Бесплатный фрагмент - Сказки и мысли россыпью
О зимописцах
В двери тронной залы постучали. Царь привычно быстрым движением засунул под сиденье пару лубков фривольного содержания, поправил корону и принял подобающий монарху строгий вид.
— Войдите!
Вошел незнакомый мужчина в строгого покроя кафтане, со свитком и пером в руке.
— Ты кто? — в недоумении спросил царь.
— Зимописец, Ваше Величество!
— Какой такой зимописец?
— Тот, который ведёт хроники в снег, бураны, на фоне сосулек и сугробов…
— Какие сосульки?! Какие сугробы?! — царь подскочил к посетителю, схватил его за ворот кафтана и подтащил к окну. — Вон! Деревья едва краснеть начали! Яблоки поспевают, жнецы в полях спины гнут. При чём тут ты? Где летописец?
— Так занемог он, Ваше Величество, да и сентябрь уж на дворе, как Вы правильно заметили.
— Ну, тогда где тот, который по сезону подходит?
— Фоллописец, Ваше Величество, ещё не нанят…
Царь побагровел.
— Что ты сказал? Ты во дворце, милейший, а не в публичном доме! Да я тебя…
— Ваше Величество, смилуйтесь! — поспешно перебил его визитёр. — Вчера на совете министров постановление о должностях выходило, так большинство решило, что «осеннеписец» звучит неблагозвучно. От английского слова «Fall», осень значит.
— И что теперь, непотребства разводить? А весной кто репортажи писать будет? «Спрингописец», может?
— Ну, да…
Лицо царя из багрового сделалось фиолетовым.
— Да вы что тут все, с ума посходили?! — прогремел он оперным басом. — Надо мной же окрестные государи потешаться будут, с такими-то должностями. Да я сейчас с тобой знаешь, что сделаю?! Паж! Головореза ко мне!
Паж в низком поклоне робко взглянул на царя.
— Ваше Величество хотели сказать палача?
Вместо ответа в него со свистом полетел скипетр. Ещё долго по дворцу разносились гневные вопли: «Мерзавцы! Тунеядцы! Подлецы! Только и знают, что даром хлеб есть да державу позорить, фоллописцы треклятые!»
День Самодержца
Утро Дня Самодержца в тридесятом государстве выдалось хмурым. Деревья гнулись чуть ли не к земле-матушке под порывами ураганного ветра, а небо обложили свинцовые тучи, то и дело разверзавшиеся хлябями, всполохами да богатырскими громовыми раскатами.
— Ну, Горыныч! Ну, змеюка подколодная мутировавшая! — возмущению Ивана Ивановича Царевича не было предела. — Нашёл, когда резвиться! В королевстве праздник: намечены парад, шашлыки, салют в гавани, а он летает-громыхает! Друг называется… — Царевич извлёк из-под трона сотовый телефон и набрал три тройки. В трубке бодро заиграл «Полёт валькирий» и через минуту-другую прорезалось сдавленное сипло-булькающее трёхголосье.
— Хахехих, хэхо хы?
— Горыныч?!
— Аха, кха-кха…
— Простудился?! Заболел?! А я думал, это ты в небесах безобразничаешь!
— Хы ххо, х ума хохол? Пхохо мхе. Помихаю…
— Я тебе «поумихаю»! Держись, Змий! Скоро буду!
Через час к пещере Горыныча прибыл отряд скорой царской помощи, сопровождаемый полевой кухней и огромным бочонком на колесах с надписью «Не квас». Иван Царевич, спешившись, вбежал в пещеру. За ним последовали груженные снедью, дровами и одеялами солдаты. Змей страдал в уголке близ потухшего кострища, свернувшись в жалкий, дрожащий в ознобе клубок.
— О-хо-хонюшки! — крякнул Царевич. И бригада заработала. Вскоре больной лежал на копне сена, укрытый пуховиками. Крылья его облепили горчичники и трёхлитровые банки, а неподалёку пыхтела огнём портативная печь. Через некоторое время Змей ожил, открыл глаза, хлебнул из протянутой Иваном чарки горилки, настоянной леший знает на чём, и блаженно вздохнул.
— Спасибо, Царевич, — голоса его были всё ещё слабы, но уже различимы. — Полетал, понимаешь, вчера вечером под мелким дождиком, метеоритный поток поближе рассмотреть хотел, и с утра на тебе. Даже спичку, чтоб прикурить, и то зажечь не смог. Спас ты меня, родимый.
— А что ж сразу не позвонил?
— Батарейка села.
— А зарядить не догадался?
— Эх, Ваня-Ваня, — досадливо покачал головами Горыныч. — Ты как из другой сказки свалился, про Ивана-дурака. Где ты в пещерах розетки видел?
— А как же ты до сих пор управлялся?
— Ты понимаешь… — Горыныч наклонил к Царевичу среднюю голову, в то время как остальные две свирепо смотрели по сторонам, держа солдат на почтительном расстоянии. — Есть тут одна. Марфа Моревна, королевишна. Я её как-то по ошибке украл. Заказчик тупой попался: вместо тридевятого царства в триседьмое отправил. Потом долго с извинениями летал. Ну, и выяснилось, что батюшка у неё шахматист-перворазрядник, а играть ему и не с кем — поддаются все, чтоб не повесили или там четвертовали. Вот теперь по понедельникам и средам у них партии после ужина, и гоняем на время. Я минуту думаю, а он три, чтоб по-честному. Коньячок марочный попиваем, сигары смолим — лепота! Моревна анекдоты травит да за отца болеет. Сплю у них на чердаке, телефон там же, на подзарядке. В 7:30 утра стража под окна прибегает. Пушки палят, стрелы мечут, в тазы бьют, «Супостат!» кричат. Я, ты же знаешь, «сова», поспать люблю, а тут консультантом по пожарам в страховую компанию наняли, к девяти быть надо… Придётся сегодня игру-то пропустить, — Змей тяжко вздохнул.
— Что, совсем летать не можешь? — посочувствовал другу Царевич. Горыныч слабо шевельнул крыльями.
— Нет, Вань, не могу. Уж извини, тебе придётся другую подмогу вызывать, чтоб тучи разгонять. Посмотри там, в нише с летучими мышами, телефонное граффити. Начни с номера, что сверху.
