Бесплатный фрагмент - Сумка с биеннале

Проза, с которой ясно жить

Одесское предисловие

Вы заметили, что практически все одесские писатели переходят к «крупной» форме, уже уехав из Одессы? Тут ведь невозможно писать ничего, кроме рассказов, желательно покороче – вся жизнь одессита проходит на улице, в общении, в наслаждении, тут не до романов (кроме настоящих, конечно, но и те протекают зачастую со стремительной быстротой, о чём так замечательно написал Аверченко). В общем, чтобы стать романистом, нужно уехать подальше, как минимум – в Москву. У Янины Желток всё получилось наоборот – сначала она из Москвы приехала в Одессу, здешний роман её длился долго, а вернувшись на подмосковную дачу, она не засела за «тяжёлую» прозу, но собрала воедино написанные в разных городах и странах ясные, очаровательные в своей прозрачности рассказы, которые читаются так быстро и с таким удовольствием, что невольно притормаживаешь и устанавливаешь сам себе ограничения, чтобы растянуть удовольствие подольше.

Предположу, что эта кристальная ясность – тоже результат долгой жизни в городе, «в котором легко жить, в котором ясно жить».

Эти лёгкость и ясность присутствуют во всех историях – о Розе и Зое, Агате и Марине, в общем, во всех тех, в ком легко угадывается alter ego самого автора. Потому «мне всё удаётся!» - фразу Гали из рассказа «Сыроежка и мясоедка» - вполне может сказать себе и нам сама Желток.

Я неравнодушен к такой прозе по нескольким причинам. Одна из них – сам стараюсь писать коротко. Вторая – обожаю рассказы о путешествиях. Третья – неравнодушен к самому автору. По многим причинам. Хотя бы потому, что рассказы её нежные и всегда вызывают улыбку. Хотя бы крошечную. Кстати, это фраза самого Желтка. Разве можно остаться равнодушным, читая, например, такое: «Если грудь красивая – она может и просвечивать. От этого всем только хорошо»?

И я надеюсь, что та самая монетка, брошенная в воду на Большом Фонтане, ещё приведёт Янину в город, где ясно жить.

Евгений Деменок, писатель

Здравствуй, Африка!

Однажды, когда я ждала второго сына, доктор сказал, что моча у меня не очень: «Это плохо, надо пересдать».

Восемь утра. Иду по улице грустная-прегрустная, потому что у меня моча плохая. Летит первый снег, а на березах еще болтаются желтые листочки. Иду с большим животом, а в сумке у меня баночка, а в ней новый материал для анализа. Баночка кипяченая-перекипяченая, мытая-перемытая, тертая-перетертая. Чтобы сразу было ясно: если с анализом что-то не так — в этом виновата не баночка. Это я виновата.

Шагаю по чуть-чуть, переваливаясь. Снег, холодно, пузо, ждать уже недолго, но от этого еще противней. Первого ждала — носилась на высоких каблуках, работала много и веселилась. Со вторым иначе. Даже подумать о том, как это начнется и чем закончится, так страшно, что мороз по коже.

Иду, небо светлеет, прихожу в консультацию, солнышко показывается. Захожу внутрь, луч из окна падает прямо на стол для анализов. Вижу в контражуре — на белой поверхности стола много-много стеклянных баночек. Все светятся разными оттенками желтого, от бледно-лимонного через темно-апельсиновый и к цвету чая. А над столом стоит, задумавшись, черный-пречерный человек в белом халате с маленьким листочком в руке. Кудрявый африканский студент-медик. Улыбнулась ему и поставила свою баночку.

Дальше думаю: «А если этот парень появится у меня на родах? Институт Дружбы народов проходит практику в нашем роддоме. Что я буду делать?» Неудобно молчать и делать вид, что ничего особенного не происходит. Тут же придумала! Если придет, я скажу ему: «Здравствуй, Африка!»

И все будет хорошо. Посмеялась про себя и пошла домой. Через пару дней доктор сообщил, что анализы в порядке. Значит, в прошлый раз виновата была не я, а баночка: видно, что-то к ней прилипло и испортило мой прекрасный результат.

В последний день осени, в тот день, когда родился мой сын, большая группа студентов из университета Патриса Лумумбы действительно пришла принимать роды и наблюдать за родами. Там были и чернокожие, и желтокожие, и несколько индусов, индианок и мексиканок — всякие-разные ребята в белых халатах, будущие врачи. Человек тридцать. Появились они ровно в восемь утра. А мой сынишка будто знал об этом. Он поспешил и родился в 7.45. Толпа разноцветных студентов втиснулась в коридоры, когда я уже лежала со счастливой и максимально широкой улыбкой на каталке и слушала, как кричат новорожденные. Красивая очень смуглая студентка подошла и спросила, можно ли измерить мне давление. Конечно, можно! Давление в тот день было у меня отличным. Да и в целом! Мероприятие прошло успешно. Главное, пупсик родился крепким и прожорливым. Таким, как надо. Здоровые дети — счастье для родителей, как говорит наш дедушка.

Так что кричать «Здравствуй, Африка» в тот раз не понадобилось. Лишь десять лет спустя я сказала эту замечательную фразу уже на африканском континенте. Вот как долго Африке пришлось меня ждать!

Женя Валентинов в парке Биссола

Как-то в начале мая художник Женя Валентинов приехал в Венецию на биеннале современного искусства. Поселиться в самой Венеции ему не удалось, он выбрал маленькую гостиницу на материке, в двадцати минутах от Венеции, в городе Местре. Женя приехал из аэропорта в городок Местре, заметил двух медленно шагающих черных-пречерных парней, подошел к ним и спросил, где его улица и знают ли они гостиницу, в которой он собрался остановиться. Ребята спокойно и явно с удовольствием стали объяснять, куда идти, а потом сказали, что покажут, и повели Женю. По дороге Женя Валентинов рассказал про себя, спросил, откуда ребята, — из Кении, — поинтересовался, как их звать. Оказалось, симпатичного негритоса с волосами-антенками зовут Тупак. И второго крепкого коротко стриженного с широким носом — Адам.

— Тупак и Адам — отличная компания! — сказал Женя Валентинов, и они расхохотались все вместе — прямо как на открытке Фестиваля молодежи и студентов 1957 года.

Имя «Тупак» переводится как «два пакетика». Поэтому Женя Валентинов плавно перешел к новой теме. Он спросил у Тупака, есть ли тут трава и хорошая ли. Темнокожие ответили, что трава есть, очень хорошая, и достать можно.

— Кто может достать? — спросил Женя.

— Я, — ответил Тупак.

— А как тебя найти?

— Напротив твоей гостиницы кафе. Сядь в кафе, закажи чашечку кофе, и я появлюсь, — сказал Тупак.

Жене Валентинову такой ответ очень понравился, потому что он верил в волшебство. Но сколько Женя ни тужился, ни всматривался в улицы Местре, желая увидеть его снова — Тупак не появился. Ждать в кафе Женя Валентинов совсем не мог — утром он садился в автобус и уезжал в Венецию на выставки биеннале, а возвращался Женя, когда было уже темно.

Как-то один венецианский аристократ спросил Женю Валентинова, где он остановился. Женя ответил: «В Местре». На что итальянец в рубашке с кружевными манжетами ответил почему-то по-русски: «Местре — это как ваш Житомир».

«Какой высокомерный», — подумал Женя Валентинов. Женя давно решил не обращать внимания на слова и мысли высокомерных людей. Ясно, что жить в самой Венеции здорово, но и в Местре неплохо. В Италии везде прекрасно, особенно когда попадаешь туда впервые. Художник Женя Валентинов приехал в Италию первый раз.

Когда дома по интернету он искал гостиницу в Местре, то выбирал между двумя маленькими. Первую держали китайцы, в отзывах писалось: все такое микроскопическое, что только для китайца и подойдет. А про вторую гостиницу Женя прочел, что ее держат индусы. Это был решающий момент. Женя Валентинов любил Индию и индусов, особенно индийских старцев в оранжевых тогах. Именно с ними на берегу Ганга Женя Валентинов курил джа и радовался. Седые старцы в чалмах и с длинными бородами сидели с Женей и тоже радовались.

В гостинице в Местре Женя узнал, что держат ее не индусы, а ребята из Бангладеш. Они на самом деле очень похожи на индусов, если не спросить — индус и индус. Говорят на английском. А между собой на своем. Женя Валентинов как-то спросил хозяина гостиницы:

— Ты на каком языке говоришь?

Хозяин ответил:

— Это банга! Банга! Язык Бангладеш.

В Венеции и в Местре все люди, похожие на индусов, на самом деле не индусы, а бангладешцы, как-то у них получилось именно в эту область Италии переехать и там застолбить себе местечко.

Женя Валентинов снял комнатку с завтраком. Завтрак подавал совсем юный парень из Бангладеш по имени Шубо. Именно на Шубо выпал жребий Жени Валентинова. Потом уже в других путешествиях Женя называл других людей, которые помогали ему найти траву: «Мой Шубо». После завтрака Женя Валентинов тихо спросил красивого белозубого Шубо:

— Скажи мне, тут можно достать траву?

Шубо вывел Женю Валентинова на крыльцо и шепотом ответил, что в Местре есть специальное место, где можно купить траву и гашиш. Называется парк Биссола. Это большой парк, и в центре парка круглое озеро. Там собираются ребята, которые интересуются этой темой.

— Ты сможешь меня туда отвести? — спросил Женя Валентинов.

— Могу. Только поздно вечером. И никому не говори, — прошептал в ответ Шубо.

Женя и Шубо договорились встретиться вечером на углу.

— Никто в отеле не должен видеть, куда мы пошли, — сказал Шубо.

Этим вечером Женя Валентинов приехал из Венеции раньше обычного. Парк Биссола оказался на самой окраине города. В парке было темно и прохладно. Какие-то подозрительные люди ездили на велосипедах вокруг круглого озера. К Жене Валентинову и Шубо подъехал толстый темнокожий и предложил какие-то снадобья, Шубо не понравилась цена, и он отказался. Дело еще в том, что Шубо хотел купить у своего продавца. Они дождались «своего», то есть — бангу, и взяли у него кусочек гашиша за двадцать евро. Тут Женя Валентинов показал новым товарищам свою бескрайнюю, как степь, душу художника. Он не сделал так, как сделал бы на его месте другой: купил, взял и ушел. Женя Валентинов сказал:

— Ребята! Как хорошо, что мы нашли траву. Давайте теперь покурим вместе!

