Бесплатный фрагмент - Сокровище Беаты

ГЛАВА 1. Предыстория. У всякой тайны свой час

Стоял жаркий июльский день. Полуденный зной раскалил черепичные крыши городских построек и камни выщербленных мостовых. Нагретый воздух трепетал мелкой рябью, искажая контуры зданий и покосившихся уличных фонарей. По узким тротуарам медленно передвигались фигурки измождённых невыносимой жарой прохожих. Навьюченные лошади обречённо тащили тяжёлые повозки, доверху гружёные поклажей. Их понурого вида хозяева прятали свои головы под соломенными шляпами и время от времени прикладывались к кожаным флягам, глотая из горлышка ледяную родниковую воду. Даже дворовые собаки притихли, скрываясь в тени от косых навесов у распахнутых настежь подъездов. Всякое живое существо пыталось отыскать себе укромный уголок, где можно было бы надеяться на спасительную прохладу. Кипучая городская жизнь замедлила своё шумное течение под палящими лучами ослепительного июльского солнца. Пышущее жаром пекло, словно в жерле раскочегаренной печной топки, расплавило повседневную суету, наводнившую с утра славный город Валенсбург, и утихомирило его беспокойных обитателей. И вот средь этой унылой картины, меж вялых, размякших от жары тел, нарушая общий «ползущий» порядок, по одной из городских улиц, не чуя под собой ног, несётся наш герой — шустрый мальчуган лет одиннадцати отроду с выгоревшими русыми волосами, запечённым и обветренным на летнем воздухе лицом, в застиранной льняной рубахе, кое-как заправленной в широкие штаны с оттопыренными карманами, и потрёпанной кепке с надвинутым на лоб махристым козырьком. Он проскочил мимо портняжной мастерской, ловко перепрыгнул через пятно растрескавшейся грязи — остатки иссохшей лужи, миновал центральный перекрёсток, обогнав телегу лудильщика, и, преодолев без малого пятьсот ярдов по широкому прямому проспекту за какие-то две-три минуты, ухватился за фонарный столб, чтобы с разбегу не промахнуть мимо знакомой двери, ведущей в местную пекарню. В людях с подачи какого-то остряка её шутливо прозвали «Заведение мадам Буланже». Возле этого невысокого, одноэтажного строения, как обычно, сильно пахло ванилью, корицей и ягодным джемом. Чарующий, приторно-сладкий аромат, доносившийся изнутри, всегда притягивал сюда городских сладкоежек, коим, несомненно, являлся и наш персонаж. Блаженно закрыв глаза и вдохнув полной грудью волшебные запахи, мальчуган размашисто отворил входную дверь и ввалился в лавку. Мелодично зазвенел китайский колокольчик, подвешенный справа, над дверным косяком. Закопчённые стены и тронутые гарью потолки пекарни на первый взгляд производили мрачноватое впечатление. Что уж тут поделаешь — таков удел всякого заведения, где с раннего утра и до позднего вечера полыхает в печи огонь, скоблятся от нагара сковороды и шкворчит раскалённое масло. Как ни странно, но на этот раз никто не отозвался на зов колокольчика, громко заявившего о появлении покупателя. Дело в том, что сразу за торговым прилавком находилась перегородка, сложенная из ровного камня, которая отделяла магазинчик от кухни. Перегородка имела в себе арочный проход, достаточно широкий для того, чтобы через него можно было свободно проносить поддоны с пирогами и прочими лакомствами. В этом тесном помещении, заставленном стеллажами и заваленном почти до самого потолка мешками с мукой, не покладая рук, священнодействовала хозяйка заведения. На самом деле её звали Макбет Досон. Она была уроженкой маленького провинциального городка на задворках королевства Квитония и прибыла в Валенсбург в числе тех переселенцев, что решили попытать счастья на новой земле, когда король Бенедикт Премудрый объявил о своём намерении заселить северные окраины собственных владений, доселе пустовавшие. Но пришедшая из ниоткуда беда, которую в народе прозвали «Чёрной смертью», вынудила её и ещё с дюжину таких же приезжих покинуть только-только обжитую местность и укрыться в стенах упомянутого города, ибо его благословенный порог бубонная чума, по счастью, обошла стороной. У неё был племянник по имени Питер, оставшийся сиротой после смерти матери. Матушка Питера приходилась Макбет родной сестрой, и когда её душа по воле Господа отправилась на Небеса, сердобольная родственница взяла к себе единственного племянника на содержание. Сама же тётушка была незамужней и бездетной, потому питала к пасынку болезненную привязанность и всячески ограждала его от нежелательных уличных знакомств, от чего сам Питер откровенно страдал и неоднократно высказывал свою претензию чрезмерно заботливой попечительнице. Ростом он был чуть выше своих сверстников, немного худощав, темноволос, с неулыбчивой миной на лице, усеянном мелкими, как манка, едва приметными конопушками. К нему-то сейчас и спешил со всех ног общеизвестный городской непоседа по имени Николас Флетчер. На прилавке грибной шляпкой торчал ещё один звонок, и запыхавшийся посетитель по-свойски ударил по нему растопыренной пятернёй аж три раза. За стеной послышался чей-то приглушённый, невнятный голос. «Ага, значит, кто-то есть», — подумал Николас. Несмотря на строжайший запрет хозяйки, он всё же рискнул заглянуть в святая святых мадам Буланже. Эта женщина объёмистой комплекции прославилась на весь город не только умением стряпать отменную выпечку, но и сердитым, подчас даже суровым характером. Она строго на строго воспрещала посторонним совать любопытный нос в свой кулинарный отдел. Её заведение всегда приятно удивляло покупателей чистотой и идеальным порядком. Хозяйка проявляла исключительную заботу о репутации пекарни, и потому внешняя опрятность, рачительность в делах и любовь к чистоте так полезно сочетались в ней с грозным темпераментом. Иначе в этом непростом деле, впрочем, как и во всяком другом, удержать всё под контролем было невозможно. Так что при случае она вполне могла приложить не только крепким словцом, но и съездить деревянной мешалкой по любознательной голове одного из тех дворовых мальчишек, что слетались на сладостный аромат кипящего в тазике джема, как дикие пчёлы на мёд. Обычно хозяйка сама встречала своих покупателей, но поскольку её пышные формы так и не появились в проёме под аркой, это означало лишь одно — Макбет Досон в пекарне не было. Тем не менее, сдавленный хрип и странная возня за стеной не прекращались. Николас осторожно заглянул в кухню, где его глазам предстала картина жуткого беспорядка: по столешнице была разбросана перевёрнутая вверх дном посуда, из опрокинутых на полках кулей тонкими струйками сыпались на плиту манка и соль, а в луже разлитого по полу молока утопали глиняные черепки разбитого кувшина. Справа, из-под груды мешков с мукой, наваленных друг на друга, торчали носками вверх два ботинка — оттуда и раздавался тот самый таинственный звук. Николас пробрался за мучной склад и в предполагаемом месте нахождения головы «погребённого» попытался один из них откинуть в сторону. Первая попытка оказалась неудачной, и пятидесятифунтовый упрямец всей своей тяжестью навалился на голову бедолаги, которая в тот же миг что-то жалобно промычала. Тогда, обойдя мешок с другой стороны и ухватившись покрепче за узел, Николас снова изо всех сил потянул его на себя. Не в силах больше сопротивляться крепким мальчишеским рукам, пыльный толстяк, наконец, сдался и беспомощно перевалился на другой бок.

— Наконец-то! — откашлявшись, выдавил из себя осипшим голосом Питер Досон. — Я уж думал, задохнусь здесь!

— А мне и невдомёк, кто тут потрошит хозяйские припасы, — улыбаясь во весь рот, ответил Николас. — Как будто слон порылся в посудной лавке. Оказывается, это старина Питер решил порадовать дорогую тётушку генеральной уборкой. Сам сможешь встать? Давай руку.

Белый, как мел, Питер ухватился за протянутую руку товарища и, отпихивая ногами мешки, выкарабкался из-под завала. Его взлохмаченные волосы свалялись в муке, а голова была обильно усыпана сморщенным изюмом.

— Ну ты и кекс, однако! — осматривая «припудренную» фигуру приятеля, потешался над ним Николас.

— Тебе смешно, а тётка скоро вернётся с базара. Тут такое начнётся! Уж лучше б меня мешком пришибло, — сокрушался Питер, отряхивая рукава.

— Какой же нечистый дух заманил тебя на эту гору? — спросил Николас, оглядывая закрома Макбет Досон.

— В том-то всё и дело, — угрюмо произнёс Питер. — Видишь ли, тётушка помешана на чистоте. Любит, чтобы на кухне всё блестело и сверкало ярче звёзд на небе — её любимая поговорка. При виде пыли у неё глаза наливаются кровью, как у быка на корриде. У меня такое чувство, что кухня — это всё, что ей по-настоящему дорого в жизни. — Питер на короткий миг призадумался. — Ну, может, ещё огород.

— А ты? Ведь ты же её единственный племянник. Она должна тебя любить.

— Ха! Конечно, любит. Если б ты знал, какой это рабский труд. Да здесь за жалование никто не согласится так вкалывать. А я это делаю за бесплатно! Вечно всем недовольна, ворчит да рычит: «Почисть-помой-протри-подмети…» А тут ещё, как назло, паутина нарисовалась под самым потолком. Вот я и забрался наверх, чтобы её смахнуть. И всё бы ничего, да только мешок, на котором я пристроился, начал съезжать вниз. Ну и… в общем, навернулся я вместе с посудой. Куча заваливалась набок и меня придавило. Хорошо хоть на полу мешки с сахарным песком лежали, и я на них плюхнулся. Да ты вот подоспел. Иначе пиши-пропало…

И тут звякнул дверной колокольчик. За стеной послышался запыхавшийся голос миссис Досон:

— Ф-ух! Ну и жарища! Корзины еле донесла. Спасибо молочнику — подобрал на полпути. Питер! Корзины-то занеси, а то уж я совсем из сил выбилась.

Питер застыл ни живой-ни мёртвый. Горячим приливом кровь ударила по щекам перепуганного племянника, обдавая их пожаром жгучего стыда. В немом оцепенении он смотрел на своего приятеля, а парализовавший его страх потихоньку стал пробираться и в душу Николаса. Теперь уже оба застыли, как вкопанные, ожидая незавидной участи. Но, к счастью, снова скрипнула дверь — очевидно, хозяйка вышла за оставленными снаружи корзинами. Николас ткнул локтем в рёбра остолбеневшего товарища и кивнул головой на приоткрытое окно.

— Ну что, рвём когти? — предложил он Питеру. — Переночуешь пока у меня. Пусть тётка ночь поворочается — куда это её единственный племянник запропастился? А там, глядишь, остынет.

— Нет. Пожалуй, так будет ещё хуже. Лучше уж сразу, — обречённо пробормотал Питер.

— Ну, как знаешь. Тогда я дёргаю. — Николас запрыгнул на подоконник и распахнул оконную створку с сильно закопчённым стеклом. — Потом расскажешь. Держись, брат! — бросил он напоследок приятелю и нырнул в пролёт окна.

И вот уже Николас, глубоко вдыхая грудью сухой воздух городских улочек, перекрёстков и развилок, мчится навстречу плетущимся по жаре скрипучим повозкам, ловко петляя между дорожными указателями и фонарными столбами. Ноги сами разгоняли его на пологих спусках и притормаживали перед очередным поворотом. Базарный день на единственной рыночной площади города, откуда только что возвратилась тётка Питера, был в самом разгаре, несмотря на палящее солнце. Николаса всегда удивляла выносливость этих стойких, настырных торговок, которые и в жару, и в ледяную стужу часами могли торчать у своих прилавков в надежде на вожделенный барыш. И хотя сегодня на рыночной площади было не слишком многолюдно, как обычно бывает в такие дни, тем не менее, ряды не пустовали. Горожане суетливо толкались возле длинных дощатых столов под покатыми навесами: кто-то бойко торговался, пытаясь сбить цену, кто-то спорил до хрипоты, доказывая исключительное качество своего товара, а кто-то с любопытством наблюдал со стороны, чем закончится это упрямое противостояние. Отовсюду раздавались наперебой вялые голоса разморённых зноем зазывал-лоточников. Сквозь этот гомон откуда-то доносились звуки скрипки. Должно быть, музыкант Теодор Гримс развлекал толпу где-то на краю рыночной площади, поодаль от беспокойной толкотни. Лавируя между снующими покупателями и ремесленниками, волокущими свой товар на скрипучих тачках и в плетённых корзинах к «прикормленным» местам, Николас наконец-то отыскал знакомый прилавок. Посреди колоритных базарных тёток, облюбовавших «кружок доверия» — так можно было назвать миниатюрный сходнячок четырёх зубоскалок по перемыванию костей несговорчивым покупателям — он с трудом разглядел миниатюрную фигурку подружки. Худенькая девочка с большими голубовато-зелёными глазами и волосами жемчужного цвета в скромном коричневом платьице и безупречно-отглаженном молочном переднике спрыскивала водой цветы в глиняных вазочках, что были расставлены по полкам трёхъярусного стеллажа, устроенного лестничным способом. В этом удивительном цветнике пестрели сочными красками орхидеи, гиацинты, камелии, пионы, и, конечно же, пышные розы по-королевски рисовались бархатом своих алых, жёлтых и белоснежных лепестков.

— Привет, Беата! — громко окликнул подружку Николас. — Как нынче торговля?

— О! Явился чёрт из табакерки, — отозвалась первой недовольная торговка с перевязанной платком головой, очевидно, мучимая мигренью. — А я свой «качан» ломаю, с чего сегодня на улице такое адское пекло.

— Поэтому вы его платком повязали? — сострил в ответ Николас.

— Ну, ты ещё погруби мне… — огрызнулась та, беззвучно прожевав губами остаток фразы из отборной, площадной брани.

— Привет, Николас, — дружелюбно поздоровалась Беата. — Если б не жара, возможно, дела продвигались бы лучше. Постоянно приходится опрыскивать цветы, иначе они увянут ещё до окончания базарного дня. А ведь я говорила матушке, что сегодня не будет торговли, но она всё же настояла на своём.

Тут автор вынужден сделать небольшое отступление. Дело в том, что главная героиня нашей истории по имени Беата Эклунд проживала на другом конце города вместе со своей матушкой Софией Эклунд, которая выращивала в домашней оранжерее цветы на продажу. Глава семейства, Ларс Эклунд, известный на весь город кузнец, плотник и столяр, бесследно пропал несколько лет тому назад. С тех самых пор другого источника дохода у матери с дочерью не было. В зимнее время они перебивались случайными заработками, нанимаясь к состоятельным жителям Валенсбурга в прачки или горничные. Время от времени София перешивала чьи-нибудь вещи, принимая заказы на дому. С потерей кормильца благосостояние Эклундов сильно пошатнулось. Было тяжело, но всё же они не унывали. Спасало занятие любимым делом, и с наступлением долгожданной весны в оранжерее снова зацветали сиреневые флоксы, распускались разноцветные чашечки анемон, и на тонких веточках поблёскивали жемчугом миниатюрные колокольчики серебристых ландышей.

— А где же Питер? — поинтересовалась Беата. — Помнится, он обещал навестить меня сегодня. Я уже привыкла к его сладким гостинцам. Каждый раз какой-нибудь новый сюрприз.

Николас немного смутился от того, что явился с пустыми руками и ему нечем порадовать подружку.

— Хочешь, я помогу тебе отвезти корзины домой? — предложил он, угнетаемый угрызениями совести.

— Спасибо, это было бы здорово. Тем более, что мама сегодня взяла очередную работу на дом, и мне не хотелось бы её отвлекать. Можно даже выдвинуться пораньше, всё равно торговли не будет. Так что же Питер?

— Если я тебе начну рассказывать, ты сильно рискуешь сесть со смеху на свой кактус.

Беата оглянулась и обнаружила, что пузатый кактус, торчавший из глиняного горшка, своими острыми иглами зацепил сборку на её платье. Она аккуратно сняла нанизанный на колючки подол и отшагнула в сторону.

— Ты меня спас, спасибо. Ещё немного и точно уселась бы. Ну и что же там случилось? — переспросила она, уже захваченная интригующим вступлением.

— Представляешь, захожу я сегодня в пекарню и…

Николас с упоением начал было пересказывать о том, что приключилась с Питером, но его рассказ неожиданно прервал поднявшийся посреди базара переполох. По рядам прокатилась волна беспокойства:

— Меро! Едет Меро! — передавали друг другу по цепочке торговцы.

Кто-то судорожно принялся прятать свой товар под прилавок.

— Расступитесь! — донеслось из толпы.

В сутолоке невозможно было что-либо разобрать. Но по мере приближения важной персоны к цветочной лавке, толпа быстро редела, уступая дорогу кортежу из трёх всадников. Впереди мерной поступью вышагивал золотисто-огненный мерин, в седле которого покачивался стражник, облачённый в гладкие кожаные доспехи. За его спиной, на широком ремешке, перекинутом через плечо, маячила деревянная балестра. Слева к седлу крепился колчан, набитый стрелами с белым оперением. С правой же стороны, на поясном ремне с блестящей бляхой покачивался в металлических ножнах красавец Эсток — двуручный меч с длинной, кручёной крестовиной. Натянутая конская сбруя поскрипывала в такт мерному шагу скакуна, а натруженные мускулы сильного, упругого тела позволяли ему держать уверенную и гордую осанку. Николас с восхищением разглядывал амуницию стражника, провожая его зачарованным взглядом. Он так увлёкся изучением боевого снаряжения, что не заметил, как другая лошадь, следующая за вооруженным всадником, потеснила его. Николас отшатнулся в сторону, обернулся и тут же столкнулся с устремлённым на него, враждебным взглядом второго наездника, сутулая спина которого изогнулась коромыслом. На нём не было никакого снаряжения. Мрачный господин с тяжёлым взглядом был в чёрном облачении, несмотря на жаркую погоду. С его плеч спадала накидка, закреплённая на груди застёжкой-фибулой. Головной убор в виде берета с ушками был нахлобучен до самых бровей, руки обтягивали кожаные перчатки, а на ногах сидели сапоги с коротким, оттопыренным голенищем. Первое впечатление при виде этой согбенной, но крепко сбитой фигуры не оставляло и малейшего повода для симпатии. Черты его лица были довольно крупными, кожа на лбу и гладко выбритых щеках лоснилась, бледные губы плотно сжимались в нервную складку. Меро вонзил свои прищуренные глазки в растерявшегося мальчугана, словно иглы кактуса. Не выдержав такого агрессивного напора, Николас отвёл взгляд и потеснился в сторону. Замыкал кавалькаду пожилой, сухощавый писарь на пегой кобыле с узкой торбой наперевес. На груди у него болталась дощечка — прямоугольная подставка для письма и чернил. Все трое остановились напротив цветочного прилавка Беаты. Первым заговорил коренастый всадник в чёрном:

— Меня зовут Жак Меро. Я управляющий делами графа Готлиба. Это твои корзины? Отвечай, — приказным тоном обратился он к хозяйке цветника.

— Да, мои, — робко проговорила Беата.

— Сейчас мой писарь пересчитает каждый цветок в них. Ровно столько, сколько он назовёт, ты доставишь сегодня в замок, не позднее шести часов вечера.

— Господин Меро, — волнуясь, произнесла Беата, — возможно, я смогла бы предложить вам нечто более привлекательное. Дело в том, что здесь представлен далеко не весь оранжерейный выбор. Если вас не затруднит, вы могли бы проехать на восточную окраину города, в наш дом — там находится цветник моей матушки и, я уверена, она подберёт для вас…

— Приступай! — не дослушав Беату, приказал писарю управляющий.

Тот боязливо сполз с коня и принялся раскладывать на дощечке свою «канцелярию». Затем, подойдя к цветочным корзинам, он небрежно отстранил хозяйку и начал перебирать зелёные стебли, пересчитывая товар. Лошадь Меро нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, будто пытаясь избавиться от противного наездника, и от этого он раздражённо ёрзал в седле. Его голова, посаженная на короткой шее, болталась, как у китайского болванчика, потому Беата, наблюдая за важным господином, закутанным в чёрный плащ, не смогла удержаться и прыснула неосторожным хохотком. Но даже это не ускользнуло от придирчивых глаз управляющего.

— Как тебя зовут, торговка? — грубо спросил он, устремив свой въедливый взгляд на хозяйку цветника в кружевном молочном переднике.

— Беата Эклунд.

— Не ты ли дочь того плотника, что сгинул в Дедвуде?

Беата, ничего не сказав в ответ, опустила глаза.

— Ты по-прежнему живёшь со своей матерью? — продолжал допытываться Меро.

— Мы живём вдвоём.

— Возможно, в скором времени мне понадобятся ещё цветы. Передай матери, что я навещу её.

— Хорошо, я обязательно предупрежу матушку о вашем визите.

— Чтоб тебя, колючий мерзавец! — прикусив палец, взвизгнул писарь.

Из горшка гордо торчал неприкасаемый, круглолицый кактус, растопырив свои острые, тонкие иглы, которыми он всё же сумел дотянуться до нерасторопного секретаря.

— Твоё растение небезопасно для покупателей, — обратился Меро к владелице цветочного прилавка. — Оно может причинить вред их здоровью или же повредить чьё-нибудь дорогостоящее платье. Во избежание подобных неприятностей я налагаю запрет на продажу этой дряни.

Сказав это, он кивнул стражнику, и тот, достав из ножен свой сверкающий меч, с размаху ударил им по горшку. Кактус с брызгами разлетелся на две половинки.

— Заканчивай и догоняй нас, — сухо приказал Меро секретарю и, пнув коня каблуками в бока, медленно двинулся дальше, по торговому ряду, тесня притихший городской люд. Писарь внимательно пересчитал все цветы, записал гусиным пером на пергаменте стоимость товара и, забравшись на худощавую лошадёнку, поспешил вслед за своим господином. Беата тут же хлопотливо стала собираться в дорогу.

— Ну вот, а я матушку упрекала, что сегодня торговли не будет, — приговаривала она, переставляя цветы из вазочек в корзины. — Поможешь мне, Николас?

— Конечно, — охотно согласился он. — А что нужно делать?

— Сходить ко мне домой и пригнать повозку. Матушка ведь только под вечер обещалась за мной заехать.

— Не беда, — вмешалась пожилая тётка, торговавшая по соседству огородной зеленью и пахучими приправами. — Коли уж у тебя сегодня такой благословенный день, возьмёшь мою подводу. Воистину, не знаешь, когда найдёшь, а когда потеряешь. София прямо как чувствовала.

— Спасибо, тётка Зельда, — поблагодарила Беата, срезая со стеблей завядшие лепестки. — В который раз убеждаюсь, что у матушки особое чутьё. Она и всякую опасность за версту чует.

— Такое чутьё есть у каждой женщины, дочка, — ответила Зельда, жуя листья петрушки. — Особливо у пожилой. А насчёт Софии ты права. Я про беду-то…

Тут торговка осеклась, поняв, что сболтнула лишнего. Беата на это ничего не ответила, а только молча склонилась над пышным бутоном ярко-красного пиона и закрыла глаза. Сердце Зельды сжалось при виде понурой девичьей головки. Ведь о том несчастье, которое постигло их семью, знал каждый в Валенсбурге. «Дура старая! — мысленно отругала себя торговка. — Да ещё этот хмырь сутулый полоснул по живому».

Когда-то Беата Эклунд жила в счастливой семье. Её отец мастерил добротную и недорогую мебель, поэтому горожане охотно обращались к искусному ремесленнику. Всё убранство в их доме, от пустяковой этажерки до детской кроватки Беатрис, было собрано умелыми руками её отца. Столярная мастерская располагалась в саду, там же, где и цветочная оранжерея матушки, только чуть поодаль. Маленькая дочь любила наблюдать за работой отца. В просторной мастерской всегда пахло свежей стружкой и древесной смолой. После окончания рабочего дня она помогала убирать мастерскую, сметая разбросанные по полу опилки в одну большую кучу и утрамбовывая их в корзину. Иногда на Беату нападало игривое настроение, и они вдвоём шалили, кувыркаясь в кудрявых древесных завитушках, за что ей нередко попадало от раздосадованной матушки. Отец не чаял души в своей единственной дочери и потому никогда не наказывал её за шалости. Всякий раз, когда надвигалась неотвратимая угроза со стороны рассерженной матери, хитрая, озорная бестия тут же пряталась за могучую спину отца-заступника. Тогда сильные руки столяра подхватывали её легкую фигурку за талию и подкидывали вверх, под самый потолок. При этом Беата так звонко голосила от восторга, что даже юный подмастерье по имени Дейв Фрост морщил своё запылённое лицо и затыкал пальцами уши. А она закатывалась от смеха и, показывая пальцем на ученика своего отца, весело кричала: -Смотрите, опять муху проглотил!

Ларс Эклунд любил повторять эту прибаутку, когда кто-нибудь изображал угрюмую мину на лице или же начинал занудно брюзжать без видимых на то причин. Словом, так бурно и искренне умеют радоваться только исполненные счастья детские души. Однажды… Впрочем, автор увлёкся и, чтобы продолжить повествование, ему необходимо сделать небольшой зигзаг с тем, чтобы описать ту местность, где случились все эти события. Сам город Валенсбург располагался посреди широкой холмистой долины Гринхиллс — долины зелёных холмов. Когда-то на её месте произрастал дикий и дремучий лес, получивший от людей название Стоутрут. Под своей сенью он давал прибежище зверям и птицам, кормил и укрывал их от опасности. Веками непроходимые дебри Стоутрута оставались нетронутыми. Но со временем высокие и могучие стволы деревьев, вросшие глубоко в землю своими крепкими, витыми корнями, стали привлекать сюда лесорубов, заготовителей строительного материала, дров и угля. Сперва исчез сосновый бор, затем сильно поредели осинник и дубовая роща. Дни напролёт, с утра и до позднего вечера здесь стучали топоры, елозили пилы и раздавался треск падающих стволов. Так, год за годом, густой лес понемногу исчезал, а на его месте ширилась бугристая долина, простирающаяся за необозримый горизонт. Позже понаехали земледельцы и животноводы, приспособив эти бескрайние просторы под пашни и пастбища. Как грибы, в полях повырастали ветряные мельницы. Появились фермерские хозяйства. На сочных лугах паслись бесчисленные стада коров и овец. Запряжённые в плуги тучные волы бороздили жирный чернозём, а после, в назначенный природой срок, золотыми колосьями всходили над равниной хлеба и доверху наполнялись отборным зерном житницы. Один за другим сюда стали съезжаться ремесленники из разных уголков королевства, вследствие чего подвинулась торговля. Поселение быстро разрасталось. Первые жилища города лесорубов были деревянными с соломенными крышами. Но однажды случился страшный пожар и почти все постройки выгорели дотла. После чего жители начали возводить фахверковые дома, а те, кто побогаче — из тесаного камня с черепичной крышей. Известняк для строительства добывали в каменистых почвах, непригодных для пашни, к юго-западу от городища, отчего некогда холмистая долина заметно подравнялась. С северо-восточной стороны от Валенсбурга раскинулось большое живописное озеро, которое, если наблюдать его свысока, напоминало по форме полумесяц или известное лакомство, изобретённое когда-то венскими кулинарами и теперь каждый день красовавшееся своей хрустящей корочкой на прилавке заведения Макбет Досон (круассан). Местные жители назвали озеро Грэйлэйк или Седое озеро, потому что каждым прохладным утром и остывающим вечером над ним стелился непроглядный белёсый туман и густо покрывал собой необъятную водную гладь. По этой причине рассмотреть в такие часы противоположный берег было невозможно. Посреди озера зеленел небольшой островок, на котором промысловые рыбаки держали коптильню и чинили сети. Там же они построили невысокую, уютную хижину, где, бывало, пережидали непогоду. Из-за вырубленных лесов иногда случались сильные ветродуи, поднимавшие клубы пыли, и по городским улочкам можно было передвигаться, только обмотав голову платком. В такие дни Валенсбург со стороны казался сплошным пылевым облаком. Но после того, как улицы вымостили булыжным камнем и засадили молодыми деревьями, пылевые бури остались в прошлом… Вот так, спустя годы, в тяжёлых, кропотливых трудах на месте непролазных чащоб, лохматых холмов и извилистых лощин вырос большой, процветающий город фермеров и ремесленных мастеров. Однако, Валенсбург по-прежнему считался городом лесорубов, да и по праву. Только теперь на лесозаготовки приходилось добираться на возу за несколько миль. Неподалёку от города, там, где солнце исчезает на закате, произрастал ещё один лиственный лес, непригодный для вырубки, поэтому топоры лесорубов его пощадили. Когда-то горожане использовали его девственные кущи, как щедрую природную здравницу. Женщины и дети отправлялись туда на сбор целебных трав, орехов, грибов и ягод, кои произрастали в нём в великом изобилии. На солнечных полянах, усеянных медоносами, теснились пчелиные ульи местных пасечников. Охотники расставляли силки и подстерегали дичь, реже били зверя, по большей части ради сомнительной забавы. А за соблюдением порядка в лесу следил лесничий, старик по имени… впрочем, кто помнит его имя. Он жил в маленькой хижине на берегу Лебяжьего озера, которое так называлось, потому что с незапамятных времён его облюбовали эти прекрасные и гордые птицы. Старик даже соорудил для них маленькие, симпатичные домики на воде. Но, пожалуй, главной достопримечательностью этого зажиточного края был старинный каменный замок, носивший загадочное название Каймангрот, который располагался к югу от Валенсбурга, примерно в миле от кольцевой дороги, опоясывающей город, и трёхстах ярдях от берега Седого озера. Замок этот насчитал уже более двухсот лет. Но несмотря на почтенный возраст, он до сих пор впечатлял своим размахом и даже издали смотрелся величаво и осанисто. Когда-то Каймангрот опоясывал глубокий водяной ров, через который перекидывался подвесной мост, ведущий к мощным дубовым воротам. Ходила стародавняя легенда, что на дне этого рва обитало исполинское чудовище, которое могло не только плавать, но и передвигаться по суши. Откуда оно появилось, никто толком объяснить не мог. Как-то один отчаянный разбойник, надумав заполучить несметные богатства хозяина замка, подговорил несколько таких же бродяг и отважился на штурм этих стен. Ранним утром, переправляясь на лодках через ров, они столкнулись с гигантским водоплавающим зверем, который сперва опрокинул разбойничий флот, а затем поглотил и самих разбойников, всех до одного. Поговаривали, будто главарь шайки сразился с невиданным животным и даже ранил его, но сам спастись не сумел — чудовище всё же утащило его вслед за собой на дно. И хотя история эта больше напоминала расхожую средь легковерных умов байку, какие придумывают местные жители с тем, чтобы позабавить заезжих торговцев, тем не менее, старинное предание и по сей день будоражило воображение местных мальчишек, которые не переставали между собой судачить и спорить о сражении разбойников с кровожадным монстром. С той далекой поры от рва не осталось и следа. Старожилы рассказывали, что по приказу хозяина, его засыпали. Подъёмный мост был устроен таким образом, что в вертикальном положении закрывал собой ворота. Он приводился в движение механизмами, спрятанными за стенами замка. От моста к подъёмным машинам тянулись мощные стальные цепи. Теперь об этой конструкции напоминали лишь узкие стенные проёмы над дубовыми воротами. Замок имел четыре круглые башни, расположенные по углам ограждения. Каждая указывала на один из полюсов, поэтому они так и назывались: Южная, Северная, Западная и Восточная. Соединялись башни между собой толстыми каменными стенами высотой в десять ярдов. За время своего существования Каймангрот сменил много хозяев. Удивительно, сколько секретов хранили в себе его многочисленные комнаты, петляющие коридоры и глухие подвалы: интриги, заговоры, преступления — много сплетен и слухов витало вокруг этого каменного исполина. Но оставим до поры тени былого…

Однажды столяру Ларсу Эклунду поступил срочный заказ: ему было предложено за хорошую плату выполнить работу по части столярно-плотницкого ремесла в доме герцога Кристофера Ллойда — так звали предыдущего владельца Каймангрота. С этого, собственно, и начинается трогательная предыстория, связавшая тесной дружбой маленькую девочку с городской окраины Беату Эклунд и бывшую хозяйку старинного замка, герцогиню Глорию Ллойд, что приходилась супругой господину Ллойду. И хотя дружба их длилась недолго, Беата сохранила память о той нежной привязанности в самом сокровенном местечке своего отзывчивого, искреннего сердца. Бывший владелец замка был человеком приветливым и гостеприимным. Высокий титул и привилегированное положение в обществе никак не определяли его характер и привычки. В общении с людьми он всегда держался одинаково просто и добродушно, вне зависимости от принадлежности собеседника к какому-либо сословию. Знатная семейная чета регулярно устраивала приёмы и балы, сопровождавшиеся щедрыми застольями, танцами до упаду и ослепительными фейерверками. Во время таких пиршеств всегда было много музыки. Неизменно желанным гостем в этом доме был одарённый скрипач по имени Теодор Гримс или Тео, как его дружелюбно называла миссис Ллойд. Виртуозное исполнение им популярных мелодий пленяло слух и благосклонного герцога, которого трогало за душу всё, что было мило его дорожайшей супруге, ведь он обожал свою ненаглядную Глорию. В доме Ллойдов всегда царили красота и безупречный порядок. Со вкусом подобранная мебель, яркий бархат портьер, витражи в оконных рамах с разноцветной мозаикой, старинные узорчатые канделябры, картины известных мастеров, коими были увешены стены просторной гостиной — обо всём этом позаботилась рачительная хозяйка, создавая для своего супруга согревающий домашний уют. Но всё же была эта семейная пара по-своему несчастна. Хотя жизнь внутри замка бурлила и кипела, наполняя каждый новый день бесконечными заботами и делами, посреди всей этой хозяйственной суеты не слышен был задорный детский смех. Дело в том, что герцогиня по врожденной неспособности своей не имела возможности подарить супругу наследника, хоть и мечтала о материнстве превыше всех благ на свете. Мистер Ллойд бесконечно жалел свою несчастную жену и потому всячески старался угодить ей. А герцогиня, терзаемая чувством вины, прилагала все усилия для того, чтобы её Кристоф не ощущал безнадёжное уныние в их сердечном союзе. Он помогал супруге устраивать частые приёмы, торжества и пиршества только для того, чтобы утешить её, отвлечь от горестных мыслей, пробудить интерес к жизни. А она полагала, что это единственный способ задавить тоску в мужском сердце, жаждущем продолжения рода. У Ллойдов был даже свой особенный календарь, в котором отмечались придуманные ими знаменательные даты. Например, день примирения, когда супруги признавались друг другу в каких-либо затаённых обидах, просили прощения, а затем угощали прислугу свежеиспечённым сладким пирогом. Инициатором таких празднеств, конечно же, была добрая госпожа…

И вот однажды после очередного шумного бала во время уборки горничная Агата Хадзис обнаружила, что верхние ступени на парадной лестнице в гостиной как-то подозрительно скрипят и прогибаются. Она доложила об этом хозяину и тот распорядился прислать плотника для починки лестницы. В семье Эклундов вставать было принято засветло. И хотя родители позволяли дочери понежиться подольше под тёплым, пуховым одеялом, Беата всякий раз, едва заслышав утреннюю возню на кухне, подрывалась с нагретой постели и босиком, в одной ночнушке выбегала из своей комнатки на мансардном этаже на крутую лестницу, ведущую в прихожую, готовая к аппетитному завтраку и предстоящей работе. Матушка с ранних лет приучала дочь к послушанию. Такой строгий подход к воспитанию ребёнка нередко становился причиной для споров между родителями: отец настаивал на том, что девочка ещё слишком мала для подобных уроков, на что матушка неизменно отвечала: «Я не хочу, чтобы моя дочь выросла избалованной неженкой». И вот в одно такое раннее утро, открыв глаза, Беата увидела рядом с кроватью сидящего на табурете отца.

— Ну что, соня, досмотрела свой сон? — взлохмачивая могучей пятерней волосы на голове дочери, поинтересовался мистер Эклунд.

— Ага-а-а, — морщась от розоватого света за окошком, протянула Беата.

— Ну, тогда поднимайся скорее. Нас сегодня ожидает нечто грандиозное.

— И что же это будет?

— Нам предстоит путешествие.

— Какое путешествие? — зевая спросонья, пробормотала Беата. — Помнится, вчера вечером ты мне ничего такого не обещал.

— Хотел сделать тебе сюрприз.

— И куда же мы отправимся?

— Всему своё время.

Беата всегда безгранично доверяла отцу и, надо признать, он никогда её не разочаровывал, давая обещание. Если уж мистер Эклунд сказал, что его дочь ожидает нечто удивительное и захватывающее, значит, так оно и было. Лёгкое платьице, сандалии на босую ногу, быстрый завтрак — и вот уже Беата готова спешить навстречу неизведанным маршрутам и невероятным приключениям. Они вышли вдвоём из дому и бодро зашагали по отсыревшей мостовой меж сонных домов в направлении триумфальной арки лесорубов на главном въезде в город. В руках отца был увесистый деревянный ящичек со столярным инструментом.

— Куда мы идём? — нетерпеливо спрашивала Беата. Её так и распирало изнутри от любопытства.

— Всему своё время. Наберись терпения. Ты же, в конце концов, моя дочь. А в моём ремесле терпение это первое, чему следует научиться. Сама посуди, ведь если я открою тебе тайну раньше времени, какой же в том интерес?

— Но она же всё равно откроется, только чуточку позже. Зачем же ждать?

— Пойми, исчезнет волшебство, волнительный момент ожидания, когда ты можешь себе позволить пофантазировать, помечтать. И возможно даже, ты догадаешься сама. А это намного приятнее, чем просто услышать разгадку от кого-то. Сделай зарубку на своём курносике: всякая тайна рано или поздно становится явью, но у каждой тайны есть свой час. Ты же помогаешь маме выпекать наш любимый домашний хворост. Что будет, если ты достанешь его из печи раньше времени? Разве он будет таким же вкусным, румяным и хрустящим, каким обычно получается?

— Я уже однажды поспешила и достала хворост из печи раньше, чем было нужно. Он был тягучим и липким. Бе-е! — растопырив пальцы, поморщилась Беата.

— Вот видишь! Так же и с тайной. Доставать её из печи нужно только тогда, когда она дозреет.

— И когда же она дозреет? — снова закапризничала Беата.

— Ты сама это поймёшь, — ответил отец, улыбаясь.

Так незаметно, за разговорами, они миновали пыльный разъезд, а затем пересекли и знаменитую арку, за которой простиралась необозримая равнина. Примерно в миле от границы Валенсбурга возвышались над горизонтом грозные башни замка Каймангрот, к которому вела просёлочная, изгибистая дорога. По ней-то и направились отец с дочерью.

— Дозрела! Дозрела! — вдруг выкрикнула Беата. — Я знаю, куда мы идём!

— Ну и куда же? — пряча на губах улыбку, поинтересовался отец.

— В замок! Мы ведь идём в замок?

— Ну ты же мечтала там побывать.

— Да! Только тогда я ещё совсем маленькой была.

— А теперь?

— А теперь хочу ещё больше! Интересно, там внутри очень красиво?

— А вот это уже другая тайна! — подогревая разыгравшийся азарт дочери, произнёс мистер Эклунд.

— М-м-м! — рассерженно насупив брови, прорычала Беата. — Опять-ять!

— Тогда прибавим ходу. Догоняй!

И едва докончив фразу, отец вдруг свернул с дороги и побежал по влажному полю, сбивая башмаками с осоки капельки утренней росы. Беата бросилась следом догонять отца, захлебываясь набегу от безудержного, восторженного смеха. Но как она ни старалась, как ни звала, надеясь на то, что Ларси — так иногда ласково называла супруга миссис Эклунд — обернётся, широкоплечая фигура отца продолжала стремительно отдаляться. И в какой-то момент Беата потеряла его из виду. Мистер Эклунд вдруг исчез, вот так, посреди поля, где и спрятаться-то было негде. Она растерянно застыла на месте, не понимая, куда это мог подеваться большой и взрослый папа на абсолютно ровном месте. От внезапно нахлынувшей тревоги сердечко Беаты уже было готово выпрыгнуть из груди, и с её губ само по себе сорвалось громкое: «Па-па-а!» Она бросилась вслед за собственным криком, заплетаясь ножками в цепких травах и стеблях диких цветов, но не успела пробежать и двадцати ярдов, как из плотных зарослей донника ей навстречу протянулись две руки и крепко ухватили за тонкую талию. От такой неожиданности Беата испуганно вскрикнула.

— Попалась! — прогудел нарочито грозный отцовский бас. — Кто ты? Большекрылая бабочка или неугомонный кузнечик-попрыгун? Тебя пленил король степных ветров, горькой полыни, мышей-полёвок и кротов-землероев. Согласна ли ты жить в моём королевстве?

— Хм! — обидчиво хмыкнула Беата. — Нет… Не согласна.

— Вот тебе раз! — удивлённо молвил отец. — Это ещё почему?

— Потому… Потому что ты меня напугал, — сказала она и в её больших, прозрачных глазах задрожали слезинки.

Отец привлёк дочку к себе и пригладил ладонью растрёпанные волосы на её головке. -Я тебя никогда не потеряю, — шепнул он тихонько ей на ухо. — Я всегда буду где-то рядом…

Узкая дверца, встроенная в двустворчатые дубовые ворота скрипнула, и в оконце просунулась рябая физиономия охранника. Сперва он ощупал недоверчивыми глазками мастера с инструментальным ящичком, а после переместил их на Беату.

— Плотник что ли? — буркнула угрюмая физиономия.

— Угадали, — ответил мистер Эклунд. — А это моя дочь.

— Доброе утро, господин охранник, — вежливо поздоровалась Беата.

— Надо же… господин! — ухмыльнулся тот, удивлённый таким почтительным отношением к собственной персоне, и снова спрятал свою щербатую ряшку за смотровое оконце.

Лязгнул железный затвор, и входная дверь отворилась.

— Прошу, юная принцесса, — пропуская дочку вперёд, сказал мистер Эклунд. — Ваши придворные заждались вас.

И Беата, перешагнув через невысокий порожек, очутилась во внутреннем дворе старинного замка. Каймангрот, внешне всегда казавшийся мрачным и неприступным, изнутри выглядел совершенно иначе. Его просторный двор представлял собой прекрасный, цветущий сад, в дебрях которого звонко журчал фонтан. К нему вела широкая аллея, посыпанная красной гранитной крошкой. Фонтан являл собой настоящее произведение искусства. Он был выполнен в виде каменной чаши с волнистым краем. В центре этой чаши красовалась скульптура слонёнка, который по-цирковому привстал на двух задних, полусогнутых ногах и, изогнув зигзагом свой трубчатый хобот, выпускал из него прозрачные, искрящиеся струйки воды. Охранник указал рукой направление, где мастеру следовало разыскать горничную по имени Агата. Проходя мимо фонтана, Беата уловила своей тонкой кожей прохладу, исходившую от струящейся воды. Напротив этой удивительной инсталляции в тени коренастого дуба стояла красивая резная скамейка. Раскидистые ветви векового старожила стелили по земле продолговатые тени, укрывая от полуденного зноя аккуратно постриженные газоны и цветочные клумбы вокруг скамьи. Вдоль аллей, вымощенных по краям белым камнем, на деревянных конструкциях громоздились кашпо, в которых благоухали лобелии и вербены. Беата хорошо знала эти цветы. Они выглядывали своими пестрыми венчиками из глиняных горшков с египетским орнаментам, наслаждаясь ярким летним солнцем. Можно сказать, Беата выросла в цветочной оранжерее, ежедневно помогая матушке ухаживать за этими прекрасными дарами декоративной флоры. Их цветник был небольшой и потому вмещал не так много растений, как хотелось бы. Оказавшись в дивном саду, Беата даже слегка растерялась от такого разнообразия и разноцветья, окружавшего её со всех сторон.

— Кто же следит за всем этим хозяйством? — спросила она сама себя.

— Наверняка, здесь трудится не один садовник, — предположил Ларс Эклунд, зачарованный, как и его дочь, красотой цветущего палисадника.

Стены замка с внутренней стороны от основания и до самого верха были сплошь увиты плющом. Широкая аллея уводила вглубь сада, где росли аккуратно постриженные, конусообразные кипарисы. Вдоль переплетающихся между собой тропинок были расставлены каменные статуи, изображавшие юношей с обнажённым торсом, музицирующих на флейтах, мандолинах и прочих инструментах, и дам в белоснежных одеяниях, перебирающих струны арфы. Венчала эту композицию муза Эрато — богиня поэтического вдохновения для пылких влюблённых. Наконец, впереди показался фасад жилого здания — обители четы Ллойдов. Это был высокий каменный дом в два этажа с двухскатной крышей. К парадному входу примыкала летняя терраса, увитая виноградной лозой. Из-под её тенистого навеса свисали наливные гроздья сочной, спелой ягоды. Откуда-то доносился задорный птичий щебет. У Беаты от такого обилия красок, ароматов и звуков даже слегка закружилась голова. Разглядывая стройные фигуры каменных изваяний, она не заметила, как отстала от отца, который уже разговаривал в дверях с каким-то худощавым человеком. «Наверное, это управляющий, — подумала она, — уж больно сердито посмотрел на меня. Нет, точно не хозяин. Мама рассказывала, что хозяева замка люди добрые. А этот больше похож на ворчуна и скрягу».

— Прошу следовать за мной, — сухо проговорил важный господин.

— Ступай вперёд. — Отец слегка подтолкнул дочку ладонью в спину.

— Девочка останется снаружи, — выдал вдруг «ворчун», преградив ей путь.

— Простите, господин Готлиб, это моя дочь Беата, — обратился к управляющему Ларс Эклунд. — Уверяю вас, она не причинит никакого беспокойства, напротив, она старательная помощница и…

— Возможно, — перебил Готлиб, — но посторонним входить в дом строго запрещено хозяйкой. Так что девочка останется здесь.

Беата, глотая обиду, тихонько спросила отца:

— А как же я? Куда же я пойду? Так нечестно.

Отец присел на корточки и заглянул в глаза дочери.

— Эй, посмотри-ка на меня, — шепнул он ей ласково. — Обещаю тебе, как только я увижу хозяйку, обязательно закину за тебя словечко. Уверен, она позволит тебе войти. Ты пока подожди меня на той скамейке возле фонтана. Только никуда не уходи. Обещаю, что скоро вернусь за тобой. Идёт?

Беата в ответ доверчиво качнула головой, но чувство вопиющей несправедливости всё ещё не отпускало, и она обидчиво прикусила нижнюю губу. Отец вошёл в дом вслед за строгим управляющим, по-свойски подмигнув дочери перед тем, как прикрыть за собой дверь, после чего она осталась одна. Пытаясь унять в себе колючку-обиду, Беата, шаркая сандалиями по аллее, медленно побрела назад на шум фонтана. Дойдя, она взгромоздилась на высокую скамейку и стала терпеливо дожидаться возвращения отца. Хорошее настроение куда-то улетучилось. Время шло. Журчание серебристой воды в фонтане, тихий шелест листвы старого дуба, сладкоголосое чириканье, доносившееся из гущи зелёного сада, стали понемногу навевать сладкую дрёму. Беата, прислонившись к подлокотнику и подперев щеку кулачком, прикрыла глаза. Спустя мгновение подкравшийся на цыпочках сон подхватил своими призрачными ладонями маленькую девочку и закружил, словно пёрышко на ветру, в ярком калейдоскопе впечатлений и событий, сокрытых в глубоком тайнике её памяти. Лёгкий ветерок теребил светлые волосы на голове Беаты и щекотал кончик её носа спадающим вниз локоном. Но каким бы крепким ни был сон, непостижимое, караулящее чувство бдительно указывает нам на присутствие рядом постороннего человека или же на его пристальный взгляд со стороны. Сквозь обволакивающий туман дремотного забытья Беата ощутила лёгкое прикосновение чьей-то руки к своим волосам и это заставило её пробудиться. Рядом сидела незнакомая статная дама и внимательно рассматривала прикорнувшую соседку. Беату это смутило и она, подогнув ноги под скамейку, застенчиво прикрыла ладонями коленки.

— Прости, — обратилась к ней дама, — я не хотела потревожить твой сон. Как тебя зовут? -Меня зовут Беата, — робко проговорила она в ответ.

— Как же ты оказалась здесь?

— Я жду своего папу. Он сейчас чинит лестницу в этом доме.

— Тогда почему ты не вместе с ним?

— Меня не впустил господин в очках.

— Та-ак! — в голосе незнакомки послышалось негодование. — И что же сказал этот… господин в очках.

— Он сказал, что хозяйка распорядилась не впускать посторонних в дом.

— Это возмутительно! — вскипела вдруг дама, и её лицо мгновенно вспыхнуло алым пожаром. — Ох, уж этот несносный Вильгельм! Его старательность порой просто убийственна. Оставить ребёнка под палящим солнцем! Каким же олухом надо быть? Пойдём скорее в дом, милая. Там свежо и прохладно. К тому же твоё лицо уже слегка обгорело и тебе необходимо приложить охлаждающий компресс из мяты. Ох, уж эти мужчины! — сокрушаясь в гневе, повторилась она. — Ни капли сострадания! Знаешь, детка, один благочестивый монах как-то сказал: «Желаю женщинам побольше разума, а мужчинам — побольше сердца». Ну, если с первым ещё можно поспорить, то со вторым нельзя не согласиться.

Она ухватила Беату за руку и повела её в дом. Бодро прошагав под сенью живого навеса, пара очутилась перед двустворчатыми дверями с красивой узорной ручкой в виде дракона с изогнутым хвостом. Дама сама отворила тяжёлую створу и провела гостью в просторный холл. Беата сразу же ощутила приятную прохладу внутри. Она задрала голову кверху и застыла в изумлении: высокие потолки были расписаны фресками с изображением райского сада, по которому прогуливались птицы с золотым оперением. В центре висела огромная люстра, наверное, в сотню свечей. Очевидно, когда её зажигали, огни освещали фрески, и позолота оперения райских птиц начинала отливать ослепительно-ярким блеском. Полы украшал надраенный до сверкающей чистоты, гладкий паркет, устланный ворсистым персидским ковром. Дневной свет проникал через оконные витражи, расцвеченные мозаичным орнаментом. Сквозь приоткрытую створку бокового окна в холл прорывались утренние солнечные зайчики, которые резвились на многочисленных портретах, развешенных по стенам. На второй этаж уводила широкая, двухмаршевая лестница с массивными перилами, выкрашенная в кофейный цвет. На самом её верху, между резными балясинами Беата разглядела полусогнутую фигуру отца.

— Наш управляющий призвал мастера починить лестницу, — объяснила дама. — В последнее время её ступени стали невыносимо скрипеть. Похоже, твой отец знает своё дело.

— Да, он лучший столяр и плотник во всём городе, — не без гордости ответила Беата.

— Знаешь, мой отец тоже обожал мастерить мебель своими руками, хотя людям благородного сословия претит заниматься чёрной работой. Он никогда не считал это постыдным и очень гордился своими поделками. К сожалению, я сумела сохранить только одну вещицу, сделанную им когда-то специально для меня. В ту пору я была такой же, как и ты… Давай же поскорее поднимемся к твоему отцу и узнаем, как спорится его работа.

Возле верхних ступеней, разобранных до основания, сидел плотник Ларс Эклунд и что-то с озадаченным видом замерял. Вокруг был беспорядочно разложен инструмент, а это означало, что работа кипела вовсю. Беата помнила, что в такие минуты привлечь папино внимание было непросто.

— На то, как работает твой отец, можно любоваться бесконечно, — улыбаясь, сказала дама и тут же окликнула плотника, — простите, что отвлекаем вас.

Ларс Эклунд обернулся и, утерев вспотевший лоб, отложил в сторону складную линейку.

— Доброе утро, миссис… — запнулся он, приветствуя даму.

— Меня зовут Глория Ллойд. Я хозяйка этой лестницы.

— А я её лекарь, мастер Ларс Эклунд.

— И к тому же совмещаете обязанности отца этой девочки? — с ироничным укором осведомилась хозяйка.

— Совершенно верно, миссис Ллойд.

— Ну и как продвигаются дела по починке нашей «музыкальной» лестницы? Как скоро вы её настроите?

— Думаю, через пару часов, будет готова. «Старушка» серьёзно захворала. Нужно перебрать основание.

— Этот «клавесин» из двенадцати клавиш требует тщательной настройки.

— Вам не стоит беспокоиться. Всё будет в порядке.

— Я вас не тороплю, напротив… У вас времени столько, сколько понадобится. А насчёт дочки не переживайте. Я позабочусь о том, чтобы она не скучала. Как раз сейчас мы с Беатрис намереваемся выпить чаю. Тем более, что стрелки часов приближаются к полудню.

Беата спросила дозволения у герцогини подняться к отцу, и та с предостережением отпустила её руку.

— Ты не обиделась на меня? — вполголоса спросил Ларс Эклунд, пытливо заглядывая в глаза дочери. — Просто в доме никого не оказалось и попросить было не у кого. Кроме того, строгий господин в очках первое время не отходил от меня ни на шаг и внимательно следил за моей работой. Наверное, ему всё же надоело слушать стук моего молотка, и он испарился.

— Ты не любишь, когда у тебя стоят над душой, — напомнила отцу Беата.

Он прижал дочку к себе и шепнул ей на ушко:

— По-моему, хозяйка этого дома очень гостеприимная. Погуляй с ней немного. Уверен, здесь есть, на что посмотреть.

Беата обрадованно качнула головой и сбежала вниз по ступенькам к ожидавший её миссис Ллойд.

— Ну что, ты готова отправиться со мной в увлекательную экскурсию по замку Каймангрот? — спросила герцогиня.

Беата в ответ согласно кивнула.

— Превосходно. Тогда не будем нарушать установленный в доме порядок и для начала проследуем в столовую.

Миновав холл, они прошли длинным, узким коридором в трапезную. Оказавшись внутри этого просторного помещения, Беата первым делом обратила внимание на огромный обеденный стол, накрытый цветастой скатертью. Он занимал большую часть от общей площади столовой и был уставлен хрустальными вазочками с ягодным джемом, пирожными и фруктами. В центре красовался забавный чайный сервиз в полевых ромашках. Чопорный слуга в длиннополой ливрее усадил Беату на мягкий стул. Затем аккуратно разлил душистый чай по чашкам и по просьбе герцогини незаметно удалился. Столько сладостей на одном столе Беата не видела даже в заведении Макбет Досон. Радушная хозяйка, видя растерянность своей гостьи, пододвинула к ней вазочку с бурым земляничным джемом и серебряный поднос с кремовыми пирожными. Затем открыла железную коробочку и вывалила из неё на узорную салфетку горсть шоколадных конфет.

— А я люблю вот так, — молвила она и целиком закинула конфету в рот.

Беата, видя, что герцогиня не озабочена соблюдением нудного столового этикета и в своём обществе позволяет вести себя непринуждённо, по-домашнему, почувствовала некоторую раскованность и потянулась за пирожным со взбитыми сливками. Оно оказалось с ароматом ванили и незаметно растаяло во рту, оставив на языке сладкое послевкусие. Мало-помалу между двумя собеседницами завязался увлекательный и взаимоприятный разговор.

— Тебе понравились цветы в моём саду? — поинтересовалась у гостьи герцогиня.

— Да, они чудесны, — ответила Беата. — Я тоже помогаю маме выращивать цветы в оранжерее.

— У вас своя цветочная оранжерея?! Должно быть, ты хорошо в этом разбираешься. И какие же цветы ты любишь больше всех остальных?

— Мне нравятся гортензии.

— О, я их просто обожаю.

— У вас столько цветов, многие из них я даже никогда не видела.

— Да, у меня большая коллекция. Я заказывала семена из разных стран. Ты когда-нибудь слышала о баррингтонии или, скажем, ярко-красном мидлемисте? — Беата в отрицание мотнула головой. — Мидлемист мне привезли из далекого Китая, и я тебе обязательно его покажу, а вот баррингтонии растут на дереве и раскрываются только по ночам. Вообще, знаешь, я могу разговаривать о цветах бесконечно. Я и мужа изрядно утомила этой своей неистовой страстью…

Неизвестно, сколько бы ещё подружки щебетали на излюбленную цветочную тему, распивая душистый бордовый чай и позвякивая серебряными ложечками по тонкому фарфору пузатых чашек, если бы хозяйке не пришла в голову неожиданная идея.

— Я хочу показать тебе одну комнату, — перевела вдруг разговор она и резко поднялась из-за стола.

Это произошло так внезапно, что Беата даже забыла снять нагрудную салфетку, когда спрыгивала со своего стула. Они покинули трапезную и снова направились по коридору.

— Пусть тебе это не кажется странным, — сказала герцогиня.

— Что именно? — спросила маленькая гостья.

— У меня часто случаются такие перемены настроения. Особенно, если на улице дурная погода. Есть в этом доме место, которое может показаться тебе куда более привлекательным, чем хозяйские покои, набитые пуховыми перинами и подушками, читальня с её пыльными книжными полками и кабинеты с закопченными каминами и старинными канделябрами. А вот здесь находится бальная зала, — миссис Ллойд указала на двустворчатые двери с витражами. — Тут обычно собираются гости во время приёмов. И в этой комнате, кстати, находится мой клавесин. Ты когда-нибудь слышала, как звучит этот музыкальный инструмент?

— Как ваша лестница? — пошутила Беата.

Герцогиня звонко рассмеялась.

— Сходство определенно есть! Но всё зависит от того, кто на нём играет…

Поднявшись по винтовой лестнице на второй этаж, они остановились перед закрытой дверью. Хозяйка достала из потайного кармашка ключ, вставила его в замочную скважину и, провернув два раза, лёгким движением толкнула от себя дверь.

— Ну же, не робей, — пригласила герцогиня Беату и та шагнула вперёд.

Очутившись внутри широкой, светлой комнаты, она будто приросла к тому месту, где стояла. Восторг и трепет охватили её душу. Комната, походившая на игровую, была сплошь заставлена куклами. Кого здесь только не было: маленькие девочки в нарядных платьицах с пышными бантами в волосах, благородные дамы в роскошных туалетах и разнообразных головных уборах, грозные воительницы в образе древних амазонок, метавшие стрелы и копья то ли в дикого зверя, то ли в жестокого поработителя, прекрасные феи с прозрачными крыльями за спиной и волшебной палочкой в руках. Принцесса с огненно-рыжими волосами в окружении дворцовых фрейлин указующим перстом властно повелевала исполнить распоряжение. А рядом, неуклюже свесив ноги, развалился на троне юный принц, но ему почему-то никто не прислуживал. Игрушки были повсюду: на полу, невысоком столике, подоконнике и даже детской кроватке. Посреди всего этого тряпичного хозяйства выделялась летняя золочённая карета с открытым верхом, где в величественной позе восседала сама королева. Позади, на запятках, примостились двое пажей в камзолах из красного бархата. Сопровождал королевский экипаж караул из нескольких всадников. Королева наблюдала за тем, как двое отважных рыцарей, закованных в латы, сошлись в смертельной схватке. А рядом раскинулся самый настоящий цирковой балаган под полосатым навесом. На его арене в забавной позе застыл лохматый клоун в пёстром, лоскутном костюме и колпаке с бубенцами. На перекладинах повисли отважные эквилибристы, а мохнатый пёс в чёрном ошейнике, задрав мордаху под купол, наблюдал за их трюками. Но, пожалуй, самым завораживающим зрелищем всего этого игрушечного королевства был роскошный замок, вырезанный и склеенный из дерева, с башнями и шпилями, обнесённый высокими стенами с крепкими воротами. Он был окрашен в тёмно-серый цвет — цвет камня, для придания ему большего сходства с настоящим. Мастер, что искусно изготовил макет старинного замка, похоже, взял за основу архитектуру Каймангрота — слишком много деталей совпадало. Впрочем, все замки той эпохи чем-то походили друг на друга. Беата будто бы очутилась в сказочном, волшебном мире.

— Нравится? — спросила герцогиня.

— Да-а… очень, — с придыханием ответила она.

— Это и есть тот самый подарок моего отца на День рождения. Мне тогда исполнилось всего десять лет.

Заметив робость Беаты, миссис Ллойд решила ей помочь.

— Ну что ж, настал момент познакомиться с обитателями этой комнаты. А вы что застыли, словно истуканы? — обращаясь к куклам, с надуманной сердитостью сказала она. — Итак, с кого же мы начнём? Дабы не отступать от установленных в благородном обществе правил, для начала предъявим тебя королеве. Ваше величество, позвольте представить вам мою гостью. — Сказав это, герцогиня изобразила изящный поклон. — Её зовут Беата Эклунд. Она приехала к нам издалека.

Беата всё ещё пребывала в замешательстве, не понимая, как ей реагировать на эту шутливую сценку.

— А впрочем, ты можешь выбрать себе любую из этих кукол, — неожиданно предложила хозяйка. — Пусть это будет мой подарок в знак нашей дружбы. Какая тебе больше приглянулась?

От волнения у Беаты в груди затрепыхалось сердечко. «Выбрать…» — легко сказать. Проще было переехать сюда и остаться навсегда в этой невероятной сказке. Вот было бы здорово! Самой сочинять сюжеты, придумывать своим героям имена, наряжать их и причесывать, устраивать балы, знакомить друг с другом… Словом, каждый день пробуждать к жизни целый мир, вновь и вновь погружаться в очередную увлекательную историю. Герцогиня, заметив смятение на лице Беаты, поняла, что слегка переусердствовала в своём желании порадовать это очаровательное дитя.

— Знаешь, о чём я подумала? — сказала она. — Пусть вся эта комната будет полностью в твоём распоряжении. Я попрошу разрешения у твоих родителей навестить меня ещё раз. И если они дадут своё согласие, ты сможешь играть здесь целый день.

— Простите, — застенчиво проговорила Беата, — но, наверное, это невозможно?

— Почему же? — спросила герцогиня.

— А кто спит на этой кровати?

— Никто, — тихо проговорила хозяйка, переведя свой взгляд на окно, задёрнутое полупрозрачным тюлем. — Когда-то мы с супругом мечтали о ребёнке и мне непременно хотелось дочку. Мы долго ждали этого благословенного дня и тщательно готовились к нему. Я часто представляла себе, как она будет гулять по цветущему саду, играть в этой комнате в куклы, любоваться с балкона на дивные просторы долины Гринхиллс. Всё это, — герцогиня обвела рукой комнату, — было приготовлено для неё. Но так уж сложилась судьба… Долгожданного события не случилось. Небо осталось безмолвным к моим молитвам. Я даже решила раздать все игрушки детям прислуги, но потом поняла, что сильно привязалась к этой комнате, а, точнее сказать, к своим мечтам. Знаешь, может, это звучит смешно из уст взрослой женщины, но находясь здесь, среди этих сказочных фей и отважных рыцарей, я как будто возвращаюсь назад, в те далекие дни, когда была такой же девочкой, как и ты. Тогда грусть исчезает, а вместо неё появляется надежда… Ты ведь любишь сказки? — герцогиня снова повернулась к Беатрис.

— Раньше мама мне часто рассказывала их перед сном.

— А что же теперь?

— Теперь я сама засыпаю. Если бы у меня были младшая сестрёнка или братик, я бы обязательно рассказывала им сказки на ночь.

— И много ты их знаешь?

— Кое-что я уже забыла, но одну помню очень хорошо.

— Интересно. И о чём же она?

— Про наш заколдованный лес Дедвуд, куда никто не ходит за хворостом и никогда не собирает там грибы и ягоды. Рассказывают, будто там на болотах, в бывшей хижине лесника поселилась злая ведьма. Она заколдовала этот лес и если кто в нём заплутает, то уже ни за что не сможет выбраться. А ещё бывает так, что под видом нищей старушки она бродит по нашему городу и высматривает, кого погубить.

— А не страшно тебе слушать такие сказки на ночь? Я бы после такого вряд ли смогла заснуть.

— Вообще-то мне рассказал об этом мой друг Николас. Он любит поболтать, и я не очень-то ему верю. Мой папа говорил, что когда-то в этом лесу пропадали люди, но только потому, что там много болот и крутых оврагов, а все тропы давно заросли, поэтому так легко заблудиться.

— Я тоже слышала эти истории. Я ведь нездешняя. Мой муж привёз меня сюда издалека. Бывает, что я очень скучаю по родным местам. Этот сад во дворе мне напоминает о них. У нас тоже было очень красиво. Извилистая река с берегами, поросшими дикой травой. Густой лес, холмы… просторные луга, на которых паслись рогатые коровы и кудрявые барашки. У нас была небольшая конюшня. А ты когда-нибудь расчёсывала лошадиную гриву?

— Да. У нас есть лошадь. Её зовут Адель. Она уже немолодая, но грива у неё все ещё густая…

Жара понемногу начинала спадать. Тень от южной башни медленно заползала в окно несостоявшейся детской. Неразлучная парочка снова спустилась в сад и отправилась кататься на качелях. Затем Глория и Беата прохлаждались в беседке, увитой плющом, где седой слуга угощал их лимонадом из запотевшего графина. За беспечной болтовнёй время летело незаметно. Хозяйка замка и её маленькая гостья любовались золотистыми брызгами фонтана, когда во дворе появился Ларс Эклунд.

— Ну вот, кажется, наша прогулка подошла к концу, — завидев плотника, произнесла гостеприимная миссис Ллойд.

Вид у мастера был уставший, но при этом весьма удовлетворённый, какой бывает у всякого человека после благополучно оконченной работы.

— Вижу, тебе не пришлось скучать без меня, — сказал отец, положив свою сильную руку на плечо дочери.

— Нет, мы не скучали, — ответила за неё хозяйка. — Мы с Беатой обошли весь замок вдоль и поперёк. Могу лишь предположить, что я слегка утомила её своими бесконечными расспросами.

— Благодарю вас, что позаботились о моей дочери, — обратился Ларс Эклунд к герцогине. — Признаюсь, я не ожидал, что работа затянется надолго. Слишком старая постройка. Лестница ещё послужит, но примите совет опытного плотника: вашему супругу стоило бы похлопотать об её замене.

— А я благодарю вас и не только за работу, — ответила миссис Ллойд. — И я обязательно передам супругу ваши рекомендации.

— Однако же, пора и честь знать, — сказал отец дочери. — Не будем докучать гостеприимным хозяевам этого дома своим затянувшимся визитом.

— Что вы! — поспешила возразить герцогиня, — Беата мне нисколько не докучала. Напротив, избавила меня от одиночества. Ведь супруг мой в отъезде и вернётся нескоро. А я, признаться, не люблю подолгу оставаться одна. — Герцогиня опустила глаза и крепко сжала пальцы в замок. Похоже, она решала что-то важное для себя. — Я собираюсь просить вас об одном одолжении, мистер Эклунд, — заметно волнуясь, выговорила она. — Беата рассказала мне, что ваш дом находится недалеко от Каймангрота. Не сочтите моё предложение за какую-нибудь безумную прихоть одичавшей от скуки бездельницы, просто мне хотелось бы знать… — она выдержала недолгую паузу. — Как вы отнесётесь к тому, чтобы ваша дочь иногда навещала меня? Теперь уже мистер Эклунд растерялся от внезапного предложения герцогини. Он нелепо переминался с ноги на ногу, не зная, что ответить на эту странную просьбу.

— Знаете, мне ведь действительно нечем занять себя, пока муж в отъезде, — пояснила герцогиня, — а тут такая взаимовыгодная возможность для нас обеих провести время с удовольствием и даже с пользой. Я бы могла преподавать Беатрис уроки музыки и танцев, обучать её грамоте.

— Что ж, я не против, — смущаясь, произнёс Ларс Эклунд. — Вам бы не в тягость.

— Что вы-что вы! — воскликнула радостно герцогиня. — Этим вы меня только обяжете. Теперь я буду нести ответственность за образование девочки и с меня весь спрос, если вдруг не справлюсь. Вы, наверное, слышали, что мы с супругом пытались открыть в городе школу, но, оказалось, родители неохотно отпускают своих детей на занятия, объясняя это тем, что им нужны помощники для работы в поле или на ферме. В итоге нам пришлось отказаться от этой затеи.

— Беата тоже помогает матери в оранжерее, — сказал мистер Эклунд. — Поэтому последнее слово будет за ней.

— О, не волнуйтесь об этом. Вы, должно быть, обратили внимание на мой скромный палисадник. Думаю, ваша супруга смогла бы пополнить свой цветник за счёт моей коллекции. И мой садовник любезно окажет ей такую услугу.

— Что скажешь, Беатрис? — отец посмотрел на дочь. — Ты хотела бы навещать миссис Ллойд?

Беата, светясь от счастья, одобрительно закивала головой.

— Вот и славно! — хлопнула в ладоши не менее счастливая герцогиня. — Я пришлю свой экипаж за девочкой, а потом, после занятий, он отвезет её обратно. И не возражайте. Вы и так делаете мне одолжение.

На том они простились. Глория ещё раз поблагодарила мастера за работу и взяла «честное слово» с Беаты, что та непременно навестит её не позднее завтрашнего дня.

На следующий день, в два часа пополудни, к дому Эклундов подкатил роскошный экипаж. Оказалось, что он весь был заставлен цветочными горшками. Садовник, сопровождавший экипаж, ещё не старый мужчина с подстриженными бакенбардами и сверкающей, облысевшей макушкой с важностью епископа в час торжественной мессы доставил до оранжереи весь ценный груз. Затем осведомился у оторопевшей Софии Эклунд, готова ли её дочь совершить поездку в замок Каймангрот по личному приглашению герцогини Ллойд. Получив положительный ответ, он застыл в многозначительной позе в ожидании гостьи. Нарядившись в своё единственное выходное платьице, которое когда-то на вырост пошила дочери миссис Эклунд, Беата шустро запрыгнула в экипаж и, помахав ей рукой, спряталась за откинутым верхом. Матушка, не привыкшая к тому, чтобы дочь куда-то надолго отлучалась без родительского пригляда, всплакнула вслед удаляющейся повозке, в душе упрекая себя за непростительное легкомыслие. «Кто знает, что творится в этих стенах, — тревожилась в раздумьях она. — Недаром замок пользуется дурной славой ещё с незапамятных времён. Построен был на деньги душегуба. И после его смерти никому там счастье не улыбалось».

С тех самых пор Беата стала частой гостьей в доме Ллойдов. Миссис Ллойд — так герцогиня просила свою ученицу обращаться к ней — после занятий часто приглашала её на прогулки по тенистому саду, где рассказывала об особенностях ухаживания за теми или иными экзотическими растениями, об их своенравных причудах. Оказалось, что миссис Ллойд превосходно танцует. Беату поразили её грациозные движения, и она захотела во что бы-то ни стало научиться так же блестяще вальсировать. Видя, как у девочки горят глаза, чуткая наставница решила преподать ей несколько уроков. Аккомпаниатором был известный городской музыкант по имени Теодор Гримс. Под волшебные звуки его скрипки Беата освоила первые в своей жизни танцевальные приёмы. Опытная и внимательная Глория обучала её не сбиваться с ритма и вести счёт во время танца. Как-то герцогиня решила похвастаться и встать на пальцы ног, чем вызвала неописуемый восторг своей подопечной. Беата с такой пылкой страстью отдалась новому увлечению, что, даже играя в детской комнате, показывала своим кукольным зрителям, как правильно делать реверансы, выпады и изящно выписывать вензеля ножками. После уроков танца они садились в коляску и ехали кататься. Каждый раз добродушная госпожа разрешала Беатрис брать с собой в попутчики какую-нибудь куклу. За короткий срок взрослую даму из благородного сословия и маленькую девочку-простолюдинку с городской окраины крепко связали тёплые отношения. Герцогиня прониклась искренней, сердечной симпатией к этой бесхитростной и доверчивой детской душе.

И в это же самое время, пока щедрая хозяйка, ничего не подозревая, беспечно прогуливалась в компании своей кроткой воспитанницы, за беззаботной и счастливой парой тайно присматривали внимательные глаза управляющего Вильгельма Готлиба.

Тут автор снова вынужден прервать повествование и поведать читателю историю о том, как, собственно, этот господин оказался в замке Каймангрот. А случилось это лет семь или восемь тому назад, глубокой осенью, когда уже первые морозцы на закате стали покрывать тонкой ледяной коркой городские лужицы. Однажды ночью в дождливую, ненастную погоду в ворота замка постучали. Дремлющий охранник принял стук за барабанную дробь дождя и, завернувшись плотнее в рогожу, снова погрузился в безмятежный сон. Во второй раз постучали громче. Охранник с трудом разлепил глаза, протяжно зевнул и, красноречиво поминая прародителя зла, поплёлся к воротам. Приоткрыв узкий лючок смотровой щели, он злобно бросил сквозь неё:

— Кого ещё черти принесли в такую погоду?

В кромешной темноте с другой стороны невозможно было разобрать что-либо. Бдительный страж поднёс фонарь ближе к оконцу и заметил, что снаружи маячит чья-то голова, покрытая намокшим капюшоном.

— Простите, что побеспокоили вас в такой поздний час! — послышался мужской голос. — Великодушно просим доложить хозяевам о нашем визите.

— О ком это ещё я должен доложить хозяевам?! — ёрничая, проворчал охранник. — Хозяева давно спят и вряд ли обрадуются такому визиту. Так что, если у вас что-то важное, приходите завтра, но не раньше полудня. Они всё равно раньше не примут. А теперь ступайте восвояси. И нечего зря тарабанить. Всё одно не открою.

Спровадив ночных скитальцев, хамоватый охранник захлопнул смотровую щель и побрёл обратно в свою сторожевую будку, бурча под нос привычную недовольщину:

— Ходят и ходят… чего ходят? Ни днём-ни ночью от них спокою нет…

Не дойдя до будки пары-тройки шагов, он снова услышал настойчивый, продолжительный стук. Взбешённый таким упрямством, охранник вернулся к воротам и, откинув лючок на привязи, гневно напустился на непрошеного гостя:

— Я вот сейчас кому-то постучу по темени. — При этом он поднёс свой увесистый кулак к оконцу и погрозил настырному нахалу.

— Доложите хозяевам немедленно! — раздался снаружи срывающийся голос. Теперь он звучал требовательно и даже угрожающи. — Завтра ваш хозяин узнает о моём визите, и я вам гарантирую серьёзные неприятности. Так что поторопитесь, любезный! Охранник слегка опешил от такого наката. «Может и впрямь какая важная птица, — пугливо спохватился он, — как бы не сглупить».

— Кто вы и зачем пожаловали? — спрятав кулак и вместо него подставив к щели изрытую червоточинами физиономию, спросил отмякшим голоском струхнувший охранник.

— Доложите хозяевам: граф Вильгельм Готлиб и его супруга, графиня Сабина Готлиб. Охранник понял, что напрасно так легкомысленно надерзил знатным особам и, виновато пробубнив: «Так бы сразу и сказали», — поспешил с докладом в дом. В узком окне второго этажа зажёгся тусклый свет. Вскоре лязгнул тяжёлый металлический засов и ворота со скрипом стали расползаться в стороны. Во двор въехал крытый экипаж. Кучером оказался тот самый господин, что назвался графом. «Как-то странно для человека с таким положением править заместо кучера?!» — немало удивился стражник. Граф открыл дверцу кареты и подал руку супруге. Женщина накинула капюшон на голову и осторожно сошла со ступеньки на вымощенную камнем дорожку. Из глубины двора к ним поспешала горничная Агата.

