Бесплатный фрагмент - Сорок второе августа

Глава 1

Вениамин был глубоко несчастным мужчиной. Или же он легко поддавался влиянию погоды. А поскольку в его родном городе, в котором он родился и жил до сего дня, были дожди едва ли не ежедневно, он чувствовал себя несчастным так же часто.

Однажды он пошел к психологу и убедился, что все они шарлатаны. Тот авторитетно и раздражающе высокомерно записывал что-то в пухлый блокнотик, поправляя очки с толстыми стеклами, что съезжали по его носу картошкой. На белой рубашке, немного выше сердце, было пятно от кетчупа, которое психолог пытался затереть, но лишь размазал.

У него были грустно опущенные глаза.

Практически весь час сеанса Вениамин злился на психолога, но в конце, когда вручал деньги ему внезапно стало до омерзения жаль этого мужчину. Как когда смотришь на бродячую собаку с перебитой лапой.

От того с кабинета он выходил с неприятным послевкусием. Задаваясь вопросом, как этот врач может помочь кому-то, когда сам окружен аурой безграничной печали.

Дома его ждала Магдалина. Он не сказал ей, что пойдет к психологу. Почему-то ему казалось, что это её расстроит. Как будто, то что он чувствует себя несчастным — это упрек в её сторону.

Но его жена была, наверное, слишком умна и проницательна. Как по его мнению — это было печально для женщины. Глупышкам проще быть счастливыми. Взять хотя бы для примеру Вику — младшую сестру Магдалины.

Та была хорошенькой и абсолютно полностью глупой. И Вениамин был уверен, что не помнит ни дня, когда та была одинока. Девушку всегда окружали мужчины готовые преподнести ей едва ли не весь мир на блюде. А она принимала это как должное.

Вика никогда бы не заметила тревожность на дне глаз мужа, слишком увлеченная собой. Она так уверенна в себе, что никогда бы не допустила мысли, что мужчина рядом с ней может быть несчастным.

Когда он вернулся домой, в квартире был полумрак, Магдалина не любила яркий свет. Девушка сидела на кухне. Окно в их единственной комнате было полностью распахнуто, как и все двери. Из-за ветра полупрозрачные шторы взлетали и колыхались.

В квартире было прохладно, но казалось Магдалина этого не чувствовала. Она подтянула к себе ноги, сидя на неудобном кухонном стуле. Она была лишь в большой белой рубашке, та висела на ней едва ли не мешком и доходила до середины бедра.

На столе стояла полная прозрачная пепельница, а девушка читала книгу, щурясь из-за полумрака. Она подняла на него глаза, вглядывалась в его лицо, казалось, лишь пару мгновений, а уже собственные черты исказились грустным осознанием. Она не сказала ему ничего, но в темноте и тишине квартиры звучало едва ли не церковным колоколом, что Магдалина все знает и понимает.

Она принимала с ужасной жертвенность, что, как бы не старалась, не может сделать ничего, чтобы её муж был доволен жизнью.

— Я слишком романтичный, — любил шутить Вениамин, когда собирался с друзьями со студенческих времен.

И в этом была лишь доля шутки. Он был убежден, что смысл жизни в любви и без неё все бы что ты не делал не стоит ничего.

— Ты должен был родится девушкой! — шутил его хороший друг — Олег.

Они часто сидели старой компанией в небольшом баре с кисловатым пивом. Напоминали сами себе мужичков среднего возраста. Собирались в пятницу вечером после работы, перед этим отпросившись у жен, и вспоминали былые времена. В эту пятницу они решили не нарушать традиции.

Их было пятеро, но, естественно, как и во всех компаниях кто-то общался лучше, кто-то хуже, разбившись внутри компании на группки по меньше. Так сделали Вениамин и Олег. Когда им было по восемнадцать они жили в общежитии в одной комнате, учились на одной специальности и на одном курсе. И, конечно же, вместе выпивали. А когда ты молод и тебе только недавно на законодательном уровне разрешили пить, твоим лучшим другой становится кто-то такой же жадный до жизни.

Их дружба укрепилась литрами выпитого алкоголя и от того, даже спустя столько лет, они продолжали гордо величать друг друга лучшими друзьями. Хотя, на самом деле, были совершенно разными. И жизни у них были такими же разными.

Вениамин посмотрел на большие часы, что весели на стене в офисе. Рабочий день заканчивался с минуты на минуту. Его коллеги и подчиненные сохраняли сделанные документы. Несколько сотрудников продолжали усердно корпеть перед таблицами и схемами, проводя вычисления и заполнять поля, пытаясь выслужится и показать свое трудолюбие. От чего мужчине, на самом деле, было как-то иронично смешно. Как будто те думали, что его действительно волнует, что они там делают, заполняют и вообще, как работают.

Подчиненные упорно делали вид, что они хорошие сотрудники и что им не плевать на результаты. Начальники, особенно такие небольшие, как Вениамин, делали вид, что ценят их труд. Хотя тех и других единственное, что на самом деле волновало — это сколько им заплатят за проделанную работу.

Начальника всего этого муравейника тем более волновало лишь количество денег.

Отличалось лишь количество требуемого. Недавно прибывшие довольствовались тридцатью тысячами рублей в месяц, небольшие начальники. Хозяины этажей, группок, ярусов требовали больше.

И чем большего ты достигал, тем больше становилась твоя прожорливость. Больше никогда не согласишься работать за те деньги, за которые работал в начале. Нужно все больше и больше барахла. Уже не можешь представить, как возможно жить без дизайнерских туфель и часов с белого золота.

И пусть Вениамин находил это смешным сам не был избавлен от этого порока.

Глупо гордился, что он маленький начальник. Руководит восьмеркой человек. Главным в своем ярусе по перекладыванию бумажек. Купил себе небольшую подержанную серебряную машину и заглядывался на машину начальника побольше.

Часы показали шесть вечера. Как по сигналу застучали клавиши. Сотрудники сохранили последние документы. Зашуршала бумага, сложили её стопочками и положили в стол. Чтобы завтра утром достать и заполнить очередную кипу бумаг. Они ведь работают в торговой компании, а значит нужен подсчет. Нужно внимательно посчитать каждую копеечку, каждую циферку.

— До свидание, Вениамин Константинович, — попрощались с ним сотрудники.

— До встречи, хороших выходных, — распрощался он, тоже уходя.

Перед ним шла две девушки с его группки. Они весело трещали, обсуждая, как пойдут этим вечером в клуб. Ещё раз разулыбались ему на прощание и умчались, стуча шпильками. На улице уже зашло солнце, светились фонари и в очередной раз лил дождь. От того девушки побежали в сторону метро, прикрыв голову сумочками.

Мужчина же постоял минуту у стеклянной двери выхода из здания. Рядом стояло ещё несколько людей, которых он никогда не видел. Что не удивительно. Он, казалось, знал только начальников и тех, кто работал на его этаже. А в этом здание было ещё слишком много этажей, из-за чего иногда Вениамин не мог избавиться от сравнения с муравейником.

Он глубоко вдохнул, но запах озона уже давно не радовал. Девушка рядом с ним закурила, говоря по телефону, раздраженно объясняя таксисту куда и как скоро нужно подъехать. Вениамин скривился, отворачиваясь от девушки и шагнул под дождь.

Он ненавидел запах сигарет. Даже когда был студентом, когда, казалось курили едва ли не все его знакомые, он не взял в рот ни одной сигареты. Всеми силами пытался заставить Магдалину бросить, но та с упорством не поддавалась. И единственное чего у него вышло добиться — это, что она каждый раз, когда курила в квартире, открывала абсолютно все окна. От того, бывало, что он возвращался домой, а в квартире было так же холодно, как и на улице. Даже если это были зимние вечера, потому что Магдалина открывала все окна.

Он захлопнул за собой дверцу машины. Включил дворники и обогрев. На его сером пальто были мокрые, темные пятна. Такая верхняя одежда была совершенно не подходящей для его города, но в ней он выглядел более представительным. Он всегда стеснялся своих мягких черт лица и всеми силами пытался придать своему образу строгости и авторитетности.

Упрямо держал спину ровной, плотно сжимал губы, зачесывал волосы назад, пытался отрастить щетину.

Щетина нормально не отрастала, к обеду волосы растрепывались и мягкие темные волосы спадали на лицо. Лицо никогда не казалось строгим из-за по-женски пухлой нижней губы.

Он повернул ключ и мотор зарычал, забурчал, а после машина двинулась с места. Фары освещали темно-серый мокрый асфальт, а полосы дождя были отчетливо-резкими росчерками. Дворники постоянно протирали лобовое стекло.

Дороги были заполнены машинами, все куда-то спешили. Вениамин по привычке поворачивал руль на поворотах. Они всегда сидели в одном и том же баре и ехал он туда уже на каком-то автопилоте, совершенно не о чем не думая.

Вывеска тускло светилась, несколько лампочек потухло. И возле неё, на небольшом крыльце, конечно же, стояло несколько человек. Они кутались в куртки и торопливо курили, дрожа от холода. На стоянке было так много машин, что ему пришлось дважды объехать стоянку, чтобы найти одно маленькое и неудобное местечко. И оно было самым отдаленным от входа, от чего, он с огорчением понял, что ему придется пройтись под дождем. А тот, как на зло, лишь усилился.

Вениамин выключил фары, вытащил ключ и откинулся на спинку сидения. Та старо заскрипела. И в машине, казалось, мгновенно стало холодно. Как будто пронзительный ветер пробирался в салон, проникая сквозь самые маленькие щели.

Он вышел с машины, захлопнул дверь и, казалось, промок насквозь мгновенно. Зубы тут же застучали и он неуклюже съежился. Он шлепал по лужам, а намокшие кудри падали на лицо.

Дверь в бар была тяжелой, металлической, что даже ему пришлось приложить немало сил, чтобы её открыть. Но в награду, как только он её открыл, ему в лицо пахнуло жаром. В заведении даже пахло теплом, расслабляя.

Этот бар был полуподвальным помещением, от чего окон не было, а на вентиляции сэкономили. Хозяин бара был максимально прагматичным. Он разместил небольшие столики так близко друг другу, что места практически не было. Чтобы пройти приходилось поворачиваться боком. Посетители набивались, как рыба в консервную банку.

— Веня! — окликнули его и мужчина тут же заозирался.

За одним из множества столиков сидела вся его компания. Олег приподнялся, улыбаясь совершенно по-мальчишески, махая ему рукой.

Вениамин пошел к столику, что подпирал стену. Все его друзья уже сидели за ним, а на столе стояли пузатые кружки. Пытаясь пройти к столику, он несколько раз пихнул сидящих посетителей вдоль узкого прохода. Улыбнулся виновато, торопясь к друзьям.

Он плюхнулся на скрипучий табурет, задевая локтем Олега. Тот привычно развалился на своем стуле, едва ли не как на троне, занимая собой все пространство.

Раньше Олег таким не был. Мысленно подметил Вениамин.

Он был, как и Вениамин, выходец с обычной семьи. Никаких машин подаренных на совершеннолетие, не каких выходных за границей. Обычный парень, заглядывающийся на симпатичных девушек и покупающий лапшу на ужин.

В восемнадцать Олег был высоким, худым и с волосами скучно-темного оттенка. Непримечательный и совершенно обычный парень. Сейчас, в тридцать шесть, он обзавелся круглым животом и лысиной.

На его крупном запястье блестели напыщенные золотые часы. По сравнению с ними тонкое золотое обручальное кольцо казалось дешевым и скучным.

Он был одним из тех, кто вырвался с бедности и теперь гордо бросает свой достаток в лицо другим. Уверенный, что единственная ценность — это деньги. Впрочем, Олег этого не отрицал. Он авторитетно и уверенно как-то заявил, что у каждого есть цена. Все можно купить.

На столе лежал его кожаный толстый кошелек.

— Нас такая официанточка обслуживает, ух, — пихнув Вениамина, весело сказал друг.

И это объясняло от чего тот выложил кошелек на стол. Это было его практически беспроигрышный способ обольщения. У Олега были странные взаимоотношения с противоположенным полом. Его привлекали исключительно меркантильные девушки, для которых имело значение лишь толщина его кошелька. Других он этим способом не пытался очаровать, от того был уверен, что абсолютно каждая представительница прекрасного пола будет в восторге стоит её лишь поманить стопкой банкнот.

— А как же Алиса? Или как там её? Алена? — спросил ещё один их друг, отвлекшись от беседы в которой участвовал до этого.

Все они были семьянинами и самым большим приключением в их жизнях был запланированный отпуск. Если повезет в Египет, вместе с надоевшей женой и вечно недовольными и чего-то хотящими детьми. От того они все слушали рассказы Олега увлеченно, как будто читали приключенческий роман.

Алена или Алиса была его секретаршей. И Олег так гордился своими романами, что рассказывал абсолютно о каждом. Они продолжали ними наслаждаться, хотя давно запутались в именах и действующих лицах.

Обычно их встречи начинались с рассказов Олега. После они выпивали по бокалу пиву и начинали жаловаться на жен, детей, скучную работу и недостаток денег. На бокале от третьего до пятого они начинали вспоминать студенческие годы. Они чередовали эти воспоминания с грустными вздохами и взрывами хохота, когда всплывала с пучин памяти какая-то смешная история.

Лишь у Вениамина в их компании не было детей. И он сжимал зубы, чтобы не признаться, что его ужасает лишь одна мысль о том, чтобы завести детей. Жить с нелюбимой супругой, но к которой чувствуешь глубочайшую привязанность, это одно. А жить с ней и воспитывать ребенка — это совершенно полностью и абсолютно другое.

— А мой спиногрыз ноет, что новый телефон хочет, — говорил один.

— Начальник дрючит. Представляете, подходит на той недели за тридцать минут до конца рабочего дня!

— Шубу мне купи! Ты мне не помогаешь, гвозди не забиваешь, тьху, а не жена. Достала.

— Ага-ага, каждый раз возмущается, что я выпил. Я работаю! И не имею право выпить? Женщины. А сама, что делает? Ноет, что все хозяйство на ней, а что она там делает? Кнопочки нажимает!

Вениамин подпер подбородок кулаком, глядя на пену пива. Что с ними стало? Собираются в баре и жалуются на том, какие они все несчастные и какая жизнь у них плохая. Эти встречи были как пощечина. Как вылитое на голову ведро разочарования.

Он не понимал, как они не замечают того, как с каждым годом все их разговоры сводятся все к более и более приземлённым вещам. Мечтания студенческих годов остались позади и, казалось они их стыдливо вычеркнули ибо «взрослые и важные люди». Намного важнее обсудить политику, которая их не касается, падание доллара, задницу официантки и то что вот стиральная машина сломалась.

Как не кстати вспомнилось, что в студенческие года по соседству была женская общага. Девчонки строили им глазки и громко хохоча без страха оставались вечерами в их комнатах. Они распивали дешевый алкоголь с пластиковых стаканчиков, закусывая чипсами, и играли в игры. Они тогда даже игру в шахматы могли перевести на пошлые шутки и на зажимание по углам.

Один из них, тот, что сейчас жаловался на начальника и вытирал платочком лысину от пота, набил над кромкой белья «навсегда 17». Тогда у него были кубики пресса и ямки на щеках, чем он и очаровал одну из красавиц соседней общаги.

Они поженились на третьем курсе. Развелись спустя шесть лет, обзаведясь двумя дочерями. Он обзавелся круглым животом, усталым взглядом и желанием лишь посмотреть телевизор после работы. Она десятком лишних кило, недовольством от жизни и, казалось, ненавистью ко всему живому.

А после он обзавелся алиментами и расписанием по которому встречался со своими дочерями. И каждый раз после этих встреч он недовольно бурчал, что мать их разбаловала и те стали настоящими маленькими стервами.

Все ещё где-то на его круглом животе, под рубашкой с мокрыми пятнами из-за пота, есть размытое от времени «навсегда 17».

И эта надпись для Вениамина служила полным печали напоминанием о том как неумолимо время. Даже лысые головы и полные усталости глаза не были в этом так показательны, как эта надпись.

Когда ты молод, кажется, что юность будет длиться вечно. А в итоге они превратились в скучных взрослых.

— Что-то ещё желаете, джентльмены?

Вениамин закашлялся, подавившись пивом и поднял слезящиеся глаза на неожиданно подошедшую официантку. Она стояла с маленьким блокнотиком и в отвратительном белом передничке.

Олег тут же приосанился, слегка задирая голову. Он, определенно, занял ещё больше места. Хотя казалось, что это просто не возможно за маленьким кругленьким столиком. Вениамин проглотил неприятный комок, что встал в горле при взгляде на его друга. От чего-то это было до омерзения напыщенно, до презрения лицемерно.

Девушка его до смешного открыто игнорировала. Казалось, не бросила на него не взгляда. От чего ужимки Олега становились ещё более смешными.

— Я не специально Вас испугала, — открыто улыбнулась она Вениамину.

Как будто он был её старым другом.

«Страшная женщина», — подумал Вениамин наблюдая за тем, как она записывает заказ.

Как поправляет упавшую прядь темно-каштановы волос за ухо. Каждый взгляд, каждое движение было полно легкости, за которой хотелось наблюдать не отрывая взгляда.

На прощание она вновь улыбнулась Вениамину и он почувствовал, как дыхание сбилось. Как он захлебнулся вдохом.

— Вот увидите, я получу сегодня её номерок! — гордо заявил Олег.

Она была похожа на Соню.

Глядя на то, как девушка перегнувшись через стойку и что-то говорит бармену, подумал Вениамин.

У Сони была светлая кожа и светлые волосы, она была одной из немногих натуральных блондинок. Но он помнит только по найденной где-то на чердаке фотографии. До этого она была лишь образом.

Он слышал в громком женском смехе напоминание на её смех, видел в блестящих веселостью глазах её глаза. Но больше всего ему запомнилось, как Соня ходила. Она слегка покачивала бедрами и бросала хитрые взгляда, как будто пыталась подловить кто все же очарован ней.

Она была старше за него на четыре года и жила в небольшой деревеньке, куда Вениамин приезжал на лето к бабушке.

Соню ненавидели девушке. Они искренне не понимали, как она со своей посредственной внешностью умудряется очаровывать мужчин. Девушки не видели того, что видели в мужчине. Тот какой-то непонятный свет, который, казалось, девушка излучала.

Она была идеальной кандидаткой для первой влюбленности.

И в этой официантке Вениамин видел призрак его старой и чистой любви.

Пусть волосы были темными, кожа сверкала бронзовым отливом загара, а глаза были по-колдовски черными. При взгляде на неё так же замирает сердце и ты не можешь оторвать взгляда от того, как она легко взмахивает рукой или небрежно откидывает тяжелые, густые волосы за спину.

Она отошла от бара, поставив на поднос несколько пиал с орешками. Что-то весело крикнула бармену и танцующе, Вениамин даже не замечал, что играет музыка, пошла обратно к их столику. Она ловко обходила других посетителей и казалось вот-вот закружится в танце.

Ему казалось, что он как в живую может представить её кружащей под солнцем где-то на пляже. Босые ноги оставляют следы на горячем песке. На шее ожерелье с ракушек, а черные глаза горят каким-то диким и завораживающим огнем. Вся девушка была полна какого-то необузданным огня.

— Ваши орешки, мальчики, — поставив пиалы, сказала она.

— Спасибо, дорогая, — нагло ухмыльнулся Олег, без стеснения разглядывая пышные бедра и вырез блузки.

— Спасибо, — хрипловато сказал Вениамин, бросив взгляд на бейджик, — Варвара.

— Всегда пожалуйста, дорогой, — радостно, до неловкости как-то искренне, сказала девушка, неотрывно глядя в глаза Вениамина, — если что-то понадобится — обращайся.

— Похоже ей Веня понравился, а не ты, — взорвался хохотом их столик, как только девушка ушла.

Вениамин отмахнулся, вежливо-натянуто улыбаясь. Не зная куда деть руки он потянулся к орешкам и закинул несколько в рот. Тем более это был весомый повод, чтобы не отвечать на эту глупейшую шутку.

Все в их компании знали, что он ненавидит, когда о любви и симпатиях говорят в насмешливом тоне. Возможно, от того, даже в студенческие времена он никогда не был душой компанией. Невозможно быть любимчиком каждого, если не разделяешь любови к шуткам на такую животрепещущую тему, как женщины.

— А смысл? — продолжали хохотать они, — Наш Веня хороший мальчик! Он не изменяет!

В наши прекрасные времена, почему-то смешно из-за чужой нравственности.

— Эй, Веня, можешь замолвишь перед ней за меня словечко? — расхохотался его друг.

Того жёнушка бросила спустя четыре месяца супружеской жизни. То ли не выдержав жизни с кассиром маленького супермаркета, который любил приложится к бутылке пивка, то ли не выдержала его смех перебивающийся с хрюканьем.

— Чтобы я не говорил, как только ты засмеешься, она в ужасе убежит, — улыбаясь сказал мужчина, крепко вцепившись одной рукой в бокал пива, а второй в сидение стула.

Губы сводило, как и щеки, от фальшивой натянутой улыбки.

— Вот же чертяга, — рассмеявшись пуще прежнего, сказал Олег, насмешливо ударив кулаком по плечу Вениамина, — Тебя уделали!

— Я отойду, — подсмеиваясь, сказал Вениамина, допив пиво одним большим глотком. Компания заугукала, несколько махнули на него рукой, казалось, полностью забыв предыдущую тему разговора.

Вениамин тяжело выдохнул, когда зашел в туалет. С лица слетела улыбка и он тяжело поправил волосы, убивая их с лица, пропуская пряди сквозь пальцы. Где-то глубоко в груди все ещё колотились отзвуки злости.

Рука слегка болела и он посмотрел на ладонь, нахмурившись. Он так крепко вцепился тогда в сидения деревянного стула, что ладонь прочерчивала красная полоса.

Он подставил её под холодный поток воды, после того как открутил вентиль. Пальцы слегка подрагивали, а вода была мутной, стекала в желтоватый разъем водостока.

Мышцы лица сводило. Он ненавидит это. Каждый раз, когда ярость кипела в нем, он натягивал на лицо беззаботное выражение лица и легкую улыбку, надеясь, что та затрагивает глаза и они не отливают холодом.

Его мать никогда не кричала, казалось, она никогда не злилась. А отца у него просто не было. Знал он лишь то, что тот выпивал и был не прочь поколотить мать. Но он этого не помнит. Помнит старшая сестра и хмурится каждый раз, когда кто-то упоминает их отца, даже мимолетно.

И она совершенно не замечает, что самой присуще то за что она его так яростно ненавидит.

Когда Вениамин был маленьким то она взрывалась, вспыхивала, подобно пороху. Давала подзатыльники, не желая сил.

Он не виделся с ней уже больше десяти лет. И о жизни её практически ничего не знает, только ненавязчиво оброненные матерью фразы. У сестры было две дочери и младший сын. И всем им Вениамин искренне сочувствовал, вспоминая, как ненавидел сестру, когда она в очередной раз давала обидный подзатыльник или пощёчину.

И он с поразительным упорством пытался искоренить в себе все намеки на вспыльчивость сестры.

И теперь к нему намертво пришилась привычка, списанная у матери, улыбаться каждый раз, когда захлестывает ярость. Впрочем, это не единственная его схожесть с матерью.

Он всегда был её любимчиком из-за похожего спокойного нрава. Раньше они часто сидели на кухне за чашкой чая, ведя долгие беседы не о чем. Его мать ошиблась лишь однажды — выбрав его отца. После этого она ни разу не была в отношениях, так же как и он, не видя смысла быть с кем-то кого ты не любишь до дрожи, до готовности отдать свою жизнь.

Сестра говорила, что они оба начитались бульварных романов, а на её безымянном пальце блестело обручальное кольцо.

Его старушка мать стала причиной его глубочайшего уважения к женщина. Она прожила жизнь, посвятив её детям, оставшись верной мысли о безграничной и преданной любви. Даже, когда лежала на смертном ложе, старость приковала её к кровати, она говорила, что там, на небесах, или же в следующей жизни она встретит мужчину предназначенного ей судьбой.

Вениамин умылся, вода была такой холодной, что кожа рук покраснела, а пальцы слегка сводило.

Будь его мать жива, она бы разочаровалась в нем.

И он рад, что его бабушка не дожила до этого времени. Она была женщиной практичной, советской закалки. В молодости красива, но при этом никогда не бывшая глупышкой.

