Бесплатный фрагмент - Соната снегопада

Мы встретимся снова

Мы встретимся снова, пускай проплывают столетья,

И в жизни иной я узнаю тебя и приму.

И снова в объятьях твоих я проснусь на рассвете,

Средь тысячи лиц я увижу тебя и пойму..

Условности мира, его миражи, расстоянья —

Пустая забава, мы все одолеем вдвоем.

Сияние радуги после дождя и признанье,

На мокрых ладонях мы ежика в лес отнесем.

Ты помнишь, как он оказался, на нашей дороге.

Испуганный зверь о пощаде устало просил.

И кот зашипел в тишине — и гроза на пороге.

Он бегал по дому, о, как он тебя рассмешил.

Все врезалось в память — и гром, и испуганный ежик,

И наше свиданье совпало с внезапной грозой.

Но мир был прекрасен: и тихо закончился дождик,

И радуги чудо. И так мы стояли с тобой.

В сиянии сказки летело усталое время,

Оно равнодушно взирало на счастье и боль.

Внезапно приходит любовь, если даже не верю,

Высокий мужчина мне послан судьбой и грозой.

И только любовь нам подарит покой и бессмертье,

А страсть отшумит и утихнет как эта гроза.

Мы встретимся снова, пускай пролетают столетья,

И в вечности, милый, мы будем встречаться всегда.

О, легкая эротика метели. Омичка

Георгию Кичигину самому любимому Художнику

О, легкая эротика метели,

меня бросавшей в бездну площадей,

Мы встретиться на улице хотели,

По Любинскому шли еще быстрей

К художнику, была там мастерская.

И тесный круг, и дивные стихи.

Тень адмирала, тишина какая.

И женщина на зов его летит.

Мне снится город, боль его и стоны,

эротика заснувших площадей,

Наш Любинский, любимый и влюбленный,

он с девы начинается — владей

Простором снежным и моей душою,

художник мой, заложник дивных грез,

Меня он нынче чести удостоил,

коснуться полотна, там запах роз,

Сирени там истома и прохлада.

О чудеса, за окнами метель,

Да, жили мы в эпоху снегопада,

не думали о тяжести потерь.

В метели у реки проходит время,

оно несется в бездну, где Ермак

Тонул, уже в спасение не веря.

Но снова дева с книгою в руках

Встречает нас. И на плечах снежинки,

и плен улыбки, надо бы проститься.

Когда любовь и страсть на поединке,

то замирает третья столица.

И адмирал ее на танец снова

в метель влечет, Рождественская ночь.

Мы видим тени бытия былого,

любуемся, не можем им помочь.

И засыпает третья столица.

И только дева с книгою в тиши,

В реальность нашу хочет возвратиться,

и тихо плачет нежная, в глуши.

И город мой, укутанный снегами

и занесенный вьюгами до срока,

И Пианист, не ведая о драме,

нам музыку дарил и бури рокот

Мы встретиться на улице хотели,

По Любинскому шли еще быстрей

и, легкая эротика метели,

меня бросавшей в бездну площадей,

Она обнажалась ОБМАН

Она обнажалась, срывая одежды,

Нелепейшей страсти и странной надежды,

Желая вам душу свою показать,

Пред этой толпой обнажалась опять.

И молча смотрели чужие мужчины,

И не было более странной картины.

Чем эти, летящие прочь покрывала,

Со смехом немым всю одежду срывала,

Швыряла толпе дорогие наряды,

О, дивная осень, момент листопада,

Кружились, кружились листы золотые,

И девы смотрели, о чем-то грустили,

И контуры — вдруг нагота проступила,

И замерли все, и толпа отступила,

А там пустота — нет прекрасного тела,

Она хохотала, куда-то летела.

И только одежды ее дорогие

Над этой толпой возбужденной кружили.

И все им казалось — она обнажится,

И в тело нагое хотелось влюбиться,

И впиться, терзая, но нет его, други,

И это узнали, и смотрят в испуге,

На то, чем никто не посмел обладать,

И дева иллюзий вернется опять.

И будет во тьме над толпою кружить,

И только на вечер позволит любить,

И воздух руками нелепо хватать.

Одежды надежды с усмешкой бросать

Она не устанет, в экстазе мужчины.

И девы ее раздраженно окинут

Презрительно взглядами, будут курить.

Мы только иллюзии можем любить

Разбитое зеркало

Разбитое зеркало — угол картины,

Того, что осталось от жизни твоей.

Какие-то строки, событья, мужчины.

Во тьме проступают, и бесится зверь,

Которого ты называешь судьбою.

Какая там все-таки злая судьба.

Разбитое зеркало, снова с собою

Ведется бессрочная эта борьба

Она не закончится, свечи погасли,

И души во тьме, и в глуши миражи.

Разбитое зеркало, зло и безгласно,

В метельном экстазе продолжится жизнь.

Очки Абадонна не снимет до срока,

Другой усмехнется: « О, как ты стара»,

Разбитое зеркало, зло и жестко

И нынче и присно ведется игра.

Игра не на жизнь, отравителей стая,

И рукопись, как она ярко горит.

И там, в хороводе душа замирает,

И Штраус, как черная птица взлетит,

И бал королей до рассвета продлится.

А утром все скроет навеки тот снег,

Тот свет, он в душе обреченно разлился

Мой плач, почему так похож он на смех

Какие-то строки, событья, мужчины.

Во тьме проступают, и бесится зверь.

Разбитое зеркало — угол картины,

Того, что осталось от жизни твоей.

В плену у чародея

Любимейшему Д. Фаулзу «Волхв»

Лихо построен сюжет, и страстей не унять,

Хочется знать, что в финале готовит нам он.

И ощущаю прозренье опять и опять.

Странная песня любви позабытых времен.

Странная дева во тьме — проступают черты.

Узнана всеми, но тайну до срока хранит.

Дивный художник — в экстазе судьбы и мечты.

Нас он тревожит, и в пропасть сознанья манит.

И безрассудно шагну в эту бездну с моста,

И не задумаюсь даже о той высоте.

Странная дева, чужая, иная, не та.

Снова мелькает, подобна летящей звезде.

Что в ней найду я, и что мне еще передать,

В дикую бурю все выше поднимется птица,

И упадет, но научится дерзко летать.

Скажут потом, что она не боялась разбиться.

Впрочем, какое ей дело, что скажут потом,

На маскараде веселом, меняются лица.

Вот ты с поэтом танцуешь, а это с шутом,

Надо подняться над бездной, и можно разбиться.

Жизнь безрассудна, и даже жестока порой,

Только стремимся к финалу, и снова гадаем,

С кем он останется, этот беспечный герой,

Кто его бросит, кому он улыбку подарит.

Что нам до них, только знаю, что мне не заснуть,

Вот и дошла я легко до последней страницы.

