Бесплатный фрагмент - Сказка Сердца | Часть Вторая | Сквозь Огонь

Выражаю огромную благодарность всем, кто участвовал в создании этой книги и сопутствующих материалов. А в особенности моей жене Кате, а так же Алексею Барынину, Филлипу Трумпокаису, Игорю Ирбитскому, Юлии Бурлаковой, Андрею Михалёву, Олегу Гараеву, Елене Чонишвили и Марине Горшуновой.

Под редакцией Ольги Гаврилиной и Марины Гуцул.

Глава 1

Он родился совершенно слепым. И не один. Их было одиннадцать, или около того. Барахтающиеся комочки плоти. Те, что родились посильнее, быстро научились отпихивать остальных от матери, вкушая больше пищи. Но инстинкт требовал борьбы, и лейтенант Штурм научился пробиваться к источнику. Рост был медленным, непривычным, но он чувствовал, как с каждым часом становится больше.

Мать нервничала, и её состояние передавалось потомству. Те, что понаглее, больно впивались резцами в её соски, а те, что постеснительнее, всё время теряли их и тыкались носами в пустой живот, лишь больше раздражая её. Хотя рыбы вокруг стало полным-полно, она ей не нравилась. По этой причине мышь целиком сожрала старый ботинок, где обитала последние недели. Её можно было понять. Она вынашивала четвёртое потомство за год, и это было уже чересчур.

Когда ботинок кончился, она принялась за мышат. Лейтенант мог хорошо слышать, как кричат его братья и, почувствовав неладное, пополз прочь, подальше от этой кровавой расправы. Он почему-то вспомнил сказки, прочитанные в детстве, в них так всегда поступала мачеха. А потом, когда он подрос, он прочитал в какой-то очень старой библиотеке те же сказки, но в них на месте мачехи была мать. Похоже, это был тот самый случай.

Он полз довольно долго и уже начал чувствовать, что её нет рядом. Опасность миновала, вот только очень хотелось есть. Лейтенант уже думал повернуть назад, но тут что-то большое пошевелилось над ним. Он немного отполз вбок, но остановился, совершенно остолбенев внутри. Воспоминания о библиотеке были не его воспоминаниями. В это самое мгновение тяжёлый ботинок накрыл мышонка — и тот пискнул в последний раз, с немым вопросом провалившись в небытие.

— Сиди тихо, — прошептала Зара одними губами магистру младшему технику Вульфи, так некстати заёрзавшему своей левой ногой, ещё больнее упираясь коленом ей в лицо.

«Сама сиди тихо, доигралась со своей рыбой», — мысленно ответил ей ехидный голос в голове магистра, пока тот снимал языком с губ сердечную пыль, осевшую на его лице.

Весь вчерашний вечер и целую ночь они лежали под полом на втором этаже его жилища, прикрытые матрасом, по счастливой случайности никем не поднятым. Очень хотелось пить, есть и ныть — последнего магистру особенно хотелось. На стуле в комнате спал культист с ружьём на коленях. Вульфи видел его через щель в полу. «Видимо, эти ребята совсем плохо высыпаются», — заметил один из его голосов, потому что это был уже второй человек на этом посту, довольно быстро засыпавший. Однако предыдущий спал тревожно и часто просыпался, а сон этого, похоже, был крепок.

Зара наконец решилась и медленно поползла к люку, минуя мешки с медной проволокой, припрятанные Вульфи на чёрный день. Она подползла к люку и взглянула на Галахада. Тот махнул ей рукой, давая знак к действию. Девушка стала аккуратно приподнимать люк и матрас вместе с ним. Он предательски съехал вбок, и культист зашевелился на стуле. Зара замерла. Но молодой человек не вздумал проснуться, и Вульфи помахал ей рукой, делая знак продолжать. Девушка подняла люк выше, матрас сполз вниз. Зара медленно выпрямилась, аккуратно укладывая крышку люка на пол. Но, резко распрямив голову, она ударилась о раму открытого окна. Раздался треск и звон оконного стекла. Культист открыл глаза, но тут же закрыл их, уронив голову на бок. Когда он наконец встрепенулся и, привстав, схватился за ружьё, девушка была уже в шаге от него и замахнулась для удара. Молодой культист от неожиданности сам упал со стула, и удар кулака Зары пришёлся по стене. От боли она запрыгала на одной ноге, тряся ладонью. Палец молодого человека зацепился за курок. Грохнул выстрел. Девушка отшатнулась, схватившись за лоб. Культист в панике пытался совладать со своими трясущимися руками, дёргая затвор. В его глаза брызнули капли крови, чьи-то руки схватили ружьё, и он потерял сознание. Вульфи стоял над ним тяжело дыша, с ружьём в руках.

— Затвор! — крикнула Зара, подпирая стулом дверь, в которую уже колотили, а ещё через мгновение два выстрела проделали в ней дымящиеся дырки.

Девушка, смахнув кровь со лба, выхватила у старика ружьё, прицелилась и выстрелила в ответ — и третья пуля с той стороны разбила стекло за её спиной. За дверью раздался сдавленный крик. Зара схватила магистра за руку и стала выпихивать упиравшегося старика в окно.

— Нет, нет, я не… — бормотал он, уже спускаясь вниз, крепко держа руку девушки.

Над её головой просвистела ещё одна пуля, разбив другое стекло. Вульфи соскользнул с девичей руки и приземлился прямо на мостовую. Зара выпала вслед за ним, приземлившись прямо на магистра и придавив его лицо тяжестью своего тела.

— О, луны! — сдавленно закричал Вульфи.

— Сейчас, сейчас, теф-рпение, — кряхтя произнесла девушка, вставая, опершись на приклад.

В окно первого этажа она увидела, как культисты кубарем сваливаются с лестницы. Над её головой просвистел ещё один выстрел, и она резко села, вновь придавив лицо магистра.

— Да сколько мо… — закричал он.

— Столько, сколько ну-фно, — процедила Зара, приподнимаясь и стреляя в ответ.

— Где ты научилась стрелять? — удивился Вульфи, поднимаясь на четвереньки и отползая к стене.

Зара продвигалась к двери ползком и не отвечала. Вновь прогремел выстрел, и на её спину посыпались осколки.

— Не тому научишься, держа самое злачное заведение в Городе, — прорычала она, хватая камень и бросая его в разбитое окно.

— Граната! — раздался крик внутри дома.

— Бежим! — крикнула Зара.

Вульфи вскочил на ноги и побежал по каналу вслед за девушкой.

— Стой, стой, я не успеваю за тобой!

«Мне кажется, это лучший момент в моей жизни», — вдруг сказал незнакомый голос внутри его головы. Магистр увидел солнце, бьющее через крыши на канал; сверкающую воду; испуганные и удивлённые лица прохожих, как будто бы разбегавшихся в стороны от развивающихся локонов девушки, бегущей впереди; свои ноги, скачущие по покатым камням мостовой. Он будто впервые ощущал воздух, режущей прохладой врывающийся в его лёгкие и вырывающийся обратно согретым на бегу его горящим телом. Ничего не напоминало ему, что он был великовозрастным стариком. Он чувствовал себя юнцом, несущимся навстречу жизни, навстречу… Он врезался в спину Зары, неожиданно остановившуюся перед маленьким мостом на другую сторону канала.

— Красные луны, — зло крикнула она и прицелилась.

Впереди среди толпы виднелись каски стражи, а за ними… За ними, как сама тьма, разбрасывая толпу, скакали два чёрных рыцаря.

Прогремел выстрел — и одна из касок слетела с её владельца. Зара схватила за руку магистра и бросилась на другую сторону канала, сбив с ног мужчину в костюме рыбака с позолоченным блюдом в руках. Оно выпало из его рук в воду канала и угодило прямо в сеть человека, стоявшего в воде посреди водного потока.

— Отдай! Моё! — закричал рыбак.

— Твои тут только сопли! — победно крикнул новый обладатель блюда и скрылся под водой.

— Меня жена убьёт! — не унимался рыбак, ища справедливости у прохожих, но их внимание было приковано к старику и девушке, исчезающим в переулке.

— Этель! Нам нужно добраться до Этеля, — на бегу кричала Зара магистру.

Он еле поспевал за ней, пробираясь между старыми пустыми бочками, заполонившими Целлюлозный переулок, где они теперь пытались скрыться. Навстречу старику из подвала высыпала стая «посыльных» и тут же разлетелась фонтаном запчастей.

— А ты, — пропыхтел в ответ магистр, на бегу потирая ушибленные ноги, — уверена, что там их нет?

— А почему они вообще фтесь? — спросила девушка и свернула в небольшой проём между домами.

— Не знаю, — прохрипел Вульфи, останавливаясь — всё, я больше не могу.

— Нельзя! — воскликнула Зара, сверкнув глазами.

Она схватила магистра и побежала ещё быстрее. Галахад дёргался в её руке, как воздушный змей на верёвочке. Но девушка не останавливалась, она позволила себе передохнуть, только когда они спустились в канализационный люк где-то рядом с Кварталом Печатников. Плотно закрыв его, она спустилась по лестнице вниз и стала наощупь разбирать указатели. Света почти не было, только несколько ламп на сердечной пыли горело в разных концах тоннеля.

— Сефдечная площадь в той стофоне, — махнула она в один из концов, чуть погодя, — пошли.

— Ты хорошо говоришь, когда волнуешься, — заметил Вульфи, прислонившись к стене.

— Фнаю, — кивнула Зара и пошла вперёд.

— Я хотел сказать, — произнёс магистр, устремляясь вслед за девушкой, — знаешь, у меня до того, как… до того, как я вас встретил, у меня всё было по-другому. Я словно заново родился. Это поразительно, но я, может быть, впервые за всю свою жизнь чувствую себя живым.

— Интефесно, — хмыкнула Зара, вглядываясь в надписи на стенах.

— Сначала я учился, и там был весь этот школьный, потом университетский уклад.

— Ты учился в унивефситете? — удивилась Зара.

— Да, — кивнул магистр, — на факультете применительной механики. И было ощущение, что вот шаг за шагом я иду по какой-то лестнице. Потом я поступил в Магистрат. И так и остался в нём. Лестница довольно быстро кончилась. Нет, не то чтобы совсем. В своей работе я совершенствовался всё больше. Много изучал. Я придумал себе свою лестницу. Но жизнь встала. Никто меня не ждал с распростёртыми объятиями и не готовил новый, следующий этап, что был бы увлекательнее предыдущего.

Зара повернула в одну из секций и поманила за собой старика.

— А зачем ты фообще пошёл учиться? То есть тебе что-то дало это обфазование?

— Да, конечно, — ответил Вульфи, — фундаментальное понимание мира, принципов физического устройства.

— И ф итоге ты чинил часы?

— Ну… да. Но кто-то же должен был это делать.

— Мой отец сам чинил наши часы на стене, когда они вставали.

— Это называется «заводить», — хмуро ответил старик, — и это не то, чем занимался я.

— Не хотела тебя обидеть, — сказала девушка, обернувшись, — пфосто интефесуюсь.

— Ничего страшного, — кивнул Вульфи, — я уже привык.

— К подобным фамечаниям?

— К чувству дискомфорта от того, как я потратил всё отведённое мне Сердцем время, — хмыкнул он, — у меня же был брат. Тот, что «отец» Майло. И он был полной моей противоположностью. Выдающийся человек. У меня всегда перед глазами был пример того, как надо, — Вульфи опустил голову, — и я… Я просто не мог ничего с собой сделать. Я не хотел вступать в соревнование, зная, что проиграю.

— Наверное, не надо было соревноваться, — предположила девушка.

— Да, наверное, но он был настолько хорош во всём, за что бы ни брался, что я боялся взяться за что-либо, кроме своих часов, никому, по сути, неинтересных.

— Я понимаю, — кивнула Зара, сжав руки, — недавно, когда Майло прилетала на своём «ручном драконе», я почувствовала нечто похожее.

Она замолчала. Несколько минут они шли в тишине, слушая, как хлюпает под ногами вода, эхом отдаваясь в круглых стенах тоннеля.

— Я почувствовала такую обиду, что я трудилась всю жизнь, а всё, начиная от любви отца и до любви Узурпатора, досталось на блюдечке ей. Мне захотелось ударить её, — призналась девушка и снова замолчала.

Вдали послышался гул падающей воды.

— Понимаю, — кивнул магистр, — я прятал эти чувства в себе всю жизнь.

Они вновь повернули, и перед их глазами оказался коллектор.

— Сутя по надписям, — пробормотала Зара, — нам надо пефебфаться на дфугую стофону.

Она подняла ружьё и дулом указала на противоположный конец большого многоярусного помещения, заросшего мхом и плющом с флюоресцирующими листьями, освещавшими тёмное пространство нежно-голубым свечением. Все его ярусы пересекали множественные водопады сточных труб. Но, на удивление, вода была чистой и не пахла. Разве что знакомый любому живущему на канале запах сырости незаметным фоном поднимался из глубины коллектора.

— Нет, постой, — задумчиво произнёс старик, — я знаю это место.

Он подошёл к стене и стал всматриваться в символы, высеченные в старой каменной кладке.

— Мы сейчас ровно под Старым Кварталом, — он хмыкнул, — точнее под его руинами. Чтобы оказаться под площадью, нам надо туда, ниже, — он указал на большой сток в самом низу, — иначе мы упрёмся в стену старого форта, на которой стоит квартал.

Зара одобрительно кивнула и двинулась к темневшей на краю площадки вертикальной лестнице, повесила ружьё на спину и стала спускаться. Вульфи ещё раз взглянул вниз и поспешил за девушкой.

— Тут совсем не пахнет, — удивился он, переставляя руки и ноги по холодному металлу.

— Нечему пахнуть, — горько заметила девушка, спрыгивая на площадку ниже.

— Да, точно, я как-то не подумал, — сообразил старик.

— Как ты думаешь, фачем они пришли к нам? — спросила девушка, переходя узкий каменный мостик, обвитый плющом.

— Не знаю, — пожал плечами Вульфи, — мне показалось, что это оттого, что ты стала торговать рыбой.

Зара усмехнулась.

— Они гофофили о нас обоих, — произнесла она, снова спрыгивая с небольшого возвышения на уровень ниже и оборачиваясь, чтобы помочь магистру.

— Ну, я-то уже привык быть вне закона, но как они узнали о тебе, не представляю, — произнёс он, принимая руку девушки.

— Майло? — спросила Зара.

— Ну что ты, зачем ей это? — помотал головой старик.

— А зачем ей было пфилетать на этом дфаконе, в этом платье? Что это вообще было? — развела она руками.

— Ты зациклена на сестре, — вздохнул магистр.

— Она мне не сестфа, — отрезала Зара и стала спускаться по торчащей из камней металлической лестнице вниз.

— Ну вот, опять. Может быть, это вообще никак с ней не связано, — предположил Вульфи, глядя в серьёзные глаза спускающейся девушки.

— Мофет быть, и так.

Зара спрыгнула на очередную платформу и огляделась. Когда магистр спустился, она указала на широкий мостик через бурлящий поток воды, ведущий к нужной трубе.

— Вон они, внизу! — прокричал кто-то над их головами.

Зара обернулась как раз в тот момент, когда пуля отскочила от камня рядом с её ногой, выбив сноп искр. Девушка вскинула ружьё и выстрелила в ответ. Вульфи пригнулся, но она тут же схватила его под руку, и они бросились бежать к спасительному укрытию темнеющей перед ними трубы. Наверху замаячил свет и, обернувшись, магистр успел заметить капюшоны культистов и сверкающие каски стражи. Зара бежала впереди, держа за руку выбившегося из сил Вульфи. В трубе было темно, и только гулкий звук шагов выдавал беглецов.

— Сюда! — раздался крик за их спинами.

Зара обернулась и вскинула ружьё. Она нажала на спусковой крючок, но выстрела не произошло. За ними уже бежали люди с факелами в руках. Девушка в сердцах бросила ружьё, схватила старика и кинулась прочь. В почти полной темноте, освещённой лишь сердечной пылью, они еле различили, как труба разделилась. Девушка побежала налево, а старик направо, но Зара дёрнула к себе Вульфи, и тот, еле успевая передвигать ноги, ринулся за ней. Преследователи не отставали, яркими искрами просвистела очередная пуля, рикошетом отразившись от стен и на мгновение осветив большую дыру в полу. Беглецы не успели даже подумать, как пол под ногами исчез, и они оба с криком полетели вниз. Удара же, однако, не последовало, потому что они упали на большие листья странного растения, проросшего в трубе. Листья, один за другим, замедлили их падение и в итоге, как на руках, спустили ко дну.

Голубое свечение исходило и от этого растения, поэтому в техническом зале коллектора, куда они упали, было светло. Зара быстро пришла в себя и посмотрела на магистра, а затем на вертикальную лестницу, возвышающуюся прямо перед ней и уходящую далеко под потолок. Вульфи кивнул ей в ответ, поднялся и поспешил за девушкой, уже успевшей преодолеть дюжину перекладин.

— Стой! — раздался крик сверху.

— Вы двое — вниз!

— Капитан, я не полезу, нужна веревка.

— Брось туда факел. Послышалась возня. Огонь от упавшего факела быстро подпалил широкие листья растения, замедлившие падение беглецов, и скоро уже весь зал пылал, пока Зара и Вульфи пляшущими тенями не исчезли под потолком.

Они выбрались на поверхность сразу за Сердечной площадью, в Переулке Мастеров, посреди длинной очереди из кукол, тянувшейся и петлявшей через весь квартал. Оживлённые расступились от завибрировавшего люка. И только маленькая утка на колесиках со сломанным клювом зацепилась за его край и помогла приподнять тяжёлую металлическую крышку. После секундного замешательства, сообразив, наконец, что делать, ей помогли остальные и с интересом уставились на девушку и старика, выбравшихся наружу. Те тяжело дышали и кашляли, оглядывая своих спасителей. Из люка повалил едкий дым, поэтому Зара принялась поспешно его закрывать. Один из носильщиков стал помогать ей, но, зацепившись, оторвал себе руку и печально приземлился рядом с люком, разглядывая её.

— Эй, малыш, не грусти, — произнёс магистр, аккуратно вынимая сломанную руку из-под крышки люка и привязывая к проводку на боку носильщика, — тебя залатают, будешь как новый.

Носильщик вспорхнул на своих маленьких винтах и радостно сделал несколько кругов над стариком.

— Пойдём, — прошептала Зара, вставая на ноги.

Вульфи поднялся, оглядывая расступившихся кукол, улыбнулся им и поспешил вслед за девушкой, быстро двигавшейся через толпу оживлённых в сторону Химического театра.

— Этель! — прокричала она, заколотив во входную дверь. — Этель, откфой скофее!

Вульфи оглядывался вокруг, стоя за её спиной и наблюдая, не видит ли кто их неожиданного прибытия. Но только очередь из кукол с интересом смотрела за происходящим, да и то не вся. Люди в переулках были заняты своими делами, словно не замечая ничего, что происходило вокруг. Замок в двери заскрипел, и на пороге показался Сафрона в рубашке навыпуск и домашних штанах.

— О, луны! Что с вами? У тебя кровь! — воскликнул молодой человек.

— Пофже объяфню, — сказала Зара, отодвигая его от двери и заходя внутрь.

Магистр последовал за ней.

— Запфи дфефь покфепче, — произнесла девушка, падая на кресло перед сценой.

— Так что же случилось? — спросил Этель у Вульфи, помогая ослабевшему старику присесть.

— Не знаю, — замотала головой Зара.

Молодой человек вопросительно посмотрел сначала на неё, потом на магистра.

— Вчера пришли культисты, — начал старик, — с оружием. Искали нас. Именно что нас обоих.

— Во имя Сердца! — воскликнул Этель.

— Да, пфишло много. На ночь остафили дозоф-рных, — продолжила за старика девушка, — мы спфятались под пол на втофом этафе. Они чудом не сдвинули матфас, и мы так до сегодняшнего утра пфолежали.

— Решили уже выбираться, — сказал Вульфи, — и…

— Ну, фсе пофло не софсем так, как планифофалось, — усмехнулась Зара.

Этель поднялся на сцену и исчез за кулисами.

— Погоня, перестрелка, — весело тараторил Вульфи, — в общем, вот.

Молодой человек вернулся с саквояжем в руках и удивлённо поднял брови.

— Жизнь, дружище, настоящая жизнь, — радостно констатировал старик и подскочил в кресле, но тут же схватился за спину и опустился обратно, — вот только спина и ноги подводят, — прохрипел он.

— Как вы добрались сюда? — спросил Сафрона, прикладывая ко лбу девушки дезинфицирующую мазь, — это что, от пули?

— Да, от пули, — зажмурившись, произнесла Зара.

Лицо молодого человека выразило удивление, испуг и восхищение одновременно.

— Сбежав из нашей рыбной лавки, мы спустились в коллектор под Старым Кварталом, — уточнил магистр, — чуть не погибли. За нами гнались и стреляли много, ни разу, правда, не попали. Устроили пожар.

— А где преследователи? — с тревогой уточнил Этель, накладывая бинт на голову девушки.

— Вроде оторвались, — пожал плечами магистр.

— Но не факт, что они не пфидут к тебе, — сказала девушка, посмотрев в глаза молодого человека.

— Да-а, — протянул Этель, убирая лекарства, — я тут тоже, знаете, кое-что обнаружил странное.

— Что? — встрепенулся Вульфи.

— Прихожу я давеча в театр, — произнёс молодой человек, поднимаясь обратно на сцену, — люк в крыше открыт, — он показал на потолок, где зияла большая дыра, и в неё светило солнце. — А тут внизу, — он поднял доски на сцене, открывая пространство под ней, — вот это.

Вульфи привстал и, держась то за спину, то за спинки кресел, побрел к сцене. Забравшись, он подошёл к тому месту, где стоял Этель, и увидел, что под сценой в углублении стоял летательный аппарат.

— «Молния»! — произнёс он, ахнув.

— Аллади, — отозвалась за его спиной Зара, тоже поднявшаяся посмотреть на находку.

— Аллади? — переспросил Этель.

— Да, — воскликнул Вульфи и усмехнулся, — он о них говорил, а я подумал, что это пьяный бред.

— Он пил? — удивился Сафрона.

— Мы его напоили, — хмыкнула Зара.

— Напоили? — переспросил Этель.

— Да, он пфишёл сам не свой, обиделся на мой намёк пфо деньги, — пожала она плечами.

— Разрыдался, — уточнил Вульфи, — мы дали ему забывай-воды. И он стал нести какой-то бред про то, что у него под сценой две «Молнии» и что, если бы он мог починить их, он улетел бы за горы, в Свободный Город.

— Похофе, что улетел, — задумчиво закончила за него Зара.

— Когда, говоришь, это было? — спросил Вульфи.

— Вчера утром, — ответил Этель, присаживаясь на стул в глубине сцены.

— Ну точно, — обернулся старик к Заре, — проспался и полетел.

Зара многозначительно посмотрела на обоих.

— Может, и нам улететь? — спросил магистр, — в сложившейся ситуации это не самое плохое решение. Заодно узнаем, что за Свободный Город.

­ — Он гофофил, что их надо починить, — произнесла девушка, усаживаясь на край сцены и задумчиво глядя на дыру в потолке.

— Ну, раз ему удалось, значит, и мне удастся, — победоносно провозгласил Вульфи и спрыгнул вниз к летательному аппарату.

Этель подошёл к Заре, присел рядом на край сцены и обнял её. Девушка положила голову ему на плечо. Он поправил её русый локон, выбившийся из-под бинта, спрыгнул с края сцены в зал, обернулся и поцеловал Зару в губы. От неожиданности она вздрогнула, но потом улыбнулась и ответила на поцелуй. Под сценой заурчал двигатель «Молнии».

— Всё работает! — радостно закричал Вульфи, выскакивая наверх. — Ой… — крякнул он и снова исчез под сценой.

Прошло ещё много времени, прежде чем они опомнились.

— Погоди, — замотала головой девушка, — у меня кружится голова.

Этель отстранился от неё.

— Нет, не так далеко, — недовольно фыркнула Зара и крепко обняла его.

— Я понял, в чём проблема, — раздался голос из-под сцены.

— Я тоже, — прошептал Этель.

Зара засмеялась.

— Не работает контур аккумулятора и интегральный умножитель, — бормотал под сценой Вульфи.

— Полетишь? — спросила Зара, глядя в глаза Этелю.

— С тобой — куда угодно, — улыбнулся Сафрона.

— Я стала ужасно сентиментальна. Верю во всю эту чушь, — ласково произнесла девушка, гладя рукой щёку молодого человека.

— Это не чушь, — произнёс он, картинно опуская глаза.

— Но только не делай вид, что ты обижаешься, — засмеялась она в ответ.

— Ты очень чисто говоришь сейчас, — удивился Этель.

Зара пожала плечами и закрыла лицо руками.

— Что-то не так? — удивился молодой человек.

— Сестра, — покачала головой девушка, — мне так стыдно перед ней за то, как я ненавижу её, а я даже не могу извиниться.

— С ней всё будет хорошо, — вздохнул Этель, — она же там, во Дворце, что с ней может случиться?

— Тогда пофему она фсё это не остановит? — рассердилась Зара.

Сафрона молчал.

— Я пойду, найду тебе и мистеру Вульфи чистую одежду — произнёс молодой человек, отстраняясь в попытке избежать неловкой паузы.

— Не уходи, — прошептала девушка.

— Я ещё вернусь, — улыбнулся Сафрона, снимая её руки со своих плеч, — сходи в душ, это тут, за сценой, — бросил он через плечо, — только аккуратнее с головой.

Девушка вспомнила про бинт, смутилась, забралась на сцену и пошла по направлению к душу.

— Я знаю, как её починить! — воскликнул магистр, выскакивая из-под сцены.

Но на сцене никого не было. Он глупо огляделся, теребя небритый подбородок.

— Господин Этель? — позвал он, вытягиваясь в струнку, будто пытаясь заглянуть подальше за кулисы.

— Да, да? — лицо молодого человека показалось из-за портьеры.

— Не найдётся ли у вас каких-нибудь редкоземельных металлов, вроде золота или платины? — спросил старик. — И инструмента.

— Да, сейчас посмотрю, — кивнул Сафрона, — дайте только подберу вам что-то, чтобы вы могли переодеться.

— Конечно, конечно, — улыбнулся магистр, — и, если не трудно, посмотрите в своей волшебной сумке какую-нибудь мазь для коленок. Мои отказываются столько бегать, как в последние недели.

Этель кивнул и исчез за сценой, на которую повалил пар из душа.

— Всё счастье молодым, — вздохнул Вульфи и опустился к летательному аппарату. — Скажи спасибо, что не убили, — пробормотал он сам себе, сдирая обивку с сидения «Молнии».

— Вы уверены насчёт адреса? — нетерпеливо спросил молодого культиста капитан Щас, подкручивая усы и оглядывая фасад Химического театра Сафрона.

— Да, капитан, — кивнул Париц, — прикажите ломать дверь.