К выбору мужа она отнеслась со всей серьезностью. Выбирала едва ли не как лошадей. По породе, по родословной, по болезням в роду, по прикусу, зубам и ещё множеству факторов.

Вениамин помнит, когда приезжал к ней в детстве. Она ему напоминала ведьм из сказок. Старая, сварливая, с громким голосом и прищуром глаз. Даже когда она смеялась у него что-то внутри содрогалось.

Она рассказывала как по молодости за ней бегали красавцы на селе. Рассказывала с какой-то гордостью, как они приносили целые охапки цветов. А замуж она вышла за того, кто принес ей баклажку молока и хорошего бычка.

А вот те парни, те с цветами, её смешили. Она рассказывала с такой веселостью, как будто это была лучшая шутка, как они печально глядели ей в спину.

Не смешил её только один паренек. Того тоже звали Вениамином, но его бабушка уверенно утверждала, что это совпадение. Она вообще не принимала участия в выборе имени.

Вениамин был соседским мальчишкой, жил в покосившейся избушке. За душой ни гроша не имел и вообще был детдомовский.

Он бы о нем и не узнал никогда, если бы однажды не пришел к бабушке, а та подвыпившая. Стояла перед ней рюмка и открытая банка с солеными огурцами. Старуха как-то осунулась, потеряла ту спесь и уверенность, что присуща русским женщинам на селе.

«Как сейчас помню, — крутя в пальцах маринованный огурчик, говорила бабушка, — волосы как пшено и весь нос в веснушках. Глаза яркие-яркие и когда он улыбался они как будто сверкали золотом».

Вениамину тогда было четырнадцать, но глядя на старую женщину он чувствовал, как в груди что-то сжимается. Почему-то для него было до ужаса очевидным, что образ того парня его бабушка, сильная, старая женщина, пронесла в сердце через всю свою жизнь.

«У него ничего не было. Совсем ничего. А я перед ним ходила то так, то эдак. Нос задирала, косы цветами украшала. Не заговаривала. Гордая же была. А он и не подходил».

Вениамин вышел с туалета и отошел слегка в сторону, пропуская других посетителей. За пять минут, что его не было в зале, казалось людей стало раза в два больше.

А он стоял и не спешил пробиваться обратно к своему столику. Эти встречи вызывали печально-болезненные воспоминания. Но и не встречаться он тоже не мог.

Ему казалось, что если он позабудет о старых друзьях то со временем растворятся в памяти то, что происходило десять-пятнадцать лет назад. И он забудет то кем хотел быть. Как будто подхватит от других людей, как какую-то проказу, болезнь под названием «скучный взрослый, скучная жизнь».

Варвара бегала между столиками и была до невероятного прекрасной в освещении бара. Желтоватые блики сверкали в её темных волосах. Она походила на девушку с картин, такая же далекая и очаровательная.

В горле встал ком.

Глава 2

Даже ночью город не спал. Сумрак, как стекло, разбивали фонари, возвышающиеся вместо деревьев вдоль дороги. Фары куда-то спешащих машин слепили, мелькали, напоминая светлячков.

Его телефон разрядился где-то два часа назад и отключился.

Но он все равно не спешил домой. Медленно шел по улочкам, тротуару, сейчас переходил мост. Вениамин остановился, ловя лицом прохладный ветер ночи. Вода реки казалась черной, как какая-то безграничная бездна.

Сейчас было не меньше третьего часа ночи. И он старался избавится от мысли остаться на улицах города, а не возвращаться в квартиру. Последний раз он встречал рассвет, когда закончил школу. И, казалось, это было в другой жизни.

Теперь он не может себе позволить не спать. Ему нужно вставать рано на работу.

Он поставил предплечья на поручень моста, слегка наклоняясь.

Машины куда-то ехали, на другой стороне моста дремал бездомный, укутавшись, как в кокон, бесформенными фуфайками. Погода была отличной, но вот таких же случайных прохожих не было. Никто никуда не шел медленным, прогулочным шагом.

Где-то три часа назад их друзьям начали вызванивать их жены. Телефон Вениамина, что лежал на столе, молчал. Мужчина смотрел, как его старые друзья морщатся и кривятся, как дети малые, доказывая своим женщинам, что они имеют право посидеть со старыми друзьями в пятницу вечером в баре.

Вениамин и их единственный не состоящий в отношениях друг, точнее разведенный, переглянулись. Подняли бокалы с пивом, как будто говорят молчаливый тост, и отхлебнули уже теплое пиво.

— Достала! — в сердцах сказал Олег, жадно отхлебнув из своего бокала, — Я что не имею права посидеть с друзьями? Та кем она себя возомнила?

Он пьяно и неразборчиво бурчал, хмурясь.

— Вот ты развелся и не женись больше! Эти бабы достали! А ты, Веня, чего такой спокойный? Твоя тебе ещё не звонила?

— Нет, — спокойно сказал он, слегка поворачивая бокал, чтобы логотип был к нему, — она и не позвонит. А зачем? Знает же, что с вами сижу. Когда приду, тогда и приду.

— Эх, завидую. Может обменяемся женами, а?

— Это что, получается, она не ревнует тебя? — Вениамин едва слышно вздохнул, сам не знаю от чего до сих пор общаются с этим мужчиной. Он недовольный своей жизнью всегда пытается заставить засунуть в чужие головы неприятные мысли и беспокойство, — Это ж значит, что не любит она.

— Она просто адекватная, — улыбаясь, чувствуя какие напряженные мышцы лица, ответил Вениамин.

Олег рассмеялся, хлопнув себя по бедру.

— Ну что, мужики? По домам? — спросил он.

Мужики согласно замычали, начиная медленно и неуклюже собираться. Переваливались с ноги на ногу, бурчали что-то под нос, иногда, взрывались хохотом. Некоторые стояли более твердо, Олега приходилось поддерживать. Вениамин обхватил его за плечи и тот навалился на него, принявшись что-то негромко и неразборчиво рассказывать, дыша парами алкоголя в лицо.

Кто-то нашел такси, в которое Вениамин и уронил Олега. Тот едва не упал на бок, но кто-то вовремя его придержал.

— Ну что? Ты с нами?

— Нет, — покачал головой Вениамин, оставаясь стоять у машины, — Езжайте сами. Я немного прогуляюсь.

— Уверен? — напряженно прищурился его самый трезвый друг, — Ты только сам за руль не садись, а то мало ли.

Вениамин согласно закивал и захлопнул дверцу такси. Та громко хлопнула, казалось, этот звук разнесся эхом по небольшой улочке. Двигатель забурчал и машина двинулась.

Вениамин остался стоять на месте, слегка запрокинул голову и прикрыл глаза, засунув руки в карманы.

Спешить ему не было куда. Магдалина, наверняка, уже легла спать, оставив ему свободную половину кровати. А может быть она сейчас лежит под одеялом, возле кровати включенный светильник и она увлеченно читает какую-то книгу.

Дверь за его спиной громко хлопнула.

— Фух, я так рада, что Вы не уехали!

Вениамин слегка повернулся и ему показалось, что в одно мгновение он разучился дышать. Возле двери стояла Варвара. Её волосы растрепались и она глубоко дышала, как будто бежала. Её грудь вздымалась, а губы из-за глубоко дыхания были приоткрыты.

Свет уличного фонаря падал как раз на неё и Вениамин мог разглядеть облачко пара, которое она выдыхала. Ночью температура была где-то минус пять, а она выбежала в своем платьишке, похожем на платье горничной, с голыми ногами и глубоким вырезом. Девушка обнимала себя за плечи, слегка растирая кожу.

— Что-то случилось? — обеспокоено спросил он, — Холодно, ведь, Вы замерзните!

Вениамин попытался снять свое пальто, но девушка отрицательно покачала головой, слегка отступив. Она улыбнулась и её улыбка была столь яркой и обезоружующей, что мужчина безропотно послушался, оставив пальто на себе.

— Я не надолго. Меня оштрафуют, если заметят, что меня нет в зале.

Она засунула руку в передник и вытащила салфетку, подошла ближе и протянула её Вениамину. Тот послушно взял и разглядел поспешно написанный номер. Восьмерка была забавно закрученной, а единица толсто подчеркнута.

— Я не могу, — отрицательно покачал головой Вениамин, протягивая номер обратно, — не могу. Я женат.

Но девушка лишь улыбнулась, не принимая салфетку обратно. Отступила назад, а глаза сверкали веселостью.

— Мне нужно идти. Позвоните мне как-то. Завтра я ещё работаю, а потом у меня выходные.

— Подождите! — воскликнул мужчина, делая шаг к девушке, но та забежала обратно в здание, каким-то чудом легко открыв дверь заведения, оставив мужчину в одиночестве на промозглой улице.

Салфетка была ужасного качества, казалось, она может стереться до дыр от простого прикосновения. От того, он положил её в карман пальто и старался больше не прикасаться. Решил, что не позвонит никогда и ни за что, но почему-то боялся, что цифры размажутся и исчезнуть.

Медленно идя по улице, он решил для себя, что он просто оставит номер. Он не будет звонить, просто оставит его. Положит во внутренний карман пальто и будет носить так, пока тот не сотрется, превратившись в ошметки бумаги. Да, именно так он и сделает.

Завтра суббота, подумал он, стоя на переходе.

Машин не было, но он все равно стоял. По ту сторону тоже стояли. Там была компания молодых ребят, наверняка, студенты. Всем не больше двадцати. Некоторые совсем пьяны, опираются друг на друга и что-то весело и громко обсуждают.

Все неловкие в своем юношеском образе. Напоминающие оленят с длинными, худощавыми ножками.

— Давай туда, — махнув рукой куда-то в сторону, громко сказал один, хотя сам едва держался на ногах.

— Не, — так же громко и невнятно сказал другой, — там дверь на крышу запирается.

Только сейчас Вениамин заметил, что у них было с собой два светлых пакета с супермаркета, через тонкий материал которых проглядывались бутылки, наверняка, пива.

Когда он был так же юн у них тоже не было денег ходить по барам, от того они покупали в магазинах бутылки самого дешевого и пили в общежитие. Иногда шли в какие-то дворы, к лавочкам, в подъезды и бывало, но редко, на крыши. Сейчас тяжело найти многоэтажный дом на котором не заперта дверь на крышу.

Вспомнился старый школьный друг. Когда им исполнилось по пятнадцать, они часто выпивали у него в квартире. У него был только отец и тот часто пропадал на ночных сменах в больнице. Наверняка, все прекрасно знал, но умело закрывал глаза, позволяя детишкам почувствовать себя взрослыми.

Мальчишки прошли мимо, даже не обратив на него внимания. Те от холодного ветра не трезвели, а вот Вениамин себя чувствовал до обидного трезвым. Как будто не пил вовсе.

Телефон завибрировал в кармане и Вениамин достал его. Экран засветился, а после потух. Мужчина попытался включить тот, но ничего не вышло.

Впрочем, это не имело значения.

Магдалина никогда не звонила ему, когда он встречался с друзьями. В пятницу вечером коллеги и даже начальник ни за что не позвонит. Он, как и они для него, существуют только в будние дни с восьми утра до шести вечера.

А после исчезают. Как будто он находится в какой-то игре и все эти коллеги, все эти люди с высотки, лишь декорация, которая растворяется в воздухе, как только пропадает наблюдатель.

После университета у него не появилось новых друзей. А те, что остались звонили как будто по какому-то расписанию. Никто ни за что не позвонит поздним вечером. Как будто с возрастом в дружбе появляются четко прописанные правила.

Или как будто сама дружба пропадает и вы общаетесь, встречаетесь ибо вы же взрослые, состоятельные люди. И у всех таких людей друзья обязаны быть.

Вениамин остановился на середине моста, опершись об поручень, вглядываясь в черные воды реки. Он глубоко вдохнул.

Кончики пальцев замерзли из-за холодного ветра и покалывали.

Ветер, казалось, заставлял вспоминать давно забытое. То, что было в прошлой жизни.

Он так невыносимо скучал за студенческими временами. Во время встреч, как сегодня, они вспоминали былое. Но, почему-то, было не принято вспоминать именно то, что волновало больше всего. Было не принято вспоминать то, что отдавало колющей и тянущей болью в сердце.

Вспоминали, как они веселились с девушками, как напивались, пробовали наркотики.

Но Олег ни разу не вспомнил, как они вдвоем лежали на кровати, глядя в потолок. Они растянулись задевая друг друга непропорционально длинными конечностями. Это была глубокая ночь или же ранее утро. Примерно, как сейчас.

За окном стояла тишина, как будто весь город спал. В комнате был выключен свет, окно было полностью распахнуто, а на улице стояла поздняя осень. От холодного ветра кожа покрылась мурашками, но они как будто этого не замечали. Как и дрожи тела.

Они оба были слегка на подпитии и весь мир казался далеким, каким-то совершенно другим, сюрреалистичным.

Они говорили не громко, как будто боялись разбить атмосферу громкими голосами. И это был единственный раз в жизни Вениамина, когда он был полностью честен с чем-то. Когда его душа была на распашку и все его чувства и волнения выливались словами.

Боль и страхи. Они признавались в этом друг другу. Теперь они не позволяли этого себе. Теперь, по негласным правилам, вы не признаетесь в слабостях. Жалуетесь на начальника, жену и детей, обсуждаете футбол и другие виды спорта, которым ни разу в жизни не занимались. Но не говорите, что не видите смысла в жизни, что она пугает.

Вениамин пропустил пряди волос через пальцы, убирая их с лица.

Купить машину, чтобы ездить на работу, а ездить на работу, чтобы отдавать кредит за машину.

В понедельник ждать пятницы, потому что выходные, а в выходные ждать понедельника, потому что провести полных два дня с женой невыносимо. Ты сидишь перед телевизором, потому что, казалось бы отвык от дней, когда не нужно спешить к бумажкам, документам и каким-то файлам на стареньком компьютере.

Весь год ждать лета, потому что там месяц отпуска. А потом рассказывать коллегам, как потрясающе ты отдохнул на море.

Похвастаться друзьям, показать фотографии.

И какой в этом смысл?

— Эй, сынок, все нормально? Ты чего здесь стоишь?

Вениамин дернулся, оборачиваясь. Рядом стоял полицейский. Он был в теплой дубленке и с красным носом. Ему, наверное, было не меньше шестидесяти. Черты лица были искажены добрым нравом, а глаза светились верой в человечество, которую он умудрился сохранить до таких лет.

— Да, нормально, — ответил мужчина, — просто не особо хочется возвращаться домой.

Полицейский, тот напоминал доброго дедулю, понимающе улыбнулся, подходя ближе.

— Никто не ждет? — он поправил дубинку на поясе.

Вениамин хмыкнул, не зная, что ответить. Жена дома, но ждет ли? И не скажешь сразу.

— Больше нет, чем да, — после, казалось, бесконечно длинной паузы, сказал Вениамин, опять поворачиваясь к реке лицом.

— Это как? — непонимающе нахмурившись, спросил полицейский.

Вениамин хмыкнул, дернув плечами. Как будто пытался пожать ними.

— Меня вот, уже не ждет моя старушка, — вздохнул мужчина, — а когда жива была, пусть земля ей будет пухом, ждала с каждого моего дежурства. И я летел, как влюбленный подросток, — опять наступила долгая пауза, а полицейский опять тяжело вздохнул, — но ничего, ничего. Теперь она меня на небесах ждет.

Вениамин хмыкнул, не желая навязывать мужчине свое мнение, что никто его там не ждет. Вот умер человек и все. Прах прахом и ни души, ни памяти, ни сознания. Одна жизнь, какие-то жалкие шестьдесят лет, в среднем.

— Ты бы не стоял здесь, — отходя, сказал служащий закона, — не хорошее здесь место. Тьху, не хорошее. Частенько ребятишек вылавливаем с реки этой.

— Прыгают, что-ли? — хмуро поинтересовался Вениамин.

— А как же? Дурачье. У самих ещё молоко на губах не обсохло, а они решают, что жить не хотят, вот и летят птичками.

— Я пойду тогда, — мужчина отошел от поручня, бросив взгляд на небо усеянное созвездиями, — жена дома.

— Ну вот и правильно, — довольно сказал полоцкий, поправив фуражку, — чего тогда сказал, что никто не ждет? Беги, не давай скучать ей.

Вениамин шел по знакомым улочкам, ловя открытым ртом холодный воздух. Пальцы уже так сильно пощипывало, что не отличить это от равномерного, пекущего ожога.

Он засунул руки в карманы пальто и прикоснулся кончиками пальцев к салфетки. Она была такой мягкой, что первые секунды он пытался вспомнить, думая, что это платок или же какая-то другая ткань.

Возможно, цифры уже стёрлись, подумал он. Захотелось достать и посмотреть и, если номер ещё различим, переписать его в телефон. Но он сознательно остановил это стремление, силой воли оставляя руку в кармане, хотя думал, что от этого салфетка ещё больше истребится.

Это не имеет значения, уверил он себя, я все равно никогда не позвоню.

Но как только он зашел в подъезд, он тут же вытащил руки с карманов, оправдывая это для себя тем, что все, подъезд, ветра нет.

В нем было тихо. Или от того, что район был хорошим и в их подъездах пьяниц днем с огнем не сыщешь. То ли от того, что сейчас было около четырех утра, а может и все пять. Его шаги разносились, казалось, эхом до самого верхнего этажа. И ему почему-то стало неловко, как будто их слышит каждый, кто живет в этом доме и осуждает за поздние возвращения.

Он медленно поднялся на третий этаж и остановился у квартиры с номером двести двенадцать. Громко завозился ключом в замке, повернул один раз до щелка, попытался повернуть второй, но ключ больше не поворачивался. Он всегда говорил Магдалине закрывать дверь на два оборота, но она лишь пожимала плечами, говоря, что если к ним решит пробраться убийца его не остановит ещё один оборот.

В квартире стояла, казалось, мертвая тишина. Вениамину чудилось, что он может слышать каждый свой вздох. Как будто Магдалины здесь вовсе нет. О её присутствии свидетельствовал лишь холод — опять открыла все окна. И призрачный след сигаретного дыма.

Он стащил из себя обувь, поставил её под стену и прошел дальше по коридору. На прикроватной тумбе тускло горел светильник, а Магдалина лежала к Вениамину спиной, повернувшись на бок. Ему казалось, что она вовсе не дышит.

Он прошел в ванную и закрыл за собой дверь. Когда ты взрослый и серьезный человек ты моешь руки по приходу. Даже если ты пил пол ночи со старыми друзьями, а после бродил по городу в одиночестве думая о смысле жизни.

Мокрыми руками зачесал волосы назад, убирая тяжелые пряди с лица. А после стащил вещи, бросил их возле корзины для грязного белья. Кафель холодил босые ноги и он неловко поджимал пальцы.

Взгляд зацепился за тумбу. Между кремом для рук и бальзамом для волос стояла упаковка теста на беременность.

Когда он вышел с ванной Магдалина лежала в той же позе, не сдвинувшись, кажется, ни на сантиметр.

В квартире было так невыносимо тихо, что был слышен даже скрип простыней, когда Вениамин лег в кровать. Он бросил быстрый взгляд, на жену, что лежала на другой половине кровати. Та все так же не сдвинулась, не повернулась.

Между ними было расстояние в две ладони, если не больше, как будто каждый пытался инстинктивно отодвинуться подальше. И в конечном итоге они лежали едва ли не на краю.

В квартире было невыносимо холодно, казалось, практически так же как и на улице. Но он совершенно забыл об открытых окнах до того, как лег в кровать. А сейчас вставать совершенно не хотелось, внутри билась мысль, что если он встанет с кровати и начнет закрывать окна, Магдалина обязательно проснется.

От того он просто укрылся своим одеялом.

Кажется, давным-давно, когда они только поженились или когда они только находились в отношениях, они спали под одним одеялом. Но это казалось было целую вечность назад, что и не вспомнишь, было ли такое на самом деле или может быть ему это просто приснилось.

Сейчас Магдалина спала под воздушно мягким, но не очень теплым пледом. А Вениамин под тяжелым, ватным одеялом.

Вениамин закрыл глаза.

Ему чудилось, что он утопал в снеге. Погружался все глубже и уже через мгновение тело, как будто было чужим. Полностью расслабленным и каким-то неподъёмным.

Вениамин не понимал спит ли он, ему чудилось, что нет, что он может связно мыслить и если захочет сможет пошевелиться, но этого делать не хотелось. Может быть, уже утром, когда он открыл глаза, подумал он, часто просто просыпался ночью, вот и чудилось, что не спит вовсе.

В квартире было тихо, так тихо, что непонятно Магдалина дома или нет. Её часть кровати пустовала, а окна уже были закрыты. Но, казалось, квартира напиталась морозным воздухом.

Он лежал на спине, раскинув руки и закрыв глаза.

За окном завывал ветер. Скоро зима. А он ненавидел зиму, особенно зимы в этом городе. Почти никогда не бывает снега, а если и бывает то растает спустя несколько дней, прекращаясь в грязь.

В зимы он особенно сильно чувствует одиночество.

Если прислушаться можно услышать редкие капли дождя, что бьют по подоконнику. Эта осень особенно серая и дождливая.

С кухни раздался свист, а после он мог расслышать, как его жена наливает закипевшую воду в чашку. Та всегда по утрам пьет кофе, даже если ей не нужно на работу. Наоборот, когда выходной она позволяет себе утром две, а то и три чашки. Пьет их не спеша, наслаждаясь. В будние дни она выпивает одну как можно быстрее, чтобы не опоздать на работу. Удивительно, что не обжигается.

Вениамин поднялся с кровати и шаркающе пошел на кухню.

Как он и думал, Магдалина сидела за кухонным столом. Перед ней была чашка темно коричневого, практически черного, кофе. На столе лежала толстая книга, которую девушка читала. А рядом была прозрачная, чистая пепельница.

— Доброе утро, — не отрываясь от книги, сказала девушка, переворачивая страницу.

— Доброе, — ответил он.

В привычном молчании он взял свою чашку, заварил чай и пока тот остывал, заглянул в холодильник. Там практически ничего не было и Вениамин, сев за стол, обняв чашку ладонями, задумался о том, куда можно пойти позавтракать.

В этом не было ничего удивительного. Магдалина ела мало, а утром никогда. А о нем она, наверное, забывала. А он и не говорил ей никогда. У них не было принято заказывать, что хочешь на ужин или на завтрак. Каждый заботился о своих потребностях самостоятельно.

Он быстро выпил чай, чувствуя, как тот обжигает небо, но сидеть в полном молчании сегодня было как-то особенно тяжело. Как будто присутствие жены заполняло все пространство и давило невидимым грузом.

Вениамин поплёлся обратно в комнату, лег на кровать и включил телевизор, бездумно переключая с канала на канал. На кухне опять засвистел чайник.

Когда он понял, что смотрит футбол, который люто ненавидел всю свою жизнь, он взял ноутбук. Смотрел минуты три на пустую строку поиска, не зная, что написать. Как будто он отучился наслаждаться свободным временем. Не знал, что делать помимо работы, на которой всегда мечтаешь о доме и отдыхе.

Он услышал, как открылось окно на кухне и закрылась дверь. И включил какое-то глупое видео. Одно из тех, которое имеет около миллиона просмотра и не несет за собой никакого смысла. Ты смотришь его лишь ради того, чтобы убить время.

Но молчание квартиры давило и спустя полчаса он не выдержал. Засунул ноутбук в специальную сумку и быстро оделся. Зачесал волосы назад, убирая темные кудри с лица.

Когда он уходил дверь в кухню была по прежнему закрыта и если прислушаться можно было услышать завывание ветра. Наверняка, Магдалина сидит на подоконнике, как всегда, одетая слишком легко для этого. В одной руке держит кружку горячего кофе, другой медленно и как-то вдумчиво подносит сигарету ко рту.

Он слишком громко захлопнул за собой дверь.

Они никогда не интересуются друг у друга, куда уходят и когда вернутся, но почему-то Вениамин чувствует себя обязанным поставит девушку хотя бы в известность, что он ушел. На случай, если его присутствие так же давит на неё, как на Вениамина давит её присутствие.

Девушка дернулась, не ожидавшая хлопка двери, погруженная в свои мысли. Пепел сорвался с сигареты, падая на обгаженное бедро.

Магдалина чертыхнулась, пытаясь его стряхнуть, но на коже все равно осталась серая полоса.

