Бесплатный фрагмент - Школьная лихорадка и ошейник для тигра

От автора

Есть много профессий, титулов и званий… Но только одна устремлена в вечность. Влияние учителя не заканчивается никогда…
Посвящаю эту книгу учителям и учащимся замечательной школы №38 города Владивостока. Города, где живут люди с душой тихоокеанского калибра и тихой мощи дальневосточной тайги. И, конечно, своей семье — за любовь и поддержку.

Мануковская Татьяна (Ендовицкая)
Член Российского союза писателей, номинант на национальную премию «Писатель года 2018»

(детская литература)

Глава 1. Директор объявляет «школьную лихорадку» и «День чудаков»

Седьмой класс гудел нетерпением. Впрочем, гудел он почти всегда. И гудел громко. Это и вдохновило администрацию школы на проведение «Дня чудаков».

Накануне директор школы — полный, лысый, с неизменной улыбочкой в прищуренных глазах Ефим Иванович Лешаков — доложил коллективу об эксперименте.

— Уважаемые коллеги! Мы так отстали от других школ в плане инноваций, обновлений, ап…

Директор замолчал и уставился в свои бумаги.

— Ап…

Ефим Иванович протёр очки и, стараясь звучать уверенно, прочитал по слогам:

— Ап-грей-дин-га. Да! Апгрейдинга. Выражаясь современными терминами… Компьютерными…

— Скажите ещё «ри-брен-дин-га», — мрачно перебил его вечно хмурый, печальный, похожий на Ньютона после удара яблоком по голове молодой физик.

— И скажу! Вот сейчас возьму и скажу! Даже крикну: «Рибрендинга»! Он нам тоже нужен!

— А «рибрендинг» это от слова «сбрендить»? То есть того…

Тихо и интеллигентно вступила в разговор молодая учительница литературы и повертела пальцем у виска.

— Если я права, то мы уже на правильном пути.

— Муза Мандельштамовна! Стыдно Вам, словеснице, учительнице русского языка, не владеть новыми терминами! Теперь я ещё больше убеждён в том, что «Дни чудаков» нам не просто нужны… Нет! Нам необходимо включить их в расписание! Нам не хватает хорошей школьной лихорадки! Чтобы встряхнуть всех новыми методами и заразить новыми идеями! Чтобы поднять температуру творческого поиска!

При слове «заразить» директор столовой подпрыгнула на стуле, а завуч мрачно заметила:

— Опять придётся семью попкорном кормить и переселиться с ноутбуком на кухню.

— Нужно будет — мы все на попкорн перейдём и на кухню переселимся! Но апгрейдимся, зарибрендимся и залогинимся в новую виртуальную, сетевую реальность! В ту, в которой нашим детям интересно, и в которой, возможно, им придётся жить в двадцать первом веке.

— Только не на школьную! — громко и невпопад взвизгнула директор столовой и тут же заметила встревоженные взгляды коллег в свою сторону.

— Я про кухню! Никаких переселений на школьную кухню! Вон к завучу залогинивайтесь на здоровье! Питайтесь из её микроволновки! А мне лишние кишечные палочки не нужны!

Однако ни тон, ни огнеметательный взгляд Лешакова возражений не допускал. Не приглашал он и к дискуссии.

— Итак! Объявляю завтрашний день началом экспериментальной программы обновления, то есть, апгрейдинга школы. И, разумеется, рибрендинга. Будем менять наш имидж. Создавать новое впечатление о себе. Уроки по расписанию сохраняются. Но первые два мы заменяем фестивалем « Айфоновы причуды», а третий и четвёртый — «Роботами из прошлого». Учителей физики, астрономии и литературы прошу вечером быть на связи.

— Звонить нам каждые пять минут, что ли, будете? Интересоваться, достаточно ли мы сбрендили для эксперимента? — не удержался от ядовитого комментария астроном.

— Я вас буду маршрутизировать. По Скайпу.

По учительской разлился холодок ужаса. Притихли все.

— Коллеги! Прошу понять меня правильно. Я запущу вас по правильному учебному маршруту. Дам все необходимые указания на предмет внешнего вида и поведения на уроках. Скажу сразу. Самовольные выходки, непрошеные выкрики, беготня по классу в припадке учительских чувств запрещаются.

После последнего разъяснения вопросов ни у кого не осталось.

На следующий день седьмой «Б» не просто гудел. Он гудел нетерпением с той самой минуты, как староста объявил всем об изменениях в расписании.

Была и ещё одна причина для шепотливого обмена мнениями. В класс пришла новая ученица. Пошёл слух, что звали её необычно. Но на вопрос об имени девочка упрямо не отвечала. И ребята спорили на пари — в качестве оного принимался перевод английского текста и решённая задача по математике, — каким таким неведомым именем обладала стройная, с тугими завитками чёрных волос, невысокая незнакомка.

— Привет всем!

Учитель астрономии, он же — физики, сокращённо «астрик», выглядел так непривычно и круто, что сродни космической тишина поглотила привычные школьные шумы. Сам педагог смотрел на класс в некой растерянности.

— Вы, что ли, в хипстеры подались? — спросила отличница Вера с первой парты.

— А почему бы и нет? У тебя есть возражения?

Вера тут же получила тычок в бок от соседа Гвоздева, попросту Гвоздя.

— Слушай, отличница, а кто такие «хипстеры»? Это которые хип-хоп танцуют что ли?

Ответ он получил отнюдь не от Веры.

— Гвоздев! Это ты на уроке английского у преподавателя спросишь. А у меня к вам другие вопросы.

Звучал физик непривычно задиристо, и этот факт погрузил и без того притихших ребят в колодец безмолвия. Они переводили взгляд с небритой физиономии учителя на его очки в кожаной оправе, задерживались на коротком, в клеточку пиджаке, пытались прочитать надпись на ярко-красной футболке, молчаливо оценивали кроссовки Конверсы и таращили глаза на что-то зеркальное в руках.

— И что мы так пристально разглядываем?

Физик бодро притопнул ногой с подвёрнутой по последней моде джинсовой штаниной и хмыкнул.

— Зеркальный фотоаппарат впервые увидели? Вот ты, Железняков, можешь объяснить разницу между «мыльницей», зеркальным Кэноном и селфи, сделанным смартфоном? То-то же! Молчишь, как выдохшаяся аудиокарта в допотопном компьютере. Ну и о чём с тобой продвинутой девушке разговаривать?