— А как же всё это «именем Его Верховного Преосвященства»? — усмехнулся стражник.

— Ваши шуточки оставьте для казармы, — вспыхнул глазами служитель, — ломайте.

— Усёк, — пробормотал Альфонсо, повернулся на каблуках и сделал знак стоявшему в отдалении стражнику.

— Сержант, — позвал он, — дайте приказ вашим молодцам снести эту дверь.

Ручи кивнул и повернулся к стражникам, столпившимся за углом. Те подняли таран и, бряцая кирасами, пошли ко входу в театр, обходя ряд чёрных рыцарей, чей дым непроглядной стеной заполнил улицу. Под их металлическими ногами жалобно поскрипывали раздавленные оживляшки, не успевшие покинуть бесконечную очередь в Переулке Мастеров.

— По моей команде, — сказал Ручи, когда стражники подготовились, и повернул голову к капитану.

Капитан посмотрел на Парица. Молодой человек дал знак своим людям, вставшим по обе стороны от дверей. Париц кивнул. Щас повернулся к Ручи.

— Начали, — скомандовал новоиспеченный сержант.

Здоровой рукой он отстегнул застёжку на кобуре, где лежал его новенький именной пистолет. Стражники качнулись и врезались тараном в дверь, но та оказалась крепче, чем была на первый взгляд, и сразу не поддалась.

— Живее, — прикрикнул Ручи, доставая из кобуры пистолет.

Со второго удара дверь не выдержала, и стражники с разбегу упали в небольшом холле перед кассой театра. Образовался затор. Пока они поднимались, подгоняемые ворчанием и руганью культистов, в зале послышался какой-то шум.

— Скорее! — прикрикнул на нерасторопных стражников Париц.

Ручи растолкал своих подчинённых и, наступив кому-то на ногу, а кому-то на руку, выскочил в зрительный зал. Он не успел даже прицелиться, как на него напрыгнул молодой человек с перекошенным от злости лицом и повалил его на пол. Они кубарем покатились по полу. Молодой человек оказался сверху и двинул Ручи прямо в бровь, отчего глаза его тут же залило кровью. Один из стражников схватил нападавшего, а другой врезал ему прикладом по лицу. Молодой человек обмяк и повис на руках схватившего его стражника.

— Вот гадёныш, — прорычал Ручи, держась за глаз.

— Стреляйте! — послышался рядом голос Парица, пробравшегося в зал и целившегося в кого-то.

Раздался хлопок и звук реактивного старта. Все вокруг схватились за уши и повалились на пол. Кто-то охал, кого-то тошнило, а Париц кричал, схватившись за лицо. Ручи с трудом поднялся и, шатаясь, подошёл к молодому культисту. С невероятным усилием он отнял его руки от головы и ужаснулся. Вся кожа на правой части лица юноши была обожжена. Стражник оглянулся. Сцена горела, и в огне взрывались склянки с химическими препаратами, разбрызгивая осколки сверкающего разноцветного дыма. А в потолке зияла дыра, тоже полыхавшая в языках пламени.

— Уходим, — крикнул он, — быстро.

Он ударил одного из замерших стражников по щеке. Тот быстро пришёл в себя, подобрал обожжённого культиста и поспешил к выходу. Ручи поднял напрыгнувшего на него юношу и выволок его из здания.

К моменту, когда все выбрались на воздух, здание уже полыхало целиком, и был слышен колокол спешившей к ним пожарной команды. Ручи смотрел, как мучается в руках товарищей Париц, и огляделся. Поймав за рукав пробегавшего мимо стражника, он спросил:

— За врачом послали?

Стражник кивнул и, вывернувшись, побежал дальше. Ручи оглядел полыхающее синим, зелёным и пурпурным здание. Сбоку на него полилась вода. Он повернул голову и увидел летающий экипаж пожарной части, висевший над улицей.

— Как нелепо всё вышло, — произнёс он вслух.

— Ну хоть этого взяли, — кивнул на пленного капитан Щас, подходя сзади.

— А я бывал в этом театре, — заметил Ручи.

— Да? — оглянулся на него капитан. — О, великое Сердце! Сержант, да у вас кровь.

— Пустяк, — помотал головой Ручи.

— Да, кстати, — наклонился к нему Альфонсо, — по поводу девочки. Я бы попросил вас всё же увести её из бараков. Я не то чтобы против, но ребёнку не место среди этой солдатни, — кивнул он в сторону сидевших на ступеньках магазина стражников, тут же громко рассмеявшихся чему-то непристойному.

— Я понимаю, у вас теперь связи, сержант, но поймите и меня. И можете быть свободны, если что, на сегодня уже нагеройствовались, — поднял брови капитан и пошёл к культистам.

Ручи постоял ещё на месте, посмотрел, как тушат пожар, и направился вниз по Переулку Мастеров к казармам. Он шёл не спеша, ему нравилось, как ступают его новые сапоги. И стражник с удовольствием бросал взгляд на выгравированный сержантский значок на кирасе. Несколько раз он даже попробовал сымитировать походку капитана, держа руку на кобуре, как на эфесе шпаги.

Добравшись до своей квартиры ко второму закату, он, с наскоро перемотанной дежурным доктором головой, зашёл в душное узкое помещение, где в обнимку со своим металлическим псом спал на койке Блоп. Мита сидела у окна, приложив ухо к стеклу и слушая крики шастающих без дела отпускных, не таких ещё пьяных, но и не совсем уже трезвых.

— Почему наши ворота закрыты? Потому что за ними песок! А песок, а песок, как драный носок, мы выбрасываем за порог! — горланил кто-то из них строевую кричалку, приспособленную из стихов Последнего Поэта.

Ручи подошёл к толстяку и пнул его кровать. Блоп от неожиданности ударился головой о своего металлического друга, дёрнулся и чуть не упал.

— Что? Что такое? — залепетал он. — А. Это ты. О, луночки! Я уж испугался, что за мной пришли.

— Кто пришёл? — устало спросил Ручи.

— Что с твоей головой? — удивился Толстяк.

— Пустяк, — отмахнулся Ручи, — ты лучше меня послушай. Нам надо увести отсюда Миту, — произнёс он и посмотрел на девочку.

Та взглянула на него спокойным взглядом и кивнула.

— Когда вы так делаете, — произнёс Блоп, — у меня мурашки по коже.

— А у меня мурашки, когда ты спишь с этим псом, — ответил высокий стражник, присаживаясь на свою кровать.

Голова собаки поднялась из-за пуза толстяка и вопросительно завертела в разные стороны. Блоп присел.

— И куда мы её денем?

— Я подумал, — ответил Ручи, — помнишь того старика в Переулке Слепых? Я слышал сегодня, как культисты обсуждали что-то про этот дом.

— Да ну, брось, — недоверчиво нахмурился Блоп.

— Говорю тебе, пересечение канала и Переулка Слепых, — кивнул Ручи, — пока ты спал, была большая операция. Ловили каких-то беглецов с этого адреса.

— А ты как там оказался?

— Меня вызвал Капитан как доверенное лицо Культа. Они брали кого-то в Химическом театре, знаешь, там, у Мастеров?

— Знаю, — кивнул Блоп, — мы были там. Скучища.

— Да, — кивнул Ручи. — Но сегодня там скучно не было, здание сгорело. Хозяин, похоже, пойман, и Культ его тоже забрал. У меня такое чувство, что это всё по донесениям нашей пташки с ратуши, — усмехнулся он.

— Загадочно, — протянул Блоп.

— Но суть не в этом, — замотал головой длинный стражник, — то помещение, где жил тот странный старик, теперь пустует.

Блоп посмотрел на Миту. Та отвернулась к окну, как будто не замечала их разговора.

— Что думаешь? — спросил у девочки Блоп.

Мита повернула к ним свою маленькую голову с волосами в ровный пробор, сплетёнными в толстую, завёрнутую на затылке косу.

— Я думаю, что это лучше, чем здесь, — произнесла она и снова повернулась к окну, где слышалась пьяная песня.

— Я с ней согласен, — сказал Ручи, — собирайтесь, ещё успеем до темноты.

— Ну, раз вы всё решили, — пожал плечами Блоп, — я могу лишь подчиниться.

Он встал, снял с кровати Зога и стал сматывать матрас, на котором спал.

Вскорe они уже шли по тёмным аллеям Нижнего сада, обходя развалины Старого Квартала по большому кругу, по старой привычке не желая идти так поздно по каналу. Мита ехала на Зоге, пыхтевшем белым паром между длинным и толстым стражниками, несшими на спинах свои пожитки. Оба носили теперь сержантские погоны и были награждены именным оружием по повелению Начальника Отдела особых поручений.

Девочка вела себя тихо и мало реагировала на окружающий мир, чаще прислушиваясь к далёким крикам и голосам.

— Знаешь, а всё-таки мы очень везучие, — хмыкнул Блоп.

Ручи посмотрел на него долгим взглядом и промолчал.

— Несколько дней назад мы трясли того старого рыбака за те гроши, что он платил капитану, — усмехнулся толстяк.

Девочка повернула к нему голову.

— У всего есть цена.

— Да, — пожал плечами Блоп, — но стоит ли думать об этом, если ты всё равно платишь.

Они повернули к рынку и стали подниматься по одной из множества узких каменных лестниц, разбегавшихся от Рыночной площади наверху. Собака с трудом могла забираться на ступеньки с девочкой на спине. Поэтому Мита слезла и пошла вслед за Зогом, держась за его скрипучий металлический хвост.

На рынке было уже безлюдно, как и на площади перед Колизеем.

— Смотри, ничего не поменялось, — Блоп кивнул на гладиаторов, сидевших на скамьях перед воротами.

— А что могло поменяться? — устало спросил Ручи, помогая Мите вновь усесться на Зога.

— Не знаю, — пожал плечами Блоп и усмехнулся, — может, все друг друга наконец перебьют.

— Новые народятся, — хмыкнул Ручи.

Добравшись до канала, компания остановилась перед когда-то красной дверью. На ней толстым гвоздём было прибито объявление с печатью Культа.

— Смотри, стёкла повыбивали, — произнёс Блоп, оглядывая бывшее жилище магистра.

— Да, на втором этаже тоже, — кивнул Ручи, глядя наверх.

— Дверь нараспашку, — произнёс Блоп.

Он сорвал бумагу Культа и вошёл внутрь. Зог юркнул в дверь за толстяком. Мита последовала за ними.

— Пахнет рыбой, — констатировал Блоп, снимая со спины рюкзак и постель, — похоже старик переквалифицировался в рыбака.

На этих словах что-то зашевелилось в углу, за тюками. Блоп вскрикнул и отшатнулся. Он пристально следил за непонятной фигурой, пока она не вышла в лунный свет, падавший из ближайшего окна.

— Не бойтесь, — тихо обратился рыбак к вошедшим, — это я.

— Ох, — схватившись за сердце, выдохнул Блоп, — как же ты меня напугал.

— А, старый друг, — хмыкнул, входя, Ручи, — быстро же ты нас капитану сдал.

— Нет, я… — начал было рыбак, но замялся.

— Нечего сказать? — спросил Ручи.

— Кто тебя так? — спросил Блоп, приглядываясь к заплывшему правому глазу рыбака.

— Неудачная встреча, — пробормотал рыбак, делая шаг к стражникам, — простите меня, мне некуда идти, не выгоняйте.

— К жене иди, — зло бросил Ручи.

— Она меня убьёт, — развел он руками и упал на колени, — у меня совсем плохие уловы, домой не пускает без двух килограмм добра.

Ручи рассмеялся.

— С тех пор как обвалился Старый Квартал, столько народу здесь на канале, все ловят. Моё дело рухнуло, впору закрывать лавку на рынке, — причитал, упав на колени и закрывая лицо руками, рыбак.

— Зог, — позвал Блоп, — помоги нашему другу покинуть помещение.

Металлическая собака вопросительно взглянула на толстяка, пожала плечами и поскрипела по направлению к плачущей фигуре. Рыбак подскочил.

— Нет, нет, пожалуйста, шамаскурато! — закричал он, боком пробираясь к входной двери, и выскочил на улицу, мелькнув в переулке.

— А где Мита? — встревоженно спросил Ручи, когда всё смолкло.

Блоп огляделся, но девочки в помещении не увидел. Ручи взбежал по лестнице на второй этаж и нашёл Миту перед большим матрасом. Она стояла на четвереньках и трогала пол. Когда Ручи вошёл, она внимательно посмотрела на него и тихо произнесла:

— Он был здесь. Прямо здесь. Мы на верном пути.

Глава 2

Вокруг, куда бы ни бросил взгляд случайный прохожий, поднимались вверх тонкие арки, балконы в завитушках и окна, обрамлённые лепниной. Пытаясь сравниться с величием возвышающихся над ними замков, дома среднего яруса приютили у себя статуи прекрасных девушек, юношей и перворождённых, стилизованных под времена «предания». Мало кто мог понять смыслы, спрятанные архитекторами в эти замысловатые ансамбли. Что-то давно подменили, что-то исчезло безвозвратно. А вдоль Проспекта Согласия, в углублениях между арок, где раньше стоял весь пантеон фальшивых богов, теперь зияла пустота. И это ещё в лучшем случае, потому что комиссия Культа по современной культуре везде, где только можно, пихала фигуры Последнего Поэта. В Городе, где мигом сажали за решётку за случайно произнесённую рифму.

Рифмованные слова издревле приравнивались к магии. Чтобы попросить Сердце о чём-то, достаточно было срифмовать несколько слов. Но Культ считал это городской байкой и ещё во времена Давия Рамцеса, первого Верховного главы Культа, пошёл войной на стихи. Завершился этот крестовый поход во время правления Саммариуса, сделавшего официальными лишь стихи Последнего Поэта, прославлявшего самого Узурпатора.

В обветшавшей роскоши этих противоречивых барельефов среднего яруса угадывался уход. Краска почти везде была обновлена, тротуары и лестницы отмыты и кое-где блестели в свете электрических и газовых фонарей. Даже сердечная пыль, которую здесь не жаловали, поскольку она обычно забивалась в проёмы и зловеще светилась по ночам, на среднем ярусе стеснялась сама себя и только изредка сверкала крохотными песчинками то тут, то там. Незадачливый прохожий, засмотревшись на высеченное в камне кривое зеркало истории, беспрепятственно мог прогуляться совершенно один от Площади Радости по всему Проспекту Согласия к нижним воротам во Дворец и, если повезёт, не наткнуться на патруль.

Оживлённый слуга в котелке и с металлическими усами бесцельно брёл по Цветочному Переулку. На верхний ярус к замку Трокийя его не пустили ­ — замок был оцеплен. И он не смог бы сосчитать, сколько бродил на среднем ярусе, чудом минуя полицию. Бедняга не очень соображал и всё так же скрипел, как в последний раз, когда видел хозяина. Всё так и продолжалось бы, если бы навстречу ему из темноты, уходившей вниз к опорам лестницы, не поднялся сухой мужчина средних лет.

— О, тебя-то я и ищу! — воскликнул Брат Ветчина.

Оживлённый удивился и направился на голос, чувствуя наконец, что может пригодиться.

— Пойдём со мной, я отведу тебя к друзьям, — весело улыбнулся мужчина и, схватив оживлённого за руку, повёл его вниз.

Спустившись на технический этаж, проходивший от площади через весь Проспект Согласия, он провёл куклу мимо постов полиции и шагающих в темноте чёрных силуэтов рыцарей, от которых даже слугу пробрало дрожью до самых винтиков. И это было поразительно для «дуболома», не обладавшего сильным понятийным аппаратом.

— Скоро придём, скоро придём, — приговаривал Брат Ветчина, похлопывая оживлённого по котелку.

И действительно, скоро они оказались на подвесном металлическом мосту с решётчатым полом, где скопилось множество оживляшек. У каждой был в руке лист или плакат, и мужчина вручил такой же слуге Великого Мастера.

— Вот держи и следуй за остальными, там и пригодитесь, — улыбнулся Брат Ветчина и исчез в темноте.

Слуга расстроился, что вокруг теперь было так темно. Но в то же мгновение, как он позволил себе эту мысль, если так можно сказать в его случае, впереди забрезжил свет — и толпа оживлённых потянулась к нему, как к источнику всех смыслов.

— Но он был убит, это не иллюзия, я только что из Института Чудес, он всё ещё там, точнее его тело.

— Да, мой милый, — кивнул Верховный, кладя руку на плечо своего ученика, — не всё удаётся удержать в руках.

— Значит, это было кому-то нужно, — настаивал на своём Септ, стоя с учителем в широком коридоре Дворца, — кто-то хотел, чтобы он молчал.

— Мало ли кто? — покачал головой Верховный, так что его расшитый золотой нитью чёрный капюшон упал на плечи, обнажив седые волосы, собранные в аккуратный хвостик, — так ли это важно сейчас?

Его Высокопреосвященство кивнул на большую дверь, откуда слышался шум.

— Важно то, что мы собрались праздновать победу, а её на самом деле нет, — твёрдо ответил Альберт, снимая руку старика с плеча.

— Малы… Милый Альберт, — сказал старик и прокашлялся, — зачем ты опять путаешь политику с правосудием? У тебя будет ещё столько времени разобраться с этим, что ты даже представить себе не можешь. Но сейчас, — Верховный многозначительно посмотрел на Септа, — мне, то есть нам, нужно устроить это мероприятие, чтобы наши любезные подданные верили в силу и непоколебимость нашего шаткого престола.

В этот момент противоположная дверь в коридор открылась, и в ней показался Узурпатор. А вслед за ним в роскошном белом платье впорхнула его спутница, бывшая торговка цветами, а ныне та самая Белая Дева.

— Скажите, Ваше Высокопреосвященство, вы ведь специально с ним договорились, чтобы он вошёл точно после этих слов? — прошептал Начальник секретной службы.

— Дело в том, что мы всё делаем правильно, — усмехнулся в ответ Верховный и пошёл с распростёртыми руками к правителю: — Ваше Сиятельство, как мило, как мило вы оба выглядите, и как подходят ваши наряды!

Он заговорил таким ласково-елейным тоном, что Септ чуть не расхохотался, но годы, проведённые при дворе, заставили его лишь глубоко поклониться. Только играющие скулы, выдавали в нём борьбу его негодования и саркастического веселья. Узурпатор молчал, а торговка цветами смущённо засмеялась.

— Ваше Величество, — произнёс Альберт, наклонившись ещё ниже, когда Тэмен подошёл.

— Хватит, Септ, не вам кланяться сегодня, — повелительным, но тёплым и будто бы извиняющимся тоном произнёс Узурпатор, останавливаясь, — сегодня ваш праздник.

Начальник Отдела особых поручений выпрямился и улыбнулся девушке. Та смущённо поклонилась ему.

— Я принял решение представить вас к награде в знак… — Тэмен посмотрел на Верховного, — в знак вашей верной службы и чистоты ваших помыслов передо мной.

Септ ещё раз поклонился правителю.

— Ваша справедливость и рассудительность — то, чего мне так не хватает, — произнёс он, глядя на сверкающие в лучах электрического света сапоги Узурпатора.

— Хватит, лучше смотрите мне в глаза, служитель Септ, — поморщился Тэмен и повернулся к Майло. — Пойдём, дорогая, откроем этот вечер.

Заметно нервничающая девушка выдохнула и, приняв руку Йомеры, последовала за ним к двери. Верховный поспешил за ними, а Септ присоединился к Его Высокопреосвященству.

Дверь открылась сама, как только Узурпатор со спутницей подошли к ней. Старые приборы всё ещё исправно работали. Шум за дверьми стих, заиграла торжественная музыка. Септ услышал, как Тэмен шепчет:

— Как я тебя учил, с третьей, и…

И они шагнули вниз по расходящейся расширяющимся полукругом лестнице, ведущей в большой зал, где собрался весь цвет Города. Представители каждого великого дома и приближённые к фамилии, те, кто принимал участие в той или иной комиссии или органе управления, но не ниже второго ранга — все они в единой расходящейся волне склонились перед Узурпатором, спускавшемся вниз вместе с простолюдинкой. Тот, кто давно был при дворе, мог бы со всей остротой ощутить ту неоднозначность, с которой был произведён этот поклон.

Справа и слева, на балконах, располагался оркестр, по краям лестницы стояли испускавшие дым чёрные рыцари — они подняли мечи на караул, как только вошёл правитель. Септ и Верховный остановились за несколько шагов до двери и ждали. Йомера спустился до середины лестницы и остановился, держа на весу руку девушки. Он взглянул на Майло, застывшую вместе с самим временем, набрав в лёгкие воздух и готовую потерять сознание.

— Хочу вам представить, — громогласно произнёс он, повернувшись к подданным, — свою невесту.

Можно было почувствовать, как толпа вздрогнула, и волна ропота пробежала по ней.

— А вот это он зря, — прошептал Верховный сквозь зубы, — они не простят ему.

— Белая Дева, — произнёс Тэмен, — спасительница и ревнительница. Любите и жалуйте её, как меня самого.

Среди придворных повисло молчаливое напряжение, но головы и спины лишь сильнее склонились.

— А сейчас, — Узурпатор поднял голову, — время чествовать героя нашего вечера.

Йомера и цветочница расступились.

— Иди, — кивнул Септу Верховный.

Сверло сделал три шага и показался в проёме двери. Он увидел, что толпа разогнулась и сначала робко, а потом всё громче и громче начала аплодировать. Альберт обернулся на старика, ища поддержки. Но тот лишь кивнул ему, и Септ стал спускаться по лестнице, чувствуя, как его самообладание теряет опору. Ему даже захотелось заплакать, так это всё было трогательно, приятно и бесконечно нужно ему. За все эти годы, ни разу не ждавший похвалы, он получал её теперь сполна от всех этих людей, чей покой берёг, чью власть и порядок вещей защищал.

— Этот человек, Альберт Септ, — гремел голос Йомеры, он тоже аплодировал и улыбался Начальнику Отдела особых поручений.

Сомнения, так терзавшие Альберта последние недели, впервые за долгое время улетучились. Септ чувствовал, как его ноги подкашиваются. Но он вспомнил о дыхании, поймал концентрацию, как его учили в школе, и мгновенно вернул баланс.

Он подошёл и встал между Йомерой и торговкой цветами. Он чувствовал, как его левая сторона, где находилась девушка, испытывает презрение, и как трепещет правая сторона его тела, обращённая к Узурпатору. Тэмен поднял руку, и аплодисменты смолкли.

— В назидание врагам Сердца и для покоя сердец наших такие люди, как Альберт Ройа, — Септ вздрогнул, Йомера назвал имя его дома, — трудятся, не жалея своих сил.

Септ покраснел и постарался сильнее сконцентрироваться на дыхании, чтобы погасить румянец, что жёг его щёки. Краем глаза он заметил, как цветочница смотрит на него тёплым и нежным взглядом, выражающим искреннее почтение.

— Моим величайшим указанием было найти и наказать виновных в ужасной трагедии, унёсшей жизни тысяч людей в Старом Квартале, — продолжал Узурпатор. — Те, кто не был там и не видел, да пусть содрогнутся, потому что это могло случиться с каждым. При моём правлении подобное не могло остаться безнаказанным. И пусть мы все носим траур о погибших, — он дотронулся до чёрной ленты на груди, — мы должны так же не забывать и чествовать тех, кто является мечом правосудия.

Из толпы по лестнице стал подниматься слуга, который нёс в руках церемониальный меч. Септ удивился и заморгал. Йомера сделал ему знак, и Альберт неуклюже спустился на ступеньку и покорно склонил колено.

— За разоблачение заговора Перлеглоза Трокийи, — отчеканил слова Узурпатор, — за отмщение невинных, — продолжил он, принимая из рук слуги оружие, — я, Тэмен Йомера, второй Узурпатор и наследник дел отца своего, возвращаю дому Ройя их титул и звания. А тебя, Альберт Ройя, — он возложил меч на плечо Септа, — я объявляю прямым и единственным наследником дома, восстанавливаю во всех правах, включая владение твоим родовым замком и феодом.

В толпе кто-то ахнул, но Тэмен не обратил на это внимание и переложил меч на другое плечо стоящего перед ним на коленях Начальника Отдела особых поручений. В голове Септа кружилось что-то невероятное, похожее на сон, но тем не менее реальное, почти осязаемое. Мгновение, о котором он даже не мыслил, вдруг стало таким настоящим, что он мог ощутить его на вкус.

— Встань, герцог Ройя, — торжественно объявил Узурпатор.

Септ поднялся и почувствовал, как на его плечи опустились чьи-то руки и овили вокруг его шеи плащ, закрепив его гербовой брошью. Это были знакомые ему с детства руки Верховного.

— Дом Трокийя поддержал моего отца, — продолжил свою речь Йомера, — дом Ройя поддержал меня. Что ж, такова воля Сердца.

Зал вновь взорвался аплодисментами. Окружавшие Септа люди тоже зааплодировали. И он вновь почувствовал прилив радости, стыда, смущения и гордости, враз ударивших ему в голову, как глоток забывай-воды.

В себя он пришёл только посреди поздравлявших его вельмож. Лицо сменялось лицом, а он машинально произносил слова благодарности и улыбался. Среди них мелькнула герцогиня Ки, внеся струю трезвости в происходящее, и он наконец смог осознать себя и, освободившись от бесконечных поздравлений, протиснуться в зал для танцев. Но тут его поймала за плечо чья-то рука. Септ обернулся и увидел Верховного. Старик улыбался своей кривой улыбкой.

— Ну что, мой мальчик, не ожидал?

Он явно был доволен собой.

— Ваших рук дело? — спросил Альберт, подходя к нему ближе.

— Возвращение фамилии придумал он сам, — хмыкнул Верховный, — а вот рыцарство предложил вернуть тебе я.

— Благодарю, — Септ поклонился.

— Это я тебя благодарю, мой дорогой, — рассмеялся Глава Культа.

— И что мне теперь делать? — как-то растерянно спросил Септ.

— Как что? Теперь у тебя есть феод.

Альберт долго смотрел в глаза наставника.

— А как же моя работа? — медленно произнёс он.

— Париц — умный молодой человек.

— Но он же совсем ещё…

— Ты же знаешь, кровь требует обновления.

— Не рано ли?

— А тебе как было, не рано? — похлопал его по плечу Верховный, направляя в бальный зал, где уже выстраивались пары, а оркестр дал первые ноты «Танца луны».

Узурпатор вместе со своей спутницей первым сделал шаг, и они закружились вокруг большого стеклянного шара в центре зала. Остальные двенадцать пар одна за другой последовали за ними, спиралью расходясь по помещению. Сделав первый круг, кавалеры отпустили дам и пересекли их линию насквозь, изменив порядок. Узурпатор подхватил графиню Леватургосту, а цветочница досталась Барону Ят. Все продолжили вращение. Септ когда-то учился танцевать этот танец, но всех переходов так и не запомнил. Его пара всегда саботировала его.

