Бесплатный фрагмент - Сказки сержанта Брускова

Первая встреча

Наше знакомство с полицейским Брусковым состоялось неожиданно. Время было обеденное, и я нехотя ела салат и немного грустила. Мама с папой снова зачем-то пошли в магазин. Почему они вечно уходят и меня не берут? Еще и возвращаются без игрушек, так нечестно! Особенно в пятницу, когда мои занятия заканчиваются рано и я могу с ними поиграть. Гуляют где хотят, а меня бабушка не пускает. Обижусь на них, будут знать.

Я так соскучилась, что даже есть не хотелось. Еле ковыряла винегрет ложкой, хотя очень его люблю. Салат пах свежей свеклой и прошлогодними солеными огурцами, мне такие очень нравятся. Бабушка говорит, что за зиму в банке овощи особенно хорошо засаливаются, до самой серединки, потому так вкусно.

Я все думала, как буду ругать родителей и требовать подарок, как в дверь позвонили. Кеша залаял и принялся прыгать во все стороны. Ну наконец-то пришли! Хотя ключи у мамы всегда с собой, зачем звонить? Гостей мы вроде не ждали, тогда кто это? Пришлось идти смотреть, интересно же. Я хотела быстрее добежать до двери и спросить, кто там, но меня опередил дедушка. Он хоть и с палочкой ходит, а его комната ко входу ближе, чем кухня, так бы победа была за мной. Дедушка подошел к двери, посмотрел в глазок по старой памяти, хотя почти ничего не видел, и спросил:

— Кто это?

— Полиция, капитан Сергей Петрович Брусков, — отозвался за дверью незнакомый мужской голос.

Я встала в начало коридора, чтобы спрятаться за угол, если это плохой, и принялась ждать. Интересно, кто это такой? Я решила, что голос вызывает доверие, ему можно открыть дверь. Дедушка, видимо, думал так же или знал, кто это, и начал поворачивать ключ. Кеша в это время притих и устроился рядом со мной. Наверное, ему тоже было любопытно узнать, кто пришел. И правда, какое-то странное имя. Обычно, когда к нам приходят, знакомятся по-другому. Либо просто по имени: Маринка, Володька, Сантехник или Электрик, либо по имени-отчеству, если кто-то совсем взрослый и важный. Полицейский как-то там Брусков у нас впервые, тем интереснее.

Дверь открылась, и на пороге оказался мужчина, похожий на сказочного дядю Степу. Высокий, с прямой спиной и седыми усами — он казался строгим, но явно не злым. На нем был какой-то непонятный серый костюм, прикрытый темным плащом по колено, а на голове была фуражка с медалькой. У дедушки таких монеток много, они у него на ленточках хранятся, он их не носит, а этот себе прицепил. В руках незнакомец держал кожаный потертый портфель на защелках, на руке поблескивало толстое золотое кольцо. Ноги посетителя я разглядела быстро, снизу мне было лучше видно, чем сверху. Пыльные ботинки были зашнурованы очень красивым бантиком. Я такой завязывать пока не умею; ничего, мама научит. Глаз Брускова из-за фуражки увидеть сразу не удалось, но вид у него был миролюбивый, хоть и немного странный.

Дедушка мужчину узнал и дружественно протянул ему свободную от палочки руку для приветствия.

— День добрый, служивый, быстро ты добежал.

— Здравия желаю, Семен Матвеевич, служба такая. Внучка ваша? — гость посмотрел на нас с Кешей и расплылся в улыбке. Я немного засмущалась, думала оставаться незаметной подольше, но меня сразу нашли. Что делать — прихожая небольшая, в ней не спрятаться, да и Кешка выдаст. Я тихо промямлила: «Здравствуйте», — прижалась ближе к псу, пусть охраняет, если что. Хотя защитник из него так себе, тибетские терьеры добрые, да и размером он маленький. Не то что Дашка и Глашка из соседнего двора. Эти две великанши внушали страх одни своим видом, а лаяли так громко, что уши закладывало, как в самолете.

— Опять ворота на въезд сломали, а вчера мусорку подожгли, Петрович, даже до нас гарь доносится. Вот тебя и вызвал. За месяц уж который раз, совсем шпана распоясалась. Выручай, полицейский, работу начинай, камеры проверяй, хулиганов разыскивай.

— Спокойствие, Семен Матвеевич, будем разбираться.

Тут гость снял фуражку, и на свет показались мохнатые, как у медведя, брови и светлые добрые глаза. Он был моложе дедушки, но старше моего папы. Мне как-то сразу стало спокойнее, этот явно не обидит, а может, и поиграть согласится.

— Пойдем на кухню, Брусков, там и поговорим. Все, что знаю, расскажу. Бабуля, чайник ставь, Петрович из полиции пришел! — громко скомандовал дедушка, пропуская гостя внутрь. Видел он плохо, а слух был отменный, чего нельзя сказать о бабушке, появившейся из-за угла в неизменном фартуке с цветами.

— Дед, что стряслось? Ой, здравствуй, Сергей, что стоишь, проходи, — она махнула рукой, приглашая внутрь. Бабушка быстро подошла к шкафу и достала пару старых мужских тапок.

— Мария Яковлевна, здравия вам, да я на минутку зашел, про пожар расспросить. Семен Матвеевич у нас гражданин ответственный, первый доложил, вот обстоятельства дела выясняю.

— А ты, Брусков, за чаем выясняй, удобней будет, разувайся и пойдем, а вы… — бабушка строго посмотрела на нас с Кешей: — Не загораживайте проход и марш за стол, винегрет не доеден.

В этот раз я решила послушаться и вместе с псом по узкому коридору пошла на кухню. Я сразу уселась за свой стул около стены, только есть больше не хотела. Очень хотелось побольше узнать про гостя, зачем он к нам пришел и откуда знает дедушку. За меня салат все равно никто не съест.

