Бесплатный фрагмент - Солнце под парусами: наследник

Глава 1

Начало лета в Питере достаточно депрессивное, но если залить в себя парочку картриджей чего-то слабоалкогольного, вроде «Авангарда» или «Турбо-Каскада», все переживается не в пример легче. Организм тут работает исключительно с химическими присадками, как маневровая турбина винд-крейсера на хорошем форсаже. Только если в мотор летом надо присаживать загуститель, а зимой разбавитель, то моя конструкция требовала горячительного вне зависимости от сезона эксплуатации.

Я взял из торгового автомата картридж «Турбо-Каскада» и направился к офицерскому общежитию на Петроградке, в надежде найти собутыльника. На ходу я достал оранжевый жетон гривенника и подбросил его для принятия оптимального решения. Пока жетон вертелся в воздухе, я успел загадать — если выпадет «фича», иду в первый корпус, к Юрке Бабслею, если «бэк», значит во второй, к Гаррику Орландине. Жетон шлепнулся на ладонь, причем выпала «фича», и я успел усмехнуться, что весь вечер придется внимать рассказам Бабслея о его любовных похождениях, но в следующий миг мне по башке прилетело чем-то тяжелым и твердым, сняв с копыт не хуже бутылки «Синьки». Я, понятная песня, шарахнулся лицом о карбон мостовой, да так, что повторно посыпались искры из глаз. Последним мелькнул в сознании факт расстройства из-за испорченного вечера.

Очнулся я в темноте. Где — лучше не думать. Башка трещит, хоть стальными хомутами обтягивай. Тошнит. Сильно. Пошарил по карманам — хрен там по колено, а не пластиковое разноцветье остатков денежного довольствия за минувший месяц. Пойло тоже сперли, уроды. Ржавый трос бы им в задницу за такое преступление против человечности.

Нет, ну обидно, честное слово! Вырубили, как пацана! И ведь не охранника из аптеки, а офицера винд-трупера! Обобрали, здоровье наверняка подпортили, временно лишив трудоспособности. Мне лишнее сотрясение мозга совсем ни к чему, оно у меня, турбиной их разнеси, третье. Не хватало только из-за уродов-гопников списаться на землю. Случись такое, я бы на них точно открыл сезон большой охоты. Я бы их тогда не на землю, а прямиком под землю списал, причем, с особой жестокостью. Но, окажись тут мед-мастер Филиппенко, он бы наверняка рекомендовал мне в нынешнем состоянии воздержаться от лишних эмоций, чтобы не усугублять последствия сотрясения.

Я взял себя в руки. Денег было жаль, но куда обиднее получить по балде без попытки оборонительных и наступательных действий. Друзья в общаге засмеют, если узнают, как спецназовца отоварили гопники. Лучше не говорить никому. Лучше уж сделать вид, что поскользнулся спьяну на прилипшем к карбону собачьем дерьме и припечатался чавкой к осветительной опоре.

Темнота оставалась темнотой, тишина тишиной. Ничего не менялось в окружающем пространстве. И это было скорее хорошо, нежели плохо, поскольку давало время осмотреться и принять запоздалые тактические решения. Встав на четвереньки, я сделал попытку проползти хоть в каком-то направлении. Не смотря на неважное состояние, сделать это удалось без всякого труда. Но не очень далеко — сразу уперся темечком в стену. Пришлось обследовать окружающее пространство в поисках выхода. Вообще-то у меня не было ни малейших сомнений, что выход, точнее открытая дверь, найдется в одной из четырех стен. Потому что я мог подумать о чем угодно — об избиении, об ограблении, но у меня не возникало и намека на мысль о пленении. Одно дело шарахнуть офицера винд-флота тяжелым предметом и обнести карманы, другое — захватить его с какой-то целью. Это уже преступление такого порядка, что преступник может запросто головы не сносить. Это уже терроризм, это похищение, да еще не какого-нибудь технаря-оптронщика, а человека, имеющего имперскую защиту категории «Е». Короче, я и подумать не мог о пленении, пока не наткнулся на стальную дверь. Наглухо запертую.

Вот тут я струхнул. Тут я, братцы, понял, что нападение могло быть и не случайным. Тут в раз вспомнились байки, которыми винд-драйвер Салогуб кормил нас после отбоя. Мы тогда их воспринимали как нечто отдаленно-абстрактное, к нам, в большом городе, не имеющее отношения. Например, россказни о городских партизанах. Это знаете, в каком-нибудь Екатеринбурге полицейские наряды отлавливали их по подвалам, как бомжей, а на юге они порой чинили настоящий беспредел с резней и погромами. Но откуда они в Питере? С другой стороны, я уже понимал, что напали на меня не простые грабители. Раз уж обчистили карманы, непременно нашли офицерскую «бирку», нет в этом сомнений, поскольку при мне «бирки» не было. При таких раскладах грабителям не было резона меня запирать. Им, по всем правилам здравого смысла, надо было сразу все рассовать обратно по карманам, и смыться на полном форсаже не только из района, но и из города. Ведь, если поймают с краденым, так то год-два на болотах и свободен, а за похищение боевого офицера могут незатейливо и в расход пустить.

Раз они меня все же заперли, оставалось только два варианта. Первый — я стал жертвой досрочных выпускников психбольницы, прошедших комиссию по выписке экстерном. Второй — меня повязали городские партизаны, существование которых в северной столице не без оснований ставилось под сомнение всеми чинами Имперского полицейского управления. Первый вариант представлялся мне скорее комичным, не смотря на приличную шишку на темечке, то второй, даже при гипотетическом рассмотрении, заставлял собраться в кучку и запустить мозги на полные обороты.

Принципиально партизаны в Питере найтись могли. Конечно, нелегально проникнуть в город мешала не только городская стена из армированного карбона с силовым полем по гребню, но и пограничные патрули по периметру, и полицейские проверки на улицах. Не говоря уже о бдительности самих добрых горожан, которая в Питере, сравнительно с Москвой, казалась мне поразительной. Будь ты сто раз легальным гражданином, но если у тебя смуглая кожа, то беспрепятственно перемещаться по городу будет сложно. Точнее утомительно. Потому уже лет двадцать выходцы из варварского мира сторонились больших городов даже при возможности осесть в них легально.

Однако партизаны в Питере найтись все же могли. Как минимум теоретически. Не в том плане, что отряд варваров в одну из промозглых зимних ночей проник в город через стену. Это, скорее всего, незамеченным не осталось бы, там ведь датчиков и камер натыкано без всякой меры. Другое дело, отряд мог сформироваться из легальных граждан варварского происхождения. В интерлинке бродит достаточно информационной заразы, способной свинтить мозги многим, у кого есть тяготение к отрицанию цивилизации. Там до сих пор можно найти тексты, начиная от древних манифестов вакхабитского толка, заканчивая новомодным веянием последователей стратегии «зеленого шума».

Такую нагрузку на уши и на глаза мог выдержать человек взрослый, оформившийся, обремененный какой-то ответственностью, но у таких людей есть дети, на которых в первую очередь и рассчитывали авторы варварской пропаганды. Молодая зеленая поросль — пятая колонна, легальные дети легальных родителей. Конечно, уже больше двадцати лет в пределах городских стен запрещены любые не смешанные браки варваров, но зачастую даже половины варварской крови в жилах достаточно для осознания себя судьей и палачом в одном лице.

Все эти выводы не прибавили мне оптимизма. Больше того — я скис. У меня не было ни малейших иллюзий по поводу собственной участи, окажись мои догадки верны. Быть «языком» в руках врага участь короткая, кроме того, бесславная и унизительная. Винд-трупер Имперского флота, коим я по праву именовался, является фигурой достаточно информированной, чтобы оказаться лакомым куском для городских партизан, буде таковые отыщутся. Полученную от меня информацию, после моей мученической смерти, можно будет выгодно продать своим же братьям-варварам, или, если хватит ума, использовать самостоятельно. Только мне бы это уже было без разницы.

Предотвратить подобное развитие событий можно было только одним способом — без затей сделать ноги, возникни такая возможность. Никто за подобный маневр в трусости не упрекнул бы, а высшее начальство, за усилия в сохранении секретности, еще бы и медальку какую вручило бы. Да вот беда, не умел я просачиваться через запертые стальные двери.

В подобных случаях все инструкции предписывали не тратить силы, а сидеть и ждать, когда переменится ход событий. В этом был резон, я по личному опыту знал, что все трудно решаемые ситуации чаще всего сами собой меняются со временем, на сцену выходят новые лица, меняется время, а иногда и место действия. Ситуация меняется на другую, не редко переставая быть безвыходной.

На самом деле, если перейти от теории к практике, мне следовало ждать, когда дверь откроют хозяева положения. Когда-нибудь это непременно должно было произойти, потому что просто заморить офицера винд-флота голодом, не выведав никаких секретов — форменный идиотизм. Однако само по себе отпирание замка не гарантировало мне освобождения, поскольку неизвестно кто и каким числом вломится в распахнутую дверь. Судя по тому, что офицера-спецназовца не потрудились даже связать, преступники чувствовали себя достаточно бодро. На пустом месте такая самоуверенность зиждиться не могла, ее наличие говорило не только и не столько о численности отряда варваров, сколько о характере ее огневой мощи. Потому что без плазмоганов идти на винд-трупера даже впятером — храбрость, граничащая с безумием. Варварам же храбрость была вообще не очень-то свойственна, они честным поединком называли стычку, когда их десяток против одного цивилизованного.

Исходя из всего этого, я мог смело готовиться к визиту более чем пятерых противников при поддержке такого же количества малокалиберных ручных плазмоганов. Радость сомнительная. Но как-то вытягивать задницу из возникшей западни все равно было необходимо, я хоть и готов умереть в любую секунду, как положено воину, но не спешил приблизить этот момент.

Осмотр в темноте — дело бессмысленное, так что всю информацию пришлось получать посредством осязания и обоняния. Слух нес исключительно сторожевую функцию, на осязание же легла функция информативная. Стены, на ощупь из многокомпонентного строительного композита, не имели и следов штукатурки. Проведя по одной из них ладонью, я ощутил шершавую, очень сырую поверхность. Значит я в подвале, иначе бы не было мокро. Пол, наоборот, оказался сухим и пыльным по большей части, лишь у стыка со стенами труха скаталась от влаги. Слой пыли оказался настолько толстым, что ее можно было зачерпывать горстями. Уже не плохо, в ближнем бою это весьма неплохое средство ослепления противника.

Подумав таким образом о глазах, я взялся искать лампы. Меня держали в темноте, подобный подход вполне логичен, но, скорее всего, для себя противник приготовил более комфортный режим освещения. Я ожидал найти стандартные химические гирлянды, которые давно уже стали привычным источником света для большинства помещений. Их можно было с успехом использовать как оружие, если разомкнуть подводящие нити без активации. Газ выделяющийся при этом в окружающее пространство настолько едок, что с успехом заменяет боевую слезогонку. Но химических светильников я не нашел. Вместо них на невысоком, чуть больше моего роста, потолке обнаружились электрические газообменные лампы, почти как на боевых кораблях. От них по стенам до технологических отверстий бежали высоковольтные кабели. Ладно, на худой конец сойдут и они.

Я осторожно снял кабель-трассу, отломил цанговые цоколи ламп и обнажил провода. Теперь, если противник приведет в действие выключатель, то вместо вспыхнувших ламп, которые выбили бы мое неадаптированное после темноты зрение, у меня в руках окажутся две длинных электрических плети. Не ахти как круто против плазмоганов, но все же не голой задницей ежей давить. Включить электричество мои похитители просто обязаны, не поверю я, что хоть одна живая душа в этом мире решится драться с российским винд-трупером в темноте. Даже при наличии плазмоганов у нападающей стороны.

Чтобы обеспечить себе дополнительный шанс на выживание, я решил еще немного поиграть с электричеством. Двумя плетями драться все равно неудобно, того и гляди сам себя током прижаришь, так что от лишнего провода в руке я решил избавиться с пользой для дела. Похитители ведь не бесплотные призраки, через стены просачиваться тоже вряд ли умеют, значит пойдут через дверь, а я им постараюсь приготовить прием погорячее.

Не откладывая задумку в долгий ящик, я собрался примотать оголенный конец провода к перилам короткой металлической лесенки, ведущей от двери к месту моего заключения, но понял, что это не так просто, как могло показаться на первый взгляд. Дело в том, что жил в проводе было две, а из уроков электротехники винд-кораблей я помнил, что провода эти не равноценны. Один является источником переменного тока и называется «фаза», другой почти полностью заземлен и его называют «нулем». Примотай я к перилам «ноль», боевая эффективность такого подключения тоже бы равнялась нулю, поскольку разницы потенциалов между проводом и землей не будет почти никакой. Кидать на противника надо"фазу», тогда шарахнет как следует. Но как определить где ноль, а где фаза, если с обратной стороны разомкнут рубильник? Тока нет, фазу искрой не проверишь.

Я призадумался. Честно говоря, докой в электротехнике я не был, у меня, в отличие от корабельных стрим-мастеров, специализация была совершенно в другой области. Пришлось как следует напрячь память, чтобы припомнить что вещала нам в кадетском корпусе Красотка Кира, преподававшая там основы электротехники. Будь на ее месте суровый педагог-мастер мужского пола, я бы, честное слово, запомнил больше, а так мы всем курсом пялились на структурные элементы ее женского тела, какие можно было различить под мундиром. Различить можно было не много, у нее была не очень большая грудь и довольно узкие бедра, но остальное дополняла наша фантазия, на работу которой уходила почти вся энергия двух академчасов целой роты.

В общем, в памяти если что и осталось, то все эти остатки были жестко модулированы эротическими переживаниями. Следовательно, для дешифровки данных следовало в первую очередь вызвать те самые фантазии, а с ними могли вспомниться и слова педагог-мастера Киры Канаа, которые она говорила пока мы на нее пялились. Наверное, для службы в ее должности требовалась изрядная доля эксгибиционизма, без этого ежедневно работать с кадетами женщине было бы трудно. У нее эта изрядная доля определенно имелась, она от наших взглядов получала явное удовольствие, а зачастую сама же нас провоцировала. Она была намного старше нас всех, нам по двадцать, а ей почти сорок, но эта разница в возрасте не являлась препятствием для установления некого визуально-эротического взаимодействия между нами и ею. Других женщин в кадетском корпусе все равно не было, даже на камбузе. При этом каждому из нас хоть раз приходила в голову недоуменная мысль, мол, почему начальство ни разу не пыталось заменить ее мужчиной. Ответ случайно был получен мною от кадетского медик-мастера.

— Думаете это случайно? — усмехнулся он, продавая мне склянку медицинского спирта за несколько дней до выпуска. — Нет ребята. В каждом кадетском корпусе есть такая базыга, призванная доводить вас до того накала, который помог бы вам потом сбрасывать сексуальное напряжение в одиночестве.

Думаю, он не шутил. Как бы там ни было, но вспомнив, как мы пялились на ее сиськи, я действительно выудил из памяти кое-что электротехническое. Например, то, что полным нулем нулевой провод на практике никогда не бывает. Собственное сопротивление не позволяет ему полностью сбрасывать всю нагрузку с включенных в эту сеть электроприборов, поэтому между ним и истинной землей всегда существует небольшая разница потенциалов — вольт десять. А десять вольт можно запросто проверять на язык, если напряжение есть, щипнет как следует. Выключатель размыкает только один провод, как раз фазу, так безопаснее для монтеров. Значит оба провода надо проверить на язык — тот что щипнет будет нулевым, а другой, соответственно, фазовым.

Но, честно говоря, сам вид силового провода не внушал ни малейшего желания трогать его языком. Вроде все рассчитал, все понятно, но цифра напряжения фазы в триста вольт сама по себе пугала в достаточной мере. Но выхода другого не было — не имея другого оружия, я должен был заручиться поддержкой хотя бы электрического тока. Я уже собрался с силами и высунул язык, когда мне в голову пришла альтернативная мысль. Чтобы убедиться в отсутствии на любом из проводов высокого напряжения, можно было коснуться кабелем перил металлической лесенки. От трехсот вольт, в таком случае, неизбежно ударит искра, и если их нет, тогда можно брать на язык. Довольный возможностью хоть временно отлынить от языкового теста, я шлепнул концом провода по стали и чуть не ослеп от шарахнувшего в темноте дугового пламени. Еще несколько секунд после этого у меня перед глазами плыли огненные круги, а сетчатка хранила изображение окружающего пространства.

«Вот бы коснулся язычком», — подумал я с замиранием сердца.

Попытка проанализировать произошедшее привела к двум возможным выводам. Либо монтеры нетрадиционно сориентировали фазу с нулем, соединив провода так, что выключателем размыкался ноль, а не фаза, либо только что кто-то снаружи включил рубильник. Второе предположение показалось мне более вероятным, поскольку иначе меня бы шарахнуло током, когда я разбирал цоколь лампы. А раз так, значит времени на подготовку к встрече мне отпущено с десяток секунд, не больше. Тут уж было не до страхов перед электричеством. Сунув искрящийся фазовый провод в щель сварного шва лесенки, я рухнул на корточки и затаился возле ступеней, зажав в руке второй силовой кабель. Тут же за дверью послышались шаркающие шаги и голоса на каком-то из варварских наречий. Я напрягся, готовый дорого продать свою жизнь.

Глава 2

Щелкнул замок, дверь распахнулась, впустив в помещение тугой поток электрического света. Я ожидал, что первый визитер наступит на лестницу, но он в запале с разбегу перепрыгнул все ступеньки и приземлился на пол. Парень был крепкий, весил изрядно, и с такой силой грохнул ботинками в пол, что поднял в воздух клубы пыли, скрывшие его по пояс.

Мне эта пелена была выгодна, я ведь внизу был, и меня скрыло клубами пыли, как винд-крейсер дымовой завесой, установленной против вражеского огня. Пока партизан размахивал плазмоганом, не зная куда целиться, я перекатился, невидимый для него, и нанес удар силовым проводом по бедру. Варвар тут же рухнул, скрывшись в клубах пыли, а я, для верности, добавил ему фазой по шее.

Он затих, только ступня продолжала ритмично подергиваться в конвульсиях перед моим лицом. Эффект был ожидаемым, но от того не менее приятным. Я вообще, мягко говоря, варваров недолюбливал, а уж тех, которые мне по башке приложили тяжелым предметом, и пойло мое сперли вместе с деньгами, так и вовсе. Так что я испытал не слабое моральное удовлетворение, очень похожее на удовлетворение от удачной мести. Прямо на душе потеплело.

Пора было завладеть оружием, но попытавшись рвануть плазмоган из пальцев поверженного противника, я понял, что их так скрючило судорогой, что не разогнуть.

В это время второй нападающий скакнул на лесенку, к которой было подведено напряжение в триста вольт, тут же скорчился и покатился по ступеням, высекая из них электрические искры. Рухнул варвар прямо у моих ног, продолжая содрогаться в конвульсиях, но я не стал ждать, когда он окончательно успокоится — в его правой руке был зажат скорострельный малокалиберный плазмоган, а от такой добычи в моей ситуации отказываться было до крайности вредно для здоровья.

Выхватив оружие, я, как на тренировке по тактике, перекатился в самый темный угол, в движении пальнув короткой очередью через дверной проем наружу, где маячили еще несколько фигур. Раздались крики, пара особо горячих голов снова рванулась на лестницу, но их тут же поразило током и они скатились на пол. Остальные варвары, видимо, поняли принцип моей ловушки, а потому решили не рваться в подвал, а подумать. Но делать что-то без стрельбы варвары почти не умеют, потому свои размышления они густо приправляли выстрелами через проем.

