Бесплатный фрагмент - Смолы под маской мха

◙◙◙

05.08.

6:28

Гладкая поверхность отражает синеватое излучение лампочки, настенная плитка его усиливает. Молодая девушка протирает запотевшее зеркало и вглядывается в свою копию напротив. Чёрные зрачки, как две точки, соединённые с двумя другими. Дуги, направленные вниз, протянуты между тонкой шейкой и плечиками, которые держат бежевый бюстгальтер. Ей снова что-то не нравится — огибает себя взглядом и уводит его в сторону. Возвращает, но на этот раз не смотрит в глаза. Зеркало в зеркале, иной раз лучше не тормошить внутренних демонов. Хотя кому-то нравится: бывало, мужчины говорили комплименты, задерживались взором, перетекая с глаз на губы и обратно. Нет, комплексы и внутренние зажимы сильнее самолюбия. Руки подняты к пучку волос, оборот резинки — теперь затянуты посильнее. Рингтон будильника доносится из спальни. Сегодня встала раньше, чем нужно было, почти не спала. Эта её первая серьёзная экспедиция, без волнения тут не обошлось. Однако самочувствие было бодрое, только мешки под глазами выдавали недостаток сна для организма.

Прошлась по светлой комнате, провела рукой по старому письменному столу, легла на тёплый пол и смотрела на своё отражение в полупрозрачном потолке. Так спокойно в этот утренний час, ей даже захотелось остаться дома. Комната и все предметы в ней — портрет её молодой жизни, спутники, с которыми она прошла дни, месяцы и годы существования. Полка с книгами немного прогнулась от тяжести произведений, многие из которых она так и не прочла. Возле полки плакат забытой музыкальной группы десятилетней давности; недавно вокалиста не стало, вроде бы, — передозировка. Плюшевая игрушка слоника давно стала хранилищем пыли. И фотографии с освобождённой стеной для них, много фотографий её, родителей, друзей, дальних родственников и знакомых — поменьше, а так же особое место для запечатлений природы — в этих, как она считала, раскрывался весь творческий потенциал. Девушка была в определённой мере впечатлительна и каждый раз, когда детально просматривала свои фотографии, снова переживала сюжеты тех моментов, таким образом, могла затянуться, наверное, уже сотым их изучением. Она подошла к уголку запечатлённой природы, опустила руку в походный рюкзак и достала фотографию 10x15. На ней было изображено ночное небо и высокие деревья, понять это можно было, если хорошо приглядеться к чёрным силуэтам на фоне единичных звёзд, ракурс же был взят перпендикулярно небосводу, будто фотографирующий лежал или просто положил камеру на землю объективом вверх. Девушка прицепила снимок на обои со свободным местом. Хотелось получше его изучить, но времени было мало, нужно идти! остаётся ещё минут тридцать, чтобы добраться до точки сбора. И теперь уже потолок смотрит на пучок светлых волос, исчезающих в дверном проёме.

7:14

Красный человек расставил ноги и стоял выжидающе. Механизм регулировки живых потоков. Его свет оставался насыщенно красным независимо от пронзительного солнца. Краснота, доводящая до тревоги, сулит опасность, заставляет насторожиться; хочется не только остановится, но и сделать шаг назад, а может и вообще убежать. Бред. Она пытается отвести мысли в другую сторону. Куда убежать? и почему ей так тревожно? Нет, сводит всё к волнению, страху перед первой предстоящей экспедицией. Красный человечек вглядывается в её беспокойное перебирание с ноги на ногу и, кажется, будто видит через стенки карманов, как ноготь большого пальца царапает заусенец указательного. Красный исчез, его заменил шагающий зелёный. Люди, идущие справа, слева, спереди, сзади, избавляют девушку от изучения собственных переживаний, поглощают в разум движущейся толпы, от этого становится поспокойнее.

Девушка старается заметить знакомые лица под козырьком аэропорта; забыла, в каком месте они должны были собираться. Нюх ловит запах закусочных, пахнет соблазнительно, однако с долями сомнения. Нести тяжёлый рюкзак оказалось не так просто, не успела ещё покинуть город, а спина уже мокрая от пота.

— Алиса! — рыжая голова мелькает среди других голов и машет рукой. Алиса замечает это и направляется к собравшимся людям.

— Привет.

— Привет, — отвечает сразу всем, окидывая взглядом сразу тринадцать человек.