Шубо и его приятель удивились, затем возрадовались и ответили:

— Конечно! Тут есть замечательное местечко прямо у пруда. Сядем там, забьем и покурим.

Они сели на гранитный бортик круглого озера и раскурили трубку мира. Женя посмотрел в воду и увидел, что совсем рядом с ним проплыла рыба. То ли карп, то ли карась. Размером с упитанную собаку. Женя Валентинов всмотрелся и увидел еще много рыб и все они были огромными, просто гигантскими. Кишмя кишели. Женя сказал товарищам:

— Ребята! Вы видели рыб?

Тогда и эти двое посмотрели в воду:

— Ух ты, — отвечают, — здоровенные! А мы и не знали! Мы туда никогда не смотрели.

А рыбы все подплывали и подплывали. Чешуя их в воде чуть-чуть светилась. Наверное, рыбы ждали, когда их будут кормить. Или просто ребят рассматривали. Или дым нюхали: хороший джа или не очень? Хороший! Не наврал Шубо. Ребята посидели еще, подышали. Рыбы рядом с ними поплавали, понюхали, они высовывали морды и что-то рассказали, открывая рты. Что они говорили? Что хорошо живется в воде озера в парке Биссола. И кормят, и тепло, и пахнет вкусно. Посидели, а потом все — Женя Валентинов, ребята-банга и упитанные светящиеся рыбы — разошлись и расплылись по домам.

Тем вечером Женя Валентинов долго не мог успокоиться. Не спал, ворочался у себя в каморке и все повторял это странное слово: «Биссола! А Вы говорите — Венеция. В каналах Венеции точно ни одной рыбы не водится. А тут вот какие!»

Джузеппе и его любовь

Это было путешествие, к которому я часто возвращаюсь в мыслях. Думаю, воспоминание о нем так и останется одним из самых приятных и значительных, потому что это была моя первая поездка в Венецию.

Мы отправились в Венецию с Вероникой в гости к ее приятелю Карло. Вся семья Карло состояла из поклонников Венеции, они так любили город, его острова и мостики, что несколько лет подряд снимали квартиру на Каннареджо.

Фотографу Карло было тогда за сорок, его родители жили в Милане и наведывались в «венецианские апартаменты» только время от времени на выходные. Постепенно мысли об экономии перебороли мысли о любви к городу на воде, и семья решила прекратить свое расточительство. В Венеции и так всегда присутствует особенное щемящее и острое чувство: то ли ушедших времен, то ли утекших вод, а может быть, это грусть о не случившихся любовях и не подаренных подарках. Карло все повторял, что эти выходные — последние в его отношениях с венецианской квартиркой, что звучало довольно печально.

Но пока я не знала про венецианскую грусть, мы ехали в машине Карло на восток в сторону моря. Тут Вероника схватила меня за рукав и жарко зашептала в ухо:

— Когда мы приедем, обязательно попроси Карло, чтобы он рассказал тебе историю своего брата!

(Мы познакомились с Вероникой накануне весной, когда я только начала писать мои тексты. Я читала ей вслух, и Вероника cтала первым человеком, кто воспринимал меня как писательницу. Это было новинкой в моей жизни. И очень приятной).

— Что за история? — спросила я.

— О том, как брат Карло встретил очень богатую женщину. Не хочу тебе рассказывать, там куча подробностей! Они познакомились крайне необычно.

Мы ехали по трассе, которую окружал индустриальный пейзаж — заводы, фабрики, гигантские склады. Время от времени вдали появлялись синие горы или проносилась старинная колокольня. Никакой сбивающей с ног красоты. Только небо, небо над Италией, было выписано тоненькой кисточкой, как на картине старых мастеров.

Мы оказались в Местре. Стемнело.

— Въехать в Венецию на машине нельзя, — объяснила Вероника, — машина останется в Местре. Мы сядем в электричку и через десять минут будем в Венеции. Билет один евро.

— Там другое измерение, другая реальность, — сказал Карло, — все осталось точно таким, как было пятьсот лет назад.

Поезд с мягкими серыми креслами подкатил к Венеции, мы оказались на вокзале Санта Лючия, просторном и высоком. Мы шагали в полночь по ничем не примечательному европейскому вокзалу. Я уже стала волноваться, что ничего необыкновенного сегодня не произойдет. Открываю дверь вокзала, по инерции прохожу пару шагов и понимаю, что… Удивительным образом мы оказались прямо в первой сцене фильма «Казанова» Феллини. Перед нами Большой Канал, на той стороне дворцы, в воде отражаются окна и фонари, мост из фильма! По каналу движется черная гондола, и управляет ею гондольер в канотье и матроске. Слева и справа в черноту неба взмывают маленькие синие салютики. Карло и Вероника оглядываются и смотрят на меня. Ты прав, Карло! Тут другое измерение. Просто кайф!

Действительно. Мы в Венеции. Шагаем по мостовым, перебегаем через мостики. В памяти всплывает давнишний сон. Мы в Венеции с моим папой. Я захожу в какую-то лавочку, он в музей. А улицы, мостики и рукава рек начинают двигаться сами собой. Мы теряемся с моим папой. Хочу вернуться, но это невозможно: найтись здесь трудно, а потеряться очень легко. Это состояние я снова чувствую уже в настоящей Венеции, как только оказываюсь здесь.

Вечером мы попадаем на вечеринку с танцами и напитками в настоящий венецианский дворец, увешанный коврами и старинными люстрами, с выходом на Гранд канал.

Когда первые восторги улеглись, во второй вечер нашей Венеции в квартире на четвертом этаже собралась компания приятелей. Карло сварил много спагетти, и я, наконец, спросила его про брата. История действительно оказалась достойной рассказа.

Жил-был Джузеппе, старший брат Карло. Джузеппе был не то что аутистом, но очень малообщительным человеком. Какое-то время он обитал в той же уютной небольшой квартире в Венеции, где мы гостили.

Джузеппе ничем особенно не занимался. Целыми днями сидел в интернете, хотя было ему уже пятьдесят. Сидел за компьютером и играл в игру. Тут Карло рассказал мне, что есть очень модная игра, воссоздающая реальность. В этой игре люди выбирают себе разные роли, профессии и хобби и живут в образах своих персонажей. Там, в интернете! Они строят дома, делают ремонт, заводят собак, зарабатывают, знакомятся друг с другом, женятся и растят детей. В виртуальной реальности. Тут мне сделалось жутко. Я подумала: неужели это наше будущее? Неужели такая игра скоро будет тут у нас на русском языке, и придется так глубоко погрузиться в несуществующую реальность, чтобы ходить на свидания и рожать там — в интернете — детей?!

Прошло уже семь лет, и ни один из моих знакомых не играет в эту игру. Кажется, пронесло!

Но речь не про меня и друзей, а про Джузеппе, старшего брата Карло, который любил компьютеры и был социопатом. Он сидел в Венеции и играл в игру. Играл уже много месяцев, у него были там друзья и жена, с которой они завели ребенка. Хотя не уверена. Может быть, они завели собаку. Большую часть дня Джузеппе был онлайн — и счастлив. У него и его виртуальной супруги сложились чудесные, душевные отношения.

Именно в этот сладкий момент у родителей великовозрастных братьев-холостяков снова заработали счетчики на водомерах. Родители сказали: «Как так! Джузеппе сидит без дела, нехорошо! Джузеппе должен пойти работать, иначе нам нечем будет оплачивать квартиру в Венеции. Пусть идет и работает. Пусть найдет работу официанта». Так славные времена, полные неги, рассматривания зеленой воды каналов и красной черепицы церкви напротив, подошли к концу. Джузеппе устроился работать в маленький венецианский ресторан. В зале было шесть столов, их должен был обслуживать Джузеппе, работы не очень много, но с непривычки он быстро уставал и, возвращаясь домой на четвертый этаж, сразу ложился и засыпал, совсем забросив онлайн-пространство.

Но не стоит забывать, что за виртуальной женой Джузеппе скрывалась реальная женщина. Обнаружив, что ее любимый супруг перестал приходить домой в игру, она начала бить в колокола! В этот момент она вспомнила, что и Карло, младший брат, тоже был персонажем игры.

Джузеппе, старший брат Карло, не отвечал на письма супруги много дней. Тогда она написала младшему брату, нашему другу Карло, точнее — персонажу Карло, и спросила, что случилось с Джузеппе и как теперь быть. Карло объяснил. Он ответил, что Джузеппе, его мудрому старшему брату, пришлось пойти на поводу у семьи, и теперь он работает, очень устает, и ему не хватает сил на игру. Но в целом Джузеппе здоров, и все очень хорошо.

Прошло несколько дней. И вот Карло открывает игру и читает удивительное письмо.

Я знаю, что некоторые письма обладают волшебной силой.

Я даже читала однажды такое письмо.

Письмо, прочитав которое, человек вдруг далеко перемещается в пространстве или начинает играть новую для себя роль.

Карло тоже понял, что получил особенное письмо. Беата, жена Джузеппе по игре, писала, что она любит Джузеппе по-настоящему. Она хочет выйти из игры и увидеть его таким, какой он есть. И приехать туда, где уже человек — реальный Джузеппе, а не персонаж, — будет ее ждать.

— Я позвонил Джузеппе сюда, — Карло обвел руками комнату с видом на зеленый канал, мостик и красную крышу церкви, — и сказал: «Брат, она любит тебя! Тебе нужно познакомиться с ней в реальности».

Дальше была неделя сомнений Джузеппе. Так много раз люди, выбираясь из сетей, смотрели друг на друга и не находили тех, кого хотели обнаружить под маской… Вдруг они совсем разные? Беата в реальности и Беата из игры. А вдруг не подойду я? Джузеппе терзался.

Следующая неделя ушла на переговоры с дамой. Она оказалась испанкой, жила в Барселоне и была готова приехать в Венецию, чтобы увидеть Джузеппе.

