Бесплатный фрагмент - Щелкунчик и Мышиный Король

Рождественский вечер

Целый день накануне Рождества детям доктора Штальбаума было строго-настрого запрещено входить в гостиную, а также и в залу, где для них готовилась елка. Фриц и Маша сидели, съежившись, в уголке детской. Темнело, и им было немного страшно, потому что в тот вечер, по обыкновению, свечей в комнатах не зажигали. Фриц шёпотом рассказывал своей семилетней сестрёнке, что он с раннего утра слышал в запёртых комнатах шум, беготню и лёгкое постукиванье, как будто там звенели серебряные молоточки и колокольчики, что в сумерки чрез заднее крыльцо в комнаты прокрался маленький человечек с огромным ящиком в руках, и он уверен на все сто, что это был крёстный Дроссельмейер. Маша очень обрадовалась этому, захлопала в ладоши и закричала:

— Вот это отлично! Я уверена, что крёстный приготовил для нас прехорошенькую штучку!

Советник Дроссельмейер был очень некрасив собой, почти уродлив: маленький, худой, со сморщенным лицом, он был лыс, и потому носил прекрасный белый парик. Правый глаз у него был постоянно залеплен чёрным пластырем. Крёстный был большой искусник: он не только умел чинить часы, но даже сам их делал на досуге. Когда в доме Штальбаума ломались часы и ходики переставали бить, то тотчас же посылали за Дроссельмейером. Он приходил, снимал парик и жёлтый сюртучок, важно подвязывался голубым фартуком и так сверлил, бурил острыми свёрлами внутри часов, что маленькой Маше становилось их страшно жалко. Однако часам это ни малейшего вреда не причиняло: напротив того, в руках Дроссельмейера они оживали и принимались весело тикать и бить, чему все вокруг очень радовались. Дети любили крёстного также и за то, что он всегда приносил им в кармане какую-нибудь хорошенькую вещицу: то человечка, который мигал глазами и непрестанно шаркал ножкой, то табакерку, из которой выпархивала птичка, то ещё какое диво. К Рождеству же он всегда дарил им красивую, затейливую вещь, которую потом папа с, мамой забирали себе.

— Ах, как бы это узнать, что нам сегодня подарит крёстный! — нетерпеливо восклицала Маша. Фриц уверял сестру, что к этот раз крёстный непременно подарит им крепость, где строятся и разгуливают солдатики; потом явятся неприятельские солдаты и захотят её взять, а солдатики в крепости станут стрелять из пушек.

— Нет, нет! — перебила Маша, — крёстный разсказывал мне про один красивый сад — в нём большое озеро, а на озере плавают великолепные лебеди в золотых ожерельях и распевают хорошенькие, заводные песенки. Из сада выходит к озеру маленькая девочка, манит лебедей и кормит их пряниками.

— Лебеди не едят пряников! — сурово возражал Фриц, — да и крёстный и не может сделать целого сада. Я не люблю его игрушек, потому что их как только нам покажут, так сразу и отберут. То ли дело подарки папы с мамой: те уж вполне наши, и мы можем делать с ними, что угодно!

Тут дети стали фантазировать, какие подарки они получат на этот раз от родителей. Маша сказала, что её большая кукла совсем испортилась, — стала неловкой, падает каждую минуту на пол и уже отколотила себе кончик носа.

— Бранишь её, бранишь, не исправляется, да и только!

Затем Маша припомнила, что мама улыбнулась, когда она восхищалась маленьким зонтиком своей подруги Гретхен. Фриц жаловался, что в его конюшне не хватает хорошей рыжей лошадки, а в войске совсем неосталось кавалерии, и что папе это очень хорошо известно.

Между тем в детской совершенно стемнело. Фриц и Маша крепко прижались друг к другу и боялись продолжать разговор: им казалось, что вокруг них шелестят чьи-то лёгкие, неземные крылышки и слышится далёкая, чудесная музыка. В эту минуту раздался серебристый звон колокольчика: динь! динь! динь! Двери распахнулись — и из залы хлынул такой мощный поток света, что дети так и замерли в дверях  от удивления и восторга .

