Бесплатный фрагмент - Штабной визажист

Штабной визажист

­

Рекламным дизайнерам, самым недооцененным

и самым бесправным творческим работникам, посвящается.

«Не падайте духом, поручик Голицын,

Корнет Оболенский, надеть ордена!»

Г. Гончаренко (Юрий Галич)

На плечах полковника сверкают бриллианты. По три крупных камня в золотых вензелях узких погон. Утренние лучи разбиваются о чистые алмазные грани веселыми радугами, приковывая взгляды выстроенных на плаце солдат. Полковник в центре внимания. На высокую изящную фигуру устремлены сотни восторженных глаз. Уставные девяносто, шестьдесят, девяносто — у командира идеальное сложение, впрочем, как и все остальное. Полковник смотрит на часы… Пора…

Она делает полшага вперед. Длинный вдох — верхние «девяносто» превращаются в «сто», если не в «сто десять». Жалобно скрипит портупея крокодиловой кожи.

— Пооолк, равняааайсь! Смииирррнооо! — глубокое контральто волной прокатывается над рядами.

— К торжественному маршу! По-дивизионно! Десять шагов дистанции! Управление прямо, остальные напрааа… Ву!!!

«Грум-грум» — едино вздрагивают ряды.

— Шагоооом!.. Арррш!!!

Оркестр ухает «Pretty Woman». Сдвоенные компрессоры музыкантов-андроидов дружно извлекают ритмичный рев из древних духовых инструментов. Полк зашагал. По-уставу. С левой. От бедра. Строевой смотр начался…

Оркестр, кстати, моя идея. Живой звук, блестящие трубы. Полковник любит блестящее, она вообще любит все, что способно произвести «громкий эффект». И за идею оркестра ухватилась сразу — тут она молодец, такие вещи просекает быстро. Всегда полезно иметь в запасе пару-тройку таких идей. Так, на всякий случай…

Полковая колонна, ведомая взводом управления, разворачивается для марша. Я стою на трибуне вместе с полковником — чуть позади нее и левее. Справа начальник штаба геройски выпятила вперед свой четвертый размер. Больше здесь никого нет — дивизионные командиры маршируют вместе с полком, затаив в адрес приближенного к верхам богемного арт-лейтенантишки, в мой собственно адрес, тихую раздраженную зависть. Пусть злятся, я здесь не причем — должность обязывает. На строевом смотре я должен воочию, так сказать, со стороны, видеть результаты проделанной мной и моими людьми работы. По крайней мере, для того, чтобы тут же, как говорится, не отходя от кассы, получить от «полканши» полную и недвусмысленную оценку нашим креативным идеям и концептуальным решениям.

В отличие от начальника штаба, я стою ссутулившись и стараюсь по возможности не привлекать внимания алмазоносных воительниц. Сейчас они, слава богу, заняты лицезрением марширующих перед ними колонн. Похоже, пока все в порядке, и если бы у меня за пазухой, во внутреннем потайном кармане, не лежала плоская пластиковая коробка, я бы чувствовал себя совсем уверенно. Черт бы побрал этого идиота Рендера, сунувшего мне ее прямо перед смотром! Черт бы побрал этих военных теток с их обтягивающей униформой без единого кармана — такой, видите ли, уставной регламент на этот сезон! Жалко, форма не моя компетенция. Цвет и фурнитура — максимум, на что я могу как-то влиять. И вот прямо сейчас, в настоящую минуту, это самое «как-то» дефилирует перед нами по плацу под звуки «Красотки». Ее Императорского Величества первый отдельный артиллерийский самоходный полк «Дикая орхидея».

Дивизионы проходят один за другим великолепно отточенным строевым шагом. О, это целая наука! Длинный скользящий шаг «вперекрест» — ступни почти не отрываются от земли, плечи откинуты назад, таз, напротив, подан вперед, бедра выписывают двойную восьмерку, голова прямо по оси движения, лицо каменное, взгляд злой… Самоходчицы!.. Как они, глядя перед собой, умудряются держать равнение в рядах — непонятно, однако все ряды идеально ровные, на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Рук, конечно, никто не вытягивает. Левая паралитично направлена вниз — висит, словно не живая. Правая согнута в локте, придерживая на правом же плече длинный ремень табельного автомата (маленький такой изящный автоматик: органопластик под бронзу, кожаная отделка, встроенный плеер, ничего особенного), он застыл точно на уровне нижнего края камуфлированной мини-юбки. Фиолетово-оранжевый рисунок камуфляжа сочинил Рендер на основе первобытных африканских орнаментов. Мне сначала не очень понравилось, а теперь пригляделся — вроде ничего. Да и «полканша» сходу утвердила эскизы и оказалась права — подъем морального духа налицо. Вон, как вышагивают, сверкая высоченными отполированными ботфортами. Такие только у нас и у танкистов. Дань старой традиции. Что бы, значит, не рвать колготки, залезая в люк — ну, это когда у танков еще были люки.

Строевой смотр продолжается. Мимо проходят дивизионы, батареи, экипажи, топографический взвод, связь, разведка — ритмичное мелькание сотен стройных ног. А вот дальше мне становиться грустно. Мини-юбки боевых подразделений сменяются болотными бриджами андроидов из хозяйственного взвода, а следом за ними, в самом конце, шлепая по плацу шнурованными бахилам из полиуретановой кирзы, вырисовывается и моя «шарашка».

