Бесплатный фрагмент - Симфония судеб

Лачин

По образованию искусствовед: теория и история изобразительного искусства и архитектуры. С 2001 по 2009 годы преподавал в Бакинской Академии художеств изобразительное искусство Запада XVI — XX веков. Произведения переводились на болгарский язык.

Стал победителем международного конкурса фантастики «Злата Кан» (г. София, Болгария) за рассказ «Кама, танцуй!» в 2009 году.

Член редакции российского литературно-художественного электронного журнала «Новая литература».

Парадный портрет

Я стою. Я стою не просто, а недвижно. Людям третьего тысячелетия трудно было бы это понять. Я понял очень быстро. Поймёшь, и быстро — в случае непонятия — встанет в воздухе крик. Крик ослеплённого. И я понял. «Чего и вам желаю», следовало бы добавить в духе русской речи последних ста лет. Но не добавлю. Я выпал из времени.

Мы стоим шеренгой, царедворцы, посреди — он. Цезарь Флавий Юстиниан Аламанский, Готский, Франкский, Германский, Антский, Аланский, Вандальский, Африканский. Словом, василевс. Грозен почти так же, как супруга его, Феодора. Истинная гречанка, с лёгкой раскосостью во взгляде, только я вот не помню, на каком из островов она рождена? На Кипре? Бог весть. «Бог весть» — надо же, как я тут стал выражаться.

Тяжёлое шито. Оно висит на мне килограммами. Оно расшито драгоценностями. По двум причинам мы тут расцветились павлинами: из-за присутствия василевса и вследствие художника, что взирает на нас с потаённым испугом и спешно набрасывает что-то на бумаге.

Мы стоим недвижно: тот, что посерёдке — от сознания собственного величия, остальные — от сознания ничтожности своей и суровости наказания, что нависло дамокловым мечом, он помахивает, да посвистывает нагим лезвием в воздухе. Слышно — вжик, вжик. Ещё я слышу наше дыхание. То один, то другой свистанёт ноздрями, повертит одними зрачками — не слышно ли было? Из солидарности и мы повертоглазим, головою не двинув, потом вперимся вперёд — на мозаичиста, набрасывающего эскиз для мозаики.

Я слегка выставил ногу вперёд. На пару миллиметров. Кто-то думает, что это легко? Попробуйте. Только вот здесь, на моём месте — попробуйте.

Да, я похож на грека. Армянина. Немножко на араба и цыгана. Ещё на кого-то, не помню, не знаю, кого. На латиноамериканца тоже; впрочем, их ещё нет. Может, и на галла (французов, пардон, ещё нет).

Губы чуть негритянские. Но, во всяком случае, я вписался в ситуацию — потуплять глаза в прожилки мраморного пола, говорить келейным (можно и без буквы «к»), медоточивым голосом.

И клятву приносил так, что любо-дорого было послушать.

«Клянусь Господом Всемогущим, Его единородным Сыном Иисусом Христом, Господом нашим, Святым Духом, Марией, святой и славной Богородицей, непорочной, четырьмя евангелиями, которые я держу в руках, святыми архангелами Михаилом и Гавриилом, что я сохраню совесть чистой по отношению к нашим божественным и благим владыкам Юстиниану и Феодоре, что буду нести верную службу ради них, исполняя поручения, данные мне их любовью. Я охотно приму любые трудности и тяготы, кои принесёт должность, доверенная мне в интересах империи. Я нахожусь в лоне святой, кафолической, апостольской Божией церкви, ни под каким видом, ни в чём я не буду противостоять ей и всей полнотой своей власти никому не позволю этого. Я также клянусь, что ничего никому не дал и не дам за получение должности, мне доверенной. И если я не исполню всего обещанного, пусть буду наказан страшным приговором Бога и нашего Спасителя Иисуса Христа, на этом и на том свете, судьбой Иуды, проказой Гиезия, ужасом Каина, пусть подвергнут меня наказаниям, предусмотренным законом любви Божией».

«Наказаниям, предусмотренным законом любви…»

Такая вот у нас тут любовь. Но я отбарабанил давеча. Справился. Интересно только, как там она. Она так не умеет. Притвориться. Затаиться. Слицемерить. Сыграть. Всегда идёт напролом. Как же она там теперь? Позируя для парадного портрета членов «съезда победителей». «Съезда расстрелянных», как позже его назовут. До него ещё несколько дней, портрет начат в его преддверии. Нет, она не сможет так вот стоять — в шеренге, только ноздрями свистуня да вертоглазя по сторонам, с головою недвижной. (Впрочем, наверняка они сидят.) А ведь к тому там всё и идёт — к шеренге, застылости мозаики, цветных камешек, в коих отольются черты наших лиц. К нам там всё идёт, они стремительно катятся к нам, по дороге в пятнадцать веков. Я-то вписался, я-то застыл, прошу тебя, застынь и ты там на мгновение, поверь, что, мол, «оно прекрасно», потерпи немного, я же свыкся. Не в камне вас — тебя — увековечат, а мазками кисти на холсте, мой позор — каменный, и через полторы тысячи лет будут ещё видеть меня в раболепном строю царедворцев, а ваши лики выпишут лёгкими мазками, и не среди лизоблюдов-придворных отпечатают твой лик — среди расстрелянных. Ведь это почётней.

Ужасно только, что я не знаю, выживет ли она. С львиной гривой рыжеватых волос, худенькая, маленькая, всегда готовая к бою.

Скоро там сиповатый голос произнесёт из-под тараканьих усищ: «Слово предоставляется товарищу Яне Феклистовой». И всё. Начнётся. Я ведь знаю, что она начнёт. Откашлявшись, совершенно мужским голосом, так не вяжущимся с худеньким тельцем. Что же с ней будет? О боже… «О боже», нет, ну надо же, как я стал выражаться. Я тут, кажись, малость заплесневел. Архаизировался.

Моя нога продвинута вперёд уже на сантиметр.

«Я бы не сказал, что это подвиг, но что-то героическое в этом, безусловно, есть», — так говорил кто-то у нас.

(Или у вас, я начинаю путать нас и вас.)

Не помню. Драматург, кажись.

Нет, как всё странно, не правда ли? Здесь никто даже не поймёт, о чём я говорю, если я заговорю. «Права человека». «Социальная справедливость». «Народные интересы». Как дико здесь всё это звучит. Помнишь, был роман какой-то, советский, где человек на другой планете, в средневековье, не выдерживает и кричит окружающим что-то вроде: угомонитесь, вы же не звери. Он из века двадцатого прилетел их просвещать, что-то такое. И его, хохоча, поднимают на копья.

Не помню писателя, я не знаток фантастической литературы. Но ты, наверное, помнишь. Со мной здесь поступили бы также. Тот же мир. Тебе куда легче. Тебя занесло туда, где тысячекратно больше наших единомышленников. Там, у тебя, всё понимают. Расцвет общественных наук. Уже чуть ли не половина человечества грамотна. Тебе предоставляют слово. У вас даже пенсии выплачивают. Как же я моментами тебе завидовал. Столь же сильной завистью, сколь белой.

Но тебе не легче. Тебя не поймут так же, как не поняли бы меня, шагни я сейчас вперёд и произнеси речь. Ты сыграешь роль того самого героя романа. Тут даже грамотных почти нет, а атеистов нет вообще. А тебе не легче. Странно-то как. Ты сидишь в мастерской художника, без малого на пороге смерти, а я стою в зале Большого дворца в благолепии, чинности и лицемерии, во всём, тобою ненавидимом, в уютном положении консула. А я-то гордился, что мой удел тяжелее.

Кто-то уже заметил моё посягновение на шаг. Кто-то в ужасе смотрит на мою ногу. Квестор? Комит?

Лучше не оглядываться. Иначе не сдюжу. Я ведь знаю, я только сейчас вдруг сообразил, что будет уже после тебя: через несколько лет скипидарною тряпкой, или ещё там чем, художник смоет, сотрёт многие лица на холсте — и твоё тоже. Лица отверженных. Лучших. А я застыну в камне, птенцом гнезда сатрапов. Меня не смоют, меня не смыть, но так не пойдёт, я не хочу такой привилегии, я ведь ничем не лучше тебя, скорее хуже, и я вышагиваю, ещё шаг, оборот, если меня не смоют, то лишь потому, что меня на портрете не будет вообще, я исчезну за тобою вослед, героем того самого романа, коим ты уже являешься.

Уайльд был прав, жизнь подражает искусству, я уже откашлялся, в подражание тебе, глядя в искажённые лица ряда застывших, и если тебе достанется свинцовый плевок из дула, то меня, возможно, так же поднимут на копья, точно по книге, и будут сопли, чернуха и пафос, всё тобой нелюбимое, но я знаю, что видя сейчас мысленным взором предстоящие мне корчи на копьях — ты уже прощаешь меня.

Катя Медведева

Поэт, писатель, редактор корпоративных изданий из Санкт-Петербурга.

Умеет так сплетать слова, что равнодушными останетесь едва.

Медиаполис

Глава 1. Начало пути

В порту пахло вином, морем и свежей краской. Несмотря на ранний час, возле большого красно-белого лайнера суетились люди. Команда маляров, свесив обнажённые по колено ноги, закрашивала белилами борт корабля.

— Просохнет до вечера-то?

— Должна! Какой-то особый состав!

— Хорошо бы! А то завтра уже новое имя малевать.

Идея выкупить круизный лайнер и арендовать экипаж пришла в голову Уиллу Ланкастеру, когда он заметил, что в период летних месяцев его компания несёт значительные убытки. Финансисты и бухгалтеры тормозили денежные потоки, маркетологи ошибались в прогнозах, медийщики теряли контроль над аудиторией, а дизайнеры один за другим не выходили на работу, ссылаясь на внезапные болезни. Компания теряла клиентов. Компания теряла репутацию. Компания теряла власть. А этого глава совета директоров Уильям Ланкастер никак не мог позволить. Равно как и не мог отправить весь холдинг в длительный отпуск. Ведь они занимались делом, которое не знало перерывов.

Переработка идейного материала стала прибыльным бизнесом с тех пор, как увеличились темпы роста общества потребления, и в мире накопилось столько ненужных вещей, что никакие системы утилизации не справлялись со своей задачей. Вокруг городов с каждым днём множились свалки вещей, навсегда потерянных для человечества. Пожалуй, лишь старики ещё помнили, что такое телевизор, зачем нужны солнечные очки и как пользоваться станком для бритья. Эти и множество других человеческих изобретений были навсегда вычеркнуты из памяти современного поколения. И чтобы их не постигла судьба консервной банки, навечно покинувшей просторы галактики, необходимо было искать им новое применение. Этим и занимался крупнейший в мире идейный холдинг «Медиаполис».

Разработка новых концепций применения тех или иных вещей проходила на фоне полной переработки традиционного идейного наследия. Так появились клюшки для игры в настольный гольф взамен курительных трубок, разноцветные коврики для мышек стали салфетками под тарелки, а зеркала превратились в защитные панели от солнца. Работники «Медиаполиса» трудились ежедневно, сменяя друг друга лишь на обеденных перерывах. Отпуска были редкостью, великой наградой, за которую ещё полагалось побороться. Ланкастер знал, что такая схема работы рано или поздно даст сбой, особенно в главном отделе переработок, который сплошь и рядом состоял из творческих личностей, ограничение свободы для которых было равносильно перекрытию кислорода. Поэтому совет директоров решил переселить компанию на одноименный лайнер и отправить в рабочее плавание на всё лето.

Что из этого выйдет, никто до конца не знал. Но решено было попробовать. Под радостные возгласы сотрудников отдел снабжения занялся поисками подходящего корабля и переселением на него всего оборудования, необходимого в процессе работы. Торжественнее отплытие было назначено на одиннадцатое июля.

Александр спешно закинул две спортивные сумки в багажное отделение автобуса и поднялся в салон. Все места уже были заняты. Оставалось лишь устроиться на одном из свободных кресел в самом конце автобуса.

— Сколько ехать до порта? — спросил он соседа, сидящего рядом.

— Час, может быть, полтора, если дороги и воздушные коридоры забиты.

«Недолго, продержусь», — подумал Алекс и попытался вытянуть ноги, чтобы устроиться поудобнее. Но ничего не вышло. «Выкупили дорогущий лайнер, а на транспорте сэкономили», — проворчал он про себя. Кто-то спереди решил расслабиться и откинул спинку кресла по максимуму.

— Извините, Вы уже решили поспать? — не сдержался Александр, зажатый между двумя креслами.

— Не-е-е-т, а что-о? — в замешательстве протянула худощавая брюнетка.

— А, привет Соня!

Соня Клейман была секретаршей генерального директора и по умолчанию заслужила особый статус, с которым приходилось считаться всем прочим сотрудникам компании. Иначе… Иначе можно было забыть про халявные больничные листы и внеурочно подписанные рождественские отпуска. Алекс улыбнулся, поджал ноги и надвинул кепку на глаза. «Отдыхать начну на борту», — с наслаждением подумал он, предвкушая прелести морского путешествия.

Суматоха в порту напоминала бразильское карнавальное шествие. Один за другим возле погрузочного терминала останавливались разноцветные автобусы, автомобили и экипажи, высаживали людей в пёстрой одежде с разноцветными сумками и чемоданами и проезжали дальше, скрываясь в огромном брюхе белоснежного лайнера. Люди, пританцовывая, поднимались по застеклённому эскалатору на борт корабля. И всё это сопровождалось звучанием модных треков, льющихся с диджейского пульта, установленного на главной палубе.

— Ёшкин кот! — вспомнил устарелое выражение Алекс. — Целый плавучий остров!

— Остров «Медиаполис», — проворковала оказавшаяся рядом Соня. — Александр, Вы не поможете мне донести багаж?

— А носильщики здесь не предусмотрены?

— Мне не повстречались, — грустно пожала плечами девушка. — Я и так один чемодан в автобусе оставила. Водитель сказал, если нет ничего нужного, то можно. А там нет, там просто… Просто вещи.