И вот в один прекрасный день Джузеппе встретил Беату на вокзале Санта Лючия. Они сразу понравились друг другу. Они гуляли по Венеции, а их симпатия становилась все гармоничнее и глубже. Джузеппе пригласил Беату домой и:

— Он взял ее прямо на этом столе! — торжественно произнес Карло, — они страстно занялись любовью. И он кричал! И она кричала! Они стонали так громко, что внизу на площади собралась толпа, которая слушала их стоны. И когда их голоса слились в финальной прекрасной песне, когда они оба пережили великолепный и лучший в жизни оргазм, люди на площади зааплодировали!

Они устроили овацию любовникам, которые обрели друг друга в виртуальном пространстве и, наконец, встретились здесь. В Венеции.

Оказалось, что дама из Барселоны — вдова очень богатого человека, и она ведет бизнес своего мужа. «Настоящая миллионерша!» — сказал Карло.

Они решили пожениться и уехать в Барселону.

История была триумфальной и в то же время немножко грустной. Ведь если бы Джузеппе не уехал из Венеции, никому не нужно было бы оставлять эту уютную квартиру недалеко от моста Риальто.

Потом фотограф Карло, настоящий реалист и немножко нытик, перечислил моменты, которые ему не нравятся в браке старшего брата.

Джузеппе в его пожилом возрасте пришлось покинуть Италию и поселиться в Барселоне. Там у него нет ни родителей, ни брата, ни друзей, ни знакомых. Джузеппе может загрустить. Кроме того, несмотря на кучу денег Беаты, Джузеппе сексист и поэтому не хочет сидеть на шее у жены.

— Я его понимаю, — говорит Карло, — Джузеппе не дурак!

И вот все итальянское семейство ищет для старшего брата небольшой ресторанчик, где он будет работать официантом, теперь уже в Барселоне.

— Просто, чтобы он чувствовал себя хорошо и нашел новых друзей, — говорит Карло.

История закончена, Карло собирает пустые тарелки из-под спагетти и уносит в кухню, погружает в мойку и тут же возвращается с криком:

— Представляешь! Письмо! А в нем: «Я на самом деле люблю твоего брата!»

— Такая романтичная история, — вздыхает Вероника.

Тут я вспоминаю, как должен вести себя образцовый гость, подскакиваю и несусь в кухню, чтобы мыть тарелки после вкуснейших спагетти. Мощный напор воды! Горячая и чистая вода Венеции. Такая же горячая, чистая и напористая, как история, которую нам только что рассказал Карло.

Все сидят за столом довольные после спагетти. «Ван лав» напевает кто-то. Одна любовь. Любовь в жизни Джузеппе, старшего брата Карло. И сама Венеция тоже — одна любовь. Ван лав.

Today I will shine

Мы ехали с Марией из Харькова в Белгород. Там очень приятная пешеходная граница между Украиной и Россией. На такси до границы, пешком минут 15, маленькая очередь, а может, совсем не будет, опять пробежка-прогулка, и на втором такси до вокзала в Белгороде. В Харькове на вокзале Мария, дама в возрасте, бодрая и с красивыми волосами, попросила подержать для нее место: мы первыми пришли к пустой пока что маршрутке до границы. На ее белой футболке переливалась надпись: Today I will shine.

Мария пошла к водилам и сказала, что ужасно спешит, поэтому ехать надо уже, но водители пропустили ее слова мимо ушей:

— Места займут, и поедем, — отвечали они.

Мы тронулись минут через двадцать. В пути мы говорили про Одессу. Мария рассказала, что сын ее знакомых с девушкой переехал из Харькова в Одессу:

— Очень хороший мальчик-врач. Родители продали его квартиру в Харькове и на эти деньги купили ему квартиру в Одессе. Но что-то не складывается с девушкой, хотели пожениться, а теперь в Одессе все разваливается или развалилось.

— А почему? В чем дело? — спросила я.

— Она девочка из Киева, ей нравятся новые порядки. Он тоже совсем молодой, но у них родня в России, и вот стали ссориться из-за политики. Похоже, свадьбы не будет! Как жалко.

— Обычная история, люди меняются в других городах, — отвечала я, — может, к лучшему? Так ведь бывает?

— Все бывает, — ответила Мария, — может, найдет новую невесту. Глядишь, лучше прежней!

Так мы беседовали, не напрягаясь. У меня была масса времени до поезда. А Мария, наоборот, все повторяла, что она спешит, потому что должна сегодня же вернуться обратно в Харьков, на Украину. Надо успеть.

Два раза за день перейти через границу. Интересное дело. Обычно у пограничников мозг закипает, если они видят отметку «туда» с сегодняшней датой, когда им уже нужно поставить штамп «сюда». Лица их вытягиваются, они чешут репу под фуражкой и спрашивают:

— Вы что, сегодня въехали?

Хотя там стоит число — сегодня. Если въехали вчера — это их не удивляет. А «сегодня» вызывает некий, как говорят подростки, «разрыв шаблона». Но Мария почему-то не боялась вызвать подозрение. Почему?

Солнышко сияло над полем с желтыми подсолнухами. Мария уютно молчала рядом. Мелькали поля, деревушки, столбы с рекламой. Я стала думать: «Наверное, Мария — не просто Мария. Скорее всего она драгдилер, раз ей надо вернуться сегодня, и она все время об этом помнит».

Летя с ветерком в машине под палящим украинским солнцем, я почувствовала себя героиней фильма Тарантино, едущей рядом с душевной дамой-драгдилером. От этой мысли мне сделалось хорошо, как бывает, когда начинаешь смотреть фильм про Америку. Действие разворачивается, быстро увлекая зрителя. Она-то драгдилер. А мне-то — в любом случае ничего. Я же просто еду рядом, будто фильм смотрю.

На границе Мария убежала вперед, но перед пропускным пунктом мы снова встретились: у пограничников случилась пересменка.

— Ты знаешь английский? — спросила меня Мария, когда мы вместе с группой других пешеходов нашли место в теньке у шлагбаума.

— Знаю, — ответила я.

— Можешь перевести, что у меня написано? Я не все слова понимаю. Тут вроде бы «Сегодня я собираюсь»… а дальше что?

— Классный текст! «Сегодня я буду светить». Это слово «шайн» часто употребляется со словом «солнце». The sun is shining!

— Какая хорошая надпись! — заулыбалась Мария.

— Я сразу перевела, как только вас увидела.

Мы перешли через границу и снова побежали. На российской стороне Мария догнала меня, и оказалось, что она как раз вмещается четвертым пассажиром в «Волгу», которая готова стартовать в Белгород. Мы опять сидели вместе, и тут я решилась спросить:

— Мария, какая у вас профессия?

— Я инженер, но давно не работаю.

— Почему же вы так торопитесь в Белгород? Я думала, вы — курьер.

— Что ты! Куда в мои годы?! Еду в Россию за пенсией, а потом возвращаюсь домой, в село под Харьковом.

По дороге Мария несколько раз наотрез отказалась от заездов в аэропорт и еще куда-то, как предлагал таксист. Ей надо без проволочек оказаться на месте. Она попрощалась у вокзальной площади, и снова я увидела убегающую Марию.

Опять я подумала: вот было одно государство. И никакой границы. А теперь государства два, флаг и деньги разные. Люди лет двадцати пяти — тридцати иначе как две отдельные страны эти два огромных пространства не воспринимают. Люди постарше по-прежнему удивляются. А некоторые даже умудряются получать пенсию в соседней стране. Может быть, даже в двух этих странах Мария получает две — не думаю, что большие — пенсии. Вот же чудеса.

Выходит, что фильм я смотрю не про наркотики. Хотя наркотики тоже едут через все границы. Но про них ни слова, это совсем другой фильм.

Кувалда утром

Утром я замерзла и надела свитер. Кошка Кувалда тоже замерзла и залезла ко мне под одеяло. Скользнула, гладкая, как змея, и прижалась к ноге. И тут же стала выбираться, царапаясь и расталкивая одеяла: услышала, как в шкафу завопил ее спиногрыз. Помчалась к нему:

— Что случилось, сынок?

— Мама, я есть хочу. Что на завтрак?

«Что на завтрак? Что на завтрак?» — заметалась Кувалда.

— Вот тебе все мои восемь сисек, только не пищи!

Котенок схватил лапами и зубами конец молокопровода, уперся носом и лбом в материнский белый волосатый живот и начал громко на весь дом:

— Чаф-чаф! Чаф! Чаф! Чааааф!

Разбудили меня окончательно. «Вот и с людьми так же, — подумала я. — Кстати, а что на завтрак? Сейчас проснется народ и начнет требовать. Мне так легко не отделаться, как кошке Кувалде».

Еще раз про бороду

Меня спросили:

— Какая функция у бороды?

Я ответила:

— Борода только для красоты. С бородой мужчина напоминает собаку. А женщины любят животных!

Бритые яйца

Думаю, смешное обладает собственной ценностью, даже если смысла в нем маловато или даже вовсе нет. А если оно очень смешное, то ценно вдвойне, и стоит его записать.

Эти два эпизода мне рассказал один веселый художник. Он мастер рассказывать байки, помнит кучу неприличных анекдотов, я слушаю его, хохочу, и начинает казаться, что жизнь не такая уж тяжелая штука. Даже зимой.

Итак, две маленькие были — былинки — с физиологическими подробностями. Обе неприличные.

Однажды веселый художник посмотрел фильм про секс. В нем несколько парней готовят друга к свиданию и агитируют его побрить яйца. Свидание в полном разгаре. Главный герой говорит девушке: вообще-то у меня очень маленький сексуальный опыт… Она удивляется: как такое может быть?! Ведь у тебя бритые яйца!

— Получается, авторы намекают: девушкам нравятся бритые яйца, и надо зрителям тоже их побрить. В целом тупость, конечно, — говорит веселый художник.

— Тебе фильм-то понравился? — спрашиваю я.

— Нет, не понравился. Но яйца я побрил.

Однажды веселый художник пошел на нудистский пляж. И увидел там старика и его жену. У обоих лобки были совсем седые, а волосы на лобках длинные-предлинные. У обоих. Вздыхает:

— Вот так я сходил на нудистский! Это ли я хотел увидеть?

