Бесплатный фрагмент - Сказки из летнего колодца

Светлой памяти Атановой

Александры Ивановны посвящается

Предисловие

Когда я был маленький, родители частенько отвозили меня в город-герой Курск, к бабушке. Она жила в частном секторе, так что, даже находясь в городе я, по сути, жил в деревне. Частный сектор представлял собой небольшую деревню посреди города. Одно и двухэтажные дома, оставшиеся ещё с послевоенных времён. Стоило пройти метров 500 от бабушкиной избы, пересечь дорогу и трамвайную линию, как человек из деревни оказывался в современном мегаполисе. Вот так и выходило, что с утра я бежал в магазин, покупал себе мороженого и газировки, смотрел кино в кинотеатре на Щепкина, а потом таскал бабушке воду из колодца и старательно кормил кур да кроликов. Такое вот слияние города и деревни.

Бабушка была старенькая, с годами зрение у неё становилось всё хуже, да ещё и сахарный диабет не давал жить спокойно. Но зато я очень любил её сказки. Бывало, сядет она вечером в кресло, а я тут-как тут. Она рассказывает, я а засыпаю потихоньку.

Сказок она знала много. Но, когда я спрашивал, кто ей их рассказал, она отвечала загадочно, что живут в колодце два человечка. Один зимой, а другой летом. И если выйти ночью к колодцу, да попросить хорошенько, то обязательно новую сказку расскажут.

Честно говорю, я-пытался! Но в силу своего малолетства никогда не мог дождаться ночи. Засыпал! А днём человечек не отвечал на мои просьбы…

С тех пор прошло много лет. Я вырос, а бабушка уже отошла в мир иной. И вот сейчас я вспомнил несколько её сказок и решил поделиться ими со всеми…

Сказки из летнего колодца

Кошка у трубы

Жил у царя шут Фимка. Добрый, весёлый парень. Глаза голубые, открытые. Лицом пригож, да и нравом весел. Волосы светлые к крутым плечам льнут. Поступь молодецкая. И слово у Фимки не на запоре. Нет никого рядом, так он сам с собой неторопливую беседу ведёт.

— И интересно тебе в одиночку калякать? — Спросит царь.

— А то! — Ответит Фимка. — Люблю поговорить с умным человеком…

Царю до слёз смешно. За ответ скорый уважал шута. Одного не одобрял — читал Фимка много. Засидится с книгой — не докличишься. И серчал царь, браня шута, и за чуб таскал, а всё не помогало.

Достал как-то Фимка странную толстую книгу без названия в синем переплёте, открыл, да и зачитался…

«В некотором царстве, дремучем государстве, на зелёной поляне, возле старого леса стояли два высоких и прекрасных дворца. И жили в них колдуны. Сам Самыч и Хват Хватыч. Сам Самыч любой облик принять мог, дыханием человека в камень превращал, да ещё и кольцо имел чудодейственное.

А Хват Хватыч колдовство своё в зелёной бороде прятал. Выщипнет волосок, бросит, желание загадав, оно и исполнится.

Были когда-то у колдунов жёны, но так как были это простые девушки, то померли они, когда срок пришел, а детки остались и уже вырасти успели. У Сам Самыча — десять дочерей. Светланка — вся в мать пошла: хрупкая, шустренькая, с косой золотой до пят. А остальные девять сестёр на отца похожи. Высокие, румянощёкие, брови черные с изломом.

У Хват Хватыча — девять сыновей. Сильные, смелые, на охоте зверя и силой берут и хитростью. Мудрено ли, что живя по соседству, дети колдунов полюбили друг-друга?

Лишь Светланке пара не нашлась. Но девушка не унывала. Книги читала, колдовством забавлялась и по хозяйству хлопотала. Раз беседовали колдуны на полянке. Тут подошли к ним молодые и просят:

— Благословите свадьбы нам справить…

Сам Самыч перечить не стал, а вот Хват Хватыч заартачился вдруг:

— Дам согласие, если получу в подарок кольцо чудодейственное!

— А сам чем отдаришься? — Полюбопытствовал Сам Самыч.

— Сыновей твоим дочкам отдам. Они у меня самое ценное сокровище!

— Дёшево ценишь моих лапушек! — Осерчал Сам Самыч. — Коли так, не видать твоим сыновьям моих дочек!

