Бесплатный фрагмент - Спираль Эолла

1. УЗНИКИ ГАУРА

Глава 1. Плато смерти

Всё невероятное

от недостатка знаний,

всё очевидное результат познания.

Всё монументальное

построено из песчинки,

всё великое начинается со слова!

Автор.

1

Пересохшее русло некогда многоводной великой реки с высокими берегами, с высоты напоминающее глубокий шрам на лице старого воина, каким в действительности было горное плато рассекаемое шрамом-каньоном на две неравные части; меньшую восточную — с редкими пятнами кустарника, бледными мхами, полоской карликовых деревьев у гребня гор и дымящимися камнями у огненной реки близ кратера потухшего вулкана, и западную бескрайнюю — с голыми камнями и мхами, было мертво и, казалось, таило в себе не только что-то зловещее, но несло печать смерти. Безжизненность всему этому огромному пространству придавали и отсутствие яркого света, — серый расплывчатый мрак, и странная тишина, — без намёка на звуки, и полный штиль, — без каких-либо дуновений ветра. Разумному существу, окажись он здесь, показалось бы, что на всём этом пространстве лежит проклятье, оттого оно мрачно и, вероятно, даже мертво. Но стоило ему всмотреться вглубь каньона, внимательно осмотреть его глубокую серую мертвенность, — хаос и нагромождение камней, как тут же его взору явилась бы жизнь. Слабая пульсирующая искра жизненной силы билась в крохотной пылинке, неведомо каким путём прибившейся к холодному телу каменного русла мёртвой реки. Этой пылинкой был человек, появившийся из эфира на дне каньона в окружении глухого мрака и нагромождения камней.

Широко зевнув, как после продолжительного сна, человек повёл глазами, в недоумении, поджав плечи, развёл руками и тотчас вскрикнул, осознав, что заброшен некой злобной силой в неведомое ему пространство.

— Где я! Где? Я, где? — с криком вопрошал он у окружающего его пространства, бросал взгляд вправо и влево, выискивая того, кто мог бы ответить на его вопрос, но ни подобного себе индивида, ни чего, что могло бы указать ему на его нынешнее местоположение, не мог найти. Окружающий мир был не только таинственен, но и глух к его мольбе. — Где, где, где? — кричал он, и эхо вторило ему. — Где я? Как оказался здесь? — неумолчно твердил он, покачивался в такт своим словам, затем охватив голову руками, медленно опустился на лежащий рядом крупный камень.

Тотчас где-то в вышине загромыхало, и следом с вершин крутых берегов мёртвой реки покатила лавина камней. Проснулось плато, вздрогнуло своим телом и встряхнуло камень, на котором сидел человек — инородное существо этой местности, как бы пытаясь освободиться от него.

Скатившись с камня на правый бок, человек резко перевернулся на спину и замер, ожидая нового толчка, но его не последовало ни через миг, ни через десять мигов. Но эти минуты без содрогания земли были более опасны, нежели улетевший вдаль громовой раскат. Каменная лавина, устремляясь вниз, стремительно неслась к дну каньона и вскоре с грохотом обрушилась на него. Если бы не камень, за которым как за стеной оказался человек, то последняя и возможно единственная искра жизни на всём этом пространстве погасла, так и не успев полностью разгореться.

Человек лежал в своём убежище и боялся пошевелиться. Шли минуты, но плато более не издало ни звука.

Внезапно налетевший громовой раскат удалился, затих вдали, и плато вновь накрыла звенящая пыльная тишина. Человек приподнял голову, повёл глазами и, не увидев ничего опасного для своей жизни, встал на ноги. Вновь оглядел окружающее пространство, в недоумении, поджав губы и опустив их уголки, пожал плечами и остолбенел, осознав, что потерял свою личность.

Кто я! — взревел он и безвольно опустился на обмякших ногах на гладкую поверхность валуна, бывшего ему убежищем от камнепада.

Человек морщил лоб, напрягал память, но в голове, как явствовалось ему, была полная пустота. Ни намёка на то, откуда он, как имя его и кто он вообще — разумное существо или чей-то эксперимент — биологический киборг.

— Киборг? Но что это такое? Откуда это слов выплыло из моего сознания? Сознание? Конечно сознание! Я мыслю, значит, обладаю сознанием. Сознаю окружающее меня пространство, но не осознаю, кто я! Спокойно! Надо собраться с мыслями! С мыслями! Значит, они у меня есть! Значит, и придёт полное осознание себя! Понимание того, кто я и как оказался здесь! Время! Главное время! А сейчас надо взять себя в руки и полностью осмыслить моё существование. За кажущейся тишиной может скрываться опасность. Значит, надо быть настороже! — логически размышлял человек, одновременно осматривая местность и самого себя. — Мои мышцы крепки, — согнув руки в локтях. — Ноги целы, — подпрыгнув. — Глаза остры, — всматриваясь в пыльный сумрак. — Не всё так плохо. Я крепок, здоров, без ран и ушибов на теле. На мне есть одежда — брюки и клетчатая рубашка из плотного, но мягкого, — помяв пальцами ткань, — и вероятно, крепкого материала. Одно плохо, мои ноги босы, а на всём видимом пространстве одни лишь камни. Но я не знаю, что наверху, — на берегах этого высохшего русла реки, возможно, там есть источники воды, значит, растительность, а это жизнь. О! И что же я стою и рассуждаю, когда надо действовать, промедление опасно, возможен новый камнепад. Надо немедленно выбираться отсюда! — сказал себе человек и, сделав первый шаг в неизвестность, вскрикнул от боли. В ступню левой ноги впился острый камень. — Глупец! Вижу, что вокруг одни камни и не предпринял ни единой попытки сохранить мои ноги от ссадин и ушибов. Рубашка, пожалуй, больше у меня ничего нет, хотя… — отогнув пояс брюк, человек обнаружил на себе нижнее бельё. — Вот это то, что нужно, — сказал он, и вскоре сделал из него примитивную обувь. — Теперь можно и в путь, но куда? Справа от меня отвесные скалы, впереди и сзади бесконечный путь по дну каньона, слева… слева пологий скат, но с беспрерывно осыпающимися острыми камнями. Как быть, куда идти? — размышлял человек. — Но идти надо, здесь оставаться опасно, любая подвижка почвы может вызвать новую каменную лавину, которая навечно погребёт меня под собой.

Вскарабкавшись на вершину берега по пологому скату мёртвой реки, человек в третий раз за короткий промежуток времени пожал плечами, тяжело вздохнул, поднёс руку к макушке головы и стал неистово скрести её пальцами правой руки. Со стороны могло показаться, что этим действием человек пытается выкорчевать из головы нечто, слишком докучающее ему, но в действительности он стремился осмыслить свою реальность, понять, как оказался в этой мрачной бесконечности напоминающей ад.

— Ад! Это ад и когда-то я уже видел подобное. Но когда и где? — мысленно проговорил человек и тотчас услышал, как какой-то въедливый зануда, нудяще защекотавший его мозг, отчётливо проговорил: «Мрачная, суровая реальность, что предстала твоему взгляду твоя явь, в которой ты умрёшь!»

— Нет, этому не быть никогда! — воскликнул человек, вцепившись в волосы на голове, и тотчас мрачную голую местность ослепил поток огненных стрел вылетевших из-за гребня кратера вулкана, над которым высунула апельсиновую макушка лысое солнце.

Плато засияло радужными брызгами. Всмотревшись в камни, веерообразной разноцветной россыпью летящие от ног по радиусам окружающей его местности, человек на мгновение остолбенел. Такого безумства драгоценных камней он не видел никогда. Здесь были зелёные, синие, голубые, розовые бериллы, многоцветные алмазы, сапфиры, рубины и ещё неведомо какие драгоценные кристаллы, от искр которых у человека, смотрящего на это великолепие, свербело в глазах, пекло их и осыпало жгучим «песком».

— Найди тёмную слюду, здесь её великое множество, и сделай из неё защищающие глаза изделия, — кто-то проговорил в голове человека и тот, последовав его совету, вскоре усадил на нос подобие очков.

Со временем человек смирился со своим положением, окинул взглядом окружающую местность и понял, что лучшего местоположения в данной местности ему не стоит искать. По другую сторону противоположного берега мёртвой реки тянулось голое бескрайнее плато, справа и слева от страдальца до самого горизонта ползла полоса искрящихся камней и лишь на востоке, откуда било всё возгорающееся солнце, могла быть жизнь. Об этом говорила редкая поросль кустарников и стена ярко-зелёных деревьев вблизи потухшего вулкана, справа и слева обрамлённого грядой гор с острыми зубьями вершин.

— Да, мой путь только туда. Где растительность, там вода и, возможно, есть животные, а это жизнь, — проговорил человек и сделал первый шаг в неизвестность.

Но не долог был его спокойный путь. С полным восходом солнца плато запылало жаром, ноги ожгло и человек взмолил о пощаде.

— Каждому дано столько, сколько он может вынести, — сказал ему тот, кто сидел в его голове.

— Но откуда известно тому Великому, где предел моих сил? — подпрыгивая с ноги на ногу, ответил страдалец. — Ступни моих ног в огне и их негде остудить.

— Беги к валуну, что в сотне метров от тебя, там найдёшь тень, — сжалившись над человеком, подсказало единственно правильный путь сидящее в голове существо.

Превозмогая жгучую боль в ступнях, страдалец устремился к валуну и вскоре, ступив в его тень, повалился навзничь. Ноги пылали в огне, и, казалось, ничто не могло погасить его, и всё же это была передышка в неведомом далёком пути к острову жизни, что манил человека своей изумрудной зеленью у гор. К сожалению, передышка кратковременная.

Ураганный ветер прилетел с ворохом мелких камней, приподнял с давно не мытого тела плато многоцветную пыль и, спрятавшись за ней как за дымовой завесой, швырнул в сторону солнца свои камни. Но на пути его стояла горная гряда. Не долетев до солнца, камни сухого урагана ударили по горной гряде и обрушили с её вершины лавину камней. Часть мелких камней ураган впитал в свою плоть и закружил их в плотной тёмной круговерти. Резко похолодало.

Оказавшись на границе битвы двух гигантов, — урагана и звезды, человек вжал голову в плечи и, в надежде найти укрытие от небесного камнепада, кинул взгляд запорошённых глаз на вздыбившую поверхность плато. В сгущающейся пелене был виден лишь серый монолит.

В безудержном желании приблизиться к солнцу и наказать его, каменно-пыльная буря ввинтилась в небо, но, не имея сил мчаться к звезде с тяжёлым грузом, сбросила часть снарядов на поверхность плато. Один снаряд упал на монолит, высек из него сноп искр и, взорвавшись, осыпал человека раскалёнными осколками.

— Если так будет и дальше, то, как бы ни сложить кости. Кости! Конечно, кости! — воскликнул человек и, подняв с поверхности плато острый осколок ребра погибшего когда-то здесь животного, стал выкапывать им укрытие под монолитом. На его счастье камень не врос в землю, а был установлен, как бы специально для него, на плотном, но податливом грунте, и всё же дело продвигалась не так быстро, как бы хотелось человеку. Вскоре его тело покрылось испариной, и он решил дать ему отдых, но не прошло и минуты, как по нему побежала дрожь, а зубы стали выбивать дробь от мороза, неведомо откуда прилетевшего на плато и накрывшего человека своим ледяным покрывалом.

Сжав зубы, мужчина превозмог усталость и вновь приступил к работе. Через час, разбив руки в кровь, он соорудил под камнем неглубокое, но достаточное для сохранения жизни укрытие, втиснулся в него, скрестил руки на груди, поджал ноги и покорно отдался сну. И снились ему ласковое солнце, сапфир лагуны и белая яхта с трепещущими на ветру голубыми парусами, а по валуну, как бы пытаясь разбить его на мелкие сколки, тарабанили сыпавшиеся с небес камни.

Солнце, негодуя, палило жаркими лучами бушующий ураган, но не могло пробиться к поверхности плато сквозь плотную пыльную пелену, отчего под ней — на поверхности плато с каждой минутой становилось всё холоднее. Распалялся и ветер, выл до хрипа, но не мог понять, что ярость делает его слабее. На исходе дня небесное светило, успокаиваясь, последний раз дохнуло на плато слабеющими лучами и стыдливо спряталось за горизонт, что узкой полосой растянулся за противоположным берегом мёртвой реки. Ветер бросил победный клич, метнул в скрывающуюся лысину солнца неизрасходованный боезапас и с рёвом победителя удалился в свою вотчину.

Выглянула первая луна и растопила на теле плато оспины изморози. Следом высыпали серебряные звёзды и вдавили серую пыль в его шипастую спину. Заметно потеплело. Наступившая тишина разбудила человека, он открыл глаза, пошевелился и зашёлся в горьком кашле. Выплёвывая густую чёрную слизь, человек прочистил лёгкие, выполз из укрытия, встал на ноги, растёр онемевшее тело и окинул взглядом посветлевшее плато. Сочная луна, яркие звёзды и мирный покой плато предвещали доброе начало светлой ночи, но человек не знал, что тишина была зловещей.

Вот в вышине что-то прошелестело, затем пискнуло, и в воздухе поплыли чёрные снежинки. Поймав одну из них, человек посмотрел на неё и бросил на небо удивлённый взгляд. На серебряном покрывале ночи разгорался бой пернатых монстров, их пух и был теми чёрными снежинками.

Неожиданно тишину разорвал далёкий взрыв, затем прогремел второй, и вот уже всю окрестность потрясла канонада грозных звуков. В голове забили в барабаны какие-то маленькие человечки, пытаясь заглушить их, страдалец сжал ладонями уши, но это не привело к желаемому результату, более того, человек почувствовал дрожь плато и ожившие под ногами камни. Вот мелкие, затем крупные, а за ними и огромные глыбы с хлопками стали срываться со своих мест и ввинчиваться в седую высь. Ударяясь друг о друга, они взрывались и осыпали плато смертоносными осколками.

Не осознавая нависшую для жизни опасность, человек стоял, не шевелясь, до тех пор, пока рядом не упал увесистый булыжник. Машинально отпрянув в сторону, он услышал нарастающий свист, и какой-то добрый дух заставил его лечь на землю. Через миг раздался оглушительный взрыв, и упругая воздушная волна подняла человека в воздух. Пролетев не менее десяти метров, он упал на камни плато и, удивившись своему мягкому приземлению, быстро встал на ноги и бросил взгляд в сторону гранитного монолита. Недавнее убежище захоронила под собой многотонная глыба. Ледяной пот окатил тело человека и он, наконец-то, понял, что надо, как можно быстрее и дальше, бежать от проклятого богом места.

В лунном свете отчётливо просматривались горы, и он решил искать у них приют.

Выползла вторая луна, и из вскрывшихся нор высунули головы мерзкие твари. Осмотрев видимое пространство, они, как по взмаху дирижёрской палочки, одновременно пискнули, взвизгнули, рыкнули и взревели, да так громко, что их ор, слившийся в единый клубок, долетел до восточных гор и, отскочив от них, покатил скребущимся эхом по вздыбившемуся телу плато.

На голове мужчины, оказавшегося в центре ада, зашевелились волосы и корни их, как тысячи тонких червей, устремились под черепную коробку. Достигнув мозга, они щекотно поползли по его извилинам, затем, как по команде своего старшины, запустили в него свои присоски. В желании вырвать их оттуда человек ногтями вцепился в свою голову, но они ещё глубже и настойчивее впивались в нежное серое вещество, — в мозг.

Неожиданно кто-то свинцовой примочкой ожёг его правое плечо. Оставив борьбу с внутренним врагом, человек перекинул левую руку на плечо и ухватил плотный комок инородной материи. Оторвав нечто мерзкое от своей плоти и с частью её, он отбросил тварь в сторону и увидел летящую армаду подобных монстров приближающуюся к нему. Не раздумывая, человек побежал к горам, но новые жгучие шлепки, хотя и изредка, всё же достигали его. Борьба с кровопийцами замедляла бег, но не на столько, чтобы остановить его, более бегу препятствовали ползучие гады, выползшие из нор. Их гибкие тела пытались обвить его ноги, а ядовитые зубы впиться в лодыжки, но этих тварей постигала неудача. Вторая луна притушила звёзды, но зато более ярко высветила плато, да так, что ночь почти ничем не стала отличаться от ясного дня. Это дало человеку возможность прекрасно видеть извивающихся гадов и перепрыгивать через них.

«Сон! Сон! Сон!» — кричала душа человека. — Проснись же, проснись! — кричал он себе, — но сон протекал в удивительно реальной последовательности и был страшен своим пыхтением за спиной.

Превозмогая искушение оглянуться и посмотреть, кто сопит сзади, беглец в очередной раз перепрыгнул через клубок гадов и… поскользнулся на слизистом пресмыкающемся, бросившемся под его ноги. Звонкий хлопок лопнувшего тела гада слился с чугунным ударом за спиной. Сотые доли секунды падения человека растянулись в вечность. Медленно, очень медленно заваливался он на бок, отчётливо слыша частое клацанье чугунных зубов какого-то монстра, сопровождаемое его зловонным дыханием, а глаза и руки тянулись к земле, где рядом, совсем рядом, лежала заострённая голая ветвь какого-то дерева.

В замедленном падении человек успел сгруппироваться, поднять спасительное орудие, перевернуться в воздухе лицом к врагу и направить древко в приближающуюся пасть. Ломая клыки монстра, копьё вошло в его мозг и, пробив черепную коробку, вышло третьим кровавым рогом. Предсмертный рёв монстра потряс плато, но не он, а надвигающаяся туша поражённого врага заставила вздрогнуть человека и вновь, как на замедленном кинопросмотре, потекли секунды его жизни. Отстраняясь от падающей туши, он видел, как из оскала твари показалась струя крови и как, перемешиваясь со зловонной слюной, она стала приближаться к нему.

Испустив последний звук, монстр упал на землю, но человек уже стоял на ногах и механическими движениями рук снимал с глаз слюно-кровавую смесь.

И вновь устремился он к ещё далёким горам, а тем временем поверженный зверь оказывал ему немалую услугу. Забыв о маленьком беззащитном существе, может быть, специально оставив его на десерт, топающая, бегущая, летящая нечисть набросилась на тёплый труп своего собрата.

2.

Ночь вошла в пиковую стадию, воздух прогрелся и лёгким прохладным ветерком освежал тело человека всё дальше и дальше удаляющегося от кровавого пиршества. Никто не препятствовал его бегу, лишь отдельные мелкие плотоядные особи кружили над головой, не рискуя напасть на неведомую двуногую «зверушку».

Человек бежал к горам, где, как казалось ему, он может найти успокоение своему уставшему телу, но он не знал и даже не мог предположить, что армия кровожадных монстров, пожрав поверженного им врага, частью бросится друг на друга, а частью вновь начнёт преследовать его.

Человек бежал, и пот застилал глаза. Стряхивая его на бегу, он ощущал горько-солоноватый привкус отдельных капель, смешанных с кровавой слизью монстра некоторой частью оставшейся на лице, но страдальцу было не до отвращения, он уже слышал нарастающий рёв плотоядного экспресса, а до гор было… очень и очень далеко.