Вот и сумела в ту бездну опять заглянуть.

Вот и окончен роман, отчего мне не спится?

Мы вернулись в свой мир навсегда

Когда замыкается порванный круг,

И прошлое станет грядущим,

От вечного сна, от унынья разлук

Вернемся в священные куши.

И вышел сухим из воды Водяной,

На солнышке греется ярком,

И снова беседует тихо со мной

О самой красивой русалке.

А эта русалка наряды свои

Смеясь, показала подругам,

И тихо мечтает о вечной любви,

И томно глядит на округу.

А Леший в своем заблудился лесу

И ищет обратно дорогу.

И дивные птицы нам вести несут.

И Велес, взирающий строго

Владения свои обходил, напевал

Про лес заповедный и небо,

И каждый старался, и каждый мечтал,

О сказке, в которой он не был.

И Русь просыпалась от вечного сна,

И жизнь возвращалась и песни.

Холодную зиму сменила весна,

И были мы с духами вместе.

И нас не пугала ночная гроза,

И радуга нас вдохновляла.

И хочется снова вернуться туда,

В грядущее или начало.

Мастер

Стасу Плутенко

Клоуны, дамы, поэты, грань бытия и иллюзий,

Странно знакомы сюжеты: маски, событья и люди,

Где-то на сцене и в гриме снова мечта воплотится,

И растворяются в дыме странно печальные лица.

Что это — сумрак обмана или реальности бред.

И на страницах романа вновь оживает сюжет,

И никакая иная сила не сможет помочь.

Шут до конца доиграет, и не закончится ночь.

Хочется вырваться снова, только иллюзии манят,

Дивный художник удержит, снова пленит и обманет.

И обмануться желая, где-то в пространстве окна,

Плакала, жизнь вспоминая, там куртизанка одна,

Словно богиня прекрасна, как Магдалина грешна,

И над судьбою не властна, видела свет полотна,

Там, где пространство и время дивный художник творил,

И замираю, не веря в этот таинственный мир

Вновь уводила дорога, и не могла я остаться,

Там, где реальность убога, снова полотна приснятся.

Горечь и боль позабыта и освещает луна

Женского тела изгибы, тайну того полотна.

Три пряхи

Три девы прекрасных над миром парили вдали.

Искали напрасно и счастья они и любви.

В истерзанном мире так трудно, так страшно найти,

И пряхи устали, и сбились те девы с пути.

И нити судьбы человека отдали ему.

А сами в печали, забывшись, ушли в эту тьму.

И что ему делать с судьбою не знает с тех пор,

То бесится с жиру, то снова стреляет в упор.

То пишет доносы, то лучшие строки поэм.

О, Демон измены, измаялся бедный совсем.

И понял, что он не способен без них обойтись,

И видит, что надо вернуть и прощенья просить.

Поди же туда, а куда? И не ясно ему.

Как больно и страшно решать это все самому.

Три девы прекрасных следят за ним снова в тиши.

О, только б не продал души своей он за гроши..

О, только б остался собой, не транжиря дары,

Но слаб человек, и не знает он правил игры.

И нити судьбы выпускает небрежно из рук,

Ошибки свершает, страдает от диких разлук.

И снова в пустыне любовь он желает найти.

Измаялся бедный и сбился внезапно с пути.

Но девы обиды не могут простить и забыть.

И все завершилось, и рвется в отчаянье нить.

И кто-то завяжет вдруг узел опять на судьбе,

Грядет испытанье, и быть пустоте и беде.

А пряхи все ждут, и витают в небесной дали.

Как хочется Веры, Надежды и Пылкой Любви..

Дом на берегу моря. Гений

В доме не было окон, а двери так плотно закрыты,

Что какие-то птицы разбились, просясь на постой,

Никого не впускал в этот мир, о, чудак деловитый

А меня вдруг окликнул с порога так странно: — Постой.

И ему подчинилась, сама я себе подивилась.

Ведь никто в этом мире не смог бы меня укротить.

И морская волна возле ног обреченно забилась.

И меня он позвал, чтобы чаем в саду угостить.

А потом он роман свой читал и в порыве экстаза

То взлетал к облакам, то валился на землю, шутя,

Что там было — не помню. Тонуло и слово, и фраза

В этой водной пучине. Кто был он? Старик и дитя.

Впрочем, это со всеми мужами однажды случится,

И затворники снова врезаются горестно в мир.

И закат там алел, и кружилась растерянно птица.

И какая-то тень все витала спокойно над ним.

Что там было еще? Ничего из того, что смущало

И тревожило нервы усталых и желтых писак.

Только птица вдали, обреченно и дико кричала.

Он смотрел в эту даль, и я видела, как он устал.

Дар общения нам, как богатство и слава дается.

Мы бежим от него и в писании скрыться вольны.

Только призрак прекрасный над гением снова смеется,

— Кто она? — я спросила, — Душа убиенной жены.

— Как могли вы? — Я мог, — повторил он, как горное эхо

И расплакался вдруг, как ребенок, почуяв беду,

И я к морю бежала, и помнила снова про это.

Ночь прекрасной была, но я знала — к нему не приду.

И сидел он один, и в саду, где усталые птицы

Все взирали угрюмо, хранили покой свысока,

Будет долго потом мне старик этот призрачный сниться,

И свечу погасила прекрасная в кольцах рука.

— Навести его, детка, — она, наклонившись, сказала, —

— Я сама умерла, он невинен, он просто Старик.

И погасши давно, та звезда мне во мраке мигала,

И забылся опять, он в романах прекрасных своих.

Какая чудесная осень

В лесу заповедном, как листья, кружатся

Усталые души, и мысли о вечном

В такой тишине и покое родятся.

И новые сказки приносит нам ветер.

И снова с драконом вернется принцесса.

И будет Яга ему раны лечить.

О вечные сны заповедного леса,

Как листья все будут над нами кружить.

И рядом ворчит растревоженный Леший,

А ветер — проказник затих и заснул.

В тревожной тиши заповедного леса

Вдруг огненный змей чешуею блеснул.

И волк выбегает, умаялся Серый,

С царевичем снова случилась беда,

В лесу заповедном Кикимора пела

О том, кто уже не придет никогда.

И снова Баюн выбирался из мрака,

Куда его дерзко загнал старый черт.

А это что там? Да затеяли драку,

Омутник и Банник, и солнце печет,

Как будто бы лето обратно вернулось.

Но листья кружат в заповедном лесу.

И нам Берегиня в тиши улыбнулась,

И снова русалки покой принесут.

И Велес на камень у дуба садится,

И вечность пред этой лесной тишиной.

И новая сказка в тумане родится.

И радуги прелесть, и дивный покой.

Смотрю в глубину твоих глаз и не верю.

Что так все прекрасно в осеннем лесу.

И дивные духи и дикие звери

В беде нам помогут, от скуки спасут.

