Бесплатный фрагмент - Способы изложения

I

Песенка о Страшном суде

Не знаю точно — где, когда,

но в зале Страшного суда

предстану я, повязанный как вор.

Меня разденут донага.

Ну, а потом — вся недолга…

И мне Господь объявит приговор:

— Ты в этой жизни славно жил,

не волновался, не спешил

и ничего доделать не забыл.

Вот только сад не посадил,

на свет ребёнка не пустил —

не потому, что женщин не любил.

Ты слабым рук не подавал,

своих рублей не пропивал

не потому, что не было рублей.

Своих врагов не побивал.

Да и друзей не предавал

лишь потому, что не было друзей.

Ни разу правды не сказал,

но и не лгал, как есть — не лгал,

и не плодил ни сплетен, ни химер,

не тяготился суетой,

не воевал со сволотой

не потому, что злости не имел.

Ты никому из подлецов

не бросил вызова в лицо

и никого не вытолкал взашей,

не вылетал на виражах

и не сходился на ножах

не потому, что не было ножей.

Не греховодник, не святой,

не из дерьма, не золотой,

не из богатырей, не из калек —

и ни в огне, и ни во льду,

и ни в раю, и ни в аду

ты никому не нужен. Ты не человек.

* * *

На ночной автостраде

под февральским дождем

не спеши, бога ради,

подождём,

как погоды у моря,

за стеною воды

то ли нового горя,

то ли новой беды.

* * *

Стало меньше друзей,

а врагов не становится меньше,

не становится меньше обид

и нарочно чинимого зла,

не становится меньше

красивых и преданных женщин,

только где из них та,

кто б меня за собой повела?

* * *

Проклиная дорогу,

как судьбу сирота,

я тебя, недотрогу,

буду помнить всегда

не за то, что просила

поберечься в пути,

а за то, что простила

и пришла провести.

* * *

Уж которую неделю

я не знаю, как мне быть —

оставаться не при деле

или ведьму полюбить.

К чёрту всякие приметы

и сомнительный уют!

Мне б спросить её совета,

да за это в морду бьют.

* * *

У всякого свой крест,

у всякого свой Бог,

и никого окрест,

кто бы тебе помог

понять, как ты был прав,

что не прощал измен,

а остальное — прах,

а остальное — тлен.

* * *

Не беда, что не сгодился

я тебе, моя душа.

Не беда, что не садился

голой жопой на ежа.

Не беда, что не бодался,

а играл свою игру.

Не беда, что заблуждался.

Не беда, что вдруг умру.

* * *

Между птицами и вшами

да с ослиными ушами

и в согласии с пашами

можно очень долго жить,

кушать сытно, аккуратно,

спать в тепле, но, вероятно,

так захочется обратно

в зимний лес — по-волчьи выть.

Дурацкая сказка

Была страна (неправда?) вне

пространства и веков.

И жили люди в той стране

без всяких дураков.

Не знали, что такое власть,

не знали войн и драк,

трудились впрок, гуляли всласть.

Но к ним пришёл дурак.

Он речи начал говорить

разумные вполне —

что им отныне надо жить

как и в его стране:

де, нужен царь или король,

нужны рабы и знать,

зане любой свою лишь роль

и место должен знать.

Немало на своём веку

слыхали люди врак,

но не сказали дураку:

— Дурак, да ты дурак!

И не прислушались к словам,

и прыскали в кулак.

А между тем по головам

топтаться стал дурак.

Не знаю, как случилось так

и что там дальше будет,

но всё же стал царём дурак,

рабами стали люди.

Теперь они в его руках

работают за страх.

Так те, кто был не в дураках,

остались в дураках.

* * *

Отворите мне дверь,

затворите мне кровь.

Я же комнатный зверь —

мне достаточно крох

с Ваших ласковых рук,

что карают огнём.

А давнишний мой друг?

Я забуду о нём.

* * *

И свободный художник,

и опальный поэт,

и прыщавый заложник

сексуальных побед —

все покинуты Богом

без надежды на кров

в этом самом убогом

из возможных миров.

* * *

Вместо синего неба

вдоволь ситного хлеба,

да погуще в корыте,

да потолще казна —

мне твои бы заботы,

человек для субботы,

я бы горя не видел

или счастья не знал.

* * *

Я был изгнан из рая,

и средь белого дня

государство Израиль

поглотило меня

навсегда, с потрохами,

как Иона кита.

Не машите руками —

я же вам не чета.

* * *

Я не скажу ни слова о любви,

поскольку в этом смысла ни на йоту

не стало ныне. Верите ли вы? —

я не скажу ни слова о любви.