Мне же пальба думать никак не помогала, в первую очередь потому, что стреляли, по сути, в меня. Нельзя сказать, что под обстрелом у меня мысли путались, я за свою жизнь пережил с десяток жестких боевых столкновений, но все же было некомфортно. Впрочем, и обдумывать мне особо было нечего. Это у варваров имелась масса вариантов, как ко мне лучше подступиться, а я тут как крыса в норе, куда ни кинь, всюду клин.

Одно было совершенно ясно — оставаться на месте в моей ситуации было опасно, так как помещение почти полностью простреливалось через дверь. К тому же у нападающих вполне могли оказаться термические гранаты, хотя можно было надеяться, что ребята попытаются меня взять живым, а значит пустят в ход гранаты в последнюю очередь.

Но все же мысль о гранатах заставила меня понервничать, отчего ум перешел на форсированный режим, в попытке найти верное тактическое решение в создавшейся ситуации, которую сложно было назвать благоприятной для меня. При этом одна часть ума была занята полезной работой, а другая мысленно уговаривала первую думать спокойно, потому что гранаты — штука не страшная, от них смерть моментальная, даже не успеешь понять, что умер. И безболезненная. Шварк, и все. Кучка пепла.

Как назло в памяти вспыли все случаи, когда при мне кого-то испепелило термической гранатой, но, вопреки логике, это ни хрена не добавило мне спокойствия и холодности рассудка. По всему видать, на меня дурно действовало замкнутое помещение. Одно дело встретить смерть на палубе винд-крейсера, на высоте в полтора километра, под шквальным огнем противника, с боевым кличем и во славу господа нашего, другое дело сдохнуть в зассаном крысами подвале от рук городских партизан. Это было бы еще более унизительно, чем среди бела дня получить по башке.

«Хрен вам по всему лицу и еще горчички на темечко, — подумал я. — Устанете меня выковыривать из этого подвала».

Мысль эта придала мне уверенности и сил гораздо в больше степени, чем размышления о безболезненности смерти от взрыва термической гранаты. Я решил, что пока в голову не пришло спасительное тактическое решение, надо активнее двигаться, чтобы не быть слишком легкой мишенью. Размышляя об этом, а на размышления ушло не больше пары секунд, я заодно прикинул возможную численность противника.

По опыту было известно, что меньше, чем впятером варвары на цивилизованных не нападали, это при наличии у нападавших оружия. Если же оружия не было, то счет начинался с десятка. В данном случае партизаны выступали при поддержке карманной плазменной артиллерии, но и противником у них был винд-трупер российского флота, что должно было сподвигнуть их на увеличение численности отряда.

Получалось, что варваров должно было быть не меньше десятка, но и больше пятнадцати им самим, наверное, пригнать было бы стыдно. Хотя слово «стыд» в отношении городских партизан было нонсенсом, все помнили события пятилетней давности под Ростовом, когда сотенный отряд варваров захватил родильный дом святой Марии и шнурками от штурмовых ботинок успел передушить часть рожениц вместе с младенцами до подхода винд-крейсеров.

Это воспоминание придало мне решимости действовать, и я рванул вперед, прикрывшись пущенной в дверь плазменной очередью. Как раз в этот момент в проеме возникли два силуэта и вспышка плазменного выстрела. Целились, понятное дело, мне по ногам, ведь даже варвар способен смекнуть, что безного допрашивать проще, чем безголового.

От подобной атаки, характерной для ряда ситуаций, нас научили ловко уходить на занятиях по тактике огневых контактов. Я кувыркнулся влево через плечо, продолжая держать варваров на прицеле и прижимать спусковую пластину. Не даром приходилось потеть на уроках — оба партизана, приняв на грудь по нескольку капель разогнанной плазмы, отлетели далеко от двери, оставив в воздухе клубы дыма и запах горелой плоти.

Попадание заряда такого калибра не бывает смертельным, если не влупить прямо в голову, поскольку капля плазмы не проникает глубоко в тело. Она лишь перегревает воду в поверхностном слое тканей, на глубине полутора сантиметров, не больше, превращая ее моментально в пар под высоким давлением. Происходит подкожный взрыв, оставляющий в теле неглубокую рану диаметром с двадцатирублевый жетон. Плюс ожег, понятное дело. В результате мощный удар и шок, выводящий противника из строя гарантированно и надолго. За потерю крови при таком ранении можно не беспокоиться — плазма прижигает все порванные сосуды, оставляя рану обугленной, но сухой и стерильной. Именно поэтому партизаны вооружились против меня именно малокалиберными пушками, хотели взять живым.

На самом деле в их планы, я думаю, не входило столько возни, сколько вышло. Ребята собирались зажечь свет, а потом, под прицелом десятка стволов, замкнуть мне руки в молекулярки и отвести в помещение, переделанное, за время моего отдыха, в допросную комнату. Видно им не приходилось еще иметь дело с российским десантником. Я слышал только о похищении партизанами в Европе функционера иезуитского ордена. Тоже спецназ не последний на планете, у них подготовка сравнима с нашей, хоть и без присущей винд-флоту специфики. Но все же к подготовке должен прилагаться соответствующий боевой дух, так мне кажется. У иезуитов боевого духа тоже хватало, но им не приходилось выносить из своих роддомов задушенных рожениц и младенцев десятками, а нам приходилось. В том числе и мне лично. Так что я внутренне был готов спустить с любого партизана шкуру живьем.

Однако пока я еще находился в таком положении, что шкуру запросто могли стянуть с меня самого. Надо было что-то кардинально менять, и тут меня осенило. Я так спешил выхватить у первого же поверженного варвара плазмоган, что не удосужился обыскать тело получше. А ведь если термические гранаты могли оказаться у тех, кто пребывал в раздумьях снаружи, то они могли найтись и у тех, кто навек упокоился внутри. Подстегнутый этой идеей, я, сильно пригнувшись, ринулся к лесенке. Пыль все еще стояла столбом, с одной стороны это помогало мне двигаться почти невидимым для противника, с другой и мне снижало обзор, так что я с разбегу налетел на тело, споткнулся и растянулся, едва не коснувшись лбом ступеньки под напряжением. Вот то был бы номер. Собаки бездомные на окраине полопались бы от хохота, а надпись на моей могиле гласила бы: «Не рой другому яму». Но раз Господь Вседержитель отвел меня от столь позорной участи, значит дело мое правое.

Отдышавшись пару секунд, я ощупал поверженного варвара, и у меня сердце забилось чаще, когда пальцы наткнулись на гладкие сферы термических детонаторов. Их было три штуки. При таких раскладах с оставшихся трех тел, можно было снять еще девять. Что я и проделал с великим воодушевлением.

Прикинув расстояние и траекторию полета гранаты внутрь дверного проема, я сорвал чеку и запустил снаряд в цель. Там с глухим хлопком шарахнуло фиолетовое пламя перегретой плазмы, и вместе с пылью ноздрей коснулся резкий запах озона. Я сорвал фазовый провод с лестницы, чтобы открыть себе путь, оперся на нее ногой и швырнул в проем вторую гранату, на случай, если кому удалось укрыться от первого взрыва. Снова ширкнуло слепящее пламя, а в лицо пахнуло жаром, как от углей в камине. Запах озона сделался раздражающим, почти нестерпимым.

Я закашлялся, но тут было не до детального разбора физиологических ощущений, надо было оценить обстановку и понять, как действовать дальше. С одной стороны, тут чем быстрее, тем лучше — рванул, прикрылся огнем из плазмогана, если кто уцелел снаружи, а там как господь рассудит, так тому и быть. Прикроет благодатью своей, так выживешь, а нет, значит нет. Но при этом геройская смерть вполне себе пропуск в рай, особенно для грешников, вроде меня. Но можно иначе — не лететь по ступеням, сломя голову, а подождать ответных действий противника хотя бы пару секунд. Но тут была проблема — после моего выступления они могли несколько растеряться, впасть в панику и начать швырять гранаты, распрощавшись с идеей взять меня живем, лишь бы самим уцелеть. Ведь я если выскочу, могу иноги живьем повыдергивать, ввиду пренебрежительного ко мне отношения. Винд-трупер в гневе страшен, даже когда трезвый, уж партизаны-то должны это знать.

В общем, хоть так делай, хоть эдак, все равно риск, и один риск выходит не меньше другого — хоть жетон кидай на «фичу» и «бэк». Только вот жетонов у меня не было — выгребли все из карманов, паскудники. Я еще миг подумал, и решил, что оотягивать неизбежное смысла нет, и чем быстрее все прояснится, тем для меня же лучше, больше нервов сохраню, если выживу. Ведь, по сути, было впереди всего два варианта — я или всех гранатами перебил, или кто-то выжил, и держит теперь дверь на прицеле. В первом случая я молодец и поживу, во втором мне гарантированно капец, и уже тогда будет без разницы.

В два прыжка преодолев лестницу, я вскинул плазмоган и, оказавшись в дверном проеме, выпустил короткую очередь, чтобы для страховки прикрыться огнем. Но это уже было лишним — в тридцатиметровом коридоре с шершавыми стенами из композита не осталось ничего, кроме десятка обугленных, еще дымящихся тел. Два ярко-белых пятна цинковых окислов на полу отмечали эпицентры взрыва гранат. Но осторожность терять не пристало десантнику — в боковых стенах тоже имелись двери, а какие опасности притаились за ними, только богу были известны. Никак не мне.

Осторожно, короткими тактическими шагами, ставя ступню за ступню, держа плазмоган на уровне глаз, я наискось пересек коридор и шарахнул в ближайшую стальную дверь подошвой ботинка. Она не поддалась. Возможно за ней ничего и не было, но одно из главных боевых правил винд-трупера — не оставлять живых противников за спиной. Отшагнув, я прищурился и полоснул плазмой по тому месту, где за металлом прятался язычок замка. Участок двери раскалился добела, после чего одним мощным ударом ноги мне не составило труда выворотить перегретый замок из гнезда. Вскинув плазмоган, я подтолкнул распахивающуюся створку плечом и ввалился внутрь. За порогом оказалась комната для допросов. Точнее пыточная, судя по оборудованию. Причем, комната площадью около пятнадцати квадратных метров оказалась далеко не пуста — меня встретили перекрестным огнем из двух плазмоганов. Но ожидание такой встречи у бывалого винд-трупера, наверное, уже глубоко в рефлексах. Я ушел в кувырок раньше, чем увидел противников. Говоря точнее, я полностью их так и не увидел — передо мной, когда я рухнул на пол, пропуская над собой поток плазмы, предстали только три пары ног. Две мужских, прикрытых бордовой тканью штанов от спецодежды дворников, и одна женская — в туфлях на высоком каблуке, затянутая в модную молекулярную микросетку с изображением стилизованных Сил Небесных. Мужские я тут же подрезал плазмой, а когда варвары с криками шлепнулись на пол, я добил их двумя выстрелами в голову. Опыт подсказывал мне, что и женщина, особенно вооруженная, может оказаться опасным врагом, но что-то помешало мне выстрелить.

Осторожно, не сводя с незнакомки прицела, я поднялся во весь рост и увидел ее всю. Молодая совсем девчонка, лет двадцать на вид, ни во внешности, ни в одежде нет ничего варварского, скорее на оборот. Летняя блузка из переливающегося «арго», короткая тонированная юбка, ноги затянуты в микросетку. Красивые, кстати, ноги. Да и вообще фигурка вполне ничего — грудь небольшая, аккуратная, бедра узкие, спортивные, плечи красивые, шея. Но больше всего поразили огромные голубые глазищи и густая грива сияющих каштановых волос.

— Не стреляй, — попросила она по-русски.

Оружия в руках незнакомки не было. Но вообще-то она была мне до лампочки. Если девка оказалась в компании вооруженных варваров, то цена ей копейка с мелочью.

— С какой радости? — вяло поинтересовался я.

— Я молодая, я жить хочу.

— Веский довод. Но вообще-то я тут в гостях, а хозяева оказались столь не радушны, что я, право слово, расстроился сильно. В расстроенных же чувствах я не всегда способен вести себя адекватно. Что ты, сучка, тут делаешь?

— Я медсестра. Из универа на Карповке.

— Замечательно. А я винд-трупер Российского Имперского флота.

— Знаю. Меня притащили сюда тебя пытать. Ну, уколы делать, прямое воздействие на нервы, генитальное вторжение без кровопотери.

— Рад познакомиться, — хмуро ответил я. — Тебе куда плазму всадить, сначала в живот, или из уважения к женскому полу сразу в голову?

— Отпусти меня. — На ее глазах заблестели слезы.

Нет, стыдно о том говорить, но палец у меня заклинило на спусковой пластине. Вот собрался со всей решимостью размозжить ей башку, а тело не подчинилось. Видимо зверь, который внутри меня, был о медсестре иного мнения, чем сознание. В смысле тот зверь, который руководствуется гормонами, а не здравым смыслом.

— Какого черта? — решил поинтересоваться я.

Мне казалось, что ее ответ добавит мне решимости и я прекращу тратить время попусту.

— Они меня поймали на улице, как и тебя.

— Но пытать-то ты меня не отказалась.

— Я боюсь смерти и боли.

— Боли еще понятно. Я ее сам боюсь. А смерти чего бояться? Даже вздрогнуть не успеешь, как плазма испарит твои дурные мозги.

— Зачем? — шепотом спросила она. — Хочешь я тебе лучше сделаю то, что тебе точно понравится? Это много времени не займет, я хорошо умею.

Это и придало мне решимости.

«Вот стерва», — подумал я и прижал спусковую пластину.

Глава 3

Молекулярные наручники, штука, как о том говорят, очень гуманная. Руки они не давят, а снять их без специальной химии невозможно, значит задержанный не причинит вреда ни себе, ни другим, и не сбежит, чем избавит общество от угрозы. Но когда сидишь в них очень уж долго, раздражают они не меньше, чем ржавые кандалы. Я же парился на скамье подсудимых в молекулярках уже третий час, и была бы видна хоть какая-то перспектива! Но нет, прокурор зачитывал документы, потом адвокат зачитывал документы, и так по кругу с редкими перерывами. Хорошо охранник попался знакомый, Вася Мидянин из соседней общаги, где базировался городской комендантский полк. Бывало, пивали вместе, портили печень кровью господней. Так теперь по старой памяти в перерывах он не только выводил меня в туалет, но и давал глотнуть «Синьки» из фляжки. Однако даже эти радостные моменты, по большому счету, не скрашивали часы долгой бессмысленной болтовни. И надо же было такое устроить из-за какой-то девки! Ну выеденного яйца тот случай не стоил, и выбрался я из ситуации с честью. Если бы не та стерва, точнее, если бы бес меня не попутал.

С бесами оно проще, как говаривал наш полковой батюшка, спирит-мастер второго ранга Давид Володихин — есть на кого переложить груз ответственности за искушение. Иначе душе тяжело. Загнанная же душа, ляпнул он раз спьяну на Святогеоргиевских маневрах, до рая не доскачет. Рухнет в ад, как подбитый винд-крейсер с неба. А так покаялся и хорошо — в казну доход, с души камень. И полетели дальше.

Если уж говорить о гормонах, так бесов и за уши притягивать нечего — самая бесовская химия и есть, провалилась бы она до тринадцатой преисподней. Ну, отчудил бы я такое с той девкой в здравом уме? Ну, психануть можно было, можно было даже по простецкому из плазмогана башку снести. То все было бы в рамках пристойного. Хотя лучшим делом было выволочь ее из подвала на свет божий, да придать народному суду, как пособницу городских партизан. Девку бы разодрали на части, как бывало в других городах с отрекшимися православными, а мне бы уж точно медальку выписали, видит бог. Но нет же. Погорячился. Теперь расхлебывать.

Стороны защиты и обвинения продолжали мыть мне кости. Я откровенно скучал, зная, что кончится все, как ни крути, парой-тройкой лет каторги на болотах с возможностью возвращения в полк с понижением звания. Меньше не светит, но и больше давать за историю с медсестрой тоже не по-божески. Да и вообще, инкременировать мне состояние опасности для общества, только на основании произошедшего, было, на мой взгляд, перегибом. Если уж судить по совести, то за свою жизнь, не говоря уж о времени службы в винд-десанте, я наделал не мало вещей, куда более опасных для общества, чем история с той несчастной девчонкой. Если уж совсем в корень смотреть, то именно ей я точно сделал лучше. Понятно, этот момент вообще никого в трибунале не волновал, но для меня это было некоторым внутренним оправданием совершенного преступления. Ведь не секрет, что какой бы проступок ни совершил человек, но он, сам того не желая в открытую, усиленно ищет себе оправдательную мотивацию, или, на худой конец, рационализацию. Так, по сути, было и со мной. Я понимал прекрасно, что совершил преступление против общества, но в то же время понимал и другое — что бы я ни сделал с медсестрой, кроме того, что сделал, привело бы ее к мучительной смерти. Трибунал трибуналом, ничего со мной на болотах не станет, но хотелось получить оправдательный приговор от совести и от бога. Хотя на последнее, учитывая все обстоятельства, я без осмысленного покаяния рассчитывать вряд ли мог. Хорошо что на всех каторжных поселениях вопрос спасения души каждого из каторжников был поставлен на широкую ногу. Перед собой же, повторюсь, я был в некоторой степени чист, что позволяло мне со спокойствием переносить все тяготы судебного разбирательства.

К тому же оно, похоже, все же близилось к завершению. Прокурор закончил перелопачивать обойму кристаллотеки в проекторе, суд все документы принял, с защитником тоже постепенно вопросы закрыли, осталось опросить меня и дать мне последнее слово. В общем формальности. По ходу дела результат заседания был ясен, как собственная смерть при падении с борта винд-крейсера. Но все должно быть чинно, понятное дело. Мы ведь должны чем-то весомо отличаться от варваров с их языческими судилищами!

— Подсудимый, встаньте! — поднял меня со скамьи судья.

— Да, ваша честь! — Я не без удовольствия оторвал зад от скамьи.

— Признаете ли вы себя виновным в совершении преступления, по которому представлено обвинение?

— Да, ваша честь.

— Может ли суд узнать, почему офицер винд-флота, хорошо характеризуемый по службе, добропорядочный православный, мог совершить преступление против веры, общества и собственной совести?

— Мне показалось, что так будет лучше, — честно заявил я.

— То есть, вы считаете свой поступок просто ошибкой?

— Если говорить честно, а я под присягой на Библии обещал это, то я произошедшее не считаю ошибкой.

— Но ведь вы безусловно знакомы с законом.

— Совершенно верно, ваша честь. Поэтому я признаю себя виновным в совершении преступления, но ошибкой свой поступок считать не могу. В сложившихся обстоятельствах мое решение показалось мне наиболее гуманным из всех. А гуманизм, любовь к ближнему и даже к врагам, которых велено полюбить Богом как самого себя, лично я считаю добродетелью, а не пороком. Хотя, наверное, это странно слышать из уст боевого офицера, убившего много врагов. Но это так, поверьте, ваша честь.

— Допустим. — Судья кивнул. — И более того, я приму ваши слова для рассмотрения, они могут стать фактором смягчения приговора. Однако, вы должны понимать, что гуманизм в отношении одного человека, тем более ступившего на путь предательства по отношению к обществу и вере, не может стоять выше долга перед обществом. Хотя бы в силу того, что интересы одного человека не могут быть поставлены выше интересов многих.

