Бесплатный фрагмент - Странные люди

Вместо предисловия

За годы накопились отдельные рассказы, раскиданные на просторах интернета. Захотелось увидеть их в одном месте, под единой «крышей», чтобы читатель смог понять автора и его отношение к миру, жизни, людям.

Согласитесь, что люди — весьма странные создания: непредсказуемые, упрямые, романтические и эгоистичные, добрые и крохоборы, душевные и безликие. Но это все люди, с которыми мы постоянно общаемся и порой весьма тесно. Есть ли жизнь в жизни и что дает нам силу жить и радоваться жизни?

Жизнь коротка

Жизнь коротка и не стоит напрасно тратить время, обижаясь на нее. Жизнь коротка и она стоит того, чтобы насладиться каждым ее мгновением. Вы слышали, как поют курские соловьи? Нет? Ну и черт с ними, лучше выпейте пива и спойте сами. После третьей кружки ваше пение будет казаться вам самой приятной песней, а жизнь удивительной и прекрасной.

Вот идет девушка, она не похожа на ту, что вы видели тут же, но вчера. Эта еще моложе, еще красивее и стреляет глазками в вашу сторону. Да бросьте вы это пиво, жизнь коротка, бегите за девушкой и спросите, как ее зовут. Спешите жить, иначе совсем скоро при виде вас девушки будут испытывать только жалость.

Вам нужна жалость? Ну ее к черту, пусть ее подают бесплатно по четвергам убогим духом, мы то еще о-го-го, мы то еще можем, хотя жизнь коротка и половина ее прошла в размышлениях кем быть.

Зато впереди лучшая половина жизни, ее расцвет, хотя… если задуматься и прикинуть месячный бюджет оставляемый в аптеке, расцвет больше напоминает цветущее болото. К черту болото, у нас опыт жизни, мы столько знаем, мы можем научить, по нам нужно равняться, если конечно мы сможем разогнуться от не вовремя схватившего нас радикулита.

Жизнь коротка, но мы помним каждое ее мгновение, хотя не так чтобы подряд и не так чтобы очень уж далеко. Особенно помнится детство, потом как-то сразу армия и беспросветное будущее. Будущее помнится, потому что всю жизнь все хорошее у нас было впереди. А когда мы туда вперед добежали, оказалось поезд ушел и нас ждут на следующей станции, но бюджет, аптека, радикулит и девушки, которые машут вслед не нам уходящим, а им молодым и бегущим.

Жизнь коротка, поэтому не тратьте время понапрасну, бросьте вы эту чушь читать и спешите жить! Пока не аптека, пока девушки, пока тело молодо и полно жизнью. Ваш поезд не там на следующей станции, а тут вокруг вас. Вы уже в нем и вместе с ним несетесь по жизни. Все лучшее рядом с вами, спешите сказать ему, вашему окружению все доброе и светлое. Лучше сейчас, а не потом в завещании. Живое слово, лучше любой писанины.

Жизнь коротка и ее надо прожить! Прожить, чтобы понять зачем вам это надо. А и не поймете, не страшно, никто не выставит оценку и не запишет в дневник вашей жизни: «Контрольная работа не зачтена! Пересдача на осень!» А и пусть запишут! Я с удовольствием пересдам, всю, день за днем, еще разочек…

Пусть напишут!

Лютики-цветочки

Остановка. Жду маршрутку. Еще пять минут и «Могу опоздать!» перерастет в уверенное «Ну вот, опоздала!». Лихорадочно кручу головой, выискивая взглядом скучающего таксиста, в кошельке есть полтинник, жаль, но придется с ним расстаться. Взгляд натыкается на странное для утренней остановки зрелище — парень у цветочного киоска с охапкой ромашек.

Торгует что ли? Вроде нет. Оглядывается по сторонам, смотрит на часы, неужели ждет девушку? Утреннее свидание! Как это здорово быть девушкой, которую ждет такой парень с таким восхитительным букетом. Ну почему не я бегу к нему на свидание? Я бы плюнула на вечно опаздывающие троллейбусы и маршрутки, схватила бы такси и босиком полетела бы к милому.

Славный мальчик, молодой, русоволосый, по-спортивному подтянутый, вовсе не похож на пацана с загнутыми пальцами. Нетипичный для нашего времени, слишком простой, слишком влюбленный. Хотя как знать, разве может быть слишком много влюбленности? Чертовски приятно, когда тебя любят, ждут, звонят и спрашивают, когда мы снова встретимся, скучают по тебе и не скрывают этого.

Господи, когда это было? Иногда кажется, что молодость, любовь, свидания под дождем и шуршащие желтые листья под ногами были чьим-то сном, картиной, прочитанной книгой, подслушанным рассказом. Словно все это было в чьей-то другой жизни, до обидного похожей на твою собственную.

Вот и продавщица в цветочном киоске, похоже, думает о том же. А о чем еще мы можем думать, глупые бабы, кроме любви? Увидели парня с букетом, и сразу в сердце звякнула льдинка, что-то растаяло, поплыло, так захотелось любви, нежных слов, признаний в любви, подарков с милыми сердцу пожеланиями. Смотрит продавщица, аж в окошечко высунулась, хочется ей увидеть, что же за чудо прибежит на свидание? Посмотрит и вздохнет грустно, нам такие парни не светят. А может быть и наоборот, скептически улыбнется, мол мы то на класс круче, пойти что ли отбить парня у простушки?

Глупости все это, а сердечко то бьется, томится. Признайся, Светка, самой до смерти хочется увидеть эту счастливицу! Хотя нет, врешь ведь, на самом деле тебе хочется увидеть, что она не придет и тогда… А что будет тогда? Он загрустит, тяжело вздохнет, сунет букет в мусорную урну, как в бетонную вазу, и пойдет по своим делам, оставив урну радовать глаз прохожих чудесной ромашковой шапкой.

А может быть и не выбросит, подойдет к тебе и скажет: «Девушка, у вас такие грустные глаза. Можно я подарю вам эти ромашки? Очень хочется увидеть вашу улыбку!» А я улыбнусь широко-широко и скажу: «Можно! Спасибо! Я так люблю цветы!» И не скажу еще больше: «Мне так давно не дарили цветы просто так, без повода! Мне так приятно, что вы… ты… можно я буду называть тебя на ты? Так приятно, что ты подарил этот букет именно мне!»

Глупости, сама ведь понимаешь, что не светит такое чудо, потому и вздыхаешь тяжело, потому и забыла, что на работу опаздываешь. Стоишь, как приклеенная, и весь мир сосредоточился в этой маленькой сцене с одним единственным актером. Готова все на свете отдать, чтобы узнать, чем закончится этот спектакль.

Эй, мальчик, ты чего загрустил? С нами это бывает, мы иногда опаздываем, брось печалиться, она придет! Ой, он на меня посмотрел! Подумал наверное: «Что за дура пялится?» Улыбнулся, ко мне идет! Ой, мамочка! Как я выгляжу, быстро вспоминай изображение в зеркале! Господи, ну зачем я надела эту дурацкую шляпу? Стоп, Светка, прекрати истерику! Он просто идет, он пройдет мимо, его девушка стоит у тебя за спиной, он ее увидел, сейчас он пройдет…

— Здравствуйте, девушка! Вы любите цветы?

Это он мне? Зачем я оглянулась назад, как глупо это все выглядит со стороны, чего я молчу, как статуя?

— З-здравствуйте, люблю!

— У вас такие красивые глаза, только грустные. Можно я подарю вам цветы, вы не обидитесь? Не подумайте ничего плохого, очень хочется увидеть, как вы улыбаетесь! У вас должна быть красивая солнечная улыбка. Это вам!

Он протягивает мне охапку ромашек, я хватаю их и прижимаю к груди, на лице неудержимо расплывается отчаянно счастливая улыбка, почему-то хочется плакать.

— Вам очень идет улыбка, вы очень красивая!

Он улыбается мне, вздыхает и шагает мимо меня в открытую дверь троллейбуса. Я даже не заметила, как он подъехал. Двери закрываются, троллейбус уносит в неизвестность сказку, мой троллейбус, мою сказку. А я стою и улыбаюсь, сердце щемит странная боль, такая сладкая, такая острая, такая желанная. Продавщица в киоске прикладывает платочек к глазам, тоже плачет. Почему тоже? Господи, да ведь и у меня глаза на мокром месте, а я даже платочек достать не могу.

Не могу и не хочу, пусть текут, пусть все видят — у меня сегодня счастливое утро, мне подарили счастье, мне подарили букет цветов, просто так, за красивые глаза! Я хочу жить, мир прекрасен, я буду верить в сказки, потому что они сбываются!

Ни слова о любви…

Мне кажется, что я его… нет, нельзя, нельзя произносить это слово. Оно как омут — затягивает, заставляет забыть о жизни и собственных чувствах. Стоит его произнести и начинаешь видеть мир в других красках — розовых или черных в зависимости от его улыбки.

Он опять не улыбнулся мне при встрече, прошел мимо, слегка кивнув, словно не он говорил мне о… Вот опять, это слово как настырная кошка пытается пролезть в малейшую брешь моей шаткой защиты. Впрочем, защитой это можно назвать весьма условно — ветхое ограждение из жалких оговорок и намеков.

Он был занят… у него проблема с контрактом… ему нельзя проявлять чувства на людях… все равно он меня… дура! Ему совершенно нет до тебя дела. Вспомни, расшевели болото памяти, нащупай в топкой глубине всепрощения тот единственный день, когда он жарко шептал тебе на ухо страстные слова признания. Его руки блуждали по твоему телу и ты разрешала им то, что никогда не разрешила бы случайному человеку.

Хотя… всего за час до этого он был именно тем самым случайным человеком. Вы совершенно неожиданно оказались рядом за столиком на корпоративной вечеринке, он удивленно посмотрел на тебя и похвалил твои духи. Ты растаяла — надо же, он точно угадал марку духов и они, как это ни странно, оказались его любимыми духами.

Он был сильно навеселе, шел четвертый час праздника, никто ни в чем себе не отказывал — как никак десятилетие фирмы. В такие моменты стираются грани между высшими и низшими, всеми овладевает чувство радости и… Опять, стоит немного расслабиться и оно тотчас прыгает в прореху.

Задай себе один маленький, но очень противный вопрос — если бы он тогда был трезв, услышала бы ты его признания, польстился бы он на твое не самое фигуристое тело? И напоследок, заколачивая гвозди в крышку гроба твоих надежд, маленький, крошечный вопросик — он вообще помнит о твоем существовании и своих словах?

Звонок. Телефон. Кому-то звонят. Ой, это же мой телефон.

— Алло? Да, это я. Хорошо, я подготовлю отчет. Спасибо!

Это он, он говорил так ласково и нежно, словно весь день думал обо мне, он назвал меня умницей, и я слышала, как он тихонько чмокнул трубочку, словно хотел передать мне нежный поцелуй. Мир снова стал розовым и счастливым. За спиной расправляются крылья и душа стремится в полет! Господи, какие глупости приходят в голову из-за всяких пустяков!

Самоубийца

Верочка смотрела в черную воду и слезы сами собой текли по щекам. Она стояла на узеньком выступе металлической обвязки моста, крепко прижавшись спиной к холодному железу. Достаточно отпустить руки — и…

— Холодно, ч-черт. Из-з-з-вините, у вас не найдется з-з-закурить?

Верочка вздрогнула от неожиданности, пальцы едва не соскользнули, и она судорожно вцепилась в балку.

— Что?! — спросила она неизвестно кого.

Бред какой-то. Наверное, кто-то с другой стороны беседует с кем-то. Они не видят ее и не имеют к ней никакого отношения. Как ужасно! Она громко всхлипнула, тотчас же испугалась и тихонько шмыгнула носом. Вдруг услышат, полезут со своими дурацкими советами, будут упрашивать не делать этого безвозвратного поступка.

— Пр-р-р-ошу пр-р-р-ощения, я, быть может, некстати? Не обращайте на меня внимания, если я вам помешал.

Нет, это не на мосту, голос явно обращен к ней и звучит он слишком близко. Верочка медленно повернула голову вправо — никого. А может быть это галлюцинации? Она помаленьку сходит с ума, стоя над холодной водой на краешке…

— Я с другой с-с-стороны, д-д-девушка.

Вера обреченно вздохнула и обернулась в другую сторону. Нет, не галлюцинация, слишком уж ужасно выглядит. Если бы это был глюк, то, скорее всего, он выглядел бы посимпатичнее. Я бы увидела случайно заблудившегося Брэда Пита… А этот? Небритый, лохматый, как черт, худой, как кот после дождя, в одной рубашке на ветру, бр-р-р, ему же холодно.

— Ужасно холодно, брр! — вздрогнул он, словно подслушав ее мысли. — Вы не возражаете?

Верочка помотала головой, не понимая, чего от нее добивается этот странный человек. Мужчина заглянул через перила, вздохнул и полез на наружную сторону моста.

— Осторожнее! — испуганно пискнула Верочка внезапно севшим голосом. — Там скользко!

— А? Что? — мужчина уже перелез через перила, встал на железный карниз и обернулся на Верочкино восклицание.

В тот же момент его нога соскользнула с карниза, дернувшись всем телом, он судорожно вцепился в решетку. Верочка напряглась, душой рванулась к мужчине, но тело ее сильнее вжалось в железную балку. Одна часть ее души рвалась помочь мужчине, другая кричала: «Ты с ума сошла! Какое тебе до него дело? Ты же на половину покойница!»

— Ч-ч-черт, ч-ч-чуть не с-с-свалился, уф-ф-ф! — мужчина осторожно подтянул себя повыше, помялся немного, привыкая к размерам опоры под ногами, и решительно перевернулся, как и Верочка, спиной к железной балке.

— Вам не холодно без пальто? — Верочка понимала, что вопрос дурацкий, но очень хотелось что-то сказать этому нелепому человеку, в столь неподходящее время оказавшемуся в столь неподходящем месте.

Хотя, с другой стороны, если подумать, у дураков мысли сходятся. Она вздохнула. Раз уж ей в трудный момент жизни захотелось прыгнуть с моста в воду и тем самым решить все проблемы, значит и другому идиоту вполне могла придти в голову подобная мысль.

— Ужасно холодно. Я как-то не подумал, что на дворе сентябрь. Выбежал в чем был.

Мужчина замолчал, размышляя о чем-то ужасно важном, более важном, чем Верочкина судьба. Так всегда, подумала Верочка, никому нет до меня дела. И этот такой же… эгоист. Мужчина вздрогнул, словно последнее слово было произнесено Верочкой вслух.

— Извините, задумался. Ужасно хочется курить. У вас случайно нет сигаретки или папироски? — с надеждой в голосе спросил он.

— Нет. Извините. Я не курю! — в голосе Верочки звучало смущение. — А вы знаете, курить вредно, капля никотина убивает лошадь! — из обороны она моментально перешла в атаку и тут же пристыжено замолчала.

Ведь именно так всегда поступала ее старшая сестра и мама, чем ты лучше них? Вот ведь как все нелепо, человек попросил, а у нее нет. Могла бы просто так держать в сумочке. Ну, кто знал-то?

— Да я ничего, — вздохнул мужчина и обреченно уставился в черную воду, — я ведь не курю. Так просто… захотелось попробовать напоследок… обидно, что никогда не узнаешь, как это курить…

— Ни-ког-да, — по слогам прошептала Верочка и снова всхлипнула.

Она тоже никогда не узнает, как это закурить и пустить дым носом и как это пальчиком сбивать пепел с кончика сигареты и видеть, как кончик сигареты вспыхивает ярким красным огоньком, от твоего дыхания…

— Дурацкое желание, но вдруг захотелось! — словно оправдываясь, бормотал мужчина, не глядя на Верочку.

Его взгляд был прикован к воде, словно он уже видел то место, куда плюхнется его тело. Словно он вот-вот…

— У меня жвачка есть, хотите? — неожиданно предложила она.

— Жвачка? — мужчина посмотрел на нее с недоумением, словно в первый раз увидел.

Похоже, он слишком глубоко ушел в свои мысли, погрузился в ожидание смерти и голос девушки ударил его словно током.

— Какая, к чертям собачьим жвачка? Я смерти хочу, а она «жвачка». Дура! — мужчина попытался грозно махнуть в ее сторону кулаком, опять чуть не сорвался и замер, крепко сжав губы.

Над черной водой повисла тяжелая пауза. Верочка тяжело дышала, обида в ней нарастала как снежный ком, колола холодными иголочками сердце, мешала глубоко вздохнуть.

— Извините, я не хотел… все так неожиданно… простите, если сможете! — не глядя на Верочку, попросил он.