Подарки

— Ах, как красиво! Ах, какая прелесть! — прошептала, не двигаясь и не отрывая глаз от ёлки, Маша. Фриц же от удовольствия несколько раз подпрыгнул на одной ноге очень высоко и замечательно. И, действительно, было таки чему порадоваться! Посреди комнаты стояла высокая, стройная ёлка, на ветвях которой висело множество золотых и серебряных яблок, миндаля в сахаре, пёстрых конфект и разных других лакомств. Но лучшим украшением чудесного древа были разноцветные маленькие свечки, блестевшие в его ветвях, как звёздочки, ласково приглашавшие детишек поскорей полакомиться вкусными конфектами и сочными плодами. Вокруг ёлки было разложено так много прекрасных подарков, что у детей просто разбегались глаза. Маша видела множество прелестных кукол, новенькую, чистую посуду и одну особенно красивую вещицу — шёлковое платьице, изящно убранное пёстрыми лентами: оно висело на тумбочке, и Маша могла рассматривать его со всех сторон.

— Ах, какое хорошенькое платьице! — воскликнула девочка: — Мне, наверное, позволят его надеть!

Фриц между тем уже несколько раз рысью и галопом проехался вокруг елки на рыжей лошадке, которая оказалась привязанной поводом к столу. Слезая с неё, он с серьёзным видом сказал: «лошадка недурна, но совершенно не объезжена, — придется мне с ней подзаняться»! и потом принялся осматривать новый эскадрон гусар в красных с золотом мундирах, вооруженных серебряными саблями и сидящих на белоснежных лошадях. Немного поуспокоившись, дети хотели приняться рассматривать лежавшие тут же прекрасные книги с картинками, как снова раздался звон колокольчика. Они знали, что теперь им будет показывать свой подарок крёстный, и весело побежали к загороженному ширмами столу. Ширмы тотчас же были сложены, и вот, что увидали дети! На зелёном лугу, усеянном пёстрыми цветами, стоял великолепный замок с зеркальными окнами и золотыми башенками. Вдруг зазвенели колокольчики, — двери и окна замка растворились, и дети увидали, как но залам разгуливали крошечные кавалеры и нарядные дамы с длинными шлейфами и в шляпах с перьями. В средней зале, ярко освещённой множеством маленьких свечек в серебряных люстрах, танцевали под музыку колокольчиков и цимбал дети в коротеньких юбочках и курточках. В одно из окон замка часто выглядывал какой-то странный господин в зелёном плаще, кивал головою и исчезал, а сам крёстный Дроссельмейер, величиной с папин палец, выходил из двери замка и снова входил в неё, стукаясь о притолоку. Фриц облокотился на стол, долго смотрел на красивый замок с танцующими и прогуливающимися фигурками и, наконец, сказал:

— Крёстный, позволь мне войти в твой замок!

Крёстный отвечал, что этого сделать никак нельзя. Разумеется, он был прав, так как со стороны Фрица глупо было желать войти в замок, который вместе с золотыми башенками был много ниже его роста. Фриц и сам понимал это. Немного погодя, видя, что кавалеры и дамы по-прежнему расхаживают, дети все так же танцуют, человечек с зелёным плащём все выглядывает из окна, а крёстный, как заведённый выходит из двери, Фриц нетерпеливо вскричал:

— Крестный, выйди-ка из той верхней двери!

— Нельзя, милый Фриц! — возразил крёстный.

— Ну, так пусти погулять вместе с остальными зелёного человечка, который толькол и знает, что выглядывать из окна!

— Это запрещено!

— Ну, пусть выйдут из замка дети: я хочу взглянуть на них поближе!

