Бесплатный фрагмент - Страдал Гаврило от цензуры

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Страдал Гаврила от гангрены,

Гаврила от гангрены слег…

(из «12 стульев» Ильи Ильфа и Евгения Петрова).

Да, дорогой читатель, если ты узрел в названии моей книги перекличку с «Гаврилиадой» классиков юмора, то ты не далёк от истины. Но что страдания Гаврилы из виршей поэта Ляпис-Трубецкого в сравнении с тем, как веками страдал от цензора журналист, писатель и автор всяких вольных мыслей!

«Ну вот, — скажет читатель, — автор опять талдычит про цензуру, которой уже нет!»

И будет прав. Ибо Конституция Российской Федерации, принятая 12.12.1993 года, провозгласила навеки: «Гарантируется свобода массовой информации. Цензура запрещается» (статья 29, пункт 5).

Но, как вечен и неистребим в обществе криминал — то бишь преступления, так и неистребимо желание иных (подчёркиваю: отдельных!) лиц, учреждений и даже медиа «одеть хомут» на информацию и ограничить её под формулировками типа: «Ваше произведение не соответствует нашей издательской политике».

Попробуйте написать статью про неподкупного прокурора (ведь есть же такие в РФ!!!) и отнести в редакцию, где собрались обличители коррупции, — вам с ухмылкой скажут, что такой текст для их издания «неформат».

Или, наоборот, напишите гневную статью про берущих мзду участковых в N-ском посёлке и пошлите в застёгнутый на все служебные пуговицы ведомственный орган «Мы охраняем рубежи законности!», пишущий только о подвигах часовых правопорядка. Там очень сильно удивятся такому «деструктивному» взгляду на их ведомство…

Почему-то мне думается, что историю цензуры — как дореволюционной царской России, так и советского периода — надо знать и изучать. Ибо отдельные «нюансы» есть и сейчас. И понимание природы цензуры многое даёт культурному человеку.

Эта книга начата со значительного по объёму исторического материала о цензуре былых времён, изобилующему порой анекдотичными позабытыми фактами. Которые порадуют любителей редкости и исторической придури.

Но вторая половина книги в разделе «О, цензура, любовь моя!» составлена из личных наблюдений автора, который с советской цензурой был знаком не понаслышке, а напрямую, работая в советских подцензурных газетах.

Словом, приятного чтения, господа читатели!

Періодическая печать

Статья 1915 года из XXXI тома дореволюционного «Энциклопедического словаря Гранат», издаваемого до 1917 года товариществом «Братья А. и И. Гранат и К°» в России.

Въ 1631 г. врачъ Теофрастъ Ренодо основалъ при поддержкѣ кардинала Ришелье въ Парижѣ еженедѣльную «Gazette», и съ этого момента начинается непрерывное существованiе перiодической печати.

Слово «газета» было собственно названiемъ мелкой венецiанской монеты, потомъ подъ этимъ названiемъ стали извѣстны неперiодическiе печатные листки цѣною въ одну газету, а съ легкой руки Ренодо это слово вошло во всѣ европейскiе языки и прiобрѣло въ нихъ полныя права гражданства.

Почти одновременно съ «Gazette», … возникли перiодическiя изданiя въ Англiи и Швейцарiи, а затѣмъ они постепенно распространились по всей Европѣ, но еще долгое время понадобилось для того, чтобы перiодическая печать получила признание своихъ правь на существованiе. Правительства смотрѣли на нее очень косо и, хотя первоначальныя газеты довольствовались почти исключительно сообщенiемъ разнаго рода новостей, не всегда даже политическаго характера, это занятiе не считалось невиннымъ и вызывало подозрительное къ себе отношенiе.

«Gazette» Ренодо, потерявъ въ лицѣ Ришелье могущественнаго покровителя, едва не погибла при Людовикй XIV.