А ты, приятель, бога не гневи

напрасно и купи себе Тойоту —

я не скажу ни слова о любви,

поскольку в этом смысла ни на йоту.

Триптих

1

Я продолжительно болею

и наблюдаю между делом

сближенье Рыб и Водолея

до допустимого предела

и бег материков по шару

и глупую мечту лелею

что никому не помешаю

и никого не пожалею

2

Я продолжительно болею

и наблюдаю без надежды

гоненье Рыб на Водолея

в пределах тела и одежды

чему упорно возражаю

и мысль жестокую лелею

что многим сущим помешаю

но никого не пожалею

3

Я продолжительно болею

и над с ума сошедшим сбродом

холодных Рыб и Водолея

я наблюдаю год за годом

они ж меня не замечают

и даже мысли не имеют

что никому не помешают

и никого не пожалеют

* * *

Под горелой берёзой

без царя в голове

откровенно тверёзый

я лежу на траве

и вещаю воронам

(прямо твой Цицерон),

нанося посторонним

ощутимый урон

болтовнёю пустою:

— Выше клюв, господа!

Я немногого стою —

нынче как никогда.

* * *

1

Мне не дано читать

до одури Вордсворта

и недосуг болтать

о прелестях Эскорта,

2

покрывши матерком

заводы Генри Форда,

с таким же мудаком,

как сам — какого чёрта!

Я больше не знаком

с тобой, *** морда.

3

Отрежь-ка мне кусок

от праздничного торта,

плесни по поясок

в стекло второго сорта —

припомним на часок,

что мы когда-то гордо

4

хлестали из горла

то с мастерами спорта,

то с Машкой, что дала

полгорода от порта

до Белицы — тела

дымились, как окурки.

5

Старушка померла…

Гасите свет, придурки!

* * *

Все в разной мере потребляют алкоголь.

Все, допускаю, знают, кто такой де Голль.

Всех мыслящих волнует красота.

Все разделяют мнение Христа

о том, что в мире все не без греха.

Из всех с годами сыплется труха.

И все гордятся членами своими,

но кто-то сеет семя, кто-то имя.

* * *

Будь проклят, мой двадцатый век,

пропахший трупами и спермой.

Я на следы твои — не первый

и не последний человек —

плюю и ясно понимаю,

что сын ответит за отца

и будет мечен до конца

его позором. Принимаю.

Сказки об Италии

Штаны протирая за партой,

ты мог бы заметить, дружок,

на географической карте

красивый такой сапожок,

в котором живут итальянцы

и прочие люди — они

танцуют весёлые танцы

без продыху ночи и дни,

а также лакают винище

(другие напитки не в счёт).

Там Тибр поперёк голенища

в Тирренское море течёт.

Оно же, волнуясь и пенясь,

грызёт берега и ворчит.

Пизанская башня, как пенис

у сонной планеты, торчит.

А ты на задворках Европы

с дремучей славянской душой

мечтаешь податься в холопы

за доллар — один, но большой.

Жалею тебя, недотёпу,

рождённого в здешнем аду.

Ты можешь послать меня в жопу —

я захохочу и пойду.

Молитва

1

Услыши, Боже, грешного меня.

Не алчу ни соседского коня,

ни птицы, ни рабыни, ни вола.

О том, чтобы жена его дала,

не помышляю. Об одном молю:

храни меня от подлости и блуда,

предательства или другого худа

и дай любить желанную мою.

2

Дай жаждущим по степени таланта

художника, поэта, музыканта

деньги и славы, счастья и любви,

их бесполезный труд благослови

и каждому исчисли меру дней

не дурью лекарей, но волею Твоей.

* * *

Я не хочу прослыть ни под каким предлогом

ни рупором идей, ни идолом ***,

но я хотел бы быть в отечестве убогом

таким же чужаком, как нищий иудей,

чьё тело в общий ров под псом-Владивостоком

свалил безвестный зэк из племени людей.

* * *

Весельчака и скомороха

из кожи вон изображаю.

У нас великая эпоха,

мне говорят. Не уважаю

её величия. Возможно,

в эпохах я не понимаю,

но шиш в кармане осторожно

держу и зря не вынимаю.

* * *

Под окнами боярышник-барышник

сам-друг цветёт и падалью разит,

а воздух неподвижный, как булыжник

на плечи давит и грозой грозит.

Где рисовальщик, что без линий лишних

весеннюю тоску изобразит?

