Бесплатный фрагмент - Синклер Льюис. Главная улица

Николай Надеждин

«Маленькие рассказы о большом успехе»

Синклер Льюис

Главная улица

2024

Введение

Если каждого из нас спросить — откуда ты родом — то большинство ответит — из провинции… Плохо это или хорошо? Провинциального происхождения обычно принято стесняться. Столичная родословная в нашей стране сегодня вместо «голубой крови». Москвич (или петербуржец), значит, аристократ. Какая, право, ерунда…

Все мы родом из провинции — в первом, втором или третьем поколении. Провинцией жила и будет жить наша великая страна. Как, впрочем, и Америка, в которой сходства с Россией гораздо больше, чем можно предположить.

Синклер Льюис писал именно о провинции. Не только о ней, конечно, но о ней в первую очередь. Писал точно, остроумно. И очень лирично.

Если бы мы с вами не покинули родные деревни, села, маленькие города, не отправились бы на учёбу, не обжились бы в мегаполисах, то не стали бы писателями, художниками, артистами. Не стали бы врачами, инженерами, учёными. Провинция выталкивает таланты, выдавливает их из себя, оставаясь любимой, но уже далёкой малой родиной. Но в том-то и дело, что, если бы ни провинция, не стали бы мы теми, кем в конечном итоге стали.

А ещё он всю жизнь воспевал труд. И сам был необыкновенно трудолюбив. Хотите добиться успеха — трудитесь. Самое убедительное доказательство тому — жизнь Синклера Льюиса. Судьба, достойная того, чтобы её помнили.

1. Звонок из Стокгольма

Зазвонил телефон. Мистер Синклер Льюис, сидевший за своим рабочим столом перед стопкой исписанной ровным аккуратным почерком бумаги, взял трубку.

— Мистер Льюис?

— Да.

— Это звонят из Стокгольма. Секретарь Нобелевского комитета Блюмквист.

Синклер выжидательно промолчал. Он ещё ничего не понял. Мало ли по какой причине ему могут позвонить из Швеции?

— Мистер Льюис, нас интересует ваше мнение по поводу присуждения вам Нобелевской премии по литературе.

— В смысле? — осторожно спросил Синклер.

— Мы помним, что вы три года назад отказались от Пулитцеровской премии. Мотивы показались нам вполне благородными, но…

— Да, я слушаю, — отозвался Синклер, когда молчание на том конце провода стало несколько затягиваться.

— Но нам бы ни хотелось, чтобы вы отказывались от Нобелевской премии.

В речи Блюмквиста явно чувствовался акцент. Английский не был его родным языком. Он тщательно выговаривал каждое слово, не глотая по американскому обыкновению окончания.

— Я же объяснил причины. Решение Пулитцеровского комитета показалось мне не вполне объективным. В Америке много писателей, которые более достойны этой уважаемой награды помимо меня.

— Вы же понимаете, Мистер Льюис, решение принимают люди. Они всегда субъективны и могут ошибаться.

Льюис с минуту помолчал, осмысливая сказанное. Потом проговорил:

— Я не откажусь, мистер Блюмквист.

— Тогда мне остаётся лишь поздравить вас с присуждением премии…

2. Нобелевский лауреат

В кабинет вошла Дороти. Она появилась в тот момент, когда Синклер осушал второй стакан виски. Она остановилась на пороге и долгим укоризненным взглядом посмотрела на мужа.

— Мне нужно выпить, Дороти, — сказал Льюис. — Без этого трудно пережить…

— Пережить — что? — спросила жена.

В её голосе прозвучала нотка сомнения. Синклер слишком часто прикладывался к бутылке, оправдываясь то усталостью, то отсутствием вдохновения, то тем, что якобы алкоголь бодрит его и придаёт силы.

— Я только что стал лауреатом Нобелевской премии по литературе. Официальные бумаги уже в пути.

— О, господи! — сказала Дороти и опустилась на диванчик.

— Я сам не верю, — произнёс Льюис.

Он подошёл к дивану, опустился рядом с женой, обнял её и затих, глядя в пространство.

— Надо послать за утренними газетами, — сказал он.

— Я схожу, милый, — ответила Дороти.