Полковник смотрит какое-то время на приближающийся дизайн-взвод, ничего не говоря, вот только блеск бриллиантов на ее погонах вроде как слегка померк. Потом она начинает плавно и неудержимо поворачиваться на месте, всем корпусом, как самоходка, наводимая на цель. Цель, конечно, я…

— Феликс, голубчик… — полковник нежно фиксирует координаты «цели». — Будьте так любезны, объясните своему командиру… — вносятся поправки на ветер и магнитное склонение. — если, конечно, это вас не затруднит… — Я еще больше втягиваю грудь, маскируя очертания коробки в кармане… Внимание! Сейчас будет выстрел…

— Что это за стадо беременных пингвинов?!! Что это за парад инвалидов Третьей Мировой?!! Или это подтанцовка Лайки Ваймуле, чудесным образом сбежавшая из рефархива и случайно попавшая на армейский строевой смотр?! Или это ожившая иллюстрация Некрумова «Утро вурдалаков»?! Что на этот раз мешает вашим креативным «танцорам» пройти нормальным строевым шагом?!

Я благоразумно молчу, кося взглядом на плац, где десять потомков Адама, ведомых моим заместителем, военным дизайнером третьего класса, старшим арт-ефрейтором Рендером, старательно пытаются имитировать колонну по трое…

Ну, пингвины не пингвины, но птичья тема явно просматривается — с ассоциативным мышлением у «полканши» все в порядке. Хотя на мой лично взгляд, это больше напоминает ополоумевший гусиный выводок. Натужно вытянутые шеи, выпученные глаза, шлепающие, словно ласты об асфальт, ноги… Сложнее всего моим арт-единицам дается контроль над собственным центром тяжести. Лишенные возможности балансировать руками, они совершают всем телом удивительные колебательные эволюции, пытаясь выдержать нужное направление движения. При этом, висящие на длинных ремнях автоматы двигаются совершенно автономно, по сложновычисляемым траекториям, периодически возвращаясь к своим владельцам и входя в жесткий контакт с различными участками их тела ниже пояса…

Да, если бы гуси парили в горах и вили гнезда на скалах, я мог бы с гордостью сказать — мои орлы! Грозные соколы! Суровые бойцы очень невидимого фронта! Стратеги программных интерфейсов. Тактики шкал цветового охвата. Виртуозы рукопашных схваток с графическими планшетами и компьютерной клавиатурой… Господи, за что мне все это! Была должность как должность — штабной визажист — прически и макияж для старшего комсостава. Спрашивается, какой маразматичной старухе с генеральскими погонами пришла в крашеную синькой голову гениальная идея расширить скромную штатную единицу до целого подразделения…

— Феликс, вы, что онемели?.. Ах, вы, наверное, в обмороке… Ну да, конечно — тонкая творческая натура! Ранимая душа художника!

Нет, я не в обмороке. Всего лишь небольшая контузия с временной потерей речи. Снаряд оказался учебным.

— Запомните, Феликс, это не просто плановый смотр — это подготовка к окружным командно-штабным учениям, и я возлагаю вполне определенные надежды на вас и ваших… — мадам полковник брезгливо кивает в сторону удаляющихся «беременных пингвинов» и отворачивается, раздраженно скрипнув портупеей.

Это еще не все — список запланированных на сегодня «напрягов» только-только начал раскручиваться. Я прекрасно знаю, куда сейчас направляется мой взвод. Рендер ведет его в демонстрационный ангар, где должны собраться все командиры подразделений, и где нам предстоит презентация действующего макета нового самоходного орудия. Именно это имела в виду полковник, говоря про «возлагаемые надежды», и мне самому, честно говоря, было бы совсем нелишне поскорее оказаться там. Похоже, расстаться со злополучной коробкой так скоро не удастся, и тонкой творческой натуре придется весьма неопределенное время провести в позе вопросительного знака.

Самоходка, накрытая белым атласным покрывалом с логотипом полка, стоит на невысоком подиуме в центре обширного ангара. Вокруг вольными группами расположились командиры дивизионов и батарей. Полковник тоже здесь.

— Дамы офицеры, прошу внимания!

В ангаре воцаряется тишина, все замирают, повернувшись к командиру.

— Как вы уже знаете, скоро нам предстоят тендерные командно-штабные учения в составе объединенных частей штаба округа. Вам также известно, что эти учения одновременно являются отборочным этапов международной армейской биеналле «Золотая бляха», в которой, как я полагаю, у нас есть все шансы занять традиционно высокое место. Место, достойное славного имени нашего полка. Место, достойное его безупречной репутации и внушительного боевого рейтинга. Поэтому всем нам — и я надеюсь, вы, дамы, это понимаете — крайне важно и необходимо быть полностью и всесторонне подготовленными к будущим ожесточенным сражениям и находиться, в буквальном смысле, во всеоружии!

