Бесплатный фрагмент - Сон в летнюю ночь для идеальной пары

Глава 1

Владивосток, 1986 год

— Ненавижу! Ненавижу эту школу! — отчаянно рыдала Лиза Лучинская, спрятав лицо в свою подушку. — Мама, они мне все чужие!

Ольга Михайловна тяжело вздохнула и, присев на постель дочери, погладила девочку по встрепанным волнистым волосам каштанового цвета.

— Лиза, сначала все люди друг другу чужие, — попыталась успокоить она зареванное существо, которое только что избило кулаком подушку, а потом в ней же и стало искать утешение. — Сначала чужие, а потом знакомятся, находят новых друзей…

— Друзей? — Лиза подняла на маму полные слез серебристо-серые глаза, вытерла их наволочкой и упрямо помотала головой. — С ними нельзя дружить. Они… Они же просто дикие!

Ольга Михайловна рассмеялась:

— Вот и хорошо, значит — они похожи на тебя!

— Да я ангел по сравнению с ними! — фыркнула Лиза, потом она села на постели, сосредоточенно расправила полы своего халатика, (что делала крайне редко), и с надеждой посмотрела на мать. — А можно я вернусь в свою школу?

Маму заметно передернуло.

— Нет, Лиза, об этом не может быть и речи.

Она начала подниматься, но дочка обхватила ее за талию и скороговоркой затараторила:

— Я больше не буду спорить с учителями, и жечь парты увеличительными стеклами, и прыгать с крыши — тоже не буду! — Она на секунду задумалась о том, что бы такое еще пообещать, и победоносно закончила. — А после уроков — сразу домой!

Ольга Михайловна с сомнением покачала головой.

— Не знаю, Лиза, вряд ли это возможно. К тому же, твоя старая школа в пяти остановках езды на автобусе. Подумай, во сколько тебе придется вставать, чтобы не опаздывать к первому уроку! — Дочь явно собиралась возразить, но Ольге Михайловне уже порядком надоел этот спор. Она решительно встала и пресекла дальнейшие препирательства. — Хватит, Лиза! Ты уже не маленькая, а в новой школе, возможно, у тебя появится шанс найти нормальных подруг вместо тех сорванцов, которые крутились вокруг тебя раньше. Тебе уже тринадцать лет. Тринадцать, а не семь! И девочке твоего возраста полагается вести себя… ну, спокойнее, что ли. Какой пример ты подаешь сестрам?

Лиза всплеснула руками:

— Ты хочешь сказать, что это я должна брать с них пример, да? Носить туго заплетенные косички, брать тебя за руку, когда перехожу дорогу, и барабанить гаммы по три часа в день? — В ее голосе послышалось отчаянье. — Мама, но ведь это они — первоклашки! Я уже в седьмом, и быть такой паинькой — просто смешно!

— Ах, Лиза, если бы ты была паинькой, когда была первоклашкой!

Теплая улыбка Ольги Михайловны имела оттенок иронии и показывала, что предположение далеко от истины, как фантазии Буратино. Она еще раз погладила кудрявую голову старшей дочери и, вздохнув, отправилась готовить обед.

— Все равно я ненавижу эту школу и хочу обратно! — донеслось ей вслед сердитое ворчание Лизы, которая все-таки нашла способ оставить последнее слово за собой.

За порогом детской Ольгу Михайловну поджидали младшие дочери, благоразумно державшиеся подальше от перепалки. Им не терпелось напомнить маме, что в семье Лучинских трое детей, а не одна только Лиза, у которой хватило совести отнимать внимание мамы целых полчаса. А ведь у них, двойняшек, сегодня случился значительно более важный день!

— Мам, а ты знаешь, что нашей учительнице подарили столько цветов, что они не поместились в вазу, и пришлось поставить их в ведро? — проинформировала родительницу серьезная Катя, как только Ольга Михайловна оказалась в зоне слышимости.

— А мне старшеклассники, которые нас в класс отводили, сказали, что у меня самый красивый и самый огромный бант! — гордо заявила веселая Анютка, стремясь порадовать маму, которая неустанно заботилась о внешнем виде дочерей.

— Ну, бант-то у меня лучше! — тут же вступила в спор ее сестра-двойняшка и с досадой добавила. — И вообще, нас с Аней сегодня два раза перепутали! А мы ведь совсем не похожи! Правда, мам? У нас и глаза разные, и волосы.

— Конечно, Катя. Конечно же, вы все разные, — поспешно согласилась Ольга Михайловна, стремясь хоть на этот раз избежать пререканий. — Давайте пойдем на кухню, вы поможете мне порезать хлеб и все-все расскажете.

«Как трудно все-таки воспитывать детей без отца, — мысленно огорчилась она, слушая оживленное воркование дочек, поминутно перебивавших друг друга. — Хотя если бы на работе узнали, что я не могу справиться с тремя девочками — засмеяли бы!»

Ольга Михайловна Лучинская преподавала в музыкальном училище, и держать в узде класс из двух десятков студенток входило в ее прямые обязанности. Причем справлялась она весьма неплохо. Но дочери… Дочери — это совсем другое. Скорей бы уже их папа вернулся из рейса!

Семьи, в которых отец отсутствует дома десять месяцев из двенадцати, во Владивостоке — вовсе не редкость. Город моряков и рыбаков встречает мужчин с распростертыми объятиями. Как дорогих гостей. Хозяйками же в доме, безусловно, являются женщины, самые мудрые из которых отдают пальму первенства мужьям… но только на время их отпуска.

Валентин Сергеевич Лучинский был капитаном дальнего плавания Дальневосточного Морского Пароходства, а Ольга Михайловна — мудрой женщиной, поэтому с момента его возвращения из рейса и до момента отъезда перекладывала на мужа обязанности главы семьи и становилась «слабой половиной». Что было для разнообразия чрезвычайно приятно.

Последний рейс Валентина Сергеевича затянулся дольше, чем обычно, и Ольга чувствовала, что ее способность быть сильной на пределе. Трехкомнатная квартира, которую их семья получила в новом доме несколько месяцев назад, была доведена до ума и отремонтирована ее стараниями, и Лучинская надеялась, что к моменту переезда муж будет уже дома. Но — увы! Возвращение судна капитана Лучинского отложили на месяц, потом еще на полтора, а тянуть с переселением и дальше было невозможно: 1-е сентября девочки должны были встретить в новой школе.

Двойняшки сели за парту в первый раз, а Лиза… Лизу непременно надо было увозить из старой школы. На последнем родительском собрании классная руководительница просто умоляла Ольгу Михайловну об этом: «Девочку нужно срочно спасать. Срочно! — с чувством восклицала она после рассказа об очередной проделке ученицы: Лиза с приятелями закрыла кого-то в туалете на целый урок. — Она такая способная, у нее светлая голова. Но как она себя ведет? Это же просто Хан Мамай в юбке, и дружит с одними хулиганами! — Классная сделала многозначительную паузу. — Ольга Михайловна, неужели вам не стыдно? Девочка остается третий год без похвального листа только из-за того, что водится с плохой компанией. У директора не поднимается рука ко всем ее пятеркам и отличной учебе добавить фразу „примерное поведение“. Если так и дальше будет продолжаться, Лизе не видать золотой медали, как своих ушей!»

Ольге Михайловне приходилось краснеть практически на каждом родительском собрании: учителя сначала хвалили ее старшую дочь за успехи в учебе, потом вспоминали то, что она натворила за последний месяц — и собрание превращалось в пытку. К жалобам педагогов частенько присоединялись родители обиженных одноклассников, которым Лиза умудрилась намазать стул клеем или прилепить жвачку в волосы, и мама ученицы Лучинской начинала жалеть, что не может провалиться на этаж ниже.

Несмотря на весь педагогический талант Ольги Михайловны, попытки привить девочке манеры юной леди терпели крах раз за разом.

— Лиза! — взывала она к совести дочери после телефонного звонка разъяренной мамы ее одноклассницы. — Чем тебе сегодня не угодила Люба Михайлова? Неужели на уроке математики тебе нечем было заняться, кроме разрисовывания ее сумки?

Лиза прикрыла ресницами серебристые глаза:

— Ну, конечно, нечем, мамочка! — с ангельским видом поведала она. — Задачки были легкие, я с ними в два счета справилась! А когда начала решать домашнюю работу… Ну, просто, чтобы время сэкономить… Любка про это наябедничала, (как обычно, кстати!), и Марья Сергеевна меня к доске вызвала, чтобы я решение классу объясняла. Вот скучища, представляешь? Задачка-то пустяковая, а никто решить не мог. — Лиза возвела глаза к потолку, потом вдруг оживилась. — А Михайлова эта мне всю тетрадку изрисовала, пока я у доски мелом пачкалась. И после этого ты удивляешься тому, что стало с ее сумкой? Заметь, если бы я занялась своей «домашкой», Любка бы сохранила имущество и ногти, которые переломала, пока оттирала сумку от чернил.

Когда у Ольги Михайловны заканчивалось терпение, она пыталась прибегнуть к авторитету отца семейства. Но Валентин Сергеевич, который обычно поддерживал жену во всех ее начинаниях, в таких случаях принимал сторону дочери.

— Оленька, — мягко, но настойчиво убеждал он супругу. — Лиза ведь не просто прыгала с мальчишками с гаража — они проверяли на себе действие силы тяжести. Сегодня на уроке физики им рассказывали про закон Ньютона, не могут же они принимать на веру столь абстрактные вещи! Это даже хорошо: дети ставят практические опыты. Я и секундомер им для экспериментов одолжил…

Подобные методы воспитания детей Ольга Лучинская не одобряла, но спорить было бесполезно. В общем-то, отец баловал не только Лизу, но и «всех своих девочек», включая супругу, но только со старшей дочерью он разговаривал «на равных». Вместе они вязали морские узлы, когда Лиза заявила, что ей незачем держать в руках обыкновенные спицы для женского вязания. Вместе рассматривали морские атласы и карты, в которых не находила ничего интересного Ольга Михайловна. Вместе ходили в небольшие пешие походы по краю, от которых уставали младшие девочки, и отказывалась их мама. Короче говоря, Лиза и ее отец были друзьями.

Вероятно, если бы в семье был хоть один мальчик, воспитание «по морским законам» досталось бы ему, но… Семь лет назад ожидание второго ребенка в семье Лучинских обернулось большим сюрпризом, и вместо сына, которого Валентин уже мысленно качал на руках, он получил в подарок от жены и природы двух очаровательных дочерей. Надо отдать ему должное: Валентин Сергеевич расстроился лишь на минуту и встретил супругу из роддома с огромным букетом и широченной улыбкой на лице. Ольга все же чувствовала некоторую вину перед мужем за то, что не родила ему сына. Возможно, поэтому и позволяла воспитывать старшую дочь, как сорванца.

Зато на поведение Кати и Ани жаловаться приходилось редко: как правило, двойняшки отличались покладистым нравом и послушанием. Они были маминой отрадой и воплощением всех ее принципов воспитания. Их платьица редко бывали испачканными и никогда — рваными, а бантики держали прическу до самого вечера. Ольга была профессиональным музыкантом и считала своим долгом приобщить девочек к музыке. Младшие дочери тянулись к фортепиано с самого детства, радуя маму… в отличие от Лизы.

После года мучений в музыкальной школе старшая дочь преподавательницы музучилища решительно закинула на шкаф ноты с этюдами Черни и закрыла крышку пианино.

— Мам, эти гаммы и аккорды — жуткая тоска. Зачем мне учиться дальше?

— Ну, — улыбнулась Ольга Михайловна, думая, что знает ответ, который может удовлетворить любую девочку, — игра на фортепиано — это красиво, кроме того, это всегда нравилось мужчинам… и мальчикам тоже.

Лиза странно посмотрела на мать:

— Но ведь папа тебя полюбил не за это.

Ольга Михайловна поняла, что ее «загнали в угол», и раунд был проигран.

Постепенно Лиза добилась получения «вольной» не только от занятий по фортепиано, но и от вышивания, рисования и других типично девичьих занятий, любовь к которым старательно пыталась привить ей мама. Лизе Лучинской больше нравился активный отдых, поэтому Ольге Михайловне оставалось только гадать, с чем вернется ее дочь после очередной прогулки: с разбитой коленкой после катания на скейте или с порванной штаниной после игры в футбол?

Единственное, на что не приходилось жаловаться Лизиной маме — это на школьную успеваемость дочери. Испытывая аллергию к черновикам и многочасовой «зубрежке», Лиза умудрялась учиться на одни пятерки, причем делала это с невероятной легкостью.

И вот сегодня, в первый день в новой школе, на которую возлагалось столько надежд, Лиза закатила жуткую истерику. О том, чтобы разрешить дочери вернуться к старым друзьям, Ольга Михайловна и думать не хотела, но если Лиза не подружится с новыми и из-за этого, не дай бог, «съедет» на «тройки»…

«О, Господи! — с ужасом подумала Ольга. — Если Лиза еще и учиться перестанет — останется только отправить ее в суворовское училище!»

А старшая дочь тем временем с досадой вспоминала свой не слишком-то удачный «дебют» в новой школе.

После линейки в школьном дворе Лиза нервничала еще сильнее, чем утром. Ребята из ее нового класса показались ей чужими и неприветливыми. На линейке они радовались встрече после каникул, весело болтали друг с другом, а ее просто не замечали. Лиза попыталась заговорить с двумя девочками, но те ее проигнорировали, как будто она была пустым местом. Официальная часть мероприятия, в конце концов, закончилась, и ученики двинулись в сторону классов. Чтобы собраться с духом, Лучинская намеренно отстала от ребят.

Зеркало, висевшее на стене напротив кабинета 7 «В», вдруг поймало ее отражение, и Лиза остановилась. Не то, чтобы она очень сильно беспокоилась насчет своей внешности, но первое впечатление все же — штука важная. Лиза придирчиво оглядела себя, явно не отдавая отчета в том, что выглядит довольно привлекательно.

Хотя школьная форма и кружевной белый фартук, стараниями Ольги Михайловны подогнанные по фигуре дочери, все же выдавали некоторую подростковую угловатость, характерную для девочек, которым суждено расцвести позже других, лицо Лизы сразу привлекало внимание необычайной живостью ярких серебристых глаз с густыми длинными ресницами. Маленький рот и чуть вздернутый носик совсем не портили впечатления, а волосы… Длинные волосы являлись предметом постоянного беспокойства. Как ни боролась Ольга Михайловна за тугие косички или хотя бы аккуратно собранный «хвост», прическа Лизы через полчаса после укладки всегда выглядела одинаково: волнистая грива каштанового цвета и кудряшки, непослушно обрамляющие лицо. Несколько раз, измучившись с мытьем головы, Лиза порывалась подстричься «под мальчика», но Ольга Михайловна в этом вопросе «стояла насмерть», справедливо полагая, что шикарные волосы дарят облику дочери неповторимую мягкую женственность, которой пока не хватало ее характеру.

— Ладно, не зеркало красит человека, а человек — зеркало, — буркнула Лиза, поправляя пионерский галстук, и, оставшись недовольна осмотром, «на выдохе» открыла дверь кабинета.

На первый взгляд, то, что творилось в классе, ничем не отличалось от атмосферы, царящей 1-го сентября в любом другом школьном коллективе. По классу летали тряпки, на доске кто-то рисовал человечков, похожих на дистрофиков, ниже картинок красовалась надпись: «Стэп — дурак». В уголке класса стайка девчонок обсуждала оттенок розовой помады, которая красовалась на губах у каждой из них, а возле окна высокий светловолосый парень демонстрировал одноклассникам новый плеер.

«Вроде бы на сумасшедший дом не похоже», — с некоторым облегчением подумала Лиза и, стараясь не привлекать внимания, огляделась в поисках свободного места. Сделать это оказалось не так уж просто, потому что ребята постоянно перемещались, как молекулы в соответствии с законом Броуновского движения, и у Лизы не осталось выбора.

— Не подскажешь, куда здесь можно приземлиться? — тронула она за плечо одну из девушек, которая составляла «арьергард» косметического кружка.

Та оглядела Лучинскую с ног до головы и громко доложила:

— Снежана, к нам новенькая!

Стайка быстро расступилась, и Лиза увидела в центре кружка симпатичную блондинку с модной прической-«асимметрией» и в накрахмаленном фартуке. Она была такая женственная и аккуратная, что походила на куклу, и Лизе вдруг захотелось брызнуть в нее чернилами.

— Так — та-ак! — произнесла Снежана тоном императрицы и наморщила хорошенький носик донельзя правильной формы. — Куда же нам тебя девать?

Лиза слегка удивилась:

— Я думаю, что за парту. На шкафу сидеть я как-то не привыкла.

Брови Снежаны взлетели вверх.

— Не дерзи мне, дорогуша, это может тебе боком выйти, — предупредила она и, произведя осмотр своих «фрейлин», приказала. — Садись-ка вон туда, за третью парту, Варя давно без соседки сидит. А там — посмотрим…

После этих слов интерес общества к Лизе иссяк, и кружок вновь сомкнулся. «Хозяйка» третьей парты выделилась из толпы и, проводив новую одноклассницу «к ее месту поселения», приветливо улыбнулась.

— Давай знакомиться. Я — Варя Ракитина.

Ростом девушка была гораздо выше Лизы, а ее уже округлившиеся формы делали школьный фартук нелепой деталью туалета. Карие глаза с любопытством смотрели на новенькую.

— Лиза Лучинская, — представилась Лиза и хмыкнула. — Ну и порядки тут у вас. Как в армии.

Варя тихо хихикнула:

— В точку. Снежана Белянская у нас здесь что-то вроде королевы класса, а это, — она указала глазами на высокого юношу с плеером, — ее парень, Артем Золотов.

Его имя Ракитина произнесла с придыханием, и Лиза сразу поняла, что в этом классе быть влюбленной в Артема — хороший тон. Золотов и впрямь являл собой образец успешного молодого человека, будто недавно сошедшего со страниц журнала «Те, по кому сохнут девчонки». Осветленная челка, импортный костюм и слегка небрежная манера разговора — все играло на его имидж, над которым Артем, вероятно, часами трудился перед зеркалом.

— Ясно. А все остальные — тоже ее ухажеры? — Лучинская кивнула в сторону Снежаны.

— Практически, да, — пожала плечами Варя, вдруг задумавшись о несправедливости этого мира. — Даже Степка Карнаухов по ней сохнет. А уж куда ему…

Не узнать Степку было невозможно по прилепленному к его спине листку бумаги, на котором значилось: «Стэп Карнаухов — балбес вислоухий». Парень, не подозревающий о высокохудожественной надписи, был щупленьким и сутулым, а уши у него действительно солидно оттопыривались.

— А почему «Стэп»? — заинтересовалась Лиза, наблюдая, как за спиной Карнаухова народ покатывается со смеху.

Варя сделала неопределенный жест:

— Ну, это вроде от английского «step» — «шаг» то есть. Он ведь за Снежаной по пятам ходит.

— И что же Артем — не возражает? — поразилась Лучинская терпению главного героя «королевы».

Настал Варин черед удивляться:

— Да какой же он Артему соперник? Так, младший паж ее величества…

Из коридора вдруг послышалось нестройное пение: «Гоп-стоп! Мы подошли из-за угла!» И в класс ввалился живописный экземпляр мужского пола: расстегнутый пиджак без доброй половины пуговиц, ярко-рыжая шевелюра, давно мечтающая о стрижке, и пионерский галстук, о существовании которого можно было догадаться по торчащему из кармана мятому языку алого цвета.

— Гоп-стоп! Ты много на себя взяла. — Вновь прибывший отвесил солидный подзатыльник Карнаухову и, рухнув за первую парту, продолжил вокальную партию. — Теперь расплачиваться поздно, посмотри на небо…

Нижняя челюсть Лизы непроизвольно отвисла.

— Это, должно быть, «легенда класса»? — безошибочно угадала она амплуа безголосого певца.

Слова прозвучали громче, чем ей хотелось бы, и в классе внезапно образовалась тишина. Тряпки окончили свой полет на аэродроме у доски, кружок девчонок распался. Притаившись, 7“В» стал ждать реакции «легенды».

Рыжеволосый поднялся, повернулся на 180 градусов и развел руками:

— Опаньки! Ты посмотри на эти звезды… — закончил он речитативом свою песню. — Да у нас новенькая!

Сердце Лизы на мгновение сжалось. Неизвестно ведь, что выкинет этот Бармалей на глазах у всего класса… Парень подошел к третьей парте и шикнул на Варю:

— Ну-ка, брысь отсюда, Варежка!

Соседка мигом испарилась, а рыжий уселся верхом на ее стул. Вблизи он оказался не таким уж Бармалеем. Лиза отметила ясные, незамутненные глаза «легенды» и отсутствие грязных пятен, которые предполагала увидеть на его лице и одежде.

— И как это ты меня только что назвала? — вопрошающе произнес он, сильно подавшись вперед.

Лиза неожиданно улыбнулась: кажется, что человеку море по колено, а ведь волнуется по поводу прозвища!

— Легендой, — бесстрашно повторила она. — В каждом классе есть кто-то, про кого сочиняют истории, а потом пересказывают младшеклассникам. В назидание. Это про тебя?

Рыжий задумался. Вроде бы сказанное ничем не попирало его достоинства.

— Ладно, — одобрил он. — Можно сказать, что про меня. Но вообще-то, подруга, я не рвусь к славе.

7 «В» вздохнул и расслабился. Тишину снова нарушила Лиза.

— Я тебе не подруга, — громко возразила она рыжему «скромнику».

— Чево-чево?

Наглость девчонки переходила уже все границы. Рыжий почувствовал новую угрозу своему авторитету и, решив разобраться с возмутительницей спокойствия раз и навсегда, угрожающе навис над ней.

— Да я…

— Ты тоже мне не друг, — спокойно перебила его Лучинская, не двигаясь с места. — Мы еще даже не знакомы.

Глядя Бармалею прямо в глаза, она первая протянула ему руку. В полном соответствии с этикетом.

— Я — Лиза. А ты?

— Чево? — ошалело проговорил рыжий и тут же спохватился. — А-а… ну, Гриша я. Лихаманов.

Лиза продолжала держать на весу правую руку с открытой ладонью и недвусмысленно указала на нее глазами. Лихаманов оценил расстояние, дружественный жест и саму Лизу, усмехнулся и… принял рукопожатие.

— Ты чё, меня совсем не боишься? — недоверчиво поинтересовался он.

Лиза склонила голову набок и лукаво улыбнулась:

— А должна?

— Не знаю, может, и не должна. — Он пожал плечами, потом обвел взглядом молчаливую аудиторию одноклассников и громко провозгласил. — В натуре, а чё меня бояться-то? Я человек добрый.

Лихаманов встал и, сделав вид, что хочет заграбастать трех девчонок, стоявших рядом, получил удовлетворение от их пронзительного визга.

Звонок на урок застал Гришку в раскрытом на парте «дипломате», куда он с головой погрузился в поисках учебника алгебры. Ровно по звонку дверь распахнулась, и в кабинет не вошла, а буквально ворвалась учительница. Все моментально вскочили, вытянувшись по стойке «смирно». Даже Лихаманов.

Проходя мимо Гришки, математичка точным движением смахнула с парты его «дипломат». Тот с грохотом повалился на пол, рассыпавшись тетрадями, учебниками и какими-то запчастями. Сверху оказалась алгебра.

— О! — обрадовался Лихаманов. — А я-то ее искал!

— Здравствуйте. Садитесь, — как ни в чем не бывало поприветствовала класс учительница, и Лиза подумала, что, вероятно, авария произошла по неловкости. С кем не случается? Предположение не подтвердилось. — Лихаманов, ты опять не готов к уроку? Сейчас же убери этот свинарник и марш на место, — возмущенно велела математичка, проигнорировав тот факт, что именно она явилась причиной беспорядка.

К Лизиному удивлению, Лихаманов покорно кивнул и принялся подбирать вещи с пола. «Круто, — мысленно прокомментировала эпизод Лучинская. — Да тут похлестче, чем в суворовском училище!»

Несмотря на молодость и приятные черты лица, математичка и впрямь смахивала на командира роты: высокая, стройная, с короткой стрижкой и резким голосом. Только ее глаза пронзительно-зеленого цвета заставляли задуматься о принадлежности этой дамы к слабому полу.

Пробежав взглядом по лицам семиклассников, учительница остановилась на Лизе.

— Лучинская, да? — и получив утвердительный ответ, продолжила. — Ну, здравствуй. В этом году ты у нас единственная новая ученица, поэтому представлюсь отдельно. Евгения Юрьевна Леднева, классный руководитель 7 «В», преподаю математику. Это очень удобно, потому что с моих уроков не сбежишь: математика нужна всем. Ты согласна?

— В общем — да, — кивнула Лиза.

— Кстати, Лучинская, что у тебя было по алгебре в старой школе?

— Пять.

— М-м-м, — уважительно протянула Евгения Юрьевна. — А геометрия?

— Пять, — повторила Лучинская.

Классная заинтересовалась:

— А по остальным предметам?

— То же самое.

Наблюдая за выражением лица учительницы, которое изменилось от равнодушного до умеренно-уважительного, Лиза улыбнулась. Но передышка была короткой.

— Отличница, что ли? — скептически переспросила новенькую Евгения Юрьевна и тут же обнадежила. — Это мы еще посмотрим! А теперь по плану у нас должен быть урок Мира. Итак, все здесь знают, что война — это плохо, а мир — хорошо? — Она строго посмотрела на класс, и класс дружно хихикнул. — Ну, тогда «миру — мир», и займемся математикой!

Обед заканчивался. Катя и Аня давно уже выскочили из-за стола, а Лиза все так же вяло ковыряла в тарелке с супом, как и час назад. Ольга Михайловна покачала головой.

— Лиза, может быть, хватит устраивать поминки по своей старой школе? Уверена, что если ты перестанешь разыгрывать эту трагедию, все окажется не так уж и страшно. — Она пристально посмотрела на старшую дочь. — А знаешь, что? Сходи-ка ты в магазин, за сахаром. Мы ведь торт собирались печь.

— Не хочу я торта, — фыркнула Лиза, изрядно слукавив: она все еще дулась. — Я даже не знаю, где здесь магазин.

Голос мамы был бодр и решителен:

— Отлично! Значит, у тебя есть шанс прославиться в качестве первопроходца!

Повертев в руках пустую сумку для продуктов, Лиза трижды нажала кнопку вызова лифта. Тишина, которая стала ответом, указывала на то, что лифт тихо умер в своей шахте. «Если уж в жизни не везет — так и лифт везти не хочет», — мрачно подумалось Лучинской, и она отправилась вниз по лестнице, попутно изучая этажи своего дома.

По сравнению с их восьмым этажом, который еще был завален пустыми коробками после позавчерашнего переезда, площадка седьмого находилась в идеальном порядке: два деревянных ящика-ларя, в каких обычно хранили картошку и банки из-под краски, и аккуратно расписанные узорами стены. На шестом этаже было пусто: жильцы, вероятно, еще не заселились, а пятый…

Спустившись на пятый, Лиза увидела двух ребят примерно своего возраста: один был брюнет, другой — светловолосый. Удобно примостившись на «картофельном» ларе, парни сосредоточенно разглядывали журнал, который лежал у них на коленях. Лиза собиралась уже пройти мимо, но один из ребят, тот, что потемнее, поднял голову от чтива и удивленно произнес:

— О! Привет, одноклассница! Ты, оказывается, в нашем доме живешь?

Лучинская внимательно пригляделась: волосы цвета темного дуба, слегка вьются, челка волной упала на лоб, на носу — несколько озорных веснушек. Другой парень, блондин, кивком поздоровался с ней, его светло-серые, почти голубые глаза улыбались, на подбородке алел небольшой свежий шрам. Узнавание не пришло, и Лиза без энтузиазма откликнулась:

— Привет! Если честно — я вас не помню, но должно быть, вы из того кошмара… то есть, — запнулась она, сообразив, что могла ненароком обидеть их. — Я хотела сказать, из 7 «В»?

Разговорчивый брюнет насмешливо фыркнул:

— А я думал, ты не боишься называть вещи своими именами: кошмар — есть кошмар. Это же школа!

— В моей старой было не так уж плохо, — пожала плечами Лиза и, решив поддержать свой имидж прямолинейной, кивнула в сторону иллюстрированного журнала. — «Плейбой» читаете?

Парни дружно рассмеялись.

— Лучше, — признался светловолосый, разворачивая в сторону собеседницы глянцевую фотографию гоночного автомобиля размером в две страницы. — Здесь все о последних соревнованиях «Формулы-1». Сашка болеет за «Феррари», а я — за «Мак-Ларен».

Под прицелом изучающих глаз новых знакомых Лучинская все же рискнула уточнить:

— Это что — команды разные?

— Соображаешь, — одобрительно хмыкнул Сашка и соскочил с ящика. — Я — Задорин, Александр, а это — Олег…

— Клементьев, — закончил за друга Олег, тоже спрыгивая на пол.

— А я…

— Лиза Лучинская, слышали сегодня, — практически хором продекламировали ребята.

Лиза усмехнулась:

— Ну, раз вы все знаете, может быть, объясните мне, где в этом районе продуктовый магазин?

На обмен взглядами парням хватило секунды.

— Мы не просто объясним, — ответил Сашка, с многозначительным видом вручая Олегу журнал с «Формулой», — мы покажем тебе дорогу.

Помешивая тесто, Ольга Михайловна с беспокойством посмотрела на часы. В пятый раз за последние пять минут. Лиза ушла за сахаром почти два часа назад, но до сих пор ни сахара, ни Лизы в доме не прибавилось. Ольга Михайловна вздохнула и поставила тесто в холодильник. Нет, это просто невозможно! Даже если дочь вынуждена была искать этот магазин по компасу, она уже давно должна была вернуться!

За входной дверью послышались шаги, и ключ повернулся в замочной скважине. «Ох, наконец-то, — с облегчением подумала Ольга Михайловна. — Пора перестать так волноваться: Лиза — большая девочка и…»

Большая девочка вошла в квартиру и, сбросив туфли, направилась в кухню. Настроение ее явно изменилось в лучшую сторону: Лиза улыбалась и что-то напевала себе под нос.

— А, знаешь, мам, здесь не так уж и паршиво, — заявила она Ольге Михайловне. — И друзей я уже нашла. Они в нашем доме живут. Классные ребята!

— Мальчишки? — затаив дыхание, спросила ее мама, почему-то заранее уверенная в ответе дочки.

— Ага, — беззаботно кивнула Лиза, выкладывая на стол пачку сахара-рафинада. — Они гонками увлекаются, всеми подряд: от вело- до «Формулы», представляешь? На прошлой неделе во дворе соревнования устроили, на велосипедах. Правда, Олег в овраг слетел, кувырком, — задумчиво добавила она, — но это неважно… У него папа врач, он сказал, что через пару месяцев и шрама на подбородке не останется… — Лиза остановилась, и вдруг ее осенила новая идея. — Мама, а давай дадим папе телеграмму, чтобы он привез мне велосипед?

Ольга Михайловна застыла в немом ужасе, а Лиза, решив, что вопрос обсуждению не подлежит, удовлетворенно кивнула.

— Значит, так и сделаем. Да, мам, — вдруг вспомнила она. — Сахар-песок в магазине закончился, поэтому я рафинад купила.

Она чмокнула маму в щеку и удалилась, гордая своей изобретательностью. Ольга Михайловна в бессилии осела на табуретку.

— Боже мой! Все начинается сначала! — сокрушенно покачала головой она и умоляюще посмотрела наверх. — Лишь бы только школу не подожгли.

Пачка сахара-рафинада одиноко лежала на столе, и Ольга Михайловна вернулась к повседневным делам: нужно было придумать, каким образом впихнуть кирпичики рафинада в тесто для торта. Впрочем, для изобретательной советской женщины это вряд ли можно было считать проблемой.

Тихон Капитонович беспомощно смотрел на 7 «В» класс, который в полном составе стоял на ушах, и его редкие седые волосы, зачесанные на лысину, шевелились от отчаяния. Этот скромный, немного суетливый человек давно уже проклял тот день, когда он, уважаемый преподаватель биофака Дальневосточного Государственного Университета с тридцатилетним стажем поддался на уговоры директора общеобразовательной школы подработать «почасовиком».

Зоология в 7-х, анатомия в 8-х и общая биология для 10-х по нервным затратам не шли ни в какое сравнение с лекциями в ВУЗе. Если раньше Тихон Капитонович мог часами жаловаться коллегам на острые шутки студентов-оболтусов, то теперь он был склонен считать Университет тихой обителью по сравнению с тем учебным заведением, в котором оказался сейчас. Подростки просто приводили его в состояние шока.

Нынешнее представление началось еще на перемене, но из-за собственных воплей звонка на урок семиклассники не услышали. 7 «В» с увлечением разыгрывал финальную серию мафиозного сериала «Спрут», которую страна досмотрела по телевизору вчера вечером.

Артем Золотов, изображавший из себя бравого стрелка Корадо Каттани, крался между рядами парт, проводя операцию по задержанию главаря криминальной группировки, почему-то до ужаса похожего на Степку Карнаухова. Мужская половина класса прицельным огнем поддерживала героя Микеле Плачидо в местном исполнении. Девчонки хохотали.

Когда шефа мафии, наконец, прикончили, и охота завершилась, класс огляделся в поисках новой жертвы. Воспользовавшись минутным затишьем, Тихон Капитонович робко попытался обратить на себя внимание класса:

— Ребятки, может быть, займемся зоологией? — произнес он и тотчас пожалел об этом.

— Тихон Капитонович, — вкрадчиво предложил ему Золотов. — А давайте Вы будете сегодня Тано Каридди?

Спинным мозгом Тихон Капитонович почувствовал скрытый подвох и почти сразу же вспомнил, что десять минут назад на общеклассном собрании упомянутого героя, как «подлую жирную капиталистическую свинью», было решено пристрелить из-за угла двадцатью пятью голосами «За» при одном воздержавшемся. Это было уже выше всякого терпения, и Тихон Капитонович, дав указание изучить параграф про строение лягушки самостоятельно, направился к учительскому столу.

Народ углубился в зоологию, изредка постреливая из-за учебников. Жертвы насилия падали, издавая предсмертные стоны. И вдруг шальная пуля, выпущенная из чьего-то предательского «Браунинга», сразила Гришку Лихаманова наповал.

— Ты мне за все заплатишь! — выкрикнул напоследок Лихаманов в адрес стрелявшего и отключился.

Его «труп», агонизируя, начал сползать со стула. Первая парта, увы, не была рассчитана на рост «умершего», и нижние конечности Гришки выползли из-под нее почти до самой доски.

Тихон Капитонович оказался довольно резвым для своего возраста и в последний момент успел перешагнуть внезапно возникшую преграду.

— Господи, Лихаманов! Зачем же тебя за первую парту посадили? И это при твоем-то росте!

— Ради поддержания дисциплины, Тихон Капитонович! — оскалился улыбкой «воскресший» Гришка и метким выстрелом «снял» вражеского часового. — Чтобы я всегда «на виду» был!

— Разве кто-нибудь понимает здесь смысл термина «дисциплина»? — буркнул себе под нос расстроенный зоолог и вдруг поразился воцарившейся в классе тишине.

На пороге кабинета стояла Евгения Юрьевна.

— Какие-нибудь проблемы, Тихон Капитонович? — поинтересовалась она с дружеским участием.

— Нет-нет, — поспешил заверить ее коллега, беспокойно поправляя на носу очки. — Теперь уже все в полном порядке.

На перемене Гришка развлекался тем, что ставил из-под парты подножки всем проходившим мимо одноклассникам. Некоторые спотыкались. Многие падали. Лихаманов басовито гоготал, довольный своей новой шуткой. Когда развлечение наскучило, Гришка встал в проходе и расстегнул пиджак, демонстрируя, как сильно утомило его это нелегкое занятие. К великому несчастью, момент был выбран неудачно: с противоположного конца класса вдруг «стартанул» Карнаухов при полном боевом вооружении.

Степан, который решил опробовать новый игрушечный пистолет с пульками, привезенный отцом Золотова из-за границы, и уже «взял на мушку» ухо Задорина, совсем не ожидал столкновения с неподвижным объектом. Азарт погони не позволил Карнаухову затормозить, и он во всего маху врезался в беспечно потягивающуюся фигуру Лихаманова. Дуло пистолета, который Степка держал впереди себя на вытянутой руке, попало в карман расстегнутого Гришкиного пиджака, раздался жуткий треск… и Лихаманов стал похожим на кузнечика.

— Опаньки! — громко произнес свое любимое междометие новоявленный представитель мира насекомых, и Степка побелел, как полотно.

Лихаманов удивленно оглядел свой пиджак, который распоролся по заднему шву вплоть до воротника, уцелевшего только чудом, и повернулся к обидчику. Класс затих. Кто-то рискнул хихикнуть и тут же подавился своим смешком. Всем своим могучим торсом Гришка навис над Карнауховым:

— Стэп, ты представляешь себе, что ты только что натворил? — зловеще спросил он, после чего Степка стал казаться еще тщедушнее, чем раньше. — Ты же подписал себе смертный приговор, врубаешься?

— Гриша! Дак, я же не нарочно!

— Это тебя не спасет! — с глубокой убежденностью заверил его Лихаманов и стал закатывать рукава. — Знаешь, что со мною мать сделает из-за этого пиджака?

Вопрос, видимо, оказался чисто риторическим, и Лихаманов тут же проорал на ухо обидчику:

— Она же убьет меня! То же самое я сделаю с тобой!

В ожидании кровопролитной развязки, окружающие затаили дыхание. Рассвирепевший Лихаманов поднес сжатый кулак к зажмурившемуся Степке и вдруг почувствовал чью-то руку на своей спине, как раз в том месте, где совсем недавно был пиджак, а теперь, сквозь прореху, проглядывала синяя рубашка.

— Я могу зашить, — спокойно произнесла Лиза, «на глаз» оценивая масштаб нанесенного ущерба.

— Чево? — рявкнул обернувшийся к новенькой Лихаманов, и стекла в кабинете жалобно звякнули.

Неразжатый кулак теперь был направлен в сторону Лизы, но та лишь пожала плечами и резонно заметила:

— Всего-то шов разошелся! Это несмертельно, но если ты подерешься — то можешь и воротник оторвать, тогда починить будет гораздо сложнее.

Онемев, Гришка уставился на Лучинскую, забыв на минуту о Степке, который незамедлительно выскочил из класса.

Лиза склонила голову набок:

— Снимай пиджак и сбегай в кабинет труда за иголкой и ниткой. Я еще плохо разбираюсь в школьных лабиринтах. — Она помолчала и, чтобы преодолеть Гришкину растерянность, привела последний аргумент. — Я не очень-то люблю шить, но, поверь мне, делаю это хорошо.

Это внезапное откровение заставило Лихаманова дрогнуть. Его губы искривились и вдруг разъехались в широкой улыбке.

— Ну, подруга, ты даешь! — усмехнулся он и снял пиджак, доверив его Лизиным заботам.

Одноклассники отерли взмокшие от волнения лбы, а Гришка отправился за нитками.

На последней парте, сделав глубокий вдох, Олег Клементьев признался соседу:

— Если честно, я здорово испугался: Лихаманов же мог ее в порошок стереть! — он потер переносицу и виновато добавил. — Мы просто свиньи, что не вмешались.

К немалому его удивлению, Задорин чувства вины не испытывал. Руки Сашки были по-наполеоновски сложены на груди, а улыбка пересекала лицо от уха до уха.

— Мы бы и вмешались, если бы это было нужно, — невозмутимо пресек он самобичевания друга. — Но ты считаешь, ей требовалась помощь?

Слегка толкнув Олега в плечо, Задорин указал взглядом на Лизу, склонившуюся над шитьем.

— Ты видел, как она его? «Беги, принеси…» — Он довольно хмыкнул и откинулся на спинку стула. — Я восхищаюсь этой девчонкой!

Консервная банка, звонко отскакивая от асфальта, сделала очередной перелет от Сашки к Олегу и обратно. Дорога из школы домой казалась в три раза короче, потому что время тратили с пользой: парни оттачивали мастерство удара по импровизированному мячу, Лиза считала забитые голы.

— Ребята, а вы не знаете, откуда Евгения Юрьевна берет свои дополнительные задачи для самостоятельных работ? — спросила она задумчиво, в очередной раз сбившись со счета. — Я весь учебник перерыла: такого мы не проходили!

— А-а-а, — невесело усмехнулся Сашка, отправляя банку в сторону Олега, — и ты уже столкнулась с ее сумасбродством? Женечка у нас — просто непредсказуемый вулкан.

Клементьев принял пас:

— Она полагает, что мы должны тратить на решение ее домашних заданий весь световой день плюс надеяться на приятные сновидения о функциях и неравенствах.

— «Что может быть важнее математики?» — передразнил учительницу Задорин. — Можно подумать, это — ее единственное в жизни удовольствие! Знаешь, как она называет свои задачки, которыми «валит» на контрольных работах? «Это вам на сладкое», представляешь?

Вторая пародия на математичку получилась еще удачнее, чем первая, и все трое рассмеялись.

— Как же вы тогда выживаете? — поинтересовалась Лиза, стараясь продумать собственную стратегию.

Сашка фыркнул:

— Шутишь? Да у меня по алгебре одни «двойки», да и по геометрии выше «трояка» не бывало!

— Если бы не ее «сладкое», то я не имел бы ничего против математики. Но когда видишь это приторное блюдо в первый раз именно на контрольной… уф-ф-ф… — Олег потерянно развел руками. — Женечка говорит, что мы должны мыслить нестандартно, особенно ради «четверки» или «пятака».

Консервная банка оказалась в зоне досягаемости, и Лиза лихо отбила ее ногой.

— Ладно, принцип ясен. Прорвемся! — кивнула она, и энтузиазм в ее голосе выдал азарт от предстоящей борьбы.

Сашка даже остановился. «Интересно, может ли что-нибудь заставить ее спасовать?» — подумал он и выразил вслух давно вертевшееся на языке:

— А знаешь, ведь ты молодец!

— Ерунда! — беспечно отмахнулась Лучинская. — Должны ведь эти задачки где-то быть? Не в школьном учебнике — так где-нибудь еще!

Задорин мотнул головой:

— Да я не об этом. Пиджак, Лихаманов… помнишь? Это был высший класс!

Сашка поднял вверх большой палец, и Олег молча присоединился к нему. Лиза только пожала плечами:

— Мне просто жалко стало…

От столь кощунственного предположения ребята дружно открыли рты.

— Кого? Лихаманова? — поразился за обоих Клементьев.

— Не-а, его маму. Гришка каждый день что-нибудь рвет и пачкает, но утром приходит чистый и заштопанный. Я удивляюсь трудолюбию этой женщины!

— Угу, — проворчал Задорин. — Лучше бы она ему мозги заштопала! Озверел совсем!

— Ну, сегодня-то он — просто добрейшей души человек. И слова его — бальзам на раны: «Кто Лучинскую обидит — будет иметь дело со мной!» — добавил Олег басом Лихаманова.