Они оба думали об одном и том же — если это чья-то шутка, то это немилосердно и даже жестоко. Они оба не заслужили подобного… Но… если это не шутка?

Сообщение о присуждении премии появилось лишь в вечерних выпусках нью-йоркских газет. Так мистер Синклер Льюис, автор романов «Главная улица» и «Бэббит», стал первым в истории США писателем, получившим престижную международную награду. И вскоре весь мир узнал — появился ещё один Нобелевский лауреат.

3. Поездка в Швецию

В тот же вечер семья Льюисов уже не могла спокойно выйти из дома. На пороге их поджидала толпа газетчиков.

— Мистер Льюис, на этот раз вы не видите более достойных кандидатов на Нобелевскую премию?

— Их слишком много, чтобы я не чувствовал угрызений совести.

— Вы считаете, что не заслужили премии?

— Я считаю, что пишу далеко не лучше всех в Америке.

— Может, вам помогли? У вас столько влиятельных друзей.

— Конечно. Так и есть. За меня замолвил словечко… мистер Бэббит.

Синклер пробирался сквозь толпу репортёров на улицу. Ему нужны были свежие газеты и коробка сигар. И ещё он очень хотел прогуляться. Воздух, ему нужен был воздух… Но это было уже невозможно. Повсюду, где бы он ни появлялся, его окружала толпа возбуждённых людей с блокнотами и фотоаппаратами наперевес.

Отдохнуть удалось лишь на борту парохода, на котором Льюис отправился в Европу. В последние годы он нечасто выбирался из Нью-Йорка — работа над книгами занимала почти всё время. Холодный воздух безбрежной Атлантики показался ему удивительно свежим и приятным.

Льюис прогуливался по верхней палубе лайнера. Ему и Дороти досталась роскошная каюта первого класса — как почётным пассажирам трансатлантического рейса. Сюда, на верхнюю палубу, не пробрался ни один репортёр… А Дороти всю дорогу возилась с фраком. Льюис, облачившись в непривычные торжественные одежды, приходил в неописуемое уныние. Во фраке и с галстуком-бабочкой он находил себя похожим на… пингвина…

4. «Новый язык»

Поклонившись королевской чете Швеции и членам Шведской академии, Льюис едва передвигал ноги. От волнения его трясло крупной неудержимой дрожью.

Слово взял Эрик Карлфелд, один из шведских академиков.

— Синклер Льюис, — сказал Карлфелд, — настоящий американец. Он пишет на новом языке — американском. На этом же языке разговаривает 120 миллионов душ…

Льюис с трудом улавливал смысл речи Карлфелда. Он никак не мог справиться с волнением. В тот момент, когда зал взрывался аплодисментами, Синклер думал — «что там с фалдами… дурацкий наряд». Потом он чувствовал, что галстук его душит. И что ему нестерпимо жарко… Надо было сосредоточиться на церемонии, а его мысли перескакивали с одного на другое и никак не могли остановиться на сути происходящего.

— Синклер Льюис — блестящий сатирик, — продолжал Эрик Карлфелд. — Новая американская литература началась с самокритики. Это несомненный признак здоровья. У Синклера Льюиса характер первых поселенцев — смелых, любознательных, ироничных по отношению к себе. Он настоящий первопроходец!

Зал снова взорвался аплодисментами. Льюис растерянно улыбался. Он понимал, что речь академика в данной ситуации может быть только комплиментарной. И всё же растрогался до слёз…

Как долог и труден был этот путь. Сколько сил, сколько сил, господи!

В этот момент в голову пришла мысль — как гордился бы сейчас Бэббит. И Синклер впервые за этот день улыбнулся — легко, весело и свободно.

5. «Страх американцев перед литературой»

Нобелевская лекция Льюиса стала настоящим откровением. Писатель говорил об американской литературе, какой она должна быть…

Свою лекцию Синклер Льюис назвал «Страх американцев перед литературой». Основная мысль — американцы, как молодая, бурно растущая нация, сторонятся всякой критики и склоняются к возвеличиванию всего американского, как достоинств, так и недостатков.

От Льюиса досталось всем признанным классикам американской литературы — Лонгфелло, Эмерсону, Лоуэллу, Холмсу. Он назвал их «сентиментальными подражателями европейской литературы». Образцом же новой американской литературы Льюис считал Хэмлина Гарленда, который, по словам Синклера, умеет писать правду об американской действительности.

