Бесплатный фрагмент - Собрание малоформатной прозы. Том 11

Хоррор

Всё не такое, как кажется

Известно, что когда девушек много, а подходящий им парень всего один, они начинают соперничать между собою за право оказаться его избранницей. Но при обратном арифметическом раскладе единственная девушка, как правило, становится пассивной созерцательницей борьбы между парнями за её расположение. Всё, как и в дикой природе. Именно оттуда, от зоологических бездн подсознания и произрастают эти поведенческие стандарты.

Славик, Толик и Герка состязались между собою в остроумии, в любезности и в готовности идти на всякие жертвы ради капризули Сонечки, но получить слова признания своего первенства из её красивого ротика им не удавалось.

Как узнать, что при этом думала её головка?

Что при этом творилось в её сердечке?

Многие девушки такие притворщицы! А Сонечка, пожалуй, одна из первых.

Сонечка сама выбрала место для их походного лагеря. Место понравилось всем. Лесная поляна. Рядом ручей с хрустально чистой водой. Неподалёку озеро, пригодное и для рыбной ловли, и для купания. Деревня далековато, но тем лучше: деревенские жители в большинстве своём любопытны и бесцеремонны, особенно женщины. А компания столичных туристов (Славик, Толик, Герка и Сонечка) нуждалась в отдыхе от коммуникационного мусора (от пустопорожнего общения, от «актуальных» информационных потоков, от средств мобильной связи). Почти, как в старом фильме «Три плюс два», но в варианте «Три плюс одна».

Геркина «Toyota» оставалась единственным средством мобильной связи с теми, кто не входил в их четвёрку. На ней Герка вывозил Сонечку на закупку продуктов в райцентр. Эти короткие Геркины путешествия вдвоём с Сонечкой, казалось бы, должны были хоть немного их сблизить, но получалось наоборот: Сонечка по неосторожности (а быть может нарочно?) всякий раз чем-то злила Герку.

Опытный психолог подметил бы, что в этих раздражающих Герку Сонечкиных «нечаянностях» был очень тонкий расчёт. Так делают многие девушки, когда хотят поморочить парня. Герка нравился Сонечке. Но и Славик, и Толик нравились. Сонечка собрала их в свою компанию и вывезла на природу, чтобы понять, кто их них более достоин её внимания. Пока Герка проигрывал Славику по сметливости ума, а Толику по обаянию. А главное, Герка казался Сонечке не таким надёжным, как Славик, а особенно, Толик.

Очередная поездка в райцентр началась, как обычно, с посещения рынка. Торговки, у которой Сонечка всякий раз покупала для себя козье молоко, на месте не оказалось. Закупив остальные продукты по списку, Сонечка разузнала, где проживает торговка козьим молоком, а Герке пришлось расспросить, как проехать к её дому. Возле дома торговки Герка остался хлопотать возле своей машины, наводя в ней всё до «парадного блеска», а Сонечка отправилась за покупкой. Общалась там так долго, что Герка устал плеваться:

«Зацепилась языками с торговкой! Это она-то сбежала от пустопорожнего общения на природу?! Да ей, похоже, языком молотить слаще, чем мёду напиться!!»

Наконец, Сонечка высунулась из-за калитки и поманила Герку рукой.

«Не к добру это», — догадался Герка, но подошёл на невербальный сигнал.

— Гера, помоги мне высыпать эти вёдра в багажник, — показала она пальчиком на два ведра спелых груш.

«Пальчик красивенький, изящненький, как и вся Сонечка, а закупка дурацкая. Сама она груши не ест, я тоже. Славка с Толяном грушами готовы обжираться в четыре пуза, но и для них два ведра многовато», — насупился Герка, но просьбу Сонечки выполнил.

Всю обратную дорогу Герка злился на то, что он везёт груши персонально для Славки и Толяна. Причиной его раздражения было то, что ему совершенно некстати припомнился эпизод из повести И. С. Тургенева «Вешние воды», в котором Ипполит Сидорыч (новый фаворит безжалостной сердцеедки Марины Николаевны Полозовой) кушает грушу, которую Дмитрий Санин (отставной фаворит мадам Полозовой) ему очистил (какое унижение для самолюбивого и благородного Санина!), а Марина Николаевна глядит на Санина — и усмехается прямо в глаза ему, человеку закрепощённому магнетизмом её ненасытного сладострастия, уже знакомой усмешкой — усмешкой собственника, владыки…

Герка резанул Сонечку напряжённым, испытующим взглядом: не задумала ли она приказать ему очищать груши для Славки и Тольки, чтобы потом, когда они станут жрать эти очищенные им груши, усмехаться над Геркой тою оскорбительной для непокорной Геркиной души усмешкой — «усмешкой собственника, владыки»?!!

Лицо Сонечки показалось Герке непривычно озабоченным, её красивые губки подобрались и затвердели в отважной и решительной складке, навевая воспоминание песни Михаила Васькова «Варшавянка»:

На бой кровавый,

Святой и правый,

Марш, марш вперёд,

Рабочий народ!

*

По приезду в лагерь Сонечка сразу выпалила:

— Ребята! Срочно переносим наше стойбище в другое место! Подальше отсюда!

— А в чём дело? — насторожился Славик.

— Ты же сама это место выбрала, — изумился Толик.

— Сама ошиблась, сама и спешу исправиться. Плохое это место, как мне сказали. Бесовское.

— Значит ты в бесов веришь? — вскинул брови и удивлённо округлил глаза Герка.

— И ты в них поверишь, когда увидишь, — мне полчаса назад баба Маня, у которой я козье молоко покупаю, их метку-рану на руке своей показала. Я такие же метки-раны на теле своего деда видела после того, как его бесы на моих глазах до смерти закусали. Он тогда меня малолетку собою от них прикрывал. Не знаю, бесы ли то были или иные твари, но в нашем мире таких не бывает. Они появляются в нашем мире не каждый год, и только в полнолуние. По подсчётам знающих людей, предстоящая ночь и будет их временем-безвременьем. Баба Маня сказала мне, что лес вокруг нашей поляны и есть то место, откуда появляются в нашем мире какие-то мерзкие твари, то ли бесы, то ли иная какая-то чертовщина. Поэтому чем дальше от этого проклятого места, тем безопаснее.

— А мы и ночи ждать не будем, — прошелестело в кронах лественных деревьев.

— Показалось, — подумал Герка, но увидев, как ужас отразился в глазах остальных членов их компании, понял: — Не показалось.

*

Собрались быстро. Часть вещей затолкали в багажный отсек кузова, часть увязали в багажник на крыше, остальные решили бросить: не до вещизма, когда грозит непонятная, неведомая опасность. Все заняли привычные места в машине: Герка сел за руль, Сонечка рядом, Славик и Толик — сзади.

Герка повернул ключ зажигания, но оно не включилось. Он поднял капот, кинулся к аккумулятору.

— Не дёргайся. Машина не заведётся, — скрипуче засмеялись лесные деревья. — Выходите из машины и ложитесь на землю лицами вниз.

— Выходим из машины и выдвигаемся из леса пешим порядком. Вещей с собой не брать. Только документы. До ближайшей деревни всего километров десять, — скомандовал Герка.

Все молча последовали его приказу.

— Это даже забавно, — склонив голову на бок, задумчиво посмотрела на них старая ворона. — Забавно, когда пытаются убежать, понимая, что смерть не обгонишь.

*

Они бежали, не разбирая дороги.

— Держитесь за мной, — крикнул Герка.

— Ой! — пискнула сзади Сонечка.

Герка обернулся и увидел, что Сонечка распласталась на земле. Он вернулся, склонился над нею:

— Вставай.

— Убегай, дурак! Теперь она уже наша!! — прогрохотало всё окружающее пространство, источая неописуемый ужас.

Славик и Толик, подхваченные вихрями этого неописуемого ужаса, ускорили свой бег, попеременно обгоняя друг друга, и вскоре скрылись из вида.

— Была ваша, станет моей! — рявкнул в окружающее пространство Герка. Он сгрёб руками красотку Сонечку, как свою бесценную добычу, и последовал вон из леса.

В ту же секунду его окружили какие-то непонятные твари. Их оскаленные пасти внушили страх. Шерсть на их загривках угрожающе вздыбилась. Глаза их горели такой безумной яростью, которой никогда на знал этот мир.

— Ты нам не нужен, дурак! Оставь нам девчонку и уходи!

— Уйду только вместе с ней!

— Тогда добро пожаловать вместе с ней в наши пасти! — прорычали злобные твари и двинулись на Герку, сжимая своё кольцо окружения.

*

Ни Герка, ни Сонечка не поняли откуда пришло избавление от, казалось бы, неминуемой гибели.

Они не сразу опомнились после того, как вдруг исчезли куда-то потусторонние твари, готовые разорвать их на части, как очистилось от неописуемого ужаса всё окружающее пространство.

Ноги у Герки обмякли, и он повалился на землю, продолжая прижимать к своей груди бесценное сокровище — Сонечку.

Его бесценное сокровище тоже прильнуло к его груди, не желая отстраняться.

*

Когда они добрели до Геркиной «Toyota», она легко завелась.