— Может, ты, Ватрушкин, расскажешь классу, сколько мегапикселей должно быть в приличной фотокамере? Запоминай, отрок — 3,9 МГ вполне хватит для того, чтобы дотянуться до тех объектов, до которых твои глаза и не мечтают достать.

— Ну а в каком разделе физики изучается принцип действия зеркальной камеры? Может быть, новенькая девочка нам ответит? Как тебя, кстати, звать?

— Можно я представлюсь на другом уроке? — Девочка с вызовом встряхнула головой, что заставило весёлые стружки завитков взметнуться вверх и окутать хозяйку облачком весёлой непокорности.

Астрик кивнул в знак согласия.

— Зеркала и их виды изучаются в разделе «Оптика».

— Умница! Спасибо!

— Так какой, Ватрушкин, видоискатель в моём аппарате? Ну же, Ватрушкин! Камера хипстерская, зеркальная, и… Ватрушкин, значит, видоискатель в ней…

— Зеркальный, — закончила предложение Вера отличница, и все опять смолкли.

— А кто определит размер матрицы?

Класс отрёкся от вопроса разом и очень дружно. То, что видел перед собой учитель, были всех форм, оттенков и размеров затылки и макушки. Поймав, наконец, первый, готовый к разговору взгляд, — это был староста класса, — физик весело спросил:

— Ну что? Готовы в следующем году Оптику изучать?

Вздох облегчения прозвучал как радостное «да».

— Итак, друзья, урок у нас сегодня необычный. Скучные формулы мы изучать не будем. Названия созвездий я с вами зубрить не собираюсь. Мы посмотрим любительский интерактивный фильм, снятый на конкурс учащимися выпускных классов при поддержке драматической студии «Вихрь в голове». Вы все можете принимать участие в диалогах героев и даже прерывать фильм, если почувствуете несогласие с контентом.

— А что это такое? Контент? Палатка походная? Мы на английском слово «tent» учили, — Гвоздь напыжился и быстро оглядел класс.

Ответить никто не успел.

В этот момент открылась дверь, и на пороге возникла дама. Класс замер.

— Мамочка родная! Глазам своим не верю… Да такого быть не может! Вы та самая английская фотомодель?!

Вопли исходили от самой красивой и активно нелюбимой девочками за жеманность и слишком сладкий голос Беллы Дольчиной:

— Вы же Кейт Мосс? Вы же на самом деле Кейт Мосс?!

В ту же секунду Беллины глаза выстрелили раздражённым нетерпением в сторону Астрика.

— Почему Вы её не снимаете?! У Вас же этот самый… Зеркальный фотоаппарат! Снимайте, пока она не убежала! А можно и мне с вами? — умоляюще пропела красавица и изогнулась в нижайшем, почти щенячьем поклоне.

— Конечно, можно, Дольчина! Надеюсь, ты сможешь подписать фотографию без ошибок. Прошлый раз ты даже в своём имени умудрилась сделать две разом. Написала Белла через «э» и с одним «л»! — чисто по-русски и без акцента ответила красавице Кейт Мосс голосом Музы Мандельштамовны.

Назвать состояние учащихся ступором было бы актом великодушия по отношению к ним. Класс выглядел не лучше, чем стая испуганных опоссумов, которые умеют притворяться мёртвыми в момент опасности. Завершал картину учитель физики. Он так сильно, так не по-хипстерски раскрыл рот, что скулы поползли вверх, потянув за собой слишком большой, как у Юлия Цезаря, нос.

— Но Муза! Муза Мандельштамовна! Вы, действительно, копия Кейт Мосс! Сегодня… И… И Вы такая необычная…

Второй тычок Гвоздя оторвал восхищённые глаза Веры от гостьи.

— Слушай, Пятакова! А чо Музу «мопсом» обзывают? На собаку она совсем не тянет… И вообще! Прикольно она выглядит в этом прикиде… И кепарь на голове что надо!

— Ну, ты, Гвоздь, даёшь! Причём здесь мопсы? Ну как ты можешь не знать Кейт Мосс? Её весь мир знает!

— Весь мир знает Акинфиева, Дасаева и Зинедина Зидана! А твои «моськи», «мопсы» и кейты… Это…

Гвоздь резко смолк на полуслове, потому что почувствовал, как затылок и правое ухо стали теплеть, горячеть, а вскоре зачесались. Он в панике оглянулся назад и встретился глазами с новой девочкой. Она смотрела на него и… улыбалась! Потом, поймав взгляд мальчика, легонько взмахнула ладошкой в знак приветствия. Гвоздь онемел и, как будто, обесточился. Вся его, незатихаемая даже на уроках математики энергия кончилась вдруг и разом. Внутри что-то оборвалось, и он стал утрачивать привычную связь с миром. Ему хотелось только одного: быть на связи с ореховыми глазами новенькой девочки… Но именно этого он, в то же самое время, больше всего боялся.

Между тем, отовсюду неслось:

— Вылитая фотомодель!

— Да Вы даже круче её! Но, правда, очень похожи!

Надо сказать, что учительница русского языка и литературы была веснушчатой, рыжеватой блондинкой с серьёзными, часто печальными серо-зелёными глазами. Мелкие, деликатные черты её лица прекрасно уживались с невысокой, щуплой фигурой. По мере работы в школе глаза Музы утрачивали весеннюю зелень и всё больше покрывались серой паутинкой грусти. Коллеги же с тревогой отмечали, что благородная щуплость литераторши так и норовила перетечь в жалостливую худосочность.

Но сегодня, одетая в вызывающе красную кепку, сверкая многоцветной каскадной юбкой, Муза Мандельштамовна меньше всего взывала к жалости. Она бросала вызов скучной правильности, занудной зубрёжке и классическому: «Повторение — мать учения»! Потому что была неповторима. Потому что кричаще синий цвет блузки никак не сочетался с оранжевыми и зелёными красками юбки и с коричневым, свисающим с левого плеча, шарфом. И всё это выглядело нескучно и задорно.

— Я здесь для того, чтобы после просмотра фильма вы могли задать мне вопросы…

— У меня вопрос до фильма! Можно?

Это была Дольчина.

— Как называется Ваш сегодняшний стиль?

— Бохо! Стиль Бохо! От слова «богемный».

— А что в нём главное?

— То, что в нём полностью отсутствует главное! Никаких правил. Никаких скучных модных правил.