— Прочитав книгу мистера Гарленда «Главные проезжие дороги», я понял, что есть человек, который верит в то, что фермеры Среднего Запада могут порой быть загнанными в тупик, голодными, подлыми — но и самоотверженными тоже. И я вздохнул с облегчением: значит, и я могу писать о жизни как о живой жизни, — сказал Синклер Льюис…

Эта Нобелевская лекция вовсе не пустая формальность. В словах писателя звучит и оценка характера американского народа, и… пророчество. Посмотрите на американскую литературу наших дней (и, добавим, на кинокартины этой великой страны). В подавляющем большинстве произведений американские ценности находятся вне критики. Американцы до сих пор учатся смеяться над самими собой…

А мы? Разве не то же происходит и с нами?

6. Американский мудрец

Из Америки в Швецию уезжал талантливый писатель и необыкновенный везунчик, которому повезло получить самую престижную награду мира. А вернулся — признанный мудрец, авторитет которого стал просто непререкаем. Но, как это часто случается, слава и успех, обрушившиеся на Льюиса, сыграли с ним злую шутку…

Писатель, каким бы прославленным он ни был, обязан относиться к себе критически. Нельзя принимать себя слишком всерьёз, считая, что восхваления окружающих — истина в последней инстанции. Утратив способность к рефлексии, человек превращается в напыщенного болвана.

Синклер Льюис и после вручения Нобелевской премии остался скромным, интеллигентным человеком. Но в то же время в его судьбе произошёл некий надлом. Возможно, он уверовал в собственный талант и прекратил те мучительные творческие поиски, которые и привели его к главным книгам. Во всяком случае, ни один из десяти романов, которые Льюис написал после 1930 года, успеха «Главной улицы» и «Бэббита» не повторили. А некоторые, например, «Капкан» стали полным разочарованием…

Так бывает не только с великими писателями, но и с вполне обычными людьми. Как только человек выигрывает в лотерею миллион долларов, он начинает думать о себе, как о потомственном миллионере, аристократе и безумном счастливчике. И утрачивает способность самосовершенствоваться или просто трудиться. Грустная история…

7. «Скажите, мистер Льюис»

И всё же он был настоящим мудрецом…

— Мистер Льюис, что вы скажете о романе миссис Митчелл?

— «Унесённые ветром»? Отличная книга.

— Слезливая дамская история запутанных отношений капризной барышни и сильно пьющего искателя приключений…

— Вы так полагаете?

Синклер Льюис смотрит на репортёра с улыбкой. И его улыбка не обещает тому ничего хорошего. Но журналист сам нарывается — он хочет спровоцировать Льюиса на скандальные высказывания.

— Тогда, молодой человек, я прихожу к выводу, что историю собственной страны вы изучаете исключительно по… комиксам.

— Вот уж нет!

— А я думаю, что именно так. В комиксах всё предельно ясно. Вот победители, вот побеждённые. Вот ослепительно красивые блондинки, а вот непьющие герои.

— То есть вы относите творение Митчелл к разряду настоящей литературы?

— Я отношу его к разряду великой литературы… Надеюсь, вы всё-таки в курсе, что жизнь не бывает чёрной или белой? Что в ней множество красок? Что герои в частной жизни оказываются слабыми людьми? Что мужчины иногда выпивают, и довольно крепко? А женщины не всегда ведут себя подобающим образом? И что в Гражданской войне нет победителей и побеждённых? В войнах такого рода их не может быть в принципе…

— Мистер Льюис, вы так нахваливаете «Унесённых ветром», что невольно напрашивается вопрос — не вы ли его написали.

— До меня дошли эти слухи, — вздыхает Льюис. — Знаете, я был бы не против. Проблема лишь в одном — я Льюис, а не Митчелл. И я, к сожалению, не имею к этому роману никакого отношения…

8. Начало пути

7 февраля 1885 года в маленьком городке Соук-Сентр, что находится в штате Миннесота, в семействе Льюисов произошло радостное событие — на свет появился третий сын. Событие вроде бы и частное, но городок был настолько мал, что появление нового человека имело почти всеобщее значение. Тем более что мистер Эдвин Льюис и его супруга Эмма были весьма уважаемыми в городе людьми. Эдвин Льюис держал здесь врачебную практику, а Эмма ему помогала, выполняя роль медицинской сестры и ассистентки.