Царевич прошёл в указанном направлении, переписал телефоны на обшлага рукавов и вернулся к изголовью Змея.
— Так… Код страны, код города… — застучали по экрану высочественные пальцы. — Алло! Барышня, позовите Гарри, пожалуйста! Кто спрашивает? Иван Царевич!
Лицо его внезапно вытянулось в чрезвычайном изумлении.
— Какой ещё «нарушенный этикет»? Какой «международный скандал»? С каким ещё опозданием?! Какого наследника?! Это квартира Поттеров? Ах, Букингемский дворец!
Царевич показал Горынычу кулак и сменил тон с возмущённого на подхалимско-дружеский:
— Так сразу бы и сказали! А мы и не знали! Неужели и на Фейсбуке статус был?! Да, понимаете, у нас тут… — по его лицу было видно, что он лихорадочно пытается выкрутиться.
Внезапно Горыныч закашлялся и правой ноздрёй левой головы пустил тонкую струйку бледно-жёлтого пламени. Вид этого жалкого зрелища внезапно осенил Царевича.
— Фаервол тут у нас! И вирусы, — перешёл он в наступление на невидимого оппонента. — Так что никакого Фейсбука. Карантин. И, кстати, передайте-ка принцу Чарльзу, что у него кредитка не прошла за последний заказ. Да-да, чекушка живой воды и бочонок мочёных молодильных яблок. Отмена платежа из-за истекшего срока годности? Что вы мне ерунду впариваете — у живой воды нет срока годности! Передайте принцу Чарльзу: мы вам на следующую летнюю Олимпиаду русалок в команду по синхронному плаванию не присылаем. Отбой!
Царевич утёр рукавом взмокший от волнения лоб: «За такие шуточки, зелёный, на поединок палицами вызывают!» Летучие мыши на стене радостно захихикали. Царевич метнул в них сапогом:
— Ну, будем надеяться, во второй раз повезёт… — и набрал другой номер. — Стокгольм? Кащей-Анафема-Репка-Лихо-Салтан-Онучи-Недотыкомка! Хайсан-хопсан, мамочка! Из тридесятого беспокоят. Нужна помощь с разгоном туч. Для праздника. Да, тефтели жарить будут. Взбитые сливки найдутся. Пальнуть из пушки дадим. На Горыныче прокатим, когда выздоровеет. (Змей страдальчески закатил глаза, но промолчал.) Какой гонорар? Так… Так… Минуточку, записываю. Точно не купюры? Ага… Ага… Прилетите приблизительно? Ждём!
И снова звонок: «Казначей? Дуй на Монетный Двор и срочно чекань две серебряные пятиэровые монетки. 1117 и 1671 годов. Смотри, не перепутай монархов на реверсе. Ну, и как обычно: всей боярской думой о рукава потереть, понадкусывать, пару раз под копыта упряжке пустить, кваском брусничным сбрызнуть… Не мне тебя учить, как фальшивку достоверную гнать».
Царевич дал отбой и опустил телефон в карман кафтана. Горыныч спал. Иван заботливо поправил ему подушки, подоткнул одеяло, отдал распоряжение денщику каждые два часа поить левую голову куриным бульоном, среднюю — чаем с малиновым вареньем, а правую — перцовкой с хреном, и отбыл во дворец ожидать спасённые торжества. Он всё-таки был Самодержцем и в этот День привык возглавлять парад, есть фирменные Василисины шашлыки Trois porcelets и смотреть салют в свою честь.
Права и правила
Их Величество Самодержец всея тридесятого королевства были багровы от негодования и яростно спорили с Первым Министром.
— Я требую!
— Не до́лжно, Ваше Величество…
— Тогда я настаиваю!
— Но, Ваше Величество…
— Что «но»?! Это ущемление прав самодержца! Не далее как на прошлом приёме нечто подобное проделал звездочёт из тридевятого царства, мотивируя положением Луны за плечом Льва, и никто ему ничего не сказал.
— Но это какой-то звездочёт, а Вашему Величеству не по чину…
— Да что вы вечно: «Не по чину, не по чину»?! Оригинальнее отговорку придумать слабо? Салют в честь Дня Сказочника устроить — не по чину, Василису Микулишну на Горыныче прокатить — не по чину, Золотой Рыбке интимное желание загадать — не по чину, с личной охраной в футбол поиграть — не по чину, зимописца придворного самолично за уши отодрать за гнусную статейку — снова не по чину!
— Да я-то что, Ваше Величество, а вот другие самодержцы…
— Всё! Хватит! Довольно! Я долго терпел ваши незаслуженные придирки. Одни запреты и попрёки. Шагу ступить нельзя без контроля, мантию одёрнуть и корону поправить самому спокойно не дадут. Вы все можете творить, что хотите, и только я почему-то должен денно и нощно следовать уголовному кодексу, гражданскому праву, политическим соглашениям и правилам хорошего тона. Надоело! Мы, Их Величество, сию минуту хотим намазать малосольный огурец малиновым вареньем. И намажем!
День рождения Бабы-яги
Морозным декабрьским утром наперегонки с первым лучом солнца в царскую горницу влетел голова боярской думы и кинулся прямиком к самодержавному ложу.
— Батюшка царь! Не вели казнить, вели слово молвить!
— А? Что такое?! — тот аж подскочил от испуга.
— Так это, день сегодня какой! У достояния народного юбилей. Как бы не вышло как в прошлый раз, если не поздравить хорошенько.
— Так что ж ты стоишь, болван?! Срочно всех на ноги и принимайте! Да меры принимайте, а не как обычно! Сейчас встану, лично берестяную грамоту нацарапаю, с гонцом отправите!
Тем временем всё тот же луч игриво скользнул по верхушкам деревьев дремучего леса и проник в избушку на куриных ногах. Он пробежал по столу и лавкам, ласково погладил печь и свернувшегося на ней чёрного кота, ударился о поверхность криво висящего на стене зеркала и срикошетил точнёхонько в глаз наводящей марафет Яги.