— Прошу следовать за мной, — запыхавшись, сказала она и повела ночных визитёров в дом, где в своём рабочем кабинете их уже ожидал хозяин замка, герцог Кристофер Ллойд.

Закутанный в тёплый домашний халат, он расположился в кресле за широким столом и чинил перо. Горничная помогла господам раздеться и, приняв их промокшие плащи, незаметно удалилась. Кабинет был хорошо освещён, и Ллойд смог внимательно рассмотреть незнакомцев. Мужчина был лет сорока пяти, сухощавого телосложения, с гладковыбритым подбородком. Поседевшие волосы на верхушке его головы сильно поредели и были зачёсаны набок, а на затылке спускались прямо, покрывая шею и стоячий ворот тёмно-серого сюртука, который хотя и был поношен, но всё же соответствовал моде и определённому положению в обществе. Его супруга — женщина возрастом чуть моложе, такого же худосочного сложения, с длинными руками, восковым лицом и тёмными волосами, собранными наверху в клубок. Лицо её имело красивые, тонкие черты, но из-за мёртвенно-бледного оттенка кожи казалось неживым. Мужчина вонзил свой острый взгляд в хозяина кабинета, словно пытаясь проникнуть в самую сердцевину его естества.

— Позвольте представиться, — заговорил он первым. — Граф Вильгельм Готлиб и моя супруга, графиня Сабина Готлиб.

— Кристофер Ллойд, — отрекомендовался герцог. — Я владелец замка Каймангрот. Прошу вас, присаживайтесь.

— Великодушно просим простить нас за доставленное вам беспокойство, — усевшись на стул, продолжил граф, — но отчаянное положение, в котором оказались я и моя супруга, вынудило нас пойти на этот шаг. Дело в том, что путь наш лежал от земель Анкагора в Валею, где проживают мои родственники. Мы надеялись на милость короля Арнульфа и хотели просить места при дворе его величества.

— Что за нужда заставила вас отправиться в столь дальние края? — поинтересовался герцог Ллойд.

— Природная стихия. Пожар, который погубил наше поместье. Дело в том, что несколько лет назад я приобрёл крупные владения на юге, вложив в них все свои средства. Мы с супругой занимались коневодством, выращивали ячмень и просо. Большой дом, подсобное хозяйство, гумна, сенохранилища, три деревянные конюшни и в каждой по двадцать элитных, породистых скакунов — всё это окружали необозримые поля и пастбища. Дела наши медленно, но верно продвигались в гору, и мы не смели просить у судьбы большего. Но пришла беда, откуда не ждали, и всё наше состояние в одночасье обратилось в пепел. В то лето стояла нестерпимая, затяжная жара. Даже русло протекавшей неподалёку реки, куда мы сгоняли стадо на водопой, пересохло. Дождей не было около двух месяцев, и трава на пастбищах под палящим солнцем быстро превратилась в сухую солому. Необходимо было принять решительные меры по спасению нашей фермы. Я и четверо моих верных слуг отправились вместе с обозом в соседнее селенье, чтобы пополнить запасы пресной воды. Супруга же моя осталась дома приглядывать за лошадьми. Заправив бочки водой, мы выдвинулись на ферму, но обратный путь обозу отрезал сильный, ураганный ветер, который сперва принёс с собой запах гари, а следом и пламя. Горели мои пастбища. Ветер раздувал пожарище всё сильнее. Огонь надвигался сплошной полыхающей стеной и стремительно приближался к обозу. Лошади в упряжке, учуяв дым, испуганно пятились назад, не желая двигаться дальше. Тогда мы свернули с дороги, чтобы укрыться в сосновом бору. Там и переждали пожар. Всю ночь, не переставая, полыхали луга, заволакивая едким дымом округу. Ветер принёс с собой погибель, он же принёс и спасение. Ближе к утру небо затянули грозовые тучи и грянул проливной ливень. Пожар вскоре утих, дым развеялся и взору открылось жуткое зрелище: доколе было видно глазу простиралась выжженная земля, сплошь покрытая пеплом… — граф выдержал трагическую паузу и продолжил своё вдохновенное повествование. — Когда мы вернулись на ферму, то обнаружили на её месте только тлеющие головни. Невозможно объяснить словами, что я испытал в ту минуту, ведь вокруг не было ни души. По счастью, моя супруга Сабина уцелела, и спасение это я определяю для себя не иначе, как чудо. Мне удалось её отыскать у русла пересохшей реки. Она все ещё не отошла от пережитого потрясения. Из прислуги никто не пострадал, а вот наших породистых скакунов огонь не пощадил.

В эту минуту графиня в приступе болезненного недомогания прикрыла ладонью свой бледно-восковой лоб и с тихим стоном обмякла в кресле, обронив на пол кружевной платок.

— Снова обморок! — воскликнул граф, подскочив к супруге. — Уже второй за сегодня. Герцог тут же подорвался с кресла и заспешил к даме, впавшей в беспамятство. Обхватив запястье супруги, Готлиб нащупал её слабый пульс и с облегчением выдохнул:

— Жива!

Ллойд достал из шкафчика небольшой деревянный сундучок с лекарствами и, откупорив миниатюрный пузырёк с нюхательной солью, поднёс его к застывшему лицу графини. Вдохнув резко пахнущую смесь, Сабина Готлиб мгновенно очнулась, после чего хозяин распорядился послать в город за лекарем, а также велел горничной приготовить покои для супружеской пары.

— Покорнейше благодарю вас за заботу, — еле слышно пролепетала графиня ослабевшим голосом. — Но, право же, не стоит беспокоить господина лекаря такими пустяками. Обмороки у меня случались и раньше. Полагаю, сказалась долгая дорога. Бессонница истощила мои телесные силы. Уверяю вас, несколько часов безмятежного сна вернут мне прежнее бодрое самочувствие и тогда, вероятно, мы снова сможем продолжить наш путь.

— Я, конечно, не лекарь, но мне представляется, что одним сном тут дело не обойдётся, — промолвил герцог. — Как бы то ни было, завтра наш городской лекарь осмотрит вас и вынесет свой окончательный вердикт: стоит ли вам отправляться в дорогу или же придётся задержаться на некоторое время, чтобы как следует восстановить свои силы. А сейчас, прошу вас, отдыхайте.

— Благодарю вас. Ваши доброта и щедрость не останутся без награды, — проговорил в ответ сухощавый граф и согнулся в почтительном поклоне.

На утро прибыл лекарь. Звали его Бернард Тёрнер. Это был седовласый, широколобый, коренастый господин с идеально выбритым лицом, на вид разменявший седьмой десяток лет. Платье сидело на нём неказисто, из штанов выпячивало небольшое круглое брюшко, на горбатой переносице торчали очки в треснувшей оправе, а на гладкой макушке топорщились хохолком несколько непослушных волосинок. И вообще, впечатление он производил человека неряшливого, не придающего особого значения своему внешнему виду. Судя по всему, лекарь торопился, собираясь в дорогу. В сопровождении хозяина дома он вошёл в покои графини, где уже находились её супруг и герцогиня. Лекарь сухо поздоровался и тут же распорядился принести кувшин с водой, медный таз и утиральники. Затем он раскрыл свой кожаный саквояж и принялся раскладывать на столе всякие медицинские инструменты. Прежде, чем приступить к дотошному расспросу, Тёрнер попросил всех удалиться. Спустя какое-то время он снова допустил посетителей к пациентке.

— Ну что скажете, господин лекарь? — с озабоченным видом спросил его герцог.

Тот ответил, что не видит повода для беспокойства и вероятно на самочувствии пациентки сказались усталость и сильное эмоциональное потрясение.

— Когда же я смогу отправиться в дорогу? — молвила немощным голоском графиня.

— Переутомление стало причиной вашего обморока, — пояснил лекарь. — Здоровый сон и хорошее питание благотворно влияют на восстановление сил. А также прогулки на свежем воздухе придают бодрое расположение духа и счастливое умонастроение. Думаю, три-четыре дня пребывания в спокойной, домашней обстановке вернут вам доброе здравие, и вы сможете уверенно продолжить своё путешествие. Но никак не раньше.

— Нам, право, неловко обременять излишними заботами гостеприимных хозяев этого дома, — заговорил граф Готлиб. — Мы и без того доставили им столько хлопот. Герцогиня Ллойд резко прервала его:

— Не спорьте с лекарем. Вы мужчина и переносить все тяготы длительных переездов для вас, вероятно, не так утомительно, как для вашей супруги. Трястись по пыльным дорогам в душной коляске под палящим солнцем несколько суток — это серьёзное испытание для всякого человека, а уж для женщины тем более. Я настаиваю на том, чтобы вы задержались у нас и позволили миссис Готлиб набраться сил. Доверьтесь слову лекаря. Спорить с мнением господина Тёрнера — неумная и пустая затея. Пациентку вдруг охватило странное беспокойство. Услыхав фамилию лекаря, графиня посмотрела на него так, будто увидала призрака, и тут же резко отвела глаза в сторону. По её бледному лицу прокаталась едва заметная судорога. Чуткая герцогиня, уловив внезапную перемену в самочувствии гостьи, поспешила её успокоить:

— О, нет! Не нужно так волноваться. Мудрые люди говорят: «Тише едешь-дальше будешь!» Как только восстановите силы, мы вас подзаправим провизией и — в добрый путь.

Графиня, ничего не ответив, откинулась головой на подушку и закрыла глаза. Опытный лекарь тоже подметил странность в поведении дамы с восковым лицом и, быстро собрав свой саквояж, вежливо откланялся. Выйдя за дверь, он оставил кое-какие рекомендации, касающиеся здоровья пациентки и направился к выходу. Хозяин дома проводил господина Тёрнера до самых ворот, несмотря на то, что дождь не переставал лить, как из ведра. Забравшись в коляску, лекарь произнёс загадочную фразу:

— Ab aqua silente cave (Берегись тихой воды).

— Простите, не понял вас, — обратился к нему Ллойд.

— Это я так… о своём, — добродушно улыбнувшись, ответил Тёрнер. — Если вдруг состояние вашей гостьи ухудшится, прошу немедля меня оповестить. Желаю здравствовать.

Прошло три дня. Глория несколько раз порывалась призвать лекаря для подтверждения полного выздоровления графини, но та наотрез отказывалась от встречи с ним. За время пребывания постояльцев в замке две женщины так и не смогли сблизиться. Сабина Готлиб держалась холодно, отстранённо и неохотно вступала в разговор, чего нельзя было сказать об её супруге. Все эти дни граф старался не отходить от хозяина дома ни на шаг. Вместе они обсуждали текущие дела и назревшие бытовые проблемы. Дотошный Вильгельм Готлиб проявлял немалую осведомленность и практичность в хозяйственных вопросах. Он подолгу засиживался в кабинете герцога, ознакамливаясь с бумагами, затем отправлялся вместе с ним на совместные прогулки по окрестностям Валенсбурга осматривать владения. Сам Готлиб объяснял такое рьяное участие в делах четы Ллойдов своим желанием отплатить хозяевам за оказанный приём. И до того ловко у него это выходило, что всего за три скоротечных дня опытному глазу удалось в полной мере изучить положение дел в замке Каймангрот, в которых, увы, обнаружилось немало беспорядка и безотчётности.

— Ознакомившись с состоянием ваших дел на текущий момент, я пришёл к выводу, что учёт доходов и расходов до сих пор вёлся крайне небрежно, — сухим официальным тоном докладывал Вильгельм Готлиб герцогу. — Арендная плата за пользование земельными наделами предельно низкая, возвраты по долговым распискам просрочены, проценты за невыполнение обязательств не начисляются. Более того, долги порой вовсе не возвращаются. Торговые соглашения заключены на невыгодных для вас условиях. Словом, все те, кто считает возможным залезть в ваш карман, делают это беспрепятственно и, я бы сказал, не без удовольствия. Простите за откровенность, но при таких обстоятельствах вас скоро пустят по миру.

— Дорогой друг, я давно догадывался, что дела мои продвигаются не лучшим образом, — печально проговорил Ллойд. — Но что поделаешь… Ведь всё то, что вы перечислили, требует решительных ответных мер. А многие из тех, кого вы упомянули, и без того сводят концы с концами. И ужесточение условий по отношению к этим людям, вероятно, приведёт к их окончательному разорению.

— А вы не допускаете, что кто-то просто использует вашу доверчивость ради собственной выгоды?

— Конечно же, допускаю. Мне и супруга не раз об этом говорила.

— Женщины часто бывают неправы, но иногда и к их совету стоит прислушаться. Острый и находчивый ум моей супруги нередко был мне подспорьем в затруднительных обстоятельствах. Не хочу показаться самонадеянным, но, полагаю, мне удастся кое-что сделать для вас, дабы пресечь вседозволенность пройдох и вымогателей.

— Мне было бы неловко возложить на ваши плечи такую ношу, хотя, признаюсь, содействие опытного человека в подобных делах не помешало бы.

— Пусть это будет моей скромной платой за ваше гостеприимство. Я не привык оставаться в долгу.

— Безмерно рад вашему решению, друг мой. Однако, как же ваше предприятие?

— Торопиться нам некуда. Теперь мы не связаны никакими обязательствами. После пожара все наши работники разбрелись кто куда. Не думаю, что придворные вельможи короля Арнульфа ожидают двух бездомных чужеземцев с распростёртыми объятиями.

— Ну что ж, в таком случае остаётся только оповестить дорогих жён о принятом нами решении. А то ведь знаете как: мужья предполагают, а жены…

— Думаю, с моей стороны затруднений не будет. Сабина Готлиб достаточно благоразумна, чтобы не перечить своему мужу в том, что касается практической стороны нашей семейной жизни. Её советы выслушиваю охотно, но вздорный протест категорически не приемлю.

— Превосходно. В этом мы с вами едины. Однако… — Ллойд слегка стушевался. — Как бы это объяснить… Ваше нынешнее положение для человека с графским титулом…

— Вы хотите сказать, не будет ли оно для меня унизительным? — уточнил Готлиб. — Я начисто лишён предрассудков. Если дело стоящее, я не гнушаюсь и чёрной работой. И потом, в нашей ситуации привередничать глупо. Просто объявите вашей прислуге, что в доме новый управляющий.

— Думаю, это будет правильно, — немного поразмышляв, согласился герцог. — Тем более, присмотреть тут есть за чем…

Так в замке Каймангрот появился новый блюститель порядка, бдительное и неусыпное око которого не упускало из виду даже самую незначительную мелочь, будь то просыпанная горстка пшеницы или неверно взвешенный мешок овса. Буквально на следующий день прислуга, работные люди, а также торговцы, что доставляли всевозможные товары в замок, злоупотреблявшие излишней доверчивостью хозяина, ощутили на себе новые правила, установленные дотошным распорядителем, и вскоре проворачивать делишки за спиной герцога было уже некому. Те, кого уличали в мошенничестве, немедленно изгонялись со двора. При этом Готлиб накладывал на них денежное взыскание под угрозой огласки и судебного разбирательства. Мало-помалу дела семейства Ллойд пошли на поправку. Наконец, скинув с себя ненавистное бремя меркантильных расчётов, взыскания долгов и сбора арендной платы за пользование земельными наделами, герцог мог позволить себе уделять больше времени своей герцогине, чему та, конечно же, была несказанно рада…

Но вернёмся, однако, в жаркий летний день на базарную площадь, где Беата вместе со своим другом Николасом, оберегая цветочные корзины от снующих тут и там покупателей, проталкиваются через торговые ряды к стойбищу, где на привязи покорно дожидались своих хозяев запряжённые в повозки лошади. Старую клячу тётки Зельды можно было легко узнать среди множества разномастных кобыл в упряжи. Это была гнедая старушка с нестриженой гривой и длинным, мохнатым хвостом. Внешне она почти ничем не выделялась среди таких же грузных соседок, отмахивающих хвостом назойливых мух и рыскающих ноздрями в пыли в надежде раздобыть там что-нибудь съестное. Но была у неё одна отличительная примета, которая сразу же бросалась в глаза — бурое пятно неправильной формы с правого боку, как будто кто-то небрежно плеснул на него краской. Поговаривали, что в своё время эта кобыла была стройной, грациозной красавицей, за которой не могли угнаться даже самые резвые скакуны. Но из-за такой вот нелепости на правом боку, что так колоритно выделялась посреди равномерного красно-рыжего окраса, коллекционеры игнорировали молодую кобылицу, и потому блестящая состязательная карьера обошла её стороной.

— А вот и старушка Гельда, — приветливо сказала Беата, доставая из кармашка передника сладкий ранет.

Угостив лошадь, она водрузила корзины на повозку. Затем протянула одно яблоко Николасу и предложила ему угостить труженицу Гельду. Николас, расставив свои корзины по телеге, наотмашь шлёпнул кобылу по мощному крупу и властно приказал:

— Вези нас в Каймангрот, старая кляча!

Гельда встрепенулась, брезгливо фыркнула и с размаху стеганула обидчика по лицу своим мохнатым хвостом. Видя обескураженную физиономию приятеля, Беата не смогла удержаться от смеха.

— Тьфу! — сплюнул Николас. — А старуха-то с характером!

— Зачем ты так с ней, Николас? Она ведь хорошая, — жалеючи поглаживая гриву лошади, сказала Беата, — и очень красивая. Посмотри, какие у неё длинные ресницы. Ты же отвезёшь нас в замок, не так ли, милая? — ласково обратилась она к Гельде.

— Да уж, — проворчал Николас, вытирая ладонью лицо, — соблаговолите оказать нам эту неоценимую услугу!

— И где ты нахватался таких выражений? — поинтересовалась у приятеля Беата, усаживаясь в повозку.

— Слышала бы ты хоть раз, как разговаривает Питер с покупателями в присутствии своей тётушки. Он мне рассказывал, как миссис Досон мучила его этими словечками, пока не приучила любезничать с каждым. Слушай, а почему их зовут одинаково?

— Кого? — переспросила Беата.

— Хозяйку и кобылу.

— С чего ты взял. Хозяйку зовут Зельда, а кобылу Гельда.

— Зельда-Гельда… Что та целый день на базаре траву жуёт, что эта.

Взгромоздившись на телегу, Николас ухватился было за поводья, но Гельда наотрез отказалась слушаться. Она демонстративно игнорировала властные команды извозчика-грубияна.

— Смотри, какая упрямая! — возмутился Николас. — Такой же скверный характер, как и у всякой базарной торговки.

— Зря ты так, — укорила его Беата. — Её хозяйка совсем не такая. Тётка Зельда любит посплетничать, но характер у неё добрый и отзывчивый. Просто Гельда девочка и поэтому с ней надо ласково.

— Ха! Девочка! — усмехнулся Николас. — Скорее уж бабка старая!

Тут надо бы отметить, что Николас Флетчер ничем не отличался от сотен таких же городских мальчишек, претендующих на все щедрые привилегии детской поры, брызжущей здоровьем и жизнелюбием, и потому внушающей высокомерное презрение ко всякому старческому брюзжанию и занудному причитанию.

— Давай-ка, я попробую, — предложила Беата и потеснила приятеля в сторону. Она легонько коснулась поводьями натруженной спины Гельды и мягким голосом скомандовала:

— Н-но! Вперёд, милая!

Лошадь послушно подалась вперёд, натянув постромки, и телега, кряхтя всем своим дряхлым остовом, покатила по каменным мостовым на выезд из города. Оставив позади узкие и душные улицы Валенсбурга, друзья выбрались на простор долины Гринхиллс, где приблизительно в двух милях от кольцевой дороги маячила конусообразная крыша самой высокой северной башни Каймангрота, над которой трепетал нанизанный на высокий шпиль флажок с изображением фамильного герба Готлибов. Николас в своём развитом воображении представлял себе замок пиратским фортом на одиноком острове, а холмы долины — вздымающимися волнами океана, омывающими его каменные стены. Пока повозка тряслась по пыльной дороге, друзья коротали время беспечной болтовней:

— Ты уже бывала в замке, — первым заговорил Николас. — Там и в самом деле так… по-девчачьи?

— Что значит, по-девчачьи? — переспросила Беата.

— Ну там… цветочки-лепесточки…

— Это было давно, но я помню до сих пор тот цветущий сад. Столько цветов и все разные!

— Не понимаю… — с серьёзной задумчивостью произнёс Николас.

— Чего ты не понимаешь? — полюбопытствовала Беата.

— Как можно было превратить настоящую боевую крепость в цветочную оранжерею. Если б я был хозяином Каймангрота, я бы в каждой бойнице установил пушку. Отец рассказывал, что во время сражения из одной такой бомбарды можно было запросто уложить десяток воинов на расстоянии 500 ярдов! А в стенах замка их 8 штук. Видно, тот, кто его построил, чего-то сильно опасался. Может быть, разбойников, которые покушались на его несметные богатства.

— Не знаю. Внутри он не казался таким грозным. Напротив, там всё было мило и…

— Мило?! Да, если хочешь знать, этот замок когда-то называли «Склепом», потому что в его подземелье была самая настоящая темница, куда сажали непокорных рабов — тех, кто отказывался подчиняться злому хозяину. Старики рассказывали, что он во время приёма знатных гостей заставлял своих слуг вымазываться белилами, забираться на камни и изображать статуи. Так они и стояли целый день в застывших позах на жаре, пока гости не улягутся спать. А на утро опять. А если кто шелохнётся, и хозяин это заметит, того после приказывал высечь плетью. Говорят ещё, что есть в замке тайный подземный ход, который сторожат призраки замученных рабов. Если кто попадёт туда, то уже никогда не сможет выбраться наружу, потому что призраки запутают его. Будут водить по подземелью до тех пор, пока он не выбьется из сил и не сгинет без следа во мраке. — Николас взглянул на улыбающуюся подружку. — Думаешь, я всё это придумал? — спросил он.

— Нет, не думаю, — ответила Беата. — Просто, когда ты окажешься внутри, сам всё поймёшь. То, что увидела я, совсем не похоже на зловещее царство теней, которое описал ты.

— Но ведь это было давно… — Николас вдруг умолк.

— О чём ты думаешь? — спросила Беата.

— Вот, к примеру, взять подушку, — неожиданно выдал он.

— При чём здесь подушка?

— Она набита пухом, на ней мягко спится.

— Да ну?! И что?

— А то, что пух этот ощипали с гусей и уток, которым вначале отрубили головы. Так и этот замок. Он был построен на крови замученных рабов, а все, кто жили в нём после, просто пользовались его удобством.

— Здорово! — выслушав странное умозаключение приятеля, произнесла Беата. — Ты всё-таки добился, чего хотел. Теперь я не смогу спать на своей подушке, потому что мне будут сниться кошмары: призраки ощипанных гусей с отрубленными головами, летающие по комнате.

— Ага! — потирая руки, обрадовался Николас, довольный тем, что удалось зацепить подружку. — А то «цветущий сад», «как мило»…

— И как тебе такое сравнение в голову пришло? — недоумевала она.

— Сам иногда удивляюсь, — пожал плечами Николас. — В эту бестолкову порой такое залетает. — Он постучал кулаком по темечку. — Знаешь, сколько я ни думал, всегда возвращался к одной и той же мысли: все беды в нашем городе из-за этого проклятого замка. К слову, стоило тебе один раз оказаться там и напасти одна за другой сразу же посыпались на вашу семью. Как будто те самые призраки, что обитают в подземелье, преследуют всех, кто однажды переступил порог Каймангрота. И название какое-то чудаковатое…

— Хватит! — вдруг оборвала его Беата. — Я не желаю больше говорить об этом!

Николас понял, что хватил через край. Он знал, как болезненно его подружка переживала любое упоминание о пропавшем отце. Ему вдруг стало стыдно за свою несносную гордыню, которая часто пробуждала в нём неодолимое желание повыпячиваться. Нужно было как-то исправить неловкую ситуацию, ибо она так некстати омрачила их дружеское общение.

— Хорошо, что у нас есть телега, — выждав паузу, сказал Николас, — а то ещё, чего доброго, наткнулись бы на двурогую бестию старухи Сайл Кнокс. Эта облезлая шельма совсем одичала: подкарауливает прохожих и нападает из-за кустов. А уж если отвлёкся ненароком и сообразить не успеешь, как она насадит тебя на свои кривые роги.

— Занят, говоришь? — хитро посмотрев на приятеля, проговорила Беата, как будто напоминая ему о чём-то. — Уж не клубничными ли грядками миссис Досон?

Она намекнула Николасу на одну давнюю историю. А было это так. Макбет Досон выращивала в саду собственную клубнику, из которой потом варила свой знаменитый на весь город клубничный джем. На ухоженных грядках, что тянулись вдоль длинного огорода, из-под бархатных зелёных кустиков красовалась спелая, сочная ягода, обольстительно подставляя свои румяные бока любопытному взору притаившегося за изгородью непрошенного гостя. Дом, где проживала хозяйка огорода со своим племянником Питером, был спрятан за густой листвою яблонь, поэтому в голове Николаса Флетчера созрел дерзкий план: незаметно перебраться через изгородь и полакомиться спелой клубникой, тем более что у Досонов её было неприлично много. Перед тем, как осуществить налёт на грядки, Николас прикидывал, в каком именно месте ему будет легче перемахнуть через забор. Исследуя дощатую изгородь, он обнаружил, что одна доска надломлена в области сучка на уровне его колена. Задача заметно упростилась, так как теперь это место можно было приспособить под удобную лазейку. Преимущество такого лаза было в том, что обе части сломанной доски легко соединялись, так что, при случае им можно было воспользоваться снова. Подступив вплотную к забору и пристроившись к узкой щёлочке правым глазом, Николас внимательно изучил обстановку в саду. По счастью, хозяйка не держала дворовой собаки, но всякий раз, когда обнаруживала поредевшую клубничную грядку или опустевший куст малины, грозилась завести сторожевого пса. Кроме того, она была близорука и даже иногда носила очки. Питер Досон ненавидел огород и в тайне дико радовался очередному налёту городских мальчишек на плантации его тётушки — всё меньше спину гнуть. Ведь всякий раз, когда наступали погожие летние денёчки, вместо того, чтобы отправиться с приятелями на прогулку, запустить в поле воздушного змея, покружиться на канатных качелях или же просто поваляться в густой, душистой траве, надоедливая тётушка вешала на шею горемыке плетёную торбу и отправляла в огород на сбор урожая. Поскольку сам Питер не обладал волевым характером, чтобы противостоять суровому нраву властной опекунши, разорённые грядки были для него своеобразным способом отмщения за все свои лишения. Как ни прискорбно, но в такие минуты ничего, кроме злорадства, он не испытывал. Зная об этом от дворовых приятелей, Николас без малейших опасений и угрызений совести намеревался прогуляться по плантациям мадам Буланже, дабы употребить запретные плоды, ничуть не страшась преследования и справедливого воздаяния от грозной хозяйки. Наметив короткий путь к заветным грядкам, он уже намеревался подломить доску, как вдруг позади раздался шорох сухой травы и звук, похожий на чавканье. Николас опасливо оглянулся и увидел позади нечто: из кустарника на него взирала угрюмая козья морда с изогнутыми рогами. Не отрывая глаз от застывшего на полусогнутых ногах разини, рогатая нечисть медленно и тщательно пережевывала зелёную траву. Николас, судорожно пытался сообразить, что же ему делать дальше. Коза перемолола свой деликатес и вдруг ни с того-ни с сего начала постукивать левым копытом по земле, словно вызывая противника на бой. Все в округе знали это зловредное животное. Звали задиристую бестию Марго, а принадлежала она старухе по имени Сайл Кнокс. Коза постоянно бродила без присмотра, где ей вздумается, и наводила ужас на случайных прохожих, внезапно появляясь на обочине дороги из кустарника или высокого тростника. Её боялись даже угольщики и лесорубы, что вечерами возвращались в город. Слушалась Марго только хозяйку, которая, бывало, целыми днями бродила по округе в поисках своей бедовой козы. За сердитый нрав в народе её прозвали Фурией. Николасу уже однажды доводилось сталкиваться с этой матёрой зверюгой, но тогда он находился на существенном расстоянии от неё и потому миновать нежеланное свидание не составило особого труда — он просто перескочил через невысокую изгородь городского сквера прежде, чем Марго успела наметить его, как мишень для своего рогатого тарана. И вот теперь судьба снова свела их вместе, но уже, что называется, лицом к лицу. Николас знал, что упрямое животное не отвяжется до тех пор, пока вдоволь не поглумится над выбранной жертвой. И единственным шансом избежать нападения была надломленная доска в дощатом заборе. Он ударил с размаху коленом в место надлома, но нога отрикошетила назад, при этом доска осталась цела. Далее последовал ещё удар, ещё и ещё, но доска не поддавалась.

— Да что ж такое? Вот же трещина, — досадно процедил сквозь зубы Николас.

Марго, видимо, разгадав манёвр противника, решила опередить его и, протяжным блеянием издав свой боевой клич, стремительно бросилась в атаку. Николасу ничего не оставалось, кроме как спасаться бегством от подлой козы. Он кинулся наутёк вдоль забора, но обо что-то споткнулся и упал ничком, зарывшись головой в куст бузины. Вскочив на ноги, он даже не успел оглянуться, как вдруг ощутил сзади сильный толчок, будто кто-то тяжёлой ногой отвесил ему наотмашь хорошего пенделя. Николас с воплем ухватился за обе раненные половинки своего мягкого места. Марго приготовилась нанести прицельный удар повторно, но, упредив её очередной выпад, невезучий разоритель огородов мёртвой хваткой вцепился руками в изогнутые рога козы. Тогда рассвирепевшее животное стало напирать своей упрямой головой, прижимая жертву к забору.

— Ну что я тебе сделал, зараза?! — завопил сквозь слёзы Николас.

На мгновение Марго как будто ослабила свой напор и исподлобья посмотрела в заплаканные глаза двуногого недотёпы, загнанного ею в ловушку. Вид у бедняги был настолько жалок, что даже у безжалостной фурии, похоже, сдали нервы. Глядя на поверженного противника, она, судя по всему, решила на этот раз отказаться от победоносного шествия под триумфальной аркой покосившегося домика старухи Кнокс. Николас, почувствовав, что коза слегка ослабила натиск и прекратила давить рогами на его чрево, попытался высвободиться, отступив на шаг назад. Но в ту же секунду коварная Марго снова ринулась в наступление. Под напором рогатой головы он попятился назад и ударился спиной о деревянный забор. Позади что-то с треском надломилось и Николас провалился в узкую щель между занозистых досок. Может быть, на удачу доска оказалась трухлявой, а может, кто-то до него соорудил такую же тайную лазейку — в любом случае сейчас Николас благодарил судьбу за спасение и проклинал тот час, когда ему пришла в голову злополучная идея позариться на чужое. И теперь он болезненно ощущал свою вину обоими полушариями чуть ниже спины. Нахальная Марго, явно не желая отступать, протиснула сквозь образовавшуюся щель любопытную морду, чтобы убедиться, сможет ли она пропихнуть и свои облезлые бока. «Ещё не хватало пустить козла в огород, — подумал Николас, потирая сзади. — Что же делать?» Для того, чтобы заткнуть отверстие, нужно было сперва вытолкнуть голову козы. Неподалеку находилась овощная грядка. Там из-под увядшей ботвы желтели огромные, перезрелые огурцы. Быстро сообразив, что к чему, Николас подскочил к ней, сорвал два увесистых овоща и, как следует прицелившись, запустил поочередно оба «снаряда» в рогатую мишень. Первый точно приземлился на левый рог дебоширки, и, прокрутившись на нём, неподвижно повис, а второй угодил ей прямо в лоб, с треском и брызгами разлетевшись в стороны. Ошалелая Марго на миг замерла, затем тряхнула головой и противно задребезжала. При этом угрожающий тон её блеяния сменился на досадливый. Коза попятилась назад и, выбравшись наружу, побрела в сторону кустарника, откуда и возникла. Огромный жёлтый огурец, болтавшийся на левом роге Марго, клонил её сумасбродную голову набок. Николас осторожно подкрался к забору, подобрал выломанную доску и заделал ею щель. Потом приложил ухо к изгороди и прислушался. Снаружи снова раздался противный дребезг. Он заглянул в тонкую щёлочку: над зарослями кизильника, удаляясь, маячил пожелтелый овощ. Николас решил, что выбираться тем же маршрутом, каким попал сюда, не стоит. «Эта короткохвостая шельма хитрая, — размышлял он, провожая взглядом пузатый огурец на голове Марго. — Кто знает, что взбредёт в её рогатый котелок». Оставался только один путь — через парадный вход. Возможно, ему бы удалось незаметно проскочить через ворота. Наверняка, мадам Буланже и её племянник сейчас трудятся в пекарне. Не хотелось бы попадаться им на глаза. Ведь тогда дорога в излюбленное заведение была бы ему закрыта раз и навсегда. А такое испытание заядлому сластёне было не по силам. И вот, пристально всматриваясь в узкие просветы пышной листвы садовых яблонь, ветви которых тяжело кренились до самой земли, Николас, переступая через грядки, стал медленно пробираться к хозяйскому дому. Притаившись за широким стволом дерева, он, как опытный набежчик, сперва прислушался к звукам снаружи и внутри дома: не скрипит ли крыльцо, не переговариваются ли тётка с племянником… «Вроде бы всё тихо», — подумал Николас и снова потёр больное место. Нагнувшись, он прокрался «на мягких лапах» под окном, и так, шаг за шагом, подобрался к летней террасе. Впереди располагался небольшой дворик, за которым виднелась спасительная калитка. Прильнув к стене и выглянув из-за угла, Николас обнаружил, что двор пуст, а, стало быть, проход открыт. У него отлегло на сердце: «Ну хоть в чём-то повезло!» И только он это подумал, как калитка распахнулась и во двор вошла Макбет Досон, держа в руках пустые корзины. Она свалила их под дерево, отёрла рукавом пот со лба и взяла со скамьи здоровенную деревянную отбивалку. Николас прижался к стене, затаив дыхание. «Да что ж за день такой сегодня! — закатив глаза, запричитал он в мыслях. — И всё из-за какой-то паршивой клубники. Сперва рогами под зад получил, теперь ещё отбивалкой по загривку съездят. А потом ославят на всю округу». Миссис Досон и впрямь слыла в городе известной болтушкой. И вот теперь, когда угроза разоблачения была так близка, Николас ощутил всю безысходность своего положения. Как же такое могло случиться? Ведь никто из друзей-приятелей не мог сравниться с его ловкостью и быстротой. Во всех уличных играх, состязаниях и прочих забавах ему не было равных. А тут как будто мышеловку захлопнули, не оставив и малейшего шанса. Впрочем, можно ещё было вернуться назад и попытаться покинуть огород через дыру в заборе. Но все эти искромётные соображалки в его голове испарились при появлении Питера, племянника миссис Досон. Он раздвинул ветки смородинового куста, что рос напротив окна и, цепляясь за них широкими штанинами, выбрался наружу. На шее у него висела плетёная торба, полная чёрной смородины. «Всё! Теперь точно приплыл», — обречённо подумал Николас, глядя на хозяина клубничных плантаций.

— День добрый! — невозмутимо поздоровался Питер, снимая с натёртой шеи лямку. Похоже, визит незваного гостя ничуть не удивил его.

— Кому как, — со стыдливой ухмылкой отозвался Николас, признавая своё поражение. Питер частенько подменял свою тётку за прилавком пекарни, помогая обслуживать покупателей, и так как Николас регулярно захаживал в их заведение, они, случалось, пересекались, но при этом никогда не разговаривали. А не разговаривали по причине того, что на улице к худому поварёнку со стороны городской детворы сложилось определённое отношение, скажем так, пренебрежительно-насмешливое. Питер, с утра и до вечера загруженный тётушкой нескончаемыми заботами по хозяйству, не участвовал в дворовых забавах и спорах местных ребят, никогда ни с кем не дрался на улице, да и друзей у него не было, о чём он, конечно же, в глубине души искренне сокрушался. Уличные мальчишки, считая Питера слабаком, иронично прозвали его «рогаликом», возможно, за то, что он, не разгибая спины, по целым дням пропадал на огороде, а может быть, потому, что весь насквозь пропах сдобой. Поддавшись общему настроению, Николас сложил своё собственное представление о «хлюпике из пекарни» и относился к нему с той же порцией высокомерия.

— Хорош нынче урожай? — кивнув головой на торбу с ягодой, поинтересовался Николас с глуповатой бравадой на лице. — То-то тётушка порадуется.

Будучи застигнутым врасплох, ему ничего не оставалось, кроме как напоказ храбриться, дабы не уронить свой уличный авторитет,

— А у тебя, как я погляжу, сегодня небогатый улов, — ответил Питер.

Николас старался не подавать вида, что ему неловко, и продолжал держаться нарочито развязано.

— Никак джем варить собираетесь? — подковырнул он худого поварёнка.

— Не угадал — морс давить будем.

— Питер! — послышался голос тётки из-за угла. — С кем это ты разговариваешь? Иди-ка помоги мне закинуть ковёр на верёвку. Стара я уж для такой тяжести. Руки не держат. -Сейчас! — откликнулся Питер. — Ко мне тут приятель зашёл, мы вместе поможем.

Николас растерялся, не зная, как ему быть. Такого поворота событий он точно не ожидал.

— Пойдём, поможем, — спокойно предложил ему Питер.

Аккуратно пристроив торбу на дубовой бочке, перевернутой вверх дном, он направился во двор. Николас в замешательстве потоптался на месте и поплёлся следом. Встретившись взглядом с хозяйкой, невезучий разоритель огородов стыдливо опустил глаза и, путаясь в словах, попытался выдавить из себя привычное приветствие, с которым он всегда забегал в пекарню.

— А вот и постоянный клиент пожаловал, — узнав завсегдатая своего заведения, приветливо откликнулась тётушка. — Ну-ка, мальчики, раз, два — взяли!

Николас с Питером раскатали пёстрый ковер и на «раз-два-три» закинули его на бельевую веревку.

— Вот и чудно! — заключила довольная миссис Досон, отряхивая ладони, будто собственноручно закинула ковёр. — А то уж мне не под силу такие кульбиты. Питер, угостил бы приятеля спелой клубникой. — Обратилась она к племяннику. — Ягода нынче вон какая уродилась.

— Мне уже пора, в другой раз, я спешу, — скороговоркой протараторил Николас.

— Ну что ж, пора, так пора, — ответила тётушка, в недоумении пожав плечами. — Питер, тогда проводи приятеля и возвращайся. У нас ещё куча дел впереди.

Фраза эта прозвучала тоном, не терпящим возражений, словно приговор. Даже Николас, сам не зная зачем, послушно кивнул головой, будто эти дела имели к нему прямое отношение. Выйдя за калитку, он протянул руку Питеру:

— Спасибо, что не выдал. Честно говоря, я уже почувствовал лямку твоей торбы у себя на шее. Думал, не миновать мне огородного рабства. Заставит тётушка отрабатывать, чтобы впредь неповадно было по чужим садам шастать.

— Сегодня она ещё в благодушном настроении, — поделился Питер.

— Слушай, как освободишься, ближе к вечеру приходи на озеро к старой иве. Я тебя кое с кем познакомлю.

— Я бы с радостью. Может, удастся улизнуть. Сегодня у нас заказ от госпожи Льюис — у её дочери именины. Сперва доставлю его, а потом…

— А что заказали? — полюбопытствовал Николас.

— Бисквитный торт.

— А может, с тортом сразу к нам? К тому же этой пампушке Льюис не мешало бы похудеть.

— Ты её знаешь?

— Я всех знаю в нашем городе.

— Как-то неудобно. Заказ ведь оплачен.

— Да расслабься, я же пошутил. Стало быть, по рукам!

Пожав друг другу руки, они простились до вечера. Вот с этого самого момента и завязалась тесная дружба двух приятелей, которой ещё предстояло в недалёком будущем преодолеть серьёзные испытания на прочность…

Скрипучая повозка, гружённая цветочными корзинами, неторопливо катилась по просёлочной дороге, оставив позади нагретые городские улицы. Престарелая кобыла Гельда под сноровистым управлением Беаты Эклунд являла собой образец послушания.

— Помнишь, тот день, когда я познакомил тебя с Питером? — спросил Николас.

— Да. И с тех самых пор он не перестает меня баловать сладостями своей тётушки, чему, признаться, я очень рада, — улыбаясь, ответила Беата.

— Видишь, я умею заводить полезные знакомства. — Николас остался доволен тем, что ему удалось-таки отвлечь подружку от тягостных воспоминаний. — Тот вечер был каким-то особенным. — Добавил он задумчиво.

— Я тоже его часто вспоминаю. Мы тогда жгли костёр, потом пекли в золе картофель. Разговаривали о том, кто кем хотел бы стать, когда вырастет…

— А ты в тот день рассказала Питеру о Каймангроте, о его доброй хозяйке, о тех куклах в детской комнате… Помнишь?

Беата в ответ только молча кивнула. «Опять я что-то не то ляпнул. Вот же ботало без костей! — корил себя в душе Николас. — Стоит только напомнить ей про замок, как она тут же замыкается в себе и из неё уже не выудишь ни слова. И кабы не этот приказчик, Беата ни за что бы не согласилась туда вернуться». Он предпочёл больше не трепаться и оставшийся путь друзья ехали молча, каждый размышляя о своём. Наконец, повозка подкатила к воротам замка и Николас, проворно соскочив с телеги, громко постучал большим железным кольцом по запертой двери. Спустя минуту ставень смотрового оконца отвалился и в нём замаячила смуглая, запечённая на солнце физиономия стражника. Время неумолимо неслось вперёд, сменяли друг друга времена года, менялась мода, менялись люди, менялись рельеф и ландшафты долины Гринхиллс, и только одно оставалось незыблемым — одутловатая, вечно заспанная ряшка охранника Каймангрота. Со временем она стала неотъемлемым атрибутом этого замка, как тавро на лошади.

— По какой-такой надобности? — сердито вопросил он.

— По требованию господина Меро доставлены цветы с базара, — громко отрапортовал Николас.

Охранник приоткрыл ворота.

— А-ну, помоги! — прокряхтел он. — Проклятые петли снова заржавели.

Николас пристроился рядом и принялся толкать тяжеленные ворота. С близкого расстояния было очень заметно, что проржавелые доспехи с пятнами-рыжиками, сидевшие в натяг на упитанной туше охранника, мягко говоря, не подходили ему по размеру, и как этот боров натянул их на себя, оставалось неразрешимой загадкой. Очевидно, новый хозяин Каймангрота, по причине своей скупости и расчётливости, не желая избавляться даже от такого старья, решил использовать старые железяки по назначению. От толстяка сильно разило чесноком. Отдышавшись, он недовольно спросил:

— Как зовут?

— Меня зовут Николас Флетчер.

— Да не тебя, а девчушку.

— Меня зовут Беата, — ответила она тонким голоском.

— Тебе назначено господином Меро?

Беата утвердительно кивнула.

— Ну, тогда соблаговолите проследовать в замок Каймангрот, госпожа цветочница, — язвительно проговорил охранник, пропуская вперёд повозку.

Николас взялся за поводья, чтобы сопроводить Беату во двор, но охранник выхватил их из рук мальчишки и преградил ему путь:

— Только девочка. А ты останешься за воротами.

— Но, господин стражник, кто-то должен помочь ей разгрузить эти корзины. Одна она не справится.

— Тебя никто не спрашивает. Сказано, одна девочка. Не задерживай!

Охранник дёрнул за уздцы, и Гельда послушно тронулась с места. Проводив лошадь во двор, он вернулся и снова навалился всей своей тушей на ворота, теперь уже снаружи, пытаясь их закрыть.

— Ну-ка, подмогни! — кряхтя и потея, выдавил из себя рыхлый толстяк.

— Щас, разбежался! — съёрничал Николас.

— Ах, ты обмылок! — злобно накатил на него охранник, возмущённый до самой глубины своего ненасытного чрева таким хамским поведением. — А ну, проваливай отсюда. Чтобы духу твоего тут не было!

Ворота захлопнулись прямо перед носом раздосадованного Николаса. Наверное, он сам не понимал, что его огорчило больше: то ли упущенная возможность побывать внутри замка, то ли неудачная попытка уболтать толстяка. Уж что-что, а подобные номера в его исполнении всегда выходили виртуозно…

Итак, Беата Эклунд спустя несколько лет снова очутилась в замке Каймангрот.

— При такой жаре на этих чёртовых латах можно запросто яичный омлет приготовить, — с опышкой произнёс охранник, вяло ёрзая в помятых железяках, как черепаха под панцирем. — До того они нагрелись, что кишка внутри закипает. Стой пока здесь, а я доложу о тебе управляющему.

Он удалился, а Беата, спрыгнув с повозки, подошла к лошади и ласково погладила её волнистую гриву. Она медленно обозрела широкий двор, который изменился до неузнаваемости. Некогда цветущий сад исчез без следа. Теперь на его месте уродливо распластался вытоптанный лошадиными копытами пустырь. Новый хозяин замка граф Готлиб занимался разведением породистых скакунов и поэтому почти весь двор представлял из себя просторный вольер для выгула и тренировок лошадей. Бывший сад был поделен на две части высокой каменной перегородкой, возведённой, очевидно, не так давно. По всей её длине тянулся тенистый клуатр. Маленький двор по ту сторону перегородки оказался весь застроен многочисленными складами и амбарами под тяжёлыми навесными замками. Там, где когда-то произрастали роскошные висячие сады герцогини Ллойд, теперь выстроились в ряд конюшни. Все плодовые деревья, заслонявшие своей тенью мраморные статуи и прогулочные аллеи, были вырублены под корень. Фонтан так же исчез без следа. Не слышны были голоса птиц и журчание струившейся воды. От прежней красоты пышного, цветущего сада не осталось ни единого упоминания. Впрочем, посреди всей этой унылой картины один фрагмент сохранился нетронутым: та самая скамейка под могучим стволом старого дуба, что предназначалась для наблюдения за фонтаном, на которой Беата и познакомилась с бывшей хозяйкой замка. Слегка накренившись, то ли от старости, то ли под тяжестью своих раскидистых ветвей, этот здоровяк с молчаливым покорством застыл в почтительном поклоне, как бы приглашая всех желающих укрыться под сенью его шелестящей листвы. Резная скамья потемнела и потрескалась от времени. Пристально всматриваясь в укромный уголок из недавнего и одновременно такого далёкого прошлого, Беата вдруг совершенно отчётливо вспомнила тот самый день, когда она впервые отправилась на прогулку с миссис Ллойд. Воображение снова перенесло её в дивный, благоухающий сад, где раздавались звонкие птичьи трели, журчали золотистые струйки прохладной воды в узорчатой чаше фонтана, ровными рядами вдоль тропинок растянулись подвязанные кусты белых роз, а виноградная лоза, сползающая с плетённой крыши веранды, развесила свои наливные гроздья.

— Беатрис! — вдруг послышался знакомый женский голос. — Я тебя повсюду ищу. Стоило мне ненадолго отлучиться, а ты уже снова ухватилась за лейку.

Из-за розовых кустов показалась стройная фигурка герцогини в элегантном летнем платье. Своей скользящей походкой она подошла к воспитаннице.

— Ты сейчас поливаешь вербены и флоксы.

— Я что-то не так сделала? — застенчиво спросила Беата.

— Ты всё сделала правильно. Но эта лейка — она же огромна! Да ещё поди полная воды. — Миссис Ллойд заглянула в овальное отверстие пухлой лейки. — Так я и думала.

— Она вовсе не тяжёлая, — возразила Беата. — И воды в ней не больше половины.

— И всё же, милая, оставь эту заботу садовнику. Поверь, наш старый ворчун очень не любит, когда кто-то за него выполняет его работу, — сказала герцогиня и, приложив ребром ладонь к краю губ, тихонько добавила: — Лучше, чем он сам.

Внезапно цветы и лейка растаяли, и вот уже воспоминания перенесли Беату в беседку, увитую плющом, где когда-то они с хозяйкой завели добрую традицию пить чай со сладостями из пекарни Макбет Досон, которые доставляли в замок с посыльным для маленькой воспитанницы «по личному распоряжению герцогини Ллойд».

— Знаешь, моя девочка, — сказала как-то она, — очень важно, чтобы в твоей жизни была любовь. Любовь взаимная. Что проку, если ты любима человеком, но твоё сердце безмолвствует и по-прежнему бьётся ровно. А душа остаётся безучастной и немой к проявлению чьей-то сердечной привязанности. Заполнить эту пустоту ничем уж не получится. Огромное счастье — быть любимой, но ещё большее — любить самой. В жизни людей так мало любви взаимной. Наверное, поэтому так мало и счастливых. Последние слова она произнесла с какой-то отрешённой задумчивостью, пристально вглядываясь в пустоту…

— А вы когда-нибудь любили по-настоящему? — нерешительно спросила Беата, сама не зная зачем, от того и раскраснелась, как спелый помидор. Она вдруг почувствовала неловкость от такой доверительной и откровенной беседы со взрослой женщиной.

— Да, милая. Но это было очень давно, — печально улыбнувшись, ответила миссис Ллойд.

Память Беаты отчётливо запечатлела тот коротенький эпизод и удивительно точно воспроизвела ту грустинку в голосе герцогини, с которой были сказаны эти слова. И снова воспоминания перенесли нашу героиню в иное место, а именно, в просторную бальную залу, где строгая наставница под аккомпанемент приглашённого маэстро Теодора Гримса обучала её танцам. Вот миссис Ллойд делает изящный реверанс, и внимательная ученица точь-в-точь повторяет за ней этот приветственный жест. Затем, расположив перед собой согнутые в локтях руки, как бы держась за воображаемого партнера, Глория, кружась и пархая, словно невесомая бабочка, скользящими и плавными движениями устремляется в танце по паркетному полу вдоль залы.

— Смотри внимательно на мои ступни, — приговаривает она на ходу. — Видишь, как я переставляю их в такт музыке: раз-два-три, раз-два-три…

И Беата пристально следила за каждым шагом наставницы, а потом, переставляя свои носочки под её ровный счёт, так же кружилась по бальной зале, чувствуя, как в груди бьётся сердце в такт удивительной мелодии, которую виртуозно извлекал из своего инструмента маэстро, неуловимо перебирая пальцами струны и безжалостно терзая их смычком.

— У тебя получается! — радостно подбадривает Глория ученицу. — Не останавливайся! Тео, посмотри, как чудесно она танцует.

Теодор, улыбаясь, кивает головой и играет ещё громче. А Беата так увлеклась, что не заметила, как у неё закружилась голова и, внезапно потеряв равновесие, приземлилась на паркет. Миссис Ллойд от всей души рассмеялась:

— Ничего, девочка моя, со всеми это случается. Просто я вспомнила себя. Когда я впервые пыталась освоить эти повороты, то так шандарахнулась затылком о подоконник, что услышала пение канареек в своих ушах.

И они обе закатились звонким смехом…

Беата очнулась от милых сердцу воспоминаний. Она посмотрела на запертые изнутри двустворчатые дубовые ворота, обитые железом. Сколько раз добрая госпожа провожала свою подопечную до этих самых ворот, где её дожидался экипаж со сладкими угощениями внутри. Хозяйка всегда нежно прощалась с воспитанницей, и под честное слово, что та непременно посетит её дом завтра, благословляла кучера в дорогу… Что же было дальше? Что случилось потом? Почему всё в одночасье изменилось? Подул сильный ветер, принеся с собою ненастье. На небе сгустились свинцовые тучи. По окнам звонко застучали крупные капли дождя, а ещё через мгновение хлынул косой ливень, скрыв плотной завесой от взора Беаты калитку, на которую она смотрела с надеждой вот уже битый час, сидя за кухонным столом, подперев ладошками подбородок. Проливной дождь стеной прошёлся по улицам города и его окрестностям, прибив дорожную пыль, омыв зелёные луга и остудив раскалённые крыши домов. В воздухе повеяло прохладой и свежестью. В кухню вошёл отец, от которого пахло смолой, древесной стружкой и дымом — он только-что вернулся из своей мастерской.

— Смотри-ка, — сказал он, кивая на распахнутое после дождя окно, — вроде и не предвещало ничего. Дороги, поди, размыло — никакая повозка не проедет.

— А это надолго? — спросила его Беата.

— На ветру-то быстро просохнет.

Дождь ещё немного покапал, опорожнив до дна свои опустевшие лейки, а затем и вовсе перестал. Быстрый ветерок подхватил рваные тучи и унёс их куда-то за горизонт. Небо снова прояснилось. А Беата всё сидела возле окна в ожидании экипажа, который непременно должен был заехать за ней. Но время шло, а экипажа всё не было. «Может и правда карета застряла в пути? Или миссис Ллойд решила дождаться, когда просохнет дорога, чтобы не подвергать меня опасности, — терзала себя догадками Беата. — Противный дождь, нарушил все планы!» А ведь именно сегодня настал тот долгожданный день, когда она должна была, наконец, увидеть своё бальное платье, которое герцогиня заказала для своей воспитанницы в швальне портного Томаса Майера. Он снял с клиентки мерку и теперь только оставалось дождаться, когда заказ будет готов. Маленькая танцовщица буквально грезила новым нарядом. В ночь перед примеркой он даже привиделся ей во сне. На утро Беата вся извелась, глядя на стрелки настенных часов. Время до полудня тянулось невыносимо долго. А когда капризная погода отодвинула час грядущего свидания, её охватило отчаяние. Спрыгнув с подоконника во двор, потерявшая терпение Беатрис босиком пробежала по мокрой траве к калитке и распахнула её настежь. Улица была пуста. В дорожных впадинах дождевая вода собралась в лужицы, и торопливый ветерок своим прикосновением будоражил их мутную гладь мелкой рябью. В этих лужицах плавали сбитые дождём розовощёкие ранетки. Беата захлопнула калитку и вернулась в дом. Нацепив свои домашние чоботы, она зашла в цветочную оранжерею, где матушка протирала насухо полы от натёкшей сквозь потолочные щели воды. Увидев дочь, она отжала тряпку, и, повесив на крюк сушиться, тихо сказала:

— Надо же… И лил-то всего с полчаса, а сколько дел натворил.

Она почему-то всегда в своём цветнике разговаривала тихо.

— Да-а, — печально протянула Беата, — и дороги, наверное, развезло. Ни пройти, ни проехать.

— Думаешь, миссис Ллойд из-за дождя отменит очередной урок? — глядя на расстроенную дочь, спросила матушка.

— Не знаю, — пожала в ответ плечами Беата. — Она должна была прислать за мною экипаж, но его всё нет и нет. Сегодня же примерка.

— Ах, да. Я и забыла. Может и впрямь погода виновата? Ливень-то нынче какой. Не захотела подвергать тебя опасности…

Беата отвернулась, скрывая дрожащие на глазах слёзы.

— Вот и славно, что ты заглянула, — подхватила матушка, видя, что её дочь вот-вот разразится водопадом обиды на свою наставницу, на коварную погоду и вообще на весь белый свет. — Заодно поможешь мне подрезать стебельки. Ведь завтра базарный день, надо бы успеть к утру всё приготовить. Одна я не управлюсь. Поможешь мне?

Беата согласно покивала головой и без особого усердия принялась за работу. Сперва она наискосок подрезала стебли всех цветов, приготовленных на продажу, и привычно расставила их по вазам. Затем прорыхлила лопаткой грунт в длинных глиняных горшках и полила его водой. В мастерской отца она подмела деревянную стружку и утромбовала её в большую корзину. Так завершился этот долгий день томительных ожиданий и неисполненных обещаний. За ужином матушка заметила, что Беата ела вяло и неохотно, лениво помешивая ложкой пшённый кулеш с курятиной. Родители украдкой поглядывали на то на дочь, то на тарелку, понимая, что в такой ситуации любые слова будут лишними. Нет ничего более оскорбительного, чем обмануть пустым обещанием наивное сердце ребёнка, свято верящего в каждое слово, оставленное взрослым человеком. Беата всегда с восторгом делилась с родителями подробностями своего пребывания в замке и с удовольствием показывала новые танцевальные приёмы, разученные на очередном уроке. Но в этот вечер, не обронив ни слова, она поднялась по крутой деревянной лестнице в свою комнатку и больше уж из неё не выходила. А на следующий день снова лил дождь, но теперь уже долгий и нудный. Беата сидела на кухне, облокотившись на стол, и безотрывно смотрела в окно. Вода, как и прежде, монотонно отбивала барабанную дробь по стеклу, размывая очертания двора. Дождик перестал только под вечер, когда тучи были выжиты до последней капли. Унылую хмарь понемногу развеяло и небосклон окрасился в багровые тона, что по местным приметам сулило на завтрашний день ясную погоду. Примерно через час Беата услышала скрип калитки. Она накинула на босую ногу свои шлёпки и выбежала во двор, где встретила матушку, только что вернувшуюся с базара.

— Ну-ка, помощница, хватай и неси в оранжерею, — сказала она дочери, указав на корзину с непроданными цветами, — а я пока разгружу остальные. Тётка Зельда согласилась подвести, неудобно её задерживать.

Беата быстро отнесла корзину и вернулась во двор. Матушка стояла у распахнутой калитки и о чём-то вполголоса судачила со своей соседкой по торговому ряду. Увидев её, женщины, словно сговорившись, одновременно умолкли, скоро попрощались и Зельда, развернув Гельду, поспешила восвояси.

— Что-то случилось? — видя встревоженное лицо матушки, спросила Беата.

— Нет, милая. Просто сегодня на редкость неудачная торговля, — проговорила в ответ матушка, подбирая с земли горшки с цветами.

— Не такая уж это и редкость, — проворчала в ответ Беата.

— Из-за проклятого дождя все попрятались по домам, и я почти ничего не продала. Отвратительная погода. Даже миссис Маклейн напугала эта промозглая сырость. Ты ведь знаешь, как она любит наши жёлтые розы.

— Наверное, миссис Ллойд тоже напугал этот гадкий дождь, — с надеждой произнесла Беата. — Папа говорил, что когда закат ярко-красный, то на следующий день непременно бывает солнечная погода. Значит, завтра дождя не будет и, возможно, она пришлёт за мной экипаж.

Матушка растерянно забегала глазами, но ничего не ответила. Вдвоём они перенесли все горшки и корзины в цветник, а затем приступили к наведению чистоты. Впрочем, внутри и так царил идеальный порядок, но отчего-то матушка решила, что этого недостаточно и поручила дочери целый перечень важных дел. Беата всегда безропотно помогала матери. Она тщательно протирала пыль на полках, подметала и мыла полы, умело обрабатывала молодые побеги, поливала их из лейки, рыхлила грунт, перемешивая его с удобрением, прореживала куртины. Словом, миссис Эклунд не могла нарадоваться на свою старательную помощницу. Но сегодня Беата снова пребывала в апатии, казалась замкнутой и неразговорчивой.

— Мы же всё это делали недавно. Я не вижу здесь никакой пыли, — недоумевала она, проводя ладошкой по стеллажу с цветочными горшками.

— И всё же, здесь должно быть безупречно чисто, — настаивала на своём взволнованная матушка. — Кроме того, нам ещё предстоит уборка в мастерской.

— Ого! С каких это пор? Папа же никому не разрешает наводить у себя порядок. И всегда любит повторять, что чисто не там, где убирают, а там, где не мусорят.

— На этот раз он нам разрешил, детка. Просто у папы срочные дела, а так он, конечно же, управился бы сам.

— А что такого случилось на этот раз?

— Возможно, в скором времени нас посетят гости.

— Какие гости?

— Слишком много вопросов, — вдруг сердито оборвала её матушка, но тут же опомнилась, поняв, что напрасно вспылила и, серьёзно посмотрев на дочь, добавила: — Пойми, нам нужно убедить этих людей в том, что твой отец добросовестный работник.

— Но об этом и так знает весь город, — сказала Беата, начиная подозревать, что случилось что-то неладное.

— Нашлись люди, которые думают иначе.

Беата догадалась, что матушка чего-то не договаривает и всячески пытается скрыть от неё какой-то секрет. Ей мучительно хотелось узнать правду и вместе с тем, до глубины души возмущало, что к подросшей дочери до сих пор относились, как к несмышлёному младенцу, в то время как обязанности по хозяйству она уже давно выполняла наравне со взрослыми. Вскоре вернулся отец. Он был чем-то сильно озабочен и потому, войдя в дом, не отпустил традиционного шутливого приветствия, что совсем не было похоже на мастера Эклунда. Достав из шкафчика табакерку, хозяин набил сухим ароматным табаком свою трубку, нервно почиркал огнивом и, раскурив её, жадно затянулся. Затем, хлопнув дверью, вышел во двор, так и не сказав ни слова. Беата обратила внимание на то, как у отца дрожали руки при попытке разжечь трубку. Когда матушка уложила дочь в постель, несмотря на строгий запрет подниматься с кровати, она все же тайком подкралась к двери и попыталась прислушаться к разговору родителей на кухне. Снизу доносились то хриплое покашливание отца, то судорожное всхлипывание матери. Из всего разговора Беата смогла разобрать только несколько слов. Ей показалось, что речь шла о герцогине Ллойд. Затем прозвучало что-то невнятное о городском лекаре и управляющем Готлибе. Через какое-то время всё стихло. Беата снова запрыгнула в кровать под тёплое одеяло и ещё долго потом ворочалась, пытаясь заснуть. Несмотря на все потуги, сон бежал от неё. Она сомкнула глаза, когда уже было далеко за полночь… Утро и в самом деле оказалось солнечным. За завтраком Беата так и не решилась спросить матушку о тревожном ночном разговоре. Чуть позже заходил отец Николаса, Генри Флетчер. Когда-то они с Ларсом Эклундом работали в одной артели, там и завязалось их тесное знакомство. С тех пор две семьи сошлись в крепкой дружбе: отмечали совместно праздники, помогали друг другу в нужде и горе. Собственно, так Беата и познакомилась с Николасом.

— Доброе утро, принцесса, — шутливо поприветствовал её Флетчер старший. — Как спалось юной наследнице этих хором?

— Спасибо, хорошо, — допивая свой чай, ответила Беата.

— Там во дворе тебя дожидается Николас. Вскочил ни свет-ни заря, уговорил взять его с собой. Говорит, у него к тебе какое-то важное дело.

— У Николаса не бывает неважных дел, — шутливо подметила она.

Беата вышла во двор, где, сидя на скамейке, её дожидался разносчик сенсационных новостей Флетчер младший. Вид у него был крайне обеспокоенный.

— Наконец-то! — завидев подружку, нетерпеливо выдохнул Николас и, спрыгнув со скамьи, быстро подошел к ней.

— И не лень тебе в такую рань с визитами вежливости через весь город плюхать? — поинтересовалась Беата у приятеля.

— Ты, что, до сих пор ничего не знаешь? — удивился он.

— Нет. Я два дня просидела дома. Сам же видел, какой дождь был.

— Я вчера случайно подслушал разговор отца с матерью. С герцогиней случилась беда и в этом обвиняют твоего отца.

— Что ты болтаешь? — воскликнула Беата.

— Тише! — оборвал её Николас. — Я, правда, не расслышал всего, но речь шла о какой-то лестнице. Будто бы герцогиня спускалась по ступеням, лестница обрушилась, и она скатилась вниз кубарем, повредив себе спину. Теперь не может подняться с постели. А их управляющий во всём обвиняет твоего отца, который недавно чинил эту лестницу.

— Как это возможно? — дрожащим голосом вымолвила Беата. — Вот, почему за мной никто не приезжал эти два дня. А я всё это время сидела и обиду точила. Глупая! — со стороны казалось, что она над чем-то напряжённо размышляет. Немного подумав, Беатрис уверенно добавила: — Мне нужно срочно её увидеть.

— В том-то и дело, что тебя запрещено пускать в замок. Об этом рассказала тамошняя кухарка, она подруга моей матушки.

— Это управляющий распорядился? — спросила Беата.

— Готлиб отдал приказание никого не допускать к герцогине до тех пор, пока она не поправится. И ещё я слышал, что он срочно отправил посыльного с письмом к герцогу.

— Как же мне быть? Ведь я должна объяснить миссис Ллойд, что это всё неправда, что мой отец ни в чём не виноват. Он всегда добросовестно выполняет свою работу. Это какая-то ошибка.

— Думаю, тебе не удастся к ней попасть.

— Может быть, попросить нашего лекаря? Он же навещает миссис Ллойд, а значит, сможет устроить так, чтобы меня к ней пропустили.

— Это хорошая идея. Если хочешь, сходим к нему вместе. Я хорошо знаю лекаря Тёрнера. Матушка часто посылает меня к нему в аптечную лавку за снадобьем.

— Когда же мы к нему отправимся?

— Да хоть сейчас. Аптека рано открывается.

Беата быстро собралась и, ничего не сказав родителям, выбежала со двора, где её ожидал неутомимый Николас. Пока она собиралась, то краем уха успела перехватить несколько фраз из разговора отца со своим старинным другом.

— Ты всегда можешь вернуться к нам в артель, Ларс. Я поговорю с хозяином. Он ещё помнит тебя, — сказал Генри Флетчер.

— Спасибо, дружище, — поблагодарил отец, — но я, думаю, всё образуется. Уверен, вскоре герцогиня поправится и нам удастся прояснить это недоразумение. Она великодушная женщина и многое делает для моей дочери. И супруг её человек благородный. Тут ветер дует совсем с другой стороны.

— Ох, не знаю… Повидал я на своём веку этих господ. Они вежливы и учтивы только когда им что-нибудь нужно от тебя. Всегда и везде они видят только выгоду. Подумай сам, для чего мистер Ллойд определил себе управляющим этого упыря Готлиба? Чтобы тот выполнял за него грязную работу, а сам он как бы оставался не причём. После того, как герцог поручил ему в смотрение свои владения, сразу же увеличились поборы и ужесточились условия. У всех должников изъяли домашний скот, промысловые снасти и ремесленный инструмент в счёт уплаты долга, а потом стали выдавать в аренду, загоняя в ещё большие долги. Ллойд через этого пройдоху Готлиба уже половину города к рукам прибрал. Все ему чем-то обязаны.

— Я знаю. Супруге на базаре уже не раз высказывали, что дочку напрасно к ним отпускает.

Беата слушала всё это и не понимала, почему они так самоуверенно рассуждают о том, чего не знают. Как можно судить о людях с чьих-то слов? Ей захотелось остановить это безумие и крикнуть: «Неправда! Миссис Ллойд не такая! Всё это злые сплетни! Только очень скверные люди могли так подумать». Но Беата Эклунд знала, что вмешиваться во взрослые разговоры — пустая затея. Скорее всего, снова услышишь череду снисходительных отговорок, что-то вроде «Ты не так поняла» или «Мы вообще не о том говорим». Поэтому она незаметно проскользнула мимо увлечённых беседой родителей и отправилась вместе с Николасом в аптеку. Несмотря на то, что изготовителя дурно пахнущих микстур и горьких порошков трудно было застать на месте, ибо лекарь Тёрнер непрестанно навещал своих пациентов по всему городу, на сей раз друзьям повезло. Поднявшись по деревянному крыльцу, Николас отворил дверь и первым вошёл в помещение аптеки. Следом за ним поднялась Беата. Они очутились в полутёмном помещении, которое пациенты и посетители называли «ожидальней», наверное, потому что помощница лекаря по имени Одри Бейли часто просила подождать его именно здесь. Внутри никого не оказалось. В ожидальне сильно пахло душистыми травами и целебными снадобьями, от которых у Николаса всегда чесался нос. Многочисленные настеннные полки за высоким прилавком сверху донизу были уставлены керамическими сосудами, ретортами, завязанными в узелок мешочками и закупоренными пузатыми склянками, в которых мутнели разнообразные настойки, растворы, эликсиры и бальзамы. Между деревянными балками потолочного перекрытия на провисших верёвках сушились собранные в пучки целебные травы. На витрине стояли аптечные весы и большая, старинная клепсидра. Николас подошёл поближе и, дотянувшись до прозрачной колбы левой рукой, перевернул её. Песок из наполненного верхнего сосуда потёк тонкой струйкой через узкую горловину в пустой нижний. Николаса всегда завораживало это зрелище и, всякий раз заглядывая в аптеку за матушкиным снадобьем, он не мог отказать себе в удовольствии попользоваться старинным хронометром.

— Не трогай! — предостерегла приятеля Беата. — Вдруг сломается?

— Да ты не понимаешь, — отмахнулся Николас, — я уже тысячу раз его крутил.

— А до тебя другие тысячи раз крутили. Когда-нибудь наступит последний. Посмотри, какой он старый.

— Тысячу лет тысячи людей крутили, а я стану тем самым, который его прикончит, так что ли? — усмехнулся Николас и снова перевернул хронометр.

И тут стерженёк, на котором держалась прозрачная колба с песком, отломился. Стеклянный сосуд слетел с оставшегося крепления, прокатился по витрине и, рухнув на пол, разбился вдребезги. Николас побледнел, глядя на груду рассыпанного песка и торчащие в нём острые осколки.

— Я же тебе говорила, — процедила Беата. — Вот что мы теперь скажем?

— А то и скажем, что эта старая рухлядь развалилась у нас на глазах, — немного поразмыслив, ответил Николас. — Я же не нарочно.

За прилавком отворилась дверь и в помещение аптеки вошёл мистер Тёрнер.

— Так-так, — произнёс он, щуря уставшие глаза на посетителей. Похоже, до этого момента лекарь был занят важным чтением или изучением чего-то мизерного через увеличительное стекло и, кажется, не заметил отсутствия стеклянной колбы на песочных часах. — Мне показалось или в самом деле тут что-то разбилось. Надеюсь, это было не ваше сердце, молодой человек, а эта прекрасная дама не стала тому причиной?

Беата не знала куда себя деть — ей было очень стыдно за самонадеянную выходку приятеля. А ведь она пришла просить великодушного лекаря об одолжении.

— Мистер Тёрнер, — стыдливо уткнув глаза в пол, принялся объяснять Николас, — сперва я хотел бы извиниться…

— За что же?

— Дело в том, что я неосторожно покрутил у вас… вашу плексидру…

— Что ты у меня покрутил? — переспросил лекарь.

— Ваши песочные часы. — И Николас указал рукой на хронометр, точнее, на то, что от него осталось. — Но они неожиданно развалились.

— В этом ты, дружочек, ошибаешься, — ответил лекарь. — Очень даже ожиданно. Я давно собирался избавиться от старушки-клепсидры и не делал этого только из уважения к её почтенному возрасту. Кто знает, может, сам римский император когда-то измерял по ней время. Хорошо, что хоть никто из вас не поранился.

— Господин лекарь, — вступила в разговор Беата, — позвольте нам убрать весь этот мусор.

— Ни в коем случае! — строго-настрого запретил мистер Тёрнер. — Ещё не хватало, чтобы вы порезались об эти осколки истории. На них священная пыль времени, и если вдруг она попадёт в вашу кровь, то вы оба заснёте вековым сном. И пока будете спать, вам будут сниться события тех времен, что пережили эти часы.

Друзья, выпучив глаза, испуганно уставились на торчащие из песка осколки.

— Не пугайтесь, — сказал лекарь, одарив их своей белозубой улыбкой, — это всего лишь старый медицинский хронометр, которому от силы четверть века. Так что, если и заснёте, то спать вам придётся недолго. Во всяком случае, не тысячу лет. Благодушное настроение мистера Тёрнера вселяло Беатрис надежду на то, что с герцогиней Ллойд всё в порядке и в том, несомненно, была его заслуга. Известный на всю округу и далеко за её пределами лекарь добросовестно трудился днями и ночами, неустанно опекая своих пациентов. В те редкие часы, когда он не был занят лечением больных, вместе со своей верной помощницей Одри Бейли опытный аптекарь, знаток трав и кореньев, изготавливал целебные снадобья и мази. Он толок в ступке лекарственные порошки, от которых непривычного человека просто стошнило бы. На вкус они были невероятно горьки, а на запах невыносимы, но всегда чудодейственно помогали всем страждущим: избавляли от жара и озноба, снимали головную и зубную боль, предавали силы или же, напротив, даровали крепкий, оздоравливающий сон. Николас знал, что у лекаря хранилась толстенная и изрядно потрёпанная книга в грубом кожаном переплёте с пожелтевшими от времени страницами, на которых во всех подробностях изображалось строение человеческого тела и его отдельных фрагментов. В книге хранились вековые знания из области медицины, которые на протяжении столетий постигали алхимики и врачеватели далёких стран, накапливая многотрудный опыт и сохраняя его в мудрёных текстах из причудливых слов. Тексты собирались из разных источников и заносились в один большой справочник. Тот, кто владел этой тайнописью, слыл мудрецом, ибо книга хранила в себе не только знание целебное, но и возвышенное, касающееся духовной жизни человека. И лекарь Тёрнер был верным последователем этого знания, которое называл для себя загадочным словом «истина». Он часто употреблял его в беседе с пациентами, всякий раз назидательно поднимая кверху указательный палец и произнося вслух: «Истинно говорю». Беата и сама не раз слышала о загадочной книге. «Может, она поможет найти ответ, как исцелить миссис Ллойд, — таило в себе надежду её наивное детское сердце. — И тогда недобрые слухи вокруг моего папы развеются и опять всё будет по-прежнему». Дверь, из которой появился мистер Тёрнер, снова распахнулась, и в аптеку вошла Одри Бейли. Лекарка была в белом халате и кожаном переднике. В руках у неё позвякивал разнос, уставленный какими-то флаконами и пузырьками. Вероятно, она только что вернулась с очередного обхода, во время которого потчевала больных горькими микстурами. Пациенты располагались в палатах лечебницы, которая находилась во внутреннем дворе и примыкала к зданию аптеки. Миссис Бейли обвела взглядом дружную парочку и с грохотом водрузила на прилавок свой разнос. Не произнося ни слова, она сняла с полки ступку и принялась что-то усердно в ней толочь. Резкий запах от этой смеси первым учуял Николас. У него защекотало в носу, а глаза стали слезиться. Зажав двумя пальцами ноздри, он тихонько шепнул подружке на ухо:

— Ты что-нибудь чуешь?

— Кажется, да, — ответила Беата.

— Какой противный запах? Как от палённых клопов.

— И это ещё не всё.

— Интересно, для чего это? — прогнусавил вполголоса Николас.

— Для хорошего слуха, — иронично подметила миссис Бейли, продолжая шустро орудовать пестиком.

И тут Беата не удержалась и чихнула в ладошку.

— Бог в помощь, — пожелал ей Николас и осенил себя крестным знамением.