— Но, Муза Мандельштамовна! — не могла не докопаться до сути отличница Пятакова. — Если это стиль, то в нём есть какая-то идея… Какой-то гвоздь…

Гвоздь, сидевший слева от Веры, в возмущении подскочил на парте. Но, к изумлению класса, ничего не сказал, тут же сел на место и стал нагреваться и краснеть, как старая спиральная плитка.

— Идея, гвоздь, загадка стиля «бохо», — называйте это как хотите, — в эксперименте. В смелости. В эффекте неожиданности…

— Вот на этом самом эффекте мы и задержимся, — тихо, но уверенно прервал «модный» разговор Астрик. — Пора начинать урок. Наденьте специальные призменные очки, — они лежат перед вами в футлярах, — и внимание на экран!

Глава 2. Ошибка Зевса и трёхмерный напиток

В классе стало темно. Раздался оглушительный гром. Ребята вздрогнули и хотели осмотреться, но это оказалось невозможным. У них было чувство, что они находились в эпицентре молниевого дождя. Между горящими стрелами, в безумной пляске ярости носилась горячая субстанция, похожая формой на шаровую молнию.

— Я — Зевс громовержец, охранитель, владетель и царь всего сущего на небесах и земле! Я — который заставил вселенную жить по закону и соблюдать порядок! Я — владелец Лабириса, оружия, дающего жизнь и её отбирающего, должен жить в унижении! В раболепии! И перед кем! Перед собственным братом!

Вихревые молнии стали уменьшаться в размерах и бледнеть. Пространство вокруг клубка горячей энергии начало искривляться и вскоре приобрело форму гигантской фигуры. В следующую минуту на застывших в страхе семиклассников смотрел с экрана сам Зевс.

— Где мой эфир?! Почему я не могу выйти в свой законный эфир?! — рычало божество.

— Но Вы в эфире, — неожиданно раздался голос Ватрушкина.

— Доцарствовался! — рявкнул Зевс. — Каждый юный балабол указывает мне, всемогущему божеству, где я нахожусь.

— Но мы Вас слышим и видим, потому что Вы вещаете в прямом эфире! — не растерялся подросток.

— Я живу в эфире, а не вещаю! Кто тебя так скудно обучил, отрок? Вещают нанятые богами пророки. И только то, что им прикажут вещать Боги Олимпа.

— А в каком эфире Вы живёте? Может быть, Вам нужен Вай-Фай? — спросила новенькая.

— Да вы все, я вижу, вообразили себя гигантомахами! Вознамерились вывести меня из состояния кварк-глюкозного равновесия, давно утраченного на Земле. Не можешь же ты, юная дева, не знать, что эфир един, эфемерен и вечен! И живу в нём только я — я один.

— А-а-а! Так Вы о том месте, где сходятся земля и небо? — скептически хмыкнул учитель физики.

Едва он успел договорить, как Зевс стал воспарять над тем местом, где сидел, и вскоре предстал перед зрителями, восседающим на газовом облаке, напоминающим летающую тарелку. Те, кто отвечал за компьютерную анимацию, потрудились на славу.

— Сколько порывов ярости и энергий гнева затратил я на то, чтобы сделать людей совершенными! Сколько поколений недоучек пришлось отправить в тартарары! И для чего? Чтобы один единственный отрок осветил тёмные углы Олимпа своим знанием!

Когда Зевс произносил слово «тартарары», дети почувствовали запах тлена и наползающего на них холода. Да! Это, несомненно, был фильм в формате 4, а, может быть, и все пять D! Полный эффект присутствия.

— Ты ничего не замечаешь? — спросила Вера Гвоздя и взяла его за руку. Оба тут же вскрикнули от испуга. Руки были не ледяными. Они казались замороженными и бесчувственными.

Испугаться основательно, однако, никому не удалось. К Зевсу летело чернокрылое существо с мерзким лицом и ещё более омерзительным телом. Оно напоминало отвратительную летучую мышь с собачьей мордой.

— Цербер! Ты что же это без приглашения явился!

— Мне, всесильный, приглашений не посылают. Меня хозяин отправляет с предупреждением… Вот и тебе весточку принёс: готовься, Зевс! Твой брат Аид приглашает тебя в своё царство мёртвых! Он уже и лодочника подготовил, чтобы переправить тебя через реку Стикс. Всё же вы оба от одной матери. Хочет Аид уважение тебе оказать…

— Тифон! Тифон! — Немедленно ко мне! — метая глазами молнии, вскричал Зевс.

Никто не откликнулся.

— Тифон! Ты хочешь своей должности охранника лишиться?!

— Зря буйствуешь, самодержец. Тифон с этого дня на службу к Аиду перешёл. Вход в Тартар охраняет. Мне, старому Церберу, хозяин отпуск, наконец, дал. Впервые за десять тысяч лет!

— Какое унижение! Вселенское предательство! Я сделал Тифона тираноморфином! Всемогущим и всеустрашающим. Вечноживущим!

— Вот, вот, — Ваше всецивилизационное Величество, — Вы здесь всем этого добра пораздавали: гнева, ярости, мощи физической, силы исполинской. Энергиями тайными и сложными поделились со слугами и приспешниками.

Цербер достал из-за уха длинный свиток:

— Вы наградили их: притворной радостью, хитрой мстительностью, непристойным счастьем, злорадным сочувствием, издевательским восхищением… и даже язвительным состраданием… Я по списку читаю…

— И что в этом плохого? Те, кто правит и служит правителям, всем этим обладать просто обязаны.

— Да кто же спорит, Зевс! Но почему-то две самые светлые энергии ты сам отдал чужестранцам!

— Ты кого имеешь в виду?

— Землян, конечно. Мой хозяин Аид землю от квелых, слабых, слишком болезных и простодушных очищает, а ты, Зевс?! Чем ты наградил людей и, главное, за что?

— Люди — не чужестранцы. Они — такая же часть природы, как любой цветок и зверёк малый. Но им высшими силами дано больше власти в наших мирах. Они владеют особым сочетанием ума, энергии и честолюбия, а, значит, и большей силой. И эта сила может их уничтожить. Вот и пришлось заселить в них те два элемента, о которых ты говоришь.

— Что же ты о себе не подумал? Без этих «элементов» твоя стража и твои друзья готовы уничтожить теперь тебя.

Зевс тяжело вздохнул и задумался.

