Бесплатный фрагмент - Смех от ума (версия 3.0)

Манифест мастеров пилюльного дела (вместо предисловия)

Призрак бродит по России. Призрак невежества.

Дети ваших соседей не говорят: «Я подавился крепкой кофью»?

Ваши юные коллеги знают, что Леонардо — это сначала великий учёный эпохи Возрождения Леонардо да Винчи и только потом — черепашка-ниндзя?

Одноклассники вашего ребёнка понимают, что Титикака — это не ругательство, а озеро в Южной Америке?

Если все это не так, значит вы счастливее меня.

Писатели всех жанров и направлений, братья и сестры по перу, к вам обращаюсь я.

Восстаньте на борьбу с чёрным туманом невежества!

Сиянием своего слова осветите тьму незнания!

Я вкладываю в ваши бестрепетные руки меч. Разите им до полной победы.

Сим манифестом провозглашаю я рождение нового жанра литературы — и нарекаю его «интеллектуальные пилюли».

Вы уж извините меня за этот пафос. Здесь без него никак — манифест всё-таки. Дальше буду выражаться попроще.

Интеллектуальная пилюля — это жёсткое по своей структуре краткое прозаическое произведение, что-то вроде литературного сонета. Основной задачей интеллектуальной пилюли является привлечение внимания читателя к каким-либо проблемам или достижениям, изложенным в одной или нескольких книгах, фильмах, музыкальных произведениях и тому подобных творениях выдающихся представителей человечества. Область существования предмета, к которому привлекается внимание читателя, может быть любой: фундаментальная наука или искусство, этика или нейроэстетика. Это неважно. Важна попытка зажечь факел познания, пробудить любознательность в читателе пилюли, то есть вырвать его из тьмы невежества. Вырвали — и мы молодцы — одним невеждой меньше, а может быть, и в нашем полку прибыло.

Сами по себе отсылки даже к выдающимся произведениям человеческого гения малопривлекательны. Ну, кто в здравом уме начнёт заниматься таким замечательным разделом физики, как дилатометрия? А если вспомнить знаменитое изречение Аркадия Райкина: «Партия учит нас, что газы при нагревании расширяются…»? Стала после этого дилатометрия ближе к нашему сердцу? Определённо. Потому что смешное привлекает и запоминается навсегда, проверено, как говорится, на людях.

Сочетать смешное и нравоучительное довольно просто, переходим к формулировке состава пилюли.

Каждая пилюля состоит из содержимого, представляющего собой краткое изложение того, что вы собираетесь донести, и забавной оболочки, побуждающей читателя ознакомиться с этим содержимым. Содержимое пилюли снабжается ссылкой на литературу, и желание читателя ознакомиться с этой литературой является главным эффектом от приёма пилюли.

Пришла пора поговорить об оболочке пилюли. Это очень важно, потому что некоторые люди потребляют изюм в шоколаде ради шоколада.

Оболочка потому так и называется, что облекает содержимое со всех сторон. То есть пилюля начинается и заканчивается оболочкой.

Рецепт моей оболочки таков.

Четверо студентов в разгар эпохи застоя пытаются совместить получение образования и полноценную творческую жизнь. При этом они попадают в различные комичные ситуации, в процессе разрешения которых возникают нравоучительные диалоги, составляющие, собственно, содержимое интеллектуальной пилюли.

Повествование ведётся от имени всезнающего автора, который в самих диалогах не участвует, прикидываясь скромным историографом приключений этой забавной четвёрки.

Вот они, наши герои, и их амплуа.

Вениамин Видивицын по кличке «Веник». Страшный снаружи и умный внутри. От его имени излагается содержимое пилюли.

Огромный и толстый юноша по кличке «Кабан». Страшный снаружи и добрый внутри. Кабан очень любопытен и именно он затевает все дискуссии.

Тощий блондин по прозвищу «Рыбка». Красивый снаружи и порочный внутри. Рыбка отвечает у нас за эмоциональную окраску повествования.

Чрезвычайно красивая шатенка, которую все называют «Семёновной». Про неё так просто, как про трёх предыдущих героев, не скажешь. Потому что все понимают, что красивая женщина — это безбрежный океан тайн и маленькое кладбище разбитых мужских надежд. Семёновна презирает свою красоту и вместе с ней — мужчин, которые ей (этой красотой) восхищаются. Эта девица является источником всяких забавных (и не только) происшествий и носителем чувственного аспекта событий.

На самом деле эти герои не так просты, как я их представил. В каждой пилюле раскрывается часть их характера, в общем соответствующая смыслу самой пилюли. Короче — сложите вместе представления Кабана в пятнадцати пилюлях — получите характер цельного большого Кабана. И такая же «шаурма» сделана из остальных героев. Однако я забегаю вперёд.

Как строится фабула интеллектуальной пилюли. Каждая пилюля является самостоятельным произведением, никакого общего сюжета не существует, последовательность чтения пилюль также безразлична.

В качестве завязки повествования используется какое-либо интригующее, смешное, или наоборот, страшное, происшествие с участием наших героев (иногда, с участием неких вспомогательных персонажей), вы смотрите на них как-бы со стороны, не будучи знакомыми с ними.

Далее следует представление героев. Каждый раз при этом описываются те стороны их характеров, которые необходимы для раскрытия темы пилюли.

Потом идёт ироничное знакомство с автором, в эту часть пилюли могут входить также отсылки к предыдущим рассказам, или непонятно для чего включённые в содержание глубокомысленные философские изречения.

Затем следует сюжетный переход, он подводит к началу диалога с изложением содержимого пилюли.

После содержимого пилюли, которое, без сомнения, является кульминацией рассказа, идёт развязка — «нижняя крышка» пилюли. Там приводятся разнообразные нравоучительные высказывания, и, в заключение, говорится мантра пилюли — какая, увидите сами.

Если вы дочитали до этого места, можете вздохнуть с облегчением — это все премудрости пилюльного дела. На практике, если вы возьмётесь, конечно, сочинять интеллектуальные пилюли, можете заменить эту ерунду своим способом подачи дидактического материала, который, конечно же, будет вам нравиться больше.

Далее предлагаю вам знакомиться с шестнадцатью готовыми интеллектуальными пилюлями, составленными по вышеприведённому рецепту.

Проявив немного терпения, из этих пилюль вы узнаете:

— где в человеке помещена душа и как он ей пользуется;

— почему время течёт из прошлого в будущее и познаваем ли мир;

— как эволюционировал человек и почему он ищет себе хозяина;

— какую роль играет ложь в жизни общества;

— как развивалось театральное искусство и почему ко всему нельзя относиться правильно;

— что такое жизнь и в чём смысл жизни человека;

— зачем человеку совесть и есть ли опасность в необузданных желаниях;

— в чём ценность музыки и почему она так нравится человеку;

— почему творческий подход возможен в любом виде деятельности и как он возвышает человека;

— что такое любовь человека и нужно ли ему знать о химизме этого чувства;

— для кого существует этот мир и можно ли любить всё живое;

— являемся ли мы наследниками погибших звёзд;

— почему люди со временем становятся добрее;

— почему невозможен бунт машин;

— как красота позволяет нам смотреть на мир с удовольствием;

— является ли смерть абсолютным злом и как рядом с нами существует полужизнь.

Как говаривал Марк Твен: «Юмор приводит в действие механизм мысли».

Давайте вместе заведём этот механизм, а для этого читайте интеллектуальные пилюли! Смейтесь над приключениями их героев, наслаждайтесь чёрным юмором Семёновны, изысканными французскими поговорками Рыбки, грубой немецкой руганью Кабана и назидательной латынью Вениамина. Читайте, ищите скрытые смыслы (их там полно), знакомьтесь с литературой по ссылкам, поверьте, она того стоит…

Ну, и, наконец, лозунги (какой же манифест без лозунгов).

Мастера пилюльного дела всех стран — соединяйтесь, мастерите пилюли для всех, и пусть никто не уйдёт обиженным! Читатели — познавайте смеясь!

P.S. Да, чуть не забыл предупредить: все события и природные явления, персонажи — люди и животные — полностью вымышлены. Любые совпадения ваших домыслов с реальностью случайны. Автор не разделяет ни одной точки зрения, даже собственной.

1. Два животных и два человека

Было хорошее весеннее утро. Тёплый ветер, пошумев, для начала в кронах тополей, уносился вдоль 2-й Бауманской улицы, через Лефортовскую площадь и далее, по Волховскому переулку и Ладожской улице, прямо к станции метро. По дороге озорной, как подвыпивший студент, ветер хлопал раскрытыми окнами, которые подмигивали солнечными зайчиками редким прохожим, и завивал маленькие смерчи из окурков и мусора.

Ничто не предвещало тех событий, свидетелями которых вы станете далее.

А ветер-хулиган, вдосталь набедокурив на улицах, врывался в вестибюль метро и там с наслаждением вдыхался пёстрой толпой молодых людей, спешивших на занятия. Плотный человеческий поток бурлил на платформе около эскалатора. И вот тут начались обещанные события.

Внезапно один из бесчисленных атомов огромной толпы, юноша необъятных размеров, с рыжей всклокоченной шевелюрой, подойдя к входу на эскалатор, остановился, раскинул руки и громко крикнул: «Внимание, товарищи, задержитесь! Идёт съёмка документального фильма из жизни студентов!»

Толпа замерла, а толстяк важно добавил: «Съёмка ведётся скрытой камерой».