«А в остальных трёх чемоданах, видимо, не просто вещи, раз они так нужны», — подумал Алекс, окинув взглядом значительную поклажу.

— Я могу взять два, один сама донесёшь?

— Да, спасибо тебе, Сань! — кинулась к нему на шею Соня. — Ой, прости, ничего, что я на «ты»?

— Ничего, мы ведь уже в отпуске!

Бутылка «Вдовы Клико» разбилась о нос корабля. Круизный лайнер «Медиаполис», приняв на борт около трёх тысяч пассажиров, важно прогудел и, красуясь на солнце, двинулся по главному фарватеру в открытое море. Все сотрудники холдинга «Медиаполис» с семьями отправились в плавание к южноамериканским берегам.

Виктор Грэм стоял на капитанском мостике и любовался приближающимся закатом.

— Простите, сэр! К Вам посетитель. Уильям Ланкастер, сэр! — отчеканил сзади старпом.

— Пригласите, конечно, — кивнул Виктор. — Я сейчас спущусь.

В рубке находилось всего два человека: старпом и дежурный матрос, следивший за компьютерной навигацией. Повсюду на переключателях горели разноцветные лампочки, восемь виртуальных проекций справа от пульта управления показывали, что происходит на борту, и ещё восемь слева сообщали, что творится за ним. А на центральном голографическом экране красной пунктирной линией высвечивался путь корабля.

— И зачем ему капитан, а Виктор?! — громко сказал высокий широкоплечий мужчина, вошедший в комнату управления. — Медиаполис всё делает за нас!

Виктор смутился.

— Я слежу, чтобы всё шло, как надо, — сухо ответил он.

— А ты знаешь, как надо? — подмигнул гость. — Да, расслабься, не бери в голову! Должны же оставаться некоторые профессии для поддержания старых добрых традиций.

— Вы что-то хотели, мистер Ланкастер? — всё так же сухо спросил капитан.

— О, да ты сегодня в образе! — улыбнулся Уильям. — Я имею честь пригласить вас, господин капитан, на торжественный ужин в честь начала нашего круиза.

— Конечно, я буду.

— В восемь тридцать в главном зале ресторана.

Ланкастер ушёл. А Виктор снова поднялся на мостик. Руководствуясь каким-то подсознательным чувством, он опустил руку в карман кителя в надежде нащупать там что-то, необходимое именно сейчас, в этот момент, что-то, что раньше доставали из кармана его деды и прадеды…

Но пальцы опустились в пустоту. Виктор Грэм был капитаном уже пять лет, и все это время он пытался понять, что входит в его обязанности, кроме торжественных ужинов, стояния на мостике, вечернего бриджа с командным составом и раздачи редких указаний экипажу. Отсутствие этого понимания временами очень его угнетало.

Глава 2. Новая жизнь на борту

Утро проникло в каюту незаметно, поиграло с солнечными зайчиками на стенах, удивилось разбросанным вещам и тонкой полосой света подкралось к щеке спящего человека.

— М-м-м-р-р… — пробурчал Алекс и перевернулся на другой бок. Утро ухмыльнулось и соскользнуло на пол по обнажённому мужскому плечу. Александр приоткрыл глаза и потянулся к мобильнику.

— Семь часов утра. До назначенного времени пробуждения ещё два часа. — Произнёс ласковый женский голос, спрятанный в динамике телефона.

— Твою дивизию! И кто подсунул мне эту каюту на солнечной стороне…

Алекс ещё поворочался в постели, но утро уже хозяйничало вовсю. Даже ультрафиолетовый щит не спасал от его назойливого света. Придётся вставать.

Александр Горцев работал ведущим дизайнером отдела переработок компании «Медиаполис» и часто оставался ночевать в офисе, предпочитая проспать то время, которое обычно тратилось на дорогу. Он вообще был совой, вынужденной мириться с существованием начальства, состоящего сплошь из горделивых жаворонков.

Что ж, видимо здесь придётся пересмотреть свои привычки. Алекс принял душ, убрал в шкаф вещи, впопыхах вытащенные из сумок, переоделся в рубашку и шорты и отправился завтракать.

Один из буфетов располагался на седьмой палубе, в носу корабля. Помимо вкусных блюд и уютной атмосферы, он мог похвастаться прекрасным видом из окон. «Поэтому, — предположил Александр, — хорошо, что я проснулся так рано. К девяти часам здесь совершенно точно не будет свободных столиков». Он взял себе традиционный омлет с беконом, кофе с ванильной ватрушкой на десерт и присел в самом центре у окна, чтобы с аппетитом наслаждаться едой и морскими видами. Но море ещё не проснулось, было спокойным, однообразным, и быстро ему надоело. Алекс подумал, что завтракать здесь имеет смысл только в шторм и, допив кофе, решил прогуляться на палубу.

В холлах лайнера уже было шумно. Выстроились очереди в бассейн, фигуристые косяки дамочек потянулись в солярий. Да, натуральное солнце нынче не в моде, скорее наоборот, запуганные идейной рекламой, все стремятся укрыться от его вредного излучения, предпочитая «очищенные» солнечные лучи ультрафиолетовых кабинок.

­ — Почём у вас солнечный свет? — раздавалось в очереди.

— Тридцать за минуту.

— Дайте пять, пожалуйста!

— Вам разовое посещение или хотите открыть абонемент?

Александр проследовал мимо до ближайшей двери на палубу и вышел на свежий воздух.

— Активируйте защитный щит! Активируйте защитный щит! — занервничала женщина, спрятанная в мобильном. Алекс нажал на «сброс» и, убрав телефон в карман, бесстрашно посмотрел на яркое утреннее солнце.

­ — Вы сумасшедший! — раздался рядом всё такой же испуганный женский голос. Александр вздрогнул, подумав, что мобильник из кармана продолжает беседу. Но, обернувшись, быстро пришёл в себя.

— А, это ты! Мы вроде бы вчера сократили должностное расстояние.

— Я просто изумлена! — сказала Соня. — Вы, то есть, ты совершенно без защиты!

— А зачем она мне?

— Как зачем?! А как же вредное электромагнитное излучение?

— Я его придумал… — протянул Алекс. — А ты смешная. Думаешь, этот защитный щит тебя украшает?

— Он защищает! — твёрдо ответила Соня. — Остальное не имеет значения. И вообще, как это «ты придумал»? Никто ничего не придумывал. Это учёные открыли.

— А я придумал учёных, которые открыли, — продолжал наслаждаться своим превосходством Алекс.

— Шутишь! Так не бывает!

— Да? А чем, по-твоему, мы занимаемся?

— Переработкой идей, поиском новых значений для старых вещей, — отрапортовала Соня.

— И что это значит?

— Значит, переработку… разработку… — запнулась девушка.

— Значит изменение традиционного взгляда на вещи. Человеческого взгляда. Вещь сама по себе остаётся практически неизменной, меняется лишь отношение к ней, — уточнил Александр.

— Ты хочешь сказать, что история с вредным излучением — выдумка?

— Ну да.

Соня пристально посмотрела на него:

— А ты не боишься вот так расхаживать перед всеми, подвергая риску тобой же созданное заблуждение?

«А вот это уже мысли достойные образованной женщины!» — приятно удивился Александр.

— Как сказать… Пока никто не видит, — ответил он.

— Но я же увидела!

— Но ты же не веришь! — передразнил девушку Алекс. Соня вытащила из сумочки мобильник и произнесла:

— Убрать защитный экран.

В ту же секунду нелепый тёмно-синий электро-магнитный колпак вокруг неё растаял в воздухе. Девушка сначала зажмурилась, а потом медленно открыла глаза.

— По-моему, так гораздо лучше, — заметил Алекс.

— Страшно как-то…

— Ничего, со временем пройдёт.

— А зачем ты придумал эту историю?

— Чтобы солярии приносили доход постоянно и не оказались на свалке рядом с телевизорами, — ответил Александр.

— Если начальство заметит, нас уволят.

— Через стекло не заметят, экранов всё равно не видно. А вообще, пойдём отсюда. Не будем стоять на месте.

И они направились по палубе к корме корабля. Им в спину светило настоящее утреннее солнце.

Глава 3. Работа ставится во главу угла

— Алекс, не смотря на смену часовых поясов, мы продолжаем работать по лондонскому времени! — возмутился Джерри Фланк, руководитель отдела переработок.

— Извини, Джерри, я восхищался внутренним убранством нашего Медиаполиса и совершенно забыл про время, — с иронией ответил Александр.

— Лучше восхищайся своим новым рабочим местом! — ответил Джерри. — Так. Сегодня продолжаем расширять горизонты применения пластиковых бутылок. Новые идеи тщательно обосновываем и заносим в журнал текущих переработок.

С тех пор, как воду стали распространять в удобных полимерных пакетах, которые долго сохраняли свежесть, занимали меньше места, а потом под воздействием специального реагента перерабатывались обратно в нефть, обычные пластиковые бутылки были обречены. Сначала из них пытались делать предметы обихода, посуду, мебель. А особо предприимчивые творческие личности даже создавали вычурные пластиковые шедевры и всучивали их коллекционерам под видом высокого искусства. Но всё это продлилось недолго. Пару десятилетий, и твёрдый, сложно перерабатываемый пластик окончательно потерял свои позиции. Отделу переработки «Медиаполиса» пришлось прикладывать творческие усилия, чтобы придумать пресловутым бутылкам новое применение.

Алекс подошёл к окну и задумался, изобразив на лице полную сосредоточенность. Солнце поднялось выше, и море сменило нежно-голубой оттенок на тёмно-синий. Он впервые отправился в круиз на лайнере и думать о бутылках совершенно не хотелось. По крайней мере, пока. Медиаполис плавно двигался вперёд, рассекая волны. Александр вспомнил деда, который жил ещё в пору полу- автоматизированных судов, выходил в море, чтобы сразиться со стихией, и пил воду из пластиковых бутылок, которые потом подвешивал за бортом корабля на уровне ватерлинии. Как поплавки…

— Поплавки! — осенило дизайнера. — Бутылки можно использовать как поплавки для сетей! Сквозь них просвечивает солнце, что делает их невидимыми для подводных обитателей, а значит шансы, что сеть окажется незаметной, значительно возрастают.

Сотрудники отдела переглянулись, кое-где раздались слабые аплодисменты.

— Что ж, если убедим совет директоров и получим грант на идейную переработку, дадим премию! — поддержал Алекса Джерри Фланк.

— А можно отпуск?

— Ты и так в отпуске! Давай, пиши своё обоснование.

Алекс пододвинул кресло к окну и, спроецировав экран прямо на стекло, стал неторопливо набирать текст.

Виктор Грэм завершил утренний осмотр машинного отделения и вернулся в комнату управления. Старпом уже был на месте и писал в бортовом журнале.

— Что-то случилось? — спросил капитан.

— Нет, просто фиксирую погодные показатели.

— Они ведь фиксируются автоматически, — заметил Виктор.

— Да, но… В журнал ведь тоже надо что-то записывать. Пусть будет.

— Пусть, — пожал плечами капитан и стал изучать виртуальные мониторы, отражающие происходящее на судне.

Половина пассажиров Медиаполиса отдыхала, а половина трудилась в оборудованных под кабинеты каютах. Легко узнавались руководители, которые, не изменяя себе, расхаживали в выглаженных брюках и пиджаках. Заметил Виктор и главу холдинга Уилла Ланкастера, который, определенно, был в приподнятом настроении и что-то насвистывал себе под нос, изучая принесённые секретаршей бумаги. Секретарша Ланкастера, завидная девушка… «Кажется, её зовут Соня», — вспомнил Виктор. Она была худощавой брюнеткой невысокого роста, но недостаток мягких форм совершенно её не портил, наоборот, вводил в некоторое недоразумение относительно возраста девушки, которая выглядела, как подросток, а рассуждала вполне по-взрослому. Это расслабляло собеседника и немного выбивало из колеи. Наверное, поэтому Ланкастер держит её при себе, чтобы быстрее добиваться расположения партнёров по бизнесу.

Грэм отошёл от проекций и поднялся на капитанский мостик. Солнце вышло из зенита и сильно нагрело кабину, температура на мостике поднялась до тридцати градусов даже под защитным экраном.

— Старпом, включить охлаждение на мостике! — скомандовал Виктор.

— Есть, сэр! Охлаждение работает.

Температура стала падать, Виктор ощутил приятную свежесть. Горизонт был чист, прогноз погоды не предвещал никаких волнений на ближайшие несколько недель. Одиннадцатипалубный Медиаполис спокойно и горделиво бороздил океан, с каждым часом приближаясь к Багамским островам.

— Во время обеда снизьте скорость до семнадцати узлов, пусть пассажиры прогуляются по палубам, — сказал капитан, покидая мостик и комнату управления.

— Да, сэр! — отозвался дежурный матрос.

Глава 4. Начинают происходить странные вещи

За полторы недели плавания, Алекс привык к ранним пробуждениям и утренним прогулкам с Соней, занялся плаванием и почти дописал обоснование применения пластиковых бутылок в качестве рыболовных поплавков. Ежедневная работа не мешала ему чувствовать себя отдохнувшим и полным сил. Хотелось новых ощущений. Он был бы не против испытать их с Соней, но девушка, несмотря на возникшее взаимное доверие, все ещё держалась на расстоянии.

— Алекс, а почему люди до сих пор не летают, как птицы? — спросила она, наблюдая за полётом чайки над водой.

— Потому что птицы лёгкие, а люди — тяжёлые, — ответил он, удивляясь своим мыслям.

— Да… — протянула Соня, — у нас слишком много багажа.

— Ненужных вещей. Особенно у тебя, — поддел её Алекс.

— Там одежда. Босс требует, чтобы я каждый день меняла костюм.

— Ланкастер эстет.

— Нет, он просто не любит однообразие. В деловом мире таким, как он, сложно приходится.

— Ну, судя по нашим прибылям, он вполне успешен.

— Я не про бизнес, Саш, я имею в виду, внутренние предпочтения.