Вынырнув из воспоминаний, он вновь увидел её среди толпы. Герцогиня Ки Амун смотрела на склонившиеся в центре шара фигуры. Алберт тоже взглянул на них и не сразу разобрал, кто это. Это были младшие Трокийя, он узнал их по гербовым цветам на одежде. Внуки и племянники погибшего Перлеглоза, они исполняли поклон повиновения — ритуал, проводимый провинившимся домом, чтобы отмыть проступок одного из его членов. Септ опустил голову и посмотрел на кончик своего ботинка, и к нему вернулось сомнение, оставившее его на время церемонии. Но тут слева к нему подскочил Серан Тайград, коренастый и полноватый мужчина средних лет.

— Благодарю вас, мой любезный друг, — произнёс он, расплывшись в улыбке и схватив Альберта за руку, — ваш прозорливый ум, ваша всем известная непреклонность. В общем, если бы не вы, я бы сгорел. Точно сгорел бы вместе с этими баржами, фигурально выражаясь.

Серан хихикнул, покраснел и принялся вытирать лицо платком.

— Не стоит, — только и смог выдавить из себя Септ, поморщившись.

— Ну как же не стоит. Вы же были в курсе, что он всё это провернул, чтобы обвинить меня, понимаете, меня! — не унимался Тайград. — Гвардейцы взяли меня под стражу в зале Сената и держали под домашним арестом до выяснения обстоятельств. Если бы не вы. О, луны! Сколько лет длится этот ремонт злосчастной стены «Макиту», которым он руководил? Он же ничего не сделал, а все деньги прибирал себе. Как только я вошёл в Совет, я сразу же поднял вопрос о лишении его финансирования. И он мне мстил. Понимаете?

— Я это понимаю, да. Перед «арестом» я проверял отчётности, — холодно ответил Сверло.

— В любой день вы мой самый дорогой гость, герцог Ройа, — поклонился Тайград.

Септ церемониально поклонился ему в ответ и двинулся вдоль стены. Танец вошёл в фазу, когда все остальные могли присоединиться к главам династий. Септ же двигался в ту сторону, где видел герцогиню, но никак не мог отыскать её. Оркестр поменял темп, и танцующие перешли к более простому и менее требовательному танцу. Дама в зелёных перьях подхватила Альберта под руку и закружила, увлекая за собой к центру зала. Она так веселилась и смеялась, почувствовав кураж, что Септ ощущал себя обязанным сделать с ней ещё несколько кругов. Когда же ему удалось деликатно вывернуться и передать свою спутницу новому танцору, он оказался с другой стороны зала, совершенно потеряв ориентир.

За его спиной открылись белые с позолотой двери, и цвет общества в спешке потянулся к столам с богатым угощением. Септа увлекло потоком, и он оказался в первой волне спешивших наполнить желудки придворных. По краям помещения стояли ряды оживлённых кукол во фраках, и, одновременно открыв бутылки с игристой забывай-водой, они стали наполнять бокалы перед собой, тут же подхваченные руками первых добравшихся до них людей. Сверло растерянно стоял возле блюда с огромной рыбой из подземного озера и смотрел в её пустые глазницы, пока его сосед, полненький гвардеец с гербом дома Меду, отрезал себе кусок под плавником.

— Поздравляем! — раздался за спиной Альберта знакомый голос.

Он оглянулся и увидел двух стражников в парадной форме. Он сам выписал им приглашение на этот вечер.

— Ах, это вы, — скривил губы Септ и после паузы добавил: — наслаждаетесь высшим обществом?

Они втроём оглядели жадно поглощающих пищу людей.

— Да-а-а, — протянул Блоп, с вожделением следуя за взглядом Альберта.

— Жрут, как на нашем базаре, — усмехнулся Ручи, поправляя белый эполет на плече.

— Да, с едой перебои не только у вас, — усмехнулся Септ.

Он оглядел стражников.

— Сержанты теперь? — спросил он, хмыкнув.

— Да, — поспешно поклонился Ручи и дёрнул Блопа, тоже совершившего поклон, да так, что его шлем чуть не упал с головы, — благодарим вас. Для нас это…

— Я знаю, что это для таких дуралеев, как вы, — улыбнулся Септ, — я вашу породу хорошо знаю. Но вам повезло, вы справились с заданием для самоубийц, поэтому теперь вам уготована иная судьба.

— Так точно, Ваше Сиятельство! — отчеканил Ручи.

— Я… — начал было Альберт, но задумался, — хотя, наверное, теперь можно и сиятельство, — он засмеялся и хлопнул обоих по плечу, — давайте, пейте, ешьте. Когда же ещё попадёте во Дворец? Правильно, никогда.

Септ собрался уходить и заметил Ки у выхода на балкон, но Ручи остановил его.

— Ваша Светлость, — произнёс он умоляюще, и Сверло с толикой раздражения вернул к нему своё внимание. — Ваша Светлость, мы бы хотели быть вам полезны вновь.

Альберт оглядел его и ухмыльнулся.

— Возможно, — кивнул он, — возможно. Пришлите голубя в Культ, я предупрежу, чтобы нас связали.

— Благодарим, — произнесли стражники и поклонились спине Септа, уверенно шагавшего к балкону.

На полпути он остановился, развернулся и вернулся к уже увлекшимся едой собеседникам. Жадно впившийся в ножку совки, Блоп поднял выпученные глаза и ткнул локтем Ручи, накладывавшего в тарелку рулетики.

— С другой стороны, — начал Септ, — есть одно дело.

Лица стражников мгновенно изобразили полнейшее внимание.

— Я понимаю, что, возможно, это не то, к чему вы привыкли, но мне нужно, чтобы вы нашли мне переводчика с нижнего архиресского.

— Нижнего ахилесского, — повторил Ручи, — погодите, я найду перо и всё запишу.

— Архиресского, — покачал головой Септ, — дело это не простое и опасное. В таких делах не принято записывать, а важно запоминать. Действовать вы будете тайно даже от Культа.

Блоп поднял брови.

— Да, — кивнул Септ, — это лично моё задание. Справитесь, определю в гвардию.

У обоих стражников загорелись глаза.

— Ох, не похожи вы на умных и сообразительных ребят, — покачал головой Альберт, скривив губы, — но что поделать, дуракам везёт.

Оба его собеседника радостно закивали.

— Сообщайте лично мне в… замок Роя, ясно?

— Ясно, Ваша Светлость, — сбивчиво ответили стражники.

— Желаю успеха! — кивнул Септ, разворачиваясь и вновь направляясь на балкон.

— Он это всерьёз? — спросил Блоп, возвращаясь к ножке.

— Думаю, да, — пожал плечами Ручи.

— Мы только выпутались из одной передряги и тут же попадаем в другую, — опасливо произнёс толстяк, заглядываясь на канапе.

— С каких это пор ты стал такой опасливый? — удивился Ручи, протягивая руку к официанту с подносом игристой забывай-воды.

— С тех пор, как мы оказались в плену этой маленькой ведьмы, — буркнул Блоп.

— Прекрати, — поморщился Ручи, одним глотком он осушил бокал и теперь вытирал рот.

Проходившая мимо дама в зелёных перьях с испугом и отвращением посмотрела на стражников и хотела что-то сказать, но Ручи улыбнулся ей в ответ кривыми жёлтыми зубами, и та поспешила удалиться.

— Помнишь, как нам было хорошо вдвоём? — мечтательно произнёс Блоп, накладывая на тарелку тонкие ломтики мяса.

— Ты говоришь, как продажная девка из Квартала Чумы, — усмехнулся Ручи.

— Мы ходили, трясли этих бедолаг на деньги, иногда стояли в карауле, что ещё нужно-то было? — продолжал нудеть толстяк, не замечая слов друга. — А что теперь? На побегушках у Сверла и этой…

— Прекрати о ней так, — хмуро прочавкал Ручи, — если бы не её печать, я был бы мёртв.

— Если бы не я… — начал было Блоп.

Но Ручи перебил его:

— Если бы не ты, всего этого не было бы.

— Мы ходим по кругу, — устало вздохнул толстяк, — ах, если бы только можно было вернуть те времена на рынке.

— Будьте внимательнее, когда просите у судьбы, мои милые друзья, — раздался голос за их спинами, — она ведь может и услышать.

Они оба обернулись и увидели пожилого человека в чёрном балахоне, расшитом золотом. Ручи вопросительно взглянул на Блопа, но толстяк лишь незаметно пожал плечами.

— Понимаю ваш конфуз, но это простительно, — улыбнулся старик, — я наслышан о вас и ваших приключениях и хотел лично познакомиться.

Только теперь стражники заметили, что люди вокруг них почтительно расступились. Блоп даже поставил тарелку на стол, а Ручи прекратил жевать.

— Всё верно, мои дорогие, я тот, перед кем вам стоит падать ниц, — старик улыбнулся ещё шире, и Блопу показалось, что его улыбка может обогнуть всё его покрытое мелкими морщинами лицо.

Стражники поспешно стали опускаться на колени, но старик удержал их:

— Нет, нет, не сегодня. Такой день. Вы же герои этого вечера. И я лично рад поздравить вас со столь успешной операцией. Однако, — он подошёл ближе к застывшим от напряжения друзьям, — я имею и личный интерес в этой истории, — он захихикал, — скажите, кого вы встречали там, в тумане? Что-нибудь необычное.

— Ваше… — дрожащим голосом начал Блоп.

— Высокопреосвященство, — закончил за него Верховный.

— Высокопреосвященство, — выдавил из себя толстяк, и его нижняя губа затряслась, но тут подхватил Ручи:

— Ваше Высокопреосвященство, это длинный рассказ. Мы с радостью…

— Уверен, уверен, — кивнул старик, — поэтому жду вас у себя на грядущий третий серп, — произнёс он и подал им руку.

Ручи опешил, но тут уже нашёлся Блоп, склонился и поцеловал руку Верховного. Затем и Ручи влепил в кисть старика свой горячий поцелуй, отчего Верховный поморщился, отдернул руку и, вытирая её платком, не прощаясь, ушёл. Гости же расступились перед его фигурой, раскланиваясь на все лады — и тут же замкнули строй перед столами, стоило ему удалиться.

— Мне кажется… — медленно произнёс Блоп, стараясь избегать любопытных взглядов, направленных теперь на них.

— Что тебе кажется? — буркнул Ручи, возвращаясь к столу.

— Что мы вляпались во что-то по самые уши, — закончил Блоп, вновь беря тарелку с едой.

Ручи ничего не ответил, а лишь схватил у проходящего мимо деревянного официанта ещё один бокал игристой забывай-воды и мигом осушил его.

Спустя час-другой оба друга, изрядно напившись забывай-воды, стояли на балконе в кругу графьёв и графинь и в тысяче и одной выдумке рассказывали о своих приключениях, о которых они постеснялись рассказать Верховному. Однако в этой версии они чуть ли не самого Бьёрнвейга победили, очищая попутно квартал за кварталом от проказы и скверны, нашедшей там приют. Герцогиня Ки с умилением слушала вполуха их рассказ, другой стороной внимая лепетанию того самого Тайграда, предлагавшего, кажется, уже не в первый раз за вечер, поехать к нему и отметить удивительную победу над Трокийей, несомненно, приписываемую им себе.

— Спасибо за приглашение, милый Серан, — с вынужденной учтивостью ответила герцогиня, — но я должна покинуть вас, меня ещё ждут дела.

— Какие могут быть дела в такой замечательный вечер? — удивился Тайград, захмелевшими глазками провожая расплывающуюся фигуру Ки. — Куда вы, постойте…

Но герцогиня, поклонившись, уже исчезала в толпе, бросив напоследок воздушный поцелуй — с фальшивым намеком для того, кто готов был на него попасться.

А Серан Тайград был, несомненно, готов.

В других обстоятельствах Ки не стала бы даже разговаривать с этим человеком, но сейчас её положение при дворе стало настолько шатким, что даже замужество с ним не казалось ей столь уж невозможным. А ещё этот вечно рыскающий Септ. По её спине пробежал холодок. А Тэмен? Хорош. Явился на бал с этой безродной девкой. И теперь весь двор бросает на неё, Ки, косые взгляды, а кто-то откровенно посмеивается. Невыносимо. Она сжала в руках свой чёрный веер в тон платью и опустила на глаза маску, которая была закреплена на её высокой причёске в форме замка Амун. Она проследовала мимо столов с едой в зал, где продолжались танцы. И, проскользнув мимо вращающихся пар, открыла стеклянную дверь большого шара в центре. Там, дрожа от напряжения в ногах, стояли в поклоне внуки и правнуки Перлеглоза.

— Я не могу больше, Флавия! — кряхтя произнёс мальчик, стоявший по левую руку от сестры. — Можно я сделаю иллюзию?

— Терпи, Нос, — прошипела девушка.

— Обопрись на меня, — герцогиня подошла к мальчику и дала ему руку.

— Спасибо! — с облегчением прокряхтел Нос.

— Герцогиня? — удивлённо спросила девушка, немного повернув голову к Ки, уже снявшую свою маску.

— Да, милая моя, — произнесла она, кивнув, — я пришла выразить признательность вашему деду. Мне жаль, что так вышло, и знайте, я ни на грамм не верю во всю эту чушь, что приписывают ему эти ублюдки. Я благодарна ему за моё детство. Я знаю его дело, и я знаю, чем он пожертвовал ради него. Не всякий… — она повернула голову на танцующих, — смог бы пойти на такое. Ваш дед был великий человек…

— Знаете что, Элизабет, — прервала её девушка, — идите прочь с вашим сочувствием. Это ничего уже не изменит и не вернёт его, — произнесла она зло и схватилась за спину, болевшую от долгого поклона, — я знаю, что вы бросили его перед самой кончиной на произвол этих…

Ки вздрогнула и хотела произнести что-то в своё оправдание, но потом покачала головой и пошла к выходу.

— Я понимаю вашу злость. Но если вам понадобится… — произнесла она, остановившись у стеклянной двери.

— От вас мне ничего не понадобится, — холодно прошипела Флавия.

Герцогиня вышла, вновь надев маску, скрывшую накатившие слёзы. Она поспешила сквозь толпу на пустой, по счастью, балкон, выходивший к главным воротам Дворца. Там среди пахнущих ночью цветов она позволила себе заплакать, закрыв лицо руками. А весёлая музыка за её спиной звенела в голове вместе со словами обиды в голосе Флавии.

Успокоившись, но всё ещё глубоко дыша, она вытерла глаза платком и внимание её привлекли снопы искр на мосту, ведущему к воротам. Откуда-то из складок платья герцогиня достала маленькую подзорную трубу и всмотрелась в загадочные вспышки. Там, в ярком свете электрических фонарей по краям моста, она увидела демонстрацию оживлённых. Куклы шли с плакатами в руках к воротам, а гвардейцы давали по ним залп за залпом из ружей. За их спинами тем временем уже подкатывали пушки. Герцогиня ахнула. В руках оживлённые несли плакаты: «Мы ваши друзья!»; «Равные права для всех живых!»; «Что мы вам сделали?»; «У нас тоже есть сердце!» И тут ядро пробило толпу и несколько оживлённых разлетелось на куски.

— О, луны! — воскликнула герцогиня.

Она оглянулась на зал с танцующими людьми, чтобы позвать на помощь, и подошла к стоящим к ней спиной молодым людям, увлечённым светской беседой. Они встретили её учтивыми улыбками.

— Прекрасной даме нужна наша помощь? — ласково спросил её один из них с мышиным лицом.

— Там, перед стеной, — сбивчиво заговорила герцогиня, — там расстреливают оживлённых.

Молодые люди поспешили на балкон. Тот, что с мышиным лицом, извлёк из кармана бинокль и стал пристально всматриваться в мост перед стеной.

— Ахха! — засмеялся он, — точно!

— Дай мне! — воскликнул его товарищ с длинной шеей.

— Восторг! — обернувшись к герцогине, одобрительно произнёс мышинолицый. — Благодарим вас, а то эти балы — такая скука!

Молодые люди отбирали друг у друга бинокль и хохотали, пока Ки, шатаясь, отступала от них назад. Она развернулась и бросилась сквозь толпу, потянувшуюся на запах зрелища к балкону.

Заливаясь слезами, она мчалась, не разбирая дороги, но чья-то рука схватила её за плечо и остановила. Ки обернулась. Перед собой она увидела Септа. Не зная, как поступить, она размахнулась и влепила ему пощёчину. Люди вокруг замерли и оглянулись на них. Казалось, даже музыканты стали играть тише. Сверло опешил и отнял руку, схватившись за горящую щёку.

— Извините, — прошептала герцогиня и побежала к двери, что вела на лестницу вниз.

Септ проследил, пока она исчезнет в дверях, затем опомнился и побежал за ней.

— Элизабет, — крикнул он, выбежав на лестничный пролет, уходивший широкими кругами вниз.

Он успел увидеть, как её платье исчезает на одном из этажей ниже, и поспешил следом. Внизу, на ярусе, где парковали свои корабли прибывшие на бал вельможи, он, пробежав мимо сброшенных якорей, успел увидеть, как отчаливал белый бриг с гербом замка Амун. Запыхавшись, он остановился и положил руки на колени.

— Красная луна! — прохрипел он. — Я же просто хотел поговорить.

Фигура герцогини показалась на палубе в свете молодого алого серпа луны. Он помахал ей рукой. Но она никак не ответила.

— Попутного ветра, — хмыкнул Альберт.

Септ пошёл назад, раздражённо пнув цепь соседнего корабля, висевшего над его головой. Невдалеке показалась фигура. В свете огней за дверью Септ не сразу узнал приближавшегося к нему человека.

— Это вы Шеврос? — удивлённо и с какой-то досадой спросил Сверло, садясь на скамейку рядом со входом.

Издатель смотрел на новоиспеченного герцога Ройя в нерешительности.

— Ну что же вы молчите? Как вам приём? — продолжил Альберт светскую беседу.

— Я… Вы… — начал Гас, теребя рукав своего изысканного тёмно-синего сюртука, — просили дать вам знать, как только… ну… ко мне прибудет информация.

— Да, конечно, — не сразу сообразил Альберт, а потом хлопнул себя по ноге, — тот загадочный информатор?

— Нет, — покачал головой собеседник, — ко мне пришло вот это.

Он достал из внутреннего кармана запечатанное письмо. Септ принял его и повертел в руках.

— Печать Трокийи, — хмыкнул он, приглядевшись к сургучу, — интересно. Спасибо, любезный Гас.

— Рад служить Вашей Светлости.

Издатель «Вечернего ветра» скосил глаза наверх, туда, где шло веселье, а затем смущённо склонил голову:

— И я был бы премного благодарен, если бы вы поделились со мной содержанием, ежели на это представится возможность.

Септ вздохнул:

— В свете последних событий я бы поостерёгся печатать что-либо двусмысленное, дорогой мой. Времена шаткие. И как к вам отнесётся мой преемник, мне не представляется возможным угадать.

— Как?! Вы уходите? — с притворным удивлением воскликнул Шеврос.

— Не врите, вы всё уже разузнали и поняли. Тем более актёр из вас никакой, Гас. Идите уже, развлекайтесь и не портите мне настроение окончательно, — устало произнёс Альберт, принимаясь вскрывать письмо.

— Конечно, извините, премного благодарен, Ваша Светлость, — поклонился собеседник и попятился к двери, ударился о неё, крякнул и исчез внутри.

В руку Септа из конверта выпала плотная записная книжка. Он открыл её, пролистал несколько страниц и начал читать наугад с конца: «22-й растущий серп пятой луны. Эксперимент движется успешно. Данные, которые мне предоставила мадам Снилса, удивительны. Я думаю, что на неделе я не только приведу машину в действие, но и проведу первый запуск…» Альберт перелистнул несколько страниц. «Работать под надсмотром этих юношей меня крайне нервирует. Дворец напичкан ими, как мухами на куче навоза. Пока я подключал резонатор, я чувствовал на себе как минимум десять пар глаз. Когда они уже просверлят в моей спине дыру? Вчера производили первый запуск…» При свете луны было трудно читать. Но Септа переполняло любопытство. «Я никак не мог предположить, что моя самая безумная догадка подтвердится. Описание прибора создано с иными физическими параметрами среды, чем те, в которых мы пребываем сейчас. Получается, что раньше мир был иным, и свет распространялся в нём быстрее. Если бы в наши непростые времена можно было писать научные статьи, то это открытие сделало бы меня знаменитостью. Жаль, что сейчас за такую славу скорее повесят…» Альберт открыл последние страницы. «Да, это бесславный конец для такого великого дела, но разве история знает другие? Какая ирония, я пожертвовал сыном, чтобы защитить свой дом, и вот теперь я должен принести в жертву себя. Я верой и правдой исполнял начертанное мне судьбой. Сердце — мой свидетель, всё, что я делал, я делал…»

За спиной Септа раздался стрекочущий звук. Он оглянулся, и тут же отпрыгнул от скамейки, куда приземлилась, расправив радужные крылья, большая, размером с человека, бабочка. Сверло сипло вскрикнул и схватился за рукоять церемониальной шпаги на поясе. Он выхватил её как раз вовремя, чтобы остановить сверкнувшим в свете лун лезвием приближение существа. Бабочка взмахнула крыльями, пострекотала над головой бывшего служителя и исчезла в темноте. Септ долго ещё всматривался ей вслед, в разорванное тучами звёздное небо.

Придя в себя, он спохватился и стал искать выпавшую записную книжку. Но её нигде не было, лишь разорванный конверт трепетал на ветру под скамейкой. Со злости Септ топнул ногой:

— Дочь красной луны!

Он вбежал в коридор Дворца, схватил ближайший ко входу сердечный фонарь и бросился назад. На улице он долго ползал с фонарём между якорей и бочек с сердечной пылью, но книги нигде не было. Расстроенный и озлобленный, он вернулся в коридор и пошёл в сторону стоявших при входе во внутренние покои гвардейцев. Рядом с ними спал в кресле молодой культист из последней смены. Это новое поколение и должно было взять на себя то, чем он занимался так много лет. Взоры гвардейцев обратились к нему, и даже юноша проснулся в своём кресле и вскочил, вытянувшись перед уже бывшим начальником. Септ открыл рот, но так и замер. Поднял палец, постоял так несколько мгновений, а затем произнёс:

— Ничего.

Гвардейцы пожали плечами и отвернулись. Культист сел обратно в кресло, внимательно смотря на Альберта своими заспанными глазами. Тот же развернулся и пошёл обратно по коридору, растерянный и задумчивый. Он вернулся обратно на площадку с кораблями и долго ещё ходил среди них в поисках книги, пока окончательно не устал и не сел обратно на скамейку, опустив голову вниз. Книга лежала прямо у его ног. Септ потряс головой, а затем схватил её.

— Что за чудеса! — пробормотал он. — Пряталась от меня?

Он поспешно положил записную книжку в карман, отряхнув предварительно от сердечной пыли, взял фонарь и вошёл обратно в коридор, потряхивая головой. Пока он вешал фонарь на место, он несколько раз ударил свободной рукой по щеке. Гвардейцы покосились в его сторону, но не посмели издать ни единого звука, уже зная от молодого культиста, кто был этот чудак.

Когда Септ подошёл к лестнице, чтобы подняться обратно в зал, где проходил праздник, ему навстречу спустилась группа служителей Культа во главе с Парицем.

— О! — воскликнул Сверло. — Поздравляю с новой должностью…

Он поклонился новому Начальнику Отдела особых поручений Культа Сердца. Когда же он поднял взгляд на бывшего подчинённого, то вздрогнул, разглядев ожоги на его лице.

— … с ней в жизнь приходит особый вкус.

Париц остановился и поклонился Септу.

— Не сомневаюсь, сир Роя, — улыбнулся он, — надеюсь, вас это не расстроило.

— Вовсе нет, хотя и было немного неожиданно, — скривил губы Септ. — Всем нам придётся привыкать к нашему новому положению, — он улыбнулся, — тяжело отпускать привычки.

— Не по этой ли причине Его Святейшество производит эти смены поколений? — спросил Париц, разведя руками.

— Да, — кивнул Септ, — и умеет оставаться мастером неожиданности. Что с лицом?

— Химический театр, долгая история, — неохотно ответил юноша, делая шаг вниз по лестнице.

— Куда-то спешите? — спросил Альберт, но тут же спохватился и натянуто засмеялся. — Нет-нет, можете не отвечать, если это тайна.

Париц спустился на несколько ступеней и, поравнявшись с Септом, произнёс, глядя ему прямо в глаза:

— Никакой тайны. Гвардейцы расстреляли демонстрацию оживляшек перед дворцовыми воротами. Иду взглянуть на это своими глазами.

Альберт поднял брови.

— Да, — пожал плечами Париц, — никакой фантазии у этих шутников.

— Что ж, желаю успеха, — скривил губы Септ, взяв молодого человека за плечо, — береги голову, — не удержавшись, он взглянул на обожжённое лицо.

— Я вас тоже искренне поздравляю и желаю процветания вашему феоду, — коротко поклонился Париц новоиспеченному герцогу и, сопровождаемый своими новыми подчинёнными, двинулся к дверям на площадку с кораблями.

— Ах да! — воскликнул Септ, и процессия вместе с Парицом остановилась в дверях, а сам Начальник Отдела особых поручений недовольно повернул голову. — Я не успел составить отчёт об этом пустяке, но не могу не поделиться. Сегодня утром в канале, что впадает в западную сточную сеть на нижнем ярусе, как раз возле Верхних врат, выловили мёртвого пустынника.

Париц вопросительно поднял бровь.

— Я бы и не обратил внимания, но наши дотошные ребята из Института Чудес, где мне довелось бывать сегодня, произвели вскрытие, и в желудке деграданта нашли мантию специфического кроя. Такую носят только во Дворце, — поморщился герцог, — не связана ли эта находка с нашим дорогим помощником Мастера зельеварений?

Париц несколько секунд глядел в пол, что-то складывая в голове, кивнул и двинулся дальше.

Глава 3

Лодка медленно рассекала гладь стоячей воды среди каналов промышленного сектора. Осьминог плыл перед ней, плавно скользя под водой и устремив глаза вверх. Он спокойно смотрел, как проплывали над ним металлические мосты и арки железнодорожных развязок, снизу покрытые поедавшей всякий свет чёрной копотью и сердечной пылью — она любой темноте придавала красноватый оттенок. Рог, росший из его головы, пришёлся очень кстати. Он плавно рассекал воду. Раненое щупальце немного отросло, но осьминог всё ещё еле заметно вилял при движении, и раз в несколько толчков ему приходилось подруливать. Лила лежала на носу лодки, почти свесив голову, и молча смотрела вперёд, сквозь гладь воды ловя отражение собственных мыслей. Здоровяк тихо грёб, сидя к ней спиной, а Гудди развалился на корме, ловя взглядом рваные лоскуты небес.

— Я не пойду с вами на завод, — произнесла обезьянка, очнувшись от своего забытья.

Все промолчали.

— Это почему? — буркнул Снорри через несколько гребков.