— Да ладно вам, — смутилась Лиза. — Просто он «спасибо» по-другому говорить не умеет.

Сашка помедлил и решился:

— Кстати, на нас ты тоже можешь рассчитывать. — Лиза вопросительно подняла брови, и он пояснил. — В смысле… Если кто обидит…

Лучинская мягко улыбнулась.

— Спасибо, конечно, но кому это надо меня обижать?

— Вот здесь ты не права. Обижать в нашем классе умеют. — Задорин нахмурился и, как бы между прочим, взял из рук Лизы ее школьную сумку и забросил себе на плечо. — Белянская у нас — просто королева интриг: если захочет, то кому угодно жизнь подпортить может.

— Это точно, — подтвердил слова друга Клементьев. — В прошлом году она двух девчонок из класса «выжила».

— И как же? — с сомнением спросила Лиза.

Олег презрительно скривился:

— У Белянской и Золотова для провинившихся есть очень действенная мера пресечения: бойкот. Когда весь класс перестает с тобой разговаривать — это несладко.

Несколько секунд Лучинская размышляла над сказанным.

— А вы не боитесь, что за дружбу со мной Снежана и вас подвергнет опале? Кажется, я ей не слишком-то понравилась.

Ребята просмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Ты — что? До сих пор не поняла? — Сашка хмыкнул и попытался втолковать Лизе, как несмышленышу. — Мы же с Олегом с детского сада дружим, с яслей, можно сказать. Раньше мы вон там, за дорогой жили, а когда старый дом снесли — вместе в новый переехали. Жаль только, что в разные подъезды… Сама подумай: чего нам бояться? Хоть десять раз нам бойкот объявляй — мы друг с другом разговаривать не перестанем. А какой тогда смысл в бойкоте? — Он перевел дух и победоносно закончил. — А на Золотова с Белянской нам плевать! Нам с Олегом вообще никто не нужен… — и вдруг запнулся. — Ну, кроме тебя, конечно…

Мел в руке Белянской тоскливо замер и пририсовал закорючку к латинской букве неравенства, которое было написано на доске. Евгения Юрьевна нетерпеливо постучала по столу.

— Ну? И дальше? — выжидающе спросила она.

Снежана обернулась к Золотову в поисках спасения, но тот лишь пожал плечами.

— Кто поможет Белянской? — без особой надежды задала учительница вопрос классу.

В воздух взлетела рука Лучинской, и Евгения Юрьевна с интересом подняла брови:

— Хорошо. Иди.

Лиза приблизилась к доске и, молча оттеснив Снежану, стала записывать решение неравенства. По мере того, как свободное пространство заполнялось убористым почерком, математичка становилась все более удивленной. Когда Лучинская поставила точку, Евгения Юрьевна встала и развела руками.

— Признаюсь, не ожидала, — произнесла она, все еще пытаясь найти ошибку в вычислениях, а потом указала на третью строчку. — Откуда ты взяла эту формулу?

Лиза сделала неопределенный жест.

— В папином справочнике для поступающих в ВУЗы. Там метод интервалов рассмотрен более подробно, а находить дискриминант этим способом оказалось гораздо удобнее.

Евгения Юрьевна усмехнулась:

— Ну, что ж, Лучинская… Пять. Добавить мне больше нечего! Снежана, садись, комментировать твое выступление сегодня не буду.

Белянская поджала губы и, возвращаясь за парту, демонстративно задела «выскочку» -одноклассницу плечом. Евгения Юрьевна проводила внимательным взглядом обеих, а потом поставила в журнал заработанную Лизой пятерку, которая являлась редким гостем на страничке, подписанной «Математика».

В вестибюль, где находились школьные раздевалки, Лучинская спустилась последней. После уроков она хотела помочь Олегу и Сашке, которые в этот день дежурили по кабинету, но те категорически отвергли предложение, отправив ее домой делать уроки. «Там от тебя больше пользы, — заявили они. — Объяснишь нам решение, когда мы вернемся с трудового фронта?» Лиза не возражала.

Она вприпрыжку сбежала по лестнице, слушая гулко разносящийся по школе стук своих каблуков, и влетела в вестибюль. К удивлению девушки, там она оказалась не одна: человек двадцать ее одноклассников стояли гурьбой вокруг Снежаны, которая оживленно им что-то втолковывала.

Вторжение Лизы нарушило ход внеурочного собрания пионерского отряда. Увидев новенькую, 7 «В» расступился. Все сгруппировались позади Снежаны, которая шагнула вперед и произнесла с изрядной долей пафоса:

— Лучинская, мы объявляем тебе бойкот! С сегодняшнего дня тот, кто заговорит с тобой — разделит сомнительное удовольствие стать отверженным. — Она оглянулась назад и строго спросила. — Надеюсь, таких желающих нет?

Лиза посмотрела на одноклассников. Желающих не было. Большинство из них прятали глаза, Артем Золотов ехидно улыбался. Лучинская храбро вздернула подбородок и постаралась, чтобы ее голос звучал ровно.

— Могу я поинтересоваться: за что?

— Выпендриваешься много! — не задумываясь, ответила Белянская и зачем-то подтолкнула вперед Варю Ракитину, которая, старательно отводя глаза, пробормотала:

— Лиза, пересядь, пожалуйста, завтра за другую парту…

— Громче! — потребовала Белянская и, не дождавшись, повторила сама. — Видишь, Лучинская, никто не хочет сидеть с тобой рядом! Сама сделаешь выводы?

Выдержав паузу, Снежана жестом распустила массовку, которая не замедлила разойтись.

— Пойми, Лиза, — «королева» приблизилась к новенькой и доверительно сообщила, — здесь я играю первую скрипку…

— Ну, так играй! — резко перебила ее Лучинская. — Зачем же фальшивить при этом?

Она развернулась и, пробившись через толпу, выскочила из школы. В носу подозрительно защипало. Плевать на Снежану! Плевать на Золотова! Но Варя? Зачем она так? Перспектива провести оставшиеся до выпускного четыре года учебы в гордом одиночестве представилась Лучинской малорадостной.

— Лиза! — послышалось сзади и запыхавшаяся Ракитина догнала свою бывшую соседку. — Лиза, я хотела сказать… Ты не расстраивайся, что так получилось… Хочешь совет? — Чувство вины читалось в каждом Варином слове и, казалось, что она действительно хочет помочь. — Садись завтра на свободную парту и постарайся поменьше высовываться. А там, глядишь — Снежана и сменит «гнев на милость». Она отходчивая, если ее не злить. Месяц-полтора — и ты вернешься ко мне, а?

— Вернусь? — Лиза с сомнением посмотрела на Варю и отрицательно мотнула головой. — Вот это уж — вряд ли!

В дверь позвонили, и Ольга Михайловна пошла открывать. На пороге стоял парнишка примерно одного возраста с ее старшей дочерью. Поздоровавшись, он спросил:

— Лиза дома?

Ольга Михайловна, давно привыкшая к таким визитерам, улыбнулась:

— Лиза ушла в магазин, но скоро будет. Проходи.

Она открыла дверь пошире, пропуская его, а потом проводила в комнату дочерей.

— Катя, Аня! Займите гостя, — попросила она двух девочек, которые сидели за столом и делали уроки. — А у меня суп на плите «убегает».

Лизина мама ушла, и Сашка в недоумении уставился на девчонок: и о чем, интересно, с ними можно разговаривать? Малявкам лет по семь-восемь!

Та, что сидела к нему боком, выглядела очень мило: широко распахнутые голубые глаза, светлые, вьющиеся волосы, забранные в «конский хвостик» большим синим бантом. Бант другой девочки, той, что сидела спиной и повернулась, был коричневым, под цвет глаз, а волосы — темные и прямые. Она выглядела гораздо серьезнее, чем первая. Несмотря на все различия, девчонки были поразительно похожи друг на друга… и на Лизу.

— Вы, что — двойняшки? — ляпнул Задорин первое, что пришло ему в голову.

— Какой оригинальный вопрос! — фыркнула строгая брюнетка. — И почему все спрашивают именно об этом?

Голубоглазая приветливо улыбнулась:

— Конечно, двойняшки. Мы недавно в первый класс пошли.

«Кто бы сомневался!» — Задорин мысленно возвел глаза к небесам, но вслух вежливо поинтересовался:

— И как же учатся сестренки Лизы? Вам нравится в шко…

— Мы не только ее сестры! — прервала его на полуслове сердитая кареглазка. — У нас и собственные имена есть!

Сашка чуть не поперхнулся. Вот это характерец у девчонки! Покруче, чем у Лизы! «Синий бантик» попыталась сгладить неловкую ситуацию:

— Меня зовут Аня, а это — Катя, — она снова улыбнулась и поведала ему семейную тайну. — Нас назвали в честь русских цариц: Елизавета, Екатерина и Анна. Ну, или английских королев… Тоже подходит.

Ответить Сашка не успел, потому что в комнату вошла Лиза, и Катя поймала выражение облегчения, которое тут же нарисовалось на его лице.

— Что, мои сестры снова потчуют всех подряд уроками истории? — иронично спросила гостя старшая.

— Я — нет, — буркнула Катя из чувства противоречия, но внимания на это никто не обратил.

Лиза потянула Задорина за руку:

— Пойдем в гостиную, там и поговорим.

Катя состроила рожицу им вслед, на что Аня укоризненно покачала головой:

— Зачем ты такая ершистая?

— Просто мне надоело быть всего лишь ее сестрой!

Сашка пару раз прошелся по гостиной Лучинских прежде чем решился.

— Я знаю про бойкот, — коротко сказал он, присаживаясь на диван рядом с Лизой.

Она удивилась.

— Откуда?

— Карнаухов примчался к нам сообщить потрясающую новость раньше, чем мы с Олегом успели с доски вытереть, — Задорин болезненно поморщился. — Просто герольд короля Артема!

Лиза вздохнула:

— Саша, ну ты же сам говорил: это все ерунда…

Но Задорин увидел, что ей небезразлично.

— Конечно, ерунда, — согласился он с преувеличенной беспечностью. — Для нас ведь это ничего не меняет, правда? Я имею в виду тебя, меня и Олега.

Она благодарно улыбнулась и положила ладонь на его запястье.

— Спасибо, ты настоящий друг!

Сашкина рука напряглась, но Лиза ничего не заметила.

— А знаешь, я пришел предложить тебе… — Он неловко кашлянул и, высвободив руку, выпалил на одном дыхании. — Садись завтра за мою парту?

Ее брови изогнулись домиком.

— А Олег?

— Олег не против, — заверил ее Александр, ободренный отсутствием отказа. — Он тоже понимает, что тебе сейчас нельзя одной оставаться. Да, не волнуйся, — опередил он возможные возражения. — Клементьев сядет позади нас, за последнюю парту. В этом, кстати, есть и свои преимущества: мне будет удобнее у него списывать. До сих пор-то на контрольных у нас были разные варианты.

Лиза рассмеялась:

— Вот уж, нет! Списывать никто ни у кого не будет!

— Это почему еще? — обескуражено поинтересовался Сашка.

— Потому что теперь вы будете решать все задачи сами.

— Интересно: как?

Задорин с недоверием посмотрел на Лизу. В ее глазах запрыгали веселые искорки уже знакомого азарта.

— Раз я поняла — как, значит и вам смогу объяснить. Кстати, о математике: как мы сможем уговорить Евгению Юрьевну на нашу «рокировку»?

Помрачневший Сашка почесал затылок.

— Да, это проблема… Она меня почти ненавидит!

— Тебя нельзя ненавидеть, — отвергла эту гипотезу Лиза. — Хочешь я сама с ней поговорю?

Но Александр вдруг уперся:

— Нет, я должен сделать это сам! — и выразил робкую надежду. — Может быть, она, наконец, объелась «сладкого» — и подобрела?

Евгения Юрьевна нашла журнал 7 «В» и вышла из учительской, мысленно прикидывая, какой бы неординарной задачей «порадовать» класс «на сладкое».

В коридоре она едва не врезалась в Задорина, который караулил ее всю перемену перед кабинетом математики.

— Господи! Что ж вы все под ноги-то лезете? — недовольно проворчала Леднева, поправляя жакет.

Сашка отреагировал очень мирно:

— Здравствуйте, Евгения Юрьевна! У меня к Вам серьезный разговор есть.

— А у меня — нет, Задорин! — Евгения Юрьевна была, как всегда, категорична, она не любила опаздывать. — Звонок на урок уже прозвенел, ты разве не слышал?

— Но, Евгения Юрьевна! — сегодняшняя решительность Сашки заставила его обойтись без предисловия. — Я насчет Лучинской… Пусть Лиза со мной за парту сядет?

— Нет, не «пусть», — отрезала математичка, стараясь обойти назойливого ученика стороной, но мальчишка упрямо преградил ей дорогу.

— Ей девчонки бойкот объявили, Вы же знаете, какие они вредные бывают… — Евгения Юрьевна усмехнулась, потому что знала, и ободренный Сашка поспешил закончить. — Пересадите нас, это очень важно!

— Важно! — Леднева раздраженно фыркнула. — Задорин, что может быть важнее математики? А у тебя одни «двойки»!

И тут Сашку осенило!

— Евгения Юрьевна! — хитро прищурился он. — А ведь Лиза мне и в математике могла бы помочь разобраться. Если она со мною сидеть рядом будет…

Леднева задумчиво посмотрела на ученика и в ее взгляде мелькнул интерес.

— Хм… А, ведь, мысль не так уж и плоха. Может, хотя бы Лучинская сдвинет с мертвой точки твои математические познания, потому что лично я, Задорин, уже отчаялась…

— Да я… — перебил ее Сашка от переизбытка чувств. — Если Вы разрешите — я хоть отличником стану!

Евгения Юрьевна рассмеялась.

— Ну-ну, что ты! — успокоила она не в меру разошедшегося ученика. — Успеваемость ведь — не заразная болезнь: пятерки из тетради в тетрадь не прыгают!

Стараясь не запрыгать от радости, Сашка клятвенно прижал руку к груди.

— Да я… Честное слово!

— Ладно, так и быть, — сдалась, наконец, на его невнятные уговоры Леднева и, уже взявшись за ручку двери класса, вдруг обернулась. — Ох, и настырный ты, Задорин! Молодец!

И Сашка мог бы поклясться чем угодно, что математичка ему подмигнула!

Теплым октябрьским вечером к дому Лучинских подъехало желтое такси, и из него вышел бородатый моряк в капитанском кителе и фуражке с «крабом». Он с наслаждением вдохнул воздух родного города и начал выгружать из багажника машины многочисленные коробки и чемоданы.

«Дома… Наконец-то я дома!» — улыбнулся Валентин Сергеевич Лучинский, предвкушая встречу, о которой мечтал больше восьми месяцев. И, хотя он никогда еще не жил в квартире на восьмом этаже, куда собирался сейчас подняться, там был его дом, потому что там ждала его семья.

Ордер на квартиру Валентин Сергеевич получил как раз перед уходом в очередной рейс, а в конце августа радист передал ему телеграмму: «Переехали, все в порядке. Возвращайся по новому адресу. Целуем. Оля и девочки».

«Оленька! Ты просто героиня! — вздохнул тогда Лучинский, сокрушаясь, что не смог быть рядом с нею. — Справиться с переездом без мужчины — за это медаль надо давать! Хотя… лучше бы они меня подождали…»

В который раз размышляя, каким организаторским талантом следует обладать женщине, чтобы командовать бригадой грузчиков, Валентин Сергеевич расплатился и отпустил такси. Он уже взялся за два чемодана и тут понял, что попал впросак: внести все привезенные вещи домой за один прием не смог бы и сам Геракл.

Капитан Лучинский с тоской взглянул на гору багажа, отдалявшую его встречу с семьей, и хотел было бросить все это на улице на свой страх и риск, как вдруг увидел двух ребят, гонявших футбольный мяч на площадке напротив подъезда.

— Альбатросы! — окликнул их Валентин Сергеевич и, когда мальчишки обернулись, спросил. — Лучинских из 45-й квартиры знаете?

Парни перелезли через бортик площадки.

— Знаем, — кивнул один, а у другого сразу возникло предположение:

— Вы, наверное, отец Лизы? Здравствуйте!

— Я отец еще двух дочерей, но Лиза, как я вижу, здесь более популярна, — усмехнулся капитан и обратился к ним с просьбой. — Ребята! Приглядите за вещами? А я пока домой поднимусь, к девочкам.

Получив согласие, Лучинский перемахнул через три ступени крыльца и скрылся в подъезде. Минут десять было тихо, а потом вся семья, гомоня и обнимаясь на ходу, высыпала на улицу. Лиза приветливо помахала ребятам:

— Саша, Олег! Мой папа приехал! — она отпустила рукав отца и, представив мужчин друг другу, отправилась к сестрам, которые уже успели распотрошить ящик с «Колой».

Валентин Сергеевич пожал руки приятелям старшей дочери и вдруг поднял брови, услышав фамилию Сашки.

— Задорин? То-то я смотрю — лицо знакомое! Мы же с твоим отцом много лет в одном экипаже работаем! — И он дружески похлопал Александра по плечу. — Гордись отцом, парень, он у тебя — мировой мужик, к тому же, лучший «дед» в пароходстве!

— Угу, — довольно зарделся Сашка. — Я, в общем-то, его у подъезда и ждал. А почему папа с Вами не приехал?

Валентин Сергеевич загадочно улыбнулся.

— Какое у тебя самое заветное желание было?

— Ну, не знаю, — Сашка задумался, перебирая в памяти свои заказы отцу перед рейсом, и, вдруг вспомнив, с недоверием посмотрел на Лучинского. — Не может быть… Неужели папа машину купил?

— Еще как может! — рассмеялся Валентин Сергеевич, став свидетелем бурного мальчишеского восторга. — Да не просто машину, а спортивную! И пробег небольшой. Там, правда, что-то в моторе барахлит, но твой отец это быстро поправит, руки у него — золото! Он сейчас документы в таможне оформляет, задержится немного.

Когда Сашка умчался к Лизе, поделиться потрясающими известиями, Лучинский, кивнув в сторону дочери и младшего Задорина, вполголоса спросил у Олега:

— Они дружат?

— Даже за одной партой сидят, — подтвердил Клементьев догадку родителя.

Валентин Сергеевич одобрительно хмыкнул:

— Ну, тогда выпьем «Колы» за хорошие новости.

Он достал пару алюминиевых банок из открытого ящика и вручил одну собеседнику. Банки дружно хлопнули и зашипели газированным напитком.

— Скажите, — поинтересовался у капитана Олег. — А почему Вы назвали Сашкиного отца «дедом»? Ведь внуков-то Сашка родителям пока не преподнес!

— Еще чего! — чуть не поперхнулся «Колой» Лучинский. — Внуков рановато! «Дед» — это значит старший механик на пароходе. Морской язык это, понимаешь?

— А-а-а! — протянул Клементьев. — Не знал.

Валентин Сергеевич не удержался от вопроса:

— А твой отец — тоже моряк?

— Нет. Не всем же быть моряками, — философски пожал плечами Олег. — Мой папа — хирург, он в горбольнице работает.

— Тоже дело! — согласился Лучинский, отметив зазвучавшие в голосе мальчишки нотки гордости. — Ну, а теперь я должен переправить весь этот багаж в трюмы нашего корабля.

Он допил «Колу» и, выбросив смятую банку в урну, легко подхватил два ближайших чемодана.

— Девочки! Кто из вас заказывал мне аленький цветочек? — подмигнул капитан дочкам, подражая купцу из сказки.

Валентин Сергеевич исчез в подъезде в сопровождении Лизы и Кати, Сашка унес наверх какую-то коробку. Олег оглянулся по сторонам в поисках подходящей ноши.

Младшая сестренка Лизы, видимо, тоже хотела помочь и, задумчиво побродив среди вещей, взялась за сумку в половину своего роста. Девочка пару раз дернула за ручки сумки и почти оторвала ее от земли, потом вздохнула и потащила ее волоком. Тяжесть была ей явно «не по плечу».

— Эй-эй, погоди! — спохватился Олег. — Так и надорваться можно!

Девочка остановилась и подняла на него небесно-голубые глаза. Олег смутился.

— Ты знаешь, что девчонкам вредно поднимать тяжести? — отчитал он Лизину сестру преувеличенно сердитым тоном, чтобы скрыть собственную неловкость.

Она по-детски часто заморгала.

— Хорошо, я не буду.

Губы девочки задрожали, как будто она собиралась заплакать, и сердце Олега не выдержало.

— Тихо, тихо, ты только не реви! — засуетился он и, стараясь отвлечь, спросил. — Ты кто: Катя или Аня?

— Аня, — негромко всхлипнула она, удерживая хрустальные слезы в огромных, как море, глазищах.

— Вот что, Аня, — авторитетно заявил Олег. — Ты здесь вещи покарауль, а сумку я наверх отнесу, поняла?

— Поняла, — кивнула она, передумав плакать, и нерешительно улыбнулась.

Олег поднял сумку и, пробормотав себе под нос ворчливое: «Девчонки!», сбежал в подъезд дома от светловолосого ясноглазого существа, которое почему-то заставило его краснеть и волноваться.

— Вы себе не представляете, что это за машина! — сидя на парте, Задорин так активно размахивал руками, что был похож на ветряную мельницу. — Это же зверь на колесах! Не понимаю японца, который решил ее продать из-за сломанного прерывателя-распределителя! Хотя… там, наверное, еще карбюратор почистить придется… Но это же пустяки, на неделю работы! Мы из нее такую конфетку сделаем — закачаетесь!

Восторгу Сашки от покупки отца не было предела, и Лиза с Олегом слушали хвалебную песнь железному монстру уже третью перемену подряд. Лиза зевнула: вчера все легли спать далеко за полночь.

— А мне папа ракетку привез, — вставила она словечко в Сашкину тираду. — Я теперь буду большим теннисом заниматься. Все лучше, чем часами бренчать на пианино.

— Угу, — кивнул Задорин, едва ли вникая в смысл слов. — А выкрасим ее в серебристо-серый. Мне нравится этот цвет, да и выглядит серебристая гонка замечательно. Как вам идея?

— Что-то мне этот серебристо-серый напоминает, — добродушно усмехнулся Олег, покосившись в сторону Лизы. Та пожала плечами, и Клементьев понял, что сходство с ее глазами очевидно только для него.

— А когда я получу водительские права — сразу попробую себя на спортивной трассе. Представляете? Александр Задорин — победитель шоссейно-кольцевых гонок края! — Сашка принял соответствующую позу и раскланялся воображаемым поклонникам. — Впрочем, можно и на ралли такую машину заявить… Кстати, я вам еще не рассказал, какие у нее амортизаторы! Хитрая система, там…

Договорить он не успел, потому что в кабинет вошла Снежана и, перекрывая гомон одноклассников, провозгласила:

— Контрольная по математике! Женечка только что проверила… Кажется, тут море двоек! — добавила она зловещим тоном.

Класс взволнованно зашевелился. Олег и Сашка напряглись, наблюдая, как Белянская раздает всем листы с результатами, и даже Лиза нервно потерла ладони.

— Ты-то чего беспокоишься? — хмыкнул Сашка. — Тебе меньше «пятака» не положено, а вот одна из двоек — точно моя.

Лиза укоризненно покачала головой:

— Это после того, как мы перерешали сотню примеров и задач? Да если у тебя будет меньше четверки — я съем свою новую ракетку! А вот мне и Олегу достались такие дополнительные задачи, что «слаще» не бывает. Хотела бы я взглянуть на результаты прямо сейчас!

Но Снежана, выкрикивая фамилии одноклассников, все никак не называла имен Лизы, Олега и Сашки. Листы с контрольными в ее руках закончились, а Белянская так и не приблизилась к их партам.

Лиза встала и сама подошла к Снежане.

— А где наши работы? — недоумевая, спросила она.

Белянская ехидно посмотрела на одноклассницу, потом подняла руку вверх, и из ее разжатого кулака посыпались мелко порванные кусочки исписанных клетчатых страниц.

— Лучинская, Клементьев, Задорин, — торжествующе произнесла Снежана, глядя, как пикируют на пол маленькие листики, похожие на снег.

Лиза задохнулась от возмущения:

— Ах, ты… Да как ты могла?

— Показать — как? — презрительно скривила губы Белянская и, засунув руку в карман, достала оттуда еще одну порцию рваной бумаги.

— Ну, и нахалка же ты! — Лучинская уже пришла в себя и мило улыбнулась сопернице. — Придется учить тебя хорошим манерам…

Схватив руку Снежаны, Лиза резко дернула ее вниз. Белянская охнула и выронила оставшиеся бумажные «снежинки».

— Ты знаешь, что чужие вещи брать нехорошо? — процедила Лучинская сквозь зубы. — Раньше за это руки отрубали, ты в курсе? Так вот, если еще хоть раз позволишь себе подобную глупость — то из блондинки быстро превратишься в седовласую. Скажи, Белянская, тебе нравится седина?

Улыбка Лизы стала угрожающей, и в доказательство своих слов она вонзила ногти в нежную кисть королевы класса. Снежана взвизгнула и, взмахнув свободной рукой, хотела дать Лучинской пощечину, но…

Олег подоспел как раз вовремя, чтобы перехватить занесенную ладонь. Вдруг заинтересовавшись пальцами Белянской, он задержал их в своей руке.

— Хм, я бы не советовал тебе использовать свои ногти, как Лиза, — задумчиво проговорил он опешившей Снежане.

— Это еще почему? — запальчиво крикнула она.

— Ногти у тебя ломкие и нездоровые. — Олег поморщился и ковырнул розовый лак. — Этого не скрывает даже твой жалкий маникюр. Лопай побольше кальция: ну, творожок там всякий, сметанка…

— Что за бред? — с досадой произнесла Снежана и, на всякий случай, вырвала обе руки.

Клементьев небрежно пожал плечами:

— Ну, бред — не бред, а врачи рекомендуют…

— Кто это там про врачей все время вякает?

Ленивой походкой к ним приблизился Золотов, он не мог оставить происходящее без внимания. Впрочем, драться из-за Снежаниных выходок ему тоже не хотелось.

— Так, Белянская, ты свободна! — возник среди ссорящейся компании Сашка и, схватив Белянскую за плечи, легко подтолкнул ее к Артему. — Забирай свою мегеру, Золотов, и катитесь… на свою парту!

Артем выпятил грудь, но придумать остроумный ответ, который мог бы заткнуть всех за пояс, не успел. Как всегда, точно по звонку, в классе появилась Евгения Юрьевна.

— Что это еще за сборище после начала урока? — гневно бросила она… И сборища не стало. Только Снежана замешкалась, отряхивая с юбки рваные кусочки клетчатых листов. Леднева удивленно подняла брови. — Белянская, откуда у тебя эти бумажки? Быстренько бери веник и все подмети!

Снежана скрипнула зубами, но, не посмев ослушаться, поплелась к шкафу за совком и веником. На ее руке были отчетливо видны ярко-красные отметины — следы пальцев Лучинской.

— Итак, все вы получили результаты контрольной, — приступила Евгения Юрьевна к очередному «разносу», и Лиза, которая до сих пор мучалась от неизвестности по поводу этих самых результатов, нетерпеливо заерзала на стуле. Леднева продолжила. — Неимоверное количество двоек удивило даже меня. Впрочем, кое-кто все же получил заслуженные четверки: спасибо, что заглянули в учебник хотя бы перед контрольной. Не подвели меня Ракитина и Клементьев. Но особое впечатление на меня произвела работа Задорина! — Сашка сжался под пронзительным взглядом математички, но та вдруг улыбнулась. — Лучинская, ты меня просто поражаешь! Без сомнения, его четверка — это твоя заслуга, так что после школы можешь смело идти в педагогический институт! Хотя нет, учитывая твою пятерку, лучше — в Университет, на матфак. Ты еще не решила, куда будешь поступать?

— В суворовское училище! — подбросила идею Снежана.

Евгения Юрьевна внимательно посмотрела на Белянскую и, оценив обстановку соперничества между ученицами, утвердительно кивнула, одарив присутствующих редкой шуткой:

— Ну, что ж, думаю, что суворовское училище Лизе тоже по силам.

Снежана фыркнула и злобно швырнула в шкаф совок и веник.

— Нет, вы только подумайте: порвать мою контрольную!

Негодуя, Лиза мерила шагами лестничную клетку пятого этажа вдоль и поперек. Ее возмущение и отчаянная жестикуляция от души забавляли Сашку и Олега, которые сидели, удобно примостившись на ящике перед квартирой Задориных.

— Зря вы меня остановили! — упрекнула она ребят и вдруг замерла, обнаружив, как ей показалось, единственно правильное решение. — А может, мне отлупить ее завтра по-настоящему?

— Не стоит, — поморщился Олег, отчаянно стараясь не рассмеяться: оставшееся неудовлетворенным чувство справедливости придавало Лучинской сходство с разъяренной амазонкой. — Ты и так изрядно подпортила шкурку Белянской — теперь ее ни в одну комиссионку не примут!

— Оставь ее, Лиза! — великодушно махнул рукой Сашка, как будто отменяя смертный приговор, объявленный врагам. — Снежана теперь и вякнуть при тебе не посмеет, а Артем… он всегда боялся замарать руки дракой. Мне кажется, что они больше не опасны.

Олег с сомнением покачал головой:

— Вряд ли они проглотят обиду, как сладкое. Если и не открытая — то партизанская война точно будет. Сплетни и мышиная возня… Белянская умеет это делать по-королевски!

— Нам-то что за дело? — беспечно пожал плечами Сашка. — Пусть болтают, что хотят! Пока мы вместе — это бесполезно.

— В единстве — наша сила! — дурачась, продекламировал Клементьев. Впрочем, суть была отражена верно.

Выражение Лизиного гнева иссякло, и, как после тропического шторма, ветер ураганной силы сменился внезапным штилем. Мальчишки здорово ее поддержали сегодня! Если бы не они — при Лизиной эмоциональности все вообще могло закончиться банальной девчачьей потасовкой. Лиза вдруг улыбнулась, представив Снежану с порванным фартуком и поцарапанным носом, а себя… с синяком?

Интересно, что сказала бы мама, узнав, что мальчики впервые благотворно влияют на ее дочку-сорванца? Наверное, вздохнула бы с облегчением. Да, мужская защита — это все-таки приятно… А дружба — тем более! Это — настоящее, без притворства, навсегда… Чувство благодарности переполнило Лизу, и она взяла мальчишек за руки.

— Ребята, что бы я без вас делала? Вы — мои самые лучшие друзья! — она секунду подумала и, тряхнув кудрями, рассмеялась. — Нет, больше! Вы для меня — почти как братья!

Олег улыбнулся и подыграл ей:

— Ну, что ты, сестренка! Мы же одна семья!

— Да, что вы все заладили: братья, сестры! — неожиданно возмутился Сашка и вырвал у нее свою руку. — Я тебе вовсе не брат!

Он спрыгнул с ящика и, отойдя на несколько шагов, демонстративно повернулся к ребятам спиной. Лиза бросила вопросительный взгляд на Олега, но тот лишь недоуменно пожал плечами.

Лиза приблизилась к Александру и легко коснулась ладонью его плеча, не обратив внимания на налившийся напряжением бицепс.

— Саша, я ведь не обидеть тебя хотела, — осторожно начала она. — Просто я всегда мечтала о брате… Вот и обрадовалась, что теперь у меня есть вы с Олегом…

Сашка резко повернулся к ней.

— Я не брат тебе, понимаешь? И не хочу быть просто братом! Я даже просто другом тебе быть не хочу!

От такой горячности Лиза отступила на шаг и растерянно посмотрела на него.

— Что ты хочешь ска…

— Нравишься ты мне очень! — не стерпев, выпалил Сашка. — Поняла теперь?

Олег присвистнул, Лиза забыла, что ей нужно сделать следующий вздох. На лестничной клетке воцарилась тишина. Задорин с тяжелым сердцем наблюдал за смятением девушки и сто раз за эту минуту проклял собственную поспешность.

— Саша, ты… Ты мне тоже очень нравишься, — тихо проговорила Лучинская. Слова прыгали в голове, как шустрые белки, но она никак не могла ухватить нужные. — И ты, и Олег — вы оба замечательные, но если ты имеешь в виду… — Она снова запнулась, потом, набрав в легкие побольше воздуха, выложила всю правду. — Я не влюблена в тебя, если ты хотел спросить меня об этом. Я вообще пока ни в кого не влюблена, я даже еще не думала на эту тему. Мне просто хорошо с вами, и… давай, оставим все, как есть?..

Протянув Александру раскрытую ладонь, Лиза умоляюще заглянула в его глаза и успела поймать разочарование. Задорин долго, будто изучая, смотрел на нее и после неравной борьбы с собой все-таки принял рукопожатие. Лиза отпустила его не сразу.

— Друзья ведь это тоже важно, правда? — произнесла она, пытаясь справиться с чувством вины.

— Очень, — буркнул Сашка, и Лиза еще раз сжала его пальцы, прося о понимании.

Несколько минут спустя мальчишки напряженно прислушивались к ее удаляющимся вверх по лестнице шагам. Наконец, тремя этажами выше хлопнула дверь квартиры Лучинских, и цоканье каблучков стихло. Олег с сочувствием взглянул на друга, не зная, как нарушить неловкое молчание.

— Кажется, я об этом еще пожалею! — сказал Сашка Задорин, уставившись в далекую точку неизвестного пространства.

Глава 2

1988 год

Карьера Эдуарда Журавского была, что называется, «на взлете», когда в его жизни возникла досадная бытовая неприятность: хозяйка съемной квартиры, в которой он жил последние полгода, отказала ему в аренде на следующий месяц.

— Девицы, которых Вы водите сюда по ночам, мешают спать своими стонами и придыханиями, — пеняла Журавскому хозяйка, возмущенно размахивая непотушенной сигаретой и роняя пепел на ковер.

— Но ведь не Вам же они мешают, — логично возразил Эдуард, пытаясь обратить на нее все свое неподражаемое обаяние. — Вы-то живете на другом конце города.

Хозяйка, дама не первой свежести, на обаяние не купилась.

— Уж можете мне поверить, когда в три часа ночи мне звонят по телефону Ваши соседи, я могу слышать это и на другом конце города.

Доказав квартиранту свои твердые намерения «избавиться от богемы, которая развелась на ее жилплощади», хозяйка удалилась, выделив постояльцу на переезд ровно неделю.

В свои тридцать два года Эдуард Андреевич Журавский был одним из самых модных и, как утверждали, талантливых журналистов города. Без него не обходилось ни одно мало-мальски значительное мероприятие, его статьи и очерки печатали в самых популярных изданиях, а в перспективе ему прочили место главного редактора Владивостокской «Комсомолки». В друзьях и знакомых, понятно, недостатка не было. Однако, после тридцать пятого телефонного звонка Журавский осознал, что справиться с проблемой не так уж просто: никто не мог предложить ему приемлемую жилплощадь в такие экстренные сроки.

Журавский вздохнул и набрал последний номер. Тетя Маша сняла трубку практически сразу и, выслушав просьбу племянника посоветовать, к кому еще можно обратиться, удивилась:

— Эдик, а зачем тебе вообще снимать квартиру? Живи у меня, ты же знаешь — я тебе всегда рада!

Квартира Марии Васильевны, родной сестры отца Журавского, могла воистину считаться просторной, к тому же тетя Маша отчаянно скучала в своих «хоромах». Муж Марии Васильевны, многоуважаемый и известный в научных кругах академик АН СССР, скончался еще в эпоху застоя, оставив супруге жилплощадь и не оставив детей. Именно поэтому одинокая тетя Маша испытывала к племяннику нежные материнские чувства и очень жалела, что брат с семьей живет не во Владивостоке.

Когда же «обожаемый Эдик» после окончания школы приехал из глубинки Приморья покорять город — восторгу Марии Васильевны не было предела! Она окружила его заботой и так «плотно» взяла под свое крылышко, что племянник не выдержал и после объявления результатов вступительных экзаменов сбежал в студенческое общежитие.

Сначала тетя расстроилась, но потом вынуждена была смириться с его самостоятельностью. Во время воскресных визитов Эдика она нагружала его пирожками и ватрушками для всего факультета журналистики, а потом, в отдельной папке, стала аккуратно хранить все статьи, когда-либо напечатанные под именем или псевдонимом любимца.

Мария Васильевна очень гордилась своим Эдиком и, конечно же, предпочла бы видеть его под своей крышей, но переселяться к ней Эдик не торопился. Журавский любил тетю, однако свободу он любил ничуть не меньше!

И вот теперь ей представилась уникальная возможность поухаживать за племянником и, быть может… сосватать ему в жены какую-нибудь хорошую девушку! Эту мысль тетя Маша лелеяла уже давно, потому что больше всего на свете мечтала о внуках. Пусть не родных, пусть двоюродных, но — внуках! «В твоем возрасте пора уже остепениться», — говаривала она, услышав про смену очередной пассии Эдика, но тот лишь отделывался фразой: «Молодость дается только раз в жизни!» — «И быстро проходит», — напоминала ему тетя.

От перспектив оказаться снова на попечении тетушки, Эдуард Андреевич вздохнул еще тяжелее, но другого выхода не было, и он твердо пообещал себе, что это — всего на пару недель.

Будильник запищал в семь утра, и Эдуард, моментально проснувшись, прикрыл его рукой. Не хватало еще, чтобы тетя проснулась в такую рань, чтобы приготовить ему завтрак! Он давно привык делать все сам! Кроме того, непомерное количество пирожков и пельменей, скормленных ему вчера, еще сказывалось тяжестью в желудке.

Эдуард тихо собрался и наскоро проглотил чашку кофе, не переставая прикидывать в уме, с чего бы начать поиски собственного жилья. Выходя из дома, он осторожно защелкнул замок на входной двери и тут же столкнулся с соседкой, которая тоже закрывала свою квартиру.

— Эй, поосторожнее! — возмущенно осадила его девица.

Обернувшись, Журавский наметанным глазом оценил ее внешность. Ничего особенного: лет двадцать восемь-тридцать, черты лица резковаты, короткая «мальчишеская» стрижка, вот только глаза… Глаза полыхали изумрудным пламенем, и это пламя грозило прожечь в Журавском дыру.

— Прошу прощения, — произнес он и, чтобы сгладить собственную неловкость, добавил: — Тесные лестничные площадки в современных домах, Вы не находите?

Взгляд соседки не смягчился, а, напротив, стал еще более подозрительным, и Эдуарду Андреевичу вдруг показалось необходимым объяснить, кто он такой и почему покидает чужую квартиру в ранний час. А то еще в милицию заявит…

— Позвольте представиться: Эдуард Журавский, я племянник Марии Васильевны, — пояснил он и с удивлением услышал в своем голосе извиняющиеся нотки.

— Племянник? — скептически переспросила его соседка. — Тот самый, который «гениальный журналист» и «будущий главный редактор»?

Ирония в ее интонации была совершенно отчетливой, и Журавский мысленно отругал любимую тетю за болтливость. Соседка, с удовольствием наблюдавшая появление красных пятен на скулах собеседника, неожиданно смилостивилась:

— Впрочем, Ваша рецензия на премьерный спектакль прошлого театрального сезона была остроумна.

— Вы читали? — Журавский не смог скрыть волнения, которое испытывал каждый раз, когда получал отзывы о своих произведениях.

Она неопределенно пожала плечами.

— Трудно отказать Марии Васильевне. Она Вас просто боготворит, — соседка посмотрела на часы и заторопилась. — Извините, мне пора на работу.

У Эдуарда возникло внезапное желание задержать ее. Любая девушка, ценившая его творчество, начинала казаться ему интересной.

— А Вас, как зовут Вас?

— Леднева, Евгения Юрьевна, — безо всякого выражения эмоций откликнулась она.

«Ох ты, еще и по отчеству!» — хмыкнув про себя, отметил Журавский и, подыскивая очередную тему для светской беседы, ляпнул первое, что пришло в голову:

— Скажите, Евгения, а мы с Вами раньше не встречались?

— Евгения Юрьевна, — напомнила Леднева, презрительно смерив его от макушки до пят. — Тривиальный у Вас подход, Эдуард Журавский! Придумайте что-нибудь поинтереснее.

Он не двинулся с места, все так же загораживая ей лестницу, ведущую вниз.

— Послушайте, разве Вам не пора в редакцию… или куда там ходят журналисты? — вспылила она, теряя терпение.

Журавский посторонился, и Евгения Юрьевна стала спускаться.

— А где работаете Вы? — вырвалось у Эдуарда, который едва поспевал за новой знакомой. Леднева наградила его строгим взглядом, и он снова начал оправдываться. — Ну, Вы же про меня столько всего знаете… А я про Вас — ничего. Это несправедливо.

По-видимому, она посчитала вопрос нейтральным и снизошла до ответа:

— Работаю я в школе, преподаю математику.

— А что Вы делаете сегодня вечером?

Черт! Да что ж ему сегодня в голову лезут одни банальности?

Леднева возвела глаза к потолку.

— Вы всегда говорите избитыми фразами? В письменном виде Ваши мысли более оригинальны.

— Это комплимент? — с надеждой спросил журналист.

— Понимайте, как хотите! — отрезала она, но Журавский проявил настойчивость:

— И все же, как насчет вечера?

Евгения остановилась.

— Что я делаю сегодня вечером? — она выдержала паузу и удовлетворила его любопытство. — Отстреливаю назойливых мужчин из новенькой снайперской винтовки!

День не задался. На работу Журавский все-таки опоздал, причем умудрился столкнуться в холле со своим непосредственным начальником. Статья, которая должна была уйти в печать не позже полудня, получилась блеклая и банальная, ибо остроумные фразы Эдуарда в это утро так и не посетили. А на ежедневной «летучке» он не смог предложить ни одной оригинальной темы, хотя по обыкновению генерировал их с легкостью.

Журавский расстроился и решил прекратить борьбу на трудовом фронте. Однако с планами на вечер тоже получалась неувязка. Обе девушки, с которыми он встречался на настоящий момент, к себе его никогда не приглашали, потому что жили в общежитии. Денег на ресторан в конце месяца не было, а о том, чтобы привести кого-нибудь из своих подружек в гости к тете Маше, и речи быть не могло. Она же их сразу сватать начнет, а те только этого и ждали!

Журавский с тоской представил себе возвращение к тем далеким временам, когда он, еще студентом, «кадрил» девчонок прямо на улице, но тут проснулась его вздремнувшая было творческая мысль. Сегодняшнее утро как-никак подарило ему интересное знакомство! Как ее зовут? Евгения, кажется? Ах, да, еще и Юрьевна! Эдуард усмехнулся. Девица, конечно же, с норовом, но ведь на то он и опыта набирался, чтобы не пасовать перед трудностями! Итак, проблема с вечерним досугом была решена, и у Журавского сразу же поднялось настроение.

На пороге соседской квартиры он появился с тортиком и бутылкой шампанского.