— Я же сказал — запрещено! Ничего этого нельзя! — сказал с досадой Дроссельмейер: как механизм устроен, так всё и должно оставаться.

— Да, вот оно что-о! — разочарованно протянул Фриц. — Ну, крёстный, если твои крошечные разодетые штучки в замке ничего больше не могут делать, кроме, как кланяться и поворачиваться, так они ничего и не стоят! Вот мои гусары так молодцы: они скачут во все стороны, Как я захочу, а не заперты в одном месте!

С этими словами он побежал к столу под ёлкой и заставил свой эскадрон скакать в разных направлениях, рубиться саблями и стрелять. Маша тоже потихоньку отошла от замка, потому что и ей скоро наскучили прогулки и танцы куколок в замке, но она была очень добрая девочка и не хотела показывать это явно, как Фриц, чтобы не огорчить крестнаго. Но Дроссельмейер, заметив, что и Машу не интересует так искусно сделанный им замок, сказал с заметной досадой, что дети ещё очень глупы, ничего не понимают в искусстве, и что он сейчас же унесёт свой замок домой. Тут, к счастью, к игрушке подошла мама и попросила показать ей сложный, искусный механизм замка, состоящий из разных колёсиков, которым приводились в движение куколки. Тогда крёстный разобрал замок по частям, всё обяснил, вновь собрал, после чего опять повеселел и подарил детям несколько коричневых кавалеров и дам с золотыми лицами, руками и ногами. Хотя эти фигурки не могли похвалиться красотой, но от них так вкусно пахло шоколадом, что детям они чрезвычайно понравились, почему и прожили весьма недолгое время.

Щелкунчик

Когда Фриц взял стоявших под елкой гусар, то Маша увидала, что за ними стоял скромный, маленький человечек, который, казалось, терпеливо поджидал своей очереди. Его никак нельзя было назвать красивым: толстенькое его туловище держалось на маленьких, тоненьких ножках, а голова была чересчур велика. Одет он был очень хорошо, чисто, как человек благовоспитанный, и со вкусом. На нём была блестящая лиловая гусарская курточка с белыми шнурами и пуговками, такие же панталончики и красивые лакированные сапожки, сидевшіе на его ногах так ловко, что этому мог позавидовать любой Офицер. Одно было только забавно в человечке: поверх такого роскошного костюма он надел себе на плечи нескладный, похожий на деревяшку плащ, а на голову большую некрасивую шапку. Маше это сначала не понравилось, но затем она рассудила, что и крёстный носит некрасивый плащ и безобразную шапочку, но что это не мешает ему быть добрым, милым крёстным. Чем больше рассматривала Маша маленького человечка, тем больше нравилось ей его доброе и ласковое лицо. Особенно приятны были его большие выпуклые светло-зелёные глаза, в которых светилось самое милое добродушіе. Окладистая, завитая белая борода еще более оттеняла ласковую улыбку его ярко-красных губ.

— Ах! — вскричала Маша, — ах, милый папа, кому же принадлежит этот прелестный человечек, который стоит под елкой?

— Он будет принадлежать всем вам, — отвечал доктор, — тебе, твоей сестре Луизе и Фрицу. Он будет для вас щёлкать твёрдые орехи.

Тут доктор осторожно снял человечка со стола и приподнял его деревянный плащ: человечек широко-широко разинул рот и показал два ряда острых белых зубков. Маша вложила ему в рот орех, — щелк! и человечек разгрыз его, и скорлупка развалилась, а в руку Маши упало сладкое зернышко. Все поняли, что хорошенькій человечек происходит из знаменитаго рода Щелкунчиков и занимался ремеслом своих славных предков. Заметив, что Щелкунчик особенно понравился Маше, доктор Штальбаум отдал его на её попечение, прибавив при этом, что Луиза и Фриц также имеют полное право пользоваться им. Маша тотчас же взяла Щелкунчика в руки и заставила щелкать орехи, причем выбирала из них самые маленькіе, чтобы человечек не так широко разевал рог и не слишком утруждал себя. Старшая сестра Луиза также присоединилась к ней. и Щелкунчик очень охотно грыз для них орехи. В это же время и Фриц, утомленный маневрами и верховой ездой, услыхал веселое пощелкиванье орехов, подбежал к сестрам и стал от души хохотать над потешным человечком, который переходил из рук в руки и не переставал работать зубами. Фриц старался всовывать ему в пасть самые крупные и твёрдые орехи, и делал это так неосторожно, что вдруг при одном орехе раздалось — крах-крах! — и три зуба вылетели изо рта Щелкунчика, а подбородок его ослаб и отвис.