По дороге из леса они подобрали Славика и Толяна.

— Куда теперь? — спросил Славик. — На новое место стойбища?

— Нет. В Москву. — ответила ему Сонечка. — Я — к Герке, а вы — к себе по домам.

Глубоко сидящие страхи

«Я знаю, чего ты боишься», — услышал Яков голос из ниоткуда и похолодел от страха, швырнувшего его сознание на край пропасти.

Стах был подобен напору ветра, выдавливающего Якова с последних пядей реальности в чёрную пропасть безвременья.

Яков не знал, что ждёт его в том безвременьи, но оно пугало его, как всякая неизвестность, сильнее всех известных ему страхов, поэтому он инстинктивно двинулся навстречу ветровому потоку страха, охватившего его в нашем мире, не понимая, что этот поток и есть порождение бездны, что, удаляясь от края пропасти пугающего безвременья, он попадает вглубь её ветрового потока, в её гибельную пасть.

«Добро пожаловать в безвременье», — услышал Яков тот же голос, который сообщил, что ему известно о глубинных страхах Якова.

Страх Якова взорвался в нём с новой силой.

Резко обернувшись на голос, Яков увидел огромного чёрного истукана с улыбкой, внушающей ужас.

*

Чёрный истукан возвышался над центром широкой скалистой площадки. Большая кроваво-красная «луна» освещала пространство безвременья зловещим багряным цветом. Все предметы этого мира в свете багрово-красной «луны» казались двухцветными: чёрными с кроваво-багряным отливом. Уже одно это внушало страх и мысли о неминуемой смерти.

«Если „луна“ даёт отражённый свет, значит здесь есть своё „солнце“, но нет времени, следовательно, не будет ни рассвета, ни светового дня, одна лишь вот эта жуткая, кроваво-красная ночь», — понял Яков.

Вокруг громоздкой фигуры чёрного истукана с устрашающей медлительностью зомби передвигались гиганты: люди с головами животных, птиц, рыб и насекомых, как встречающихся в прежнем мире Якова, так и совершенно невиданных, обезображенных чудовищными мутациями. В руках у них были большие чёрные свечи явно оккультного предназначения, а их взгляды, обращённые к Якову, были наполнены трудно сдерживаемой агрессией. Так смотрят людоедских пород собаки, готовящиеся по команде хозяина растерзать попавшегося им человека.

Время для Якова остановилось. Вернее, Яков почувствовал весь ужас того безвременья, в котором он оказался. Этот ужас всё нарастал, разрывая Якова изнутри, и Яков понял, что только смерть избавит его от этого непереносимого чувства. Все дремавшие в нём страхи, унаследованные им на глубинном генетическом уровне, пробудились и дружно заявили о себе предсмертным пронзительным воем.

За спиной Якова раздалось громовое раскатистое рычание. Яков догадался, что так может рычать только монстр с львиной головой. У льва есть много звуковых сигналов, имеющих коммуникационные функции. Самый страшный из них адресуется смертельно опасным врагам и объектам его охотничьей агрессии. Этот рык проникает в среднее ухо жертвы и парализует её.

Такое же парализующее воздействие произвёл на Якова звук, раздавшийся у него за спиной.

*

Спасение пришло неожиданно.

На рефлекторном уровне Яков вырвался из обуявшего его ужаса в состояние транса, в мир квантовой нестабильности, в котором не действуют правила и законы привычного для Якова мира. Яков вновь оказался на тех последних пядях реальности, где он пытался найти спасение от попадания в пропасть безвременья. Ему вдруг вспомнилось, как должен действовать пловец, подхваченный морским течением, уносящим его от берега:

К берегу плыть нельзя. Течение сильнее человека. Оно обессилит его в борьбе и поглотит в своей пучине. Нужно плыть не к берегу, а вдоль него, до тех пор, пока не выплывешь из захвата гибельного течения. Только тогда можно направиться к берегу и получить спасение.

И Яков, сопротивляясь силе ветрового потока, пошёл не навстречу ему, а вдоль края пропасти безвременья.

Яков вернулся домой после схватки в тем ветровым потоком постаревшим на много лет, поседевшим и с иным пониманием жизни.

Ужасы белой горячки

Наркологи знают о том, что самые лютые страхи, которые только могут вселиться в человеческий разум, порождаются приступами болезни, именуемой алкогольным делирием (в простонародности — белой горячкой).

Петруша имел много страхов. Он панически боялся высоты, крупных бродячих собак с агрессией на запах выдыхаемых алкогольных паров, ядовитых насекомых, змей и крыс. Трудолюбием он никогда не отличался, хвастался своей «независимостью», выражавшейся в том, что вместо официального трудоустройства предпочитал «шабашки». Для этого Петруша приезжал в региональный центр и проходил по новым микрорайонам, где обычно велись строительные работы и требовались неквалифицированные подручные, среди которых чаще всего попадались выпивохи, создающие кадровую текучку (заработал — и ушёл в запой).

— Командир, на подработку без оформления возьмёшь меня разнорабочим? — спрашивал на стройплощадках Петруша у каждого дяденьки, отдающего приказы работягам на специфическом строительном сленге (на стопроцентном мате).

«Дяденьки» окидывали его безразлично-критическим взглядом и чаще всего отказывали, но иногда соглашались.

Первые несколько месяцев Петруша работал усердно (завоёвывал авторитет). Потом начинал тосковать по «полной независимости» и активнее прикладываться к бутылке. Заканчивались эти прикладывания всякий раз одинаково: он являлся на работу, еле держась на ногах после лихой попойки и глупо хихикая в лицо «дяденьки» прорабу. Тот с позором изгонял Петрушу с применением всех вывертов строительного сленга. Иногда такие речевые изыски подкреплялись мощным ударом начальственным кулаком по петрушиной пьяной ухмылке, а иногда ускоряющим пинком в Петрушин зад.

И Петруша несколько дней наслаждался «полной независимостью». Но деньги быстро кончались, а с ними кончалась и водка. «Полная независимость» утрачивала первоначальную притягательность, её яркие краски блекли, ей на смену приходили ночные кошмары, возбуждение, общая путаница мыслей, дезориентация во времени и пространстве, лихорадка и сильное потоотделение. Все чаще вспоминалось всё самое обидное в жизни: побои, унижения, потеря семьи.

Семейная жизнь не для Петруши. В семейной жизни — «полная зависимость»: ни выпить, ни пофилософствовать с умными людьми до полуночи о том, какие все бабы дуры, а тёщи — ведьмы…

Между мукой семейной жизни и «полной независимостью» свободолюбивая Петрушина душа и его алкогольно-философский склад ума всегда выбрали… понятно, что.

Вот и живёт теперь Петруша… понятно, как.

Как вольный ветер!.. в его дырявых карманах.

*

Глаза Петруши распахнулись от ужаса, когда в непроглядной тьме раздался зловещий шорох. Сердце затрепыхалось жалобно, болезненно, как из последних сил. Дыхание сбилось, в виски застучали дятлы, всё тело охватило мокрым горячим паром, по спине потекли ручьи пота.

Когда шорох повторился, Петруша едва не умер от страха: такой шорох могло издавать только какое-то гадкое, невиданное-неслыханное членистоногое насекомое.

В ответ ему прошуршала какая-то иная мерзость. Петруша догадался, что эта новая невидаль, хотя и змея, но намного опаснее и коварнее всех земных и подводных змей вместе взятых, потому что она обладает… сатанинским умом. Когда шорохи, издаваемые обеими этими тварями слились воедино, Петруша потерял сознание.

Очнулся Петруша не скоро. Место, в котором он оказался было ему незнакомо. Спина его затекла от долгого лежания. В неуклюже лежавшую руку впились бесчисленные иголки, беспокоящие её онемевшую тяжесть назойливыми прокалываниями.

Петруша сел, бессмысленно повертел головой, осматриваясь, помассировал затёкшую руку. Вдруг он почувствовал, как по его ноге проскользнуло что-то холодное, влажное… страшное. Из мёртвой зоны просмотра к нему метнулось по краю периферийного зрения маленькое паукообразное существо и в его ягодицу вонзились острые ядовитые челюсти.

«Мама!!!» — истошно взвыл Петруша и рухнул навзничь.

В грудничковом возрате это слово было первым в крохотном словарном запасе беспомощного младенца Петруши.

Оно стало и последним в оскудевшем словарном запасе сорокалетнего Петруши.

А дамы вне подозрений

Волк — это опасный хищник.

Волк — это исчадие ужаса и неисчерпаемая тема для страшилок.

Близ двух исстари соседствующих графств в северо-западной части Британии в эпоху мрачного, жестокого средневековья постоянно бродили в поисках разбойничьей добычи неуловимые волчьи стаи.

Попытки их приручить часто оказывались гибельными для тех, кто отваживался на это.

*

Лорд Генри — молодой владелец одного из этих графств — редко появлялся в высшем обществе, характер имел угрюмый, дружбы ни с кем не водил.

— В нём есть что-то волчье, — шептались дамы. — Говорят, что у него какие-то дела с волками.

— Не колдует ли он по ночам? — напускали на чувствительных леди страхи загадочного вида джентльмены — любители злых розыгрышей и всякого рода мистификаций.