— Вот поганец! А ну пошёл отсюда, а не то я тебя сковородкой! — Луч торопливо убрался. Яга докрасила ресницы, подвела губы и брови, натёрла щёки половинкой свёклы, подкрутила локоны головешкой, затянула потуже широкий пояс-корсет, осмотрела себя со всех сторон и явно осталась довольна.
— Что ж! Посмотрим, какие сюрпризы меня сегодня ожидают, — она с надеждой посмотрела в сторону окна. С другой стороны стекла на неё с ужасом смотрел царский гонец с грамотой в одной руке и сундучком в другой. — Почто пялишься, болван?! Подарки отдал — ушёл! — Яга широкими шагами подошла к окну и с треском распахнула резные ставни. Гонец полетел в сугроб. Выпорхнувшие из его рук подношения влетели прямиком в объятия юбилярши. — Присылают кого ни попадя не пойми с чем! Ну-ка, что у нас тут? А почерк-то, почерк. Хуже богатырского… «Обратно пишу я вам, любезная Катерина Матвеевна, поскольку выдалась свободная минутка…» Ну, царь даёт! Снова грамоты перепутал! Попадётся когда-нибудь, старый греховодник. А в коробчонке у нас что? Бутыль «Иванушки Ходока» и шоколадные лягушки! Так уж и быть, побуду Матвеевной!
Яга налила в кружку ароматного травяного чая собственного сбора, щедро сдобрила напиток содержимым бутыли и принялась неспешно поглощать «земноводных». Неплохое начало дня, неплохое. Но главное, чтобы хоть весточку от… Весточки не заставили себя долго ждать, но, увы, от других персонажей, пусть и весьма колоритных и дружественных.
Сначала прибыл Кот Баюн с традиционным букетом из сушёных мышей, пузырьком валерьянки и головкой заплесневевшего сыра. По его следам прибежало Лихо, гружённое вёдрами со смолой и постным маслом, и тотчас же принялось умащать бабкину ступу. Только закончили обмывать праздничный ремонт, глядь, Горыныч на посадочную лесополосу заходит с бочкой медовухи в лапах и свежеукраденной коровой на спине. Зажарили бурёнку, дружно распили медовуху. Ждать желанной весточки стало если не легче, то веселее.
Ближе к полудню прибыла почтовая телега, заполненная наполовину подхалимскими дарами от бояр (мешки с мукой, лисьи хвосты, отрезы на сарафан), наполовину бутылками с самогоном и пачками писем. Именинница быстро пробежалась по конвертам, свиткам и дощечкам и печально вздохнула — не от тех. Для улучшения настроения пришлось опрокинуть по бутыли на троих с возницей и с конём. А тут уж начали подтягиваться богатыри, басурманские делегации, проспавшие кикиморы и прочий народ да нечисть.
Яга принимала подарки, выслушивала речи и порою украдкой спрашивала, а не видали ли по дороге где такого дородного, плечистого, в кафтане, в шапке, с бородой, с мешком заплечным. Но то ли примет было недостаточно для опознания, то ли склероз дружный на всех напал… И загрустила старушка, и всё больше и чаще принимала на свою заповедную грудь медовух и бальзамов, хмельных квасов и грапп, коньяков, горилок и прочих не винных жидкостей. А тут и ночь к Лукоморью подступила, поток визитёров иссяк. Постояла Яга на пороге избы, посмотрела с тоской вглубь леса, поаукала да и пошла внутрь, чайку с «Иванушкой» хлебнуть.
Первый лунный луч, робко проникший в избушку, застал живописный постпраздничный натюрморт: усеянный опустошённой тарой пол; груду подарков в углу; спящую, уронивши на стол голову, Ягу и лежащее перед ней письмо, которое Вещий Ворон обронил в окошко за секунду до полуночи. Письмо было в слюдяном конверте, запечатано мандаринкой, а подписано литерой «М», состоящей из четырёх белых скрещенных посохов, обёрнутых блёстками. Что стоит лучу внутрь письма проникнуть? Да ничего не стоит. Вот он, любопытный, и проскользнул, и прочёл самое начало:
«Ты жива ещё, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.
Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом шушуне…»
Дальше луч решил не читать и выскользнул обратно из конверта да в окошко. Ведь это был сказочный лунный луч, скромный и очень деликатный.
Суровые будни сказочной медицины
В кабинете придворного душецелителя Святозара Елисеевича царил образцовый порядок. Полы сияли чистотой, окна радовали глаз белоснежными кружевными занавесками, свитки с историями болезней аккуратными рядами покоились в недрах кованого сундука. На стене над дубовым столом висел портрет молодого, стройного Их Величества, улыбающегося занедужившим подданным. Сам Святозар Елисеевич возвышался за столом, опершись массивным подбородком на внушительный кулак, и мрачно смотрел на сидевшего напротив пациента.
— Что, опять? Прихватило, скрутило, опустошило и ничто не помогает?
Пациент тяжко вздохнул и кивнул.
— Ничто, Святозар Елисеевич. Только на вас вся надежда и упования. Помогите несчастному, а я вам за это… — он пошарил в лежавшей у ног котомке и извлёк оттуда бочонок мёда.
— Немедленно уберите! — досадливо махнул рукой источник надежд. — И так помогу. Василиса, несите терапевтическое средство!
В кабинет впорхнула нагруженная дощечками стройная красавица. Она положила ношу на стол, отвесила земной поклон и упорхнула обратно. Целитель взял в руки верхнюю деревяшку и показал страждущему.
— Ну, видите что-нибудь?
Доска, которую он держал в руках, была покрыта пятнами дёгтя и краски. Пациент завороженно вперил в неё взор.
— Святозар Елисеевич, а можете немного повернуть, а то этот узор в прошлый раз был… Сейчас, сейчас… Значит, так. Медведь сидел на пне. Стоял трескучий мороз. Лес был пустынен, и только стая ворон…
Больной вещал. Дощечка сменялась дощечкой. Сюжеты становились всё более красочными и интригующими. Врач вежливо кивал головой, поддакивал, время от времени уточняя детали образов и биографий. Минут через двадцать он прервал поток разыгравшегося краснобайства.