— Не стреляйте! — миролюбиво попросил он Евгению из-за двери. — У меня сегодня день рождения.

Дверь открылась, пропуская хозяйку, которая была одета в домашние джинсы и рубашку, узлом завязанную на талии.

— И чем Вам могу помочь я? — руки Евгении Юрьевны уперлись в бока — она явно не торопилась приглашать гостя в квартиру.

— Пожалуйста, Женя! — умоляюще произнес он. — Мне сегодня совершенно не с кем праздновать: друзья разъехались, а тетя еще с выходных застряла на даче. Помидоры там созрели или что-то еще…

От фамильярного обращения к ней по имени Леднева нахмурилась, к тому же она точно помнила, что здоровалась с Марией Васильевной не ранее, как сегодня днем…

Ах он лживый, самовлюбленный павлин! Полагает, что если у него два метра роста, атлетическое телосложение и умопомрачительные черные глаза — так ему можно вторгаться в ее личную жизнь, да еще так бесцеремонно?

— Ну, что ж… Раз уж совсем не с кем — входите, — Евгения Юрьевна саркастически усмехнулась и отступила на шаг, пропуская его внутрь. Пора сбить с него спесь!

«Стопроцентный вариант! — торжествующе подумал Журавский. — День рождения меня еще никогда не подводил!»

Квартира оказалась небольшой, но уютной, и в ней царил идеальный порядок, как будто хозяйка только что закончила генеральную уборку. Эдуард улыбнулся: чтобы присесть в его доме, обычно требовалось расчистить какую-нибудь горизонтальную поверхность от разбросанных повсюду вещей.

Традиционных вазочек и салфеточек, которыми украшали дома представительницы прекрасного пола, у Евгении не было и в помине, зато все стены были увешаны книжными полками. На одной из них Журавский заметил свадебную фотографию 60-х годов.

— Это Ваши родители? — поинтересовался он.

— Да, — сухо кивнула Леднева.

Эдуард оглянулся на закрытую дверь смежной комнаты.

— И… они скоро вернутся?

— Они умерли, — ответила она будничным тоном. — Это было очень давно, давайте не будем об этом?

— Хорошо, — легко согласился Эдуард, он и сам не любил ворошить неприятные воспоминания. — Как прошел Ваш рабочий день?

Поджав под себя ноги, Евгения удобно устроилась на любимом диване.

— Да, в общем-то, никак. Отпуск у меня закончился, а учебный год еще не начался, так что работы немного. Пока привожу в порядок свой кабинет после ремонта, — глаза ее сузились и поймали его на прицел. — Я ведь, знаете ли, Телец по гороскопу, поэтому жутко упряма и порядок люблю. А кто по Зодиаку Вы?

Эдуард, изучавший корешки книг на ближайшей полке, ловушки не заметил.

— О, я — Овен! И упрямства тоже не занимать!

— Странно, — проговорила она, растягивая слова от предвкушения близкой расправы. — Я, конечно, не сильна в гороскопах, но точно знаю, что дни рождения у Овнов в апреле, а сейчас на дворе август!

Журавский обернулся, и два изумрудных жала ее глаз тотчас впились в него. Прошло несколько секунд, прежде чем Эдуард понял, что попался.

— Черт! — смущенно улыбнувшись, почесал он в затылке. — Не думал, что меня так легко провести…

Евгения рассмеялась.

— Не всё же Вам… Да Вы распаковывайте тортик, распаковывайте. Если мы потеряли повод в виде Вашего дня рождения — это еще не значит, что нужно дать торту испортиться.

Совершенно сбитый с толку, Эдуард начал возиться с бечевкой на коробке, купленной в кондитерском отделе. Леднева достала нож.

— Дайте-ка лучше я! — одним движением она разрезала узел и, разделив торт на кусочки, посетовала. — Люблю сладкое, но, несмотря на старания Вашей тетушки, печь торты я так и не научилась. Наверное, нет у меня таланта!

— А мне нравится готовить, — признался Журавский, обрадованный сменившейся теме. — Я — заядлый турист, объездил всю страну, а Приморье — так вообще пешком обошел. У нас с друзьями хобби: сплавляемся по рекам, спускаемся в пещеры с профессиональными спелеологами, есть конный маршрут… Вы пробовали когда-нибудь форель, запеченую на костре?..

В течение следующего часа они допили шампанское и принялись за чай, успев обсудить множество тем и перейти на «ты». Евгения, наконец, поняла, почему Мария Васильевна называла племянника талантливым рассказчиком. Многогранность интересов Журавского позволяла ему с легкостью рассуждать о Моцарте и Сальвадоре Дали, голубом периоде Пикассо и характере Софьи Ковалевской. И так как все это было близко и Евгении, она нашла в лице гостя приятного собеседника.

Эдуард же искал другого. Когда речь зашла о скульптурах Родена, Журавский, сгоравший от нетерпения попробовать губы собеседницы на вкус, решил, что «пора». Подсев ближе к хозяйке, он произнес:

— Больше всего у Родена мне нравится «Вечная весна», я видел ее в Эрмитаже. Если хочешь — могу показать.

— У тебя есть альбом с иллюстрациями? — задала наивный вопрос Евгения, вызвав в памяти сплетенные в тесных объятиях фигуры юноши и девушки, которые изваял скульптор. — У меня где-то тоже книга была…

— Зачем же изучать искусство по книгам? — перебил Журавский, пристально вглядываясь в ее глаза. — Я лучше покажу тебе это на практике.

Он сделал быстрое движение и обнял удивленную Евгению, прижавшись к ее рту в страстном поцелуе. Мужские пальцы потянулись к узлу, завязанному на ее рубашке.

— М-м-м… отпусти меня! — попробовала вырваться Леднева, уворачиваясь от его губ.

— И не подумаю, — продолжая удерживать ее, промурлыкал Журавский.

Он вообще считал, что слушать девушек во время свиданий — глупое и бесполезное занятие: они манерно отказывают, тут же кокетничают и мило жеманятся, а потом… потом не могут отпустить его из своей постели.

Все это ханжество, дорогая! Будь современнее, на дворе — конец восьмидесятых!

В ее глубоких зрачках полыхнула ненависть:

— Отпусти сейчас же!

Крик заставил Эдуарда на секунду ослабить «тиски». Взлетела освободившаяся рука, и Евгения наотмашь ударила его по лицу.

Журавский отпрянул. Такой оглушительной пощечины он не получал еще ни разу в жизни!

— Если ты не уберешься отсюда в течение двух минут — я за себя не отвечаю! — яростно прошипела она.

Испытывать судьбу Эдуард не стал. Леднева с силой захлопнула за ним дверь, и «взрывной волной» его отбросило к квартире тети Маши.

Когда Эдик появился на кухне, Мария Васильевна, ничего не подозревающая о том, что в данный момент, по версии племянника, она должна находиться на даче и собирать помидоры, пекла мясной пирог.

— А-а, Эдик! Как дела? — задала она повседневный вопрос, заглядывая при этом в духовку, потом обернулась, и на ее лице отразилась крайняя степень беспокойства. — Боже мой! Кто это тебя так?

Журавский бросил взгляд в висевшее на стене зеркало и, поморщившись, дотронулся до «автографа» Евгении Юрьевны. На щеке красовался отпечаток ее ладони, который с каждой минутой проступал все сильнее.

— Кто-кто… Твоя соседка, — ворчливо сообщил он, доставая из холодильника лед.

— Анна Ивановна?

Тетя в ужасе посмотрела на племянника и стала лихорадочно прикидывать в уме, что же такое мог совершить ее Эдик, чтобы пожилая соседка дошла до рукоприкладства.

— Да нет, эту зовут Евгения. — Пакетик со льдом, приложенный к больному месту, немного облегчил страдания, и Журавский вновь обрел присутствие духа.– Я был у нее в гостях…

— Женечка пригласила тебя в гости? — недоверчиво переспросила Мария Васильевна, удивление ее росло.

Эдуард невесело усмехнулся.

— Не то чтобы пригласила. Я сам пришел. А потом мы повздорили… на почве романтических отношений.

Его уклончивый ответ произвел на тетю совсем не то действие, которого он ожидал. Вместо того, чтобы пожалеть любимого Эдика, тетя Маша встала в позу обвинителя и с негодованием закричала:

— Ах, ты, прохвост! Проходимец несчастный! Знаю я твою романтику! — она схватила мокрое полотенце и хлестанула племянника по мягкому месту. — Как ты мог обидеть бедную девочку?

— Ничего себе «бедняжка»! — возмутился Эдуард, уворачиваясь от проворной тетушки. — Ты видишь, как она меня разукрасила?

Сострадания тетя не проявила:

— Мало тебе, сердцеед, ловелас бессовестный!

— Тетя Маша! — взмолился Эдик. — Мы же взрослые люди! Ведь Женечке твоей давно уже не пятнадцать лет!

— О возрасте женщины говорить неприлично! — обиженно заявила Мария Васильевна. Полотенце повисло у нее в руке, и она устало опустилась на табурет. — Если бы ты знал, что она пережила — не вел бы себя так!

Журавский пожал плечами:

— Расскажи — буду знать.

— Разве можно доверять вам, мужчинам? — скептически поинтересовалась тетя Маша. Несколько долгих секунд она боролась со своими сомнениями, потом кивнула племяннику и похлопала ладонью по сиденью соседней табуретки.

Отец Жени Ледневой пил много и подолгу. Периоды его добродушной трезвости сменялись буйным пьянством по нескольку раз в месяц. Дочку он и пальцем не трогал, но жене доставалось сильно и без особого повода.

«Трезвые» дни случались все реже, и, в конце концов, Женя поняла, что отец никогда не изменится. Она перестала приближаться к нему, даже если он был добр и ласков с дочерью, ведь назавтра идиллия могла превратиться в кошмар! Любить его она уже не могла, но ненавидеть так и не научилась.

Однажды, после традиционной семейной ссоры, когда отец, забрав оставшиеся от зарплаты деньги, отправился в очередной загул, Женина мама упала в обморок. Врач скорой помощи диагностировал инфаркт. В больнице сделали все возможное для ее спасения, но мама умерла в реанимации через несколько дней, так и не увидев мужа трезвым.

Когда Леднев, выйдя из запоя, понял, что натворил… он ушел в другой запой. Так продолжалось пару месяцев. Наступила зима, и это означало, что Женя будет видеть отца еще реже: начался сезон подледного лова. Все зимние выходные он ежегодно проводил на льду залива, сочетая два хобби одновременно. Что за клёв без бутылки?

После второй рыбалки он не вернулся. Многие были свидетелями того, как Леднев ушел под лед, но никто не мог объяснить — почему? «Был пьян», — вынес вердикт милиционер, расследовавший несчастный случай, и дело закрыли. Однако Жене подчас казалось, что отец ушел из жизни сознательно. Быть может, его замучила совесть? По крайней мере, она надеялась на это, чтобы хоть как-нибудь оправдать его в собственных глазах.

Когда Евгения Леднева осталась одна на целом свете, ей было восемнадцать. Жизнь стала бы совсем горькой и безрадостной, если бы именно в этот период она не встретила свою первую любовь. Мужчина был на десять лет старше Евгении и был… немножко женат. С супругой он поссорился, и жить ему, в общем-то, было негде, и тут на горизонте появилась Женечка.

Упрекнуть его в черствости было нельзя, потому что, зная печальную историю своей юной подруги, он постарался окружить ее теплотой и заботой, которую она так искала у мужчины, чуть-чуть похожего на ее отца, при этом убежденного трезвенника. Со свадьбой Женя не торопилась: она-то знала, что семейная жизнь может стать настоящей ловушкой. Пусть он сделает ей предложение не сразу, пусть разберется со своей женой, получит развод и тогда… Быть может, к этому времени и сама Евгения будет готова стать его супругой и матерью его детей. Впрочем, про свадьбу и детей он лично никогда не упоминал.

Поворотная точка в судьбе Жени Ледневой наступила через полгода: все признаки указывали на то, что она беременна. Новость совсем не обрадовала любовника. Он нахмурился, попытался логически доказать, что совсем этого не планировал, а на следующий день объявил, что возвращается к жене.

Иллюзия счастья растаяла. И, хотя предположение о беременности не подтвердилось, больше Женя никогда не встречалась со своим первым мужчиной. А второго у нее так и не появилось. Однокурсники казались ей пресными желторотиками, а мужчины постарше напоминали двух самых главных в ее жизни людей, которые так сильно обманули ее ожидания.

После блестящего окончания математического факультета Леднева получила распределение в общеобразовательную школу, и ее личная жизнь совсем зачахла. В школе работали одни женщины, а кроме работы она мало где бывала. Евгения смело утверждала, что отсутствие возможности познакомиться с мужчиной совсем не тяготит ее, и тешила себя мыслью, что посвятила жизнь чужим детям, сомневаясь, что когда-либо рискнет завести своих собственных.

В двадцать восемь лет Евгения Юрьевна Леднева имела любимую работу, репутацию безнадежной старой девы и холодный, трезвый взгляд на жизнь. Она убеждала себя, что это — как раз то, к чему она стремилась все эти годы, но по вечерам было так тоскливо и одиноко, что Женя была готова коротать их даже с пожилой, но милой соседкой, которая пекла чудесные пироги и обладала исключительным умением слушать.

Журавский не мог объяснить, почему его так тронула эта история. Может быть, потому, что в отличие от семьи Евгении, в его семье всегда царило тепло, а родители очень любили друг друга. А, может быть, из-за данного им однажды обещания не бросать на произвол судьбы беременных девиц? Слава Богу, это обещание ему еще ни разу не приходилось выполнять, но… Если бы у Жени был от него ребенок — он бы ни за что ее не оставил!

Ха! Вот это номер! Они едва знакомы, а он уже о детях думает! Да она его и на пушечный выстрел не подпустила, какие там дети? Впрочем, девушка она действительно необычная. Как будто, не из нашего времени, «тургеневская»… Нет, не совсем: умна, образованна, обаятельна, но уж больно остра на язык, себя в обиду не даст! Как ловко провела его с «бутафорским» днем рождения! Эдуард усмехнулся: логика у нее явно не женская.

На легкомысленных девиц Журавский уже насмотрелся: большинство его подружек не могли отличить Рембрандта от Ремарка, к тому же все они были до банальности доступны. А Евгения, она — будто снежная королева, которая заковала себя в ледяной панцирь с начертанным для надежности девизом: «Держитесь от меня подальше!» На самом же деле, когда она смеялась, через ее зеленые глаза на этот мир смотрел настоящий, живой и теплокровный человечек.

Эдуарду понравилось растапливать ледышки в ее изумрудах, вот только… Черт, как он поторопился! «Должно быть, я показался ей грубым мужланом со своей прогрессивностью!» — внезапно расстроился он, и просьба тети Маши попросить у Жени прощения прочно засела у него в голове.

Розовый букет был припасен заранее. Все утро Эдуард делал вид, что чистит в прихожей ботинки, но едва хлопнула соседская дверь, он пулей вылетел из квартиры, не забыв прихватить цветы.

— Женя! То есть… Евгения Юрьевна!

Она оглянулась и увидела Журавского… в коленопреклоненной позе.

— Простите мне вчерашнее сумасшествие, — скороговоркой произнес он, протягивая ей розы. — Я сделал это под влиянием минутного помрачнения разума, больше это не повторится!

— И долго Вы речь учили? — хмыкнула Евгения, гадая о причинах таких перемен.

— Я вел себя, как идиот, — поспешил добавить Журавский. — Не сердитесь, пожалуйста!

Заметив легкую припухлость его левой щеки, Женя вдруг испытала угрызения совести.

— Ладно уж! Вставай, кающийся грешник!

— Мы снова на «ты»? — обрадовался он и вручил ей букет.

Леднева улыбнулась:

— Только если будешь хорошо себя вести, — поставила она непременное условие. — А теперь мне пора на работу, я не люблю опаздывать.

— Я сегодня никуда не тороплюсь, можно тебя проводить?

Эдуард спросил об этом, не особо надеясь на положительный результат, но она согласилась.

Несколько дней они встречались в подъезде или на улице, перекидываясь словечком о его новой статье или ее учебной программе на следующий год, и разбегались по своим делам. Эдуард искал способ провести с Женей хоть немного свободного времени, но театральный сезон еще не начался, а его приглашения в кино и ресторан она вежливо отклоняла.

— Может быть, позовешь меня в гости? — полюбопытствовал он как-то, прощаясь с ней на лестничной площадке. Почему-то ему очень не хотелось ее отпускать…

— Еще чего! — фыркнула Леднева. — Буйных гостей с меня достаточно!

Журавский хотел было возразить, но сдержался.

— Но ведь где-то тебя можно застать, если не дома?

— Конечно. Например, на работе, — рассмеялась она.

С досады он чуть не хлопнул ладонью по перилам лестницы. Ситуация застопорилась.

Следующая ночь оказалась бессонной. Так и не сумев выбросить мысли о Евгении из головы, Эдуард до утра просчитывал варианты развития событий. Когда звезды потускнели, и стало светать, он понял, что все пути сходятся в одну точку. У задачки было только одно решение, и оно было рискованным.

Утром, появившись в редакции небритым и с синяками под глазами, он изложил коллегам свои соображения и услышал от друзей, что он «законченный псих», «объелся белены» и «губит свою карьеру». Единственный, кто отнесся к решению Журавского с одобрением и энтузиазмом, был главный редактор, да и тот сделал это из корыстных побуждений. Подобный поворот событий на целый год избавлял его от основного конкурента, настырного и талантливого.

— Это может быть даже интересно, — не скрывая довольной улыбки, главный редактор дружески похлопал молодого сотрудника по плечу. — Назовем это, скажем… журналистским экспериментом. А если надоест — возвращайтесь. Да! И статьи привозите! Надеюсь, что сотрудничать с нами как внештатный корреспондент Вы не откажетесь?

Одним словом, Эдуард Андреевич Журавский сделал то, чего сам от себя никак не ожидал: он уволился.

Власта Эрастовна, директор школы, в которой преподавала Евгения Юрьевна Леднева, гостеприимно проводила нового учителя литературы в свой кабинет и занялась его документами. Она была учителем старой, еще «сталинской» закалки, и считала тщательные проверки вновь поступающих на работу строгой необходимостью. В свои без малого шестьдесят лет Власта Эрастовна не видела причин для изменения давно укоренившихся привычек.

— У Вас имеется педагогический опыт? — задала директриса профессиональный вопрос и подняла глаза на Эдуарда Журавского.

— Да, — не смутившись, ответил он. — После службы в армии я некоторое время работал учителем в сельской школе.

Это было истинной правдой. «Мама болела», — с тоской вспомнил Эдуард нелегкий период своей жизни. В его родном поселке всегда были рады специалистам из города, но, как только семейные обстоятельства позволили ему уехать, Журавский вернулся во Владивосток.

Власта Эрастовна с сомнением покачала головой:

— Никак не пойму Ваших мотивов. «Комсомольская правда»… и вдруг — учитель литературы? Мы, конечно, находимся не в тех обстоятельствах, чтобы привередничать: преподаватель нам нужен, как воздух, и все же…

— Видите ли, Власта Эрастовна, — Журавский откашлялся, придумывая на ходу правдоподобную версию. — У меня, так сказать, творческий кризис. Живое, непосредственное общение с детьми и педагогами поможет мне… В общем, я пишу книгу, и мне нужно прожить часть истории, чтобы сделать ее… ну, реальнее, что ли.

Власта Эрастовна забеспокоилась.

— Надеюсь, что все написанное Вами о нашей школе будет иметь положительную окраску? Мне не хотелось бы иметь под боком бомбу замедленного действия, да и всевозможных проверок я уже натерпелась!

— Что Вы, что Вы, — замахал руками новый филолог, стараясь убедить ее в своей лояльности. — Это будет повесть о благородном труде советского педагога, об образцовой пионерской дружине… Да и номер школы я изменить могу!

— Зачем же менять, если напишете только хорошее? — Власта Эрастовна подарила ему официальную улыбку. — Ладно, не буду мешать Вашим творческим планам. Добро пожаловать в наш коллектив!

Она приподнялась и крепко пожала ему руку.

— Спасибо, — Журавский тоже встал и, переступив с ноги на ногу, не удержался от вопроса. — А в каких классах преподает Евгения Юрьевна?

Директриса вмиг насторожилась. Ее глаза, спрятанные за очками, сузились до щелочек.

— Леднева? А Вы кем ей приходитесь?

— Мы живем в одном доме, — просто объяснил Эдуард.

— Надеюсь, не в одной квартире? — церемонно поджала тонкие губы Власта Эрастовна и строго предупредила новичка. — Имейте в виду: я не приветствую среди учителей своей школы служебных романов!

«Как будто я собираюсь спрашивать у кого-то разрешения», — посмеиваясь про себя, хмыкнул Журавский и попрощался со своей новой начальницей.

Конец августа выдался по-приморски жарким, поэтому в аэропорту стояла невыносимая духота. Самолет опаздывал, и Валентин Сергеевич Лучинский в который раз взглянул на часы, сравнивая их показания с табло, где недавно открылась строчка с рейсом «Москва — Владивосток». Он встречал жену и дочек, которые возвращались после каникул, проведенных на Украине, в гостях у его тещи. Сам капитан уже неделю, как прибыл из морей, и одиночество в родном доме казалось ему неестественным.

Наконец, объявили прибытие рейса, в зал ввалилась толпа пассажиров только что приземлившегося самолета, и все четыре его девочки одновременно очутились в объятиях главы семьи.

— Ну, как Украина? Как себя чувствует бабушка? В Москве с пересадкой проблем не было? — забросал он их вопросами.

— Украина на месте.

— Бабушка здорова.

— Киевский рейс задержали, поэтому полдня мы в аэропорту провели.

Капитан Лучинский обвел взглядом свое семейство: ну, вот теперь он чувствовал себя по-настоящему дома. Как здорово, что главные в жизни ценности остаются неизменными!

Впрочем, нет, девочки изменились. Оленька загорела и приобрела «украинский» румянец, двойняшки подросли, а Лиза… Лиза и вообще невестой стала! Пятнадцать лет… Ох, как быстро взрослеют дочери!

Загрузив багаж в машину, Валентин Сергеевич открыл переднюю дверцу для супруги и сел за руль. Девчонки расположились на заднем сидении.

— Вам удобно? — побеспокоилась Ольга Михайловна, наблюдая за возней дочерей, которые никак не могли поделить места у окна. — Валя! Может быть пора купить машину побольше? Что ты думаешь о микроавтобусе?

— Не вижу смысла, — пошутил Лучинский. — Все равно их скоро замуж выдавать!

— Валентин! — одернула его жена.

Лиза и Аня дружно прыснули.

— Вот еще! — поджала губы Катерина. — От меня вы так быстро не избавитесь. Мне всего девять лет, или вы забыли об этом?

Лиза неожиданно поддержала сестру:

— Да, пап, мы пока не торопимся! Подходящих кандидатур на горизонте еще не обнаружилось.

— Странно, — пожал плечами Валентин Сергеевич, лукаво поглядывая в зеркало заднего вида. — А я вот знаю двоих: целую неделю пороги в нашем доме обивают! Догадайтесь, кто просил вам привет передать?

— Олег и Саша, — хором пропели девочки.

Легковушка остановилась у подъезда, и пассажиры еще не успели выйти на улицу, как с футбольной площадки донесся крик: «Лиза!» От всевидящего ока Ольги Михайловны не укрылось, что первыми на зов обернулись двойняшки, в глазах которых мелькнула девичья влюбленность, а потом — Лиза, с повседневно-приветливой улыбкой на лице.

Пространство двора было преодолено в несколько прыжков, и двое загорелых парней поприветствовали Лучинских:

— Здравствуйте, с приездом!

— Хо-хо! Сантиметров десять-пятнадцать! — оценила Лиза прибавку друзей в росте, теперь она едва доставала Сашке до уха. — В Приморье шли грибные дожди?

Олег весело кивнул и остановил свой взгляд на Ане.

— Малышки тоже выросли! — поддразнил он голубоглазую девчонку и протянул руку к ее чемодану. — Давай, помогу?

Анютка обиженно надулась:

— Я не малышка, мне уже девять лет!

— Ладно, не сердись, — примирительно проговорил он, принимая из ее рук багаж. — Кстати, мне вчера книги пришли, которые мы по почте заказывали, помнишь? «Большая биологическая энциклопедия», первые три тома. Если не очень устала — могу показать.

Глаза Анютки загорелись.

— Ни капельки я не устала, идем скорей!

Махнув родителям, ребята исчезли в подъезде, увлеченно обсуждая новости прошедшего лета.

Сашка неотрывно смотрел на Лизу.

— Ты тоже изменилась… — тихо произнес он.

Волнение в его голосе почувствовали все, кроме девушки, которая являлась причиной этого волнения. Валентин Сергеевич кашлянул и, взяв супругу под локоть, увлек ее к подъезду. Катя не сдвинулась с места.

— И что же во мне нового? — задорно прищурилась Лиза и вдруг с притворным ужасом дотронулась до верхней губы. — Неужели у меня появились усы, как у тебя и Олега?

Рот Сашки расплылся в улыбке.

— Нет, конечно, но ты стала… — он запнулся, — совсем взрослой!

— Так ведь и ты не помолодел! — хихикнула она. — Ну, что, старичок, пойдем, постреляем из рогаток?

И парочка рассмеялась к неудовольствию Кати, которая продолжала стоять рядом.

— Саша, а ты купался этим летом? — попробовала она обратить на себя внимание парня.

— Не помню… — машинально бросил Задорин, едва ли вникнув в суть вопроса. Он провел все лето на море, но сейчас это не имело никакого значения, ведь Лиза вернулась!

Тут же забыв про Катю, старшая сестра и Сашка подхватили дорожную сумку за ручки и отправились вслед за родителями. Девочка огляделась вокруг. «Даже вещей не осталось!» — ворчливо подумала она и с пустыми руками поплелась домой.

Лифт опять не работал, а двумя этажами выше раздался новый взрыв смеха: Лиза демонстрировала Сашке свои познания в украинском языке, дурачась и коверкая слова.

— Да ты, оказывается, хохлушка! — раздался голос Задорина.

Топот двух пар ног доказывал, что последнюю часть пути парочка проделала бегом.

— Я тоже! — почти крикнула Катя, в отчаянии глядя наверх. — Только тебе до меня, кажется, нет никакого дела!

Валентин Сергеевич растянулся в спальне поперек кровати и, делая вид, что читает, украдкой наблюдал за женой. Почему-то она не торопилась к нему присоединиться. Дождавшись, пока впитается крем на лице, Ольга Михайловна сделала легкий массаж коже вокруг глаз, а потом задумчиво уставилась на свое отражение в зеркале.

— Оля, — позвал ее муж. — Что-то случилось?

— А? — вздрогнула она.

Он повторил вопрос, Ольга кивнула и присела на постель рядом с ним.

— Валентин, я давно хотела сказать, что тебе не стоит подначивать девочек по поводу Олега и Саши. По правде говоря, меня очень беспокоят их отношения.

Лучинский отложил книгу и после секундного размышления пожал плечами.

— А что в этом особенного? Дети дружат.

— Валя, у тебя все в порядке с математикой? Мальчиков ведь только двое, а дочерей у нас три!

Она встала и взволнованно заходила по комнате:

— Аня просто бредит Олегом, который бегает к нам каждый день из-за нашей старшей дочери. Катя молчит, но уже третий год вздыхает по Сашке. Саша не видит никого, кроме Лизы, а Лиза… Уж я и не знаю, кто ей нужен?

Валентин Сергеевич потер переносицу.

— Просто «Дом, который построил Джек» получается!

— Валя, да будь же серьезнее! — всплеснула руками Ольга Михайловна. — Может быть, стоит поговорить с Лизой, чтобы не морочила мальчишкам головы? Иногда мне кажется, что младшие девочки взрослеют быстрее нее…

Супруг поморщился.

— Оленька, ты сгущаешь краски! Дети сами во всем разберутся! — он перекатился на спину и, поймав жену за полу халата, снова усадил рядом. — Думается мне, что по поводу Ани ты волнуешься совершенно напрасно. Ты видела, как Олег ее опекает? Сколько книг по медицине он перетаскал для нее из дома? И все потому, что наша дочь изъявила желание стать врачом! Да они часами могут спорить из-за какого-нибудь мускула или средства от облысения.

Ольга улыбнулась: муж говорил правду.

— Но Катя…

— Тут уж мы ничего не можем поделать, дорогая! Жизнь покажет, кто кому больше нужен, — Валентин Сергеевич вздохнул. — Наша Лиза как раз в том возрасте, когда в голове гуляет ветер. К сожалению, вмешательство родителей тут неуместно. Наберись терпения — придет и к Лизе любовь…

— … и тогда Катя будет очень несчастна! — закончила фразу Ольга Михайловна. — А мне бы так хотелось уберечь дочерей от переживаний!

Капитан Лучинский привлек к себе любимую жену и философски заметил:

— Это утопия, Оленька! Никто не может уберечь человека от любви.

В лаборантской кабинета математики было шумно и тесно. Евгения Юрьевна одним взглядом окинула собственные владения и подопечных, которые толпились вокруг в ожидании информации и учебников за девятый класс.

9 «В». За лето выросли, загорели… Совсем взрослые! После окончания восьмилетки класс немного поредел: кто-то ушел в училище, кто-то в лицей. Вот только от Лихаманова отделаться не удалось! Леднева поморщилась. Стараниями мамы несчастного Гришку запихнули в старшие классы, и сейчас этот образец незаслуженно попранной свободы с тоской взирал в сторону окна, где на воле резвились воробьи и дошколята.

Все остальное осталось неизменным: Белянская продолжала играть в королеву класса, Золотов — в плейбоя, троица Лучинская — Задорин — Клементьев, как обычно, держалась особняком. Снежана, радуясь возможности побыть в центре внимания после перерыва каникул, вызвалась раздавать учебники, и к ней сразу же выстроилась очередь. Артем купался в лучах девчачьих взглядов, направленных в вырез его расстегнутой на три пуговицы рубашки, которая, как бы невзначай, демонстрировала появившуюся за лето растительность на его груди. Лиза и Сашка, оседлав парту, играли в крестики-нолики за спиной Олега. Жизнь входила в привычное русло учебного года.

Да! В 9 «В» трое новеньких: два мальчика и девочка. Евгения Юрьевна поискала их глазами и поняла, что за новенькую она волновалась напрасно. Галя Архипова, стройная невыразительная девушка, похоже, быстро вписалась в свиту Снежаны и даже помогала ей с учебниками. Леднева немного удивилась переменам, произошедшим в ее внешности за последние полчаса: когда новенькая появилась в классе, ее волосы натурального светлого цвета были просто убраны в хвост, а сейчас — зачесаны набок, как у Белянской, и глаза успела подвести! Евгения Юрьевна хмыкнула: ну и чутье у этой Гали! Десяти минут хватило девчонке, чтобы сообразить, с кем надо дружить.

Кто там у нас еще? Гордеев, Виктор, по документам, вроде бы, отличник. Ну, это еще проверить надо, не «дутые» ли у него оценки? Кажется, в учительской говорили, что он кем-то приходится нашей директрисе, и Власта Эрастовна, конечно же, не оставит мальчика без присмотра. Но к чему предвзятость? Пока что он ведет себя совершенно нормально: руки сложены на груди, спокоен, серьезные внимательные глаза серо-стального цвета изучают новых одноклассников, взгляд пристальный… слишком пристальный. Евгения поежилась, поймав у себя странное ощущение: как будто, парень наперед просчитывает шахматную партию! Интересно, что он за фрукт?

А вот с другим парнишкой все более или менее ясно: хохмач и оболтус! Фамилия Фролов, зовут Тимур, ну и сочетание! Несмотря на имя — типичный цыганенок: живая мимика, жаркие карие глаза, лихие кудри (надо бы заставить его подстричься!). Короче говоря, держитесь, девочки!

«О чем это я?» — строго одернула себя Леднева и решила, что настало время для напутственной речи.

— У меня для вас две хорошие новости, — провозгласила она, и гомон в лаборантской сразу утих. — Одна — от меня, другая — от министерства образования. С какой начать?

— Начните с начальства, — лениво посоветовал Золотов.

Евгения Юрьевна кивнула:

— В этом учебном году, в порядке эксперимента, решено отменить школьную форму. Но! — повысила она голос, стараясь перекрыть восторженные вопли своих учеников. — Это совсем не значит, что Лихаманов может приходить в школу в джинсах, которые порвал прошлой весной на субботнике, а Белянская — в декольтированном платье. Будем уважать эстетические чувства друг друга! Второе: послезавтра, 1 сентября, я разрешаю вам выбирать соседей по парте по своему усмотрению, больше я в этот вопрос не вмешиваюсь, — Леднева вздохнула, будто заранее жалея об утрате некоторых полномочий, но, улыбнувшись, продолжила. — Вы же теперь старшеклассники, с чем я вас и поздравляю!

Пока народ делился впечатлениями от услышанного и прикидывал, кто с кем сядет за парту, Евгения Юрьевна представила троих новичков. К Гале и Гордееву интерес вяло проявили и тут же утратили, но белозубая улыбка Тимура вызвала бурные эмоции. Казалось, все только ждали разрешения бросить пару реплик в адрес колоритного одноклассника.

— Ничего себе «Фролов», — хмыкнул Артем, намекая на цыганскую внешность новичка. — Тебя в роддоме не перепутали?

— А Тимуром назвали в честь кровожадного восточного князя? Или твои родители — поклонники творчества Аркадия Гайдара? — добродушно поинтересовался Сашка.

Фролов ничуть не обиделся.

— Гайдара не читал, а вот моя бабушка по материнской линии была поклонницей цыганского барона, который бросил ради нее свой табор и до сих пор живет в городе.

Смешливые дьяволята, плясавшие в зрачках Тимура, так и не позволили понять, правду он говорит или бессовестно сочиняет. Фролов обвел взглядом присутствующих, проверяя эффект от своих слов. Парни усмехались, глаза девчонок заблестели немного ярче. Эффект Фролову понравился, и он даже рискнул подмигнуть чуть полноватой симпатичной брюнетке, которая тут же запылала румянцем на круглом лице.

Этот цирк быстро наскучил Евгении Юрьевне, и она прервала представление:

— Кстати, у вас теперь будет новая учительница по литературе. Я ее пока не видела, но совершенно уверена, что этот предмет у вас никто не отменял. Знаю, как противно вы можете вести себя с незнакомым преподавателем, поэтому прошу всех проявить сострадание к ее женским нервам и не испытывать их на прочность.

— А что случилось с Тамарой Николаевной? — поспешила задать вопрос Варя Ракититна, щеки которой все еще алели после адресованной ей улыбки Фролова. — Она уволилась?

— Не совсем, — Евгения Юрьевна замялась и вдруг сама покраснела: при обсуждении некоторых вопросов она чувствовала себя, как смущенная девочка. — Тамара Николаевна ушла в декрет, скоро у нее родится ребенок.

Проповедь классной руководительницы давно была закончена, и большинство ребят, получив книги, расходилось по домам. В лаборантской остались только те, кто не лез в очередь за учебниками, а предпочел подождать, пока схлынет основная волна. Пока Сашка с Олегом деловито делили по двум рюкзакам три комплекта учебников, внимание Лизы привлек ехидный голос Снежаны:

— Извини, Гордеев, но это — твоя алгебра! Других не осталось!

— Не осталось, — эхом повторила Галя Архипова, копируя интонации новой подруги, и также как она, уперлась кулаками в бока.

Виктор задумчиво покрутил в руках алгебру за 9 класс, которая, судя по отвратительному состоянию, побывала в собственности десятка варваров из раннего средневековья.

— Она не может быть моей, — уверенно произнес он. — В ней не хватает половины листов, а я не привык делать дела наполовину.

— Ну, если ты такая цельная личность, — раздраженно фыркнула Снежана, — то отправляйся в библиотеку и поменяй учебник сам! Посмотрим, что тебе на это скажут.

— Не вопрос, — легко согласился Гордеев, и по его тону стало ясно, что он решал проблемы и посложнее. — На каком этаже школы библиотека?

От такого напора Белянская немного опешила, потом сузила подведенные глаза и хохотнула:

— Понятия не имею! Неужели я похожа на тех, кто просиживает там штаны? Я предпочитаю парикмахерскую…

— И это, безусловно, тебе идет! — закончил за нее Виктор.

Лиза тихо прыснула от смеха, а Снежана на секунду задумалась: комплимент ей сделали или наоборот? Решив, что разбираться в этом — выше ее достоинства, Белянская удалилась, увлекая за собой свою фрейлину.

Лизе вдруг захотелось помочь новому однокласснику, она приветливо улыбнулась и сделала шаг навстречу.

— Библиотека у нас на втором этаже, кабинет 207. Хочешь, покажу, как туда добраться?

Гордеев обернулся, и стальные глаза с высоты его роста нырнули в серебристые. Лиза вопросительно смотрела на собеседника, но Виктор почему-то не сразу нашелся с ответом.

— Спасибо, — улыбка, наконец, заиграла на его тонко очерченных губах, — теперь я и сам найду.

Чуть выше воротника его белой рубашки, как раз на уровне Лизиных глаз, равномерно подрагивала голубая жилка. Упрямый подбородок, нос с горбинкой. Интересный парень…

Он не уходил, и Лучинская вежливо продолжила беседу:

— Неласково у нас встречают новеньких, да?

— Да, в общем-то, везде так.

Не зная, что сказать дальше, Виктор замолчал. Мысли не слушались, остроумные фразы заблудились в пути. В кончики пальцев вонзились острые иголочки электрических искорок… Что, черт возьми, с ним происходит?

— Лиза, мы готовы. Ты идешь? — громко поинтересовался Задорин, забрасывая свой рюкзак на плечо.

— Я знакомлюсь, — сообщила Лиза и тут же вспомнила. — Ой, я — Лиза, а это Олег и Саша, — пусть с опозданием, но представила она себя и своих друзей.

— Виктор, — коротко отрекомендовался Гордеев, пожимая протянутую руку Клементьева.

Сашка от рукопожатия воздержался и, нервно переступив с ноги на ногу, потянул Лизу за рукав:

— Давайте закругляться с разговорами! Мне отец привез видеозапись последнего Гран-При «Формулы-1», жутко хочется посмотреть, кто победил в гонке. К тому же на 46-й минуте столкнутся две машины…

— Кто? — озабоченно переспросил Олег.

Задорин пожал плечами:

— Да не знаю я! Смотреть будем — все поймем.

Гран-При Лизу не заинтриговало, и она неожиданно сменила тему:

— Витя, а с кем ты сядешь за парту?

Сашка резко поднял глаза, сердце споткнулось и ухнуло вниз. Какая разница, кто будет соседом этого высокомерного придурка? Какое им вообще до него дело?

Гордеев развел руками:

— Нет идей. Наверное, один. Я думал, что Тимур составит мне компанию, но у него, похоже, другие планы.

Все четверо оглянулись на Фролова. Подперев плечом стену, Тимур водил ладонью над головой и что-то самозабвенно врал Варе про звезды над ночным табором. Варя завороженно смотрела на небо-потолок, ее скулы украшал милый румянец.

Лиза понимающе кивнула:

— А знаешь, что? У нас ведь на троих две парты! Одно место уже два года пустует…

«Нет!» — чуть не вырвалось у Задорина. На секунду ему показалось, что Лиза предлагает новичку его, Сашкино место.

Олег ухватил суть идеи гораздо точнее:

— Моя сестренка относится к числу добрых самаритян, — улыбнулся он стараниям Лизы преобразить мир к лучшему, — но, в принципе, я не против. Будем соседями?

— Будем, — легко согласился Гордеев.

Сашка круто развернулся и, не попрощавшись, направился к выходу. Олег хлопнул нового соседа по плечу и побежал догонять друга.

— Увидимся, — бросил он напоследок. — Лиза, догоняй!

Лучинская подхватила сумочку, но Виктор удержал ее вопросом:

— А ты и вправду учишься в одном классе с братом?

— Даже с двумя, — рассмеялась она.

— Поэтому они тебя так ревнуют?

Ее брови взлетели вверх. Неужели он думает, что имеет право спрашивать ее об этом? Лиза лукаво прищурила глаза и, покидая класс, заодно ушла и от ответа:

— До свидания!

Первое сентября не похоже на все остальные дни учебного года. Это — новости, это — знакомство, это — начало. Уроки сокращенные, задания — чисто символические, и даже Евгения Юрьевна в этом году решила соблюсти традиции: первым уроком был урок Мира, а не математики.

Звонок со второй перемены уже прозвенел, но учительница литературы так и не появилась. 9 «В», также соблюдая традиции, ничуть не напоминал класс из института благородных девиц. Стоя на парте, Золотов изображал прыжок с парашютом, который он якобы совершил на каникулах. Снежана, Галя и другие девчонки сопровождали его «полет» искусственным «ветром», созданным дневниками и тетрадями.

— М-да, детский сад какой-то, — озадаченно протянул Гордеев, оглушенный хохотом и воплями.

— Ага, — беззаботным тоном отозвался Олег, не отрывая взгляда от журнала «Формула-1». — Я бы даже сказал «сумасшедший дом». Впрочем, нет: здесь забавнее.

Гордеев усмехнулся, среди присутствующих он чувствовал себя единственным взрослым человеком. Сидящий впереди Задорин увлеченно распиливал ластик Лизы Лучинской, которая со смехом лупила его гнущейся пластмассовой линейкой.

— Послушай, Олег! — Виктор рискнул снова отвлечь соседа от чтения. — А вы трое и вправду родственники?

Вопрос мучил Гордеева уже два дня, возможно, от этого его голос прозвучал чуть более взволнованно, чем хотелось бы. Клементьев с интересом посмотрел на нового одноклассника и отложил журнал.

С того памятного вечера, когда Сашка почти признался Лизе в любви, Олег называл ее не иначе как «сестренка». Обращение придавало отношениям озорства и демонстрировало другу отсутствие притязаний в адрес девушки. Как бы все это доходчиво объяснить новенькому?

— Формально — нет, — осторожно подбирая слова, проговорил Клементьев. — Но мы уже так давно дружим, что можно смело считать нас родней.

Рассуждения Олега о кровных узах были прерваны появлением в классе незнакомца. Высокий мужчина в джинсах и клетчатой рубашке вошел в кабинет и уверенной пружинистой походкой направился сразу же к учительскому столу.

— Вы что-нибудь потеряли? — вежливо осведомилась Снежана, пустив в ход все свое приторное обаяние. — Или что-нибудь ищете?

Незнакомец улыбнулся одним уголком рта и задал вопрос:

— Это 9 «В», класс Евгении Юрьевны Ледневой? — и, получив утвердительный ответ, довольно кивнул. — Значит, я уже нашел.

Разговоры постепенно стихли, а Золотов, уже успевший приземлиться на грешную землю на своем воображаемом парашюте, громко предположил:

— Вы, наверное, пришли прочитать нам лекцию о вреде алкоголя или курения? В прошлом году у нас побывал Ваш коллега. Рассказывал такие ужасы, что мы всем классом бросили курить! — съязвил он, демонстративно поигрывая новенькой блестящей зажигалкой. — А вообще-то, у нас по расписанию должна быть литература!