— Но весь запас Стыда и Совести я отдал человеческим существам.

— Ну, так и не хнычь, когда твой брат, который остался без стыда и совести, наказывает тебя за несговорчивость и забирает в своё Царство Холодного Покоя.

— Ты думаешь, я ещё могу с ним договориться?

— Конечно, можешь. Отдай ему в жёны Персефону — и делу конец.

— Но Персефона — дитя света. Деметра, её мать — богиня земного плодородия. Моя девочка с малых лет с бабочками и стрекозами играется. Цветы и травинки малые — её друзья. Она умрёт в чёрных хоромах Аида — каким бы богатством он её ни одарил!

— Ты, Зевс, кое-что имеешь в загашнике. В том самом… Под кодовым названием «ЛН». У тебя там спрятана хорошая порция этого напитка. Ты же пожадничал на людях: отпустил по кварку только одному из шести миллионов земных особей…

— И что ты предлагаешь?

— Зевс! Не лукавь. У тебя там нечто, что является чувством, веществом и волной одновременно. А потому не поддаётся ни разгадке, ни имитации, ни искусственному воспроизводству. Но и уничтожению не подлежит.

— Я знаю, о чём он говорит, — внезапно озарился Гвоздь. — О любви!

Но своим открытием он ни с кем не поделился.

— Ты веришь, что если оба отопьют по глотку, то будут счастливы? — угрюмо спросил Зевс.

— А ты попробуй! Пригласи дочь. Угости напитком. А я прямо сейчас свой маршрутизатор настрою и сгоняю за хозяином. Ты и ему бокал приготовь.

В следующую секунду Цербер исчез в забурлившей фиолетовыми потоками бездне, а на облако приземлилась девушка исключительно нежной, мягкой и хрупкой красоты. Семиклассники, не веря собственным глазам, узнали в ней обычно строгую, слишком заумную и требовательную математичку. Математичке, вернее, её героине тут же подмигнул верный друг Солнышко Гелиос, и осыпал присутствующих брызгами своего оранжевого тепла. Ребята заулыбались.

Зевс обнял дочь и угостил её, как он сказал, божественным напитком из биоорганического хранилища. Девушка отпила, и щёки её заалели.

Гвоздев решил было отгадать, кто играл Зевса, но замолк, не успев издать ни звука, потому что в следующую секунду раздался пустой, неприятный, холодный голос. Это было невероятно! Но он резал по ушам, как звуковой сигнал телевизора, когда на экране нет ничего, кроме таблицы настройки.

— Здравствуй, брат! Моё почтение и восхищение Вам, Персефона! У меня для Вас подарок, — с этими словами вновь прибывший молодой человек встал на колено и преподнёс дочери Зевса цветок необычного цвета. Как и откуда появился гость — никто не заметил. Вырос как из-под земли.

Персефона подняла глаза на дарителя. Перед ней, отпивая из рюмки божественный напиток, стоял стройный черноволосый юноша с идеальной красоты лицом. Только глаза были почти безумными: они горели нехорошим огнём и, в то же время, пугали неземным холодом.

— Аааах! — выдохнула Белла Дольчина.

В Аиде она узнала мечту многих девочек — атлета, штангиста, парашютиста, бас гитариста и председателя Школьного Ученического Совета — Валеру Отаяна. В него Белла была безнадёжно и, многие считали, бесперспективно влюблена. Отаян был известным карьеристом и на всякие романтические глупости не поддавался. Он был неизменно строг к себе и окружающим, нереально честен с учителями и беспощаден с теми, кто поведением и неуспеваемостью позорили честь школы №38.

— Такое утончённое, не искажённое ни одной морщиной гнева или страдания лицо, может быть только у бога, — произнесла Персефона и упала в руки Аида. В ту же секунду эфир под их ногами разверзся и поглотил влюблённую пару.

— Где наша дочь? — заволновалась мать Персефоны, весёлая, благодушная богиня Деметра к вечеру.

Зевс молчал. Молчал он и весь следующий, прожитый, как в дурном сне, год. Деметра не прекращала искать Персефону, но тщетно. Между тем, на любимой Зевсом и Деметрой Земле стали происходить удивительные вещи.

— Муж мой! Что ты сотворил с природой? — вопрошала супруга опечаленная Деметра. — Солнце спряталось, бабочки куда-то упорхнули, цветы стали вянуть на глазах. Ты посмотри! Вся природа притихла, листья пожелтели, леса больше не веселят душу пением птиц.

Скоро с неба посыпалась никогда ранее невиданная белая крупа. На экране шёл снег, а сам экран выглядел, как потерявший связь с антенной телевизор. Откуда-то сверху заунывный, тревожный голос читал текст:

— Наступила зима. Зима длилась очень долго. Заледенели почти все реки и моря. Улетели в неведомые края звонкие птицы. Сады прекратили приносить фрукты, поля не колосились пшеницей. Даже рыба в реках и морях стала исчезать Люди стали умирать от голода.

Сам Зевс испугался того, что сделал с Землёй, отдав Персефону Царю тьмы, Аиду. Он решил рассказать всю правду Деметре, и они упросили Аида отпустить жену на Землю повидаться с матерью.

Как только Персефона вступила на землю, солнышко Гелиос, её давний друг, выкатилось на самую середину неба, улыбаясь во весь свой оранжевый рот:

— Персефона! Подруга моя милая! Как я рад, что ты вернулась. Сейчас примусь за работу!

Экран заиграл всеми воображаемыми весенними красками. Картины, одна жизнерадостнее другой, замелькали перед улыбающимися зрителями.

Снег начал послушно таять. В лесах забили весёлые ручьи. Деревья стали наряжаться в робкие светло-зелёные листики. Больше всех радовались цветы. Они начали украшать луга, леса и сады, работая днём и ночью. Наступила весна. А следом за весной пришло тёплое лето и богатая плодами осень.

Но пришло время Персефоне возвращаться к мужу, в царство тьмы. И опять природа заснула, а Гелиос всходил на небо всё реже и всё ниже.

Экран подёрнулся тёмной грустью и заговорил голосом, который узнали все присутствующие. Голосом директора школы Лешакова:

— С тех пор так и повелось. Пока Персефона навещает свою мать на земле, мы с вами радуемся весеннему теплу, яркому лету и богатой на фрукты осени. А когда дева Персефона возвращается к мужу, наступает зима.