Допила одним большим глотком кофе, наслаждая насыщенно-горький привкусом и затушила окурок об прозрачный бок пепельницы.

Был уже полдень.

Магдалина поставила кружку в раковину, бросив взгляд на телефон. Тот молчал. Не было ни пропущенных звонков, ни непрочитанных сообщений.

Что, впрочем, не было удивительно. Она упомянула в недавнем разговоре, что в субботу может быть придёт в гости, когда говорила с матерью. А так же, как-то говорила, что может быть наведается на сегодняшнюю лекцию.

Но ей не звонили, чтобы уточнить придет она или же нет. Лишь её мать ещё не смирилась с её привычкой приходить и уходить, когда вздумается, ориентируясь лишь на свое настроение.

Девушка захлопнула за собой дверь в ванную. Присела на крышку унитаза и взяла в руки тест на беременность, не решаясь его распечатать.

Ей было уже почти тридцать и она проходила тесты практически каждый месяц. Но один за другим они были отрицательными.

Она вздохнула, прикрыв глаза. Распечатала тест дрожащими руками.

В горле стоял ком и ей казалось, что она забыла, как дышать. Каждый вдох давался тяжело.

Она сидела, глядя на тест, ожидая, когда проявится одна или две полоски. И каждая секунда была тяжелой вечностью.

Девушка откинулась назад, затылком оперлась об стену, покрытую кафелем. Холод от неё побежал мурашкам вниз по спине.

Она так давно мечтает о детях. Она не хочет быть теми многодетными матерями, которые говорят, что дети смысл их жизни и не посвящают ни минуты себе.

Она ни за что не поверит в это. Человечество слишком эгоистично, чтобы бескорыстно находить смысл жизни в ком-то другом.

Если ты посвящаешь всего себя своему ребенку это не от светлой любви, а от того, что ты чувствуешь свою никчемность и надеешься стать хоть кем-то, если твой ребенок добьется хотя бы немногим больше чем ты.

Чтобы не быть какой-то безымянной и серой ничего не значащей личностью. Одной из многих. А чтобы с гордостью говорить: «а мой ребёночек достиг вот этого!». Как будто его заслуги автоматически и твои тоже.

А печаль в том, что эти дети чаще всего такие же бесполезные.

Её мать всегда говорила: «я посвятила вам всю себя», ставя им это в упрек. Как будто они задолжали ей жизнь. Она была уверена, что они должны чувствовать себя обязанными и благодарными.

От того Вика — младшая сестра, была любимицей их матери. Та обхаживала её, полная благодарности и с благоговением говорила, как она признательна за все то время и силы.

Их мать едва ли не считала, что их жизни принадлежать ей, и она имеет полное право решать, что, как и когда им делать. Вика прислушивалась, кивая, выполняя «советы» матери.

Ещё одна причина, почему она была любимицей.

Девушка шумно выдохнула, прошли положенные пятнадцать минут.

На тесте была одна полоска.

Магдалина наклонилась вперед, закрыв глаза. Те пекли от слез, но она глубоко дышала, стараясь не плакать, прикрыв часть лица рукой. Как будто боялась, что кто-то зайдет и увидит выражение её лица.

Опять отрицательно.

— Не плачь, не плачь, не плачь, — говорила она себе, едва открывая рот.

Глубоко вдохнул и тяжело выдохнув, она поднялась. Выкинула очередной тест. Нужно просто выполнять привычные действия. Если ты живешь так, как будто ничего не случилось, то как будто переходишь в режим автоматизма и забываешь о боли.

Она подошла к окну на кухне. Там моросил небольшой дождик и она любила такую погоду. Особенно она любила сидеть на автобусных остановках, глядя на спешащих куда-то людей. Или в небольших уютных кафе, попивая горячий кофе, наслаждаясь негромкой музыкой и отголосками чужих разговоров.

На лекцию не хотелось и навещать мать не хотелось тем более.

«Выставка», — решила девушка. Правда она не знала, есть ли сегодня какая-то художественная или хотя бы фотовыставка. Но даже если нет, она не расстроится. Она пройдется по малолюдной улице, наслаждаясь людьми, спешащими куда-то.

Когда она выходило было уже около двух часов ночи. А она обещала прийти в гости к матери в три.

Наверняка, там будет Вика. Отчим не работает, так что почти все время сидит в квартире. И если она придет, они все втроем будут говорить о её безответственности.

Она прихватила зонтик и небольшую сумочку. Накинула плащ на тонкую блузку.

Когда она вышла на улицу то с удовольствием вдохнула запах озона. У мокрого асфальта и серых туч был особенный, ни с чем несравнимый запах.

Сырая земля и пыль, лужи. И все с тускло серого преобразилось в темно серый.

Ближайшая галерея была в трех автобусных остановках. Но, наверняка, сейчас автобусы битком забиты. Даже в субботу, в обед, много людей едут неизвестно куда по неизвестно каким делам. От того Магдалина раскрыла зонт и неторопливо пошла в сторону галереи.

Капли мерно бились об ярко-красный купол зонта. По лужам расходились круги. Девушка шлепала по воде, не глядя под ноги.

Наверное, я всегда буду любить такую погоду, глядя вдаль улицы, подумала Магдалина.

Когда ей было шесть и её отец ещё был жив, это одно из последних воспоминаний о нем, они вышли прогуляться в парк. И неожиданно начался дождь. Все заторопились по домам, брали детей на руки, чтобы быстрее добежать, а они продолжили сидеть на лавочке. Отец раскрыл над ними зонт и капли отбивали странный, умиротворённый ритм по зонту.

Её отец мог наслаждаться самыми простыми вещами, видел прекрасное где никто больше не видел ничего особенного.

Она, ещё совсем малышка, сидела рядом, наблюдая за спешащими куда-то людьми и пыталась увидеть их так, как видит её отец.

Он умер в автокатастрофе спустя три месяца.

И её мать не взяла её на похороны.

Она всегда была слишком эгоистичной и сама того не осознавая она решила так отомстить за то, что чувствовала всегда. Отомстить за то, что её дочь никогда не будет её любить так же сильно, как любила своего отца.

Или это была такая своеобразная месть ему.

Она верила в призраков и в загробную жизнь и хотела сделать больно тем, что его обожаемая дочурка не пришла попрощаться сним.

Её мать не была самой умной женщиной, но она прекрасно чувствовала, что её бывший муж оставался с ней исключительно из-за Магдалины.

Но ничего, хмыкнула девушка про себя, новый муж соответствует её представлениям о семье. И дочурка тоже. Только она одна, дочь от предыдущего брака, разрушает идеальную картинку семьи.

Впрочем, её мать и не скрывала разочарование в своей старшей дочери. Когда ей было около пятнадцати к её матери частенько захаживали её подруги вместе с друзьями отчима. И она не понижая голоса во всеуслышание заявляла: «Старшая вся в своего отца! Такая же индивидуалиста!».

«Индивидуалиста? — переспрашивал отчим, — ты слишком к ней мягкая. Она просто эгоистичная зазнавшаяся девчонка».

В том, что её отчим любил больше свою родную дочурку, маленькую Викулю, не было ничем удивительным.

Когда Магдалина дошла до галерее дождь усилился, превращаясь практически в ливень. Людей стало ещё меньше, но вот парковка у галереи была битком забита. Хотя та обычно была полупуста.

Не достаточно большая, чтобы привлечь туристов и довольствовалась лишь небольшим количеством любителей искусства из местных жителей.

— Ох, здравствуйте, — поприветствовала её милая старушка у входа. То ли у неё была удивительно хорошая память на лица, то ли Магдалина слишком зачастила, — хорошо, что вы решили к нам сегодня заглянуть. У нас потрясающая выставка!

— Картины? — поинтересовалась Магдалина, складывая зонтик и снимая плащ, чтобы отдать его скучающей женщине и получить номерок.

— Да, но больше ничего не скажу. Лучше проходите и наслаждайтесь.

— Благодарю, — кивнула девушка, то ли поблагодарив старушку, то ли женщину, давшую ей номерок.

В обычной белой водолазке и черных джинсах она выделялась. От того ловила на себя ничего не выражающие взгляды.

Большая часть посетителей были молодые люди, одетые, как на светское мероприятие. Девушки обвешались золотом, стучали шпильками и сверкали идеальным макияжем, претендуя на звание представленной на выставке картины.

Молодежь, которая ничего не понимает в искусстве, но разбирается в нем сейчас модно. От того они ходят меж рядов картин с умными лицами.

И толстосумы, для которых ценность картины измеряется в том, сколько за неё готовы заплатить. А покупать новые произведения искусства лишь ещё один способ показать свой достаток.

— Какое сочетание красок! — проходя мимо картины возле которой скопилось множество народа, слышала Магдалина.

— Пуся, мне скучно, может поедим в какой-то ресторанчик?

— Эта картина будет отлично смотреться в моей гостиной!

Возле некоторых собрались едва ли не целые толпы. Наверное, уже объявили, что эти картины самые дорогие. Мимо них Магдалина проходила, бросив лишь короткий взгляд.

Телефон зажужжал и она достала его, поймав на себе недовольный взгляд какой-то бабули театралки с большим искусственным цветком в волосах.

На экране высветилось «мама» и девушка сбросила вызов и выключила звук.

Положила в карман штанов, чувствуя как мать начала звонить ещё раз. Но невозмутимо игнорировала это.

Магдалина остановилась возле одной картины. Кроме неё ту рассматривал только один человек, мужчина тридцати лет, больше напоминающий бывшего военного, чем эстета.

Глядя на эту картину Магдалина почувствовала, как сердце сбилось со спокойного ритма. Хотелось запомнить каждую деталь.

Одинокая улица, покрытая дождем и разросшиеся деревья, а где-то далеко маленький домик.

— Наверное, — обратился к ней мужчина, повернувшись к Магдалины, спустя минуты две, — мы ничего не понимаем в искусстве.

— Это моя любимая картина на этой выставке, — продолжил он, — но похоже кроме нас она никого не зацепила.

— Не волнуйтесь, — спокойно ответила Магдалина, — здесь никто не разбирается в искусстве. Так что просто делайте умное лицо и вы отлично сольетесь с толпой.

Мужчина рассмеялся и в уголках его глаз появились морщинки. Несколько людей покосились на него недовольно, по неписаным правилам этикета видимо непринято смеяться, когда другие пытаются изобразить умников и эстетов.

Они высокомерно оглядели его с головы до ног и Магдалина тоже сделала это. Он так же как и она совершенно не вписывался в обстановку.

Футболка и джинсы, а на ногах стоптанные красавки. На руках несколько браслетов с темных бусин, а на шее цепочка с военным жетоном. Светлая щетина и русые, растрёпанные волосы.

Да, он определенно не походил на завсегдатия картинных выставок.

— Рад, что встретил хоть кого-то с чувством юмора в этой толпе снобов. Составите мне компанию?

— Чтобы было не так одиноко делать лицо, как будто мы разбираемся в этом всем? — улыбнулась девушка, беря мужчину под руку.

— Естественно.

— Как вы сюда попали? — остановившись возле одной из картин, спросила Магдалина, — Вы не выглядите, как контингент этой галереи.

— А как кто я выгляжу? — ухмыльнувшись, спросил мужчина. Когда он ухмылялся его светлые, практически льдистые глаза сверкали ироничным холодом, а лицо становилось по-змеиному хитрым.

— Как беспринципный ублюдок, — сразу же ответила девушка.

— Благодарю, — кивнув, что больше походило на поклон, сказал мужчина, — это не самое плохое, как меня называли. И значит это судьба и мы должны составить компанию друг другу.

— Почему? — спросила девушка, проводив взглядом расфуфыренную блондинку.

— Беспринципный ублюдок, который трахает очаровательную замужнюю даму, пока ту дожидается дома милый муженек. Именно так мы выглядим.

— Вам часто дают пощёчины, да? — слегка улыбнувшись, поинтересовалась Магдалина.

Мужчина громко рассмеялся, слегка запрокинув голову.

Да, часто, подумала Магдалина, глядя на мужчину. Отличная компания, без сарказма, отличная.

— Ужасная картина, — громко сказала она, прерывая их завязавшуюся беседу, спустя минут десять.

Возле этой картины было по меньшей мере человек десять и минимум семеро недовольно на неё обернулись. Спутник же довольно до нельзя ухмыльнулся.

— Мне тоже не нравится.

— Ни капли эмоций, — продолжила Магдалина, — на этой картине художник просто нарисовал то, что хочет публика. Чтобы ему дали побольше денег.

Один из толстосумов, который, видимо воображал себя разбирающимся в искусстве, возмущенно начал хватать воздух ртом. Его толстое лицо загорелось красным от возмущения. Магдалине даже стало интересно, скажет ли он что-то или же нет. Может, пойдет жаловаться администрации, помахивая своим статусом и званием.

— Пойдем, милый, — потащила его под руку его женушка, в дорогущих шмотках, — нету чего закатывать скандал. Просто очередное быдло. Пускают кого не попадя на выставки.

Телефон в кармане Магдалины в очередной раз завибрировал. Если она не ошибается это был уже десятый звонок.

Она вытащила его. Как она и думала, на экране светилось «мама», а время в углу экрана показывало, что уже полчетвертого и она бродит со своим спутником по меньшей мере полчаса.

Она сбросила вызов.

— Не желаете говорить со своей матерью? — любопытно поинтересовался мужчина, приподняв одну бровь.

— Я должна была сейчас сидеть у неё на кухне с чашкой чая и слушать её причитания о том, что я неправильно живу.

— И Вы вместе того, чтобы проводить время с мамочкой выбрали толпу незнакомых, раздражающих людей.

— От чего раздражающих? — ведя мужчину дальше, поинтересовалась Магдалина, — Я искренне люблю людей! И я всегда рада находиться в их компании. А вот в компании матери находиться нет желания. Как бы она этого не хотела.

Спустя ещё два звонка матери Магдалина отключила телефон.

Когда она его отключила и выдохнула с облегчением её спутник достал небольшую серебристую флягу с кармана.

— Не желаете? — открыв и сделав большой глоток, спросил мужчина.

Его кадык дернулся вниз, а после вверх. Мужчина слегка скривился, видимо, налито было что-то крепкое. Он протянул Магдалине флягу и она тоже сделала большой глоток, а после протянула её обратно мужчине.

Рот слегка обожгло и девушка в крепком привкусе узнала бренди.

Сделав ещё один глоток, мужчина засунул флягу обратно в карман джинсов и заговорил.

— Творить и разбираться в искусстве легче, когда в тебе есть хоть капля алкоголя. Предполагаю, что философия возникла так же.

Они замолчали, бродя вдоль галереи, рассматривая картины. Ещё двадцать минут, до момента, когда Магдалина почувствовала, что ещё немного и она захочет пойти выпить кофе с этим мужчиной.

— Благодарю, что составили мне компанию, — надевая плащ, который взяла в гардеробе, поблагодарила Магдалина своего спутника.

— Это я должен благодарить, — придержав зонтик девушки, пока та завязывала пояс, сказал он, — Вы не дали мне заскучать. Может в благодарность позволите подвести?

— Нет, — забрав зонтик, улыбнулась девушка. Когда она улыбалась её едва заметные веснушки на носу становились более очевидными, — не хочу разочаровываться. Сейчас Вы незнакомец, с которым я отлично провела время. Не хочу разговориться и понять, что на самом деле Вы скучный мужчина.

Спутник тепло улыбнулся, выходя вместе с Магдалиной из здания. Они остановились под навесом у входа.

— Прощайте, — едва слышно сказала Магдалина.

Мужчина кивнул, а девушка спустилась по ступенькам, открыв зонт. Он распахнулся ярко-красным куполом.

Девушка шагала по лужам по практически полностью пустым улицам. Воздух был напитан запахом дождя. А её зонт был ярким, запоминающимся пятном.

Мужчина проводил её фигуру, которая сама по себе напоминала картину и вновь скрылся в галереи. За его спиной захлопнулась тяжелая дверь галереи.

Магдалина шагала, шлепая по лужам. Кроссовки промокли практически сразу же.

Громко ударил гром и как будто по приказу того дождь превратился в ливень. А девушка быстрее зашлепала по лужам, практически переходя на бег. Как только она забежала под крышу автобусной остановке она закрыла зонт.

От дождя помимо неё укрылось ещё человек шесть. Некоторые скучающе смотрели вдоль дороги высматривая автобус. Некоторые просто сидели, укутавшись в куртки или же смотрели что-то в телефоне.

Магдалина включила телефон, предчувствую звонок матери. Та ведь не удержится, позвонит, как только ей придет сообщение о том, что её дочурка вновь в сети.

На экране крутилось колесико загрузки, зашумел подъезжающий автобус. Когда он остановился и дверь громко распахнулась, телефон полностью загрузился. Высветилось ещё три пропущенных.

Девушка не успела даже спрятать его в карман, как тот вновь зажужжал звонком матери.

Запрыгнув в автобус и усевшись на свободное место у окна в самом конце она ответила. Тяжело выдохнула и поднесла телефон к лицу.

— Да.

— Ты ещё дольше не отвечать можешь? — тут же спросила её мать голосом, в котором сквозило недовольство.

— Я заходила в автобус.

— Все мои сорок звонков? — она всегда была склона к преувеличениям.

— Была занята, — негромко ответила девушка, глядя в окно. Стекло запотело и с той стороны капли воды выводили полосы-потеки, напоминающие следы, что оставляют за собой улитки.

— Чем таким ты была занята, что у тебя нет времени на свою мать? Ты обещала сегодня прийти. Вика, вот, пришла. Хотя тоже работает, а у тебя времени нет!

Магдалина вывела сердечко на запотевшем стекле, не слушая, прекрасно зная и так, что говорит её мать. Сердечко тут же потекло.

Она вывела круг — голову человечка, несколько прямых линий — тело.

— Живешь в двадцати минутах, а не приезжала уже два месяца!

— Я приеду, сегодня, хорошо? — глядя на то, как расплывается фигурка человечка, спросила Магдалина.

— Поторопись! — ответила мать, отключившись.

Девушка откинулась назад, слегка запрокинув голову, глядя в окно. Очертания сердечко уже и не угадаешь.

За окном люди под зонтами. Некоторые прячут головы под капюшонами. А некоторые топчутся на сухих островках под навесами или на остановках.

Автобус остановился на остановке у её дома. Ей бы не выходить, ехать к матери по этому же маршруту, только дальше. Но в последний момент Магдалина подорвалась и, извинившись, протолкнулась между пытающихся зайти в автобус людей.

Когда автобус отъехал, оставив её на остановке, девушка выдохнула. Сама не понимала, почему это сделала. В одно мгновения с нетерпимой силой захотелось оказаться хотя бы на пять минут дома. Она не открывала зонт, не торопясь идя по залитой водой улочке. Так хотя бы будет причина, почему она вначале заглянула домой. Промокла, вот и пришла переодеться перед тем, как поехать к матери.

Зазвенели ключи, когда она открывала дверь квартиры.

Та встретила её тишиной и пустотой. Вениамин или ещё не вернулся или же опять ушел.

Она прошла в квартире, оставляя за собой след из мокрой одежды. Плюхнулась на кровать лишь в одном белье. Из-за мокрых волос на белой постели остались мокрые следы.

У неё были тяжелые, темные волосы немного ниже плеча. Они извивались в легких волнах. Сейчас, когда они были мокрыми, пряди слиплись. Вода буквально стекала с них, оставляя вместе с водой на простыне запах дождя.

Девушка повернулась на бок и запустила руку под кровать. Достала пачку сигарет и зажигалку и вновь откинулась на спину. Прикурила, выпускала серые облака в потолок, прикрыв глаза.

Кожа покрывалась мурашками из-за холода, а по окну стучал дождь.

Бросив взгляд на часы, что висели на стене, девушка застонала, затушив окурок. Поднялась с кровати и распахнула окно. В лицо тут же ударил ветер, откидывая волосы назад. Мокрые пряди взлетели, а после холодными плетьми упали обратно на плечи.

Оставив окно открытым, она подошла к шкафу. Нашла джинсы и взяла обычную белую рубашку Вениамина. Та все ещё пахла его одеколоном.

Он почти никогда не ездил с ней к её родителям. Он, может быть, и не был бы против поехать, но Магдалина не видела в этом смысла. Раньше он предлагал, он всегда отказывалась. Сейчас он уже просто не предлагал.

Магдалина повернула голову, утыкаясь носом в воротник рубашки. Там особенно сильно пахло одеколоном её мужа.

Это была её старая привычка, как будто она пытается спрятаться или же избавиться от внутреннего напряжения. Одевает рубашки мужа, на встречи с родителями и сестрой надеясь избавиться от этого неприятного чувства беспомощной тоски, когда ей в очередной раз высказывают о том, что она живет неправильно.

Это совершенно полностью не помогало. Но и не делать этого она уже не могла.

Надела пальто — скоро уже вечер и уже сейчас чувствуется его холодное, морозное дыхание.

Магдалина забежала в маленький, дешевый магазинчик возле дома, который, казалось, вышел прямо из СРСР. Там за прилавком со старыми весами стояла хамоватая продавщица со стереотипно фиолетовыми волосами и недовольным взглядом.

— Этот торт, пожалуйста, — едва взглянул на стеллаж, сказала Магдалина доставая кошелек.

— Этого нет. Это упаковка, — проворчала женщина.

— Дайте любой, — тут же ответила Магдалина, под косым взглядом женщины.

Глядя на коробку торта, что ей всунули, Магдалина вышла с магазина. Ещё одна глупая традиция.

Все знают, что ей дела нет до того кто какой любит торт. Она не утруждает себя запоминанием, но ей упорно продолжают говорить, чтобы она не забыла купить его к чаю.

Она сама торты терпеть не может, впрочем, как и все сладкое. Так что, чтобы она не купила, её мать все равно будет недовольно ворчать, что она, такая непутевая дочка, нарушает светлую семейную традицию с чаем и тортом.

Когда Магдалина добралась до обычной серой многоэтажки, в которой провела все свое детство, улицы уже были погружены в вечерний мрак. Дождь ещё моросил, но о ливне напоминали лишь лужи-озера растянувшиеся вдоль дорог.

Обычная двухкомнатная квартирка-коробка, выходящая окнами на такой же обезличенный двор.

Магдалина терпеть не могла эту квартиру. Она навеивала на неё тоску.

Летними, впрочем, осенними и весенними тоже, вечерами во дворе собирались компании на подпитии. Они хохотали, что-то кричали. Раньше они горланили песни, сейчас же они включали музыку.

Можно было вместо телевизора наблюдать за их разборками, правда, это слишком быстро надоедало.

Даже когда Магдалина была маленькой, ещё когда её отец был жив, она искренне и всей душой ненавидела эту квартиру. Она знала, что её отец испытывал те же чувства. От того, в очередной раз, когда он увез её на машине на безлюдное летнее поле, она спросила от чего же тот её купил.

В их маленькой семье именно отец приносил деньги. Мать никогда не работала, считая, что женщине не положено работать и она должна сидеть дома, как истинная хранительница очага.

Так что именно слово её отца должно было стать решающим.

Он вздохнул, признал свою нелюбовь к этой квартире.

— Как только я её увидел сразу же почувствовал такую тоску и серость, — наверное, от того, что она была его первым и любимым ребенком он всегда говорил с неё как со взрослой. Ещё не извратилось отношения к детям тем, что их слишком много, — но твоя мать была просто в восторге. Она нашла в ней что-то очаровательное. Видимо, если в Америке идеальная семья — это семья в частном доме за белым заборчиком, то у нас — это маленькая серая квартирка в коммуналке.

Магдалина нажала на звонок, сглотнув неприятный ком воспоминаний. Прошло так много лет, а мысли об отце до сих пор оседают тяжелым грузом где-то в груди.

— Лена, — сказал её отчим, открыв дверь.

Девушка безразлично кивнув, на его такое же безразличное приветствие.

Он стоял в дверном проеме, самый стереотипный из всех возможных отчимов. Девушке казалось, что если кому-то сказать слово «отчим» картинка, которая всплывет в их головах будет советовать этому мужчину. Он даже вышел её встречать в растянутых на коленях трениках и майке-алкоголичке с пятнами на ней.

— Мам, я купила торт! — крикнула девушка, поставив тот на табурет, разуваясь.

— Проходи на кухню! — прокричали ей в ответ.