— Ничего не имею против расписания! — заверил всех «пришелец». — О вреде курения мы поговорим позже, а сейчас я расскажу вам о тех литературных произведениях, которые мы будем изучать в этом году. Дело в том, что я — ваш новый преподаватель, и зовут меня Эдуард Андреевич.

Не по-осеннему резвая муха пролетела над головами школьников, и ее полет был единственным звуком, нарушившим удивленную тишину 9 «В». Первым опомнился Лихаманов:

— Да-а, этот в декрет не уйдет! — подвел он итоги со свойственной ему прямотой.

— И с женскими нервишками, похоже, проблем не будет, — вполголоса добавил недовольный Золотов.

Молчаливым согласием Эдуард Андреевич подтвердил оба умозаключения и приступил к обзору литературы на учебный год.

«Окно» в расписании оказалось как нельзя более кстати. Отпустив своих девятиклассников после математики только двадцать минут назад, Евгения Юрьевна уже начала волноваться по поводу их дисциплины на следующем уроке: разбалованные каникулами, они способны вести себя как взбесившиеся гиппопотамы! У новой учительницы литературы, наверняка, предобморочное состояние.

Решившись на жест доброй воли по отношению к коллеге, и мысленно сравнив себя с дрессировщицей, Леднева отправилась укрощать гиппопотамов.

Отсутствие дикого концерта, который по прогнозам классной руководительницы должен был раздаваться из кабинета литературы, настораживало. «Нет, вы только подумайте! Эти оболтусы все-таки сбежали с урока! — пришло на ум единственное объяснение. — Ну, я им покажу, где зимовка у ракообразных!»

Смирившись с тем, что ей придется утешать нового педагога, Евгения Юрьевна рывком открыла дверь класса и замерла, едва переступив порог. 9 «В» в полном составе прилежно строчил что-то в тетрадях, а за учительским столом, закинув ногу на ногу, уверенно восседал… ее сосед?

— Здравствуйте, Евгения Юрьевна! — улыбнулся он, как будто ждал ее прихода с минуты на минуту.

Пытаясь отогнать наваждение, Леднева тряхнула головой:

— Эдик? То есть… Эдуард Андреевич? — быстро поправилась она, отметив боковым зрением, как вскинули головы двадцать пять человек. — Что ты… Вы здесь делаете?

— Веду урок литературы, — невозмутимо отозвался новый преподаватель. — Молодые люди по моей просьбе пытаются создать эссе на тему «Отцы и дети».

Не найдя, что ответить, Евгения Юрьевна вышла, жестом пригласив Журавского следовать за собой. Дверь закрылась, и класс разом загудел:

— Вы видели, как он на нее смотрел?

— А как она его назвала, слышали?

— Они, наверное, знакомы. Интересно, кто он такой?

— Нет, кто он ей?

Любопытство и желание угодить подругам побороли в Гале Архиповой нерешительность. Она подкралась к двери и, приложив палец к губам с призывом к тишине, слегка ее приоткрыла. Из коридора раздался гневный голос Евгении Юрьевны:

— Эдик, но это же несерьезно! Что за дурацкие преследования? Это, что — розыгрыш?

— Почему, розыгрыш? — смешливо возразил ей Журавский. — Право на труд в СССР еще никто не отменял!

— Ну, вот и трудись на здоровье в своей редакции! — огрызнулась она. — При чем здесь моя школа?

— Я планирую написать повесть о подвигах советских педагогов, решил в полевых условиях собрать материал для книги, — заученным тоном отрапортовал Эдуард Андреевич.

Леднева фыркнула:

— Расскажи это нашей директрисе!

— Уже, — смиренно признался псевдоавтор. — И Власта Эрастовна, в отличие от тебя, мне поверила.

— Ты просто невыносим!

Отчаянье в голосе, секундная пауза и звук поспешно удаляющихся шагов. Галя едва успела отскочить от двери, как Эдуард Андреевич вернулся в класс. Первый раунд был выигран, и Журавский с довольным видом растер ладони.

— Ну, что? Вернемся к теме «Отцов и детей»? — поинтересовался он у притихших девятиклассников.

Белянская не удержалась:

— Предыдущая тема была куда увлекательнее!

Чтобы смутить нового преподавателя, приемчик оказался слабоват. Лучезарно улыбнувшись, он пообещал без тени сомнения:

— Ничего, мои любопытные! И с этим тоже постепенно разберемся.

— Ох, ты! — растерянно пролепетала Лиза, стоя перед расписанием уроков. — А сегодня-то, оказывается, биология!

Демонстрируя полную осведомленность, Виктор пожал плечами:

— Снежана еще вчера всех предупредила. Ее сам Тихон Капитонович просил, потому что…

— Не «всех»! — довольно резко перебил его Задорин. — А «всех, кроме нас»!

Уже полторы недели Сашка испытывал непроходящее раздражение от присутствия Гордеева в их тесном доселе кружке, и редко пытался это раздражение скрывать. Олег, как всегда, постарался сгладить острые углы:

— У нас с Белянской холодная война, временами переходящая в жгучую ненависть, — пояснил он Виктору тоном профессионального переводчика с русского на русский.

Сашка снова вспылил:

— Да, к черту Белянскую! Что мы с биологией-то делать будем?

— А ничего не будем! — рассудительно заметил Клементьев. — Тихон Капитонович ненавидит устный опрос. Он предпочитает беседовать о высоких материях, а не слушать наши ученические бредни. Так что, без паники, справимся!

Однако, Тихон Капитонович в тот день был «в ударе». Энергично сделав перекличку присутствующих, он стал искать возможность любой ценой сохранить себе хорошее настроение. Пробежав глазами по лицам девятиклассников, он принял единственное мудрое решение, которое избавляло его от необходимости краснеть за безграмотность учеников:

— Сейчас Лучинская быстренько просветит нас относительно свойств аденазинтрифосфорной кислоты, и мы рассмотрим новую тему.

Довольный собой, Тихон Капитонович уткнулся носом в журнал и приготовился выслушать четкий и краткий ответ. Лиза в ужасе открыла рот. Предыдущий урок биологии она пропустила из-за ответственной тренировки по теннису и об интересующем преподавателя предмете не знала почти ничего. Лучинская растерянно взглянула на друзей и стала собирать из отдаленных уголков своей памяти скудные сведения об аденазинтрифосфорной кислоте.

И тут вверх взметнулась рука Гордеева:

— Тихон Капитонович, а можно задать Вам вопрос научного характера?

Очки старого преподавателя удивленно сползли на нос: самыми популярными вопросами в школе были «можно выйти?» и «какой параграф задали на дом?». Все еще ожидая подвоха, биолог сдержанно кивнул.

— Почему молекула ДНК имеет вид двойной, а не, скажем, тройной спирали? — явно разбираясь в сути проблемы, произнес Гордеев. — Ведь тогда считываемость информации повысилась бы, не так ли?

Потрясенная Лиза осела обратно на стул, а «задетый за живое» Тихон Капитонович возразил своему оппоненту:

— Видите ли, юноша, в этом случае возникли бы сложности в стыковке различных составляющих.

Настороженно взглянув на ученика, биолог отметил, что интерес в его глазах не потух, а скорее, наоборот, усилился.

— Но, Тихон Капитонович, в лабораторных условиях добиться таких впечатляющих результатов возможно?

— Хм, — задумался учитель, протирая лысину носовым платком. — Здесь сначала имеет смысл поговорить о целях подобных экспериментов…

Устный опрос, Лучинская и аденазинтрифосфорная кислота были тут же вытеснены из его головы. Бесконечно счастливый сознанием того, что хоть кто-то из его подопечных всерьез интересуется биологией, Тихон Капитонович следующие 40 минут увлеченно обсуждал с Гордеевым новейшие открытия в области генной инженерии. Звонок с урока застал его за рассуждением:

— Этические аспекты клонирования оказались гораздо более сложными, чем технические!..

Класс зашевелился, и Тихон Капитонович вспомнил, где он находится. Махнув рукой, учитель привычно произнес:

— Следующий параграф прочитаете в учебнике самостоятельно. До свидания. — И добавил, уже не так буднично. — Наша беседа, юноша, доставила мне истинное удовольствие.

Гордеев удостоился рукопожатия, и Тихон Капитонович, бормоча нечто одобрительное, покинул кабинет.

Восхищенно глядя на Виктора, Лиза поблагодарила:

— Знаешь, ты просто спас меня! — Серебро в ее глазах лукаво блеснуло. — А ты действительно так любишь биологию?

Наклонившись к девушке, Гордеев улыбнулся и доверительно сообщил:

— Я люблю все знать. А про клонирование вчера по телевизору рассказывали.

Задорин не стал дожидаться завершения обмена любезностями. Подхватив рюкзак, он бросил сердитый взгляд в сторону Лизы, которая вдруг рассмеялась от какой-то шутки Гордеева, и быстро зашагал к выходу. Олег едва догнал его в коридоре:

— Шурик, ты что?

Сашка резко повернулся:

— Я? Я — ничего! Ничего особенного я не сделал! А вот он — да-а! Гений, Нобелевский лауреат, неповторимый творец клонов!

— Ты про Витьку? — опешил Клементьев от такого напора.

— Нет, юннат! — фыркнул Сашка. — Я про овечку Долли! Гордеев клонирует их пачками!

Олег примостил свой рюкзак на подоконник и пристально посмотрел на друга.

— Зря ты так. Мы не смогли помочь Лизе. Он смог. Что тебе не нравится?

— Да он! Он мне не нравится! — с досады Сашка долбанул кулаком по стене, и стенд, висевший рядом, угрожающе зашатался. — И зачем только Лиза притащила этого кретина за твою парту? Лучше бы он вообще здесь не появлялся!

— Киллера наймем или сами его прикончим? — попытался пошутить Клементьев. Ревность друга казалась ему беспочвенной. — Напрасно ты бесишься. Лиза сидит за партой с тобой, из школы и в школу ходит с тобой и все свободное время тоже проводит с тобой. Чего ты еще хочешь — надеть на нее паранджу и изолировать от общества?

Сашка вдруг сник. Опершись вытянутой рукой о подоконник, он буркнул:

— Не смешно, — и уставился куда-то в уличную даль.

За стеклом палило солнце, деревья, раскинувшись зелеными шатрами, давали желанную тень буйно разросшимся на клумбах цветам, и все это летнее великолепие пока не подозревало, что не пройдет и месяца, как наступит хоть и по-приморски поздняя, но неизбежная осень.

В коридоре оглушительно затрещал звонок на следующий урок, и школьники потянулись по классам.

Олег взялся за лямку своего рюкзака.

— Она всего лишь сказала ему «спасибо», — постарался он уменьшить в размерах слона, которого Сашка раздул из мухи.

Задорин с сомнением покачал головой:

— По-моему, это только начало.

Кабинет директора школы, консервативный до строгости, полностью отражал характер хозяйки: мебель, по возрасту сравнимая с самой директрисой, тяжелые деревянные шкафы, набитые учебной и справочной литературой, на стене — портрет Михаила Сергеевича Горбачева.

Расположившись за своим столом, Власта Эрастовна исполняла служебный долг: выслушивала жалобы учительницы английского языка Изабеллы Ивановны, крашеной пожилой шатенки с короткими кудряшками вместо прически и вязаной шалью на покатых плечах. Весь облик директора, от пучка туго скрученных на затылке седых волос до кончиков пальцев с коротко обрезанными ногтями, которыми Власта Эрастовна постукивала по столу, выражал неприязнь и раздражение.

— Понимаете, — всхлипывая, изливала душу Изабелла Ивановна. — Он всячески старается выставить меня некомпетентной, грубит и выражает неуважение всеми мыслимыми способами…

— Грубит? Гордеев? — Власта Эрастовна в первый раз с начала разговора нарушила молчание. — Ну, знаете… Я во что угодно смогла бы поверить, но что Гордеев хамит или использует в речи нецензурную лексику… Не из той он семьи, чтобы…

От категоричности тона директрисы Изабелла Ивановна смешалась:

— Нецензурную?.. Нет-нет, я этого не говорила.

— Тогда что Вы имеете в виду?

Под напряженным взглядом Власты Эрастовны речь англичанки стала несколько сбивчивой:

— Он поправляет меня во время урока. По нескольку раз поправляет! Спорит со мной, а ведь я, все-таки, учитель, а не студентка какая-нибудь…

— Хм, а в чем он Вас поправляет?

Интерес директрисы направился совсем не в ту сторону, куда хотелось бы Изабелле Ивановне, и она поспешила форсировать ситуацию:

— Власта Эрастовна, я Вас умоляю, вызовите в школу родителей этого бездарного нарушителя дисциплины!

Картечь обвинений попала мимо. Брови начальницы сошлись на переносице.

— Изабелла Ивановна, я боюсь, что Вы — единственная, кто считает этого ученика бездарным. Эдуард Андреевич указывает на его творческий подход в изучении классических произведений, к которым мы с Вами, как филологи, должны проявлять уважение. Евгения Юрьевна, которая, как Вы знаете, обыкновенно скупа на похвалы, восхищается его аналитическим складом ума. А Тихон Капитонович, так и вообще, обещает личную протекцию, если Гордеев решит поступать в Университет. Мне не стоит продолжать или перечислить преподавателей по всем остальным предметам? — Англичанка не выдержала уничижительного тона и отвернулась, но Власта Эрастовна, по всей вероятности, решила ее «добить». — Не кажется ли Вам, уважаемая Изабелла Ивановна, что Вы идете против всего педагогического коллектива? Вполне возможно, что Вы ставите личные интересы выше общественных, и тогда…

В застойные времена, откуда были родом обе собеседницы, последнее обвинение можно было расценить, как угрозу, и Изабелла Ивановна по привычке вздрогнула.

— Я не… я совсем даже… — пролепетала она, слезы вновь хлынули у нее из глаз, и учительница достала приготовленный заранее кружевной платочек. — Просто я не представляю, как с ним работать? Вот сегодня, например, он стал утверждать, что я неправильно произношу слово «карьера». Я поставила ударение на первый слог, а он рассмеялся! Мне прямо в лицо рассмеялся! И нарочно весь урок ставил ударение по-своему!

Директриса возвела глаза к потолку. Преподавателю за пятьдесят, тридцать лет педагогического стажа! Должен же, в конце концов, сказываться опыт? Власта Эрастовна налила из стеклянного графина воды в стакан и предложила его коллеге.

— Знаете, Изабелла Ивановна, как я поступаю, когда у нас на уроках возникают подобные споры? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал миролюбиво, и дождавшись взгляда собеседницы, закончила. — Я обращаюсь к словарю!

В доказательство того, что ее слова — не просто фигура речи, на столе появился толстенный кирпич англо-русского словаря. Директриса без труда нашла там термин «career». Ударение в транскрипции оказалось на второй слог.

Противник был сломлен, и кабинет огласили новые рыдания. Неумолимая директриса сообразила, что «перегнула палку», и, отказавшись от дальнейшей борьбы, сменила гнев на милость:

— Изабелла Ивановна, дорогая! Мы все допускаем ошибки: иногда педагогические, иногда профессиональные, и надо иметь мужество их признавать.

Чтобы продемонстрировать поддержку подчиненной, которую только что отчитала, Власта Эрастовна даже вышла из-за стола и слегка погладила ее по вздрагивающему плечу.

— А с Гордеевым я обязательно побеседую. Конечно, он — наш будущий золотой медалист и надежда школы, но сдерживать свои эмоции ему еще предстоит научиться.

Ободренная Изабелла Ивановна промокнула глаза влажным платком:

— А, может быть, все-таки с родителями побеседуем?

— Отчего же нет? Можно и с родителями, — на удивление легко согласилась директриса. — Вернее, с родительницей. Видите ли, мальчик давно уже воспитывается без отца. Развод длился несколько лет, все было очень болезненно: уход отца в другую семью, ссоры, размен квартиры. — Власта Эрастовна вздохнула, и стало ясно, что все описанные события она принимает близко к сердцу. — На это ведь тоже надо делать скидку, не так ли? Но в ближайшее воскресенье я буду у Гордеевых в гостях — непременно поговорю о несдержанности Виктора с его матерью. Валентина — дочь моей старой школьной подруги, она обязательно ко мне прислушается, а уж на сына-то, слава Богу, она влиять умеет.

После ухода англичанки Власта Эрастовна тяжело перевела дух. Зря она так разоткровенничалась о семье Гордеевых! Изабелла — старая сплетница, а огласка в этом деле совершенно ни к чему. Еще один промах — зачисление Виктора в ее группу. Ведь знала же, что у коллеги проблемы с произношением! А английский язык для дальнейшей карьеры мальчику просто необходим. Придется переводить.

Тянуть с этим не стоило. Директриса посмотрела на часы, потом на расписание, и решила вызвать Гордеева прямо с урока. В вестибюле она придирчиво оглядела стены в поисках несуществующих надписей, поправила огромный горшок с фикусом, который непослушно выбился из ряда себе подобных, и провела пальцем по подоконнику. Результаты инспекции ее удовлетворили. Пройтись по школе всегда было для Власты Эрастовны удовольствием. Особенно во время занятий, когда коридоры пустуют, и кажется, что весь этот педагогический храм принадлежит ей одной. Вот только крупные хлопья снега, выпавшего в этом году в самом начале декабря, залепили стекла школьных окон снаружи, создавая ощущение беспорядка. Но погода директрисе была неподвластна.

Еще за несколько шагов до кабинета литературы Власта Эрастовна поняла, что там происходит нечто из ряда вон выходящее: шум и крики, доносившиеся изнутри, наводили на мысль, что девятиклассники во время урока брошены на произвол судьбы. Где, интересно знать, ходит Эдуард Андреевич? Власта Эрастовна вошла в класс и была неприятно поражена вопиющему нарушению дисциплины. В помещении стоял невыносимый гвалт, ученики орали друг на друга что было мочи и возбужденно жестикулировали. Казалось, что сейчас они кинутся «стенка на стенку», не в силах разрешить какой-то жизненно важный конфликт. Учительское место пустовало, а появления Власты Эрастовны вообще никто не заметил.

— 9 «В»!!! — гаркнула директриса всею силой своих натренированных легких. — Отсутствие преподавателя — это еще не повод, чтобы превращать урок в балаган!

Девятиклассники, как стайка взъерошенных воробьев, моментально притихли и осели на свои места. Из-за последней парты поднялся Эдуард Андреевич.

— Власта Эрастовна! — обезоруживающе улыбнулся учитель литературы. — У нас тут диспут на тему «Что делать?» Чернышевского. Обсуждали четвертый сон Веры Павловны, увлеклись немного… Вы не желаете присоединиться к дискуссии?

— Лучше научите своих ребят соблюдать дисциплину! — отрезала разъяренная директриса. — Гордеев, выйди со мной.

Оказавшись по ту сторону двери, Власта Эрастовна отерла рукой пот со лба. Ну и денек выдался, эмоции через край! И как только Журавскому удается провоцировать старшеклассников на столь активные обсуждения? Когда она вела в девятых литературу, роман «Что делать?» был одной из самых тоскливых тем, ученики буквально засыпали на партах.

Виктор появился в коридоре с настороженным выражением на лице и вежливо поздоровался. Власта Эрастовна отвела его к окну, подальше от ушей в притихшем классе.

— Я приняла решение перевести тебя к другому преподавателю по английскому языку, будешь заниматься со второй группой, — без предисловий сообщила она и, заметив его радость, поспешила добавить. — Но прежде ты должен извиниться перед Изабеллой Ивановной.

Он приготовился защищаться:

— Я не сделал ничего плохого! Просто я знаю больше…

Власта Эрастовна почувствовала, что ее терпение на пределе.

— Виктор, ты должен усвоить одну вещь: золотая медаль дается ученику не только за отличные оценки, но еще и за примерное поведение. — Она пригвоздила его взглядом. — Тебе ведь еще нужна золотая медаль?

О, да! Медаль была ему нужна! Он хотел доказать себе… всем доказать: он лучший, и его нельзя ни с кем сравнивать! Ни с героическим дедом, капитаном первого ранга, который много лет назад погиб, спасая экипаж своего корабля от вспыхнувшего в море пожара. Ни с предателем-отцом, капитаном дальнего плавания, который недавно все-таки женился на своей буфетчице, заставившей его бросить жену и сына.

Секундное размышление — и Гордеев кивнул:

— Хорошо, я извинюсь.

— Ну, вот и ладно! — смягчилась директриса. — Я думаю, что подобные инциденты тебе не нужны, особенно накануне олимпиады по математике. Ты должен выиграть районную, ты помнишь?

— Я готовлюсь, — сдержанно отреагировал Виктор.

Ответ удовлетворил Власту Эрастовну.

— Надеюсь, что Евгения Юрьевна контролирует ситуацию. Кстати, — вдруг вспомнила она. — Нашу школу обычно представляют два человека от параллели. В прошлом году на олимпиаде были Дорохов из «А» класса и Лучинская, она, кажется, учится в вашем? — Подтверждения директрисе не требовалось, но она все равно подождала его нового кивка. — С кем тебе будет проще работать? Лучинская, конечно, уже один раз побеждала на олимпиаде, но Дорохов — парень, возможно, вы быстрее найдете общий язык…

— Лиза, — не задумываясь, сделал свой выбор Гордеев, и вместе с улыбкой у него вырвалось непроизвольное: — Она классная!

У Власты Эрастовны округлились глаза, и он поправился так быстро, как только смог:

— То есть, умная.

Этого еще не хватало! Чтобы успокоиться, директриса мысленно сосчитала до десяти. «Первым делом самолеты!», мальчик мой, девушки для тебя сейчас должны быть даже не на втором — на десятом месте!

— Витя, я хочу, чтобы ты сейчас сконцентрировался на главном, — произнесла Власта Эрастовна, стараясь, чтобы он проникся важностью ее слов. — От твоих успехов в школе зависит не только поступление в ВУЗ, но и твоя будущая карьера. А карьера для мужчины важнее классных девочек.

Последний декабрьский снегопад сделал улицы города неузнаваемыми. Хлопья влажного снега, который под проснувшимся после ненастья солнцем уже начал таять, облепили все вокруг. Вместо вывесок на магазинах и почтовом отделении красовались снежно-пуховые покрывала, фонарные столбы походили на сталагмиты карстовых пещер, а стены домов, казалось, были вылеплены из снега, как эскимосские иглу.

Больше всего досталось деревьям: ветви, потяжелевшие от упавших на них облаков, покорно клонились до самой земли. Деревья твердых пород не выдерживали и с треском теряли «руки» и «пальцы», иногда расщепляясь посередине туловища-ствола. Более гибкие выживали и, сбросив с себя непосильную ношу, победно выпрямляли ветви, радостно помахивая ими на фоне яркого декабрьского неба.

Уткнувшись взглядами в клетчатый листочек, сплошь исписанный формулами, Лиза Лучинская и Виктор Гордеев брели по протоптанной в сугробах дорожке и ожесточенно спорили. Только что они решили по пять заданий районной математической олимпиады из пяти предложенных, но ответы в последнем номере никак не хотели совпадать.

— Витя, ты не учел предыдущую формулу! — кипятилась Лиза, указывая на зачеркнутое место в тетрадном листке. — Это же синус двойного угла, его расписать можно!

— Это ты ошиблась, — упорствовал Гордеев и требовательно протянул к ней ладонь. — Дай ручку, я тебе сейчас докажу!

Шариковая ручка, извлеченная из кармана, писать на холоде решительно отказалась. Виктор оглянулся по сторонам и, обломив прутик с ближайшего дерева, которое тут же осыпало ребят белыми хлопьями, направился к газону. Лиза отряхнула дубленку. Вычисления, которыми Гордеев покрывал ровный слой снега, вызвали у нее интерес, и Лиза присела рядом.

— Вот здесь-то ты и неправ! — торжествующе перебила она письменные рассуждения одноклассника через пару минут.

Без разговоров отобрав у него ветку, Лучинская наклонилась, чтобы не нарушать оставшееся незаполненным ровное пространство, и в два счета закончила пример.

— Но ведь можно и по-другому! — упрямо возразил Гордеев и стер ногой ее вариант. — Смотри!

Возмущенная тем, как поступили с ее решением, Лиза отвела за спину руку с прутиком, но Виктор, которого полностью поглотил спор, остановиться уже не мог. Он схватил ее кисть вместе с зажатой в ней веткой и потянул к поверхности газона. Вывести первый знак синуса он не успел, потому что Лиза потеряла равновесие и упала в сугроб на колени, в полете чуть не столкнувшись с Гордеевым лбом. Ее руки он не выпустил, и, по законам инерции, тоже оказался в снегу. На несколько секунд оба замерли, задохнувшись от снежинок, которые взвились в воздух от их падения.

— Извини, — поторопился Виктор исправить свою оплошность. — Я не сделал тебе больно?

Лиза откинула свалившийся на лицо капюшон. Изумленный серебристый взгляд, пара каштановых локонов, выбившихся из-под вязаной шапки, замерзшие звездочки на ненакрашенных ресницах… Его лицо оказалось сантиметрах в пятнадцати, вся тригонометрия и азарт спора разом вылетели из ее головы.

Девушка пошевелила холодными пальцами, и Виктор почувствовал, что все еще сжимает ее ладонь. При падении их руки окунулись в снег и, вероятно поэтому, кожу закололи тысячи иголочек, похожих на слабое электричество. Иголочки заплясали хороводом и беспардонно направились вверх, под его рукав. В крови полыхнуло горячим. Его ладони раскалились, и разница в температуре тела стала более чем заметной.

— У тебя пальцы замерзли, — растерянно произнес Виктор, отметив у себя нерациональное желание взять ее за вторую руку.

Облачко его дыхания коснулось ее лица. Лиза кивнула:

— Я забыла в школе перчатки…

Мимо прошел какой-то мужчина, с недоумением поглядывая на парочку, сидевшую в сугробе, и Гордеев моментально опомнился. Он вскочил на ноги и помог подняться Лизе. Ее влажная от растаявших снежинок ладонь выскользнула из его руки.

— Возьми мои, — предложил Виктор, протягивая ей перчатки из своего кармана. — Их моя мама вязала.

— Спасибо, — тихо поблагодарила Лиза, стараясь скрыть разочарование. Она легко призналась себе, что предпочла бы, чтоб ее пальцы были согреты теплом его рук.

Евгения Юрьевна, с нетерпением ожидавшая в кабинете математики участников олимпиады, которая проводилась в этом году в соседней школе, встретила их коротким вопросом:

— Ну, как?

— Да, все в порядке, — отозвался Гордеев, стряхивая талый снег с шапки, которую держал в руках. — Только мы никак понять не можем: кто из нас прав?

Ребята выложили перед учительницей измятые и мокрые тетрадные листы, испещренные тригонометрическими выражениями, местами зачеркнутыми до дыр. Та удивленно взглянула на состояние бумаги и постаралась разрешить спор двух своих самых любимых учеников.

Десяти секунд ей хватило для того, чтобы оценить оба варианта решения. Евгения Юрьевна почему-то усмехнулась и, быстро проведя ряд математических преобразований, поставила между ответами Лизы и Виктора знак равенства.

Глава 3

1989 год

Церемонно поклонившись, Эдуард Андреевич поприветствовал девятиклассников на первом после зимних каникул уроке литературы немного по-театральному:

— С Новым годом, господа! Сегодня я буду читать вам Шекспира. Евгения Юрьевна любезно уступила нам свой урок, чтобы мы могли не торопиться.

Не льстя себе, Журавский догадался, что довольные улыбки на лицах учеников вызваны не предвкушением от встречи с гениальным автором, а отменой урока математики.

— Но, Эдуард Андреевич, — не удержалась Галя Архипова. — У нас в школьной программе не должно быть Шекспира!

В 9 «В» давно уже убедились в том, что Галя всегда знала, кто и что должен или не должен был делать.

— Думаю, что мы должны расширять свой кругозор. — Эдуард Андреевич улыбнулся, у него был железный аргумент для мотивации. — Я предлагаю вам не просто почитать вслух, я предлагаю вам поставить произведение Шекспира на сцене!

— Чур, я буду бедным Йориком! — прыснул Сашка Задорин и, обернувшись к Олегу, радостно сообщил. — А ты будешь таскать по сцене мой черепок!

— Нет, — отмел его предположение учитель литературы. — «Гамлета» в школьном театре мы играть не будем, это слишком грустная история. Мы развлечемся комедией. «Сон в летнюю ночь», читали?

— Но у нас в школе нет театра, — робко возразила ему Варя Ракитина.

— Будет! — с твердой уверенностью заявил всем Журавский.

Два урока подряд Эдуард Андреевич с выражением декламировал девятиклассникам любимую комедию. Иногда он читал целые страницы наизусть, по ходу действия перевоплощаясь то в загадочного и властного царя фей и эльфов Оберона, то в высокомерного герцога Тезея, то в беспорядочно влюбленных Деметрия и Лизандра, то в дурашливых ремесленников, выдумавших заняться самодеятельностью.

Женские роли Эдуарду Андреевичу тоже удавались. Когда созданные его актерским мастерством Гермия и Елена спорили между собой разными голосами, казалось, что у Журавского случилось раздвоение личности. Народ хохотал до слез.

Закрыв последнюю страницу книги, преподаватель понял, что затея удалась. Не потому, что его слушали, открыв рты, и не потому, что в конце моноспектакля он сорвал аплодисменты, а потому, что, когда прозвучал звонок с последнего урока, никто из ребят не двинулся с места и не напомнил, что занятия закончены, и пора бы по домам.

Журавский раскланялся и, выдержав театральную паузу, будничным тоном спросил:

— Роли распределять будем сейчас или завтра?

— Я буду герцогом Тезеем! — без промедления выкрикнул Артем Золотов. — Самая клёвая роль: ты — глава государства, а слов — кот наплакал, учить не надо!

Эдуард Андреевич усмехнулся, все шло по заранее продуманному сценарию:

— А невеста Тезея, Ипполита, разумеется — Снежана?

Белянская вдруг фыркнула:

— Вот еще! У Ипполиты две сцены за весь спектакль! Да ее любая сыграть может… даже Галя! — Снежана кокетливо расправила складки на новой юбке, она с третьего класса мечтала о карьере актрисы. — Я выбрала для себя роль Елены, вот она — главная. А Артем может сыграть моего жениха, Деметрия.

— Не-а, не пойдет! — встал на дыбы Золотов. — Там текста прорва, всю память сломаешь, пока выучишь! Я буду Тезеем.

Возмущенная его поведением Снежана даже побледнела:

— Ну, и иди ты! Кто хочет быть Деметрием? — бросила она клич, ничуть не сомневаясь в огромном количестве претендентов. Но, то ли претенденты застеснялись, то ли побаивались гнева Золотова, который запросто мог передумать — в общем, претендентов не оказалось. Белянская поджала губы и ткнула пальцем на всегда послушного ей Карнаухова. — Степа, ты — Деметрий.

— Я? — оторопел Карнаухов от нового назначения.

Снежана окинула его придирчивым взглядом. Конечно, Степка — это не Золотов, но за последний год он пережил все ступени подростковой эволюции: голос сломался и огрубел, оттопыренные уши спрятались под длинноволосой стрижкой, рост… хм, ростом он теперь, пожалуй, даже выше Золотова.

— Ну-ка, скажи нам что-нибудь из текста, — тоном режиссера потребовала Белянская.

— Елена! О, Богиня, свет, блаженство! С чем глаз твоих сравню я совершенство? — пробормотал Карнаухов, так и не разобравшись, радоваться ему роли или огорчаться.

— М-да! — оценивающе произнесла Снежана. — Но, ничего, порепетируем!

— Я рад, что все устроилось, — хохотнул Журавский, получив свою долю представления. — Но тогда я точно знаю, что Гермию будет играть Лиза.

Белянская отреагировала сразу:

— Эдуард Андреевич, Вы нечестно распределяете роли! — Она метнула гневный взгляд на предпоследнюю парту. — Да мы с Лучинской на дух друг друга не переносим! Как же мы сможем подруг сыграть?

— Снежана, заткнись, пожалуйста! — вежливо попросила ее Лиза. — Ты невнимательно слушала пьесу: по сценарию нам больше полагается ругаться, чем дружить.

— Сама заткнись! — вскипела Белянская и привстала со стула. — Да я…

— Тише, тише, девочки! — смеясь, угомонил их преподаватель. — Я утверждаю вас на роли: никто в мире не сыграет их так естественно, как вы. Теперь осталось найти партнера для Гермии… Кто у нас Лизандр?

Для принятия решения Виктору понадобилось около двух секунд, но взметнувшаяся вверх рука Сашки оказалась проворнее.

— Ничуть не сомневался, — вполголоса проговорил Журавский, внося фамилию Задорина в список действующих лиц и исполнителей.

На следующий день Эдуард Андреевич, появившийся в классе, как всегда, после звонка, обнаружил за своим столом… Шекспира. В рамку портрета, снятого со стены кабинета литературы, была воткнута искусственная гвоздика, а перед бессмертным драматургом стоял полный граненый стакан, прикрытый корочкой хлеба, и бутылка американского джина, которую Артем стащил по такому случаю из отцовского бара. В классе витал дух затаенного озорства, и преподаватель литературы понял, что ученики ждут его ответной реакции.

— Не поздновато ли устраивать поминки по усопшему почти четыре столетия назад? — пряча улыбку в кулак, поинтересовался он.

— А мы только вчера узнали, что Шекспир умер, — гоготнул Золотов. — Вот и решили…

— Неправильно решили, — прервал его Журавский. — Вам водку пить еще рано, а в одиночку я как-то не привык.

— Так Вы не один, Вы — с Шекспиром! — посоветовал Артем. — К тому же, это — не водка, а джин.

Эдуард Андреевич неожиданно согласился:

— А, что, хорошая мысль! А твой дражайший родитель составит нам компанию. Завтра, Золотов, пусть твой отец в школу подойдет!

— Зачем? — насторожился Артем.

— Ну, как же? — рассмеялся Журавский, убирая бутылку под стол в качестве вещественного доказательства. — Он будет третьим. Невежливо лишать человека удовольствия попробовать свой собственный джин!

Возвращаясь с работы домой, Ольга Михайловна Лучинская напевала «Лунную сонату» Бетховена, которую только что блестяще отыграла одна из ее студенток в музучилище. Войдя в подъезд, обладательница почти абсолютного слуха поморщилась от звуков «Собачьего вальса», перебившего все очарование от общения с классикой. К тому же, музыкант безбожно фальшивил, а этого Ольга Михайловна просто не выносила. «Собачий вальс» сменился неверной мелодией, отдаленно напоминавшей «Сон в летнюю ночь». Боже! Уж лучше бы Мендельсон сжег ноты своего свадебного марша, чем такое! Прикидывая, у кого в доме есть пианино, Ольга Михайловна ужаснулась от внезапного предположения, которое крепло по мере того, как лифт поднимался к восьмому этажу. Дрожащими пальцами Лучинская порылась в сумочке и, отыскав ключи, отперла входную дверь. Какофония фортепьянной музыки водопадом обрушилась на несчастную хозяйку квартиры. Она прошла в гостиную, и ее изумленному взору предстало веселенькое трио: дочери играли на пианино в «четыре руки», две из которых принадлежали Лизе, одна — Кате и одна — Анютке. Увидев маму, младшие девочки отдернули руки от музыкального инструмента, а Лиза радостно воскликнула:

— Привет, мам! А мы тебя ждали! Никак не можем подобрать аккомпанемент для свадебного марша!

— И зачем вам свадебный марш? — строго спросила детей Ольга Михайловна.

Лиза не прикасалась к клавишам восемь лет, а теперь ей свадебный марш подавай! Старшая дочь беззаботно махнула рукой и сообщила как само собой разумеющееся:

— Мы с Сашкой женимся скоро, к свадьбе нужен «Сон в летнюю ночь».

Маме стало дурно. Пробормотав: «Час от часу не легче!», Ольга Михайловна присела на диван и стала медленно разматывать шарф.

— Лиза, — осторожно начала она, будто ступая по ломкому льду. — Мы с папой, конечно, любим Сашу, как родного сына, и с родителями его дружим… И, конечно, не станем вас отговаривать, это бессмысленно… Но тебе — пятнадцать, Саше — шестнадцать, сначала вам надо закончить школу, поступить в институт! Куда спешить?

Лиза захлопала ресницами, девочки переглянулись… и дружно прыснули смехом.

— Мама, — вытирая слезы, проговорила старшая. — Я же не всерьез за Сашку выхожу, мы — жених и невеста в пьесе. Шекспир, «Сон в летнюю ночь», понимаешь?

Через две недели после начала репетиций Евгения Юрьевна уступила женскому любопытству и заглянула в актовый зал. В споре с Эдуардом о том, согласится ли ее класс участвовать в его постановке, Леднева проиграла, и теперь ей безумно хотелось узнать, как он справляется с ее архаровцами.

Вместо того, чтобы зубрить текст комедии, архаровцы в актовом зале развлекались. Половина класса носилась друг за другом, перепрыгивая через ряды кресел, другая половина осваивала сценическое пространство. Лиза и Сашка барабанили «кан-кан» на расстроенном вдребезги пианино. А на перекладине с занавесом, на двухметровой высоте висел Степка Карнаухов: он вопил так, что можно было подумать, он висит над пропастью. Снежана шикала на него снизу и поторапливала Золотова, который внимательно изучал кнопки электрического пульта управления всем этим сооружением, потому что забыл, какая из них опускает занавес. Но он ее честно искал… развлекая Снежану историями о сорвавшихся верхолазах. Эдуард Андреевич отсутствовал.

Евгения Юрьевна открыла было рот, чтобы при помощи одной фразы прекратить все это безобразие… и передумала. «Посмотрим, сумеет ли наш гениальный режиссер справиться с этой анархией», — саркастически подумала она и тихо уселась в кресло у стены. Впрочем, она могла бы сделать это и громко, ее бы все равно не заметили.

— Шурик, глянь, что я за кулисами нашел!

В голосе Олега звучал восторг от предвкушения шалости, и Сашка оторвался от «кан-кана». Замшелые транспаранты для первомайской демонстрации были исписаны лозунгами только с одной стороны.

— Вторая сторона чистая, — показал Клементьев и предложил. — Давайте, что ли, увековечим собственные мысли? Я и краску нашел…

Сашку идея увлекла.

— Я попозже, — помотала головой Лиза, и ребята отправились реализовывать задуманное без нее.

Перебирая клавиши давно забытых аккордов, она услышала, как кто-то встал у нее за спиной. Вдоль позвоночника пробежала стайка мурашек.

— Витя, ты умеешь играть на пианино? — спросила она, не оборачиваясь.

— Как ты поняла, что это я? — удивился Гордеев.

Лиза пожала плечами:

— Не знаю… Почувствовала.

Он подошел к раскрытому инструменту и коснулся незнакомых клавиш. Их руки оказались на расстоянии терции.

— Я не умею. Не знал, что умеешь ты.

Она улыбнулась и, слегка наклонив голову, согрела его серебряным взглядом.

— Я тоже не умею, просто вдруг захотелось… Меня учили, еще в первом классе, но, наверное, я бесталанная.

— Неправда, — горячо возразил Виктор. — Ты очень даже талантливая. И даже не важно, играешь ты на пианино или нет.

Мизинец его правой руки с ноты «до» поднялся до «ре», пальчик ее левой руки с «ми» двинулся на «ми-бемоль». Перейдя с белой клавиши на черную, Гордеев слегка дотронулся до Лизы, и ее мизинец скользнул вниз. Ему показалось, что щелкнула электрическая искра, и прозвучало неожиданно чистое для расстроенного фортепиано «ре».

У Лизы перехватило дыхание: его мизинец оказался сверху и, обведя ноготь на ее пальце, проследовал до запястья. Потом рука Виктора накрыла ее кисть целиком. Опередив его прикосновения, щекочущие мурашки заструилась от Лизиных пальцев к шее и, запнувшись о ее вздох, попадали куда-то в другое измерение…

— Вот так номер! — раздался из-за спины противный голос Золотова. — У нас тут что, еще один роман намечается, а?

Лиза вздрогнула, Виктор убрал руку. Артем не унимался:

— Мало нам Фролова с Ракитиной, — мотнул он головой в сторону парочки, которая уже давно перестала таиться. — Так еще и вы?

— Молодец, Артем! Соблюдаешь моральный облик коллектива! — парировала Лучинская на уровне защитных рефлексов. — Теперь спой «Тили-тили-тесто» и отправляйся в детский сад. Если будешь паинькой — Снежана заберет тебя домой вечером.

Остроумной фразы в ответ Золотов придумать не сумел и, поцокав языком, ухмыльнулся:

— И куда только Задорин смотрит?

Лиза отчетливо услышала, как Гордеев скрипнул зубами.

Девятиклассники продолжали носиться по актовому залу, поэтому слов не было слышно, но Евгения Юрьевна ничуть не сомневалась, что на сцене разыгрываются важные события. Золотов с издевательской улыбкой стоял, засунув руки в карманы. Гордеев подался вперед, кулаки сжаты, но что-то удерживало их от прогулки в сторону Артемовой физиономии. Лучинская растерялась и побледнела.

Евгения Юрьевна уже готова была вмешаться, но в этот момент в зал вошел Эдуард Андреевич. Он хлопнул в ладоши и, не повышая голоса, произнес:

— Господа актеры! Прошу тишины, репетиция начинается.

Ледневой почудилось, что кто-то нажал кнопку паузы на видеомагнитофоне. Голоса разом смолкли, беготня прекратилась, Сашка с Олегом бросили недописанный транспарант «Долой экзаме…» Потом сцена опустела, и девятиклассники стали превращаться в героев Шекспира.

Первым к рампе вышел Гришка Лихаманов. Он изображал горожанина, которому в постановке ко дню свадьбы герцога Тезея поручили роль героя-любовника. В залихватски заломленной шляпе и штанах-шароварах Пирам чувствовал себя неловко.

— О, ночи тьма! О, ночь, что так черна! — стесняясь, забубнил он себе под нос.

— Нам не слышно! Говори громче! — раздались голоса из зала.

Лихаманов пригрозил зрителям кулаком и, собравшись с духом, закричал со всей силой, на которую были способны его связки:

— О, ночь, увижу ль Фисбы я прекрасный лик? Эдуард Андреевич, где же моя Фисба? — добавил он уже помимо роли. — Я не могу работать один!

— Фисба! — позвал Журавский, и из-за кулис, путаясь в длинной юбке явилась «возлюбленная» Пирама, в которой Евгения Юрьевна не без труда узнала… Клементьева!

— Фу, черт! — Олег недовольно выдернул из-под ботинка свой подол. — Не представляю, как вам удалось меня уговорить? Эдуард Андреевич, неужели нельзя на эту роль назначить кого-нибудь из девчонок? Я чувствую себя «Теткой Чарлея».