— Ааа… — Александру были до лампочки внутренние предпочтения гендиректора, ему просто нравилось беседовать с Соней, стоя под лучами утреннего солнца без защитных экранов. В этом совместном риске было что-то очень интимное.

— Смотри! Корабль! — неожиданно крикнула Соня, указывая прямо перед собой. Александр присмотрелся. Действительно, на горизонте темнел силуэт корабля.

— Тоже, наверное, лайнер.

— А может, военный! — предположила девушка.

— Не знаю, ещё плохо видно. Но давай уйдём с палубы или включим экраны, а то сейчас все прибегут смотреть.

Долгое время наблюдая в иллюминаторах однообразный сине-голубой пейзаж, люди истосковались по зрелищам, и любое событие, нарушающее океанское умиротворение, вызывало интерес. Алекс и Соня спустились в буфет. А спустя полчаса на палубах уже было полно народу. Многие даже захватили бинокли и, с упорством юного натуралиста, вглядывались вдаль.

Виктор Грэм и весь командный состав Медиаполиса находились в комнате управления.

— Поприветствуем корабль? — предложил старпом.

— Как положено по этикету, конечно.

Дежурный матрос щёлкнул одним из переключателей, и Медиаполис издал ровный протяжный гул. Ответа не последовало.

— Значит, военные. Только они такие неприветливые.

— Или браконьеры, — предположил кто-то.

— Для браконьеров слишком большое судно, — сказал капитан. — Матрос, включить главную камеру и вывести изображение на экран!

— Есть, сэр! — отозвался матрос за пультом. И через пару мгновений на главной виртуальной проекции появилась картинка проплывающего мимо корабля.

— Двукратное увеличение! — скомандовал капитан.

— Есть двукратное увеличение!

— Эсминец, — произнёс старпом, — но какой-то странный…

— Судно старое. Я не знал, что они ещё на ходу, — удивился Виктор.

— Так вроде точно сняли… — сказал главный механик. — Ещё лет пять назад!

Капитан пожал плечами и поднялся на мостик.

— Прекратить наблюдение! — скомандовал он оттуда. — Военные, кто их знает…

Тёмно-серый эсминец медленно проплыл по правому борту в полукилометре от Медиаполиса. Пассажиры шумели, радовались и фотографировались на фоне корабля. Алекс и Соня сидели за столиком в ресторане и пили белое вино из больших запотевших бокалов.

— Это тоже наших рук дело? — спросила Соня.

— Что именно?

— То, что военные продолжают использовать такие старые корабли.

— Нет, я тут ни при чём, — выразительно помахал руками Алекс. — Наверное, это какая-то сверхсекретная операция.

— Хм, тогда, надеюсь, мы им не помешали…

Странное судно удалялось и вскоре совсем исчезло в вечерней дымке. О нём скоро забыли. Медиаполис готовился дать первый вечерний бал. Праздничная суматоха охватила всех жителей лайнера. Служащие в свежевыглаженной форме накрывали столы, расставляли цветы в красивые напольные вазы и начищали паркет в главном зале ресторана. Пассажиры разбежались по каютам, примеряя платья и костюмы. Дамы заполнили салоны красоты. А дети суетились возле родителей, выспрашивая, будут ли на балу принц с принцессой. На одного такого любопытного ребёнка посчастливилось наткнуться капитану корабля Виктору Грэму.

— Мистер сэр, — спросил юный мальчишка, — а вы придёте на бал?

— Конечно, малыш, я же капитан корабля.

— А кто главнее: капитан, или принц?

Виктор подумал несколько секунд.

— На корабле главнее капитана никого нет!

— Тогда я хочу быть капитаном!

— Хорошее устремление…

— Капитан, сэр! — раздалось у Виктора в наушнике. — По правому борту ещё один корабль! На этот раз пассажирский. И капитан Грэм торопливо удалился, не попрощавшись со своим юным собеседником.

В рубке снова собрался весь командный состав.

— Что-то слишком много странных судов за последние несколько часов, — говорил старпом.

— Почему странных? — вступил в разговор Виктор, едва закрыв за собой дверь.

— Потому что этот, — старпом показал на экран с изображением судна, — абсолютно обесточен. Даже наши приборы не фиксируют никакой электромагнитной активности.

— Почему не связались с мостиком? Может, они потерпели аварию!

— Пытаемся связаться уже десять минут. Никакого ответа.

Капитан потёр висок.

— Каким курсом движется судно? — спросил он.

— Пройдёт по правому борту вдалеке, километра четыре — ответил дежурный за пультом.

— Значит, никакой опасности. До встречи на балу, господа! — Виктор Грэм развернулся и направился к себе в каюту.

Александр смотрел в иллюминатор, провожая светлый силуэт проплывающего вдалеке корабля. Обычно лайнеры в сумерках светились золотистым светом, а этот был бледным, как призрак или седое туманное облако.

«Интересные встречи, — подумал Алекс, завязывая бабочку. — Это уже похоже на приключение».

Спустя несколько минут он вышел в холл и отправился к лифтам, чтобы подняться в главный зал. Думая о своём, он не заметил, что вслед за ним из соседней каюты вышла светлокожая женщина, одетая в длинное декольтированное платье цвета слоновой кости. Она проводила мужчину заинтересованным взглядом и направилась в обратную сторону. Через пару минут женщина скрылась за узкой дверью, за которой находилась пожарная лестница, ведущая в трюм корабля.

Глава 5. Продолжают происходить странные вещи

На балу было так многолюдно, что Алекс с Соней не выдержали и покинули зал, спустя два часа после начала мероприятия.

— Всё это весело, но очень утомительно, — сказала Соня, снимая туфли на высоком каблуке.

— Да, на корабле привыкаешь к размеренности, — согласился Алекс. — Не знаю, как вернусь в ритм большого города.

— Ну, это нескоро. Нам до конца месяца плавать. Ещё три дня до Пуэрто-Рико, потом сутки на Багамы, там стоим несколько дней, а потом полторы недели на обратный курс.

— Обнадёжила, — улыбнулся Александр. — Пойдём по палубе прогуляемся! Мы там ночью ещё ни разу не были.

Соня кивнула, и они вышли на освещённую китайскими фонариками главную палубу корабля.

— Красиво как! — прошептала девушка.

— А что шёпотом?

— Не знаю, просто ночь…

— Да. И, кстати, если бы не фонарики, можно было бы увидеть звёзды!

— Может быть, на нижних палубах их нет? — предположила Соня и перегнулась через перила, чтобы посмотреть. — Точно, нет! Давай спустимся!

Они спустились на пятый этаж и вышли на палубу. Отсюда было слышно, как расступаются волны под килем Медиаполиса. А небо, усыпанное мириадами звёзд, растворялось в море, оставляя на воде мерцающие серебряные следы.

«Как будто плывём по Млечному пути», — подумала Соня.

— Как будто плывём по Млечному пути, — услышала она рядом незнакомый мягкий голос. — Красиво, не правда ли? Друзья обернулись. В двух метрах от них стояла женщина в длинном декольтированном платье цвета слоновой кости.

— Меня зовут Сюзанна, — представилась она, нарушив неловкое молчание.

— Александр… Алекс.

— Соня, — первой протянула руку девушка. Дама в платье ответила лёгким, почти невесомым рукопожатием.

— Очень приятно! — сказала Соня. — Мы раньше с Вами не встречались, вы из какого отдела?

— Из какого отдела? — удивлённо переспросила женщина.

— Ну, в каком отделе работаете?

— Я не работаю, я жена капитана корабля.

— Супруга капитана?! — удивился Алекс. — Неожиданная встреча, миссис Грэм! Это честь для нас. Не знал, что наш капитан женат.

— Простите, моя фамилия Бриггс, миссис Бриггс, — чуть взволнованно ответила женщина.

Алекс и Соня переглянулись.

— А на каком корабле служит ваш му…? — хотел спросить Александр, но Сюзанны уже не было рядом.

— Ты видела, куда она подевалась? — спросил он Соню.

— Нет, так быстро сбежала… Будто испарилась!

— Слишком много странностей для одного дня, ты не находишь?

— Это все океан. И солнце… Мы с тобой слишком часто гуляли под ним. Может, твоя выдумка про вредное излучение всё-таки не совсем выдумка?

— Не говори ерунды. Лучше пойдём в каюты, уже поздно.

На корабле зажгли тусклое ночное освещение. Бал давно закончился. И в холлах можно было повстречать лишь не спящих служащих, прибирающих остатки былого празднества.

— Саш, а что, если это был призрак? — шёпотом спросила Соня возле двери своей каюты. — Ну, знаешь, обычный призрак, настоящий, такой, как раньше, а не голографическая проекция?

— Не знаю. Я ещё ни разу не встречал настоящих призраков, — ответил Алекс. — Спокойной ночи!

— Спокойной ночи! — сказала Соня и закрыла за собой дверь.

Виктор Грэм сидел за рабочим столом в своей каюте и что-то записывал в толстую линованную тетрадь. Таких тетрадей уже давно не выпускали, сменив их на тонкие непрозрачные планшеты, легко поддающиеся любой редактуре. Выражение «что написано пером — не вырубишь топором» навсегда потеряло смысл. Оставшиеся тетради пустили в утиль и сделали из них бумажные носовые платки. Поэтому Виктор гордился своим небольшим «писательским» запасом, припрятанным ещё в пору обучения в морской академии. По старинке он всё ещё вёл дневник.

Глава 6. Странные вещи обретают смысл

Не смотря на обещания синоптиков, утро выдалось пасмурным. На горизонте по правому борту корабля виднелось сизое скопление облаков.

— Исследовать атмосферный фронт! — отдал с мостика приказ Виктор Грэм.

— Есть, исследовать фронт, сэр! — отозвался из комнаты управления старший офицер.

— Сомневаюсь, что это нам чем-то поможет, — сказал лоцман, стоявший рядом с капитаном и всматривающийся вдаль.

— Почему нет?

— Слишком плотный туман. Даже отсюда видно. Реко-мендую снижать скорость до десяти узлов и пройти сквозь него с полным бортовым освещением.

— А может лечь в дрейф? — задумавшись, спросил Виктор.

— Можем сильно отклониться от курса. Ветра нет, но течения здесь очень сильные. Капитан спустился в комнату управления.

— Снизить скорость до десяти узлов и включить полную бортовую иллюминацию!

— Да, сэр!

Не успел капитан дойти до своей каюты, как в наушнике раздалось тревожное:

— Капитан, сэр! Командный состав ждёт вас на мостике! Командный состав ждёт на мостике!

«Да, что ж такое-то!» — воскликнул про себя Виктор и развернулся в обратном направлении.

— Что случилось? — с удалью молодого олимпийца он вбежал обратно на мостик. Штурман, лоцман, оба старпома, четыре старших офицера, главный механик и врач — все стояли в задумчивости, облокотившись на приборные панели.

— Исследовать атмосферный фронт невозможно, сэр — произнёс первый старпом. — Все приборы на борту отказали. Освещение тоже только от генератора.

— А кто управляет судном? — спросил капитан.

— Мы дрейфуем, — ответил штурман. — Медиаполис пытается запустить запасной, управляемый двигатель, но пока всё без изменений.

— И всё это случилось за пять минут?!

— Да, только вы сошли с мостика, отдав приказ. Матрос начал снижать скорость, и двигатели заглохли. Следом отказала навигация, потом слежение, и вся оставшаяся автоматика.

— Кто-нибудь может объяснить, в чём дело? — спросил капитан. Командный состав молчаливо переглянулся. Виктор посмотрел вперёд.

— Бросить якорь! — скомандовал он. — Всем механикам спуститься в машинное отделение и помочь Медиаполису запустить запасной двигатель!

— Есть, сэр! — ответил главный механик и быстро покинул мостик.

Уильям Ланкастер завтракал в своей каюте, в полном одиночестве. После вчерашнего бала общество льстивых руководителей очень ему надоело. Соня каждое утро прогуливалась с тем дизайнером из отдела переработок. «Наверное, у них роман», — подумал Уилл, запивая кофе хрустящий круассан.

— Простите… — раздался сзади неуверенный голос. По спине Уилла Ланкастера пробежали мурашки. Он медленно обернулся.

— Простите, я уже второй день просыпаюсь в этой странной каюте, — произнесла красивая стройная женщина в длинном платье цвета слоновой кости. — Я Сюзанна Биггс, жена капитана корабля.

— Капитана, какого корабля? — с расстановкой задал вопрос Ланкастер.

— «Мария Селеста».

Это утро было для Алекса с Соней не таким интимным, как предыдущие, так как солнца не было, и все прогуливались по палубам без защитных экранов. Александр зевнул.

— Не выспался сегодня. А ты?

— Всю ночь думала о той странной встрече.

— …?

— Думаю, надо рассказать капитану.

— Что ж, на мостике мы ещё ни разу не были…

— Виктор! У меня для тебя сюрприз! — громко и чуть взволнованно произнёс Уильям Ланкастер, поднимаясь на капитанский мостик. Грэм обернулся и с интересом посмотрел на него. Было видно невооружённым глазом, что генеральный директор могучего холдинга немного напуган. «Не выспался, что ли», — подумал Виктор, но его мысль прервала выступившая из-за спины Ланкастера светлокожая женщина.

— Вот! Оказывается, у тебя есть супруга! — выпалил Уилл.

— Я не женат, — сухо ответил Виктор и пристально посмотрел на женщину.

Красавица опустила глаза, обхватила руками плечи, но, собравшись с силами, жёстко произнесла:

— Что здесь происходит?! И как я тут оказалась? Это похищение? Учтите! Мой муж… муж…, — она запнулась, — мистер Бриггс с командой старпомов отправился за помощью, и пока его нет, я исполняю обязанности капитана!

— Милая девушка, — начал Виктор.

— Сюзанна. Сюзанна Бриггс.

— Миссис Бриггс, нам моём судне обязанности капитана целиком и полностью лежат на мне. Разрешите представиться, Виктор Грэм, капитан лайнера Медиаполис.