Шарлотта — дочь старого графа, владельца обширных земель, соседствующих с манором (феодальной вотчиной) лорда Генри — была девушкой мечтательной, романтичной, склонной к мистике и панически боящейся колдовства.

— Вот бы поженить эту записную неженку Шарлотту с демоническим лордом Генри! То-то была бы потеха! — шепнула своей подруге законодательница мод и общественного мнения мадам МакКензи.

В тот же день эта «гениальная» мысль овладела всеми дамами высшего общества и объединила их усилия для учинения себе на забаву этого глупого замысла, повлекшего последствия столь ужасные, что говорили о них потом, округляя глаза от ужаса.

*

Женщины умеют добиваться того, чего хотят, но вот беда: эти их «успехи» почти всегда выходят кому-то боком.

Не просто странным, несуразным, противоестественным оказался семейный союз лорда Генри, в котором дамам виделось «что-то волчье», с «записной неженкой» Шарлоттой. Противоположность их характеров, так точно угаданная дамами, вовлечёнными в эту интригу, и сулившая им так много поводов для злорадства при их тесном столкновении, дала результаты непредвиденные и страшные.

Одурачить можно всякого человека, даже самого умного и недоверчивого. Но не всякий одураченный простит обманщика, в том числе и того, кто ему покажется таковым.

Вскоре после женитьбы лорд Генри, оказавшись с молодой супругой наедине, вдруг очень остро почувствовал, как далеки друг от друга их характеры, привычки, предпочтения и потребности, как различны их ожидания от взаимного общения.

Вот, сидит она у окошка, вышивает что-то на полотне, и ей хорошо. На лице её бродит полуулыбка умиротворённости и довольства: теперь она законная супруга, со временем станет матерью.

Её жизнь удалась!

Но она чужая для него и мыслями, и душой.

Зачем она ему?

Как получилось, что длинная, запутанная череда событий захватила лорда Генри своей отливной волной, утянула от берега прочной, устоявшейся жизни, покружила и выбросила на незнакомый остров, где внешне, будто бы всё такое же, как в его прежней жизни, но иное по сути?

Лорд Генри отчётливо вспомнил каждое словечко, произнесённое с «особенной значительностью» очаровательными женскими ротиками во время тех внезапно закруживших его событий, каждый «очень выразительный взгляд» лукавых женских глаз, намекающий на много большее, чем сказано, каждую нарочитую недомолвку, призывающую задуматься и догадаться о чём-то очень важном, и другие «штучки», с помощью которых женщины с факирской ловкостью манипулируют мужчинами.

Если что, эти женщины ни причём. Сам додумался (сам дурак!).

Как он мог не увидеть того, как женщины-заговорщицы схватили его (тёртого калача!) за нос, поводили кругами и втолкнули в эту глупую женитьбу?

Сейчас, соединив все эти женские ужимки — словечки — взгляды — недомолвки воедино, лорд Генри преисполнился гневом «одураченного умника». Он со всей очевидностью понял, как из тончайших, невидимых глазу нитей, сплеталась вокруг него прочная, липкая паутина, в удушливом коконе которой его подвели, будто бычка на верёвочке, к тому, что «как честный человек и как истинный джентльмен, он обязан жениться на доверившейся его честности Шарлотте».

Как лорд Генри сразу не разгадал этой женской интриги? Ведь весь этот дамский заговор, выставлявший его дураком, имел все признаки согласованности со стороны его участниц! Ведь, если бы каждая из них, затевая доверительные разговоры с лордом Генри, действовала сама по себе, вне сговора, то начинала бы свои беседы «с чистого листа». Однако, заговорщицы, чтобы не повторять друг дружку и не топтаться на одном месте, передавали очередной участнице проработку следующей мысли, логически вытекающей из предыдущей. Конечно, это было по-женски умело замаскировано, но при критическом осмыслении, вся эта маскировка рассыпается, как карточный домик.

Лорд Генри никому не простит такого публичного унижения!

Он никогда не смирится с ролью мишени для насмешек!

Естественно, что перед лордом Генри возникли воинственные вопросы, ответы на которые выявят, на кого направить его гнев:

Кому это было нужно?

К то оказался «выгодоприобретателем»?

Лорд Генри обращает взбешённый взгляд на свою молодую супругу:

«Сидит себе за вышиванием, довольная тем, что она жена очень уважаемого человека…»

И лорд Генри взорвался звериной яростью.

Он действовал в ослеплении рассудка.

Что он делал?

Он изобличал свою жену в том, что она подвела его к необходимости вступить с нею в законный брак, используя широкий круг заговорщиц?

Его доводы были сокрушительны и неоспоримы?

Или все его доводы были заменены кипящей лавой ужасных, яростных обвинений?

Или они заменились страшным звериным воплем, вместившим в себя то, что невозможно выразить ни какими словами?

Этого ли хотели добиться светские дамы, забавляясь своим умением манипулировать чужими мыслями, поступками и судьбами, упиваясь своей «всесильностью»?

Романтичная, мечтательная Шарлотта имела бойцовский характер, о чём дамочки, затеявшие забаву по её замужеству без её ведома и согласия, понятия не имели.

Им весело было бы понаблюдать, как будет мучиться и страдать чувствительная бедняжка в руках угрюмого, волкоподобного мужа.

Но Шарлотта оказалась мягкой кошечкой с острыми коготками. Внезапная вспышка ярости со стороны лорда Генри изумила и озадачила Шарлотту, но поток его бредовых обвинений высек в ней искру гнева, воспламенившую всю её гордость, и она отвесила мужу пощёчину.

Это был невербальный призыв к отрезвлению, вырвавшийся из Шарлотты в качестве её инстинктивной защитной реакции.

Однако, на лорда Генри её пощёчина оказала обратное действие. Он воспринял её, как норовистый конь воспринимает удар хлыста со стороны своего наездника.

От жестокого болезненного удара Шарлотта мгновенно лишилась воли к сопротивлению. Вырвавшаяся перед этим из неё мощная энергия метнулась вспять, затопила её самою, вогнав её в надрывающие душу переживания незаслуженной боли, досады и унижения. В один миг она превратилась из гордой женщины, храбро восставшей на битву за свою честь и достоинство, в безответную девочку для битья.

Лорд Генри опомнился лишь тогда, когда Шарлотта стала казаться ему неодушевлённой тряпичной куклой. Он распростёрся над нею, ища в ней признаки жизни, и не мог их найти.

Шарлотта была мертва.

О, горе! Что он сотворил?!

Как такое могло с ним произойти?!..

За его спиной раздался истерический выкрик и звук упавшего тела.

Мадам Тереза? Злобная интриганка, предводительница всех ей подобный дамочек, вечно сеющих вокруг себя конфликты между жертвами их интриг…

Она — свидетель убийства!!

Дворецкий стоял в проёме двери, беспомощно раскинув руки:

«Сэр! Я не впускал её без доклада, но она, будто фурия, рванулась сюда с криками: „Прочь с дороги, болван! Ты не слышишь, что злодей и тиран лорд Генри убивает свою жену?! Я должна его остановить!!“»

Сознание лорда Генри опрокинулось, а потом поднялось с ног на голову, и он перестал быть прежним лордом Генри. И мир вокруг него (уже вторично) перестал быть таким, как раньше. Всё стало вдвойне чуждым и враждебным: и зал, в котором у ног лорда Генри лежал труп его жены, и тело стервозной мадам Терезы, и дворецкий, тоже оказавшийся крайне опасным свидетелем совершённого здесь убийства.

Вся остальная прислуга, хотя и не видела ничего, вскоре будет знать обо всём до мельчайших подробностей, поскольку таково неистребимое и гадкое свойство любой прислуги. Один лишь Бог знает, откуда прислуга черпает все сведения о своих хозяевах, но без чёрта это не обходится.

А ещё полиция может допросить кучера и ливрейных лакеев, сопровождавших мадам Терезу в замок лорда Генри.

А ещё есть множество дам, которых мадам Тереза посвятила в план этой своей поездки. Через этих дам её планы теперь разлетятся через их сладострастное перешёптывание по всему белому свету.

Это западня, из которой для лорда Генри нет выхода.

Но не зря в высшем свете судачили о том, что у лорда Генри есть какие-то дела с волками.

Волки! Вот его спасение из западни!

Это его любимцы, которых он собрал в своём питомнике маленькими волчатами, вырастил и воспитал в них ненависть ко всем людям, кроме себя.

Пусть они зачистят его замок и от тех, кто пока ещё жив, а затем и от трупов. Это ляжет виной на слуг, которые приставлены к питомнику и обязаны следить за безопасностью людей от нападения этих хищников.

Потом будет много сопутствующих проблем. Они будут возникать ещё долго, но лорд Генри будет решать их по мере возникновения. Для этого у него достаточно и ума, и денег.

Он сумеет решить все проблемы!

*

Лорд Генри незаметно прокрался к двери питомника. Охранник крепко спал в своей будке. Сквозь сон охранник услышал, как заскрипела, открываясь, тяжёлая железная дверь питомника.

«Показалось?»

Но скрип повторился при закрывании двери.