— Это не по-рыцарски, Олег! — рассмеялся Журавский и выдал историческую справку. — Советский актер Григорий Милляр говорил, что соглашался играть Бабу Ягу лишь по одной причине: хотел избавить от этой участи прекрасных дам!

— Так, если бы Фисба была дамой! — проворчал Клементьев. — А то ремесленник, который переодевается женщиной, чтобы сыграть роль в свадебном шоу… извращение какое-то! Надеюсь, мне не придется целоваться с Лихамановым?

— Добродетель Фисбы будет вне опасности! — заверил режиссер. — Она общается с Пирамом исключительно через стену.

Общение и правда получилось милым. Клементьев и Лихаманов кокетничали друг с другом через нагромождение из стульев, а остальные участники спектакля валялись от хохота, держась за животы. Проблема возникла в финале диалога: несколько строф текста напрочь испарилось из Гришкиной головы. Лихаманов не растерялся и посредством собственного вольного переложения оригинала детально объяснил Фисбе, что он, как Пирам, хочет от нее, как от женщины. И, хотя Фисба была Олегом Клементьевым, ее щеки покрылись пунцовым румянцем.

Евгения Юрьевна застыла с открытым ртом.

— Да-а-а! Шекспир сегодня отдыхает! — потрясенно протянул Журавский. — Лихаманов, возьми книгу и отправляйся учить текст!

— Извините, Эдуард Андреевич, — виноватым тоном произнес Гришка. — Я слишком сильно вошел в образ!

— Не забудь выйти, — посоветовал ему вслед преподаватель и вызвал Гермию и Елену, занятых в следующем эпизоде.

Юные актрисы, кажется, вошли в роли не хуже Лихаманова. Они воспроизводили ссору героинь, но было ясно, что ругаются девчонки всерьез. Выплескивая ненависть, накопившуюся за два с половиной года, они с удовольствием обменивались репликами:

— Обманщица! Ты — язва, ты — воровка!

— Стыдись! Ты — лицемерка, кукла!

Однако, когда Лиза дошла до фразы: «Елена! Ты — раскрашенная жердь!», Белянская, славившаяся в школе своим ростом манекенщицы и неумеренным употреблением декоративной косметики, не выдержала:

— Эдуард Андреевич! Это уж слишком!

Лучинская обернулась к режиссеру и невинно захлопала ресницами:

— Это не я, это — Шекспир!

— Девочки, не ссорьтесь! — миролюбиво предложил Журавский. Снежана фыркнула и продолжила, ехидно глядя на соперницу:

— Ах, Гермия страшна бывает в гневе!

Она была уже и в школе злючкой,

Хоть и мала — неистова и зла!

— Не так уж я мала, чтоб не достать до глаз твоих ногтями! — возразила ей Лиза, всем своим видом подтверждая, что от слов до дела — один шаг.

— Лучинская, не смей мне угрожать! — в ярости взвизгнула Снежана.

— Так, девочки, это уже перебор! — наконец, вмешался Эдуард Андреевич. — Отложим ваш эпизод до следующей репетиции. В дальнейшем попрошу вас придерживаться текста.

Он оглянулся в поисках участников очередной сцены и увидел у стены Евгению Юрьевну. Журавский удивленно поднял брови и, вызвав «к барьеру» Степку Карнаухова, пересел к ней поближе.

— Посмотреть пришла? — шепотом спросил он соседку.

— Ага, — кивнула она. — У вас неплохо получается.

Эдуард Андреевич не смог удержать довольной улыбки.

— А что я тебе говорил?

Он с трудом оторвал взгляд от Жени и заставил себя вернуться вниманием на сцену, где прекрасная Елена соблазняла бессердечного Деметрия. Снежана уже успела переключиться с предыдущего диалога, насыщенного негативными эмоциями, и была настроена лирически.

— Ты притянул меня, магнит жестокий! — ласково вздыхала она по отвергавшему ее в данный момент герою, и плечи Деметрия-Карнаухова расправлялись прямо на глазах.

Степка еще не верил своему счастью. Оказаться с Белянской в паре он не мечтал даже в самых смелых снах! И хотя Снежана давно помирилась с Артемом, Золотов почему-то роль Деметрия себе так и не потребовал. Это давало Степке возможность побыть рядом с предметом своего обожания если не в реальной жизни, то хотя бы на сцене.

Слова: «Не искушай ты ненависть мою! Меня тошнит, когда тебя я вижу!», исходившие от Деметрия, не желающего в этом эпизоде иметь с Еленой ничего общего, казались Карнаухову кощунственными. Но, помня о том, что в финале пьесы им предстоит пожениться, Степка отважно переносил все тяготы сценария. Белянская призывно протянула к нему руки:

— Твое лицо мне освещает ночь!

Пустынным этот лес я не считаю.

Ты здесь со мной, ты для меня — весь мир!

В ее голосе звучала искренняя мольба, в глазах отражалось желание. Степка смутился, учителя переглянулись. Снежана совсем не переигрывала, она даже не играла, во время спектакля она была Еленой!

— Слушай, а у Белянской-то и вправду талант, — поразилась вполголоса Евгения Юрьевна. — Я даже не знала…

— Ты много чего еще не знаешь, — загадочно произнес Журавский, намекая, конечно же, на свои таланты. Леднева хмыкнула: опять он со своей заносчивостью!..

Карнаухов, который от адресованной ему ласки забыл свой текст, в эти минуты мямлил нечто невразумительное. Снежана пару раз подсказала ему слова, и он совсем сбился.

— Черт возьми, Стэп, когда ты все выучишь? Это же невозможно! — вдруг взорвалась Белянская и сразу же стала похожа сама на себя. — Эдуард Андреевич, влепите двойку по литературе этому олуху!

С досады она швырнула на пол искусственный цветок, который, еще будучи Еленой, держала в руках, и отправилась за кулисы. Степка сник и поплелся за ней.

Режиссер объявил выход новых героев и, уже в который раз, убедился, что с выбором актеров, играющих другую помолвленную пару, он явно ошибся. Гермия и Лизандр в исполнении Лучинской и Задорина не были и вполовину так романтичны, как Елена и Деметрий.

Лиза изо всех сил старалась придать своей роли очарование любви, но ее Гермия была скорее похожа на боевую подругу Лизандра, чем на его невесту. У Сашки все было иначе. Ему не требовалось притворяться. Когда он произносил «люблю тебя», он имел в виду именно то, что чувствовал на самом деле… и от этого диалоги становились еще сложнее.

— Лизандр мой! Я тебя люблю!

Но ляг подальше, я о том молю! — декламировала Лучинская, мужественно борясь с улыбкой, кривившей ее губы. —

Для юноши с девицей стыд людской

Не допускает близости такой!

На этих словах голос Лизы сорвался на фальцет, и она, не выдержав, расхохоталась:

— Эдуард Андреевич! У меня не получается! Тут такие страсти-мордасти! Я же потом не смогу с Сашкой за одной партой сидеть…

Режиссер устало провел рукой по глазам.

— Ладно, на сегодня всё! — объявил он конец репетиции.

Школьники сложили реквизит за сцену, похватали свои вещи и потянулись к выходу. Наконец, актовый зал опустел.

— Ничего не понимаю, — в отчаянии признался Журавский Евгении. — Я специально отдал эти роли Задорину и Лучинской. Диалог щекотливый, но я думал, что они легко справятся с образом влюбленных.

— И что дало тебе повод так думать?

Ха! Кажется, она подвергает сомнению его режиссерскую проницательность?

— Всем известно: ребята дружат, — пожал плечами Эдуард Андреевич, удивляясь, как этот факт может быть незнаком их классной руководительнице. Хотя… Женя вообще недогадлива в области любовных отношений!

Евгения Юрьевна улыбнулась, и в глубине ее зеленых глаз сверкнула вечная, как мир, тайна:

— У Лизы роман с Гордеевым.

Журавскому понадобилось не меньше пяти секунд на осознание новости — и он потрясенно присвистнул:

— Повезло Виктору. А как же Сашка?

Леднева покачала головой:

— Ты же сам сказал: они с Лучинской дружат…

— Ага, а ты, значит, в курсе событий, — пробормотал задетый собственной неосведомленностью журналист. Раньше в его практике подобных проколов не случалось: он всегда считал, что видит людей насквозь! — На картах гадаешь или рассчитываешь математические ожидания?

— Тут скорее физика, чем математика, — поделилась секретом Евгения. — Когда Гордеев и Лучинская смотрят друг на друга — в воздухе начинает потрескивать электричество.

— Что, так серьезно? — усмехнулся Эдуард Андреевич. Ощущение «влюбленного» электричества было ему знакомо.

Женя кивнула, подарив ему еще одну теплую улыбку, и Журавский почувствовал, что сидеть в кресле стало как-то неудобно. Давненько он не был на свиданиях!

— Может, обсудим эту педагогическую ситуацию сегодня вечером? — придвинувшись к ней, интимным голосом проговорил он. — Пригласи меня к себе на ужин…

Шаг оказался неверным. Улыбка слетела с ее лица, и она, как ракушка, моментально захлопнула створки.

— Извини, мне пора идти, — поспешно засобиралась Евгения Юрьевна.

Журавский подскочил за ней вслед.

— Женя, стой! Вот, дьявол! — чертыхнулся он, запнувшись о ножку кресла, но все-таки успел схватить ее за руку.

Сузив глаза, она обжигающе грозно посмотрела на кольцо его пальцев на запястье, и пальцы разжались сами собой. Журавский неловко спрятал руку за спину.

— Хорошо, — вздохнул он. — Давай изменим формулировку вопроса: приходи сегодня ко мне? Тетя Маша будет дома, так что посягательств с моей стороны можешь не опасаться…

Леднева фыркнула:

— Можно подумать, что я тебя боюсь! Еще не хватало!

— Значит… часов в семь? — попробовал Эдуард взять ее «на слабо».

Все еще недоумевая, почему она поддалась на уговоры Журавского, ровно в семь вечера Евгения Юрьевна постучалась к соседям. Мария Васильевна ласково поприветствовала Женю и, приняв у нее из рук коробку конфет, засуетилась возле духовки, из которой доносились сладкие запахи. От помощи хозяйка категорически отказалась, и Евгении ничего не оставалось, как пройти в гостиную, где, расположившись на диване, Журавский читал свежую «Комсомолку».

— Нашел свою статью и упиваешься собственным остроумием или любуешься фамилией ее автора? — не удержалась от колкости Леднева. Эдуард слегка покраснел, и она рассмеялась. — Что? Я попала в точку?

— Твоя проницательность не заставляла тебя задуматься о карьере журналистки? — сделал он ей самый приятный, на его взгляд, из всех мыслимых комплиментов.

— Моя проницательность скорее заставляет меня задуматься о твоей карьере, — посерьезнела Евгения. — Статья и вправду хорошая. Скажи мне честно: что ты потерял в школе?

— Я не потерял, — со всей искренностью признался он. — Я хочу найти.

— О чем речь? — еще из-за угла прокричала тетя Маша, как будто не хотела застать молодых людей врасплох, и внесла в гостиную шикарный пирог с вареньем.

— О чем, о чем, о моей карьере, разумеется, — хохотнул Эдуард, отламывая кусочек пирога, за что получил от тетушки шлепок по настырным пальцам. — Кажется, у вас, дамы, другой темы нет!

— Да-да, — Мария Васильевна озабоченно покачала головой и начала расставлять чайные чашки. — Эдик меня очень беспокоит. Женечка, ну, хоть Вы ему скажите: глупо было бросать такую работу, не говоря уже о перспективах стать главным редактором!

Евгения Юрьевна с жестом: «а я о чем говорила?» молча развела руками.

— Ну, ладно, раскрою карты, — сдавшись, пообещал Журавский и попытался логически обосновать свой сумасбродный поступок. — Наш главный уходит на пенсию года через полтора. Цена должности его заместителя возрастает чуть ли не каждый день, и за последние полгода сменилось уже трое. Кстати, я должен был стать первым из них: главный терпеть не может конкурентов! А теперь я временно для него неопасен. Мои статьи печатаются так часто, как я их пишу, меня нельзя уволить, потому что я там не работаю. Смекаете? А вернуться я всегда успею, времени — хоть отбавляй!

Мария Васильевна умильно сложила руки перед грудью. Как умно все продумал ее Эдик! Она вздохнула с явным облегчением: будет-таки ее племянник главным редактором… и вдруг вспомнила, что оставила на кухне конфеты.

Взгляд Жени, наоборот, стал прохладным. Так, вот оно что! Журавскому просто нужно было переждать где-нибудь бурю, чтобы потом, в удобный момент… А она-то насочиняла себе, что он появился в школе из-за нее…

— И почему — именно моя школа? — чужим, похолодевшим голосом поинтересовалась она. — Преподавал бы в университете!

— А ты до сих пор не догадываешься? — Эдуард пристально посмотрел в зеленые глаза, упорно не желавшие признавать очевидное, и крепко, так, чтобы Женя не вырвалась, взял ее за руку. — Я там, потому что это твоя школа. Я хочу найти там тебя.

Тетя Маша с конфетами затормозила перед дверью в гостиную. Там было тихо, и она осторожно выглянула из-за угла. Головы молодых людей соприкасались, скорее всего, губами, он удерживал ее за затылок. Сей вопиющий поступок Эдуарда, видимо, не вызвал сопротивления у Жени, и Мария Васильевна, стараясь не скрипеть половицами пола, тихонечко отошла назад.

«Надеюсь, что Анна Ивановна еще не заснула перед своим телевизором, — подумала тетя Маша, ступая на цыпочках в сторону входной двери и жалея, что нельзя отрезать для соседки кусочек пирога. — Придется идти с конфетами». Уже накидывая на плечи шаль, она услышала из гостиной счастливый смех: мелодичный — Женечки Ледневой и раскатистый — своего племянника, который умел вносить веселые нотки даже в самые торжественные моменты. «Так-то лучше, девочка моя! Так-то гораздо лучше!» — улыбнулась Мария Васильевна и, вытерев краешком шали навернувшуюся слезинку, отправилась в гости к подруге.

— Спасибо, вечер был просто замечательный! — поблагодарила Женя провожатого у дверей своей квартиры. Ее глаза сияли, как изумрудное море после дождя.

Ее спутник привлек даму к себе:

— Увидимся завтра на работе? — спросил он, сожалея о том, что придется сейчас отпустить ее, и, помедлив, рискнул. — Или ты… все-таки пригласишь меня к себе?

Женя напряглась, но вырываться не стала.

— Не торопи меня, ладно? — попросила она, и Эдуард с радостью отметил перемены: из ее зрачков больше не смотрел на мир перепуганный зверек, она попросила просто подождать, как будто это был всего лишь вопрос времени.

— Спокойной ночи, — прошептал он ей на ухо и легко коснулся поцелуем ее губ. — Я подожду.

И он вдруг почувствовал себя способным на этот подвиг.

После уроков Эдуард Андреевич назначил для Гермии и Лизандра дополнительную репетицию. Кроме дуэта героев, режиссера и Олега Клементьева в актовом зале почему-то оказался Гордеев, и Сашка со злостью подумал, что тот таскается за ними уж слишком настырно.

Диалоги комедии повторялись, но мастерство актеров не поддавалось совершенствованию. Лиза не могла сосредоточиться на признании в любви и давилась от смеха в самых неподходящих местах пьесы. Сашку бесило присутствие Гордеева. Репетиция превратилась в пытку.

Через двадцать минут тщетных усилий поставить сцену Эдуард Андреевич, сидевший в первом ряду, позвал Задорина в зал.

— Саша, мне кажется, что ты должен увидеть Лизандра со стороны, — голос режиссера был полон энтузиазма, и Сашка поразился его терпению: ведь ясно же было, что такими темпами они могут завалить спектакль «на раз». — Пусть кто-нибудь прочитает эту роль, тогда, возможно, дело сдвинется с мертвой точки…

Решив, что Эдуард Андреевич хочет показать мастер-класс и сам выйдет на сцену, Задорин кивнул. Пускай прочувствует на себе, каково играть роман с девчонкой, которая не может вести себя серьезно и называет влюбленных в нее парней братьями!

Но режиссер не сдвинулся с места. Не оборачиваясь, он протянул томик Шекспира через плечо, туда, где во втором ряду наблюдали за событиями немногочисленные зрители.

— Гордеев, твоя очередь!

— Я? — изумился тот.

Журавский пригласил его на репетицию после своего урока, и до сего момента Виктор мучился вопросом: зачем? Ему было неприятно просто глазеть на Лизу рядом с Задориным на сцене, а теперь… на сцену надо было идти самому!

Пять ступенек из зала к рампе. Зажатая в руках книжка с текстом, который за две недели репетиций запомнился как-то сам собой. Вспыхнувшие жаждой крови зрачки Задорина. Эдуард Андреевич, заинтересованно подавшийся вперед. И Лиза…

Лиза улыбалась и выжидающе смотрела на него. Виктор кашлянул: в горле пересохло, язык не слушался.

— Ну что, моя любовь? Как бледны щеки!

Как быстро вдруг на них увяли розы! — неуверенно проговорил он, и Лиза моментально откликнулась:

— Не оттого ль, что нет дождя, который

Из бури глаз моих легко добыть.

Ее взгляд лучился искорками, никакого дождя не предвиделось. И вдруг оказалось, что все просто: надо лишь смотреть в ее глаза, а весь мир… Да какая разница, что там творится? Зрительный зал — темная яма, в которой остались режиссер, соперник и… смущение Виктора Гордеева. Он положил ненужный ему томик с пьесой на край сцены, сделал несколько шагов и решительно, как будто имел на это полное право, взял ее за руку. В конце концов, он сейчас был Лизандром, героем древнегреческого мифа…

— Увы! Я никогда еще не слышал

И не читал — в истории ли, в сказке ль, —

Чтоб гладким путь был истинной любви…

А дальше все было, как в кино. Он говорил о любви, красиво поигрывая фразами, словно делал это в тысячный раз и именно для нее. Лиза отвечала. Сначала весело, потом удивленно, а потом… Ее щеки слегка порозовели, и она перестала контролировать текст. Слова лились сами собой, помимо сознания, и единственной ниточкой, связывающей пьесу и реальность, был взгляд серых мальчишеских глаз стального оттенка, да еще на его шее равномерно подрагивала голубая жилка.

— … Там, Гермия, мы сможем обвенчаться.

Жестокие афинские законы

Там не найдут нас, — смело пообещал Лизандр и поправил ее локон, упавший на щеку.

Гермия вздохнула:

— О, мой Лизандр!

Клянусь: в лесу, указанном тобой,

Я буду завтра ночью, милый мой!

Сцена закончилась. Он обнимал ее за тонкую талию, она неотрывно смотрела в его глаза. Эдуард Андреевич нарушил тишину тремя громкими медленными хлопками: его аплодисменты однозначно демонстрировали восхищение. Лиза и Виктор разомкнули объятия и отошли друг от друга на шаг.

— Кажется, у нас есть Лизандр, — тихо произнес Олег.

Без лишних фраз Задорин встал и вышел из зала.

— Саша! — рванулась к ступенькам Лиза, щурясь от яркого света рампы в темноту.

— Стойте здесь! — резко махнув указательным пальцем, приказал Журавский.

Сашка успел отойти на другой конец вестибюля, когда услышал, как его окликнул Эдуард Андреевич. Предостерегающе вытянув ладони вперед, Задорин быстро предупредил:

— Только не надо ничего говорить! Я все понял: у них получается лучше!

Весь его вид показывал, что к нему не стоит приближаться — в противном случае он за свои дальнейшие действия ручаться не станет. Журавский молча подошел к нему и лишь тогда произнес:

— Дело не в том, что у них получается лучше. Дело в том, что у них получается.

Истина навалилась как-то сразу. Лиза не была настолько хорошей актрисой, чтобы так притворяться. Просто она так чувствовала! Секунду назад из-за отобранной роли Сашка готов был наброситься на своего бывшего режиссера с кулаками, а теперь… Зарывшись обеими пятернями в волосы, он опустился на скамейку, скучавшую возле стены.

— Эдуард Андреевич, Вы были когда-нибудь влюблены? — буркнул Задорин, глядя на свои колени.

От неожиданности Журавский сказал правду:

— Ну, почему «был»? Я и сейчас «есть»…

Парень с интересом взглянул на него из-под взлохмаченной шевелюры.

— Ах, да… Евгения Юрьевна…

— Неужели так заметно? — преподаватель сыграл нарочитый испуг.

Сашка улыбнулся одними глазами, потом его взгляд снова помрачнел.

— А мне-то что делать?

Вопрос повис в воздухе. Эдуард Андреевич вздохнул и, усевшись рядом с Задориным, задумчиво потер свои колени.

— Знаешь, Александр, совсем недавно я понял, что напрасно считал себя экспертом в любовных отношениях. Каждый раз — всё по-новому. У меня нет для тебя советов.

Из актового зала вышел Олег, на каждом плече у него было по рюкзаку. Подойдя к скамейке, парень свалил оба на пол.

— Я там лишний, — без выражения сообщил он.

Сашка до боли вонзил ногти в ладони и пробормотал:

— Я тоже.

Пятый урок у 9 «В» отменили. Весенняя простуда наградила Тихона Капитоновича насморком, которому он быстро сдал свои бастионы и отправился в плен, на больничный.

В раздевалке Гордеев подал Лизе пальто.

— Слушай, а давай рванем к морю? — негромко произнес он рядом с ее ухом. Прогулка на двоих давно значилась в его планах, к тому же назрел разговор…

Лиза подняла к нему лицо: моментальный взгляд в потолок, сжались и раскрылись губы.

— Давай… Только тогда…

Она поискала Клементьева и, тронув его за рукав, сказала что-то скороговоркой. Олег обернулся, поймал глазами Гордеева, нахмурился, но кивнул. Обратиться Сашке с просьбой зайти к ней домой и передать Ольге Михайловне, что дочка задержится, Лиза не решилась.

В последние два месяца у них все вообще было странно, с Сашкой. После того, как его роль в спектакле досталась другому, Лучинская так и не нашла в себе силы с ним объясниться. Она просто не знала, что объяснять. Ей все время хотелось попросить у него прощения, но она не понимала, за что?

Разве просят у друзей прощения за то, что влюбился по самые уши? Друзья ведь все понимают и без слов! Лиза несколько раз пыталась заговорить об этом, но Сашка, сам испытывая неловкость, переводил все в шутку, и Лиза отступала. Чтобы искупить мучившее ее чувство вины, Лучинская старалась проводить с мальчишками больше времени, но его оставалось все меньше. Близилась премьера спектакля, и Журавский изводил труппу ежедневными репетициями. Задорин их принципиально игнорировал и неприкаянно слонялся вокруг дома в одиночестве.

На Корабельной набережной возле морского вокзала прибрежных сообщений хозяйничал по-весеннему проказливый ветерок. Он то рвал шарфы и капюшоны с прохожих, то затихал, заинтересовавшись какой-нибудь симпатичной девушкой, раньше других надевшей весеннее «мини», то, вконец расшалившись, пугал старушек, выскакивая из-за угла.

В последних числах марта синоптики еще обещали снегопады, но пришел апрель, и все поняли, что зима ушла по-английски, не попрощавшись. Чечеткой отплясала капель, и на лысинах газонов уже появился первый «ежик» зеленой травы.

Две школьные сумки поместились в одну ячейку камеры хранения, два билета на катер, отправляющийся в короткий рейс по заливу, легли на дно кармана Гордеева. Спрыгнув с причала на палубу, он подал девушке руку, и Лиза легко сбежала по сходням. Час-пик был еще далек, и пассажиров было мало. Проскользнув мимо вахтенного матроса, который отдавал швартовы, на корму катера, ребята облокотились о фальшборт и стали смотреть вслед удаляющемуся берегу. Площадь с бронзовыми памятниками, причудливые башенки ГУМа и мемориальный кораблик у стенки причала закачались и поплыли вправо.

Ветер, смиривший свои порывы, не спеша перебирал Лизины волосы, которые пахли морем и весной так, что Виктору захотелось окунуться в них лицом. Решиться обнять ее оказалось не так просто. На репетициях он играл роль, а Лизандру полагалось обнимать свою Гермию, но Гордеев до сих пор не был уверен, что Лиза — это его Лиза.

Да, он получил роль, которая должна была принадлежать ему с самого начала, но этого было мало, а Виктор Гордеев привык добиваться от жизни всего! Глядя с задней парты, которую он до сих пор делил с неразговорчивым теперь Олегом, на Лизу и Задорина, Виктор просто сходил с ума. Сердце колотилось особенно сильно, когда она наклонялась к Сашке сказать что-нибудь шепотом или за разбросанными по парте карандашами, которые, кажется, тоже были у них «на двоих». Пора было принимать меры.

Будто налитая свинцом рука Виктора в который раз поднялась и, не рискнув коснуться Лизиной спины, вернулась на свое место. Ёлки! Он и не предполагал, что с ней наедине он будет так волноваться! Ладони горели, он сделал вдох и, наконец, положил руку на перила так, что Лиза очутилась в образованном ею кольце. Она улыбнулась и, не отрывая взгляда от морской воды, просунула свои прохладные пальцы под его ладонь. Руку тут же защипало электричеством. Его тело всегда превращалось в батарейку, если Лиза оказывалась в пределах досягаемости — и Виктор уже перестал этому удивляться.

Так, теперь надо начать разговор. Интересно, с чего: о природе, о погоде — или прямо с главного? Она прижалась к его плечу, и он осмелел.

— Лиза, я давно хотел у тебя спросить…

— М-м-м? — вопросительно протянула она, не размыкая губ.

Было хорошо и уютно. Катер слегка покачивало, волны, разрезаемые носом маленького суденышка, огибали борта и снова сходились вместе в бурлящей кильватерной струе. Лизины пальцы в руке Виктора начали отогреваться.

Парень досчитал до трех и «рубанул с плеча»:

— Что у тебя с Задориным?

Лучинская ожидала услышать совсем не это.

— Сашка — мой лучший друг… — нехотя произнесла она. — И Олег тоже!

«Ну да, конечно! Расскажи эти сказки моей бабушке!» — чуть не вырвалось у Гордеева, но вслух он выдал политически корректный вариант:

— Только друг? И чем ты можешь мне это доказать?

Она подняла на него недоумевающий взгляд.

— Витя, это же не теорема. Какие тут могут быть доказательства?

Гордеев промолчал. В его понимании годилось всё: клятва, что Сашка для нее ничего не значит, или обещание не видеться с ним вне школы или… поцелуй… Но Лиза явно обиделась.

— Разве моего слова тебе недостаточно?

— А ты пока ничего и не сказала.

Девчонки умеют поразительно ловко выворачиваться из ситуации, но ему нужен был ответ! От стальных ноток в голосе Виктора ей стало неприятно. Лиза убрала от себя его руку и, отойдя на безопасное расстояние, присела на краешек канатного ящика.

— Хорошо. Давай поговорим.

Глаза из холодного серебра. Длинная пауза. Она совсем не хочет ему помочь! Чтобы выглядеть убедительнее, Гордеев поставил ногу на одну из маленьких чугунных тумбочек кнехта, вокруг которого был обмотан крепежный трос, и оперся локтем о колено:

— Лиза, я считаю, что у девушки друзьями должны быть другие девушки, а не пара мушкетеров-телохранителей. Почему ты ни с кем не общаешься, кроме Олега и Сашки?

Лучинская фыркнула:

— Ты проучился с нами почти год, но так ничего и не понял! — Она поморщилась: некоторые воспоминания лучше не вытаскивать на свет, но раз уж для него это важно… — Когда я пришла в новый класс, то мимоходом наступила на какие-то больные мозоли Белянской. Она впала в истерику и объявила мне бойкот. Видишь ли, Витя, трудно общаться, когда с тобой не разговаривают! Если бы не Олег и Саша — я не знаю, как выжила бы в этом кошмаре. Они действительно мои самые настоящие друзья.

Ох, ты! А подробности-то интересные! Вот чем Задорин ее держит: подставил плечо в трудную минуту, она до сих пор чувствует себя обязанной… Ну, не пахнет тут дружбой!

Гордеев усмехнулся:

— Лиза, неужели ты такая наивная? Да, глядя на Задорина, любой дурак поймет, что он в тебя…

— Господи, да я знаю! — вдруг сорвалась она, и серебро ее взгляда вспыхнуло пламенем. — И что ты прикажешь мне делать?

Ага, наконец-то, добрались до истины! И долго она собиралась водить его вокруг да около? Виктор почувствовал, что его терпение на исходе.

— Я думаю, что это очевидно: ты должна выбрать! — От волнения он тоже перешел на крик. — Так: как? Я или Задорин?

Он ничего не понял! Ни-че-го! Ей было больно, обидно и холодно.

— Выбирать? Как? Вы же совсем разные, и я по-разному к вам отношусь! — Ее голос дрожал и, чтобы придать себе смелости, Лиза опять закричала. — И вообще: чего ты от меня хочешь?

Чего он хочет? Кровь закипела в жилах, и Виктор не смог сдержаться. Стальным браслетом обхватив Лизино запястье, он сдернул ее с дурацкого канатного ящика.

— Чего я хочу? — резко спросил он у оказавшихся вплотную к нему серебристых глаз и отчеканил. — Я хочу, чтобы ты пересела от Задорина за мою парту. Я хочу вместо него провожать тебя из школы. А еще я хочу вот этого…

Лиза не успела сообразить, каким образом из крика родился поцелуй. Наклонившись к ее губам, Гордеев замер в настойчивом прикосновении. Она удивленно заморгала, потом из глубины сердца хлынула пылкая волна, и глаза закрылись сами собой. Он держал ее крепко, и Лиза тоже обвила его руками. Губы Виктора раскрылись и дохнули также горячо, как целовали ее:

— Не хочешь выбирать — не надо! Считай, что я сам принял за всех решение!

Шанса возразить дано не было, потому что губы опять прижались друг к другу. Тело таяло как мороженое, рот жгло поцелуем, а по венам толчками поднималось тревожно-радостное: «Я влюбилась! Бог мой, ну и влюбилась же я!»

Пританцовывая, Лиза влетела домой и, оставив пальто в прихожей, начала стаскивать с себя остальную одежду. Шарф и жакет были брошены на стул возле шкафа в детской, юбку постигла та же участь. Двойняшки, широко распахнув глаза, смотрели на Лизу, она рассмеялась и закружила Анютку в вальсе.

— Ты — что? Валерьянки нанюхалась? — отбиваясь, вскрикнула та.

— Ага! — с блаженно-счастливым видом ответила старшая сестра и, раскинув руки, повалилась на диван возле открытого окна. Катя многозначительно покрутила пальцем у виска.

— Ты с ума сошла! Ведь простудишься! — осуждающе покачала головой Ольга Михайловна, закрывая ставни.

— Мама, это невозможно! — нравоучительным тоном сообщила Лиза. — Ученые утверждают, что у влюбленных людей непробиваемый иммунитет.

Прищурившись, Ольга Михайловна строго поинтересовалась:

— Я надеюсь, ты не признаешься своему Гордееву в любви так откровенно?

— Откуда ты знаешь, что…

Лиза поднялась на локтях и вопросительно взглянула на маму, но та только усмехнулась:

— Доченька, в последние месяцы я слышу имя Виктора Гордеева по двадцать раз на дню. И ты хочешь, чтобы я оставалась в неведении? Ты лучше расскажи, где ты была.

— Да, — вмешалась Анютка. — Нам Олег передал только то, что ты задержишься.

— Мы гуляли по городу, катались на катере, — Лиза закинула руки за голову и, зажмурившись, мечтательно добавила. — А еще мы целовались!

Аня ахнула, Ольга Михайловна чуть прикусила губу, а в глазах Кати зажегся радостный огонек.

— А Сашке ты что об этом скажешь? — осторожно спросила она, стараясь не спугнуть образовавшуюся для нее надежду.

Лиза мигом спустилась с небес на землю.

— А что тут можно сказать? — сев на диване, вздохнула она. — Разве только то, что и всегда: мы с ним друзья, и я чувствую к нему глубокую и всеобъемлющую… братскую любовь.

— Сестринскую, — машинально поправила ее Ольга Михайловна, но Лиза упрямо возразила:

— Да, нет, мама, братскую. Рядом с Сашкой я — пацан, а с Витей… — она на секунду задумалась и улыбнулась, найдя ответ. — С Витей я — девушка.

Брови Ольги Михайловны удивленно изогнулись. Неужели Лиза, наконец, вспомнила об этой немаловажной детали? Конечно, увлечение старшей дочери нарушало некоторые традиции в семьях Задориных и Лучинских, где родители уже давно «поженили» своих чад. Ольге Михайловне пришел на ум эпизод с маршем Мендельсона, который она пересказала Сашкиной маме, после чего Антонина начала с непоколебимой решимостью планировать свадьбу всерьез. Но сердцу не прикажешь?

— Саша расстроится, — вслух пробормотала она.

— Мама, но не могу же я влюбиться по заказу! — взмолилась вдруг Лиза. — Я пробовала — не получается!

— Да кто тебя заставляет? — фыркнула Катя. — Ты просто скорее объясни это Сашке — и все!

Ее старшая сестра устало провела рукой по глазам:

— Я уже…

— Значит, плохо объясняла! — резанула Катя так, что все вздрогнули. Не выдержав трех укоризненных взглядов, она круто развернулась и вышла из комнаты.

— Не дави на меня!!! — вслед сестре прокричала Лиза.

— Саша, спасибо тебе. Я знала, что ты поймешь…

Лиза обращалась к Задорину, но он упорно отводил глаза. Как же больно причинять человеку боль! Она еще раз попыталась поймать его взгляд и хотела положить ладонь на его запястье, но остановилась на полпути. Лучинская тихо попрощалась, щелкнул замок на входной двери. В Сашкину комнату тут же просунулась голова семилетнего брата Дениски.

— Что? Отшила она тебя, да?

— Отвянь! — огрызнулся Сашка, запустив в брата плюшевым медведем.

Даже дома — и то покоя нет! Задорин накинул куртку и отправился на улицу. Улица дышала апрелем, но яркое солнце только мешало Сашке думать. «Я знала, что ты поймешь…» Да как это можно понять вообще?

Конечно, ему уже пару месяцев было ясно, что однажды Лиза попросит его отойти в сторону: не провожать ее, не ждать, не надеяться… Что однажды она пересядет с парты, которую они делили почти три года… Как она сказала? «Я хочу уйти не от тебя, я хочу уйти к нему». Но что это меняет?

Несколько лет Сашка терпеливо ждал, пока повзрослеет эта девчонка. И когда это, наконец, случилось, он оказался от нее еще дальше, чем в первый день их знакомства! Раньше он считал, что должно пройти еще немного времени — и Лиза ответит ему взаимностью. Еще чуть-чуть… И вдруг она влюбилась! «Но не в меня…» — с горечью подвел итог Задорин.

Лиза ускользала от него как вода, как морской песок сквозь пальцы, и он ничего не мог с этим поделать! Разве что отлупить Гордеева? Хотя бы просто набить ему морду, отвести душу! Но легко представить, кому тогда Лиза будет «перевязывать раны». От щемящего чувства потери Сашка стиснул кулаки. Раздался хруст, и он с удивлением посмотрел на лежащие на своей раскрытой ладони обломки пластикового брелока с ключами от квартиры.

«А, может быть, плюнуть на все? — пронеслось в голове. — Взять и поухаживать за какой-нибудь Ириной-Мариной?» Сашка попробовал представить рядом с собой другую девушку, но перед ним упрямо возникал образ Лизы, искрящейся и волнующей. Проглотив отчаянье, Задорин с тоской констатировал, что Лиза Лучинская для него — это, наверное, на всю жизнь.

«Отпусти ее, Сашка, — как-то посоветовал ему Олег. — Лиза имеет право быть счастливой!»

— Но почему не со мной? Почему — с Гордеевым?

— Откуда все эти люди? — ужаснулась Лучинская, разглядывая зрительный зал через дырку в занавесе.

Принаряженные в костюмы, взятые напрокат в местном ТЮЗе, девятиклассники толпились на сцене перед премьерой «Сна в летнюю ночь». И все без исключения нервничали.

— Эдуард тиснул статью во вчерашнюю «Комсомолку», — поделился информацией Тимур Фролов, проверяя на прочность свои накладные брови. — Вот они и набежали.

Темный плащ и экзотическая внешность актера как нельзя лучше шли к его роли загадочного и властного волшебного царя Оберона. Его царица фей Титания — Варя Ракитина прижала ладошку ко рту:

— Ой, мамочки! Страшно-то как!

— Ерунда, Варюха! Прорвемся! — Тимур приобнял Титанию и по-хозяйски похлопал ее по бедру. Судя по тому, что действие не вызвало у Вари особых эмоций, оно было из разряда повседневных.

Лиза сплела в замок пальцы рук и, разминая их, хрустнула суставами. Жест был позаимствован у мамы, которая всегда так делала перед итоговыми концертами в музучилище, но вряд ли девушка отдавала себе в этом отчет.

— Волнуешься? — участливо спросил ее Гордеев.

Еще раз заглянув в зал через занавес, Лиза кивнула:

— Еще как! Там народу — уйма!

— А ты не смотри на них! Смотри на меня…

Виктор сжал в кулаках ее застывшие от страха пальцы и уверенно пообещал:

— У нас все получится.

Спектакль и вправду получился. Ученики школы, родители, преподаватели, заинтересованные читатели «Комсомолки» и даже один провинциальный критик театрального искусства, которому из-за объемных размеров понадобилось сразу два места в первом ряду, были захвачены действием с самого начала пьесы.

Диалог Гермии и Лизандра, очень милый в своей искренности, сразу заставил всех сомневаться в том, что это — игра. Было похоже, влюбленные герои просто не заметили, что очутились на сцене и продолжали объясняться друг другу в чувствах, которые без труда читались в их глазах. Признания, мольба, клятвы и вновь признания — и зрители ощутили себя лишними, как будто им пришлось нечаянно подслушать чужую любовь.

Власта Эрастовна, которая перед премьерой чрезвычайно гордилась тем, что их школьная самодеятельность вызвала такой общественный резонанс, была неприятно поражена. Виктор Гордеев, будущий медалист, надежда школы — и сцены столь откровенного содержания! Не про эту ли Гермию он говорил, что «она классная»? Гм, ну это мы еще посмотрим! В молчаливом обещании разобраться в ситуации Власта Эрастовна слегка похлопала по руке сидевшей рядом мамы Виктора, Валентины Гордеевой, которая была явно шокирована происходящим. Но следующий эпизод спектакля вынудил директора школы забыть даже о своем протеже.

Деметрий — Степка Карнаухов вел себя на грани приличия: он гнал прочь Елену, намекая, что та напрасно доверяет ему свою невинность, и клялся бросить ее на съеденье лесным зверям, но Снежана Белянская играла, как профессионал. Заклиная возлюбленного Деметрия уделить ей хоть чуточку внимания, она прижималась к ногам Степки так трепетно и сулила взглядом так много, что вряд ли кто из присутствующих поверил бы тому, что перед самым спектаклем «жених» получил от «невесты» подзатыльник из-за забытого текста.

Власта Эрастовна стала белее школьного мела. Да-а-а! Зря она не перечитала сценарий пьесы, «купившись» на классическое имя автора, зря не посетила репетиции. Этому спектаклю не помешала бы цензура! Костюмы ей тоже не понравились: слишком уж коротенькие туники были на девочках! Спасибо, хоть парней оставили в штанах, а то сверкали бы сейчас голыми ногами, просто срам! Тьфу!

Тем временем на сцене Гермия и Елена начали свою перепалку. Привыкшие к регулярным стычкам в реальности, Лиза и Снежана пикировались так естественно, что их, казалось, придется разливать водой. Что ж, сказывался многолетний опыт.

— Натурально как играют! — с удовольствием крякнул толстый «специалист по театрам» в первом ряду, когда девчонки на мгновение остановились, чтобы перевести дух. Об уменьшении громкости голоса критик не особо заботился, поэтому весь зал имел возможность с ним согласиться.

Но больше всего гостей позабавила Фисба. Олег, наряженный в женскую одежду, довел зрителей своими страданиями по Пираму чуть не до икоты. От смеха плакали все… включая самого Клементьева. Замучившись размазывать грим на лице рукавами, Олег потянулся за платком и задрал подол своей юбки почти до шеи. Народ замер в предвкушении стриптиза, но под оборками у Фисбы оказались тренировочные брюки и кроссовки сорок третьего размера.

Комедия прошла на «ура!», и актеров несколько раз вызывали на «бис». Во время последнего выхода опьяненный успехом Лизандр прижимал к себе Гермию так тесно, что Ольга Михайловна Лучинская покраснела, а Власта Эрастовна поняла, что это — последняя капля в чаше ее терпения, и в голове директора школы созрело важное кадровое решение.

Принимая аплодисменты зрителей в основном на свой счет, Снежана, полностью осознала то, что она родилась именно для таких минут славы! Торжествуя, Белянская поискала взгляд Артема, но внимание герцога Тезея было занято исключительно его невестой Ипполитой, немногочисленные выходы которой довольно сносно сыграла Галя Архипова. «Артем, как всегда, переигрывает!» — с досадой подумала Снежана и в отместку одарила Карнаухова такой блистательной улыбкой, что после представления Деметрий все-таки рискнул подойти к Елене.

— Снежана, хочешь я принесу тебе видеокассету с фильмом «Сон в летнюю ночь»? — робко предложил Степка. — Мне кажется, что у нас с тобой сегодня получилось даже лучше, чем у голливудских актеров!

Белянская пренебрежительно смерила его с головы до ног.

— Иди ты к черту, Карнаухов! Театральный сезон окончен! — бросила она через плечо и отправилась искать Золотова.

Это был успех! Он кружил Гордееву голову сильнее, чем грамоты за достижения в учебе или победа на предметной олимпиаде! Это было классно! Виктор подхватил Лизу за талию и поднял ее так, что их губы оказались на одном уровне. Горящие глаза, горящий возбуждением успеха поцелуй…

Едва найдя в себе терпение выслушать поздравления восторженного критика и дождавшись, пока разойдутся зрители, Власта Эрастовна печатным шагом проследовала за сцену. Увиденные ею объятия «будущих медалистов» и нечаянно задравшийся подол Лизиной туники были просто возмутительны!

— Молодые люди, извольте вести себя прилично!

— Ви-итя! — срывающимся голосом произнесла сопровождавшая директрису Валентина Гордеева.

Виктор моментально отпустил Лизу, которая, испугавшись неожиданного окрика, уцепилась за его руку. Сузив глаза, Власта Эрастовна с укоризной воззрилась на соприкасающиеся ладони ребят:

— Я хотела бы напомнить вам обоим, — угрожающе тихо привела она свой любимый аргумент. — Золотая медаль дается ученикам не только за отличные оценки, но еще и за примерное поведение, которого я лично не наблюдаю!