— Ах, милый, бедный Щелкунчик! — громко вскричала Маша и взяла его из рук Фрица.

— Туда же, хочет быть Щелкуном, а зубов порядочных не имеет! — ворчал Фриц. Давай мне его сюда, Маша! Он должен разгрызать мне орехи или пусть погибнет позорной смертью! Мне такие бездельники не нужны!

— Нет, нет! — проговорила со слезами Маша, не дам я тебе моего милаго Щелкунчика! Посмотри, как грустно он на меня смотрит и показывает мне свой раненый ротик. Ты безжалостный человек, — ты бьешь лошадей и расстреливаешь солдат!

— Так и следует, ты ничего не понимаешь! Щелкунчик всем принадлежит: давай-ка его сюда!

Маша заплакала и быстро завернула больного Щелкунчика в свой носовой платок. Заслышав шум, к детям подошли родители и крёстный Дроссельмейер, который, к огорчению Маши, вступился за Фрица. Доктор ІІІтальбаум, однако, сказал: «я отдал Щелкунчика под защиту Маши; я вижу теперь, что он в ней нуждается, и она, без дальних разговоров, может распоряжаться им, как хочет. Меня только удивляет, что Фриц требует услуг от человека, заболевшего при исполнении своих обязанностей. Как военный, он должен был бы, кажется, знать, что раненые выбывают из строя». Фриц очень сконфузился и отошел к другому концу стола, где его гусары расположились на ночлег и разставили часовых. Маша между тем собрала выпавшие зубки Щелкунчика, подвязала его больной подбородок белой ленточкой от своего платья и еще заботливее укутала в платок бедного малютку, казавшагося теперь очень бледным и испуганным. Она держала его на руках, укачивая как маленького ребенка, и в то же время рассматривала хорошенькие картинки новой книжки, полученной ею сегодня в подарок. Она, против обыкновения, очень рассердилась, когда крёстный, смеясь, стал расспрашивать её, зачем она возится с таким безобразным человечком. Вспомнив о странном сходстве между Дроссельмейером и Щелкунчиком, она серьёзно сказала:

— Мне кажется, милый крёстный, что если бы ты принарядился и надел такие же блестящие сапожки, как у моего милого Щелкунчика, то и тогда ты не был бы таким хорошеньким, как он!

Маша не поняла, почему папа с мамой расхохотались при этих словах и почему у Дроссельмейера покраснел нос, и он перестал громко смеяться. Должно быть, на это были какие-нибудь особые причины.

Чудеса

В одной из комнат доктора ІІІтальбаума, налево от двери, у широкой стены, стоял высокй шкап со стеклами, в котором дети хранили все, что им дарили каждый год. Луиза была ещё крошкой, когда папа заказал этот шкаф очень искусному столяру, который вставил тонкие блестящие стёкла и так хорошо всё устроил, что в шкафу вещи казались вдвое красивее. На верхней полке, до которой не могли достать Маша и Фриц, стояли игрушки крестного Дроссельмейера: на следующей стояли книжки с картинками, а на двух нижних полках дети могли ставить всё, что хотели. Маша всегда устраивала комнату для своих кукол на нижней полке, а над ней квартировали солдаты Фрица. И на этот раз Фриц расставил своих гусар на верхней полке, а Маша, отложив свою большую куклу в сторону, устроила для новой подаренной ей куколки премиленькую комнатку и стала вместе с нею угощаться вкусняшками. Комнатка была очень красиво убрана; там стояли — диванчик, обитый материей с цветами, крохотные стульчики, чайный столик и хорошенькая. чистенькая постелька. Всё это было расставлено в углу шкафа, оклеенного по стенам пестрыми картинками, и понятно, что в такой комнатке новая кукла, которую Маша назвала Кларой, чувствовала себя просто прекрасно. Было уже очень поздно, около двенадцати часов ночи, а дети всё не могли оторваться от стекляннаго шкафа, хотя мама давно посылала их спать. Наконец Фриц ушёл первый.

