Бесплатный фрагмент - Стихи

2015

Лица

Я брожу по улицам столицы.

Я — чудак способный и прилежный.

Мне неинтересен тренд в одежде —

Я смотрю, как люди носят лица.

Формой ли, нарядом для души:

Чьи-то лица — как халат домашний,

Чьи-то — канцелярская рубашка.

Часто взгляд застёгнут, рот зашит.

Редко, чтоб с улыбкой нараспашку.

Пожилые — порвала усталость.

Молодые — сшиты ловко, модно.

А моё немного старомодно,

Мне оно от бабушки досталось.

Всех покроев, всех фасонов лица —

Нет разнообразию конца.

А ещё на улицах столицы

Есть и люди вовсе без лица.

Например, армянка тётя Седа,

Фрукты продающая в ларьке.

Здесь она, как жизнь с другой планеты,

Поймана в стеклянном колпаке.

Всем чужая, знает мало фраз,

Шутит: «Этот русский не для нас!»

Но пенсионерам незаметно

Бросит пару персиков в пакеты

Или дыню просто так отдаст.

Ей грубят, сбивают желчью с ног,

А она тиха и с подлецом.

Будь поосторожней — это Бог

Носит её стёртое лицо.

*

Мама меня ругает

Без конца и начала,

Так же самозабвенно,

Как когда-то качала.

Душу, службу, одежду —

Мама всё критикует.

А напоследок нежно

Целует.

*

Сердце не продаётся,

Оно в аренду сдаётся.

Бегаю без конца —

Сердцу ищу жильца.

Чтобы опрятный, чтоб аккуратный,

Чтоб не задерживал мне квартплату.

Сердце сдаётся — четыре камеры!

Чисто, уютно, камерно.

Окна? Балконы? Нет, к сожалению.

Зато: центральное отопление.

Зато: приличный метраж.

Зато: высокий этаж.

Только новый жилец как спятил —

Шепчет: «На сердце твоём проклятье.

Стонет аорта и воют вены,

Кровь ночами течёт по стенам.

Я не дурак, это явные признаки,

Что завелись в нём призраки…»

Съехал жилец. И снова пустое

Сердце в простое.

Бьётся пустое уж столько лет.

Кто же включает свет?..

О рифмах

Я не понимаю, о каких там рифмах речь.

О каких размерах, метафорах, оборотах, фразах.

Стих — это же как картечь —

либо убил, либо промазал.

Я не понимаю, о какой там страсти речь,

о какой заслуженности прощений,

о какой химии отношений.

Химия — это то, что я прогуляла в школе.

А любовь — это же как поле,

война, папироска на двоих одна, окопы.

Либо ты отстоял её, либо закопан.

Не понимаю, о какой там верности речь.

Верность — это когда без него не заснуть, не лечь.

Это когда бомбёжка, он ранен, и не помочь,

и тебе бы бежать, пока можешь, прочь.

А ты ложишься, как раньше, с краю,

колосок сося, обнимая,

и нежно так: «Милый, не помешаю?

Можно я с тобой тут рядом поумираю?»

*

«Ты боишься бомбы?» — спросил он.

Я боюсь, когда пропадает сон,

и лодка сомнений прицельно и зло

надо мной нависает, как НЛО.

Я боюсь, когда у одного взгляд влюблённый,

а у другого сочится из глаз расчёт.

Или когда ребёнок

слышит, как мать орёт.

Или когда старик в Новый год один,

а мы и звонить не спешим.

Я боюсь, что мне выпадет рак груди

или рак души.

Я боюсь аккуратных мужчин и советов с апломбом.

А ещё — тех мудрых и светлых людей,

у которых в умах фейерверк идей,

а они взяли и сделали бомбу.

А бомб не боюсь — нет.

*

Он снимает чердак на Арбате,

Несмотря на протесты бати,

И превращает воду в вино,

И водит меня в кино.

Он всё видит и в темноте,

Он выходит сквозь дверь к гостям,

Он воскрешает мёртвых — те

Посылают его к чертям.

Он видит, но не замечает зло.

Он сеет манну на даче.

И если мобильник крадут в метро —

Он деньги суёт в придачу.

Бог-Отец вздыхает во мгле,

Пьёт, как смертный, и много курит.

Бог-Отец витает в Москве,

Тайно служит в прокуратуре,

Верит в «око за око» и ест с ножа,

Измеряя грешки на весах.

Взял он как-то сына и задержал,

И отправил на небеса,

А друзей его в ад сослал и в Сибирь —

Пусть талдычат там о любви!

Идиоту ж ясно: до «не убий»

Здесь пока что не доросли.

Бог-Отец, как и раньше, один во Вселенной,

Но по сыну съедает тоска,

И бубнит он: мол, это всё Машкины гены…

Родила она мне дурака.

Кукла наоборот

«У нас в магазине есть зайцы, медведи, лисы,

есть заводные белочки в колесе,

для розыгрышей есть заводные крысы.

А эту? Эту, мальчик, брать нет смысла.

У этой брак, она не совсем как все.

Мы называем её «кукла наоборот».

Нажмёшь на живот — не плачет и не поёт.

Заведёшь — не идёт.

Не заводишь — идёт.

По ночам пугает детей — ревёт:

слёзы, которых нет, текут рекой,

она вытирает их пластиковой рукой —

мол, Боже, сделал бы чем-то нужным:

фонариком, пистолетом, тростью слепого…

Ну что я такого,

что ты меня в куклы? Ведь незаслуженно!

Играешь с ней в магазин — теряет деньги.

Играешь в школу — учиться лень ей.

Нарядишь в платье — начнёт сердиться.

Если вдруг в ресторан,

отдаст всю еду под диван —

мол, там

безухий щенок, и ему пригодится.

В общем, реально кукла наоборот».

Мальчик стоит, какую-то мысль жуёт.

Потом как будто решается наконец

и покупает… медвежонка и ластик.

«Господи, какое счастье,

что не куклу», — выдыхает Продавец.

Он уже третий год

эту куклу не продаёт.

*

Некто сказал: «Я всегда с тобой

В радости и тоске».

Некто разгладил своей рукой

Мои следы на песке.