Нельзя сказать, что чета Льюисов процветала, но жили, в общем-то, неплохо. В семье подрастали двое ребят — десятилетний Фред и семилетний Клод. Старший уже ходил в школу, младший только собирался. И теперь семейство пополнилось ещё одним мальчиком, которого назвали Генри Синклером. Хотя во взрослой жизни первое имя будущего писателя как-то само собой «улетучилось» — во всяком случае, Генри его никто не называл.

С рождением третьего ребёнка матушка Эмма оставила работу в клинике и полностью переключилась на воспитание детей. Впрочем, так было и с рождением Фреда, и с появлением на свет Клода. Как только детишки чуть подрастали, матушка передавала их на попечение няни, а сама отправлялась в клинику. Мужу требовалась помощь. А Эмма была неплохим специалистом, поскольку сама выросла в семье врача.

9. Родители

Впрочем, в больнице мужа Эмма работала недолго. Она страдала от тяжёлой формы туберкулёза. И могла помогать мужу только летом, когда в Миннесоте стояла тёплая сухая погода. Зимой матушке становилось хуже, и она уезжала в Калифорнию, куда из холодной Канады, как некогда сама Эмма, перебрались её сестры.

Так уж получилось, что в раннем детстве Синклер мало общался с матушкой. А когда он подрос, случилось несчастье — Эмма Льюис умерла. Её доконал всё тот же туберкулёз. Синклеру в то горестное время не было и шести лет…

Отец Эдвин Льюис вдовствовал недолго. Выждав год после кончины супруги, он снова женился — на достойной, всеми уважаемой Изабелле Уорнер, которая, к счастью, не страдала ни от какой болезни, если не считать заболеванием патологическую скупость — очень распространённый женский недуг.

В крошечном городке у Эдвина Льюиса работы было немного. Роды, простуда, иногда неопасные травмы — вот и всё, что приходилось врачевать провинциальному доктору. В поисках заработка и по обязанностям врача, Льюис-старший объезжал на двуколке ближайшие городки и фермы. В пути его сопровождал старший сын Фред, твёрдо решивший пойти по пути отца. А скоро к ним присоединился и Клод. Оба сына Эдвина Льюиса во взрослой жизни стали врачами. Синклер же пошёл собственным путём. И на то у него были свои причины…

10. Мачеха

Миссис Изабелла стала осиротевшим мальчикам хорошей матерью. Своих детей она так и не родила. Но всем сердцем привязалась к малышам Эдвина… Она даже наказывала их так, чтобы не травмировать психику мальчиков. Если и била иногда, то не шваброй или, скажем, поленом (что в частной педагогической практике обитателей Соук-Сентра применялось повсеместно), а лишь веником, не больно и исключительно по мягким местам.

Поскольку заняться Изабелле было положительно нечем, она ничего не понимала в медицине и помогать по этой причине мужу не собиралась, новая матушка занялась воспитанием младшенького сына Эдвина. Она бы с удовольствием занялась бы и старшими детьми, да те уже были почти взрослыми. И мачеху не особенно жаловали. Поэтому все нерастраченные материнские чувства Изабеллы Уорнер обрушились на Синклера.

В начальную школу его решили не отдавать. Изабелла, как дама образованная, занялась домашним обучением младшего пасынка. Синклеру это не слишком нравилось, но любовь к словесности и базовые знания в гуманитарной области Изабелла ему всё же привила. Во всяком случае к 13 годам, когда Синклер выкинул свой первый мальчишеский «фортель», он умел не только читать и писать, но по уровню познаний превосходил своих сверстников, которые посещали школу.

О каком «фортеле» речь? В 1898 году Синклер сбежал из дому, решив принять участие в Испано-Американской войне в качестве добровольца. Через три дня мальчишку вернули домой. Вот тогда-то мачеха и отходила его веником.

