Бесплатный фрагмент - Шантарский дневник

10 апреля 2019 г. Среда.

Поселок Аксаково. 5 часов утра

Наконец-то решил восстановить некоторые свои дневники. Начну с шантарских записей пятидесятилетней давности. Просто страшно подумать, сколько прошло с той поры!

Итак...

После окончания третьего курса Одесского государственного университета (ОГУ, геолого-географический факультет) группа студентов третьего и четвертого курсов отправилась на геологическую практику в Хабаровское геологическое управление. Договаривались о практике студентов зимой 1968–1969 годов. В состав Хабаровского управления входила Удская экспедиция. Начальником ее работал выпускник ОГУ Эмиль Львович Школьник — с ним и было достигнуто соглашение. В 1968-м несколько студентов нашего факультета уже побывали в этом управлении на летней практике, и вот теперь настала наша очередь.

НАЧАЛО ПРАКТИКИ И ТОМИТЕЛЬНОЕ ОЖИДАНИЕ

28 мая 1969 г. Одесса. Накануне вечером провожали однокашников на практику. Одни летят в Хабаровск, другие — в Казахстан, третьи — на Камчатку. Вечером 27 мая хорошо посидели в общежитии ОГУ — попели, попили и почти не спали. Так что сегодня состояние весьма муторное. Пришлось «полечиться» кефиром и пивом.

Летим рейсом Одесса — Киев — Челябинск — Новосибирск — Иркутск — Хабаровск — Владивосток. Первая посадка в Киеве, в аэропорту Борисполь. До нее весь полет я дремал. Аэропорт оказался шикарный, но вот с погодой не повезло. Следующая посадка в Челябинске. Подлетая к нему, любовались красотой тысяч озер Южного Урала. Из аэропорта послал телеграмму родителям в поселок Тирлян Башкирской АССР. От Челябинска до Новосибирска почти ничего интересного не было. Читали газеты, смотрели в иллюминаторы, спали.

Новосибирск с высоты выглядит очень красиво. Видно, что город огромный.

Из Новосибирска вылетели часа в два-три по местному времени. Разница с Одессой четыре часа. Спустя полчаса уже догнали рассвет. Очень здорово наблюдать восход солнца с самолета, когда летишь над облаками, а на горизонте постепенно светлеет. Феерические краски медленно сменяют друг друга — и наконец прорезается первый луч. Самого диска еще не видно, но чувствуется: вот-вот должно показаться что-то раскаленное и огромное. Горизонт в этот момент окрашен в пурпурно-красные тона с постепенным переходом на периферии в палевые.

Вначале показалась красная полоса: она стала расти и превращаться в солнечный диск. Когда диск вышел из-за горизонта, на солнце уже невозможно было смотреть. Все вокруг засверкало и засветилось. Облака стали похожи на огромные белые перины, на которых так и тянуло поваляться. Казалось, что вокруг творится что-то сказочное. Словами всего этого просто невозможно передать — это нужно видеть.

В Иркутске сидели около часа. Смотреть, собственно, там не на что. С самолета видна одна тайга, кое-где реки, сопки. Впечатления скучноватые. Может быть, сказалось утомление.

Пролетали над Байкалом — он еще не освободился от льда. Горы также покрыты снегом. Много почти круглых озер к востоку от Байкала — на них также лежит лед. Места малозаселенные. Почувствовали таежную глухомань, хотя и летели на высоте 10 тысяч метров.

В Хабаровск прилетели в час по местному времени. Ночь у нас получилась двух-трехчасовая. Город встретил мелким дождем. Самолет, следовавший до Владивостока, задержали пока на четыре часа, а затем, по-видимому, еще на неопределенное время. Но нас это уже не волновало. Получили свои вещи. Мой рюкзак оказался немного подмоченным. Сказалось то, что собирал я его в состоянии похмелья, с ужасно болящей головой (некоторые вещи пострадали от разлившихся по рюкзаку средств против комаров и еще кое-каких жидкостей).

В ДВТГУ нас часа за два оформили на должности техников-геологов, дали направление в общежитие, денег по 20 рублей и велели отдыхать. Отдых мы посвятили проводам «камчадалов» — нескольких наших однокурсников, в том числе Леши Борисенко и Коли Алимова. Они летели на практику в Камчатское геологическое управление.

Как всегда, одной оказалось мало, а где вторая, там и третья. В конце концов часам к восьми-девяти все было в порядке. Постреляли в тире, затем, как водится, попели под гитару. В общем, это были настоящие проводы, после которых спишь как убитый.

30 мая. Утром пошли в камералку экспедиции. Отметились и больше ничего. Кое-кто встретил старых знакомых. Дело в том, что несколько студентов 4-го курса, а также Володя Кельмачев, в прошлом году уже были здесь на практике — вот они то и увидели прежних коллег.

Это были бичи («бывший интеллигентный человек»). В начале лета бичи толпами стоят около геологических экспедиций и просятся на работу. Многие из них несколько полевых сезонов работали у геологов и, как правило, успевали зарекомендовать себя с лучшей стороны: как профессиональные таежники и мастера на все руки.

Все бичи получали неплохие деньги за полевой сезон, но к сожалению, в Хабаровске быстро их лишались, пускаясь во все тяжкие. Основной бич — пьянство. У всех или почти всех них имеются родственники «на материке», то есть западнее Хабаровска. Все мечтают о том, что, получив деньги «за поле», немедленно уедут домой, к семье, родственникам и т. д. Но годами не могут вырваться из этого порочного пьянства после «поля» и пропивают все до нитки. Порой зимуют в теплотрассах, обустраивая там себе жилье. Мы наблюдали, как из люка теплотрассы вылезли два полузадрипанных человека, вытащили рюкзаки и поспешили к геологическому управлению. Начальники геологических партий знают их почти всех и принимают на работу тех, кто хорошо проявил себя в прошедших сезонах.

В «поле», как правило, сухой закон. Бичи это терпят. Хотя при удобном случае могут сварить бражку, зачифирить или напиться еще какой-либо дряни. Но от работы никогда не увиливают, вкалывают на совесть.

В этот же день, 30 мая, мы съездили на аэровокзал за своими вещами и завалились спать, не забыв поесть. Часов пять спали, проснулись — снова поели. Поиграли в теннис, написали письма и где-то в два часа ночи попытались уснуть. Ребята пошли слушать по радио Одессу. Там «Черноморец» должен был встречаться с одной из команд высшей лиги. В Одессе было восемь часов вечера.

31 мая. Спали до часу дня. Сказывалась разница во времени: ночью спать не хочется, а под утро засыпаешь. Днем сходили в краеведческий музей. Кое-что узнали об истории Хабаровского края и его сегодняшней жизни, о природе и богатстве. Чучела птиц и животных дают представление о животном мире края. В музее есть экспозиция о партизанской деятельности во времена Гражданской войны.

Я вспомнил рассказы отца, который в 1921–1923 годах партизанил в этих краях в отряде Шевченко. Он рассказывал, как 20-летним парнем воевал с японцами и белогвардейцами, как участвовал в боях за Волочаевку и Хабаровск, как видел Сергея Лазо. Рассказывал об Амуре и огромных сомах в нем. Правда, к большому сожалению, я до обидного мало его об этом расспрашивал. А сам он не очень-то охотно стремился вспоминать. Может быть, когда-нибудь я и опишу его немногочисленные воспоминания об этом лихом времени…

Вечером сходили в кино «Журавушка», затем теннис и сон.

1 и 2 июня. Дни прошли однообразно. Долго спали, играли в пинг-понг, ходили в кино. Немного поработали в камералке экспедиции, разбирая образцы горных пород. Ждем рейса самолета на Удское.

3 июня. В лаборатории сообщили приятную весть. Прибыл Э. Л. Школьник.

Эмиль Львович Школьник — выпускник нашего Одесского университета. Благодаря ему мы и попали на эту практику. Он постоянно поддерживал связь с факультетом и, в частности, с Львом Ивановичем Пазюком — руководителем нашей практики, отличным преподавателем, петрографом и доцентом ОГУ. Когда-то Школьник учился у Льва Ивановича.

В последующие годы наш однокашник Володя Кельмачев поддерживал с Эмилем Львовичем дружеские отношения в Хабаровске, а затем в Москве, куда Школьник перебрался в 70-е годы.

Доктор геолого-минералогических наук Э. Л. Школьник скончался в Москве в 2016 году. Кельмачев тогда снова перебрался в Хабаровск из Одессы. По его просьбе я отвозил вдове Эмиля Львовича венок и передавал соболезнования по поводу его кончины.

Его долго ждали, как ждут любого начальника экспедиции. К 18:00 узнали, что прибыл. Затем нам выдали аванс 10 рублей, из которых половину я вернул в качестве долга. После этого отправились восвояси на временное место жительства — в общежитие геологического управления. Сыграли несколько партий в пинг-понг. А к концу вечера узнали, что летим в Николаевск-на-Амуре. Заказали такси на ночь и легли немного отдохнуть. Кажется, на сей раз должны улететь. Даже билеты на руки даны. Только бы небеса не подвели, а то они к вечеру снова хмуриться начали, вот-вот расплачутся.

4 июня. Проснулся по будильнику в два часа ночи. Быстро собираемся и ждем звонка из таксопарка. Такси приходит вовремя. Вначале едет наша комната, а через пять минут приходит вторая машина. На улицах Хабаровска тихо. Улицы освещены слабо, лишь Луна да звезды освещают наш путь к аэропорту.

Быстро получив громоздкие рюкзаки, располагаемся на втором этаже аэропорта отдельной кучкой. Пассажиров в зале много. Типичная атмосфера ожидания. Кто дремлет, кто делает вид, что читает, кто играет в карты и т. д. Мы предпочли коротать время в буфете, за бутылкой ряженки. Кое-кто, правда, попробовал и более крепкий напиток.

Подошло время посадки. Вес наших мешочков немного превышал максимально допустимый по лимиту. Пришлось доплатить за излишки.

Рассвет встретили уже в воздухе. Внизу долгое время был виден Амур со своей широкой долиной, узкими многочисленными протоками, меандрами и старицами. Затем обстановка изменилась. Ближе к Николаевску местность более гористая. На невысоких склонах еще лежит снег.

В Николаевске температура около 10 градусов — пришлось надеть теплые ботинки. Одесскую обувь спрятали в рюкзаки. Поели в ресторане при аэровокзале (если так можно назвать домик около взлетной полосы). Сравнительно быстро нам дали самолет до Удского — полевой базы нашей экспедиции.

Борт двукрылый с железными креслами для сидения. Лететь на нем было интересно. Правда, во все щели проникал не очень приятный ветерок, пришлось немного померзнуть. Ребята в основном дремали. Сказывалось, что ночь почти не спали.

Самым интересным в этом перелете был вид над Становым Хребтом. Все горы в снегу — весна здесь только-только начинается.

Удское нас встретило сильным ветром и облаками пыли. Это сравнительно маленький таежный поселок. Дома все рубленые, расположены без какой-либо ориентировки. На так называемых улицах много битого стекла, мусора, выкорчеванных корней и т. д. Кое-где сохранился тротуар.

Поселок экспедиции существует с 1963 года. Здесь есть столовая, пекарня, клуб, несколько домов под общежития, склады, канцелярия, магазин и жилые дома.

В паре километрах от поселка экспедиции, на реке Уде (отсюда и название — Удское), живет коренное население — якуты и эвенки. Это более или менее приличный населенный пункт. Чем-то напоминает башкирскую деревню на Южном Урале. Основное занятие жителей — рыболовство, охота. Сажают также картофель для общества, вроде бы как совхоз.

Этот день был самым насыщенным со дня отъезда из Одессы. Главный геолог экспедиции, Эйриш (имя не помню), нарушил все наши планы. Два человека, как он сообщил, должны ехать в партию по поискам и разведке золота в Майский район (река Мая). Некоторые начали возмущаться, мы тянули спички. В конце концов Веня Зюльцле и Миша Вознюк согласились добровольно. Правда, как-то неудобно было перед ними. Эйриш обещал хорошую охоту, рыбалку и красивые места. Но все-таки надежды на Шантарские острова покачнулись.