Старик на трассе

Иногда услышишь замечательную историю и сразу хочешь ее записать. Правда, не хватает каких-то подробностей, тогда просишь того, кто рассказал, еще раз повторить. Тут оказывается, что подробности не вписываются в тот образ, который уже возник в голове. Поэтому сначала опишу мой пастельный образ, а потом уточню подробности.

Эту историю мне рассказала Галя, очень крупная одесская поэтесса. Еще она пишет прозу, которую я страшно люблю, и ужасно жалко, что Галя не сбацала хоть какой-то, пусть бы даже плохой роман. Потому что даже плохой Галин роман был бы и тонким, и сладким, и мокрым, одним словом, таким, как я люблю. В тот день разговор пошел о похотливых стариках, ну такая уж выдалась тема. Галя закричала: «О, я знаю такого!»

И рассказала историю.

Жил-был старенький тоненький такой полупрозрачный старичок, и было ему 90 лет. Вдовец. Жил в квартире со своими родственниками. Дом стоял недалеко от начала некой трассы. Я давно уже слышу, что есть такая секс-магистраль в Одессе, по которой мчатся большие машины, а в них сидят промасленные, грубые дальнобойщики, а у начала этой трассы стоят специальные дальнобойные путаны. И вот многоэтажка, начало дороги и старичок, который изо дня в день наблюдает из окна за душераздирающими моментами жизни человечества: вот едет дальнобойщик один. А вот уже не один. И уже не едет. И дедушка понимает, что ему нужно срочно спуститься и принять участие в пламенных страстях.

Сказано — сделано! Нет, этот победный клич я прокричала слишком рано. Старик оказаться внизу не может: его не пускают. Дети каким-то образом прознали, что старик хочет выйти на путь порока и сойтись с дальнобойной профессионалкой. Старик сидит взаперти! Ужасно страдает.

Однажды я пересказывала эту историю очень воспитанному приятелю и остановилась в этом месте. Я сказала: «Они не отпускают его…», — дальше стушевалась. Мой товарищ, который говорит на пластичном и чистом русском языке, нашелся и добавил: «Они не отпускают его потрахаться! Дети не отпускают своего прародителя! А ведь он создал их своим трахом! Несправедливо».

И вот одним прекрасным вечером полупрозрачный и в то же время наполненный оптимизмом старичок сбежал через балкон. А дальше по крыше и покосившейся пристройке. Он жил на втором этаже. Быстро добрался до трассы, нашел путану на свой вкус и тут же в кустах соединился с ней. Он вернулся победителем на свой второй этаж. И в доказательство подвига показал невестке мандавошь, которой наградила его трасса. Награды бывают разными, в тот день награда была такой.

Я очень люблю эту историю, потому что в ней речь идет о победе чувства над разумом. И еще об освобождении и успехе!

Потом я встретила Галю и попросила рассказать мне подробности. Галя сказала: «Учти, что он герой войны и всегда носил колодки орденов. Он умер в 87, а это случилось за год до смерти. Почти как Лев Толстой!»

(Точно! Льва Толстого нам не хватало для полноты букета. И вот он здесь!)

Потом Галя сказала, что жил он на седьмом этаже. Он бежал не через балкон, а через дверь, когда родственники потеряли бдительность. «Он был тучный, представительный мужчина с авантюристическим характером. В молодости считался замечательным красавцем».

Так что соврала я не очень сильно. Этот тучный, тот прозрачный. Реальному 86, придуманному 90. Этот через дверь, тот через балкон и бегом на трассу. Конечно, в жизни все было вообще иначе. Совсем по-другому. Но литература тем и отличается от жизни, что тут и там по-разному.

Моя бомжиха, или Ладонь

У меня есть знакомая бомжиха на Шаболовке. Она как-то попросила у меня денег, я дала. Вдруг у меня образовался целый карман мелочи, ну, я зачерпнула и высыпала ей на ладонь. А настроение препоганое и ничего не получается, ничего не складывается.

Прихожу домой и вижу: письма прислали, работу предложили, уже пора куда-то бежать, нестись, звонить, включать и выключать, придумывать. А значит, происходит то, о чем я мечтала. Ради чего я здесь. Завертелось!

Ночью иду по Шаболовке. Бомжиха моя на лавочке, бычок докуривает в задумчивости. Маленький красный огонек. Наблюдаю за огоньком, откручиваю назад и понимаю, что на этом месте, когда мы встретились, ситуация переломилась. Отсыпала Матрене монет — и стало срастаться. Возвращаюсь к ней. Сигаретка догорела, сидит понуро. Я говорю: «Вот держи, не болей». А она мне в тон тихо на выдохе: «Спасибо».

И снова встречаю ее — сидит в новом пальто розовом. Ну, или не в новом, но в стираном, ярком.

— Может, и не бомжиха она вовсе? — думаю я.

И тут Матрена моя запускает ногти глубоко в прическу надо лбом и начинает яростно скрести. Заедают, видно.

— Нет уж… бомжиха она…

Прохожу. Домой иду.

А сейчас ливень. Где моя бомжиха?

Мане и Моне

Однажды Фотограф Оксана расхваливала своих друзей. Она говорила (а если быть совсем точной, она писала на ФБ), что друзья ее замечательные, добрые, отзывчивые, красивые люди. И еще — они легко отличают Моне от Мане.

Когда я прочла эту фразу, по мне проскочил электрический заряд. Его траектория была такой: из глаз в мозг, по позвоночнику и вылетел в самый хвост.

Я подумала: ну да, теоретически это возможно.

И вспомнила, что я ведь была на выставке Моне, видела большие полотна с заболоченными прудами и лилиями. Очень давно в Германии. И на выставку Мане тоже ходила! Устроили выставку в самой Венеции во дворце Дожей. Там я рассматривала голую Олимпию с черными служанкой и кошкой. Привезли во дворец и мальчика в ливрее, играющего на флейте. Причем «Флейтист» был на плакате выставки, а плакаты эти, как водится в любезной нам Венеции, висели кругом: на всех стенах, на остановках моторных трамвайчиков вапоретто, на самих вапоретто, а самые гигантские Флейтисты красовались на стенах венецианских дворцов. Тут я вывела свою формулу: МАльчик с флейтой — это МАне. Почему МАне — потому что МАльчик с флейтой, а с ним еще куча другого народа — среди которых Олимпия и ребята из «Завтрака на траве». Потому что Мане любил рисовать людей! А когда болотца, кувшинки и пестрые цветочки — это Моне. Помню, я смотрела еще фильм, где старенький художник Клод Моне в какой-то оранжерее рисует прудик. Париж в разное время суток — это тоже он. А людей там очень мало или совсем нет.

Этим разделением я осталась довольна и поняла, что вполне могу считать себя культурным другом Фотографа Оксаны.

Не тут-то было! Намедни я (Лягушка-Путешественница) поехала в Польшу в город Познань, где есть большой художественный музей. Среди всех картин на почетном месте обнаружилась картина с очень красивым зеленым, салатовым и голубым морем. Живописное, импрессионистское полотно — одно из лучших в собрании. Кто-то из настоящих знатоков тут бы и прикололся: уточнил, кто автор — Мане или Моне. Определил бы, уточнил и запомнил. Ну а я? Я люблю и того и другого. Оба художника прекрасны, известны в равной степени, жили в одно время и были хорошими товарищами. И оба рисовали море. В этот момент — когда можно было сосредоточиться, чтобы доискаться до истины, — я очень спешила, нужно было уезжать. Я сбежала по лестнице в сувенирную лавку и купила несколько открыток, в том числе открытку с морем. Мне выдали красивый белый конверт, я сложила в него мои открытки и помчалась в Одессу на автобусах и поездах. В пути я подписала несколько открыток, но открытка с зеленым морем осталась нетронутой. В Одессе я зашла на почту и отправила открытки адресатам.

Тут случилось неожиданное. Открытка с морским пейзажем исчезла. «Наверное, я оставила ее на почте, надо заехать и спросить» — решила я.

На следующий день снова еду на почту, качусь на велосипеде и репетирую. Сейчас я скажу так: «Вчера покупала у вас марки и где-то забыла конверт, а в нем морской пейзаж Моне». И вдруг почтальон в моем сознании — худосочная и неприятная дама — подмигивает зловеще и спрашивает: «Так там у вас был пейзаж Моне или Мане?» Ужаснее вопроса я не могу себе представить! Я чуть с велосипеда не свалилось, потому что резко уменьшилась, я превратилась в школьницу, которую после короткой беседы не приняли в лекторий Пушкинского музея, в самый престижный кружок времен СССР!!!

Кое-как восстановив взрослые размеры, я вошла на почту. Спрашиваю про конверт. А его никто нигде не видел. И никто меня не мучает, спрашивая, кто автор полотна.

Интересно, что конверт с морем так и пропал, сквозь землю провалился. Зато я нашла путеводитель по музею — красочную раскладушку — и в нем картину размером с марочку с зеленым морем. Называется «Пляж в Пурвилле» и написал ее, конечно, Моне. Хоть они оба писали море, все же МОре — это больше МОне. Еще Моне — это река Сена и болотце в цветочках.

Сыроежка и мясоедка

Читая ваше письмо, с великой нежностью и горечью вспомнил Италию — с нежностью потому, что только теперь понял я, как она вошла мне в сердце, а с горечью по той простой причине, что когда-то теперь еще раз доберешься до вас.

Из письма Бунина Горькому

И под гору мчится в тележке Петров.

Хармс

А если попадаешь в Рим, то сразу к твоему списку стран можно прибавить еще одну: Ватикан. И вот стран уже не 24, а 25. Галя путешествовала много и все же ловила себя на мысли, что города где-то живут, шумят, ждут ее. Время идет, а она не едет. На свете есть много прекрасных городов со своей архитектурой, много островов с единственной в своем роде природой, о которых она ничего не знает. Узнает ли? Она точно не успеет попасть во все страны, если будет двигаться с обычной для нее скоростью: одна или две новых страны в год. Но одна или две новых страны в год — это роскошно по нынешним временам! Она уезжает и сейчас слишком часто (так считают ее приятели и семья). Многие из них вообще никуда не ездят, не заботятся о количестве стран и не печалятся о черепахах на Галапагосских островах. (Вот черепахи по-настоящему далеко! От любой страны Латинской Америки до Галапагосов лететь несколько часов над океаном. А Галя не добралась еще ни до одной из латиноамериканских стран. Даже в Америке не была. Вот жалость! Вот позор!) Но интересно, что черепахи совершенно не расстроятся, если Галя к ним не приедет. А что же делать ей? Ответ очевиден: ехать в Рим. Она ведь и в Риме еще не была.