— Сколько раз повторять, — оторвавшись от заполнения своего аптечного журнала, проговорил мистер Тёрнер, — следует говорить «Будьте здоровы». С чего это вдруг в наше время обычное чихание стало предвестником скорой кончины. Этот пережиток уходит корнями своего невежества в давнее прошлое. Тогда люди считали чихающего заражённым опасной болезнью. Запомните, чихание — весьма полезная процедура. Оно защищает нашу плоть, отторгая пыль, сажу, раздражающую пыльцу диких растений, которые мы так часто вдыхаем. По этой причине пожелание здоровья тут более уместно. И ты должен рассказывать об этом каждому, кто не соблюдает подобающего этикета в общении. И, кстати, размельчённый в мелкую пудру табачный лист обладает уникальным свойством вызывать подобную реакцию организма, а также помогает избавиться от насморка. Но злоупотреблять им, конечно же, не следует. Сказав это, лекарь достал из кармана пиджака небольшую деревянную коробочку с красивым орнаментом. Это была табачная тавлинка. Он откинул крышечку, щепотью намял хранившийся в ней сухой снафф и затем, скривив нос, с присвистом втянул ноздрями зеленоватый порошок. Брови на лице лекаря сдвинулись, кожа на лбу сморщилась, а рот в томительном ожидании приоткрылся —

с такой застывшей на лице маской античного трагика он продержался всего пару мгновений, а затем разразился оглушительным чихом. Вытерев слезящиеся глаза носовым платком, Тёрнер захлопнул табакерку и положил её на витрину.

— Ну-с, достопочтенные господа, чем могу быть вам полезен? — задал он, наконец, долгожданный вопрос.

— Мою матушку зовут Мария Флетчер, — сказал Николас. — Она ваша давняя знакомая.

— Ну как же-как же… — прищурив левый глаз, произнёс лекарь, давая понять, что припоминает названное имя.

— Она часто покупает у вас капли от мир.., мигр…

— От мигрени, — поправил посетителя лекарь. — Давно известно, что голова болит, когда мыслям, находящимся в ней, становится тесно. Ваша матушка очень восприимчива к смене погоды и ко всякого рода волнениям. И, судя по её долгим рассказам, вы, молодой человек, одна из причин этих волнений.

Николас почувствовал, как от смущения его щёки густо краснеют, потому дальше он продолжал сбивчиво и путанно:

— Да. Но сейчас я бы не хотел… то есть не капли… то есть… словом, мою подружку зовут Беата Эклунд и мне… то есть ей… хотелось бы знать, как себя чувствует герцогиня.

— Ах, вот оно что, — сказал лекарь, пристально посмотрев на девочку. — Так вы и есть та самая протеже миссис Ллойд. Премного о вас наслышан. Вы, оказывается, большая поклонница флоры. Что ж, это похвально. Но растения призваны нести человеку не только эстетическое удовольствие. Признаться, их декоративная функция меня мало привлекает. Мне интересна практическая сторона вопроса, полезность природных подношений с оздоровительной точки зрения, так сказать. Целительные свойства диких трав, полевых цветов, плодов и кореньев — вот, в чём кроются могучая сила и спасение от всякой хвори. А также в личной гигиене. И никакой магии, никаких заклинаний.

Беата догадалась, что лекарь Тёрнер, как и её знакомые базарные тётки, тоже не прочь поболтать на отвлеченные темы и, зная по личному опыту, что в подобных ситуациях надо действовать решительно, она ловко перенаправила разговор в нужное ей русло.

— Значит, можно надеяться на скорое выздоровление миссис Ллойд? — спросила она увлёкшегося лекаря.

Бернард Тёрнер вдруг посерьёзнел, вернувшись к сути конкретного вопроса.

— Не хочу вас огорчать, мои юные друзья, — сказал он. — Ситуация, прямо скажем, непростая. Миссис Ллойд при падении с лестницы повредила нижнюю область спины, поэтому в настоящий момент она прикована к постели и самостоятельно передвигаться не может. Но, я уверен, всё худшее уже позади и улучшения очевидны. Так что пациентке необходимы покой, внимательный уход и время. — При этом лекарь взглянул на разбитый хронометр. — По счастью, для миссис Ллойд оно не остановилось после злополучного падения. Вот так. Есть ещё вопросы-просьбы-пожелания?

— Господин Тёрнер, я хотела бы навестить герцогиню, — осмелев, произнесла Беата. — Но меня запретили пускать к ней.

— Кто запретил? Когда? — удивился лекарь. — Во всяком случае, я никаких рекомендаций касательно посещения пациентки не давал… — он призадумался, поглаживая подбородок. — Впрочем, я догадываюсь, кто мог этому поспособствовать. Но это же совершеннейшая глупость! Положительные эмоции на пользу любому, кто находится на излечении. Порой только они и творят чудеса. Какой в этом смысл, не понимаю…

— Господин Тёрнер, — снова заговорил Николас, — знакомая моей матушки работает в замке Каймангрот кухаркой. Она рассказывала, что во время разгрузки овощного обоза, ей довелось подслушать разговор двух охранников. Один из них так и сказал: «Простолюдинку к госпоже пущать не велено!»

— Что за вздор! — возмутился изумлённый лекарь. — Даю слово, что как только навещу свою пациентку, обязательно расскажу ей об этой нелепости. Господин Готлиб уже давно ведёт себя бесцеремонно и позволяет лишнее даже по отношению ко мне. Думаю, мне удастся убедить герцогиню в том, чтобы этот напыщенный выскочка, который, похоже, в отсутствие мистера Ллойда возомнил себя полноправным хозяином его поместья, лично препроводил мисс Эклунд в её покои.

— Не знаю, как вас и благодарить, — застенчиво выговорила Беата.

Тёрнер заметил, что девочка хочет спросить его о чём-то ещё, но не решается.

— И вдобавок ко всему, я бы хотела узнать… — помог ей чуткий лекарь, намекая на недосказанность.

— Скажите… — замявшись, произнесла Беата. — Миссис Ллойд ничего не рассказывала вам о мастере, который чинил лестницу в их доме?

И тут случилось нечто: рядом, в двух шагах от неё, раздался резкий, душераздирающий чих, который, как ей показалось, колыхнул воздух по всей аптеке. Она в испуге вздрогнула и обернулась. Справа, зажмурив глаза и раскрыв рот, съёжился в судороге Николас. Его тело сотрясало снова и снова, и каждая такая конвульсия сопровождалась истошным чиханием с целым фонтаном брызг, что разлетались во все стороны. Лекарь сразу же смекнул в чём дело и бросил взгляд на то место, где лежала тавлинка — на витрине её не оказалось. Пока господин Тёрнер увлечённо рассуждал о чудодейственной силе матушки-природы, Николас, улучив момент, стянул с витрины табакерку и втихаря опробовал на себе золотистый порошок, дабы избавить свой организм от «раздражающей пыльцы диких растений».

— Одри, скорее к умывальнику его! — скомандовал лекарь.

Обняв бедолагу за плечи, миссис Бейли подвела его к умывальной чаше, торчавшей из стены напротив витрины. Наполнив её водой из кувшина, лекарка принялась ополаскивать Николасу лицо. Его полусогнутое тело не переставало содрогаться в приступе трескучего чихоизвержения, исторгая брызги. Смотреть со стороны на такое зрелище было и смешно, и тягостно одновременно. Наконец, череда судорожных раскатов отпустила обессиленного Николаса, и он плюхнулся на табурет, утирая ворсистым полотенцем побледневшее лицо.

— Не всем взрослым привычкам нужно следовать, друг мой! — снисходительно улыбаясь, проговорил Бернард Тёрнер.

Подойдя к Николасу, он протянул ему свою ладонь. Тот разжал кулак — в ней лежала маленькая расписная коробочка…

Весь следующий день Беата провела дома в ожидании новостей. Николас пообещал ей наведываться в лечебницу и справляться о состоянии здоровья герцогини. И только поздно вечером, когда уже на городских улицах сгущались сумерки, в ворота дома Эклундов раздался громкий стук. Беата знала этот условный сигнал — так обычно вызывал её во двор Флетчер младший. «Флетчер младший — Флетчер младший», — возможно, подумали вы — почему не по имени? Просто так своего внука называла его родная бабка, отошедшая к праотцам лет пять тому назад. А потом это прозвище подхватила матушка Николаса. Она считала, что такое обращение звучит солиднее, подчёркивает взрослость и внушает её сыну желание вести себя благоразумно. Но напрасно наивная Мария Флетчер тешила себя подобными иллюзиями… Беата выбежала во двор и отворила калитку. Перед ней стоял запыхавшийся Флетчер мл…, пардонте, Николас. Он был сильно взбудоражен, растерянно смотрел на подружку, не зная с чего начать.

— Что случилось? — спросила Беата, ощутив передавшуюся от него тревогу.

— Герцогиня… Миссис Ллойд скончалась, — трагичным голосом сообщил Николас.

Беата вздрогнула от болезненного укола памяти. Она рассеяно смотрела по сторонам, пытаясь оправиться от потрясения прошлого, которое вдруг так ясно напомнило о себе. Вокруг по-прежнему было тихо, двор замка пустовал. Рядом покорно ожидала полусонная Гельда, отгоняя хвостом вездесущую мошкару и пощипывая примятую траву. Беата закрыла глаза и, коснувшись влажными ресницами её тёмной с проседью гривы, повела головой в сторону, утирая набежавшие хрустальные капельки. Её сознание всё ещё блуждало по закоулкам цепкой памяти, вороша пепел минувших событий. В те далёкие дни они разворачивались столь стремительно, что добиться от кого-то внятного ответа в кружащей вихрем суматохе было невозможно. Несмотря на заверения лекаря Тёрнера в том, что угроза здоровью его пациентки миновала, ситуация внезапно осложнилась. Самочувствие герцогини резко ухудшилось: больную вдруг охватил сильнейший жар, и она впала в забытье. Подоспевший на помощь лекарь привёл в чувство ослабевшую миссис Ллойд, но её воспалённый разум в пылу горячки отказывался признавать кого-либо. Несчастная металась в бреду по кровати. Прислуга собралась внизу, под окном хозяйской спальни, откуда доносились немощные стоны. Спустя пару часов всё было кончено. Николас узнал об этом, подслушав разговор матери с кухаркой, которая в тот вечер стала свидетельницей разыгравшейся трагедии. Как же такое могло случиться? Отчего беззаботное счастье в одночасье исчезло, и неведомая, злая сила поглотила всё то, к чему так горячо и искренне привязалось детское сердце. Беата вспомнила, как утром, едва забрезжил рассвет, её разбудил продолжительный стук в ворота. В тот ранний час утро было сырым и пасмурным. Небо по-осеннему хмурилось, а тяжёлые тучи, проползая над черепичными крышами, вот-вот грозились излить на просыпающийся город потоки воды. Требовательный стук повторился. Из окна её комнаты не было видно, что происходит снаружи, за забором, но хорошо были слышны звуки, доносившиеся с улицы. Грубые мужские голоса с бранью и насмешками, наперебой требовали открыть ворота. Затем скрипнула калитка и во дворе началась какая-то возня. Беата вскочила с кровати и босая пробежала по остывшему полу к крутой лестнице, ведущей в прихожую. Встав на цыпочки и облокотившись на перила, она снова прислушалась к звукам, исходившим со двора, пытаясь понять, что за люди учинили переполох в их доме ни свет-ни заря. До слуха время от времени долетали короткие, перекликающиеся возгласы:

— Всё обыскал?

— Там ещё посмотри!

— А ну, посторонись!

— Не мешкай!

Вскоре беспокойные звуки стихли, так же внезапно, как и появились. И тут Беатрис показалось, что снаружи кто-то плачет. Она сбежала по ступенькам вниз, распахнула дверь и, перескочив через порог, оказалась босиком на холодном крыльце. Во дворе, на отсыревшей траве, прикрыв ладонями лицо, сидела матушка и отрывисто всхлипывала. Вокруг были раскиданы какие-то вещи, среди которых Беата узнала отцовский фартук из потёртой кожи и старые кузнечные рукавицы. Она медленно спустилась по ступенькам и, подойдя к матери, обняла её за плечи.

— Что тут произошло? — тихо спросила Беата. — Почему ты плачешь? А где папа?

Но София Эклунд продолжала плакать, невнятно причитая сквозь безудержные слёзы. Она прижалась влажным лицом к дочери и та, пытаясь утешить сражённую горем матушку, ни о чём больше не спрашивая, жалеючи поглаживала ладошкой её спутанные ото сна волосы. Позже выяснилось, что тем ранним утром в дом Эклундов заявилась с обыском тюремная стража из трёх человек. Они изъяли весь рабочий инструмент главы семейства, перевернув вверх дном его мастерскую, а затем, зачитав приказ городского судьи, велели Ларсу Эклунду в их сопровождении проследовать на допрос. Снова прибегал Николас и пообещал обо всём разузнать. День тянулся в мучительной неопределённости. Вестей никаких не поступало. Беата пыталась убедить матушку заняться цикламенами, приготовленными на продажу одной вечно недовольной покупательнице, брюзжащей безо всякого повода. Альпийские фиалки, за которыми она должна была явиться, были такими же капризными, как и их приобретательница. Эти прихотливые цветы нуждались в частом поливе, к тому же их необходимо было держать в прохладном месте, чтобы они не впадали в спячку. Но, несмотря на уговоры дочери, матушка оставалась безучастной ко всему, что происходило вокруг. Необъяснимое оцепенение сковало её волю, и тяжкие оковы отчаяния повисли на руках и ногах. Она продолжала неподвижно сидеть на кухне возле окна и ждать, когда же отворится незапертая на засов калитка. Ситуацию попытался прояснить вездесущий Николас. Его зоркие глаза, острый слух, болтливый язык и пара быстрых ног за день умудрились побывать во всех городских подворотнях, закоулках, на общественных сборищах и помогли собрать столько сведений, сколько не смогла бы вместить в себя даже самая любопытная голова приметливой базарной сплетницы с многолетним стажем. Кроме того, приправив рассказ своими версиями и домыслами, он нагородил такой дремучий лес, что Беата окончательно запуталась, пытаясь разобраться в рассказанной им истории.

— Извини, Николас, но ты не мог бы чуть помедленнее и безо всяких догадок, — попросила его Беата.

— Да я уж и так стараюсь, как могу, — огрызнулся Николас, недовольный тем, что его перебили. — Говорю же, в замок вернулся герцог Ллойд. Он пребывает в безутешном горе с тех пор, как узнал о внезапной кончине своей супруги. Со слов кухарки, управляющий весь день не отходил от него ни на шаг и, даже когда приехал лекарь, постоянно отирался рядом. После того, как господин Тёрнер покинул замок, Готлиб вошёл в кабинет хозяина и долго не появлялся. А на утро городской судья распорядился послать стражников в ваш дом, арестовать твоего отца и держать его в тюрьме до суда.

— Какого суда? — недоумевала потрясённая услышанным Беата.

— Я уверен, это Готлиб убедил герцога Ллойда в том, что его жена погибла по вине твоего отца, который чинил лестницу у них в прихожке. После того, как стражники обыскали ваш дом, они устроили такой же погром и в городской лечебнице, а лекарю Тёрнеру предъявили обвинение в том, что он применил неверное лечение и это повлекло за собой смерть герцогини. Сейчас он тоже арестован.

— Откуда ты всё это узнал? — спросила Беата, недоверчиво посмотрев на приятеля.

— Ты, что, мне не веришь? — с оттенком обиды в голосе проговорил Николас.

— Я просто не могу в это поверить. Это же всё враньё от начала и до конца!

— Кухарка подтвердила, что так всё и было. Она там держит ухо востро. А ещё я забегал в лечебницу и миссис Бейли сказала, что около восьми часов утра за лекарем пришли стражники. С ними был этот Готлиб, который обвинил мистера Тёрнера в шалра-та… в ша-тарла… в общем, в неправильном лечении, на что лекарь в гневе прокричал: «Прочь, негодяи! Вон из моей лечебницы!» — и швырнул в них склянку с марганцовкой. Тогда стражники связали его и увезли в неизвестном направлении. Наверное, туда же, куда и твоего отца — в городскую тюрьму. Вот и всё, что мне удалось выяснить. Я и так схлопотал от матушки подзатыльник за то, что подслушивал.

— Мне сейчас не до шуток, Николас, — сказала сердито Беата.

— Какие уж там шутки, — ответил он, потирая тыльную часть черепа.

— Что же теперь делать? Как мне увидеть папу? Я должна его увидеть.

— Есть у меня одна идейка, — плутовски взглянув на подружку, произнёс неистощимый на выдумку Николас. — Но для этого придётся поскрести в винных запасах одной старой знакомой. Собирайся, я всё объясню тебе по дороге.

Спустя уже пару минут они торопливо топали по мостовой.

— Так что ты задумал? — предусмотрительно поинтересовалась Беата — она знала, что её приятель был мастером до всяческих проделок, которые нередко заканчивались для него родительской экзекуцией.

— Понимаешь, — суетливо похлопывал себя по карманам Николас, пытаясь в них что-то нащупать. — Моя матушка как-то рассказывала, что охранники в нашей городской тюрьме жуткие пьяницы и лентяи. За бутылку вина они охотно соглашаются носить передачки арестантам. Я уверен, что с ними можно договориться и о тайном свидании с твоим отцом. Или кто-то их этих увальней передаст от него хоть какую-нибудь весточку.

— А где мы раздобудем эту… бутылку?

— У одной моей знакомой этой кислой бурды целый подвал. Как-то мне довелось побывать там.

— И как же мы её раздобудем? — Беата замедлила шаг, догадываясь, что Николас снова замышляет какую-то проказу.

— Есть одна задумка, правда, рискованная. Тебе тоже предстоит небольшая работёнка. Эта дамочка такая дотошная и вредная зануда! Она своими подозрениями изводит всех лавочников в городе.

— Кажется, я догадываюсь, о ком ты говоришь. Высокая и худая, как этот фонарный столб? — Беата кивнула на уличный фонарь. — Вечно в траурном одеянии?

— Она самая, — ответил Николас.

— Соседки-торговки поговаривали, что у неё, кажется, скончался супруг лет десять тому назад.

— Ага. Тебе нужно будет ненадолго отвлечь её внимание.

— Прежде, чем мы приступим к выполнению твоего плана, мне нужно знать, что ты задумал.

— Ничего особенного — старый проверенный способ. Я запихиваю тряпку в её почтовый ящик и поджигаю. Затем стучу в дверь и прячусь за ней. Хозяйка хватает кувшин с водой и бежит тушить пожар. Ты ей помогаешь, отвлекая внимание, а я в это время проникаю в дом. Ну и дальше по обстоятельствам…

— А как же ты выберешься обратно?

— Выйти легче, чем войти. Не всегда, но…

— Ты говоришь, прямо как заправский воришка. Нет, Николас, это для меня слишком! — Беата вдруг резко остановилась. — На это я не могу согласиться. Мало того, что мы ограбим эту несчастную вдову, ещё и устроим поджог.

— И что ты предлагаешь? — сказал Николас, посмотрев на подружку с таким выражением, с каким обычно взирают на чистоплюев. — По-другому нам не раздобыть вино, а значит, ты не сможешь повидаться с отцом.

— Похоже, у меня тоже появилась идея, но сперва нам придётся вернуться, — поделилась Беата и решительно повернула назад.

— Зачем?

— Поможешь мне донести корзину.

— Какую ещё корзину? Что ты задумала? Ты можешь объяснить? — впопыхах выспрашивал Николас, обгоняя Беату.

— Эта дама, про которую ты рассказывал, недавно приходила к нам покупать цикламены. Она долго препиралась с матушкой: то слишком низкие, то недостаточно розовые. Наконец, она сказала, что подумает и вернётся через три дня. Сегодня пошёл третий день. Под эти предлогом я сама отнесу ей цветы.

— А как в таком случае попасть в подвал?

— Эти фиалки очень капризны и любят прохладу. На время жары их лучше прятать в тень — так меня учила миссис Ллойд. Она, кстати, и подарила матушке эти редкие цветы. В такую жару единственное прохладное место в доме…

— В подвале. Точно! — сообразил Николас.

— Мы поможем ей спустить вниз корзину с цветами, а дальше, как ты говоришь, по обстоятельствам. И поджигать ничего не придётся.

— Ясно. А в корзину можно будет спрятать вино.

— Только знаешь. — Беата снова остановилась. — Всё это как-то нехорошо. Нечестно. Может, лучше просто попросить?

— У кого? У этой злыдни? Я как-то запускал воздушного змея, и он случайно зацепился за флюгер на крыше её дома, так она приказала трубочисту разодрать его в клочья.

— А когда у нас в оранжерее выбирала фиалки, умудрилась зацепиться за розовый куст и порвать свой летний зонтик. Мне потом ещё долго пришлось выслушивать её причитания. Хорошо, что она уже отобрала горшки, которые надумала купить. А то начнёт возмущаться, что ей не то принесли.

Вернувшись домой, Беата вошла во двор первой и, предусмотрительно придержав калитку, чтобы та не хлопнула, пропустила вперёд приятеля.

— Просто мама, наконец, уснула, — вполголоса проговорила она. — Не хотелось бы её разбудить.

Они тихонько прошли в оранжерею, погрузили в корзины помеченные капризной привередой цветочные горшки и также незаметно покинули двор. Задача друзьям предстояла непростая. «Пиковая дама», как прозвали несговорчивую покупательницу рыночные торговцы и лавочники, получила это прозвище не случайно. Её настоящее имя было Элеонора Синклер. Появление на улице или базарной площади сварливой вдовы в чёрном траурном одеянии было общеизвестной городской приметой: предстоит грандиозный скандал. Визиты этой «несгибаемой» особы в любую торговую лавку или же ремесленную мастерскую всегда сопровождались бесконечными расспросами, нелепыми претензиями и беспричинной подозрительностью. Она могла подолгу мучать своими нудными придирками и возражениями бакалейщиков, молочников, торговцев галантерейным товаром, сапожников и пр., в конечном итоге так и не воспользовавшись услугой или не купив товар. Так что зачастую, завидев издали прямой и тонкий, как гвоздь, силуэт Пиковой дамы, некоторые лоточники переходили на другую сторону улицы, а владельцы торговых лавок запирали входные двери и вывешивали табличку «Closed».

— Знаешь, — обратился Николас к подружке, волоча большую корзину по вымощенному тротуару, — я даже рад этому.

— Ой, Николас, — спохватилась Беата, — не волочи корзину, пожалуйста, а то в ней все горшки опрокинутся… И чему же ты рад?

— Тому, что мне предстоит выставить эту пожарную каланчу. Я того воздушного змея два дня клеил.

Друзья на перекрёстке свернули налево, затем прошли ещё половину квартала по узкой улочке и, наконец, остановились возле дома, где проживала та самая зловредная Синклер. Поставив корзины у невысокого крыльца, Николас утёр пот со лба и громко постучал ржавой колотушкой по входной двери. Спустя пару минут раздался недовольный голос хозяйки:

— Кто там?

— Добрый день, — поздоровалась через дверь Беата. — Вы недавно приходили в цветочную оранжерею Софии Эклунд. Я её дочь.

— И что? — отозвалась вдова.

— Я принесла ваши фиалки.

— Я не просила их приносить. Когда надумаю, тогда приду сама.

Беата на краткий миг растерялась.

— Но, простите… Мы не продавали их только потому, что вы намеревались приобрести их для своего…

— Намеревалась, — перебил недружелюбный голос. — А теперь передумала. Ступай.

И тут вмешался тонкий стратег Николас:

— Пойдём, Беата. Тут уже недалеко. Надо было сразу продать их тётке Эмме. Она же предлагала за них стоящую цену. Если б не обещание твоей матушки…

Они подхватили корзины и стали переходить дорогу. Вдруг за спиной звякнул железный засов и дверь со скрипом отворилась. Беата и Николас обернулись — на пороге, приняв внушительную позу, стояла Элеонора Синклер. В чёрном вдовьем платье на фоне прямоугольного просвета она смотрелась, как самая настоящая «дама пик» из карточной колоды.

— Я разве сказала, что не собираюсь их покупать? — проворчала из дверного проёма фигура. — Вы просто доставили их не ко времени. А если бы меня не оказалось дома? А если бы, доставляя мои фиалки, кто-нибудь из вас споткнулся об эту дырявую мостовую и выронил корзину? Попортили бы весь мой заказ! И сколько ещё таких «если».

— Мне достаточно часто приходится доставлять цветы покупателям и уверяю вас, я ещё ни разу их не подвела, — ответила Беата раздражённой хозяйке, которой было явно не по душе, что пришлось уступить маленьким, нагловатым торговцам.

— Оставьте свои уверения. Как бы то ни было, не стоило так рисковать моими цветами. Я потратила уйму драгоценного времени на то, чтобы отобрать эти экземпляры. Заносите! — приказала она и направилась по коридору в гостиную.

Войдя в просторную комнату, Николас сразу оценил обстановку.

— Простите, — обратился он к хозяйке, — эти фиалки нетерпимы к жаре, а у вас здесь душно. Их надо бы расставить в прохладном месте, иначе цветы завянут.

— Интересно! — возмутилась Элеонора Синклер. — И где же я отыщу такое место в моём доме?

— Возможно, в подвале, — тут же предложил Николас. — Ненадолго, пока жара не спадёт. -Откуда ты взялся? — вдруг спросила дотошная вдова, подозрительно уставившись на самоуверенного говоруна. — Девочку я знаю. А вот тебя что-то не припоминаю?

— Это мой друг, миссис Синклер, он иногда помогает мне отвозить корзины с базара, и без него я бы одна не справилась, — вовремя нашлась Беата.

— Хорошо, пойдёте вдвоём. Только не запачкайте мне полы. Я не намерена платить поломойке дважды.

Друзья проследовали за хозяйкой через гостиную в столовую, где та, одёрнув с пола цыновку, указала Николасу на проход в подвал.

— Открывай, — скомандовала она.

Тот двумя ловкими движениями откинул в обе стороны створки лаза. Под ними находилась крутая, наклонная лестница без перил, ведущая в тёмный подпол.

— Вы позволите мне спуститься первым? — спросил разрешения у хозяйки Николас.

— Ещё чего! — отрезала Элеонора Синклер. — Сперва я спущусь вниз, а ты подашь мне горшки. Не хватало, чтобы кто-то из вас шею свернул, как давеча одна знатная особа. Скатилась по лестнице и переломала себе кости из-за какого-то халтурщика. Глаза Беаты вспыхнули гневом и обидой от такой грязной клеветы, что легкомысленно позволила себе высказать незнакомая женщина в отношении её отца. Николас, предвидя нежеланный поворот, незаметно одёрнул подружку за рукав. Чтобы сварливая вдова снова не сболтнула лишнего, он поспешил повторно предложить ей свою помощь:

— Кажется, лестница в ваш подвал и в самом деле крутая. Может, стоит зажечь свечу?

— И как же я не догадалась спросить совета у господина умника? — съязвила та в ответ и направилась к закопчённому камину, на котором стояла толстая оплавленная свеча. Пользуясь моментом, Николас смешно скривил физиономию, передразнивая вредную домовладелицу. Теперь уже Беата одёрнула приятеля за рукав, чтобы тот не смешил её в неподходящий момент. Дама, осторожно переставляя ноги, спустилась по ступеням на дно подвала и повелела Николасу подать ей горшок с фиалками. Тот, не мешкая, подхватил всю корзину и быстро сбежал по лестнице в подпол.

— Я же сказала, подать, а не спускаться, тупой башмак, — проворчала раздражённо миссис Синклер, — неси их сюда. — Она указала ему на пустые деревянные стеллажи у стены.

Николас поочередно достал из корзины три цветочных горшка и подал их хозяйке.

— Теперь ступай за второй, — распорядилась она, расставляя по полкам фиалки. — Хотя нет, пожалуй, я сама.

Пока хозяйка винного погреба медленно поднималась наверх, ловкач Флетчер прошмыгнул между тесными рядами стеллажей, где хранились запылённые бутылки с вином, бесшумно стянул одну и, быстро вернувшись на место, спрятал её в пустую корзину, которую плотно накрыл крышкой.

— Принимай вторую! — раздался сверху повелительный голос.

Николас принял корзину, пристроил оставшиеся горшки рядом с другими и направился к выходу. Сперва он подал наверх пустую корзину, а затем, ухватив двумя руками ту, в которой было спрятано вино, стал подниматься по лестнице. Он уже преодолел половину пути, как вдруг нечаянно оступился, потерял равновесие и выпустил из рук свою ношу. Корзина кубарем скатилась вниз, скинув с себя крышку. Из неё вылетела украденная бутылка, звонко дзинькнула о каменный пол подвала и разлетелась на мелкие осколки. Молчаливая пауза повисла в воздухе, напитанном сыростью и взбаламученной пылью. Снизу потянуло терпким запахом разлитого вина. Остолбеневшая хозяйка вперила свой прожигающий взгляд в оторопевшего Николаса. Цепкими, длинными пальцами она ухватилась за его чувствительное ухо и противным голосом завизжала:

— Так ты пытался обокрасть меня?

— Простите… — морщась от боли, выдавил из себя бедняга.

— Прошу вас, простите его, миссис Синклер, — взмолилась Беата. — Во всём виновата я. -Ага, так вы заодно! — процедила она сквозь зубы, с наслаждением выкручивая покрасневшее ухо маленького сорванца, уличённого в краже. — Остаётся только узнать, ради кого вы старались. Кто подначил вас на эту авантюру? Отвечай!

— Никто, — виновато пояснила Беата. — Просто Николас пытался помочь мне.

— Уж не хочешь ли ты сказать, дорогуша, что вы сами собирались распить эту бутылку. Ты знаешь, сколько лет этому вину? Вас ещё на свете не было, когда мой покойный супруг собирал эту коллекцию. Он был настоящий caviste! Одна эта разбитая бутылка стоит больше, чем твой дом. — Дама пик, поджав губы, резко умолкла, соображая, как ей наказать нахального пройду. — Вот я тебя сейчас закрою в этом подвале и пусть тот, кто послал вас сюда, сам ко мне заявится. — Выдала она, отпустив, наконец, полыхающую мочку Николаса. — Я его на весь город ославлю! — хозяйка захлопнула створки лаза и придавила их ножками обеденного стола. — Вот так! Теперь ты никуда не денешься!

Николас оказался один в кромешной темноте. Только две узенькие полоски света пробивались сквозь щели рассохшихся полов.

— Зачем уши-то выкручивать? — пробормотал он в щель, потирая больное место. — Неровён час, отвалятся.

— Не бормочи-не бормочи там, узник подземелья, — послышался сверху глумливый голос тиранши.

— Прошу вас, выслушайте меня, миссис Синклер, — жалобно обратилась к ней Беата. Просьба эта прозвучала так искреннее, что разгневанная вдова усмирила свой гнев и позволила ей изложить суть дела:

— Что ж, изволь. Но не вздумай никого выгораживать. Я ни за что не поверю, что кто-то из вас придумал эту подлую комбинацию. Какой-то пройдоха надоумил детей воспользоваться удобным случаем ради собственной корысти и будь уверена, я выведу его на чистую воду. Если не хочешь, чтобы твой дружок просидел тут до утра, расскажешь мне, кто на самом деле стоит за этим жульничеством.

— Хорошо-хорошо, — с готовностью пообещала Беата, — я всё расскажу.

В это же время Николас, затаившись, пытался подслушать сквозь узенькую щель разговор сверху, но так и не разобрав ни слова, уселся на ступеньку, упёрся локтями в колени и, подставив мозолистые ладони под лучик света, принялся изучать по ним изгибы своих судьбоносных линий. Внезапно над головой раздался противный скрежет несмазанных петель. От неожиданности Николас вздрогнул. Оказывается, он сам не заметил, как задремал. Солнечный свет с непривычки резанул по глазам. Щурясь и потирая озябшие плечи, он попытался разглядеть силуэт в подвальном проёме. Наверху, сложив руки на груди, стояла грозная вдова и властно взирала на томившегося в неволе арестанта. Очевидно, она ожидала услышать от пленённого «злодея» покаянную речь и мольбы о прощении, но вместо этого Николас не сдержался и нечаянно зевнул. Такое откровенное пренебрежение к суровому наказанию до глубины души задело и без того рассерженную Пиковую даму:

— Посмотрите-ка на него! Этот мошенник ещё и зевает! И подвальный холод его не берёт. Давай, выходи.

С видом обречённого на казнь Николас поднялся по лестнице, как на эшафот, и предстал во всей красе перед справедливым судом хозяйки дома. В его волосах запуталась липкая паутина, а с запылённых плеч на её тонюсеньких нитях эполетами свисали россыпи мышиного помёта. Когда и как он умудрился нацепить на себя все эти «знаки отличия», автору неведомо.

— Надеюсь, этот урок не прошёл для тебя даром. Благодари свою подружку, не-то бы сидеть тебе в подвале до той поры, пока зуб на зуб не попадёт. Ступай подобру — поздорову. А ты, — обратилась она к Беатрис, — дождись меня за дверью.

Друзья вышли на улицу. Беата сняла с головы Николаса лохмотья паутины.

— Интересно, зачем она тебе велела дождаться её? — озадачился Николас, стряхивая с себя остатки подвального сора. — Наверняка обо всём родителям растреплет.

Беата в ответ только пожала плечами.

— Ладно, — сказал он, — я, пожалуй, пойду. Жаль, что так вышло. А может, вместе смоемся?

— Нет, Николас. Так уж будет совсем скверно.

— Ну, как знаешь.

Сунув руки в карманы, он вразвалку, с деланным безразличием поплёлся по тротуару. Как только его силуэт скрылся за поворотом, парадная дверь распахнулась и на пороге показалась Элеонора Синклер в своём традиционном уличном наряде «пиковой дамы»: чёрное платье вдовы, чёрные перчатки и такая же чёрная шляпка с вуалью. В руках у неё была та самая корзина, что обронил в подвале Николас.

— Идём, — коротко сказала она и торопливо зашагала по направлению к городской площади, где располагалось здание суда, на заднем дворе которого, за высокими стенами прятался тюремный острог.

ГЛАВА 2. Свидание с отцом

Беата, взяв пустую корзину, покорно последовала за дамой. Выйдя на площадь, Элеонора Синклер велела своей спутнице дожидаться её возле ратуши, а сама прямиком направилась к зданию суда, что находилось напротив. Ратуша представляла собой высокое кирпичное строение, отштукатуренное и побеленное, с цилиндрической башней посередине, которую венчал конусообразный купол. Фасадная стена с барельефом лесоруба и рифлёными пилястрами, что тянулись вдоль её узких, прямоугольных окон., просторный балкон над парадным входом, обвязанный кованным, узорчатым ограждением, откуда населению Валенсбурга оглашались вступившие в силу новые законы, указы бургомистра, судебные постановления и прочее — вот, собственно, и все архитектурные примечательности, которыми могло похвастаться главное здание города. Здание же суда и вовсе ничем особенным не выделялось: двухэтажный серый дом с зарешеченными окнами и массивными дверями, к которому с обеих сторон примыкали высокие стены, сложенные из камня и выкрашенные в такой же унылый серый цвет. За этим ограждением находился тюремный двор с бараком для заключённых. Сам барак представлял собой приземистый сарай из грубо-отёсанного камня с толстыми решётками на маленьких окнах. В нём содержались арестанты. Время от времени невольников выводили во двор для коротких прогулок на открытом воздухе или уборки территории. У входа в здание суда стояла полосатая сторожевая будка. Внутри этой будки на прогнувшейся скамейке коротал бесконечно долго тянущиеся часы одинокий стражник. Будка не вмещала его огромное тело, и поэтому ноги верзилы торчали наружу. Сам же он, скособочившись, опирался спиной о заднюю стенку тесной конуры, обняв деревянное копьё с клиновидным наконечником. Подойдя к сторожевой будке, миссис Синклер остановилась и огляделась вокруг — площадь по-прежнему пустовала. Она негромко постучала по дереву. Вытянутая правая нога стражника дёрнулась, после чего он испуганно вскочил, стукнувшись макушкой о дугообразную арку входного проёма. Со стороны вдова и стражник смотрелись комично: на фоне грузного и бугристого дуботряса пиковая дама выглядела тонкой и сухой тростинкой. Беата внимательно наблюдала за их разговором. На расстоянии казалось, будто они торговались или о чём-то оживлённо спорили — для хозяйки цветочной лавки на городском базаре такие сцены были не редкостью. Стражник, выражая упрямое несогласие, то и дело мотал из стороны в сторону гигантской, словно тыква, головой, демонстрируя вдове два мясистых пальца. После чего уже дама в той же напористой манере трясла своей головкой в траурной шляпке с вуалеткой и крутила перед лицом бугая указательным перстом. Эта выразительная жестикуляция повторялась несколько раз, пока здоровяк, наконец, не смирился с поражением и, озираясь по сторонам, потянул из корзины тёмную бутыль. Он спрятал её в будке и скрылся за дверью в здание суда. Спустя несколько минут стражник опять появился. Следом за ним семенил невысокий, плотный человек, чуть сутуловатый, с непокрытой головой. Глыбистый детина подвёл господина к даме, после чего, оставив их наедине, словно сторожевая собака, снова забрался в свою тесную конуру, на этот раз целиком. Человек что-то сказал вдове и та, не раздумывая, достала из маленького кошелька несколько монет. Сутулый господин принял плату и кивнул головой в сторону городской ратуши, где дожидалась Беата. Миссис Синклер быстрым шагом направилась к своей маленькой спутнице и, подойдя, вполголоса произнесла:

— Сейчас ты пойдёшь за этим человеком — он проводит тебя к отцу. Только ты никому не должна рассказывать, иначе нам обеим несдобровать. Поняла?

У Беаты от волнения перехватило дыхание.

— Ну, иди же скорее, — слегка подтолкнула её миссис Синклер. — Корзину оставь здесь. Тюремщик вошёл в здание, где вершилось правосудие. Беату будто обдало кипятком и она, не чувствуя под собой ног, бросилась за ним вдогонку. Миновав охранный пост, она вбежала в просторный зал, где увидела деревянную лестницу на второй этаж и поднимающегося по ней господина. Стараясь не отставать, Беатрис поспешила следом, перепрыгивая через одну обшарпанные ступени. Преодолев два лестничных пролёта, проводник нырнул в узкую дверь и исчез. Добежав за ним до двери, Беата в нерешительности потопталась на месте и, отринув сомнения, шагнула вперёд. Она очутилась на широкой смотровой площадке, что выходила на тюремный двор, посреди которого из земли вырастал низкий барак с узкими прорезями зарешеченных окон. Провожатый загадочно растворился. Пустующий двор был тщательно выметен. На смотровой площадке было свежо, дул слабый ветерок, и Беата ощущала своей нежной кожей его тёплые прикосновения. Солнце слепило глаза, но она всё же уловила едва заметное движение в тёмном пятне мизерного барачного оконца. Чья-то ладонь маячила за прутьями решётки, пытаясь привлечь её внимание. Беата не разглядела, а скорее, почувствовала, что по ту сторону ржавого переплёта находился отец. Какой-то незримой нитью протянулась ощутимая связь между его ладонью и её трепещущим сердечком. Ей захотелось позвать отца, но Ларс Эклунд, угадав желание дочери, приложил палец к губам, подавая сигнал хранить молчание. Беата не могла с такого расстояния, да ещё за кривыми железными прутьями чётко разглядеть отцовского лица, но почему-то ей показалось, что он улыбается, как улыбался всегда, когда хотел подбодрить свою маленькую дочурку. Как бы ей хотелось сейчас распахнуть дверь затхлого тюремного барака, ворваться в полутёмную камеру и запрыгнуть к нему на руки, крепко обняв за шею. Она бы рассказала, как сильно скучает по нему, как мама в ожидании и тоске не выходит из дому и украдкой плачет. А лучше совсем ничего не говорить. Ведь порой молчание яснее всяких признаний…

В очередной раз калейдоскоп нахлынувших воспоминаний рассыпался в памяти повзрослевшей Беаты, беспорядочно перемешав мозаичные осколки минувшего. Что же случилось потом…? Потом было судилище, на которое маленькую девочку не допустили. Позже, со слов Николаса, который каким-то непостижимым образом умудрился пробраться в здание городского суда, Беата узнала, что её отца, мастера Ларса Эклунда, и лекаря Бернарда Тёрнера обвинили в чудовищном преступлении, в том, что именно они стали причиной гибели герцогини Глории Ллойд. Управляющий Каймангрота Вильгельм Готлиб, проходивший главным свидетелем по этому надуманному делу, словно злобный цербер, набрасывался с обвинениями то на мастера, то на лекаря, одного обличая в непростительной халатности и неумелой работе, другого — в невежестве и шарлатанстве. В тот день никто из присутствующих в суде не посмел прекословить лживым наветам коварного интригана и клеветника. Даже те, кто не раз обращался за помощью к лекарю Тёрнеру или восторгался тонкой работой мастера Эклунда, малодушно помалкивали, опасаясь навлечь на себя гнев всесильного графа. Этот слизняк много говорил о благородстве семьи Ллойдов: о том, как они приютили бездомных погорельцев, о щедрости хозяина замка, ставшего попечителем городской лечебницы, о великодушной герцогине, исполненной здоровья и жизненных сил, которой ещё бы жить да жить, об её искреннем участии в судьбах простых людей и стремлении помогать им… Закончил своё красноречивое выступление лукавый фразёр тем, что ещё раз упомянул о благородстве герцога Кристофера Ллойда, который не требовал от судей сурового воздаяния виновным в смерти его безвременно почившей супруги, однако, ввиду сложившихся обстоятельств долг честного человека предписывает ему, графу Вильгельму Готлибу, как выразителю интересов господина Ллойда, приложить максимум усилий к тому, чтобы более никто из жителей Валенсбурга не пострадал от преступного пренебрежения обязанностями и непростительного невежества обвиняемых, кои не заслуживают такой высочайшей привилегии, как человеческое доверие. Разумеется, Николас не мог дословно воспроизвести всё то, что нагородил этот болтун Готлиб на долгом и утомительном судебном заседании. Автор кратко пересказывает эту историю лишь для того, чтобы у читателя сложилось более-менее ясное представление о том, как всё происходило на самом деле. Вечером того же дня суд вынес свой окончательный приговор. Лекарю Бернарду Тёрнеру навсегда запретили заниматься врачеванием в пределах города Валенсбург и всех его окрестных поселений. В дополнение к оглашённому приговору было объявлено, что всякий, кто посмеет обратиться за помощью к господину Тёрнеру, будет обвинен в умышленном соучастии в запрещённых законом деяниях. Лечебницу высочайшим указом бургомистра приказано было временно закрыть, все сосуды с колдовским зельем опорожнить, а порошки, мази и травы придать огню. Судебным постановлением мастеру Ларсу Эклунду возбранялось заниматься своим ремеслом, а страже надлежало произвести обыск и конфискацию всего инструмента по месту его проживания, само же здание мастерской закрыть, двери опечатать. В тот вечер Беата сидела на кровати в своей комнатке на втором этаже и задумчиво смотрела в окно. Рядом лежала её любимая кукла, подаренная миссис Ллойд — прекрасный принц, которого она выбрала во время последней прогулки и так и не смогла вернуть. Беата хорошо помнила, как неслышно отворилась дверь и за спиной раздался родной отцовский голос:

— Ну, здравствуй, доченька…

Потом приходили какие-то люди, что-то искали, выносили, но это уже было неважно. В семье Эклундов, несмотря на беду, непрошено ворвавшуюся в их дом, как это ни странно, случился самый счастливый день. Они стояли втроём, крепко прижавшись друг к другу. Отец держал на руках свою дочь, а та, прильнув к нему головой, тихонько мурлыкала любимую песенку, которую они так часто напевали вдвоём, прогуливаясь по лесным тропам и цветущим лужайкам, распластавшись на горячем пляжном песке или во время отдыха в мастерской, валяясь в ворохе кудрявой стружки. Сзади, прислонившись к широкой спине Ларса Эклунда, едва слышно, нараспев, словно колыбельную, подпевала дрожащим голоском София. После бессонных ночей, тревог и ожиданий лицо её выглядело осунувшимся, усталым, но глаза… глаза светились тихим счастьем…

В зеленоватом окне, прикрытом прозрачным тюлем, мерцал тусклый огонёк восковой свечи. Этот неяркий свет отбрасывал на стену одинокую, неподвижную тень, похожую на пиковую даму из карточной колоды. В парадную дверь дома, где проживала вдова Элеонора Синклер, постучали. Одинокая женщина уже давно привыкла к хулиганским выходкам уличных мальчишек и потому перестала обращать внимание на их проделки. Но на этот раз стук показался ей каким-то иным, ненавязчиво-тихим. Она нехотя поднялась со своего кресла-качалки, взяла в руки горевшую свечу и направилась по узкому коридору к выходу. Снаружи никого не оказалось. «Снова эти несносные оборванцы, — выругалась про себя вдова. — Мелкие пакостники! Такие же бестолочи, как и их родители». Она уже собиралась захлопнуть дверь, но случайно краем глаза уловила в темноте, у самого порога какой-то предмет. Опустив пониже свечу, Элеонора Синклер разглядела под ногами глиняный горшочек, в котором росла красная роза. Она осторожно взяла его в руку и поднесла свернувшийся бутон к лицу.

— Терпеть не могу розы, — ворчливо проговорила она и, вдохнув аромат нежных лепестков, тихо добавила. — Но эта… эта определенно… прекрасна. — Губы дамы дрогнули, глаза налились серебристым блеском и на тонкие ресницы выкатилась одинокая слеза…

Судебные приставы на совесть исполнили постановление городского судьи и вынесли из мастерской столяра Ларса Эклунда всё, что червь не стачал. Уволокли даже кожаные кузнечные меха. Остались лишь вымазанная глиной, закопчённая печь да неподъёмная железная наковальня. Подмастерье Дэйв Фрост после обыска перестал появляться в доме своего наставника, а при встрече на улице с кем-то из семьи Эклундов стыдливо отводил глаза и поспешно переходил на другую сторону, избегая даже приветствия. Это был ещё один болезненный укол в самое сердце Беаты. Вот, что она отказывалась понять: как близкий человек, обретший в лице её отца учителя и друга, освоивший в его мастерской ремесло, деливший трапезу за их семейным столом, часто остававшийся на ночлег в их доме и получавший в долг средства на покупку инструмента и одежды, хотя им самим жилось непросто, теперь стыдился людей, проявивших о нём заботу и давших ему приют. Делал вид, будто они вовсе незнакомы и, сверх того, презрительно игнорировал всякие напоминания о том, что, ещё совсем недавно безродный и бездомный босяк, он был принят в гостеприимном доме Эклундов на правах члена их дружной семьи.

Пробудило Беату от волнующих кровь воспоминаний бряцание доспехов стражника, из-за которых он едва волочил свои грузные ноги обратно к повозке, попутно ковыряя мизинцем в зубах. Этим ковырянием и объяснялось его долгое отсутствие: сперва он не преминул заглянуть на кухню, дабы разжиться там чем-нибудь съестным, а затем так увлёкся поглощением холодного свекольника и праздной болтовней с кухарками, что начисто позабыл, куда и с какой целью шёл, и спохватился только тогда, когда повариха по имени Эмилия Фиори демонстративно захлопнула крышкой кастрюлю прямо перед его ненасытной ряшкой. Призраки прошлого в глазах Беаты развеялись в один миг, словно туман по ветру. Она по-прежнему стояла посреди пустующего двора у гигантских ворот, запертых изнутри на массивный засов.

— Жди, — коротко буркнул ей стражник, оттирая слюнявым пальцем засохшие потеки свекольной похлёбки на железном нагруднике.

Через пару минут во дворе появилась стройная дама в обтягивающем фиолетовом платье с высоким воротом. Волосы её были собраны наверху в пучок, а горделиво приподнятая голова торчала на тонкой шее, как насаженная на зубочистку оливка. Это была графиня Сабина Готлиб, супруга нового хозяина замка Каймангрот, графа Вильгельма Готлиба. Беата помнила эту молчаливую особу. Она несколько раз встречала её в саду, когда навещала миссис Ллойд. Держалась эта дама всегда высокомерно и самоуверенно, будто хозяйкой замка была вовсе не герцогиня, а именно она. И потому Беата всякий раз робела, когда ловила на себе её пронизывающий, словно ледяная стужа, взгляд. Она торопливо поправила свой фартук и зачем-то вытянулась по струнке. Подойдя к повозке, графиня безразлично осмотрела корзины — судя по всему, цветы её не интересовали совсем.

— Это всё? — сухо спросила она.

— Эти цветы были приготовлены вчера вечером на продажу, а сегодня ваш управляющий распорядился доставить их в замок, — ответила Беата.

— Этого недостаточно. Нужны ещё.

— Я уже говорила господину… Меро, кажется, что в нашей оранжерее вы сможете выбрать для себя любые цветы, какие только пожелаете и ровно столько, сколько вам будет угодно.

— Их и правда так много?

— Не настолько, чтобы украсить весь ваш дом, но большую его половину — наверняка. Графиня смерила пристальным взглядом Беату и таким же сухим тоном добавила:

— Зачем же так бессовестно лгать — «сколько угодно». Ну хорошо. Они все понадобятся мне не позднее завтрашнего утра. Самые лучшие. За увядшие заплачено не будет. Моя горничная укажет тебе, где их расставить.

— Прошу простить меня, но, когда я смогу получить плату за эти цветы, — кротко спросила Беата. — Ведь я ничего сегодня не продала, потому что все корзины отвезла вам.

— Тебе придётся дождаться управляющего. Он ведь пересчитывал всё, что находится в твоих корзинах.

— Пересчитывал его писарь.

— Замечательно. А пока следуй за мной.

Миновав пустой двор, они вошли через парадную дверь в просторный холл, совсем, как в тот незабываемый день, когда в сопровождении бывшей хозяйки замка маленькая Беата впервые переступила порог этого светлого и гостеприимного дома. С той самой поры в интерьере гостиной многое изменилось. Здесь по-прежнему царила идеальная чистота, но отчего-то комната казалось пустой и безжизненной. Беата сразу обратила внимание на то, что здесь совсем не было цветов. Со стен исчезли картины в золочённых рамах с изображением многочисленных предков старинного рода герцога Ллойда. Та самая злополучная лестница, с которой началась вся эта запутанная история, также карабкалась наверх своими частыми ступенями и громоздкими перилами. Графиня позвонила в серебристый колокольчик и откуда-то из-под лестницы возникла горничная по имени Агата Хадзис. Беата сразу же признала эту добрую женщину. Она была одета в скромное, закрытое платье невзрачного коричневого цвета с длинными рукавами, поверх которого красовался белый кружевной фартук. Её темные с проседью волосы были аккуратно убраны под симпатичный чепчик, отороченный рюшем. Горничная подошла к госпоже и, соблюдая установленный в доме порядок, изобразила услужливый поклон.

— Послушай, Агата, — обратилась к ней графиня, — цветы, что были доставлены этой торговкой, необходимо расставить по вазам. Завтра утром прибудут ещё, поэтому необходимо поискать в заброшенной башне сохранившиеся глиняные горшки и кувшины. Ты имела опыт по этой части, когда прислуживала прежней хозяйке, поэтому я всецело доверяю тебе. Всё должно быть безупречно, так что отнесись к этому делу предельно внимательно и строго.

— Будет исполнено, госпожа, — ответила горничная, снова отвесив поклон.

Беату удивило такое угодничание, ведь герцогиня Ллойд никогда не требовала от прислуги подобного низкопоклонства. Отдав распоряжения, графиня удалилась.

— Ну что, давай знакомиться, — сказала горничная, ласково глядя на девочку в ситцевом платьице. — Я Агата Хадзис, хозяйка ключей, метёлок и швабр. А как тебя зовут?

— А я Беата Эклунд.

— Мне очень приятно. — Агата улыбнулась и провела рукой вокруг, указывая на пустующее пространство. — Как видишь, цветами новая хозяйка не особо увлечена. Вот в прежние времена здесь был самый настоящий райский сад. Поначалу, когда я только нанялась горничной в семью Ллойдов, от запаха цветов у меня кружилась голова. Но потом ничего, привыкла.

— Я была в том саду, — призналась Беата. — Жаль, от него ничего не осталось, кроме старого дуба и скамейки во дворе.

— Вот оно как? — удивилась горничная. — Ты знала прежнюю хозяйку?

— Знала, — с грустью ответила Беата.

— Я до сих пор поминаю её в своих молитвах. Такую добрую и щедрую душу редко встретишь. Я жалела её — бедняжка не могла иметь детей. А у меня их аж трое и все сорванцы. Госпожа часто помогала нам. Да и сам герцог Ллойд имел благороднейшее сердце. Вот только жаль, что ненадолго пережил свою супругу. Впрочем, как знать, может быть, их души соединились на Небесах и обрели вечный покой. — Агата утёрла накатившую слезу носовым платком и, в одно мгновение просветлев, бодрым голосом произнесла: — Ну а нам, грешным, ещё предстоит потрудиться на этой земле.

По всему было видно, что она любила поболтать о жизни в Каймангроте. Поскольку всё свое основное время миссис Хадзис проводила здесь, то, что происходило снаружи, не сильно её волновало. Собственно, она и была главным поставщиком сплетен об обитателях замка на городской рынок. Она и её подруга, кухарка Эмилия. Быстро перетаскав все корзины в дом, Беата по просьбе тётки Агаты согласилась помочь ей расставить цветы по вазам в холле. Всё это время горничная не умолкала. За короткий промежуток времени она поведала обо всех подробностях текущей жизни в Каймангроте при новых хозяевах. Выяснилось, что граф Готлиб заядлый лошадник и породистые скакуны заботят его гораздо больше, чем собственная супруга, и что он не отвел бы ей места даже на конюшне, будь на то его всесильная воля. Сама же графиня молча презирала своего мужа и всякий раз демонстрировала это строптивостью и пренебрежением. Властолюбивая и высокомерная, она была просто помешана на своей наружности и непрестанном её омолаживании. После кончины герцога Ллойда граф Готлиб, ставший единовластным хозяином Каймангрота и всех его окрестных земель, нанял на должность управляющего бывшего городского тюремщика по имени Жак Меро — подозрительного и корыстного сквалыгу, который считает каждый грош и обо всём докладывает своему господину. И вообще, все они, не в пример прежним хозяевам, напыщенные, самодовольные индюки и редкостные крохоборы. Горничная сразу обратила внимание на то, с каким усердием Беата взялась помогать ей. Она подсказывала, какие цветы будут лучше сочетаться друг с другом, какие надо выставить на передний край, чтобы самые яркие и пышные бутоны привлекали к себе внимание. Словом, работа сладилась и вскоре гостиная превратилась в настоящую цветочную оранжерею. Агата, окинув восторженным взглядом преобразившийся холл, который ещё совсем недавно казался оскудевшим и безотрадным, с упоением произнесла:

— Какая красота! Я будто снова вернулась в прежний Каймангрот. Словно и не было этих долгих пяти лет. — А именно столько миновало с той поры, когда герцогиня Ллойд так внезапно покинула бренный мир. — Ну вот, теперь можно и передохнуть. Идём-ка со мной. — Позвала горничная свою помощницу.

Они прошли в тесную каморку, что находилась прямо под лестницей. Здесь хранились все приспособы для уборки: швабры, щётки, вёдра, ветошь и прочее. У стены расположились хромой стол и два рассохшихся стула, настолько древних, что, когда Беата по приглашению Агаты присела на один из них, тот издал такой жуткий скрежет, что она от испуга привстала.

— Кажется, этот стул недоволен тем, что на него садятся, — пошутила гостья.

— Не беспокойся, — ответила миссис Хадзис, — старичок ворчливый, но ещё крепкий. Главное, не хромает, как этот стол. У этих сквалыг разве допросишься приличной мебели. Для себя и то жалеют. Видела, во что превратился двор?

— Да, видела, — с сожалением выдохнула Беата. — А что случилось? Куда подевался сад миссис Ллойд?

— По приказу новых хозяев вырубили. А затем перекопали каждый дюйм. Ума не приложу, зачем им это понадобилось? Сокровища что ли искали.

— А зачем графине понадобилось столько цветов?

— Неужели ты не слышала? Странно… Я думала уже весь город бурлит от новостей. Сама Королева изволила почтить нас своим присутствием. По слухам, граф Готлиб давно ведёт с ней переписку. А может, не с ней, а с кем-то из придворных вельмож. И вот теперь стало известно, что она проездом будет в наших краях и по пути, возможно, сделает остановку в Каймангроте. Само собой, к её приезду, дабы угодить высочайшей особе, было приказано украсить дом. Впереди ещё столько кропотливой работы, а разве я смогу одна это всё осилить. — Агата тяжко вздохнула.

— Неужели вам некому помочь? — поинтересовалась Беата. — В таком большом замке должно быть много прислуги.

— В том-то и дело. Я же неслучайно рассказала тебе о скупости, то есть, «бережливости» нового хозяина, — иронично поправилась горничная. — Они разогнали половину прислуги, чтобы не платить жалование, а на оставшихся повесили всю работу. Жалование мы получаем то же, а работы на каждого прибавилось вдвое. Я едва управляюсь. А куда деваться, у меня же дети: обуй-одень-накорми… Я ведь их поздно нарожала. Быть может, когда повзрослеют, и мне от них какая поддержка будет. — Обнадёжила себя тётка Агата. — Прежние-то порядки были совсем другие. Графиня придирчива до невозможности. Я всё не пойму: то ли она и впрямь не выносит пыль, то ли это такой способ поизмываться над прислугой. Если увидит где-то разводы, оставшиеся после протирки, тут же вычитает из жалованья. Я уже грозилась, что уйду, да, видно, они понимают, что другую такую дурочку нигде не сыщут… — на этом горничная прервала свои причитания и сосредоточенно посмотрела на помощницу, как будто о чём-то размышляя.

Беата подумала, что, наверное, с её внешним видом что-то не так и отряхнула жёлтую цветочную пыльцу, приставшую к фартуку.

— А не хотела бы ты, моя дорогая, поработать здесь? — неожиданно предложила ей миссис Хадзис.

— Кем поработать? — спросила в недоумении Беата.

— Моей помощницей. Работаешь ты справно. Уж у меня-то глаз-алмаз, я тунеядцев вижу за версту. А ты трудишься, как пчёлка в улье. Платят хозяева не так щедро, как прежние, зато без задержек. Хочешь, замолвлю за тебя словечко? Они ко мне прислушиваются, хоть и вида не подают. До чего ж вредные оба.

— Я, конечно же, благодарна вам за такое любезное предложение, — немного растерявшись, ответила Беата, — но у меня сейчас достаточно забот в оранжерее матушки, поэтому я, к сожалению, не смогу его принять.

— Жаль, — выдохнула горничная. — Помощь мне сейчас не помешала бы. Хотя бы на то время, пока важные особы гостят. Я даже согласна доплачивать тебе из собственного жалования. Боюсь, что не справлюсь. Все знатные вельможи капризны до самодурства. Пойди разбери, что у этих сумасбродов на уме.

— В этом от меня всё равно мало толку. Я ведь ничего не знаю о работе горничной.

— Тут нет никаких хитростей-премудростей. Исполнять, что я скажу и не возражать, вот и вся наука. А коли удастся угодить благородным господам, то и чаевые заработаешь.

Но, несмотря на все её уговоры, Беата отказалась. Чуть позже миссис Хадзис узнала, что управляющий куда-то срочно отбыл и его не будет до завтрашнего дня, а значит, рассчитать цветочницу сегодня никак не получится, да и Беатрис пришло время вернуть хозяйке лошадь.

— Завтра привезёшь ещё цветы, за всё сразу и рассчитают, — успокоила её добрая и болтливая Агата, провожая до ворот, где они и простились.

Возвратив повозку тётке Зельде, Беата вернулась домой. Войдя во дворик, она присела на качели, которые когда-то смастерил для неё отец. Качели уже давно были ей не по росту, но все ещё стояли рядом со скамейкой, как напоминание о лучших временах в семье Эклундов. Кухонное окно было плотно завешено. Хотя солнце клонилось к закату, зажигать свечу было ещё рано. Только сейчас Беата ощутила навалившуюся усталость. Скорее даже, не усталость, а тяжесть, что давила изнутри. Странно: не гудели ноги после целого дня стояния в торговом ряду, не болела голова от базарного шума и жары, не рябило в глазах от суетливых покупателей — всё это сопровождало её в конце каждого суматошного дня и утомляло до полного безразличия к происходящему вокруг. Ничего этого не было, но почему-то Беата чувствовала себя подавленной и совершенно разбитой. «Зачем я согласилась помогать горничной? — мысленно корила она себя. — Надо было просто отдать цветы, попросить плату и уехать поскорее из этого проклятого места. Я ведь даже Николасу запретила напоминать мне о замке». Снова щемящая тоска сдавила ей сердце при воспоминании о былом. И гостиная, и лестница, и двор так ясно напомнили о тех днях, что она провела когда-то рядом с доброй герцогиней, и о тех страшных событиях, которые вскоре последовали одно за другим. Беата обвела взглядом свой дворик, уставленный деревянными фигурками, вырезанными из лесных коряг её отцом: тут были и сказочный единорог, и добрая фея с крылышками за спиной, и повелитель морей и океанов Нептун с трезубцем в руке, опутанный щупальцами гигантского спрута, и бурый медведь гризли, и хитрая лисица с пышным хвостом. Когда она была совсем маленькой, то выдумала свой собственный волшебный мир, в котором легко уживались все эти персонажи. Фигурки были расставлены таким образом, что между ними образовался петляющий лабиринт, и Беата навострилась так шустро проскальзывать по нему, что никому не удавалось угнаться вслед за ней, даже проворному Дэйву Фросту. Сколько лет он работал вместе с Ларсом Эклундом. За это время способный юноша из подмастерья превратился в опытного кузнеца, в чём-то даже превзошедшего своего учителя. Дэн, так его называла маленькая Беата, любил подшучивать над дочерью своего наставника, частенько повторяя: «Вот когда подрастёшь, женюсь на тебе. Тогда ни в чём не будешь мне прекословить». И хотя она привыкла слышать эту присказку, тем не менее, не переставала всякий раз смущаться и краснеть. Как-то отец, заметив стеснение дочери, остроумно пошутил в ответ: «Вот тогда-то, Дэйв, ты и пожалеешь о своем обещании». Постигая премудрости и тонкости кузнечного дела, он всегда относился к мастеру Эклунду с должным пиететом, а с его маленькой задирой был приветлив и весел. Размышляя обо всём этом, Беата никак не могла понять и принять то, что случилось с Дэном позднее. Почему он вдруг так сильно изменился? Отчего столько ненависти и презрения было в его глазах. Тогда маленькая девочка не понимала, но с каждым годом взрослея, правда для неё становилась всё очевиднее: близкий друг их семьи Дэйв Фрост просто оказался жалким трусом. До сих пор в памяти Беаты была жива сцена, когда матушка в слезах умоляла его рассказать, что же всё-таки случилось в тот злополучный вечер, когда отец не вернулся домой. Дэйв вёл себя по меньшей мере странно: переминался с ноги на ногу, мычал что-то несвязное, то и дело стыдливо отводил глаза в сторону. А затем, кинув на прощание, что он больше не желает об этом разговаривать, и что их семейка погубила его добрую репутацию в городе, поэтому теперь ему не видать удачи и хорошего заработка, Дэйв Фрост в гневе сорвал со своей шеи кулон в виде перекрещенных подковы и молота, подаренный ему когда-то наставником, зашвырнул его в кусты и, чертыхаясь, исчез за поворотом. Исчез навсегда из их жизни. По слухам он нанялся кузнецом в Каймангрот и с тех пор редко показывался в городе. Матушка никогда больше не интересовалась его судьбой. «Может быть, Николас прав, когда говорил, что замок обладает злой силой, — думала Беата. — Он никому ничего не даёт, а только забирает. Семья Ллойдов так и не нашла там своего счастья. Сначала я потеряла папу, а потом и лучшего друга. Лекарь Бернард Тёрнер отправился в изгнание… Нет! Как бы ни просила горничная, я ни за что туда не вернусь».

Она вошла в дом. Матушка, сидя на скамейке, сматывала пряжу и что-то тихонько напевала. Дочь молча подошла к матери и присела рядом.

— Я заезжала за тобой на базар, и Зельда мне обо всём рассказала, — тихо сказала София Эклунд. — Надеюсь, эти скряги расплатились с тобой?

— Нет, — ответила Беата, отрешённо глядя на моток из шерстяной нити. — Приказчик куда-то уехал, а я не стала его дожидаться. Но хозяевам понадобились ещё цветы к завтрашнему утру. А ещё тамошняя горничная, миссис Хадзис, предлагала мне работу в замке, но я отказалась.

— А зачем вдруг им понадобилось столько цветов?

— Со дня на день в наш город прибудет сама Королева. Как рассказывала горничная, она возвращается из дальнего путешествия и по пути остановится в Каймангроте. С нею будут и наследники: принц Ричард и его сестра, принцесса Амелия. Поэтому графиня Готлиб перед приездом высочайших особ украшает замок. Если б ты знала, как он теперь отличается от того райского места, каким я его запомнила. От цветущего сада герцогини не осталось и следа, а гостиная похожа на тусклый, безжизненный склеп. Но сегодня всё изменилось. Мы расставили цветы по вазам и дом ожил на глазах. Этого оказалось недостаточно, и графиня велела привезти к утру ещё корзины с цветами. Правда, мне ужасно не хочется туда возвращаться. Вот я и подумала, может, попросить Николаса, пусть отвезёт корзины и заодно получит расчёт.

— Даже не знаю, радоваться этой новости или нет, — грустно отозвалась матушка, не отрываясь от своего занятия.

— Почему? — спросила Беата.

— С одной стороны, это неплохой заработок. А с другой, лучше продать цветы на базаре, чем связываться с этими крохоборами — наверняка обманут. Теперь оранжерея наша единственная кормилица. — Матушка со вздохом отложила пряжу. — Деньги за прошлый заказ мы уже потратили. Кроме того, я узнала, что швальня Томаса Майера снова открылась. К нему приехали близкие родственники, отец с сыном, поговаривают, толковые мастера в своём портняжном ремесле, и теперь в моих услугах швеи вряд ли кто-то будет нуждаться.

— Ты сказала, отец с сыном? А где же его матушка?

— Об этом я не спрашивала. Знаю только, что он примерно твоих лет и хороший портной. Соседка как узнала, что в городе появился новый холостой мужчина, тут же отправилась к ним «снимать мерку». Там-то всё и разнюхала.

Беата, зная кокетливый характер вертлявой соседки Джуди Уолш, которая когда-то не стеснялась строить глазки и её отцу, от души рассмеялась. Матушка, услышав задорный смех дочери, тоже приободрилась.

— Теперь в торговой лавке мистера Майера большой выбор всевозможных тканей, — продолжала она свой рассказ. — Дела их идут неплохо. Думаю, в скором времени они будут обшивать весь город.

— А нам надо приготовить цветы к завтрашнему утру, — утомлённым голосом произнесла Беата.

— Я приготовлю, а ты отдыхай, — сказала матушка. — Пожалуй, не стоит просить Николаса об услуге. Ведь ты сама рассказывала, как он любит лихачить, управляя повозкой. Помнишь, он как-то отвозил корзины с яйцами на базар?

— Ага, он сказал, что у телеги отвалилось колесо, поэтому корзины опрокинулись, — улыбнулась в ответ Беата.

— А почему оно отвалилось, Николас не рассказывал?

— Зато какой пир был для котов, сбежавшихся со всей округи, — сказала Беата и снова закатилась от смеха.

— Не будем рисковать. Лучше уж ты сама. Я понимаю, что тебе неприятно возвращаться, но доверять такое серьёзное дело Николасу Флетчеру — сама понимаешь.

— Хорошо-хорошо.

— Тогда ужинай и ложись пораньше спать. — Матушка чмокнула дочку в лоб и принялась накрывать на стол.

Проснувшись рано утром, Беата сладко зевнула, потянулась и, нехотя выбравшись из-под тёплого одеяла, выглянула в окно. По саду стелилась зыбкая, прозрачная дымка, рассеивая солнечный свет. Она знала, что в такой ранний час на улице всегда свежо и прохладно, поэтому, одеваясь, предусмотрительно захватила с собой тёплую вязанную кофту. Когда же Беата выскочила во двор, то обнаружила, что телега уже загружена, а пожилой мерин Пегас уплетает из корыта овёс перед предстоящей дорогой, пока София Эклунд заботливо подтягивает упряжь. Старенькая Адель околела три года тому назад, и Эклунды прикупили на ярмарке этого немолодого, но ещё достаточно выносливого для тягловой работы коня. Беата обожала его и потому частенько баловала кусочками сахара или садовыми яблоками. И хотя Пегас был не так свеж и бодр, как молодые, здоровые жеребцы, тем не менее, когда юная хозяйка выводила его прогуляться на сочные луга долины Гринхиллс, опьяняющий, вольный ветер мог порой вскружить голову этому крепкому степняку и тогда уж только держись в седле.

— Доброе утро, — сквозь сонливую зевоту, выговорила Беата.

— Уже проснулась? — удивилась матушка. — А я думала, поспишь ещё немного. Утро и впрямь доброе. Слышала бы ты, как заливались птицы всю ночь. Свадьбы у них начались что ли?

— Так ты опять всю ночь не ложилась?

— Да некогда было спать. Пока срезала — обрезала — обвязала, тут уж и солнышко показалось на горизонте.

Беата погладила ладошкой по щеке своего любимца.

— И тебе, красавец, доброе утро.

Матушка помогла дочери забраться в повозку, накинула свою шерстяную шаль ей на плечи и, распахнув ворота, вывела за поводья послушного Пегаса на безлюдную улицу…

Приближаясь к стенам замка, Беата заметила столпотворение у его ворот. Оказалось, она была далеко не первой, кто в такой ранний час наведался в Каймангрот. Тут собралось множество торговцев, которые своими повозками преградили въезд. Среди них она узнала местного винодела, его телега была доверху нагружена пузатыми бочками с вином. Чуть дальше, поперёк дороги стояла телега мясника, она-то, собственно, и наделала переполох. Напиравшие сзади торговцы не давали ему развернуться, а те, что спереди не могли сдать назад, чтобы охрана открыла ворота. Беата разглядела в толкучке сыроделов Хуперов, с краю, на обочине терпеливо дожидалась своей очереди Макбет Досон, осторожно переставляя бонбоньерки со сладостями. Она открывала их крышечки, проверяя, не растрясла ли по пути свои изысканные десерты. Даже тётка Зельда, соседка Беаты в базарном ряду, притащилась ни свет-ни заря и суетливо возилась в повозке, перекладывая в корзинах свой душистый товар. Стражник, громко ругая торговцев за то, что те создали затор, суетливо сновал между телегами и лично досматривал каждую. Беата спрыгнула вниз и подошла к своей знакомой.

— Доброе утро, тётка Зельда. Что здесь происходит?

— Здравствуй, моя дорогая, — откликнулась та приветливо. — Хозяева готовятся к торжеству. Вчера вечером, как только ты уехала, примчалась моя овощнуха — ну та, что в соседнем ряду баклажанами да кабачками торгует — и объявила, что в наш город пребывает с визитом сама Королева, и что ихний приказчик, — Зельда кивнула на ворота, — велел ей по утру явиться в замок со своим товаром.

— А тебе тоже велел? — полюбопытствовала Беата.

— Я заодно со всеми решила попытать удачи. С моими-то специями никакие другие в сравнение не идут. А я слышала, благородные господа любят приправами побаловаться. Я пока на своей кляче-то доковыляла, тут уже народ столпился. Кстати, спасибо тебе, что вчера покормила мою Гельду. А я выхожу с базару, гляжу, она у меня сытая стоит, причёсанная. Ну, думаю, не иначе как Беатушка постаралась.

— Она у тебя работящая, — похвалила кобылу Беата.

— Королева-то, поговаривают, со всей своей свитой пожалует. Вот хозяин и переживает: понаедут прожорливые рты, да сметут всё за один присест, — хихикнула тётка Зельда.

Основательно проверив каждую повозку, стражник сумел-таки распахнуть ворота и начал по одному пропускать торговцев. За воротами мелькнула плотная фигура управляющего Меро, за которым неотлучной тенью маячил сухощавый писарь с тем же набором приспособ для писания. Подойдя к обозу, приказчик распорядился начать взвешивание и пересчёт товара. Началась нудная и дотошная работа. Беата не осмелилась подойти, решив дождаться своей очереди, но прозорливый Меро, будто прочитав её мысли, сам обратился к юной цветочнице:

— Ты вчера привезла с базара корзины с цветами?

— Да, господин. Мне было велено дождаться вас, чтобы получить расчёт. Но было уже поздно и потому мне пришлось уехать, — пояснила Беата.

— Следуй за мной, — приказал он и быстрым шагом направился к парадному входу. Беата поспешила следом, стараясь не отставать от управляющего, и вдруг что-то знакомое показалось ей в этом движущемся силуэте, как будто она уже однажды видела и эту сутуловатую спину, и этот коротко стриженный затылок, и стремительную, семенящую походку. Ну да, конечно — тот самый провожатый в здании городского суда, который за плату устроил ей свидание с арестованным отцом. В гостиной с озабоченным видом их ожидала горничная Агата. Приказчик подвёл к ней Беату и коротко распорядился:

— Объяснишь ей, что нужно сделать.

Сказав это, Меро тут же ретировался.

— Ну что, привезла? — печально спросила горничная.

— Да, как и было велено, — ответила Беата.

— Прямо не знаю, с чего и начать… — тётка Агата замялась. — Сегодня ночью откуда-то примчался управляющий и сообщил хозяйке, что государыня, оказывается, не выносит запаха цветов. У неё какая-то странная реакция на цветочную пыльцу: сыпь и зуд по коже. Только учует носом их запах, тут же сопливить и чихать начинает, как кошка на помойке. Поэтому графиня распорядилась немедленно избавиться от всех цветов в доме. Она отказалась заплатить за них, поэтому я решила вернуть их тебе. Терпеть не могу бестолковую работу. Такую красоту вчера навели и всё прахом.

— Но что же я скажу матушке? — едва сдерживая слёзы, проговорила Беата. — Ведь она срезала все цветы в оранжерее. Обратно же их не посадишь. Через несколько дней все они погибнут. Если я не смогу их продать, нам просто не на что будет жить.

— Послушай-ка, — поглаживая её по руке, сказала горничная, — ты не забыла наш давешний разговор. Учитывая, как всё обернулось, похоже, для тебя единственный выход поправить ситуацию — это согласиться с моим предложением. Может, удастся заработать хорошие чаевые. Вот и поможешь матушке, пока она продаёт цветы на базаре. А я-то уж за тебя закину словечко. Ну как, уговор?

Беата, шмыгая носом, пожала плечами.

— А как же быть с цветами?

— Отвезёшь домой и скоренько обратно, — посоветовала Агата. — За это время я переговорю с хозяйкой и стражников упрежу, чтобы тебя пропустили.

Беата, осознав, что в сложившихся обстоятельствах выбор не велик, в знак согласия обречённо кивнула головой.

