что тот оказался далеко не самым простым смертным, Серая Мышь понял почти сразу, когда вскрыл дверь и проник внутрь. На столе лежало две книги школы «Звезд», а в чемодане — ожерелья со звездным камнем и черная мантия с большим количеством нарисованных созвездий. По ней Манж догадался, что тот, кто снял эту комнату, достиг ранга флэя не меньше чем второго круга. Тот выбор и причина, по которой он решил остановиться в этой захудалой таверне, были ему непонятны. Но если поразмыслить, это могло быть все что угодно: тайная встреча, скрытое задание одного из магических учреждений, или он просто мог от кого-нибудь бежать. Но все это сейчас не имело никакого смысла. Манжу в этот самый момент надо было решить, что ему теперь делать. Брать магические вещи, согласно кодексу гильдии воров, строго запрещалось. Но замок в двери уже останется все равно поврежденным. И если уйти ни с чем, то как тогда рассчитаться с соучастниками — в его кошельке уже давно отсутствовали медяки даже на еду. А самое главное, через три дня у его сына наступит день рождения, и ему совсем не хотелось, чтобы он снова провел его на голодный желудок. Выбор оказался очевиден, хотя он и понимал, что тем самым очень сильно рискует.

Все ценные вещи Манж выложил на стол и уже собирался закинуть их в подсумок, как вдруг услышал голос Сорса Длиннорукого:

— Где??? Гдеее тут у вас лучшая коооомнатаааа? Проооопустите меееня! — Его голос имитировал пьяного наглого посетителя.

Вместе с ним был слышен голос трактирщика, уговаривающего его спуститься обратно в питейный зал. Но помимо этих двух голосов был и третий, грубый бас вышибалы, грозящий устроить трепку, если он не сделает, что ему велят.

— Ну все, всеее. Ну перебрал немного. С кем не бывает. Господа, зачем ругаться, пойдемте лучше дальше петь и танцевать.

Свою задачу Сорс выполнил. Его предостерегающий сигнал остался услышанным. А это означало лишь только то, что ему необходимо было как можно быстрее покинуть эту комнату. Манж тут же схватил подсумок и открыл окно, но не прошло и доли секунды, как оно с силой захлопнулось. Не поверив своим глазам, он снова схватил ставни и повторил то же самое. Бесполезно! Постоялец наложил магическую ловушку, тем самым заблокировав путь на улицу через окно.

Серая Мышь схватил табуретку и с силой запустил ее в оконный проем. Стекло даже не колыхнулось. Зато старая табуретка разлетелась в пух и прах. Все, чего он добился этим, — это только потерял время и привлек внимание созданным грохотом.

План провалился, и о конспирации не могло уже идти и речи. Надо было уносить ноги, и как можно быстрее. Накинув капюшон на голову, Манж открыл дверь и стрелой пустился вдоль коридора, к лестнице, ведущей в основной холл. Хозяин таверны был или очень занят, или глуховат, раз ничего не заподозрил. Но едва ему удалось спуститься на первый этаж, как входная дверь открылась, и вбежавший внутрь мужчина тут же закричал:

— Держите вора! — Его пальцы указали прямо на Манжа, а руки засияли странным светом.

Серая Мышь успел пробежать ползала и уже готовился к прыжку из окна, как наброшенная магическая сеть окутала его тело и сшибла с ног. От этого Манж пролетел несколько метров, чуть не сбив одну из служанок. Та как вкопанная стояла и хлопала глазами, испуганно застыв над ним с кувшином эля в руках. Абсолютно противоположно вел себя поймавший его седовласый мужчина, движущийся к нему с едкой злорадной улыбкой. Чертова Люсси забыла упомянуть, что выхоленный постоялец был еще и флэем!

Манж дергался изо всех сил, но магические узы разорвать не хватало сил. Трактирщик выбежал на улицу и начал звать стражу.

Седовласый склонился над ним и спокойным голосом произнес:

— Ты выбрал не того человека, чтобы ограбить, вор.

Серая Мышь ничего не ответил, лишь испуганно смотрел на его довольное светящееся лицо. Манж чувствовал себя словно пойманный зверь, которого загнали в угол, чтобы снять три шкуры. А с нынешним графом так и будет, только момент этот наступит через пару дней. Суд пройдет быстро, а его казнят или отрежут руку. Гильдия платить не станет — устав был нарушен.

— Ааа, — взревел флэй.

Кувшин разлетелся на множество частей. От удара по голове у седовласого пошла кровь. Сам он, согнувшись, держался за затылок и пока еще не мог прийти в себя.

Расталкивая всех, спасший его Сорс Длиннорукий выбежал из таверны и пустился на все четыре стороны. Свое дело он сделал, и даже больше, чем мог. В гильдии все узнают о его поступке, Серая Мышь обязательно расскажет, что он не бросил единомышленника в беде. Осталось только выбраться отсюда и пуститься в бега. Магические путы между тем ослабли, и Манж смог скинуть их с себя. Ловким рывком он выпрыгнул в открытое окно и оказался во дворе. Стражи еще не было — его путь был свободен.

Вскоре он добрался до городских стен и покинул город.

Дело было сделало, и теперь по всем воровским законам ему надо было отсидеться в лесной хижине еще некоторое время, пока все не уляжется. Но Манж не мог так долго ждать — сегодня его сыну исполнялось десять лет.

Дождавшись темноты, он отравился в дом Лотера. Этот жадный скряга никогда ему не нравился. Он всегда сбивал цену даже тем вещам, которые потом продавал втридорога. Но он остался единственным, кто не испугался графа, оставшись работать с гильдией воров. Незаметно передвигаясь по городу, минуя скопления людей, Манж добрался до ломбарда «Тысяча мелочей». Увидев его, Лотер тут же выпучил глаза и чуть не набросился на него с кулаками:

— Ты? Тебя ищет половина города! Какого черта ты сюда приперся?

— Мне нужны деньги, Лотер. Посмотри, что у меня есть. — Манж выложил на стол две книги и ожерелье.

— Серая Мышь, я не знаю, кого ты ограбил, но влип ты по самые уши. Я не могу их взять, их будут искать еще очень долгое время. Теперь они не стоят ничего.

— Скоро все уляжется, Лотер. Этот флэй заезжий, наверняка он уже убрался из города.

— А если есть? Что, если он оставил метки на них и уже знает, что его вещи у меня в лавке?

— Было бы это так, меня бы уже взяли еще у городских ворот. Перестань, Лотер, это хороший товар, за него ты выручишь солидную сумму. Пусть не сразу, но со временем ты почувствуешь, как твой кошелек станет намного тяжелее.

Лотер еще долгое время ломался до последнего и согласился лишь тогда, когда сбивать цену стало уже некуда. Но и на нее Серая Мышь был согласен. Книги и ожерелье действительно будут искать еще долгое время, а деньги ему нужны прямо сейчас.

Манж никому не рассказывал о том, что у него есть ребенок. Даже самые близкие ему люди не знали об этом. Посещая его, он всегда был осторожен и никогда не появлялся с Арном на праздниках или в людных местах.

Зайдя в лавку к Сигрет, он купил мягкую игрушку в виде серого зайца, сшитого из шерстяной ткани. За это ему пришлось отдать четверть вырученных денег. Еще половину он планировал отдать Марте. Ему останется четверть, с которой он заляжет на дно. Но сначала он должен поздравить сына и передать им деньги.

Несколько раз оглянувшись назад, Манж убедился, что его никто не преследует. Дом Марты располагался в портовом районе в самой бедной части города. Еще даже на самых первых подступах к нему можно было ощутить запах тухлой рыбы и выкинутых отходов. Помои здесь выливались прямо на улицу.

Серая Мышь подошел к дому и еще раз посмотрел по сторонам. Хвоста за ним не было. Из окна едва пробивался тусклый свет от свечи. Постучав в дверь, ему открыла Марта. Тут же выбежал Арн, и Манж вручил ему подарок. Ни один из живущих здесь детей не мог похвастаться такой игрушкой. На лице сына расцвела улыбка, и он стал разглядывать зайца со всех сторон.

Выждав момент, Марта тут же отвела Манжа в прихожую:

— Ты что, совсем дурак? Зачем ты приперся? Хочешь, чтобы нас тоже вздернули?

— Ты же знаешь, я не мог не поздравить сына. Вот возьми. — Он вытащил сверток из подсумка и положил на стол. — Здесь деньги, вам должно хватить на пару месяцев. Потом принесу еще.

— Это не тот случай, Манж. За тебя назначена большая награда, и каждый бедняк в этом городе озолотится, если сдаст тебя страже. Ты потащишь и нас на виселицу.

— Прости, Марта. Я все понимаю, но можно мне хотя бы немного побыть с ним? Я очень соскучился по нему, Марта.

— Зачем ему такой отец, который может месяцами не появляться дома, или тот, за чью голову отсыпят не меньше тридцати серебряных? Ты преступник, Серая Мышь, и всегда им был!

— Не начинай, Марта. Я скоро уйду. Дай мне совсем немного времени.

— Попрощайся с ним навсегда, Манж. Больше сюда не приходи. — Она ушла с прохода, освободив ему коридор в спальню, где играл его сын.

Арн был небольшого роста с угольно-черными волосами и худощавого телосложения. Увидев его, можно было сразу сказать, что он частенько недоедал. Провалившиеся щеки и бледное лицо немного напоминали в нем черты его матери. К тому же, как и она, он всегда был приветлив к другим людям. Манж же видел в людях лишь выгоду и не понимал этих лишних улыбок и бесцельной лести. Он мог передать ему свои навыки, и тогда бы Арн точно смог бы попасть уже к совершеннолетию в гильдию. Но Марта была против, хотя взамен этому могла предложить лишь рыбу, нищету и старую хибару в портовом районе.

Манж не знал, как сказать Арну, что они снова не смогут увидеться еще долгое время.

— Пап, он такой мягкий и приятный. Мне кажется, это самая лучшая игрушка. Спасибо тебе большое.

— Он из дома Сигрет. Там все только самое лучшее. — Манж обнял сына.

— Я знаю, пап. Мы как-то проходили мимо него. Мама мне сказала, что в этом доме могут позволить себе покупать вещи лишь графы и бароны. Для остальных все это не по карману.

— Ты у меня особенный, и я…

За входной дверью послышались шаги, после чего прозвучало три тяжелых удара.

— Открывай! Живо!

Манж побледнел от страха. В комнату забежала испуганная Марта:

— Что ты наделал! Теперь нас всех повесят!

— Нет, если не найдут. Скажешь, что живете вдвоем. Обо мне никогда не слышали. Может, они вообще не за мной пришли.

— Именем графа Херекарта, приказываю немедленно открыть эту дверь, — раздались еще несколько сильных ударов.

Манж открыл дверку в погреб и резво спрыгнул вниз. Арн не задавал лишних вопросов и, подвинув половицу, прижал к груди подаренного зайца.

— Начинайте ломать!

— Да иду я, иду. — Марта выжала из себя все актерское мастерство, чтобы скрыть панику и страх, полностью заполонивший все ее тело.

Дверь открылась, и в нее сразу вбежало три стража. Лицо матери побледнело, когда она узнала в одном из них капитана Горса — правую руку графа Херекарта. Одетый в латы широкоплечий мужчина недовольно осмотрел стоявшую перед ним женщину и дрожащего мальчика за ней.

— Почему ты так долго не открывала? — заорал тучно слаженный страж, вытаращивший на нее глаза. Его размеры действительно впечатляли. Марта виновато смотрела на него снизу вверх, пытаясь не пересечься с ним взглядом.

— Простите меня, пожалуйста, капитан Горс, я не сразу поняла, что это вы. Уже очень поздно, поэтому…

— Где он! Говори, или вздерну тебя и твоего выродка уже завтра на рассвете!

Все в портовом районе знали, что капитан Горс был редкостной свиньей и если он появлялся на пороге твоего дома, то лучше было ему не перечить. Этот коренастый, облаченный в рыцарские доспехи мужчина выглядел крайне устрашающе и, по выражению лица, церемониться ни с кем не собирался. Ходила молва, что он лично любил допрашивать пойманных преступников и наслаждался этим. А еще говорили, что зачастую он выходил в черной маске на эшафот вместо палача. Сейчас, когда он стоял всего в локте от нее, все эти слухи казались очень правдоподобными.

— О ком вы говорите, кап… — Марта почувствовала, как у нее от вранья засосало под ложечкой.

— Я сожгу тебя заживо, если ты сейчас мне будешь лгать. — Он приблизился к ней почти вплотную. — Обыскать!

Два стражника разошлись по дому. Арн, с искусственно натянутым непонимающим лицом, играл со своей новой игрушкой, причудливо наблюдая за ними. Дом был маленький и походил на большой спичечный коробок, поэтому, ничего не найдя, стража почти сразу вернулась к капитану.

— Никого, — отрапортовал один из них.

То же самое ответил и второй буквально через секунду. Но Горса уже не интересовал их доклад. Он сосредоточил свой взгляд на Арне.

— Ну-ка, мальчик, покажи, что это у тебя в руках. — Капитан подошел к нему и схватил игрушку, чуть не оторвав ей ухо.

Арн разжал руку, только когда услышал треск рвущейся ткани. Капитану это не понравилось, и, заполучив желаемое, он сразу наотмашь ударил его по лицу. Сын Манжа отскочил в угол кровати. По лицу невольно потекли слезы. Но мальчик вовсе не боялся этого здорового верзилу, он лишь со злостью и ненавистью продолжал на него смотреть. Его мать встала между ними и стала умолять больше его не бить. Но капитан лишь оттолкнул ее и снова уткнулся взглядом в мальчика.

— Откуда эта игрушка у тебя? — Капитан замахнулся снова. — Отвечай, щенок!

Марта обняла его и закрыла собой от очередного удара. Наблюдающий до этого времени стражник, увидев суровый взгляд капитана на себе и спохватившись, со всей силы откинул женщину на пол.