Наша кухня была не слишком вместительной. Когда приходило много людей, стол накрывали в комнате родителей, там больше места. Если же приходил один или два человека, бабушка принимала всегда в своем царстве кастрюль и сковородок. Около плиты она начинала колдовать, и в считаные минуты на столе появлялся завтрак, обед или ужин — смотря когда к нам пришли. Голодным от нее никто не уходил. Сергея Петровича посадили напротив меня, дедушка устроился рядом. После любезностей с наливанием чая, сахаром и печеньем непонятный полицейский начал разговор о делах нашего дома. Не буянит ли кто, нет ли ссор и криков и мирно ли мы тут живем. Странно, конечно, что Брусков решил узнавать такие подробности у дедушки, он же плохо видит и редко выходит. Лучше бы у меня спросил. Я бы ему рассказала, что это Лешка с Мишкой нарисовали классики. Приводят в них играть соседских девчонок, а меня совсем не берут, говорят, мала еще. Юльке вон уже дом Барби подарили, а мне притащили дурацкого пупса, нужен он мне больно. Я даже расплакалась от обиды, но мама пригрозила, что заберет и его. Пришлось назвать игрушку Д’Артаньяном и играть с тем, что дали.

Сергея Петровича рассказы дедушки явно интересовали. Он достал блокнот с ручкой и что-то в него все время писал. Иногда он поглядывал на свой мобильный, который лежал на столе у чашки с чаем. В мою сторону он почти не смотрел, да и на Кешу не взглянул, хотя тибетский терьер — очень редкая порода. Брусков расспрашивал про мусорку, про чужих, входящих в дом, и дела в Совете ветеранов. Особенно интересовался, как давно камеры на доме меняли и сколько раз ломали ворота. Бабушка периодически вставляла свои пять копеек, но старалась больше молчать, чтобы глава дома мог наговориться с редким гостем.

Спустя минут пятнадцать мое терпение лопнуло. Я тут вообще-то. Пока дедушка отхлебнул чая, я решилась спросить:

— Дяденька, а вы кто такой? Откуда вы к нам, вы наш родственник?

Сергей Петрович повернулся ко мне, улыбнулся из-под своих роскошных усов:

— Я почти всем в районе родственник, девочка. Я полицейский местный. Слежу за порядком, ловлю преступников, да людям хорошим помогаю.

Он начал рассказывать, что охраняет покой мирных жителей и ищет разных хулиганов. Если кто-то будет вести себя плохо, Брусков их найдет и сразу посадит в тюрьму. Без винегрета. Почему-то мне стало страшно. Я ему сразу сказала, что не злюсь на бабушку за то, что заставляет меня есть. Мама с папой пошли погулять, а дедушка вообще мне поет каждый день.

Бабуля первая разразилась хохотом, Сергей Петрович с дедушкой за ней. Я даже разозлилась: я тут их защищаю, а они вон как. Приходят всякие непонятные дядьки, пугают, а потом еще смеются. Мне захотелось заплакать от обиды, но бабушка принялась меня жалеть и успокаивать. Она сказала, что никому меня не оставит, и Брусков пришел не за нами. Он собирает всякие новости, чтобы знать, что в районе творится. Работа у него такая, за всем следить, а мы семья мирная, значит, нам он друг. Тюрьма только для преступников, как те, кто мусорку поджигают и прочих плохих людей. Бывает, что Сергей Петрович добрым людям помогает, от неприятностей уберегает. Мне стало любопытно:

— Дяденька Брусков, а ты мне про приключения свои расскажешь? Наверно, ты столько интересного знаешь, — я улыбнулась и сложила руки, как на занятиях. Взрослые улыбнулись, а Сергей Петрович взглянул на время в телефоне и заговорил:

— Ну, хорошо, девочка, уговорила. Расскажу тебе сказку правдивую, про подругу мою, Ягу строптивую, хочешь? Она мне давненько в делах помогает, наш город от бед оберегает.

— Очень хочу! Я слушать буду внимательно, — обрадовалась я.

Брусков ухмыльнулся, устроился поудобнее и под одобрительный кивок дедушки принялся рассказывать о своих удивительных приключениях.

Баба-Яга нарушает движение

Творятся странные дела

Эта история началась много лет назад. После армии я сразу женился, появились дети. Я отучился, заступил на службу и с усердием трудился. Я мечтал помогать людям и наказывать тех, кто мешает им жить спокойно. Спустя лет пять после начала работы эта история и приключилась.

Дело было поздней весной, одним, казалось бы, обычным утром. Я сидел за столом в отделении, заполняя бумаги за вчерашние мелкие нарушения. Ничего необычного: то цыгане танцы с медведем ночью устроят, то сумка с игрушками у Светланы Сергеевны пропадет. Мелочи жизни.

Я почти закончил отчет и собирался перекусить бутербродами, приготовленными женой, как зазвонил телефон. Это была Анастасия Константиновна Петлищева, крайне бдительная гражданка со Сретенки. Она жила за церковью у метро, на шестом этаже, и из ее окон открывался отличный вид на Садовое кольцо. Ей было чуть за семьдесят, ее дети давно разъехались кто куда. Старушка коротала время за телевизором и любимым увлечением — она любила контролировать общественность. Если в пределах видимости происходило нечто, по ее мнению, незаконное или странное, Анастасия Константиновна сразу звонила в участок. Она давала четкие приметы нарушителей, а иногда даже телефоны их родителей с точным адресом до номера квартиры.

Гражданка Петлищева частенько была уж слишком строга, ее донесения требовалось тщательно проверять. Она любила поругаться с соседскими мальчишками за езду на велосипеде по двору, за лай собаки, за музыку днем, да мало ли за что еще. Одно хорошо — с первых ее слов можно было сразу понять, случилось что-то серьезное или бабуля от скуки ввязалась в очередной скандал.