Галя начинает планировать путешествие за полгода, в мае она берет отпуск на работе — в библиотеке. Прощается с мамой, маленькой старушкой, которая то охает и ругает дочь, что не сидится ей на месте, то восхищается и хвалит за смелость. Старушка маленькая, но предпринимательница большая: сдает квартиру в центре. Только благодаря маме сорокалетняя Галя может путешествовать. Мама сама не ездит, боится самолетов, но за дочь на самом деле рада.

Работа. Мама. Наверное, все? Ну, есть еще человек, про которого Галя никому не рассказывает.

Все, начиная с Гете, утверждают, что Рим разочаровать не может. И вот наша путешественница с небольшим чемоданом приземлилась в итальянской столице, доехала на автобусе в город и уже бродит среди каменных домов в районе вокзала Термини. Ищет гостиницу. Обычно она быстро находит адрес, а тут попала в бермудский треугольник. Улица есть, дома нет. Карта в телефоне сообщает, что Галя пришла. Местные показывают: где-то здесь! Но где дом? Она останавливается около крана с водой, которая мощной струей шпарит на мостовую. «Рим первый город, в котором провели водопровод», — прилетает откуда-то энциклопедическая мысль. Она выпивает пару глотков. Похоже, кран открыт круглые сутки, и днем и ночью вода хлещет на мостовую! Отличная вкусная вода. Тут она замечает двух людей с рюкзаками, которые подходят к подъезду в глубине переулка. Может быть, там? В тот момент, когда Галя бросается к двум туристам, с другой стороны к ним устремляется толстенький смуглый человек.

— Вы в отель? — спрашивает он тех двоих весело, — тогда со мной!

— И я с вами! — кричит Галя.

— И вы со мной!

Парень забирает Галин чемодан, вся группа вталкивается в лифт:

— Мы на нелегальном положении: если повесим вывеску, тут же придет инспектор. Ах, ты из Украины! У меня были оттуда подружки. Все такие милые! — тараторит толстячок с приятным акцентом. — Тамара! Татьяна! Сковородка!

— Сковородка-то почему?! — ахает Галя. — А ты откуда?

— Бангладеш.

На входе в гостиницу их встречают еще несколько веселых смуглых парней. Один придвигает Гале блюдечко с леденцами:

— У нас самая плохая гостиница в Риме, поэтому мы угощаем гостей конфетками.

— Не бывает самых плохих гостиниц, — отвечает она, — мне очень нравится ваш дом. И лифт отличный. Старомодный. Я в детстве на таких ездила. Я не собираюсь проводить много времени в гостинице. Положу вещи и пойду смотреть Рим.

В крошечном номере нет шкафа для одежды. Галя вешает куртку на крючок, чемодан запихивает под кровать. Комната темная, окно узкое. Из окна она видит стену противоположного дома, огромную простыню, колышущююся в воздухе, и другой дом с облупившейся стеной. Только где-то высоко сияет кусочек голубого неба.

Еще у нее есть микроскопическая кухня, а там чайник и холодильник. Пол во всей большой — настоящей итальянской — квартире из белого мрамора.

В руке у Гали целая связка ключей: сегодня она жительница древней столицы. Ключ от комнаты. Ключ от двери квартиры. Ключ от двери внизу. Галя выходит из большой квартиры, запирает дверь. Пол в подъезде тоже мраморный, наверху тяжелая люстра. Перила из темного дерева, а ручка на двери в соседнюю квартиру — это ангел с крылышками.

— Здравствуй, Италия! — говорит Галя, сбегая по ступенькам. — Раз. Два. Три. Рим!

Рим не разочаровывает. Можно не составлять маршрут прогулки — красота вокруг. Пройдя пару кварталов, Галя наталкивается на неожиданное: грузовик с грохочущей рок-командой, манифестанты с лозунгами: «Рим не продается!», «Рим уже продан». И тут Галя попадает в желтое облако дыма.

— Ого! — удивляется она, — сейчас я отравлюсь газом, попаду в больницу, и так закончится мой первый день в Риме. Не может быть!

Опытная путешественница Галя рванула вверх по лестнице, оставив демонстрацию позади. «Рим — город на семи холмах» — вылетела откуда-то вики-фраза. «А с Римом — Москва, Киев и Лиссабон». На одном из пролетов лестницы Галя замечает пару соотечественников. Они смотрят на демонстрацию, шумящую внизу.

— Чего они хотят? Чем недовольны? Такая красота вокруг, — говорит девушка.

— Сумасшедшие, да и только, — отвечает парень.

Галя улыбается им, уносясь дальше вверх. В первый римский денек ей тоже кажется безумием протестовать, когда в ярко-голубом небе сияет солнце, когда вот там на углу, как удивительный торт, виднеется круглый кусочек знаменитой церкви. Около церкви к ней подходит индус. На его руке висят яркие платки:

— Только потому, что мне нечего есть, я продаю эти платки. Купите!

Галя выбирает самый яркий и обматывает вокруг шеи.

В церкви народ толпится около скульптуры.

— Вот это да! — восхищается Галя, — Моисей Микеланджело, он есть во всех учебниках по скульптуре. Спокойно сидит и ждет меня. Моисей с рожками. Вот так дела!

Галя везде ходит пешком и, когда добирается до Колизея, ей хочется упасть среди руин и полчаса полежать на газоне. Но она берет себя в руки и фотографируется на фоне Колизея в новом разноцветом шарфе.

Галя возвращается в гостиницу, прихрамывая: в ноге покалывает. Еще бы. Шесть часов проходить пешком. Зато какой красотой она наполнилась сегодня. Одни пинии чего стоят!

Как писал детский поэт Тимофеевский:

«Вот хвойное растение пиния.

Не ель и не сосна.

Забей…»

Галя засыпает без сил, а ночью просыпается, наполненная восторгом. Восторг вызывает простая мысль: «Я в Риме». Она вспоминает про баночку варенья из фиников, которую купила вечером. «Финиковое варенье — такого я еще не пробовала». В три часа ночи на микроскопической кухне с белым мраморным полом Галя пьет чай с вареньем, ее никто и ничто не тревожит.

День второй

Вокзал Термини находится на одной площади с несколькими музеями. Во второй день своего Рима Галя идет в ближайший — Термы Диоклетиана. В Одессе, рассказывая про древние бани, Галя хохочет: из-за руин. В Риме, как ни в одном другом городе, много руин. Руины под открытым небом содержатся в образцовом порядке. Их усердно реставрируют, чтобы они не раскрошились и не превратились в труху. А в этом музее обломки решили оставить как есть. Во дворце с арками полно древних экспонатов. Галя натыкается на некую емкость, напоминающую ванну для купания младенцев. Ванна на высоком постаменте — на уровне глаз зрителя восемь ангелочков-путти. Галя замечает, что у путти отбиты не только все крылышки, но большая часть ручек и ножек, только их животы и крепкие кудрявые головы приделаны крепко. Композиция из резвящихся — наверное, играющих в салочки — безногих, безруких и бескрылых ангелов. Рядом скульптурная группа: человек и собака. У человека отбита одна рука и одна нога, а у собаки все четыре ноги и хвост. Осталось только мускулистое тело, прилипшее к боку хозяина, и полная решимости морда на мускулистой длинной шее. Компания инвалидов.

— Ходить в музеи я больше не буду, — решает Галя, — тут каждая улица как музей с церквями и фонтанами.

Фонтан! Галя очень хочет увидеть Треви, знаменитый фонтан из фильма «Сладкая жизнь». Он оказывается первым разочарованием ее Рима: вокруг барочного фонтана миллион туристов. Вся площадь забита людьми. Все фотографируются на фоне Треви! Почему-то Галя была уверена, что про фонтан Треви знает только она. В крайнем случае, ее там встретит парочка красавцев — Мастроянни и Анита Экберг.

Намного больше ей понравился фонтан Пчел на площади Барберини. Построенный, чтобы поить лошадей, он казался на сто лет старше фонтана Треви. Галя любила пчел. Правда, любовь ее имела практический интерес: она любила мед и пчел как существ, способных — очень способных — его производить.

Днем она оказывается в Ватикане. Теперь знаменитая путешественница Галя может похвастать списком стран из 25 пунктов. Около часа она проводит в очереди, чтобы войти в храм Петра. А в конце своей прогулки покупает на почте открытку с Папой Римским, марку Ватикана и бело-желтую ручку «Почта Ватикана». Галя отправляет бодрый привет своей маме, благодарит за поездку в Рим. Ручку, универсальный и полезный презент, Галя купила в подарок. Из самого Ватикана! Ручку она подарит одному приятелю. Тому, про которого она никому не рассказывает.

У Гали довольно странные отношения с мужчинами. Она считает, что романтический этап общения с мужчинами пройден. Страница закрыта, и она не влюбится больше. Она уже была замужем. Одиннадцать лет. Галя помнит те время, когда они с бывшим супругом вместе жарили блины на двух маленьких сковородках. Она поджаривала блин с одной стороны. Он — с другой. Они приглашали друзей на блины и показывали семейное шоу. Они даже ходили в гости со своими сковородками. Кормили тетушек, бабушек, друзей и подруг. «Где ты нашла такого мужчину?» — спрашивали подруги с придыханием.

Потом все развалилось: обиды и ревность разъели чувство. Несколько последних лет Галя наблюдала, как корчится, погибая, ее такая крепкая, как казалось, любовь.

Они развелись, как развелось большинство друзей. Все, что начиналось радостно, закончилось бесславно. Теперь она не ищет поддержки в мужчинах и гонит от себя даже самые маленькие, зачаточные иллюзии. Любовь — из главных иллюзий. Без нее пусто, но спокойно.