Женщина в бессилии облокотилась на приборную панель.

— Как я сюда попала? — тихо спросила она.

— Сэр, тут двое гражданских! Просят встречи с Вами! — отрапортовал из комнаты управления дежурный.

— Пусть поднимаются! — ответил Виктор. — Лишнее здравое мнение нам не помешает.

— Добрый день, сэр! — поздоровался Александр. — О, да у вас тут уже собрание!

— Здравствуйте… — ласково поздоровалась Соня, обращаясь к погрустневшей даме. — Вы вчера так быстро ушли, что мы подумали, Вы — привидение.

— Я привидение? Глупости. Вы ведь держали меня за руку.

— Подождите! Вы знакомы? — спросил Виктор.

— Да, мы повстречались вчера ночью на пятой палубе.

— Значит, Вы попали к нам вчера? — обратился к Сюзане капитан.

— Да, и снова в его каюту, — ответила она, указывая на Ланкастера.

— Я тут ни при чём, впервые её вижу! — занервничал Уилл.

— Простите, как вы сказали, вас зовут? — задумавшись, спросил капитан.

— Сюзанна Бриггс.

— А ваш корабль?

— «Мария Селеста».

— Я думал, «Мария Селеста» — это старое название Медиаполиса, — произнёс Уильям Ланкастер.

— Нет, это название одного старого корабля… — в изумлении ответил Грэм. — Пройдёмте ко мне в каюту.

Присутствующие спустились в каюту капитана. Алекс наслаждался своей неожиданной причастностью к происходящему.

«Вот и долгожданные приключения», — думал он.

— Смотрите, — Грэм достал из ящика стола свой дневник.

— Что это? — удивилась Соня.

— Тетрадь, — ответил Александр. — Сейчас таких уже не выпускают.

Виктор Грэм перелистал плотные исписанные страницы и развернул тетрадь на вклеенном газетном снимке.

— Это ваш корабль? — спросил он Сюзанну.

— Да… А откуда у вас это фото?

— Из очень старой газеты. Вырезал ещё на втором курсе академии. В статье говорилось про судно «Мария Селеста», пропавшее в Атлантике в конце девятнадцатого века.

— Мы не пропали! — воскликнула Сюзанна. — Мы сели на мель. И Бенджамин… Бенджамин с командой отправились за помощью на спасательной шлюпке.

— Но не вернулись, — произнёс капитан, опустив глаза.

В комнате воцарилось молчание.

— Но… как такое возможно? — нарушил тишину Ланкастер. — Как сюда попала эта женщина? Она ведь должна быть… должна…

— Должна быть привидением, — закончила за него Соня.

— Я не привидение! — повысила голос Сюзанна. — И «Мария Селеста» не привидение!

— Тогда, где же она? — спросил Алекс. — Где же ваш корабль?

— Капитан, сэр! — в ту же секунду раздалось в наушниках Виктора. — Корабль по правому борту!

Они вернулись на мостик.

— Течение слишком сильное, сэр. Нас даже на якоре протащило обратно несколько миль! — сообщил штурман. — Мы чуть не столкнулись с этим… с этим дрейфующим судном.

Виктор подошёл к иллюминатору. За ним, в сотне метров от Медиаполиса покачивалась на волнах старая «Мария Селеста», только недавно спустившаяся на воду.

— Вот тебе и переработка идейного материала! — присвистнул Александр.

— Что это? — удивилась Соня. — Как оно держится на воде?

— Физика, молодая леди, простая физика, — улыбнулся Виктор.

— И что же нам теперь с вами делать? — он обернулся к Сюзанне. Женщина стояла, прислонившись к стеклу и, молча, смотрела вдаль.

Глава 7. Судьбоносные решения

Командный состав собрался на мостике. Старпомы корпели над приборами. Дежурный матрос ждал вестей из машинного отделения. Врач попросил разрешения осмотреть загадочную гостью. Лоцман с Уиллом Ланкастером изучали дневник капитана. А Алекс с Соней рассматривали в иллюминатор «Марию Селесту».

— Мы могли их не заметить в утреннем тумане и пройти мимо, — предположил штурман.

— А как к нам на борт попала Сюзанна? — спросил капитан.

Штурман пожал плечами:

— Возможно, это какие-то особенности квантовой механики, которые ещё не исследованы до конца…

— Что ж, пусть будет так. Теперь главное разобраться не в причине, а в её последствиях, — сказал капитан. — Как я вижу, вы уже не на мели! — он повернулся к Сюзанне.

— Видимо, нет, — пожала плечами женщина. — Но без капитана и компаса мы всё равно никуда не доплывём.

— Виктор, что тут думать! Забираем их на борт, а престарелую плавучую красавицу буксируем в порт на Багамах, — вступил в разговор Ланкастер. — Сколько вас человек?

— Около тридцати, — сказала Сюзанна. — Но они все ещё живут по нашему времени. Боюсь, ваш Медиаполис уже стал для них большим потрясением.

— Для вас, между прочим, тоже, — произнёс врач. — У вас сильно повышено давление и кровь бежит по венам с ускоренной силой. Это как бомба замедленного действия. Нужно срочно госпитализировать!

— Погодите, сэр! — перебил доктора лоцман. — В Вашей тетради написано, что «Мария Селеста» пропала несколько веков назад. В то время этот район Атлантики назывался Бермудским треугольником, я помню, мне дед рассказывал. Тут частенько происходили странные вещи. Дед говорил, что в этом месте находится дверь между мирами.

— Это лишь легенды, — ответил капитан.

— А что, если выдумка не всегда до конца является выдумкой? Вдруг за тем атмосферным фронтом их мир. Их время. Их берега.

Сюзанна на секунду взбодрилась, но потом снова опустила плечи.

— Мы всё равно не доплывём туда без компаса и капитана. И судно после мели подтекает…

— Вы все время говорите непонятные вещи, — сказала Соня. — Что такое компас?

Присутствующие переглянулись.

— Странно знакомое слово, — сказал Виктор. — Будто я уже слышал его раньше.

— Возможно, слышали… — вступил в разговор Александр. — Это очень древнее название навигатора. Я читал в пособии по дизайну вещей. Дайте дневник и то, чем вы там пишете! Капитан протянул ему карандаш, а лоцман отдал тетрадь.

— Вот смотрите, — Алекс нарисовал круг, разделённый внутри на четыре части. — Это стороны света, а это, — он пририсовал стрелку, — плавающий магнитный указатель.

­ — Это и есть компас? — спросила Соня.

— Да.

— А я думала, что какая-то старая погремушка…

Все удивлённо посмотрели на девушку.

— У меня есть эта штука, — Соня смутилась. — В чемодане, в автобусе. Там… всякие ненужные вещи, я хотела оставить их в Пуэрто-Рико.

— Это же контрабанда! — возмутился Ланкастер. — Контрабанда ненужных вещей.

— Но мне некуда их девать! А на свалку у нас запрещено! — оправдывалась Соня.

Сюзанна вдохновилась.

— Это прекрасно! Я умею пользоваться компасом. А кто-нибудь из мужчин поможет заделать щели и управиться со штурвалом. Как-нибудь доберёмся!

— Сэр, а на борту Медиаполиса есть мусор? — спросил Александр. — Пластиковые бутылки?

— В мусорокамере могло что-то остаться… — предположил капитан.

— Если найдём, пометим ими ватерлинию «Марии Селесты», будут как дополнительный поплавок.

— Прекрасная идея! — воскликнула Соня. И они вместе со старпомом вышли с мостика. Зашумела связь с машинным отделением.

— Механикам удалось запустить двигатель! — сообщил дежурный матрос.

Виктор Грэм подошёл ближе к иллюминатору и посмотрел на «Марию Селесту». Бывают случаи, когда надо бороться во что бы то ни стало, доказывая свою правоту, а бывает, что «бороться» — означает смириться с обстоятельствами и принять их за благо.

— Старпом!

— Да, сэр!

— Принимайте командование!

— Не понял, сэр!

— Принимайте командование лайнером на себя. Я поведу домой «Марию Селесту».

— Но, сэр…

— Это моё самостоятельное решение, — твёрдо сказал капитан.

— Виктор, Вы не обязаны… — произнесла Сюзанна.

— Без капитана корабль не поплывёт, миссис Бриггс.

Медиаполис поднял якорь, важно прогудел, дал задний ход и постепенно растаял в прозрачной дымке.

Виктор поднялся на капитанский мостик «Марии Селесты». Руководствуясь каким-то подсознательным чувством, он опустил руку в карман кителя, пытаясь нащупать там что-то, необходимое именно сейчас, в этот момент, что-то, что раньше доставали из кармана его деды и прадеды… Пальцы зацепили компас. Виктор Грэм был капитаном уже пять лет, но только теперь он почувствовал себя по-настоящему на своём месте.

— Полный вперёд! — скомандовал он. — Курс на северо-запад!

И «Мария Селеста», качнувшись, двинулась в плавание к берегам Нового старого света.

Михаил Стародуб

Выпускник Школы-студии (вуз) при МХАТ СССР, Литературного института им. А. М. Горького. Член Московского союза литераторов.

Лауреат конкурсов журнала «Русский переплёт», 2003 и 2008. Знак «Серебряное перо Руси», 2014. Лауреат конкурсов: «Золотое перо Руси 2011, 12, 14, 15, 21 гг.», лауреат 1-й степени конкурса «Русский STIL-2016» (Германия), лауреат IV Международного литературного фестиваля-конкурса «Русский Гофман» 2019 (Калининград), лауреат (1 место в номинации СКАЗКА) международного литературного конкурса «Созвездие духовности» 2019 (Киев), 1 место в номинации ПРОЗА международного литературного конкурса Союза писателей «Скромный гений 2020», победитель других конкурсов.

Книга стихов «Простись с невинностью, бумага!» награждена Серебряным дипломом за 2-е место в номинации ПОЭЗИЯ на Германском (г. Берлин) международном литературном конкурсе «Лучшая книга года» 2020 г.

Книга прозы «Тест на милосердие» — лауреат конкурса Золотое перо Руси 2021 г. Автор и исполнитель песен. Песня «Колыбельная Мише» — Лауреат Всероссийского конкурса «Новые песни детства» музыкального проекта «Дорогами добра» 2012 г.

По мотивам рассказа «Корешок» снят одноимённый полнометражный художественный фильм (2012 г., студия «ИНТРОСПЕКТИВА»).

Автор пьес, книг (последние — «Сказки старого дуба». М., БОС, 2018. «Приключения Штука и Дрюки». М., Аквилегия-М, 2020).

Мыслящая субстанция

Икс завёл себе девять жён, но скоро убедился, что все они негодящие. Одна ни с того ни с сего захромала, другая — чересчур тонкая натура — требует внимания не менее полутора часов в месяц, третья, наоборот, растрачивает себя на то, чтобы доказать, что Земля — равнобедренный треугольник, покоящийся на трёх китах. Иксу было плевать на китов, и он не верил ни во что треугольное. Икс был воспитан на квадратах, но воспитан умеренно, терпимо к убеждениям окружающих.

Остальных шесть жён и вспоминать не хотелось после того, как они додумались учредить себя нижестоящей молодёжной организацией. С докладами, конференциями, выездными учёбами. С обязательным обменом опытом, прочей казёнщиной. И хотя их было шесть, а не сто шесть, Икс чувствовал себя неуютно в этой самостоятельной структуре.

Разумеется, Икс предполагал, что жена — явление преходящее, но его жёны оказались на удивление скоропортящимися.

— Отчего это жёны теряют очарование скорее, чем не жёны? — горевал Икс.

Отгоревав положенное, Икс решился уйти. Куда глаза глядят. Хоть бы, к примеру, к малознакомым двум жёнам, которые проживали до времени бесхозно на соседней улице.

С тюльпанами в руках Икс пришёл на соседнюю улицу посмотреть, что и как. Барышни оказались не первой свежести и без высшего образования. Но Икс не искал свежести, да и учёности Иксу с избытком хватило бы на добрый косяк барышень. Икс искал соответствия частей целого… качеств, явлений, склонностей… искал гармонии.

— О! — с несомненным чувством произнесла одна из барышень, принимая свою долю тюльпанов.

— Да! — без ложного притворства обрадовалась вторая, разглядывая толстенькие, какие-то беззастенчивые красавцы-цветы.

Темой первой беседы Икс выбрал собственную биографию.

Кратко и доходчиво объяснил, что родился в январе месяце, когда ударило под минус тридцать и обстоятельства не способствовали горячим начинаниям и пламенным порывам. В мире оказалось чересчур прохладно для формирования образцового организма. Через некоторое время наступила коротенькая весна. Обрушилось знойное лето. Засушливый период этот Икс пережил в теньке городского парка, выезжая, по возможности, ежедневно. Икс вспомнил, что когда учился ходить, ему жали ботинки. Далее он подхватил насморк, желудок что-то расстроился. Отсюда легко проследить возмутительную закономерность: чем более стремится Икс к познанию этого мира, тем откровенней, если не сказать «изощрённей», противится окружающая среда, выставляя поводы повременить.

— О! — заворожённая рассказом, сочувствовала одна из барышень.

— Да… — искренне сопереживала другая.

Перейдя в столовую, откупорили вино и закусили.

Продолжая беседу, Икс с удовлетворением отметил, что в своё время теоретически вооружённый, умудрённый практикой коллектив преподавателей средней во всех отношениях школы не сумел вытравить стремления Икса к познанию. Несоответствие слова и дела, всеобщее умение лгать и ловчить, прикрываясь высокими словами, прочее — расстроили душу. Но, будучи крепким, юный Икс сохранился. В ряду прочих. Каждый из которых давно избрал способ жить, совершать поступки. Тех, что сделались добряками, умниками, реже — злодеями, а иногда — не очень приятными людьми. Так или иначе, окружающие сформировались. Нашли постоянный объём, вес, особые приметы. Тогда как Икс всё ещё представлял себя как мыслящую субстанцию, дух, эфир. Содержание, которое ищет подходящую оболочку человека и гражданина.