«Не может такого быть, но проверить нужно».

Охранник нехотя поплёлся к двери и с ужасом увидел, что её задвижка выставлена в положение «открыто».

«Идиот напарник! Он с ума сошёл! Вот я задам ему трёпку!», — заворчал охранник, подходя к двери, запер её и помчался к напарнику, оглашая двор замка угрозами и проклятиями.

«Эй! Баран безмозглый!», — захотел крикнуть вслед охраннику лорд Генри, но голос его осёкся. Он вновь попробовал закричать, но из горла вырывалось лишь едва слышное сипение.

Лорда Генри охватила паника. Раньше он никогда не оставался в замкнутом пространстве со сворой своих питомцев.

Волки знают, что они сильнее человека, а запах паники — это неодолимый призыв их охотничьей натуры к убийству.

Известно, что волки телепатически общаются между собою, распределяя роли при нападении на их жертву.

Но известно также и то, что жертва тоже принимает их телепатические сигналы.

Лорд Генри воспринял их телепатические сигналы, приговорившие его к смерти.

Он попытался развернуться спиной к двери, чтобы стучать в неё каблуками, но один из волков опередил его, вцепившись клыками в его пах. От невыносимой боли лорд Генри тут же принял позу эмбриона в материнской утробе. Ни о каком стучании каблуками в дверь, ни о каком активном сопротивлении уже не могло быть и мыслей. С этой самой секунды несчастный перестал быть лордом Генри, а превратился в трепещущуюся плоть. Он был вырван из этого мира в Мир Ужаса и Чудовищных Страданий. В том мире время остановилось, мгновения стали вечностью.

Мистики уверяют, что в Мире Ужаса и Чудовищных Страданий мучения не заканчиваются никогда, что там они длятся вечно.

Ответственными за смерть лорда Генри «назначили» обоих охранников, а дамы-заговорщицы, как всегда и во всём, остались вне подозрений.

Опасности глухой заводи

Жизненные обстоятельства каждого человека подобны водной стихии, которая то недвижна, будто глухая заводь, то стремительна, как горная река. И те, и другие состояния жизненных обстоятельств могут оказаться критическими.

Опасность ураганной скорости развития событий очевидна: не каждый успеет отреагировать на внезапные угрозы жизни, здоровью или благополучию. Тем более, редко кто сможет удерживаться в режиме повышенной готовности в течение долгого времени. И, конечно, никто не может удерживаться в режиме повышенной готовности вечно.

Опасность недвижности жизненных обстоятельств таится не вовне, а внутри человека. Поэтому она незрима, а оттого ещё более коварна и разрушительна. Её источник — в создании идеальных условий для беспечной праздности ума. Не зря говорится, что праздный ум — мастерская дьявола, а праздные руки — его орудия.

*

Одиночная камера в исправительной колонии «Чёрный дельфин» — это глухая заводь.

Её сиделец — злодей, серийный маньяк, беспощадный садист и убийца по прозвищу «Пухлый».

Это прозвище было дано ему теми, кто занимался его розыском, имея в своём распоряжении минимум опознавательных признаков: рост — средний, лицо и фигура — пухлые.

В потолке камеры — зарешеченная электролампа — постоянно горящее своим постылым светом маленькое «тюремное солнышко».

В душе Пухлого — непроглядная тьма, а в ней — жуткие садистские картины — фантазии ущербного ума, разжигаемого слугами дьявола.

Утренние поверки: фамилия, имя, отчество, статьи Уголовного кодекса Российской Федерации по приговору суда и т. д.

Всё это Пухлый проговаривал глухим, бесцветным голосом.

Глупо: куда он денется из этого каменного мешка?

Вечерняя поверка: такая же, как утренняя по содержанию и по уровню глупости.

Завтрак, обед и ужин. Всё безвкусное, но есть нужно, хотя непонятно зачем?

Продлить жизнь, утратившую смысл?

Но мысль о побеге из «каменного мешка» не покидала Пухлого.

Что бы он делал на воле?

О! Как бы он развернулся!

Наркологи знают, что происходит с горькими запойными пьяницами после долгого воздержания: они быстро навёрстывают «упущенное».

И Пухлый постарался бы наверстать насыщение своей сатанинской алчности.

Это был бы то, чему нет и не может быть наименования на человеческом языке.

Однажды Пухлый не отозвался на окрики персонала, проводившего утреннюю поверку, не поднялся со шконки, не подошёл к решётке с проговариванием обычных сведений о себе, давно уже превратившимися для него в пустые звуки, не имеющими отношения к его личности.

Он был мёртв.

Но ещё раньше проводящих утреннюю поверку, в тот самый момент, кода смердящая несметными грехами душа Пухлого пыталась удержаться в его теле, не смея шагнуть туда, где ждала её смерть, её схватил и выдернул из тела сильный бес:

«Вот и пришёл твой час вновь начать наслаждаться всеми садистскими изощрениями.

Теперь ты член моей свиты».

*

Современной наукой уже установлено то, что ещё задолго до этого исповедовалось буддистами: разумом обладают не только люди и высокоразвитые живые существа, но и всякая мелкая тварь,

Казалось бы, какой разум у паука?

Иные виды этих насекомых плетут свои паутины в таких местах, где их потенциальная добыча и появляться бы не должна. Но, не всё таково, каким кажется: добыча туда так и лезет, будто кто-то её силой туда загоняет. А это значит, что мутный паучий разум имеет ту самую силу, которая овладевает волей потенциальных жертв и загоняет их в паутину.

Невысокий коренастый мужчина с глубоко запрятанными чёрными глазами смотрел на мир по-паучьи цепко и недоверчиво. Женщины побаивались, когда он впивался в них своими «паучьими» глазами, ощупывал их цепкими взглядами, и в глубине его глаз разгорался алчный огонь. Побаивались, но… тянулись на тот жутковатый алчный огонь, будто мухи в паучьи сети.

Внешняя сторона этого вовлечения в паутину, из которой не было выхода, была проста: у паука всегда были деньги. Он одалживал их тем женщинам, от которых хотел «того самого». А те, так и лезли в эти примитивные паучьи сети, будто кто-то их силой туда загоняет. Значит мутный разум того мужика-паука и обладает той самой силой.

Но было в том мужике-пауке и что-то ещё, жуткое, таящееся в самых тёмных и мрачных закоулках его души.

Что именно?

Об этом не знал и он сам, но знал бес, имевший уже в своей свите того, кто при жизни был «Пухлым».

Они явились к «Пауку» в полночный час.

Бес указал «Пухлому» на «Паука» и сказал:

«Этой ночью он твой».

Некоторые мистики утверждают, что в каждом человеке одновременно пребывает семь сущностей, семь его родных «Я». Об этом, будто бы, знали и наши далёкие предки, зашифровавшие эти знания в устройстве куклы Матрёшки.

«Войди в этого мужчину восьмой сущностью и выведи его „на охоту“. Он давно томится таким желанием, но не понимает его в себе. Ему достаточно попробовать это „на вкус“ один единственный раз. После этого его уже не остановить», — приказал «Пухлому» бес.

И вышел Пухлый в теле Паука на вожделенную охоту на молоденьких и соблазнительных женщин, на сатанинский праздник, наполненный диким ужасом и непереносимой болью его жертв, о котором он мучительно и страстно мечтал в «каменном мешке».

И вкусил впервые в своей жизни азарт и пьянящую страсть той охоты засидевшийся в своей глухой заводи Паук.

Что происходит с волком, впервые вкусившим плоды своей кровавой охоты?

Он вдруг начинает понимать, что именно этого ему до сих пор не хватало в жизни, что отныне именно этого и будет ненасытно требовать его совращённая жуткой охотой утроба.

То же самое произошло и с Пауком.

В ту страшную ночь человек-паук превратился в человека-волка.

*

«Теперь ты будешь входить восьмой сущностью в других потенциальных волков, созревших для твоего вхождения в них за время долгого сидения в своих глухих заводях», — сказал Пухлому бес.

*

Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, храни нас от этой нечисти!

Мистика

Вопрос не для простого ума

Лёва шёл на «ватных» ногах. Он уходил о самого себя. На душе у него было пусто, как бывает пусто в гильзе только что отстреленного снаряда, когда её латунный корпус всё ещё раскалён от выстрела, его жерло источает запах гари, а его хищное нутро ещё хранит в себе память о разрушительной мощи его былой начинки.

Лёве не хочется жить.

Он — отработанный материал, он — пустая гильза отстреленного снаряда.

Лёва не замечает ни внезапно нахлынувшего дождя, ни разбушевавшейся грозы.

У его ног взорвалась слепящим белым огнём ломаная линия молнии, и его тело пронзило импульсом электро-магнитного удара.

*

Правда ли, что молнии прорубают на короткие мгновения окна в неведомые миры?

Можно ли верить рассказам о пребывании в ином измерении тех, кто вопреки всему выжил после поражения молнией?

Пока это остаётся предметом научных споров. Но зато бесспорно то, что некоторые из выживших после поражения их молнией получают в результате такой встряски невиданные способности.