— Это так, — согласился я. — Поэтому я готов принять любой приговор.

— У вас есть что еще сказать в свое оправдание? — Судья пристально глянул на меня.

— Да, — решился я. — Возможно, если бы в трофейном плазмогане не кончились заряды, все было бы проще.

— О чем вы? — не понял он.

— То, что оружие на момент встречи с девушкой утратило боеспособность, зафиксировано внутренним контроллером плазмогана и указано в документах, — подтвердил адвокат.

— Не понимаю, каким образом это вас оправдывает? — насторожился судья. — Если бы речь шла о гражданском, я бы принял этот факт во внимание. Но столь подготовленный боец, как вы, мог одними руками свернуть девушке шею или же, без всякого оружия, отконвоировать ее на ближайшую площадь, после чего предать праведному народному суду. Почему не было сделано ни того, ни другого?

— Я не смог.

— В чем причина?

— Если бы на ее месте оказался мужчина, совершивший предательство против веры и общества, я бы поступил так, как вы говорите. Но я сам мужчина. Признаю это слабостью, не оправдывающей моего преступления, но если вы хотите понять, что мной двигало, то мотив был именно таким. Скажу проще. Убить молодую женщину голыми руками мне не позволили инстинкты. Обычные, обусловленные гормонами мужские чувства. Суду известно, что я пытался пристрелить преступницу, отдавшую себя в руки врага и готовую стать их орудием. Но у меня кончились заряды. Убить же ее голыми руками я не смог.

— Поэтому вы не нашли ничего лучше, чем отпустить ее? — Прокурор усмехнулся. — Не могли убить, надо было выволочь ее на площадь, предать толпе и не сидеть теперь на скамье подсудимых.

— Повторяю, я готов принять любой приговор. Но вы не сможете заставить меня усомниться в собственной правоте. После того, как мое оружие дало сбой, на женщину было жалко смотреть. Она уже пережила собственную смерть. Она слышала, как щелкнула спусковая пластина. Понимаете? Ей этого на всю жизнь хватит. Она уже понесла наказание. Кому стало бы легче, если бы ее заживо растерзала толпа или если бы я свернул ей шею?

— Таков закон, — спокойно ответил судья. — Всякий гражданин города, действующий по указанию варваров, приравнивается к городским партизанам и подлежит уничтожению.

— Я знаю. Просто я не смог.

— Но вы могли хотя бы сообщить ее приметы для задержания. Суд принял бы это во внимание.

— Нет, спасибо, — твердо ответил я. — Мне больше нечего сказать в свое оправдание.

— Хорошо, — кивнул судья. — Тогда суд удаляется на совещание.

Дальше все пошло быстро. Мне впаяли пять лет каторжных работ на болотах, причем без права возвращения на флот, и повезли в каторжный распределитель. Тяжелый полицейский гравиомобиль стремительно двигался вдоль осевой, прикрытый спереди и сзади двумя машинами сопровождения, а я глядел в окно и тупо пялился на голографические щиты с рекламой, висящие вдоль улицы. Одна надпись бросилась в глаза больше других. Это была социальная реклама, какие вывешивает Святая Церковь или Антинаркотический комитет. Но сейчас совершенно обычная о строка, которую я много раз видел на улицах, неприятно царапнула сердце. «Плодитесь и размножайтесь», — было написано на щите. И внизу подпись: «Г. Бог».

Ну не насмешка ли, проехать под такой рекламой на каторгу за то, что оставил в живых молодую, готовую к репродукции женщину? Варвары плодятся, как крысы, давят нас не столько силой, сколько генами, а мы ратуем за убийство потенциальной матери, только бы доказать другим, что лучше смерть, чем помощь городским партизанам. Чем лучше то? Девчонка и так перепугалась до истерики. Что, пока она в таком состоянии, я должен был начать ее душить или тащить на растерзание? Нет уж, дудки. Пусть живет, плодится и размножается, как завещал Г. Бог. Не думаю, что помощь партизанам входила в ее планы. Просто она не хотела умирать.

Закрыв этот вопрос для себя, я снова успокоился. Ну что такое пять лет на болотах? Хуже было, что приговор был вынесен без права возвращения в ряды винд-флота. Это грустно. Я привык быть бойцом. Я ничего, по большому счету, кроме этого не умел. Ладно, за время каторги чему-нибудь научусь. Силой бог не обидел, а там разберемся. С голоду не умру. Хотя дело, конечно, не в голоде. Скучно будет и тоскливо не на своем месте. Но об этом пока рано думать. Вот когда каторга кончится, тогда и придет время во всем разбираться.

Изолятор-распределитель располагался внутри городской стены, но вдали от основных жилых районов. Проскочив с воем сирен по улицам, гравиомобиль, в котором меня везли, набрал высоту и взял курс на север. Но тут произошло нечто странное — заглох двигатель.

Такое бывает с любой машиной, хотя полицейский броневик штука очень надежная, да к тому же стоящая на приличном обслуживании. Но смех в том, что так же, как и мы, ход потеряли патрульные спидеры в авангарде и арьергарде. Это уже на случайность списать было трудно.

У меня екнуло сердце — очень не хотелось из одной неприятной истории прямым курсом попасть в следующую. К примеру, у кого-то из сослуживцев могло хватить ума организовать акцию по моему спасению от каторги. Не хотел я становиться беглецом! За каким оно мне надо? Работа везде работа — что на винд-крейсере, что на болотах. Трудно даже сказать, где труднее, но в бою как минимум опаснее для жизни. Конечно, денежное довольствие на каторге не выплачивают, но и черт бы с ним, если предоставят баланду и теплый барак. Привыкнуть можно ко всему.

Зэков я, понятное дело, боялся меньше всего. Меня даже чтобы спящего задушить подушкой нужна специальная подготовка и сплоченный отряд из пятнадцати человек, а уж если кто в открытую попробует всадить мне заточку в почку, так ему ее из задницы придется выковыривать без гарантии успеха этой сложной хирургической операции. Баб вот только не будет. Это проблема. Но, в принципе, на безрыбье и сам раком станешь — живут же как-то монахи в монастырях. По доброй, кстати, воле.

Но, не успев додумать эту новую для себя мысль, я увидел, как головной бронированный спидер разлетелся тысячей раскаленных добела осколков. Мой бронированный зэк-транзит не слабо качнуло ударной волной, так что я, не имея возможности схватиться за что-нибудь скованными руками, полетел с сиденья на пол и на некоторое время потерял возможность следить за происходящим через узкое смотровое окно. На то, чтобы снова вскочить на ноги, у меня ушло не больше пары секунд, но усилия пропали даром — новый взрыв снова сбил меня на пол. Это разнесло в клочья второй спидер.

— Черт бы вас всех побрал! — выругался я, не имея возможности потереть ушибленный локоть.

И тут же люк, ведущий в тамбур охраны, распахнулся настежь, впустив в мою бронированную конуру вооруженного легким лазером полицейского. Лазер — это вам не малокалиберный плазмоган. Им резанет, как скальпелем. В два счета кишки на палубу выпадут, если не хуже. Кстати, я сразу смекнул, от чего этот дылда в меня прицелился. Наверняка инструкция приписывала ему, в случае подобного нападения, уничтожить меня любым способом, чтобы не дать врагу завладеть «языком». Или, того хуже, чтобы я, со злости за трибунал, не переметнулся в стан противника. Ну не тупость ли? Чтобы я, православный до мозга костей, стал жить в пещерах с варварами и трахать коз вместо женщин? Спасибо, я уж лучше на каторгу.

Я прикинул, как можно выкрутиться из по-дурацки сложившейся ситуации. Надо же так влипнуть, чтобы оказаться дважды без вины виноватым за столь короткий промежуток времени, зараза его возьми. А что, собственно, выкручиваться? Тут, хочешь не хочешь, придется применять силовое воздействие. Так и пошли у меня нанизываться преступления против общества одно за другим на нить моего идиотского положения. Может, и прав был судья, что на некоторое время меня следовало изолировать. Возможно, для моей же пользы. Да я, собственно, и против то не был. Да только судьба распорядилась иначе. Все же Господь наш, Вседержитель, не без чувства юмора надо признать. Только у него оно какое-то злое. Хотя, учитывая божественный возраст, это тоже можно понять.

Я вырубил полицейского ударом ногой в ухо и перехватил не успевший шлепнуться на пол лазерган. Так я ощутил себя несколько увереннее. Однако я понимал, если что-то не удалось сделать одному полицейскому, это попытаются доделать оставшиеся в кабине. В общем, у меня выхода не осталось, пришлось выпотрошить весь экипаж тонким инфракрасным лучом. Включая пилотов. Для гарантии.

В принципе, если снова будут судить, у меня будет отмазка. Скажу, что бежать не собирался, а потому посчитал действия конвоя унизительными для офицера винд-флота. Наверняка накинут еще пару лет, но в принципе судья ведь тоже не идиот, поймет, что трудно обвинить человека в том, что он не сидел и не ждал, когда ему выпустят внутренности наружу. Внутренности — они на то и внутренности, что должны быть внутри. Но эту цепь размышлений я прервал ввиду явного отсутствия логики — внутренности полицейских были не просто снаружи, а развалились зловонными кучами по всему гравилету. И сделал это я. Так что надо было не умничать, а думать, как поступить дальше.

Ясен красен, что я кому-то очень сильно понадобился, иначе никто бы не стало прикладывать усилия по моему освобождению. Причем, нужда во мне возникла не у шайки городских воришек, таскающих корюшку с рыбацких экранопланов, а у более серьезной преступной организации. Потому что электромагнитная пушка, бьющая лучом, останавливающим любую технику, штука не просто дорогая, а слегка запрещенная к применению. Ее через городскую стену протащить не проще, чем сохранить прическу в эпицентре термоядерного взрыва. А у моих незваных спасителей она точно была, иначе чем они дистанционно заглушили бы двигатели двух спидеров и тяжелого броневика?

Глава 4

Надо сказать, что электромагнитной пушкой арсенал моих нежданных спасителей не исчерпывался. Спидеры ведь не просто заглохли, от них вообще ничего не осталось. Городские партизаны так вооружиться не могли ни при каких обстоятельствах, хотя бы в силу того, что ни один православный, будь он трижды негодяем и последним преступником, все равно не продал бы варварам ничего мощнее термической гранаты. Да и то. Боюсь, что гранаты у них были собственного производства, как и плазменные трещотки. Хотя бывали и исключения. Слыхал я про одного бывшего офицера, который в Перми продавал гранаты городским партизанам. Правда, он их немного модернизировал перед продажей — удалял из запалов замедлители, после чего детонаторы взрывались прямо в руках, сразу после срыва чеки. Десяток подобных случаев, и бизнес по нелегальной продаже вооружений варварам изжил себя. Впредь они сами боялись покупать у цивилизованных что бы то ни было. В общем, брали они не навороченностью арсеналов и не умением, а банально численным превосходством.

Но если это не варвары, то кто? Сектанты какие-нибудь? Но за каким, извините, сектантам мог понадобиться офицер винд-флота? Или они понятия не имели, кто находится в броневике, а в их задачу входил обычный террористический акт для подрыва стабильности в обществе добропорядочных православных? Предположить можно было что угодно, но вне зависимости от характера вмешавшихся в мою судьбу сил, ситуация вышла до крайности идиотская. Я готов был молиться, чтобы полицейский патруль прибыл как можно раньше и меня поскорее отвезли бы уже в барак на болоте. Потому что иначе, стань я беглецом, мне придется всю оставшуюся жизнь скитаться за пределами городских стен.

Опустив ствол лазергана, я ногой вытолкнул из пилотского кресла труп и занял его место за пультом. Нет, после удара «микроволновки» эта посудина уже точно не сможет двигаться ни вперед, ни назад. Она до сих пор держалась в воздухе только за счет многомерной геометрии антигравитационного привода. Он, как известно, не требует для работы никакой энергии ни в каком виде. Поэтому у потерявшего ход броневика пропала возможность двигаться, но сохранилась способность вертикального маневра, чем я и намеревался воспользоваться. В принципе, мне достаточно было приземлиться, а там уже посмотрим, что нападающие собираются делать с офицером-спецназовцем.

Ходовые мониторы сдохли от удара «микроволновки», а через смотровые щели хорошо было видно окружающее пространство, еще затянутое дымом от рванувших в воздухе спидеров. В этом пространстве, с юго-востока, двигались курсом галфинд четыре гравио-серфа с короткими швертами и серьезной, метров по десять квадратных, парусной оснасткой. Я глянул с какой скоростью и в каком направлении сносило дым, чтобы прикинуть, каких маневров можно ожидать от противника. В принципе, чтобы взять меня в воздухе на абордаж, им придется сменить галс. Я же за это время, при определенной доле удачи, мог посадить машину и сделать ноги в сторону обжитой части города, где не составит труда сдаться полиции на первом же участке. Это было бы наилучшим из возможных вариантов развития событий, но господь редко позволяет выкрутиться так легко. Я же говорю, у него очень необычное чувство юмора. Мало того, что он за каким-то чертом создал у людей два разумных пола, так он еще, да святится имя его, придумал закон подлости, по которому события чаще всего развиваются по наихудшему варианту.

От первой придумки было так весело, что иногда обхохочешься, а вот от второй было мало кому до смеха. Если же кто-то попробует мне возразить, что закон подлости, мол, дело рук Сатаны, то я только усмехнусь. Ну как может господь всемогущий позволить случиться чему-нибудь во Вселенной против его божественной воли? Смех на палке! Он и Сатану-то в блин не раскатал только потому, что тот иногда может с юморными делишками самостоятельно справиться, освобождая господа нашего от лишних хлопот.

Вертикальное движение всех гравилетов обеспечивалось поворотом силового ядра привода на определенный угол. Геометрия конструкции, а, следовательно, и вектор противодействия гравитации, изменялись, вследствие чего тяга по вертикальному вектору возрастала или ослабевала. Но я был далек от мысли, что мне доведется сделать это с пульта. Все приборы после удара электромагнитного луча приказали долго жить и о них можно было смело забыть. Но в боевой машине, какой безусловно являлся броневик для перевозки заключенных, наверняка имелась альтернативная система, обеспечивающая приемлемую посадку. Что значит, приемлемую? Ну, не такую, хотя бы, как в анекдоте про эскадренного священника, свалившегося с борта винд-крейсера.

Я пробежал глазами по надписям на шильдиках рычагов и почти ничего не понял. Извините, не гравилетчик. В основном обозначения органов управления состояли из цифр, ровно ничего мне не говорящих. Хорошая защита от угона варварами, надо признать. У тех почти поголовно была идиосинкразия к любым формам образования, кроме органической химии, да и то в сугубо утилитарном виде.

К тому же средний уровень интеллекта у террористов был хоть и выше куриного, но не на много. Будет ли человек с интеллектом душить рожениц в роддоме, или поубивал бы он гимназистов в школе Святого Иова на Пасху? Бред. На такие вещи способен либо олигофрен, у которого слюни со рта текут непрерывно, либо варвар, что одно и то же, по сути. По интеллекту оба одинаковы, только у партизана, в отличие от олигофрена, есть плазмоган и граната. Это единственное, на мой взгляд, между ними отличие.

У меня с мозгами было получше, но и мне пришлось искать нужную рукоять путем научного тыка, то есть, без всяких затей, дергая их скованными руками одну за другой. Никакой опасности подобный подход не представлял, поскольку те органы управления, которые не работали без электричества, попросту не откликались, а когда я добрался до нужного рычага, его поворот не только потребовал усилия, но и сразу привел к результату — гравилет начал ощутимо подниматься. Судя по всему от ручки, под палубой, к силовому ядру привода шла механическая штанга, меняющая угол наклона. Мудро и надежно.

Спохватившись, я сдвинул рукоять в противоположную сторону и ощутил щекотку под ложечкой — падение пошло быстрее, чем я ожидал. Но пока земля далековато, этой неточностью можно было пренебречь. Наоборот, она давала мне выигрыш по времени.

Парни на гравио-серфах не растерялись, увидев мои маневры, а тоже начали менять эшелон. Причем с большей, чем у меня, скоростью. Ветер был свежий, а на галфинде маневрирование требует минимума усилий. В общем, у них были все преимущества, а у меня только сила духа и злость на негативные обстоятельства.

Когда до земли оставалось метров десять, я снизил скорость падения, чтобы при ударе о грунт позвоночник в штаны не высыпался, но приложило все равно как следует. Хорошо кресло мягкое.

На земле я ощутил себя куда увереннее, чем в чужом, потерявшем ход летательном аппарате. Но все равно надо было хотя бы пару секунд прийти в себя после не слишком мягкой посадки, а потом попытаться выбраться из этого бронированного гроба, уже насквозь провонявшего вывороченными человеческими внутренностями. Если кто-то думает, что потрошенный человек пахнет фиалками, то я вынужден таких разочаровать — дерьмо в кишках именно дерьмом и пахнет. Еще кровищи на полу почти по щиколотку, она в больших количествах тоже имеет характерное амбре. В общем, не смотря на нежелание пускаться в бега, пришлось покинуть броневик.

Я сдвинул в сторону крышку бокового пилотского люка и соскочил в невысокую осоку, примятую тяжелой машиной. Воздух был свежий, дул северо-восточный ходовой ветер порядка семи метров в секунду, а через частые облачные разрывы светило яркое солнце. Четыре гравио-серфа противника снижались и приближались очень бодро — все шли ровно, красиво, расслабленно, одним галсом, удерживая курс чуть выше галфинда. Тренированные ребята. При таком ветре играючи справляться с десятиметровым парусным вооружением подготовочка нужна та еще.

Я включил на трофейном лазергане голографический прицел для дальней стрельбы, и хотел уже было занять оборону, прикрывшись бронированным лобовым обтекателем, но призадумался. Получалось, что стрелять придется в людей, которые по какой-то причине отбили меня у конвоя. Понятно, что немаловажна цель, с которой они это сделали, но, с другой стороны, было уже совершенно ясно, что полицейских нахлобучили не варвары. Это многое меняло в моем представлении.

Нет, ну не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять — за убийство пятерых полицейских меня по голове не погладят. Да и пять лет каторги тоже не могут стать самым светлым пятном в моей жизни. И, самое обидное, срок мне впаяли без права возвращения в ряды флота. Фактически, если посмотреть на ситуацию здраво, у меня в жизни не осталось никаких перспектив. Я, как ни крути, превратился из-за той глазастой бабы в изгоя. Меня, по большому счету, предали все, кому я верой и правдой служил, не жалея ни сил, ни самой жизни, как написано в Уставе. Если точнее — мною подтерлись. Ну и что теперь? Семь бед, один ответ. Можно рискнуть узнать, чего хотят от меня тренированные ребята на гравио-серфах.

