Бесплатный фрагмент - Созвездие маленьких людей

Обращение

Дорогой читатель, я хотел бы предупредить тебя твоего критика внутри. Еще вначале написания этого рассказа я сказал себе, что творение будет являться новым жанром, по крайней мере, для меня. Произведение не имеет конкретного сюжета, так как события, развивающиеся здесь, схожи с тем, как текла реальность. Рассказ — олицетворение трудностей многих людей, включая меня. Ведь в этом периоде моей жизни, ни жанра, ни сюжета не было.

Оставляю свою благодарность моей Кире за помощь в написании творения.

Звезда первая
Огонь и Возраст плавания

В любом выдуманном мире есть свои границы дозволенного. Я говорю именно про олицетворение неживого. Восставшие машины, ветер, обращающийся к персонажу, а может быть и мертвецы. Олицетворение, дающее жизнь в прямом смысле, а не инструмент выразительности слога. Когда появляются ножки, глазки, мысли, а самое главное, что дарует жизнь неодушевленному, это личный нрав. Когда ожившее способно радоваться, страдать и чувствовать, точно человек. В поиске ключевого момента для написания произведения, я наткнулся на воспоминания. Ничего не связывало их вместе, кроме единственного исключения. Возраст. Возраст, для которого нет универсального рецепта, чтобы оставаться счастливым. И он ожил. Возраст, вся его замысловатость, длительность, хрупкость и крепость восстали. Как градусы на улице превращаются в шкалу, как нота предстаёт к нам в облике грифа или клавиатуры, так возраст ожил передо мною видимым путём. Дорогой, имеющей бесчисленные преграды, рождающиеся в голове путешественника. Но я еще не могу быть мудрым стариком, прошедшим путь и дающим советы. И ведь с другой стороны ощущение вкуса еды лучше сытости, процесс сна приятнее, чем бодрость. Момент удовольствия лучше удовлетворения. И пока я продолжаю ошибаться и вновь подниматься по этому пути, мои чувства и знания на вес золота. Ведь никакой ветеран не расскажет вам, что значит чувствовать разгар битвы, если путь давно пройден. А подросток, сейчас борющийся с этим, сможет передать то, как сладка первая победа и как выглядят страдания других, скрытые за счастливыми глазами. Это не справочник жизни, написанный ребёнком. Читай, сопоставляй с жизнью, делай выводы сам!

Я далёкий странник из детства. Имен у меня много, но человек я один. Мне не доводилось оказываться в одиночестве. Сегодня, завтра, хоть кто-нибудь окажется рядом. И всегда рядом был он, вне зависимости от теплоты или количества человек в компании. Был он на год старше, но я не отставал от него, или он не торопился обгонять меня. Вскоре стало ясно, что не торопился он. Сладость детства резко оборвалась, мы начали путь по другой дороге. Временами лес, а где-то просторные луга. Мы всегда считались и считали себя умнее «надоедливого большинства», поэтому, как из моих любимых рассказах, мы мчались на карете. Недооценивать этот безобразный путь мы долго не смогли. Наклонившиеся деревья, оживающие облака. Самым страшным были яблоки щелкуны, норовившие откусить палец. Вскоре наш характер определил иерархию. Принято и приятно то, что я всегда позади, ведь я считаю, что голова всегда в безопасности, а решительность на первом месте. У пути этого не было ни глаз, ни ручек или ножек. Но отчётливо ощущался его противный нрав. Изнутри было ясно с каждым прожитым днем, как старался этот паразит над новым препятствием для следующего дня.

Я буду раскладывать по полочкам, которые придумаю сам, книги на языке, который тоже придумаю сам. Отвлекитесь от учений, фантазируйте на неизвестном языке или попробуйте прочитать мой, и вы все поймете.

Последней каплей его терпения стало наше отношение к «пути на ножках». Он среди белого дня, без дракона или палача с метлой разбил нашу карету в дребезги. Здесь мы и ощутили, что: чем ближе ты с ним и дольше, тем острее трава и горячее земля. Со временем я стал больше обращать внимание на моего спутника, я замечал, как он горел, притягивая меня к себе. Его пламя будто свет маяка, но вовсе не на китовом жире. С каждым шагом то, что он все время стоит ко мне спиной сказывается на нашем общении. Он боится говорить мне что-либо, поэтому на пути я вижу лишь его огонь и детские воспоминания. На бесконечных тропах мы часто встречали тех, кто называл нас подростками. Будто мы и сами не в силах догадаться. И да, с биологической точки зрения подростки еще и те, чьи телесные изменения острее ножа. И по причине этой голова тоже ходит кругом. Погружаясь в мысли о конце пути, становится ясно, что ближе всего к смерти, к тому самому концу, мы бываем в старости и возрасте подростковом. Почему? Сейчас расскажу: как ярок мир, как остра любовь и отношения с людьми, как выглядят различные поступки родителей и как переводить все с моего языка в жизнь.