В этот раз Анастасия Константиновна была скорее озадачена. Она на удивление тактично поинтересовалась, как проходит служба и, убедившись, что я не сильно занят, начала рассказ. Старушка, как обычно, сидела на балконе. День был теплый, дул легкий ветерок и в воздухе пахло свежестью и ранним цветением, красота. У метро все было мирно. Люди сновали туда-сюда, служба в церкви только закончилась, прихожане неспешно расходились, машины мчались по своим делам. Гражданка Петлищева даже начала зевать от скуки, как со стороны проспекта Сахарова раздался какой-то непонятный звук. Старушка высунулась из окна и принялась высматривать. Прохожие начали останавливаться и поворачивать головы. Люди не пускались наутек, значит, все не так страшно, но происходило что-то занимательное. Грохот стоял ужасный, он заглушал шум дороги, забитой в обе стороны. Звук становился все ближе, прохожие начали расступаться, послышались недовольные крики. Анастасия Константиновна больше не могла томиться в неведении. Она почти наполовину высунулась из своей смотровой, рискуя вывалиться. Тут из-за макушек деревьев, рассаженных вдоль дороги, показался неопознанный объект. Это вроде был человек, но почему-то в чем-то круглом, похожем на бочку. Двигалось странное существо необычно: как будто подпрыгивало по мостовой со всей конструкцией. При приземлении на асфальт раздавался жуткий грохот на весь район. В довершение, это чудо-юдо размахивало чем-то длинным посреди тротуара, доставляя изрядные неудобства прохожим. «Странно все это, вам бы сходить, посмотреть, что к чему», — закончила свой рассказ гражданка Петлищева.

Да, удивительное дело, подумалось мне. Анастасия Константиновна дама пусть и пожилая, а к фантазерству не склонна. Я заверил ее, что непременно займусь этой жалобой, и откланялся. Мне самому стало любопытно, кто хулиганит посреди бела дня и откуда взялась бочка. Я быстро взял фуражку, оружие оставил — состава преступления явно не наблюдалось. Я вышел из кабинета, прошел по узкому серому коридору отделения номер шестнадцать и оказался на улице. Нарушитель явно двигался в сторону Цветного бульвара, и я решил перехватить его на пересечении Трубной и Садового кольца. Заодно посмотрю, испекли ли в булочной по дороге сахарные крендели, мои дети их очень любят. Погода стояла — загляденье. Тепло, но не жарко, солнце пряталось за облаками и не слепило, легкий ветерок приятно обдувает ароматом цветущих лип. Прогуляться — сплошное удовольствие. Идти было минут семь, а быстрым шагом и того меньше. Очереди в булочной не было, я быстро купил выпечку и поспешил дальше. Грохот становился все ближе. Действительно, похоже на деревянный мяч, скачущий по мостовой, только явно тяжелый. Крики и проклятья, сопровождавшие его движение, означали, что народному терпенью приходит конец. Я почти дошел до конца улицы, как в десятке метров передо мной из-за дома появился виновник беспорядков, вернее, виновница.

Первая встреча

В деревянной ступе, с метлой в руках, растрёпанными волосами под старой выцветшей косынкой, передо мной предстала Баба-Яга собственной персоной. Она отталкивалась метлой от дороги и подскакивала в своей ступе на расстояние в полметра, так и передвигалась. На вид ей было от семидесяти до ста лет, далеко не самый преклонный возраст. Я слышал, что Яги обычно мирные и пугливые, все больше по лесам и болотам обитают, а тут посреди города и в ступе — вот чудеса. Причем гражданка с костяной ногой явно не стояла на учете и как-то умудрялась скрываться от паспортного стола. Что же заставило ее вылезти из своего убежища? Надо разобраться. Я поспешил навстречу, чтобы познакомиться.

Разговор предстоял серьезный, следовало вести себя твердо, но с почтением. Нарушительница уже прилично ускакала, и мне пришлось прибавить шаг, чтобы догнать ее и не отставать.

— Гражданочка, день добрый, сержант Брусков, шестнадцатый участок полиции. Предъявите документы! — выпалил я на ходу. Старуха резко затормозила, повернулась ко мне и осмотрела с ног до головы. Я тоже смог изучить ее поближе. Нос крючком, грязная и дырявая на локтях рубашка явно не этого века, вид неухоженный и запущенный. Очевидно, она была напугана, но настроена воинственно. Она фыркнула, отвернулась и снова принялась махать метлой, ускакивая в своей ступе все дальше, явно не желая разговаривать. Я побежал следом, на ходу упрашивая:

— Бабушка-красавица, ты это, погоди, слово сказать разреши.

— Изыди, служивый, оставь меня горемычную! Прочь поди, не мешай! Путь-дорогу не загораживай!

Я заметил, что она дрожала, как лист от порыва ветра. Голос ее срывался, а в глазах горел злой огонек вперемешку со слезами. Мне стало ее очень жалко, но следовало разобраться в причинах ее неожиданного появления в самом центре города.

— Бабуля, подожди, не убегай. Я не обижу тебя, так и знай! Постой на минутку, молвить дай. Про житье-бытье свое рассказывай.

— А что про него говорить? Обижают меня все кому ни попадя. Бранятся, ругаются, нарушительницей обзываются, какими-то документами оскорбляются. С ними и разбирайся, а ко мне не задирайся. Без тебя печаль одна, плохо все мои дела.

Старушка остановилась, ее плечи дрожали, а из глаз начали предательски капать слезы. Она, скорей, потерпевшая, а не преступница, подумалось мне. Однако служба научила не делать поспешных выводов. Надо как-то разговорить бабушку и все разузнать. Я продолжил: «Ягуля, не злись и не раскисай. Помогу я твоему горю, так и знай».