Экспресс пыхтел, наращивал скорость, и, казалось, не было препятствия, чтобы остановить его, но то было до определённой границы, при приближении к которой появлялся тот, кто тормозил его движение. Кто была та неведомая сущность, что как стеной вырастала на пути плотоядных тварей? Сочувствовала ли она беглецу, или сама хотела пожрать его? До некоторой поры это не было ведомо человеку, да, он и не думал об этом, все его мысли были устремлены к горам, где, как он предполагал, можно было укрыться либо в густой растительности, либо в каком-либо другом убежище. Но беглец не знал, что неведомая сущность не менее кровожадна, чем все мчащиеся на него прожорливые твари.

Потеряв опору под ногами, человек кубарем катился по крутому берегу к песчаной реке. Камни сдирали кожу, и ему хотелось выть от безысходности и боли, вдобавок ещё кварц реки, в которую он плюхнулся, пронзил тело острыми иглами. Как ошпаренный выскочил бедолага на берег и увидел присосавшихся к рукам и ногам червеобразных существ. Стряхнув их ребром ладони, человек услышал пыхтение медленно приближающегося экспресса, и ему ничего не оставалось, как войти в песок реки. На его счастье в эту ночь обе луны встали в парадный строй и вырисовали на песчаной реке узкий перешеек с плотным каменным грунтом, соединяющий оба берега.

Помня о слизнях, человек осторожно ступил на узкую каменную полоску, постоял на ней секунд пять и, не увидев кровососущих гадов, быстро пошёл к противоположному берегу, но за десять метров до него перешеек потонул в песке. Мужчина, не успев остановить движение, врезался в песчаную реку и потонул в ней до колен. Ноги страдальца вновь ожгло огнём. Собрав волю в «кулак», человек оттолкнулся ногами от плотного дна песчаной реки и через секунду выбрался на плотный грунт берега, противоположного той стороне, откуда неслись вопли, крики, рыки и звоны плотоядной оравы.

Через минуту, стиснув зубы, человек не без отвращения запускал руки в месиво пиявок, колышущейся коростой облепившее ноги, и рубящими рывками сверху вниз сбивал с них кровососов, а на западный берег, не рискуя войти в реку, медленно приблизился ревущий кровожадный экспресс.

Слизни лопались, как мыльные пузыри, но, даже издыхая, не желали покидать тёплую человеческую плоть. Взрываясь, они не только заливали руки человека его же кровью, но и оставляли на его ногах свои ядовитые присоски. Пытаясь как можно скорее покончить с пиявками, мужчина вновь и вновь сбивал их руками, и лишь когда последний слизень упал на землю, он облегчённо вздохнул, но, к своему огорчению, почувствовал нарастающее жжение в ногах, затем, головокружение, за которым открылась желчная рвота.

Мучение, вытягивающее внутренности, было терпимым, но то было только до тех пор, пока не стали отекать ноги. От ног отёк поплыл к пояснице, захватил торс и грудь, и через несколько минут человек представлял собой вздувшийся бурдюк. Лёжа на спине, он думал: «Лучше бы мне умереть в пасти монстра, чем лопнуть, как воздушный шар», — но вздутие вскоре прекратилось, затем, и скатился с тела отёк, предшественник акинезии.

Временная неподвижность была терпима человеком, но когда неведомый злодей принялся скручивать его тело в тугой жгут, затем вытягивать в струну, он вскрикнул и до крови прикусил нижнюю губу. Затем несчастному мужчине показалось, что мучитель, превратив его тёплую кровь в холодный поток, обратил тело в ледяную глыбу и стал вырубать из неё изваяние. Бедолаге казалось, что не только весь мир восстал против него, но собственная кровь вошла в сговор со злодеем и готовилась острыми льдинками вскрыть сердце и печень. Так продолжалось несколько часов. Когда же по предположению горемыки должна была наступить его полная кончина, кто-то оттащил истязателя от холодеющего тела и растопил лёд. Растаяли острые льдинки, ровно забилось сердце, и в сознание человека вернулась надежда на жизнь.

Ступил бы человек в реку или предпочёл смерть от зубов монстров, знай, что случится с ним на этом берегу? Не трудно предугадать, что предпринял бы он. К жизни, даже мигу на исходе её стремится любой разум! Да! Он вошёл бы в реку, так как любил жизнь, хотя и не помнил себя в ней. Собственно и выбора у него не было. И всё же человеку сопутствовала удача. Случайно он оказался рядом с гранитным монолитом на противоположной стороне песчаной реки. Случайно в его руках оказался заострённый кол. Случайно он ступил на перешеек и не утонул в зыбучем песке. Случайно не был растерзан ужасными пескоплавами, стерегущими реку. Случайно, случайно, случайно! Сейчас же, после всех своих бед и случайностей, человек слабо осознавал, что все те случайности, которые, возможно, вовсе и не случайности, подарили ему жизнь. Он абсолютно не думал о случайностях, его радовала отступающая боль. И хотя тело было малоподвижно и горело как в котле с расплавленным оловом, страдалец был счастлив, счастлив, что жив. Улыбнувшись, одному ему ведомым мыслям, он перевернулся со спины на живот и посмотрел на противоположный берег. В седом свете лун варилась адская похлебка.

На авангард, остановившийся на западном берегу, надвинулась армия монстров и опрокидывала в песчаную реку его передовой отряд.

— Какая сила гонит их сюда? — шепотом проговорил человек, содрогаясь при виде тугих фонтанов крови вздымающих песок реки. — Что плоть моя для них? Я лишь букашка перед этой мощью!

Как арбузы по лотку сыпались монстры авангарда с крутого берега в реку и тут же разрывались, потрошились и пожирались пескоплавами. Об огромном размере и большой массе тварей песчаной реки можно было судить по тому как они мгновенно расправлялись с многотонными сухопутными монстрами. Одни только их головы, с вытянутыми как у крокодилов челюстями, выныривающие из песка за новой порцией мяса, были более двух метров, а о толщине и длине самого тела пескоплавов можно было только догадываться.

— Ого-го-го! — Не переставал удивляться человек, видя, как одним лёгким движением челюстей речные монстры напополам перекусывали многотонные тела сухопутных тварей. Одновременно со своим восклицанием человек содрогался от мысли, что мог быть первой порцией пескоплавов.

С каждым новым подношением адская похлебка в реке всё более вскипала, и вскоре, насколько могли выхватить глаза человека, она вспенилась и потекла на берега кровавым наваром.

Оторвав взгляд от кипевшего бульона, человек только сейчас обратил внимание на то, что ни одна летучая тварь не перелетела через реку. Их стаи, как бы столкнувшись с прозрачной стеной, ударялись о невидимую преграду и гроздями сыпались на западный берег плато, где пожирались ползучими гадами.

— Как всё это происходит? — подумал он, и в попытке открыть тайну незримой стены вгляделся в противоположный берег.

За рекой шла бойня. Монстры сбились в плотную массу и уничтожали друг друга. Собрат вгрызался в горло собрата, сильные монстры своими мощными рогами, клыками, копытами дробили кости слабым чудовищам и все ревели, выли и поглощались, и поглощали в своих «резиновых» желудках тёплую плоть менее удачливых сородичей. Треск и хруст ломаемых и перемалываемых челюстями костей, и жуткий рёв плыл по-над плато. Западный берег, как и кварцевая река, тонул в крови и, казалось, сатанинской вакханалии не будет конца, но к середине ночи, когда сильный насытился слабым, плато утихло. Наступило время пиршества для крылатых и слизистых тварей, но всего этого мужчина уже не видел, его измочаленное тело выпросило у души сон. Вскоре уснула и первая луна. Когда человек открыл глаза, куда-то уплыла и вторая, но солнце еще не взошло.

Человек встал и пошатнулся. И хотя отёк прошёл, и не кровоточили раны, ноги дрожали как листья деревьев на ветру. Кроме того, яд слизней давал о себе знать головокружением и тошнотой. Человек перегнулся и зашёлся в желчном кашле. Когда грудной и желудочный спазмы утихли, он бросил взгляд на противоположный берег. Безмолвие. Ничто не указывало на кровавую ночь. Лишь река, когда он перевёл на неё взгляд, говорила о кровавом пиршестве. Её берега всё ещё омывала красная пена.

Насытив утробы, ушли в норы монстры плато, а в глубины кварцевой реки пескоплавы, лишь один гомо-сапиенс, — человек разумный, но забывший кто он и откуда, встречал свой второй рассвет на неведомой ему планете. Отведя взгляд от реки, он посмотрел на белёсую траву, пробившуюся за ночь, и повернулся к востоку. Невдалеке синели древние горы, а поблизости чётко просматривалась узкая полоска карликовых деревьев. Сгорая от жажды и внутреннего жара, человек направился к деревьям, в надежде найти под их сенью покой и, если улыбнётся фортуна, родник.

Лес оказался вовсе и не лесом, а узкой полоской редкого и вялого кустарника. Приблизившись к пруткам растительности, человек понял, что нет смысла осматривать эту тонкую ленту хилой флоры, так как никакой воды здесь нет и быть не может и, не задерживаясь, в несколько десятков шагов пересёк её.

— Идти, только идти, — разжав спёкшиеся губы, прошептал он, — в горах моё спасение. — И человек продолжил путь к светлеющему гребню гор, пока ещё скрывающему задиристое солнце. До рассвета оставались минуты, а близкие горы, были не так и близки.

Человек давно миновал полоску кустарника и удалился от неё на значительное расстояние, а горы всё ещё были недоступны. Порой ему грезилось, стоит протянуть руки, и горы сами коснутся их, но то было фата-моргана. До гор оставалось не менее полутора километров, которые для измотанного человека казались марафонской дистанцией, но главного он не знал. Новое испытание ждало его.

— Шаг, ещё шаг, — шептал он уже в полубреду, и что-то красное плыло перед глазами. Сосредоточившись на красной пелене, человек увидел свои ноги и вскрывшиеся на них раны. Человек остановился, присел на один из множества камней и, не раздумывая, снял рубашку, разорвал её на полоски и туго перевязал ими ступни.

Возложив золотую корону на древние горы, солнце бросило презрительный взгляд на плато и пальнуло по нему огненными струями. Нагрянул ветер и ударил по горам тяжёлыми каменными ядрами. Следом, где-то вдалеке сошла лавина и тугой пыльной волной придавила разгорающуюся жару. Впитав в разгорячённое тело прохладный эфир, человек приподнялся и пошёл к намеченной цели, не ведая, что с запада к нему приближается зловещая каменно-пыльная буря.

Серым налётом покрылась проросшая за ночь трава. К неминуемому концу подошёл её короткий жизненный цикл. Лишь кровососущие и плотоядные твари глубоко в норах переживут новый день, чтобы вновь выйти в ночь на кровавую охоту. Горе слабому и больному, сострадания они не вызовут даже у своих сородичей. Кости и плоть поверженных монстров послужат для продолжения рода более сильных и более выносливых тварей.

Раздув щёки, солнце уселось на гребень горы и, подтрунивая над свирепеющим ветром, не видело одиноко бредущего мужчину, влекущего за собой рубиновую дорожку, — кровь, просочившуюся сквозь повязки на ступнях. Задиристому солнцу была чужда мизерная пылинка с трудом волочащая ноги меж нагромождений камней. Не менее чужд этот мир был и пылинке, но она хотела жить, и боролась с неприветливым миром не ради самодовольства, которое проявляло солнце, а за жизнь.

Пылинка упорно стремилась к горам. Каждый шаг давался ей с трудом, но надежда на то, что будет последний шаг, и наступит отдых, вливала в неё силы.

Сошла вторая за день лавина, человек встрепенулся и остановился. Сделай он ещё два-три шага, и его сердце расплавилось бы в кипящей огненной лаве.

— О-о-о! — пронёсся эхом его стон. — Господи! Чем провинился я перед тобой? За что обрекаешь на муки? Какой грех лежит на мне? Дай время осознать его и дай силы искупить его!

И услышал Господь глас вопиющего и наполнил его дух силой. Взглянул человек на огненную реку и бросил в неё гневные слова.

— Ты, река огненная, решила встать передо мной преградой! Перед человеком! Не родилась ещё та сила, кроме силы божьей, которая смогла бы сломить меня! Не ты меня, а я покорю тебя! Не я тебе, а ты служить мне будешь!

Услышав грозную речь невиданно-неслыханной былинки, река вскипела и… чихнула, испустив тонкие струйки газа.

— Так вот, что ты надумала! Решила удушить меня серными газами, — почувствовав запах тухлых яиц, проговорил человек, и перекинул через реку, невесть откуда взявшееся, четырёхгранное бревно. — Если не усмирить, то преодолеть тебя я смогу.

Прежде чем ступить на мосток, человек опробовал его крепость, — с силой бросил тяжёлый камень на его зависшую над лавой часть. Бревно издало характерный для металла звук.

— В это трудно поверить. Дерево крепкое как сталь и лёгкое как тростник, — проговорил он, но всё же с опаской ступил на него.

Перебравшись на другой берег, человек втянул бревно на свою сторону и вновь проговорил: «Неизвестно, что ждёт меня в горах. За чередой прошедших испытаний, возможны новые проверки моих сил и будет обидно, если мосток сгорит и река отрежет путь к отступлению».

Солнце било по плато и насмехалось над ветром. Не снеся глумленья, ветер вихрем ввинтился в небо, упругой грудью ударил по горам и стряхнул с них обидчика. Солнце подпрыгнуло, горы отозвались сходом лавин и тугим потоком воздуха, обрушившимся на человека. Приложив неимоверное усилие, человек устоял на ногах, бросил взгляд на пройденный путь и увидел надвигающуюся стену пыли.

— О, Боже! Ещё минута, максимум две, и она накроет меня, — проговорил он и перевёл взгляд на горы. Вблизи чернел зев пещеры с широкой террасой перед входом и удобным подъёмом на неё.

Вот и долгожданное убежище, оно манит человека прохладным дыханием. Ещё пять-шесть шагов и он войдёт в него. Четыре шага, три, и на исходе сил мужчина ввалился в пещеру, сделал ещё несколько шагов и со вздохом облегчения опустился на каменный пол, показавшийся пуховой периной.

Яростно бился ветер с солнцем, и лавины катили с гор, но человек не слышал их рёв. Сон без сновидений отгородил его от внешнего мира, и даже холодное дыхание серого дня не могло вернуть спящего человека в жестокую реальность настоящего. Лишь на границе дня и ночи он открыл глаза и, вспомнив весь свой трудный путь, поёжился и встал на ноги.

Ноги крепко держали отдохнувшее тело. Усталость прошла, и болезненное состояние покинуло человека, но память всё ещё не вернулась к нему. Мужчина не помнил себя. При слабом свете первой луны он растёр затёкшие конечности, окинул взглядом видимое пространство пещеры и вышел на террасу.

Взошла вторая луна и её серебряный свет, слившись со светом первой луны, высветил плато, хорошо просматривающееся с террасы. Человек невольно залюбовался открывшимся ландшафтом, но вой и рёв, прилетевшие с запада, вернули его в действительность.

«Не сон ли это? А может быть я в студии с декорацией к фантастическому фильму?» — подумал он, но повторный душераздирающий рёв, прикативший с плато, сказал ему: «Нет! Это выползла смерть. Не веришь? Иди к ней».

Декорация в глазах человека приобрела реальность с кровавым оттенком. Даже луны, как показалось ему, полили на плато не серебряный свет, а кровавые слёзы. Человек поёжился и хотел, было, зайти обратно в пещеру, но голодный спазм в желудке и усиливающаяся жажда заставили его пуститься на поиск пищи и воды.

Восточная часть плато оказалась более безжизненна, нежели западная. Здесь не было ни единой букашки, не говоря уже о крупных зверях. Пробродив до восхода солнца в пределах видимости своей пещеры, и не найдя даже былинки пригодной для пищи, человек повернул стопы к своему горному убежищу. Правда, в один миг его глаза блеснули, и он воскликнул: «Вода!» — но то оказалась алмазная жила, выползшая из земли.

Уставший и ещё более голодный, человек взошёл на террасу, сел на камень у входа в пещеру и опустил голову.

— Завтра пойду к песчаной реке, возможно, удастся добыть пескоплава, — проговорил он и посмотрел на ноги. — Надо подумать об обуви. Но, что это? Почему повязки черны? — Часто забившееся сердце подсказало ответ и вырвало из горла человека радостный возглас. — Уголь!

Голодный, но в благом расположении духа вошёл человек в пещеру и предался сну.

3.

Человеку снилась прекрасная дева. Она бежала к нему, раскинув руки, вот она взмахнула им как крыльями, взмыла ввысь, зависла всем телом в голубом сиянии и через миг устремилась в его раскрытые объятья.

Он впитал её в своё существо и, взмыв с ней в многомерную вселенную, закружил в перламутровом многоцветье. Ширь вселенной окутала их тела своим безбрежным цветным покрывалом, спрятавшись за которое они многократно предавались любви, бесконечно долго ласкали друг друга руками и дарили продолжительные сладкие поцелуи. Они сливались в единое целое, кружили в сияющем круговороте многоцветных искр и брызг, но им этого было мало. Они любили и творили что-то новое, до определённой поры неведомое ни кому из них.

Неожиданно откуда-то издалека прилетел всё нарастающий грохот. Человек вздрогнул и выронил из рук свою прекрасную деву.

Пещера вздрогнула и пробудила своего постояльца.

Не осознавая происходящего за зевом пещеры, человек резко встал на ноги и хотел бежать, но осознав своё положение, остановил порыв и прислушался к несущемуся по плато гулу.

Выйдя из пещеры, мужчина окинул взглядом морщины и язвы плато, отчётливо видимые в свете ночных светил, тяжело вздохнул, погладил урчащий желудок, требующий энергетической подпитки, перевёл взгляд на ленту песчаной реки, за дальним берегом которой шёл бой за жизнь, спустился с террасы, и уверенной походкой направился к огненной реке.

Вскоре пещера, огненная река и полоска редкого кустарника остались позади. Человек хотел есть и его влекла песчаная река, где, как он предполагал, можно добыть песчаную рыбу. Человек не знал, как добыть пескоплава, но был уверен, что на берегу найдет способ поймать его, поэтому нёс в руках каменную плошку с горящими углями для приготовления жаркого и несколько сухих ветвей. Знакомый безопасный берег встретил человека молчанием, лишь издалека, — со стороны противоположного берега, неслись звуки борьбы за жизнь. Там плоть поглощала плоть.

— Чудеса! Там жуткие звуки, — кивнув в сторону противоположного берега, проговорил человек, — а здесь тишина. Интересно, почему именно так устроено плато? Почему на этой его половине нет ни единой кровожадной твари? — размышлял человек. — Почему… — и в горле застряли слова от неожиданно рядом разорвавшегося безмолвия.

Громкие перекаты камней и скребущий протяжный звук за спиной заставили человека инстинктивно отпрянуть в сторону. В следующий миг слева громко клацнули зубы какой-то твари. Холодок, пробежавший по телу несчастного, голодного, измученного и истерзанного мужчины, заставил его резко обернуться и принять позу к отражению атаки. Врагом оказалось гигантское пресмыкающееся. Приготовившись к повторному нападению, оно раскрыло пасть и в тот же миг, мужчина бросил в её бездонный зев плошку с горящими углями. Заглотив раскалённую наживку, гадина взревела, взвилась ввысь и, рухнув, выдавила из своего тела жизнь своим же собственным многотонным весом.

