Бесплатный фрагмент - Шествие по пути

От автора

Здравствуйте, меня зовут Анастасия Железнова. Я учитель английского и китайского языков, фокусник, актриса и помощник журналиста. А главное, я писатель и профессиональный путешественник. Я путешествую более шести лет, езжу автостопом, на велосипедах и на мотоциклах, с рюкзаком, палаткой в дебри мегаполисов и джунглей. Последние три года я прожила за рубежом, особенно долго в Таиланде, в Лаосе, в Китае и в Турции. В каждой стране я учу язык, ищу работу и стараюсь почувствовать, что значит быть местным, пытаюсь стать тайцем, бирманцем, лаосцем или китайцем.

Весь свой опыт я отражаю в рассказах. Я пишу не только о путешествиях, в этой книге собраны разные рассказы разного периода моей жизни.

У меня есть блог о путешествиях, где я пишу не о достопримечательностях, а о том, что происходит в душе человека, решившегося на долгое странствие. Почитать можно здесь: https://vk.com/zheleznova_anastasia (вк: Шествие по пути).

Сейчас также работаю над книгой «Дневник застрянца, или туризм в эпоху зомби-апокалипсиса» о том, что происходило в ковид, о мировых событиях и о застрявшей в Турции группе людей, объединившихся и ставших жить вместе в палаточном лагере на побережье в южной части провинции Измир. Группа книги: https://vk.com/dnevnik.zastryantsa Сайт в интернете: dnevnik-zastryantsa.ru.

Также я рассказываю лекции про путешествия, о том, как жить в путешествиях, как искать работу, эффективно учить языки, путешествовать автостопом. Если вы хотите услышать такую лекцию в своём городе — напишите мне.

Содержание
Китай, населённый
духами Бразилии

(отрывок)

— Песня — это чили. Тебе бы не стоило столько сыпать, но ты делаешь это. Больше песни, больше боли, больше слëз. Понимаешь, о чëм я? Бередить сердце. Вот почему я могу годами не слушать музыку, — мой босс говорит по-английски с акцентом испаноговорящего, и включает песню погромче. — Она делает нас слабыми.

На этот раз китайская. Мы оба понимаем слова, так как он живëт в Китае более двадцати лет, а я больше года учу китайский.

— Эта песня для китайцев запредельна, её бы стоило запретить. Она делает их мягкими, заставляет мечтать о любви, которой они не имеют и которая здесь нежелательна. Все, кто не имеют такой сильной любви, тоскуют, слушая эту песню. Даже меня спустя сколько лет она заставляет рыдать в душе.

Мы летим на скорости ста километров в час на юг, на границу с Макао. На фоне других китайских машин мы как будто ползëм. Небо чистое, солнце светит ясно, и я думаю о том, что тоже буду вся в слезах оттого, что оставила дома солнечные очки. В последнее время погода была плохая, и я не рассчитывала увидеть солнце; это мой первый ноябрь в Гуанчжоу, и я всë время забываю, что юг Китая — не Россия, и начало ноября — это лето.

— Что это постоянно скрипит, посмотри пожалуйста, — просит меня Алехандро в паузе между песнями, барабаня пальцами по кожаному рулю, и я оглядываюсь на заднее сидение.

— Это багаж, — отвечаю я, скользя взглядом по двум объëмистым чемоданам. Там огромный монитор эпл и куча камер, мы едем снимать важное мероприятие, а точнее — Международную аэрокосмическую выставку. Что-то совершенно невероятное по моим меркам.

Для меня всë это будет в первый раз. Собственно, это одна из причин, почему я выбрала эту работу. Мне нравится делать что-то совершенно новое, тогда я учу не только предмет, но и открываю новые грани самой себя. Новая роль, новый взгляд, новая самоидентификация и новый способ мышления. И более глубокое понимание того, какая я, что люблю и какие барьеры есть в моей голове. Если не пробовать новое, то можно никогда не узнать о некоторых своих страхах, ограничениях или, наоборот, симпатиях. Ты думаешь, что хорошо знаешь самого себя, но на самом деле изучил только одну грань. Пробуй новое — и с удивлением увидишь незнакомца, живущего в твоëм теле.

Песня закачивается, и начинается другая, на испанском. Мой босс откашливается и начинает петь. Оказывается, у него низкий баритон.