Под шлагбаум, образованный рыжим студентом, поднырнули трое неизвестных и стали подниматься по опустевшему эскалатору. Несколько секунд толпа внимательно рассматривала их. А посмотреть было на что. Одна из троих актёров была девушкой необыкновенной красоты, с великолепной фигурой, белокожая со светло-каштановыми волосами, повязанными красным платком. Девушка стояла рядом с худощавым блондином миловидной внешности, пожиравшим её восхищённым взглядом. Впереди этой пары на ступенях эскалатора поместился невзрачный молодой человек в очках с прыщавым лицом. Прыщавый юноша снисходительно посмотрел на толпу, на своих спутников, хлопнул в ладоши и скомандовал: «Стату’ю строй!»

По этой необычной команде худощавый блондин и красотка взялись за руки и расположились на ступенях эскалатора в форме скульптурной композиции «Рабочий и колхозница». Красный платок девицы при этом оказался как раз к месту, она сорвала его с головы, и знакомый вам ветер, уже побывавший в ноздрях студентов, начал развевать его, прямо как на скульптуре Веры Мухиной. Но этого нашим актёрам оказалось мало. В сложенных руках вместо серпа и молота они держали два гранёных стакана!

Когда скульптурная композиция сложилась, под дружный хохот толпы прыщавый очкарик с выражением продекламировал:

— Когда злосчастья и невзгоды

Тебя поймают в свой капкан,

Ты вспомни, друг, что для народа

Придуман Мухиной стакан!

Одобрительные крики студентов прорезали свистки пришедших в себя контролёров. Скульптурная композиция распалась, толстяк внизу бросился вслед за участниками этой выходки на выход, извините за каламбур.

Ну, вот вам и событие. Да, а кто же его участники? Кому дерзкий весенний ветер надул в голову такую несусветную мысль — соорудить, как сейчас говорят, флешмоб с гранёными стаканами и декламацией стихов? Пока наши друзья спасаются от охраны и поклонников, я, по секрету, конечно, расскажу вам, кто они такие.

Начнём, с замечательной девушки в красном платке. Эта молодая особа имела прозвище «Семёновна». Идея флешмоба принадлежала именно ей. В этом факте нет ничего удивительного, потому что Семёновна была сумасбродной до крайности. «В каждом уме, как соль в еде, должна быть определённая доля глупости…» — говаривала она, рассказывая друзьям замысел очередной проделки. К своей потрясающей красоте наша девица относилась с большой иронией, беззастенчиво используя её для достижения любых целей, которые порождало её бурное, лишённое здравого смысла, воображение. Особое место в картине мира Семёновны отводилось лицам мужского пола, и место это было, мягко говоря, не очень почётным, что часто чувствовал на себе другой герой нашего рассказа — Рыбка.

Такой странной кличкой был наделён скульптурный напарник Семёновны. Рыбка обладал смазливой внешностью героя-любовника, но практическими достижениями в этой области не отличался. Тем не менее, все существа женского пола он снисходительно именовал «рыбками»: «Прогуливался я как-то раз с одной рыбкой…». Рыбка не мог преодолеть в себе излишне чувственное отношение к женщинам, а к Семёновне его просто тянуло как магнитом, безо всякой, сами понимаете, взаимности. Иногда дело доходило даже до рукоприкладства со стороны нашей красавицы, и такие происшествия были предметами шутливых разбирательств в нашей компании.

Живой шлагбаум во время проведения скульптурной акции был сделан из Кабана. Он выглядел так же, как назывался. Огромное мощное тело, толстые щёки, рыжие волосы и усы торчащей щёткой, циничный и грубый характер. Не дурак выпить и сально пошутить. Однако все друзья знали, что Кабан силён и надёжен, как скала. В его компании мы без всяких опасений могли посещать самые злачные места Москвы и её окрестностей. Покровительством Кабана часто пользовалась Семёновна для защиты от слишком навязчивых поклонников, которых он без жалости распугивал своей брутальной внешностью.

Стихи про стакан принадлежали Венику. По-настоящему его звали Вениамин Видивицын. Веник обладал множеством талантов, среди которых были, в том числе, способности к стихосложению и музицированию (в чём вы сможете убедиться позднее). Широчайшая эрудиция давала Вене основания причислять себя к философам, что мы не будем подвергать сомнению, так как это выгодно с точки зрения изложения событий.

Ну и я — бестелесный дух этого рассказа, безмолвный свидетель достопамятных приключений моей молодости. О себе умолчу.

Восхищённые отзывы знакомых студентов о флешмобе в метро вдохновили Семёновну на новые замыслы. И вскоре, после нескольких дней подготовки, мы вышли на новое дело. Если вы предполагаете новый флешмоб, то вы плохо знаете Семёновну. Её причудливый ум никогда не порождал двух одинаковых мыслей.

В тот день мы зашли в кинотеатр «Художественный» на Арбатской площади. Там в фойе, в промежутках между сеансами, обычно проходили различные музыкальные выступления, для чего имелась эстрада и фортепиано. А это и было необходимо по замыслу Семёновны.

Когда в фойе набралось достаточно зрителей, Веня непринуждённо зашёл на эстраду и сел за рояль. После того, как он сыграл энергичное вступление в стиле буги-вуги, внимание зрителей было обеспечено.

Красивым баритоном под собственный аккомпанемент, Веник запел:

— Мне нужен только поцелуй,

Чтобы понять, что я люблю тебя,

Меня к другим ты не ревнуй,

На этом свете есть лишь ты и я.

Мне нужен только взгляд,

Чтобы узнать, что любишь ты меня,

Глаза так много говорят

Судьба моя — теперь твоя.

Опершись на руку Кабана, Семёновна вспорхнула на эстраду и подхватила песню своим чудесным серебристым голоском:

— Твой поцелуй, мой дорогой —

Он лучше всяких слов,

Мне говорит — теперь ты мой,

Что к нам пришла любовь.

Твой нежный взгляд, мой дорогой,

Всех обещаний он важней.

Он как сокровище со мной,

Он клад в душе моей.

Веня сыграл проигрыш на фортепиано, во время которого Семёновна, обворожительно улыбаясь, прошлась по эстраде в лёгком степе, в конце которого она уже стояла, слегка наклонившись, около Вени, и последние два куплета они пропели дуэтом, глядя друг другу в глаза:

— Наш поцелуй решает всё,

Он точно скажет нам,

Что наша жизнь теперь вдвоём

И счастье — пополам.

Взгляни ещё и улыбнись,

Ещё раз поцелуй —

Ты ночью снова мне приснись

Волшебный поцелуй…

Когда последние аккорды песни замерли в воздухе, губы Семёновны и Вени слились в нежном поцелуе. Зрители были в восторге, мои друзья раскланялись под бурные аплодисменты. Перед нами появился администратор со строгим лицом. Вперёд выдвинулся Кабан и попытался взглянуть на это строгое лицо как можно дружелюбнее, получилось плохо.

Вместо длинных разговоров администратор вложил в руку Кабана десятку.

— Это гонорар? — коротко поинтересовался Кабан.

— Не совсем. Это отступные, чтоб я больше вас здесь не видел, — так же лапидарно ответил администратор и добавил, — а кино можете посмотреть…

В кино мы не пошли, а на выходе из «Художественного» Веня поинтересовался у Кабана: «И что мы будем с этим делать?». Он имел в виду деньги.

— А это мы завтра, как положено настоящим лабухам, пропьём! — безапелляционно заявил Кабан. — Приглашаю всех после четвертой склянки в Кишку!

Назавтра, в соответствии с планом Кабана, после полудня, наши друзья отправились в Кишку. Перед этим они, как водится, посетили некий заветный полуподвал, сакральное для многих поколений студентов место.

— У каждого ада должно быть преддверие… — говаривал про это место Вениамин. Тусклый белый кафель с грязными потёками окружил нашу неразлучную компанию. Вдоль стен в таинственном полумраке громоздились штабели винных ящиков. Ящики были покрыты многолетней темно-коричневой осклизлой патиной и издавали кислый запах винной бочки. Где-то капала вода. Многоярусный алтарь этого храма алкоголя демонстрировал последние достижения винно-водочной промышленности Советского Союза. Достижения эти были неважнецкими ни на вид, ни на вкус, и друзья знали это не понаслышке.

— Господа! Из напитков только «Зося» и портфель! — пафосно произнёс Кабан. Стоявшее у алтаря и опиравшееся на обшарпанную кассу существо неопределённого пола и возраста в замусоленном сером халате мрачно хрюкнуло. «Портфель» марки «Акдам» или «овощной коньяк» по классификации Кабана вызвал гримасу отвращения на лицах его друзей и большинством в два голоса был отвергнут. Веня хотел приобрести шампанского персонально для Семёновны, но та заявила, что поглощать этот благородный напиток в пивной противоестественно. Тогда она ещё не знала, что в этой пивной всё противоестественно.

Затарившись «Зосей», друзья направились в Кишку. Расположено было это заведение тоже в полуподвале, во дворе Елоховской церкви и служило для отправления самых низменных желаний представителей алкогольной субкультуры советского общества. Это была пивная самого что ни на есть низкого пошиба. Пристанище алкашей и падших женщин.

Табачный дым слоями стоял в воздухе. Лучи дневного солнца, проникавшие в полуподвал сквозь грязные стекла окон, застревали во всклокоченных волосах жриц платной любви и серебрились на многодневной щетине алкашей. Голубая пена от очистителя окон, которой завсегдатаи этого жутковатого места сдабривали кислое пиво, с тихим шипением пузырилась на немытых столах.