Получили спальники и комнату на краю села. Перенесли рюкзаки и пошли обедать в столовую. Столовая маленькая, но уютная. Готовят хорошо. Цены высокие, но кушать-то надо! После обеда сходили с Вовиком в поселок якутов на почту, заодно посмотреть жилье аборигенов.

На обратном пути встретили наших ребят, которые навострили лыжи на рыбалку. Я пошел с ними. Отошли мы от поселка километра на два. Лес здесь, как говорится, обжитой, но все равно тайгой попахивает. Ребята закинули блесну в Уду. Саша Никифоров (студент с предыдущего курса, парень-симпатяга, поет, играет на гитаре, сочиняет песни и стихи) сразу же зацепил ее за что-то.

Еле-еле вытащили блесну с помощью длинной жердины. Все остальные попытки поймать хоть какую-нибудь рыбину окончились неудачно. Несолоно хлебавши, но все-таки довольные, возвращаемся в поселок. Подремав часа два, пошли в столовую, а затем в кино. Санька угостил нас соленой кетой и балычком, которым его попотчевали местные старожилы. Спалось нам в эту ночь очень крепко…

5 июня. Проспали до обеда. Затем каждый делал то, что ему заблагорассудится. Ближе к вечеру Миша В. не выдержал и достал из «н.з.» литр первача одесского производства. Пошли мы за родничок и посидели на природе полтора-два часа. Обнаруженные на пригорке прошлогодние ягоды брусники сразу же пошли в пищу как подножный корм.

Вечером сидели у наших девчонок. Играли в чешского дурака с Лидой и Гелей, пили кофе. Я слишком злоупотребил гостеприимством по части выпитого кофе… Почти всю ночь не спал. Другой раз наука — пей кофе в меру.

6 июня. День отличный. Ветра почти нет. Небо чистое. Солнце сильно припекает. На сей раз умылись у родничка и около часа позагорали на пригорке, собирая бруснику. К вечеру погода захандрила. Но мы получили маленький авансик. В «низ» (в магазин) бежали галопом. Пять рыл подняли оглушительный топот на тротуаре. И куда топали, зачем? За водкой. Причина уважительная: не работает столовая, да и аванс…

Днем долго ждали, когда же заставят работать, но так и не дождались — рабочий день окончен. Можно отдохнуть.

Ужин приготовили девчонки. Поужинали неплохо. Геля раздобыла гитару. Пропели все одесские песни, попили кофе. Вспомнили кое-что старое из песен. Все остались довольны. Слушали рассказ старого бича, который напросился послушать наши песни. Рассказал, что его семью в 1929 году раскулачили, ему тогда было пятнадцать лет. Попал в банду. Поймали, судили, приговорили к расстрелу, но затем заменили ссылкой на Колыму. Он уже тридцать два года на Колыме, кем только не работал. Видно, что очень больной: все время кашляет, хрипит, но курить не бросает и чифир пьет постоянно. На вид ему далеко за семьдесят, а на самом деле пятьдесят четыре или пятьдесят пять лет. Перебивается случайными заработками в геологических партиях.

7 июня. Суббота. Утром с Вовиком К. пошли на склад получить все необходимое для Шантарской партии. Но, собственно, можно было и не ходить. Полдня простояли на складе, наглотались пыли и вернулись назад. Борта в этот день не намечалось, день вылета на острова в очередной раз откладывается. Расписали пульку с ребятами. Пришлось мне показать белое горлышко одесской «Столичной», а Майклу (Кылымник) — «шипучую» (так как мы проигрались). Ну и пошло.

Саня Никифоров нашел где-то пару якуточек, которые работают в местной медсанчасти. У одной маленькая дочка. Мы сами сварили импровизированный ужин и пошли в больницу «лечиться». «Полечились» так, что утром головушка была «вава». Мы с Никифоровым засиделись допоздна. Но я где-то часа в три ушел, так как лучше спать в спальном мешке, чем на больничном топчане.

Одна из якуток после «огненной воды» все пыталась исполнить модную тогда песню «Мине потяму-то кажися, потяму-то кажися, что между мною и тобой нитячка завяжися…».

8 июня. Льет дождь. Поднял меня возбужденный Никифоров: пришел из больницы, и чувствовалось, что он «выспался». Сон наш продолжался до часу дня. На улице страшный холод и дождь. Умылся в роднике, стало полегче. На вечер взяли продуктов. В комнате постоянно топится печка. По пути из столовой снова заглянули в поликлинику за посудой. Почерпнули от молодой симпатичной якутяночки определенные знания в медицине — в основном о промывании желудка.

Парни над нами похохатывают, подкалывают. Заставляют идти колоть дрова к местной девушке — зубному врачу, которой якобы кто-то из нас сильно пожал руку и теперь она не может рубить дрова. В общем поиздевались над нашими приключениями.

От вчерашних одесских запасов осталась бутылка «Столичной», которую мы и уговорили за ужином из гречневой каши с тушенкой.

На этом мои хронометрические записи на сегодня окончены. Спать…

9 июня. Проснулись, взглянули в окно. Ура! Настала зима. Оказывается, дождь, начавшийся вчера, перешел к утру в снег. Правда, с утра стало сильно припекать солнце, и снег должен вот-вот растаять. Мы с Вовиком по-быстрому оделись и на снег — фотографироваться.

В дальнейшем оказалось, что пленка в моем фотоаппарате порвалась еще в Хабаровске, а я фотографировал и фотографировал, думая, что все в порядке. Так что многие кадры так и не появились отпечатанными.

Умывались на природе у родника. Я даже по пояс разделся (форс морозу не боится). Толик Матвеев нас тоже увековечил на своей фотопленке.

К вечеру весь снег сошел. Можно было загорать. Нам даже обещали вылет на острова… Но вновь отбой.

10 июня. День начался, как всегда, с ожидания. С утра пошли в контору, но все по-прежнему. Настроение неважное — побаливает горло и голова (позагорал, называется). Затеяли с Вовиком проявку и печатание пленок. Достали допотопный фотоувеличитель и печатали в больнице до двенадцати часов (по старой дружбе). Получилось очень неважно. Только зря время потратили на поиски увеличителя и оборудования. Да и запасы фотохимикатов, которые мы с собой из Одессы прихватили, тоже понапрасну использовали.

Прошла информация, что летим, но оказалось, что вертолет на ремонте. Снова ждем. А мы уже спальники и рюкзаки упаковали. До обеда убивали время за картами, а затем всей компанией двинули на реку Уду ловить рыбу. Рыбы не поймали, но отдохнули хорошо. Мы с Юрой зашли довольно далеко вверх по реке, но наши жалкие попытки найти хариуса остались безуспешными.

Часов в пять надвинулись тучки, закапал дождь. Едва мы подошли к поселку, как хлынул настоящий ливень с громом и молниями. Пришлось около часа пережидать в магазине. Вовик К. рискнул побежать домой, но промок до нитки. После дождя снова установилась солнечная погода. Дышалось легко и приятно. Воздух был пропитан хвоей и озоном. Просто хотелось лечь на землю и хватать ртом этот воздух. Но мы все-таки пошли дальше. Нас ждал ужин в столовой, который мы глотали не с таким удовольствием, как воздух после грозы.

11 июня. Снова напрасно упаковывали вещи. Отбой. Я уже второй день лечусь от простуды чаем, поэтому утром не завтракаю. Вечером поиграли в волейбол и вспомнили старую игру «об стенку» и в «чику». Это когда монетами бьешь о стенку, надеясь попасть в монету, которую до тебя отбил партнер. Если между монетами можешь достать пальцами (большим и мизинцем), то забираешь обе.

ЛЕТИМ НА ОСТРОВ ФЕКЛИСТОВА

12 июня. Проснулся рано. После завтрака мы загрузили АТЛ (тягач на гусеницах). На сей раз, кажется, летим. Быстренько собрались. Затем дождались вертолета Ми-4, загрузились и… вот мы летим на остров Феклистова!

Все получилось в спешке, даже толком не успели попрощаться с парнями. В общем, из Удского мы вылетели первыми из студентов. Отсчет экспедиции пошел с одиннадцати часов местного времени.

Видимость с вертолета отличная. Фотографировать можно сколько угодно. Но у меня снова история с фотоаппаратом. В Чумикане (это первая посадка перед островами) попробовал исправить его — безрезультатно. Вся надежда на Володино фоторужье.

Через два часа приземлились на острове. Здесь уже находился самолет, вылетевший позднее нас (на острове была оборудована посадочная полоса для двукрылых самолетов). Мы быстро выгрузили вещи и геологическое снаряжение, и оба лайнера отчалили на материк.

Впечатления изумительные. Описать все сразу невозможно. Далее постараюсь более коротко фиксировать увиденное.

Лагерь здесь уже оборудован — семь палаток. За полмесяца до начала геологических изысканий сюда завезли рабочих и необходимые вещи для оборудования лагеря. Нас сразу же угостили котлетами из медвежатины, накормили и показали палатку, в которой нам предстояло жить более трех месяцев. Занялись благоустройством своего жилища. Сделали нары, навес перед входом в палатку. Печка была уже установлена заранее. Получили спальники, сапоги болотные, телогрейки. День незаметно закончился. Спалось на новом месте отлично. Воздух превосходный.

13 июня. Позавтракав очень плотно (в партии была штатная повариха), пошли с Вовиком знакомиться с островом. Взяли у Альберта карабин. Вовик был со своим фоторужьем, да еще имелся мой фотоаппарат.

Пошли по лайде — так называют здесь узкую полоску пляжа, которая обнажается во время отлива, а в прилив почти полностью заливается морем. До того, как попасть на лайду, нам пришлось искать брод через речку Лисью. Я был в болотных сапогах, а вот Вовик промок.

Охотское море забито льдами, которые издают характерный грозный шум. Чувствуется, какая силища здесь ворочается. Некоторые льдины обваливаются и с сильным всплеском рушатся в воду. В промоинах между льдинами плавает множество уток и топорков. На лайде также изобилие останцев льда и снега. Песок здесь грубозернистый, неотсортированный, черного и серого цветов. Вообще, обломочный материал не очень окатанный. Лишь на самом урезе воды много гальки различных размеров. Метрах в двухстах от моря на травянистых террасах растет дикий лук, который почти не отличается от домашнего и вполне пригоден в пищу.

Прошли мы по лайде на северо-запад километра полтора и повернули назад. Нужно было возвратиться к обеду. Много фотографировали. Взяли несколько морских сувенирчиков (стеклянные губки, засохшие ветки водорослей и т. п.), принесли себе в палатку. Когда подошли к посадочной полосе, то, как по заказу, послышался шум мотора самолета. Садиться было опасно, так как начинался прилив. С моря в долину реки, как в трубу, втягивался молочно-белый туман. Флаг на посадочной полосе был едва виден. Но все-таки после трех кругов над полосой самолет приземлился. Чувствуется, что летчик очень опытный — наверное, не первый раз в этих краях.

Прилетел Саня Кондратьев (далее просто Кондрат) со взрывчаткой. Мы как раз вовремя подошли и помогли разгрузить ящики с аммонитом. Самолет быстренько поспешил взлететь. Пришли в лагерь, пообедали, и я задремал в палатке около топившейся печки. А Вовик еще ходил с мелкашкой за утками, но безрезультатно.