— Да? — в два голоса сострадали барышни. — О!

От бульона Икс отказался, зато воздал должное котлетам телячьим паровым, с соусом, приготовленным на отваре из овощей.

Чтобы объяснить способ существования высоко-организованной материи в качестве мыслящей субстанции, Икс признался, что ежеутренне тратит немалое время на то, чтобы вспомнить, кто он, чему и во что верит, чего желает. Определившись таким образом (то есть, выяснив, на чём остановился со вчерашнего вечера), Икс попытался решить: зачем, собственно, он, Икс, есть? Для чего начинает утро? Между тем, ощущая себя как субстанцию, которая философски определяется, Икс чувствовал, что ширится в плечах, стекленеет глазами…

Подали десерт: мороженое с орехами, фрукты, напитки.

Икс рассказал о семейном положении. Без комментариев, но с горечью в голосе. С тенью сожаления на лице.

— Таким образом, — не без удовольствия заканчивая десерт, подвёл итоги Икс, — пришло время сменить обстоятельства. Решено.

Будущие жёны не могли произнести ни слова. Хотя, конечно, старались. Икс был достаточно великодушен, чтобы не придавать этому значения.

— Теперь у нас, голубчиков, всё впереди, — прощаясь, заметил он.

Через некоторое время заключили брачный контракт.

И пока не вышел гарантийный срок (то есть, целых полтора медовых месяца) Икс был доволен, как мыслящая субстанция, отыскавшая, наконец, оболочку главы семьи. Тем более, что новенькие жёны знали своё место, отличаясь высокой надёжностью и дисциплиной, потому что, как выяснилось, происходили из старинного армейского рода. Были вояками в пятом поколении. Имели звания — полковницы и майорши (разумеется, оставаясь при этом сколь возможно женственными). Кстати, в семье Икса не было военных и, раз уж так получилось, Икс имел право на звание сержанта. И это не считалось обидным или оскорбительным, потому что в современной армии главное — должность, а не звание. Так что сержант Икс имел в своём распоряжении полковницу и майоршу. Как глава семьи в генеральской должности.

Надо сказать, что Икс умел быть достаточно деликатным, чтобы отнестись с пониманием к условностям армейского быта: учился ходить строем, носил на лацкане пиджака личное оружие, ложился спать ногами к эпицентру предполагаемого взрыва, а вставал… то есть, объявлял подъём под звуки серебряной дуды, в которую свистала майорша.

Однако медовый месяц — незабываемый, как первая в жизни штыковая атака, темпераментный, как ядерный взрыв, безмятежный, как… правильно! … как скоростной бомбардировщик последней модели… что ещё? Изысканный, как воронка после взрыва авиабомбы, вдохновенный, как государственный флаг и честь офицера… медовый месяц — заслуженный, как полковая лошадь или нашивка за ранение, — медовый месяц кончился.

Начались армейские будни.

И первая учебная ночная тревога с эвакуацией, передислокацией, прочими «ациями» — осталась единственной и последней. Сержант Икс пришёл в неописуемую ярость, которая разнесла в клочья оболочку мужа и гражданина — молоденькую, вполне непрочную кожицу. Икс объявил «миру — мир» на территориях личной многоэтажной казармы и был изумлён невероятными с его точки зрения последствиями! Жёны выступили с заявлением о свержении существующей власти, роспуске последней, формировании революционного комитета. Буржуазный характером Икс с содроганием наблюдал, как жёны — бойцы в пятом поколении — привычно и воинственно готовятся к ожесточённым столкновениям. Мобилизуются, возводят оборонительные сооружения, бесцеремонно, на весь честной мир, заявляя о «возможности упредительного удара».

После этого сержант Икс дезертировал. Выражаясь по-человечески — сбежал из казармы… из этого безумного дома, наполненного тотальной агрессией. Шёл по улицам, унося с собой недвусмысленные уверения во всемогуществе армейской разведки, её агентов с длинными руками, холодным сердцем и ясной головой.

— Итак… — вынужден был признать Икс, — я — социальный банкрот. Отщепенец. Чего и следовало ожидать от мыслящей субстанции, не нашедшей достойную гражданскую оболочку. «Разумеется… — произнёс он вслух, надеясь ощутить хоть что-то похожее на угрызения совести, –разумеется, такой финал закономерен».

Однако душа Икса была холодна. Успешно притворялась невинной. И это казалось удивительным!

Что, увы, подтверждает фатальность диагноза.

Оставалось последнее: добровольно и в полном сознании Икс отправился на окраины города. В узкие обшарпанные улицы. К этим… колдунам, знахарям, или как их там? К материализаторам, вот что. К тем, чьё место в прошлом цивилизованного общества, а судьба — отныне будет судьбой Икса.

Контора «Сделай сам» находилась на 16-м этаже невзрачного, как бы припечатанного к земле, малоэтажного здания. Лифт не работал. Добравшись до дверей конторы, Икс вошёл, чтобы присесть в кресле, хватая ртом воздух. Колдун оказался узколобым, лохматым, в ритуальных, вполне нелепых одеждах. По-видимому, колдун был знающим специалистом, который, не теряя времени, приступает к делу. Разглядывая это нелепое существо, Икс как-то отвлёкся, упустил суть. В памяти остались несущественные «фирма гарантирует» и «трансцендентные свойства, изначально присущие индивиду». Осмысленно воспринимать происходящее Икс начал с того, что уразумел среди прочего, до сих пор немыслимого, вовсе дикое предложение! Создать себе «подругу жизни» из персонального его, Иксова, ребра…

Икс брезгливо поёжился, дыхание перехватило. Узколобый лохмач сбавил темп, предложил стакан нестерилизованной воды, которую нацедил, не сходя с места, из водопроводного крана. От воды Икс отказался.

— Фирма имеет честь… — продолжил колдун, прихлёбывая эту сырую воду, — имеет честь предложить большой выбор анонимных рёбер. Тайна донора гарантирована. Кстати, многие наши клиенты очень скоро предлагают себя в качестве таких доноров. Условия работы достаточно выгодны, изложены в рекламном проспекте, — сказал колдун, протягивая глянцевую брошюру, которую Икс с негодованием отверг. — Подумайте о моральном удовлетворении, — сладко жмурился этот извращённый тип, — о сознании материнства, прежде недоступном особям мужского пола. О причастности к рождению нового существа — женщины — организма, конечно, низшего, лишённого достоинств нашего пола, но существа близкого, друга в самом широком смысле и одновременно предмета роскоши, наделённого элементарным сознанием и речью.

Здесь окончательно сбитый с толку Икс ознакомился с инструкцией по эксплуатации будущей спутницы жизни, воплощённой индивидуальным заказом. Колдун причмокивал языком, советовал «не откладывать на завтра то, чем можно насладиться сегодня!», призывал к немедленным действиям. Однако Икс категорически не согласился, выигрывая время, чтобы ещё и ещё раз осмыслить ситуацию.

Сошлись на том, что оформили сделку, и, уплатив необходимую сумму, Икс получил пластиковый пакетик с ядрышком эмбриона, набор хирургических инструментов для контрольного препарирования (инструкцией оговорённой проверки воплощённого изделия). Затолкав пакетик с эмбрионом будущей жены в боковой карман пиджака, Икс попятился к выходу.

— Держите зародыш в холоде, — напутствовал колдун, пересчитывая монеты. — Избегайте тепла — основания для преждевременных родов.

— Каким образом всё случится? — спросил Икс. — То есть, как произойдёт само воплощение?

— В мгновение ока! — ухмылялся колдун, отделяя от общей суммы солидные чаевые. — Пожалуйста, не беспокойтесь, любезный. Глазом моргнуть не успеете!

Оказавшись на лестничной площадке, Икс несколько опомнился в досаде и остром недовольстве самим собой. Отметив между прочим глухой шум заработавшего вдруг лифта, он нажал кнопку вызова, прикидывая, каким образом навсегда освободиться от пакетика с эмбрионом.

Демонстративно швырнуть перед дверью? Отправить в первую попавшуюся на пути мусорную корзину? Как поступить, чтобы не растерять остатки уважения к самому себе?

Отворились автоматические двери старинного лифта. Икс вошёл, начал спуск в этом громоздком, обитом пластиком ящике. Где-то в самом конце пути лифт, заскрежетав, остановился. Тусклая лампа погасла. Икс шарил рукой по стене, нажимал кнопки этажей вслепую, задыхаясь в замкнутом тесном пространстве. А ещё через некоторое время, взмокший от усилий и затхлого воздуха, Икс вспомнил предупреждение колдуна о влиянии повышенной температуры на развитие эмбриона. Ужаснувшись, Икс ощупывал боковой карман. Пакетика не было. Тогда разъярённый Икс ударил кулаком, двери отворились… свет ослепил, Икс зажмурился, шагнул вперёд… а когда открыл глаза — увидел девушку: существо низшего порядка, друга в самом широком смысле и одновременно предмет роскоши, наделённый элементарным сознанием.

— Ах! — сказала она. — Я так испугалась…

— Не надо бояться, — в соответствии с инструкцией прохрипел Икс. — Успокойтесь. Придите в себя. Не нервничайте.

Девушка рассмеялась. Икс попытался ответить, в свою очередь улыбнуться широко и приветливо, как подобает гостеприимному хозяину этого мира… Икс попытался, но, кажется, без особого успеха. Воплощённое изделие было ровным, беловатым, по периферии с розовой и тёмно-розовой, местами с красноватой… многих оттенков каймой. Запах слабый, своеобразный. В одёжке стандартного образца и… с осмысленным человеческим взглядом! В пределах ареала встречались подобные, естественным образом существующие образчики, но такой красотки… сказать откровенно, видеть ещё не приходилось.

— Хороша! — объявил Икс. — Слишком хороша. Чересчур. А посему… — Икс приготовил скальпель, — контрольное препарирование объект проведёт самостоятельно.

Вложив в узкую девичью ладошку скальпель, Икс отвернулся, оберегая себя от предстоящего. Однако плод воображения поступил более чем странно. Отбросив скальпель, девушка повернулась спиной и, покачивая новенькими бёдрами, вышла на улицу.

Икс вяло двинулся вслед, размышляя о том, с чего бы ему достался такой самостоятельный плод воображения.

— Хорошо это или плохо? — думал Икс, пристраиваясь к девице, стараясь шагать в ногу.

В какой-то момент девушка резко остановилась. Так, что Икс по инерции проскочил вперёд.

— Ну?! — жёстко спросила она. — Долго это будет продолжаться?

— Всю оставшуюся жизнь, — не скрывая, признался Икс, глядя в её надменное лицо.

И, разумеется, оказался прав.

Всю оставшуюся жизнь плод воображения сопутствовал Иксу.

И это несмотря на то, что однажды, по случаю, Икс обнаружил в боковом кармане пиджака пакетик с неодушевлённым эмбрионом. Но какое это имело значение для мыслящей субстанции, нашедшей форму Единственного и Любимого? Икс оказался прав — и точка.

Елена Сафронова

Родилась 2 мая 1973 года. Прозаик, литературный критик-публицист. Постоянный автор «толстых» литературных журналов «Знамя», «Октябрь», «Урал», «Вопросы литературы» и др. Редактор рубрики «Проза, критика, публицистика» литературного журнала Союза писателей Москвы «Кольцо «А».

Лауреат ряда литературных премий в критических номинациях.

Рассказы печатались в журналах, альманахах «Литеры» — 2012, «Белый ворон», сборнике «Аэлита — 2008», антологиях «Русская фантастика — 2013» (М., ЭКСМО, 2013), «Крымский сборник» (М. Книговек, 2014), «Проблема наблюдателя» (США, 2017 год) и др.

Автор романа «Жители ноосферы» (М., Время, 2014), книги рассказов «Портвейн меланхоличной художницы» (Евдокия, Екатеринбург, 2017).

Член Русского ПЕН-центра, Союза писателей Москвы, Союза российских писателей, Союза журналистов России.

Шутка гения

— В эфире продолжение ток-шоу «Надо же!». Тема нашей передачи — «Возвращение блудного сына». Напомню, менеджер по продаже мебели Алексей Петров утверждает, что он — внебрачный сын народного артиста России Петра Лучезарного, с которым страна простилась три года назад. Сотрудница научно-клинического центра «Наш генофонд» Меланья Свиридова — в студии! Экспресс-тест на ДНК будет проведён до окончания эфира! Не переключайтесь! — кричал в микрофон ведущий Андрон Гулахов.

В студию впорхнула улыбчивая девушка с косой до пояса и направилась к человеку лет сорока, который вальяжно развалился на диване под фотографией, где был запечатлён знаменитый артист в такой же раскинутой позе.

— Подождите! — подскочил в ряду «экспертов-минус» заслуженный артист Иван Прибытько, называвший себя вот уже третью передачу лучшим другом Петра Лучезарного. — Зачем эта профанация?! Какой может быть анализ ДНК? Петька уже три года как в могиле! Что, этот проходимец эксгумацию затеял? Откуда у него образцы якобы Петькиного ДНК?..

— Я три передачи рассказывал, вы чем слушаете-то? — нахально перебил Алексей Петров. — Моя бедная мама, которой разбило сердце то, что папаша женился не на ней, а на дочке чиновника от кинематографа, сохранила его волосы в медальоне! Этот медальон у меня на груди всю жизнь!

— Да там, может, шерсть собачья! — заорал Прибытько.

— Уважаемая Зинаида Михайловна, — обратился Андрон Гулахов к вдове артиста, закутанной в чёрное, — вы что-нибудь знали о связи вашего мужа с некоей Алевтиной… э-э-э… Петровой?

— Не Петрова она была, а Сухогорко! — влез Алексей. — Фамилию Петров она записала мне в свидетельство о рождении, чтобы я никогда не забывал, чей я! Она рассказала мне тайну моего рождения перед смертью, когда я в первый класс пошёл! — блудный сын нагнетал слезу в голосе. — Меня бабушка воспитывала! Она всегда повторяла, что справедливость нужна! Что папаша, будь он хоть трижды народный, должен признать своего ро́дного сына!