Отчим поковылял в комнату, пробурчав, что не будет вмешиваться в бабские разговоры. Он неприятно шоркал тапочками, а когда плюхнулся на диван, тот заскрипел старыми пружинами.

Магдалина зашла на кухню, закрыв за собой скрипучую дверь, держа впереди торт, как какой-то щит или белый флаг мира.

На табурете, спиной к окну, сидела Вика. Она поставила правую ногу на сидение стула и упиралась подбородком в коленку, иногда закидывая в рот печенье.

Ей было двадцать три и это можно было понять лишь по некоторым аспектам её поведения. Лишь когда она вела себя как избалованная принцесса, что не наигралась в куклы и интриги.

Внешне же её возраст определить просто было невозможно.

Волосы перекрашенные в модный светлый оттенок, длинные наращённые ногти и надутые губы. Она хлопала своими искусственными ресницами и из-за ботокса в скулах её лицо всегда казалось немного высокомерным.

Но все равно, каждый раз, когда Магдалина смотрела на свою младшую сестру она видела ту маленькую девчонку, которая примеряла пышные платья и крутилась, от чего юбки взлетали. Её глаза сверкали восторгом, а все лицо было искаженно ослепляющим счастьем.

Вика всегда была яркой. Пошла на танцы, пение, рисование, гимнастику. Не задерживалась ни в одном кружке дольше нескольких месяцев, перегорая, но благодаря этому она всегда была первой во всех школьных представлениях и конкурсах.

Детская потребность во внимании переросла в женскую потребность в мужчинах. Казалось, Вика физически не могла жить без восхищённых взглядов и ухаживания.

Она любила саму мысль находиться в отношениях.

А для счастья было достаточно выйти замуж за богатого и красивого. Впрочем, Магдалина была уверенна, что этого Вике действительно хватит. Ей будет приносить радость сама мысль, что вот, она теперь жена.

— И где ты пропадала? — закинув в рот очередное печенье, спросила Вика. На её пальчике сверкало кольцо с большим камнем. Наверное, очередной подарок от поклонника.

— Были дела, — спокойно ответила Магдалина, поставив торт, в центр стола.

— Лена! Сколько раз говорить, что мы любим фруктовые?

Магдалина повела плечом, игнорируя мать.

Ей было уже почти тридцать, исполниться через два месяца, а она до сих пор не может заставить мать называть её настоящее имя, а не сокращение.

Та всегда называла на неё «Лена», когда злилась. Она называла на неё так несколько месяцев после того, как ей исполнилось восемнадцать. А после ещё несколько месяцев вообще не обращалась по имени, обходясь прозвищами.

И даже сейчас она почти никогда не обращается к ней по имени.

— Ладно, — вздохнула мать, вытерев руки об передник, — кофе без сахара?

Она, не дожидаясь ответа, повернулась к плите, наливая в кружку крепкий, черный кофе. Себе и Вике она налила зеленый чай.

Насчет имени «Магдалина» настоял её отец и её мать его искренне ненавидела. Хотя девушка подозревала, что её мать раздражает не само имя, а его история. Это было как очередное бельмо напоминающее, как она говорит, об ошибке молодости.

После смерти отца она повадилась иногда называть на неё «Леной», утверждая, что это просто сокращение. А за несколько месяцев до восемнадцатилетия дочери начала совершенно откровенно говорить, что имя можно поменять на такое простое и красивое «Лена».

Магдалина была упорна в том, чтобы этого не делать.

А теперь её мать так же упорно продолжала иногда сокращать её имя.

— Давай, рассказывай как у тебя дела, — сев на табурет, сказала женщина, громко отхлебнув зеленый чай с кружки, — все в библиотеке пропадаешь?

— Мне нравится моя работа, — пожала плечами Магдалина.

На самом деле ей нравилась литература. От того работа в библиотеке ей показалась самой подходящей.

На ней её держал коллектив. Такие же книжные черви, которые на обеденном перерыве обсуждают книги, хотя, казалось бы, за рабочий день должны от них устать.

— Вика, а у тебя как дела? — перевела тему Магдалина, — Работу нашла?

— Я и не искала. Мне она сейчас не нужна.

— У нашей Викуни новый мужчина, — как-то гордо сказала мать, — мужчина обеспеченный.

— Ага, — ответила Магдалина, доставая из умки пачки сигарет, — это самое главное.

Женщина что-то согласно замычала, совершенно не замечая скользящей в словах дочери иронии.

Глава 3

Вениамина было смешно.

Он осознавал, что походил на фрилансера. Те любили сидеть в кофейнях с большими бумажными стаканами кофе и что-то делать на своих ноутбуках.

Он же не хотел возвращаться к жене. От того он сидел в небольшой кофейне у дома, пил чай и заедал это все пирожным. Смотрел фильм в ноутбуке, а после, заскучав, начинал читать различные статьи.

Когда вы вдвоем в квартире, больше никого в ней нет, то особенно сильно чувствуется, что вы абсолютно чужие люди.

Ни она, ни он не знают друг о друге ничего. Может быть, лишь какие-то повседневные привычки. Они знают друг о друге не больше того, что знают обычные соседи, вынужденные жить в одной квартире, чтобы сэкономить деньги.

Ему нужно забрать машину.

Он мог бы пойти сейчас, все равно не знал, чем занять себя. Но почему-то хотелось дождаться вечера.

Номер в кармане был укоризненным напоминанием.

Вениамин, каждый раз, когда вспоминал о салфетке с выведенными цифрами, понимал, от чего он желает дождаться вечера, но предпочитал игнорировать это. Если не думать, то совесть затыкается.

Он, скучая, наблюдал за посетителями поверх экрана ноутбука. Большинство медленно цедили кофе, глядя в телефон или же в окно и было сразу понятно, что здесь они лишь, чтобы переждать дождь. То ли по неуверенному ёрзанью, то ли по слегка нахмуренным бровям.

За стойкой стояла сонная девушка с неуклюжим пучком на голове и такой же сонный парень.

Магдалина тоже иногда делала пучок, глядя на спадающие светлые волосы, вспомнил Вениамин. Но её волосы, весь её образ, всегда смотрелся совершенно по-другому.

Его жена в своей небрежной изысканности напоминала француженок из старых фильмов.

Именно это его когда-то покорило.

Встретился он с ней в парке. Он ждал девушку, с которой было назначено свидание, а Магдалина не смогла найти свободную скамейку. От того спросила не возражает ли он, если она присядет.

Он не возражал, его девушка опаздывала уже на двадцать пять и минут и она не отвечала на звонки.

Между ними лежал слегка подвявший, несчастный букет ромашек. И он боролся с порывом выкинуть его.

Магдалина читала какую-то книгу и Вениамин залюбовался тем, как она выглядит в солнечных лучах. На свету были видны веснушки, глаза сверкали насыщенно-карим светом, а улыбка успокаивала своей мягкостью.

Правда, его сердце никогда не сбивалось с привычного ритма рядом с ней.

Ей тогда было двадцать шесть, ему тридцать три. И он тогда думал, что это любовь.

Её было тяжело не любить.

Когда было четыре часа он уже не мог просто сидеть и делать вид, что чем-то увлечен. Мысли все чаще расплывались, вырисовывая образ загорелой кожи и темных волос.

Он в каком-то нетерпении постукивал ногой, поглядывая на время.

Вздохнув, он закрыл ноутбук и вызвал такси, нетерпеливо поглядывая на парковку возле кофейни. Он сидел рядом с окном практически во всю стену, так что та была как на ладони.

В тепле кофейни, пропитанным горячим запахом напитков, было даже как-то смешно наблюдать за куда-то спешащими людьми. Это напоминало просмотр телевизора.

Там трагедии, спешка, здесь — покой, пропитанный запахом кофе и сладостей и негромкой, размеренной музыкой.

Кто-то рядом громко рассмеялся и Вениамин вздрогнул, переведя взгляд на соседний столик.

Четверо парней школьного возраста. У них всех были мокрые из-за дождя волосы и яркие улыбки, какие могут быть только когда тебе лет пятнадцать-шестнадцать.

Его телефон, лежащий на столе, зажужжал. На экране высветился незнакомый номер и он тут же ответил.

— Такси заказывали? — искажений телефонной связью голос спросил и, не дожидаясь ответа, продолжил, — Я уже подъехал. Стою рядом с входом.

— Понял. Сейчас буду, — сказал Вениамин, поднимаясь и сбросив звонок.

Водитель был хмурым, мужчина не многим старше самого Вениамина. А в машине пахло бензином и резким, химическим запахом, отдаленно напоминающим запах хвои.

— Куда едим? — бросил он.

— Давайте пару часов по этому району покатаемся, а потом в один бар.

— Деньги нет куда девать, пацан? — бросил водитель, глянув на Вениамина через зеркало, заводя машину.

— Понимаете, — зачем-то начал оправдываться Вениамин, — у меня там свидание. Приезжать за час до него не хочу, а сидеть дома уже сил нет.

— Мне дела нет, — бросил водитель, выезжай с парковки, — главное, чтоб платил. А так хоть на… — он закашлялся, то ли специально, чтобы не сказать мат, то ли и правда горло запершило.

Ехали они не торопясь, к счастью водитель попался не из болтливых. Вначале, когда Вениамин это понял, он с облегчением вздохнул, через минут двадцать это стало давить нестерпимым грузом.

А когда в голову пришла случайная мысль, что это напоминает отношения с Магдалиной, это стало и вовсе невыносимым.

Раньше он был рад, что она была где-то рядом, но никогда её не было слишком много. Но с каждым годом ему все больше было одиноко в отношениях с ней.

Через тридцать минут он бросил водителю, чтобы тот ехал к бару.

Тот бросил на него взгляд через зеркало и что-то промычал, сворачивая с главной дороги.

Ливень пустился так, что не разглядеть совершенно ничего за окном. Дворники работали без остановки, но это не очень помогало. Водитель недовольно бурчал, всматриваясь в дорогу, немного жмурясь.

Вениамин откинулся на сидение, прикрыв глаза, слушая звуки дождя.

— Все, приехали.

Даже за те несколько метров, что Вениамин шел до входа, ему показалось, что он успел полностью промокнуть. Это было даже как-то иронично. Всего лишь две встречи и на двух он промокший из-за дождя.

В заведении практически никого не было. Лишь несколько человек, что не удивительно. Было ещё рано для завсегдатаев. Тем более даже самым большим пропойцам не хотелось выходить в субботу в такую погоду.

Вениамин замер у входа, осматриваясь, надеясь заметить Варвару.

Но у бара стояла только одна официантка. Девушка, что упорно старалась выглядеть моложе, и ей это удавалось только из-за плохого освещения. Если присмотреться можно было заметить, что той не меньше двадцати пяти.

Взгляд был серьезным, а лицо холодно-безразличное. Волосы непонятного цвета, собранные в хвост.

Мужчина пропустил волосы через пальцы, убирая их с лица. Уйти сейчас было бы странно, поэтому он прошел за маленький, двухместный столик в самом закутку.

Он повесил пальто на вешалку, стараясь выглядит невозмутимым.

Он бы мог уйти домой забрать машину и просто уехать. Но сел за стол взял в руки потрепанное меню, как будто все так и должно быть.

— Решили, что закажете? — спросила официантка, подойдя столику.

Она слегка растягивала слова, а голос был монотонным из-за чего создавалось впечатление, что ей смертельно скучно. Впрочем, лицо было такое же скучающе. В глазах полное безразличие ко всему, а в руках небольшой блокнотик.

— Эм, нет, — неуверенно сказал Вениамин, бросив взгляд на бар.

Бармен протирал стойку. Ни новых посетителей, ни ещё кого-то из персонала видно не было.

Девушка слегка нахмурилась, внимательно всмотревшись в его лицо.

— О, Вы случайно не тот вчерашний парень?

— О чем Вы?

— Вчера вас Варвара обслуживала, — она огляделась назад, тоже бросив взгляд на барную стойку, — она просила сказать, если Вы придёте.

— Вот как? — неуверенно переспросил Вениамин. Он не знал, что ответить на это, но был уверен, что сказать что-то должен.

— Вы пришли с ней увидеться?

Она вновь посмотрела на него и мужчине позорно захотелось спрятать левую руку, прикрывая кольцо, которое сейчас, казалось, раскалилось. Своими неловкими попытками сделать это он лишь привлек внимание девушки к руке. Та ухмыльнулась одним уголком губ, до ужаса иронично, что задаешься вопросом, как лицо молодой девушки может искажаться в таких ироничных выражениях.

— Она сегодня опоздала. Сейчас уже переодевается, так что выйдет через пять минут. А пока возьмите ей какой-то коктейль. У нас они ужасно сладкие, но Варвара их любит.

— Да, хорошо, принесите, пожалуйста, коктейль и мне… — он вновь неуверенно заглянул в меню, нервно крутя обручальное кольцо на пальце.

— А тебе я принесу картошку и что-то попить, — как-то жалостливо сказал девушка, хлопнув его по плечу.

Официантка отошла, а Вениамин выдохнул. На столе стояла салфетница и он вытащил одну, начав нервно перекатывать её в руке.

Он сам себе напоминал престарелого мужика, который решил приударить за молоденькой красоткой. От таких обычно ужасно пахнет чем-то жирным и жареным и у них постоянно влажные от пота руки.

Над ним висел светильник. Но тот был тускло-желтым, от чего Вениамину казалось, что он сидит в полумраке.

— Здравствуй.

Варвара села напротив него и слегка подалась вперед.

Она была страшной женщиной — она умела улыбаться так, что ты чувствовал себя особенным.

От чего и она казалась особенной. Её, казалось бы, самая обычная внешность, преображалась и она выглядела как принцесса с восточных сказок.

— Я рада тебя видеть, — говорила Варвара с каким-то придыханием, полушепотом. От чего казалось, что она говорит великую тайну.

— Я не думал приходить.

— Но все же пришел. И я этому рада.

Они замолчали. Варвара улыбалась и её глаза сверкали колдовским черным.

— Скажешь мне свое имя? Моё ты уже знаешь.

— Вениамин.

— Вениамин, — ласково сказала девушка, слегка наклонив голову.

Они вновь замолчали, очарованные полумраком и атмосферой.

А после та другая официантка принесла им заказ. Плюхнула миску с картофелем фри, пиво и коктейль. А напоследок бросила какой-то жалостливый взгляд на Вениамина. Варвара же полностью проигнорировала свою коллегу, отвернувшись лицом едва ли не к стене.

— Ты зла на неё? — спросил мужчина, пододвинув картошку ближе к центру стола.

Девушка громко втянула коктейль через трубочку. Тот был ярко розовым, а на стеклянный бок бокала был одет кусок яблока. Девушка слегка скривилась, а после облизала губы.

Она взяла картошку и слегка покрутив в пальцах, закинула в рот.

— Хочешь? — Варвара, улыбнувшись, слегка подвинула к нему коктейль.

Вениамин же, растерявшись, подумывал отказаться, но девушка упорно и настойчиво его протянула нему, проговаривая, что он обязан его попробовать. Мужчина поймал губами трубочку, готовый к ужасной сладости соков и сиропов. Но эта сладость мешался с крепким вкусом алкоголя, который обжигал. Он едва позорно не закашлялся.

Варвара громко и открыто рассмеялась и, взяв ещё одну дольку картошки, протянула её Вениамину. Тот послушно съел её с рук девушки, закусывая.

— Я не зла на неё, — вновь отпивая со своего напитка, а после, причмокнув, продолжила Варвара, — она мне просто не нравится. Постоянно на меня что-то наговаривает. Тебе она тоже рассказала, что я такая плохая?

— Нет, только смотрела на меня, как будто я бедный и несчастный, — съев ещё одну дольку картошки с рук девушки, улыбаясь, ответил мужчина.

Варвара рассмеялась.

— А теперь ты корми меня! — она прожевала один кусочек и открыла рот, чтобы ей дали ещё.

Вениамин рассмеялся, глядя на девушку. Совершенно позабылась неловкость, которую он испытывал под взглядом другой официантки. Как будто в мире существовала лишь эта девушка и взгляд от неё отвести невозможно.

— Она просто завидует, что такой мужчина пришел ко мне, а не к ней!

Её смех звучал звонкими колокольчиками. Каждый жест, каждый взгляд, что она дарила был пропитан такой невероятной легкостью, что все, что она делает было так просто и естественно.

Варвара напоминала блик света.

Прошло лишь пол часа, а девушка перетащила стул, поставив его рядом с Вениамин, а не напротив.

«А то у меня такое чувство, что я на собеседовании!», — рассмеялась девушка, плюхнувшись на свой стул.

Они столкнулись плечами, а их бедра были плотно прижаты друг ко друга. И даже через ткань, а возможно мужчине только хотелось в это верить, он мог чувствовать, что кожа у Варвары горяча, как при жаре.

— У меня просто огонь в сердце, — вновь рассмеялась она, доверчиво и наивно, заглядывая в глаза Вениамину.

Спустя ещё два коктейля девушка положила голову ему на плечо. Её рука, что лежала на столе была накрыта рукой Вениамина. Он слегка повернул голову, чтобы наслаждаться запахом персика, которым были пропитаны волосы девушки.

Кожа её руки была горячей. Когда мужчина поглаживал подушечки её пальцев чувствовал легкую шершавость, которую тоже находил очаровательной, а вот тыльная сторона её ладони была потрясающе мягкой.

— Мы так мало знакомы, — шептала она ему в шею, обжигая горячим дыханием с запахом сладости и алкоголя, — а у меня такое чувство, что я знаю тебя всю жизнь. Никогда такого не было.

— Или может мы просто пьяны, — поправив волосы девушки, прошептал мужчина, заправив прядь волос ей за ухо.

— Нет. Я пьяна, но я и до этого была так много раз пьяна и никогда не было такого чувства. Как будто мы должны были встретиться.

— Как будто любил тебя ещё до встречи, — продолжил Вениамин.

— Не хочу расставаться.

— Не нужно.

— Но мне нужно пойти работать. Ты видел какие она недовольные взгляды бросает? Не удивлюсь, если позвонит менеджеру. Эгоистичная сучка. Только бы одной не работать.

Она громко выдохнула.

— Подожди меня минутку.

Она встала со своего места и пошла в сторону бара. Ловко проскользнула между столиками, что и не скажешь, что в её крови есть хоть капля алкоголя. Юбка её униформы слегка подпрыгивала, а сама походка больше походила на танец.

Варвара очаровывала своими легкими шагами и едва заметным покачиванием бёдер.

Вторая официантка следила за её каждым движением, опираясь на стойку, скрестив руки на груди. Девушка слегка нахмурила брови и уверенно и категорично отрицательно качала головой, когда Варвара подошла к ней и начала что-то говорить. Она увлеченно и широко жестикулировала, взмахивала руками, как стереотипная, эмоциональная итальянка.

Но вторая официантка оставалась непреклонной.

Тогда Варвара уверенно подхватила её под руку и повела в какие-то комнаты для персонала. Та обернулась назад, бросив взгляд на посетителей.

Картошка фри на столе давно остыла. В тарелки осталось с дюжину голосочек и Вениамин скучающе взял одну в руку. Та стала какой-то сухой, больше похожей на сухарик и оставляла на пальцах соленые и жирные следы. Он нажал на серединку и долька сломалась в его пальцах.

День близился к вечеру, а его телефон, как и прежде, молчал. Впрочем, он тоже никогда не звонил Магдалине, чтобы спросить, где она. То ли платил той же монетой, что и она, то ли просто не видел в этом смысла.

Возможно, когда-то, целую вечность назад он звонил ей, чтобы узнать, когда она будет.

Но это не имело смысла. Она была переменчива как ветер.

Могла сказать, что будет через полчаса. А придет лишь через три часа. А все из-за того, что ей внезапно, когда она уже направлялась домой, на глаза попалась какая-то очаровательная скамейка в парке под витражным фонарем и ей нестерпимо захотелось под ним посидеть. Или же ей, неожиданно, захотелось посмотреть один определенный фильм и только в кинотеатре. Так что, вместо того, чтобы вернутся домой, она шла на ночной сеанс.

— Я договорилась, — сказала Варвара, взяв его за руку и потянув её вверх, — давай, уходим быстрее, пока меня не поймали.

Её глаза сверкали весельем, а улыбка была по-детски радостной. Она все ещё была в униформе, а сверху накинула плащ, пояс которого неровно завязывала.

Они пошли на выход, идя совсем рядом друг с другом и на каблуках Варвара практически была одного с ним роста. Её шпильки звонко цокали об асфальт, когда они вышли с заведения.

Дождь все ещё лил и девушка обняла себя, стараясь согреться, но продолжала сверкать улыбкой.

— Подвезти тебя? — спросил Вениамин, стоя под навесом бара, чувствуя как крупная холодная капля дождя упала ему за шиворот.

Девушка солнечно улыбнулась, как будто он не подвезти предложил, а слетать в Францию. Когда она так улыбалась мужчине чудилось, что дождливые дни, такие как этот, становились не такими отвратительным и не такими тоскливо-одинокими.

— Конечно! — воскликнула она.

Они бежали, как подростки, отметил мужчина, к его машине. Девушка хохотала и пыталась прикрыть голову ладонью от воды. Её каблуки звонко стучали, но она так легко на них бегала, что оставалось лишь удивляться.

— Быстрее-быстрее, — весело бросила она, когда они подбежали к его машине и Вениамин возился с замком.

Она топталась на месте, как будто пыталась согреться и все ещё обнимала себя за плечи. Волосы намокли и несколько прядей короче, что были у лица, прилипли к коже. Вода каплями замерла на её пышных, черных ресницах. А её губы слегка дрожали от холода.

Она ловко заскочила в машину и захлопнула за собой дверь.

— Какой холод! — воскликнула она и потянулась к приборной панели, включая печь.

Её квартира была недалеко от бара, ехать всего-лишь минут двадцать. По крыше тарабанил дождь, а мимо проезжали спешащие машины. Варвара откинула на спинку, слегка запрокинула голову, глядя на Вениамина с легкой улыбкой.

Он буквально кожей чувствовал этот мягкий взгляд и такую же мягкую улыбку. Она рассказывала какие-то мелочи из своего детства и с того чем живет сейчас. Рассказывала, что сейчас живет с девушкой, которая её ужасно раздражает, но и с родителям жить не хочется. Тем более они с маленького далекого городка, в котором невероятно скучно.

— Надеюсь, её сейчас нет! — эмоционально воскликнула Варвара, — Я хочу напоить тебя горячим чаем. А то холод такой, ещё заболеешь.

— Если кто с нас и заболеет — это ты, — весело сказал мужчина, бросив многозначительный взгляд на ноги в тонких колготках.

Девушка рассмеялась и закинула ногу на ногу.

— Тогда и меня нужно напоить чаем!

Они подъехали к обычному многоэтажному дому. Такому же серому, с глазами-окнами, как и тысячи в этом городе. И не отличишь их друг от друга.

Окна выходили на детскую площадку и все что на ней было — это разного цвета автомобильные шины и опасного вида горка. И одни качели.

— Побежали! — воскликнула девушка и рванула к одному из множества подъезду. Вениамин побежал следом за ней.

Они остановились у металлической двери под большим и широким навесом. Но оба дрожали от холода, почему-то этот навес продувался холодными ветрами со всех сторон.

Варвара пыталась найти ключи, а после дрожащими пальцами пыталась отделить от остальных двух ключей один. Металлическая дверь была выкрашена в больнично-розовый цвет. На ней и на стене рядом было множество рекламных листовок.

— Лифт ужасен, но я живу на восьмом этаже и не готова подниматься, — открыв тяжелую дверь и застучав каблуками по слегка кривым бетонным ступенькам.

В подъезде было темно, наверняка, опять кто-то выкрутил лампочку. На стенах облупилась краска, кое-где они был разрисованы какими-то граффити. На одной ступеньке стояла банка с когда-то горошком, полная окурков. Впрочем, весь подъезд был пропитан каким-то застарелым запахом сигарет.

В лифт к ним заскочила какая-то бабулька с хмурым взглядом. Она не ответила на приветствие Варвары, бросив на Вениамина подозрительный взгляд. Она пристально оглядела его с головы до ног. А после гордо отвернулась.

— Старая карга, — прошептала девушка ему на ухо после того, как старушка вышла на пятом этаже.

— Во всех подъездах есть такие бабки, — весело ответил Вениамин.

Замок в двери Варвары слегка заедал, а сама дверь была самой обычной, деревянной. Она широко распахнула её перед Вениамином, бросив взгляд на пол у двери.