Улыбки сгибаются через недосып и похмелье от раннего пробуждения в реальность. Кивки, по-доброму учтивые, бородатый подбородок главного географа мягко ложится на воротник куртки, очки спускаются до кончика носа:

— Так, Алиса подошла; ещё двое опаздывают.

Рыжеволосая Мария обращает всё внимание Алисы на себя, и они отделяются от остальных невидимым барьером диалога.

— Да ладно тебе, так и сказал!?

Три года дружбы внутри одного учебного заведения и за его пределами. Маша всегда умела развеселить подругу, чистый смех рассеивается среди поверхностных разговоров и звуков машин. Она, в отличие от Алисы, умела в нужные моменты смотреть на жизнь под более светлым углом. Тем временем за грубой массивной колонной появляется высокий мужчина в чёрном пальто. Его отвлечённое мрачноватое лицо сменяется на натянутую улыбку перед коллегами, а после рукопожатий и приветствий возвращается в исходное состояние, к которому он с облегчением позволил себе вернуться.

— Таак, геодезист на месте, а наш любимый картограф снова задерживается, — Фёдор Сергеевич указательным пальцем поправляет очки и поглядывает на запястные часы, после чего отвлекается на разговор с кем-то из других географов.

Маша искоса проводит геодезиста прищуренным взглядом и саркастично возвращает его к повеселевшей Алисе:

— Странный… вот, про него я рассказывала, — шёпотом, чтобы никто лишний не услышал. Не только они, но и многие другие замечали самобытность геодезиста, он мог на минут десять, в иной раз и полчаса, залипнуть в одну точку и просидеть так без движения. Фёдор Сергеевич и другие коллеги уважали его, как профессионала своего дела и человека, на которого можно положиться, однако лишний раз старались не пересекаться. В разговорах с ним тяжёлый взгляд давил, виноватая улыбка появлялась, когда кто-либо ускользал из-под этой тяжести. Про себя он понимал причину разорванного зрительного контакта, сначала было неприятно, осознавать себя хмурым объектом, вызывающим неловкость, но очень быстро привык. Сам себя таковым он не считал, — убедиться в этом помогали немногие близкие люди в его жизни, на лицах которых застывали искренние улыбки, пахнущие дыханием глубокой любви.

Утренняя скованность прогонялась тёплым солнцем. Хорошее настроение передавалось цепной реакцией от человека к человеку. Главным передатчиком являлся волонтёр того же возраста, что и девушки; немного неказистое лицо, но зато какая яркая и широкая улыбка, какие крепкие белые зубы.

— Всё, теперь я точно знаю, с кем буду спать в палатках! — прищуренные глаза, расположенные, один повыше другого, ждут ответной ухмылки, а лучше, конечно же, смеха. Есть! Одна пробита. Алиса даже немного краснеет, а вот её подруга держится, изображает неприятное удивление, но замечает за расстёгнутым горлышком куртки воротник гавайской рубашки, и вместе с выдохом выпускает фырканье, отчего становится ещё смешнее.

— Ну да, конечно, Лёня, — уже смеются обе. Он по-детски радуется самому себе, что смог рассмешить их, — таким образом, он умело избегает личности внутри себя, которая боится самой жизни. Пути, ветвистые запутанные сети, видятся ему каждый раз, перед тем как сделать нужное решение. Он боится молчания; молчание обнажает, открывает поры, из которых сочится слабость и неуверенность. Иногда он чувствует боль при смехе, подобно пуле, тогда ему чудится, что лицо выше рта выдаёт это, в глазах пробегает холод. В этом случае Лёня подгибает голову и будто поправляет брови, приглаживая от переносицы до виска, но продолжает улыбаться.

— Говорят, этот второй картограф постоянно опаздывает.

— А ты со скольких здесь? — Алиса спрашивает плавно, пытается смотреть в глаза, но он то и дело перескакивает ими на Марию.

— Я и другие волонтёры пришли самые первые, Маша потом, примерно со всеми остальными, а затем ты и геодезист.

— Да я уже рассказала ей.

— Девочки-мальчики, все готовы? — врывается дипломированный дендролог, появившийся со стороны Лёни.

— Да, Алла Владимировна, — все трое почти хором.