Керш

Закат горел. Его тепло отчаянно грело мою спину. Порой задуматься стоит, что это пламя безмерно далеко. Однако оставляет на глазах отражение, а твой лоб теплится под его влиянием. Все это однажды ощущали: невыносимая тяга к человеку, необъяснимая цепная реакция чувств. Когда лишь твои глаза встречаются с его взглядом. Деформируется корень твоих желаний. Всё, что ты желал на данный момент обращается в единственное чувство. Чувство, какое живёт, как огонь в глазах, но ощущается так, как большинство единиц общества объяснить не может. Огонь — тяга к человеку. Желание следовать за его спиной, но с его мечтами. Быть рядом и всячески поддерживать, помогать. Люди, за которыми движется общество, как я их зову «горящие». Такие уникальные личности влияют на моральную стабильность в мире. Порой так и не покажется из-за количества их в твоём окружении. Большое влияние оказывают на структуру инициативы. Такие люди влияют на поддержку и баланс тех, кто не может быть выше в иерархии общества, кто не сделает первого шага. Будьте бдительнее. Я расскажу, как наши глаза, точно объектив камеры, видят мир.

Достичь такого влияния сложнее всего. Особенно с людьми, нежели питать тепло от заката. Открытые и добродушные личности сами притянут тебя к себе, научат гореть, что есть мочи. Но не более того. Однажды ты заметишь таких, что при взгляде понятие людей становится чем-то обширным. Как бы для затворника утренняя прохлада. Ранее известные тебе подобные личности стремительно начнут меркнуть на фоне одичалого старшеклассника, что цепью тебя тянет своим огнем. Твоё нутро не останется покойным. Уже вскоре ты заметишь как бы отражение себя в его уже привычных действиях. Но он и шанса не оставит своим пламенем. Ведь «горящий» человек, будто мимолётная галлюцинация, мелькающая с невообразимой частотою у тебя перед глазами. Контролировать влияние «горящего» над действиями — способность чувствовать общество. Но есть люди, которые могут и видеть что-то подобное: личную грань и нити, связывающие каждого с каждым человеком.

Человек, абсолютно любой, не в силах выдержать этого манящего, тянущего чувства. Поневоле он идёт по стопам, дабы добраться к той же вершине, что и те, кто горит дьявола ярче. Огонь горяч. Однако пламя, что разгорается в них, способно ослепить, свести с ума человеческое умение отречься от мнения и влияния.

Людей в возрасте плавания я, как желающий понять и объяснить все в двух словах, разделяю на два больших типа. Их можно разобрать из выше сказанного. Для начала: исключительно уникальный тип, как правило, не подозревающий свое пассивное влияние. Однако не без исключений. Один из самых умелых и разумных в отношении людей тип. Точно ухмыляясь, его рука знающе свое дело, разом может овладеть десяткам сердец зевак. Эти два типа вместе не могут счастливо существовать без общества. Бывают личности, каким неисчерпаемая аффилиация ни к чему. Слабо горящий тип людей. Они уязвимы к силе своих противоположностей, а также способны существовать в своем личном кругу. Точно в куполе.

Я уверен, что в людях такого рода, упомянутых ранее, таятся множество других типов. Схожих и подобных. Возможно, сосчитать количество этих типов нереально, ведь некоторые из них могут раскрываться в последние дни нашей жизни. В старости.

Вернёмся к рассказу. Как я выяснил позже, мы направляемся к трактиру, что оказался неподалеку. «Кто ищет, тот всегда найдет», — сказал он мне с такой насмешкой, какую можно услышать от отца, который вновь рацеи читает. Это все выглядело как сон, будто я и не с ним вовсе. Я так долго не мог оторвать от него глаз, что в иной раз спотыкался, все равно не опускал взгляда. В мгновение я вижу, как его спина горит беспощадным пламенем. Это словно возмутило меня. Я как бы разозлился на это, ведь что-то пыталось избавиться от него. Покушение! Я незамедлительно, героически избавился от напасти, похлопав его по спине.

— Ты чего, — с недоумением спросил он.