— Мама! — заорал Арн, но тут же получил очередной удар.

— Я знаю, щенок, откуда эта игрушка у тебя. Купить что-то в доме Сигретов далеко не каждый может себе позволить. Тем боле такая нищая и вшивая семейка, как ваша. Где твой отец, отродье?

Арн молчал. По лицу струились слезы, но он и не думал реветь. Капитан еще раз ударил его. Теперь по губам вместо слез потекла кровь.

— Оставь его, свинья, — с обезумевшими глазами выкрикнула Марта. — Его здесь нет!

— Что ж, — капитан задумчиво покивал головой, — если не хотите по-хорошему, пусть будет так. Сами вынудили. Грегр, достань свой меч и прислони к ее сердцу.

Стражник с дьявольской ухмылкой подчинился, выполнив приказ с небывалым наслаждением.

— А теперь, отродье, либо ты скажешь, где он, либо она сейчас умрет. — Капитан не шутил. Все знали, на что он мог пойти для достижения своих целей.

Арн молчал. Он знал, что если выдаст отца, то уже через пару дней его повесят на глазах у всех. Но теперь и жизнь его матери висела на волоске. Убить в рамках правосудия какого-нибудь нищего для капитана Горса было привычным делом.

— Он молчит! Наверно, думает, мы с ним играем. Грегр, надави-ка на рукоять. Может, при виде крови он решит заговорить.

Стражник приложил усилие, и из-под кремового потертого платья матери появились красные капли.

— Нет, прошу вас, капитан! — еще раз взмолилась Марта. Она понимала, что теперь все зашло слишком далеко и даже если она скажет, где прячется Манж, то все равно ее кинут в темницу как сообщницу.

— Вы мне все равно все расскажете! — Капитан жестом попросил Грегра еще углубить острие.

Марта закричала от боли.

— Мама, — с испуганными глазами зарыдал Арн.

Капитан посмотрел на мальчика, затем на его мать.

— Еще, Грегр!

Выхватив кинжал, висящий на поясе капитана, Арн собрал в себе всю злость и вонзил его в незащищенное место между платинами на латах, угодив в его коленный сустав. Капитан взорвался от боли. Арн спрыгнул с кровати и с размаху ударил Грегра. Но на этот раз кинжал угодил в броню, и ответная реакция последовала молниеносно. Схватив его за волосы, страж сжал его со всей силы.

— Мама, беги! — Арн сопротивлялся и извивался как мог, даже не думая сдаваться.

Манж не находил себе места от происходящего над его головой. «Лучше бы они нашли меня и просто забрали, — подумал он, — чем слушать их крики, как испуганная мышь в погребе дома». Совесть и воровская честь все сильнее толкали его к действиям. И в какой-то момент он понял, что отсиживаться больше не имеет никакого права, даже если лишится собственной жизни. Крышка погреба отскочила, и Серая Мышь выпрыгнул прямо на капитана. Марта, так долго ждавшая именно этого, схватила первое, что попалось ей под руку, и со всей силы ударила Грегра. Ручка от сковородки сломалась, но свое дело успела сделать. Стражник свалился, испуганно смотря на нее с пола. Второй служитель закона достал меч и приготовился нанести удар. Выпущенный тяжелый болт пробил его латы, и он упал замертво. Манж направил арбалет на капитана:

— Дернешься — убью!

— Так просто ты теперь не умрешь, — со всей желчью выплеснул капитан Горс. — Ты ответишь за то, что убил его.

— Уходим, живо! — скомандовал Манж.

Послушно схватив сына, Марта открыла дверь. Мальчик выбежал первым и с ужасом в глазах увидел еще двух латников. Их арбалеты были направлены прямо на них. Арн попытался выкрикнуть, чтобы мать спряталась или пригнулась, но было уже слишком поздно. Раздались два щелчка, и болты вылетели из орудий. Единственное, что успела сделать мать, — это прикрыть сына своим телом.

— Марта! — Манж подхватил падающее тело. Арбалет невольно выпал у него из рук, а его глаза не верили в происходящее. Еще с более ошарашенным взглядом смотрел на нее его сын. Он оцепенел и не мог даже пошевелиться.

— Схватить! — заорал капитан. Стражники вытащили мечи из ножен и побежали на них. — Мальчонку тоже! Скормлю выродка собакам!

Руки отца схватили окаменевшего сына и с силой кинули к проему погреба.

— Арн, прячься!

Серая Мышь бросился на стражников. Он понимал, что долго не выстоит, но сейчас ему необходимо было выиграть немного времени для сына.

Опомнившись, мальчик схватил кинжал и прыгнул в дыру, едва увернувшись от лап Грегра. Забравшись в самую глубь под половицы, он начал слушать, что происходило сверху. Через несколько секунд лязг металла прекратился и по звукам Арн понял, что стражникам удалось схватить его отца.

Следующим на очереди становился он. Рука стражника начала кружить в темноте возле его тела, пытаясь вслепую нащупать и схватить его. Собрав в себе оставшуюся смелость, мальчик резанул со всей силы кисть стражника. Рука тут же отпрянула, а сверху раздался разгневанный визг.

Несколько капель крови просочились через половые доски и упали рядом. Грегр не успокаивался и проклинал его всеми бранными словами, которые знал. Но пока больше никто не решался сунуться к нему еще раз.

Он сидел в полной темноте и слушал, как сверху стражники обсуждали, как можно выудить его из погреба. Очередная попытка стражников увенчалась еще одной порезанной рукой. Сверху двое стражей подняли под руки капитана Горса и стали уносить. Даже в это время он не прекращал сыпать угрозами в его адрес, как только доберется до него. Судя по всему, от его удара он сильно хромал и передвигаться без помощи теперь не мог. Поэтому остальные двое стражей, подхватив его под плечи, потащили к лекарю зализывать раны. Последним его распоряжением прозвучало указание поджечь дом и зажарить мальчонку заживо, а потом рассказать ему во всех красках, как сильно он будет кричать, когда огонь доберется до него.

Как только его увезла карета, стражники облили весь дом «каменным маслом» и кинули внутрь горящий факел.

Огонь распространился моментально. Клубы дыма начинали заполнять все свободные пространства. Сверху раздался треск, и что-то с грохотом рухнуло на пол, едва не проломив пол над его головой. Еще через несколько секунд Арн начал кашлять и задыхаться. Он все больше отползал в кромешную темноту подвала, где еще оставался незадымленный воздух, пока не уперся во что-то твердое. Суматошно ощупывая все вокруг себя, он уже потерял надежду, как вдруг обнаружил маленький лаз между лагами. Щель была такой узкой, что в нее вряд ли пролезла бы даже маленькая собака. Но выбора у него не было.

Сначала он просунул руку, после которой сразу последовала голова. На полпути он почувствовал, как ухо за что-то зацепилось, упершись в острие. Капельки крови побежали по лицу. Но назад пути уже не было. Огонь подбирался все ближе и уже щекотал его пятки. Арн сделал усилие и рывком вытащил голову из лаза. Кровь хлынула из разодранного уха с новой силой. Подтянув остальное тело, он оказался перед деревянным ограждением, обволакивающим дом по периметру. От дыма дышать становилось все труднее. Со всей силы, что в нем оставалась, он ударил по доске, но та оказалась довольно крепкой. Взревев от злости, Арн попробовал сломать ее снова. Но очередное усилие также не привело его к спасению. Откашлявшись, он вонзил в прорезь кинжал и, облокотившись на рукоять, надавил. Наконец послышался долгожданный хруст. Доска отогнулась, и через мгновение он смог сделать первый вдох свежего воздуха.

Стражников рядом нигде не стояло. Их смеющиеся голоса раздавались с другой стороны дома. Арну ужасно хотелось откашляться, но он смог сдержаться. Пробравшись во двор к соседям, он выбежал в темный проулок и пустился прочь, не разбирая дороги.

Глава 3

Ветер несся по бестропью безмолвного снега, по древним курганам, расположенным на белых холмах, по запутанным лабиринтам волчьих следов и по безлюдным урочищам. Он налетал неожиданно и уносился снова в бесконечные дикие просторы далеко на краю земли.

Север не любил чужаков и не принимал тех, кто хотел стать его частью, не родившись здесь и не поняв всей сути этих мест. Коренные боги здесь не прощали ошибок никому и насылали на них пургу и обжигающий ледяной холод. В те дни, когда они гневались, солнце скрывалось и просыпалась ночь, рассказывающая свои ласковые усыпляющие сказки голосом завывающего ветра, проникающего сначала в горло, а затем и в легкие. Тот, кто не знал, как здесь выживать и поклоняться духам, никогда не совался в эти позабытые Святой Дюжиной места.

Кланы, считающие эту землю своей, платили духам щедрую дань, обильно поливая снег алым цветом, танцуя возле костров и молясь идолам в священные дни. Хагарты, обосновавшиеся на юго-востоке Воргхарта, были одними из них, хоть и немного отличались от остальных, более диких северных племен.

— Отец будет рад, теперь еды нам хватит надолго. — Подросток осмотрел набитую рыбой заднюю часть нарт.

— Ты прав, Хакон, духи были благодушны к нам. Исинкрит хорошо постарался, когда просил их. Пора возвращаться. Солнце уже в закате.

— Мне он не нравится, Йико. Не могу больше смотреть на его кровавые ритуалы.

— Замолчи. Не смей произносить больше не единого слова, — разозлился старший брат. — Если бы не он, нас бы уже давно сожрал Рагор.

— Ха-ха-ха. Йико, я думал ты вырос из этих детских сказок.

— Ты глупец, Хакон. Он существует! Не зря нам говорят не заходить в Тусклый лес. Его видел Исинкрит. Он всем рассказывал об этом. Не только мне. По своим воспоминаниям он вышил его изображение на малице. А ты сам знаешь, что рисунки на одежде шаманы не выбирают. Это делают духи, разговаривающие с ними.

— Его малица ужасна, и даже рисунок со здоровым медведем в пещере ничего не смог поделать с этим. — Хакон еще раз рассмеялся. — Я ему мало верю, Йико.

— Если б ты увидел Рагора вживую, ты бы так не говорил. Я слышал, он в два раза выше любого медведя, а еще у него настолько острые когти, что он может прорыть берлогу в горе, а когда Рагор бежит, чтобы разорвать свою добычу, деревья ломаются, как сухие ветви.

— Жаль, что все это всего лишь выдумка, — Хакон не сдавался. — Хотя мне бы не помешала медвежья шуба. Думаю, она была бы теплой.

— Если бы ты с ним встретился, то наверняка наделал бы в штаны.

Наконец они закончили погрузку вторых нарт и теперь могли вернуться в поселение. Так много рыбы, как сегодня, они еще никогда не ловили. Собаки ждали лишь команды, и Йико, не дав дойти младшему брату до его упряжки нескольких метров, с криками подстегнул собак.

— Тебе меня не обогнать, Хакон, — сквозь ветер донеслось до младшего брата. Не раздумывая, он тут же запрыгнул в свои нарты и так же быстро скомандовал собакам:

— Хек, хек! Вперед! Это мы еще посмотрим!

Собачья упряжка из шести ездовых разгонялась и неслась вперед все быстрее, неутомимо догоняя идущего впереди брата, а затем и вовсе поравнялась с ним. Оба переглянулись и снова с криками принялись подгонять и подбадривать ездовых.

Хакон был самым юным сыном в семье вождя, но никто бы так не подумал, если бы впервые увидел этого двенадцатилетнего сорванца. Уже в шесть лет его силе позавидовал старший брат Йико, когда он смог натянуть упругую тетиву отцовского лука. Первенец в их семье, Неко, всячески удивлялся и никак не мог поверить, как быстро отец смог его обучить ориентироваться по звездам и находить верную дорогу домой, и делать это даже в непроходимую пургу. Кветан — вождь клана Хагартов — был горд, что ему хватило сил вложить свои знания в Хакона.

Как и для любого ребенка, обучение в клане начиналось с трехлетнего возраста. Уже в эти первые годы жизни юный Хагарт должен был уметь готовить упряжь и управлять нартами, стрелять из лука и рубить дрова. Чуть позже его брали на совместную охоту и сутками учили загонять обессиленного оленя, пока тот не падал от усталости.

— Йико, ты опять отстал и снова проиграешь, — радостно выкрикнул Хакон, оторвавшись от брата на половину длины упряжки.

— Как у тебя это получается, сын зайца и крысы? — с обидой выкрикнул старший.

— Ха-ха-ха, ты разве забыл, что мы с тобой одной крови?

— Чтоб тебя сожрал Рагор, — раздраженно крикнул вслед Йико, но брат был уже слишком далеко, и слова проглотил ветер, пронесшийся рядом.

К вечеру они добрались до земель своего клана. На страже их встретил Хадко, невозмутимо патрулирующий окрестности. Поприветствовав его, они помчались дальше и уже скоро въехали в поселение Хагартов. Хакону не терпелось рассказать отцу, как прошла рыбалка и какой удачный улов они смогли привезти вместе с братом.

Они распрягли нарты и уже хотели зайти в чум, как вдруг он открылся и из него вышел Исинкрит. Шаман племени сурово осмотрел Хакона и, ничего не сказав, пошел дальше. Его ритуальная одежда сильно выделялась среди остальных. Как и всегда, он был одет в шапку из содранной шкуры головы медведя, меховой кафтан с вышитыми мифическими животными и отверстием, при помощи которого, как он утверждал, ему удавалось посещать другие миры. На его спине была нарисована цепь и луна, символизирующая его силу с миром духов. А на груди эмигет — антропоморфное изображение духа. По всем краям одежды свисали до земли около сорока змей из белых и черных мехов. В руках он держал посох с черепом олененка вместо рукояти.

Когда Хакон зашел внутрь, он тут же ощутил тепло нагретого костром чума. Лицо вождя говорило само за себя. Встреча с шаманом всегда была непростой.