Кромвель поспѣшилъ установить строгую цензуру для молодыхъ англiйскихъ газетъ, а Стюарты ихъ совсѣмъ уничтожили почти безъ остатка. Всюду начальныя страницы исторiи П. п. представляютъ разсказъ о гоненiяхъ на печать. Исключенiе представляютъ лишь молодыя страны, въ родѣ Соединенныхъ Штатовъ Америки. Въ остальныхъ болѣе старыхъ государствах Европы правительства относились къ П. п. какъ къ злу, съ которымъ надо бороться всѣми мѣрами или которое можно терпѣть лишь въ самыхъ скромныхъ размѣрахъ…

Въ Россiи первымъ перiодическим изданiем (если не считать «курантовъ», рукописныхъ выписокъ изъ иностранныхъ газетъ, гл. обр. «Амстердамскаго Куранта», составлявшихся въ немногихъ экземплярахъ по приказанiю царя Алексѣя Михайловича) были «Вѣдомости», основанныя Петромъ Великимъ и начавшiя выходить 2 января 1703 г. Онѣ издавались довольно неправильно то въ Москвѣ, то въ Петроградѣ и содержали въ себѣ исключительно одни фактическiя свѣденiя.

Въ 1728 г. на смѣну имъ явились «С-Петербургския Вѣдомости», издававшiяся при Академiи наукъ и выходившiя въ свѣтъ регулярно два раза въ недѣлю. Первьмъ ихъ редакторомъ былъ извѣстный историкъ Герхардъ Миллеръ.

Въ 1755 г. Миллеръ, въ качествѣ секретаря Академiи наукъ, основалъ ежемѣсячный журналъ «Ежемѣсячныя Сочиненiя», где помѣщались преимущественно статьи научнаго содержанiя, но допускались также стихотворенiя, аллегорiи, а кроме того, велась библiографiя русскихъ и иностранныхъ книгъ.

Съ основанiя «Ежемѣсячныхъ Сочиненiй» начинаются и цензурныя мытарства русской журналистики. На журналъ поступали очень часто доносы со стороны отдѣльныхъ лицъ, даже такихъ, какъ Ломоносовъ, и цѣлыхъ учреждений.

Синодъ находилъ, что въ журнале «не токмо много честнымъ нравамъ и житiю христiанскому, но и вѣрѣ святой противнаго имѣется, особенно нѣкоторые переводы и сочиненiя, многiе, а индѣ и безчисленные мiры быть утверждающiе, что… многимъ неутвержденнымъ душамъ причину къ натурализму и безбожiю подаетъ».

По доносу Ломоносова изъ журнала была вырѣзана, какъ наполненная «многими непристойностями», статья «О началѣ, возобновленiи и распространенiи ученiя и училищъ въ Россiи»; главная непристойность усматривалась въ томъ, что въ статьѣ ничего не сказано о школахъ въ Россiи съ X по XVII ст., а упоминаются только кiевскiя школы.

Въ 1759 г. изъ журнала былъ вырѣзанъ мадригалъ въ честь одной итальянской актрисы, задѣвшiй кого-то изъ предворныхъ, вслѣдъ затѣмъ журналъ былъ подчиненъ предварительной цензурѣ академической канцелярiи.

Въ 1769 г. сразу появилась цѣлая волна сатирическихъ журналовъ; …наибольшее значенiе изъ нихъ имѣли издававшiеся послѣдовательно Новиковымъ журналы «Трутень» (1769—1770), «Живописецъ» (1772—1773), «Кошелекъ» (1774). Въ то время какъ большинство другихъ журналовъ направляли свои стрѣлы противъ отвлеченныхъ пороковъ, тщательно отмежевываясь отъ всякаго соприкосновенiя съ современностью, Новиковъ вкладывалъ въ свою сатиру болѣе публицистическое содержанiе. Онъ очень рѣзко писалъ о взяточничествѣ, затративалъ «больщихъ бояръ, которые угнетаютъ истину, правосудiе, честь, добродѣтель и человѣчество и съ которыми хуже имѣть дѣло, чѣмъ съ лютымъ тигромъ»…

Само собою разумѣется, что тонъ Новикова не нравился ни самой Екатеринѣ, ни ея придворнымъ, и новиковскiе сатирическiе журналы прекратились одинъ за другимъ.

