Бесплатный фрагмент - Слезы русалки

Дочери Мирославе и сыну Дмитрию посвящаю…

Шла русалка лесной дорожкой, оцарапала нежну ножку, а из ранки той да не кровь-руда, а из ранки той да чиста вода…

(древнеславянский заговор)

Пролог

Серые тяжелые тучи, невесть откуда взявшиеся в конце лета, будто многоголовое чудище, посланное приближающейся сердитой за задержку лета осенью, низко, цепляясь отвислым своим брюхом за вершины деревьев, наползая друг на друга, несметным войском выкатывали из-за горных вершин. Мелкий, нудный и не по-летнему холодный дождь шел уже третьи сутки без остановки. Река, еще совсем недавно, такая покладистая и умиротворенная, разнеженная под теплыми лучами солнца, напоенная запахами летних трав, из кроткой девицы на выданье, сейчас превратилась во взбесившуюся фурию. С грохотом перекатывая по дну камни, она наскакивала на размякшие от воды берега, утаскивая за собой в самую глубину мелкий тальник и пучки трав. Белые, взбитые в пену буруны, шапками вздымались над воронками водоворотов.

Человек вынырнул из мутного потока, жадно хватая ртом воздух, а через секунду опять был поглощен наскочившей волной. Он потерял всяческую ориентацию в пространстве и бестолково размахивал руками, пытаясь нащупать в этой круговерти хоть что-нибудь, за что можно бы было уцепиться: хоть выступ камня, хоть старую коряжину, придавленную камнем. Но река была безжалостна и безразлична. Она не ведала пощады и не спешила на помощь человеку. Очередной волной его крепко приложило ко дну и поволокло по грохочущим камням, обдирая до крови кожу незащищенных одеждой рук. Ослепший и оглохший, он попробовал оттолкнуться от дна ногами, чтобы вновь вынырнуть на поверхность, но было сложно определить, где это самое дно было. Река держала его цепко, не желая выпускать своей добычи. Легкие разрывало от огненной жгучей боли, все мышцы сводило судорогой от холода и напряжения, а в ушах стоял ровный звон. И он понял, что это конец. Глупый, совершенно нелепый и бесславный конец. Нет, перед его внутренним взором не мелькала вся его жизнь. Все это глупости! Картины прошедшей жизни возникают, когда у человека перед смертью есть хотя бы несколько мгновений, чтобы осознать свой уход, а у него этих мгновений не было. Не было и сил, которые он все отдал бессмысленной и бесполезной борьбе со стихией разгневанной воды. Сознание просто стало меркнуть, затягиваться серой и какой-то вязкой мутью. И в самый последний миг, перед тем как окончательно погрузиться в непроглядный мрак небытия, он почувствовал, как что-то с силой схватило его, и поволокло куда-то в сторону, наперекор упругим волнам течения.

Глава 1

— Люськааа….

Ласковый шепот над самым моим ухом вынудил вынырнуть из объятия сладкого сна. А легкое прикосновение губ к моей щеке заставило меня окончательно проснуться. Сладко потянувшись, не открывая глаз, я протянула руки и, обняв того, кто так нежно меня разбудил, притянула его к себе. Тихо прошептала:

— Доброе утро, родной… От тебя так вкусно пахнет лесом и свежим кофе… Неужели ты и мне приготовил этого божественного напитка?

Муж, осторожно освободившись от моих объятий, с ласковой усмешкой проговорил:

— Вставай, соня… Тебе кофе в постель?

Я ответила привычной шуткой:

— Лучше в чашечку… — И наконец открыла глаза.

Игорь сидел на краю кровати и с улыбкой, полной любви и нежности смотрел на меня. В синих, словно июльское небо глазах, весело отплясывали чертенята.

— Если ты сейчас не встанешь, то и в чашечку налить будет нечего. — Попытался он быть строгим. Правда, это у него почти не получилось. Я говорю «почти», потому что, брови-то он на переносице сдвинул, но чертенята из глаз никуда не делись. Он встал с кровати, и направился к дверям, собираясь меня покинуть. И, уже стоя на пороге, нарочито небрежным голосом, проговорил: — Кстати… Звонил Иван. Они с Марусей и с друзьями собрались на какую-то базу. Хотят на лошадях в горы пойти. Обещали заехать к нам…

Известие о том, что мои дети заедут в гости, заставило меня окончательно выйти из расслабленного состояния, и вскочить с кровати.

— Какого лешего ты мне сразу не сказал! Надо же приготовить чего-нибудь вкусненького! А я тут, как антилопа на водопое…!

Я забегала по спальне встрепанной курицей, пытаясь одновременно ногами попасть в тапочки, а руками пригладить встрепанные волосы. Игорь коротко хохотнул.

— Не волнуйся… Сергеич с утра пораньше забегал, принес хорошего тайменя. Говорит, всю ночь с мужиками рыбачил. Если бы не таймень в его руках, я бы не поверил, что «рыбачил». Вид он имел весьма красноречивый. В смысле, я хотел сказать, что насчет «всю ночь» и «с мужиками» прозвучало очень правдоподобно. Так я его уже в печь поставил. Так что, с тебя только сервировка и какой-нибудь салатик.

Послав мужу воздушный поцелуй, я схватила полотенце и рванула на улицу. Черный котище по прозвищу Соломон, лениво развалившийся на крыльце под утренним солнышком, поприветствовал меня отчаянным мяуканьем. Ну, с приветствием, возможно, я и погорячилась. Скорее его вопль был возмущенный, чем приветственный, потому что, я чуть не споткнулась о него, расплескав при этом воду из ведра, которое мой заботливый муж принес для меня из реки и поставил на крыльце, чтобы я, по своему обычаю, совершила «утреннее омовение», как он ехидно называл мои утренние обливания.

Вылив на голову ведро ледяной воды, и растершись жестким полотенцем, я окончательно пришла в себя от ночного сна. Через пять минут я уже сидела за столом и маленькими глотками пила обжигающий кофе, с благодарностью глядя на сновавшего по кухне мужа. Прошло уже почти два года с тех событий, после которых наши с ним жизни совершенно изменились. Отец Игоря, знаменитый ученый-археолог, когда-то отправился в эти места с экспедицией, да и пропал здесь. Игорь поселился в этом месте, чтобы выяснить судьбу отца. А меня нелегкая занесла сюда с легкой (простите за каламбур) руки моей подруги Ленки. Которая, в свою очередь, умудрилась купить здесь деревянный корабль-гостиницу, в довесок к которой, вознамерилась построить еще и ресторан. Вот этот ресторан она и поручила (мягко говоря) строить мне, выдернув меня из моей любимой тайги, где я тихо-мирно при участии пятидесяти мужиков, валила и сажала лес. (Подробнее об этом читайте в первой книге серии «Рябиновая долина» «Ловушка на прошлое») Но, «тихо-мирно» строить у меня не получилось. Как, впрочем, и всегда (это я насчет «тихо-мирно»). В первые же дни я умудрилась обнаружить труп человека возле котлована. И мало того, еще и подземный ход, ведущий в тайные подземелья Дружины Хранителей, где и «наткнулась» на их хранилище-библиотеку. Во всех моих (теперь я могу сказать: наших) приключениях активное участие принял Игорь и мой прораб Сергей Сергеевич. Но, в тот момент, когда мы считали, что наши мытарства уже закончились, появилась некая секта Радетелей, которые стремились завладеть тайными знаниями, которые и оберегали вышеуказанные Хранители. (Подробнее читайте во второй книге серии «Рябиновая долина» «Когда замолчит кукушка») Нам с Игорем с трудом удалось избежать гибели, а попутно «перевербовать» одного из секты на нашу сторону. Кирилл Юдин, осознав свою, мягко говоря, неправоту, перешел на сторону добра, став Хранителем и Письмотворцем, тем, кто может свободно читать скрытые тексты на древних языках. В общем, было «весело». Но зато, пройдя все эти нелегкие испытания, мы обрели друг друга. И вот уже два года жили, можно сказать, душа в душу. Двое моих, уже взрослых, детей одобрили мой выбор и теперь у нас была большая дружная семья. Казалось бы, вот он и счастливый конец. Но я подозревала, во-первых, что, счастливый-то он счастливый, что касается нас, а вот, во-вторых, мое внутреннее чутье, которому я безоговорочно доверяла, говорило мне, что это далеко не конец истории. Я запрятала эту тревогу глубоко-глубоко в собственное сознание. Но, изредка, она поднимала голову и юркой ящеркой вылезала на поверхность. И причина была в дневнике отца Игоря, который ему передали Хранители. Записи в нем были зашифрованы, и Игорь пока еще не брался за них, чтобы расшифровать. Но я прекрасно понимала, что рано или поздно, это произойдет. А вот тогда… Я даже не хотела думать, что принесет нам этот таинственный дневник. Но чувства мужа понимала, и поэтому, как могла, боролась с собственной тревогой, стараясь при этом не подавать виду, что эта самая борьба имеет место быть в моей душе.

Впрочем, дни проходили за днями, и Игорь все реже открывал ящик своего стола, в котором и лежала эта тетрадка в коричневом кожаном переплете. И я уже начинала думать, что моя интуиция, которой сильно досталось во время всех наших приключений, сейчас, говоря простым языком, дует на воду. В общем, я наслаждалась своим счастьем, все реже вспоминая все наши перипетии. И этому очень способствовал мой муж, который со своим характером сумел превратить нашу жизнь в сплошной праздник души.

Когда приехали мои дети, стол у нас был уже накрыт. Разумеется, они приехали не с пустыми руками, и наш обед превратился в небольшую пирушку. Иван, воспитанный в консервативных традициях, упорно называл Игоря «дядя Игорь». А вот Маруська, которая была старше брата всего на один год, к своим двадцати двум годам умудрившись объехать полмира, щеголяла западными нравами и называла моего мужа просто «Игорь», отчего я каждый раз морщилась. Но Игоря вполне устраивало и то и другое. И когда я принималась ворчать на дочь за подобную фамильярность, он, добродушно посмеиваясь в бороду, все время меня одергивал:

— Люся, оставь детей в покое. Не важно, как они меня называют, а важно, как они ко мне относятся. Вспомни нашу пословицу: …хоть горшком…, лишь бы в печку не ставили.

Так как их отношения складывались очень теплыми и уважительными, я махнула рукой. А и правда, лишь бы в печку не ставили.

Ребята после обеда уехали, а мы с Игорем решили немного прогуляться, так сказать, для моциона. Да и денек сегодня выдался на славу. Птички щебетали, солнышко светило, река журчала. На ходу мы с ним затеяли разговор, разумеется, об истории. Вообще-то Игорь был по специальности инженером-строителем, но вырос в семье историков-лингвистов, и, конечно, этой области посвящал все свое свободное время. Так как, мне эта тема была тоже очень интересна, хоть я по своей профессии и была лесником, то разговор увлек обоих, и мы совершенно не обращали внимания на то, куда ведут нас наши ноги. Только когда мы чуть ли не уперлись носом в ворота огороженной территории, я с удивлением оглянувшись, почему-то испуганно замерла. Этот кусок сибирской горной тайги когда-то принадлежал секте Радетелей, с которыми мы два года назад боролись. Точнее, это была их база, логово, если хотите. И обосновался здесь тип по имени Нестроев Тимур Всеволодович со своим помощником Байратом, человеком-загадкой. Загадкой потому, что, глядя на его кажущуюся незаметность (не человек, мышь серая), у меня складывалось такое ощущение, что, скорее, Байрат возглавлял всю эту веселую компашку. Или, по крайней мере, он был совсем не так прост, как хотел казаться. Разгром этих самых Радетелей был не настолько уж и полным, как мне того бы хотелось. У них была еще какая-то секретная лаборатория, о существовании которой мы узнали от Кирилла Юдина, но которую мы так и не обнаружили. Как, кстати, не обнаружили и следы самого Нестроева и Байрата. Они словно сквозь землю провалились, и милиция так и не сумела найти их. В общем, во рту оставался горьковатый привкус не до конца решенной проблемы. Хотя, за два года много воды утекло, и нас с мужем никто больше не тревожил, но это проклятое чувство незаконченности «картины» продолжало занозой сидеть у меня в душе, пускай и очень глубоко. И именно оно, это самое чувство, и будоражило мою несчастную интуицию.

И вот сейчас, нате-здрасьте, ноги нас принесли не куда-нибудь, а к этому проклятому месту! Я несколько испуганно посмотрела на мужа. Как всегда, мне не нужно было ему ничего объяснять, он все понял с полувзгляда. Приобняв меня за плечи, тихо проговорил:

— Ну чего ты, Люська… Все уже давно закончилось и травой поросло. — Он пнул ногой куст крапивы, торчащий из-под забора. — Тебе уже пора забыть весь этот кошмар. Смотри, видишь, ворота новые. Кто-то купил этот участок, и судя по еще непокрашенному и свежему забору, совсем недавно. Но заметь… Никаких тебе камер, шлагбаумов, колючей проволоки или охраны не наблюдается. Значит, купили участок обычные, нормальные люди.

Не могу сказать, что его слова меня успокоили. Поэтому, заглянув ему в глаза, я промяукала:

— Дорогой, а ты можешь выяснить, кто купил этот участок? — И попыталась «замазать» свой вопрос небрежным голосом произнося: — Все-таки соседи, как-никак. Интересно же, что за люди…

Но моя «замазка» не прошла. Уж очень хорошо меня изучил мой любимый. Чуть прищурившись, он с подозрением посмотрел на меня:

— Люська… Ты мне это брось! Мне прошлого раза за глаза хватило.

Я, было, попыталась прикинуться дурочкой, и уже даже вытаращила на него глаза, в которых посверкивало праведное негодование, но вовремя опомнилась. Кого я хочу надурить? Себя или Игоря? И тут же честно сама себе ответила, что оба варианта не годятся. Себя обмануть не получится по понятной причине, а уж Игоря и подавно! Поэтому, перестав изображать из себя дурочку, с усмешкой проговорила:

— Не ты ли мне всегда говорил, что, прячась от проблемы, от нее не избавишься? И ты прекрасно знаешь, что ИХ чертову лабораторию так и не нашли. Конечно, она может и не здесь вовсе. А если здесь, где-нибудь под землей, и тот, кто купил этот участок наткнется на нее? Ты об этом подумал? — Говорить о том, что главарей этих Радетелей, чтоб им…, так и не нашли, я не стала. Игорь отлично это знал и без меня.

Муж, наверняка, тоже сейчас вспомнив об этом прискорбном факте, нахмурился. Посверлил меня немного взглядом своих синих глаз, потом тяжело вздохнул, и проговорил обреченно:

— Ладно… Выясню… Но ты же сама понимаешь, что про эту лабораторию мы милиции тогда не сказали ничего, поэтому, будет довольно затруднительно объяснить мое любопытство сейчас. Разве что, прибегнуть к твоему простенькому: «все-таки соседи, как-никак…» Думаю, это вполне прокатит.

И, не сговариваясь, мы повернули и быстрым шагом направились обратно к дому.

Наша прогулка заняла довольно много времени, и когда мы вернулись домой наступил уже вечер. Конец июля баловал нас солнечной тихой погодой. Воздух был пропитан запахами нагретой смолы и цветущих трав. Тихий ветерок едва шелестел в зарослях рябины, которой здесь было великое множество, отчего это место и получило свое название, Рябиновая долина. В общем, настроение было умиротворенное, и только моя тревога время от времени попискивала, сидя в дальнем углу моего сознания.

Игорь сразу поднялся к себе, заниматься своими проектными делами. Время от времени он брал заказы на строительные проекты, как он сам выражался, «чтобы не потерять хватки». А я занялась делами по хозяйству. При этом я думала, что мне тоже бы не мешало заняться своим делом, чтобы, в свой черед, не потерять эту самую хватку. Работы в лесу шли под руководством двух моих мастеров, но контролировать процесс было необходимо, хотя бы изредка. Да и Ленкин ресторан требовал пригляда. Хотя и там был довольно добросовестный и надежный управляющий. Но подруга, как обычно, со слезой в голосе, просила меня «приглядеть» за хозяйством, и игнорировать ее просьбу я не могла, чувствуя некоторую ответственность за построенный мною ресторан.

Мысленно я планировала свой следующий день, когда в двери раздался негромкий стук. Соломон, мирно дремавший возле печи на своем коврике, открыл один глаз, и негромко мяукнул. Это означало, что пришел кто-то «свой». «Своих» в округе было не так уж и много. Тут надо пояснить, что Соломон был не совсем обычным котом. Я подозревала, что он был потомком того самого, Пушкинского кота, который «идет направо — песнь заводит…», ну и так далее. Уж очень смышлен был, паразит, а еще, имел несносный характер, положенный только царским особам. Как-то, еще на заре нашей с Игорем совместной жизни, во время всех тех событий, которые… Ну в общем, время было непростое, а я возьми, да и предложи сглупа любимому завести собаку. Соломон тогда очень на меня обиделся, с месяц на меня фырчал и полностью игнорировал. Морду отворачивал, есть из моих рук отказывался, периодически шипел на меня, сверкая своими зелеными глазищами. Я перестала стараться его умасливать, но собаку мы так и не завели. И, видимо, для того чтобы доказать мне, что он может быть лучше собаки, стал себя вести соответственно. Кидался с шипением на незнакомцев, если таковые появлялись на территории нашего дома, которую Соломон считал своей вотчиной, орал, как резанный, если в двери стучался кто-то посторонний. В общем, заменил нам собаку. Причем, должна была признать, что весьма успешно. И сейчас, мяукнув тихо, он давал понять, что пришедший гость посторонним для нас не являлся. Похвалив на ходу его прозорливость (на что он презрительно фыркнул, скотинка такая), я отправилась открывать дверь. Несмотря на предупреждение кота, что, мол, свои и бояться нечего, сердце у меня, почему-то забилось сильнее. Предчувствие? Не знаю, не знаю… Скорее всего, на меня все еще действовало наше необдуманное посещение того злополучного места. Но раздумывать над этим я долго не стала, а просто открыла дверь. На крыльце стоял Сергей Сергеевич, и смущенно улыбался. С ним я познакомилась несколько лет назад, когда начинала строить Ленке ресторан. Кстати, познакомил нас как раз-таки Игорь. Сергеич был классным прорабом, отличным специалистом и, к тому же, прекрасным человеком. После окончания стройки, мы остались с ним хорошими друзьями. Он был небольшого роста и довольно щуплого телосложения. Реденькие волосики на его голове, говорили о буйно проведенных молодых годах. А видя его смущенную, почти мальчишескую улыбку ни в жизнь бы не предположил, что этот человек может весьма успешно руководить людьми на стройке. Рабочие его боялись, как огня, и, в тоже время, неимоверно уважали. А меня некоторое несоответствие его внешнего вида и внутреннего содержания, нисколько не удивляло. Я тоже проработала в тайге немало лет, довольно успешно умела управляться со своим, надо сказать, не очень простым контингентом. И по моему внешнему виду это тоже мало бы кто мог сказать. Обычная хрупкая женщина, с милой улыбкой и хорошими манерами. Но, если было необходимо… В общем, мой муж как-то назвал меня «не женщина, а система залпового огня «Град», и он не был далек от истины. Так что…

В общем, на крыльце стоял Сергеич и застенчиво мне улыбался. Я расплылась в радостной улыбке, и уже было распахнула объятия, пропев: «Какие люди…», как увидела, что прораб пришел не один. Из-за его спины выглядывала чья-то круглая, совершенно лысая голова. Улыбка как-то сама собой покинула мое лицо, и я вопросительно уставилась на друга. А Яковлев несколько сбивчиво забормотал:

— Здорово, Алексеевна… Я тут, это… В общем, прости, что без предупреждения… А Олегович дома?

Его спутник, вероятно ожидавший, что первым делом его представят, не дождавшись этого, несколько растерянно захлопал белесыми ресничками, а затем, выкатился из-за спины прораба, сделал пару маленьких шажков ко мне, и произвел легкий полупоклон, введший меня в некоторое изумление своей изящностью. Это был не человек, а «колобок». Самый, что ни на есть, настоящий, из сказки, который «и от бабушки ушел, и от дедушки ушел…» Абсолютно круглая голова с большими торчащими ушами, без единого намека на присутствие на ней волос, румяные, похожие на яблочки щеки, веселые поросячьи глазки непонятного серо-бурого цвета, нос, напоминающий молодую картошку, которую выкопали из земли слишком рано и она не успела вырасти, и немного лягушачий рот, в данный момент расплывшийся в улыбке. Да и фигура его, вся такая кругленькая, пухленькая, здорово напоминала мне сказочного Колобка. Когда он открыл рот, чтобы произнести приветствие, я, почему-то, подумала, что он сейчас скажет: «А от тебя лиса я и подавно уйду!». Но сказал он совсем другое. Глубоким, каким-то невозможно бархатным голосом, он проворковал:

— Позвольте представиться: Сохин Захар Зиновьевич. С некоторых пор, ваш, можно сказать, сосед. — И чтоб мне убиться собственной дверью, сграбастал мою руку и приложился к ней губами!

От подобного дива я на несколько мгновений онемела (если не сказать хуже), и только хлопала ресницами глядя на склоненную над моей рукой лысину нового «соседа». Нет… Ну я не могу сказать, что совершенно одичала в лесу. Мы могём по-всякому, и на дипломатическом приеме не ударим в грязь лицом. Но все это было настолько не ожидаемо на пороге собственного дома, да еще от подобного субъекта, что на некоторое время я просто выпала в осадок, как говорили мои друзья студенты, когда я была моложе, намного моложе. Яковлев тоже слегка опешил. Ошеломление в его глазах было настолько явным, что невольно вызвало у меня улыбку, заставив прийти в себя. Стерев с лица собственное изумление, я проворковала в ответ:

— Очень приятно, Захар… ммм…

С памятью на отчества у меня всегда были большие проблемы. Имя я запомнила, а вот отчество нового «соседа», как-то не удержалось у меня в голове. Сергеич немедленно пришел мне на помощь, проговорил, почему-то, чуть охрипшим голосом:

— … Зиновьевич…

Я радостно подхватила:

— Милости просим, Захар Зиновьевич. А я — Людмила Алексеевна, можно просто — Людмила, Люда… — И посторонилась, жестом руки приглашая стоявших на пороге войти в дом.

Мужчины вошли и стали разуваться. А я поспешила по коридору, вопя во все горло:

— Игорь… У нас гости…!

Муж, наверняка услышав некоторую возню и голоса в дверях, появился из своего кабинета почти немедленно, бровями изображая вопрос. В ответ, я состроила рожицу неопределенного смысла и пожала плечами, мол посмотри сам.

Гость, я имею ввиду «Колобка» произвел на него почти такое же впечатление, как и на меня, только, в отличие от меня, муж со своим изумлением справился почти молниеносно. Пока мужчины рассаживались, я кинулась к плите, как и подобает хорошей хозяйке, ставить чайник. Пока я готовила все к чаепитию, мужчины вели ничего не значащие разговоры, как я их называю про «виды на урожай». Когда стол был накрыт, «Колобок» со значением посмотрел на Яковлева, и Сергей Сергеич начал:

— Олегович, понимаешь, Захар Зиновьевич прикупил ТОТ САМЫЙ участок. — Выделил он интонацией «тот самый», чтобы у нас уже не было никаких сомнений, о КАКОМ участке идет речь. Чашка в моей руке невольно звенькнула о блюдце, и мы с мужем со значением переглянулись. В его глазах явно читалось: «Вот видишь… На ловца и зверь бежит». А в моих, в ответ: «Погоди радоваться…» А Сергеич, тем временем, продолжал: — Так вот, он собрался построить там небольшую ферму по разведению форели. А я, как ты знаешь, не гидролог и не рыбовод. Я, скорее, рыболов. — Он коротко и невесело хохотнул, и сразу же, став серьезным, продолжил: — Тут нужна специализация. А ты, как я знаю, сталкивался уже с подобными проектами. Помнишь, в прошлом году ты проектировал одну такую ферму? Может, у тебя чего осталось, в смысле, из документов?

Игорь в некотором недоумении пожал плечами.

— У меня хранятся почти все мои проекты. Но ты же знаешь, что каждый случай индивидуален, разный рельеф, разные почвенные условия. Да, что я тебе объясняю? Ты и сам все прекрасно знаешь… — Он внимательно посмотрел на печальную физиономию Сергеича, а потом перевел взгляд на Сохина. У того вид был, словно у страдающего зубной болью колобка. Игорь тяжело вздохнул, и заговорил мягко, надеясь, по-видимому, что его тон смягчит жесткий смысл сказанных им слов: — Если ты намекаешь на то, чтобы я взялся за ваш проект, то это напрасно. Простите, но я сейчас уже веду один проект, а брать следующий заказ, не закончив начатый — не в моих правилах. И не мне тебе объяснять, что эта работа творческая, не терпящая халтуры и небрежности. Так что, извините, что не оправдал ваших надежд.

Сергеич с пониманием закивал головой и тяжело вздохнул, а «Колобок», сложив ладошки на груди в умоляющем жесте, проговорил:

— Дорогой Игорь Олегович… Я все понимаю. Но я, как бы это помягче выразиться, впервые решил взяться за подобное дело. Вот и землю почти даром приобрел. Так радовался. Бригаду нанял, вот, мне люди подсказали доброго прораба. А проект, который мне сделали в городе, оказался совершенно негожим! Для получения всех разрешений он, конечно, сгодится, а для практической реализации… Ну просто не проект, а «манифест футуризма» какой-то! — Отчаянье его было настолько искренним, что не вызывало никакого сомнения, насколько он глубоко переживает этот самый «манифест футуризма».

Я слегка вздернула бровь. Конечно, приятно иметь дело с интеллигентным человеком, но то, что наш гость знаком с трудом итальянца Маринетти меня слегка изумило. Не каждый день и в городской среде встретишь подобную осведомленность бунтарских течений начала двадцатого века. А уж здесь, можно сказать в глубине горной тайги, подобное было вообще, в диковинку. Сергеич стенаниями «Колобка» не впечатлился, а задал вполне себе конкретный и практичный вопрос:

— Олегович, а когда ты этот свой проект заканчиваешь? — И добавил несколько просительно: — Мы бы сейчас пока занялись, так сказать, общими, организационными вопросами: технику пригнать, планировочку сделать. А ты, глядишь, к тому времени закончишь свой проект и нам подмогнешь, а?