Посчитав это решение окончательным, я выключил прицел и опустил ствол лазергана. Серферы приблизились настолько, что я разглядел штыри навесного вооружения на их досках под серебристыми парусами, сотканными из вакуум-поля. На доске ведущего, на турели с массивным маховиком гироскопа, виднелся кургузый ствол «микроволновки». Не смотря на столь тяжелую нагрузку, снижающую баланс доски донельзя, серфер перед посадкой крутанул амплитудный фронт-луп, в перевороте убрал шверт, а потом очень точно закончил сальто, проскользив доской по траве. Едва незнакомец отпустил гик, в его руках тут же возник плазмоган среднего калибра и уставился мне в живот. Скосив глаза, я заметил, что остальные серферы, не опускаясь на грунт, выключили генераторы парусного поля и тоже держат меня на прицеле. Скромненько, но со вкусом, надо признать. Нет, конечно, я мог немного покувыркаться в траве и гарантированно срезать парочку ребят, затянутых в черные аэрокостюмы, но смысла в этом большого не было. Мне или придется убить их всех, после чего моя судьба станет судьбой ободранного, вечно голодного скитальца, не имеющего возможности примкнуть к цивилизованным поселениям, и не имеющего желания примкнуть к варварам, или же мне придется попытаться узнать, чего серферы хотят от меня.

Не сходя с доски и не сводя с меня прицела, их предводитель сказал:

— Насильно мы тебя никуда не потащим. Это раз.

Был он на пару-тройку лет старше меня, но тридцати пяти ему, похоже, не было.

— Уже на этом спасибо, — с кривой усмешкой ответил я. — Но что вам тогда помешало поинтересоваться, хочу ли я, чтобы меня кто-то освобождал? Ты представить не можешь, в какое идиотское положение я попал. Я не хочу остаток жизни бегать от властей!

— Тебе и не придется этого делать, — возразил серфер. — По сути, пока еще в твоей жизни ничего не изменилось. Ты можешь прямо сейчас принять наше предложение, а можешь его отвергнуть. Во втором случае поедешь обратно на каторгу. Это сделать никогда не поздно.

— Во втором случае на каторгу, это понятно, ну а в первом куда? — мне не удалось скрыть легкого интереса к альтернативному варианту.

— Это в двух словах не объяснишь. Но, если рассматривать основной слой проблемы…

— Ты можешь выражаться попроще? — попросил я. — А то у меня мозг пучит от твоих оборотов.

Мне показалось, он немного смутился.

— Хорошо, извини. Мы хотим предложить тебе работу по специальности, но не в структуре вооруженных сил.

— Тьфу на тебя. А где? На стороне варваров? К черту! Если я захочу полизать кому-то задницу, то предпочту, чтобы она была не очень волосатой.

— Я похож на варвара? Или кто-то из них? — Он искоса глянул на подчиненных.

— Хрен вас знает, — пробурчал я.

— Дело в том, что мы не входим ни в одну государственную структуру. Скажу больше, мы занимаемся вещами, очень далекими от политики.

— Чушь, — с сомнением ответил я. — Какие же структуры могут быть кроме государственных? Если и были бы такие, то почему о них ничего не известно?

— Я вижу, удалось вызвать у тебя долю интереса к нашему предложению. — Он с улыбкой кивнул.

— С какой стати ты так решил?

— Интуиция. Повторяю, на варваров мы не работаем. В этом ты убедишься, если проявишь свой интерес дальше.

— Ладно. — Я кивнул.

— Как тебя зовут, я знаю, а меня все называют Чижиком. Это родовое прозвище, которое с глубокой древности носит каждый предводитель нашего клана.

— Приятно познакомиться, — пробурчал я.

Его прозвище ни о чем мне не говорило.

— Могу предложить продолжить беседу у нас в офисе, — произнес Чижик. — Иначе сюда скоро подтянется полицейское подкрепление, и у нас возникнут лишние, никому не нужные проблемы.

— Хорошо. — Я принял решение. — Валяйте. Послушаю, что вы собираетесь лить мне в уши. Похоже, вам просто нужен бывалый винд-трупер. Так?

— Если не вдаваться в тонкости предложения, то это можно принять за его основу.

— Понятно. Узнали про трибунал и решили, что я предпочту чаепитие в офисе дороге на болота. Ладно, хорошо, допустим. Но дальше-то как быть, а, психологи? Вы полетите на досках, а мне ножками топать за вами?

— Нет. Мы рассчитывали, что в подготовку десантника винд-флота должно входить управление малыми гравио-парусными судами вроде виндсерфа.

— Вы не ошиблись. Только лишней доски я не вижу.

— Федор тебе уступит свою.

После его слов самый молодой из парней, не раскрывая паруса, мягко опустил доску в траву. Первое что он сделал — снял с матчасти две плазменные пушки и выкинул их подальше. Затем молча стянул с себя аэрокостюм, под которым оказались штаны со свитером, и протянул его мне.

— Одевайся, — сказал Чижик, освобождая и свою доску от дорогостоящего вооружения.

— Вы всегда так пушками разбрасываетесь? — спросил я, влезая в обтягивающий комбинезон.

Хорошо он был из безразмерного термоосадочного акронила, а то объемы тел у нас с мальчиком были очень уж разные.

— У нашей организации нет недостатка в финансовых средствах, — ответил Чижик. — Не спеши. Скоро сам все узнаешь.

Последняя фраза прозвучала очень весомо. Честно говоря, я заинтересовался всерьез. Федор, как ни в чем ни бывало, одернул свитер и, ни с кем не прощаясь, побрел на запад, в сторону Залива. Побрел без дороги, приминая ногами стебли осоки и желтые цветы чистотела.

— Далеко ему топать? — Я решил проявить сочувствие.

— Дойдет, не волнуйся. — Чижик усмехнулся.

Я пожал плечами и покосился на освободившуюся доску.

— Надо спешить, — подал голос грузный светловолосый парень, на вид самый старший из всех, не считая Чижика, — А то цепь событий снова начала входить в зону статистических вероятностей.

— Ненавижу спешить! — недовольно пробурчал Чижик. — Но, действительно, надо двигать.

Мне давно не приходилось стоять на серфе, но это как велосипед — раз научился, потом худо-бедно все равно сможешь кататься, быстро восстанавливая навыки. Раньше, кстати, лет пятьдесят назад, винд-доски использовались для десантирования с крейсеров, но потом их посчитали слишком громоздкими. Сейчас для выброса отряда винд-труперов используются либо отстежные штурм-тросы из кевланировой нити, по которым десантники скользят на микроблоках, как пауки, либо пара-кайты из генерируемого заплечным активатором вакуум-поля. Но мне серф нравился. В нем, кроме всего прочего, есть эстетика стремительности, свободы скольжения. Впрочем, это уже эмоции. Сунув ноги в петли, я нажал на гике клавишу генерации паруса, а пяткой придавил контроллер поворота антигравитационного привода.

Доска взмыла вверх, шверт, дающий ей курсовую устойчивость в магнитном поле Земли, вышел автоматически. Подхваченная свежим ветром матчасть чуть накренилась, задрала нос, и легко вышла на курс в режиме аэро глиссирования. Еще увеличив высоту полета, я рассмеялся. Все же эйфория от гравиосерфинга легко смывала с ткани реальности любые проблемы. Даже побег с каторги, сопровожденный убийством охраны. Не омрачала ничего и полная неизвестность впереди. В ней тоже был дополнительный кайф, в этой неизвестности. Взяв курс крутой бакштаг, я дождался сопровождающую команду под предводительством Чижика, сменил галс и пошел за ними в кильватере. Ветер звенел в тончайшей пленке паруса яркой радостной нотой. Если прислушаться, можно было услышать, как в этой ноте звучит слово «свобода».

Но только поднявшись метров на тридцать, я заметил странную вещь — в округе никого, кроме нас, не было. То есть, вообще никого из возможных свидетелей произошедшего. Валялся сбитый гравиомобиль, в котором меня везли, топал в сторону древней бетонки Федор. И все. Ни на земле, ни в небе больше не было ни одной живой души. Я посчитал это добрым знаком. Как минимум некому будет передать наши приметы полиции. Может, при изрядной доле везения, мне дадут чуток пожить на свободе. Поймать-то все равно поймают, но перед каторгой каждый глоток свежего воздуха обретает особую ценность.

Глава 5

Чижик управлял серфом не просто хорошо, а на уровне мастера. Он чувствовал не только ветер, к этому привыкаешь довольно быстро, он чувствовал «волну», то есть флюктуации магнитного поля Земли, которые по ощущениям больше всего похожи на волны в море. Оно ведь, поле, довольно неоднородное, к тому же магнитные бури и прочие влияния вызывают в нем возмущения от ряби до приличного шторма. Чем серферы обычно и пользуются для выполнения самых разных трюков. То, как винд-судно на такие возмущения реагирует, зависит, понятное дело, от мощности киля или шверта, точнее от мощности килевого генератора, обеспечивающего курсовую устойчивость. Без него любое винд-судно ходить под парусом не смогло бы вообще, его бы сносило ветром, как аэростат. Но магнитный киль, упираясь в линии магнитного поля, как в воду, позволял работать парусу точно так же, как на древних кораблях, бороздивших океанские волны. Киль упирался не только в горизонтальном направлении, но и в вертикальном, создавая, пусть и минимальную, но плавучесть в магнитном поле. Это не столько помогало антигравитационному приводу держать судно, он бы и сам справился, сколько добавляло те самые неровности, очень напоминающие волнение в море. Так вот, Чижик их чувствовал виртуозно, разгонялся с них, как с небольших горок, взлетал на них и прыгал, как с трамплина, или лавировал между ними. Я загляделся. Не то чтобы сам не умел, но всегда приятно смотреть на мастера.

Мы шли над лесом небольшим клином на высоте метров тридцать, ветер дул ровный, без порывов, поэтому управлять парусом, пусть и столь большой площади, не составляло для меня никакого труда.

Вскоре впереди замаячил Залив, и Чижик начал набирать высоту, поскольку мы из необжитой городской зоны начали приближаться к центру, где основными постройками являлись полукилометровые небоскребы. Я тоже прижал пяткой контроллер вертикального привода и хотел было спокойно, без затей, взмыть вверх, но не удержался от выпендрежа. Вообще на серфе удержаться от него трудно — восторг свободного скольжения побуждает к получению еще большего восторга, к борьбе со стихией, к овладению не только ветром, но и упругой плотью магнитного поля. В общем, я разогнался с пологой волны, взлетел на более крутую и прыгнул, закрутив обратное сальто. Получилось вполне амплитудно, хотя я черте сколько лет этот трюк не проделывал. Чижик покосился на меня и показал поднятый вверх большой палец. А что он думал? Я хоть и не спортсмен, а тоже пороху нюхал. В других, правда, условиях. Хотя черт его знает, в каких условиях побывал Чижик? Он оружие держал так, словно ему уже приходилось убивать. Так что я пока решил воздержаться от суждений о его возможностях.

В этом месте, называемом Маркизовой лужей, залив был очень мелким, можно было километр прошлепать по колено в воде, поэтому еще черте когда, в начале двадцать первого века, эту акваторию рассекли несколькими насыпными косами, на которых выстроили дома. Домов тех, правда, не осталось и в помине — все они превратились в руины во время войны с биотехами, тогда ни одно здание не уцелело вблизи от воды. Но теперь, почти через две сотни лет, на косах снова выросли небоскребы. Это были не бетонные башни двадцать первого века и не композитные «одуванчики» времен Большой Охоты на живые торпеды. [1]

Архитектура сильно изменилась с тех пор. Теперь дома возникали и перепланировывались так же быстро, как раскрываются паруса винд-эсминцев, поскольку материал их один и тот же — кварковое вакуум-поле. Достаточно было соорудить фундамент из строительного композита, а затем смонтировать на нем генераторы, чуть посложнее генераторов паруса, и дом возникал от одного поворота рубильника. Завози мебель и селись на здоровье. Ни землетрясение такому небоскребу не страшно, ни пожар. Хотя в старом Питере, например на Петроградке и на Васильевском острове, осталось еще порядком «одуванчиков» двухсотлетней давности. Даже офицерское общежитие располагалось в композитной постройке, хотя уже давно ходили слухи о его скорой замене на нормальное современное здание. В пресноводной же зоне Невы, куда биотехи из моря попасть не могли, сохранились каменные здания, совсем древние — Исаакиевский собор, Адмиралтейство и другие святыни архитектуры.

В конце длинной косы, проложенной по Маркизовой луже на запад, находилась одна из самых престижных в городе серф-станций под названием «Вольный ветер». Я уже понял, что путь мы держим именно туда — больше некуда. Странное это ощущение, надо сказать — из стычки с полицейскими, после которой не осталось ни одного живого свидетеля, как ни в чем ни бывало выбраться в одно из самых людных мест Сан-Петербурга. Это в голове не укладывалось — сбежать из-под стражи, а потом рассекать на серфе по городу. Не скажу, что у меня слабые нервы, но железными их тоже назвать не могу, так что при виде полицейского патрульного антиграва, следующего поперечным курсом, у меня образовалась некоторая слабость в ногах. Чижик же, совершенно спокойно, продолжил вести доску прежним курсом. Патруль проплыл мимо на опасно малой скорости. У меня под аэрокостюмом спина вспотела, хотя совсем недавно я готов был сдаться властям без промедления. Но ветер свободы вскружил мне голову — уже не очень хотелось в прохудившиеся композитные бараки на болотах. Вот оно непостоянство человеческой натуры.

Наверняка полицейские уже знали о нападении. Даже если мой конвой не успел передать сигнал бедствия, а такое теоретически было возможно, то наверняка после не выхода на контрольный сеанс связи был объявлен план-перехват. Значит рухнувший в траву броневик, со всем содержимым, уже найден, значит я объявлен в розыск и, в принципе, моя поимка была делом нескольких часов. Стоило патрулю нас остановить и просканировать подкожные чипы, мое будущее можно было без вмешательства цыганки предсказать на ближайшие шесть-семь лет. Хотя, с другой стороны, не останавливать же всех добропорядочных граждан подряд!

Я попытался влезть в шкуру блюстителей порядка и понял, что на команду серферов уронил бы подозрение в последнюю очередь. Ну слишком уж это из ряда вон. Скорее я бы искал один или два гравилета. Нет, ну действительно, кто подумает, что остановить конвой с каторжником можно на четырех досках под парусом? Идиотом надо быть, чтобы предположить подобное. А еще большим придурком надо быть, чтобы такое придумать. Кем бы ни был Чижик, в бесшабашности ему не откажешь.

Ближе к концу косы, где гряда небоскребов обрывались в Залив, на плоской набережной располагался домик станции «Вольный ветер». Чуть поодаль, над водой, висели антигравитационные платформы ресторанчиков, уже раздвинувшие створки летних площадок, а на ступенях вдоль воды толпились туристы. Все как обычно, я бывал там не раз и не два, потому как в целом Питере трудно найти лучшее место для распития крови господней. Но одно дело прикатить к набережной на гравиоскутере, посидеть, поглядеть на закат, а совсем другое свалиться с неба на чужом серфе, только что разделавшись с охранявшими тебя конвойными. Правда, как это часто бывает, наступает некий предел нереальности происходящего, после которого удивлению места уже не остается. Когда накал эмоций выплескивается за край, дальше все чувства значительно притупляются. Со мной начало происходить нечто подобное.

Чижик во главе нашего клина миновал гряду небоскребов, сложил парус, чтобы не зависеть от ветра, и начал снижаться, соскальзывая по широкой дуге над Заливом, как с горы. Я тоже выключил генератор паруса и, подрабатывая только анигравитационным приводом, направил сверкающую на солнце доску к серф-станции. Представляю, как красиво мы выглядели — четыре стремительных силуэта, скользящие по волнам магнитных линий в сторону берега. Не мудрено, что на подходе к ангару, в котором располагался склад матчасти «Вольного ветра», туристы встретили нас дружными аплодисментами. Тут уж мы с Чижиком не стали отказывать себе в удовольствии и показали класс по полной программе. Сначала он выдал «змейку», переваливая центр тяжести с одного борта на другой, затем вскочил на магнитную волну и выдал серию сальто под восторженные выкрики снизу. Я не стал от него отставать — тоже разогнал доску в «змейке», затем в прыжке развернул ее кормой вперед, снова обратно, а потом тоже самое с двумя переворотами через голову. Только после этого, по сужающейся спирали опустился на засыпанную песком посадочную площадку перед станцией.

— В выходные надо будет с тобой пофристайлить. — Чижик рассмеялся, приземляясь рядом со мной. — Похоже, ты был отличником кадетского корпуса.

— Ты наших отличников не видел. — Я отмахнулся.

Но было приятно, чего уж душой кривить.

— Отличники, к сожалению, редко попадают на каторгу. — Он вздохнул.

— Иди ты! — беззлобно послал его я. — Далеко ты собираешься топать отсюда? Наверняка наземные патрули на каждом шагу. Не хотелось бы мне нарваться на сканнер подкожных чипов.

— Идти никуда не надо, — спокойно ответил Чижик. — Это и есть наша база.

— «Вольный ветер»? — поразился я. — Самая дорогая станция в городе?

— Я же предупредил тебя в самом начале знакомства, что организация, которую я представляю, не имеет недостатка в финансовых средствах.

— И все же я удивлен. Ты имеешь отношение к руководству? Чушь! Я бы тебя знал. Кататься тут, ясное дело, не приходилось, не тот доход у винд-трупера, но Вадика-то, директора, и я знаю.

— Если быть точным, то я и есть руководство. А Вадик Пименов просто директор. Он работает на меня.

Я не нашелся, что на это ответить. Еще двое серферов опустились на песок рядом с нами.

— Пойдем! — Чижик подтолкнул меня ко входу в ангар. — А то твои снимки, наверняка, уже разосланы всюду, куда только можно. К тому же лицо у тебя, прямо скажу, довольно запоминающееся. Не стоит ждать, когда кто-то из добропорядочных граждан вломит тебя полиции.

Меня не надо было уговаривать. Следом за Чижиком я шагнул через порог ангара и оказался в прохладном полумраке станции. Первое что бросилось в глаза — десятки досок, оставленных владельцами на хранение. Глянцевые, лоснящиеся, как бока дельфинов, стремительные конструкции последних моделей. Каждая имела неповторимый рисунок, как татуировку, иногда яркий, затейливый узор, иногда спокойную картинку. Трудно было удержаться, чтобы не провести рукой по совершенной поверхности.

Чижик, не останавливаясь, пересек хранилище, в конце которого виднелась металлическая лестница. Она вела наверх, в наблюдательную башенку, и я решил, что именно там расположен офис. Но мой новый знакомый направился мимо нее, прямо к глухой композитовой стене, отделяющей склад матчасти от технических помещений. Причем шел он так, словно останавливаться не собирался. Я замер — мне живо представилось, как Чижик шарахнется лбом, но этого не произошло. Как ни в чем не бывало, он прошел сквозь стену, как сквозь воздух. У меня челюсть отвисла, и я так и остался стоять, словно меня к полу приклеили.

— Ну, чего ты уставился? — раздался голос Чижика из недр стены.

Он высунулся из монолита по пояс и призывно махнул рукой.

— Иди сюда. Голографической маскировки не видел ни разу в жизни?

— Тьфу на тебя! — Я покачал головой. — О таких вещах предупреждать надо.

— Да я как-то привык. — Он пожал плечами. — Ладно, пойдем, не тяни время. Его, как и денег, много не бывает. Или ты все же предпочтешь потратить семь лет на каторге?

— Нет уж, — ответил я после секундной паузы. — Что-то у меня отпала на то охота.