Верочка глубоко вздохнула, медленно выдохнула, выталкивая из себя вместе с воздухом обиду и злость. Дура, конечно дура, человек сейчас умрет, а ты на него обижаться вздумала. Да ты сама сейчас холодным бревном поплывешь по реке, дура. Она представила себя утопленницей, и ей захотелось разрыдаться, но получилось лишь всхлипнуть.

— Я сам виноват, никогда не умел разговаривать с женщинами, — словно оправдывался мужчина, — но такой момент в жизни. Неприятный момент, надо сказать, — он покашлял, шмыгнул носом, отвернулся в сторону, пряча лицо.

А ведь он плачет, подумала Верочка, мужчина, и плачет, бедненький! Ей захотелось погладить его по голове, прижать к груди и ласково так пошептать в лохматую макушку: «Все будет хорошо, мой маленький! Все будет хорошо! Баю-бай, мой маленький, спи спокойно!» Так бабушка успокаивала их с сестрой после бурных ссор. Но он вон где, а она тут и никак…

— А вы поплачьте, вам легче станет. Я всегда плачу, когда мне плохо.

— И как? Помогает? — хриплым голосом поинтересовался мужчина.

— Помогает… иногда… — Верочка вздохнула.

— А ты… вы…, тьфу черт, давай уж на ты, так проще.

— Давайте, ой, давай…

— А ты чего сюда-то прибежала? О жизни подумать, свежим воздухом подышать?

— Нет… я утопиться хочу… я никому не нужна… — Верочка произносила вслух слова, которые никогда и никому не сказала бы вот так запросто, и язык не отсох, дыхание не прервалось. — А так, один шаг и все…

— Станешь всем нужна?

— Нет… я как-то не думала об этом… скорее всего нет, еще и ругать будут, дурой обзывать. А вы то… то есть ты-то чего сюда пришел?

— Достало все! Надоело! Устал я до чертиков! Надоело быть за все крайним! А вот нате вам, выкусите! Посмотрим, какие у вас рожи будут, когда я утоплюсь! Ха-ха-ха, — мужчина хрипло рассмеялся, представив, по всей видимости, лица тех, о ком говорил. — Я им говорил, вдалбливал в их пустые головы, что так делать нельзя, а они сделали. И что?

— И что? — эхом отозвалась Верочка, не отрывая взгляда от горящих праведным гневом глаз мужчины.

— Они сделали по-своему, проект развалился, а виноват во всем кто?

— Кто?

— Виноват я! А почему?

— Почему? Вы ведь…

— Потому что больше всех надо, потому что сижу на работе до темна, потому что дома только голодный кот и злобный телевизор, потому что дурак… — мужчина внезапно замолчал, поник, словно сдувшийся футбольный мяч.

— Нет-нет, вы не дурак! — попыталась ободрить его Верочка. — Нельзя же так падать духом, нужно найти в себе силы…

— А сама-то? — грубо перебил ее мужчина.

— Что сама? — не поняла Верочка.

— Сама-то чего не стала в себе силы искать, чего топиться побежала?

— Дурак! — обиделась Верочка и отвернулась, чтобы скрыть брызнувшие слезы горькой обиды.

В такую минуту… она ему душу открыла… помочь хотела… а он, как все… гад… козел.

— Ты это… извини! Я не со зла… вырвалось случайно… в запале я был, — в голосе мужчины слышалась тревога и раскаяние.

Ему не все равно, полоснула по сердцу нежданная мысль, он переживает, он не такой как все.

— Скажите, а почему у вас кот голодный? — тихо, боясь спугнуть призрачную надежду, спросила Верочка.

— Кот? Черт его знает, он всегда голодный, по-моему, — не очень уверенно ответил мужчина. — Как ни придешь, орет истошно, трется как щетка, чуть не зубами к холодильнику тащит.

— Может быть, он так свою любовь выражает?

— Как это? Через холодильник?

— При чем тут холодильник? Он вам показывает, что все делает правильно. Вот вы с работы пришли и будете его кормить, а он очень хочет поскорее вам показать, как он это здорово умеет делать!

— Что делать-то? Жрать?!

— Во-первых, не жрать! Жрать — свинячье дело. А, во-вторых, он хорошо кушает и это должно наполнять сердце хозяина радостью.

— Никогда бы так не подумал.

— Кстати, в квартире остался хоть кто-то, кто накормит кота, когда вы… когда ты…

— Нет конечно. Вот ведь незадача, про кота я и не подумал как-то.

— Вот и я, как ваш кот… как твой кот… обо мне тоже никто не думает.

— Брось ты, так не бывает, — неуверенно подбодрил мужчина Верочку. — Есть же кто-то, кто тебя любит. Или кому ты деньги должна, — пошутил он и сам улыбнулся своей шутке.

— Никому я не должна, нет такой привычки — деньги в долг брать, — отрезала Верочка, чувствуя, как тает в холодном воздухе призрачная надежда.

— Я в общем-то тоже… стараюсь… А как же с котом быть? Ума не приложу, не идти же за ним.

— Зачем за ним идти? Вы что, как Герасим Муму… утопить его хотите? Душегуб! — возмутилась Верочка, представив, как мужчина прыгнет в воду, прижимая к себе бедное животное.

— Не собирался я его топить. Выпущу на волю и ключи от квартиры соседке в почтовый ящик подкину, пусть разбираются, кому она достанется.

— А соседка тут при чем? Скажут, что убила соседа и квартиру прикарманила. Или бандиты на нее наедут и пристукнут за твою квартиру, как лишнего свидетеля.

— Слушай, а ты позитивнее думать не пыталась? — в свою очередь возмутился мужчина. — Хотя… если задуматься… действительно глупость получается.

— Шли бы вы… шел бы ты… домой… к коту. Супчику поешь, комедию посмотришь.

— Нету у меня супчика, я в столовой обедаю, а дома бутербродами.

— Как же так? У тебя свой дом есть, а супа нет? А я люблю суп готовить, только никто даже спасибо не скажет, — она хлюпнула носом, вспомнив, как сестра молча съела суп, читая книжку.

— Слушай… — мужчина запнулся, не решаясь сказать следующее слово, — пойдем со мной, а? Я тебе кота покажу, он у меня такой здоровый… А ты супчика приготовишь, сто лет домашнего супчика не ел, — он зажмурился и сильно втянул воздух через нос, словно пытался дотянуться носом до спрятанного в далеком прошлом маминого супчика.

— А потом? — насторожилась Верочка.

— Потом как захочешь. Если все будет плохо, обратно вернемся, мост никуда от нас не убежит, — он застенчиво улыбнулся и часто заморгал, смешно дергая носом.

А у него красивые глаза и ресницы такие пушистые, как у девчонки. Ему бы побриться, подстричься и красавец мужчина. Только что с того? Супчику поедим, потом в постельку, потешится, гад и бросит, все мужики сволочи, у них одно на уме…

— Давай… те. Не денется, куда ему деться железному? — она улыбнулась и решительно повернулась, чтобы перехватиться за перила.

Мужчина вспыхнул счастливой улыбкой, дернулся, словно пытался махнуть ей рукой и сорвался вниз. Он так и падал, счастливо улыбаясь, еще не понимая, что квартира, кот, супчик, девушка с каждым мгновением все дальше от него. Еще миг и их разделит смерть.

— Не-е-е-т! — закричала Верочка и бросилась вниз.

Холодная вода ударила с твердостью асфальта. Верочка ушла глубоко под воду, пробкой выскочила на поверхность и увидела проплывающее мимо нее безвольное тело мужчины. Не чувствуя холода, она рванулась к нему, схватила и перевернула лицом вверх — мужчина не дышал.

Верочка заплакала от безысходности, от глупой случайности, столь безжалостно погасившей едва родившийся лучик надежды на лучшую жизнь. В отчаянии она ударила рукой по воде, но попала по лицу мужчины. Тот дернулся и, поперхнувшись, выплюнул воду из себя. Начал судорожно кашлять и снова чуть не утоп.

— Я с тобой… я с тобой… — дрожащими от радости и холода губами шептала Верочка, — я тебя никому не отдам, — твердила она, загребая одной рукой и цепко держа второй мужчину за ворот рубашки. — Давай, миленький, помоги мне, греби немножко, тяжелый ты, не справиться мне одной.

Мужчина дергался, бестолково стучал руками и ногами, больше мешая, чем помогая Верочке спасать его. Но берег, тем не менее, неожиданно ударил по ногам. В темноте он казался недостижимым и далеким, как коммунизм.

Верочка уперлась ногами в илистое дно и потащила мужчину к берегу. Он перевернулся на живот и пополз на коленках, потом попытался встать, плюхнулся, его вырвало мутной жижей. Но что-то внутри него пробудило потаенные силы, он напрягся и встал, шатаясь, на ноги.

Так они и добрались до берега, поддерживая друг друга, спотыкаясь и падая, дрожащие от холода и неимоверно счастливые. Ведь там, куда они спешили, их ждал теплый кот, квартира и супчик. Он будет, обязательно будет домашний супчик и телевизор перестанет быть злым.

Они шли по ночной улице, тесно прижавшись друг к другу, что-то бормотали трясущимися от холода губами, ничего не понимали из сказанного, но самое главное было ясно и без слов — на мост они больше не вернутся. Никогда. Ни при какой погоде.

К гадалке не ходи

Серенькое утро назойливо брезжило между занавесок спальни, напоминая изображавшим спокойный сон супругам, что просыпаться все равно придется. Сейчас зазвенит будильник, потом соседи сверху начнут топать, собирая чад в садик и в школу, строго по расписанию дебильный таксист начнет бибикать неспешно собирающейся жене и разбудит весь дом.

Все равно придется просыпаться или делать вид, что просыпаешься, хотя за ночь не сомкнул глаз, прислушиваясь к дыханию своей половинки. Неизбежное свершиться вне зависимости от желаний, потому что судьба, потому что предопределенность, не человеку менять неподвластное его мелкой сущности.

— Спишь, — шепотом поинтересовалась она.

— Нет, проснулся уже, — продолжая игру, сонно ответил он.

— Пора вставать, — вздохнула она, думая, в чем пойдет сегодня.

Событие важное, знаковое! Одеться повседневно, значит обидеть судьбу. Но, как назло, торжественное и знаковое одеть не позволяли несколько расплывшиеся формы, а доступное выглядит праздничным разве что для работы.

— Куда спешить, без нас не начнут, — попытался пошутить он, но шутка повисла в воздухе.

— Тебе рубашку погладить нужно, ты в какой пойдешь? — она решила начать с его проблем, раз уж в голову ничего путного не приходит. — Что приготовить на завтрак?

— Завтрак? Ты можешь есть в такой момент? — в его голосе звучало раздражение и сарказм, но она не обиделась.

По утрам, спросонок, на голодный желудок он никогда не отличался ангельским характером. Но, допивая утренний кофе, приходил в состояние умиления и осознания, что у него самая замечательная и обаятельная жена, красавица, искусница и самая любимая женщина. О чем он незамедлительно и сообщал ей, мешая собираться обниманиями и поцелуями. Она ворчала и отпихивала его, но в душе радовалась этим маленьким проявлениям нежности и неизменно ждала их. Если бы однажды он поступил по-другому, она бы непременно обиделась, насторожилась и начала ревновать.

— Могу, — улыбнулась она, — почему нет? Не потоп, не землетрясение, ничего неожиданного не случилось. Мы знали об этом еще год назад и были готовы. Почему бы не позавтракать, раз уж есть такая возможность? Не глупи, все нормально или ты против?

— Против чего? — буркнул он, поднимаясь с постели и нашаривая ногой тапки. — Раз надо, значит надо, хотя глупости все это.

— Ага. А две ссоры и три счастливых события в прошлом месяце произошли случайно? Именно в предсказанные дни, именно с теми людьми, именно там, где и предсказали? Это судьба и ты сам с этим согласился! Не будь ребенком, одевайся и завтракать!

— Не буду одеваться, — он бухнулся обратно в постель. Зацепившийся за ногу тапок взлетел к потолку и благополучно шмякнулся в аквариум. — Глупость все это! Предсказать, что мы поедем к морю в августе, может и слепой — мы всегда ездим к морю в августе. А ссоры и радости у нас происходят с завидной регулярностью, но ты заметила только предсказанные, потому что ждала их именно в эти дни. Попробуй убедить меня в обратном! — он лежал на спине, заложив руки за голову, упрямо уставившись в потолок.

Она вздохнула — ребенок, маленький капризный ребенок. А она мамочка — терпеливая, заботливая мамочка. Год назад, на дне рождения друзей они в шутку устроили гадания и шаманство, дурачились, придумывая друг другу всякие гадости и радости. Им гадал незнакомый мужчина, приглашенный хозяйкой в надежде на закрепление отношений. Гадания строились капитально, в ход шла кофейная гуща, воск, карты и, случайно обнаруженный в шкафу, хрустальный шар. На чудачества с интересом взирало чучело совы, посверкивая в полутьме огромными пластмассовыми глазищами. Было весело, интересно и немножко жутко.

Никто и не думал принимать нагаданное всерьез. По сути, ни у кого ничего и не сбылось, но в их случае судьба явно решила проявить заботу. После второй ссоры она случайно посмотрела на календарь, вспомнила про гадание и кинулась лихорадочно вспоминать, когда именно произошла первая ссора — даты совпали! На этот же день было предсказано радостное событие. Душа замерла в предчувствии.

За окном требовательно загудел автомобильный сигнал. Поначалу она не обратила внимания, но настойчивость водителя начинала раздражать. При хорошем настроении, можно было бы просто закрыть окно и включить телевизор. Но раздражение толкнуло к окошку, и она почти крикнула: «Да, заткни ты свою гуделку, идиот!» Но не успела — перед подъездом стояла новенькая белая машинка, и снизу вверх на нее смотрел он. Именно он нажимал на сигнал и звал полюбоваться обновкой.

Она чуть не свалилась на пол, хорошо подвернулась табуретка — ноги ослабели и не держали. Муж купил машину, обещал и купил, долго собирался и наконец-то выполнил обещанное. Но не это главное. Главное, что это произошло именно в этот день. Потом они обмывали покупку с друзьями, вспоминали ухажера подруги и его гадания, шутили по поводу случайности совпадений, но у нее никак не получалось ответить на главный вопрос — а что дальше?

А дальше все происходило в точности по графику — радостные события и ссоры чередовались, как полустанки, с точностью курьерского поезда. Но поезд всегда прибывает к станции назначения, и этот момент наступил. Сегодня развод. Им было предсказано, что именно в этот день они разведутся. Что бы они не делали, это произойдет, потому что нарушение хода вещей вызовет вселенскую катастрофу.

Месяц тому назад они договорились, что в этот день не будет никаких стрессов — все пройдет чинно и благородно. Мы же культурные люди, сказали они самим себе, чему быть, того не миновать и обойдемся без истерик и битья посуды. Месяц назад это казалось возможным и даже не страшным, забавным и не совсем реальным, словно речь шла не о них, а какой-то другой семейной паре.

— Давай никуда не пойдем, — тихо предложила она.

Вселенная вздрогнула и замерла в изумлении. Земной шар, скрипя осями и полюсами, испытал крохотное, едва различимое среди множества катаклизмов потрясение.

— Ты серьезно? — он приподнялся и недоверчиво посмотрел на нее. — Если ты так хочешь, давай не пойдем.

Континенты колыхнулись на разогревшейся от возмущения мантии, но движение было столь малым, что его не уловил ни один из самых чувствительных приборов. Но на глубине нескольких километров под их домом обрушилась карстовая пустота, вызвав перемещение грунта — фундамент дома принял дополнительную нагрузку как должное.

— А ты не хочешь? — удивилась она. — Это только мое желание? — в голосе звучали слезы и разочарование.

— Хочу. Извини, я неправильно выразился, сглупил, не мог поверить услышанному. Мы никуда не идем, к черту предсказания!

Фундамент прогнулся, но выдержал. Дом едва заметно, на доли миллиметра качнулся, и стену от крыши до асфальта прочертила трещина. Она казалась привычной и безобидной — легкий пунктир пробежал по штукатурке, наметив фронт работ для строителей на ближайшую неделю. Но под штукатуркой трещина продолжалась дальше вглубь бетонных плит и требовала особого внимания строителей.

— Иди ко мне, котенок, — он протянул руки и крепко прижал к себе горячее, нежно любимое тело. — Судьба — это мы, — шептал он, целуя ее в ушко, — мы будем жить вечно и вместе. Мы любим друг друга и никому ничего не должны! Пусть весь мир провалится в тартарары из-за глупых гадалок, но мы никуда не пойдем и никогда не расстанемся, пока…

— Твою же мать! — раздался за окном зычный мужской голос. — Где эта гадалка из проектно-сметного, растудыть ее в качель? При таком фундаменте, — пищал мужик, изображая проектировщицу, — дом даст трещину уже в мае! Давить таких гадалок нужно, полено ей по загривку! Чего встали, валенки туруханские? Звони в СМУ, вызывай бригаду — нужно замазывать трещину, пока прокурор не пожаловал.