Въ послѣднiй годъ своего царствованiя Екатерина II закрыла всѣ частныя типографiи, и цензура была сосредоточена въ спецiальныхъ учрежденiяхъ въ Петроградѣ и въ Москвѣ.

Нѣкоторое оживленiе наступило въ журналистикѣ въ первые годы царствованiя Александра I.

Но во вторую, реакцiонную, половину царствованiя Александра I для журналистики настали тяжелыя времена. Получить разрѣшенiе на изданiе новаго журнала стало очень труднымъ; отказы въ разрѣшенiи мотивировались чѣмъ угодно: и молодостью просителя, и его литературною неопытностью, и недостаткомъ у него свободного времени, и даже допущенными въ прошенiи орѳографическими ошибками.

Къ существующимъ журналамъ все настойчивѣе предъявляется требованiе «согласоваться съ намѣренiями правительства», …къ центральнымъ комитетамъ постоянно поступали предложенiя не пропускать статей по такимъ-то вопросамъ.

Тяжелое положенiе журналистики усугублялось тѣмъ, что и въ самомъ обществѣ были очень слабо распространены правильныя представленiя о свободѣ печатнаго слова. Даже такое учрежденiе, какъ Академiя наукъ, обидѣвшаяся на помѣщенную въ «Сынѣ Отечества» рецензiю объ изданной Академiей грамматикѣ, не нашла ничего лучшаго, какъ жаловаться по начальству. Издателю «Сына Отечества» было сдѣлано строгое внушенiе съ угрозой совсѣмъ закрыть журналъ.

Наиболѣе многострадальнымъ изданiемъ этой эпохи былъ «Духъ Журналовъ», постоянно получавшiй внушенiя и предостереженiя и, наконецъ, запрещенный въ 1821 г.; курьезнѣе всего то, что издатель этого журнала, Яценковъ, самъ былъ цензоромъ и, однако, даже онъ не умѣлъ приспособиться къ духу временя.

Запретамъ и преслѣдованiямъ подвергались отнюдь не одни статьи и намеки политическаго содержанiя; запрещено было критиковать въ журналахъ игру актеровъ императорскихъ театровъ, такъ какъ эти актеры «находятся на службѣ Его Величества»; ни одинъ журналъ или газета не могли напечатать ни одной строчки о петроградскомъ наводненiи 1824 г.

Запрещались самыя невинныя лирическiя стихотворенiя; нельзя было написать въ стихотворенiи: «улыбку устъ твоихъ небесную ловить», такъ какъ, по мнѣнiю цензора, «женщина недостойна того, чтобы улыбку ея называть небесною»; стихъ: «и на груди твоей главу мою покоитъ» признавался «чрезвычайно сладострастнымъ», а стихъ: «у ногъ твоихъ порой для пѣсней лиру строить» вызывалъ со стороны цензора замѣчанiе: «слишкомъ сидѣть у ногъ женщины».

У автора «Стансовъ къ Элизѣ» допытывались, кто такая эта Элиза, и узнавъ, что подразумѣваемая авторомъ «въ заглавiи пьесы Элиза была ни жена, ни невѣста, ни родственница автора, а идеалъ любовницы», запретили стихотворенiе.

Одинъ особенно умный цензоръ запретилъ даже выраженiе «нагая истина» на томъ основанiи, что «истина женскаго рода, и потому непристойно ей выходить на свѣтъ нагою».

Перемѣна царствованiя не принесла никакого облегченiя для печати. Ея положенiе даже ухудшилось. Николаевская цензура была нѣсколько менѣе анекдотична, не преслѣдовала выраженiй въ родѣ «нагая истина», но зато отличалась особой подозрительностью въ области не только политики, но и простой литературной критики.