— Ха-ха-ха! — Хват Хватыч вырвал волосок из бороды, шепнул и девушки исчезли.

— Что-то я и в самом деле дочек твоих не вижу, — притворно озираясь, захихикал зеленобородый.

— Верни немедленно! — Рассвирепел Сам Самыч.

— Давай кольцо — верну!

— Ах вот ты как… Сам Самыч кинулся к сыновьям соседа, дыхнул на них, те камнями и обернулись.

Хват Хватыч, задыхаясь от гнева, принялся бороду щипать. Тотчас исчезли дворцы, а вместо них появились десять одинаковых изб.

— Вот тебе! — Прошипел колдун. — Будешь знать, как обижать Хвата. А Светланка твоя… Вон-гляди… кошку у трубы видишь?..»

— Э-э-э, вот оно как! Чита-а-е-т, видите ли!.. — Раздался вдруг около Фимки вкрадчивый голос царя:

— Зову-зову, голос весь сорвал, не докличусь. А он, видите ли, чита-а-е-т!

Выхватил царь у парня книгу, вздёрнул его за вихор и прохрипел басом:

— Вон из дворца моего. И ногой сюда больше ни-ни! Сразу палача кликну!

— Эх, сказку не дочитал… — вздохнул шут, — да это не беда, беда та, что впереди ждёт.

Поскрёб он в затылке, собрал свой скарб нехитрый и пошел по свету счастья искать. Где народ на площади рассмешит, где старухе дров наколет, где дитя понянчит. А ему за это — кто хлеба краюху, кто шмат сала или молочка крынку. Перебивался потихоньку, не бедствовал. Долго так ходил. Коль своего угла нет, жизнь-то так бродячей стёжкой и катится.

Пришлось раз Фимке в лесу заночевать. Дело привычное, не впервой. Лёг калачом, укрылся плечом. Не знал, сколько спал, а уже и проснулся. Глядит — рядом дедок стоит, на вязанку с хворостом опирается, да лукаво так улыбается:

— Иди, Фим, ко мне в работники.

— Славненько! — Воскликнул шут. — Царя смешил, его слуг веселил, да и те не знали, что меня Фимой звали. А тебе откуда известно?

— Мне всё, Фим, известно, — дедок улыбается, — пойдём, не раздумывай. Служба не трудная, зато спать на перине будешь, а не на шишках еловых. Да и есть досыта.

— И то верно. — Согласился шут. Дедову вязанку взвалил на плечо, да и зашагал вслед за старым.

И привёл его дедок к селению. Десять избушек и все на одно лицо.

— Твоя-то какая? — Спросил Фимка.

— На трубы смотри. Увидишь кошку — к тому и ступай. Оглядел Фима крыши. А и впрямь у одной трубы белая кошка спину выгибает и когтями скребёт. Туда Фимка и направился. Дедок — следом за ним топает. Сопит, кряхтит, словно отстать боится. Пришли, поели вкусно, дедок и молвит:

— Служба у меня вот какая. Раз в день будешь вязанку хвороста из лесу мне приносить. Управишься — озолочу!

— Только и всего? — Присвистнул парень. — За то плату брать совестно.

— Э, мне дармовой работник не нужен. Верного ищу. А за верность всегда плата полагается. Угодишь — получишь в награду ту кошку белую, что у трубы видел.

— Если кошка — плата, то и хворост — труд! — Засмеялся парень. Так и сговоримся.

— Погоди насмехаться, — оборвал старик. — Ещё два условия будут. Первое: в дом возвращаясь, на трубы гляди и иди лишь в тот, где кошка у трубы сидит. А другое условие — глупых вопросов не задавай, не люблю этого!

— Не совсем в уме старик, — решил Фимка, — да это не беда. Беда та, что впереди ждёт!

Остался. Стал у дедка службу нести. Да это разве служба? Принесёт утром вязанку хвороста, заберётся с книгой на перину пуховую, целый день бока греет, ни о чём душой не болеет. Лишь поесть встаёт, когда дед позовёт. Живи — не хочу. Месяц так проходит, другой. Что-то Фимку смущать стало. Он и спроси у дедка:

— Стряпухи у нас нет. Ни ты, ни я не готовим, а едим сыто-вкусно. Кто же нам готовит?