Я выразительно посмотрела на мужа. Если он возьмется за этот проект, то у нас будет вполне себе легальная возможность проконтролировать весь процесс, так сказать. А главное, мы будем в курсе, если этот любитель «футуризма» вдруг наткнется там на лабораторию Радетелей. Игорь мой взгляд проигнорировал, точнее, и вовсе не заметил, погруженный в размышления о словах прораба. Чтобы как-то это исправить, я тихонько придавила ему под столом ногу. Любимый встрепенулся и глянул на меня с легкими признаками возмущения во взгляде. Я опять посмотрела на него уже не просто со значением, а с большим значением. Умею я это. Однажды, я нечаянно подслушала в лесу разговор, как мои мужики рассказывали приехавшим на погрузку шоферам, «как им работается под началом бабы». С нескрываемой гордостью мастер поведал этим пришлым, что, дескать «мать — она даже смотреть матом умеет». Другими словами, смотреть я умела целыми фразами. И Игорь, умница, сразу все понял. Закивал головой и, якобы, нерешительно пробурчал:

— Ну… Если подождете, то я через недельку свой проект закончу, и тогда, примусь за ваш.

«Колобок» обрадовался, как ребенок, только что в ладоши не захлопал. Подпрыгнул на стуле мячиком и с восторгом выдохнул:

— Вот уж спасибо, Игорь Олегович!!! Вт это я понимаю, по-соседски!!! Разумеется, одну неделю мы сможем подождать!!! Правда, Сергей Сергеевич?

Яковлев кивком головы подтвердил, что, мол, правда. А я, чтобы скрыть собственные эмоции, кинулась убирать грязные тарелки и менять их на чистые. Мужчины еще поговорили о темпах застройки Рябиновой долины, о перспективах этого места, как туристического комплекса. Сохин еще немного повосторгался, что ему так удачно удалось приобрести такой большой участок в прекрасном месте, буквально за бросовые деньги, недоумевая при этом, что никто этого, почему-то, не сделал раньше. Сергей Сергеевич при этом сидел, опустив голову и старался не смотреть на Игоря. А мой муж сохранял вежливое и немного равнодушное выражение лица, как и подобает хозяину, слушающему своего гостя, если информация для него не очень интересна. В общем, все делали вид под названием «я — не я, и хата не моя».

Гости еще немного посидели и собрались восвояси. Я собрала довольно увесистый сверток с пирожками, которые умудрилась успеть испечь к приезду моих детей, и со словами благодарности за прекрасного тайменя, вручила его Сергеичу. Тот покраснел от удовольствия и, приняв гостинец, стал мне кланяться, словно китайский болванчик. Я в ответ прикладывала руки к груди, убеждая прораба, что это мы ему благодарны, и прочее, прочее, прочее. Сохин на весь этот наш марлезонский балет смотрел с некоторым удивлением, но вслух высказываться не стал. Вот и правильно!

Стоя у раковины и намывая посуду, я задумчиво пробормотала, скорее, самой себе, чем обращаясь к мужу:

— Надо завтра сходить на конюшню, посоветоваться с отцом Федором. Может они чего узнали об этом новом соседе… — И тут же вздрогнула от неожиданности, чуть не расхлестав чашку, когда почувствовала легкое прикосновение к своему плечу руки Игоря. Чуть не плюнув с досады на собственную пугливость, выдохнула: — Ты чего меня пугаешь?!

Игорь коротко хохотнул:

— Не думал, что после двух лет совместной жизни ты будешь так меня бояться…

Я только головой покачала ему в ответ, и быстро чмокнула его в щеку.

— Шутишь ты, по-прежнему, на слабую троечку. — И добавила несколько озабоченно: — Но на конюшню схожу сама. Наверняка Хранители в курсе этого нового соседства. Они же обещали приглядывать за этим местом. Вот и узнаю. — Я вытерла руки кухонным полотенцем, и проговорил уже деловым тоном: — А послезавтра хочу съездить на деляны. Нужно проверить моих мужиков. Сегодня звонили новые клиенты, нужно разместить заказ. Да и вкусненького чего-нибудь им увезти надо. Они халву обожают. Мужчины же, как дети, любят сладкое. — Я подмигнула мужу, намекая, что он тоже относится к категории сладкоежек.

Игорь смущенно потупился и пробормотал, словно оправдываясь:

— Подумаешь… Как дети… Ну и что… Я тоже люблю халву…

Проигнорировав его бормотание, предложила:

— Не хочешь со мной прокатиться? Думаю, за сутки обернемся…

Он с сожалением вздохнул:

— Не получится… Ты же сама хотела, чтобы я взялся за этот проект. А для этого мне нужно побыстрее закончить со старым. Так что, я работать, работать и работать. А ты поезжай. Тебе будет полезно отвлечься от всяких ненужных дум. И я считаю, что на конюшню мы сходим вместе, когда ты вернешься. В отличие от нас с тобой, Хранители бдят неустанно, на то они и Хранители. Так что, поезжай завтра в свою любимую тайгу. А как вернешься, вместе и сходим, а заодно и на лошадках по горам покатаемся…

Предложение было вполне разумным. И, немного поразмышляв, я решила, что так и сделаю. Ничего не случится, если с Федором я поговорю чуть позже.

Глава 2

Моя поездка заняла у меня немного больше времени, чем я рассчитывала. Пришлось на деляне остаться еще на несколько дней. Разумеется, я позвонила мужу и предупредила, что задержусь. Иначе он бы начал волноваться. А его волнение означало бы поднятие в воздух вертолетов МЧС и пару полков десантников. Подобной суеты вокруг своей персоны я не переносила, поэтому решила ограничиться одним звонком. Связь была так себе, и мне даже пришлось выехать с деляны километров за пятьдесят, чтобы поймать связь. С чувством выполненного долга я вернулась к работе, в которую нырнула с головой.

Домой я попала только на третий день. Услышав звук двигателя моего железного коня, Игорь вышел меня встречать на крыльцо. Из тайги я привезла ему гостинцев в виде меда и копченого леща из собственной коптильни, которую организовали мои мужики на деляне. Муж меня тепло обнял, и поцеловав в нос, проговорил просто:

— Я соскучился…

Прижавшись к его плечу, я ответила тихо:

— Я тоже… Как тут у вас дела? Как твой проект?

— Почти закончил… — В его глазах появилась какая-то маета, и я сразу сделала стойку. Чуть нахмурившись, спросила настороженно:

— Что-то случилось?

Он поспешил меня уверить, что все чудесно, прекрасно и прочее. Но мне не нужны были его слова. Я видела эту самую маету в его глазах, которая говорила сама за себя. Поэтому, чуть прибавив жесткости, я повторила вопрос:

— Что-то случилось? Игорь, ты же знаешь… Я твои мысли в твоих глазах вижу. Так что случилось?

Схватив сумку из моих рук, он потащил меня в дом, бормоча на ходу:

— Чего мы тут на улице-то? Пойдем в дом… Ты с дороги устала. Ступай под душ, а я пока чаю хорошего заварю. Мне тут Виктор, конюх принес свежих трав…

При упоминании имени конюха, который, как мы оба знали, тоже был из Братства Хранителей, я насторожилась. А муж все продолжал щебетать, отправляя меня то в душ, то за стол. Мне нестерпимо захотелось его стукнуть по носу, чтобы он перестал валять дурака. Но я сдержалась. С мужем следовало проявить терпение. Характер у Игоря тоже был кремень, и возьмись я сейчас проявлять собственное упрямство, результата все равно не будет. Или, точнее, будет, но не тот, на который я рассчитываю. Поэтому я пулей рванула под душ. К тому времени, как я чистая и немного нервная появилась в столовой, Игорь уже накрыл на стол. Сделав для приличия несколько глотков ароматного чая, пахнущего свежей земляникой, я уставилась на мужа с вопросом в очах, едва сдерживая свое «ну?». Он, отдавая дань моему проявленному терпению, с улыбкой проговорил:

— Ничего необычного. Никакой связи с Радетелями они не обнаруживали. Мужик, как мужик, самый, что ни на есть, обычный и можно сказать, безвредный. Так что, волноваться причин нет. Я поведал Виктору о том, что согласился делать для Сохина проект. На что он ответил, что и явился для того, чтобы попросить меня взяться за это дело. Ну, чтобы, так сказать, вся ситуация была под контролем. Так что… — Он развел руками. — Повторюсь еще раз, волноваться не о чем…

Конечно, информация о том, что «волноваться не о чем» меня обрадовала. Но… Говорил он все это мне довольно бодрым голосом, с очень уж наигранным, и я бы сказала, с преувеличенным оптимизмом. А я прекрасно знала, что вот это самое преувеличение и есть тот самый повод для моего волнения. Выслушав мужа, я ему ласково улыбнулась, и прочирикала:

— Ну а сейчас — о главном…

Муж попытался сделать удивленное лицо, но я нахмурилась, и он, тяжело вздохнув, опустил голову, пряча от меня взгляд. Прошло несколько минут, прежде чем он начал тихо говорить. В течении всего этого времени, я не сводила с него глаз, словно пытаясь влезть ему в голову и прочитать его мысли. И это было вызвано не любопытством, а моей тревогой за него.

— Понимаешь… Тебя не было. И я… В общем, я начал расшифровку записей отца. — Последнее предложение он буквально выпалил, словно заряд из ствольного орудия, и, наконец, виновато посмотрел на меня.

У меня что-то ёкнуло в груди, но виду я не подала, а проговорила немного нерешительно:

— Ну так это же, наверное, хорошо… Ты же давно это откладывал. И потом, всему свое время. Значит настало время тебе прочитать дневник отца.

Мне ужасно хотелось спросить, что же там, в этом таинственном дневнике, но я сдержала свой любопытный порыв. Это касалось только самого Игоря. И если он не захочет поделиться со мной — значит, так тому и быть. Муж оценил мою выдержку. С ласковой и понимающей улыбкой посмотрел на меня, чуть усмехнувшись в бороду, и спросил:

— А почему ты не спрашиваешь меня, ЧТО я там прочел?

Я пожала плечами.

— А зачем? Если ты посчитаешь нужным, то сам мне расскажешь, а если нет, то задавать вопросы с моей стороны будет глупо.

Игорь поднялся со своего места, и, подойдя ко мне, присел рядом, обняв меня за плечи.

— Люська, Люська… Как я тебе благодарен за то, что ты все понимаешь…

Я в долгу не осталась. Положив голову ему на плечо, промурлыкала ему в ответ:

— … А я тебе за то же самое. Так что же тебя так встревожило в этом дневнике?

Игорь посмотрел с легким недоумением на меня, а потом рассмеялся.

— Вот в этом — ты вся… Как говорится, не мытьем, так катаньем! — Проговорил он, закончив веселиться. Потом, посерьезнев, проговорил: — Я еще не все расшифровал. Но уже то, что я успел прочитать, меня впечатлило. Там, в самом начале, конечно, много личного, о чем ты, наверное, уже догадалась. Но вот дальше… дальше очень интересно. Отец наткнулся на одну очень занимательную тайну… — При слове «тайна» меня слегка передернуло. Господи!!! Неужели опять?! Разумеется, я промолчала, ожидая, что он скажет дальше. А Игорь, не замечая моей реакции, продолжил: — В низовьях нашей реки есть небольшой хутор. Там много, очень много лет живет одна семья. Они тоже староверы. И у хозяина хутора, с ярким именем Евпатий, отец увидел очень старую книгу. Ты даже не можешь себе представить, о чем, или, вернее, о ком эта книга! — Подавать дурацкие реплики, делать изумленные глаза или ахать, я не стала, решив терпеливо дождаться, что дальше скажет Игорь. А он продолжил, причем, так торжественно, словно сообщал о присуждении ему какой-нибудь Нобелевской премии: — Там говорится о…, — Он сделал внушительную паузу, и выпалил: — О русалках!

Вот тут я уже, не сдерживая себя, вытаращила глаза, и даже, кажется, открыла рот. А мой муж сидел рядом и наслаждался произведенным эффектом от его слов. Любое терпение имеет предел, и мое, конечно, тоже было не резиновым. Поэтому, не удержавшись, я протянула:

— О ком…? О русалках? Я правильно услышала?

Эффект был достигнут, и он, уже безо всякого веселья, серьезно проговорил:

— Представь и мое удивление. Сначала, я решил, что что-то неправильно расшифровал. Но потом понял, что все верно. Шифр довольно прост. В смысле, для меня, прост. Таким шифром мы с отцом еще в детстве переписывались. Папа считал, что подобные игры способствуют развитию нейронных связей в мозгу. Так что, особо я не напрягался. Конечно, информация довольна любопытна, и я буду знать больше, когда прочитаю дневник до конца.

Мысли о том, что известный профессор будет заниматься всякими глупыми сказками, я отбросила сразу. Но дело было даже не в том, что сам по себе факт был любопытен. Дело было в другом. Отчего после прочтения этой части дневника мой муж так встревожился? И это сейчас было главным моим вопросом. Я внимательно посмотрела на Игоря и спросила:

— Это все славно, но не объясняет, что тебя в этом так встревожило. Я же вижу. Ты обеспокоен. Не просто взволнован, что читаешь дневник отца, или самой, пускай и не совсем обычной информацией. А именно что, обеспокоен. Смею предположить, что тебя взволновал не сам факт, что твой отец слегка увлекся … — Я запнулась, думая, какое бы слово следовало употребить, чтобы это не выглядело грубым. Ну, что-то вроде «увлекся всякой фигней», явно тут не подходило. Слово нашлось, и я продолжила: — Я хотела сказать, что не из-за того же, что твой отец слегка увлекся некоторой мистикой, ты выглядишь несколько обеспокоенным, если не сказать, встревоженным?

Игорь грустно усмехнулся, тяжело вздохнул, и, покаянным голосом, проговорил:

— Ты права… Не из-за этого. — Ему, почему-то, было трудно говорить. Складывалось ощущение, что каждое слово он, в буквальном смысле, выдавливал из себя.

И я решила немного облегчить ему жизнь. Накрыв его руку своей ладонью, тихо проговорила:

— Давай, я тебе скажу, что тебя тревожит. А если я ошибаюсь, то ты поправишь меня, ладно?

Игорь грустно усмехнулся:

— Хорошо… давай попробуем…

Я заговорила тихо, глядя с нежностью на мужа:

— Во-первых, ты, взявшись за этот дневник, всколыхнул свою память. И для тебя это очень болезненные воспоминания. А, во-вторых, ты уже предвидишь какую-то тайну, которую раскроет перед тобой дневник отца. Ну, или, по крайней мере, приоткроет, так сказать, завесу этой самой тайны. И это будет означать, что МЫ…, — я особой интонацией подчеркнула это самое «мы», и продолжила: — … вновь встрянем с тобой в какую-то историю. А мы еще от предыдущих приключений не до конца отошли. Но, при этом, ты прекрасно понимаешь, что не влезть во все это ты просто не сможешь. Уж слишком тесно все переплетено: прошлое, настоящее, а главное, будущее. К тому же, ты уверен, что, коли полезешь ты, то полезу и я. Именно поэтому, это тебя так беспокоит. Я права?

Игорь поднял на меня взгляд и как-то вымученно улыбнулся.

— Прозорливица ты моя… Мысли читаешь?

Я со вздохом покачала головой.

— Мне незачем читать твои мысли. Просто я хорошо тебя знаю. А зная первопричину легко сделать все остальные выводы. Не более того. — Помолчав несколько секунд, я решительно проговорила: — Послушай… Выкинь все эти мысли о том, что, мол ты меня куда-то там втягиваешь и прочую чушь! Уж кому, как не тебе, известно, что просто так ничего не бывает. Ведь не зря бытует в нашем народе пословица, что судьбу на кривой кобыле не объедешь. Мы слишком многое пережили вместе, и слишком многое знаем. А при таком раскладе, о спокойной и беззаботной жизни приходится забыть. Так что… Мы идем тем путем, который сами выбрали… — Игорь было хотел возразить, и уже даже воздуху в грудь набрал, чтобы высказать свое несогласие. Но я отмахнулась: — Да перестань, Игорь… Ты сейчас хочешь сказать, что не мы влезли, а нас впихнули. Глупости это все! У нас был выбор. Он всегда есть! Мы вполне могли уехать отсюда куда подальше и начать все, как говорится, заново, с чистого листа, сделав вид, что ничего не было. Но ты ведь прекрасно понимаешь, что двери сами по себе, ни с того, ни с сего, не открываются, если в них не постучаться. И то, что мы до сих пор здесь, говорит о том, что свой выбор мы сделали. И отсидеться в сторонке у нас уже не получится. И не потому, что нам кто-то там не даст вести слепоглухонемой образ жизни. Потому что мы сами уже так не сможем. В этом наша суть, и мы ей не изменяем. Вот и все. Так что, перестань терзаться, и прочитай дневник твоего отца до конца. А уж после, мы вместе подумаем, что с этим делать. — И закончила чуть насмешливо: — И потом, ни ты, ни я на роль страусов не годимся, хотя, не скрою, порою, желание затолкать голову в песок бывает очень сильным.

Мои слова произвели на мужа некоторое впечатление, и, после нашего «чаепития», он сразу же отправился в свой кабинет, заниматься новым проектом. А я, уставшая после дороги, пошла спать. Сон не шел, хоть я и чувствовала себя вымотанной. Приставать к мужу не рискнула. Человек делом занят, а тут я, со своей бессонницей. Мысли прыгали в голове, словно сайгаки по горным склонам. Все у меня смешалось в какую-то невозможную кучу. И новый сосед со своим проектом, и русалки (какие, на хрен, русалки могут быть у нас в Сибири!?) из дневника профессора, и Хранители со своей просьбой к Игорю, заняться проектом «Колобка». В общем, какая-то куча мала из мыслей и образов. В конце концов, поворочавшись в кровати около часа, я уснула. Снилось мне, по понятным причинам, нечто невообразимое. Сергеич, вплавь удирающий от стада русалок, а на берегу наш кот Соломон, доедающий Колобка и ворчащий себе под нос: «А от меня ты фиг ушел…»

Выдернул меня из этого Содома вместе с Гоморрой в одном стакане, страстный шепот:

— Люська… Проснись… Что ты знаешь о добыче жемчуга?

Я подумала, что сам вопрос, мягко говоря, дикий, очень уж гармонично вплетается в мой, с позволения сказать, сон. Почему бы до кучи к русалкам, Колобку, Сергеичу и Соломону, еще и добычу жемчуга не присовокупить? Но, легкое касание к моему плечу ясно дали мне понять, что это уже не сон. Я открыла один глаз, и увидела рядом с собой встревоженное лицо мужа. Глаз я закрыла обратно и простонала:

— Какой, к чертям собачим, жемчуг посреди ночи, Игорь?

Муж на «собачьих чертей» нисколько не обиделся, и все так же возбужденно, только чуть громче, проговорил:

— Люська… Я дневник до конца прочитал!

Сонную одурь с меня, как ветром сдуло. Я села на кровати и взволнованно выдохнула:

— Ну…? И что там?

Игорь усмехнулся:

— Там много всего… Отец прочитал в старой книге этого самого Евпатия о «слезах русалки». Половина дневника посвящена этому историческому факту, добыче этих самых «слез». По-видимому, отец считал эту информацию очень важной. В дневнике также говориться, что в той старой книге содержится какой-то древний секретный рецепт, за которым гонялись Радетели. И этот рецепт как-то связан с этими самыми «слезами». По-видимому, отец опасался, что его дневник может попасть не в те руки, и поэтому конкретно ничего не написал про этот рецепт. Но одно то, что к нему проявляли интерес Радетели меня настораживает.

То ли я спросонья, все еще пребывая на берегу реки в которой резвились Сергеич с русалками, то ли я вообще, от природы была несколько туповата, но из слов мужа я мало что поняла. Потрясла головой, пытаясь утрясти кучу малу внутри мозга, и решительно проговорила:

— Так… Идем-ка на кухню, заварим кофе. А то, что-то у меня в голове ничего не складывается.

Муж мою идею поддержал. Виновато глядя, как я пытаюсь выпутаться из одеяла, пробормотал:

— Люська, прости, что разбудил… Но мне срочно нужно было все это обсудить… Ты же понимаешь?

Я понимала. Чертыхнувшись про себя, поминая недобрым словом и русалок, и их «слезы» в придачу, нашарила ногами тапочки, и пошлепала за мужем в столовую хмурая до невозможности. По пути мельком глянула на часы и чуть не застонала. Пять часов утра, твою ж дивизию!!! Что называется, «ни сна, ни отдыха измученной душе», вспомнилась мне слова из знаменитой оперы Бородина. Муж, словно не видя моей кислой физиономии, кинулся к плите и загремел джезвой, ставя кофе на огонь, а я, кутаясь в клетчатый шерстяной плед, который подобрала на ходу со стоящего в углу кресла, приступила к расспросам, пытаясь хоть как-нибудь систематизировать сбивчивую и разрозненную информацию, полученную от мужа.

— Так, давай по порядку… Твой отец в своем дневнике пишет, что в старинной книге, которая находится у этого Евпатия, содержится какой-то секретный рецепт, за которым гоняются Радетели. Я правильно поняла? — Муж ответил утвердительным кивком. А я продолжила: — Ладно, с этим, вроде бы пока все ясно. Едем дальше. А что такое «слезы русалки» и при чем тут добыча жемчуга? Мы ведь не на Индийском океане живем, где этот самый жемчуг добывают, а в Сибири. Тебя такой разброс в географических данных не смущает?

Игорь через плечо глянул на меня с улыбкой, и как психиатр больному, начал терпеливо пояснять:

— «Слезами русалки» на Руси издревле называли речной жемчуг. А что касается Индийского океана… Ты, наверняка слышала, или, точнее, читала в старых былинах и в исторической литературе про скатный жемчуг? — Я кивнула головой, хотя понимала, что муж, занятый приготовлением кофе, моего кивка не увидит. Приняв молчаливую паузу за знак согласия, он продолжил. — Так вот этот самый «скатный жемчуг» добывался когда-то по всей территории нашей необъятной Родины. И здесь, в Сибири, тоже. В летописях существует упоминание о трехстах пятидесяти реках, на который существовал этот промысел. В каждом поселении, стоящем близь реки существовали свои добытчики жемчуга. И это был обычный и повсеместный промысел тогда. Но вот способ добычи до сих пор остается загадкой. Было предположение, что раковины жемчуга добывались с плотов, в которых просверливалась дыра, в нее вставлялась специальная деревянная трубка, через которую, якобы, и осматривалось дно. Но это все просто гипотезы. Мало кто из ученых занимался этим вопросом всерьез. Хочу заметить, что жемчуг в раковинах моллюсков может расти только при температуре воды не меньше восемнадцати градусов. Значит, в то время, когда эта добыча была распространена, климат на севере России и здесь, в Сибири, был намного теплее, чем сейчас.

Информация, конечно, была довольно занимательной, но никак не объясняла того интереса, который Радетели проявляли к какому-то там рецепту. И у меня до сих пор в голове никак не слепливалась эта связь между Радетелями и добычей жемчуга. Я опять потрясла головой, но понятнее от этого мне не стало. По кухне поплыл запах свежесваренного кофе. Игорь быстро разлил ароматный напиток по чашечкам, одну протянул мне, а другую, поставил на стол, и, усевшись напротив меня, обхватил ее ладонью, грея пальцы о горячий фарфор. Отхлебнув маленький глоточек, я удовлетворенно выдохнула, и попыталась все разложить по полочкам, для чего начала говорить вслух:

— Насколько я понимаю, сейчас в наших реках никакого жемчуга нет и в помине. Климат не тот. Плюс восемнадцать в воде у нас бывает крайне редко и только не более нескольких недель в середине лета. А за это время вряд ли несчастный моллюск может сформировать из песчинки жемчужину. Значит, речь идет о глубокой древности, так?

Игорь пожал плечами.

— Не такой уж и глубокой… Всего, каких-то триста-четыреста лет назад.

Я несколько раздраженно отмахнулась:

— Не суть важно! Главное — не сейчас! Так какой интерес у Радетелей может быть СЕЙЧАС к добыче жемчуга, которой уже не ведется, пусть, «каких-то» там триста или четыреста лет?! — Некоторое раздражение, прорывающееся в моем голосе, заставило мужа состроить мне покаянную рожицу, что, если честно, не прибавило мне хорошего настроения. Наверное, поэтому, я чуть резче, чем следовало, проговорила: — Игорь, или я дурак, или лыжи не едут. Объясни мне бестолковой! А то я, чего-то совсем запуталась!

Муж тяжело вздохнул, покрутил свою чашечку с кофе в руке, даже не пригубив, отставил ее в сторону, и проговорил задумчиво:

— Понимаешь, ведь это же только дневник отца, а не сам первоисточник. И пока мы не прочтем ту самую книгу, о которой рассказывает отец, думаю, до конца мало что поймем. Но я могу тебе высказать собственные соображения. Так сказать, самую суть из послания отца. Дело в том, что жемчужным ловом исстари занимались в основном женщины. Это было еще до того, как христианство пришло на нашу землю. Там был какой-то сложный обряд, который назывался «водоположение». Женщин, непосредственно к самой добычи жемчуга готовили не один день. То есть, сам обряд занимал довольно продолжительное время. В итоге, к окончанию этого ритуала, женщина могла оставаться свободно под водой до часа времени.

Я вытаращила глаза.

— Целый час без каких-либо приспособлений под водой?! Да как же она там дышала-то? У нас ведь нет жабр! Ей что, несчастной, жабры наращивали что ли?!

Игорь сдержанно улыбнулся:

— Нет, конечно… Наши предки очень трепетно относились к женской красоте и вообще к человеческому телу, как созданию Творца. И вряд ли бы они стали уродовать женщин. Нет. Вот теперь мы с тобой и подходим к самой сути. Таинством обряда водоположения владели только волхвы. И он держался в строжайшем секрете. Думаю, Радетелей интересует именно он, этот самый обряд. Или, если говорить современным языком, им нужна главная составляющая этого превращения обычной женщины в, так называемую, русалку. Только представь, человек, который в течение часа может находиться под водой, безо всяких приспособлений и разных приборов, причем, на любой глубине! Это же фантастика!!! Это будет почище Ихтиандра из фантастической повести Беляева «Человек-амфибия»! В общем, я думаю, что проблема именно в этом. — И добавил чуть грустно: — Отец не описал сути этого обряда в своем дневнике. Возможно, хозяин книги не позволил этого сделать, а возможно, отец просто не захотел подвергать эту информацию риску, опасаясь, что его дневник может оказаться у тех же Радетелей. Только просил позаботиться, чтобы этот древний фолиант, что хранится в семье Евпатия, не попал не в те руки. Так что, думаю, нам с тобой придется этого старца навестить, и выяснить судьбу этой удивительной книги. — Он вопросительно глянул на меня, и видя мою сосредоточенную, если не сказать, хмурую мордаху, нерешительно добавил: — Но я могу и один к нему съездить, если ты…

Я не дала ему договорить:

— Глупости! Я тебя одного никуда не отпущу! И потом, мне жутко интересно, что это за обряд такой, водоположение. Неужели твой отец даже не намекнул, что же это такое. И почему этот обряд проводили только над женщинами?