— Что это такое? — Семёновна показала на пену и посмотрела на Кабана расширенными от ужаса глазами.

— Это, душа моя, последняя стадия деградации, — зловещим голосом отвечал ей Кабан, задумчиво рассматривая жриц любви, — наша «Зося» по сравнению с этим — амброзия олимпийских богов. Мы в одном шаге от преисподней…

Как ни странно, но в этой обстановке, напоминавшей более картины Босха, чем место возлияний Бахусу, «Зося» пошла хорошо.

И вот там и тогда, под пьяные выкрики упившихся алкашей, и услышал я тот памятный диалог.

Как всегда, тему для беседы определил неугомонный Кабан.

— Вот как ты считаешь, что руководит людьми? Тобой, вот этими богомерзкими деградантами. Почему их тянет в этот притон? И почему мы здесь? — обратился он к Рыбке.

Миловидное лицо Рыбки искривилось в брезгливой гримасе:

— Ты намекаешь, что нами всеми управляют низменные постыдные желания? Ты это хочешь сказать? Что мы грязные животные, лакаем эту отвратительную «Зосю» в компании таких же грязных животных и рассуждаем о том, какие мы грязные?

— Рыбон… — произнёс Веня с французским прононсом, — слишком много грязи даже для этого места. Но ты, в общем, прав, мы — животные. Более того, скажу я тебе, в каждом из нас два животных и два человека.

— Налей и поясни, — лапидарно отреагировал Рыбка.

— Как вы знаете, друзья мои, биология — это моё давнее хобби. Так вот, я вычитал у Ромера и Парсонса, что в любом позвоночном животном заложен один и тот же архетип. Древние позвоночные существа проходили личиночную стадию развития в подвижном состоянии и оседлую стадию в неподвижном, прикрепившись к субстрату. В воде, само собой разумеется. От личиночной стадии у всех существ осталась так называемая соматическая часть тела, с позвоночником, головой и хвостом, — Веня энергично ткнул пальцем в обглоданные останки рыбы, лежавшие в куче мусора на столе. — От оседлой стадии существования в любом сложном позвоночном осталась висцеральная часть — живот, кишечник и прочие органы брюшной полости.

Тут Веня ткнул пальцем в брюхо Кабана, Кабан обиженно хрюкнул:

— Так вот, никто из вас не задумывался, почему у человека две нервных системы — симпатическая и парасимпатическая? Анатомически они сильно различаются, расположены в теле различно. Раньше их считали антагонистическими, одна управляла сжатием, другая — расслаблением органов. Потом физиологи установили, что действие обеих видов нервных систем одинаковое! Два тела в одном животном.

— И зачем? — спросил Рыбка.

— Не зачем, а почему, — поправил его Веня, — почему следы этого разделения остались и не были стёрты эволюцией, как жабры, например, превратившиеся в челюсти у высших существ?

— Что-то нашего Кабана язык не поворачивается назвать высшим существом, — тонким голосом протянул Рыбка. Семёновна рассмеялась, а Кабан поперхнулся «Зосей».

— И, тем не менее, это так, — продолжал Вениамин. — Два существа — два таксиса или стремления. В молодости быть подвижным и предприимчивым. Ищущим всего — знаний, удовольствий, приключений, к старости — ищущим пристанища, консервативным и оседлым. Чувствуете, насколько глубоко эти стремления заложены в человеке. Вся его жизненная философия является всего-навсего отражением эволюционного атавизма, заключённого в его анатомии. Но это ещё не все. Наверное, вы слышали о бикамеральном строении мозга человека. Я, когда занимался физиологией мышления, читал об этом.

— Неокортикс, большие полушария мозга человека, внешне, анатомически, подобны. Как две половинки грецкого ореха. Эти две половинки соединены центральной комиссурой или мозолистыми телом. Считается, что левое полушарие управляет правой рукой и является «орудийным», то есть отвечает на последовательные логически связанные действия. А правое полушарие, управляющее левой рукой, является местом появления интуитивных выводов или озарений. Логически необъяснимых, непонятных самому человеку. Блум и Лейзерсон считают, что все-таки, не смотря на разные стили мышления, мозг, в его высших проявлениях, един. Разные стратегии рассуждений — и единое сознание. Загадка не в этом. Не здесь находится первое «я» человека. Оно находится в лимбической системе.

— Не только ты читал Блума, — перебил Веню Рыбка, — лимбическая система не способна к рассуждениям. И вообще, это центр эмоций и мотиваций, центр удовольствия и наслаждения. Это самая старая часть мозга, доставшаяся человеку от животного.

— Почему-то ты, Рыбка, отождествляешь способность к рассуждению и разум, — не смущаясь, продолжил Веня. — А вот ты представь, что именно в лимбической системе сосредоточена душа человека, его первое «я», его желания, его «хочу». Эта часть человека не способна к рассуждениям, она также безгласна. Ты никогда не сможешь её понять, потому что она не манипулирует понятиями. И вот эта часть твоего существа тобой и управляет. В твоё второе «я» только интерпретирует и объясняет выбор лимбической системы, но объясняет по-своему. Ну, например, идёт девушка. Твоё первое «я», твоя молчаливая душа определила, что девушка тебе подходит. И все тут. То есть она тебе «по душе». И ты, точнее твоё второе «я», неокортикс, почему-то решаешь, что девушка хорошенькая, что у неё красивое лицо, длинные ноги, и что тебя непонятно почему тянет к ней как магнитом. А чего тут думать-то. Все уже решено за тебя, дружище. И теперь ты будешь мучиться, если не познакомишься с ней и не уговоришь выйти за тебя замуж. Называется это — душевный разлад.

— То есть ты хочешь сказать, что душа человека неспособна к высокому, потому что не умеет думать, а умеет только желать и наслаждаться? — внёс свою лепту Кабан.

— Именно так, Кабан! — назидательно продолжал Вениамин. — И не налегай ты так на «Зосю», нам ещё не надоела твоя компания. Наше первое «я» от животного, и его желания не всегда моральны, потому что оно не знает морали. Но зато её знает наше второе «я», совсем человеческое. И задача моральной части нашего существа сдерживать и воспитывать нашу животную часть.

— Ах, эта постоянная борьба так изматывает, — вздохнул Рыбка, — в общении с женщинами я чувствую, что верх в этой борьбе все время берет мой «животный человек».

— А не надо бороться с самим собой. Надо любить своё животное начало, своего «животного человека», хорошо ты выразился, Рыбон, надо развлекать его, баловать иногда, но держать в строгости, как любимую собаку, — разволновался Веня и громко провозгласил: — Любите, люди, животное в себе — именно это, союз двух животных и двух человеков — душевного и рассудительного, подарит вам счастье!

«Зося», видать, добралась и до этого строгого ума и вывела его из строя.

Последствия этого громкого лозунга Вениамина не заставили себя долго ждать. Пока наши друзья произносили торжественный тост за «два животных и два человека», к ним шаркающей походкой приблизился один из обитателей «дна жизни», в котором они устроили свой научный диспут. Судя по внешнему виду, этот обитатель не воспитывал своё животное начало, и оно преобладало во всех проявлениях, в том числе и на запах.

— П-п-п …п-п-п-п-п…. — произнёс обитатель.

— По-моему, он хочет что-то выразить словами, и не может. Значит, им руководит «животный человек»! — засуетился Рыбка и участливо спросил:

— П-п-п-п… — это привет? Или, пожалуйста, вы хотите сказать?

А вот, по-моему, он хочет не выразить, а выразиться, — встрял в этот безумный диалог изрядно пьяный Кабан. — Ну, выражайся, ты, ублюдская кегля!

— П-п-п… пошёл ты, п-п-п… падла, — наконец выдавила из себя «ублюдская кегля».

— Видите, пошло…. — торжествовал Кабан.

Торжество это было недолгим. В возникшей паузе друзья с ужасом увидели множество повёрнутых к себе бледных лиц завсегдатаев притона.

И тут у Семёновны проявился побочный эффект от потребления «Зоси».

Семёновна начала икать со скорострельностью винтовки Мосина.

— Кабанч… ИК! Ты же добрый мальч… ИК! Помоги… — с трудом протелеграфировала она.

— Для начала, Семёновна, перестань говорить слова на «ик», икота и пройдёт, — иронически посоветовал Рыбка.

— Это не ИК… ота, это т… ИК! — возразила Семёновна.

Кабан начал спасать подругу.

— Ну, что уставились, господа алкоголики? — обратился он к местному собранию представителей винно-водочной субкультуры. — Икоты не слышали? Ну-ка, напугайте девушку!

— Гы-гы-гы-гы… — хором засмеялись алкаши. Лично мне стало страшно от этих замогильных звуков. Семёновне, видимо, тоже.

— Ой! Всё прошло, бежим отсюда… — скороговоркой произнесла она.

Кабан решительно ломанул на выход, прокладывая Семёновне дорогу через толпу алкашей. Я и Рыбка потащили Веню, прикрывая арьергард. При этом Веня, волочимый под мышки в позе боярыни Морозовой, продолжал читать свою странную мораль изумлённым обитателям этого храма Бахуса.

На улице я посмотрел вверх и увидел, как солнце золотило купола Елоховки. Тёплый вечерний ветер развеивал невыносимый пивной смрад по Бакунинской. Всё это вызвало у меня в памяти когда-то сказанные Веней слова: «Animas in homine, ut nobilis, et humilis».