Старушка вся сгорбилась в своем транспорте и почти полностью в него спряталась. Я подошел к ней поближе, и она жалобно заплакала, пытаясь прятать струи слез под морщинистыми ладонями. Ужасно, когда рыдает женщина в столь почтенном возрасте, аж сердце сжимается. Она попыталась вытереть лицо кончиками своей старенькой косынки. Я достал носовой платок и предложил его несчастной, пытаясь утешить, иначе допрос не состоится. Она взглянула на мою протянутую руку и дрожащими пальцами приняла помощь. В глазах еще читалось недоверие, но, кажется, я смог ее расположить. Я попробовал продолжить разговор: «Бабулечка, что так горько плачешь, почему грустишь? Вытри слезы горькие и все мне расскажи. Кто тебя обидел, любезная моя, отчего рыдаешь среди бела дня? Я же тут, милейшая, полицейский местный, слежу я за порядком, помогаю честным гражданам столицы и ее гостям. Молви мне, старушка, в чем печаль твоя». Однако успокоения моя речь не принесла. Она все никак не могла успокоиться, продолжала жалобно всхлипывать и собирать ручейки слез.

Пока Баба-Яга утиралась и пыталась прийти в себя, я подумал, что посреди улицы ничего у нее не выведаю. Нужно было разузнать место жительства такой интересной особы, да и много еще чего. А то нехорошо выходит, за порядком слежу, а жильцов района, оказывается, знаю не всех. Как она скрывалась столько времени — ума не приложу. Мой промах, значит, надо исправлять.

Вспомнив про купленные булочки, я предложил проводить старушку до дома, чтобы ее не обижали по дороге. Заодно напросился на чай, благо гостинцы были с собой. После моего ненавязчивого предложения ее слезы сразу высохли. Она расплылась в такой доброй, почти детской улыбке, что мне снова стало ее ужасно жалко. Видимо, бабулю никто совсем не навещал, вот несчастная. Еще у нее отсутствовала добрая часть зубов, ну да ладно, проблемы нужно решать по мере поступления.

Никаких курьих ног

Я предложил моей спутнице локоть, чтобы легче было идти, но она раскраснелась и заявила, что не ветреная и с первым встречным под ручку не пойдет. Так мы и двинулись под грохот ступы о мостовую. Баба-Яга нервно и боязливо оглядывалась по сторонам. Каждого проходящего мимо человека она старалась проскакать как можно быстрее и не задеть метлой. Стала понятна причина народного гнева. Старушка занимала собой почти весь тротуар и иногда попадала метлой по прохожим.

Когда ее стал сопровождать я, все стало иначе. Люди косились на нас с удивлением и иногда со злостью, но ни слова не говорили. Вот за это я люблю мою форму — все сразу ведут себя прилично без лишних слов. Мы перешли дорогу и спустя пару минут попали в переулок Васнецова. По соседству с музеем живописи, как оказалось, располагалась жилище моей новой знакомой.

Передо мной стояла маленькая избенка, больше похожая на домик для детских игр. Я почему-то всегда думал, что это музейные работники соорудили такой экспонат, а оказалось вон как. Надо бы все подсобки в районе проверить, мало ли какие жильцы еще найдутся.

Яга гордо сообщила, что никаких куриных ног не стала устраивать, это жутко старомодно, а она дама современная. Как только мы подошли к двери, бабуля резко выскочила из ступы и приземлилась рядом со мной. Она оказалась совсем крохотной, не больше полутора метров. На первый взгляд, костяная нога отсутствовала, тут сказочники насочиняли лишнего. В остальном она была точь-в-точь такая, как я запомнил из рассказов мамы в детстве. Щупленькая, сгорбленная, с жидкими седыми волосами, обломанными грязными ногтями, но с горящими каким-то неведомым огнем глазами. На ней были старинные лапти, которые потихоньку рассыпались от времени, и длинный сарафан темно-синего цвета, пыльный и местами протертый до дыр. Она извлекала из своего транспорта какую-то авоську, видимо, собиралась в дорогу и поставила у двери. Баба-Яга положила метлу в ступу и потащила свое средство передвижения куда-то за избу. Я пошел за ней. Сбоку обнаружился люк, видимо, это кладовка, врытая в землю у самой стены. Сразу и не заметишь — выдавала только чуть торчащая ручка и старинный железный замок размером с ладонь. Старушка запустила руку в карман юбки, из которого извлекла резной и очень красивый ключ, вставила в скважину. Железный охранник мигом открылся. Бабуля оперлась одной рукой о землю, а свободной взялась за деревянную ручку и распахнула крышку. Это оказался погреб, на удивление вместительный. Там стояли пыльные банки с какой-то странной жижей, деревянные ведра с кореньями; и оставался закуток, явно отведенный для ступы. Я предложил старушке свою помощь, да и интересно стало, тяжела ли ноша. Баба-Яга с радостью согласилась, встала с колен, отошла в сторонку и принялась наблюдать. Должен признаться, не ожидал, что сей транспорт будет столь неподъемным. Не представляю, как сухонькая старушка, пусть и волшебная, с такой легкостью справляется с такой тяжестью. Весила конструкция, как двухкамерный холодильник. В одиночку поднять дело гиблое, но перед почтенной дамой в грязь лицом падать нельзя, особенно представителю правопорядка. Я присел на корточки, обхватил ступу пониже и начал потихоньку приподнимать от земли. Она нехотя поддалась, но начала клониться в сторону, да так быстро, что я еле удержал, иначе разнес бы всю избу. Я пытался поднять повыше, чтобы поставить на нужное место, но под силой тяжести начал качаться с одной ноги на другую вместе со своим грузом. Бабуля залилась смехом и схватилась за бока. «Ничего, Ягуля, сейчас поставлю», — еле проговорил я, потихоньку приближаясь к зоне посадки летательного аппарата. Я не заметил крохотный порожек, зацепился мыском и полетел вниз. Я бы растянулся посреди того, что осталось от погреба, как вдруг повис на ступе где-то между небом и землей. Я поднял голову и увидел хитрый прищур старушечьих глаз. Бабуля стояла сбоку от открытой дверцы и на вытянутой руке держала за край ступу вместе со мной, не давая упасть. В этот момент я понял: доведись мне биться с Ягой врукопашную, никакое карате меня не спасет. Допрос придется проводить крайне деликатно. «Слышь, служивый, тяжело мне, вставай давай», — дружелюбно сказала старушка. Я сполз со ступы на землю, а моя спасительница одной рукой поставила свой агрегат на место. Помощь я предлагать больше не стал.