— У-у-ух! — с протяжным звуком выдохнул мужчина тугую струю воздуха и из предосторожности сделал несколько шагов назад. — От такой твари надо держать подальше, возможно, она ещё жива. Надо проверить, — проговорил он и, подумав, поднял с емли большой камень. Размахнувшись, человек с силой бросил его в пресмыкающуюся рептилию. Гадина не шелохнулась.

— Невероятно! Многотонное существо издохло от мизерного комочка горящего угля. — Удивился победитель и приблизился к твари.

Человек не знал, что издохшая рептилия была единственной и самой грозной тварью этой части плато, которая один раз в месяц выползала из глубокой норы и охотилась на монстров песчаной реки. Этому гигантскому ползающему монстру не была страшна ни песчаная река, с её прожорливыми пескоплавами, ни монстры заречья. Эта тварь набивала свою утробу сотнями пескоплавов, и этого хватало ей на месяц бездвижного существования, в течение которого всё, что падало в её брюхо, переваривалось и превращалось в энергию для роста и жизни этого существа. Но, что искала ползучая тварь на берегу, а не в песчаной реке? Человек это не знал. Возможно, когда-нибудь он раскроет эту тайну, но сейчас он стоял перед поверженным гадом и беспрестанно цокал языком, удивляясь её огромным размерам.

— В диаметре голова не менее двух метров, длина… — окинув взглядом тело гада, — не менее пятидесяти, — проговорил он, одновременно размышляя как поступить с таким богатством мяса. — Ты издохла, от горящих углей или по какой иной причине, для меня это сейчас не существенно, мне на руку то, что ты мертва, значит, дашь мне жизнь. Твоя кожа сгодится для обуви, а плоть для приманки пескоплавов.

Приноравливаясь к разделке твари, человек вонзал в неё острый осколок берилла, поднятый здесь же, рядом с издохшей тварью, но, с какой бы стороны он ни приступал к работе, её кожа не поддавалась разрезу. Да и что мог сделать человек, когда под руками был лишь осколок камня, а не стальное лезвие ножа.

Присев на валун, человек в задумчивости посмотрел на голову твари и увидел её предсмертный оскал.

— Зубы! Конечно же, зубы! — радостно воскликнул он и поднял, лежащий у ног, гранитный камень. — Твои зубы разорвут твою кожу и разрежут на куски твою плоть. Ты сама себя разорвёшь на части.

Затратив достаточно много времени, мужчина неумело, но снял с пресмыкающегося внушительных размеров лоскут кожи, вырезал часть плоти и бросил её в реку. (Употреблять в пищу мясо твари он не рискнул, предполагая, что оно может нести в себе яд). Река взбурлила, но не поглотила её.

— Чудеса? — удивился человек и кинул в плывущий кварц реки ещё один кусок змеятины. Эффект бегства пескоплавов от плоти гада повторился. — Действительно этот ползучий монстр был царём плато, если даже от одного только запаха его плоти разбегаются хозяева реки, — проговорил неудавшийся рыбак и отбросил мысль лова пескоплавов с помощью ядовитого мяса.

Ночь близилась к пику восхождения.

Вырезав из туши змеи большую горку жира, человек уложил его в лоскут кожи, взвалил поклажу на спину и отправился в обратный путь. Уже в пещере, на исходе ночи, он развёл костёр, растопил жир и приступил к выделке кожи. Его желудок урчал и требовал пищу, но человек пересиливал голод и говорил сам себе:

— Если пескоплавы не стали поглощать плоть змеи, значит, она ядовита и мне остаётся одно, довериться их врождённому инстинкту.

Следующую ночь он посвятил переносу в пещеру остатков кожи. Не забыл человек и о сухожилиях змеи. На сей раз, дело шло быстро. Применив в работе не зуб твари, а большой острый алмаз, он быстро разделал некогда царствующего гада, связал всё добытое в тюки и в три захода перенёс их в пещеру. Всё было бы относительно хорошо, если бы не голод и жажда.

— Осмотр ближайших окрестностей гор показал, что поблизости воды нет, остаётся одно, искать конденсат в глубинах пещеры, — ответив на свой же вопрос, проговорил человек и решил до восхода солнца сделать факелы. — Жир есть, осталась и ткань, а древки для факелов я сделаю из стволов карликовых деревьев.

После непродолжительного отдыха мужчина направился к роще и вскоре с факелом в руке впервые осматривал своё жилище, которое оказалось довольно-таки просторным.

Разрывая мрак, свет факела высвечивал вогнутый свод, идеально округлую форму пещеры и удивление в глазах человека.

— Невероятно! Немыслимо! — изумлялся он, обходя пещеру по окружности, и замер. Свет факела выбил из мрака две каменные лежанки и квадратный вход в тоннель. — О! — воскликнул он. — Это зал, а не пещера! Интересно, кто и с какой целью создал его?

Как по туго натянутой струне шёл человек по тоннелю и поражался мастерству горного проходчика, вырубившего коридор тоннеля безупречно прямым и квадратным. Пол, стены и потолок по ширине и в высоту были около трёх метров, что позволяло идти легко и свободно. Кроме того, в тоннеле не было ответвлений, и человек шел без боязни заблудиться. Продвигаясь по нему, плавно скользящему вниз и в глубину, он пытался разгадать замысел неведомого мастера и вспомнил о цели похода лишь тогда, когда поскользнулся на чём-то скользком. Заваливаясь на правый бок, он выпустил из руки факел, который моментально погас, рассыпав тысячи маленьких искр. Оказавшись в кромешной темноте, неудачливый спелеолог ощупал пол и, не ощутив влагу, беззлобно чертыхнулся, встал, горестно вздохнул и ощупью отправился в обратный путь.

Казалось бы, подъём и темнота должны были удлинить коридор, но стоило человеку сделать шаг назад по направлению к пещере, как тоннель незамедлительно сменил плоскость наклона и поплыл под уклон.

— Что за наваждение? — пожав плечами, проговорил он и сделал второй шаг.

Хмыкая от удивления, он вскоре увидел отблеск костра и через несколько минут вошёл в зал, и замер. У костра сидел и соскабливал мездру с лоскута змеиной кожи его двойник.

— Ты кто? — подойдя к костру, спросил он незнакомца и, не услышав ответ, помахал рукой перед его лицом. — Эй, ты что молчишь? — вновь обратился он к близнецу и, не увидев ответной реакции, ткнул мужчину в плечо. Ладонь прорезала пустоту. — О, Боже! Ты привидение! — ошалело вытаращив глаза, вскрикнул человек и отпрянул от него. — А может быть, привидение я? — подумал он, и эта промелькнувшая в голове мысль заставила вздрогнуть всё его тело.

Через непродолжительное время двойник закончил работу, встал и расстелил кожу поверх ранее выделанных лоскутов. Затем он изготовил факел, осмотрел пещеру и с опаской вошёл в тоннель.

Проводив его взглядом, человек подошёл к стопке кожи и пересчитал лоскуты. Лоскутов было пять.

— Так и должно быть. Значит, не я привидение, а он, вернее, он — это я в прошлом. Мистика! — Покачав головой и опустив от удивления уголки губ, человек пожал плечами и задумчиво протянул. — Да-а-а! Если я вижу прошлое, значит, впередиидущий Он-Я смотрит на меня из будущего. Точнее Другой-Я, а первый Он-Я сейчас следует по пройденному мной пути, и скоро войдёт в этот зал из тоннеля. Зал! Конечно зал! В нём пересекаются потоки времени Вселенной! Так вот, что создал великий мастер! Машину времени! И я нахожусь внутри её… но… в тако-о-ом слу-у-у-чае, — человек минуту помыслил, затем, громко и чётко проговорил, — привидение будет постоянно следовать за мной, и мне придётся с этим смириться. Хотя… нет! — Человек устремился к террасе и влетел в себя — более прошлого, входящего в пещеру с вязанкой ветвей. Неодолимая сила развернула его в новом теле, слила с ним в единое целое и внесла в нём в зал. Попытки вырваться из своего прошлого состояния не привели к желаемому результату, и он отдался воле провидения, и оно стало делать с ним то, что было пройдено накануне. И хотя человек вновь переживал свой пройденный путь, мыслил он самостоятельно, и мысли были неутешительны.

— Моё прошлое, настоящее сейчас, подчиняясь своему будущему, будет неуклонно следовать по преодолённой мной стезе и вновь выведет меня на террасу. Произойдёт вторая встреча с минувшим, и либо там замкнётся круг, и я буду вечно кружить по нему, либо, что вполне возможно, я перемещусь в более отдалённое прошлое. В таком случае я буду ритмично удаляться от моего настоящего в моё прошлое и в конце концов… О, Господи! Я умру не родившись! Господи! Подскажи, где выход из спирального скольжения вниз! — внутренним голосом крикнул человек и увидел, выходящее из тоннеля, первое привидение.

Встретив свой собственный взгляд, человек невольно поёжился, а привидение, после секундной растерянности, приблизилось к нему, что-то сказало и, помахав рукой перед лицом двойника, ткнуло его в плечо. Человек не почувствовал касания, но, увидев ошалело вытаращенные глаза привидения, его перекосившийся в крике рот и неуклюжий прыжок в сторону, закатился в немом смехе. В следующий миг тело последнего «привидения» приподняло его и, совершив пройденные человеком действия, внесло в тоннель.

4.

Открыв глаза, человек упёрся во мрак, скользнул руками по холодному полу, приподнялся и, потерев ушибленный бок, вспомнил свой поход по тоннелю и падение на чём-то скользком.

— О, Господи! Как безгранична милость твоя! — воскликнул человек и двинулся по подъёму тоннеля в обратный путь.

Подъём во мраке занял немногим больше времени, чем спуск, и вот тонкий луч костра пробил тьму и вскоре, ширясь, заиграл на квадратных плоскостях тоннеля. Человек приободрился, ускорил шаг, и… оглушительный грохот, ударив в уши, внёс в тоннель тугую струю пыли. Незадачливый исследователь горных глубин инстинктивно пригнулся, на секунду замер, затем резко устремился к блекнущему лучу света. Потолок тоннеля сыпал на голову и плечи человека мелкой каменной крошкой, и секунды казались ему вечностью. Вот и пещера, и в слабом пламени угасающего костра размытый силуэт мужчины, увлечённого работой.

— О, Гос-по-ди-и! — взвыл человек, автоматически продвигаясь вперёд и вырывая глазами склонённую фигуру. — О, Господи! Слава тебе, Господи! — воздев руки к своду пещеры, воскликнул он, рассмотрев в склонённом субъекте каменный столп, поднесённый лавиной к костру.

Улыбнувшись своей первичной растерянности, человек погладил каменный столп и произнёс:

— Надеюсь, ты будешь добрым собеседником, но сейчас, прости, мне не до тебя. Я устал и хочу спать. Ты же стой на посту и стереги мой сон.

Восстановив очаг и застелив каменное ложе ветвями, человек закрыл глаза и погрузился в сон. Желудок недовольно буркнул, отрыгнул горький комок, но, не добившись благорасположения хозяина, ещё немного поворчал и тоже уснул.

Прошло время лавин и пыльной бури. Пришла ночь и пустой желудок, прервав свой безрадостный сон, разбудил своего хозяина.

— Ты прав, — открыв глаза, проговорил человек, встал с ложа и потёр затёкшие бока. — Пора идти на охоту.

На пути к выходу из пещеры человек подошёл к каменному другу, перекинулся с ним парой слов, поблагодарил за добрую службу и окинул взглядом видимое пространство.

Свет костра был слаб, но всё же дал возможность рассмотреть последствия лавины и оценить нанесённый ею урон. Хотя, о каком ущербе может быть речь, пещера была пуста. Можно было сказать о возможной трагедии, случись камнепад в тот момент, когда человек сидел у костра, но он в то время был вне его досягаемости.

«Лавина скатилась на террасу и перекрыла часть входа в зал. Пожалуй, это даже к лучшему. Теперь воздух не будет врываться в него тугим холодным потоком, а будет входить лёгкой струёй через узкий, но достаточный для меня проход», — подумал он и направился к выходу из пещеры.

Терраса была идеально чиста.

— Чудеса! Как будто кто-то специально перегородил часть входа и вычистил террасу, — проговорил человек, выйдя наружу, и посмотрел на небо.

Ночные спутницы планеты блекли под напором чёрных туч, жиреющих на ниве серых облаков.

— О, Боже! Пролей на страдальца твоего небесный сок! — воздев руки к небу, воскликнул человек, и через миг тучи ринулись в бой друг на друга. В грозном небе засверкали их огненные мечи и из вспоротых животов чёрных гладиаторов полилась бесцветная кровь. Даже умирая, они оставляли в себе чёрную ненависть к сопернику. Гибель туч обрадовала человека, так как их смерть несла ему жизнь.

Закипел, забурлил водными потокам пустынный край, да только менее чем через час вся влага, излившаяся на него с небес, была поглощена прожорливым каменным плато. Хлынула жара и всё, что ещё так недавно поблескивало лужицами, испарилось. Был дождь, и вот уже нет даже воспоминаний о нём, но человек успел запастись водой. Напоил он водой и живот, и успокоиться бы утробе, так нет, ещё настойчивей стала она требовать питание.

Человек окинул взглядом ландшафт, — камни и хилые островки мха окрест. Гиблое место, мёртвое, а утроба всё настойчивее: «Дай! Дай! Дай!» — урчанием возмущение выказывает.

Спустился человек с террасы, подошёл к омытому дождём мху и запустил руки в его седую поросль. Вырвал пучок волокон, сунул его в рот и проглотил не жуя. Второй пучок так же через гортань пролетел, лишь третий зубы слегка помолотили. Понравился мох человеку и стал он его пережёвывать медленно, с наслаждением, слаще мёда показался он ему, да ещё с кислинкой приятной. Жуёт человек мох с наслаждением, глотает его с упоением и говорит:

— Спасибо тебе, поле каменное, за растение сытное. Спасибо, что желудок пищей медовой насладила.

Вздулся живот мужчины от трапезы обильной и с сожалением, что съесть больше не может, отвалился человек от подножного корма. Живот погладил и пошёл в своё логово одинокое, но лишь взобрался на террасу, поплыло всё перед глазами. Рвота открылась и потянула внутренности наизнанку. Последние силы отобрала травка у человека, на колени поставила, затем и плашмя расстелиться заставила. Ревёт мужчина не слабее самого жуткого монстра, только не от блаженства сытости, а от боли внутриутробной и жара внутреннего, да ещё и молоты стальные по голове забили. Спазм пройдёт, продвинется человек к входу в пещеру, а с новой болью вновь оказывается на прежнем месте. Так всю ночь и прокатался с места на место, лишь под утро, едва Богу душу не отдав, оклемался чуток, но на ноги встать на смог. Ползком через завал перебрался, в пещеру вкатился, к ложу подполз и, повалившись на него, впал в беспамятство.

День прошёл, и ночь пролетела. Всю воду, загодя заготовленную, выпил человек, полегчало немного лишь к следующему серому рассвету. Встал на ноги мытарь, шатается, не хотят они его держать, упрямятся, в коленях сгибаются. Голова, правда, посветлела, мыслит ясно.

Подошёл человек к столпу, присел напротив и стал совет с ним держать.

— Отчего болезнь моя? — спрашивает его. — От жадной ненасытности моей? — Молчит столп. — А может быть отравление ото мха? — Камешек от столпа отпал и в костёр упал. — Вот и я того же мнения, — ответил человек и призадумался, а думы в одно упираются, как и где пропитание найти, и мысли возвращают его к песчаной реке, к пескоплавам.

— Так тому и быть, — решил он. — Как буря уляжется, пойду к песчаной реке, авось за день оклемаюсь. Бог даст, и до реки доберусь, а там, что-нибудь придумаю. — Сказал и стал собираться в дорогу. Первым делом нож кремневый сделал, затем изготовил пику с острым алмазным наконечником и сложил свой немудрёный скарб в мешок, сшитый из лоскута кожи издохшей у песчаной реки ползучей твари. То, да сё, не заметил человек, как ночь подкатила. Вышел из пещеры и, ногами с трудом передвигая, направился к реке. Идёт и думает. — Как же мне пескоплава из глубины песчаной выманить? Хоть сам наживкой иди. А почему бы и нет! Ноги толстым слоем мха укрою и тряпицами обмотаю. Хорошо бы кожей гадючьей, да боятся пескоплавы духа змеиного, но ничего, мха достаточно и тряпица есть.

Так в раздумьях и добрёл он до реки песчаной. А река тяжёлым духом в нос ударила. Да таким ужасным амбре, что ноги в миг выздоровели и понесли человека то вправо, то влево, а смрадный дух везде.

— Гад разлагается и всю округу гнойной плотью своей заражает, — молвит человек, бегает и нигде не может найти спасения от зловонья.

Долго бегал, выискивая менее зловонное место, да так и не нашёл его. Остановился, повязал повязку на лицо, вроде бы легче дышать стало, но всё одно, пробивается в лёгкие дух едкий, и уйти от него некуда. Смирился и даже подошёл к смердящей туше. А там… Не приведи, Господи, кому-либо увидеть такое. Ад чище и приятнее глазу, нежели картина, представшая несчастному человеку.

Твари ползучие, от сантиметра до метра и более, кишмя кишели на гнойной плоти гада, в клубки свивались, гроздями на камни сыпались, извивались и кусались за право обладания даже крохотным куском гнилой плоти издохшей твари, изливающей по покатому берегу в кварц реки густые потоки серо-зелёной ядовитой слизи.

Скукожился человек, передёрнулся всем телом и отвернулся от мерзости, а копошащаяся масса перед глазами стоит, внутренности выворачивает.

— Стой, не стой, а дело вершить надо, — проговорил он себе, и принялся собирать мох.

Нарвал мужчина мох, ноги им обложил, тряпицами обвязал, и в реку вошёл. Постоял немного, затем, стал осторожно по мелкопесочью ходить, ногами кварц ворошить. Нет поблизости пескоплавов. Окунул человек руки в реку, одних кровососов выудил. Горестно вздохнул человек, на берег вышел и на камень присел. Думает, как пескоплава к берегу заманить и выловить, а адский дух, исходящий от гниющей туши монстра, мысли заволакивает.

В злобе яростной схватил человек камень и метнул его в смердящую тушу. Врезался камень в гада разлагающегося и выбил из него струи гнойные с тварью метровой. Взвился гад в воздух и в реку плюхнулась. Вскипел песок и поглотил червя.

— Эврика! — подпрыгнув, воскликнул человек, вынул из мешка пику и пошёл к мертвечине.