Два животных и два человека внутри меня пребывали в согласии, и от этого было хорошо…

2. О пространстве и времени

Стояла чудесная золотая осень. Шёл 1977 год. Леонид Ильич Брежнев ещё страстно целует Эрика Хонекера, памятник Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому ещё горделиво возвышается на Лубянской площади, Борис Абрамович Березовский ещё заведует лабораторией в Институте проблем управления АН СССР, а мрамор для облицовки Манежной площади ещё лежит в земле.

55° 5» 73» северной широты, 39° 4» 40» восточной долготы, излучина Оки. Один из совхозов Советского Союза, какой именно — оставим в тайне, потому что ещё как минимум семь совхозов претендуют быть местом упомянутых в этом рассказе событий, как семь городов претендовали на честь быть родиной Гомера.

Туман, покрывавший в тот день берега Оки, был таким же густым, как и тот, которым покрыта история происхождения Одиссеи.

— Паромщи-и-и-к! Паромщик, твою мать, плыви сюда-а-а-а-а! Нам на тот берег надо! — раздавался басовитый, как пароходный гудок, призывный клич с берега реки.

— А пошли вы… на тот берег … — в том же тоне отвечал паромщик. При этом учтите, что мы передаём только смысл его ответа, который на самом деле был украшен множеством замысловатых нецензурных эпитетов, выражавших отношение паромщика к просящим, к родителям просящих, к парому и, вообще, к жизни. Вся эта квинтэссенция лексики деревенской части нашего общества долго и протяжно разносилась по туманным берегам Оки, создавая неповторимую атмосферу эпохи развитого социализма.

— Плыви, а не то я сейчас тебе глаз… — продолжал мужской бас в том же духе, обещая паромщику участь Гомера.

— Подожди, Кабан, дай мне сказать! — прозвучал с туманного берега мелодичный женский голосок. — Плывите сюда, паромщик, тут вас поцелую-ю-ю-т!

Этот неожиданный приём, как волшебный призыв Лорелеи, возымел действие, потому что до страждущих переправы путников донёсся стук мотора парома, и вскоре из белой мглы вынырнула его чёрная продолговатая туша.

На укутанном туманом причале паром встречала девушка невероятной красоты. Её внешность — точёная фигурка и белоснежное лицо, увенчанное копной светло-каштановых волос — напомнила бы паромщику облик упомянутой речной девы и судьбу зачарованного ею рыбака, если бы он был достаточно образован для этого. Но на его беду, чего не было — того не было.

— Ну, кто тут меня поцелует? — с надеждой в пропитом голосе спросил плохо знакомый с немецкой мифологией паромщик.

Девушка рассмеялась русалочьим смехом и отступила, а из группы, стоявших на причале людей, выдвинулся огромного роста и неохватного объёма молодой человек, и, приблизив свою небритую рыжую рожу к перекошенному от страха лицу паромщика, процедил сквозь зубы: «Я тебя поцелую. На том берегу, — и после паузы свирепо добавил — если захочешь…»

В группе молодых людей раздался смех и один из них, худой очкарик заумного вида, сказал: «Und das hat mit ihrem Singen Die Lore-Ley gethan».

Паромщик ещё долго будет злобно курить и заплёвывать Оку, переваривая этот позорный для него эпизод, а мы давайте сделаем небольшую паузу в повествовании и познакомимся с его участниками поближе. Даже если эти личности вам известны, не упускайте этот момент, будет не скучно.

Грубиян на причале и обладатель пароходного баса имел кличку «Кабан». Его обхождение с паромщиком, было самым малым из того, что следовало ожидать от его натуры. В Кабане всё было «чересчур». Он занимал слишком много пространства своим мощным телом, он занимал слишком много времени у окружающих своим чрезмерно пытливым умом. Со стороны, вообще, казалось, что все достоинства и недостатки, которых хватило бы на семерых обычных людей, по какому-то недоразумению природы достались одному её творению. И вот это казусное произведение эволюции пёрло по жизни напролом, не переставая ужасать, удивлять и восхищать своих друзей и знакомых. В силу этих качеств, Кабан почти всегда является промотором всех диспутов нашей компании.

Наша прелестная Лорелея на самом деле была обычной земной девушкой необыкновенной красоты и среди друзей имела прозвище «Семёновна». Семёновна была великолепным образцом рассеянной романтичной девицы. Большую часть времени она пребывала в состоянии возвышенной меланхолии, сдабривая нашу скучную для неё действительность неординарными шутками «чёрного» юмора. Одно время я полагал, что Семёновна как бы случайно забрела в наш земной мир и просто не знает, что в нём делать. Будто бы она вот-вот отрешённо скажет: «Ну, я пошла…» и растворится в пространстве. Что же касается красоты, то наша подруга вполне понимала волшебное действие своей внешности на окружающих мужчин и часто, без угрызений совести, пользовалась этим влиянием как средством для достижения любых целей, как, например, в рассказанном вам эпизоде с паромом.

Юношу, который так запросто цитировал Гейне, звали Вениамин Видивицын, хотя друзья обращались к нему по кличке «Веник». Так вот, Веник постоянно жаловался на это прозвище, утверждая, что его чудна’я фамилия и имя уже являются довольно занятной кличкой. Веня относил себя к философам. Он увлекался наукой и обладал удивительной способностью делать из простейших явлений глубокомысленные познавательные выводы. Иногда это постоянное «умничанье» раздражало его друзей. Впрочем, для описания наших событий это свойство разума Веника будет весьма полезно.

В толпе на пристани находился ещё один забавный персонаж по кличке «Рыбка». Происхождение (этимология, как выразился бы наш умник Вениамин) этого прозвища связано с излишней чувственностью его обладателя. Из остальных черт характера отметим нерешительность, вечные сомнения в себе и окружающих. Рыбка обладал декадентской внешностью, был достаточно начитан, а также хорошо знал французский и, как профессор Выбегалло, любил вставлять в речь французские фразы, к месту и невпопад. Например, это вступление к рассказу он назвал бы «trop artsy».

О себе я, как всегда, умолчу. Я просто свидетель этих необычных назидательных диалогов, которые пытаюсь донести до вас в занимательной форме, вроде рассказов Апулея, но только без ишака.

Итак, наши друзья заплатили знакомому вам деревенскому Харону по пятнадцать копеек (причём Кабан для общения с ним превратил это мифическое имя в обидный матерный каламбур) и переправились на другой берег Оки.

Чувствую, у вас на языке, дорогой читатель, вертится вопрос: «А как наши друзья тут оказались, и чего они, собственно, взыскались?»

Да просто этой осенью они занимались очень простым и понятным для любого советского студента делом — отбывали трудовую повинность «на картошке». Благородный труд на лоне природы вместо скучных лекций, внесение своего посильного вклада в продовольственную программу Партии и правительства — такими саркастическими рассуждениями утешали себя друзья. Вечером после работы в деревне делать нечего, ужин съеден, телевизора нет, а на Вениной гитаре вчера лопнула струна — вот и все обстоятельства. Да, ещё же танцы. Но там тоже произошла конфузия — один из членов их трудового коллектива, находясь сильно подшофе, или просто «ivre comme une bête», как выразился Рыбка, заснул на биллиарде, и закрыл этим проступком дорогу в развлекательный клуб.

Солнце садилось, освещая своим золотым светом красоты осенней русской природы. «Расширитель сознания», составленный Кабаном из местных алкогольных суррогатов и заботливо влитый в глотки друзей, постепенно всасывался в кровь и способствовал возвышенному восприятию действительности.

Прогулка как прогулка. Друзья шли вперёд, без особой цели, полагаясь на звериный инстинкт Кабана. Куда же может завести их это неугомонное существо? И вот уже первое препятствие преградило им путь. На холме расположился приземистый длинный барак, в котором любой знаток сельской архитектуры времён СССР легко признал бы свиноферму. Наши приятели такими знаниями не располагали, но по одуряющему запаху свежего навоза легко догадались о назначении этого сооружения. Навоз разливался перед ними безбрежным морем.

— Друзья мои, Кабан привёл нас к себе домой, «cochon sale» — брезгливо проговорил Рыбка.

— Где же это вы видели свиноферму без навоза? Как говорится, где свиньи — там и навоз, — обиженно оправдывался Кабан.

— Похоже, весь навоз мира собрали здесь. Будем искать переправу через эту навозную реку. Идём налево, вон к той роще, — предложил Вениамин, — мужайся, Рыбон, теперь ты знаешь, как пахнет ремесло колхозника…

Кабан опустился на одно колено перед Семёновной и услужливо предложил: «Scheiße Express abgelegt, liebe Dame!»

Семёновна сделала книксен, после чего легко взобралась на могучие плечи Кабана, откуда важно произнесла: «Ein Ticket nach Avalon, bitte!».

Переправа через море дерьма сопровождалась длинной чередой нецензурных высказываний на русском и французском языках. Наконец, друзья с облегчением вступили в заветную рощу.

— Так вот что охраняло навозное море, вот наш Авалон… — подумал я, но вслух произнести не посмел.

Золотистые лучи заходящего солнца пробивались сквозь багряную листву. Земля была устлана жёлто-красным покровом. Чёрные стволы клёнов уходили в бесконечность. Роща была пустой и безмолвной. Жёлтые листья отрывались от веток и, кружась, медленно падали на пёстрый полог леса. Под ногами в такт неверным шагам шуршал чистый пряно пахнущий ковёр. Семёновна побежала между деревьев и закружилась, раскинув руки. Её проникновенный голос зазвучал в тишине рощи:

— В волшебном пространстве осени

Я кружусь как опавший лист.

С хмурого неба без просини

Беззвучно спускаюсь вниз.