Бабуля закрыла погреб на замок, убрала ключ в карман и кивнула мне. Мы обогнули избушку с другой стороны. На углу я заметил старинную бочку с водой, на которую выходило окно, плотно закрытое ставнями. Видимо, это был местный водопровод — хитро придумано.

Прежде чем войти, бабушка выглянула из-за угла и боязливо осмотрелась. Прохожих не наблюдалось, и мы подошли к двери высотой чуть выше моего плеча. Старушка полезла под сарафан, достала из-за пазухи на веревочке еще один ключ. Вставила в замок, который со щелчком открылся и упал ей на ладонь. Я инстинктивно кинулся подать ей руку и открыть дверь. Яга улыбнулась, то ли тронутая моей заботой, то ли посмеиваясь над моей слабой физической формой. Я ведь и зарядку делаю, нормативы сдаю исправно и с отличием, но куда мне до настоящей волшебницы?

Бабуля взяла свою авоську, прошла внутрь темного помещения первой. Она кинула багаж куда-то в сторону, подняла при входе руку, нашарила под крышей какую-то задвижку, которая скрипя отодвинулась. Второй рукой Яга толкнула куда-то вверх, и оказалось, что в крыше был люк. Избу наполнил теплый свет, мигом разогнав мрак в старушечьем царстве. Я еще стоял в дверях, когда бабушка повернулась ко мне. «Заходи, добрый молодец, гостем будешь!» Я не стал заставлять даму ждать, согнулся в три погибели и вошел внутрь.

Изба была длиной от силы в четыре моих шага — и как она живет в такой тесноте? Я с любопытством начал рассматривать обстановку. Пространство было маленькое, почти как кукольный домик, только очень грязный и старый. Справа от двери стоял старинный сундук, накрытый древней тряпкой. Над ним был вбит гвоздь, на котором спокойно отдыхал старый зимний тулуп с накинутым поверх давно почившим махровым платком. Слева стояла настоящая русская печь, выложенная почерневшим от времени кирпичом, закрытая железной заслонкой. Рядом стояли два больших котла, один в одном, да лопата, похожая на те, которыми снег зимой чистят. Каково управляться с такой кухонной утварью, я решил не уточнять, чтобы снова не попасть впросак. На печи располагалось спальное место моей любезной хозяйки, закрытое почти истлевшей занавеской. Дальше было какое-то помещение. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это крохотная баня, в которую я бы не влез. Радует, что бабуля все же в ладах с гигиеной. Из бани открывалось маленькое окошко, под которым, как я догадался, стояла как раз бочка с водой. Молодец, Яга, все продумала. Напротив печи стоял деревянный стол, половину которого занимал старинный пыльный самовар. Вокруг были какие-то банки и склянки разных размеров под вековой паутиной. Я удивился, увидев керамическую кружку и пару вполне себе сносных тарелок, явно произведенных в этом веке. Стулья заменяли толстые бревна, плотно стоявшие у стола и больше похожие на табуретки, только с выпиленными спинками. Ну а между обеденной зоной и сундуком у двери располагалась самая настоящая прялка, которая спасала скромный гардероб Яги от смерти. Изба, конечно, требовала генеральной уборки вместе с капитальным ремонтом, но было видно, что в ней поддерживался порядок по мере сил.

Пока я рассматривал обстановку, хозяйка не теряла времени даром. Выглянув на улицу из люка в крыше и поняв, что прохожих нет, она проворно заковыляла в баню, хромая на правую ногу. Старушка взяла черпак, открыла окошко и набрала полный ковш воды. Она вылила все в самовар, закинула какие-то ароматные травы и поставила кипятиться, разведя огонь по щелчку пальцев. Я выложил на стол булки, разломал на большие куски и разложил на тарелки. Прочей посуды не наблюдалось, одна деревянная ложка, вилка с тремя зубьями да нож, похожий на те, которые хранятся в музее древностей.

Запах свежей сдобы почти мгновенно наполнил избу, Яга громко втянула воздух носом и прямо вся расплылась в блаженном предвкушении трапезы.

Самовар подозрительно быстро закипел. «Садись, добрый молодец, потчевать тебя чаем липовым вековым буду», — сказала повеселевшая бабуля и пошла вешать косынку на тулуп. Я сделал шаг и оказался у спинки стула, взялся за нее рукой, чтобы отодвинуть, но конструкция не сдвинулась ни на сантиметр. Ну уж нет, снова позориться при старушке не хотелось категорически. Благо она отвернулась, и я двумя руками ухватился и начал тянуть бревно на себя. Оно отодвинулось самую малость, и, втянув живот по самую грудь, я умудрился втиснуться и сесть за стол. Правда, как дышать в такой тесноте — непонятно, ну ничего, приспособлюсь. О том, чтобы поухаживать за почтенной дамой и подвинуть ей стул, не стоило и думать. Яга явно специально отвернулась, чтобы меня не конфузить. Стоило мне устроиться, а она уже сидела напротив.

История Бабы-Яги

— Ой, милок, давненько я сдобы не вкушала да сахарком не закусывала. Одни коренья, крысы да соседские мальчишки. Вся иссохла, одряхлела, будто никогда не ела.

Мое лицо непроизвольно вытянулось, и, кажется, начала отвисать челюсть. Вдоволь насладившись моментом, бабуля громко расхохоталась, схватилась за живот и смеялась неприлично долго. Снова меня провела, чертовка. Ладно уж, порадовать пожилую даму не жалко, и так, видимо, намучалась бедная, а тут соловьем заливается. Звонкий у нее голос, приятный, хоть и немного хриплый.