И все же про одного человека Галя разрешает себе думать с нежностью. Это Макс, тот самый засекреченный от мамы и друзей мистер Х. «Нежность! Этого достаточно», — говорит себе Галя. Ручка из Ватикана — подарок для него.

Гале сорок лет. Максу тридцать два. История в стиле романов Франсуазы Саган. Взрослая дама и ее красивый бойфренд. С первой их встречи прошло почти два года. Тем вечером после предновогоднего междусобойчика в библиотеке с домашним вином и печенюшками Галя зарулила в клуб. Скоро она обнаружила себя в компании приятеля, с которым они принялись обсуждать не только литературные новинки, но и окружающих мужчин.

Они сидели с приятелем на высоких стульях в клубе. Перед каждым был большой, как аквариум, фужер красного вина. В глаза светили лампы, лица отражались в зеркалах. Сидели и крутили головами во все стороны… Макс возник у входа в ярко-желтой куртке. Длинные светлые волосы. Высокий, широкоплечий, большой нос, яркие губы, симметричное лицо. Галя заметила его, задохнулась и закричала:

— Боже! Кто! Кто это? Что за иностранец?

Приятель поглядел на Макса.

— Я его знаю.

— Оживший Дюрер! — воскликнула Галя.

— Сейчас я тебя познакомлю с этим Дюрером, — сказал приятель.

Похожий на иностранца и на автопортрет Дюрера Макс Петров возвращался тем вечером из бассейна и заглянул в клуб рядом с домом. Там его поджидала судьба в образе Галины. Макс остановился рядом с ней у барной стойки, и тут же ее рука скользнула под его одежду. Галина рука поползла вверх по его спине:

— У тебя очень, очень красивый свитер, — проговорила она.

Втроем они пересели за длинный стол. Вдвоем сыграли партию в шахматы. Потом Макс улегся на лавочку так, что его голова оказалась на Галиных коленях, она легко склонилась к Максу и поцеловала его в губы. Поцелуй был нежный, смелый, теплый, долгий, объемный, поцелуй того сорта, который требует немедленного продолжения. Тест и химический анализ. Результат анализа показал, что их телам есть что сказать друг другу.

Видя, как развиваются события, старый товарищ заказал себе коньяк, потом еще коньяк. Похоже, той ночью у него были виды на Галину. Когда они с Максом решили станцевать, старый приятель с покрасневшими глазами разбил их пару и стал требовать ехать куда-то вместе с ним. Но им уже не хотелось быть втроем. Тем вечером они ушли из клуба вместе. К нему домой через два квартала.

После той вечеринки в клубе они успели разойтись и снова собраться вместе. Они разбежались, когда Макс «нашел свою любовь», но любовь испарилась, и следующей зимой они снова стали встречаться с Галей. Она не скрывала ни своего возраста, ни разочарования в браке.

Прощаясь перед путешествием в Рим, Макс сообщил ей, что планирует найти «настоящую девушку».

— Желательно до 25, — добавил Макс.

— Такую молодую! Почему? — удивилась Галя.

— После двадцати пяти девушки начинают стремительно портиться, — ухмыльнулся Макс.

— А как же я? — спросила Галя, — почему тогда я?

— Ты путешествуешь! — сказал Макс, — тебе это как-то удается.

Это был очень странный ответ. Галя крутила его в голове так и эдак. В итоге от фразы отделилась последняя часть и превратилась в нечто похожее на мантру:

«Мне это удается».

«Мне удается».

Собрав чемодан, Галя получила новую великолепную формулу:

«Мне все удается!»

Вот и отлично. Спасибо, Макс.

Он хочет найти настоящую любовь, пусть ищет. Она не против. Он хочет пройти через это испытание, пусть испытает себя.

В тот день она долго шла по течению реки и обратно. Зашла в крепость и попала в сильный дождь. Мокрые здания, дороги, люди с зонтами — все это сделало вечный город еще удивительней и ярче. Она вернулась к себе на четвертый этаж в мокром платье, залезла под душ, согрелась и быстро уснула на ровном удобном матрасе в своей микро комнате.

День третий

Галя оптимистка, она считает, что, если какое-то из мест Земли понравится ей по-настоящему, она обязательно вернется. Это раз. Нелепо расстраиваться из-за Рима, ведь известно, что «все дороги ведут в Рим». Это два.

У Гали есть и третий повод не грустить из-за Рима: вечером она сядет в поезд, который отвезет ее в Венецию. Она уже была там и вот возвращается через несколько лет.

Поезд уходит вечером, но прямо в полдень в гостинице чек-аут, пора выселяться. Ох уж этот чек-аут! Галина тащит чемодан к выходу. Для багажа таких вот путешественников — кто уже выселился, но еще не уехал, — существует специальная чемоданная комната. По дороге Галя подсчитывает свои впечатления, и оказывается, что программа по осмотру Рима выполнена. Колизей — да. Фонтан — да. Ватикан без музеев — да. Но и два музея — по соседству и в крепости — осмотрены. Крепость Сан Анжелико — есть! Река — тоже! И даже ливень с грозой и теплыми потоками удалось пережить. Галя — энергичная и талантливая путешественница. Безусловно! Но. Куда сегодня?

В задумчивости она спускается вниз, выходит в переулок и замечает девушку. Светловолосая девушка с рюкзаком ходит по кругу или даже по треугольнику, будто что-то потеряла. Галя догадывается, что можно потерять в этих местах!

— Вы ищете гостиницу? — спрашивает она по-английски.

— Да! Вы знаете, где?! — останавливается девушка.

— Я тоже ее долго искала. Идемте, — Галя ведет девушку к подъезду, — могу вас до ресепшн прокатить. Вы откуда?

— Из Белгорода, — отвечает девушка.

— Тогда можно говорить на русском!

Девушку зовут Люба. Она преподает йогу. Правда, это версия для малознакомых. Еще она фотомодель. Люба — модель-фрилансер. Она находит заказы на фотосессии в разных городах, она позирует, и ей хорошо платят за это. Богатые европейские фотографы платят моделям. Глянцевые журналы и сетевые магазины тоже. Люба все время в пути и довольна своей жизнью.

— А какой у тебя план на сегодня? — спрашивает Люба, — я только приехала, я в Риме первый раз, но я знаю, что тут есть ресторан для сыроедов. Я — сыроедка. Можно пойти пообедать вместе.

— Давай, — отвечает Галя, — поезд ближе к ночи, днем я свободна.

В сыроедском ресторане Галя заказывает суши и бутерброд на кусочке серого хлеба, сделанного из семечек подсолнечника. Люба ждет бургер. Мясо бургера делают здесь из грибов. Из невареных китайских грибов. Гале чуть-чуть страшно. Что им сейчас принесут?!

Люба почти не улыбается и все время вещает:

— У большинства людей ничтожные представления о мире, о себе и слабая сила воли.

«Так, пора Любе покушать, скорее бы принесли, — думает Галя, — вот разбушевалась!»

— Особенно у мужчин плохо с силой воли, — говорит Люба.

— Расскажи, я люблю про мужчин, — говорит Галя.

— Уже год, как я сыроедка. До этого три года была веганкой. Еще раньше вегетарианкой. Семь лет не ем животных. Стала веганкой и встретила парня, он вегетарианец. Он ест творог и пьет молоко. А еще он просто обожает мед.

— Мед — моя слабость, — вздыхает Галя.

— Он, кстати, из твоих краев, — говорит Люба.

Когда Галя идет на рынок купить мед, она обязательно покупает баночку и для Макса. Макс смеется, принимает благосклонно, говорит что-то типа: да, да, у меня как раз закончился! Заваривает чай, ест мед прямо из банки и вдруг произносит:

— Я всегда стремился к чистоте, а наши с тобой отношения как можно назвать? Ведь это секс по договоренности…

— Какая разница, как это называется? Давай называть это дружбой с поставщиком меда его королевского величества!

Галя шутит и держится. Макс все время влюблен, но не в нее. Девушки почему-то уходят от Макса. Он раскисает и снова звонит Гале.

— Ой, я замечталась и отвлеклась! — говорит она, — так что было дальше с тем вегетарианцем?

— Я попросила его отказаться от молока, потому что, когда люди пьют молоко, они эксплуатируют коров.

— А когда мы едим мед, то эксплуатируем пчел? — смеется Галя.

Им приносят заказ. Люба разрезает бургер и запихивает кусок в рот. Хлеб — это не хлеб, а некое сплетение из грибных волокон, совсем черный. Черный хлеб из невареных китайских грибов. Люба сосредоточенно отрезает кусок за куском.

— Я думаю, что коров гигантское множество в нашем мире, молока у них просто завались. Люди пьют его, делают творог, брынзу, сыр, и ничего страшного я в этом не вижу, — говорит Галя.

Галины суши очень забавные: сверху водоросли, внутри нет ни риса, ни рыбы. Там натертая морковка, коренья и кусочек авокадо. «Ну, хотя бы авокадо!» — улыбается Галя. Вдруг экзотический авокадо оказывается чем-то обычным, знакомым и поэтому не страшным.

— Взрослым молоко не полезно. Даже не усваивается, — говорит Люба.

— А как насчет эксплуатации грибов? — улыбается Галя.

— Грибы это другое, — отвечает Люба, — так вот, я хотела, чтобы он отказался от молочки и меда. Стал веганом, как и я. А он не смог. Дикий древний человек!

— Никогда бы не поверила, что так бывает, — говорит Галя.

— Сколько тебе лет? — вдруг спрашивает Люба.

— Мне сорок, — отвечает Галя.

— Хорошо выглядишь, я думала 36. А мне сколько? Угадай.

— Тебе 25, — говорит Галя.

— Обычно дают меньше.

— Не расстраивайся. Я рассуждала логически: ты сказала, что ты семь лет вегетарианка. Я подумала: вот родители, вот дочка. Вряд ли родители допустят, чтобы девочка не ела мяса. А когда девочке исполняется 18, родители сдаются. Что же, вы расстались из-за того, что он ел мед и пил кефир? — спрашивает Галя.