Вдова зашелестела так тихо, что Гулахову пришлось сунуть ей микрофон в самое траурное жабо.

— Мы с Петенькой жили душа в душу! — грянуло в микрофон. — Воспитали троих детей. Я никогда не знала, что у него была другая женщина.

— Все киностудии знали, а она не знала! — ехидно пропела из ряда «экспертов-плюс» звезда перестроечного кино Ляля Пустопольская.

— Заткнись, лахудра! — вспыхнула неутешная вдова.

— Сама такая! — не осталась в долгу актриса. — Где ваши дети?! Почему тебя не поддерживают?! Потому что сбежали от тебя и твоего якобы верного мужа! А ты тут одна бодаешься с внебрачным сыном Петра!

— Наши дети в Лондоне учатся! Не бросать же им учёбу из-за происков этого…

— Между прочим, на кону стоит не только моральный аспект, но и несколько миллионов долларов, которые заработал актёр, снимаясь в голливудских боевиках! — пояснил публике Андрон Гулахов. Студия приглушённо завыла. — Близится конец срока заявления прав на наследство. И потому, что вопрос очень серьёзный, мы не ограничились анализом ДНК на основании… э-э-э… семейной реликвии Алексея. Наши сотрудники съездили в Лондон и взяли образец ДНК у Никиты Лучезарного, среднего сына артиста!

Зинаида ахнула и побелела, а её отпрыск вышел в студию по скайпу и, глумливо хихикая, рассказал, что плюнул в баночку для ток-шоу «Надо же!» нарочно, чтобы вывести папашу на чистую воду. Он лично, Никита, желает знать, сколько у него незаконных братьев и сестёр, с кем придётся делить наследство.

— Идиот! — крикнула нежная мама сыну в скайп.

— А ты, мам, дура! — парировал сынок. — Ты чё думаешь, мы с брателлами не знали, какой наш папа ходок был?

— Я это не из-за миллионов делаю! — заявил Петров с дивана. — Мне братскую руку пожать хочется! Приезжай, Никита, обнимемся!

— Нет, уж лучше вы к нам! — ухмыльнулся законный сын и свернул сеанс связи.

— Давайте попросим Меланью Свиридову сделать свою работу! — вернул течение передачи в нужное русло Андрон Гулахов. Специалист по ДНК продефилировала к Алексею и сняла у него мазок из ротовой полости.

— Сразу после рекламной паузы вы узнаете результаты ДНК-теста! — на пределе сил выкрикнул Гулахов в микрофон для телезрителей. Потом, обмякнув, вытер пот со лба и заявил тише:

— Передачка выходит — просто аллес! Все рейтинги порвём!

— Получасовой перерыв, — бросил Гулахов аудитории, и задние ряды обрадовано побежали искать место для перекура, а передние остались наблюдать за драчкой вдовы и Ляли. Гулахов их не разнимал — утомился.

Полчаса растянулись на все полтора. Зрители уничтожили всю минеральную воду и дешёвое печенье, выставленные в комнате отдыха. Когда публика заняла места, все, включая ведущего, выглядели полусонными. Все хотели быстрее разойтись по домам через кассу. Гулахов привычной скороговоркой протарабанил, что было до ухода на рекламу, Меланья Свиридова застыла посередине студии с большим белым конвертом, Алексей Петров на диванчике подобрался, а вдова сделала трагическое лицо.

— Результат ДНК-анализа! — поставленным голосом объявила Меланья. — Предполагаемый отец — Пётр Лучезарный! Предполагаемый ребёнок — Алексей Петров! Биологический материал предоставил предполагаемый брат Никита Лучезарный. Совпадение ДНК — семьдесят три и семь десятых процента! Совпадение ДНК Алексея Петрова с ДНК человеческого волоса, который он называет волосами Петра Лучезарного — девяносто девять и девять десятых процента!

Вопреки ожиданиям телезрителей, студия отреагировала сдержанно.

— Я же говорил! — подбоченился Петров.

И тут случилось нечто.

В среднем ряду поднялся невысокий, прилично одетый человек, промолчавший всё время записи шоу, и попросил слова. Андрон Гулахов протянул ему микрофон.

— Скажите, Андрон Геннадьевич, вы уверены, что если провести анализ, ваша ДНК не совпадёт с ДНК народного артиста Петра Лучезарного? — спросил незнакомец.

— Мы ценим шутки, — нашёлся Гулахов. — Что вы хотели сказать по сути дела?

— Я спросил: вы уверены, что у вас не может быть ДНК Петра Лучезарного?

— Хватит тратить студийное время! — вспылил ведущий. — Я на наследство Лучезарного не претендую! Биография моя всей стране хорошо известна! Я родился в Германии, а Лучезарный там никогда не бывал!.. У вас всё? У вас всё! — он отобрал у чудака микрофон, не дав ему продолжить.

***

Неделю спустя вечером в прайм-тайм Гулахову позвонили:

— Ты не смотришь телевизор? Включи ток-шоу «Просто обалдеть!».

— Я своих прямых конкурентов не смотрю! — заносчиво ответил Андрон. Некогда ученик, а теперь лучший враг Гулахова Матвей Харчевнин родил год назад простую, как дверь, идею сделать аналог передачи «Надо же!» с тем же контентом, сюжетами, а зачастую и персоналиями на другом канале в те же часы. Тем самым он похитил часть рейтингов у Гулахова.

— А ты включи, — елейно повторил абонент.

Гулахов послушался — и вперился бешеными глазами в бегущую строку на экране: «Андронный коллайдер. Телеведущий Андрон Гулахов — сын актёра Петра Лучезарного!»

Гулахова тошнило от мерзкой рожи Харчевнина. Но он смотрел: надо бить врага его же оружием.

… — К сожалению, телезвезда Андрон Гулахов не смог принять участие в нашем шоу и помочь нашему расследованию информацией, — сыто вещал в такой же, как у Гулахова, только выполненной в зелёных тонах студии мордатый Харчевнин. — Однако у нас достаточно фактов, которые говорят сами за себя…

Выяснилось, что некоторое время назад в редакцию «обалденцев», как презрительно звали соперников в «Надо же!», обратился гражданин, имя которого не разглашается, с ошеломительной новостью: Андрон Гулахов, только что создавший целый цикл передач об интимных похождениях и внебрачном сыне народного артиста Петра Лучезарного, и сам является его ребёнком. Этот гражданин предположил, что Гулахов отомстил бросившему его отцу за себя и за других «левых» детей вот таким способом. В доказательство предложил провести анализ ДНК Гулахова в сравнении с ДНК Алексея Петрова, чьё родство с артистом уже факт. Алексей Петров хохмы ради сдал ещё один мазок. Но когда в генетической клинике «Любовь к отеческим гробам», конкурирующей с центром «Наш генофонд», ему выкатили шестьдесят семь и семь десятых совпадения с ДНК Гулахова, свежеиспечённому наследнику стало не до шуток.

— А как достали образец ДНК Гулахова, раз его в студии нет? — надрывался зал. Андрона и самого занимал этот вопрос.

— Ловкость рук и никакого мошенничества! — лучась довольством, ответил Харчевнин. — Наш репортёр проводил Андрона Гулахова до его любимого ресторана, где он отмечал удачный выход в эфир программы о внебрачном сыне Петра Лучезарного, и унёс стакан, из которого наш герой пил минеральную воду.

Андрон больно стукнул себя по голове: действительно, вернувшись из туалета, он не обнаружил на столе стакана с недопитой «Перье» и отчитал официантку за ненужное рвение. Мало отчитал! — понял Гулахов. Кража стакана, видимо, состоялась при её участии!.. Интересно, за сколько сребреников сбыла девица посудину с гулаховской слюной?

Среди «экспертов-за» Гулахов с изумлением увидел одну из своих училок: престарелая дама бойко рассказывала, что в Андронушке всегда чувствовалась порода и незаурядные артистические способности.

«Это после того, как я в школе от неё только и слышал: „Гулахов, не паясничай! Тебе место не в школе, а в цирке!“. Ах ты, старая карга!» — мрачно подумал телеведущий.

А среди «экспертов-против» он с ещё более пакостным ощущением узрел соседа по элитному дачному посёлку, с которым, казалось, приятельствовал. Сосед смачно повествовал, что, мол, Гулахов путался в рассказах о своём детстве, отчего он-де сразу заподозрил, что «журнальная» биография телезвезды выдумана. А ещё — что Андрон иногда намекал на наличие в роду знаменитой и важной персоны. Когда это я с ним откровенничал? — силился вспомнить Андрон. Потом сообразил, что Матвей следует его манере дотошно — выступления «экспертов» написаны райтерами с канала и заучены «говорящими головами». Кто-то решил плотно взять Гулахова в оборот — для того и были вытащены на публику нафталиновая училка и беспринципный сосед.

— Итак, мы видим, что в биографии Андрона Гулахова, несмотря на его кажущуюся открытость, много тёмных пятен! — смаковал гадкие слова Матвей Харчевнин. — Это ещё одно косвенное свидетельство тайны рождения нашего коллеги! Возможно, завеса над этой тайной приоткрылась в нашей студии. Войдёт ли Гулахов в число наследников Петра Лучезарного или благородно оставит свою долю вновь обретённой семье? Мы будем следить за развитием ситуации! Оставайтесь с нами!

Только пиетет перед телеэкраном помешал Гулахову разбить свой домашний кинотеатр к такой-то матери. Матвею он, конечно, позвонил с бранью.

— Ну чё, ты вырастил достойную смену! — довольно ответил Матвей. — Ничего личного, братан, ты же понимаешь — рейтинг! Кстати, желаешь, может быть, лично выступить в следующем шоу? В память о твоих прежних передо мной заслугах могу выхлопотать тебе двойной гонорар за участие.

Андрон послал наглеца, а вдогонку — серию страшных проклятий. Он впервые в жизни пожалел, что не владеет техникой вуду.

Гулахов отменил до разрешения скандала все новые эфиры. Благо записей на темы грязного белья в архиве «Надо же!» скопилось множество. Их и повторяли.

Скандализованный персонаж пытался дозвониться генеральному директору телеканала, но телефон небожителя не отвечал, хотя звонки шли. Потом через секретаршу было передано, что работа с Андроном Гулаховым временно приостановлена.

Гулахов приготовился дорого продать свою профессиональную жизнь…

***

Голос генерального директора главного телеканала страны в трубке звучал так, что возражать ему осмелился бы только камикадзе. Андрон и не думал сопротивляться. То, что его вызывает в свой кабинет всесильный Бабасов, обнадёживало. Несмотря на нетипичное для деловых переговоров время — шесть утра. Бабасов поставил условие: ждёт через десять минут.

Впоследствии Гулахов вспоминал ту гонку, как полёт на звездолёте. Вот он рвёт дрожащей рукой дверцу своей машины — а вот уже стучится в двери из черного дерева кабинета генерального.

В богатых интерьерах кабинета, помимо Бабасова, обнаружился человек с идеально кинематографичным лицом. На этом лице можно было нарисовать и Мефистофеля, и Иванушку-дурачка, и разбитного гуляку, и сосредоточенного студента, и плакатного офицера.

— Присаживайтесь, — кратко и веско повелел гость кабинета. Гулахов понял, что перед ним и вправду офицер. И даже догадался, откуда.

— Майор Гусарский, — мазнув перед глазами Гулахова красной книжечкой, отрекомендовался спецслужбист. — Мы вызвали вас, Андрон Геннадьевич, по делу, связанному с вашим скандалом.

— Я к нему не причастен! — дёрнулся на стуле несчастный Андрон.

— Мы знаем, — сурово ответил майор. — А вот вы кое-чего не знаете. Специалисты центра «Наш генофонд» бьют тревогу. За минувшие две недели в центр обратилось уже двадцать два человека. С одним и тем же запросом: сравнить их ДНК с ДНК наследников Петра Лучезарного. И что вы думаете? — спросил он у Гулахова. Тот мимикой и жестами показал, что не думает ничего.

— У всех двадцати двух человек обнаружено ДНК Лучезарного, — подытожил майор.

— Этого не может быть… — прошелестел телеведущий.

— Да, этого не может быть, — согласился майор. — Какой бы беспорядочный образ жизни ни вёл наш великий артист, но у него не могло родиться двадцать два внебрачных ребёнка в возрасте от семнадцати до шестидесяти лет. Специалисты центра обратились к нам. Мы провели опрос всех новонайденных потомков Лучезарного. Выяснилось, что у них есть кое-что общее. Как вы думаете, что? — но Гулахов уже понял, что обращение к собеседнику для майора фигура речи, и не полез со своими соображениями, коими и не располагал.

— Все они были семнадцатого октября на вашем шоу «Надо же!» — припечатал майор. — Преимущественно — как зрители в зале. А двое — сотрудники телестудии: уборщица и редактор вашей программы. Ну, и вы, само собой. И что это значит, вы полагаете?

— Конкуренты под нас копают! — угрюмо буркнул Бабасов из своего кресла.

— Боюсь, Карен Ильясович, тут дело посерьёзнее. Двадцать три примера одинаковой ДНК. И вы не знаете ещё одного. До этого имело место десять случаев признания внебрачных наследников известных и состоятельных людей: банкиров, политиков, артистов. На основании стопроцентного совпадения ДНК. Причём до этого момента наследники никак себя не проявляли. А звёзды не всегда были так же неразборчивы в связях, как Лучезарный. Не желая грязной шумихи, родственники спускали дела по-тихому. И вот что интересно! Все эти «дети» проходили через одну и ту же клинику. Частную, подмосковную. «Скополамин». Шутники ею владели, не иначе.

— Почему? — изумился Бабасов.

— Потому что более распространённое название растительного препарата скополамина — «сыворотка правды».

Бабасов аж рот рукой зажал.