Полковник делает паузу, обводя взглядом сосредоточенно-серьезные лица дам офицеров, и продолжает уже менее торжественным, но более деловым голосом:

— Сегодня, в наше сверхдинамичное время, время жесточайшей военной конкуренции, невозможно одержать победу, пользуясь неактуальным, вышедшим из моды, морально устаревшим, скучным, не эффектным, а, следовательно, не эффективным оружием. Специально для командно-штабных учений нашими полковыми дизайнерами был разработан и осуществлен глубокий кузовной тюнинг находящейся на вооружении штатной самоходной артиллерийской установки «Бенетон-патриот 152». Подробнее о проделанной модернизации и новых тактико-технических характеристиках установки доложит мой заместитель по арт-подготовке. Прошу вас, господин арт-лейтенант!

Держа в руке похожую на бильярдный кий указку, я направляюсь к подиуму. Взгляды дам офицеров прожигают мне спину…

Что ж, смотрите. Смотрите на что способен раскрепощенный полет мужской фантазии. Во что может превратить неукротимый творческий дух, свободный от феминистических стереотипов и унылых армейских догм, стандартную базу восьмиколесной самоходки с длинноствольной стопятидесятидвухмиллиметровой пушкой-гаубицей…

Рендер стягивает покрывало. За моей спиной раздается изумленный многоголосый вздох, похожий на стон. Не спеша повернувшись к зрительницам, я вижу в их блестящих глазах нескрываемый восторг близкий к экстазу.

«Шшикааррно!» — свистящим шепотом произносит одна из дам офицеров. «Фантастика!» — добавляет вторая. «Круто!» — резюмирует третья.

Прекрасно понимая, в чем причина восторгов, я, тем не менее, начинаю свой обзор с вещей достаточно ординарных. Довольно скучным и невыразительным голосом я долго рассказываю об аэродинамических характеристиках бронекорпуса, о его управляемых светоотражающих свойствах, о леопардовой отделке звуконепроницаемого салона, о двухметровых колесах с полупрозрачными шинами низкого давления и колпаками, стилизованными под витражное тондо, об автономной пневмоподвеске, поглощающей девяносто восемь процентов внешних вибраций, о широченных сдвижных дверях с автоматически выдвигающимися трапами-эскалаторами. Демонстрирую варианты цвета и плотности тонировки панорамных бронестекол. Показываю самоадаптируемые анатомические кресла с системой комбинируемого массажа. Объясняю суть боевых преимуществ интегрированных ионо-джакузи и оперативно-тактические характеристики полноразмерного бара-холодильника. Перечисляю, особо не вдаваясь в подробности, спрятанные в огромном подкапотном пространстве системы и механизмы: от всевозможных климат-круиз-и-прочая-контролей до спутниковых систем навигации и глобальной связи. И чувствуя, что достаточно выдержал паузу, перехожу к главной и любимой военными теме — вооружению…

Когда три месяца назад, в своем кабинете, полковник давала мне техзадание на разработку тюнинга самоходки, она высказала пожелание, мягко говоря, меня озадачившее.

«Попробуйте пофантазировать с формой орудийного ствола», — сказала тогда полковник, на что я машинально отреагировал изумленно-наивной фразой:

«А как же тогда стрелять?»

Она посмотрела на меня, как на больного.

«Зачем стрелять? Почему стрелять? В кого вы собираетесь стрелять, Феликс? О, боже мой! Простите, но в вас за версту видно штатского. И не просто штатского, а ископаемого штатского. Вы просто питекантроп какой-то. Нестроевой хомо эректус!.. Запомните, Феликс! Запомните раз и навсегда — стреляют друг в друга только дикари и идиоты! Еще несколько веков назад великий русский полководец Алекс В. Суворов… Надеюсь, вам о чем-то говорит это имя? — полковник кивает в сторону висящего на стене портрета в помпезной раме, на котором, как мне всегда казалось, была изображена пожилая остролицая дама в седом парике. — Так вот, великий полководец Суворов сказал гениальную и по-настоящему пророческую фразу: „Удивил — значит, победил!“ Удивить, Феликс! Понимаете? Вот, что главное! Вот на чем строится любая современная военная доктрина!.. Только удивляя, можно рассчитывать на всеобщее пристальное внимание. Только удивляя, можно сохранять и удерживать популярность и, как следствие, иметь стабильно-высокий рейтинг и общественный вес. Только постоянно удивляя и эпатируя, можно поднять значимость, престиж и социальный статус до того уровня, когда с мнением и позицией его обладателя начинают считаться — я бы сказала, вынуждены считаться! — абсолютно все, включая правительства и транснациональные корпорации!.. Удивлять, Феликс — это искусство! Военное искусство! Удивлять, ошеломлять, ошарашивать! А, вы, говорите — стрелять… Смешно, Феликс… Через неделю я жду вас с эскизами!»

Через неделю полковник перебирала в руках пачку листов с эскизами орудийного ствола, небрежно отшвыривая их один за другим.

— Это похоже на обожравшегося удава… Это старомодно, спираль была актуальна два года назад… Это тоже не годится, как-то совсем пацифистски, даже, пораженчески — это кто, ваш Рендер завязал ствол в узел?.. Ну, это еще туда-сюда… Впрочем, нет — сексуально, конечно, но слишком уж натуралистично, — брезгливо отбросила она последний, сделанный мною отчаянный эскиз. — Плохо, Феликс, плохо. Никуда не годиться! Нужны идеи. Свежие идеи! Идите, Феликс. Идите и думайте!