— На сегодня всё! Что-то я устал, да и вы тоже. Идите… Кстати, оставьте бочонок. Василиса у нас сладкое страсть как любит, а ваше малиновое варенье с прошлого визита закончилось. Василиса! — закричал он, когда за визитёром закрылась дверь. — Идите чай пить.
Василиса впорхнула в дверь с подносом, на котором курились паром два стакана и лежала большая деревянная ложка.
— Он к вам ходит и ходит, — проворковала красавица, присаживаясь и передавая ложку целителю, который сразу принялся уплетать мёд. — Что-то очень серьёзное?
— Как же, серьёзное! С жиру бесится. Это же Придворный Сказочник.
— Да вы что?!
— То самое. Вдохновение у него, видите ли, пропадает. Творческий кризис у него. Вот и повадился ходить за сюжетами. Надоел хуже редьки с хреном. Я уж ему и к художнику предлагал сходить, чтобы тот ему такой же комплект дощечек сделал, так нет. «Вы мне, Святозар Елисеевич, необходимы как слушатель». Тьфу! Ты иди, милая, а я вздремну — мёд разморил. Окошко откройте, пусть проветрится.
Он уронил голову на руки и захрапел. Василиса на цыпочках подошла к окну, отворила ставни и крадучись удалилась. Целитель спал, и сон его был наполнен запахом цветов-медоносов и басовитым гудением пчёл. Одна, особенно крупная, подлетела прямо к его носу, печально вздохнула и вкрадчиво повела жалобную речь.
— Святозар Елисеевич, мне всё время кажется, что я не одно, а сразу три существа. Первое всё время хочет плотно покушать, второму подавай царевен, а третьему — поединки. Вы моя единственная надежда. Помогите, а не то!.. — в лицо целителя повеяло жаром и дымком. Он отпрянул, пошатнулся, с грохотом упал на пол и проснулся. Над ним участливо склонились три зелёные башки.
— Ну, знаешь ли! — целитель с досадой крякнул, поднимая на ноги себя и лавку. — Этого я от тебя, Горыныч, не ожидал! Воспользовался ситуацией, прокрался, напугал так, что впору самому к лекарю идти. У нас День Шута весной, а на дворе — лето. Кыш отсюда, гад летучий… Василиса! Заприте за ним окно и больше никого в кабинет не пускайте. Приём окончен!
Страховка Змея Горыныча
У Змея Горыныча разболелись зубы. Понуро хлопая крыльями, он полетел к дворцовому дантисту. Врач долго возился: сверлил, скоблил, вкалывал, откалывал, вкручивал и завинчивал. Наконец мучения закончились, и Змею принесли счёт.
— Сколько?! — просипел ошарашенный Горыныч. — Двести шестьдесят золотых монет?! У меня же страховка!
— Страховка покрывает только одну голову, — нагло парировал дантист. — А у вас их три. Стоимость пломб и чистки для двух непокрытых пар челюстей после страховых вычетов составляет… серебро, мышьяк, инструменты, полоскание… двести золотых монет!
— А шестьдесят зажать решил?! Жулик, вор! Да я тебя, гада, испепелю!
Врач нырнул под офисный стол. Горыныч набрал во рты воздуха и… выдавил из себя три струйки жидкого азота. Стоявшие на столе бутылки с квасом превратились в глыбы льда.
— А шестьдесят за эффективную заморозку трёх огневых желез! — злорадно выпалил высунувшийся обратно дантист.
Как Змей Горыныч богатырей блинками угощал
Захотелось Змею Горынычу блинов. Дрожжевых, ноздреватых, с пылу с жару, с селёдочкой там, икоркой, вареньицем, сметанкой. Под стопочку-другую холодной, чистой, как слеза, водки. Чтоб скатерть была белая, как снег, чтоб самовар сиянием пуза солнце затмевал, чтоб гармонь душу переливами рвала, цыгане со скрипкой и медведями атмосферу создавали. Впрочем, можно и без цыган и прочего цирка, главное, чтоб компания хорошая была. Только вот кого зазвать на застолье? Баба-яга, язва старая, будет сплетнями строчить, как Анка из пулемета, да ещё того и гляди яблочко наливное или тарелочку с голубой каёмочкой по старческой клептомании сопрёт. Кощей снова со своей игрой «угадай, в каком из трёх яиц моя смерть» приставать будет. У Водяного радикулит (нет, чтобы из своего болота в пустыню перебраться), на Кота Баюна аллергия. Разве только… А вот это можно и попробовать!
Ранним утром Змей сгонял в соседнюю деревню и приволок оттуда пару мешков муки, корову, пяток куриц, одолженную у отставного прапорщика полевую печку и шмат сала (сковородок и прочей утвари у него в хозяйстве хватало и так). Муку он высыпал во вместительное корыто, подоил туда же бурёнку и усадил на краешек кур — нестись. Когда все ингредиенты были подготовлены, Змей тщательно перемешал их хвостом и, запалив на одном дыхании три конфорки, ловко принялся за дело.
К полудню стопка блинов по высоте не прошла бы во вход в пещеру, в каковой, прибранной семью шустрыми гномами, — по серебряной монете каждому и три менеджеру Белоснежке — царили чистота, уют и огромный круглый стол, который вышедший некогда с похмелья на бой король Артур случайно прихватил вместо щита.
Гости запаздывали. В ожидании их Змей Горыныч занялся давно требовавшими внимания делами: завершил инвентаризацию южного сектора сокровищницы; выслал письменное согласие на бои, заявленные до конца квартала, с занесением дат и условий в календарь; прополол методом выжигания заросли ядовитого плюща в облюбованных для уединённых посиделок кустиках.
Наконец, на дороге заклубилась густая пыль, а в недрах её полилась витиеватая русская речь, проклинающая дорожных работников. Задрожала земля, застонала. Один за другим подъехали к пещере и спешились с коней богатырских Илья свет Муромец, Добрыня сын Никитич и Алёша может быть Попович. Встали рядком, но внутрь не заходят, к столу не идут; с ноги на ногу переминаются, шлемы в руках теребят.