Он и она переглянулись, счастливо рассмеялись и спокойно уснули, наплевав на шум за окном, назойливый будильник, топот детей над головой и гудки дебильного таксиста. Счастье — жить так, как этого хочешь ты и твое сердце, а не так, как придумала неведомая судьба. Судьба существует для тех, кто готов ей подчиняться.

Хотя с другой стороны — стена ведь треснула точно по расписанию!

Нежные чувства

Софочка жеманно хихикала и забавно вскидывала при этом носик. Пантелеймон Селиверстович Скоробогатов, выгнув причудливо шею и согнувшись под хитрым углом, чтобы не дай бог не коснуться девушки телом, шептал ей на ушко абсолютную чушь. Его речь была столь же пламенной, сколь и невнятной, поскольку Пантелеймон ужасно шепелявил и картавил, из-за чего речь его напоминала шуршание заезженной до неприличия грамофонной пластинки.

— Вы поймите, Софья Сергеевна, мы с вами, как две птички парим на крыльях нашей любви, — в его исполнении это звучало как «вубви» и Софочка хихикнула, — но пора же нам свить гнездышко семейного счастья, чтобы, так сказать, укрепить наши чувства. Согласитесь, что гнездо, то есть семейный очаг, так сказать, вещь немаловажная в любви. Трудно любить на холоде, — Пантелеймон непроизвольно поежился и тихонько вздохнул, скомкав в усах едва не выскочившее следом «и в голоде».

Они сидели на холодной скамейке в пожелтевшей осенней аллее парка уже битый час и Пантелеймон с огорчением замечал непрестанно усиливающееся желание перекусить. Произнося пылкие речи за укрепление нежных чувств, он мысленно рисовал себе приятные картины кухонной суеты, скворчащие на сковороде котлеты, исходящий паром борщец в широкой тарелке и огромные ломти свежего пшеничного хлеба. Особенным образом рядом с каждым живописуемым предметом еды неизменным стражем возникала стопочка с водкой.

— Вам, Софья Сергеевна, к лицу этот чудный румянец, но много лучше было бы сейчас, — он чуть не ляпнул «тяпнуть водочки и за обед», — посмотреть новый фильм в стенах родного дома. Так приятно, когда тебя, — «кормят ужином» утонули в длинном глотке опасные слова, заменившись на вполне нейтральные, — согревает дружеское плечо. Но еще лучше, когда это плечо любимого человека.

— Какой вы необычный, Пантелеймон Селиверстович, как интересно вас слушать, — промурлыкала Софочка, чувствуя, как ножки, обутые в легкие босоножки и лишь формально одетые в тончайшие колготки, постепенно замерзают.

Она плотнее сдвинула прелестные ножки, подтянула на колени сколько было возможности короткую юбку и томно вздохнула, гася в медленном выдохе зарождающийся чих. Так и до насморка недолго, — подумалось ей.

— Вы, Софья Сергеевна, не подумайте ничего плохого, — озаботился Пантелеймон, неправильно истолковавший Софочкин вздох и особенно поправленную юбку. — Не хотите давать ответ, я потерплю. Скажите лишь, могу ли я надеяться на вашу благосклонность? Ведь годы летят, ах годы летят, — промырлыкал он не музыкальным голосом слова известной песенки.

Замуж Софочке хотелось ужасно, но Пантелеймон Силиверстович не пробуждал в ее девичьей душе нежных чувств. А без этого непременного атрибута, по здравому рассуждению Софочки, какая же может быть речь о любви. К тому же проживал ее ухажер в рабочем общежитии и видов на жилье не имел никаких. Сама же Софочка жила с родителями в сталинских времен обширной трехкомнатной квартире и делить ее с первым встречным не собиралась категорически.

— Вот вы, Пантелеймон Селиверстович, о гнездышке речь заводите, а есть ли у вас виды на этот предмет? Мне не хотелось бы наш семейный очаг затевать среди моих родителей. Поймите меня правильно, — извиняющимся тоном оправдывалась Софочка, — родители у меня старенькие, квартиру нашу менять нет никакой возможности. Так о каком гнездышке вы ведете речь, Пантелеймон Селиверстович?

В ее чудной белокурой головке теплилось ожидание некоего чуда, к примеру окажется, что далекая тетушка оставила наследство или умерший дядюшка отказал Пантелеймону хотя бы однокомнатную, но лучше двух- или даже трехкомнатную квартирку. Более того, ей чудилось, что та квартирка по чудесному совпадению окажется, если и не в подъезде их собственного дома, но хотя бы в соседнем, в крайнем случае в доме напротив. Вся душа ее замерла в ожидании волшебных слов.

— Что же я скажу вам, Софья Сергеевна? Вы чудный цветок майской розы, пылающий бутон свежести и красоты, ваша чудная фигура сводит меня с ума, — поставил старую пластинку на свой граммафон слегка упавший духом Пантелеймон. — Когда я слышу ваш голос, в душе моей поют ангелы. Я любуюсь каждым вашим движением и помню каждое ваше словечко.

Он надеялся увести ее мысли куда-нибудь подальше от опасной темы, заболтать, навешать красивой цветной лапши на прелестные ушки своей возлюбленной. Но тревожный колокольчик лихорадочно гремел в ушах — пора делать ноги, если не хочешь выглядеть глупо. Сказать по правде, Софочка ему не нравилась совершенно, была она, по его мнению, глупой, вздорной и кукольно красивой. Родители ее воспитали в совершеннейшем восхищении самой собой и любые намеки на несовершенство могли кончиться для ухажера плачевно.

Но квартира, трехкомнатная сталинская обширная квартира манила Пантелеймона Селиверстовича с колдовской силой. Ночами, мучаясь от бессоницы под храп соседа по общаге, он представлял себе уютную спаленку, обширную гостинную, просторную кухню, на которой скворчат на сковородке котлеты. Столовская еда в такие моменты вела себя предательски безобразно, мучая организм Пантелеймона коликами и газами.

— Любовь, Пантелеймон Селиверстович, вещь приятная, но что вы скажете фактически по вопросу гнездышка, как вы себе представляете наш семейный очаг?

Софочка совершенно не собиралась выходить замуж за этого худого жилистого бухгалтера, прятавшего глаза за толстыми стеклами очков и смешно топорщащего усы при разговоре. Вид у него был чистенький, но не более того. Не было в ухажере лоска и шика, столь богато представленного в кино и книжках. Трудно было представить его упавшим на одно колено и протягивающем даме своего сердца, Софочке естественно, огромный букет алых роз. Более того, он всячески уводил ее подальше от тех мест, где они могли нарваться на диких бабулек, стремящихся всучить влюбленным парочкам цветочные бомбы.

С другой стороны, если будет возможность устроить приличное гнездышко, отчего бы и не согласиться. Софочка рассуждала совершенно трезво и отстраненно, входя в дикий контраст с кукольно красивым личиком. А что прижимист, так для семейной жизни это даже и неплохо — лишнюю копеечку не потратит, все в дом, все милой женушке на подарочки и наряды. Вот только не слышно волшебных слов, от которых в ее душе вполне могли бы зародиться и нежные чувства к этому смешному, не первой молодости костлявому ухажеру в стареньком костюмчике.

— Как я его себе представляю? — переспросил Пантелеймон, оттягивая неизбежное.

— Да-да, расскажите подробнее, мне это ужасно интересно, — ободряюще улыбнулась Софочка и, продолжая надеяться на чудо, ловко поцеловала ошалевшего Пантелеймона в щечку.

Поцелуй, точнее слабый намек на него, легкое, похожее на дуновение ветерка, касание губ, прошел для сознания Пантелеймона незамеченным. Во-первых, в животе нещадно урчало и звук этот грозил быть услышанным прелестной соседкой. Во-вторых, в голове не было совершенно никаких идей, которые дали бы ему надежду на передышку и перегруппировку мыслей. В-третьих, он ужасно замерз и мечтал в данный конкретный момент о стопке водки, нежели о продолжении глупого разговора с этой дурой. И, кстати, какая же ты дура!

— Я дура? — поперхнулась Софочка, выпучив глазки.

Ее кукольное личико превратилось в рыбью маску, рот некрасиво перекосился, носик сморщился и она оглушително чихнула, обрызгав Пантелеймона слюной.

— Вы хам, вы… недостойный… у вас нет квартиры… вы только врете все… — стреляла она обвинениями, всаживая пули упреков в остывающее сердце Пантелеймона.

Он уже понял, что последнюю фразу неосторожно произнес вслух. Он понял, что ни малейшего шанса вернуться на исходные позиции он не имеет. Он понял, что… ужасно хочет выпить и что-то съесть, ему страшно надоело мерзнуть с этой дурой на скамейке, в сердце его не осталось не то что нежных чувств, но даже слабого влечения к Софочке.

— Подумаешь, цаца! — подскочил он со скамейки. — Квартиру ей подавай! А это не хочешь? — он вытянул в направлении лица Софочки руку и та с ужасом узнала в сплетении пальцев обычнейшую фигу. — Ты еще повыбирай, повыбирай, девушка, глядишь и прискачет прынц на белой кобыле. Только тут тебе не сказка, мужиков нынче в лесу с собаками не найдешь. К тебе с открытым сердцем… птички… любовь… Вот и… — он махнул рукой и отвернулся, кутаясь в кургузый пиджачок.

Плечи его вздрагивали, голова склонилась к груди, ветер лохматил волосы, давно мечтающие о стрижке. А ведь он плачет, — с щемящей тоской в сердце подумала Софочка. — Милый… какой же он милый… он же любит меня, а я… чем я отплатила ему?

Софочка чувствовала, как что-то незнакомое теплое растекалось от сердца, поднималось все выше и выше, подбиралось к глазам и делало глаза мокрыми. Носик ее зашмыгал, слезы умиления и неожиданной радости готовы были политься ручьем из глаз. Нежное чувство заполняло все ее существо. И таким несущественным в этот момент стало отсутствие квартиры, нескладная фигура и старенький костюм, протертый на рукавах. Все отодвинулось на задний план, а на переднем плане, на авансцене Софочкиной души стоял влюбленный в нее мужчина, плачущий от того, что она обращалась с ним жестоко и бессердечно.

— Пантелеймон Селиверстович, я люблю вас, не покидайте меня, — ей показалось, что она крикнула это на весь белый свет и испуганные голуби должны были взлететь над парком, а прохожие испуганно обернуться.

На самом деле губы ее прошептали едва слышно очень важные для нее слова. Ветер, до того беспечно резвящийся и крутящий в разные стороны опавшие листья, бережно подхватил слабый Софочкин призыв и аккуратно донес до ушей Пантелеймона Селиверстовича. Тот вздрогнул от неожиданности, потом до сознания его дошел смысл сказанного и он стремительно обернулся, не веря своему счастью.

Совершенно обычные книжные затрепанные столетиями слова породили в его сердце бурю нежных чувств. Скуластое и некрасивое лицо его, озарилось столь счастливой улыбкой, а в глазах его вспыхнул столь жаркий огонь надежды, что в этот миг он стал самым красивым для Софочки мужчиной.

Софочка протянула к Пантелеймону Селиверстовичу тонкие свои руки и сделала шаг навстречу. Тотчас и он кинулся к Софочке, заключив ее в крепкие объятия. Они стояли, крепко обнявшись, раскачиваясь под ударами бури нежных чувств. Софочка загадочно улыбалась, а Пантелеймон Селиверстович шептал ей на ушко одно лишь слово «люблю», повторяя его на разные лады, перемежая звуки нежными едва заметными поцелуями. И Софочка удивительным образом не замечала странного преображения этого слова в невнятное «вубвю».

Нежные чувства переполняли влюбленные сердца, выплескивались в окружающее пространство и проказник ветер подхватывал и разносил их по окрестностям. С шумом взлетела потревоженная голубинная стая. Понимающе переглянулись старички на скамейке. Мальчик с девочкой взялись за руки и весело побежали в песочницу. Серые тучи убегали прочь, уступая место нежаркому осеннему солнцу. Природа всегда рада нежным чувствам и отзывается на них теплом и солнцем. Не замечали?

С аудиоверсией рассказа можно познакомиться по адресу:

http://linear.ucoz.ru/NegnyeChuvstva.mp3

Доктор

— Здравствуйте, доктора вызывали?

— Простите, вы кто?

— Соображайте быстрее, объявление в газете, вы позвонили, назначили время…

— А-а-а, так вы…

— Значит, вызывали?

— Да-да, проходите, пожалуйста! Извините, я не совсем готова, как-то все это неожиданно. Постойте, куда же вы, а тапочки?

— Так, так, интересно. Кабинет, кухня, спальня, хорошая у вас кровать — обширная. Я, собственно к вам! Лидия, если я не ошибаюсь. Кстати, встречать доктора поутру в халате на голое тело не рекомендуется. За тапочки спасибо, я тут пока переобуюсь, а вы бегом одеваться. Трусиков и лифчика будет достаточно, халатик можете оставить. И не нужно так смущаться, я же доктор.

— Извините, я сейчас, я быстренько.

— У вас кофе есть?

— А, что?

— Кофе хочется с утра, не выспался, если не сложно сварите свеженького, Лидия!

— Уф-ф-ф, какое наслаждение, чудный кофе, спасибо, вы меня спасли, Лидия.

— Ой, да что вы, если хотите, я еще сварю!

— Хорошо, учтем на будущее. А пока присядьте, я хочу сразу все расставить по местам, чтобы у вас не было напрасных иллюзий. Устраивайтесь поудобней, вы же у себя дома, Лидия. И улыбнитесь. Я хочу увидеть вашу улыбку, представьте, что вы мне очень рады. Отлично!

— Итак, в объявлении звучало слово «Дорого!» — это действительно так. Но… если за один сеанс я не сделаю вас счастливой, вы мне ничего не должны. Это раз! Второе, вы сами оцениваете качество услуги по трехбалльной шкале, для каждого значения есть своя стоимость. Мужчины стараются заплатить подороже, надеясь, что дороговизна помогает решению проблемы. Женщины норовят заплатить поменьше, справедливо предполагая, что услуга уже оказана, второй раз мы вряд ли встретимся и совершенная глупость платить втридорога, если можно сэкономить.

— Ну что вы, у меня нет проблем с деньгами, если хотите, я могу заплатить сразу, сколько скажете. Не в деньгах счастье, мне бы…

— Лидия, я не закончил, имейте терпение. Терпение и еще раз терпение, его вам нынче понадобится очень много. Мне не нужны ваши деньги и тем более не нужна предоплата. Я не продаю свои услуги.

— Извините, а как же… там же в объявлении… вы же сами писали…

— Еще раз, читайте по губам: «Я не продаю свои услуги!» Вы делаете мне подарок. От души, в меру признательности, в размере, который ваша душа определит самостоятельно. Вы понимаете, что о предоплате никакого разговора быть не может?

— Я совсем запуталась, но вам виднее. Сейчас столько всяких теорий, специалистов, у меня уже голова кругом идет. Вы знаете, я прочитала все, что возможно, но результата нет. Жизнь проходит мимо меня, а так хочется счастья, простого женского счастья.

— Платочек есть?

— Что?

— Платочек, чтобы плакалось комфортнее. Только помните — в нашем распоряжении всего час. Мы можем потратить его на выслушивание ваших жалоб на жизнь, а можем заняться исправлением этой самой жизни. Выберите, что вам больше нравится!

— Пожалуй, я бы хотела второе…

— Что? Не слышу, скажите четко и понятно.

— Я хочу исправить свою жизнь!

— Чудненько! Слово сказано. Оглянитесь по сторонам, замечаете изменения?

— Не-е-е-т, а что, должно было что-то измениться?

— Нет, конечно. Если бы слова меняли нашу жизнь, мы бы жили при коммунизме. Я хочу, чтобы вы, Лидия, это четко поняли — словами жизнь не изменить. Вы можете давать себе обещания, писать записки и развешивать их по стенам, читать мантры и заниматься самогипнозом. Жизнь меняется только делами.

— Я согласна, что нужно сделать?

— Кофе сварите!

— А это поможет?

— Вам? Нет, кофе мне. У вас хорошо получается варить кофе, Лидия.

— Ой, да что вы, обычный кофе, я и не замечаю даже.

— А я замечаю, профессия у меня такая — все замечать. Запомните, милая девушка — вы замечательно готовите кофе! Кстати, у вас достаточно жарко. Если вы не против, то можете скинуть халатик. Что вас так удивляет? Я хочу увидеть вашу фигуру. Вы будете готовить кофе, а я буду заниматься своим делом. Вас что-то смущает? Если я не ошибаюсь, вы собирались просто заняться со мной любовью. Нет? Лидия, теряем время!