Я наточил свой нож-штык — презент Геннадия Самойлова из поселка Тирлян Башкирской АССР. Этот немецкий штык был найден в металлоломе, который везли на Белорецкий металлургический комбинат на переплавку. Мы в детстве постоянно лазили по вагонам с металлоломом, проходившим по узкоколейке через поселок. И пока они стояли на нашей станции, мы тщательно обследовали весь груз. В основном там были остатки военной техники, которую подбирали на полях сражений после Великой Отечественной войны. Среди трофеев особенно ценились медные трубки, которые мы использовали для изготовления «поджигов» — самодельных пугачей, которые заряжали серой от спичек. Один конец трубки сплющивали и загибали. Сбоку, около сгиба, пропиливали отверстие для поджигания заряда. Трубка монтировалась на деревянное ложе в виде пистолета. Вот с таким вооружением можно было даже ходить на охоту за куликами.

Нож, о котором идет речь, был найден среди этого металлолома еще в 50-х годах, а затем каким-то образом попал к Геннадию Самойлову. Геннадий в поселке славился как неплохой охотник и рыболов, любитель дальних походов по Уральским горам. Он дружил с моим младшим братом Володей. Узнав, что я собираюсь на Шантарские острова, Гена передал этот штык-нож в Одессу. И вот теперь он постоянно сопровождает меня в маршрутах по острову.

Когда я точил нож, в палатку вошел Борис Алчаков — рабочий. Это был симпатичный осетин лет тридцати, коренастый, с великолепной мускулатурой горнорабочего и атлета. Впоследствии мы с ним сдружились, а Володя Кельмачев многие годы поддерживал с ним отношения в Хабаровске.

Сейчас, когда я переписываю эти дневниковые строки, уже известно, что Борис трагически погиб где-то в Хабаровске. Он так и не попал в свою любимую Осетию, куда стремился после очередного полевого сезона.

Борис попросил посмотреть нож. Похвалил. Показал свой самодельный, искусно изготовленный кинжал. А потом и говорит: «Ребята, вы на нас не обижайтесь. Мы тут у вас по рюкзакам немножко пошарили, пока вы гуляли на море». Я удивленно на него посмотрел и уже хотел возмутиться, но он дружелюбно похлопал меня по плечу, еще раз извинился и говорит: «Понимаешь, мы уже почти месяц на острове. Все алкогольные запасы наши давно иссякли. А вы только прилетели. Знаем, что все студенты используют после бритья одеколон. Вот мы его у вас и реквизировали. Если хотите, мы вам можем заплатить». Но, конечно, ни о какой оплате речи быть не могло.

Потом до конца «поля» после бриться мы освежались ледяной водой из родника. Я его спросил: «А как же сухой закон?». Он засмеялся и только махнул рукой: «Мы же не в ущерб работе „одеколонимся“». На этом инцидент был исчерпан. Начальнику партии мы об этом, естественно, не сообщили.

Вот так закончился первый наш день на острове Феклистова.

14 июня. Суббота. С утра затеяли строить баню. День был очень туманным, видимость плохая. По рации сообщили, что мне пришел денежный перевод. Зачем мне здесь деньги?

Нам с Вовиком поручили обеспечивать строителей бани мхом. Работали ребята легко, с шутками, с огоньком. Дело свое знают. В перерывах мы бегали на топкие ключи с мелкашкой за утками, но безрезультатно.

К вечеру у бани было уже шесть венцов из лиственницы. Бревен больше не было, и рабочий день закончился. Вовик с мотористом отправились снова на охоту за утками, а я побежал одалживать ружье у рабочего Коли (фамилию не запомнил). Взял одностволку 16-го калибра, семь патронов и пошел вслед за ушедшими охотниками. На островке посредине ручья испытал ружье и выстрелил по двум крохалям, взлетевшим с воды. Промазал.

Туман. Видимость не более тридцати метров. Перешел топкие ручьи, стал нагонять Володю, который шел по ту сторону ручья. Идти было трудновато, ноги сильно вязли в месиве из мелкой щебенки, глины, ила и еще бог знает чего. Около аэродрома встретил мужа нашей поварихи, с ним была собака по кличке Черный. Пройдя еще метров сто, увидел Васю Лихтина — рабочего. Он подкрадывался к уткам, держа мелкашку наизготовку. Но промазал.

Я пошел вверх по течению реки Лисьей навстречу двум Вовам. Вдруг слышу два подряд выстрела. Я присел и стал ждать. Сразу же послышался свист крыльев, и метрах в пятидесяти от меня пролетели семь уток. Я прицелился, жму на курок, но выстрела нет. Что такое? Посмотрел, а курок-то был не взведен. Вот горе-охотник!.. Утки ушли уже метров на семьдесят. Выстрелил им вслед, не достал. И тут смотрю — еще две летят. Пока лихорадочно заменял патрон, утки благополучно пролетели низко надо мной. Затем вижу — еще одна летит. Но тут уж я имел возможность прицелиться и выстрелил на корпус вперед. Утка скрылась в тумане.

Вдруг слышу — Черный залаял на воду. Смотрю, а утка ныряет около того берега. То есть, я в нее попал, но подранил. Собака не хочет лезть в воду, да и утка надолго ныряет. Зарядил я еще один патрон, дождался, пока птица в очередной раз вынырнет, и выстрелил — уже спокойно, по подранку. Утка затихла. Течение медленно понесло ее к морю. Я забежал метров на сто ниже по течению, проклиная при этом Черного, который не хотел плыть за уткой. Охотничек называется! Поднял повыше голенища болотных сапог и пробрался до середины реки. К счастью, утку несло прямо на меня. Она еще слабо подергивалась. После того как я схватил утку, Черный наконец-то решился переплыть речку. Тут подошли оба Володи. Добычи у них не было — выстрелы оказались неудачными.

Втроем мы пошли к лайде. Я гордо нес в руке первую добычу на острове. Пусть она небольшая, но все-таки первая утка…

Туман сгущался. Море грозно дышало где-то близко. Огромные глыбы льда и плотного снега, принесенные приливом, хаотично размешались по всему пляжу. Вода в море была чистая, как слеза. А около глыб льда отдавала приятной синевой, иногда с зеленым оттенком.

Дойдя до складов со взрывчатыми веществами, мы повернули на базу. Время было уже позднее. Утки больше не показывались. Володя-моторист пообещал завтра исправить лодочный мотор и выйти поутру в море попугать уток. Придя в лагерь, мы отдали добытую утку поварихе Марии. Попили чаю и пошли спать. Договорились с Вовиком встать в четыре часа утра и сбегать проверить уток на нескольких маленьких озерах недалеко от лагеря.

15 июня. Воскресенье. Встали в пятом часу — подниматься не хотелось, в палатке было холодно. Но охотничья страсть вытряхнула нас из спальников. Взяв ружья, мы побежали к озерам. В лагере стояла тишина, лишь молодые собаки гавкнули пару раз для страховки.

Было как раз время прилива. Ручьи наполнились водой. Там, где вчера их можно было спокойно перешагнуть, сейчас стало невозможно перейти даже в болотниках. Туман по-прежнему стоял густой и белый, как сметана. С моря дул холодный ветер с мелкой изморосью. Руки на таком ветре немного замерзали. Но когда быстро идешь, никакой мороз не чувствуется. Тем более что нас манило к себе каждое озерцо. По нашим представлениям там обязательно должны были быть утки. Действительно, в одной протоке спокойно плавал большой крохаль. Мы присели.

До утки было метров сто. Через минуту прилетела еще одна и села рядом с первой. Они ничего не подозревали и мирно плескались в маленькой протоке. Из дробовика не достать — далеко, поэтому Володя собрался стрелять из мелкашки. Только он прицелился, как вдруг из-за наших спин выбежал Пират, серая собака из нашего лагеря. Повиливая хвостом, он устремился к уткам. Подбежав к воде, он остановился, а утки, заметив собаку, с кряканьем поднялись и полетели по направлению к морю. Пират вначале кинулся вслед за ними, но потом, видимо, поняв всю бессмысленность этой попытки, остановился, преданно глядя на нас. Но наше отношение к нему в данный момент было отнюдь не миролюбивое. После того как Вовик запустил в песика увесистым камешком, бедная собака поспешила удалиться в лагерь. Она и не подозревала, какие проклятья сыпались в ее адрес. Но делать нечего, нужно искать следующих пернатых.

Чтобы перейти ключ, мы сделали большой крюк в обход. Перешли его по снегу, который мощным слоем лежал в верховьях ручья. Еще пару раз спугнули несколько крохалей, и больше птиц не попадалось.

Прилив начал отступать. После себя он оставлял глыбы льда, мелкую гальку, губки, обломки панцирей крабов и прочую мелочь. С собой прилив забирал частички почвы, много щебня и прочих отбросов; все, что непрочно лежало на пляже, неслось течением в море. Было заметно, как отступала вода, стремясь быстрее соединиться с морскими волнами. Прилив каждый раз проделывает большую работу. Там, где он побывал, местность очень быстро меняет свои очертания. То, что можно было видеть вчера, сегодня уже приняло совершенно другой вид, а завтра снова все изменится до неузнаваемости. И эта созидательная и разрушительная гигантская работа воды продолжается веками.

В лагерь мы пришли в семь часов. Народ еще спал. Нас встретили молодые собаки, почти щенки, Шлёма и Джим. Они вначале поворчали таким взрослым собачьим рыком. Этим они показывали, что с ними уже нужно считаться и уважать. Но затем, по-детски повиливая хвостами, стали ласкаться к нам, стараясь лизнуть руку или лицо. Угостить их нам было нечем, дичи мы не принесли. Обидевшись, собаки убежали досыпать поближе к кухне.

Судьба собак в таежных местах незавидная. Весной здесь по поселку бегают десятки щенков и собак постарше. С первым вертолетом на острова бичи забрасывают в него не только груз, но также десяток щенков и более взрослых собак. Уже на острове собаки проходят отбор на профпригодность: их сортируют на тех, которые годятся для охоты, и тех, которых ждет участь «барашков». Так бичи называют собак, которых откармливают для еды. Собак едят, когда нет мяса. А это случается в длинные осенние ненастные дни. Охотиться невозможно, а мясо должно присутствовать в рационе при такой тяжелой работе. Вот тогда пару «барашков» приговаривают к «закланию». Правда, как правило, готовят собачатину бичи самостоятельно. Штатные повара отказываются варить собачек.

После неудачной охоты мы до завтрака досыпали в холодной палатке, закутавшись в спальные мешки.

Приняв утреннюю пищу, продолжили строительство бани. Нам поручили собирать мох, которым строители прокладывали пазы между укладываемыми в сруб бревнами. Доверили также и ошкуривать бревна, то есть снимать топором кору. До обеда сруб был готов.

За обеденным столом Виктор Лисянский (рабочий) как всегда подшучивал над своим коллегой Васей Лихтиным. Вася ростом «метр с кепкой» добродушно выслушивал шутки друга. Виктор предлагал ему вместо двустволки брать на охоту «трехлинейку», чтобы приклад задевал за кочки, не давая Васе двинуться с места, и тот бы ждал, когда на него выскочит какая-нибудь дичь.

Вася оброс рыжей бородой. Ходит в шапке-ушанке, слегка вразвалочку и почти всегда улыбается. Виктор припомнил ему, как происходила их встреча на аэродроме. Виктор только прилетел на остров, а Вася уже полмесяца работал в партии. Он поджидал друга у трапа вертолета. Не успел Виктор подать ему руку для приветствия, как Вася, нетерпеливо подпрыгивая и похохатывая, спрашивал: «Привез, а? Витька? Привез, что ли? Сколько? Давай мешок-то понесу. У-у, звенит. Значит, есть кое-что выпить-то!». И еще много различных историй придумываются, и все «по Лихтину». А тот только усмехается: «Дождался дружка? Вот уйду завтра пешком на материк. Или голодовку объявлю. Будешь тогда знать». Рассказали, как в прошлом году они берлогу медведя взрывали. Все разбежались, а Вася с взрывной машинкой остался один перед жилищем Топтыгина. Рванул. Медведь вылез из логова, увидел Лихтина и снова скрылся в берлоге…

После обеда вновь ходили с Вовиком вверх по Лисьей. Уток видели много, но далеко. Дошли до поворота реки на северо-запад. Попалось много медвежьих следов. Возвращались под вечер. Задул холодный резкий ветер с моря, щеки покалывало, глаза слезились от ветра, руки мерзли. По пути завернули на лайду. Море подогнало льды вплотную к берегу, много ледяных глыб выдавило далеко на пляж. Был плотный туман и пасмурно. Мы поспешили вернуться в лагерь. Охота сегодня не задалась. Я отнес ружье ребятам. Перекусили и пошли по палаткам. Плохо, что у нас нет транзистора — скучно бывает по вечерам.