И мы придумали…

«Итак, господа… эээ… кхм… дамы-офицеры! Что же касается огневой мощи нашей самоходной установки, мы постарались сделать так, чтобы ее артвооружение стало по-настоящему Арт-вооружением. В смысле, „Арт“ с большой буквы. Где „Арт“ имеет однозначное и неоспоримое превосходство над обычным артиллерийским „арт“, то есть доминирует над бездушной сухой инженерией и вульгарной баллистикой, можно сказать, отменяет ее, тогда как артистическое, художественное „Арт“ или, другими словами, „Арт“ эстетическое, призвано визуально воплотить концептуальную идею…»

Я разражаюсь длинной заумной тирадой, бессмысленной соловьиной трелью, жонглируя этими «Артами» с большой буквы и «артами» с маленькой, кручу их, меняю местами, к месту и не к месту втыкаю звонкие малозначащие термины, плету нелепую словесную паутину, гигантскую маскировочную сеть, которая призвана ошеломить, запутать моих слушателей, и в которой я в конце-концов запутываюсь сам. Но, похоже, этого никто не замечает. Похоже, меня вообще никто особенно и не слушает. Вот она — волшебная сила искусства! Офицеры, все как один (то есть, как одна), застыли в немом благоговейном восторге, дружно уставившись на нашего «слоника». Да, именно такую ассоциацию невольно рождает стоящий на подиуме образец прикладного нео-милитаристического искусства. Монументальный символ собственной эпохе. Нетленное (в недалеком будущем, конечно) произведение. И даже, вполне вероятно, шедевр!

Ствол гаубичного орудия своими изгибами точно повторяет форму хобота гигантского слона или мамонта, предположительно издающего боевой клич. Для пущей убедительности и полноты впечатления, с обоих его боков имеют место два сложноизогнутых пятиметровых бивня, выполненных из армированного стекловолокна, и имеющих внутреннюю бегущую подсветку — в темное время это должно выглядеть особенно эффектно. Форму бивней мы скрупулезно скопировали, пользуясь референсными изображениями из музея палеонтологии. Расположено все это хозяйство на огромной неподвижной башне, в очертаниях которой явно угадываются классические формы рубки атомной ракетонесущей субмарины. По бокам башни первоначально предполагалось разместить две спутниковые антенны в форме огромных слоновьих же ушей, но «полканша» идею зарубила, приказав оставить эти обширные плоскости свободными для рекламы спонсоров, и нам, чтобы зрительно уравновесить всю конструкцию, пришлось позади башни разместить массивное антикрыло.

Едва заметно поводя плечами, покусывая губы и слегка постанывая, дамы офицеры заворожено смотрят на самоходку и на меня, стоящего с ней рядом. В их глазах уже не блеск. В их глазах пламя. В них древний боевой огонь воинственных амазонок. Мысленно они уже на марше. Мысленно они уже оседлали своих боевых слонов. Их пальцы уже судорожно сжимаются, предвкушая сладострастные ощущения от податливой упругости рычагов. Они уже в бою. В лобовой развернутой атаке. Под прицелами сотен телекамер. Под оценивающими взглядами миллиардов зрителей. Кто рискнет не обратить на них внимания! Кто посмеет их не заметить! Нет таких! Аплодисменты в мой адрес! Мои перманентные враги превращаются в пусть временных, но фанатичных поклонниц. Не хватает только лавины летящих на подиум цветов. Полковник права — удивлять, это военное искусство!

«Спасибо, все свободны!» — в голосе командира полка слышится бархатное урчание сытой львицы. Демонстрационный ангар пустеет. Делясь впечатлениями и постепенно остывая, расходятся по своим неотложным делам дамы офицеры. Снова задрапировав от посторонних глаз макет, Рендер уводит притомившихся дизайнеров. У самоходки остается только сержант караульной службы, которая с этой минуты будет охранять новое, сразу ставшее секретным, оружие. Я тоже собираюсь удалиться, самонадеянно считая, что удачно пережил очередное испытание, и преждевременно расслабившись.

— А вас, Феликс, я попрошу остаться, — говорит полковник все с теми же мурлыкающими нотками в голосе.

«Ядрена-матрена-твою-дивизию-бога-душу-мать!» — рефлекторной молнией проносится в голове набор бессмысленных междометий, сохраненных для чего-то мужской генетической памятью. — «Господи! Ну, что тебе еще?!»

— Да, мадам полковник! Слушаю вас, мадам полковник! — щелкаю я каблуками.