— Лучше расскажи мне, как добраться до той тюрьмы, откуда ты меня вытащил, — не обращая внимания на вопрос, спросила Лила.

— Ты собралась туда одна? — удивился Гудди.

— Да, — кивнула обезьянка, не отрывая взгляд от воды.

— Мы же, кажется, договаривались, — прохрипел здоровяк недовольно.

— Месть — блюдо, которое подают вовремя, — хмыкнула Лила, — может быть, я ещё успею, — она помолчала, вглядываясь в своё чёрное отражение, разбегающееся в воде, — должна успеть.

Гудди приподнялся и поймал хмурый взгляд человека. Снорри покачал головой, перестал грести и достал из внутреннего кармана жилета бумагу, сложенную в несколько раз.

— Башня отмечена двумя крестами, — сказал он, передавая карту обезьянке, — стой, — он отдёрнул руку назад, развернул бумагу и, поманив Лилу рукой, стал искать что-то среди тонких непонятных линий, — вот здесь я высажу тебя, — он ткнул пальцем в заштрихованную зону, — двигайся на юг, пока не выйдешь к Колизею, дальше должно быть понятно.

Обезьянка, забравшаяся ему на плечо, кивнула, приняла свернутую им карту и положила её в маленький рюкзачок за спиной. Снорри вновь принялся грести.

— Что отстали? — раздался впереди булькающий голос Рауда.

— Ничего, всё нормально, — откликнулась Лила, возвращаясь на своё место.

Осьминог посмотрел на неё с укоризной и нырнул обратно в воду.

— Ты … — начал было здоровяк, но потом устало вздохнул: — а, ладно. Надеюсь, тебе удастся вытащить сестру.

Спустя время возле одной из развилок он треснул веслом по воде, и осьминог снова всплыл, вопросительно глядя на лодку.

— Мы здесь свернём, — крикнул Снорри, — надо подбросить Лилу, ты плыви пока туда, осмотрись. Рауд кивнул и снова исчез под водой.

Лодка подплыла к маленькому каменному причалу между двух цилиндрических башен, подпиравших большой бетонный мост над ними.

— Здесь, — сказал здоровяк, подняв вверх вёсла.

Лила бодро спрыгнула на причал и, помахав рукой, бросилась вперед, к винтовой лестнице, поднимавшейся к мосту.

— Будем ждать тебя на западной опоре по пути от Сада к замку Ят, но только до заката.

— Береги себя, — крикнул ей вслед Гудди.

Обезьянка, взбегая по ступеням, остановилась, посмотрела на него и улыбнулась, но через мгновение вновь припустила вверх.

— Нет у вас, оживляшек, мозгов, — хмуро сказал Снорри, разворачивая лодку, — только дерево, одно слово — деревяшки.

— Ты всех так ненавидишь или только нас? — уточнил Гудди, разглядывая колонны и мост над ними.

— Всех, — скривил губы здоровяк, — зачем делать исключения?

— Почему?

— Потому что ненавидеть проще. Не надо ни к кому привязываться, никому верить. Тогда тебя никто не подставит и не подведёт, — констатировал Снорри, опустив глаза и рассматривая влажное дно лодки.

— А что такое ненависть?

— Это… ммм… чувство в груди, его испытываешь, когда хочется кому-то камнем разбить голову.

— А разве это так страшно, что тебя кто-то подведёт, что ты собираешься из-за этого всю жизнь испытывать это чувство?

— Страшно, — кивнул Снорри, — так что лучше заранее размозжить ту голову, которая может тебя подвести.

— А Рауду ты тоже голову размозжишь? — нахмурился Гудди.

— Рауду… наверное, нет, — пожал плечами здоровяк, — он сам….

— То есть у тебя есть исключения, — перебил его Гудди, — а Лиле? А мне?

— А тебе — подумаю, если ты не перестанешь задавать мне тупые вопросы, око.

— В твоей теории много дыр. Если бы я был око, то… Я бы не спас вас в пустыне.

— Ты спас нас, чтобы пробраться в Свободный Город.

— Нет.

— Чем докажешь?

— Не могу придумать, — с грустью опустил голову оживлённый.

— Потому что у тебя нет мозгов, деревяшка, — усмехнулся Снорри, — и именно поэтому мне не нужно ничего тебе разбивать, ты сам прекрасно с этим справишься.

Снорри заложил поворот и вернулся на изначальный маршрут.

— У Рауда же есть мозги, — не унимался Гудди.

— Я не уверен, — пожал плечами здоровяк, — мне кажется, у него там просто желе. А вот у кого есть мозги, так это у людей. И людям я с удовольствием размозжу голову.

— Наверное, не все люди одинаковы.

— Все одинаковы, — ответил Снорри и закрыл глаза. — Все.

— А Отец? — не унимался Гудди.

Снорри вздрогнул, но потом опомнился, тряхнул головой и ответил:

— И он, думаю, тоже. При определённых обстоятельствах.

— При каких?

Снорри злобно посмотрел на него исподлобья.

Слева, из большой трубы, торчавшей в тёмном от копоти потолке, подпираемом стальными сваями, посыпались дымящиеся чёрные капсулы. С грохотом упав в воду, они оставили над водой плотное облако, быстро начавшее оседать на поверхность.

— Что это? — спросил ошарашенный Гудди.

— Тебе говорили, что ты задаёшь много вопросов?

— Говорили, — кивнул оживлённый, — чувствую стыд и любознательность.

— Не думаю, что мир так уж стремится быть тобою познанным, — поднял бровь здоровяк и налёг на весла.

Над лодкой засветились тусклые лампочки, свисавшие на проводах вдоль линий каналов, по которым тянулись потоки из грязных металлических корыт. В них тряслись капсулы, зачёрпнутые из воды.

— А зачем они держат их под водой? — не сдержался Гудди.

— Охлаждают, — пожал плечами здоровяк.

— Значит, они где-то разогреваются?

— Да.

— Где?

— Там, куда мы плывём.

— На станции заправки чёрного дыма? То есть в них хранится дым?

Снорри кивнул.

— Откуда ты это знаешь?

— Я бывал на такой станции когда-то давно.

Гудди вопросительно посмотрел на него.

— Это было что-то вроде экскурсии для… — здоровяк замялся, подыскивая слова, — для высшего сословия, а я служил личным охранником и сопровождал своего хозяина.

— А кто был твой хозяин?

— Не важно.

— Это какая-то тайна?

— Да.

— Хорошо, — грустно ответил оживлённый и лёг на спину, разглядывая фонари.

— Не всё стоит знать, — произнёс Снорри, — какие-то знания так же тяжелы, как удар голема.

— Отец говорит, что мы сами определяем меру вещей.

— Ты что-то умничать много стал, — буркнул здоровяк, — лучше ползи на корму и смотри, чтобы спереди никого не было.

Гудди встал и, шатаясь, пересёк лодку, пробравшись под рукой человека. И стоило ему усесться на корме, как над их головами где-то в вышине раздался громкий скрежет. Снорри перестал грести, и оба замерли. Спустя мгновение звук повторился, как показалось обоим, где-то ближе и громче.

— Вот о таких моментах я и говорю, — прошептал Снорри, — лучше нам не знать, что это было.

Оба сидели, подняв головы вверх, пока борт лодки не покачнулся, и в неё не заполз Рауд.

— Ох, ну и грязная же вода, — пробулькал он, — а вы куда уставились?

Тут снова раздался громкий скрежет в вышине, и вновь всё затихло.

— Ого, — булькнул осьминог.

Снорри опустил голову.

— Нашёл трубу? — спросил он, вновь доставая карту из внутреннего кармана.

— Да, — кивнул Рауд и показал щупальцем над головой человека, — прямо над тобой.

— Хорошо, — кивнул здоровяк. — А подъёмник?

— Угу, — ответил осьминог, указывая другим щупальцем за его спину.

Человек обернулся и разглядел металлическую платформу с рычагом возле зоны сбора грязных корыт-черпаков с ёмкостями.

— Ты оставайся здесь и спрячь лодку, на случай, если сменился график патрулей, а я пойду наверх.

— Можно я пойду с тобой? — умоляющим голосом попросил Гудди, — если что, я смогу вытащить тебя оттуда, как в пустыне.

Здоровяк нахмурился.

— На случай, если что-то случится, — застенчиво прозвенел оживлённый.

— Он прав, — пробулькал Рауд, — лучше две пары глаз, чем одна.

Рауд подмигнул Гудди, а здоровяк многозначительно посмотрел на них обоих. Его долгий взгляд наткнулся на очередную трубу с посыпавшимися из неё капсулами, а вслед за ними упало и облако дыма.

— И в этом я плавал… — поёжился Рауд.

— Всё ещё не можешь летать? — спросил Гудди.

— Неа, — помотал головой осьминог, с грустью разглядывая раненое щупальце, а затем картинно закрыл другими щупальцами глаза и клюв.

— Ты напомнил мне сейчас о той девочке, — удивился оживлённый, — она тоже закрыла глаза и рот на прощание.

— Ты, как ныряльщик за жемчугом в море из песка, — хмыкнул осьминог, — помни, без рта…

— А она сказала, что ей нравится, что у меня нет рта, — перебил его Гудди.

— Ладно, — хмуро ответил своим мыслям здоровяк, — пойдёшь со мной.

— Ура! — подпрыгнул оживлённый так, что лодка немного закачалась.

— Только радости твоей мне не хватало, — буркнул Снорри.

— Вот странно, — задумчиво произнёс Гудди, — я помню его другим в пустыне, отчего вдруг ты стал опять таким мрачным?

— Да, меня это тоже интересует, — поддакнул Рауд.

— Занимайтесь собой и не лезьте мне в голову, — проворчал Снорри, проверяя снаряжение.

— Обычно с ним такое бывает, когда он думает, — пробулькал осьминог, — но получается у него плохо, и это его бесит.

— В игре всегда везет тому, кто думает. Но тебе, боюсь, этого не понять, — ухмыльнулся Снорри.

— Что-то не припомню, чтобы тебе везло за игральным столом при мне, — ехидно подметил Рауд, залезая на спину здоровяка и принимая от Гудди верёвки и ёмкости с клейкой жидкостью и детонаторами.

— Не везёт за игрой, везёт под луной, — произнёс Снорри, одним веслом направляя лодку к подъёмнику.

Он причалил среди черпаков, представлявших из себя разрезанные вдоль металлические бочки, на конце похожего на руку механизма, который, наклоняя, погружал их в воду. Затем черпаки подплывали к подъёмнику и сваливали остывшие капсулы на него. Здоровяк ловко спрыгнул с лодки на площадку подъёмника — тот заскрипел и заскрежетал, брызнув вверх каплями грязной воды.

— Как раз нужный вес, — усмехнулся Снорри, — давай, прыгай, деревяшка.

Гудди перелез через борт и шагнул одной ногой на подъёмник. Лодка стала отдаляться от площадки, и его ноги разъехались в шпагат. Он зашатался и стал падать назад, но крепкая рука Снорри подхватила его и поставила на платформу подъёмника, быстро запыхтевшего и поползшего вверх.

— Счастливого пути, — помахал им с лодки Рауд, — смотрите, не умрите там раньше времени. Мне будет не хватать ваших перебранок.

— Постараемся! — крикнул ему в ответ Гудди, но его голос потерялся в грохоте очередной открывшейся рядом трубы.

Наступила темнота. И Гудди долго слушал, как звенят и скрипят шестерни под платформой. Затем звук резко прекратился, и пол под ногами куда-то поехал.

— Ой, — только и успел сказать Гудди, а крепкая рука человека вновь схватила его и дёрнула наверх.

Грохнувшись головой о что-то особенно твёрдое, в свете фонаря, покачивающегося в руке здоровяка, он увидел трубу с рифлёной поверхностью.

— Я ползу первый, — глухо сказал Снорри, — не отставай.

С этими словами он погасил свет и двинулся вперёд. Ориентируясь на звук, Гудди последовал за человеком. Ползти было неудобно, местами труба проседала под тяжестью «горы мяса», но упиралась во что-то, и он продолжал свой путь. Справа и слева, судя по звукам вырывавшегося под давлением пара, работали заводские поршни. Чьи-то крики периодически прорывались сквозь какофонию звуков. Они были похожи на двух ругающихся людей, и Гудди представлял почему-то машинистов, не способных разъехаться на одном железнодорожном пути. И тут он упёрся в ногу Снорри, почему-то резко остановившегося.

— Тут труба идёт вниз, — задумчиво сказал тот, зажигая свет в руке, — мне надо…

Он не закончил фразу, а стал разворачиваться, просовывая ноги вперёд.

— Осторожно, когда будешь спускаться, держись за края, — сказал он, кряхтя, — а то упадёшь ещё мне на голову.

Здоровяк чудом поменял положение и стал спускаться по трубе вниз. Гудди подполз к её краю и аккуратно, расставляя ноги в выступы, стал спускаться за ним. Так пришлось двигаться довольно долго, пока труба наконец не кончилась, и здоровяк не спрыгнул в тускло освещённое помещение. От его резкого движения труба закачалась, Гудди соскользнул с очередного выступа и рухнул на голову человека.

Пришёл в себя он уже на полу. Снорри стоял над ним. Потирая макушку и прищурив один глаз, он глядел прямо на оживлённого.

— Я… Ты сам… Эм… Извини? Стыд. Пя, — пролепетал оживлённый.

— Ладно, вставай, — подал ему руку человек, — нам надо скорее подняться на технический этаж, а то здесь полно охраны.

Гудди принял его руку и поднялся.

— Я иногда чувствую странный трепет в груди по отношению к тебе, — сказал он и, подумав, прибавил: — одновременно с каким-то очень неприятным колющим чувством.

— В любви мне решил признаться? Самое время, — ответил здоровяк, выглядывая из двери. — Странно.

— Что?

— Я никого не вижу.

— Так разве это не хорошо?

— Нет, это необычно. А всё, что необычно, значит, что не по плану.

— У тебя был план? — удивился оживлённый.

Снорри оглянулся на него, прищурив глаза.

— Теперь я тоже испытываю к тебе «любовь», — прошипел он, — только без трепета. Чистое, сжигающее чувство.

Гудди улыбнулся краями забрала.

— Ты быстро учишься быть тем ещё сыном красной луны, — покачал головой здоровяк, вновь приоткрыл дверь и, пригнувшись, вышел.

— Подожди меня, — прозвенел своим тоненьким голоском Гудди и поспешил за ним, поскрипывая ногами.

На выходе Снорри схватил его за шкирку и перетащил в тёмную часть коридора за бочкой.

— Вот масло, — сказал он, сунув в руки оживлённому лейку с бочки, — смажь себя хотя бы.

Гудди принял ёмкость из рук человека и стал заливать её себе в шарниры и шестерни.

— Фу, — скривил рот здоровяк, приподнимаясь и оглядываясь, — выглядит отвратительно. Мог бы хотя бы отвернуться.

Затем он привстал и, пригнувшись, пробежал к подвесному мосту над гремящим конвейером. Гудди закончил процедуру и последовал за человеком, стараясь держаться в тени. Из цеха, открывавшегося под мостом, исходило красное свечение, внизу мерцали раскалённые котлы, куда большие ковши сбрасывали промытые капсулы, поднимавшиеся из них по конвейеру в соседние помещения.

Секция, где Снорри, сидя за металлическим бортиком балкона, внимательно разглядывал происходящее, находилась в самом сердце цеха. Гудди выглянул из-за его спины и спросил:

— А здесь где-нибудь можно сделать из меня человека?

— Очень плохо, — раздражённо покачал головой здоровяк.

— Что? Считаешь, плохая идея?

— Смена не по часам, — произнёс человек, привстав, — никого нет.

Он двинулся вдоль бортика вперёд, к мосту, на другую секцию, проходившую над конвейером. Гудди поспешил за ним. Когда они добрались до поворота на мост, в конце соседнего пролета появилось двое чёрных рыцарей.

— Шамаркан. Красная луна, — прошипел Снорри, перекатившись за бортик на другой стороне пролёта, разделённого мостом. — Скорее!

Гудди, пригибаясь и неуклюже припадая к полу, перебежал к нему. Рыцари проследовали мимо моста дальше, вдоль стены, и стали подниматься по винтовой лестнице на верхний ярус.

— Они увидят нас оттуда, — испуганно произнёс человек и, схватив оживлённого, бросился вдоль бортика дальше, к концу секции.

За ней ряды лестниц ползли вверх и вниз, открывая вид на печи, где жгли добытую в подземных озёрах нефть. Там, среди чёрных печей двигались фигуры металлических псов, сверкая своими тусклыми красными точками глаз.

— Не понимаю, как же так? Они ошиблись с расписанием? — бормотал себе под нос здоровяк, пробираясь в самых тёмных углах и свешиваясь между лестничных пролетов всё ниже, к печам. — Месяцы один и тот же отчёт, и вот сегодня всё по-другому.

Вдали за печами раздался грохот и скрежет. Гудди и Снорри тут же присели за бочкой возле лестницы, пригнув головы. Спустя несколько бесконечных мгновений человек высунулся, чтобы посмотреть, что произвело такой шум, а оживлённый выглянул вслед за ним. На том конце цеха, где заканчивались печи, начали открываться гигантские ворота, за ними сияло алое пламя, и в свете его угадывалась фигура огромного существа.

— Это дракон! — воскликнул Гудди.

— Бьёрнвейг, — выдохнул здоровяк.

— Я помню. Я видел его во сне… — тихо прозвенел оживлённый.

— Так вот оно что, — человек стиснул зубы и ударил рукой о бочку. — Они внепланово заряжают дракона.

— А разве драконов нужно чем-то заряжать? — удивился Гудди.

— Это особенный дракон, не такой, как все, — покачал головой Снорри, — он живёт благодаря чёрному дыму и руне, что находится в его теле. Это извращённое создание. Самое страшное воплощение силы Сердца, призванное на службу человека. Им управляет правитель, но многие говорят, что у дракона своя воля.

— А тот дракон, с которым познакомились мы?

— Это настоящий дракон, живой, — кивнул человек, — не то, что это проклятие рода человеческого.

— Но я ведь живой.

— Отстань.

— Может, с ним можно так же поговорить, как с тем?

— Этот не будет тебя слушать.

— Но я же разговаривал с тем драконом, и он понял меня и привёз тебя… Я, кстати, как это… ммм… ненавижу тебя за то, что ты летал на нём, а я нет.

— Не путай ненависть и зависть, — фыркнул человек.

— Я плохо разбираюсь в этих чувствах.

Пока они болтали, дверь полностью открылась, и фигура дракона заполнила собой проход. Массивные чёрные лапы, обрамлённые сверкающими чёрной краской когтями, скрежетали искрами по металлическому полу, передвигая его длинное тело между печей по цеху в сторону центральной секции, где притаились человек и кукла.

— Так, — задумчиво произнёс Снорри, — я придумал. Тебе придётся остаться здесь.

— Почему? — с досадой спросил оживлённый.

— Мне нужно попасть туда, — здоровяк указал рукой на маленькую комнату под потолком цеха, куда вёл длинный пролёт и несколько лестничных секций, — а эта тварь, — он указал на дракона, — непредсказуема, и нового расписания дежурства постов у нас нет, — он обвёл рукой движущихся чёрных псов и редкие фигуры рыцарей, — поэтому я не могу быть уверен, заметят меня или нет.

Он повернулся к Гудди и посмотрел ему прямо в глаза.

— И тебе придётся отвлечь их, если что-то пойдёт не так. Понимаешь?

Оживлённый медленно кивнул.

— Я дам тебе сигнальную ракету. Если ты увидишь, что кто-то заметил меня, стреляй в противоположную от меня сторону и беги на выход. Выхлопная труба 17, помнишь?

— Помню, — кивнул Гудди.

Человек огляделся и двинулся вправо между бочек.

— Постой! — прозвенел ему вслед оживлённый.

Снорри оглянулся и одарил его взглядом, полным злобы и презрения.

— Удачи, — тихо сказал Гудди, смутившись.

— Болван, удачи не желают, желают успеха, — тихо прорычал в ответ здоровяк и исчез под лестницей.

Гудди продолжал наблюдать за фигурой человека, мелькавшего среди мостов и лестниц, медленно пробиравшегося к стене, прячась от рыщущих взглядов патрулей. Оживлённый боролся с клокочущим в груди чувством тревоги и не мог усидеть на месте. И хотя все чувства были ему в той или иной степени новы, это он охарактеризовал для себя как наиболее неприятное. Он боялся потерять Снорри. Осознав это, Гудди вновь взглянул в ту сторону, где пробирался с этажа на этаж здоровяк. И, не найдя его, привстал. Краем глаза он заметил движущуюся среди печей фигуру дракона и вновь спрятался за бочки. Трясущейся рукой он повертел в руках пистолет с сигнальной ракетой. Его страх о человеке смешался с новым страхом. Оживлённый боялся даже посмотреть на чёрное чудовище, приближавшееся к нему. Он не испытывал ничего подобного к живому дракону. А в присутствии этого механического монстра у него разболелась голова и грудь.

Справа на стене раздался металлический хруст и, оглянувшись, оживлённый разглядел, как тёмная тень, по форме напоминающая Снорри, упала с одного пролёта на другой. Приглядевшись, он понял, что, похоже, под ним провалился сетчатый пол. Оживлённый тут же выглянул из-за бочки и увидел, как рыцари и псы обернулись в сторону звука. Дракон замер и вдохнул чёрными ноздрями воздух. Руки Гудди так затряслись, что он не мог заставить себя твёрдо схватиться за пистолет. Он выглядывал из-за бочки и вновь прятался за неё. Дракон нагнул голову и двинулся вдоль печей к стене, где был человек, огибая цепи с ковшами. Невообразимое чувство страха вновь охватило оживлённого, картинки в его голове рисовали сжигающее пламя, агонию и отчаянье. Гудди остановил себя, сипло взвизгнул своим дребезжащим язычком и стал через силу поднимать пистолет. Его глаза бегали, пытаясь сфокусироваться на драконе, на лбу выступил нарисованный пот, отчего контур его глаз немного уменьшился. Но навстречу волнению, охватившему его тело, из центра его груди поднялась тёплая успокаивающая волна, погасившая вибрации. Руки его стали спокойными, глаза остановились, и он мягко нажал на спусковой крючок. Из пистолета поднялись клубы фиолетового дыма и, сверкая ярким жёлтым огнём, из него вырвалась зелёная ракета.

Для оживлённого время резко замедлилось. Он удивлённо смотрел, как ракета засмеялась и медленно полетела в сторону монстра. Гудди наблюдал, как плавно расходятся от неё клубы дыма, становясь белыми, и как ровно она движется прямо в голову дракона. Рыцари, один за другим, стали оборачиваться в его сторону, а чёрные псы, сверкая глазами, уже разворачивались, переходя на галоп, двигаясь медленно, как в воде вдоль проходов к паттернам лестничных пролётов. Сверкнув последний раз, ракета врезалась в морду дракона, и раздался оглушительный треск. Дракон ударился головой о спускавшийся рядом ковш, задевший насос, в свою очередь разорвавший помпу, и горячий чёрный дым окутал голову чудища.

Время вновь вернулось в привычные рамки, и Гудди стал нелепо оглядываться на несущихся со всех сторон к нему псов. Он взглянул на пистолет в руках и бросил его на пол перед собой. Сделав шаг назад, он увидел, как в тот же момент из клуба чёрного дыма, в котором исчезла голова дракона, вырвалось алое пламя. Оно словно раздвинуло дым, и за ним появилась сияющая красными всполохами морда Бьёрнвейга. Гудди поймал взгляд чудовища и замер. В глубине этих глаз, пусть и горевших ярким огнём, он увидел тьму, непроглядную, сгустившуюся тьму. Оживлённый припустил что было сил по металлическому балкону за угол, прочь от ужасающего существа.

— Семнадцатая труба, семнадцатая, — бормотал он себе. — Да где же она?

Гудди добежал до развилки на подвесных мостах и стал оглядываться, но не успел и дух перевести, как на него набросились два чёрных пса. Один свалил его, а другой вцепился в его новую металлическую ногу и стал дёргать так, что у оживлённого захрустел таз. Гудди схватился за поручень моста и двинул свободной ногой псу в морду, попав прямо в горящий сердечным осколком глаз. Осколок треснул и раскололся, а пёс отпрыгнул назад, отпустив ногу. Гудди привстал, но в этот момент второй пёс с другой стороны бросился к его лицу. Оживлённый прыгнул и прокатился под ним, оказавшись посередине моста. Извергая из сочленений листов брони дым, бежавший по их чёрным венам, псы двинулись на Гудди.

Когда они вступили на шатающуюся подвешенную на цепях балку, весь балкон сотрясло, и он закачался, оторвавшись от креплений. Гудди еле успел схватиться за борт, а ничего не ожидавшие чёрные звери один за другим полетели вниз, в бурлящий чан с расплавленным металлом. Раскачиваясь будто на качелях, оживлённый увидел, что, сметая на своём пути переходы, лестницы и подвесные конструкции, к нему несётся дракон. Гудди прыгнул как раз в тот момент, когда языки алого пламени из чрева монстра сорвали качающуюся часть моста, и она не упала, а стекла вниз, мгновенно раскалившись добела.

Оживлённый приземлился на пролёт ниже, среди толстых чёрных труб, закрывших его от дракона. Сверху раздался человеческий крик:

— О, красная луна! Какого проклятого голема здесь происходит? Бегите к Его Величеству. Нужно остановить этот ужас.

Над головой оживлённого загрохотала тяжелая поступь солдатских сапог. Он, не в силах пошевелиться, сжался, притаившись за трубой. В груди что-то бешено вибрировало. Гудди поднял глаза и увидел, как из-за трубы медленно выползает огромная металлическая ноздря. Она остановилась в метре от него и, как ему показалось, вдохнула воздух, а затем мгновенно исчезла за углом лишь для того, чтобы тут же появиться вновь, но уже всей извивающейся мордой целиком. Оскалившись, дракон раскрыл пасть, и Гудди увидел, как в глубине его чрева бурлит дым и разгорается огонь. Перед глазами оживлённого пронёсся весь тот короткий жизненный путь, что он так остро осознавал сейчас лишь одним мгновением. Внутри шеи монстра выехали трубочки с алым пламенем, а дым начал подниматься из чрева наверх, приобретая тот самый алый оттенок. Но огня не последовало. Вместо этого дракон кашлянул и дым вырвался наружу облаком, окутавшим его голову как несколько минут назад.

Гудди очухался, вскочил и побежал прочь, виляя между трубами, сбиваясь и цепляясь за выступы, не в силах поверить в своё чудесное избавление. Навстречу ему спускалась пара солдат в гвардейской форме.

— А ты кто такой? — крикнул один из них, наставляя ружьё на оживлённого.

Гудди затормозил, упёршись тем местом, где обычно должен быть рот, прямо в дуло выставленного ружья.

— Глупая кукла! — воскликнул оживлённый и бросился вбок.