— Забыл ты моё условие, Фима, — вздохнул старик, — глупый вопрос задал. Помни, три раза прощу, а потом наказать придётся.

— Так, так, — почесал Фимка в затылке. Рисковый был, а потому тут же и второй вопрос подбросил:

— Второй месяц тебе служу, а в домах по соседству ни разу хозяев не видал. Кто же там печи топит?

— С огнём играешь, Фим! — Осерчал старик. — Смотри, разгневаюсь!

Потемнел лицом парень, засторожился, в окно сычом уставился. А дедок, словно вину за собой чует, вокруг парня бочком ходит, отступную речь заводит:

— Не гневи ты меня, старого. Не могу я тебе пока ничего сказать. Не подошло ещё время. А, Фим?

Отошел Фимка сердцем.

— Ладно уж… — Буркнул миролюбиво. Старый и рад, что мир в дому, целую кипу книг новых из кладовой принёс. Да только парень с тех пор призадумался. Из лесу выходя, по домам глазами шарит. Вдруг хозяин где покажется. Ан нет, пусто всё. Ни одной живой души в окошке не мелькнёт. Зато дым изо всех труб так и валит-то, так и валит. Ни за дровами никто не выйдет, ни к колодцу…

— Нечисто тут, верно, нечисто, — вздыхает Фимка и душой мается. Взялся он тогда за дедком приглядывать. Сказался раз, что в лес за дровами идёт, а сам под лавку — шмыг и затаился. Дедок тут как тут объявился. Сел на лавку и зовёт громко:

— Милка!

Тут же из-за печки чёрная кошка выскочила, стала к деду ластиться. А тот ей:

— Пора, милая.

Кошка хлоп через спину, обернулась птицей, веточку из вязанки клювом вытянула и в окошко выпорхнула. Фимка, дождавшись, когда дед в другую комнату уйдёт, из-под лавки выбрался и на полянку к домам пошел.

— Плюнуть на всё, да уйти, куда глаза глядят… Или всё-таки допытаться, в чём тут заморочинка? — Подумал вслух. А так как был он парень любопытный, то выбрал второе. И решительно зашагал к дому. Но не к тому, где кошка у трубы грелась, а к другому. Но что это? Он ногу на крыльцо ставит, а она по прежнему по траве ступает, будто сквозь ступеньку провалилась. Он ещё шаг — опять по земле ноги шаркают, и избы будто нет, тает, растворяется. Так насквозь и прошел. Оборотился — дом перед глазами! Пальцем ткнул — в пустоту ушел палец.

— Дела… — Произнёс вслух.

— Обычный дом, только призрачный. Вот и все дела. — Раздался вдруг голос. Фимка чуть не сел на землю от страха. Огляделся окрест — никого!

— Всё равно не заметишь. — Продолжает голос. Женский, певучий такой. У Фимки аж сердце защемило.

— Покажись хоть, не играй в жмурки. — Попросил парень.

— Другое что проси, — отвечает голос, — а это — не могу пока. Ты лучше помоги мне, Фим. Надо…

— Сказывай давай, что делать. — Согласился шут.

— Сорви травинку под крыльцом и протяни её на ладони вверх.

Исполнил парень и чувствует, ладошку враз теплом обдало. Стал вдруг Фима лёгким-лёгким, выше крыш поднялся.

— Не дивись, Фима, ты теперь птицей невидимой стал. Сейчас из дедова окна другая птица появится. Лети за ней. Потом сюда вернёшься и расскажешь, что видел, да где летал. Травинку в клюве держи, не потеряй. Когда воротишься, съешь её и снова человеком станешь.

Едва голос умолк, как из окна и птица выпорхнула. Фимка — за ней. Так и прилетели к большому дубу на окраине леса, в дупло нырнули. И очутились в подземной светлице. Окон в ней нет, а светло, как днем. В углу — печь потрескивает угольками. Птица дедова хворостинку туда кинула, тотчас вынырнула неведомо откуда белая мышка, стала на огонь дуть. А Фимка тем временем приметил дверной проём в стене. Порхнул в него и видит: проём коридором по смежным комнатам тянется. Девять комнат насчитал шут. И в каждой — мышка у плиты.