— Как-то это все необычно.

— Умница! Хотя, я рекомендовал вам надеть еще и лифчик, но сделанного в карман не воротишь. Священнодействуйте, куртизанка вы наша!

— Вот ваш кофе, доктор. Я могу одеться?

— Нет, не можете. Садитесь на место, продолжим.

— Мне как-то неуютно, может, я все-таки надену халатик?

— Лидия, делайте, что вам говорят, сядьте и забудьте про этот чертов халат!

— Умница! Румянец вам к лицу, только не упирайте взгляд в стол, вы прожжете в нем дырку. Смотрите мне в глаза, забудьте про свою обнаженность, вы у себя дома, вы можете делать все, что взбредет вам в голову, а гости, если им не нравится, пусть проваливают к чертовой матери!

— Так лучше?

— Вот! Именно так, с вызовом, дерзость во взгляде, хитрый чертик на кончике языка! Запомните, Лидия — вы девушка, вы хорошо сложены, у вас женственная, подчеркиваю, женственная фигура. Вашим прелестям многие могут только позавидовать, а вы комплексуете. Совершенно напрасно! Быстро представили себе — я ваш муж, шейх, зашел в гарем выпить чашечку ароматного кофе, ваша задача привлечь внимание мужа, вы одна из сотни. От вашего старания зависит, получите вы сегодня удовольствие или продолжите созерцание павлинов в парке.

— Ставлю десять против одного, что восточными танцами вы не увлекались.

— Что? Так ужасно получилось?

— Напротив, вы чудесно потянулись, ваши движения исполнены шарма, неги, призыва. Вы действительно хотите мне понравиться. Я прав? Вы бы хотели сейчас оказаться со мной в постели?

— Да… я хочу… хочу прямо сейчас…

— Стоп! Свет в студию!

— Вы издеваетесь надо мной?

— Нет, Лидия, нет, я привлекаю ваше внимание к вашему чувству. Вспомните, как именно вы только что смотрели на меня, что мелькало перед вашим внутренним взором, о чем вы только что думали, мечтали, представляли? Повторите еще раз, хотя бы частично, только без театральности. Пробудите в себе то же самое состояние и не стесняйтесь, бога ради!

— Вот, вот оно! Знаете, как отзовется на этот взгляд мужчина?

— Сбежит?

— Если сможет. От такого взгляда его достоинство моментально придет в боевую готовность, куда ему бежать? Но не этого мы добиваемся. Попробуйте то же самое, но дозу поменьше, самую малость, чуть-чуть, на уровне узнавания. Скажите взглядом: «Я хочу тебя!»

— Я хочу тебя!

— Лидия, не голосом, взглядом! Мельком посмотрите на меня и глазами выплесните это чувство! Вот, так, умничка! Каким духами пользуетесь? Тащите сюда косметику!

— Скажите, Лидия, а вам не мешает обнаженность? Ничего, ничего, это я так к слову. Обратите внимание, вы уже чувствуете себя непринужденно, хотя шастаете по дому практически голая в присутствии малознакомого мужчины.

— Но вы же доктор! Вы же сами так сказали!

— Можно подумать, именно это вас раскрепостило. Просто запомните это состояние — вам хорошо и комфортно в любом состоянии, вы красивы и обаятельны, у вас замечательное тело, ваша фигура женственна и грациозна. Вам приятно слышать это?

— Спрашиваете, я прямо и не знаю куда деваться от счастья. Мне никто не говорил столько комплиментов за раз. Честно говоря, мне их вообще никто не говорил.

— Запомните, Лидия, то, что я сказал, думает каждый мужчина, глядящий на вас! Прочувствовали?

— В самом деле? Вы мне льстите! Отродясь они так не смотрят. Что в стенку, что на меня, смотрят, как на манекен.

— Глупости, вы это сами себе придумали, вы убедили себя в этом, вы сделали это своим девизом, написали у себя на лбу. И чего вы хотите от мужчин? Они же существа простые. Им говорят, пошел вон, они идут прочь. Идут, между прочим к тем, у кого на лбу написано: «Я хочу тебя!». Все, выбросили из головы глупости, вспомнили взгляд, чувство и демонстрируйте мне свои духи.

— Мда, отличная коллекция. Дорогие духи?

— Спрашиваете, конечно дорогие. Я дешевые духи не покупаю!

— А зря. Дорогие духи сложнее выбросить.

— Как выбросить? Это же духи!

— Просто выбросить. На помойку. Или подарите их своим конкуренткам. Точно, замечательная идея, раздайте их под благовидным предлогом своим конкуренткам.

— Ни за что! Они будут привлекать этими ароматами мужчин, а я как тополь на Плющихе буду ароматизировать лошадиным потом?

— В точку! Потом не потом, но вы будете пахнуть сама собой. Поверьте мужчине — женщина должна пахнуть молоком, медом и хлебом. Мужчина не пчелка, которую привлекает острый запах, он любит все, что пахнет едой. Поставьте с одной стороны духи от Шанель, а с другой сковородку с котлетами и куда, как вы думаете, повернется нос мужчины? Правильно! Мы договорились?

— Ну-у-у, хорошо… если вы так считаете… А можно я оставлю себе хотя бы вот это?

— Это? Дайте-ка его сюда. Тонко, пряно, кружит голову. Хорошо, это оставьте. Сделайте это своим запахом, своим брэндом, если хотите. Пусть этот запах будет вашей визитной карточкой. Но за визитной карточкой должен следовать солидный офис. Переходим к гардеробу. В темпе вальса, мы уже в цейтноте, несколько ваших нарядов. Убегаете в спальню, наряжаетесь и дефилируете на кухню. Именно дефилируете, а не вбегаете, как пожарный по тревоге. Покажите мне парочку ваших рабочих нарядов, ваш любимый наряд для друзей, домашний наряд и любимый купальник, а также ваш комплект для фитнеса.

— Сами покупаете или шьете на заказ?

— У меня портниха, между прочим одна из лучших!

— Расстаньтесь с ней, порекомендуйте ее тем же, кому подарите духи. Отряхните прах и забудьте. Отличный крой, замечательная дорогая ткань, волшебная вышивка, чудные пуговицы! А женщина? Где за всем этим женщина? Вы спрятались за этими чудными тряпками, как премьер Большого театра за занавесом. Ваши зрители видят не вас, а ваши тряпки. В бутик, в тусовку, потратьте деньги не на вещи, а на тех, кто поможет вам выбрать нужное, подчеркивающее вашу неповторимость и красоту. Именно вашу красоту, а не вещи. Фитнес можете оставить, это не так важно, как может показаться, но именно здесь вы подошли с позиции удобства и были правы. Купальник к черту! Эхма как вы! Я же не говорил снять его прямо сейчас, но все равно чудесно!

— Что я хочу сказать вам напоследок, Лидия?

— Наверное, сколько я вам должна за услугу!

— Нет, Лидия! Я хочу вас сказать, что вы непроходимая дура и уродина, в вас нет ни грации, ни женственности, ни обаяния. Вы одеваетесь как пугало огородное, от вас несет ароматом лакокрасочной фабрики. При встрече с вами хочется перейти на другую сторону улицы. Если вам так уж хочется потрахаться, то бегом на панель, там народ непритязательный — после второй бутылки и вы станете красавицей.

— Но как же… вы же говорили… как вы смеете… сами вы урод…

— Стоп! Свет в студию! Лидия, вытрите слезы, сопли и сядьте на место.

— Да я вас на порог… негодяй… извращенец…

— Я сказал, сядь на место! Это жестокий, но необходимый шаг, обязательный элемент программы. Выкиньте из головы все, что вы собрались мне сказать, но не забудьте ничего из того, что я вам сказал. Вам было обидно? Вы решили, что я таким образом зло над вами подшутил? И самое главное, внутренне вы согласились со всем, что я вам сказал?

— А разве это не так? Вы… они… так всегда…

— Мы с вами потратили целый час на то, чтобы нарисовать ваш идеальный образ — образ неотразимой женщины, женщины, пробуждающей в мужчинах желание, женщины-мечты. Но это миф, такого не бывает. В реальном мире нет ничего идеального. Мы всего лишь то, что сами о себе думаем. Вы думаете Наполеон был красавцем? А женщины по нему сходили с ума! Знаете почему? Потому что он сам считал себя совершенно неотразимым красавцем и великолепным любовником.

— Я не знаю, что там думал Наполеон, но ведь я для того вам и позвонила…

— Вы позвонили мне, надеясь таким образом скрасить свое одиночество. Вы надеялись на легкий ни к чему не обязывающий секс. Вам хотелось тепла и страсти, грубых мужских ласк, запаха мужского пота и смятых простыней. Вы готовы были заплатить мне за все это любые деньги, лишь бы я согласился часочек потешить вас в постели. Только честно, вы думали именно об этом, когда звонили мне?

— Ну, не совсем так… но потом. Я подумала, а почему бы и нет. Он, то есть вы, ходите по чужим квартирам, вам не впервой бывать с дамами наедине, скорее всего вы пользуетесь у женщин успехом, вы берете деньги за свои услуги. Почему бы и нет, подумала я? И позвонила. Это плохо? Я безнадежна?

— Лилечка, идите ко мне, дайте я вас обниму и вытру ваши заплаканные глазки. Прижмите ухо к моей груди, вы чувствуете, как стучит сердце? Это сердце мужчины. Оно ничем не отличается от сердца женщины, кроме того, что по-другому реагирует на этот мир. Вам нужно знать твердо, железно, железобетонно — вы ничем не хуже всех прочих. Более того, вы лучше, потому что хотите любви. Вы как цветок, что открывается доверчиво навстречу солнцу. Вы как нежная трель соловья, пробуждающая в сердце любовь. Вы сон, нежнейшая фантазия, счастье того, в чьем сердце зажжете огонь.

— А где же он тот единственный, как его найти?

— Лилечка, вам не нужно искать. Самый главный секрет заключается в отсутствии секрета. Вспомните все, что я вам сказал, сделайте это правилом жизни и он сам вас найдет. Он будет смотреть в твои глаза, девочка, будет дарить тебе цветы, писать стихи, шептать ласковые слова и, однажды, с трепетом во взгляде, попросит тебя стать его женой.

— А это не вы? Вы такой нежный все понимающий, с вами легко и надежно. Почему бы вам не стать этим мужчиной?

— Лилечка, я стар и корыстен. Меня не столько интересует твое счастье, сколько сумма гонорара. Я с удовольствием выпью пива сегодня вечером за твое здоровье. Но, сперва, обдеру как липку, заберу последние деньги, оставив всего лишь надежду. Если ты услышала в моих словах искренность и заботу, то ты ошиблась. Я груб и расчетлив.

— Не верю! Или вы великий артист или…

— Скорее второе. Если ты не возражаешь, я бы хотел вернуться к вопросу гонорара. Ты мне должна за услугу ровно тысячу долларов.

— Но вы же говорили что-то о трехбалльной системе. Вдруг я оценю ваше мастерство дороже или дешевле?

— Я лгал. Видишь, как легко я обманываю. Нет никакой системы, все просто и банально.

— Как скажете, доктор. Вот ваши деньги. Можно один вопрос на прощание?

— За такие деньги, хоть два!

— Как вас зовут? Я даже не знаю вашего имени!

— Зачем оно тебе, Лилечка? Имя пустой звук. Я могу назвать любое имя на выбор и ты можешь быть уверена, что я солгу. Хуже того, мой образ тоже поддельный, я сниму грим и стану другим человеком. Для тебя я никто, просто Доктор. Без имени и образа. Я не должен стоять между тобой и твоим избранником, ты не сможешь вспомнить обо мне ничего уже через час, ничего, кроме того факта, что твоя жизнь изменилась. Ты ни-че-го не вспомнишь! Ты! Начинаешь! Новую! Жизнь! Твои глаза закрыты, ты дышишь глубоко и ровно, как только стукнет дверь, ты закроешь ее на замок и пойдешь собираться на работу! Ты вспомнишь все, чему я учил тебя и применишь это на практике!

Сухо щелкнула захлопнувшаяся дверь, девушка вздрогнула от звука, медленно открыла глаза и недоуменно огляделась по сторонам, словно не понимая, что она делает одна в коридоре. Ах, да! Кто-то должен был прийти, с кем-то она вчера назначала встречу на утро! В памяти ничего не всплывало. Девушка улыбнулась, махнула рукой и, напевая веселую песенку, поскакала на одной ножке в душ. Странно, подумалось ей мимолетно, чего это я стояла голая перед дверью?

Муза по вызову

— Семерикин Николай Иванович? Писатель?

— Да, а вы собственно к кому? — Семерикин уже жалел, что оторвался от рукописи и открыл дверь незнакомому человеку.

— К вам, Николай Иванович. Я ваша Муза. Муза Степановна. Буду жить с вами, помогать в творчестве. Позвольте пройти, не стоять же на пороге. Так-так, интересно, и тут вы, значит, творите?

— Позвольте, что значит Муза? Между прочим я женат, — выдвинул он несокрушимый по его мнению аргумент.

— Это ничего, — успокоила его Муза, — объясним. Главное, чтобы вы, дорогой наш писатель, не отрывались от дела, писали на радость своим читателям. Жене некогда — работа, хозяйство, приготовь, постирай, а мужа послушать-вдохновить некогда, да и неохота.

Семерикин, как завороженный кивал, соглашаясь со словами Музы, но вдруг спохватился.

— Жена у меня — замечательный человек, она вопреки всем житейским трудностям находит минутку, чтобы вдохновлять меня на новые свершения!

— Вот и я говорю, — согласилась Муза Степановна, — житейские трудности — вещь опасная. Сегодня ты им вопреки, завтра они тебя поперек. Кстати, со мной будет жить мой муж, на все руки мастер, затейник и балагур. Обещаю — скучать не придется.

— Постойте, что значит муж? Я понимаю — Муза, но про мужа никто никогда не говорил, я не согласен, — уперся Семерикин, смирившийся уже с неотвратимостью существования Музы Степановны.

— Дорогой вы наш, а как же без мужа, что жена ваша подумает? То-то и оно. А так все по-людски, все по правилам, комар носу не подточит. К тому же кто-то должен и мужскую работу в доме справлять — табуретку починить, стекло вставить, мясо порубить, ремонт квартире дать в конце-то концов. Вы знаете, Николай Иванович, сколь пагубное влияние оказывает на творчество писателей затянувшийся ремонт? Вот! А мой Прохор мигом весь ремонт закончит.

— Я ж разве спорю? Я и не спорю вовсе, — поник плечами Семерикин, представивший совместную жизнь двух семейств в маленькой однокомнатной квартирке.

В комнате он на пишущей машинке стучит, рядом с ним Муза Степановна вдохновляет, на кухне жена сковородками гремит и между всего этого шмыгает мастер на все руки и балагур Прохор с молотком и гармошкой.

— Вот и замечательно, — подвела итог разговору Муза Степановна. — Так, что мы тут пишем?

Она достала из футляра очки, нацепила их на нос и, отставив лист на расстояние вытянутой руки, прочитала громко с выражением:

«Смеркалось. Зловещая ночь словно подкрадывалась к не спящим от ужаса сельчанам, притаившимся за крепко закрытыми дверями и ставнями. Ветер зловеще выл в трубах, вытягивая последнее тепло из нетопленных печей.»

— Нет, никуда не годится, нашему читателю этого не надо, — решительно заявила Муза и разорвала лист. — Садитесь и пишите!

Семерикин автоматически плюхнулся на стул, заправил чистый лист в машинку, пальцы его замерли над клавишами:

— Что писать? — задал он дурацкий по его мнению вопрос.

Дурацкий, потому что писатель этот вопрос задает лишь самому себе и собственному вдохновению, но никак не постороннему человеку, даже если тот называет себя Музой.

— Пишите!

«Занимался рассвет. Нежное розовое утро ласково обнимало спящие дома сельчан. Светлана чихнула и проснулась. Луч солнца золотой проник в щель ставни и заиграл на ее золотистых кудрях. Ах, — воскликнула Светлана, — утро новой жизни, новой любви, я так люблю своего Прохора.»

— Постойте, я не буду писать эту чушь, — возмутился Семерикин, отодвигая от себя пишущую машинку. — У меня есть собственные мысли и я буду их писать, даже если они вам не нравятся.

— Что значит собственные? — возмутилась Муза Степановна. — Откуда эти собственнические настроения? Вы писатель, я ваша Муза и мысли у нас общие — пишите, я вам говорю!

— Не буду, мне не нравится, я так не пишу, — слабо сопротивлялся Семерикин, не привыкший спорить с женщинами. — И почему героя зовут Прохор?