— Пересилив отвращение к мерзкой картине, вырвал пикой из разлагающейся туши двухметровую змею и разрубил её на четыре части. Метнул в реку первую часть, вскипел песок и поглотил её. Вторую бросил ближе к берегу, пожрали её пескоплавы. Третью ещё ближе кинул, а четвёртую и вовсе у самого берега положил, так, чтобы пикой можно было достать песчаного плавуна. Лишь только показалась голова ближнего пескоплава, что было силы вогнал человек в неё пику. Дёрнулась рыба не рыба, крокодил не крокодил, по виду тварь головоногая, но не досталась человеку. Защёлкали вокруг неё пасти зубастые и песок в красный цвет окрасили. Шипастые спины, лапы, хвосты и головы замелькали перед глазами человека. Стал он пику в этот кипящий комок вонзать, песок вздыбился и фонтаны крови из него забили. Бьёт человек пескоплавов, да всё без личной выгоды. Пожирают его добычу более шустрые шипоспины.

Разозлился человек и не заметил, как в реку ступил. Лишь, когда зубы пескоплава впились в ногу, понял оплошность свою. Оба одновременно рванулись каждый в свою сторону, — человек из реки на берег, головоног от уреза в глубину кварцевую. Благо, слой мха толстый был, а может быть, пескоплав-малёк в ногу вцепился, жив человек остался, не утащил он его в реку песчаную. Выбрался человек из реки вместе с чудищем. (Откуда только силы взялись в больном теле? Вероятно, была в нём великая страсть к жизни). Пескоплав трепыхнулся, ослабил хватку и затих. Освободил человек ногу из пасти зубастой, подхватил добычу и на берег вытащил, подальше от реки. Лежит чудище, не трепыхается. Издохло. Потёр человек руки от радости и прикинул на глаз.

— Метра два, не меньше, а в килограммах… предполагаю, все пятьдесят, или даже более. — Присел на камень, стал покусанную ногу от повязки освобождать. — Слава тебе, Господи! Одни лишь царапины, — и задумался. — Отчего же издох пескоплав? Пику в него не вонзал. Ножом не резал. — Подумал, подумал, да и сказал, — всё едино, издох, вот и славно.

Собрал мужчина свой скарб немудреный, пескоплава на спину взвалил и пошёл к жилищу, с другом каменным радостью поделиться. Идёт, ноша тяжёлая, а он вес её не чувствует, хвост по ногам бьёт — не замечает, лишь слышит мелодию сладкозвучную, — это хвост «рыбины» по камням тащится и шипами своими как смычком по струнам скрипки тонкие звуки из них изливает. Радостно на душе человека от мысли, что пропитанием разжился и сладко слуху его от звонкой мелодии победного гимна. Так и дошёл человек до огненной реки под звуки туша. Дошёл и остановился.

Течёт лава огненная, пузыри мечет, струйки газа серного выпускает. Стоит человек, думает, как реку с добычей перейти. С мостком-бревном не преграда она для него, коли без ноши, а если за спиной груз в полцентнера, не так-то просто по узкому брёвнышку на другой берег перебраться. Разрубить бы добычу и перенести её через лаву малыми кусками, да время торопит. Солнце по-над горами нить алую натянуло, того и гляди, лавины пойдут.

Постоял человек у реки, поразмыслил, да и ступил на мосток, только чудище не на спину взвалил, а волоком по лаве на противоположный берег перетащил. Благо река была узкая, не успела огнём взять его добычу, лишь хвост слегка прижгла, да задние плавники-лапы опалила.

Первый утренний луч солнца ударил по плато.

— Успею, ещё немного и буду в безопасности, — подбодрил себя человек, взбираясь на террасу, и через минуту, уставший, но довольный самим собой, вошёл в пещеру. Тяжело дыша, сбросил с плеч ношу и повалился на каменный пол, но тут же поднялся, посмотрел на немого собеседника и сказал. — Ты прав, мой друг, время для благодушия ещё не наступило.

Вскоре, впервые за долгие дни и ночи, жареное мясо проникло в желудок человека и принесло ему величайшее наслаждение.

— Отчего издох пескоплав? — поглощая жаркое, размышлял человек и не находил ответ. — Ты не знаешь, мой друг? — обратился он к столпу, но тот молчал. Насытившись, мужчина почувствовал жажду и вспомнил падение в тоннеле. — Возможно, в темноте я не разглядел лужицу. Должен, должен быть конденсат и, вероятно, не лужица, а озерко воды находится рядом. Верно! — кивая головой. — Верно! Тоннель идёт под уклон, значит, влага, стекая со стен и потолка, собирается где-то в низине.

Спустя некоторое время, человек вышагивал по квадратному коридору и внимательно осматривал стены, пол и потолок тоннеля. Шло время, но ни единого признака, указывающего на влагу, всё ещё не было. Человек задумал, было, повернуть назад, к милому сердцу костру, но что-то непреодолимо тянуло вперёд. Видимо, от усталости внимание его притупилось, так как блеск круглой лужицы был для него неожидан. Сердце радостно ёкнуло, но преждевременное ликование сменилось разочарованием, а через миг удивлением.

На каменном полу тоннеля поблескивал в свете факела, явно изготовленный руками человека, или иного разумного существа, серебристый диск неизвестного предназначения. Подняв его с пола, мужчина механически отметил его идеально круглую форму, незначительный вес и размер, — чуть менее ладони, и бережно опустил его в карман брюк. Находка заинтересовала и заинтриговала его, но жажда подталкивала на поиск воды, и он решил отложить её изучение, направив стопы вперёд.

Прошло ещё достаточно много времени, и человек уже пожалел, что не вернулся к теплу костра, как вдруг повеяло лёгкой прохладой, и до его слуха донёсся слабый звук падающей воды. Мужчина ускорил шаг и вот тонкий луч света, внезапно прилетевший из неведомого далека, принёс звон льющихся струй воды. Луч ширился и вскоре в глаза человека ударил поток света. Открыв выход из тоннеля, свет открыл вход в эдем.

5.

— О-о-о! — вырвалось изумлённое восклицание из его груди. — Это… это невероятно! Это, что-то сказочное! Это… рай! Да, рай, ниспосланный мне Всевышним за все мои страдания! Это божественное великолепие теперь будет моим домом! — восхищался открывшимся пейзажем человек, и с каждой новой минутой в нём разгоралась мысль о своём спасении и возвращении в свой мир, который, как он предполагал, существует, но который, к своему огорчению, не помнил. — О, спасибо тебе, Господи, ты дал мне надежду на спасение, вдохнул в меня жизнь!

В животворных лучах полуденного солнца, окружённая горами как кольцом, грелась бескрайняя изумрудная чаша с гигантским сапфировым озером в центре. Вдалеке, на противоположной стороне озера, просматривалась узкая вертикальная лента, слепящая глаза бриллиантом, говорившая о том, что это довольно-таки крупный водопад. Судить о размерах водопада можно было не только по огромному расстоянию, что протянулось серебристым полотном по водной глади озера от него до террасы тоннеля, но и по растительности, которая у водопада просматривалась бледной зелёной нитью не толще человеческого волоса. Кроме того, до зачарованного первооткрывателя этих мест, не доносились звуки падающей воды, что говорило как о размерах озера, так и о величине горы, с которой низвергался поток воды. От подножия горы, над которым нависала терраса тоннеля, струилось широкое полотно изумрудной травы, вливающееся в величественную ленту смешанного леса, плавно стекающего в сторону озера в широкое поле яркого изумрудного цвета с островами многоцветных полевых цветов, устремивших шелковистые глазки в потрясающе чистое лазурное небо. Человек стоял, очарованный столь необычным пейзажем, и с трудом верил своим глазам.

— Невероятно, невероятно, невероятно! — Твердил он, закрывал и открывал глаза, трёс головой, но красочный пейзаж не исчезал и вскоре узник плато смерти полностью убедился в том, что это не видения, а явь, данная ему Всевышним за его огромную жажду жизни.

Чаша жизни, внезапно охватившая человека изобилием света и красок, на время сковала его ноги, но жажда вскоре дала о себе знать. Сбросив с себя оцепенение, человек осторожно двинулся вперёд по террасе, обошёл её со всех сторон, но нигде не смог найти пологого спуска с неё к подножию горы, что манило мягкой пышной травой и покоем.

Благое расположение духа и радостное настроение медленно гасло, человеку уже стало казаться, что это не божья благодать, а происки дьявола. В порыве злости и от безысходности, он резко топнул по террасе и о чудо, она тотчас медленно поползла вниз. Через непродолжительное время терраса остановилась на широкой поляне рядом с чётко видимой тропой, плавно текущей к полосе леса.

— Невероятно, этого не может быть, это сон! Сон! Сон! Сон! — твердил человек, сомневаясь в реальности явления представшего перед ним. — Самодвижущаяся каменная терраса, тропа, явно проложенная человеком. — Человеком! — вскричал он, автоматически осознав, что это может быть более опасно, нежели монстры плато. — Монстры, перед тем как напасть издают рык, а человек может напасть из-за укрытия, беззвучно наброситься сзади или поразить меня метательным оружием, но и стоять истуканом не менее опасно, значит, надо идти вперёд, иного пути у меня нет.

Приняв решение, скиталец твёрдо ступил на тропу, и она плавно понесла его в сторону деревьев. Не успел он осознать это новое необъяснимое действо волшебного края, как был уже под сенью леса, а вскоре тропа поднесла его к урезу озера и луга.

Прибрежная растительность, насыщенная красками, поражала своим разнообразием, здесь были кустарники как цветущие, так и облепленные красными, зелёными, коричневыми, жёлтыми и белыми ягодами, деревья с листьями разнообразной формы и расцветок, травы, усеянные бутонами цветов всевозможных конфигураций и раскрасок, от бледно серых до пурпурных.

Припав губами к сердцу эдема — озеру, человек пил, пил и пил его животворный сок, а насладившись им, распластался спиной на пышной траве, раскинул в стороны руки, и от блаженства закрыл глаза.

Понежившись вдоволь на ароматной траве, человек встал, вновь подошёл к озеру и осторожно, чтобы не потревожить его мирный покой, вошёл в воду, но через миг, не сдержав ликующий порыв души, взбил водную гладь и приподнял мириад бриллиантовых брызг. Солнце тут же впилось в бриллиантовую россыпь и раскрасило её радужным перламутром.

— О-о-о! — восторженно воскликнул человек и взвеял новый фонтан брызг. Солнце подхватило их и для услады его души выбило вторую радугу.

Насладившись водной процедурой, человек окинул взглядом свой новый мир и произнёс:

— Ты великолепен, таинственный мир, и пока благорасположен ко мне, но мне неведомо, как долго ты будешь доброжелателен, значит, я должен быть осмотрителен. У меня нет здесь ни огня, ни оружия, ни укрытия, чтобы оградить себя от возможной опасности, поэтому я вынужден временно покинуть тебя, но я вернусь, как только подготовлю всё необходимое для жизни под твоим кровом.

Солнце, плывущее по чистому небу, с любопытством посматривало на маленького человечка, но, услышав его речь, запнулось об одинокое белое облачко и опустило на луг грустную тень.

— Ты прав, небесный странник, нет смысла преждевременно лишаться радости общения с тобой, — проговорил человек и хлопнул себя по лбу. — Куда же я тороплюсь? А вода? Да-а-а, видимо с потерей памяти я лишился и логического мышления, — укорил он себя и посмотрел на лес. — Может быть, он подскажет, в чём нести воду.

Лес был не так и густ, как казался издалека, и одинокий скиталец безбоязненно, но с предосторожностью вошёл в него.

Под строгой охраной дубов-великанов, нависших над крупными островами раскидистого кустарника, осыпанного как драгоценными камнями каплями и гроздям сочных ягод, цвело многоцветье лета. Пёстрое разнотравье, глянцевой гладью охватившее острова и стражу, спокойно катило в расщепленных ветвями дубов лучах солнца, но вот оно уткнулось в ноги непрошеного гостя, и тотчас звонкий стрекот взмыл вверх, разноцветная гавань взбурлила, и тревожный разноголосый хор поплыл по-над ней.

Не обращая внимания на поднявшийся переполох, человек как губка впитывал благовония леса, и пьянел от его хмельного эфира, настоянного на ароматах флоры. Вот взгляд его карих глаз упал на островок кустарника с манящими красными ягодами, и он, как завороженный, направился к ним. Не раздумывая, раскусил одну, проглотил вторую, пришёл в восторг и, забыв о главной цели похода, поддался сладкому соблазну.

Лес всё более пьянил его и, заманивая в чащу самыми крупными и сладкими ягодами, вскоре завёл в густые заросли колючего кустарника с плотно подступающими друг к другу вековыми деревьями.

Оторвался человек от ягодника, да поздно, голова кругом пошла. Посмотрел вверх, дубы-старики хоровод ведут и как девицы-молодицы песней любовной, — звонким шелестом листвы, лечь на траву его манят. Опустил взгляд человек, земля под ногами колышется, убаюкивает. Прилёг на траву и уснул.

Очнулся горемыка на опушке лесной, тело на траве покоится, серебром лун укрытое. Встал, окинул взглядом ночной лес и попытался припомнить, как сюда забрёл и в какой стороне озеро. Голова ясная, но в ушах гул непрерывный, монотонный, душу по жилке вытягивает, ничего вспомнить не дает. Решил утра дожидаться, а как солнце показалось, увидел сквозь деревья серебристый отблеск глади озера, воспрял душой и прочь устремился из леса. Ступил на луг мытарь, янтарные глазки цветов луговых подмигнули ему радостно и как-то сразу родными стали. Не смог удержать человек порыв нежности к ним, припал губами и неожиданно почувствовал ясность во всей голове, исчез шум в ушах и разлился новый мир приветливыми звуками утра.

— О-о-о-о! Я приветствую тебя прекрасное творение, источник жизни! Об одном прошу, будь милостив ко мне, позволь жить в твоей обители! — вскинув руки к небу, воспел человек и услышал ответ:

— Жить, жить, жить…

Возблагодарил человек Господа за милость его, испил воды кристальной и призадумался.

— День длинный, сейчас идти в зал каменный — солнца лишиться, кроме того, надо и о запасе воды позаботиться. Пойду в лес, может быть, он подскажет, в чём нести её.

Решил и вновь к дубам-старикам направился.

Лес встретил настороженно, но человек помнил о нраве его и лишь ступил на опушку, обратился к нему с добрым словом:

— Не враг я тебе, царь великий, назовёшь ли другом, тебе решать. Совет и помощь от тебя нужен. Подскажи, в чём воду хранить можно?

Внял лес словам человека, раскрылся перед ним и вывел в рощу тростниковую, кроме того, и каплей памяти наградил. Увидел человек стволы стройные и, воскликнув: «Бамбук! — низкий поклон лесу отвесил, затем подхватил несколько стволов поваленных и направил стопы в обратный путь — к озеру.

За работой день прошёл незаметно, как только солнце подгребло к гребню гор, подхватил человек трубочки бамбуковые, водой заполненные, плотно закупоренные, и пошёл к тоннелю.

Ночь перекатила на вторую половину, когда он вошёл в пещеру, наспех съел холодное жаркое, улёгся на каменное ложе и быстро уснул.

Сорвав с плато серебряное покрывало, последняя луна мягко скатила за горизонт и на небо, оставшееся без надзора, наплыли рыжие лучи, застрявшего в восходе солнца.

Открыв глаза, человек потянулся и, вспомнив эдем, улыбнулся. Недолгий, но спокойный сон восстановил его силы, но всё же он полежал, млея, ещё минуту, затем, без сожаления скинул остатки сна, встал с ложа, и в тот же миг старуха-гора надрывисто кашлянула и скатила со своей дряблой спины первую утреннюю лавину.

Воскресив очаг и подогрев жаркое, человек сел напротив каменного друга и приступил к трапезе. За пределами пещеры грохотало плато смерти, но его грозный рёв уже давно не тревожил человека, кроме того, его мысли были заняты приятными воспоминаниями о долине жизни, изредка прерываемые будничными раздумьями.

— Так, отчего издох пескоплав? — спросил он каменного друга и, не услышав ответ, бросил в сторону плато. — Рёв, серость и ни единой зелёной травинки, один белёсый мох. Мох?! Конечно, мох! — засиял он лицом и уверенно проговорил. — Вот причина моей болезни и смерти пескоплава. Мох ядовит! Теперь я сделаю достаточный запас мяса!

Лишь только стих бессмысленный бой ветра с солнцем, человек вышел из пещеры и знакомой тропой, едва различимой в клубах пыли, направился к песчаной реке. Желание как можно скорее проверить в действии ядовитую приманку, — кусочки сырого мяса со мхом, подтолкнуло его преждевременно оставить уютное жильё и выйти на охоту.

Вдыхая горький воздух и отхаркивая чёрные жгучие сгустки, человек пробивался сквозь серую пелену и сожалел, что поспешил оставить очаг, но большая часть пути была пройдена, и возвращаться не имело смысла.

С проблеском звёзд пыль осела, и в серебряном свете первой луны сверкнул кварц реки. Человек приободрился, но внезапно рыкнувшее заречье заставило его вспомнить монстров. Улыбнувшись своим безрадостным воспоминаниям, потянул носом воздух, удивлённо хмыкнул и проговорил:

— Воздух свеж, прекрасно! Вероятно, от поверженного мною гада не осталось и следа. — Берег встретил его чистотой. Даже камни, на которых два дня назад лежала туша змеи, были вылизаны до блеска. — Прекрасно! — ещё раз проговорил он, потёр от удовлетворения руки, затем, привязал к мясу с ядовитой начинкой камень и бросил его в реку.

Долго ждать не пришлось. Вскипевший песок в миг поглотил «дар» человека и уже через минуту на искрящуюся гладь реки всплыла многометровая туша пескоплава.

— Глупо, очень глупо. Надо было кинуть приманку ближе к берегу, — укорил себя несостоявшийся охотник и, спустившись с крутого берега ближе к реке, занёс руку для нового броска.

Фонтан песка, смешанного с кровью, ударил из реки и задержал его бросок. С грустью проводив растерзанного монстра, человек вновь занёс руку для броска и замер. Более десятка шипованных спин показалось на поверхности медленно плывущего кварца.

— Что бы это значило? — проговорил он и почувствовал, как на голове зашевелились волосы.

Песок реки заклокотал и сотни клыкастых пастей, купаясь в крови, впились в издохших собратьев. Мгновенье и кровавый пир умер, как будто и не было его.

— Что же это такое? Эти твари в один миг пожирают друг друга. Попробуй тут выловить хотя бы одного, — сквозь зубы процедил человек и оцепенел. Начало нового жестокого пира ошеломило его. В сотни всплывших тел пескоплавов впилось великое множество всевозможных шипоспинов, пикозубов, панцирных головоногов и всякой другой пескоплавающей живности, отчего казалось, что река состоит только из плоти и крови. Человек поспешил отбежать от реки, так как несколько монстров уже извивалось вблизи берега, но через минуту все они, как и их собратья, были недвижимы, затем и пожраны. — Это же цепная реакция! — выхватив из глубин памяти слышанные где-то ранее слова, с полным осознанием их смысла, проговорил он и вонзился взглядом в реку.