— Ох, служивый, дорогой, больно весело с тобой! Я лет сорок не смеялась, за бока так не хваталась. Душу бабью ты согрел, вот и беды не удел. Я человечину больше ста лет не вкушала, одни коренья собирала. Тем только питаюсь, как могу, наедаюсь. Если бы не крысы да голуби — совсем бы вегетаркой стала.

Любопытно, как она про вегетарианцев узнала, подумал я, неплохой у нее словарный запас. Видимо, она меня еще не раз удивит, пора выводить старушку на откровенность.

— А ты, я посмотрю, бабуля, все знаешь, слова современные употребляешь, в самом центре живешь да хозяйство ведешь. Так что за беда с тобой случилась, от чего ты на всех разозлилась?

Баба-Яга погрустнела и принялась изливать мне всю свою широкую многовековую душу.

— Эх, служивый, знал бы ты, каково мое житье-бытье. Я в этом районе почти первая жительница, больше ста лет тут обитаю, все кусты да кочки знаю. Вернее, знала. Еще молодкой с леса своего прискакала, в столицах жить мечтала. Построила избу всем на загляденье, в силу своего уменья. По вечерам над домами да дворцами летала, наряды меняла, гостей принимала, Лешего повстречала. Жили мы душа в душу лет пятьдесят. Ох и хозяйственный он был, всю мебель соорудил, меня на руках носил. А люди ох какие были, на загляденье. Уважали, почитали, боялись да пугались. Гостинцы приносили, колдовать просили, задобрить пытались, ни на что не обижались. Не жизнь была, а сказка. С прудов Екатерининских кикиморы в гости приходили, танцам да песням учили. Домовой по хозяйству помогал, ни бед, ни забот не знала. Но тут наступил прогресс этот, будь он неладен. Окружили старушку домами высокими, дорог с повозками настроили, не выйти, не взлететь. Домовые все повывелись, Лешему пугать некого стало. Загрустил он, затосковал да назад в лес с Кикиморой болотной сбежал — подруга, называется. Потеряли человеки страх и уважение всякое к бабушке. Бранятся, ругаются, нечистью обзываются, мальчишки банками да палками кидаются, ой, горе мне, горемычной!

Старушка снова разрыдалась и принялась утирать градом текущие слезы. Я нашел в кармане бумажные платки — всегда брал с запасом — и протянул Яге. Она попыталась улыбнуться, благодарно приняла всю пачку и собиралась сунуть ее в рот, решив, что это угощение. Я вовремя спохватился, ухватил ее за руку, раскрыл упаковку, достал один платочек и промокнул ее слезы. Теперь сконфузилась уже бабуля. Она сразу перестала рыдать и принялась рассматривать невиданное диво за три рубля из ближайшего магазина. Изучив упаковку, она вдруг подскочила: «Ой, молодец, я ж тебе чай не налила, совсем старая да никудышная стала». Она быстро взяла с полки над самоваром пыльную кружку, открутила краник самовара. Комнату заполнил запах скошенной травы, а чашка наполнилась темно-коричневой мутной жидкостью. Я, признаться, до чистоты брезгливый, но отказываться было нельзя. Да и пахло так, как в чистом поле после дождя, чуть сладко и свежо. Я сделал крохотный глоток, вкус был мягкий, тепло мгновенно растеклось по груди, и всю усталость как рукой сняло. Бабуля налила чаю и себе, взяла кусок булки и засмаковала.

— Эх, свежа да нежна, давно мне таких гостинцев никто не приносил, вот уважил ты меня, служивый.

— Да на здоровье, Ягуля, ты расскажи, только без слез и рыданий, как тебя на дорогу занесло?

Старушка явно прониклась ко мне доверием и начала свой рассказ.

Гражданочка, предъявите документы!

— Прилетел ко мне намедни ворон, принес письмо от Лешего. Он свою-то Кикимору выгнал, говорит, одна я такая волшебная. Жизни без меня не видит, стариться вместе зовет. Только места ему в городе нет, а в лесу раздолье. Он нам и избушку сообразил, и курьи ножки к ней приспособил, для ступы амбар новый, гаражом обозвал. Ждет меня, разлюбезную, дорогую да прелестную. Растаяло мое сердце бабье, да и тоскливо мне очередной век одной доживать. Решила я его проведать, а там видно будет. Хотела сначала лететь ночью, ступу подготовила, крыс да корений в дорожку насобирала, путь-то неблизкий. Сначала еле из-за домов взлетела, в веревках каких-то запуталась да молнией обожглась. Как повыше поднялась, Змеи Горынычи как налетят. Я-то, дура старая, сначала обрадовалась, здороваться хотела, а они как пасти открыли, огнем разноцветным полыхнули! Я чуть вся не обмерла. Стремглав назад в избу кинулась, за печкой целый день от страха хоронилася. Вот ужасу натерпелась!

На этой части рассказа добрая половина жалоб от граждан за последние дни была закрыта. Во-первых, теперь понятно, кто оборвал линию электропередачи и обесточил полрайона. Старушку наказывать за такое никак нельзя, обыкновенный несчастный случай, спишем на старость конструкции, все равно менять пора. Во-вторых, Яга умудрилась попасть на праздничный салют, можно сказать, в первый ряд. Установка для стрельбы стояла как раз через дом. Теперь ясно, почему Юрий Филиппович из соседнего дома жаловался на какой-то дикий визг — не то кошки, не то собаки.

— Бабуля, а как ты на Садовое кольцо-то попала, куда путь держала?

Яга пригорюнилась пуще прежнего, глаза снова налились слезами.