— Слышь, Горыныч, — хрипло начал Муромец как старший по званию, — получили мы от тебя «приглашение на званый ужин при свечах», приехали добровольно, смягчения просим… Если это ты из-за Василисы осерчал, Микулишны то есть, так я ж не знал, что её князь Киевский тебе нарочно подсунул. Моё дело богатырское, подневольное: сказали спасти девицу, я и спас. Ну, не знал, что меч-кладенец, с которым она удрала, не казённый, а твоим дедом выкованный…
— А насчёт письма от казаков перед Куликовской битвой, — вступил Никитич, — так мы тоже не виноваты. (Остальные согласно закивали.) Оно вовсе не тебе было писано, а Турецкому Султану, и вся ругань в нём тоже ему предназначалась. Лихо Одноглазое, чтоб ему и вторую зенку потерять, адресата перепутал. А мы тебя в профсоюзе нашем исключительно на Вы именуем, как достояние эволюции!
— И вообще, мы… мы… — голос Поповича предательски дрожал. — Мы невкусные. Неурожай на Руси-матушке, ни тебе витаминов, ни карбогидратов. Одна клетчатка и осталась, да и то крупнозернистая.
Послушал Змей такие речи, посмеялся в три глотки:
— Верно молвит пословица: сила есть — ума не надо. Я вас не начинкой звал, а гостями, на блины. Чтоб по собеседнику каждой из трёх голов было. Проходите да присаживайтесь, пока не остыло. Сам пёк!
И сидели они и ели, и пили, и в карты на принцесс играли. И было им хорошо, чего и вам желаем.
Змей Горыныч и великая сила музейного искусства
Змей Горыныч-Младший, напевая, выбрался из горноозёрного бассейна, прошёлся по спине и крыльям махровым полотенцем, удобно устроился в массажном кресле, набил трубку и, с вожделением сделав первую затяжку средней головой (правая и левая бросали курить), притянул к себе «Каталог фигур высшего пилотажа». Неплохо для прохладного сентябрьского утра, совсем неплохо. «Переворот Иммельмана» — галочка! «Пикирование» — галочка! «Спираль» — галочка! «Штопор». Ну вот, так и знал, что что-то упустил.
В недрах пещеры раздался характерный удар падающего, заключённого в доспехи, тела. Следом за ним донёсся мерный гул. Он не прогадал, зачисляя Ягу на штатную должность уборщицы. Бабка лихо летала по коридорам, заметая мусор в притороченный к ступе совок и в случае ЧП (чокнутых посетителей) оперативно оказывалась на месте.
— Горыныч! Лети сюда, родимый! Кажись, снова обморок!
Змей досадливо поморщился, но отправился на зов. О времена, о нервы! То ли дело при его отце. Что ни день — богатыри с рассвета перекличку устраивают, чтоб очередь на поединок сохранить. Не боялись издержек — потери коня там или живота собственного (регулярные потасовки, кстати, с основательными перед ними тренировками — отличный способ похудеть). Бояре регулярно нанимали урон соседям нанести или баньку в лютый мороз быстро натопить. Татары за улучшение генофонда — царевен белокурых — обозы с соболями присылали. Гномы золотишко подбрасывали за помощь в ковке. Принцессы, в девках засидевшиеся, штабелями на шеи вешались да среди скота краденного затесаться норовили. Сокровищницу из года в год расширять приходилось. А потом заразился Горыныч-Старший от мудрого Ворона птичьим гриппом да и отлетел в летописи. Пришёл налоговый инспектор, забрал треть наследства, через год ещё треть, потом ещё. Принцессы бросились на поиски других змеев (с обедневшими прекрасными принцами такое тоже случается); бояре поумнели, застраховали терема.
На остатки нажитого отцом пещера была переоборудована в благотворительный, поборами необлагаемый, Музей Древнерусской Боевой Славы. По стенам зажгли неугасимые факелы (гномы по бартеру газ подвели), Водяного сделали ответственным за поддержание уровня влажности, Кота Баюна запустили вещать в лекторий, Одноглазое Лихо назначили смотрителем в залах. Поставили неподалёку Избушку на курьих ножках, поделив на секторы М и Ж, а потом и эксклюзивную парилку из бочки для обладателей абонементов рядышком пристроили. За экспонатами далеко ходить не пришлось, благо налоговики в куче «металлолома» рыться поленились. И «меч-кладенец Муромца» в каталоге закрасовался, и «булава Поповича», и «свисток Соловья-Разбойника».
Потихоньку-полегоньку культурное заведение начало набирать обороты. Повалили экскурсии из школ ближних и тридесятых государств, художники зачастили, ролевики. В сувенирном магазине всё те же шустрые гномы принимают заказы на изготовление реплик доспехов. Шеф-повар суши-кафетерия Ка Щей потчует гостей сашими из золотой рыбки и фирменной пекинской уткой, фаршированной зайцем (в глубине каждого — киндер-сюрприз из горького чёрного шоколада с марципанной иголкой). Посетители в основном интеллигентные, воспитанные. Некоторые, правда, излишне впечатлительные. Как этот вот…
— Тоже мне, аника-воин. Ты, Яга, брызни на него живой водой или лучше дай ему свой носок понюхать, враз подскочит.
Змей с гордостью оглядел стенд, перед которым валялось бездыханное тело. На отгороженном толстым красным канатом постаменте возвышался плечистый манекен, на груди которого висела антуражная берестяная грамота: «Здесь могла бы быть Ваша кольчуга!».
Направо пойдёшь — коня потеряешь
Оглушительный свист раздался, будто из-под земли-матушки, и сразу вывел Илью Муромца из задумчивости. «А, чтоб тебя!» — плюнул в сердцах богатырь и направил коня к обочине. Там уже ухмылялся с берестяным свитком в руках Соловей-Прапорщик, прозванный за выписываемые им баснословные штрафы Разбойником.
— Так, что за номера у нас тут правила нарушают? — Соловей обошёл коня сзади и стилом перецарапал вышитое на попоне «СИВКА». — Права?
Муромец протянул ему дарственную грамоту от князя Владимира.
— Техпаспорт?
Пришлось предъявить справку от ветеринара.
— Так-так… А инспекция-то просроченная! Десять серебряных монет. Хвост длинней положенного на пол-локтя — ещё пять. Шоры почти стёртые — двадцать. Итого тридцать пять. Копыта покажи! Так… Так… На левом переднем выбоина — три монеты, на правом заднем гвоздь вылетел — восемь монет. Итого сорок шесть… Ты почему налево повернул, а?