На свитках записаны эти преданья.

И Мокошь не даст нам солгать о былом.

В лесу заповедном пора увяданья

И ветер проснулся, и тихо кругом

Бессонница

В печали бытия есть странная примета:

Сближение на миг, разлука на века.

И этот свет во мгле, и бденье до рассвета,

Когда течет беседа, наивна и легка.

И больше страсти бред не виснет в полумраке,

Когда обиды свет, не может не терзать,

В такие вот часы написаны все драмы.

Но мы, не веря им, врываемся опять.

В какие-то стихи вплетаемся наивно,

Какие-то грехи готовы повторить.

И в предрассветный час смиряются все ливни,

И стрекоза над розой отчаянно кружит.

Она не понимает, откуда это снова:

Такое чудо света, такая благодать.

И в этот миг, во мгле так много значит слово

И жест, но только мне так хочется молчать.

И этот свет в тиши, откуда он — не ясно,

Но в пустоте ночной могу уже понять.

Что ты со мной всегда, что эта жизнь прекрасна,

И близится рассвет, и мрак уйдет опять.

А ведь казалось нам, что мы еще в начале.

Какие-то стихи, штрихи иных стихий,

Над пропастью времен они опять звучали,

И бабочка кружилась над пламенем свечи.

Сон о чайке и художнике

На морском берегу снова чайка тревожно кричала.

Только грустный художник портрет рисовал на песке.

И хотелось в тот миг все забыть и начать все сначала.

Набегала волна, и душа к небесам улетела.

Мне казалось, что я в этом мире печальном тонула,

Зарывалась в песок и хотела от счастья бежать.

Только белая птица к воде так внезапно прильнула,

И на миг замерла, и в простор улетела опять.

— Это жизнь и судьба, — я услышала странные речи.

Да и знала сама, что от этой стихии шальной

Надо в небо лететь, и расправить усталые плечи.

И о прошлом забыть, если дивный художник со мной.

Только море шипит и поет, и взвиваются чайки.

Мы случайно сюда добрели и остались одни.

На морском берегу, вдруг старик и темно и отчаянно

Снова просит: — Верни его, слышишь, очнись и верни.

— Но кого мне вернуть? Я не знаю… — Ты знаешь, конечно, —

Он упрямо твердит, и так смотрит мне в душу опять,

— Там темно и уныло.

И лишь улыбнется небрежно.

— Я мертва и забыта. — Мой ангел, не спорь же как знать.

Только чайка кричит вдохновенно и как-то тревожно,

И сбежавшая к морю, в просторе металась душа.

— Но вернись же в свой мир. Говорю ему я: — Невозможно.

И валюсь на песок, все труднее мне жить и дышать.

И раскинулась где-то бескрайнее черное небо.

Но на этом просторе одна загорелась звезда.

Растворился Старик, я не знаю, он был или не был.

Но страданья и страсти, врывались они и сюда.

Что за рокот такой, это море вскипало внезапно.

Посейдон бушевал, но бежать от него не могла.

И сияла звезда, и в каком-то порыве азарта

Обнимала мужчину, и такою счастливой была.

Сага о Черном Драконе

Черный дракон моих страхов и тайных страстей,

Ну почему ты сегодня кружишься во мраке.

Вечером этим к себе не ждала я гостей.

Птицы тревожно кричат, и завыли собаки..

Вот он создатель иллюзий невиданных стран.

В мире фантазий его Василиса живет.

Черный дракон, мы с тобою напишем роман,

Дивную повесть о том, как художник придет,

А не герой, чтобы убить тебя, ставши тобой.

И породивший печаль, он не нужен нам, знаю.

Ведь отвечать предстоит за пролитую кровь.

Наши жрецы нам такого вовек не прощают.

Странная сказка о дивных и темных мирах

Будет дописана нами, мой черный дракон.

Только к финалу в душе одолею я страх.

И зажигаются звезды, и странно знаком

Мне этот мир, где крылатые змеи парят.

И озверело их ищут во мраке герои.

Черный дракон, так печален пронзительный взгляд

Только роман о гармонии пишем с тобою.

Что нам сражения, если во мраке лесов

Места хватает и людям, и чудным твореньям.

Песню о свете и мире поет мой дракон.

И задувает пожар, и засыпает в забвенье.

Где он герой, и в объятиях чьих до утра.

Песни поет он о мертвом драконе и схватке.

Ложь так красива, и так привлекает игра.

Пусть говорит, эти сказки пленительно сладки.

Ты же поднимаешь меня в тишине в небеса.

Чтобы звездою земля показалась в тумане,

Черный дракон, как не верить теперь в чудеса.

Как ты паришь, и герой никого не обманет.

Черный на белом, останешься ты навсегда,

И вдохновенно художник напишет движенье,

И воплощенный ты будешь смотреть иногда

В сказочный мир, он прекраснее и совершеннее.

Все мы из сказки, но только летали не все,

Кто-то не смог в забытьи от земли оторваться.

Черный дракон я мечтаю о той высоте.

Черные крылья мне белою ночью приснятся…

Время тает, как снег

Время тает, как снег на ладони у Доли моей.

И лютует Недоля, и шлет мне опять испытанья.

И кончается ночь, и проходит она все быстрее.

Что еще остается, лишь хмурого дня трепетанье.

Что еще нас волнует, лишь спесь и печали друзей.

Возникают они, и врываются в жизнь виновато.

Вот и кончился век, и в закате немых площадей

Остается лишь миг, а потом наступает расплата.

И стоим мы с тобой в тишине у лесного костра

Слышим песни русалок и видим незримые дали.

То ли Велес опять говорит, что собраться пора,

И мигает огонь, и вернуться в реальность едва ли.

Время тает, как сон, позабытый в момент бытия.

И в сиянии звезд он ненужная миру стихия.

Только звуки имен, и улыбка и радость твоя

В эту даль заповедную снова меня уносили.

С кем-то девочка там, то смеется, то плачет в тиши.

И спокойна старуха, как будто бы вечность в запасе.

И мой ангел кружится и требует снова: «Пиши»

Время тает как сон, есть иллюзия трепета в страсти.

Только это мираж, остаются во мраке слова.

Остаются стихи, им сюда еще можно вернуться.

И прохлада ласкает, и я понимаю: жива.

И внезапные рифмы, как птицы, поют, и смеются.

Там внизу наши дети, им страсть и себя подавай,

Эта ночь откровенье для них и мечта и отрада.

Я ловлю в черном небе какие-то фразы, слова.

И слетают они, словно звезды, в момент звездопада

Вещий сон. Волки

Этой ночью мне снились волки,

растревоженные луной.

Этот путь был в пустыне долгим,

только призрак мечты со мной.