Песок вулканил, покрываясь кровавой пеной, и вскоре река по всей ширине ощетинилась шипами и панцирями издохших пескоплавов. На этот раз фортуна не обошла его стороной и позволила выловить семь стокилограммовых шипоспинов. Вытаскивая из реки восьмого, человек потерял бдительность и едва не лишился жизни. Острые как бритва зубы неожиданно резко показались из песка и защёлкнулись на теле пескоплава в нескольких сантиметрах от его рук. Выронив из рук плотоядную тварь, человек утёр проступивший на лбу холодный пот и погрозил ей пальцем, затем через минуту вытащил обоих пескоплавов на берег. В итоге охотник-рыболов добыл тридцать два пескоплава и довольный уловом, и самим собой, устало опустился на камень, посмотрел на реку, вспучившуюся от тысяч трупов пескоплавов, по которым как по мосту можно было перейти на западный берег, и улыбнулся.

Река на этом участке успокоилась, лишь в отдельных местах ещё слегка колебался песок. Цепная реакция удалялась на юг и вниз по течению на север, оставив червеобразным кровососам, на медленно ползущей реке, всплывших из глубины зыбучего песка пескоплавов.

До рассвета человек перенёс весь улов в пещеру и, предоставив себе короткий отдых, к заходу солнца выпотрошил его. Ночью близ террасы, уложив пескоплавов рядами, он завалил их камнями, присыпал землёй и поверх образовавшегося вала развёл большой костёр.

Никто не торопил, и ничто не подгоняло человека, можно было бы прилечь и отдохнуть, но неугомонный характер не дал ему покой, направив к редким карликовым деревцам.

Утром в пещере, уложив последнюю изжарившуюся тушу пескоплава на ветви, он посмотрел на каменного друга и сказал:

— Ты спрашиваешь, где я сохраню такое огромное количество мяса? Это, друг мой, не проблема. Трудность заключается в другом, — в переносе его. Куда? В эдем, мой друг! В эдем! В райскую долину, где я нашёл ледник, но что-то ты сегодня разговорился. Не пора ли отдохнуть? О! Ты не против! Что же, тогда до вечера.

С первой луной человек оставил ложе, отрезал от пескоплава большой кусок ещё тёплого мяса и, неторопливо и тщательно разжёвывая его, стал мысленно планировать свои действия на ближайшие дни.

— Во-первых, надо сделать волокушу. Нести на плечах даже одну тушу несколько часов, мне пока не по силам. Но на её изготовление уйдёт весь день, кроме того, хлипкие ветви могут не выдержать трения о каменный пол тоннеля. Во-вторых, если даже и допустить, что ветви устоят перед напором камня, то вряд ли они выдержат более одного перехода, значит, надо каждый раз делать новую волокушу. В таком случае на перенос мяса в эдем я затрачу очень много дней, и поселюсь в эдеме в далёком будущем. Итак, это неверное решение. Отметаю второе, а к первому возвращаюсь в долине жизни. Там, и только там я могу сделать не просто волокушу, а надёжную тележку на колёсах. Всё, решено! Иду в эдем!

Через непродолжительное время, с факелом в руке и с торбой из змеиной кожи за плечами, человек бодро вышагивал по тоннелю к долине жизни.

6.

Прошёл месяц, прежде чем человек полностью переселился в эдем. За это время он перенёс к озеру весь запас мяса, кожу, изготовил орудия труда, посуду, обувь, одежду и множество других предметов необходимых в быту. Он даже украсил себя, повесил на шею серебристый медальон, вплетённый в кожаные ремешки, но главным событием в жизни стал день именин.

— Всё имеет своё имя, — как-то подумал он, — один я безлик. Нет, конечно, оно есть у меня, но я не помню его, значит, обязан наречь себя заново.

Перебрав несколько звукосочетаний, он остановился на кратком.

— Ал, — произнёс он понравившийся звук и неожиданно для самого себя прокричал. — А-а-ал! А-а-ал! А-а-ал! А что? По моему здорово, — прислушавшись к звонкому эху, сказал он и, вновь крикнув, — А-а-а-ал! — от удовлетворения потёр руки.

В честь именин Ал решил дать себе день отдыха, но не смог усидеть в праздности и несколько минут. Бездеятельность быстро утомила его, а непоседливый характер повёл его к неисследованному участку леса. Лес дышал покоем и Ал, стараясь не нарушать его дрёму, осторожно ступал по зелёной траве, но как бы ни был мягок его шаг, неожиданно резкий звук, вырвавшийся из-под его ног, разбудил лес. Ноги Ала, по щиколотку утонув в ручье скрытом густой травой, ступили на упругую ветвь. Она и издала металлический звук. В вышине беспокойно загалдели невидимые птахи.

— Наше! Наше! Наше! — кричали они.

Ал наклонился над ручьём, сделал несколько глотков холодной воды и пришёл в восторг от её солоноватого вкуса.

— С друзьями надо делиться дарами природы, — усовестил он расшумевшихся птиц и пошёл вверх по течению ручья.

Устыдившись своей жадности, птицы угомонились, и лес вновь вошёл в спокойный ритм жизни.

Ручей привёл к небольшому озерку с родником в центре. Испив ещё несколько глотков обжигающе холодной воды, Ал сорвал два больших жёлтых плода, произрастающих на земле, вырезал из них сердцевину и, оставив готовую тару у озерка, продолжил исследование леса.

По мере удаления от родника трава стала редеть, расширились границы между деревьями, остались позади кустарник и землю, окрасившуюся в бурый цвет, опутали крупные листья на тонких извивающихся плетях с большими полосатыми ягодами. Расколов одну, Ал увидел сочную красную мякоть и, поддавшись искушению, вкусил её. Насытившись сладким и прохладным соком ягоды, продолжил путь.

Солнце катило к закату и Алу следовало бы повернуть назад, но непреодолимая тяга к познанию великого края влекла его вперёд. Далеко позади осталось поле с полосатыми ягодами, а он всё шёл и шёл уже по белёсой и голой земле. Унылая местность навевала грусть и, в конце концов, приостановила его продвижение вперёд. Окинув броским взглядом невзрачный ландшафт, Ал остановил взор на матовом пятне в сером склоне горы и, не раздумывая, направился к нему. К исходу дня перед Алом раскрылся зев белой пещеры.

— Соль! — возликовал он, ощутив в горле горько-солёный ком, снял с плеч кожаный мешок, набил его белыми камнями и только тогда повернул назад к озеру.

С того памятного дня, десять раз всходило и закатывалось солнце. Оно, как и прежде, радовало Ала теплом и светом, но дни стали заметно короче, а ночи холодней, что заставило его задуматься о постройке нового жилища, вместо бамбукового шалаша, но особую тревогу в нем вызывало отсутствие тёплой одежды. Уже дважды, в течение пяти последних суток, лили холодные и продолжительные дожди, и удобная, лёгкая первоначально, а ныне заскорузлая одежда из кожи, из-за неправильной выделки её, не только плохо защищала от ветра и дождя, но и забирала тепло тела.

В прошедшую ночь к Алу пришло видение. Люди в цветных халатах строили дом. Одна группа лепила брикеты из смеси соломы и жирной жёлтой земли, а другая возводила из них, уже просушенных на солнце, стены. Этот сон натолкнул его на постройку жилья из камней, в неограниченном количестве разбросанных повсюду, но встал другой вопрос.

«Чем скреплять камни?» — думал он, посматривая на лес, и не находил ответ. — Жёлтая земля. Жёлтая… конечно! Вот цементирующая субстанция! О! Вот сказал мудрёно, так сказал! Субстанция! И откуда только в последнее время выползают из меня столь заумные слова? Нет, в лес не пойду. Там жёлтую землю я не встречал. Надо посмотреть близ гор, хотя… какая там земля, одни камни. А… что… если… Да! Необходимо осмотреть берег озера. Кстати, на участок справа от тоннеля я ещё ни разу не заходил.

Подбросив в костёр уголь, в достатке имевшийся и здесь — в эдеме, Ал пошёл в намеченном направлении. В последние дни удача сопутствовала ему, вот и на этот раз, менее чем в километре от шалаша, он вышел на живописную поляну вблизи озера, но не бархатистая трава с куполами и колоколами цветов всевозможных расцветок заворожила его, а её неоспоримые преимущества перед лугом-стоянкой. Уже с первого взгляда Ал определил, что она не имеет ярко выраженного уклона к озеру, а южная окраина упирается в лес с множеством поваленных деревьев, кроме того, скат горы сползал в глубокий канал, как бы специально созданный для защиты поляны от оползней. Но главное, что обрадовало Ала, это лента красной породы близ озера, напоминающая жёлтую землю из сна.

«Может быть, эта земля пригодна для скрепления камней, — подумал он и сжал в руке её небольшое количество. — Не рассыпается, липнет к пальцам и вязкая. Пожалуй, это то, что надо».

К вечеру Ал расчистил площадку под строительство дома и уложил по квадратному периметру три ряда камней. После завершения работ придирчиво осмотрел своё творение и, удовлетворённо причмокнув, вернулся к шалашу.

Зацепившись за гребень горы, солнце нехотя покидало эдем и посылало прощальные лучи человеку, но Ал, всегда провожавший его, на этот раз забыл о своём тёплом друге. Его мысли были заняты анализом прожитого дня. Ещё там — на поляне, расчищая площадку для дома, он проник в скрытые уголки своей памяти и вырвал из неё миг забытой жизни — трапезу за столом.

«К чему бы это?» — подумал он мельком, но, увлекшись работой, вскоре забыл о видении. Сейчас, сидя у костра и механически разминая кусочек глины, он вспомнил о нём и пытался осмыслить его, но логика не желала ему подчиняться. Память всё ещё была заблокирована и Ал, бросив комочек глины в костёр, сильно сжал руками виски. — Что же это такое? Я не могу логически мыслить. В голове сумбур. Неужели я так никогда и не осознаю себя, — с негодованием на свою «пустую» голову проговорил он и горестно вздохнул.

По небу уже давно катили луны, а он всё сидел у костра и, перекатывая прутком комочек глины, пытался понять миг прошлого, но память не желала возвращаться к нему.

— Твёрдый, как камень, — побив прутком комочек, сказал Ал, и выкатил его из костра. — Чаша эдема в миниатюре. Чаша! Конечно, чаша! — вдруг резко вскричал он и, остудив комочек струйкой воды, взял его в руки. — О, Господи, как же я сразу не мог понять это! Вот один из основных секретов этой красной земли!

Во сне к нему пришло ещё одно видение прошлого. В светлом зале с большими окнами, мягкой мебелью и коврами на стенах, завешанных разнообразным оружием, Ал увидел молодую женщину с опрятно прибранными светлыми волосами с кудряшками на красивой голове. Кто эта женщина он не мог вспомнить, но название отдельных видов оружия; лук и стрелы, копьё и дротик, секира и лабрис, всплыли в памяти, а главное, он осознал их предназначение. От яркого сновидения Ал проснулся раньше обычного и в течение всего утра был возбуждён. Сон взволновал и огорчил его.

— Мне никогда не воспроизвести с максимальной точностью ни один вид оружия, — сочувствуя себе, проговорил он, — но изготовить хотя бы отдалённое подобие его я обязан. От оружия зависит моя жизнь. Эдем прекрасен, но, возможно, в его красоте кроется жестокость. Кроме того, настало время позаботиться о тёплой одежде, которую можно изготовить только из меха животных долины смерти. Ал понимал, что постройка жилища важна, но более всего необходима тёплая одежда, добыть же мех без оружия ему не представлялось ни какой возможности, поэтому он решил чередовать дни. Один день отдавать строительству жилья, а другой, пока сохнет скрепляющий камни раствор, посвящать изготовлению оружия и глиняной утвари.

Найти лёгкое и крепкое дерево для метательного оружия — дротика, не составило труда, с утварью дело продвигалось медленно. Десять оперённых стрел и колчан он изготовил за два дня, а на луке дело затормозилось. Поначалу всё шло хорошо. Ал сделал лук, вложил в него первую стрелу и послал её точно в цель. Тонко взвизгивая, не отклонились от заданного курса полёта вторая и третья стрелы. Ал был доволен и, посылая новые стрелы точно в цель, говорил:

— Чудненько, прекрасненько! Чудненько, прекрасненько! — Вскоре колчан опустел и Ал в приподнятом настроении отложил лук в сторону. — Оказывается, я не плохо владею этим видом оружия! — уже сидя у костра, восхвалил он себя, но вдруг потемнел в лице и мрачно проговорил. — Для густошерстных и толстокожих монстров мои стрелы, что укус комара. — Затем в его глазах появился огонь. — Мох! — воскликнул он, но через миг огонь погас, и Ал вновь погрузился в грустные мысли. — Мох не только отклонит стрелу от цели, но и затормозит её полёт.

Не найдя верного решения, Ал отправился на покой, не зная, что это только начало его мучительных изысканий.

7.

Резкий выстрел в ночи, сметнул Ала с тёплой подстилки и вытряхнул из шалаша. Безмятежность. Эдем спал и даже высокие ноты, выбиваемые ночными животными, не нарушали его спокойное дыхание, лишь из ветвей ближайшего к поляне дерева доносился крик встревоженной выстрелом птицы.

— Что бы это могло быть? — тихо проговорил Ал и подошёл к тлеющему костру. — Очаг цел! Если бы взрыв произошёл в нём, его разметало бы по поляне. Ничего не пойму, ничего! Но, что или кто произвёл его? — С возрастающим чувством тревоги Ал взглянул на озеро, посмотрел долгим взглядом на лес, и в раздумье над загадочным явлением обошёл шалаш. Не обнаружив ничего подозрительного, Ал успокоился и решил продолжить отдых. Сон не шёл. Таинственный выстрел занял все его мысли и заставил расширить круг осмотра прилегающей к шалашу местности, но и на этот раз ночь не отдала в его руки свой секрет.

Остыв под холодным серебром лун, озеро дохнуло прохладой. Ал поёжился и возродил жизнь в тлеющем костре. Тут же, как бы испугавшись взметнувшегося ввысь пламени, луны скрылись за гребнем гор. Костёр всхорохорился и набросился на ночь, сникшую в скорби по лунам, но смог лишь слегка опалил её траурную вуаль.

— Что же всё-таки это было? — потягивая настой из ароматных трав, задавался вопросом Ал, и одновременно хвалил горячий напиток. — Чудесная вода! О, Боже! Конечно вода! Как же сразу мне не пришло это в голову? Настой мха. Нет, лучше выжимка. И смазать наконечники стрел. Если пескоплавы издохли ото мха, то от его сока умрёт любой монстр. Лук, а где лук? — Не увидев оружие, Ал удивлённо пожал плечами и, покинув костёр, осмотрел место, на котором оставил его перед отходом ко сну. Лук бесследно исчез. Новая загадка ещё более озадачила его и привела к выводу, что кто-то под покровом ночи прокрался к шалашу и выкрал оружие. Не сдержав гнев, Ал притопнул ногой и, потрясая кулаками, крикнул. — Кто ты! Покажись! Я всё равно найду тебя! Не скрывай своё лицо! — Но похититель оружия молчал, лишь эхо ответило ему. — Вай! Вай! Вай! Ё-ё-ё! О-о-о!

До самого рассвета Ал ходил то вокруг костра, то вновь осматривал место, где некогда лежал лук, то подходил к озеру, но никак не мог разобраться в ночном ребусе. Всё говорило о том, что у него появился враг, способный скрытно подбираться к нему и похищать плоды его труда. Глубокие раздумья привели Ала к выводу, что за первым похищением последуют новые и лук это только начальное звено в цепи последующих краж.

— Но закончится ли дело ими? Не захочет ли враг воспользоваться моим оружием против меня, — задумчиво потирая лоб, размышлял Ал. — Если это так, надо обезопасить себя! Найти следы похитителя, по ним найди его убежище, а потом… Что потом? Убить? Нет! Предложу ему мою дружбу. Но, что же я стою? Вперёд на поиски незнакомца.

Тщательный осмотр луга, берега озера и фасада южной части леса принесли разочарование. Ни единого следа человеческой ступни, кроме своих отпечатков ног, Ал не нашёл. Оставалось осмотреть северную часть леса.

Внимательно осматривая каждую травинку, Ал вошёл в уступ этой части леса, почти вплотную присосавшийся к шалашу, и тут же почувствовал скользнувшее по лицу холодное тело какой-то твари, свисавшей с ветви дерева. Резко отдёрнув голову, Ал обернулся и обомлел. В нескольких сантиметрах от глаз раскачивалась лопнувшая тетива, застрявшего в ветвях лука.

— Вот разбойник! Ты что… летаешь по воздуху? Следов не оставляешь! Ты дух или фантом? — Думая не лестно о ночном визитёре, Ал снял с дерева повреждённое оружие и вернулся к шалашу. У костра он сделал новую тетиву, натянул её на лук и, вновь опробовав реставрированное оружие, отложил его в сторону.

Вечером того же дня Ал, как обычно, сидел у костра и изготавливал из глины посуду. Резкий выстрел подбросил его и направил взгляд в сторону звука. Распустив концы лопнувшей тетивы, в сторону леса по плавной дуге летел лук. Неожиданный ответ на примитивную головоломку, тревожившую Ала в течение всего дня, моментально растворил образ вымышленного врага и каскад смеха, вырвавшийся из его горла, поплыл по-над эдемом.

Вдоволь навеселившись над своей несмышленостью, Ал натянул на лук новую тетиву, но уже не из одной, а из трёх сплетённых жил и занёс оружие в шалаш.

Ночь прошла спокойно, и утро не предвещало перемен. Ал принял водную процедуру, позавтракал подогретым мясом и запил его настоем из трав. Затем, пошел на поляну к строящемуся дому, но вдруг развернулся в обратном направлении и проговорил:

— Бережённого — Бог бережёт! Лук всегда должен быть при мне!

Глухой выстрел подбросил Ала и принудил устремиться к шалашу. Увиденное, заставило его глубоко вздохнуть, затем протяжно выдохнуть, потом поджать губы и покачать головой. Любимое творение, ощетинившись острой щепой, с предсмертным стоном подёргивалось в углу шалаша.

Подняв расщеплённый лук и повертев его в руках, Ал отбросил ни к чему непригодную палку в сторону и вышел из шалаша, разочарованно покачивая головой.

Прошло девять дней и череда их, оружие — жильё — оружие, заполнила его жизнь. Уже готовы были стены нового жилища, а секрет изготовления лука всё еще не был раскрыт. Ал перебрал более десятка разных пород дерева, но каждый раз древесина не выдерживала натяжения тетивы и рано или поздно трескалась, выставляя в месте разлома острую щепу.

С приходом нового дня, Ал забросил за спину связку бамбуковых труб для переноса воды и направился к лесному источнику. Вода озера была чиста и приятна на вкус, и он использовал её для приготовления пищи, но родниковая была бальзамом. Ал обратил внимание, что она не только укрепляет организм, но и быстро заживляет раны, которые он часто получал как на строительстве дома, так и при исследовании своего нового жизненного пространства.

Тёплое утро пришедшей осени настраивало на лирический лад и Ал, подсвистывая пернатым птахам, вскоре подошёл к родниковому озерку, очистил его от опавших листьев, выбросил палку, на которую наступил в свой первый приход к озерку, наполнил трубки водой и омыл ею раны на теле. Затем посидел у озерка, насладился тишиной и ароматами леса, встал и, не без сожаления, сделал шаг в сторону шалаша. На следующем шаге пальцы правой босой ноги пребольно ударила выброшенная им из озерка палка.