Но когда он повернулся, это пламя все также горело в его глазах. Вероятно, так и манят к себе «горящие». Наконец, трактир оказался у наших усталых ног. Его вздох, несущий в себе всё небывалое забвение, призвал то, что чуть было не покончило с нами. Что-то наподобие кареты, в каких разъезжали персонажи старорусских рассказов. Она экстренно остановилась возле нас. Я был уверен, что все происходящее здесь–плод моего воображения. Все эти скалистые стены, похожие на заплесневелые печенья, точно виделись мне во снах. Костяные фигуры, такие плавные и жуткие. Засматриваясь, можно было вообразить себе такие прелести, от каких сойти с ума — сущий пустяк. Заблудшие дороги, скатанные машинными колесами, каких тут и быть не может. Кто знает, может, в его глазах местность выглядит не столь мрачно и жутко, непонятно. Вдруг все эти огненные закаты для него — молочные водопады, а я — собачка, бегущая позади и лающая себе под нос. Да, эта мысль не покинет меня. Из кареты вышел кто-то светлый, однако его волосы под светом заката мне показались темнее. Его лицо лучезарно сияло нам на радость. И все внезапно стало прекраснее с момента, как он начал говорить.

— Да ну! Я не могу поверить своим глазам! — незнакомец начал наш разговор так, будто уже доводилось видеться, — неужели и вы здесь, чтобы полакомиться.

Отвечать мы не торопились. Его приятная картавость сладила мой слух. Пожалуй, этот приятный парень оказался примером того типа личности, что и горит себе на диву, да и другим диву даёт. Золотая середина.

— Приятно познакомиться, Керш, — ответил я не с тем чудом, что мне он.

— Здравствуйте, — раздалось позади.

— Как же вы на своих двух?

— Тяжко, мил друг. Но в этой пустыне мы впервые.

— Привыкнуть стоит. Без колес никуда. Но мы справимся!

Что-то меня насторожило в его словах. В них виднелась доля отчаяния. Будто здесь он пребывает дольше даже, чем мой спутник.

— Я Алексей Аскип, — протягивал он руку с той же милостью, — друзья, знайте, как Алексей Ич.

Мы со спутником переглянулись. Что за «Ич» ещё? Отсутствие отчества у человека возможно, конечно, но если отчества нет, то и никакого «Ич» быть не может. Место это уж точно мне не казалось. А в глазах рядом стоящего, я рассмотрел мысли, что в реальном мире стен из печенья нет. Поэтому здесь возможен и учитель географии без усов и безголосые командиры.

— Будем рады дальнейшему вашему расположению, — закончил я, милуясь.

Под его светлым впечатлением мы и не подумали пожелать здравия и его попутчику. Извозчику Павлу Андреевичу Трёмину.

— Дядь Лёш! — кричал он, задерживая лошадей, — будьте любезны, отдайте уж приказ привязать.

— Даю, даю, Трёма!

С этой фразой он в лице изменился, проявляя свое недовольство. Лицо Алексея Ича мне было до нежных покалываний в животе приятно и знакомо. Когда его гримаса расплывалась в улыбке, глаза Аскипа так сужались, что он сам ничего не видел. Вся его физиономия изображала подлинную радость. Некоторые веснушки на его носу и на щеках, будто под затухающим закатом, куда-то убегали, как таракашки. А пока я так смело и заманчиво просил Аскипа следовать за мной в трактир, бедолага извозчик Трёмин, озираясь, привязывал лошадей. Осмелюсь признаться, что при встрече с таким приятным человеком, как Алексей Ич, я был окрылен. И, однако, горячо. И во всей этой картине я уже видел дальнейший план моих действий, словно списком. Такие встречи и дыры, что я могу в обществе заметить, делают меня сильнее, как мне кажется. Дыры. Я ни сколько не хотел задеть людей, о которых пойдёт речь. В каждой компании, так или иначе собравшейся по интересам любым, находится человек, отторгнутый обилием внимания. Назвать такого молчуна затворником будет чистым оскорблением. Повремените с выводами и высокомерием, если у вас таких проблем не имеется. Есть у меня ни один друг, подобный Павлу Андреевичу. Скромный, воспитанный. По части этикета он чувствует себя свободно. Человек сам по себе не глупый, да и понимать он все может. Такой тип любит анализировать общество, в котором оказался. А если дать ему шанс раскрыться, а в некоторых случаях помочь, то вы точно развяжете ему язык.

Он, с виду не знающий языка компании, для вас окажется приятным собеседником, будет знать все ваши премудрости, особенности, всю вашу заурядную иронию.