Для изданiя новаго журнала требовалось спецiальное Высочайшее разрѣшенiе, закрывались же журналы съ поразительной легкостью. Закрыта была «Литературная Газета» Дельвига, совсѣмъ не касавшаяся политики, но напечатавшая стихотворенiе, въ котор. было усмотрѣно сочувствiе iюльской революцiи.

Въ 1881 г. былъ запрещенъ «Европеецъ» Кирѣевскаго изъ-за статьи «Девятнадцатый вѣкъ», которую администрацiя истолковала самымъ произвольнымъ образомъ. Тогдашнiй шефъ жандармовъ гр. Бенкендорфъ рѣшилъ, что авторъ подъ «просвѣщенiемъ» подразумѣваетъ «свободу», подъ «дѣятельностью разума» — «революцiю», подъ «искусно отысканной срединой» — «конституцiю», и судьба журнала была рѣшена.

Въ 1884 г. погибъ «Московскiй Телеграфъ» Полевого изъ-за неодобрительной рецензiи на драму Кукольника «Рука Всевышняго отечество спасла»; въ 1836 г. та же участь по­стигла «Телескопъ» Надеждина, напечатавшiй «Философскiя письма» Чаадаева.

Редакторы и авторы статей неоднократ­но подвергались въ это время арестамъ на гауптвахтѣ и даже ссылкѣ (Наде­ждинъ, Тургеневъ); строгiе выговоры дѣлались редакторамъ даже за такiя фразы, какъ «Россiя обязана благодар­ностью Пушкину за 22-лѣтнiя заслу­ги его на поприщѣ словесности».

Цензо­ры тоже довольно часто сажались на гауптвахту за недосмотры или подвер­гались другимъ взысканiямъ и сами бы­ли перепуганы. Одинъ цензоръ не рѣшался пропустить стихотворенiе «Обелискъ», на томъ основанiи, что памят­никъ, воспѣваемый въ стихотворенiи, неизвѣстно по какому случаю поставленъ; цензоръ боялся, что «подъ онымъ разумѣетъ сочинитель обелискъ во Францiи въ память послѣдннхъ перево­ротовъ».

Вопросы русской дѣйствитель­ности были безусловно изъяты изъ журналовъ. Запрещалось писать даже о до­роговизнѣ извозчиковъ, т. к. такое указанiе содержитъ въ себѣ косвенное пори­цанiе нераспорядительности полицiи.

Несмотря на страшный цензурный гнетъ, русская журналистика въ нико­лаевскую эпоху не погибла, а наоборотъ, пустила прочные корни и стала очень крупнымъ фактомъ умственной жизни страны. Въ журнальной работѣ протекла вcя литературная дѣятельность Бѣлинскаго, тамъ же помѣщалъ свои статьи Герценъ, тамъ же впервые печатались стихотворенiя, разсказы и романы Не­красова, Тургенева, Достоевскаго, Гон­чарова. Критическiе отдѣлы въ журналахъ получаютъ первенствующее значе­нiе, даютъ не только оцѣнку отдѣльныхъ литературныхъ произведенiй, но и способствуютъ выработкѣ опредѣленнаго мiросозерцанiя.

Хуже обстояло съ газетами: прошенiя о разрѣшенiи новыхъ газетъ оста­влялись безъ послѣдствiй, и на протя­женiи нѣсколькихъ десятилѣтiй русское общество должно было довольствовать­ся всего лишь одной политической газе­той «Сѣверной Пчелой», руководимой Булгаринымъ и Гречемъ и носившей офицiозный характеръ; остальныя газе­ты того времени либо совсѣмъ не имѣли политическаго отдѣла, либо заимствовали политическiя известiя изъ «Сѣверной Пчелы».

Эпоха великихъ реформъ ослабленiе цензурныхъ стѣсненiй и подъемъ общественнаго настроенiя не могли, конечно, не отразиться на перiодической печати.