Игорь пожал плечами, и запустил пятерню в бороду. Потеребив ее немного, что означало у него усиленный мыслительный процесс, проговорил:

— Не знаю… Но наши предки просто так ничего не делали. Значит, пол тех, кто добывал жемчуг имел какой-то глубокий смысл. И потом, жемчуг использовали не только для украшения. Хотя, в те далекие времена каждая крестьянская женщина могла себе позволить расшитые жемчугом наряды. Такой жемчуг называли «скатным», а те жемчужины, которые были неправильной формы или имели какие-либо изъяны, пережигались, толклись в порошок и употреблялись в пищу, вместо соли. Хотя соль тоже использовалась, например, для заготовок продуктов долгого хранения или при выделке шкур. Даже в древних летописях приезжих из дальних стран купцов отмечалось, что у русских красавиц зубы были белые и чистые, словно жемчуг. Когда как в остальной Европе, скажем, зубы в то время даже еще не чистили, и улыбки местных красавиц вряд ли могли тогда обворожить мужчину в отличие от наших женщин. Думаю, немаловажную роль в этом играл тот самый толченый жемчуг. Помимо всего прочего, именно толченый жемчуг давал крепкое здоровье и даже долголетие тем, кто его употреблял в пищу. Кстати, одаривать этим чудо-порошком чужаков было строжайше запрещено. И только с приходом к власти Петра первого добыча жемчуга в нашей стране сильно сократилась, а потом и вовсе угасла. Кстати, в архивных документах сохранилось множество указов царя по ограничению добычи жемчуга. Ну а позже, климат поменялся и моллюски, в раковинах которых образовывался этот драгоценный минерал, просто исчезли.

Разговор с мужем настолько меня увлек, что я не замечала хода времени. Только когда солнечный свет, проникающий в дом сквозь полупрозрачные шторы, залил всю комнату, я глянула на часы, и тут же, заполошно рванула в комнату одеваться. Сегодня у меня по плану было устроить ревизию в Ленкином ресторане. Пока заправляла постель и приводила себя в порядок, Игорь успел соорудить завтрак. Не муж — чистое золото!!! Моя совесть мне укоризненно закивала, мол, что же ты, жена называется! И я клятвенно пообещала себе, что напеку сегодня пирогов.

Мы уже заканчивали завтракать, когда раздался осторожный стук в дверь. Соломон нехотя мяукнул (подозреваю, что ему уже поднадоела роль собаки), намекая нам на то, что пришел «свой». Я поспешно открыла дверь, давая мужу время доесть его яичницу. И точно. На пороге стоял Сергей Сергеевич, и смущенно мне улыбался. Игорь, торопливо запивая еду большими глотками чая из своей любимой кружки, расписанной ягодами земляники, выскочил из-за стола и кинулся к прорабу, бормоча на ходу:

— Прости, Сергеич, совсем с Люськой заболтались, не заметили, как время пробежало!

Я, соблюдая законы гостеприимства, вежливо предложила Сергеичу выпить чая. Ну знаете, как это: «будете-не будете, а почему не будете?» Прораб все понял правильно, и отмахнулся:

— Некогда, Алексеевна… И так уже опаздываем. Сегодня на участок гидрологи приезжают, нужно с ними кое-что согласовать.

Муж, торопливо чмокнув меня в щеку, проговорил уже стоя в дверях:

— Когда вернусь, мы все обсудим…

Я только улыбнулась в ответ и махнув рукой прокричала ему вслед:

— Удачного дня!!

Убрав со стола, засобиралась в ресторан. Хватит бить баклуши. Пора, как говорится, и честь знать. А то Ленка позвонит, а мне ей и сказать-то нечего. Но чуть ли не в самых дверях вдруг вспомнила, что пообещала не так давно собственной совести. Конечно же! Поставить тесто на пироги! Пришлось немного притормозить и заняться обещанным. Укрыв заботливо глубокую глиняную миску с тестом чистым кухонным полотенцем и пристроив его в теплое место возле печи, с чувством выполненного долга, отправилась на работу. Мысленно я то и дело возвращалась к нашему разговору с мужем, и выкинуть его из головы совсем у меня никак не получалось. И в течении всего дня, несмотря на хлопоты, перед моим внутренним взором то и дело возникали, то груда жемчуга, то тетка в платочке с рыбьим хвостом. Я про себя чертыхалась, и усилием воли, заставляла переключиться на дела насущные, то есть, находящиеся прямо перед моим носом. Приструнить собственное воображение у меня получалось, а вот прогнать все возрастающую тревогу — увы, нет. По всему выходило, что мы опять с ним влезаем в какую-то историю. Правда, на этот раз, утешением служило то, что не я его втягиваю, а он меня. Хотя, особой радости и это мне не приносило.

Глава 3

В ресторане все кипело и бурлило. В смысле, работа била ключом. Позаглядывав во все дыры, изучив все щели, включая документацию, погремев крышками кастрюль, судков и сковородок, я утомившаяся, но удовлетворенная текущей деятельностью Ленкиного детища, уселась за небольшой угловой столик у круглого окна, выпить чашечку кофе. Смешливые молодые девчонки-официантки, с легкостью бабочек, порхали между столами, обслуживая клиентов. В тоже время, изредка косились в мою сторону, и, поймав мой взгляд, расплывались в улыбках и начинали сновать от кухни к залу еще быстрее. Все так. Любая работа — она пригляда требует и народ дисциплинирует. Управляющая Галя, молодая, статная неторопливая женщина, подплыла каравеллой к моему столику с небольшим подносом в руках, на котором стояла точно такая же как и у меня чашечка с кофе, и красивым грудным голосом спросила:

— Людмила Алексеевна, вы позволите?

Я позволила. Мы поболтали немного «ни о чем», так как рабочие проблемы, которые были, мы уже успели обсудить в ее кабинете. Спохватилась я, когда Галя заговорила о новом рецепте булочек, подаренным ей одним из гостей ресторана. Я вдруг вспомнила, что дома меня ждет тесто, и что я обещала своей совести сегодня испечь для мужа пироги. Наскоро поблагодарила всех, кто мог меня слышать в тот момент, рванула к дому.

День подходил к концу. Солнце уже коснулось вершин деревьев, удлиняя их тени, которые словно указующие персты простерлись на восток. Я прибавила шагу, проклиная себя за собственную рассеянность и забывчивость. Совесть моя тихонько хихикала в уголке, подбадривая меня своим ехидным «ну я так и знала».

Не успела я открыть калитку и сделать пару шагов по дорожке, как на меня с диким воплем наскочил Соломон. Вид у него был весьма взъерошенным. Я от неожиданности шарахнулась от него в сторону и чуть не завалилась в кусты шиповника, нагло перебравшиеся к нам через ограду из дикого леса. Чертыхнувшись в сердцах, я набросилась на кота:

— Ты чего, чертушка лохматый!!! Перепугал-то как! Что на тебя нашло?!

Кот посмотрел на меня укоризненно своими зелеными глазищами, прищурился и издал утробное ворчание, словно я у него отобрала прямо из пасти кусок мяса. Выбравшись из колючих зарослей, я проворчала:

— Угу… Меня же еще и обругал…

Не скажу, что подобное поведение кота меня напугало, но насторожило, это уж точно. Пройдя по дорожке к дому я обнаружила, что двери в дом приоткрыты. Конечно, мы тут живем несколько, как бы это помягче сказать, вольно. Ключи прячем под ковриком, да и вообще, особо никого не опасаемся. Это, как в деревне. Народу, живущего здесь постоянно немного, и все у всех на виду. Иногда мы даже забывали на ночь запереть входную дверь. Но уж открытой-то мы ее никогда не оставляли, это точно!! Настолько далеко наша безмятежность нас не заводила. И сейчас, приоткрытая дверь (почти, как в том анекдоте про мужика, не ко времени вернувшегося домой) насторожила меня еще больше. Первой мыслью было: муж вернулся раньше меня, так торопился попасть в дом, что не прикрыл за собой дверь. Но, во-первых, подобное легкомыслие не было в характере Игоря, а во-вторых, если бы он вернулся домой, то, наверняка бы, позвонил мне. На всякий случай, я достала из кармана телефон и внимательно его изучила на предмет неотвеченных звонков. Ничего подобного. Никаких звонков, которые я бы пропустила, не было. И тут ко мне вернулись все мои страхи и переживания. Моментально вспомнился наш с Игорем последний разговор о Радетелях, которые МОГУТ гоняться за тайной профессора. Но МОГУТ, вовсе не значит, что гоняются, черт возьми!

Осторожно ступая по деревянным половицам, я вошла в дом. Кричать и звать мужа не стала, а тихонько пробралась в кладовую, где у нас стоял оружейный сейф. Там хранился мой карабин. Конечно, «сейф» — это было громко сказано. Обычный узкий металлический шкаф, закрывающийся на обычный замок, ключи от которого хранились тут же, в кладовке, под этим самым «сейфом». Стараясь не шуметь, и настороженно прислушиваясь к звукам в доме, я, присела на корточки, достала ключи и открыла шкаф. В почти звенящей тишине раздался противный металлический скрип. Я замерла, задержав дыхание, на мгновение почувствовав себя воровкой, влезшей в чужой дом, и вскрывшей чужой сейф с бриллиантами. Ничего не произошло. Не раздались шаги, никто не заголосил, никто не стукнул меня по голове. Чуть выдохнув, левой рукой сграбастала свой карабин, а правой, не глядя, наощупь, залезла в коробку с патронами. Опять же, не глядя, зарядила оружие, и передернула затвор. Сухой щелчок затвора прозвучал громом в повисшей и ставшей какой-то вязкой тишине дома. Но мне уже было не страшно. Карабин в моих руках меня успокаивал и внушал некоторый оптимизм. В конце концов, я в своем доме!

Больше не таясь, пошла по коридору заглядывая во все двери. В кухне и столовой никого не было. Наша спальня тоже была пуста. А вот на пороге кабинета мужа я увидела валяющуюся с открытыми страницами книгу. Я уставилась на эту самую книгу, словно это была гремучая змея. Игорь отличался аккуратностью и скрупулезностью почти до маниакальности, если дело касалось его документов, бумаг или даже просто книг. Я не могла припомнить ни одного случая, чтобы после прочтения книги, он не убрал бы ее на место и оставил лежать там, где он ее читал (в отличие от меня. Я книги оставляла, то под кроватью, то на кресле террасы. В общем, где меня застал сон или откуда меня позвали дела). Не говоря уже о том, что он бы бросил раскрытую книгу просто на пол! Это было почти что кощунством! И поэтому, эта, небрежно лежавшая книга на пороге его кабинета — было уже серьезно.

Тихо ступая, я подкралась к двери комнаты и осторожно заглянула внутрь. Шторы с ночи оставались задернутыми и в кабинете царил полумрак. Свет едва-едва пробивался сквозь плотную ткань, высвечивая тонкие столбики пылинок, плясавших в нем. Но даже этого света хватало, чтобы разглядеть полнейший разгром, царивший внутри.

Почти все книги из шкафа валялись на полу. Ящики письменного стола были вывернуты и вытрясены. Ковер, лежавший на полу, был завернут с одного конца, и несколько половиц пола под ним были вырваны, что называется, с «мясом». Видимо, картина этого разгрома произвела на меня настолько ошеломляющее впечатление, что я совершенно не замечала, того, что было у меня под самыми ногами. Сделав небольшой шаг внутрь, чтобы как следует осмотреть всю комнату, я чуть не упала, споткнувшись о лежавшее сразу за порогом тело мужчины. На ногах я устояла, но… Вот именно! В первый момент, у меня остановилось сердце и померкло в глазах. Знаете, есть такое выражение «свет померк перед глазами». И я так полагаю, что имелся ввиду не свет, как физическое явление. Именно это со мной и случилось, потому что я на несколько мгновений словно ослепла. Поначалу, решив, что вижу тело своего мужа, распростертого на полу, я, схватившись свободной рукой за сердце, чтобы не упасть прислонилась к косяку двери, чуть не выронив из другой руки карабин. Что я пережила в эти несколько мгновений, когда стояла и, расширенными от ужаса глазами смотрела на распростертое на полу тело, описывать не буду. Нет в моем лексиконе подобных слов. Слава Богу, длилось это не очень долго. Слегка придя в себя, я поняла, что это точно не мой муж. Мне даже не нужно было подходить ближе, чтобы понять, что в кабинете на полу лежит… Сохин Захар Зиновьевич, наш сосед и недавний знакомец, которого про себя я называла «Колобком»! В голове родилась совершенно идиотская мысль, что «от лисы-то он и не ушел». И тут же, сама себя одернула. Какая, к черту лысому, еще лиса!

Аккуратно поставив карабин к стене (врагов, от которых нужно было бы отстреливаться, в доме не обнаружилось), и сделала небольшой шажок, чтобы проверить, это еще живой человек или уже «тело», как за спиной раздались шаги, и голос Сергеича с возмущением возопил. Не закричал, не застонал, а именно, что возопил, словно он обращался с претензией к самому Господу, мол, за что, Господи!?

— Алексеевна!!! Ты чего натворила!!! За что ты его так…?!

От неожиданности у меня чуть ноги не подкосились, и я опять схватилась за сердце. Увидев нашего дорогого прораба, я в сердцах даже плюнула:

— Сергеич!!! Чтоб тебя…!!! — Уточнять что именно «тебя», по понятным причинам, не стала, хотя очень хотелось.

За спиной Сергеича я увидела Игоря. За щуплой фигурой прораба он возвышался, как бог-громовержец. Брови нахмурены, в глазах тревога и из них вот-вот полетят голубые молнии, разящие налево и направо всех без разбора. Громовым голосом, который я от него слышу крайне редко (честно говоря, всего-то и было один раз) он изрек (простите за подобный пафос и витиеватость моей речи, но именно, что изрек, а не спросил):

— Что здесь происходит, черт возьми?! — Потом увидел меня, держащуюся за сердце, и уже мягче спросил: — Люся, что случилось?!

По причине моей некоторой заторможенности, за меня ответил Сергеевич. Плаксивым тоном бабки-плакальщицы на кладбище, он запричитал:

— Вон, глянь, Олегович… Как она его… Это ж мой заказчик!!! — И уже обращаясь ко мне уже со знакомым вопросом: — За что ты его, Алексеевна??? Чего он тебе сделал-то?!

Немного отойдя от всего этого, с позволения сказать, представления, я рявкнула:

— Ты совсем сдурел?! Кто тебе сказал, что это я его…?!

В ответ, Яковлев задал самый дурацкий вопрос, который я слышала в своей жизни:

— А кто ж тогда???

Пока мы так с Сергеичем «препирались», Игорь, отодвинув легонько прораба в сторонку, быстро подошел ко мне. Окинул меня беглым взглядом, потом обвел взглядом комнату. Увидел прислоненный к стене карабин, и еще сильнее сдвинул брови, хотя на мой взгляд, сильнее уже было некуда. Затем, присел на корточки рядом с лежавшим «Колобком». Пощупал пульс на шее, перевернул на спину, и принялся тихонько хлопать его по щекам. Мы с Сергеичем моментально заткнулись, наблюдая за действиями Игоря. Первой не выдержала я, выдохнув:

— Ну…? Живой?

Не оглядываясь, муж сухо и коротко проговорил:

— Люся… Быстро! Теплую воду, чистые тряпки, бинт и перекись… Да, и нашатырь захвати…

Я знала эту особенность Игоря. В обычной, так сказать, мирной жизни, те, кто его плохо знал, мог легко принять его за рохлю, «книжного червя», или, как сейчас модно говорить у молодежи, за «ботаника». Но я-то видела его в серьезной, критической ситуации, и знала на что он способен. Никакой лишней суеты, молниеносно принимаемые решения и высокое чувство ответственности за тех, кто рядом. Вот и сейчас, он мгновенно преобразился, и отдавал указания, если не сказать, приказы, коротко, четко, сухим, совершенно бесстрастным голосом командира на войне, от решений которого зависели жизни его подчиненных. Так как, в данной конкретной ситуации, одним из «подчиненных» была я, то задавать лишних вопросов не стала, а, спотыкаясь о разбросанные на полу вещи, рванула в кухню, где у нас была аптечка, слыша за спиной, как Игорь обратился к Сергеичу:

— Помоги перенести его на диван…

Через минуту я принеслась обратно в кабинет и замерла со всеми средствами спасения рядом с Игорем, который с озабоченным видом, словно хирург у операционного стола, осматривал «Колобка». Диван был старый, кожаный, доставшийся Игорю еще от родителей. Я такие видела в кино, с деревянной спинкой, обшитой коричневой вытертой от времени кожей и такими же коричневыми кожаными валиками по бокам. «Колобок» занял все не особо широкое пространство, и выглядел просто спящим, если бы не кровавые потеки на его выдающейся лысине. Игорь, принялся осторожно промывать его рану. Действовал он очень четко и умело, словно настоящий доктор. Мы с Сергеичем замерли рядом в позе скорбящих ангелов на могиле усопшего, да и выражения наших лиц были под стать, траурно-печальные. Промыв рану, обработав ее перекисью водорода, и перевязав бинтом, Игорь поднес ватку, смоченную нашатырным спиртом под нос несчастному. Тот отчетливо застонал, сморщился и постарался отстраниться от источника неприятного запаха. Открыл глаза и щурясь, словно в лицо ему светили сильной лампой, хрипло выдохнул:

— Где я? Что случилось?

Надо признаться, что его словам, произнесенным еле слышным голосом мы обрадовались, как дети, которые увидели на пороге дома Деда Мороза с мешком подарков за плечами. Сергеич, просияв улыбкой, восторженно произнес:

— Жив…!!!! Слава, тебе…!!! — И даже истово перекрестился, хотя раньше за ним особой набожности я не замечала.

Я тоже была рада. Не могу сказать, что испытывала особо теплые чувства к Сохину, которого и видела-то в своей жизни всего один раз, но смерти я ему, точно, не желала. Да и труп в доме — это я вам скажу, удовольствие то еще. К тому же, я лелеяла в душе надежду, что, очнувшись, он сможет прояснить, что же здесь произошло, и кто его так приложил по голове. Разумеется, я не думала, что все это безобразие в нашем доме устроил Захар Зиновьевич. Здесь орудовал кто-то другой. И, возможно, «Колобок» знал, кто это был. Вот с тем гражданином я побеседовала бы с удовольствием! Причем, вопроса по поводу, «что искали?» у меня тоже не возникало. Ясно, что не деньги. Кто ж сейчас деньги хранит «под подушкой»! И особых сокровищ (если не считать меня саму), у нас в доме не было. Значит, вывод напрашивался сам собой. Искали дневник профессора, отца Игоря.

Муж присел перед диваном на корточки и спросил раненого тихим голосом:

— Вы видели, кто вас так…?

Сохин заморгал испуганно, при этом болезненно морщась. И ответил едва различимым шепотом:

— Я приехал в администрацию поселка по делам. Решил оттуда к вам зайти, узнать, как продвигается наш проект. Совсем позабыл, что вы с гидрологами сегодня. Дверь была открыта… — Игорь бросил быстрый взгляд на меня. В его голубых глазах был вопрос, не я ли позабыла запереть двери дома. Я ответила едва заметным отрицательным качанием головы. А раненый продолжал свою «исповедь» дальше: — Я постучался, вошел… Позвал хозяев. Мне никто не ответил. Потом, мне послышался какой-то звук в кабинете. Думал, может вы там… с документами… не слышите… Только перешагнул через порог… и все… Очнулся вот только сейчас… Что… Что случилось? — Он опять болезненно сморщился. Голос его стал прерывистым, и он замолчал, утомленно прикрыв глаза.

Игорь поднялся с колен, и обратился к Сергеичу:

— Дело плохо… Его надо срочно в больницу. То, что у него сотрясение — это без сомнений. Но я опасаюсь, как бы в кости не было трещины. Так что, Сергей Сергеич, поехали в район. — Потом обернулся ко мне, коротко проговорив: — Ты с нами… Одну я тебя сейчас здесь не оставлю…

Сопротивляться я даже не пыталась, понимая, как это бесполезно. В подобных ситуациях муж был непреклонен, и спорить с ним сейчас — только напрасно тратить нервы, а главное время, которое для пострадавшего исчислялось, может быть уже не часами, а минутами. Поэтому я просто кивнула и тихо проговорила очевидное:

— Дневник…

Игорь покачал головой:

— Он лежал сверху вот в этом ящике… — Он поддел носком ботинка перевернутый ящик из письменного стола. И добавил с легкой горечью: — За ним и приходили…

Глава 4

Игорь вел машину быстро, но аккуратно, что по нашим дорогам было совсем непросто. Яковлев сидел на заднем сидении, бережно поддерживая голову «Колобка», который то стонал, то терял сознание. И каждый раз, когда это происходило, Сергеич умоляющим голосом повторял:

— Олегыч, быстрее, быстрее… Не ровен час, не довезем…

Игорь не отвечал, только, внимательно глядя на дорогу, посильнее сжимал руль. А я, почему-то совершенно успокоилась. Почему-то была определенная уверенность, что с Сохиным все будет хорошо.

После первого шока, когда я увидела распростертого на полу в кабинете человека, я уже отошла. Все, как говорится, уже случилось. Поджилки уже не тряслись мелкой дрожью, мысли в голове перестали метаться, и будто сами собой разбежались по нужным «полочкам». Оставалось только два вопроса, на которые я пыталась найти ответы: во-первых, как ОНИ узнали о дневнике профессора, и, во-вторых, если дневник лежал в верхнем ящике стола, который был выпотрошен сразу, то зачем тогда ОНИ перелопатили все книжные полки и даже попытались вскрыть полы? Что еще можно было там искать, если дневник они уже нашли? Вопросы были важными, и от ответа на них зависело общее понимание всей складывающейся ситуации. Пораскинув немного мозгами, отбросив всяческие «не может быть», мне удалось найти эти самые ответы. Не могу сказать, насколько я попала «в яблочко» с ними, но худо-бедно, они объясняли все произошедшее. Нельзя было забывать, что секта Радетелей, это была не какая-то там обычная старинная организация, состоящая из немощных старцев, поросших мхом. Судя по тем событиям, которые нам с Игорем пришлось пережить в недавнем прошлом, эти граждане вполне себе шли в ногу со временем, и даже, я бы сказала, в чем-то опережали его, если говорить о техническом вопросе. Оснащение у них было будь здоров! Не каждая современная лаборатория могла бы с ними в этом плане соперничать. И для них, поставить элементарные жучки прослушки в нашем доме — было раз плюнуть.

После всего случившегося два года назад, было бы глупо полагать, что Радетели оставят нас с Игорем без своего «трогательного» внимания и «заботы». Конечно, мое предположение было несколько фантастично, но другого логичного варианта, как они узнали о дневнике, у меня не было. Что же касалось того, за каким бесом они перерыли весь кабинет, и даже вскрыли полы (точнее попытались их вскрыть, но, скорее всего, «Колобок» им помешал), тут у меня тоже были кое-какие соображения. Дневник-то был зашифрован! И прочитать его без ключа посторонние вряд ли могут. Вот, скорее всего, этот самый ключ они и искали. Хотя, думаю, привлечь на службу профессиональных криптологов, с их-то возможностями, им раз плюнуть. И к тому же, если эти самые «жучки» имели место быть, то они должны были слышать и весь наш разговор с Игорем, когда он мне рассказывал о том, что прочел в дневнике отца. И тут была некоторая несвязушка. В общем, догадки были, а вот, насколько они соответствуют действительности — этого я сказать, увы, не могла. Впрочем, что касалось «жучков», то по возвращении домой мы могли это проверить. А вот мои догадки насчет ключа к шифру, это, как говорится, вилами по воде.

Ночная тьма сгустилась, вылезая из густых зарослей придорожных кустарников. Ели, стоящие вдоль дороги, вдруг превратились из обычных деревьев, в сказочных, таинственных великанов, березы, будто кокетливые дамы полусвета укутались в невесомую органзу речного тумана, чувствуя себя совершенно безопасно под защитой сурового елового воинства.

Вскоре, мы выскочили на асфальтовую дорогу, и машина рванула по темной ленте шоссе, словно ретивый жеребец, пришпоренный своим седоком. Время от времени, я поглядывала на мужа. Он был собран, хмур и очень сосредоточен. И я подозревала, что в этот момент наши мысли с ним во многом схожи. И еще, мне пришло в голову, что, скорее всего, придется обращаться в милицию. В больнице вряд ли захотят скрыть факт подобный травмы. Значит… Ох ты, Господи…! Я не удержалась от тяжелого вздоха. Игорь, словно прочтя мои мысли, скупо проговорил:

— Придется им как-то все объяснять. Думаю, объяснение обычного ограбления их не устроит, хотя… Насколько я понимаю, лишней работы они не ищут.

Я вместо ответа, опять тяжело вздохнула. Сергеич сидел на заднем сидении с ушками на макушке, и обсуждать все тонкости нашей ситуации при нем, мне не хотелось. Не то чтобы я ему не доверяла. Вовсе нет. Он был нашим хорошим другом и прекрасным человеком, и это не подлежало ни малейшему сомнению. Но… Вот именно, что «но». Я всегда помнила максиму «меньше знаешь — крепче спишь». И в данной конкретной ситуации она была очень актуальна. Пускай уж наш добрый друг «крепче спит». Зачем человека втягивать в наши, так сказать, семейные дела? Возможные последствия я себе очень хорошо представляла, мягко говоря, опыт был. Тьфу, тьфу, тьфу… Еще и сейчас, время от времени, я просыпалась с придушенным криком посреди ночи, после очередного кошмара. Желать подобного своему другу было бы полным свинством с нашей стороны. И потом, эта тайна принадлежала Игорю, и только за ним оставалось решение, как ею распорядиться. В общем, я не стала комментировать замечание мужа насчет версии ограбления. Но придумать что-то удобоваримое было просто необходимо в самое ближайшее время.