— Отец, мы привезли много кеты, — начал Хакон. — Нам хватит на…

— Я знаю, Хакон. Шаман предсказывал большой улов задолго до вашей рыбалки.

— Зачем он приходил снова?

— Скоро Вороний день. Нам надо было обсудить детали.

— Но ты ведь не из-за этого так расстроен.

Что-то произошло между ними, и Хакон это чувствовал. Даже его мать, несмотря на его возвращения, сидела с тревожным выражением лица. Она никогда не встревала, когда вождь разговаривал о делах клана. В эти моменты Елане просто садилась рядом возле огня и послушно смотрела, как танцует пламя.

— Ты уже взрослый, Хакон, и пришло время доказать это. Как только духи дадут знак, ты отправишься на охоту.

— Дюн-Хан? Я думал меня призовут не раньше, чем через две зимы.

— Духи оповестили Исинкрита. Остался последний знак.

— Как бы там ни было, я справлюсь, отец. Ты всему обучил меня. Я принесу мяса больше, чем весит Неко.

— Хватит и олененка. — Вождь улыбнулся и обнял сына. — Сам видишь, зима еще не ушла, порывы оледенелого ветра могут сбить с ног, а небо продолжает хмуриться и осыпать наши земли бесконечным снегом.

— Духи благоволят мне, отец.

— Ты самонадеян, Хакон. Не все сыны смогли вернуться после Дюн-Хана, и ты это знаешь.

— Я не разочарую тебя, вождь. Лучше скажи, Урта уже разродилась, пока меня не было?

Хакон обожал эту собаку. Она была его любимицей. Чуть меньше остальных ездовых, но зато насколько умнее и проворнее. По праву Урта занимала место вожака в его нартах. Это была одна из самых смышленых ездовых, каких только когда-либо встречал сын вождя. Если мимо пробегала лиса или еще какой зверь, любая другая в его упряжке вела сани вслед за ними, но только не Урта. Она смиренно ждала команды и понимала, когда ей и как надо действовать. Не раз в детстве она выводила его к чуму, когда разбушевавшаяся пурга затмевала все вокруг, умело направляла сани так, чтобы они не застревали в сугробе или не проваливались весной под лед.

— Да. Исинкрит сам хотел отобрать слабых, но я сказал, что некоторые собаки заболели и могут себя повести непредсказуемо. Он обещал зайти позже.

— Я сам отберу их, отец.

— Другого я от тебя и не ожидал. Не разгневай духов, Хакон.

Через некоторое время сын вождя оставил семью и отправился в собачий чум. Отчасти вождь был прав, когда говорил шаману про агрессивное поведение собак. Урта рожала уже не в первый раз, и все знали, что подойти к щенкам и остаться непокусанным может только ее хозяин — Хакон. Если бы Исинкрит попытался взять их, то самое меньшее, что из этого получилось, — это порванная одежда и последующее кровавое жертвоприношение, которое провел бы разгневанный шаман. Были и другие охотники, намного опытнее и старше Хакона, но своим хозяином она признавала лишь одного Хагарта.

Хакон открыл собачий чум, и, почуяв его запах, Урта тут же начала вертеться и прыгать у его ног, следом подлетела и остальная свора. Он бережно погладил ее и дал немного солонины, той, что успел стащить со стола в их чуме. Собака приняла лакомство, и мальчик отправился к щенкам. Пять шерстяных комочков безудержно визжали и просили кормилицу вернуться, но Урта пока не спешила снова ложиться на свое место. Она знала, почему он здесь.

— Не волнуйся, Урта. — Хакон еще раз погладил собаку и собрал под шубу всех щенков.

Вместе они вышли из чума, и мальчик вытащил первого слепого щенка, бросив его на снег. Согласно их обычаям, если щенок уползал обратно к сучке, то он считался слабым и его оставляли умирать на снегу. Такой пес, как говорил шаман, будет бесполезным и только мешать племени охотиться. Если он, наоборот, уползал в сторону леса, то такой питомец признавался сильным, с волчьими повадками. Такие были нужны клану.

Хакон специально разворачивал их в сторону леса, хотя по правилам должен был направлять на запад, где стояли высокие снежные барханы. Урта с содроганием наблюдала за процедурой, но как будто все понимала и не вмешивалась в процесс. Когда один из щенят все же попытался развернуться в сторону чума, мальчик тут же неслышно поскулил и тот, развернувшись, выбрал лес. И жизнь.

Обряд бы проведен, и Хакон уже собирался уходить, как вдруг краем глаза заметил наблюдающего за ним Исинкрита. Он не знал, заметил ли он, что он жульничал. Но даже если и нет, то наверняка все равно расскажет отцу, что он разгневал духов. Но только пусть попробует взять хоть одного из щенков для своих кровавых обрядов… Хакон сжал кулаки, и шаману это явно не понравилось. Все же он не решился подходить к сыну вождя и, развернувшись, скрылся за одним из чумов.

*****

Вождь клана, выслушав рассказ Йико о их поездки по ее завершении, налил ему чая и велел идти отдыхать. Когда Кветан убедился, что его сын заснул, он сел рядом с женой возле костра.

— Исинкрит расскажет остальным, Кветан, — тихо произнесла женщина, подкинув еще дров в костер.

— И это будет его роковая ошибка.

— Ты ничего не сможешь сделать, если он вынесет это перед всеми.

— Ты разве забыла, кто я? Я Кветан, вождь этого клана.

— И все тебя уважают. Но против шамана пойдут далеко не многие. Никто не хочет, чтобы духи разгневались и отвернулись от нас.

— Поэтому его Дюн-Хан пройдет сразу, как только духи известят нас. Пусть люди сами поймут, что он может приносить нам только пользу.

— И это твой выход? — Его женщина Елане никогда не перечила ему, но сейчас не смогла сдержаться. — Ему же всего двенадцать лет. Никто не ходил в таком возрасте на охоту.

— Усмири свой пыл. — Кветан устрашающе посмотрел на сидевшую рядом супругу. Никто не смел перечить вождю, и тем более его женщина. Если бы это услышали остальные, его бы посчитали слабым и усомнились в нем. — Это лучше, чем то, что может произойти, если он расскажет, что увидел в своих видениях.

— Я просто не понимаю, как двенадцатилетний мальчик может убить все наше племя?

Глава 4

Карета, сопровождаемая шестью рыцарями и двумя лучниками, пересекла пологий холм и выехала на королевский тракт.

— Как же эти поездки утомляют меня, — тяжело вздохнула Софья.

— Еще день назад ты не могла нарадоваться тому, что мы едем на бал, а теперь сетуешь на долгую дорогу, — удивился маркиз.

— Сиагрий! Вот если бы ты был королем, мне бы не пришлось никуда ездить и тем более жаловаться. — Супруга одарила его ослепительной улыбкой, с небольшой долей иронии.

Маркиз улыбнулся в ответ:

— Только не вздумай так пошутить в замке короля.

Возничий скомандовал лошадям, и карета немного сбавила ход. От долгой дороги Сиагрий и сам испытывал дискомфорт в пояснице и тяжесть в животе. Впереди, на входе в Террагорн, тянулся длинный караван торговых упряжек, везущих всевозможные пряности, шелка, слоновую кость и кучи разных товаров. Столица Кимбрии являлась золотым центром всех земель королевства. Сюда сходились абсолютно все дороги и привозилось все, что имело ценность. На торговых рынках можно было найти что угодно — от простых безделушек до звездного камня.

— Объезжай их, Герхарт, — строго скомандовал Сиагрий. — Если откажутся пропускать, вели рыцарям опрокидывать повозки.

От шума и голосов снаружи проснулся сын маркиза и тут же высунул голову в окошко.

— Какой же он огромный!

— Когда-то я сказала то же самое, увидев его впервые, — ответила Софья. С приближением ее голос стал более привычным и нежным.

Орион, никогда ранее не видевший столицу, был восхищен ею до глубины души. Террагорн растянулся так глубоко вдаль, что казалось, ему нет конца. Он был великолепен. Помимо своих изяществ, богатства и роскоши его украшали три широкие крепостные стены, защищающие город и делающие его непреступным уже многие десятилетия. Через широкие величественные ворота, к которым они подъезжали, с легкостью бы пробежало стадо мамонтов. Возле них, на охране, казалось, находилась целая армия, но это была лишь городская стража, осматривающая повозки и осуществляющая пропуск в столицу.

Капитан стражи подошел к их карете и постучал в дверцу:

— Милорд, разрешите ваше приглашение.

— Конечно. — Маркиз протянул ему бумагу с королевским гербом.

— Благодарю, милорд. — Начальник стражи вернул приглашение и тут же скомандовал: — Пропустить маркиза Сиагрия и сопроводить до замка.

Два рыцаря, облаченные в латы изысканной ручной работы, с белыми плащами и красной полоской возле шеи, попросили их следовать за ними. Орион с любопытством разглядывал на них доспехи и поражался филигранному мастерству их изготовителя. В броне королевских рыцарей нельзя было найти ничего лишнего, при этом все углы были гладкими, а сам металл играл серебристо-золотистыми красками под лучами солнца, словно его только что отполировали. И конечно, невозможно было не заметить выдавленный на груди знак королевского рода — два скрещенных меча с золотой короной над ними.

Карета с семьей маркиза въехала в город. Сразу за воротами на белой аллее возвышались двенадцать каменных монументов, посвященных двенадцати богам Кимбрийского королевства. После них начиналась вымощенная широкая дорога, разветвляющаяся в разные стороны. Никуда не сворачивая, они миновали несколько таверн, въехав на рынок. Здесь первое, что бросалось в глаза, — это острые гудейские мечи, лежащие на длинных деревянных столах торговых лавок. Вместе с ними можно было выбрать подходящую по размерам алебарду, тяжелую секиру и любое всевозможное оружие или доспехи на любой рост и вкус покупателя. Но больше всего Ориона заинтересовала следующая часть рынка, где лежали магические изделия. Проезжая мимо них, он с открытым ртом смотрел на обереги с вкрапленными звездными камнями, эликсиры и колбы с переливающейся жидкостью и, конечно, древние пергаменты с зачарованным оружием.

Обогнув спальные районы, они оказались возле стены второго круга. Ворота здесь охранялись намного меньшим числом и по ширине сильно уступали внешним. Задача стражей здесь заключалась в том, чтобы оградить богатые слои населения от торговцев, ремесленников и снующих повсюду нищих. За ними стояли дома, сделанные из белого дорогого камня, с фамильными гербами из позолоченных букв. Все они как один завлекали роскошными видами и соревновались в изысканности архитектурного творения и в красоте ухоженности садов, лужаек и просторных террас. Но было и еще кое-что, что не могло не заинтересовать Ориона и обратить его внимание. Двенадцать высоких выдающихся строений, расположенных словно по часовой стрелке жемчужного квартала. Все они были посвящены изучению определенного ремесла и обучали детей, имеющих на это право. За редким исключением в эти стены могли попасть талантливые и одаренные дети из провинций и бедных семей. Но даже если им это и удавалось сделать, то отношение к ним было пренебрежительное и по большей части халатное. Считалось, что такие ученики могли принести с собой дурное влияние, воздействующее на основную массу воспитанников. Отличались в выборе своих учеников лишь несколько домов, такие, как, например, «Дом Силы», куда привозили даже северян, и школы, непосредственно связанные с магией.

Наконец они въехали в последние ворота, и перед ними раскрылся во всей красе королевский дворец. Своей величественностью он поражал любое воображение, казавшись чудом архитектурной задумки и шедевром человеческого творения. Он был настолько прекрасен, что Орион несколько минут не мог оторвать своих глаз, и ему невольно приходилось ехать с открытым ртом.

— Такая высокая башня, — вырвалось у сына маркиза.

— Это донжон, Орион. — Отец вместе с ним взглянул в окно. — Так называемая крепость внутри крепости. Самое последнее непреступное место, где может укрыться королевская семья, если остальные стены падут.

— Мне кажется, если взобраться на самый верх, то мы сможем увидеть даже наше поместье.

Софья затянула его обратно.

— Нет, Орион, его ты не увидишь, но отчасти ты прав, на самом верхнем этаже видно очень многое. Весь город у тебя как на ладони и даже то, что находится далеко за ним. Незаменимая башня при обороне города.

Карета остановилась возле дворца. Первая придворная, уже ожидавшая их, открыла дверцу:

— Милорд, ваши покои ожидают вас и вашу семью. Позвольте, я провожу вас.

Маркиз вместе со своей семьей проследовал в замок, где через длинные коридоры с мраморными полами и картинами на стенах их проводили в покои, где они должны были подготовиться к вечернему балу. Софья тут же попросила сделать для нее горячую ванну с маслами лаванды и ромашки, а Сиагрий позвал цирюльника. Все придворные понимали значимость вечернего события и носились по коридору, словно за ними гнались дикие собаки. Наблюдение за ними вызывало у сына маркиза смертную скуку.

До начала торжества еще хватало достаточно времени, чтобы Орион смог уединиться и заняться тем, чем ему хотелось всю долгую дорогу, — углубиться в книгу «Инквизиторы Света». На следующей странице был нарисован горящий убийца, которого казнил священнослужитель при помощи магии света. Иподьякон Иверий запрещал ему изучать эти пиктограммы, хотя и закрывал глаза, когда он пристально смотрел на изображения символов. Эта магия была слишком сложной не только для одиннадцатилетнего мальчика, но и для инквизитора или флэя второго круга. Сам иподьякон был не силен в боевой магии и знал лишь ее основы. Священнослужители, как и флэи, обладающие звездной силой, имели соответствующую вышивку на воротнике, указывающую на круг их обучения. У первых были кресты, а у вторых соответственно звезды. Иверий имел всего один символ на своей одежде. Он с трудом закончил первый год обучения в епархии священнослужителей и, получив единственный ранг, больше не смог развить его. Орион вспомнил про таинственный амулет, который передал ему иподьякон прямо перед отъездом. Древнее, познавшее время изделие представляло собой золотой круглый предмет с исходящими огненными лучами. В его центре находился синий звездный камень, обрамленный еще одной внутренней окружностью и решеткой.