— Как я неуклюж! — подпрыгивая на здоровой ноге, упрекнул себя Ал, и в гневе напрыгнул на обидчицу. Издав жалобный стон, палка прогнулась под ним, затем выпрямилась и опрокинула его на росную траву. — Вот ты как! — угрожающе проговорил он, встал на ноги, в неистовстве посмотрел на неё и… затаил дыхание. Палка, с тёмно-розовой древесиной, была цела и представляла собой абсолютно готовый лук, разве что была без тетивы.

Забыв о боли в пальцах правой ноги, Ал бежал к лугу и, лишь только приблизился к шалашу, без промедления вошёл в него, взял одну из ранее изготовленных тетив и натянул её на упругую находку. Интуиция подсказала, мучениям с луком пришёл конец, можно готовиться к походу в пещеру.

Первый приход в пещеру совпал с дневным временем суток, и Ал не сразу обратил внимание на тишину, нависшую над плато. Не рык из долины смерти, не сход лавин, не завывание ветра и не пыль ударили в него, когда он вышел на террасу, а яркий солнечный свет, открывший его ошеломленному взгляду цветущую долину с островами красных маков.

— Поразительно! — воскликнул Ал, как от восхищения красочным пейзажем, так и от мысли, что ужасные монстры, возможно, залегли в спячку, оставив бескрайнее плато менее злобным травоядным животным.

Прошло ещё три дня, в течение которых Ал перенёс в пещеру большой запас воды и провианта, а также циновки, утварь, ножи, скрепки и оружие. Новые погодные условия внешнего мира позволили ему без перестройки организма к смене сна и бодрствования сразу приступить к реализации задуманного плана.

С первыми лучами солнца Ал подошел к песчаной реке и со своего высокого берега, нежели противоположный, сразу увидел многочисленные стада травоядных животных с густой шерстью. Предположение сбылось, но на пути к заветной цели стояла преграда, — зыбучий кварц реки с плотоядными пескоплавами и кровососущими пиявками.

— Не могли же они все умереть, вполне вероятно, что кто-то остался жив, кроме того, уверен, многие виды пескоплавов не восприимчивы к яду мха, — подумал Ал и был прав. Брошенный в реку кусок мяса со мхом взбурлил песок, из глубины показалась огромная голова и многометровая шипованная спина жуткого монстра. — О! — воскликнул Ал и бросил в реку новую порцию мяса с ядовитой начинкой. Песок вновь вскипел и поглотил дар человека.

Шло время, кончился «прикорм», и Ал, бросая в реку лишь мох, задумчиво смотрел, как шипоспины без вреда для себя с наслаждением поглощают и растительность.

Опасное препятствие заставило Ала задуматься над способом преодоления реки, но ничто не шло на ум и он решил заняться заготовкой мха, в надежде, что время даст ответ на эту головоломку.

Уже в пещере он мелко нарезал мох, тщательно растёр его каменным пестом и, собирая тёмно-зелёные капли, вспомнил своё отравление и охоту на пескоплавов.

— Помнится я съел довольно-таки большое количество сочного мха и получил лишь лёгкое отравление. Значит, яд в сухих растениях, — сомневаясь в действенности своей работы, проговорил он и хлопнул себя по лбу. — Ну, конечно, в охоте на пескоплавов я бросал в реку сухие пучки мха. Но… тогда почему я не умер, как они, питаясь отравленным мясом? Думай, думай, Ал! — Прошло достаточно много времени, прежде чем он, напрягая мысль и задумчиво помешивая угли костра, резко вскочил с камня и радостно крикнул. — Огонь! Огонь убил яд! Пескоплавы поглощали сырую плоть, а я ем термически обработанное мясо. Солнце же наоборот, медленно иссушая мох, наполняет его ядом, поэтому сегодня все монстры реки остались живы.

На следующий день Ал отправился к реке, в надежде найти в её русле узкое место и перебраться на противоположный берег, и если не стрелами, то дротиком добыть животное с густой шерстью, но его ждало событие, в корне перевернувшее всю дальнейшую жизнь.

Глава 2. Анастасия

Вскарабкавшись на горный хребет, сонное солнце равнодушно взглянуло на холодное покрывало плато, — наследство ночи, нехотя выбило из него прохладную росу, и отдало её на растерзание молодому утреннему ветру. С юношеским задором сорвал ветер хрустальные капли с изумрудной спины плоскогорья, закружил их, но не удержал в слабых руках и распылил плотным серым туманом.

Окунувшись в густую серую пелену тумана, Ал шёл, как казалось ему, по проторённой тропе, но пролетело расчётное время и не только берег реки, но и полоска кустарника всё еще были где-то впереди. Ему бы остановиться и подождать, когда туман рассеется, но Ал торопился и вскоре понял, что заблудился в тумане.

— Какой я глупец! — сказал он себе. — Благо, что дикие животные по ту сторону реки, а если бы… да-а-а! Что ж, дальнейшее продвижение бессмысленно. Буду ждать, когда туман ослабнет, а потом сориентируюсь.

Туман долго окружал Ала, но, в конце концов, сжалился над ним и упал на простирающуюся перед ним окрестность крупными прозрачными слезами, открыв его изумлённому взгляду не горы, а шпили и крыши красивых зданий большого города.

Неожиданно откуда-то прилетело кроваво-красное облако, подхватило его и, покружив в своём теле, осторожно уложило на шелка пухового ложа.

— Принц, вы опять напугали меня! Что за манера появляться таким бесцеремонным образом и сразу ко мне под одеяло! — Услышал Ал нежный женский голос и осознал себя.

— Простите, графиня, я не имею ни малейшего желания находиться в вашей постели, как и не желаю быть рядом с вами после всех мытарств, что свалились на меня после общения с вами, — съязвил Мелиот, в душе желая быть рядом с полюбившейся ему женщиной как можно дольше.

— Вот оно уже как? То, видите ли, вы восхищаетесь мной, а то вдруг я уже неприятна вам. Вы уж выберите что-нибудь одно… и вообще, что это вы тут разлеглись, да ещё поглаживаете меня, там, где вам вообще запрещено касаться даже взглядом. Я чувствую вашу руку на моём бедре. Немедленно уберите её с моего тела, ваши прикосновения мне противны! — колкостью на колкость ответила графиня Мелиоту.

— Анастасия Кирилловна, вы меня не правильно поняли. Я хотел сказать, что новое приключение с заменой частей тела меня не прельщает, а рука… простите, это не умышленно, — ответил Мелиот, выскользнул из-под одеяла и удалился от ложа к противоположной стене.

— Ой-ё-ёй! Так уж и не прельщает, так уж и не умышленно? Помнится, вы смотрели на мои ноги, затаив дыхание, и с упоением оглаживали мою грудь, — с лёгким ехидством ответила Анастасия Кирилловна, в тайне сожалея, что поспешно оттолкнула Мелиота от себя. Оттолкнула желанного, милого ей человека, лежащего так близко, что, кажется, можно было услышать не только биение его сердца, но и утонуть в жгучей космической бездне его больших прекрасных глаз.

— Глупости! Я просто пытался отвлечь вас от реалий того страшного времени, ибо боялся, что вы лишитесь рассудка.

— Я, лишиться рассудка?! — злясь больше на себя, чем на Мелиота, фыркнула Анастасия Кирилловна. — Не желаю больше с вами разговаривать. Вы не только бестактны, но как были, так и остались грубияном. И где только вас воспитывали в таком невежестве и непристойном отношении к женщинам?! — Стрельнув в принца огненным взглядом своих волшебных глаз, графиня встряхнула головой, всколыхнув кудряшками воздух спальни, наполненный ароматом её молодого тела, но тут же, посветлев взглядом, спросила его. — Мелиот, неужели я так безобразна, что вызываю у вас отвращение?

— Я так не говорил. Повторяю, мне не хочется быть в вашем теле, а если откровенно, не скрывая своих чувств, говорю, вы прекрасны! — с наслаждением вдыхая воздух спальни, наполненный ароматом волос и тела графини, ответил Мелиот и невольно сделал шаг в сторону ложа.

— А я про вас так не скажу. Вы противный и… и опять в странной одежде. Прямо какой-то питеркантоп. И вообще, что вы топчитесь? Сядьте на кресло!

— Питекантроп, — улыбнулся Мелиот и, окинув себя взглядом, добавил. — Мой вид, разумеется, ужасен, но его можно трансформировать, а вот ваш характер… вряд ли. Да и… — помедлив, — окажись вы там, откуда я помимо моей воли переместился в ваше ложе, вы изменили бы и свой норов и благодарили бы Бога за глоток воды в сутки. Мечтали бы не о нежных одеждах, а о том, чем согреть своё тело.

— Видимо таковы были обстоятельства, принц! Я вас не виню. Меняйте свой наряд на что-нибудь приличное и подождите меня в гостиной, и бросьте ваше страшное оружие. Хотя бы… — поискав глазами место, куда можно положить лук, — хотя бы на кресло у двери! Иначе, Вы опять перепугаете всю прислугу, — уже более дружелюбно проговорила графиня, осознав, что была несправедливо груба с Мелиотом, которого страстно любила всем своим чистым сердцем.

Вы правы, Анастасия Кирилловна! — ответил Мелиот и, приподняв руки, посмотрел на них.

Мгновенно побледнев, его лицо, вытягиваясь, медленно поползло вверх и вниз одновременно.

Увидев растерянность Мелиота, графиня, не без тайного умысла, выпростала из-под одеяла стройное тело, покинула ложе и, отбросив стеснительность, под шелест шёлка прозрачной ночной сорочки направилась к долгожданному гостю. Покачивая безукоризненно стройным телом с тонкой талией, созидая лёгкие, плавные движения красивыми идеально прямыми ногами, Анастасия, казалось, плыла, а не шла, и если бы не кресло, за спинку которого ухватился Мелиот, то грохот в спальне от падения его тела перепугал бы всю прислугу, так как от созерцания прелестей молодого женского тела у него мгновенно закружилась голова.

Вплотную надвинувшись на возлюбленного, Анастасия без церемоний сорвала с его тела задубевшую накидку из змеиной кожи и, как бы ненароком, коснувшись его оголившегося торса пурпурными вершинами своей плотной груди, тихо произнесла, всматриваясь в его глаза снизу вверх:

— Что же вы замерли, Мелиот? Помнится свой первый визит вы обставили с шиком, чуть ли не насмерть перепугали всю прислугу, офицеров и меня, затем загипнотизировали всех перевоплощением. Мало того, бесцеремонно рассматривали и ощупывали моё тело, когда оно было в вашей власти. Так что же случилось сейчас? Вы стали скромны, как невинная девица или стали женоненавистником?

Мелиот, казалось, не слушал её, его мысли, если судить по окаменевшему лицу, приобретшему вид трагической маски, явно витали в глубинах подсознания, из которых, вероятно, он пытался извлечь что-то важное, но глубоко запрятанное.

— Да, вы меня не слушаете, — увидев застывшее лицо Мелиота, надула губки Анастасия и ткнула его в грудь своим тоненьким указательным пальчиком правой руки в попытке вывести как из оцепенения, так и из обиды на него.

— Анастасия Кирилловна, я… всё… всё пропало, Анастасия, милая, всё пропало! — выйдя из оцепенения, уныло ответил Мелиот и в желании найти утешение и поддержку в обожаемом им человеке, крепко прижал её к себе. — Всё пропало, милая девочка! Я потерял биобраслет и кольцо моего друга Наука. Отныне я буду вечным скитальцем вселенной и умру где-нибудь на её задворках в этом неприглядном виде.

— Мелиот, милый, успокойся, не мне тебя приводить в чувства, ты обязательно найдёшь выход из создавшегося положения, — обвив руками шею своего милого гостя, промолвила графиня и ещё плотнее вжалась в его тело. — Ты самый умный и самый находчивый мужчина, у тебя всё будет хорошо, я в этом уверена, поэтому и люблю тебя, глупый мой, любимый мой человек. А одежды… бог с ними… я вызову портного, и он сошьёт для тебя самое дорогое и красивое платье, — промолвила Анастасия и в порыве нежности влилась устами в его губы.

Сознание Мелиота тотчас возвратилось в реальность. Почувствовав тепло женского тела, его трепет и аромат, ощутив на своих губах нектар страстных женских уст, Мелиот прислушался к себе и нашёл в своём теле что-то новое, ранее неведомое и щемяще сладкое. К недавнему окостенению Мелиота прибавилось осознанное онемение. Страстное желание Анастасии немедленно познать полную любовь любимого мужчины на ещё не остывших шелках своего ложа передалось и ему. Ошалев от её медовых губ и аромата постели, витающего в спальне, Мелиот подхватил графиню на руки и, не говоря ни слова, сделал шаг в сторону ложа, несущего к его ноздрям пьянящий запах тела любимой женщины.

Бережно, как хрупкую вазу, уложив Анастасию на ложе, Мелиот склонился над ней, взял в ладони её миленькую головку и стал медленно приближать губы к её губам, жаждущим влиться и раствориться во всей сути любимого человека. С замиранием своего женского начала Анастасия ждала мига слияния с милым человеком, сердце громко било в груди, отчего ей казалось, что оно вот-вот вырвется и растворится в теле любимого, но миг тянулся вечностью. В порыве страсти и в стремлении приблизить сладостный миг как можно быстрее, Анастасия резко притянула к себе Мелиота и вжалась в него.

Наркотический запах её тела всё более возбуждал молодого мужчину и вот, когда губы их соприкоснулись, что-то больно кольнуло Мелиота в сердце, и эта боль сбросила с него чары графини.

Отпрянув от ложа, Мелиот смотрел на мгновенно сникшую Анастасию и видел в её глазах испуганные глаза Русаны.

Долго тянулись секунды обоюдного молчания, но как бы ни были они длинны, в облике Русаны, вставшей перед глазами Мелиота, они нашли свой конец.

Остановившимся взглядом смотрела Анастасия на Мелиота и, не понимая причину его неожиданно вспыхнувшей холодности, стыдливо натягивала одеяло на вдруг сжавшееся в комочек тело.

Эгоист, как и все мужчины, будь они даже из самого высочайше развитого общества, Мелиот не вошёл в состояние Анастасии, думая лишь только о себе, он полагал, что и все вокруг должны думать только о нём и сочувствовать только ему.

— Анастасия Кирилловна, прошу, позвольте мне надеть платье графа Тушина, и я покину ваш дом, — изрёк он, не понимая, что этими словами ещё больше ранит её душу.

— Всей прислуге я не в состоянии закрыть рот и, зная наперёд, что во многих домах не буду принята, а кое-где и осмеяна, сознательно решаюсь на разрыв с бомондом. И поверьте, милый Мелиот, я готова на всё и ко всему, лишь бы быть рядом с вами. Быть даже там, откуда вы проникли в мою постель! — затушив боль обиды, должную проявиться в таких случаях в каждой женщине, ответила она и даже улыбнулась. — Вы больно ранили меня, не поняли моей любви, но всё же я надеюсь, что в своей душе вы не будете смеяться надо мной. Сейчас идите в спальню графа Тушина, что за дверью слева, — указав глазами на противоположную стену своей спальни, проговорила Анастасия Кирилловна, — и, пожалуйста, ничего не говорите, молчите, — увидев его стремление оправдаться. — Жду вас здесь через полчаса! В другие комнаты прошу не входить без меня, иначе вы, как и в прошлый раз, перепугаете всю мою прислугу. Нет, нет, — увидев удивление в его глазах, — не своим видом, а неожиданным появлением в моём доме, в который без моего позволения нет входа ни одному мужчине.

После облачения в одежды покойного мужа Анастасии Кирилловны, графиня пригласила Мелиота к завтраку, где за чашкой шоколада сказала:

— Принц, судя по одежде, в которой вы предстали на этот раз, вы опять попали в пренепреятнейшую историю. Не хотели бы вы поделитесь со мной вашими новыми похождениями по неведомым мирам.

— Мне действительно хочется высказаться и, чувствуя ваше доброе расположение ко мне, я с удовольствием поведаю о моих злоключениях, но мой рассказ будет долгим и времени, отведённого на завтрак, будет недостаточно.

— В таком случае я надеюсь услышать его в библиотеке. Поверьте, принц, это не из праздного любопытства, сердце подсказывает, что вы вновь втянете меня в ужасную переделку, и я должна быть готова к ней. И, честно говоря, буду счастлива пойти с вами в любую неведомую даль.

— Зачем жертвовать собой ради незнакомого вам человека?

— Мелиот, я уже говорила тебе, глупый, противный ты человек! Ты не безразличен мне! Я люблю тебя! Люблю! Люблю! — дав волю сердцу, а не разуму, воскликнула Анастасия Кирилловна сквозь подкативший к горлу горький комок, и спрятала лицо в красивые тонкие руки.

Не зная как повести себя в подобной ситуации, Мелиот встал из-за стола, что-то невнятно изрёк, потом подошёл к графине и стал говорить, что его жизнь полна опасностей, затем сказал, что недостоин её — красивой молодой девушки, и так далее и тому подобное.

Отняв руки от лица, Анастасия Кирилловна внимательно слушала Мелиота, но после того, как он сказал, что она прекрасная умная женщина, намного опередившая своё время, поэтому одинока и готова покинуть своё общество, внушив, что любит его, остановила его сумбурный монолог и произнесла:

— Боюсь… наоборот, вы отвергаете меня, считая, что я недостойна вас. И, пожалуйста, не жалейте меня, — увидев, что Мелиот приноравливается погладить её как дитя по голове, проговорила она, встряхнув кудрями, — иначе я расплачусь, а мне бы не хотелось показывать мою слабость. Хотя моим признанием я уже дала понять, что слаба, ибо не смогла сдержать эмоции и чувства. Да, я одинока, но не беззащитна и могу постоять за себя, хотя в вашем присутствии, принц, у меня дрожат не только ноги, но и глухо бьётся сердце. Мои силы на исходе и я не могу больше сдерживать себя перед страстным желанием впиться в ваши губы, и устоять перед соблазном, отдать вам всю себя.

Мелиот молчал. Да и чем он мог ответить? Здесь, — в этом мире его нежданно негаданная встреча с графиней могла прерваться на полуслове в любой миг. Понимал ли он это? Конечно! Поэтому, после недолгого раздумья, напомнил Анастасии Кирилловне о независящем от него явлении, — исчезновении из этого мира в любой момент.

— Нет! — в страхе потерять любимого, воскликнула она и крепко ухватила его руку. — Нет! Я не вынесу разлуку с тобой. Мелиот, милый, не отталкивай меня и не отстраняйся. Позволь мне держать твою руку, я хочу уйти вместе с тобой.

— Моя жизнь — это независимое от меня скитание по мирам, где, возможно, меня ждёт скорая кончина. Я не могу и не хочу подвергать тебя, моя милая подруга Анастасия, опасности. Твоя жизнь дорога мне, но если ты решилась на столь необдуманный шаг, я буду держать твою руку в моей.