На входе в заведение, не для нашего блага, уже расположились три крупных мужика с высоковольтными вышками в волосах, которых колтунами. Пребывали они в весёлом трактирном состоянии. Таких пьяниц, обычно, за воротник выгоняют из заведения. Не все в достатке. Кто был без кафтана, а кто без башмаков. Рядом, хихикая, четыре сорванца обворовали их бедные карманы, что были еще полны. Смею предположить, что даже такая кучка ребят духовно богаче, чем такой безнравственный слой общества. Однако нам удалось протиснуться через этих гиен. Он держал меня за руку. Все-таки он не горит так, чтобы сквозь пламя не видеть тех, кто позади следует. В конце концов, мы вошли в украшенную залу. В залу, каких я ранее видел не часто. В таком зале я бывал в детстве, но восторг у меня нынешний совсем другой. Вероятно, что хозяин или хозяйка устроили все гораздо лучше. Ну а может, я лишь чую все глаже, нежели раньше. Мой спутник, не желающий продолжительно ловить чужие взгляды, устроился на месте, возле окна. После приземления взгляд устремился сквозь тюль, худой по своему узору. Тут я заметил, как Алексей Аскип уже присмотрел своих старых приятелей, не показавшихся мне милыми. Нигде я не мог усесться, кроме как напротив своего спутника. Его Величество в нашем обществе незаметно улетучилось. Локти словно вонзались в живот от волнения, глаза окутывали жаром проходящих пьяниц. Запах душил меня от костей до кожи.

Зал не назвал бы я столь великим, чтобы в нем поместилось хотя бы пять десятков человек. Ведь три десятка вместилось с тяжестью. Пока Алексей Ич был занят поцелуями со своими приятелями, мы с моим застенчивым спутником успели встретить хозяйку вместительного трактира. Из двери, что расположилась так незаметно между двумя столам, вышла женщина. Позади меня эта дама застучала своими тоненькими каблуками. На голове у нее была шляпа молочного цвета, украшенная эгретом. Ее имя Роза Владиславовна. Одевалась манящая тетя в платья с огромными вырезами в области груди. Так тянулись некоторые часы в трактире. Наши взгляды поражали интересный взрослый пейзаж, а грудь Розы Владиславовны разжигала наше смятение.

Казарин

Позабудем ненадолго о трактире. Я хотел бы вспомнить о некотором месте. В сиянии неба расплывались люди, что живут здесь. Место одичалое, да жители в ней любящие. Блеск оранжевого, словно тлеющего, солнца отражался от людских оголённых душ. Они сумели сохранить чистоту младенческой наивности. Ежедневно одаривая всех своей искренностью, какой бы она ни была. Лишь я здесь, запертый в себе да голодный в моем отношении к людям. Их простота покорила меня. Неужели от своего реального пути я сбился в мечтания. Вновь здесь оказываясь, я не в силах выбраться, пока не найду ответ или успокоение. Каждый раз люди смотрят иначе, а мир приобретает другие краски. Этот небольшой городок становится для меня полигоном раздумий, где вновь сам нахожу ответы.

Спутник тоже был со мной. Его было не остановить. Я кричал что есть мочи, однако его рвение обжигало мои и без этого огрубевшие ладони. Он мчался вперёд, не понимая зачем. Мои мольбы были бессильны, а его душа оказалась гораздо сильнее и массивнее, чем моя.

Я не желал покидать это место раньше того момента, как пойму, в чем секрет. Почему именно это место? Это небольшой городок, архитектура которого была довольно скромна. Что-то очень старое, разваливающееся. Каждое утро я наблюдаю за ними. Я был объят любовью к чаю, одетый в халат, который в здешних местах казался придурковатым. К столу. Спутник ждал меня в большом зале. Небольшое серое здание, где мы отобедаем под разговоры о том, почему нас продолжает притягивать это общество, да и о том, как мы до сих пор вместе. Но в этот раз один из прохожих, словно желая того, сам споткнулся у моего носа. Обжигающий чай испарился из чашки, полетевшей на меня водопадом, точно во сне. Я неуклюже увернулся от беспощадных кипящих капель, что устремились мне прямо под халат. Послышалось что-то скверное, смешанное с извинениями. Это заставило меня улыбнуться, ведь, оказывается, и такая бывает искренность.

— Прошу прощения, — схватившись за мой рукав, говорил он, — ты, верно, обжёгся?

— Нет, что вы! Все в полном порядке, — успокоил я.

— Слава Свету! А теперь не мог бы ты уступить мне, — произнес он с такой улыбкой, какую не рассмотришь на лицах вежливых людей.