— Коль ночью лететь по старинке нельзя, я в люди решилась идти прямо с ранья. Слышала я, человеки чудо новое удумали, электричкой зовется. Куда надо довезет, аки летучий ковер. Собралась с утра пораньше и пошла искать удачу. Места родные не узнаю, а прежде каждую кочку да деревце знала. Я же по ночам во дворах ближних побиралась, кореньями запасалась, а тут идти неведомо куда, непонятные дела. Гляжу, идет навстречу баба, смотрит мимо величаво. Мальчука с собой ведет, тот конфету все сосет. Дай, думаю, спрошу путь-дорогу. Я ей так вежливо, по-соседски, говорю: «Эй, милая, не боись, не съем я твоего Иванушку, ты скажи тока…» — а она тут как на меня кинется! Авоськой бьется, словами страшными ругается, проклятьями кидается, аж уши вянут. Пацаненок ее тоже хорош, камень хвать, да как пульнет — еле в ступу спрятаться успела. Насилу сбежала от супостатов этаких, по дороге какой-то вниз в ступе поскакала, куда — не разбирала. Тут вдруг как загудит что-то, я нос из ступы высунула. Предстало мне чудо дивное. Телеги без лошадей ездят, да много так, не сосчитать. Люди в нарядах диковинных снуют туда-сюда, расплодились на мою голову. Где дорога — не сыскать, ни земли, ни травинки ни видать. Деревья и те стоят не лесом, а ровно да по одному. Решила я, как во времена стародавние, мышкою незаметной проскочить. Только куда уж там. Стоило мне только поближе к одной телеге подобраться, как откуда ни возьмись шум невообразимый поднялся. Человеки из окошек повылезали, на меня как закричали: «Куда прешь, карга старая, уходи с дороги и ведро свое забери!» У меня аж сердце прихватило. Из стороны в сторону заметалася, очень испугалася. Куда скакать не понимаю, везде гудят, ругают. Бросилась я в сторону другую, отовсюду атакуют. Там высоченный мост, я со ступой прыг — и взлетела, через него перелетела. Приземлилась у домов, ступа треснула об пол. Там бабульки сидят, о своем говорят. Прискакала к ним, причитая, электричку указать заклиная. Сжалились сердечные, за свою признали, советом да словом добрым обласкали. Путь-дорогу указали, наказы разные дали. Побрела я дальше, горемычная. В ступу спряталась по самый нос, еле направление различала, а метлою все махала. Только человеки все ругаются, на меня руками махаются. Я от них и туда и сюда, а они не унимаются, еще и обзываются. Как на дорогу выскочила, не ведаю, только телеги гудеть стали пуще прежнего. Совсем я растерялась, чуть не разрыдалась. Тут прям над самым ухом слышу свист. Соловей-разбойник, поди, друг старинный, вот он меня и выручит! Высовываюсь и вижу молодца, с тобой одинакового с лица да в камзоле похожем. Он в дуду дует-заливается, палкой машет да возмущается. Встала я как вкопанная, а этот ко мне и грозно требует: «Гражданочка, предъявите удостоверение на транспортное средство!» Како тако средство? Что за удостоверение? Ничего не понимаю, глазами на него зыркаю и заклинаю: «Милок, я же местная, на вокзал еду, к Лешему своему, подсоби бабушке, укажи путь-дорогу. Супостат этот давай мне зубы заговаривать, ступу забрать грозился, пачпорт какой-то требовал. Я только головой мотала, что делать, не знала. Взвыла я несчастная: «Отпусти, добрый молодец, стара я да глупа, одна живу, грамоте не обучена, нет у меня пачпорта, одна ступа — все приданое мое. Я днями голодаю, крыс да голубей собираю, отпусти меня, милок, пригожусь тебе — зарок!» Видать, старуху пожалел, какую-то бумагу понаписал, восвояси возвращаться приказал, где идти указал. Поплелась я восвояси. Человеки на меня озираются, плохими словами огрызаются, тут и ты подоспел, спаситель мой от страшных бед. Видишь, милой, никто меня не уважает, всяк обижает, — тут Яга снова протяжно завыла, и река слез потекла быстрым потоком на ее сарафан.

Теперь все стало ясно. Бабуля пыталась попасть на вокзал, случайно выскочила на дорогу, наткнулась на патрульного, получила штраф за нарушение движения и была отправлена домой. Прохожие злились, так как старушка со ступой и метлой заняла почти весь тротуар. Это дело тоже закрыто за отсутствием состава преступления. Однако оставался ряд обязательных процедур, которые необходимо было соблюсти. Для начала Яге нужно было организовать паспорт. Пусть и волшебная, но она гражданка страны, значит, без документа жить не положено. Ступу надлежало наделить номерными знаками и зеркалами для полноценного участия в движении. Еще бы правилам ее, конечно, обучить, но не все сразу. Сначала в поликлинику поставим на учет, не девочка уже, чтобы пренебрегать современной медициной. Да уж, возиться со старушкой предстояло много, но как ее, несчастную бросишь? Она как из Красной книги, ее нужно оберегать с особым вниманием. Да и напомнила она мою бабушку, такая же добрая и гостеприимная, не мог я ее в беде оставить.

Начало новой жизни

Я решил помочь Яге стать частью общества, чтобы она не пряталась и не лазила по подворотням, а жила спокойно и радостно. Ей нужно было оформить все необходимые документы и пенсию. А что — она коренная жительница, ей положено. Да и без паспорта ей теперь передвигаться не получится.

О том, чтобы бабуля самостоятельно посещала все инстанции нашего района, не могло быть и речи. При получении каждой бумажки у меня самого нервы пошаливали, а тут такая чувствительная натура. Оформлю старушке документы, обучу современным премудростям и отправлю на недельку-другую на встречу с сердечным другом. Пусть отдохнет, здоровье поправит. Еще вещичек ей подсоберу, а то прямо оборванка, а не почтенный сказочный персонаж.

Проблемы было две: убедить бабулю снова выбраться из избы и упросить паспортный стол выдать документ такой необычной даме. Свидетельство о рождении в чаще леса явно не выдавали, о прописке по месту регистрации даже спрашивать неловко, дольше объяснять и успокаивать. Для начала уговорю заботливую хозяйку, которая как раз израсходовала очередное озеро слез, еще раз пройтись в люди.