— Так зовут моего мужа, — как малому ребенку терпеливо пояснила Муза Степановна. — Вам без разницы, а мне было бы приятно увековечить его имя. Николай Иванович, не отвлекайтесь, у нас работы невпроворот, нам писать и писать. У меня этих самых творческих задумок на семь романов и пять повестей, мы с вами ого-го как прославимся.

Писатель Семерикин представил перспективу совместного написания с Музой Степановной семи романов и пяти повестей, взвыл от горя и бухнулся головой об стол. Свет померк в его глазах.

— Коля, Коленька, очнись миленький, — услышал он как через вату озабоченный голос жены.

Противный запах нашатыря ударил в нос, заставив Семерикина подскочить на месте и в ужасе открыть глаза. Он лихорадочно озирался, нигде не находя зловредной Музы.

— Где она, куда она подевалась? — в страхе твердил он, вцепившись в руку жены.

— Коленька, кто она? Тут никого, кроме нас нет! Успокойся, миленький, вот водички выпей и успокойся.

— Тут Муза была, — стуча зубами о край стакана, признался он.

— Ах, Муза, — облегченно вздохнула жена. — Ушла Муза, нету ее, пора тебе отдохнуть, Коленька, совсем заработался со своей книжкой.

— Нету? — не поверил Семерикин. — И дверь запертая была? — спохватился он, вспомнив, что дверь за Музой Степановной не закрыл. — Все вещи на месте?

— Коленька, успокойся, что у нас можно украсть? — усмехнулась жена. — А дверь совершенно точно была закрытой.

Семерикин облегченно вздохнул — сон, глупый сон, переработал, вот и сморило.

— На чем ты там остановился, писатель мой великий? — жена вытянула лист из пишущей машинки и близоруко прищурилась.

«Занимался рассвет. Нежное розовое утро ласково обнимало спящие дома сельчан. Светлана чихнула и проснулась. Луч солнца золотой проник в щель ставни и заиграл на ее золотистых кудрях. Ах, — воскликнула Светлана, — утро новой жизни, новой любви, я так люблю своего Прохора.»

— Как интересно, — засмеялась жена, — совсем на тебя не похоже. А почему героя зовут Прохор?

Семерикин медленно оседал на стул — не приснилось!

С аудиоверсией рассказа можно познакомиться по адресу:

http://linear.ucoz.ru/MuzaPoVyzovu.mp3

Венечка, только не это!

В доме Вениамина Витольдовича Некрасова семейная буря набирала обороты, громыхали далекие громы, посверкивали молнии, брови хмурились и руки заламывались в мольбах и обвинениях.

— Венечка, только не это! — умоляла мужа Софья Сергеевна, женщина далеко не средних лет, но моложавая и весьма приятная на вид. — Я не могу больше терпеть этих мучений, каждый день проходя мимо соседей и видя их взгляды! Ты видел, как они на нас с тобой смотрят?

— И как? — неловко улыбаясь, спросил Венечка, сделав робкую попытку скрыться в кабинете.

— Лучше бы ты пил! — горестно воскликнула жена и уронила седеющую голову на локоток руки лежащей на столе.

В другой руке она теребила кисейный платочек, изредка весьма демонстративно прикладывая его к заплаканным глазам.

— Ну почему, почему, Венечка, у других мужья, как мужья? Ведь слова кривого про них не скажешь, все при деле, уважаемые люди, опора семьи, гордость детей. Ну почему бы тебе не взяться за ум и не устроиться в магазин грузчиком?

— Мне? Русскому писателю? Грузчиком в магазин? Никогда! — Вениамин встал в позу обиженного Наполеона, вперив взгляд в старенькие обои.

— Вот-вот, — оживилась Софья Сергеевна, — вот-вот, именно что! Ты знаешь, что чувствовал наш внучек Андрюшенька, когда при всем классе его назвали внуком русского писателя? А как на него смотрела его девушка?

— Девушка? Софья, ты в своем уме? Наш внук в третьем классе! Какая девушка? — взорвался Вениамин Витольдович, потрясая руками над головой в позе возмущенного Зевса.

— А почему ты не спросил, почему они так на него смотрели, а? — в свою очередь возмутилась Софья Сергеевна. — Между прочим, ты безнадежно отстал от жизни, писатель русский! Девушек заводят еще в садике и остаются им верными до самого пятого класса, к твоему сведению, — язвительно уведомила она мужа, часто моргающего от удивления.

— Мне стыдно, мне ужасно стыдно перед соседями, перед школьной учительницей, да перед собственными детьми стыдно, что не смогла удержать тебя от этой пагубной страсти! Венечка, миленький, ну, давай сходим к врачу, — она вцепилась ему в плечо и теребила, пытаясь привлечь внимание нахмурившегося и закрывшегося от нее мужа. — Это бесплатно, я объявление видела, их теперь на каждом столбе развешивают, потому что нельзя оставлять такое на самотек! Ты не виноват, это просто болезнь, временное помутнение, это пройдет, нужно только обратиться к специалисту, — она гладила его по голове и говорила, говорила вкрадчиво, ласково, словно с малым ребенком.

— Нет, — вскинулся Вениамин, отстраняясь от жены и делая шаг в сторону. — Это не болезнь! Я в любой момент могу бросить, если захочу! Но пока я не хочу бросать, — уточнил он в ответ на язвительную усмешку жены. — Что в этом позорного? Ведь я не пишу на улице, в общественных местах. Не собираюсь шумными компаниями и не кричу заполночь о судьбах русской литературы. Я пишу дома, пишу в стол, даже не пытаясь отправлять это в издательство. Почему я должен этого стыдиться? Почему меня от этого нужно лечить?

— Венечка, миленький, но согласись, если человек болеет, то не имеет значения, где он болеет — дома, на работе или на улице. Ты согласен? — вопрос был риторическим, и Софья Сергеевна продолжила, не дожидаясь ответа. — Давай я тебя с Михаилом Сергеевичем познакомлю, соседом нашим по лестничной клетке. Чудеснейший человек, должна тебе сказать. Жену любит, значит, бьет иногда. С получки выпивает, но всегда в компании, с друзьями. А как он играет в домино, Венечка, тебе понравится! Все полезнее, чем корпеть над бумажками!

— Может, мне тебя тоже ударить? — пыхтя от возмущения, еле выговорил Вениамин Витольдович, выталкивая слова, как тяжелые камни. — Может, мне тоже напиться и подраться на улице?

— А и ударь, Венечка, и напейся, стань ты, наконец, нормальным мужиком, чтобы мне было о чем с соседками поговорить, а не пробегать мимо них серой мышкой, боясь брошенных вслед слов: «Видали? Писателева жена побежала! Бедняжка! Вот ведь как не повезло ей в жизни, а так-то из себя женщина видная, да за писателя выскочила! Любовь зла!»

— А если я умру? Прямо сейчас умру, — трагическим голосом с надрывом вскричал Вениамин, представив собственный хладный труп и столпившихся вкруг него родственников и соседей, а также классную училку, внука и девушку его. — Вам станет легче жить? Вы перестанете меня стыдиться? Так пусть же я умру!

Он взмахнул рукой и рванулся к открытому окну квартиры, расположенной на девятом этаже, явно собираясь исполнить обещанное, но споткнулся и, ударившись головой о табуреточку, потерял сознание. Мир погрузился во тьму.

— Венечка, миленький, что с тобой? — словно сквозь вату услышал он озабоченный голос жены. — Приснилось что-то, а?

Вениамин Витольдович прислушался к словам.

Приснилось? Так это все приснилось? Господи, радость-то какая? А он уж подумал, что все, жизнь закончилась! И не беда, что повесть, которую он обещал редактору сдать еще в прошлом месяце, написана едва ли наполовину. Не беда, что нет совершенно никаких мыслей, что именно писать дальше! Главное, что это был сон, а на самом деле…

— Венечка, хватить меня пугать! — возмутилась жена, неверно истолковав дурацкую ухмылку на лице счастливого русского писателя. — Мне твои сочинительства уже вот где сидят, — она рубанула ребром ладони по нежной шейке. — Все, хватит!

Вениамин Витольдович замер в ужасе.

— Вынеси мусор и иди пиши свою повесть, писатель русский! Что я скажу учительнице Андрюшеньки? Она давно хочет пригласить тебя на классный час, чтобы ты рассказал детям о своей повести. Ведь не у каждого ученика нашей школы есть дед — русский писатель! Представляешь, как Андрюшенька будет гордиться тобой?

— А девушка Андрюшеньки тоже там будет? — осторожно спросил Венечка, не веря еще до конца в чудо.

— Венечка, Бог с тобой, какая девушка? Андрюшенька в третьем классе! — Софья Сергеевна постучала Вениамина Витольдовича по высокому писательскому лбу согнутым пальчиком, и он почувствовал себя при этом самым счастливым человеком на свете.

Он может и хочет писать и это не болезнь!

Палёнка

Кто без изъяна, кинь в меня кирпичом! В любом человеке недостаток есть, а в ином тех недостатков еще и с избытком. Я сам к изъянам нормально отношусь: рожу не кривлю и через губу с человеком не разговариваю, кем бы он ни был и в каком бы состоянии не находился.

Есть у нас в цеху слесарь — дядя Витя. Вообще-то, Виктор Степанович, но его чаще дядей Витей кличут, племяннички, етить их в коромысло. Мастер — золотые руки, ежели трезвый, конечно, а выпить дядя Витя любит, хотя достоинства человеческого при этом не теряет — хобби у него такое, говорит.

Жена за ним смотрит зорко, соколом на зарплату кидается, любую заначку почище таможни враз найдет — нет у дяди Вити средств, чтобы пить, а пьян и жизнью доволен совершенно. Способов выпить на халяву находит прорву и ни разу не повторился. Народ про его способности знает, бережется, но не было еще случая, чтобы дядя Витя сплоховал и без почетного приза остался.

Об одном таком случае и рассказать хочу, потому как вспомню его, так на слезу умиления пробивает. Ай, да дядя Витя, ай, да… ну, дальше вы сами лучше моего знаете.

Обычно по пятницам мужики под вечер после смены в столярке собираются. Заранее скидываются и припас закупают, чтобы почтить памятью прошедшую неделю бутылочкой-другой крепкого напитка. Начальство на это дело глаза закрывает и мимо проходит — не бузят и ладно. Пойди, поищи на такую зарплату работников, чтобы они к станку встали или на морозе трубы варили! Нынче все норовят в теплом кабинете да в белой рубашечке бумажки перекладывать, руками работать — желающих нет. Потому пятничное рандеву в столярке проходит регулярно и без сбоев.

Участники за столом импровизированным рассаживаются, но все запасы на стол не выставляют, берегутся на всякий случай — вдруг кто на халяву выпить захочет, а тут всего ничего, самим мало. Потому на столе стоит початая бутылка водки, простецкая закусь на газетках аккуратно порублена, да стаканы строго по числу участников праздника жизни.

Народ, стало быть, в предвкушении замер, стаканы налиты, во рту слюна сглатывается и огурчик в руке очереди ждет. И тут входит в столярку дядя Витя, словно бы по делу, торопливо проходит мимо стола и молчком спиной к замершим от неожиданности сотоварищам начинает в ящике с инструментом ковыряться.

— Дядь Витя, — не выдерживает самый нетерпеливый Петро с малярки, — тебе чего надо? Может подсказать?

— Ничего-ничего, Петя, сам найду, а вы отдыхайте в свое удовольствие, у меня еще дел не переделать, не ко времени мне водку пить, — отнекивается дядя Витя, проявляя полнейшее равнодушие к налитым стаканам и водочным ароматам.

— Ну-у-у-у, — подвел общее резюме Петя, мужик под два метра ростом, сам себя шире, — поехали! — и поднял стакан, готовясь влить содержимое в луженую глотку.

— Лишь бы не палёнка, — подал голос дядя Витя, словно рассуждая сам собой и ни к кому конкретно не обращаясь.

Стаканы, как приколоченные, замерли в воздухе, затем плавно опустились на стол.

— В смысле? — откашлявшись, спросил Петро.

— Говорю, ежели палёнка, то бывает худо, а с нормальной водки и голова утром не болит. Только где ж ее нормальную-то купить? Я вот на прошлой неделе выпил и три дня сам не свой был, чуть не помер, едрид её ангидрид! Да вы пейте, робяты, пейте! Хуже нет теплой водки и… палёнки, — добавил он вдогонку, уставив взгляд в потолок столярки, словно вспоминая произошедшее с ним несчастье.

Мужики молча переглянулись и замялись в нерешительности. Нет, выпить хотелось отчаянно, организм уже получил образ грядущего удовольствия и требовал продолжения банкета, а вот разум, еще не окончательно пропитый, требовал проявлять бдительность и осторожность.

Дядя Витя, найдя единственно нужную ему стамеску, решительно пошел на выход, напрочь отметая предположения некоторых особо жадных товарищей о его желании обманом втереться в коллектив. Но коллектив теперь не был готов с ним расстаться, так как по молчаливому мнению мужиков дядя Витя был в данный конкретный момент единственным экспертом по палёнке.

— Дядя Витя, а давай с нами по маленькой! — хитро улыбаясь, предложил крановщик Степан Егорович, протягивая эксперту собственный, до самой полосочки наполненный, стакан водки.

— А вдруг палёнка? — усомнился дядя Витя, отставив стакан на расстояние вытянутой руки и разглядывая водку на просвет. — У меня ж ее вкус во где сидит, — он рубанул ладонью по горлу, — как вспомню, так инеем и мурашками покрываюсь, — продолжал он нагонять жути перед сомневающимися зрителями. — Разве что стаканчик? — рассуждал он, поднеся водку к носу и принюхиваясь к запаху. — Черт ее знает, может и не палёнка! Не, нормальная водка, пейте, мужики, на здоровье, мне чужого не надо! — он решительно поставил стакан на стол и зашагал к выходу.

— Дядя Витя… Витя… Виктор Степанович… — загомонили мужики, совершенно не уверенные в теоретических выводах самозваного эксперта.

Как же без пробы узнать-то палёнка или нет? А на утро ослепнешь или оглохнешь, кому это надо? Надо в точности знать все про водку, прежде чем в себя ее вливать. Тут опыт нужен, эксперимент, так сказать, на живом человеке, как бы кощунственно это не прозвучало. А чего? — рассуждали мужики. — Он же с той палёнки не помер, стало быть у него этот… как его? … иммунитет выработался! А вкус-то он помнит!

— Ну, мужики, ну что вы меня, как девку лапаете? Я ж не скидывался, вы ж знаете — денег нет, вот я и решил вовсе не пить! Мужик сказал, мужик сделал! — вяло, для виду отбивался дядя Витя, мало-помалу приближаясь к столу уже в качестве почетного гостя.

Все встали вкруг стола, а дядя Витя сел и приготовился к действу. Мелко глотнул из стакана, покатал по языку, прищурился, словно прислушиваясь к ощущениям, сглотнул. Вместе с ним сглотнули обильно выступившую слюну замершие в нетерпении зрители. Затем не спеша мелкими глотками, не прерываясь ни на мгновение, выпил стакан до дна, отказался от огурчика и снова погрузился в самосозерцание. Неожиданно икнул и схватился за сердце.

— Палёнка! — выдохнули мужики, представив себя сейчас на месте дяди Вити мертвыми и холодными.

— Не, не палёнка, — неожиданно ожил эксперт, — вспомнил, что часы оставил в цеху, а завтра выходной. — Вроде не палёнка, — уточнил он, подумав. — Есть что-то такое во вкусе знакомое, но вроде не палёнка, — не совсем уверенно заявил дядя Витя, готовясь встать и покинуть помещение.

— Дядя Витя, а давай еще стаканчик для верности, — доброхоты уже наполняли опустевший стакан эксперта и весьма убедительно прижимали его к стулу, чтобы не сбежал раньше времени ненароком.

— Да вы что, мужики? Я ж у вас так всю водку выпью! Сами-то что пить будете? — удивился дядя Витя.

— Да у нас тут еще запас есть! Пей, дядя Витя, не робей! Пей на здоровье!

Эксперт не заставил себя долго упрашивать, справедливо полагая, что излишняя старательность в этом деле пойдет ему во вред. Потому второй стакан ушел быстро и без многозначительных пауз.

— Давай следом еще, быстро! — потребовал сиплым голосом дядя Витя. — Меня тогда с третьего стакана понесло в радугу, едрид её ангидрид!

Третий стакан был выпит в полной тишине. Казалось, что чихни в этот момент комар, все бы оглохли, как от выстрела. Шесть пар глаз сошлись на дяде Вите кинжальным прожекторным огнем живейшего интереса, подогретого нетерпением.