Но стоит нам поднять глаза к небу, и недалеко от созвездия «Волосы Вероники», которое вы изучали на прошлом уроке, мы, если нам повезёт, увидим созвездие Девы. И его звёздочки посылают людям свой свет в любое время года.

Экран стих, а класс разразился щедрыми рукоплесканиями. Ребята требовали героев фильма на поклон! Самые громкие аплодисменты заслужил Витька Пилецкий — автор компьютерной анимации и закадрового голоса Цербера, и учитель труда, озвучивавший Зевса и сделавший вместе с преподавателем информатики эскизы декораций. Только теперь ребята поняли, какие секреты скрывал кабинет №45 с яркой вывеской на двери «In Studio». Зачастую окна кабинета таращились жёлтыми электрическими глазами на потемневший Амурский залив до позднего вечера. Но его хозяева, группа учеников старших классов, которой руководили учителя информатики родной тридцать восьмой и нескольких соседних школ, были на редкость неразговорчивыми и таинственными. Как оказалось, причины на такую секретность были действительно уважительными.

Седьмой класс с нетерпением ожидал новых уроков под странным названием «Роботы из прошлого».

Глава 3. Робот капризничает и загадочный код

Меркурий Иванович Гвоздев пребывал в трёх реальностях сразу. Одна, ближайшая, заполняла экран компьютера замысловатыми цифрами и значками. Выползала она из утробы новейшего геофизического робота, управляемого дистанционно откуда-то из Калифорнии в Америке. Робот был капризный и требовал полного внимания к своей информации.

— Ну, миленький, чего ты так разошёлся? Мне же от тебя только прогноз погоды нужен, — пытался уговорить настырную машину начальник Обсерватории, которую многие по-прежнему называли Службой Солнца, доктор астрономических наук Гвоздев. — Вот разберусь с этими непонятными сигналами, и всё моё внимание будет твоим.

Речь шла о второй реальности, которая ворвалась в обсерваторию загадочными геомагнитными вспышками и пульсациями. Поступили они незнамо откуда, неведомо от кого и непонятно как. Но геомагнитную станцию буквально встряхнуло от мощного потока неизвестной энергии. Она вздрогнула, испуганно «выплюнула» череду непонятных цифр на свой монитор и замолкла. Вошла в «спящий режим».

Третья реальность, хотя и находилась очень далеко от первых двух, но мучила голову и сердце Меркурия Ивановича больше всего. Звалась она Надеждой и пока ещё числилась женой Гвоздева старшего. И это хлипкое, как подтаявший лёд «пока», грозилось лишить его весьма слабой надежды на примирение с женой и погрузить в заросли таёжного одиночества.

— Меркурий Иванович! Надо срочно разгадать код на мониторе станции! Она гудит и мигает этими цифрами, как будто хочет что-то нам сказать, — в лабораторию впорхнула младший научный сотрудник Венера Солнышкина

— Минуточку! Я уже заканчиваю с обработкой данных с робота.

— И что он нам обещает?

— Грозовые явления, низкую облачность на юге Приморского края и проливные дожди в районе нахождения нашей станции.

— Тайга будет только рада. А бедная китайская черепаха — так просто счастлива!

— Ты про ту, у которой вместо панциря кожа?

— Ну да… Озёро местное до того обмелело, что земноводным и поплескаться вволю негде. Я рано утром верхом вдоль русла Комаровки проехалась. Так она на слабый ручеёк больше похожа, чем на речку.

— Смотри, Венера! Приметит тебя дикая кошка или тигр, потом ищи тебя свищи… И жених твой Елисей не выручит.

Венера действительно собиралась замуж за молодого биолога со сказочным именем Елисей, но вполне земной должностью лесника. Оба они устали от своих городских квартир и шумных Владивостокских улиц. Казалось, что портовый город не спит и не умолкает никогда. И с раннего детства мечтой хрупкой светловолосой Венеры и крепкого брюнетистого Елисея было место жительства на затерянной от людских глаз таёжной делянке. Мечту свою они почти осуществили.

— Меркурий Иванович! Пойдёмте на станцию. Я уже и айтишника нашего туда пригласила.

— Белкина, что ли?

— Ну да… А что?

— Ну, этот нам сначала лекцию прочтёт о последних достижениях в борьбе с хакерами, а потом только на человеческий язык перейдёт.

— Не до лекций ему сейчас. Всеми цветами красного переливается… От стыда… Циферки-то, вроде, простые. А что они означают — у него ни одной идеи в голове…

Учёные вышли наружу и, как обычно, Гвоздев зажмурился от удовольствия и глубоко, с наслаждением втянул в себя ароматную порцию таёжного воздуха. Острое чувство счастья ворвалось в него ни с чем несравнимыми запахами любимой тайги. Пощипывал ноздри кисловатый, с изысканной горчинкой запах лимонника. Пьянил голову терпкий аромат амурского винограда. Кусты жимолости и бересклета дразнили воображение сухим древесным благовонием, с которым не решился бы соперничать ни один французский парфюмер. Запахи малины, элеутерококка, маньчжурского ореха, аралии, сирени и ещё десятков удивительных растений окутывали станцию душистым облаком таёжных тайн.

— Венера! Меркурий Иванович! Я разгадал! Но не знаю, что!

По выжженной солнцем тропинке бежал странный человек: очки на макушке головы отражали солнце, непомерно большая футболка намекала на почти полное отсутствие мышечного каркаса, а длинные ноги описывали дуги, прежде чем занять положение одна впереди другой.

— Белкин! Только ты можешь разгадать, сам не зная что!

— Вот и неправда! Сейчас все могут рассказать, как что устроено, но мало кто соображает, как это работает. Хоть смартфон любой возьмите…

— Ну да ладно! Так что ты там прочитал? Или расшифровал?

— Расшифровал! Всё оказалось до обидного просто.

— Ну не тяни ты амурского тигра за ухо! Говори уже.

— Послание состояло из набора простых чисел…

— А разве есть непростые? Заковыристые?

— Эх, и отстали Вы Меркурий Иванович. Солнечные вспышки ваш ум совсем ослепили…

— Ну-ну… Без критики начальства. Объясни, как чайнику!

— Простые числа делятся только на самих себя и единицу. И всё! Например, 1, 17, 31…

— Понял! И что в них особенного?

— А то, что шифровальщики и компьютерщики их очень полюбили. Так сказать, за несговорчивость… Больно они капризные… даже загадочные…

— Белкин! Теперь тебя на лирику потянуло, — прервала коллегу Венера. — К сути переходи.