16 июня. С утра решили кое-что подправить в устройстве нашего жилища, а именно достроить «веранду» палатки. Потом Володя-моторист (Драпей) уговорил меня пойти с ним поохотиться. Он дал мне свою двустволку, и мы быстро пошли вверх по реке.

Холодный ветер пронизывал даже сквозь фуфайку. Когда перешли Лисью, перед нами метрах в ста сели две утки. Я остался следить за ними, а Драпей пошел дальше. Утки как будто игрались со мной. Они взлетали, пролетали метров пятьдесят и снова садились. А я по грязи изо всех сил старался подойти к ним поближе. Один раз я выстрелил, но не попал — было далеко до них.

Примерно около часа утки изводили меня таким образом. Наконец мне это надоело, и, махнув на них рукой, я отправился вслед за Володей. Услышал, как тот дважды выстрелил. Надо мной пролетели две утки. Потом я увидел, как Драпей подбирает сбитую им птицу на противоположном берегу. Догнал я его на повороте реки. Селезень, сбитый им, был еще жив, у него были перебиты крылья. Когда Володя бросил его на землю, тот побежал к воде, проплыл по маленькому озерцу и уткнулся клювом в берег. Притаился. Я стал к нему подходить, он снова побежал по земле. На этот раз нам пришлось его задержать и не допустить до воды. Все-таки это была наша единственная на сегодняшний день добыча — неплохая добавка к рациону с уже изрядно надоевшей тушенкой.

Я потом ходил еще километра два выше по течению реки. Она там немного глубже. Правый берег крутой, а левый пологий, заболоченный. Кочки покрыты длинной прошлогодней травой, из-за которой не видно ямы между ними. В эти ямы я неоднократно проваливался и зачерпнул воды в сапоги.

На обратном пути мы уже по привычке завернули на лайду. Небо немного просветлело, даже выглянуло солнце. На льдинах в море «загорали» три нерпы. До них было около сотни метров. Свои пятнистые бока нерпы поочередно поворачивали к солнцу. На нас они не обращали внимания. Когда мы стали свистеть и кричать, они, важно подняв головы, посмотрели на этих странных двуногих зверей, хлопнули по льду ластами и снова завалились дремать на солнышке. Драпей все-таки не выдержал и два раза выстрелил жаканами в их сторону. Нерпы моментально нырнули в воду.

Вдали загорал еще и огромный лахтак — один из самых крупных представителей отряда тюленьих. Эту нерпу называют «морским зайцем». В Хабаровском краеведческом музее мы видели чучело такого «зайчика». Вес лахтака может достигать 300 кг, а длина около 2,5 метров. Передвигается морской заяц медленно и неуклюже. Лежит на льдинах у самого края, чтобы при любой опасности быстро свалиться в воду. «Зайчиком» очень любят лакомиться медведи и косатки. Полюбовались мы на этого красавца, повздыхали, но подобраться к нерпам было невозможно — кругом плавающие льды.

По дороге в лагерь Драпей строил планы по охоте на нерп с последующей выделкой красивых шкурок на шапки. В общем, делил шкуру неубитого медведя. Я ему рассказал старую башкирскую легенду по этому поводу. О том, как бедный и голодный башкир с маленьким сынишкой сидели в своей дряхлой лачуге. Зима, метель, мороз. Башкирин мечтал вслух: «Придет весна. Растет трава. Мы вся трава косим, делаем сено. Вся сено продаем и купим коза. Коза тащит двойню, двойня еще двойню. Всех коза продаем и купим корова. Корова тащит теленка, потом еще теленка. Всех коров продаем и купим кобыла (мечта любого башкира). Кобыла тащит жеребенка…». Тут башкиренок обрадовался и восторженно закричал: «А я на него сяду!». Отец свирепо закричал на сынишку: «Спина ломашь, дурак!». И жестоко выпорол размечтавшегося отрока…

Но вернемся к реальности.

Вечером провели авральные работы по переноске ящиков со взрывчаткой от аэродрома на склад ВВ (взрывчатых веществ). Ящики весьма тяжелые. Аммонит упакован в алюминиевые короба, а они — в толстые полиэтиленовые мешки. Носить такие короба неудобно, только если взвалить ящик на плечи. Что мы и делали.

Склад ВВ — это большая палатка, огороженная по всем правилам техники безопасности колючей проволокой. Взрывчатка в геологической партии нужна для разрыхления горных пород при проходке горных выработок, а также для отбора больших проб коренных пород. После ужина начальник партии Алексей Михайлович Екимов (в обиходе Михалыч) провел со студентами инструктаж по технике безопасности. Лучше поздно, чем никогда. Ознакомил с геологическим заданием партии: «Геологическая съемка и поиски фосфоритовых проявлений в горных породах острова».

17 июня. Погода отличная. Проспали до десяти утра. Позавтракали. Затем помогали Александру Кондратенко (Кондрат) строить индивидуальную палатку — захотелось человеку пожить одному. Во время работы даже позагорали.

В полдень прилетел вертолет Ми-1 — прибыл старший геолог партии Владимир Антипенко. Почту мою из Удского он почему-то не привез. Пока пилота кормили обедом, мы с Вовиком дописали письма своим близким. Письма отдали Коле Скоробогатову и поварихе тете Мане (Марии Сергеевне). Они летят по делам в Удское и там опустят нашу корреспонденцию в почтовый ящик.

До трех часов рубили основание под палатку, затем, не забыв пообедать, отправились на рыбную разведку на Топкий Ключ. Солнце нещадно палило. В телогрейке и болотных сапогах было очень жарко — как в бане. Вот мы и парились по ходу маршрута. Не забывали высматривать уток.

Сопки хорошо просматривались. Даже были видны горы на материке к северо-западу от острова, а это не менее сотни километров.

Рыбы в ключе не было. Вовик с Надей Чесноковой, которая напросилась идти с нами, вернулись назад в лагерь. Надежда, жена геолога Володи Чеснокова, тоже геологиня.

Я еще полежал около озера, позагорал, спугнул одну заблудившуюся утку и тоже вернулся назад.

Сегодня у нас банный день. Баня получилась, как говорят в Одессе, «то, что надо». Только дверь из-за отсутствия петель не открывается, а вынимается. И тепло в этот момент щедро покидает помещение.

Я мылся последним. В бане было уже прохладно, но горячая вода присутствовала — что тоже немаловажно в таежных условиях. После бани чувствовалась легкость и свежесть во всем теле.

Вечером долго читал Паустовского, а потом слушал музыку по одолженному у ребят транзистору. Играл симфоджаз. В тайге эта музыка звучала как-то странно и не очень усваивалась.

Сегодня рано утром трое охотников ушли на добычу мяса, то есть за крупной дичью. Вернулись пустые. Виктор подшучивал над Лихтиным по этому поводу. Дескать, Вася повел нас кратчайшим путем к оленям. Но загремел гром и напугал Васю и оленей. Вот, мол, и вернулись. Мы долго вечером сидели за кухонным столом и смеялись над рассказами горе-охотников.

18 июня. Снова погода ни к черту. Сильный, но сравнительно теплый ветер. Сидим по палаткам. Читаем. Кондрат снова позвал ставить палатку. Затем ему вздумалось посадить огород. Пошли искать место, где будут расти овощи. Это в условиях вечной мерзлоты!

«Копать» решили взрывами. Неудачно. Получились только небольшие ямки. Первый раз в жизни я наблюдал, как происходит взрывание накладными зарядами с помощью детонаторов и электромашинки. Вспомнилось кое-что из лекций по горной геологии. Мы били ломом неглубокие шпуры, закладывали аммонит с детонатором и включали машинку. Но «пахать» эту землю даже взрывами не получалось. Тогда мы стали сдирать дерн с предполагаемой грядки. Со стороны это было забавное зрелище. Трое «лбов» на четвереньках стараются скатать в рулон поросшую травой землю. Изо всех сил пыжатся, пыхтят… и таки скатали, как персидский ковер. Под дерном оказался такой же песок, как и на пляже. Что-то не верилось, что здесь может вырасти картошка и репа. Но все же Кондрат настоял, и мы посадили больше сотни гнезд картофеля и множество семян репы. Заканчивали сельхозработы уже при дожде и ледяном ветре.

Только пришли в лагерь, как нужно идти назад на аэродром встречать борт. Прождали его с полчаса, замерзли и вернулись назад. Видимо, погода не позволила вертолету долететь до острова. Сегодня рано утром охотники повторили свою вылазку. Когда мы возвратились с взлетной полосы, они тоже вернулись — с полными рюкзаками оленины.

Над лагерем плыл вкусный аромат жареной печенки. Охотники — усталые, но довольные, что не подвели командировавших их на это дело товарищей — рассказывали, как они добывали мясо. За время охоты прошли более двадцати километров по стланику и звериным тропам. Сумели выследить оленей. Долго к ним подбирались. Завалили сразу двух. Ну а разделать туши этим ребятам с их таежным опытом не доставило трудностей. Набили рюкзаки только чистым мясом и печенью. Остальным пришлось поделиться с медведем, следы которого были вокруг. Трудно было пробираться с тяжелыми рюкзаками обратно на базу.

Шутки, которые отпускались в сторону охотников за ужином, звучали как благодарность за их нелегкий труд. Ужин сегодня получился обильно мясным. Печень смели почти сразу же. На плите в огромной кастрюле варилось мясо. Вокруг витал приятный вкусный аромат, который собрал почти всех обитателей лагеря у кухни в ожидании вареной и жареной оленины. Вот так же, наверное, собиралось племя древних людей около убитого мамонта.

Собаки в полном составе были здесь же. Им уже кое-что перепало из сырых отходов, но они не прочь были полакомиться и вареными деликатесами.

Наконец-то мясо готово. Сначала жареное, потом вареное. Все кушали с аппетитом и, как говорится, от пуза. Предлагались разные рецепты. Но как только мясо приготовилось, так сразу же и было съедено, без каких-либо вариантов. Запивали крепким коричневато-зеленым чаем с настоем местных растений (не спросил названия). Такой чай пьешь только в тайге. Выпьешь кружку, и еще хочется. Вспомнилось, как мой отец в тайге на покосе так же заваривал чаи из разных уральских трав.

На «пробу» мяса ушло не менее десяти килограмм. Остальное ребята закопали в «снежник», который еще сохранился недалеко от бани. Я попробовал заполнить дневник, но после обильного ужина невозможно было что-либо писать. Слова путались и наскакивали друг на друга. Спать…

19 июня. Проснулись рано с дикой головной болью. Голова трещала, словно ее раскалывали. Анальгин не помогал. На завтрак мы с Вовиком не пошли, лежали пластами.

В десять часов утра связались с материком, запросили доктора. Его там долго искали, и где-то через час он вышел с нами на связь. Рассказали ему о наших болячках. Понял. Спросил, что ели накануне. Рассказали. Ему стало все ясно, когда он узнал, сколько мы съели печени: «У вас, ребята, гипервитаминоз, то есть перенасыщение организма ферментами печени. Не беспокойтесь. Через пару дней все пройдет. Пейте больше воды, чая».

Вот так студенты дорвались до дармовой печени. Ни у кого в лагере таких симптомов не было — это только нам с Вовиком «повезло». У меня в нескольких местах слезла кожа на щеках. У Вовика даже уши пооблезали, как после загара.