— Эх, Бабуля-Ягуля, горемычная моя, помогу твоему горю, не оставлю я тебя. В обиду не дам, к Лешему отправлю, только не плачь.

Старушка мгновенно просветлела.

— Добрый ты служивый, поняла я сразу. Чую сердцем я, ты тот, кто спасет беднягу. Не обидишь, не уйдешь, не прогонишь бабку. Симпатичный ты мужик, хоть и слабый, ладно.

Яга расплылась в томной улыбке и принялась хлопать остатками ресниц. От неожиданности я раскраснелся, как юнец, и решил срочно отправлять эту вертихвостку в лес. Пусть строит любовь там.

— Бабуся, паспорт тебе получить нужно. Это книжка такая с портретом твоим. Надо, чтобы тебя везде узнавали, пропускали, гражданкой признали да деньги выдавали. Только надо нам с тобой в один дом сходить, документы отдать, недельку обождать, потом все забрать. Без этого житья не получается, от того неприятности на дороге и случаются.

Яга недоверчиво посмотрела на меня.

— Зачем мне грамота такая? Меня и так все знают, хоть и не уважают. Ты своим человекам скажи, чтобы меня не обижали, на вокзал провожали, тут и сказочке конец.

— Ягулечка-красотулечка, ты же сама свое счастье не понимаешь. Мы тебе еще пенсию оформим. Денюжки приходить будут, кушать булки хоть каждый день начнешь. Лечиться будешь бесплатно да в транспорте ездить регулярно. Все тебе место уступать начнут, хоть в метро, хоть в автобусе.

— Какое такое метро, какая пенсия? Вот вы выдумали, по старинке не жилось.

— Я тебе, бабуля, все расскажу да помогу, не робей. Как все устроим, сразу тебя сам на вокзал провожу, на машине прокачу. Только нужно, миленькая, все собрать, документы получать. Иначе так и будешь страдать да слезами горючими сарафан поливать.

Яга колебалась. Я старался объяснять как можно проще, но старушка явно сильно отстала от прогресса. Лет на сто точно. Она вроде и понимала, что я хочу помочь, но недавние события ее сильно вымотали. Она выкручивала пальцы на руках, было видно, что нервничает. Вроде и в лес надо, но и лишний раз на глаза людям попадаться ей явно не хотелось. Я решил попробовать еще раз.

— Бабулечка-дорогулечка, в обиду я тебя не дам. Не положено без паспорта нынче передвигаться, жить в городе да в лес отправляться. Так нынче, Ягуля, живут, что тут взять? Нужно скорее тебе привыкать. Как устроим твое житье-бытье, и к Лешему уедешь, и деньги получишь, да осмелеешь. Не брошу тебя, золотая моя. Все мы решим, ты не бойся меня. Задачка тебе: документы сыскать, все о себе разлюбезной собрать. Где родилась ты, кто мама твоя, как в Москве оказалась, и где вся семья. Завтра приду к тебе прямо с утра, с гостинцами разными, дорогая моя. Вместе с тобою мы в люди пойдем. Паспорт получим да пенсию возьмем.

Глаза Яги снова наполнились слезами, она выскочила из-за стола и кинулась на шею с благодарностями. Она бы еще долго причитала и лезла целоваться, если бы мне не пришлось откланяться. Работа не ждет, да и нужно заглянуть в паспортный стол к моей знакомой Люсе. Она работает завтра, нужно разобраться, как поставить бабулю на учет и оформить все, как положено по закону. Я с трудом выбрался из-за стола, попрощался и направился в отделение. Старушка набралась смелости и вышла почти за дверь, махая мне бумажным платочком вслед.

Людмила Пирогова была моей соседкой из дома напротив. Она была одним из тех неоценимых помощников, на которых всегда можно положиться. Проверяла документы, следила, чтобы все были записаны и зарегистрированы по порядку. Выйдя от бабули, я сразу направился в центр выдачи документов, попросил меня принять без очереди. Еще дел кучу переделать надо, но бросать такую милую старушку в беде никак нельзя.

Люся внимательно меня выслушала, Бабу-Ягу она, оказывается, знала и в детстве даже каталась на ее ступе. Потом выросла, забыла старую знакомую, но память бережно хранила теплые воспоминания об их дружбе. Она сразу вызвалась лично заниматься этим делом. Однако как помочь бабушке, было непонятно. Нужно было собрать много бумаг, а старушка такого не то что не имела, не слышала ни разу. Еще решит, что мы на нее ругаемся словами нехорошими, плакать начнет, нужно было упростить процесс. Люся предложила расспрашивать Ягу у себя, в отдельном кабинете. Нужно составить старушкину биографию со времен царя Гороха по сей день на месте. Будем считать, она потеряла по старческой забывчивости все свои документы. Конечно, придется немного приврать. Двухсотлетних граждан в нашей стране еще не регистрировали, но бабуля будет только рада второй молодости. Главное, чтобы пенсию ей достойную назначили. Пусть хоть на старости лет поживет по-людски.

Попрощавшись с Люсей, я вернулся в отделение, доделал кое-какие дела и не заметил, как наступил поздний вечер. Булочная уже была закрыта, так что домой я вернулся без угощения.

На столе меня ждал теплый ужин. Света, моя жена, проверяла с детьми, Димой и Машей, уроки и задание из детского сада. Дома царило умиротворение и покой. Когда подготовка закончилась и малыши были отправлены спать, я рассказал супруге про Ягу. И про неожиданное чаепитие, и в каком упадке проживает волшебная старушка. Жена то удивленно охала, то приглушенно хихикала, чтобы не разбудить детей. Мне даже стало обидно, что ее веселило мое падение со ступой и борьба со стулом, никакого сочувствия.