— Короче говоря, обработал я это огромное, с пятью знаками, простое число и обнаружил, что если перемножать две цифры — 31 и 7 энное количество раз, то в итоге мы его и получаем!

— Кого получаем?

— Да не кого, а что! Я нашёл два главных простых числа, умножение которых друг на друга и даёт присланную нам циферку! Вот!

— А дальше-то что? Позабавился, поумножал, поделил… А нам какая от всего этого польза?

— С пользой проблема. А вам ничего с этими циферками — 31 и 7 — сделать не хочется? Признайтесь, Меркурий Иванович.

Заведующий станцией стал наливаться предгрозовым гневом быстрее, чем неожиданно налетевшие лохматые, свинцовые облака.

— Ладно! Понял! Просто сложите 31 и 7. Получаем 38! Номер школы, где учится Ваш отпрыск — Гвоздев Иван.

— И… Я говорю: «И…!»

— И что? Что нам с этой информацией делать? — перевела зависшего начальника Солнышкина.

— А вот этого я не знаю. Пока не знаю! Но станция разблокировалась. Я сейчас номер школы на адрес отправителя скину и, думаю, получу дальнейшие инструкции!

— Так иди уже получай! — рыкнул начальник, и все трое застыли в ужасе. Рык получился таким зверским и оглушительным, что Гвоздев сам себя испугался.

В следующую минуту рык повторился, и компания согнулась в смехе. Рычало небо, предупреждая о долгожданном ливне. Коллеги поспешили в укрытие геофизической лаборатории.

Только поздним вечером, когда набрякшие влагой листья, иголки и первые таёжные цветы наполнили лес тихим, шуршащим перезвоном падающих с них лёгких капель воды, Белкин доложил начальству последние новости.

— Всё оказалось так просто, что даже неинтересно, –заявил инженер, глядя в горящие любопытством глаза начальника. — Это наши коллеги из Калифорнийской лаборатории нас, так сказать, «на вшивость» проверяли. Сумеем ли мы их код распознать… Айтишники и программисты зачастую так развлекаются. Так я Вам сразу сказал, что речь идёт о школе. У одной из их сотрудниц в тридцать восьмой знакомая работает. Преподавателем иностранных языков. И так как завтра у них необычный, экспериментальный день, то англичанка и свой урок решила по-другому организовать. Инновационно и нескучно, так сказать.

— Ну а мы-то здесь причём?

— Со школой им связаться не удалось. Не знаю, по каким причинам. А с нами их лаборатория постоянно на связи. Только в этот раз письмо своё закодировали. Просят Вас завтра в школу позвонить и сообщить время урока английского языка. То есть, не просто урока, а живого общения на английском языке по Скайпу. Вот, собственно, и всё.

— Ну… Это мы сделаем…

Меркурий Иванович вздохнул и в очередной раз поспешил к спутниковому телефону. Но домашний номер его хрупкой Надежды безжалостно молчал.

Глава 4. ЧСВ у Гвоздя и «лофт» у информатика

На следующий день, В самом начале урока с загадочной темой «Роботы из прошлого» в кабинет информатики заглянула секретарша и вызвала Гвоздя к директору.

— Андрей Карлович! — взмолился Гвоздев. — Не начинайте урок без меня… пожалуйста.

— Гвоздев! Ушам своим не верю! Ты — и добровольно просишься на урок?! Вам вчера прививки какие-то делали. Может быть, у тебя такая странная реакция на вакцину?

Меньше всего Гвоздев нуждался сейчас в намёках на то, что он типа лентяй, которого ничего не интересует. Потому что именно в этот момент глаза девочки без имени послали ему порцию симпатии и доброго любопытства.

— Андрей Карлович! У меня инновационное мышление, и поэтому…

Гвоздь так удивился собственным словам, что резко замолчал. Замолчал не только он. Вся мужская часть публики, казалось, испугалась того, что вырвалось изо рта Гвоздя. Слова «инновация» и Гвоздь были несовместимыми. С Гвоздем отлично сочетались грубоватые словечки футбольных фанатов, либо «примитивный и головоломный», с точки зрения родителей, слэнг сетевого общения.

— Гвоздь! Ты чо, в илиту подался? «Финт ушами» решил сделать?

Муза Мандельштамовна, входящая в этот момент в класс, лихо взмахнула каскадной богемной юбкой и прокомментировала словесный выплеск Ватрушкина:

— Ватрушкин! Не тупикуй! Гвоздев был и остаётся ровным пацаном. У него, М.Б., ЧСВ случилось. Так что нет смысла «катать вату».

В нереально тихом кабинете веселилась только литераторша. Она лихо надвинула свою красную кепку на лоб и обвела аудиторию насмешливым взглядом:

— Что! Выражаясь словами Маяковского, уконтрапупила я вас?

Первым пришёл в себя преподаватель информатики:

— Маяковский такое говорил?

— Ещё как говорил. А Высоцкий повторил. И не только он. Кое-кто повыше…

Муза Мандельштамовна многозначительно глянула наверх и подняла указательный палец.

Гвоздеву надо было бежать, и он умоляюще смотрел на преподавателя информатики.

— Да ладно, не начнём мы урок без тебя, иди уже… — благодушно улыбнулся обычно серьёзный, даже грозный Андрей Карлович. И тут же обратился к удивительно похорошевшей Музе Мандельштамовне:

— А что Вы Ватрушкину изволили сказать?

— Намекнула, что, может быть, у Гвоздева, по только ему ведомым причинам, — её хитрый взгляд обрызгал девочек веснушками весёлой догадки, — случился ЧСВ, то есть чувство собственной важности на него нахлынуло. И потому нет смысла на него давить…

— Фигасе! — причмокнул Железняков.

Все подумали, что сетевое «ни фига себе» относилось к словам Музы Мандельштамовны, но они ошиблись. Железняк выражал свой восторг видом вплывшей в кабинет англичанки. Когда её разглядели остальные, класс забродил репликами:

— Вот это да! Улётный вид!

— Да! Классно выглядите, Тина Ивановна! Настоящий Треш!

— Сяб, — буркнула преподавательница вместо скучного «спасибо», чем привела в восторг до сих пор молчавших.

— А откуда Вы и Муза Мандельштамовна сетевой язык так хорошо знаете?