— «Дёр» — это значит «я». «Обвидар» — забудь, — между куплетами он учит меня испанскому. — Он кричит ей о том, что никто не будет любить её так, как он.

Я охотно повторяю. К концу этой четырëхдневной поездки я ещë и по-испански заговорю! Звучит неплохо.

Алехандро поëт, вкладывая очень много чувств. В такие моменты он очень темпераментный, и в нëм очень явственно проглядывает кровь бразильца. Впрочем, не нужно долго вглядываться, чтобы ощутить эту связь, и в обычные минуты. В его волевых, слегка нависающих бровях, в его широкой, почти детской и одновременно всегда очень страстной улыбке, в сильных, очень волосатых и очень выразительных руках всегда чувствуется истинный бразилец. Пусть на самом деле он и провëл в Бразилии не так много времени, и подростковые годы жил в Европе, а потом в Китае и Штатах. Мне очень повезло встретится с ним, он очень необычный человек.

На эту работу я попала почти случайно, увидев в сети Вичат, китайском фэйсбуке, невкусное объявление. Обычно я за два часа получаю больше, чем обещает это объявление за день, но меня заинтересовала специальность. Ассистент видеооператора. Что я умею? В детстве ходила в кружок журналистики, но недолго. Конечно, я только ассистент, но… Алехандро в первые же часы, как мы приехали в город недостоенных небоскрëбов, показал мне, сколько всего я не знаю, но должна знать. Да, я почти ничего не знаю, но возможность приобрести связи, необходимость вести долгие разговоры только на английском, деловой стиль общения, освоение новой роли, и даже немного новой специальности, и к тому же в короткие сроки — это всё звучит очень привлекательно.

— Смотри, — Алехандро выбирает самую маленькую из разложенных на полу в отеле на границе с Макао вещей камеру, — Я на всякий случай повторю тебе основы фотографирования. Иногда я буду просить тебя ходить по залу и снимать продукт. Ф — это функция — примерно то же самое, когда ты раскрываешь свой хрусталик глаза и видишь всю картину, или наоборот сужаешь — и видишь детали… Наиболее важная вещь — это скорость. Ты должна знать минимум своей камеры для ручной съëмки, иначе всë смажется. Или если ты хочешь снимать движения, то скорость должна быть намного выше, но и света должно быть много, так как скорость — это как быстро будет моргать твой глаз… Так, про правило третей ты знаешь, верно? Я очень серьёзен касательно этого. Если этого нет — фотографию можно выкидывать. Старайся следовать… Подай мне «скрудрайвэ».

Так, это новое слово для меня. Рассеянно даю ему всю сумку и смотрю, что он вытаскивает. Ах, отвëртка! (поверила ли бы я год назад, что могу поехать на работу, весь день общаться на английском, и не просто общаться, а сидеть вот так как будто на лекции, и иметь только одно затруднение со словом отвëртка?). Год назад я была в этом месте, но по ту сторону границы, то есть не в Чжухае, а в Макао, и мой английский был очень трудным. А теперь я свободно болтаю и слушаю объяснения о принципах фотографии, функциях настройки и прочем-прочем (я не знаю специализированного словаря по этому предмету, но идёт легко). Голова идёт кругом, когда думаешь, как можно вырасти всего за год.

— Вот это наш свет. Вставь туда батарею. А теперь вытащи и вставь снова. Нет, не так, вот здесь нажать, вот тут потянуть. А теперь сделай это раз десять, ты должна собирать и разбирать его с закрытыми глазами, как автомат… КалаЩникова? — смешно говорит он вдруг русское слово. — Вперёд!

— Смотри, это ресивер. Вот так его собирать… Ты будешь вешать микрофончик на интервьюира. Тебе нужно будет сказать…

«Мне нужно будет разговаривать с этими высокопоставленными лицами на моëм английском??» — тут же пугаюсь я, пока Алехандро объясняет мне всё, цепляя микрофон к своей рубашке и убирая вторую громоздкую часть в карман брюк.

Это забавно, хоть я уже хорошо владею английским, но мнение о самом себе меняется медленно и запаздывает, и получаются забавные качели из гордости и страха, и постоянного, каждодневного преодоления барьеров в голове. Постоянная храбрость, постоянное дерзновение, вечный стресс и ликование после каждого взятого барьера.