Подойдя к зеркалу, он решил покрасоваться перед ним, воображая себя одним из архимагов. Однажды инквизитор заезжал к ним в замок и ночевал в покоях иподьякона. Тогда на его груди Орион впервые увидел звездный камень. Его амулет очень напоминал то, что сейчас он вешал себе на шею. Магический предмет, коснувшись груди, вызвал небывалый прилив энергии. Его наставник иподьякон на занятиях рассказывал ему о силе звездного камня, но он даже и представить не мог, что она такая мощная. Как никогда, именно сейчас ему хотелось применить одну из пиктограмм и разжечь огнем полудогоревший камин или зажечь свечи в дальнем углу комнаты. В этот момент ему казалось, что от напора его силы свеча не просто вспыхнет, а растечется и растворится, словно брошенный снежок в камине.

Дверь открылась, и в комнату забежала маркиза.

— Как же я обожаю королевские дубовые ванны с их нежным и приятным ароматом душистых цветов. Это просто непередаваемо, Сиагрий, — умиленно и восторженно нахваливала Софья. — Только ради них я бы снова и снова проделала весь этот утомительный путь.

Распаренная и немного покрасневшая, она поудобнее уселась в кресло, запрокинув голову.

— Сиагрий, слуги подготовили нашу одежду к балу?

— Все готово. — Сиагрий бросил взгляд на висевшие часы. До бала оставалось всего ничего.

Орион аккуратно спрятал амулет под рубашку, чтобы никто не смог увидеть его. Прилив такой силы ему безумно нравился, и он не хотел с ним расставаться больше никогда.

Вскоре все приготовления были сделаны, и семья Роклор ожидала лишь, когда дверь откроется и придворный позовет их спуститься в зал. Сиагрий, с аккуратно подстриженной бородой, сидя на стуле, нервно перекладывал одну ногу на другую. Его белый парадный мундир, черные сапоги и белые перчатки были классическим стилем и иконой мужской одежды на королевском приеме. Совсем по-другому дела обстояли у их спутниц. Здесь можно было выбрать любое направление в цветовой гамме, самое разнообразное платье и любое украшение. Софья никому еще не показывала сшитое Сцилой платье, и когда она его одела, даже слуги не могли отвести от нее глаз, хотя прекрасно понимали, чем это могло закончиться. Цвет айвори ей подходил как нельзя лучше, а контур платья, сшитого из дорогого шелка, подчеркивал ее изящную и стройную фигуру. Серебристая подвеска сочеталась с ее цветом волос и гармонировала с красивым румяным лицом и выразительными зелеными глазами.

*****

Бал начался с торжественного шествия, где каждая пара выходила в зал, заняв предварительно свое место в колонне. Оно определялось согласно королевской крови, статусу и достатку. Сиагрий с Софьей шли предпоследние, но и это была честь для их дома, потому как попасть сюда уже являлось своего рода достижением. Когда все приглашенные предстали перед королем, распорядитель объявил о начале танцев. Кавалеры сделали поклон и протянули руки, приглашая своих спутниц на медленный вальс, который сменился хороводом, а затем и контрдансами. Самые лучшие менестрели, собранные со всех концов мира, получали заслуженные аплодисменты после каждого прозвучавшего произведения. Наконец по завершении котильона первая придворная оповестила всех о небольшом перерыве, и в зал тут же вошли слуги с хрустальными фужерами с игристым вином.

— Ты меня совсем загоняла, Софья, — уставши и почти без сил произнес маркиз, облокотившись на спинку дивана. — В могилу меня сведешь, чтобы стать победительницей бала.

— В могиле ты будешь бесполезен, любимый. А сделать так, чтобы нас запомнили, — это еще тебе под силу. — Софья любезно улыбнулась и отпила из фужера.

Маркиз не стал спорить с женой. Он знал, как она мечтала стать лучшей на балу. И хоть ему и показалось, что в своих намерениях она немного перегибала, все же ее усердие и непоколебимые старания в достижении этой цели, несомненно, могли бы поднять репутацию их дома.

— Сиагрий, мне нужна твоя помощь! И пожалуйста, не забывай, что нас и так зовут сюда крайне редко. Вспомни, как ты заполучил мое сердце и сколько раз ты лазил через окно в дом моего батюшки?

— Софья, тише! — Маркиз сделал строгое лицо, но потом все же сменил его на улыбку. — Мне тогда было двадцать лет! И я еще не был маркизом.

— А я уже была прекрасной леди и, как видишь, такой и осталась!

Они оба рассмеялись и вспомнили ушедшие годы и сумасшедшие поступки. Маркиз хотел позвать придворного, чтобы взять еще пару бокалов, но тот сам подошел к ним.

— Милорд, миледи, — престарелый мужчина любезно поклонился, — его величество хочет поговорить с вами. Позвольте, я провожу вас.

Если сказать, что Сиагрий был ошарашен, то это значит не сказать ничего. Его ладони вспотели, во рту пересохло, а лицо запылало ярким румянцем. Про Софью же можно было сказать с точностью до наоборот. Она была уверена в себе, на лице сохранилась восхитительная улыбка, а походка, которой она пошла за придворным, казалось твердой и решительной.

Возле короля с королевой стояли сразу несколько герцогов и герцогинь. Все кокетливо улыбались и всячески пытались угодить правителю. Неизменным оставалось только выражение лица герцога Дорского. Строгий и неуступчивый, коварный и жестокий, он стоял по правую руку монарха. Его хмурый холодный взгляд был направлен прямо на подходящего Сиагрия и его супругу.

— Ваше величество. — Голос маркиза неожиданно для него сам по себе изменился и стал немного меланхоличным.

Разговоры вокруг прекратились, и все уставились на него. Софья почувствовала, что замешкавшемуся супругу нужна ее помощь и тут же взяла инициативу на себя:

— Ваш придворный, ваше величество, позвал нас. И еще ваша божественная бутоньерка сегодня ослепляет красотой всех присутствующих. — Ее очаровательная, но робкая и стеснительная улыбка появилась на застенчивом лице.

На секунду воцарилась тишина, и все взгляды перешли на нее. Софья испытала на себе множество надменных осуждающих глаз. Но когда король посмотрел на свой аксессуар в виде белого цветка и улыбнулся, все тут же рассмеялись вместе с ним и неловкий момент прошел сам по себе.

— Да. Это правда, он бесподобен, как и ваша пара сегодня. Вы очень хорошо танцуете, Софья.

— Несомненно, миледи долго тренировалась, ваше величество, — вступила в разговор супруга герцога Дорского и тут же обратилась к маркизе: — Ваше отсутствие на прошлых вечерах пошло вам на пользу. Видимо, у вас было много времени, чтобы подтянуть все свои недостатки.

В глазах Милены Дорской чувствовался яд и неприязнь, которые трудно было не заметить даже невооруженным глазом. Она была светской львицей, считалась первой красавицей после королевы и не раз заслуженно побеждала на королевском балу.

— Иногда природа сама определяет победителя, стоит лишь прийти. — Софья саркастически улыбнулась герцогине в ответ, а затем исполнила короткий реверанс перед королем.

— Ваша грация восхищает, — король еще раз похвалил ее. — Вам определенно стоит посещать чаще наши вечера. А что скажете вы, маркиз Сиагрий?

— Ваше величество, мы очень благодарны за приглашение и с радостью примем его снова.

— Это прекрасно, милорд. Но я позвал вас не за этим. Мой главный сурапт Династий обеспокоен тем, что происходит на наших восточных рубежах. Он говорит, — король сделал небольшую паузу, а затем продолжил, — о неких странных потоках магии. Вам что-нибудь известно об этом?

— Нет, ваше величество. Если бы Обреченные снова появились на наших границах, я бы об этом знал. Патрули неукоснительно проверяют и обследуют пограничную территорию…

— Однако один из инквизиторов третьего ранга прошел мимо вашего носа, преследуя моих беглецов, и пропал, — не давая закончить Сиагрию, включился в разговор герцог Дорский.

— Что скажете, милорд? — настороженно спросил король.

— Мои патрули и дозорные ничего не докладывали о посторонних.

— Возможно, вам стоило бы усилить число патрулей и их бдительность, — язвительно произнес герцог Дорский. — А еще лучше сократить их жалованье, чтоб в них меньше влезало вина и эля.

— Милорд Сиагрий, займитесь этим вопросом. Нам только еще не хватало проблем на востоке королевства.

— Да, ваше величество. Я удвою число патрулей и лично проинструктирую их.

— Что ж, эти разговоры о насущном и наболевшем утомляют. — Король тяжело вздохнул и обратился к кузену: — Ирс, вели первой придворной оповестить о продолжение бала.

*****

Сразу после торжественного шествия слуга проводил Ориона в соседний зал, по размерам сильно уступающий тому, где остались его родители и все приглашенные гости. Войдя внутрь, никто словно и не заметил там его появления, и он с облегчением выдохнул. Пройдя по залу, мальчик уселся на одном из стульев. Дети герцогов и приближенных короля, разбившись по группам, разговаривали между собой, играли или просто смотрели, как их безнадежно пытаются развлекать шуты.

Как он и ожидал, скучнее места, чем здесь, во всем замке было и не сыскать, и сын маркиза решил перебирать в голове пиктограммы до того момента, пока бал не закончится, а родители не заберут его отсюда. Орион вспомнил, как однажды Иверий показал ему «Звездную Тень» из книги «Созвездия и Пределы», которая была настолько сложной, что ему казалось, что он никогда не сможет расположить так звезды и вычертить нужное направление, чтобы стать призраком в ночи. Если бы у него это получилось, он мог бы гулять где угодно и делать все, что ему бы вздумалось. Тогда бы здесь ему не пришлось умирать от скуки, а вместо этого он мог бы бродить по бесчисленным коридорам замка и подслушивать королевские заговоры и секреты. Затем он воскресил в памяти «Барьер Стража» — нетрудную пиктограмму, но забирающую за несколько секунд почти всю магическую силу. Один раз он упал без сознания, когда попробовал продержать ее больше трех секунд. Но теперь на нем висел амулет Иверия, спрятанный под рубашкой, и он чувствовал его силу. Рука сама по себе потянулась к нему, но он тут же одернул ее. Здесь, в королевском замке, ни в коем случае нельзя было применять магию.

Орион хотел вспомнить еще пиктограммы, но его мысли сами по себе ушли, когда дверь в зал снова отварилась и слуга пригласил зайти дочь графа Нарди в возрасте примерно его лет. Две косички, красное шелковое платье и зеленые сапожки. Все с иголочки. Впрочем, как и у всех детей, находящихся здесь. Ничего особенного. Разве что ее лицо и глаза показались Ориону очень красивыми и добрыми.

Он оторвал от нее взгляд и снова углубился в потемки воспоминаний, как вдруг заметил, как кто-то подсел совсем рядом.

— Ты почему сидишь один?

Это была та самая девчонка! И почему-то из всех присутствующих она выбрала именно его диван. От неожиданности Орион немного замешкался и не знал, что ему ответить.

— Просто я тут никого не знаю, — с трудом выдавил он после долгой продолжительной паузы.

— Тебе бы стоило познакомиться здесь с другими детьми. Мой отец говорит, что скоро все изменится и на их месте скоро окажемся мы, а здесь будут сидеть уже наши дети. Поэтому я решила, что ты, возможно, будешь не против, если я узнаю, как тебя зовут и откуда ты.

— Орион. Марка Роклоров. Мой отец маркиз Сиагрий, а наш дом стоит на востоке и защищает королевство от Обреченных.

— Их давно уже нет, — рассмеялась девчонка. — Они исчезли больше ста лет назад и с этих пор их никто не видел.

— Ты права, но они могут снова появиться. Скажи теперь свое имя?

— Майя. Мой отец граф Нарди, наместник Норфолка. Вряд ли ты слышал когда-либо про нас. Мы впервые приглашены на бал.

— Раньше я здесь тоже никогда не был. Ты видела город? Он очень красивый, и такое ощущение, что бесконечный. В нашей марке и похвастаться нечем.

— Ты прав, этот Террагорн и вправду бесподобен, но больше всего мне понравился королевский замок. Мне бы очень хотелось, чтобы воссоздавший его архитектор приложил свои усилия и к моему дому.

— Уверен, ваш замок также красив, но по-своему.

— Мама говорит, что он в несколько раз меньше королевского, но отцу он все равно нравится. Скажи, Орион, — дочь графа Нарди отвела глаза вверх, а потом снова продолжила, — а ты что-нибудь слышал о магии?

Если сказать, что последний вопрос ошарашил Ориона, то это значит не сказать ничего. Вероятность того, что он его услышит, была не больше той, что к нему кто-то подсядет и заговорит. Но стоило ли отвечать на него? Орион не знал.

— Совсем немногое. Только то, что она существует и здесь даже есть школы, где разрешают ее практиковать.

— Так странно. Почему на нее должно быть разрешение? Хотя, может, в этом и есть доля здравого смысла. — Майя на секунду задумалась, но вскоре встала. — Я скоро вернусь, Орион, как только познакомлюсь со всеми остальными.

Проводив ее взглядом, он облокотился на спинку и задумчиво прижал руки к груди, где под жилетом с рубашкой лежал амулет Иверия. Значит, тут все-таки не все такие занудные и малоинтересные, как ему казалось раньше. Оказывается, среди детей герцогов и графов есть еще те, которые интересуются не только богатством и статусом своих родителей, но еще и магией. А что, если она тоже умеет управлять звездной силой или читать пиктограммы? Его интерес к ней рос с каждой минутой. Он решил понаблюдать за дочерью графа Нарди.

Она подходила, здоровалась, немного беседовала с другими детьми и тут же покидала их, чтобы подойти к новым. Все, как и советовал ей ее отец.