Разумеется, в первую очередь мы поехали в больницу. Сдали с рук на руки несчастного Сохина, и дождались вердикта доктора. Слава тебе, Господи, никакого пролома в его крепком черепе не было, а было сильнейшее сотрясение мозга. Разумеется, нас спросили, что с ним случилось. Причем, врач смотрел на нас с таким подозрением, словно это мы «Колобка» по голове отоварили, а теперь не хотим признаваться. Я думала, что объяснить доктору что с Сохиным стряслось у нас не получится, но Игорь побил все рекорды по краткости и в то же время информативности изложения.

— Он пострадал при ограблении дома.

У врача глаза немного округлились, но, по-видимому, он на своем веку и не такого повидал, потому что, спросил сухо:

— Мне в милицию позвонить, или вы сами туда заедете?

Муж заверил эскулапа, что именно туда мы сейчас и направимся. В милиции нас встретили довольно сдержанно, если не сказать, раздраженно. Желание поскорее от нас избавиться явно читалось на лице стража порядка. Понятное дело, кому лишние хлопоты нужны? Но услыхав, что имеется и физически пострадавший, который сейчас находится в больнице, дежурный, тяжело вздохнув, направил нас в до боли знакомый кабинет. Дежурным следователем, на наше счастье (или несчастье. Это с какой стороны посмотреть) оказался наш старый знакомец Степанов Илья Федорович. Мужчины в кабинет вошли первыми, и дружно поздоровались. При виде их Степанов сначала изобразил изумление, потом попытался улыбнуться, и даже, привстал со своего кресла, вероятно, чтобы заключить вошедших в объятия (шучу, причем, не очень умело). Скорее всего, он просто хотел поздороваться с мужчинами за руку. Но, увидев, как вслед за Игорем и Сергеичем в кабинет просачиваюсь я, улыбаться передумал, плюхнулся обратно на свое место и даже поморщился, словно у него внезапно разболелся зуб. Такое отношение к моей персоне было обидным до крайности. Но, вспомнив, сколько хлопот я причинила следователю в прошлый раз, посчитала, что такая реакция была вполне оправдана. И, смирившись со своим положением «паршивой овцы», которая одна все «стадо» портит, уселась с самого краешка и потупила глазки, старательно делая вид, что меня здесь нет.

Илья Федорович, с последней нашей встречи, почти не изменился. Волос на голове, венчиком окружавших его лысину, чуток поубавилось, а те, которые остались, поседели окончательно. Он, зачем-то, отрастил себе бороду, которая, как он думал, придавала ему солидности, или, может быть, таким образом, попытался скрыть новые морщины, которые от легкой жизни точно не появляются. Чего он этим добивался, не знаю. Потому что в реальности, эта седая и клокастая «щетка» делала его похожим на домового, которого за ненадобностью выгнали хозяева. А вот глаза, по-прежнему оставались грустными, словно он скорбел обо всем человечестве разом.

Со вздохом, раздирающим сердце, он спросил, глядя на моего мужа:

— Каким, так сказать, ветром…?

Игорь усмехнулся:

— Не очень радостным… — И, не вдаваясь в подробности, коротко поведал об ограблении, точнее, о его попытке. Украдено-то ведь ничего (!) не было. А еще рассказал, как я нашла несчастного Сохина, которого нелегкая принесла в наш дом совершенно не вовремя.

Игорь излагал только одни факты коротко и сухо. Его рассказ уложился в тридцать секунд (я по часам засекала). Дослушав до конца, Степанов опять вздохнул тяжело, с видом мученика, которому зачитывали смертный приговор, и проговорил уставшим голосом, обращаясь к мужу:

— Будете писать заявление?

Игорь быстро глянул на меня со значением. Я ответила ему таким же значительным взглядом. Наше с ним мнение на этот счет было однозначным. И он заговорил, словно врач, беседующий с больным ребенком:

— Илья Федорович, думаю, заявление писать нужды нет. Ведь, в конечном итоге, ничего не было украдено. Но вот проблему с Сохиным вам придется решать самому. Будет ли он писать заявление, я не знаю. Так что… — И закончил неожиданно для Степанова: — А нам позвольте откланяться…

Затем муж поднялся со стула, за ним встал Сергеич, который вид имел хмурый и задумчивый. Чувствовалось, что у нашего дорого прораба вопросов поднакопилось достаточно. Но человеком он был благоразумным, если не сказать, мудрым, поэтому задавать их в кабинете следователя не стал. А Илья Федорович встрепенулся:

— Вы уже уходите? — Голос его звучал несколько растерянно. — А как же ваши показания? Я обязан все запротоколировать…

Игорь ему улыбнулся детской светлой улыбкой.

— Так нет же пока никаких заявлений… Значит, и показаний никаких нет. Просто, мы сочли своим гражданским долгом сообщить о произошедшем. А уж если Захар Зиновьевич, когда придет в себя, решит таковое подать, то мы всегда готовы, так сказать, по первому вашему зову. А теперь, с вашего позволения, мы пойдем. День был тяжелый, суматошный. Всего доброго…

И мы прежним порядком покинули кабинет. Я выходила последней, и, не удержавшись, подмигнула растерянно глядящему нам вслед следователю. Насколько я успела заметить, настроения это ему не подняло.

На обратной дороге, я села на заднее сидение, решив дать мужчинам пообщаться. В моих советах и подсказках Игорь точно не нуждался. Но ушки на макушке я держала, чтобы в случае нужды, подставить, так сказать, мужу плечо. Поначалу ехали молча. Первым не выдержал Сергеич. Мужик он был прямолинейный, и вопросы задавал сообразно своему пониманию.

— Олегыч, а чего эти грабители у вас в доме искали?

Игорь, не отрывая взгляда от дороги, пожал плечами.

— Да кто ж их знает? Может думали, что я деньги под полом храню. Теперь уж и не спросишь…

Яковлев фыркнул.

— Ты… того… Следователю будешь заливать. Может оно, конечно, дело и не мое, но тебе не кажется, что все это связано с теми, — он мотнул головой назад, пытаясь этим жестом конкретизировать, что подразумевает под словом «теми», — ну, с теми делами, которые два года назад были?

Игорь держался молодцом, продолжая разыгрывать дурачка. Удивленно поднял брови (кстати, очень натурально получилось) И спросил:

— А как это может быть связано? Тех супостатов арестовали, гнездо их разгромили. Там вон сейчас, на этом самом месте, мы с тобой даже форелевую ферму собрались строить. Так что, не вижу причин приплетать те события к сегодняшнему происшествию.

Но Сергеича не так-то просто было сшибить с мысли. Он задумчиво протянул:

— Так-то оно вроде бы так… Да только главные-то ушли тогда…

Игорь хмыкнул.

— И что…? Ты думаешь, они вернулись и решили ограбить мой дом?

Мысль была настолько дурацкой, что даже я, не удержавшись фыркнула. Сергеич несколько обескураженно поглядел на мужа, а потом, с некоторым возмущением ответил:

— Да на кой им это?

Игорь обрадованно подхватил:

— Так вот и я о том же… Да и времени прошло уж сколько. Если бы хотели напакостить, так сказать, в отместку, то уж, наверное, не ждали бы столько! Так что, думаю, это какие-нибудь залетные придурки. Решили, что если я проекты строительные делаю, то у меня все подвалы деньгами забиты. В любом случае, Степанов разберется. А ты не забивай себе голову. Работаем в обычном режиме.

Было видно, что ответ мужа Сергеича не удовлетворил и покоя в его душу не внес. Но возразить ему было нечего, и он только недоверчиво покачал головой, глядя с подозрением на Игоря.

Мы довезли Сергеича до его машины, которую он оставил на объекте. Прораб был хмур и неразговорчив. На мое прощание, я бы сказала, душевное прощание, просто махнул рукой. Но тут уж я ничего поделать не могла. Понятное дело, Сергеич обиделся. Но не рассказывать же ему было, в самом-то деле, всю историю с дневником! Когда мы остались с мужем вдвоем, я, было, открыла рот, чтобы поделиться с ним своими мыслями, но он так глянул на меня, что я поперхнулась, чуть не подавившись собственной фразой. И до меня тут вдруг дошло. Если я пришла к выводу, что Радетели узнали о дневнике из «прослушки», которая, наверняка была в доме, то кто бы им помешал натыкать этих «жучков» в машине? Конечно, не факт. Но кто их знает, этих гадов? Вот влипли-то!! Уже и поговорить с мужем спокойно нигде нельзя!!! Хотя, сомнения на этот счет у меня были (ну не вездесущие же они, в конце-то концов!), но муж был прав — береженого Бог бережет.

Когда мы подъехали к дому, я направилась по тропинке к крыльцу. Игорь взял меня за руку и с милой улыбкой проговорил:

— А не прогуляться ли нам? Смотри, какая чудная ночь…

Подобный романтизм был не в его характере, особенно после всех произошедших сегодня событий. Было ясно, что он хочет поговорить без лишних, так сказать, ушей. Я оглянулась по сторонам, не видно ли каких супостатов, засевших в кустах? Но, кажется, никаких врагов поблизости не было. Да и правда… Зачем им теперь? Дневник они уже забрали. И, словно опомнившись, выругалась в сердцах. Игорь посмотрел на меня с легким изумлением.

— Люська, ты чего?

Я сердито ответила:

— Чего, чего? Живем, как в тылу врага, блин! В родной дом зайти спокойно не можем, по кустам вынуждены скрываться, чтобы поговорить спокойно!

Муж тяжело вздохнул.

— Потерпи, родная… Вот разберемся со всем…

Я махнула рукой.

— Да брось ты…! Чего извиняешься, будто ты этих жучков понатыкал? Не ты в этом виноват… — Видя, как Игорь сурово сжал губы, проговорила поспешно. — Ну чего ты… Я все понимаю. Повторяю, не ты виноват, и не я. Просто мы видим, в отличие от других, как на самом деле устроен мир, и не хотим закрывать на это глаза. А в этой жизни за все нужно платить. И я, кстати, ничуть об этом не жалею. Так что, давай, оставим лирическое отступление и поговорим о том, что не предназначено для чужих ушей.

Муж приобнял меня за плечи и благодарно чмокнул в нос.

— Все то ты у меня понимаешь… Всему-то можешь найти объяснение…

Я грустно усмехнулась.

— Увы… Не всему. Например, ситуация с этими жучками. Ты тоже сразу подумал об этом? Ну, что нам понатыкали жучков и прослушивали все разговоры?

Игорь кивнул головой.

— Других объяснений у меня нет. Никто не знал о дневнике, кроме нескольких Хранителях. А заподозрить их в сотрудничестве с Радетелями… У меня фантазии на это не хватает. Так что, остается только вариант с прослушкой. Под окнами в кустах у нас точно никто не сидел. Мы бы это заметили. И потом, мы с тобой вели разговоры не только в спальне, но и в столовой. Вот и выходит… то, что выходит.

Я тяжело вздохнула:

— Ведь это только предположение. Я не особо разбираюсь во всей этой шпионской электронике. Вот скажи мне… Если эти «жучки» записывают все наши разговоры… Значит, кто-то должен сидеть неподалеку и все это слушать? А где он этот самый, который должен слушать? По кустам прячется, что ли? Так его местные живо засекут. Так что, этот вариант отпадает. Из близлежащих зданий у нас только «Корабль», да дом Юдина. Но Кирилл сейчас стал Хранителем, так что, вряд ли работает на врагов. А «Корабль»… Ты уж прости, но никто из работающих на нем не имеет отношения к Радетелям. Да и если такой бы нашелся, то заниматься подобными делами втайне там вряд ли возможно, слишком много народа бегает туда-сюда. Кстати, нужно бы проверить наш дом на предмет этих самых жучков. А то я долго так не выдержу. Прежде чем поговорить с тобой о чем-нибудь важном, нужно сломя голову нестись на улицу. Согласись, хорошего в этом мало. И вообще… Ты не находишь, что история с «жучками» звучит как-то…, — я постаралась подобрать подходящее слово. Такое вскоре нашлось, и я выпалила: — Глупо все это! Ну прямо, как в бульварном романе про шпионов. Ты не находишь?

Игорь шел рядом со мной и, склонив голову, слушал внимательно мои доводы. Когда я закончила, посмотрел каким-то отстраненным взглядом наверх, где между узорчатых, словно искусное кружево, крон деревьев мерцали лохматые звезды. Потом вздохнул, и ответил:

— Я тоже не знаток подобных систем. Тем более, что технический прогресс не стоит на месте. Этому «кому-то» не обязательно прятаться по кустам, как ты сказала. Посмотри, сколько машин стоит у ресторана. Некоторые приезжие их вообще там оставляют на ночь, а сами разбредаются по гостиницам и палаточным стоянкам. Так что, вполне вероятно, что прослушка может быть установлена в одной из них. Но ты права. Для начала следует убедиться, что эти «жучки» имеют место быть в нашем доме. Но меня волнует сейчас совсем другое. Если те, кто украли дневник его прочтут, они сразу прямиком отправятся к Евпатию за книгой. А отец меня просил присмотреть за ней. — Он покачал сокрушенно головой. — Да кого я обманываю?! Даже, если бы отец этого не просил, я бы и сам, все равно, туда отправился. Уж больно тайна эта меня взбудоражила. К тому же, я, как и ты, очень хорошо представляю, в каком мире мы на самом деле живем. Так что… Завтра нужно ехать. Для Сергеича придется придумать какую-нибудь удобоваримую версию нашего отсутствия. Он что-то чувствует и обижается, что мы его не посвящаем в наши планы. Но и тут ты права. Ни к чему человека втягивать во все это. Он в прошлый раз достаточно пострадал.

Мы развернулись и медленно побрели к дому. Я нарушила наше задумчивое молчание.

— Думаю, нужно известить Хранителей обо всем, что сегодня случилось. Возможно, нам понадобится их помощь…

Игорь был со мной согласен, что и выразил сдержанным кивком.

Но бежать ни свет ни заря в конюшню, где трудился один из Хранителей Виктор и жил сам отец Федор нам не пришлось. Подходя к дому, мы заметили фигуру, сидящую на крыльце. При нашем приближении человек поднялся. По легким, гибким движениям я сразу его узнала. Это был Кирилл. Именно он и передал Игорю два года назад дневник отца. Со времени нашего первого с ним знакомства он очень сильно изменился. Нет, не внешне. Хотя и внешность его претерпела некоторые изменения. В длинных, завязанных в хвост волнистых темных волосах прибавилось седины. Глубокую складку у рта прикрывала борода, густо сдобренная солью седины. Серые глаза утратили пронзительность стального клинка, стали мягче и как-то глубже, цветом напоминая клубящиеся перед грозой серые тучи. А еще, в самой их глубине затаилась какая-то печаль. Об истинной причине этой печали я догадывалась, но запрещала себе думать на эту тему. Наверное, именно, поэтому, в его присутствие я все время ощущала некоторую неловкость. Одет он был просто, я бы сказала, демократично -в простую рубаху навыпуск и чуть потертые джинсы.

Мужчины поздоровались за руку, а мне Кирилл просто кивнул. О причине своего прихода заговорил первым:

— Отец Федор знает, ЧТО у вас произошло. Насколько я понимаю, вы завтра собираетесь ехать искать Евпатия? — Удивленно вскидывать брови или задавать вопросы на тему «откуда знаешь?» никто из нас не стал. Кирилл был первым, кто расшифровал дневник профессора прежде, чем передать его Игорю. Хотя, он и говорил, что не читал дальше первой страницы, но я думала, что он слегка лукавил, чтобы не ставить Игоря в неловкое положение. А то, что Хранители были уже в курсе произошедшего, только облегчало нашу задачу. Не нужно никуда бежать, отвечать на вопросы, в общем, не нужно было время зря терять. Хотя, мне бы хотелось задать некоторые вопросы Хранителям о подобной осведомленности. А Кирилл продолжил: — Решили, что вас одних отпускать не следует. Мало ли… Да, и может возникнуть ситуация, когда будет необходимо очень быстро прочитать тексты. А я, как вы сами знаете, теперь любой текст, даже написанный на давно забытом языке, прочесть могу…

Проговорил он это как-то грустно. Словно сам не был рад подобной своей способности. Но задумываться над его душевными переживаниями я не стала, своих забот, что называется, полон рот. Игорь же, вообще, в отличие от меня, подобными мелкими деталями и нюансами психологии не озадачивался. Мужчины, как известно, смотрят на жизнь намного проще.

Они договорились о времени завтрашнего выезда, и Кирилл уже собрался распрощаться, когда Игорь озабоченно произнес:

— Надо бы машину проверить и почистить. Думаю, в доме «жучки» нужно оставить, чтобы ОНИ не начали беспокоиться и еще чего-нибудь покруче не придумали, а вот в машине эти «гости» совсем без надобности.

Кирилл удивленно вскинул брови.

— А что, есть проблемы? Позволишь взглянуть? — И на наши вопросительные взгляд, пояснил: — Я когда-то с подобными вещами сталкивался. Так что… В общем, могу помочь.

Игорь от помощи отказываться не стал. Как известно, одна голова хорошо, а две -Змей Горыныч. А я, вспомнив про свое несчастное тесто, рванула в дом. Тесто выкидывать было жалко.

Глава 5

— Улькаааа….!!!! Ульяна!!!

Девчонка в белой рубашонке до пят и с рыжими, до огненности волосами, заплетенными в толстую косу, выглянула из зарослей камышей, опоясавшими тугим кольцом песчаный плес. Выражение ее миловидного личика не сулило ничего хорошего тому, кто так отчаянно ее звал. Сдвинув грозно темные бровки на переносице она зашипела на худосочного мальчонку, остановившегося в нескольких метрах от берега:

— Ну чего ты орешь, как оглашенный, Тимка!!! Река шуму не любит! — И опять нырнула в камыши.

Мальчишка, в первый момент растерявшийся от такого «приема», замер на месте, а потом полез за девочкой в заросли. Осторожно раздвигая шуршащие стебли, уже шепотом, пробурчал:

— Вот узнает тятька, он тебя выпорет…

Девчонка, оглянувшись на него, хитро прищурившись, насмешливо прошептала:

— А от кого узнает-то…? Уж не от тебя ли? — И улыбнулась так, что Тимке расхотелось вообще что-либо говорить.

Он шмыгнул носом, и пробурчал невнятно:

— Почему, сразу-то от меня? И не от меня вовсе…

Ульяна опять усмехнулась, и приложив палец к губам, призывая к молчанию, скрылась в зарослях. Мальчишка постоял в нерешительности несколько мгновений, а потом полез вслед за девочкой. Выбравшись на самый край берега, он тихо спросил:

— Что тут у тебя?

Ульяна стояла по колено в воде и, наклонившись над самой гладью, что-то быстро наговаривала шепотом. Тимка с удивлением глядел на сестру, не сразу увидев, почти у самых ее ног, толстое бревно. Она что, с топляком разговаривает?! Но через мгновение он увидел, как «бревно» шевельнулось. Рыжие, как и у его сестры волосенки на голове стали вставать дыбом. Он в испуге попятился, но, зацепившись босой ногой за подводный корень, шлепнулся в воду. Брызги полетели во все стороны. А он увидел, как, то самое «бревно» в добрые три сажени в длину, стало уходить под воду. Только тугая волна пошла в разные стороны. Еще мгновение, и уже не было никакого «бревна». Ульяна сердито посмотрела на брата.

— Ну и чего ты наделал, остолоп?! Кто тебя просил-то?!

Подобрав повыше полы рубашки, она зашагала к берегу, шлепая по воде. Тимка, все еще со страхом поглядывая на то место, где скрылось это самое «бревно», поспешил за сестрой.

— Улька, Уль… С кем это ты? Ну там, в реке? Неужто сам батюшка-водяной был?!

Ульяна, выйдя на сухой берег, стала отжимать подол промокшей рубахи. На брата смотрела без особой милости. Но его, расширенные от страха и любопытства карие глазенки, служили ей некоторым утешением за его несвоевременное появление. Брату сравнялось седьмое лето, и Ульяна считала себя невозможно взрослой по сравнению с ним. Через месяц ей исполнялось двенадцать и ее уже нарекут настоящим именем. Она с усмешкой посмотрела на мальчишку, и ответила таинственным шепотом:

— С ним, с батюшкой… Знаешь, что сказал?

Тимошка еще больше распахнул глаза и замотал рыжей башкой, мол не знаю, откуда мне. Ульяна прищурилась, словно настоящая ведунья и замогильным голосом протянула нараспев:

— Сказывал, что если в другой раз Тимофей явиться рыбу удить, то утащит его к русалкам…

Тимка даже попятился от нее, перепуганный насмерть такой перспективой, и, продолжая мотать головой, чуть заикаясь проблеял:

— Я не хочу… к русалкам… Я плаваю плохо…

Ульяна, не выдержав серьезности момента, вдруг прыснула от смеха. Мальчонка смотрел на нее с недоумением. И когда понял, что сестра над ним подшутила, стал наливаться краской и сжал кулачки. Слезы навернулись мальчишке на глаза. Он шагнул к сестре, и выпалил:

— А я тебе тогда вовсе ничего не скажу!!! Знаю что-то, а не скажу!!!

Ульяна только фыркнула:

— Да чего ты такого знать-то можешь, оголец, что мне неведомо?

Тимошка, все больше наливаясь обидою, выкрикнул:

— А вот знаю… Знаю!!! Потаенное!!! А тебе, все одно, не скажу!!!

Развернулся и быстрым шагом зашагал прочь от реки, по тропе, ведущей к деревне. Девчушка, сообразив, что брат и впрямь, что-то такое-эдакое знает, поспешила за ним. Мокрый подол рубахи облеплял ноги, сковывая движение, словно путы коня. Ульяна, подобрав подол, кинулась за братом.

— Постой, Тимка!! Слышь?! Погоди, кому говорю!!! Я тебе тоже тайное скажу!!

Тимоха слова сестры слышал, шаг сбавил, но оглядываться не стал. Вот еще!! Пускай прощенья сперва попросит, да свое расскажет. А после уж и поглядим, раскрывать ей страшную тайну, аль нет. Ульяна брата догнала и пошла с ним вровень. Поглядывая искоса на сердитое лицо мальчишки, заговорила примирительно:

— Ну чего ты? Осерчал что ли? Я ж так, пошутковала маленько, а ты уж и в обиду, словно маленький… — Знала, коварная, на какую мозоль давить.

Тимофей, глянул на сестру исподлобья, и пробурчал:

— Ладно… Пошутковала… Сама, словно маленькая. А я вот не шуткую. И вправду что-то знаю. — И отрезал решительно: — Но пока про водяного не скажешь, я тоже ничего не скажу! — И опять надулся, словно мышь на крупу.

Ульяна вздохнула:

— Да никакой это не водяной был. То дедушко-сом был. Я с ним дружбу вожу. Мне бабка Аглая наговор один сказывала, как всякую рыбу хошь в реке, хошь в озере, а хошь даже в самом море-окияне приворожить, да служить себе заставить. Только, я не хочу, ну чтоб служить. Я дружить хочу.

Тимка даже остановился. Опять вытаращился на сестру с подозрением, не шуткует ли опять? Но Уля смотрела на брата серьезно и даже капельку виновато. И Тимофей решил, нет, не шуткует. Заговорил торопливо:

— Улька, слышь… Ты мне тот заговор перескажи, а? Тогда ведь вся рыба моя будет. Мне все наши обзавидуются…! — Его глаза приняли мечтательное выражение. Он уже вообразил себя на берегу реки, как он говорит этот самый таинственный наговор, а рыба сама к нему выпрыгивает, да в корзину рядком укладывается.

Ульяна строго взглянула на брата, и с тяжелым вздохом проговорила:

— Глупой ты, Тимка!!! Разве ж можно такой наговор да только себе одному на пользу?

Брат опять насупился:

— Чего это, глупой? Чего опять обзываешься?! И почему это только себе-то? Я ж для всех… Я ж рыбой-то всех бы одарил… Даже деду Ерофею бы дал, хоть он меня давеча за ухи таскал…

Ульяна тут же встряла, произнеся нравоучительно, подражая взрослым:

— Знать за дело таскал! Кто в евойный курятник лазал, да яйца свежие таскал? Скажешь не ты?!

Тимка опять насупился.

— Па-а-адумаешь… Яйца… Я и взял-то всего ничего… А крику-то было, словно я самого деда Ерофея уволок…

Живое воображение девочки сразу же нарисовало картину, как ее брат тащит, словно лиса куру, через всю деревню деда Ерофея в зубах, а тот, роняя с ног чуни отбиться пытается от супостата. Она прыснула в кулачок. Мальчишка тоже, не удержавшись расплылся в улыбке. И сразу стало заметно, что одного зуба у него во рту не хватает. И ребята начали весело хохотать, показывая друг на друга пальцами, сгибаясь пополам и утирая ладошками слезы, выступающие от смеха. Отвеселившись, Тимофей опять стал приставать к сестре:

— Ну так как, насчет наговора-то? Скажешь?

Ульяна сразу став серьезной, ответила:

— Не могу… И не проси. Наговор тот только женский. Он при водоположении нужен будет. А мужчинам его знать не след.

Мальчонка опять сник, а сестра кинулась его утешать.

— Да погоди ты горюниться… Вот как меня именем настоящим нарекут, так сразу же к водоположению готовить и начнут. А уж как я русалкой-то стану, так тебе, так и быть, наговор тот скажу. Но только, ты никому… Слышь, Тимка, ни-ни… А то сам знаешь, что может быть…

Тимофей в одночасье забыв про то, что собирался опять обидеться, с придыханием спросил:

— А что будет…?

Ульяна на мгновение задумалась. А потом нерешительно проговорила:

— Точно не знаю… Но что-то очень плохое.

Брат разочарованно выдохнул. А Улька спросила:

— Ну…? Я тебе все рассказала. Теперь твоя очередь пришла. Что хотел сказать-то? — И видя, как мальчишка с непониманием смотрит на нее, несколько раздраженно проговорила: — Ну ты ж сам сказал!!! Про потаенное… Ну, чего выведал-то, пострел?

Тимофей и вправду забыл, чем хотел поделиться с сестрой. Этот ее наговор совершенно сбил его с толку. Мыслями вернулся немного назад и воскликнул:

— А-а-а!!! Вспомнил!!! — И туту же, перейдя на таинственный шепот, предварительно оглядевшись кругом, зашипел: — Я схрон нашел!

Девчушка недоуменно хлопнула пару раз ресницами на брата:

— Какой-такой схрон? Ты об чем?