Обуви её соседки не было, значит, как она и хотело, той не было дома.

— Прошу в мою скромную обитель!

Она скинула туфли, одна перекинулась на бок, и ступила на пол босыми ногами в тонких черных колготках. В одно мгновение она стала ниже на сантиметров десять.

Вениамин тоже разулся, пол в доме был холодным, впрочем, вся квартира была холодной. Она напоминала те старые, советские квартирки. Обычно такие сдавали женщины лет шестидесяти, а то и больше.

Квартира походила на маленькую коробочку. Слишком маленькую для всех тех вещей, что пытались в неё вместить. Одежда, косметика и прочие вещи женского туалета были повсюду.

Вениамин оглядывался, находя это, в нэком роде, очаровательным.

На кухне зашумел чайник и Вениамин прошел туда. Варвара была все ещё в униформе. Она даже чай делала, брала чашки и сахарницу, как-то оживленно. Как будто торопилась.

Это, почему-то, напомнило Магдалину. Она почти всегда казалась неторопливой, делала все как-то размеренно.

— Ох, ты меня испугал, — повернувшись, выдохнула девушка, прижавшись поясницей к столешнице.

— Извини.

— Садись. Хочешь печенье?

Вениамин сел на стульчик и на него внезапно обрушилось чувство, что тот какой-то игрушечный. Как будто он Гулливер. На столе стояли пачки печенья, хлебница, солонка и почему-то ярко-красная помада. А ещё ваза с пышным букетом цветов.

Вениамин рассмотрел свежие лепестки. Ярко-красные розы.

— Моей соседке подарили, — ласково проведя пальцем по лепестку одного цветка, сказала девушка, поставив перед ним чашку.

— В следующий раз вместо чая будет вино, — уверенно заявила девушка, отхлебнув немного чая.

Говорила она с такой убедительностью, что даже не пришла бы мысль засомневаться, что да, так и будет.

— И свечи! А ещё ты подаришь мне цветы.

Она улыбалась уголками губ и когда она улыбалась слегка, как-то по-лисьи, щурила глаза. Они вспыхивали темными, веселыми искрами.

— А ещё танцы? — весело спросил Вениамин.

— А зачем с танцами ждать до следующего раза? Можно в этот!

Она откинула волосы назад, глядя в глаза мужчины.

— Не пригласите меня на танец? — весело поинтересовалась девушка, слегка наклонив голову. Она походила на маленькую, слегка взлохмаченную птичку. С такими же черными глазами-бусинками.

Вениамин поднялся со своего места, стараясь выглядеть серьезно. Как положено в сладких девичий мечтах. Но у него ничего не получалось. Все лицо искажала веселость и он не мог прекратить улыбаться.

— Подарите мне один танец, прекрасная леди? — протянул он ей руку.

Варвара сверкала счастьем, как маленькая девочка, чья мечта исполнилась. Она не выдержав паузы, схватилась за руку Вениамина, тут же падая в его объятия. Они засмеялись от этой торопливой неловкости, а после девушка слегка отодвинулась, положив одну руку ему на плечо, а вторую вложила в мужскую руку.

Медленно и неловко они начали танцевать. Рука Вениамина лежала на талии девушки и он подцеплял пальцами передник.

Варвара еле слышно начала напевать какой-то мотив. Совершенно полностью паршиво, но почему-то очаровательно.

Босые ноги холодила плитка, а кожа девушки казалась горячей.

Вениамин насмешливо закрутил девушку в танцы и та громко расхохоталась. Её юбка взлетела, а волосы взметнулись. Девушка, сделав ещё один поворот, вновь упала в объятия, закинув руки на шею мужчины.

Положила голову ему на плечо, поглаживая кончиками пальцев заднюю часть шеи.

Вениамин увереннее обнял за талию, притягивая ближе.

— Поцелуй меня, — едва слышно прошептала девушка.

Они остановились, совершенно позабыв о танце. Как будто околдованный чернотой чужих глаз, Вениамин мягко положил руку на девичью щеку. Варвара прикрыла глаза, прижимаясь к руке сильнее, как будто наслаждалась этим прикосновением.

Мужчина наклонился целую девушку, прикрыв глаза.

Сладкий бальзам на чужих губах и ощущение, что он попал во второсортный любовный роман. Туда, где сердце пропускает удар и ты чувствуешь, что вот, вот этот поцелуй лучший в жизни. Именно он особенный. И это совершенно не обычное прикосновение кожи к кожи.

Варвара встала на носочки. Положила руки на щеки мужчины, крепко прижимаясь к чужим губам. Как будто хотела ощутить как можно больше.

— Даже если раз, — оторвавшись от чужих губ, не открывая глаз, сказал мужчина. Он прижался лбом ко лбу девушки, чувствуя её дыхание на своей щеке, — даже если один раз. Я хочу быть с тобой.

Девушка сжала его руку. А после мягко потянула в комнату, не сказав ни слова.

Варвара была похожа на Соню. Она, так же как и Соня, совершенно не умела дружить, но умела любить.

Возможно, это была не особенность самой Варвары, а лишь следствие её чувств.

С другими людьми она занималась сексом, с Вениамином она занималась любовью. Совершенно внезапно, когда она только его увидела, она поняла, что очарована им.

Глядя на его лицо она не могла понять, кого больше он ей напоминает. Какую-то знаменитость где-то из шестидесятый. Или же, возможно, кого-то с средневековых картин.

Она запускала пальцы в его темные пряди, обнимала широкие плечи и целовала в пухлую нижнюю губу.

Они шептали нежности в губы друг другу, целовали закрытые веки и обнимали так крепко, что, казалось, даже если разверзнуться врата Ада, они отправляться в него вместе.

Вениамина казалось, что целую вечность, которая длилась как единое мгновение, они лежали полностью обнажёнными, шепотом, чтобы не разрушить момент, рассказывая о своей жизни.

Тихо смеялись с детских историй и печально вздыхали с настоящего.

Варвара положила голову ему на грудь, вырисовывая на коже груди какие-то узоры.

— Мне нужно уходить, — выдохнул он, заметив как за окном черным-черно.

— Жена будет волноваться? — в голосе проскользнула обида, но после она устало выдохнула, — Извини.

— Нет, даже если я приду утром она ничего не спросит.

— Странная женщина, — сплетя их пальцы, сказала Варвара, заглядывая мужчине в глаза. Обручальное кольцо чувствовалось для неё непривычно, — будь ты мой я бы все сделала, чтобы возле тебя не было каких-то ещё девушек.

— Если я ещё задержусь здесь, то не захочу уходить.

— Тогда иди, — сев на кровати, повернувшись к нему спиной, сказала Варвара. И мужчине до легкой дрожи в пальцах захотелось её вновь обнять, вернуть обратно, — а то я тебя не отпущу.

— Я не хочу уходить, — положив руку между острых лопаток девушки, сказал Вениамин, — хочу, чтобы ты не отпустила.

— Это сейчас, — девушка встала с кровати и накинула на голое тело шелковый халатик, — а когда выйдешь с этой квартире решишь, что это была ошибка и лучше забыть.

— Нет.

— Тогда через неделю, — повернувшись к нему, серьезно глядя в лицо, сказала Варвара, — приди в эту квартиру в следующую субботу. Если не придешь — я забуду.

Она ушла на кухню, оставив его одного собираться. То ли не желала его видеть, то ли решила оставить его наедине с его мыслями. А Вениамин, одеваясь, с ужасом понял, что уже тоскует за горячей кожей и запахом персика. Его испугала мысль, какой силы тоску он будет испытывать всю эту неделю.

Оставалась лишь надежда, что это из-за того, что вся квартира была как будто пропитана сущностью Варвары. Такая же хаотичная.

А возможно, когда он будет далеко все это превратиться во что-то напоминающее сон.

От того он поспешил уйти. Но на выходе с квартире он столкнулся с незнакомой девушкой, что только пришла. Она окинула его безразличным взглядом, кивнула и последовала дальше в квартиру.

Спускаясь по ступенькам он понял, что это была как раз та соседка о которой говорила Варвара. Странно, что она, такая мягкая и романтичная Варвара, могла жить с девушкой с такими безразлично-ироничными глазами.

Таких людей больше волнуют мятые простыни, чем любовь.

Он медленно ехал домой, откладывая момент, когда появится домой. Сидел несколько минут в машине на стоянке у своего дома.

Вениамин посмотрел на окна своей квартире. Там грел свет на кухне и в горле встал ком. То ли от вины, то ли от страха быть разоблачённым.

Он вышел с машины и пошел в квартиру как на казнь, приняв для себя решение, что расскажет все Магдалине. Они вместе уже практически пять лет и в любом браке случаются кризисы.

Наверное, думал он, открывая дверь в квартиру, просто в их отношениях пропала романтика. Они прекратили общаться. Все можно исправить.

Заходя на кухню, он думал о том, что, возможно им нужно пойти к психологу. А может быть куда-то съездить.

Магдалина стояла у плиты. На ней была его рубашка и та была ей до середины бедра. Обнаженные ноги и распущенные волосы. Она стояла к нему спиной, заглядывая в кастрюлю на плите.

— Что делаешь? — опершись об дверной косяк, спросил мужчина, скрестив руки на груди.

Девушка бросила на него быстрый взгляд, слегка улыбнувшись.

— Готовлю ужин. Хочешь?

— В зависимости от того, что ты готовишь.

— Пюре.

— Да, буду, — он кивнул, присаживаясь на табурет.

Девушка повернулась обратно к плите. На самом деле он не хотел есть, но внезапно осознал, что они не ужинали вместе уже несколько лет. Как и не завтракали.

Она ведь заметила, думал мужчина глядя на волны чужих волос, заметила и ничего не сказала.

В этом была вся Магдалина. Она, казалось, замечала всё. Её глаза сверкали пронзительностью, как будто она понимала все, что твориться у тебя на душе. Легко улыбалась, как-то печально-грустно и никогда не осуждала, никогда не кричала.

Ему хотелось, чтобы она начала кричать. Чтобы почувствовала запах персика, который он до сих пор ощущал на себе. Тогда они бы поссорились, разбивали бы тарелки, обвиняли бы друг друга и в пылу сцены он бы смог крикнуть, что да, изменил.

Это намного проще, чем когда она в его рубашке и с растрёпанными волосами. Такая нежно-домашняя.

Она поставила перед ним тарелку, а сама села напротив. Между ними стояла банка с маринованными огурцами.

— Как прошел день? — неловко спросил Вениамин, спустя где-то минуту молчания, без аппетита ковыряясь в пюре вилкой.

Девушка подняла на него взгляд, слегка растерянная и пытающаяся не выдавать своего удивления.

— Нормально, ездила к родителям. А у тебя как?

— Тоже нормально.

Они опять замолчали. Магдалина ела, Вениамин тыкал вилкой в картошку.

— Не вкусно?

— Вкусно. Просто не очень голоден.

— Тогда может поставишь в холодильник? — девушка подтащила под себя ноги, — Завтра съешь.

— А может завтра лучше куда-то сходим?

Девушка всматривалась в его лицо. И только сейчас Вениамин заметил, что оказывается глаза у его жены карие с каким-то под тоном, а не просто типично-карие, как он все эти года думал.

— Ладно.

— Ладно?

— Да.

Вениамин пытался вспомнить что-то, чем интересовалась его жена, но в голову ничего не приходило. От того и не знал о чем поговорить кроме каких-то бытовых вещей. Нужно обсудить коммунальные оплаты, может, купить новую тумбу. А ещё какие продукты нужно купить.

— Я спать пойду, устала сегодня.

Девушка поднялась и направилась в комнату.

Вениамин не хотел идти в комнату сразу за ней, тогда придется вновь пытаться неловко поддержать разговор. Потому он принялся за мытье посуды, после открыл окно и подошел к нему, вдыхая холодный воздух.

На улице моросило и перед глазами всплыли картины обнажённого тела Варвары в каплях пота.

Он закрыл окно и пошел в ванную. В спальне уже был выключен свет и Магдалина лежала под одеялом, повернувшись к двери спиной. Она привычно занимала только свою половину кровати.

Выйдя из ванной он лег на свою половину кровати. Несколько минут лежал неподвижно, глядя в потолок. После повернулся на бок, лицом к жене. Он рассматривал заднюю часть шеи, волосы и аккуратное светлое плечо.

Ему было смешно от того, что это его жена, а он не может решиться обнять её, когда засыпает.

Это ведь было так абсурдно. Они даже если не в ссоре.

А если бы и были в ссоре то, получается вся их супружеская жизнь сплошная ссора, которую он не замечал.

Он придвинулся ближе, закидывая руку на талию девушки. После неловко её сместил, подвинулся ближе, а после отодвинулся немного. Как будто пытался занять удобную позу, но у него все никак не получалось.

Заставлял себя лежать в одной позиции хотя бы минут пять, а не менять их каждую минуту.

Где-то полчаса он пытался уснуть, но сон не шел совершенно.

У него было такое чувство, что он обнимает совершенно чужого человека.

Смешно, но за период супружеской жизни он отвык спать с женой.

Время тянулось целой вечностью. Казалось, затекло абсолютно все, а где-то внутри народилось раздражение из-за того, что спать хотелось, но уснуть никак не получалось.

Он вздохнул и отодвинулся от девушки. Та продолжала все так же тихо лежать, что ни за что не угадаешь спит она или нет.

Под Вениамином едва слышно заскрипела кровать, когда он поднимался. Ночью, почему-то, все звуки намного громче. Если днем он уверен, что пол его квартире н скрипит вовсе, то ночью ему чудится, что эти скрипы громкие, как гром.

В коридоре было его пальто, а в кармане все ещё номер на салфетке плохого качества.

Он вытащил её и тихо побрел в ванную, прихватив с собой телефон. Закрыл на защелку за собой дверь и сел на край ванной.

Глаза обжег яркий, после темноты квартиры, свет. Несколько секунд мужчина пытался начать видеть хоть что-то, кроме болезненно-ярких вспышек перед глазами. Постепенно все стало более четким и он мог видеть без болезненного прищура.

За один день цифры слегка размазались, а края салфетки истрепались.

Он провел пальцем по кривоватым линиям. Почерк у Варвары был скачущим, кое-где она так давила на ручку, что та едва ли не прорезала салфетки.

Он записал номер в телефонную книгу и остановился на имени.

Мог бы подписать каким-то мужским именем, но если Магдалина когда-то ответит на звонок то сразу поймет, что что-то не так. Никто не подписывает девушек мужским именем, если между вами ничего не происходит.

Он не изменял прежде. Не знает, как все правильно делать.

Те фишки, что показывают в комедиях, где обязательно какой-то тупица-толстосум изменяет, Вениамину казались глупыми.

А после он и сам себе показался глупым. Магдалина никогда не искала что-то в его телефоне. Она никогда не была против его общения с женщинами.

А он ведет себя так, как будто они парочка подростков и его девушка, глупая ревнивица, на постоянной основе проверяет телефонную книгу и переписки.

Он подписал номер «Варвара» и нажал «сохранить».

А после разорвал салфетку на маленькие кусочки, бросил в унитаз и нажал на смыв. Стоял и наблюдал, как те исчезают в трубах канализации, чтобы ни одного обрывка не осталось.

Измени он один-единственный раз он бы признался.

Решив изменять и дальше, он должен сделать все, чтобы это оставалось в тайне.

Утром воскресения Вениамин внезапно понял, что предпочел бы остаться дома, а не идти куда-то. Но он ведь уже принял решение попытаться спасти отношения с Магдалиной.

И тогда, если все получится, оправдывал он себя, я удалю номер Варвары. Правда стараться что-то изменить ему не очень хотелось.

Он лежал на спине на кровати, лениво провожая взглядом жену, которая неторопливо собиралась. Она не сказала ему поторопиться, даже когда была полностью собрана.

Девушка бросила на него взгляд и вышла на балкон, прихватив пачку сигарет.

Ему казалось, что она никогда не курила на балконе.

Может он просто не замечал или же и правда не курила. А сейчас, таким своеобразным образом, просто дает ему знать, чтобы он поторопился.

Он поднялся с кровати, слегка кряхтя, как какой-то старик. Бросил взгляд на балкон. Через окно он мог рассмотреть жену.

Она стояла к нему спиной, поставив локти на подоконник балкона, выдыхая облака дыма в небо. Она стояла босиком и, наверное, ей должно было быть холодно.

Черные джинсы и белая рубашка. Он не видел, но знал, что верхние пуговицы расстёгнуты. А так же он знал, что под ней нет бюстгальтера. Она слишком часто, по его мнению, для почти тридцатилетней женщины его не одевала.

Никогда под водолазки и редко под футболки.

Волосы распущены и падают на плечи темными волнами.

Мужчина натянул джинсы и кофту. Магдалина зашла, когда он стоял у зеркала стараясь сделать что-то с волосами. Те были ужасно не послушными.

Девушка пошла к другому зеркалу, давай ему ещё время. Неторопливо она красила губы в красный цвет, который почему-то, никогда не смотрелся на ней вульгарно.

Ему вспомнилась помада на столе в квартире Варвары. Оттенок был другим, но та тоже была красной. Наверное, бросив взгляд на губы жены, подумал Вениамин, Варваре подойдёт цвет более темный. Магдалине же в цвете темнее будет выглядеть как какой-то панк. Или же девушка не способная принять свой возраст.

Его волосы все равно выглядели растрёпанными, но у него не было желания возиться с ними ещё дольше.

— Куда пойдем? — спросила Магдалина, надевая туфли на высоком, устойчивом каблуке.

Вениамин так давно не выходил с ней куда-то, что стало неуютно от того, что девушка прибавила десять сантиметров в высоту. Попытался вспомнить носила ли она раньше каблуки, но не получилось.

— Недалеко есть кофейня.

Рядом с их домом действительно было несколько кофеен. Пока они спускались Вениамин думал какую выбрать. Одна, по его мнению, была слишком «хипсторская». Магдалине, наверняка, там не понравится. В неё постоянно забегают студенты или же фрилансеры достают свои ноутбуки.

Вторая с маленькими столиками и приглушённым светом.

Третья похожая на взрыв яркого цвета. Там постоянно сидели молодые мамочки.

Магдалина мечтает о ребенке так давно, что ей определенно должна понравиться та кофейня, решил Вениамин.

К ней было идти не больше пяти минут, от того они решили, что ехать на машине не имеет смысла.

Небо было чистым. Правда, привычно серым. Дороги покрыты лужами и иногда с деревьев падали крупные капли воды, оставшиеся на листьях. Прохожих было немного, а те, что шли куда-то обладали неизменно недовольным лицом.

Каблуки Магдалины стучали по тротуару. Вениамин покосился на нее, раздумывая, следует ли ему взять её за руку. Пока он был в раздумьях, Магдалина поймала его взгляд и поинтересовалась, что случилось. Мужчина тут же отвернулся, пробормотав какую-то глупость о том, что залюбовался ней. Теперь брать её за руку было ещё более неловко.

Магдалина слегка растерянно заправила волосы за ухо. На её пальцах блеснули кольца. Насколько тонких серебряных ободков, один на средней фаланге.

Они подошли к небольшому кафе и Вениамин, замешкавшись, открыл дверь перед Магдалиной. Она сомнительно оглядела помещение, а после перевела взгляд на своего мужа.

На улице столиков не было, только внутри. Официантов тоже не было, только несколько уставших работников за стойкой в слишком ярких, оранжевых футболках. Те висели на сотрудниках мешками. Столики были пластиковыми, стулья тоже. На стенах множество картин, некоторые анимационных персонажей, некоторые больше походили на пародию на искусство.

Свет слишком яркий на вкус Магдалины. Слишком шумно, слишком мило. Как будто с яркой рекламы, где сидит идеальная семейная парочка с лапушкой ребенком и кормят того слишком большим количеством сахара. Девушка, естественно, ест какую-то воздушную пироженку. Магдалина неуютно поежилась, слегка скривившись.

— Займи столик, а я пока нам что-то закажу.

Девушка кивнула и оглядела помещение в поиске свободного и, желательно, где-то отдельно от остальных, столика. Отдельно не нашлось. Только один небольшой, круглый едва ли не по центру кафе. Она огляделась на своего мужа, тот стоял в очереди. Сейчас делала заказ девушка половина речи которой состояла из «эмми». Она внимательно изучала меню за спинами сотрудников и не могла решить, что же ей больше хочется и с каким сиропом. Учитывая то все, что уже было на её подносе, сироп в кофе можно было именовать никак иначе как «убей меня диабет».

Магдалина села за столик и под ней слегка заскрипел стул. Тот скользил и девушка сдвинулась практически на край, закинув ногу на ногу. Огляделась назад, надеясь, что Вениамин уже хотя бы заказывает. Но заказывала все ещё та девушка.

Боковым зрением Магдалина заметила, что на неё кто-то смотрит и она бросила взгляд в ответ. Пристально смотрела девушка, той ещё и тридцати не было, в спортивных штанах и с пучком на голове. Смотрела она на Магдалину с искренним недовольством, как будто она оскорбляет её только одним своим присутствием. Ребенок, лет пяти, что сидел у нее на коленях тоже смотрел. Пускал слюни, которые вытирал о плечо матери.

Магдалина отвернулась, чувствуя странную неловкость. Перевела взгляд на стол, крутя одно из колец на своем пальце. И надеялась, что когда придёт Вениамин это чувство напряжения уйдет.

Действительно, они так давно никуда не выходили вместе. Отвыкли от компании друг друга, привычек, разговоров. Брак странным образом убивает желание узнать человека.

Девушка достала телефон, услышав едва различимый звук пришедшего сообщения. В одном из мессенджеров было непрочитанное сообщение от Вики. Будь она сейчас в другом месте, в другой ситуации то непременно бы проигнорировала его. Но сейчас, ей так хотелось отвлечься от этого зудящего на коже напряжения, что она открыла сообщение.

С сестрой у них были странные отношения. Магдалина продолжала любить Вику-малютку, игнорируя то, что той давно уже нет. Вика же металась между глубочайшей любовью и презрением на пару с раздражением.

Иногда она вспоминала о том, что у нее есть старшая сестра и начинала активно приобщать её к своей жизни. Знакомила с многочисленными мужчинами, пыталась затащить в ночной клуб. Но слишком быстро разочаровывалась, приходила к выводу, что Магдалина невыносимо скучна.

Различия в их мировоззрении раздражали Вику. Магдалина полагала, что сестра была убеждена в её глупости из-за того, что она не была согласна с тем, что девушка должна вдохновлять или же не должна курить. Или же, что девушка может быть капризной. Ей это позволено из-за половой принадлежности.

Магдалина была убеждена, что ценности и то, что позволено или не позволено делать человеку, не определяется его полом.

За это её родители и сестра были уверены, что она феминистка и с их уст это звучало, как оскорбление. Магдалина же предпочитала не давать своему мировоззрению какое-то определение.

Девушка набрала короткое ответное сообщение и Вика тут же, как будто не выпускала телефон с рук, намечала ещё парочку сообщений.

«Я хочу познакомить тебя с моим новым парнем»

«Он офигеный! Художник»

«А ещё при деньгах».

Магдалина не успела ответить. И делать этого она не хотела.

Напротив присел Вениамин с подносом, девушка закрыла мессенджер и заблокировала телефон. Она отложила его, перевернув экраном вниз, чтобы не видеть приходящие сообщения от сестры.

— Я взял тебе чизкейк.

Мужчина поставил перед девушкой блюдце с куском чизкейка и чашку кофе. К счастью, там не было ни взбитых сливок, ни каких-то слишком сладких сиропов. Хотя Магдалина была уверена, что все, что может предложить это заведение обладает запредельным количеством сахара.

— Спасибо, — поблагодарила девушка, взяв ложечку в руку и как-то неловко её покрутила.

Вениамин теперь здесь, рядом, а чувство неловкости не исчезло, казалось, только возросло в геометрической прогрессии.

— Здесь так много розового, — оглядев ещё раз помещение, как будто не успела это сделать пока мужчина стоял в очереди, сказала Магдалина.

— Да, довольно мило, — мужчина разломал несколько стиков сахара, добавляя их в свое латте.

Наверняка, в меню не было чая, подумала девушка. Если бы был Вениамин ни за что не взял бы кофе. Пусть латте и было кофе лишь номинально, больше являясь молочным коктейлем.

А сок он не брал исключительно из-за того, что считал, что это по-детски.