В этой полночи маг усталый

не смыкал до рассвета глаз,

И русалка во мгле плясала,

и я слышала древний сказ

О таких прекрасных и юных

девах в полночи, в тишине

Этой ночью мне снились волки,

и стремились они к луне,

И в глазах их таких печальных,

было много силы лихой.

И давно завладевший тайной,

чародей потерял покой.

Эти сказки и эти мифы

расскажи нам в такой тиши.

Снова где-то кружили птицы,

и любви отдавшись в глуши,

Нас не слышали те, другие,

лес все тайны от глаз укрыл,

Только волки устало выли,

и душа, лишенная сил,

Оставалась такой печальной

и такой далекой была,

И бессильная боль и тайна,

и уже лишенный тепла

Он метался, он знал, что скоро

та стрела или острый нож

Прекратит с этой жизнью споры,

от судьбы своей не уйдешь.

И в просторе, залитом светом,

и в печали немых затей

Только волки воют об этом.

И молчит во тьме чародей.

Это сказка не будет долгой,

устремится во тьму душа

Этой ночью мне снились волки,

и лежала я, не дыша.

Но однажды Лада вернется,

в этом блеске ленивых лун,

И очнется, и рассмеется

чародей, он красив и юн,

Белый волк вдруг шагнет навстречу,

снова скажет:

— Я пригожусь.

Снова вспыхнут звезды, как свечи,

и вернется, очнувшись, Русь.

Я должна это сказать

Когда улетали волшебные сны в неизвестность,

И небо светлело, и было легко, но тревожно.

В душе оставалась и тихая нега и нежность.

И осень кружилась, и было понять невозможно,

Какие там знаки нам Пряхи еще посылали.

Кто узел развяжет, так ловко затянутый Ладой,

Но птицы и листья летали еще и летали.

И яблок волшебных знакома была нам услада.

Яга чаровала снега, Берегини кружили,

И первая вьюга покоя уже не давала.

Скажи мне, мой ангел, в каком мы столетии жили?

Я точно не знаю, но сказка опять воскресала.

Мы очень любили те нежные сны, и стихии,

Мы были спокойны в лесу, занесенном листвою.

Веселые черти нас снова во мраке кружили.

И вновь просыпались цари, и стихии, и воины.

И что нам реальности холод, и что нам печали,

Когда и Кикимора с нами — судьба и надежда,

Кострами украсим мы землю, совсем не свечами,

И дальние звезды блестят, и, отбросив одежды,

Прекрасные девы очнулись от сна и в тумане

Тела их сияли и были счастливыми лица.

И древняя Русь никогда нас с тобой не обманет,

И чудная сказка все длится, и длится, и длится.

И лес заповедный, и Ирий, и Пекло очнулись,

И чары распались, и карлик уносится лютый,

Волшебные сны и преданья к нам снова вернулись.

Живет Лукоморье, нас Лада по-прежнему любит.

Вечные соперники в любвИ

(Ярослав Мудрый — Мстислав Красивый)

На княжеском пиру шумели гости.

Был Ярослав подавлен и угрюм.

Опять война, и пострадает гордость.

Опять он брата, тот красив и юн,

С мечом встречает около столицы.

О, князь Мстислав, что хочешь ты теперь.

Мою рабыню? Будет веселиться

Весь княжий двор уж ты — то мне поверь.

Она ушла со мною в час заката.

Ушла сама, тебя оставив там.

Ей нужен Киев, и не виновата

Моя дружина, я тебе не дам

Из-за рабыни этой снова в схватку

Идти с утра, опомнись, младший брат.

А женщины во тьме поют так сладко.

И так красив сияющий закат.

И хмурится в хоромах там княгиня.

Ей спор такой не по сердцу опять.

А девушка, конечно, не рабыня,

Она княжна, но как же их унять?

Тогда оставив мужа, к гостю снова

Она идет во мраке в этот час.

И юный князь отчаян и взволнован.

— Не уступлю ему на этот раз.

— Оставь его, мой ангел, он страдает,

Ты так красив, — и замерла на миг.

И вот обняв ее, он отступает.

Пред женщиною юноша поник.

— Она к тебе придет, — княгиня снова

Пообещала, и ушла во тьму.

И ждет Мстислав до часа рокового.

И девушка, порхнув, идет к нему.

Увезена насильно — князь всевластен.

А Ярослав бывает так суров.

Дружина там волнуется напрасно,

Ушел с любимою Мстислав без слов.

И удивленно на жену взирает

Великий князь, он знает все о том,

Какую роль она теперь играет.

И он один остался без шутов.

Не будет битвы, и ее не будет.

О страсть мальчишки, не к лицу теперь.

И лишь княгиня больше не забудет

Глаз синеву, страшнее нет потерь.

И отчего она так тихо плачет,

И все молчит на княжеском пиру.

— Угомонись, совсем еще он мальчик.

— Я знаю, только без него умру….

Князь Ярослав пирует в час заката.

Дружинники веселые пьяны

А где-то там, в степени, почти крылатый,

Спит князь Мстислав в объятиях княжны.

Грация светлой печали

В унынье, раздумьях и неге они остаются в тени.

О, время, замершее в беге, в их милые лица взгляни,

Открой эти вечные тайны и дивные сны изучи.

Быть может и были случайно они у тебя на пути.

О, женщины, как вы прекрасны, и как безнадежно грустны,

Над миром в отчаянье властны и в счастье бессильны, и сны,

И грезы у вас, как поэмы, юны и прекрасны тела.

И если мужи вдохновенны, то значит к ним Муза пришла.

И пусть суетятся мужчины, им чудо такое дано

Быть вечно виновной, невинной, и пить дорогое вино.

И снова некстати являться, не слыша мольбы — уходить,

И снова задорно смеяться, и плакать, и радостно жить

Готова, и все тебе мало, любви и тепла, и уюта…

И вновь Маргарита взлетала, и снова весталки смеются,

И жрица в том танце экстаза скрывать не хотела в начале,

И в каждом движенье и фразе лишь грация светлой печали.

Буря вдохновения и страсти

Как Летучий Голландец душа уносилась во тьму.

И шутили матросы о чем-то, и долго смеялись.

Был суров капитан, и приблизился Дьявол к нему.

И забытые сны в этой бездне суровой остались.

Море дико ревет и бросает нас снова в туман,

И далекие скалы я вижу яснее и ближе.

— Мы погибнуть должны? Улыбается мне капитан:

— Невозможно погибнуть. И взор его снова я вижу.

Но о чем он опять? Мне узнать это странно теперь,

Только дикие волны куда-то уносятся с хрипом,

Альбатрос покачнется, какой-то невиданный зверь

Посейдоном подарен нам, снова я слышу и вижу

Как шальная гроза все тревожит усталую ночь.

И в тумане они проступают, и ждут в суматохе,

А Летучий Голландец уносится яростно прочь.

Океан проглотил этот миф и немой и жестокий.