Лёва выжил и получил уникальную способность перемещаться вперёд и назад во во времени с точностью до заранее задуманного мгновения. А это значит, что он, вернувшись в своё прошлое, сможет предотвратить наступление тех событий, которые опустошили его душу и лишили его желания жить.

Лёва никогда не забудет того мгновения, когда он сделал неверный шаг, погубивший всю его жизнь.

Чем плоха была ему Любочка?

Сколько нежности дарила она ему!

С какой полнотой, без остатка, отдавала она ему свою драгоценную душу, своё красивое тело!

Какой трогательной заботливостью она его окружала!

«Миленький мой! Ненаглядненький! Я такая счастливая от того, что ты даришь мне свои ласки! Ведь я раньше даже подойти к тебе не смела, я и мечтать не могла о том, чтобы мы были вместе!» — горячо шептала Лёве Любочка в минуты их сокровенной близости.

А он?

Любил он её?

Да, он отвечал на её любовь, но не всем своим сердцем, а всего лишь малой его частью. Большая часть его сердца принадлежала другой, той, к которой он и подойти не смел, о которой он мог только лишь мечтать.

И вдруг наступил тот миг…

Роковой.

Внезапный.

Ослепляющий.

Та, о которой Лёва лишь мечтал, как о несбыточном счастье, сама выбрала его.

И не стало с того мгновения для него ничего слаще её любви.

Лёва не понимал, чем он заслужил от этой женщины такую восхитительную любовь?

Не смог понять он потом и то, чем заслужил он такой внезапный её уход.

Она оставила Лёве записку на его письменном столе:

«Между нами всё кончено».

Лёва читал и перечитывал эту неожиданную записку и не мог встроить её смысл в структуру его отношений с той, которая целиком овладела всем его сердцем, вытеснив из него всех его прежних женщин.

На душе у Лёвы стало пусто, как бывает пусто в гильзе только что отстреленного снаряда, когда её латунный корпус всё ещё раскалён от выстрела, его жерло источает запах гари, а его хищное нутро ещё хранит в себе память о разрушительной мощи его былой начинки.

*

Лёве вспомнилось, каким целительным бальзамом изливалась ему на сердце Любочкина любовь. Сейчас, как никогда раньше, Лёва нуждался в этом бальзаме и знал, как вернуть его. Лёва перенёсся в прошлое, в ту роковую секунду, когда наисладчайшая из всех женщин приблизилась к нему и, обволакивая его, как ловчей сетью, колдовской силой своего гипнотического взгляда, произннесла твёрдо, раздельно и властно:

— С этой минуты ты мой и только мой.

Сердце у Лёвы сладко сжалось, как в предыдущий раз, и душа, хмелея от чарующего звучания голоса владычицы всего его существа, потянулась на этот зов.

«Нет!» — отпрянул Лёва остатками своего порабощённого сознания от вскипевшего в нём вожделения.

Теперь он не тот, что прежде.

Теперь он — носитель знания о пагубности этого вожделения!

Как много великой мудрости накоплено человечеством в предостережение от торжества предательской чувственности над разумом и обязательством перед тем, кто доверил тебе свою принятую тобою любовь!

От добра добра не ищут.

На чужом несчастье счастья не построишь.

Отольются кошке мышкины слёзки.

— И рад бы, и счастлив бы был стать твоим и только лишь твоим, да вот беда: не стою я твоей чудесной красоты.

«Теперь — резко кругом и — как можно быстрее бегом!

Иначе не устоять.

Иначе всё повторится, как в прошлый раз», — скомандовал себе Лёва и ушёл прочь. Уходил на «ватных» ногах, как от самого себя.

«От погибели ухожу!», — твердил себе мысленно Лёва.

*

Дома Лёва застаёт свою Любочку в слезах.

— Что с тобою, любовь моя? — заглядывает он в её глазки, притянув к себе её заплаканное личико.

— Я чуть от горя не умерла. Мне полчаса назад такой ужас привиделся наяву…

Мне вдруг привиделось, будто к тебе подошла красивая, но злая чёрная ведьма, превратилась в огромную паучиху и потащила тебя в свою страшную паутину, на погибель.

Лёва будто бы онемел от истинности этого Любочкиного видения, но справился с собою, приняв бодрый вид:

— Не плачь. Такие видения либо сбываются в тот же миг, либо не сбываются никогда.

Любочка поверила Лёве и сразу повеселела.

— Я сейчас побегу хлеба к ужину куплю. Ужин уже готов.

Не успел Лёва и опомниться от поразившего его Любочкиного видения, а она уже выбежала за дверь и устремилась через дорогу к магазину, окрылённая избавлением от нехороших предчувствий, ослеплённая счастьем от ласки своего любимого мужчины, прямёхонько под колёса незамеченной ею машины, прямёхонько на тот свет…

*

Узнав о трагической смерти Любочки, Лёва не растерялся. Теперь он знает, как исправить беду и может это сделать. Нужно только войти в ещё более раннюю временную точку, туда, где он мог избежать своей встречи с Любочкой и избавить её от этой погубившей её любви.

И начались бесконечные метания Лёвы по прошлым поворотным точкам его судьбы, чтобы решительно изменить направление своих прошлых ошибочных решений и добраться до своего неуловимого счастья. Но всякий раз исправление прошлых своих ошибок оборачивалось ещё более большими бедами, ещё более большими неудачами.

Когда количество этих метаний превысило разумные пределы, Лёва понял: судьбу нужно исправлять не в ранее прожитых точках времени, а в тех, которые впереди.

*

Возможность перемещений назад и вперёд во времени кто-то понимает как перемещения в пределах одного и того же пространства. Но такое понимание приводит к невероятной путанице:

Действительно ли можно переписать какое-то событие из прошлого, безнаказанно разрушая тем самым всю цепочку произошедших после него событий?

Не логичнее ли было бы предположить, что «исправления» встраиваются в тех параллельных мирах, где «исправляемое событие» ещё не происходило по той причине, что в том мире время идёт именно с таким отставанием, которое необходимо соискателю исправления?

Об этом теперь и задумался Лёва после того, как набрался личного опыта путешествий по прошлому.

Но это уже вопрос не для простого ума.

Узнать самого себя

Трифон не был кладоискателем. Он вообще был равнодушен к материальным ценностям, к деньгам, к сокровищам. Через его трудовые руки большие деньги не проходили, а те, что добывались в обмен на потерю сил и здоровья, почти целиком уходили на восстановление того и другого.

Когда Трифону предлагали «срубить» большие, но нечестные деньги, он отвечал всегда решительным отказом.

Трудяга.

Честняга.

Праведник?

И вдруг случилось Трифону испытать искушение столь великое, что ни умом, ни сердцем невозможно было ему ни охватить, ни переварить, а, значит, и ни оценить его опасную суть.

Свалилось оно на Трифона, как стопудовая глыба, моментально раздавив всё то, на чём держались в нём и рассудочность, и воля к сопротивлению незаслуженному соблазну: набрёл он случайно в глухом заповедном лесу на глубокую звериную нору, а на дне той норы — сундук.

Что за зверь эту нору выкопал?

Почему покинул свою нору?

Не потому ли, что отпугнул его запах древнего сундука? От него тянуло гнилью и… жутью.

Зверя запах жути отпугнул. В нём инстинкт самосохранения превысил всё остальное. А у Трифона возобладал исследовательский интерес.

«Какая тайна заключена в этой случайной находке?»

В сундуке оказался клад с несметными сокровищами.

*

У таких кладов, как известно, есть два неодолимых свойства: они порабощают своею силою и ум, и волю того, кто ими овладевает, а свирепые служители сатаны, охраняющие эти клады от людей, насылают скорую смерть на всякого, кто посмеет эти клады присвоить.

Оба эти свойства восстали против бедняги Трифона.

Присвоив сокровища клада, он обрёк себя на скорую смерть.

Не он первый оказался в такой ситуации.

Знал Трифон от стариков, что страшные силы зла охраняют клады с сокровищами, что чем ценнее те клады, тем свирепее их охранники. Боязно было Трифону попадать в цепкие лапы служителей князя мира сего, но они овладели его волей и разумом, поймав Трифона на первом же робком проблеске соблазна присвоить клад.

Как быстро и как легко всё у них получилось!

Робкий проблеск соблазна на присвоение клада в миг был преобразован ими в неутолимую жажду, а присвоение клада — в смертный приговор для их жертвы.

*

Куда перепрятать клад, чтобы он всегда был под рукой, а другие чтобы о нём не знали?

В холостяцком доме Трифона есть подвал. Это первое, транзитное место для клада. Трифону удалось тайно перетащить туда клад. Всё прошло, как по маслу, будто потусторонние силы ему в этом помогали.

А они и в самом деле помогали.

С таким же успехом, с помощью тех же самых потусторонних сил, Трифон прорыл в подвале новое заглубление, перетащил в него все сокровища и тщательно замаскировал этот схрон. Теперь никто не смог бы обнаружить место хранения клада. А служители сатаны, призванные охранять те сокровища, только этого момента и дожидались.

Теперь им Трифон уже не нужен.

И наступила ночь.

Страшная.

Роковая.