Солдат выстрелил, и пуля, задев краем забрало Гудди, рикошетом забилась о металлические опоры и лестничный пролет, где спускались гвардейцы.

— Дурак! — крикнул стрелявшему напарник. — Он же металлический!

Тем временем Гудди, с трясущейся, как колокол, головой, оббежал очередную трубу и наткнулся на приставную лестницу, спускавшуюся ниже, к плавильному цеху. Фигуры гвардейцев появились над ним, когда он уже съехал по ступеням вниз и бросился дальше по подвесному мосту между печей к очистительному комплексу.

— Эй, стой! — крикнул гвардеец. — Да говорю же, глаза на дереве нарисованы!

— Вот мерзавец, — добавил другой, поправляя кивер. — Слышал, как вчера второй полк расстрелял демонстрацию оживлённых перед Дворцом. Говорят, очередная акция «Свободного Города». Похоже, не зря. Это выглядит как приличный саботаж.

Гудди слышал их удаляющийся диалог, пока бежал к снующим туда-сюда подъёмникам. Стоило очередной пуле просвистеть над его головой, звякнув о груду пустых капсул из-под дыма, сразу за ней, словно аккорд после вступительной ноты, сверху на мост всей тяжестью своего металлического тела упал дракон, проломив его и провалившись с хрустом ниже под печи. Гудди подкинуло, и он упал по дуге прямо на шедший вниз подъёмник. Он плюхнулся лицом вверх на груду капсул и с ужасом вытаращил глаза на исчезающее помещение цеха. Он опускался ниже, и, когда свет совсем исчез, раздался жуткий удар, такой громкий, что, казалось, сейчас вибрация разорвёт куклу и капсулы на куски. Открылся люк, и Гудди вместе с чёрными цилиндрами полетел вниз, плюхнувшись в чёрную гладь воды.

Он ушёл глубоко. Тусклый серый свет померк над ним. Рядом медленно падали капсулы, выпуская из себя пузыри воздуха. Гудди утягивало всё ниже и ниже. Остатки мерцающего вдалеке марева накрыла тень, и стало темно. Так темно, как никогда ещё не было. Он дёрнулся, но тяжесть его тела не позволяла плыть. Вода сковывала движения, и он завертелся от этого неприятного давящего чувства, но только быстрее пошёл ко дну.

— Вот так я и погибну, — подумал он, — случайно забытый посреди этого чистилища.

Он закрыл глаза руками и, как ему показалось, расплакался. Белые зрачки стали уменьшаться с каждой нарисованной слезой, покидавшей их. Он почувствовал себя таким одиноким, уязвимым и испуганным, что захотел сжаться в точку.

— Да, ты исчезнешь, как и все, — произнёс далёкий незнакомый голос в его голове.

Но тут ноги его коснулись дна. Он убрал руки от лица, и оказалось, что он может видеть. Свет исходил от него самого. Из груди пробивалось алое сияние. Вокруг лежали пустые капсулы, откуда вверх поднимались струйки пепла. Незнакомый голос не появлялся, и оживлённый сделал нетвёрдый шаг. Затем другой, и, медленно переставляя ноги, двинулся сквозь липкую темноту. Через несколько шагов перед ним упала капсула, а затем ещё одна и ещё. От следующей ему пришлось увернуться, неуклюже прыгнув вбок. Поднявшись на ноги, он увидел справа от себя гору из капсул, поднимавшуюся выше. Он сделал шаг к горе и стал забираться, поскальзываясь и спотыкаясь, но всё же двигаясь вверх.

Вскоре тьма стала рассеиваться и вновь показался тусклый свет над головой. Преисполненный энтузиазма и подгоняемый воображением, рисовавшим в липкой темноте морды дракона, Гудди поспешил выше. Он поднялся над чёрной поверхностью — как раз под той трубой, где стояла их лодка. Рауд лежал на носу и, вытаращив глаза, смотрел куда-то в противоположную от Гудди сторону.

— Эй, — шёпотом звякнул оживлённый, ступая по капсулам, лежавшим у самой поверхности.

Рауд подскочил в лодке и обернулся.

— О, луны! Это ты, — вымолвил он ошарашено, — как ты здесь очутился? И почему ты стоишь на воде?

— Тут капсулы сразу под самой поверхностью, — оживлённый показал рукой на рваный блик, бегущий по выглядывавшему из воды чёрному цилиндру.

Рауд удивлённо оглядел его.

— Что случилось? — спросил осьминог, немного придя в себя и направляя лодку к Гудди. — Я видел д-д-дракона, он спустился сюда и оглядывал всё, принюхивался, что-то искал. Я спрятался в воде, а он, хвала Сердцу, не заметил лодку.

— А куда дракон делся потом? — спросил оживленный, забираясь на корму.

— Убрался обратно в этот инкубатор, — кивнул Рауд вбок, — там, похоже, переполох, я слышу, как носятся по помещениям люди, — произнёс он, прислушиваясь к шуму, раздававшемуся в здании завода. — Нам пора уходить.

— Да, — кивнул Гудди, — но как же Снорри?

— Как же, как же, — нервно задёргался осьминог, — это ты должен знать, что с ним.

Он зло схватился за весло всеми щупальцами и повис на нём.

— Я…

Но Гудди не успел договорить, потому что из той самой трубы над ними в лодку упал здоровяк, отчего та просела, зачерпнув в себя чёрной воды. Человек быстро очухался, схватил весла и стал грести прочь.

— Получилось? — коротко спросил так и висевший на одном из вёсел Рауд.

Снорри посмотрел на него тяжёлым взглядом, полным негодования, и налёг на весла.

— Я так и знал, что опять провалимся, — с горечью булькнул осьминог.

Рауд отпустил рукоятку, но её тут же перехватила рука человека.

— Да, всё получилось, — прохрипел Снорри.

Осьминог отполз на корму к кукле.

— Не верю, — покачал он головой.

Гудди смотрел на человека, глядевшего отрешённым взглядом куда-то сквозь него, и не мог понять, что тот чувствует сейчас и как соотнести это с тем, что он сам чувствовал.

— Три — два, деревяшка, спасибо, — прорычал здоровяк своим клокочущим басом.

Рауд недоумённо посмотрел на человека, а потом на оживлённого.

— Вот это да, впервые вижу, чтобы этот кого-то благодарил.

— Это уже второй раз, — звякнул в ответ Гудди, оглядываясь на осьминога.

— Сдал меня, — буркнул Снорри, — но этот выстрел! Ха! Никогда не забуду, как его чугунная голова грохнула о поршень!

И он рассмеялся, да так, что перестал грести, и из его глаз брызнули слёзы. Вдали что-то мелькнуло и хлопнуло, и где-то рядом от сваи отскочила рикошетом пуля.

— Скорей! — всё ещё задыхаясь от смеха, прохрипел Снорри, вновь хватаясь за весла.

Рауд вытащил из-под сидения ружьё, с трудом поднял его и прицелился. Дуло гуляло вверх и вниз, он выстрелил куда-то в молоко. Вдалеке, возле подъёмников перестали кричать и затихли. Раздался ещё один выстрел, но пуля прошла совсем высоко, похоже, что стреляли, даже не целясь.

— Это гвардейцы, — с трудом овладевая собой, произнёс здоровяк, — личная охрана Узурпатора. Маменькины сынки. Аристократия. Можно не беспокоиться, они в нас не попадут.

Рауд выстрелил ещё раз, уже точнее, но без видимого результата. Их лодка повернула в тёмный канал и скрылась от чужих глаз.

Несколько раз по дороге человек доставал чёрную коробку с антенной из рюкзака и шипел ею.

— Никто не отвечает, — посетовал он, когда они выбрались в черту Города.

— Да, не берёт здесь и не будет брать, я же тебе говорил, — хмурился в ответ Рауд, — нам надо подняться наверх.

— Не учи меня, — огрызнулся Снорри, налегая на вёсла.

Они двигались по каналам, пока не достигли врат Сектора 12 — старой лифтовой шахты, что вела на средний ярус Города. Здесь они привязали лодку под каменным причалом, накрыв чёрной тканью. Снорри подошёл к уходившим в темноту цепям и дёрнул за несколько из них. Но ничего не произошло.

— Я говорил, — хмыкнул Рауд, забираясь на плечо человека.

— Тогда работал, — прошептал здоровяк.

— Мне-то что, это тебе идти 150 пролётов пешком, — усмехнулся осьминог.

— Выдержишь? — спросил человек у куклы.

Гудди посмотрел на вмятину на своём колене, оставшуюся от жёсткого приземления в цеху, и пожал плечами.

— Красную луну бы на эти усиленные патрули, — прошипел Снорри сквозь зубы.

— Мы сами в этом виноваты, — покачал головой осьминог, — сделали бы всё тихо в прошлый раз, может, и…

— Твоё «может» мысли гложет, — сказал человек и щёлкнул пальцем по голове осьминога, отчего тот завибрировал и нахмурился.

— Аккуратней с рифмами, — пробулькал он в ответ, — мало ли кто услышит.

— Шутник, — покачал головой здоровяк, взбегая по раскуроченным ступеням.

Гудди заскрипел где-то на девяносто седьмом пролёте. Вся смазка кончилась, и он тихо плёлся позади здоровяка, часто останавливавшегося передохнуть и смотревшего наверх через капли пота, заливавшие его глаза. На этом уровне начинались крепления проспектов, огромные железобетонные муравейники, покоившиеся на крышах старых кварталов — там, под ними, жили сливки нижнего яруса. Это были владельцы малых предприятий или конторские служащие, почти пробившиеся к солнцу. Может быть, даже державшие заведение-другое на среднем ярусе, но не имевшие возможности и связей, чтобы позволить себе жильё в преддверии городского рая. Оживлённый наблюдал за окнами, мелькавшими между металлических перекладин. Их убранство изобиловало артефактами той верхней жизни. Картины на стенах, наряды в шкафах, бумаги на столах — всё жило ожиданием света, что должен был согреть и поддержать в них огонёк надежды, связывающий их жизнь под мостом с тем светлым миром без забот.

Добравшись наконец до вершины шахты, они обнаружили крепкий засов и замок на решётчатой двери, за которой начинался узкий переулок, выходивший на Проспект Согласия. Снорри дёрнул дверь, но даже его крепким рукам она поддалась с трудом.

­ — Вот и добрались, — булькнул осьминог, — я, если честно, потерял надежду.

— Цыц! — ответил здоровяк.

Он снял со спины рюкзак, достал из него белый шар и положил его между решеток.

— Побереги светляка, сюда же сбежится вся полиция, — воспротивился Рауд, — мы больше не на каналах, где никто ни за чем не следит.

— Спокойно, — ухмыльнулся Снорри, — ты мне не доверяешь?

— Нет, — уверенно замотал головой осьминог.

— Тогда слезай и ползи сам.

— Нет.

— То-то же, — решительно произнёс здоровяк, отходя на несколько шагов и доставая пистолет.

Спрятавшись вместе с Гудди за угол лестничного пролета, Снорри выглянул и выстрелил в шар.

Раздался сильнейший грохот, и всё пространство заполнил едкий белый дым. Оседая, он становился фиолетовым. Сваю, скрывавшую их, погнуло, дверь разворотило, а лестницу перед ней разорвало. Когда дым понемногу рассеялся, и Снорри пришёл в себя от контузии, Рауд саркастически произнёс, глядя на пропасть перед ними:

— Ну и как мы будем выбираться из этого?

Снорри поднялся, схватил осьминога с плеча, размахнулся и закинул его на противоположную сторону. Затем он так же легко перекинул Гудди, словно тот был пушинкой. А сам перебрался по выступам в стене, которая отвалилась и упала в шахту сразу после того, как здоровяк выпрямился на другой стороне.

— То, что тебе везёт, совсем не значит, что этим надо злоупотреблять. Тем более, мне не так везёт, и, беря меня в расчёт, ты понижаешь свои шансы, — рассержено булькнул Рауд, заползая обратно на плечо к человеку.

С другого конца переулка к ним уже спешило двое полицейских. Один из них сипло свистел в свисток. Оба не были вооружены. И как только они увидели пистолет в руках Снорри, тут же остановились и подняли руки. Здоровяк заставил их раздеться, связал покрепче и усадил спиной друг к другу за выступом здания, чтобы их не было видно. Присев рядом с одним из них, он стал сооружать кляп, и тут полицейский присмотрелся к Снорри и произнёс:

— Красная луна, да ты же сын Йондербейга!

Здоровяк зло взглянул в испуганное и удивлённое лицо полицейского. Средних лет мужчина с сединой в пышных усах смотрел на него блестящими глазами.

— Ты жив? — удивлённо проговорил тот.

Снорри навёл на него пистолет и взвёл курок.

— Ещё слово, сын красной луны, пристрелю, — процедил здоровяк.

Полицейский замолчал и сглотнул.

Гудди, стоявший рядом, с недоумением смотрел то на одного, то на другого.

— Не надо, — прозвенел он неожиданно для самого себя.

Снорри повернул голову к кукле и застыл с глазами полными огня:

— Он узнал меня.

— И что с того? — спросил Рауд, спускаясь щупальцами по руке человека к пистолету.

— Он… — здоровяк зарычал и стал рыться в одежде полицейского.

Достав его значок и какие-то бумаги, он прочитал вслух:

— Констебль Кульц Порбеллирон. Нижний обводной канал 14\44. Слышишь, — обратился он к полицейскому, — твои бумаги займа я заберу.

— Ты опять занял? — удивлённо спросил напарник полицейского, пока Снорри прятал бумаги в рюкзак.

— Не твоё дело, — огрызнулся Кульц.

— Мда-а-а, — покачал головой напарник.

— Тихо там, — прикрикнул на него Снорри. — Слушай меня, Порбублибрим, если ты скажешь кому-то, что видел меня, я найду тебя. Слышишь?

Полицейский злобно смотрел на Снорри и не моргал. В его глазу лопнул сосуд, и он не выдержал и плюнул здоровяку в лицо. Снорри вскинул пистолет к носу полицейского. Его палец дёрнулся к курку, но тот был накрепко перемотан щупальцами Рауда, в упор смотревшего на человека.

— Нас услышат, — вырвалось шипение из его лопнувшего пузыря.

Снорри, в бешенстве утирая рукавом лицо, смотрел то на осьминога, то на Кульца, затем замахнулся и ударил полицейского рукояткой по лицу, так что тот повалился на напарника. Быстрыми движениями здоровяк завязал обоим полицейским рты, оттащил их к стене и, схватив рюкзак, снял с пистолета осьминога, а затем двинулся прочь из переулка. Гудди в нерешительности постоял, смотря в перепуганные глаза второго полицейского, и побежал, поскрипывая, вслед за человеком, уже исчезнувшим за поворотом.

На шумном проспекте он не сразу различил высокую фигуру Снорри, тут же исчезнувшую среди множества разнообразных цилиндров на головах прогуливающихся мужчин и ещё более пышных и необычных головных уборов женщин — самый большой из них напоминал целый сад, где птицы перепрыгивали с ветки на ветку небольшого дерева, высившегося посреди этой то ли огромной прически, то ли гигантской шляпки. Оживлённый протискивался в толпе, выстроившейся вдоль широкого асфальтового покрытия, где ползли танки, а над ними, лавируя между крыш, парил парусник с изображением лица молодого мужчины и красивой девушки. Голос вещал в мегафон.

— Бракосочетание Его Величества Узурпатора 2-го Тэмена Йомера состоится через шесть полных лун, в связи с чем будут объявлены две недели выходных и амнистия от принудительной порки одной тысячи жителей.

Гудди поглядывал на людей, с восхищением смотрящих на это действо, и чуть не потерял здоровяка, однако успел увидеть, как тот поворачивает в проём между зданий. Он бросился за ним, но в последнее мгновение обратил внимание, что между голов мелькнула клетка, а в ней металось какое-то существо.

Оживлённый остановился, помотал головой, ударившись о локоть какого-то джентльмена с маленькой собачкой на руках. Когда он обернулся, клетка поравнялась с ним, и за головами в удивительных уборах он увидел льва, в бешенстве прыгающего и бьющегося о металлические прутья. Гудди не поверил своим глазам. Он попытался протиснуться между плотно стоящими людьми, которые смеялись и показывали на перворождённого пальцем. Но его оттолкнули, и он по инерции отступил аж до стены ближайшего дома. Его взгляд упал на водосточную трубу на углу здания, и он в несколько прыжков оказался на высоте второго этажа, над головами толпы, размахивающей головными уборами, перчатками и платками проходившему мимо параду. Он посмотрел на удалявшуюся от него клетку и пополз выше. Оказавшись на покатой черепичной крыше, начинавшейся над третьим этажом, он побежал за процессией. Дома становились выше лишь на третьем или четвёртом ряду от проспекта, поэтому Гудди свободно мог двигаться вдоль процессии. Поравнявшись с клеткой, он поймал глаза животного. Это был Лео Гром Фонн. Он что-то кричал и бил лапами о прутья. Но от его ударов ни клетка, ни гусеничная платформа даже не покачнулись. Гудди не нашёл ничего, кроме как крикнуть ему:

— Я здесь!

И стукнул себя кулаком о бедро. Он шёл и шёл вслед за процессией, смотря на льва, закрывшего глаза лапами, пока не кончились крыши. Длинный воздушный канал разделял кварталы, и проспект пересекал его широким мостом, а под ним плыли прогулочные баржи с расположившимися на них ресторанами и танцевальными площадками. Толпа шла медленно, двигаясь вдоль процессии, неспеша переползавшей воздушный раздел. Гудди вновь поймал взгляд Лео. Тот помотал головой и сник, обессилев.

Оживлённый слез по водосточной трубе, но в самом низу сорвался и упал на спину какому-то человеку в коричневой шляпе. От удара тот присел и громко охнул. Женщина рядом закричала:

— Луны! О, луны! На него напала оживляшка! Смотрите, это опять проделки «Свободного Города»!

Но Гудди, не мешкая, поднялся на ноги и исчез в толпе, а женщину отвлёк спутник, указавший ей на левитирующего культиста.

— Гляди, настоящее чудо, — промолвил он вдохновенно.

— Готова биться об заклад, что это очередная иллюзия, а там за крышами спрятали иллюзиониста, — рассерженно ответила женщина, — тем более чего стоит это чудо — пролевитировать от Причала Тюльпанов в Воздушную Бухту? Я могу заплатить один серебряник и сделать то же самое на гондоле!

— Ни один иллюзионист не продержит иллюзию дольше пяти минут, а эта висит уже битый час, — нахмурился её спутник.

— Какой же ты невежда, там их целая армия на крыше, они сменяют друг друга по очереди, — фыркнула рассерженная женщина.

— Но ведь иллюзии запрещены! — использовал последний аргумент мужчина, но женщина лишь закатила глаза и двинулась вслед за процессией.

Клетка со львом выехала на Площадь Cадовников, где по кругу стояло 12 статуй основателей великих домов, а за ними поднимались роскошные залы приёма. В них каждый мог передать пожертвования на проекты того или иного дома или поучаствовать в его жизни. Ярко выделялся среди них дом Роя, чей фасад был полностью закрыт новёхонькими флагами. Посреди площади несколько десятков оживлённых наспех возводили сцену и поднимали на неё гильотину, производя при этом невероятный шум, бивший по ушам. Люди заполняли большое пространство по краю, а техника выезжала в центр, занимая места слева и справа от сцены. Гусеничная же платформа с клеткой проехала прямо и встала перед ней. Несколько похожих на уток оживлённых открепили её от платформы и потащили на пошатывающуюся сцену. Лео прыгнул и отсёк когтями деревянные руки оживляшек, державших прутья. Клетка накренилась и завалилась на бок, обнажив дверцу в полу и упав на возводимую опору, отчего сцена обрушилась вместе с гильотиной. В толпе рассмеялись, а кто-то закричал как раз в тот момент, когда Гудди удалось пробиться к ограждению. Он схватился руками за край забора, не сразу разобрав, что происходит. От сцены, до которой было метров триста, поднималась пыль, был слышен шум и возня. Толпа напирала, и оживлённому пришлось двинуться вслед за людьми, теснившими его по кругу к дальней части площади.

Лев вырвался из клетки как раз в тот момент, когда к ней побежали со всех сторон солдаты, спрыгнувшие с брони танков. Он рванул вперёд, и толпа ахнула от страха и возбуждения. Женщины вокруг Гудди отпрянули от ограждений. Он остался один и стал было перебираться через ограду, но чья-то рука схватила его за ногу. Оживлённый оглянулся и увидел Лилу, смотревшую на него печальными и решительными глазами, отрицательно покачивая головой. Раздался выстрел. Гудди обернулся на площадь и увидел, как Лео ковыляет к бегущей к нему толпе солдат. В их рядах мелькнула вспышка. Лев упал. За спиной Гудди толпа издала звук облегчения. А из груди оживлённого вырвался сдавленный звон. Нога куклы опустилась с ограждения на гранитную поверхность площади, и руки сами отпустили перекладину.

Он упал, мгновенно отяжелев. Перед глазами, полными слёз, уменьшившими его зрачки почти до точек, побежали в вышине облака, сверкающие белизной в лучах обоих солнц. Ветер колыхал ленту на белой шапочке Лилы, склонившейся над ним и жестом показывавшей, что надо вставать.

— Дамы и господа, простите за неприятную заминку, — раздался голос сверху, — казнь участвовавших в террористической атаке людей вы сможете посмотреть через несколько дней после суда. К сожалению, их мы не можем казнить без разбирательства, — нелепо рассмеялся голос. — А сейчас, праздник продолжается!

И на этих словах заиграла музыка из циркового представления. Голова Гудди не соображала. Он поднялся, не помня себя, и пошёл вслед за обезьянкой, увлекавшей его прочь от площади, куда-то между представительствами великих домов.

Головокружение прошло, только когда они взбирались по пожарной лестнице на опору большого моста, пролегавшего от замка Трокийя к замку Ят. Чуть выше, на небольшой смотровой площадке, оживлённый увидел фигуру здоровяка, сидевшего, свесив ноги в пропасть, и сложившего руки на хлипком заборчике. Рауд сидел на вентиле, торчавшем из толстой трубы, которая поднималась выше под своды моста. Лила подошла к Снорри и присела. Гудди последним забрался на площадку и встал в нерешительности.

— Лео погиб… — произнёс он тихо.

— Мы знаем, — кивнул Рауд, — рация молчит, значит, их взяли.

— Его убили на площади, его везли в клетке, как… как… — дрожащим голосом прозвенел Гудди.

— Как животное, — закончил за него Рауд.

Оживлённый посмотрел на него и опустил голову.

— Так люди относятся к нам, — покачал головой осьминог.

— Людей казнят на днях, — произнесла Лила, — их ждали.

— Похоже, — булькнул Рауд.

— Твоих рук дело? — прохрипел здоровяк, обращаясь к Лиле, смотревшей в сторону большого столба чёрного дыма.

Обезьянка вздрогнула, но затем пригляделась к столбу и сняла со спины маленький рюкзачок, достав кусок обгоревшего дерева.

— Вы меня тоже в таком виде забрали?

Снорри посмотрел вниз на обезьянку и кивнул.

— Значит, восстановит, — заключила Лила и упаковала деревяшку обратно в рюкзачок.

Гудди сидел, обхватив ноги руками, и беззвучно плакал. Рауд перебрался с вентиля к нему на плечо и обнял его щупальцем.

— Ничего, и не такое бывает. Я-то знаю. Смотри, а то все глаза выплакаешь, где мы сейчас краску найдём.

­ — Он… — произнёс оживлённый, подавляя всхлипы, — он мне рассказывал, что такое потеря.

Он заплакал в голос, и звенящий язычок его задребезжал и завибрировал так, что всё его тело затряслось.

— Он был такой добрый!

— Ну всё, всё, успокойся.

Осьминог обвил его щупальцами целиком и затрясся вместе с ним.

— Как же больно! — захлёбываясь, взвыл Гудди.

— Хватит, — закричал Рауд и треснул куклу по лицу.

Гудди опешил и удивлённо посмотрел на осьминога.

— Хватит ныть, — зло сказал тот, — возьми себя в руки. Всё не так радужно. И не будет радужно, пока мы это не исправим. Пока всё это не закончится. Пока мы это не закончим. А сейчас нет у нас права раскисать, понимаешь, нет?

С этими словами рассерженный осьминог слез с оживлённого и перебрался обратно на вентиль.

Они молча сидели, пока первое солнце не закатилось за горизонт, без интереса наблюдая за множеством полицейских и военных судёнышек, сновавших по Городу. Когда немного стемнело, Снорри встал, открыл приваренный к металлическому полу площадки ящик и достал оттуда сигнальный пистолет. Направив его в сторону вокзала, он выстрелил, и небо окрасила фиолетовая вспышка, осветившая красивый дымчатый шлейф, что оставила за собой ракета.

— Предлагаю убраться отсюда на всякий случай, — пробулькал Рауд.

— Да, неплохая мысль, — кивнул Снорри и, выкинув за спину сигнальный пистолет, стал спускаться по опоре моста вниз.

На одном из домов недалеко от опоры, спрятавшись за выступом торчавшего из покатой крыши чердачного окна, они проследили, как к площадке, откуда они спустились, подлетело прогулочное судно, с него спрыгнули две фигуры, побродили, а затем подали кому-то сигнал и к ним, мерцая сверкающими в последних закатных лучах светоотражающими бортами, слетелись, как саранча, полицейские катеры.

— Вот так, — задумчиво промолвил Снорри, — похоже, что всех накрыли. А у этого дурака ещё две моих «Молнии» оставалось.

— Куда теперь? — пробулькал осьминог, пробуя невысоко левитировать.

— Понятия не имею, — буркнул здоровяк, вытирая с носа сердечную пылинку и вглядываясь через бинокль в озабоченные лица полицейских, — похоже они не на шутку всполошились.

Гудди сидел на краю крыши и смотрел вдаль, на заходящий диск старшей звезды. На его левой деревянной руке вырос зелёный лист. Он вырвал его металлической кистью правой руки и бросил вниз. Поток ветра подхватил лист и понёс между крыш дальше к закату. Лила, сидевшая рядом с оживлённым, подняла голову и обернулась к человеку с осьминогом:

— Я вспомнила.

Рауд вопросительно посмотрел на неё.

— Я вспомнила, куда мы можем пойти, — произнесла обезьянка, поднимаясь, — мы пойдём к моей хозяйке.

Глава 4

Магистр Астолок сидел в своей грязной камере, прислонившись к поедавшей тепло его тела стене, и смотрел, как раскачивается в коридоре сердечная лампа. Рана на ноге снова гноилась, но никто не звал врача и уж тем более не давал лекарств и мазей. Узник напротив пришёл в себя и подавал признаки жизни. Его привезли днём, и, похоже, сильно били, потому что несчастный стонал и кричал во сне. В этот день привезли очень много людей. Он слышал, как хлопают двери, и тяжело ступают стражники в коридорах по соседству, над ним и под ним. Весь замок пришёл в движение. Сбились привычные ритмы, второй раз еды так и не дали, и он не мог понять, сколько сейчас времени. Потому что время его исчислялось теперь только приёмами пищи.