Только снова в тумане все ищут обратно пути

Капитаны, которым назад никогда не вернуться.

И душа моя снова в те бури и стоны летит.

И приблизился Один, Аттила из тьмы улыбнулся.

Снова Дикой охотой закончился яростный сон,

Волны-черные псы в темноте небывалой ревели.

Гулко падали в бездну герои минувших времен,

Звезды сыпались вниз, и от страха матросы хмелели.

Пленники любви

Золотистая страсть уплывающих мимо видений.

Эта нега и власть, эта сила волшебных сомнений.

Ждет Тристана Изольда, волшебнице снова не спится.

И холодная осень в закрытые двери стучится.

Королевою стать, полюбив его ты не хотела,

Но внезапная страсть королем в этот миг овладела,

И угрюмый Тристан повезет тебя снова куда-то.

Что осталось — лишь стон, только боль и сплошные утраты.

О, Изольда моя, что же делать там царствует осень.

И понять короля ты могла бы, да кто тебя спросит.

Только хмурый Тристан пьет угрюмо, о чем он тоскует,

И жестокий обман над любовью уже торжествует.

А король, он влюблен, да и как им в тебя не влюбиться,

Эта нежность и сон, это осень, как дивная птица,

Как котенок в тиши веселится, не зная покоя.

Золотистая страсть, что сегодня случилось с тобою.

И в сиянии лун к королю поспешила невеста,

А Тристан, он угрюм, он уходит, и нет ему места,

Как же страшно отдать, как потом еще жить и смеяться,

Только осень и страсть снова принцу в печали приснятся.

Золотистая страсть уплывающих мимо видений.

Эта нега и власть, эта сила волшебных сомнений.

Только хмурый Тристан, пьет угрюмо, о чем он тоскует.

И жестокий обман над любовью уже торжествует.

Хозяин времени

Ивану Славинскому

Мулен Руж своей не снимет маски,

Карнавал не кончится, не ждите.

Только дерзко улыбнется Мастер.

Прописав на полотне событья.

Где Хозяин времени вздыхает

О Прекрасной Даме в час заката.

И куда-то в полночь уплывает

Дева и Венеция, крылатый

Ангел снова кружится над нами.

И в раздумьях замер там король.

Королеве снится временами

Дерзкая, несыгранная роль.

Даже если этот мир театр,

Где душой владеют вновь шуты,

То художник царь и гладиатор.

Девять королей ему служить

Будут вечно, спрашивать совета.

И искать свиданья в час заката.

И к нему вернется королева.

Муза и Мечта, летят куда-то.

Улыбаясь, этому не веря,

Не желая знать, что есть расплата,

Дерзко улыбнется королеве

Увлечет в свой мир, и нет возврата.

Он уйдет туда, где вдохновенье,

Красота костюма или тела

Увлечет, и в этот час забвенья

Мулен Руж придет и королева.

Только он над пропастью взлетает,

Там, где мир в отчаянье срывался,

Короли беседуют с шутами,

И несутся пары в ритме вальса.

Художник и Муза

О, эта праздная небрежность,

когда краса так дивно манит,

И что нам остается? Нежность.

И пусть иллюзия обманет.

Мы в том театре, как актеры,

готовы снова раствориться.

Печаль, она проходит скоро.

И очень страшно воплотиться.

О, львицы дивные, вы снова

небрежно смотрите на мир.

И больше нет пути иного,

как только распрощаться с ним,

Когда прекрасная эпоха

растает, словно этот сон.

Останется лишь профиль Блока,

потом исчезнет даже он.

В театре, где мы все играли

себя, а может быть иных

Созданий, дивные печали

хранили этот старый миф.

И мир, в его великолепье

был так далек от этих грез.

И вы проснулись на рассвете.

И ветер вдруг духи унес.

И в старом парке встреча

снова так неожиданно мила.

И мира больше нет иного,

чем тот, который обрела

Твоя душа в театре этом,

в плену у света и тоски

Звучали дивные сонеты,

и пелись светлые стихи.

Ваш век серебряным назвали.

И в блеске тихом и тоске,

Звучали дивные печали.

И веер чуть дрожал в руке.

Раздета больше, чем одета,

и потому озябла снова,

Но света не было от света.

Метались среди грез и снов.

Небрежно брошенные снова

в мой век, и в трепете огня,

Еще я вижу этот пламя,

заворожившее меня.

И диалог, он будет длиться,

и что ему теперь века,

Когда вдруг воскрешает лица

опять художника рука.

Я знаю, мы были волками

Я ЗНАЮ, МЫ БЫЛИ ВОЛКАМИ КОГДА-ТО

И так не хотели людьми становиться.

И вот при луне за былое расплата —

Нам волчья свобода ночами приснится.

И снова зовет меня серая стая.

Туда, в тишину заповедного леса.

Где Леший нас снова на дело сзывает.

Мы видим, мы слышим, мы знаем про это.

На темной поляне луна серебрится.

И дивные ели нависли над нами.

И странно кричат нам незримые птицы,

Которые к нам прилетят, и в тумане

Какие-то призраки будут метаться,

И песню затянет свою Берегиня.

Мы были волками, и в бешеном танце

При блеске луны мы собрались и ныне.

Какие-то тайны нам снова знакомы.

Какие — то песни похожи на вой.

Мы вольные волки, нет дела до дома,

И Леший ведет нас во мрак за собой.

И ведьмы летят, и незримые птицы

Во тьме нам расскажут о том, что бывало.

И в лунную ночь вдруг такое приснится

Нагая русалка во мгле танцевала.

Забытый вальс приснится

Сначала звучала симфония страсти.

И пламя в душе до утра трепетало,

Потом вы остались у вальса во власти,

Сам Штраус играл вам немного устало.

И все наблюдал он, как пары кружились,

И падали странные тени на лица.

Кому-то твердил он: «И эти влюбились»

Но сколько тот вальс легкокрылый продлится.

И легкое танго внезапно сменило,

Хотелось стереть ироничность улыбки.

Она обнажалась, пылала, шутила.

А он уносился по почве по зыбкой.

И странно любовь исказилась до срока.

И дико взирали там светские львицы.

И все-таки жизнь и судьба так жестока.

Как трудно кружиться, как просто разбиться.

И странная тихая горечь романса-

Ты все до него докричаться хотела

И только наивно просила: — Останься.

А он позабыл твое гибкое тело.

Такое забыть невозможно, я знаю.

И где-то она обреченно кружится

С другими, чужие ее обнимают

И видит печальные, дикие лица.

И рухнет однажды на землю устало.

И в ливне осеннем она зарыдает.

И кто-то ей скажет: — А как танцевала!

И мальчик далекий ее не узнает.

И только в глазах золотая прохлада.

И что нам поделать — там тихая осень.

Симфония грусти, пора листопада,

Забытого вальса усталая проседь.