— Согласно лицензии, клиника не занималась ничем таким, по крайней мере по бумагам, что оправдывало бы «специальное» название, — продолжал майор. — И все эти десять человек в ней лечились — от насморка, от гастрита, у психотерапевта. В настоящее время клиника эта обанкротилась, а была оформлена на подставных лиц, мы не добрались до её настоящего хозяина. Как ни прискорбно. Клиника лопнула, а дело её живёт.

— Какое дело? — непривычно тихо пролепетал Бабасов.

— Похоже на эксперименты с геномом человека. Биологической войной пахнет! — повернулся к нему гость. Бабасов окончательно поник и потух.

— В связи с этим у меня к вам, Андрон Геннадьевич, просьба. Расскажите как можно подробнее всё, что было на том злополучном шоу.

Майор раскрыл папку, положил перед собой бланк протокола и включил диктофон.

— Ну… я приехал… — начал судорожно вспоминать Андрон. — Зал уже сидел… наследник тоже был… Петров… Слушайте! — перебил он сам себя. — А может, это проделки Петрова?! Он какой-то мутный, из ниоткуда…

— Петрова мы проверили в первую очередь, — отмахнулся майор. — Он реально сын Лучезарного. Звёздный папаша его заделал машинистке, которая печатала ему тексты ролей. И растворился в воздухе сразу же, как любовница сообщила, что ждёт ребёнка. А наличие ещё двадцати наследников Лучезарного Петрову совершенно невыгодно. Да он и возможностей таких не имел. Обыкновенный продавец, ему в кои веки подфартило. Давайте дальше.

— Пришла вдова… приехала Ляля… они ещё в гримёрке пикироваться начали…

— Короче!

По командам майора: то «короче», то «а вот здесь — детальнее», Гулахов прожил заново весь осенний вечер, который полагал своей величайшей удачей, пока он не вышел боком. Сообща они восстановили, что минералку и печенье расставили по столам в комнате отдыха, что одна старушка не смогла открутить пробку бутылки и пожаловалась, пригласили охранника, и он вскрыл сразу все бутылки воды, стоявшие на столах. Их выпили…

— Откуда вы узнали, что бабушка не смогла открыть бутылку?

— Наша дурища офис-менеджер ко мне прибежала с этой ерундой! Я объяснил, что это её забота. И хотел уволить после программы. Но забыл.

— Она может стать важным свидетелем.

…до начала программы никто не рвался пить и есть, а вот в перерыве всех как пробило… вода мигом кончилась, и даже печенье растащили… перерыв объявили на полчаса, но он затянулся… А потом началась вторая часть съёмок, и вот тут…

Гулахова подбросило. Он вытаращил глаза и вытянул в сторону майора трясущийся указательный палец.

— Точно! А под конец передачи встал какой-то хрен в зале и ехидно спросил, не думаю ли я, что у меня может оказаться ДНК Лучезарного!

— Так и спросил? — оторвался от заполнения протокола майор.

— Так и спросил!

— А вы что ответили?

— Отшутился. Я тогда не придал этому значения.

— А когда придали?

— Да вот только сейчас, — погрустнел Гулахов.

Допрос с пристрастием перешёл на фигуру анонима: как он выглядел, как был одет, не показался ли Гулахову знакомым, не говорил ли ещё чего-то… На большинство вопросов Гулахов ответов не знал. Ему тогда было совсем не до человека из зала.

— А почему он обратился именно к вам, а не, допустим, к Ивану Прибытько? — задумался майор.

— Ну… я же всё-таки в центре внимания, — скромно потупился герой.

— В центре внимания были Петров и вдова Лучезарного, — поправил Гусарский. — А провокатор обратился к вам. Значит, имел основания — какие?

— Понятия не имею! — вспылил измученный ведущий. — Вы что, думаете, я тоже внебрачный сын этого старого козла? Тысячу раз нет! Что бы там Харчевнин ни плёл!

— Совсем не это я думаю, — строго сказал майор. — Я думаю, что вы на его, провокатора, глазах, что-то сделали… Кстати, вы сами эту воду пили? — внезапно повысил он голос.

— Какую? Поддельную грузинскую? Да вы что! — фыркнул Гулахов. — Я пью только «Перье»… как в том ресторане…

— А в ресторане вы когда были?

— Через два дня после записи. На радостях, что у нас рейтинги взмыли.

— Значит, через два дня после студии вы уже были «наследником» Лучезарного? Это не могло быть просто так. Вспоминайте! — велел майор, как Кашпировский.

И Гулахов вспомнил.

Он действительно пил эту чёртову воду! Бездумно. Пожаловался на то, что горло пересохло, офис-менеджер поднесла ему стаканчик, он проглотил — и забыл.

— Так-так, — протянул майор и потёр руки. — Что-то вырисовывается. Спасибо за беседу. В студии есть видеокамеры?

— У меня везде есть видеокамеры! — похвастался Бабасов. — Даже в туалетах.

— Похвально! А сколько хранятся записи?..

***

— Дом окружён! Выходить по одному с поднятыми руками! — кричал в мегафон майор Гусарский. — Выходите, пока не ворвался спецназ.

Дом (не приписанный ни к одному муниципальному образованию, старинный и кряжистый, помнящий, может, Распутина, а может, и Наполеона) стоял на опушке леса в самом дальнем от столицы районе Владимирской области.

Контора разыскивала его, как в сказке про Кащееву смерть: дуб на взморье, сундук на дубе, в сундуке заяц, в зайце утка, в утке яйцо, в яйце игла, а на конце иглы — гибель злодея. Конец иглы указал на деревянный дом за почерневшим от времени частоколом. Над высоким забором торчал обгрызенный непогодой конёк крыши. А посреди частокола, точно пряжка на ремне, красовалась наглухо закрытая калитка. В довершение сказочной атмосферы неподалёку на опушке чёрным вороном притаился автобус со спецназовцами, готовыми к захвату.

Они не понадобились.

Калитка скрипнула.

— А почему вы ко мне обращаетесь во множественном числе? — дурашливо спросил человек, появившийся в проёме. Он был ниже забора и одет по-сельски: в резиновые опорки и засаленную телогрейку. Андрон Гулахов, сидевший в автобусе спецназа, узнал в нём загадочного зрителя из студии и стал возбуждённо толкать вооружённых людей под локти: «Это он! Тот самый шутник!»

— Я тут один. Совсем. Наркоту не варю, гранаты не собираю, подмётные письма не составляю — за что же ко мне со спецназом приехали?

— То, что делаете вы, хуже всякого оружия! — сурово пояснил майор.

— А что я такого делаю? Живу на даче, отдыхаю…

— Изменяете геном человека, что прямо запрещено законами РФ!

— Да бросьте вы, Штирлиц! — весело отреагировал мужчина. — Максимум — грибы солю! Ничего сложнее, клянусь.

Удивительно — но обыск, проведённый по всем правилам, даже с понятыми, за которыми сгоняли на спецназовском автобусе в ближайшую деревню за пять километров, показал, что хозяин дома не юродствует. Он действительно солил грибы. На кухне обнаружились россыпи чёрных груздей, груды головок чеснока, вязки стеблей укропа и смородинового листа. И никакой медицинской аппаратуры, никаких препаратов подозрительнее аспирина, никаких «чёрных списков» лиц, назначенных на изменение генома, а также и никаких следов уже проведённых операций. Но именно на такой случай и был захвачен Гулахов. Всё ещё отставного телеведущего завели в дом, и он набросился на хозяина с воплем: «Я тебя, гада!.. Всю жизнь мне переломал!»

Когда нервную телезвезду отцепили от телогрейки лесного человека и при понятых провели официальное опознание, майор Гусарский предложил хозяину избушки Бабы Яги проехать с ними. Предложение, по сути, было приказом, и человек не посмел ослушаться.

…Коричневая карболитовая лампа образца 1940-х годов, пережившая несколько поколений следователей и несколько аббревиатур в инвентарном номере, светила прямо в лицо задержанному. Майор Гусарский привычно заполнял протокол допроса под диктофон.

— Фамилия, имя, отчество?

— Крылов Иван Андреевич.

— Всё шутите, — неодобрительно констатировал сотрудник.

— Да какие шутки! Отец был Андрей Крылов, меня назвал в честь любимого баснописца, с детства мне внушал, что имя и фамилия обязывают соответствовать.

— А вы, значит, не послушались отца?

— А я считаю, что как раз послушался! — внезапно горячо заговорил Иван Андреевич, подавшись к собеседнику. — Я всегда любил и ценил классическую литературу, высокое искусство. Верил, как и мои родители, в то, что оно — нравственная основа нашего бытия. Но каждый прожитый мною год приносил иные откровения!.. С восьмидесятых пошла сплошная переоценка ценностей! Всё то, что высмеивал в своих баснях Иван Андреевич, выходило на первый план, главенствовало, издевалось над такими, как я!..

Четверть часа майор терпеливо фиксировал сетования Крылова на всеобщую деградацию нравов, оскудение духовных запросов россиян, девальвацию искусства. Иван Андреевич обрушился на «отвратительные ток-шоу, заменившие для моих соотечественников культурный досуг». Досталось и Андрону Гулахову, и Матвею Харчевнину, и всем их коллегам, и телевизионному начальству, которое поощряет развитие в гражданах низменных инстинктов и тяги к площадным зрелищам. Прилюдное перебирание грязного белья перестало вызывать естественную брезгливость, оно притягивает внимание! А ведь это не просто так! Кому-то выгодно, чтобы такие низкие передачи шли в прайм-тайм вместо новостей, добрых фильмов и программ о культуре!..

Когда Крылов в своих разоблачениях полез «всё выше, и выше, и выше», майор Гусарский умело повернул допрос к биографии — и понял, что этот человек был прирождённым ботаном. Крылов, по его словам, окончил спецшколу с биологическим уклоном на «золото», затем биофак МГУ, в 90-е московский Первый медицинский и начал работать в больнице, откуда быстро перешёл в частный центр — и вот тут ему стало больше всех надо. Он сменил пару десятков коммерческих медучреждений, хотя мог бы безбедно и не напряжно трудиться в самом первом. Оно сейчас добилось государственного финансирования наряду с правом зарабатывать деньги и слыло меж медиков синекурой. Туда на места санитаров очереди стояли. А Крылов покинул центр, рассорившись с главврачом-владельцем. Крылов никак не понимал, что из пациентов надо прежде всего выкачивать деньги, а не лечить — выздоровеют и уйдут со своими кошельками. «Поисками правды» он замучил сослуживцев и в прочих частных клиниках. Но при этом смог что-то заработать, отметил майор, ибо открыл собственную клинику «Скополамин» и даже оказался не настолько наивен, чтобы на своё имя. В недрах этой клиники и родился экстракт, обладающий способностью изменять ДНК человека.

— Как вы это сделали? — уточнил майор.

— Вы всё равно не поймёте, — махнул рукой Крылов. — У вас ведь нет медицинского образования, подготовки, знаний по химии, биологии, по достижениям науки в развитых странах…

Майор покосился на него.

— А всё-таки?

— Ну, если вы настаиваете, я напишу вам подробный доклад о синтезировании и фармакокинетике моего препарата, — ухмыльнулся Крылов. — А кто его понимать будет, не моя забота.

— Обязательно напишете, — сухо согласился Гусарский. — Найдутся специалисты, которые разберутся.

— Если бы это было так просто, препарат давно бы придумали без меня, — хвастливо возразил изобретатель. — Но этого не произошло. Потому что это под силу только гению.

Далее Крылов показал, что первые эксперименты по изменению ДНК ставил на базе своей клиники, а занялся ими по просьбе одного знакомого, который нуждался в деньгах и жаждал оказаться наследником Рокфеллера.

За дальностью Рокфеллера удовлетворился армянским бизнесменом московского разлива, известным как своей империей автосалонов, так и любвеобильностью. Поэтому, когда у него нарисовался ещё один сторонний наследник, выводок родных детей ничего не заподозрил. Знакомый щедро расплатился с изобретателем, но Крылов стоял на том, что целью имел не обогащение.

— А что же тогда? — не сдержался майор.

— В какой-то момент, — заговорил Иван Андреевич почти мечтательно, — я осознал: одна из величайших несправедливостей мира — наследное право. Не юридическая категория, а та «рулетка», что выкидывает одному человеку честных, но бедных родителей, другому — «золотую» семейку, на которой клейма негде ставить, а третьему — участь безотцовщины, хотя биологически отец у него есть. Просто он бросил его мать. В итоге какое-то ничтожество может озолотиться лишь оттого, что другое ничтожество, как в анекдоте, в юности сделало «членом сюда, членом туда». Здесь отвратительно всё! Богачи теряют лицо, деля наследство, бедняки теряют его, зарясь на чужое богатство, а развратники спокойно доживают до старости, не заботясь о «случайных» детях. А телевидение делает своим хлебом скандалы из-за определения отцовства. Что это, как не повальное грехопадение?..

В остальном допрос прошёл без сюрпризов. Крылов признал то, что майору уже давно стало ясно: он пришёл на ток-шоу Гулахова среди массовки, имея замысел сорвать это шоу и всю их практику. Принёс с собой снадобье в жидкой форме…

— А оно в какой форме ещё бывает? — под протокол уточнил майор.

— В любой: твёрдой и даже газообразной. Я это в докладе опишу.

…но чёткого плана действий не имел. Сначала думал опоить одного Гулахова. Но казус с минералкой помог. Он подумал, что толпа «наследников Лучезарного» — лучше, чем один. И когда охранник скрутил крышечки с бутылок воды, добавил в каждую по глоточку средства. А потом наслаждался зрелищем, как люди пьют, на глазах, хоть и незаметно, превращаясь не в самих себя. То, что сам Гулахов проглотил стаканчик «отравленной» воды, стало для него подарком судьбы. На радостях он не сдержался и позволил себе намёк, но Гулахов не понял. А прямиком из студии отправился к Харчевнину и сообщил, что Гулахов — отпрыск Лучезарного. А потом связался по телефонам, которые сфотографировал в «гроссбухе» кастинг-директора «Надо же!», с несколькими гостями шоу… Народ кинулся проверять свои ДНК — и пошло-поехало…

— Дальше вы знаете, — устало перевёл дух Крылов и откинулся на спинку стула.