Мы просочились сквозь имитацию стены и оказались в небольшом помещении, оформленном в японском стиле. Большую его часть занимал низкий столик с чайным прибором, на стенах висели копии древних гравюр, а может, учитывая стоимость предоставляемых станцией услуг, даже оригиналы. Честно говоря, в этом я разбирался настолько слабо, что мне было совершенно без разницы. Куда больше меня заинтересовали два меча, расположенные ниже гравюр — один длинный, чуть изогнутый, другой вдвое короче. Оба были в одинаковых ножнах, черных, лакированных, инкрустированных металлическим орнаментом в виде драконов, оба имели длинные, обтянутые рыбьей кожей и шелковым шнуром рукояти, за которые можно было держаться двумя руками.

Гравюры гравюрами, но за такой комплект можно было без труда угодить за решетку, попади сюда инспектор из Имперской духовной комиссии. Хотя и за гравюры по голове тоже не погладили бы, особенно с учетом того, что на одной была изображена обнаженная женщина. На сосках ее груди не было черных латок, которыми по закону следует прикрывать всякий древний художественный срам. Столь яркое нарушение закона «О неприятии православными чуждых духовных ценностей» меня озадачило. Любил рисковать Чижик, ох любил. Причем, как теперь понятно, иногда неоправданно. И мало того — на небольшом алтаре у стены сидел в позе лотоса небольшой нефритовый божок. Это уже пахло тремя годами каторги, как выпить дать. Идолопоклонничество в чистом виде, отягощенное присутствием обнаженной натуры и особым цинизмом, с которым все это было выставлено.

— Нечего челюсть отвешивать. — Чижик усмехнулся. — Или ты сам до мозга костей православный?

— Эскадренные батюшки претензий не имели, — серьезно ответил я.

— Ну-ну…

Меня это «ну-ну» задело. Конечно, я не был уверен, что миру семь с половиной тысяч лет, как то написано в Библии, но все же определенные рамки в этом плане должен иметь каждый цивилизованный человек. Иначе чем мы будем отличаться от варваров? Как говаривал наш батюшка — вера дело не личное, а общественное. И хождение в храм Божий нужно не только для очищения души и пополнения имперской казны, но и для повышения чувства единения с цивилизацией. Что у кого в голове творится, то одному богу известно, веришь ты в господа нашего, или есть на тот счет сомнения. Но соблюдение правил, постов и заповедей не случайно вменено всем в обязанность под угрозой административного и уголовного наказания. При таком демографическом натиске, который устроили варвары, следование традициям осталось последним бастионом. Одну заповедь, правда, военным разрешено было не соблюдать. Понятно какую. Для отпущения этого греха и нужен был штат эскадренных батюшек.

— Вот тебе и «ну-ну», — спокойно ответил я. — Не люблю я этого выпендрежа. Все верят в господа нашего вседержителя, а ты в это зеленое чучело?

— Дело не в статуэтке. Дело в свободе сознания. Но это я тебе как-нибудь потом объясню. Сейчас же мне необходимо познакомить тебя с моей командой. Точнее с частью ребят ты уже познакомился, а теперь я представлю тебя костяку. Твое освобождение мы спланировали вместе, да и в самом деле участвовал не только я.

— Чай будем пить?

— Если хочешь.

— В такой обстановке точно не буду. Да и чай у вас, наверняка, басурманский. Из Индии какой-нибудь грязной, или вообще не пойми откуда. Вообще рискуете вы все очень сильно. Думаете, голографическая маскировка спасет вас от инспектора? Да она сканируется на раз.

— Конечно. На то и расчет.

— В каком смысле? — Я озадаченно глянул на него.

— Да в самом прямом. Настоящей маскировки ты еще не видел. И, я тебя уверяю, сканером ее не пронять. Стена с голографической ширмой и эта комната как раз для отвода глаз. Каждый предмет тут, понятное дело, является нарушением юридического спирит-блока, и если инспекция сюда попадет, то все они будут уверены, что именно эту келью мы замаскировали. Оштрафуют. Директора может даже посадят, за это он и получает целое состояние в виде зарплаты. Но зато больше ничего искать не будут. Улик и так больше, чем надо.

— Ты хочешь сказать, — насторожился я, — что вы прячете нечто более серьезное? Да куда уж серьезнее, чем идол?

— Вот и инспектор так же подумает.

— Да иди ты! Пойду я лучше сдаваться. Так мне лет семь припечатают, а что у вас еще припрятано, я понятия не имею. Может оно больше тянет? Может у вас вообще кристаллы с порнографией имеются, и вы ее смотрите группой лиц по предварительному сговору. Зайду, а вы там трахаетесь толпой, или вообще рукоблудите в присутствии лиц одного с вами пола. Это и на пятнадцать лет спокойно потянет, а с отягчающими и на сметную казнь. Спасибо, я в рай не спешу. К тому же на том свете, сам знаешь, никаких гарантий. С тобой еще пару минут побеседовать, так может потом целую вечность придется в котлах вариться и вилами в бок от чертей получать.

От перепалки с Чижиком я завелся, но сам понимал несерьезность таких заявлений. Во-первых, сдаваться мне действительно расхотелось. Во-вторых, мной овладело любопытство.

— Я тебя не держу, — с усмешкой произнес Чижик.

— Даже после того, что я увидел?

— Ты представить не можешь, какие это мелочи.

— Вот как?

— Вне всяких сомнений. Можешь идти. И меня нисколько не волнует, что ты расскажешь в полиции об этом месте.

— Ты один тут такой трехнутый, или вся команда тебе под стать?

— Если глядеть с твоей точки зрения, то, наверное, все.

— Замечательно. И ты предлагаешь на вас работать?

— Нет. — Лицо Чижика расплылось в широкой улыбке. — Я предлагаю тебе стать одним из нас.

— Сколько же раз мне надо удариться головой об стену, чтобы пройти ваш тест на трехнутость?

— Удивишься, но ты его уже прошел. Видимо, пяти твоих сотрясений достаточно.

«Досье мое, значит, читал», — подумал я с удивлением.

Достать досье на любого офицера винд-флота Российской Теократической Империи, это надо уж прямо не знаю кем быть, кроме лиц с соответствующим допуском.

— Иначе тебя бы тут не было, — добавил Чижик. — Само преступление, в котором ты обвинен, является доказательством твоей критической ненормальности с точки зрения общества.

— Дудки. — Я помотал головой. — Это не доказательство, а обстоятельства. Просто так получилось.

— Ну уж нет. У каждого следствия, дорогой мой, есть как минимум две причины. Хочешь ты того или нет.

— Например?

— Ну вот, к примеру, ты здесь. Это следствие. Первая его причина в том, что ты отпустил с миром попавшую в беду девушку. Фактически спас ее. Вторая же причина в том, что ты нам нужен.

— Для меня вопрос несколько в другом. — Я нахмурился. — Нужны ли вы мне?

— И это тоже. Но для ответа на него у тебя не хватает данных.

— Пожалуй.

— Вот поэтому я предлагаю тебе дополнительную информацию. Знакомство с нами и с тем, чем мы занимаемся. Повторюсь, что ты ничего при этом не теряешь. На каторгу вернуться всегда успеешь.

— Хорошо. Валяй.

___________________________________________________________

[1] Подробно о Большой Охоте на биотехнологических монстров читайте в романе «Большая охота» https://author.today/work/37653

Глава 6

И тут произошло нечто настолько странное, что у меня голова закружилась от нереальности. Чижик поднял руку с закрепленным на ней обычным коммуникатором, пробежал пальцем по экрану и в воздухе сама собой прорисовалась огромная, на всю комнату пентаграмма — пятиконечная звезда, заключенная в круг. Конечно, первая моя мысль снова была о голограмме, но тут линии пентаграммы вспыхнули самым настоящим огнем. Не нарисованным, а жарким пламенем, от которого затрещал воздух и чуть опалило лицо. Я рефлекторно отшатнулся, но пламя продержалось не больше пары секунд. Само пространство вокруг нас странным образом изменилось — стены и пол сделались зыбкими, полупрозрачными, а воздух напротив, обрел угрожающую плотность. Тело помимо воли затаило дыхание, но уже через миг мир провалился в непроницаемую всеобъемлющую черноту, в которой разум не мог определить ни направлений, ни расстояний. Еще через миг по глазам ударил яркий свет, и мы с Чижиком оказались в шикарном, до нереальности чистом, коридоре. У меня не осталось ощущения перемещения, пространство как бы просто сменилось одно на другое — то был склад серфовых досок, а теперь коридор дворца. Воздух тут был намного теплее, чем в «Вольном ветре». На полу, где мы стояли, черными линиями была прорисована пентаграмма диаметром метра два.

— Добро пожаловать в офис, — с усмешкой произнес Чижик.

— Ничего себе. — Я вытер со лба испарину. — Понятно, почему у тебя с головой непорядок. Если каждый день попадать на работу таким вот образом.

— Дело привычки. Пойдем.

Коридор вывел нас в просторный холл, посреди которого располагался фонтан. Струя била из пасти металлического дельфина, а круглая чаша тонула в зелени живых тропических растений. Пальмы, лианы, диковинные деревья с цветами на ветвях. Крошечные яркие птицы порхали среди крупных мясистых листьев и ароматных соцветий. Вокруг фонтана располагались низкие круглые столики и шезлонги.

— Только не говори мне, что это рай, — ошарашено произнес я.

— Это просто офис.

В одном из шезлонгов откинулась на спинку красивая брюнетка в купальнике из перламутрового молекулярта. В другом попивала яркий коктейль миниатюрная рыженькая девушка в легкой сорочке и шортах, а за столиком чуть в стороне беседовали трое мужчин.

— Рад вас видеть! — воскликнул один из них, увидев меня.

Он поднялся из шезлонга и сделал несколько шагов нам навстречу. Он был высоким, тощим и жилистым. Пестрая рубашка из легкого шелкоида сидела на нем, словно с чужого плеча. Как многие люди выше среднего роста он немного сутулился, но лицо сияло от удовольствия.

— Здравствуйте! — Я счел уместным чуть поклониться.

— Это Глеб, — представил высокого парня Чижик. — А это наш бравый винд-трупер Егор Сморода.

— Очень приятно.

Мы с Глебом пожали друг другу руки.

— Желаете выпить? — Глеб указал рукой на столик между девушками и мужчинами.

— Не знаю, — честно ответил я. — И без того голова идет кругом.

— Это от впечатлений. Думаю, легкий коктейль не повредит. Кира, будь любезна, поухаживай за гостем.

Брюнетка улыбнулась, поднялась из шезлонга и поступью пантеры направилась к бару, сверкающему стеклом и разноцветьем бутылок.

«Чтоб мне так жить…» — подумал я.

Опустившись в предложенный Глебом шезлонг, я глянул на сидящих рядом мужчин. Чижик уселся рядом и с блаженным видом вытянул ноги.

— Вам в аэрокостюмах не жарко? — спросила рыженькая.

— Чуть передохнем, и переоденемся, — ответил Чижик. — Ну что, Егор, знакомься с остальными. Это наше верховное руководство. Можно сказать генералитет.

— Включая женщин?

— А у тебя есть возражения? — с легким вызовом глянула на меня рыженькая.

— Не мне тут решать. — Я безразлично пожал плечами. — Просто вы на каждом шагу нарушаете традиции, установленные канцелярией Патриархата, словно нарочно.

— Это Рита. — Чижик бросил строгий взгляд в ее сторону. — Коктейль тебе делает Кира. С Глебом ты познакомился, а это Виталий и Николай.

Николай был примерно моей комплекции, да и телом владел неплохо, я сразу заметил это даже по мелким движениям. Взгляд у него был тяжелым, это мне не понравилось. Виталий же, напротив, был лишь немногим ниже Глеба, но пошире его в плечах, да и вообще более собранный, я бы сказал спортивный. У всех, за исключением Чижика и девушек, волосы были стрижены коротко, под ежик.

— Очень приятно. — Я снова отвесил короткий поклон.

На мой взгляд обстановка была несколько напряженной. И мои новые знакомые не знали, видимо, как общаться с попавшим в их общество винд-трупером, да и я чувствовал себя, что называется, не в своей тарелке. Как блохастая дворняжка, попавшая на бал в имение Верховного Патриарха. Кира принесла коктейль — ярко-синюю жидкость в узком тонкостенном стакане. Я отхлебнул. Напиток был крепче, чем я ожидал и, честно говоря, от этого мне стало значительно легче. В памяти промелькнул весь прошедший день, с утра, когда меня вывели из камеры на трибунал, и до сего момента. Бывали у меня в жизни необычные дни, но этот, безусловно, взял бы как минимум третий приз на конкурсе самых безумных.

— Как вам у нас? — спросил Виталий.

— Миленько, — ответил я, еще раз отхлебнув из стакана.

— Наверно вы понимаете, — продолжил Николай, — что мы затратили некоторые усилия по вашему освобождению.

— Не могу сказать за это спасибо, — честно признался я. — Потому что я совершенно не понимаю, пока, чем мне придется за эту любезность платить.

— Все же вы на свободе.

— Неправильная формулировка. Я не на свободе, а в бегах. Это, знаете ли, очень разные вещи.

Николай усмехнулся.

— Вы просто не понимаете, с чем столкнулись, поэтому строите в воображении привычную для вас разницу.

— Тут вы совершенно правы. — Мне трудно было с этим не согласиться. — Не буду скрывать, что ваш офис, а в особенности способ доставки в него, произвел на меня неизгладимое впечатление.

— Понравилась транспортная пентаграмма? — усмехнулся Глеб.

— Понравилось — не очень верное определение. Я в растерянности.

— Ничего, привыкайте, — сухо произнес Николай. — В любом случае нам придется открыть перед вами карты. Не все, конечно, не обольщайтесь, но очень и очень многие.

Я снова отхлебнул, стараясь снять нарастающее напряжение. У меня холодок по спине пробежал, я вдруг ощутил себя на пороге чего-то, очень сильно из ряда вон выходящего. Хотя, надо признать, это ощущение пришло поздновато. Сказалась закаленная психика десантника. Любому нормальному человеку хватило бы одной пентаграммы, чтобы наглухо сняться с катушек. Но я как-то еще держался, хотя прихватывать начало всерьез.

— В любом случае придется выслушать ваши предложения, — как можно спокойнее сказал я.

Ощущение падения в кроличью нору только усилилось. Нет, коктейль определенно не был лишним. Без него я бы уже находился на грани тихой истерики.

— Глеб, давай-ка лучше ты, — прервал Николая Чижик.

— Не вижу препятствий, — тепло улыбнулся Глеб. — Скажем так. Мы все представляем некую негосударственную организацию. Очень старую. Очень. Согласно сохранившимся сведениям, она была организована еще в Древнем Шумере, существовала в Древнем Египте, и даже в Средние века. Именно тогда ее впервые попытались вывести из тени, сделав частью Святой Инквизиции, но дело не заладилось, уж очень плохо сочеталась магия с наставлениями отцов церкви.

— Магия? — сглотнув, уточнил я.

— Да. — Глеб кивнул, как опытный психотерапевт. — Можно на ты?

— Ну, конечно.

— Магия. — Глеб продолжил. — Тебе надо с самого начала привыкнуть, что она существует, причем, в самом чистом виде.

— Вы бы начали с того, чем занимаетесь, — посоветовал я.

— Одно вытекает из другого. Ты когда-нибудь сталкивался с проявлениями магии и тонкого мира?

— Какого? — Я невольно поднял брови от удивления.

— Тонкого. Невидимого. С магией, духами, призраками и прочим подобным.

— Вы серьезно? — Я обвел взглядом собравшихся.

— Вполне. — Глеб развел руками.

Я задумался. На этот вопрос трудно было ответить утвердительно, но и отрицательно тоже не просто. Случаются иногда труднообъяснимые вещи, слухи тоже ходят, но вот так, чтобы впрямую.

— Сам я ни с чем подобным не сталкивался.

— Смею утверждать, что тебе это только кажется. — Глеб усмехнулся.

— Мне-то лучше знать, — попробовал возразить я.

— Ладно, сейчас не время для спора, — прервал его Чижик. — А ты тоже, Егор, прекращай выпускать шипы. Сейчас прими на веру то, что многое из необъяснимого, например даже ухудшение настроения ни с того ни с его, является проявлением тонкого мира.

— Так можно что угодно к чему угодно за уши притянуть.

— Нет. У нас для таких неверующих неофитов есть масса доказательств. И вскоре кое с чем мы тебя, безусловно, познакомим. А сейчас просто подумай, как ты здесь оказался. Вот в этом холле.

— Ты имеешь в виду пентаграмму? — осторожно спросил я.

— Да. Объяснение произошедшему ты сам не найдешь. Однако, если ты попытаешься выбраться отсюда самостоятельно, то столкнешься с некоторыми трудностями.

— Какого порядка?

— Ну, как бы тебе лучше сказать. — В глазах Чижика запрыгали веселые чертики. — Этот холл, а так же все помещения офиса находятся под землей, на глубине шести километров, и отделены от поверхности слоем глухого, непроницаемого грунта. Нет ни лифтов, ни лестниц. Просто земля.

Я опешил. Не знаю уж какое чувство мной овладело сильнее — облегчение или страх. Облегчение в связи с тем, что просканировать такое убежище, если Чижик говорит правду, у полиции нет никакой технической возможности. Но даже если просканируют, то немыслимо прокопать шахту на такую безумную глубину. Страх же от чего? Да что тут объяснять? Себя представьте на моем месте!

— Мало того, — добавил Глеб. — Наш офис находится не под Сан-Петербургом, а под африканскими джунглями. Почти точно на экваторе. Довольно безопасное место.

Тут у меня уже окончательно челюсть отвисла. Если это правда, хотя бы процентов на семьдесят, то мне надо срочно искать таблетки от сумасшествия. Коктейля тут, как ни крути, будет мало.

— А под океаном, для пущей гарантии, вы не могли офис себе оборудовать? — поинтересовался я шутки ради.

— Нет, — с виноватым видом ответил Глеб. — Дно океана заглублено на четыре километра, а у нас и так при постройке убежища возникали трудности инженерного характера. Зато более безопасное место на Земле очень трудно найти.

— А попадаете вы сюда посредством телепортации, — сказал я.

— В какой-то мере, — кивнул Чижик. — Хотя более правильным будет назвать этот способ перемещения «магический перенос массы в рамках одного мира».

— А, да! — Я начал включаться в игру. — Этот термин действительно больше подходит. Есть ведь и другие миры.

— Несомненно, — ответил Глеб, словно не замечая моей иронии. — Но в тонкости маготехники я тебя чуть позже посвящу, если ты не против.

— В тонкости чего?

— Маготехники. Так мы называем прикладное использование магических принципов. На самом деле ты вплотную подвел меня к ответу на твой вопрос. Чем мы занимаемся? Тремя вещами. Во-первых, изучением тонкого мира, живущих в нем тонких существ, магии, заклинаний, а так же взаимосвязей между ними. Во-вторых, созданием прикладных разработок, на основе этих исследований, в том числе артефактов, которыми может пользоваться человек, не обученный магии, но в магических целях. В-третьих, обеспечением магической безопасности граждан страны.

— Сильно. — Я понять не мог, как на все это реагировать. — Какое вам дело до граждан, если вы не государственная организация? Да и вообще я не заметил ни у кого из вас особого почтения к обществу и социальным столпам, вроде религии.

— Есть огромная разница, между государством, обществом и людьми. — объяснил Чижик. — Государство преследует свои цели, общество свои, а у личности цели попроще. Выжить, размножиться, стать более эффективной в меняющейся среде. Но это все философия. Практическая суть вопроса в том, что мы можем быть не согласны с политикой государства, с направлением, выбранным обществом, но нам не плевать на людей. Я точно могу сказать, что районный батюшка свою паству от демонов точно не защитит. А мы делаем это уже многие тысячи лет.