— Ну вот и умница, — как-то сразу повеселела горничная. Глаза её лучились добротой и заботой. Миссис Хадзис обладала редким и бесценным даром уживаться с людьми. — А теперь давай-ка достанем твои цветочки из ваз и аккуратно разместим по корзинам. Эх, такую-то красоту и со двора. Вот раньше бывалыча цвели у нас сады…

Беата всё сделала так, как ей велела Агата. По возвращении она обнаружила, что все торговцы уже разъехались, и двор снова пустует. И только одна незнакомая повозка сиротливо дожидалась своего хозяина неподалеку от конюшни. Оставшись без присмотра, лошадь, запряжённая в двухколёсную тележку с невысоким бортами, прогуливалась вдоль вольера, где земля была усыпана клочками свалявшегося в пыли сена. Беата никогда прежде не видала такой повозки в городе. Очевидно, это был кто-то из приезжих. Поскольку ни горничной, ни управляющего во дворе не оказалось, она решила вернуться в дом самостоятельно. Войдя в холл, Беатрис огляделась вокруг и поразилась тому, как в одночасье одно и то же помещение может измениться до неузнаваемости. Ещё совсем недавно оно дышало упоительными ароматами благоухающих бутонов и пестрело всеми цветами радуги. Беата вспомнила, что когда они с горничной превратили этот просторный зал в самый настоящий цветник, ей снова захотелось закружиться в танце по сверкающему паркету, как и прежде, когда герцогиня преподавала ей уроки хореографии. «Как же пусто и мрачно теперь, — глядя на обнажённые стены, думала она, — ничего не напоминает о бывших хозяевах. Может, поэтому графиня избавилась от всех цветов в доме и уничтожила сад миссис Ллойд, чтобы поскорее стереть её из памяти». Откуда ни возьмись на лестничной площадке возникла Сабина Готлиб. Она молча посмотрела на маленькую девочку, стоявшую посреди безлюдного холла, а затем позвонила в серебряный колокольчик, что всегда держала при себе на случай какой-либо срочной надобности — а случаи эти не переставали случаться. Из своего закутка под лестницей вынырнула горничная Агата. Графиня, так и не сказав ни слова, удалилась. Миссис Хадзис подошла к своей помощнице и, искоса поглядывая наверх, вполголоса проворчала:

— Повесила бы колокольчик себе на шею и ходила бы с ним по дому, как корова. Так бы все знали, где она шастает. Сегодня все, как с ума посходили. Присесть не дадут. Она тепло посмотрела на Беату и, растёкшись в своей располагающей улыбке, добавила:

— Ну вот ты и поступила на службу к Готлибам. Привыкай.

Горничная провела новую работницу в каморку под лестницей, где дала ей примерить свой запасной фартук. Затем убрала её длинные волосы под белый чепчик, который оказался немного великоват. Посмотревшись в круглое зеркало на стене холла, Беата пришла к выводу, что в этом нелепом головном уборе она выглядела по меньшей мере чудаковато.

— Пожалуй, это мы ушьём, — сказала тётка Агата, видя сомнения на лице помощницы. Затем последовал подробный инструктаж, который включал в себя перечень обязанностей по соблюдению чистоты и наведению порядка, прислуживанию господам во время отдыха, уходу за хозяйским гардеробом и прочее, и прочее, и прочее. В общем, дел, надлежащих к ежедневному исполнению, оказалось невпроворот. Из всего перечисленного Беата сумела запомнить только то, что касалось уборки помещений, но и этого вполне хватило бы, чтобы сбиться с ног. Тем не менее, новая домработница ни на шаг не отступала от своей наставницы, постигая непростое ремесло блюстительницы строгого порядка и безупречной чистоты. Собственно, по-другому она и не умела. Эта скрупулезность в работе и привычка доводить каждое начатое дело до конца достались ей от отца. И вот, обойдя все комнаты и коридоры, многочисленные складские помещения, заваленные доверху пыльным хламом, заглянув в каждый шкаф и комод, и даже побывав под кроватью, познав тонкости глаженья белья раскалённым утюгом и развешивания его в гардеробе, начинающая горничная к концу своего первого рабочего дня на новой службе совершенно выбилась из сил. Гудели от утомления ноги и раскалывалась на части голова от несмолкаемого стрекотания тётки Агаты. Беата стала подумывать, что с таким количеством внезапно навалившихся обязанностей ей попросту не справиться, и в мыслях она уже не раз пожалела, что поддалась уговорам миссис Хадзис. Чуткая наставница, заметив эти колебания, решила как-то приободрить свою ученицу.

— Ну что, кажется, настало время перевести дыхание, — сказала она. — Сколько возни и всё из-за одной глупой курицы.

— Какой курицы? — переспросила её Беата.

— Ты не знаешь, почему так прозвали Королеву? — Агата изобразила удивление. — Поговаривают, будто она кудахчет без умолку, как курица. Я, признаться, сама не прочь поболтать, но о назойливой трескотне нашей Клотильды слагают легенды. В народе судачат, что она двух мужей извела своей бестолковой болтовнёй.

Беата прыснула смешком.

— Разве такое возможно? — полюбопытствовала она.

— О, ещё как! Мужчины часто страдают от своих жён-пустобрёх. Недаром говорят, что у длинного языка короткий ум. А как начнут сплетничать, тут уж вовсе спасу нет — никого не пощадят. Вот сегодня мы с тобой выносили из опочивальни прохудившуюся пуховую перину, из неё пёрышки посыпались. Разнесло их по ветру — попробуй собери. Вот так же и сплетни.

— Посмотреть бы на неё, — с любопытством произнесла Беата. — Я слышала, что Королева постоянно меняет причёски.

— Видеть-не видела, врать не буду, но наслышана. — Тётка Агата расплылась в улыбке. — Служил у нас извозчиком ещё при старых хозяевах мужичок один по фамилии Перкинс. Ну такой насмешник. Если уж затеется зубоскалить, все со смеху помирают. Любил нам этот весельчак рассказывать, как довелось ему служить при королевском дворе конюхом. Важничал он при том безмерно. От него-то мы и узнали о монарших туалетах на балах да маскарадах. По его словам, причёски у Клотильды всегда высоченные и напоминают стог сена на голове, потому он и называл их «скирдой». Кстати говоря, по этой причине крыша королевской кареты тоже необычайно высока, иначе она просто не пролезла бы вовнутрь. А однажды, во время торжественного приёма, иноземный посол преподнёс ей сувенир — музыкальную шкатулку, и государыня так увлеклась, рассматривая презент, что не заметила, как коснулась своей «копной» зажжённого канделябра, и та полыхнула, словно факел. Знатные вельможи тут же кинулись тушить Королеву, набросив ей на голову скатерть, а кто-то из прислуги выплеснул кувшин с водой прямо на её дымящуюся причёску. После того скандала зачем-то высекли плетьми цирюльника, а сама Клотильда стала носить парики гораздо ниже, чем того требовала мода.

— Я хорошо помню того извозчика, — сказала Беата. — Правда, забыла его имя. Он и впрямь был очень смешным. Часто рассказывал мне забавные истории о лошадях.

— Да, добрый был человек. Хоть и чудак. Лошадок любил, ухаживал за ними, словно за родными детьми. И они ему отвечали послушанием. Как же могло приключиться такое несчастье? Помню, накануне того дня, когда господин Ллойд сорвался со скалы, я всю ночь не спала, ворочалась с боку на бок. Да и собаки истошно выли без умолку, будто чуяли неладное. — Горничная вдруг притихла, погрузившись в раздумья. — Как сейчас помню, — продолжила она после недолгого молчания, — в тот день, на рассвете, когда наш господин отправился по делам в соседний аллод, было тихо и безветренно. Поскольку путь предстоял неблизкий, Готлиб — тогда ещё он был управляющим в Каймангроте — распорядился заново подковать лошадей. Перкинс, извозчик, всё жаловался мне, мол, чего понапрасну животное тиранить. Коваль у нас тогда был неопытный, мог лошадок попортить. Сам же герцог в ту пору редко выезжал куда-то. Всё больше, навестить могилку супруги. Похоронил он свою Глорию, как та и завещала, в поле под старым, одиноким деревом. Долго горевал сердечный. Корил себя безмерно, что не было его рядом, когда жена умирала… Ну вот, стало быть, приготовили мы всю поклажу. Кучер как следует накормил-напоил двух заново подкованных кобылок и проверил упряжь. Хозяин же оставил последние распоряжения, простился с нами и отправился в путь-дорогу. Что было дальше, никто толком не знает. Со слов Перкинса, проезжая тропой мимо скалистого обрыва, лошади словно взбесились: мотали головами, фыркали, вставали на дыбы и лягались копытами. Кучер пытался усмирить их: бил кнутом, бранился, но те всё одно не слушались, а потом словно очумелые понесли прочь с дороги. Место то было сплошь усыпано камнями. Налетел экипаж одним колесом на такой вот камень, ось-то и развалилась. Опрокинулась хозяйская карета, покатилась кубарем к обрыву и сорвалась вниз… — горничная снова умолкла. Утерев уголком платочка намокшие ресницы, она неторопливо продолжила свой рассказ. — Ненадолго герцог пережил свою герцогиню. И полугода не прошло. Только вот, что я тебе скажу, — понизив вдруг голос и подавшись чуть вперёд, заговорщически прошептала тётка Агата, — кучер-то только мне одной поведал: прицепа та, что карету тянула, будто бы кем-то была подпилена. Вот как. А граф обвинил во всём его, Перкинса. Только доказательств не было, потому и прогнали горемычного с глаз долой. Шибко переживал он из-за такой несправедливости. Сколько лет исправно служил хозяевам и ничего, кроме благодарности, не получал, а тут вот она — беда. Запил он крепко тогда, да так где-то и сгинул бесследно.

Беата молча слушала рассказ горничной и у неё перед глазами вновь, как наяву, разворачивалась трагедия, приключившаяся с её отцом. Эти две истории казались ей невероятно похожими. И почему миссис Хадзис так странно заговорила под конец, словно опасаясь чего-то? Похоже, она догадывалась о том, чего никто не замечал в округе или не хотел замечать. После того, как супруги Готлиб завладели замком, по городу поползли тёмные слухи, но никто не осмеливался высказываться открыто. Беату тоже растревожила эта тайная мысль, и она напряжённо размышляла, пытаясь сопоставить все обстоятельства. Распутать такой клубок было непросто, но, как ни крути, ниточка упрямо тянулась к одному и тому же навязчивому вопросу: неужто за всеми этими событиями скрывается тень всесильного графа? Горничная, заметив, как сильно её рассказ взволновал помощницу, в душе пожалела, что снова дала волю языку и наболтала лишнего. Она решила прервать это тягостное молчание и заботливо поправила бретельку фартука на плече своей подопечной. Затем уложила на место выбившийся локон её белокурых волос, закрепила шпилькой и, окинув придирчивым взглядом миниатюрную фигурку новоиспечённой горничной, удовлетворённо заключила:

— Вот так! Смотрю на тебя и будто вижу себя лет так… — тётка Агата кашлянула в ладонь. — Ни к чему мне помнить свои года. Запомни: ты постоянно должна следить за своим внешним видом и особенно в присутствии гостей. В доме много зеркал, так что тебе не составит особого труда при случае заглянуть в одно из них, чтобы привести себя в порядок. Но это не означает, что ты должна постоянно крутиться возле зеркала, как любят некоторые девицы из богатеньких семей. Опрятная внешность прежде всего избавляет саму горничную от неприязни со стороны гостей, придирчивых укоров хозяев и выслушивания их нудных распеканий. Ну-ка, посмотри, какая ты красавица.

Миссис Хадзис развернула треснутое зеркало, прислонённое к стене каморки, чтобы её помощница смогла разглядеть себя в полный рост. Беата вспомнила, как уже однажды любовалась в точно такое же прямоугольное зеркало в покоях герцогини, когда портной снимал с неё мерку на пошив бального платья, которого она так и не дождалась. Миссис Ллойд тогда выбрала из множества предложенных ей тканей лёгкий сатин, окрашенный в нежно-розовый цвет. Беата на мгновение представила себя в этом пышном наряде, и снова её коснулось то ощущение беззаботного счастья, когда она кружилась по просторной бальной зале под чарующие звуки скрипки Теодора Гримса.

Откуда-то сверху нетерпеливо зазвонил колокольчик. Тётка Агата подскочила с табурета и, схватив за руку Беату, поспешила на призыв хозяйки. Бледная и худая, словно восковая свеча в подсвечнике, графиня стояла на лестничной площадке и трясла своей серебряной сонеткой.

— Ты приготовила праздничные ленты? — спросила она у горничной, едва та вынырнула из-под лестницы.

— Да, госпожа! — ответила Агата, склонив голову. — Мы их погладили и сложили возле постирочной.

— Хорошо. Крепить будем позже. А пока для тебя есть другая работа. Пойдёшь со мной. — Сказав это, графиня повернулась, чтобы уйти, но тут Беата, поборов в себе робость, негромко окликнула её вопросом:

— Простите, миссис Готлиб, а чем заняться мне?

Агата тут же нервно одёрнула помощницу за рукав.

— Вымети двор, — не оборачиваясь, бросила через плечо графиня и печатным шагом направилась в коридор.

— Запомни, никогда не докучай хозяевам своими вопросами, — полушёпотом прочла нотацию горничная. — Когда им что-то понадобится, сами призовут. Моя вина, не упредила. Ступай. Да не забудь надеть уличный фартук. Этот для домашней работы. День распогодился. Высоко в небе над фиалом башни, будто невесомые пёрышки, медленно проплывали блёклые облака. Солнышко припекало по-летнему и щедро заливало своим ярким светом просторный двор Каймангрота. Только узкий клуатр, тянущийся вдоль каменной перегородки, надёжно прятался в прохладной тени. Беата опоясала себя грубым холщовым передником, вооружилась метлой и приступила к работе. Она тщательно подмела вымощенные камнем дорожки и сгребла в мешок весь сор, что оставили после себя понаехавшие с утра торговцы. Работа в её руках спорилась, впрочем, как и всегда, и уже через каких-то полчаса двор выглядел безукоризненно чистым. «Ну вот, кажется, теперь можно присесть и передохнуть, — решила Беата, снимая запылённый фартук. — Пожалуй, я это заслужила». Она устало опустилась на скамейку под старым согнувшимся дубом и подняла глаза вверх. «Наверное, он тоже устал здесь стоять, — разглядывая гладкую листву дерева, подумала Беата. — Бедный старичок, каково же ему зимой держать на своих ветвях огромные снежные шапки. Он, словно добрый и верный друг: укрывает в тени от зноя, спасает от проливного дождя в ненастье. Расти этот дуб в лесу, его сухими сучьями можно было бы разжечь костёр и согреться. Дикие звери питались бы осыпавшимися с веток желудями, а птицы вили бы свои гнёзда под его густой кроной. В дупле могучего ствола наверняка бы нашла убежище для себя и своего потомства рыжая белка. Это не просто дерево. Это большой и гостеприимный дом, двери которого всегда открыты. Миссис Ллойд рассказывала, что у всех деревьев есть душа, и что они разговаривают друг с другом на непонятном нам языке. А этот старичок-дубовичок остался тут совсем один после того, как весь сад вырубили под корень. Как он уцелел?» Герцогиня называла этот могучий, кряжистый дуб мудрым смотрящим и всякий раз, когда они вдвоём прохаживалась по саду, уважительно приветствовала поклоном согбенного от возраста дедушку, покрытого шершавой корой, будто морщинистой, заскорузлой кожей, какая бывает у людей в преклонных летах. Маленькая Беата всегда относилась к словам своей наставницы доверительно и поэтому нисколько не сомневалась в правдивости этой истории. Наверное, дуб хранил в своей глубокой памяти воспоминания обо всех обитателях замка. На протяжении долгих лет наблюдал, как они рождались, взрослели, старились и покидали навсегда этот мир. Вместе с герцогом Ллойдом оплакивал его почившую супругу Глорию. Люто негодовал, когда выкорчевывали её цветущий сад. Видел, как исчезают все те, кого он когда-то укрывал под сенью густой листвы в маленькой люльке и качал на подвесных качелях. Хранил тайные признания в любви, успокаивал чьё-то горе ласковым шелестом листьев, смиренно сносил старческое брюзжание и скорбно провожал в последний путь. «Если у этого дерева и впрямь есть душа, то, наверное, она очень грустная», — подумала Беата…

Герцог Кристофер Ллойд похоронил свою супругу Глорию, как она и завещала, под ольхой, одиноко растущей посреди бескрайней, холмистой равнины, по которой стелились мягким ковром дикие травы и до самого горизонта колыхались золотистыми волнами хлебные колосья. Привольный ветер-бродяга, слоняясь по безбрежным нивам, натыкался на непокорную красавицу-ольху и сердито тормошил её длинные ветви, пытаясь сорвать с них тоненькие серёжки. Беата хорошо помнила тот день, когда впервые пришла навестить могилку своей благодетельницы. Она принесла с собой любимые ею фиалки. Герцог Ллойд на месте погребения в память о супруге установил надгробие в виде статуи сидящей на камне женщины с букетом цветов в руках. На её лике отображалась печаль, а взор был устремлен куда-то вдаль. На камне была высечена эпитафия. Беата по слогам прочитала: «Без любви всё теряет смысл». Сердце её взволнованно забилось. Отчего-то на память пришли слова Глории о взаимной любви, о том, какое это счастье любить самой и быть любимой, и что человеку не должно увядать в одиночестве. Быть может, поэтому герцогиня во время их совместных прогулок так часто любовалась этой стройной ольхой. Гордая и прекрасная, она затерялась посреди широкой равнины, обдуваемая промозглыми осенними ветрами, обжигаемая палящим летним солнцем, замерзающая долгими зимними ночами под холодным блеском звёзд. Весь свой одинокий век ей суждено было простоять на одном месте среди безмолвного пустыря. Беата стряхнула ладошкой опавшие листья с надгробной плиты и бережно разложила фиалки у подножия каменного изваяния. Листва над её головой что-то тихо нашёптывала. Внезапно угомонившийся ветер едва касался поникших ветвей, которые своей полупрозрачной тенью накрывали так скоро позабытую всеми юдоль плача. Постояв с минуту, Беата вдруг шагнула вперёд и, обхватив обеими руками шею склонившейся дамы, прижалась тёплой щекой к её холодному, каменному лицу. Казалось, время замерло. Ветер затаил дыхание, приказав травам и листьям хранить скорбное молчание. И в этот миг из густой зелени ольхи вспорхнула вверх маленькая птичка с ярким, пёстрым оперением. Она немного покружила над макушкой дерева, наблюдая за миниатюрной девичьей фигуркой, и, устремившись ввысь, растворилась в глубокой синеве…

Беата почувствовала, как её веки наливаются тяжестью, а пленяющая дремота, словно вязкая, тягучая смола, растекается по всему телу. Подобрав платье, она закинула ножки на деревянную скамейку, облокотилась на перила и закрыла глаза. Безмятежный сон сперва затянул дымкой её сознание, а затем подхватил утомлённое дитя и унёс на своих призрачных крыльях в неведомые дали. Порой дивишься тому, как события, уже однажды происходившие с нами, повторяются снова, точь-в-точь. Спала Беата всегда очень чутко. И подобно тому, как иногда мы незримо ощущаем на себе чей-то пристальный взгляд со стороны, так и теперь, сквозь туман дремотного забвения, она почувствовала это постороннее, изучающее любопытство. Приоткрыв глаза, Беата поняла, что интуиция её не подвела. Рядом сидел темноволосый мальчик и с интересом рассматривал её. Быстро очнувшись ото сна, она спустила ноги вниз, выпрямилась, суетливо разгладила фартук, и, взглянув искоса на незнакомца, растерянно произнесла:

— Добрый день.

— Здравствуйте, — поздоровался в ответ незнакомец. — Меня зовут Мартин Кристенсен. А вас?

— Беата Эклунд, — ответила она и стеснительно посмотрела на своего собеседника. Лицо Мартина показалось ей приятным: карие глаза, смоляные брови, прямые тёмные волосы, чёлка, зачёсанная набок, и розовый румянец на щеках — все эти выразительные черты сразу же привлекли её внимание. Одет он был просто и опрятно. Беата никогда прежде не встречала этого мальчика в городе.

— Вы здесь работаете? — полюбопытствовал Мартин.

— Да… помогаю… — запнулась она, чуть робея. — То есть, работаю помощницей… у горничной. Вообще-то, я тут первый день.

— Я тоже раньше никогда здесь не был. Мы приехали в Валенсбург совсем недавно, по приглашению моего дядюшки, Томаса Майера. Вы, наверное, наслышаны о нём?

— В нашем городе все знают портного Томаса Майера.

— Дело в том, что дядюшка болен. К тому же зрение стало подводить его в последнее время и поэтому сам он не справляется. Вот мы с отцом и приехали, чтобы разделить все его тяготы и заботы.

— А ваш отец приходится кузеном мистеру Майеру?

— Нет, моя матушка была его двоюродная сестра. Я здесь помогаю отцу — он сейчас доставляет заказ хозяевам. Мистер и миссис Готлиб готовятся к торжественному приёму, страшно сказать, самой Королевы. Нам пришлось попотеть, чтобы успеть до приезда её величества. А это наша арба. — Мартин указал рукой на двухколёсную тележку возле вольера.

Разговор завязался сам собой, и Беата почувствовала, как ей невероятно легко в общении с этим приезжим незнакомцем, будто бы они знали друг друга не один год.

— Какая у вас необычная повозка, — сказала она, разглядывая бортовую тележку на одной колёсной паре. — В нашем городе никто на таких не ездит.

— Неудивительно. Ведь они предназначены для передвижения по горным дорогам. А вы когда-нибудь бывали в горах?

— Нет. Я дальше Валенсбурга никогда не выезжала.

— До того, как сюда переехать, наша семья вела кочевую жизнь. Мы то и дело переезжали с места на место и нигде подолгу не задерживались. Эту повозку мы купили, когда путешествовали по Каталонии. Ей очень удобно управлять по извилистым, скалистым тропам.

— Наверное, это нелегко? — спросила Беата.

— Что, нелегко? — переспросил Мартин.

— Постоянно переезжать с места на место. Расставаться с близкими людьми. Покидать края, к которым привык?

— Поначалу мне было трудно привыкнуть. Когда мы проживали в городке Бенгут, я познакомился с одной девочкой, её звали Агна. Она была дочкой местного скорняка. Мы очень быстро сдружились и, когда отец объявил о предстоящем отъезде, я убежал из дому и прятался в стоге сена. А она каждый день приносила мне еду и молоко. В конце концов, пастух выследил нас и обо всём рассказал моим родителям. Как ни странно, отец не отругал меня, а матушка даже всплакнула. Мне показалось, что она переживала за нас. Вечером того же дня мы покинули Бенгут, и я даже не успел проститься с ней. С тех пор мы больше никогда не виделись.

— Но, с другой стороны, вы ведь повидали много интересного. Узнали, как живут люди в других городах и странах, как обустраивают своё жилище, во что одеваются, как веселятся в праздники.

— Да, — согласился Мартин, — я многое повидал и везде учился чему-то новому. Эти переезды помогали мне постигать моё ремесло.

— Вы всегда хотели стать портным?

— Хотите сказать, что это не мужское занятие?

— Я не это имела в виду.

— Мои родители портные. С ранних лет я помогал им в этом непростом деле, поэтому мне известно всё, что касается изготовления одежды. И я никогда не представлял себе, что смогу стать кем-то ещё. Прав мой дядюшка, который любит повторять, что с таким ремеслом я не пропаду и на хлеб насущный для своей семьи всегда заработаю. Я знаю, что многие мои сверстники мечтают о дальних странствиях и всяких там приключениях. А я, наоборот, хотел бы поселиться в каком-нибудь уютном местечке и больше никуда не уезжать. Хватит с меня путешествий. Может, когда-нибудь и я пересяду на обычную двухосную тележку.

— Выбрать доходное дело это одно, а кем бы вам хотелось быть? — спросила своего собеседника Беата с той откровенной прямотой, которая свойственна только детскому возрасту.

— Даже не знаю, — Мартин пожал плечами и задумчиво улыбнулся. — Я, правда, не знаю. -Моя мама подрабатывает портнихой, принимает заказы на дому. Я знаю, что это нелёгкое занятие. От долгой и напряжённой работы у неё болят глаза.

— Это бывает. И ослабевшее зрение моего дядюшки — прямое тому подтверждение…

Ребята так увлеклись разговором, что не заметили, как во дворе появилась миссис Хадзис. Чтобы хоть как-то привлечь их внимание, горничная притворно кашлянула, чем только спугнула мерина у вольера. Он тряхнул остроконечными ушами и приподнял голову, не прекращая свою жвачную работу.

— Ну наконец-то! — во всеуслышание заявила о своём присутствии тётка Агата. Никто бы сроду не подумал, что эта низкорослая, миниатюрная с виду женщина может извлекать из гортани подобные звуки. — Хоть кто-то обратил на меня внимание. Беатрис стало неловко за свою отвлечённую рассеянность и она, извинившись перед Мартином, поспешила к начальнице.

— Я подмела двор, как и было велено, а потом присела немного передохнуть… — попыталась она объясниться.

— На-ка вот, возьми. — Горничная взяла помощницу за руку и вложила ей в ладонь монетку.

— Что это? — спросила Беата.

— Твоё жалованье за сегодняшний день. Хозяйка согласилась на поденную оплату. Она обошла весь дом, заглянула в каждый закуток и — о, чудо! — нигде не обнаружила пыли. Я объяснила ей, что в этом не только моя заслуга. Видимо, графиня осталась довольна твоей работой. По секрету скажу: нечасто эта сквалыга проявляет такую благосклонность. Щедрой её при всём желании не назовёшь. Словом, твой испытательный срок окончен. Можешь считать себя принятой на работу. На сегодня, пожалуй, с тебя довольно, а вот завтра по утру постарайся не опаздывать. Управляющий уже всех оповестил о прибытии её величества. Ожидают во второй половине дня.

Беата поблагодарила горничную и вернулась к Мартину, который со стороны наблюдал за их разговором.

— Всё обошлось? — поинтересовался он.

— Ага. Кажется, меня даже похвалили, — кокетливо ответила Беата.

— А я уже собирался просить прощения перед этой сердитой домоправительницей за свой болтливый язык.

— Да нет, она добрая, просто строгости напускает. Ну вот, — довольно потерев ладошки, сказала Беатрис, — на сегодня мой рабочий день окончен.

— Мы могли бы подвезти, — предложил ей Мартин. — Места в повозке достаточно.

— Спасибо, не стоит. Я ведь живу в другой стороне и вам придётся совершить большой объездной путь.

— Бешеной собаке, как известно, десять миль не крюк. К тому же Титану не мешало бы размять ноги. В последнее время он обленился до бесстыдства. «Борта» наел, а отрабатывать не желает.

Беата улыбнулась, глядя на упитанные пятнистые бока коренастого першерона и его чавкающую физиономию.

— А почему его так зовут? — с любопытством спросила она.

— Когда мой отец выбирал коня на ярмарке, он спросил у хозяина, почему у него такое имя, и тот ответил, что в старину жил один могучий великан, который обладал невероятной силищей и мог таскать на гору тяжеленные камни, и что этот конь именно такой.

— Рядом с моим Пегасом он и впрямь выглядит великаном, — сравнила Беата.

— Так-то оно так. — Мартин почесал кончик носа. — Только вот возить ему нас не то чтобы в гору, но даже с горы в тягость. Большой не означает трудолюбивый. Так что пусть немного растрясёт жирок — ему это только на пользу.

Послышались чьи-то шаркающие шаги в тени клуатра. Мартин оглянулся и увидел своего отца: он медленно приближался к повозке, кренясь спиной назад под тяжестью тканевых рулонов на руках, которые застили ему почти весь обзор. Сын поспешил отцу на помощь. Подбежав, он перекинул две тяжёлые скатки себе на плечи, существенно облегчив ношу Кристенсену старшему, и они вдвоём продолжили путь к своей арбе. Титан равнодушно жевал, не обращая внимания на хозяев, и только когда те загрузили всю свою поклажу в тележку и начали взбираться на неё сами, недовольно фыркнул ноздрями, понимая, что сейчас, вероятнее всего, неугомонные двуногие будут склонять его к труду. Мартин о чём-то коротко переговорил с отцом и тот, посмотрев в сторону Беаты, одобрительно кивнул.

В пути меж ними завязалась беззаботная и фонтанирующая весельем беседа. Мартин остроумно подтрунивал над Титаном, а Беата от души смеялась, наблюдая за тем, как искушённый плут с постриженной гривой отводит назад уши, догадываясь, что речь идёт именно о нём, и тут же прибавляет шаг. Маттиас Кристенсен оказался не менее словоохотливым и в подтверждение слов сына время от времени добавлял подробностей об их злоключениях, связанных с мерином-лентяем, который всякий раз проявлял незаурядную хитрость и изобретательность, пытаясь увильнуть от своих тягловых обязанностей. За разговорами дорога вышла короче, и Беата не заметила, как повозка подкатила к её к дому.

— Ну вот мы и приехали, — сказала она и, поблагодарив своих новых знакомых, спрыгнула с тележки. Прощаясь, она погладила шёрстку Титана и добавила: — А мне очень понравился ваш силач. И вовсе он не лентяй — так славно довёз нас. Просто у него отличное чувство юмора.

— Это он перед новой попутчицей выделывался, — пошутил Мартин. — А дальше снова поползёт, как улитка.

— Д-а-а, — протянул Кристенсен старший, — муки совести ему неведомы.

Титан снова навострил уши, улавливая насмешливые интонации в нескончаемой трескотне двуногих болтунов, которые, по всей видимости, продолжали перемывать его натруженные косточки.

— Слушай-слушай! Кое-кто проникся к нему симпатией и принял за трудягу, а он уж и уши развесил, — пристыдил коня Мартин.

Все дружно посмеялись, а конь с отрешённым видом хлопал ресницами и беспечно помахивал хвостом из стороны в сторону, будто все эти распекания его не касаются вовсе.

— Завтра вам предстоит много волнений и хлопот, мисс Эклунд, — напомнил Маттиас Кристенсен. — Желаю вам стойко преодолеть их.

— Я ужасно волнуюсь, — ответила Беата. — Ведь это сама Королева. Горничная сказала, что у знатных особ всегда на уме какие-то причуды. Могу себе представить, каково прислуживать королевской свите!

— Угодить всем не получится, как ни старайся. Уж нашему-то брату это известно, как никому другому, — поделился со вздохом портной. — Главное — поменьше страдать из-за чьих-то придирок и капризов. Берите пример с нашего Титана: никакие порицания не навредят его самочувствию.

— Спасибо за совет, — улыбаясь, поблагодарила Беата. — Постараюсь быть такой же невозмутимой.

Они простились. Мартин спросил разрешения у своей новой знакомой как-нибудь навестить её, и та охотно согласилась. Ему не терпелось услышать рассказ о пребывании Королевы в замке, ведь Кристенсены тоже приложили руку к тому, чтобы её величество и их высочества не остались разочарованными своим визитом в Валенсбург. Повозка тронулась, и Титан заковылял по направлению к швальне Томаса Майера. Беата, выглянув из ворот, обратила внимание на то, что конь, пройдя бодрым шагом около двадцати ярдов, и впрямь заметно снизил скорость. Свесив голову, бедняга влачил свою скрипящую, двухколёсную колымагу с таким утомлённым видом, будто уже не первые сутки в цепочке гружённого торгового каравана он бороздил безбрежные дюны пустыни под её испепеляющим солнцем. Мартин обернулся и, заметив Беату, провожающую взглядом их повозку, развёл руками в стороны, как бы желая сказать: «Вот так! Их сиятельство притомились». Беата засмеялась и, помахав ему вслед рукой, захлопнула калитку.

ГЛАВА 3. Визит Королевы

Рано утром, чуть свет, Беата Эклунд, уложив в дорожную плетёную сумку свой постиранный и выглаженный белоснежный фартук, чепчик, ушитый матушкой под размер её головы, и вязанную кофточку на случай непогоды, отправилась пешком на свою новую службу в замок Каймангрот. Ей и раньше приходилось выполнять тяжёлую хозяйственную работу, особенно в трудные времена, после того как в доме не стало хозяина. Поэтому многое из того, что входило в обязанности горничной, не являлось для неё чем-то непривычным. Прилежание, с которым Беата привыкла выполнять поручения матушки, стало для маленькой девочки, с ранних лет познавшей чёрную работу, непреложным правилом в любом деле, за какое бы она ни бралась. А работа в её руках всегда ладилась, и за это горожане полюбили дочку прославленного мастера Ларса Эклунда, всякий раз повторяя, что повадкою она уродилась в отца. Взрослые, умиляясь старанием добросовестной труженицы, всячески её нахваливали и часто приговаривали: «Как же повезло матери, у которой растёт такая радетельная помощница». Частенько это звучало в укор их собственным лоботрясам, что почти всегда сопровождалось завистливым кривляньем и ехидными насмешками недовольных богатых отпрысков. Беата не раз испытывала на себе такое гадкое проявление зависти, поэтому очень не любила, когда её прилюдно начинали хвалить. «Хорошо, что кроме меня, в замке нет детей, да и новая хозяйка скупа на похвалы», — думала про себя Беата, приближаясь к большим деревянным воротам Каймангрота. На этот раз перед тем, как пропустить новую работницу, стражники тщательно её обыскали. Сами же они были при полном параде, словно готовились к торжественному смотру: с ног до головы в начищенных до блеска железных латах и обвешанные смертоносным оружием. Все это боевое снаряжение скрежетало и бряцало, напоминая Беатрис звуки, доносившиеся из кузницы отца. Всякий раз, когда до её слуха долетали звякающие металлические перестуки, любопытная непоседа пыталась дотянуться до распахнутого настежь оконца мастерской, чтобы понаблюдать за тем, как возле огромной наковальни отец и его ученик Дэйв высекают молотом искры. Беата помнила, как её лицо обдавало волной нестерпимого жара, и она недоумевала, как можно подолгу выполнять тяжёлую работу, находясь в таком адовом пекле. Глядя с усмешкой на этих ряженных увальней, изнывающих под тяжестью доспехов и обыскивающих маленькую девочку, она иронично привстала на цыпочки, чтобы одному из них не пришлось нагибаться слишком низко.

Этим солнечным утром двор замка наводнила непривычная суета. Всюду сновала празднично одетая дворня. Отутюженные и вышколенные лакеи с озабоченным видом куда-то спешили, перекликались, о чём-то нервно спорили и даже бранились. Приукрашенный двор выглядел иначе, нежели вчера, и уже не навевал такую унылую скуку. Каменные стены ограждения были увешены знамёнами с изображением королевского герба, а фронтоны зданий украшены волнообразно тянущимися шёлковыми лентами, на которых золочёными буквами были начертаны приветственные воззвания. Края этих лент венчали разноцветные банты. На входные двери прикрепили венки, сплетённые из пшеничных колосьев и лавровых листьев. Напротив колоннады была сооружена летняя веранда, накрытая лёгким тканым полотном с изображением золотой королевской короны, усыпанной красными рубинами. Под этим полупрозрачным навесом располагались составленные в ряд столы, извлечённые по случаю из завалов стариной мебели в западной башне, и мягкие стулья с высокой спинкой и цветастой обивкой. В центре выделялись своею пышностью три роскошных кресла, по всей видимости, предназначавшиеся для монарших особ. В этой суматохе, чем-то напоминающей базарную суету, Беата сумела своим зорким взглядом уловить мелькающую среди бестолково слоняющихся слуг фигурку неутомимой Агаты Хадзис. С важностью военачальника на поле брани она раздавала направо и налево разнообразные поручения, требуя их неукоснительного исполнения. Ничто не могло ускользнуть из виду щепетильной в работе горничной и понемногу хаотичные метания прислуги под её чутким руководством приобрели упорядоченную направленность. На какое-то время вся дворовая территория Каймангрота превратилась в шахматную доску, где каждой фигуре отводилась своя тактическая цель. Наконец, взгляд миссис Хадзис коснулся и Беаты, скромно дожидавшейся в сторонке своей очереди. Она шутливо поманила её пальцем.

— Ну вот, явилась и, вроде как, не запылилась, — сказала тётка Агата, оглядывая со всех сторон свою помощницу. — А я уж засомневалась — подумала, что не придёшь.

— Вообще-то, были такие мысли, — ответила Беата, улыбаясь наставнице.

И тут миссис Хадзис зачем-то обернулась. На смотровой площадке восточной башни маячил уже узнаваемый силуэт управляющего Меро. Несмотря на то, что стремительно карабкающееся в высь солнце освещало его со спины и потому разглядеть пасмурную физиономию наблюдающего было затруднительно, и горничная, и Беата нутром ощутили на себе его пронзающий взгляд.

— Всегда чую, когда он на меня зыркает, — придавленным голосом проговорила тётка Агата. — Нынче наши дворовые недотёпы вешали в гостиной на стену портрет Клотильды, да нечаянно опрокинули. Он рухнул на вазу, и та своим зубчатым венчиком проткнула её величество в нескольких местах. Граф был в бешенстве, а приказчик распорядился прогнать обоих со двора без гроша в кармане. И я под горячую руку угодила — мол, не доглядела… Вот что, Беатушка, ступай-ка в мою кладовку, переоденься и возвращайся обратно. Надеюсь, чепчик при тебе?

— Ага, матушка мне его ушила. Теперь он не так смешно висит на моих ушах.

— Королева со всей своей свитой вот-вот нагрянет, а у нас ещё дел невпроворот.

По всему было заметно, что миссис Хадзис сильно волнуется по поводу предстоящего визита, но старательно не подаёт вида. Она лишь нервно теребила пальцами свой фартук и покусывала нижнюю губу — такой навязчивой повадки раньше за ней не наблюдалось. Беата, заразившись общим беспокойством, поспешила в дом переодеваться. Войдя в холл, она обнаружила, что внутренняя декорация так же заметно преобразила пустовавшее накануне пространство. На полу лежали роскошные персидские ковры с причудливыми узорами. Стены были украшены ламбрекенами из лёгкого розового шёлка и чудесными бантами в виде цветочных лепестков. А там, где когда-то красовались картины и фамильные портреты старинного рода герцога Ллойда, теперь были развешены гигантские полотна в золочённых рамах с изображением в полный рост всех представителей королевской династии на троне и в царственном облачении. Беата на цыпочках прошла вдоль стены, боясь нечаянно наступить на вычищенный ковровый ворс, и нырнула под лестницу, в узкую дверцу кладовки. Там она сняла с плеч свою сумку, достала из неё приготовленную одежду и начала переодеваться. Примерив свой головной убор, Беата ещё раз убедилась, что он и в самом деле ушит по размеру, а зубчатый фестон, который так насмешил её в прошлый раз, был отпорот, так что теперь чепчик смотрелся вполне сносно. Разглядывая себя в зеркало, она услышала сверху чьи-то быстро приближающиеся шаги. Кто-то остановился над самой кладовкой, нетерпеливо переминаясь ногами — это было понятно по скрипу дощатого пола. Вскоре послышались шаги другого человека.

— Вы, как всегда, заставляете себя ждать, — молвил раздражённый мужской голос.

— Дамам положено по этикету, — прозвучал в ответ ровный женский тембр, по которому Беата опознала графиню.

— Мы с вами не на романтическом свидании, дорогая. Это не тот случай, когда опоздание интригует. Мне хотелось бы знать, всё ли готово.

«Стало быть, второй — сам граф», — догадалась Беата.

— А разве Меро не уведомил вас?

— Жак занимался другими важными делами. Так что извольте коротко и по делу, без лишних эмоциональных подробностей.

— Да.

— Исчерпывающий ответ.

— Сами просили коротко.

— В таком случае осталось лишь умаслить августейшую особу и дело можно считать завершённым.

— Не торопитесь с выводами, дорогой.

Беата подметила, что слово «дорогой» графиня исторгнула так, будто хотела им оскорбить своего супруга. И вообще, со стороны казалось, что оба непрестанно ёрничали в разговоре друг с другом.

— Королева по слухам хоть и глупа, но самолюбива до спеси, — продолжала графиня. — Если ей вдруг что-то не покажется, то плакали все ваши усилия.

— Что значит, ваши? Наши усилия, — поправил её граф.

— Я с самого начала была против такого рискованного шага. Кому, как ни вам знать, что второго шанса у нас не будет. Угодить Королеве в этом захолустье, где вся аристократия — облезлые дворняги с дурными наклонностями, будет, мягко говоря, непросто. Здесь надо больше думать не над тем, как угодить её величеству, а следить, чтобы кто-нибудь не оскандалился или не нанёс вздор.

— Это уже моя забота. Смутить или утомить Королеву пустой болтовней я никому не позволю. Даже бургомистру. Как и не позволю разрушить мои планы. Я и так слишком долго выжидал. Или вам здесь понравилось?

— То была не моя идея. Вы купились на россказни о несметных богатствах этих старых развалин. Герцог с герцогиней, плотник, мельник, кучер — всё это немалые и рискованые издержки. Но какова награда: старый замок, заваленный барахлом и грязный городишко с его нищими обитателями.

Беата насторожилась, боясь шелохнуться. Она не могла поверить тому, что слышала. Тревожные мысли вихрем закружились в её голове: «Эти люди что-то знают о моём отце. И почему графиня упомянула семью Ллойдов, старого мельника и кучера? Неужели все они — часть одной истории? Значит, мои догадки где-то рядом… рядом с правдой». Беата изо всех сил сдерживала внезапно нахлынувший на неё чувственный порыв. Ей вдруг захотелось выскочить из пыльного чулана и закричать что есть мочи: «Вы что-то знаете о моём отце? Не смейте отпираться! Я всё слышала!» Но здравомыслие, однако же, возобладало над безрассудным желанием взволнованного сердца и она, утихомирив свой пыл, снова напрягла слух.

— Вчера я видел девочку у нас в доме. Кто это? — поинтересовался граф Готлиб.

— Это подёнщица, — ответила графиня. — Меня попросила взять её на работу Агата. Она одна не справляется.

— Что значит, не справляется? Надо найти ту, которая справится. Им, что, теперь обеим жалованье платить?

— Вряд ли кто-то справится лучше, чем она. Агата единственная, кому удалось не разбить ни одного предмета в доме. Помощница будет получать жалование за её счёт.

— Девчонку нужно изолировать от гостей. Пусть отсидится где-нибудь в башне или каморке. Опыта в обхождении с господами у неё нет. Я не допущу, чтобы из-за какой-то неумехи расстроились наши планы.

— Я передам горничной. Ты подготовил речь?

— О, да! Уверен, такого высокопарного спича наша Клотильда не слыхала ни от кого из своих министров. Всё подготовлено и тщательно проверено. Продуманная мною стратегия верна, последовательна и потому подлежит неукоснительному исполнению. Чётко следуйте моим инструкциям и тогда всё пройдёт безупречно.

— Не занудствуйте, дорогой супруг. Вашим планам ничто не помешает, разве что, воля провидения. — Сказав это, графиня спешно удалилась, цокая каблуками по паркету.

— Разве что, твоя придурь, — вполголоса послал ей вслед Вильгельм Готлиб. Спустившись по лестнице на пару ступеней, граф потоптался на месте, возможно, проверяя их на прочность, и затем резво сбежал вниз. После того, как его шаги стихли, Беата решила, что в гостиной никого не осталось. Она быстро переодела сменную обувь и, прикрыв за собой дверцу кладовки, вышла из-под лестницы в просторный холл, где и столкнулась лицом к лицу с хозяином дома, который стоял посередине огромного персидского ковра и внимательно высматривал, нет ли на нём случайного уличного сора. Беата от эдакой неожиданности застыла на месте. Граф оторвал свой взгляд от ковра и уставился на оторопевшую служанку. Со стороны могло показаться, что он тоже остолбенел от такого внезапного поворота событий.

— Доброе утро, господин Готлиб, — тихо поздоровалась Беата и в подражание миссис Хадзис изобразила поклон.

— Я вижу здесь мусор, — не отводя глаз от девочки, с хорошо различимой претензией в голосе медленно проговорил граф и указал пальцем себе под ноги.

— Позвольте, я возьму щётку и вымету этот ковёр заново.

— И немедленно. Я пройдусь по остальным и, если замечу что-нибудь подобное, накажу вычетом из… — тут граф вспомнил, что не платит жалование новой горничной и добавил: — Из жалования миссис Хадзис.

Беата, намереваясь вернуться в кладовку за щёткой, уже было направилась к лестнице, но тут её окликнул голос хозяина:

— Постой! Я так понимаю, ты наша новая домработница?

— Не совсем так, господин Готлиб. Я её помощница на то время, пока у вас будут гости.

— Ну что ж, прекрасно. Должно быть, ты понимаешь, насколько важный день сегодня для всех нас?

— Да, господин. Миссис Хадзис меня обо всём предупредила и объяснила мои обязанности.

— Ничуть не сомневаюсь. Тем не менее, степень ответственности, которая возложена на прислугу в связи с этим важным событием, требует определённого опыта и знания внутреннего устройства замка. Все лакеи, нанятые для обслуги Королевы и её свиты, были лично мною проверены. Чего не могу сказать о тебе. В доме ты человек новый и потому многого не знаешь. Например, если я спрошу тебя, где находится жирандоль для дополнительного освещения, что ты мне ответишь?

— Она стоит на камине в бальной зале. Изволите принести?

— Нет, пока без надобности. А если, скажем, мне потребуется шандал для того, чтобы осветить путь из кабинета в опочивальню?

— Он же такой тяжёлый. И как его переносить с места на место? Не лучше ли воспользоваться тем канделябром, что находится на столике перед зеркалом у поворота в левое крыло.

Такое подробное знание расположения коридоров, комнат и их внутреннего интерьера немало удивило Готлиба, учитывая то обстоятельство, что чернявка пребывала на службе только второй день. «Может и впрямь помощь не будет лишней, — думал он, разглядывая худенькую девочку в белом фартуке и нелепом головном уборе. — В конце концов, это ненадолго. Агата уже не молода — не дай бог сляжет от волнения и как тогда управляться? Лакеи хоть и обучены, но не так хорошо знают дом. А внешность управляющего при всём желании благообразной не назовёшь. К этому „добрейшему“ лицу надо привыкать постепенно. Он мне всех королевских фрейлин распугает. Если уж Сабину поначалу тошнило от внешности Меро, то как бы принцесса не закатила истерику при виде только одной его сальной головы с перхотью. Что ж, быть по сему: пускай работает. Может, я и в самом деле переусердствовал с бдительностью. Впрочем, это объяснимо — слишком многое поставлено на кон».

— Что ж, быть по сему, — озвучил граф свои соображения. — Отныне ты поступаешь в полное распоряжение горничной Агаты Хадзис. Слушайся её во всём, не отходи ни на шаг и тогда, возможно, Королева одарит тебя своей милостью.

— Да, господин, — кротко произнесла Беата. — А теперь вы позволите мне вымести ковёр?

— Приступай.

Ровно в два часа пополудни, когда солнце уже предельно высоко разместилось над горизонтом, дозорный на смотровой башне возвестил сигналом горна, что по дороге к Каймангроту движется королевский кортеж. Укрывшиеся в тени стражники, несмотря на пудовые доспехи, с лёгкостью гусиного пёрышка повскакивали с примятой травы и вытянулись по струнке. Управляющий Меро торопливой, беззвучной походкой пошелестел к хозяину на доклад. Спустя несколько минут во дворе появился граф Готлиб в сопровождении супруги. Нанятые хозяином лакеи по команде выстроились вряд вдоль выстеленной к парадному входу ковровой дорожки. И вот дозорный, приложив к губам блистающий в лучах горн, повторно оповестил обитателей замка о прибытии государыни. Смазанные ворота бесшумно отворились и длинный королевский кортеж потянулся во двор. Облачённые в дорогостоящие, новомодные наряды супруги Готлиб направились встречать высокородных гостей. Граф был одет в бархатный камзол бордового цвета, расшитый золотистыми узорами. Худую фигуру графини облегало изящное платье из тёмно-синего шёлка, отделанное драгоценными камнями, с высоким стоячим воротом и длинным шлейфом, ползущим позади. Беата была очарована отливающим блеском этого волшебного наряда. Она не забыла свою давнюю детскую мечту, которой так и не суждено было осуществиться. Ох, уж эти сгоревшие дотла и разбитые вдребезги детские мечты, исполненные томительного ожидания, лишающие покоя и сна. Как они ранят душу маленького человечка, с каждым новым разочарованием теряющего веру в то, что всё в этой жизни призвано радовать его…

Королевский экипаж прибыл в сопровождении целой кавалькады вооружённых всадников и знаменосцев. Роскошная золочёная карета её величества на мягкой рессорной подвеске, запряжённая в четвёрку упитанных светло-серых леппицианцев, въехала во двор следом за охраной. Позади королевского экипажа друг за другом катились ещё две кареты, поскромнее. Сразу за ними, не отставая, напирала конница, и замыкали колонну крытые повозки с прислугой и провиантом. Вся эта помпезная процессия, оказавшись внутри, загромоздила чуть ли не половину двора. Нарушился порядок в расположении кортежа. Все повозки тесно сгрудились, подняв облако пыли. Королевские пажи, двое мальчиков слащавой наружности в костюмах красно-чёрного мипарти и оранжевых беретах с торчащим наискосок лебяжьим пером, заняли свои позиции друг напротив друга возле дверцы головного экипажа. Всадник, командовавший колонной караульных, ловко соскочил с коня и, указав кучерам направление, чтобы те отогнали повозки и освободили проход, двинулся к карете её величества. Пажи распахнули дверные створки, и один из них откинул раскладную лесенку. Затем оба расступились, пропуская караульного. Остановившись в трёх шагах от экипажа, он вынул свой меч из ножен, приложил его к правой груди и застыл в почтительной позе.

— Прошу, Ваше величество! — торжественно воззвал караульный и склонил в почтении голову.

Первым, минуя ступени раскладной лесенки, на землю спрыгнул рыжекудрый мальчуган. Его волосы были стянуты сзади коричневым бантом. Сам же он был одет в белый камзол элегантного покроя с золотистой окантовкой, такие же белые брюки с идеально проутюженной стрелкой и бежевые кожаные сапоги. Окинув озорным взглядом толпившийся возле экипажа дворовый люд, он повернулся лицом к распахнутым дверцам кареты и манерно протянул вперёд руку, очевидно, предлагая этим элегантным жестом услугу находящейся внутри даме. Из-за занавеса появилась миниатюрная девичья кисть в белой перчатке с кружевной манжетой. Ухватившись за протянутую ладонь галантного кавалера и осторожно ступив на подножку остроносой туфелькой, в дверной проём просунулась совсем ещё юная барышня, которая оказалась точной копией мальчика, подавшего ей руку. На голове этой особы развивались такие же кучерявые огненно-рыжие волосы, а по бледному лицу рассыпались густые, весёлые веснушки. Она была одета в лёгкое платьице из жёлтого шёлка, поэтому очертания её фигуры сливались с позолотой кареты, сияющей ослепительным блеском в лучах полуденного солнца. И вот, наконец, карета слегка накренилась, скрипнули рессоры и вниз по ступеням сошла статная дама в шикарном бирюзовом платье. Над её головой возвышался грандиозный фонтаж из тёмно-рыжих волос, который снизу опоясывал тонкий ободок изящной королевской короны. Лицо государыни обладало тонкими чертами: вострый нос, маленькие птичьи глазки, дуги выщипанных бровей и узкая складка ярко накрашенных губ. Не вдаваясь в излишние подробности, отметим, что принц и принцесса походили на собственную мать и друг на друга, как пара только что отчеканенных червонных дукатов. Едва монаршья нога коснулась земли, весь толпившийся у кареты народец почтительно склонил обнажённые головы. Супруги Готлиб, приветствуя высокочтимых гостей, изогнули спины в церемониальном поклоне.

— Позвольте представиться, ваше величество, — лучась от восторга, елейным голоском вымолвил хозяин дома. — Владелец поместья Каймангрот, граф Вильгельм Готлиб, и моя дорожайшая супруга, графиня Сабина Готлиб.

— Как это вы хорошо сказали, граф, «дорожайшая», — подметила Королева. — Кабы все так дорожили супружеством, мне бы не пришлось то и дело удовлетворять унизительные прошения моих подданных о разводе. Рука устала подписывать бракоразводные бумаги. Прошу любить и жаловать — мой сын, наследный принц Ричард.

— Очень приятно. — Наследник изобразил театральный поклон, пряча на губах самодовольную ухмылку.

— А это моя дочь, принцесса Амелия, — указала государыня на конопатую модницу. Принцесса, бесцеремонно рассмотрев хозяев с головы до пят, в ответ высокомерно кивнула своей кудрявой копной.

— Однако же, где мои фрейлины? — полюбопытствовала Королева. — Никак разморило в дороге. Ну-ка, Лоренцо, пробудите это сонное царство.

Прямой, как гвоздь, начальник караула щёлкнул шпорами, подошёл ко второму экипажу, в котором, очевидно, находились свитные фрейлины, и плавным движением отворил дверцу кареты. По всем внешним признакам этот прирождённый франт, подтянутый и плечистый красавец с закрученными усами был исполнен благородных манер и потому никто из присутствующих никак не мог предположить, что последует дальше. А дальше случилась неподдающаяся уразумению крайность, сопоставимая, разве что, с хулиганской выходкой буйнопомешанного безумца: вскочив на подножку кареты, офицер проворно нырнул в салон и издал громоподобный, звериный рык. Сама же карета заходила ходуном, раскачиваясь на рессорах. В тот же миг раздался многоголосый женский визг и изнутри одна за другой посыпались во двор тощие фрейлины с перепуганными лицами и скособоченными причёсками под дружный гогот королевской охраны. Готлибы, вросшие в землю, словно два сталактита, от такой сумасбродной выходки, онемело наблюдали за разыгравшимся представлением.

— Ну что, кумушки-голубушки, потрепал вас Лоренцо? — поддразнивала переполошённых фрейлин королева.

— Потрепал, матушка, — завопили те наперебой писклявым голоском.

— То-то, сонные мухи! В следующий раз будете знать, как почивать, когда приветствуют вашу государыню.

— Будем, матушка, будем, — стыдливо вторили ей сомлевшие ото сна придворные дамы.

Всего их было четверо. С виду фрейлины ничем не отличались друг от друга: худощавые, бледнолицые, с прозрачной кожей, прилепленной к щеке мушкой, в платьях пунцового цвета, напудренных белокурых париках и с пушистыми веерами в руках, прикрывающими кружевное декольте. Фрейлины с молчаливым укором поглядывали друг на друга. Каждая пыталась переложить вину на своих соседок, уличая их в непростительной оплошности.

— По личному опыту знаю, что долгий путь по здешним ухабистым дорогам может показаться весьма утомительным… — начал было граф, но королева бестактно его перебила:

— Да-да. Сказать, что эта поездка была «потрясающей» — не сказать ничего. Нас трясло, кидало и укачивало, как на морском судне во время пятибалльного шторма, начиная с того момента, как мы свернули с дорожного тракта в сторону вашего города. И даже при такой тряске эти тетёхи умудрились проспать приезд.

— Весьма сожалею, что подвергнул Вас и ваших прелестных детей такому тяжкому дорожному испытанию, — продолжал упражняться в изящной словесности граф, — но всё же смею надеяться, что проведённое в этом гостеприимном доме время развеет ваше уныние и, набравшись сил, вы снова продолжите свой неблизкий путь в столицу.

— Ах, если бы, граф, — обречённо вздохнула Королева. — По пути у нас запланировано ещё две остановки. В поместьях барона Несбитта и отставного фельдмаршала Локхарта. Признаться, я не собиралась беспокоить вас своим визитом, но несносная жара вынудила меня совершить небольшой зигзаг. Мой начальник охраны, — королева указала на бравого щёголя, который устроил переполох в дамском экипаже, — был так убедителен и напорист, что я оказалась не в силах ему противостоять.

— Я бы сказала, очень напорист, — выразительно вставила реплику графиня, от которой лоб её супруга мгновенно покрылся стыдливой испариной.

— Вот и прекрасно, Ваше величество, — выпалил он скороговоркой, растягивая рот в подобострастной улыбке. — Однако же, прошу вас, чувствуйте себя, как дома. Услышав слова «как дома», принц тоскливо поморщился, обводя взглядом пустынный двор и высокие серые башни, где ему предстояло провести в заточении долгих два дня. Ничто в этом скучном месте не наводило на мысль о забавном приключении или возможности устроить какую-нибудь стоящую шалость, как во время предыдущей остановки в поместье бывшего придворного вельможи, где принцу удалось проломить крышу курятника. При попытке выбраться, он выпустил наружу ошалелых кур, которые, подобно фрейлинам, в панике высыпали во двор, где их принялись гонять хозяйские собаки, вихрем закручивая столбы пыли. Следом за фрейлинами, из третьей по счёту кареты повылазили четверо министров одинаковой комплекции и одного и того же роста. Каждый носил спереди выпяченное брюшко, имел на макушке лысину и одутловатые, гладковыбритые щёки.

— Ваше величество, — обратилась к королеве графиня. — На правах хозяйки я распорядилась по поводу предстоящего торжественного обеда в вашу честь.

— О, нет-нет-нет! — неожиданно возразила государыня. — Трапезу для нас готовит только Эмилио — мой личный повар.

— Вы позволите, Ваше величество? — встрял начальник караульной службы и Клотильда в ответ благосклонно моргнула. — Не поймите превратно, — самым учтивым тоном обратился офицер к графине и снова при взгляде на этого сладкоголосого франта с пышными усами ни за что невозможно было поверить, что ещё пару минут назад он с басовитым рычанием вышвыривал на улицу испуганных придворных дамочек, — дело, видите ли, в том, что существует специальный протокол, который определяет условия безопасности всех членов королевской семьи, и он включает в себя отдельное уложение, касающееся обеспечения здоровым питанием первых лиц государства. Таков установленный порядок.

— Благодарю, Лоренцо, — сказала Клотильда, обласкав благосклонной улыбкой молодого офицера.

Даже неискушённому в амурных делах глазу было заметно, что государыня питала особую симпатию к начальнику своей личной охраны. Возможно, этим и объяснялось стремительное продвижение его карьеры.

— Знакомьтесь, господа — начальник моей караульной службы, Лоренцо де Роса, — представила королева своего протеже. — Его фамилия означает «роза». Но несмотря на такой нежный намёк, в бою он так же колюч, как и шипы этого прекрасного цветка. Без нашего отчаянного храбреца я бы ни за что не осмелилась на это дальнее и рискованное путешествие. Лоренцо неизменный победитель во всех поединках на праздничных турнирах. Ну вот, господа, я только что проговорилась: я действительно питаю слабость к рыцарским состязаниям. — По рядам всадников прокатилась волна одобрительного мужского баса. — А что, если и в вашем городе провести рыцарский турнир? — внезапно выдала Клотильда и уставилась в упор на Вильгельма Готлиба.

— Осмелюсь предположить… — замялся растерянный граф, явно не ожидавший подобного разворота. — Право же, не знаю, кто из ваших верноподданных, проживающих в Валенсбурге, сможет бросить вызов и достойно противостоять такому отважному и опытному сопернику.

— Неужто во всём городе не отыщется ни одного храбреца? — удивилась королева.

— Быть может, стоит учредить специальный королевский приз и объявить об этом? — тут же нашёлся Лоренцо.

— Прекрасная мысль, — одобрила Клотильда предложение своего фаворита. — Наверняка среди жителей Валенсбурга найдутся мужчины, которые служили в королевской гвардии и имеют опыт обращения с оружием.

— Я подумаю, что можно для этого сделать, Ваше величество, — учтиво пообещал граф.

— Ах, как своевременна эта мысль! — обрадовавшись собственной затее, молвила королева. — А то уж я совсем скисла. Бесконечные мили по петляющим дорогам окончательно лишили меня творческого вдохновения и созидательного умонастроения. А ведь мне по возвращении предстоит учредить целый ряд законов, без которых мой народ безмерно страдает. Однако же, я совсем заболтала хозяев этого дома, да ещё у самого порога. Мне, право, неловко столько времени удерживать вас, господин…

— Готлиб, — напомнил граф, гимнастически выгнув напряжённую спину.

— И в особенности вашу супругу в окружении моей запылённой и неумытой кавалерии, — довершила Клотильда.

— Прошу, Ваше величество, — пригласил Готлиб дорогую гостью в дом, вытягивая кадыкастую шею, на которую, словно канапе на зубочистку, была насажена его приглаженная, седеющая голова.

Возле дверей застыли в ожидании такие же зализанные лакеи. Первыми по раскатанной ковровой дорожке в сопровождении хозяев проследовали королева с наследниками, а за ними уже и вся свита. Замыкал вереницу гостей начальник караула Лоренцо, «нежный и колючий». Как только лакеи прикрыли за гостями двери, управляющий Меро начал хлопотливо метаться по двору, отдавая распоряжения о размещении королевского багажа и расселении гвардейцев её величества «по квартирам», если так можно было назвать заброшенные помещения башен замка. Конюх по его приказанию помог распрячь лошадей и отвёл их к стойлу, где находились лохани, доверху засыпанные отборным ячменём. Агата Хадзис объясняла дворцовой прислуге расположение хозяйственных построек и подсобных помещений. Среди всей этой возни никто не замечал маленькой горничной, которая с волнением наблюдала за происходящим, пытаясь сообразить, где её место и кому бы она могла оказаться полезной. И тут Беата обратила внимание, что возле обоза копошится какой-то мужичок небольшого росточка, пытаясь выудить из телеги кухонную утварь. Подойдя поближе, она поняла, что на самом деле мешает этому неуклюжему дядьке дотянуться до посуды — круглый живот, сильно выдающийся вперёд, упирался в борт повозки и это непреодолимое обстоятельство значительно укорачивало ему руки.

— Простите, могу ли я вам чем-нибудь помочь? — обратилась Беата к упитанному мужчине.

— Наверное, можешь, — приветливо откликнулся тот.

Лицо незнакомца наполовину было сокрыто под стриженной чёрной бородёнкой и усишками, над которыми румянились налитые щёки и бугрился картошечный нос, а его влажные глаза сверкали озорными искорками. Беата своим тонким обонянием уловила терпкий запах вина, исходивший от добродушного толстяка.

— Будем знакомы, сеньорита, меня зовут Эмилио, — немного смазанным говором представился улыбчивый мужчина и шутливо приложил половник к сердцу, изображая рыцарский меч. — А как вас зовут, маленькая фея?

— Меня зовут, Беата. Я здесь работаю помощницей горничной.

— Очен-но приятно, — шаркнул он каблуками низких сапог с широким раструбом. — А я работаю королевским поваром. Ты здорово меня выручишь, если поможешь достать из телеги вот эти поварёшки. Видишь ли, с тех пор, как я поспорил со своим приятелем, хозяином славной харчевни под названием «Свиной пятачок», у меня резко вырос живот. И теперь добраться до самого дна телеги мне не так-то просто. С краю ещё так-сяк, могу дотянуться, а вот до середины…, словом, приходится попотеть.

Беата резво забралась в повозку и стала подавать посуду.

— А что это за спор такой, после которого вырастает живот? — поинтересовалась она, вручая повару огромный дуршлаг.

— Мы поспорили, что я смогу съесть целый котёл отварного риса. Я так увлёкся, что не заметил, как проглотил и сам котёл. С тех пор он и выпирает наружу. Вон, слыхала? — и повар постучал по круглому животу, как по дну сковородки.

— Не может бы-ыть! — удивилась Беата. — Мне кажется, у вас что-то есть под одеждой.

— Тебя не проведёшь, — растянув толстые губы в радушной улыбке, ответил повар и достал из-под рубахи блестящий поднос. — Это столовое серебро. Спрятал от греха подальше. За всё время пути столько приборов пропало. До чего ушлый пройдоха. Когда умудряется тырить?

— Вы это про кого? — спросила Беата.

— Да не про кого, — отмахнулся повар. — Давай-ка, поживее. Переехать нам надо очень быстро, потому как солнце уже перевалило за полдень, а наследники престола ещё не обедали. Они и так вредные, а если вовремя не накормить, так и вовсе на гусиный паштет изойдут. Ну, раз, два-взяли, — он схватил большую кастрюлю, набитую мешалками, мисками, половниками, тёрками и прочими столовыми причиндалами и, следуя за Беатой, побрёл в направлении кухни.

Кухня представляла из себя одноэтажное каменное строение, тыльной стороной упирающееся в стену замка, а левой боковой примыкающее к жилому зданию. Вдоль правой стенки тянулся высоко вверх сложенный из камня дымоход, из которого выбирался наружу сизый дымок, разнося по двору аппетитные запахи жареного мяса. Работа на кухне бурлила вовсю и, повар в предвкушении «кипучей» деятельности, азартно шевелил своими постриженными усишками, втягивая ноздрями соблазнительный аромат.

— Стало быть, перепелов жарят, — изложил свои соображения опытный кулинар.

Беата, желая пропустить вперёд Эмилио, обе руки которого были заняты, потянулась к дверной ручке, но дверь вдруг сама распахнулась ей навстречу и в клубах дыма, словно бес из пылающего чистилища, вывалилась наружу повариха в огромном белом колпаке. В руках у неё была гигантская сковорода, в которой шкворчало и клокотало что-то обуглено-сморщенное. Отбежав на несколько шагов в сторону, всполошённая тётка выбросила её коптящее содержимое в траву и тут же окунула раскалённую сковороду в стоящую рядом деревянную бочку с водой. Сковорода ядовито зашипела, выпуская из бочки столб водяного пара. Круглолицая повариха в съехавшем набок колпаке сокрушённо вздохнула и утёрла испарину со лба.

— Ф-ух! Это ж надо? Сколько труда — и всё прахом! Растяпы бестолковые, — с досадой выразилась она, вероятно, сетуя на своих помощников.

— Это вы о ком, сеньорита? — с усмешкой осведомился Эмилио. — О перепелах? Они виноваты лишь тем, что угодили к вам на сковородку.

— Вот только насмешек мне сейчас не доставало! — бросив сковороду в траву и уткнув руки в боки, сердито молвила стряпуха. — Вы, сударь, какого лесного духа ошиваетесь возле моей кухни? Это моё хозяйство и чужакам здесь не место! И что это за ужасный котёл у вас в руках? Должно быть, в таком грешников в аду на вечном огне мучают?

— Вы совершенно верно заметили, сеньорита. Мне его один знакомый чёрт одолжил. И выглядел он так же, как ваши перепела. Но поспешу вас утешить: им всё равно не суждено было попасть на обеденный стол её величества. Даже если бы они сейчас красовались на серебряном блюде своей поджаристой, хрустящей корочкой, фаршированные трюфелями и приправленные базиликом.

Повариха в недоумении уставилась на толстяка с кастрюлей, подозрительно осматривая его с головы до пят.

— По распоряжению вашего управляющего, господина Пьеро…

— Меро, — поправила Беата.

— Я направлен на кухню содействовать вам в приготовлении полуденной трапезы для Королевы, двух её троглодитов и прочего высочайшего окружения.

Повариха ещё раз смерила пузатого остряка своим сомневающимся прищуром и строго спросила у Беаты:

— Эта так?

— Да, миссис Фиори, — подтвердила та слова Эмилио. — Перед вами самый настоящий королевский повар.

— Ну, давайте же скорее знакомиться, а то у меня сейчас руки отвалятся, — натужно прокряхтел краснощёкий добряк, заваливая на живот тяжеленный котёл.

— Что ж, меня зовут Эмилия Фиори и я главная в этом заведении, — представилась повариха.

— Святые угодники, а я Эмилио Лосано! — возликовал повар. — Сеньора, это знак судьбы! Впустите же меня, наконец, в свои апартаменты.

— Не может быть! — вскинула руки вверх миссис Фиори, выпучив свои удивлённые глаза на прославленного кулинара. — Вы и вправду тот самый Эмилио? Я столько слышала о вас.

— Уверен, это были прекрасные слова, — выдыхаясь из сил, пробормотал взмокший повар.

— Да-да, мистер Лосано, не извольте сомневаться, только прекрасные.

— Однако, ещё немного и этот предмет рухнет прямо на мои ноги, и вот тогда ваше представление обо мне может сильно измениться. Не исключено, что вы услышите от меня слова с менее приятным содержанием.

— Ух ты, батюшки! — снова всплеснула руками Эмилия. — Что же это я?! Прошу, скорее проходите. Вот уж не ожидала встретить у себя такого уважаемого гостя.

Они вошли в кухню. Внутри всё заволокло синеватым, разъедающим глаза дымом и сильно пахло гарью. Три фигуры в белых фартуках метались из угла в угол и размахивали тряпками, пытаясь проветрить помещение. Эмилио наконец-то водрузил котёл на большой разделочный стол, встряхнул руки и, вдохнув полной грудью кухонный угар, громко объявил о своём присутствии, так, чтобы этот факт ни для кого не остался незамеченным:

— Обожаю этот запах! Он означает, что пришла пора раздавать затрещины!

Фигуры застряли на местах, щурясь сквозь едкий дым и кашляя.

— Позвольте представиться, повар её величества Клотильды Тюдор, божией милостью Королевы Квитонии, Эмилио Лосано Первый и Последний собственной персоной! — шутливо отрекомендовался толстяк и лихо отбил подошвами короткую чечётку.

— Ну чего встали, рты разинули? — сердито проворчала начальница на своих подсобников. — Вы слышали: мистер Лосано сегодня главный на этой кухне. И нам всем придётся очень постараться, чтобы не разочаровать благородных гостей.

— Итак, начнём! — объявил Эмилио. — Для начала необходимо избавиться от этого отвратительного запаха.

— Можно натянуть верёвки и развесить на них мокрые тряпки. Это помогает, — робко предложил худой юноша, стоявший возле печи, изрыгающей языки пламени.

— Судя по вашим рукам, заляпанным мукой, вы здешний пекарь и тестомес, — обратился к нему Эмилио. — Дельный совет, друг мой, но в нашем случае он не годится — слишком долго. Для начала нужно создать сквозной ветер и тогда остатки дыма быстро вытянет. В этом заведении имеются сушенный чабрец, лаванда или душица?

— Найдутся. Для вас всё, что угодно, — льстиво отозвалась повариха и, взгромоздившись на небольшой приступок, начала доставать с верхней полки глиняные горшочки с приправами. Спускаясь вниз, она нечаянно оступилась и чуть было не рухнула на пол, но шустрый Эмилио вовремя подскочил и подставил свои сильные руки. Миссис Фиори пугливо вскрикнула, но, почуяв надёжную опору, застенчиво улыбнулась и поблагодарила великодушного спасителя, чем немало удивила своих подчинённых — слов благодарности из уст суровой владычицы половников и кастрюль не слышал никто и никогда.

— А теперь все эти травы нужно засыпать в большую кастрюлю или чан… да вот хотя бы в этот. — И повар Эмилио указал на тот котёл, что принёс с собой. — Залить кипятком и поставить на огонь. Верный способ, говорю вам.

— Слышали, ротозеи? — мгновенно сменив тон, обратилась к растерянным помощникам миссис Фиори. — А ну, за дело!

— Не надо так, — упрекнул её мистер Лосано в излишней резкости, подцепив за локоть. — Этим ситуацию не поправить. Думаю, они тоже страху натерпелись. Надо вернуть сюда здоровую, рабочую «обстакановку».

Эмилия стыдливо покраснела и покорно качнула головой.

— Так! Для начала обсудим меню, — подытожил шеф-повар и ударил ладонями по столу, что ознаменовало собой начало торжественного посвящения местных кулинаров во все таинства королевской кухни.

Беата с искренним удовольствием наблюдала за этим круглобоким и, как ей ошибочно показалось на первый взгляд, неповоротливым господином. Несмотря на свои увесистые отложения, он порхал по кухне, словно невесомая летняя бабочка. Мистер Лосано каким-то непостижимым образом умудрялся быть повсюду. Вот он показывает пекарю, как правильно раскатывать скалкой кусок дозревшего сдобного теста, а вот уже рядом с длиннорукой работницей шинкует в мелкую стружку разноцветные овощи, одновременно распекая низкорослого поварёнка за то, что тот неверно разделывает кусочки рыбного филе. Подскочив сзади к пышногрудой кухарке, виртуоз Эмилио выхватил из её рук венчик и ловкими движениями стал взбивать воздушный сливочный крем. И всё это сопровождалось безобидными шутками, подбадривающими возгласами и даже песнопениями, от которых, по правде сказать, немного резало слух. Столичная знаменитость, мистер Лосано, так увлёк всех своим задором и мастерством, что местные кашевары, сами того не заметив, охотно сплотились в одну дружную команду и даже начали ему подпевать. А напевал кухмистер одну презабавную, полюбившуюся ему когда-то песенку о незадачливом поваре:

Готовил однажды повар обед.

Продуктов на кухне на целый банкет:

Индейка, телятина, свежий салат

Капуста, морковка, зелёный шпинат,

Лещи, куропатки, куриные ножки,

Сияют тарелки, ножи, вилки, ложки.

Вот гости танцуют, поют, веселясь,

И ждут приглашенья, к столу торопясь.

А повар на кухне готовит обед:

Крошит и кидает в лохань винегрет.

В кастрюле под крышкой бульон закипает,

В печи на жару пироги подгорают.

Уж гости собрались, сидят у стола,

Урчит в животах и кружит голова.

А повар готовит на кухне обед:

Сварил холодец и нажарил котлет.

Паштет Фуа-гра, осетровый балык,

Устрицы в масле, говяжий язык.

На вертеле крутится тушка быка,

Огненным жаром румянит бока.

А гости скучают и ждут у стола,

Служанка уж свечи на люстре зажгла.

Но повар готовит на кухне обед…

Тут Эмилио неожиданно прервал шутливую песенку и обратился к своим подопечным:

— Ну что, продолжать дальше? Я ведь ещё долго могу!

— Продолжайте, мистер Лосано, — хором откликнулись поворята.

— Под вашу песню так работа спорится, — польстила своему кумиру Эмилия.

— Как бы мне от такой похвалы не зазнаться. Брошу своё поварское ремесло и подамся в менестрели, — ответил Эмилио, брызжущий заразительным весельем. — Так и быть, не буду больше терзать ваш слух своими вокальными способностями. Пора закончить ту историю.

Сказав это, он как бы невзначай смахнул со стола фужер и тут же налету игриво подхватил его. От такой внезапной «оплошности» Эмилия испуганно ахнула. И тогда повар пропел последний куплет:

Ослабла рука и разбился стакан,

Пролилось вино. Тут очнулся болван:

Во сне для гостей он готовил обед

Вышел к столу, а гостей-то и нет.