Мадам полковник настроена весьма и весьма благодушно. Речь ее приторно-сладкой патокой растекается по ангару…

Она, мадам полковник, желает выразить свою искреннюю благодарность и лично поздравить господина арт-лейтенанта с успешно проведенной презентацией. Она, мадам полковник, более чем удовлетворена той работой, которую господин арт-лейтенант проделал со своими подчиненными над столь сложным и важным для всех проектом. Она, мадам полковник, рада была убедиться, что господин арт-лейтенант оказался именно тем человеком, которого ей хотелось бы видеть на данной должности, а, значит, время, которое мадам полковник потратила на изучение обширных каталогов «Реестра Культурного Наследия» и бесчисленных к нему приложений в виде дизайнерских портфолио, оказалось не напрасным. Она, мадам полковник, ничуть не жалеет, что приложила определенные усилия (немалые, прямо скажем, усилия) и задействовала определенные связи (высокие, прямо скажем, связи), чтобы в ее распоряжении оказался столь ценный в своем деле специалист. Она, мадам полковник, с нескрываемым удовольствием отмечает, что в настоящий момент у господина арт-лейтенанта имеется реальная возможность приносить вполне ощутимую пользу вооруженным силам Ее Императорского Величества, а не прозябать в безвременном забытьи в одной из бесчисленных креокамер имперского рефархива. В свете всего вышесказанного, она, мадам полковник, намерена в самом ближайшем будущем рассмотреть возможность награждения господина арт-лейтенанта одной из высоких военных наград, которая, как полагает мадам полковник, будет в полной мере соответствовать его заслугам, статусу и положению…

В подтверждение своих слов полковник панибратски щелкает указательным пальцем по моему форменному мундиру. Неестественно громкий щелчок коротким эхом отражается от сводов ангара. Полковник умудрилась попасть точно в центр пластиковой коробки.

— Вот как?! Однако! — полковник изумленно вскидывает бровь. — И что же, интересно, за сокровище вы, Феликс, прячете на своей груди? Для медальона с портретом Ее Величества великовато, для бронежилета слишком хлипко. Так что же это, Феликс? Надеюсь, вы позволите мне взглянуть, господин арт-лейтенант? — и, сделав ударение на слове «лейтенант», она требовательно протягивает руку. Естественно, мне ничего не остается, как отдать ей коробку.

Полковник держит в руке упаковку антикварного компакт-диска, внимательно разглядывая изготовленную архаичным полиграфическим способом и вставленную под прозрачный пластик обложку. При этом лицо ее постепенно приобретает такое выражение, словно у нее вдруг одновременно, разом, заболели все зубы. Полковник поднимает на меня глаза, полные брезгливого презрительного гнева. А дальше я выслушиваю речь, которая является полной противоположностью всему, что было сказано минутой раньше.

Стальным голосом мне сообщается, что мадам полковник никогда не имела склонности идеализировать людей вообще, и уж, тем более, не питала иллюзий в отношении мужчин, в частности. Мне также сообщается, что мадам полковник вполне была готова ожидать от господина арт-лейтенанта проявление типичных для мужской особи атавистических свойств умственной организации и что она, мадам полковник, могла бы отнестись с известным либерализмом и пониманием к некоторым таким свойствам. Например, она могла бы — нет, конечно же, не одобрить — но, по крайней мере, допустить присутствие у господина арт-лейтенанта крайне непристойного, к примеру, видеофильма — каких-нибудь, к примеру, сцен сексуального характера, или сцен насилия, или сцен агрессии. Или даже — чего в жизни не бывает — каких-нибудь диких эпизодов так называемой «охоты и рыбалки», они вполне могли бы быть ею поняты. Но в данном случае мадам полковник просто не находит слов для выражения своего крайнего возмущения. Господин арт-лейтенант просто вероломно злоупотребил благосклонностью мадам полковника и добрым к нему, господину арт-лейтенанту, расположением. Господин арт-лейтенант, должно быть, не осознает, в каком привилегированном положение ему посчастливилось оказаться. Господин арт-лейтенант, должно быть не понимает или просто забыл, что альтернативой его сегодняшнему положению вполне может оказаться положение учетно-номерной единицы рефархива или, даже, как бы ни хотелось об этом говорить, положение арбайтера в Изолированной Колонии Производителей. Или у господина арт-лейтенанта вскружило голову от временных успехов? Или господин арт-лейтенант полагает, что дела на вверенном ему участке службы находятся в блестящем состоянии? В таком случае, мадам полковник готова прямо сейчас, не выходя из этого ангара, доказать, что это далеко и далеко не так!..

Черт! О чем это она? Что еще задумала эта тетка, судорожно соображаю я, не сводя глаз с компакт-диска в ее руках (насчет «тетки» я, конечно, несправедлив, но какое, в конце концов, мне сейчас до этого дело). Между тем, полковник поворачивается к зачехленной самоходке и командует:

— Сержант, ко мне!

Встрепенувшись, сержант-караульная мигом подскакивает к «полканше» и вытягивается перед ней в струнку, а я успеваю представить себя идущим под конвоем на полковую гауптвахту. И оказываюсь в своих мыслях не оригинален — в отличие от мадам полковника.

— Сержант, раздевайтесь! — приказывает она. — Время по-нормативу! — И, увидев замешательство в глазах подчиненной, повышает голос: — Чего вы ждете, сержант? Музыки? Обойдетесь — здесь не полоса препятствий!