— Так это трудно несколько иностранных языков выучить. А потом всю жизнь их совершенствовать, а ваш…

— Мы вчера за час им овладели!

— Небось, флексите? Хвастаетесь?

— Это ты, Ватрушкин, любишь бахвальством заниматься. А нам ни к чему. Мы и так себе цену знаем.

— Тина Ивановна! Но для чего вам, взрослым, всё это надо? Как-то не комильфо получается, — стараясь звучать интеллигентно и загадочно, задала интересующий всех вопрос Вера Пятакова.

— Мы к родительскому собранию готовимся. В эту пятницу у нас тренинг по сетевому слэнгу для ваших родителей назначен. Если, конечно, всё по плану пойдёт.

Андрей Карлович, между тем, смотрел на англичанку, и по совместительству историчку, разве что не с ужасом.

— Тина Ивановна! А где вы такую классную вытянутую майку достали? — спросила Белла Дольчина.

— И не пытайся, Дольчина… Мои секреты — это мои секреты. А то тебе про майку скажи, так ты начнёшь корсетом поверх майки интересоваться…

— Дольчина, отрасти дзен! — нокаутировала красавицу Муза Мандельштамовна.

— Что надо отрастить Дольчиной? — испуганно воскликнул информатик и попятился к доске.

— Не волнуйтесь Вы так, Андрей Карлович. Это я её на понятном им языке к спокойствию призываю.

Учитель вздохнул, покачал красивой головой и продолжил инспектировать наряд, обычно сдержанной приверженцы классического стиля, Тины Ивановны. Поверх вытянутых, небрежно заправленных в узкие джинсы футболок и маек, коих было несколько, её фигуру обтягивал корсет с изображением рычащего тигра на чёрном фоне. Англичанка казалась выше ростом, так как рваненькие джинсы резко исчезали в ковбойских сапогах на каблуках с металлическими шпорами.

Сам Андрей Карлович, уступая настойчивому требованию Лешакова, тоже пребывал в новом имидже. Но он всё-таки соблюдал приличия! И выбрал нейтральный стиль «Лофт» –символ свободы, трудолюбия и уверенности в себе. Стиль даже не потребовал в него вживаться. Информатик жил в нём всегда. Единственное, чем пришлось пожертвовать, это временем, потраченным на поход в парикмахерскую. Там его неподатливые, как шотландский вереск волосы, так намучили, что они упали на лоб усталой, только что выбравшейся на берег пенистой волной. И ему это понравилось.

— Наш урок надо будет прервать ровно в полдень!

Громкий голос вбежавшего в класс Гвоздя разбудил погрузившуюся в раздумья публику.

— Это почему? — строго полюбопытствовал Андрей Карлович.

— А Вам — особый привет от Рэйчел! — не ответив информатику, Гвоздев повернулся к англичанке и затих.

— Очешуеть! — прошептал Гвоздь, забыв о своём инновационном мышлении. — То есть, я хочу сказать — офигеть. Ну, я не это имел в виду…

— Знаю, Иван, что ты имел в виду. Ты хотел элегантно произнести «Я в восторге» по-английски. Только вот давно не тренированная память начисто «забанила» весь английский словарь. Но это сейчас не так важно. От кого мне привет? Ты не ошибся?

— Нет! На станции Службы Солнца, то есть в Обсерватории, вчера и робот, и геомагнитная установка чуть не свихнулись… Их натурально трясло. Кто-то посылал им закодированные мессиджи… То есть, письма. А когда Белкин их расшифровал, оказалось, что с ними офис из Калифорнии связывался.

— Ты, Гвоздев, сегодня точно хочешь в «белом» выглядеть. Дескать, я такой крутой… Весь из себя апгрейдившийся… — подала голос Дольчина. Она, и только она, была обычно в центре внимания мальчиков, а сегодня одеяло всеобщего интереса перетащили на себя Гвоздев с англичанкой. И её это раздражало.

Только один человек заулыбался в ответ. Учитель информатики. Да и тот радовался любимому слову «upgrade», а не реплике ученицы Дольчиной.

— И что же было в том мессидже? В послании из Калифорнии?

— Просьба к учителю информатики прервать урок ровно в двенадцать, так как эта самая Рэйчел выйдет с нами на связь. В формате «Классная комната». По Скайпу.

Тина Ивановна отошла в сторонку. Казалось, что она смахивала слезу. Все остальные притихли окончательно.

— Рэйчел — удивительный человек. Я работала в их классе, в Америке, несколько лет назад. Это был класс особенных детей. Переживших нападение коварной болезни под названием церебральный паралич.

— А Рэйчел сильно болела? Она могла ходить? Говорить? — вопрос пришёл от новой ученицы, имени которой никто не знал.

— Она передвигалась в электрической коляске. И почти не говорила до одного случая.

— До какого случая?

— Рэйчел удалось уничтожить в киберпространстве всемогущего компьютерного червя, который планировал расползтись по всему миру. И когда её друзья и учительница кричали «ура!» и прыгали от радости, она вдруг тоже громко и ясно крикнула «Ура!». И с того дня заговорила. Да не просто хорошо заговорила, а так правильно и красиво, что открыла собственный курс «правильной речи» и «риторики».

— А что она сейчас делает?

— Рэйчел экстерном закончила колледж, курс программирования, и начала работу в одной из лабораторий Калифорнии. Это всё, что я знаю.

— Эй, Гвоздь! А почему эта девушка связалась именно с Обсерваторией у нас, в Приморье. И как ты об этом узнал? Ведь в Уссурийской тайге, где твой отец работает, нет мобильной связи, — это был конкретный вопрос от всегда конкретной Веры отличницы.

— Отец по спутниковому телефону директору школы позвонил. А почему с нашими астрофизиками — не знаю. Вот выйдем на связь, и спросим.

— А! Ну тогда вопросов больше нет.

— Ребята, пора и урок начинать, — вернул всех в действительность Андрей Карлович.

Глава 5. Подобревшая завуч, служанки Гефеста и трон Лешакова

Класс погрузился в кромешную темноту. Большой экран, закрывавший всю доску, засветился непонятным золотистым светом, и …ожил.

— Супруг мой, Гефест, — склонив пышноволосую голову, нежнейшим голосом вещала завуч школы, обратив взгляд куда-то в глубину экрана. Оттуда доносились звуки, как из школьной мастерской во время уроков труда. Одетая в серебристый хитон из мягкой материи, ниспадающий с её тела многочисленными складками до самого пола, завуч казалась величественной и подобревшей. — Дом наш почтила своим визитом сама богиня Фетида! Она желает тебя видеть по важному делу.