Проснулся Трифон среди ночи от того, что ему вдруг нечем стало дышать. Он хотел схватиться руками за горло, но руки его не слушались, хотел вскочить, но не смог. И тьма поглотила его сознание, будто затянула в свою гибельную глубину, как в жадную болотную трясину.

А потом пришла блаженная лёгкость. И увидел Трифон взглядом сверху, из-под самого потолка, под собою свою постель, а в ней какого-то человека. Над тем человеком склонились две тёмные зловещие фигуры. Одна навалилась на ноги лежащего в постели человека и прижимает его руки к его груди. Вторая — душит его.

Лунный свет, льющийся из окна, бросает белые блики на маску ужаса на лице их жертвы и на её остекленевшие глаза с расширенными от муки зрачками.

В этом задушенном человеке Трифон узнал… себя.

В ночном лесу

Считается, что фантазии, какими бы запредельными они нам ни казались, не могут вырваться из вселенной того понятийного материала, которым располагает наше сознание, подсознание и ещё более глубинные разделы нашего непознаваемого «Я».

То же самое можно сказать и о сновидениях. В них могут вторгаться самые невероятные образы, самые фантастические сюжеты, но всё это составлено из неких микрочастиц, которые присутствуют в нас, неощущаемые и невоспринимаемые нами на сознательном уровне.

Иногда наши сновидения о том, что было с нами когда-то в этой или в какой-то из прошлых жизней; иногда они предсказывают будущее.

А если они представляются вопиюще несуразными?

Значит ли это, что в них нет сакрального смысла?

Может ли присниться человеку, что он — дерево, трава или камень?

Я таких сновидений у себя не помню, но это не повод к тому, чтобы исключать их возможность.

Я готов допустить, что мой мозг стирает из памяти такие сновидения, в которых я был деревом или камнем. Тогда я, просыпаясь бодрым и отдохнувшим, их не помню, хотя знаю, что сны, приносящие отдых, не могут проходить без сновидений.

Однажды мне приснилось, что я был филином.

Вероятно, мой мозг забыл стереть из памяти это нелепое сновидение, но с той же степенью вероятности можно предположить, что он поверил в устойчивость моей психики от нелепости этого сна.

А, может быть, мне почему-то оказалось дозволено приоткрыть завесу, скрывающую то моё очень давнее воплощение?

Я был филином.

У меня не было ни речи, ни способности к абстрактному мышлению. Были только зоркие глаза и фотографически точная память. Эта память после пробуждения полностью сохранила всё, что привиделось мне в том невероятном сновидении — о связанных с сюжетом сновидения моих птичьих переживаниях. Поэтому теперь я знаю, отчего так душераздирающе, жутко вскрикивают филины в ночи и почему в глубине их неподвижных глаз угадываются следы переживаемых ими ночных страхов.

Тот ужас, который я пережил как филин, невозможно описать даже моим теперешним человеческим языком.

А начиналось всё тогда вполне обыденно. Я с наступлением темноты разместился на верхней ветке самого высокого дерева, высматривая добычу. Где-то вдалеке от меня старая лиса по прозвищу «Драный Бок» подняла с ночной лёжки молодого быстроногого зайца, и тот пошёл нарезать по лесу свои замысловатые петли.

«Опять этот серый ловкач обманет старую дуру», — я, заранее зная исход этой часто повторяющейся погони, брезгливо развернул свою голову на все 270 градусов.

В новом секторе обзора я увидел четыре отвратительные фигуры.

Птицы и звери могут видеть те сущности, которые недоступны зрению человека.

Я увидел эти фигуры потому, что я филин.

Отвратительного вида фигуры перемещались на задних лапах, весело потряхивая рогами и дурашливо пересмеивались с паскудненьким заливистым прохрюкиванием. В нашем лесу этих хамоватых пришельцев не любили: шумные, противные, вонючие. Шутки были у них всегда беспардонно глупые и злые.

А чего хорошего вообще можно ожидать от дураков?

Но их боялись: от них исходила очень мощная чёрная энергетика.

У них были какие-то нехорошие, муторные дела с духами нашего леса, озера и болота. Наши звери и птицы их делами не интересовались. У нас своих дел по горло.

Ничего необычного пока не происходило, но наши звериные и птичьи инстинкты, развитые в нас до уровня безошибочной интуиции, уже включили свои сирены, оповещающие о приближении какой-то очень большой беды, связанной с появлением четвёрки этих наглых придурков.

И интуиция не подвела.

Духи леса, озера и болота приняли «противных и вонючих» вежливо, беседу с ними вели спокойно, но те начали дерзить и провоцировать ссору.

Для того, чтобы вывести самого сдержанного собеседника из себя, много ума не надо.

Теперь, по своему человеческому разумению, я бы сравнил поведение четвёрки тех наглецов с приставанием гопников к незнакомым прохожим.

Первым удар нанёс самый младших из забияк. После этого всё завертелось, как в жестокой собачьей свалке. С обеих сторон стали появляться подкрепления, и вскоре весь лес начал сотрясаться и цепенеть от страха перед яростными рычаниями, жалобными стонами, скрежетом зубов и треском разрываемой плоти.

Земля обагрилась горячей кровью, а окружающее пространство раскалилось от злобы и ужаса.

Это продолжалось всю ночь.

Под утро силы сторон иссякли, и они разошлись, унося с собою убитых и искалеченных.

Утренние солнечные лучи уже не застали следов той ужасной ночной битвы сил потустороннего мира. Это было подобно тому, как если бы всю ночь над лесом безумствовала гроза, наводя страхи оглушительными громовыми раскатами и ударами молний, а утро утешило мир спокойной, сияющей благодатью.

И никто из людей не узнал, что пришлось пережить лесным жителям в ту ужасную ночь.

Под покровом «величия»

У женщины была привлекательная фигура, надменное лицо и властный характер, замешанный на завышенном самомнении и нервической тяге к самоутверждению посредством самодурства.

Она была директором лицея.

«Мне поддержка подчинённых не нужна. У меня поддержка „наверху“», — говаривала эта дама тем коллегам-директорам, которые по-дружески призывали её воздерживаться от перегибов в проявлении самодурства, и кичливо продолжала «перегибать», раздражая в себе тягу к этой форме самоутверждения.

Имя её: Ираида Сергеевна. Подчинённые произносили его с боязливым придыханием.

Прозвище они дали ей: Ироида Великая (с намёком на имя царя иудейского Ирода, прозванного Иродом Великим, который приказал своим воинам убить всех младенцев в городе Назарете в возрасте до двух лет в надежде, что среди этих многих окажется тот единственный, которого он боялся как своего мнимого будущего соперника в борьбе за царский трон).

С подчинёнными эта спесивая директриса разговаривала так, что те при этом чувствовали себя, как под кнутом палача-садиста, который по приказу вздорной барыни терзал их обнажённое тело.

Дворником-садовником в том лицее работал мужчина «со странностями». По ассоциации с должностью напрашивается представление старика с длинной седой бородой и признаками тайного выпивохи, но этот дворник-садовник был сорокалетним мужчиной атлетического сложения «до странности» погружённого в свои мысли, далёкие от мира сего. Он тайно писал стихи. Стихи были яркие, лёгкие, самобытные. В лицее он их никому не показывал, а на стороне у него был узкий круг почитателей его поэтического таланта, которым он раздаривал рукописи со своими стихами и продолжал писать новые, забывая все предыдущие.

Строгую директрису «странности» дворника-садовника нервировали и она часто отрывалась на него безо всякого повода, как дурная дворовая собака, облаивающая всех, проходящих мимо охраняемого ею подворья.

— Василий! — голосом вздорной барыни проговорила Ираида Сергеевна. — Хватит метлой махать! Живо иди займись клумбой!!

Она и сама не знала, чем там надо заниматься.

Дворовая собачонка тоже не знает, зачем обгавкивать тех, кто не вторгается во владения её хозяев, а проходит по улице мимо.

И дурная дворняга, и строгая директриса руководствуются потребностью громко заявить о своём «праве» на эту форму самоутверждения.

Отдав пустопорожнее «распоряжение», Ираида Сергеевна величаво продефилировала в свой директорский кабинет.

Вслед за нею в её кабинет твёрдым, решительным шагом вошёл дворник-садовник Василий. Лицо его окаменело в несвойственной ему твёрдости, а взгляд излучал невероятную силу.

То, что он произнёс, могло показаться бредом, но, обомлевшая и обезволенная под этим взглядом Василия директриса, трепетно внимала его словам, растворяясь в них и безропотно им подчиняясь.

— Мой дед был очень сильным колдуном. Он давно уже умер, но его неупокоившийся дух неотступно оберегает меня от любого неуважения и хамства по отношению к моей персоне. Я увидел, как он вошёл сюда, вижу, что он направил свой карающий взор на большой палец Вашей правой ноги, поэтому сейчас Вам будет очень больно.

— Ой!!! Ой, как больно!!! — по-бабьи голосисто взвыла Ираида Сергеевна, повалившись на левое колено и обхватив ладонями область невыносимой боли.

— Есть одно только средство избавиться от этой муки: получить от меня прощение за проявленное по отношению ко мне хамство, — холодно произнёс Василий.