Лиза вскинула подбородок и, демонстрируя готовность отстаивать свои права, еще крепче сжала пальцы Виктора. В глазах его мамы блеснули слезинки, губы начали подрагивать, и Гордеев осторожно высвободил свою ладонь.

— Власта Эрастовна! — подошел к ним сияющий от успеха Эдуард Андреевич. — Что-то случилось? Есть проблемы?

— У Вас — да! — довольно резко осадила режиссера директриса. — Развели тут богему, понимаете! Ваше счастье, что сейчас не 70-е годы! Да за такие вольности Вас бы не то что из комсомола, Вас бы… Не мудрено, что и актеры Ваши ведут себя даже не как на помостках — как на панели! — Власта Эрастовна знала, что отчитывать преподавателей перед учащимися непедагогично, но останавливаться было уже поздно. — Эдуард Андреевич, после выпускных экзаменов я хотела бы видеть на своем столе Ваше заявление об увольнении по собственному желанию.

Глава 4

1989 год

— Мария Васильевна, Вы не одолжите мне дорожный кипятильник?

Женя Леднева стояла на пороге соседской квартиры и была явно расстроена.

— Вы куда-нибудь уезжаете, Женечка? — жестом пригласив ее войти, полюбопытствовала Мария Васильевна.

Евгения Юрьевна вздохнула:

— Ой, лучше не напоминайте! Везу своих девятиклассников в колхоз на две недели: вместо производственной практики придумали им работу в подшефном хозяйстве.

— Это в июне-то? — всплеснула руками Мария Васильевна. — И что им там делать? Клевер опылять или зеленую картошку выкапывать?

Женя устало махнула ладошкой:

— На овощебазу нас отправляют, в Ольховку. А еще там теплицы, клубнику какой-то местный предприниматель выращивает.

— Ну, клубника — это хорошо, — попыталась успокоить соседку тетя Маша, но настроения у той не прибавилось.

— Да, что Вы, Мария Васильевна! Я и картошку, и клубнику только на рынке и видела. Понятия не имею что и как там растет. И в деревне никогда не была. — Она на секунду представила себя в полевых условиях, и ее заметно передернуло. — Без душа, без отопления, умываться в холодной воде… Бр-р-р!

— Как это «в холодной»? — рассмеялся появившийся в дверях своей комнаты Эдуард и похлопал по раскрытой ладони кипятильником. — А баня зачем же?

Евгения Юрьевна фыркнула и попыталась отобрать у Журавского вожделенный кипятильник.

— Я не большой поклонник бани! — сообщила она капризным тоном и вдруг остановилась: по комнате Эдуарда разноцветными горками были разбросаны вещи, на полу кособочилась наполовину загруженная дорожная сумка. — Ты тоже куда-то собираешься?

— Да, — небрежно пожал плечами Журавский. — Командировка у меня на две недели, в Ольховку. Есть такая деревенька в Приморском крае…

Евгения Юрьевна удивленно раскрыла рот.

— Эдик, но ведь ты совсем не обязан… Ты же уволился из школы, сказал, что вернулся в газету…

— Все правильно! И уволился я переводом, так что имею законное право на ежегодный отпуск. В редакции возражать не стали. Надеюсь, ты будешь с ними солидарна? А то ведь пропадешь без меня…

Он приблизился к Жене вплотную, отчего в ее глазах сразу зажглись зеленые огоньки, и довольная Мария Васильевна поспешила ретироваться. Быстрый поцелуй — и Эдуард отстранился, изобразив волнение стажера:

— Евгения Юрьевна, так Вы возьмете меня в экспедицию? Должность инструктора по выживанию в Вашем отряде еще свободна?

Колеса плацкартного вагона равномерно подпрыгивали на стыках рельсов, а за окном проносились зеленые сопки и равнины, которыми нельзя было не любоваться.

— Какие ассоциации у вас вызывает слово «деревня»? — вместо вступительного слова поинтересовался Эдуард Андреевич, который еще на перроне вокзала принял на себя руководство экспедицией.

— Овощи! — бойко выкрикнула Варя.

— Грязь! — брезгливо наморщила носик Снежана.

— Свобо-ода! — расплывшись в довольной улыбке, протянул Тимур.

Эдуард Андреевич многотерпеливо вздохнул.

— Вот этого-то я и опасался! — Он задумчиво потер переносицу и, осторожно подбирая выражения, начал свой инструктаж. — Лето, солнце и свобода — это, конечно здорово, а две недели — не так уж и мало, но… Я попросил бы вас всех не сходить с ума и не вытворять в деревне того, на что не решились бы в городе!

Лиза в недоумении уставилась на Журавского: о чем это он? Однако, намек, судя по всему, нашел своего понимающего слушателя. Наклонившись к Варе, Фролов весьма интимно промурлыкал:

— А то, чем в городе занимались — можно вытворять?

Тихонько хихикнув в ладошку, Ракитина ткнула Тимура локтем в бок. Парочка сидела совсем рядом, и Лиза невольно покраснела.

Конечно, она знала, что между противоположными полами возникают сексуальные отношения… чисто теоретически знала… Книги в доме Лучинских никогда не прятались под замок, поэтому «Мужчина и женщина» и медицинская энциклопедия были прочитаны просто так, для «общего развития». Техническая сторона вопроса казалась Лизе странной, даже забавной. Трудно было представить, что предстоит заниматься этим на самом деле. Неужели взрослые находят в таких занятиях удовольствие? И Варя с Тимуром — тоже? Лиза улыбнулась: пожалуй, у нее еще будет время определиться во мнении. Позже… когда дело дойдет до практики… может быть, годика через три?

И вдруг на ум пришла нечаянная мысль, от которой в кровь фонтанчиком впрыснулся адреналин. А что, если Виктор попросит ее о…? Что, если он предложит… Лизе стало жарко и холодно одновременно. Что тогда ей делать? Обидеться? Отказать? Или…? Она украдкой взглянула на Гордеева. Тот смотрел в окно со скучающим от преподавательских инструкций видом. По всей вероятности, намек никак не задел его сознания. У Лизы отлегло от сердца. И чего ради ей в голову лезут всякие глупости? Витя — серьезный, рассудительный… и он совсем не Тимур!

— …но есть еще одна проблема, — услышала, наконец, Лучинская продолжение речи Эдуарда Андреевича. — Местные ребята не всегда дружелюбно принимают городских, поэтому во избежание столкновений прошу вас лишний раз жителей не провоцировать и первыми в драку не лезть!

— С местными проблем не будет! — неожиданно подал голос Лихаманов. — У меня половина Ольховки — родня, договоримся!

— Что же ты сразу не сказал? — простонала Евгения Юрьевна. — Мы бы тебя в городе оставили.

Гришка обиделся:

— Думаете, я там упьюсь? А вот и нет, я зарекся! В прошлый раз перебрали с пацанами — так я за тридцать километров от деревни очнулся. До сих пор не знаю, как туда попал! — Припомнив былое, Лихаманов почесал в затылке. — Пришлось пешком домой топать.

На перроне станции «Ольховка» городскую делегацию встретил директор местной школы и заведующий овощебазой.

— Лихаманов, Федор Борисович! — отрекомендовался последний, до хруста пожав руку Эдуарда Андреевича. — Да-да, я родной дядька вон того рыжего!

Цвет волос, по всей видимости, был отличительной чертой семейства Лихамановых, потому что Федор Борисович пылал шевелюрой не менее яркой, чем Гришка.

— Решено поселить вас в школе, поэтому за размещение отвечаю я, — вставил словечко пожилой директор учебного заведения. — К сожалению, в классах идет ремонт. Разместим вас в спортивном зале, матрацы и постельное белье обеспечим, кормить будем в школьной столовой — полный пансион!

— А… душ с горячей водой у вас где-нибудь есть? — забеспокоилась Евгения Юрьевна, которую перспектива провести четырнадцать ночей в спортивном зале вместо спальни радовала как утопленника водоем.

— Есть шикарная баня! Только топить ее придется самим. — «успокоил» ее Федор Борисович и, оценивающе взглянув на Журавского, сделал выводы. — Думаю, что вы с этой проблемой справитесь. Ну, что ж, на работу завтра, пока отдыхайте. Первую неделю ждем вас на овощебазе, а там — и клубнику пора будет снимать. В качестве премии за ударный труд накормим ваших ребят ягодами «от пуза». Долго вспоминать будете!

Путь от школы до овощебазы был неблизкий, и, чтобы скрасить получасовую прогулку, девятиклассники занялись… охотой. Инициатором стал Сашка Задорин, который, вдохнув «дикий», неотравленный выхлопными газами кислород, почувствовал себя первобытным человеком. Петух, важно клевавший что-то на дороге, едва не стал легкой добычей, но успел вовремя вспорхнуть на забор. Оглянувшись вокруг жадными до развлечений глазами, Сашка увидел свинью, нежившуюся в луже у обочины.

— Добудем, что ли, бизона? — дико скаля зубы, поинтересовался Задорин у Олега и Лизы, присутствие которой подбивало его на свершение подвигов.

Лучинская рассмеялась:

— Наша охота будет отмечена в исторических летописях?

— Непременно!

Властный перст Александра указал на перепачканную в грязи свинскую обладательницу избыточного веса, которая тут же почуяла неладное и насторожилась.

— Дичь!!! — завопил Задорин, и вся троица с хохотом понеслась в сторону лужи.

Затея пришлась по душе еще кое-кому из одичавших на природе ребят, толпа неандертальцев увеличилась и бросилась за добычей. Свинья же, в панике теряя лишние килограммы, бросилась к воротам родного дома. Оттуда сразу появилась разъяренная хозяйка, домашнее животное было спасено, а городская молодежь была вынуждена покинуть поле брани.

— Детский сад, да и только! — процедил сквозь зубы Виктор Гордеев, шагая рядом с Тимуром и Варей в арьергарде процессии, растянувшейся на всю улицу.

Он тщетно старался разглядеть хотя бы спину Лучинской, умчавшейся на «охоту» вслед за Сашкой и Олегом. Где-то далеко впереди раздался новый взрыв хохота, и Виктор отчетливо различил звонкий смех Лизы, который нельзя было перепутать ни с чьим другим.

— Я бы на твоем месте привел ее сюда, — посоветовал Фролов, уже десять минут наблюдавший за терзаниями друга. — Девчонка должна быть рядом со своим парнем. Она твоя или нет?

Призыв к решительным действиям не понравился Варе.

— Не лезь не в свое дело! — одернула она Тимура, но Виктор этого уже не услышал.

Прибавив шагу, он быстро нагнал охотников.

— Лиза!

Лучинская обернулась: растрепанная грива каштановых волос, смешинки в глазах…

— Здорово было, да?

Она даже не заметила, что его не было рядом! Лиза хотела умчаться дальше, и Гордееву пришлось добавить в голос стали:

— Лиза!

— А?

Теперь она услышала и, вопросительно изогнув брови, оторвалась от азарта охоты.

Задорин дернулся было вслед за Лизой, чьим обществом наслаждался так недолго, но Олег удержал друга:

— Сашка, он позвал только ее.

— Господи! Как же мне все это надоело! — в который раз посетовала на судьбу Евгения Юрьевна, окинув взором свои временные владения. — Не понимаю, неужели нельзя было поселить нас в классах: мальчиков отдельно, девочек отдельно? А то живем, как в цыганском таборе!

Спортивный зал и так был негласно разделен на две половины, женскую и мужскую, а в центре самоорганизовалось некое подобие гостиной, где народ собирался вместе за чаепитием, болтовней или игрой в карты. Практически весь пол был устлан гимнастическими матами и матрацами, а импровизированные «кровати» — заправлены одеялами и постельным бельем, которое привезли из ближайшего пионерского лагеря.

— Знаешь, — потягиваясь, возразил ей Журавский. — А я считаю большой удачей, что у этого спортзала есть отдельный выход на улицу, а здание школы закрыто на о-огромный замок!

— Это еще почему? — фыркнула Леднева. — В классах было бы уютнее, там мы могли бы позволить себе расслабиться и, например, спать не в трико и футболках, а…

Эдуард Андреевич расхохотался:

— Женя! Да там нам с тобой вообще не удалось бы заснуть! Даже в этой маленькой школе классов гораздо больше, чем два, и мы с тобой не смогли бы находиться везде одновременно. Боюсь, что наши влюбленные парочки разбрелись бы по этажам, а нам с тобой пришлось бы каждую ночь организовывать поисковую экспедицию с фонариками. А здесь все на виду — даже пересчитать можно. Нет, определенно, вариант со спортзалом мне нравится гораздо больше!

— Почему ты так плохо о них думаешь? — вступилась за ребят Евгения Юрьевна.

Журавский пожал плечами и заговорщически понизил голос.

— Что же в этом плохого? Нам с тобой ведь тоже было по шестнадцать лет! Просто тот факт, что мы за них отвечаем, заставляет взглянуть на проблему несколько иначе. К тому же, я хотел бы стать отцом раньше, чем Фролов или Золотов, — невозмутимо добавил Эдуард Андреевич. Не обращая внимания на потерю дара речи у собеседницы, он хлопнул ладонью по коленке и поднялся. — Пойду, пожалуй, сыграю в карты!

— Эдик, это непедагогично, — попыталась задержать его обомлевшая Евгения.

Эдик наклонился к ней, и в его глазах запрыгали чертики.

— А, ну-ка, идем! Мы с тобой составим замечательную партию! — И, чтобы Женя не упиралась, поддел ее самую чувствительную «струнку». — Сама ведь утверждала, что логические игры — «конек» всех математиков? А карты — это чистая логика!

Появление в «гостиной» преподавателей ничуть не смутило игроков: Золотов сдавал карты, Фролов истязал самопальными аккордами гитару, которую прихватил с собой из города Эдуард Андреевич, остальные болтали между собой.

— И на что же вы играете? — строго потребовала отчета классная руководительница. — Надеюсь, не на деньги?

— Что Вы, Евгения Юрьевна! — поразился Тимур. — Откуда у нас деньги? Мы играем на желание! Не хотите попробовать?

— Фролов! Не много ли себе позволяешь? — одернул его Эдуард Андреевич.

Парень надулся:

— Да я ж не в плохом смысле, а в хорошем. Помните наш спор относительно похода?

— Опять этот поход! — возмутилась Леднева. — Вы и так целыми днями на воздухе! Зачем же вам еще и ночные путешествия?

Почувствовав в ее голосе слабинку, класс загомонил наперебой:

— Евгения Юрьевна! Днем — это работа, а поход — туризм!

— Мы хотим в ночное, как у Тургенева!

— Костер будем жечь, гитару возьмем!

— Это же романтика, Евгения Юрьевна!

— Ну, пожа-алуйста!

Леднева кашлянула и покосилась на Эдуарда Андреевича, который, пряча улыбку, старательно отворачивался.

— Романтика, говорите? Тургенев? Кажется, я узнаю, чей это почерк! Сразу вам заявляю: уговорить меня не удастся!

— А если нам сыграть на это, в карты? — азартно предложил Фролов. — Я выиграю — идем в поход!

Евгения Юрьевна прищурилась:

— А если выиграю я?

— Ну-у-у… — задумчиво протянул Тимур, соображая, что бы такое пообещать. — Тогда мы перестанем резаться в покер и подкидного до самого отъезда!

— По рукам! — вдруг согласилась она. — Но предупреждаю тебя, Фролов: я играю в карты лучше, чем просто хорошо! К тому же мне везет.

Она потянулась за колодой карт, и знаки, которыми обменялись за ее спиной Тимур и Эдуард Андреевич, остались ею не замечены.

— Сдавай! — бодро сказала Евгения Юрьевна, уже предвкушая свою победу.

«Это была Ваша самая большая ошибка!» — мысленно усмехнулся Фролов и спрятал в рукав козырного туза.

— Не понимаю, как я могла проиграть? У меня на руках была такая комбинация! — не переставала сокрушаться Леднева, уныло отмеряя по шоссе не первую сотню шагов.

— Не расстраивайся, — посмеиваясь, утешил ее Эдуард. — Не повезло в картах — повезет в любви!

— Прекрати издеваться! Ведь вы, должно быть, сговорились? Фролов! — позвала она в сгущавшиеся сумерки, где герой дня делился подробностями с теми, кто не присутствовал на эпохальном поединке. — Вы все это заранее продумали?

— Женя, мы не хотели тебя обидеть! Мы просто хотели в поход! — вынужден был признаться Журавский, которому тут же пришлось защищаться. Уворачиваясь от ее тумаков, он попытался заслонить собой Тимура.

— Я так и знала, что он передернул карты! — прокричала Евгения Юрьевна из-за спины Эдуарда. — Фролов, ты — шулер!!!

Подпрыгивая от веселья, Тимур в порыве честности приложил ладонь к сердцу:

— Я никогда этого не скрывал! Евгения Юрьевна, козыри просто липнут к моим рукам!

— Вы настолько откровенно бессовестны, что мне даже нечем вам возразить. Сдаюсь, — устала бороться Леднева и, подняв руки вверх, предрекла. — Но от этого похода ждите неприятностей.

— Ну, какие могут быть неприятности? — удивился Эдуард Андреевич. — Мы ведь от деревни и на пару километров не отошли! В любой момент вернуться можно.

Оптимистичный прогноз был нарушен ревом приближающихся моторов. Не прошло и трех минут, как дорогу городским туристам преградили пятеро парней на мотоциклах. Старший, сплюнув пыль, поднятую колесами, довольно нагло поинтересовался:

— И что за мелочь топчет нашу землю?

Девчонки охнули и попрятались за спины парней. Намереваясь начать мирные переговоры, Эдуард Андреевич выступил вперед, но его опередил Лихаманов:

— Рыжий! Ты в какое место глаза спрятал? К кому пристаешь?

Парень, который был рыжим не больше Лихаманова, тут же спустил пар.

— А-а! Гриня! Это ты городских на прогулку вывел? А мы-то думали, кто это рискнул, на ночь глядя? Что у костра пить будете? — задал абориген животрепещущий вопрос.

— Чай! — буркнул недовольный Лихаманов.

Рыжий поморщился:

— Тогда нам не по дороге!

И банда местных байкеров, дав газу, укатила дальше. Евгения Юрьевна шумно выдохнула:

— Я же говорила, что будут неприятности! Не пора ли нам вернуться?

— С этой мы неплохо справились, — констатировал Журавский с явным облегчением. — Григорий, тебе объявляется благодарность!

— Да чего там! — засмущался Лихаманов. — Это же был мой троюродный брат.

На поляне, которую Эдуард Андреевич еще пару дней назад присмотрел под место для привала, мальчишки сразу же принялись за разведение костра. Девчонки занялись разгрузкой рюкзаков с продуктами, приобретенными днем в деревенском магазине «для голодающих в пустынях африканцев», как пообещал продавщице Золотов.

До Африки провизия не доехала, ее земной путь закончился в супе, который Эдуард Андреевич с увлечением стряпал для своих питомцев. Очистив одну луковицу, Евгения Юрьевна порезала палец и теперь, вытянув ноги к костру, отдыхала от чуждой ей кулинарии. Когда суп перекочевал в желудки молодежи, вокруг разлилась атмосфера довольной сытости, и всех потянуло на подвиги.

— Сейчас спою! — решил вслух Эдуард Журавский и взял в руки гитару.

В течение часа он потчевал аудиторию походными песнями и туристическими байками, которых знал великое множество. Над страшными историями смеялись, серенадам подпевали. Совершенно неожиданно Евгения Юрьевна оказалась обладательницей бархатистого сопрано, и Журавский не удержался от комплимента:

— Женя, таким приятным голосом просто грех делать замечания и читать нотации. Лучше уж все время пой!

Леднева одарила его убийственным взглядом и, сбросив с колен собранные для нее цветы, отошла от костра.

— Промашка вышла, — прищелкнул языком Эдуард Андреевич и вручил Тимуру гитару вместе с советом. — Никогда так не делай!

Евгения стояла, прислонившись спиной к дереву, тень которого прятала ее от отблесков пламени. Не сумев разглядеть выражение ее лица, Журавский попытался обратить все в шутку:

— Простите, Евгения Юрьевна! Я — дурак. Поставьте мне двойку за поведение.

Она подняла руки к лицу и отвернулась к дереву. Всхлипывания. Плечи вздрагивают. Она плачет! Господи, да он и вправду идиот! Ведь придумал весь этот поход, чтобы создать романтическую обстановку. Хотел сказать ей, что любит. Да, черт возьми! Любит он ее, глупо дальше тянуть с объяснениями! Еще ни одной девушке он не посвящал целый год своей жизни! И все это при том, что они еще ни разу не переспали, вот парадокс-то! Он и сейчас ее хочет… Ну, не прямо сейчас… Он хочет ее насовсем, на всю жизнь, навсегда.

— Женя, — осторожно взял он ее за плечи. — Ну, что ты? Это же была просто шутка!

Всхлипывания перешли в приглушенные рыдания и, повернувшись, она уткнулась носом в его плечо.

— Мне надоели эти шутки, надоела эта деревня! Я ненавижу быть все время на виду! Хочу домой, где нет этих проклятущих насекомых, где не воняет дымом, где я могу побыть одна…

Остаток монолога утонул в слезах. Она по-детски обхватила его руками поперек туловища, и Эдуард бережно обнял ее, стараясь успокоить и согреть.

— Ты слишком долго была одна… Слишком привыкла к этому, слишком устала… — Он погладил ее по голове, как маленькую, и сжал в объятиях еще крепче. — Теперь я буду рядом. Всегда. Если, конечно, ты меня снова не прогонишь…

— Не прогоню, — пообещала она его плечу и подняла вверх заплаканные глаза, в которых отразились зеленые звезды. — Потому что… Я люблю тебя, Эдик… Просто люблю.

Удивление растаяло в поцелуе, долгом, нежном и влажном от ее слез. Разомкнув губы, он покачал головой и посетовал:

— Я первый хотел сказать тебе это!

Женя улыбнулась:

— Теряете хватку, Господин Журавский!

— Люблю тебя, Женька! — рассмеялся он.

После следующего поцелуя Эдуард вдруг отстранился и беспокойно посмотрел в сторону костра, откуда слышалось бренчание гитары.

— Слушай, а нам пора возвращаться! Наше отсутствие может быть неправильно истолковано.

Она сглотнула напросившийся смешок:

— С каких это пор ты стал заботиться о своей репутации?

Журавский состроил недовольную мину:

— С тех пор, как вынужден был стать примером для двадцати влюбленных друг в друга подростков. Клянусь: в городе я буду менее сдержан.

У костра тактично сделали вид, что не заметили ни заплаканных глаз Евгении Юрьевны, ни довольной физиономии Журавского. Тимур, терзая струны, подбирал на гитаре «Цыганочку», и Эдуард Андреевич, не в силах удержать рвавшуюся на волю энергию, пустился в пляс. Глядя на его произвольные «па» и придуманные на ходу «коленца», Фролов скривился, как от зубной боли.

— Нет уж, Эдуард Андреевич! Не стоит так издеваться над искусством! Ваша «Цыганочка» больше на «Гопак» похожа. Давайте-ка меняться местами.

Журавский обнял деку гитары, прижал пальцами струны на грифе и подмигнул:

— С выходом, Тимур?

— С выходом, — тряхнул кудрями Фролов и потянулся, разминая суставы. — Учитесь, пока я жив!

Он провел напряженно раскрытой ладонью по угольно-черной шевелюре и, будто сбросив с себя груз цивилизации, резко уронил руки вниз. Рвущая душу мелодия, которую сумел извлечь из гитары Эдуард Андреевич, подхватила Тимура, и он понесся по поляне, издавая горловые звуки, взлетающие ввысь прямо из глубины его жаркой души. Исчез городской школьник, а гордый представитель племени конокрадов, то томный, то озорной, то страстный, приковал к себе все взгляды. Вмиг стало ясно, что же в Тимуре заставляет так сильно биться Варино сердце. Последний аккорд, оборвавшийся где-то на высоте верхушек деревьев, бросил цыгана на колени, и он замер, словно исчерпав все жизненные силы. Целую минуту никто не решался нарушить тишину, а потом аплодисменты сорвались лавиной. Часто дыша, Тимур встал и вытер рукавом пот со лба. Варя молча обняла его, и они вместе присели к костру.

— Ты прав, Эдик, — задумчиво пробормотала Евгения Юрьевна. — За ними нужен глаз да глаз.

Журавский усмехнулся: и вправду, уж скорей бы домой! Сдать гиперактивных подростков на руки родителям, а самим заняться тем, чем этим детям пока рановато. Жаль, что здесь нельзя: спички возле пороха не поджигают! Скорей бы домой!

Потом были «Изгиб гитары желтой», «Yesterday», рок-н-ролл и много чего еще. Поляна постепенно превратилась в нечто среднее между концертным залом и дискотекой. Когда Эдуард Андреевич заиграл «Сказки Венского леса», Сашка улыбнулся. Этот вальс был совершенно особенным. В прошлом году Ольга Михайловна научила дочерей, Сашку и Олега вальсировать. Тогда вся компания долго дурачилась, а потом «раз-два-три» сложилось в танец, и Задорин с Лизой легко закружились по комнате под «Сказки Венского леса». Сашка поискал ее глазами, и понял, что сделал это зря.

Лучинская давала уроки танцев Виктору Гордееву. Сбиваясь с такта и наступая партнерше на ноги, он топтался по траве с изяществом ростральной колонны. Состояние обуви, по всей вероятности, мало беспокоило Лизу, она смеялась и давала обучаемому попутные советы.

— Как ты считаешь, Эдик, они когда-нибудь устают? — зевнула Евгения Юрьевна. — Или внутри у каждого вечный двигатель?

— Сейчас узнаю, — пообещал Журавский и отложил гитару в сторону. — Молодежь! Пора пить чай! Вода в ведре закипела.

Несмотря на разочарованное «у-у-у», пронесшееся по поляне, Эдуард Андреевич достал из рюкзака пачку чая и передал ее Золотову, стоявшему к костру ближе всех.

— Заваривай! — скомандовал глава экспедиции и уселся рядом с Женей.

— Я? — Артем в недоумении повертел в руках упаковку. — А я не умею!

— Да чего здесь уметь? Сыпь в ведро — и все дела! — перехватил инициативу Фролов и протянул руку за чаем.

Но Артем внезапно решил довести начатое до конца. Посветив на пачку фонариком, Золотов деловито прочитал все, что было на ней написано.

— Здесь сказано, что чай зеленый! — сообщил он во всеуслышание. — Это ничего? Или дать ему дозреть?

— Сыпь такой! — позволил Эдуард Андреевич. — Зеленый даже полезнее.

Золотов неуверенно наклонил упаковку над ведром, сунулся туда с фонариком, а потом вытряхнул в кипящую воду оставшуюся в пачке заварку.

— Ну как? Позеленело? — смешливо осведомился Фролов.

Артем пожал плечами:

— А кто ж его знает? Не видно ведь ни черта! Кто рискнет не отравиться?

Заранее уверенный в результате, Эдуард Андреевич храбро протянул свою кружку, и через несколько минут, отметив, что Журавский все еще жив, его примеру последовали и все остальные. Отведав «зелененького», туристы расселись вокруг костра, стараясь отогнать предутреннюю дремоту анекдотами.

Фольклор интересовал Виктора меньше всего, поэтому он увлек Лизу на бревнышко к самому краю поляны. В последнее время его стали раздражать косые взгляды и смешки одноклассников, которые с подачи Золотова и Белянской вовсю обсуждали их отношения, не забывая посматривать в сторону Задорина.

— Может быть пойдем, прогуляемся? — предложил Гордеев, мечтая очутиться с нею где-нибудь подальше отсюда: например, на необитаемом острове.

Лиза поежилась.

— А ты не боишься светящегося геолога? — страшным шепотом поинтересовалась она, вспомнив о герое последней байки, рассказанной Эдуардом Андреевичем.

Он не поверил своим ушам:

— Лиза, ты серьезно?

— Конечно, — попыталась отшутиться Лучинская. — Возьмет и выскочит вон из-за той елки!

Все еще не понимая, дурачится она или вправду боится, Гордеев, поморщился.

— Этот тот геолог, который заблудился и наелся мухоморов?

— Нет, тот, который искал клад и провалился в фосфорицирующее болото!

Ее глаза расширились — и Виктор поверил в ее испуг. Точно: детский сад!

— Ну ты даешь! — смеясь, он легонько толкнул ее в плечо. — Струсила из-за детской страшилки!

— И совсем я не струсила! — задиристо возразила она и толкнула его в ответ.

— Струсила-струсила!

Он стал тормошить ее, она отбивалась и хохотала:

— Да ни капельки! Нисколечко! Совсем!

Руки сами переплелись в объятия, смеющиеся губы соприкоснулись. Гордеев бросил быстрый взгляд в сторону костра. Там тоже хохотали: Эдуард Андреевич изображал Жванецкого, одноклассникам не было до них никакого дела.

Потеряв его поцелуй, Лиза открыла глаза, но Виктор уже вернулся и снова прильнул к ней. Дремавшие в глубине мурашки зашевелились и стали гоняться друг за другом. Она улыбнулась мокрыми губами:

— Щекотно!

Он подавился смешком:

— Слушай, я так не могу! Ты когда-нибудь бываешь серьезной?

Она кокетливо прикрыла глаза ресницами и с трогательной покорностью подставила губы. Кротость, так не свойственная Лизе, вызвала у него эмоциональное цунами! Смеяться расхотелось. В горло будто влили рюмку алкоголя, и Виктор, опьяненный страстным желанием целовать ее совсем по-другому, раздвинул створки ее рта, проникая внутрь.

Лиза задохнулась. Ничего себе! Она и не предполагала, что так бывает. Кислород быстро закончился, и она отвернулась, чтобы сделать глоток. По его щеке скользнули каштановые кудри. Два учащенных дыхания. Тонкий аромат весны от ее локонов — и Виктор нырнул в них лицом. Что же это за запах? Что-то цветочное… Похоже на…

— Знаешь, чем ты пахнешь? — прошептал он ей на ухо.

— Дымом от костра? — попробовала предположить Лиза все еще неверным от волнения голосом.

— Нет. Ты пахнешь ландышами.

Она улыбнулась и, опасаясь снова встретиться с его требовательным ртом, спрятала лицо у него на шее. Губы нашли биение его пульса.

«Какая же ты классная, Лиза!» — чуть не сорвалось у него с языка. Он хотел прижать ее к себе еще теснее, но рука, обвившая ее стан, неосторожно взяла выше, и вместо талии его пальцы сдавили упругую мягкость… ее груди. Виктор отпрянул. Сейчас она влепит ему пощечину — и на этом закончится все: ландыши, смех, поцелуи… Он подавил в себе желание зажмуриться.

— Лиза, я… э-э-э… Я нечаянно!

Черт, куда же теперь девать руки?

Она удивленно подняла брови, секунду вглядывалась в его зрачки и спокойно кивнула:

— Я поняла. Ты не хотел.

«Ну, не то, чтобы совсем не хотел», — рождающей электричество молнией пронеслось у него в голове.

Клубника в бейсболке Тимура начала давать сок, и он сокрушенно прицокнул языком:

— От Вари попадет. Не отстирать теперь.

Федор Борисович Лихаманов держал свое слово и ягод за работу в теплицах не жалел. Сегодня была суббота, выходной, но Виктору и Тимуру захотелось побаловать девчонок клубникой. В ожидании назначенных свиданий парни сидели на скамейке возле деревенской школы. Фролов курил, а Виктор загорал, подставив лицо вечернему солнцу.

— Не боишься, что вы с Лучинской можете не доучиться до выпускного? — вдруг задал вопрос Тимур, выпустив вверх струйку дыма. — Тогда не видать вам золотых медалей, как своих ушей.

— С чего бы это? — лениво поинтересовался Гордеев, не размыкая век.

— Залетите — и привет учебе! — Фролов улыбнулся во все тридцать два зуба и жестом показал очнувшемуся от дремоты другу огромный беременный живот. — Я видел, как вы вчера целовались!

Гордеев фыркнул:

— От поцелуев дети не рождаются!

— Ты хочешь сказать, что еще не спал с ней? — На лице Тимура отразилась крайняя степень удивления, сигарета зависла на полпути. — Ну, Витька, ты даешь! Будь Лучинская моей девчонкой — уж я бы такого случая не упустил!

— Значит, счастье, что она не твоя! — довольно усмехнулся Гордеев, надеясь поставить на этом точку, но Тимур тему еще не исчерпал.

— Так ведь и не твоя еще! — Он притушил сигарету и, выбрав из кучи ягод довольно крупную клубнику, показал на нее глазами. — Ты хоть знаешь, что надо делать, чтобы девчонка не забеременела? Да и вообще…

— Читал, — хмыкнул Виктор, не собираясь играть в плейбоя.

— Читал! — передразнил его Фролов и добродушно толкнул друга плечом в плечо. — Дурак ты, Витька! Не соображаешь, в чем себе отказываешь. Это же… м-м-м… — Он отправил клубнику в рот и раздавил ее языком, сравнивая ощущения. — Мы с Варюхой уже давно не играем в детские игры, у нас все по-настоящему. Риск, конечно, есть… Говорят, что способы типа «вовремя остановиться» не всегда срабатывают, но, кто не рискует… Поверь мне, эта игра стоит свеч!

Гордееву вдруг стало интересно.

— Слушай, а если у вас «не сработает», что станешь делать?

— Женюсь, — коротко пожал плечами Тимур. — У нас в семье все браки ранние, никто и не ждет, чтобы я стал исключением. По мне — так хоть сейчас в ЗАГС!

— А учиться? — опешил Виктор, его жизненный сценарий был несколько иным.

— Пф-ф! — скривился Фролов и вытащил застрявшее между зубами клубничное зернышко. — А на чёрта мне эта учеба? Достало ведь уже всё: формулы, графики — скучища! Я всё равно к отцу пойду работать, в ресторан, так что все его мечты запихнуть меня в институт — пустая трата времени. А Варя пусть учится… Если успеет. — Он покачал головой. — Только вот ее одну отпускать в институт страшновато. За девчонками в оба глаза смотреть надо: кто этого попробует, потом уже не остановишь! Главное — вовремя уздечку накинуть.

Фролов задумчиво повертел в руках еще одну клубнику и, так и не надкусив, положил ее на место.

— Да-а, Тимка, ты — философ! — посмеиваясь, оценил его теорию Гордеев, но Тимур своей серьезности не изменил.

— Советую и тебе быстрей начать «философствовать», а то Лучинскую не удержишь! У нее же не взгляд — огонь! Уведи ее куда-нибудь погулять. Здесь же простор! Природа! — Он понизил голос и пристально посмотрел на друга. — Подумай сам: если не ты — то Задорин!

Виктор резко поднял глаза, и его сжавшиеся в ниточку губы ясно показали, что подобная мысль его уже посещала.

Солнце стояло высоко над горизонтом. Ласковый летний ветер играл длинной густой шерстью огромного луга, который простирался от деревни до леса. Волны изумрудного цвета, пробегающие по высокой сочной траве, были настолько похожи на морскую зыбь, что у Лизы возникло ощущение, что она находится на берегу залива, а не на опушке ореховой рощи.

Гордеев на луг не смотрел. Портреты ему нравились гораздо больше, чем пейзажи. Растянувшись на траве в полный рост, он наблюдал за Лизой, которая, поджав ноги, сидела среди вороха ромашек и сосредоточенно плела венок. Первый из них уже украшал ее макушку, второй, очевидно, был предназначен для него. Цветы Лиза нарвала по дороге сюда, во время которой не проронила ни слова, да и сейчас разговорами его не баловала.

Виктор знал, почему она дулась. Сегодня утром он отчитал Лизу за то, что она позволила Задорину донести свое ведро с водой. Когда он увидел их снова вместе — ну, просто не сдержался! Да и, скажите, пожалуйста, кому понравится, когда твою девушку на твоих же собственных глазах обхаживает другой?

— Лиза, не сердись! — попробовал Гордеев заключить «мировую» и потянул ее за подол зеленого сарафана, застегнутого спереди на маленькие белые пуговички. Как ромашковый луг!

Ответа не последовало. Лиза взяла с травы еще один цветок.

— Лиза!

— Что?

Односложно. Бесцветно. Взгляда нет. Она так и будет изводить его капризами? Ладно, будем выяснять отношения.

— Почему ты попросила Задорина?

Дурацкий вопрос!

— В умывальнике закончилась вода, — логично объяснила Лиза, вплетая в венок очередную ромашку. — Было жарко, мне захотелось умыться.

Что жарко — так это уж точно. Гордеев расстегнул пару верхних пуговиц рубашки. Сколько же терпения нужно, чтобы с ней разговаривать!

— Ты же понимаешь, что я не об этом. Почему ты не попросила меня?

Она пожала плечами:

— Ты был далеко, Сашка проходил мимо. Вот и все.

В следующий раз она, может быть, попросит Задорина помочь ей умыться? Разумеется, если он снова будет «проходить мимо»? Виктор сел.

— Лиза, ты понимаешь, что ставишь меня в дурацкое положение? Как я выгляжу в глазах всех остальных, когда Задорин демонстративно увивается за тобой, а ты его поощряешь?

Озабоченный серебристый взгляд взметнулся к его глазам.

— Всех остальных? Витя, кого это — всех? Есть ты, есть я, а кто это «все остальные»?

— А есть Задорин, — напомнил он ей, так и не ответив на вопрос.

Лиза повысила голос:

— Витя, ну, послушай же! Сашка, он… ну, он мне, как брат, понимаешь? Мы вместе выросли, и я…

Да за кого она его принимает? За безмозглого слепого кретина? Гордеев поднялся на ноги.

— Ты что, смеешься? С кем это «вы выросли»? Ты знакома с ним всего три года!

— Пожалуйста, не проси меня! — Ее лицо исказилось. — Я не могу перестать общаться с Сашкой, но я обещаю тебе…

Он перебил:

— Неужели тебе безразлично, что о нас говорят?

— Да абсолютно! — с досадой фыркнула Лиза. — Мне это совершенно, абсолютно, стопроцентно фи-о-ле-то-во!

Внутри у нее начало расти раздражение. Почему он все время заставляет ее отчитываться? Какая, к дьяволу, разница, кто принес ей это дурацкое ведро? И почему она должна думать, как бы так пообщаться с друзьями, чтобы это не вызвало пересудов? Не в силах достучаться до Гордеева, Лиза выместила свою злость на несчастном ромашковом венке. Скрепляя его концы, она резко затянула узел и стала по одному обрывать лишние стебли.

От ее вызывающего вида Виктор окончательно сорвался:

— Чего ты добиваешься? Чтобы надо мной потешался весь класс? Или весь город? — закричал он на нее сверху вниз.

Черт побери, да как же ему надоело с ней ругаться! Неужели так трудно признать его правоту? Ведь он прав!!!

Лиза вскочила. Позволить орать на себя — вот этого она уж точно не могла. Серебро в глазах гневно сверкнуло.

— Если для тебя так важно, что подумает о тебе Золотов, то почему ты еще здесь? Беги, спроси у него, у Белянской, можно ли тебе гулять со мной по лесу или лучше посидеть у них на виду, чтобы им было, о чем потом болтать?

Нет, она переходит все границы!

— Ты переворачиваешь все с ног на голову!

— Ничего подобного! — Теперь она кричала в полный голос. — Конечно, если ты хочешь, то мы с тобой станем спрашивать у «всех остальных» разрешения на каждый твой поцелуй…

Она собиралась нахлобучить на него многострадальный венок, но он поймал ее за обе руки. Лизе стало больно. Его венок упал, она попыталась вырваться, но Виктор был сильнее.

— Нет, разрешения на поцелуи спрашивать мы не станем.

Ледяной голос. Взгляд — клинковая сталь.

Он что, решил наказать ее за дерзость? Виктор наклонился к Лизе, но ей совсем не хотелось целоваться! Она все еще чувствовала… много чего, даже не перечесть!

— Отпусти! — дернулась она.

Еще не успевший сойти гневный румянец, каштановые локоны пополам с ромашками, испуг в самой глубине ее зрачков… Все это вдруг вызвало такой острый приступ желания, что Гордеев на секунду замер. Вот он, момент «сейчас или никогда»! «Подумай сам: или ты — или…» Про другое «или» думать было невозможно, тем более, что голова уже не работала.

С силой впившись в ее губы, он заставил ее опуститься на ворох ромашек. Его руки запутались в длинных кудрях, но отвернуться ей не дали. Венок соскользнул по волнам ее волос куда-то в траву. Упрямые губы, наконец, сдались и раскрылись — и Лиза перестала вырываться. Прав все-таки Тимур: девчонок нужно укрощать!

Поцелуй становился все более проникающим, и ее обдало жаром. Лизе захотелось одновременно прижаться к нему и оттолкнуть. Раскаленный спазм, возникший в горле, стекал все ниже, расплавляя на пути остатки ее сопротивления. Она подалась вперед и, обняв его за шею, ответила на поцелуй, который из яростного тут же превратился в нежный. Виктор оторвался от ее рта только затем, чтобы потребовать:

— Не смей больше кричать на меня! Никогда, слышишь?

Вместо того, чтобы снова возразить, она коротко кивнула, и он вернулся в омут ее губ. Сердце колотилось со скоростью горошин, сыплющихся на поднос. Руки Виктора, перебирающие ее локоны, спустились на плечи, а потом… Лиза ощутила его ладонь на своей груди. Его длинные и вдруг похолодевшие пальцы едва заметно подрагивали, а из-под них, как круги по воде, разбегались по ее коже мурашки.

— Ты снова «нечаянно»? — прошептала она, почти не размыкая их губ. — Или «не хотел»?…

— Хотел… хочу… — его голос сорвался. — Я хочу тебя!..

О-ох! И что теперь? Кажется, это слишком…

Все сильнее сжимая упругий холмик под зеленой тканью ее сарафана, другой рукой он разыскал на нем застежку и уже справился с первой беленькой пуговичкой, но тут Лиза отстранилась. Не то, чтобы его прикосновения были ей неприятны… скорее, даже наоборот, но инстинкт самосохранения сработал безотказно. Прикрыв тыльной стороной ладони припухшие губы, Лиза отрицательно помотала головой.

— Иди ко мне! — позвал он, задыхаясь без ее поцелуя.

Она была уже на расстоянии шага и отдалилась еще.

— Нет… Витя, нет.

Не может быть! И это всё? Он ведь мысленно уже был с ней… в ней…

— Лиза! — Виктор судорожно сглотнул. Он просто не мог отпустить ее сейчас! Он привстал и потянулся, чтобы схватить ее за руку, но Лиза почти отскочила.

Забавно все-таки наблюдать за парнями! Совсем ведь не могут себя контролировать! Лиза, уже стряхнувшая с себя власть желания, не удержалась от улыбки и оглянулась в поисках путей отступления.

— Иди сюда! — приказал Гордеев, оценивая расстояние между ними, которое увеличивалось с каждой минутой. — Это же глупо. Ведь все равно поймаю!

Ей, кажется, нужен был только повод.

— Поймаешь? Ну, догоняй!

— Что???

Из ее глаз брызнули серебристые смешинки.