На вопрос мой: «Кто ты?» — смеялся нагло,

Крылатым повёл плечом:

«Я по чётным, должно быть, ангел,

А по нечётным — чёрт.

То, как вода, меня ревность точит,

То возвышает грусть.

Да — я по чётным люблю тебя очень.

По нечётным — боюсь.

Жизнь за тебя отдам — это чётко,

От пули прикрою гордо.

Но не ходи ко мне по нечётным —

Вдруг перережу горло…»

Ах, этот смех и кудрявая чёлка!

Ах, мы синхронно дышим!..

«Не говори со мной по нечётным —

Всё равно не услышу».

Я его отпустила — глупые были, —

Кажется, сыпал снег…

В белую тьму, обнимая крылья

Руками, шёл человек.

Лирический герой

А мой лирический герой ушёл к другой.

Он для неё позирует нагой.

Теперь она, забыв про сон и лень,

Легко с ним может раз по десять в день

Без средств подручных (ну там — коньяка…)

Заняться написанием стиха.

Уже ей стал и «Букер» по плечу —

А я… молчу.

Мне говорят: «Не повод резать вены!

Ушёл один, всегда найдёшь замену.

Мужчин достойных полон белый свет!»

Оно и так — только героев нет..

И даже если вдруг найдётся лишний,

Ленивые герои стали слишком —

И как такого сдвинуть с места мне?

Возьмусь писать, положим, о войне,

Да только мой в герои кандидат,

Твердит и день, и ночь на разный лад:

«Ты не модель! Есть поэтессы краше!

Мне не с руки во имя связи нашей

Вставать с утра, идти куда-то в бой,

Тем более уж жертвовать собой!

Пиши-ка лучше, милая, о том,

Что я и так звезда в окне твоём!

А я пока котлетки разогрею…».

Короче, прогнала героя в шею.

Ну вот и всё. С тех пор я не пишу,

Ведь без героев не стихи, а шум.

Но иногда бессонница и март,

Меня зачем-то гонят на бульвар.

Иду, там — угадали — он стоит:

На вид, увы, совсем не царь Давид.

Но на лице крутой читаю нрав —

Мол, не возьмут ни смерть, ни Голиаф.

И мысленно вручив ему пращу,

Пририсовав Царя Давида стать,

Я вижу у него в руках тетрадь

И спрашиваю: «Пишите?»

«Пишу, — он говорит, —

Да только много лет

Ищу здесь героиню. Её нет…»

Не знаю даже… что сказать в ответ?

Лист

Лист однокрылый, рыжий, как лис,

Нагло влетел в окно.

«Ты — как и я! — прошептал мне Лист, —

Тоже крыло одно.

Мы с тобой из одной трухи,

Тех же прожилок сеть.

Ты оттого ведь пишешь стихи,

Что не можешь взлететь.

Хоть и недолгим был мой век,

Знаю твою напасть:

Лист, однокрылый, как человек,

Может только упасть.

В братской могиле спать не хочу,

Гнить за твоим окном.

Я к твоему прирасту плечу,

Стану вторым крылом,

И полетишь ты, небом дыша,

Даже не глядя вниз.

Одним крылом у тебя — душа.

Другим — прошлогодний лист».

Лист мне шептал, залетев в окно,

Хрупкий, живой на миг,

Но я не слушала, я давно

Забыла его язык.

*

А бывает так: он — ангельской красоты,

Но это всего лишь вид.

И если о чём-то думаешь ты,

То он это говорит.

Глаза его ночью, как кошки, серы,

Красивую боль сулят.

Но ты принимаешь его как веру.

И как принимают яд.

И бывает так: он — это просто тот,

С кем у вас как-то по пьяни, на Новый год…

А потом расписались — всё банально и скучно,

Он продукты носит, ни слова там о любви,

Бубнит о футболе, кредите, каких-то заглушках,

Но полтергейстом вселяется тебе в душу.

Плачет, а слёзы — твои.

И бывает так: они уже сорок лет

Мечтают друг друга отправить на тот свет.

Она ему: «Ты мне жизнь испортил и нервы!»

А он от неё сбежал и живёт в больнице —

Симулирует что-то, чтоб отдохнуть от стервы.

И ведь всё равно каждый из них боится

Не умереть первым.

Детство

Они замышляли это все восемнадцать лет.

Отец обучался классической борьбе.

Мать раздобыла с глушителем пистолет,

Палила по банкам, упражнялась в стрельбе.

«Добьём словами — самое верное средство», —

Шепчет отец, щурясь сосредоточенно.

Они, как воры, крадутся в комнату дочери,

Чтобы убить в ней детство.

Они не маньяки, не чудовища, не фашисты.

Просто дочкино детство их порядком достало.

Всё отдаёшь ему — а взамен так мало:

Поцелуй, стишок, на затылке пушок душистый…

А главное, оно с годами не угасает —

Дочка его любит, растит, ласкает,

Кормит отборными снами с ложечки в рот.

«Такими темпами, — мать вздыхает, —

Оно в ней никогда не умрёт».

Отец вынимает слова острые, будто ножик,

Заносит над дочкой — бледней, чем мим.

Та орёт: «Не троньте его! О боже!

Мне моё детство всего дороже!

Если вы его — то и я с ним!»

Мать, как из пистолета, палит угрозами —

Мол, выдай его нам по доброй воле!

Но поздно.

Детство ушло в подполье.

Оно залегло дочке в сердце на самое дно,

Глубже страха смерти, глубже любви и печали —

И сколько б его ни травили, ни осаждали,

Детство в ней выживет всё равно.

И годы спустя, из глубин — тайников глухих

Оно прорвётся, как крик, как стих,

Как ребёнок из чрева, как воронёнок в небо,

Воскликнет: «Да! Я хочу! Я требую! Мне бы

Написать роман, влюбиться, слетать на Марс,

А иначе на кой ты со мной в груди родилась?

Вот тебе крылья, родная. Смелей — в полёт!

В жизни счастлив лишь тот, кто крылат и смел!»

Ну, тут уж она это детство сама прибьёт,

Чтоб не отвлекало её от дел.

2016

*

На станции Май, в посёлке Сире́нево

Вечно весна за окном.