Нельзя сказать, однако, чтобы и въ эту эпоху для журналистики шло все гладко cъ цензурной стороны. Въ 1858 г. навлекъ на себя гоненiя «Одесскiй Вѣстникъ», вдохновляемый Пироговымъ, въ 1859 г. были запрещены «Парусъ» и «Русская Газета», въ 1862 г. прiостановлены на 8 мѣсяцевъ самые популярные журналы того времени «Современникъ» и «Русское Слово», тогда же у Аксакова было отнято право редактировать «День», а сама эта газета была прiостановлена, въ 1864 г. Курочкинъ б. устраненъ отъ редактированiя «Искры» и т. д.

6-го апреля 1865 г. послѣдовалъ Высочайшiй указъ «о дарованiи нѣкоторыхъ облегченiй и удобствъ отечественной печати». Этотъ указъ освобождалъ столичную перiодическую печать (не всю, однако) отъ предварительной цензуры, но сохранялъ концессiонный порядокъ для основанiя новыхъ изданiй, сохранялъ также и отвѣтственность для редакторовъ въ административномъ порядкѣ.

Въ первоначальномъ видѣ законъ 1865 г. сохранился очень недолго: въ 1870 г. въ цензурный уставъ была включена статья, предоставляющая министру внутреннихъ дѣлъ право воспрещать розничную продажу перiодическихъ изданiй; въ 1873 г. тому же министру было предоставлено воспрещать оглашенiе и обсужденiе извѣстныхъ вопросовъ въ печати и прiостанавливать изданiя на срокъ не свыше трехъ мѣсяцевъ за нарушенiе этого воспрещенiя; съ 1879 г. началось воспрещенiе печатать частныя объявленiя; въ 1882 г. были изданы временныя правила, которыми устанавливалась особая такъ называемая «карательная» цензура для газетъ, получившихъ третье предостереженiе, и право запрещать изданiя совсемъ предоставлялось совѣщанiю четырехъ министровъ (внутреннихъ дѣлъ, народнаго просвѣщенiя, юстицiи и оберъ-прокурора синода).

За неполныя сорокъ лѣтъ (cъ сентября 1865 г. по 1-е декабря 1904 г.), по подсчету В. А. Розенберга, на перiодическiя изданiя было наложено 715 взыcканiй, а именно 282 предостережниiя, 218 воспрещенiй розничной продажи, 157 временныхъ прiостановокъ, 31 запрещенiе печатать частныя объявленiя, 27 полныхъ запрещенiй навсегда.

Наибольшее число взысканiй приходилось на умѣренно-либеральную газету «Голосъ», получившую 20 предостереженiй, 6 прiостановокъ, 18 воспрещенiй розничной продажи, 2 воспрещенiя печатать частныя объявленiя и, наконецъ, совсѣмъ погибшую вслѣдстве примѣненiя къ ней карательной цензуры.

Окончательно запрещены были «Современникъ» и «Русское Слово» (1866 г.), «Москва» и «Москвичъ» (1868 г.), «Собесѣдникъ» и «Кiевскiй Телеграфъ» (1877 г.), «Русское Обозрѣнiе» и «Сѣверный Вѣствикъ» (1878), «Правда» (1880), «Фаланга» (1881), «Московскiй Телеграфъ» (1883), «Отечественныя Записки» (1884), «Свѣточъ», «Здоровье» и «Дроэба» (1885), «Заря» (1886), «Сибирская Газета» (1889), «Русская Жизнь» (1895), «Новое Слово» (1897), «Ардзаганъ» (1898), «Начало» и «Русскiй Трудъ» (1899), «Сѣверный Курьеръ» (1900), «Жизнь» (1901), «Россiя» (1902), «Русская Земля» и «Квали» (1904).