— О! Нормалек! — слегка растягивая и путая звуки, сообщил окончательный диагноз эксперт по палёнке. — Я жив, следовательно, я пьян, как говорил Архимед, надевая штаны Пифагора. Пить можно, пить нужно, есть тост! Наливай!

Мужики ринулись за стол радостным стадом, толкаясь и мешая друг другу. Снова забулькала водка, наполняя стаканы, зашуршали газеты и раздался дружный звон стекла, как салют к зажигательному тосту дяди Вити:

— За здоровье, которое не купишь и не пропьешь!

Бордо, Фиту и девушка в белом

Если кто-то решил, что в названии рассказа есть ошибка и автор не имеет познаний в марках французских вин, спешу его разочаровать — Фиту не только марка вина, но и имя кота, лежащего у меня на коленях, который мурлычет и отчаянно грустит о своих хозяевах. Анна и Жерар покинули дом на целую вечность и променяли его, нежного маленького пушистого котенка, на Испанскую Ривьеру и корриду. И пусть котеночек весит больше пяти килограмм, а вечность измеряется двумя неделями, это обстоятельство ничего не меняет в грустном настроении кота. Он снисходительно позволяет малознакомой леди почесывать его за ушком и, чтобы ей это было удобнее делать, снисходительно устраивается у ней на коленях. Кот продолжает грустить и петь песню о скором возвращении заблудших овечек. Овечек становится все больше и больше и постепенно кот засыпает.

Я же сижу на террасе замка в кресле качалке, наслаждаюсь бордо фиту и поглаживаю Фиту за ушком, раздумывая о причудах судьбы, закинувшей меня в старинный замок, расположенный в южном Провансе. Хотя, положа руку на сердце, назвать этот уютный домик замком было бы кощунством. Замок — нечто мрачное, полное старых тайн и призраков, в замке гуляют сквозняки и по ночам слышно заунывное пение ветра в каминных трубах, мох покрывает почерневшие от времени стены, а люди в округе не рискуют бродить в его окрестностях, так как… на это есть своя очень страшная история.

Уютный домик, предоставленный в мое распоряжение добрым друзьями, связывает с понятием «замок» исключительно древность его постройки. Эти стены возведены во времена Людовика, но ничто не пугает взор и слух случайного путника. Привидения давно сбежали, мох высох, а стены покрыты вьющимся плющом, в комнатах тепло и уютно, в доме очень тихо, настолько тихо, что слышно, как капает вода на кухне из неплотно прикрытого крана.

Честно говоря, я специально его не закрываю до конца. Должно быть нечто кроме ветра, что напоминало бы о течении времени. Кап-кап-кап — три мгновения позади, мир изменился, но все это далеко от замка и его обитателей, мы во власти постоянства, тишины и мыслей. Кот мечтает о возвращении добрых хозяев, а я, говоря откровенно, о том, чтобы они задержались в своей поездке еще на недельку. Я тоже их люблю, но сейчас более всего мне нужны тишина и покой, полное отсутствие людей, дикая природа, совмещенная с прелестями цивилизации и немножко вина, чтобы все это стало моим на краткие две недели.

Вино помогает уйти напряжению, помогающему быть на острие атаки, в постоянном бою за то, что должно принести успех и богатство. Мы, люди дела, бьемся, бежим, достигаем поставленных целей, но что-то неуловимое в то же самое время проходит мимо нас. Оно рядом с нами, пытается достучаться до нас, обращается к нашей душе, но нам некогда — мы в бою, мы бежим, напряженно вглядываясь в туманные дали, ожидая препятствий и готовя оружие. Безумная скачка не может продолжаться вечно, нам нужен отдых, передышка, смена обстановки. Но так трудно порой вырваться из плена дел и забот.

Как лошадь после длительной скачки не может остановиться сразу, чтобы не умереть, так и нам нужно магическое средство, помогающее перешагнуть из мира деловых отношений к умиротворению и отдыху. У каждого свой ритуал: кто-то бешено мчится по автостраде, кому-то по душе громкая музыка, а я люблю тишину и бордо. В этом сочетании есть нечто мистическое — вино расслабляет тело и освобождает сознание. Ты начинаешь думать о приятном, улыбка трогает губы и, с легким вздохом, ты отправляешься в мысленное путешествие по волнам памяти. Ты подобен волшебнику, создавая в сознании необычные картины бытия, перемешивая сон и явь, не задумываясь о невозможности подобного в реальном мире.

Вечернее солнце, пропущенное через бокал бордо, становится похоже на спелую виноградину. Я представляю, как оно согревает напиток в бокале и наполняет его особой солнечной энергией. Маленький глоток и мягкое умиротворяющее тепло разливается по телу, я причмокиваю от удовольствия и отрываю виноградину от крупной грозди — пусть молодой виноград оттенит вкус старого вина. Солнечный блик пробегает по изумрудной траве лужайки, запрыгивает на крону дуба и замирает шаловливым солнечным зайчиком в его листве.

Солнечный зайчик, как романтично. Постой, милая, но ведь солнце светит тебе в глаза. Если солнце отразилось от стекол, и кто-то открыл окно, тогда все встает на свои места. Вопрос лишь в том, что в доме некому открывать окна — все его обитатели сидят в кресле на террасе. Я замираю от страха, мой слух обостряется, я слышу тяжелые шаги в доме, кто-то спускается по лестнице со второго этажа. Я даже слышу его голос, но этот голос не принадлежит моим друзьям — старческое брюзжание трудно спутать с молодыми задорными голосами Анны и Жерара, даже предположив, что они решили подшутить надо мной и моими страхами по поводу привидений.

Страх столь же стремительно наполняет мое сердце, как до того оно наполнилось радостью и покоем. Нужно немедленно бежать, спрятаться, найти убежище от надвигающейся опасности. В словах незнакомца я слышу раздражение моим присутствием и проклятия в адрес кота, бессовестно убежавшего от хозяина.

— Проклятый Фиту, если ты решил поиграть со мной в прятки, то будь уверен — твоя жирная задница познакомится с моим ботинком. Кого это ты пригрел, паршивец, в моем доме? Если ты не можешь спровадить его когтями, придется мне на старости лет указать проходимцу на дверь шпагой. За что я кормлю тебя, белое отродье?

Меня? Шпагой? Бежать! Вот только ноги отказываются подчиняться, не то что сделать шаг, я не могу даже приподняться из кресла. К тому же Фиту давит на меня и вдобавок впился когтями в платье. Мгновение назад расслабленный и теплый, сейчас — комок мышц, готовый к стремительному прыжку.

Двери дома стремительно распахиваются, и в освещенном пылающим камином дверном проеме появляется угловатая фигура старика с всклокоченными волосами. Он держит в руках подсвечник и подслеповато щурится в темноту двора.

— Кто здесь? А ну покажись на свет! — старик настроен более чем решительно, в голосе его нотки угрозы и раздражения. Но прежней силы нет, и от этого рассерженный старик выглядит несколько убого и смешно.

Я уже хочу подать голос, но кто-то опережает меня.

— Отец, это я, твоя Анна, я вернулась, — женский голос звучит устало и несколько безжизненно.

Я оборачиваюсь на голос, но в темноте практически ничего не видно: смутные фигуры, угадывается одна женская и детская. Боже мой, я даже не заметила, как наступила ночь! Неужели меня сморил сон и я выпала из реальности? И в это время в доме появился какой-то старик, к которому приехала его дочь. Трогательно, но как-то неожиданно и не ко времени.

— Ты был прав, папа. Александр бросил меня и мне больше некуда идти, — молодая женщина с трудом выталкивает слова, стараясь говорить разборчиво.

— Почему ты решила, что можешь вернуться в мой дом? Ты же прокляла меня, говорила, что только смерть заставит тебя вернуться сюда вновь. Кхе-кхе-кхе, проклятая сырость, этот дождь никогда не кончится.

До меня не сразу доходит, что воздух буквально пропитан влагой, небеса подсвечиваются дальними всполохами молний, а дождь монотонно стучит в мокрую землю. Холодная сырость моментально пробирает до костей и я, едва не чихнув, успеваю в последний миг зажать нос пальцами. Не дай бог, они меня увидят.

— Если ты откажешь нам, отец, мы умрем от холода этой ночью, — безликим голосом произносит Анна. — Пусти в дом хотя бы Жерара, он ничего тебе не сделал и…

— Отродье Александра? Невинное дитя, ставшее плодом пагубной страсти? Детка, он любил деньги и только деньги, а ты поверила в его сказки. Ты послала меня к черту и я умер тогда, а теперь ты пришла просить у меня тепла и любви. Что может дать живому человеку мертвое сердце? Но ты права, ребенок тут ни при чем. Как ты сказала его зовут, Жерар? Жерар, иди к дедушке, я переодену тебя и накормлю.

— Прости, отец, я все это время молилась, чтобы небеса простили мой грех. В моем сердце только любовь, мне так не хватало тебя, папа. Прости и прощай! — девушка поворачивается, ноги ее запутываются в жидкой грязи, и она падает навзничь как подкошенная.

Ребенок вскрикивает и бросается к матери, стараясь помочь ей подняться, но Анна не подает признаков жизни: ее руки безвольно раскинуты, она похожа на выброшенную за ненадобностью старую тряпичную куклу.

— Проклятье, — скрипит старик и, поставив подсвечник на каменный пол, устремляется к дочери.

Он спешит, смешно перебирая скрюченными подагрой ногами, при этом он неизбежно должен споткнуться о меня и Фиту. Я закрываю в ужасе глаза и прикрываюсь руками, а кот в то же самое время взвивается в стремительном прыжке. Мощный толчок толкает кресло качалку в одну сторону, затем оно не менее стремительно летит обратно, и я заваливаюсь набок практически под ноги сумасшедшему старику. Он пробегает мимо меня, не обращая ни малейшего внимания на мое плачевное положение — вообще-то я ударилась головой и, похоже, будет большая шишка.

— Анна, Анна, — клокочет хриплый механизм в груди старика, — кхе-кхе-кхе, только не умирай на пороге родного дома, прости меня, дурака старого, сейчас я отнесу тебя в дом, ты согреешься, и тебе станет лучше!

Он и в самом деле пытается поднять девушку на руки, но тотчас же падает рядом с ней, рыдая от бессилия. В унисон ему плачет мальчик, воздух пропитан сыростью и смертью.

— Господи, дай мне силы спасти мою дочь! — старик в бессилии колотит мокрую землю, темные всплески грязи разлетаются высоко в воздух, но бог молчит.

Я набираюсь смелости, вскакиваю на ноги, оправляю юбку и торопливо, путая французские и английские слова, обращаюсь к старику:

— Позвольте мне помочь вам, месье? — но старик не слышит меня, словно мой голос не звучит вовсе. И мальчик не обращает внимания на мой призыв, он уже перестал кричать и только жалко скулит от страха и холода.

Так бывает, успокаиваю я себя, люди в шоке могут не слышать обращенные к ним слова, нужно просто действовать, просто делать то, что нужно. В доме тепло, там горит огонь, есть питье и еда. Сейчас главное, чтобы все оказались в доме. Пока я морально готовлю себя к роли спасателя, старик начинает действовать. Он с трудом встает на ноги и, стиснув зубы, хватает женщину за руки. Он тащит ее к дому и покрикивает на малыша:

— Не стой столбом, Жерар, хватай вещи и беги в дом, — слова получаются едва понятными, искаженными хриплым кашлем и проклятиями, но мальчик понимает их смысл и, с трудом выдирая ботинки из жидкой грязи, спешит в дом к теплу.

— Будь ты проклят, Александр, будь проклят день, когда ты появился в моем доме и совратил мою дочь, — слышу я хриплые проклятья старика, когда он с превеликим трудом протаскивает тело дочери мимо меня. — Я знал, чем все это кончится. Нужно было сразу же убить тебя и к черту мою душу. Зато Анна сейчас была бы счастлива.

Стиснув зубы, едва сдерживая дрожь, я кидаюсь на помощь старику и вцепляюсь в промокший дорожный плащ Анны, чтобы совместными усилиями скорее затащить ее в дом. На счету каждая минута, нужно переодеть женщину в сухое, растереть ей ноги спиртом, дать выпить теплого вина…

Но что это? О, Господи! Мои руки хватают пустоту, я едва не падаю от того, что тело готовое к усилию, не получает его. Я с недоумением смотрю на свои руки, на старика, на женщину, которую мало помалу старик втаскивает в дом, на ребенка в глубине комнаты, трясущегося от холода у жарко пылающего камина. Руки не почувствовали ничего, совершенно ничего, я пыталась схватить пустоту. Неужели это наяву и привидения по-прежнему живут в старых замках?

Любопытство борется во мне со страхом. Никогда не прощу себе, если не узнаю, чем все это закончится, решаю я про себя и кидаюсь к открытой двери. Пусть это призраки, но я не хочу умереть от сырости и холода в ночи. Будь что будет, но в доме и у камина. Мы же современные люди, успокаиваю я себя, всему есть рациональное объяснение, а пока нужно быть простым свидетелем. И остаться в живых, напоминает мне внутренний голос, слегка дрожа от страха.

Дверь, предоставленная самой себе, с грохотом закрывается, но никого это не волнует. Старик, дотащив дочь до камина, шлепает ее по щекам, раздергивает плащ на груди и прикладывает ухо, стараясь, по всей видимости, уловить стук сердца. Плечи его вздрагивают и он опадает без сил в рыданиях на грудь дочери.

Умерла. Господи, какая трагедия, умереть на пороге родного дома. Мне хочется как-то успокоить старика, но что может сделать полезного живой человек в мире призраков? Слезы предательски скатываются по моим щекам, комок в горле мешает дышать, еще миг и я разревусь в голос. Мне бесконечно жаль всех троих: безвременно ушедшую из жизни девушку, ее старика отца и маленького мальчика, неожиданно ставшего сиротой. Анна и Жерар, удивительное совпадение — прямо как мои друзья, пробегает мимолетная мысль, чтобы тотчас же угаснуть, потому как события стремительно меняют ход.

Старик вскакивает на ноги, решительно идет к камину и выхватывает из огня каминные щипцы. Затем приближается к дочери, решительно разрывает сорочку на груди и прикасается раскаленным металлом к коже. Я чувствую запах горелой плоти, меня сейчас вырвет, но случается неожиданное — девушка выгибается, судорожно вдыхает и открывает глаза, с недоумением оглядывая комнату.

— Мне показалось, что я умерла, — хрипло, с трудом говорит Анна. — Я видела, как ты отец тащил меня в дом, но ангелы уже несли меня к небесам. У них холодные пальцы, папа, а умирать совсем не страшно, это как уснуть и видеть сон. Зачем ты держишь в руках эту железку, папа? Мне холодно, укрой меня, я хочу поближе к огню. Жерар, не бойся, я с тобой, не плачь, малыш, — голос ее слабеет, а глаза снова стремительно закрываются.

Старик собирается применить испытанное средство, но в голову ему приходит другая мысль.

— Потерпи еще мгновение, Анна, я верну тебя к жизни, будь я проклят, если на этот раз не верну тебя, мой ангел.

Он хватает бутылку вина, выливает вино в высокий железный бокал и тотчас же сует бокал прямо в огонь. Трещит горящая на руке кожа, но старик не выпускает бокал из скрюченных пальцев, пока вино не согревается в той мере, чтобы стать живительным питьем. Дочь не видит страданий отца, она снова впадает в бессознательное состояние и лишь легкое едва заметное дыхание вздымает грудь, обезображенную страшным ожогом.

Старик, кривясь от страшной боли, переливает вино в другой бокал, приподнимает голову дочери здоровой рукой и прижимает бокал к губам:

— Пей, Анна, это нужно выпить, это вернет тебя к жизни! Пей, кому сказал! — яростно, обреченно кричит старик и девушка судорожно открывает рот, делает маленький глоток, а затем все быстрее и быстрее поглощает содержимое бокала, давясь и захлебываясь.

Бордо Фиту, этот аромат ни с чем не перепутать, мое любимое вино только что вернуло девушку к жизни. Это знак! Не зря я выбрала именно его из сотен других прекрасных французских вин. Внутренний голос однажды подсказал мне — это твое и я в первый раз познакомилась с ним. Я помню ощущение счастья, наполнившее сердце после первого глотка. Мягкое живительное тепло растеклось по телу, заполнило радостью и покоем каждую клеточку. Захотелось жить, не просто жить, но бежать по лужам босиком, радуясь жизни.

Воспоминания на мгновение отвлекли меня от печальной картины у камина. Я зажмурилась от счастья, а когда открыла глаза, солнце вцепилось в меня горячими обжигающими лучами. Вечер, напоенный ароматом душистых трав, обещал чудную ночь и спокойный крепкий сон.