За пять дыханий до отправления

Я влетела в вагон.

Ты меня ждал, волновался страшно,

Бледный, смешной и смелый.

А я босая, в ночной рубашке:

— Вещи где?

— Не успела!

В сумке блокнот, шоколад и Бунин,

Как подобает леди.

Едем мы всего до Июня,

Вдвоём до Июня едем!

Дальше — не надо. Дальше — детали.

Взрослая жизнь с помехами.

Мы говорили и целовались.

В общем, Июнь проехали.

А глаза у тебя как небо.

В них летать не устанешь.

Мы на Июле купили хлеба

И поехали дальше.

Мало ли станций в календаре —

Станций мы не считали.

Август проспали, на Сентябре

И выходить не стали.

Вот и Ноябрь из темноты —

Чист, нелюдим и сер.

«Дальше, — заволновался ты, —

Только зима и смерть.

Дальше — пресность и белизна,

Холод и боль вне квоты».

Спрыгнул — и я осталась одна.

Дура, одна, с блокнотом.

Мне контролёра задобрить нечем.

Он за мной — по пятам!

Поезд подвозит нас всех к конечной,

Спрыгиваю, а там…

Станция Май. Посёлок Сире́нево.

Радуга после дождя.

Я, удивлённая и весенняя,

Иду домой без тебя.

К Жизни

«Мы, — говорю, — ещё посмотрим, кто кого

поднимет на щит.

Кто кого уложит в песок,

придавит, но пощадит.

Кто кому выбьет сердце, печень и прочее.

Кто простит

Кого».

Я говорю: «Учти, я до конца борюсь.

Да, задыхаюсь, дрожу, как мышь, боюсь,

Но обещала своим и не вернусь

Без победы в небо».

Она картинно зевает, вздыхает: «Что ж,

Взгляд твой — огонь, и разговор хорош,

Посмотрим, как далеко зайдёшь,

Дальше ли прочих!»

Мутно

Плывёт в глазах Колизей, сограждане мне кричат,

И я выхожу без доспехов, зонта, меча

В утро.

К другой Гостье

В полночь приходит, мелькнёт у окна,

Крикнет, смеясь: «Встречай!»

Я предлагаю ей кровь, она

Предпочитает чай.

Пахнет парфюмом истлевшей плоти,

Шепчет, ложась в кровать:

«Не трусь, Марусь, я не по работе,

А просто так поболтать.

Жаль, что пугает вас, людей,

Стук моих каблучков.

Я ненавижу мучить детей

И пугать старичков,

Жизнь вас пытает, как инквизитор.

Я же добра по фактам.

А что внезапны мои визиты,

Так это ж гуманней как-то.

Бывает, беру не того — косяк.

Ошибок не отрицаю.

Но Жизнь вас терзает и так и сяк,

А я бегу и спасаю.

Ах, если б могла, я бы всех увезла

Вглубь полночных зеркал,

Чтоб никто ни боли, ни зла

На этой земле не знал.

Душ беззаботных вечный полёт —

Разве не благодать?

Но Жизнь мне вас никак не даёт,

Никак не даёт спасать».

Карпаччо из сердца

Вырежи сердце, пока горячее,

тонко нарежь, удаляя вены.

Я умру. Зато карпаччо

будет отменным.

Съешь, смакуя, чокаясь красным

с той, что будет меня милее.

Знаю, не любишь сырое мясо.

С кровью моё, поверь, вкуснее.

Лакомись, милый, хоть раз не спорь со мной —

мы с тобой любим о вкусах спорить.

Вкусно, полезно и жира ноль —

покойная увлекалась спортом,

и на массаж ходила почаще коров Кобе,

и подставляла тебе обе

щеки, когда ты бил по одной.

А ты любил меня на убой —

без тормозов, без памяти и без робости.

Режь же теперь и не прекословь!

Людей навалом и так на глобусе.

Вода нынче как-то ценней, чем кровь.

Ну что ты морщишься? Ты же мужчина.

Пойми, моя жертва не беспричинна.

Руки не дам вот, а сердце — да!

Ведь это единственный способ, любимый,

нам с тобой стать целым единым.

А то разбежимся же, как всегда.

*

Мы сидим слегка подшофе.

Разговор пустяков, но зво́нок.

А на улице, рядом с кафе —

Мать и больной ребёнок.

Она пледом его укроет,

Как грудного, везёт гулять.

А ему на вид тридцать пять.

Может, даун. Может, другое.

Мы замолкли с тобой, как дети.

Разговор наш свернулся клубком.

Дело даже не в них, а в том,

Что паёк общих тем доеден.

Мать хлопочет смешной обезьянкой.

Надевает на сына панамку.

Он не щурится даже на свет.

Я вздыхаю — мол, Бога нет…

Он сидит бессловесный, как мим.

А она говорит ему что-то.

И, внезапно, и мама, и сын

В звонкий, нежный пускаются хохот!

Мы сидим неподвижно, молчим.

Я с улыбкой завидую им.

*

Любимый разучился говорить,

Несказанным прощанием терзаем,

И научился спрашивать глазами:

— Где взять мне силы, чтоб тебя забыть?

— Ты сил возьми у тех, у посторонних,

Чьи сны модны́, и истины просты,

У парков, где осенние листы

Качают солнце на сухих ладонях.

А, может быть, у той другой любви,

Которая, как ласточка в стене,

Росла и крепла, спрятавшись в тебе,

И вот теперь на волю норовит.

Забудь о нашей юности фанерной,

Взгляни на стариков — они идут

Смерть караулить вечером в саду,

Как будто, чтоб прикончить её первой.

Когда-нибудь и ты, упав в кровать,

В которой сонный призрак мой лежит,

Прошепчешь нежно: «Милая, скажи,

Где взять мне силы, чтобы вспоминать?»

Письмо

Милый друг, у меня осталось не более чем десять

Твоих улыбок, фирменных и лучистых.

Одна всегда при мне, как карманный месяц.

Когда хреново — включаю её и греюсь.

Прислал бы побольше — перегорают быстро.