— Правда,.. — сказал он сонным голосом, — мои молодцы-гусары тоже хотят отдохнуть, а пока я здесь, ни один из них не посмеет прилечь!

С этими словами он ушёл, а Маша стала просить маму оставить её здесь только на одну минуточку, говоря, что ей надо уложить кукол и немного прибрать в шкапу, и что она потом сейчас же пойдёт спать. Маша была очень тихая и послушная девочка, почему мама и позволила ей остаться одной с игрушками. Однако из боязни, чтобы Маша, заигравшись, не позабыла погасить горевшие возле шкафа свечи, мама потушила их и оставила только одну лампу, висевшую посреди комнаты и распространявшую приятный, мягкий полусвет.

— Ты поскорее только, милая деточка, а то проспишь завтра! — сказала мама, уходя в спальню.

Оставшись одна, Маша поспешно развернула носовой платок, в котором лежал больной Щелкунчик, осторожно вынула его, положила на стол и осмотрела его раны. Щелкунчик был очень бледен, но улыбался так ласково и грустно, что у Маши сжалось сердечко.

— Ах, Щелкунчик, — тихо сказала она, — не сердись на Фрица за то, что он сделал тебе больно, — ведь, это он не со зла; он, просто огрубел от солдатской жизни; он очень хороший мальчик, уверяю тебя. Я буду за тобой ходить, пока ты не выздоровеешь и не повеселеешь. Я попрошу крёстного вставить тебе зубки и вправить плечо, — он всё умеет делать.

Но не успела девочка сказать про крёстнаго Дроссельмейера, как Щелкунчик скривил рожицу и в его глазах сверкнул зеленоватый огонёк. Маша было испугалась, но, увидав прежнюю грустную улыбку милого Щелкунчика, поняла, что лицо его перекривилось оттого, что но нему пробежала тень от заколебавшагося пламени лампы.

«Какая я глупенькая, — я так легко пугаюсь, что даже думаю, что деревянная куколка делает мне гримасы. Мне ужасно нравится Щелкунчик: он такой смешной и добродушный, и я буду ходить за ним.»

С этими словами Маша взяла своего друга Щелкунчика, подошла к стеклянному шкапу, присела на корточки и сказала новой кукле:

— Прошу тебя, Клара, уступи постель больному Щелкунчику и устройся, как можешь, на диване. Подумай: ты здорова, сильна, у тебя ярко-красныя щеки, — ты можешь лечь с удобством на свой мягкий диван!

Но Клара с кислой улыбкой преважно сидела в своем роскошном платье и не пикнула ни слова.

— Что же мне с ней церемониться! — сказала Маша, выдвинула постель, тихонько и нежно уложила Щелкунчика, обвязала ему раненое плечо ленточкой, которая служила ей поясом, и закрыла его одеялом до самаго носа. — Я не оставлю его у невежливой Клары, — продолжала она и поставила постельку с Щелкунчиком на верхнюю полку, как раз, возле красивого села, где квартировали солдаты Фрица. Затем она заперла шкаф и хотела идти спать, как вдруг что-то-тихо, тихо зашелестело, зашептало, зашумело за печкой, за стульями, за шкапом. Стенные часы зашипели, но никак не могли пробить. Маша увидела, что сидевшая на них большая золоченая сова опустила крылья, которыя закрыли часы, вытянула свою безобразную кошачью голову с кривым клювом и захрипела:

— Эй, вы, часики, идите, Потихонечку стучите! Короля мышей вы не пугайте И песней старой завлекайте! Пур, пур! бум, бум! Пур, пур! бум, бум! Звени, звени, колоколец! Королю мышиному конец!