— О, милый! — блеснув от нежданно-нахлынувшего счастья лучезарными глазами, воскликнула она и, не пытаясь сдерживать порыв нежности к Мелиоту, резко поднялась со стула, прильнула к нему и, порывисто ухватив пальцы его левой руки, произнесла. — Пойдём, пойдём, родной, в библиотеку! Я хочу всё знать о тебе!

В библиотеке было тепло и сухо, но лишь только Мелиот вошёл в неё, как что-то неуловимо холодное дохнуло на него. Невольно вздрогнув, он посмотрел на графиню и почувствовал пальцами, крепко сжатыми её ладонью, напряжение её тела, и лёгкую дрожь, пробежавшую по нему.

— Мне тоже здесь бывает зябко, порой даже страшно, — ощутив лёгкую дрожь его руки, проговорила графиня, — но это быстро проходит. Правда… горничные поговаривают, что слышат здесь тяжёлое дыхание и надрывный кашель покойного графа, и я им верю, поэтому стараюсь не заходить сюда без надобности, но с тобой, милый, я ничего не страшусь. К тому же здесь нам никто не помешает, и мы можем спокойно вести беседу. Никто не воспрепятствует предаться наслажденью… — всверлившись в глаза Мелиота изучающим взглядом и увидев в них не страсть к себе, а настороженность, графиня натянуто улыбнулась, отвела взгляд и, горестно вздохнув, договорила, — наслажденью общения.

Большому квадратному залу, с зажженными медными канделябрами меж четырёх высоких окон, задрапированных тяжёлыми шторами из малинового бархата, глубокими зелёными креслами напротив пылающего изразцового камина, с восседающими на нём настольными часами с ангелочками, массивным диваном изумрудного цвета справа от входной двери, грандиозным столом из морёного дуба с двумя горящими серебряными подсвечниками на столешнице, низким шкафом с книгами, задвинутым в дальний угол комнаты и тремя огромными пёстрыми шерстяными коврами на стенах, увешанных разнообразным старинным оружием, более подходило название оружейная, но только не библиотека, о чём, кстати, говорили ещё алебарды, копья и лабрисы аккуратно прислонённые к стене от камина до окон.

— …но ты меня совсем не слушаешь! — увидев его пристальный взгляд, направленный на ковры с оружием, с горечью в голосе проговорила Анастасия Кирилловна и, высвободив его руку из своей ладони, крупными шагами направилась к дивану, но вдруг резко остановилась и до прорезавшегося слуха Мелиота донеслись её всхлипывающие слова. — Мне… мне так одиноко, я… а вы, Мелиот, как все… все му-муж-мужчины. У вас только од-одно на уме — ору-оружие и войны! А мы, ка-как же мы, женщины?

— Прости, Анастасия, — проговорил Мелиот и, приблизившись к всхлипывающей подруге, нежно прижал её к своей груди. — Меня заинтересовало оружие на одном из ковров, но не потому, что я трепещу перед ним, а оттого, что всё это, обведя рукой комнату, — я уже видел, и ты не поверишь где.

— Где? — сквозь всхлипы спросила она Мелиота и, теснее прижавшись к нему, обвила его шею руками.

— Во сне! Во сне, дорогая моя подруга! В вещем сне! Мистика!? Не правда ли?

— Мистика? Здесь везде мистика! — освободив Мелиота из своих объятий, ответила Анастасия Кирилловна и повлекла его к дивану. Утерев глаза платочком, вынырнувшим из складок платья, она усадила его на диван и села рядом, так, что колени их соприкоснулись, отчего ей показалось, что всю её пронзил электрический заряд и она, повинуясь порыву телесной страсти, ещё ближе придвинула ногу к его правой ноге, до такой степени близко, что почувствовала мощный прилив тепла ко всем частям тела. Сердце воспламенилось и готово было вырваться из пламени, охватившего его, и слиться с сердцем Мелиота, но он, как бы непроизвольно, отстранился от возбудившейся графини и спокойно проговорил:

— Да, во всём этом чувствуется что-то мистическое, так как в моём видении была и ты.

— Я! — радостно воскликнула графиня и, склонив голову на его плечо, скороговоркой проговорила. — Вот видишь, судьба уже давно соединила нас!

— Да, да, возможно! — не вникая в смысл её слов, проговорил Мелиот и вновь направил взгляд на оружие. — По его образцу… там, — встряхнув головой, — я смастерил мой лук, что оставил в твоей спальне.

Осознав, что на Мелиота не оказывают желаемого ею действия ни её слёзы, ни объяснение в любви, ни полная готовность отдаться его мужской силе, Анастасия Кирилловна решила поддержать его разговор об оружии и тем самым добиться его расположения к себе, а именно, ответного чувства на свою любовь.

— О, милый! Как точно ты выхватил из всего арсенала именно то, чем особо гордился граф Тушин. Многовековая история этого лука, как он мне объяснял, уходит глубокими корнями во времена становления римской империи, — сказала она, более вслушиваясь не в свои слова, а в биение сердца дорогого человека.

— Анастасия, мне не хотелось бы тебя огорчать, но граф Тушин ошибался. Этому оружию не более двухсот лет, и он не римский, а татарский. Посмотри на…

— Мелиот, пожалуйста, давай хотя бы сегодня не будем говорить об оружии, — более не выдержав жестокого испытания ненавистной темой, прервала его графиня и ещё теснее прижалась к нему. — Всё это оружие и подробности о нём — невыносимы. Лук, пика, арбалет-балет только и были на языке у графа, и мне приходилось ежедневно выслушивать его многочасовые речи о нём, делать вид, что всё это мне интересно, а мне хотелось слышать совсем другие слова.

Осознав, что Анастасия действительно права и ей, назвавшей его милым, хотелось бы слышать не бесконечные разговоры об оружии, а простые, пусть даже ничего незначащие, но душевные слова, Мелиот виновато заморгал глазами и опустил плечи.

«Глупец, возможно, Анастасия ожила и почувствовала себя личностью лишь после смерти графа, а я, как и он ношусь вокруг оружия, не понимая, что ей хочется слышать другие слова, — укротив страсть к оружию, упрекнул он себя и, приподняв её голову и пристально посмотрев в её голубые глаза, односложно зачастил. — Да, да, конечно, ты права! — но вдруг вздрогнул и мысленно произнёс. — Боже, как же она прекрасна и удивительно похожа на Русану!»

— Со мной что-то не так? — уловив на себе пристальный взгляд Мелиота, не без волнения в голосе спросила она и отстранилась от него. — Что неприглядное нашёл ты во мне? — вновь задала она ему вопрос и украдкой осмотрела своё платье, боясь найти на нём что-либо ужасное или непристойное своему женскому естеству, — пятнышко или мизерную дырочку.

— Прости, Анастасия, я отрешился от действительности. Мне показалось, что мы знакомы вечность, — ответил он, умолчав о своём открытии — её внешнем сходстве с Русаной.

— И?..

— Ты на редкость обаятельна!

— О! Ты оказывается красноречив, мой милый! — удивилась Анастасия. — А я было подумала, что в твоём мире мужчины равнодушны к женщинам и видят в них лишь соратников по службе. Рада, что ошибалась.

Улыбнувшись, графиня кокетливо встряхнула прелестной головкой на стройной высокой шее, внимательно посмотрела большими голубыми глазами в карие глаза Мелиота, как бы пытаясь прочесть в них его сокровенные мысли, но, не найдя скрытого смысла в его словах, напомнила ему о его обещании.

— Я жду рассказ. Надеюсь, в нём не будет места женщинам, иначе я очень сильно огорчусь, и поверь, вцеплюсь в твои волосы как кошка. — Изобразив согнутыми пальцами рук кошачьи когти, Анастасия сымитировала фырканье зверя и звонко рассмеялась.

— Там, где я был, нет ни женщин, ни мужчин, как и намёка на разумную жизнь, голые камни и хилая растительность, правда камни драгоценные и бескрайней россыпью, но они не имею цены, ибо купить на них что-либо не у кого.

— Меня не интересуют драгоценности, итак, я жду рассказ.

Поведав Анастасии о плато смерти и его монстрах, о песчаной и огненной реках, о долине жизни и её таинственной красоте, а так же поделившись с ней своими переживаниями и мыслями в жизни без собственного «я», Мелиот глубоко вздохнул и подытожил свой рассказ:

— Самое тяжёлое из всего, что мне пришлось пережить на той неведомой планете — это одиночество, дорогая Анастасия, и я непомерно счастлив, что судьба вновь свела меня с тобой, но одно терзает душу, вернусь ли я когда-нибудь в мой мир.

— Не терзай себя, милый! — растрогавшись от грустного повествования, ответила Анастасия и, смахнув с глаз слёзы, прижала голову дорогого человека к своей груди. — Забудь о твоих горьких днях, отныне я всегда буду с тобой и не дам одиночеству грызть твою душу! Смирись с жестоким предначертанием в твоей судьбе!

— Смириться?! Нет! Только в борьбе можно обрести счастье! Я сердцем чувствую, что преодолённые мной трудности — это лишь бугорок в начале каменистой тропы! Кто-то свыше проверяет меня на прочность!

— Мелиот, ты меня не правильно понял. Я имела в виду, что в мире нет ничего случайного. Всё, кажущееся таковым, есть предначертание. Не случайно же ты во второй раз оказался рядом со мной, значит, судьбе угодно соединить нас.

— Ты права со своей точки зрения, но у меня другое мнение. Судьба проверяет меня на прочность. Почему я в этом уверен? Не хочу лгать, а таить не имею права. Меня ждёт любимая девушка, — отняв голову от груди Анастасии, ответил Мелиот и увидел, как широко раскрылись её глаза, и замерло её дыхание. — Прости за причинённую боль. Её имя Русана, и хотя она далеко, в другом мире, я надеюсь, что вновь увижу её. Русана и ты, как два бриллианта, вышедшие из рук одного ювелира, вы, как сёстры-близнецы. Вот поэтому-то судьба и сводит меня с тобой.

— Но, как же я? Неужели судьба так безжалостна, что решила проверить твои чувства к незнакомой мне девушке через меня? Раня меня? За что, чем я провинилась? Тем, что впервые полюбила? — Закрыв лицо руками, Анастасия уткнулась в свои колени, и Мелиот услышал её тихие всхлипы.

Слова Анастасии глубоко задели душу Мелиота. Понимая, что она права, он осторожно приподнял её за плечи и, коснувшись губами её соленых глаз, проговорил:

— Милая, Анастасия, я не знаю моего дальнейшего пути, возможно, многие годы мне придётся прожить рядом с тобой. Так не будем торопить события. Уверен, время расставит по местам всё, что волнует нас сегодня.

— Ответь, Мелиот, я… я м-мо-могу, — приподняв на него взгляд опечаленных глаз, — пока ты здесь, хотя бы на-на-деяться на крупицу твоей любви? — сквозь всхлипы проговорила она.

— Когда мы счастливы, — забываем даже о близких. Когда в горе, — уповаем на них. Не ведая, что ждёт впереди, надеемся на счастливый исход, — вспомнив последнюю встречу с Русаной, ответил он, — но лучше, если желаемое не превышает наши возможности. Жить надо действительностью, хотя, пока мы живы, жива и надежда. — Размечтавшись о будущей встрече с любимой, Мелиот неосознанно вложил в душу влюблённой в него Анастасии надежду на взаимность. Радужный салют воспламенил её глаза, и бурный поток неукротимой нежности к любимому человеку вырвался из неё, вскинул руки и обвил ими его шею.

— У нас будет сын, милый! — воскликнула она и во вскипевшем порыве нежности прильнула к нему. Целуя губы и глаза возлюбленного, она ласкала его лицо руками и тихо шептала. — Подари, подари мне его, скорее, любимый, и он останется памятью о тебе, даже если рок разъединит нас.

Столь резкий переход Анастасии от слёз к бурной радости не удивил Мелиота. Ещё в первую встречу, он понял, что она очень эмоциональна и импульсивна, значит, требует к себе не только особого внимания, но и компромисса, и в то же время, не в состоянии постигнуть внутреннее содержание её души, он представлял графиню великой искусительницей. Строя свои домыслы, как он предполагал, на её плотской страсти, Мелиот не видел её чистой любви к себе и создавал из Анастасии образ соблазнительницы. Считая Анастасию искусной чаровницей в области обольщения мужчин, он не стремился откликнуться на состояние её души, чем грубо ранил её душу. И в то же время, он питал к ней глубокие чувства сравнимые с настоящей любовью, хотя боялся признаться в этом даже самому себе.

Анастасия, ослеплённая любовью, даже в мыслях не могла предположить, что Мелиот думает о ней, как об опытной искусительнице, поэтому не зажигала его страсть к себе, а искренне вела к полной любви, но не ради плотского желания, а во имя любви, своей безграничной любви к нему.

Сжав свои чувства в тугой комок, Мелиот рассуждал иначе: «Следовательно, надо быть настороже и сдерживать не только себя, а хочется, что уж кривить душой, впиться в её сладкое тело, но и подавлять в Анастасии сексуальную страсть. Но как, как сдержать себя от колдовского благоухания её тела, от желания впиться губами в ослепительно прекрасную шею и скаты её приоткрытой груди, источающие наркотический аромат, когда от одного только созерцания её девичьих прелестей, от ласковых рук и сладких губ, становлюсь пьян, кружится голова и заходится в неистовом биении сердце».

Не имея сил отстраниться от графини, не только запахом тела, но и всем обликом напоминающей Русану, Мелиот бросался от одной крайности в другую, то мысленно называл Анастасию искусительницей, то представлял, что она и есть Русана, оторванная, как и он, от своего мира.

Запутавшись в мыслях, он всё же нашёл в себе силы и остудил желание прикоснуться губами к её губам, к обворожительным изгибам её тела, кружившим голову своими впадинками и возвышенностями, заглушил вскипевшую плотскую страсть к милой его сердцу женщине, страсть познать её прекрасное тело, влекущее в тайны свои.

— Анастасия, мне кажется, что я сроднился с тобой, поэтому предлагаю вести разговор как давние хорошие друзья, без обращений к титулам и величаний.

— Милый Мелиот, это ты обращаешься ко мне то так, то этак, а я уже давно вижу в тебе не только близкого друга, но и возлюбленного моего, неужели ты не видишь этого, глупый ты мой? — ответила Анастасия и, охватив его шею руками, прильнула к нему всем своим жарким податливым телом.

Мелиот не отстранился от милой сердцу женщины, ему были приятны её прикосновения, но и не ответил взаимностью. Быть холодным к Анастасии заставляли его мысли о Русане, потерянной им в бездне вселенной, этим он был схож со своим молчаливым ледяным другом, — каменным колоссом, что ждёт его в пещере у плато смерти.

— Милая моя девочка, я не знаю, что ждёт меня впереди. Возможно, через минуту некая сила оторвёт меня от тебя и унесёт в неизвестность. Возможно, мы больше никогда не увидимся, но знай, я всегда буду помнить тебя, а это, — сняв с шеи медальон и не взглянув на него, Мелиот вложил его в её руку, — пусть будет памятью обо мне.

— Спасибо, милый, но в таком случае нам надо торопиться, — ответила Анастасия и, притянув его голову к своим часто вздымающимся упругим холмикам-груди, излила на его губы их медовый аромат. Разум Мелиота помутился, губы потянулись к их маковкам, а руки стали срывать одежды с податливого тела Анастасии.

— Целуй меня, милый, целуй! — трепетно взывали к нему её воспылавшие губы, и он целовал всё более оголяющееся тело любимой, руками и губами познавая его женскую тайну. Мир, секунду назад окружающий Мелиота, уплыл в неизвестность, ни шороха, ни постороннего звука, лишь голос милой слышал он и тонул в призывных словах своей возлюбленной.

Впервые растворившись в нектаре женского тела, Мелиот безропотно отдался жадному желанию земной девушки и влился в её страстный любовный призыв взорвавшимся криком и пульсирующим потоком атомов, выплеснувшихся из вскипевшей крови.

А в это время в опочивальне графини происходили странные явления.

Ярко-оранжевый объект, размером с грецкий орех, бесшумно летал в пространстве комнаты и принюхивался к каждому её сантиметру. Заглянув за портьеры, в ящики комода и камин, шар подплыл к постели и, не задерживаясь, нырнул в её шелка. Осмотрев пуховые глубины, объект соскользнул под ложе, но через секунду вновь проявился на нём, подрожал и вдруг резко устремился к дивану, на котором лежали оружие и одежда Ала. Через миг в опочивальне графини разнёсся тонкий всасывающий звук, объект разжирел, скатился с дивана на пол и покатил по нему к двери. Проникнув через неё в гостиную комнату, замер, как бы прислушиваясь к чему-то, затем плотно вжался в половицы и растворился в них.

Прикрыв глаза, Мелиот впитывал аромат милой сердцу женщины, благоухающей чем-то сладостно приятным, отчего пьянел и уносился мыслями в необъятную вселенную, где впервые познал любовный экстаз, всё ещё окутывающий его сознании. Впитывая его своим духом и телом, не желая расставаться с восторгом, полонившим всю его сущность, Мелиот крепко прижимал к себе всё ещё трепещущую Анастасию, отчего уже через минуту в нём вновь воспылала неукротимая страсть к новому полёту в сладостную любовную негу. И вот тогда, когда два жарких тела вошли в новый полёт, когда любовь слила их в единое целое, на потолке библиотеки, прямо над трепещущими в экстазе телами появился он, — жадный до плоти огненный шар.

Растворившись в теле любимой женщины, Мелиот не сразу осознал, что вдруг куда-то стали удаляться её страстные вскрики и затихать её частое дыхание, и понял это лишь тогда, когда всё её тело стало медленно ускользать из его объятий, понял, что пришёл миг, который, возможно, навсегда отдалит его от Анастасии. В попытке удержать возлюбленную в своих объятьях Мелиот ещё сильнее влился в её стан, но какая-то сила вырвала его тело и сознание из Анастасии и растворила в своём кроваво-красном круговороте.

Глава 3. Наэла

1.

Окунувшись в густую серую пелену тумана, Ал шёл, как казалось ему, по проторённой тропе, но пролетело расчётное время и не только берег реки, но и полоска кустарника всё еще были где-то впереди. Ему бы остановиться и подождать, когда туман рассеется, но Ал торопился и вскоре понял, что заблудился в тумане.

— Какой я глупец! — сказал он себе. — Благо, что дикие животные по ту сторону реки, а если бы… да-а-а! Что ж, дальнейшее продвижение бессмысленно. Буду ждать, когда туман ослабнет, а потом сориентируюсь.

Туман долго окружал Ала, но, в конце концов, сжалился над ним и упал на простирающуюся перед ним окрестность крупными прозрачными слезами.

— Как всё же неимоверно фантастично искажает туман очертания гор, — не осознавая и не помня своего перемещения на Землю, проговорил Ал и, сориентировавшись относительно знакомых вершин, продолжил путь к песчаной реке. На чистом листе его памяти утро нового дня запечатлело лишь тяжёлый восход солнца и серый туман, забыв внести запись о родившейся любви к земной девушке.