А из воспоминаний наших, самых весенних,

Я себе сделала как-то — была в угаре! —

Домик воздушный с садиком и бассейном,

Но не привязала (я же, мой друг, рассеянна…),

И он улетел, как будто воздушный шарик.

Живу, как умею — сама себе паж и привратник —

В приличной компании книг на фанерной полке.

Одиночество, знаешь, будто китайский ватник,

Уродует и толстит — но носится долго.

Из домочадцев — домашнее привидение

Да данная мамой в момент рождения

Любовь-царапка, любовь-мурлыка,

Любовь-не-сахар, но я привыкла.

Ну, что ещё? Иногда беседы веду с сычом,

И Муза зайдёт поболтать про Бунинские аллеи.

Отсюда вывод, любимый: ты ни при чём,

Просто я с нормальными не умею.

2017

Стихи

Стихи не пишутся! Они

Болтают ножками на крыше.

«Спуститесь вниз!» — но, чёрт возьми,

Мои стихи меня не слышат.

То они прячутся, дразня,

То рифм снежки летят мне в спину.

Стихи не дружат с дисциплиной —

Они в меня. Во всём — в меня.

Но нет мне никого родней,

Когда, устав и наигравшись,

Мои стихи бегут ко мне

И спят, к душе моей прижавшись.

Боль

А в глазах у него темно — холод, ночь, хризолит.

Сердце уже не то и иногда болит.

Видимо, в отпуск пора или выпить яду.

Вот и подъехали. «Вас подождать?» — «Не надо».

Вот он заходит. В банке, как в банке, закон-

сервированы не только деньги, но и клерки.

Его проводят в комнату без окóн.

Почтительно. Без проверки.

Его здесь знают, помнят. «А вас давно

не было, кажется, лет так сто?»

Он открывает ячейку быстро, словно крадёт.

И достаёт её.

И перед ней забывает себя, как роль.

Она — глубока, чиста — рассветное море.

«Ты посмотри, — он шепчет, — какая боль!»

«Боль как боль, она уже ничего не сто́ит,

Вложили бы лучше в славу, а это — мелко, —

сомневается клерк, — и потом, непонятно чья.

Страдать теперь не умеют. Кругом не боль, а подделки».

«Она не подделка… Да точно! Она — моя.

Славу я брал, с ней миллион хлопот,

у меня есть успех, виноградник и винзавод,

есть любовь, и есть страсть — всё по высшему классу, друг.

Но, бывает, нахлынет вдруг…

и одна только эта смешная, щемящая боль

кажется мне живой…»

А.С.

«О чём мечтают деревья?»

«О том, чтобы сбросить корни,

Как крылья, расправить ветви,

И листья подставить ветру,

И в небо взлететь проворно».

«А птицы, скажи, а птицы?»

«Чтоб окна не закрывали,

И клетки не запирали,

Но ждали их люди, ждали

И хлеб им пекли с корицей».

А я лежу в темноте,

И с лесом полночным летаю,

И с птицами в воздухе таю.

О чём только я ни мечтаю,

Чтоб мне не мечтать о тебе.

*

У малышки сегодня горе —

Её привезли на море.

Додумались тоже, родители!

Волны мне дышат в шею.

Я же умру! Помогите мне!

Море щенков страшнее.

А через месяц — горе —

Малышку увозят с моря.

Во взрослую жизнь, на дачу.

«Не плачь!» — ей кричат.

Я не плачу!

Я держусь, как герой,

И совсем не слезу,

А море в глазах везу,

В синих глазах — с собой.

*

Прилетевший с другой планеты ужасно странен:

Он как человек на вид,

Но говорит с деревьями и цветами,

Только с людьми — молчит.

Он идёт по Москве, завернувшись в лучи, как в плед,

Ниоткуда взявшись,

И берёт — надевает солнечный свет

На детей озябших.

Ты не веришь мне, верно? Подумаешь! Верь, не верь,

Только тот, прилетевший, заходит и в нашу дверь

И, душой наклонившись к спящим, как головой,

«Потерпите! — шепчет. — Ещё не пора домой».

*

Ненавижу. Реву.

Верю, хочу, скучаю.

От любви умираю,

Но смеюсь и живу.

В себя ухожу — и тебя нахожу.

В небе парю, когда рядом лежу.

И почти не дышу.

Сердце, как мостик, жгу.

Счастья, как чуда, жду.

И за нежность простую

Всем на свете рискую.

Значит, я существую.

*

Биологи, знаешь, не верят в души.

Прислушайся к их словам:

Мы рыбы, которые вышли на сушу.

Мы плывём по домам.

Мы древние и хладнокровные звери,

У нас рептилье нутро.

Мы рыбы, которые вышли на берег,

Чтоб спуститься в метро.

Машинное море шумит под вечер,

Ты машешь мне плавником,

«Рыбка моя!» — кричишь при встрече,

Косолапя хвостом.

Ах, вот почему нам так холодно вместе,

И вечно на море надо.

И, даже если стоим на месте,

Мы вечно плывём куда-то.

Куда-то когда-то из моря в ночи́

Мы вышли — карась с карасём.

Ах, вот почему, когда ты молчишь,

Я понимаю всё.

*

«Боже, взгляни на меня — как мой жалок жребий!

Я устал крутиться-вертеться, бежать, бороться», —

Кричит человек — и на хрустальном небе

Господь подаёт ему солнце.

«Эта гонка по кругу больше меня не радует!

Ты направь меня, Боже, ты мне хоть знак подай!» —

Кричит человек — и в подарочных лентах радуги

Господь подаёт ему май.

Человек как будто не видит. Он хмурит бровь.

Он тоскует упрямо, неумолимо —

И Господь посылает ему любовь.

Но человек, конечно, проходит мимо.

*

Вот и время зимы — в небе серая рябь,

Облаков полушубок.

Вот и время терпеть — целовать ноябрь,

Сжав замёрзшие губы.

Развестись бы с зимой! Нет, согласия не дам.

Не решусь, как обычно.

У меня к ноябрям, у меня к холодам

Не любовь, а привычка.

Но внезапно — взгляни! — мы идём по воде

И плывём в небосводе.

Это солнце в тебе, моё солнце к тебе —

Оно не по погоде!