Когда еду наконец принесли, Астолоку не досталось. Миску поставили только к камере напротив.

— А мне? — крикнул дребезжащий голос справа.

— А тебе я сейчас сломаю хребет, — огрызнулся тюремщик.

— Да лучше сломай уже, я от голода пухну, — захрипел заключённый в ответ.

— Новичков много, — как бы оправдываясь, пробурчал тюремщик, — не хватает на всех.

— Откуда столько? — спросил кто-то слева. — Опять что ли демонстрации?

— Нет, — ответили ему. — Старая тюрьма сгорела. Это те, кого удалось спасти.

— Ничего себе, — задребезжал сосед справа, рассмеявшись и закашлявшись, — каково! Спасти, чтобы сгноить их здесь.

— А это всё политические, — сказал кто-то слева, — ценные вроде как.

— Я тоже вроде политический, — прохрипел сосед справа, — но почему-то сразу сюда привезли.

— А кто их поймёт, — философски заметили слева, — ты по какой?

— Ни по какой! — усмехнулся сосед. — Я в двигателях разбираюсь. Сделал каким-то шишкам в Культе проект корабля, способного долететь до луны, и загремел в тюрьму. Слишком много умею, чтобы отпустить или просто убить.

— До луны! Ну ты и выдумщик! — рассмеялись слева.

Соседи продолжали болтать, а Астолок увидел, как рука напротив ему машет. Он привстал, подобрался и сел рядом с решёткой. Рука выдвинула из клетки тарелку с похлебкой и подтолкнула её через коридор. Астолоку пришлось вытянуть пальцы, чтобы зацепить её. Он подтянул тарелку к себе как раз в тот момент, когда нога тюремщика ступила на то место, где только что стояла похлёбка.

— Добряк, ещё сутки кормить их не будем, а он делится, — проворчал тюремщик и скрылся в глубине коридора.

Астолок принялся жадно пить жидкость, где плавало две или три горошины. Но он так и не почувствовал их, проглотив всё почти залпом.

— Как твоё имя? — глухим шёпотом проговорил заключённый напротив.

— Шмис, — промолвил магистр, поставив тарелку обратно в коридор.

— А меня зовут Этель, — ответил его собеседник.

— Очень приятно, — ответил Астолок.

— Сафрона, — добавил Этель.

— Моя фамилия Астолок.

— Ого, — удивился Этель, — я её слышал. И не в кабаке.

— Да, мои родители со среднего яруса, — пожал плечами Астолок, — но это не мешает мне здесь немножко подгнивать, — усмехнулся он и потрогал порез на ноге.

— Какими судьбами?

— Какими судьбами… — старший техник задумался, — я просто работал не там, где нужно. В Университете произошло ограбление, а я был ответственным за ключи. Вот и сижу здесь до выяснения обстоятельств.

— А что украли?

— Руну.

— Руну? — переспросил Этель.

— Да, осколок Сердца.

— Ого, не думал, что они ещё существуют.

— Я тоже не знал о них, пока меня не посадили сюда. Но сосед, — он показал большим пальцем в бок, — просветил.

— Ммм… — протянул Сафрона.

— Их вроде как пять. Когда Сердце впервые раскололось, то первые руны достались после целого месяца торговли шести семьям.

— И что потом?

— Потом известно, что из мира пропали чудеса, куклы перестали оживать. Женщины стали беременеть.

Сосед справа рассмеялся.

— Интересно, не знал этой истории, — прокряхтел Этель, меняя позу.

— Я тоже, — усмехнулся Астолок, — да и сейчас я знаю её со слов пройдохи из «Ржавой Трубы», прославившегося тем, что выдавал себя за придворного машинописаря замка Леватургоста.

— А правды нет, — глухо буркнул сосед справа, — и не стоит её ловить. В башках у людей всё так устроено, что любая правда, сказанная утром, к вечеру превратится в ложь.

— Сколько раз сжигали большую библиотеку? — раздался голос издалека слева. — На моей памяти она горела раза три!

— Да что за брехню ты несёшь, — ответил ему кто-то с той же стороны, — тебе не может быть столько лет, чтобы она горела за твою никчемную жизнь три раза. При Саммариусе горела один раз, благословенны луны. Да и при Тэмене не горела. Мой отец ребёнком застал.

И они продолжили ругаться, замкнувшись друг на друге и вскоре перейдя на личности.

— А ты здесь почему? — тихо спросил у Этеля Астолок.

— Я сам не знаю, — пожал плечами Сафрона и усмехнулся, — влюбился в опасную девушку.

— О-о-о, — протянул старший техник, — это достойная причина.

— Мне тоже так кажется, — улыбнулся в темноте Этель, — жаль, что теперь не увижу её.

— Не стоит отчаиваться.

— Да, не стоит, но я что-то не слышал, чтобы из наших тюрем кто-то выходил.

— Это правда, — поддакнул сосед справа, — отсюда только без головы выходят. И чаще всего в направлении подземного озера.

— Так правды никакой и нет, — вставил довольный собой магистр.

— Нет. И это единственная правда, — парировал сосед, — хотя тут может быть и обратная мыслеформа. Ведь само существование неправды подтверждает существование истины.

— Философия всегда отличается тупиковостью рассуждений, — сказал кто-то слева.

— Тебя забыли спросить, — ответил ему его соперник, и они вновь перешли на ругань.

— А как твоё имя? — обратился Этель к соседу справа.

— Канаан, — ответил тот. — Мастер Канаан.

— По двигателям?

— Да.

— Была тут у меня на днях проблема с двигателем, но старик магистр её решил.

— Значит, магистр с мозгами, — прохрипел Канаан, — таких что-то мало я встречал.

Астолок заёрзал на своём месте, а потом с грустью добавил:

— Это правда. Я один «Вечерний ветер» читал вместо книг по инженерному делу. А я, старший техник.

— Вот-вот, — с горечью произнёс мастер.

— Ну, мой магистр быстро разобрался, — пожал плечами Сафрона, — починил «Молнию».

— Вот это да! — удивился Канаан.

— Не слышал о такой, — подхватил Астолок.

— Это раритет, — продолжил Канаан, — времен Третьего Ренессанса. Откуда они у тебя?

— Да это не у меня, — ответил Этель, — у моего ассистента. Украл он их где-то.

— Ничего себе украл! — засмеялся мастер Канаан. — Их нет в природе уже несколько столетий.

— Но магистр был уверен, что это «Молнии».

— Магистр твой ошибся, — прохрипел в ответ Канаан, — и это меня не удивляет. Последний, которого видел я, рассказывал еретические небылицы и спорил сам с собой разными голосами. Так что я вообще сомневаюсь, что среди них остались нормальные.

— Я знал одного, — вклинился в их спор Астолок, — он был мастер своего дела. Часы чинил на башнях. Пришёл к нам в замок как раз в тот день, когда меня взяли под стражу, а я ему журналы совал со сплетнями.

— Я бы не отказался сейчас полистать «Вечерний ветер», — мечтательно произнёс мастер, — посмотреть на цыпочек из Квартала Мостов.

— Да они все одинаковые стали, — тоном знатока ответил Астолок, — каждый месяц копируют наряды моей госпожи. Никакой фантазии.

— А кто твоя госпожа? — спросил Этель.

— Герцогиня Ки — самая красивая женщина Города, — с гордостью ответил магистр.

— Это что ли фаворитка молодого Узурпатора? — спросил кто-то слева.

— Как вы смеете?! — дёрнулся было Астолок, но больная нога помешала ему вскочить.

— Да она уже и не в фаворе, тот себе помоложе нашёл, говорят из простолюдинок, — поправили его.

— Вы распространяете ужасные слухи, они же в конце концов двоюродные брат и сестра, — возмутился Астолок, повысив голос, но тут же вспомнил, как сам бегал по замку и всем пересказывал статью и показывал фотографии из «Вечернего ветра» с молодым Йомерой и неизвестной девушкой с корзинкой цветов.

— А я слышал, что они женятся.

— Кто? — удивился Этель.

— Ну, Тэмен и эта девица с нижнего яруса, как её звать-то, Белая Дева.

— Белая Дева? — переспросил Астолок.

— Вы что, из другого измерения пришли? — раздражённо спросил голос слева. — Она волшебница. Своими руками остановила огонь на баржах, упавших на Старый Квартал. Многих спасла. Управляла драконом. Так что не простолюдинка она, а, может, повыше вашей герцогини будет.

Этель хотел что-то возразить, но тут кто-то издали справа сказал:

— А я слышал, что выше этажом в одиночке сидит тот, кто подпалил баржи.

— Ого! — воскликнул Канаан. — Откуда ты знаешь?

— Я слышал, как переговариваются стражники за стеной, — ответил неизвестный, — его поймали на днях и держат под усиленной охраной, к нему Начальник Отдела особых поручений Культа сам приходит допрашивать.

— Альберт Септ никуда не ходит, — усмехнулся Астолок, — ты сам к нему ходишь, если ему надо.

— Альберт Септ больше не начальник «особки», — ответил ему неизвестный, — он теперь Ройя, и живёт в замке.

Астолок замолчал, удивившись и задумавшись.

— Как быстро меняется мир, — глухо произнёс Этель, — вчера я показывал фокусы в Старом Квартале, а сегодня нет ни квартала, ни фокусов, а я сижу в тюрьме за то, о чём не имею ни малейшего понятия.

— Скажи спасибо, что случайно не срифмовал пару слов, а то бы без суда и следствия, — усмехнулся Канаан. — Не переживай, а лучше придумай себе занятие. Я вот изобретаю новые двигатели. И уже штук 10 придумал. Вот только негде проверить мои догадки. Но в голове всё работает.

— А что это за человек, спаливший баржи? — спросил у неизвестного Астолок.

— Говорят, революционер из «Свободного Города», сидит в одиночке, кричит не переставая, — ответил неизвестный.

Этель вздрогнул.

— Я слышал, что «Свободный Город» в горах на юге, — сказал он.

— Да нет, — рассерженно перебил его кто-то слева, — «Свободный Город» — это городская банда проходимцев, рисующих пошлые картинки на стенах Дворца Узурпатора. Проклятые бездельники мутят воду, вводят народ в заблуждение.

— А я слышал, что они настоящие герои, можно сказать, последние в своём роде, — возразил ему другой голос, и вновь они перешли на личности.

— Я слышал, — вновь подал голос информированный заключённый справа, — что вчера они устроили марш оживляшек прямо во время празднования во Дворце. Гвардейцы расстреляли их из пушек на главном мосту перед воротами. Вот зрелище-то было. Там были одни дуболомы. Чего только порох тратили!

— Да откуда тут взяться настоящим оживлённым, только дуболомы и деграданты здесь остались, — поддакнул Канаан, — человек не терпит конкуренции.

— А ещё сегодня, — продолжил осведомлённый, — поймали террористов, совершивших атаку на хранилище Магистрата, они пытались выкрасть руну.

— Опять? — удивился Астолок.

— Что значит опять? — удивился Канаан.

— Я здесь сижу, потому что украли руну из Университета Амун, — возмущённо ответил Астолок. — Чего стоит весь этот Культ с их чёрными жестянками, если они не способны ничего уберечь, а меня держат взаперти!

— Да их же поймали, — перебил его кто-то слева.

— Не трынди, дай послушать.

— Да, всех переловили, — продолжил осведомлённый, — людей привезли к нам, сидят тут же, то ли сразу под нами, то ли на несколько уровней ниже. Охранник рассказывал, как кричала женщина утром. Но, к слову о деградантах и дуболомах, с ними были оживлённые, прям настоящие пробуждённые оживляшки, и прямоходящие, грифон и лев. Грифон, говорят, умер там, на месте. В него попали реактивным гарпуном с корабля, а Льва взяли живым и казнили на Площади Садовников. Говорят, он произнёс пламенную речь о Сердце, и толпа аплодировала.

— Да… — протянул Канаан.

— А оживляшки что, правда, пробуждённые были? — спросил кто-то слева.

— Вроде как да, но их там же на месте священным огнём спалили, — ответил осведомлённый.

— Значит, опомнились, охрану усилили, — пробормотал себе под нос Астолок и тихо застонал от нахлынувшего приступа боли.

— Ты в порядке? — спросил Сафрона.

— В порядке, — процедил сквозь зубы магистр, — лечить тут всё равно некому, только калечить… Я теперь и не знаю, выйду ли я отсюда, — прошептал он через сто ударов сердца, сосчитанных им чисто машинально, — если Септа сняли, обо мне просто забудут.

— Да ты не переживай, привыкнешь, — философски заметил Канаан, — я вот привык. Главное заразу какую-нибудь не подцепить.

— Ага, — угрюмо ответил магистр, — это уже не про меня.

— А что с тобой? — с лёгким испугом в голосе спросил мастер. — Заразный?

— Да, — разозлился магистр, — подхватил серую чуму.

— Да ты не злись, — усмехнулся Канаан, — я умереть не боюсь, я боюсь умереть в муках.

Они замолчали.

— Вот, например, от чумы твоей не боюсь, похрипишь, похрипишь и сдохнешь, — неожиданно продолжил мастер. — А вот гриб какой или древесный вирус, когда ты весь корой и волдырями покроешься, да так, что и в туалет сходить больше не сможешь, вот этого я не хочу, упаси Сердце.

— А я бы лучше так сдох на свободе, чем сгнил тут, — ответил голос слева.

— Да что бы ты на свободе делал-то? — крикнул на него его визави, и они вновь начали браниться.

Раздались тяжёлые шаги тюремщика и металлическая поступь стражников. Яркий свет масляной лампы осветил алый полумрак, зазвенели ключи. Камера напротив магистра открылась, и стража вытащила наружу, заковав в кандалы, молодого Сафрона. Тот был осунувшимся, но улыбнулся Астолоку и поплёлся, взятый под руки двумя коренастыми фигурами в лёгких доспехах.

— А когда меня освободят? — крикнул им вслед магистр.

— Никогда, — крикнул ему через плечо тюремщик, — ты уже стоишь в очереди.

Астолок сглотнул и сжался. Воздух в его лёгких похолодел. Но он сразу же постарался вспомнить то чувство на корабле — принятие, красоту, покой. Однако разум его не мог остановиться, закручивая магистра вслед за собой в болезненной спирали страха. Непроизвольно затряслась больная нога. Боли он больше не ощущал. Он просто не мог ничего поделать. Ничего.

Тем временем Этеля вели по грязным узким коридорам через ряды камер с маньяками и сумасшедшими, то вопившими что-то неразборчивое, то дававшими клятву убить его. Но молодой человек не замечал их. Он вспоминал глаза Зары и посмеивался тому, как она произносила своё «до фстфечи». Он всё вспоминал, как, обняв спину старика, она взлетает в небо, а он стоит, разинув рот, под звуки врывающихся служителей правопорядка. На небе, в открытый купол театра, видно первые звёзды и даже кратеры на теле седьмой луны. И он чувствует в этот момент себя самым счастливым человеком на свете, таким вдохновлённым, каким не чувствовал никогда в жизни, боясь даже облизнуть губы, где осталось ещё тепло поцелуя возлюбленной.

В таком мечтательном состоянии его и ввели в узкую каменную комнату где-то глубоко в подвалах тюрьмы. В помещении стояло нечто накрытое чехлом и сидел усталый молодой человек с обожжённым лицом в простой робе Культа за деревянным столом. Он что-то писал, не поднимая головы.

— Этель? Сафрона? — спросил он, не отрываясь от бумаг.

Конвоиры вышли за дверь, оставив молодых людей одних.

— Да, — кивнул Этель, пытаясь размять скованные запястья.

Вернулся один из тюремщиков со стулом, поставил его напротив стола, грубо усадил заключённого и вышел.

— На кого вы работаете, Сафрона? — спросил культист.

— На самого себя, — ответил Этель, пожав плечами.

— То есть вы не хотите отвечать? — уточнил молодой человек.

— Я же только что ответил, — улыбнулся Сафрона.

— Вы ответили на что-то своё.

— Мне кажется, я вас не понимаю.

— Да, я вот вас тоже не понимаю, — покачал головой культист, встал, подошёл к продолговатому предмету, накрытому тканью, и сдёрнул её.

Этель внимательно наблюдал за ним и не смог сдержать удивления и страха, видимо, отразившегося на его лице, когда он увидел «Молнию» — тот самый аппарат, на котором улетели Вульфи и Зара.

— Они у нас, — сухо сказал культист и сел обратно за стол, продолжив писать.

Какое-то время оба молчали.

— Старик сдался, а вот девчонка ещё держится, — продолжил молодой человек, положив на стол автоматическое перо, — но ей недолго осталось.

На лице Этеля легко было прочитать, что он чувствует.

— Я не буду ходить вокруг да около, — пожал плечами культист, — я предложу сразу. Её жизнь в обмен на ответы.

— Какие ответы? — спросил ошарашенный Сафрона.

— Все. Кто отдает приказы, цели, контакты.

— Вы о чём? — глупо рассмеялся Этель. — У меня Химический театр.

— И связи с самыми опасными еретиками и террористами? — ухмыльнулся культист. — Не морочьте мне голову, Сафрона. Вы попались. Глупо увиливать, особенно когда жизнь вашей подруги зависит от вас.

— Да что вы, честное слово, я и в мыслях не имею что-то скрывать, — совершенно искренне ответил Этель и тут же подумал про себя: — Ну, кроме дракона, тюрьмы, откуда мы вытаскивали мистера Вульфи, и того, что Зара может уложить на лопатки любого мужика. Я же и правда не знаю, кто она, красная луна, — но вслух этого не сказал.

— Господин Сафрона, — устало произнёс молодой человек и вновь начал писать, — вы не оставляете мне выбора.

— О чём вы? — встрепенулся Этель, — не причиняйте ей зла, всё это нелепое стечение обстоятельств.

— Каких? — вновь отложил перо культист.

Но тут Этелю в голову пришла мысль, поколебавшая его испуг: «Не покупайся на это. Ведь „Молнии“ было две, может быть, они поймали Эла? Правда, за что? За то вещество. Им пахло в лаборатории и в Старом Квартале. Неужели это сделал Аллади? Этот малый допрашивает меня, потому что ничего не знает». Этель усмехнулся.

— Да всяких, — произнёс он, успокаиваясь, — мои друзья собрались полетать, а в мою дверь вломились неизвестные. Как бы вы повели себя на моём месте? Я же это уже говорил вашему коллеге, что допрашивал меня до вас.

— Да, мой коллега передал это мне, — сказал культист и лицо его стало серьёзным, — и я так понимаю, что вы собираетесь талдычить мне эту чушь и дальше.

— Я вам говорю от чистого сердца… — начал было Этель, но молодой человек встал из-за стола, обошёл его и вышел из комнаты, оставив Сафрона с раскрытым ртом смотреть на стену перед собой.

Вошли двое стражников. Этель кожей почувствовал: сейчас будут бить. Он уже проходил эту процедуру. Удивительным в ней было то, что боль он чувствовал очень фрагментарно. И, когда его валили на пол и колотили ногами, совсем переставал её ощущать. Только потом, когда бить прекращали, он начинал чувствовать, с каким трудом давалось каждое движение и как болели отбитые внутренние органы.

После того как избиение закончилось и его усадили обратно на стул, подрисовав испачканным в крови шершавым пальцем улыбку ему на лице, вернулся культист. Он сел обратно за стол, сложив руки перед собой, и внимательно посмотрел на Этеля, выплёвывающего один из выбитых зубов.

— О, это снофа фы, — засмеялся Сафрона, и от звука собственного голоса засмеялся ещё сильнее, а затем неожиданно плюнул зубом в молодого человека.

Окровавленный осколок попал в обожжённую щёку культиста и оставил небольшое красное пятно, похожее на слезу у мима. Молодой человек посидел немного, глядя перед собой, затем вытер лицо рукавом и снова вышел.

Его не было довольно долго. И Этель уже изрядно заскучал и готов был задремать, как открылась дверь, и вошёл скрюченный старичок. Тоже в робе Культа, но выцветшей и старой, с непривычным рисунком на рукавах. Но на нём наряд смотрелся так, словно был его второй кожей. Старичок тепло улыбнулся Этелю, раскрыл саквояж, бережно поставленный им на свободный стул, вытащил из него шёлковый платок и положил перед собой на столе. Этель сначала с интересом, а потом с ужасом смотрел на то, какие инструменты вытаскивает улыбчивый старичок, поглядывая на заключённого.

— Погодите, — пробормотал Этель, — я же и правда ничего не знаю!

— Да, мой милый, конечно, — дрожащим от волнения голосом произнёс старичок, — я и не сомневаюсь. Какое моё дело, — он широко улыбнулся, — моё дело совсем другое.

Отчёт с каплями крови от упавшего на них зуба лежал на столе Верховного вечером этого же дня. Париц, вытянувшись, стоял перед столом и молча смотрел перед собой. Старик же закончил читать последнюю страницу и положил её рядом с остальными. Их тут же подхватили быстрые руки дуболома-оживляшки в форме потешного солдата с большим красным носом. Солдат положил бумаги на соседний стол, перевязал их и, поставив штамп, понёс куда-то в глубь библиотеки, находившейся по правую руку от кресла, где сидел Глава Культа.

— Интересная личность этот Сафрона, — по-кошачьи улыбнулся старик, — с огоньком. И всё же вам не удалось вытащить ничего, что было бы нам интересно.

— Виноват, — склонил голову Париц.

— Но как здорово он плюнул тебе в лицо зубом, — вдруг расхохотался Верховный, — браво, браво. Сколько теперь, дня три-четыре, пока он придёт в себя после того, что с ним сделал этот озабоченный?

— Да, Ваша Светлость.

— Грубо, грубо, мой милый. Тоньше надо обращаться с людьми. Вот ваш предшественник, хоть и был элементом ненадёжным, а с людьми контакт имел.

— Я только начал, Ваша Светлость.

— Безусловно, безусловно, мой дорогой, я не сомневаюсь, но нам надо действовать быстрее. Мы должны во что бы то ни стало выяснить, кто эти люди, почему мы не знали о них, и кто за ними стоит. Подними все хвосты возможных оставшихся организаций или кружков, все клубы по интересам, все тайные собрания шизоверов и драконопоклонников. Всех поднимай на поверхность и заставь их говорить. Переверни Город вверх дном. Я хочу знать, кто ещё вступил в игру.

— Конечно, Ваше Высокопреосвященство, я уже направил людей.

— Раньше, — задумчиво сказал старик, вставая из кресла и подходя к окну, — в те времена, когда этот мир был ещё юн, а Город был меньше, чем Сердце, бившееся открыто на широкой опушке леса, в Культе, уже образовавшемуся к тому моменту, родились два мнения. Одно, что души умерших должны служить и дальше нуждам этого мира, а другое, что они, наоборот, должны покидать этот мир. Вся эта риторика возникла оттого, что стали обнаруживаться случаи так называемой реинкарнации, когда возрождённые в иных телах вспоминали свою прошлую жизнь.

Он прошёлся к другому окну и встал возле него, всматриваясь куда-то в сверкающее в крышах солнце.

— Там холодно? — спросил он.

— Прохладно, — ответил Париц, внимательно наблюдая за наставником.

— Так вот, спор разгорелся жаркий. До того жаркий, что Культ готов был разделиться. Те, кто приняли сторону Забвения, с помощью ритуалов и ловушек отлавливали умерших и сопровождали их через «море слёз» в миры иные. Они считали это своим священным долгом. Те же, кто был за «воскрешение», наоборот, всячески мешали им и проводили свои ритуалы, создав своего рода магниты, буквально всасывающие в себя мёртвых. Затем они подготавливали им новые тела и пополняли свои ряды. Культ поначалу не выносил на поверхность наличие такого открытого сектантского конфликта внутри организации, но время шло, и скрывать уже не было сил, потому что информация добралась до высших слоёв общества, и раскол пошёл между великими домами. Культ тогда впервые проявил известную ныне твёрдость и подавил обе секты. Те, кто согласился признать себя еретиками, были отправлены служить в дальние приходы, а те же, кто не согласился, были казнены. Тогда казалось, что конфликт исчерпан, и наступил мир. Но шли годы, и его отголоски вспыхивали то тут, то там. Обе секты не исчезли. Мы не удушили гадину в зародыше. И её метастазы преследовали Культ на протяжении всей истории. Последнее и самое кровавое событие — это Восстание Семимирона. Он, как утверждалось, собрал всех мёртвых в Городе и с их помощью оживил гигантских големов, пытавшихся прорваться к Сердцу. Но мы не дали этому случиться. Это событие знаменовало собою окончание Третьего Ренессанса, потому что ввергло нас обратно в первобытный хаос на несколько десятилетий. Семимирона вздёрнули на Сердечной площади, а труп специально показывали толпе, пока он не сгнил, чтобы любители некромантии хорошо запомнили урок, а простые люди могли кинуть в него гнилыми, как он сам, овощами. Воистину, на каждую королеву найдётся свой Йондербейг.

Верховный усмехнулся, сложил руки на груди и подошёл к Парицу.

— Мне интересно, не имеем ли мы опять дело с той же заразой, которую не можем вытравить из себя веками? — усмехнулся старик, посмотрев в глаза молодому человеку.

Париц промолчал.

— Вот и я не знаю, мой милый, — сказал Верховный, положив руку на плечо юного культиста, — а надо.

— Вас понял, Ваша Светлость, — кивнул Париц.

Он поклонился и направился было к двери, но старик крепко сжал его плечо. Глаза главы Культа сверкнули:

— Ошибки быть не может.

Париц медленно поклонился и, пятясь, вышел. Дверь за ним гулко закрылась. Старик остался один.

Он подошёл к догоравшему в камине огню и позвонил два раза в колокольчик. Верховный повернулся к висевшей рядом на вешалке шкуре пустынника, выкрашенной в чёрный цвет, накинул её на плечи и двинулся через библиотеку к балкону, за которым начинался мост, что вёл на развилку между замком Узурпатора и Храмом Сердца. За его спиной вновь появился потешный солдат с вязанкой дров и стал заправлять ими камин.

Тёмная фигура Главы Культа двигалась по продуваемой всеми ветрами тропе между крыш. Последние лучи старшей звезды окутывали шпили замка. Ночная прохлада пробирала кости старика даже сквозь толстую шкуру убитого зверя, он закашлялся. Верховный был хмур и задумчив, отчего пропустил поворот и двинулся к замку, но затем спохватился и направился к Храму. При входе уже темнела фигура Тэмена в плотной куртке с тёплой подкладкой.

— Она всё ещё производит впечатление, — крикнул Йомера.

Верховный поднял взгляд и пожал плечами, не понимая произнесённых слов.

— Ваша шкура, — уточнил Тэмен, когда старик приблизился, потирая свой тонкий длинный нос.

— Ах это, — усмехнулся он, — только чтобы позабавить Ваше Величество.