Сага о великолепном Волхве

И в мире, где мрака уже разогнать не удастся,

И черные тени, как коршуны, всюду снуют,

Вдруг песня Бояна над этой землею раздастся.

И гусли его о красавцах волхвах запоют.

Казненные снова по княжьему люту Указу,

Из пепла восстанут для битвы, и в бой поведут.

И преданный дважды, вернулся, не дрогнул ни разу.

Силен и прекрасен, и вечно сказанья живут.

О том, как сражались за землю и яростно жили.

О том, как в тумане ночном у костра пировали,

Но серые вороны снова над нами кружили,

И яркие звезды во мгле без остатка сгорали.

А после из пепла восстанут прекрасные птицы,

Над Русью кружиться они не устанут во мгле.

И легкая тень, — в этот час она вновь воплотится,

И пряха грустит и свой взор обращает к земле.

Завяжется узел, и снова во мгле снегопада

Он в лес заповедный уходит, идет не спеша.

Умрет и воскреснет, и Русь ему — боль и награда,

И в пламени вечном его закалилась душа.

И предки взирают на блудных детей из тумана.

Когда же очнемся и суть свою снова поймем.

Но наши волхвы нас спасают опять от дурмана.

И смотрим на небо, и древние песни поем.

И в мире, где мрака уже разогнать не удастся,

И черные тени, как коршуны, всюду снуют

Вдруг песня Бояна над этой землею раздастся.

И гусли его о красавцах волхвах запоют.

Великолепный. Сон о Блоке

У него глаза такие, что влюбиться каждый должен.

А. Ахматова

Она исчезает, во мраке она растворится,

А он не окликнет. Останутся только стихи.

Лишь маски мелькают в метели, теряются лица.

За ним, как метель, незнакомка напрасно летит.

Смеется старик, в эту бездну его увлекая,

Молчит пианист, и хрипит обреченно рояль,

И только цыганка, из вьюги немой возникая,

Танцует, над бездною, сбросив одежды, он шаль

Протянет ей снова, укутает он обнимая,

О, жрица немая, с тобой откровенен поэт.

Тебе он поверит, актрисы притворно рыдают,

И громко смеются враги, и прощения нет.

Игрушка судьбы, чародей запоздалой метели,

Куда он несется, и с кем проведет эту ночь?

В пылу маскарада, куда его тройки летели,

И черная роза покорно лежала у ног.

Страшна его власть, а стихи его странно прекрасны,

И Демон безумный, впервые парит в небесах.

Молчит Пианист, все мольбы и усмешки напрасны.

Коснуться щеки, утонуть в этих синих глазах.

И после не жить, а писать и случайно встречаться,

И память хранить о растаявшей где-то вдали,

Отчаянной встрече, им было обещано счастье.

Безумное счастье, но им не дожить до любви.

Волшебная ночь

Волк снова к жилищу пришел в этот час роковой.

И слышали духи в снегах этот яростный вой.

— Но кто там не спит? — усмехнулась устало Яга, —

Иди-ка впусти его, там и мороз и пурга.

— А нечего шастать, — ей кот отвечает во тьме.

— Открой ему двери, пришел он, я знаю, ко мне.

И кот навалился на дверь, и открылась с трудом.

И волк, разгребая завалы, протиснулся в дом.

— Чего тебе, серый, я вижу, что снова не спится.

— Заснешь тут, пожалуй, там Ний полоумный ярится.

Чертей разбросал, и Кощея на цепь посадил,

Пришел, чтобы сказать, что бороться не хватит вам сил.

Весны не наступит, он снова собрал чародеек.

И снова колдует, на что-то еще он надеется.

— А пусть похлопочет, и что нам его кутерьма.

— Весна не наступит, и вечною будет зима.

— Да, это случится, но только не нынче, мой друг, —

И странные лица сквозь стужу являлись им вдруг.

— Да кто это снова? — взмолился рассерженный кот

Князья просыпаются, время для них настает.

И снова колдует старуха в тиши у огня.

И лес заповедный, все вечные тайные храня,

В немом оцепленье сраженья великого ждал,

И волк растворился, и холод всю землю сковал.

И нет никого, только волка следы на снегу.

А кот и старуха все слушают эту пургу.

И тени героев бесшумно уносятся прочь.

И длится, и длится волшебная зимняя ночь.

Мы вольные ведьмы

Мы вольные ведьмы, нам власти не надо,

Берите ее вы опять.

Но только потом, под дождем камнепада

Не хнычьте, не смейте роптать.

Мы вольные ведьмы. Врагов мы прощаем

Но помним все их имена.

И то, что вернемся, мы вам обещаем.

Мы были во все времена.

И будем сегодня в те лучные ночи.

В глуши дураков обращать

В мышей и лягушек, мы мирные очень.

Но мы не умеем прощать.

И прежде чем вы нас учить захотите,

Отмерьте семь раз и тогда.

Ругайте, склоняйте, и снова учите.

И страх потеряв, господа

Нам снова покажут, где раки зимуют,

И сами окажутся там.

Мы вольные ведьмы, пока мы шуткуем,

Но можем серьезно и к вам

Явится в тумане, средь ночь метельной,

И Аннушка масло прольет.

Мы мирные ведьмы, но мы прилетели

К обидчикам, кто нас убьет?

И словом и делом ответим достойно.

Пощады не стоит просить.

Мы мирные ведьмы, но будьте спокойны.

Мы сможем вам всем отомстить.

И снова приснится в глуши Маргарита,

И сбудется дивный тот сон.

И воет, как волк, там Латунский побитый.

А Мастер опять отомщен.

Мы мирные ведьмы, чего ж вы хотели,

К штыку прировнявши перо.

Молчите, конечно, ведь мы прилетели

Всем бурям и бедам назло.

Мы поле засеяли, зубы драконов

Уже прорастают в глуши.

Мы мирные ведьмы, мы девы влюбленные,

Но в ласках порой задушить

Не долго, не знали, так будьте спокойны,

Не трогайте спящего пса.

Летит Маргарита, ответит достойно.

Мы можем творить чудеса…

Беглянка

Княгиня Ольга, дочь Юрия Долгорукого и жена

Галицкого князя Ярослава Осмомысла покинула

Своего мужа и вернулась к братьям своим во Владимир, оставив в Галиче сына Владимира и дочь Ефросинию. К мужу она больше не вернулась.

Из Галича бежит во мрак княгиня,

Она строптива и порой мила.

А князь во мраке пировал с другими,

Когда сказали, что она ушла.

— Куда она посмела? — смотрит хмуро,

И кубок отшвырнув, взирал во тьму,

Король Венгерский — баловень Амура,

Притворно посочувствует ему.

И отшатнется, ярость эту видя,

И замолчит. Тут шутки так нелепы.