Майор некоторое время смотрел на него. В голове сотрудника органов крутилось множество неуставных вопросов. Но физиономия и взор Крылова были так безмятежны, что Гусарский ограничился единственным:

— Вы осознаёте, что совершили преступление?

— Да бог с вами! — откликнулся Иван Андреевич. — Это всего лишь шутка. Шутка гения.

— Пишите ваш доклад, — сухо приказал майор, выложил на стол бумагу, карандаш и вышел.

…Подозреваемого оставили в одиночестве и под замком надолго. Несколько часов взаперти, без еды и сортира, кого угодно заставят пересмотреть свои взгляды. Не то, чтобы майор надеялся на мгновенное перевоспитание Крылова — просто не мог отказать себе в удовольствии поставить «преобразователя природы» на место. Когда отдохнувший и отобедавший Гусарский вернулся в допросную, первое, что бросилось ему в глаза, были разбросанные по столу листы бумаги. Он бегло просмотрел ближайшие. Там красовалась хрень с латинскими словами, формулами и корявыми рисунками. Для её дешифровки требовались знатоки.

— Вы можете дать пояснения по сути написанного? — спросил майор, не поднимая головы от листов.

Молчание было ему ответом.

Майор поднял глаза. На стуле изобретателя не было. За столом с лампой — тоже, меж тем это было второе и последнее сидячее место в кабинете. Никаких потайных ходов он не имел. В форточку пролезет разве что кошка, секции окна стальные и заваренные, восьмой этаж. И что это значит?..

Майор догадывался. Скорее всего, у мерзавца Крылова была какая-то очень серьёзная крыша, отчего его так долго взять не могли! Крыша из той же самой структуры! Значит, когда Гусарский ушёл на перерыв, кто-то из крышевателей тупо выпустил медика из кабинета и из здания!..

Всё это пахло служебным расследованием. Гусарского обвинят, что не усмотрел за задержанным!..

Майора замутило. Он бросился к форточке, распахнул её и жадно вдохнул холодный воздух. Ничего, он сейчас придумает, как оправдаться, только возьмёт себя в руки!..

В открытую форточку вылетела притаившаяся в уголке окна муха — наверное, последняя осенняя муха, не заснувшая ещё на зиму.

У гения в запасе было много шуток.

Александр Товберг

Родился в 1974 году в Донбассе. По образованию — сознательно не состоявшийся журналист; по профессии — был многим, но не стал всем; по призванию — фантазёр с гротескно-поэтическим уклоном.

Печатался в разнообразных изданиях Украины, России, Беларуси, Казахстана, Германии.

Член МСП, КЛУ, СПК, лито «Сфера» г. Покровск. Участник, номинант, дипломант, призёр, лауреат многочисленных литературных конкурсов и фестивалей. Лауреат премии им. О. Бишарева, В. Даля.

Выпустил 6 книг стихов и прозы разной тематики.

Быть собой

И тогда я понял, что он — дурак! Чёрт возьми, как ослепляет должность! Верховный Иерарх!.. Как же ты ничтожен, как же ты мал, и как, будучи человеком, невозможно стать тебе Человеком…

Но сначала я прислушивался, я искал подвох — ну, не может быть, он же занимает высший пост Земли!

Он учил меня, я его слушал. Соглашался со всеми его наставлениями, спешил выполнять все его приказы. Непогрешимость его затмевала мой разум.

Но однажды… Однажды это всё же случилось. Я, конечно, не сразу поверил в нелепость. Ведь ошибки дано совершать только людям, но никак уж не божествам. А ошибки накапливались, их было всё больше и больше. И мало-помалу я стал терять веру в него. Я, особа, приближённая к Верховному Иерарху, терзался сомнениями, переполнялся ядом скепсиса, я отказывался потакать ему во всём, действовать по его ошибкам, возводимым в ранг правил. Я пытался лгать самому себе, но тогда мой внутренний гироскоп правды сходил с ума, заставляя меня вновь вернуться на путь истинный.

Очевидно, он начал подозревать, что со мной что-то не так. Уважал ли он меня? Не думаю, вряд ли, но я заметил, что он стал более сдержан со мной в проявлении эмоций.

И однажды… Однажды это всё же случилось. Я не сдержался и в ответ на многозначительный трёп Верховного Иерарха Земли позволил себе расхохотаться и — выйти без разрешения из высокого его кабинета.

А он долго ещё неподвижно сидел, оторопело глядя мне вслед. Мой кумир был повержен. Не мог он взять в толк, что означает подобный демарш. Он был настолько глуп в отношении понимания и проявления чувств, ограничен духовно, что даже не умел ненавидеть. Только мгновенного испуга скрыть не сумел он. Продемонстрировав мне тем самым свою тайную фобию воли. Слабоумие чувств, столь необходимое на Эвересте власти, подвело его.

Неужели он испугался меня? Ну, не смешно ли — быть Богом для всех и ничтожеством для одного?

А ко мне после приступа смеха пришла жалось. Бог был убог. Очевидно, он понял своё убожество, и скрывать собственное ничтожество от самого себя теперь не имело смысла. Осознание же того, что и я понял это, внесло дискомфорт в его отлаженную систему ошибок, становящихся правилами.

Я раздавил его тем, что перестал раболепствовать, пресмыкаться, как это делало подавляющее большинство подчинённых Великого Иерарха. Я вновь стал таким, какой есть, я стал всегдашным. Я просто не умел по-другому быть.

Если скажете, что моя беда — обострённое чувство «Я», требующее справедливости, то бишь, правды, в раскрытии любого малейшего проявления лжи — я с вами спорить не буду. Думайте, как вам удобно. Поклоняйтесь своему выдуманному богу, я вас не поддержу.

Становясь заложниками собственных амбиций, в конце концов, первые лица любых иерархических систем напрочь теряют основные истинно человеческие качества характера. Это расплата за обладание властью.

Я понял, что не смогу приспособиться и задавить собственный смех, не смогу заплатить непомерно высокую цену за потерю себя.

— Я здесь чужой, — сказал я Верховному Иерарху, придя на следующий день за расчётом.

Он по привычке многозначительно надулся, но увидев мою чеширскую улыбку, вспомнил, что передо мной рисоваться не стоит. Расслабился.

— Да, конечно, я не смею тебя удерживать. Это твоё право. Могу только посодействовать в переходе на другую работу.

О, как он уважал букву закона, особенно, если она касалась его личных интересов!

И сейчас, работая сортировщиком на заводе бытовых отходов в Антарктиде, я бесконечно благодарен Верховному Иерарху, моему бывшему богу, за предоставленную мне возможность быть самим собой. Что значит — не унижаться, не пресмыкаться, не лгать.

Сергей Мерсов

Про собак и про людей

Был солнечный осенний день. В такие дни у собак всегда хорошее настроение, по крайней мере до тех пор, пока люди его окончательно не испортят.

На собачей площадке собак и людей было немного.

Мухтар — крупный немец двух лет отроду — радовался солнцу и остаткам тепла.

Он оглядывал всё вокруг, с открытой улыбающейся пастью, как будто искал, чему бы ещё ему сегодня обрадоваться.

Мухтар ещё не заматерел и потому не раздался вширь, глубоко посаженная до самых локтей грудная клетка делала его похожим на крупную селёдку. Однако будущая сила в нём ощущалась: крутая, как у волка, шея и гордая стать выдавали в нём будущего вожака.

— Поработай с ним, — крикнул инструктор молодому нескладному парню, студенческой внешности, выполнявшему обязанности дрессировщика.

Хозяин Мухтара посадил его на цепь, длиной метра три, проверил исправность карабина и ушёл в дальний конец площадки.

Студент-дрессировщик нехотя стал надевать «рукав» — это такая большущая шина, сантиметров тридцать в диаметре, её надевают на руку, до самого плеча. Рукав полностью закрывает кисть, он армирован изнутри, не рвётся и защищает дрессировщика, то есть, приспо-соблен к тому, чтобы его трепала собака.

— Давай быстрее! — крикнул инструктор, он был за главного на площадке. Студент с опаской подошёл к Мухтару, посвистел ему, и, когда пёс повернулся, — хлестнул ему по морде рукавом и отскочил назад.

Мухтар недоумённо смотрел на пацана: вроде как можно и простить на первый раз, но хотелось бы ясности.

— Поактивней! — руководил процессом начальник.

Студент снова приблизился к собаке и хлестнул по морде. Мухтар нехотя огрызнулся и обозначил укус.

— Плотней, плотней работай!

Парень стал работать «плотней»: он подобрал ам-плитуду удара и стал хлестать Мухтара рукавом по башке изо всех сил. Мухтар бросился, вцепился в рукав и сделал два-три сильных рывка.

— Вот, хорошо! Давай ещё!

Студент продолжил наяривать своим «джебом», отчётливо были слышны звуки шлепков. Мухтар бросался, трепал рукав — и вновь убеждался в том, что цепь слишком коротка, и его оппонент легко становится недосягаемым, когда сочтёт нужным.

Каждый раз, когда дрессировщик отскакивал назад, пёс некоторое время смотрел на него — пристально, не отрываясь, как будто хотел что-то понять.

Прошло минут пять. Дрессировщик передохнул и возобновил атаку.

Мухтар осатанело смотрел на приближающегося «врага».

Ему предлагали два варианта: получать шлепки по морде либо трепать рукав.

Оба варианта Мухтара не устаивали.

Он вдруг причудливо скосил голову вбок, оставляя шею прямой, и застыл, продолжая смотреть на дрессировщика, затем повернул голову в противоположную сторону…

Собаки так делают, когда о чём–то глубоко заду-мываются. Парень захихикал, глядя на Мухтара, и продолжил «работу»: рукав резко взлетел над собачьей головой, но… пёс неожиданно опередил человека — такого неловкого и медленного: он метнулся вперёд, насколько ему позволяла цепь, — достал до живота дрессировщика и прихватил зубами.

Всё произошло мгновенно. Пёс прикусил — и сразу отпрыгнул назад.

Это выглядело, как «Достал, отвяжись!», и это тоже был своего рода джеб, только со стороны собаки. Потому что Мухтар мог рвануть, мог вонзить клыки, а не резцы или схватить ещё раз-другой.

Но он ограничился скромным прихватом передними резцами… Правда у молодого пса трилистник на резцах ещё не стёрт, зубы у него острые, но… всегда ведь кому-то не везёт.

Парень вскрикнул тонким высоким голосом, отпрыгнул назад и замер.

Все, кто были на площадке: начальник, хозяин собаки, ещё кто-то, — бросились со всех ног к дрессировщику. Хозяин Мухтара закричал что-то устрашающее и изо-бразил готовность сурово наказать пса.

— Не бить! — крикнул инструктор.

— А что делать? — кричал на бегу хозяин.

— Ничего!

Всё окружили укушенного парня.

— Покажи! — сказал инструктор.

Парень поднял свитер: на животе, ниже пупка зловеще наливался крупный синяк.

— А чего, халат лень было надеть? — спросил главный. Парень пожал плечами.

— Чуть бы пониже — и всё-ё-ё… — радостно констатировал кто-то из подошедших собачников.

— Тебе яйца не нужны? — продолжал наседать инструктор.

Парень смутился. Кто-то сказал: «Он пока не решил». Все заржали.

— Болит?

— Да.

— К врачу сходи.

Мухтар всё это время заинтересованно вглядывался в лица людей, оживлённо переводя взгляд с одного на другого.

— Ну как, здорово я придумал, да? — как будто спрашивал пёс.

Инструктор подошёл к нему: «Ну что, Мухтар?», пёс ему явно нравился.

— Знаешь, а он умней тебя, — бросил инструктор студенту.

Затем, подводя черту происшедшим событиям, обратился к хозяину Мухтара:

— Успокойте собаку.

Но, пёс уже не искал одобрения в глазах окружающих его людей, он был абсолютно спокоен.

В этот день Мухтар понял величайшую истину: кроме жёстко предлагаемых тебе людьми или обстоятельствами вариантов, всегда есть ещё один — твой собственный.

Ты не знаешь, каков он, но важно знать, что он есть твой выбор и твой путь.

Дмитрий Воронин

Родился в 1961 году в г. Клайпеда Литовской ССР. Сельский учитель. Член Союза писателей России, член Конгресса литераторов Украины. Автор четырёх книг прозы.

Лауреат премии А. Куприна. Лауреат издания «День Литературы» Москва, лауреат 1 премии конкурса «Защитим правду о Победе» газеты «Литературная Россия» Москва.

Публикации более чем в 50 «толстых» литературных журналах России и ближнего зарубежья в том числе: «Нева», «Наш современник», «Молодая Гвардия», «Москва», «Север», «Подъём», «Сибирь», «Дон», «Простор», «Огни Кузбасса», «Сура», «Аврора», «Гостиный двор», «Бийский вестник», «Дальний Восток».

Участник более 50 альманахов и прозаических сборников в России и за рубежом. Проживает в п. Тишино Калининградской области.

Одинокая парта

Шестиклассник Алёша шёл в школу последний раз, хотя мог и не идти. Но он всё-таки решил пойти. Зачем? Если бы его спросили об этом, он, наверное, и не сумел бы ответить. Что-то притягивало Алёшку к этому ненавистному до последнего кирпича зданию. То, что здесь живёт зло, он понимал и внутренне содрогался от отвращения всякий раз, когда переступал порог этого дома.

Жёсткий ветер хлестал мальчика по лицу, как будто хотел своими пощёчинами остановить его, выбить из головы засевшую там смертную тоску, заставить вернуться домой. Снег, помогая ветру, впивался в непокрытую голову тысячами колючих иголок. Казалось, что в лице непогоды все силы добра стараются выстроить преграду на Алёшкином пути. И чем ближе он подходил к школе, тем медленнее становился его шаг.