— Чудно. Все тепло оделись? Взяли всё нужное бельё? По ночам обещают сильный холод, большую часть суток темень, считай, самый север. Мы в этих местах ещё не бывали, с нами будет один из местных, Фёдор Сергеевич с ним неплохо знаком, познакомились ещё… — Алла Владимировна, ещё один любитель создания уюта через словесный обмен информации, — и наша кафедра до сих пор им многим обязана, — сорок три года, но голос такой молодой, звонкий, только во влажности глаз чувствуется, как тело изменяет духу, плод измены — болезненность в локтевых суставах, приближающийся артрит. — Вот и Григорий Олегович подоспел, все в сборе!

Во встречающих взглядах находилось несколько раздражённых, «мы все обязаны его одного здесь ждать?» — шептали их навьюченные ресницы, провожали, моргали и всё равно говорили «здравствуй». Двадцатипятилетний Гриша шёл так, будто его вперёд нёс походный рюкзак, а не наоборот. Теперь уже точно все были в сборе. Алла Владимировна ещё у некоторых поспрашивала про наличие тёплой одежды, и общий состав двинулся к рамкам металлодетектора в две шеренги под безэмоциональный женский голос, объявляющий их рейс.

13:47

Иллюминаторы самолёта показывали немое кино с голубым пространством над пышными облаками. Алисе повезло, ей досталось крайнее место у окна, но не особо повезло с соседями: два тридцатилетних географа сначала спорили про естественные наземные экосистемы, затем уже обсуждали падение валюты и поднятие цен на бензин, — ей поговорить было не с кем. Марии досталось место с двумя другими волонтёрами, через два ряда от Алисы. Может оно было и к лучшему, можно о многом подумать наедине с собой. Однако мысли скучны, как и это неменяющееся небо; за иллюминатором отражение её самой в этот момент: призрачные контуры с зияющей пустотой посередине. Она откидывает голову на спинку и закрывает глаза с намерением уснуть, но диалог сзади мешает сосредоточиться на шуме самолёта.

— Настолько любит, что не может принять её негативные изменения, и в итоге ненавидит… От любви до ненависти, как говорится, — Это Григорий, сидящий за Алисой, а рядом с ним геодезист, с которым они что-то обсуждают.

— Ну, не знаю. Весь твой парадокс строится на амбивалентности эмоций, а как же самоубийства по причине отсутствия эмпатии ко всему и безразличие к себе и своей жизни? — редко можно услышать, чтобы геодезист так оживлённо беседовал с кем-то да ещё отстаивал свою точку зрения. Григорий, наверное, единственный человек во всей команде, который способен надолго его увлечь разговором, а тот готов его так долго слушать.

— А откуда, по-твоему, появляется безразличие и отсутствие эмпатии? Самоубийство совершают люди, которые любят жизнь или, по крайней мере, хотят её любить, но любовью неправильной. Смотри, в голове суицидника находится картина идеальной для него жизни, а когда эта картина не складывается с реальностью, он впадает в уныние и злобу на самого себя и остальных, после чего перегорает, как спичка, отсюда появляется апатия ко всему. В конце мы приходим к разбитому, озлобленному или индифферентному сердцу, ставшему таким от любви, не сыскавшей взаимности от мира, судьбы или Бога. В момент самоуничтожения этот человек любит и одновременно ненавидит жизнь, вот тебе и парадокс.

— Угу… — повисшее молчание геодезиста длится двадцать секунд, — хорошо, но почему ты считаешь, что в момент принятия последнего решения в нём одновременно, на равных силах, обитает любовь и ненависть? что если к тому моменты любви никакой уже нет, любовь сталкивается с антитезисом, идёт синтез, и у нас появляется эта самая ненависть. Может когда-то и была любовь, но когда самоубийца становится самоубийцей, в нём остаются только деструктивные эмоции.

— Но его деструктивные эмоции постоянно поддерживаются с помощью способности рассудка сравнивать образ желаемой жизни и предстоящей…

Алисе было интересно слушать данный спор, хотелось самой в него вникнуть и понять, но от этого ещё сильнее клонило в сон. Все звуки смешались в монотонное гудение, сидячая неудобная поза уже казалась довольно приемлемой, солнечный свет не мешал, а обволакивал теплом через студёный воздух над облаками. Весь оставшийся полёт она проспала, не видя снов.