— Дык на указательном камне написано было: нельзя направо — коня лишишься!
— А ты Лихо рядом с камнем видел?
— Ну, видел…
— Каким глазом моргало?
— Да ты что, Соловей?! Белены объелся?! Оно ж одноглазое!
Рассвирепевший Соловей впился в Муромца злобным взглядом.
— Ты чего умничаешь, а?! Я не посмотрю, что герой былинный. Спорить вздумал с сотрудником Опричнины?! У него в глазу красная линза была! Сто монет и слазь с коня!
— Как «слазь»?! Да эту линзу разве что в мелкоскопе увидать!
— Двес…
Муромец крякнул и спешился.
— Оставишь Сивку у ракиты! Неделю пешком походишь, потом придёшь забирать, да не с пустыми руками. Все претензии — в боярскую думу! О, а вот, кажись, и «БУРКА». Лихо, поворачивай камень и меняй линзу!
Чешуйчатый рейс
— Уважаемые пассажиры, объявляется регистрация на рейс «Лукоморье — Зазеркалье»! — Несмеяна отложила в сторону рупор. — Ну как, папенька, получилось?
— Умница, дочка! — Их Величество радостно потёрли руки и кинулись к телескопу на дворцовом балконе, чтоб ничего не пропустить в это знаменательное утро открытия тридевятицарского аэропорта.
Под взлётное поле и терминал были выделены обнесённые частоколом несколько гектаров уже убранных картофельных угодий и прилегающий к ним здоровенный амбар. Внутри амбар был поделён на сектора. Слева от входа разместились коробейники, торговавшие квасом и пирожками, лубочными изданиями анекдотов и крестословиц, миниатюрными глиняными Горынычами и прочими полезными мелочами. Справа, под плакатом «С лёгким паром в чистое небо», расположился вход в мини-баню. Прямо по курсу возвышались багажная стойка и секьюрити. Проверкой билетов занимался Кот Баюн.
— Куда летим, бояре? В Зазеркалье — проходи, в Зазеркалье — проходи, в Диснейлэнд — стой. Это что ещё за рейс такой?
— Как какой? Какой в кассе был, такой и…
— Нет такого рейса, один-единственный сегодня, в Зазеркалье летит.
— Что? Да я за этот билет кассирше Кикиморе соболей на целую шубу отвалил! Возвращайте немедленно.
— А ну-ка, ша! Смотри сюда! — Баюн размеренно замахал у боярина перед глазами лапой. — Ещё раз спрашиваю, откуда билет?
— Да говорю же, Кикимора… вчера… предложила… фальшивую бумажку напечатать… а потом… потом… компенсацию потребовать.
— Вот тебе компенсация! — пальцы кота скрутились во внушительную когтистую фигу. — Пошёл вон, жулик!
Пропуском-задержанием баулов и их владельцев заведовал Кащей. Будучи экспертом по всевозможным ценностям вообще и металлическим в частности, в весах и рентгене он не нуждался.
— Перевес в два пуда. Сдашь в багаж сундук, доплатишь пять монет… Под полой мешок с зазеркальской валютой. Двадцать процентов пошлины и восемьдесят монет штрафа… Перевес в двадцать пудов. Полетишь в багажном отделении, сундук на сиденье пойдёт… С золотой рыбкой нельзя. Вся еда — только при покупке на борту… А по шапке-невидимке?! Баюн, ты что халтуришь?! Мальчика-с-пальчик без билета пронести пытаются!
— Лепота! — Царь всплеснул руками. — Теперь все проходят на посадку…
— Летающий половичок доставит вас прямо к салону! — снова раздался в рупоре голос Несмеяны.
Пассажиры боязливо сгрудились на половичке. Тот слабо затрепетал в попытке подняться.
— В чём дело?! — пришли разрешать проблему Кащей с Баюном. — Макар, тебе что было сказано? В багаже полетишь, перевес у тебя.
— Не могу я в багаже. Не пристало мн…
Кот Баюн провёл лапой перед глазами боярина, и тот рухнул как подкошенный на оперативно подлетевшую багажную дерюгу.
— Кащей сказал в багаж, значит — в багаж. Остальные — на борт.
И половичок бодро, но плавно понёс пассажиров через распахнутые парой леших ворота на поле, посреди которого стоял Горыныч, заправляясь топливом — молочными поросятами. К его спине были приторочены многочисленные сёдла, а под животом болталась на цепях огромная клетка со сваленным туда боярским скарбом и уложенным в уголочке Макаром.
На встречу прибывших пассажиров принеслась на свежевыкрашенной ступе облаченная в мини-юбку и облегающий пиджак Баба-яга.
— Внимание, сначала садится бизнес-класс! Матвей — бизнес, Федот — бизнес… Попович, Муромец, Никитич, а вы куда?! Знаю я вас. Никакого бизнеса, сплошные девки с картами. Отдельно сядете. А вот кому пластиковые тарелки-самобранки? Бутылки живой воды для взлёта и посадки? Трубки не курить, в бока Горынычу пятками не тыкать, бортпроводницу по пустякам не беспокоить! Приятного полёта! — Яга сорвала с головы косынку и помахала ею над головой. Горыныч поспешно проглотил последнего поросёнка, довольно облизнулся и приготовился к рейсу.
— Несмеяна, объявляй Василисину очередь! — завопил Царь.
— Василисе махнуть правым рукавом для создания взлётной полосы! — прокричала Несмеяна. — Ой! Перепутала я! Не правым, а левым… ААААААААААААААААААААА!
Над аэропортом раздалось рыдание, а прямо перед Горынычем возникла взлётная молочная река — кисельные берега.
— Ничего, дочка, — нашёлся Царь, — это даже к лучшему. Водяной! — закричал он в рупор. — Тащи ласты Горынычу!
Он отложил рупор, мечтательно закатил глаза и дрожащим от волнения голосом продолжил: «У всех пусть будут просто самолёты, а у нас — АМФИБИЯ!»