На багряном ковре меж стволами,

Устремлёнными в серую высь,

Я шепчу золотыми губами:

Время осени — остановись…

Волшебная роща осталась позади, а в моей памяти она осталась навсегда. Никто из нас не произнёс больше ни слова.

С границы обагрённой листвой земли нашему взору открылось бесконечное пространство. Пологий склон уходил к самому горизонту и там, в сизой дымке, серебрилась река. Неясно виднелись вдалеке какие-то дома и белая церковь с ярко блестящими золотыми куполами. Склон был зелёным и ровным. Ряды круглых стожков сливались в красивой шахматной перспективе. Огромное тусклое солнце висело над этим чудесным пейзажем. Время остановилось, и, казалось, что этот закат никогда не кончится…

— Вот это красота… — выдохнул Вениамин, окончательно стряхивая с себя наваждение багряной рощи. — Давайте присядем в стожке, передохнём, не хочется идти дальше, — предложил он. Все молча согласились.

Друзья предались созерцанию великолепного пейзажа. Наконец, как всегда, первым заёрзал Кабан, и я услышал то, ради чего пишу этот рассказ.

— Какая великолепная картина! Даже не верится, что мы, человеки, способны так полно воспринимать действительность… Как говорится, во всем объёме…. — забросил он пробный шар для Вени.

— Ты ошибаешься, Кабан, наше восприятие действительности весьма ограничено. Эта красивая картинка — совсем не то, что есть на самом деле, — с готовностью откликнулся Вениамин, демонстрируя действие «расширителя сознания.

— А что же есть на самом деле? Ты хочешь сказать, что мы неправильно воспринимаем мир? Пространство, время, материя, физические законы, причинность, наконец, — понимание всего этого привело к успешному выживанию человечества и бурному прогрессу. Это не может быть неправильно! — вмешался Рыбка.

— Физические законы как мера причинности — всего лишь жалкая попытка человека соотнести между собой явления этого сложного мира, упростить эти явления до уровня своего ограниченного понимания, — быстро отозвался Вениамин, — и сейчас я докажу это с помощью мысленного эксперимента на Кабане.

— Опять я. Это что, месть за навозное море? Как говорится, «vengeance»? — обиделся Кабан и заслужил восхищённый взгляд Рыбки.

— Кабан, мужайся. Из всех нас у тебя самое упрощённое восприятие действительности. Ты очень удобный «Guinée lapin», точнее «Guinée pig», — подбодрил Кабана Рыбка.

— Очень остроумно, ну, начинай… — проворчал Кабан.

— Понеслась. Вот скажи, Кабан, ты же очень хорошо представляешь пространство, длину, расстояние. Так? — начал Веня.

— Ну да, это же, как говорится, первичная категория, её все представляют, — отозвался Кабан.

— А теперь — элементарная физика. Первая производная от расстояния по времени — это что? — Веня повернул лицо к Кабану и сверлил его глазами безжалостного экспериментатора.

— Это скорость. Она видна, её можно оценить визуально.

— Вторая производная от расстояния по времени? Как ты её воспринимаешь?

— Это ускорение. Оно чувствуется при разгоне, например, автомобиля, — торжествующе произнёс Кабан.

— Летим дальше. Третья производная. Скорость изменения ускорения. Как её можно ощутить?

— Ну, например, по скорости отклонения стрелки спидометра, и то косвенно… — замялся Кабан. — Кажется, я понимаю, к чему ты клонишь. Четвёртую производную уже не представить. Но ты сводишь понимание к возможности визуального или какого-нибудь другого представления. А как же законы физики и их представление при помощи математических выражений? Механика полностью соотносит показатели пространства и времени. Вот и, как говорится, понимание.

­– Итак, Кабан, в результате нашего мысленного эксперимента ты пришёл к мысли, что ограниченность твоего восприятия и понимания пространства поможет преодолеть математика, точнее, физические законы, основанные, в свою очередь, на понятии причинности и использующие такую первичную категорию, как время, — выпалил Веня.

— Переведи дух. Так же, как я, думали все физики до 20-го столетия, — отвечал Кабан.

— А сейчас, друзья мои, вы услышите забавный парадокс: мы знаем больше, чем физики начала 20-го столетия, а понимаем меньше, — возразил Веня и продолжил: — Следите за движением мысли. Начнём с такой категории как время. Она вовсе не первичная, как ты может быть думаешь, Кабан. Время — это абстракция, выдуманная человеком для упорядочения последовательности явлений. Времени объективно не существует. Вы не можете его понять, как Кабан не смог понять четвертую производную от расстояния по времени. Прямое ощущение времени связано с биологическими ритмами, субъективно и зависит от возраста, скорее всего, это ощущение зависит от интенсивности биологических процессов у человека. У Артура Уинфри есть прекрасные исследования на эту тему.

— Значит, если время — выдумка человека, то машину времени построить невозможно. И все путешествия во времени с нарушением причинности так и останутся литературными приёмами… — разочаровано протянула Семёновна.

­– Давайте рассуждать так: события происходят в определённой последовательности и каждый раз таким образом, чтобы энтропия Вселенной увеличивалась. Это и есть направление стрелы времени в понимании Стивена Хокинга. Мы все вплетены в эту цепь событий, и повернуть их вспять или ускорить их течение равносильно тому, чтобы вернуть или восстановить распавшуюся Вселенную, или ускорить её распад. Ни то, ни другое невозможно, — задумчиво произнёс Вениамин. — Да чёрт с ней, с машиной времени. Всё намного страшнее. Вот ты, Семёновна, упомянула причинность. А это как раз краеугольный камень науки. К сожалению, весьма шаткий. Причинность есть следствие одних событий из других. Если человек устанавливает повторяющиеся следствия, по предшествующие им события могут считаться причинами и по их наступлению можно предсказать наступление следствий. Предсказание следствий и является основным способом поведения человека в этом мире.

— То есть, все физические законы отражают меру причинных связей между явлениями, — перебил Веню Кабан.

— Смотришь в корень, Кабан! Вот только есть одна загвоздка: причинность соблюдается не всегда… — не смущаясь, продолжил Веня.

— Ты хочешь сказать, что физические законы иногда соблюдаются, а иногда нет? Что за ересь! — возмутился Рыбка.

— Да, именно так. Видимо, у причинности, как у способа познания мира, есть свои границы, — тихо произнёс Веня. — И мы уже перешли их, когда взялись понять микромир. Там причинность не действует. Вспомните соотношение неопределённостей Гейзенберга, или поведение электрона перед потенциальным барьером, или этот одиозный мысленный эксперимент с кошкой Шрёдингера. Нет причинности — нет законов как отражения причинности. Эти руины классической физики хорошо описаны у Фейнмана. И возможны чудеса! Кто может гарантировать, что причинность не нарушается в макромире?

— Так, ну физику ты, как говорится, раздолбал. Из краеугольных камней науки осталась ещё математика. На святое покусишься? — ехидно спросил Кабан.

— Математика, други мои, — это совсем просто. Пусть сейчас икает любимый нами профессор. Математика основана на интуиции, почитайте Стивена Клини, и является противоречивой синтактикой. Согласно теореме Гёделя, любая математическая теория содержит как минимум одно противоречие. К тому же, как и любой синтактике, математике не обязательно соответствовать действительности, достаточно внутренней непротиворечивости, но и её, как я уже сказал, нет. Ну а поскольку математика всего-навсего соотносит с мерой нашу причинность, все проблемы с причинностью и её пониманием отражаются на математическом описании законов мира. Это же усугубляется возможными противоречиями в самом описании, — торжествующе завершил Вениамин.

— Ты, Вениамин, monstre monstrueux, — картаво, с прононсом, произнёс Рыбка. — Только что ты обрушил всю науку и провозгласил непознаваемость мира…

— А вот, по-моему, — перебила Рыбку Семёновна, — принципиальная непознаваемость мира и эта, как сказать, «инструментальная недостаточность» человека — это своего рода… надежда, что ли… Перспектива появления чего-то нового и продолжение жизни. Хотя бы потому, что завершённость и конечность — это смерть…

Словно услышав это, в непонятном пространстве Вселенной непознаваемое время сдвинулось, наконец, вперёд, фатальное разложение Метагалактики продолжилось, и мы увидели, как солнце красиво садится за горизонт.

Я с грустью смотрел на угасающий мир вокруг меня, но мне достаточно было понимания того, что завтра снова будет рассвет…

Закатное небо плавно переходило в ровную, как зеркало, гладь Оки. Где-то вдали, против течения, зажегся одинокий бакен.

— Паромщи-и-и-к! Паромщик, твою мать, плыви сюда-а-а-а-а! Тебя поцеловать забыли-и-и… были…. были… — отражался от крутого берега призывный клич. Какие-то молодые люди кричали это хором, вперемежку со смехом, чувствовалось, что им было весело и хорошо…

3. Домашнее животное инопланетян

Поезд мчался по рельсам каким-то бешеным галопом. Лязгали буфера, вагоны мотало из стороны в сторону, как будто пьяный великан взбалтывал себе коктейль из людей и поклажи. В открытое окно купе врывался горячий степной ветер, пропитанный дизельной тепловозной гарью. Один из пассажиров, рыжий мужчина величественных габаритов, тщетно пытался поймать губами стакан, наполненный подозрительной жёлтой жидкостью. Его спутник, сидевший напротив за купейным столиком, с интересом наблюдал за этими попытками, периодически отводя от своего бледного смазливого вида лица раздуваемые ветром занавески.