19:52 (по местному времени)

Стуки шагов по мокрому трапу самолёта, Алиса будто проспала сутки, Маша что-то спрашивает — отвечать ей совсем нет желания. Команда выглядела более уныло, чем утром, разговаривали меньше, поскольку многие, как и Алиса, недавно проснулись. Картограф Григорий и геодезист продолжали о чём-то болтать, но уже на более свободные темы; они вообще смотрелись свежее всех. Местный аэропорт производил не самые надёжные впечатления: двухэтажное, плохо сохранившееся, сооружение, угловатая мозаика бетонных стен оживляла наскальные рисунки середины прошлого века.

— За нами приедет автобус, отвезёт до отеля, а утром отправимся к самому лесу, — Фёдор Сергеевич говорит так, будто произносит эту речь сотый раз.

Чёрный полукруг провозит багаж до рук владельцев и ускользает за занавес, к сердцу механизма, чтобы вернуться снова.

— Каждый раз боюсь, что не увижу своей сумки. Как-то раз у сестры по случайности багаж загрузили не в тот самолёт — оказался в другом городе, — стала потом сама думать, как неудобно попасть в такую ситуацию: ходить разбираться, возможно, кричать на них, что будет без толку, только нервы тратить, останется только надеяться, что придёт быстро и в целости.

— Ну да… — в голову не приходило ничего, чем можно было бы ответить Марии, — так она забрала всё-таки свой багаж? — только если вопрос.

— Забрала, но эти козлы её неделю промурыжили.

Неделя. Алиса повторила про себя это слово по слогам. Ей ведь придётся провести несколько недель в малоизученном лесу, а могла провести последние дни лета отдыхая. Жалеть уже поздно. Оно всегда так, когда пути назад нет, появляются сомнения насчёт правильности сделанного выбора.

«Тебе это полезно. Не всем повезло попасть на эту практику, как тебе, так что радуйся», — эти мысли взбодрили её, однако сомнение окончательно не уходило, продолжая изредка напоминать о своём присутствии.

Корни тянут к дому. Цепи, которые привязывают к вещам, ими обставлена вся её квартира, и уже непонятно кто чем владеет. Кровать управляет её желанием спать или просто прилечь, холодильник только и ждёт, когда его откроют, потянутся к его остужаемым внутренностям. Прохладно? тогда тебя ждёт плотное махровое одеяло или ванна с паром над ней, — одно не заменяет другого.

— Как же у меня ноет спина! нужно было у деда его трость забрать, — в ответ Лёне Алиса улыбается, но больше не его словам, а тому, что он отвлёк от самокопания. Рядом с ним ещё один волонтёр — Артём, тоже положительно реагирует, приподнимая верхнюю губу и обнажая розовые дёсны. Корни родительского дома длиннее и толще, чем у Алисы, — когда Артём смотрит по сторонам, белые уголки глаз отливают нервной краснотой; полицейской собаке, проходящей мимо, в нос ударяет запах мандража и потных ягодиц, однако желание гавкнуть умирает на стадии эмбриона — не на эти запахи были направлены тренировки кинологов.

— Всё забрали? Ну, хорошо, выходим на улицу — там нас будет ждать автобус, — Фёдор Сергеевич водружает на себя походный рюкзак и устремляется к выходу аэропорта, а за ним, как будто за мамой-уткой, следом все остальные «утята». Под дождём на парковке ожидает машина, но выглядит всё это так, будто гараж на колёсах оказался среди безжизненной пустыни, разве что вместо треснувшей глинистой поверхности асфальт. Когда все садятся в автобус, машина издает хрип и выезжает на трассу с лужами.

Алиса сидит лицом против движения автобуса, ощущение, будто падаешь, невидимая точка в животе тянется ввысь, к грязному заднему стеклу. Дабы избежать дальнейшего головокружения она закрывает глаза, представляет, что где-то на море, спинка сидения подхватывает её и перевоплощается в водную гладь, темно, но это не проблема, словно сейчас ночь, так даже романтичнее. Кто-то что-то говорит, больше напоминает шелест, пустой точно сухая трава или грубый сухой кашель, Алисе хочется не этого, здесь так холодно, в противовес этому приходит тёплая вода, губы приоткрываются и произносят немой крик, а ей слышится тончайшая мелодия скрипки. Она откидывает голову назад и черпает ртом воздух, судорога прокусывает мышцы.

— Тебе нехорошо? — сидевшая рядом Мария выводит её на берег, проводит до глухой дороги и сажает на последние места автобуса, мчащегося до отеля.