Сержант (на то она и сержант) тут же берет себя в руки и, сконцентрировавшись, приступает к выполнению стандартного строевого упражнения. Трижды щелкнув пальцами и задав только ей слышимый ритм, она одним движением плеча сбрасывает автомат на бетон ангара. Отработанными до автоматизма движениями, невероятно пластичными, почти балетными па, освобождается от деталей униформы, предмет за предметом, которые, как и автомат, аккуратно укладываются точно в назначенных им местах, и мне ужасно хочется угадать, какая музыка сейчас звучит у нее в голове. Движения сержанта профессиональны — это понятно даже такому профану, как я — сразу видно бывалого солдата и, уж точно, отличника боевой и политической подготовки. Было бы интересно увидеть ее, если не на полосе препятствий, то хотя бы на спортплощадке, на шесте…

— Стоп, сержант! Достаточно! — «полканша» не дает закончить упражнение до конца, и сержант застывает по стойке «смирно», оставшись в «форме номер раз». — Ну, Феликс? Вам нужны объяснения? — жестко, спрашивает полковник, почти не разжимая идеально подкрашенных (мною, между прочим, подкрашенных) в цвет краплака губ.

Нет, объяснений не нужно. Мне уже понятно куда она решила ткнуть меня носом, но полковник продолжает наседать.

— Вам, господин арт-лейтенант, вероятно нужно напомнить, как называется наш полк? Он называется «Дикая орхидея» — слышите, Феликс?.. Дикая!.. Орхидея!.. А не дикая ахинея! По-другому я никак не могу назвать то, что сейчас вижу перед собой…

Так уж и ахинея, думаю я, глядя на смуглое тренированное тело сержанта. И вовсе даже не ахинея. Ну ушила сержант уставное бикини сверх регламента. Удивительно, как вообще умудрилась, там и ушивать по сути нечего — уж я бы точно не смог. Так это во все времена было, и любой солдат всегда считал, считает и будет считать, что выданная на складе казенная униформа лично ему велика, как минимум, на два размера. А сержант, кстати, ничего, молодец, талантливая девочка — ее бы ко мне в дизайн-взвод. И вообще, мадам полковник, еще неизвестно, что вы сами там носите, хотел бы я знать…

— Это ваша работа, Феликс! Это ваши должностные обязанности! Все что касается уставных требований визуализации и полкового стиля — за все это отвечает заместитель командира по арт-подготовке, то есть, вы! — разошлась не на шутку «полканша». Ох чувствую, добром это не кончится. Ну, Феликс, держись!..

— Итак, господин арт-лейтенант, слушайте приказ! Вооружайте своих людей чем хотите — линейками, рулетками, лазерными денситометрами, шкалами цветовых охватов, мне все равно, но завтра к утру — слышите, Феликс, к восьми ноль ноль, — весь личный состав полка должен быть проверен на предмет полного соответствия нижнего белья полковым стилеобразующим нормативам, включая плотность материала, крой, размер и цвет! Слышите? Весь личный состав! Без исключения! Кроме, разумеется, андроидов — они, как вам, надеюсь, известно, нижним бельем не комплектуются. Все, Феликс! Выполняйте!

Мадам полковник круто разворачивается и, цокая каблуками, направляется к выходу — при этом мой компакт-диск очень метко летит в автоматическую урну-утилизатор. Раздается звук включившегося привода… короткий хруст… зеленая лампочка окончания процесса.

— Ёпп..! — мое сердце вздрагивает. Горстка пластмассовой пыли — все, что осталось от редчайшей коллекционной вещи, уникального номерного издания. FIFA-2027. Компьютерный футбольный симулятор. Последняя (последняя!) в мире игра этой серии выпущенная в год прекращения деятельности и официального роспуска Международной Футбольной Федерации…

Я разбит. Я подавлен. Оскорблен в лучших своих чувствах. Мрачнее самой черной тучи я попадаю наконец в свой кабинет и запираю дверь. Медленным тяжелым шагом подхожу к столу и достаю из верхнего ящика большой черный пистолет. Щелкнув предохранителем, подхожу к окну, вытаскиваю из пистолета обойму, долго и внимательно разглядываю на свет. Затем одним движением загоняю обойму обратно в рукоятку и решительно передергиваю затвор. После этого я опускаю шторы. В кабинете сразу становится сумрачно, как и в моей голове — там тоже уныло, темно и пусто. Я возвращаюсь к столу и сажусь в кресло. Откидываюсь на высокую спинку. С угрюмой непреклонностью вкладываю ствол пистолета в рот и, зажмурившись, жму на спуск…

Огненная струя бьет в горло и, опалив пищевод, проваливается в желудок. Я коротко выдыхаю и занюхиваю рукавом. В голове светлеет. Поставив пистолет на предохранитель, я аккуратно укладываю его на место, в ящик. Затем звоню Рендеру и приказываю построить взвод.

— Взвооод, гавняйсь! Смигно! Гавнение на сегедину! — Рендер, мелко перебирая ногами, подкатывается ко мне и вскидывает ладонь к как всегда мятой и надетой поперек головы пилотке. — Господин агт-лейтенант, дизайн-взвод по вашему п'гиказанию пост'гоен! — Судя по максимально растопыренным толстым пальцам и свекольным ушам, он тоже успел «застрелиться» и, похоже, не один раз.

— Вольно!..

Я стою перед своим взводом. Сделав каменное лицо, медленно обвожу взглядом подчиненных мне носителей творческого начала и, как я с грустью подозреваю, творческого же конца. Выстроенный по ранжиру короткий ряд постных физиономий с тщательно замаскированным интеллектом. Художники на букву «Ху»… Конструкторы на букву «Ко»… Мужики на букву «Му»…

«Господа военные дизайнеры!» — говорю я голосом, каким дикторы когда-то объявляли об окружении и разгроме вражеских армий. «Коллеги!» — добавляю я несколько мягче и затем почти проникновенно шепчу: «Товарищи!»