Завуч ловко подхватила под руку высокую стройную женщину и повела к дивану. Дамы присели.

— Вот это Перфоманс! Экстремальный выход! — не удержался от реплики Железняков. Его можно было понять. Ведь в богине Фетиде без труда угадывалась личность, вызывающая страх у одних, трепет у других и подспудное уважение у всех — уборщица Соня, которая по основному своему статусу была студенткой Института Управления. Цепких рук, въедливых до беспощадности глаз и всезнающей, ничего не забывающей головы Сони опасались все. Начиная с директора Лешакова. Сама Соня работала в школе временно, чтобы присматривать за своими братьями близнецами, неугомонными экспериментаторами — второклассниками Антошей и Гошей. Родители всех троих находились в длительной командировке в Перу, где изучали древние, исчезнувшие цивилизации.

— Моя спасительница Фетида! Подобравшая несчастного маленького уродца, выброшенного матерью в море! Богиня, хранившая его тайну, пока несчастный прятал свой лик и покалеченное тело в пещере! — голос был хриплый, с глухими перекатами боли и гнева…

Следом за голосом на экране возник сам Гефест. Лохматый, с всклоченной, никогда не чесаной бородой… С некрасивым лицом, искажённым изматывающим трудом в секретной кузне, Гефест тяжело переставлял хромые ноги…

— Вот это да! Да быть такого не может!!

— Не… Чо-то здесь не так… Я реально тупикую!

— Либо я чего-то не понимаю, либо я чего-то не доучил…

— Неужели такое уже тогда было возможно?!

Публика бурлила и изливала своё восхищение тем, что появилось на экране. И было от чего бурлить! Гефеста вели под руки настоящие роботы. Главным их отличием от современных был материл, из которого они были сделаны. На вид это было чистое золото.

— Глянь, Пятакова! — тыкал пальцем в сторону экрана Гвоздь. — А по стенам движутся ещё роботы! Вон те треноги видишь? Похожие на роботов из Звёздных войн…

— Я всегда знала, что первые роботы были вовсе не роботы! — сладко пропела сама Дольчина. — Это были роботы-девочки! Посмотрите, какие они хорошенькие.

— И функциональные! Вон как ловко бедного Гефеста под руки ведут, — сухо отметил Белкин, который приходился сыном знаменитому астрофизику программисту.

— Отроки! Затихли все и разом! — незнакомый, раскатистый голос Гефеста обеззвучил зрителей с первой попытки. — У нас тут спор на Олимпе: что нас сподвигнуло машины человекообразные строить? Желание стать известными? Любопытство?

— Конечно, известности захотелось, — без соринки сомнения в голосе и взгляде выдала свой ответ Белла.

— Неверный ответ…

— Любопытство! Только любопытные люди что-то новое изобретают, — это был Белкин.

— Порадовал ты меня, землянин! Ну, тогда ещё разок напряги свою умственную мышцу. А без чего любопытство — это просто девчачья слабость, стремление во всё свой нос сунуть?

— Без знаний! — не дала ответить товарищу Вера Пятакова.

— Неверный ответ! Знания можно приобрести на практике! Сто раз не так железки сложил — на сто первый всё равно получится.

— Без воображения! Сам Эйнштейн сказал: «Воображение важнее, чем знание». Знание ведь о том, что человечество уже знает. А воображение относится к тому, чего ещё не существует… Или, может, существует, только никто об этом пока не знает. Человек думает, воображает, что бы это такое могло быть? А потом пытается разгадку, ответ найти…

Сам Гефест, бурно поддержанный Андреем Карловичем, принялся рукоплескать Белкину.

Гвоздь сидел натурально пригвождённым к парте. Боковым зрением он видел, с каким удивлением посмотрела на Белкина новая девочка. Впрочем, и все остальные девчонки уставились на неуклюжего, не очень спортивного, всегда небрежно одетого Белкина. Вдруг все заметили его умные серые глаза и обаятельную улыбку. Вспомнили, с какой готовностью он помогает каждому по химии и математике. Даже по английскому даёт списать! И Гвоздь гвоздил себя последними словами за лень, за то, что не притрагивается к тем ярким книжкам, которые специально для него привозил из командировок отец. Каждый раз, ставя новую книгу на полку, Меркурий Иванович говорил:

— Ты хоть открой книжечку на досуге! Это же не школьный учебник. Там о таких чудесах на земле и в небесах узнаешь! Сам удивишься. А там, гляди, и заинтересуешься…

Грустные размышления Ивана Гвоздева не успели, однако трансформироваться в жестокую фразу: «Всё! Начинаю новую жизнь… Сегодня же…».

Комната вновь погрузилась во мрак, а когда осветилась картинкой с экрана, все ахнули в очередной раз. Перед ними на странном, невиданной конструкции троне, восседал сам директор Лешаков. На его лбу красовалась татуировка: «Царь Соломон». Перед троном стояли просители. Их очень естественно изображали учащиеся младших классов:

— Мудрый и великий! — протягивал ему бумагу второклассник, известный забияка и драчун Лёшка Зверев. — Не сочти за наглость и прими от меня, раба твоего верного, прошение о помиловании. Не осведомляй моих уважаемых предков о моём метании фрикадельками в нашей общественной трапезной давеча днём. Я имею в виду столовую… Я клянусь…

Раздался такой жуткий рык, что присутствующие вздрогнули. Рык исходил из-под кресла Соломона. Затем оттуда показались лапы четырёх роботов львов, и кресло угрожающе поползло вверх, вознося царя Соломона — Лешакова на недостижимую для просителей высоту.

— Смотрите! А по бокам кресла дроны какие-то уселись, — тихо прошептал Белкин.

— А что, во времена Соломона уже вертолёты были? — громко спросил Железняков.

Соломон стукнул кулаком по ручке трона, рык, громче и яростнее прежнего, заглушил все звуки в классе, и Лешаков стал возноситься на руках роботов львов всё выше и выше… Механические дроны оказались птицами, которые расселись на неизвестно как возникшем золотом дереве, и принялись щебетать, укрощая накатившую на мудрого царя волну несдерживаемого гнева.

— Следующий! — рявкнул робот лев и ударил лапой по полу.