Наши души, раздетые не по зиме.

Наши зимы без сна —

Мы цветём! Мы без правил идём по земле!

Мы, наверно, весна…

*

И шаги тишины, и дыхание темноты

Я, как музыку, слушала по ночам.

Я когда-то слышала все цветы,

Я умела им отвечать.

Это было до имени и лица,

И до этого странного сна во сне.

Я когда-то слышала все сердца —

Те, что бьются, и те, что не…

Свет, как сласти, пробовала на вкус

И судьбу написала себе, как стих.

Я когда-то совсем не боялась чувств —

Ни твоих, ни своих.

И, спеша ощутить притяженье тверди,

На снежинках летела сюда, смеясь!

Я когда-то совсем не боялась смерти.

А потом родилась…

*

У меня не осталось слов,

Вся бумага моя — бела.

У меня не осталось снов,

Я кому-то их отдала.

Ну а где-то спит твой район,

Золотыми подсвечен снами,

И ты с кем-то сидишь вдвоём

И о чём-то главном, своём

Говоришь моими словами.

*

Два незаметных крыла у меня

есть за плечами.

Кто-то качает спину, а я —

крылья качаю.

Я обязательно буду летать

в собственном стиле.

Я забываю тебя, занята

йогой для крыльев.

Пусть говорят, что я нехороша

и не крылата,

те, у кого для полётов душа

тяжеловата.

Я поднимусь над их сонными окнами —

весело, зло!

Можно наращивать ногти и локоны,

можно — крыло.

Выше всех бед, всех слепых отноше-

ний и дел!

Тот, кто мечтает летать, тот уже—

видишь! — взлетел.

Сердце

Где там у сердца память?

Как ему, сердцу, помнить?

Сердце умеет таять

И превращаться в волны.

Моря по венам танец!

И никуда не деться —

Если тебя касаюсь,

Даже в кончиках пальцев

Я ощущаю сердце.

Как мне тебя оставить?

Как мне помнить плохое?

Сердце умеет таять.

Сердце всё это смоет.

*

Вчера догоревшее чувство сегодня живёт.

И кто-то за душу себя поднимает с земли.

И в замке воздушном навеки спасается тот,

Кого все укрытия земные укрыть не смогли.

Любой, кто посмеет — пройдёт сквозь закрытую дверь.

Пред хрупкостью девочки — воин в доспехах бессилен.

И даже любовь уже здесь — присмотрись и не верь

Всему остальному! Всему, чему нас научили.

2018

*

Город придуман из серого лего,

Из белого волокна.

В следующей жизни я буду снегом —

Любуйся мной из окна.

Пусть согревает твоя другая

Душу в моих стихах —

В следующей жизни я буду таять

У тебя на щеках.

Будь с кем захочешь, будь кем захочешь —

Был бы счастливым сам.

В следующей жизни я буду очень

Падать к твоим ногам.

Хочешь лепить меня — это можно! —

И бросать далеко.

В этой жизни со мной всё сложно,

В следующей — всё легко.

Буду прозрачна, бела, нежна.

Буду формой воды.

И от чего бы ты ни бежал —

Я замету следы.

Памяти деда Виктора Кабанова

Если не пишется, и суббота —

К деду езжай на чай.

Он тебя выйдет к самым воротам,

К самым вратам встречать.

Ты приезжаешь теперь нечасто.

Дед будет страшно рад.

Как хорошо гулять по участку!

Пусть он и райский сад.

Рядом присядете на траву.

Ты, конечно, заплачешь.

Дед тебе скажет: «Да я живу!

Здесь круглый год, на даче.

Жить стало проще — не пью, не ем,

Новых жильцов не слышу.

Ты повзрослела уже совсем.

Внука роди мне, слышишь?

Пользуйся временем молодым,

Всё запишешь потом».

И он закурит, как раньше, дым

Отгоняя крылом.

*

Тебе хочется быть особой,

как шоколад и случай.

Тебе хочется быть особой,

которая всё получит.

Гламурной такой красоткой

вне правил и вне приличий.

А мне бы хотелось, знаешь,

быть совершенно обычной —

как твой поцелуй с порога,

как день этот, серый и блёклый,

как для Господа Бога

воскрешение мёртвых.

*

Ходит по телу важно,

Вытянув лёгкий хвост.

Душа моя, если страшно,

Мурлычет себе под нос.

Ах, нет, молока не дашь ей —

К ней первым не подходи.

Душа моя, если страшно,

Клубком на твоей груди.

Когда же мы спим, чуть слышно

Спугнув с окна голубей,

Душа моя бродит по крышам

И наблюдает людей.

Весна так жива, так душиста!

И ночь напролёт, пока сплю,

Душа моя ищет пушистую,

Пятнистую душу твою.

И трётся старушке о ногу,

И очень довольно урчит,

И перебегает дорогу

Каким-то прохожим в ночи.

Крадётся к луне по трубе,

Гоняет во тьме голубей.

Гуляет сама по себе

Душа моя рядом с твоей…

…Забудь, что мы в ссоре. Послушай,

Не верь этим ссорам, родной.

Должно быть, ещё наши души

К утру не вернулись домой.

*

И пока мы с тобой о любви и неверии,

О судьбе и погоде,

С точки зрения птиц, мы всего лишь деревья,

Которые ходят.

Удивляются птицы: зачем опускаем

Свои руки, как ветви?

Ах, какая чудная привычка людская —

Это, верно, от ветра.

Чудаки — не умеем зелёные перья

Сыпать на мостовые.

С точки зрения птиц, мы, конечно, деревья —

Мы почти что живые.

И пока на прощанье с тобой обнялись мы,

Глядя в синюю высь,

Удивляются птицы: ах, как живописно

Эти двое срослись.

*

Судьба — это точно на одного,

Как и боль, как и стих.

Но ты не грусти, потому что добро

Всегда на двоих.

Тебе не понять, как во мне что-то рвётся,

Когда мы вдвоём.

И только улыбка передаётся

Воздушным путём.

Беда — мне одной, она слишком тесна

Для самых родных.

Но ты не грусти, потому что весна

Всегда на двоих!

*

Бродить по тёплому городу,

есть дим-самы.