— Сегодня ночью всем нам предстоит тяжелая и ответственная работа. Придется попотеть…

2007 г.

Теория падения

Светлой памяти Михаила Александровича Врубеля — русского живописца, графика и ваятеля, посвящается.

«И Ангел строгими очами

На искусителя взглянул

И, радостно взмахнув крылами,

В сиянье неба потонул».

Михаил Лермонтов. Демон

События, здесь изложенные, случились в 1902 году, и их описание основано на информации, источнику которой, у автора нет оснований не доверять.

Удар от падения был страшным. Очень страшным. Исключительным. Да, именно исключительным, а точнее — исключающим. Исключающим все, что было «до» и лишающим любой надежды на то, что хоть что-нибудь будет «после»…

— Ходите, сударь, ходите! Двигайте уже своего ферзя! Мы же оба прекрасно знаем, у этой позиции только одно продолжение, так к чему изображать мучительные раздумья — поверьте, на Гамлета вы совсем не похожи, — демон Босха откровенно забавлялся, наблюдая за жестами партнера, полными наигранного драматизма. Закутавшись в перепончатые крылья, словно в рыжий кожаный плащ, он сидел на широком карнизе малахитовой скалы, опираясь спиной на большой отколовшийся от нее кусок и вытянув вперед худые длинные ноги — идеальная поза, чтобы сопротивляться постоянному гнету чудовищной гравитации.

— У партии, возможно, вариантов нет. Зато способов изобразить, как вы говорите, мучительные раздумья, великое множество, и, поверьте, коллега, я еще далеко не все продемонстрировал! — скрестив руки на груди, демон Брейгеля прямо-таки сверлил взглядом фигуру ферзя, грубовато собранную из крупных необработанных алмазов. — Согласитесь, надо же как-то разнообразить наш с вами пожизненный досуг. Вечность, к сожалению, имеет свойство быть монотонной, а уж здесь особенно, — и он описал рукой полукруг, словно призывая непременно взглянуть и убедиться, как ошиблась вечность в выборе места для проявления своих качеств.

— Ну что вы, сеньор, будьте справедливы! Чем плохо это место? — сказал демон Босха, даже не подняв глаз. В этом не было необходимости — последние четыреста лет окружающий их пейзаж оставался совершенно неизменным. Маленькое красное солнце, навсегда застывшее над близким горизонтом (то ли закат, то ли рассвет), освещало каменистую равнину, на которой тут и там, словно гигантские каменные кусты, возвышались острые иглы кристаллоподобных скал. Алмазные скалы, изумрудные скалы, скалы из горного хрусталя, из самоцветов, холодно мерцающие, насквозь пронизанные жилами самородного золота и серебра — по-своему красивое, но безжизненное царство минералов в тяжелых объятиях неземной гравитации. Оно и не было Землей — по крайней мере, в обычном понимании. «Твердь» — вот, наверное, самое подходящее название.

— Прекрасное место, коллега, изумительное! Особенно для таких, как мы…

Демон Брейгеля наконец-таки решился сделать ход. Для него это было нелегкой задачей. Нескладный, напоминающий большого жука с неестественно тонкими руками и ногами, гибкостью тела он обладал соответствующей. Тем не менее, справившись с гравитацией и собственным весом, довольно ловко сумел передвинуть ферзя по расчерченной на плоском камне «шахматной доске». Клацнув хитиновыми крыльями, он блаженно откинулся на вертикальную стенку скалы и заносчиво заявил: «Только не вздумайте предлагать ничью!» — ему явно было жаль затраченных усилий.

— Как вы сказали, месье? Для таких, как мы? — демон Босха окинул взглядом свои фигуры, собранные из золотых самородков — считалось, что это «черные».

Он и в самом деле хотел предложить ничью. Несколько веков ежедневной шахматной практики привели к тому, что каждая их игра оканчивалась именно этим результатом, и с какого-то момента партии стали носить характер своеобразной традиции или ритуала, растягивать который не было ни смысла, ни желания.

— А кто мы, собственно, такие?.. Вот, вы, к примеру — вы знаете, кто вы такой?

Традиционная игра, как всегда, перерастала в традиционный спор.

— Я — демон Брейгеля, — невозмутимо ответил демон Брейгеля.

— Ну да, а я демон Босха, — съязвил в ответ демон Босха. — Только вот ведь какая штука, сэр! Демон-то я ненастоящий, не рожден я был демоном!.. А был я четыреста лет назад сотворен усердными стараниями живописца Иеронима Ван Акена, известного вам как Босх. Так же, как и вы — живописная, и хотелось бы верить, не больная фантазия художника Питера Брейгеля!.. Соображаете, Петрович?.. Недолжно нас тут быть! Нас вообще не должно быть!

— Все это я и без вас прекрасно знаю, коллега. — усмехнулся демон Брейгеля. — Зачем каждый раз столько эмоций? Или хотите порадовать новой теорией на этот счет — какой-нибудь «теорией происхождения», например? Валяйте, готов послушать. У них там сейчас это модно, — и он ткнул пальцем в небо.