— Я надеялся, что тебе здесь понравится. Здесь всегда много девушек, особенно с маленькими детьми.

Магдалина рассмеялась, чувствуя себя каким-то панком на идеальном семейном портрете, где мать семейства в платье в пол, а отец в профессорской, вязаной жилетке.

— Это просто мой ночной кошмар! — возможно, слишком громко сказала девушка, — Не могу представить ничего хуже, чем стать мамочкой в розовом спортивном костюме, которая бегает за своим карапузом.

Вениамин как-то неловко рассмеялся, а Магдалина закусила нижнюю губу. Она совершенно позабыла, что её муж не понимает её юмора и чтобы не выглядеть капризной и истеричной девушкой, ей следует внимательно следить за каждым словом, что вырывается у неё изо рта.

Она натянула улыбку, нервно крутя кольцо на пальце. В такие моменты осознаешь, что человек, с котором ты решил прожить всю свою жизнь не может принять тебя полностью всего и целиком.

Как будто внезапно на тебя накатывается осознание, что с самым близким человеком тебе нужно быть постоянно начеку и следить за каждым словом.

— А как ты хотела бы? — слишком серьезный вопрос, слишком серьезная интонация.

Как будто внезапно, после стольких лет отношений, решил спросить о том, чего она желает от жизни.

— Хочу написать книгу.

— Книгу? — полюбопытствовал мужчину, а в голосе обидное недоумение и удивление.

Как будто ему в голову никогда бы не пришло, что его жена может этого хотеть.

— Ага, какой-то глупый любовный роман, — отпив кофе, ответила девушка, — Буду писать о такой любви, которой не существует!

— Ни за что не подумал бы. Ты не похожа на человека, который пишет бульварную литературу.

— Будь я дочерью миллионеров я бы писала настоящие книги. Но з такие денег не получишь. Так что я буду меркантильным человеком и буду наживаться на грустных домохозяйках, которые плачут над любовью какого-то Алехандро и Кэтрин.

Они замолчали, не зная о чем говорить.

— У меня есть билеты в театр на эти выходные. Может сходим? — неуверенно предложила девушка.

— Да, конечно, — загорелся Вениамин.

Правда, он больше обрадовался идеи не театра, а тому, что, возможно, сейчас они наконец-то найдут тему для разговора.

— А о чем спектакль?

— Не знаю, если честно, — ответила девушка, слегка покачивая ногой, — наверное, о любви. Сейчас каждый второй спектакль об этом.

— Не знал, что такое сейчас популярно.

— Конечно, популярно. Фантастика пользовалась популярность во все времена! — как-то иронично воскликнула девушка, — Тем более такие истории легко заканчивать. Герои или умирают или женятся.

Вениамин замолчал. У него было такое чувство, что девушка ждет от него таких же метафорических размышлений. Как будто она философ или же пьяница и желает поговорить, используя что-то частное, делая выводы об общем.

Раньше он находил это доказательством её романтической натуры. Как будто упускал из виду иронию, что скользила между слов невысказанной.

Теперь он понимал, что это признак не романтичности, а скорее иррациональность. Поэтическая странность. Именно то, что приводят в пример, когда говорят о том, что творческие люди странные.

А он был слишком практичным для таких размышлений. От того он перевел разговор на повседневность и житейские вещи, уловив в лице девушки уныние.

Как будто её расстраивало уже то, что они говорят о чем-то материальном и объективном.

— Я давно не брал отпуск на работе, так что может я возьму и поедим куда-то в отпуск? Может за границу?

Девушка, казалось, действительно задумалась. Как будто это было решением, требующее детальных обдумываний.

— А то на работе уже все достали. Хочу не видеть их лица хотя бы дня три. Один постоянно вместо работы отвлекает разговорами, вторая опаздывает с документами, потому что ногти красит и ждет пока лак высохнет. Начальник…

— Давай поедим куда-то, где есть большая библиотека!

Вениамин поджал губы, стараясь унять раздражение от того, что девушка его перебила. Глядя на её лицо, на изгиб губ и ореховые глаза он понимал, что та вовсе его не слушала. Как будто не могла физически воспринять его рассуждения по поводу работы.

Или же просто не хотела.

Магдалина совершенно не умела делать вид, что слушает. Не понятно, ка кона дожила до своих лет без этого умения. В нашем мире невозможно жить не умею делать вид, что чужой рассказ тебе интересен.

Каждый второй уверен в своей неповторимости и исключительности и приходит в негодование стоит лишь ему заметить, что кто-то не обеспокоен его словами, как, по его мнению, следует.

— Ты ведь работаешь в библиотеке. Не устала от книг? — он старался не показывать недовольства в голосе, но из-за этого он звучал слишком холодно-безразлично.

— От библиотеки невозможно устать, — уверенно сказала девушка, — они все отличаются. И находить новую библиотеку — это как знакомится с человеком.

— Я бы предпочел действительно знакомиться с людьми.

Магдалина слегка подала плечами, обрывая движение к сумке. Наверняка, хотела закурить, подумал Вениамин, а после вспомнила, что за такое её выгонят.

Девушка искренне любила курить сидя за уютными столиками в каких-то заведениях.

— Может на какие-то острова? — спросил мужчина.

— Что там делать? — в голосе было совершенно непритворное недоумение, — Там ведь только море.

— Как раз ради моря.

— В этом нет ничего очаровательного, — девушка слегка нахмурила брови, — если едешь отдохнуть к морю, ты остаешься просто туристом. Разве очарование отпуска не в том, что можно прикинуться местным жителем? Как будто примеряешь чужую жизнь.

Вениамин смотрел на лицо жены. В горле стоял ком, а в душе бурлила тоска. Она была такой очаровательной в своих рассуждениях. Мягкие кудри и прелестный оттенок глаз. Она была похожа на героиню книги с легким налетом одиночества в каждой черте, жаль только, что он не может заставить свое сердце биться быстрее.

Она была прекрасна, если бы только он мог полюбить её.

Глава 4

В жизни Вениамина было так много недель. Так много дней и он не замечал, как один сменяет второй. Не замечал бег часов и даже месяцев.

Жизнь проходила в ожидании чего-то. И в печали воспоминаний.

Но он ощущал каждый час этой недели, они тянулись вечностью. А все из-за того, что его одолевал трепет от мысли, что уже в эту субботу он вновь встретиться с Варварой.

Его совесть утихла, а силы, которые он тратил на попытки наладить отношения с Магдалиной, иссякли. Он позабыл обо всем. Позабыл, что хотел поехать с ней в отпуск, позабыл, что в эти выходные он пообещал пойти с ней в театр.

Он даже не помнил, говорил ли он с ней вообще на этой недели.

Но он был так окрылен влюблённостью и сладостным ожиданием, что в его душе не осталось места для мук совести.

Он проснулся в субботу рано утром. Магдалина все ещё спала и он испугался, что если она проснется, а он все ещё будет дома, она все поймет. От того мужчина тихо собрался и покинул дом.

Он захлопнул за собой дверь в десять утра. Девушка все ещё спала на своей половине кровати.

Что, в прочем, не было удивительным. Она полночи сидела на кухне с ноутбуком. Может, что-то читала в электроном виде, может, принялась за написание какого-то глупого любовного романа.

Вениамин забыл поинтересоваться.

Ехать к Варваре в такое время ему показалось глупым. Наверняка, её не будет. А ещё он будет выглядеть глупым, если приедет в десять утра.

Он решил, что идеально будет приехать примерно в то же время, в какое был в прошлый раз. Но ему вспомнилось, что в прошлую субботу она работа и отпросилась ради него.

Разъезжая по городу Вениамин боролся с желанием позвонить девушке.

Вдруг она забыла? И пока он будет сидеть у неё под дверьми, она будет на работе.

А может она подумает, что он не приедет и уйдет куда-то.

Но почему-то звонить было даже страшнее, чем приезжать.

Лучше всего было бы отвлечься чем-то дома. Но возвращаться он не хотел. От того он разъезжал по городу. Заехал в парочку магазинов и в кафе.

Заехал в цветочный магазин, когда было уже два часа дня, но подумал, что цветы потеряют свою свежесть к тому времени, как он их подарит девушке. От того спустя полчаса как он рассматривал букеты, он вышел из магазина, чувствуя на себе недовольный взгляд продавщицы, укутанной в шаль.

В три часа дня ему позвонила Магдалина. Он смотрел на экран, на имя жены. Она никогда ему не звонила, когда он куда-то уходил.

Нажал на кнопку громкости, чтобы убрать звук и продолжил смотреть на телефон, который светился звонком, но уже без звука.

Тут же, как рой пчел, зажужжали мысли, что ей кто-то сказал, что он поехал к другой девушке. Может кто-то из её знакомых увидел его в цветочном магазине и сложил два и два.

Телефон вновь засветился звонком.

Мужчина сбросил, а после поддержал кнопку блокировки, чтобы отключить телефон. Если он ответит то, возможно, поедет назад. К жене. И больше никогда не увидит Варвару.

Эта мысль прошлась дрожью ужаса.

Не увидит эти темные глаза с яркими вспышками веселья. Не услышит высокий, звонкий голос.

Вениамин просто не мог этого допустить.

В четыре часа и тридцать минут он опять зашел в цветочный магазин. И совершенно не знал, какие цветы подарить.

Продавщица настойчиво ему пыталась навязать розы. Почему-то слишком много людей думают, что каждая девушка любит розы. Вениамин, решив, что не будет столь банален, взял букет с разных цветов.

Он положил его на пассажирское сидение, а сам сел за руль. Бросал иногда слегка нервные взгляды и постукивал пальцами по рулю.

Едва нашел свободное место на парковке у дома Варвары, втиснулся между жигулем, не факт, что тот был ещё на ходу, и устрашающи черным внедорожником.

Дверь в подъезд была распахнула и подперта камнем, а подъезде, как ив прошлый раз воняла застарелой пылью, дымом сигарет.

Все было так же.

Возле нужной ему двери Вениамин остановился. Поправил волосы, пропуская кудри через пальцы, оглядел цветы и громко выдохнул, нажал на звонок.

Он услышал через тонкую дверь цвириньканье звонка. Такой же звук издавал звонок в его отчем доме. И сестра его люто ненавидела.

Громко затарахтел дверной замок, а после дверь скрипуче распахнулась. В дверном проеме стояла та недовольная соседка Варвары. Она без стеснения оглядела его с головы до ног, скрестив руки на груди.

— Варя, к тебе пришли! — слегка повернув голову, вглубь квартиры закричала девушка, — Не волнуйся, я сейчас ухожу.

Улыбнулась она насквозь фальшиво. Именно той улыбкой, что приподнимает лишь уголки губ, но не затрагивает глаз.

— Сейчас подойду! — закричали в ответ с кухни.

Соседка сняла с вешалки зеленый, дутый пуховик. Накинула его на плечи, а после надела ботинки. Она протиснулась мимо Вениамина.

— Удачного вечера! — каркнула она, шурша пуховиком так, что и не расслышать слов.

Но издевательскую интонацию не расслышать было невозможно, как и не заметить иронии во взгляде и изгибе губ. Эта девушка ни в одном из миров не смогла бы стать конкурентом в иронии Магдалине.

— Веня! — мужчина едва успел отодвинуть в сторону букет.

Варвара бросилась на него с объятиями, едва не повиснув на нем, от чего мужчине пришлось придерживать её за талию. Она громко рассмеялась, поцеловала вначале в одно щеку, потом во вторую, а после прижалась к его губам.

Её губы были в сладком бальзаме, который пах вишней. От волос пахло все тем же персиком. Она сверкала счастьем, от чего по телу разливалась нежность к этой яркой девушке, которая напоминала взрыв эмоций и красок.

— Это тебе, — Вениамин протянул ей букет цветов, как только девушка отступила на шаг.

Она схватила букет, обнимая его двумя руками, прижимая к груди. Едва ли не зарылась лицом в пышные бутоны, наслаждаясь запахом.

— Спасибо, милый, он потрясающим, — он вновь поцеловала его в губы, а после весело защебетала, утаскивая вглубь квартиры.

Закрыла квартиру на замок и утащила его на кухню, посадив на стул, на котором он сидел в прошлый раз.

Она поставила цветы в вазу, в которой прошлый раз стояли розы. А после неожиданно рассмеялась.

— Похоже, это судьба, встречать тебя в переднике!

Вениамин оглядел девушку и тоже рассмеялся. Она была в футболке, спортивных штанах и в фартуке. И в его глазах она все равно была прекрасна.

Мужчина тоже рассмеялся. Только его больше рассмешила не сама ситуация, а в нем просто было так много счастья, что, казалось, не смеяться он не мог.

— Я приготовила пасту и купила вино. И все должно быть идеально. Так что накрой на стол, а я пойду и оденусь.

Варвара напоминала ураган, секунду назад отдавала поручения, стоя в забавном розовом фартуке в цветочек, а уже сейчас скрылась где-то в комнате. Там что-то падало, что-то смещалось.

Вениамин не торопясь накрывал на стол. А Варвара кричала ему с комнаты, развлекая его разговорами. От этого мужчина улыбался, аккуратно накладывая пасту в тарелки, открывая вино и разливая его по бокалам.

— Я не была уверена, когда ты придешь! — кричала, чтобы он услышал, рассказывала девушка.

Она зашла на кухню. В ней было что-то такое, не красота, нет, от чего ты не мог оторваться от неё взгляд. Как будто, когда она заходила она заполняла собой почти все пространство.

Будь одет так кто-то ругой, это было бы смешно. Но Варваре удивительно шел её слегка хаотичный стиль. Будто она пыталась одеть сразу все то, что ей нравилось в своём гардеробе.

— Как я выгляжу? — с её лица не сходила улыбка, а в голосе была веселость.

Она покрутилась, чтобы мужчина оценил и от этого подол платья приподняла, показывая стайные, загорелые бедра. Красная ткань платья и золота цепочки на шеи и браслета удивительным образом гармонировали.

— Ты прекрасна, — ответил мужчина.

Его лицо искажала улыбка нежности, которую он не смог стереть, даже если бы захотел.

— Сегодняшний вечер должен быть идеальным, — уверенно заявила девушка, — у нас должны быть свечи!

Вениамин присел на свой стул, наблюдая за тем, какдевушка мельтешит по кухне, открывая то один ящик, то второй.

В четвертом она нашла одну маленькую, красную свечу. В следующей она нашла длинную и белую, но все равно оставалась недовольной. С ещё одного ящика она достала тонкую, желтую церковную свечу.

Она подожгла спичками одну, накапала воском в блюдце и поставила. Её лицо было забавно сосредоточенным, брови слегка нахмурены. И в этот момент она казалась удивительно юной. С её рассказов Вениамин знал, что ей двадцать шесть, но глядя на черты лица освещённые огнем свечи, он понимал, что она более юна.

И дело не в морщинах и прочем состоянии кожи. Её глаза, все её лицо, как будто светилось юной наивностью.

С годами лицо искажает знание этого мира.

Вениамин сам был подвластен этому. Как будто он двадцатилетний и он тридцатилетний жили совершенно в разных мирах. Когда ему исполнилось тридцать шесть он с отчаянием осознал, то не понимает этот мир.

Когда тебе двадцать, кажется, что все просто. Все будет так, как должно быть.

А должно быть обязательно хорошо для тебя.

А после ты понимаешь, что весь мир это муравейник, где никому ни до кого нет дела. Всем плевать, что с тобой будет. Двигаешься по возрастающей спирали к смерти.

И по ходу этого движения тебя регулярно используют. Все пытаются найти для себя выгоду. И ты нужен людям только пока можешь им что-то предложить.

И лишь любовь в этом мире исключение.

Для Вениамина только она имеет смысл. Только ради неё он готов терпеть весь ужас мира.

Варвара выключила свет и села напротив него, расставив свечи по столу. Взгляд зацепился за тонкую церковную свечу. В её свете кожа девушки отливала золотом.

— Сколько тебе на самом деле лет?

Мужчина видел, как на мгновение девушка замерла, резко вдохнув воздух, а после подняла на него виноватый взгляд.

— Двадцать два. Прости, что солгала. Но, когда я тебя увидела, я сразу поняла, что хочу быть с тобой. И я не знаю почему, но я была уверена, что ты не будешь со мной, зная, что мне только двадцать два.

Глядя на её лицо, мужчина вздохнул, понимая, что не может на неё сердиться. Эта девушка могла бессовестно пользоваться тем, что он готов простить ей все, лишь посмотрев в черноту глаз и на расстроено опущенные уголки губ.

Она широко улыбнулась, поняв по обреченно-усталому стону, что прощена и подняла бокал. Вениамин поднял его тоже.

— За любовь! — торжественно объявила девушка.

Варвара сделала глоток вина, от наслаждения прикрыв глаза.

Вино, на самом деле, не было каким-то изысканным или просто хорошим. Она купила его в ближайшем продуктовом. Но, тем не менее, искренне наслаждалась моментом, считая, что дело не в вине, а как его пить.

Она, сколько себя помнит, мечтала об красивой жизни. О такой, которую выставляют на всеобщее обозрение в социальных сетях.

Но она была девочкой из маленького городка, которая росла не в особенно обеспеченной семье. Так что мечты оставались мечтами.

Ни особых талантов, ни особенного ума, и тем более поддержки родителей у неё не было.

А в пятнадцать она чудесным образом обнаружила путь к той жизни, к которой она стремилась.

Когда ей было пятнадцать ей заинтересовался один из местных довольно обеспеченных мужчин. У него была машина, а по меркам её маленького городка, это говорила о достатке.

Он был женат и старше за неё на пятнадцать лет.

Но для неё это не было каким-то недостатком. Она, жадная до внимания, с удовольствием принимала ухаживания.

Она, наконец-то, почувствовав себя нужной.

Она попробовала на вкус, когда тобой восхищаются, волнуются, любят и она не могла отказаться от этого. Всю жизнь, если можно так сказать, когда тебе даже нет восемнадцати, она считала себя ущербной.

Ни подруг, почему-то девушки её терпеть не могли, потом она уже поняла почему. Они чувствовали в ней конкурентку. Видели, как на неё оборачиваются. Как заворожено прислушиваются парни к её смеху.

Заботы от родителей она тоже не видела.

Она росла в многодетной семье. Помимо неё было ещё три ребенка. И про неё родители всегда говорили: «В семье не без урода».

А Варвара считала, что она просто не для такой жизни.

Её сестры и брат, не чураясь, выполняли домашнюю работу, следили за домашним скотом, следили за хозяйством, вымывали тазы и миски. И мечтали лишь о том, чего могли достичь.

Сестры, если и мечтали о замужестве, то лишь о каком-то соседском Васе. Брат мечтал о не такой уж и высокой должности. Ни о каком высшем образовании и речи не могло идти. В их маленьком городке, на который Варвара без зазрения совести говорила село, было от силы два университета. Так что выбор был не большой. А оплачивать учебу в другом городе её родители не могли.

Варвара всей душой ненавидела следить за хозяйством. За что и заслужила непонимание и недовольные взгляды от семьи.

Уже с её одиннадцати они называли на неё пропащей.

Пытались «вправить мозг» ремнем. Чтобы она была хотя бы хорошей хозяйкой, если в учебе не блистает. Но, почему-то, это не сработало. Варвара как ненавидела их маленьких домик, коз и корову, так и продолжала ненавидеть.

После её сестра увидела, как Варвара садится в машину к тому мужчине. Рассказала родителям, а после всем своим подругам. Которые разнесли новость, что она шлюха, по всему селу.

Ей едва ли не в спину плевали, хихикали и уже через пару недель о ней рассказывали, что она едва ли не со всем селом уже побывала в койке и мужчины выстраиваются в очередь.

Мать плакала, говоря, что это позор на её седую голову. Вырастила дочь шалаву. Теперь ведь Варвару никто замуж не возьмет и над ней — её матерью, доброй женщиной, которая всю жизнь честно трудилась, теперь смеются.

В селе если над тобой смеются и обсуждают — это едва ли не величайшее горе.

Они опять пытались её воспитывать ремнем, а девушка мечтала уехать как можно дальше. Её родители, её сестры и брат вели себя так, как будто она не ребенок, а пропащая женщина.

За полгода до восемнадцатилетние Варвара принялась усердно шерстить социальные сети, чтобы найти мужчину из города, в который мечтает переехать. Нашла нескольких и чтобы не остаться у разбитого корыта принялась общаться с тремя. Хоть кто-то с них в неё ведь точно влюбится.

Влюбились два, так что когда ей исполнилось восемнадцать она выбирала. Выбрала мальчика-одуванчика. Такой послушно согласится с тем, что она не готова к сексуальным отношениям и будет мычать, что да, конечно, он подождет столько, сколько нужно.

Она стащила у родителей деньги, как можно больше, ещё украла деньги у сестры и брата, которые уже работал. Купила билет на поезд и рванула навстречу большому городу и парню, который искренне в неё влюблен.

Прожила в его квартире полтора месяца, работая все это время официанткой, а после бросила, уехав в квартиру, которая решила снимать со знакомой девушкой. Чтобы парень не доставал сообщениями поменяла номер.

Обманывать мужчин просто, если не задумываться. И если сам никогда никого не любил.

От того она уходила от одного мужчины к другому, стараясь не оставаться одной. Если останется одна то обязательно начнет думать о всех тех кого обманула, предала и использовала. А в чужих любящий объятиях легко отпустить мысль и наслаждаться безграничным вниманием.

Вениамин положил руку на её руку. Девушка перевернула её, переплетая пальцы.

С ним было не так. Когда она его увидела то поняла, что тот станет её погибелью. Что если она и сможет кого-то полюбить то этого мужчину с одиноко-нежными глазами.

Любовь её пугала, но, тем не менее, она не удержалась. Она ведь всегда была жадной. Жадной до внимания, ласки, вещей. И не могла просто так позволить этому мужчине уйти к какой-то женщине, на которой он успел жениться.

— Давай в следующий раз пойдем в парк есть мороженое.

Вениамин рассмеялся с её предложения, а у девушки сердце ускоряло ритм от его взгляда. Нежного-нежного. Ей всегда хотели, чтобы на неё так смотрели.

— Мы ведь не подростки.

— И что? — уверенно заявила девушка, — Я никогда так не влюблялась. Значит, ты моя первая любовь. А с первой любовью ходят за ручку по парку и едят мороженое.

— Хорошо, — ответил мужчина, — в следующий раз пойдем гулять в парк.

С ним было по-другому. Как и Вениамину с ней было иначе, чем когда-либо. Он не думал, что сказал. Говорил все, что приходило в голову, а Варвара звонко смеялась, находя каждое его слово если не забавной шуткой, то каким-то высказыванием, которое по мудрости может составить конкуренцию Платону или Сократу. Даже если он говорил настоящую чушь.

Наверное, это и есть влюбленность.

Это было впервые, когда он чувствовал, что каждое его слово имеет для кого-то значение.

Впервые, когда в чьих-то глазах был настолько важен и любим.

Они доели пасту, Вениамин долил вина, а Варвара поставила на стол виноград. Она была уже немного пьяна, и они почти допили бутылку вина.

Вместо того, чтобы сесть на свой стул, девушка грациозно приземлилась на колени мужчины, рассмеявшись. Она обняла его одной рукой за шею, покачивая одной ногой.

Мужчина рассмеялся, утыкаясь лицом в её шею. Её кожа пахла каким-то сладким фруктом. Вениамин едва ощутимо поцеловал девушка в ямку за ухом.

Она хихикнула, будто от щекотки, и откинула голову ему на плечо. Обнимала одной рукой за шею, а вторую положила ему на грудь. Варвара нежно улыбалась, внимательно разглядывая лицо мужчины.

В свете лишь свечей она походила на персонажа сказки.

Мужчина положил одну руку ей на спину, придерживая, вторую на бедро. Ткань платья скользила под пальцами и он ощущал жар кожи. Дыхание девушки обжигала кожу, а отвести взгляд от её глаз было невозможно.

— Ты такой красивый, — прошептала девушка, проведя пальцем по четкой линии нижней челюсти.

Она положила руку ему на щеку, поглаживая большим пальцем скулу.

Её рука на его лице заставляла бежать дрожь, а что-то в груди сжиматься от нежности.

Мужчина наклонился вперед. Он медленно её поцеловал, чувствуя такой же медленный ответ. Поцелуй полный нежности и трепета.

Она положила и вторую руку на его щеку, а Вениамин подался ещё ближе. Волосы девушки соскользнули с её плеч, откидываясь назад.