Жить лучше, наверно, коротко —

но так, чтоб счастливой самой.

Да кто я, чтоб с Богом спорить,

да кто я, чтоб быть бесстрашной?

Мне всё бы гулять вдоль моря,

да так, чтоб в твоей рубашке.

Девчонка среднего роста

со взглядом острым, как ножик.

Мне хочется жить — и просто,

но, кажется, это сложно.

А вы говорите: «Войны

назавтра весь мир разрушат!»,

а я говорю: «Спокойно!»,

а я закрываю уши,

а я прекращаю споры.

Боишься — так суетись.

Пока стоит этот город,

мне надо успеть пройтись.

*

Жизнь — волна за волной.

Я же — на берегу.

Я не могу с тобой.

Я без тебя не могу.

Там — горизонта нить.

Я же — дыра в груди.

Я не могу простить.

И не могу уйти.

Нежности тыща доз.

Как с неё слезешь, Боже?

Не о любви вопрос

здесь, а о том, что можешь.

Море — блестит, как сланцы.

Мне бы — по жизни с танцем.

Жизнь — это много станций.

Я же — удар под дых.

«Бросить нельзя остаться» —

Пишут без запятых.

*

Ха. Смешно. Миражи

из неона и глянца.

Чтоб узнать эту жизнь,

надо в ней потеряться.

Курс, конечно, на март.

Доза веры в дорогу.

Не бери с собой карт —

всё равно не помогут.

Ну и трафик в судьбе.

Пробки. Скучные лица.

Эта вера в тебе —

и она разрядится.

Яндекс. Карты души

тоже, знаешь, с помехами —

кто-то к счастью спешит,

но оно переехало.

Ты совсем не близка.

Крылья гнутся под ранцем.

Нужно очень устать

и совсем потеряться!

Чтоб от боли уйти,

не помогут врачи,

и прямые пути,

и чужие ключи.

Чтобы к счастью прийти,

нужно просто, дружок,

в эту тьму впереди

взять и сделать шажок.

*

Что ты, мама, ни говори,

небо живёт у меня внутри.

Светлое, голубое.

Как сердечко живое.

Небо бьётся в груди:

ты-лети, ты-лети, ты-лети!

*

Ты прав — и этим гордись.

Тем, что меня не жаль.

Я, конечно, нарцисс.

Эгоист. Femme fatale.

Милость мне не с руки.

Голос совести тих.

Но идут старики

Все в морщинах моих.

И зачаты в любви,

Плача, веря, взрослея,

Дышат дети мои,

Коих я не имею.

Мой мирок отражён

В каждом счастье соседском,

В каждом горе чужом,

В каждом лепете детском.

У той девушки рыжей

Я тебя не краду,

Оттого что в ней вижу

Я свою теплоту.

Вижу подлость твою,

Ложь, и слабость, всю жуть —

И себя узнаю,

И себя не сужу.

Укради и убей —

Буду рядом, скорбя.

Оттого что в тебе

Я прощаю себя.

В тех, кто любит губя,

В тех, кто глупо страдает,

В тех, кто ложь или яд,

В тех, кто зло выбирает —

Я, конечно же, я

Вижу только себя…

Оттого и добра я.

*

Внутренняя культура, внутренняя культура…

Это когда у души развита мускулатура.

Это когда живёшь — не хмуро.

В бой идёшь — не грубя.

Это когда у тебя есть что-то больше тебя.

Это представить себя во шкурах

Врагов, чтоб не снять с них скальп.

Это когда никакой культуры,

Просто другого жаль.

Это когда не мыслил тонко,

Книжки читал с конца,

Но приручил, полюбил ребёнка

И заменил отца.

*

Лето у моря стоит, распустив свои длинные косы.

Лето ещё очень молодо, рыжеволосо.

Лето, не сдавшее вечно какой-то экзамен.

Стройное, смуглое лето с большими глазами.

Осень у моря стоит и любуется летом.

Осень пастельно накрашена, стильно одета.

Осень строга, как успешной положено даме.

Осень всемирно заведует похолоданьем,

Сном, и дождями, и яблоком, и урожаем,

И отцветаньем, и листьями, и дорожает

Солнечный свет к сентябрю. Очень много заботы!

Осень худеет и курит от нервной работы.

Я — это осень, конечно же, я — это осень.

День мой несётся, как листик, и взгляд мой серьёзен.

Но ты не бойся, ведь ты не узнаешь об этом.

Если ты рядом, я — лето, я — вечное лето…

*

Наши чувства ходят на цыпочках, mon ami.

Чем нежней, тем тише.

О счастливой любви не кричат, пойми.

И стихов не пишут.

Ну а кто-то там принимает яд.

Запивает чаем.

О счастливой любви говорят, говорят,

Говорят… молчаньем.

Ты — прибой в груди. Чем сильней, тем тише.

Я иного тут

Не скажу, прости. О любви не пишут.

О любви живут.

*

Судьбы кукол легко решаю.

Не боюсь темноты.

Мама, хватит, ведь я большая!

Я большая, как ты.

Год, другой… Отец уезжает.

Его полки — пусты.

Я ему отныне чужая.

Я чужая, как ты.

Ненавижу физ-ру и русский,

В школе — еле дышу!

Не сердись, но я твои блузки

Вместо платьев ношу.

Каждый вечер в кино сбегаю,

В ранец прячу цветы.

Наконец-то я молодая,

Молодая, как ты!

Ты прими меня, не ругая.

Это — юность несёт!

Просто, мама, ведь я другая.

Я — не ты, вот и всё.

Я... горда, сильна и упряма.

И со мной нелегко.

Я сижу, вспоминаю маму,

Мама так далеко.

Дочку балую очень много,

Всё ей кукол дарю.

По утрам занимаюсь йогой,

После йоги курю.

И сама себе покупаю

По субботам цветы.

Ну и что, мама, я такая!
Я такая, как ты.

*

И не много-много дней, а всего один

самый главный день в мерцающих каплях солнца…

Отпуская шарик, увидишь, как он летит,

как ребёнок за ним бежит, и, светясь, смеётся.

И какая бы боль ни жила у тебя в груди,

отпускай, отпускай так, как будто бы ты — всесильна!