— Мило, конечно, с вашей стороны, — вздохнул я. — Но мне трудно всерьез говорить о демонах. Правда.

— Ты не веришь в демонов? — с нажимом спросил Николай.

Я невольно осекся. Просто по привычке. В принципе, верить в демонов и чертей я был обязан по закону. Вера в бога предполагала и веру в дьявола.

— Ну… — Я почесал переносицу. — Верю, конечно. Но я воспринимал это как символ зла. Как аллегорию.

— Может, ты и господа считаешь аллегорией? — сощурился Николай.

— Да идите вы! — Я не сдержался. — Какого черта? Нашлись законопослушные граждане! Как конвой раздолбать, так это им не преступление, а на меня за чертей давай бочку катить!

— Успокойтесь! — Чижик устало поднял руки. — Хватит вам, правда. Смех в том, Егор, что существование бога нами, если говорить всерьез, не доказано. Ну, точнее не доказано существования единого творческого начала, которое вы именуете Господом Вседержителем. В системе мироздания ему места пока не нашлось. А вот с демонами полный порядок. Я тебе их покажу. И не один раз.

— С рогами и с копытами? — уточнил я.

— И таких покажу тоже. Знаешь, я даже если сейчас из штанов выпрыгну, у меня не получится объяснить тебе все сходу. На это надо некоторое время. Ты хотел ответа на вопрос, чем мы занимаемся? Мы дали его тебе, и нечего задираться. Демоны, духи, маги — все это настолько же реально, как стакан, который ты держишь в руках. Даже, если быть до конца точным, они чуть более реальны, чем этот стакан. Прими это пока за точку отсчета, а то мы и за неделю ни о чем не договоримся. Тебе придется принять за данное, что наша организация, или, сказать точнее, древний магический клан, занимается изучением магии и ее прикладным использованием. В первую очередь для защиты граждан. Область своей деятельности мы называем прикладной маготехникой, в широком смысле понимания этого термина. Под маготехникой следует понимать и развитие магии, как таковой, и создание новых заклинаний, в том числе, на базе сложных математических принципов, и разработку артефактов, как бы технических устройств, по функции, но использующих при своей работе магические принципы.

— Почему бы не назвать это прикладной магией? — удивился я.

— Потому что магия, это искусство и родовой признак, передающийся по наследству, — пояснил Чижик. — Тогда как маготехника — это скорее наука, изучающая природу вещей за пределами привычной реальности, данной нам в ощущениях обычных органов чувств. Для удобства эту часть реальности мы называем тонким миром. В отличие от плотного мира, который привыкло воспринимать твое тело и разум. Так пойдет?

— Ладно, годится.

На самом деле у меня действительно не было выбора. Мне или надо было принять все, как они говорят, или, наверное, попросить отправить обратно. Но обратно я уже не хотел. Мысль о полной недоступности для полиции патриархата вызвала во мне новый приступ свободолюбия. Четыре километра глухого грунта над головой? Самое место для беглого каторжника! И тут меня осенило. Какого черта я пререкаюсь? Какая мне разница, чем они занимаются?

Даже если вся эта контора — просто шайка конченых психов, хотя на психов они мало похожи, то что я теряю? Как ни крути, денег у них куры не клюют. И если я им нужен, они, по всей видимости, способны обеспечить мою свободу. Что же касалось возможной опасности их предложений для жизни, то думать об этом винд-труперу как минимум глупо. Я всю жизнь занимался самой опасной в мире работой. Получалось, что на кого бы мне ни пришлось работать, если это не противоречит моим внутренним принципам, то все это будет лучше каторги. И не опаснее предыдущей службы.

Моим внутренним принципам претило только якшаться с варварами. Варваров же тут не было, тут ими даже не пахло. Таким образом, я, фактически, принял решение о сотрудничестве, еще не понимая, во что ввязываюсь. Но оглашать это решение я не спешил. Надо было, по возможности, вытянуть из них как можно больше информации. Даже если информация была полным бредом, то мне надо было вникнуть в его структуру. Даже если она была полной ложью, мне все равно надо было вникнуть в нее.

— Что значит «годится»? — пристально глянул на меня Чижик.

— Годится определение, — спокойно ответил я. — Не буду лукавить, мне все это кажется бредом.

— Ты тут не оригинален, — пробурчал Николай. — Все неофиты начинают с этого.

— Я не договорил! — пришлось его осадить. — Мне это кажется бредом, но я готов сознательно принять правила вашей игры. Мне не хочется возвращаться в кутузку. Это правда. В меня много раз стреляли, и это тоже правда. Бегать под выстрелами было моей работой. Вы знаете это не хуже меня. В работе этой я преуспел, не смотря на ее опасность. Не думаю, что ваше предложение будет опаснее. Я согласен работать на вас, если это не будет пособничеством варварам.

Глава 7

Чижик широко улыбнулся и произнес с довольным видом:

— Вот это слова винд-трупера.

— Вы подловили меня не в лучшей ситуации, — добавил я. — Но, надо отдать должное, выручили. Из корыстных побуждений, у меня на этот счет нет иллюзий. Но все же, с моей точки зрения, вы вытащили мою задницу из пекла. А долг платежом красен.

— Тогда добро пожаловать в Институт Прикладной Маготехники. — Чижик встал и пожал мне руку. — Можно теперь всех представить по-новому. Я начальник Института.

— Почему не директор? — уточнил я.

— Потому что у нас военизированная организация. Было бы иначе, лучше бы подошло название Магическая Академия, но, кроме изучения магии и развития маготехники, нам приходится решать огромное число тактических задач, в том числе, по противодействию магам варваров.

— Турбиной меня разнеси! — воскликнул я. — У варваров тоже есть маги?

Все в холле рассмеялись, Кире пришлось даже поставить станкан на столик, чтобы не расплескать его содержимое.

— Да, у варваров есть свои маги, — смахнув с переносицы слезу, ответил Глеб. — Даже больше того. Многие из их побед, которые они то и дело одерживают в борьбе с цивилизованным миром, обусловлены именно применением древний магии. Мы ее называем дикой или интуитивной, в отличие от нашей — просчитанной, научно обоснованной.

— Если вы боретесь с варварами, мне с вами точно по пути, — произнес я.

— Тем лучше. — Чижик кивнул и продолжил. — Глеб у нас командир Питерской ячейки. Николай начальник оперативного отдела. Виталий начальник отдела внутренней безопасности. Кира начальник отдела маготехнических изысканий и внедрения разработок. Рита начальник отдела финансирования.

— А меня ты тоже назначишь начальником?

— Нет, Егор. До начальника тебе, если захочешь, придется дослуживаться. Но и рядовым не будешь.

— Рядовым бы я не пошел. Это унизительно для офицера.

— Понимаю, — в глазах Чижика снова запрыгали веселые чертики. — Дело в том, что рядовых у нас попросту нет. Как понятия. Каждый сотрудник Института является боевой единицей самой в себе. И, в связи с усложнением обстановки, нам нужен профессионал, прошедший школу боевых действий. Мы долго не могли его найти. Так что ты ценный сотрудник, Егор, по этому поводу можешь расслабиться.

— А обязанности?

— Все просто. Ты будешь находиться в прямом подчинении Николая. Приказы тебе сможет отдавать только он или я.

— Никогда еще у меня не было так мало начальства, — прикинул я. — Если Николая считать генералом, то я, выходит, буду специалистом третьего ранга?

— Именно так. Но у нас не принята нынешняя система званий в вооруженных силах Российской Империи. Мы пользуемся той табелью о рангах, какая существовала в России в конце двадцатого, в начале двадцать первого века. Такие вот мы ретрограды. Поэтому твое звание будет «майор».

— В переводе с английского «старший», — оценил я. — Годится. А подчиненные будут?

— Может тебе еще и служанку назначить? — спросил Николай.

— Понятно. Боевая единица сама в себе. — Я хмыкнул. — Ладно, заметано.

— Ну и замечательно. — Чижик с облегчением выдохнул. — Пока, за все время существования Института, ты поставил рекорд по легкости вербовки.

— Вы бы мне еще генеральское звание предложили и удивлялись потом, что я согласился. Из унтер-мастера в специалисты третьего ранга.

— Кстати, — подала голос Рита. — В моей компетенции озвучить сумму твоего денежного довольствия. Она составит восемь тысяч рублей чистыми. Плюс к тому пятьсот рублей за успешное выполнение каждого текущего задания. В случае надобности выполнения особого задания, сумма премиальных оговаривается отдельно.

«Ни фига себе!» — мысленно присвистнул я.

Это было как минимум в пятнадцать раз больше моих доходов на прежней службе и в пять раз больше того, что получали во флоте специалисты третьего ранга. У меня все месячное жалование было, как у них премия за задание.

— Ладно, — как можно безразличнее ответил я. — Договорились.

— Завтра Николай и его подчиненные введут тебя в курс дела, касательно будущих обязанностей, — добавил Чижик. — Но к их выполнению ты приступишь не сразу. Любая переквалификация требует дополнительных тренировок.

— Да, пожалуйста. Жалованье-то будет идти?

— Конечно — Кира улыбнулась.

— Ну и все. Я бы сейчас отдохнул с дороги, если это возможно.

— Конечно. — Лицо Чижика сделалось настолько серьезным, что я невольно напрягся. — Но по традиции окончанием вербовки является предупреждение, которое с некоторых пор я лично делаю каждому новичку. Утвердительный ответ от тебя является основанием для выдачи тебе звания и довольствия. В случае отрицательного ты уходишь.

— Кхе… — У меня запершило в горле. — Валяй.

— Предупреждение следующего характера. — Тон Чижика сделался до крайности официальным. — Согласен ли ты рисковать при выполнении заданий не только бренным телом, но и бессмертной душой?

— Это серьезно? — удивился я.

— Более чем, — хмуро кивнул Глеб.

Как-то мне странно было отвечать на подобный вопрос. Но раз уж я ввязался в эту круговерть.

— Да, согласен.

— Отлично. Тогда отдыхай. Рита покажет тебе комнату для жилья, удобства и прочее.

— А в бассейне купаться можно? — решил я дать идиота.

— Не в этом. — Глеб поморщился. — У нас тут развитая инфраструктура. Рита, проводи Егора, хватит лентяйничать.

Инфраструктура офиса, или как его называли хозяева — Базы, при ближайшем знакомстве оказалась не просто развитой, а представляла собой небольшой городок с коридорами и ответвлениями улиц, с прекрасным спортивным залом, с бассейном, сауной, зимним садом, лабораториями, тиром, технической зоной и эллингами для самых разных средств передвижения, включая небольшой винд-шип — яхту примерно двухсот тонн нагрузки на поле.

— Сколько вы это рыли? — спросил я у Риты, которая выступила в качестве гида.

— Не так долго, как ты думаешь.

— А грунт куда дели?

Она улыбнулась и ответила:

— Никуда. Он тут и остался.

— В смысле? — Я напрягся.

— В самом прямом. Существует система заклинаний, способная любой физический предмет, в том числе и грунт, перевести в другое состояние, неощутимое нами. В терминах маготехники оно называется лептонным, поскольку все протоны и нейтроны под действием заклинаний распадаются на более легкие составляющие. Масса предмета при этом сохраняется, физику не отменишь, но ты его никак не сможешь ощутить — пройдешь сквозь него и не заметишь. Свет тоже через него проходит почти без сопротивления, поэтому увидеть такой предмет ты тоже не сможешь. Весь грунт остался на месте, но часть его мы перевели в лептонное состояние, что создает иллюзию наличия помещений, по которым мы можем свободно перемещаться.

Она провела меня через сеть коридоров.

— Тут у нас жилой модуль. Квартиры, если простым языком, плюс кухня, столовая, кают-компания. Постепенно разберешься. Вот тут ты будешь жить. — Она показала мне на одну из дверей в коридоре и выдала пластину ключа. — Обживайся.

— А с одеждой что? Не могу же я жить в аэрокостюме.

— Не волнуйся, мы подготовились. Кое-что из одежды в комнате. Остальное докупишь, когда будешь в городе. Мы не случайно устроили Базу именно тут. Сан-Петербург отсюда на расстоянии одного «хлопа».

— На расстоянии чего?

— Все, забей. — Рита рассмеялась и помотала головой. — Иначе мы так до ночи не расстанемся.

Вообще-то, я был бы не против задержаться с ней до ночи, а лучше до утра. Девушка была вполне в моем вкусе, только очень уж бодрая, явно ее толком никто не обламывал. Но в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Я помахал Рите рукой и приложил ключ-карту к замку. Дверь пшикнула и сдвинулась в сторону, впустив меня в достаточно просторное помещение. Кроме двух комнат там имелся крошечный кухонный блок, так чтобы можно было что-нибудь наскоро перекусить или выпить, не покидая жилья, душевая кабина, санузел, лучевая сушилка и гардероб-кладовка. В общаге я таких удобств, понятное дело, не видывал.

— Хоть девушек сюда приглашай, — произнес я вслух.

Но задержавшуюся в голове мыслишку пришлось прогнать и заняться осмотром подведомственной мне теперь территории. Мебель мне понравилась, особенно кровать, которую одним нажатием кнопки можно было поднять, превратив в стену. В разложенном же состоянии она имела площадь, достаточную для любого мыслимого непотребства, требующего покаяния. В гардеробе я перебрал несколько вариантов одежды, но, в связи с чуть большей, чем привычная для меня, температурой воздуха, остановился на черной майке и такого же цвета широких шортах из искусственного хлопка. К ним вполне подошли модные сандалеты со стержневыми «магнитками» вместо обычных вакуумных застежек. Народ тут не скупился ни в чем, это порадовало.

Медиа-центр в комнате тоже был класса «люкс». С усилителем такой мощности можно музыку животом слушать, а не ушами. Просмотрев весьма обширную коллекцию кристаллов с и-операми, я уверенно выбрал модный, но еще не виденный мною «Штурм бездны» и повалился на кровать, уставившись в пространство между четырьмя генераторными штырями.

Примерно через час, увлекшись разворачивающимся действом, я с трудом различил сквозь грохот звуковых мембран зуммер дверного звонка. Пришлось прибрать громкость и открыть дверь. На пороге стоял Глеб, расслабленный и спокойный, словно у него нет и никогда не было ни малейших проблем. В руках он держал лист писчего пластика с прожженным на принтере текстом.

— Развлекаешься? — спросил он и шагнул в комнату, не удосужившись дождаться моего приглашения.

— Другой команды не было. — Я пожал плечами.

— Ну и правильно. Некоторые новички нервничают.

— Пока не увидел повода, — парировал я. — К тому же новичок новичку рознь.

— С улицы мы народ не набираем.

Мне понравилось, что удалось его зацепить. Терпеть не могу, когда люди надувают щеки на ровном месте.

— А чего же они тогда нервничают? — подлил я масла в огонь.

Но Глеб меня раскусил и в дискуссию ввязываться не стал.

— Вот тебе текст Присяги, — сказал он.

— Это перед строем надо читать? — Я взял листок.

— Нет. До таких формальностей мы не опускаемся. Все же не в детском интернате в войнушку играем.

— А-а-а… — с пониманием протянул я, вложив в это достаточную долю иронии.

— Просто ознакомься и подпиши. — Он протянул мне лазерное стило.

Я пробежал глазами текст и усмехнулся. Ничего более забавного видеть мне не приходилось:

«Я, Егор Сморода, вступая в ряды уполномоченных исполнителей Института Прикладной Маготехники, торжественно клянусь быть честным, дисциплинированным, стойким, беспрекословно выполнять приказы начальства, а так же чтить законодательство России, если это не противоречит выполнению текущего задания. Я клянусь, не щадя крови, жизни и бессмертия собственной души защищать граждан России, быть верным товарищам по службе, отстаивать свою честь и достоинство. Если же я нарушу данную мной Присягу, да постигнет меня суровая кара Института, праведное презрение товарищей и укор собственной совести».

Я почесал переносицу и выжег стилом на листе свою подпись.

— Прекрасно. — Глеб взял у меня текст. — Через полчаса ужин. Столовая по коридору направо. Там есть указатели на стенах.

— Хорошо.

Я закрыл за ним дверь и задумался. Но, в принципе, жаловаться на развитие событий повода не было. Все сложилось даже лучше, чем могло. По крайней мере, на ужин подадут не баланду для каторжников.

Я выключил медиа-центр и выбрался в коридор. Вскоре, как и обещал Глеб, нашлись указатели, которые привели в столовую. Там уже собралось человек двадцать, за столиками сидели по четверо, причем генералитет во главе с Чижиком чуть поодаль от остальных. Меня поразило, что женщин, причем молодых, на ужин собралось немногим меньше, чем мужчин. Это сильно бросалось в глаза и противоречило традиционной для православия гендерной сегрегации.

Но, если отбросить социальные предрассудки, на это можно было взглянуть и с другой стороны.

«Если хотя бы половина из них живет на Базе, — подумал я, — то это место службы точно имеет серьезное преимущество перед предыдущим».

Николай, увидев меня, махнул, мол, подойди.

— Твое место В-14, вон за тем столиком, — показал он мне.

— Это намек на то, что я не в генералитете?

— И это тоже. После вербовки некоторые начинают чувствовать себя на очень короткой ноге с начальством.

— Мне это не грозит. Я военный. Хоть и бывший.

— И все же тебе придется войти в ритм обычных для Института порядков. Здесь у нас не винд-флот. Извини.

— Да ладно, это уж я точно переживу.

— Заодно пообщаешься с ребятами за столом.

— Это необходимо? — на всякий случай уточнил я.

— Да. С тобой будут сидеть те, с кем придется работать плечом к плечу. То есть те, кого мы отобрали для выполнения того же задания, что и тебя.

— Понятно.

Я покосился на столик, но за ним пока никого не было, вразвалочку добрался до своего места, уселся и, не мешкая, принялся за закуски. Само наличие салатов и бутербродов с рыбой говорило о том, что голодать тут не придется. Стоял бы еще графинчик с чем-нибудь крепче предложенного морса, можно было бы и вовсе расслабиться.

Через несколько минут ко мне за столик подсел парень лет двадцати, моего роста, но куда более щуплый, с почти детским лицом. Пух на его верхней губе еще не изведал эпиляционного крема, темные волосы волнами спадали почти до плеч, а в прищуре темно-карих, почти черных, глаз проглядывало то романтическое выражение, которое выдает стремление к совершению яркого подвига. Все равно какого, все равно под чьим флагом, лишь бы только ветер в лицо и поверженные враги штабелями. У меня когда-то тоже было такое, иначе я не попал бы в винд-флот.

— Привет, — негромко поздоровался парень. — Ты Егор Сморода?

Глаза у него были чуть раскосые, что выдавало наличие азиатской крови — не то корейской, не то японской, а может и монгольской, черт его разберет.

— Типа того. — Я кивнул, дожевывая салат.

— А я Виктор. Для меня большая честь…

— Аппетит только не надо мне портить, — перебил я его. — Что для тебя честь? Увидеть живого винд-трупера? Но я не обезьяна в зоопарке. Доступно?

— Извини.

— Ладно, расслабься, Виктор. Победитель, значит?

— Пока нет.

— Ясно. Больше вопросов у меня пока не имеется. Кушай салатик, в нем витамины.