Беата никак не ожидала подобной развязки и вместе со всеми от души расхохоталась. Разумеется, такая слаженная работа под бдительным наблюдением знаменитого шеф-повара уже очень скоро явила действенный результат, который превзошёл все ожидания. Огромный кухонный стол, заставленный всевозможными блюдами, в своём искусном оформлении напоминал натюрморт с картины художника-живописца. И когда мистер Лосано возвестил о долгожданном окончании работы, вся дружная команда зачарованно застыла над роскошной поляной, покрытой изысканными яствами, любуясь на дело своих рук. Казалось невероятным, что все эти кулинарные шедевры можно было приготовить на самой обыкновенной кухне из самых обыкновенных продуктов с базарной площади. Тончайшие деликатесы, один другого отменнее, растянулись по всему столу: в густом соусе плавали золотистые рыбины, на холмах белого рассыпчатого риса восседали каплуны, поджарой корочкой жались друг к другу цыплята в имбирном маринаде, на овальном фарфоровом блюде, увенчанном широкими листьями салата, тонкими ломтиками был разложен хамон, натёртый пряными травами и ароматными специями, поблёскивал коричневатым глянцем карамельный пудинг, в серебряных трёхъярусных вазах пестрели сладкие фрукты и ягоды… Эмилио удовлетворённо крякнул и торжественно провозгласил:

— А вот теперь можно выпить вина.

Эмилия пошарила в связке ключей у себя на поясе и, отыскав тот самый, открыла им небольшой барчик у стены, откуда узким горлышком наружу торчали запечатанные глиняные бутыли. Она достала одну из них и с важным видом вручила в руки своему кумиру:

— Мистер… Или всё-таки сеньор? — вопросительно обратилась к нему миссис Фиори.

— Для вас, голубушка, просто Эмилио, — ответил толстощёкий добряк.

— Будучи почитательницей вашего незаурядного таланта, свидетелями которого мы все сегодня оказались, я рада вручить вам от нашей дружной компании и от себя лично это чудесное вино десятилетней выдержки из запасов благородного герцога Ллойда. Признаться, я берегла его для особого случая, и, по-моему, он настал. Сегодня вы нас просто спасли от неминуемого провала.

— Целиком и полностью разделяю ваше бесценное мнение, моя дорогая, — сказал Эмилио и, поставив на стол бутыль, вдруг притянул к себе за пышную талию хозяйку кухни и крепко поцеловал её в губы. Лицо ошеломленной миссис Фиори мгновенно сделалось таким же малиновым, как вино, и она смешно замахала перед собой руками под всеобщий хохот и улюлюканье своих помощников. Потом зачем-то схватила лежавшую на разделочном столе неочищенную морковь и, сжав её в ладони, словно рукоять меча, стала размахивать зелёной ботвой по воздуху, как бы оказывая сопротивление. Но всё же влепить пощёчину своему кумиру, к которому всегда относилась благоговейно, не осмелилась. Отпустив объятую жаром повариху, Эмилио откупорил бутыль и разлил вино по глиняным кружкам. Затем, скинув с головы свой поварской колпак, он озвучил короткий, но всегда уместный тост:

— За морковь! Тьфу, чёрт, заработался… За любовь! И шикарных женщин!

С видом опытного сомелье, блаженно закрыв глаза, Эмилио медленно осушил узорчатую кружицу до дна и, утерев уголки усов, вынес свой вердикт:

— Прекрасное вино. Тот, кто его изготавливал, знал в этом толк.

— Да, когда-то здесь росли чудесные виноградники, — подтвердила догадку повара миссис Фиори.

— Когда-то? — переспросил Эмилио.

— Да, при прежних хозяевах.

— А разве этот замок не родовое имение графа, э-э-э…?

— Готлиба? — нет. Прежними хозяевами были герцог Кристофер Ллойд и его супруга Глория. К великой скорби, они оба скончались, а детишек Бог им так и не дал. Герцог оставил письмо, в котором распорядился по поводу наследства и уведомил всю состоявшую тогда при нём прислугу, что в случае его кончины владения отойдут под смотрение графа Готлиба, чтобы он, как человек образованный, позаботился обо всех нас. Вот так всё и случилось.

— А кем этот Готлиб приходился покойному герцогу?

— Никем. Граф тогда проживал в замке со своей женой и исполнял обязанности управляющего.

— Позвольте, вы сказали, граф, — недоумевал мистер Лосано, подливая себе в кружку вина. — Как же в таком случае человек с графским титулом служил обыкновенным приказчиком? Уж я-то насмотрелся на этих благородных устриц, титулованных аристократов: они лучше в могилу слягут, чем будут заниматься делом, неподобающим их сословию.

Повариха в ответ только повела бровями. У Беаты Эклунд вновь сдавило сердце невидимыми тисками. Тот задор и то вдохновение, которыми она с такой лёгкостью прониклась в этой шумной и развесёлой компании во главе с добродушным балагуром Эмилио, мгновенно улетучились. Ей вдруг стало совершенно ясно, что до тех пор, пока она находится в стенах замка, каждая мелочь, каждая неосторожно брошенная фраза так или иначе будут напоминать ей о случившейся трагедии. И Беата снова пожалела, что приняла предложение горничной Агаты.

А тем временем, королева в сопровождении хозяина дома и своей свиты совершала ознакомительную прогулку по замку. Юные принц и принцесса, томимые нудным повествованием графа Готлиба о бывших его обитателях, не желая больше следовать за скучной процессией, незаметно для всех отстали и, дождавшись, пока толпа придворных во главе с венценосной матушкой скроется за очередным поворотом, дали дёру вниз по лестнице. Обнаружив под нею дверь в кладовку, наследники, тесня друг друга, нырнули в узкий проход, решив затаиться в тёмном чулане до тех пор, пока их не хватятся. Беата, выйдя из кухни, обнаружила, что двор опустел. Кавалерия её величества отправилась на «расквартировку», при этом в карауле на воротах осталось четверо гвардейцев. Горничной Агате Хадзис, озабоченной бесконечными приказаниями графини, видимо, было не до помощницы. Поэтому, немного поразмыслив, она решила вернуться в кладовку и дождаться там свою начальницу. «Рано или поздно она всё равно туда заглянет, а путаться у всех под ногами тоже не годится», — подумала Беата, направляясь в гостиную. Отворив дверцу под лестницей, она вошла в душную каморку и, пододвинув к краю стола блюдечко с кривым огарком свечи, уже намеревалась зажечь его, но тут из полумрака раздался тихий шепот:

— Ч-щ-щ! Тише!

Беата испугано выронила из рук огниво. Вглядываясь в ту сторону, откуда исходил звук, она с трудом сумела распознать очертания затаившихся в темноте. Судя по объёмной шевелюре на голове, одним из прятавшихся был кудрявый наследник. Вторая фигура казалась менее узнаваемой. Оставалось только догадываться, что рядом с его высочеством пристроилась принцесса.

— Кто здесь? — растерянно спросила Беата.

— Я и моя сестра, — послышался шёпот.

Когда её глаза более-менее свыклись с темнотой, она всё же сумела разглядеть тощую фигуру принцессы.

— Как вы здесь оказались? — спросила Беата у странной парочки.

— Мы прячемся здесь от матушки и от вашего надоедливого графа, — снова прошептал принц.

— Если вы позволите, я зажгу свечу, — предложила она. — Как-то неловко разговаривать в полной темноте.

— Зажгите, — прозвучал тонкий девичий голосок. — В самом деле, Ричард, снаружи свет всё равно не виден. А здесь столько всяких штук торчит отовсюду, я боюсь зацепиться за них и пораниться.

— Бьюсь об заклад, тут ещё по стенам ползают вот такенные пауки, — произнёс наследник.

— Прекрати или я сейчас завизжу! — осадила его сестра.

Беата нащупала в темноте выпавшее огниво, чиркнула по нему несколько раз и через пару мгновений мерцающий огонёк свечи озарил своим тусклым светом тесное пространство кладовки.

— А как здесь оказались вы? — с любопытством оглядывая горничную в белом фартуке и презабавном чепчике, спросила принцесса. — Это ваши покои? Или же ваша резиденция? Что-то я не вижу здесь ни трона, ни кровати. В таком случае что же это? Высокомерно-язвительная нотка просквозила в голосе королевской дочери, и Беата, конечно же, сразу уловила тот узнаваемый, презрительный тон, с которым к ней обращалась графиня.

— Это просто кладовка, где хранятся швабры, тряпки и вёдра для уборки, — ответила Беата, игнорируя издёвку принцессы. Ей вдруг на ум пришли слова мистера Кристенсена о том, что главное в любой ситуации сохранять самообладание.

— Как ваше имя? — спросил её принц.

— Меня зовут Беата Эклунд. Я работаю здесь горничной.

— Очень приятно. Я наследный принц, Ричард Второй. Первым был мой дед. А это моя младшая сестра, принцесса Амелия. Мы с ней двойняшки. Правда, я выбрался на свет на пару минут раньше. Она же немного зазевалась.

— Я просто не успела отпихнуть тебя в сторону, — съёрничала принцесса.

— И, кстати говоря, с тех самых пор она мечтает о королевской короне. Впрочем, это только мечты. Хотя, если она вдруг решит избавиться от меня, то очень может статься… Когда-то наша прабабка отправила на тот свет двух своих мужей: одного она спровадила на войну, где тот и сгинул бесследно, а второго накормила лесными грибочками во время королевской охоты.

— Это всего лишь слухи, — проговорила принцесса и толкнула братца. — Дай мне выйти отсюда.

Беата настороженно поглядывала на непрошеных гостей. Даже в слабом свете свечного огонька лицо принцессы показалось ей, мягко говоря, недружелюбным.

— Я вижу, вы напуганы, — сказал принц. — Не бойтесь. Я, конечно же, пошутил. Мы с сестрой часто ссоримся, но это не повод травить друг друга ядовитыми поганками. Расскажите нам лучше поподробнее об этом каменном чудовище под названием Каймангрот. Имеется ли тут какой-нибудь подземный ход или подвал? В каждом старинном замке есть своё потайное место. Например, в замке фельдмаршала Локхарта, в который мы отправимся отсюда, есть самая настоящая пыточная. Она находится в глубоком подземелье, чтобы никто не слышал стоны всяких бунтовщиков и заговорщиков. Я много слышал об этом месте, ужасно хочется там побывать.

— Я ничего такого не знаю об этом замке, ваше высочество? — ответила Беата. — Ведь я работаю здесь всего лишь второй день. Но у меня есть приятель, его зовут Николас, он когда-то мне рассказывал, что тот, кто построил этот замок, был недобрым человеком. И у него тоже было подземелье, где он держал непокорных слуг и работников, тех, что восставали против несправедливости.

— Я же говорил! — возликовал принц. — В таком случае вы поможете нам его отыскать.

— Почему, нам?! — возмутилась принцесса. — Я не собираюсь таскаться по каким-то сырым и вонючим подвалам. С меня достаточно этого.

— Хватит капризничать, — осадил сестру наследник. — С вами, девчонками, только в куклы играть. Это же так интересно! Может быть, здесь окажутся такие приспособления, каких нет у Локхарта и мне удастся улучшить его пыточную.

— Простите, это, конечно, не моё дело, но… зачем вам это? — спросила Беата.

— Чтобы усовершенствовать способы дознания. Вот представьте себе, у вас на столе лежит донос о том, что кто-то подстрекает народ к бунту, чтобы свергнуть вас с законного престола, и вам удаётся поймать этого зачинщика. Но он оказался крепким орешком и не желает сознаваться или же не выдаёт своих сообщников. И только у вас одного имеется такая хитроумная приспособа, которая может развязать язык даже самому отчаянному упрямцу.

— Да-а-а, — протянула принцесса, — братец мой кровожаден. Есть и другие способы разговорить бунтовщика, не такие кровавые. Например, можно арестовать членов его семьи или же пустить их по миру.

Беата почувствовала, как у неё задрожали руки, ведь то, о чём так спокойно сейчас рассуждала рыжеволосая девица, её семье уже однажды довелось испытать сполна, и она знала не понаслышке, какая чудовищная несправедливость кроется в этом. Ей стало не по себе от таких разговоров, и она решила выйти из душной кладовки на свет. К этому моменту свечной огарок уже прогорел до основания и, ярко вспыхнув на прощание, погас. Беата распахнула дверцу, и свет больно ударил ей по глазам. Выйдя наружу, она глубоко вдохнула свежего воздуха и усилием воли смогла, наконец, унять дрожь в руках. Следом за ней протиснулись и королевские отпрыски. Они попытались это сделать одновременно и потому не обошлось без очередной ссоры. Принцесса, стараясь отпихнуть своего братца назад, уперлась ему в грудь локтем. Но тот, согнув ноги в коленях, резко поднырнул под её полусогнутую руку и вырвался из кладовки первым.

— Вот так! — торжественно заключил он. — Я всегда буду первым!

Принцесса, поджав нижнюю губу и сузив глаза, воткнула свой оскорблённый взгляд в лицо наследника, отчего тот, как показалось Беатрис, слегка оторопел. Сверху донеслись голоса. Похоже, королева со всем своим сопровождением возвращалась назад. Принц насторожился, услышав сердитый говор матери.

— В кладовку! — придавленным голосом скомандовал он.

— Я назад не полезу, — наотрез отказалась принцесса. — И вообще, что за дурацкая была идея, спрятаться ото всех.

— Почему дурацкая, — возразил конфузливо наследник. — Ты же сама изнывала от скуки. Вот я и предложил.

— И что мы теперь скажем матушке? Лично я скажу, что это была твоя затея.

— Хорошо иметь родную сестру. — Ричард ткнул указательным пальцем в плечо Амелии.

Беата, желая прекратить склоку между братом и сестрой, решилась вмешаться в их бестолковый разговор:

— Скажите, что вы отстали и заблудились, а я указала вам путь в гостиную.

— Это хорошая мысль, — согласился принц. — Только ты должна будешь это подтвердить. Идём! Мы все вместе должны выйти им навстречу.

Они вышли втроём из-под лестницы и увидели наверху королеву в окружении свиты.

— Вот они, голубчики, полюбуйтесь! — указала матушка на наследников своим монаршим перстом, и этот грозный жест внушил королевским отпрыскам такой же душевный трепет, какой вызывает экзекутор в чёрной маске с прорезью для глаз у приговорённых к бичеванию. — И где же вы изволили пропадать всё это время? — властным голосом спросила она.

— Мы заблудились, матушка, — перейдя на фальцет, жалобно заголосил принц. — А эта девочка помогла нам вернуться в гостиную.

— Это так, Амелия? — обратилась королева к дочери.

— Я в этом не виновата, — отведя глаза в сторону, тоненьким голоском пропищала принцесса.

— Не так уж велик этот дом, чтобы в нём можно было потеряться. Сдаётся мне, вы скрываете от меня очередную шалость, — допытывалась венценосная мамаша у своих чад, судя по всему, хорошо осведомлённая об их прежних проделках.

— Нет, матушка, нам нечего скрывать, — принялся оправдываться принц. — Мы засмотрелись этими чудесными гравюрами и фресками на потолках и сами не заметили, как потеряли вас из виду. А затем, оказавшись одни, стали разыскивать кого-нибудь из слуг, чтобы они указали нам верное направление и нечаянно наткнулись вот на эту девочку. Она нас и привела сюда. — Сказав это, он покосился на Беату — его глаза взывали о помощи.

— Это правда? — спросила сердито королева, обратив свой взор на худенькую горничную, стоявшую за спиной наследника.

— Мы встретились под лестницей, — пришла на выручку Беата. — Там находится комната для прислуги.

— Ваше величество, — вступил в разговор начальник караульной службы, тот, что накануне весьма своеобразно ободрил задремавших фрейлин, — полагаю, нас всех сегодня утомила долгая дорога и потому такой незначительный пустяк, как рассеянность, детям простительна. Случись мне одному оказаться в этих плутающих коридорах, признаться, я бы тоже растерялся.

— Ах, Лоренцо, вы всегда исполнены благоразумия и рассудительности, — было похоже, что государыню вполне устроило объяснение фаворита. — Вам, мужчинам, это свойственно. Мы же, женщины, существа крайне эмоциональные и нами зачастую верховодит порыв. В этом наша уязвимость. Я так часто корю себя за излишнюю чувствительность и горячность. Особенно по отношению к своим детям. Ведь они будущие наследники престола.

— Разве можно сравнивать заботы монарха с заботами таких, как мы, ваше величество, — деликатно вступил в разговор граф Готлиб. — Долг предписывает вам заботиться о каждом своём подданном, а это требует немалого запаса терпения и мудрости, коими, вне всякого сомнения, вы обладаете.

— Вы совершенно правы, граф. Но кто бы знал, как хочется иногда просто побыть слабой женщиной, — тяжко вздохнула Клотильда и скользнула мимолётным взглядом по крепкому торсу начальника караула.

Влажные глаза Лоренцо загадочно сверкнули и под его чёрными, как смоль, усами засияла белозубая улыбка.

— Ну хорошо, дети, подойдите и обнимите свою мать, — сменив, наконец, гнев на милость, разрешила королева.

Брат и сестра поднялись вверх по лестнице, с недовольными минами прислонились к матери и поочередно поцеловали её в напудренные щеки.

— Если б вы знали, граф, какие они оба непоседы, — обратилась к хозяину дома растроганная государыня. — Моя дочь увлеклась естествознанием и проявляет чрезвычайный интерес к изучению всевозможных трав, ягод и особенно грибов. Услыхав матушкину фразу о грибах, принц Ричард вдруг побледнел, будто какая-то внезапная догадка осенила его кучерявую голову. С широко растопыренными глазами он уставился на сестру. Та же, густо покраснев, сию минуту отвернулась.

— Представьте себе, — продолжала королева, — однажды во время пикника на опушке леса, где мы разбили свой лагерь, она так увлеклась сбором грибов, что не заметила, как заблудилась, и мы, сбившись с ног, едва сумели отыскать её. А когда нашли, то оказалось, что корзина моей девочки полна мухоморов и бледных поганок. Ума не приложу, в кого у неё такая страсть к лесным щедротам?

— Уж не в прабабку ли? — пробормотал Ричард, не сводя пристальных глаз с сестры.

— Однако, какое славное дитя, — переведя взгляд на худенькую горничную, сказала государыня. — Как тебя зовут?

— Её зовут Беата, мама, — ответила за служанку принцесса. — Она работает здесь помощницей горничной.

— Какая прелесть! — в умилении скрестив пальцы на груди, молвила королева. — Я всегда поощряла детский труд. Он не позволяет расти ребёнку лодырем, воспитывает характер и вырабатывает дисциплину. Вы знаете, я недавно побывала в шахтах, где добывают соль, и там тоже трудятся дети. Я считаю это проявлением наилучшего воспитания, в том смысле, когда дети помогают своим родителям повышать благосостояние семьи. Вот посмотрите, какая чистая и опрятная эта девочка. А ведь она выполняет чёрную работу: моет полы и вытирает пыль. И как вы оба умудрились так замарать свои платья и вымазаться сами, пребывая в гостях всего каких-то полтора часа. Подворотнички выпачканы, манжеты заляпаны… Словно два поросёнка. К обеденному столу не будете допущены, пока не приведёте себя в порядок. Лоренцо, проводите их. Надеюсь, с вами они не потеряются.

— Не извольте беспокоиться. — Начальник охраны откланялся и, попросив пристыженных королевских отпрысков следовать за ним, удалился.

— Однако, ваше величество, вы сами только-что упомянули о трапезе, — заговорил граф Готлиб. — Моя супруга доложила, что всё уже готово, и мы с нетерпением ожидаем, когда последует ваше соизволение отобедать с нами.

— Ох, граф, вы всегда так красноречиво излагаете ваши мысли, — шутливо отозвалась государыня. — Оставьте, наконец, эту церемониальность. У меня такое чувство, что я вновь на каком-то официальном приёме, а не у своих добрых друзей, и мой премьер-министр зачитывает нудный доклад о налогах или послание какого-нибудь монарха. Прошу, будьте проще в обращении со мной.

— Что поделаешь, старая канцелярская привычка, — заискивающе улыбаясь, объяснился граф.

— Соблаговолите, ваше величество, отобедать с нами, — изобразив полупоклон, произнесла графиня.

— Пожалуй, вы правы, господа, пора, — заключила королева.

И вся процессия выдвинулась в просторную, уютную столовую, где гостей уже ожидал огромный сервированный стол с белоснежной скатертью и целый отряд лощённых лакеев, нанятых графом Готлибом для обслуживания породистых гостей на время их пребывания в Каймангроте. Гости расселись согласно этикету: государыня, как и полагается, расположилась в мягком кресле во главе стола., по обе стороны от неё принц и принцесса, которые, рискуя навлечь на себя гнев и без того рассерженной на них матушки, успели резво переодеться и явиться к столу вовремя., далее, чередуясь, фрейлины и вельможи разных чинов и рангов. Сами хозяева расположились по другую сторону стола, напротив монарших особ. За спинами гостей в чинном ожидании застыли исполненные важности лакеи в отутюженных ливреях и начищенных до сверкающего блеска башмаках. По коридорам разлился душистый аромат. Это означало, что к обеденному столу начали подавать горячие блюда. По хрустальным бокалам было разлито красное вино, и граф Готлиб на правах хозяина первым объявил торжественный тост в честь величайшей и несравненнейшей, блистательнейшей и почтеннейшей королевы Клотильды Тюдор, употребляя для этого самые изысканные словесные обороты. Вероятно, он сильно волновался, пока произносил свою триумфальную речь, потому как его пенсне в серебристой оправе слегка запотело. Но несмотря на все старания хозяина, к восторженному спичу, сдобренному похвалами и перечислением нескончаемых достоинств «мудрейшей и единовластной правительницы», Клотильда отнеслась прохладно. Должно быть, королева настолько привыкла слышать подобные льстивые речи в свой адрес, что они стали для неё чем-то вроде необходимой процедуры перед началом любого пиршества, как ополаскивание рук. Всё то время, пока граф пламенно излагал заготовленные мысли, принц тоскливо ковырял мизинцем скользких устриц во льду, а принцесса под конец, не таясь, демонстративно зевнула. Наконец, Готлиб закончил, и гости, с облегчением выдохнув, приступили к долгожданной трапезе. Управившись с тарелкой ревеневого супа, первой заговорила королева:

— Обойдя ваши владения, граф, я нигде не обнаружила цветочных клумб и горшков. Вы и ваша супруга не любите выращивать цветы?

— Мы считаем это нецелесообразным, — ответил Готлиб. — С эстетической точки зрения, конечно, вся эта флора добавляет интерьеру художественной привлекательности. Но для нас с супругой это занятие не более, чем пустая и бессмысленная трата времени. Как вы, наверное, успели заметить, мы стараемся жить скромно, без излишеств. И потом, растения ведь зачастую, помимо эстетического наслаждения, вызывают нежелательные, болезненные реакции в организме — простите, что употребил такую пикантную подробность за столом. Поэтому не менее важна и практическая сторона вопроса.

— Однако, как это предусмотрительно, — согласилась Королева. — Дело в том, что те самые болезненные реакции, о которых вы упомянули, я как раз наблюдаю у себя, от чего, признаться, безмерно страдаю. Не стану перечислять подробностей, ибо не ко времени, но пыльца полевых растений просто сводит меня с ума. Если нам в пути приходилось делать остановку, то я была вынуждена прикрывать лицо платком и даже это не спасало. Я буквально задыхаюсь при виде всей этой цветущей мерзости. — Брезгливо морщась, закончила она.

После слова «задыхаюсь» наследник склонил голову на бок, закатил глаза кверху, высунул язык и сдавил рукой горло, изображая висельника. Увлечённая повествованием о своём драгоценном монаршьем здоровье и, потому не замечавшая кривляний малолетнего отпрыска, Клотильда продолжала дознание:

— Ну хорошо. А как же другая эстетическая тонкость — неотъемлемая часть жизненного уклада аристократического сословия?

— Какая, ваше величество? — изобразил недоумение граф.

— Вы давеча показали мне огромную, пустующую залу. Неужели шумные балы и светские приёмы не трогают сердца вашей супруги. У меня сложилось впечатление, что зала пустует уже давно.

— Да, ваше величество, мы действительно не любители подобных собраний, — осмелилась подать голос графиня, несмотря на строжайший запрет супруга вступать в разговор. — Бывшие владельцы Каймангрота часто проводили разного рода светские мероприятия. Мы же с мужем всегда мечтали о тихом, уединённом уголке, где у каждого будет своя суверенная территория. Как говорится, ищущий да обрящет. И вот спустя годы нам удалось воплотить наш замысел.

— Дорогая, поверьте женщине, которая в политике не первый год: всё и всегда начинается с безобидного заявления о правах на личную свободу. И стоит однажды покориться этому: позволить кому-то выбирать, самостоятельно принимать решения, высказывать всё, что вздумается — вы не успеете заметить, как этот слепленный снежок, нацеленный в вашу сторону, сперва превратится в снежный ком, а затем в огромную лавину из претензий, критики и настойчивых требований. И вот тогда можно жестоко поплатиться за свою лояльность и беспечность. В такой ситуации остаётся только один выход — беспощадно подавить всякое инакомыслие. Меня этому учил мой предок, король Сигизмунд Шестой, приходившийся мне дедом по отцовской линии, чей прекрасный портрет я только что наблюдала в вашей передней. Я обратила внимание, что среди этих замечательных полотен представлено множество портретов с изображением моих прославленных родственников.

— И это неслучайно, ваше величество, — с видом всезнающего сноба подчеркнул граф, — я действительно восхищаюсь талантом и деятельным умом некоторых из них. Считаю этих государственных мужей примером для подражания.

— В таком случае поведайте мне, отчего же в этой почётной галерее я не вижу своего портрета, — вдруг выдала королева. — Или же вы считаете, что моя скромная персона не достойна того, чтобы занять место в плеяде выдающихся политиков рода Тюдоров.

Министры все разом уткнули свои физиономии в тарелки, втайне насмехаясь над провинциальным выскочкой и с глумливым наслаждением ожидая, как же тот будет выкручиваться. Но граф по-прежнему держался независимо и уверенно.

— Ваше величество, — сказал он, — я бесспорно считаю вас достойнейшим и гениальнейшим политическим стратегом современности. Однако же, не знаю ни одного художника, который смог бы достоверно передать всё очарование и благолепие столь мудрой правительницы, коей, повторюсь, вне всяких сомнений, вы являетесь. Опасаясь омрачить светлое настроение Королевы, я не дерзнул поместить на стену ни один из предложенных мне портретов, выполненных хотя и известными мастерами, но всё же, на мой взгляд, не передающих достаточно точно идеального сочетания вашей внешней красоты и острого интеллекта.

— Ах, как виртуозно вы выкрутились, граф, — промолвила довольная Клотильда, одарив его располагающей улыбкой. — В дипломатическом искусстве вам не было бы равных. Человек с таким талантом мог бы оказаться незаменимым советником. Рассуждая об искусстве, вы напомнили мне одну давнюю историю о моём придворном художнике-портретисте. Знаете, ему, как никому более, удавалось передать моё внутреннее состояние. Но однажды с ним случилось нечто, неподдающееся объяснению. Принято считать, что у монархов должна быть стальная выдержка, однако же, всему есть предел. Целый день этот фигляр понуждал меня позировать в образе полуобнаженной нимфы при жутком сквозняке. На ветру, видите ли, шёлковые лацканы развиваются и ему грезится, будто я — бегущая по волнам. Когда же к концу дня он закончил, и я взглянула на это, с позволения сказать, творение, возмущению моему не было предела: во всё полотно был изображён бушующий океан с пенящимися волнами и грозовые тучи с проливающимся на них дождём, а над этой безумствующей стихией парила маленькая, словно бабочка, нимфа, которую, если честно, я и не сразу-то разглядела. Но и это ещё не всё. В следующий раз он заставил меня потеть у пылающего камина, дабы запечатлеть в образе кающейся грешницы на дне адской бездны. И там, среди толпы томящихся узников Тартара, я пылала в огне больше, чем все остальные. И к чему бы этот намёк? Потом, когда этого чудака как следует отделали плетьми, он сознался в том, что с моего перекошенного от жара лица писал образ Вельзевула, а с откровенного декольте — вздымающиеся волны океана. Ну это уже ни в какие ворота… Словом, вместо двух ожидаемых картин, в первом случае я получила жуткий насморк, а во втором — опалённые ресницы и брови. Он же достойную оплату — пять лет каторжных работ на солеварнях.

Все собравшиеся за столом одновременно сорвались на дикий хохот.

— Справедливое решение, ваше величество, — дождавшись, пока стихнет смех, произнёс Готлиб. — Подобные легкомыслие и безответственность необходимо пресекать самым жесточайшим образом.

— Однако же, граф, не думайте, что я всегда бываю так резка и сурова по отношению к своим придворным. Такое случается лишь когда они допускают непростительную оплошность или намеренную, оскорбительную каверзу, подрывающие престиж государственной власти. К примеру, тот скандал, что учинил мой персональный кутюрье. Как-то, по случаю торжественного приёма иноземного посла в королевском дворце должен был состояться бал. Ни для кого не тайна, что, когда высокородные дамы заявляются на балы одетыми хотя и по моде, но в одинаковых нарядах, сие обстоятельство их жутко раздражает и потому смотреть на каждую из них в эту пору просто загляденье — они готовы испепелить друг друга одним только взглядом. Да я и сама, когда замечаю, что одна из моих фрейлин является на бал с причёской, похожей на мою, могу запросто общипать дерзкую на глазах у остальных гостей, дабы впредь и другим неповадно было соперничать с монархами. Для такой потехи у меня всегда припасены ножницы в потайном карманчике. И вот наш прославленный кутюрье, пролистав все последние каталоги моды, посоветовал своей Королеве очень красивое и элегантное платье, как нельзя лучше подходящее к случаю. Признаться, я сама пребывала в восторге от такого удачного выбора. Но каково же было моё изумление, когда на бал в таких же точно платьях заявилась целая дюжина приглашённых дам в сопровождении своих кавалеров. От стыда я не знала куда деться. Даже сейчас я ощущаю на себе насмешливые взгляды и ехидные ухмылки моих врагов и завистников. Когда это позорище закончилось, я приказала как следует выпороть недоумка-кутюрье и прогнать его прочь со двора. Возможно, тогда я была излишне резка с ним. Я ведь уже признавалась вам в том, что иногда проявляю чрезмерную горячность. Но тут дело не в личной обиде. Повторюсь, речь шла о государственном престиже. Никто не смеет насмехаться над священным престолом, ибо всякая власть от Бога. Словом, изгой решил поискать пристанища при дворе короля Эдмунда Воителя, правителя Лапидонии, моего заклятого врага и ненавистника, который приказал ему пошить форму для своей личной гвардии. Мой бывший портной блестяще справился со своей задачей и пошил прекрасные мундиры, видимо, решив таким образом снова досадить мне. Я вскипела от ярости: мало того, что этот негодяй выставил меня в дурном свете, и теперь вся знать потешается над своей королевой, так ещё и угодил моему заклятому врагу. Мною овладело неодолимое желание поквитаться с попирателями королевской чести, и я приняла решение готовить поход. Пусть моя гвардия на деле докажет своё преимущество, а вражьи мундиры окрасит их же кровью. Но мой министр по внешним сношениям, помня недавний шкандаль на балу, о котором я вам только что рассказала, посоветовал мне пошить форму на тот же манер, что носят гвардейцы короля Эдмунда, и обрядить в неё слуг при королевских конюшнях. Когда спесивому монарху доложили о том, что его гвардия одета точь-в-точь, как мои конюхи, он решил, что кутюрье надул его, и приказал высечь нахала. Вот только малость перестарался — несчастный не дотянул до окончания экзекуции и испустил дух. Поделом обоим. Хотя мудрецы утверждают, что мы, женщины, в своём желании отомстить не ведаем предела и, даже видя поверженного противника, наслаждаемся результатом мести, всё же лучше такая утончённая интрига, чем военный поход, который повлечёт за собой бессмысленные жертвы и огромные, неоправданные расходы. А зачастую сумасбродные правители, которым нанесли личное оскорбление, так и развязывают войны.

— Мудрое решение, ваше величество, — согласился граф. — Я всегда полагал, что большим политикам должно быть свойственно чувство юмора.

Очевидно, высокочтимой гостье пришёлся по душе такой комплимент, и она снова удостоила хозяина дома своей благосклонной улыбкой.

— Оцените, граф, кулинарные таланты моего повара, — неожиданно сменила тему королева.

— Вне всякого сомнения, ваше величество, это лучшее из того, что мне доводилось когда-либо вкушать за этим столом. Однако, чувствуется некая симпатия королевского повара к восточной кухне. Его стиль приготовления кулинарных блюд весьма своеобразен.

— Граф, да вы настоящий гурман, — с неподдельным удивлением произнесла Клотильда. — Мой повар и в самом деле имеет тамошние корни.

— О нет, ваше величество. Просто в своё время я достаточно попутешествовал по миру и кое-что повидал. Что же касается всевозможных лакомств и деликатесов, тут мы с супругой достаточно аскетичны, поэтому удовлетворить наши гастрономические запросы не так уж сложно. По этой причине здешние кулинары особо не ломают головы, как бы им угодить своим хозяевам.

— А я, признаться, люблю почревоугодничать. И хотя порой коришь себя за эту слабость, но сами посудите, как можно совладать с собою, когда ваш повар такой кудесник и всякий раз выдает подобное изящество. Ведь каждое его блюдо — это произведение искусства, по-своему уникальное. Оцените хотя бы это — мою любимую вигну с мясом цыпленка. — И королева указала рукой на большое, круглое блюдо из голубого фарфора, накрытое серебристым колпаком.

Лакей с напыщенным видом, бесшумно, словно по воздуху, приблизился к столу и осторожно приподнял блестящий колпак. И вот тут произошло нечто, повергнувшее в шок всех сидящих за столом: в самом центре плоского блюда лежал усыпанный спаржей, зажаренный цыплёнок, на золотистой корочке которого, словно остерегая свою добычу, восседал огромный, мохнатый паук. Он растопырил чёрные лапки, невозмутимо взирая на обедающих гостей скопищем всех своих крохотных, сверкающих глаз. На краткий миг в помещении воцарилась мёртвая тишина. И тут паук слегка приподнял свою шерстяную тушку, впившись коготками в хрустящую кожицу цыплёнка. В следующее мгновение раздался жуткий, оглушающий визг. Фрейлины одновременно повскакивали со своих мест, и, опрокидывая стулья, бросились к дверям. Одна, так и не успев подняться, лишилась чувств. Следом повыпрыгивали из-за стола министры. Мохнатое чудовище, видимо, само испугавшись учинённого людьми переполоха, соскочило с тарелки и, быстро перебирая изогнутыми ножками, побежало по белоснежной скатерти, огибая столовые приборы, в ту сторону, где сидели хозяева дома. Графиня вцепилась острыми ногтями в бедро супруга, при этом лицо её сделалось того же цвета, что и скатерть. Сам же граф, оцепенев, молча наблюдал за перемещением непрошенного гостя по накрытому столу.

— Ну, довольно! — властным голосом оборвала пронзительный визг напуганных фрейлин королева и по-мужицки ударила увесистым кулаком по столу, при этом паук настороженно замер, притаившись за фарфоровой супницей. — Распищались, словно комариная стая. Ричард, это была твоя затея? — устремила она свой тяжёлый взор на сына.

— А я думаю, куда он запропастился? — изобразив недоумевающую мину на лице, пробормотал принц.

Он поднялся из-за стола, протянул руку и шевелением пальцев поманил паука. Мохнатое чудовище, так же быстро перебирая ножками, засеменило к своему хозяину. Минуя все препятствия, паук забрался принцу на ладонь и присмирел. Одна из фрейлин снова боязливо пискнула и ту же умолкла. Видимо, ужас и отвращение, которые вселяло это жуткое насекомое, меркли в её глазах перед гневом королевы, раздражённой хулиганской выходкой наследника.

— Унеси его отсюда. Немедленно! — строго приказала мать сыну. — А потом у нас с тобой состоится персональный разговор.

— Прошу простить меня, господа, — поглаживая своего питомца, с выражением скорби на лице извинился перед гостями Ричард. — Видите ли, я всегда держу моего Тристана в банке. А тут ненадолго выпустил его подышать свежим воздухом после долгого путешествия. Я же не думал, что он тайком проберётся на кухню и надумает полакомиться любимым цыплёнком моей матушки.

Фрейлины, брезгливо кривя губы, испугано расступились в стороны, пропуская к выходу принца.

— Прошу садиться, господа, — пригласила к столу обескураженных гостей слегка оттаявшая графиня. — Однако же, как всё удачно разрешилось. Я ведь подумала, что это вина недобросовестной хозяйки дома. — Приложив руку к груди, она добавила. — Клянусь, мы никогда не допускали подобного беспорядка на кухне.

Принцесса опустила глаза и плотно сжала тонкие губы, едва сдерживая рвущийся наружу смешок. Королева окинула грозным взглядом дочь и та, ощутив кожей гневные флюиды, исходящие от матери, в одно мгновение преобразилась в благовоспитанную леди со строгостью на лице и смирно скрещенными ладонями на коленях. На её чистеньком, только что переодетом платье вновь «красовались» расплывшиеся алые пятна. Очевидно, когда гости повскакивали с мест, кто-то случайно опрокинул соусник и забрызгал принцессу густым табаско.

— Ну вот что, милая, — в очевидном раздражении обратилась королева к дочери, вероятно, истощив остатки терпения, — вы сегодня оба наказаны и потому будете лишены прогулки. Ступай в свою комнату и пусть тебя переоденут. А затем вместе со своим братом ты будешь штудировать латынь до самого вечера, пока не пригласят к ужину.

— Но, матушка, это же не моя вина?! — попыталась возразить возмущённая принцесса. -Вот вечером ты и расскажешь мне об этом. На латыни! Не задерживай. Ты и так уже привлекла к себе достаточно внимания.

Амелия поднялась из-за стола и, обиженно сомкнув губы, быстрым шагом вышла из столовой. Следом за ней, откланявшись, удалился и принц с мохнатым чудовищем на руке, который, по всей видимости, и не подозревал, что именно он своим непрошенным вторжением вызвал такой переполох в почтенном обществе. Как только за их спинами захлопнулись двери, Ричард торжествующе протянул сестре свободную пятерню, и та пренебрежительно хлопнула по ней своей ладонью.

— Чего ты сердишься? — спросил принц. — Всё же получилось, как ты планировала: матушка вне себя от ярости, все гости в ужасе. Видела бы ты лица этих зануд Готлибов! Или тебе жаль заляпанного платья? Брось, у тебя весь сундук завален таким барахлом.

— Меня дважды выставили неряшливой грязнухой. И один раз перед какой-то замарашкой, к тому же поставив её мне в пример, будто я сама безродная холопина.

— Ты об этой горничной? Она-то тут причём?

— Как можно нас сравнивать? Разве мы ровня? А матушка при всех говорила так, будто у этой чернавки есть какое-то превосходство передо мной. Так опозорить наследницу престола! Жаль соусник опрокинулся раньше, чем я за него ухватилась. Сейчас не я, а она переодевалась бы.

Наследник с ужасом посмотрел на родную сестру.

— И ты бы осмелилась выплеснуть соус на маменькино платье? А если бы она заметила? Ты представляешь, чем бы это обернулось для нас обоих?

— Зато она бы раз и навсегда уяснила, что я давно не дитя и могу за себя постоять. Это только ты, как трусишка, научился убегать и прятаться от неё и считаешь это победой. А я могу достойно ответить на любую обиду.

— А почему ты говоришь о себе, как о наследнице престола? Ведь это я наследный принц, и корона по праву принадлежит мне.

— Тебе-тебе, успокойся. А вот и наша старая знакомая.

Из-за угла показалась Беата. У неё в руках была маленькая, лохматая кисточка, которой она старательно смахивала пыль с настенных плинтусов.

— Подыграй мне, — тихо сказала принцесса брату.

— Как подыграть? Что ты задумала?

— Как обычно: поддакивай мне, соглашайся со всем, что я скажу, или просто молча кивай головой.

Амелия решительно направилась к горничной, которая, присев на корточки, так увлеклась своей работой, что не заметила появления наследников.

— В этом доме и правда столько пыли, что её постоянно необходимо стряхивать тут и там, или же это придирчивые хозяева так измываются над собственной прислугой, — изображая сочувственный интерес, справилась она у домработницы.

Беата от неожиданности вздрогнула и подняла глаза. Увидев рыжеволосую принцессу, она распрямилась и поправила передник.

— Нет, ваше высочество, я просто решила скоротать время с пользой, пока гости обедают.

— Скажи, пожалуйста. И кто же тебя научил этому?

— Мой папа. Он всегда так делал.

— В таком случае не откажи мне в любезности. Как видишь, моё платье сильно пострадало из-за неприятности, случившейся за обеденным столом. Мне необходимо переодеться. Как ты сама понимаешь, попросить о помощи своего брата я не могу. Окажи мне эту маленькую услугу, и я отблагодарю тебя.

И снова Беата уловила те самые неприятные нотки в голосе принцессы, которые та силилась скрыть за своим учтивым обхождением.

— Я к вашим услугам, — согласилась она и тайком взглянула на юного принца, который, стоя за спиной сестры, как-то странно ухмылялся.

Беата предположила, что, возможно, его насмешил нелепый чепчик, который ей всучила миссис Хадзис. Эта мысль окончательно её смутила, и она густо покраснела.

— Проводи меня до нашей комнаты, — сказала принцесса и уступила домработнице дорогу. Подойдя к дверям, ведущим в их покои, Амелия обернулась и указала брату место: — Жди нас здесь.

— И сколько же мне ждать? — недовольно поинтересовался Ричард.

— Я позову тебя.

Принцесса сама открыла дверь и вошла в комнату, Беата проследовала за ней. Ричард шагнул вперёд, пытаясь проникнуть внутрь, но сестра с размаху захлопнула дверь прямо перед его носом. Раздражённый неудачной попыткой, принц шумно выдохнул через ноздри. Чуть поразмыслив, он огляделся по сторонам, присел на корточки и прислонился ухом к замочной скважине. Дверь оказалась толстой, к тому же с мягкой обивкой с другой стороны, поэтому подслушать разговор не удалось. Очутившись внутри, Беата сразу же узнала ту самую комнату, в которой когда-то герцогиня Ллойд открыла ей целый сказочный мир, и где среди множества нарядных кукол она выбрала для прогулки прекрасного принца, которого так и не смогла вернуть обратно. Разве могла тогда малютка с городской окраины предположить, что спустя несколько лет судьба сведёт её с настоящим принцем, и вот так запросто они будут стоять друг напротив друга и разговаривать. «Неужели так бывает, — размышляла Беата, — что, когда о чём-то сильно мечтаешь, это непременно приходит в твою жизнь. Почему он так смотрел на меня? Может, его улыбка мне лишь показалась недоброй. А если он улыбался мне, потому что… С чего бы это?»

— Я хочу переодеться вот в это, — прервала её мысли Амелия. Она сняла с вешалки лёгкое платье из красного ситца и, расправив, приложила к себе. — Как тебе кажется, оно не слишком яркое для вечерней прогулки?

— Нет, ваше высочество, по-моему, оно чудесно, — любуясь нарядом принцессы, искренне ответила Беата.

— Послушай, я не люблю всех этих дворцовых церемоний. Называй меня по имени. Ведь мы ровесницы, и я неслучайно заговорила с тобой на «ты», хотя мне, как принцессе, положено обращаться ко всем на «вы». Так меня воспитывали мои нудные педагоги, старые придворные перечницы, которые просто выбешивали своими причитаниями на занятиях по этикету. К чему здесь это важничанье, не понимаю.

Беата улыбнулась, вспомнив про свою привычку мысленно давать прозвища взрослым, если те вдруг начинали докучать ей своими ворчливыми наставлениями.

— Или нет, — изучая свой пёстрый гардероб, засомневалась принцесса, — возможно, зелёный цвет более подходящий. — И она сняла с вешалки очередное платье. Затем, повертев его в руках, с недовольной миной отбросила на кровать. — Или может… вот это? — на сей раз её внимание привлекло бежевое кружевное. — Поразительно: столько платьев, а надеть, как всегда, нечего. У тебя когда-нибудь бывало такое?

Беата ничего не ответила.

— Ах, да, — опомнилась Амелия, объяв снисходительным взглядом невзрачное облачение служанки. — Я как-то не подумала.

Она перебирала на вешалке одно платье за другим, пока весь разноцветный ряд не закончился. Затем принялась передёргивать снова, но уже в обратном порядке. И с каждым разом её движения становились всё резче и раздражительнее. Так продолжалось до тех пор, пока хлипкая, старинная вешалка не начала ходить ходуном, рискуя развалиться и опрокинуть на пол весь гардероб своенравной модницы.

— Нет, это немыслимо! — упавшим голосом произнесла Амелия и, собрав в охапку половину своих нарядов, метнула их на кровать.

— Позвольте, я помогу вам, — послышался позади застенчивый голос горничной.

Беата подошла к вороху скомканной одежды и стала бережно её разбирать. И тут ей попалось в руки платье из сиреневого бархата. Оно как-то сразу привлекло её внимание своим переливающимся оттенком, совсем как у фиалок, что топорщились из горшочков в оранжерее матушки, нежно прижимаясь друг к другу.

— Тебе понравилось это? — удивилась Амелия.

Беата в знак согласия молча кивнула головой и протянула платье принцессе.

— Что ж, пожалуй, ты права… Оно и в самом деле подходит для вечернего бала.

— Простите, вы сказали «бала»? — несмело переспросила Беата.

— Да. А разве ты не слышала, что в честь приезда моей матушки, граф, м-м-м… в общем, хозяин этого замка устраивает бал с праздничным фейерверком. Ты когда-нибудь была на балу?

— Нет, не была, — ответила Беата, вспоминая свою давнюю мечту. — Но однажды я была приглашена. Правда, этот бал так и не состоялся.

— Интересно, и кто же мог тебя пригласить?

— Одна герцогиня.

— Но ты же наверняка не умеешь танцевать?

— Эта госпожа была добра ко мне и преподала несколько уроков. Она даже заказала у портного бальное платье для меня.

— И что же случилось дальше?

— Судьбе было угодно распорядиться иначе.

Беата опустила погрустневшие глаза в пол. Видя опечаленный взгляд горничной, Амелия выдержала паузу, видимо, что-то решая, а затем неожиданно предложила:

— А хочешь, я тебе его подарю?

Беата, в замешательстве не зная, что ответить, замотала головой, наотрез отказываясь от щедрого подарка.

— Это ваше, — сказала она и протянула платье принцессе.

— Не понимаю, — недовольно скривив губы, ответила та, — оно же тебе понравилось. Так или не так?

— Да, очень, — проговорила Беата. — Но куда я его надену?

— А что, если я проведу тебя на бал, как свою подружку, и никто ни о чём не догадается. Все подумают, что ты дочь какого-нибудь местного аристократа. Ты даже сможешь станцевать с моим братом. Он очень хорошо танцует.

У Беаты снова зарделись щёки.

— Давай ты для начала примеришь его, а то вдруг не подойдёт. — И Амелия приняла платье из рук служанки. — Ступай за ширму и сними свои вещи, а я тебе его подам. Беата, по-прежнему чувствуя сильное стеснение, осталась стоять на месте.

— Ну что же ты, иди, — настойчиво повторила принцесса. — Сначала ты, а потом я.

Беатрис оробело зашла за плотную ткань ширмы, и Амелия резким движением задернула её. Затем, крадучись на цыпочках, подошла к двери и, ухватившись за ручку, резко толкнула дверь от себя. Снаружи послышался глуховатый стон, и что-то бухнулось на пол. Принцесса выглянула за дверь. На полу, потирая ушибленный нос, растянулся Ричард, застигнутый врасплох у замочной скважины.

— Что, носик больно? — с язвительной усмешкой спросила сестра.

— Могла бы поаккуратнее с дверью, — поднимаясь на ноги, прогнусавил обиженно принц.

— С дверью, пожалуй, да. А вот с теми, кто подглядывает в замочную скважину, только так и надо.

Ричард, ничего не ответив, продолжал молча щупать свой покрасневший нос.

— Теперь слушай меня… — сказала Амелия полушёпотом, поманив к себе братца мизинцем.

Он подставил ухо, и сестра принялась что-то быстро ему нашёптывать. Принц же, разинув от любопытства рот, охотно кивал головой и азартно сновал туда-сюда зрачками. Затем они оба вернулись в комнату и принцесса, подойдя к ширме, спросила:

— Уже можно подавать платье?

— Я… не знаю… — послышался из-за ширмы сомневающийся голос горничной.

И тогда принцесса резко одёрнула рукой завесу и отшагнула в сторону. Беата по-прежнему стояла одетая в своё кофейное платье, поверх которого был повязан белый кружевной фартук. Конопатое лицо принцессы в одно мгновение сделалось малиново-красным.

— Почему? — старательно сдерживая гнев, спросила она. — Почему ты не начала переодеваться?

— Мне показалось, что вы с кем-то разговариваете, — ответила Беата. — Я ведь на службе и, возможно, меня уже разыскивают. Так что будет лучше, если я пойду. Поклонившись, она направилась к выходу. Но тут с ней решил заговорить принц, стоявший у двери.

— Постой, — обратился он к горничной. — Это был я. Я пришёл, чтобы пригласить сестру на скачки. Ваш хозяин решил устроить показ лошадей, и матушка велела нам одеться подобающе для этого зрелища. Похоже, Королева сменила гнев на милость, и нам будет дозволено прокатиться на одном из этих породистых красавцев. Она желает, чтобы мы показали хозяевам своё умение. Так что ты можешь пойти с нами, если захочешь.

— Да, это будет здорово! — подтвердила принцесса. — Я и мой братец знаем несколько особенных трюков, которым нас обучал наш придворный инструктор Морган. Но для этого тебе необходимо переодеться. Вот твой вечерний наряд. — И Амелия снова протянула горничной выбранное ею платье.

На этот раз Беата приняла подарок, поблагодарила принцессу и снова спряталась за ширму. Всего через каких-то пару минут она легонько одёрнула плотную завесу и предстала перед наследниками в своём новом облачении. Платье пришлось ей в пору, впрочем, в этом не было ничего удивительного, ибо по росту и сложению Беата почти не отличалась от принцессы. Ричард с изумлением вытаращился на служанку, которую вплоть до этого момента считал жалким насекомым за её сословное происхождение. Прирученный мохнатый паук для наследника престола значил больше, нежели эта безродная, ничем неприметная простолюдинка, о существовании которой он забыл бы уже к ужину. Но сейчас… сейчас она блистала перед ним в этом новом роскошном наряде, словно омытая дождём фиалка. Потрясённый таким чудесным преображением, Ричард даже не заметил, как отвис его подбородок. Беата привычно скрестила руки на юбке. Под пристальным взглядом королевских отпрысков она стыдливо краснела и не смела поднять глаза. Затянувшуюся молчаливую паузу прервал голос принцессы:

— Ого! Вижу, братец мой воспылал страстью к очаровательному созданию. В последний раз я видела у него такое глупое выражение лица, когда он втюрился по уши в дочь нашего камердинера. Несмотря на королевскую кровь, его отчего-то всегда тянет к че… — принцесса осеклась на полуслове, чтобы не выдать своего презрения к безродной челяди.

— Ты всегда припоминаешь мне эту столетнюю историю, — старательно сохраняя безразличие на лице, отозвался Ричард. — Я просто хотел сказать, что ей очень идёт это платье. Во дворце она вполне могла бы сойти за дочь какого-нибудь советника или даже фрейлину. Ей не хватает только банта с королевским вензелем.

Беата, не смея поднять глаза на наследника, тихо спросила:

— Вы позволите мне посмотреться в зеркало?

— Конечно, — ответил принц и поспешил развернуть к ней большое прямоугольное зеркало, стоявшее возле дамского столика.

Беата не ожидала, что платье так идеально сядет по её фигуре, будто портной специально снимал с неё мерку.

— Скажи, — обратилась к горничной Амелия, — когда ты выбирала платье из моего гардероба, ты присматривала его для меня или для себя? Такой удачный выбор… Просто невероятно.

— Определённо, фрейлина, — повторил Ричард, бесцеремонно разглядывая с головы до ног и без того смущённую Беату.

— В таком случае, может быть, ты пригласишь даму на танец, а я буду аккомпанировать вам на этом клавикорде, — предложила брату Амелия и указала рукой на старый музыкальный инструмент, незаметно притаившийся в углу под ажурным вязанным покрывалом.

— Да, но… — замялся вдруг Ричард, — возможно, дама не умеет танцевать.

— Ты ошибаешься, братец. Уверена, для тебя это будет сюрпризом.

Принцесса подошла к инструменту, смахнула на пол покрывало, открыла крышку и небрежно пробежала пальцами по клавишам.

— Он, конечно, сильно расстроен, придётся сыграть что-нибудь попроще.

— А как же ноты? — спросил обескураженный наследник, пытаясь сопротивляться воле сестры, которая всё же уязвила его самолюбие тем, что понудила танцевать с какой-то горничной.

— Я кое-что помню наизусть. Итак, Ричард, ты готов? Или ты только на словах такой пылкий поклонник женской красоты, — напирала Амелия.

— Вроде, — брякнул растерянно Ричард.

— Вроде — у бабки на огороде, — передразнила его сестра. — Мне же надо знать, что ты собираешься танцевать.

— Сыграй что-нибудь медленное. Я опасаюсь сбиться. Когда ведёшь в паре с какой-нибудь фрейлиной, всё получается легко, а сейчас я не знаю свою… партнёршу.

— А может, робеешь?

— Просто боюсь отдавить ей ноги.

Принц подошёл к оцепеневшей от страха Беатрис и изящно поклонился.

— Не откажите мне в удовольствии танцевать с вами, — сказал он и небрежно вытянул вперёд правую руку.

Беата вспомнила, чему её когда-то учила герцогиня: «Дама, принимая приглашение, кланяется в ответ и молча подаёт руку». Но рука отчего-то не поднималась, она будто онемела. Беата снова почувствовала мелкую, хладную дрожь, побежавшую по телу. Принц, видя робость своей партнёрши, ухватил её левую ладонь и положил себе на плечо. Сам же одной рукой прикоснулся к её талии, а другую подставил так, чтобы Беата вложила в его ладонь свою. Он не приближался слишком близко, выдерживая достаточное расстояние, чтобы не смущать даму и дать ей почувствовать немного свободы. Видя уверенное поведение своего кавалера, Беата перестала испытывать неловкость и обрела, наконец, ту раскованность в движениях, которая так необходима в танце. Страх куда-то улетучился, и она решила про себя: «Будь что будет!» Принц же, вытянувшись по струнке и задрав кверху подбородок, с важностью провозгласил:

— Я готов!

— Ну, тогда поехали. — Амелия выпрямила осанку и ударила по клавишам своими тонкими пальцами.

По комнате разлилась чудесная мелодия. Принцесса и в самом деле хорошо играла на клавикорде, но поскольку инструмент был расстроен, это обстоятельство её сильно раздражало, и поэтому всякий раз, когда он начинал фальшивить и издавать дребезжащие звуки, она с отвращением морщилась. Ричард, как опытный танцор, увлекал партнёршу за собой, ведя её по кругу в такт узнаваемому мотиву. Беата, окончательно преодолев скованность, плавно повторяла за ним все те несложные, скользящие движения, которые разучила с герцогиней Ллойд на танцевальных уроках и позже часто исполняла, кружась во дворе с воображаемым кавалером под свой собственный напев. Когда-то в этой же самой комнате из множества прекрасных кукол маленькая девочка выбрала себе для сопровождения на прогулке сказочного принца. Она усаживала его рядом с собою за обеденным столом, разговаривала с ним по ночам в своей кроватке, делилась секретами. Безмолвная тряпичная кукла казалась ей близким другом, с которым можно было поделиться своими тревогами в минуты отчаяния, когда в их доме поселилась беда. И друг всегда покорно выслушивал, не прекословил, не докучал глупыми советами. Беата очень привязалась к своему игрушечному принцу, и эта привязанность убедила её в том, что внутри обычной куклы, набитой опилками, бьётся самое настоящее сердце, только очень маленькое. Настолько маленькое, что его даже неслышно. А ещё Беата тайно жалела о том, что её принц был невысокого роста. Ведь если бы он был таким же, как все мальчики в округе, она бы танцевала с ним каждый день. И вот теперь, спустя годы, когда время детских восторгов осталось позади, когда тяжкий труд и нужда развеяли все наивные фантазии в её голове, давно забытая мечта так нечаянно, совсем не ко времени вдруг взяла и сбылась. Как будто невидимый волшебник, который знал обо всех потаённых желаниях девочки с городской окраины, взмахнул своей палочкой и подарил ей эту невероятную сказку. И вот она кружится в упоительном танце под звуки завораживающей мелодии с настоящим принцем. Тем самым принцем из её вечерних грёз, близким другом, искренним и великодушным. Как он прекрасен. Как легки и изящны его движения. Как он заботлив и внимателен. Ведь её воображаемый принц всегда был таким же чутким и понимающим. Беатрис хотелось взглянуть Ричарду в глаза, но она отчего-то страшилась и никак не могла пересилить себя. Ей нравились прикосновения его тёплых ладоней. Сквозь струящиеся звуки клавикорда Беата слышала, как сильно колотится её сердце. Кровь жарко приливала к щекам, и всё вокруг вращалось в каком-то сумасшедшем вихре. Это была та самая чарующая магия танца, о которой когда-то говорила герцогиня. Маленькая Беата тогда не понимала, что имела в виду её наставница. Да и теперь, если бы она попыталась рассказать о своих чувствах, вряд ли смогла бы подобрать нужные слова, чтобы описать это волшебство. Впрочем, так всегда случается, когда душу переполняет безудержный, искрящийся восторг… Музыку прервал громкий стук в двери. Чарльз в испуге застрял на месте и резко оглянулся на свою сестру. Беата, так внезапно вырванная из головокружительного танца, будто очнулась ото сна и тоже замерла, цепенея от сильного волнения. Амелия бесшумно прикрыла крышку клавикорда. Дверь отворилась, и в комнату вошла королева в сопровождении фаворита и хозяев дома.

— Значит, вот как! — сходу напустилась она на провинившихся чад. — Как я могу требовать от своих поданных беспрекословного подчинения, если даже мои собственные дети игнорируют наставления матери.

Принц с видом преступника, осуждённого на казнь, понуро уткнулся глазами в пол. Принцесса же, напротив, будто не замечая материнского гнева, с вызывающим спокойствием наблюдала за развитием ситуации.

— Насколько я помню, — сказала королева, — вам было определено наказание ввиду отвратительного поведения, которым вы оскорбили гостеприимных хозяев этого дома, а, значит, унизили и меня. И что же я вижу: вместо штудирования латыни, у вас бал в самом разгаре?! Ричард, потрудись объяснить, чем вы тут заняты. И почему не прошло и двух часов, а в вашей комнате уже такой бардак?

— Это не я… то есть, я это… в общем, это была не моя затея, — заикаясь и путаясь в словах, начал оправдываться принц. Он уже отпустил руку Беаты, которая стояла рядом ни жива-ни мертва. — Это Амелия предложила мне станцевать с домработницей и взялась подыграть на клавикорде.

— Амелия, это была твоя идея? — испросила королева, с укоризной взирая на дочь.

— Да. Но у меня вовсе не было мысли нарушать запрет на развлечения, — невозмутимо проговорила принцесса. — Просто я подарила одно из своих платьев этой горничной. Ведь она сегодня много трудилась, прибирая дом к нашему приезду, и помогала мне выбирать вечерний наряд. Было бы несправедливо не отблагодарить такую добросовестную работницу. Платье пришлось ей в пору. Вот тогда-то я и подумала, а почему бы наследному принцу ни презентовать танец этой девочке из простого народа. Ведь многие при дворе и мечтать не смеют о такой чести. Оказалось, она прекрасно танцует.

— Это благородно, ваше величество, — чуть подавишь вперёд, молвил граф Готлиб над ухом самодержицы.

— Вы в самом деле так считаете? — поинтересовалась она у хозяина замка.

— Безусловно. Я бы даже сказал, по-королевски.

— Пожалуй, вы правы, — поразмыслив, ответила великодержавная мамаша, тронутая такой высокой оценкой поведения своих чад. — Вы и впрямь обладаете редким талантом убеждения. Немногим советникам под силу вот так запросто, одной короткой фразой склонить монаршью волю от недовольства к расположению.

— Я всего лишь высказываю своё мнение, ваше величество, не пытаясь никого выгораживать. На мой взгляд, поступок весьма достойный.

— Вы меня окончательно убедили, — сказала она и обратила свой полегчавший взор на детей. — Быть по сему, я отменяю свое наказание и разрешаю вам принять участие в сегодняшнем показе. Надеюсь, великодушный хозяин дома будет снисходителен к неблагодарным гостям и позволит вам оседлать его прекрасных скакунов.

— Почту за честь, ваше величество, — любезно согласился Готлиб.

— Амелия, пускай горничная поможет тебе облачиться в костюм наездницы. Только прошу тебя, не затягивай с переодеванием. У тебя не так много костюмов для верховой езды, чтобы можно было запутаться в выборе.

— Матушка, позвольте мне взять её с собой, — приторным голоском заластилась к матери принцесса.

— А это ещё зачем? — удивилась королева.

— Я хочу, чтобы эта девочка всюду меня сопровождала.

— Тебе не хватает твоего брата?

— Она очень хорошо справляется со своими обязанностями. Я, например, только что чуть не уронила этот старый гардероб. Вещей на нём висит тьма, а сам он едва держится на ножках…

— Ну хорошо-хорошо. Избавь меня от своих причитаний. Я жду вас у вольера. Поторопитесь.

С этими словами Клотильда в компании хозяев и неотлучного фаворита вышла из комнаты.

— И я ещё причитаю, — злобно проворчала ей вслед принцесса. — Она не понимает, что это единственный способ избавиться от её бесконечного брюзжания. Мне головомойки от придворных репетиторов хватает, которых она наняла на мою погибель. А ты, мой дорогой братец, опять со страху заикаться начал. — Амелия презрительно смерила взглядом Ричарда.

— А что я должен был сказать? — в жалкой попытке оправдаться, стыдливо прогнусавил наследник. Ему было неприятно, что родная сестра выставила его тюфяком перед какой-то служанкой. — Ведь это же ты предложила. Я по твоей милости мог просидеть в заточении все два дня, зубря латынь, будь она трижды проклята. Для меня это страшнее виселицы.

— Однако же, как ты словоохотлив, когда надо на кого-то свалить вину. И это вместо того, чтобы защищать меня от неё.

— Ты так говоришь, будто матушка какой-то враг, от которого надо защищаться.

— Простите, что я снова вмешиваюсь, — неожиданно прервала разгорающуюся перепалку Беата. — Её величество велели поторопиться с переодеванием. Может быть, не стоит подавать лишний повод для расстройства вашей матушки.

— Ты слышала? Не только тебе надо переодеться, — уцепился принц за удачный повод прекратить спор, понимая, что начинает сдавать позиции в словесной дуэли. — Хоть я и наследник престола, всё же уступаю очередь моей сестре. Не тяни, пожалуйста. — Сказав это, он выскользнул из комнаты, оставив Амелию и Беату вдвоём.

Принцесса, сузив щёлки глаз, тем же презирающим взглядом проводила брата и властно приказала горничной:

— Подай тот красный костюм.

……

Во дворе скопилось множество народу: королевская свита, бургомистр, настоятель местного собора, городской судья, советники и прочие сановные лица Валенсбурга расположились за столом летней веранды; гвардейцы её величества и любопытная прислуга толпились возле вольера — все собрались поглазеть на то, как наследники престола будут демонстрировать конные трюки. Для этого лично самим графом были отобраны надёжные, объезженные скакуны. Шерсть их была вычищена до блеска, гривы и хвосты аккуратно подстрижены. За невысоким бревенчатым ограждением по круглому вольеру грациозной поступью вышагивала пара молодых рысаков гнедой и рыжей масти. В центре вольера стоял конюх, низкорослый седовласый старичок с добрыми, слезящимися глазами по имени Берак, который время от времени резким щелчком своего длинного хлыста подгонял жеребцов. Чуть позже к нему присоединился высокий и подтянутый Лоренцо, с видом знатока наблюдавший за резвой трусцой приготовленных к состязанию коней — он лично отвечал за безопасность наследников. За накрытым столом, посередине, под шёлковым навесом величаво восседала королева в утянутом розовом платье, поверх которого красовалась мантия, подбитая мехом горностая. С искренним восторгом и любопытством она взирала на породистых, разномастных скакунов, молодцевато гарцующих по кругу. Слева от государыни пустовали два места, приготовленные для принца и принцессы. Далее в шеренгу растянулась королевская свита. Одинаково худые и бледнолицые фрейлины в роскошных шёлковых нарядах, не переставая, махали пышными веерами, жеманились, интересничали и перешёптывались между собой, то и дело поглядывая на мускулистых гвардейцев. Министры королевского двора после сытного обеда усиленно боролись со сном. По правую десницу от августейшей особы расположились хозяева Каймангрота, приглашённый на торжественный приём бургомистр Гарольд Флэнеген — о нём автор замолвит словечко в своё время, далее по списку чиновники городской управы — все они были одеты в шёлковые кружевные рубашки, бархатные камзолы с золочёной вышивкой и плотно прилегающие панталоны. Судя по всему, королева неплохо разбиралась в лошадях. Она увлечённо расспрашивала хозяина о каждом жеребце, которого выводил на показ конюх, и Готлиб в свойственной ему манере подробно и многосложно излагал особенности очередного красавца, указывая на его тонкие, порой неуловимые отличия.

— Ваше величество, обратите внимание на этого редкого вороного арабского скакуна, как высоко задран его хвост. А ещё, если повнимательнее присмотреться, то можно заметить, что переносица у него слегка вогнута.

— Чудесный конь! — восклицала Клотильда. — Я в него просто влюблена. Ах, какое изящество, какая грация, какие аристократические манеры!

— Я приказал оседлать для наследного принца чистопородного ахалтекинца, а для её высочества — маститого красавца-голштинца. Полагаю, ваши детки останутся довольны таким предложением.

— Прекрасно. Ричард и Амелия тренировались у самого Альфреда Моргана.

— О, это великий мастер верховой езды! — в очередной раз проявил свою осведомленность граф, чем вызвал немалое удивление королевы.

— Однако же, господин Готлиб, вы меня сегодня не перестаёте удивлять. Вам известны такие имена. И это здесь, в провинции. Сюда, наверное, и сплетни-то столичные долетают с опозданием на годы.

— Старая привычка уделять внимание подробностям, ваше величество.

— Не опасаетесь за своих лошадок? Принц и принцесса лихие наездники.

— Если они тренировались под началом такого известного жокея, как мистер Морган, я уверен, это будет успешный и полезный опыт для моих любимцев.

— Вы абсолютно правы, граф, мои дети замечательно управляются с лошадьми. Вот только я с детьми не могу управиться. Трудный возраст, знаете ли… И ведь строго-настрого велела не задерживаться, а их всё нет и нет, — снова закипая, выказала своё раздражение королева.

— Кажется, я их вижу, — вытянув шею, сказала одна из ближних фрейлин, не переставая махать пышным веером.

— Луиза, ты себе так воспаление заработаешь и меня простудишь. Сейчас же прекрати махать! — приказала Клотильда бледнолицей барышне, и та вмиг свернула веер.

В самом деле, к вольеру торопливым шагом направлялись принц Ричард и принцесса Амелия. Вслед за ними поспешала Беата в своём новом наряде, украдкой поглядывая на толпившуюся публику, которая, к немалому её удивлению, угодливо перед ней расступалась, очевидно, принимая за юную придворную фрейлину. Беатрис очень хотелось, чтобы в ней признали ту самую девочку с окраины Валенсбурга, при этом не переставая восхищаться тем, как она выглядит. Чтобы матушка, увидев дочь, ахнула от восторга, а Мартин своим намётанным глазом портного оценил покрой платья, пошитого по последнему писку моды и то, как оно безукоризненно сидит на ней. Но ничего этого толпа не замечала. Дворня льстиво улыбалась, кланялась и уступала дорогу только потому, что так было заведено. Кем заведено и когда, никто того не ведал, но кто-то поделил весь мир на избранное сословие, ни в чём не знающее меры, и бесправный сброд, неизбалованный скупой судьбой. Простой люд, теснившийся возле ограждения, увлечённо следил за происходящим внутри вольера, где к тому времени развернулось самое настоящее представление. Лоренцо оседлал гнедого коня и погнал его по кругу, на ходу исполняя эффектные трюки, такие как скачка стоя в стремени, соскок с посадкой в седло через круп коня, езда спиной вперёд, волочение и прочее. Всё это он исполнял лихо, с задором, под бурные овации восхищённых зрителей. Королева в сердечном умилении любовалась виртуозным мастерством своего фаворита. На каждый такой ловкий трюк она реагировала восторженным рукоплесканием, и вся свита, вторя её величеству, тут же отзывалась бурными аплодисментами и похвалами. Как уже упоминалось выше, специально для принца и принцессы были приготовлены два объезженных скакуна. Конюх ещё раз проверил, крепка ли на них сбруя, и уступил место кузнецу, который, присев на корточки, взялся осматривать жеребцам копыта. Бдительный приказчик, завидев королевских наследников, поспешил им навстречу. Подскочив к вольеру, он возник у них на пути, будто шляпистый мухомор, и, изобразив благоговейный поклон, масляным голоском отрекомендовался:

— Ваше высочество, позвольте преставиться, личный распорядитель графа Готлиба, Жак Меро. Мне поручено организовать для вас променаж на этих двух прекрасных жеребцах. Наш конюх уже завершил все приготовления, поэтому вы можете принять участие в увеселительной прогулке по манежу, как только пожелаете.

— Благодарю вас, господин Меро, — кичливо задрав подбородок, ответил принц. — Уже не терпится оседлать этого игреневого красавчика. Надеюсь, он не строптив?

— Не извольте сомневаться, ваше высочество. Кони объезжены и послушны, — отрапортовал управляющий и пнул ногой сидящего к нему спиной кузнеца, давая понять, чтобы тот убирался прочь.

Кузнец медленно распрямился на нетвердых ногах и заплетающимся языком, сжёвывая слова, пробубнил:

— Всё готово, господин Меро, можно ехать.

Он обернулся, и Беата ужаснулась: перед ней стоял Дэйв Фрост, бывший подмастерье мастера Ларса Эклунда, её отца. Что с ним стало! С той поры, когда Беата видела его в последний раз, прошло всего несколько лет, и за это время он изменился до неузнаваемости: поросшее щетиной лицо сильно исхудало и осунулось, а из-под полей низко надвинутой на лоб кузнечной шляпы смотрели потускневшие глаза. Принцесса брезгливо поморщилась, увидев эту помятую фигуру с запущенным лицом.

— Уступи дорогу их высочеству, болван! — в гневе выругался на него Меро.

Дэйв, понурив голову и покачиваясь, отступил на пару шагов назад. Сердце Беаты сдавило от жалости при виде такой унизительной сцены. И хотя все эти годы она гнала прочь от себя любое напоминание о человеке, отрёкшемся от её отца и предавшем забвению их дружбу, всё же смотреть, в кого превратился когда-то близкий их семье друг, было нестерпимо больно. Беата в глубине души надеялась, что Дэйв узнает её, но он по-прежнему тупо таращился туманным взглядом в пустоту, оставаясь безучастным к происходящему вокруг.

— Ну раз всё готово, стало быть, по коням! — бойко объявил принц и, вставив правую ногу в стремя, ловко запрыгнул в седло.

А следом и принцесса Амелия в красном костюме наездницы лихо оседлала своего вороного голштинца. Беата с восхищением смотрела на то, как Ричард уверенно и красиво держит осанку, слегка покачиваясь в седле, и, как конь, чувствуя на себе опытного наездника, покорно повинуется его командам. Принцесса, заметив, что горничная не сводит глаз с её брата, приблизилась к нему вплотную и слегка притянула его к себе за рукав. Ричард завалился набок и Амелия стала что-то нашёптывать ему на ухо.

— Зачем тебе это? — спросил он, удивлённо взглянув на сестру.

— Будущим монархам следовало бы уяснить одно правило: долг платежом красен. Я спасла тебя от гнева матушки — ты обещал меня слушать. Так что изволь, — ответила принцесса.

Развернув коня, она обратилась к Беатрис:

— Ты можешь подойти поближе к манежу. Скажем, вон туда, — Амелия указала ей на безлюдное место, где густела намешанная копытами грязь. Очевидно, там конюх омывал лошадям ноги перед выгулом. Лужица растеклась за ограждением и внутри манежа. — Оттуда удобнее наблюдать за трюками, которые будет исполнять мой очаровательный братец. — Добавила принцесса.

— Благодарю, ваше высочество, я так и сделаю, — пообещала ничего не подозревающая Беата.

— О, нет, что ты, не благодари. Ты это заслужила, — молвила принцесса.

Как и прежде в её словах зазвенели те самые фальшивые нотки, но Беата под влиянием необъяснимой, влекущей силы, уже ничего не замечала. Всё её внимание было приковано к златокудрому наезднику в роскошной фетровой шляпе с пёстрым павлиньим пером. Ричард был одет в облегающий костюм из бордового бархата, со спины его накрывала чёрная накидка с изображением прыгающего льва, вышитого золотыми нитями. На каблуках надраенных до блеска кожаных сапог сверкали серебром шпоры для верховой езды, стянутые тренчиками. Беата не могла оторвать от принца зачарованных глаз. Она до сих пор не могла поверить в то, что ещё совсем недавно этот небесный красоты мальчик кружил её в танце, держа за руку. Принцесса ударила колючими шпорами по чёрным бокам своего голштинца, и тот стремительно рванул вперёд к распахнутым настежь воротам манежа. Принц огрел плетью бронзового ахалтекинца и не менее резво помчал вслед за сестрой. «Кажется, он снова посмотрел на меня. Что бы это значило? — подумала про себя Беата, следуя к тому месту, которое ей указала Амелия. — Неужели я и вправду ему нравлюсь? Неслучайно же Ричард сказал, что в этом платье я похожа на королевскую фрейлину. А как он божественно танцует! Разве с ним может кто-нибудь сравниться. Все городские мальчишки ужасно грубы и неотёсанны. Николас только и может гонять своих голубей по крышам, да рассказывать всякие небылицы. Каждый раз, когда я упоминаю о танцах, он начинает насмехаться надо мной. Питер ничего, кроме огорода и пекарни своей тётки, не видел и не знает. Такое благородное воспитание может быть только у настоящего принца. Только у него, у Ричарда».