Я хочу многое попробовать, именно разное, именно новое, непохожее на предыдущий опыт. Многие люди считают себя недостаточно хорошими для дела или профессии, которую они хотят, и в результате сидят там, где были. Но знания и опыт, что и делает тебя достаточно «хорошим», не приходят с потолка. И даже с работы на нижней ступени. Единственный путь — дерзнуть и приложить все усилия. Ведь как бы долго ты ни учился, в начале все равно будет сложно, будешь «косячить». Вопрос только в том, готов ли ты взять ответственность, даже если очень страшно, или ты недостаточно храбр и будешь годами прозябать помощником и ругать начальство, что оно тебя не повышает. Да, это требует храбрости, иногда придётся видеть в зеркале человека, про которого знаешь точно, что он сильно недотягивает, это бьёт по самооценке, это страшно. Этот человек может быть уволен, и это будет не то смутное «наверное я не могу», а беспощадно ясное «я не справился». И от неудач нельзя будет спрятать голову в песок… Но каков будет результат? Там ли ты, где был? Равен ли по опыту коллегам?

Свободное плавание не даëтся легко. Но его никогда не освоишь, пока не поплывëшь. Умею ли я снимать, знаю ли я правила? Нет. Но сегодня я потренировалась устанавливать ленту на ножки стабилизатора, потренировалась на своëм боссе устанавливать микрофон гостям, научилась основам фотографии (может быть я что-то и знала, но теперь я получила эти советы от профессионала, и поняла намного больше), узнала о правилах выставления света. Завтра я буду шагать по болоту и каждую минуту я буду чувствовать дискомфорт, ведь я могу забыть что-то закрутить, забыть название на английском и замедлить процесс съëмки, так как не смогу что-то принести, но день, два — и правила наработаны, руки делают, опыт есть. И следующая моя работа будет выше, потому что каждый увидит в моих действиях привычки профессионала, с которого я сейчас всё копирую. А напряжение в два дня сравнится ли с напряжением длинною в полжизни, в жизнь, когда ты хочешь, но всё время боишься дерзнуть?

Я беру в руки микрофончик. Мой босс играет роль интервьюируемого. Одевает пиджак, степенно приветствует невидимых партнёров и говорит по-английски им: «да, должно быть недолго, да, через пять минут совещание. Кому-то пожимает руки…", — и воображением я полностью уношусь в завтра, в мир красных ковровых дорожек…

Алехандро несколько раз глубоко вздохнул и выдохнул, в промежутках прикладывая фотокамеру к глазу, и, наконец, отложил камеру. Он только что закончил своё кунфу-фотографирование. Он мыслит о фотографировании глубже, чем другие встреченные мною люди, он сравнивает это со стрельбой, название кунг-фу он дал из-за специфики дыхания, которую он использует: «Вдыхаешь глубоко, задерживаешь дыхание — стреляешь. Выпускаешь воздух».

— Знаешь ли ты, что иногда внутрь номера китайцы помещают скрытую камеру? — сказал вдруг Алехандро.

Он резко встал и подошёл к телевизору.

— Часто вот здесь. Нам понадобится выключить свет.

Щёлкает выключатель, в погрузившейся в мрак комнате я чувствую кожей энергичного пятидесятилетнего бразильца.

— Свет от скрытой камеры глазу не заметен, — страшно шепчет он, невидимо перемещаясь по комнате. — А вот камера твоего телефона может его распознать. И если ты видишь на дисплее красную точку, когда как твои глаза видят там только черноту…

Вспыхивает дисплей его телефона, становится жутко. Алехандро водит камерой по телевизору и углам, я с возрастающим напряжением жду появления маленькой красной точки, как слуги дьявола, в моём воображении эта точка становится чем-то бОльшим, чем секретной камерой. Кто следит за нами, с какими целями? Муражки бегут по коже.

И вдруг я больше не чувствую себя в Китае. Я в загадочной дикой Бразилии, населённой призраками и богами, в которых веками верили местные и которые потому ожили, и могут действительно что-то сделать с тобой. А под защитой я, только пока со мной есть местный проводник, который вырос среди этого… И под защитой только пока он наводит камеру на что-то за твоей спиной… Пока ты не обернулся, и не встретился с этим чем-то глазами…

Секунды бегут, темнота движется, бежит от слабого света экрана, шея затекла от того, что страшно хочется обернуться.