Старик приветливо похлопал Узурпатора по плечу и пригласил внутрь, где под куполом располагался прибор. Тэмен спустился вниз и сел в кресло, положив руки на подлокотники. Поежившись, Верховный занял своё место над ним, так же положив руки на металлические крепления.

— Ну что же, попробуем? — предложил он после недолгой паузы.

— Да, да, — откликнулся Тэмен.

Он закрыл глаза, сосредоточился и начал будто бы раскачиваться, как учил его Глава Культа. Затем он остановил мысли, замерев внутри, и почувствовал, как из-под него поднимается поток, как он проходит сквозь его тело, как набирает силу, как раскручивается спираль невидимой воронки, центром которой является его грудная клетка, и как вихрь поднимается выше над ним. Вихрь разросся и был уже больше него самого, всё больше уходя куда-то вверх. В ушах гудело, словно рядом работал реактивный двигатель. От напряжения Йомера чихнул. Ощущение мгновенно улетучилось. Он словно приземлился обратно в кресло.

— Браво! — раздался голос старика.

Тэмен поднял голову. Верховный аплодировал ему.

— Почти получилось, — произнёс он с выражением лица учителя, приятно удивлённого успехам своего ученика, — думаю, ещё несколько таких попыток — и мы у цели, — удовлетворённо произнёс он, прохаживаясь по круглому балкончику.

— Да? — радостно переспросил Тэмен, повернувшись в кресле. — Правда?

— Всё так, я почувствовал мощь, поднимавшуюся от вас, Ваше Величество.

— Я рад, — улыбнулся Йомера, — я, признаться, сомневался, что у меня это когда-либо… начнёт получаться.

— Всё приходит с опытом, — улыбнулся старик, спускаясь к Узурпатору.

Тэмен встал и, не зная, куда деть вспотевшие руки, полез во внутренний карман куртки за платком. Старик тем временем спустился и подошёл к металлическому кожуху, где билось Сердце. Йомера медленно спустился по ступенькам и встал за спиной Верховного. Молча они смотрели, как вздымается рваная пурпурная поверхность с плывущими над ней в трубках чёрными нитями дыма.

— Вы никогда не задумывались, мой дорогой, как это иронично, что судьба творца находится в руках творений.

— Это то, что будоражит меня всякий раз, когда я прихожу сюда, Ваше Преосвященство, — кивнул Тэмен.

— Ирония или сознательный выбор?

— За такие вопросы вы обычно сжигаете на кострах? — улыбнулся Йомера.

Старик, кряхтя, засмеялся в ответ, прикрыв рот кулаком.

— Да, — с трудом выговорил он, утирая слёзы в глазах, — потому что на них нет ответов. Ведь это самое опасное состояние для человека — вопрос без ответа. Такое состояние заставляет людей совершать то, что мы не можем предугадать, а значит и контролировать. Не знать — худшее, что может с нами случиться.

— А что знаете вы? — спросил Тэмен, отворачиваясь от Сердца.

Созерцать его долгое время он был не в силах.

— Я знаю, что вы скоро женитесь, Ваше Величество, — улыбнулся Верховный, чуть поклонившись, — и я приготовил вам подарок.

Тэмен поднял левую бровь, а затем опустил взгляд на золотое кольцо с большим чёрным камнем, лежавшее в раскрытой ладони Главы Культа. Узурпатор взял кольцо и покрутил его в пальцах. Свет из камеры с Сердцем заставлял сиять его золотую поверхность ярким мерцающим светом, напоминая блики на водной глади, но сам камень был чёрен и, как показалось Тэмену, питался этим мерцающим светом, поглощая его без остатка.

— Это кольцо когда-то принадлежало вашему отцу и передавалось по линии правителей Города. Я хранил его для особой даты, и сейчас, как мне кажется, этот день наступил. Оно позволяет сливаться с сознанием Бьёрнвейга. Стоит вам подумать об этом… и… в общем, вы сами можете попробовать.

Старик замер в ожидании. Тэмен в нерешительности покрутил кольцо в пальцах.

— Наденьте, — произнёс Верховный, сделав приглашающий знак.

Йомера вздохнул и надел кольцо на указательный палец. Ничего не произошло.

— А теперь подумайте о драконе.

Тэмен закрыл глаза и представил себе Бьёрнвейга. В ту же секунду его взор перенёсся через здание, во внутренний двор замка, где у ног Майло лежал дракон. Было непривычно смотреть через его вытянутые зрачки. Тэмен захотел повернуть голову и встретился с сознанием чудовища. Огромным тёмным сгустком, находившимся где-то сзади и над ним. Но сознание монстра подчинилось, и голова дракона повернулась к девушке. Она посмотрела на него, оторвавшись от книги.

— Что ты хочешь, тёмное создание? — спросила Майло испуганно.

Тэмен захотел что-то сказать, но испугался, что может нанести ей вред, раскрыв пасть. Чёрный сгусток над ним засмеялся его испугу, и Тэмену стало неловко и обидно. Рассердившись, он отвернул голову от девушки и мысленно приказал сознанию дракона лететь. Чудовище повиновалось и стало подниматься с земли. Йомера буквально почувствовал, как расправляет свои металлические крылья грозный монстр. Один взмах — и вот он уже парит над замком, другой взмах — и он приземляется возле Храма Сердца.

Рука Тэмена сняла кольцо с пальца. Он тяжело дышал, сердце его колотилось так, словно готово было выпрыгнуть из груди. Верховный стоял рядом и улыбался, поддерживая левой рукой Узурпатора.

— Ничего, ничего, привыкнете, — улыбался старик.

Йомера посмотрел на него ошалевшим взглядом и, шатаясь, поплёлся к дверям с изображением матери и отца. Открыв створку, он вышел и увидел в конце зала, за широкими витражными окнами, силуэт дракона, стоявшего во внутреннем дворе Храма.

— Не правда ли, удивительное впечатление? — раздался за его спиной голос старика.

— Да-а-а… — протянул Йомера, пытаясь справиться с лёгким головокружением, — получается, что вы могли делать это всё это время?

— Нет, — ответил Верховный, поравнявшись с Узурпатором, — только тот, кому подчиняется дракон, может использовать кольцо.

— Иногда мне кажется, что он не подчиняется никому, — ухмыльнулся Тэмен, пряча кольцо во внутренний карман куртки. — Благодарю, вы смогли меня удивить. А это ценно для человека, у которого всё есть. И это, не говоря о ваших сегодняшних успехах. Вы всё молчите, но я в курсе, как был разоблачён очередной заговор этого «Свободного Города». Я рад, что удалось остановить эту массированную атаку на Культ и на верфи. Хотя, признаюсь, меня очень волнует, что террористы так активизировались. Надеюсь, в ближайшем будущем нам удастся уничтожить их в зародыше. Ваш новый мальчик на побегушках…

— Париц, — подсказал Верховный.

— Да, Париц, достойная замена нашему дорогому герцогу.

— Стараюсь, — поклонился старик, — это мой долг и моя радость — угождать вам, Ваше Величество.

Тэмен поморщился и двинулся гулкими шагами через зал к выходу во внутренний двор. Верховный проводил его долгим взглядом и повернулся как раз в тот момент, когда тяжёлая дверь за его спиной открылась и вновь показался Париц. Он держал в руках свежий отчёт и тут же вручил его Главе Культа. Старик достал из кармана робы пенсне и, нахмурившись, прочитал аккуратно выведенный текст.

— Как можно скорее передайте оставшегося в живых перворождённого в Институт. Но пусть без меня не режут.

Париц забрал бумаги, поклонился и собрался было уходить.

— Постой. Что там с расследованием смерти этого помощника мастера зельеварения?

Париц выудил из пачки листок и передал Главе Культа. Верховный внимательно прочитал донесение.

— Хмм… Вскрытие ничего не показало?

— Увы, — развёл руками молодой человек.

— Хорошо. Точнее, не хорошо, но можешь идти.

Париц поклонился и поспешил к выходу. За спиной Верховного раздался скрежет, он обернулся, чтобы увидеть, как фигура дракона взмывает над Храмом и исчезает в звёздном небе.

Когда всё стихло, старик прокашлялся и, держась за спину, двинулся по мосту от Храма к хозяйственным помещениям Дворца. Крутой подъём по дугообразному мосту давался ему с трудом. Держась за поручень, он долго отдыхал на середине. Ноги совсем не слушались на таком морозе, да ещё и кашель не давал покоя. Наконец он достиг балкона круглого помещения с большими окнами, венчавшего крышу одного из зданий, откуда открывался вид на площадку между шпилей Храма, где вели работу культисты и несколько дуболомов. Завидев Верховного, один из служителей приложил руку к груди и кивнул, а старик кивнул ему в ответ.

— Ну что же, посмотрим, посмотрим, — пробормотал Верховный себе под нос, заходя через одно из окон в комнату.

Щёлкнув выключателем, старик подошёл к креслу и сел перед прибором, похожим на орган. На нём располагались чёрные камни, имевшие то же леденящее свойство поглощать свет, отчего старику стало совсем холодно, и он закрылся шубой целиком. Перед камнями на металлических постаментах медленно поднялись шары с выемками для рук. Пальцы Главы Культа высунулись из-под шубы, и, вздрогнув, он положил правую руку на шар перед небольшим чёрным камнем и закрыл глаза. Помещение осветилось холодным электрическим светом, и за органом загудели большие магнитные катушки.

Глава 5

— Я не пойду к нему, — твердил Блоп.

— К кому? — рассеянно переспросил Ручи, пробираясь сквозь напиравшую толпу.

Оба стражника в этот день взяли отгул и, одетые в гражданское, теперь пытались вернуться к дому на пересечении канала и Переулка Слепых, где оставили Миту и Зога. Шарф Ручи зацепился за алебарду проходившего мимо солдата регулярных войск и немного придушил его, так что он чуть не упал, закашлялся и дёрнул на себя шарф, порвав его.

— Вот недотёпа, — ухмыльнулся толстяк.

— Сам ты, — огрызнулся Ручи, прокашливаясь, — к кому ты там собрался не идти? К Ройя?

— Нет, — фыркнул Блоп, — к Верховному.

— Тьфу, — сплюнул высокий, — от таких приглашений не отказываются. А если отказываются, то находят их обычно там…

Но он не закончил фразу, потому что его толкнул в бок пожилой человек с большой деревянной коробкой с яблоками, решительно и спешно прокладывавший себе путь через толпу. Какой-то мальчишка схватил одно яблоко и тут же затерялся в толпе. Пожилой человек дёрнулся было за ним. Но коробка с треском развалилась, яблоки рассыпались по земле, одно из них тут же раздавили, и женщина, поскользнувшись на нём, упала. Началась давка.

— Правильно! Пусть Сердце умирает. Плевать, мы просто передавим здесь друг друга, как клопов! — истошно закричал кто-то.

— Что это такое происходит? — удивился Ручи, потирая ушиб и протискиваясь ближе к стене.

— Облава, — с томным безразличием ответил стражник, стоявший у ворот и, похоже, охранявший вход на Рыночную площадь.

— А кого ловят? — спросил Блоп, добравшись до небольшого пространства между каменной стеной и напиравшими людьми, куда просочился его друг.

— Не знаю, говорят, всех подряд.

— Не может такого быть, — пробубнил себе под нос Ручи, пробираясь дальше, за ворота.

Блоп догнал друга только на самой Рыночной площади, где культисты вместе с регулярными войсками действительно крутили всех, сгоняя в отгороженные караулом загоны. Ручи подошёл к молодому лейтенанту и о чём-то спросил его, но лейтенант лишь надменно посмотрел на стражника и фыркнул.

— Не велено, — только и расслышал Блоп, оказавшись за спиной друга.

— А как мне попасть домой? — сокрушался Ручи. — У меня там дочь.

— Ждать, — строго отрезал лейтенант, отвернулся и отошёл на несколько шагов, давая понять, что разговор окончен.

— Они проверяют все дома, — с тревогой сказал толстяку высокий стражник, — видимо, кого-то ищут. Забирают без разбора всех, у кого нет документов.

Блоп, нахмурив брови, тёр пальцами подбородок и чуть не упал, потому что в него влетела тёмная фигура.

— О, луны! Какая вонь! — завопил он.

— Это я, я! — зашипела фигура.

Блоп поднял взгляд и с трудом узнал рыбака.

— Что? Что тебе надо? — разозлился Ручи.

— Помогите, помогите мне, — зашипел рыбак, пытаясь укрыться между ними, — они заберут меня, у меня ничего нет, никаких документов, жена меня выгнала.

Рыбак бросился к Ручи и схватил его за ногу. Тот сморщился и поднял рыбака за шкирку. Но тут же заметил, как с другой стороны, хлопая по стальным щитам короткими мечами, к ним приближаются чёрные рыцари, давя на толпу. Оценив ситуацию, Ручи дёрнул Блопа за плечо. Они слились с горожанами и потекли обратно между торговых рядов к выходу с Рыночной площади. Тут длинный стражник заметил, что ворота, сквозь которые они только что пробились, собираются закрывать. Толпа застыла, раздались крики отчаянья.

— Всё потеряно, — произнёс кто-то рядом, и Ручи почувствовал, что надо действовать прямо сейчас.

Он завопил не своим голосом:

— Поднажми!

И бросился вперёд, напирая на людей перед собой. Толпа охнула, закричала и подалась к воротам. Кто-то отдавил Блопу ногу, и он завизжал так неистово, что окружающие налегли ещё сильнее. Стражники, запиравшие ворота, отпрянули, и створки решетчатых дверей сами поддались и открылись. Люди хлынули прочь с площади, унося с собой толстяка, рыбака и длинного.

Когда друзья были уже в секторе Нижнего сада, страже наконец удалось закрыть ворота за их спинами. Стоны и крики оставшихся позади людей подгоняли тех, кому удалось спастись. Но осознание свободы было недолгим. Спускаясь по узеньким лестницам, они увидели, что чёрные рыцари на своих пыхтящих дымом металлических кобылах под предводительством Культа тут тоже блокируют выходы и сгоняют людей в группы. Человека, пытавшегося бежать, лошадь сбила на скаку, и его искалеченное тело отлетело на противоположную сторону улицы.

— Сюда, сюда, — позвал рыбак, указывая на строения по левую руку от большой лестницы, — там был мой склад, я знаю, как туда попасть без ключа.

Вокруг царила настоящая паника, люди бросались из стороны в сторону, и они с трудом добрались до маленьких каменных домиков, собравшихся вокруг огромной колонны, упиравшейся в средний ярус. Рыбак потянул их за собой между двух узких стенок вниз по узенькой лестнице. Внизу он открыл форточку и в одно мгновение юркнул в подвал. Блоп, с трудом пробиравшийся между стенок, в отчаянье взвизгнул, но в следующую секунду перед ним открылись створки раздвижной двери, где уже стоял встревоженный рыбак, приглашая их зайти. Как только они оказались внутри, он захлопнул дверь и запер её на тяжёлый засов.

С трудом дыша, они упали на мешки с крупой, которыми было заполнено, похоже, всё помещение. Из щели в окошке, еле поднимавшемся над мостовой, в узком луче света, струились сердечные пылинки. Всё остальное окружала непроглядная тьма.

— Спасибо, — с трудом выговорил Блоп.

— Вам спасибо, — ответил рыбак, усаживаясь поудобнее.

На улице всё ещё слышны были крики и топот ног.

— Вот дела, — прошептал Ручи.

— Да уж, — так же шёпотом отозвался Блоп.

— А почему вы не в форме? — перешёл на шёпот и рыбак.

— Отпуск, — ответил Блоп. — Повысили до сержантов, представили на офицерские курсы.

— М-м-м, — многозначительно протянул рыбак, — вот так без формы ходить, замели бы вас вместе со всеми. Кто ты сейчас без формы. Никто. Шараскашмар.

— Что ты сказал? — удивился Ручи.

Но тут на мостовой перед домом загремели солдатские сапоги, и высокий стражник замолчал. Блопу же показалось, что он провалился сознанием куда-то в область сердца. Толстяк так испугался этого, что чуть не вскрикнул, но Ручи вовремя закрыл ему рот не зажившей ещё рукой, скривившись от боли, и сам чуть не застонал. Пара ног спустилась в проход между домами и чем-то твёрдым несколько раз ударили в дверь. Сапоги прошуршали и скрипнули по сердечной пыли на каменной лестнице, а затем побежали обратно наверх, и взвод двинулся дальше, загремев деревянными каблуками.

— Нас опять пронесло, — проговорил Блоп через руку Ручи.

— Повезло, — кивнул рыбак.

— Что ты сказал? — спросил его длинный.

— Я сказал, что нам повезло, — чуть повысив голос, повторил рыбак.

— Нет, до этого, до стука, — раздражённо уточнил Ручи.

— Что… ммм… без формы сейчас никуда, — смущённо повторил рыбак.

— Нет, — не унимался длинный, — вот это словечко твоё непонятное.

— А… это. Это драконий язык. У меня вся семья на нём говорила.

— Драконий язык? — переспросил Блоп, — не слышал о таком.

— Мы тут ищем переводчика с нижнего, — Ручи зажмурился, пытаясь вспомнить, — ахре… ахринерезского, кажется.

— Не знаю такого, — покачал головой рыбак.

— Ну так, может, твой драконий и есть тот, что нам нужен.

— А зачем он вам?

— Не нам, а… — начал было Блоп, но Ручи ошпарил его взглядом.

— Одному высокопоставленному человеку, — закончил высокий за друга, — я думаю, он поможет тебе и с документами, и с деньгами.

Рыбак неуверенно замолчал.

— Благодаря ему мы стали сержантами, — заговорщически поддакнул Блоп.

— Ну, хорошо, конечно, — согласился рыбак, — а что надо делать?

— Надо попасть в замок, — задумчиво ответил Ручи, — а для этого нам надо подняться на третий уровень.

— Без пропусков это невозможно, — хмыкнул Блоп, — может, голубя пошлём?

— И сколько ждать будем? От него воняет так, что я долго не выдержу, — раздражённо прошипел Ручи и, подумав, добавил: — Значит, нам надо к капитану, пусть вернёт мне долг за те золотые.

— Если уже пил сегодня, то у нас есть шанс, — заметил толстяк.

— Простите, что я вас сдал, — вставил рыбак.

— Простим, — угрюмо ответил Блоп, — если пойдёшь с нами, — и, подумав, спросил: — тебя как звать-то?

— Шамса Расморе, — ответил рыбак.

— Глупее имени не слышал, — буркнул Ручи.

Они дождались, пока на улице утихнет суета и высунулись на свежий воздух уже в глубокой темноте, когда фонарщики зажигали газовые лампы, ещё сохранившиеся в Нижнем саду. От этого в квартале было не так холодно, как в остальном Городе, где по ночам гуляли уже вполне ледяные ветра. Облава давно кончилась, и люди возвращались к своей мирной жизни, заканчивая в ночи те дела, что не успели завершить днём. Даже дети доигрывали свои игры на льющихся, как ручьи, и светящихся от сердечной пыли лестницах. Издревле её здесь подмешивали в глину, отчего Нижний сад иногда называли Красным Кварталом. Но проход в район Колизея был всё ещё закрыт, и, вопреки негодованию Ручи, компания двинулась по направлению к казармам по длинному кругу.

Тайком проведя рыбака в душевую и отправив Блопа в прачечную, чтобы украсть тому одежду, Ручи поднялся в квартиру капитана — там горел свет и слышны были громкие голоса его подопечных. Войдя внутрь, сержант увидел всё ту же компанию подхалимов, большая их часть находилась в горизонтальном положении в захламлённой комнате, заваленной пустыми бутылками из-под крепкой забывай-воды. Посреди помещения стояла бочка. На ней капитан Щас и молодой стражник, с трудом державший равновесие на шаткой табуретке, доигрывали партию в «Ом ни ма». Молодой человек обернулся на Ручи, от неожиданности выронив карты из рук. Он открыл рот, и сам свалился на пол, рядом со стуком упал шестизарядный пистолет. Капитан с досадой положил свои карты на стол и посмотрел на вошедшего, нервно подкручивая длинный ус.

— Испортил игру, — с досадой вымолвил Щас.

— Мне нужна помощь, — произнёс Ручи, переступая через спящих стражников.

— Слышь, сын удачи, — прищурился капитан, — покажи мне своё везение.

Капитан принялся тасовать колоду.

— Выиграешь — помогу, чего бы тебе там ни было нужно, — лицо капитана расплылось в ехидной улыбке, — а нет… — он покосился на красную от крови стену справа от себя и, икая, засмеялся гулким раскатистым смехом.

Ручи со страхом посмотрел на него.

— Вы, наверное, шутите, капитан, — произнёс он мягко.

— Я как никогда серьёзен, усёк? — оскалился Щас злорадной улыбкой.

Сержант сел на табуретку и принялся доставать упавшие на пол карты. Передав их капитану, он огляделся. Несколько пар глаз наблюдали за ними из разных концов комнаты, словно насекомые за упавшей на пол едой.

— Я люблю эту игру, — произнёс Щас, тасуя карты, — она сразу определяет, кто сосунок, а кто нет, как пуля. Мажет по тебе, значит, всё с тобой нормально, и ты крепко стоишь на ногах. А бывает так вот, только первый бой — и тебя сразу ядром.

И капитан снова громко рассмеялся.

— Эй, дежурный! — крикнул он кому-то за спиной Ручи. — Бутылку нам найди.

— Я не буду, — покачал головой длинный стражник.

— Не уважаешь меня? Зазнался теперь, как во Дворец-то пригласили? — грозно спросил Щас, раздавая карты.

— Нет, просто не хочу, трудная ночь предстоит.

— Какая у тебя может быть трудная ночь. Вот у меня был день так день.

— Облава?

— Да, по всему Городу. Вот мы умаялись. Видишь, все вповалку.

Чей-то голос сбоку выдал что-то нечленораздельно одобрительное. Капитан сложил карты и приготовился метать.

— А кого ловили?

— Ом, — произнёс капитан, взял карту себе и дал одну Ручи, — искали тех, кто знает какой-то особый язык. Ни.

Ручи застыл, а капитан снова сдал карту себе и ему.

— Какой язык?

— Да чёрт их разберёт, редкий, но брали всех подряд, кто умеет балакать на чём угодно, кроме имперского.

— Да, дела, — задумчиво протянул Ручи.

— Ма, — произнёс капитан и сдал по последней паре карт.

— А почему квартал Колизея закрыт?

— Да там, говорят, опасные преступники сбежали недавно. Они теперь все выходы собрались перекрыть и народ, представляешь, специально придумали не выпускать, чтобы те, как тараканы, полезли во все щели, а за ними пустить этих чёрных ищеек, чтобы все тайные проходы найти и замуровать.

— Ом, — произнёс ошарашенный Ручи и перевернул одну из карт. Это был человек над пропастью.

— Может, я не так, конечно, понял, — пробормотал капитан, крутя ус и переворачивая свою карту. Это оказалась дева, и капитан радостно хлопнул ею карту Ручи.

— Ни, — произнёс капитан и перевернул карту, где был изображен чёрный рыцарь и усмехнулся.

Длинный стражник помешкал и перевернул третью сданную карту. Это оказался дракон, и капитан сразу погрустнел.

— Ма, — сказал Ручи, переворачивая последнюю карту.

Это был перевёртыш, человек с туловищем животного.

— Ма, — прохрипел капитан и снял карту с колоды.

Это оказался оживлённый, и капитан схватился за голову.

— Вот везучий червь! — проговорил он, закрыв рот ладонями.

— Капитан, вам совершенно не…

Но капитан уже поднял с пола пистолет и проверял пулю в патроннике. Крутанув барабан, он приставил дуло к виску и посмотрел безумными глазами на сержанта. Ручи закрыл глаза. Прозвучал щелчок, а за ним громкий смех капитана. Стражник открыл глаза и долго смотрел в повеселевшие зрачки Альфонсо Щаса.

— Ты должен дать мне отыграться, — настойчиво произнёс капитан.

Ручи сглотнул, обвёл глазами комнату, в которой прибавилось увлечённо наблюдавших за ними пар глаз, и кивнул.

На этот раз тасовал длинный стражник, а капитан, покручивая ус, следил за его руками. Ручи сдал ему карту. Но Щас не сыграл и взял ещё одну.

— Ом, — произнёс он после паузы и положил на стол картинку с деревом, растущим из головы оленя.

Ручи сдал себе и тоже не сыграл, пока у него не оказалось трёх карт. Он выложил такого же оленя, но с замком на голове.

— Ни, — произнёс стражник.

По его виску медленно стекал пот. Капля упала на карту, сданную им капитану. Тот поднял её и тут же перевернул.

— Ма, — улыбнулся он и выложил рядом ещё одну, что держал в руке.

Это были два чёрных рыцаря с молниями в руках.

— Партия моя, — прохрипел капитан, передавая Ручи пистолет.

Сержант медленно открыл барабан и проверил пулю. Она была одна. Маленькая и будоражащая воображение. Он взвесил её в руке и вставил обратно в патронник, испытав трепет, сравнимый разве что со случайно пойманным взглядом незнакомки в толпе. Прокрутив барабан, он трясущейся рукой приставил пистолет к правому виску и зажмурился.

— В другую сторону, пожалуйста, — прохрипел капитан, — чтобы не на кровать.

Ручи взял пистолет левой рукой, вспотевшей даже больше правой. Дуло соскальзывало с черепа, но капитан схватил руку сержанта, прокрутил барабан и крепко приставил дуло к левому виску Ручи. Зуб стражника не попадал на зуб. Он зажмурился и нажал на спусковой крючок.

Выстрел просвистел, чиркнув по коже чуть выше лба и оглушив всех находившихся в комнате.

— Зараза, — прошипел капитан и грязно выругался, — не можешь даже удержать нормально.

— Считается, — раздался чей-то пьяный голос из комнаты.

Из глаз Ручи покатились слёзы.

— Раскис, как нюня, — злобно хрипел Щас, — не считается, усёк?

— Считается-считается, — отвечали ему уже все в комнате, — он себя это, как его, окропил, вон весь лоб в крови.

Капитан принялся ругаться с подчинёнными и даже начал было заново заряжать пистолет, но тут сержант наклонился к нему и проговорил так, чтобы слышал только Щас:

— Мне нужна бумага на предъявителя, чтобы пропустили троих человек на третий уровень к замку Ройя.

Капитан поднял на него тяжёлый обиженный взгляд.

— Ты обещал, — наклонил голову Ручи.

Щас помедлил, потом достал из-за пазухи медальон и вручил его стражнику.

— Вот. Иди к секретарю сам. Я туда не попрусь. Если будет возмущаться, присылай сюда.

Ручи встал и, переступая через полуживых людей, направился к выходу.

— Фортуна обманчива, — сказал капитан ему вслед, — сегодня везёт, завтра нет.