Невозможность вполнѣ открыто высказываться въ легальной печати по общественнымъ вопросамъ привела къ возникновению большого числа нелегальныхъ перiодическихъ изданiй, печатавшихся либо за границей, либо внутри Россiи въ тайныхъ типографiяхъ. Некоторыя изъ этихъ изданiй («Колоколъ», «Искра», «Освобожденiе») имѣли широкое распространенiе, далеко выходящее за предѣлы революцiонн. организацiй.

1905 г. внесъ коренныя измененiя въ положенiе П. п. Ежемѣсячные журналы стали утрачивать свою первенствующую роль, которая перешла къ газетамъ… Число газетъ сильно увеличилось, тиражъ ихъ поднялся до громадныхъ размѣровъ (тиражъ «Русскаго Слова» превысилъ 300.000 экземпляровъ), сильно разрослись информацiонные отдѣлы, газеты стали приближаться къ европейскому типу.

Но внѣшняя условiя ихъ существования остались отнюдь не европейскими. Правда, временными правилами 24-го ноября 1905 г. предварительная цензура была отмѣнена… Но вслѣдствiе повсемѣстнаго дѣйствiя исключительмыхъ положенiй, печать попрежнему осталась безправной. Многiя газеты были прiостановлеяы на основанiи положенiя о чрезвычайной охранѣ и вслѣдств. этого погибли.

Съ 1907 г., одновременно съ роспускомъ второй Думы, къ перiдическимъ изданiямъ стала примѣняться система административныхъ взысканiй (штрафовъ и ареста редакторовъ) за нарушенiе обязательныхъ постановленiй. Общая сумма наложенныхъ на газеты штрафовъ достигла уже колоссальной цифры въ 500.000 р.; есть газеты, какъ «Русскiя Вѣдомости», уплатившiя штрафовъ на сумму почти 25.000 р., есть провинцiальныя изданiя, уплатишiя по 10.000 р. Многiя газеты не выдерживали этихъ штрафовъ и закрывались; другiя прекращали свое существованiе, потому что фактически чуть не полный составъ ихъ редакцiй подвергался тюремному заключенiю.

Административныя кары налагаются на газеты по самымъ разнообразнымъ поводамъ: за статьи, за телеграммы, за мелкiя информацоiныя замѣтки, за вполнѣ добросовѣстные отчеты о засѣданiяхъ Государственной Думы. То, что въ одномъ городѣ проходит совершенно безнаказанно, въ другомъ карается въ максимальномъ размѣрѣ.

По самымъ разнообразнымъ поводамъ происходитъ также и конфискацiя отдѣльныхъ нумеровъ газетъ. Насколько слабы бываютъ поводы для конфискацiи, можно судить по тому, что одна крымская газета была конфискована 50 разъ, судъ же утвердилъ конфискацiю лишь въ 2 случаяхъ; въ новогоднемъ нумерѣ «Русскихъ Вѣдомостей» за 1914 г. усматривалось основанiе для судебнаго преслѣдованiя въ 28 статьяхъ, судъ не нашелъ такихъ основанiй ни въ одной статьѣ и снялъ арестъ съ нумера.

Принимались и другiя мѣры противъ газетъ оплозицiоннаго направленiя: стѣсненiя ихъ продажи на желѣзныхъ дорогахъ, запрещенiя выписывать въ библiотеки различныхъ учрежденiй, препятствiя ихъ разсылкѣ черезъ волостныя правленiя; но русская печать оказалась достаточно живучей и сохранила свое достоинство.

Правда, множество газетъ погибло, но все-таки печать удержала свой оппозицiонный тонъ.

Реакцiонныя газеты, появявшiяся въ довольно большомъ числѣ благодаря субсидiямъ, влачатъ самое жалкое существованiе и не находятъ добровольныхъ подписчиковъ.

А. Максимов.

Источник: «Энциклопедический словарь Гранат». том тридцать первый: Павинский — Персия. — М.: Изд. тов. А. Гранат и К°, 1915.