— Да, из-за этого. Кстати, он, как и ты, из Одессы. Я жила в Одессе, — говорит Люба, — его зовут Макс Петров. Знаешь такого?

Эта история сразу показалась ей знакомой. Вегетарианец не захотел стать веганом, и девушка-веганка бросила его.

— Макс Петров! Конечно, знаю. Пересекались в библиотеке и где-то еще…

Макс. Удивительно! В далеком городе Риме совершенно случайно встретились две девушки, которые в свое время спали, целовались и беседовали с одним и тем же парнем из Одессы. Анекдот!

— Веганство не может быть главной причиной, — говорит Галя.

— Почему?

— Потому что ты кочевник. Как бы он любил тебя дальше, если ты каждую неделю переезжаешь в новый город?

— Дело не в этом, — отвечает Люба, — просто он слабак! А как мы найдемся? Давай я тебя присоединю на Фейсбуке.

— Или я тебя. Какая у тебя фамилия? — спрашивает Галя.

— Любовь Фиш. Как рыбка. Ой! Может не получиться. У меня там почти пять тысяч друзей.

Фейсбучная лента тут же вспыхивает в Галиной руке: Люба Фиш и ее портреты с обнаженными частями тела. Большие загорелые груди Любы, ее накаченная спина. Круглые ягодицы Любы во всей красе.

— Ты отчаянная девушка, — говорит Галя, — не боишься показывать ни грудь, ни попу.

— Просто работа такая, — отвечает Люба серьезно, — я бы лучше йогу преподавала, но так даже на еду не хватит. Я бегу!

Люба спешит на встречу с фотографом.

— Вечером мы могли бы снова погулять, — говорит Люба, легко касаясь щекой Галиной щеки.

Поезд отходит в десять вечера. Они действительно могли бы погулять, но Галя знает, что они больше не увидятся.

— Напиши мне, — говорит Галя, — или я тебе. Хорошей съемки!

Галя сидит за столом над стаканом с чистой водой. Не первый раз после знакомства с человеком она жалеет о потраченном на него (точнее, на нее) времени. Или почти жалеет. «Когда бы еще ты пообедала в сыроедском ресторане? Это новый пласт жизни. Это будущее. Модно», — возражает Гале ее внутренний голос.

«Как много есть у Любы: молодость, дерзость, сила воли. Вся жизнь как приключение. А что есть у меня? Работа в библиотеке. Маленькая старушка-мать. Еще, может быть, Макс Петров». Галя чувствует ответственность за него. «Они совсем не подходят друг другу. Люба — карьеристка. Макс — мечтатель, тормоз, любитель гулять по берегу моря, кататься в лодке. Люба — волк-одиночка. А Максу все время кто-то нужен, кого-то он ищет, сам не знает, кого».

Официант в сыроедском ресторане с бородой и зататуированным предплечьем больше похож на фотомодель, чем Люба. «Разве Люба красавица? Девочка как девочка, просто решительная и четкая, знает, что нужно делать, чтобы заработать. В 25 это редкость», — размышляет Галя, шагая в сторону вокзала.

Вечереет. Она приходит в гостиницу и забирает свой багаж. Бангладешцы на месте и по-прежнему хохочут. На улице зажигаются огни, она любуется пиниями во дворе музея, переходит широкий проспект, оказывается на вокзале.

Скоро подают старомодный не обтекаемый поезд. Галя купила билет на этот пыльный поезд полгода назад. Цена — десять евро, очень недорого за ночь пути. Победа над цифрой. Поезд отвезет ее в Венецию. Путешествие продолжается! Мелькают полоски света, провода, окна двухэтажных поездов.

— О! А где подарок? — вздрагивает Галя.

Она открывает чемодан и находит ручку, которую купила в Ватикане. Подарок для Макса Петрова.

В окне пролетают широкие улицы, проспекты, переулки, пустыри, а вслед за ними поля. Галя достает переливающийся всеми цветами радуги шелковый шарф, который купила у индуса, и закутывается в него. «Хороший шарфик, тонкий, большой и теплый», — думает она и погружается в сон. Ей снятся черепахи с Галапагосских островов.

Галин Рим уносится прочь и остается в прошлом.

Представь себе: буря

Все капитаны отчетливо видят землю.

Иосиф Бродский. Книга

Тем летом Дима любил Саню больше, чем меня. Потому что у Сани появилась яхта. Саня стал скромно величать себя капитаном, а Дима — он тут же включился в игру! — помощником капитана. А я? Что я? Я осталась на берегу с двумя сыновьями и няней.

Тем летом капитан и его помощник частенько скрывались из города, чтобы бороздить морские и речные просторы. Они уходили на недели, я скучала на берегу. Правда, стоит отдать им должное, оба всегда приглашали в гости на яхту.

Наконец я решилась и собралась: малыша-сына оставила с няней, сына-школьника экипировала рюкзаком, и мы поехали в Очаков.

Белоснежная моторная яхта Imagine (Имеджн) длиной семь метров, совсем недавно прошла первую прокачку и выглядела просто «ах!» Новые металлические ручки и замочки переливались на солнце, поблескивали свежим лаком веселые панели красного дерева, маленькие диваны на палубе хвастались обивкой белой кожи. Капитан и помощник помогли нам забраться на борт и рассказали, что утром сделали большую закупку: загрузили цистерны с бензином, бутыли с водой, пакеты с провизией и два больших — потрескивающих изнутри в желании распасться на куски и быть съеденными — арбуза.

Капитан включил мотор, яхта заурчала и полетела, подскакивая на волнах. Мы перешли залив и оказались около Кинбурнской косы, где тем летом жил наш общий друг — харизматичный Геннадий Константинович. Старец, мудрец и художник оказался на косе из-за нашего капитана. У Сани тем летом было так много денег, что он развлекался, перемещая приятелей по своему усмотрению. Он решил, что Гене надо отдохнуть от города, и придумал ему каникулы на косе. Теперь мореплавателям было к кому приезжать в гости. Мы остановились у берега напротив дома, где квартировал Геннадий Константинович. Он гулял по берегу, а когда увидел нас, снял майку, положил ее на голову, собрал в горсть дреды своей бороды и пошел к нашей лодке вброд.

В этот момент по палубе покатились арбузы. Арбуз плюс яхта — сочетание идеальное. Арбуз умеет радостно плюхаться в воду, быстро уходить вглубь, пугать всех своим исчезновением — и в конце концов выныривать, выпрыгивая на несколько сантиметров над водой, будто какое-то неведомое морское существо выталкивает его из воды. Как только арбуз выпрыгивает на поверхность, кто-то красивой ласточкой ныряет в воду, чтобы выловить его. Кто этот смельчак, кто так живописно, как на картине Дейнеки, и скульптурно прыгает с лодки в воду? Наш сынишка. И ныряет хорошо, и плавает отлично. Где научился, кто научил? Это Желток, не жалея драгоценного времени, водила отпрыска в один бассейн, в другой бассейн, лечила простуду после бассейна и снова вела мальчика плавать. Нашла преподавательницу, в не очень далеком прошлом чемпионку СССР по плаванью. Прыгнул отрок, выловил арбуз, Желток глядит и радуется.

Над арбузом склоняется капитан с ножом. Лица собравшихся мрачнеют, ужасная мысль пролетает в умах:

— Вдруг зеленый?

Громкий хруст кожуры и общий выдох:

— Красный!

Раздача щедрых арбузных долек на ярком солнце. Специальный морской железный чайник водружается на примус с пьезоэлектрической кнопкой. Вода закипает. Помощник капитана заваривает чай в керамическом чайничке. Хвастает, что научился заваривать на полном ходу, когда яхта гонит, дрожит и подскакивает.

Геннадий Константинович красовался на палубе, пыхтел сигареткой, пил чаек. Скоро начал собираться в обратный путь. Расцеловал всех, намочив седыми усами наши загорелые щеки. Содрал рукой с черными ногтями с себя майку, подхватил майку и бороду, спрыгнул в воду и зашагал на берег. Яхта завелась и пошла на другой конец косы, где совсем не было людей, зато жили гигантские медузы.

Саня и Дима между чаем и чаем, между переходами с места на место и любованием облаками лежали в каюте на большой белой кровати. Под вечер я поняла, что Саня и Дима, которые ходят по морям и рекам, совершенно ничего не делают в море.

Да, проведали друга — старца Геннадия Константиновича. Купили воду и бензин. Покушали. Все отлично. Но ведь нужно совершать нечто полезное. Чего-то не хватает!

Поразмыслив об открывшемся мне знании, я спросила:

— Димуля, Сашуля! Скажите, пожалуйста, а что вы делаете в море все эти дни? Все дни напролет?

Ответил помощник капитана:

— Мы ждем бурю. Потом мы переживаем бурю. А потом отдыхаем после бури.

Я подумала про себя: «Но ведь надо делать что-то еще!» Правда, вслух ничего не сказала.

Вечером над нами развернулось шоу облаков. Скакали всадники на драконах, летели единороги, тяни-толкаи, зайчики с ушами на полнеба и обязательный в такой ситуации крокодил. За ними показались декоративные праздничные облака, которые мы назвали облаками из оперного театра.

Кроме арбузов яхтсмены купили несколько мешков провизии. Капитан яхты в те времена пил только бутилированную воду. Причем французскую бутилированную воду. На мой взгляд, вел себя вызывающе. В Очакове французской воды не оказалось, мореплаватели запаслись отечественной водой, хлебом, сыром и, конечно, вином. Вина оказалось бутылок шесть.

Уже совсем темно. Наша яхта покачивается на волнах. Моряки откупоривают бутылочку вина. А мы с отроком спускаемся спать в единственную каюту. Места хватит на всех — капитан и его помощник, которые уступили гостям свою каюту, лягут спать сегодня на палубе, тут есть два белых диванчика. Спокойной ночи!

Я просыпаюсь, потому что каюта раскачивается, как качели. Отрок спит спокойным сладким сном. Вскакиваю в ужасе, хватаюсь за стены. Выползаю наверх. Яхта ходит ходуном, вокруг яхты поднимаются гигантские седые волны. Того гляди зачерпнем. И что тогда? Как будем выплывать? Я боюсь глубины. А если в воде меня укусит дельфин?! Или другое чудище схватит за ногу! Я не люблю волн. Я сразу наглотаюсь воды. Пойду ко дну, как топор. А-а-а-а-а-а!