Солнце?! Но только что была ночь и я была в доме рядом с камином, пылающим камином! С другой стороны Анна рассказывала, что этот камин не зажигали уже лет сто, с тех пор, как вернулась на родину ее бабушка. Ее и назвали в честь бабушки, так захотел отец. На самом деле отец не был родным сыном бабушки, она подобрала его, скитаясь по дороге домой. Но он по сути своей был до конца ее дней любящим сыном.

Анна никогда не рассказывала мне подробностей этой загадочной семейной истории, упомянув лишь однажды, что бабушка не любит платья с глубоким декольте. На груди у нее с давних пор остался грубый рубец от сильного ожога, причину которого бабушка утаила даже от своей внучки.

Что это было, да и было ли что-то вообще? Фиту по-прежнему спит у меня на коленях, бокал бордо согревается в лучах заходящего солнца, замок, укутанный в зеленое покрывало, выглядит уютно и приветливо. Ничто не напоминает о трагедии, которая возможно разыгралась именно здесь сто лет тому назад. А может все это игры Фиту? Не кота, естественно, а вина! Хорошее вино, если вовремя не остановиться, может сыграть с человеком веселую шутку.

Хорошая жизнь

— Нина, не спишь? — Борис потрепал жену по плечу.

Сон никак не шел в голову, мысли будоражили, требовали выхода и обсуждения.

— Борюсик, давай спать, поздно уже, — Ниночка сладко зевнула и потянулась с кошачьей грацией.

Борис так любил ее в эти мгновения, что готов был отдать все, что угодно, лишь бы она делала это еще и еще.

— Масенька моя, соня-засоня, — рассмеялся он и, нежно обняв, поцеловал в лоб, потом в глаза и в губы. — Какая ты у меня красивая, самая распрекрасная, самая расчудесная моя учительница.

— Не твоя, Борюсик, ты уже не маленький школяр, — хихикнула довольная Ниночка, нежась в сильных объятиях мужа.

— Не верю, — шутливо по-театральному ответил Борис, — рядом с тобой я чувствую себя вечным учеником. Ты у меня такая строгая!

— Вот и нет, хватить дурачиться, у меня завтра полугодовая контрольная. Имей совесть, дай выспаться, если не хочешь, чтобы твоя строгая учительница завтра на уроке носом клевала.

Им обоим нравились эти вечерние игры и разговоры между сном и явью. За пределами квартиры оставались суета и гам, а в их уютной спаленке разворачивался маленький семейный спектакль, в котором роли давно уже были поделены и расписаны, но, тем не менее, не набили оскомину и не приелись.

Он рассказывал о делах на заводе, делился планами и прожектами их счастливого будущего. Она жаловалась на свой любимый 6а класс и директора, рассказывала о курьезах школьной жизни.

Маленькая вечерняя серенада была напоена ароматом любви и нежности, приносила покой и умиротворение. Кто-то сдавался первым и засыпал к досаде другого. Но досада была мимолетной, так как сон не оставлял своим вниманием отставшего и набрасывал на уставшее сознание мягкое одеяло покоя.

Они вместе уже полгода, но кажется, что пролетела всего неделя, как отзвучал марш Мендельсона в городском ЗАГСе. Праздновали скромно в заводской столовой, пригласив лишь родственников и самых близких друзей. За полгода, хотя и оба страстно хотели детей, изменений в семейном состоянии не наблюдалось, но молодожены не унывали — вся жизнь впереди!

— Нина, слушай, может мне уйти с завода? Мне работу предлагают, свое дело, поначалу будет нелегко и с деньгами напряг, зато потом поднимемся. Нам же о будущем думать нужно, правильно? — жена молчала, но Борис, погруженный в мысли, этого не заметил.

— Пока детей нет, можно и пояса затянуть, мы же взрослые люди, справимся. А вот детки появятся, так придется и потратиться серьезно, там уже копеечку не будешь жалеть, разве ж можно что-то для родного ребенка пожалеть? Так что думаешь, рвануть мне в свое дело? Сдюжим?

Борис прислушался, дыхание жены было ровным и спокойным, она уснула, оставив мужа наедине с тяжкими мыслями.

— Как всегда, — не то обиделся, не то посетовал он, — я с ней о жизни, а она спит без задних ног.

Он, конечно, понимал, что Ниночка устает в школе, что сорванцы из ее любимого 6а класса подобны тайфуну, запущенному горе-волшебником. Но понимание этого не успокаивало душу, бередило старые обиды, которым давно пора было отправиться на свалку памяти, ан нет — возвращались и скреблись, как голодные кошки.

Борис толком и не помнил, что случилось через неделю после свадьбы. Память отказывалась выдавать страшную тайну, хотя он старательно напрягался, пытаясь вспомнить хотя бы намеки на серьезную размолвку, круто изменившую их жизнь.

Нина никогда не разговаривала на эту тему и тотчас же замыкалась в себе, стоило ему попытаться начать говорить об этом. Борис хотел было сходить к врачам, чтобы под гипнозом заставить ожить потерянный кусочек памяти, но постыдился, да и, честно говоря, побоялся. Если память отказывается раскрывать ему тайну такого события, значит и не стоит оно того, чтобы об этом знали еще кто-то, хотя бы и врач.

За полгода они привыкли обходить далеко стороной запретную тему, она уже не мешала жизни, но иногда что-то подступало к горлу и становилось тяжело дышать. В такие моменты Борису казалось, что нечто мрачное и тяжелое вторгается в их жизнь, заставляя их навсегда расстаться. Но на самом деле этого ведь не было, — убеждал он себя, вглядываясь в счастливые глаза Ниночки, прислушиваясь к интонациям голоса, приглядываясь к движениям ее грациозного девичьего тела.

— Ничего не было, надо жить, живое тянется к живым, люби и все будет хорошо! — говорил он себе и окунался с головой с житейскую суету.

Мысли, мысли, размышления о будущем не давали уснуть спокойно. Он мужчина, он и только он ответственен за то, чтобы в семье всегда был достаток, чтобы его Ниночка была самой счастливой и красивой. Стоит ли грузить ее светлую головку тяжкими мыслями о путях достижения счастливого будущего. Давай, Борис, борись! — приказал он сам себе и зевнул.

— Пора и мне баиньки, — вздохнул Борис.

Он погладил уснувшую жену по волосам, упрятав непослушную прядку за нежным и столь любимым ушком, поцеловал в плечо и, опустив голову на подушку, смежил глаза. Упрямо бубнивший соседский радиоприемник за стенкой не помешал его стремлению заснуть как можно скорее, и уже через минуту Борис погрузился в сладостный сон.

Ему, как обычно, ничего не снилось. Сон упал, как черная штора, выключив осознание бытия и позволяя организму отдохнуть на полную катушку. Кто умеет много работать, должен уметь хорошо спать, — привычная мысль завершила увертюру засыпания.

— Боренька, спишь? — молодая красивая женщина, сидящая у кровати пациента, погладила его по голове и поправила одеяло. — Что тебе снится, Боренька, сколько же ты еще проспишь, миленький?

Она тяжело вздохнула, порывисто встала со стула и подошла к открытому окошку, словно ей внезапно стало нечем дышать. За окном щебетали птицы, шумела листва на деревьях, с криками носилась детвора, с шумом проносились автомобили. И только здесь, в палате реанимации, стояли постоянная непрерывная тишина и покой, нарушаемые лишь шумом из окна, да передачами по настенному радио.

Три года назад, буквально через неделю после свадьбы Бориса сбил автомобиль. Сильных повреждений не было, но, удар головой о бетонный бордюр, вогнал Бориса в кому. Он так и не узнал, что у них родилась дочка, которой завтра исполнится два с половиной года. Он лежал и лежал, не умирая и не просыпаясь. Ниночка прождала полгода, отчаянно надеясь, что случится чудо и Борис однажды откроет глаза. Но чудо не случилось ни через полгода, ни через год, ни через три.

Ей было страшно остаться в этом мире одной с ребенком на руках. Мысли избавиться от ребенка ей и в голову не приходило, как не приходила мысль заново выйти замуж. Вот он муж — совсем рядом, не калека, не урод, всего лишь спит непонятным сном, — думала она, гладя его по рукам, по голове, целуя в безмолвные, но горячие губы. — Он проснется и все будет хорошо, — убеждала она себя, — обтирая его мокрыми губками и делая массаж рук и ног.

Она продержалась полгода, потом что-то сломалось в душе, и наступила пустота, заполненная ожиданием новой жизни, уже дававшей о себе знать в полную силу. Она снова вышла замуж, точнее стала жить с мужчиной существенно старше ее, но заботливым и обеспеченным. Родилась дочка, жизнь приобрела новые краски и можно было забыть о неудавшейся истории первой любви, но душа мучилась и не отпускала, не давала разорвать тонкую связующую нить между полным жизни человеком и бессознательным полутрупом, когда-то бывшим молодым и красивым, самым красивым мужчиной, ее мужчиной.

Ниночка вернулась к постели пациента, снова погладила его по поредевшим волосам, поцеловала в лоб и, стремительно отвернувшись, вышла из палаты, словно опасаясь, что Борис может заметить слезы и услышать сдавленный всхлип.

Она приходила к нему все реже и реже. Теперь лишь раз в неделю, скоро будет приходить раз в месяц, а потом и вовсе вспомнит о нем, лишь получив уведомление о смерти мужа, развод с которым она так и не оформила.

Ниночка промокнула глаза платочком, поджала губки и глубоко вздохнула, выталкивая тугой комок из горла. Так надо, жизнь не обмануть, живое тянется к живым, — повторяла она, как мантру, слова прощальной молитвы. Дома ждет Светочка и муж, завтра на работу к своему 9а. Никто за пределами этой больницы не должен видеть ее страдания. Так она решила, так старалась жить.

Борис спал. Радио продолжало бубнить про международную политику и происки правительства. Приборы чертили графики пульса. Мимо полуоткрытой двери палаты, в которой расположились еще шесть таких же бедолаг, пробегала жизнь, совершенно не мешая той, другой, что неспешно текла в мыслях впавших в кому пациентов реанимации.

Мгновение жизни

Мистицкому Теодору Михайловичу,

помещику Псковской губернии,

село Кутуевка

Любезный друг мой, Теодор Михайлович! Не стану утомлять тебя описанием житейских перипетий, что привели меня на склоне лет в старое мое поместье на краю света в Архангельской губернии. О многом ты и сам знаешь, о прочем догадаешься, ведь ты у нас светлая голова.

Хочу сказать тебе, Теодор, что вынужденное заточение в стенах старого дома не пошло на пользу здоровью, но вместе с тем придало необычайную ясность мыслям моим и выводам. Кто знает, мой друг, что послужило этому причиной. Я же смею предполагать, что совершенно скоро грядет моя кончина и сие событие уже положительно сказывается на способности человека отбрасывать мелочи, концентрируясь на важном и значимом.

Не грусти, дорогой Теодор, о том, что по получении этого письма меня уже не будет рядом с тобой в нашем мире. Ведь все мы переходим в лучший мир по прошествии нашей земной жизни, и тому у меня есть несомненные доказательства, хотя в большинстве своем они умозрительные и иллюзорные.

Ты помнишь, Теодор Михайлович, наш вечный спор о жизни и смерти? Ты старался со всей пылкостью молодой души блистательного ученого доказать мне старому затворнику, что никакой жизни до и тем более после смерти не существует. Жизнь, наша земная жизнь, утверждал ты, начинается рождением из материнского лона и заканчивается совершенно и бесповоротно с последним вздохом. Я же пытался, насколько хватало моих сил и знаний, уверить тебя, что жизнь намного шире подобного утверждения, но в то время, кроме веры не было у меня никаких доказательств.

Перейду к сути вопроса, мой друг, так как чувствую некоторую немоту в пальцах, что может служить признаком близкой кончины. Поэтому, не тратя времени понапрасну, кратко изложу тебе мысли, посетившие меня третьего дня и не дающие заснуть уже вторую ночь.

Ты помнишь маятник Фуко, в особенности те фигуры, что прочерчивает он на песке при своем качании. Пример совершенно утилитарный и служит исключительно для наглядности. Представь себе нашу жизнь, протекающую по закону маятника Фуко. Мы делаем колебание в плоскости, все время пересекая центральную точку, но каждый раз прочерчивая новую траекторию за счет влияния вращения Земли. Теперь представь себе, что центральная точка это и есть точка нашего рождения. Более того, на обратном витке мы снова входим в ту же точку, завершая свой земной путь.

Если быть совершенно точным, то, не завершая жизненный цикл, а начиная новый цикл, но в другой плоскости. Мы умираем в этом мире, чтобы заново родиться в другом. Теперь ты понимаешь, Теодор, почему у меня нет страха перед смертью, но есть бесконечная грусть, что мы с тобой никогда более не встретимся в этих новых жизнях.

Да-да, именно жизнях, бесконечном их количестве и бесконечной изменчивости. Поначалу я думал, что «маятник жизни» совершает «колебания» в одной плоскости, то есть мы умираем и рождаемся заново в этом же мире. Но, рассудив здраво, я пришел к выводу, что новая жизнь нам дается в другом мире и таких миров бесконечное количество.

Если бы мы рождались в одном и том же мире, то уже с самого детства я знал бы многое и многих из своей предыдущей жизни и становился бесконечно мудрым с каждым рождением. Но такого не происходит, и мы рождаемся чистыми и беззащитными, вынужденными учиться и приспосабливаться, получать знания от родителей и учителей своих, дабы прожить свою новую жизнь подольше.

И тогда меня поразила еще одна мысль, которой поначалу я даже придавал значения, ослепленный открытием самого факта цикличности жизни в разных мирах. Кто или что определяет «период колебания» маятника жизни? Отчего кто-то умирает при родах, порой не сделав и первого вдоха, а другой живет до глубокой старости? Можем ли мы как-то влиять на этот период или оное находится за пределами человеческих возможностей?

Ведь мы тщимся доказать миру, что сами определяем свою судьбу и делаем все возможное, чтобы продлить дни свои. Бежим к докторам, изобретаем диеты и ездим на воды, единственно ради того, чтобы еще день, еще час, еще мгновение продлить свое земное существование. Но приходит миг, и мы умираем, окончательно и бесповоротно, чтобы быть отпетыми и преданными земле.

Оставив на время вопрос возможности влияния человеческого на продолжительность его земной жизни, задался я другим не менее важным вопросом, вспомнив, что маятник, обычно, качается в обе стороны одинаково. Не означает ли это, что прожив в этой жизни определенный срок, мы проживем в новой жизни срок не многим отличающийся от прежнего? То есть у каждого из нас есть свой маятник, свой период колебаний, свой жизненный срок во всех последующих жизнях? Сердце мое преисполнилось сожаления к тем, чья жизнь прервалась слишком рано, чтобы вкусить ее вдосталь. Неужели им на веки вечные дана такая судьба — краткая жизнь?

Нет, подумал я, это противоречит всем моим представлениям о жизни, а я познал ее сполна и могу говорить о ней авторитетно. Но как быть с законом маятника? И тут я понял, в чем изначальная ошибка моих рассуждений! Не скажу, что это мое открытие, но в таком контексте, думается мне, оно применяется впервые. Я исходил из предположения, что маятник «рисует» дорожку нашей жизни на плоскости! Точнее на множестве различных, но плоскостей, поэтому вполне логично было предположить, что конечные точки его качания располагаются на одинаковом расстоянии от центра.

Но представь себе, друг мой Теодор Михайлович, что маятник удивительным волшебным образом, то удлиняя, то укорачивая свою ось, скользит не над плоскостью, а над сложно искривленной поверхностью, изобилующей впадинами и высотами, да к тому же еще и похожей на сферу. То есть, при всей одинаковости движения маятника он всякий раз прочерчивает совершенно различную по продолжительности линию, которая, будучи развернута на плоскость и представляет собственно нашу жизнь. Ты представил это, Теодор?

Нам никогда не предугадать, какой срок выпадет в следующий раз, сколько мы проживем в следующей жизни. Но одно я знаю совершенно точно и определенно — жизнь наша не прекращается со смертью, а лишь совершает естественный переход к новой жизни. Более того, именно мы «коверкаем» поверхность будущей линии жизни, сокращая или удлиняя ее своими мыслями, делами и поступками.

Я чувствую, милый мой друг Теодор Михайлович, приближение моего личного маятника к точке перехода. Что именно происходит в этой точке нам не дано узнать, но приближение к ней мы чувствуем всей душой и телом. Этот неземной хрустальный звон и мириады звезд, что устремляются к нам, сливаясь в бешенное белое пламя…

***

Поверенный в делах скоропостижно умершего помещика иронично хмыкнул, дочитав «старческий бред» покойника до точки, поставленной самой смертью. Но, имея на письме адрес, не стал поступать супротив воли клиента. Аккуратно запечатал письмо в конверт, надписал адрес и, запечатав сургучом, отправил с посыльным на почту.