Мужчина слегка наклонился, чувствуя, как Варвара теряет опору. Но она не хваталась ни за что, продолжала его целовать так, как будто до этого тонула, а поцелуй — это долгожданный воздух. Его рука между её лопаток была её единственная опора.

Она вплело пальцы в его волосы на затылке. Оторвалась на секунду, но тут же вновь поцеловала.

Она поднялась с его колен, но разрывать поцелуй не хотела, как и мужчина. Он потянулся следом, чувствуя губами, что девушка улыбается.

Дыхание Варвары сбилось, а губы покраснели. От глубоко дыхания её грудь поднималась, а кожа в свете огня сверкала золотом.

— Не только тело, — прошептала она, — я отдаю тебе не только тело.

Девушка легко подцепила широкие лямки платья и потянула их вниз, не отрывая взгляда от лица мужчины. Ткань скользила по её коже, открывая тело.

Платье упало к её ногам, девушка его переступила и вновь села на колени мужчины. Она тут же поцеловала его, обнимая за шею.

Его ладони были обжигающе горячими на её спине. По коже бежала дрожь от губ на лице, на шеи.

Сплетя пальцы с пальцами девушки и уткнувшись в плечо Варвары, Вениамин глубоко дышал ней. Чувствуя, как от накатившей нежности сжимается что-то в груди. Чувства сжигали дотла, а все здравые мысли смывало, как будто при цунами.

Во всем мире существовала только Варвара с её горячими руками, нежными губами и черными, колдовскими глазами.

И целуя плечи, Вениамин слишком ясно понимал, что все это — это не про секс, это про любовь.

А после они легли в кровать, укутались в теплое одеяло и я не разжимали объятий, не готовы опустить друг друга.

Варвара прижалась щекой к его груди, иногда поворачивалась и оставляла короткий поцелуй. Вениамин перебирал её волосы, рассказывая обо всем.

Рассказывал о вещах, которые никогда бы не осмелился рассказать друзьям или Магдалине. И был уверен в том, что Варвара поймет.

***

Магдалина проснулась ближе к обеду. Вениамина уже не было дома.

Впрочем, в этом не было ничего удивительного. На выходных он часто уходил куда-то, как будто не желал оставаться с ней наедине.

Видимо, он верил, что девушка не понимает этого.

Девушка открыла окно и села на подоконник, опираясь стопами в стену. Холодный ветер раздувал её волосы, а кожа покрылась мурашками. Девушка медленно курила, стараясь заглушить глухую обиду.

Ей оставалось надеяться лишь на то, что он вернется ближе к вечеру, вспомнив свое обещание пойти с ней в театр. Обычно она ходила одна, находя в этом свое очарование.

Но в этот раз, когда у них уже был договор, пойти одной ей казалось невыносимо скучным.

Она взяла одну из книг и все так же сидя на подоконнике, принялась читать. Хотя у неё не получалось сосредоточиться на сюжете, мысли куда-то уплывали. А в груди был неприятный ком.

Они жили всего на третьем этаже, так что Магдалина понимала, что прохожие могли видеть её с улицы. Но она не могла отказаться от удовольствия сидеть на подоконнике с книгой. Она часто сидела так в одной рубашке или же футболки, притягивая взгляды обнаженной кожей. Но предпочитала это игнорировать. Хотя старушки у подъезда цокали на неё языком, свой комфорт и удовольствие для Магдалины были намного важнее чьих-то косых взглядов.

В этом было отличие между ней и Вениамином. Почему-то он не мог избавиться от волнения от осознания, что кто-то будет на него коситься или осуждать.

Девушка заметила это ещё в начале их отношений.

Когда пошел дождь, на самом деле был настоящий ливень, у Вениамина тогда ещё не было машины. Девушка сняла обувь, идя по улицам босиком, шлепая по лужам. Вениамин смущенно тащился рядом.

Возможно, это было от того, что мужчина сам был не прочь кого-то осудить.

Это как с ревностью. Почему-то самые большие ревнивцы — это те, кто сам ходит налево.

Вениамин терпеть не мог проявления привязанности в общественных местах. Цокал языком на парочек, что целовались на улицах. Казалось, его это так шокировало, что он мог об этом рассказать.

Когда они только начали жить вместе и мужчина ездил на работу в метро, часто, по приходу домой, он эмоционально рассказывал о какой-то парочке, что обжималась в вагоне метро или же на станции.

Правда, не получал от Магдалины такого же искреннего возмущения. От того он прекратил вскоре это рассказывать.

Но больше всего его возмущали красивые молодые девушки и женатые мужчины, что без стеснения демонстрировали свою связь. Он был убежден, что измены должны оставаться за закрытыми дверьми.

Вениамин был из тех, кто любил создавать красивую картинку и прятать за ней груды гнили и предательства.

Магдалина же считала, что в этом лишь больше драмы.

Для неё сама измена не так нетерпима, как осознание, что человек, которому она посвящает себя и верит, годами скрывал от неё влюблённость в другую женщину.

Спектакль начинается в восемь вечера.

Но начиная с трех девушка забеспокоилась. Мужа все не было.

Она позвонила ему, вспомнив, что так и не сказала, когда у них поход в театр: в субботу или же в воскресение.

Вначале он просто не отвечал, после вовсе выключил телефон.

Девушка зажмурилась, громко втянув воздух через сжатые зубы. Она отложила телефон и упала на кровать, глядя в потолок.

Почему-то Вениамин считал, что у неё совершенно нет чувств и своих желаний. Как будто она обязательное дополнение к его представлению о взрослой жизни.

Обязательно должна быть машина, высокооплачиваемая работа и жена.

И все остальное не важно.

Завел жену и можно оставить на подоконнике, как цветок в горшке, поливать и больше ни о чем не заболотиться. Во сколько бы он не возвращался с работы, цветок ведь и будет продолжать стоять на подоконнике.

Девушка прижала ладони к лицу. Выдохнула и убрала руки.

Оставаться одной ей сегодня не хотелось, от того она взяла телефон и перевернулась на живот. Открыла переписку с сестрой и, стараясь не выдать волнений, написала, что была бы рада сегодня встретиться с ней и её новым мужчиной.

Конечно, та что-то заподозрит, Магдалина никогда сама не предлагает таких встреч. Но это не важно. Она слишком обрадуется такой возможности, чтобы что-то спрашивать. А если и спросить то лишь для виду, чтобы успокоить себя, что она хорошая сестра и как хорошая сестра поинтересовалась жизнью Магдалины.

А на самом деле ей ведь дела нет.

Плевать на все кроме себя. Но Магдалина не была на неё зла. Ей уже почти тридцать, она привыкла к этому миру и к тому, что он устроен так, что для каждого важнее всего он сам.

Сокрушаться по этому поводу то же самое, что сокрушаться, что мы не птицы и летать самостоятельно не умеем.

Магдалина была уверена, что единственный человек, который её любил больше себя, был её отец.

Странновато-гениальный мужчина, который видел в ней человека, а не возможность воплотить нереализованные мечты.

Прошло уже так много времени с его смерти, а журналисты до сих пор цитируют его и ссылаются, как на что-то вечное. Какую бы статью он не написал, неважно о чем, её разбирали на цитаты.

Магдалина помнит, что когда она была маленькой её отец работал над какой-то книгой. Та бы наверняка стала классикой, которую обязан прочесть каждый.

Но после его смерти она исчезла, как будто её никогда и не существовала. Девушка не удивилась бы, если бы её отец сжег её где-то на костре.

Ей написал Вика.

Как Магдалина и думала, её сестра слишком была обрадована возможностью продемонстрировать своего нового мужчину, как будто хвасталась новым нарядом, чтобы заботиться о состоянии сестрички.

Они договорились встретиться в полпятого в небольшом кафе. Магдалина лишь надеялась на то, что там будет продаваться алкоголь и можно будет курить. По-другому она сестру не вынесет. Но вечер, в который по ощущениям, твой мозг распотрошили безграничным множеством бессмысленных разговоров, все равно был лучше, чем вечер в одиночестве.

Но только в этот раз.

Уже завтра, расчесываясь у зеркала, думала девушка, я вновь буду наслаждаться одиночеством.

Перед выходом она проверила свой телефон. На ответный звонок она и не рассчитывала. Хотя бы сообщение, что её муж включил телефон. Но того не было. Она положила телефон в сумку и отключила звук. Это лучше, тогда она не будет прислушиваться и постоянно его проверять в глупой надежде.

Прекрасно ведь понимала, что не позвонит.

Вернется поздно вечером, ничего не скажет, а она ничего не спросит.

Слишком умна, чтобы слушать ложь. Это лишь больнее.

Пусть лучше молчит, чем говорит какие-то глупые оправдания из-за которых ты только ещё больше уверяешься, что правда неприятна и болезненна.

Иногда, она уже по его глазам и сутулой спине понимает не сказанное:

«Я просто не хотел приходить. Мне было все равно где быть. Главное не с тобой».

Кафе было всего в нескольких кварталах от её дома от того девушка пришла самая первая. Села за одинокий столик и внимательно оглядела меню.

Очаровательная официантка принесла на её просьбу пепельницу.

Магдалина успела только прикурить и открыть меню на напитках, как напротив заскрипел стул, отодвигаясь.

Девушка подняла глаза, встречаясь взглядом с радостной младшей сестричкой. Она была в коротком платьишке и с распущенными волосами. Губы были в неестественно розовой помаде.

На стул между ними присел мужчина и Магдалина удивленно задержала дыхание, а после губы задрожали в едва сдерживаемой улыбке.

Этот вечер будет не так плох, как она думала.

Глаза мужчины тоже сверкали веселостью.

Кто бы мог подумать, что незнакомец с картиной галереи может оказаться новым хахалем её непутевой сестры?

— Познакомитесь! Богдан — Магдалина, Магдалина — Богдан.

— Рад встрече, — сказал мужчина, поцеловав тыльную сторону её ладони, глядя в глаза.

Его губы были слегка шершавыми на костяшках руки, а лицо Богдана была искажено веселостью. Он смотрел в глаза девушки, а в уголках его глаз были веселые морщинки-лучики.

В это момент она поняла, что её предыдущее мнение, что ему около тридцати ошибочно. Ему было больше, но мужественные черты лица не давали возможности правильно угадать его возраст.

Он достал сигарету и Магдалина молча ему подкурила.

Богдан откинулся на спинку стула, раздвинув ноги.

К ним подошла официантка. Вика тут же принялась заказывать, ведя пальчиком по наименованиям блюд. Магдалина сразу поняла, что оплачивать все это будет Богдан. Если бы нужно было оплачивать Вике, она бы не за что не делала заказ с такой безрассудной легкостью.

Магдалина покосилась на мужчину, тот медленно курил и, казалось, его совершенно не волновало сколько там заказывает его пассия.

Когда Вика наконец-то озвучила весь свой заказ и официантка отвела от неё взгляд, Магдалина и Богдан бросили одновременно «бренди». А после позабавленные этим, переглянулись, как будто между ними была какая-то великая тайна.

— Богдан художник, — гордо заявила Вика.

Как будто в этом было её достижение.

— Художник, да? — слегка иронично спросила Магдалина, приподняв одну бровь.

Мужчина ухмыльнулся как-то несмешливо, пожав плечами.

— Так получилось, — и между слов Богдана и Магдалины звучала не высказанная шутка.

Как будто между ними был свой собственный мир.

— Не просто художник, а гениальный художник! — продолжала хвастаться достижениями своего мужчины, Вика.

— Это лесть, — понизив голос, как будто это была большая шутка, — я просто художник, чьи картины сейчас в моде.

— Он скромничает, — уверенно заявила девушка, — его пытаются заполучить самые крупные галереи, а он решил провести свою выставку пару дней назад в какой-то крошечной галереи!

— Странное сочетание профессий, — указав на жетон на цепочке, сказала Магдалина.

— На самом деле у военных и художников много общего. И те и другие не знают, что делать со своей жизнью.

Вика стала привычно болтать. Она всегда много говорила, желая быть в центре внимания, даже в обычной беседе. Она каким-то магическим образом умудрялась игнорировать молчание Магдалины и Богдана. Они лишь иногда вставляли какие-то односложные реплики, когда она прерывала свой рассказ, чтобы задать вопрос.

— Я отойду носик припудрить, — бросила девушка, оставляя своего мужчину и сестру за столиком.

— Должна ли я извиниться за то, что говорила о твоих картинах? — когда Вика скрылась где-то между столиков, спросила Магдалина, отпивая со своего бокала с бренди.

— Нет, конечно, — фыркнул мужчина, — без тебя я бы умер там от скуки. Тем более ты была права. Та картина, помнишь её? Я нарисовал её только ради денег.

Магдалина рассмеялась.

— Всегда знала, что гениальность — это умение определять, что хочет увидеть общество.

— Мало того. Тем, кого считают гениями позволено намного больше.

— Например?

— Если обычному человеку его странности не прощаются, то если я это сделаю, то все скажут «ну да, он же гений». Даже если я сейчас уйду и скажу Вике, что был приступ вдохновения, она ничего мне не скажет.

— Только если ты не забудешь заплатить, — затушив сигарету об пепельницу, лукаво ответила девушка.

— Естественно, — подняв бокал так, как будто хотел произнести тост, сказал мужчина, — такие девушки удобны. Те, которые ценят во мне только деньги.

— И как не стыдно, — надеясь, что мужчина уловит сарказм, в её голосе, сказала Магдалина, — говорить такое её сестре?

Богдан ухмыльнулся, лицо было искажено веселостью.

— Ох, ты же ей расскажешь и она меня бросит. Что же мне тогда делать? Мое сердце разобьётся.

Магдалина прикрыла рот рукой, стараясь не захохотать. Как же давно она не встречала людей, у которых каждое слово было пропитано иронией и сарказмом.

— Странно, что ты вообще согласилась на эту встречу, — мужчина приподнял одну бровь.

— Я и не хотела, иногда, у меня есть желание не общаться с ней вообще. У нас общая кровь только наполовину. Ну, это на случай если измерять наше родство. Если же у вас только половина крови общая, становится более простительно прерывать общение с родственниками?

— Как по мне, простительно прерывать общение из-за того, что она своей трескотней заставляет ненавидеть просто все вокруг.

— И ты все равно с ней по доброй воле.

— Я уже жалею об этом своем решении.

— И что же мне делать? Промолчать, что ты хочешь разбить ей сердце?

— Не волнуйся, я ей куплю какую-то побрякушку.

Богдан глубоко затянулся сигаретным дымом, откинув голову немного назад. Он слегка прикрыл глаза, выдыхая густые облака дыма.

Магдалина проследила взглядом линию челюсти, крепкую шею и то как кадык дернулся вниз, когда он сглотнул. Девушка облизала губы и взяла ещё одну сигарету.

Богдан протянул руку, щелкнул зажигалкой, подкуривая ей.

Не таясь рассматривал девичье лицо в свете огня. Волосы казались темнее, а глаза, наоборот, ярче. Отливали бликами огня. Девушка выдохнула дым, поднимая на него взгляд.

— Та так и не ответила, почему согласилась встретиться со своей сестричкой, — голос мужчины стал немного глуше и он откинулся на свой стул.

Магдалина положила левую руку на стол. Серебряная полоса обручального кольца слегла поблескивала в свете заведения.

— Я должна была сегодня кое с кем пойти в театр, но планы изменились. А я уже настроилась на то, что сегодня не буду одна.

— Ты не похожа на того, кто страдает из-за одиночества, — немного прищурившись, сказал Богдан.

А Магдалина слегка прикусила нижнюю губу, стараясь не улыбаться. Её смешило то ли сама привычка Богдана, то ли то, что она это заметила. Но тот практически вопросов не задавал. А ещё щурился немного, от чего походил на большого, какого-то вальяжного кота, который внимательно следит за каждым движением. А из-за слегка хитрой ухмылки, немного ироничной, что практически всегда красовалась на его лице, это впечатление только укреплялось.

— Нет, конечно, я вообще поклонится Шопенгауэра, — уверенно заявила девушка, покачивая ногой.

Она задела носком туфли щиколотку мужчины и он опустил ладонь ей на колено. Он сделал это так естественно, что и мысли о каком-то сексуальном домогательстве не возникало. Богдан сам этому значения не предал судя по совершенно спокойному лицу.

— А тебе идет, — окинув девушку взглядом, уверенно заявил он.

Как будто оглядев её осанку, черты лица и любопытный взгляд, пришел к выводу, что вот эти философские взгляды отлично переплетаются со всем её образом.

— Хотя, как по мне, спорно. Так что, можно сказать, я его поклонник в зависимости от ситуации.

Магдалина фыркнула.

— Все мы так. Когда я еду куда-то в час-пик я придерживаюсь теорий Ницше.

Богдан расхохотался и поперхнулся дымом.

— Хах, хочу такую книгу! «Понять философию Ницше или метро в час пик»!

— Или «Шопенгауэр в одинокой квартире и с бокалом вина», — продолжила Магдалина.

— Черт, да, я бы прочел это!

Мужчина бросил взгляд на дверь, спрятанную недалеко от касс. Наверняка, в уборной, как всегда были гигантские очереди. И от того Вики так долго не было. Он поймал себя на мысли, что он и не хочет опять слушать её стрекотню. От того он вздохнул и поднялся с места.

Магдалина приподняла вопросительно бровь, а мужчина подал ей руку. Она, не задумываясь, приняла её, поднимаясь. Тогда он взял её пальто, помогая ей одеться.

— Я решил проверить свою теорию, что мне все позволено и уйти, оставив Вику одну.

Магдалина фыркнула, застегивая пальто.

— Лжец. Ты просто так очарован нашими разговорами, что не хочешь опять сидеть с Викой и слушать её рассказы.

— И что же мне теперь делать? Меня раскусили, — фыркнул мужчина, оставив на столе несколько купюр.

Магдалина взяла его под руку и они пошли на выход. Фонари уже зажглись, на этой улочки они были романтично-винтажными, от чего вся ситуация походила на момент с мелодрамы. Чем Богдан и поделился. Девушка, рассмеявшись, сказала, что если бы было так, то они должны были бы сейчас решить, что они любовь всей жизни друг у друга и жить долго и счастливо.

— Долго и счастливо, — фыркнул Богдан, — мы что в гребаной сказке? Нужно что-то поинтересней.

— А что хочешь, чтобы я выкидывала твои вещи с балкона и кричала, что ненавижу это?

— Звучит заманчиво, — Богдан открыл дверь машины, перед Магдалиной, прошел на место водителя и продолжил разговор, как ни в чем не бывало, — лучше не говори такое, а то я подумаю, что ты серьезно и уведу тебя у твоего муженька. А что? У меня не было ещё ни одной женщины, которая умела устраивать красивые сцены.

— Красивые, да? Значит, бежать за тобой не буду. А куда мы, собственно, едем?

— Как куда? Ты хотела пойти с кем-то в театр. Вот я и жду, когда ты скажешь, в какой. Как я могу позволить остаться даме в одиночестве?

Считай, отдаю тебе долг. Ты не позволила мне заскучать на вставке, я не позволю тебе заскучать в одиночестве в театре. Только заедем за бутылочкой бренди. Пластиковые стаканчики, бокалы или предпочитаешь выпить с горла?

— В театре не красиво пить бренди с пластиковый стаканчиков. Так что предпочту выпить с бутылки.

Магдалина сказала в какой театр у неё билеты, откинувшись на спинку сидения. В машине пахло одеколоном Богдана и горечью сигарет. Но все же больше одеколоном. Чем-то крепким, мускусным, идеально подходящем этому мужчине.

Девушка слегка повернула голову, разглядывая Богдана.

У него были красивые руки, особенно ему шло держать руль. Запястья по-мужски крепкие, на левой руке два браслета с темных деревянных бусин.

— Мы не договорили насчет Шопенгауэра.

Мужчина хмыкнул, поворачивая руль. Он скосился на долю секунды на Магдалину, улыбнувшись. Она как-то наивно откинулась на сидение, как будто могла позволить себе, доверять ему.

— Ну, по Шопенгауэру, мы такие как есть на самом деле только в одиночестве. Представь, есть какой-то парень. Он сидит дома в одиночестве и думает, что он такой весь высокоморальный и вообще классный. Умный, начитался в интернете всякого интересного же и пришел к выводу, что все остальные тупые и вообще животные.

А потом оп. И что-то случается. Не знаю, может, попадает он на необитаемый остров. А там, к примеру, ещё человек пять. И все, выживает сильнейший. Как-то не до морали. И оказывается не такой уж он и умный и не такой добрый, как думал.

И получается он настоящий, когда сидел в квартире у себя или когда на острове был?

— Это вообще странно, — сказала Магдалина, — что значит «настоящий»? Чтобы я не делала, я — это я. Например, я сегодня морковь поела, а я её не люблю, значит, я сегодня не настоящая? Это конечно обобщение, но на простом примере легче.

То же самое, если я никого за тридцать лет совей жизни и не думала убить, а завтра меня уволят, муж изменит, соседи затопят и я возьми да убей кого-то. Тогда я когда настоящая было? Все эти тридцать лет или этот момент?

— Настоящий — это вообще странно. Какое к черту настоящий, если мы начитались и наслушались чужого мнения и сформировали свое? Исключительное, блять! Люди даже боятся сказать, что им книга не понравилась, потому что, видите ли, она классика. Даже если в таких мелочах мы зависим от других, то какое к черту свое мнение?

— В этом ведь и суть философии, — продолжила Магдалина, обняв себя за плечи.

В машине было прохладно и Богдан, не задавая вопросов, включил обогрев.

— Пытаешься объяснить одно, а из-за этого возникают лишь новые вопросы.

— Получается, — паркуя машины, сказал Богдан, — философия — это умение задавать вопросы. Подожди в машине. Я быстро схожу в магазин.

Магдалина кивнула, Богдан же выскочил с машины, идя в небольшой супермаркет со слишком яркой вывеской. Почти все лампочки в названии ярко светили, кроме одной.

Он пошел к прилавку с алкоголем. И стояло лишь ему остановится, как его телефон раздражающе зазвонил. На экране высветился номер Вики, странно, что она опомнилась только сейчас. Он смотрел на телефон, думая, ответить сейчас или же позже. Говорить с ней желания не было, но, наверняка, если он не ответит, она позвонит Магдалине. Мужчина чертыхнулся, отвечая на звонок.

— Слушая, — бросил он, пробегая взглядом по этикетке одной бутылки.

— Богдан! — воскликнула Вика. С помехами связи её голос был слишком высоким, от чего он поморщился, — Что вообще происходит? Я просто в туалет вышла, а ни тебя, ни Лены!

— Лены? — как-то лениво, протянул он, взяв бутылку и пошел к другому прилавку, — Разве твою сестру не Магдалина зовут?

— А? Да, Магдалина. И не переводи тему. Ты хотя бы представляешь, как это унизительно? И что она обо мне подумает? Пригласила знакомится со своим парнем. А этот парень свалил! Ты вообще обалдел?

— Я же заплатил за заказ, — протянул мужчина, разглядывая шоколадку. Взяв несколько он пошел на кассу.

На кассе сидела молодая, уставшая девчушка. Она заученно и привычно спросила про пакет, мужчина отрицательно покачал головой, слегка морщась из-за причитаний своей подружки.

— Оставаться не было смысла, — доставая кошелек и протягивая деньги, говорил Вике мужчина, — я решил разойтись. Так что какой смысл был оставаться?

— Что? Расстаться? Богдан! Ты серьёзно? Почему так внезапно? Ты не мог сказать раньше и не по телефону? Почему вообще?

— Спасибо, — бросил он девчушке за кассой, которая выглядела слегка смущенной и растерянной, но с некой веселость в глазах косилась на мужчину, видимо, позабавлена всей ситуацией.

— Что спасибо? — полным возмущения голос, спросила Вика.

— Это не тебе, — раздражённо бросил мужчина. Вика вновь начала причитать, спрашивая, где он вообще.

— Все, давай. Не звони, — бросил он на прощание, садясь на водительское место, — отключи лучше телефон. А то Вика будет вызванивать.

Отключив звонок, сказал он Магдалине. Та как раз что-то разглядывала в своём телефоне.

— Странно, что ещё не позвонила, — отключая смартфон, сказала Магдалина, — шоколадки? Будем как подростки на свидании?