— Новой теории, мистер, у меня нет. У меня есть одна и единственная — та, от которой вы постоянно отмахиваетесь. Но она хоть как-то объясняет суть происходящего!

— Ну да, конечно! Кармические узлы, переселение душ, полный набор из «Тайной доктрины» мадам Блаватской. Ваши астральные визиты к ней, коллега, были слишком частыми — как говорится, с кем поведешься… И, кстати, что вы наплели ей тогда про какого-то австрийского кронпринца, про Мировую войну? Признайтесь, цену себе набивали? — демон Брейгеля явно решил отыграться за «Петровича».

— Ничего я не наплел, — сказал демон Босха, обиженно скрестив руки на груди. — Я, быть может, пророчествовал. А вам-то это откуда известно, ясновельможный пан?

— Хм… ну-у…

Ответить он не успел. Скалу ощутимо качнуло и на «шахматной доске» с глухим стуком упали на бок два золотых коня…

Облако из золотых перьев быстро оседало на землю, устилая ее плотным сверкающим покрывалом. Не было ветра, чтобы разметать их, и перья ложились ровным кругом — одно к одному.

Он лежал в центре этого круга, вдавленный в расколотый камень скалы, разбросав смятые, изуродованные крылья, словно большая подстреленная птица. Глаза, ни на мгновение не потерявшие способность видеть, отстраненно и холодно смотрели в небо, отражая его недосягаемую глубину.

Что-то случилось. Случилось раньше. Еще до того, как из ничего, из пустоты возникла темная плотная точка и, вдруг сразу превратившись в огромную ощетинившуюся скалами твердь, в один миг опрокинулась на Него, смяла, раздавила, уничтожила.

Боли не было — сломанное тело никак не напоминало о себе. Его словно не было вообще. Все чувства и мысли сосредоточились в одном желании: Он хотел вспомнить! Это было трудно, но Он попытался…

— Упал? — спросил демон Брейгеля.

— Несомненно! — ответил демон Босха. — Еще как упал!.. Рухнул!

Какое-то время они молчали, озираясь и прислушиваясь, затем демон Брейгеля спросил — не очень решительно, словно стесняясь:

— А что, коллега, когда я падал, тоже скалы шатались? Вы ведь уже были здесь, должны помнить…

— Ха! Ну, если вы, амиго, изволите называть свой шлепок падением… — к демону Босха вернулось его обычная, язвительная манера вести беседу. — Могу вам сказать совершенно точно: скалы не шатались! Я бы мог вообще не заметить сего эпохального события.

— Но ведь заметили? Значит, что-то изменилось?

— Изменилось? Еще бы! Я изменился!

— То есть, как? — озадаченно спросил демон Брейгеля. — Что вы имеете в виду?

— Себя, мой друг, себя! Собственную внешность! — ответил демон Босха, гордо выставив вперед подбородок. — Не скрою, тело, которым одарил меня маэстро, было… как бы это помягче… Эстетически малопривлекательным, — демон Босха усмехнулся. — Да чего уж там! Думаю, увидев меня тогда, вы не стали бы играть со мной в шахматы даже по переписке…

Демон Брейгеля окинул взглядом мосластую фигуру приятеля с жесткими перепончатыми крыльями за спиной и промолчал.

— Ладно, ладно! Вы, майн хер, тоже далеко не белый и пушистый, — заметил его взгляд демон Босха. — Но! — поднял он вверх длинный палец. — Именно этот факт, факт произошедшего со мной преображения или, пусть относительного, но эстетического совершенствования, позволил мне кое-что понять. Сделать кое-какие выводы!..

— Опять ваша теория?

— А вы опять собираетесь пошутить по этому поводу? Впрочем, можете шутить — сейчас это не важно. Прав я или нет, скоро узнаем, — демон Босха отвернулся и угрюмо уставился вдаль.

— Да какие уж тут шутки, коллега! — заговорил демон Брейгеля обеспокоено. — Вы хотя бы намекнули, чего ждать? К чему готовиться? Да, не молчите же!..

Демон Босха взглянул на него оценивающе, словно решая, стоит ли продолжать разговор:

— А не хотите ли, милостивый государь, послушать все с самого начала? Готовы хотя бы сейчас попытаться понять? Внять, так сказать, откровению?

Демон Брейгеля всем видом изобразил готовность слушать.

— Что ж — вот вам для начала, — демон Босха поднял глаза к небу и, словно читая написанные где-то там в вышине строки, с театральной торжественностью продекламировал:

«И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, Но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним…»

Он прервался и с любопытством взглянул на демона Брейгеля:

— Ну, милорд, как самочувствие? Не ломает? Судороги, конвульсии? Нет?

— Нет… А что — должно?

— Ну, как знать… При известных обстоятельствах… Впрочем, ладно, — махнул рукой демон Босха и продолжил: — Итак, хочу обратить ваше внимание на один момент: «низвержен на землю». А на какую, собственно, землю — куда именно? Не задавались вопросом?

По взгляду демона Брейгеля, было ясно, что последние лет двести, этот вопрос не очень его занимал, и тогда демон Босха заметил:

— Ну да, конечно — можно было не спрашивать… А ответ, между прочим, очевиден. Он, можно сказать, под ногами! Буквально!