Оказавшись в центре просторного манежа, брат с сестрой поравнялись и пришпорили своих коней. Затем по команде Лоренцо одновременно, рывком подняли их на дыбы. Видимо, желая превзойти сестру, принц слишком круто вздыбил своего ахалтекинца, так, что конь, пытаясь сохранить стойку, стал пятиться назад, опрокидывая всадника наземь. Толпа при этом издала испуганный возглас — того и гляди, наследник убьётся! Беата, завидев опасность, которая грозила её принцу, в ужасе прикрыла лицо ладонями. Но уже через мгновение Ричард, вернув устойчивое равновесие, выправил положение и приземлил коня. Тут же посыпались громкие овации. Убрав ладони, Беата увидела, как он по-прежнему крепко и уверенно держится в седле, раздавая поклоны направо и налево. Привстав на цыпочки у самого края лужицы, она захлопала в ладоши, провожая боготворящим взглядом лихого наездника. Лицо королевы излучало довольство и умиление, при этом граф не переставал ей что-то наговаривать на ухо. Преисполненная гордости за своих драгоценных чад, растроганная мать откликалась тем, что кивала своей венценосной головой и даже иногда склоняла её в сторону Готлиба, охотно поглощая потоки лести. А меж тем Ричард приступил к исполнению следующего упражнения. Он сменил своё положение в седле, усевшись спиной вперёд против движения коня, и упёрся руками в его мощный круп. Затем, сделав резкий оборот, подобно опытному вольтижёру, проворно спрыгнул на землю. И снова со всех сторон на него обрушились восторженные овации. В это же самое время Амелия, ожидая сигнала, приготовилась к исполнению конкура. В ярдах девяти-десяти от неё был расположен невысокий бревенчатый барьер, с обеих сторон обозначенный красными флажками. Лоренцо подал команду, ударив в медный колокол, и принцесса хлёстко ударила коня плетью. Тот, захрапев, рывком бросился от борта вперёд и с лёгкостью перемахнул через препятствие. Под шумное рукоплескание она совершила изящный соскок на землю с перебрасыванием правой ноги через шею коня. В том месте, где принцесса имела неосторожность спрыгнуть, земля была сильно изрыта копытами лошадей и кое-где свалялась комьями грязи. Амелия угодила ногой в один из таких комьев и тот, с жирным чавканьем разлетелся в стороны, забрызгав её короткие сапожки и обтягивающие бриджи. Ричард, заметив эдакую досадность, ехидно ухмыльнулся. Лицо сестры в один миг сделалось таким же красным, как и её запачканный костюм. Она снова запрыгнула в седло и оба наездника помчались по кругу рысью, друг за другом. Впереди скакала Амелия. Упражнение, которое она собиралась продемонстрировать на этот раз, называлось «Размах». Привстав в седле, она выпрямила правую ногу, подняла её до уровня пояса и плавно, до отказа отвела назад, при этом левую руку вытянула вперёд. Следом подгонял своего жеребца Ричард. Заметно снизив темп, он взгромоздился коленями на седло, а затем, в резком прыжке распрямив ноги, вытянулся в полный рост и расставил руки в стороны для обретения равновесия. Это был кульминационный момент всего представления. Зрители за такое виртуозное исполнение крайне рискованного трюка искупали принца в своих овациях и хвалебных возгласах. Принцесса оглянулась и поняла, что всеобщее ликование предназначалось не ей. Королева старательно скрывала внутреннее волнение, но чувство переполнявшей душу гордости за наследника престола выдавали её учащённое дыхание и вздымающийся волнами пышный бюст. Сердечко же Беаты трепетало в упоении, совсем, как в головокружительном танце, который подарил ей этот щедрый и благородный принц. Она воспринимала его успех, как свой собственный. «Он самый лучший! — восторгалась в мыслях наивная девочка-простолюдинка с городской окраины, не сводя с Ричарда влюблённых глаз. — Кто может с ним сравниться?» Поклонившись, наследник снова забрался в седло и медленным аллюром продолжил движение по кругу, наслаждаясь льющейся на него со всех сторон подобострастной похвалой. Амелия, раздражённая тем, что вся слава досталась её брату, резко пришпорила своего коня возле Беаты. Наблюдая, каким пылким взглядом горничная сопровождает Ричарда, она посмотрела вниз, где под копытами жирнела намешанная грязь и, хлестнув коня плетью, помчалась к нему рысью. Поравнявшись с принцем, Амелия опять поманила его пальцем и на скаку обронила какое-то слово. Принц украдкой метнул быстрый взгляд в сторону Беаты и тут же отвернулся. Она стояла, сжав на груди пальцы в кулачок и, затаив дыхание, смотрела на своего героя. Ричард кольнул шпорами жеребца и галопом припустил по кругу. Резко затормозив напротив служанки, он вдруг вздыбил коня и с размаху ударил его передними копытами по вязкой жиже. Жирная грязь, сочно чавкнув, фонтаном брызг разлетелась в стороны и липкими ошмётками хлестанула по лицу Беаты, заляпав снизу до верху подаренное ей платье. Она лишь вздрогнула от холодного шлепка, как от пощёчины, не успев понять, что произошло. Толпа, очевидно, приняла эту омерзительную выходку за повторение первого трюка и снова разразилась аплодисментами. Никто не обратил внимания на маленькую девочку, стоявшую за бревенчатым ограждением вольера, потому что конь Ричарда загораживал её от глаз зрителей. Принцесса медленно пересекла манеж и остановилась рядом с братом.

— Слово монарха незыблемо. Так, кажется, говорит матушка, — с важным видом молвил принц, обращаясь к сестре.

— Ты прощён. Долг уплачен, — ответила принцесса. — Впредь не будешь меня закладывать Королеве.

Не оборачиваясь на забрызганную грязью домработницу, он стеганул плетью жеребца по ребрам и тот, как ошпаренный, рванул в сторону распахнутых ворот вольера, где толпились гвардейцы её величества. Они громче всех приветствовали наследника престола. Принцесса, окинув высокомерным взглядом перепачканную фигурку Беаты, сказала ей с глумливой гримасой:

— Бедняжечка, как же ты теперь будешь танцевать на балу? Ведь никто не пригласит такую замарашку. Впрочем, ты можешь понаблюдать в замочную скважину. Только побереги свой нос, а то ненароком расквасишь его, как давеча мой дорогой братец. Сказав это, принцесса с торжествующим видом развернула коня и, не торопясь, двинулась к выходу. Зрители по-прежнему галдели и рукоплескали, переключив всё внимание на Лоренцо, который уже устроил целое представление в центре манежа. Его вымуштрованный конь заученными движениями потешно подставлял свою морду под поцелуи хозяина и наклонял шею для объятий и, когда Лоренцо прятал от него заслуженное угощение — дольку сладкого яблока, обиженно отворачивался. Публика хохотала, аплодировала и никому не было дела до маленькой горничной, которая тихонько брела вдоль вольера, размазывая ладошкой грязь по лицу. Беата никого не замечала вокруг. Перед её глазами мелькала только эта кривая, надменная ухмылка принцессы, а в мыслях крутился один и тот же мучительный вопрос: «За что?» Эти двое казались ей такими великодушными и щедрыми — ведь они отнеслись к ней, как к равной. А потом… потом окатили грязью, выставив на публичный позор. «За что? Чем я не угодила? — не унималось униженное, раздавленное чувство, а из глубины раненного сердца рвался наружу немой крик: «Папа! Папочка! Где же ты? Если бы ты был рядом!» Она почувствовала, как невидимые пальцы горькой обиды сжимают ей горло, мешая дышать, а на глаза непрошено наворачиваются жгучие слёзы. Проходя мимо компании рослых гвардейцев, Беата случайно наткнулась взглядом на Ричарда, который самодовольно принимал от служивых лестные похвалы. «Только бы не попасться ему на глаза!» — блеснула молнией испуганная мысль в её голове. Резко свернув с дорожки, она быстрыми шагами заспешила к кухне. Там, в умывальне, ей наскоро удалось привести себя в порядок, хотя покрывавшие платье пятна не поддавались чистке. Беатрис захотелось поскорее скинуть с себя этот «щедрый подарок» и, пройдя узким коридором, по которому прислуга доставляла трапезу к хозяйскому столу, она вышла прямиком в гостиную. У входа ей преградил путь незнакомый лакей, вероятно, один из тех, кого временно нанял граф Готлиб.

— Прошу простить меня, — молвил прилизанный слуга, с тупой физиономией разглядывая странную гостью, — но я обязан доложить о вашем визите господину управляющему. Без его ведома мне не велено никого впускать в дом. Ещё раз прошу простить меня.

«Болван, — с досады обругала его про себя Беата. — Не придумал ничего лучше. А если бы Королева зашла в уборную, её бы тоже не впустил?»

— Вот как? И даже королевскую фрейлину? — выдала вдруг она, дивясь собственной изворотливости.

Лакей снова залип в тупом недоумении.

— Его высочество, наследный принц Ричард, так увлеклись верховой ездой, что не заметили, как окатили грязью почтенную публику. — Беата указала на запачканное платье. — Я бы хотела переодеться. Вы позволите королевской фрейлине привести себя в порядок?!

— Понимаю вас, — выдавил из себя исполнительный холоп. — Но господин управляющий строго-настрого запретили пропускать посторонних без его ведома. Извольте себя назвать, и я доложу о вашем визите.

— Ладно, я не фрейлина, — призналась Беата, глядя на придирчивого слугу. — Я, как и вы, со вчерашнего дня работаю здесь служанкой. Пожалуйста, пропустите. Мне нужно переодеться. Или хотя бы позовите миссис Хадзис, её вы знаете наверняка. Под лестницей в гостиной есть кладовка. Возможно, она сейчас там.

Пораскинув своими «прилизанными» мозгами, твердолобый лакей прикинул: «Если она служанка, тогда почему в дорогом платье, какие носят только благородные особы, а если королевская фрейлина — откуда знает про кладовку под лестницей?» Так и не разрешив для себя эту сложность, он всё же согласился позвать горничную. Лакей удалился, а Беата с тревогой поглядывала на входную дверь, опасаясь, что в любую минуту она распахнётся и в гостиную войдёт королева со своими отпрысками и всей свитой. Через минуту, показавшейся ей вечностью, в холле послышался знакомый голос миссис Хадзис, и Беата облегченно выдохнула.

ГЛАВА 4. Перед началом турнира

— Ну наконец-то нашлась! — торопясь к своей помощнице, с укоризной проговорила горничная. — Что это на тебе надето и где это ты так выпачкалась? Ну-ка, скорее переодеваться.

Она ухватила Беату за руку и потащила за собой в кладовую. Стоеросовый болван-лакей проводил их ничего не выражающим взглядом и снова застыл, будто примерочный манекен. Прикрыв дверцу, тётка Агата усадила помощницу на скрипучий стул, зажгла свечу и сама уселась напротив.

— А теперь рассказывай, как тебя угораздило так вымазаться и где твоя одежда? — обеспокоенно спросила она.

И Беата, не в силах больше сдерживать рвущуюся наружу обиду, выплеснула всю свою боль, содрогаясь от сдавленных рыданий. Добрая миссис Хадзис, видя этот внезапный приступ отчаяния, прижала маленькую головку своей сподручницы к груди и принялась её утешать, ласково, по-матерински приговаривая:

— Ах ты, девочка моя… Кто же тебя так обидел? Неужто эти аспиды, королевские детки? — Беата в подтверждение догадки горничной закивала головой. — Да знаю-знаю… — участливо проговорила она. — Платье-то, поди, принцессино. Наслышалась я давеча от королевского повара об их проделках. Они у себя во дворце почище проказы учиняют. А верховодит своим братцем эта рыжая бестия.

— Да… это… это всё она, — всхлипывая, жаловалась Беата. — А он… он хороший. Я знаю, это она его надоумила.

Утирая слёзы платком, Беата поведала своей наставнице о том, что с ней случилось. Миссис Хадзис, сердечно вздыхая и покачивая головой, выслушала всю историю до конца и, обняв своими тёплыми ладонями опухшие от плача детские щёки, серьёзно сказала:

— Послушай, что я тебе скажу. Не смей искать ему оправданий! Он и есть самый настоящий подлец. Ведь принц поступил с тобой подло вовсе не потому, что его кто-то подначил на это. Он так поступил, потому что в нём эта подлость уже была. А принцесса, я думаю, хотела тебе отомстить за то, что её мамаша при всех пристыдила свою дочь-неряху и поставила тебя ей в пример. Ведь ты такая опрятная умничка. Вот в ней ядовитая злоба и закипела. Это ж какими управителями они станут, когда вырастут?! Перегрызутся между собой за трон, да изведут один другого. -Прав был Николас, когда говорил, что этот замок всем приносит только несчастья, — заикаясь, выговорила Беата, подрагивая худенькими плечами. Проникновенные слова горничной коснулись её доверчивого сердца и подействовали, словно успокоительные капли. Давно известно, что доброе слово — это тоже дело.

— Кто такой Николас? — спросила миссис Хадзис.

— Это мой давнишний приятель, — ответила Беата.

— Не прав твой приятель. Сам по себе замок — всего лишь груда слепленных камней. Всё то добро и зло, что происходят в стенах Каймангрота, совершают его обитатели. В былые времена, когда всем заправляли прежние хозяева, жизнь здесь текла по-иному. В коридорах часто слышался звонкий смех доброй госпожи. Благородный герцог никому и никогда не отказывал в помощи. Я помню, как незадолго до своей кончины, герцогиня стала привечать у себя одну маленькую девочку. Она очень привязалась к этой крохе и даже как-то откровенно поделилась со мной, что мечтала бы иметь такую дочку. А в последнюю ночь, уже в бессознательном бреду всё повторяла: «Моя девочка! Разыщите мою девочку! Я обещала…» Вот, что она обещала, я уже не смогла разобрать. — Агата умолкла, устремив свой неподвижный взгляд на мерцающий огонёк свечи.

«Так вот, значит, как всё было на самом деле, — размышляла Беата над словами горничной. — Оказывается, миссис Ллойд сама просила разыскать меня. А люди злословили, будто мне запретили видеться с ней. Распускали грязные слухи о моём отце… Зачем? Кому это было нужно? Почему те, кто был с нею рядом, ослушались и не выполнили последнюю волю своей хозяйки?»

— На следующий день, когда госпожи не стало, — печально проговорила миссис Хадзис, — наш городской портной Майер привёз сшитое им платье для той маленькой девочки. Но Готлиб тогда прогнал его прочь со двора. А платье то было шикарное — я видела. Не чета этой безвкусной тряпице. — Миссис Хадзис кивнула на заляпанный наряд Беаты и вдруг спохватилась: — Между прочим, а где ты оставила своё?

Беата вспомнила, что оставила платье за ширмой в покоях принцессы.

— Кажется, оно осталось в той комнате, — ответила она.

— В какой? — переспросила Агата.

— В комнате принцессы.

— Хорошо, сиди здесь и никуда не высовывайся, а я постараюсь отыскать твою одёжку. Миссис Хадзис поднялась с «ворчливого» стула и, пробормотав под нос что-то невнятное и сердитое, вышла из кладовки, притворив за собой дверцу. Беата осталась одна. На столике стояло небольшое, треснутое зеркальце. Она поднесла к нему свечку и стала внимательно разглядывать себя при тусклом, колеблющемся свете. Эта привычка появилась у неё давно. Когда комната маленькой Беаты Эклунд погружалась в поздние сумерки, она подолгу всматривалась в её зеркальное отражение. При таком напряжённом разглядывании начиналось казаться, что мир по ту сторону зеркала оживает. В его отблесках из-за игры света и тени предметы искажались, принимая иные очертания и формы, а их привычное назначение обретало новое магическое толкование. К примеру, большой платяной шкаф в дальнем углу детской представлялся ей широкоплечим, угрюмым великаном, каменным стражем на своём посту. Невысокая вешалка у входной двери, на которой всегда висели её теплая курточка и дождевая накидка, от чего-то казалась согбенной, костлявой старухой, и поэтому Беата поглядывала на этот тёмный силуэт с опаской. Закатившийся в угол мячик, сшитый из кожи и набитый изнутри гусиными перьями вперемежку с соломой, походил на свернувшегося в клубок чёрного кота, дремлющего на тёплом полу. Это потустороннее бытие всегда влекло её своими загадками. Вот и сейчас, в попытках прогнать от себя навязчивые мысли об оскорбительной каверзе, что подстроили королевские отпрыски, Беата снова вспомнила свою детскую забаву и самозабвенно погрузилась в иллюзорный мир, пытаясь разглядеть в самых обыкновенных предметах таинственные силуэты и знаки. Но этой забаве не суждено было продлиться хоть сколько-нибудь долго — разыгравшуюся фантазию прервали чьи-то шаги. Хлопнули входные двери и в гостиной послышались гулкие голоса. Похоже, управляющий Меро отдавал распоряжения прислуге. Вскоре снова всё стихло, и Беата вдруг ощутила невероятную усталость. «Удивительно, как же тяжело находиться в этом доме, — подумала она. — Всего нужно бояться, перед хозяевами гнуть шею, приказчику заглядывать в зубы, каждому натужно улыбаться, даже если улыбаться совсем не хочется. А меня ведь здесь ничто не держит, и в любую минуту я могу просто собраться и уйти. Да мне и собирать-то нечего». И чем дольше Беата рассуждала, тем больше склонялась к мысли, что ей тут не место. Слишком многое изменилось с той поры, когда она приезжала в этот дом, как гостья…

А в это время управляющий Жак Меро торопливо и бесшумно семенил по петляющему коридору на встречу со своим хозяином. Вильгельм Готлиб ожидал его в своём кабинете. Под благовидным предлогом граф ненадолго оставил Королеву в обществе бургомистра и своей супруги.

— Я подал тебе сигнал ещё пятнадцать минут назад, — высказал он провинившемуся слуге.

— Прошу простить меня, мой господин, но этот чёртов кузнец пропил последние мозги, — протараторил приказчик, пытаясь оправдать своё опоздание. — Мало того, что подобрал жеребцам подковы не по размеру, ещё и перепутал передние с задними. Благо, всё обошлось, и никто из наследников не свернул себе шею. Смею предположить, что принц и принцесса остались довольны. Я давно говорил вам, что надо прогнать этого негодяя со двора.

— Ты же знаешь, что прогонять кузнеца нельзя. Здесь он изолирован, а там, за стенами… — граф поднялся из-за стола. — Кто знает, что взбредёт в эту глупую голову. А ну как развяжет свой пьяный язык и начнёт трепаться в кабаке — ниточка далёко потянется… И без того по городу бродят слухи.

— Может, тогда просто избавиться от этой занозы в з… Отвезти в лес и дело с концом.

— Пока не ко времени. Ну и как ты находишь её величество Клотильду Неумолкаемую? -Не в моих правилах отзываться о начальстве дурно.

— Ты мудр, чего не могу сказать о нашей дорогой гостье. Дорогой во всех смыслах, ибо её пребывание в Каймангроте обойдётся мне недешево. Редкостная дура. Во время беседы за столом я сказал, что хорошо знаю их придворного наставника по верховой езде. Королева была сражена наповал моей осведомленностью.

— Откровенно говоря, для меня это тоже загадка? Вы с ним знакомы?

— Ты шутишь? Я его в глаза не видел. Это всё Пепито.

— Кто, простите?

— Пепито Серрано. Мои глаза и уши при дворе. Лоренцо Де Роса — его вымышленное имя.

— Кто-то отыгрался на парнишке, — съехидничал приказчик. — Похоже, нежеланный был ребёнок в семье. Нелегко было с таким именем за дамочками ухлёстывать.

— Тут ты ошибаешься. Он гениальный мошенник. Когда мы впервые встретились, этот авантюрист был известным на всю округу повесой и карточным шулером. Я сразу понял, что такой человек мне пригодится. Серрано умел расположить к себе, знал светское обхождение. Он прирождённый франт и волокита: всегда опрятен, одет с иголочки, с красивым лицом, слыл задирой и в искусстве фехтования был на высоте. Кроме того, отлично управлялся с лошадьми. Словом, мы заключили с ним договор. Я снабдил Пепито новыми документами, деньгами, чёткими инструкциями и спровадил в столицу. Ему удалось устроиться конюхом в королевские конюшни, соблазнив дочку одного придворного лакея. Так он и стал моим осведомителем. В своих письмах этот плут подробно описывал мне всё, что происходит при дворе. Разумеется, за определённую плату. Он сообщал обо всех интрижках и скандалах, о привычках и дурных наклонностях придворной знати. Всё до мельчайших деталей. Даже о том, что наследники предпочитают на завтрак, обед и ужин. С его слов, я узнал, что принц и принцесса не выносят друг друга. Что принцесса самолюбива до спеси и втайне помышляет о королевском троне, а принц глупый и трусоватый мальчишка, который больше всего на свете боится собственной матери. Все эти обстоятельства могли бы в последствии сыграть мне на руку. Единственный недочёт, который допустил мой соглядатай, это болезненная реакция Королевы на цветочную пыльцу. Благо, всё удалось уладить вовремя.

— А где вы с ним познакомились?

— Это давняя история. Он в ту пору перебивался временным заработком, объезжая лошадей у одного графа, мир его праху.

— Да-а, забавный тип. Как ему удалось возглавить службу королевской охраны, ума не приложу.

— Эту должность он получил двумя годами позднее. Я ничуть не сомневался, что такому пройдохе удастся обратить на себя внимание Клотильды. Как я уже сказал, он был молод, подтянут, красив и имел репутацию опытного ловеласа — мог вскружить голову даже самой неприступной аристократке, а потом запросто обчистить её шкатулку с драгоценностями или, на худой конец, выкрасть из трапезной столовое серебро. Я не ошибся в своих расчётах: вскоре из простых лошадников Серрано перевели в королевскую охрану. Как-то ему удалось отличиться на одном из рыцарских турниров, регулярно устраиваемых во дворце в честь её величества. Пепито, он же Лоренцо, одержал триумфальную победу, чем и сразил одинокое сердце вдовствующей Королевы. Немногим позже он отписал мне о планах этой распутной куртизанки, о том, что вскоре она собирается в длительную поездку инспектировать свои владения на северо-западе. По моей настойчивой инициативе наш страстный фаворит склонил государыню сделать по пути остановку в Каймангроте. Правда, для страховки пришлось повредить участок дороги, чтобы та не передумала. Вот и вся комбинация.

— Не перестаю удивляться вашей дальновидности. Но так ли глупы королевские министры?

— Не думаю, что они глупы. Скорее, каждый нашёл своё место при дворе и, прикрываясь королевской мантией, ведёт тайную игру, извлекая для себя всяческие выгоды. Но в этом их слабость. Они слишком дорожат своим положением, поэтому малодушны и трусливы. А искусство использовать слабости — это и есть дипломатия, мой друг. И я овладел им в совершенстве. Думаю, что мне удастся справится со всей этой придворной утлостью и таким образом подобраться к Королеве. Если уж карточному шулеру удалось… Кстати, о королевских слабостях: ты разослал городской знати приглашения на бал в честь прибытия её величества?

— Да, мой господин, всем гостям доставлены лично мною. Правда, кое-кто не желал открывать двери, пришлось проявить настойчивость.

— Очевидно, они свыклись с той мыслью, что твои визиты не приносят им добрых новостей, — сказав это, граф снисходительно улыбнулся. — Ну ничего. Если дело выгорит, мы скоро покинем это захолустье. Столичные злачные заведения с лёгкостью развеют твоё уныние.

— Меня нисколько не заботит мнение местных «ослов» с благородными фамилиями и их жён-пустобрёх, — ответил Меро с тенью затаённой обиды в голосе. — Беспокоит другое: эти кутежи разорят вас окончательно. Бог знает, что ещё взбредёт в голову Королеве: охота, скачки, фейерверк, пир на весь мир… Неудивительно, почему казна опустошена. Удастся ли нам компенсировать затраты? Местные ремесленники и фермеры выпотрошены до дна. У них уже нечего отбирать.

— Средства действительно изрядно поубавились. Тем не менее, всё должно быть подготовлено тщательно и безукоризненно. Следи за лакеями — как бы чего не стянули… Повторюсь, слишком многое поставлено на карту. Я не азартен, ты знаешь, но сейчас игра идёт ва-банк. Мы можем или всё обрести, или всё потерять. Мне опротивели и этот грязный городишко, и этот чёртов замок, в котором даже скрипящие ступени на лестнице непрестанно напоминают о прошлом. Впрочем, я начисто лишён предрассудков и призраки минувшего меня не тревожат. Хотя, поговаривают, будто тот, кто построил этот замок, много душ загубил в своём подземелье. Суеверные слуги до сих пор забавляют друг друга небылицами о безутешных духах, что бродят по подземному лабиринту и не могут обрести покоя.

— Я не раз слышал эту чушь от нашего кучера. Да и стража пыталась заверить меня, что по ночам из-под земли доносятся хрипы и стоны. Видимо, сквозные ветры гуляют по подземелью и издают эти странные звуки.

— Хорошо, что ты не суеверен. Если доверять словам Серрано, Клотильда обожает всякого рода мистификации. Её причуды, вера во всевозможные приметы и знаки давно уже стали поводом для насмешек среди придворной знати. Например, сегодня, за обеденным столом, после сумасбродной выходки наследника она поведала, что спустившееся на руку насекомое сулит денежный прибыток и потому весьма довольна такой благоприятной приметой. Шалость избалованного отпрыска для неё предвестник денежного достатка, а не признак его дурного воспитания. Ну за что? За какие-такие заслуги Небо посылает этим людям богатство и власть? Разве по праву они владеют ими.

— Это несправедливо.

— Я должен вернуться к Королеве, а то как бы этот напудренный пудель Флэнеген не сконфузил её величество какой-нибудь нелепицей. Ты же позаботься о том, чтобы всё было готово к вечернему балу.

— Сделаю всё необходимое, мой господин.

Управляющий откланялся и, выйдя из кабинета хозяина, сразу же направился во двор, где Королева в компании графини и губернатора, под навесом летней веранды коротала время за бокалом игристого вина. Наследники, разогретые состязанием по верховой езде, испросили разрешения у матушки на прогулку за стенами замка. Расчувствовавшаяся маман позволила детям отлучиться ненадолго в сопровождении своих гвардейцев. Спускаясь в холл, приказчик, как и его хозяин, задержался на верхних ступенях лестницы и потоптался на месте — доски, поскрипывая, продавливались под его ногами. Меро скривил губы в язвительной ухмылке. Уж он-то, как опытный тюремщик-дознаватель, знал, что преступников часто тянет на место преступления, где память отчётливо воскрешает подробности совершённого ими злодеяния, и Готлиб в этом смысле не был исключением. Беата боялась шелохнуться, с замиранием сердца вслушиваясь в поскрипывание ступенек над головой. Её рука так и застыла неподвижно, держа свечу. «Может, это снова граф… — размышляла она, — прислушивается, есть ли кто в кладовке. Будто пританцовывает на месте. Ему бы ещё бубен или колотушку в руки… и на голову мой чепчик в придачу. Он вполне мог бы сойти за какого-нибудь шамана или колдуна». И вдруг капелька расплавленного воска упала ей на ладонь. Беата непроизвольно дернула рукой и задела блюдце, которое предательски зазвякало по столу. Поскрипывания сверху тут же прекратились, и почти сразу послышалась торопливая поступь вниз по лестнице, а ещё через несколько секунд дверь в кладовку распахнул Жак Меро. Сузив щёлки глаз, он пристально вглядывался в полумрак, но в кладовке было пусто. На столе стояли треснутое зеркальце и погасшая свечка на заляпанном блюдце. Пошмыгав ноздрями, в надежде учуять запах растаявшего воска, приказчик тихо произнёс: «Только мышей здесь не хватало» — и с этими словами захлопнул дверцу. Беата, дождавшись, пока стихнут шаги, одёрнула пыльный занавес, за которым недавно обнаружила затаившихся от матушки наследников и за которым теперь спряталась сама от всевидящего ока дошлого смотрителя. «А чего я, собственно, испугалась? — подумала она. — Ведь это место отведено для горничной. И потом, раз уж мне довелось подслушать разговор Готлибов, в котором они упомянули моего отца, теперь я просто обязана выяснить всю правду. От начала и до конца!» Страх внезапно исчез, и неведомая до сего часа решимость наполнила сердце Беаты. Ежедневные тяготы и заботы, постоянная нужда, унизительная бедность приучили девочку-батрачку, живущую на задворках города, мириться со своим положением. На её долю выпали испытания, которые превосходили опыт взрослых людей. Она привыкла к грубости рыночных торговцев и претензиям недовольных покупателей, привыкла сносить обиды и унижения от богатеньких отпрысков, когда мыла полы в их игровых комнатах и опочивальнях, привыкла чистить, скрести, натирать и выгребать в домах местной знати. В ней давно уже погас тот задорный огонёк, который когда-то не давал покоя маленькой непоседе, манил её в дальние странствия, волновал грёзами о зелёных островах и заморских странах. И вот теперь Беата снова вспомнила то забытое ощущение. Она почувствовала себя сильной и решительной, способной на отчаянный поступок, как в тот запомнившийся день, когда отважилась на тайное свидание с отцом в городской тюрьме. Она забыла о принце, принцессе и их подлой выходке. Забыла о Королеве и её придворной стае, которым было велено во всём угождать и низко кланяться при случае. Сейчас Беату беспокоила только одна мысль: если ей не удалось удержать отца в тот злополучный вечер, когда они виделись в последний раз, то теперь, спустя столько лет, её священный дочерний долг состоял в том, чтобы вернуть ему доброе имя. Даже если для этого потребуется отправиться в самую глухомань мёртвого леса, она не спасует ни перед какими трудностями и опасностями.

Настал тот момент, когда следует сделать небольшое отступление с тем, чтобы поведать читателю о загадочном месте под названием «Deadwood» или «Мёртвый лес». Когда-то это был густой зелёный бор, опоясывающий город с его западной стороны. Старожилы рассказывали, что в давние времена много всякого зверья водилось в его тенистых зарослях и охотники никогда не возвращались оттуда без добычи. Били и перепелов, и кабана, и косулей, и даже лося. Местная ребятня собирала орехи, дикий тёрн, сочный ранет, лакомилась сладкой земляникой. Пасечники на цветочных лужайках ставили ульи и качали душистый мед, а женщины без опаски заблудиться отправлялись по грибы в его глухие дебри. Самые удачливые доверху наполняли свои плетёные корзины шляпистыми груздями, солили их и продавали после на базаре. Знахари запасались целебными травами для изготовления снадобий. Лес щедро делился своими дарами с людьми, был надёжным убежищем для животных и кормушкой для птиц. Но с некоторых пор с ним стали происходить необъяснимые перемены. Сочная трава пожухла, пышная листва деревьев и кустарников вдруг стала вянуть и опадать. Стволы могучих ясеней и клёнов облепили бугристые трутовики, а их раскидистые ветви высохли и превратились в корявые сучья. Ягодные поляны покрылись мхом и лишайником. Синее лебяжье озеро в глубине лесного бора заболотилось и заросло тиной. Воздух стал затхлым и удушливым. Ни с того-ни с сего лес поразила какая-та необъяснимая болезнь. Недуг расползался дальше и дальше, пока не поглотил весь лес. По городским улицам поползли слухи, что в чаще стали пропадать люди: приезжие торговцы, торопившиеся в Валенсбург к базарному дню и потому решившие срезать путь по лесной просеке, собиратели хвороста или же просто загулявшие трактирные повесы. Среди местного населения быстро нашлись те, кто начал заражать умы земляков и заезжих гостей сплетнями о всякой нежити и нечистых духах, что поселились в лесу, заманивали путников, сбившихся с дороги, в непролазные дебри и путали следы, не давая им выбраться. Кому-то даже пришла в голову идея спалить это гиблое место, но удивительным образом огонь в чаще не разгорался и тотчас угасал. В конце концов, бургомистр Флэнеген издал указ, по которому жителям города запрещалось пересекать границу Дедвуда под угрозой большого денежного штрафа. Родители строго-настрого наказывали своим детям не приближаться к заболоченному и отравленному ядовитым дурманом глухолесью. Вскоре укатанные просеки и натоптанные тропы некогда зелёного шумного бора заросли мхом и лишайником. А однажды сильный, ураганный ветер пронёсся сквозь сонм увядающих, сохнущих деревьев и превратил его в непролазный бурелом. С той самой поры за ним окончательно укрепилось это зловещее название…

Миссис Хадзис застала Беату в глубоких раздумьях. Она держала в руках сложенные платье и фартук своей помощницы.

— Королевские спиногрызы оказались не такими подлыми, как я о них подумала, — сказала горничная и развернула белый фартук, изрезанный в лохмотья. — Они ещё хуже. С платьем та же история. Я нашла твои вещи под кроватью принца. Значит, это сделал он, когда переодевался, а потом зашвырнул их подальше. А ты сомневалась.

— Я не хочу больше говорить о них, — резко оборвала разговор Беата.

— Пожалуй, ты права. На сегодня с тебя хватит. Раз уж так получилось, отправляйся-ка домой и на завтра возьми выходной. А я постараюсь раздобыть тебе другую форму. Есть у меня одно старенькое платьице, вполне сносное. Малость ушить и будет тебе новый наряд.

Она испытующе посмотрела на свою подопечную и осторожно спросила:

— Ещё хочешь здесь остаться?

— Не хочу. Но останусь, — твёрдо ответила Беата.

— Вот и чудно, — заулыбалась приободрившаяся миссис Хадзис. — А я-то, грешным делом, решила, что снова мне тут куковать одной. Где я ещё такую способницу найду. День клонился к вечеру. Конное представление давно закончилось и сановные гости, утомлённые затянувшимся торжественным приёмом, разбрелись по своим покоям. Беата, накинув на себя вязанную кофту поверх подаренного принцессой платья, в сопровождении горничной миновала холл и вышла во двор, который к тому времени уже пустовал. Проходя мимо веранды с королевской монограммой, она заметила там двух лакеев: один из них был поставлен служить снаружи, у парадного входа, а другой — тот самый туповатый холуй с утиным лицом, что не пускал её в гостиную. Они оба копошились возле стола, подъедая с тарелок остатки трапезы именитых господ, при этом азартно соперничая и упрекая друг друга в непомерной жадности. Охранника в тяжёлых доспехах, обессилевшего за день от напряжённого бдения, сморило, поэтому из его сторожевой будки доносился забористый храп. Он пускал сквозь пересохшие губы пенистые пузыри, а приютившийся рядом облезлый кот испуганно подрагивал кончиком хвоста всякий раз, когда его хозяин издавал очередной утробный рык. Королевская охрана несла дозорную службу на стенах замка. Беата лязгнула тяжёлым железным засовом, приоткрыла массивную дверь и, попрощавшись со своей начальницей, вышла за ворота. По вечерней равнине стелился сладко-горький аромат полевых трав, а блуждающий тёплый ветерок доносил его внезапно и порывисто, ласково касаясь загоревшего лица утомлённой путницы. В городских окнах уже загорались первые одинокие огоньки. В склонившихся травах перекликались между собой жаворонки и вовсю стрекотали цикады. Долина медленно остывала от палящего летнего зноя. По дороге домой Беата вспоминала, как Мартин и его отец, Маттиас Кристенсен, подвозили её на своей двухколёсной тележке, и как смешно подшучивали над своим мерином, редкостным лентяем и притворой. Печальные мысли развеяло свежим воздухом и Беатрис, бодро шагая по проселочной дороге, негромко затянула любимую песенку о незадачливом пастухе, который растерял всех овец. Это песенка была хитрой уловкой для маленьких детей, не желающих засыпать, в конце которой пастуху всё же удалось собрать своё стадо и, чтобы убедиться в этом, он должен был пересчитать найденных им овечек. Считая вместе с отцом, который часто напевал ей эту песенку, Беата не замечала, как засыпала. Мурлыкая себе под нос незатейливый мотивчик, она вдруг услышала странный шорох в сухом, высоком тростнике, что сплошным, непроглядным частоколом тянулся вдоль дороги. Подозрительная возня происходила в его густоте, справа от обочины. Загадочное нечто, давя стебли и шебурша листвой упрямо продиралось к пологой насыпи. Каково же было её удивление, когда буквально в трёх шагах из зарослей высунулась рогатая физиономия злодейки Марго.

— Я подозревала, что этот день просто так не закончится! — заключила Беата, с опаской взирая на козу старухи Сайл Кнокс. — Вот только тебя мне и не доставало.

Коза издала свой воинственный, дребезжащий клич, чем-то смахивающий на ехидный смех, и угрожающе наклонила морду, недвусмысленно намекая о своих намерениях.

— Ну и чего ты ко мне прицепилась? — стараясь сохранять спокойствие, сказала ей Беата. — Думаешь напугать меня? А я вот, видишь, нисколечко не боюсь.

Марго впервые столкнулась с таким поведением, и эта неясность сбила её с толку. Возникла заминка — обе стороны терпеливо выжидали. Отъявленная бандитка с большой дороги натужно соображала, отчего эта двуногая не трепещет перед грозным видом её кривых рогов. Уверенный и спокойный человеческий голос подействовал на козу, как укрощающий хлыст старухи Кнокс, при виде которого она всегда пасовала. Беата попыталась нащупать кармашек на юбке, чтобы достать оттуда припрятанный кусочек сахара, который она всегда носила с собой, чтобы при случае полакомить своего Пегаса, и тут вспомнила, что на ней платье принцессы. Марго насторожилась, стараясь понять, чего добивается загадочная прохожая.

— Что за невезение, — досадно прошептала Беата. — Случится же такое.

Вероятно, решив, что пауза слишком затянулась, рогатая разбойница отважилась сделать шаг вперёд. Беата, не зная, что ей теперь делать, отступила на полшага назад, прекрасно понимая, что шансов удрать никаких. Марго продолжила наступление на дрогнувшего противника, провоцируя двуногую на побег. Следуя привычной тактике, она всегда издавала грозный, боевой клич, тем самым вынуждая испуганную жертву спасаться бегством. А уж догнать наивного «гладкомордого» и боднуть рогами в мягкое место было проще простого. Она задрала кверху голову и блеющим голоском затянула противную «серенаду». В эту же самую секунду из-за поворота показалась двухколёсная повозка. Услышав позади протяжное и громкое «Н-н-о-о!», коза испуганно обернулась. Примерно в двадцати ярдах, по дороге на неё мчался огнедышащий вороной конь, запряжённый в огромную колесницу, которой правил лихой наездник, размахивая плетью в руке. Увидав кнут над головой ещё одного двуногого, Марго проблеяла на своём козлином что-то обидное в его сторону и, в три резвых прыжка покрыв расстояние от середины дороги до насыпи, скрылась в сухом тростнике так же внезапно, как и появилась. Повозка остановилась рядом с Беатой. Спасителем оказался её давешний попутчик, сын нового городского портного Мартин Кристенсен.

— Добрый вечер! — улыбнувшись во весь рот, поприветствовал он свою знакомую. — Кажется, я кого-то здорово напугал?

— Да. И это как нельзя кстати! — улыбаясь ему в ответ, проговорила Беата. — Проказница Марго, похоже, снова взялась за свои проделки.

— Так это не ваша коза?

— Нет. Её хозяйка несчастная Сайл Кнокс.

— И почему же она несчастна?

— Кто-то продал ей эту рогатую бестию, и теперь она наводит страх на всю округу. Наши лесорубы уже грозились пустить Марго на мясо, но жалеют бедную старушку — коза это всё, что у неё есть. Если б не ваше появление, не знаю, чем бы вся эта история закончилась. А вы направляетесь в замок?

— Да. Нужно снять мерку с участников турнира.

— Турнира? — с удивлением переспросила Беата.

— На городской площади состоится рыцарский турнир в честь визита её королевского величества. Об этом сегодня объявил секретарь бургомистра на городской площади. А вы разве не знаете?

— Я слышала только про бал, который устраивает граф Готлиб в Каймангроте.

— Я тоже об этом знаю. Отца и дядюшку завалили заказами приглашённые дамы. Все торопятся обновить свои наряды: каждой нужно что-то ушить, подлатать, подогнуть. Словом, работы непочатый край. Я только сейчас освободился. — Мартин обвёл внимательным взглядом Беату. — А у вас красивое платье. Вы тоже приглашены на бал?

— Это подарок одной знатной особы, — ответила она.

— Немного широковато, я бы чуть-чуть ушил его в талии, — с точностью прирождённого портного подметил Мартин.

Беата, помрачнев, отвела взгляд в сторону. Уловив внезапную перемену в настроении своей знакомой, он решил, что ляпнул лишнего и поспешил объясниться: -Вы меня не так поняли? Просто, как портной, я всегда подмечаю недочёты в одежде, но не для того, чтобы высмеять, а наоборот — посоветовать или поправить.

— Вы тут не причём, — ответила Беата. — Просто… Пустяки. Всё уже в прошлом. Нет худа без добра.

— Может, тогда доедем вместе в Каймангрот. Я там пробуду недолго, а потом подвезу вас домой.

— Нет, благодарю. Тут уже недалеко. Я и так задержалась, матушка наверняка волнуется. Спасибо, что спасли меня от этой вреднючей козы. От Марго редко кому удавалось уйти просто так.

— По счастью, мне ещё не доводилось с ней пересекаться. Теперь буду знать. А чем вы планируете заняться завтра? Снова на службу?

— Нет. На завтра я взяла выходной. Буду помогать матушке в оранжерее, а потом… потом не знаю. Честно говоря, я ещё не думала об этом — некогда было.

— В таком случае, может, прокатимся куда-нибудь. Заодно покажете мне здешние места.

— Кажется, это хорошая идея. У нас есть, на что посмотреть.

— Стало быть, решено, — обрадовался Мартин. — Остерегайтесь рогатого чудовища!

Он дёрнул за поводья и Титан, превозмогая «усталость» невероятным усилием воли, потащил опостылевшую скрипящую колымагу к воротам замка.

— Счастливого пути, — попрощалась Беата и помахала вслед приятелю.

«Удивительно, как легко у него получается поднимать настроение, — подумала она. — Будто и не было вовсе этой гадкой истории с принцем и принцессой. Наверное, Мартин в своего отца. Однако, надо поторапливаться, а то как бы Марго не надумала вернуться, тогда-то уж точно не отвертеться. Да и это мерзкое платье хочется скинуть поскорее». И прибавив шаг, Беата заспешила в сторону дома.

Утро следующего дня выдалось ясным и безветренным. В саду звонко щебетали птицы, а в густой траве гудели сердитые жуки и суетливые пчёлы. Повсюду кипела работа, заполняя хлопотливой вознёй весь садовый участок. Беата после тяжёлого рабочего дня спала без задних ног, а когда, наконец, пробудилась ото сна, ощутила заметный прилив бодрости. «Кажется, сегодня погода запрещает хандрить, — подумала она, приветливо улыбаясь новому дню. — И раз уж выдалось такое прекрасное утро, надо потратить его с толком».

— Уже проснулась?! — послышался снизу матушкин голос. — Могла бы сегодня поспать подольше.

— Как можно спать, когда на улице такая чудесная погода! — откликнулась Беата из постели.

Она уже откинула одеяло и теперь сладко потягивалась, подставляя лицо под ласкающие ладони утреннего солнца. Надев мягкие тапочки, в одной ночнушке шустрая на подъём Беатрис с растрёпанными волосами сбежала вниз по лестнице. Матушка сидела в гостиной возле окна и что-то подшивала. Комнату заливало золотистым тёплым светом. Дочь подошла к матери и, нежно обняв её за плечи, спросила:

— А ты почему поднялась так рано?

— У меня появился заказ, — ответила София, не отрываясь от работы. — Наш новый портной, мистер Кристенсен, попросил помочь ему. Им не хватает рук, чтобы со всем управиться. Надо успеть к вечеру, тогда удастся подзаработать.

— Он, что, был здесь?

— Нет, был его сын. Мартин, кажется. Он объяснил, что на завтра намечается большой праздник по случаю приезда Королевы, и им необходимо сшить поздравительные ленты для участников рыцарского турнира. Сами ленты уже готовы, но их нужно обметать и кое-где…

— Я знаю, — перебила её Беата, усевшись рядом на скамейку. — Турнир состоится на нашей городской площади. Королева их обожает.

— Он оставил для тебя что-то, какой-то свёрток. Можешь взять его на кухонном столе. Я не стала спрашивать, что там. — Сказав это, матушка загадочно улыбнулась и слегка подтолкнула дочь плечом. — Ну иди же скорее.

— Мама! — с укором произнесла Беата, и щёки её густо покраснели, словно два наливных яблока. — Ты же знаешь, я терпеть не могу всякие-такие намёки. Мы всего-то два раза виделись.

Делая вид, что ей абсолютно безразлична эта новость, она как бы нехотя сползла с лавки и медленно, в развалку прошлёпала в кухню. На самом деле, её просто распирало изнутри от любопытства. На кухонном столе лежал небольшой свёрток из грубой ткани, перевязанный тонкой тесьмой. Беата взяла столовый нож и аккуратно её перерезала. Развернув ткань, она обнаружила внутри аккуратно сложенное платье малинового цвета с белой кружевной оторочкой на горловине. На юбке со сборками красовалась узорная вышивка в виде переплетающихся цветов, а длинные, расклешённые рукава, как оказалось при раскладывании, по краям были так же отделаны белоснежным кружевом. Позади раздался голос матери:

— Мне кажется, его нужно срочно примерить.

Беата обернулась — в дверном проёме, прислонившись к потрескавшемуся косяку, стояла София Эклунд и замысловато улыбалась. С самых ранних лет маленькая Беатрис не выносила туманных намёков и замысловатых фраз, потому, прижав к груди платье, в смущении выбежала из дома. По каменной дорожке она просеменила в мастерскую отца и, войдя внутрь, заперла за собой дверь на щеколду. Затем отыскала плоский и гладкий лист железа: когда-то Ларс Эклунд выковал его и отполировал до зеркального блеска так, что в нём можно было увидеть собственное отражение. Со временем отражающая поверхность железного зеркала потускнела и покрылась слоем пыли. Беата протерла его ветошью и придвинула ближе к окну, чтобы получше разглядеть себя в новом одеянии. Скинув с себя ночнушку, она облачилась в подаренное платье. Удивительно — оно пришлось ей впору. Беата нигде не ощущала неудобства или стеснения, двигалась в нём свободно и раскованно. «Неужели его сшил Мартин? Но как он мог на глаз угадать мой размер? — крутясь перед зеркалом, размышляла новоявленная модница. — Ведь любой портной прежде, чем взяться за работу, снимает мерку. Да и как можно уложиться в такой короткий срок?» Оставив все свои догадки без ответов, Беата вышла в сад, где матушка из берестяного короба на поясе кормила пшеном пушистых жёлтеньких цыплят, обступивших её со всех сторон. Увидев дочь, София застыла в изумлении: перед ней стояла сказочная фея, спустившаяся в сад на лёгких, прозрачных крылышках. Зёрнышки продолжали сыпаться из её разжатой ладони прямо под ноги, где чивикали неугомонные, пушистые комочки. Беата покружилась сперва в одну, затем в другую сторону.

— Ты похожа на самую настоящую принцессу, — светясь от восторга, проговорила матушка, поражённая тем, как вдруг преобразилась её дочь.

— Только не на принцессу, — запротестовала Беата. — Вот уж кем я никогда бы не хотела быть.

— А разве ты не мечтала о своём принце?

— Размечтала!

Беата так и не рассказала матери о том, что случилось в замке, опасаясь её гнева. Узнав о такой унизительной и подлой выходке, миссис Эклунд больше ни за что не отпустила бы свою дочь в Каймангрот.

— Ну тогда на королевскую фрейлину.

— Если б ты знала, мама, как они глупы, то не стала бы так говорить.

— Тогда на сказочную фею.

— Их не бывает.

— Тебе не угодишь. На кого же в таком случае?

— На твою дочку, — ответила Беата и, подойдя к матери, прижалась к ней. — Одного я не возьму в толк: как Мартину удалось попасть в мой размер. Как будто он снимал с меня мерку.

— Так и быть, открою тебе маленькую тайну, — сказала матушка, — только пообещай, что не будешь дуться. Мартин мне обо всём рассказал. Вчера, когда вы расстались, он отправился в Каймангрот, где встретил миссис Хадзис. И она ему поведала о том, что случилось с твоим платьем. Твой друг попросил принести его, предполагая, что сможет починить. Но, как оказалось, оживить платье было невозможно. И тогда он решил сшить тебе новое. Но, по-моему, Мартин явно перестарался. В таком шикарном платье только с кавалером на бал идти, а не пыль с канделябров смахивать.

Беата стыдливо зарделась, благоговейно разглаживая складки на юбке.

— А рукава следовало бы сделать поуже, — придирчиво заметила она.

— Ну, знаешь, дарёному коню в зубы не смотрят, — упрекнула дочь миссис Эклунд.

Их разговор неожиданно прервал стук в калитку.

— Кого это ещё в такую рань принесло? — удивилась хозяйка дома и поспешила к воротам.

Оказалось, принесло Николаса. Вид у него был, как обычно, взъерошенный и запыхавшийся, потому как перемещаться по городским мостовым пешком для неутомимого разносчика новостей было занятием несвойственным. Он везде старался поспеть, схватывал налету все свежие известия и слухи, и набитый ими, как старый бабкин сундук, быстрее почтового голубя доставлял «ценные» сведения знакомым, родственникам и приятелям, независимо от того, нуждались они в этом или нет. Вот и теперь его ранний визит мог означать лишь одно — в городе очередная сенсация!

— Доброе утро, миссис Эклунд, — выпалил скороговоркой ещё не успевший отдышаться Николас. — А Беата уже проснулась? Просто я хотел застать её перед тем, как она отправиться на службу.

— Проснулась твоя подружка, — ответила хозяйка, с добродушной улыбкой взирая на нечёсаного Флетчера младшего. — И, кстати, ты сегодня уже не первый посетитель. До тебя заезжал Мартин Кристенсен, сын нового портного. Проходи уже.

София проводила Николаса в сад. Тот, увидев Беату в непривычном образе, даже слегка опешил.

— Что это на тебе? — спросил он, с любопытством разглядывая подружку.

— А ты как думаешь? — сияя от счастья, хвастливо произнесла Беата. — Это подарок моего нового знакомого по имени Мартин. Он племянник нашего кутюрье Томаса Майера.

— Хм… Ничего особенного, — пренебрежительно хмыкнул Николас. — Прежнее было лучше.

Улыбка тут же опала с лица барышни-кокетки, и она с обидой в голосе осадила невежду:

— Что ты в этом понимаешь!

— В женских тряпках, признаюсь, ничего не понимаю, — криво усмехнулся Николас.

— Так, по-твоему, выглядит тряпка? — Беата расправила юбку, демонстрируя вышитый на ней узор.

— Да шут с ней. То есть, с ним. Слышала новость?

— Ты про бал или про турнир? — опередила она приятеля, давая понять, что его новость уже не новость — то было маленькое отмщение за нелестный отзыв об её новом наряде.

Беата знала, как Николас не любит, когда его обставляют, да ещё там, где ему нет равных. Иногда она великодушно подыгрывала своему другу, делая вид, что сильно удивлена доставленной вестью. Но сейчас ей захотелось проучить грубияна за такую откровенную беспардонность.

— Откуда ты…? А, ну да… Ты могла узнать в Каймангроте, — разочарованно произнёс Николас. Ещё бы: полночи проворочаться без сна, потом вскочить ни свет-ни заря с постели, пересечь целых три квартала за десять минут и всё это для того, чтобы услышать «А я всё знаю!» — Или это заезжий портной успел проболтаться? — вдруг осенило его.

— Это уж ты сам додумывай, — безразлично бросила в ответ Беата.

Потоптавшись молча на месте и соображая, чем бы ещё удивить расстроенную подружку, Николас поинтересовался:

— А ты слышала, что в рыцарском турнире будет участвовать непобедимый воин, которого ещё никому не удалось сразить в поединке. Говорят, он носит чёрные усы и отлично управляется с конём.

— Что ещё о нём говорят? — спросила Беата.

— Что он такой же могучий, как и наш фермер Бен Добсон.

— Кажется, я догадываюсь, о ком говорит Николас Всезнающий, — не переставала ёрничать уязвлённая модница. — Ты сильно ошибаешься по поводу этого «могучего великана». И вовсе не с конём, а с придворными фрейлинами он управляется резво. Так что из всех собранных тобою слухов правдивый только про усы.

— Чего ты дуешься? — теперь уже насупился Николас. — Обиделась из-за платья? Но я, правда, ничего не понимаю в этом.

— Ты мог хотя бы промолчать.

— Ладно, признаю: ляпнул, не подумавши. Ты же знаешь, что меня иногда несёт. Просто я хотел спросить…

— О чём?

— Пойдёшь со мной на турнир?

— Нет, покорнейше благодарю, мне уже приглашения на бал вполне хватило, — резко отрезала Беата.

Николас растерянно посмотрел на подружку. Он ожидал чего угодно, но только не такого решительного отказа. Видя немой вопрос на лице приятеля, Беата поняла, что тоже немного перегнула, поэтому попыталась обратить в шутку назревавшую на пустом месте размолвку:

— И потом, мне ведь завтра на службу. Неужели ты не слышал, что в наш город переехали родственники портного Майера. Ты меня сегодня удивляешь. Я тебя уже дважды обскакала. Ты же быстрее всех узнаёшь о том, что происходит в Валенсбурге. Соперничать в скорости с Николасом Флетчером могут только его крылатые почтари — это все знают.

Николас и правда уже без малого три года разводил голубей самых разных мастей на крыше деревянного сарайчика посреди небольшого земельного надела, доставшегося Флетчеру старшему по наследству от его родителей. Дом, в котором жили старики, стал заваливаться набок и его пришлось разобрать. А вот сарайчик держался по-прежнему крепко. Он был набит всяким хламом, от которого постоянно хочется избавиться, и с которым всякий раз почему-то жаль расставаться. Николас долго раздумывал, какое ему найти применение и, в конце концов, решил собрать из древесных остатков разобранного дома высокую и просторную клетку для своих пернатых питомцев. Это страстное увлечение всерьёз покорило мальчишеское сердце, что могло показаться странным, ведь ни одна привычка не укреплялась в нём надолго. Иногда Беата напоминала приятелю о его прежних занятиях, на которые он истрачивал уйму своей неистощимой энергии, и о том, как в скором времени остывал к начатому делу, так и не завершив его. Вот и теперь, заметив знакомый заразительный блеск в его глазах, она догадалась, что скрывается за этим восторгом. -Ты не представляешь, какое это будет зрелище! — погружаясь в собственные фантазии, предвосхищал события Николас. — Отец рассказал, что мастерам из их артели поручили соорудить на городской площади длинные скамьи в три яруса, как в древнеримском Козюлее.

— Колизее, — поправила его Беата.

— Ну да, — отмахнулся рукой Николас, недовольный тем, что его сбивают с толку. — Площадь превратится в самую настоящую арену для сражений, представляешь. Участником может стать каждый, кто пожелает. Это же здорово!

— Думаю, ты, как всегда, преувеличиваешь, Николас. В нашем городе нет ни одного рыцаря. Кто будет сражаться? Стражники Каймангрота? На них даже доспехи не налазят.

— А ты знаешь, какие крепкие руки у наших лесорубов, и они отлично управляются с топорами. Мой отец запросто железную кочергу в узел завязать может. Так что — только не спеши насмехаться — я твёрдо решил стать рыцарем. Я даже выстрогал себе деревянный меч, чтобы тренироваться. Осталось только щит сколотить. Когда подрасту, то запишусь в гвардейцы её величества и тоже буду участвовать в королевских поединках.

— Для чего? — полюбопытствовала Беата.

— Как это, для чего? Чтобы одерживать победы. — Николас горделиво задрал кверху свой ноздрястый нос.

— Боюсь, к тому времени, когда ты вырастешь, от твоего нового увлечения не останется и воспоминаний. Сколько их уже было. Вспомни, как ты разводил рыбок в деревянной бочке. Потом тебе наскучило наблюдать за немой рыбой, и ты решил стать фермером, но до тех пор, пока один гусь из стаи не ущипнул тебя за ногу. После знакомства с Питером тебе захотелось варить ягодный джем, чтобы объедаться им изо дня в день. Ты не простоял у раскаленной плиты и часа. Это, пожалуй, было твоим самым коротким увлечением.

Возразить Николасу было нечем. Таков уж был склад его характера: за что бы он ни брался, в скором времени терял к этому интерес, впадая в безразличие и скуку.

— Теперь всё будет по-другому, вот увидишь! — убеждённо заверил он. — Ты же помнишь, как твой отец учил меня правильно держать молот в руках. Ещё тогда я сказал ему, что мечтаю ковать мечи и топоры. Просто я отвлекался на всякую ерунду, а теперь понял, к чему на самом деле стремилась моя душа.

— Развлекать богатых дамочек на рыцарских турнирах и прислуживать им, открывая дверцы золочёных карет?

— Причём тут дамочки? Я же говорю, сражаться и побеждать.

— Но во имя чего?

— Чтобы стать несокрушимым, как этот рыцарь из королевской гвардии.

— Ну-ну, поглядим, — хитро улыбнулась Беата.

— Жаль, что ты сегодня не сможешь пойти со мной. Вчера вечером на площади соорудили судейскую трибуну и сегодня уже спозаранок кипит работа. Мой отец тоже там.

— А у меня сегодня выходной.

— Так это же здорово! Тогда чего мы медлим? Заскочим по пути к Питеру.

— Хорошо, только мне надо переодеться.

— Да, пожалуй, — Николас снова окинул сомневающимся взглядом малиновое платье подружки. — Ты в нём похожа на какую-то… принцессу.

— И ты туда же! — вознегодовала Беата. — Вы, что, сговорились? Не хочу я быть похожей на принцессу. И на фрейлину тоже не хочу.

— Так я и не против, — ответил Николас, недоумевая, чем это он опять вызвал раздражение.

Беата торопливо вбежала в дом. Она была не из тех, кто тратит чужое время, заставляя себя подолгу ждать. Николас присел на скамейку. «Как же такое могло случиться? — не унималось его уязвлённое самолюбие. — У старика Майера объявились родственники, а я ни сном-ни духом. Это всё из-за визита Королевы. Я отвлёкся и перестал замечать, что происходит вокруг». Вскоре отворилась дверь, и на пороге показалась Беата в своём привычном, узнаваемом обличье: на ней было надето невзрачное льняное платьице с тонким пояском, прикрывавшее ноги почти по щиколотку, из-под которого выглядывали потёртые кожаные башмачки с закруглёнными носочками.

— А теперь я похожа на даму сердца? — шутливо спросила она.

— Теперь ты похожа на Беату Эклунд, — ответил Николас, довольный тем, что от противного кокетства, с которым его подружка демонстрировала свой новый наряд, не осталось и следа.

— И что это значит?

— Не знаю, что именно, но это многое упрощает. Терпеть не могу, когда девчонки начинают выделываться. Уж ты-то точно никогда такой не была.

Они вместе вышли за ворота и по стёртым камням мостовой потопали в заведение Макбет Досон, надеясь застать там Питера.

— Слушай, Беата, — первым нарушил молчание Николас, — а откуда ты узнала о приезде этого портного в наш город?

— Тебя все ещё беспокоят утерянные лавры лучшего гонца Валенсбурга? — спросила она, улыбаясь. — В таком случае тебе явно не достаёт шляпы с высокой тульей и плаща с гербом нашего города. Ты можешь обратиться за помощью к Мартину. Уверена, он не откажет и сошьёт тебе такую накидку.

— Хватит подшучивать надо мной. Просто интересно, с чего этот Мартин делает такие щедрые подарки?

— Ты про моё новое платье? Это длинная история и я бы не хотела пересказывать её. Мне кажется, он просто очень добрый человек, как и его отец. А познакомилась мы в Каймангроте. Мартин любезно предложил подвести меня домой, и я согласилась. Кристенсены оказались очень милыми людьми. Мы всю дорогу шутили и смеялись. Дело в том, что Мартин много путешествовал по разным городам и странам и у него в запасе столько забавных историй. Я бы хотела вас познакомить. Что ты на это скажешь?

— Ну не знаю, — заважничал Николас. — А вдруг он окажется болтуном и половина его историй — просто выдумка.

— Мартин вовсе не похож на лгунишку, — возразила Беата. — Какой ему был смысл меня обманывать, если рядом сидел его отец.

— А, по-твоему, его отец не может быть лгунишкой? Уж поверь мне, таких среди взрослых немало. И если отец болтун, то и сын болтун!

— Да с чего ты это взял? — Беата возмущённо посмотрела на приятеля. — Вы ведь даже не знакомы.

— А с чего вдруг ты взялась защищать этого болтуна? — никак не успокаивался Николас. -Потому что это несправедливо, не зная человека, обвинять его во всякой чепухе. Никогда не думала, что ты станешь таким же, как наши торговки на базарной площади. Только увидят едва знакомое лицо, такого насочиняют про беднягу, что, когда тот подходит к прилавку, над ним уже весь торговый ряд хохочет.

— Бойтесь данайцев, дары приносящих! — процитировал Николас запомнившуюся ему фразу из воскресной проповеди пастора местной церкви по имени Огюстен Куксак.

— Это ты к чему сейчас? — спросила его Беата.

— Да так… Что-то навеяло.

Над друзьями вновь нависла мрачная туча очередной затяжной ссоры, вот-вот грозившая исторгнуть громы и молнии. Николас, как ни старался, не мог утихомирить в себе необъяснимую неприязнь к этому пришлому незнакомцу, который взялся из ниоткуда и ни с того-ни с сего принялся щедро раздаривать милости. Дальше друзья шли молча. Беата понемногу начала отставать, что означало лишь одно — обида её не отпускала. Обдумав свои слова, Николас решил, что, возможно, и впрямь хватил лишку и потому первым отважился на перемирие. Для этого он всегда применял один и тот же проверенный способ: непринуждённо, как бы не замечая причины раздора, хитрец поворачивал разговор в иное русло, при этом нисколько не обременяя себя терзаниями совести.

— Интересно, а твоему новому приятелю доводилось бывать на рыцарских турнирах? — обернувшись, спросил он у Беаты, которая нехотя брела позади с потускневшим взглядом.

— Вот ты сам его об этом и спроси, — обиженно отозвалась она.

— Я же не просто так спрашиваю. Меня навели на мысль твои слова: если этот портной и правда так хорош в своём ремесле, может, он сконстралит мне накидку для моих боевых доспехов.

Беата ничего не ответила.

— Ну, хватит дуться. Я же серьёзно. Может, нам пригласить его на прогулку. Ты, я, Питер и… Мартин. По-моему, выйдет неплохая компания. Правда, ума не приложу, о чём эти двое будут трепаться. Питер о том, как отдирал ботву с морковки на тёткином огороде, а потом под её подзатыльники пересыпал клубнику сахарным песком. А портной — из чего лучше ткать ночные сорочки?

Беатой овладел внезапный приступ смеха и вопреки всем стараниям не поддаваться этому заразительному влечению, она всё-таки не устояла и, отвернув голову, прыснула сдержанным хохотком.

— Ты же сам когда-то хотел стать кондитером? — обратилась она к Николасу, в миг забыв про ссору. — Ох, смотри, как бы ночные сорочки не стали твоим новым увлечением.

— Хотел… Затмение у меня в голове случилось что ли? Зато, когда расхотел, тут же перестал этим заниматься. А он не хочет, но продолжает пахать на свою тётушку, потому что боится её пуще нежити в мёртвом лесу. И постоянно достаёт меня своим нытьём о том, как ему всё надоело.

— Зато Питер всегда угощает меня своими вкусными пирожными и ароматными булочками.

— Вообще-то, меня он тоже частенько угощает конфетами, — почёсывая облезлый нос, признался Николас. — Но я ни разу не видел, чтобы Питер ел их сам. Наверное, он терпеть не может все эти сласти, потому что каждый день батрачит, как каторжный, чтобы их приготовить. С другой стороны, его стараниями мои карманы никогда не пустуют.

Николас запустил руку в глубокий карман своих штанин, выудил оттуда сложенную конвертиком тряпицу и бережно развернул её на ладони. Внутри оказалась липкая овальная карамель тёмно-синего цвета.

— Моя любимая, вишневая, — сладострастно проговорил он, протягивая последнюю конфету подруге.

— Благодарю, не сейчас, — вежливо отказала Беата, глядя на подтаявшую карамельку. В её воображении сразу возникла изящная бомбоньерка на тесьме, доверху набитая мармеладом и леденцами, которую Питер всегда приносил с собой на базар с тем, чтобы угостить свою подружку и её соседок по торговому ряду. Она обожала тот момент, когда можно было запустить пальцы в разноцветные сладости и с удовольствием в них покопошиться, выбирая ту самую.

— Ну как хочешь, — брякнул в ответ Николас и, подкинув конфету вверх, словил её при падении широко раскрытым ртом, из чего становилось ясно, что в этом деле он не новичок. — Знаешь, что я тебе скажу, — коверкая слова болтающейся во рту карамелькой, выговорил заядлый сладкоежка. — Всё-таки здорово, что Питер наш друг и у него такая тётка. А то держала б какую-нибудь молочную лавку, торговала бы творогом и простоквашей. Меня от этого кислого запаха с младенчества воротит.

— Иметь такого друга, как Питер, здорово, потому что он добрый и не жадный, — разъяснила Беата.

— А я разве что говорю? — согласился Николас. — Кто ещё может спереть у такой скряги, как мадам Буланже, столько вишнёвой карамели.

За беззаботной болтовнёй они не заметили, как добрели до пекарни. Перед тем, как войти, Николас застрял у самого порога. Видя его нерешительность, Беата поинтересовалась:

— Ну и чего же ты медлишь? Хочешь, чтобы я вошла первой?

— Знаешь, лучше ты зайди одна, а я обожду здесь, — ни с того-ни с сего выдал он.

— С чего бы это вдруг? Ты же сам обещал Питеру зайти за ним. Или я чего-то не знаю? -Я тебе так и не дорассказал. Понимаешь, Питер тут немного провинился перед своей тёткой.

— Ну-у, договаривай.

— Я и говорю. В общем, он протирал пыль на кухне, забрался наверх, не удержался и рухнул вместе со всей посудой на мешки с мукой.

Беата испуганно прикрыла рот ладонью. Зная суровый характер миссис Досон, она могла только догадываться о тех последствиях, которые ожидали бедного Питера. Пожизненное заключение в застенках тётушкиной пекарни — самое малое из того, что ему грозило.

— Не хотелось бы угодить под её горячую руку, — признался Николас. — Миссис Досон и без того меня недолюбливает. Считает, что я дурно влияю на её племянника. А тут, сама понимаешь, такая прекрасная возможность спустить на меня всех собак.

— Каких собак?

— Это я так, для сравнения. Ну а к тебе она всегда хорошо относилась… В общем, у тебя больше шансов его вызволить.

— И как же ты собираешься участвовать в рыцарских турнирах? Рыцарю негоже заслоняться дамой, как щитом? — шутливо поддела его Беата.

— В бою надо уметь выстраивать тактику, а лезть на рожон глупо, — выкрутился Николас.

И это было резонно, ибо, зная горячность тётки своего приятеля, подставлять свой лоб под её медный, звенящий половник совсем не хотелось, тем более в преддверие предстоящего праздника. Этот печальный опыт он усвоил для себя раз и навсегда, когда впервые, без спроса осмелился пересечь границы священного кухонного алтаря миссис Досон. Но, с другой стороны, Беата была тоже права: прятаться за её спиной выглядело, прямо скажем, недостойно гордого звания гвардейца её величества.

— Ладно, — промямлил нерешительно Николас, — пойдём вместе.

Отворив дверь, он переступил порог заведения. Внутри, как всегда, было сухо и тепло. Воздух, напитанный приторной помесью из ароматов корицы, яблок, ванили и прочих ингредиентов для приготовления вкусностей, мгновенно пробуждал зверский аппетит. Невысокий прилавок, сплошь заставленный плетёнными корзиночками со всевозможным лакомствами, притягивал детский взор, будто магнит. Чего тут только не было: пышными боками румянились сдобные булочки со сладким изюмом и щедро политые белоснежной глазурью., золотые крендельки с джемом внутри., хрустящие завитушки, посыпанные тёртым орехом., нежные пирожные со взбитыми сливками и с торчащей на верхушке вишенкой. При виде такого изобилия у обоих сладкоежек потекли слюньки и заурчало в животах. Вдохнув сладостный аромат шкворчащего на кухне земляничного джема, Беата расплылась в блаженной улыбке, а Николас с наслаждением закатил глаза — этот запах он, как опытный охотничий пёс, различил бы даже в пахучей аптеке Одри Бейли среди сотен других острых запахов. Из кухни вышла дама позднего среднего возраста, объёмной комплекции, с лицом таким же румяным, как и свежая сдоба мадам Буланже. Николас знал, что это было лучшая подруга и завсегдатай заведения Макбет Досон по имени Дороти Льюис. Неожиданно из-под прилавка показалась голова Питера и снова исчезла.

— Эти уложи сверху, — строго указывала ему дама. — А то ещё ненароком помну по дороге.

Закончив обслуживать покупательницу, Питер ухватил её корзину, накрытую крышкой, и осторожно понёс к выходу.

— Миссис Льюис, когда придёте домой, не накрывайте выпечку слишком плотно до тех пор, пока она не остынет, иначе товар отсыреет, — посоветовал Питер.

— Скажите, пожалуйста, — с умилением взирая на радеющего племянника своей давней подружки, кокетливо проговорила дама.

Она достала из сумочки кошелёк, выложила из него несколько монет на прилавок и, обращаясь к хозяйке заведения так, чтобы та наверняка расслышала, пилящим ухо голосом прокричала:

— Спасибо, дорогая! Завтра непременно загляну снова. А сегодня… — не докончив фразу, она загадочно блыснула своими влажными глазками на Питера, у которого от этого взгляда почему-то густо покраснели уши.

— Милости просим. Всегда рады видеть вас в нашем заведении, — раздался из кухни знакомый голос и вслед за ним в клубах сизого пара в торговый зал выплыла Макбет Досон. — Питер, проводи миссис Льюис. — Распорядилась она.

Питер, не замечая друзей, с корзиной в руках проскочил мимо и скрылся за дверью. Следом пронесла свой колыхающийся стан бочкообразная Дороти Льюис. Как только за ней захлопнулась входная дверь, хозяйка пекарни, очевидно, пребывающая в радушном настроении, обратилась к приятелям своего драгоценного племянника:

— А вы чего застыли в дверях, голубчики? Признаться, я ожидала вас к вечеру. Но раз уж зашли, усаживайтесь за стол. Пирог уже на подходе. Николас, не заставляй даму ждать. Поухаживай за ней.

Услыхав заветный пароль «пирог», у Николаса напряглись глаза, как у ворона при виде добычи. Не выясняя лишних подробностей, он выдвинул два тяжёлых стула из-под массивного дубового стола.

— Что с ней сегодня? — прошептал он подружке, усаживаясь рядом.

Тут звякнул колокольчик и вошёл Питер.

— Вы даже не представляете, как вовремя занырнули, — выдал он прямо с порога. — Это спасение!

— От чего? — полюбопытствовала Беата.

— От этой несносной Дороти Льюис. Похоже, вы её спугнули.

— Она, что, тоже собиралась тебя схрумкать? — с усмешкой спросил Николас.

— Уж лучше бы схрумкала. Они с тётушкой пытаются меня кое-кому сосватать.

— Кому же это? — спросила Беата с оживлённым интересом.

— Её дочери Элизабет.

— Толстушке Льюис? — изумился Николас. — Вот умора! Представляю, как бы вы смотрелись вместе.

— Тебе смешно, а они уже поговаривают о будущей свадьбе, — сконфуженно пробормотал Питер. — Ладно, вы пока располагайтесь, а я принесу чашки и тарелки. Спустя пару минут он вернулся с ворохом посуды в руках и принялся расставлять приборы напротив гостей. Среди них почему-то оказались и белоснежные чашки, которые миссис Досон разрешала доставать только по праздникам — Беата знала об этом со слов самого Питера. Вскоре появилась и сама хозяйка с вишнёвой кростатой на подносе. Расставив чашки и тарелки, племянник принял поднос из рук тётки и торжественно водрузил его на середину стола.

— Неси конфеты, именинник, а я пока спущусь в подвал за клубничным морсом, — сказала миссис Досон, доставая из-под прилавка круглую вазу, с горкой наполненную сладостями.

Питер перенёс вазу на стол, и Николас, созерцая этот волшебный ассортимент, почувствовал, как у него язык прилип к мёбу. Лицо Беаты вспыхнуло алым пожаром обжигающего стыда. Как она могла забыть? Ведь сегодня у Питера именины. «Какая же я эгоистка! — корила она себя в мыслях. — И платье переодела… И что самое ужасное, не приготовила подарок. Это всё Николас со своим турниром — заморочил мне голову. Да Клотильдины чада… Я бы непременно вспомнила… Нет! Не ищи себе оправданий. Ты сама во всём виновата». Никогда прежде с Беатой подобного не случалось. Напротив, она помнила наизусть все дни рождения своих близких и друзей и всегда спешила первой поздравить их. «Самое обидное в такой день знать, что о тебе забыли. Ведь главное не подарок, а внимание… Ладно, ещё не вечер!» — успокаивала она себя. Питер откинулся на спинку стула и уставился на блюдо с кростатой. С тех пор, как преставилась его матушка, он не любил этот день и всегда хандрил, даже несмотря на все тётушкины старания и роскошное пиршество, которое та устраивала по такому значимому поводу. Беата поднялась из-за стола и с волнением произнесла:

— С тех пор, как мы познакомились с Питером, прошло три года. И все это время он был добр ко мне. Когда я грустила, он всегда поднимал мне настроение тем, что угощал сладостями.

— Надеюсь, эта традиция сохранится, — шутейно вставил Николас.

— Которые, правда, не всегда доходили по адресу, — добавила Беата, намекая на недобросовестного курьера.

— Было дело, — потупив взор, признался Николас. — Каюсь, грешен.

— Пусть мой подарок тебе пока останется в тайне. Ведь у каждой тайны есть свой срок. Но мне кажется, что самым главным подарком является наша дружба. Я рада, что у меня есть такие друзья, как вы. Как ты, Питер.

Беата нагнулась и чмокнула именинника в щёку. Уши Питера снова зарделись, выдавая его смущение. Макбет Досон, наблюдая за этой трогательной сценой в проходе под аркой, украдкой смахнула слезинку и поставила на прилавок большой кувшин с ягодным морсом. Затёртые ежедневной тяжёлой работой трепетные чувства к единственному племяннику, похоже, снова обрели прежнюю силу, и в порыве горячей любви к сыну своей давно почившей кузины она подошла к имениннику и крепко его расцеловала в обе щеки. Бедный Питер, ненавидевший до дрожи все эти «телячьи нежности», от смущения и мальчишеского стыда перед своим закадычным другом сморщился, как сушёный инжир — мол, это не я, они сами лезут со своими мокрыми лобызаниями.

— Кажется, наступила моя очередь целовать именинника, — подтрунивая над приятелем, объявил Николас, на что Беата отозвалась весёлым смехом.