Ручи вытер платком кровь со лба и посмотрел на искривлённое хитрой улыбкой лицо Альфонсо. Ему показалось, что в глазах капитана на секунду отразилось его будущее. Щас рассмеялся, вместе с ним рассмеялись его подчинённые. Животный гогот стряхнул с сержанта навалившийся морок, и он вышел, крепко хлопнув дверью.

Через несколько часов они уже стояли с рыбаком на широкой платформе центрального вокзала в очереди из прислуги, направлявшейся на утреннюю смену в покои великих домов. Вдоль причала медленно вышагивал, пыхтя дымом, чёрный рыцарь, хрустя по изморози с застывшей в ней сердечной пылью, пока рядом заправлялась от прогорклой трубы его лошадь. Напуганный и счастливый рыбак поглядывал на механизм с нескрываемым ужасом. Стражникам пришлось отмыть и переодеть его в украденную со склада казённую одежду, потому что иначе его не пропустили бы ни на одном блокпосту.

Зайдя на борт старого солнечного парусника, переделанного под сердечную тягу, они уселись на свои места и стали ждать отправления. Жёсткие деревянные сиденья третьего класса показались Расморе самыми удобными, что он видел в жизни. У них проверили билеты раза три, а разрешение на допуск на третий уровень мяли в руках все: от офицера службы безопасности вокзала до случайного полицейского патруля и кондуктора на судне. Но подозрений документы не вызывали, поэтому в конце концов от них отвязались, и корабль взлетел.

— Гражданское сопровождение особо ценного сотрудника сантехнической службы, — прочитал ещё раз формулировку Блоп после взлёта, — это ж надо было такое придумать.

Ручи не отвечал, а смотрел в туман, поднимавшийся между крыш домов второго яруса.

— Следующая остановка — замок Тайград, Трокийя на ремонте, — объявил металлический голос по громкой связи.

— Как поменялась жизнь, — всплеснул руками Блоп, — вот мы уже летим по спецза…

Длинный хлопнул толстяка по губам.

— Кхм, — замялся Блоп, потирая место ушиба, — какой вид в иллюминаторе, слышь, Шамс, погляди.

Рыбак и так не мог оторвать взгляд от того, что окружало его. Он сидел пристёгнутый к скамейке и подпрыгивал на месте, как ребенок, впервые попавший в лавку с игрушками.

— Я не могу поверить, что это происходит со мной, — кряхтя, повторял он себе под нос.

Блоп улыбнулся и посмотрел на Ручи. Длинный стражник единственный сидел мрачнее тучи, натянув вязаную караульную шапку по самые брови.

— Не переживай за неё, — сказал толстяк, поправив другу замявшийся шарф и положив руку ему на плечо, — она вытащила тебя с того света, а меня с этого красной луны склада с немыслимыми упырями. Если её не взяли, она справится, а если взяли…

Ручи посмотрел на него, и Блоп заметил в его глазах слёзы.

— Ну что ты, не надо, всё будет хорошо, в конце концов, у неё есть Зог, и они дадут им жару.

Ручи отрицательно покачал головой.

— Впервые вижу, чтобы ты за кого-то так переживал, — сказал толстяк, улыбаясь, — всё-таки у тебя есть сердце.

— Дурак ты, Блоп, — ответил Ручи и отвернулся к запотевшему иллюминатору, где мерцали размытые огни, словно крыло какого-то светящегося существа парило под бортом.

Корабль вынырнул из облака и поплыл над третьим ярусом, где мосты вздымались над городом, соединяя плавающие в свете лун замки.

— У меня сейчас сердце из груди выпрыгнет, — взвизгнул рыбак, отстёгивая себя от сидения.

— Куда! — крикнул на него кондуктор. — Запрещено!

Но было уже поздно. Шамса выбежал из пассажирской каюты на палубу и схватился за перекладину, чудом удержавшую его от прыжка вниз. Казалось, что глаза его сейчас выскочат из орбит. Рядом, на мостике, усмехнулся седеющий мужчина в капитанском кителе.

— В первый раз? — спросил он, поправляя в зубах кривую трубку, откуда выливался сизый дымок.

— Д-да, — дрожащим то ли от холода, то ли от восхищения голосом ответил рыбак.

Тут на палубу выскочил кондуктор и хотел было схватить Расморе, но капитан сделал ему знак рукой и тот, хоть и сморщился, но повиновался и встал в стороне, возле мачты.

— Это производит впечатление, — мурлыкающим басом продолжил капитан, — там, внизу, парниковая тьма, а тут… м-м-м… пахнет свободой!

— И от разряженного воздуха у людей едет крыша, — потирая тонкий сизый нос, пробурчал кондуктор, поднявший воротник своей шинели.

Мимо них проплывали застывшие платформы сада и замок Трокийя. Грозный и торжественный, как присевший перевести дух гигант. Рыбак почувствовал, как по его щекам катятся слёзы, как тяжелеет и кружится голова.

— Хватай его! — крикнул капитан, но кондуктор уже был рядом и принял тяжелеющее тело под руки, потащив потерявшего сознание Шамса Расморе обратно. — Каждый раз одно и то же, — и он снова усмехнулся, попыхивая трубкой.

Наконец, после четырёх остановок вывернув из-за смотровой площадки владений дома Леватургоста, корабль начал приближаться к дому Ройя. Издали, покрытый множеством башенок и башен, он напоминал замок из сказок — такие в домах среднего яруса любили возводить на тортах, чтобы порадовать детей. В старину торт с башнями так и называли в кондитерских: «Закажите ребенку Ройя, он будет рад». Но сейчас его тёмный силуэт, непроглядной тьмой возвышавшийся на фоне звёздного неба, заставлял спутников только крепче кутаться в свою непригодную для этого времени года одежду.

Когда судно причалило, стражники, замотанные в шарфы и спрятавшие руки в рукава, спустились на пирс, держа под руки рыбака. Корабль отшвартовался и поплыл, а одинокий работник причала в куче лохмотьев сложил канаты и побрёл к себе в сторожку.

— Эй, — окрикнул его дрожащий от пронизывающего холода Ручи.

Существо, а это, судя по походке, был оживляшка-дуболом, остановилось.

— Как попасть в замок?

Оживлённый, не оборачиваясь, пожал плечами и пошёл дальше. Ручи и Блоп потащили едва живого рыбака к большим решётчатым воротам, возвышавшимся неподалёку. Но вид они имели такой, словно их не открывали несколько веков. Длинные нити грязи трепал гулявший между решёток ветер, и всё вместе производило впечатление скорее замка с привидениями, чем места, где обитал кто-то живой, а уж тем более высокородный. Но как только они подошли к воротам, Блоп заметил небольшую дверцу в правой створке, выглядевшую обжитой. Её явно недавно открывали, ручка была чистой, а в снежной изморози на каменной площадке можно было различить замёрзшие следы. Ручи дёрнул дверцу, но та оказалась заперта. Он осмотрелся и обнаружил наспех прикрученный электрический звонок. Блоп, недолго думая, несколько раз нажал на него дрожащей рукой и подпрыгнул, чтобы согреться. Тонкий лёд, успевший уже расползтись между камней, захрустел и зазвенел под его тяжестью. От нетерпения Ручи тоже несколько раз позвонил и стал вглядываться в темноту за воротами.

Спустя довольно долгое время и множество настойчивых звонков в отдалённом окне, на высоте нескольких метров замерцал свет, а ещё через несколько минут одинокая тёмная фигура с фонарём появилась во дворе и приблизилась к дверце. На необычную троицу через металлическую решётку смотрел скрюченный подслеповатый старик.

— Вы кто? — прокряхтел он рассерженным голосом. — Что вам здесь нужно?

— Мы прибыли по поручению его светлости Альберта Ройя. И будем отвечать только лично ему, — важно произнёс Ручи, задрав подбородок.

Старик с недоверием посмотрел на них, достал из кармана какой-то прибор и, нажав на нём несколько кнопок, коротко сказал:

— Хорошо.

В стене слева от ворот открылся проём, откуда, скрипя, вышли три деревянных болванки на четырёх ногах с вывернутыми в обратную сторону коленями. На спине у болванок были крепления для рук, а на боках — для ног.

— Что это? — удивился Блоп.

— Кресла аудиенции, — гнусавым голосом ответил привратник, — хотите видеть хозяина — придётся прокатиться.

Ручи с негодованием посмотрел на болванки, нелепо пытавшиеся удержать равновесие на скользкой поверхности, подошёл к одной и пнул её. Та неуклюже соскользнула вбок, но равновесия не потеряла. Ручи посмотрел на старика, ответившего ему недоверчивым взглядом, и сел на ближайшую болванку.

— Руки должны быть сзади, — прогнусавил привратник.

Ручи пересел и просунул руки в крепления за спиной, а ноги прижал к бокам «кресла». Внутри болванки что-то щёлкнуло, и браслеты на ногах и руках стражника замкнулись. Болванка стала на удивление устойчивой и отошла в сторонку, освобождая дорогу другим двум, двинувшимся по направлению к потенциальным седокам. Блоп вопросительно взглянул на друга, проехавшего мимо него, и потряс рыбака на своём плече, чтобы тот пришёл в себя. Расморе в полусне сполз с плеча толстяка и, пошатываясь, подошёл к другой болванке.

— Руками назад, — повторил привратник.

Шамса, вздохнув, развернулся и просунул руки и ноги в крепления. Последним занял своё место на деревянном коне Блоп, и привратник после паузы, оглядев напоследок площадку перед воротами, открыл дверь, и болванки одна за другой зашли на территорию замка.

Когда они подплывали по облакам, у стражников была возможность оценить эту громадину издалека, но теперь, у подножья этой «горы», мурашки бежали по коже — то ли от пронизывающего холода, то ли от ужаса, производимого зданием. Статуи пугающих существ с рогами и крыльями смотрели на них с башен и крыш. Всё было острым и угловатым. А свет лун, создававший множество ползущих по сводам теней, лишь делал картину более устрашающей, чем она, возможно, была.

Болванки проследовали за привратником в широкий зал с большой лестницей, поднимавшейся в другой ещё больший зал с рядами колонн, выполненных в виде чугунных гигантов, державших потолок. Залы шли один за другим, и все они были наполнены удивительными техническими деталями, вращающимися лестницами, разводными мостами. В них не наблюдалось привычных взгляду механизмов, шестерёнок или паровых установок, но рядом с каждой из движущихся частей стоял тот или иной металлический монстр, застывший в неподвижной позе. Одну из длинных секций им даже пришлось обойти, потому что перекинутый между балконами мост был разведён, а безжизненные гиганты застыли не в том положении.

Они уже потеряли счёт помещениям, когда наконец добрались до узкого коридора, заканчивавшегося большим грузовым лифтом. Здесь они долго ждали, пока привратник наладит механизм. Он исчез за маленькой дверью, и вокруг зажёгся электрический свет. Замигали разгорающиеся лампы — и всё помещение вместе с коридором засияло, словно был ясный погожий день. Ослеплённые гости долго трясли головами, а, когда они наконец пришли в себя, привратник уже открыл лифт, и болванки послушно проследовали за ним в кабину.

На самом верху оказалась маленькая прихожая и кабинет, куда привратник тихо постучал и, не получив ответа, приоткрыл дверь. За столом при свете сердечной лампы, положив голову на бумаги, спал новоиспечённый герцог Альберт Ройя. Он встрепенулся от скрипа двери и, протирая глаза, произнёс:

— А, это ты, Степаш, что там у тебя?

— Простите, хозяин, тут к вам посетители. Вы говорили…

— Посетители? — удивился Ройя, но, увидев стражников на болванках, глупо топтавшихся за спиной привратника, он рассмеялся, — ах, это вы, мои тайные агенты, проходите, конечно.

Болванки проследовали в центр помещения и выстроились в ряд. Степаш смиренно встал возле двери в ожидании приказов.

— Ну что же ты, дорогой мой, дай нашим гостям свободу, им можно доверять.

Привратник неуверенно посмотрел на хозяина, но нажал что-то в кармане своей куртки, и болванки одновременно щёлкнули, отпустив ездоков. Те, в свою очередь, один за другим повалились на пол, мгновенно потеряв равновесие. Альберт засмеялся.

— Простите, не удержался, — извинился он, подойдя к рыбаку и помогая ему встать.

— Возьмите любые кресла, — махнул Ройя рукой на расставленные невпопад по углам кабинета предметы мебели, — спасибо тебе, Степаш, ты можешь идти.

Привратник поклонился и, свистнув болванкам, послушно посеменившим за ним, скрылся за дверью.

Тем временем гости расставили кресла рядом с большим письменным столом, где, казалось, жил бывший начальник Отдела особых поручений Культа, а ныне глава дома Ройя, и не отрываясь смотрели на него. Альберт подошёл к тлевшему в камине огоньку и подбросил в него дров.

— Да, пока это не самое гостеприимное место в Городе, — улыбнулся он самому себе, раздувая угли мехами, — но я работаю над этим.

Гости ничего не ответили, вертя головами и разглядывая диковинный потолок, весь состоявший из вылепленных сценок из жизни мифических персонажей, которых они видели впервые. Животные и люди, сплетённые в танце и битве вокруг вен Сердца в центре потолка.

— У меня целый день заняло разобраться, что за мотивы в этом барельефе, — усмехнулся Сверло, — что-нибудь узнаёте?

Гости отрицательно замотали головой.

— Это, — указал Ройя на женщину, пьющую из кубка в окружении драконоподобных созданий, — мать Аркоса, а это, — он указал на плачущего солдата в руке гиганта, — падение Семимирона.

Все застыли, разглядывая скульптуры с гулявшими по ним тенями от разгоравшегося камина. Альберт тем временем подошёл к столу и встал перед прибывшими.

— Что же вас привело ко мне в столь поздний час? Хотя, что таить, я предупредил Степаша пускать вас, недотёп, в любое время, — вновь улыбнулся Сверло.

— Мы… — начал было Блоп, но замер.

— Мы нашли человека, говорящего на драконьем языке, — закончил за друга Ручи, заёрзав в кресле.

— Драконьем? — удивился Ройя.

— Да, там такая беда, — продолжил стражник, — весь нижний ярус трясёт Культ. Берут всех, кто говорит на ином языке, кроме имперского. Да и, кажется, просто всех берут без разбора, — замялся сержант.

Альберт и Блоп вопросительно подняли брови.

— Мы не знаем, тот ли это язык, что нужен вам, но мы привели кого могли, — опустив глаза, продолжил длинный.

— Ясно, — кивнул Ройя.

Он развернулся, взял со стола какую-то книгу и дал её рыбаку.

— Можешь прочесть?

Рыбак принял книгу из рук герцога и с недоумением уставился в неё.

— Простите, сир, — дрожащим голосом произнёс Расморе, виновато оглядываясь на стражников, — но я не умею читать.

Блоп и Ручи вытаращили глаза.

— О, луны! Даже я умею читать, — проговорил Ручи, — я ради этого в стражу пошёл.

Повисла неловкая тишина, слышно было шипение сердечной лампы.

Альберт рассмеялся.

— Браво, — произнёс он, садясь на стол, — но хвалю за попытку.

— Сир, не гневайтесь! — с отчаянным криком рыбак бросился в ноги Ройя. — Меня жена из дома выгнала, мне некуда идти, мне негде жить и нечего делать. Я научусь, научусь читать и писать. Я сделаю всё, что вы скажете, только не выбрасывайте меня вниз.

Альберт посмотрел на него и вздохнул.

— Встань, — сказал он железным голосом, и рыбак незамедлительно вытянулся по струнке, — я не собираюсь тебя выкидывать, — продолжил он, смягчившись, — но выучиться читать, не зная значения слов, невозможно.

— А если найти похожие слова? — спросил Блоп, — слово «стол» же будет состоять из четырёх букв, а «стул» с одной отличающейся буквой.

— Ты прав, можно по аналогии попытаться подобрать по повторяющимся звукам, но текст, требующий расшифровки, крайне специфичен.

— Может, есть простой текст? — спросил Ручи.

— Не знаю, — задумался Ройя, — судя по новостям, что вы принесли, наши доблестные студенты всерьёз взялись за инакомыслие и инакословие, так что на публичные библиотеки надеяться не стоит.

Он взглянул на корешок книги, расшитый золотом, которую рыбак всё ещё держал в своих руках.

— Я подумаю над этим, — кивнул он, — спасибо вам, друзья, а теперь идите и отдыхайте, Степаш определит вас в ваши комнаты.

— Спасибо, дорогой сир, — опустил голову Расморе, — вы столь добры. Как мне вернуть…

— Очень просто, — перебил его Ройя, поморщившись, — для начала прекратить говорить мне всю эту сладострастную чушь. Где ваше достоинство?

Шамса вопросительно посмотрел на Альберта.

— Вот и я не знаю, — отрезал Ройя и вернулся за стол, — прошу, господа, мне надо поработать.

Он замахал руками, давая понять, что аудиенция закончена. Ручи встал и подошёл к столу.

— Ваше… — замялся он.

— Да, — устало ответил Альберт.

— У меня такое дело, — замялся стражник, — понимаете, дочка, там, на нижнем, всё перекрыто, а у неё даже еды нет.

Ройя поднял на него взгляд и смягчился.

— Берите скутер, летите за ней, она тоже может остаться здесь.

Ручи просиял, не веря своей удаче.

— Скорее, пока я не передумал, — как бы в сторону произнёс Ройя.

— Благодарю, благодарю! — закивал Ручи и попятился к остальным, уже направлявшимся к двери.

— С тех пор как мне вернули титул, я совсем размяк, — шутливо посетовал Альберт, — и все этим пользуются.

Стражники и рыбак вышли за дверь. Ройя как-то погрустнел и прибавил пару лет. Задумчивые морщины проявились сильнее, и на лице проступила маска долгого, затянувшегося внутреннего волнения, терзающего мужчин на самом дне их внутренней сути. Он достал из ящика стола записную книжку, переданную ему Шевросом.

«Дорогой читатель, когда я натыкался на это в бульварных романах или находил подобную графоманскую браваду, что я собираюсь поведать на страницах этого дневника, в библиотечных свитках, меня неизменно преследовало чувство брезгливости и скуки. Но теперь я сам вынужден писать эти строки. Вечный сарказм, что я чувствую по отношению к себе, словно автор, пишущий строки моего романа, посмеивается надо мной. Над стариками смеяться плохо. Слышишь?

Но отбросим эти сантименты и перейдём к главному. Если вы читаете эти строки — значит, я уже мёртв. Театральная пауза. Потому что в здравом уме я бы никому не передал эти записи при жизни. Как это произошло? Не знаю, но меня скорее всего убили. Убили из-за того, что я пытался продолжать делать то, что делал всю жизнь: защищал свою семью, Город и Сердце. Как мог.

Для начала я бы хотел обратить внимание читателя на то, что он ест. Например, такая незамысловатая вещь — огурец. Откуда она берётся на этом забытом всеми ветрами куске камня, куда даже дождь порою приходится зазывать. Я расскажу вам. Обманом и подкупом. Дом Трокийя всё время существования Города Сердца был в ответе за пищу его жителей. Испокон веков его сыновья и дочери изо дня в день трудились на благо всех живущих в Долине Сердца, а затем и за высокой стеной.

Вот и я, Альтеброн Люфус Перлеглоз Трокийя, как верный сын своего рода, с рождения обучался искусству ухаживать и взращивать наши плантации, обслуживать и сохранять в надлежащем состоянии Сад, который является наследием предков — технических гениев. Преследуя цель лучше изучить тонкости работы этого удивительного механизма, доставшегося нам в наследство, я поступил в обучение на высшие факультеты Магистрата, располагавшиеся в те времена в Университете Амун. Мне дали хорошее общее образование, и я сам выбрал «волновую технофизическую модель» как тему для своей диссертации. Я любил то, что я делал.

Шли годы, и настало для меня время принимать управление домом. Старший мой брат Вартаринастис умер от плохой крови, и я стал старшим в семье. Вот тут-то я и узнал от своего дряхлеющего отца главный секрет, хранимый поколениями. Собственно, то, как мы содержим Сад.

Дом Трокийя славился тем, что постоянно получал финансирование из казны на разнообразные градостроительные проекты. Мы были лидирующим подрядчиком у правительства, и так длилось столетиями. Огромный флот и опыт, скажут одни. Взятки, откаты и ложь, скажут другие. И будут правы. Когда я взглянул в сметы проектов, доставшиеся мне от брата, я пришёл в ужас. Несколько дней я отказывался выходить из своей комнаты. Дальше было только хуже. Отец познакомил меня со своими друзьями в Магистрате, Сенате и Культе, помогавшими проворачивать его схемы, и от этих людей у меня волосы зашевелились на спине. Они были похожи на кровососущих тварей со стен подземного озера. Те недели я вспоминаю, как дурной сон. Я так поругался с отцом, что хотел бросить всё и уйти. Но, хвала Сердцу, мать меня убедила получить урок до конца.

В один холодный вечер 14 серпа я принял приглашение родителя. Мы сидели на восточной веранде с видом на Cад и пили забывай-воду с помидорным соком и сельдереем. Он открыл расходную книгу и попросил меня свести бюджет. Это заняло у меня несколько часов, и получившаяся цифра удивила меня до глубины души. Сад приносил один лишь убыток. Огромный убыток. И так было уже очень давно.

Третье откровение случилось, когда мы с отцом пошли в Сенат на ежегодный отчёт, и я, по праву преемника, впервые дал старт голосованию за принятие нового бюджета на «земельные расходы». Так называлась лицензия на нашу деятельность. И голосование не прошло. Семьдесят процентов сенаторов проголосовали против. В этот же день, хочу заметить, были приняты бюджеты на семь ежегодных праздников. Раздутые, как моё негодование. Мой отец, помню, тогда посмотрел на меня тем спокойным и тёплым взглядом человека, понимавшего, что со мной происходит.

Прошло время, мой гнев угас, и я смог по-новому посмотреть на раздутые сметы подрядов на строительство мостов, башен и ежегодному перекладыванию мозаики на Площади Садовников. Мой отец сумел наконец донести до меня, что те, с кем ему приходится иметь дело, не понимают, что еда может кончиться. Они родились и жили в достатке. Они слишком зачерствели, чтобы помнить, что там, внизу, тоже кто-то живёт, и простой в поставках продовольствия — это чьи-то жизни. Их это не волновало. Для них еды всегда хватало. Они принимали взятки и подарки. И для того, чтобы жил Сад, мы уже много веков участвовали в этой схеме, тайно поддерживаемой всем Сенатом, потому что весь Сенат жил с неё. Все наши пэры и сэры, все судьи, магистры, культисты, всякая крыса в этом Городе, имевшая дом выше второго этажа, была участником этого заговора. Поэтому мой отец, и его отец до него, и его отец до него делали то, что делали. Мы воровали из казны, чтобы кормить казну. И если бы не мы, Сердце знает, как скоро здесь наступил бы хаос. Потому что никто, ни одна душа в этом Городе не знала, чего стоит им их завтрак, обед и ужин.

Но всё изменилось. На растущий третий серп нынешнего 7851-ого года Алой Башни, мой проект на строительство не получил в первом чтении одобрение Сената».

Сверло закрыл книжку и погрузился в раздумья, правой рукой сжав на шее кулон с сердечным осколком, пробитый пулей Блопа. Камин вновь догорал, потрескивая жёлтыми лепестками, и становилось прохладно. Он встал, закутался в халат и проследовал через маленькую дверь в свои покои, где за южной стеной уже маячил рассвет, разгоняя заспанные облака над Городом.

Глава 6

Где-то на их улице полыхал пожар. Зарево было таким ярким, что было светло, как днём. Зара, маленькая Зара, девочка лет десяти, бежала по каменной мостовой, предчувствуя беду. Повернув от казарм направо, она увидела, что это горит их дом. На глазах её выступили слёзы, и она, спотыкаясь, припустила ещё быстрее вверх, к Сердечной площади. Деревянные башмаки принадлежали когда-то её маме и были больше на несколько размеров, отчего девочка звонко шлёпала ими по камням, ненавидя себя, что она так медленно растёт.

Ей во что бы то ни стало надо было успеть спасти сестру, оставшуюся на втором этаже. Когда она почти добежала до дома, то увидела, что внешняя лестница всё ещё не объята пламенем. Зара, перепрыгивая через ступеньки, бросилась на второй этаж, но дорогу девочке перегородила большая чёрная кошка. На её спине лежала спящая Майло. Зара испуганно замерла и, не в силах пошевелиться, уставилась в холодные глаза зверя. Кошка раскрыла пасть и бросилась на неё. Девочка закричала и упала вниз с лестницы.

От испуга Зара открыла глаза в тот самый момент, когда беспощадный свет старшей звезды окрасил горизонт. Тело ныло; ожоги на спине и руках нестерпимо чесались; голова болела; а перед глазами расходились разноцветные круги, никак не желавшие превращаться во что-то понятное. Она ударила кулаком холодный неприветливый камень, на котором она проспала всю ночь.

— Почему фе я отфубилась, — прошептала сквозь зубы девушка.

Она протёрла глаза ладонями с прилипшим к ним песком. Песчинки попали в зрачки, девушка хотела закричать от злобы, но лишь прокашлялась и рухнула обратно, захныкав от бессилия.

Оглядев предстоящий путь, она заторопилась. Отвесная стена гор была недалеко. Пусть и маленький, но шанс добраться до них был, пока пекло окончательно не убило её. Зара встала и прошла несколько шагов к телу магистра Вульфи, пристроенному ею за валуном. Приложив ухо к носу, она долго пыталась понять, жив старик или можно его наконец бросить. День назад она ругала себя за подобные мысли, но сегодня всё было как-то просто. Да — да, нет — нет. На сантименты не было сил. Бутылка воды, по счастью оказавшаяся в подсумках «Молнии», кончилась вчера, и во рту было так сухо, что, то ли от жары, то ли от обострённого прагматизма, возникающего под напором инстинктов, она думала, а не выпить ли его, Вульфи, кровь.

Отогнав пугающие мысли и взвалив на спину тело магистра, девушка побрела по песку в сторону видневшейся в скале расщелины. Уже через час идти стало невыносимо. Тело старика потяжелело, словно это был один из каменных големов, тащивших на себе танки, что она видела на параде. Или это она сама была големом, а Вульфи был танком. Мысли совсем путались, растворяясь в наступившем мареве. Зара стала спотыкаться. Упала. Потащила магистра волоком. Затем силы кончились. Девушка бросила его и побрела вперёд. Шатаясь и падая. Пока не рухнула лицом вниз и не провалилась в тяжкий горячий сон.

Во сне к ней пришёл отец. Он сел рядом с её кроватью. Ей снова было десять. Она болела корью. И она помнила, как он приходил к ней, просто садился рядом, брал её маленькую руку и молча смотрел ей в глаза. Но только сейчас он что-то ей говорил. Она прислушивалась, но никак не могла разобрать слова. Отец напрягся и закричал. И поднял её голову из песка.

Он был в странной маске, закрывавшей лицо. Был виден только рот, покрытый по краям маленькими деревянными щупальцами.