— Подростки на свидании закусывали бы бренди шоколадом, а я купил шоколад не для этого, а из-за того, что черный шоколад одно из лучшего, что есть вообще в этом мире.

Разговор плавно потек, напоминая ручей. Не задавая вопросов, не расспрашивая ни о чем личном, находя отголоски личного и волнительного в случайно оброненных фразах.

Богдан обворожительно улыбнулся девушке, что запускала в зал театра и та, растаяв, совершенно не обратила внимания на бутылку бренди и две горькие шоколадки.

Их места были на балконе, скрывая их от остальных зрителей. Когда они заняли их, они наконец-то решили посмотреть на билетах, на какой же спектакль они попали.

Рассмеялись от «Ромео и Джульетта» напечатанное на билетах.

— Что может быть более ироничным, чем два циника на «Ромео и Джульетте»? — прикрыв глаза ладонью в никуда спросил Богдан.

— Думаю более иронично, будь спектакль о моральном падении, любви и Боге.

— Или «Анна Каренина», — ухмыльнувшись, сказал мужчина. Он, взяв левую руку девушки, поцеловал костяшки её пальцев, не отрывая хитрого взгляда от её глаз.

Костяшку безымянного пальца обожгло прикосновением чужих губ.

Ведь специально, читала в его хитром прищуре глаз, Магдалина. Специально поцеловал рядом с обручальным кольцом, как насмешливое напоминание, что они оба ужасные люди.

Магдалина пришла к выводу, что она ещё больше, чем Богдан. Пусть он и выглядел, как беспринципный лжец. Именно она посадила на место рядом с собой мужчину своей сестры, отключив телефон, чтобы та и муж не могли к ней дозвониться.

Но от чего-то приступов вины она не испытывала.

Возможно, Богдан был прав о рассуждениях о сущности человека.

Легко считать себя верной и хорошей женой сидя дома. Тяжело быть ней, когда тебя одолевает одиночество.

С любовью — это ничего общего не имеет.

— Могу понять, почему они решили умереть, — когда уже начался спектакль, сказал мужчина, глядя на сцену.

Он слегка наклонился к девушке, чтобы она услышала его приглушенный голос.

Магдалина повернула голову в пол оборота, глядя на лицо Богдана. Его взгляд был сосредоточен на сцене и даже в полумраке сверкал ироничной насмешкой.

— Если бы не умерли то великая любовь бы умерла. Красивое личико Джульетты стерла бы старость, а Ромео оказался таким же, как и все люди. Разве это не больше разочаровывает, чем смерть главных героев?

— Пусть лучше умрут и расскажут красивую сказку. В этом меньше трагедии, чем в том, как люди разочаровываются друг в друге.

— Что? Муж не оправдал ожиданий? — повернувшись к девушке, полюбопытствовал Богдан. Его лицо оказалось совсем близко. Дыхание обжигало девичью кожу, а глаза сверкали прозрачным льдом.

— Думаю не муж, скорее жизнь в целом.

— А не путь по которому ты идешь? — откинувшись на спинку кресла, спросил мужчина. Его колено прикасалось боковой частью к колену девушки, а рука, закинутая на спинку её сидения, чувствовалась как умиротворяющее объятие.

— Нам так часто говорят, что чтобы быть счастливым нужно выйти замуж или жениться и нарожать детишек, что мы принимает это как неоспоримую истину. И как-то не учитывается, что некоторым людям для счастья нужно что-то другое.

Богдан, фыркнув, положив руку на левую руку Магдалины.

Она молчала, глядя на сцену. Правда, упуская сюжет. В горле стоял ком обиды, но обиды не на Богдана, а скорее на то, что она полностью согласна с его словами.

Она была рада, что на сцене трагедия и его трагичное выражение лица смотрится уместно. Было бы странно страдать под комедию. Разрушается вся атмосфера.

Ей больше симпатизировало страдать из-за осознания, что между ней и её мужем нет любви под самую известную историю влюблённых.

— Хочу уйти, — сказала Магдалина выдохнув.

— Куда? — поднимаясь со своего места, спросил Богдан.

И Магдалина была благодарна ему, что тот не сказал ни слова возражения, хоть до конца оставалось ещё, по меньшей мере, минут двадцать.

— К тебе. Не хочу сегодня быть одна.

Они вышли с театра, пошли к его машине, а после медленно поехали в квартиру мужчины. Девушка откинулась на сидение, повернув голову в сторону окна.

Фонари уже зажгли, когда они проезжали мимо они смазывались, напоминая блики. Богдан молчал, а в машине играла едва слышная, тихая музыка.

Они на двоих распили одну бутылку бренди и в голове немного мутнело, мир слегка пошатывался. Наверное, подумала девушка, в машине стоял запах алкоголя.

Но почему-то не волновало, что мужчина тоже пил.

Они даже не допустили мысли, что их остановит полицейский и тогда ночь проведут не в уюте квартиры, а в полицейском участке.

Девушка опустила стекло, положив голову так, что упиралась виском в разъем для стекла. Холодный ветер играл с её волосами, откидывая их назад.

Магдалина закрыла глаза, наслаждаясь редкими бликами, которые видела даже через закрытые веки. Наслаждаясь ветром, что перебирал волосы и мурашками, что от холода бежали по коже.

Богдан жил на восьмом этаже в пафосной квартирке полной новейшей техники.

Магдалина скинула туфли и, не включая свет, пошла открывать окна. Богдан тоже не включил свет, сел по одну сторону дивана. Девушка села на другую сторон дивана, откинув голову на спинку.

— Мне нравится твое имя, — доставая пачку сигарет и протягивая девушки одну, сказал мужчина.

— Ты, наверное, единственный человек, которому оно нравится.

— Я заметил. Вика называет на тебя Лена.

— Гены и имя — это единственное, что у меня осталось от отца. Единственный мужчина, который любил меня больше, чем себя.

Они медленно выдыхали дым, тихо, чтобы не разрушить атмосферу интимности говорили.

От алкоголя и сигарет, а так же полумрака, немного кружилась голова. Правдивые слова вырывались, как-то бесконтрольно, как будто оба выпили сыворотку правды. Разбавляли болезненную правду иронией, от чего тихо посмеивались.

Это ведь так смешно, что, иногда, от человека остается только память и боль.

— А твоя семья? Что с ней было не так?

— У меня была идеальная семья, как будто с рекламы сока, — голос полный болезненной иронии. А меду слов прорывались смешки.

— Куча кузин, племянниц, племянников. Ну, просто пример для подражания. Мать — домохозяйка, несколько детей, отец, пропадающий на работе. Все, как и должно быть.

— По сюжеты должно быть, чтобы мать изменяла с садовником, а отец с секретаршей.

Богдан рассмеялся с какой-то нежностью глядя на Магдалину. Или же с благодарностью.

— Ну, моя семья немного отошла от сюжета. Мать была не столь горяча, для садовника. Зато отец компенсировал тем, что не только с секретаршей спал.

— А мать отстирывала помаду от рубашек и делала вид, что все нормально?

— Конечно, — весело хмыкнул мужчина.

Бренди и темнота развязывали язык, ирония скрывала болезненность, а теплота чужого тела успокаивала и дарила какое-то доверие.

Магдалина положила ноги на колени мужчины, он опустил руку на её щиколотку, медленно потирая большим пальцем.

— Пока темно, — выдыхая дым, откинув голову, сказал Богдан, — нужно рассказать все самое эмоциональное. С рассветом уже не хочется.

И фраза эта стала пророческой. Чем ближе был рассвет, тем реже мелькала в голосе болезненная ирония и тем чаще в комнате звучал глухой смех. И пусть темы уже были не столь животрепещущие, прекращать говорить не хотелось.

И пусть оба уже хотели спать, пачка сигарет, и его, и её, уже закончились. Замолкать не хотелось.

С рассветом Магдалина встала с дивана. Тепло чужого тела не хотелось терять. Место на щиколотке, что Богдан поглаживал, казалось горячим. Как будто там осталось клеймо, которое останется с ней навсегда, напоминая о Богдане.

— Я побуду неправильной Золушкой. Если она уходила в полночь, я уйду на рассвете.

— Какое время такие и Золушки.

Магдалина от чего-то рассмеялась.

— Дай мне номер и запиши мой, — глядя на девушку, сказал мужчина, — Иногда просто не хочется быть в одиночестве. На этот случай.

— Будем друзьями по одиночеству?

Глава 5

Богдан предложит отвезти Магдалину, но она отказалась. Не хотелось разрушать атмосферу полного доверия и близости.

— Прощание в машине разрушить все это, — сказала она, — я хочу уйти красиво. Так что прощай.

На прощание она сжала его руку, чувствуя, как бусины его браслета щекочут кожу запястья.

Вениамина не было дома и квартира казалась тоскливо одинокой.

Девушка включила телефон. Несколько звонков от Вики и один от Вениамина, наверное, хотел предупредить, что его не будет дома.

Девушка переоделась, умылась, надеясь смыть сонливость, и ушла с квартиры.

На лестничной клетке позвонила подруге с работы, разбудив её, и сказала, что хочет встретиться. Та недовольно бурчала сонным голосом, но сказала, что приедет через час.

Магдалина позволит Вениамину сделать вид, что он ночевал дома. Уйдет и вернется только тогда, когда он вернется.

Она села за столик в кофейне напротив её подъезда возле окна, чтобы видеть вход в подъезд. В заведении практически никого не было. Лишь несколько сонных посетителей и скучающий бариста. Молодой мальчишка, наверняка, только закончил школу.

Он с удовольствием воспользовался тем, что Магдалине не против разбавить его скуку и поболтать. Он ухватился за это, оживленно рассказывая забавные истории, готовя кофе. У него была очень живая мимика и сверкающие жизнерадостностью глаза.

Он смотрел как-то восхищенно и, покраснев «за счет заведения» дал ей кекс.

Магдалина улыбнулся, поблагодарив мальчишку, чувствуя его восхищенный взгляд, когда она возвращалась к своему столику у окна.

Её подругу звали Слава, очаровательная девушка с умными зелеными глазами и уникальной верностью дружбе. Она пришла в кофейню через сорок минут после звонка, каким-то чудом успев собраться и дойти.

Наверняка ведь была ужасно недовольной, что её врывают утром воскресенья с кровати. Бурчала, но спешила, едва ли не бежала, потому что понимала, что Магдалина её уже ждет и не хотела, чтобы та ждала даже лишнюю минуту.

У неё слегка покраснели щеки из-за быстрой ходьбы, а непослушные волосы растрепались. Она едва ли не ворвалась в кофейню. Бросила пальто на стул рядом с Магдалиной и пошла делать свой заказ.

А после она шумно упала рядом на стул, едва ли не залпом выпивая кофе.

— Рассказывай, что у тебя случилось? И что с лицом? — она внимательно всмотрелась в лицо Магдалины, хмуря брови.

В каждом её слове, интонации и жесте скользила забота.

В случае Славы, дружба тоже любовь. Самая искренняя любовь. Намного более преданная и самоотверженная, чем то, что происходит между любовниками.

— А что с лицом? — разглядывая милые веснушки, что покрывали нос подруги, спросила Магдалина.

Слава казалась типичной отличницей. Божьим одуванчиков, что не способен обидеть даже муху.

— Видно же по глазам, что не спала всю ночь.

— Думаю, Вениамин влюблен в кого-то, перевела тему Магдалина, поворачиваясь к окну, — и эту ночь провел у этой девушки.

— Ты уверена? Может что-то случилось?

— А ты посмотри, — ухмыльнувшись, сказала Магдалина, кивнув в сторону своего подъезда.

Она отхлебнула свой кофе, глядя на мужа, что шел домой. Слава тут же перевела на него взгляд, хмурясь.

По каждому его движению и по задумчивому выражению лица было понятно, что он влюблен. Легкая улыбка, что иногда сменялась виновато нахмуренные бровями и поджатыми губами.

— Ты поэтому не спала? — сочувственно спросила Слава, — Ждала всю ночь?

— Нет, я ночевала у любовника. Так что скажу Вениамину, что ночевала у тебя. Будем оба лгать.

— Любовник? — а в голое лишь удивление и не капли осуждения.

Слава умела так по-дружески любить, что, чтобы не сделал тот, кого она любит она не испытывала ни капли осуждения. Этот человек был важнее всего. Наверное, именно такие люди, как Слава помогают спрятать труп, если ты кого-то убил и звонишь, надеясь на помощь.

Она бы успокоила, а потом, может быть, даже взяла бы вину на себя. А если бы и не взяла, то весь срок наказания носила бы передачки и тратила все деньги на адвокатов, надеясь вытащить подругу с тюрьмы.

— У тебя же его не было. Или это был секс на одну ночь?

— Нет, секса не было.

— Почему тогда любовник?

— Чтобы быть любовниками не обязательно обнажать тело. Мне кажется секс не такая измена, как полностью обнаженная душа. Я говорила то, что никогда не говорила и не скажу Вениамину.

Магдалина отвернулась от окна, закинув ногу на ногу. Она грела руки об чашку кофе, бросив взгляд на Славу. Та хмурилась и как-то задумчиво покусывала губы.

Магдалину спрятала ласковую улыбку за кружкой. Это было мило, как ей казалось, то, что её подруга была оскорблена изменой Вениамина больше, чем сама Магдалина.

Она выдохнула, переводя тему. Сейчас, не хотелось говорить о муже. Если игнорировать ситуацию, тогда не будут так часто приходить мысли, почему они продолжают эти отношения.

Их любовь никогда не была поглощающей, сильной.

Но она была. Как маленький огонек свечи — привязанность. Нежность и уважение.

Её мать всегда говорила, что в отношениях самое важное — это уважение. И пусть Магдалина была согласна с этим, это было странно слышать от этой женщины. От женщины, в которой не было ни капли уважения к бывшему мужу, от той, которая всеми силами пытается стереть все воспоминания о нем.

А ещё она забывает о том, что страсть — это безумие. Тогда уже не важно, кому ты причинишь боль. Полыхая огнем страсти единственное, что тебя волнует — это поцелуи, смех, стоны, прикосновение к коже.

Полное безумие, в которое люди окунаются с головой. Растворяются в другом человеке.

И почему-то к этому стремятся, возносят, как величайшее благо.

Благо, что становишься так зависим от человека, что если он уйдет ты рассыплешься на части. Не способен собраться опять. Слишком подстроился к нему, слишком привык. Так сильно, что без него уже самостоятельно жить невозможно.

Подруги замолчали и Магдалина перевела взгляд на баристу. Тот тут же отвернулся, смущённый, пойманный за подглядыванием.

Девушка улыбнулась с какой-то нежностью.

Подростковые влюбленности. Как ей казалось, были самыми очаровательными. Самые чистые влюбленности, не запятнанные ни меркантильности, ни заботами.

— Подожди, — бросила она Славе, поднимаясь.

Мальчишка тут же нервно закопошился, опустив взгляд. Наверное, подумал, что она захочет его отчитать, со смешком подумала Магдалина.

— Ещё одно американо, пожалуйста, — улыбнувшись парню и опустив взгляд на его бейджик, сказал Магдалина, — Никита.

— Да, конечно, — Никита тут же суетливо начал готовить кофе.

— Давно работаешь в кофейне? — полюбопытствовала Магдалина, опершись об прилавок.

— Уже месяца два, — поглядывая на неё, сказал парень.

А Магдалина старалась не выдать своего желания рассмеяться. Только совсем юные мальчишки, так открыто и смущенно показывают свой интерес.

— А я вот уже пару лет работаю в библиотеке. Имени ***, знаешь её? Она недалеко.

— Да, знаю. Вот ваш американо, пожалуйста.

— Спасибо, — отпив и положив деньги на прилавок, сказала Магдалина, — я, кстати, Магдалина. Будешь мимо проходить — заходи.

— А, да, конечно, спасибо. И приятно познакомится, у Вас очень редкое имя.

Девушка прикусила губу, опустив взгляд. Медленно выдохнула, пытаясь подавить смешок. Парнишка так забавно и одновременно очаровательно болтал. Она прежде не встречала, чтобы кто-то суетился даже в разговоре.

— Мне тоже, пока-пока.

Она взяла подругу под руку, выводя её с кофейни. Та забавно громко сопела, напоминала мопса. Впрочем, её ещё одно сходство с этой породой было в курносом, крупном носе.

— Прекрати флиртовать с юнцами.

— А кто флиртует? — слишком картинно удивилась Магдалина, от своей гиперболизированного удивления, ей самой было смешно.

Слава смотрела на неё скептически, приподняв одну бровь. А осуждения во взгляде, как не было, так и не появилось.

— Если тебе обидно, что твоему мужу до тебя дела нет — это не повод себя так вести.

Магдалина слегка обижено нахмурилась, поджав губу. Когда тебя знают слишком хорошо и понимают скрытые мотивы становится совсем не весело. Она бы предпочла, чтобы о ней думали, как о беспринципной стерве, чем об обиженной женщине.

Девушка цокнула языком и распрощалась с подругой.

Та тыкала носом, как нашкодившего котенка, в то, что Магдалина совершенно не походит на эгоистку с недостатком внимания.

Хотя, Магдалина, была с этим не согласна. Она думала, что именно такой она является.

Все они эгоисты и она в том числе. А недостаток внимания одна из граней желания чувствовать, что ты кому-то интересна. А ещё одна сторона одиночества. Когда на тебя восхищенно смотрят, можно обмануться и поверить, что до тебя кому-то есть дело.

Магдалина открыла дверь в квартиру. Там стояла тишина, но в тамбуре стояла обувь её мужа.

Она прошла в глубь квартиры, сбросив туфли у двери. Пол холодил босые ноги, но до сих пор место над щиколоткой горело пламени, помня прикосновение Богдана.

Вспомнив его руку, его хриплый смех и прищур светлых глаз ей стало не так тоскливо. Как будто она увидела, старого, доброго друга.

Вениамин развалился на кровати, переодевшись в домашнюю одежду. Он закрыл глаза, волосы открыли высокий светлый лоб. Темные волны волос слегка растрепались.

— Доброе утро, — сказала Магдалина, привалившись к дверному проему. Она старалась не скрестить руки на груди. Ей не хотелось быть похожей на ревнивую женушку, устраивающую сцену.

Муж вздрогнув, как будто успел задремать и голос Магдалины вырвал его из неги сна.

Он приподнялся на локтях и повернул голову к ней.

— Доброе.

Они погрузились в тягостное молчание и никто не осмеливался его нарушить. Невысказанные слова весело в воздухе, давя.

Ни смотрели друг на друга, в каком-то ожидании.

Магдалина допила кофе с бумажного стаканчика одним большим глотком и пошла к окну, все так же сохраняя молчание. Привычно открыла окно и села на подокон. Поставила вместо пепельницы стаканчик и закурила, чувствуя затылком взгляд мужа.

— Надеюсь тебе не холодно, — выдохнув дым, глядя как он поднимается вверх, сказала девушка.

Мужчина ничего не ответил, под ним едва слышно заскрипела кровать. Но он не встал, лишь слегка поменял положение.

— Извини, что не ответила, телефон разрядился.

Ложь была очевидной, но Вениамин ничего не сказал. То ли боялся, что если он зацепится за ложь Магдалины, вскроется его обман, то ли ему просто дела не было.

— У тебя есть на сегодня какие-то планы? — когда девушка затушила окурок об стаканчик, спросил Вениамин.

— Да, — девушка спрыгнула с подоконника, прошла вглубь комнаты, стягивая кофту, — мне друг посоветовал книгу. Хочу прочесть сегодня.

На самом деле ей посоветовал книгу Богдан. Но Вениамин что-то промычал и их разговор утих.

— Генрих Ибсен, называется «Кукольный дом», — зачем-то продолжила Магдалина, — он мне процитировал парочку фраз из этой книги. Может тоже прочтешь?

— Да, кода-то обязательно, — ответил он.

Ничего не значащие вежливые фразы, обещания, что никогда не исполнятся. Взрослая жизнь до краев полна этим.

Вениамин слишком хорошо вжился в роль взрослого человека, чтобы быть искренним и сказать, что никогда он её не прочтет. Чтобы сказать, что её слова для него подобно белому шуму, в который он не вслушивается и, наверняка, уже позабыл название книги.

Ему хватало волнений на работе, чтобы ещё разрывать свою душу страданиями персонажей.

Каждый убегает от реального мира по-своему.

Магдалина переживает множество жизней вместе с персонажами, Вениамин посвящает себя работе и мыслям «дожить бы до выходных».

Магдалина — глушить свои мысли мыслями персонажей, Вениамин их заглушает повседневностью.

Какое-то время они полулежали на кровати вместе. Каждый на своей стороне. Девушка читала книгу, найдя её в интернете в открытом доступе, Вениамин что-то смотрел на своём телефоне.

Но спустя где-то полчаса Магдалина поднялась и пошла на кухню и поставила чайник.

Муж ничего не спросил.

Девушка не хотела ни чая, ни кофе, но уйти на кухню просто так, без повода, было странно. А так можно оправдать себя чашкой кофе.

В первую очередь оправдать себя себе же.

Лучше крутить в голове, что ей просто хочется выпить кофе, чем думать о том, что ей неуютно рядом с мужем. Как будто она в общественном транспорте и какой-то незнакомец встал слишком близко, нагло вторгаясь в личное пространство.

Осознавать это было больно.

Если твой когда-то любимый человек стал для тебя незнакомцем это означает, что любви больше не будет.

В любви человек для тебя подобен дому, убежищу, в котором ты можешь спрятаться от всего мира. И не важно, что происходит в жизни. Его объятия способны утешить.

Когда ты бежишь от этого человека любовь превращается в боль и страдание.

Общество друг друга стало столько невыносимым, что они с нетерпением ждали понедельник.

Очередная рабочая неделя. Отличный повод игнорировать существование друг друга.

У них начинался рабочий день в разное время. От того, когда Вениамин уходил, Магдалина только просыпалась. В этот понедельник она проснулась от хлопка входной двери.

Вениамин знал с самого раннего утра, что этот день будет невыносим.

Ещё не было и восьми утра, как его телефон начла разрывать от звонков. Каждый считал своим долгом позвонить ему и рассказать об ошибке, которую кто-то допустил в документации. Одна ошибка за которой последовала другая. И они подобному снежному кому копились. Увеличивались пока все это не превратилось в катастрофу.

На рабочем месте была суета, все паниковали. Предчувствуя разборки с руководством. Они панически обсуждали, что теперь премии отменят.

В нашем мире — бюрократическом аду, — одна неправильная цифра, одна не поставленная подпись разрушает выстроенный механизм. Поставка отменилась, квартальный отчет превратился в хаос.

Вениамин едва ли не упал за свой стол, с самого раненого утра чувствуя себя усталым. Он вздохнул, устало.

Телефон разрывался звонками, мешая.

Вениамин в суете рабочего дня не заметил как время начало близиться к вечеру. Он постоянно что-то делал, старался исправить ситуацию, но ему казалось, что все, что он делает совершенно бесполезно.

В пять вечера его позвал к себе начальник.

Мужчина чувствовал на себе взгляды подчиненных. Те внутренне ликовали, что они всего лишь небольшие служащие и вся ответственность за совершенные ошибки ложилась на руководителя — на Вениамина.

Он стоял перед столом начальника. Тот восседал в своем черном кресле на колесиках. Его крупный живот упирался в стол, а лысина блестела от пота.

Почему-то такие кресла и то, как начальники возвышались в них вызывало абсурдных смех у Вениамина. Глядя на этого мужчину уверенного в своем величии было лишь смешно.

Тот кричал, стучал по столу, срывался, угрожал.

Вениамин стоял перед ним, чувствуя себя смертельно усталым.

Ему казалось, что его отдаляет от этого человека какая-то невидимая стена. Как будто они находиться в разных мирах.

Наверное, в один момент он перешагнёт эту черту и тоже начнет видеть какую-то важность во всех этих документах. Пока для него все это походило больше на абсурд.

Он работал ради того, чтобы работать. Ради денег. Из-за того, что он просто обязан. В этом мире не работать, почему-то стыдно.

Говорят, что это саморазвитие. Что каждый должен иметь какое-то сове дело. И почему-то не принято говорить, что ты ненавидишь это лютой ненавистью.

Но какое саморазвитие, какое свое дело, если все, что ты делаешь — это какое-то абсурдное, бесполезное занятие, на которое ты тратишь жизнь?

В нашем мире подменил ценности, думал мужчина, плюхаясь обратно на свое стул.