* * *

Этот Богу угодный

загорающий сброд,

этот мост пешеходный

и реки поворот,

этот храм-планетарий

визави КГБ,

эти алчные стаи

городских голубей,

этот пруд с лебедями

и зелёной водой

заколотят гвоздями

и засыплют землёй.

Парк

1

Стоит вода в собачьих валунах

и год за годом отражает небо

над городом. Какая мне потреба

насущная в гранёных письменах,

и что мне скажут каменные строки?

Что Лордъ и Марко, княжеские псы,

здесь упокоились, как, Господи, спаси,

все упокоимся в положенные сроки?

2

Пётр-Павел горит, как гирлянда.

Щегол прорицает июль.

Игривый мышиный горошек

облапил тянь-шаньскую ель.

Брожу по аллеям без проку.

В карманах, на грех, ни гроша,

но здравие в полном порядке.

Мне радостно и хорошо.

* * *

Собачий вой. Созвездий поворот —

небесный вальс — беспечное круженье.

Табак болгарский увлажняет рот

и вызывает головокруженье.

И некуда проситься на ночлег —

мне город чужд от центра до окраин.

Извечно бесприютный человек —

извечно блудный сын — извечно Каин.

* * *

Оставь свой стол, оставь свой карандаш

и отправляйся на центральный пляж.

Пока ещё свободен — загорай,

о будущем не думай, не гадай,

а мысли вздорные зашей за поясок:

что зёрна кварца больше, чем песок.

* * *

Я бабочку крапивницу

поймаю на лугу,

свою судьбу-строптивицу

разую на бегу,

но ничего не выманю,

используя момент —

в моём коротком имени

для торга места нет.

* * *

Меня запомни — молодым,

длинноволосым и худым,

валявшим ваньку-дурачка,

когда вилась вокруг зрачка

осенняя Березина.

Ты это видела одна.

* * *

Как незначительных гостей

на пир горой, собрало лето

доисторических морей

косую рябь у парапета.

И грузной россыпью лежат

в пыли архейские кварциты —

недороги, неимениты

и вечности принадлежат.

* * *

В ладони луковку часов

верчу — глазам своим не верю:

злодейка двери на засов

и предлагает лбом о двери.

Ещё вчера, как на духу,

о чём ни попрошу — вещает,

и вот (увы мне, дураку)

хоть волком вой — не отвечает.

* * *

Тише детского вздоха,

легче взмаха ресниц

монастырская охра

над рекою. И птиц

пролетевшая стая

— на восток, на восток! —

не заметишь — растает,

как отведенный срок.

* * *

Здесь шагу не ступить, чтобы не встретить

лотка, ларька, палатки, магазина,

забитых иноземным ширпотребом —

съестным, исподним, детским, для мозгов.

Здесь можно за умеренную плату

в общедоступном очаге культуры

(кинотеатре, видеосалоне)

осуществить просмотр очередного

крутого суперфильма (боевик,

ужастик, порно) — есть обширный выбор.

Здесь все каналы радио и теле

кишмя кишат политикой, рекламой,

тусовками отечественных звёзд

столичного и местного масштаба.

Здесь гаснет небо в свете фонарей.

* * *

Слышишь — колокол очнулся

у Святых Петра и Павла.

Звёздный атлас покачнулся —

в руки яблоко упало.

Значит, предыдущих восемь

умерли в своих постелях,

и домой вернулась осень —

время думать о метелях.

* * *

Где размазаны капли — катит мутный поток.

Где великие цели — важен только итог.

Где случаются волки — появляется страх.

Где не знают о небе — говорят о деньгах.

Где опустятся руки — протечёт потолок.

Где кончается выдох — начинается вдох.

* * *

Сплю — не сплю, еженощно,

как слепого коня,

одноглазый извозчик

погоняет меня.

И по торной дороге

с песней из-под дуги

волоку свои дроги

и считаю круги.

* * *

Наташе

Всеми звуками своими

необъявленной войной

Ваше дьявольское имя

тяготеет надо мной,

как разлука над порогом,

как над жаждою вода,

как над путником дорога

и Полярная звезда.

* * *

Мне бросило в ладонь

калиновое лето

кровавую щепоть

раздавленных сердец,

как из колоды лист

червонного валета

или бог весть куда

билет в один конец.

* * *

Кто осенние астры

окатил из ковша

чёрной кровью пространства

так, что в пятки душа?

Кто в ночной палисадник

внёс тревожный фонарь?

Чей рысак и чей всадник?

Чьи царица и царь?

* * *

В холодном парке ворожея

пробормотала мне уныло:

— И на твою, красивый, шею,

неровен час, наварят мыла.

Оставь пустое — не забыли,

за малым руки не дошли.