Майя сменила уже пять групп, и Орион хотел умерить свое любопытство. В конце концов она могла бы увидеть, что он за ней наблюдает, и тогда он выглядел при этом совсем не в лучшем свете. Но вдруг для дочери графа Нарди все пошло совсем не так, как ей этого хотелось. Подойдя к группе из трех мальчишек, разговор по какой-то неизвестной причине с ними не заладился. Над ней начали насмехаться и оскорблять, а потом и вовсе толкать в разные стороны, не давая при этом вырваться из их окружения. Один из них, имеющий противные светло-рыжие распущенные волосы, практически издевался над ней, как над непослушной собакой, всячески предлагая все новые идеи, как еще ее унизить и высмеять. Два его друга при каждом его слове заливались безумным гоготом, добавляя к его фразам такие же не менее противные словечки.

Орион посмотрел на придворного, в обязанности которого входил порядок и безопасность детей. Он все видел, но категорически отказывался что-либо предпринять. Отец просил его вести себя здесь как можно сдержаннее, но он бы и сам не остался стоять в стороне, увидев такое. Орион спрыгнул со стула и, разбежавшись, врезался в массивную спину одного из них. Но, не рассчитав своих сил и массы, сам отскочил и оказался на полу.

— А это еще что за немощный защитник оказался? — рассмеялся самый крупный.

— Это, кажется, сын Сиагрия из Роклорской марки. — Светловолосый встал прямо над ним и смотрел на него сверху вниз. — Мой отец говорит, что они такие нищие, что едят сено вместе со своими лошадями.

— Майя, уходи. В этих разборках тебе не место. — Орион попытался встать, чтобы противостоять нависшему на него недоброжелателю, но тут же получил удар по ребрам и снова распластался на полу.

— Она никуда не уйдет. — Светловолосый схватил ее за волосы и кинул рядом с ним.

— Грейнс, они такие грязные, что наши свиньи кажутся намного чище!

— И все же одно из этих животных пыталось напасть на нас. А знаете, что делает мой отец, когда его не слушаются?

— Он бросает их к голодным собакам, Грейнс?

— Да! Но и не только. — Светловолосый поставил на грудь Ориона ногу и сдавил его легкие. — Ты даже не представляешь, что делают Дорские с теми, кто осмеливается перейти им дорогу. Парни, эта свинья заслужила хорошей порки. Кто готов ее проучить?

Первым ударил Грейнс. Острие его ботинка оказалось чуть ли не в самом животе Ориона. Потом полетели не только ноги, но и кулаки. Орион прикрывался как мог и чем мог, но это практически не помогало. Сначала он думал, что слуга все-таки опомнится и увидит, что это уже не детские шалости, а драка, принимающая дурной поворот, но когда краем глаза он заметил, что тот специально отвернулся, все надежды покинули его. Один из ударов попал ему прямо в лицо, и в его глазах потемнело. Его избивали действительно как провинившееся животное. Это продолжалось так долго, что казалось: еще чуть-чуть, и все вокруг расплывется. Если он хотел остаться непокалеченным, необходимо было срочно что-то предпринять. И он это сделал. В озверевшем от боли подсознании стали всплывать пиктограммы из книги «Инквизиторов Света». В этот момент Орион и сам не понял, как у него это получилось, то, что раньше казалось неимоверно сложным. Но именно сейчас он смог преодолеть ранее неподвластную ему грань своих способностей и, к сожалению, только потом осознать всю глубину своего поступка.

Его голова поднялась, и невидимый барьер оттолкнул трех избивавших его мальчиков. Глаза Ориона вспыхнули, а вместе с ними и одежда Грейнса. Тот завизжал, словно свинья, побежав прочь.

Теперь слуга уже не сидел, как зритель театра, а бежал за светловолосым мальчиком с покрывалом и небывалой для его лет скоростью. Одежду удалось потушить не сразу, и Грейнсу, как бы ему ни хотелось, не удалось избежать тяжелых ожогов. Его крик, несомненно, слышали все в замке и наверняка даже на балу, сквозь пение менестрелей.

— Что ты наделал, Орион! — испуганными глазами на него посмотрела Майя и тут же побежала на помощь к Грейнсу. Когда ее руки дотронулись до него, рядом возникло тусклое алое свечение.

Дверь открылась, и в зал забежали испуганные родители. Софья подхватила Ориона и тут же начала вытирать его лицо от крови. Отец смотрел на все, что случилось, ошарашенными глазами.

Сын маркиза до сих пор не мог поверить, как ему удалось применить пиктограмму и с таким сумасшедшим невезением угодить во все эти неприятности.

Глава 5

Всю ночь Арн бежал, не зная куда, не зная зачем и не понимая, почему это все случилось именно с ним. Он не понимал, как в один миг можно лишиться всего, что имеешь. Слезы текли градом, а сердце разрывалось от безысходности. Живя в ужасной нищете, постигая все прелести портового района и вдыхая каждый день приевшийся запах тухлой рыбы и помоев, он не думал, что его существование может стать еще намного хуже. Имея дом, еду и крышу над головой, предыдущая жизнь теперь казалась вовсе не такой уж и безрадостной. Ветер качнул старую деревянную вывеску на одном из промелькнувших домов, и Арн обернулся. Пахло едким запахом костра. Издали все еще можно было разглядеть, как в портовом районе вдалеке клубился поднимающийся дым, томными черными кудрями уходящий куда-то на восток.

Зацепившись рукой за широкую ветку стоящего неподалеку ясеня, Арн подтянулся и уселся на сук. Ему не хотелось, но он не переставал смотреть, как разросшиеся языки пламени пожирали остатки его дома. Они убили ее! Его мать была ни в чем не виновата и никому не сделала плохого. Она умерла только из-за того, что не смогла предать. Его отец теперь в тюрьме, и, скорее всего, его ждет суд и виселица. Что теперь делать ему, когда никого нет? Как выжить совсем одному, без дома и родителей. Все это случилось просто потому, что его отец оказался не тем, за кого себя выдавал. По крайне мере, перед ним. Как он мог так поступить с ними? Он погубил их всех…

— Зачем ты вообще был у меня? — Арн крикнул в темноту и спрыгнул с дерева, чтобы снова скрыться в темноте.

Ноги несли его в неизвестность, он останавливался, орал в пустоту, плакал, смеялся, заходился слезами, колотил скамейку и катался по сырой земле на аллее возле цветочного парка, затем вставал и снова повторял все снова и снова. Вскоре начало светать и гнев сменился пустотой и отчаянием. Силы покидали его. Вместо неуспокаивающегося жара и бешеной агонии в нем появлялась туманная апатия и дрожь, волнами сотрясающая его подсознание. Спасаясь от того, чтобы не сгореть в подожженном доме, он совсем не подумал о том, что выбежал из него лишь в свитере и штанах. Медленно и постепенно он начинал замерзать.

Арну очень хотелось вернуться обратно и убедиться, что ему все это не приснилось. Поверить в то, что все это дурацкий страшный сон и скоро он все-таки проснется. Всю ночь он отрицал и пытался не верить своим воспоминаниям и той страшной правде, которую пытался принять его разум. Но сколько бы он раз ни залезал на дерево или ни подходил к краю холма, Арн всегда видел дым. Густой темный дым, заволакивающей все надежды и мечты о том, что все случившееся неправда.

Руки и ноги все больше коченели, заставляя его все сильнее вжиматься в собственное тело. Дрожа от холода, он перебирал всех, кого знал, кто бы мог его приютить хотя бы на пару часов, чтобы согреться. У его друга Лема очень строгие родители, и вряд ли они разрешат ему посидеть у очага даже несколько минут. Другое дело мамина кузина Сара. Она всегда была добра к ним и к тому же живет в другом конце города. Однажды она принесла ему пряник с изюмом и топленым молоком. Но вправе ли он идти на такой же риск, как и его отец, придя к ней домой? Что, если стража проверит и не обнаружит в сгоревшем доме его останков? Тогда они могут появиться и на пороге ее дома, и произойдет все то же самое. Нет! Так поступить он не мог. Он скорее умрет, как его мать, но не предаст никого.

Оставалось только одно место, где его не будут искать и он хоть как-то сможет согреться от промозглых порывов ветра, пробирающегося в рукава и ласкающего ледяными языками все его тело. Конура старого Гона — бродячей собаки, которую они дразнили однажды с Лемом, гуляя возле мостовой, вблизи городской свалки. Тогда ему повезло и он успел забраться на дерево, а вот его друга Гон укусил так, что тот еще долго не мог садиться на пятую точку.

Будка представляла из себя старый, дряхлый, никому не нужный маленький собачий домик, сбитый из ветхих прогнивших досок. Кто-то ее выкинул, а Гону она пришлась по душе, и в ней появился постоялец. Владелец мясной лавки, находящейся неподалеку, был не против такого соседа и периодически подкармливал его костями, а тот в свою очередь патрулировал территорию и отпугивал непрошеных гостей в ночное время.

Бросив камень на крышу будки, Арн убедился, что Гона сейчас в ней нет. «Наверняка обхаживает свою территорию и метит каждый куст», — подумал мальчик. Но время для размышлений могло закончиться в любую секунду, стоило лишь огромной собаке появиться и почуять, что на ее жилище претендует кто-то еще. Арн со всех ног пустился галопом и преодолел необходимое расстояние всего за несколько мгновений. Но, приближаясь к конуре, понял, что проникнуть в нее — это лишь самое малое на его пути. Рано или поздно вернется истинный хозяин, и тогда ему сладко не покажется. Но сейчас это для него не имело никакого значения. Он уже почти не чувствовал конечностей.

Схватив один из старых выкинутых деревянных щитов на свалке, мальчик подтянул его к будке. Затем залез в нее и закрыл им проход. Снова вжавшись в свое тело, он скрестил руки и подобрал ноги под себя. Конура оказалось двойной и удивительно теплой, хотя с виду таковой совсем не казалась. Наверно, поэтому Гон не подпускал никого к ней и рычал, едва только чувствовал опасность. Понемногу Арн начинал ощущать, как согревается каждая его косточка. Он потер руки и подышал на ладони оставшейся теплотой своего тела. Ледяные покалывания, сверлящие все его конечности, начинали отступать. Облокотившись на заднюю стенку, его тело наконец смогло расслабиться. Веки стали тяжелеть и опускаться на глаза.

*****

Проснувшись в полной темноте деревянного собачьего дома, Арн понятия не имел, сколько прошло с того момента, когда он заснул, и какое сейчас время суток. Но одно было очевидно — Гон вернулся. Будка ходила ходуном, а свирепый лай доносился отовсюду. Пес был просто в бешенстве от такой наглости. С пеной у рта он рычал и пытался забраться внутрь, лаял, скулил и оббегал конуру то по часовой стрелке, то против. Иногда все это прекращалось и он, становясь лапами на крышу, завывал, словно изголодавшийся волк, а затем снова пытался разгрызть деревянный поддон. В проломленной щели то и дело показывались острые зубы с хищным оскалом. Рычание было так пугающе близко, что Арн не знал, куда ему деться, и от страха закрывал уши ладонями. Смерть, так рьяно преследовавшая его со вчерашнего дня, сдерживалась всего какой-то дряхлой прогнившей доской. Гон не унимался, и его голова продвинулась еще на пару дюймов внутрь будки. У Арна по телу пробежала истерическая дрожь, сковавшая тяжелыми цепями его сердце. Он закрыл глаза и медленно, не оглядываясь, отполз в дальнюю часть конуры.

Сна, конечно, больше не было ни в одном глазу. И хоть разозленный Гон не мог больше совладать с преградой и продвинуться ни на дюйм, все же он никак не унимался, и его громкий лай сотрясал окрестности еще больше двух с половиной часов, пока наконец не стал слабеть и утихать. Еще через час стали угасать и силы.

Гон досадно сел напротив входа, со вздрагиванием смотря на непреступный барьер. Когда он начал скулить, Арну стало даже немного жалко лохматого, но он понимал, что если он откинет поддон и впустит его погреться, то его глаза уже не будут такие жалостливые и горестные, они тут же превратятся в бешеные и остервенелые. Он не хотел выгонять его из собственного дома, но, если бы он этого не сделал, уже к вечеру его бы нашли окоченелым в каком-нибудь сугробе. Выбор оказался очевидным, хоть и до ужаса неприятным. Чем больше он находился в собачьей конуре, тем лучше понимал всю несправедливость этого мира.

Рано или поздно Гон должен был сдаться и уйти. Найти себе новый дом под каким-нибудь крыльцом или пробраться в чей-то сарай. Но собака сидела до последнего. Только тогда, когда ее тело полностью покрылось падающим снегом, Гон все же ушел. Арн тяжело вздохнул и поудобнее улегся внутри своего нового места жительства.

Через прорезь в будке он видел, как солнце село и наступила ночь. Еще больше вжавшись в себя, он снова заснул. Несколько раз Арн просыпался оттого, что кто-то рычал и одновременно скулил прямо за деревянным щитом.

Проснувшись ранним утром, он почувствовал, как в животе ужасно заурчало. Жажда и голод когтями разрывали желудок. Больше отсиживаться становилось невозможно. Без хоть малого пропитания ему долго не протянуть.

Как призрак, Арн прополз из конца будки ко входу и заглянул в щель. Солнце едва встало и еще не успело усмирить холод. Гона тоже не было. Наверно, старый пес все-таки нашел где переночевать и согреться этой ночью.

Плавно откинув щит, Арн вылез из будки и подпер его ко входу. Больше, как сюда, ему пока вернуться будет некуда. Пробежав через две улицы, мальчик приткнулся к колодцу. Вытащив ведерко с водой, он с жадностью принялся хлебать стылую воду. Мурашки тут же поползли по всему его телу, но Арна это не останавливало — жажда была намного сильнее.

Напившись вдоволь, он облокотился на оголовок и тяжело вздохнул. Хватающие за душу печальные воспоминания снова открыли незаживающие раны. Невольно слезы сами побежали по щекам, а руки потянулись к глазам, чтобы закрыть их и больше ничего не видеть.