Уцепившись за небосклон, рыжий дед-солнце стряхнул сон с плато и, раскрыв нежные лепестки маков, залил ими бескрайнюю ширь сатанинской долины, умело прикрывшей свою кровавую сущность красочным великолепием.

Окинув взглядом разгорающийся пожар флоры, Ал зябко поёжился, не столько от влажной прохлады утра, покрывшей тело пупырчатой краснотой, сколько от осознания того, на каком великом количестве крови взращено всё это великолепие и подумал: «Жизнь и смерть, красота и уродство всегда идут рядом».

Взбивая ногами разливы кровавых озёр, он смещался влево от своей тропы и вдруг неожиданно для самого себя оказался на берегу реки. Ближний берег, господствующий над противоположным, сливался с заречьем, отчего река, даже с близкого расстояния, была почти не видна. Кроме того, русло реки на этом участке было не более пятидесяти метров в ширину и, покрывшись серыми проплешинами с тонкой зелёной паутиной, маскировалось под общий ландшафт.

— Хитра, но меня тебе не обмануть, — усмехнулся Ал и бросил беглый взгляд влево и вправо. Затем вновь резко влево и застыл, не веря своим глазам. Вплывая в искусственный тоннель, река терялась в нём и снова появлялась на поверхности лишь шагов через пятьдесят, образовав в месте разрыва зелёный коридор, по которому как по мосту можно было перейти, не боясь быть пожранным пескоплавами, на западную часть плато.

В поисках животных, которые ещё вчера паслись вблизи реки, Ал углубился в заречье, но на великом пространстве плато, на сколько могли ухватить его глаза, не было ни одной травоядной особи.

— Куда они могли уйти? — вглядываясь в маковый разлив, думал Ал и вдруг различил чуть слышимые, но нарастающие звуки весёлой музыки и звонкое пение, летящие как бы из-под земли. — Люди?! — блеснув глазами, радостно проговорил он и ноги, сбивая невесомые лепестки маков, понесли его к усиливающимся звукам, но вскоре возобладавший над ними разум остановил их и заставил подумать Ала о том, что люди могут быть опасны.

Ал быстрыми шагами продвигался вперёд. Звуки труб и пение становились всё громче, но от этого они были более загадочны, так как неслись из недр плато.

— Что бы это значило? — думал Ал, не замедляя движение, и вскоре приблизился к великой каменной реке.

Остановившись на краю берега мёртвой реки, Ал окинул взглядом пологий спуск, дно высохшего русла и обомлел. По дну каменной реки плыла пёстрая лента, от неё неслись звуки музыки и звонкоголосое пение дев.

Всматриваясь с крутого обрыва в глубокий каньон, Ал опустился на густую траву.

— Что это значит? В честь чего это праздничное шествие? И откуда эта пёстрая толпа людей? — строя всевозможные предположения, думал он, но не мог прийти к однозначному выводу.

Колона приближалась и вскоре Ал ясно видел каждого шествовавшего в ней.

Небольшую группу стройных звонкоголосых девушек в белом, в окружении высоких и крепкого телосложения мужчин в красных одеждах свободного покроя и такого же цвета банданах, повязанных на шаровидные головы, сопровождали мужчины-музыканты в синих балахонах и с оранжевыми платками на таких же, как и у эскорта, шаровидных головах.

Затаившись в густой траве на краю обрыва, Ал с интересом всматривался в необычную процессию и с жадностью впитывал звонкое пение молодых девушек. Неожиданно пёстрая лента стала таять и через минуту полностью растворилась в противоположной каменной стене каньона. Растворился в камне клифа и хор звонкоголосых певуний.

— Чудеса! — удивлённо проговорил Ал, встал на ноги и быстро пошёл по краю обрыва в поисках удобного спуска.

Вскоре, найдя его, он спустился на дно каньона, ступил на тропу и тотчас разобрался в таинственном исчезновении странной колонны.

— Так вот вы где испарились, в расщелине противоположной стены каньона, — некогда бывшей протоке великой реки, протекавшей по основному руслу! — воскликнул Ал и, безбоязненно войдя в естественный коридор, последовал за вновь возродившимися звуками впереди плывущей мелодичной колоны.

Шло время. Дневной свет, с усилием пробиваясь сквозь узкую расщелину, всё слабее освещал дно древней протоки и Ал решил повернуть назад, как вдруг неожиданно прервалась музыка и секундную тишину взорвал скорбный хор звонких девичьих голосов. Опешив от резкого перехода веселья к скорби, Ал недоумённо пожал плечами, о чём-то подумал, потоптался с минуту на месте, затем быстрым шагом пошёл вперёд и вскоре приблизился к широкой площади — высохшей заводи древней протоки.

Округлая площадь с отвесными стенами дохнула на Ала таинством свершавшегося на ней обряда. В густеющих сумерках трудно было разобраться в его сути, но одно действие Алу всё же удалось рассмотреть, это падение чего-то большого и белого из рук двух мужчин в красном к их ногам.

Осторожно приблизившись к одному из множества разбросанных на площади валунов и затаившись за ним, Ал напряг зрение и мысль, в стремлении увидеть и понять, что же происходит за двойным кольцом мужчин; внешним — в синих одеждах, и внутренним — в красных, окружавшем двух обнажённых девушек, тянущих скорбную песнь на плоском каменном возвышении.

— Где же остальные певуньи, и почему эти две девушки обнажены? — мысленно проговорил Ал и через секунду был потрясён мгновенно совершившимся кровавым действом.

Два жреца в красном, отдельно стоящие от всей группы мужчин, грубо стащили с возвышения одну из девушек, взяли её за руки и ноги, раскачали и ударили головой о каменный постамент, на котором заканчивала скорбную песнь последняя жертва изуверского обряда.

Ошалев от свершённой жестокости, Ал мгновенно вложил стрелу в лук, выбежал из укрытия и увидел, как изуродованное тело предпоследней юной жертвы было брошено жрецами в какую-то яму, из которой через миг донеслись звуки хруста ломаемых костей и рык какого-то ужасного монстра.

Издавая яростный крик, Ал мчался к пёстрому кольцу, и в тот миг, когда все жрецы обернулись в его сторону, с неба упал красный луч и осветил Ала своим светом.

— А-а-а-а! — увидев разъярённого великана освещённого небесным лучом, громко застонали жрецы, и пали ниц. Замерла на полуслове и юная дева — последняя жертва кровавого обряда, но её широко раскрывшиеся глаза не выражали испуг, удивление, или даже надежду на спасение, в них отражалось знание того, что должно было произойти и произошло, — естественное предвидение свершившегося действа.

Не задумываясь над неожиданным коленопреклонением религиозных фанатов, Ал в два прыжка преодолел оба распростёртых кольца — синий и красный, и, не придав значения словам девушки: «Я сама пойду», — подхватил её на руки и скрылся во мраке узкой протоки-щели. Лишь в главном русле иссохшей реки, Ал вник в смысл слов девушки и опустил её на ноги.

— О, Великий! — не осмеливаясь взглянуть в глаза спасителя, тут же проговорила она и преклонила колени. — Жрецы не только до утра будут стоять на коленях, но и не вправе будут открыть глаза. Никто из них не посмеет преследовать Тебя, я же пойду за Тобой сама.

— Ты свободна! Иди в свой мир! — ответил Ал и, приподняв её голову, спросил. — Почему ты не смотришь в мои глаза?

— О, Великий! Пощади! Зачем Тебе моя жизнь? — не решаясь приподнять веки, проговорила девушка и сжала плечи в знак повиновения.

— Мне не нужна твоя жизнь! Ты вольна сама распоряжаться ею! Иди в свой мир! — повторил Ал и, присев напротив девушки, сказал, приподнимая за подбородок её голову. — Открой глаза!

Увидев полное повиновение в приоткрывшихся глазах девушки, и подумав: «Чем и у неё я вызвал страх?» — Ал поднял её с колен, повернул лицом к выходу из каньона, слегка подтолкнул за плечи и, вновь повторив, — иди в свой мир! — отвернулся от неё и стал подниматься на плато, но, не сделав и пяти шагов, услышал шум осыпающихся сзади камней и обернулся. Следом за ним, раня руки и ноги об острые камни, вскарабкивалась на плато и она.

— Ничего не пойму, в глазах рабское повиновение, ей надлежало бы бежать от меня, а она не только не пытается приобрести свободу, но и следует за мной, — остановившись, подумал Ал и подошёл к девушке. — Если ты считаешь, что чем-то обязана мне, то ошибаешься! Мне ничего от тебя не надо! Иди своей дорогой, а я пойду своей! — проговорил он и, увидев, что она не шелохнулась, вновь слегка подтолкнул её к тропе на дне ущелья.

— Не гони меня, Великий! — упав коленями на острые камни и не смея взглянуть на своего освободителя, проговорила она. — Пощади! Зачем Тебе моя жизнь?

— С чего ты решила, что мне нужна твоя жизнь? — удивляясь, как повторному возвеличиванию ею своей личности, так и мольбой о пощаде, проговорил он и задал ещё один вопрос. — Ты считаешь меня людоедом?

— Взглянувший на Тебя, имеет право жить лишь до рассвета, но тот, кого возьмёшь в Твою обитель, не волен сам распоряжаться собственною жизнью.

— Если она и не лишилась рассудка, то до сих пор не может отойти от пережитого ужаса, — подумал Ал, а вслух сказал. — Я сочувствую тебе, милая девочка, и скорблю по поводу гибели твоих подруг, но поверь, зло, совершённое жрецами, обернётся против них. Наказание будет неотвратимо.

— Я знаю, все они совершат акт суицида, но я не могу позволить себе умереть. Ты же, отвергая меня, толкаешь меня к этому.

«Она что-то не договаривает, вероятно, кем-то сильно напугана. Что ж, придётся взять её под мою защиту. Но какую, если я сам беззащитен перед природой? И в то же время, куда ей сейчас идти, тем более одной! К тому же скоро ночь и будет очень холодно, а она совсем нага, — подумал Ал, приподнял девушку и содрогнулся, увидев кровь на её разбитых о камни ногах. — О, Боже! Как же она пойдёт? — мысленно проговорил он и, не раздумывая, подхватил её на руки. — Бедняжка, как же ты легка!»

Охнув, девушка замерла в руках Ала и, посмотрев затеплившимся взглядом в его глаза, мысленно произнесла: «О, Великий! Я в руках Твоих! Ты не отверг меня! Отныне я твоя невеста!»

Взобравшись на древний берег некогда великой реки, Ал осторожно опустил свою лёгкую ношу на траву и сказал: «Жди меня здесь и никуда не уходи! Я скоро вернусь!»

— О, нет! Не покидай меня, Великий! Пройдет вечер, наступит ночь, а на рассвете я…

— Я обязательно вернусь! Верь! Лишь только спущусь вниз и принесу твою одежду! Пойми, скоро ночь и будет очень холодно, а ты нага, — не дав ей договорить, сказал Ал и услышал следующие слова: «Нага?! И что теперь? Твоя невеста тебе не мила?» Не вникая в слова девушки, Ал посмотрел на небо и увидел восход первой луны.

— Пожалуй, ты права, я не успею обернуться до восхода второй луны, а с ней почему-то стал приходить ночной заморозок, а не тепло, — проговорил он и, оторвав взгляд от холодного светила, посмотрел на маленький сжавшийся комочек-девушку. — Несчастная девочка, ты не выдержишь холода!

— Я выдержу! — воскликнула она, резко встала на ноги, сделала два шага, пошатнулась и медленно осела на траву. — Я могу! Могу идти! — вновь, но уже тихо проговорила она и сделала попытку приподняться, но опухшие ноги не слушались её. Устыдившись своей немощности, она с мольбой посмотрела на своего господина и с тоской в голосе обратилась к нему. — Не покидай меня, Великий! Если надо, я буду ползти! Мне надо жить, и я буду ползти!

— Глупышка! Как ты могла подумать, что я брошу тебя? — сказал Ал, скинул с себя накидку, укрыл ею девушку и, подхватив её на руки, побежал к темнеющим горам.

— Я сама! Са-ма! Са-а-ма! — шептала она и, обвив шею Ала тонкими руками, клонила голову к его сильной груди. — Са-а-ма! — согреваясь о его тёплое тело, ещё раз протянула она и забылась в беспокойном сне.

2.

Открыв глаза, она увидела далёкий серый потолок и, медленно поворачивая голову вправо, заскользила взглядом по стене. В отблесках огня колыхались расплывчатые тени, а из глубины неведомого пространства доносился незнакомый голос. Затаив дыхание, она медленно повела глазами вправо и различила силуэты двух людей, освещённых пламенем костра.

— … вот так я и нашёл её! — Осмыслив окончание фразы, и уловив в интонации голоса говорящего мужчины, когда-то слышанные нотки, она вспомнила события прошлого дня, и его — своего спасителя.

Девушка напрягла слух.

— Она богиня и прекрасней самых прекрасных богинь! Она чиста, как горный источник и аромат её тела слаще запаха весеннего луга! Её глаза — два великих океана, а голос — звук хрустальных струн… и я влюблён, безумно влюблён в неё! — продолжал говорить он.

— Он влюблён! У Него есть женщина! — взорвался внутренний голос девушки и, обрушившись ударной волной на сердце, больно встряхнул его. — Вы были не правы! Не правы! — Внезапно вырвавшийся кашель прервал её внутренний крик, пол, стены и потолок поплыли куда-то вдаль, и угасающий взгляд выхватил удаляющийся силуэт её спасителя. — Не-е у-хо-ди-и-и! — простонала она, и впала в беспокойное забытье.

Три дня она металась в жару, звала кого-то в неразборчивом стоне и лишь на четвёртый день тихо, но чётко произнесла: «Пить!»

Все эти дни Ал позволял себе спать лишь урывками. Постоянно находясь у её ложа, поил её жирным бульоном, своим дыханием грел её руки, и молил бога о её выздоровлении.

— Сейчас! Сейчас, милая девочка! — проговорил Ал, приподнял девушку и поднёс к её губам бамбуковую трубочку с водой.

С жадностью выпив всю воду, девушка слабо улыбнулась и проговорила: «Наэла! Моё имя Наэла!»

Прошло ещё три день, прежде чем Наэла поднялась с устланного душистыми травами ложа, но до окончательного выздоровления было ещё далеко. Ал осознавал это, кроме того, понимал, что пещерные условия не располагают к быстрому выздоровлению её организма, подорванного физически и духовно, поэтому решился на переход в эдем, где сам климат лечебный бальзам, но сдерживала цель похода сюда.

— Наэла, мы должны покинуть этот зал и уйти за горы, но у меня нет тёплой одежды. Я должен выйти на плато и добыть тёплые шкуры, только они могут спасти нас от наступающих холодов. — Поделившись с Наэлой своей тревогой о будущем, Ал поведал ей о жизни в эдеме и по окончании рассказа спросил. — Скажи, я могу надеяться, что ты никуда не уйдёшь и не совершишь суицид?

— Сейчас да! — ответила она и добавила. — Ты принял меня в Твою обитель и позволил смотреть в Твои глаза! После этого, самоубийство — грех!

— Ты успокоила меня, милая девочка! — сказал он и, направившись к сложенной невдалеке амуниции — поясу с отделениями для ножей и бамбуковых трубочек с водой, колчану и луку, и объёмной заплечной торбе, подумал. — Где же мне искать животных? Куда они ушли, — на юг или на север?

«Я не ослышалась? Нет! Ты второй раз назвал меня милой! Возлюбленный мой! Ты даже не знаешь, как страстно и очень давно я Тебя люблю!» — направив взгляд васильковых глаз на Ала, мысленно проговорила Наэла, но тут же сникла, вспомнив слова своего господина, сказавшие ей о его любви к неведомой ей девушке, которая прекрасней самых прекрасных богинь.

— Он любит другую, — со стоном вырвались эти тяжёлые слова из её груди, на которые Ал обернулся и проговорил: «Ты что-то сказала, милая девочка?»

— Все звери ушли на юг, к воде, — ответила Наэла, подумав, что он снова назвал её милой, но, вероятно, лишь из сострадания к ней, — больной и немощной девчонке.

— Как я сразу не догадался? — шлёпнув себя по лбу, ответил Ал и, обернувшись к Наэле, удивлённо посмотрел в её большие миндалевидные глаза.

— Прости, Великий! Я невольно услышала Твои мысли, — опустив взгляд, проговорила Наэла и, глубже укутавшись в грубый лоскут кожи, показалась себе маленькой пылинкой заброшенной неведомым ветром в бесконечные просторы своего «Великого Спасителя Господина».

— Да-а-а! Да-а-а! — переключившись на решение основной проблемы — протянул Ал и обратился к Наэле. — И где мне искать ту воду?

— Надо весь день и всю ночь идти на юг вдоль высохшего русла великой реки, и взгляду откроется лес, за ним, в обрамлении сочного пастбища, предстанет великое озеро. К этой воде и ушли все стада животных, но никто не имеет права причинять им вред, это обитель бога охоты Мелиота, охраняемая жрецами Турона. Лишь Ты, самый Великий, можешь охотиться там, но… — не договорив, Наэла умолкла.

— Что случилось? — удивившись недоговорённости Наэлы, проговорил Ал и, подойдя к ней, повторил вопрос. — Что скрывается под твоей недосказанностью?

— Жрецы моего народа одурманены великим жрецом Туроном, но не все они злобны. Мне жаль их!

— Ты хотела сказать, что, увидев меня, они совершат акт суицида?

— Да! — подтвердив его слова кивком головы, ответила Наэда. — Так будет! Хотя…

— Ты опять не договариваешь. Почему?

— Великий, Ты всё время задаёшь вопросы. Разве Ты сам не знаешь ответы на них?

— Всё знать невозможно. А в нынешнем состоянии, когда я не помню даже моё настоящее имя, это не удивительно. И перестань называть меня великим, обращайся ко мне Ал.

— Я знаю, что Ал одно из множества Твоих имён, об этом говорится в древнем писании, но Преола, богиня-мать, нарекла Тебя…

Выждав минуту, Ал сказал: «Ты опять оборвала себя на полуслове. Почему?»

— Никто не имеет права произносить Твоё имя вслух. Боюсь и я! Возможно, Ты испытываешь меня!

— Что ж, не буду неволить, но ответить на вопрос, что подразумевается под твоим «хотя», ты можешь?

— В писании говорится, что каждое Твоё появление перед людьми сопровождается предупредительным сигналом с небес. Надеюсь, что жрецы осознают его и падут ниц, прежде чем узрят Тебя, чем сохранят свою жизнь. Так было и перед Твоим появлением на жертвенной площади, но жрецы, увлечённые жестоким ритуалом, не обратили внимание на сияние с неба, увидели Твой лик и теперь все мертвы.

— Предупреждение небес?! — удивился Ал, скосив вниз уголки губ. — И каждый приход вашего бога всегда сопровождается этим? — недоверчиво. — Я правильно тебя понял? — спросил её Ал, уличив себя на том, что неприлично долго созерцает лицо своей собеседницы, её покатые плечи и пышные светлые волосы на голове с идеально пропорциональной формой лица.

— Да, всегда! — не выдержав его пристальный взгляд, ответила Наэла и, зардевшись, опустила взгляд.