23:39

— И здесь мы будем спать?

— Да ладно тебе, это же только на одну ночь, — Алиса заходит после Марии и пропускает в дверь третью девушку-волонтёра, которую звали Сашей (она несколько раз слышала, как называли её по имени), одного возраста с ними.

— Чур, я у стенки с розеткой! — Мария кидает рюкзак на пружинистую койку.

— Повезло, что не в одном номере с Аллой Владимировной, — первое, что говорит Саша, дабы найти хоть какие-то первые точки соприкосновения с неизвестными ей девочками, добившись от них схожего мнения.

— Ну да, — отвечает Мария, сохраняя с ней сдержанность и кроткость, подобно которой испытывают перед незнакомыми людьми, тем самым деликатно отделяя себя с Алисой от неё.

— Всю дорогу проспала, а думала, поделаю фотографии, — Алиса за всё время ни разу не взяла в руки фотоаппарат, хотела было расстегнуть рюкзак, чтобы убедиться, взяла ли она его вообще, но Мария взяла за плечо и слегка развернула к себе:

— Я вообще думала, что ты умираешь — задохнёшься сейчас.

— Не знаю… как-то поплохело.

— Итак, ты выспалась, а у меня режим сбит; часа два ещё точно не усну.

— И что ты предлагаешь?

— Возле входа стояли симпатичные лавочки, давай посидим, воздухом подышим.

— Ладно, пошли, — Алиса оставляет замочек рюкзака нетронутым, — Саша, не хочешь с нами? — уже у двери вспоминает про их соседку, самой становится немного стыдно за то, что не пригласили её.

— Я-то? нее, спать уже буду ложиться. Вы не забыли, завтра же рано вставать?!

— Ты, главное, нас не бросай утром, буди до самого конца! — все трое посмеялись и Алиса с Марией вышли в коридор. Обои, цвета дешевого изумруда, как-то совсем нескладно смотрелись со светло-желтым ковром. Лампа возле лестницы не горела, темнота спускалась по холодным ступеням, опираясь на лакированную подстилку прутьявых перил.

— Ты пока спускайся, я в туалет быстро схожу, — Мария побежала до номера, не дав Алисе что-либо возразить. Спускаться одной не хотелось. Коридор по обеим стороны пустовал и заканчивался подоконниками и стеклом в деревянных рамах, за ними темнота, густея той, что осела на лестнице. В какой-то из ближайших комнат работала стиральная машинка, или находилась прачечная. Машинный зацикленный звук. Почему Маша так долго? Алисе становится не по себе, не знает, идти до номера или начать спускаться. В окне, где заканчивался коридор, пробежал свет фар. Когда Алиса это увидела, в её воображении лучи сомкнулись с шумом машинки, затем представился образ конвейерной ленты, провозящей человеческие тела. Отель словно заброшен, — ни видно, ни слышно человеческого присутствия, только этот навязчивый шум, который так уверенно заполнил весь коридор; создается впечатление, что он уже изжил человека, переломал и перекрутил. На грязно-изумрудной стене Алисе чудилось её обнажённое тело, катящееся к прессу, который перерабатывает материалы мягче своей природы.

— Ты чего не спускаешься? — от внезапного голоса Маши рефлекторно сжалось внутри. Стиральная машинка уже не казалась такой громкой.

— Тебя ждала.

— Эта Саша странноватая, конечно. Спросила про ночник, собиралась показать мне свои рисунки.

— Какой ночник?

— Который в розетку вставляешь, и он слабо так светит. Не знаю, может спать в темноте боится.

— Она рисует ещё что-то?

— Говорит, художку закончила, но сами рисунки я не увидела — сказала потом посмотрю, и что ты меня ждешь.

На этажах ниже — то есть, втором и первом со светом всё было в порядке, на ресепшене, что больше походил на вахтерский пост, усатый мужчина, по преимуществу выполнявший роль охранника, читал маленькую книжку с дешёвым переплётом и не поднимал выше её глаз. На улице раскинулись звёзды далёкого неба. На той самой лавочке сидели Гриша с его постоянным собеседником и девушка-географ с команды, возраста примерно одного с Григорием.

— Вот и посидели, — прошипела Маша, — уже успели.