— Что случилось, юноша?

Арн убрал руки, и его глаза увидели ссутулившего, еле передвигающего старика в старой грязной одежде, держащего железное ведерко. Ничего не отвечая, мальчик встал и пошел по вымощенной каменной тропинке в противоположном направлении. Ему совсем не хотелось никому ничего рассказывать. Да и вообще просто говорить, беседовать или делиться чем-то. Оборачиваясь несколько раз, Арн видел, как старик провожает его тяжелым взглядом. Он еще больше ускорил шаг. Сейчас ему нужно было только одно — отстраниться.

Опустив голову вниз и завернув руки в рукава свитера, он шел по мостовой. На пути, возле начинавшегося торгового района, появился дом Барника. Деревянное непримечательное здание, с однообразной формой строения и с глупым, как казалось Арну, флюгером в виде двух черных котов, кричащих друг на друга. Но как бы он ни выглядел, свою привлекательность ему обеспечивало мастерство хозяина, готовившего просто потрясающие мучные изделия. У него всегда можно было купить самые вкусные лепешки с сыром, пироги и штрудели. Тянущийся и растворяющийся вокруг аромат, исходящий от этого дома, пропитывал воздух по всей округе и щекотал нос каждому проходящему мимо. Не стал исключением и Арн, не выдержавший притягивающего запаха. Он подошел к дому и заглянул в окно. Внутри были дощатые полы, стол с разного рода специями, посуда с мукой и, конечно, сам мастер Барник. Печь уже была растоплена, и в ней румянилась свежая выпечка.

Арн так увлекся наблюдением, как готовился хлеб, что вдруг замер от неожиданности. Парадная дверь открылась, и через окно он увидел того самого капитана городской стражи, ворвавшегося в их дом прошлой ночью. Злость и ненависть пробежали по его телу. Страха больше не было. Даже так сильно терзавшие его голодные позывы уступили пробудившемуся гневу.

— Капитан Горс, — полный мужчина в фартуке поприветствовал его и поклонился.

Это было самое ненавистное имя, которое, как казалось мальчику, он будет помнить и ненавидеть еще долгое и долгое время. По крайней мере, до того самого момента, пока не сможет перерезать горло этой вонючей жирной свинье.

Стражник никак не отреагировал на приветствия Барника и, подойдя к печи, всмотрелся в железный лист, стоявший в печи. Больше он не хромал, передвигаясь довольно быстро. Священнослужители сделали свое дело — подняли на ноги убийцу и вручили ему меч.

— Знаешь, Барник, почему я не закрыл еще твою лавочку? — Капитан с пренебрежением отсмотрел хозяина дома.

— Из-за вашего доброго сердца, капитан? — как можно мягче ответил хозяин.

— Нет, конечно. Доброго сердца?.. — Горс чуть не захлебнулся от смеха. — Только из-за твоих лепешек с сыром! Доброе сердце… — Стражник, не веря собственным ушам, покачал головой и снова чуть не захлебнулся от услышанного.

— Ненавижу! — под проскользнувший порыв ветра вылетело у Арна. Его глаза с самой чудовищной злобой смотрели через стекло на заточенного в доспехи убийцу. — Твое доброе сердце я скормлю Гону — старой блохастой собаке. Но даже и он трижды сплюнет, пока прожует его.

Железный лист выдвинулся из печи, и Горс чуть ли не голыми руками ухватил румяную лепешку, тут же отправив ее в рот.

— Барник, — капитан не унимался, жадно пережевывая маленькие кусочки, — вот что бы ты делал, если бы оказался в Черных Холмах?

— Это ты должен сидеть в тюрьме! — процедил сквозь зубы Арн, еще сильнее сжав кулаки. Окна были плотно заколочены, и никто не услышал этих слов. Но он и не боялся этого — если бы Горс заметил его, он бы дал ему настоящий бой, пусть хоть их силы и были неравны. Терять ему все равно было нечего.

— Мне даже представить сложно, капитан. Я никогда не нарушал закон и всегда был честен перед графом.

— В этом случае ты бы уже не делал лепешки, Барник, — с ироничной грустью процедил стражник. — Там бы из тебя уже сделали лепешку. — По дому снова разлетелся заливистый громкий смех.

— Хотите, я соберу вам несколько штучек в дорогу? — мягко спросил хозяин.

— Барник! У меня складывается такое ощущение, что мое общество тебе совсем не радует и ты хочешь от меня побыстрее избавиться.

— Как вы могли такое подумать, капитан? Я лишь хотел, чтобы вы не оставались голодным и наслаждались моей выпечкой как можно дольше.

— Ты так же умеешь льстить, как и готовить, Барник. — Горс жадно ухватил еще пару штук и завернул их в платок. — Но ты прав, время не ждет. Скоро казнь, и я должен на ней присутствовать, а не сидеть здесь и набивать свое брюхо.

— Кто этот бедолага, господин?

— Вор. Но не простой. Член гильдии. Серая Мышь, может, слышал о таком?

У Арна все пересохло в горле. Он словно потерял дар речи. Его сердце готово было одновременно выпрыгнуть и остановиться. Так он называл его отца, после того как ворвался в их дом. Неужели суд так быстро прошел и его уже приговорили к высшей мере?

— Нет, капитан, могу вас заверить, с таким именем никто не покупал моих лепешек.

— Я лично взял его живьем, вот этими руками. — На его лице появилась довольная ухмылка. — С приходом нового графа казнить стали в два раза чаще. Но разве это плохо? Скоро город станет намного чище, и я в этом ему помогу.

После этих слов Горс открыл дверь и скрылся, дожевывая очередную лепешку. Хозяин наконец с облегчением вздохнул и занялся тем, что он умел делать лучше всего.

Обогнув дом, Арн решил следовать тайком за капитаном, чтобы тот вывел его на городскую площадь. Держа солидное расстояние, он шел за ним сквозь улицы и переулки, пока тот не вывел его на городскую площадь и растворился в толпе. Горс так ни разу и не обернулся и даже наверняка не подумал, что кто-то мог тайком следить за ним.

Так много людей, собравшихся в одном месте, Арн не видел еще никогда. Все они наблюдали за последними приготовлениями на деревянном эшафоте, стоящем в конце городской площади, прямо перед замком графа Херекарта.

Проталкиваясь мимо собравшихся зевак, мальчик пытался подойти как можно ближе. На помост вывели трех мужчин с мешками на голове и связанными руками. Один из них был в той самой одежде, в которой Арн видел своего отца в последний раз. Стражники встали по бокам, а здоровенный палач в черной маске расположился позади. Капитан Горс поднялся на помост и стал возле трибуны. Повсюду заголосили старики и женщины, мужчины и юноши. Все они осуждали приговоренных, желая им самых долгих мучений на том свете. Арн, оказавшийся внутри этого котла, молил их замолчать и не произносить больше ни слова. Но остановить их было невозможно, и крики еще чаще и громче стали разноситься отовсюду. Затем толпа переключилась на вышедшего на балкон графа Старого Мола и во весь рот начала его приветствовать и аплодировать.

Белое изысканное здание, откуда Херекарт наблюдал за тем, как выполняются его распоряжения, возвышалось над центральной площадью и словно карающим глазом пыталось найти непокорных и несогласных с мнением закона.

Арн никогда не присутствовал на публичной казни, и даже если бы одним из осужденных был не его отец, он все равно никогда в жизни не хотел бы на все это смотреть и тем более ликовать в предвкушении чьей-то смерти. Но в последний раз не увидеть отца он не мог.

Капитан Горс поприветствовал всех собравшихся, развернулся и поклонился графу. Затем, раскатав свиток, басистым монотонным голосом принялся зачитывать его содержимое:

— Уважаемые жители Старого Мола, перед вами сейчас снимут мешок с человека, который наверняка не раз лазил по вашим карманам, и вы приходили домой ни с чем. — Капитан Горс дал отмашку, и палач открыл лицо одного из преступников. — Доби Пепельный, укравший золотые украшения у леди Эсвенгер два дня назад на торговой площади вблизи дома Генри Маера. Наша стража взяла его с награбленным у западных ворот, когда он пытался покинуть город.

Публика во всю силу рьяно зааплодировала, и по всей площади раздались благодарственные восклицания.

— Его вина в содеянном была беспрекословно доказана судом, и лично сам Доби Пепельный признался в том, что совершил. Нашим беспристрастным судом было вынесено решение отрубить ему правую руку.

— Нет! Не надо! Я прошу вас! — Побелевший заключенный, с раскаивающейся гримасой на лице, никак не мог смериться с тем, что прямо сейчас лишится конечности. — Я же всего лишь украл пару безделушек. Да у нее их целая куча, они и сами бы вывалились из ее кармана. Мне положена тюрьма, отправьте меня на каторгу в Хромые Горы. Только не отр…

Доби продолжал что-то кричать, но никто, кроме него самого, больше уже его не слушал. Особенно палач, тащивший огромный наточенный топор для исполнения правосудия.

Когда мужчина в черной маске занес топор, Арн больше не смотрел в сторону эшафота, глаза невольно отвернулись и опустились в растоптанный грязными сапогами снег возле ног. Центральная площадь города замерла. Тишина накрыла всю площадь, чтобы через несколько секунд взорваться гулом, пропитанным эхом отвращения и в то же время умиления.

— Граф Херекарт обещает вам, жители Старого Мола, — по площади снова разлетелся бас капитана Горса, — что наши улицы будут очищены от той вши, которая из года в год пила кровь добропорядочных граждан. Дома, где обитали подлые и мерзкие мыши, будут сожжены и уничтожены. Больше вам не придется бояться, что, уходя из дома, вас обворуют или оставят без последнего медяка.

Собравшиеся жители тут же громогласно ответили одобрительными похвалами.

— И вот еще одно доказательство моих слов. — Капитан Горс подошел к связанному человеку и лично сорвал мешок с его головы. — Мы поймали этого породистого грызуна прошлой ночью. Представляю вам, добропорядочным жителям Старого Мола, члена гильдии воров, так долго укрывающегося от правосудия и обворовывающего вас долгие годы, — Манжа Серую Мышь.

По спине Арна пробежала дрожь. На помосте, с опущенной головой, стоял его отец. Люди, находящиеся рядом с ним, унижающе высмеивали и звонко освистывали человека, приговор которому должны объявить уже через каких-то несколько мгновений. И Арн не знал, что лучше — слушать звучащие повсюду слова презрения и оттягивать последние секунды, когда он все еще может смотреть на единственного оставшегося члена его семьи, или сбежать отсюда и не увидеть той участи, которую ему уготовил граф.

— Манж Серая Мышь, за все содеянное и совершенное тобой, именем нашего беспристрастного суда и графа Херикарта лично, ты приговариваешься… — Капитан Горс специально замер, чтобы еще немного подготовить публику, а затем снова продолжил: — К смертной казни!

Арн упал на колени. Он уже не помнил, сколько раз за эти дни его щеки были влажными и сколько раз судьба била его так, чтобы больше он не хотел вставать. Когда случалось нечто похожее, его мать всегда преклонялась и молила Святую Дюжину помочь ей. Это никогда не помогало, но она все равно повторяла это вновь и вновь. Арн не верил, что его так же хоть кто-нибудь услышит там, наверху, но все равно его уста открылись и начали петь ту единственную молитву, которую он знал.

Уже совсем скоро его мольбы растворились среди ликующей толпы. Захлебываясь своими же слезами и прося каждого из двенадцати святых, чтобы они спасли отца, он искренне надеялся на чудо.

Гул толпы накрыл центральную площадь. Правосудие Херекарта снова восторжествовало.

Глава 6

Зима не хотела покидать север, хотя ее уход уже давно ожидали все кланы Воргхарта. Прошло больше пяти лун после того, как шаман предсказал пробуждение земли и оттепель. Но пока его слова застыли среди крепких трескучих морозов и пронизывающих до костей ледяных ветров. Но для тех, кто родился здесь и жил с самых первых дней своей жизни, это абсолютно не вызывало никаких неудобств. Поэтому Вороний день клан Хагартов праздновал огромным кострищем, песнями, обрядами и подношениями.

Возле двухметрового пламени в танцах кружили женщины и дети, мужи же молча следили за происходящим и за тем, как шаман взывал к духам. Исинкрит на диалекте языческих богов кричал и шептал, кланялся и танцевал, делал все, лишь бы Нум услышал его и обратил свой взор к Хагартам.

Обряд не мог закончиться, пока весь клан не убедился бы в том, что их мольбы стали услышаны, а духи подали знак. В противном случае говорящий с духами изгонялся из клана, а само племя ожидали болезни, невзгоды и голод. Поэтому все мужи терпеливо всматривались в огонь, женщины не унимались в танцах, а шаман постоянно разговаривал на никому не понятном языке.

Прошло шесть часов, но духи так и не изъявили желание явиться. Солнце спряталось за белоснежной равниной, а тени упали на промерзшую долину. И это не означало ничего хорошего для клана Хагартов. Исинкрит взял нож и отправился в жертвенник. Острое лезвие глубоко прошло по шее молодого рыжеватого олененка, и его кровь потекла в изогнутый охотничий рог. Когда он наполнился до краев, шаман, облаченный в медвежью шкуру, снова подошел к костру, чтобы начать ритуал. Вождь первым зашел в круг. По его устам потекла еще теплая кровь. Выплеснув в огонь часть из заполненного рта, он разделил пищу с духами. Но духи молчали. Следующим к костру отправился его старший сын Неко и повторил то же самое. Огонь поглотил подношение, но снова ничем не ответил, оставив надежды Хагартов для следующего зашедшего в круг.

В первый раз, когда отец предложил Хакону выпить свежую кровь убитого оленя, его вывернуло наизнанку. Но мальчик не сдался и вопреки своему неокрепшему желудку попросил дать ему еще. С этого времени прошло два года, но воспоминания о первом знакомстве с солоноватым, металлическим привкусом во рту остались у него надолго в памяти.