Тимка опять огляделся, словно ожидая, что из кустов на них тотчас кто-то выпрыгнет, может даже сама бабка Аглая. Не заметив ничего подозрительного, он придвинулся поближе к Ульяне, и зашептал, снижая голос до еле слышного:

— Я седни раненько, еще темно было, на задний двор выскочил. Гляжу, а из-под земли, ну, где у нас дровяник стоит, малый свет пробивается, щелочкой такой. Я за бузинным кустом затаился. Вижу, доска в сторону отошла, и открылся лаз, под землю. Оттуда рука со свечкой. Ох и страху я натерпелся! Еле удержался, чтобы не заорать во все горло. Присел пониже, ну чтоб меня не увидали. А потом вижу, из лаза того бабка Аглая выбирается, а в руках у нее какая-то толстенная книга. Да, видать, шибко тяжелая. Потому как, выронила она ее, а та ка-а-а-к шибанется, да так, что земля загудела. Вот… — Он шмыгнул носом, видно вспомнив какого «страху натерпелся».

Ульяна, не выдержав паузы спросила с придыханием:

— Ну… И чего дальше-то было?

Тимофей пожал плечами:

— А ничего не было. Аглая книгу подняла, чего-то себе под нос пробурчала. Лаз доской прикрыла, свечу задула, да в дом ушла. А я маленько в кустах еще полежал для верности, а потом побег тебя разыскивать…

Ульяна задумчиво наморщила лоб, а потом медленно проговорила:

— Ну все правильно… Сегодня начинают готовится к водоположению, чтоб на Купалу успеть. Видно, там, в том схроне книга-то главная и хранится. Ты вот что, Тимушка, ты это… Чтоб никому, слышишь? Ни одной живой душе чтоб!

Тимка принял солидный вид и проговорил, подражая взрослым, чуть выпятив грудь вперед:

— Да нечто я уж и вправду дурень какой?! Мне уже вон, седьмое лето сравнялось! Чай, не маленький!

Ульяна еще немного постояла в задумчивости, а потом быстрым шагом направилась опять по тропе в сторону деревни. Тимофей, ожидавший от нее… ну, неизвестно чего, может еще какой тайны, а может объяснения, что за книга такая «главная», посмотрел ей вслед с недоумением и даже с разочарованием, и кинулся догонять. Поравнялся с сестрой и, поняв, что ничего от нее больше не дождется, стал приставать.

— Улька… А что за книга такая?

Ульяна покосилась на брата, словно раздумывая сказать иль нет. Но Тимка не отставал. Глядя требовательно на сестру, заканючил:

— Ну, Ульяша… Скажи, а? Что за книга-то? — Девочка продолжала молчать, и Тимка решил предпринять последнюю попытку: — Ты не таись… Скажи. А то тятьке все про твои балясины с дедушкой-сомом расскажу. Вот он ужо тебе… — Его наивный шантаж прервала неожиданная и звонкая затрещина.

Мальчишка среагировал моментально, метнувшись в сторону, и только поэтому рука сестры не попала по его вихрастому затылку вторично. Поняв, что от сестры он больше ничего, кроме тумаков не получит, отбежал от нее на значительное расстояние, укрылся за стволом огромной ели, и уже оттуда прокричал:

— Ну погоди ж ты!!! Я вот в следующий раз тебе вовсе ничего не скажу! — И закусил губу, чтобы не разреветься от обиды.

Так значит?! Он ей…, а она…!!! Но тятьке он говорить ничего не собирался. Во-первых, потому как, он не доносчик какой, а во-вторых, сестру было жалко. Тятька, и впрямь, выпорет, и не спросит.

После того, как умерла мать, которую Тимка и не помнил даже, Ульянка заменила ему, пусть и не мать, но полноценную старшую сестру. Она и колыбельные ему малому пела и сказы сказывала, и портки мыла, и рубашонки штопала, и от обидчиков его защищала, и вообще, любила его. А он ее, потому как, ближе Ульки у него никого и не было. Тятька с бабкой — не в счет. Им все было недосуг мальцом заниматься. Оно и понятно. Тятька бочаром трудился. У него заказов, почитай со всей Реки было, делай не переделаешь. Зато и достаток в доме был. А бабка Аглая, она была строгая, грамоте учила, счету всякому, да уму разуму, как жить, чтобы людям не стыдно было в глаза глядеть. К ней со всей деревни за мудрым советом приходили, называли Ведающей. Правда, Тимка не все и не всегда понимал, не то, что Ульянка. Умная была у него сестра — страсть, а уж красивая — глаз не отвесть. Подслушал он как-то, когда к тятьке купчина один приезжал, партию бочек заказывал. Сестру увидел и говорит:

— Ладная у тебя дочка, Акинфий. А чуть подрастет — красавицей писаной будет. А у меня сынок растет…

Дальше Тимка не успел услышать, его бабка застукала. Ох и больно тогда за чуб трясла, чтоб, значит, не подслушивал, и место свое помнил!

Ульяна посмотрела с насмешливой улыбкой на убегающего брата. Вот же постреленок!! Но то, что он тятеньке не пожалуется, да и вообще, никому и ничего не расскажет, Ульяна знала доподлинно. Поэтому, больше не думая об этом, поспешила быстрее к дому. Солнце уже поднялось, оторвавшись от горизонта, косыми лучами пробиваясь сквозь густую зелень. До чего же было хорошо и вольно в лесу!! А запахи!!! Хоть ложкой хлебай и сыт будешь от такого-то аромата! Но дома ждала работа, да и бабушка Аглая, небось, потеряла уже внучку. Она никогда не ругала Ульяну за ее отлучки. Знала, старая, что не ради баловства девочка в лес, да к реке убегает, вот и не ворчала.

Подходя к своему дому, который стоял на самом краю леса, Ульяна приметила чужаков, идущих из центра деревни к их дому. Высокий старик с седой бородой, чуть ли не до пояса, опирающийся на толстую, корявую деревянную клюку, да молодой чернявый отрок, чуть постарше самой Ульяны. Девочка умерила шаг, а потом и вовсе за рябиновым кустом схоронилась. Слава о бабке Аглае далеко летела по Сибири. К ним даже и из города люди, кто конными, кто пешими, вон, как эти двое, шли. Кого вылечить, кому беду отвести. Да мало ли у людей невзгод всяких, да горестей по свету было! Но, почему-то, именно эти двое вызвали у девочки какое-то волнение. Сердце вдруг застучало, запрыгало часто-часто, словно зайчонок, от лисы убегающий. Уле показалось, что над этими двумя, словно облако черное тянется шлейфом. Ох, не к добру это! Но сидеть в кустах она не собиралась. Обошла кругом, и огородом прошмыгнула в амбар, а оттуда юркой мышкой проскочила в сенник.

Пришлые остановились у прясла. Старик громким зычным голосом позвал:

— Хозяева… Есть кто?

Дворовая собачонка по кличке Лейка, лохматым комком выкатилась из-за угла дома и со звонким лаем кинулась к калитке. Из загона, гремя пудовой цепью с достоинством вышел лохматый Волчок палевой масти, огроменный пес с медвежьей башкой, и утробно зарычал. Уля и упомнить не могла, когда слышала, как Волчок гавкает. Он всегда только рычал, да и то, на чужих или когда дикого зверя поблизости чуял. Зато Лейка лаяла за двоих. Ее звонкий голосок, почитай, на всю деревню слышен был. А тут случилось дивное. Собачонка подскочила к калитке, и вдруг замолчала. А потом, поджавши хвост, попятилась назад и тоненько заскулила. А пришлые даже слова ей не сказали, даже клюкой не отмахнулись. Просто стояли и в ожидании хозяев, смотрели на двор. Ульяна заметила, как по губам молодого пробежала змеиная ухмылка. Но старый ему что-то сказал коротко, и опять лицо парня сделалось спокойным и почти равнодушным.

Из мастерской вышел отец, и, вытирая руки старой, но чистой тряпицей, неспешно двинулся к калитке. Лейка тут же спряталась за его ноги и выглядывала оттуда, испуганно тараща на чужаков свои темные глазенки-бусинки. Пришлые о чем-то коротко перемолвились с тятенькой, вроде, как просили о чем-то. Отец кивнул, словно соглашаясь, и обернувшись к дому громко позвал:

— Ульяна!!! — Словно и не сомневался, что она дома.

Уля выскочила из сенника, и, оставшись стоять у самых его дверей, пропищала:

— Звал, батюшка…?

Отец окинул ее суровым взглядом, и проговорил бурчливо:

— Принеси воды из колодца, напои прохожих. — А сам отправился обратно в мастерскую, хмуря лохматые брови. Видать и ему чужаки не больно-то глянулись.

Ульяна кинулась к колодцу, закрутила тяжелый ворот. Налила из ведра студеной, как лед воды, в деревяный ковш, и мелко переступая босыми ногами, чтобы не расплескать, пошла к калитке. Подала через прясло воду, не поднимая глаз. А сама чувствовала, как, почему-то затряслись все поджилки. Ох, не расплескать бы с этой трясучки воду из ковша, а то, что чужаки подумают? Скажут, неумеха криворукая у бочара дочь. А если славу недобрую пустят? Ох ты, батюшки… Воды не расплескала, но глаз, по-прежнему, на пришлых не подымала, боязно было. Только вот, отчего? Ей и самой было неведомо. Те пили воду неторопливо, нахваливали, словно не воды поднесла, а чарку хмельного крепкого меда. Поверх края ковша на нее все поглядывали. Ульяна прямо всем своим нутром чувствовала их взгляды. Так и хотелось развернуться, да, протяжно скуля, в дом убежать, не стой, что твоя Лейка! Сдержалась. Ковш обратно приняла, и выслушала благодарность за воду, и, стараясь не частить шагами, к колодцу обратно пошла. Тут на крыльцо вышла бабка Аглая. Статная, высокая, с гордо поднятой головой, которую венчали, словно царская корона, две тугие, темные, с проблеском седины, косы, поверх которых была повязана простая наметка из темной ткани. Руки в муке, видать квашню выкатывала. Кинула пристальный взгляд на пришлых, потом на перепуганную до смерти внучку. Нахмурилась. Но слова не сказала. Незваные гости еще раз поблагодарили хозяев за воду, да и пошли своим путем, куда-то за околицу торопливым шагом не оглядываясь. А бабка стояла и провожала их вслед пристальным, тяжелым взглядом.

Только когда те отошли от дома подальше, Аглая позвала внучку. От бабкиного голоса с Ульянки словно оковы спали.

— Ковшик сжечь потребно. Снеси в баню. Печной жар все сымет. А сама ступай в дом. — Уляна с ковшом метнулась к топившейся бане. А Аглая, совсем по-молодому, легко, спустилась с крыльца и подойдя к мастерской отца, позвала: — Акинфий!!! — Тот выглянул, не смея ослушаться материнского зова. Голос бабки был суров, когда она спросила: — Что за люди?

Отец пожал плечами.

— Пришлые какие-то, напиться просили…

Аглая тяжело вздохнула, и махнула рукой:

— Ладно… — А потом обратилась к внучке, все еще пеньком стоящей посреди двора: — Кому велено было, ступай в дом!

Улянка послушно посеменила за бабкой в дом. На большом, отдраенном до янтарной желтизны, деревянном столе, и вправду, лежало раскатанное тесто. Аглая смерила притихшую Ульяну с ног до головы, и мягко, с легкой насмешкой, спросила:

— Небось, опять на реку бегала? Наговор проверяла? Рубашонка-то вон, по сию пору еще не высохла…

Девочка соврать не рискнула, да и ни к чему ей было перед бабкой таиться. Та и безо всяких слов все понимала. Кивнула головой, мол, так и есть, бегала. Аглая усмехнулась:

— Это хорошо, что науку мою постигаешь. В жизни все пригодится… — Голос ее, вдруг, посуровел: — Что почуяла?

Ульяна подняла на бабку глаза:

— Почуяла, бабаня… Люди эти недобрые.

Аглая тяжело опустилась на скамью, и, опять, тяжело вздохнув, пробормотала:

— Ох, и я чую … — А потом, с каким-то отчаяньем произнесла: -Да когда же эти… нас в покое-то оставят уже?!

Улька даже глаза вытаращила. Сроду не видала она, чтобы бабаня в обреченность впадала, а тут, на тебе! У нее, как и давеча, опять затрепыхалось сердчишко. Она сделала несколько маленьких шажочков к сидящей женщине, и присев перед ней на корточки, спросила:

— Бабаня… А кто они такие-то?

Аглая посмотрела на девочку тоскливым взглядом, и проговорила, словно жалуясь:

— Чую я… Близится время. Тебе знать следует об этих супостатах. Зовутся они Радетели. Воинство их без счета. Берегись их, детынька. Помни, чьего ты роду-племени, и не поддавайся на их посулы и обещания. Наш Род испокон веку за правду да за Свет борется. Наказы Предков не забывает. Потому мы в эту глушь от гонений их и спрятались. Да, видать, и здесь они нас нашли… — Аглая замолчала, гладя внучку по рыжим волосам, а, через мгновение, решительно проговорила: — Ты, вот что… Собери еды маленько, да брата сыщи. Ступайте на дальнюю заимку. Травы будешь собирать. Я тебе накажу, какие. А Тимофей пусть тебе помогает. Отсидитесь там несколько дней. Может мне и почудилось… Может, Улюшка, еще и обойдется…

Девочка испуганно смотрела на бабушку. Что-то жуткое, холодное прокралось ей в грудь вместе со словами Аглаи, и свернулось там клубком до поры, до времени. Уля трудно сглотнула, подкативший к горлу горький тугой комок. Спросить бы побольше об этих самых Радетелях, да голос совсем пропал. И она только и могла, что смотреть на бабушку огромными карими глазами полными страха. Аглая грустно усмехнулась, и опять погладила внучку по голове, прошептав, неизвестно к кому обращаясь:

— Вылитая мать… — Потом, брови ее сошлись на переносице, и она строго проговорила: — Ну все, будет… Чему быть, того не миновать. Сбирайся… Да брата сыщи! Нечего ему тут болтаться…

Ульяна поднялась с колен и засновала по горнице, складывая в мешок нехитрые пожитки, какие могут пригодиться на заимке. А бабушка продолжила заниматься стряпней и вскоре по дому пополз запах вкусного печева. Тимку искать не пришлось, сам на запах пирогов пришел. Заглянул в приоткрытые двери, поводя носом, ну точно, как Лейка, когда ей косточку подают. Потом покосился на сестру, не кинется ли драться? Но Ульяна была занята сборами, и не обратила на братишку особого внимания. Тимка просочился тонкой струйкой в дом, и замер возле стола, на котором стояли огромные листы с готовыми румяными и очень аппетитными пирогами. Аглая, увидев внука, улыбнулась.

— Набегался, постреленок? С Ульяной сейчас пойдешь на дальнюю заимку. Поможешь ей травы собирать. Да гляди там, слушайся сестру во всем, а еще, будь ей надежным защитником…

Тимофей захлопал на бабку рыжеватыми ресничками, но ни возразить, ни задать какого-либо вопроса, не посмел. Сказано идти, значит, надо идти. Бабаня зря не скажет. Он слегка скуксился, и покорно мотнул головой. Но скуксился он больше для сестрицы. Чтоб знала, что не больно-то какое счастье для него идти с ней, да еще и на дальнюю заимку. На самом-то деле, он обрадовался. Никто не будет указывать, когда спать ложиться, когда вставать, когда есть надо, а когда в бане мыться. Ульянка — она, конечно, тоже строга бывает, особенно, когда в плохом настроении, но это редко случалось. А в остальном… свобода!!! Травы собирать — это тебе не с батей обруча на бочки осаживать! А еще, заимка стояла почти на самом берегу реки, значит, можно будет и порыбалить. А там, глядишь, сестра подобреет, может и наговор скажет.

Солнце уже перевалило за полдень, когда ребятишки были готовы отправиться в путь. Собачонка Лейка стала крутиться у ног, жалобно поскуливая и заглядывая в лица людей. Умела бы говорить человеческим языком, наверняка бы сказала: «Ну возьмите меня с собою… Я пригожусь…». Тимка поднял на Аглаю умоляющие, похожие на Лейкины, глаза:

— Бабаня, можно мы Лейку с собой возьмем? Она нам пригодится. А вам с тятькой и Волчка тут за глаза. А нам все какая-никакая защита будет. — И скорчил уморительную рожицу.

Аглая усмехнулась:

— Нашел защиту. Неизвестно кто кого защищать будет. Но, коли хотите, пущай идет… — Милостиво махнула рукой.

Через калитку по улице не пошли. От посторонних глаз подальше, бабка Аглая проводила их задами, через огород. Прошептала что-то скороговоркой над их рыжими головенками, положа свои натруженные ладони им на головы, да и отправила:

— Ступайте… Раньше, чем дня через четыре не ворочайтесь…

Ульяна кивнула головой, мол поняла. Сграбастала братишку за руку и повела через черемуховые заросли чуть заметной тропкой вглубь леса. А сердце щемило так, что не высказать было. Словно бы навеки с родным домом прощались. Ульяна даже губу закусила, чтоб не расплакаться. Тимка сердито сопел и все пытался руку выдернуть из цепкой ладошки сестры. Но Ульяна держала крепко. Молчала, да только изредка поглядывала на братишку сердито. Тимка, в конце концов, не выдержал.

— Чего ты меня, словно бычка на веревочке тащишь!! Я и сам способный идти! Ежели кого держать потребно, так вон, Лейку держи!

Собачонка, бегущая впереди по тропинке, при упоминании ее имени, остановилась, замотала хвостом, глядя на маленьких хозяев, ожидая, что приласкают, или какой кусочек вкусный дадут. Вон, из заплечного мешка как пахнет-то! Но никто не присел, чтобы погладить ее по лохматой головенке, и она опять потрусила вперед. Ульяна, будто опомнившись, руку брата выпустила, и проговорила извиняющимся тоном:

— Прости… Задумалась я…

Тимофей тут же спросил с любопытством:

— А об чем задумалась-то? И вообще… Почто нас бабка на заимку-то послала? Не раньше, не позже…

Девочка нахмурилась:

— Слыхал же! Травы собирать. И вообще… Тебе бабаня чего велела? Слушаться, да защитником быть, а не озоровать, да бездельничать!

Парнишка на сердитые слова сестры не обиделся. Примирительно проговорил:

— Ну чего ты… Я ж так спросил. Чудно все это. На заимку-то нас отродясь одних не пускали, а тут… Уль, может стряслось чего?

Ульяна, пораженная такой прозорливостью младшего брата, посмотрела на него с некоторым удивлением, и пробурчала:

— Может, и случилось, а может и нет еще. Не знаю я, Тимка… Только, на душе отчего-то маетно, словно сердце беду какую чует… — Она тяжело вздохнула: — Ладно… Поглядим, что дальше будет. А ты пока повнимательнее будь. Может что ТАКОГО в лесу приметишь…

Тимка немного даже оторопел.

— А чего это ТАКОГО, а, Уль? Ты прямо скажи…

Сестра сердито нахмурилась, но своим чутьем, Тимка угадал, что на сей раз, сердилась она не на него. Ответила с каким-то отчаяньем:

— Да, не знаю я, чего!!! Мало ли… Айда живее. До темноты до места дойти бы надо. — И зашагала вперед, не оглядываясь больше на брата.

До заимки было не шибко далеко, но и не близко. Верст с пятнадцать будет. Это была тайная бабкина заимка. Она туда уходила, когда травы особые для водоположения нужно было собирать, да зелья всякие варить. Ульяну часто брала с собой, а вот Тимофею такое счастье выпадало впервые. И он всю дорогу гадал, что же такого должно было произойти, чтоб их одних на ту заимку отпустили. Да не просто отпустили, а отправили! Но ничего путяшного в голову не приходило. И он решил, что Ульяна что-то знает, но ему не говорит. Ладно, до места доберутся, там поглядим, может и подобреет сестра.

К заимке подходили, когда солнце уже садилось за лес, разбрасывая по реке золотисто-алые блики. Река в этом месте была неторопливая, величавая, с несколькими заводями и парой глубоких омутов, в которых темная вода ходила водоворотами. Небольшая домушка, почти вросшая в землю по самое свое единственное оконце, затянутое мутным бычьим пузырем, стояла почти на самом берегу, под огромной раскидистой елью. Крыша вся сплошь поросла зеленым, да красновато-коричневым мхом. Бревна, из которой избушка была выстроена, толстые, почерневшие от дождей, да времени, тоже кое-где были покрыты зелеными моховыми наростами. Если не знать, так и мимо пройдешь — не заметишь. Всего в ней была одна комната с печкой посередине, сложенной из дикого камня, лавкой, нешироким столом из неотесанных досок, да полатями, на которых лежал тюфяк, набитый сеном и укрытый чистеньким латанным покрывалом. Над печью, на кожаных шнурках, висели высохшие пучки трав, запасы бабки Аглаи. Терпкий ароматный дух стоял от них по всей избе, пропитав собой до основания старое дерево. Рядом с печью, к стене была прибита полка с нехитрой кухонной утварью, да какими-то корчажками, в которых хранились бабкины снадобья, да мази. Тут же в уголке лежал небольшой запас дров. Растопив печь, ребятишки уселись вечерять. Лейке тоже достался добрый кусочек пирога, который она уволокла в уголок, да там и съела.

Два дня прошли, как одна минуточка. Так хорошо и вольно Ульяне еще не было, и она подумала, что нужно бы попросить бабу Аглаю, чтобы она хоть иногда отпускала внучку на эту заимку. Тимофей тоже носился, совершенно ошалевший от свободы, но при этом, Ульяну слушался и старался ей во всем быть помощником. И от сердца девочки стал отступать тот холод, предвестник беды. Она уже, было, подумала, что они с бабкой Аглаей ошиблись, и те прохожие, просто прохожими и были. Но на третий день их всполошила Лейка. Она вдруг уселась на поляне перед избушкой, задрала голову к небу и завыла долго, протяжно и тоскливо, с какими-то подвизгивающими переливами, от которых волосы на голове ерошились дыбом.

Ульяна замерла над корзинкой с собранными травами, которые перебирала. А Тимофей, обтачивающий липовый чурбачок, из которого собирался выточить скалку для сестры, даже выронил топорик. Испуганно вытаращившись на собачонку, которая продолжала выть, как скаженная, он проговорил хриплым шепотом:

— Улька… Чего это она…?

Ульяна, опомнившись, вскочила на ноги и цыкнула на псинку:

— А ну, цыть!!! Цыть, кому сказала!!!

Собачуха присела на лапы, прижимаясь брюхом к земле, и жалобно заскулила. Ульяна еще несколько мгновений смотрела на Лейку с испугом, а потом решительно проговорила:

— В деревню надо…

Отряхнула подол от стебельков травы, решительно подошла к дверям домушки, затворила их и подперла для верности корягой, чтобы зверь какой не влез, да не набедокурил. Посмотрела на оторопевшего брата и жестко проговорила:

— Ну, чего замер? Говорю, в деревню срочно надо. Недоброе чую…

Тимофей мгновенно подобрался, заткнул малый топорик за пояс, и двинулся следом за сестрой.

Сначала они шли быстрым шагом. Потом, беспокойство так овладело ими, что они побежали. Ветки кустарников хлестали по лицу девочки, но она словно не замечая боли, упрямо бежала вперед. Сердце в груди выпрыгивало, в ушах стоял легкий звон. А в голове билось только одно слово: «Беда, беда, беда…» Позади раздался жалобный крик Тимофея:

— Улька… Не могу больше… Давай передохнем маленько…

Не останавливаясь, Ульяна крикнула в ответ:

— Отдыхай… Потом догонишь… — И продолжала бежать вперед.

Запах дыма и еще какой-то сладковатой копоти Ульяна почувствовала примерно за версту от деревни. Выскочив на небольшую бугристую прогалину, покрытую низким кустарником восковницы, она увидела, как со стороны их поселения в небо поднимается бурый столб дыма. Бежать уже больше не было сил, и она пошла быстрым шагом, пытаясь выровнять дыхание. Где-то позади себя она слышала треск веток и какое-то бурчание. Это Тимофей ломился сквозь заросли, ругаясь сквозь зубы. Не останавливаясь, она прокричала:

— Догоняй… — И опять припустила в сторону деревни.

Выскочив на опушку рядом с домом, Уля замерла, как вкопанная. Дома больше не было. Только дымящаяся груда почерневших бревен. Девочка прижала руки к груди, и, не смея пошевелиться, смотрела широко распахнутыми глазами на пожарище. Этого не может быть!!! Не может!!! Ей, вдруг, захотелось закричать, тонко, пронзительно, или может завыть тоскливо и безысходно, как давеча выла Лейка, но голоса, почему-то не было. Она просто стояла с прижатыми к груди руками, и безмолвно открывала и закрывала рот, словно рыба, выброшенная на берег. В себя она пришла от хриплого шепота брата:

— Ульяша, ЧТО это…!!??

От звука его голоса Ульяна словно отмерла, и сразу кинулась к сгоревшему дому. Первым, кого она увидела, заскочив во двор, был Волчок. Его челюсти были сомкнуты на горле какого-то человека, вернее, его остатков, а брюхо пса было вспорото ножом. Вся его палевая шерсть была вымазана в крови, которая уже засохла черно-бурыми пятнами. Верный пес до последнего вздоха сражался с врагом. Отец лежал на пороге мастерской с зажатым в кулаке окровавленным топором. В груди у него торчало сразу две стрелы. Лицо его было спокойным, словно он только что прилег поспать. Ульяна до крови прикусила губу, чтобы удержаться от слез. Но они все равно катились по ее щекам каким-то нескончаемым немым потоком, запекаясь солью на коже. За спиной завыл Тимка, приговаривая со всхлипом:

— Тятька… Тятька…

Но девочка, не останавливаясь, уже шла дальше, где возле уцелевшей по нечаянности бани, лежала Аглая. Следы пыток были видны у нее по всему телу. Черные с белыми прядями седины косы, разметались на груди женщины. Ульяна медленно опустилась перед ней на колени, и тихонько, едва слышно позвала:

— Бабаня… Бабаня…

Ресницы Аглаи, вдруг, дрогнули и она приоткрыла глаза. Девочка встрепенулась:

— Бабаня, я сейчас, потерпи, сейчас я…

Рука женщины сжала запястье Ульяны, и бабка Аглая еле слышно прохрипела:

— Погоди… Не надо… Они пришли… Книга… Я не сказала… Забери ее… Береги даже ценой своей жизни… Там… — Она попыталась показать рукой, но силы уже оставляли ее, вытекая из ран тонкими струйками темно-бордовой крови.