Вслед за этим часы громко пробили двенадцать. Маша очень испугалась и хотела от страха бежать, но вдруг увидала крестнаго Дросседьмейера: он сидел вместо совы на стенных часах и развесил желтые фалды сюртука, как крылья.

— Крёстный! Крёстный! что ты там делаешь наверху? Сойди вниз и не пугай меня так, злой крёстный! — закричала Маша со слезами в голосе. Но в эту минуту со всех сторон комнаты раздался писк и посвистыванье, и вскоре за стенами забегали тысячи маленьких ножек, и тысячи огоньков засветились в щелях пола. Только это были не настоящие огоньки, а маленькие сверкающие, как угольки, глазки. Маша увидала, что отовсюду выглядывали и вылезали мыши. Вскоре по комнате — шмыг-шмыг, гон-гон — заскакало множество мышей, которые выстроились точь-в-точь, как солдаты Фрица, когда он водил их на войну. Маше это показалось так забавно, что она перестала было бояться, как вдруг что-то так страшно и пронзительно засвистело, что у неё мороз пробежал по спине. Ах, что она увидала! Нет, право, мои милый читатель, хотя я знаю, что ты такой же храбрый полководец, как Фриц Штальбаум, но если бы ты увидел, что увидала Маша, то, наверное бы, убежал сразу, мне сдается даже, что ты скорехонько прыгнул бы в постель и с головой укутался б в одеяло. Но Маша от страха не могла двинуться с места и с ужасом смотрела, как под самыми ея ногами, словно от подземнаго толчка, посыпались песок, известка, обломки камней, и из-под пола с отвратительным типом и писком высунулись семь мышиных голов с золотыми коронками. Вскоре протискалось и туловище, к которому приросли эти головы. Все мышиное войско, завидев большую мышь с семью коронками, радостно пропищало три раза ура, а затем — шмыг-шмыг — полки мышей задвигались прямо к шкапу, около которого стояла Маша. У девочки от страха до того забилось сердце, что готово было выскочить, и она думала, что умирает; почти бессознательно она отодвинулась и толкнула локтем стеклянную дверцу шкапа. Трынк — и стекло разлетелось вдребезги. В ту же минуту Маша почувствовала острую боль в левой руке, но зато на сердце у неё стало легче, так как мышиный писк и свист сейчас же прекратились. Однако тишина в комнате продолжалась недолго, вскоре за спиной у Маши в шкапу послышался какой-то странный шум, и раздались тоненькие голосочки:

«Вставать, вставать! надо воевать! Нечего спать! Вставать, воевать!»

И при этом раздавался приятный звон колокольчиков.

— Ах, да это моя стеклянная гармоника! — вскрикнула Маша и, повернувшись к шкапу, увидела, что он весь освещен каким-то странным светом, а находившияся в нем куколки забегали по полкам и воинственно размахивали оружием. Вдруг поднялся Щелкунчик, сбросил с себя одеяло, вскочил с постели и громко закричал:

«Кнак, кнак, кнак, — мышиный Король дурак! Крак, крак, крак, — совсем, совсем дурак!

С этими словами он обнажил свою маленькую саблю, помахал ею в воздухе и вскричал:

— Милые мои подданные, друзья и братья, не хотите ли помочь мне в смертном бою?

Немедленно на этот зов откликнулись три полицейских, один паяц, четыре трубочиста, два музыканта и барабанщик.