— Давай в номер вернёмся…

— Молодёжь, вы почему ещё не спите? — весёлый Гриша заметил быстрее, чем те успели развернуться ко входу в отель.

— Не спится, решили вот свежим воздухом подышать.

— Понятно! а мы здесь историями жуткими делимся, — под светом фонаря, установленного на козырьке, в его руке сверкает толстое стекло бутылки, слева и справа, над подбородком геодезиста и возле ахиллова сухожилия девушки располагаются его близнецы, наполненные пенистым алкоголем. Прозрачная маска на лице Алисы выдаёт неловкость и скованность, хочется уйти обратно в номер; Маша не замечает, или не хочет замечать закрытость своей подруги, и подходит к заполненной скамейки.

— Какие истории? Мы бы, может, тоже послушали, — Мария совсем не торопится ко сну — выспалась в самолёте. Девушка-географ, которую звали Наташей, улыбается обеим и уже начинает подталкивать Гришу к дальнейшему изложению баек, поднимая с асфальта свою бутылку. Сидящий дальше всех геодезист усталым взором минует девушек и останавливает его чётко на двери:

— Я пожалуй, спать… вы бы тоже допоздна не засиживались, — никто ему ничего не возражает, а когда он оказывается прямо под фонарём козырька, все хором говорят ему: «спокойной ночи», кроме Алисы, которая молча смотрит ему в след.

— Хорошо, слушайте. Я кое-что ещё вспомнил, — делает глоток. Примерно месяцев семь назад, когда Фёдор Сергеевич объявил мне про предстоящую экспедицию, толком ничего не сказав, кроме дальнего расположения в необитаемых лесах, я стал понемногу рыть информацию про эти места, — глоток, — перелопатив кучу сайтов, я узнал много чего интересного. Например, что эти леса не такие уж необитаемые — одни авторитетные источники утверждали про поселения старообрядцев, обосновавшихся там более века назад. Подвергшись гонениям они уходили далеко на север…

— То есть мы будем первыми, кто может столкнуться со следами их обитания? — Мария садится на свободное место и пододвигается для того, что бы рядом могла сесть Алиса, но та продолжает стоять, только уже поближе.

— Столкнёмся навряд ли, но в том-то и дело, что первыми не будем. Сорок лет назад кучка местных геологов с нефтяниками заинтересовались данной территорией; ими было обнаружено богатство здешней геосферы на полезные ископаемые и, соответственно, нефть. Однако просто обогатиться у них не получилось — откуда ни возьмись появляются те самые старообрядцы. Представляю их удивлённые лица, впрочем, с обеих сторон: одни такие жили всю свою жизнь, кроме деревьев ничего не видя, а тут перед тобой какие-то пришельцы землю роют, а другие отправляются работать не пойми куда, мысленно добавляя к своим счетам нули, и натыкаются на настоящее средневековье.

— В итоге лесные жители прогнали их? — Наташа допивает хмельное содержимое, не переставая следить за довольно забавной жестикуляцией Гриши.

— Да, было написано, что поселенцы препятствовали ведению работ и вообще были довольно агрессивно настроены к чужакам, но это не единственная палка в колёса. Наряду с ценными ископаемыми, по обширной территории леса обнаружили выбросы опасных для человека газов, вызывавших удушье и галлюцинации. Предполагают, что там было высокое содержание бутана, то ли его изомеров. Многие в этих же лесах и полегли, а есть кто, пишут, сходили с ума и уходили вглубь леса, больше их никто не видел, — Гриша сделал глоток и оглянулся по сторонам, — всем этим заинтересовались государственные спецслужбы, только официально дело заморозили. Я стал искать дальше и нашёл непроверенную информацию, по которой это дело всё ещё остаётся открытым, кроме того не так давно в эти места был отправлен какой-то отряд специального назначения, — бутылка улетает в урну, от удара приводя её в маятникообразное движение, — информация по дальнейшей его судьбе — как я понял, остаётся неизвестной, но бытуют слухи, что отряд этот больше не выходил на связь… — Наташа демонстративно широко зевает, — если не страшно, можно было хотя бы ради приличия потерпеть.

— Извини, продолжай, — похихикивая, она окончательно сбивает мистическую атмосферу, которую так старательно нагонял Гриша.

— На чём я остановился? — теперь уже смеются все. — А, ладно, девчонки, уже правда поздно, Фёдор Сергеевич нас завтра точно убьёт…

03:32