11. Одноэтажная Америка

От чего, собственно, он сбежал из дома? От элементарной скуки. И по причине хорошей начитанности — Синклер знал, что родину надо любить и защищать. А все газеты, что приходили по почте в дом Льюисов, были переполнены патриотическими призывами…

Америка и сегодня — это две огромные страны, которые врастают друг в друга, становясь единым целым, и отличаются друг от друга настолько, что жителям перенаселённой Европы трудно представить. Эти две Америки — страна мегаполисов и небоскрёбов с одной стороны, и сельская, фермерская, одноэтажная Америка с другой. Синклеру посчастливилось родиться и прожить первые годы именно в одноэтажной Америке. В стране, в которой посевная и сбор урожая были самыми значимыми событиями.

Об этом можно говорить с иронией или серьёзно, но труд фермера в этой стране всегда вызывал у американцев особые чувства… Что для нас, жителей России, труд пастуха? Работа, достойная подростка или старика. Почти безделье, отдых на свежем воздухе. Какое уж тут геройство?.. Нужно ли говорить, что для Америки труд ковбоя? А ковбой — тот же пастух, человек, который выгоняет на выпас стадо коров…

Но как же в этой сельской Америке скучно и тягомотно проходит жизнь. Главным событием Соук-Сентра того же 1898 года стал богатый урожай кукурузы. По этому случаю был устроен общегородской праздник. И Эдвину Льюису подвалила работа — он лечил горожан от жестокого похмелья, вызванного неумеренным потреблением самодельного виски.

12. Родной город

Америка — особая страна. Здесь практически нет деревень и сёл. Вместо них есть фермерские хозяйства и микроскопические городки — вроде Соук-Сентра. В детские годы Синклера Льюиса этот славный уютный городок насчитывал три тысячи жителей. То есть около тысячи семей. В Европе, включая и Россию, такое количество жителей приходится обычно на деревню.

Но Соук-Сентр — это город со своим шерифом, полицейским участком, банком и всеми полагающимися атрибутами городской жизни, вроде питейного заведения и китайской прачечной. Деревянные дома городка выстроились вдоль единственной улицы, носящей название Главной. От этой улицы во дворы домов ведут немногочисленные переулки. За домами находятся сады и огороды.

С одного конца улицы в город можно въехать, с другого — выехать. Где-то за околицей находится самое унылое место городка — кладбище. А в центре, рядом с полицейским участком, возвышается протестантская церковь (или реже католический храм). Вот, собственно, и весь город…

Пройдёт годы, и Соук-Сентр будет увековечен Синклером в образе городка Гофер-прери, в том самом, где происходит действие романа «Главная улица». Старожилы родного города Льюиса говорили, что этот роман можно запросто использовать в качестве путеводителя по реальному Соук-Сентру. Хотя… зачем такому маленькому городу путеводитель?

13. Семья

Как в нашей российской глубинке, так и в одноэтажной Америке жизнь течёт так же размеренно и неторопливо, как десятки лет назад. Дом — работа, работа — дом. И немногочисленные развлечения, к которым сегодня прибавилось разве что телевидение…

Каждый вечер, возвращаясь из лечебницы домой, Эдвин Льюис заходил в бар пропустить стаканчик виски с приятелями. Здесь, в уютном баре Соук-Сентра, ежевечерне обсуждались все новости города и штата. Разыгрывались семейные драмы и заключались выгодные сделки. Сюда поздним вечером приходили супруги выпивающих, чтобы забрать мужей домой. Сюда тянулась и подросшая молодёжь, перешедшая незримую границу юности и взрослой жизни.

Из бара Льюис-старший направлялся домой. По дороге неизменно здоровался с горожанами — приезжих в Соук-Сентре было крайне мало. Сюда попросту никто не приезжал.

Дома Эдвина встречала супруга Изабелла. В гостиной накрывался круглый семейный стол. И все садились ужинать…

— Синклер, держи спину прямо, — строго говорила Изабелла. — Есть надо левой рукой, а нож держать в правой руке. Не забывай, что ты находишься в обществе воспитанных людей.

Синклер молча утыкался в свою тарелку. Он наизусть знал, что скажет мачеха и что ответит ей отец. И как поведут себя братья. Фред, к примеру, давно курит тайком от отца. А Клод недавно впервые в жизни попробовал виски. И оба рассказывают Синклеру удивительные истории про свои любовные подвиги, хотя, и Синклер это знает наверняка, оба ещё безнадёжные девственники. С кем познакомишься в этой… дыре?