По правде сказать, миссис Досон уже давно была одинока. Всех своих близких она потеряла много лет тому назад, когда повсюду лютовала «чёрная смерть». Сама же чудом уцелела. Питер оставался единственной живой «кровиночкой» в её судьбе. Поэтому, как бы суровая тётушка ни старалась держать себя в строгости по отношению к племяннику, дороже его для Макбет Досон не было никого на всём белом свете. Было ещё одно важное обстоятельство, о котором сам Питер знал, но никому не рассказывал. А узнал он об этом совершенно случайно, когда в бессонную ночь стал невольным свидетелем тёткиного разговора с её давней подругой, Дороти Льюис. В то тяжёлое время, когда скончалась его матушка, миссис Досон была замужем. Узнав об её решении взять племянника на воспитание, муж воспротивился появлению в их доме чужого ребёнка. И тогда смелая и волевая Макбет указала на дверь своему несговорчивому супругу, о чём потом, конечно, втайне горевала. Но поступить иначе она не могла. Характер у этой стойкой женщины был прямолинейный и вспыльчивый — если уж чего не легло на душу, она выкладывала всё как есть и больше никогда этого в свою жизнь не допускала. С тех самых пор так они и жили вдвоём. Жили — не бедствовали, занимались огородом, разводили гусей-уток, заново обустроили заброшенную пекарню, и вскоре свежий хлеб и ароматные сладости «мадам Буланже» прославились на весь Валенсбург и далеко за его пределами. В повседневной круговерти хозяйка знаменитой пекарни валилась с ног от усталости, да и у Питера хлопот хватало. И хотя это беспокойное хозяйство изрядно поднадоело томящейся мальчишеской душе, всё же огорчать тётушку было не в его правилах. По этой причине Питер безропотно исполнял все наказы своей неутомимой попечительницы. И делал он это вовсе не из боязни быть наказанным за ослушание, как ошибочно считал Николас. Просто Питер любил и жалел свою родную тётку не меньше, чем она свою «кровиночку». К тому же чувство вины не давало ему покоя: ведь это из-за него Макбет Досон осталась одна, без хозяина в доме.

— Питер! — обратилась тётка к племяннику, скрадывая свой ранимый темперамент за резким командным тоном. — По такому торжественному случаю ты мог бы сегодня надеть свою праздничную сорочку с жабо, которую тебе подарила…

— Тётушка, — тут же перебил её Питер, — я никогда в жизни не напялю на себя это мерзкое жабо. Хотите, чтобы вашего племянника арлекином прозвали? Я прекрасно себя чувствую и в этой рубашке.

— Ну хорошо-хорошо, угомонись, — попыталась она успокоить вспыхнувшего именинника. — Прими-ка кувшин, а я присмотрю за коржами.

Хозяйка подала племяннику кувшин с ягодным морсом и удалилась на кухню. Питер, разливая по чашкам прохладный бордовый напиток, вполголоса сообщил:

— Тётушка по случаю надумала праздничный торт испечь. Так что к вечеру будет настоящее угощение.

— Здорово! — возликовал Николас, потирая ладони. — Я тоже приготовил для тебя сюрприз. Только покажу его чуть позже.

— Вы не обидитесь, если я скажу, что лучший подарок для меня — долгожданный выходной, — произнёс Питер, усаживаясь за стол на своё почётное место именинника. -Как славно получилось, — обрадованно молвила Беата. — Я ведь тоже сегодня свободна.

— А я всегда свободен, — беззаботно откинувшись на спинку стула, самодовольно заявил Николас.

— Итак, какой на сегодня план действий? — поинтересовался у друзей Питер.

— Николас зовёт нас городскую площадь, посмотреть на подготовку к рыцарскому турниру, — ответила Беата.

— А может, мы отправимся на наше место? — предложил виновник торжества. — Мы уже давно там не собирались.

— Слово именинника — закон! — охотно разделила его идею Беата.

— Да нет же! Вы не поняли, — настаивал на своём Николас. — Я хочу вам кое-что показать. Это и есть мой сюрприз.

— Извини, Николас, есть одна небольшая сложность во всём этом, — вдруг призналась Беата.

— Какая ещё сложность?

— Дело в том, что вчера я договорилась о встрече с Мартином… ну сыном нового портного, о котором я тебе рассказывала. Он попросил показать ему наши места, и я пообещала.

— М-м-м… — задумчиво промычал Николас. — А что, если мы захватим с собой твоего приятеля, и он доставит нас на своём тарантасе прямо на площадь. Всё лучше, чем пешкодралом туда плестись с набитым животом. Отличный повод познакомиться. Ты ведь хотела этого. Правда, придётся потом его тортом угощать…

— Не переживай, — успокоил приятеля Питер, — торта хватит на всех. — И он руками описал в воздухе окружность, намекая на размеры праздничного угощения.

— Ого! — удивился Николас. — Вот это тортище!

— А откуда к нам приехал этот портной? — спросил у Беаты Питер.

— Мартин рассказывал, что до того, как приехать в Валенсбург, их семья вела кочевую жизнь, часто переезжала с места на место. Думаю, у него в запасе очень много интересных историй. А ещё у него меткий глаз и золотые руки.

— Подумаешь, сшил какую-то тряпку, — снова дал волю своей необоснованной неприязни Николас. — Видели бы вы меч, который я выстрогал из дерева.

Судя по всему, он воспринял слова подружки, как давешний упрёк в свой адрес, ведь Беата уже не единожды высказывала Флетчеру младшему, что пора бы перестать фантазировать и выбрать себе, наконец, занятие по душе.

— Смотрите! — вдруг воскликнул Питер, указывая пальцем под стол.

— Что там? — спросил Николас и нырнул головой под скатерть.

Беата настороженно посмотрела на приятеля.

— Тут никого нет, — прозвучал из-под стола недоумевающий голос Николаса.

— Между вами снова чёрная кошка пробежала, — пошутил Питер, перекладывая кусок ягодного пирога на тарелку Беаты. — Не хватало ещё, чтобы вы в мой день рождения поссорились. Между прочим, пирог остывает.

— Пожалуй, ты прав, — откликнулся Николас, вылезая из-под стола. — Когда мой рот набит вкуснятиной, всяким ерундам из него уже не выбраться.

— Значит, набивай свой рот поскорее, — посоветовала ему Беата, — только не подавись. -И поосторожнее с зубами, — предостерёг Питер. — А то получится, как в прошлый раз. Случайной вишнёвой косточкой отломить половину зуба — это ж надо умудриться.

— Это потому, что у меня челюсти, как охотничий капкан. Что в них попадает, уже никому не вырвать, — с гордостью подметил Николас, оттянув пальцем свою нижнюю губу: справа, в нестройном зубном ряду торчал острый осколок сломанного коренного резца.

— Похож на змеиный, — морщась, сравнила Беата.

— Не на змеиный, а на драконий, — поправил подружку Николас.

— Какая разница. Главное, чтоб не болел, — подытожил Питер и с аппетитом откусил кусок пирога.

Друзья с наслаждением налегли на угощение. Расправившись с пирогом и запив его прохладным морсом, они живо опустошили вазочку с пирожными и конфетами. Всё это время за столом не смолкали хруст и смачное чавканье. Наевшись досыта, они решили взять передышку. Мало-помалу между приятелями затеялся оживлённый разговор. Питер и Николас дотошно расспрашивали Беату обо всех подробностях пребывания Королевы в замке. Питера интересовало всё до мелочей — сказывался хронический недостаток событий в его пресной и однообразной жизни. Да и сама хозяйка, миссис Досон, привыкшая узнавать о жизни в городе со слов покупателей, не выходя из-за прилавка, незаметно пристроилась на табурете под аркой и с любопытством вслушивалась в несмолкаемую ребячью трескотню. Вскоре количество съеденного сладкого дало свои плоды и шумный разговор сменила вялая зевота.

— Что-то меня в сон потянуло, — тяжело дыша, выдавил из себя Николас.

Его надутый живот, обтянутый серой льняной рубахой, выпирал из-под стола, словно огромный, перезрелый гриб-дождевик, который, если по нему ударить ладошами, лопнет дымным хлопком, испуская облачко зеленоватого праха. Беата сладко зевнула, подперев щёку сжатым кулачком. Непроизвольно подхватив эту заразительную повадку, широко растянули свои рты в затяжном зевке Николас и Питер.

— Что-то уже идти никуда не хочется, — лениво пробормотал Николас.

— А как же твой сюрприз? — напомнила Беата.

— А… да… сюрприз… — нехотя отозвался он. — Приподнимите меня со стула. Мне кажется, я к нему прирос.

— Нет уж, — возразила Беата, — поднимайся сам. На тебя надави ненароком, ты возьмёшь да и лопнешь. Не вешай на нас с Питером вину за своё обжорство.

Друзья выбрались из-за стола и медленно, вперевалку направились к выходу. На штанах Николаса топорщились карманы, доверху набитые конфетами.

— Всё равно ведь это было для нас, — ответил он на придирчивый взгляд Беаты. — День впереди длинный, пригодятся.

— И как в тебя всё это влезает, ума не приложу. — Пожала она плечами.

— Для меня самого это загадка, — сказал Николас и громко икнул.

Из кухни показалась миссис Досон.

— Спасибо за угощение, — поблагодарила её Беата. — Всё было очень вкусно.

— Так вкусно, что мы, кажется, опустошили все ваши запасы, — прибавил Николас.

— Чтобы опустошить мои запасы, тут потребуется дюжина таких, как вы, — добродушно отозвалась хозяйка.

— Или трое таких, как Николас, — подчеркнула Беата, шутливо погладив приятеля по надутому, круглому животику.

— Тётушка, я прогуляюсь с друзьями? — спросил разрешения Питер.

— Только не задерживайся допоздна. Не забывай про праздничный торт и нашу гостью, — напомнила племяннику миссис Досон.

— Какую гостью? — насторожился Питер.

— Элизабет Льюис вспомнила, что у тебя сегодня именины и решила зайти поздравить. -Я вас умоляю, тётушка, скажите ей, что я слёг с лихорадкой или уехал в мёртвый лес на чёртову ярмарку, — взмолился «новорожденный».

— Значит, у тебя сегодня ко всему вдобавок ещё и смотрины, — кольнул ранимого приятеля Николас.

— Ну вот, уже началось, — с досадой произнёс Питер, глядя на улыбавшуюся тётушку, и от этой замысловатой улыбки ему сделалось совсем тошно.

Николас хорошо знал, о ком идёт речь, потому и подтрунивал от души над приятелем. Все в городе знали эту неразлучную парочку по фамилии Льюис: мать и походившую на неё, как две капли воды, дочь. Младшую Льюис звали Элизабет. Уже в столь ранние годы талия девочки заметно округлилась, за что она получила среди уличной детворы обидное прозвище «Перина». Жили они на те средства, что достались им от главы семейства, ныне покойного мистера Льюиса, когда-то державшего кожевенную мануфактуру. Сама миссис Льюис деловой хваткой не обладала, потому очень скоро была вынуждена продать дело своего мужа. Жить вдова привыкла с размахом и несмотря на то, что средства стремительно таяли, она продолжала баловать свою деточку бесконечными нарядами и покупкой сладостей, от которых талия малолетней барышни, понятно, не становилась уже. Случалось, что во время пеших прогулок дворовая ребятня наперебой дразнила Элизабет, поэтому она была нелюдима, никуда не выходила и ни с кем не дружила. А если куда и отправлялась, то непременно в сопровождении своей матушки. Питер знал об этом и втайне жалел её. Когда парочка заглядывала в заведение миссис Досон, он старался быть обходительным и вежливым в разговоре с Элизабет. Пожалуй, он один в городе. С тех самых пор Дороти Льюис начала воспринимать внимание Питера к своей дочери как-то иначе и их визиты в пекарню заметно участились. Кроме того, от родной тётушки посыпались полупрозрачные намёки, всякий раз сопровождаемые лукавым подмигиванием и загадочной улыбкой. Видя такой напор со стороны женского лагеря, Питер начал откровенно стыдиться этого знакомства и избегать назойливых встреч с Элизабет.

— Тётушка, вы как-то спросили меня, что бы я хотел получить в подарок на свои именины. Не рассказывайте ей обо мне ничего! Хотя бы в этот день. Это и будет ваш самый дорогой подарок, — раздражённо высказался Питер.

Возможно, это прозвучало слишком резко, потому что улыбку с лица Макбет Досон, как сквозным ветром, сдуло. Даже Николас уловил, что его закадычный приятель сильно не в духе от всей этой истории и решил, что на сегодня, пожалуй, достаточно. Нарастающий с каждой новой фразой конфликт предотвратил дверной колокольчик, который возвестил о новом посетителе. В заведение вошёл высокий, широкоплечий мужчина в длинном, полинявшем плаще, что было довольно странно, учитывая жаркую июльскую погоду. Левой рукой он опирался на тонкую сучковатую жердь. Впечатление незнакомец производил диковатое. Худой овал его лица зарос густой, неровной щетиной, а на впалых щеках отпечатались болезненные серые тени. Постриженные на морской манер бакенбарды спускались до самого края остро очерченных скул. Из-под старой, затасканной шляпы с широкими полями наружу выбивались тёмные с проседью, длинные волосы, собранные сзади в хвост. Высокие сапоги его напоминали капитанские ботфорты с отвёрнутым голенищем чуть ниже колен и сильно стоптанными каблуками. Глядя на измождённый вид этого человека, миссис Досон с уверенностью про себя заключила, что он бродяга и что путь его лежит издалека. Мужчина приветливо снял с головы шляпу и улыбнулся во весь рот, обнажив закопчённые зубы.

— Бог в помощь тому, кто трудится в этом славном заведении, — проговорил он прокуренным, сиплым басом.

— Благодарю, вас, — ни с того-ни с сего раскрасневшись, застенчиво произнесла хозяйка. — Чем могу быть вам полезна?

— Я впервые в этом городе. Хотелось бы узнать, где усталому путнику можно утолить жажду с дороги.

— Простите, не знаю, как к вам обращаться, мистер… — сказала Макбет, в смущении оглаживая свой фартук.

— Зовите меня сеньор Кортес, — ответил странник с алчущим блеском в глазах.

Он держался уверенно и немного отстранённо.

— Сеньор Кортес, я могла бы предложить вам прохладный ягодный морс, но, чаю, вас мучит иная жажда. Мой племянник Питер и его друзья сейчас отправляются на городскую площадь. Если вам будет угодно, они могут проводить вас. По пути вам встретится таверна. Там вы и найдёте то, что ищете.

— Это было бы великолепно. Благодарю вас, очаровательная хозяйка.

Пышные щёки миссис Досон снова заалели, охваченные жаром кокетливого смущения.

— А я благодарю вас за комплимент. Примите от меня в подарок это. — И миссис Досон кинула посетителю румяную булочку. — За счёт заведения.

Кортес, закрыв глаза, жадно втянул ноздрями аромат сдобы и так же хрипло пробасил:

— Что может быть прекраснее запаха свежеиспечённого хлеба? Так может пахнуть только в одном месте — у домашнего очага.

— Красиво, сказано, сеньор, — ответила Макбет.

Она явно заискивала перед незнакомцем. Питер, конечно же, сразу подметил эдакую странность в поведении тётки, давно позабывшей о мужском внимании.

— Ну что, господа матросы. — Посетитель повернулся ко всей честной компании, не сводившей с него глаз. — Вам штурвал в руки. Ведите старое судно в пристань затонувших кораблей.

На выходе из пекарни приметливый Николас успел разглядеть на руке странника татуировку в виде корабельного якоря, который опутывала то ли морская гидра, то ли русалка. На его ременной железной пряхе красовался потемневший компас с указанием четырех сторон света. Эти знаки указывали на то, что их загадочный попутчик принадлежал к племени мореходов. Так же он обратил внимание, что рослый господин слегка прихрамывает на левую ногу — по-видимому, для этого ему и понадобилась самодельная трость. «Интересно, кто он, — размышлял про себя Николас. — На рыбака точно не похож. На рядового матроса тоже. Может, он служил боцманом на королевском флоте? Или…» Его догадки прервал хриплый голос незнакомца:

— Скажи-ка мне, сынок, что за суета царит в вашем городишке? Я повидал много провинциальных захолустий и везде жизнь течёт одинаково скучно.

— Как, разве вы не знаете? — изобразил удивление Николас. — Наш Валенсбург почтила своим визитом сама Королева. Она сейчас гостит в замке Каймангрот. По приказу её величества на главной площади вовсю трудятся плотники и лесорубы.

— И что же они готовят — эшафот? Не успела прикатить и уже раздаёт королевские милости? — сказав это, сеньор Кортес криво усмехнулся.

— Нет. Они строят арену. Завтра состоится рыцарский турнир в честь её прибытия, — пояснил Питер.

— Сеньор Кортес, позвольте задать вам один вопрос? — снова заговорил с попутчиком любопытный Николас. — Вы пришли к нам издалека?

— Нет, — угрюмо ответил незнакомец. — Это место ещё дальше.

— Вы служили на флоте?

— С чего ты взял?

— У вас якорь на руке и пряха на ремне морская.

— У тебя зоркий глаз, малец, как у заправского юнги. Я когда-то тоже был таким. Теперь уж зрение не то.

— А в каком чине вы служили?

— Начинал я с самого младшего чина на судне — юнги. Потом был старшим матросом, боцманом, старпомом. Так с годами дорос до капитана.

— Капитана?! — с неподдельным восхищением произнёс Питер.

— Что, не похож? — спросил попутчик.

— И что вас привело в наш город? — продолжал допытываться дотошный Николас.

— У тебя слишком много вопросов в голове, — грубо оборвал почти завязавшийся разговор Кортес.

— Простите, сеньор, — извинился хитрец Николас, решив поменять тактику. — Просто не могу понять, чем так привлекает наш город путешественников. Вот и Королева заглянула. А уж она-то точно не заблудилась.

— Ваше захолустье ничем не хуже тех мест, где мне довелось побывать, — ответил капитан. — Если в самом захудалом, провонявшем рыбой портовом городишке есть заведение, где продают настоящий карибский ром, он заслуживает право на существование. На кой чёрт нужен город, где нет приличной выпивки!

Они подошли к одноэтажному, каменному строению, у входа в которое висела потрескавшаяся деревянная вывеска с изображением двух рачков, скрестивших клешни, а под ними пенилась пузатая кружка. Снизу, под забавной картинкой едва просматривалась полинявшая с годами надпись «Таверна Дно». В своё время завсегдатаями этого заведения были рыбаки, которые после удачного улова частенько захаживали в полутёмный, тесный полуподвал, где вечерами с круглой сцены звучала задорная музыка и подавалось к столу свежесваренное пиво с глазастыми раками, выловленными со дна Седого озера. Потому-то хозяин применил эдакую коммерческую хитрость и назвал свою таверну «Дно», на которое промысловый люд погружался охотно и до полного порой утонутия. Из полуоткрытой двери наружу доносился басовитый, хмельной гул, вперемежку с надрывными напевами.

— Таверна… Как? — пытаясь прочитать вывеску, сморщил лицо капитан.

— «Дно», — пояснил Николас. — Её так назвали в честь нашего озера. Там всегда водились вот такенные раки. — Добавил он и располовинил ребром ладони свою правую руку.

— Ну и горазд же ты заливать, братец, — ухмыльнулся сеньор Кортес. — Такими бывают только лангусты, те, что обитают в тёплых морях. А теперь, что же, не водятся?

— Не знаю. Приказом бургомистра рыбная и всякая другая ловля на озере запрещена.

Дверь в таверну распахнулась и на улицу вывалился взъерошенный гуляка в изрядном подпитии.

— Чаю, на судне беспорядок, коли команда вензеля ногами выкручивает, — заметил капитан, и на лице его засияла располагающая улыбка, какая бывает у всякого, кто окунулся в родную стихию. Он как-то сразу ободрился, повеселел, а в глазах его забегали озорные огоньки. — Горе тому кораблю, где забыли о капитане. Честь имею, господа! — приподняв шляпу, простился со своими провожатыми Кортес и исчез за дверью таверны.

Николас проводил капитана восторженным взглядом.

— Вы тоже это почуяли? — обратился он к друзьям.

— Что? — спросил Питер.

— От него будто морским ветром повеяло. Вот бы стать таким, как он. Бороздить безбрежные моря и океаны, заходить на своём судне в бухты и гавани. Поднимать на мачте флаг и салютовать из пушек…

— А как же королевская гвардия и рыцарские турниры? — припомнила ему Беата недавний разговор. — Её величество не перенесёт такой потери.

— Да что гвардейцы: всё время на привязи, как сторожевые псы, — отмахнулся рукой Николас и мечтательно добавил: — А тут вольный ветер, пенистые волны, солёные брызги и крики чаек над палубой.

В эту же самую минуту прислонившийся к стене выпивоха попытался выдавить из себя слова какой-то песни, но вместо этого вышло смешное кряканье.

— А вот и крики чаек, — сказала Беата.

— Да-а, — протянул Питер, — бедолагу штормит. Пора двигать отсюда, а то как бы из него солёные брызги не полетели.

И друзья зашагали дальше по направлению к городской площади.

— И всё равно, это здорово! — ещё находясь под впечатлением от встречи с капитаном, сказал Николас и вдохнул полной грудью нагретый городской воздух. — Вы же знаете, как я люблю ветер.

— Знаем, — ответила Беата. — Поэтому тебе матушка так часто в аптеке настойки покупает.

— А как на ветру парят мои голуби! — погрузившись в свои возвышенные грёзы и не слыша подколов подружки, созерцал в небе бесплотные призраки своих пернатых питомцев Николас. — А мои воздушные змеи, будто огнедышащие драконы с разноцветными крыльями и длиннющими хвостами. Там высоко они свободны.

— Николас, не забывай, что они тоже привязаны к твоей верёвочке, — приземлила размечтавшегося приятеля Беата.

— Я вам вот, что скажу, — вмешался в разговор Питер, — у меня сегодня выходной день, и я не хочу провести его, мечтая о дальних странствиях. У меня и так вся жизнь в мечтаниях проходит. А завтра опять с утра на кухне горбатиться. Да ещё потом на площади торговать — тёткина затея. «Народу будет много, это сулит хороший барыш. Храни Бог Королеву за то, что послала нам такой благословенный день!» — передразнил он миссис Досон. — Так что мне не видать турнира, как своих ушей.

— Не горюй, дружище, — подбодрил товарища неунывающий Николас, привычно хлопнув его по плечу. — Что-нибудь придумаем! Я мастер на выдумки.

Городская площадь была уже совсем близко. Оттуда доносились глухие удары топоров и молотков. Нанятые градоначальником плотники мастерили смотровые места — длинные скамьи в четыре яруса, собирая их из брёвен и струганных досок, которые подвозили на подводах лесорубы. Николас уже издали разглядел коренастую фигуру своего отца, который, сидя верхом на бревне, лихо орудовал топором, снимая с него ровным слоем смолистую кору. У здания ратуши возвышалась деревянная трибуна с ограждением на верхней площадке.

— Видите то сооружение, — указал на неё Николас друзьям. — Нам туда.

Обогнув площадь по краю, они подошли к ратуше. Николас погладил ладонью отструганные, плотно сколоченные доски задней стенки трибуны и с гордостью сообщил:

— Это мой отец построил! Видите, шляпки гвоздей торчат наискосок — это для лучшего скрепления. Так только он умеет. — Осмотревшись по сторонам, Флетчер младший кивнул на широкую доску, помеченную нацарапанным крестиком. — Вот она, наша волшебная дверца. — Затем аккуратно отклонил её в сторону, показав друзьям потайной лаз.

— Это и есть твой сюрприз? — спросила Беата.

— Да-а, — самодовольно ответил Николас, — это наша смотровая ложа. Отсюда мы будем наблюдать за турниром, как самые настоящие короли. Вся площадь, как на ладони! Я проверял. Полезли.

Николас первым стал протискиваться сквозь щель, но неожиданно застрял посередине.

— Странно, — прокряхтел он. — Вчера вечером свободно пролазил.

— Вчера в твоём животе не плескался клубничный морс с вишнёвым пирогом, — сказала Беата. — И что теперь будем делать?

— Может, позвать кого-нибудь на помощь, чтобы разобрали доски, — предложил Питер.

— Не вздумай, — натужно прохрипел Николас, упрямо пытаясь пропихнуть свой раздутый живот сквозь отверстие. — Если узнают, заколотят проход. Я вчера, когда помогал отцу, специально оставил эту доску неприбитой.

— Тогда тебя придётся тянуть назад или проталкивать внутрь, — предупредил его Питер. — Выбирай.

— Если мы его протолкнём, то обратно он уже не вылезет, — справедливо заметила Беата. — По крайней мере, до тех пор, пока снова не похудеет.

— Значит, остаётся тащить его на себя. Другого выхода нет. Ты готов, Николас? — спросил Питер.

— Сейчас, только выдохну, — ответил тот и, выдув со свистом весь воздух, что был у него в лёгких, просипел. — Тащите!

Питер и Беата ухватились покрепче за его запястье и что есть силы потянули на себя. Николас вылетел наружу, как пробка из бутылки, и повалил собой обоих спасателей наземь.

— Скажи на милость, — недоумевал он, разглядывая щель.

Друзья молча поднялись на ноги и отряхнулись. Беата, смахивая остатки пыли со спины Питера, на которого пришлась вся тяжесть падения, заботливо поинтересовалась у него:

— Как ты себя чувствуешь?

— Пришибленно, — ответил тот. — Я ещё не успел отойти от мешков с мукой, а тут опять…

— Между прочим, ты так и не рассказал, чем всё закончилось, — напомнил ему Николас про давешнюю историю.

— Да всё обошлось. Когда тётка узнала, с какой высоты я грохнулся и чем меня придавило, она так испугалась, что, вместо оплеух и причитаний, наоборот, со слезами расцеловала. Не поймёшь этих женщин.

— А тут и понимать нечего, — сказала Беата. — Любит она тебя, потому и опасается, как бы с тобой чего не вышло.

— А тебе, Беата, ничего не отдавил этот «кувшин с морсом»? — спросил Питер.

— Да, вроде как, цела, — ощупывая себя, ответила она. — Но мне больше повезло, чем тебе. На меня рухнул только он, а на тебя завалились мы оба.

— Вот и отлично, — заключил Николас. — Значит, вас обоих подо мной сплющило и теперь вы просквозите через эту щель, как голубиные пёрышки.

Беата подошла к лазейке и легко пробралась сквозь неё в чрево трибуны.

— Теперь твоя очередь, Питер. Давай, не дрейфь, — подбодрил именинника Николас.

— Ну не знаю, — засомневался тот, топчась на месте.

— Что опять не так? — негодующе спросил его Николас. — Ты отличаешься от Беаты только ростом. Поэтому сначала просунь голову, а всё остальное подтянется.

— Думаешь, надо?

Николас, призывая на помощь терпение, закатил зрачки под веки, уткнул кулаки в бока и согласно качнул головой, но товарищ, несмотря на это молчаливое увещевание, так и не отважился переступить черту.

— Послушай, — видя колебания друга, сказал он. — Я этот лаз готовил, можно сказать, лично для вас. Не понимаю, чего ты артачишься. Беата уже там.

— Не обижайся, Николас. Я знаю, ты хотел, как лучше. Как бы тебе объяснить… Дело в том, что у меня боязнь тесных и запертых комнат. Поэтому у тётушки нет дверей на кухню.

— Чего-чего? — Николас смерил приятеля недоверчивым взглядом.

— Помнишь нашего лекаря? Когда тётушка пыталась расспросить его об этом, он сказал, что, оказывается, такое часто встречается, и даже назвал эту боязнь каким-то труднопроизносимым словом… Не помню, каким. Такой страх встречается и у взрослых.

— Тогда зажмурь глаза, — посоветовал Николас.

— Ну что ты к нему привязался! — вступилась за Питера Беата. — Это его дело, лезть сюда или нет.

— Вы не по-ни-ма-ете! — израсходовав остатки терпения, выговорил по слогам Николас. — Завтра тут соберётся половина города. Охрана оцепит площадь. Нас и близко не подпустят к трибуне. Хотите пропустить такое событие? Я — нет!

— Ты, что, предлагаешь заночевать здесь? — удивлённо спросила Беата.

— А почему бы и нет. Я уже и соломы натаскал на всякий случай. Флягу с водой попрошу у отца.

— Ты же слышал, завтра тётка отправляет меня сюда торговать. Вот, что я ей скажу? — озадачил товарища Питер.

— Скажешь, как есть. Что хочешь увидеть состязание. Будь мужчиной.

— Эй, вы там! — вдруг раздался сердитый голос сверху. — Вы чего здесь слоняетесь? А ну, марш отсюдова!

Все трое одновременно задрали головы и увидели, что с балкона ратуши на них взирает упакованный в доспехи стражник.

— Ну вот, докочевряжились, — с досадой проворчал Николас. — Теперь точно лаз заколотят. Ещё и охранника приставят. Всё прахом. — Он в отчаянии махнул рукой и, понуро свесив голову, побрёл в ту сторону, где, не помня себя, колошматили молотками и топорами плотницких дел мастера.

Питер и Беата молча переглянулись и двинули следом за своим предводителем.

— Паршиво получилось, — тихо сказал Питер. — Он ведь для нас старался.

— Николас иногда бывает очень упрямым и часто старается осчастливить помимо желания, — разъяснила Беата. — И каждый раз это заканчивается одинаково.

Они пересекли площадь и подошли к тому месту, где в поте лица высекали древесную стружку плотники и лесорубы. Кто-то перекатывал брёвна, а кто-то тесал их топором. Двое елозили двуручной пилой, располовинивая на козлах объёмный ствол неподатливой лиственницы. Отец Николаса был занят тем, что собирал заготовленный брус в прочную четырёхъярусную конструкцию, которая должна была стать опорой для сидячих мест. Завидев сына в сопровождении друзей, Генри Флетчер прервал работу и воткнул топор в стойку.

— С наступающим праздником вас, жители славного города Валенсбург! — бодро поприветствовал он невесёлую компанию, смахивая с волос стружку. — Позвольте спросить, отчего это у вас такие кислые лица?

Беата и Питер угрюмо поздоровались. Николас, не сказав ни слова, присел рядом с отцом. Флетчер старший положил руку на плечо сыну и притянул его к себе.

— Что стряслось? Никак поссорились? — полюбопытствовал он. — Беата, ну хоть ты расскажи.

Но не успела она и рта открыть, как вдруг, откуда ни возьмись, в сплетении бревенчатых подпорок возникла нелепая инсталляция из бряцающих рыцарских доспехов. Кряхтя и чертыхаясь, стражник в болтающемся на голове металлическом шлеме, походящем на перевёрнутое колодезное ведро с крестовидной прорезью посередине, предстал во всей красе очам хохочущих лесорубов и трёх напуганных друзей.

ГЛАВА 5. День рождения Питера

— Ух! Догнал-таки! — опираясь железными перчатками о латные наколенники и шумно дыша, будто вол на пашне, прогудел в «ведро» запыхавшийся стражник. — Недаром говорят, что на ловца и зверь бежит.

— Это ты-то ловец?! — высмеял его плотник, сидевший верхом на деревянной балке и виртуозно орудовавший топориком.

— Да ты за кем гнался-то, отец? — спросил у стражника Генри Флетчер.

Латник скинул с головы свой жбан и смачно сплюнул под ноги.

— Брутус?! — не веря собственным глазам, воскликнул Николас.

Дед Брутус был в городе личностью известной. Когда-то он входил в артель лесорубов и был там на хорошем счету. Но с годами топор перестал подчиняться его мозолистым, натруженным рукам или, наоборот, руки перестали слушаться тяжёлого топора, одним словом, ему пришлось оставить своё любимое, отточенное годами кропотливой работы ремесло. Отсиживаться дома и дожидаться смерти старику было тоскливо, и он напросился назад, в родную артель, кашеваром. Из уважения и понимания того, что каждый когда-нибудь превратится в старика Брутуса, лесорубы снова приняли его в свою общину сторожить лесное хозяйство, собирать хворост и готовить трапезу. С тех самых пор старик безотлучно торчал на лесосеке. Несмотря на преклонные лета, он приносил немалую пользу тем, что выполнял множество мелкой, но хлопотной работы: точил топоры, чинил прохудившуюся обувь, вязал верёвки. Вот и теперь, когда половину всех артельщиков созвали на площадь, трудолюбивый дед Брутус не остался без дела. Кто-то забавы ради предложил облачить старика в рыцарские доспехи и поставить в дозор, дабы некоторые предприимчивые горожане по недогляду лесорубов не таскали из обоза свезённые к городской ратуши доски и гвозди.

— Ну и напугал же ты нас, — как-то сразу повеселел Николас. — А я смотрю, что за говорящее ведро из-под бревна выползает. Думал, от сладкого видения начались.

— Вид у тебя в этом клёпаном котелке и впрямь устрашающий, — подшучивая над стариком, согласился сидевший рядом отец.

— А, что?! — прошепелявил Брутус, обнажая сильно поредевший рот. — Я, может быть, завтра ишо и на турнир запишусь.

— Вот была бы потеха! — покатился со смеху Николас. — Может, одолжить тебе свой деревянный меч?

— А на кой мне твой деревянный. У меня и свой есть, настоящий, — плутовато сузив один глаз, неожиданно выдал старик. — Правда, подзаржавел немного, затупился. Но ежели почистить и как следует наточить, хоть завтрева в бой. Да и топорик руки ещё не разучились держать.

— Откуда у тебя свой меч? — усмехнувшись, спросил тот же плотник на бревне. — Опять ты сочиняешь, Брутус. С половником ты хорошо управляешься, спору нет, и кулеш твой знатный.

— Что есть, то есть, отец, — подтвердил Флетчер старший. — Твой пшеничный кулеш голод утоляет, силу прибавляет, да тоску разгоняет.

— А где, по-вашему, я научился готовить такой кулеш? — по-прежнему лукаво щурясь, обратился к лесорубам старик.

— И где же? — заинтересовался Николас.

Позвякивая тугими латами, Брутус уселся рядом на бревно и глубоко выдохнул. От него сильно разило луковой похлёбкой. Старый лесоруб уставился своими выцветшими от времени глазами в далёкий, размытый мираж прошлого, будто пытаясь высмотреть там что-то очень важное для себя, почти позабытое, почти стёртое. Все, кто трудился в артели, знали эту верную примету: так обычно дед Брутус начинал очередное повествование о своей долгой и богатой на события жизни.

— Нонче в сон клонит, — проговорил он тихо. — Вот сейчас еле поспел за вами. А бывали времена, когда я в дозоре эти доспехи по целым дням на себе таскал и ничего: ноги держали — руки не дрожали. Было это давно, когда король Сигизмунд Непобедимый, тот, что приходится прадедом нашей Клотильде, решил воевать Короля Карла Великолепного, правителя Висконтии, который тоже имел к нему дальнее родство… Сейчас толком и не вспомню, из-за чего сыр-бор начался. Они всегда чего-то поделить не могли. Объявил, стало быть, наш управитель по всему королевству набор в свою гвардию. Прибыл глашатай, с важным видом зачитал указ, в котором всех юношей старше восемнадцати лет призывали на военную службу. Имелся у меня в ту пору дружок закадычный, звали его Малкольм Маклауд, и были мы с ним неразлучны, как два пальчика на одной руке. Потому и записались вместе в гвардию его величества. Собрали меня в дальнюю дорогу родители: матушка поплакала, отец подпоясал — и на рассвете я, мой товарищ и ещё несколько таких же парней выдвинулись в путь, к месту сбора. Шли мы весело, с шутками да песнями. Спали, где придётся: когда кто на постой пустит, когда в стог сена зароемся, а случалось и под открытым небом у костра ночь коротали. Как сейчас помню, время было осеннее и по вечерам уже становилось прохладно. Так и добрались мы до столицы, куда уже со всех окраин стекались такие же молодые олухи в надежде поскорее нацепить на себя красивую форму и получить в руки смертоносное оружие: мечи, луки, копья да боевые топоры. Зачислили нас с приятелем в один гвардейский полк. Роста мы были высокого, телосложения крепкого, потому и место наше было в первых рядах, чем мы особенно гордились. Никто толком не задавался вопросом, куда и зачем нас гонят. Всем отчаянно хотелось сражаться, побеждать неведомого врага, получать боевые награды. Каждый в душе мечтал прослыть отважным героем в глазах своих земляков, заслужить почёт и уважение. И не было никого, кто бы усомнился в разумности происходящего. Наивным глупцам тогда казалось, что они несокрушимы, и я сдуру тешился этой хвастливой придумкой. Но в первом же бою от моего самохвальства не осталось и следа. Враг потеснил наши ряды и рассеял на мелкие группы, а затем, окружив, стал добивать по отдельности. Противник оказался хитёр и умён. Лицом к лицу на поле битвы столкнулись коварная стратегия и дурная храбрость. Наш отряд числом около дюжины отрезали и пытались захватить в кольцо, чтобы пленить. Но, по счастью, рядом рос густой лиственный лес, где конница не могла свободно передвигаться. Помощи ждать было неоткуда, поэтому винтенар принял решение отступить вглубь той непролазной чащи. Пока лучники прикрывали наш отход, мне свезло укрыться от врага в зарослях орешника. Когда всё стихло, я решил, что настало время разыскать уцелевших, и сразу же поплатился за свою опрометчивость. Мне бы затихариться и дожаться темноты, но кто ж наперёд ведает, что кому назначено. Едва я высунулся из кустов, чтобы осмотреться, как тут же мою правую ногу пронзила стрела. Подкосила меня вражья заноза, будто колосок на ветру, и пополз я змейкой сквозь заросли. Помню только, как от дикой боли глаза мои заливали слёзы. Мне пришлось сломать стрелу, потому что она цеплялась за ветки и мешала ползти дальше. Я понимал, что всадники, скорее всего, спешились и выдвинулись нас преследовать. Отовсюду раздавались вражеские голоса. Они перекликались между собой, когда кого-то настигали. Почти лишившись сил, я дополз до крутого оврага и скатился по его откосу вниз. Там, в устье, почти у самого дна, имелась вымоина, в которой я надеялся спрятаться, но не успел. В ту же минуту на меня сверху посыпалась комьями земля. Решив, что это враг, я ухватился покрепче за рукоять меча, чтобы принять последний бой, хотя сил поднять его у меня уже не оставалось. Какой-то воин спрыгнул с вершины и съехал на спине по обрывистому склону. На моё личное счастье, им оказался Малкольм Маклауд. Глаза у бедняги были полны страха, а ноздри раздувались, как у загнанного коня. С каждой секундой голоса сверху становились всё ближе — враги искали нас. Я показал своему приятелю раненную ногу, но он молча перешагнул через меня, пытаясь сбежать. Тогда я ухватился за голенище его сапога и стал умолять, чтобы он не бросал меня на погибель. Даже если бы враг не настиг меня, выбраться из такого леса одному, да ещё с повреждённой ногой, не было никакой возможности. Малкольм старался высвободиться, но я по-прежнему не разжимал кулаки и тогда, обезумев от ярости, он несколько раз ударил меня по лицу… Что мне оставалось делать? — я отпустил его. Товарищ мой тут же нырнул в кусты и исчез. Ударив меня по лицу, он всего лишь рассёк мою нижнюю губу, но удар в сердце был такой силы, что, признаюсь вам, в тот момент я не смог сдержать слёз. Помню только, как в отчаянии уткнулся лицом в сырую листву, понимая, что вот-вот враг нагонит меня. Но не это саднило в душе. Лучший друг, с которым мы обещались прикрывать друг друга и сражаться спиной к спине, так подло и трусливо меня предал… — на минуту старик умолк, как будто заново переживая былое. Его заросший моховой бородой, дряблый подбородок задёргался, а в потускневших глазах появился влажный блеск. — Вскорости надо мной послышалась какая-то возня, — продолжил дед Брутус своё печальное повествование. — Казалось, смерть моя уже близка, ещё немного и конец. Но в тот день, похоже, судьба благоволила мне. Подняв голову, я увидел над собой нашего винтенара. Он приложил палец к губам, давая понять, что враг близко. Мы оба, затаив дыхание, прислушивались к стихающим голосам. Спустя какое-то время они умолкли совсем — видимо, враг оставил погоню. Тогда винтенар скатал свою кожаную перчатку и протянул мне, чтобы я крепко прикусил её зубами. Затем резким движением выдернул обломок стрелы из моей ноги и перевязал кровоточащую рану. Опираясь на плечо своего спасителя и хромая на раненную ногу, я проковылял с ним бок о бок до самой границы леса. А на утро нам посчастливилось выбрести к лагерю, где остатки наших разбитых наголову отрядов соединились вместе. Там я и встретил своего приятеля… Здесь для меня наступает тяжёлый момент, друзья… Скажу только, что никогда не прощу себе гордую обиду, которая завладела моей душой в ту минуту. Малкольм плакал и просил у меня прощения. Уверял, что ему затмило разум, и то была чистая правда. Позже я не раз встречал в бою похожие лица у новобранцев, которые впервые столкнулись со смертью. И это вовсе не трусость. Иногда люди, вырванные из привычной жизни, попадая в адское пекло войны, не могут перенести её боль и кровь. Вот и мой товарищ не устоял. Теперь-то я знаю, что это не трусость. Но тогда я гневно осудил его поступок и сказал, что больше не желаю с ним видеться. Кое-кто слышал наш разговор и доложил обо всём старшему чину. Моему другу грозила смертная казнь за то, что он бросил боевого товарища на поле сражения. Но поскольку положение наше и без того было незавидным — слишком велики оказались потери — его оставили в строю, приказав тащить на себе вещи раненых. Вскоре наши ряды пополнили новыми силами и Малкольма перевели в санитарный батальон, подальше от обидных упрёков сослуживцев. Больше я никогда его не видел… Позже мне рассказали, как он погиб. Приятель мой с группой гвардейцев его величества прикрывал отход обоза с тяжело раненными. Многие видели, как он отчаянно сражался. В него воткнулись сразу несколько стрел. Малкольм стоял на коленях, опираясь на свой острый клинок, когда к нему приблизился всадник в рыцарских доспехах. На его шлеме развивался красно-чёрный флажок. Как выяснилось позже, это был наёмник, воевавший на стороне врага за денежную награду. Этот мерзавец не щадил никого. Одним ударом он отсёк моему товарищу голову…

И снова в воздухе застыла скорбная тишина. Оказалось, плотники уже давно перестали тюкать своими топорами, подсели поближе и внимательно слушали историю старика Брутуса, о котором, как они предполагали, всем и всё давно было известно: шлёпало, свистун, старый гриб — так его шутейно называли между собой артельщики, а он не обижался.

— Я всё же сумел поквитаться за Малкольма, — сказал старик, при этом лицо его сделалось хмурым и даже отпугивающим, а в голосе прозвучало что-то грозное и безжалостное. Таким доброго и безобидного Брутуса не помнил никто. — По наивности, я думал, что, отомстив, искуплю свою вину перед ним. Ведь я не исполнил данного мною обещания, как и он когда-то: всегда прикрывать друг друга, что бы ни случилось. Гордость ослепила меня, и я прогнал моего товарища. А когда он остался совсем один, я не смог прийти ему на выручку… Так вот, спустя пару месяцев случилось мне участвовать в битве возле одной деревушки, что стояла у самой границы враждующих королевств. Мы тогда изрядно потрепали противника, и дело уже шло к нашей окончательной победе. В самый разгар сражения мне удалось разглядеть в толпе отступающих вояк рыцаря с красно-чёрным флажком на сверкающем шлеме. Рубя неприятеля острым клинком и расталкивая щитом направо и налево изувеченные тела, я быстро настиг своего заклятого врага. Подобравшись достаточно близко, я вырвал копьё из убитого воина и что есть силы метнул им в коня, на котором восседал железный всадник. Копьё угодило коню в шею, и он повалился наземь, придавив своей тушей латника. Подскочив, я наступил ногой на грудь подлому наймиту и сорвал с его головы шлем. Я ожидал увидеть перед собой лицо беспощадного убийцы, но на меня смотрел такой же молодой парень, каким был мой друг и каким был я сам. Он жадно хватал воздух окровавленным ртом, как рыба, выброшенная на берег. В моём сердце не шевельнулась жалость, как и тогда, когда я прогнал друга. В ярости я занёс над головой поверженного врага свой меч и обезглавил его…

Старик снова на какое-то время забылся в мрачных думах. Отрешённым взглядом смотрел он перед собой, и никто не осмелился потревожить его глубоких переживаний. Спустя пару минут он заговорил:

— Это был последний раз, когда я держал в руках оружие… И вот, что я скажу. Я не ощутил никакого душевного облегчения, отомстив за гибель товарища. Уже прошло много лет, а я до сих пор с тяжестью на сердце вспоминаю тот последний бой. Война вскорости закончилась. Короли-самодуры всё же смогли договориться о мире. Но сколько судеб перемолола та жестокая бойня. Сколько осталось убитых на полях сражений, сколько искалеченных вернулось домой, сколько безутешных матерей и вдов не дождались своих сыновей и мужей. Скажу вам честно: то, что завтра будет происходить здесь, меня совсем не радует. Такое зрелище может развлечь только тех, кто не видел настоящей смерти от удара копья или меча, не собирал после боя отсеченных топором рук и ног, чтобы после закопать их в яме, не отгонял воронов от убитых с выклеванными глазами. Когда я вернулся домой, то долго ещё не мог притронуться к топору, хотя сам родом из потомственных лесорубов.

Окончив свой рассказ, старик посмотрел на сидевшего справа Николаса. Похоже, что его история отозвалась в мальчишеском сердце, мечтавшем о сражениях и победах, смятением и грустью. Трудно описать тот восторг, с которым ещё вчера главный вестовой города сообщал своим знакомым новость о предстоящем рыцарском турнире. Но теперь… теперь всё переменилось. Николас выглядел подавленным и растерянным. Рядом, скучившись, угрюмо молчали артельные плотники и лесорубы. Никто из них даже представить себе не мог, что этот с виду неказистый старичок, с которым в обхождении особо не церемонились, окажется героем далёкой войны, сражавшимся в жестоких и кровопролитных битвах.

— Ну а где же всё-таки ты научился варить свой знаменитый кулеш, Брутус? — спросил молодой плотник, который ещё совсем недавно потешался над стариком.

— Дык на войне и научилси, — ответил тот, снова изображая чудаковатого деда с блаженной физиономией и по-стариковски коверкая слова. — Там-то скоро всем наукам обучаешься: и как дубовую кору с хвойными ветками запаривать, а потом глотать эту горечь, чтобы зубы не выпали от голоду, и как из травы лепёшки скатывать, и как похлёбкой из крапивы себя потчевать. Вот как науку эту постигнешь, так и настоящий кулеш сварить будет немудрено.

Генри Флетчер уважительно положил руку на плечо старому лесорубу и с серьёзным видом сказал:

— Спасибо, отец, за эту историю. Думаю, сегодня вечером мы все поднимем кружки за твою славную победу.

— Обязательно поднимем! — заголосили одобрительно лесорубы.

— А пока за работу! — возвестил мастеровой. — До вечера ещё далеко.

И снова глухо застучали топоры и заелозили острозубые пилы, вгрызаясь в древесную твердь.

— А почему ты раньше никогда не рассказывал мне об этом? — спросил Николас у старика Брутуса.

— Это не та история, которую приятно вспоминать, — ответил тот. — Бывает в жизни такая странная штука, когда пытаешься что-то забыть, а не можешь. И, наоборот, хочешь вспомнить о чём-то приятном, да не получается. Многое уже позабыл, а вот это до сих пор живёт в памяти, как если бы случилось вчера.

— Жаль, — с сожалением выдохнул Николас.

— Чего же это, например?

— Ты мог бы мне многое показать: как правильно держать меч в бою, как отражать им удары противника.

— Николас у нас мечтает стать рыцарем, — пояснила Беата. — Спит и видит, как бы взобраться на коня и снести наскоку голову соломенному чучелу.

— Это наука нехитрая, — ответил Брутус. — Крушить и ломать проще простого. А ты поди что-нибудь почини или залечи чью-то рану, вот тогда тебе люди спасибо и скажут.

— Но ведь кто-то должен и сражаться, — настаивал на своём Николас.

— Сначала ты должен понять, во имя чего, — сказал старик и протянул ему руку в железной перчатке. — А ну-ка, помоги подняться гвардейцу Его величия.

Николас ухватился за руку Брутуса и потянул её на себя.

— Ого! Ничего себе! — удивился он, ощутив неподъёмную тяжесть железных доспехов.

— Давайте-ка все вместе, как давеча тянули своего приятеля меж досок, — хитро подмигнув, обратился к друзьям дед Брутус.

Николас и Питер обхватили его железные нарукавники, а Беата, обойдя сзади, уперлась своими ладонями в спину старика в области лопаток. На «раз, два-взяли» друзья, приложив максимум сил, сумели-таки одолеть груду клёпаного железа, и ветхий рыцарь распрямился в полный рост.

— Подай-ка мне шлем, внучек, — попросил дед Николаса.

Тот протянул Брутусу «железное ведро», и отважный воин, водрузив его себе на голову, торжественно провозгласил:

— Объявляю вам свою благодарность, мои верные оруженосцы!

— Служим Королеве! — откликнулись невпопад Николас, Беата и Питер.

— А ну-ка ещё раз! — скомандовал бывший гвардеец.

— Служим Королеве! — чётко, в один голос проскандировали «оруженосцы».

— Вот так-то, — прогудел в «ведро» старик. — Теперича вижу, есть, кому в нашем королевстве доверить границы. А коли так, покуда пойду вздремну.

Влача грузные ноги и позвякивая латами, Брутус устало поплёлся к ратуши на свой сторожевой пост, а потрясённые до глубины души друзья провожали его благоговейным взглядом. Старик оставил в детских сердцах целый шквал неизгладимых впечатлений. С одной стороны, услышанная ими волнующая история внушала почтение к его седой бороде, а с другой — вызывала острую, нестерпимую жалость.

— А я втайне посмеивался над Брутусом, когда он просил прощения у каждого дерева перед тем, как срубить его, — признался вдруг Николас.

— Ну вот, теперь твой лаз никто не тронет, — воодушевил товарища Питер. — Только как быть с праздничным тортом, ума не приложу.

— А зачем тебе к нему ум прикладывать? К нему впору ртом приложиться. — И Николас постучал по своему упругому животу, как по тугому кавалерийскому барабану. — Что-то я проголодался. — Добавил он, прислушиваясь к утробным позывам.

— Опять?! — Беата удивлённо выпятилась на приятеля. — Ну и как же ты пролезешь в свою смотровую будку, если ещё и торт в себя затолкаешь?

— Ты напрасно считаешь меня обжорой, — оскорбился Николас.

— Не обжорой, а сладкоежкой, — вступился за подругу Питер. — Наверняка она это имела в виду.

— Если хотите знать, я могу голодать целую неделю, если понадобится, — самоуверенно заявил Николас. — Была бы цель!

— Что-то мне подсказывает, что в твоей жизни не может быть таких целей, — подметила Беата.

— Смейтесь-смейтесь. А я всё же завтра увижу сражение в отличие от вас.

— Ну и что будем делать дальше? — с нетерпением спросил Питер.

— Предлагаю зайти ко мне, — сказала Беата.

— Ах, да! У тебя же сегодня свидание намечается, — в отместку поддел подружку Николас.

— Не говори ерунды. Просто я хотела вас познакомить. И не забывай, пожалуйста, что сегодня день Питера и у меня для него тоже припасён сюрприз.

— Да угомонитесь вы со своими сюрпризами, — заскромничал Питер, привыкший всегда сам радовать своих друзей сладкими презентами. — Можно же просто погулять. А на ужин слопать кремовый торт. Давайте уже пойдём куда-нибудь.

— Все идём ко мне, — утвердила окончательный маршрут Беата.

Они пересекли площадь, которая к тому времени уже превратилась в самый настоящий амфитеатр, и потопали к западной границе Валенсбурга, где стоял дом Эклундов. Денёк разыгрался хоть куда, и друзья были единодушны в своём порыве мчать на всх парусах, не сбавляя скорости, навстречу новым приключениям. За беззаботной болтовнёй они не заметили, как добрели до поворота, за которым начиналась Садовая улица. Это название она носила вполне заслуженно, ибо по обе стороны от проезжей дороги за тянущимися вровень, аккуратными изгородями утопали в пышной зелени дивные сады, засаженные фруктовыми и декоративными деревьями. Почти в самом её конце стоял небольшой срубовой дом с мансардой, обнесённый сплошным деревянным забором, где и проживали Эклунды. Беата сразу обратила внимание, что возле их ворот стоит чья-то повозка. На подходе выяснилось, что это двухколёсная арба Кристенсенов, и она пустовала. Титан настороженно косил своим карим глазом в сторону развесёлой компании, которая обступила его прицеп.

— Вот это тарантас! — удивлённо проговорил Николас, с интересом изучая повозку на одной колесной паре.

— Она называется арбой. Очень удобная для езды по горным дорогам, — со знанием дела разъяснила Беата.

Отворив калитку, она вошла во двор, где на скамейке, слева от крыльца сидели София Эклунд и Мартин. Он о чём-то увлечённо рассказывал хозяйке, и та, слушая его, благодушно улыбалась. Завидев Беату, Мартин тут же умолк, а матушка, обращаясь к дочери, высказала ей с упрёком:

— Ну что же ты, приглашаешь гостей, а сама за порог.

— Я не одна, — отозвалась Беата, — со мной Питер и Николас.

Скрипнув калиткой, друзья вошли во двор и с любопытством уставились на паренька в соломенной шляпе.

— Добрый день, мальчики. Питер, как твоя тётушка, жива-здорова? — справилась София.

— Добрый день, миссис Эклунд, — поздоровался Питер. — Честно говоря, я уже и сам не знаю, здорова она или нет. Тётушку послушать, так на ней живого места нет. Тут болит — там зудит. То спину ломит, то голова гудит, то в глазах меркнет… А мешки с мукой ворочает такие, что не всякий мельник осилит.

— А ты, что ж, ей не помогаешь? — заулыбалась в ответ хозяйка.

— Только этим и занимаюсь, — посетовал Питер с видом осужденного на пожизненную каторгу.

— Знакомьтесь, это Мартин Кристенсен. — Беата обернулась к друзьям. — Я вам уже о нём рассказывала.

Мальчик в соломенной шляпе соскользнул со скамейки и, подойдя к приятельской компании, сперва протянул руку Николасу.

— Николас Флэтчер, — представился тот, с нарочитой небрежностью пожав ладонь приезжему незнакомцу.

Питер, подражая недоверчивому настрою друга, поздоровался с тем же притворным безразличием.

— Ну вы тут знакомьтесь, а я не буду вам мешать, — сказала София Эклунд и отправилась в сад.

— Я сейчас вернусь, — выпалила Беата и второпях вбежала в дом.

В мужском коллективе воцарилось весомое, глубокомысленное молчание. Николас продолжал манкировать, сосредоточенно пересчитывая доски на заборе, а Питер покачивался на пятках, что-то насвистывая себе под нос. Мартин, оценив неловкость ситуации, решился заговорить первым:

— Вы уже наверняка знаете о королевском турнире, что состоится завтра на городской площади?

— Об этом ещё бургомистр слыхом не слыхивал, а мы уже знали, — ухмыльнулся в ответ Николас.

— Моему отцу поручено изготовить наградные ленты для победителей турнира. Помимо этого, поступило много заказов от жителей города к сегодняшнему балу, который состоится вечером в замке Каймангрот. Работы много, и он опасался, что не поспеет в срок. Нам посоветовали обратиться к миссис Эклунд, и она любезно согласилась помочь. Поэтому я здесь.

— А мы думали, у вас назначено свидание, — выказал свою осведомлённость Николас.

— И давно вы в Валенсбурге? — заговорил с приезжим Питер.

— Нет, недавно. Но уже со многими успел перезнакомиться, — охотно включился в разговор Мартин.

— Какой прыткий, — снова вставил шпильку Николас.

— А откуда вы приехали, если не секрет? — проявляя живой интерес к загадочному персонажу, спросил Питер.

— Мы переезжали с места на место и нигде подолгу не задерживались. Сюда приехали из Пизы.

— Откуда-откуда? — переспросил Николас.

— Есть такой городок в Тоскане. Там ещё косая башня торчит.

— То есть, как, косая? — удивился Питер.

— Ну она когда-то провалилась в грунт и с тех пор так и стоит, заваленная набок. Николас самодовольно ткнул локтем приятеля в ребро, давая ему тем самым понять, что их новый знакомец откровенное трепло.

— Там мы прожили всего полгода. А потом получили известие от дядюшки о его пошатнувшемся здоровье и с просьбой приехать к нему.

— Поговаривают, там, откуда вы приехали, люди совсем не моются и носят шляпы с широкими полями, чтобы случайно из окна на голову помои не выплеснули, — поделился подробностями Николас, услышанными когда-то, где-то и от кого-то.

При этом он уставился на соломенную шляпу Мартина, как бы намекая на её истинное предназначение.

— То, что земля слухами полнится, это давно известно. Среди них иногда встречаются и не такие глупости, — с непроницаемым спокойствием отреагировал Мартин на едкую остроту Николаса. — Один наш тамошний знакомый держал лавку, в которой торговал банными принадлежностями. Этот господин сам изготавливал мыло: варил, заливал его в формы, а затем упаковывал. У нас он заказывал ткань для упаковки и шёлковые ленточки для перевязи. Его товар пользовался огромным спросом. Поэтому разносить слухи о том, что в Тоскане люди не моются, могут только болтуны, которые нигде не бывали. А эту шляпу я сам себе смастерил. В дороге она спасает голову и шею от солнцепёка.

Скрипнула дверь и на пороге появилась Беата, что-то старательно пряча за спиной.

— Питер, подойди, пожалуйста, — подозвала она приятеля.

«Новорожденный», порозовев ушами, подступил к крыльцу.

— Я знаю, что у тебя много хлопот и мало времени для забав. Но всё же, надеюсь, что эта вещь не будет для тебя бесполезной, — сказав это, Беата достала из-за спины кожаный мяч и протянула его имениннику. — С днём рождения.

Такому дорогому подарку позавидовали бы многие дворовые мальчишки. Бывало, что и Николас подолгу приставал к подружке с просьбой одолжить ему хотя бы на полдня этот роскошный мяч. Друзья знали, что его когда-то сшил мастер Эклунд для своей дочери, и потому принять такой драгоценный подарок Питеру было неловко. Но и отказаться означало бы обидеть близкого человека.

— Я уж и не помню, когда мы в последний раз играли в него, — в замешательстве проговорил он, принимая из рук Беаты немного обшарпанный, но ещё крепкий и упругий мяч.

— Я хотел бы извиниться, — вмешался в разговор Мартин. — Я не знал, что попаду на чьи-то именины. Прошу принять от меня поздравления и вот этот головной убор. — Он снял с головы соломенную шляпу, отряхнул её и вручил Питеру. — Между прочим, она с секретом: под внутренней подкладкой я пришил потайной карманец, так что при случае можно воспользоваться.

— Что ж, шляпа на огороде мне и впрямь пригодится. Спасибо. — Принял с благодарностью ещё один подарок Питер.

— А как думаешь карман использовать? — спросил его Николас.

— Были бы карманы, а что положить найдётся, — нахлобучивая шляпу на коротко постриженную голову, проговорил довольный именинник. — Сидит, как влитая.

— Ну что, может, тогда поиграем в него? — подал идею Николас, заметно оживившись при виде заветного мяча.

Он прекрасно понимал, что Питеру играть в мяч всё равно не придётся, потому как времени на эту забаву у него никогда не было и вряд ли будет. Зато у Николаса его было хоть отбавляй.

— А хотите, я вас научу новой игре в мяч, — предложил Мартин. — Уверен, у вас в городе о ней никогда не слышали. Меня научили в неё играть мои друзья там же, в Пизе. Она называется «Гарпастум». Но для этого нужна ровная площадка.

— Сколько на сколько? — спросил Николас.

— Примерно футов десять на десять. Вообще-то, чем больше, тем лучше, но так как нас всего четверо…

— Тогда отправимся на наше место, — сообразила Беата.

— Точно. Оно как раз подойдёт, — поддержал её мысль Питер.

— Зачем идти, когда колёса есть, — напомнил Мартин.

— Сомневаюсь, что там хватит места для твоей игры, — скорчив недовольную мину, заартачился вдруг Николас, которому явно пришлась не по душе эта затея. Но ещё больше его разозлило, что друзья, вопреки своему обещанию хранить их место втайне, так легкомысленно, сходу проболтались чужаку. А ведь именно Николас когда-то отыскал его и под честное слово показал только им двоим.

— А где это «ваше место»? — заинтересовался Мартин.

— Недалеко от дороги… — не удержался Питер и снова ощутил толчок локтем в бок.

— Давайте лучше прокатимся к заброшенной мельнице, — наметил иной курс Николас, решив до поры не демаскировать засекреченный закуток.

— А что там у заброшенной мельницы? — снова проявил любопытство Мартин.

— Как?! Разве ты не слышал историю про старого мельника? — удивился Николас.

— Нет. Я же говорил, что недавно в городе.

— Ну тогда мы тебе не только расскажем, но и покажем эту знаменитую молотилку.

— Не думаю, что это хорошая идея, — возразила Беата. — Тем более в день рождения Питера.

— Ой, да брось, — отмахнулся Николас. — Ты же сама говорила, что Мартин ещё ничего не видел в Валенсбурге.

— Это явно не то место, с которого стоило бы начинать осмотр местных достопримечательностей, — настаивала на своём Беата.

— Питер, а ты как, не против? — обратился к имениннику Николас, зная, что тот вряд ли станет противиться.

— Почему бы и нет, — пожал плечами Питер. — Тем более, торт будет готов только к вечеру. Тётушка в этом очень точна. А около мельницы есть просторная поляна. Там и сыграть можно будет.

— Отлично! — сию минуту подхватил Николас. — Тогда по коням!

Друзья забрались в непривычно высокую для них двухколёсную тележку и, объяснив маршрут возничему Мартину, выдвинулись на заброшенную мельницу.

— Так что же это за место? — спросил Мартин по дороге, не переставая то и дело подгонять рассерженного Титана, которого четверо упитанных пассажиров в повозке повергли в исступлённый внутренний протест и жестокое разочарование в своём хозяине.

Николас обожал пересказывать историю о старом мельнике, поэтому никому из друзей и в голову не приходило претендовать на это его законное право.

— Вообще, Беата права: это очень печальная, я бы даже сказал, жуткая история, — начал он издалека, как заправский рассказчик, желая максимально увлечь несведущего слушателя. — Ещё несколько лет назад мельница старика Вигмара не пустовала. Местные фермеры выстраивались к нему в очередь, чтобы смолоть зерно. Плату хозяин брал умеренную, потому все к нему и съезжались. Жил он один там же, на своей мельнице. Поговаривают, что Вигмар крепко зашибал и спал беспробудно по целым дням, порой даже не ведая, кто привёз к нему мешки с зерном.

— А я слышала, что мельник задолжал большую сумму денег графу Готлибу, и тот решил отобрать у него мельницу, — вставила Беата. — От того-то он и стал пить всякую гадость. Об этом на базаре торговки языками чесали.

— Может быть и так, — не стал перечить Николас. — Хлеборобы его не обижали и всегда рассчитывались по-честному. Правда, для этого приходилось вызнавать, когда тот очухается. Как-то ранним утром фермер Эмерсон со своим сыном заехал на мельницу, чтобы смолотить зерно и заодно рассчитаться со стариком за прошлый помол. Дверь в башню была распахнута, чего раньше никогда не случалось — старик всегда прикрывал её, спасаясь от жутких сквозняков. Вокруг не было ни души. Эмерсон окриком позвал мельника, но никто не отзывался. Тогда он спрыгнул с повозки и направился к башне. — Беата знала, что Николас намеренно затягивает развязку, смакуя подробности — так он предельно захватывал слушателя своей излюбленной историей. — И вот, заглянув в башню, — голос Николаса сделался вкрадчивым, — фермер увидел жуткое зрелище: на лавке, вплотную придвинутой к стене, лежало бездыханное тело мельника. На лице его запеклась алая кровь, а вместо глаз темнели две пустые впадины. Эмерсон с диким криком и перекошенным от страха лицом выскочил наружу, запрыгнул в повозку и, не зная удержу, помчал в город.

— Ты забыл о чёрном вороне, который каркал над телом мельника, — напомнила рассказчику Беата. Ей уже неоднократно доводилось слышать из уст приятеля о тех давних событиях, и всякий раз история обрастала новыми подробностями.

— Не было там никакого ворона! — опроверг слова подруги Николас, раздражённый тем, что его пересказ так грубо прервали. — Когда же стражники оцепили башню, и коронер осмотрел место убийства, он обнаружил на скамье следы от острых когтей дикого зверя.

— В прошлый раз ты утверждал, что это были когти ворона, — настояла Беата.

— Я не мог этого утверждать, — заспорил возмущённый Николас, — потому что держу голубей и знаю, какие следы оставляют птичьи коготки. Такой глубокий след может оставить только дикий зверь. К примеру, рысь или…

— Камышовый кот, — поделился догадкой Мартин.

— Какой-какой? — на лице Питера возникло удивление.

— Есть такая порода диких котов, — объяснил Мартин, — они живут на болотах.

— А ты сам их видел? — теперь уже Николаса распирало от любопытства.

— Однажды по настоянию лекаря моей матушки, у которой была почечная болезнь, я отправился на болото за пиявками. Я насобирал их целую банку и уже собирался возвращаться, как вдруг столкнулся в камышах с огромным пятнистым котом. Он уставился на меня в упор своими голодными глазищами. По счастью, со мной был длинный щуп, который я прихватил, чтобы не увязнуть в болоте. Со всего размаху я ударил им по воде несколько раз, и зверь скрылся в камышах. Больше я нигде таких огромных кошаков не встречал… Ну и чем же закончилась эта история с мельником?

— Она так ничем и не закончилась, — ответил Николас. — Виновных в убийстве Вигмара не нашли. Хотя мне кажется, что здесь не обошлось без нечистой силы.

— Опя-я-ять! — жалобно простонала Беата, закатив глаза. — Николас у нас верит в то, что в мёртвом лесу завелась нежить и заманивает туда случайных прохожих на погибель. -А что это за мёртвый лес такой? — вновь в зрачках Мартина сверкнуло жадное любопытство.

— Ты и об этом ничего не знаешь? — Николас вытаращил на него свои зелёные глаза. — Поселиться в Валенсбурге и не узнать о самом гиблом месте в нашем королевстве — это непростительно даже для такого новичка, как ты, ибо дурная слава о нём тянется до самых… — Николас мысленно заглянул за горизонт, пытаясь очертить границы расползания слухов о погибшем лесе, но так и не отыскав те берега, коротко заключил. — В общем, далеко.

— Откуда мне знать, я ведь, кроме городских улиц и домов клиентов, нигде не бываю. Слишком много работы… — начал было оправдываться Мартин, но Беата его перебила:

— Николас большой любитель рассказывать небылицы про этот сгнивший лес. Часть из них он собирает в подворотнях, а другая, бесспорно, рождается в его собственной голове.

— А ты дальше своего носа ничего не замечаешь, — упрекнул в недоверии подружку Николас, уязвленный тем, что в глазах приезжего его выставили болтуном.

— Опять вы за своё, — вмешался в разгоревшийся между друзьями спор Питер. — Давайте лучше я расскажу о мёртвом лесе, так будет быстрее и яснее. А то ещё, не дай Бог, подерётесь на полпути. Об этом месте и правда ходит много дурных слухов. Началось всё с того, что несколько лет назад, ни с того-ни с сего, он начал гнить. Трава перестала расти, листва на деревьях свернулась и опала, а лебяжье озеро, на берегу которого стояла сторожка лесника, стало тухнуть и совсем скоро превратилось в болото.

— А почему его так назвали? Я имею в виду озеро, — полюбопытничал Мартин.

— Потому что раньше туда всегда прилетали лебеди. Старик Осгод — так звали лесника — даже соорудил для них домики. Вода в озере была такой прозрачной и чистой, что в ней преспокойно можно было разглядеть плавающую рыбу.

— Что и крупная водилась?

— Смотря, что считать крупной, — встрял Николас, расстроенный тем, что у него отобрали историю.

— Питер, ты сказал, что лебеди прилетали. А сейчас что же? — продолжал расспрашивать Мартин.

— Сейчас не знаю. — Питер пожал плечами. — Я там уже давно не был. Никто не был. Поговаривают, что лесник бесследно пропал, а его сторожка пришла в запустение. На месте озера теперь непролазная топь.

— И это всё?

— Дальше уже к Николасу, — кивнул на приятеля Питер. — У него слухов полная копилка. -И не слухи это вовсе, — с серьёзностью опроверг Николас, — а самая что ни на есть правда. Сколько торговцев по дороге из Виридейла сгинуло бесследно!

— Может быть, они просто заблудились, — поделилась мыслью Беата. — Или на них напали те самые дикие звери, о которых ты говорил.

— Отчего угольщики перестали заготавливать там уголь? — выложил Николас заведомо припасённый вопрос.

— Потому что там огонь не горит, — объяснил Питер.

— Как, не горит? — поразился Мартин. — В лесу и не горит?

— Вот так, не горит, — подтвердил Николас. — Мне об этом рассказывал один мой приятель, Джейкоб Марлоу. Однажды, вдвоём с младшим братом, они отправились туда, чтобы набрать хворост. Поначалу ничего не происходило. Нарубив сучьев, братья свалили их в кучу, чтобы затем отнести в телегу. Присев отдохнуть, Джейкоб заметил, как из лесной чащи наползает густой туман. Пока они вязали хворост, сырая, непроглядная муть заволокла всё кругом. Тогда братья решили разжечь костёр, чтобы согреться и переждать, пока мгла развеется. Но у них ничего не выходило. Сухая солома только дымила, но не разгоралась. Вскоре в тумане появились странные, мигающие огни. Они медленно приближались. Тут Марлоу младший струхнул и бросился бежать, но Джейкоб догнал его и повалил на землю. Огни помигали недолго и исчезли. А когда туман прояснился, оказалось, что они появились не из глуши, а, наоборот, с окраины леса. Кто-то хотел напугать братьев, чтобы они побежали вглубь чащи и там заблудились.

— Может, им просто померещилось? — предположил Питер.

— Сразу обоим? — возразил Николас. — Никто не знает, отчего вдруг в мёртвом лесу стали пропадать люди.

— Никто, кроме одного человека, — подцепила его Беата.

— А хоть бы и так, — покусывая заусенец на мизинце, процедил сквозь зубы Николас. Видимо, так он пытался скрыть растущее негодование. — У меня хотя бы есть догадки на этот счёт. А у вас что? Бургомистр вместо того, чтобы расследовать исчезновение людей, запретил хождение в мёртвый лес.

— Может, он поступил правильно? — призадумался Мартин. — Бог знает, сколько бы ещё народу сгинуло в чаще, разыскивая пропавших. И какая же у тебя версия, Николас?

— Ох, пожалуйста, только не надо снова начинать, — попросила Беата. — Мы все сто раз слышали эту версию.

— Вы слышали, а он нет, — ответил на возражение подружки довольный Николас.

— Да, вот сейчас самое время поговорить про ведьму, что поселилась на болоте и наводит порчу на весь лес, про её огромного кота с когтями острыми, как кинжалы… — начала перечислять догадки приятеля-фантазёра Беата.

— Ну что же ты замолчала? — повернулся к ней Николас. — Продолжай дальше: про ядовитых змей и пауков. Про дурман, который опьяняет и заманивает заблудившегося путника в непролазную трясину, откуда уже не выбраться…

— Никто не может подтвердить твоих догадок, — не уступала в споре Беата. — Никто не видел ни ведьмы, ни кота, ни всего того, что ты пересказываешь уже в который раз.

— Видел! — уверенно заявил Николас.

— Ну и кто же? — усмехнулась Беата, заранее зная, что ответа не последует.

— Я! Я видел её, — выдал Николас с таким самоуверенным видом, будто только что опознал разыскиваемого злодея. — И я уверен, что именно она приходила к старому мельнику в ту ночь.

— Кто — она? — переспросил Питер.

— Старуха в чёрном саване и с посохом. Говорю вам, я встретил её на нашем городском базаре. Я пробирался сквозь толпу и столкнулся с ней лицом к лицу. Ведьма так зыркнула на меня, будто бы хотела испепелить одним только взглядом.

— А где же был кот? Сидел у неё на плече? — пытаясь изобличить выдумщика, спросила Беата.

— Не было никакого кота. Но мне показалось, что я видел его тень на стене, — убеждённо проговорил Николас.

Беата молча взглянула на Питера, как бы давая ему понять, что продолжать не стоит, ибо и так всё ясно: сочиняльщика понесло и чем дальше, тем безудержнее.

— Знаю, вы мне не верите, — произнёс Николас и в голосе его послышалась досадная обида на друзей. — Вот и мельнику Вигмару никто не поверил. Все твердили: «Пойди проспись!» А потом его нашли с выцарапанными глазами.

— Может быть, он что-то видел? — поделился догадкой Мартин.

— Наверное. Только тогда выпивохи в таверне подняли его на смех и после этого из него уж было не выжать ни слова.

— Мартин, а тебя-то почему так увлекла эта история? — спросила у приятеля Беата. — Ты, что, тоже поверил в коварную ведьму, что живёт на болоте?

— Как я уже рассказывал, мы часто переезжали с места на место, — ответил Мартин с задумчивым видом. — И везде, где мне доводилось жить, я слышал похожие истории о пещерных троллях и гномах, обитающих в горах, ведьмах и колдунах, что живут в глухих лесах, наводят порчу на детей, травят воду в колодцах и морят фермерский скот. О всякой болотной нечисти и даже огнедышащих драконах… Меня уже на «веришь-не веришь» не поймаешь. Наверное, я просто повзрослел. Особенно после того, как умерла моя мама. Как бы я ни просил лесных и прочих духов, какие бы заклинания об исцелении больного ни читал, какие бы деньги мой отец ни платил знахарям и целителям за чудодейственные снадобья, жизнь осталась глухой к нашим мольбам. С тех пор никакими байками о пещерных духах и лесных колдунах меня не напугать. То, чего я больше всего боялся, уже случилось.

Друзья умолкли. Николаса втайне беспокоила одна мысль: насколько же глупым он сейчас выглядел в глазах этого приезжего, пытаясь произвести на него впечатление своими придумками. Питер, услышав печальную историю, погрузился в тягостные раздумья. Он уже не помнил, как выглядела его мать, но отчего-то на сердце стало пусто и тоскливо. Беата, пережившая потерю горячо любимого ею отца, ощутила какую-то необъяснимую близость к Мартину. Ей захотелось поделиться с ним своим горем, рассказать, как бывает невыносимо тяжело ждать того, кто внезапно исчез из твоей жизни, обещая всегда быть рядом. Мартин, заметив, как сильно подействовали его слова на всю компанию, решил поправить ситуацию:

— Я хотел бы извиниться за неуместный разговор. Мне, правда, не хотелось огорчать ваше настроение. Тем более, что у Питера сегодня именины. Просто Николас своим рассказом навёл меня на одну полузабытую историю. Это было давно. В ту пору мы проживали в одном небольшом поселении под названием Менелот. Городом его трудно назвать, но и сравнивать с обычной деревеней тоже, пожалуй, неуместно. Не успели мы обосноваться, как соседи стали предостерегать нас от похода в горы. Оказалось, что все жители этого поселения панически боялись какой-то чёрной колдуньи, как они её сами называли. Эта старуха проживала в скалистой пещере, где когда-то горняки добывали руду. Рудник тот был давно заброшен, но со слов охотников, по ночам там проходили самые настоящие ведьмины шабаши. После каждого такого гульбища в Менелоте случались падёж скота и неурожай. Кто-то умирал от непонятной болезни или, как говорили в людях, порчи. До сих пор мирно живущие соседи начинали беспричинно ссориться и чинить друг другу козни. К примеру, у одного местного фермера пропала овца, а позже он обнаружил её шкуру у своего же соседа. Фермер опознал шкуру по клейму, которым он метил всё стадо. И хотя сосед клялся, что не воровал овцу, это стало началом их непримиримой вражды. Поговаривали, что ведьма травила своим зельем бочки с вином и люди делались от такого вина дурными: обвиняли друг друга во всевозможных злодействах, тайных умыслах, грозились поджогами, дрались. Чтобы прекратить богомерзкие деяния чёрной колдуньи, жители, наконец, решили изгнать её из своих краёв. Вооружившись вилами, топорами и горящими факелами, они толпой отправились в горы к той самой пещере, где поселилась проклятая ведьма. План у них был такой: сперва выкурить злодейку факелами из её жилища, а затем, побив камнями и палками, погнать прочь со своих земель. Но с самого начала всё пошло не так, потому что факелы в пещере не горели. Затем изнутри повалил густой сизый туман, который накрыл с головой перепуганных охотников на ведьму, и они от страха не знали, куда деться. А когда туман отступил, оказалось, что пещера та пуста. Больше в тех краях никто никакой колдуньи не встречал.