Ульяна поспешно проговорила:

— Я знаю, где. Тимка подглядел и мне сказал…

Губы Аглаи едва дрогнули в слабой улыбке. Она прошептала:

— Сорванец… Береги брата… Одни вы теперь… И помни, кто ты, чьего Рода… Нарекаю тебя истинным именем… Росавой…

Рука ее опала, словно подбитое птичье крыло, а синие, как глубокие речные омуты, глаза Аглаи, неподвижно уставились в небо.

Глава 6

Выехали мы, когда небо на востоке едва начало сереть. Нечего и говорить, что ночь прошла беспокойно. Только-только успела прикрыть глаза, как в следующее же мгновенье зазвонил проклятущий будильник. Мужа рядом со мной не было. Зато по дому витал аромат свежесваренного кофе, а с кухни доносились чьи-то тихие голоса. Похоже Игорь с Кириллом не спали всю ночь, беседы беседовали. Ну что ж, их дело мужское. Вчера (точнее, уже сегодня) я все-таки умудрилась довести тесто до ума, как говаривала моя бабуля. Испекла большой пирог с мясом. А вот на уборку в кабинете силы у меня не хватило. Но муж меня заверил, что наведет порядок сам. Встав с постели, первым делом, я, из чистого любопытства, сначала заглянула в кабинет, проверить, сдержал ли слово или оставил этот кавардак на потом. В кабинете царил идеальный порядок, за исключением дыры в полу, из которого неизвестные выдрали несколько досок. Ну и ладно… Пускай пока будет дыра. Успеется.

Скороговоркой поздоровавшись с сидящими за столом мужчинами, выскочила на крыльцо. Ведро с водой, как всегда, дожидалось меня на своем обычном месте. Я не уставала удивляться (если не сказать, восхищаться) своим мужем, его способностью придерживаться заведенного порядка, что бы ни случилось. Хоть снег, хоть дождь, хоть камни с неба, а все должно идти своим чередом. Не могу сказать про себя, что я любитель хаоса, но подобной педантичностью в мелочах я, увы, не отличалась. Тяжело вздохнув, на тему «умеют же люди», вылила ведро воды на себя, закуталась в огромное махровое полотенце и рванула в свою комнату.

В общем, уже минут через сорок, мы ехали по лесной дороге. Туман заволакивал все пространство вокруг и даже свет фар был едва виден в этой молочной мути. Кирилл сидел на заднем сидение и задумчиво смотрел в окно. Интересно, что он там такого интересного узрел? Мельком оглянувшись, поняла, что ничего он не узрел, а просто погрузился в свои какие-то мысли. Мои же мысли требовали «всенародного» обсуждения, и я стала приставать к мужу. В первую очередь я хотела выяснить, нашли они с Кириллом что-то, на предмет прослушки, в машине или нет. От ответа на этот вопрос зависело, насколько свободно мы могли разговаривать. Но вопрос задать тоже нужно было с умом, на случай… В общем, понятно, на какой случай. Не придумав ничего умнее, я, озабоченным голосом проговорила:

— Давненько ты машину не мыл…

Муж мой пасс понял правильно и коротко хмыкнув, ответил на незаданный вопрос:

— В машине чисто…

Мне показалось, что подобный ответ имеет продолжение, но так как муж продолжал молчать, словно сговорившись с Юдиным, я, несколько раздраженно спросила:

— И…? В машине чисто, и…?

Игорь усмехнулся:

— Ты была права. В кабинете мы нашли парочку зловредных «насекомых», но не тронули, оставили их на месте. А вот в столовой, пришлось их «вывести». Причем, говоря «вывести», я подразумеваю буквальный смысл этого слова. Кирилл их просто забрызгал клейким аэрозолем, как самых настоящих тараканов. Так что, они остались на месте, но теперь, кроме невнятного шума не пропускают никаких звуков, особенно, если говорить тихо.

Я кивнула. Честно говоря, меня не особо волновал сам способ, каким они обезвредили подслушивающее устройство, меня волновал результат. Ладненько. С этими «тараканами» разберемся позже. Главное, сейчас мы могли свободно разговаривать, не боясь, что нас подслушают. Воодушевленная этими выводами, стала приставать к мужу:

— Скажи, ты знаешь дорогу к дому деда Евпатия? — Муж, на секунду оторвав внимательный и напряженный взгляд от дороги, глянул на меня с удивлением. И я поспешно пояснила: — Я просто хочу узнать, твой отец нарисовал в своем дневнике схему проезда? — И пояснила свое любопытство: — Это я к тому, чего нам следует ждать от жизни. Потому как, если в дневнике есть схема, то эти чертовы Радетели могут нас опередить. Они не станут заморачиваться полной расшифровкой, а прямо рванут по схеме. Чай, не глупее нас, ироды!

Игорь с пониманием кивнул:

— Схемы нет. Все описано словами и зашифровано. Так что, им понадобится некоторое время, чтобы с этим разобраться. Отец описал все очень просто. Сколько поворотов реки нужно проехать, куда свернуть и прочее. Так что, я надеюсь, мы найдем, то, что ищем. Правда, как мы будем уговаривать этого самого деда Евпатия отдать нам книгу, я не имею ни малейшего представления. Но, для начала, нужно его найти, а там уже и думать будем.

Я с мужем была полностью согласна. Проблемы следовало решать по мере их поступления и не бежать «впереди паровоза», что называется. Тем более, я думала, что с этой миссией должен хорошо справиться Кирилл. Ведь не зря же его Хранители отправили с нами!

Солнце выкатилось из-за леса раскаленной золотой монетой. Под его лучами туман стал съеживаться, скукоживаться, прятаться под корни вековых деревьев, забиваться по небольшим логам и впадинам, словно спрут, втягивать свои щупальца под огромные валуны и буреломы, покрытые яркими пятнами мха и лишайника. Игорь вел машину неторопливо и аккуратно, и я, не выдержав монотонности движения, даже слегка задремала. Очнулась я, когда машина остановилась. Протерла лицо руками, пытаясь прогнать остатки дремы, и покрутила головой. Мы стояли на довольно живописной полянке. Никакой дороги дальше не просматривалось. Муж с улыбкой посмотрел на меня, и проговорил:

— Приехали… Дальше пойдем пешком.

Я кивнула головой. Ну что ж… Пешком, так пешком. Мне не привыкать. Мужчины вскинули на плечи рюкзаки, а я взяла в руки свой карабин. Как же в лес, да без оружия. Да и мой охотничий нож тоже был при мне, на своем месте, за кожаным голенищем ботинка.

Игорь шел впереди, время от времени оборачиваясь, чтобы подбодрить меня взглядом, я за ним, а замыкал наше маленькое шествие Кирилл. Мне, почему-то пришло на ум, что это уже было. Точно таким же порядком мы уже шли когда-то. Правда, в тот раз, враги преследовали нас по пятам, и опасность пряталась за каждым камнем. Сейчас, вроде бы, никаких врагов поблизости не было. Я усмехнулась. Вот именно, что «вроде бы». Те, кто украл дневник, вполне могли его уже прочесть. У них вся ночь была впереди. Наверное, следуя из этой предпосылки, я периодически настороженно крутила головой по сторонам. И тут же, за моей спиной раздался тихий голос Кирилла:

— Нет здесь никого… Я бы почувствовал…

Я только хмыкнула в ответ. Почувствовал бы он…, блин! И я бы почувствовала! Вот только моя интуиция семафорила мне, пока еще, желтым светом, что означало: близко никого нет, но…. Вот именно, что «но». И от ощущения этого холодило спину. Я чуть прибавила шагу, и, догнав мужа, спросила шепотом:

— Далеко еще?

Вопрос был с моей стороны довольно глупым. Откуда Игорь мог знать, если шел, можно сказать, наугад, по описанию, сделанному много лет назад его отцом? Может там уже и дома-то никакого нет, может и дед этот Евпатий давно помер… Тьфу, тьфу, тьфу… Не желаю ничего плохого этому неизвестному мне человеку. Просто, во мне росло какое-то раздражение, которое требовало выхода. Муж, обернувшись, пожал плечами:

— Откуда мне знать, Люсь… Как дойдем, сразу и увидим… — Попытался он пошутить, внимательно глядя на меня. Почувствовал мое настроение, как чувствовал его всегда. И, наверное, поэтому, в его синих глазах был вопрос.

Я вздохнула и покаянно пробормотала:

— Прости… Чего-то я сегодня, словно не в своей тарелке. Хочется кому-нибудь морду набить. — И повторила жалобно: — Прости… Знаю, что желание несколько «не женское», но ничего не могу с собой поделать… Эти Радетели уже достали!

Подошедший сзади Кирилл с тревогой спросил:

— Что случилось?

Игорь ответил быстро, не задумываясь:

— Ничего… Думаем, как лучше идти: держаться по самому берегу реки, или чуть углубиться в лес?

Кирилл задумчиво посмотрел по сторонам, и проговорил нерешительно:

— В дневнике твоего батюшки сказано, что дом стоит «недалеко» от реки. Значит, если берегом пойдем, то можем и промахнуться. Так что, думаю, лучше идти лесом.

Игорь кивнул:

— Да, мы тоже так подумали… — И прошептав мне: «Потерпи, родная…», направился дальше.

Обычно в сказках говорится: «Долго ли, коротко ли…», а еще мне нравится: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается…». В общем, солнце уже стояло над самыми нашими головами, когда мы вышли на небольшую прогалину. Среди вековых сосен стоял дом. Когда-то это был настоящий большой хутор, с приличным участком возделанной земли, с добротными хозяйственными постройками. Сейчас вся, когда-то пахотная земля, поросла мелким березняком и осинником. Крыша на покосившемся сарае давно прохудилась, и сквозь дыры нагло выглядывала мелкая березовая поросль. Столбики изгороди тоже стояли сикось-накось, почерневшие от времени и сырости, и к ним давно не прикасалась хозяйская рука. Но сам дом выглядел вполне себе крепким, сделанным на совесть. Ладный пятистенок из толстых сосновых бревен, резные наличники, выточенные столбцы подпирали козырек над крыльцом. В общем, тот, кто его строил, делал это с любовью, можно сказать, не на один век. Только вот двор зарос буйной крапивой, ставни были заколочены, а на дверях висел большой амбарный замок.

Мы остановились под защитой рябинового куста, и стали внимательно осматриваться. Через несколько минут Игорь проговорил, озвучивая очевидное:

— Сейчас здесь никого нет…

Я, продолжая осматриваться вокруг, добавила:

— Твое «сейчас» никак не меньше недели… Посмотри, к крыльцу вела тропинка. На данный момент ее слегка затянуло травой. Но трава на ней чуть примята. Значит, или хозяева, или гости, были здесь никак не позднее пяти — семи дней. И, скорее всего, что хозяева. Гости непременно бы пошли заглядывать по окнам. А вот под окнами трава совсем нетронутая стоит.

Кирилл внес предложение:

— Давайте подойдем поближе…

Честно говоря, в этом я смысла не видела, но и развернувшись, отправиться восвояси не солоно хлебавши, тоже не собиралась. Продравшись сквозь заросли молодняка и бушующего ярко-фиолетовыми султанами цветущего кипрея, мы вошли во двор. Мужчины пошли осматривать все вокруг, а я присела на крыльце. Кстати, крыльцо было вполне себе добротным, и не так давно, кто-то заменил на нем две нижних, по-видимому, прогнивших ступени. Значит, кто-то здесь, все же, время от времени, появлялся, причем, именно из хозяев. Вряд ли, те же Радетели кинулись бы ремонтировать здесь крыльцо.

Солнышко припекало, и меня опять неудержимо потянуло в сон. Стрекотание и жужжание насекомой живности навевали сладкую дрему. И тут меня словно кто локтем в бок заехал. Сонное состояние словно ветром сдуло. Чей-то тяжелый взгляд буравил мне висок, грозя проделать в нем впечатляющую дыру. Полошиться я не стала, просто, сделав неловкое движение, «нечаянно» выронила карабин. Вполне натурально чертыхнувшись, потянулась за ним, быстро оглядев из-под руки густые заросли пихтача, откуда, как мне показалось, на меня кто-то смотрел. Мягкая лапа питы шевельнулась, словно под ветром, только, вот ветра никакого не было. И тут же с высокой березы, стоявшей неподалеку, тяжело сорвалась большая сова. Совы, вообще-то, днем летать не любят, только, если чуют опасность. Так, так, так… В прятки, значит, играть любим. Еще бы понять, то ли это хозяева такие пугливые, да робкие, то ли враги уже тут как тут, затаились и выжидают, неизвестно чего.

В этот момент, из-за угла дома вывернул Игорь, отплевываясь от паутины, а за ним шел Кирилл. Лица у обоих были разочарованные. Понятно… Ничего и никого они не обнаружили. Подойдя к крыльцу, Игорь проговорил очевидное:

— Нет никого…

Кирилл добавил:

— Но, не так давно, кто-то был… Следы за домом почти совсем свежие. Ветки у кустов сломаны и листья только чуток подвяли.

Я, едва заметно усмехнувшись, прибавила:

— … И тот, кто был, до сих пор здесь. — На недоуменно-вопросительные взгляды мужчин, пояснила: — В зарослях пихтовых кто-то есть. — И поспешно добавила: — Не смотрите и не кидайтесь сразу. Осторожничает или прячется. Если хозяева такие пугливые, так это не страшно, дождемся. А вот если «гости» неизвестные — тогда хуже. Так или иначе, нужно разобраться. Думаю, сейчас нам нужно сделать вид, что мы уходим, а потом…

Муж усмехнулся:

— А потом, будет суп с котом… Пойдемте…

Я поднялась с крыльца и зашагала следом за мужчинами. Шли неторопливо, не оглядываясь. Но я и так знала, что тот, кто следил за нами, все еще там, в кустах. Его взгляд был напряженный, я чувствовала это. И внутри этого напряжения прятался страх. Ну что ж… Это уже кое-что. Не думаю, чтобы Радетели были способны чувствовать именно такой страх. Их страх походил на злобную гаргулью, которая, даже умирая, была способна на ядовитую и коварную жестокость. Здесь же, страх того, кто прятался в пихтаче, был похож на загнанного зверька, который не чаял, когда хищники уйдут от его норы и оставят несчастного в покое. Я всегда была способна ощущать человеческие и звериные эмоции. Но после всех наших, мягко говоря, приключений и озерных монстров, эти способности у меня, как бы, проявились более сильно. Это уже были не туманные ощущения, а какие-то более яркие и цветные образы. В общем, я уже привыкла к этим своим особенностям, и более того: я им доверяла.

Кирилл, шедший рядом с Игорем, вдруг проговорил:

— Я чувствую ЕГО присутствие… Он затаился… Ждет, когда мы уйдем.

Муж нахмурился:

— Нам некогда играть в прятки. Того и гляди, Радетели подсуетятся и нагрянут. — И потом, обращаясь к Юдину: — А может это они и есть? Что скажешь?

Тот пожал плечами.

— Не знаю… Я могу только ощущать присутствие человека. А вот, что это за человек… Увы… Отец Федор может проделывать такие штуки, он может «видеть». Мне этого не дано… По крайней мере, пока. — Откровенное сожаление по поводу ограниченности собственных возможностей, явно сквозило в его голосе.

Я со вздохом проговорила:

— Это не Радетели… Скорее всего, это хозяин дома. Но он очень напуган… — Объяснять, откуда я это знаю, не стала.

Мужу мои объяснения были без надобности. Он уже давно привык к моим некоторым странностям и даже в шутку, иногда, называл меня за это «ведьмой». А вот Кирилл удивленно вскинул брови. Причем, смотрел он при этом не на меня, а на моего мужа. И в его глазах был немой вопрос: «Ты ей веришь?». Игорь, обладая, можно сказать, сверх повышенной чувствительностью к подобного рода ощущениям (муж и жена — одна сатана), ответил ему с усмешкой:

— Уж поверь мне… Если Люся так сказала, значит, так оно и есть. Но это несколько облегчает нашу задачу. Нам его надо выследить и каким-то образом, дать знать, что мы не желаем зла. Идеи есть?

Юдин пожал плечами и посмотрел на Игоря.

— Как всегда… Ты слева, я справа… — Потом перевел чуть насмешливый взгляд на меня: — А Людмила по центру…

План был так себе, но, так как другого у меня все равно не было, я кивнула, соглашаясь с предложением Кирилла. Хотя, эти его взгляды, удивленно-снисходительные, чуть насмешливые меня ужасно раздражали. Но, разумеется, я своих чувств старалась не показывать. Еще чего не хватало!

Мы отошли поглубже в лес, чтобы со стороны дома нас нельзя было увидеть. Мужчины, не сговариваясь, словно полжизни служили в одной разведроте, скользнули неслышно в разные стороны. Чувствовалось, что школу они прошли одну и ту же. Я, проверив карабин (больше по привычке все перепроверять, чем из-за сомнений, заряжен ли он), залегла за небольшой куст можжевельника недалеко от тропы, по которой мы пришли к этому хутору. Время потянулось невыносимо медленно. Впрочем, в подобных ситуациях всегда так бывает. Честно говоря, я, по неведомой причине, не особо волновалась. Почему-то мне казалось, что тот, кто следил за нами, не представлял особой опасности и был один. По крайней мере, в кустах, совершенно точно, прятался один человек. Я чувствовала только его эмоции. Не думаю, что, если бы там был еще кто-то… Додумать я не успела. Впереди и справа, ближе к реке, вдруг раздались какие-то возгласы, шуршания, а затем, голос Игоря выдал… В общем, при мне он так никогда не выражался. И должно было случиться, что-то из ряда вон, чтобы мой муж употребил подобные выражения. Я сорвалась с места и рванула на звук борьбы. Потому что, все звуки, которые я слышала, совершенно определенно говорили о том, что Игорь кого-то сцапал, и сейчас там идет самая настоящая потасовка.

Я выскочила на небольшую полянку, поросшую мелким березняком вперемешку с редким пихтачом. Точнее, это место БЫЛО поросшее мелким березняком и так далее. Теперь полянка выглядела так, будто по ней прокатился асфалтоукладчик. Посреди всего этого безобразия стоял мой муж и тихо, но весьма живописно ругался, тряся кистью левой руки. Почти у его ног присел Юдин, упираясь одним коленом в спину кому-то, лежащему ничком на земле. Ворот его куртки был отодран, а на скуле наливался синевой здоровенный синяк. Вид он тоже имел злой и потрепанный. Увидев меня, Игорь моментально прекратил выражаться, и с видом обиженного ребенка, с негодованием выдохнул:

— Укусил, гаденыш… Представляешь?! Мы же только поговорить хотели, а он укусил!!!

Кирилл же, времени на жалобы тратить не стал, а, выдернув ремень из собственных джинсов, усердно связывал поверженного супостата. Покончив с этим, он встал на ноги, и, дернув за ворот старенькой выцветшей брезентовой куртки распростертого на земле человека, не особо любезно, скомандовал:

— Вставай, партизан-разведчик, блин!

Человек, при помощи Юдина поднялся с земли, и я охнула. Это был мальчишка! Рослый, плечистый, довольно высокий, но мальчишка! Ему было не больше пятнадцати лет! Я набросилась на мужчин рассерженной кошкой:

— Вы что, спятили совсем?! Это же ребенок!!! Сейчас же развяжите!!!

Мужчины между собой нерешительно переглянулись. Муж проворчал недовольно:

— Угу… Ребенок… Мне руку прокусил, Кириллу дубиной в челюсть заехал… Ребенок… Этот ребенок, только развяжи, сразу стрекача даст! Лови его потом по лесам…

Я подошла поближе к пленному пацану. Это был крепкий парнишка. Пожалуй, с пятнадцатью годами я погорячилась. Ему было никак не меньше семнадцати. Меня ввело в заблуждение его лицо. Немного курносый нос, разбитый и чуть распухший, из которого тонкой струйкой стекала кровь, невозможно рыжие волосы, которые сейчас были похожи на клок растрепанной соломы. Именно они придавали ему вид встрепанного, не очень взрослого домовенка. Светло-карие глаза мальчишки были сощурены и в них плясали злые, как у сердитого кота, зеленые искры, брови насуплены. Полные губы упрямо сжаты. Такой и не только укусить может! В общем, хоть сейчас пиши с него картину «партизан перед расстрелом».

Я сделала еще один короткий шажок к парню, и тихо проговорила, глядя ему прямо в глаза:

— Мы — не враги… Просто, хотим поговорить. Сейчас тебя развяжут, только сначала, дай слово, что не станешь убегать, хорошо?

Мальчишка продолжал хмуриться, но в глубине его глаз что-то дрогнуло. А я продолжила говорить, по-прежнему тихо, короткими фразами, стараясь пробить эту его стену отрешенного отчаянья:

— Мы приехали сюда по поручению профессора Кондрашенкова. Это, — я указала на Игоря, — его сын, Игорь. Олег Константинович поручил ему позаботиться о Евпатии. Он когда-то здесь жил. Ты его знаешь?

Парнишка волчонком глянул на настороженных мужчин, потом перевел взгляд на меня и через силу буркнул:

— Это мой дед…

Я позволила себе немного выдохнуть. То, что мальчик заговорил, уже было хорошо. Чтобы закрепить свой небольшой успех, продолжила:

— Замечательно… Отведи нас к нему. Он должен помнить профессора. Твоему деду грозит опасность. Мы хотим его предупредить и помочь. — И еще раз, вложив всю душевность и убежденность на какую только была способна в этот момент, повторила: — Мы — не враги… — И уже обращаясь к Кириллу: — Развяжи его уже, ради Бога.

Игорь протестующе поднял руку, но я на него так глянула, что он только покачал головой, и тяжело вздохнул, мол, делай, что хочешь. А я опять обратилась к мальчишке:

— Я Людмила, Игорь — мой муж, а это наш друг Кирилл. А тебя как зовут?

Юдин распутал связанные руки пацана, и тот, потирая запястья, тут же отбежал от него на несколько шагов назад. Кирилл с Игорем уже изготовились рвануть за ним, но я сделала предостерегающий жест рукой:

— Стойте! Он не станет больше убегать. — И обращаясь к мальчишке: — Ты ведь не станешь от нас больше убегать, правда? — Тот стоял насупившись, напоминая мне сейчас молодого упрямого бычка, и я опять спросила: — Так все же, как тебя зовут?

Паренек продолжал молча и очень пытливо смотреть на меня. Я взгляда тоже не отводила. Мне эта ситуация напоминала мои общения с волками. Тем тоже нужно было смотреть прямо в глаза и тихо говорить. Отведи только взгляд, и зверь кинется. В нашем случае, это был не волк, но настороженность и чуткость в нем чувствовалась звериная. Едва разомкнув губы, он с трудом выдавил из себя:

— Тимофей…

Я сделала небольшой шажок по направлению к нему и успокаивающим тоном проговорила:

— Хорошее имя… Тимофей. Ты отведешь нас к своему деду, Тима?

От этого моего ласкового «Тима» в глазах у пацана что-то метнулось, будто мое слово раскаленным угольком попало на сухую солому. И в его взгляде появилось такое отчаянье, словно какая-то, невысказанная, глубоко спрятанная в его душе боль, рвала его изнутри на мелкие клочья. У него затряслись губы, и он еле сумел вытолкнуть из себя:

— Дед умер… — Неожиданно он, вдруг, всхлипнул, словно маленький, и выдохнул: — Убили его…

Едва сумев выговорить эти страшные слова, он опустился на землю, словно ноги не держали его, и, обхватив голову двумя руками, затрясся крупной дрожью. Я кинулась к парню, опустилась перед ним на колени и, обхватив его за плечи, принялась говорить тихо всякие глупости, на тему «ну чего ты» и «все будет хорошо». Да, собственно, было не особо важно, что сейчас, в данный момент, было говорить. Сами слова совершенно не имели никакого значения, только интонации успокаивающего и сочувствующего голоса, только тепло моих эмоций, извечных эмоций всех женщин в мире, которые хотят защитить и утешить. А мужчины стояли, растерянные, несколько обескураженные, не зная, что предпринять. Мальчишка стал понемногу успокаиваться. Поднял голову, вытирая тыльной стороной ладони сухие щеки, и пробурчал, пряча от меня взгляд:

— Я в норме…

Я про себя вздохнула. Какая там, к чертям собачьим, «норма»!! Парень был в шоке, причем, не в том, который употребляют медики, касающегося физического тела человека, а совсем в другом, в тяжелом, изнуряющем и выматывающем силы, шоке души. И без долгого разговора тут было не обойтись. Его нужно было как-то, не то, чтобы, отвлечь, а переключить с собственных переживаний, на другие, которые касались либо других людей, либо какой-то ситуации. В общем, нужно было, чтобы он перестал себя жалеть. Это всегда помогало и всегда срабатывало. И я задала вопрос:

— Ты где живешь?

Он недоверчиво посмотрел на меня, и пробурчал охрипшим голосом, мотнув головой себе за спину:

— В доме деда…

У него опять затряслись губы, и я поспешно спросила, изображая удивление:

— Так дом на замок закрыт и ставни заколочены. Ты что, призрак, сквозь стены проходишь? — И улыбнулась, давая понять, что это шутка.

В таком состоянии человек не понимает разницы между шутками и серьезными разговорами. Мальчишка понял верно. Едва заметная улыбка тронула уголки его губ:

— Почему призрак… Там задняя дверь есть.

Тут встрял Игорь.

— Так там тоже замок висит, мы с Кириллом проверяли…

Тимофей грустно усмехнулся:

— Висит… Для чужаков. Только там есть маленький секрет… А ставни я не открываю, ну, чтобы те… другие… — Он запнулся на половине фразы и замолчал. А в его глазах опять заплескался страх. Я сжала его плечо, мол, не бойся, мы с тобой, Он трудно сглотнул и закончил: — Чтобы ОНИ подумали, что в доме никто не живет…

Тут вступил Кирилл.

— А что, они возвращались? — Его голос звучал настороженно.

Парень испуганно вскинул на него глаза:

— Нет… Но я читал, что преступника всегда тянет на место преступления. ОНИ непременно вернутся, и тогда… — Он сжал кулаки. В его глазах, смотревших прямо перед собой в одну точку, полыхнул гнев. Он прошептал, словно давая клятву самому себе: — И тогда я их убью…!!