Подошла его очередь, и шаман передал ему рог, уже лишь наполовину наполненный кровью. Хакон заглянул в черные глаза шамана. Возможно, на его месте будет когда-нибудь стоять и он. Временами духи разговаривали с ним на своем древнем непонятном языке. Иногда они даже появлялись, чтобы спасти ему жизнь. Так случилось, когда он встретил свою шестую зиму и, почувствовав себя опытным рыболовом, наступил на еще не окрепший лед. И хоть Йико бил потом в грудь, что это он вовремя спохватился, вытащив брата из ледяной воды, но Хакон знал, кто действительно уберег его от смерти. Он отчетливо слышал гул, похожий на шепот сразу нескольких голосов, направляющих его к полынье. Это снова повторилось уже спустя год, когда внутри раздались голоса такой силы, что ему больше ничего не оставалось, как замереть на месте. Внезапная остановка спасла его от стрелы, выпущенной охотником из клана Вергардов, пролетевшей в дюйме от его лица. В тот день им удалось сбежать, и они с Йико вернулись целыми и невредимыми и, что самое главное, живыми. Хакон рассказал о случившемся отцу, но тот не кричал и не злился из-за того, что они зашли на чужую землю, наоборот, с его лица не сходило торжество и ликование. Он тут же позвал Исинкрита, и тот подтвердил его родство с духами. Лишь только потом Хакон узнал, что такие, как он, становились либо говорящими с духами, либо хаддингами. Но шло время, а обещанное обучение Исинкрита так и не начиналось. Шаман находил всяческие лазейки, чтобы отложить развитие его навыков. Но не раз Хакон видел, как втайне он все же практиковал обучение своего сына Морескарта, уходя как можно дальше от поселения.

Юный Хагарт поднял рог над головой и, задрав голову, прижал его к губам. Кровь полилась по его устам, и он снова почувствовал тот самый привкус на языке. Сделав глоток, Хакон прошел мимо шамана и плеснул оставшиеся во рту в кострища.

То, что произошло после, ошеломило даже шамана, отпрянувшего от огня на несколько метров. Столб пламени, казалось, поднялся до самих небес. И это был тот самый долгожданный знак. Духи наконец их услышали, и теперь Исинкрит изучал их послание клану.

Мальчик, сам испугавшийся не меньше шамана, смотрел вверх и не верил, что огонь мог подняться так высоко, добравшись до свода полуночного неба. Между тем на звездном полотне начинали появляться разноцветные узоры. Переливаясь красками, они словно плясали в огненном танце. Уставшие женщины снова закружили возле кострища: радость от того, что Нум разделил с ними еду, была безграничной.

— Я слышал их, — заорал Исинкрит. — А вы все видели. Духи вняли нашим мольбам. Они не оставили нас, передав мне свое послание.

— Говори, шаман, — с облегчением произнес вождь клана.

Исинкрит взглянул на счастливое лицо Кветана, опустил глаза, а затем продолжил:

— Мальчик пробудил самого Нума!

Все собравшиеся одобрительно заголосили.

— Как кровь, пролитая из его уст, подняла пламя до небес?

— Да! — в один голос произнесли собравшиеся.

Шаман пристальным взглядом изучил небо, затем его взор пробежал по каждому из клана и остановился на Хаконе.

— Духи требуют Дюн-Хана!

Исинкрит, не сводя глаз с Хакона, приблизился к нему на минимальное расстояние, и казалось, за это кратковременное мгновение он просто прожег его своим испепеляющим взглядом. Но мальчик не боялся его. Не боялся его речей и той могущественной силы, которая таилась у него внутри. И шаман это чувствовал. Их глаза встретились.

— Нум хочет крови! Мальчик должен напоить его вдоволь и сделать это до рассвета.

Вождь клана, не веривший услышанному, хотел заткнуть ему рот, но это надо было сделать гораздо раньше. Сказанные слова обратно уже не вернешь. Исинкрит поставил для его сына непосильную задачу. Кветан ждал оттепели и более благоприятных условий для Дюн-Хана. Зима затянулась, и волки слишком часто стали нападать на соплеменников. Но не только они. Более страшной угрозой являлись Вергарды, пожирающие все живое. А ко всему прочему, напоить кровью Нума из добытого зайца или другой мелкой пушнины выглядело бы нелепо и опрометчиво. Хакону теперь надо было убить по-настоящему крупного зверя и сделать это до утра.

Мать Хакона больше не поддерживала в один голос кричавших Хагартов. Она скрылась в чуме и уже не смогла видеть, как ее сын поднимает окровавленный рог к небу и кричит:

— До рассвета ты выпьешь столько крови, сколько тебе захочется!

Вождь только сейчас понял, что его женщина оказалась дальновиднее его. Она была права, говоря о том, что с прозвучавшими словами шамана он уже ничего не сможет сделать. А это означало только одно — своего младшего сына сегодня он может увидеть в последний раз.

За несколько дней до этого шаман тайно поделился с ним видением, в котором предсказал, что из-за его ребенка умрет весь клан. Кветан не умел слушать и переводить то, что духи оставляли для них на небесном полотне, не умел вызывать их, слушать и разговаривать, но он был непобедимым лефкару и вождем, занимавшим свое место по праву. Но эти качества никак не могли помочь его сыну предстоящей ночью.

Кветан выждал, когда шаман наконец остался один.

— Что ты видел, Исинкрит?

— Я видел, что духи очень голодны, вождь. — Шаман поднял взор к небу. — Чтобы насытиться, они выбрали твоего сына.

— Я бы мог напоить их так, что они купались в ней! Но ты увидел на небесном полотне Дюн-Хан.

Больше всего Кветан хотел сейчас напоить духов кровью шамана, хотя знал его с самого раннего возраста и вместе с ним прошел через многое.

— И не я один. Весь наш клан видел, как твой сын призвал их. А еще я видел, как наш род будет лежать мертвым на снегу, и ты знаешь, кто окажется причиной всему этому. И я не рассказал об этом никому, кроме тебя, Кветан. Помни об этом, вождь, если когда-нибудь решишь сомневаться во мне.

Мимо них прошла старуха Эдейне, и ненадолго их разговор прекратился. Кветан никак не мог смириться с тем, что духи порой были так непредсказуемы и кровожадны. Но еще больше ему не нравилось то, что он не мог изменить их решение.

— Ты мог и ошибаться.

— Я может и могу ошибаться, вождь, но мои видения — никогда.

— Мой сын — говорящий с духами, и если он не вернется, это будет большая утрата для всего клана, и ты это не меньше меня понимаешь.

— Дюн-Хан — это наш древний обычай. Каждый сын севера проходит через него и становится мужем.

— Он слишком юн, и ты должен был обучать его, как и своего сына Морескарта. Уверен, ему ты уготовил Дюн-Хан намного позже, хотя он на две зимы старше Хакона.

— Ты можешь мне не верить, вождь, но я говорю правду. Так велели духи. А еще они мне сказали, что сами придут к Хакону, и наступит это, когда он будет готов. — Исинкрит поморщился и открыл свой чум, перед этим взглянув на небо. Дюн-Хан в полнолуние всегда предвещал много крови, и они оба это знали. — Может быть, после того, как он пройдет испытания, я смогу наконец-то заняться им.

Шаман пропал в чуме, а вождю больше ничего не оставалось, как возвращаться к сыну и сказать последние слова перед его первой самостоятельной охотой.

*****

Елане крепко обняла Хакона. Времени на слезы больше не оставалось. За совсем короткий промежуток времени она пыталась успеть подготовить его одежду к охоте.

Чум открылся, и в него вошел старший брат.

— Хакон, что это было? — Неко находился в небывалом восхищение. — Как ты смог пробудить духов? Такого пламени я не видел никогда!

— Неко, ты забыл? — тут же подключился в разговор Йико. — Он рожден стать говорящим. Но его же духи этой ночью, видимо, решили утолить жажду волков и Вергардов, а не Нума.

— Духи благоволят мне. Так было всегда, — огрызнулся на брата Хакон. — И поверь, к утру я принесу не пару леммингов, как ты!

Рядом засмеялся Неко, но Елане тут же одернула его. Йико с утертым носом повернулся к костру, лишь пробурчав что-то невнятное.

— Время уходит, Хакон, — позади всех раздался суровый голос отца, зашедшего в чум. От неожиданности Неко даже чуть не пролил чай и едва смог удержать чашу в руке.

Вытащив охотничье снаряжение, вождь сел к огню.

— Подойди, сын, — позвал Кветан.

Хакон послушался. Остальные не приближались к костру. Этот разговор предназначался только для них двоих.

— Ты еще очень молод, Хакон, — начал он. — И мало понимаешь, что такое Дюн-Хан.

— Я справлюсь, отец. Ты меня обучил всему для этого.

— Выслушай меня. То, что я скажу, может спасти тебе жизнь. — Вождь вытащил точильный камень, топоры и стрелы и только после этого продолжил: — Дюн-Хан, Хакон, это день, когда ты должен доказать своему клану, что ты стал мужем, охотником и лефкару. Ты должен доказать в первую очередь самому себе, что в тебе больше нет места страху, трусости и сомнениям.

Вождь развернул младшего сына и надел на него свой пояс.

— Ты отправишься в свой путь, на этот раз один. Тебе будет не на кого надеяться этой ночью. Если ты заблудишься, никто тебе не подскажет дорогу. Если дикий зверь учует твой запах и решит напасть — помощи не жди.

В ножны на поясе вошли два отцовских топора. Хакон был безумно рад, потому что такая честь — выйти на охоту с оружием вождя — выпадала далеко не каждому.

— Не заходи далеко на северо-восток. Но если все же окажешься там, не вступай в бой с кланом Вергардов. Это сильные и безжалостные лефкару, с жестокими и кровавыми обычаями.

Хакон вспомнил, как Йико рассказывал ему, что они едят людей еще живыми, а чумы покрывают человеческой шкурой. Но сколько правды было в словах его брата, он точно не знал.

— Но самое главное, ты не должен заходить в Тусклый лес на востоке. В твоем возрасте это верная смерть.

Кветан передал ему свой лук и закинул за спину колчан с наточенными стрелами.

— А теперь ты должен идти, время уходит. И помни о том, что я тебе сказал.

Поблагодарив отца и мать, Хакон вышел из чума. Его Дюн-Хан начался.

*****

Дом остался позади, и лишь кострища вдали напоминали об уюте и теплом чуме. Этой ночью он станет мужем или больше не вернется в клан. Но если у него получится, то с ним будут считаться, как с лефкару. С тем, кто прольет кровь каждого посягнувшего на земли Хагартов.

Хакон спешил — любое промедление могло стоить очень дорого. Духи оставались голодными, а клан ждал его возвращения. Граница, после которой все изменится в его жизни, — восход солнца. Времени достаточно, чтобы выследить и убить крупного зверя. Но юный Хагарт знал и об обратной стороне Дюн-Хана — если он не сможет напоить духов, ему придется уйти. Слабые и бесполезные никому не нужны.

Через ночную пелену, освещаемую лишь полной луной, Хакон шел вперед, не сбавляя темпа. Он искал следы, сломанные ветви, запах — все, что могло вывести его на зверя. Но то ли он ушел раньше времени на север, то ли слишком долгая зима сделала свое дело.

С запада послышался вой. И это был мерзкий знак. Одному ему точно не отбиться от стаи голодных волков, а ждать пощады от них бессмысленно. Разорвут, и даже отцовские топоры не помогут. Но если он их еще не учуял, значит, и они его тоже. Скорее всего, стая, как и он, ищет следы, а может быть, уже идет по ним.

Хакон свернул на северо-восток — туда, куда дул ветер. Так учил его отец. Теперь волчья стая не сможет его учуять. И хоть отец и говорил ему не приближаться к землям Вергардов, другого выбора у него не было, к тому же чуть дальше на чистейшей белизне снежного покрова он заметил лосиный след, уходивший через поле в ельник. Слева от леска расположилась бугристая обширная снежная долина, испещренная лишь немногочисленными ивами и кустарниками.

По мере его движения сапоги стали проваливаться все глубже. Крупные снежинки потянулись вниз, посыпая все кругом огромными белыми хлопьями. Ветер усиливался и не спеша превращался в метель. Плотные тучи, незаметно подкравшись к луне, полностью закрыли ее, сделав все вокруг еще темнее. Следы быстро заметались, но Хакон не сдавался. Слишком много обещаний прозвучало перед всем кланом. Их слышали даже духи.

В полной, кромешной темноте он зашел внутрь ельника. Снег падал в нем гораздо реже, останавливаясь на ветвях. Следы сохатого стали более отчетливыми. Хакон шел по пятам. Быстро, но осторожно он пробирался сквозь кусты и деревья, покрытые толстым слоем инея.

Вой, раздавшийся так близко, заставил сына вождя встрепенуться и затаиться возле массивной ели. Судя по всему, стая и он преследовали одно и то же животное. Теперь Хакон чувствовал их запах так же, как и они его. По нему он смог определить, что стая довольно крупная. Даже если у них и получится нагнать лося, вряд ли они ограничатся только им. Когда они разделаются с добычей, погоня снова продолжится. Долго петлять от них он не сможет, скрыть след тоже не получится. Сын вождя достал лук и вытащил стрелу из колчана. Видимость совсем скудная, но все же один выстрел он сделать успеет.

Еще одно волчье завывание раздалось совсем рядом. Они приближались и загоняли животное прямо на него. Звуки погони становились все более близкими. По его телу пробежала мелкая дрожь. Он тяжело вздохнул, опустил глаза и вспомнил уроки отца. Самый главный из них — всегда быть хладнокровным и не пускать страх внутрь. Придерживая тыльный конец стрелы, он расположил большой палец как можно ровнее. Руки вытянулись параллельно земле. С максимальной силой он оттянул тетиву отцовского лука и замер.