— Догони меня! Ты что, бегать разучился?

Гордеев не успел опомниться, как Лиза, распрямившись, словно легкая пружина, пустилась наутек. Чтобы прийти в себя, Виктор тряхнул головой. Голова кружилась. Разве так бывает? Он сделал все, чтобы показать, насколько он к ней неравнодушен, а она — бегать его зовет? С ума сойти! У Тимура, наверняка, таких проблем не было!

Гордеев резко встал и тут же согнулся пополам от болевого спазма. Будто кто-то с размаху дал ему коленкой между ног! Чертовы гормоны! Его тело категорически отказывалось «остывать». Так, что там рекомендовали в книжках при непрошеной эрекции? Подышать, подумать о чем-то, не связанном с сексом… Ёлки, и как, интересно, о нем не думать? Виктор шумно выдохнул. Хорошо, хоть Лиза этого не видит!

Где она там? Зеленый сарафан мелькал уже далеко за деревьями. Виктор усмехнулся. Чер-те что за девчонка! Понятно, конечно, что у нее пока одни ромашки в голове, и до спокойной рассудительной Вари Лизе еще расти и расти! Но… Если он сейчас не сделает ее взрослой — она может достаться кому-нибудь другому! «Моя! Все равно она будет моей!» — решил Гордеев и сожалением посмотрел на примятую траву и ромашки. Два сплетенных Лизой венка остались сиротливо лежать на опушке ореховой рощи.

Солнце пробивалось сквозь листья орешника, создавая причудливо кружевные тени. Виктор оглянулся по сторонам. И где ее искать? По всему лесу?

— Лиза! — закричал он. — Мы играем в прятки или в пятнашки?

Вместо ответа ему в плечо угодил недоспелый орех, Гордеев поднял глаза и среди ветвей увидел зеленый сарафан. Лиза улыбалась и болтала ногами. Ну, как на нее сердиться?

— Что за детский сад? — укоризненно произнес он и мотнул головой в сторону луга. — Только что ты была совсем взрослой, а теперь вдруг сбросила лет десять! Как это у тебя получается?

— Я знаю секрет вечной юности, — рассмеялась она.

— Скорее уж, вечного детства! — проворчал Виктор и, примеряясь, обошел вокруг дерева. — Слезай!

Она нахмурила брови и сказала строгим тоном Власты Эрастовны:

— А ты обещаешь вести себя прилично?

— Всё! Мое терпение лопнуло!

Он ухватился за нижнюю ветку и, подтянувшись, полез наверх. Лиза сразу же перестала веселиться и перебралась повыше.

— Все равно же достану! — пообещал он, почти коснувшись ее ноги.

Она попятилась. Раздался хруст сухой ветки, треск рвущейся ткани… и Лиза, вскрикнув, полетела на землю. Его сердце упало вниз вместе с ней.

Спрыгнув с дерева, Виктор приземлился рядом и начал тормошить, стараясь поймать ее взгляд.

— С тобой все в порядке? Чем ты ушиблась? Голова не болит?

Лиза провела рукой по лбу и тряхнула кудрями.

— Ничего себе! — пробормотала она, поднимая глаза туда, где на трехметровой высоте повис зеленый лоскуток, который пару минут назад был частью подола ее сарафана.

Виктор с облегчением вздохнул:

— Фу ты! У меня чуть сердце не разорвалось! Идти можешь, космонавтка?

Он подал ей руку. Лиза поморщилась и попыталась подняться, но тут же, охнув, осела обратно на траву.

— Ногу больно, — пожаловалась она.

Ее левую коленку украшал огромный кровоподтек, а голеностопный сустав выглядел немного неестественно. Гордеев присел и осторожно дотронулся до ее щиколотки. Лиза побледнела.

— Слушай, а дело-то серьезное! — не на шутку перепугался он, озабоченно осматривая ее раны. — И, кажется, есть только один способ доставить тебя к врачу.

Виктор подхватил ее на руки и даже удивился тому, как легко это сделал. Лиза доверчиво прижалась к его плечу, и он сразу же почувствовал всю ее хрупкость и беззащитность.

Когда Гордеев внес Лизу в спортивный зал школы, все разговоры разом стихли. Снежана, которая делала к вечерней дискотеке новую прическу, застыла с поднятой вверх прядью и, окинув пристальным взором Лучинскую, злорадно констатировала:

— Допрыгалась!

Не обращая внимания на пронесшийся шепот, Виктор уложил Лизу на одеяло и коротко распорядился:

— Нам нужен врач!

— Я за мотоциклом! — моментально среагировал Лихаманов и испарился.

Клементьев и Задорин, которые до этого вторжения мирно играли в шахматы, почти сразу оказались рядом с Лизой. Первое, что бросилось в глаза Сашке — это разорванный подол сарафана и кровь на ее ноге. Ненависть закипела мгновенно.

— Что ты с ней сделал, подонок?!

Сашка схватил Гордеева «за грудки», и Олег едва успел перехватить его занесенный кулак.

— Подожди ты, Шурик! Сначала же нужно разобраться!

— Да что вы, с ума все посходили? — закричала на них Лиза. — Мне и так больно, еще не хватало вас разнимать!

Олег втиснулся между Сашкой и Гордеевым. Тимур подошел и встал рядом с Виктором. Вокруг собралась толпа, и больше дюжины глаз уставилось на Лучинскую. Стараясь смотреть только на своих друзей, она слабо улыбнулась:

— Ребята, вы не поверите, но я упала с дерева!

— С какого еще дерева? Зачем ты его выгораживаешь? — действительно не поверил ей Сашка, выплеснув поток ненависти в сторону соперника.

Олег заинтересованно пригляделся к Лизиной окровавленной коленке: рана была рваной, и вряд ли Гордеев тащил ее через чащу леса…

— Шурик, послушай ее, — тихо посоветовал он другу. — Она говорит правду.

— Конечно! — Лиза добавила в голос бодрости и затараторила. — Я хотела нарвать орехов, но на дереве оказалась сухая ветка, я на нее наступила…

— …а Гордеев, разумеется, случайно гулял под этим деревом и поймал тебя! — ехидно передразнила ее Белянская.

— Если бы я ее поймал — она не сломала бы ногу! — испытывая чувство вины, проговорил Виктор. Наверное, он и вправду был виноват: увлекся.

— Вряд ли это перелом, скорее похоже на вывих, — засомневался Олег и, присев рядом с «пациенткой», приказал со знанием дела. — Ну-ка, пошевели пальцами!

Лиза прикусила губу и выполнила требуемое действие.

— Я же говорю: вывих! — торжествующе подтвердил свой диагноз Клементьев. — А коленка — ерунда! Думаю, даже зашивать не придется. Сейчас перевяжем — и всего-то делов!

Лиза нерешительно предположила:

— А сустав тоже сможешь вправить?

— Не знаю, — смутился Олег. — Я же не волшебник, я только учусь…

— Где тут пострадавшая? — прогремел у входа голос Эдуарда Андреевича.

По-видимому, новость распространилась и до беседки школьного сада, где проводили время учителя.

— Что случилось? — засуетилась Евгения Юрьевна и, увидев плачевное состояние Лизы, побледнела больше своей ученицы. — О, Господи!

— Тише, Женя! Сейчас разберемся! — энергично скомандовал Журавский, но одного взгляда на Лизину ногу оказалось достаточно, чтобы он посерьезнел. Олег изложил свою версию.

— Лиза, у тебя действительно вывих, — согласился преподаватель, обследовав сустав.

— Гришка поехал за врачом, — сообщила Лучинская. Она стала уже белее снега. Нога жутко болела и начала отекать.

Эдуард Андреевич посмотрел на часы.

— Шесть вечера, воскресенье. Вряд ли в местной поликлинике кто-то есть, а до районной больницы — три часа езды. — Он задумчиво что-то прикинул. — Когда мы с друзьями сплавлялись по реке, я такого насмотрелся… И конечности ломали, и суставы приходилось вправлять… Так что, если ты разрешишь — я, как опытный костоправ, сумею починить твою ногу. Ты мне доверяешь? — бодро улыбнулся он.

Лиза мужественно кивнула.

— Будет немного больно. Потерпи, — предупредил Журавский, опускаясь на колени на ее одеяло, и выжидающе спросил. — Готова?

Лучинская судорожно уцепилась за ладонь Виктора и закрыла глаза. Крепко захватив одной рукой ее голень, другой — основание стопы, Эдуард Андреевич резко дернул, вправляя сустав. И Лиза первый раз в жизни потеряла сознание.

— И что же было дальше? — нетерпеливо поинтересовалась тетя Люся, перебирая морские камушки.

Волны облизывали песок пляжа, море сияло яркими бликами. У линии прибоя трехгодовалые двойняшки, сыновья тети Люси, с хохотом стреляли из водяных пистолетов в двоюродных сестер, Катю и Аню.

Отпуск на берегу моря был непременным атрибутом лета, и семья Лучинских каждый год проводила несколько недель в Славянке, в гостях у сестры Ольги Михайловны. Людмила была на одиннадцать лет моложе Ольги и ровно на одиннадцать — старше Лизы, поэтому приходилась подругой им обеим.

Лиза перевернулась на спину.

— После того, как я упала с орехового дерева? — продолжила она свой рассказ, прикрывая глаза шляпкой. — Наш преподаватель, который оказался по совместительству доктором Айболитом, пришил мне новую лапку — и теперь я, как новенькая!

Лиза помахала в воздухе ногой, на которой еще красовался заживающий кровоподтек, и призвала присутствующих убедиться в ее полной исправности.

— Не слушай ты ее, Люся! — вмешалась в разговор Ольга Михайловна. — Ты не представляешь, что я пережила! Звонит мне на работу некто, представляется Лихамановым Федором Борисовичем и говорит: «Вы только не волнуйтесь, с Вашей дочкой все в порядке, но ее надо отвезти домой, а то она ходить не может»!

— Ой, мама! Просто все мужчины — паникеры! — беззаботно отмахнулась Лиза. — Это Гришка дядю своего напугал — вот он и стал тебе звонить. А я вполне могла и на поезде со всеми доехать, не обязательно было папу на машине присылать. Наши ведь только сегодня домой возвращаются!

— Лежи уж! Отдыхай, источник паники! — усмехнулась мама. — Кто до сих пор хромает? Я, что ли?

— Никак не возьму в толк: что ты делала на этом дереве? — пожала плечами тетя Люся.

Племянница тяжело вздохнула:

— Сколько же можно повторять? Орехи рвала! Яблоки там, вроде, не растут!

— Какие могут быть орехи в июне? — недоумевая, проговорила Ольга Михайловна.

Ее дочь постаралась оправдать свои действия:

— Я всего лишь хотела проверить: доспели они или нет?

— Вряд ли орехи созреют в это время года, — хитро улыбнулась тетя Люся. — А вот ты, юная натуралистка, уже в полном порядке! У тебя полный дом женихов, а ты все по деревьям лазаешь!

— Вот и я говорю, что давно уже пора вести себя соответственно! — подхватила Ольга Михайловна и вдруг осеклась. — Каких еще женихов? Люся, ты преувеличиваешь! До окончания института — никаких женихов! Лизе учиться надо, а замуж она всегда успеет!

Мама натянула дочке шляпу на самый нос, Лиза поправила ее и, переглянувшись с тетей, хихикнула.

— Можно подумать, она нас спрашивать будет! — резонно заметила Людмила Михайловна. — Придет ведь однажды домой, как я, и скажет: «Предки! Я замуж выхожу!»

Журавский едва отыскал на железнодорожном вокзале работающий телефонный аппарат. Откомандировав Женю «пасти» подопечных на автобусной остановке, и, «стрельнув» у нее двухкопеечную монету, он отправился звонить Марии Васильевне.

— Тетя Маша? Привет! Да я, я! — снисходительно рассмеялся он в ответ на восторженные восклицания тетушки. — Мы уже приехали, но у меня к тебе просьба: ты двери мне не открывай, ладно?.. Нет, я не шучу! Так надо. Сделай вид, что тебя нет дома или… еще лучше, и вправду, сходи в гости к своей Анне Ивановне — тогда и в шпионов играть не придется… Нет, мне не нужна квартира. Я вообще вернусь завтра утром, ты меня не теряй… Это секрет… Ну, ладно, ладно, уговорила, скажу. Хочу сделать ей предложение! Тихо, только без эмоций, рано еще. Ну, все, пока. Завтра увидишь меня счастливым человеком.

Женя, насупившись, сидела на дорожной сумке.

— Ну, где ты ходишь? Мы уже два автобуса пропустили! — недовольно проворчала она. Каждая минута, отделяющая ее от родного душа, казалась ей пыткой.

Журавский протянул ей «двушку», отвоеванную у телефона молниеносной реакцией.

— Держи. Я не дозвонился.

Леднева махнула рукой, сейчас ей было все равно.

Возле школы компания, которая провела вместе две недели, рассталась. Ребята отправились по домам, учителя — тоже. На знакомой лестничной клетке ничего не изменилось, но близость милого гнездышка со всеми удобствами чуть не заставила Женю прослезиться.

— Все! Больше я из города — ни ногой! — пообещала она, отпирая заскучавший без хозяйки замок.

Журавский позвонил в дверь тети Маши и с облегчением признал, что она умеет держать обещания: никто не ответил.

— Женя, у меня нет ключей.

Сыграть растерянность для Эдуарда ничего не стоило. Евгения сначала даже не поняла. Она стояла на пороге своей квартиры и уже мысленно включала кран горячей воды.

— Что?

— Я не взял ключи. Тети Маши нет дома. Ты приютишь усталого путника? — Он затаил дыхание, но соседка поступила так, как и было предписано его сценарием.

— Боже мой, ну конечно! — гостеприимно распахнула она дверь пошире. — Эдик, ты извини, я что-то туго соображаю. Эта полуночь-полудорога, плацкартный вагон, Тимур, который до утра издевался над твоей гитарой… Как я все это вытерпела?

Он посмеялся и хотел сказать, что споет ей сам, и гораздо лучше Тимура, но Женя даже не взглянула, как он закрыл входную дверь. Сбрасывая на ходу тенниски и ветровку, она устремилась в сторону ванны.

— Я в душ! Первая! — объявила она, и Журавский догадался, что сейчас ее сможет остановить разве что землетрясение.

Двадцать минут спустя родившаяся заново Евгения осторожно тронула его за плечо. Эдуард, умевший отключаться в любых спартанских условиях, дремал в кресле, подложив под голову штормовку.

— Эдик, ты сейчас ляжешь спать или пойдешь в ванную? — тихо спросила она. — Я постелю тебе здесь, на диване.

Он моментально открыл глаза. Она была одета в футболку и шорты, а совсем не в кружевной халатик, как рисовали ему краткие, но содержательные сновидения.

— Да, я лягу. Но сначала — тоже в душ.

Журавский стал расстегивать рубашку, и Женя вышла в соседнюю комнату.

— Держи! — бросила она ему полотенце, появляясь из спальни со стопкой постельного белья.

Он поймал полотенце на лету и перекинул его через плечо, загорелое и мускулистое. Женя отвела глаза в сторону.

На водные процедуры хватило пяти с половиной минут, и он появился из душа с мокрой головой и в одном полотенце, обмотанном вокруг бедер. Женя стояла к нему спиной и еще встряхивала одеяло, расправляя складки на пододеяльнике. Диван разложен не был, впрочем Эдуард на это и не рассчитывал.

— Приготовить что-нибудь поесть? — не оборачиваясь, поинтересовалась она.

Журавский поморщился.

— Нет, попозже. Я сам.

Он подошел к ней сзади и обнял, стараясь быть предельно нежным. На ее плечо упала капля с его волос.

— В ванне есть фен, — пробормотала Женя, не зная, как вести себя дальше.

Он поцеловал ее в шею.

— Жарко, и так высохнет.

Она хотела возразить, что сегодня утром было всего семнадцать градусов, но тут ей тоже стало жарко. Женя вдруг поняла, что из всей одежды на нем — только полотенце, да и то совсем не скрывает явных признаков его мужского к ней расположения. Его рук хватило, чтобы обвить ее в полтора раза. Ладони Эдуарда скользнули от ее талии вверх, большие пальцы обвели окружность Жениной груди, а потом он потянул из шортиков ее футболку.

— Эдик, подожди, — прошептала она.

Он развернул ее к себе лицом.

— Ты не можешь упрекнуть меня в том, что я мало ждал. Год назад ты вышвырнула отсюда идиота, который пытался облапать соседскую девчонку. Идиот поумнел, и девчонка ведь больше не будет драться? — Эдуард улыбнулся, стараясь зажечь в ее глазах ответную улыбку. — Сегодняшние я и ты — это ведь совсем другое дело…

Женя кивнула.

— Я люблю тебя, — поцеловал ее он.

И она ответила:

— Я тоже…

Теплые ладони под одеждой на ее спине. Завитки темных волос под ее пальцами на его обнаженной груди. Он снял ее футболку через голову, и Женя тряхнула головой, поправляя челку. Ее грудь подпрыгнула, и его желание уперлось ей в живот. Какой недоумок сказал, что женская грудь меньше третьего размера — это не грудь? Кажется, он сам… раньше… Мало ли чего было в этом «раньше»?

Он почти уронил Женю на узкий диван и стянул с нее шорты вместе с трусиками. Его полотенце полетело в сторону кресла и упало на пол вместе с оставленной на подлокотнике рубашкой. Из ее клетчатого кармана с громким звяканьем вывалились ключи от квартиры тети Маши.

Женя, которая не могла этого не заметить, удивленно взглянула на него. Опасаясь упреков, он поспешил накрыть ее своим телом.

— Прости, любимая, я просто не мог дольше ждать.

Она неожиданно широко улыбнулась и спрятала смеющееся лицо у него на плече.

— Конспиратор! Режиссер! Эдик, ты заставляешь всех плясать под свою дудку?

— Нет, не всех, — у него отлегло от сердца: упреков не будет! — Только тех, кого люблю!

— И те, кого ты любишь… А-а-ах! — недоговорила она.

Ее вскрик совсем не был болью, скорее — неожиданностью. Она совсем уже забыла как это бывает. Да и вряд ли это когда-нибудь раньше могло быть так. Так сладко… так безоглядно… так неповторимо счастливо… Он понял и вдохнул ее новое «а-а-ах», соединившись с ней еще и губами. Медленный глубокий поцелуй… Медленное глубокое проникновение…

Уплывая по волнам его ласк, она вдруг вспомнила то, от чего романтический туман в ее голове моментально рассеялся. Первый ее роман оборвался на предположении о ее беременности, и, кто знает, вдруг и Эдик не захочет… Женя вынырнула из поцелуя.

— Эдик, подожди! — озабоченно попросила она, вновь испытывая на прочность его терпение. — Остановись, слышишь?

— Не могу, — прикрыл глаза он. — Теперь уже — точно не могу!

— Я должна сказать тебе… Это важно!

Ее тон был слишком серьезен для ситуации, и Журавский очнулся. Что существенного Женя может сказать ему в этот момент? Быть может, она запоздало решила признаться в том, что в ее жизни однажды уже был мужчина?

— У тебя куча скелетов в шкафу? — попытался он шуткой пресечь поток неуместной сейчас откровенности. — Женя, мне плевать на них!

— Эдик! — в ее голосе послышалось отчаяние, и он, все еще крепко обнимая, замер в ней, глядя в зеленые глаза сверху вниз. — Я хотела сказать… я… не принимаю противозачаточные таблетки. И, боюсь, что у меня дома нет… ну, ты понимаешь?

Ах, вот оно что!

— Презервативов? — услужливо подсказал Эдуард, и усмешка скривила его губы.

Да если бы они были нужны, разве бы он об этом забыл? Журавский приподнялся над нею на локтях и решил, что пора просветить любимую женщину по некоторым вопросам.

— Женя, контрацептивы нужны людям, которые не хотят заводить детей. А я рассчитываю, что моя жена родит мне сына… или дочку. Как думаешь, кто у нас получится?

— Ты делаешь мне предложение? — ахнула она.

Он кивнул:

— Самое официальное. Только можно на колени я упаду несколько позже?

В черных бархатных глазах ее мужчины отразилось озорное счастье, и Женя позволила ему подарить ей всего себя… до последней капли.

Глава 5

1989—1990 годы

На исходе лета Виктор Гордеев получил, наконец, возможность насладиться домашним уютом и маминой заботой, что было особенно приятно после жесткой дисциплины спортивного лагеря, где он провел июль и август. Отпив из высокого стакана апельсиновый сок, Гордеев обвел взглядом безупречный порядок своей комнаты, поддерживаемый матерью в его отсутствие, и вдруг обнаружил пропажу.

Фотография Лизы, сделанная им еще весной, украшала его письменный стол уже несколько месяцев. Уезжая в лагерь, Виктор не решился взять ее с собой, опасаясь настырных вопросов со стороны других ребят. Теперь фотография исчезла! Гордеев порылся в столе, перебрал несколько книг на полке и в одной из них нашел потерянное.

Лиза, в окружении ореола непослушных локонов, улыбалась ему со снимка. Не улыбнуться ей в ответ было просто невозможно! В последний раз они виделись еще в Ольховке, в тот день, когда Лизу забрал домой отец. Уехать с нею он не мог: впереди была еще почти неделя работы. Потом ее увезли куда-то на юг побережья, отдыхать, а он отправился в спортивный лагерь. Признаться честно, он жуть как соскучился!

После раннего отбоя делать в лагере было особо нечего. Предполагалось, что утомленные тренировками ребята будут просто отключаться, но молодые организмы сопротивлялись такому насилию. Далеко за полночь продолжались разговоры: парни болтали о своих подружках и хвастались любовными похождениями, большая часть которых была, конечно же, плодом их фантазии. Виктор посмеивался и думал о Лизе… и о себе.

Глупо было бы отрицать, что девушка действовала на него, как игристое вино: сначала становилось весело, потом сладко и, в конце концов, он терял от нее голову, как от изрядной порции алкоголя. Ее присутствие заставляло его совершать нелогичные поступки! А спонтанности Гордеев не любил, в его давно распланированной жизни просто не было для этого места!

Золотая медаль за окончание школы была только первым шагом, дальше его ждала Морская Академия и карьера капитана дальнего плавания. Он с детства бредил морями, и тот факт, что отец стал капитаном достаточно рано, только подстегивал его самолюбие. Виктор стремился во что бы то ни стало «переплюнуть» его достижения!

Еще год назад он твердо знал, чего хочет от жизни, но теперь в ней появилась Лиза. Забавная, своенравная, непредсказуемая… В воображении вдруг возникли ромашки и залитый солнцем луг… И тонкий запах ландыша от ее волос, и вкус ее поцелуев, и зеленая ткань сарафана, туго обтягивающая ее грудь… «Стоит мне только подумать о ней, как я начинаю сходить с ума!» — глубоко вздохнул Виктор, отгоняя видение.

А ведь он вел себя в тот день крайне необдуманно! Если бы Лиза не сбежала от него тогда… Если бы не дурацкое ореховое дерево и ее поврежденная нога — то он, вероятно, получил бы то, чего желал так страстно! Потому что Виктор Гордеев привык всегда добиваться своего! И сейчас… кто знает, какие проблемы предстояло бы ему решать сейчас? Не было никакой гарантии, что он смог бы «вовремя остановиться», да и вообще… этот способ предохранения от беременности действительно неэффективен! И Лиза вполне могла… В который раз при мысли об этом Гордеева прошиб холодный пот.

Ох, и наломал бы он дров! Ведь ему только шестнадцать, и он совсем не готов, как Тимур, забросить учебу и повесить на себя заботу о семье. Ранний брак и появление ребенка точно не входили в его планы! Но его отношения с Лизой развивались слишком стремительно.

— Кажется, нам с тобой пора притормозить! — подмигнул Виктор ее фотографии и поставил ее на старое место. Впереди ведь и вправду уйма времени, зачем торопиться?

В комнату вошла мама.

— С кем это ты разговариваешь? — настороженно спросила она и поставила на стол поднос с ужином.

— Да так…

Сын неопределенно махнул рукой, но его счастливая улыбка была адресована фотографии, которую Валентина Гордеева старательно припрятала, как только в июле за сыном закрылась дверь. Возвращение портрета этой легкомысленной девчонки совсем не порадовало хозяйку. Она напрасно надеялась, что снимок останется пылиться среди книг, и ее Виктор забудет о существовании какой-то там Лизы!

Сын был единственным смыслом существования Валентины Гордеевой, потому что кроме него у нее никого и не было. Бывший муж наслаждался обществом молодой жены, которая, по его словам, собиралась подарить ему нового ребенка. А Валентина все чаще чувствовала себя совсем одинокой. Вот и Витю, глядишь, окрутит какая-нибудь девица — только она сына и видела! Из-за затаенной на всех мужчин обиды от Валентины иногда доставалось и Виктору, но чаще она окутывала его своей ревнивой заботой, поощряя стремление сделать карьеру и не одобряя увлечений типа Лизы Лучинской.

— Витя! Тебе учиться надо, а не любовь крутить! — упрекнула она сына, многозначительно указав взглядом на портрет кудрявой девушки. — Ты должен помнить, что у тебя впереди выпускной класс, а потом вступительные экзамены…

— Знаю, знаю, — отмахнулся Виктор от старой песенки. — Разве ты дашь мне забыть об этом?

Глаза мамы в момент наполнились обиженными слезами.

— Не смей так со мной разговаривать! — всхлипнула она. — Я все-таки твоя мать и, между прочим, не бросила тебя, как папочка! Ему-то до нас и дела нет, а я всегда… все для тебя…

Виктор знал, что мама разбередила свою любимую рану, и теперь остановить ее будет совсем непросто. И он сделал то, что в таких случаях срабатывало всегда: обнял ее и погладил по волосам.

— Ну, не надо, мам! Ты у меня самая замечательная.

Из-за плеча сына Валентина скосила глаза на фотографию улыбающейся Лизы и торжествующе подняла брови. Вот! Пока что сын принадлежит ей! Ей одной!

— Кстати! — как бы невзначай сообщила мама. — Власта Эрастовна мне рассказывала, что постоянно видит эту твою… Лизу в компании двух молодых людей. Я не помню… Она называла фамилии… Кажется, один из них играл в вашем скандальном спектакле Фисбу!

— Задорин и Клементьев, — сразу понял Виктор, отпуская маму, и попытался чем-то оправдать Лизу. — Они ее друзья.

Попытка получилась неубедительная, потому что Гордеев и сам верил в это с большим трудом. Раздражение и досада, прозвучавшие в голосе сына, не укрылись от маминого внимания.

— Милый мой! — покачала головой Валентина. — Между мужчиной и женщиной не может быть дружбы! Только любовь… да и то — далеко не всегда!

В школьном дворе толпились выпускники, первоклашки и их родители. Для 10 «В» линейка на 1 сентября была в этом году последней, и это придавало мероприятию торжественности. Прочесывая отдельно стоявшие группы людей в поисках своего класса, Виктор столкнулся с Властой Эрастовной, которая так, между прочим, упомянула, что надеется на его более серьезное отношение к учебе и «даже не допускает мысли, что он ее разочарует». Пф! Замучила она его своими наставлениями!

Данное самому себе обещание не терять голову от Лизы Лучинской рассыпалось в пух и прах в ту секунду, как он ее увидел. Чуть вздернутый носик, блестящие кудри, короткая юбка… Что может быть привлекательнее?

Лиза, как ни странно, стояла среди других девчонок в стайке, которая окружала Евгению Юрьевну. Учительница математики, смеясь, отбивалась от вопросов о своей свадьбе. Галя Архипова держала ее правую руку и рассматривала обнимавшее безымянный палец Евгении Журавской золотое обручальное колечко — подарок Эдуарда Андреевича.

Лиза обернулась и, увидев Виктора, заискрилась улыбкой.

— Представляешь, они все-таки поженились! — подойдя к нему ближе, сообщила она новость. — Правда здорово?

Гордееву стало неловко. Она на что-то намекает? Думать про свадьбу для них — это пока рановато!

— Привет! — просто сказал он.

— Привет, — откликнулась она, погладив его лицо взглядом. На его левой щеке едва виднелся плохо вытертый след от губной помады.

— Почему ты на меня так смотришь? — улыбнулся Виктор, заметив, что ее брови изогнулись домиком.

— Соскучилась, — честно призналась Лиза и хихикнула. — А еще у тебя вся щека в помаде.

Она подняла руку и потерла пальцами кожу на его скуле.

— Это мама, — смутился Гордеев.

Лиза кивнула.

— Понятно.

От того, что она не стала сомневаться в его словах, на сердце у Виктора потеплело. Он наклонил голову набок, и ее ладонь оказалась зажатой между его щекой и плечом. Ее взгляд засеребрился нежностью, и Лиза провела большим пальцем по его губам. У него возникло желание схватить ее в охапку и закружить по двору.

— Гордеевы! — опустил их с небес на землю голос Снежаны. — Перенесите свои эротические сцены в домашнюю обстановку! Линейка уже начинается!

Классы выстроились в соответствии с отметками на асфальте школьного двора, и директриса потребовала тишины постукиванием по микрофону. Тот засвистел, и все поспешили зажать уши.

Власта Эрастовна отложила микрофон в сторону и профессионально поставленным голосом громко произнесла:

— Поздравляю вас с началом учебного года! Для кого-то он первый, для кого-то — последний…

Стоя в заднем ряду шеренги, Гордеев отключился от текста официальной речи почти сразу. Наклонившись к Лизиному уху, он тихо спросил:

— Как твоя нога? Больше не болит?

— Попрыгать? — шепотом поинтересовалась она и стрельнула в него смешливым взглядом.

Не успел он отказаться от предложения, как Лиза и вправду пару раз подпрыгнула на левой ноге. Тугие холмики ее груди под белой полупрозрачной тканью блузки тоже подскочили. Ну, как же не сходить с ума, когда она такая?… Виктор нашел ее руку, и Лиза переплела с ним пальцы.

— …В результате школьной реформы десятые классы теперь будут считаться одиннадцатыми, — продолжала вещать директриса. — И я рассчитываю на то, что наши выпускники, «перепрыгивая» через класс, станут не на год, а на целых два года умнее, рассудительнее и взрослее.

И Виктор мог бы поклясться, что из всей толпы Власта Эрастовна сумела выхватить взглядом его глаза.

Учебу 1 сентября отменили, потому что после линейки в подарок выпускникам были заказаны автобусы для поездки на море. Отъезжали от здания школы через час, и времени добежать до дома, чтобы переодеться, оставалось «в обрез».

— Давай я все-таки провожу тебя? — предложил Виктор, мысленно рассчитывая расстояние и время: пятнадцать минут до ее дома, минут двадцать там (девчонки поразительно долго собираются!), пятнадцать — обратно. Ему самому домой точно не успеть! Но отпускать Лизу тоже не хотелось, и он тянул время, перебирая ее тонкие пальцы.

Лучинская рассмеялась:

— Ну, хочешь, я пойду с тобой? А мой купальник Сашка с Олегом принесут.

Его скулы вспыхнули гневным румянцем, и Лиза поняла, что «хватила через край».

— Извини, Витя, я пошутила, — быстро попросила она прощения. — Давай просто сбегаем по домам — и все! Мы ведь расстаемся только на час.

Ничего не оставалось, как согласиться. Лиза помахала ему рукой и действительно побежала в сторону дома. Виктор быстрым шагом отправился в противоположную сторону, к себе.

Чем скорее он вернется — тем скорее увидит ее.

— Лиза, подожди! — раздался где-то за его спиной голос Задорина.

Черт возьми! Да что же это такое? Все начинается сначала! Гордеев издалека увидел, как Сашка и Олег нагнали его девушку и зашагали рядом с нею. Лиза больше не оглянулась.

Снежана Белянская избавилась от облегающих шортиков и открытого топа и, оставшись в до неприличия декольтированном купальнике, грациозно вошла в полосу прибоя. Едва замочив ноги, девушка выскочила из воды и уселась на полотенце с кремом для загара в руках.

— Молодая — да ранняя! — тоном знатока оценил Белянскую пузатенький мужичок в шезлонге неподалеку.

— Угу, — согласился его лысоватый сосед и откупорил банку иностранного пива. — А вот эта тоже вроде ничего!

Первый наблюдатель приподнял солнечные очки и вопросительно указал глазами на Лизу Лучинскую, движения которой все еще носили отпечаток подростковой угловатости:

— Эта? Ну, нет, братец, эта — еще ребенок!

— Много ты понимаешь! — фыркнул лысый. — Такие расцветут годам к двадцати — не завянут! Хотел бы я взглянуть на нее годика через три-четыре, когда остальные начнут набирать вес и толстеть, как моя.

Пузатый тряхнул животиком:

— Ой, не надо о весе! Пойдем-ка лучше макнемся, а то жарковато становится!

Лиза, не подозревавшая, что стала невольной участницей конкурса красоты, сняла через голову пестрое платье и, закрутив волосы в жгут, попыталась заколоть его повыше. Непослушные пряди рассыпались, и она никак не могла с ними справиться.

— Витя, помоги! — попросила она.

Гордеев придержал хвост из собранных прядей, Лиза благодарно улыбнулась и закрепила прическу на макушке. Виктор начал раздеваться сам.

— Давай быстрее! — эгоистично поторопила она парня, который до этого терпеливо ждал ее несколько минут.

В сердце у Виктора еще саднило от обиды и ревности. Он молчал почти всю дорогу до загородного пляжа, но Лиза, похоже, этого так и не заметила. Она без перерыва болтала сама, пересказывая ему новости лета: море, Славянка, сестры, гребешки и трепанги, какая-то тетя Люся, снова море, пару раз мелькнул Сашка. Ей что, все равно, что он не может слышать имени Задорина?

Теперь Лиза с энергией взведенной пружины рвалась в воду. Едва Виктор сложил свою одежду на расстеленное на песке покрывало, как Лиза ухватила его за ладонь и, подпрыгивая от нетерпения, потянула в сторону моря.

— Что с тобой? Никогда волн не видела? — хмуро усмехнулся он и попытался замедлить шаг, но Лучинская упрямо дернула его за руку.

— Витя, ну же!

Она не успокоилась, пока море не облизало ее ноги. Еще несколько шагов — и Лиза просто легла на воду. Гордеев поразился: она плавала на поверхности легко, как пена, почти не делая движений руками.

— У тебя что, навязчивая идея? — хмыкнул он. — Ты выглядела, как рыба, которую выбросило на берег!

Она рассмеялась и открыла ему свою тайну:

— Просто я очень люблю море! Наверное, в прошлой жизни я была русалкой!

Лиза сложила ноги в «хвост» и плюхнула им по поверхности, подняв тучу брызг.

— Поплыли? — бросила она вызов.

Гордеев недоверчиво посмотрел на резвящуюся в волнах девушку.

— А мне не придется снова тебя спасать?

— Снова? — ее брови удивленно взлетели.

Коротка же девичья память!

— Орехи… дерево… нога… Помнишь?

Ей стало совсем весело.

— Это с законом Ньютона у меня проблемы: притяжение земли оказалось сильнее, чем я думала. А в воде я почти ничего не вешу, так что с Архимедом — полный порядок!

Он с сомнением покачал головой, но согласился. С разбегу нырнув в воду, Гордеев поплыл, разрезая волны четкими взмахами рук. Лиза последовала за ним, удаляясь от берега легким брасом. Соревноваться с Виктором в скорости было бессмысленно, но, когда, завершив заплыв, он почувствовал себя совершенно выжатым, Лиза, приблизившаяся к мелководью через три минуты после него, вроде бы даже не сбила дыхания.

— Ты уже стоишь на ногах? — спросила она ровным голосом.

Виктор молча поднял обе руки вверх. Она попробовала достать до дна… и провалилась, не найдя опоры. Когда через пару секунд Виктор выловил «утопленницу», та, отплевываясь, обрушилась на него с обвинениями:

— Что за дурацкие шутки? Я, конечно, тоже могу плавать «без рук», но из-за тебя я наглоталась соленой воды!

— Да я действительно стою на песке! — постарался оправдаться Гордеев, поддерживая девушку на плаву. — Просто ты не учла разницу в росте!

Уровень моря доходил ему до подбородка, а нос Лизы, как она вдруг вспомнила, уперся бы примерно в его ключицу, если бы они стояли рядом. Этих сантиметров ей и не хватило!

— Прости, — пробормотала она. — Я просто испугалась.

— А уж как я испугался! — ворчливо заметил Виктор. — У тебя настоящий талант попадать в рисковые ситуации!

— Ты серьезно? — кокетливо улыбнулась она, облокотившись о его плечо.

Лиза больше не делала попыток встать на грунт и покачивалась на волнах, как поплавок. После физической нагрузки и адреналина последних минут обида Виктора почти растворилась в удовольствии просто быть рядом с Лизой. Ее купальник был сплошь покрыт ромашковым узором, и Гордеев невольно улыбнулся.

— Что-то мне эти ромашки напоминают… — прищурил он в притворной задумчивости левый глаз.

Лиза заметно покраснела и, приблизившись к нему вплотную, тихо проговорила:

— Может быть, это?

Ее губы были солеными, но поцелуй получился очень сладким. Не в силах противостоять искушению, Виктор положил ладони на ее талию и, утопив Лизу до половины, прижал к себе. Ее тело нежно прильнуло к нему, в бедро толкнула упругость в его плавках. Адреналин снова впрыснулся в кровь.

— Ты классная, Лиза! Какая же ты классная… — почти простонал он в ее мокрые волосы. — Я тебя хо…

Она быстро закрыла ему рот ладошкой.

— Больше не говори мне этого! — сделала она строгие глаза, но в глубине ее зрачков блеснули соблазнительные искорки.

«А то я не выдержу… и сдамся!» — нечаянно мелькнуло в голове продолжение фразы, и, защищаясь от собственной импульсивности, Лиза прикусила губу.

Виктор поймал ее замешательство, поэтому слова всерьез не принял. Поддев указательным пальцем бретельку верхней части ее купальника, он скользнул по ней вниз и хотел отодвинуть ромашковую ткань, чтобы увидеть скрытое ею… как вдруг огромная волна накрыла обоих с головой!

Вынырнув из воды, Гордеев расхохотался и торжествующе прокричал:

— Я же говорил! С тобой рядом даже находиться опасно! Моря-то — по колено, и то чуть не утонули!

Лиза откинула с лица мокрые кудри.

— Мы плохо вели себя и разозлили моего папочку Нептуна!

— Тогда, русалка, пора нам вылезать на берег! — продолжил игру Виктор и мысленно возблагодарил всех святых за то, что прохладная вода успеет остудить его пыл, и ему не придется краснеть от явных признаков возбуждения собственного тела.

Еще не успев обсохнуть, Гордеев кивнул в сторону волейбольной площадки, где над сеткой резво летал белый мяч.

— Сыграем?

— Я не люблю волейбол, — помотала головой Лиза, вытирая полотенцем каштановые кудри. — Но ты иди, я на тебя смотреть буду.

Второй раз повторять не пришлось, и Виктор умчался к волейбольной сетке. С ходу приняв удар, он включился в игру сразу же, и никто из загорелых любителей летающего мячика не стал возражать. Лиза и вправду им залюбовалась: уверенные движения, сильные точные удары, подтянутая фигура… Вот какой у нее парень!

Солнце начало припекать, и она надела шляпу. Море сияло тысячей солнечных зайчиков, маня и уговаривая окунуться. Уф, жарища сегодня! Так недолго и солнечный удар получить.

— Хочешь искупаться? — без предисловия спросил ее Сашка, вручая банку с колой.

Лиза отпила шипучку и оглянулась на спортивную площадку: игра была в самом разгаре.

— Почему бы и нет? — поколебавшись несколько секунд, пожала плечами она. Если и дальше сидеть на берегу, то какой вообще смысл приезжать на пляж?

— Давай на спор: кто дальше заплывет? — улыбнулся Задорин, точно зная все ее слабости. — Проигравший идет в ларек за лимонадом!

— Тогда ищи свои шорты, а то голых в ларек не пускают! — рассмеялась Лиза, и они наперегонки припустили в сторону прибоя.

В следующей партии волейбольные команды поменялись местами, и Виктор повернулся лицом к морю. Поискав глазами Лизу, он хотел помахать ей рукой, но Лизы на берегу не оказалось. Удар мячом по голове вывел Гордеева из состояния задумчивости, и на некоторое время он перестал прочесывать взглядом пляж. Но после того, как он пропустил еще две подачи, игра совсем не задалась, и Виктор понял, что хочет только одного: найти Лучинскую.

На покрывале, где была сложена его одежда и брошено Лизино платье, стояли две банки с колой. Это кстати! Виктор протянул руку и тут заметил, что обе уже открыты. Лиза, что, пила из обеих? Да нет, скорее, с кем-то! Пить чужую колу расхотелось, и Гордеев достал из сумки бутылку воды.

Задав пару вопросов, он быстро выяснил, что Лиза ушла купаться вместе с Сашкой. Одноклассники начали заинтересованно поглядывать на него, девчонки шушукались. Гордеев приказал себе не суетиться. «Больше не полезу в море! — твердо решил он. — Не хватало еще бегать за ней по всему пляжу!» Он уселся на песок, стараясь не выдать окружающим ни своего волнения, ни своей ревности, но получасовое ожидание сломило его терпение, и ноги сами понесли его к скале на границе пляжа.

Взобравшись по нагромождению камней на самую вершину скалы, Гордеев понадеялся хотя бы сверху разглядеть Лизину макушку на поверхности воды, но море слепило бликами, и он так ничего и не увидел.

— Ёлки! Ну не в Японию же они уплыли! — вслух выразил Виктор свою досаду.

— Что, Гордеев, не можешь угнаться за девушкой? — Золотов, одетый в футболку, на которой огромными буквами было написано: «Yesss!», стоял за его спиной и нагло ухмылялся. Вот, черт! Только его и не хватало! Золотов прищелкнул языком. — Лучинская у нас такая: одного парня ей всегда мало! Ей всех подавай!

— Что ты сказал? — резко повернувшись, вскипел Виктор.

— Да стоит ли из-за нее так психовать? — глаза Артема были полны недоумения. — Гордеев, ну ты же не слепой! Хотя… конечно, ты не все знаешь…

Виктор понимал, что слушать его дальше — это предательство по отношению к Лизе, что сплетни отвратительны… но любопытство оказалось сильнее.

— Не знаю… чего?

— Жаль тебя разочаровывать, но я вижу, парень: ты совсем в Лучинской увяз! — Артем небрежно поморщился. — А она же… Короче, спала она со своим Сашкой еще до тебя… Да и при тебе, наверное, тоже! Ты не знал? — он пожал плечами. — Все знают… По-моему только ты упорно не хочешь замечать, что Лучинская — обыкновенная шлю…

Ненависть сверкнула в стальных глазах, и Виктор, схватив Артема за шиворот футболки, основательно его встряхнул.

— Возьми свои слова назад, а то слетишь отсюда кувырком!

Золотов поглядел со скалы вниз. Высоко. Он осторожно высвободился из рук Гордеева.