Переписывая эти строки из дневника, добавлю, что Володя много лет потом вообще не мог есть любую печень — так ему тот мясной вечер на Шантарах долго помнился. У меня головные боли прошли уже на следующий день, но на мясо я долго не мог смотреть нормально.

Этот день мы отлеживались. К вечеру полегчало, и мы даже сходили на лайду. Холодный ветер нас немного взбодрил. Прошли пару километров на север и вернулись. С утра Михалыч намечал маршрут на моторке в сторону мыса Белого. Но море штормило. Огромные глыбы льда с треском разбивались о берег. Ни о каком выходе в море на дюралевой лодке не могло быть и речи. Так что в этом случае наша болезнь не повлияла на отмену маршрута. Природа тоже не хотела, чтобы мы в этот день участвовали в обследовании береговых обнажений.

Наблюдать за морем всегда приятно. А когда оно штормит — это просто завораживающее зрелище. Прибой усилился. Волны с огромной силой разбивались о льдины, вверх взвивался сноп брызг и мелких льдинок. Пробовали снимать эту прелесть на цветную пленку.

По прошествии 50 лет техника фотографии шагнула далеко вперед. В этом дневнике я помещу несколько фотографий из альбома Игоря Ольховского, который побывал на Шантарах спустя 40 лет после нас. Красота островов за это время не изменилась. А цветное фото почти реально передает всю прелесть шантарских пейзажей.

Этот день закончился новосельем. Вечером Саня Кондрат праздновал переселение в личную палатку, которую мы помогали ему строить. В палатку набилось человек десять. Мы с удовольствием послушали рассказы бывалых таежников об их приключениях во время работы в Хабаровском и Приморском краях. О самых опасных случаях они сейчас рассказывают с юмором, «подсаливая» их крепкими словечками. Пожары в тайге, наводнения, блуждания по лесам по несколько суток без еды, опасная охота, рыбалка — все это было почти у каждого из присутствующих в палатке бичей. Разошлись далеко за полночь.

20 июня. Сегодня Михалыч, Антипенко и Альберт пошли на лодке в рекогносцировочный маршрут на мыс Белый. Мы проводили их и занялись хозяйственными делами.

В полдень прилетел вертолет Ми-2. Он держал курс на Большой Шантар и попутно завез нам рулон толя и формы для выпечки хлеба. С ними зачем-то полетела в Удское Надежда Чеснокова. Завтра намечаются заброски в многодневные маршруты. Михалыч с Вовиком планируют дня три поработать в районе горы Белой. Мы с Антипенко и Аликом поживем дней пять на мысе Белом.

21 июня. Вчера вечером заготовили продукты для маршрутов на пять дней. Погода с утра вроде бы нормальная. Хотя островной климат непредсказуемый.

Побудку в лагере устроил Борис, который был дежурным по кухне. Он громко выбивал на алюминиевых мисках бравый марш и кричал: «Кто первый придет к столу, тому самый большой мосол с мясом!». Вася Лихтин был первым, но мосол ему не достался — приз забрал Лисянский. Он говорит Васе: «Скорее бы хватал кость и ко мне в палатку, под спальник!». Кондрат заметил: «Да он же этот мосол не поднимет. Вот ты, Лис, и забрал его себе. Грызи теперь эту косточку на здоровье».

После завтрака быстро собрали рюкзаки и спальные мешки, приготовили ружья, палатку и т. д. Потащили все вещи к лодке, которая стояла в устье речки в импровизированной бухточке. На море было много льда, но мы все-таки решили идти.

Первой забрасывали нашу группу. Лодка оказалась загруженной до предела. За рулем Володя Драпей. Отвалив от берега, взяли курс на восток, навстречу солнцу, которое было уже высоко над горизонтом. С моря очень хорошо просматриваются береговые обнажения. Высота клифа более двухсот метров.

Чем дальше мы уходили от устья Лисьей, тем меньше по ширине становилась лайда. Примерно через пять километров пляж совсем исчез, а скалы отвесно обрывались в море. Маршрутом по берегу в этих местах уже не пройти. Поэтому лодка просто необходима.

Я непрерывно щелкал затвором фотоаппарата. Вдруг слева по борту показалась голова нерпы. С носа лодки прогремели два выстрела. Это Володя и Алик пальнули по нерпе. Зачем? Зачем? Нерпа быстро взметнула свое тело вверх, изогнулась дугой и, махнув ластами, исчезла под водой. Непонятно, почему ребятам надо было стрелять? Охотничий азарт? Ведь даже если бы они попали в зверя, мы не смогли бы такую тушу затащить в лодку — она и так была загружена под завязку. Метров через триста лахтак снова вынырнул и удивленно посмотрел в след удаляющейся лодке. Слава богу! Промахнулись. Живи, морской заяц!

Уток в это утро было изобилие… Они целыми стаями взлетали метрах в семидесяти от лодки. Некоторые проносились почти над нашими головами. Один залп из двустволки оказался удачным, две утки к обеду у нас будут. Мы их подобрали и продолжили плавание.

Место выгрузки мы выбрали в маленькой бухточке в устье ручья Крутого (это мы его так назвали, потому что он каскадами падал в море). Драпей благополучно нас высадил, и лодка пошла обратно, за следующей группой маршрутчиков. Мы же с вещами стали взбираться вверх. Расположились на высоте около сорока метров над уровнем моря. Рядом со скалы падал ручей. Он выбил у основания скалы отличную ванну, из которой было удобно набирать воду для бытовых нужд, а при желании можно было даже принять процедуры в ледяной воде. Высота водопада была около десяти метров, так что кроме ванны можно было и душем побаловаться.

Свое русло ручей прорезал в эффузивных породах и в разноцветных яшмах. Борта по долине ручья были узкие и крутые, с углами падения около 90 градусов. Когда водопад освещался солнцем, то мелкие капельки воды, летевшие в разные стороны, походили на шарики ртути. Все вокруг сверкало и переливалось цветами радуги. Так и хотелось встать под этот природный душ. Но вода ломила руки. Кое-где в русле лежал снег, который послужил нам холодильником. В него мы положили мясо и добытых уток.

Вид с выбранного нами места был просто великолепным. Все вокруг чем-то напоминало Кара-Даг в Крыму, где мы в прошлом году были на практике. Такие же отвесные скалы, тихие бухточки, галька, ручей, падающий с горы. Море тихое, с прозрачной водой. Только лед на море напоминал, что оно здесь отнюдь не теплое и в нем долго не поплаваешь даже в гидрокостюме. Да и горные породы здесь были, как в геологическом музее под открытым небом, необыкновенной красоты.

Глядя на все это, я вспомнил, как в прошлом году мы с Ваней Погребняком плыли вдоль Кара-Дага в ластах и в масках — от Коктебеля до биостанции. Остальная группа студентов с преподавателями шли по горам, а мы два часа обследовали подводное основание этого потухшего вулкана. Я тогда впервые видел такую прозрачную воду. Можно было наблюдать все красоты до глубины в тридцать и более метров. При такой видимости под водой реальную глубину было трудно определить.

Заметил под водой симпатичного краба. Казалось, что он ползает где-то в пяти-шести метрах. Нырнул. Раз продулся, два, а до дна все не достаю. Оказалось, что краб ждал меня на глубине более двадцати метров! И я его достал. Сказались многолетние тренировки по подводному плаванию, в том числе и на задержку дыхания. Тогда на Кара-Даге я дал себе обещание обязательно побывать здесь хотя бы еще раз.

Отступая от дневника, хочу сказать, что свое обещание мне удалось выполнить лишь спустя восемь лет. Мы с женой Наташей проводили часть своего сахалинского отпуска в Коктебеле. Я ей рассказывал о своей давней мечте. Но к тому времени на Кара-Даг туристов уже не пускали, там создавали заповедник. Но ведь мечта! Недаром же мы с Сахалина сюда добирались? С восходом солнца я погрузил жену с рюкзаком на надувной матрас, надел ласты и маску и, толкая впереди себя это плавсредство с пассажиром-женой, поплыл осуществлять мечту. Наташе я сказал, что глубина вдоль нашего маршрута не более трех-пяти метров. Если бы я в тот момент сказал реальную глубину, она ни за что бы не согласилась на такую авантюру.

Плывем, любуемся великолепием надводного и подводного мира. Красота! С проплывающих мимо нас прогулочных катеров слышим одобрительные возгласы. Приплыли в Сердоликовую бухту. Расположились. Мы одни. Отдыхающих нет. Замечательно! Наташа загорает на галечном пляже, а я поплыл понырять. Где-то через час приплыл отдохнуть, попить чаю из термоса. Под водой я отыскал несколько неплохих экземпляров раковин рапанов. Мясо одной из них тут же пошло в пищу в сыром виде. Прелесть! И тут к нам внезапно причаливает катер с милицией и егерями. Посыпались вопросы: почему? зачем? это заповедник! «Немедленно убирайтесь отсюда!» Пригрозили немалым штрафом. О моей давней мечте, о том, что мы с Сахалина, они и слушать не хотели… Потом один из милиционеров обратил внимание на сетку-авоську с рапанами. «А это где вы взяли?». Я сказал, что здесь насобирал, и предложил им забрать все раковины в обмен на то, чтобы мы остались здесь до вечера. Они не поверили, что здесь бывают такие рапаны. «А на какой глубине?» — спросил любопытный мент. Я ответил, что где-то на 20–25 метрах. Опять не поверили. Тогда я им предложил сплавать за ракушками на их катере. Отплыли метров на 300–400. Дно едва просматривается. Но все равно через маску можно заметить на дне характерный след рапанов. Нырнул. Минуты через две с небольшим вытащил удивленным инспекторам сразу трех больших рапанов. Поверили. Великодушно разрешили остаться с условием, что мы соберем в кучу ржавые консервные банки, оставленные поблизости «культурными» туристами. Они забрали всех рапанов, а мы быстро собрали все банки и продолжили свой отдых.

Поставив палатку, мы немного передохнули, позагорали. Благо, что сегодня солнце жарило не хуже, чем в Крыму. Ветра не было. Припекало. Безоблачно. Выбрав удобное место на краю обрыва, я лег на телогрейку, взял бинокль и стал рассматривать льдины и плавающих между ними уток и топорков. На большой льдине метрах в трехстах от берега удобно устроились две нерпы. Их пятнистые тела переливались на солнце. Они тоже загорали. Отлично просматривался кусочек острова Большой Шантар. Казалось, что до него рукой подать. На самом же деле — больше двадцати километров. Сейчас там проходят практику наши ребята с предыдущего курса.

Солнце быстро покинуло нас. К шести часам вечера оно полностью скрылось за скалой, которая возвышалась примерно в семидесяти метрах на запад. Около палатки сразу стало прохладно, но море еще освещалось солнцем. Разноцветные яшмовые и мраморные кекуры (это отдельно стоящие в море или около берега скалы) выделялись в рельефе своими острыми вершинами, устремленными в небо — словно пики казаков, стоящих на посту. Море с грохотом бросало на них свои волны. Льдины, попадая на кекуры, разбивались вдребезги. Задул ветер. Он принес тучи, и из них немедленно припустил дождь. Пора устраиваться на ночлег. Утро обещало быть с осадками. В маршрут мы завтра вряд ли пойдем.

22 июня. Всю ночь моросил дождь. Капли звонко стучали по брезентовой крыше палатки. Заснул я под шум водопада. Мелодии текущей и падающей воды сопровождали наш сон в течение всех пяти ночей, проведенных в этом многодневном маршруте.

Утро, как и ожидалось, было сырое и хмурое. С небольшими перерывами с неба проливалась водичка. Море глухо перебирало льдинами. Все вчерашнее благолепие затянуло плотным туманом. О маршруте не могло быть и речи. Алик встал раньше нас и приготовил завтрак. На таком дожде развести костер и соорудить что-нибудь поесть — это тоже искусство. Часам к двенадцати мы позавтракали и снова заползли в палатку. Входную дверь наглухо завязали. Все имеющиеся дыры заткнули чем попало. Дуть вроде бы стало поменьше.