ХОРОШО ПОЗАБЫТОЕ СТАРОЕ

Цензор 19-го века — кем он был?

Тот, кто пьёт вино, — не знает о его вреде, а кто не пьёт — о его пользе.

Восточная мудрость.

Цензура — дело тонкое, щекотливое и исторически возникшее в силу противоречий общества. В Древнем Риме должность цензора появилась еще в 443 году до н.э. и первоначально была привилегией лишь патрициев.

Но мы не будем листать историю цензуры от Юлия Цезаря, Калигулы, Нерона и эпохи Возрождения, сразу перенесёмся в 19-й век и будем рассматривать только Россию.

И вынуждены заметить: со знаком ли «минус» или со знаком «плюс», но цензор в период расцвета русской классической литературы был важной фигурой в общественном сознании.

С цензорами дружили, спорили, общались и находили общий язык люди с очень громкими для нашего уха именами. Связка «литератор — цензор» соответствовала духу времени.

У господина А. Максимова, обзорную статью которого из «Энциклопедического словаря Гранат» мы перепечатали главой раньше, все цензоры были сатрапами, душителями свобод и мнений, чуть ли не патологическими злодеями. Это не удивляет: автор обзора был человеком демократических убеждений, явно сочувствующим революционным настроениям в России.

Ах, как просто с оценкой цензуры у демократов, сторонников неограниченной свободы слова!

Но вот вопрос: как же появилась на свет Божий, т. е. в печать вся великолепная русская классическая литература — ведь на каждом произведении (за исключением немногих) стоял цензурный штамп?

У исследователей эпохи читаем: очень многие известные писатели и общественные деятели воспринимали III Отделение Собственной канцелярии царя во главе с главным цензором А. Х. Бенкендорфом как «литературное министерство». За финансовой поддержкой для своих творений в III отделение обращались А. С. Пушкин, Н. А. Полевой, Н. В. Гоголь.

Известно такое письмо:

[594].   А. X. БЕНКЕНДОРФУ

4 июля 1834 г. В Петербурге

Милостивый государь

граф Александр Христофорович,

Письмо Вашего сиятельства от 30 июня удостоился я получить вчера вечером. Крайне огорчен я, что необдуманное прошение мое… могло показаться безумной неблагодарностию и супротивлением воле того, кто доныне был более моим благодетелем, нежели государем. Буду ждать решения участи моей, но во всяком случае ничто не изменит чувства глубокой преданности моей к царю и сыновней благодарности за прежние его милости.

С глубочайшим почтением и совершенной преданностию честь имею быть, милостивый государь,

Вашего сиятельства покорнейший слуга…

«Да кто же этот „лизоблюд“? — воскликните вы. — Клянется в глубокой преданности царю, называет себя покорнейшим слугой „душителя свободы“ А. Х. Бенкендорфа!»

А под письмом подпись:

Александр Пушкин.

4 июля 1834.

СПб.

Так что далеко не так прямолинейно-топорными были в 19-м веке отношения авторов с цензурой.

Кстати, цензором у «солнца русской поэзии» Александра Сергеевича Пушкина был сам царь Николай I. Смотревший порой сквозь пальцы на вольности поэта.

Вот с Пушкина мы и начнём обзор мнений о цензуре 19-го века.

А. С. Пушкин:
«Я убеждён в необходимости цензуры…»

Однако сию главу надо начать с того, как нам понимать Пушкина — ведь каждый правящий режим пытается «приспособить» Пушкина под свою идеологию. В советское время со школьных лет преподавали его как «вольнодумца» и борца с царизмом-деспотизмом. которого ссылали то на юг России, то в Михайловское, ставили под полицейский надзор.

Да как мог быть не «революционером» поэт, писавший такие строки:

      Самовластительный злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,

      Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.

      Читают на твоем челе
Печать проклятия народы,

      Ты ужас мира, стыд природы,

      Упрек ты Богу на земле.