Отпуская друга, увидишь, как он летит,

так впервые и так неумело расправив крылья.

И небесный, воздушный уносит его прибой

выше страхов и башен, выше тревог и вязов.

Тот, кого отпустила, — глянь! — парит над тобой,

тонкой ниточкой где-то у самого сердца связан.

Кате Румянцевой

с любовью и благодарностью за волшебное прочтение

Любовь не проходит, но мы проходим

что ни день, что ни час.

А любовь вселяется в разных, в разных из нас.

Ей тысяча тысяч лет.

Была в царе и в рабе.

И если меня уже нет,

то знай, что моя любовь

идёт по Земле

в тебе.

*

Она живёт в элитном, красивом счастье.

Она пьёт фиалковый чай.

Я машу ей: «Привет!» и «Здрасьте!»

Но зачем ей меня замечать?

Она лежит на ковре из невянущих лепестков.

Она ждёт мужа домой.

Ей нет никакого дела до катастроф,

До всех эпидемий мира, до наших войн,

И если моя судьба — это смех и лёд,

И если, бывает, под сердцем вскипает вой,

То я себе повторяю: «Она живёт

В элитном счастье с любимым, с моим, с тобой!»

А ты выходишь на снег босиком, чудак,

И мне звонишь, как во сне, но, нет, наяву,

И шепчешь: «Прости… Я как-то привык, я так…

В элитном горе привычно уже живу».

2019

*

Я где-то в детстве, в облаке, в снегу.

Я на площадку детскую бегу.

Там ждут меня осколки и качели.

Осколки чьей-то жизни. Не моей.

Давай, давай, раскачивай быстрей!

Как эти мне уроки надоели…

Уроки, они чьи-то — не мои,

И, как снежинки, тихо тают дни,

Едва упав на чёрные ресницы.

Отец ещё как будто не ушёл.

И в мире всё как будто хорошо.

Качай, качай — я не боюсь разбиться.

Качай — я, может, в небо улечу!

Да — я немного этого хочу.

Зарыться в эту синеву, забыться.

Тогда мне не придётся вырастать,

Учить уроки, пробовать писать,

Внутри не раз, не раз — пойми! — разбиться

И, как рожденье, счастье забывать.

Качай, качай — я не боюсь летать!

Мне восемь, и мне страшно приземлиться.

*

Да, тебе много лет.

Мудрость ты перерос.

Самый честный ответ —

Это всегда вопрос.

Сколько же нас, барыг!

Просто писать посты.

Но в мудрейшей из книг

Все страницы пусты.

Шагом пиши по ветру

Свой единственный стих.

Каждый знает ответы.

Просто боится их.

*

Тебе очень сложно жить —

Тревожишься дни и ночи.

Ты хочешь мир изменить,

Но мир меняться не хочет.

Не просто прижать, обнять,

Сливаться со мной, срастаться —

Ты хочешь меня менять,

Но я не хочу меняться.

А мир изменить легко!

Меня ещё легче, впрочем.

Но надо начать с того,

Кого ты менять не хочешь.

Ангел

Нет, что-то здесь не в порядке —

Явился с небес один…

Мой ангел играет в прятки

И просит меня водить.

Задумавшись о прекрасном

Да с розочкой в волосах

Мой ангел идёт на красный,

И надо его спасать.

Гуляю — и он гуляет.

Пощусь — с аппетитом ест.

Мой ангел меня влюбляет

В каких-то не тех существ.

Мой ангел меня дурачит,

Мне веру даёт в людей.

И если потом я плачу,

Он плачет ещё сильней.

И если не отвечаю

Сегодня на телефон —

Я ангела утешаю,

Тебе наберу потом.

Он мне грешить не мешает,

Небесный суд не вершит —

Бормочет, мол, ты большая,

Раз хочешь грешить — греши...

Мне с ангелом хорошо.

Не буду его менять.

Раз ангел не бережёт,

Хоть ты береги меня.

*

Подари мне солнце в каплях и март в драже,

В ассорти — покой.

У тебя такая, такая весна в душе!

Поделись со мной.

А цветов и прочего не дари

В знак глубоких чувств.

У тебя такая, такая весна внутри!

Я её хочу.

Я в цветущей душе твоей буду бегать,

Буду жить тайком.

Там зима, говоришь? Я могу по снегу

Тоже, босиком…

Любовь

Любовь — какой податливый материал!

Что из неё только ни мастерят.

Кто-то — домик у моря, кто-то — дорожку строк.

Кто-то — целую жизнь, кто-то — всего часок.

Кто-то любовь обернёт молчанием,

Уберёт на потом.

Кто-то ей дом освещает.

Кто-то — сжигает дом.

И клинки мастерили из любви, и венки.

Кто-то, конечно — крылья. Кто-то — одни замки.

Горя универсальней, но реже в десятки раз.

Кто-то возьмёт — и чудо вдруг из любви создаст!

Но материал непрочный — в руки бери любя.

Можно создать что хочешь! Может, даже себя.

*

Мы вряд ли из моря вышли. Скорее, сошли с небес.

Сами пришельцы в тёмный, бездонный лес.

Так отчего же этот прилив в груди:

«К морю иди»?

Не в храм, не в кабак, не к другу и не домой.

В глотке не вой, а вековой прибой.

Набитый до жабр тоской, ты идёшь один.

К морю иди!

А ты говоришь, что слова мои, в общем, бред,

Что моря в нашем городе просто нет.

Что плавать и верить учиться здесь не с руки.

Одни тупики.

Но в тихую полночь, когда и ты в полусне

Тоже украдкой думаешь обо мне,

О прощении, о вере и о весне,

Что-то дробя в тебе,

Море ломает лёд —

Море из глаз идёт.

Солдат

Вчера ещё девчушка

Сдаёт свои игрушки,

Все куколки сдаёт —

Ребёнку жизнь даёт.

«Спасибо за рождение!»

«Дыши, моё творение,

Мой смысл. Моя награда.

Благодарить не надо».

И Бог глядит на это

И штопает рассветы,

Кроит по рекам лёд —

Весну ребёнку шьёт.