14. Оберлин-академи

Каким бы хорошим ни было домашнее воспитание, а для поступления в университет нужно было иметь аттестат о среднем образовании. В 1902 году в возрасте 17 лет Синклер Льюис поступил в Оберлин-академи, подготовительное учебное заведение при Оберлин-колледже.

Поначалу предполагалось, что Синклер пойдёт либо по стопам отца, либо станет священником (этого добивалась мачеха Изабелла). Однако, сам Синклер хотел стать филологом, но прежде — поступить в Йельский университет, главным образом затем, чтобы вырваться из-под опеки семьи.

Год обучения в Оберлин-академи выявил некоторые странности характера юноши, но в плане знаний не дал ничего, чего бы Синклер уже не знал сам. По сути, это была попытка притереться к коллективу, возможность попробовать себя в качестве участника общей школьной команды. И из этого мало что вышло. Привыкнув постигать науки самостоятельно, Синклер вырос неисправимым индивидуалистом. Его настораживало само слово «коллектив». Синклер искренне не понимал, почему десять человек не могут заблуждаться, а один — может. Почему один не может противостоять мнению всего класса. Почему общество всегда право, а отдельная личность почти всегда нет.

Он не любил занятий спортом. Командные игры сбивали его с толку, одиночные виды спорта навевали скуку. Повальному увлечению американским футболом Синклер предпочитал хорошую книгу. И читал много, ненасытно, уходя в какой-нибудь укромный уголок, где ему никто не мешал.

15. Йельский университет

Через год, в 1903-м, Синклеру исполнилось 18 лет. И он без особого труда поступил в Йельский университет. Помимо того, что он добился первой в жизни победы (над самим собой и над общим мнением родительской семьи), это ещё означало и то, что он стал взрослым. Синклер Льюис обрёл свободу и самостоятельность.

Смертная тоска Соук-Сентра сменилась студенческими буднями в Нью-Хейвене (здесь располагается Йельский университет). Поначалу было интересно. Потом — не очень интересно. Наконец, Синклер понял — в Йеле ему живётся ничем не лучше, чем в заштатном Соук-Сентре. То же однообразие жизни, точек зрения, мнений. Та же провинциальная, серая, однообразная жизнь, в которой один день как две капли воды похож на другой…

Долговязый, рыжий, прыщавый (эта напасть переходного возраста его, к сожалению, не миновала), Синклер не пользовался особой любовью сокурсников. Дело было бы совсем плохо, но малоразговорчивый и даже нелюдимый Льюис умел быть душой компании на студенческих вечеринках. Он рано пристрастился к алкоголю, а выпивший человек редко бывает неразговорчивым.

Профессура же студента-Льюиса любила. Он был из той редкой породы умниц, которых можно вызвать к доске и проговорить с ним обе пары. Не убедиться в том, что студент старательно перечитал предисловие к «Оливеру Твисту» Диккенса. А поговорить о самом Диккенсе — на равных, как два увлечённых историей мировой литературы человека, которые знают о предмете гораздо больше других.

16. Первые стихи

— Джерри, можно?

— Синклер? Конечно, можно… Проходи.

В дверях кабинета, в котором располагалась редакция университетского литературного журнала, стоял рыжеволосый худощавый юноша. Он немного сутулился и заливался краской от смущения. В руках он держал исписанную мятую тетрадь.

— Что у тебя, Синклер? — спросил Джерри Макферсон, главный редактор журнала.

— Стихи, — ответил Льюис и покрылся такой краской, что, казалось, в темноте он бы светился, как раскалённая кочерга.

— Да, ты не смущайся, — засмеялся Джерри, который добивал в Йелле пятый курс и готовился к защите диплома.

Он считал себя состоявшимся писателем и к начинающим литераторам из студенческой среды относился с отеческим покровительственным чувством. Впрочем, он не играл, а старался помочь — искренне и вполне бескорыстно.

Льюис протянул Макферсону тетрадь. Тот откинулся в обшарпанном редакционном кресле, кивнув Синклеру — мол, присаживайся… если найдёшь, куда. И принялся читать.

Спустя пятнадцать минут он поднял глаза.