Я смотрю на капитана и помощника. Они приканчивают вторую бутылку вина. Капитан взял гитару и горлопанит на всю округу песню Yesterday группы The Beatles. И это не тот «Естудей», который пел нежный Маккартни в юном возрасте. Это «Естудей» — гимн волнам! Помощник капитана дирижирует бутылкой на фоне ярких зарниц. Я кричу:

— А если мы въедем в грозу?! Нас же зальет!

— Пусть сильнее грянет буря! — кричит капитан и протягивает бутылку мне.

На яхте фужеров нет. Зато есть огромные молнии в небе. Гигантские черные волны вокруг. Прыжки резвой лодки.

Веселые моряки меня напоили и уговорили вернуться в каюту. Ни о чем не беспокоиться и спать. Оба мореплавателя были уверены, что с нами ничего не случится сегодняшней ночью. Действительно, море слегка присмирело. Засыпая, я думала, что надо уж постараться и больше никогда не попадать в такую нервную ситуацию. Никогда! Надо беречь нервы.

Отрок ночной шторм не почувствовал. Проспал светопреставление и очень об этом жалел. «Что же ты меня не разбудила?» — скулил отрок. В следующие выходные он поехал на яхту без меня и тут начались настоящие морские передряги. Imagine потеряла якорь. Imagine села на мель. Всю одежду мореплавателей, которая сушилась на палубе, — футболки, шорты, майки и трусы — вихрем смыло в море, и яхтсмены вышли на берег, обмотавшись тряпками, которыми обычно мыли палубу. Хорошо, что тряпки эти были новые и французские.

Путешествия на яхте продолжались два лета. А потом вдруг закончились. Почему?

Яхта осталась только в наших воспоминаниях, нежная любовь Димы к бывшему капитану сошла на нет.

А вот мысль о том, что можно ничего не делать и объяснять это тем, что «мы ждем грозу», произвела на меня впечатление и даже пригодилась. Иногда кажется — жизнь повернула так, что я живу в этом ритме: подготовка к буре, сражение и снова относительный штиль перед ненастьем. Никакой свободы воли. Только море вокруг.

Зима во Внуково

Зимой мой дед жил на даче. Единственный из всех дачников. Когда я приезжала к нему и выходила из промерзшего автобуса, я видела на глубоком снегу следы заячьих лап. Дед топил печь и варил себе суп. Одну большую кастрюлю на неделю. С ним зимовали несколько красивых лохматых собак. Кобелей дед называл всегда одним из двух имен: Мухтар или Мальчик. Собак женского пола дед звал Миля или Леська. Под высокой кроватью зимой стояла сумка со щенками. Они чудесно пахли: травой и молоком. Щенята кусали мои пальцы, присасывались к ним. В гараже дремали, ожидая наступления тепла, мотоцикл «Ява» и велосипед «Украина». Мотоцикл так никогда уже и не завелся. На велике, чуть-чуть кривом и скрипучем, я прокатилась прошлым летом, сынишка-молодец купил насос и накачал шины. И, конечно, у деда всегда было несколько ведер с медом. Он угощал меня своим медом, заставлял пробовать из разных банок, наблюдал за мной и посмеивался.

А в заваленных снегом ульях, превратившихся в сугробы, тихонько жужжа и греясь друг о друга, пчелы ждали весны.

Пена для бритья

До сих пор идет спор о том, как лучше ездить: в купе или плацкарте. Людям робким нравится в плацкарте то, что тут можно не знакомиться с соседями, ехать свободно и независимо. Как в метро. Никто же не начинает знакомство с соседями в метро. То есть, конечно, бывает, что парни заговаривают с девушками, но у них соображения другие.

В плацкарте много разных движений, больше впечатлений.

Моя подруга Ника с сынишкой Владиком ездила обычно в плацкарте. Билеты брала, как положено, заранее. Но однажды понадеялась, что билет возьмет сразу перед отходом поезда. О чем сообщила своему одесскому Дядюшке. Дядюшка был родственником дальним, но считал себя дедушкой Владика.

— Утром броню снимают, — с видом знатока заметил он, — это очень кстати! У меня знакомая в кассе работает. Прекрасная женщина Люба. Кровь с молоком. Лучшие билетики для Владика сделаем, — заверил он.

Про себя одесский Дядюшка решил железно: только купе! Не поедет Владик в плацкарте.

Сказано — сделано. И вот Владик с мамой сидят в купе, напротив них — приличный молодой человек в аккуратном джемпере, отглаженных брюках, подстриженный под полубокс.

Поезд, как на волнах, покачивается на рельсах и через минуту отъезжает.

Только Ника подумала, что неожиданно оказалась в купе, да еще с незнакомым мужчиной (прилично ли это?), как позвонил одесский Дядюшка. Он сообщил, что сосед ее — человек достойный, врач, работает в Москве. Дядюшка это узнал, когда разговорился на перроне с мамой соседа. «Очень симпатичная дама, и мы сразу нашли общих знакомых в Еврейской больнице», — сказал он.

Доктор представился:

— Константин. Еду до Москвы.

Переоделся, внимательно заправил постель. Перед едой и после нее сосед ходил мыть руки. И, слегка покачивая головой, поучал молодую мать:

— Фрукты я вам советую мыть, а не протирать полотенцем. Сухофрукты я лично замачиваю в воде.

Ника не обижалась: как-никак врач.

В остальном он был просто идеальным попутчиком.

Перед одной из больших остановок — Жмеринкой — Константин слегка улыбнулся и произнес:

— Раз уж вы идете с ребенком гулять по вокзалу, а поезд стоит на перроне полчаса, посмотрите для меня пену для бритья.

Можно не сомневаться, что в привокзальных палатках Лондона, Парижа и Берлина пены для бритья просто завались. И тебе пена в дорогу, рассчитанная на одно-два бритья, пена в больших и средних флаконах, немецкого и итальянского производства, кто к какой привык. Но на вокзал в Жмеринку пену давно не завозили.

Ника с Владиком честно обошли все палатки. Они увидели на витринах складные ножики, карты, домино и шахматы на магнитах. Владик хотел бегать, резвиться и залезать на мопеды, но мама упорно тащила его к палаткам. В киоске с журналами пены не было, зато были игрушки. Владик потребовал вертолет. Продавщица сняла вертолет с витрины, а он возьми да развались у нее в руках. Владик сморщился и хотел заплакать, и, чтобы утешить его, Ника купила машинку. Вернулись в вагон.

Войдя в купе, Ника почувствовала: в пространстве что-то изменилось. Здесь завелся кислый дух молодого вина. Оказалось, во время стоянки в купе забежал пассажир, прямо в куртке запрыгнул на вторую полку, закатился в угол и уснул. Ника заглянула в полумрак верхней полки, разглядела черные усы щуплого пассажира и какие-то банки рядом с ним.

За окном было темно, Владик спал с новой машинкой в руке, когда Никин сосед, отужинав рыбкой, убрал приборы, помыл руки и только собрался открыть книжку, как почувствовал неладное. В тот же миг Ника неладное увидела. По стене за доктором и по воздуху перед ним закапали, а потом заструились жидкости неизвестного происхождения. Доктор вскочил, закричал и замахал руками.

— Да я тебя сейчас из поезда выкину! — кричал он на человека сверху. Черноусый в ответ мычал.

— Ты скотина! Пи-и-ип. Ты ублюдок! Пи-и-ип. Ты жалкий гастарбайтер! Пи-и-ип.

Ника не предполагала, что её аккуратный сосед знает выражения, которые заменены тут словом «пи-и-ип».

Доктор подпрыгивал и тряс руками, а сверху все текло и текло. Ругаясь и матерясь, он выбежал из купе. Через минуту в дверях показался проводник. Вдвоем они стащили черноусого с полки, причем сосед схватил мужичонку за шиворот, тряс его и душил. Вместе с мужичком выкатились и упали на пол две пластиковые бутылки с розовым вином.

Пьянчужку высадили на следующей станции. Билета у него не было, нашли только синий молдавский паспорт. Похоже, мужичок попал в купе случайно.

Надо сказать, что жидкость, которая облила соседа, так и не была опознана с достаточной точностью. Ника предположила, что черноусый решил просто открыть одну из бутылок с вином, да не справился с управлением. Хотя он мог не справиться и с каким-то другим управлением.

Проводник вымыл пол, в купе запахло стиральным порошком и лимоном. Доктор получил новый матрас и комплект постельного белья. Дух кислого вина полностью выветрился. Доктор снова старательно расстелил белье, однако его физиономия заметно погрустнела, настроение ухудшилось.

— Да вы не расстраивайтесь! — утешала соседа Ника, — с нами еще веселее было, когда мы в Одессу ехали.

— Еще веселее? — спросил сосед.

— Я обычно в плацкарте езжу, так вот в тот раз по поезду батюшка шел.

— Там много разных ходит, — мрачно сказал сосед.

— Сижу, слышу, кто-то молитву поет, поворачиваюсь на звук… И тут на меня летит целый поток святой воды. Прямо водопад! И Владика тоже батюшка окропил, всего облил своей метелочкой. Хорошо, в вагоне жарко было. Обсохли и дальше едем.

Они помолчали.

— Каждому свое, — вздохнул доктор.

Одесский Дядюшка смеялся от души, когда Ника рассказывала про путешествие из Одессы в Москву.

— Надо же, — сказал Дядюшка, — я думал, такое только в плацкарте может случиться, а оно в купе! Чего только в дороге не бывает…

Старцы и девушки: «Страшный суд»

Эту картину я видела в одной из галерей города Праги. Называлась она «Последний суд». На большом полотне в серых тонах обнаженные люди извиваются в корчах. Падают, пытаются встать, отмахиваются от кошмаров, что окружили их. Среди суматохи и толчеи танцуют две прекрасные юные девы с розовыми ягодицами и пышными, по самые копчики, волосами. Может, и не танцуют, а грациозно содрогаются в ужасе от происходящего. Их фигуры образуют самый центр картины Страшного суда.

Кто же будет судить этих дев?