Делать было абсолютно нечего. По транзистору тоже ничего невозможно было поймать. Даже радиоволны не могли к нам пробиться сквозь непогоду. Стали играть в разные убивающие время игры, типа «балды», «города» и т. д. Подремали. Поиграли. Опять подремали. Еще поиграли… А дождь не прекращается.

Было уютно лежать в спальном мешке и думать о том, что где-то далеко-далеко, на другом конце страны, только зарождается день. Что сейчас делают мои родные, папка, мама, друзья? Вспомнились даже те, которых, казалось, уже забыл. Магнитка, училище, спортивные тренировки по подводному плаванию и боксу, поездки с хором и ансамблем в Москву и в Челябинск, выступления в театре, музучилище. Первая наставница по вокалу Таисия Федоровна Мухачёва, которая прививала нам, молодым, любовь к хоровому пению, учила правилам этикета. Она много рассказывала, как занимался в ансамбле профтехобразования будущий космонавт Павел Попович. Показывала поздравительные открытки от него, когда он уже слетал в космос. Попович в то время учился в том же техникуме, в котором располагалось наше Техническое училище №13. Вспомнил Володю Гаврилова, с которым пели в квартете. Он сейчас солист Ленинградского мюзик-холла. На зимних каникулах в январе этого года мы с одесской самодеятельностью побывали в Ленинграде, и я встречался с Володей. Путевку в жизнь ему дала тоже Таисия Федоровна и последующая служба в армии. Было чуть грустно вспоминать некоторые моменты прошедших лет. Под эти мысли постепенно засыпаешь. Убаюкивает также журчанье ручья и монотонный стук дождевых капель. Хорошо поспав днем, долго не могли уснуть вечером.

А ведь сегодня годовщина со дня начала Великой Отечественной войны: 28 лет назад над нашей страной нависла реальная угроза порабощения всех народов СССР фашистской нечистью. Вспомнились песни, с которыми мы выступали на встречах с фронтовиками.

Не могу не упомянуть о том, что для нашей семьи значит 22 июня. В этот день в 1941 году отец моей жены, кадровый военный Михаил Григорьевич Жданов, в составе танковой бригады уже следовал на фронт… А еще 22 июня 1976 года родился наш старший сын Павел. О его рождении я узнал на борту научного судна, которое исследовало шельф Курильских островов. По воле случая я тогда едва не погиб при высадке на остров Матуа у подножья действующего вулкана Сарычева… А 22 июня 1998 года Павел защищал диплом в Московском университете гражданской авиации… В этот же день ушел из жизни его дед, участник двух войн, подполковник Жданов. Вот такие печальные и радостные одновременно события происходили в нашей семье 22 июня.

ПЕРВАЯ МНОГОДНЕВКА

23 июня. Я проснулся первым. Вставать под дождь не хотелось — в спальнике пригрелся. Но все-таки, пересилив себя, быстро одеваюсь и выскакиваю из палатки. Небо немного просветлело, облаков стало меньше. Ветер продолжал свою работу по перемещению льдов по морю. Порой он резко менял направление, и тогда по воде пробегала рябь. На северо-западе хорошо просматривался Джугджурский хребет на материковой части Охотоморья. В маленьких заводях (если так можно назвать свободную от льдов поверхность моря) плавали топорки — обладатели великолепных красных попугаеподобных клювов. Над скалами носились шустрые птички, похожие на стрижей, выделывая фигуры высшего пилотажа. День обещал быть погожим.

Костер наш за ночь потух безвозвратно, трава вокруг была мокрая. Пришлось применить другой метод разведения огня. Я настрогал от сухой доски стружек, и костер разгорелся. Поставил греть вчерашний суп и чай. Огонь весело лизал влажные бока корявых лиственничных сучков, которые я наломал от низкорослых деревьев.

Подогрев вчерашнюю еду, я принялся варить рис. Научиться хорошо готовить в любых условиях нам просто необходимо. По-моему, всем студентам геологических специальностей следует прочесть курс лекций по кулинарии, по умению и навыкам разбивать полевые лагеря, разводить костры в любых погодных условиях, шить, копать и не унывать.

Пока варился завтрак, я решил умыться в ручье. Вода просто ледяная. Зубы ломило, когда полоскал рот. Но зато хорошо освежает. Можно было умываться пеной, образующейся в котловинке от падающей воды. Говорят, что если регулярно мыться пеной горного ручья, то не постареешь. Вероятно, в этом есть какая-то доля истины. Настроение после таких водных процедур сразу повышается, щеки розовеют, глаза светлеют.

К десяти часам мы с ребятами закончили прием пищи и стали собираться в маршрут. Настроили радиометры — это необходимый прибор во всех геологических маршрутах. По результатам измерения радиоактивности составляется карта, дающая сведения о радиации горных пород на исследуемых территориях. Проверили обувь, снаряжение, уточнили направления маршрутов по топографическим картам. Надели пока еще легкие рюкзаки и полезли вверх по крутому склону правого берега ручья.

Сквозь чащу колючих лиственниц и кедрового стланика пробирались по медвежьей тропе. По-видимому, уже давно ходит по этому пути «хозяин» здешних мест. Хорошо вытоптанная и унавоженная тропа свидетельствовала о том, что Топтыгин где-то неподалеку. Но нам, к счастью, не пришлось в этот раз с ним встретиться.

Кстати, в геологическом управлении ДВТГУ нам, студентам, читали правила техники безопасности и особо указывали, как нужно себя вести при встрече с медведем в тайге. Привели такой пример. Три геолога шли маршрутом по тайге. Молодые, еще неопытные специалисты. В руках у них были геологические молотки. У одного парня за плечами висела мелкокалиберная винтовка (в обиходе ее называют мелкашкой). Вдруг навстречу им вышла медведица с двумя медвежатами. От неожиданности ребята растерялись. А тот, у кого была мелкашка, с перепугу пальнул в медведя. Для такой туши мелкая пулька — это как укус комара. Медведица не стерпела такого хамства и ринулась на людей. Они бежать. Стали выдыхаться. На ходу решили рассыпаться в разные стороны. Мол, кому-то одному не повезет, а остальные смогут спастись. Медведица погналась за тем, который стрелял. Из последних сил парень взлетел на первое попавшееся дерево. Сидит. Зверь подошел, обнюхал дерево, но не стал на него лезть. Посмотрел на потенциальную жертву и стал прохаживаться вокруг дерева. Минут через двадцать из кустов послышался писк медвежонка. Мамаша оставила парня на дереве и поспешила к своим чадам. Парень еще с полчаса посидел на дереве, потом рискнул спуститься на землю. Все тихо. Он облегченно вздохнул и, обращаясь к дереву, сказал: «Спасибо тебе, родное, спасло, выручило!». Стал гладить рукой, слегка похлопывая по стволу, облокотился о него, и тут «спаситель» с треском повалился на землю. Резюме: прежде, чем залезть на дерево, посмотрите, в каком оно состоянии. Так нас просвещал инспектор по технике безопасности.

Но продолжим маршрут. Когда мы поднялись метров на двести над уровнем моря, нашим глазам открылась прекрасная панорама. Внизу покрытое льдом море, маленький пляж. Вдоль берега, как часовые, стоят разноцветные кекуры. Сверху они не казались такими громадными. Хорошо просматривался во всю длину главный остров архипелага — Большой Шантар. Северный пролив между островом Феклистова и Шантаром плотно забит льдами. Наш маршрут проходил по вершинам сопок Белой, Топкой, Крутой и других.

Как это часто бывает, в первый маршрут что-нибудь да забудешь взять. Я забыл фотоаппарат. Всю дорогу сожалел об этом. Фотографировать было что. Погода благоприятствовала. Такого случая может больше и не представиться. Но возвращаться нельзя. Нужно продолжать маршрут, непрерывно делать замеры радиометром, прослушивать фон в наушниках, записывать показания в пикетажку и успевать за идущим впереди Володей Антипенко.

Сделав круг примерно в пять километров, мы должны были вернуться в наш временный лагерь с другой стороны — с запада. В этом маршруте я впервые испытал на себе, что такое кедровый стланик. С виду — приятные хвойные зеленые деревца. Высота до трех метров. Стволы хаотично направлены в разные стороны от корня. Толщина веток-стволов от трех до пяти сантиметров, но бывают и потолще. Когда наступаешь на полугоризонтальный ствол, то он пружинит и стремится оттолкнуть ногу вверх. Какие только трюки не приходится выделывать ногами, руками, туловищем и головой, чтобы пробраться по этим «милым» зарослям. Одежда для этого дела должна быть стальная. Если же еще несешь на себе рюкзак, прибор с проводами для наушников, молоток, карабин и полевую сумку, то все нервы вымотаешь, пока пройдешь хотя бы сто метров по кедровому стланику. Обойти его нельзя. Он лежит по ходу маршрута и занимает огромные площади. Вот и приходится по нему кувыркаться. Порой промелькнет мысль: «Да зачем я здесь лезу? Пропади он пропадом! Больше никогда в него не войду». Клянешь все на свете… Но когда выходишь на более или менее чистое место, все эмоции в отношении стланика пропадают. Затем он снова встречается на пути, снова продираешься по нему с проклятьями. И так весь маршрут. Руки сразу же покрываются царапинами и смолой. Мои резиновые сапоги чудом выдерживали такие нагрузки. Казалось, что они вот-вот разорвутся на мелкие кусочки.

На вершинах сопок убеждаешься, что до нас здесь уже ступала нога человека. Геодезисты-топографы устанавливают реперы и триангуляционные знаки (вышки) на вершинах, делают вырубки и затесы на деревьях и т. д. Эти героические люди готовят для нас, геологов, топографическую основу. По их картам мы продвигаемся по маршрутам. Работа у них еще тяжелее, чем у нас. Они все-таки первыми должны достичь вершины и создать там мизерные, но удобства идущим следом геологам-съемщикам…

В этом маршруте многое мне было непонятным, но постепенно я стал вникать в суть дела. Да и знания, полученные на лекциях в университете, пригодились. Только названия горных пород я еще не знаю полностью. Хотя перед полем в хабаровской камералке мы старались запомнить предполагаемые горные породы, которые нам могут встретиться в районе съемки.

Обнаженность горных пород в нашем маршруте очень плохая. Вернее, коренных пород вообще не наблюдается. Приходится отбивать контакты между разными видами горных пород по данным радиометра. В небольших закопушках, сделанных геологическим молотком, встречаются лишь обломки делювиальных отложений. Под выворотами деревьев тоже очень мало каменного материала. Однако рюкзаки наши постепенно тяжелели от образцов. Несмотря на то, что местность была сильно задернована, покрыта мхом, кедровым стлаником, карликовой березкой и т. д., образцов собралось прилично.

Закончили маршрут в двух километрах западнее нашей стоянки на крутом морском обрыве. До лагеря нужно было идти по сильно пересеченной местности. Преодолеть крутую долину ручья, взобраться на гору, затем спуститься вниз к лагерю. В этом месте известняки образовали причудливые бухточки. Обнаженность пород стопроцентная. Мраморизованные известняки были всевозможных форм и оттенков.

Всюду чувствовалась деятельность моря и ветра. Среди всех виденных мною ранее береговых обнажений острова эти были самыми живописными. Молочно-белые известняки по форме залегания представляли собой что-то в виде «столовых» гор, но меньших размеров. Вершины скал покрыты травой и лиственницей. К морю породы круто обрываются, а в сторону суши плавно выравниваются. Здесь также много свежих следов медведя. Изобилие дикого лука. На склоне правого борта ручья мы нашли небольшие выходы марганцевой руды. Володя говорит, что она очень бедная. Но все-таки несколько образцов мы отобрали.