— Говорю тебе, Кабан, не бывает апельсинового вина! — попытался он прервать эту сомнительную дегустацию.

— Рыбон! Если вино налито, его надо выпить! — с этими полными оптимизма словами толстяк опрокинул стакан в глотку и замер, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Сначала на лице его отразилось разочарование, затем вселенская скорбь, а потом с неожиданным проворством молодой человек выбежал из купе.

— Куда это он? — сонным голосом спросил некрасивый юноша в очках, свесившись с верхней полки.

— В тамбур побежал, радовать воздушную болтунью, — иронически прокомментировал действия толстяка мелодичный женский голосок с другой полки.

— А как её радуют? — со смехом поинтересовался прыщавый юноша.

— Кричал бы про вино я гулким холмам,

Чтоб вторила воздушная болтунья:

«Не пил бы я!" — торжественно продекламировала невероятно красивая, безупречного телосложения, шатенка, спускаясь с верхней полки движениями пантеры.

Толстяк вернулся в купе в мрачном расположении духа. Некоторое время он сидел в тишине, сопя и отдуваясь.

Потом бледнолицый юноша сказал с подозрительным энтузиазмом: «А я вот слышал, что некоторые виды макак специально употребляют перебродившие фрукты, например, апельсины, с целью опьянения. И потом даже могут страдать от алкоголизма…»

— Уф… — ответил толстяк и посмотрел на собеседника тяжёлым воловьим взором. — Я так понимаю макак…

— Что, Кабан, mala vino parit mala cogitationes, — встрял в обмен мнениями о пьянстве макак прыщавый очкарик, — человек и макаки разделились на эволюционном дереве двадцать пять миллионов лет назад, а привычки всё те же.

— Ну, хватит вам терзать нашего бедного Кабана! — вмешалась в разговор красавица-шатенка. — А об эволюции пьяных макак, Венечка, мог бы и в другой раз рассказать. А кроме того, посмотрите в окно, мы уже подъезжаем.

Вот тут, дорогие читатели, давайте сделаем паузу и представим вам героев этого рассказа. Отделим, как говорится, людей от макак, а потом продолжим повествование.

Начнём с того толстяка, который так неудачно продегустировал любимый напиток обезьян, и которого все называли Кабаном. С антропологической точки зрения его можно было считать грубым брутальным гоминидом с «упрощённым восприятием мира», как его характеризовали друзья. В то же время, при всей своей простецкой внешности (нос картошкой, пухлые щёки и крошечные бусинки глаз) Кабан был далеко не глуп и обладал способностью делать поразительные по глубине и законченности выводы из самых, казалось бы, запутанных положений. Ну а об его решительности, смелости и силе вы ещё узнаете из дальнейшего повествования.

Теперь расскажем о молодом человеке по кличке «Рыбка», он же «Рыбон». Ну, о том самом, который пытался предотвратить рискованное употребление Кабаном алкогольного суррогата. Все знакомые считали его любителем женщин, вина (за исключением апельсинового) и других чувственных наслаждений. Такое ярко выраженное мужское начало удивительным образом сочеталось в нём с миловидной внешностью и меланхолическим характером. Развратное, по сути, поведение не мешало ему в остальных проявлениях души быть образцом интеллигентности и порядочности и постоянно напоминать об этих качествах окружающим. Стремление к изяществу подчёркивалось у Рыбки любовью к французскому языку.

Венечку, которого красивая шатенка упрекала в бестактности, полностью звали Вениамином Видивицыным. Сам он считал себя философом и «исследователем жизни». И не без оснований, потому что самые банальные понятия в его объяснении становились занятными загадками науки. Веня был великолепным остроумным рассказчиком, когда пребывал в хорошем настроении. В остальное время он был занудным мизантропом. Друзья знали эту особенность его характера и всегда старались отвлекать Вениамина от общения с изнанкой действительности.

Теперь познакомьтесь с девицей — спасительницей Кабана, обладавшей, как вы уже поняли, незаурядным чувством «чёрного» юмора и повадками пантеры. Сама девушка пожелала, чтобы друзья величали её прозвищем «Семёновна». Она не просто была красива. Её облик вызывал в мужчинах столь сильные чувства, что однажды Рыбка, переживая очередной приступ депрессии, сказал про неё: «Il y a la beauté de voir ce que vous voulez vivre, et il y a la beauté qui tue comme la foudre». Следует отметить, что сама Семёновна, вполне понимая, какое впечатление производит её внешность на противоположный пол, относилась к этому факту с большим пренебрежением, что следует хотя бы из выбора такого подчёркнуто незамысловатого прозвища.

Ну, а про себя я, как всегда, не скажу ничего. Я просто голос за кадром, помогающий вам лучше понять суть занимательных диалогов моих друзей. Так сказать «separata spiritum story», как выразился бы Вениамин.

Итак, поезд с лязгом и скрежетом остановился, и мы высадились.

— Как называется это место? — спросил Рыбка после того, как поезд укатил дальше в бескрайнюю степь.

— Тюра-Там, — отвечал ему Веня.

— А Байконур?

— Байконур не здесь, но мы там, где нужно, — Веня показал в сторону от перрона. — А вот и наша арба.

Арба оказалась новеньким пазиком с провожатым внутри. Друзья погрузились и быстро поехали по асфальтовой дороге, стрелой уходящей к горизонту. Плоская как чертёжная доска бесплодная пустыня расстилалась вокруг. Из окон автобуса внутрь несло печным жаром.

— Сейчас в гостиницу, а завтра поедем знакомиться с местом проведения вашей преддипломной практики. Кстати, на рассвете завтра вывоз ракеты, — объяснял провожатый. Зря он это сказал при Кабане. Всю дорогу до гостиницы на его мужественном лице отражалась тайная работа мысли, и к вечеру план созрел.

План был изложен на секретном совещании после того, как Рыбка лично вылил всю привезённую водку в общественный унитаз. Когда невыносимая вонь от отправленной на промывку канализации тёплой водки разнеслась по всей гостинице и заглушила миазмы самой гостиницы, Рыбка объяснил свой поступок: «Ни мне, ни вам, друзья мои, «расширители сознания» здесь не потребуются, меня, к примеру, и так от жизни прёт, а, как бы это выразиться поприличнее, делать «vomir» от алкогольных суррогатов я и в Москве могу».

Кабан открыл было рот, чтобы нецензурно высказаться по поводу такого использования винно-водочных материалов, но ему хором припомнили «апельсиновое вино» в поезде и последующее «запугивание воздушной болтуньи». Тему закрыли.

Дерзкий план Кабана предусматривал рассветный пятнадцати километровый марш-бросок через пустыню от площадки 71 (так называлась гостиница) до так называемой «двойки», на которой был расположен монтажно-испытательный корпус космодрома. Оттуда ракету везли на стартовую позицию. Полный марш-бросок был признан нереальным и часть пути решили просто проехать на попутке.

Так и сделали. На рассвете цепочка нагруженных водой (так предпочитал думать Веня, глядя на рюкзак Кабана и слыша таинственное бульканье в нём) странников потянулась через пустыню от жилого городка на двойке. Переход не сопровождался ничем особенным. До самого горизонта не было никого. Сухие белёсые солончаки устилали обломки ракет. Костей и черепов от жертв неудачных пусков не просматривалось, что успокаивало чувствительную Семёновну.

Наконец, друзья расположились в тени огромного валуна прямо около ворот МИКа. Солнце только оторвалось от горизонта, воздух быстро прогревался.

И вот затарахтел мотовоз, ворота МИКа со скрипом раздвинулись. Мотовоз сделал несколько порожних рейсов до пусковой установки и обратно, и тут из глубины ангара на свет величественно выплыла ОНА. Ракета сверкала на солнце. Она уже была какой-то неземной, словно не принадлежала более этому миру.

Она была богиней огня и мрака.

Она была готова пожрать пространство и победить тяготение.

Она уже могла выполнить своё предназначение — нести людей в космос.

Всё произошло очень быстро, ворота пусковой площадки закрылись, мелькнули автоматы охраны, и друзьям осталось только представлять себе, как десятки людей начали священнодействие — подготовку ЕЁ к предстоящему рывку в пустоту.

— Что-то как-то маловато впечатлений. Усилить хочется. Помнится, из автобуса я видел пусковую башню Н1 на 101-й площадке, — задумчиво сказал Веня. Я взглянул ему в глаза. Они горели маниакальным упорством «исследователя жизни».

— Так она и сейчас видна, вон там… — Кабан показал потной волосатой рукой в сторону пустыни. В мутном мареве там действительно неясно виднелся тёмный силуэт. — Только до неё километров двадцать…

Я всегда уважал организаторские способности Вениамина. Через полчаса после телефонного звонка куратору друзья уже катили по пустыне в сторону заветной площадки. По дороге все хором успокаивали Кабана, который не хотел уезжать без завтрака. Последняя фраза Рыбки: «Да ты посмотри на себя, Кабан, тебе же неделю можно не жрать, «gros bedon» ты наш…» — решила все дело.