— Знаешь, когда я был моложе, я сыграл с одним слепым мальчиком в игру… — раздался вдруг тихий полушёпот из темноты. — Он был слепой, но мог различать тени. Я выключил свет, и взял в руки свечу. «Веришь ли ты в дьявола?», — спросил я. Он был умным образованным мальчиком и ответил, что нет. «Тогда, если ты не веришь в его — позови. Позови его! И мы посмотрим, придёт ли он», — сказал я ему. И знаешь что? Несмотря на свои рассуждения о науке, на своё отрицание дьявола, он испугался. Он испугался, а значит где-то глубоко внутри он знает, что дьявол есть…

Что-то дьявольское проглянуло на почти скрытом во мраке лице бразильца.

— А ты, веришь ли ты в дьявола?… — испытующе продолжает шёпот.

И при этом шелесте незримые духи зловеще тянутся ко мне из тёмных и страшных углов, свечка чадит и вот-вот потухнет, некуда бежать, слепые глаза не видят…

Раздаётся щелчок и загорается свет. Я оказываюсь снова в Китае, в просторном белом номере на границе с Макао. Но за окном шевелятся острые кривые ветви деревьев, а в углу всё ещё прячется невидимая глазу и ненайденная камерой красная точка. Бразилец пересекает комнату, за ним тянутся мрачным тёмным шлейфом его длинные и чёрные, с лёгкой проседью, волосы.

— Предлагаю сходить поесть. Ты будешь рис или лапшу? — как ни в чём не бывало спрашивает он, и накидывает пиджак.

На улице царит поздний вечер. Жёлтые неяркие фонари горят очень уютно, близость моря и ночь придают воздуху особый приятный вкус. Дорогу во все стороны пересекают китайцы. Переулок, тупичок, китайские дешёвые ресторанчики и тяжёлый шлейф перца в воздухе, от которого тянет безостановочно кашлять.

Я иду за бразильцем следом и думаю о том, что путешествие совершается не ногами и с рюкзаком на плечах. Оно совершается, когда ты общаешься с людьми, и гораздо глубже, чем когда ты просто смотришь на страну. С этим человеком я больше не в Китае. Я учу испанский, путешествую по джунглям и расту в стране, как ребëнок впитывая это особое мировоззрение и темперамент. Я в бразильском Китае. И этот Китай никогда больше не повторится, и нигде в мире не найти ничего похожего на это.

В темноте трещат цикады, напоминая, что высокотехнологичный Китай — это всё-таки Азия. Кое-где выглянет алтарь для бога, кое-где запахнет свечками… Кажется, что темнота — живая, что вокруг происходит что-то мистическое. В каждом человеке, по всему миру, живут свои поверья, свои собственные духи, которые от этой уникальности ничуть не становятся менее реальны.

В этом мире прямо сейчас происходит что-то мистическое. И прямо сейчас над миром горит звёздное, почти потустороннее небо.

2018

Свобода

(отрывок из «Дневник застрянца,

или туризм в эпоху зомби-апокалипсиса»)

Странная это штука — свобода. Ты можешь чувствовать свободу, когда еë у тебя нет, и можешь не чувствовать, когда она есть. Впрочем, это ощущение такое же нелогичное, как и все человеческие чувства. Мы никогда до конца не понимаем, почему чувствуем то или другое, и не можем заставить себя чувствовать или не чувствовать.

Почему тогда, просто идя вдоль трассы, голодная, в период начала коронавирусной пандемии, когда закрывали города, границы, люди психовали, переставали общаться друг с другом, шарахались от всех подряд, даже от родных… тогда, когда я шла по горам, с рюкзаком, уставшая, растерянная, напуганная, но рядом с друзьями и под невероятно ярким звёздным небом… почему именно тогда, вот так просто, я чувствовала себя невероятно свободной и счастливой?

Эта невероятная лёгкость. Она часто преследует меня, когда я путешествую автостопом. Я правда чувствую, что могу уехать куда угодно. И как будто бы я даже хочу уехать куда угодно, как в старых сказках «туда не знаю куда», «в дальнюю даль», а вовсе не туда, куда еду на самом деле. И в автостопе иногда ещё и получается угнать именно в «не знаю куда», и получается это здорово. Вот такая свобода.