Он опустил взгляд и налег на закуски. Похоже, я немного подпортил свой имидж в его глазах, но это, как ни крути, пойдет только на пользу. Терпеть не могу, когда такие ребята мне в рот заглядывают. Хотя, что им еще делать?

Следующей к нам присоединилась девушка. Была она чуть постарше Вити, да и поопытнее, насколько я понял. Хотя с женщинами такое не редко бывает, даже когда дурочками прикидываются — все равно жизненный опыт оставляет у них больше нужных рефлексов, чем у мужчин. Им труднее выживать в нашем патриархальном мире, вот они и цепляются за него крепче. Причем эта, мне показалось, цену себе знала. Красавицей ее трудно было назвать, но симпатичная, фигурка вполне себе — прятать нечего. Причем на демонстрацию чисто женских завлекушек она силы не тратила, густые каштановые волосы подстригла накоротко, почти по-солдатски, оделась в майку «хаки» и в черные штаны со множеством карманов, ремешков и застежек. Краем глаза я отследил еще изящные спортивные сандалии, как некий штрих психотипа. Забавно. На каждом из ее тонких пальцев блестело серебряное кольцо, даже большие были опоясаны витыми металлическими обручами.

— Анка, — коротко представилась она.

— Привет, — не поднимая глаз, ответил Витя.

«Девственник», — зафиксировал я для себя.

— Егор, — я широко улыбнулся и протянул руку.

Анка ответила с напускным безразличием, но ладонь у нее стала влажной. Уверен, что не только ладонь.

Ну, прямо детский интернат на выезде, честное слово. Похоже, тут должность уполномоченного исполнителя приравнивалась к общепринятой должности воспитателя или няньки. Хорошенькая команда, сказать нечего. Самое то, в войнушку на заливе играть с деревянными плазмоганами.

А вот мужчина, который подсел к нам последним, меня поразил. Это был именно мужчина, лет сорока на вид, худой, жилистый, стриженный так коротко, что можно было и сбрить все с таким же успехом. Движения его были точны и спокойны, а во взгляде сквозила уверенность, которую обычно порождает безразличие к последствиям собственных действий.

— Дан, — представился он, молча придвинул тарелку с салатом и начал есть.

Я сглотнул. Этот тип не был похож ни на кого, с кем мне приходилось иметь дело. Я, честно говоря, растерялся. Какие условия могли породить столь сбалансированную натуру? Военный? Не похож. Нулевая агрессия. Ученый? Слишком хорошая физическая форма. Спортсмен? Слишком спокоен, у спортсменов такого уровня обычно перманентное адреналиновое отравление. Загадка. Пожалуй, не считая транспортной пентаграммы, это было самое удивительное, что я увидел на Базе.

— Егор, — представился я, чуть запнувшись.

Дан дожевал, промокнул рот салфеткой, поднял на меня взгляд светло-серых глаз и молча кивнул.

Глава 8

Полненький парнишка в белых штанах и футболке, выполнявший тут обязанности официанта, прикатил на тележке горячее. Отварной картофель со свининой в подливе, с грибами и овощами. Не дурно. Я на это дело налег, отодвинув мысли на второй план.

На десерт было подано мороженное с мармеладом.

— Сегодня какой-то праздник? — спросил я, обращаясь к Дану.

— Нет, — ровным голосом ответил тот. — Если ты о рационе питания, то он здесь всегда такой. С учетом высоких физических нагрузок в среде уполномоченных исполнителей. Это оправдано.

— Понятно, — ответил я.

После мороженного подали по бокалу красного вина и две больших кисти столового винограда на всех. Я давно так не кушал, так что начал слегка соловеть.

— Вы давно в Институте? — спросил я Дана, осененный догадкой.

— Двенадцать лет, — оправдал он ее. — И лучше на «ты».

Я представил, какие условия нужны для превращения Виктора в Дана за двенадцать лет и моментально составил себе приблизительную картину, что меня ждет на новой службе. Похоже, все могло оказаться куда серьезнее, чем я ожидал. Преобладание необстрелянных юнцов могло говорить о серьезности деятельности — если тут такие условия, что до возраста Дана доживали единицы, то картинка вполне логичная.

После ужина ко мне подошел Николай.

— Егор, есть дело, — сказал он. — Если ты закончил, пойдем.

Я промокнул губы салфеткойи потопал за ним, махнув на прощанье ребятам. Выбравшись из столовой, мы с Николаем направились по коридору.

— Надо перепрограммировать твой подкожный чип, — пояснил он.

— Ни фига себе, — присвистнул я. — У вас есть соответствующее оборудование?

— А Чижик не говорил тебе о наших финансовых возможностях? Неужели сомневаешься в его словах?

— После такого ужина, пожалуй, нет.

Николай усмехнулся. Вскоре мы добрались до медицинского блока, отгороженного от коридора прозрачным тамбуром, на раздвижных дверях которого были нанесены два красных креста со змеями, обвивающими жезлы. Нас встретила очень симпатичная женщина, чуть старше меня, в светло-зеленом медицинском комбинезоне. Сидел он на ней ладно, почти в обтяжку, от чего у меня невольно участился пульс.

— Ирочка, наш главный врач, — представил ее Николай. — Бывший, кстати, армейский медик-мастер.

— Очень приятно, — кивнул я, стараясь вложить в эту фразу чуть больше, чем просто вежливость.

Ирина задержала на мне взгляд темных глаз, и сердце у меня забилось еще быстрее, а в ушах засвистело от разогнавшейся крови.

— Пойдем, Егор. — Она жестом указала вглубь блока, состоящего из куда большего, чем мне думалось, количества помещений.

— Я вас тогда оставлю, — бросил нам вслед Николай.

— Не имею возражений, — пожал я плечами, скользнув взглядом по упругим ягодицам Ирины.

Николай фыркнул, выставил руку, чтобы сработал датчик открывания дверей, и скрылся в коридоре.

— Кроме перепрограммирования чипа я проведу серию тестов, — сообщила Ирина. — Понятно, что ты в хорошей физической форме, но на каждого уполномоченного исполнителя должна быть составлена полная медицинская карта.

— Да, пожалуйста.

Мы направились в глубь блока, чуть сбавляя шаг перед герметичными дверями, чтобы они успевали открываться. Я косился по сторонам, фиксируя более или менее знакомое оборудование в каждом из помещений. Тут была великолепная роботизированная операционная, в которой, как мне показалось, можно без опаски делать пересадку сердца, к примеру. Над пятью операционными столами свесились кронштейны с осветительными прожекторами и сверкающие гофрированные щупальца хирургических роботов. По стенам располагалось оборудование для анестезии, жизнеобеспечения, регенерации тканей и интенсивной терапии.

«При таком подходе к лечению, — подумал я, — плазму в живот получить не так уж страшно. Тут и новый кишечник, пожалуй, можно запросто вырастить».

Потом мы попали в реанимационный блок, затем в терапевтическую палату на пару десятков мест, затем в травматологический модуль, затем, видимо, в инфекционный, разбитый на одноместные герметичные боксы. Чуть дальше располагался приличного размера бассейн с затопленной в нем сурдокамерой.

— Это для психологических тренировок, — сказала Ирина, отследив направление моего взгляда.

Мы свернули направо и оказались в нейрологическом блоке, снабженном махиной голографического томографа.

— Сначала сюда. — Ирина указала на массивное кресло с карбоновым каркасом.

Перед ним возвышался куб точно такого же программатора, какие стоят в паспортных отделах полиции. Гайка в гайку.

Водрузившись в кресло, я сказал с усмешкой:

— Чувствую себя шестнадцатилетним подростком, которому впервые программируют чип! — и вытянул левую руку.

Ирина закрепила запястье обручем и активировала кареточный блок сканнера, который медленно пополз от моей кисти к локтю.

— Добро пожаловать в новую жизнь, — сказала она. — Имя мы тебе менять не стали, это бессмысленно, поскольку полицейские скан-анализаторы производят идентификацию по номеру чипа, а не по имени. К тому же, смена имени несет несколько отрицательных аспектов, от психологических, до вопросов удобства. Итак, теперь ты Егор Сморода, но не винд-трупер Российского Имперского Флота, а менеджер сети аптек «Серафим». Кроме тебя в городе на настоящий момент зарегистрировано семьдесят Егоров с такой же фамилией. Нет. — она глянула на монитор программатора. — Уже семьдесят один. Сегодня еще один твой тезка получил регистрацию, а данные только что упали в информационный банк.

— Вы к полицейскому банку подключены? — оторопело спросил я. — Они что, собственную сеть не контролируют по количеству хостов?

— Мы подключены не как хост. Боюсь, что любой спецалист-кибернетик умом тронется, если узнает, как мы это сделали.

— А! — догадался я. — Магическая штучка вроде транспортной пентаграммы?

— Ты начинаешь погружаться в реалии новой жизни. Молодец. Крепкая психика. Она тебе тут понадобится в полном объеме. А «магические штучки», как ты выразился, у нас принято называть артефактами или маготехническими устройствами. Кстати, сейчас мы займемся обрисовкой пределов твоих возможностей, если не возражаешь. Придется пройти несколько тестов.

— Да, пожалуйста. — Я чуть сощурился и скользнул взглядом по ее затянутым в комбинезон ногам. — А вы пределы всех возможностей будете проверять?

Она поймала мой взгляд, и на ее губах тоже мелькнула тень улыбки.

— Если ты имеешь ввиду проверку сексуальных возможностей, то с нее наверное лучше начать, — заявила Ирина, глядя мне прямо в глаза. — В противном случае все остальные приборы зашкалит. От тебя уже воздух трещит.

Мы не стали больше болтать, а сразу перешли к первому тесту. Чуть утомившись перешли к другим, время от времени возвращаясь к первому, и часика через три полная медицинская карта уполномоченного исполнителя Егора Смороды была, с грехом пополам, составлена. Мы с Ириной вытащили на кромку бассейна две кушетки, сдвинули их и еще повалялись немного.

— Начало службы меня устраивает вполне, — заявил я.

— Не обольщайся, — ответила Ирина, глядя на блеск воды в лучах осветителей. — Даже будучи только врачом, я иногда жалею, что ввязалась в эту круговерть с Институтом.

— Доктору-то о чем жалеть? — удивился я.

— Ты бы видел, в каком состоянии иногда привозят агентов и исполнителей. В армейском госпитале мне такое и в кошмарах не снилось.

— Бред. — Я обнял ее за шею и посмотрел прямо в глаза. — Ир, этого быть не может. Ты хочешь сказать, что ваши агенты и исполнители на заданиях в городе получают физические повреждения, которые с точки зрения медик-мастера страшнее боевых ранений?

— Да. И не редко.

— Но почему никто ничего не знает? Нет, Ир, я верю, верю, не кривись! Просто хочу понять. Чтобы получить повреждения, надо попасть в заварушку. Но о заварушке, случись она в городе, моментально узнают все.

— Откуда?

— Что значит «откуда»? — поразился я. — А свидетели, а полиция?

— Смешной ты.

— Да, обхохочешься.

— Не обижайся. — Она потрепала меня по волосам. — Просто ты еще не влился в наши реалии.

— Ну, так помогай.

— Дело в том, что никаких свидетелей нет и быть не может. Ни обывателей, ни полиции.

— Не понял, — с интересом протянул я.

— Ты разве не заметил, сколько свидетелей было при нападении на патруль, когда тебя освобождали сегодня?

— Нисколько, — тихо ответил я.

— Вот именно! — Ирина с торжеством подняла вверх указательный палец. — И так всегда.

— Что значит всегда?

— Существует особая, высшая магия. Она позволяет контролировать ход вероятностных линий. То есть, мы можем поставить цель, применить заклинание, и оно сделает полезные для цели события намного более вероятными, а вредные намного менее вероятными.

— Ты серьезно? — удивился я.

— Да. Это нечто вроде вероятностного щита. Если нам не нужны свидетели, их не будет. Эдакий виртуальный купол, под которым мы, весьма эффективно, скрываем свою активность. События сложатся так, что всем в это время надо будет находиться в других местах или смотреть в другую сторону.

— И как вы это делаете? Волшебной палочкой? — Я не сдержал усмешки.

— Нет. Специальным артефактом. Потом увидишь. Он тут, на Базе. Но, поверь, изменение статистических вероятностей — не самый крутой фокус. Нам подвластны и куда более серьезные воздействия на реальность. Включая невидимость и неуязвимость для плазменных выстрелов.

— Колдовство, — подвел я итог.

— Да, магия в самом буквальном смысле. Но постигаем мы ее научными методами, так уж сложилась сама структура организации. Но, знаешь, мне это слово не очень нравится.

— Организация?

— Да.

— Я слышал еще слово «клан».

— Это гораздо точнее. В организацию можно вступить, наняться, поработать, уволиться. Тут так не получится. Если ты попал в Институт, то ты становишься частью клана до самой смерти, а иногда и после нее. В конце двадцатого века во главе Института стоял Сергей Дворжек, у него было прозвище Чижик. С тех пор родовая линия и прозвище руководителя не менялись ни разу.

— Ни фига себе монархия! — Я не удержался и присвистнул.

— Скорее династия, — поправила меня Ирина. — Хотя очень уж демократичной нашу структуру назвать нельзя. Она создана на военный манер и в ее основе лежит принцип единоначалия и строгой иерархии.

— Это я заметил за ужином.

— Зря обижаешься. — Она вздохнула. — Многие из наших законов на самом деле написаны кровью. Я-то это знаю, можешь поверить.

Во что-то поверить тут было сложно. Но я уже чувствовал, что доказательства самого жуткого бреда не заставят себя долго ждать. Не могли же населять Базу одни сумасшедшие! А транспортная пентаграмма? А сама База, упрятанная в недрах Земли? Конечно, на самом деле База могла находиться в каком-нибудь подземелье Сан-Петербурга. Но, если уж быть перед собой честным, слишком уж она огромна, чтобы быть незаметной в черте города. Да и слишком спокойны тут все. С учетом того, что меня сейчас по всему городу ищут, а уж все подземелья точно прочесывают. Если предположить, что возможна телепортация под землю с помощью огненного знака, то почему бы не предположить возможность изменения статистических вероятностей? Тем более, что свидетелей моего освобождения действительно не оказалось.

Мы повалялись еще немного, после чего Ирина сказала:

— Надо заканчивать медицинские процедуры. У нас хоть и не нормированный рабочий день, но за разумные пределы никто не выходит. К тому же сегодня я что-то подустала, а надо еще одно важное дело сделать.

— Какое? — спросил я, блажено вытянувшись на кушетке.

— Лицо тебе необходимо подправить немного. Ну и вообще тело. Чип чипом, но ты единственный в городе Егор Сморода с обожженным лицом и богатырским телосложением. Вполне возможно, что не обнаружив тебя нигде, полицейский департамент разошлет в розыск не только параметры твоего чипа, но и внешние приметы, а так же биометрические показатели.

— Тьфу на вас! — без особой тревоги за свое будущее ответил я. — Телосложение только портить не надо.

— Не буду, — рассмеялась Ирина. — У меня рука не поднимется. Ты словно вынырнул из моих сексуальных фантазий

Еще часа полтора она возилась с моей внешностью и преуспела там, где бессильны оказались полковые медмастера всех рангов. Склеротическая ткань ожогов на моей физиономии сменилась нормальной кожей. Хоть в рекламе кремов снимайся. Потом Ирина при помощи лазера и наноскопа минут пятнадцать меняла структуру сетчатки моего глаза и перепаивала микрососуды глазного дна. Когда она и с этим успешно справилась, нанесла мне на ладони толстый слой едкой мази.

— Посиди пять минут, — сказала моя новая знакомая. — Это зелье на основе смеси несколькиъ ДНК. Пусть впитается.

— Щипет! — пожаловался я.

— Потерпишь. Тебе не помешает сменить отпечатки пальцев.

— И скоро они сменятся?

— До неузнаваемости через три дня.

— Круто! — оценил я.

Чижик был прав — финансовую мощь этой организации ни с первого, ни со второго взгляда оценить было невозможно. Но тогда возникает вопрос, на чем они зарабатывают?

Когда мазь полностью впиталась, мы оделись, и Ирина проводила меня до выхода из медицинского блока.

— Заходи, если что, — с улыбкой сказала она. — Прямо в любое время, хоть буди. Давненько мне не было ни с кем так хорошо.

— Заскочу непременно. — Я улыбнулся в ответ. — Не знаешь, сильно меня тут будут напрягать первое время?

— Как раз первое время сильно. Будут вбивать в здешний ритм. И уж парочку бессонных ночей, начиная с этой, я тебе гарантирую.

— Это ничего, — подмигнул я ей. — В камере перед судом удалось отменно выспаться.

Я добрался до своего жилого блока и с наслаждением разлегся на диване. Не представляя, что меня ждет, я начал получать удовольствие не только от эйфории свободы, но и от того, что могло ждать впереди. Да и знакомство с Ириной вспоминалось с теплом. В общем, все шло куда лучше, чем если бы я оказался на каторге.

Вскоре выяснилось, что Ирина не обманула. Подняли меня в первую же ночь. Когда раздался настойчивый вызов дверного сигнала, я глянул на монитор — было два часа ночи с четвертью. Поскольку я не раздевался, то и в одевании не было необходимости, поэтому я поднялся с дивана и открыл дверь. За порогом стоял Николай.

— Пойдем, — сказал он без намека на предисловия. — Дело есть для тебя.

— Вы же говорили, что сначала будут тренировки, — сонно напомнил я.

— Боюсь тебя разочаровать, но имелись ввиду тренировки не в спортзале и не в тире. Подобной подготовки у тебя, как у десантника, должно быть достаточно. Поэтому тренироваться будем на реальных задачах. Тебе в первую очередь психику надо подтянуть.

— Уж с чем с чем, а с психикой у меня точно полный порядок.

— Посмотрим. — Николай усмехнулся. — Все, хватит болтать!

— Форма одежды какая?

— Штурмовая. — Николай весело сощурился. — Шевелись давай, переоденемся перед «хлопом».

— Что такое это ваш «хлоп». — Я решил это выяснить.

— Перемещение при помощи транспортной пентаграммы.

— Куда угодно?

— Нет. В точке прибытия должна быть нарисована пентаграмма.

— Ясно, — ответил я.

Этих данных достаточно, чтобы пользоваться системой, а постичь ее полностью, кажется, мне и за несколько лет не удастся.

Мы спешно направились по коридору в еще неизвестную мне часть Базы. Я размышлял, куда нам предстояло переместиться. В город? Возможно.

Место, в которое мы попали минуты через три, больше всего напоминало эллинг винд-шипа — огромный прямоугольный ангар с плоским потолком и створчатыми воротами на входе и на выходе. Через одни ворота мы попали внутрь, другие виднелись впереди примерно метрах в ста. Но никакого винд-шипа в ангаре не было, зато там находились Виктор, Дан и Анка, с которыми я ужинал за одним столиком.

Глава 9

Николай осмотрел собравшихся, секунду о чем-то подумал, словно взвешивая, затем сказал:

— Раз все в сборе, живо переодевайтесь и в оружейку. Дан, покажи новенькому, что надо делать по тревожному расписанию.

— Есть, — без всяких эмоций ответил Дан. — Егор, держись рядом.

Мне было без разницы. К демократическим порядкам я не привык — подчиняться куда проще, чем думать самому. Командовать тоже проще, чем взывать к здравому смыслу и уговаривать. Я одинаково хорошо умел делать и первое, и второе.