Мол, сделано с любовью —

Любуйся на здоровье!

Мол, мне одна отрада.

Благодарить не надо.

И мальчик вырастает.

Судьба его простая.

Он так легко идёт —

Жизнь за тебя кладёт.

Мол, это добровольно.

Нет, мне совсем не больно.

Мол, мне одна отрада.

Благодарить не надо.

Маме

Мой ребёнок родится на острове, где-то на берегу,

Где куда ни взглянешь — зелень или вода.

И когда он спросит: «А правда я всё могу?» —

Я скажу ему: «Да».

Имя ему дам лучшее, то есть — твоё.

Подарю ему тёплое море, солнечный свет.

И когда он спросит: «А правда и мы умрём?» —

Я скажу ему: «Нет».

Как приятно и страшно будет его растить.

И как горек тот час, когда он скажет небрежно:

«Я с тобой не хочу! Одного меня отпусти…»

Я отвечу: «Конечно».

И когда он придёт прощаться, я всё пойму.

Улыбнусь, наверное, как-нибудь.

«Мама, а стоит ли мир того, чтобы плыть к нему?»

И придётся кивнуть.

Литвиновичу @gospodin_litvinovich

это стихотворение — одно из многих в сборнике, для меня неотделимых от Серёжиного исполнения

У тебя — тренды, у меня — тайны,

Летних шёлковых снов немного.

Ты носишь платья от Кельвина Кляйна.

Я ношу крылья… от Господа Бога.

Я — воин света. Поэт запаса.

Кровь не боюсь рифмовать с любовью.

Крылья любви — красивые, красные,

Вечно окрашены свежей кровью.

Чьей? Не знаю. Хотя, должно быть,

Кровью всех нерождённых счастий.

Крылья веры пора заштопать.

Я их давно порвала на части.

Крылья стихов, как цилиндр с пером, —

Это не в моде, не по погоде.

В них неудобно спускаться в метро.

В крыльях летают, но в них не ходят.

Крылья успеха — в алмазах с розами,

Только летят они так неровно.

Крылья доверья — нелепы, розовы —

Я в них смешна, но зато тепло мне.

Ох уж подруги меня бранили —

Мол, барахольшица. Мол, позёрша.

Мол, для чего тебе столько крыльев?

Чтобы тайком укрывать замёрзших.

Дедушке Виктору Сумлёнову

Ребёнок выходит в сад.

Дождик идёт в саду.

Ребёнок стоит в слезах,

Оплакивает беду —

Мокнет плюшевый тигр,

Велик, напрасно взят…

Сколько на свете игр!

А поиграть нельзя.

Влюблённый кого-то ждёт,

Он тоже грустит в саду.

Читает, дыша дождём,

Слова её: «Не приду».

У парня убитый вид,

Стеклянный, осенний взгляд.

Ах, сколько любви внутри!

Да только любить нельзя.

Один лишь, не побеждён,

Гуляет под аркой клёнов

Старик, любуясь дождём,

Как будто бы он ребёнок.

На этот обычный день

Он смотрит так удивлённо

И мокрую рвёт сирень,

Как будто бы он влюблённый.

Хлеб

Ты хлеб забываешь, спеша, на столе,

Черствеет он так — и ладно.

Но если представить, что этот хлеб —

Последний твой хлеб, блокадный…

Нет, я осуждать никого не берусь.

Война и беда — не игрушки.

Но как бы мы ощутили вкус

Своей последней горбушки.

Нет, я не терпима. Нет, я не сильна.

У счастья один секрет:

Я просто живу так, как будто война,

А наша любовь — как хлеб.

Конец света

Когда ты снимешь мундир,

Бессилье топя в безделье,

Когда взорвётся весь мир,

Я выйду из подземелья.

Когда ты будешь кричать,

Что света нет и дорог,

Я просто сделаю чай

И посажу цветок.

Сквозь глинистую кору

Цветок прорастёт отважно.

Я, может, потом умру,

Но это уже неважно.

Ты сядешь возле цветка,

Как будто тебе пятнадцать.

Нет, мир нерушим, пока

Ты можешь так любоваться.

Злые люди

Не размышляя о праве и правоте,

Строя добрые лица,

Злые люди ищут добрых людей,

Чтобы нажиться.

Раз пять за ночь просыпаются в темноте

Злые люди, без сердца,

Вечно дрожат и ищут добрых людей,

Чтобы согреться

В их старомодной, вязаной доброте.

И, согревшись впервые,

Злые люди любят добрых людей.

Значит, они незлые.

*

«Что-нибудь доброе мне скажи…»

Он хмуро ответил ей:

«Никто не виновен, а просто жизнь

Часто любви длинней».

«Божии замыслы так темны.

Сам я устал от фарса…

Вы же, женщины, все с Луны,

Жить бы без вас на Марсе!»

Она не простила, не поняла,

И он позабылся ей.

А для него та любовь была

Долгой жизни длинней.

Которой из

Будь простой и прямой.

Верь, прощай и стремись.

Главное — будь собой.

Только которой из?

Я в зеркалах души

Разные вижу лица.

Той ли, что хочет жить?

Той ли, что жить боится?

Взгляд подобран по стилю.

В моде счастливый вид.

Той ли, что всё простила?

Той ли, что вся болит?

Той ли что — тише! тише! —

Всхлипывает в ночи?

Той ли, что всё опишет?

Той ли, что промолчит?

Той ли, что в небо хочет?

Той ли, что смотрит вниз?

Ты меня любишь… очень.

Только какую из?

*

«Успокой меня!» — просишь. Что ты, не успокою.

Я — неугодный оракул в твоём строю.

«Трус, — говорю, — не тот, кто боится боя.

Трус не способен врага пощадить в бою».

Не переносишь мой невозможный нрав ты.

Куришь, похоже, чаще и реже дышишь.

«Трус, — говорю, — не тот, кто боится правды.

Трус — это тот, кто свою только правду слышит».

Носит молчанье, как опухоль, в слабых лёгких.

Терпит безвременье — мол, покой, благодать!

Трус не всегда выбирает дорогу лёгкую.

Трус — это тот, кто боится свою искать.

*

Сколько красивых слов ни готовь,