О как же он любил и ненавидел

Князь Ярослав, и только мрак и небо

Над головой и рядом, и какая

Любовница приблизиться в тот час,

Когда княгиня, полночь рассекая,

Уносится, и так сердца стучат.

А если он погонится за нею,

Служанка тихо за спиной хрипит.

И лишь луна выходит все смелее,

Беглянок в этом мраке осветив.

Она была свободна и прекрасна,

Она не терпит этой власти вновь.

Княгиня, возвращения напрасно

Ждал грозный князь.

Но их скрывала ночь.

Он так гордился, а теперь лютует,

Погони нет, опять продолжит пир,

И над собою снова торжествует,

Он пил за упокой, и много пил.

— Она мертва, — сказал он детям снова,

И слушали, вздыхая в этот час.

А князь непобедимый и суровый

Все почуял, как сердца детей стучат.

И завтра будет на пиру другая,

Княгиня Ольга канула во тьму.

И лишь луна, во мраке догорая.

Светила ей, насмешливо к нему

Вошла в покои, резко отвернулся,

Забылся князь, и покачнулся мир.

Но он очнулся, снова он очнулся

И солнце ослепительно над ним.

Еще он будет пировать, воюя,

Он будет воевать, пируя вновь.

И он княгиней сделает другую,

И проклянет забытую любовь.

Ее следы растаяли во мраке,

И только тень по гридне промелькнет.

И вот тогда, совсем не помня драмы,

Он снова кубок резко отшвырнет.

Алексей Черепанов15 января 1989 года — 13 октября 2008

Среди снов и стихий снова ангел парил и смеялся,

Снова солнечный мальчик вернулся в истерзанный мир.

Он красиво играл, он уже ничего не боялся,

И архангелы молча склонились во мраке пред ним.

И в стихии огня он казался прекрасной кометой,

Чаровавший, хранивший, и нам помогавший творить.

— Что случилось? Скажите? И ты мне расскажешь про это.

Словно солнечный зайчик, и там он сумел покорить.

И суровые судьи устало смотрели на небо.

И в стихии и буре хранителем станет опять.

Он ли в том виноват, что хотели мы зрелищ и хлеба,

И среди облаков он в хоккей продолжает играть.

Стадион замирает, ему освещая дорогу.

И взлетает все выше, и где-то в тумане парит.

Среди снов и стихий, он любимец сурово Бога,

Звездный мальчик, ушедший из мира страстей до зари.

Нам еще оставаться, и жить с этой тяжкою болью.

Нам бороться устало, и с чем-то мириться шутя.

Только солнечный мальчик, он будет все время с тобою.

Мы его не забудем, и снова резвится дитя.

Он останется принцем, он будет нам сниться порою,

Те прекрасные сны снова счастье и мир принесут.

И орленок блеснет опереньем над алой зарею.

Там, где птицы поют, там, где дивные розы цветут.

Он красиво играл, он уже ничего не боялся,

И архангелы молча склонились во мраке пред ним.

Среди снов и стихий снова ангел парил и смеялся.

Снова солнечный мальчик вернулся в истерзанный мир.

Тайное и явное

Нам знать не дано, как стихи прилетают оттуда,

Из дивных миров, что навеки укрыты от глаз.

И мечутся где-то, и ждут вдохновенья и чуда,

Чтоб нас чаровать, прорастать неизменно и в нас.

Нам знать не дано, почему они нас выбирают.

В мелодии дивной вдруг вязь прорывается слов,

Понятных едва ли рассудку, живут и пылают.

И видим опять очертания тех островов,

Летучий Голландец несется за Дикой охотой,

Куда-то в просторы незримые, но с высоты,

Веселые музы дают ощущенье полета.

И снова живем, ощущая восторг красоты.

И дивные сны в них вплетаются в час откровенья,

И снова порхают над миром, и ищут нас снова.

Нам знать не дано приближения этих мгновений,

Вот шел и смеялся, и вдруг отрешен и взволнован.

И в миг, когда где-то закат обнимает природу,

И дивные тени то сходятся, то разошлись.

Она с тобой рядом, какому-то богу в угоду

Диктует поэму, бросая то в воду, то ввысь.

Но что происходит, все это полет и паденье,

Там времени нет, и пространство уже без границ.

Стрекозы, цветы, и какие-то лица и тени.

Ты к звездам летишь или падешь яростно вниз.

И вдруг в тишине саксофон или скрипка не знаю.

То слышится скрипка, и вдруг зазвучал саксофон,

И строки стихов, их едва записать успеваю.

И люди отступят, и тени, и блики времен.

И мечутся где-то, и ждут вдохновенья и чуда,

Чтоб нас чаровать, прорастать неизменно и в нас,

Нам знать не дано, как стихи прилетают оттуда,

Из дивных миров, что навеки укрыты от глаз.

Светская львица

И снова в плену маскарада терялась во мгле.

Поэта ждала, а явился безжалостный критик.

Молчит усмехаясь. И тени бредут по земле.

— Вы слишком бледны. — Я бедна, ну чего вы молчите?

Не верит, чудак, а какое мне дело до тех,

Кто счет лишь деньгам все ведет и не знает пощады.

Я слишком бедная, и уже не волнует успех.

О счастье мечтала, да где оно тихое счастье.

И там маскарад, и меня они ждали давно.

Капризны и немы юнцы, а глядят деловито.

И этот старик, от успеха и славы хмельной.

— Да полно, профессор, все это давно позабыто,

И ваши труды, и наряды мои, это прах,

И можно в порыве страстей нынче нам обнажиться.

И стерпят, напишут. И пусть я не ведала страх,

И дико кричат, не молчат, и мы сможем забыться.

Мелькают девицы, и тают в тумане опять.

И каменный лев, все взирает на мир величаво.

— О полно, профессор, ее ли мне нынче не знать,

Но как же ничтожна ученость, и дивная слава.

Пора мне, простите, идите спокойно к жене,

Она вас любила, и может быть в миг расставанья

Заплачет о теле погибшем, душа не в цене.

Да полно скулить об ушедшем, не будет свиданья.

Надеяться, завтра, пустое, давно я мертва,

А чувства иные уже не волнуют, и снова

Печальная музыка, и вдохновенны слова.

И буря в бокале вина, не дано нам иного.

А жизнь маскарад, и не сдернуть мне маску с лица.

Лицо — это маска, и странная боль не проходит.

Вот так и кружились устало в преддверье конца

А что остается? Лишь призраки в полночи бродят..

Строптивая наложница

Под сводами забытого дворца,

Угрюмый шах опять меня встречает,

И в этом сне не разглядеть лица,

Но требует он сказку и скучает.

И знаю я, как он бывал жесток,

Когда его капризы не исполнят.

О тихий ужас, о немой восток,

Но я молчу и ничего не помню.

И где-то там, вдали его враги,

Пред гневными очами замирают.