Открытие тричетвёртого театрального сезона
Их Величество Самодержец тридесятого государства восседали на троне и созерцали стоящих полукругом на почтительном расстоянии посетителей.
— Ну-с, с чем пришли? — Их Величество подперли сиятельный подбородок кулаком и приготовились слушать.
Посетители нерешительно посматривали друг на друга, нервно подёргивали плечами и переступали с ноги на ногу и с лапы на лапу.
— Ты! — Самодержец ткнул пальцем в Горыныча. — Что выбрал?
— Я… — робко залепетал Змей. — Я, Ваше Величество, давно мечтал сыграть кого-то доброго и не страшного. Зайчика, к примеру.
— Зайчика! Какого ещё зайчика?! Совсем охренел, зелёный! Чернобыльского мутанта, что ли?! Да дети слезами со страха обольются, когда ты на сцену на задних лапках выскочишь!
— Но, Ваше Величество…
— Нет, я сказал! Чехова играть будешь. Трёх сестёр. Зайчиком будет Серый Волк!
Среди посетителей раздался сдавленный смешок.
— А как же Вершинин там и другие?
— Вершининым будет, — палец Самодержца ткнул в нарушителя общественного порядка, — Муромец. Чтоб не выпендривался и не критиковал посредством дурацких хихиканий генеральную линию. Следующий!
— А можно я Вершининым буду? — поднял руку Алеша Попович. — Давно хотелось чего-то романтического. А то — то дьячок, то монах, то Великий Инквизитор.
— Нельзя!
— Почему, Ваше Величество?
— Фамилия у тебя говорящая, зрителю запоминать удобнее. Следующий!
— Следующая я, папа, — прошептала Несмеяна.
— Громче! И ниже, ниже, голос должен быть выразительным, с томной хрипотцой, особенно когда собираешься выклянчить у царственного родителя роль… кого?
— Джульетты, — прогудела Несмеяна, на сей раз басом.
— И кому же ты, деточка, предложила быть Ромео?
— Ивану Царевичу…
— И я предложила Царевичу! — прокричала Марфа Моревна. — И Джульетту, и Татьяну Ларину, и…
— А я предложила Царевичу Золушку, — встряла Золушка.
— А я Белоснежку!
— Тише вы! — Самодержец постучал по ручке трона скипетром. — Разбежались они, с Царевичем играть! Знаю я, зачем вы с ним играть проситесь, дуры-бабы. Да знаете, сколько у него таких, как вы, в каждом царстве? На выбор, одна другой краше. И вообще, с ним кто угодно сыграет, даже Горыныч. Ищите материал и партнёров попроще. Бояр мобилизуйте, Добрыню, Лешего, Кащея. Яга мужчину сыграть может — Яго, например. Всё, на сегодня хватит! Все по домам, а мне надо подумать, как в тронной зале канделябры переставить, чтобы свет был подраматичнее.
Когда ушёл последний посетитель, Самодержец встал с трона, нагнулся вниз и позвал:
— Ванюша, вылезай!
Из-под трона вылез Царевич:
— Ушли?
— Ушли!
— И Моревна, и Белоснежка, и Золушка, и?..
— И дочь моя, Несмеяна! Ну, Вань, что выбрал?
— Да мне бы кого попро…
— Значит так, Ваня, роль для тебя выбрал я! Играем Шекспира. Будешь Гамлетом!
— А кто Офелия?
— Играем, как во времена Шекспира!
— То есть?
— Офелией, Ваня, буду я!
И, глядя на застывшего с отвисшей челюстью Царевича, добавил: «Народ безмолвствует, а молчание — знак согласия. Первая репетиция в понедельник, сразу после нашей самодержавной трапезы. Не опаздывай!»
Контора пишет
Пятиминутка в редакции «Самодержавная правда-матка» выдалась сложной и напряжённой, как обычно бывает после выхода в свет ответственного первого номера. Их Величество, обхватив голову руками, восседали на троне за дубовым столом с искажённым выражением кромешного ужаса челом. Перед ним стоял уже раз пять опустошённый стакан медовухи. Секретарь Алёнушка, слева от стола, обмахивала Самодержца кокошником. Секретарь Иванушка, справа от стола, стоял наготове с графином. На почтительном расстоянии от Самодержца сидели на краешках лавок смиренно ожидающие громов и молний члены редколлегии.
— Что это?! — стонал Самодержец. — Почему передовица начинается с «братки на сходке порешили»? Древнерусским языком было сказано: «Боярская Дума проголосовала». Кто автор?!
— С-с-с-с-соловей-Разб-б-б-бойник, — испуганно пролепетала Кикимора.
— Кто разрешил?!
— В-в-в-вы…
— С какого лешего?!
— Не с лешего, — отозвался из угла Леший, — а с кувшина живой воды на бруньках.
Самодержец залпом допил стакан медовухи. Ловкий Иванушка тут же подлил свежего опохмелочного.
— А корректор где был?
Все посмотрели на Горыныча.
— Я, — начала первая голова, — работала над составлением кроссвордов.
— А я, — подхватила вторая, — проверяла судоку.
— Я же, — заключила третья, — подбирала анекдоты.
— А почему три раза подряд один и тот же, про трёх богатырей и Золотую Рыбку?
— А нам понравилось зело! — ухмыльнулись головы хором.
И ещё стакан медовухи снизошёл в царственный пищевод. Ловкий Иванушка тут же подлил.
— Ладно, шут с ними, с передовицей и анекдотами. Но почему у вас в статье «Победительница конкурса красоты Мисс Тридевятое Царство» фотография Яги с подписью «Варвара-Краса, длинная коса»?! Кто репортёр?
— Я! — встало Лихо Одноглазое. — Мне сказали снять красавицу слева, я и сняло.
— Но у тебя же левого глаза нет!
— Сняло самую левую, видную правым!
— А почему вместо кривых курса межцарственных валют прямая?
— Не дождутся, курса менять не будем, — пробурчал заведующий экономическим разделом Кащей.
— А что за бурое пятно посредине?!
— Баг.
— Какой баг?
— Тараканище.
Самодержец с досадой плюнул и отпихнул очередной стакан.