От поворота на площадку пошли пешком. Все знали, что ракета Н1 большая, самая большая ракета из когда-либо летавших в Советском Союзе. Но что она окажется настолько большой…. На подходе к пусковой установке друзья пересекли титанических размеров железную дорогу в четыре рельса. На этих проржавевших путях стояло колоссальное сооружение — транспортёр ракеты на пусковое устройство. Сооружение по размерам было с пятиэтажный дом. Наши искатели приключений замедлили шаг. Пусковая башня перед ними уходила прямо в безоблачное синее небо. Башня опиралась на гигантские стальные колёса, выше человеческого роста. Рельсы для этих колёс образовывали огромных размеров дугу, по которой башня, поворачиваясь на почти пятидесятиметровой ферме, могла подъезжать к ракете, установленной на пусковой шахте. Размеры всего этого сооружения просто подавляли. Толстые, в руку человека, кабели змеились по серому бетону и скрывались в черных провалах шахт, наполовину прикрытых выпуклыми крышками люков. Воздух был неподвижен. Шаги друзей гулко отражались от стен титанических конструкций.

Кабан подошёл к огромному провалу пусковой шахты. Чёрный этот провал на неимоверной глубине переходил в три таких же огромных жерла газоотводного канала. Из шахты несло прохладой и запахом ржавой воды. Вниз, теряясь в полумраке, уходили ступени, и там, на дне, блестела чёрная лужа. Кабан хриплым басом матерно крикнул в глубину. Гулкое эхо несколько раз ругнулось в ответ. Веня оттащил Кабана за пояс от края шахты.

— Я видел лестницу на пусковую башню! — крикнул он ему в ухо, чтобы отвлечь своего друга от мысли спуститься в шахту.

— Не ори, где? — спокойно спросил Кабан, заворожённо глядя вглубь.

— Около колёс, только она высоко, поднята…

Кабан повернулся и, не говоря ни слова, подбежал к колесу, быстро и решительно залез на него, потом, балансируя как канатоходец, прошёл по ферме на трёхметровой высоте и опустил лестницу. Путь наверх был открыт.

Не медля ни минуты, друзья азартно полезли к вершине башни. Сто двадцать метров железных лестничных маршей были преодолены под молодецкий посвист Кабана и гортанные восклицания «viens vite!» Рыбки.

На последней площадке все, не сговариваясь, уселись на тёплое ржавое железо, свесив ноги над пропастью пусковой шахты. Наверху дул горячий ветер.

— Что там булькало у тебя в рюкзаке, Кабан? — спросил Веня.

— Берёзовый сок… — Кабан достал трёхлитровую банку, снял крышку и пустил банку по кругу. Вот тут-то, над казахской пустыней, на вершине заброшенной пусковой ракетной шахты, под шелест ветра и необычный вкус тёплого берёзового сока, я и услышал тот самый рассказ о потерянном домашнем животном инопланетян.

Начался рассказ с того, что Рыбка, напившись сока из банки, с удовлетворением заявил: «Вот обратите внимание, друзья. Un singe obstiné aura toujours sa banane! Нашему Кабану в поезде не удалось вкусить любимого напитка обезьян, так он добился своего здесь, в пустыне. С его помощью мы, неизвестно зачем, залезли на эту башню, как макаки на дерево, и пьём этот хмельного вкуса берёзовый сок!»

— А это означает, Рыбон, что в душе ты всё-таки макака, — поучительным тоном сказал Кабан.

— Все мы макаки, друзья. Причём макаки-родственники. Антропологи считают, что все люди генетически отличаются друг от друга меньше, чем обезьяны в одной стае, простите мне такую образную интерпретацию статьи Животовского. Только при этом очень сложно объяснить скорость появления и устойчивость расовых различий, а также такой огромный ареал расселения людей по нашей планете… — сказал Веня.

— Да, да, да. Я тоже прочитал эту статью, — возбуждённо перебил Веню Рыбка, — там ещё упоминается известный факт, что все изначальные генетические различия соответствуют группе людей в одну или две тысячи человек. А, если обратить вспять весь ход их расселения по земному шару, так сказать «remontez le temps», то получится, что все они вышли из одного места — из Африки, где-то около Мадагаскара.

— И меня эти факты, а также некоторые другие, надоумили на одну сумасшедшую гипотезу относительно антропогенеза, — произнёс Вениамин, задумчиво глядя на пустынный горизонт.

— Ну, не томи же, высказывай. Более сумасшедшего места и времени не придумаешь… — подзадоривал нашего философа Кабан-провокатор.

— Так слушайте. Кто скажет, что такое есть человек? — начал Вениамин.

— Гной еси, кал еси, пёс еси смердящий… — не удержался грубый Кабан. — Антропология от протопопа Аввакума.

— У меня другой ответ, — не смущаясь, серьёзно продолжил Веня, — человек есть потерявшееся домашнее животное инопланетян.

Все затихли, переваривая сказанное. Банка с берёзовым соком совершила ещё один круг. Гулкие глотки Кабана причудливо сочетались с посвистом горячего ветра пустыни в стальных переплетениях пусковой башни.

— Итак, если ваше сознание уже достаточно расширено, сейчас объясню эту гипотезу. Вот послушайте факты. Человек разумный, homo sapiens sapiens, появился на Земле внезапно, как чёртик из коробочки. Чёртик несомненно земной, с полностью адаптированным геномом, но при этом с переразвитым мозгом, явно несоответствующим ни ареалу обитания, ни образу жизни. Небольшая группа людей появилась в одном месте, как будто её высадили из какого-то транспортного средства. За очень короткий промежуток времени эта группа планомерно расселилась по планете, легко перебив мешающих ей коренных обитателей — homo erectus, которые пришли с первой волной колонизации Земли человеческим родом, — начал Вениамин свой рассказ.

— Есть ещё одна странность, которая надоумила меня на эту гипотезу. Я прочитал у Тайлора, что ни одно из изолированных человеческих сообществ не обходится без религиозного этиологического объяснения собственного происхождения. Причём в каждом из таких объяснений присутствует божество-хозяин, — Веня перевёл дух и продолжил. — Теперь сложите всё это вместе. Давным-давно около Земли на время остановился гигантский космический корабль. Это была целая планета, которая должна была доставлять её обитателей на другой конец Галактики со всеми удобствами. Можно даже было содержать домашних животных. У кого они уже были, кто-то ещё не удосужился ими обзавестись. А тут, на Земле, обитали смешные пушистые зверьки, такие добрые, всеядные. Чем не домашние питомцы. Правда, немного глуповатые. Уровень интеллекта недостаточен для выживания на сложном космическом корабле с многочисленными техническими устройствами. Но ведь это дело поправимое, направленные мутации, генная инженерия на недосягаемом для нас, теперешних, уровне. Времени — сколько угодно, может быть, они даже умели ускорять его. В результате появились люди разных пород, то есть рас, кому какие нравились, я имею в виду пришельцев. Чёрные, жёлтые, беленькие, с раскосыми глазками… Пришельцы, наши боги и творцы, скорее всего, были намного крупнее людей, ведь каждый выбирает такого зверька, которого приятнее тискать… Вот, например, почему люди так любят музыку? Может быть, она напоминает нам речь наших хозяев?

Корабль полетел дальше, достиг своей цели и возвращался назад. И тут возникла проблема. Нельзя ввозить на родную планету инопланетных зверьков, нас, то есть. Истребить? Об этом даже не было речи. Мы же были любимцами… Корабль, не считаясь с затратами времени и ресурсов, сделал крюк, чтобы вернуться на Землю. Он сел в Африке, около Мадагаскара. Любимцам стёрли память. Но, толи небрежно, толи с хитрым умыслом, из-за любви и заботы, не полностью… Потом разные группы, породы или расы людей снабдили картами в голове, чтобы они могли легко найти дорогу к удобным для жизни местам. На Земле примерно сто тысяч лет назад начинался последний ледниковый период, моря мелели, в хорошие земли можно было пройти посуху, вдоль побережья.

Вас не удивляет скорость и целенаправленность миграции людей. Откуда они знали, куда идти? Есть хорошая статья Козинцева на эту тему.

Вот так мы начали осваивать эту планету, наш новый старый дом. Иногда, блоки в генетической памяти дают сбой, и на свет появляется новый технический шедевр, опережающий время… — Веня замолчал.

— Думаешь, они вернутся? — как-то робко спросила Семёновна, как будто поверила в этот безумный рассказ.

— Конечно, ведь они нас любят… Ты бы вернулась за своей любимой собакой, которую оставила соседям на время командировки? — тихим голосом ответил Вениамин.

— А я бы не хотел быть чьей-то собакой! — с вызовом сказал Рыбка.

— Это ты говоришь так, пока тебя не позвал хозяин. А позовёт — хвостом завиляешь и побежишь… Ладно, пошли назад, солнце садится, — закончил Веня свой рассказ.

Той же ночью был старт. С крыши гостиницы далеко-далеко, в бесконечной чёрной пустыне, как галактика в космосе, была видна освещённая прожекторами пусковая площадка. Кто-то из присутствующих, слушая рацию, транслировал команды.

— Всё, пуск! — наконец громко сказал он.

Серые клубы дыма взметнулись в свете прожекторов. Яркое красное зарево вспыхнуло на дне котлована пусковой. Вслед за ним пришёл низкий утробный рык. Это был уже не звук, это сотрясала воздух мощь неимоверной силы. Ракета медленно поднялась на пылающем огненном столбе. Как будто жёлтое ослепительное солнце взошло над пустыней. Ускоряясь всё быстрее, ракета рванула ввысь. Она прошла сквозь белые облака, и высоко над ними вдруг расцвела белым красивым крестом — это отделились боковые блоки первой ступени. Люди вокруг застонали от восхищения. Ракета продолжала восходить над горизонтом как новая звезда. Наконец, звезда превратилась сначала в маленькую яркую точку, затем погасла. Всё свершилось.