У меня, от того, как он произнес эту последнюю фразу, мураши побежали по всему телу. Мои мысли заметались, как блохи на горячей сковородке. Нужно было во всем как следует разобраться, иначе, мы можем наделать массу глупостей, которые обойдутся нам очень дорого. Поэтому, поднявшись на ноги, я внесла дельное предложение. Глядя на сидевшего мальчишку сверху вниз, проговорила весьма решительно:

— Вот что… Пойдем-ка в дом. Там обо всем спокойно поговорим и придумаем, что нам делать дальше. Нечего тут в лесу сидеть. — И спросила совсем другим тоном: — Ты, поди, голодный?

Тимофей буркнул неохотно:

— Я не хочу есть…

Кажется, минутная слабость у него прошла, и он опять стал похож на волчонка, готового зубами и когтями отстаивать свою жизнь, свободу и независимость. А еще, он злился на себя за минутную слабость, выказанную перед нами, чужаками, наверняка считая себя большим и взрослым. А взрослые мужчины — они же не плачут, они просто огорчаются.

Мы с Тимофеем не спеша пошли к дому, а Игорь с Кириллом вернулись за своими рюкзаками, где, помимо самых нужных вещей в тайге, была еще и еда. Парня следовало накормить, да и мы уже немного проголодались. Чашка кофе с утра — не очень сытный завтрак. Паренек шел молча, сурово сжав губы, думая о чем-то о своем. Судя по выражению его глаз, думы эти были невеселыми. И я не стала его отвлекать разговорами. Ему нужно было время, чтобы прийти в себя. Перед самым домом Игорь с Кириллом нас нагнали. Мы завернули за угол, и я увидела небольшую деревянную пристройку, напоминающую обычные деревенские сени. На дверях тоже висел весьма внушительный замок. Тимофей, настороженно оглядевшись (наше присутствие не отменяло его привычки быть осторожным), подошел к дверям. Пошурудил что-то там, и дверь распахнулась. Посмотрел на нас, застывших в ожидании и буркнул:

— Входите…

Мы по одному нырнули в темный проем. Тимофей, дождавшись, когда мы войдем, закрыл дверь, опять чем-то там погремел, и с каким-то облегчением выдохнул. Бедный парень! Он и вправду думал, что его нехитрое приспособление будет служить ему надежной защитой. Я только головой покачала. То, что он до сих пор жив, означало, что те, кто убил его деда, либо не знали о его существовании, либо он им вообще был не интересен. Ладно… Все потом. Когда будет полная информация о случившемся. Но то, что эти загадочные «они» были из секты Радетелей, я, почему-то, нисколько не сомневалась. Каким-нибудь отморозкам в этой глуши просто нечего делать. Случайных людей в тайге вообще редко встретишь. Грабители? Это было бы совсем глупо. Чего взять со старика, живущего, опять же, в глуши? Деньги, драгоценности? Откуда бы им у него взяться? Так что… Я сама себя одернула. Не стоило забегать вперед и торопиться с выводами, пока всего не узнаем.

По узкому темному коридору, мы вошли в большую комнату с русской печью посередине. Отсюда вело еще три двери. Надо полагать, в спальни. Дом был довольно большой. Тот, кто когда-то его строил, наверняка имел большую семью. В комнате, служившей кухней, столовой и гостиной одновременно, как и было заведено в подобных домах, царил полумрак. Сквозь закрытые ставни едва-едва пробивался дневной свет. Обстановка тоже была довольно простой и обычной. Большой деревяный стол, две лавки по краям. У самой большой стены стоял старинный буфет, который называли когда-то «горкой». За толстыми рифлеными стеклами резных дверок, была видна посуда, какие-то стопки-рюмки и прочая утварь. За печкой, справа от входной двери, был пристроен умывальник, под которым стоял эмалированный тазик с веселенькими утятами по краям и отбитой местами желтой эмалью. На нескольких гвоздиках, вбитых в стену у самых дверей слева, висела какая-то одежда. На деревяном полу из струганых, но некрашеных плах, лежали пестрые домотканые половички. В общем, все, как и в большинстве подобных домов, которые доживали свой век вместе со своими владельцами. На стене, между окнами, словно взгляд из прошлого, висели в коричневой рамочке пожелтевшие старые фотографии. Рассмотреть в царившем полумраке их было весьма затруднительно. Да я и не особо старалась. Дом производил на меня гнетущее впечатление. Словно, вместе со своим хозяином, умер и он.

Тимофей прошел в комнату. По-хозяйски взял с угла печи коробок спичек и зажег керосиновую лампу из красной меди, висящую под самым потолком. На удивленный взгляд Игоря, пояснил:

— Днем можно… Днем свет с улицы не так заметен. А ночью приходится сидеть впотьмах.

Муж кивнул головой, мол, понял, и стал доставать из рюкзака нашу снедь. Запаслись мы основательно и голодная смерть в ближайшие дни нам, точно, не грозила. А я, вдруг, подумала, каково был этому мальчишке одному тут проводить ночи, прислушиваясь в темноте к каждому звуку и шороху. И мне стало не по себе. Он ведь ни свет не мог зажечь, ни печь растопить. Конечно, на дворе лето. Но у нас ведь тут не Африка. Ночью в лесу, особенно в нашей горной местности, бывает довольно прохладно. Я отодвинула свои жалостливые мысли подальше. Насколько я могла понять, время сейчас было дорого. И чем раньше мы узнаем о произошедшей здесь трагедии, тем быстрее примем верное решение.

Я смотрела, как Тимофей запихивает в рот громадные куски пирога с мясом, испеченного мной этой ночью, торопливо запивая его водой, и тяжелый горький комок сворачивался у меня в груди. Не говоря уже о том, что мне самой в горло кусок не лез. На вопросительный взгляд мужа, который тоже ел, можно сказать, для приличия, я покачала головой, мол, не голодна. Кирилл, тот вообще к еде не притронулся. На мужчин вид голодного парнишки тоже произвел впечатление, отбив напрочь весь аппетит. Дождавшись, когда парень утолит первый голод, я осторожно приступила к расспросам.

— Вы тут с дедом вдвоем жили?

Тимофей покачал головой.

— Нет… Я у сестры живу, там, в поселке. — Махнул он куда-то рукой.

Я быстро прикинула, что до ближайшего поселка будет километров сорок, не меньше. И задала следующий вопрос:

— А родители…?

Парень опять посуровел лицом, и сдержанно проговорил:

— Родители утонули в паводок, еще лет пять назад. У нас, кроме деда никого нет. Они меня с сестрой воспитали.

Слова давались ему с трудом, и я подумала, что мы так еще очень долго будем выяснять все подробности случившегося. Но тут заговорил Кирилл. Очень мягко он спросил:

— Ты, парень, рассказывай все по порядку. Не тяни. Времени, как я полагаю, у нас не так много.

Тимофей вздохнул тяжело. Сложил руки замком на коленях, и глядя куда-то вниз, себе под ноги, заговорил короткими и, какими-то монотонными фразами:

— Ульяна, сестра, работает в поселке медсестрой, а я школу в этом году закончил. К деду я приезжал каждый год на все лето. Помочь по хозяйству там, ну и вообще… — И добавил еле слышно: — Скучал я в поселке без него. — И замолчал. Я уже, было, напугалась, что он опять сейчас расплачется, но он справился с собой довольно быстро, и продолжил, чуть осипшим голосом: — Дед был крепким, хоть уже и старым совсем. Ему этой весной девяносто восемь сравнялось. Но он в тайгу один на медведя ходил, и вообще… Никто бы никогда не сказал, что ему уже столько лет. Но к нам с сестрой в поселок перебираться никак не хотел. Говорил, здесь, мол, я вырос, здесь и умирать буду, когда пора придет. — Он опять замолчал, кусая губы, чтобы не расплакаться. Мы терпеливо ждали. Тяжело выдохнув, через минуту он продолжил: — Обычно со мной Ульяна старалась приезжать. А в этот раз у нее что-то там на работе не заладилось с отпуском. Сказала, езжай один. Все было, как всегда. Я с утра на рыбалку собрался. Мы завтракали с ним, вот за этим столом… — Он опять замолчал и трудно сглотнул. Рассказ давался ему тяжело. Воспоминания рвали сердце. Он еще крепче сжал ладони в «замок» на коленях, и продолжил: — Вдруг дед в окно посмотрел, и говорит: «Кажется, началось…» Я только хотел у него спросить, что, мол, началось-то? Глянул в окно, смотрю там три каких-то мужика идут к нашему дому. Ну, дед мне и говорит: давай-ка ты, мол, через заднюю дверь в лес, и сиди там, не высовывайся… Как чуял… — Он шмыгнул носом. А я почувствовала себя настоящим палачом. Тоже сжала ладони на коленях, стараясь сдержать собственные эмоции, чтобы не кинуться к парню, прижимая его крепко к себе, шепча, как совсем недавно, всякие успокаивающие, глупые и бесполезные слова. А мальчишка продолжил: — Сам двустволку взял и вышел на крыльцо. А я далеко не побежал. Спрятался за кустами и стал смотреть. Слышно, о чем говорили, мне не было. А ближе я боялся подползти. А ну, как заметят, как кусты шевелятся. Смотрю, дед стал сердиться, ружье на них наставил. А один из этих, достал пистолет, стал деду грозить. Дед ружье поднял, вроде как, прицелился. А тот, вдруг, возьми, да и выстрели в деда. Он с крыльца упал. Остальные, которые с этим уродом были, давай на него кричать, ругаться, мол чего наделал, теперь ничего уже не узнаем. А тот, который стрелял, сказал, что, мол, этот старый хрыч и так бы ничего не сказал… — Тимофей, все же не сдержавшись, всхлипнул.

Игорь, слушавший рассказ парня с суровым видом, тут же поднялся, подошел к мальчишке, сел с ним рядом. Положил ему руку на плечо и участливо пододвинул ему стакан с водой:

— Выпей водички, парень… Полегчает…

Тимофей посмотрел на него с благодарностью, сделал несколько судорожных глотков и закашлялся. Потом, с трудом выдохнул, и закончил:

— Эти сразу же ушли. Я из кустов сразу к деду кинулся. Он еще жив был. У него вся грудь в крови была. — Он опять часто задышал, глядя перед собой в одну точку, словно вновь оказался сейчас там, рядом с умирающим стариком. Когда он заговорил опять, голос у него был едва слышным шепотом: — Я ему голову приподнял. Он увидел меня и говорит: — Прости, мол, не успел я… А чего не успел-то?! Спрашиваю: «Деда, чего не успел?» А он мне, тайну Рода, мол, не успел передать. Но, говорит, Ульяна знает, она и расскажет, когда срок придет… И все… Умер.

Последнее слово я не услышала, поняла его только по движению его губ.

Последнее слово я не услышала, поняла его только по движению его губ. И тут он не выдержал. Он закрыл лицо руками и его тело опять начало бить крупной дрожью накатившего горя. Игорь, сидевший рядом с мальчишкой, крепко стиснул его за плечи, и тихо проговорил:

— Держись, парень… Держись… Ты теперь не один. Мы будем с тобой рядом. Держись…

Я не знаю, понимал ли Тимофей смысл сказанного моим мужем, но вскоре, он стал успокаиваться. И вдруг, его голова склонилась на стол, на скрещенные руки, и он отключился. Я испуганно вскочила со своего места, собираясь кинуться к нему. Но Игорь сделал мне знак рукой, мол, остановись. Я и остановилась. Замерла неподвижно, глядя на сидевшего за столом мальчишку и не знала, что делать: то ли за нашатырем бежать к машине, то ли водой его холодной опрыскивать. Видимо, эти метания очень явственно отобразились на моем лице, потому что, муж тихо проговорил:

— Ничего страшного… Так бывает. За последние дни у него было очень сильное нервное перенапряжение, он не спал несколько дней. К тому же, судя по тому, как он ел, еще и голодал. А сейчас… Он почувствовал себя в относительной безопасности. К тому же, сытная еда, а еще, он, наконец, смог кому-то все рассказать. И, как результат, организм просто отключился. Это хорошо… Ему сейчас необходим отдых. — Он кивнул Кириллу: — Давай перенесем его на кровать.

Пока мужчины возились со спящим парнишкой, пытаясь его вытащить из-за стола, я кинулась к одной из дверей. Угадала я правильно, это была чья-то спальня. Судя по обстановке, вряд ли хозяина, деда Евпатия. Скорее тут жил сам Тимофей. Кровать была узенькой, панцирной, с никелевыми шариками на спинках, застеленная пестрым, собранным из множества лоскутков, покрывалом. Наверняка работа бабушки, а может быть, и сестры. Игорь с Кириллом бережно уложили мальчика поверх покрывала, я торопливо стянула с него ботинки. Мельком обратила внимание на то, что носки у паренька были аккуратно заштопаны на пятках. Скорее всего, тоже, работа сестры. Все эти мелкие детали говорили о той любви и заботе, которые царили в этой семье. А вот теперь… Ох ты, горе-горькое…

Я укрыла его сверху краем свисающего покрывала, и вернулась в большую комнату. Мужчины уже опять сидели за столом, и вид имели весьма хмурый. Рассказ парня произвел на них впечатление. Я уселась напротив, обвела всех взглядом и задала вполне предсказуемый вопрос:

— Ну и что вы думаете по этому поводу?

Так как, я обращалась сразу к обоим, то возникла некоторая неувязочка. Кирилл с Игорем начали говорить разом. Потом оба, несколько смешавшись, замолчали, и мой муж проявил великодушие.

— Давай ты первый… — Это было сказано несколько по-командирски, но Юдина подобное обращение нисколько не смутило.

Помолчав несколько мгновений, он проговорил с некоторым сомнением:

— Мне, почему-то кажется, что это были не Радетели. Или, по крайней мере, приходили они не за книгой. — Голос его стал более уверенным, когда он начал перечислять свои резоны: — Ну, во-первых, насколько я понял, это случилось не вчера, а уже несколько дней назад. — И пробурчал себе под нос: — Эх, надо было у парня уточнить… Ладно, проснется — спросим.

Я уже начинала ерзать от нетерпения, и едва заметная улыбка на лице говорившего, явно давала мне понять, что моя несдержанность незамеченной не прошла. Я слегка нахмурилась, и, не особо страдая от излишней деликатности, поторопила:

— Мы уже это поняли. Что же, во-вторых?

Кирилл улыбку убрал и взгляд его сделался каким-то печальным, словно у грустного клоуна. А я попеняла себе за отсутствие чуткости и тактичности по отношению к товарищу по команде. Состроила покаянную рожицу и тяжело вздохнула, мол, извини. Глядя на мои старания, он усмехнулся и продолжил уже серьезно:

— Я еще про «во-первых» не закончил. Просто, дневник пропал только вчера. Хорошо, пускай они подслушали ваш разговор, а дневник им понадобился, как подтверждение. Но, насколько я понимаю, в разговоре вы не говорили о том, где живет дед Евпатий?

Я вопросительно уставилась на мужа, потому как, хоть убей, не могла вспомнить, говорили мы о местоположении этого кордона или нет. В отличие от меня, Игорь все прекрасно помнил, и спокойно ответил:

— Я говорил Людмиле, что отец обнаружил книгу у деда Евпатия. Но о том, где он живет, я, точно, не говорил…

Кирилл кивнул головой:

— Хорошо… Положим, не так много Евпатиев живет в нашей округе. Но меня берет сомнение, что они максимум за два дня нашли это место. Думаю, пока бы все хорошенько не проверили, вряд дли бы сюда отправились. А во-вторых, судя по рассказу Тимофея, они не спрашивали о книге. Их разговор был очень коротким Правда, парень его не слышал, но, если учесть весь эмоциональный контекст, то я бы сказал, что они ранее выдвинули ему какой-то ультиматум, а сейчас пришли получить результат этого требования. Старик их послал, и рука у отморозка дрогнула. И в итоге, мы имеем труп. Если бы они искали книгу, то все бы здесь перерыли и перекопали, и, поверьте мне, присутствие парня их бы не остановило. А обыска никакого не было. Значит, приходили либо не Радетели, либо, Радетели, но не за книгой.

Я кивком выразила свое согласие и с «во-первых», и с «во-вторых» Кирилла. А Игорь подхватил:

— Мы не спросили у Тимофея, где тело умершего. Скорее всего, парень его похоронил, и вряд ли бы он кинулся закапывать его, сразу, как он умер. Значит, все это случилось никак не ранее двух дней назад. И Кирилл прав: так быстро Радетели вряд ли бы обернулись. Я думаю, теперь надо заявить в милицию. Нужно ехать с Тимофеем в город, чтобы он написал заявление. К тому же, необходимо навестить сестру мальчика и сообщить ей о произошедшем…

Я покачала головой. Заметив мой жест, муж сразу накинулся на меня с вопросом:

— Ты с чем не согласна?

Я обвела мужчин взглядом, и, несколько неуверенно, проговорила:

— Насчет милиции я не уверена. Сообщим мы, и что? Наверняка, они не глупее нас, и начнут доискиваться причины. И, разумеется, придут к тем же самым выводам, что и мы? Ограбление? Глупости. В это никто не поверит. Браконьеры? Так дед, насколько я поняла, егерем не был и, вообще, в силу своего возраста ни на какой государевой службе не состоял. Предлагаешь рассказать им о Радетелях и книге про русалок? Прости, дорогой, но каждый четверг с апельсинами в дурдом я приезжать не смогу, далековато, а совсем оставлять тебя без витаминов — совесть не позволит. — Я грустно усмехнулась. — А вот, что касается сестры Тимофея, кажется, Ульяны, то тут я с тобой полностью согласна. Сообщить обязательно надо. К тому же, насколько я уяснила из рассказа мальчика, то только Ульяна знает тайну Рода, а значит, и книга может быть у нее. Или, по крайней мере, она может знать, где она находится. И потом, не забывайте, что дневник твоего отца сейчас у НИХ. А значит, рано или поздно, они его расшифруют и вернутся на поиски книги. И тогда обоим, и Тимофею, и его сестре, грозит опасность.

Кирилл согласно кивнул, и мне хотелось верить, что не из чувства солидарности. Мол, я согласна с его доводами, а он с моими. А вот Игорю, мои заключения совсем не понравились. Глядя на меня почти с возмущением, он пробурчал:

— И что… Ты предлагаешь утаить от милиции убийство старика? Нет… Я считаю, это неправильно! Мы обязаны сообщить! Убили человека, и эти гады должны понести наказание!

Я грустно усмехнулась:

— Ты все правильно говоришь. С точки зрения закона. Я тоже за то, чтобы у нас был закон и порядок. А теперь скажи мне, дорогой, ведь если мы сделаем заявление, точнее, не мы, а Тимофей… Он ведь свидетель, так? Ведь он видел тех людей, кто деда убил. А они, скорее всего, о присутствии при этом парня даже и не догадывались. Иначе, его бы уже тоже в живых не было. Значит, он становится свидетелем. А ты уверен, что у этих гадов нет своих людей в милиции? Я лично, нет. И тогда, те узнают, что парень их видел. В общем, после этого заявления, за жизнь Тима я не дам и копейки. И не мне тебе рассказывать, на что ОНИ способны. Поверь, они еще сюда явятся, чтобы найти книгу. И, если мы не впутаем сюда милицию, то у ребят будет шанс еще выкрутиться. Мол, ничего не видели, ничего не знаем. А с милицией… В общем, перспектива не особо радужная. К тому же, мы еще точно не знаем, похоронил ли Тимофей деда. Мы же его не спросили об этом. А если те гады ночью труп умыкнули, чтобы, как говорится, и концы в воду? Тогда мальчишка может до морковкиного заговенья рассказывать, что его деда убили, и тогда, апельсины уже придется возить ему, и это в лучшем случае…

Мои доводы произвели на мужа впечатления. Но настроения ему это, отнюдь, не прибавило. Хмуро глядя на меня, он спросил:

— И что ты предлагаешь сейчас делать?

Я тяжело вздохнула, и, по-видимому, заразившись от Кирилла числительными, начала:

— Во-первых, нужно расспросить Тимку, где тело деда. Во-вторых, узнать у него все, что он может припомнить о книге. Наверняка он что-то видел или слышал о ней. И попытаться самим ее найти. Так как времени у нас на это не очень много. Если это были Радетели, то они очень быстро свяжут два и два, и примчатся сюда. И тогда, уж поверь мне, тут не только полы вскроют, тут и все заброшенные огороды перекопают, в придачу с окружающим метров на сто лесом. Я не буду тебе говорить, что мы не можем допустить, чтобы книга оказалась в их жаднющих лапах. В-третьих, нужно мчаться к сестре парня, и все ей рассказать. Возможно (а я в этом уверена), что она знает о книге намного больше, чем о ней известно Тимофею. И в-четвертых, нам нужно обеспечить каким-то образом безопасность этих детей. Положим, с Тимофеем все проще. Я его отправлю к Ивану. У мальчишки же сейчас каникулы, так что, никто его искать не будет. Но и сестру нужно как-то выводить из-под удара. Пока, не знаю, как, но нужно.

После моих слов, в комнате наступила тишина. Только из умывальника в веселенький тазик с утятами звонко падали редкие капли воды, словно далекий звон похоронного колокола. По мере того, как я говорила, мне все больше становилось не по себе. Я, наконец, стала в полной мере осознавать, во что мы опять по самые уши вляпались.

Глава 7

Тимофей спал, как убитый. Я несколько раз заходила в комнату проверить парнишку. Но судя по его спокойному дыханию, просыпаться в ближайшие несколько часов он, явно, не собирался. Наступила ночь, время шло, а мы сидели за столом в доме Евпатия, уже по сто десятому разу обсуждая ситуацию со всех сторон. Ни к чему новому не пришли. От догадок и всяких «если» у меня уже звенело в голове. Словно этот чертов умывальник капал не в тазик, а прямо мне на мозги. Керосиновую лампу пришлось погасить. В темноте у меня стали быстро закрываться глаза, и, когда я чуть не свалилась со скамейки, Игорь отвел меня в другую спальню. В кромешной тьме было трудно разобрать кому она принадлежала. Но по тяжелому запаху овчины, старой кожи и ружейного масла, я подумала, что, скорее всего, это и была спальня самого хозяина. Наверное, в другое время, не будь я такой уставшей, мне было бы немного не по себе в комнате человека, которого убили совсем недавно. Но сейчас, честно говоря, я бы и посреди кладбища уснула. Игорю все же пришлось на несколько мгновений зажечь спичку, чтобы понять, куда меня можно пристроить. За эти короткие мгновения я успела понять, что мой нос меня не подвел. Это была, и вправду, комната Евпатия. Большая панцирная кровать, сундук из старого, потемневшего от времени, дерева в углу, рядом какой-то короб с какими-то вещами, которые я рассмотреть не успела. Над кроватью небольшой домотканый коврик с непонятным рисунком. Рядом с дверью деревянный стул с высокой спинкой, скорее всего, ручной работы. Вот и вся обстановка.

Игорь уложил меня на кровать, прикрыл сверху старым тулупчиком, который лежал тут же, и, чмокнув нежно в щеку, тихо проговорил:

— Отдохни… Мы с Кириллом подежурим.

Еле шевеля языком, я успела пробормотать:

— Если что, будите… — И сразу провалилась в сон. Темный, глухой, тревожный.

Я стояла на поляне, ярко освещенной полной луной в нескольких десятках шагов от реки. Голубовато-серебристый свет струился, словно искристый водопад с неба, делая весь мир вокруг нереальным и таинственным, растворяясь и одновременно отражаясь от речной глади серебряными бликами. Я чувствовала влажную прохладу травы под босыми ногами, ощущала все запахи лесных трав, смешанные с легким привкусом речной тины. На мне была надета просторная белая льняная рубаха, скрывающая мое обнаженное тело до самых пят. Горловина туго стянута узкой тесьмой, завязанной простым узлом, широкие рукава закрывали кисти рук. Где-то, совсем рядом, раздавалось тихое пение. Мне не нужно было прислушиваться, чтобы разобрать слова, словно я давно уже знала эту песню. Красивые женские голоса старательно выводили:

— Ты лети, Гамаюн, птица Вещая,

Через море раздольное, через горы высокие,

Через тёмный лес, через чисто да поле!

Ты пропой, Гамаюн, птица Вещая,

На белой зоре, на крутой горе,

На ракитовом кусточке, на малиновом пруточке!…

Губы сами прошептали последние строки, и в памяти шевельнулось что-то давно забытое и до боли родное. Грустная тягучая мелодия бередила сердце, проникая в неведомые доселе глубины памяти, заставляя вибрировать каждую клеточку тела, словно натянутые струны под умелыми пальцами гусляра. Откуда-то сбоку, из леса, ко мне подошли четыре женщины в точно таких же, как и у меня, белых просторных одеяниях. Косы их были распущены и прикрывали тела почти до самой земли струящимся водопадом светлых волос. Одна из них несла в руках небольшую глиняную корчагу. Она поставила ее на землю, прямо передо мной. Затем, женщины взялись за руки, и стали водить вокруг меня хоровод, продолжая напевать:

— Расскажи, Гамаюн, птица Вещая,

Нам про Велеса — Бога Мудрого,

Расскажи-пропой песнь заветную,

Как ходил-бродил Он по бережкам,

По пустым местам, по глухим лесам,

Встречал на заре Красно Солнышко!…

От их неспешного движения вокруг меня в голове и во всем теле я почувствовала какую-то необычайную легкость. Казалось, будто, сделай я сейчас шажок вперед, да оттолкнись от земли, и взлечу высоко, высоко в небо белой птицей, окунаясь, как в воду, в серебристый лунный свет.

Продолжая напевать, они разорвали круг. Одна из женщин, подошла и потянула за кончик тесемки, стягивающей мою рубаху у горловины. Белая ткань мягкими складками упала к моим ногам. Вторая подошла сзади и стала расплетать мне косу. А остальные двое, подняли корчажку, и, черпая оттуда какую-то зеленоватую мазь, стали ею осторожно натирать мне кожу. Запах от мази был резким, горьковатым и не особо приятным. Но я стояла спокойно, не шевелясь, принимая все происходящее, как должное. Словно уже не в первый раз проходила этот ритуал.

Речная прохлада приятно холодила мое обнаженное тело, но те участки кожи, на которые уже было нанесено это зелье, начинали гореть, словно от прикосновения горячего пара в бане.