— Дело твое! — предупредил он, отойдя на приличное расстояние от края. — Но учти: ты в классе и так посмешище! А Лучинская… когда она вытрет о тебя свои длинные ноги и вернется к Шурику Задорину — с чем останешься ты?

Ревность и желание сбросить Артема со скалы боролись в душе Виктора, как звери — за последний кусок мяса. С одной стороны, все это бред! Сочинил Золотов байку и ждет, пока он ее проглотит, как наживку! А с другой… Вот, где сейчас Лиза? Чем можно заниматься в море целый час? Или… они вообще не в море? Сменяющиеся на лице собеседника выражения Артему понравились: как легко все-таки посеять зерна сомнения в такую благодатную почву!

— Да, ладно, Гордеев, не парься! Я же вижу, что ты мне не веришь… — махнул рукой он и дружески посоветовал. — Хочешь — проведи эксперимент: садись завтра за мою парту, тогда сам увидишь, сколько времени твоя «верная» подруга выдержит в одиночестве. Думаешь, она долго будет скучать? Ручаюсь, что на первой же перемене твое место рядом с ней займет Задорин!

— Чушь! — азартно вырвалось у Виктора. — Я готов поспорить, что Лиза совсем не такая!

— Как знаешь, можно и поспорить! — ехидно улыбнулся Золотов и начал спускаться со скалы.

Глядя на море, откуда так и не появилась Лиза Лучинская, Гордеев произнес, печатая фразы, как договор:

— Она совсем не такая! И завтра ты подавишься своими словами!

— Да не вопрос! — прокричал Золотов, спрыгивая на песок. — Но только, если ты выиграешь пари, и Лучинская проведет одна хотя бы два урока!

Лиза вышла из воды спустя несколько минут после того, как мрачный Виктор вернулся на берег. Ее точеная фигурка, как всегда, вызвала у Гордеева приступ желания, который на этот раз был жестоко подавлен.

— Где ты была? — бесцветным тоном поинтересовался он.

Лиза в изнеможении опустилась рядом с ним на песок.

— Впереди нас были только морские суда! — улыбаясь, похвасталась она. — Мы с Сашкой поспорили, кто дальше заплывет, и никто не хотел уступать!

— И кто выиграл? — посмотрел Виктор в ее глаза, пытаясь понять: она его специально дразнит или?…

— Мы повернули назад в целях безопасности, — радостно объявила Лиза и потянулась. — А ты здесь не скучал?

«Я здесь тоже поспорил… причем на тебя!» — захотелось Гордееву открыть ей правду, но он сдержался и просто помотал головой.

Издали наблюдавшая за беседующей парочкой Снежана требовательно спросила с Артема:

— Ты считаешь, он тебе поверил? Вроде, у них все по-прежнему…

Золотов самодовольно хмыкнул:

— Да Гордеев сам вызвал меня на спор! Мне и упрашивать его не пришлось! И даже если Лучинская окажется верной, как Пенелопа, то ты сможешь рассказать, что ее ненаглядный спорил на нее. Ручаюсь: тогда они все равно поссорятся!

— Снежана, а тебе их не жалко? — вздохнула Галя, которая давно уже стала третьей в их паре. — А вдруг у них и правда любовь?

Снежана с удивлением посмотрела на подругу: что-то в последнее время та стала сентиментальной…

— Любили — да разлюбили, — отрезала она. — И прекрати причитать, как старуха!

Галя обиженно поджала губы, и у Артема вдруг возникло желание уколоть Белянскую в ответ.

— Кстати, Гордеев завтра сядет со мной! Таков уговор.

Снежана опешила:

— А как же я?

— Ну-у, это же был твой план! — развел руками Золотов. — Чем-то надо жертвовать! Посиди пока с Галей. Для разнообразия.

Про разнообразие — это он не зря вспомнил. Вот нравилась ему Снежана, много лет нравилась… А пришла к ним в класс Галя — и… Они с Галей встречались с апреля месяца, еще со времени репетиций спектакля. Встречались тайком, за Снежаниной спиной. Почему? Да, кто его знает? Белянская страшна бывает в гневе! Опять-таки, адреналин…

— Да не волнуйся ты, Снежанка! — постарался успокоить Золотов свою подружку, от соседства с которой он только что преловко избавился. — Все идеально сработано!

Когда Виктор вернулся домой после поездки на пляж, в гостях у них оказалась Власта Эрастовна. Она уже собиралась уходить и прощалась в прихожей с его мамой. По всей вероятности, за чаем дамы беседовали о нем. О чем еще им говорить?

— Здравствуйте, — поприветствовал директрису Виктор.

— Сегодня уже здоровались, — напомнила та и продолжила как будто только что прерванный разговор. — Виктор, я настоятельно рекомендую тебе держаться подальше от этой девочки. Мне кажется, что она непорядочно с тобой поступает, когда встречается еще с двумя молодыми людьми.

Да что они все? Сговорились, что ли?

Выполнив свой долг, Власта Эрастовна удалилась. Виктор прошел в свою комнату и, стянув футболку через голову, с досады швырнул ее на кровать.

— Да что ж вы лезете в мою жизнь?

Последовавшая за ним мама сложила руки на груди.

— Власта Эрастовна сказала, что ты позволил себе обниматься с этой девкой прямо на линейке!

— Мама! Она не девка! — впервые закричал Гордеев на мать. — К тому же, мы не обнимались! Лиза просто вытерла помаду с моего лица. Твою, кстати, помаду!

Губы мамы привычно задрожали.

— Мою помаду?

Черт! Лучше бы он этого не говорил!

— А ты хотела, чтобы я ходил с алыми щеками, как клоун?

Валентина поняла, что жалеть ее сейчас сын не собирается, и тут же сменила тактику. Переставшие подрагивать губы сжались в тонкую ниточку.

— Витя, я требую, чтобы ты прекратил встречаться с этой…

Гневный взгляд сына не позволил ей произнести новое оскорбление, и от этого она оскорбилась сама:

— А как еще можно назвать девушку, которая так настырно вешается тебе на шею? Короче: если ты ко мне не прислушаешься — я тебе больше не мать!!! — Валентина круто развернулась и, хлопнув дверью, прокричала, удаляясь в сторону кухни. — И попробуй только сесть с ней за одну парту!

Гордеев рухнул на кровать и зарылся головой под подушку. Почему вдруг все против них ополчились? Кому мешает его… Любовь? Влюбленность? Он и сам не мог сказать, как называется то, что он испытывал к Лизе.

А Лиза… Может ли быть правдой, что она и Задорин… что между ними было что-то серьезное? Секс? Да нет же, бред какой! Все, даже самые страстные Лизины поцелуи, имели привкус невинности. «Если бы только знать наверняка!» — засосало противное чувство где-то под ложечкой. Но как?

Однажды он чуть не испробовал традиционно мужской способ проверки девичьей невинности, но Лиза его остановила. Его достаточно смелые прикосновения к ее груди не останавливала и пощечин не надавала, а в самом главном отказала. Почему? Не отказывала ли она ему в том, что как раз позволяла Сашке? Вдруг она просто боялась, что ее новый парень узнает об отсутствии девственности? От этой отвратительной мысли Виктора затошнило.

А что? Между мужчиной и женщиной не может быть дружбы! И, между прочим, исключить Задорина и Клементьева из своей жизни Лиза так и не смогла!

Он, Виктор, просил ее. Он требовал, кричал, ссорился с ней. Черт! Да он чуть не изнасиловал ее из ревности! И теперь у него возникло мстительное желание довести начатое до конца.

«Я больше не стану мириться с ее „дружескими“ отношениями с другими парнями! Я больше не собираюсь делить ее на троих!»

Зевая и плотнее кутаясь в жакет, Лиза вышла из подъезда и почти столкнулась с Олегом и Сашкой.

— Ну, наконец-то! — попенял ей Задорин. — Проснулась, соня? Мы же так на уроки опоздаем!

— Ой, привет, ребята! — Лиза улыбнулась и потерла заспанные глаза. — Мы ведь не договаривались. Не надо было меня ждать.

Сашка фыркнул и постучал по циферблату командирских часов:

— Да если тебя не ждать, то ты и до завтра в школу не доползешь!

Он взял у нее сумку и задал весьма бодрый темп, увлекая компанию за собой, как флагман. Лиза была известной «совой», трудно просыпалась и ничего не могла с этим поделать. Олег по утрам тоже бывал молчалив, поэтому Сашка частенько принимал на себя роль будильника, болтая как радио и тормоша друзей.

— Суббота ведь! — сонно ворчала по дороге Лиза. — Это же варварство — вставать в семь утра!

Была еще одна причина, которая мешала проявиться ее хорошему настроению: Витя будет снова недоволен, что мальчишки ее провожают. Также как вчера, когда он выразил неудовольствие из-за ее купания с Сашкой. Виктор мало что сказал на эту тему, но Лиза догадывалась обо всем и сама.

Как же объяснить ему, что Виктор Гордеев и Александр Задорин — совсем разные чувства ее жизни, что одно другому не мешает? А она так надеялась, что они перерастут за лето дурацкие взаимные обиды!

В конце концов, у каждого человека есть друзья, и какая разница, какого они пола? Лиза никогда не могла понять девчонок, которые стеснялись в присутствии парней. Да она могла обсуждать с Олегом и Сашкой что угодно! Ну, кроме ее отношений с Виктором, разумеется…

С Витей все было совсем иначе: они вообще мало говорили спокойно… то яростно спорили, то кричали друг на друга, то целовались до потери контроля! Лизе вдруг захотелось, чтобы накал страстей стал чуть менее жгучим, и она сама удивилась этому: «Взрослею, что ли?»

В классе царило оживление начала сентября. Лиза поискала глазами Виктора и не нашла его среди одноклассников, которые искоса поглядывали на нее и, торопясь, отворачивались. Это не показалось Лизе странным. Мало ли, у кого какие проблемы? Странно было другое: Гордеев раньше никогда не опаздывал…

По старой привычке Сашка поставил Лизину сумку и свой рюкзак на одну парту и хотел было приземлиться, но Лучинская мягко попросила:

— Саша…

— Извини, я забыл.

Место рядом с ней теперь принадлежало другому. Задорин нахмурился и пересел на следующую парту, к Олегу.

Утро наступило слишком быстро, и Виктор болезненно поморщился от жизнерадостного звонка будильника. Сон пришел к нему, наверное, часов около пяти, а до этого ночь терзала его мерзкими сомнениями, из-за которых он то ненавидел себя, то злился на Лизу.

К тому же, Гордеева мучила совесть из-за ссоры с матерью. Они не разговаривали весь вчерашний вечер, да и сегодня утром словом не обмолвились. По идее, надо бы с ней помириться, но после того, что она сказала про Лизу… Но… если бы такое говорила она одна! В памяти всплывали слова Власты Эрастовны, Золотова… да и все остальные давно смотрят на него, как на рогоносца! Что он должен сделать, чтобы Лиза перестала его дискредитировать?

И вдруг он вспомнил! Он же заключил пари с Артемом! Вчера, когда Лиза была рядом и уснула у него на плече в автобусе по дороге домой, он принял решение отказаться от идиотского спора, но теперь идея показалась ему недурна. А что? Подумаешь, посидит Лиза одна пару уроков, зато он докажет, (хотя бы одноклассникам докажет!), что она сумеет его дождаться, что она совсем не такая, как говорят! Вдруг это и Лизу заставит задуматься, что из-за ее общения с Задориным она может потерять его, Виктора? А уж после «экзамена» он заставит Золотова извиниться, а всех остальных… да просто заткнуться — и все!

На первый урок Гордеев чуть не опоздал. На дальнем конце коридора уже показалась Евгения Юрьевна, когда он открыл дверь класса. «Если Лиза ждет меня, если улыбнется, если я увижу ее глаза — то к черту пари!» — неожиданно решил для себя Виктор. То, что они сядут вместе за парту даже не обсуждалось, а было чем-то само собой разумеющимся. Место рядом с Лизой действительно пустовало, но сама она, как назло, сидела спиной к двери и о чем-то болтала с Сашкой и Олегом, совсем не догадываясь о его душевных терзаниях.

Проходя мимо первой парты, Гордеев все еще не знал, как поступить. Он заметил насмешливый взгляд Артема, который молча похлопал ладонью по свободному стулу рядом с собой. Третья парта, четвертая… «Ну, повернись же!» — мысленно прокричал Гордеев девушке, которая так часто заставляла его ревновать. Но вместо серебра ее глаз он уловил только ее серебристый смех, причем адресованный не ему, а удачно пошутившему Задорину. Ощутив во рту привкус горечи, Виктор сжал зубы… и уселся за парту Артема.

— Пари — есть пари! — напомнил Золотов главное условие. — Надеюсь, ты не предупредил ее? Эксперимент должен быть «чистым»!

— Заткнись! — оборвал его Виктор. — Я здесь всего на пару уроков!

— Ручаюсь, что перемена между ними будет самой интересной! — пообещал Артем присутствующим, которые, естественно, были уже в курсе событий.

— … Ребята, не смейтесь! — весело попросил Задорин, ничуть не надеясь, что Олег и Лиза выполнят его просьбу. — Вы не понимаете, это же «родные» для моей машины амортизаторы! Их очень важно сделать разборными, чтобы потом можно было прокачивать! Так вот: я их и ножовкой, и паяльником, и турбиной — и никак! — Вскрывать амортизаторы таким диким способом Сашке бы и в голову не пришло, но Лиза улыбалась, и это было главное. — В конце концов, я взял паяльную лампу и…

Задорин внезапно замолчал.

— И что, что дальше? Саша… — Лиза хотела услышать продолжение рассказа, но вдруг поняла, что Сашка смотрит мимо: за ее спиной, вероятно, происходило нечто из ряда вон…

Лучинская обернулась. Класс словно бы замер в немой сцене. И что им надо? Лиза пожала плечами и хотела уже отправить всех подальше, но Золотов призывно помахал ей рукой и указал глазами на своего соседа по парте.

— Витя?

Она удивилась, но не слишком. Зачем он сел с Артемом? Как она рада его видеть! Почему он не оглянулся?

— Витя! — снова позвала его она.

Гордеев не тронулся с места, хотя Лиза почувствовала, как он напрягся. Она встала, чтобы подойти к нему, но тут в кабинете появилась классная руководительница, неуловимо изменившаяся за лето и сияющая счастьем, как сверхновая.

Едва начав урок, Евгения Юрьевна сразу отметила, что Гордеев уткнулся мрачным взглядом в плоскость стены, а Лучинская сидит, как на иголках, в противоположном конце класса. Поссорились. Жаль. Еще вчера насмотреться друг на друга не могли! Но ничего, бывает… У нее с Эдиком тоже было.

Урок не клеился, 11 «В» был увлечен чем-то далеким от математики. По классу гулял приглушенный шепоток, и все периодически косились на Лизу. Из рук в руки передавался листок бумаги. «Подписи они собирают, что ли?» — попыталась разобраться в происходящем Евгения Юрьевна. Отбирать чужие послания она считала ниже своего достоинства!

Вот записка дошла до Фролова, тот бросил на ее содержимое ленивый взгляд, вспыхнул и, не дав прочитать Варе, хотел смять, но Снежана ловко выхватила листочек у него из рук. Довольное лицо Белянской, и аккуратная записочка полетела в сторону Лизы.

Шлепок о парту. Записка! Ну, детский сад, как сказал бы Виктор. Интересно, это от него? Лиза раскрыла сложенный вчетверо листик. На белой поверхности бумаги разными почерками было нацарапано:

Лучинская — шлюха!

Лучинская Шлюха…

Лучинская — шлюха.

Лучинская –…

Строчки запрыгали перед глазами и съехали вбок. Лиза накрыла записку ладонью и сжала пальцами краешек парты. Не хватало только в обморок грохнуться! Да что это с ней? С листка просто капало Снежаниным ядом, и какая ей разница, что та о ней думает? Важно было только одно, и Лиза снова вгляделась в грязные строчки. Важен был только один… его почерк! Есть? Нет? Все скачет, не разобрать…

— Лиза, что там? — взволнованно зашептал сзади Сашка, Лучинская молча помотала головой и быстро скомкала записку.

С момента сегодняшнего появления Гордеева Сашке стало ясно, что в классе созрел заговор, и на этот раз он не в силах оградить Лизу от чужой злобы. «Белянская готовила ответный удар три года! — мысленно ужаснулся Задорин. — И, разумеется, попала в самое уязвимое место…»

Он всегда считал Гордеева «слабым звеном». Видно, не зря! Как только класс дохнул в сторону Лучинской холодом — парень сбежал, чтобы не простудиться! И Сашка разрывался от желания оказаться сейчас рядом с Лизой, обнять, защитить ото всех. Господи, да когда же будет перемена?

Как только прозвенел звонок, и покинула кабинет Евгения Юрьевна, Задорин сорвался с места. Но Лиза его опередила. Преодолев расстояние, отделяющее ее от Виктора, она спросила без предисловий:

— Витя! Скажи, ты тоже так считаешь? — Гордеев непонимающе уставился на нее, и Лиза протянула ему комок бумаги. — Ты знаешь, что здесь написано?

— Ох, и кто только этого не знает? — театрально закатила глаза Белянская, вокруг засмеялись.

Скомканный лист мало интересовал Виктора, при чем здесь какая-то бумажка? Лиза явно не выглядела скучающей без него, скорее — разгневанной, и с чего это она решила, что имеет право кричать на него при всем классе?

— Я представления не имею, о чем ты, — как можно холоднее отозвался он, стараясь выдержать роль хозяина положения до конца. — Но сегодня я буду сидеть за этой партой.

— Как раз сегодня ты должен быть рядом со мной! — с нажимом произнесла Лучинская.

Ну, как же втолковать ему? «Мне плохо! Плохо! Витя!!!»

От слова должен Виктора передернуло. Он был твердо намерен показать мужской характер, а она давила на него… почти, как мама! И Гордеев решил избавиться от места под каблуком раз и навсегда.

— Я никому ничего не должен! — с расстановкой отчеканил он и, поднявшись из-за парты, вышел из класса.

— Вот так-то! — выплюнул Золотов, не скрывая ликования, Снежана захлопала в ладоши.

Фраза, брошенная Гордеевым, разбилась на тысячу ледяных осколков, которые колючим ковром рассыпались по полу, и Лиза почувствовала, что каждый шаг причиняет ей боль. Словно в тумане, она добрела до своей парты и посмотрела на ту ее половину, где больше не было Виктора.

В руке все еще была зажата записка. «Что с ней делать? Порвать? Выкинуть?» — тупо подумала Лиза, как будто это сейчас было важнее всего.

Кто-то тронул ее за локоть. Тимур. А ему-то что?

— Лиза, я хочу, чтоб ты знала: я и Варя этого не писали.

Лучинская кивнула, и ее взгляд непроизвольно метнулся к двери, за которой исчез Гордеев.

— Он тоже так не думает! — спокойно, но очень уверенно проговорил Тимур и взял из ее помертвевших пальцев бумажный комочек. — Дай мне это. Хочу прочистить кое-кому мозги!

Фролов ушел, и Лиза в изнеможении опустилась на свое место. Голова кружится, слабость… точно неделю болела! Перекошенное от страдания Сашкино лицо.

— Я останусь с тобой, ладно? — присел он рядом с ней.

Соглашаясь, Лиза прикрыла глаза.

— Пожалуйста, ничего не говори, — еле слышно попросила она, даже не почувствовав, как Сашка взял ее за руку.

«Хочу домой, к маме!»

Записка над зажигалкой Тимура сгорела довольно быстро, как будто ее и не было. Конечно, перед тем, как спалить, он сунул ее под нос Гордееву, и слова: «Ты что, Витька, совсем охренел?» были самыми ласковыми в его полутораминутной гневной отповеди.

Вот бы и вправду не было этого утра! Как же подло, должно быть, он выглядел! И Лиза теперь считает, что он предал ее! Предатель! Виктор скривился, как от режущей сердечной боли:

— Черт! Да я же не думал, что…

— Иди ты… к ней, придурок! Думать потом будешь! — И темные глаза Тимура по-взрослому сверкнули недобрым. — Это же надо: шлюха! Да если они твою недотрогу Лучинскую так клевать начали, то мою Варю… Все, Гордеев, вали! Сейчас перемена закончится, эта карга Эрастовна припрется у нас литературу вести. Попробую ее задержать, но долго не обещаю…

Фролов практически впихнул его в класс, и Виктор сразу же увидел Лизу. Потерянная, разбитая, глаза прикрыты рукой… Жалость от того, что он сделал ей больно, чувство вины — и его так сильно потянуло к ней, что он чуть не закричал на весь класс: «Лиза, прости меня!» Потом Гордеев заметил, что вторая ее рука спряталась в ладонях Задорина, и это заставило его притормозить.

Золотов покачал головой с приторным сочувствием.

— Убедился? Я же говорил, что Лучинскую есть кому утешить! Не прошло и полгода… — Все получилось как по нотам, и Артем даже прицокнул языком. — Жаль, конечно, что я не поспорил с тобой на деньги… Но и давиться своими словами, как видишь, мне тоже не придется!

— Захлопнись, а то слюной подавишься! — без выражения посоветовал ему Виктор и прошел мимо него, к Лизе.

Ну и что, что там Задорин! К черту его, к черту всех!

— Лиза, нам надо поговорить. — Она подняла на него глаза, усталые и больные, и Гордеев снова себя возненавидел. — Я понятия не имел про записку, а все остальное…

— Не смей даже приближаться к ней! — Сашка встал ему навстречу и, заслонив от него Лизу, сжал кулаки. — Гордеев! Я терпел тебя, пока ты ее не обижал, но сейчас…

Этот «друг» давно мешал ему, да кто он вообще такой?

— Лиза…

— Я что, неясно выразился?

— Да пошел ты, Задорин…

Сашка ударил соперника сразу же, не раздумывая…

Лиза плохо помнила разбирательства по случаю драки. Кабинет директора едва вмещал всех приглашенных: Лучинскую, Задорина и Гордеева с мамами, классную руководительницу и саму Власту Эрастовну. После начала разговора парни снова чуть не подрались, поэтому были отправлены за дверь под опеку Евгении Юрьевны. Несмотря на то, что в помещении стало свободнее, Лизе было отвратительно душно. Ее бросало то в жар, то в холод, и трясло так, что стучали зубы! Еще вчера она считала, что мир вращается ради Елизаветы Лучинской, что не может быть на земле человека счастливее нее, а теперь все превратилось в полуобморочный кошмар.

Власта Эрастовна и мама Виктора в чем-то обвиняли ее, не слишком-то стесняясь в выражениях, мама и тетя Тоня Задорина защищали, как две разъяренные тигрицы — своего детеныша, коим она, в принципе, и являлась… Странно как: все что-то кричат, а она, Лиза — словно в тумане.

— Распущенная девчонка…

«Это я, что ли?»

— В школе следует вести себя прилично…

«Прилично — это как? Не бить лампочки? Хорошо учиться? Или не целоваться?»

— Окрутить Витю хотела…

«Ну, это уж совсем смешно! Можно подумать, я ему руки заламывала, чтобы он меня…»

Вдруг кабинет и вовсе поплыл в сторону окна.

— Боже мой, Лиза! — Это мама.

— Господи! Да она сейчас в обморок упадет! — Это мама Виктора. — Она у вас, часом, не беременна?

«С чего бы это?»

Ольга Михайловна бросила быстрый озабоченный взгляд на Лизу, та отрицательно мотнула головой, и у мамы отлегло от сердца. Прикосновение ладони ко лбу дочери.

— Лиза, да ты вся горишь! Все, балаган закрывается! — приняла волевое решение Ольга Михайловна. — Если мы захотим перейти в другую школу — я приду за документами.

Сначала участковая врач проявила все признаки недовольства: девочка-то уже большая, могла и сама на прием в поликлинику прийти! Зачем на дом вызывали? Понедельник, и так работы много. Потом измерили температуру: 39,9… Взгляд доктора потеплел. Случается… Где это вы так, в начале-то сентября? Грипп обычно позже зверствовать начинает! Ах, ну, да… целый час в море… уже не лето… понятно, перекупалась. Да, детей все время контролировать надо… Точно, это не важно, что уже шестнадцать лет! Жаропонижающее, витамины… Ну, до свидания, укрепляйте иммунитет!

Мама проводила врача и вернулась к Лизе, которая лежала на диване в гостиной.

— Доченька, мне нужно сбегать на работу. Я только туда и обратно. Справишься?

Лиза улыбнулась горячими губами.

— Я же не маленькая!

— Конечно, маленькая, вон сколько людей переполошила!

Ольга Михайловна поправила укрывавший Лизу клетчатый плед и поцеловала ее в лоб. Бедная ты моя девочка! Первая любовь — и тут такое… Хотя… кто знает, может, оно и к лучшему? Такую свекровь, как эта мегера Гордеева, не приведи, Господи!

— Я Катю и Аню в музыкальную школу провожу, вернутся они сами, часа через два. А ты поспи, пока никто не мешает.

Лиза съехала вниз по подушке и послушно прикрыла глаза. Мамины шаги по квартире, приглушенные голоса сестер, осторожно щелкнул замок. Сна не получилось: где-то через полчаса раздался звонок в дверь, и Лиза, недовольно вздыхая, отправилась открывать. У девчонок, что ли, занятия отменили? И почему они все время забывают ключи? По давно привитой мамой привычке Лиза посмотрела в глазок: это не сестры!

Упрямый подбородок, нос с горбинкой, белые хризантемы в руках… Витя. Открывать? Или нет? В субботу им поговорить так и не дали, вчера она вообще плохо помнила, сегодня не пришла в школу, вот он и… Мириться пришел? Лиза прислушалась к себе: а ей мириться хочется? Хочется! Сейчас они, как обычно, поорут друг на друга, потом очередь дойдет до поцелуев… Точно хочется! Но пока… пока она еще очень сильно на него обижена.

Лиза покосилась на зеркало: как она выглядит? Мама учила приводить себя в порядок. Растрепанные волосы, горящие от жара щеки, домашний халатик… А-а, сойдет! Ведь она же сердита на него, пусть это будет маленькая месть.

— Привет.

— Здравствуй, Витя, — очень сдержано проговорила она.

Белые хризантемы перешли из его рук в ее. Лиза оглянулась и поставила их в пустую вазу прямо в прихожей. Не будет она с этими цветами цацкаться!

— Лиза, извини.

Она отправилась в гостиную, не дожидаясь, пока он разуется. Забралась под плед, поджала ноги. Виктор вошел, неловко осмотрелся и сел в кресло. Она разглаживает складки на пледе, прячет взгляд. Немудрено.

— Ну, прости меня! Я не предполагал, что все так получится! — Она подняла глаза, губы надуты, и Гордеев понял, что надо добавить что-то посерьезнее. — Дурак. Сглупил.

Лиза невесело усмехнулась:

— Стоило заболеть, чтобы услышать от тебя правду!

Бац! Сильно! Но, наверное, он это заслужил.

— Что говорит врач? Что с тобой? Мама сказала, что ты чуть не упала в обморок…

Его мама! Она много чего наговорила!

— Так ведь не упала же! — фыркнула Лиза. — Температура подскочила, стало плохо. Я простыла, когда купалась в море.

«С Задориным купалась! — чуть не вырвалось у Виктора. — Все проблемы из-за него!»

Гордеев пересел на диван, Лиза подвинулась.

— Давай забудем весь этот идиотский экзамен? — предложил он «мировую». «Скорее, скорее прости меня!» Ему правда надоело с ней ссориться!

Она насторожилась:

— Экзамен? Витя, ты о чем?

— Понимаешь, — замялся Гордеев, зря он вообще затронул эту тему! — Я только хотел узнать, как долго ты будешь скучать без меня, сможешь ли дождаться…

— Ты меня… проверял? — ее брови удивленно поползли вверх.

Так вот в чем дело! Кажется, со стороны выглядело, что она «не дождалась»… Сашка оказался с ней рядом очень быстро, на первой же перемене! Лиза нахмурилась.

— И я, разумеется, с треском провалила твой экзамен?

— Лиза, все это неважно! — попробовал Виктор сбросить со счетов неудавшийся эксперимент. — Когда ты выздоровеешь, я выставлю с нашей парты Задорина — и мы снова будем вместе.

Ах, как все у него просто! Она же все-таки не лягушка, чтобы он ставил на ней опыты!

— Не знаю, Витя. Сашка…

— Да мне до чертиков надоело слышать про твоего Сашку! — сорвался он. — Между мужчиной и женщиной не может быть дружбы!

Лиза подалась вперед, в ее голосе прозвучало отчаяние:

— Но я еще не женщина, а Сашка — не мужчина! И даже если бы мы были взрослыми, я не вижу причин, чтобы мы перестали…

«… дружить», — хотела закончить она, но осеклась. У Виктора вырвался настолько явный вздох облегчения, что она заметалась взглядом по его лицу. Мужчина, женщина… И вдруг она все поняла. Не может быть! Он что, решил, что она и Задорин…?

— Витя, ты думал, что я с ним… спала? — с ужасом высказала Лиза свою догадку.

От такой откровенной постановки вопроса Гордеев почувствовал себя неуютно. Произнесенная вслух, мысль действительно казалась абсурдной. Лиза без сил откинулась на подушки.

— И кто навел тебя на подобные размышления? Золотов? Или Белянская? — Она всматривалась в его глаза и никак не могла постигнуть: почему? — Витя, но если ты в чем-то сомневался, то ты должен был спросить в первую очередь у меня! У меня, понимаешь?

Он выдержал ее взгляд.

— Я спрашиваю. Сейчас.

— У меня с Сашей никогда и ничего не было, — проговорила Лиза почти по слогам.

Слава Богу! Хотя… почему он должен ей просто поверить? Ему хотелось доказательств! Медленно наклонившись к ней, он начал растворяться в серебре, отороченном ее ресницами. Ближе, еще ближе… Лиза отвернулась.

— Не надо, Витя, я болею. Можешь заразиться.

— Я не боюсь.

Конечно. Он боялся совсем другого: а вдруг, оказавшись в ней, он поймет, что Лиза солгала? Его мама вчера все уши ему прожужжала, что «девочка явно беременна». Что тогда ему делать? Как потом жить без нее?

Запах ландыша. Мягкие губы. Господи, какая она горячая! Вдруг на ум пришел народный способ сбивать высокую температуру: обнаженное тело к телу… Он продел руку под ее спину, другая проникла под клетчатый плед.

Мурашки просто взбунтовались. Целыми вихрями клубясь в разных частях ее тела, они, наконец, определили направление и понеслись в низ живота. Пальцы Виктора, разобравшись со складками пледа, коснулись ее ноги. Икра, коленка, выше… Вместе с его рукой вверх пополз подол ее халатика. У Лизы перехватило дыхание: «Ой, мамочки! Что мы вытворяем?» Виктор все сильнее прижимал ее к подушке. Его голос над ухом неожиданно хрипло произнес:

— Лиза, я правда у тебя первый?

— Что? — она открыла глаза, мурашки «выключились».

— Пожалуйста, скажи мне сейчас! — взмолился он. — Я же проверю, и тогда признаваться будет поздно.

Ее глаза расширились:

— Я же только что тебе сказала! И… Витя, я не контрольная, чтобы меня проверять!

— Ну, не проверять, — согласился Виктор, сейчас ему было не до формулировок. — Я хочу заняться с тобой любовью.

Он снова потянулся к ее губам, но Лиза его оттолкнула. Даже не оттолкнула — отодвинула. Она поднялась с подушек и, подтянув коленки к груди, укутала их пледом.

— Любовью занимаются, потому что любят, а не потому что не доверяют, — философски заметила она.

Ну, вот! Опять она надулась! Язык мой — враг мой… Лучше бы он вообще сделал все молча…

— Лиза, перестань! Не будь ребенком!

Ей стало вдруг так горько! Он сомневался в ее невинности… и хотел секса только потому, что сомневался? Она проглотила подступивший к горлу комок.

— Если мы сделаем это сегодня, то завтра… — Лиза наморщила нос, чтобы удержать непрошеные слезы. — Завтра у меня не останется доказательств, и как же тогда ты станешь меня проверять?

Хороший вопрос! Да он просто прикончит любого, кто к ней приблизится!

— Ну, не обижайся! Ляпнул я глупость…

Она грустно покачала головой.

— Я привыкла, что мне верят на слово! А ты мне не веришь.

Хм, доверяй, но проверяй, так, кажется?

— Назови мне причину, по которой я должен тебе верить! — Его интонации сделались жестче.

Слезы все-таки хлынули. Ну, зачем они сейчас? Она уже тысячу лет не плакала!

— Насколько я помню, ты никому ничего не должен! — постаралась Лиза уколоть его побольнее его же словами. — Уходи, Витя. Всё!

Для нее это было действительно «всё!». Фраза далась нелегко, но это было все же лучше, чем продолжать мучиться от его подозрений. Единственной причиной, по которой люди доверяют друг другу, была любовь. Ведь это же так просто!

— Лиза…

— Уходи!!!

Он решил прибегнуть к последнему средству. Гипнотизируя ее стальным взглядом, он посмотрел на губы, которые притягивали его, как магнит. И Лиза поняла, что если он ее сейчас поцелует, то она снова сдастся, потеряв на этот раз и гордость, и уважение к себе. И губы шепнули такое твердое «Нет!», которому не возражают. С минуту Гордеев изучал ее лицо, оценивая свои шансы, потом резко поднялся и вышел из квартиры, хлопнув дверью. Лиза свернулась в клубок и дала волю рыданиям.

В прихожей Ольга Михайловна заметила букет и сначала решила, что у них гости, но в квартире было тихо. Лиза спала, укрывшись пледом чуть не с головой, и мама потрогала ее лоб. Потом, не веря, прикоснулась к нему губами. Температура снизилась! Подушка насквозь мокрая, а температура нормальная. «Удивительные они все-таки, дети! — улыбнулась Ольга Михайловна. — Ну, да кризис миновал — это главное».

В прихожей, в вазе без воды, совсем завяли хризантемы…

Следующие несколько месяцев Лиза училась жить без Виктора Гордеева: не вздрагивать при звуках его имени, не смотреть на него, когда его вызывали к доске, не думать о нем перед сном. Сперва было тяжело, но потом Лиза начала улыбаться, и все поняли, что она справится.

От мысли перейти в другую школу быстро отказались. Переводить Лизу, Сашку и Олега втроем было сложно, а без мальчишек… ну, куда она без них? Власта Эрастовна, конечно, была бы рада избавиться от всей троицы, поэтому старательно и регулярно занижала им оценки по литературе. Но потом здравый смысл взял верх, и она решила, что лишняя золотая медаль для школы — это справедливая цена ее терпению… и неплохой показатель для годового отчета в РайОНО.

Весной Лиза объявила родителям, что будет поступать в Университет, на матфак. Сашка собирался в политех, на автомобилестроительный, Олег — в мединститут. Перед экзаменами все засели за учебу, и… вот он, выпускной!

Бальный зал выпускного вечера, в который был превращен вестибюль перед актовым залом, был украшен гирляндами и плакатами типа: «Школа — дорога в жизнь», «Счастливого пути!» и «Ученье — свет», автором которых была Власта Эрастована. К последнему кто-то, не удержавшись, приписал «А неученых — тьма!», и директриса в срочном порядке распорядилась замазать «неформат».

Процедура вручения аттестатов была завершена несколько часов назад. Власта Эрастовна, вызвав первым Гордеева, длинно распространялась о важности серьезного отношения к учебе, долге перед страной и перспективах развития экономики в условиях ускорения и перестройки. Виктор стоял рядом, мечтая провалиться сквозь пол или вырвать из пальцев директрисы несчастную золотую медаль. Лизе повезло больше: Власта Эрастовна просто сунула медаль и аттестат «с отличием» ей в руки и назвала фамилию следующего выпускника. Потом были концерт, традиционная поездка по городу и к ростральной колонне, фотографирование, фуршет… В общем, все, как полагается.

Вечером, когда стемнело, наступила очередь танцев. Дискотека зажгла цветомузыку, стало нарядно и празднично. Большинство парней были в костюмах и при галстуках, их отцы, не рискуя соперничать с сыновьями в элегантности, отличались более демократичным стилем в одежде. Дамы пестрели вечерними туалетами. Заиграл традиционный для выпускного бала вальс, под который мало кто отважился выйти в центр зала.

Лизино бледно-розовое платье из струящейся ткани, привезенное капитаном Лучинским «из заморских стран», мягко поблескивало в полутьме. Перед началом вечера Ольга Михайловна долго укладывала волосы дочери в сложную прическу, но в первые же полчаса шпильки и заколки полезли наружу и стали выпадать. В конце концов, прическа рассыпалась по ее плечам каскадом каштановых локонов.

— Так даже лучше! — Валентин Сергеевич взбил волнистую гриву любимой дочери и предложил ей руку. — Не откажешь в праве на первый вальс старому морскому волку?

— Какой же ты старый? — засмеялась Лиза.

Они вышли танцевать, но сделали только пару кругов по залу — и дуэт разбил Сашка.

— Вы позволите? — отвесил он легкий поклон.

Валентин Сергеевич притворно-сердито вздохнул:

— Крадут из-под носа у отца его собственную дочь! Ну и молодежь пошла!

Дружески подмигнув Задорину, он отправился искать Ольгу Михайловну. Сашка обнял Лизу за талию, она опустила руку ему на плечо, и новая пара легко закружила по паркету.

— Как думаешь, у них что-нибудь получится? — с надеждой спросила мужа Евгения Юрьевна, которая желала всем влюбленным на свете такого же счастья, как у нее. Она не танцевала: на восьмом месяце беременности делать это было несколько тяжеловато. Эдуард Андреевич с сомнением покачал головой:

— Вряд ли. Когда любит один — это меньше, чем двое.

— А ты меня любишь? — спросила она, тесно прижимаясь к нему спиной. И плевать на строгие взгляды Власты Эрастовны, они уже не школьники!

— Очень, — зашептал он, наклонившись к ее уху, и обнял разом и жену, и ребенка. — Я обожаю вас обоих.

Вальс закончился, и Сашка потянул Лизу за руку. Пробравшись сквозь толпу, которая хлынула танцевать под нечто более современное, ребята свернули в слабоосвещенный коридор. Власта Эрастовна экономила электричество.

Сначала Лиза решила, что Сашке захотелось просто побродить напоследок по школе, но он вел ее куда-то очень целеустремленно. В таком же коридоре этажом выше, напротив кабинета музыки, стояло расстроенное пианино, которое отправил в ссылку появившийся в актовом зале новенький блестящий рояль. Сашка открыл крышку.

— Помнишь, как мы играли с тобой в четыре руки на репетициях? — улыбнулся он в полумраке.

Лиза коснулась клавиш, и звуки аккорда печально отозвались в тишине. Да, кажется они тарабанили «кан-кан» или какую-то другую дребедень. А еще… Виктор тогда взял ее за руку, внутри бегали мурашки, и было так невыносимо радостно… Так, стоп! Об этом нельзя, а то она снова… Лиза категорически запрещала себе думать о Гордееве, пресекая подобные мысли на корню, но все же… все же, когда сегодня на вручении аттестатов они столкнулись в узком проходе между креслами актового зала, их взгляды на долю секунды переплелись и не могли расстаться. Потом все исчезло. А, может, ей показалось? Напридумывала себе всякой ерунды!

— Саша, пойдем обратно в зал? — предложила она, испытывая желание сбежать от воспоминаний в сегодняшний день. — Грустно здесь как-то.

— Это потому что ты смотришь назад, а не вперед, — произнес он с неожиданно близкого расстояния. — А ты повернись…

Она выполнила просьбу и очутилась в кольце его рук. Тепло, удобно, спокойно. Лацкан его пиджака под пальцами, ухо прижато к плечу… Так бы всю жизнь и стояла.

Сашка пошевелился. Просто обнимать ее было уже здорово, но мало. Приподняв ее голову за подбородок, он погладил матовую кожу щеки и прикоснулся к ее губам своими.

Поцелуй показался Лизе приятным… но не более. Братский такой поцелуй: ни мурашек, ни электричества. Ее губы так и не раскрылись. Нечестно его обманывать!

— Саша, пожалуйста… я не могу.

Он удивился:

— Я от тебя ничего и не требую…

Ей захотелось плакать. Ну, почему все так нечестно устроено в жизни? Люди влюбляются в тех, кто не в состоянии ответить им взаимностью! Она отстранилась.

— Извини, но я правда не могу.

Внутри у Сашки что-то оборвалось.

— Дело в нем? Опять Гордеев?

— Нет, этим я уже переболела, — покачала головой Лиза. «Вру или правда переболела? Переболела!» — приказала себе она.

— Тогда — почему?

В его голосе появились настойчивые нотки. Мягкие, но настойчивые. Лиза вздохнула. Да как же сложно ответить на элементарный вопрос: почему?

— Я просто не могу чувствовать, как ты… — осторожно подбирая слова, проговорила она. Звенящая пауза. Взгляд глаза в глаза. — Я — твой друг, если хочешь — сестренка, но больше… Ничего больше я не могу.

И это то, ради чего он ждал целую вечность? Ждал, пока она вырастет, пока «переболеет» Гордеевым, пока придет в себя… Столько лет он лелеял мечту о том, что Лиза поймет, наконец, что ему без нее — никак! И вот, вечер, на который возлагалось столько надежд, обернулся полной катастрофой: Лиза не чувствовала к нему ничего, кроме дружеской привязанности. Словно спасаясь от непереносимой головной боли, Сашка запустил пальцы в волосы и слегка дернул себя. Потом руки упали.

— Ну, все, довольно! — резко выдохнул он. — Ты изводишь меня уже четыре года!

— Саша…

— У меня не осталось сил любить тебя! — выкрикнул он, и его удаляющиеся шаги гулко прозвучали в пустом коридоре.

— Саша, — прошептала она, понимая, что ему и вправду надо сейчас уйти.

Ну, почему, почему все так сложно? Лиза всхлипнула, и слезы покатились по ее щекам. Наверное, она ведет себя, как идиотка… Разве найдется на свете другой человек, который будет любить ее также беззаветно, как Сашка? Замечательный, хороший Сашка, другого такого нет! Взять вот, пойти к нему сейчас да прямо так и сказать: мол, вела себя, как идиотка! Давай поженимся?

Сквозь слезы Лиза улыбнулась своему внезапному порыву. А что? Ужиться с Сашкой ей было бы совсем нетрудно: они так давно и подробно изучили взаимные привычки и склонности, что ссориться нет причин. Им будет весело и интересно вместе, да и уступать друг другу они умеют. Что еще? Родители будут просто счастливы, они души в Сашке не чают! А Задорины любят ее, как дочку. Тетя Тоня — та и вообще последние полгода только про будущих внуков и щебечет! «Но… чтобы получились внуки… то есть дети, мне же придется с Сашкой заниматься… любовью?» — вдруг спохватилась Лиза. Слово «секс» в применении к Задорину было просто непроизносимо!