— Знаешь, ничего… Нет, это здорово! Немного напоминает Теннисона. Но мне нравится. Хорошая стилизация под средневековую романтическую балладу.

Льюис смутился ещё больше. Он был уверен, что его стихи откровенно слабы и даже беспомощны.

— В номер! — заключил Джерри. — Печатаем однозначно.

И вскоре Синклер Льюис держал в руках свежий номер журнала Йельского университета со своей первой публикацией.

17. В редколлегии

После первой публикации состоялась и вторая. Потом Льюис переключился со стихов на рассказы. Постепенно он стал постоянным автором студенческого журнала. В коридорах Йеля его стали узнавать и студенты, и преподаватели. О Синклере говорили, как о подающем большие надежды начинающем писателе. Это было и лестно, и ответственно. Сам Синклер никаким писателем себя ещё не ощущал. За свои работы он пока не получал ни цента…

Прошло несколько месяцев. Макферсон успешно защитил диплом и в Йеле больше не появлялся. На пост главного редактора журнала назначили другого пятикурсника. А Льюису предложили войти в редакционный совет, как полноправному члену редколлегии.

Он учился на втором курсе. Во всех университетах мира отношение к второкурсникам, как к неопытным юнцам, едва прошедшим первые испытания экзаменами. Поэтому членство в редколлегии студенческого журнала стало недвусмысленным признанием таланта молодого писателя. К тому же эти должности предлагались только успевающим студентам. У Льюиса же не было ни единой неудовлетворительной оценки…

Как много в жизни молодого человека значит признание сверстников. Возможно, именно эта добровольная работа в студенческом журнале и сделала из недоучившегося филолога большого писателя Синклера Льюиса. Но не сейчас, а через годы. Сделать ему предстояло ещё очень и очень много. Равно как и узнать, насколько горек и труден бывает писательский хлеб.

18. На каникулах

После первого семестра, на зимних каникулах, Синклер отправился домой в Соук-Сентр. Отец встретил его с радостным возгласом:

— Я всегда верил в тебя, сынок!

А мачеха осмотрела пасынка и, пожав губы, заметила:

— И в этой убогой одежде ты ходишь на лекции?

И тут же пообещала:

— Я свяжу тебе хороший свитер.

Прогулявшись по улице родного городка, Синклер задумался — чем занять две недели безделья? Зима, идти никуда не хочется. Уехать из дома — некрасиво перед отцом и мачехой… Разве что сесть за марание бумаги?

И он сходил в местную лавку, которая торговала всякой всячиной, в том числе и канцелярским товаром. Купил коробку карандашей (ему казалось, что писать пером это как-то… нескромно) и пачку почтовой бумаги. В своей комнате соорудил подобие рабочего места — придвинул к окну стол, превратив его в письменный. Установил на столешницу старую электрическую лампу с матерчатым абажуром.

Что он будет писать? Историю родного города. Это будет повесть… Или даже роман. Да, большой роман — «Деревенский вирус». В город Гофер-прери приезжает молодая женщина по имени Кароль. Она вышла замуж за местного врача Кенникотта. И угодила в такой же провинциальный крошечный городок, в котором вырос и сам Синклер Льюис…

И он с увлечением взялся за план романа и первые главы. Но работа вскоре наскучила. Да, и каникулы закончились.

Он будет возвращаться к этой книге на протяжении пятнадцати последующих лет. И в результате появится главная книга его жизни — та самая «Главная улица».

19. В Англию!

И вот сдана вторая сессия и в июне 1904 года начинаются первые летние каникулы…

Куда поехать? Снова домой, в эту тоскливую скучищу? Или… И тут подвернулась уникальная возможность съездить в Европу. Бесплатно! И даже немножко на этом заработать.

По кампусу Йеля идёт соблазнительный слух — некая пароходная компания ищет матросов для работы на самоходных баржах, перевозящих в Европу скот. Работа не так, чтобы пыльная. И опять же — море. Романтика…

Синклер с друзьями заглянул в офис компании, разыскав адрес по объявлению в газете. Но предложение понравилось только Льюису. Вероятно, его сотоварищам было, куда отправиться на лето.