До сроку с миром отпустили.

Спеши, пока не сволокли.

* * *

В неверном свете ночника

что можно знать наверняка?

Что речь, как русская верста,

немногим — песней на уста.

Что старый спор добра со злом

не надо делать ремеслом.

* * *

Отлегло — и не хочется

за порог выходить.

Серый вечер волочится,

как суровая нить.

Молью трачено давнее

душ случайных родство.

Новый год. Ожидание

Рождества. Рождество.

* * *

Человек бежит по снегу

и подтаявшему льду.

Человек спешит к ночлегу,

держит время в поводу.

Я по берегу хожу

и вослед ему гляжу,

сам себя не понимаю —

чем при жизни дорожу?

* * *

Вопроса нет: иметь иль не иметь —

карманов не оттягивает медь.

Высок и тощ. Никак не датский принц.

Чужак в толпе бойцов за главный приз

любой ценой. Достаточно любви.

И всё-таки — to be or not to be.

II

* * *

Наши нелепые ссоры

пусть порастают быльём.

В чашки простого фарфора

сизого чаю нальём,

бросим на стол карамели

россыпью — что уж мудрить?

После пусть скажут: умели

люди счастливыми быть.

* * *

Не парии, не уроды —

забывшие отдых и труд,

ревут, обезумев, народы,

как сильные воды ревут.

Ты прав оказался, Исаия.

Ты нас угадал до конца.

В который пирует косая,

и крови не видно конца.

Лебединое озеро

1

Словно отрок наследный,

обречённый на власть,

этот лебедь последний

предназначен пропасть.

Он неслышно и гордо

канет в зиму, как дым

исчезает. И город

не заплачет над ним,

2

Мы с тобою обманулись —

так бы чаще, милый друг.

Гуси-лебеди вернулись

в мутноглазый Гомеюк.

Будут белые одежды

и омытые дождём

босоногие надежды,

что, авось, не пропадём.

* * *

Погасит люльку пастушок

и спустится в долину,

сыграет зорю петушок,

и утро выгнет спину

с улыбкой вещего кота

из дядюшкиной сказки,

и не случится ни черта,

достойного огласки.

* * *

Грязи дольней дороги

жирно льнут к сапогам.

Худо, если в итоге

даже званым гостям

не откроется толку

ни в делах, ни в словах,

как голодному волку

в прошлогодних следах.

* * *

Век усталое тело

разметал по углам,

а душа отлетела

к заповедным пескам,

где над лебедем белым

нижний мостик дугой.

И невмочь этот берег

променять на другой.

* * *

О подоконник гулко

вторые сутки — дождь,

и в город на прогулку

хотел бы — не пойдёшь.

Но сетовать на это

повремени пока —

увидишь, бабье лето

разгонит облака.

* * *

На всём десница Божия —

присяду ли когда

на камень у подножия

Лекзырского креста?

Над ним тысячелетия

проходят впопыхах,

а мне лишь междометия

остались — ох! да ах!

* * *

Смахнут крылами голуби

листву на дно пруда,

деревья в небо голое

опустят невода,

и рыжая прелестница

в положенный черёд

поплачет, перебесится,

а там и Новый год.

* * *

Вот и песенка спета

до конца.

Птица Феникс из пепла

не поднимет лица.

Время выпасть из круга

подоспело, и впредь

не до жиру, подруга —

только б не озвереть.

* * *

Новогодние ёлки

догорели дотла.

Воют серые волки

на могиле козла.

Все наивные сказки

со счастливым концом

рассказали до нас и

рты залили свинцом.

* * *

На столбах, на заборах

и за каждым углом

снова росчерки Зорро

белым школьным мелком.

Возвращается детство,

словно прима на бис.

Продолжается действо —

стало быть, улыбнись.

* * *

Облака перьевые,

как дымок сигарет

наплывают. Впервые

ни хороших примет,

ни хорошего друга

во дворцах из песка.

И уныло, как вьюга,

завывает тоска.

* * *

Желна ударит по сосне,

и замелькают, как во сне —

Петровка, ягода малина

в кустах кусками янтаря,

и с нашего календаря

дней оборвавшихся лавина.

* * *

Кому — торчать от анаши,

кому — от браги.

Кому — рядиться в курбаши,

кому — в абраги.

Кому — остаться с барышом,

кому — внакладе.

Кому — скитаться голышом,

кому — в наряде.

Кому — по нраву и душе,

кому — немило.

Всего хорошего. Шерше.

Мне — мимо.

* * *

Бесконечные дожди —

серо, сыро, сиротливо.