Мы трусцой рванули вдоль стены ангара и вскоре оказались среди стеллажей, на которых аккуратными стопками была разложена черная униформа и непонятное мне снаряжение.

— Это твоя ячейка. — Дан показал участок стеллажа с номером восемнадцать. — Переодевайся.

Униформа оказалась странной. Ну, в принципе, ничего особо странного в ней не было, но вот на военную форму она походила мало. Черные штаны с набедренными карманами и ремешками для удобной затяжки и крепления снаряжения были еще ничего. Черная футболка, прилагавшаяся к ним, тоже в рамках привычного, а вот тонкий неокаровый свитер, хоть и был того же цвета, что и все остальное, но носил явный оттенок цивильности. Свитер! Не могли куртку в униформу включить? Но больше всего меня выбил из колеи плащ. Именно плащ! Цивильнее некуда. Тоже черный, длинный, ниже колена, из матового карбодиола. Ну и порядки тут! Увидели бы меня в этом плаще друзья винд-труперы из общаги, на смех бы подняли точно. Но Дан переоделся живо и без тени каких-то эмоций. Это меня остудило. Как ни крути, а мне было чему у него поучиться. Возможно, даже большему, чем я думал вначале.

В плаще я чувствовал себя неловко, не привык к такой длинной одежде. Ну как в такой десантироваться, к примеру, или драться, если придется? Ногу не задерешь! А противник может схватить за полу, и тогда даст прочихаться, как следует.

— Как себя чувствуешь? — спросил неожиданно возникший за спиной Николай.

— Отвратительно, — признался я. — Что за маскарадный костюм? Это, по-вашему, штурмовая униформа?

— Ты даже не представляешь, сколько времени ее разрабатывали, чтобы она наилучшим образом отвечала нашим задачам, — спокойно ответил он. — То, что ты себя в ней как-то не так ощущаешь, проблема не формы, а твоя собственная. Вот тебе и первая тренировка. Учись ощущать это, как вторую кожу.

— Есть, — ответил я, пытаясь взять пример с Дана.

Но получилось все равно не так внушительно, как у него. Ладно. Я попытался развеять возникшее раздражение и осмотрел прилагавшееся к униформе снаряжение. В ячейке обнаружилась мини-гарнитура для связи и стильные солнцезащитные очки. Немного крупноватые с точки зрения последней моды, но это на любителя, конечно. В любом случае девушки будут в восторге.

— Гарнитуру сразу сунь в ухо, — сказал Дан. — Пользовался такой?

— Это гражданская. — Я пожал плечами. — У нас не горошины, а цилиндры. Но принцип понятен — микрофон и наушник, изящно выполненные в одном корпусе.

— Верно. Очки тоже надень.

Я сделал, как велено. Стекла тут же стали прозрачнее, чем были, согласно степени внутренней освещенности — сработал датчик на дужке, фиксирующий контакт с владельцем.

— Сейчас прозрачность в автоматическом режиме, — пояснил Дан. — Если не устраивает, задействуй сенсор на правой дужке и выставь степень затемненности по вкусу.

Я попробовал. Получилось. В принципе, вещь полезная. Такие очки хорошо бы на палубе винд-крейсера, когда противник нападает одновременно и со стороны солнца, и с противоположной. Адаптивной прозрачности стекол тогда цены не было бы.

— На левой дужке сенсор инициации эфирного детектора, — продолжил Дан.

— Чего? — я с непониманием глянул на него.

— В очки вмонтирован артефакт, позволяющий человеку без магического зрения видеть сущности лептонного происхождения. Рисунок заклинаний, волны магической энергии, духов, призраков, демонов, а так же навесные лептонные элементы, отличающие вампира, к примеру, от обычного человека.

У меня по спине пробежал холодок. Не верить было глупо, верить жутковато. Очень уж сильно это выходило за рамки привычной реальности.

— Одно касание активирует детектор. — Дан коснулся левой дужки, на примере показывая, что надо делать.

Я повторил движение, и стекла очков в ту же секунду превратились изнутри в полупрозрачные мониторы. Только изображение на них представляло собой глухую зеленоватую пелену, испещренную элементами разной крупности, но более или менее правильной формы.

— Что это? — осторожно спросил я.

— Грунт, — спокойно ответил Дан. — Грунт, переведенный в лептонное состояние при строительстве Базы. Обычными органами чувств его не ощущаешь, а через детектор прекрасно видишь и сам грунт, и включенные в него камушки. Понятно, что никаких духов на базе быть не может — попади они сюда, сразу бы оказались замурованными в плотной лептонной массе.

Я решил пока не вдаваться в подробности. Но понимание того, что грунт, как и говорила Рита, никуда не делся, а пребывает тут в чуть измененном состоянии, признаюсь, пощекотало мне нервы.

— Духов ты увидишь наверху, — добавил Дан, еще сильнее выбив меня из колеи.

Николай все же прав. Погорячился я насчет крепости своей нервной системы. Психологический тренинг в новых условиях мне не помешает.

Дан показал еще несколько встроенных в очки приборов, среди которых был активный лазерный дальномер, матричный бинокль и прибор ночного видения. Что ни говори, а конструкция была компактной и стильной по дизайну. В общем, очки мне понравились, что я и озвучил.

— На плащ ты тоже зря гонишь, — как бы между прочим обронил Дан. — Все материалы, из которых он сделан, обработаны магией, есть система заклинаний отражающая любой плазменный удар. Другая держит удар ножа и спасает от укусов.

— От чего? — напрягся я.

— От укусов, — повторил Дан. — Например, от укусов вампира. Только воротник не забывай держать в поднятом состоянии, чтобы прикрыть шею. Другая магия спасает от плевков материализовавшихся демонов, слюна которых состоит из лептоплазмы, меняющей барионное состояние вещества на лептонное.

Я даже мысленно не стал это заявление комментировать. К этому моя психика точно не была готова.

— Ну, и последнее, — на закуску выдал Дан. — В ворот плаща вшит артефакт невидимости.

— Охренеть — Я присвистнул. — А в обычный штурмовой экзоскелет его нельзя было встроить?

— Нет. После активации артефакта невидимости хватает примерно на десять минут. А нам ведь надо перемещаться по городу. Мы не правительственная организация, мы не можем прилюдно расхаживать в экзоскелетах. Поэтому приходится маскировать униформу под гражданскую одежду. И поверь, этот плащ куда удобнее твоей винд-труперской униформы.

— Пока не ощущаю, — признался я. — Но начинка впечатляет. Хотя как-то непривычно идти на задания голым, без экзоскелета.

— Тебе у нас не однажды придется столкнуться непривычными для тебя вещами, — заверил меня Дан.

Я настроил прозрачность стекол в очках на нужную мне величину. К этому времени закончил снаряжаться Виктор. Николай оценил готовность команды и приказал:

— Все, теперь в оружейку.

Оружейная комната оказалась совсем рядом, чуть дальше от входа, чем стеллажи с униформой и снаряжением. Огромный сейф из вакуум-поля высотой в человеческий рост и шириной метров десять. За полупрозрачной пеленой виднелись ложементы и шкафы с самым разным вооружением. Я мысленно присвистнул — такой огневой мощью можно было десантный полк вооружить, не то что нашу группу.

Николай набрал код на коммуникаторе, и поле растворилось, открыв доступ к оружию. Дан направился к ложементам и выдал каждому из нас стародревнюю пукалку примерно двухсотлетнего, на мою прикидку, возраста. Это были не плазмоганы, не лучеметы, а самые что ни на есть пулеметы в прямом смысле этого слова. Такие использовались еще до начала войны с биотехами. Они снаряжались пулями — кусочками тяжелого металла, чаще свинца, которые разгонялись в стальном стволе энергией воспламененного химического метательного заряда, после чего летели в цель. Чего угодно я ожидал, любых наворотов, даже магический посох меня не удивил бы так, как подобная допотопщина.

— Может нам тогда уж мушкеты взять? — не удержавшись, съязвил я.

— Ценю твое чувство юмора, — холодно обрезал меня Николай. — Но для решения вашей сегодняшней задачи это оружие подходит наилучшим образом.

— Неужели оно для чего-то вообще подходит? — Мне трудно было остановиться.

Николай лишь покосился на меня, но вступать в прения не стал. Пришлось повесить пулемет на плечо. У него для этого был предусмотрен ремень из какого-то текстильного материала. Штуковина была тяжелой, килограммов шесть весила, и показалась мне на редкость неуклюжей с точки зрения эргономики. Я, может, еще поиздевался бы над этим устройством, которое и оружием-то назвать язык не поворачивался, но тут во мне проснулся офицер, знакомый с принципами приказов и единоначалия. Я мысленно выругался и сам себе порекомендовал, опять же мысленно, прикусить язык. Пусть сосунки вроде Виктора пререкаются. А винд-трупер обязан идти в бой с тем, чем его снарядили. Пусть это будет хоть булава образца одиннадцатого века от рождества Христова.

— Хватит попусту время тратить, — сухо бросил нам Николай. — Давайте в «хлопушку». Дан старший группы. И не горите.

Дан кивнул и первым направился дальше, в дальний конец эллинга. Там на полу я заметил нарисованную пентаграмму.

— Куда хоть забрасываемся? — спросил я, имитируя бодрость в голосе.

— В Сестрорецк, — коротко ответил Дан. — Бывал там?

— Бывал, — выдохнул я.

Небольшой загородный форт Сестрорецк располагался черте где — почти в десяти километрах от городской стены в северо-западном направлении. Когда-то близость к Заливу сыграла с ним злую шутку — город был полностью уничтожен биотехами. Но перед Большим Нашествием варваров был отстроен, а во время Нашествия оказался важным стратегическим пунктом и превратился в самостоятельный удаленный форт. Там располагался десантный гарнизон, бригада скоростных винд-эсминцев, а так же тактическая станция противовоздушной обороны, состоящая из зенитно-лучевого полка и эскадрильи турбо-гравов.

Я там проходил стажировку после перевода в Сан-Петербург. Городок унылый, девушек мало, а те что есть, как правило, при ком-то. Скукота в общем. Кроме служебных обязанностей заняться нечем.

— Все, готовимся к «хлопу», — сказал Дан и набрал код на наручном коммуникаторе.

В воздухе возникла пылающая пентаграмма — точная копия нарисованной на полу. Николай помахал нам рукой, и тут же у меня сознание на миг выключилось, а когда включилось, мы всей группой оказались в каких-то развалинах в лесу. Небо было ясным, звезды светили ярко, а на западе, над самыми макушками леса, сиял полный лунный диск. Так сиял, что предметы в округе отбрасывали густые, четко очерченные тени. Вспомнилась японская гравюра на стене закутка серф-станции. На ней тоже все было контрастное, черно-белое, и такое же стильное, как окружающий пейзаж.

— Всем активировать ночное видение, — приказал Дан.

Я коснулся сенсора на дужке очков, и видно стало еще лучше, чем прежде. В частности я разглядел на треснувшем композитном полу выбитую вручную пентаграмму.

— Сейчас нам предстоит марш-бросок в сторону Сестрорецка, — сказал Дан. — Это километров пять. Теперь попрошу вникнуть в задачу. Всем, кроме Егора, уже приходилось иметь дело с демонами. Для новенького же придется провести короткий ликбез.

— Что? — недовольно скривился я.

— Ликвидацию безграмотности.

Я это съел. А что еще оставалось делать?

— Демоном мы называем тонкую сущность, способную к воплощению, то есть к переходу из лептонного состояния в барионное и обратно.

— Ничего не понял, — признался я.

— Поймешь. Не вдаваясь в подробности, демон способен материализоваться, произвести действия в материальном мире, а затем снова раствориться в лептонном пространстве. К сожалению, миролюбивые демоны Институту не известны. Все они злобные хищники. Материализуясь, они нападают на жертву и пожирают ее, а потом, вместе с содержимым органов пищеварения переходят в лептонное состояние.

У меня мороз пробежал по коже. До меня постепенно начало доходить, что тут никто не шутит. Что это не способ взять новичка на испуг, а суровая правда жизни. Просто мне с ней еще не приходилось сталкиваться, а теперь придется. Я не был уверен, что всецело готов к такому перевороту в собственной жизни.

Воображение попробовало нарисовать демона со слов Дана, но я понял, что каким его ни представлю, действительность все равно будет иной. Но один вопрос я все же решил задать:

— Если это такое чудовище, то почему нам не выдали нормальное оружие?

— Плазма, в отличие от металлических пуль, не может быть переведена в лептонное состояние, — ответил Дан. — Плазмоган способен поразить демона только в материализованном состоянии. Но ожидать, пока тварь в него перейдет, слишком опасно. Потому что когда демон материализован, он довольно бодро себя чувствует. Настолько бодро, что не всякий стрелок не со всяким плазмоганом его остановит.

— А это остановит? — Я шлепнул ладонью по стволу.

— Из «этого», как ты выражаешься, можно вести огонь, пока демон еще находится в лептонном пространстве и не способен причинить человеку вреда. На стволах пулеметов установлены специальные артефакты, лептонные конвертеры, которые дематериализуют разогнанную пулю, делая ее безопасной для физических объектов, но разрушительной для нематериальных.

— Вот это ваш хваленый конвертер? — Я щелкнул пальцем по прикрученной к концу ствола насадке из белого металла.

— Совершенно верно. — Дан кивнул. — Поскольку ты у нас новичок, можешь снять насадку и пальнуть вон в тот камень.

Насадка снялась без усилий — несколько поворотов, и она сошла по резьбе. Я сунул ее в карман плаща, после чего вскинул оружие к плечу и поймал камень в сетку допотопного электронного прицела.

— Лупи, — кивнул Дан.

Я выжал механический спусковой крючок. Раздался грохот, а в плечо мне толкнуло суровой отдачей. Но не смотря на примитивность прицела и оружия в целом, камень мне все же удалось поразить. В темноте пуля, попавшая в цель, выбила сноп искр и фонтан осколков.

— Не дурно, — улыбнулся Дан. — Не зря Чижик тебя к нам перетащил. Обкатаешься тут, станешь отменным бойцом.

Это он мне такое сказал! Смех на палке. Я стану бойцом! Я — винд-трупер Российского Имперского флота. Насколько надо быть тупым, чтобы не понять, что я уже много лет как боец.

— Рад стараться, — процедил я сквозь зубы.

— Насадку надень, — с усмешкой напомнил Дан.

Я мысленно сосчитал до десяти, взял себя в руки и навернул насадку на ствол. Причем разозлило меня не то, что со мной нянчатся, как с ребенком, а то, что я действительно забыл вернуть оружие в боеспособное для заявленных условий состояние. А туда же, много лет, как боец, турбиной меня разнеси.

Мы выбрались из развалин.

— Теперь стреляй в стену, — порекомендовал Дан.

Я полоснул короткой очередью с бедра, как нас учили на тренировках. Не смотря на отдачу, которой у плазменного оружия не бывает, получилось вполне неплохо. Из окошка выбрасывателя вылетело штук пять дымящихся гильз. Но на стене не осталось ни одной отметины от пуль.

— Куда они делись? — Я подошел и ощупал стену пальцами.

Все расхохотались. Даже Виктор с девчонкой. Я стиснул зубы, потому что понимал — выгляжу, как идиот. Но мне трудно было понять, как можно ликвидировать на траектории разогнанные до сверхзвуковой скорости куски металла.

— Они дематериализовались, проходя сквозь конвертер, — смахнув слезу, ответил Дан.

— Ну и толку с них тогда? — напрямую спросил я.

— Я же тебе уже несколько раз объяснял. Наши цели не находятся в материальном мире. Поэтому обычными плотными пулями поразить их невозможно. Приходится при помощи артефакта конвертировать пули в то же состояние, в котором находятся тела наших потенциальных целей. Пули дематериализуются тут, но приобретают убойность в лептонном пространстве.

Глава 10

Мы двинулись дальше и я по команде Дана включил эфирный детектор. Мир тут же преобразился — деревья превратились в сплетенные из тонких нитей канаты, а стена передо мной стала выглядеть как мелкоячеистая сетка. Так выглядят объекты трехмерного моделирования на мониторе. Зато появилось нечто другое — плотные шевелящиеся сгустки самой разной формы и размеров, медленно пульсирующие мешки в ветвях некоторых деревьев и тонкие, как листья осоки, существа, медленно бродящие вокруг. Именно существа. У них было нечто вроде ног и нечто вроде рук, тоже по форме похожие на листья осоки. А головы не было. Никакого намека на голову.

Все это выглядело как в дурном сне или в фильме безумного режиссера, страдающего манией спецэффектов. Признаюсь, мне стало дурно и я прикрыл глаза.

— С тобой все нормально? — спросил за спиной Дан.

— Нет, — честно ответил я. — Что это бродит вокруг?

— Природные духи. Они совершенно безопасные. Питаются естественными эмоциями людей и энергией стихий. Егор, открой глаза, пожалуйста!

Я коротко помотал головой.

— Открой говорю! К этому надо просто привыкнуть. Тебя же не пугают птицы в небе.

— Птицы настоящие.

— Духи тоже настоящие. Просто глазами их не видно. Но чувствительные люди их все равно ощущают. Инициированные маги даже видят их. Эфирный детектор просто облегчает эту задачу за счет нанесенных на него заклинаний.

Я взял себя в руки и открыл глаза. Снова накатил ужас. Один из духов остановился, медленно повернулся и побрел в мою сторону. Это было чересчур. Я вскинул пулемет и выжал спуск. Дематериализованные пули, прекрасно видимые в эфирный детектор, как ярко-белые трассы, полоснули жуткое существо и разнесли его на белесые лоскуты.

— Зачем? — спросил Дан. — Я же говорю, они совершенно безвредные. Успокойся.

Я обернулся и оторопел еще больше. Вместо людей я увидел перед собой какие-то кошмарные каркасы, состоящие из мерцающих изогнутых спиц, шаров и муаровых облаков. На центральных спицах, проходящих там, где у человека положено быть туловищу, вибрировали разного размера шары — в паху ярко красный, не больше ореха, в животе туманный желтый, а в груди совсем большой, голубоватого цвета. На месте головы виднелись три прозрачных шара поменьше.

— Спокойно! — предупредил Дан. — За пулемет не надо хвататься. — Это мы. Так человек выглядит в эфирном пространстве. Спицы — это каналы и меридианы тела. А шары — чакры. Вокруг сияет аура. Все нормально.

— Я тоже так выгляжу? — вырвалось у меня.

Не дожидаясь ответа, я взглянул на свою руку и убедился, что прав. Дан шагнул ко мне и выключил мой детектор. Мир вернулся в привычное состояние. Я продышался и уселся в траву.

— Это все постоянно вокруг нас бродит? — спросил я, снимая очки.

— Да. И не только это. Есть по-настоящему опасные твари. Одна из них — демон-люми, предположительно бродит в окрестностях Сестрорецка. Наша задача найти его и уничтожить.

— Откуда они берутся?

— Оттуда же, откуда все живое. Возникли и эволюционируют.

Захотелось выпить. Хотя бы глоток. Но ничего не было. Надо будет восполнить этот пробел по возвращении.

Через несколько минут я окончательно успокоился и взял себя в руки. Дан разделил группу на два крыла — в одно вошли Анка и Виктор, в другое мы с Даном. Виктор с девчонкой получили распоряжения и скрылись за деревьями. А я спросил:

— Ты не погорячился? Сопляков отпускать в свободный полет.