Директриса в эту минуту не была уже прежней неприступной и спесивой особой, охамевшей от своей иллюзорной «значимости». Сейчас это была безликая, аморфная, студенистая сущность без имени, без статуса и без воли. Она ползали перед дворником-садовником на коленях, обнимала его ноги и покрывала их шальными, горячечными поцелуями.

— Василий!!! Василий Алимович!!! Прости меня дуру малахольную!!!

А тем временем дворник-садовник Василий копошился в цветочной клумбе. Никакого срочного ухода там не требовалось, но всегда найдётся, чем улучшить и облагородить её вид.

Его дед не был колдуном. Он был предшествующей копией Василия из их рода, матрицей, переходящей от дедов к внукам: спокойным миролюбивым атлетом, вечно погружённым в свои думы, человеком не от мира сего. Пребывая теперь в ином мире, дед Василия создал в своём воображении картину того, как внук его, получив в хамском тоне приказ: «Хватит метлой махать! Живо иди займись клумбой!», едва не задохнулся от обиды (должен же он хоть однажды обидеться по-настоящему!). Директриса тот свой приказ выговорила так, что Василий просто обязан был почувствовать себя, как под кнутом палача-садиста, который по приказу вздорной барыни терзал его обнажённое тело.

И тогда дед Василия вообразил себе праведный бунт своего внука и ответные унижения директрисы.

Космический разум поведал деду, что именно так всё и было бы, если бы в мире людей реализовался этот сценарий. В нём эта высокомерная и насквозь фальшивая директриса обнажила бы свою суть: безликую, аморфную, студенистую, без имени, без статуса и без воли.

Звезда по имени Бастет

И человек, и кошка живут в двух «реальностях»: это «реальность» бодрствования и «реальность» сна.

Человек (в среднем) проводит 2/3 своей жизни в «реальности» бодрствования и 1/3 — в «реальности» сна, а кошки (в среднем) — наоборот.

Почему так?

Не потому ли, что свой выбор и люди, и кошки делают в пользу той из двух «реальностей», которая является для них предпочтительней?

Кто-то скажет, что «реальность» сновидений иллюзорна.

Но вот вопрос: Разве менее иллюзорна «реальность» людского бодрствования?

Вопрос этот не праздный и не глупый для тех, кто знаком с понятием квантовой неопределённости и с теми очевидностями, которые подтверждают иллюзорность нашего мира, но ещё не вошли в сознание нашей «широкой общественности».

Но почему для кошек «реальность» человеческого бодрствования — это «реальность» их сна и наоборот?

* * *

В школе Володя Чубриков «надежд не подавал», вникнуть в суть того, что слышал от других не умел, а его мысли и слова были для нас сплошной мутью.

— Вроде бы не дурак, но и умным не назовёшь, — говаривали о нём учителя.

— Дурак, каких поискать, — говорил о нём Лёха — первый заводила и неформальный лидер нашего класса.

— Это не Вова не может нас понять, это мы не можем его понять, — говорила о нём Леночка Гаврилова, которая сама была «с чудинкой» и авторитетом у нас не пользовалась.

Наш «Чубрик» на долгих двадцать лет после окончания школы исчез из нашего информационного поля, но мы, его бывшие одноклассники, этого почти не заметили.

Через двадцать лет я вдруг встретил его среди участников Московского международного симпозиума зоопсихологов. Я к тому времени сумел достичь удивительных результатов в своей тематике, связанной с выявлением когнитивных способностей приматов. Работая с ними, я часто задавал себе вопросы:

Кто умнее, люди или приматы?

В европейской традиции эти вопросы не требуют уточнений, поэтому европеец и ответит, не уточняя: Конечно, люди умнее. Но японец потребует уточнения:

Умнее в чём?

Мой доклад вызвал у коллег такой живой интерес, что я почувствовал себя триумфатором. Но мой «триумф» продержался лишь до тех пор, пока слово для доклада не предоставили никому не известному Владимиру Епифановичу Чубрикову. Когда он заговорил, я тут же узнал в этом «неизвестном» нашего школьного «Чубрика».

Я слушал и поражался тому, как правы японцы в их требовании к конкретизации вопросов об уме:

Умный? — Умный в чём?

Глупый? — Глупый в чём?

«Чубрик» оказался дивным гением.

Он был не единственным гением, «не подававшим надежд» до поры, пока не раскроется во всей силе и красоте их могучий талант. Такое можно было сказать и о Гоголе, и об Эйнштейне, и о ряде других. Теперь их блестящий список пополнил «Чубрик».

Да как пополнил!

«Чубрик» работал с кошками.

Кошки заинтересовали его тем, что между «реалиями» человеческого бодрствования и сна они сделали обратный выбор, и их приоритетной «реальностью» стала та, в которой они уходили из мира человеческой «реальности» в свою таинственную кошачью.

Но работал он с кошками, вооружившись не тем «самым передовым» для нашего времени инструментарием, а тем, который он сам изобрёл и сделал своей небывалой силы гениальностью.

«Чубрик» излагал свою тему, опираясь на наглядный материал. Для этого его ассистенты занесли на кафедру клетку с кошкой, компьютер с тремя фантастического вида приставками и огромный жидкокристаллический монитор.

Вступительная часть доклада была о том, что кошки, пребывая в том состоянии, которое мы все, впадая в своё глубоко ошибочное правило «очеловечивать» то, что входит в наше сознание, воспринимаем как их «бодрствование», на самом деле находятся в изменённом состоянии сна.

Разве не удивляет нас их явная отрешённость от того, что, казалось бы, должно быть значимым для обретения господства над людьми как над существами, лишенными кошачьих мистических знаний?

Ответ на эту загадку прост:

Кошкам это не нужно.

Они среди нас только отдыхают, когда кажутся активно бодрствующими. А, уснув в нашем мире, они…

«Посмотрите сами, как это происходит», — «Чубрик» набросил на клетку с кошкой чёрный светозащитный чехол, щёлкнул каким-то тумблером на клетке и включил настенный монитор. — «Сейчас на экране вы видите всё, что входит в сознание нашей подопытной кошки».

Вначале на экране стремительно замелькали призрачные стены туннеля. В конце туннеля виднелось яркое свечение.

«Вы видите, как засыпая в этом мире, кошка проходит путь к миру бодрствования в своей кошачьей „реальности“. Теперь её не следует тревожить, иначе она взбесится от того, что её лишили счастья побывать в стране её главной жизни».

«Яркое свечение в конце туннеля — это свет звезды по имени Бастет.

Этой звезды нет на звёздной карте людей. Но в мистическом мире она есть».

Для полного понимания того, что будет дальше происходить в сознании подопытной кошки, нужно знать тайну происхождения мистической звезды Бастет.

На это есть две точки зрения:

Первая состоит в том, что древнеегипетские жрецы знали кое-что о событиях, происходивших в жизни их богов.

Появление мистических звёзд они описали в нескольких своих тайных трактатах. Некоторые из них известны нам как «Книга Небесной Коровы» и папирусы с текстами, описывающими момент ухода верховного бога Ра из мира вражды и коварства. Он забрался на спину богини Нут, превратившейся в корову, и она унесла его в небо. Другие боги вцепились в её живот и, падая в пути её следования, превращались в звёзды.

Есть основание думать, что они превращались не в те звёзды, которые видны нам в ночном небе, а в их мистических двойников.

Есть также основание полагать, что в известных науке текстах описана не правда, которая открылась их авторам, а её ширма, скрывающая великую тайну».

«Лично я придерживаюсь второй точки зрения на эту неразгаданную тему:

Древнеегипетские жрецы наполнили астрал своими вымыслами, создав таким образом иной мир, населённый их мыслеформами.

В том мире живёт богиня с прекрасным женским телом и головой кошки. Имя её: Баст. В ином варианте: Бастет. У неё много добрых функций. Одна из них — покровительствование кошкам.

О! Мир этой богини — это кошачий рай!»

«Смотрите: наша подопытная кошка уже блаженствует в том кошачьем раю!

Зачем ей добиваться чего-то в «реалиях» нашего мира, если в том кошачьем раю, не менее «реальном», чем наш мир, она получает всё, что только можно пожелать разумной кошке, наделённой тайнами мистических знаний?»

*

Мы завороженно смотрели на монитор, получаемый онлайн изображения того, что втекало в сознание кошки, блаженствующей на одной из планет, входящих в систему звезды богини Бастет, и дивились:

Как «реален» этот неведомый мир, мистически отражающий известные современной науке далёкие космические объекты!

Всё идёт «по плану»

Глава 1. Виталий

Виталий был моим другом. Мы тренировались в разных секциях. На несколько лет я совсем потерял его из виду. Оказалось, что он уезжал из нашего города и тренировался у корейского мастера восточных единоборств. Встретив Виталия после долгой разлуки, я предложил ему спарринг. В спортзале было несколько татами. Мы заняли очередь на то, которое освободится раньше других, и я стал расспрашивать старого друга, чему научил его старый корейский мастер.

— Он научил меня видеть то, чего ещё не случилось.

— Это может пригодиться в игре на деньги? — разочарованно спросил я.

— Это может пригодиться в игре на жизнь, — срезал меня строгим взглядом Виталий.