Наложница попросит: — Помоги,

Спаси от гнева, и уже играют,

И вдруг из тьмы приходит рыжий кот

Баюн, откуда, и у ног ложится,

И сказка здесь, и музыка плывет,

И замирает раненная птица.

Ночь пала, как наложница, во мгле,

Не дышит больше, тьма и голос дальний.

И где-то тени бродят по земле,

Но кто там? Это князь славян печальный.

Он проиграл и потерял свой мир,

Он только мстить решает, мой воитель.

А хан молчит, среди стихов и лир,

Так грустен этот темный победитель.

А их не судят, это знаем мы,

В плену, во сне, очнуться мне едва ли,

Под сводами пустынными тюрьмы,

Славянские вдруг песни зазвучали.

Я спасена, наложницы толпой

Вдруг окружили, и поют, как птицы.

— Ты молодец, мы все теперь с тобой.

Но плен есть плен и что мне веселиться?

И если бы не этот рыжий кот,

Я поднялась б на башню в час рассвета

И прыгнула, чтоб ощутить полет,

В последний миг, в песках растаяв где-то.

Как светла и как печальна

Вот так и сидит, опаленная солнцем апрельским,

А дождик прольется, и зонт не успеет раскрыть.

Моя незнакомка, ты дивный цветок эдельвейса,

В просторе незримом тебе Вдохновенье хранить.

А Любинский шумный проносится мимо куда-то,

Веселые стайки студентов и гости, и тени,

Забыв все балы, и едва ли припомнив утраты,

Ты в век двадцать первый вживаешься так постепенно.

Отложена книга, в ней все уже было когда-то,

Былая интрига не трогает этих парней,

Ты так одинока, печальна и все же крылата.

И в тихую полночь, в мерцании ярких огней

Поднимешься вдруг, но останется зонтик и книга,

И в эти просторы отправишься снова парить.

Моя Незнакомка, в стихии у дивного мига,

И «Лунной сонаты» в мой город окно отворить

Еще суждено тебе там, где пространство и время

Сойдутся на миг в эту полночь у всех на виду,

И замер художник — пустая скамейка, не верит,

Что стало с Красавицей, снова узнала беду?

Да нет, не исчезла, к рассвету, не бойся, вернется,

Присядет на миг, а останется здесь на года.

Замрет от печали, и только апрельское солнце,

Ее ослепит, как прекрасна и как молода,

Да только печальна, но ветер уносит печали,

И надо б узнать, чем закончился этот роман,

А мир просыпается, птицы во мгле закричали.

И смотрит она удивленно — все сон и обман.

Снова корабль -призрак

И тогда появляется призрак того корабля,

Это черное зарево снова над миром нависло.

— Что хотела капитан? — Ему ночью приснилась земля

И прекрасная женщина, и не лишенная смысла

Жизнь вернулась, и где-то в пучине хрипящей волны

Видит снова русалку, и мчится за ней озверело.

Дотянулся до нас, содрогнуться пред ним мы должны,

И шутили матросы, на берег взирая несмело.

Что случилось потом? Бушевал в вышине ураган,

Словно спички, ломались от ветра во мраке деревья.

Это вышел на берег в таверну пошел капитан,

Чтобы в женщине юной найти и любовь и доверье.

Он хотел возвратиться, да мог ли вернуться назад?

Кто нам это расскажет, там снова и буря и стужа,

Было все хорошо, но откуда и гром здесь и град,

Этот гул и сияние молний дарили нам ужас.

А потом в тишине, эта дева прильнула к нему,

И они растворились, и словно бы их не бывало,

Только молния там освещает небесную тьму,

Туча пала бессильно, и снова звезда засияла.

И стояли усталые люди на том берегу,

Не мигая смотрели в безбрежную даль океана,

И какие-то блики опять в эту даль убегут.

Беспокойные птицы уводят во тьму капитана.

Кто-то снова твердил, что Голландец приносит беду,

Кто-то хмурился снова, иные искал он причины,

Ясноглазая женщина видела в море звезду,

И ее обнимал переживший стихию мужчина.

Десантники уходят в небеса

Светлой памяти моего любимого ветерана

Ковальчука Константина Георгиевича.

Десантники уходят в небеса,

Их маршалы с улыбкой провожают.

Но пусть еще побудут полчаса

За праздничным столом и пусть подарят

Нам эту силу духа в дивный час,

Когда опять отметим мы Победу,

Десантники останутся смеясь.

На этот раз мы провожаем деда.

То снег, то солнце дарит нам весна,

И все расстаться силы не хватает,

И там ему приснится вдруг война,

В тылу врага товарищ умирает.

Мы слышим это снова в этот час,

И мертвые с живыми остаются.

А он все время с нами и за нас

Сражается, и в праздничном салюте

Есть торжество печали и мираж,

Мы с ним с войны все время возвращались,

И Карлов мост не взорван, на шантаж

Фашистов снова смело отвечают.

И Будапешт опять замрет в цвету,

Дед старый замок снова вспоминает,

И девушку далекую, и ту, веселую,

она не оставляет.

И снова эта дивная весна,

46 –ой, бескрайняя Россия,

И ты домой вернулся, старшина.

И встретили на станции родные.

Все были живы в дивный этот час,

Да и потом в 9 день все время,

Как ходики торжественно стучат.

Смотрю в глаза и верю, и не верю.

Вот и теперь опять пришла весна,

Но без тебя, как больно и как странно.

То снег, то солнце, празднует страна

Твою победу, молча ветераны

Пьют за ушедших, и в салюте вновь

Их души отразятся в этот вечер.

Для тех, кто выжил, отступает ночь.

Мы расстаемся, но до новой встречи.

Но пусть еще побудут полчаса,

Пока салют торжественный сияет.

Десантники уходят в небеса,

Их маршалы навечно провожают

Сон о скифах

Скифы врываются в мир моих снов запоздало.

Тени мелькают в тумане, и лошадь заржала,

И уносились куда-то в пучину сомнений,

И не искали любви, тишины, вдохновенья.

Странная встреча, почти на границе разлуки,

Скифы летели, мелькали их руки и луки.

Стройные девы в плену и любви, и печали,

Наши сомненья и наши тревоги встречали.

Что это? Сон. Не пора ли уже просыпаться,

В голосе звон, в этом ливне чего нам бояться?

Дикой ордою просятся в полночи мимо

Снова скитальцы у стен покоренного Рима.

В жизни какой, у высокой звезды и утехи,

Гордые скифы мелькнули во сне и померкли.

Снова князья у огня, и в сиянии лунном,

Вижу тебя, ты такой и красивый и юный.

Падали звезды, им больше огня не хватало,

Луны и грозы веселая полночь встречала.

Только в тумане, в плену тишины и покоя,

Дивные кони выходят опять к водопою.

И уносились куда-то в пучину сомнений,

И не искали любви, тишины, вдохновенья.