К палатке подошли, когда уже темнело. Немного побаливала голова — то ли от наушников радиометра, то ли от густого хвойного запаха кедрового стланика. Сразу же сообща принялись готовить ужин: кто рубить дрова, кто чистить картошку, кто разводить костер. Сняв сапоги, которые, к счастью, сильно не пострадали, я помыл ноги в ледяной воде нашего водопада. Сразу стало легче.

После ужина и кружки крепкого чая усталости почти не чувствовалось. Долго сидели у костра и вспоминали различные случаи из своей жизни. Ребята были постарше меня и больше бродили по тайге. Так что я в основном слушал их и мотал на ус. Многому у них можно было поучиться, но многое мне было уже знакомо. Все-таки сказывается то, что я родился в рабочем уральском поселке, и тайга была в трехстах метрах от дома. Охота, рыбалка, походы по уральским горам со школьных лет — все это сейчас пригодилось. Да и работа на Магнитогорском металлургическом комбинате, занятия подводным плаванием, боксом и хоккеем свидетельствовали о наличии какого-никакого жизненного опыта.

Заснули мы поздно. Сквозь полотно палаточной крыши начинал пробиваться серый свет. Стало прохладнее. Спальные мешки пришлось застегнуть наглухо.

24 июня. Мы понежились в постелях, если так можно назвать спальный мешок, лежащий на хвойных ветках. В одиннадцать часов Алик встал первым и разогрел завтрак. Наметили ход маршрута по топокарте и аэрофотоснимкам. Нам сегодня предстоит пройти четыре километра по стланику и мелкому ельнику. Обнаженности снова никакой. Сплошной дерн, а под ним или мерзлота, или делювий.

Сегодня фотоаппарат со мной. По пути к началу маршрута сделал несколько кадров Белых известняковых скал. Идти становилось жарко, хотя сегодня мы не стали брать с собой телогрейки. Ноги в болотниках запарились.

Долго искали отправную точку маршрута. Ориентироваться невозможно: совершенно одинаковые деревья и чистое небо над головой. Начали маршрут от ключа. Просчитав 350 пар шагов (500 метров), я вынужден был прекратить прослушивание радиометром. Пара шагов — это длина двух шагов. Каждый геолог-съемщик знает длину своей пары. От точки до точки он определяет расстояние количеством своих пар шагов. После полевых маршрутов уже в городе несколько дней инстинктивно продолжаешь считать свои пары шагов.

С моим прибором что-то случилось. Алик с Володей посмотрели его, но сделать ничего не смогли. Пришлось упаковать его в рюкзак. Теперь я должен был фотографировать, делать закопушки на точках, по возможности отбирать образцы горных пород. Володя вел маршрут и записывал всю информацию в полевой дневник. На каждый отобранный образец выписывалась этикетка по определенной форме, где указывалось полевое определение названия породы, когда и где отобран, номер маршрута, номер точки наблюдения и фамилия геолога. А уже в камеральные дни или после окончания полевых работ образец будет исследован более существенно.

Рюкзак почти не пополнялся, так как коренных пород не было. Обходились скудными обломками дресвы и щебня из закопушек. Как назло, и фотографировать было нечего.

На вершине одной из сопок мы задержались. Услышали громкие взрывы — это рабочие подрывали мерзлый грунт на линии канав. Там шла тяжелая работа горняков. Они вручную должны выкопать канаву до трех-пятиметровой глубины. И все для того, чтобы добраться до коренных горных пород.

Где-то вдали послышался рокот самолета. Из-за дальней сопки вынырнул работяга Ан-2. Он делал круг над бухтой Лисьей. С вершины сопки хорошо просматривалась посадочная полоса нашего аэродрома, склад ВВ и флаг над полосой. Самолет быстро приземлился. Кто прилетел и что нам доставили? Об этом мы узнаем только тогда, когда вернемся из многодневки.

Минут через пять мы продолжили маршрут. С одной сопки, расположенной рядом с горой Белой, я сделал фотопанораму Большого Шантара. Снова на пути стланик… Затем, изрядно поободравшись, мы наконец-то вошли в еловый лес. Шагать сразу стало легче. Сквозь кроны елей пробивались солнечные лучи. Из-под снежных бугров журчали веселые ручьи. Тут и там можно было видеть множество крохотных нежно-голубых цветов — по-видимому, это местные подснежники. Ярко-зеленый мох сплошным ковром покрывал землю.

Часто попадался ягель — основной корм для оленей. На острове обитали северные олени, которых когда-то оставили здесь охотники якуты. Одичали, изрядно расплодились и теперь дополняли рацион медведей и, если повезет, людей, временно работающих на острове.

В одном из распадков мы набрели на молодые заросли черемши (здесь ее почему-то называют черемошь). Эта невысокая трава, внешне чем-то напоминающая щавель. У нее сочный стебель и мягкие темно-зеленые листья. От «черемоши» сильно пахнуло чесноком. Я впервые вижу живьем эту траву, хотя в Удском нас угощали ею в столовой. Оказывается, это весьма полезная травка. Ее употребляют в пищу как витаминную продукцию. Говорят, что это первейшее средство от цинги. Местные жители Хабаровского края засаливают ее на зиму и употребляют как отличную закуску.

Здесь я сделаю небольшое отступление от записей 1969 года и расскажу о черемше, которую встречал в 70–80-х годах на Сахалине и Курильских островах, куда меня забросила судьба.

После окончания университета я работал в Геленджикском отделении ВНИИ МОРГЕО (Всесоюзный научно-исследовательский институт морской геологии), где занимался подводной геологической съемкой Черноморского шельфа.

Потом захотелось мне «занырнуть» поглубже. Поступил в аспирантуру Сахалинского института морской геологии, где продолжал совершенствовать свои подводные навыки, получив квалификации водолаза и акванавта-исследователя на подводных обитаемых аппаратах. Тема моей аспирантской работы — «Геологическое строение шельфа Южных Курильских островов».

Добывая материал для диссертации, я как аспирант несколько раз участвовал в плаваниях на научных судах в качестве начальника рейса. Побывали мы на побережье Сахалина и почти на всех Южных и Средних Курильских островах. Вот тогда я и вспомнил о шантарской черемше. Помимо добычи образцов горных пород с морского дна мне приходилась высаживаться на острова и проводить рекогносцировочные маршруты вдоль берега, забираться на некоторые вулканы, исследовать горячие вулканические источники, фумаролы и т. д. Пока я ходил в маршруты, матросы с корабля, которые на шлюпке высаживали меня на берег, собирали эту самую черемшу в неимоверных количествах.

Курильская и сахалинская черемша была намного выше и солиднее шантарской. Экипаж судна заготавливал ее впрок как источник витаминов на целый год. В трюмах корабля всегда было три-четыре огромные бочки с этой витаминной продукцией. А по судну гулял легкий чесночный запах — до первого шторма, в шторм все запахи исчезали… Но в кают-компании и на камбузе соленая черемша всегда присутствовала. Вот такое отступление из прошлого пятидесятилетней давности в прошлое сорокалетней.

Маршрут по Шантарам продолжается. Нарвав немного черемши в рюкзаки, мы двинулись дальше.

Вскоре мы выполнили дневной план, уложили приборы и поспешили к палатке. Возвращались по уже знакомой медвежьей тропе, которая проходила недалеко от нашей стоянки. Вечер выдался сухим и солнечным. Лишь на море был небольшой накат. Я спустился на лайду и сделал несколько предзакатных снимков. Около кекура, на шикарных яшмовых плитах, я устроил себе удобное сиденье из досок, в изобилии валявшихся на пляже среди плавника, выброшенного штормами. Можно было заполнять дневник. В полуметре от меня плескалась голубовато-зеленая морская вода. В этом месте было неглубоко. На дне отчетливо просматривалась разноцветная галька, крупные валуны, обросшие водорослями и раковинами балянусов. Рядом терлись о камни льдины. Иногда с шумным всплеском падал в воду кусок льда, отколовшийся от льдины. Вода тотчас подхватывала его и уносила к берегу.

У кекура волнение сильнее — можно было наблюдать множество микроводоворотов. Когда вода попадала в небольшие гроты, вымытые штормами в скалах, то раздавался гул, напоминавший грохот далеких взрывов. Солидные льдины нехотя переваливались с боку на бок на невысоких волнах…

Солнце уже подходило к горизонту. На поверхности моря образовалась дорожка от предзакатных солнечных лучей. Она напоминала ночную лунную дорожку, но была значительно шире и ярче.

Я наслаждался приятным одиночеством, сидя на краю обрыва рядом с шелестящим морем. Хотелось закрыть глаза и ни о чем не думать. Было такое состояние, какое часто бывает у курортников, когда лежишь где-нибудь в Хосте или Адлере на таком же галечном берегу. Море ласково щекочет пятки. Голова слегка кружится от чистого морского воздуха. И в эти минуты никакие заботы не тревожат тебя… Но на Черном море это возможно только ранним-ранним утром, когда основная масса отдыхающих еще спит в душных каморках, которые с трудом и за немалые деньги им удалось снять у предприимчивых местных жителей. К десяти утра пляж не узнать: рокота моря не слышно, берег сплошь покрыт телами различных размеров, зонтиками, арбузной кожурой, абрикосовыми косточками, надувными матрасами, простынями и т. д. Голосистые бабушки, как наседки, охраняют своих внуков и внучек, запрещая им плескаться в море. Вода у берега желтеет — вероятно, от смытого загара с тел сотен купающихся…

Все это я припомнил со своего первого отпуска, когда молодым рабочим, оператором прокатного стана 2500 Магнитогорского металлургического комбината, впервые дикарем полетел знакомиться с морем, и именно в Адлер и Хосту. Вот как это было.

Это был сентябрь 1964 года. Бархатный сезон, Адлер. Из Магнитогорска самолет прилетел в полночь. Оставив чемодан с вещами в ночлежке аэропорта, бегу впервые увидеться с морем. Еще в самолете познакомился со стюардессой, которая обещала показать мне, где оно находится, это море. Оказалось, совсем рядом с аэропортом.

Ночь была светлая, лунная. Вода как парное молоко. Море светилось мириадами зеленых точек. Всплеснешь руками, а с них стекает светящаяся вода. Позднее я узнал, что это светятся жгутиковые водоросли. Тогда меня это просто восхитило.

Заплыли мы очень далеко. Берег в темноте стал не виден. Плыли обратно, ориентируясь на плеск прибоя. На берегу около наших вещей поджидали трое пограничников с собакой. Оказывается, что здесь погранзона и купаться ночью запрещено. А документы мои остались в чемодане. Если бы не девушка, имя которой я, к сожалению, не запомнил, то пришлось бы мне половину отпуска доказывать, что я не шпион. Оказалось, что ребята-погранцы давно знают эту стюардессу в лицо. В общем, нас великодушно отпустили. Мы поспешили в аэропорт. Стюардесса должна утром возвращаться в Магнитогорск.

Вот так состоялась моя первая встреча с морем. С тех пор я им и заболел.

Снова отступлю от текста дневника, раз уж разговор пошел об Адлере. После окончания университета я работал в Геленджике, о чем выше уже упоминал.

В Адлере нам приходилось часто останавливаться по пути в Пицунду, где наш подводный геологический отряд выполнял правительственное задание по обследованию подводной части мыса, на котором были построены высотные здания пансионата. Рядом с пансионатом находились правительственные дачи Косыгина, Хрущёва и грузинского лидера Мжаванадзе. Берег в районе мыса стал активно размываться — мы должны были выяснить причину этого разрушения. Так что Адлер был нашей перевалочной базой перед въездом в Абхазию.

А в Сочи я проходил обследование в 4-й больнице, когда получил кессонную форму баротравмы уха при аварийном всплытии из подводного каньона Акула, который расположен в дистальной части мыса Пицунда.

И вновь спирали жизненных коллизий через много лет привели меня в Адлер. Мама нашего старшего внука Романа — уроженка Адлера. Там же до сих пор живут ее родители. Мы с женой несколько раз туда приезжали. За прошедшие годы этот город неузнаваемо изменился в лучшую сторону во многом благодаря зимним Олимпийским играм… Вот такая история.