Он пытался выкинуть из головы рассуждения «выжившего из ума» старичка, но сама мысль о бесконечной жизни теперь тревожила его сознание и отвлекала от более важных мыслей, как это случается с ребенком, увидевшем в витрине красивую конфету или новую игрушку.

Что именно надобно делать, как именно нужно жить, чтобы сделать жизнь более долгой и, по возможности, счастливой? Разве что поехать самому к адресату, да и выспросить у него то, о чем старичок не успел написать? Да нет же, глупость совершенная и вздор! Самого за сумасшедшего примут, спаси Господи и избави нас от греха!

Взаимная уступка

— Давайте встретимся в пятницу!

— В пятницу? В котором часу?

— После пятнадцати, если вы не против, конечно.

— После пятнадцати я при всем желании не могу, после пятнадцати часов я буду мертв.

— Хорошо, давайте тогда… извините, мне послышалось?

— Нет-нет, вам не послышалось, в пятницу после пятнадцати часов я буду мертв. По этой причине я хотел бы уладить наши дела до пятнадцати часов. С учетом того, что наш разговор займет минут сорок, я бы предложил договориться на четырнадцать часов. Вы меня понимаете? В таком деле всегда нужен запас. Не хотелось бы прервать важное дело на полуслове.

— Постойте, у вас все в порядке, м-м-м…

— С головой?

— Н-ну, да.

— Я совершенно нормален, не волнуйтесь на этот счет. Это предсказание, обычное предсказание, это в порядке вещей, если относиться к таким вопросам без предрассудков.

— Извините, по всей видимости, я как раз с этими самыми, с предрассудками. Вы говорите о собственной смерти так спокойно, словно это произойдет не с вами.

— А что я могу сделать? Это же предсказание, оно сбудется в любом случае, что бы я не сделал. Можно удариться в панику, напиться вусьмерть и забыться, но что это меняет? Мне важно успеть сделать дела до этого часа. Разве это звучит ненормально?

— Все-таки да! Ненормально! И вы знаете, как именно вы умрете?

— Да! Я упаду с высоты и разобьюсь насмерть.

— Вы планируете залезать на высокую скалу или сходить на экскурсию по канату?

— Вообще говоря, не планировал.

— Но вы же можете не подниматься ни на какую высоту до назначенного часа. Разве это не так? Вы можете попросту лежать плашмя на бетонном полу, и с вами ничего не приключится, раз уж вы так верите в неизбежность пророчества! Нельзя вот так просто рассуждать о собственной смерти!

— Но пророчество уже есть и от него нельзя отмахнуться.

— Вы знаете, как именно вы погибнете?

— Если честно, то нет. Понимаете, пророчества, предсказания достаточно зыбки, они не дают четкой картины.

— Вы противоречите сами себе!

— Отнюдь! Я не знаю в точности, как именно все произойдет, но в нужный момент обязательно возникнет высота и я, упав с нее, разобьюсь насмерть. Высота появится любым способом, даже как провал грунта, если такое понадобится. Представляете, скольких ни в чем не повинных людей я подвергну лишней опасности, стараясь спасти себя? Чем больше сил и усердия я потрачу на собственное спасение, тем больше людей пострадает.

— Все равно не понимаю, это просто не укладывается в голове. Мы с вами встречаемся в четырнадцать часов, подписываем бумаги, а в пятнадцать часов…

— После пятнадцати. Пророчества не очень точны во времени.

— Какая разница, черт побери? Пусть будет после пятнадцати! А после пятнадцати часов вас не станет.

— Точнее я умру. Фактически от меня еще очень много чего останется. Шучу! Именно так. Так мы встречаемся в пятницу в четырнадцать часов?

— В пятницу? Извините, а кто вам напророчил скорую смерть? Вдруг это завистники или просто шарлатаны, а вы им поверили? Сейчас развелось столько ушлых людишек, всяк норовит подзаработать на людских проблемах.

— Это мое пророчество.

— Ваше?!

— Да! Я в некотором роде предсказатель. Вот, к примеру, сейчас у вас зазвонит телефон.

В кармане адвоката звенит телефон, он переводит взгляд с собеседника на карман, не спеша достать трубку.

— Это простое совпадение, вам повезло.

— Снимите трубку. Вам звонит жена, сказать, что с вашей мамой все в порядке.

— Откуда вы, черт возьми, знаете про мою маму? Извините…

Он торопливо выдергивает трубку из кармана и подносит к уху.

— Алло, слушаю, дорогая! Да. Да. Спасибо. Я тоже рад. Передай ей, что я ее люблю и скоро буду у нее. Я тоже тебя люблю. Все, пока, у меня клиент.

С задумчивым выражением лица адвокат выключает телефон и замолкает в размышлении. В воздухе повисает неловкая пауза. Наконец он вздрагивает и проводит ладонью по лицу, словно стирает липкую паутину.

— Извините, я задумался.

— Бывает. Я рад, что с вашей мамой все хорошо.

— Скажите… вы можете сказать…

— Нет!

— Вы не дослушали!

— Я знаю ваш вопрос. Нет. Я не знаю и не хочу знать, когда и как вы умрете!

— Но почему? Я тоже хочу…

— Вам этого не хочется, поверьте мне, я знаю, о чем говорю. Вы не сможете жить с этим.

— Я скоро умру?!

— Нет! С чего вы взяли? Даже, если вы будете знать, что умрете через тридцать лет, эта мысль сведет вас с ума. Вы проживете эти тридцать лет в каждодневном ожидании смерти, зачем вам это? Нет, и не просите!

— Но для себя же вы узнали это!

— Я не собирался узнавать это, просто мой час стал близок, и знание пробилось сквозь защиту.

— У меня есть предложение, давайте решим сегодня наши вопросы. Я отложу встречи, расчищу весь сегодняшний день. У вас будет много времени, чтобы провести его с семьей.

— Не стоит. Именно в пятницу я уеду из города. Это должно произойти не на глазах семьи. Вы меня понимаете?

— Да, я как-то об этом не подумал.

— До пятницы я как раз и буду со своей семьей. Помните, как писал Экзюпери: «Уходя, улыбайся! Ты можешь не вернуться, так пусть тебя запомнят улыбающимся!» Кстати, он так и не вернулся из своего последнего полета, осталась только его фото — он улыбается в объектив.

— Как будто знал…

— Он знал. Тот, кто знает, по-другому видит этот мир, поверьте мне на слово.

— Я вам верю!

— Не нужно столько патетики, молодой человек, я не святой и не герой. Так значит до пятницы?

— До пятницы!

— В четырнадцать часов и без опозданий! Шутка! Вы никогда не подводили меня, именно поэтому я имею с вами дела.

— Спасибо, я буду вас вспоминать… потом… после того, как…

— Полноте, не стоит так убиваться, словно я уже покойник! А вдруг у меня плохое настроение и я все это выдумал, чтобы заставить вас встретиться со мной именно в четырнадцать часов, как мне удобно, а не в пятнадцать, как было бы удобнее вам. Может быть, у меня в пятнадцать часов намечена приятная вечеринка с пивом, пропустить которую было бы ужасно обидно. Вот я и выдумал всю эту дурацкую историю, чтобы заставить вас подстроиться под мой график. Как вам такой вариант?

— Вы думаете? Да, нет, не верю… хотя… если вам так будет лучше…

— Будет!

— …будем считать вашу историю хорошим розыгрышем.

— Итак, до пятницы?

— До пятницы! И да хранит вас бог!

— Аминь!

Настоящее счастье

Раньше у меня с женой не было никакого взаимопонимания. Мало работаю, денег в дом не несу, пиво пью часто, на баб поглядываю и тому подобные попреки каждый день, да изо дня в день — тоска смертная.

И мужик вроде как не совсем пропащий — в коллективе меня ценят, не каждый месяц, но премию подкидывают. Пиво люблю, но не наглею и с дружками в баре не зависаю. А на баб любой нормальный мужик поглядывает, потому что он мужик, а не амеба. И что с того, что поглядываю? Может, радуюсь, на них глядючи, что моя Машка красивше и ладнее? Ан нет — для жены со всех сторон плох и нет ни малейшего просвета в жизни, одна тоска и печаль.

А теперь красота — целый день могу на диване пролежать, жена слова не скажет. Круче того: мимо проходит — слово ласковое скажет, спросит — не хочу ли покушать. А кормит прям как короля. На выбор по пять блюд на день, всегда все свеженькое, вкусненькое. И как меня видит, прям счастьем так и лучится, ко мне тянется, обнимает и слова ласковые на ушко шепчет, аж душа в пятки убегает.

А про баб и разговора нет. Стоит мне захотеть и свое желание явно обозначить, жена тотчас со всей готовностью и рвением отправляет меня к любой бабенке на мой выбор. Причем никакой ревности, сплошное умиление и пожелание хорошего отдыха с любимой. Господи, за что мне грешному столько счастья в одни руки?

И ведь всю жизнь о таком мечтал, но получить не надеялся. А стоило помереть и душой в нашего кота Мурзика переметнуться случайно, тогда и понял, что такое настоящее счастье. Так вот ты какая — райская жизнь!

Одноклассники.ру

— Давно это у вас, — участливо спросил психотерапевт, протирая стекла очков замшевой тряпочкой.

— Пять лет уже, — гордо сообщила Светочка и спохватилась, — это плохо?

— Что вы, некоторые по десять лет этим увлекаются и пока живы-здоровы, даже иногда ходят на работу, — успокоил ее доктор, отводя при этом взгляд в сторону.

— Скажите, Светлана, а вы мужа, когда в последний раз видели?

— Вчера! Точно, вчера — он заходил в одноклассники и мы так мило поболтали. Вы знаете, доктор, он несколько поправился, у него появились новые друзья и, мне кажется, у него есть дети, — сообщила она с видом заговорщика, весело подмигивая доктору.

— Шутите? Это ведь могут быть просто малолетние друзья, вы же знаете, в одноклассниках нет ограничений по возрасту для друзей. У одной моей знакомой дамы бальзаковского возраста есть подружка восьми лет из Ямало-Ненецка. Очень дружат, знаете ли, и совсем не по-детски, ведут серьезные беседы, знаете ли. Извините, я отвлекся, так может быть это просто друзья?

— Я тоже так подумала, а потом пригляделась к фотографиям, а там он с ними на пляже, в зоопарке, на дне рождения. Они там такие смешные и жена рядом с ним хлопочет. Милая такая дамочка, чем-то на меня похожа. У меня точно такая же блузка есть, как у нее.

— Кхм, Светлана, а вы не думали, что на фотографии можете быть вы? — доктор явно пришел в замешательство от милой непосредственности пациентки.

— Я? А вы знаете, очень даже может быть. И прическа моя и бусы точь-в-точь, как у меня и браслетик змейкой — мне его Миша на день рождения подарил. Странно, как это я раньше не подумала.

— Миша, это ваш муж? — уточнил доктор.

— Да-а-а, му-у-уж, — задумчиво протянула Светочка, забавно сморщив носик, словно собралась чихнуть. — А вы знаете, доктор, я вспомнила, как зовут мальчиков — Петя и Саша, вот! У меня отличная память на лица, — похвалилась она.

— Понятно, — доктор в задумчивости барабанил пальцами по столешнице. — Светлана, а как у вас складываются отношения с родителями?

— Ой, вы знаете, папу я давненько не видела, а вот мама недавно забегала в одноклассники и мы очень даже мило пообщались. Она не любит одноклассников, говорит, что в моем возрасте пора бы уже завести постоянный аккаунт в фейсбуке, но я считаю, что намеки на возраст некорректны. Хочется, знаете ли, порезвиться, погулять, с друзьями покутить. Вот недавно мы так весело наряжали терем Деда Мороза! А вы, доктор, не подключились к терему? Зря, много потеряли, столько эмоций, впечатлений, подарков, новых друзей! Мне повезло, а вот одной девочке не хватило лошадки — мы так все расстроились.

Доктор повернулся к ноутбуку, стоящему на столе, и что-то быстро набрал на клавиатуре. В сумочке пациентки коротко пискнул телефон.

— Ой, извините, доктор, сообщение из одноклассников. Я быстренько посмотрю?

— Вы что и на телефоне подключили одноклассников? — удивился доктор.

— А как же, — не меньше него удивилась Светочка, — не хочется выпадать из жизни, отрываясь от компьютера. А вдруг произойдет что-то важное, а я на работе? Вы знаете, доктор, у нас на работе такие варварские законы, они… они…, нет вы не представляете… они не дают с рабочего компьютера выходить в одноклассники, — вид у Светочки при произнесении этой фразы был возмущенно-ошарашенный, словно сама мысль о невозможности связи с одноклассниками через рабочий компьютер была для нее неприемлемой.

— Ой, доктор, а это вы? — обрадовалась Светочка, быстро стукая наманикюренным ноготком по виртуальной клавиатуре на экране телефона. — Зд-рав-ств-уй-те, до-кто-р! Вот!

— Ой, доктор, а вы мне отвечаете, — Светочка с восхищением, как на ожившее божество, смотрела на доктора. — Вы спрашиваете, где я? А что мне ответить?

— Правду и только правду! — жестко приказал доктор. — Я же доктор! — уже более мягко напомнил он.

— А, ну, да, что это я? Я у до-кто-ра пси-хо-ти или те? Ага, те-ра-певта. Вот. Ой, а он спрашивает, зачем я к нему пришла. А, точно — ме-ня бес-по-ко-ит ч-т-о я м-но-го в-ре-м-ен-и пр-ов-о-жу в одно-класс-никах, вот.

— Пробовала ли я избавиться от этой зависимости? Вы знаете, доктор…

— Нет-нет, вы ему отвечайте! — устранился доктор, отвернувшись к экрану ноутбука. — Давайте сделаем вид, что меня здесь нет. Хорошо?

— Хорошо! — Светочка на глазах повеселела, расправила плечики, грудь ее вздымалась легко и высоко, в глазах появился огонек живого интереса, погасший сразу же при входе в кабинет психотерапевта. — Я пы-та-лась из-ба-вить-ся от за-вис-им-ос-ти и це-лы-й час не под-хо-ди-ла к ком-пью-те-р-у. Меня по-те-ря-ли в-се д-ру-з-ья и я са-ма о-че-нь рас-стр-ои-л-ась.

— Это было ужасно, — на словах добавила она и чуть не заплакала, вспомнив о своих переживаниях по поводу героического акта самопожертвования. — Именно тогда я поставила одноклассников на телефон, чтобы никогда-никогда не расставаться с близкими мне людьми.

— Светлана, — доктор вновь обратился к пациентке наяву, а не через экран, — а в не задумывались, что дети вашего мужа, которых вы видели на фотографии, могут быть и вашими детьми?

— Моими? — искренне удивилась Светлана. — А почему я не вижу их у себя на фотографиях? — язвительно осведомилась она у доктора. — Почему их нет у меня в друзьях, в информации, в чате, в конце концов. Мы же должны как-то общаться! — последний довод показался ей весьма убедительным. — Нет, мне так не кажется, скорее всего, это его дети.

— Светлана, — доктор проявил настойчивость и даже взял нежные трепещущие от возмущения пальчики девушки в свои руки, — общаться можно и так, как это сейчас делаем мы с вами, то есть вербально, голосом, вживую.

— Правда? — новость была явно неожиданной для Светочки.

— Правда, — подтвердил доктор. — Так вот, вы не пробовали поговорить с мужем в домашней обстановке, обсудить вашу совместную жизнь и эту самую зависимость от одноклассников, пообщаться с детьми?

— Пробовали, доктор, — Светочка поджала губки, явно вспоминая этот момент, — ничего хорошего не получилось. Понимаете, у нас дома один компьютер на всю семью. И чтобы пообщаться с мужем нужно по очереди входить в свои аккаунты. Это так неудобно, так раздражает, чувствуешь себя какой-то пустой, ненужной, изгоем прямо скажем, пока бродишь в ожидании своей очереди по квартире. А еще эти… Петя и Саша постоянно отнимают компьютер, говорят, что им нужно уроки делать, а сами в стрелялки играются. В мои годы, дети делали уроки в тетрадке, — назидательно произнесла она голосом заслуженной училки младших классов.

— Хорошо, а с родителями как у вас, когда вы в последний раз были у родителей в гостях?

— Понимаете доктор, папа у нас принципиально не признает компьютеров, сидит целый день во дворе и режется в домино с соседями — каменный век какой-то. Я пробовала сходить в гости к маме на фейсбук, но там такой замороченный сайт — я голову сломала, а так и не зарегистрировалась. Ужас! Так что только мамочка иногда забегает ко мне в гости в одноклассники, там и общаемся.