— Вот-вот! — воскликнул победоносно Николас. — Разве я не о том же рассказывал?! А не было ли с ней чёрного кота?

— Это и было самым зловещим событием в том походе на ведьму. Когда из пещеры повалил густой туман, раздался душераздирающий визг, как если бы коту отдавили хвост. Все увидели в облаке тумана огромную, хвостатую тень на четырёх лапах. Кто-то признавался позже, что сумел разглядеть и два сверкающих глаза. Тень изогнулась, как будто готовясь к прыжку, и испустила жуткий вопль. — Мартин обвёл быстрым взглядом лица приятелей, застывшие в тревожном ожидании развязки. В следующее мгновение он резко развернулся всем туловищем и, растопырив перед собой пальцы, словно когтистые кошачьи лапы, выдал громкое и протяжное:

— Мя-я-у-у!

Питер от неожиданности повалился на спину, а Беата в испуге вцепилась пальцами в плечо Николасу, который дёрнулся так, что из его туго набитых карманов посыпались конфеты. Оправившись от такой неожиданной встряски, первой разлилась своим заразительным смехом Беата. Побледневший Питер сконфужено растянул рот в подобии улыбки, а Николас, сохраняя невозмутимый вид, принялся собирать с примятой соломы сладости, изъятые им с праздничного стола.

— Это старая шутка, — с неловкой улыбкой на лице произнёс Мартин, понимая, что не всем она пришлась по вкусу. — Главное в ней — увлечь рассказом тех, кого хочешь разыграть, а потом застичь врасплох.

— Так ты всё выдумал про кота? — спросила его Беата.

— Да. Но только про кота, — ответил Мартин. — Всё остальное — это чистая правда. После того, как туман растаял, один смельчак обвязался верёвкой и отважился войти в пещеру. Факельный огонь на этот раз горел в полную силу. Он обыскал каждый уголок пещеры, но кроме столовых предметов и лежанки ничего не нашёл. С тех самых пор эта история так и осталась полуправдой — полувыдумкой. Может, охотникам привиделось, а может и в самом деле была злая колдунья. Теперь никто точно не скажет…

Повозка медленно катилась по просёлочной дороге, жалобно поскрипывая несмазанной осью.

— Ось скрипит, — заметил Николас.

— Отец снова станет ругаться, — сказал Мартин, не оборачиваясь. — Где бы дёгтю раздобыть?

— Может, есть на мельнице. Надо будет поискать, — посоветовал Питер. — Если, конечно, не растащили.

— Да кому он нужен, — бросил Николас через плечо. — В городе этого добра навалом. В артели, где работает мой отец, занимаются выгонкой дёгтя.

— А вот и мельница, — указала рукой Беата на винтокрылый ветряк, показавшийся вдали, из-за холма.

Мартин, подхлестнув вожжой осоловелого Титана, прибавил повозке ходу. Дорога к мельнице за лето поросла травой и, хотя выглядела заброшенной, тем не менее сохраняла гладкость и заметную прямизну. Поэтому пассажиры не ощущали тряски, какая обычно случается на просёлочных, ухабистых дорогах с разъезженной колеёй. Дно двухколёсной арбы было присыпано изрядным слоем душистого сена. Беата сжала в кулак пучок соломы и поднесла его к лицу.

— Как чудесно пахнет. Что это, клевер? — сказала она, пытаясь угадать название травы. -Главное, чтобы этот запах Марго не учуяла, — проговорил Николас, ковыряясь тонкой тростинкой в зубах. — Иначе эта прожора схрумкает всё до последней травинки, ещё и доски обглодает. Морда у неё чувствительная.

— Кто такая Марго? — полюбопытствовал Мартин.

— Д-а-а! Тебе ещё долго учиться премудрости выживания в нашенских краях, — выразил сочувствие Николас своему новому знакомому. — Марго — это рогатое чудовище с тупой физиономией и противным характером, которое может подстерегать тебя, где угодно. Бойся, если вдруг она настигнет тебя в чистом поле и скрыться от этой заразы будет некуда.

— Кажется, я понимаю, о ком идёт речь, — догадался Мартин, припоминая историю встречи с Беатой на пути в Каймангрот.

Повозка въехала в узкий прогал, с обеих сторон ограждённый живой изгородью из высокого сорняка, заслоняющего обзор и, миновав его, выкатила на просторную лужайку, посреди которой высилась башня заброшенной мельницы. Возничий натянул поводья, и Титан покорно замер на месте. Ребята один за другим повыскакивали из повозки и принялись разминать затёкшие от поездки ноги. Мартин, присев на корточки, осмотрел «прихромавшую» ось. Питер и Беата решили обойти мельницу вокруг. Старое, но на вид ещё крепкое сооружение представляло из себя цилиндрическую башню с конусообразной крышей, выложенную из камня и вымазанную побелённой снаружи глиной. Наверху, в сторону широко простирающейся равнины, то есть, наиболее ветренную, к стене крепился сколоченный из досок ветряк, у которого имелось четыре перпендикулярных, размашистых крыла. С них свисали обрывки телячьей кожи. Мельница, судя по всему, молола зерно ещё для первых поселенцев.

— Ну что, сперва разыщем дёготь? — деловито предложил Николас.

— Смазка, конечно, понадобится, — изучив ось, заключил Мартин, — а вообще, нужен серьёзный ремонт. Втулка на колесе разбита и, похоже, без кузнеца тут не обойтись. — Опробовав обод на прочность, он поднялся на ноги, отряхнул колени и сказал. — Как-то мы прибыли на постой в одну придорожную гостиницу — не помню, как называлась — и за ужином постоялец этой гостиницы рассказал нам презабавную историю. Молочник, чья ферма находилась по соседству, решил починить колесо от своей телеги, но для этого нужно было отнести его в деревню, а дорога туда лежала через лес.

— Очередная страшилка? — с усмешкой перебил его Николас. — Ты же видел, меня на это не купишь.

— Нет, я верно рассказываю со слов постояльца. Так вот, в той деревушке проживал коваль, один на всю округу. Что, поделаешь, хоть и далековато, а идти надо. Бывало, что в лесу на одиноких путников нападали волки, поэтому жители той деревни поодиночке бродить по лесу опасались. А если уж случалось по какой надобности, то непременно вооружались топором или волкобойкой.

— Какой ещё волкобойкой? — заинтересовался Николас.

— Это такая плеть, у которой на конце несколько хвостов и на каждом их них подвешены небольшие железные грузила. Так что, если со всего размаху хлестануть ею напавшего на тебя волка, то можно запросто его пристукнуть. Или, по крайней мере, отбить ему охоту преследования. Так вот… Взвалил молочник колесо себе на спину и потащил его в соседнюю деревню в кузню. Та лесная дорога петляла зигзагами, огибая овраги и оползни. Иногда фермер останавливался, чтобы передохнуть, сбрасывал со спины колесо, разминал руки, плечи и двигался дальше. Он уже оставил позади добрую половину пути, как вдруг почувствовал неясную тревогу.

— Я же говорил, страшилка, — снова воткнул комментарий Николас.

— Да нет же. Молочнику почудилось, что кто-то пристально наблюдает за ним. Оглядываясь вокруг и прислушиваясь к звукам леса, он прошёл ещё немного. Поняв, что пора бы сделать очередную передышку, фермер остановился, чтобы скинуть с уставшей спины колесо, и в тот же миг сильный толчок сзади сбил его с ног. Упав наземь, он увидел, как под железным ободом, застряв головой между спицами, бьётся серая туша волка. Оскалив клыкастую пасть, злобно рыча и захлебываясь пеной, серый разбойник беспомощно корчился под тяжестью колеса, пытаясь выкарабкаться. Чутьё не подвело фермера, которому не раз приходилось отпугивать лесное зверьё от своих коров. Всё это время одинокий охотник выслеживал свою добычу и готовился к нападению. Остановка молочника послужила волку командой к прыжку, но колесо оказалось для него ловушкой, а для фермера щитом. Вот так предчувствие спасло молочнику жизнь.

— А мне кажется, это просто счастливая случайность и чутьё тут не причём, — по-своему истолковывал услышанное Николас. — Должно быть, фермер, чтобы позабавить чьи-то уши, сам додумал подробности. Если, конечно, такая история вообще была. Всё это больше смахивает на выдумку…

— Ты же ещё не дослушал, — сказал Мартин. — Эту историю нам рассказал тот самый кузнец, к которому и направлялся молочник. Они потом вместе вернулись в лес и привезли в деревню тушу мёртвого волчищи. А кузнец, выполнив свою работу, вместо оплаты, попросил себе шкуру убитого зверя и подарил молочнику ту самую волкобойку, о которой ты меня спрашивал. Правда это или вымысел, решать вам, а я, как говорится, за что купил — за то продал.

— А я верю, — произнёс Питер. — В жизни подчас такое случается, что диву даёшься…

— Ты про то, как я тебя из-под мучных мешков доставал? — подшутил над приятелем Николас.

— Кажется, мы собирались поискать дёготь. — Как бы невзначай сменил тему разговора Питер, явно не желая, чтобы при новом знакомом Николас углубился в подробности той комичной истории, что приключилась с ним пару дней назад в пекарне тётушки.

— Вместе мы это сделаем быстрее, — вытирая ладони о пучок соломы, поддержал его Мартин.

Николас дотронулся рукой до прикрытой двери, и та вдруг со скрипом просела, оставшись криво свисать на одной верхней петле.

— Что за… — насторожился Питер.

— Мужчины заходят первыми, — храбрясь, сказал Николас.

— Постойте, — вполголоса остановил их Мартин и достал из телеги небольшую деревянную рогатину, которой обычно разрыхляют копну. — На всякий случай. — Он протянул товарищу средство обороны.

Вооружившись, Николас первым проник в башню, следом за ним вошли Питер, Мартин и Беата. Друзья огляделись по сторонам. Вокруг царил полумрак. На земляном полу валялись разбросанные тут и там клочки потрёпанного сквозняком сена. Напротив входа, у противоположной стены находился каменный жернов, от которого тянулся под потолок мощный, вращающий вал. Справа от двери сиротливо расположилась лежанка мельника. В центре стоял потемневший, засаленный стол на толстых ногах. У башни имелся верхний ярус, сколоченный из досок и примыкавший к её стенам по всей окружности. Очевидно, он предназначался для обслуживания передаточного механизма. С левой стороны от двери к помосту была круто приставлена узкая лестница. Через тонкие щели рассохшейся крыши посвистывал сквозной ветер. Изредка поскрипывали массивные, несмазанные шестерни, приводящие в движение вертикальный вал. Друзья с тяжёлым чувством поглядывали на лавку, на которой когда-то и было обнаружено бездыханное тело мельника с изувеченным лицом. Впечатлительную Беату прохватил леденящий холод, ей захотелось поскорее покинуть это мрачное, заброшенное место. И тут Николас, набрав в лёгкие как можно больше воздуха, неожиданно прокричал во весь голос:

— О-о-о! О-го-го!

«О-го-о!» — разнеслось звонкое эхо по закуткам унылого пространства.

Следом за ним подхватил Питер:

— Э-ге-ге!

И снова эхо прогрохотало откуда-то из-под крыши, изгоняя бледный «призрак» пугающего прошлого, а вместе с ним развеялись смятение и страх.

— Мы захватили эту крепость! Теперь она наша! — победоносно объявил Николас.

— И почему вам, мальчишкам, непременно нужно что-то захватывать? — заметила Беата.

— Потому что это наш священный долг! — ответил Николас на недоумение подружки. — Сражаться и побеждать!

— Утром на площади я уже наслышалась о сражениях и победах. И мне эта история не показалась жизнерадостной.

— Потому что вам, девчонкам, на роду написано в куклы играть и одежду для них шить, — самодовольно заключил Николас, скользнув мимолетным взглядом по лицу Мартина.

— Я полезу наверх и поищу дёготь там, — произнёс Мартин, не подавая вида, что уловил насмешливый намёк приятеля, и стал осторожно взбираться вверх по лестнице на дощатый настил.

— Опять ты за своё, — полушёпотом, так, чтобы её не услышал Мартин, упрекнула Николаса Беата.

— Ты о чём? — спросил тот с притворным удивлением.

— Да ну тебя, — отмахнулась она, — будто сам не понимаешь…

Николас в ответ недоумённо пожал плечами. Питер, не обращая внимания на эту обычную склоку, присел на корточки и заглянул под лежанку, в надежде отыскать там банку с дёгтем.

— Кажется, нашёл! — известил он друзей, доставая из-под широкой лавки горшочек, от которого исходил сильный дымный запах.

— Сползай обратно! — позвал Мартина Николас. — Нашлась смазка для твоих колёс.

Так и не добравшись до дощатого настила, Мартин спустился вниз по дрожащей лестнице. Питер по-прежнему сидел на корточках, что-то внимательно рассматривая прямо у себя под носом.

— Ты чего застыл? — обратился к нему Николас. — Дёготь никогда не видел?

— Посмотрите сюда, — взволнованно проговорил Питер, ткнув пальцем в полированную спиной мельника поверхность лежанки.

Друзья подошли поближе и уставились на то место, куда он указывал. На серой доске отчетливо прорисовывались три глубокие царапины, похожие на следы от чьих-то когтей.

— Я же вам говорил, — понизив голос до полушёпота, сказал Николас и провёл кончиками пальцев по следу. — Смотрите, какие глубокие прорези. Такие мог оставить только очень сильный зверь.

— Это явно не кошачий след. Вряд ли обыкновенный кот мог прочертить такой, — усомнился Питер.

— В том-то и дело, что необыкновенный, — поправил его Николас.

— А с чего ты решил, что это непременно кошачий след, — вмешалась Беата. — Не забывайте, что это мельница. Здесь повсюду рассыпано зерно. Поэтому сюда запросто могли забрести собаки, лисы и даже волки.

— Это не лисий след, — уверенно заключил Питер. — Уж я-то знаю, как он выглядит. Эти хитрюги у нас столько курей потаскали. Два средних пальца у лисы сильно выдаются вперёд, а крайние отстают. А здесь… Проведите пальцем по краям прорезей. — И Питер очертил своим ногтем дугу на доске. — Видите, средние не так отдалены от крайних.

— А мельник не держал у себя кота? — поинтересовался Мартин.

— Да он терпеть не мог всё это зверьё, которое постоянно крутилось возле мельницы и путалось под ногами, — ответил Николас.

— Неужели то, о чём когда-то рассказывал старик Вигмар — чистая правда? — призадумался Питер. — Я ведь помню, как все над ним потешались, мол, спьяну тебе почудилось, старый.

— А что ему почудилось? — снова спросил Мартин.

— Мельник забрался на крышу, чтобы смазать ветряк и увидел, как трое стражников тащат на руках кого-то, — сказал Николас. — Только тогда он не сумел рассмотреть, кого. Той же ночью Вигмар увидел на стене огромную тень сгорбленной старухи и её кота. И по его словам, кошачья тень издала жуткий визг. — Излагая все эти подробности, Николас искоса поглядывал на Беату — ведь именно в тот злополучный день её отец не вернулся домой.

— Как же ему, наверное, было страшно одному, когда всё это приключилось, — проговорил Питер.

— Ещё бы! Только представьте, — вживаясь в роль, погружался в атмосферу таинственной ночи Николас, — снаружи непроглядная тьма. Где-то вдали сверкает молния и рокочет гром. Внутри завывают сквозняки, поскрипывают крылья ветряка, колышется огонёк свечи, а по стенам ползут пугающие тени. Вдруг распахивается дверь, на пороге стоит сгорбленная старуха в саване покойницы, и на её плече восседает огромный мохнатый кот, такой же чёрный, как сама ночь. Разинув пасть, он обнажает острые клыки и сверкает зелёными глазищами. А ведьма, чаруя магическим взглядом обомлевшего от страха мельника, хриплым и дрожащим голосом произносит свой приговор: «Будь ты проклят! Оставайся же слепым навеки!»

— Я бы, наверное, лишилась чувств, — с придыханием молвила Беата.

— А я бы… — произнёс Питер, но его перебил Николас:

— А от тебя бы пареной репой запахло.

— Это от тебя бы запахло… — обидчиво проворчал Питер. Он отличался незлобивостью и позволял над собой подтрунивать, из-за чего иногда случался подобный перебор.

— А я бы зашвырнул в старуху вот этим горшком с берёзовым дёгтем. Я слыхал, будто нечисть его боится, — блеснул смекалкой Мартин.

— А ещё лучше — здоровенным жёлтым огурцом. — Николас развёл в стороны руки. — Верное средство!

Башню залил громкий детский смех. Он расплескался стрекочущим эхом по её укромным местечкам и, многократно отыграв по стенам, снова затаился где-то в чердачном проёме под крышей. И в ту же самую секунду, как только гулкий отзвук стих, сверху раздался пронзительный кошачий визг, закладывающий уши, а вслед за ним — зловещее шипение. Друзья оцепенели, вытаращив глаза друг на друга. Мгновенье спустя на дощатый настил плюхнулось что-то объёмное и тяжёлое. От удара доски задрожали, подняв облако пыли. Все четверо в едином порыве, словно по стартовой команде, подорвались с места и дали дёру. Титан в это время послушно дожидался возле мельницы, лакомясь сочной травой, обильно произрастающей на лужайке. С выпученными от испуга глазами, как полевые кузнечики, друзья один за другим попрыгали в повозку и Мартин, ухватившись за поводья, что есть силы хлестанул плетью своего мерина по упругой спине.

— Гони! — истошно прокричал он и ошарашенный Титан, повинуясь воле бича, помчал во всю прыть по заросшей тропе прочь от заброшенной мельницы.

Телегу на скорости трясло так, что каждый из пассажиров, то и дело подлетая в воздух, рисковал вывалиться за борт. Мартин не давал коню спуску до тех пор, пока впереди не замаячила ломаная полоска крыш у черты города. Только тогда он остепенил Титана, очумевшего от такой безумной скачки. Да и сами друзья, наконец, смогли перевести дух.

— Что это было? — первым нарушил гнетущее молчание Питер.

— Мне показалось, кто-то спрыгнул с чердака, — пролепетал Мартин.

— Как будто что-то большое упало, — подтвердила Беата.

— А этот кошачий визг, — высказался Николас, пряча волнение в голосе. — Ведь он был кошачий?

— Визг и впрямь был жуткий, — согласился Питер. — У меня до сих пор коленки дрожат.

— А у меня чуть сердце в пятки не опустилось, — призналась Беата.

— Да-а-а… — протянул раздосадовано Мартин, — вот и поиграли в мяч.

— Вот же..! Я, кажется, мяч там оставил, — спохватился Питер.

— Где это там-то? В башне что ли? — с явным раздражением переспросил его Николас. -Нет, снаружи, — виновато промямлил Питер, и вновь его оттопыренные под соломенной шляпой уши стыдливо покраснели. — Перед тем, как зайти внутрь, я оставил его возле повозки. Так глупо получилось. Извини, Беата.

— Мне не за что тебя извинять, — поспешила его успокоить чуткая подружка. — Это ведь твой мяч и ты вправе им распоряжаться, как заблагорассудиться.

— А я с перепугу банку с дёгтем выронил, — признался Мартин. — Подходящее место для игры в мяч ты выбрал, Николас. И историю рассказал презабавную — я теперь всю ночь не засну.

— Зато сегодня я покажу тебе такое место! — похвастал Николас, которого тронул за живое упрёк приезжего, и он сам решился рассказать об их общей тайне. — Мы там уже давно собираемся.

— Бывало, засиживались до самой поздней ночи, — вставил Питер.

— Ага, за что нам частенько попадало, — припомнила Беата.

— И что же там такого особенного? — спросил Мартин, с любопытством взглянув на подругу.

— Сам поймёшь, когда увидишь, — первым откликнулся Николас, желая привлечь к себе его внимание. — Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

— Надеюсь, с этим местом не связано никакой жуткой истории? А то мой старичок второй такой скачки не вынесет.

— Ничего потустороннего, — невозмутимо ответил Николас, — за исключением того, что там в старину ведьм сжигали.

Мартин в сомнении уставился на приятеля. Николас в ответ усмехнулся, довольный удачной шуткой.

— Не слушай его, — обратилась Беата к Мартину. — Это у него шуточки такие.

— Как видишь, за мной не заржавеет. Я тоже умею страшилки рассказывать, — самодовольно произнёс Николас и вальяжно завалился набок.

Мартин ухватился за вожжи и на сей раз уже мягко, жалеючи, скомандовал Титану:

— Ну что, дружок, поехали.

Повозка неторопливо покатилась по дороге, петляющей между пологими холмами, усеянными дикими травами и цветами, изредка наскакивая на горбатые кочки. Друзья ехали молча, как-то внезапно исчерпав всё темы для разговоров. Каждый обдумывал случившееся. Больше всех томился чувством стыда Николас — он, который всегда храбрился перед Беатой, высокомерно отводя Питеру роль своего «оруженосца», сверкал пятками впереди всех. А ведь это была его затея отправиться к заброшенной мельнице. Время от времени угрюмое молчание нарушал Питер, напоминая Мартину направление. Скрип в несмазанном колесе усилился.

— Как же противно скрипит, — морщась от скрежета, пожаловался самому себе Мартин. — Так и не смазал ось.

— Ты просто давно ездишь на своей телеге, поэтому слышишь каждый её скрип и стук, — объяснил ситуацию Питер. — Если б ты сейчас не напомнил, я бы вовсе не обратил внимания.

— И мне тоже так кажется, — поделилась Беата.

— Нет, похоже, повреждение серьёзное, — окончательно убедил себя Мартин. — Эта поездка всё-таки доконала ось. Давай, Титан. Давай, мой хороший. Осталось совсем немножко, скоро передохнёшь.

Беату до глубины души тронуло такое чуткое обхождение хозяина со своим конём, и на её детском личике отобразилось очаровательное умиление.

— Чего ты с ним церемонишься? — спросил Николас. — Бестолковая скотина она и есть бестолковая скотина.

— Титан с нами уже очень давно, — ответил Мартин, защищая своего старинного друга. — Мы вместе прошли много дорог. Он всё понимает с полуслова.

— Николас, ты уже однажды схлопотал от бестолкового животного за обидные слова, — вступилась за Титана Беата. — Хочешь ещё?

— Это было совпадение, — увернулся Николас.

Солнце к тому времени скатилось с верхушки незримой горы и теперь медленно ползло к горизонту. Ветерок угомонился и повсюду воцарилась необыкновенная тишина.

— В этот час за городом бывает так тихо, — зачарованно произнесла Беата. — Но всё волшебство ещё впереди.

— Так едем же за ним в пекарню! — с ликованием воззвал Николас, ибо в нём уже закипало нетерпение неисправимого чревоугодника.

— Я не про то волшебство, — Беата с укоризной посмотрела на возбудившегося приятеля. — Тебе бы только живот набить, Николас. Вспомни, что с тобой случилось на площади.

— Не бывает толстых животов, бывают узкие щели! — отшутился тот.

Въезжая на городской проспект, Мартин притормозил возле будки башмачника, чтобы прихватить у него банку с дёгтем. Он вернулся довольно скоро и, забираясь в телегу, сказал:

— Я сейчас наткнулся на одного странного господина, который чинил сапог у башмачника. Он совсем не похож на местного.

— А как этот господин выглядел? — поинтересовался Николас. — Я вообще-то в городе всех знаю.

— Высокий, худощавый. Вид у него, как у бродяги. И, кажется, шрам на лице. Сапоги с пряжками и широким отворотом. Я такие видел у корабельных офицеров, когда мы останавливались в одном портовом городишке.

— Кажется, я догадываюсь, о ком ты говоришь, — ответил Питер. — Мы тоже видели его сегодня. Он и в самом деле оказался капитаном морского судна.

— И где вы его встретили?

— Он заходил к нам в пекарню. А потом мы проводили его до таверны и даже поболтали по дороге.

— А почему он показался тебе странным? — спросил Николас.

— Взгляд у него какой-то… недобрый. Как у загнанного волка.

— А ты видел загнанного волка? — Николас состроил недоверчивую мину.

— Конечно, видел. Иначе, не говорил бы, — убедительно произнёс Мартин.

— Ну про колесо от телеги и волкобойку я уже слышал. А где же ты волка загонял?

— Не я загонял, а охотники, — начал свой рассказ Мартин с толком и обстоятельно. — В одной деревушке, стоявшей у подножья горы, повадился волк таскать овец, и местные фермеры всё никак не могли его поймать. Поэтому им пришлось нанять пару охотников. Те и устроили засаду на вора. Они гнали его по лесу собаками, заманивая в ловушку, пока тот не попался. Потом принесли волка связанным в деревню, чтобы все удостоверились, что с серым разбойником покончено. Вот тогда-то я и увидел этот взгляд.

— Ну и какой же он? — спросил Питер.

— Отчаянный! Зверь с таким взглядом ни перед чем не остановится, чтобы спасти свою шкуру.

Устало цокая копытами по мостовой, Титан, наконец, дотащил повозку до заведения Макбет Досон и Питер торжественно объявил:

— А теперь приглашаю всех к праздничному столу!

Друзья заметно оживились после таких слов и, проворно соскочив с телеги, поспешили вслед за именинником. Переступив порог пекарни, они в изумлении разинули рты при виде роскошно накрытого стола. Поверх разноцветной скатерти были расставлены тарелки и чашки из праздничного сервиза. В центре красовались вазочки со всевозможными лакомствами. Тут были и кремовые пирожные, и разноцветный мармелад, и профитроли, и палочки-леденцы, и бурый фруктово-ягодный джем. Меж ними потели кувшины с яблочным соком и клубничным морсом. Венчал весь этот влекущий натюрморт огромный, круглый торт, который величественно господствовал над прочими яствами своей пирамидой в три ступенчатых яруса. На звон колокольчика отозвалась миссис Досон, хлопотавшая в это время на кухне:

— Сейчас-сейчас, уже иду-у!

— Как же она одна передвинула этот стол, да ещё на такое расстояние? — поразился Питер. — Мы вдвоём-то его с трудом толкали.

— Вот это да! — с восторгом выговорил Николас, глотая слюну и блуждая оголодавшим взглядом по праздничному столу. — Такого поди и придворные обжоры отродясь не видывали.

— Ага! Вот и вся компания в сборе, — радушно откликнулась румяная хозяйка, появившись в проёме под аркой. — Только что же это? Похоже, я ошиблась на одно место. — Усомнилась она, пересчитывая заново гостей.

— Тётушка, это Мартин Кристенсен, — представил ей своего нового приятеля Питер. — Он сын нашего нового портного и племянник господина Майера.

— Вот оно как. Стало быть, недавно в городе, — догадалась миссис Досон.

— Да. Я ещё мало, кого здесь знаю, — откликнулся Мартин.

— Ну и как здоровье почтенного дядюшки? Я слышала, Томас захворал.

— Так и есть. Мы с отцом помогаем ему и теперь у него больше времени на то, чтобы заняться своим здоровьем.

— Ну, дай Бог. Однако ж, не пора ли к столу. Питер, ты виновник торжества, так что распоряжайся. А я пока принесу ещё один стул и приборы.

— Хорошо, — одобрительно отозвался именинник, — только зачем ещё приборы? Тут же на всех хватает. — И Петер указал на стулья, расставленные вокруг стола.

— Забыла сказать, миссис Льюис заходила вместе с дочкой. Элизабет хотела тебя поздравить, но я сказала, что ты ушёл с друзьями на прогулку и будешь позже. И кстати, именно они помогли мне подвинуть этот неприподъёмный стол. Одна бы я не справилась.

— Тётушка! — простонал несчастный Питер. — Я же просил вас… Ну что, мне теперь сквозь землю провалиться?

— Успокойся. Что плохого в том, если Элизабет немного посидит с вами за праздничным столом? Не жениться же тебе на ней, в конце-то концов, — попыталась урезонить племянника тётушка.

— И на том спасибо. Хотя я чувствую, вы к тому и клоните, — пробормотал упавшим голосом Питер.

— Так, значит, ещё и свадебка намечается?! — поддразнил товарища Николас, усаживаясь за стол. — Ну тогда я точно лопну.

— Думаю, ты справишься, Николас, — сказала Беата, похлопывая приятеля по упитанному брюшку. — Судя по тому, как проминается твой живот, он ещё не до предела набит.

У друзей было праздничное настроение, однако, сам именинник заметно помрачнел. Весть о визите нежданной гостьи изрядно подпортила ему настроение.

— Придёт сейчас, сядет напротив и будет дырку на мне сверлить, — недовольно причитал он себе под нос.

— Ничего, потерпишь, — махнула полотенцем тётушка. — Они обещались ненадолго. Не такая уж великая жертва. Зато миссис Льюис продлит нам скидку.

— А вам для дела и родного племянника не жалко, — проворчал в ответ Питер.

— Да что ты такое говоришь? Хорошо же обо мне твои друзья подумают! — с негодованием высказалась Макбет.

Беата про себя подметила, насколько манера речи миссис Досон напоминает ей самого Питера.

— Если бы вы меня любили, то не отдали бы на растерзание этому бочонку с … — Питер вовремя сдержался, чтобы не выплеснуть за столом неприличное сравнение.

— С рыбьим жиром, — подсказал ему на ухо Николас.

— С рыбьим жиром! — повторил Питер.

— Ты где это нахватался таких выражений? — удивилась миссис Досон, сердито нахмурив брови. Вид у неё сделался внушительный и все сразу почуяли в сладковатом воздухе пекарни нависшую угрозу. — А ну, подойди сюда! — строго повелела она племяннику.

Питер, виновато опустив голову, подошёл к рассерженной тётушке, и та, неожиданно притянув его к себе за уши, громко, с причмокиванием расцеловала в обе щеки именинника.

— Гляди-ка, скривился, будто кислючий лимон разжевал. А кого же мне ещё любить, горе ты моё? — расплылась в благостной улыбке тётушка. — Угощай гостей.

Вообще-то, Макбет Досон была скупа на ласку, но если уж когда и случалась с ней такая слабость, то дарила она её от всего сердца, как и своё угощение к праздничному столу.

— А как же Элизабет? — напомнила Беата. — Как-то неудобно без неё начинать.

— Миссис Льюис велела их не дожидаться, так что налегайте, — ответила тётушка и нырнула обратно к себе в кухню.

— Слышал, Питер, тобой уже повелевают. Ох, чую, не к добру это, — вполголоса проговорил Николас, ободряюще похлопав приятеля по плечу.

— Питер, поскольку ты сегодня собрал всех за этим праздничным столом, позволь мне за тобой немножечко поухаживать, — вызвалась Беата.

Она переложила в его тарелку увесистый кусок кремового торта. Снова показалась миссис Досон с подносом в руках, на котором благоухали горячие пирожки с крольчатиной, только что вынутые из духовки. Она аккуратно поставила поднос рядом с тортом и, погладив племянника по прилизанной голове, умильно произнесла:

— Кушайте, гости дорогие.

— А как же вы? — обратилась к хозяйке Беата.

— На меня не обращайте внимания, — привычно отмахнулась полотенцем тётушка. — Придёт моя подружка, миссис Льюис, мы с ней чайку пошвыркаем да поболтаем по-нашему, по-старушечьи.

— Ну что вы такое говорите? Вы ещё так молодо выглядите, — подмаслил Питер своей опекунше. — Вот подрасту, призовут меня на военную службу, а вы тут без меня замуж выйдете.

— Скажешь тоже — замуж, — озорно погрозила пальцем племяннику миссис Досон.

Питер взял нож и сноровисто нарезал ровными кусками торт. Друзья с горящими глазами взялись за угощение. Николас умудрился разместить на своей тарелке пирожки, пирожное и трёхэтажный кусок торта.

— Смотри-ка, прямо как та самая башня в Пизе, наклонился, а не падает, — метко сравнил он, прикидывая, с чего бы начать поглощение своей «Пизанской башни». Хозяйка, облокотившись на прилавок, с благодушным выражением на лице наблюдала за тем, как нагулявшая аппетит ребятня уплетает за обе щеки приготовленные её умелыми руками вкусности. Беата и Мартин излишне скромничали на фоне Николаса, который, набив рот, ещё и умудрялся вести разговор о всяких безделицах. Сам же именинник уныло ковырял ложечкой торт в ожидании предстоящего «свидания». Веселый галдёж прервал дверной колокольчик, и в пекарню вошла навязчивая парочка, Дороти Льюис со своей дочерью Элизабет, с виду отличавшиеся разве что только по росту. Обе были одеты в одинаковые балахонистые платья-туники ярко-зелёного цвета, подвязанные тонким пояском. От этой одинаковости в нарядах они ещё больше походили друг на друга.

— Всем желаю здравствовать! — громогласно заявила о своём прибытии круглобокая дама, изучающая внимательным взглядом собравшуюся за столом компанию. — Мистер Кристенсен, вы тоже здесь? — удивлённо вскинула она тонко выщипанную бровь. — Как славно! Я уже успела познакомиться с новым городским портным. — Обратилась миссис Льюис к дочери. — Это его сын Мартин, я тебе рассказывала. Элизабет в ответ лишь застенчиво улыбнулась и качнула головой. Николас, желая привлечь внимание Питера, пнул приятеля ногой под столом и тихонько шепнул ему на ухо:

— Ещё одна жертва. Может, они его выберут.

Питер в ответ незаметно ткнул Николаса локтем и угодил ему прямо в раздувшийся живот.

— Осторожней, ты! — прикрыв ладошкой набитое чрево, прокряхтел Николас. — Расплескаешь.

— Ну, именинник, подходи. Будем вручать тебе подарок, — с важностью объявила Дороти Льюис.

У Питера теперь уже полыхали не только уши, но и всё лицо. Он неуверенно поднялся из-за стола и медленно двинулся навстречу непрошеным гостям. Миссис Льюис порылась в просторной корзине, с которой она не расставалась во время визитов в пекарню своей подруги, и выудила оттуда большие садовые ножницы, перевязанные шёлковой ленточкой с завитушками.

— Я знаю со слов твоей тётушки, что ты очень старательный и дисциплинированный мальчик. Тебе часто приходится помогать ей не только на кухне, но и в саду. А он у вас, прямо скажем, немаленький. Поэтому позволь вручить тебе эти садовые ножницы, которые, надеюсь, станут незаменимым помощником в твоём благородном труде.

— Благодарю, — промямлил Питер, принимая сомнительный подарок. — Я непременно ими воспользуюсь.

Николас, чтобы не захохотать, запихнул себе в рот кусок торта.

— Вижу я, именинник сегодня не в духе, — обратилась к Макбет розовощёкая подружка. — Вообще-то, Питер, я рассчитывала на то, что у тебя с чувством юмора всё в порядке. Настоящий подарок для тебя находится у моей дочери. Элизабет, ну что же ты растерялась? Скорее вручай презент. Ведь ты сама меня попросила.

Элизабет стало неловко из-за неуместной откровенности болтливой матушки, и лицо её покраснело так же густо, как и у Питера. Дрожащей от волнения рукой она приоткрыла свою кожаную сумочку, что свисала на тоненьком ремешке через её левое плечо, достала оттуда сложенный вдвое лист бумаги и протянула его имениннику.

— Что это? — спросил гостью Питер, тоже разволновавшийся не на шутку.

— Это приглашение на рыцарский турнир. Нам с матушкой прислали два. И одно мы дарим тебе, — робея, ответила Элизабет.

Питер развернул приглашение и прочитал вслух:

— Сим уведомлением довожу до вашего сведения, что пятого августа на центральной площади города Валенсбург состоится рыцарский турнир в честь визита Её Величества Королевы Клотильды Тюдор. В связи с этим торжественным событием покорнейше прошу вас пожаловать на городской праздник в ложу для важных персон. Бургомистр Гарольд Флэнеген.

— Моя дочь Элизабет хочет, чтобы ты пригласил её на завтрашний турнир, — с нетерпением высказалась миссис Льюис.

— Матушка! — с досадой промолвила Льюис младшая, не зная куда себя деть от прилипчивой материнской заботы.

— Благодарю вас з-з… за такой щедрый подарок, — заикаясь от волнения, выдавил из себя повергнутый в смущение Питер.

От одной только мысли, что завтра на виду у всего города он вместе с этим «бочонком рыбьего жира» потащится — да ещё, не приведи Боже, за руку! — на рыцарский турнир, где будут толкаться все местные мальчишки, на лбу у именинника проступил прохладный пот. Его и без того уже наградили обидным прозвищем Рогалик, а после такой прогулки дворовые ребята и вовсе своими насмешками со свету сживут, станут называть Рогалик с Маслом. И тогда хоть из города беги. Одна только ухмыляющаяся физиономия Николаса чего стоит. Нет! Либо сейчас решиться и отказать, либо потом краснеть при каждой встрече с детворой и ловить в свой адрес глумливые дразнилки. Питер вытянулся по струнке, учтиво склонил голову и сухим речитативом, которым он обычно общался с покупателями, монотонно отчеканил:

— Прошу великодушно простить меня, но завтра никак не получится. Дело в том, что у нас с тётушкой в связи с предстоящим состязанием намечается очень загруженный день и…

— Ничего страшного! — вмешалась Макбет Досон. — Я за него поторгую. Такое не каждый день случается. Пусть мальчик посмотрит.

«Здесь явно какой-то заговор», — мелькнула подозрительная мысль в голове Питера.

— Но, тётушка, вы же сами говорили, что одна толпа бездельников будет развлекать другую толпу бездельников, а людям работящим нет времени на всякие глупости, — попытался он выкрутиться из безвыходного положения.

— Да мало ли, что я по глупости сболтнула, — не унималась тётка, предательски настаивая на своём. — И довольно держать дорогую гостью в дверях, приглашай её к столу. А мы не станем вам докучать и побеседуем по-свойски у меня на кухне.

Дороти Льюис слегка подтолкнула ладонью оробевшую дочь:

— Ступай. И помни, что я тебе всегда говорила: не горбись за столом и держи спину прямо.

Элизабет, внутренне сопротивляясь такому нажиму со стороны матушки, надула пухлые губы и закатила глаза кверху, как и все несчастные дети, замученные нескончаемыми воспитательными нотациями чересчур заботливых родителей. Питер галантно отодвинул свободный стул и гостья, поблагодарив, уселась возле Беаты.

— Тебе положить кусочек торта? — спросила её Беата.

— Только очень маленький, — едва слышно ответила Элизабет.

Сам же Питер занял своё законное место именинника во главе стола и, не поднимая глаз, продолжил нервно ковырять ложечкой кусок торта с цифрой «XII». Николас решил прийти на выручку другу и первым нарушил неловкое молчание:

— У меня есть предложение. По-моему, оно устроит всех. Если Питер оказался в таком затруднительном положении и не хочет обременять свою тётушку излишними заботами, я вполне мог бы подменить его.

— Отличная идея, — ухватился за слова приятеля в мгновение ока просветлевший Питер. — И Элизабет не останется одна.

— Пустяки, — откликнулся самодовольно Николас. — Для друга ничего не жалко.

— А я подумала, что ты хочешь подменить Питера с лотком на городской площади, — обратилась к нему Беата.

— Я в этом ничего не смыслю. Я им так наторгую, что ещё и должен останусь. А так и приглашение не пропадёт, и тётушка останется при барыше, и Элизабет будет при кавалере. — Николас замысловато улыбнулся и как бы вскользь добавил. — Да и вообще…

— Конечно, — в подтверждение слов приятеля проговорил Питер, — по крайней мере, я не буду чувствовать себя виноватым перед Элизабет и миссис Льюис.

— Ну вот и разобрались! — подвёл итог находчивый доброжелатель Николас. — Элизабет, а ты знаешь, что сегодня в замке состоится королевский бал? — поспешил он перевести разговор.

— Да. Мы тоже приглашены, — подняв на него глаза, ответила Элизабет.

— А почему же вы не пошли? — полюбопытствовал Мартин.

— Потому что у Питера сегодня День рождения. Мы зашли пораньше, чтобы поздравить его, но оказалось, что именинник с друзьями ушёл на прогулку и будет ближе к вечеру. Поэтому мы и решили зайти попозже, чтобы вручить ему подарок. Питер стыдливо заёрзал на стуле. «Выходит, Элизабет отказалась от королевского бала, только чтобы собственноручно вручить мне это приглашение», — размышлял он про себя. Его вдруг охватило то самое едкое чувство вины, о котором он только что так запросто разглагольствовал. Беата, понимая, что разговор снова зашёл в тупик, решила взять инициативу на себя и стала расспрашивать гостью, умеет ли та танцевать и какие танцы разучивала. Потом беседа зашла о дневных приключениях на заброшенной мельнице, где уже вся компания с упоением делилась своими впечатлениями. Элизабет с восторгом слушала собравшихся за столом друзей и даже иногда сама включалась в разговор. Ребята настолько увлеклись, что не заметили, как тихонько отворилась входная дверь и на пороге показался кучер экипажа Дороти Льюис.

— Прошу меня простить, — сняв головной убор, застенчиво обратился к участникам застолья седовласый старик. — Хозяйка просила прислать за ней экипаж.

— Хорошо, Фабио, я передам матушке, что экипаж ожидает, — оживлённо откликнулась Элизабет.

— Не стоит беспокоиться, милая, я уже сама всё слышала, — проголосила распорядительным тоном миссис Льюис. Она выплыла из-за кухонной перегородки и велела извозчику подождать за дверью. — Ну, Лиз, прощайся с именинником, нам уже пора. До свидания, дети.

— Питер, проводи гостей до экипажа, — попросила племянника миссис Досон.

— О, нет, не извольте беспокоиться, — проговорила Элизабет, торопливо поднимаясь из-за стола. — Если можно… я бы хотела… чтобы меня проводила Беата.

— У девочек всегда найдутся свои секреты, — сказала миссис Льюис, посмотрев на Беату любопытными глазками.

— Спасибо за угощение. Как всегда, всё было очень вкусно, — поблагодарила Элизабет хозяйку заведения.

— Да ты и не съела ничего, — сокрушаясь, указала на нетронутый кусок торта в её тарелке миссис Досон.

— Я обязательно… в другой раз, — немного волнуясь, ответила Элизабет. — Спасибо за этот приятный вечер. Мне было очень интересно познакомиться со всеми вами. И я рада, что у тебя, Питер, есть такой верный друг, как Николас, который всегда придёт на выручку. Беата, ты проводишь меня?

Беата поднялась со стула и направилась вслед за гостями к выходу. Как только за ними захлопнулась дверь, Николас, недоумевая, спросил:

— Чего это она?

— Мне кажется, Лиз обо всём догадалась, — ответил Питер.

— О том, что ты не хочешь идти с ней на турнир? — переспросил Мартин.

— Угу, — боднул он головой.

— Как-то нехорошо получилось, — досадно почесав затылок, произнёс Николас.

Девочки вышли на улицу и перед тем, как сесть в экипаж, Элизабет взяла за руку Беату и, глядя ей прямо в глаза, сказала:

— Я знаю, что не нравлюсь Питеру. Никто из ребят не хочет со мной дружить. Это из-за моей внешности. Между собой они дразнят меня толстухой. И хоть мама говорит мне: «Никогда никому не позволяй обижать себя», — я всё равно знаю, что это так и мне не избавиться от этого прозвища… Знаешь, мне казалось, что Питер не такой, как остальные. Он один всегда относился ко мне по-доброму. Вот я и подумала… Я бы очень хотела ему понравиться и подружиться с ним, но насильно мил не будешь… У меня ведь даже подружек нет. Поэтому я решила отдать тебе второе приглашение. — Она достала из своей сумочки ещё одну сложенную бумажку и вложила её в ладонь Беаты. — Можешь сходить завтра на турнир вместе с Николасом… или Питером. — Тихо добавила Элизабет. — И ещё передай ему, чтобы он не чувствовал себя виноватым и не боялся, что друзья высмеют его… Мне было приятно с тобой познакомиться. Если у тебя появится свободное время, приходи ко мне на Цветочный бульвар. Я буду очень тебе рада.

— Мне тоже было очень приятно, — по-дружески улыбаясь, произнесла Беата. — Раньше я часто встречала детей из богатых семей нашего города и все они были ужасно избалованы и капризны. Но ты на них совсем не похожа. Знаешь, у меня ведь тоже нет подружек. Поэтому я очень рада нашему знакомству.

Элизабет в ответ расплылась в добродушной улыбке и поцеловала Беату в щёку. Они попрощались и экипаж медленно покатил в сторону Цветочного бульвара, где проживала почти вся городская знать. Вернувшись, Беата обнаружила, что ребята активно помогают миссис Досон собирать посуду.

— Ого, — удивилась она, — не успела я хлопнуть дверью, а тут такие перемены.

— Просто мы решили, что настало время прогуляться, — отозвался Питер, сгребая чашки со стола.

— Элизабет Льюис отдала мне второе приглашение на турнир. Я подумала, так будет честнее, если вы сами решите, кому пойти. Мне всё равно завтра на службу.

Реакция обрадованного Николаса не заставила себя ждать:

— Ура! Судьба сама распорядилась, кому быть на почётном месте в первом ряду.

— Не торопись, Николас, — сбила его пыл Беата. — Во-первых, один ты вряд ли туда попадёшь. Скорее всего, тебя просто не пустят. Ведь это почётные места для городской знати. Подумают, что ты украл это приглашение — тебе же ещё и достанется. Если б за тебя попросила Элизабет, возможно и пропустили бы, но только приняв за её слугу. А во-вторых, тебе не кажется, что это несправедливо. Ведь всё получилось не так, как она хотела. Элизабет отказалась от королевского бала, чтобы пойти с Питером на состязание, а получается, что она вообще никуда не попала.

— Но она же сама отдала своё приглашение. Её никто не заставлял, — возразил Николас, помахивая сложенной бумажкой перед лицом Беаты. — И потом, ты сама предложила нам выбрать, вот я и подумал…

Питер и Мартин стояли молча — они понимали, что Беата была права.

— Да что мне, в конце концов, больше всех надо, — видя реакцию друзей, с досадой произнёс Николас. Он положил пригласительный билет на стол и неуверенно, как бы убеждая себя в собственной правоте, добавил: — Просто я подумал, что было бы глупо упускать такой шанс, раз уж удача нам улыбнулась.

Он посмотрел на разноцветный лист с вензелями, затем снова взял его и ко всеобщему удовлетворению разорвал на мелкие кусочки.

— Вот и правильно! — с облегчением сказала Беата и последовала примеру приятеля. Она ссыпала обрывки второго приглашения в одну общую горстку и добавила:

— Ещё не хватало нам всем перессориться из-за этого.

— Так мы идём на наше место? — спросил приободрённый Питер. Он вдруг заметно повеселел, будто скинул с плеч ненавистную торбу.

Уже спустя несколько минут, друзья вновь тряслись в скрипучей арбе Кристенсенов по улицам города, желая как можно скорее добраться до своего укромного местечка, где им никто не помешает придаваться откровенным разговорчикам и строить планы на будущее. На улице мало-помалу сгущались сумерки, и фонарщики с приставными лестницами бродили тут и там, освещая проспекты и бульвары.

Лето уже перевалило за половину и потому дни медленно, но верно начинали сокращаться.

— Ох, как же меня трясёт, — обхватив набитый живот растопыренными ладонями и зычно икая, приговаривал Николас. — Скорее бы добраться.

— Зато моя арба незаменима на горных тропах, которые иногда петляют, словно ползущие змеи, — ответил Мартин.

— А ты хоть раз в своей жизни сталкивался со змеями? — спросил его Питер.

— Конечно. И не раз.

— А я их всегда так боялась, — сказала Беата.

— Главное — не делать никаких резких движений. Змея ведь всё равно быстрее человека, поэтому, как ни пытайся, увернуться от неё не получится. Однажды я наткнулся в траве на чёрную гадюку. Она выползла из-под камня, на котором я сидел. Я так и остолбенел от страха, когда эта гадина проползала по моему ботинку. Но на этом всё и закончилось — она просто скрылась в густой траве. Так что, думаю, мне повезло. А у вас здесь водятся змеи?

— Только полозы, — ответил Питер, — они часто выползают на дорогу погреться на солнышке.

— Послушай, Мартин, есть хотя бы одно животное, которое ты не встречал в своей жизни? — откровенно подтрунивая над «болтунишкой», поинтересовался Николас.

— Можешь мне не верить, — как всегда невозмутимо отреагировал на его очередной выпад Мартин. — Но если б ты поездил с моё по городам и весям, думаю, историй в твоей копилке набралось бы не меньше.

— В самом деле, — поддержал приятеля Питер. — В этой же истории нет ничего неправдоподобного.

— Ты на что намекаешь? — спросил его Николас.

— Ну ты же верил когда-то в существование призраков, которые обитают в стенах Каймангрота.

— Это было давно. А ты до сих пор веришь в озёрное чудище, которое пожирает рыбаков, — немного смутившись перед Мартином за свою детскую причуду, поспешил оправдаться Николас.

— Но куда-то ведь они пропали — куда? Почему больше никто не спускает на воду рыбацкие лодки. Даже те, кто удили рыбу с берега ради забавы, теперь стараются держаться от воды подальше.

— Это всё напоминает мне базарные сплетни, — поделилась Беата. — Кто-то один пустил слух, что видел огромного зверя с зубастой пастью и длиннющим хвостом, а другие поверили ему на слово. И понесло по ветру…

— Наверняка это был обычное плавучее бревно в тумане, — предположил Николас.

— А повреждённая лодка с кровавой лужей на дне?! А порванные сети?! — не унимался Питер.

— Ну и что с того? Кто завсегдатаи трактира? — почти все бывшие рыбаки. Даже тот капитан, которого мы сегодня видели, не успел появиться в городе, сразу направился туда. Вот тебе и объяснение, куда они могли подеваться. Вышли на промысел «под мухой», подрались в лодке, запутались в сетях — так и отправились на дно рыб кормить. Дело известное! Единственный способ доказать тебе, что всё это бредни — нырнуть с каната в озеро.

Мартин, наблюдая со стороны за перепалкой приятелей, пытался сообразить: то ли они решили разыграть его, то ли всерьёз обсуждают какую-то очередную байку.

— А между прочим, если это всё враки, почему с тех пор, как поползли слухи об озёрном чудовище, ты больше ни разу не прыгал с каната в воду? — подцепил на крючок приятеля Питер.

— С какого каната? — встрял в спор Мартин.

— На крутом берегу озера растёт высокая ива, — объяснил Николас. — Её ствол склоняется над водой. К самой толстой ветке мы привязали смоляной корабельный канат, что утащили с рыбацкой пристани, и приладили к нему с другого конца поперечину. Потом цеплялись за неё руками, отталкивались от берега и слёту сигали в воду.

— А «щукой» ныряли? — спросил Мартин.

— Кто во что горазд, — ответил Николас, — кто вниз головой, кто в воздухе оборачивался, кто ногами в воду, а кто и плашмя, как бревно. — Сказав это, он посмотрел на Питера.

— Ну и что! — пробурчал тот. — Такое было только раз.

— Правильно. Потому что ты больше никогда не нырял.

— Я тоже, когда учился прыгать вниз головой, так шмякнулся о воду, что потом неделю ходил с синюшным животом, — вспомнил Мартин.

— А Николас однажды сорвался с каната и, как был в одежде, так и ушёл под воду. Мы тогда с Беатой чуть со смеху не померли. — Сказав это, Питер не удержался и расхохотался.

— Хорошо, что успели вовремя разложить костёр, — разливаясь в улыбке, поделилась Беата, — иначе Николас слёг бы от простуды. В ту пору вода уже была студёная. Сердце Николаса оттаяло после воскрешения друзьями забавной истории из недавнего прошлого и его лицо озарилось благодушием.

— А всё-таки здорово, что у нас есть такое место, где мы всегда можем собраться вместе и потолковать о наших приключениях, — сказал он, предаваясь безоблачным воспоминаниям.

— Когда мы заезжали в Валенсбург, отец спросил меня, нравится ли мне этот город, — вступил в разговор Мартин. — И я ответил ему, что здесь, наверное, жутко скучно. Но наслушавшись ваших историй про мёртвый лес, в котором пропадают люди, про ведьму с котом-убийцей на заброшенной мельнице, про подводное чудовище, питающееся рыбаками, у меня теперь только одно желание — убраться отсюда поскорее. Как вы все выжили тут, ума не приложу.

— Но ты же сам рассказывал нам про ведьму, — сквозь нежданную зевоту, проговорил Питер. — Просто ты ещё многого не знаешь. Я часто слышу, о чём разговаривают покупатели с тётушкой за прилавком. Всё началось с того самого дня, когда в замке Каймангрот появилась эта семейка.

— Какая семейка? — спросил Мартин.

— Граф Готлиб со своей тощей графиней, — зачем-то понизив голос, ответил Питер. — На эту парочку смотреть-то жутко. Не понимаю, как Беата у них работает?

— Надо же на что-то жить, — отозвалась она. — Мне эти люди тоже показались недобрыми, даже несмотря на их благородные манеры. Больше всего меня пугает графиня. От её взгляда у меня каждый раз мороз по коже. Я бы туда больше ногой не ступила, если б не… — Беата вдруг оборвалась на полуслове.

— Если б что? — полюбопытствовал Питер.

— В этом я должна разобраться сама, — подумав о чём-то своём, твёрдо произнесла она.

— А вот и наш маяк, — известил всех Николас, указывая на одинокий куст бересклета, растущий примерно в ста ярдах от дороги. — Я уж было подумал, что мы мимо промахнули — слишком долго едем. Мартин, сворачивай.

Возничий свернул с дороги и покатил по полю на указанный ориентир. Он притормозил в трёх шагах от одиноко растущего куста высотой в шесть или семь футов, дождался, пока высадятся все пассажиры, и только потом слез сам. Внимательно осмотрев и поправив упряжь, Мартин дружелюбно потрепал приморившегося коня по холке и огляделся по сторонам: вокруг не было ни души — Беата, Николас и Питер растворились, словно призраки.

— Эй, куда все подевались? — окликнул он друзей. — Спрятались за куст и думаете, это смешно? — Мартин заглянул за куст, но там никого не оказалось. — Хорошо, я сдаюсь! Вы меня разыграли. В конце концов, не провалились же вы под землю!

— Ты уверен? — послышался откуда-то снизу голос Питера.

Мартин, осторожно переставляя ноги, двинулся в ту сторону, откуда предположительно доносился голос. Пройдя около трёх ярдов, он заметил, как за густой травой маячит взлохмаченная макушка Николаса. Сделав ещё несколько шагов, он очутился на краю неглубокого каменистого овражка, на дне которого и притаилась вся честная компания. Розыгрыш удался вполне и потому у всех троих глаза светились озорным блеском, а рты растянулись в довольной улыбке. Овражек был с крутыми откосами, в диаметре три с половиной — четыре ярда. Высокая луговая трава скрывала его от посторонних глаз, поэтому заметить этот случайный провал можно было только с очень близкого расстояния, с пяти-шести шагов с учётом роста. Отступи чуть дальше и перепад по высоте сливался воедино с цветовой палитрой простирающегося вокруг дола. Потайное место обнаруживало себя лишь вытоптанным, гладким дном овражка. Сверху оно чём-то напоминало чайную чашку. В центре было приготовлено место для костра: сложенные шалашиком дрова и пара вкопанных друг напротив друга рогатин под перекладину. С четырёх сторон его окружали бревенчатые скамейки, сколоченные чьими-то умелыми руками.

— Добро пожаловать, — на правах хозяина торжественно пригласил новичка Николас. Мартин глянул вниз и заметил прямо под ногами выдолбленные из камня ступеньки. Он быстро сбежал по ним на дно «чашки».

— Ну и как? — спросил у приятеля Николас. Вид у него был напыщенно-важный, но вместе с тем озабоченный, как у всякого гостеприимного домочадца, желающего угодить приглашённому гостю.

— А здесь и правда всё неплохо устроено, — сказал Мартин, осматриваясь вокруг. — И самое главное, что ваше место надёжно спрятано от чужого внимания.

— А ещё здесь всегда тихо и безветренно, — добавила Беата, присаживаясь на бревенчатую скамейку. — Даже если наверху сильно дует.

— И тепло даже от небольшого костра. Костёр нагревает склоны оврага и поэтому тут никогда не бывает сыро, — пояснил Николас.

— А если вдруг пойдёт дождь? — поинтересовался Мартин.

— Ты думаешь, здесь будет озеро? Я поначалу тоже так подумал. Но потом обнаружил, куда уходит вода. Видишь вон ту неглубокую канавку? — Николас указал пальцем на узкую ложбинку вдоль края овражного дна. — В конце её образовалась трещинка и вся вода утекает туда. Так что потопов у нас не бывает.

— Странно. Куда же она утекает? — задумчиво проговорил Мартин.

— А шут его знает, — дёрнул плечом Николас. — Главное, что утекает.

— И чем же вы тут занимаетесь?

— Просто сидим, — ответил Питер.

— Просто разговариваем, — добавил Николас.

— Просто смотрим на ночное небо, — произнесла Беата. — Ты ещё не видел самого главного чуда.

— И где же оно? — Мартином овладело любопытство.

— Всему своё время.

— Она любит это повторять, — улыбнулся Питер. — У каждой тайны свой час. Придёт время и всё само собой откроется.

— Ну что ж, портному терпения не занимать, — сказал Мартин, усаживаясь рядом с Беатой на бревно. — Но о чём-то я могу догадаться и сам.

— Например? — спросил его Питер.

— Наверняка здесь есть какой-нибудь тайник.

— А сможешь сам отыскать? — подзадорил приятеля Николас.

— Попробую. Несложно догадаться, что потайная дверца скрыта под дёрном, — принялся рассуждать вслух Мартин, внимательно разглядывая косые склоны овражка, сверху до низу поросшие травой. — Ростом мы одинаковы, значит, тайник должен быть не выше моей головы. Теперь осталось простучать кулаком по окружности и тайник найден.

— Ладно, — махнул рукой Николас, — показываю только тебе. Но не для того, чтобы ты разнёс об этом по всему городу.

— Я — могила, — поклялся шутливо Мартин.

Николас перешагнул через бревно, на котором сидел, затем присел на корточки у самого склона и постучал кулаком по травянистому бугорку на уровне плеч. Звук был гулким, что говорило о наличии полости под живым покровом. Он подцепил пальцами клок мохнатого дёрна, под которым находился деревянный лючок размером со среднее блюдце.

— И зачем вам этот тайник? — спросил Мартин.

— Ну мало ли… — ответил Николас. — Там я храню всё самое необходимое: верёвку, огниво, пару свечек, даже душистый чай в коробке.

— Я тоже устраивал тайники, только в дупле дерева.

— Мы уже так делали, — сказала Беата. — Раньше у нас была одна забава. На пересечении Зелёной аллеи и Улицы ремесленников росло тутовое дерево. В его стволе было небольшое дупло. Там мы и устроили что-то вроде почтового ящика для передачи сообщений. Место это было удобно тем, что находилось примерно на одинаковом расстоянии от наших домов. Поэтому, когда кто-то был занят и не мог прийти в назначенное время, он при случае оставлял сообщение, но не простое, а зашифрованное. Это было главным правилом. Каждый оставлял своё послание в виде ребуса, и тот, кто находил его первым, должен был догадаться, о чём оно. К примеру, если Николас оставлял щепку, то, скорее всего, он вместе с отцом отправился на лесосеку. Если задерживался на весь день, то оставлял целый ворох щепок.

— Беата часто оставляла цветок или лепестки, — припомнил Питер. — Этот ребус разгадать было несложно: она помогает миссис Эклунд в оранжерее. Если цветок был перевязан ленточкой, значит искать её следует на базарной площади.

— А ты что оставлял — банку клубничного джема? — обратился к нему Мартин.

— Питер ничего не оставлял, — ответил за приятеля Николас. — Это означало, что он, как всегда, по уши занят на кухне тётушки. У него даже не было времени на то, чтобы оставить сообщение.

— Ничего подобного! — возразил Питер. — Ещё как оставлял. Просто ты не хочешь сознаваться в том, что не умел читать мои сообщения. Сами посудите, однажды я подложил в тайник две ранетки, а поверх них длинную щепу. На кожуре одной нацарапал букву «S», на другой — «R». Николас решил, что это скамейка на нашем месте, а ранетки слопал, даже не прочитав послание. А я имел в виду, что, как только управлюсь со сбором яблок, приду на мостик через ручей в сосновом бору Стоутрута. В итоге он весь вечер прождал меня здесь, а я его на мостике. Николас, конечно, всё свалил на меня, мол, это я не умею оставлять послания.

— Интересно, — возмутился приятель, — как же я мог догадаться о мостике? По-твоему, он так выглядит? — и Николас постучал ладонями по отёсанному бревну, на котором сидел. — Между прочим, тот мостик горбатый.

— Но и на бревно моё послание никак не похоже, — не сдавался Питер.

— Ну всё, началась старая песня, — вмешалась в спор Беата. — Каждый раз одно и то же. Вот поэтому мы и перестали играть в сообщения.

— Смотри, — сказал Мартину Николас и достал из кармана маленькую пуговицу. — Если я оставлю эту пуговицу в своём тайнике, о чём ты подумаешь, обнаружив её?

— Наверное, о том, что ты сегодня заглянешь в мастерскую к моему дядюшке чинить рубаху, — шутливо предположил Мартин.

— В этом есть своя логика, — не замечая иронии, продолжал Николас. — Но только для того, кто не знает нашего тайного языка. Если присмотреться повнимательнее, то это непростая пуговица. Видишь, на ней изображен маленький крестик. Это пуговица от сутаны нашего пастора Куксака, которую он посеял во время пасхальной службы. Я видел, как она закатилась под амвон и после службы подобрал её. Затем подложил в наш тайник. Беата сразу догадалась о том, что…

— Что Николас в то воскресенье собирался петь на службе в церковном хоре вместе со своей матушкой, — опередила его Беата. — И значит, после окончания службы он будет свободен. Матушка всегда его отпускала после воскресных песнопений. А если рядышком положено голубиное пёрышко, стало быть, Николас отправится в свою голубятню.

— Вот что значит оставлять правильные послания! — победоносно заключил Николас.

— Да, занятная головоломка, — улыбнулся в ответ Мартин. — Но для того, чтобы усвоить ваш тайный язык, надо близко знать каждого из вас: ваши привычки, увлечения, повседневные дела.

— Конечно. Вот поэтому наши секретные послания были только для посвящённых. Даже дотошная миссис Досон не смогла бы прочесть сообщение Питера — так умело он его шифровал, — снова подковырнул приятеля Николас.

— Может, когда-нибудь у людей будут такие штуки, с помощью которых они смогут отправлять друг другу сообщения из любой точки мира, — мечтательно произнёс Мартин. — Тогда и секретничать не придётся.

— У меня и сейчас есть такие «штуки», — похвастался Николас. — Мои белые и сизые почтари.

— Тогда почему ты с ними не отправлял свои послания?

— В то время я ещё не увлекался голубями. И потом, Питеру хоть с нарочным заказные письма отправляй, толку всё равно не будет.

Питер шумно выдохнул через ноздри, давая понять, что предел его терпению близок.

— Кстати, о времени: не пора ли нам развести костёр, — вёртко соскочил с темы давнего неразрешимого спора Николас, понимая, что намёкивается неуместный раздор на пустом месте.

— Николас обожает это делать и, надо признать, у него это здорово выходит, — похвалила приятеля Беата. — Даже если дрова отсырели после дождя, он всё равно будет колдовать над ними до тех пор, пока не заполыхает огонь.

— Есть только одно место, где он точно не сможет разложить костёр, — вставил Питер. — Это мёртвый лес. Мы даже с ним поспорили. Если хочешь, можем и с тобой поспорить, — предложил он Мартину. — Никому ещё не удавалось разжечь там огонь.

— Хочешь заключить пари? — спросил его Мартин.

— Даже не думай, — вмешалась в разговор Беата. — Есть указ бургомистра, который запрещает пересекать границу мёртвого леса. А ты, Питер, не подначивай. Знаешь ведь об этом запрете.

— Даже если ты войдёшь туда с пылающим факелом, он тут же погаснет, — уверил приятеля Питер. — А Беата права: не пытайся это повторить. Я не хочу, чтобы твоя гибель была на моей совести.

И вот, наконец, Николас со всей серьёзностью приступил к священному ритуалу добывания огня. Для начала он надёргал в пучок сухой травы и перемешал её с пухом от полевых цветов. Затем уложил приготовленный трут на прибитую дождём золу, оставшуюся от прежнего костра, и обложил его вокруг щепой. Достав из тайника огниво, он опустился на колени перед выстроенным шалашиком и принялся чиркать кресалом о кремний. Сноп мелких искорок осыпал ворсинки белого пуха. Трут зарделся, после чего невидимый глазу огонёк начал стремительно поглощать скомканную солому. Затем он перекинулся на тонкие щепочки, и сизый дымок витой струйкой потянулся вверх. Николас, надувая щёки и щуря глаза от едкого дыма, с усердием раздувал огонь. Со стороны он походил на степного шамана или колдуна-пещерника, что совершает свой таинственный, магический обряд в тенистом сумраке. Мартин, тоже имевший немалые познания в разжигании костра, не осмелился давать советы хозяину укромного местечка, ибо понимал, что знатоку своего дела советами можно только навредить. Вскоре огонь обрёл силу, и костёр заполыхал ярким, багровым пламенем, озаряя лица друзей, расположившихся вокруг согревающего очага. Николас добросил ещё пару крупных поленьев, поднялся на ноги и, утерев испарину со лба, вынес свой окончательный вердикт:

— Ну вот! Будет вам теперь светло и тепло.

— Спасибо, Николас, — поблагодарила его Беата. — Теперь и в самом деле намного уютнее.

— Здесь светлее, чем бывает у нас дома по вечерам, — осматривая каменистые скосы освещённого овражка, сказал Мартин. — Дядя редко зажигает свечи — из-за ослабевшего зрения они ему ни к чему. Ловко у тебя получается разложить костёр, Николас. А вот если нет огнива или, скажем, дрова отсыревшие, как быть тогда? Допустим, ты заблудился в лесу и у тебя при себе ничего нет. Я сейчас не про ваш мёртвый лес. Даже в обычном лесу ночью бывает прохладно и сыро, а тебе надо согреться. Да и от волков огонь отпугивает. Как тогда быть?

— А тебе, конечно же, доводилось разводить костёр в ночном лесу от лунного света, — попытался осадить «умника» Николас, понимая, что великий путешественник сейчас снова начнёт выделываться.

— Да, но только однажды, когда я заплутал в дремучей чаще Шервуда. Я долго бродил по его непролазным дебрям и понял, что заблудился окончательно. Солнце уже клонилось к закату и становилось прохладно. Я вспомнил, чему когда-то меня учил отец. Пока ещё свет пробивался сквозь макушки деревьев, я сумел раздобыть немного трута из древесных грибов и птичьего пуха в разорённом гнезде. Затем пришлось ещё чуток побродить в поисках засохшей крапивы. Нарвав стеблей, я содрал с них тонкое волокно и скатал из него валик. Чтобы этот валик был плотнее, на него надо поплевать. По счастью, неподалёку оказалось поваленное, лысое дерево. Я положил на гладкий ствол приготовленный валик и стал катать его засохшей дровенякой. Вскоре из-за трения от волокна потянулся дымок. Подув на него, я приложил наструганный тонкими ломтиками трутовик и птичий пух. Вот так той ночью я добыл огонь.

— Да знаю я этот способ. Пробовал несколько раз, только руки все в кровь изодрал и пузырей себе насажал. — Небрежным жестом отмахнулся Николас.

— А чем же ты разрезал трутовик? — спросил Питер.

— Ножом. С ним я никогда не расстаюсь. Это отцовский подарок. — Мартин достал из кожаного чехла, висевшего позади на поясе, небольшой охотничий нож. У него была толстая деревянная рукоять и широкое наточенное лезвие, которое красиво поблескивало в оранжевых языках пламени.

— Эта штука нужна повсюду и не только в лесу, — вертя в руке нож, пояснил Мартин.

— Дай-ка посмотреть, — попросил его Питер.

— Только осторожнее, я его сегодня наточил, — предостерёг Мартин, протягивая приятелю своё оружие.

— Ух, ты! — восхитился Питер, легонько касаясь большим пальцем острого, как бритва, кончика лезвия. — И впрямь острющее!

— Но это не такая уж и хитрая наука, с помощью трения добыть огонь, — продолжил Мартин. — Вот, скажем, оказались вы зимой в горах. И нет у вас ни огнива, ни трута, ни ножа. Что тогда?

Питер со сверкающим в глазах любопытством уставился на приятеля в ожидании интригующей разгадки. Николас, понимая, что на этот случай ему точно не найти ответа, горделиво отвёл взгляд в сторону. Но Мартин не спешил с ответом, намеренно затягивая паузу. Первой её нетерпеливо нарушила Беата:

— Ну и как же добыть огонь? Дотянуться до солнца?

— Нет. С помощью куска льда.

— Ха! — усмехнулся Николас. — Ну это уже чересчур! Во что угодно готов поверить, только не в эту чушь!

— Этому способу нас научил один пожилой проводник на горном перевале. В горах вода очень чистая, поэтому лёд там прозрачный, как стекло. А солнце, надо сказать, очень яркое. В том месте, где горная речка пробегала в тени, старик отломил небольшой кусок льда размером с кепку Николаса и нагрел его своими руками. Обломок подтаял и стал похожим на морской камень — такой же гладкий и выпуклый с обеих сторон. Затем он подставил его под солнечные лучи, а снизу подложил клок овечьей шерсти, что отодрал от своей безрукавки. И на наших глазах шерсть вдруг начала дымиться.

— Здорово! — изрёк в восторге Питер. Для мальчишки, чей мир сводился к узкому пространству тётушкиной кухни и огородным грядкам, история о добывании огня из куска льда показалась чем-то невероятным, сродни чуду.

— А как ты выбрался из леса? — спросила Беата.

— Мне всё же пришлось заночевать в нём и костёр здорово меня выручил. А на утро я услышал крики моих спасателей. Местные жители хорошо знали свой лес и с утра решили прочесать его. Кстати, обнаружили они меня по дыму от костра. Ох и всыпал же мне отец тогда! Правда, когда узнал, что я воспользовался его советом, немного смягчился и потом часто в разговоре с попутчиками упоминал историю о том, как его сын не растерялся один в ночном лесу и сумел согреться.

Разыгравшийся огонь яркими всполохами освещал склоны оврага, на которых колыхались гигантские тени, отбрасываемые детскими фигурками, ютящимися возле щедрого на тепло костерка. Питер, желая показать Мартину, что он тоже не без таланта, решил продемонстрировать ему свою давнюю забаву: в свете огня при помощи ладоней он принялся изображать различных животных. Беата обожала угадывать в этих причудливых очертаниях силуэты зверей и птиц. Как это получалось у Питера, для всех оставалось загадкой. Да он и сам толком не понимал. Просто получалось и всё. Люди называли это талантом, на что он неизменно отвечал: «Ну, вам виднее». И вот на сцене театра теней появилась лосиная голова с гигантскими ветвистыми рогами, которая медленно, с причмокиванием пережёвывала ягель. Питер всегда сопровождал появление очередного зверя или птицы характерными звуками и это тоже удавалось ему удивительно точно. Сплетя пальцы в какой-то невероятной комбинации, он показал, как неутомимый лесной дятел долбит клювом древесную кору. При этом повелитель теней скинул свои шлёпки и, зажав камешек меж пальцев правой ноги, отстукивал им барабанную дробь по врытому в землю бревну, на котором держалась скамейка. Затем сложив гибкие ладони вместе и, слегка согнув кончики пальцев, он явил покачивающийся профиль понурой лошадиной головы, в которой все безошибочно угадали пасущегося невдалеке Титана.

— Надо же, один в один! — искренне удивлялся Мартин. — В первый раз такое вижу. Тогда Питер слегка изменил положение пальцев и громко проблеял:

— Бе-е-е-е!

Беата и Николас покатились со смеху.

— Марго! — в один голос прокричали оба.

— С виду не такая уж и страшная, — произнёс Мартин. — Откуда она взялась?

— После того, что наговорили о наших краях Николас и Питер, я не решусь тебе рассказать о самом страшном проклятии, которое преследует жителей Валенсбурга, — давясь от смеха, с трудом выговорила Беата.

— Бойся её! — с деланной суровостью устрашающе пригрозил пальцем Николас. — Ибо нет спасения тому, кто повстречает это чудище на своём пути!

После этих слов Питер тем же самым жестом изобразил злобную козью морду, задранную кверху, и громко проблеял. На этот раз Беата едва не лопнула от смеха.

— Если б вы знали, как же я тогда перепугалась! — просмеявшись, сказала она. — Даже боюсь себе представить, чем бы всё закончилось, если б Мартин не подоспел вовремя.

— Ну раз Беата не хочет рассказывать, придётся мне поведать историю о том, как я обнаружил это место, — удовлетворённо проговорил Николас, судя по всему, обожавший и эту историю тоже. — Случилось это пять лет тому назад. Как-то поздним вечером, после рабочего дня возвращались наши славные лесорубы в город. Дорогу, по которой они обычно добирались, сильно развезло после дождя и пришлось им идти в обход, через поле, по узкой, вытоптанной скотом тропе. И хотя так выходил существенный крюк, деваться было некуда. Пока лесорубы шли, уже окончательно стемнело. Брели они молча, устало, изредка переговариваясь друг с другом. И вдруг неподалеку раздался странный звук, похожий на чей-то глухой стон. Лесорубы прислушались — не почудилось ли им это. Но стоны не утихали — казалось, кто-то просил о помощи. Тогда один из них громко крикнул:

— Есть здесь кто-нибудь? Отзовись!

В ответ послышался жалобный голос:

— Помогите, люди добрые! Не дайте помереть!