Так, непрерывно напевая, они натерли мне все тело. Затем, взяв под руки с двух сторон, повели к реке. Зайдя по пояс в воду, я легла на спину. Сначала они придерживали мне голову на поверхности, а затем, я погрузилась в прозрачные струи полностью, совершенно не чувствуя прохлады журчащих струй, обтекающих мое тело. Глаз не закрывала, и свет луны виделся из-под воды совершенно синим, искристым и восхитительно-нереальным. Внезапно все пропало, словно я в один миг ослепла. Наступила кромешная тьма, и я начала задыхаться. Мне не хватало воздуха, но я понимала, стоит мне только открыть рот, и я просто захлебнусь, утону. Я стала барахтаться в воде пытаясь всплыть на поверхность, но чьи-то сильные руки, крепко удерживающие меня за плечи, стали давить, давить, на самое дно, откуда у меня уже не было сил выплыть…

Я стала отбиваться изо всех сил, и тут же, услыхала над самым ухом голос:

— Тихо, тихо… Людмила… Проснись.

Одним рывком я уселась на краю кровати, тяжело дыша широко открытым ртом, словно, и впрямь, только что вынырнула со дна реки. В комнате было, по-прежнему, темно, но я чувствовала близкое присутствие. Человек заговорил, и я узнала Кирилла. Участливым голосом, он спросил:

— Приснился кошмар?

Я кивнула головой, а потом вспомнила, что видеть он моего кивка не может, и пробурчала:

— Да… После всего… Немудрено, что я вижу кошмары. — И уже деловито поинтересовалась: — Который час? Тимофей проснулся?

Последовала короткая пауза. Надо полагать, что Кирилл тоже пожал плечами, а потом, ему в голову пришли точно такие же, как и мне мысли, насчет того, что видеть я его не могла. Затем последовал короткий ответ:

— Наверное, часа три… Скоро уже рассвет. Тимофей с Игорем уехали в поселок, к сестре мальчика. Тебя будить не хотели. — Из его голоса уже улетучилось всякое участие и сочувствие. Слова звучали бесстрастно, словно он зачитывал новости по радио.

Я заполошно вскочила с кровати, и тут же наткнулась на угол чего-то жесткого, больно саданувшись со всего маха ногой. Скорее всего это был тот самый стул, стоявший у самой двери, который я увидела, когда Игорь привел меня в спальню. Зашипела от боли, и, не удержавшись, сказала крепкое словцо, которое, скорее относилось к решению мужчин «не хотели будить», нежели к моей способности налетать в темноте на жесткие предметы мебели. Тут же вспыхнула спичка. Маленький огонек, после кромешной тьмы, показался мне настоящим ярким пламенем на мгновение ослепившем меня. Я увидела лицо Кирилла, и в его глазах была печаль. Про себя фыркнула: нашел время печалиться! И тут же, сама себе попеняла, что несправедлива к нему. Он посторонился, и я протиснулась мимо него в большую комнату, и пока спичка догорала, умудрилась успеть сесть на скамью, а не мимо нее. Протерла ладонями лицо, и пробурчала:

— Почему не разбудили? Почему одни уехали?

По звуку поняла, что Юдин уселся напротив. В отличие от меня, мебель в темноте он не сшибал. То ли уже сориентировался, где и что стоит, то ли, видел в темноте, как кошка. Кстати, ко второму варианту я склонялась больше, вспомнив подземелья, где он теперь бывал частым гостем. Точнее, даже уже и не гостем, а, как бы одним из хозяев. Усевшись, он проговорил:

— Игорь посчитал, что большая компания может привлечь ненужное внимание в поселке. И потом… Тебе был нужен отдых. Ты вымотана. Поэтому, несколько часов сна тебе совсем не помешали. А времени у нас, как я полагаю, очень мало. Радетели могут нагрянуть в любую минуту. И было бы неплохо, если мы найдем книгу до их появления. Поэтому, пока Игорь с Тимофеем ездят, мы с тобой, как только начнет светать, попробуем здесь все осмотреть. — И пояснил, наверное, полагая, что спросонья я плохо соображаю: — На предмет тайников.

Я вспомнила свой сон, и внутренне меня всю передернуло. Хорошенький отдых! Уж лучше бы я не спала вовсе, чем такие сны! Хотя… Скорее всего, я видела во сне тот самый обряд водоположения. Только, вот откуда я его могла знать? Или мои фантазии играли со мною в странные игры? Ладно, с этим потом разберусь. В общем-то, сердиться на решение мужа у меня причин не было. Рассудил он верно и вполне логично. Если у них все пойдет, как надо, то утром они должны быть уже здесь. Тяжело вздохнув от собственного мысленного «если», я спросила:

— Вы узнали у мальчика, он похоронил деда?

По паузе, которая последовала за моим вопросом, я предположила, что есть еще «сюрпризы». И, как в воду глядела (далась мне эта вода!). Я слышала, как вздохнул Кирилл, и решила его слегка поторопить.

— Только не говори, что вы его об этом не спросили…!

Юдин хмыкнул.

— Спросили… Парень говорит, что он пошел копать для деда могилу, оставив его тело лежать возле крыльца. Место выбрал под березой, что росла за домом, недалеко от реки. Сказал, что деду это место очень нравилось, и он туда часто приходил и подолгу сидел, глядя на реку. А когда вернулся, трупа на месте не оказалось.

Та-а-а-к… Совсем хорошо! Но самой себе вынуждена была признаться, что, чего-то подобного я ожидала. И тут же начала рассуждать вслух:

— Выходит, те кто его убил, опомнившись, решили от тела избавиться? Как говорит наш глубокоуважаемый следователь Илья Федорович Степанов, нету тела — нету дела, так что ли? А мальчик ничего не слышал?

— Нет… Река шумела, он лопатой орудовал… Да и в его состоянии… В общем, не слышал. Но главное, как они пацана не заметили?! Это и называется, «Бог уберег». Даже думать не хочу, чтобы было, если бы они его увидели!

В голосе говорившего было неподдельное переживание за судьбу несчастного парнишки. Раздражение, которое вызывало присутствие Юдина угасло. Если человек способен испытывать сострадание, то он — хороший человек, а я просто вредничаю по неведомой мне самой причине. Я задумчиво проговорила:

— Ну вот, у нас еще один аргумент, чтобы не обращаться в полицию. Даже если, Тимофей и опознает этих уродов, то предъявить им все равно нечего. А тело, они скорее всего, просто сбросили в реку, и, как говорится, концы в воду… Вот же гады!!!

Мы еще немного посидели и порассуждали на тему, когда нужно ждать «гостей». Кирилл считал, что сегодня они сюда не явятся. А я думала, что к их появлению нужно было быть готовыми в любую минуту. Подискутировав еще немного об этом, мы в итоге решили перекусить. Но, честно говоря, есть мне, по-прежнему, не хотелось. Но время до рассвета нужно было как-то «убить». Кое как запихав в себя половину бутерброда с сыром, я предложила выбраться наружу и внимательно осмотреться. Небо уже светлело, и сквозь щели в ставнях в дом стал просачиваться сероватый свет, значит на улице мы спокойно можем оглядеться без того, чтобы не расшибить лбы о деревья в темноте.

Мы выбрались на улицу, и я, наконец, смогла вздохнуть полной грудью влажный прохладный воздух. Внутри этого дома я чувствовала себя словно в запертом склепе. Серый туман тянулся мутными слоистыми волнами от близкой воды, заливая все вокруг. Лес стоял стеной, неподвижный и торжественный, готовясь встретить первые солнечные лучи восходящего солнца. Не обращая внимания на слегка насмешливый взгляд своего спутника, я поклонилась в пояс, тихо проговорив:

— Ну здрав будь, Батюшка Лес… С новым днем тебя…

Потом, постояв неподвижно несколько мгновений, будто собираясь с мыслями, совсем другим голосом, невозмутимо проговорила не оглядываясь:

— Думаю, для начала нам нужно осмотреть все постройки. И, в первую очередь, найти погреб…

Кирилл за моей спиной сдержанно хмыкнул:

— Все-таки, ты невероятная женщина…

Я усмехнулась. Обернувшись, посмотрела ему прямо в глаза, и произнесла, не пытаясь скрыть насмешки:

— Я знаю…

Он немного смутился под моим прямым взглядом, и нарочито деловитым тоном произнес:

— Предлагаю начать с амбара…

Согласно кивнув, я отправилась в сторону покосившегося строения. Трава здесь была почти по пояс, и мы почти сразу промокли. Не знаю, как для Кирилла, а для меня это было только на пользу. Почти, как мое ежедневное обливание по утрам. В амбаре мы ничего интересного или стоящего нашего внимания не обнаружили. Как ничего, похожего на какой-нибудь погреб не обнаружили и во дворе. Побродили еще немного вокруг дома, внимательно разглядывая каждую кочку или земляной холмик, но ничего, чтобы напоминало наличие под землей погреба или какого-нибудь маломальского схрона, так и не обнаружили.

В то, что у деда Евпатия не было погреба, я поверить не могла. А как же запасы на зиму, а как же ледник для мяса и прочих запасов? Причем, он должен был быть недалеко от дома. Зимой, когда здесь все заметало по самую крышу, погреб должен был быть в близкой доступности. Нет… У деда был погреб, и даже думаю, чуть больше, чем просто погреб. Должен был быть самый настоящий схрон. То ли я еще от своего странного сна не отошла, то ли все мои мысли были не здесь, а витали где-то в районе поселка, куда уехали Тимофей вместе с Игорем. В общем, следопыт из меня пока был никакой. Кирилл тоже особой прозорливостью сегодня не отличался, да и вид у него был… Под глазами черные круги, щеки впали, борода всклочена. Бессонные ночи тоже не прошли мимо него.

Выбравшись из зарослей, мы уселись на крыльце, чтобы немного обсохнуть. Утреннее солнце только-только выглянуло из-за крон деревьев и очень приятно пригревало. Посмотрев на осунувшегося и хмурого Юдина, я проговорила:

— Без толку все наши изыскания. Думаю, у старика было очень надежное хранилище. И нам, вот так, слету, его никогда не обнаружить. Остается надеяться только на сестру Тимофея. Раз Евпатий сказал, что именно она передаст тайну рода брату. Поэтому, наши прогулки по развалинам предлагаю закончить и переместиться в дом. А тебе я бы посоветовала немного поспать, пока Игорь не вернулся…

Кирилл хмуро глянул на меня, и буркнул:

— Что…? Так паршиво выгляжу?

Я усмехнулась:

— Скажем так: я тебя видела и в лучшей кондиции… — И решительно поднялась с крыльца.

Ему ничего другого не оставалось, как последовать моему примеру. Войдя в дом, я указала ему на двери спальни, где совсем недавно спал Тимофей:

— Иди, приляг…

Он вопросительно посмотрел на меня:

— А чем займешься сама?

Я неопределенно хмыкнула:

— А я пока осмотрюсь в доме. Кажется, где-то в рюкзаке Игоря был хороший фонарь. Сейчас на улице светло, и снаружи будет незаметен его свет. Так что… Ступай, пока есть время.

Кирилл кивнул головой, выражая этим жестом согласие с моими словами, и пробурчал напутственное:

— Смотри здесь, аккуратнее…

Я растянула рот в улыбке и пропела: «Само собой…», посчитав, что вертящаяся у меня на языке фраза «поучи свою жену щи варить», прозвучала бы крайне грубо. В общем, он удалился в спальню, а я, вооружившись фонарем, принялась обследовать дом. Разумеется, начала я со спальни, где провела сегодня часть ночи. Это была комната самого Евпатия, и теперь у меня в этом не было ни малейшего сомнения. Для начала, я внимательно осмотрелась. Выглядело это примерно так: встав посреди комнаты, я стала медленно поворачивать головой, мысленно представляя себя стариком, и прикидывая, куда бы я захотела надежно спрятать очень ценную для себя вещь, так, чтобы ее никто не сумел найти.

Честно говоря, осматривать здесь было особенно нечего. Но я посоветовала себе не впадать в уныние. Стены простукивать было совершенно бесполезно, так как они были бревенчатые. Значит, никаких тебе потаенных ниш, кладовок и прочих секретных помещений в стенах быть не могло. Так же, я не думала, что что-то могло быть спрятано под полом. Приди кому-нибудь охота что-то здесь искать, полы вскроют первыми. Далеко за примером ходить не надо было. Вон, у нас в доме «грабители» тоже попытались вскрыть полы. Из мебели, где хоть что-то можно было, не то, чтобы спрятать, а хотя бы просто положить, был только сундук, да короб с какими-то вещами. Не думаю, что такую ценную книгу, которую род Евпатия, полагаю, иногда даже с риском для жизни, хранил многие, очень многие годы, старик бы просто сунул в сундук. Но, для очистки совести, все же, решила проверить.

На крышке сундука висел довольно увесистый замок. Это меня несколько вдохновило. Значит, то, что там лежит не было предназначено для всех. Хотя, не думаю, что тут бывало много гостей. И тем не менее, Евпатий озаботился, чтобы никто случайный туда не залез. По вскрытию замков я не была великим спецом. Иногда, даже с ключом, мне не удавалось открыть двери. Но, кое-что я все же умела. Достала из волос шпильку и, присев на корточки перед сундуком, принялась ею шурудить в замочной скважине. Провозилась я минут десять, побив рекорд самого, что ни на есть криворукого «медвежатника». Наконец, в замке что-то щелкнуло, и дужка отскочила вверх. Выдохнув от облегчения, почему-то, с замиранием сердца, с трудом подняла тяжелую крышку. Внутри, аккуратными стопочками лежала обычная чистая одежда. Поверх нее — жестяная коробка из-под индийского чая времен царя Гороха с облезшей от времени краской. Внутри лежали какие-то бумаги, несколько коробочек поменьше с медалями и одним орденом Великой Отечественной войны, и даже два Георгиевских креста. Я тихонько присвистнула. А дед-то наш успел пройти не одну войну. Впрочем, памятуя его возраст — это было не удивительно. Аккуратно сложила все обратно, и продолжила копаться в сундуке, тихо бурча себе под нос:

— Прости, дед Евпатий… Не ради праздного любопытства, а исключительно во блага твоего Рода…

С сундуком я провозилась никак не меньше получаса, но ничего особо ценного так и не обнаружила. Правда, на самом дне увидела занятный ключик. Точнее, даже не увидела сначала, а услышала. Переворачивая очередную стопку вещей, услышала, как что-то брякнуло о деревянное дно сундука. Вот тогда-то я и обнаружила этот ключ. Честно говоря, ничего, вроде бы, особо загадочного или странного. Ключ, как ключ, с привязанной к нему потертой старой, бывшей когда-то бордового цвета, тряпочкой. Я покрутила ключ в руках, бормоча тихонько самой себе:

— Раз есть ключ, значит, должен быть и замок. И если мы пока не знаем, где этот самый замок, это не значит, что его нет…

Больше ничего в сундуке, что привлекло бы мое внимание я не обнаружила. Ни потайного двойного дна, ни чего-то еще в этом же роде.

Вытащив коробку с бумагами и орденами, я осторожно, чтобы не шуметь, прикрыла тяжелую крышку. Коробку надо будет отдать Тимофею. Это — память о его дедушке, и его же наследство. Потом разберемся с бумагами, может, чего ценного там и обнаружится. Под ценным, я, разумеется, имела ввиду какую-нибудь информацию, а не золото-бриллианты. Не обнаружив в комнате больше ничего особо занимательного, я перешла в другую комнату.

Это, по всей вероятности, была спальня сестры Тимофея. Комната была опрятно убранной. Здесь было чуть больше мебели. Пара небольших тумбочек с резными ножками очень тонкой и старинной работы, накрытых искусно вышитыми салфеточками, небольшой платяной шкаф, такая же узкая, как и у Тимофея, кровать, которая была застелена вышитым узорчатым покрывалом. На стене в рамочках несколько фотографий. Я начала осмотр со шкафа. Если совсем уж честно, то ничего здесь я обнаружить не надеялась. Обычная девичья комнатка, какую наши предки называли «светелкой». Не стал бы Евпатий хранить здесь что-либо особо ценное или значимое.

В шкафу, действительно, ничего интересного я не нашла. А вот в одной из тумбочек, в самом дальнем углу, я обнаружила маленький полотняный мешочек, туго перетянутый кожаной бечевкой. Сердце учащенно забилось, и почему-то мелко задрожали пальцы, когда я попыталась развязать узел, стягивающий горловину мешочка. Присела на край кровати и высыпала содержимое себе на ладонь. И чуть с этой самой кровати не грохнулась. На моей ладони лежало несколько довольно крупных жемчужин. Чтобы убедиться, что мои глаза меня не обманывают, посветила фонариком. Точно — жемчуг!

Когда-то, очень давно, можно сказать, в прошлой жизни, мне пришлось поработать с драгоценными камнями и металлами. И, разумеется, навыки никуда не делись. Как шутил мой мастер на лесосеке, мастерство — его не пропьешь! И это точно был жемчуг, всего восемь штук! Две из жемчужин были черного цвета, и я даже затруднялась сейчас сказать, сколько это могло бы сейчас стоить. Чтобы определить ценность остальных, нужно было выйти на улицу, на солнце. Но меня взволновала не стоимость моей находки, хотя и она была довольно значительной. Ведь именно из-за жемчуга, можно сказать, мы сюда и приехали. Точнее, не из-за самого жемчуга, а из-за книги, в которой раскрывается секрет его добычи. И я была абсолютно уверена, что сейчас, на моей ладони лежал именно тот самый речной, скатный жемчуг! А если учесть, что последние лет эдак сто пятьдесят в наших краях жемчуг не добывали, то возраст этого удесятерял его стоимость. Впрочем, не его ценность меня сейчас волновала.

Ссыпав жемчужины обратно в мешочек, я положила его в карман куртки, где уже лежал странный ключ из сундука Евпатия. Прихватив подмышку жестяную коробку с документами, я, со всем этим богатством (в самом, что ни на есть, прямом смысле этого слова), направилась в большую комнату. И только тогда спохватилась, что утро уже давно прошло, а Игоря с Тимофеем все не было. Первым моим порывом было разбудить Кирилла. И я даже уже сделала шаг по направлению спальни, где он отдыхал. Но тут же остановилась. И чего? Ну разбужу его, закудахчу: «Ах, ах… Игоря все нет и нет…!» Что мне это даст? И сама себе ответила — ничего. И человеку не дам отдохнуть, и проблему это не решит. Но дольше сидеть в этом закрытом доме-склепе, когда на улице чудесный солнечный день, сил у меня уже больше не было.

Оставив коробку на столе в комнате, прихватив мешочек с жемчугом с собой (хотелось, все же, разглядеть его получше при свете солнца), я выскользнула на улицу, не забыв повесить замок черного хода на место. Осторожно высунулась из-за угла дома, на предмет внезапного появления неприятеля (мало ли), и не обнаружив ничего подозрительного, уселась на крыльце, достав из кармана мешочек с жемчугом. Только собралась его высыпать на ладонь, чтобы как следует рассмотреть, как тут же услышала взволнованный стрекот сорок — верный признак, что сюда идут люди. Первым порывом было мчаться навстречу мужу. Но в моей голове еще оставались какие-то крохи разума, чтобы понять, что это мог быть и вовсе не Игорь, а… Да хрен его знает, кто это мог быть! Но осторожность в данной ситуации лишней, точно, не была.

Я соскользнула с крыльца, на ходу заталкивая мешочек с жемчужинами в карман, и укрылась за ближайшим кустом бузины, не сводя взгляда с опушки. Сороки надрывались, оповещая весь лес о чужаках, словно там шла целая армия народа, а не несколько человек. Лежать в траве было то еще удовольствие. Какие-то букашки норовили мне заползти в уши и за шиворот, но я лежала тихо, стойко перенося эти посягательства, как индеец под пытками на муравьиной куче. Наконец, ветки пихтача раздвинулись и на опушке появился Игорь, а за его спиной маячила рыжая голова Тимофея. Я вскочила на ноги, стряхивая с себя на ходу, словно блохастая собака, мелких «оккупантов», и кинулась навстречу мужу. Увидев меня, несущуюся к нему через заросли крапивы со всех ног, он широко улыбнулся и прибавил шаг. Мы крепко обнялись, и я прошептала ему на ухо:

— Я волновалась… Как у вас все прошло? Сообщили сестре о смерти деда?

Игорь враз помрачнел. И мне безо всяких его объяснений стало понятно, что все не так, как должно быть. Слегка отстранившись от мужа, требовательно спросила:

— Что случилось?!

Он тяжело вздохнул, и, как обычно бывает в критических ситуациях, проговорил коротко, скупо роняя слова:

— Она исчезла…

В данной ситуации было очень трудно удержаться от банальностей, и, разумеется, я задала самый глупый вопрос из всех возможных:

— Как исчезла? — Быстро сообразив, что ответ на подобный вопрос может быть еще глупее (например: «каком кверху» или что-нибудь в подобном роде), я быстро переспросила, но, увы, не менее глупо: — В каком смысле «исчезла»?

Разумеется, услышала, то, что и должна была услышать на подобный вопрос. Игорь грустно усмехнулся, и проговорил:

— В самом, что ни на есть прямом смысле. — Увидев мою растерянную мордаху, сжалился, и пояснил: — Ее нет ни дома, ни на работе. На работе спрашивать не у кого, так как она единственный медик в поселке и начальства там у нее нет, а дом закрыт на ключ, и соседи сказали, что уже дня два, как ее никто не видел. — И добавил: — Лучше нам пройти в дом…

Так как я была с Игорем согласна, то мы направились к черному входу, не забывая при этом посматривать по сторонам. Тимофей шел позади нас и настроение у него было хуже некуда. Еще бы… Единственный близкий человек, который о них с сестрой заботился после смерти родителей, дед, был убит у парня на глазах, его тело пропало и даже похоронить его по-человечески он не мог. А теперь еще пропала и сестра. Немудрено, что парень впал в уныние. Я бы хотела его хоть немного подбодрить, только вот не знала, как. Поэтому, к дому мы шли на разговаривая. Молчание тяготило, давило на плечи, словно мы все шли нагруженные тяжелыми мешками. И, чтобы хоть как-то это мрачное настроение нарушить, я тихо спросила у мужа:

— Ты машину спрятал?

В свете всех событий и его опыта, вопрос был почти унизительным, но, Игорь все понял правильно и с улыбкой проговорил:

— Не волнуйся… С дороги ее не увидят. Ну, а от массированной разведки, вряд ли укроется. Так что… В общем, нам тут задерживаться лучше не стоит. — И задал вопрос, полагаю, примерно такого же порядка, как и мой: — Вы что-нибудь нашли?

Я глянула на него быстро, и проговорила, косясь назад, где понуро брел Тимка:

— Нашли кое-что… Но, так сказать, косвенное доказательство. — И добавила торопливо: — Дома объясню… точнее, покажу.

Муж мой ответ принял, как должное, не проявив ни малейшего нетерпения. Мне бы его выдержку!! Но очередной вопрос все же задал:

— Кирилл где?

Я, не глядя на него, произнесла:

— Я его спать отправила, на него было страшно смотреть… — Покосилась на мужа, и прибавила: — …Кстати, как и на тебя. Тебе бы тоже не мешало отдохнуть, хотя бы, несколько часов. Так что, ложитесь-ка вы все, вместе с Тимофеем спать. А я покараулю.

Игорь, приобняв меня за плечи, грустно усмехнулся.

— Посмотрим…

Произнесено это было с такой интонацией, что спорить мне сразу расхотелось.

Подойдя к черному ходу, я уже привычным движением отперла дверь, пропустила Тимофея и Игоря вперед, и закрыла за нами хитрым образом замок так, что снаружи казалось, что дом со всех сторон заперт.

В комнате нас уже ждал Кирилл. Вид он имел встрепанный, и несколько настороженный. В руках держал мой карабин. Увидев нас, а не армию врагов, входящих в двери, с облегчением выдохнул. И сходу задал вопрос (в отличие от меня, вопрос был умным):

— Все сделали, как надо?

Игорь коротко ему поведал то, что несколькими минутами рассказал и мне. Кирилл сосредоточенно сдвинул брови.

— А могла твоя сестра поехать куда-нибудь, положим, с подругами отдыхать, на природу, в какой-нибудь санаторий, ну или что-нибудь в этом же роде? — Вопрос был обращен к Тимофею.

Тот, словно очнувшись, сердито посмотрел на Юдина и буркнул:

— Нет у нее подруг, да и денег на санатории нету… Думаете, на зарплату медсестры можно ездить по санаториям? — И усевшись за стол, хмуро уставился на свои руки.

Все уселись за стол, молча глядя друг на друга, словно ища ответы на множество возникших вопросом друг у друга в глазах. Мне ужасно захотелось чаю. Я покосилась на печь. Нет, растапливать печь сейчас было бы неразумно. Запах дыма по лесу разносится очень далеко. Тяжело вздохнув, обратилась к Тимофею:

— Как ты думаешь, а могла твоя сестра отправиться сюда, к вам с дедом? Ну мало ли? Что-то ее встревожило, или кто-то…? Да и вообще, просто соскучилась…?

Парень слегка встрепенулся, словно я дала ему какую-то шаткую надежду, оглядел всех по очереди и со слабым воодушевлением проговорил:

— А что… Может и так… Может, она сюда и поехала…

Чтобы его фантазии не приняли угрожающих размеров, я вмешалась, обратившись к Игорю:

— Как долго ее соседи уже не видели?

Игорь пожал плечами:

— Сказали, дня два уже…

Тогда я опять задала вопрос Тиму:

— А как вы вообще сюда добираетесь из поселка? В смысле, по времени это сколько занимает? Ведь вы же не пешком всю дорогу идете?

Мальчишка покачал отрицательно головой.

— Нет… Не пешком. Мы на автобусе до моста через реку доезжаем, а от моста уже пешком сюда идем. От моста тут недалеко, всего километров семь.

Я быстро прикинула в уме, что больше трех-четырех часов дорога до хутора занимать не должна. А девушку не видели уже два дня. Даже если предположить, что соседи не круглыми сутками наблюдали за домом Ульяны, все равно, получалось много. Вот же…! Ситуация все усложнялась, с каждым разом обрастая все новыми и новыми проблемами, одна хлеще другой, а решения этих проблем у нас, по-прежнему, не было. Чтобы как-то отвлечь всех от грустных размышлений, я поведала о своих находках. Передала коробку и мешочек с жемчугом Тимофею, проговорив:

— Это — ваше с сестрой наследство, береги его, особенно дедовы ордена. Потом будешь детям своим показывать. Документы нужно потом будет получше изучить, если ты, конечно, не возражаешь. Возможно, в них есть что-нибудь очень важное, какая-нибудь подсказка. Но, в любом случае, это — память. А жемчуг стоит очень больших денег, если захотите продать, я вам могу в этом помочь. Кое-какие связи у меня в этой области еще остались.