Из темноты выскочила фигура светло-коричневого цвета. Юный Хагарт не ошибся — стая волков преследовала взрослого лося, изо всех сил пытающегося уйти от погони. Сохатый, увидев его, встрепенулся и ринулся в другую сторону. Хакон проводил его взглядом, но тетиву не отпустил. Следом из-за поваленного дерева выскочил волк. Его размеры одновременно впечатлили, казавшись гигантскими, и в то же время пугали до глубины души. Таких огромных самцов Хакон еще не встречал никогда. Вожак бежал первым, наводя ужас на всех, кого преследовала стая. Тетива опустилась, издав звонкий щелчок. Стрела бесшумно и стремительно полетела к своей цели. Волк упал. Он попал ему точно в грудь. По ельнику пронесся судорожный стон раненого зверя. Но на удивление Хакона, звук шел вовсе не от него! Сын вождя быстро обернулся назад, увидев раненого лося, прибитого стрелой к дереву. Тот, кто это сделал, затаился среди голых деревьев, продолжая выжидать. Сохатый извивался и стонал, но сделать уже ничего не мог. Эту тяжелую длинную стрелу Хакон видел и раньше. Клан Вергардов опередил волков, сделав при этом капкан для них! Но к своему чудовищному невезению, в него умудрился попасть и он.

Не зная, откуда ждать нападения, Хакон все же обернулся в сторону раненого волка. Тот успел подняться и, оскалившись, смотрел на него бешеными красными глазами, сверкающими яростью и неутомимой местью. Его черная шерсть на спине встала дыбом, а из алой пасти, поднятой к луне, раздался вой.

Как можно быстро и ловко, Хакон выхватил еще одну стрелу и натянул тетиву. Вожак, уже успев разогнаться, мчался прямо на него. Нацелившись, он почти разжал пальцы, но успел боковым зрением увидеть еще одно движение, куда более опасное, чем то, которое приближалось впереди. Поддавшись интуиции и внутренним инстинктам, он развернулся и выпустил стрелу. Крадущаяся к нему волчица сумела незаметно подобраться так близко, что лишь секунды ей не хватило, чтобы разорвать его шею. Выстрел был смертельным. Хакон развернулся, переключившись снова на вожака. Но драгоценные секунды были уже утеряны. Волк преодолел расстояние между ними за какие-то считаные секунды, и теперь у сына вождя не хватало времени, даже чтобы успеть вытащить топоры. Шепот, как и в глубоком детстве, снова безудержным гулом отозвался в голове. От неожиданности он отшатнулся, и в тот же момент что-то острое и холодное скользнуло по его щеке, оставляя за собой кровавый след. Стрела, выпущенная тем, кто убил сохатого, чуть не пригвоздила его так же, как и животное, к дереву. Причем выпущена она была с такой силой, что наконечник вышел с другой стороны ели.

Но все это ушло на задний план. Гигантский зверь сделал прыжок и, раскрыв пасть, прыгнул на него. Хакон выставил лук, едва успев отвести острые клыки в сторону. От огромной навалившейся массы он не смог устоять на ногах, упав в сугроб. Сомкнувшиеся челюсти сжались мертвой хваткой на деревянной рукояти, потащив его по снежной поляне. Юный Хагарт ничего не мог противопоставить его мощи и бешеному напору. Единственное, что хоть как-то играло в его пользу, — это время: волк истекал кровью. Стрела глубоко засела в его груди, и хоть он не смог убить его сразу, все же этот исход для него был неизбежен. Все, что требовалось, — это продержаться какое-то время и не дать ему добраться до его шеи.

Но Хакон совсем забыл, что стая состояла из куда большего числа волков. Выскочивший на помощь вожаку его сородич жадно вцепился в голеностоп юного Хагарта. Боль от сомкнувшихся зубов перевернула его сознание, чуть не заставив выпустить лук. Почти потеряв контроль, он уже поверил в неминуемую смерть. Но отец учил его терпеть и выжидать. Краем глаза он заметил выпирающий из дерева наконечник стрелы Вергардов. В нужный момент Хакон собрал в себе все оставшиеся силы и, поджав правую ногу под себя, хлестким ударом въехал в волчью голову, прижав ее к дереву. Нога вернулась обратно, а висевший на ней волк заскулил, разжав челюсти. Одной смертельной угрозой стало меньше. Но все еще оставался вожак, нависающий над ним своим массивным телом и не дающий ему расслабиться ни на секунду. Но теперь обе его ноги были свободны. Хакон прижал их к груди и выставил вверх, приподняв на мгновение гигантского зверя. Этой секунды оказалась достаточно, чтобы успеть вытащить свою же стрелу из его груди и воткнуть ее в опустившуюся шею.

На его лицо полилась теплая кровь. Волчьи глаза стали стеклянными, а тело обмякло. Ему удалось отбиться. Но праздновать было еще очень и очень рано. Хакон скинул с себя тело и, схватив топор из ножен, размашистым ударом сшиб первую подоспевшую волчицу. Остальные четверо, следующие за ней, окружили его, решив пока не нападать.

Секунды шли. Волки ходили по кругу. Хакон, державший в каждой руке по топору, оставался на месте и выжидал.

Лес потряс рев боевого рога. Местами снег упал с веток, а эхо еще трижды повторило звук горна. Из-за деревьев вышли три силуэта. Все облаченные в серые волчьи шкуры.

— Вергарды, — с содроганием произнес Хакон.

Три массивных коренастых лефкару уверенно шли в их сторону. Красные волчьи глаза, кружащие рядом с ним, наполнились непередаваемым страхом. Все знали, что для Вергардов волчьи шкуры ценились как трофеи больше всего. Но в еде предпочтения были другие. И прозвучавший вой из рога был отнюдь не для его спасения. Кто будет есть уже покусанное мясо?

Волки рванули в рассыпную, но выпущенные стрелы позволили уйти далеко не всем. Хакон успел прыгнуть и кувырком укрыться за елью.

Перемещаясь от дерева к дереву, он бежал, пытаясь уйти от преследования. Травмированный голеностоп от укуса не давал ему двигаться в полную силу. Вергарды ни на шаг не отставали. Хакон не имел ни малейшего понятия, как ему запутать их и остаться живым. Он даже не понимал, в какую сторону ему бежать, чтобы покинуть чужие земли.

Ельник остался позади. Снег продолжал кучно сыпать, затрудняя ход. Но к сожалению, не так сильно, чтобы заметать следы. Боль в ноге усиливалась, но сейчас было не до нее. Выскочив на снежную равнину, он тут же взглянул на небо — все затянуло, и звездную карту он увидит не скоро, а значит, бежать дальше придется наугад. Поймав ветер, он немного сменил направление и теперь двигался вместе с ним. Запах Вергардов, преследовавших его, отчетливо чувствовался с каждым вздохом. Они не отставали.

Долина закончилась ледяной коркой замерзшего озера под ногами. Бежать стало немного легче. Метель ослабевала. Впереди появился водопад, образующий несколько уступов, по которым падающая вода с шумом обрушивалась вниз, отзываясь жестяной дробью. Дальше двигаться становилось все опаснее — лед под ногами проседал и поскрипывал. Из-за этого пришлось отклониться, свернув в сторону, где выступал ряд каменистых перекатов, за которым начинался лес. Но не такой, как тот, что он встречал когда-либо раньше. Деревья в нем стонали и выли, как живые существа. Их корни были сплетены, а стволы тянулись вверх, впиваясь друг в друга острыми ветвями.

Сомнений не было — впереди виднелся Тусклый лес. Отец предостерегал Хакона именно от него. Он говорил, что в нем его ждет только смерть. Но она идет за ним уже давно по пятам, и, стоит ему остановиться хоть на секунду, она заберет его в свои объятия и уже не выпустит никогда. Другого выбора, чтобы выжить, у него просто не было.

Забежав внутрь, он резко повернул влево и теперь перемещался параллельно кромке вековых колонн Тусклого леса. Он надеялся, что если не уйдет вглубь, то, возможно, избежит всего того, что таится за этими больными, измученными деревьями. Стрела просвистела совсем рядом, чуть не оторвав ему ухо. Он слишком много времени потерял на маневры, и теперь Вергарды подобрались намного ближе. Хакон снова стал перемещаться от дерева к дереву, увиливая от летящих стрел. Из-за этого траектория движения сменилась, заставив его подниматься к возвышенности. Деревья стали редеть, а все вокруг походить на горный массив. Прятаться стало намного труднее. Лишь огромные камни иногда спасали его от неминуемой смерти.

Силы покидали его. Ноги почти не слушались. Он понимал, что еще чуть-чуть, и Вергарды доберутся до него. Увидев узкую тропу, ведущую в глубокий грот, Хакон тут же свернул на нее, забежав внутрь. Последний бой он примет именно здесь. Лучше умереть, сражаясь, воином, чем получить стрелу в спину, как убегающее животное. На открытой местности у него не было ни единого шанса, но в темноте пещеры есть хотя бы призрачная надежда.

Скатившись по каменистой глади, сын вождя тут же испытал резкий запах чего-то страшного и неотвратимого. Такого жуткого смрада он не чувствовал еще никогда. Что-то зловещее и первобытное таилось внутри царящей впереди темноты.

Сзади послышались шаги. Вергарды спускались за ним. Ноги Хакона повели его дальше, двигаясь по темному каменистому коридору. Здесь явно кто-то обитал. Зловоние стояло такой силы, что невозможно было дышать. Но ничего не оставалось, как идти дальше. Пройдя еще немного, он вышел в скальную полость, имеющую несколько проходов, и громадный зал. Лунный свет немного просачивался через дыру сверху, освещая его центральную часть.

То, что он увидел дальше, заставило его окаменеть от ужаса и проглотить слюну. Глаза расширились, а на спине выступил холодный пот. Чуть дальше на каменном уступе поднималось то, чего он боялся и никогда бы не хотел встретить. То, во что он не верил и высмеивал, когда его просили промолчать. Того, чей запах он почувствовал, едва забежал в скальную пещеру.

Он пробудил Рагора!

Размер этого бурого исполинского гиганта превосходил двух медведей. Его когти были размером с запястье мужчины, а своим весом он мог расплющить камень. Внутри грота повсюду валялись разбросанные окровавленные кости животных и людей. Как он сразу мог их не заметить? Отец предупреждал его о Тусклом лесе. Даже на его окраинах он может быть смертельно опасным.

Взгляд Хакона блуждал по огромной бурой шерсти, поднимающейся все выше. Его кончик носа приподнялся, и теперь он вдохнул его запах; глаза тщательно смотрели на того, кто посмел пробудить его.

Рагор оскалил пасть и заревел, бросившись к Хакону.

Сын вождя, увидев каменистый уступ, ринулся к нему. Подтянувшись, он залез на еще одну ступень. Но как бы сильно Хакон ни старался, он знал, что даже если он доберется до самого верха, это все равно не спасет его. Так или иначе, он будет растерзан этим исполинским, первобытным, гигантским зверем. Но это хотя бы оттягивало его от неизбежного.

Когда Хакон взобрался на третий каменный выступ, Рагор стал на лапы, и его массивная голова поднялась так, что они оказались на одном уровне. Около секунды они смотрели друг на друга и почти не двигались. Он дышал ему в лицо, обнюхивал и изучал. Затем его челюсть открылась, а одна из лап поднялась вверх. Хакон сжал со всей силы рукоять топора, готовясь к нападению. Но скинуть его вниз медведю так и не удалось — мощная стрела прошибла его заднюю конечность. Взревев от злости, он бросился на Вергарда. Еще один выстрел порвал ему плечо, но это стало последним перед тем, как Рагор буквально вдавил его тело в каменную стену. Наточенный топор стоящего рядом охотника врезался в переднюю лапу, чуть не сломав ее. Рагор вскрикнул от боли, но это лишь прибавило ему ярости, и его открытая челюсть устремилась вперед, схватив шею напавшего. Оторвав голову за какую-то долю секунды, он ринулся снова убивать. Извернувшись, последний Вергард успел отпрыгнуть и размашистым ударом всадить острие топора в правый бок гигантского зверя, из которого тут же полилась кровь, делая шерсть влажной и красной. Но Рагор не отступил и даже не осекся. Развернувшись на ходу, он огромными когтями смог достать охотника. Разорвав одежду, они застряли в его теле, зацепившись за ребра. Освобождая свою лапу от бьющегося в агонии Вергарда, медведь отбросил его к другим костям в центре каменного зала.

Истекающий кровью Рагор снова уставился на Хакона. Три лефкару из клана Вергардов хоть и покалечили его, но все же убить не смогли. Он все так же был опасен и, ко всему прочему, очень зол. Рагор снова бросился на Хакона. Сын вождя схватился двумя руками за рукоять топора. Одной ногой он уперся как можно плотнее в стоявшую сзади стену, другую выставил вперед. Затем попросил духов быть снисходительными. И с боевым кличем спрыгнул с уступа…

Глаза Хагарта еще долго не желали открываться. Одна из лап медведя лежала на его груди. Он все еще хрипел, а его грудная клетка судорожно поднималась и снова опускалась. Но вскоре он издал последний всхлип. И только тогда Хакон смог заставить себя взглянуть на поверженного зверя. Они оба лежали в кровавой луже.

Вытащив отцовский топор из головы Рагора, он посмотрел вверх. Из дыры в потолке скалы все еще светил лунный свет, а это означало, что Дюн-Хан еще не закончился и теперь ему нужно как можно быстрее возвращаться домой.

Глава 7

Чем закончился королевский бал, семья Роклор так и не узнала — им пришлось удалиться в свои покои в сопровождении двух рыцарей. Кто там стал победителем, Софью совсем уже не интересовало. Сиагрий не унимался и ходил из одного угла комнаты в другой, не понимая, как все это могло случиться именно с его семьей. Он проклинал всю звездную магию, наполнившую когда-то земли Кимбрии, иподьякона Иверия, обучившего его сына этому искусству, и весь род герцога Дорского, чьи высокомерие и вседозволенность переходили любые рамки.