Когда гул затих, я услышал, как Семёновна, сложив руки на груди, шепчет что-то, похожее на молитву:

— Позови меня в звёздную даль

Обними, прошепчи на ушко,

Что закутаешь в тёплую шаль,

Что умчишь ты меня далеко.

Мой неведомый звёздный царь,

Возвращай свой корабль, возвращай…

Приласкай свою бедную тварь,

Обещай, что возьмёшь, обещай…

Сильнее всего в этот момент я хотел быть больше чем человеком. Но я и моя подруга, и все люди вокруг, на этой пустой планете, так и оставались потерянными домашними животными инопланетян, которые хотели, чтобы их любили просто оттого, что они есть.

Тёплый ночной ветер принёс из глубины пустыни запах керосиновой гари, такой уютный и земной. Оставалась надежда, и от этого на душе было хорошо…

4. О лжи и женщинах

— Вот опять ты врёшь, Кабан. Не было у тебя никакой Маруси, «валькирии с огненными волосами и телом цвета сливочного мороженого». А была у тебя Лена, про которую ты говорил, что она «как говорится, на любителя», что по твоей же классификации означает самый низший разряд, — негодовал Рыбка, размазывая остатки машинного масла по рукаву.

— Да, я склонен к преувеличениям, каюсь, как говорится, не приврать — хорошо не рассказать. Это же для связности речи … — оправдывался уличённый Кабан, безуспешно пытаясь при этом стереть такое же машинное масло с заросшей рыжей щетиной щеки, — можно подумать, ты никогда не врёшь. А вспомни-ка ту историю со «школьными подружками», которые оказались проститутками с Курского вокзала? И вообще, большая часть человеческих отношений построена на лжи. Мужики и прекрасные леди только и делают, что врут друг другу. Мы же почти доказали это сегодня днём.

— Тихо вы оба, не орите, ночь на дворе, люди спят… — умиротворяюще прошипел Вениамин, поправляя на себе пропитанную тем же машинным маслом робу. — Опять ты эту занятную тему поднял, Кабан. О лжи и женщинах.

— А вот и ты соврамши, Веник! — вразнобой заголосили Рыбка и Кабан. — Никто тут не спит, сюда люди работать пришли…

— Дураки вроде нас. А порядочные чуваки всё-таки дома спят — солидно добавил Кабан.

— Кто же эти люди? — спросите вы. Почему они все в машинном масле, что они тут делают и почему так громко врут в ночи? Наконец, почему их так занимает связь лжи и женщин? Сплошные загадки. Давайте разберёмся, начнём с героев нашего рассказа.

Впрочем, может быть вы уже знакомы с ними? Если да — вы откроете для себя новые стороны их характера, если нет — вас могут позабавить рассуждения этих персонажей. Итак.

Рыжий толстяк, которого кличут Кабаном. Кабан был некрасив. Его лицо и мощная фигура были как-то неловко скроены Создателем. Внутри он был устроен также грубо и неказисто. Кабан был решителен и циничен. «Утилитарное существо» — так в минуты раздражения его обзывал Веник. Несмотря на все это, Кабан был любителем и любимцем женщин. Это оскорбительное несоответствие не укладывалось в голове Рыбки и служило источником постоянной пикировки среди друзей.

Интеллигентного вида юноша в очках с труднопроизносимым именем Вениамин, по прозвищу «Веник». Веня считал себя философом. Любое явление жизни Вениамин подвергал классификации и глубокомысленному анализу. Женщины анализу не поддавались, поэтому пока что эта часть нашего мира жила отдельно от Веника. И всё же он довольно часто задумывался об этом парадоксе, и тогда наблюдательный Кабан язвительно говорил: «Надо же, опять он не здесь. Баб-с анализируете, сэр?»

Худощавый белокожий молодой человек с длинной причёской и лицом падшего ангела — Рыбка. Развратный ловелас, который волочился практически за любым существом женского пола. Чего он только не делал для достижения своих целей в качестве самца. Обволакивал женщин цитатами французских поэтов (Рыбка неплохо говорил на этом языке, с врождённым прононсом), шаркал ножкой и целовал ручку — и всё равно частенько бывал «в пролёте». Его хрупкое телосложение давало повод некоторым не особенно терпеливым особям женского пола выместить своё раздражение излишней навязчивостью нашего героя физическим образом — просто надавать ему по мордасам. У Рыбки эта ситуация вызывала плохо скрываемую печаль и стойкое чувство собственной неполноценности. Ну а для друзей это служило постоянным источником скабрёзных шуток, которые я не буду приводить в этом рассказе, чтобы не выходить за рамки приличий.

Ну и я, безмолвный свидетель интеллектуальных приключений моих друзей, бестелесный дух этого рассказа. О себе, как всегда, умолчу. Я здесь просто потому, что все эти события и занятные смешные диалоги были когда-то частью моей жизни.

А происходили эти события в городе Волгограде на тракторном заводе во время летней студенческой практики. Экономика социализма очень нуждалась в помощи наших друзей. Поэтому они были направлены на ликвидацию кадрового и технологического прорыва. Попросту говоря, штамповали двери для тракторов ДТ-75 вместо ушедших в запой местных работяг.

Работать приходилось на древнем, вывезенном ещё из Германии, оборудовании. Эти гигантские, заросшие грязью и покрытые толстым слоем машинного масла прессы с грохотом и чавканьем производили заготовки для дверей трактора и целые фонтаны масла. Двери отправлялись на склад, а масло — на работающих, каждый получал свою щедрую порцию.

Работа шла в три смены, эта, третья, смена была ночью. Чтобы дать передохнуть друзьям, Кабан заклинил все четыре пресса, для уверенности вырвал несколько масляных шлангов, и теперь наши герои труда, в заскорузлых рабочих робах, покрытые вонючим маслом, спокойно сидели на уютной скамейке дивной летней ночью и под шелест листвы невидимых во тьме тополей вели эти эмоциональные беседы. Повышенная эмоциональность объяснялась не только темой разговора, но и действием необычного для Кабана безалкогольного «расширителя сознания», состоявшего, в основном из чифиря на зелёном чае и ещё чёрт знает из чего возбуждающего, надеюсь, наркоты он не смог достать в то время и в том месте.

Видите, как все просто. Но это только обстоятельства. Тема же этих бесед была для меня интересной настолько, что я помню её до сих пор как диалоги о «лжи и женщинах».

Этой ночью друзья обсуждали события и разговоры предшествующего дня, которые происходили в их общей гостиничной комнате. Тогда всё началось, как часто бывало, с провокационного тоста нашего неугомонного Кабана.

— Ну, как говорится, за мир во всём мире и всем девушкам большие сиськи! — ни с того, ни с сего провозгласил он, поглощая очередную порцию «расширителя сознания».

— А вот я слышал, что с точки зрения эволюционной целесообразности такой большой бюст женщинам не нужен, это, так сказать, филогенетическое излишество, — меланхолически произнёс Веня, он задумчиво листал какую-то книгу.

— Я понял! Я понял! Эврика! — тут же заорал Кабан, выскакивая из дивана, как Архимед из ванной. — Они, гадюки, специально свой бюст отращивают, чтобы нас, мужиков, завлекать! Это великий всемирный филогенетический заговор женщин!

— Нет, дорогой мой Кабан, это не заговор и не это вовсе завлекает и удерживает мужиков… — Веня заговорщицки понизил голос. — А вот что… — он потряс своей книгой, — игры, в которые играют люди, а точнее — женщины!

— А! Это Эрик Берн, я не успел до конца дочитать. Где ты достал? — ревниво поинтересовался Рыбка.

— Мне эту замечательную книгу дала почитать одна особа, я тебе позже расскажу, позже… — смутившись, торопливо произнёс Вениамин.

— Что-о-о-о! — громогласно вскричал Кабан. — Особа! И мы ничего не знаем. Кто она? Где? Про мою Марусю вы все знаете…

— Ничего особенного, — защищался Веник. — У нас с ней высокие отношения. Трансакции на уровне взрослый — взрослый.

— Туманно ты как-то выражаешься, — с сомнением сказал Рыбка.

— Да не выражается он, а просто врёт! — обличал Кабан.

— Вот именно, Кабан, вот именно. Тут всё дело во вранье. Точнее, игры, про которые идёт речь в этой книге, это и есть специально по правилам подобранная ложь. Берн считает, что это такой специфический вид общения людей на основе выбранного образца или вида игры, при котором участники этого процесса получают моральную выгоду, — ловко перевёл стрелки Веня и продолжил. — Причём общение должно происходить с определённого уровня личности игрока, коих Берн выделяет три — «я — ребёнок», «я-взрослый» и «я-родитель». Так вот, из всего набора игр — образцов явно выделяются супружеские, сексуальные игры и игры в кабинете психотерапевта, там тоже участвуют супружеские пары. Вот тут-то я и открыл всемирный заговор женщин — они нами играют! И при этом, само собой, врут напропалую, да как ловко!

— Непонятно без примера! — не сдавался Кабан.

— Ну, хорошо, возьмём такую хорошо изученную игру, как «Почему бы тебе не… — да, но». Играет любое количество игроков, пол безразличен, но нам хорошо бы заполучить особь женского пола, чтобы проверить мою теорию заговора… — быстро проговорил Вениамин и удивлённо уставился на дверь, потому что в комнату вошла Семёновна.

Она была хороша. Всё, чем вооружила природа женщину для отключения мозгов у существ противоположного пола, было при ней. Её фигура просто притягивала сальные взгляды мужиков. Семёновна училась с нашими друзьями в одной группе. Она же была предметом тайных вожделений Рыбки.