Между тем, стихотворение «Вольность» написано в 1817 году — то есть 18-летним Александром Сергеевичем. Увлечение молодого поэта «революциями» длилось шесть-семь лет, но еще до восстания декабристов Пушкин отказался от революционных взглядов и даже в письме к Жуковскому признавался, что противиться государственному порядку не намерен.

Известно, что царь Николая I сказал поэту: «Полно тебе проказничать, будь серьезным поэтом, а я сам буду у тебя цензором». И освободил Пушкина от предварительной цензуры.

Но мало известно, как сам Александр Сергеевич изложил свои взгляды на институт цензуры и роль цензоров в статье «Путешествие из Москвы в Петербург» (1833-1834 гг.), где была глава «О цензуре».

В «Отрывках черновой редакции» этой статьи А. А. Пушкин пишет:

«Приступая к рассмотрению сей статьи, долгом почитаю сказать, что я убежден в необходимости цензуры в образованном нравственно и христианском обществе, под какими бы законами и правлением оно бы ни находилось».

Здесь же поэт, знакомый со многими цензорами России, пишет:

«Цензор есть важное лицо в государстве, сан его имеет нечто священное. Место сие должен занимать гражданин честный и нравственный, известный уже своим умом и познаниями, а не первый коллежский асессор, который, по свидетельству формуляра, учился в университете. Рассмотрев книгу и дав оной права гражданства, он уже за нее отвечает, ибо слишком было бы жестоко подвергать двойной и тройной ответственности писателя, честно соблюдающего узаконенные правила, под предлогом злоумышления, бог ведает какого. Но и цензора не должно запугивать, придираясь к нему за мелочи, неумышленно пропущенные им, и делать из него уже не стража государственного благоденствия, но грубого буточника, поставленного на перекрестке с тем, чтоб не пропускать народа за веревку».

Отметив, что не все «обладают возможностию и самою способностию писать книги или журнальные статьи», классик русской литературы А. С Пушкин пишет:

«Писатели во всех странах мира суть класс самый малочисленный изо всего народонаселения. Очевидно, что аристокрация самая мощная, самая опасная — есть аристокрация людей, которые на целые поколения, на целые столетия налагают свой образ мыслей, свои страсти, свои предрассудки. Что значит аристокрация породы и богатства в сравнении с аристокрацией пишущих талантов? Никакое богатство не может перекупить влияние обнародованной мысли. Никакая власть, никакое правление не может устоять противу всеразрушительного действия типографического снаряда. Уважайте класс писателей, но не допускайте же его овладеть вами совершенно».

Далее А. С. Пушкин спорит с противниками цензуры, заявлявшими: «К чему же предварительная цензура? Пускай книга сначала выйдет из типографии, и тогда, если найдете ее преступною, вы можете ее ловить, хватать и казнить, а сочинителя или издателя присудить к заключению и к положенному штрафу».

И Александр Сергеевич Пушкин, автор оды «Вольность» — которого советское литературоведение провозглашало не иначе, чем «поборником свободного слова» и «борцом с деспотизмом царской России» — высказывает неожиданный для многих взгляд:

«Разве речь и рукопись не подлежат закону? Всякое правительство вправе не позволять проповедовать на площадях, что кому в голову придет, и может остановить раздачу рукописи, хотя строки оной начертаны пером, а не тиснуты станком типографическим. Закон не только наказывает, но и предупреждает. Это даже его благодетельная сторона.

Действие человека мгновенно и одно (isolé); действие книги множественно и повсеместно. Законы противу злоупотреблений книгопечатания не достигают цели закона: не предупреждают зла, редко его пресекая. Одна цензура может исполнить то и другое».

Как видим, даже в пушкинском наследии идёт извечный спор между сторонниками и противниками цензуры, где каждый видит свою сторону медали. Недаром мудрая пословица подмечает: «Тот, кто пьёт вино, — не знает о его вреде, а кто не пьёт — о его пользе». И этот спор в 19-м веке был актуален для русской мысли.