— Да, повелитель наш, мы твои верноподданные! Веди нас в битву на смерть или победу! — громко закричали они и попрыгали вниз вслед за храбрым Щелкунчиком. Они, впрочем, ничем не рисковали, если б прыгнули и с большей высоты, потому что они были одеты в сукно и шёлк, набиты ватой и опилками. Бедный же Щелкунчик, наверное, переломал бы себе руки и ноги, потому что расстояние от верхней полки до нижней было не меньше аршина, а туловище у него было из липового дерева. Да, он непременно расшибся бы, если б Клара не вскочила быстро с дивана и не подхватила своими мягкими руками героя с поднятой саблей.

— Милая, добрая Клара! — сказала Маша, — как я была несправедлива к тебе, ты бы, наверное, охотно уступила Щелкунчику свою постель!

А Клара, нежно прижимая героя к своей шёлковой груди, говорила ему:

— Неужели вы, мой повелитель, больной и раненый, всё-таки стремитесь в сражение и идёте на опасность? Посмотрите, как ваши отважные подданные весело собираются на войну уверенные в победе! Полицейские, трубочисты, паяц, музыканты И барабанщики уже внизу, а на моей полке готовятся к битве сахарные куклы. Пусть доблестное войско ваше сражается до последней капли крови, а вы, мой повелитель, отдохните у меня и любуйтесь на сражение с высоты вот этого картона с шляпками! Так поступали весьма многие, не менее вас знаменитые полководцы, и имена их были занесены на скрижали истории! Они за руководство битвами с высоты картона стяжали себе неувядаемую славу и благодарность потомства! Дерзайте, — пост ваш, повелитель, высок, почётен и безопасен!

Так говорила эта легкомысленная дама, но Щелкунчик не внял её лукавым словесам: он с такой силой начал барахтаться у неё в руках, что она принуждена была мгновенно спустить его на пол. Щелкунчик сейчас опустился перед ней на колено и сказал:

— О, благородная дама, поверьте, я и в бою буду помнить об оказанной мне вами милости и чести!

Клара нагнулась, схватила его за руку, нежно приподняла и, сняв с себя разукрашеный пояс, хотела надеть его на малютку, но он быстро отскочил на два шага.

— Нет, нет, благородная дама! Я чрезвычайно почтен вашим вниманием, но… но у меня уже есть перевязь…

С этими словами он сорвал с плеч ленточку, которою повязала его Маша, прижал её к губам, надел себе через плечо и: живо, как птичка, перескочил через порог шкапа. Таким образом вы видите, дети, что Щелкунчик уже давно почувствовал доброту Маши, почему и предпочёл её простенькую ленточку нарядному поясу Клары. Но что-то будет дальше? Как только Щелкунчик спрыгнул, писк и свист усилились. Ах, под большим столом стоят несметная полчища мышей, а над ними возвышается отвратительная мышь о семи головах. Что-то будет! Что-то будет! Сражение!

— Бей походный марш, мой верноподданный барабанщик! — громко скомандовал Щелкунчик, и тотчас же барабанщик забил такую дробь, что стёкла в шкапу задрожали и зазвенели. Внутри что-то затрещало, застучало, и Маша увидела, как крышки ящиков, в которых квартировала армия Фрица, внезапно поднялись; солдаты повыскакали оттуда на нижнюю полку, где и выстроились рядами. Щелкунчик бегал во все стороны, воодушевляя войско вдохновенными словами.

— Ни с места, барабанщики! — сердито закричал он, затем быстро обернулся к бледному паяцу с длинным, трясущимся от страха подбородком и торжественно сказал ему: «Генерал, ваше мужество и ваша опытность мне хорошо известны; теперь всё дело в быстроте соображенья и уменье воспользоваться минутой! Я вверяю вам командование кавалерией и артиллерией: лошади вам не нужно: у вас такие длинные ноги, что за вами никакая лошадь не угонится! И так, за дело: вперёд без страха и сомненья!