— Нанеси мне мысленно удар, — предложил Виталий, когда мы вышли на татами.

Я отреагировал мгновенно.

— Ты провёл мае-гире правой ногой под мою правую коленную чашечку.

Я притворно расслабился и тут же взорвался мысленной «тройкой».

— Ты пробил мне «солнышко» приёмом Йоко Гери правой ногой и, не сбавляя темпа, закрутил две перманентные вертушки по верхнему уровню.

— И ты думаешь, что это поможет тебе победить меня в спарринге? — усмехнулся я.

— Давай попробуем это выяснить, — предложил Виталий.

Спарринга не получилось.

Я застыл, не имея возможности выйти из-под нескончаемого града его лай-контактных ударов, а Виталий низвергал их на меня сплошной вулканической лавой.

Это не спарринг.

Это избиение младенца.

— Как тебе удаётся держать дыхание? — удивился я, когда Виталий смилостивился надо мною.

— Это специальная дыхательная техника. Могу тебя ею обучить.

— А этому твоему «предвидению»?

— И ему тоже обучу.

— Как ты получил доступ к таким техникам, ведь это явно герметичные знания?!

— Я — призрачный страж на границе между нашим и чужими мирами. Но об этом из посторонних знаешь теперь только ты, потому что мне дано разрешение пригласить тебя в нашу команду.

*

Через год я тоже стал «призрачным стражем».

То был год удивительных и невероятных метаморфоз.

Глава 2. Секретные ТТХ

Школа, в которую привёл меня мой друг Виталий прежде, чем я стал членом одной с ним команды, работала по методикам «от обратного».

Согласно одной из гипотез, всё, что будет когда-либо происходить, уже было когда-то. Знания, которыми кто-то хочет овладеть, когда-то, в другой его жизни, уже были ему известны. Поэтому рациональнее всего не загружать человека «новыми» знаниями, а пробудить их в нём, поскольку они в нём есть. А это сокращает время «обучения» с десяти и более лет до нескольких минут.

Каждый из нас когда-то был и непобедимым воином, и гениальным изобретателем, и всяким разным другим самым выдающимся изо всех, но в одной из жизней никто не может вместить в себе всё это одновременно. Зато, если какие-то знания, умения и навыки определённой узкой направленности необходимо актуализировать в текущей жизни, их можно пробудить, переведя человека в изменённое состояние его сознания.

Преподаватели той школы, в которой я оказался, умели это делать.

Люди, знакомые со стратегией развития вооружения, знают, что вначале чётко формулируется потребность в том или ином вооружении и только после этого формируется техническое задание на создание оружия, обладающего необходимыми тактико-техническими характеристиками (ТТХ).

ТТХ каждого оружия — это важные сведения для врага как в плане тактического противодействия, так и в плане создания соответствующего противооружия. Поэтому ТТХ всех видов «призрачных стражей» — особо охраняемый секрет. На поверхности тех ТТХ — умение держать дыхание при перегрузках и предвидение действий врага на тактическом уровне, а их глубинные (оперативно-стратегические) характеристики относятся к особо охраняемым секретам, само упоминание о которых уже есть тайна.

Потребность охраны нашего земного мира от опасностей со стороны пришельцев из параллельных миров сформировала те требования, которым должны соответствовать «призрачные стражи» (каждый по своему направлению).

Многие к теме опасностей со стороны пришельцев из параллельных миров относятся с бравадным скептицизмом.

Ещё бы!

Такой скепсис даёт массу возможностей поумничать, покрасоваться храбростью духа!

Но куда деваются и их ум, и их храбрость, когда они попадают в когтистые лапы и на острые зубы тварей из потустороннего мира!

*

И ужасные твари из потустороннего мира появляются среди людей, выползая то из непроглядной тьмы, то из болотных хлябей, то по запретным заклинаниям колдунов, шаманов и чёрных магов.

Встреча с ними смертельно опасна для человека.

Школа «призрачных стражей» содержит в своих застенках многие виды чудовищ из потустороннего мира, некогда явившихся в наш мир для разрушения его физических и нравственны устоев. Их выпускают на учебных полигонах для того, чтобы курсанты отрабатывали на них свои приёмы и навыки под контролем опытных наставников.

Глава 3. Людям нужен страх?

На географических картах Земли до сих пор имеются «белые пятна». Это объясняется тем, что людям не положено знать ВСЁ. Полнота всех знаний может быть доступна только богам.

На штабных картах тех, кто стоит на страже нашего мира от проникновения в него потусторонних тварей, есть точные координаты порталов сообщения между мирами.

Но не все, ведь люди — не боги.

И не все порталы могут быть взяты под контроль силами земных служб. Поэтому и проникают в наш мир чудовища, которых, казалось бы, не может быть на Земле, в появление которых не верится даже тем, кто увидел их собственными глазами, но не смог воспринять их своим сознанием, ограниченным узкими рамками от «может быть» до «не может быть».

Я и мои сослуживцы выходим на дозорные тропы «контрольно-следовых полос» закреплённого за нашей заставой портала, несём дежурства в «секретах», перехватываем «нарушителей», пакуем их и доставляем по назначению. Мы не знаем, какая работа проводится с ними теми, кому мы их передаём, но иногда…

…Я не поверил своим глазам, когда однажды встретил на улице своего города инородную человекоподобную сущность, перехваченную мною в составе группы дозорного патрулирования окрестностей нашего портала. Мы мгновенно узнали друг друга в немом обмене взглядами.

«Этого не может быть!» — взорвалось у меня в голове. — «Неужели в нашей среде объявился предатель?!!»

Я обратился с этим «куда следует».

Меня успокоили:

— Всё «по плану».

— По какому, чёрт возьми, плану?!!

— Людям нужен иммунитет. Если человек на бытовом уровне начинает чрезмерно усердствовать в гигиеническим плане, «до дыр» мыть руки после соприкосновения с любой поверхностью, в нём ослабевает иммунитет, и он становится более уязвимым для проникновения в его организм болезнетворных бактерий, чем те, кто не подвержены таким приступам гигиеномании.

Значит ли это, что в людях должен оставаться страх перед всякой нечистью?

Не потому ли люди подсознательно тянутся к книгам, в которых описываются ужасы, леденящие кровь?

Девушка-цветок

Из старинной дворянской беседки открывался вид на близкий край обрыва, за которым протекала река. Из беседки река не просматривалась, но её противоположный берег притягивал взгляд художника таинственностью старого леса. Казалось, что в его тёмных зарослях живут духи и невиданные звери, которые этим духам прислуживают, не ведая ни доброты, ни сострадания. Поэтому лес тот был страшен. Ужас, живущий в лесу, иногда перебирался через реку, переползал через край крутого обрыва и просачивался в беседку. От этого беседка наполнялась колючей потусторонней зябкостью, вызывающей дрожь во всём теле и суеверный трепет в душе.

Всякий, побывавший на этом месте, поспешно покидал его, но художник не мог оторвать зачарованного взгляда от зловещей красоты таинственного старого леса. Если перенести эту красоту на полотно, то она станет для каждого созерцателя источником буйных фантазий о лесных чудесах и о страшных злодействах существ, которые населяют самые тёмные лесные закоулки.

Переборов свою робость, художник раскрыл напольный этюдник и уверенными штрихами набросал барьер беседки, за которым открывался вид на лес с его чарующей красотой и пугающе опасной энергетикой. Подняв цепкий взгляд от этюдника к натуре, художник застыл в изумлении: у барьера, обернувшись лицом к лесу, стояла девушка, хрупкая, изящная и прекрасная в своём тревожном ожидании. Её голубое платье с кипенно-белыми кружевами подчёркивало изысканную утончённость её чудесного облика. Её анфас разжигал фантазию, наделяя творческое воображение молодого живописца столь же восхитительными чертами и её лицо.

«Кто Вы, прекрасная незнакомка?», — окликнул художник невесть откуда появившуюся красавицу, желая, чтобы она обернулась и показала ему своё лицо.

Потревоженная звуком его голоса, девушка исчезла, растаяв в воздухе.

Красота таинственного леса потеряла прежнее очарование. Её вытеснил облик девушки, околдовавший душу художника и наполнивший его сердце внезапным огнём какого-то ранее неведомого чувства.

Это было много больше, чем восхищение, много горячее, чем любовь, как её принято понимать.

Художник впал в глубокую прострацию. Он не помнил, как дошёл до квартиры, которую снимал у местной жительницы на время поиска природных достопримечательностей для написания пейзажей, как лёг в постель и уснул.

Ночью ему приснился цветок невиданной красоты. Его сердце зашлось от восторга.

— Я нравлюсь тебе? — спросил цветок женским голосом неслыханного звучания, проникшего прямо в сердце неизъяснимой сладостью и опьяняющей силой.

— Я хочу любоваться тобою вечно! — страстно ответил художник.

— А ты женись на мне, — рассмеялся волшебным смехом прекрасный цветок и… исчез, растаял в воздухе.

Художник рванулся туда, где только что был цветок невиданной красоты и… проснулся.

Он знал, где его отыскать.

С того времени прошло много лет.

Художник постарел, осунулся, сник, но его взгляд был полон страстного огня.