— Да вы меня сговорились в могилу свести либо от инфаркта, либо от пьянства. Последний вопрос. Что это за редакционный адрес такой указан: «На деревню дедушке»? Кто такой умник?
Сотрудники уставились на Самодержца.
— Бедный ты наш, — запричитала Кикимора, — совсем заработался.
— Выпейте медовухи, Ваше Величество.
— Может, яблочка молодильного, говорят, склероз как рукой снимет?
— Поешь кисельку моего, молочком запей.
— По щучьему велению, по моему хотению…
— Вспомнил! — Самодержец хлопнули себя ладонью по лбу. — Вспомнил. Не надо нам ничего, спасибо за заботу. Это ж нас самих вчера осенило. Всё, пятиминутка окончена. Все — за новый номер, и чтоб завтра всё было цирлих-манирлих!
День Шута Горохового
— Уж простите, Ваше Бессмертие, не смог я приготовить заморское блюдо «турдакен» точно по рецепту, не водится в наших краях индейка, пришлось замены кое-какие сделать. Да вот, извольте откушать, да и гостям почётным предложите.
Повар хлопнул в ладоши, и стайка поварят внесла в горницу и водрузила на стол огромный поднос с курящейся ароматным дымком посудиной, подозрительно напоминающей сундучок. Брови Кащея поползли к переносице, и на лице его отобразилась гримаса недоверия.
— Что это?
— Заутяй, тушёный в ларце, Ваше Бессмертие!
— Какой такой заутяй?
— Наш, лукоморский. В стоящем перед вами берёзовом (для аромату лучшего) ларце — освежёванный и натёртый всевозможными травами заяц, отсюда «за-». Внутри зайца — ощипанная пекинская утка, тоже вся из себя в специях и клюкве, вот вам и «-ут-».
Кащей аж побагровел и медленно, на дрожащих руках стал приподниматься со стула.
— А «-яй» — это что?
— Так, понятное дело, яй…
Договорить он не успел. Кащей щёлкнул пальцами. Из пальцев вырвались змейки молний, поразившие повара прямо в сердце. Гастроном, сам слегка закурившийся, рухнул на пол, а Их Бессмертие бросился к сундучку, распахнул его и стал лихорадочно раздирать на мелкие клочки не успевшее стать фирменным блюдо. На секунду в горнице воцарилась тишина, а потом грянул оглушительный хохот. Ржали все. И Добрыня с Поповичем и Муромцем, и Царевичи, и Кот Баюн, и Горыныч с Ягою, и остальной званый сказочный народ.
— Что, Кащей, поверил? — смахивая с глаз слезу, проговорила Щука. — С днём Шута Горохового, Бессмертный ты наш.
— Накололи? Обманули? Вот заразы! — чуть не схвативший инфаркт, Кащей успокоился и тоже залился басистым смехом. — А я-то уж было решил — кончена моя сказочка.
— Да что ты, родимый! А кто меня на коралловые острова похищать будет да Ване моему командировку обеспечивать? — Василиса Прекрасная потрепала лысую черепушку хозяина вечеринки. — Мы сначала думали с киндер-сюрпризами дружно заявиться, а потом повара твоего подучили. Кстати… — она взяла со стола бутыль с живой водкой и плеснула из неё на неподвижное тлеющее тело. Тело с лёгким шипением перешло из почти угольного в первосортное мясное состояние, вскочило на ноги и под бурные аплодисменты унеслось ставить самовар.
Сказка — ложь, да в ней намёк — доброй нечисти урок!
В гостях у голливудской сказки
— Я?! Да вы что, издеваетесь?!
Их Величество Самодержец гневно сверкали очами, впершись разящим взором в сидящих напротив него за овальным столом родных и подданных. Вот, значит, что они о нём думают?! Нахлебники, предатели, сволочи! Всех на плаху и никакого десерта за ужином!
А как хорошо всё начиналось. Час назад гонцы доставили утверждённый Голливудом сценарий адаптированного под лукоморский антураж фильма «Игра престолов». Только и оставалось, что утвердить роли и начать работу над съёмками.
— Ну-с, приступим! — Их Величество радостно потёрли царственные ручки и принялись изучать список персонажей. — Так… «Джон Сноу, он же будущий принц». Ну, тут даже вопросов нет. Иван Царевич! «Призрак, лютоволк Джона Сноу…»
Из-под стула Ивана Царевича раздался шорох, и высунулась морда Серого Волка.
— Так и запишем! «Джейме и Серсея, близнецы». Двое из ларца, одинаковых с лица! Кто кого играет, сами разберётесь! «Рамсей Болтон, садист». Соловей-Разбойник! «Ночной Король…»
Кащей Бессмертный робко поднял костлявую руку.
— А я надеялся из тебя Джоффри сделать! Хотя, — Самодержец почесал затылок, — если хорошенько загримировать и снимать с разных ракурсов, то потянешь обоих. «Дейнерис» — Василиса Прекрасная; «Мелиссандра старая» — Яга, однозначно; «Мелиссандра молодая» — Яга после пары молодильных яблок. «Воины кхала Дрого» — идолище поганое. «Драконы…» Горыныч, поверти головами! Левая голова — Дрогон, средняя — Визерион, правая — Рейгал! «Берик Дондаррион» — Лихо! Повезло тебе, одноглазый!
Роли разлетались, как пирожки. Лешим поручили играть всевозможных наёмников и «воробьёв», народу русалок выпал род Грейджоев, три Богатыря поделили Оберина Мартеля, Бронна и Ренли Баратеона, Черномор загрёб Тириона. Всё шло просто замечательно, пока не дошли до…
— И кто же тот счастливчик, которому достанется толстенький пропойца-узурпатор?
За столом повисла долгая тишина, нарушенная, в конце концов, чьим-то робким голосом.
— Ваше Величество, вообще-то, лучше всего подошли бы вы, с вашей-то внешностью.
— Я?! Да вы что, издеваетесь?!
Их Величество ожидал чего угодно, но не такого. Нет, он, конечно, не подарочек и не супермодель, но не до такой же степени. Он мог бы смириться с кандидатурой Тайвина Ланнистера, например, или, лучше, Неда Старка. Но как они могли сравнить его с этим гадким, противным, жирным боровом?!
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.