Подписав разовый контракт, Синклер получил брезентовую робу и двадцать долларов задатка, в подтверждение серьёзности намерений компании. Затем железной дорогой до Сент-Луиса. Там Синклер поднялся на борт ржавой посудины, гружённой овцами. И — двухнедельный неспешный путь через океан до Ливерпуля, в котором Льюису предстояло провести ещё две недели — до момента отплытия баржи обратно в Америку.

Это путешествие, во время которого Льюис, в буквальном смысле, валился от усталости с ног (и на всю жизнь возненавидел блеянье овец), поначалу показалось ему наказаньем божьим, а потом — необыкновенным приключением.

Спустя два года, в 1906-м, он снова отправился той же дорогой в Ливерпуль. Правда, на этот раз трюмы баржи были забиты истошно орущими свиньями.

20. Его величество… дворник

Рано или поздно, но это неизбежно произошло бы. Синклеру Льюису смертельно надоела провинциальная размеренность студенческой жизни. И он бросил учёбу, введя в форменный шок своих преподавателей. Он же очень хорошо учился и подавал такие надежды…

Ради чего оставил Йель? Ради социалистических идей Эптона Синклера. В октябре 1906 года, едва вернувшись из поездки в Англию (в качестве матроса на борту баржи, перевозящей скот), Синклер покинул Нью-Хейвен и отправился в сельскую коммуну Хеликон-Холл неподалеку от города Энглвуд, штат Нью-Джерси.

Этот переезд был обставлен донельзя банально. Льюис просто добрался до Хеликон-Холл, разыскал самого мистера Эптона Синклера и заявил, что хочет стать полноправным членом социалистической коммуны.

— Очень хорошо, — сказал мистер Синклер, до невозможности странный господин (он, к примеру, не снимал очков со стёклами поросячье-розового цвета). — Тогда вы будете нашим дворником. Другой должности я вам предложить пока не могу.

— Пока? — уточнил Льюис. — А потом?

— Потом, возможно, вы дорастёте до должности старшего дворника… Да, кстати, зарплаты членам коммуны не полагается. Только общий стол и кое-что из одежды.

Вообще, эта коммуна была форменным хулиганством. По ней целыми днями слонялись нечёсанные молодые люди, курившие травку и попивающие виски. Спустя два месяца, Льюис покинул эту юдоль всемирного братства. В его активе было литров сто выпитого алкоголя. В пассиве — сломанная на второй день усердной работы социалистическая метла.

21. Переезд в Нью-Йорк

Надо было возвращаться. Но — куда? В родной городок? А что там делать? В университет? Прямо посреди учебного года? Можно, конечно, да… очень уж не хотелось. И Льюис решил начать карьеру независимого литератора.

Он уже знал, чего хочет от жизни. Впереди был путь литератора, автора романов. Но Синклер находился в самом низу, ещё не преодолев первой ступеньки — на этой лестнице длинною в жизнь…

И он отправился в Нью-Йорк. В город великих возможностей и великих надежд. Именно здесь начинали свой путь предшественники и потомки Льюиса. Именно здесь начал своё восхождение к вершинам всемирной славы и он.

Денег, что остались после последнего путешествия в Европу, оставалось совсем немного (заработанное в социалистической коммуне в расчёт можно было не принимать, этих денег не хватило даже на билет до Нью-Йорка). Но Льюису удалось отыскать дешёвую квартиру, заплатить за три месяца вперёд. Средств хватило на бумагу и утренний кофе. На остальное предстояло заработать литературным трудом.

В первой же газете, куда обратился Льюис, ему вежливо отказали.

— Рассказы не наш профиль, — сообщили ему в редакции.

Льюис отправился в другую газету и получил примерно такой же ответ.

В третьей редакции купили одно стихотворение, но посоветовали обратиться в какой-нибудь литературный журнал. И Льюис тут же понял — в эту газету путь закрыт. Слишком уж настойчив был этот совет.

22. Нью-йоркские рассказы

Совет газетчиков оказался ценным. В первом же литературном еженедельнике, в который Льюис принёс свои рассказы, ему выплатили аванс и предложили приносить другие рассказы. Таким образом Льюису удалось пристроить три рассказа в течение месяца. Полученные в редакциях деньги позволили остаться на плаву, хотя Нью-Йорк требовал совсем иного уровня доходов.