Если хочешь — подожди

не конца, так перерыва.

А не то — беги скорей

прочь отсюда без оглядки.

И нимало не жалей —

с потерявших взятки гладки.

* * *

Осень, полная дыма

и опавшей листвы,

проносящая мимо

тридцать третьей главы

суетливые стаи

воронья в облаках,

поманит и оставит,

как всегда, в дураках.

* * *

Ночь идёт по треугольнику,

как по битому стеклу.

Семипалый к подоконнику

наклонился во хмелю

от предчувствия ушкуйного

завывания зимы

и голодного и буйного

нрава снежной кутерьмы.

* * *

Заварим чай. Варенье из рябины,

батон, деликатесный маргарин

на стол поставим. Справим именины.

По счастью есть виновник именин.

А нет — найдётся тысяча причин

чай заварить, варенье из рябины,

батон, деликатесный маргарин

на стол поставить. Справить именины.

* * *

Три души, четыре стула,

лет шестнадцать будто сдуло

ветром, как ненужный сор.

Вновь попойка до рассвета.

Он про то, она про это,

я киваю без ответа —

непутёвый разговор.

Ночь становится бледнее,

пить становится труднее.

Слёзы. Паника. Вокзал.

Поезд медленно отходит.

Хмель мучительно выходит.

Ничего не происходит —

кто-то правильно сказал.

* * *

Когда летели Леониды,

пересекая Орион,

мы забывали про обиды

и выбегали на балкон,

своих желаний сокровенных

не успевая загадать

и о заботах ежедневных

переставая горевать.

* * *

На беду ли, на удачу —

в годы юности моей

угодил я под раздачу

оплеух и козырей.

Вот же подлая природа!

Всё как будто невзначай —

бочка дёгтя, ложка мёда,

пара денежек на чай,

не побрезгуйте советом

и пожалуйте за дверь.

Так мне выпало поэтом

стать и маяться теперь.

* * *

От зимы до субботы

жизнь проходит, как две,

и всего-то заботы —

вышивать по канве,

и всего-то удачи —

что-нибудь рифмовать

мимоходом и даже

оттого горевать.

* * *

Не ваятель, не воитель

за Отечество своё —

я всего лишь обыватель,

отбываю бытие.

Отбываю, как умею,

как я сам себе завёл.

Потому и не имею

многих радостей и зол.

* * *

Небо ниже и уже,

по ночам холода

надвигаются, в лужах

загустела вода,

гости в звёздном посеве

вышли, роза ветров

повернулась на север,

возвещая Покров.

* * *

Всуе не произносите

поучительных речей,

что кораблики пускают

не в корыте, а в ручье.

Не надейтесь. Не поможет.

Не пойду на поводу.

И спокойствие, быть может,

потеряю и найду.

III

* * *

Я вернулся. Меня не кори

за несчётные вёрсты дороги

и прощением одари,

не держи на пороге.

Собери, что придётся, на стол,

как бывало, на скорую руку.

Примиримся и выпьем по сто

за идущую следом разлуку.

* * *

Кто-то по первопутку

с вещмешком

выступает пешком,

кто-то ловит попутку.

Я сижу на обочине

и курю,

никого не корю,

лишь собой озабоченный.

* * *

Где мы гостями посторонними

гуляли по аллеям парка,

асфальт под гнёздами вороньими

пестрел, как шкура леопарда,

и для народного гуляния,

чреватого горами мусора,

звучала радостно заранее

организованная музыка,

и между тучами и ветками

в предчувствии дождя и холода

заканчивался фейерверками

традиционный праздник города.

* * *

Отсутствие дыма и дома

приводит к броженью умов.

Ни хижины дядюшки Тома,

ни княжеских теремов

построить не получилось —

аз есмь перекатная голь.

Из всех действительных чисел

моим является ноль.

* * *

1

Заражают безумием десять египетских казней.

Столько лет проплутали. Издох не один Моисей.

Чем прекрасней порыв, воплощение тем безобразней —

подтверждается жизнью напрасно изжитою всей.

2

Опыт бедности учит бояться колёсного скрипа,

голос гордости требует слепо идти напролом.

Намечается выбор, в итоге которого — либо

светлый князь за столом, либо подлый мужик под столом.

3

Я прошу, помоги мне, Отец, потерпеть пораженье,

не утратив лица, не упившись на чуждом пиру,

все грехи отпусти и оставить позволь отраженье

в бурых водах реки, при которой рождён и умру.

* * *

Мне многое дано — сей город у реки,

несущий высоко свой возраст патриарший.

Казалось бы, хватай удачу в две руки