Но я вернусь к тому, как сижу на закате на берегу холодного Охотского моря 24 июня 1969 года.

Охотское море совсем другое. Да еще на островах. В хорошую погоду здесь можно даже позагорать. Но купание только на сильного любителя: забежал по пояс, присел и… бегом на берег. Вода всего два градуса. Воздух слишком свеж: в июле, наверное, без телогреек будет не обойтись. Но зато это дикая стихия — необузданная, без каких-либо комфортов. В этом есть своя прелесть. Ну, я немного отвлекся.

В этот вечер мы поужинали гороховым супом с олениной. Вкусно! Жаль только, что у нас заканчивается хлеб. На горизонте, где полоса льдов граничит с открытой водой, в этот вечер в бинокль мы наблюдали всплывшую подводную лодку. Да, вероятно тяжко приходится подводникам в студеном Охотском море.

Перепечатываю эти сроки из дневника днем, 24 апреля 2019 года. В 14 часов звонит Володя Кельмачев из Хабаровска. Как будто телепатия какая-то. Пишу о Шантарах, где мы с ним были в 1969 году, и вот — от него звонок с грустным сообщением: в Одессе умер Саша Коберник, наш товарищ с предыдущего курса морских геологов. Он после окончания ОГУ остался работать в Одессе. На встрече выпускников по случаю 40-летия выпуска мы с ним общались. И вот такая печальная новость. А ведь он был нашим ровесником. «Мы все уходим понемногу, когда-нибудь и как-нибудь»…

25 июня. Ночью снова заморосил дождь, подул сильный норд-ост. Сразу похолодало. До одиннадцати часов просидели в палатке. На сегодня мы планировали сделать разрез береговых обнажений, но дождь не позволял работать. Часа в четыре дня я попытался пробраться на западные уступы, что лежат ближе к известнякам. Время максимального отлива: вода в море понизилась метра на два. Там, где я раньше не мог пройти в болотных сапогах, сейчас можно было спокойно шагать в кедах.

На гальке остались дары с морского дна: обломки крабов, морские звезды, раковины брюхоногих и пластинчато-жаберных моллюсков, очень много «колпачков» балянусов, офиуры различных расцветок со змееподобными щупальцами, ярко-зеленые длинные листья морской капусты — ламинарии и т. д.

Удалось добраться только до первой бухты. Дальше скалы были отвесные, а иногда спускались к воде под отрицательным углом. Под скалами стоять опасно — сильным ветром могло снести любой камень с двухсотметровой высоты. Таких камней лежало много у подножья уступа. Глубина в бухте не превышала шесть метров. Но вода была мутной — сказывалось влияние ветра, который перемешивал воду и битый лед.

Возвращаясь назад, я увидел у кекура Володю и Алика. Они, по-видимому, все-таки решили тянуть разрез. Я пустился их догонять. Отлив дал мне возможность обойти кекур со стороны моря, а ребята полезли вверх по осыпи. Но за кекуром их не оказалось. Я подумал, что они направились в лагерь, и тоже решил вернуться. На лайде уже было неприятно находиться: ветер пронизывал до костей, руки коченели на воздухе. Ребят я увидел уже у второго кекура. Когда я их догнал, они начинали описывать береговые обнажения и вести разрез, прослушивая радиометром радиоактивность горных пород.

Ветер не унимался. Можно было подумать, что это не начало лета, а начало зимы. На льдинах стали появляться нерпы. Володя выстрелил из карабина. Но полакомиться нерпичьей печенкой нам было не суждено: пятнистые ларги быстро скатились со льдины и исчезли в глубине.

Километр разреза мы тянули около трех часов. Замеряли углы падения и простирания различных горных пород. Фиксировали контакты магматических и эффузивных пород. Отбирали образцы. Проследили несколько микротектонических сдвигов. Отлично просматривались, просто как в учебниках, так называемые зеркала скольжения по местам сдвигов одних пород по другим.

Вернулись к палатке. Я пытался разжечь костер, но пальцы на руках невозможно было разжать — так они замерзли.

Наспех поужинав, мы забрались в палатку, залезли в спальные мешки и стали слушать «Спидолу». Но приемник при таком ветре отказывался нас развлекать. Брезентовая крыша надувалась парусом, грозя улететь в море. Вдобавок к ветру и морозу вскоре пошел постоянно нас сопровождающий дождь. Под его шум мы и заснули.

26 июня. Утром я проснулся от грохота. Шума нашего ручья не слышно — все заглушал гром прибоя, который перемещал тонны валунно-галечных отложений на пляж и обратно. Мне эта канонада напоминала работу прокатного стана. В школьные годы дома, в Тирляне, я часто останавливался ночью на улице поселка и слушал, как работает наш листопрокатный завод — «прокатка», так все его называли. Слышно, как падает на рольганг заготовка — «сутунка» (металлургическое название «сляба»), как стучит клеть, когда под валки попадает раскаленная болванка. Это люди боролись с металлом и побеждали его. Руками и по́том этих людей из бесформенного куска железной руды плавилась сталь, прокатывались листы кровельного железа, рельсы, трубы и т. д.

Вспомнилась прежняя работа до поступления в университет. Мне необходимо было где-то работать в Одессе, чтобы не возвращаться в Магнитогорск, откуда я уехал поступать в Одесскую мореходку. Там уже учился мой товарищ Анатолий Белименко. С поступлением я опоздал, пришлось устраиваться на завод им. Дзержинского, что на Пересыпи. Там я около года трудился в листопрокатном цехе, аналогичном Тирлянской «прокатке», в качестве дублировщика. Это когда складываешь раскаленные листы, только что вышедшие из-под валков, по парам, тянешь их клещами в механический дублер, который сгибает их пополам, и затем получившийся пакет затаскиваешь на транспортер. Этот пакет поступает снова в нагревательную печь, где раскаляется до красноты. Затем пакет вновь поступает к прокатным валкам, где вальцовщик, орудуя клещами, вручную сует его между валков. Пакет за клетью подхватывает помощник вальцовщика и по верхнему валку передает его снова первому. Так изменением зазора между валками достигается требуемая толщина кровельного листа. Задача дублировщика — вовремя поймать клещами пару раскаленных листов, разъединить их (подорвать, чтобы они не склеились), наступая на нижний лист носком обитого железом ботинка, выровнять и сложить их в дублере вдвое, затем отправить на рольганг для доставки в печь.

Пятнадцать минут работаешь, столько же отдыхаешь. За время отдыха пакеты доходят до кондиции в валках прокатной клети благодаря действиям вальцовщика и его помощника. Затем пакеты обрезаются на гильотинных ножницах с торцов и по бокам. В пакете получается четыре листа. Но они часто бывают склеенными, так как прокатывались сильно разогретыми. Их разъединяют специальными стальными тяжелыми ножами вручную. Специальность эта в прокатном цехе так и называется — раздирщик. Об этом можно долго рассказывать, но видимо, уже в других дневниках…

А пока мы слушали этот мощный рев бушующего моря и долго не решались покинуть спальные мешки.

Наконец я выскочил на пять минут из палатки в кедах на босу ногу. Море неузнаваемо изменилось. Оно стало пепельно-серым. Лайда завалена огромными глыбами льда. Брызги от прибоя долетали до скальных обрывов. Над морем и горами висел тяжелый серый туман. С неба сыпался то ли снег, то ли мелкий дождь. Температура воздуха не превышала ноля градусов. Пришлось спешно возвращаться в палатку. Алик принес нам завтрак прямо «в постель». Напились крепкого чая и снова на боковую.

Продуктов у нас осталось только на один раз сварить. Хлеба вообще не было. Нужно выбираться на базу своим ходом, по тайге. На лодку при такой свистопляске на море надеяться не приходилось. Даже из палатки носа не высунуть.

Все-таки в три часа мы решили выходить на базу. Уложили спальники в рюкзаки. Взяли приборы, ружья и все необходимое геологическое. Палатку демонтировали и упаковали под брезент вместе с образцами, посудой и прочим инвентарем. Все это придавили камнями. Поставили флаг — знак того, что мы ушли. При хорошей погоде заберем оставшиеся вещи на лодке.

Дождь как будто дожидался, когда мы соберемся, и вновь заморосил. В гору лезли на четвереньках. Это был самый сложный участок на всем пути до базы. Добрались до вершин Белых скал, и дальше стало идти полегче. Постепенно рюкзак удобно пристроился на плечах. Телогрейка намокла. Мелкий дождь приятно освежал лицо, иногда попадая и за воротник. Справа по курсу постоянно слышался шум прибоя — он служил нам ориентиром.

Через два часа вышли на линию канав. Здесь где-то должна быть тропа, которая приведет нас на базу. Сделали небольшой перекур и зашагали дальше по тропе. Через час подошли к базе. Здесь все по-прежнему. Встретили нас как обычно, без всяких восторгов о благополучном возвращении. Такая работа у всех, кто находится на острове, и такие переходы — обычное дело.

В нашей палатке сухо и холодно. Кое-где протекало. С трудом растопил печку: стало теплее и уютнее. Все мокрое развесил тут же в палатке. Переоделся в сухое и пошел на кухню. Повариха тетя Маша уже прилетела. Завхоза еще не было. На базе добавились пара собак и лошадь, которую доставили самолетом. Весь полет бедную скотинку держали на растяжках в салоне АН-2 двое рабочих. Сейчас лошадка мирно паслась возле базы.

После ужина я достал свой «н. з.» — бутылку «Столичной», которую по прилете на остров спрятал под нары. Поэтому бичи ее не тронули, когда шмонали наши рюкзаки, реквизируя одеколон. «Уговорили» бутылку у Алика в палатке: за благополучное возвращение из длительного маршрута и за мой дебют в многодневке. Получилось мало — «ни туда, ни сюда», как говорит Борис Алчаков. Затем попили кофе у Антипенко, и я вернулся в свою палатку, в которой было уже сильно натоплено. Разделся и стал читать Константина Паустовского. Книга все больше начинает мне нравиться: очень много повидал человек, многое пережил и многое потерял. Весь смысл жизни он видит в путешествиях, в смене мест.

Уснул поздно. Спал плохо. Жарко…

ДОЖДЬ, ДОЖДЬ, ДОЖДЬ

27 июня. Разбудили меня позывные нашей рации. Это Алик вышел на связь с материком и докладывал обстановку в партии. Михалыч, Вовик и Драпей с маршрута еще не вернулись.

После завтрака я пошел с Чесноковым документировать канавы, которые копают рабочие в двух километрах от базы. Погода отвратная: дождь лил всю ночь, а дыхание моря слышно даже на базе. В тайге сплошная вода: с кустов на нас обрушились потоки, под ногами непрерывно хлюпало и чавкало. Лес выглядел неуютно и как-то ущербно. Канавы располагались в направлении с северо-запада на юго-восток от берегового обрыва до Медвежьего ключа через тридцать метров.

Всего планировалось заложить пятьдесят выработок в надежде добраться до коренных пород. С нами пошли рабочие Лихтин и Лисянский. Они подорвали оставленный вчера на выработке заряд и ушли обратно в лагерь. Работать им было невозможно — все канавы залиты водой почти до краев. Сколько труда пропало? Документировать и работать с радиометром было бессмысленно. Обойдя все канавы, мы также возвратились в лагерь. По пути машинально считал пары шагов. До базы получилось чуть более двух километров. Переодевшись в сухую одежду, нарубил дров и уложил их сушиться в палатке. Затем улегся на нары и стал читать «Повесть жизни». Иногда заполнял дневник.

Сейчас уже десять часов вечера. Пишу при свете свечи. За палаткой слышится шум прибоя да изредка лай собаки. Мирно потрескивают дрова в печке. Редкие крупные капли воды с деревьев падают на крышу палатки, оставляя после себя расплывчатое пятно. Маршрутчики наши что-то задерживаются. Наверное, решили переждать непогоду и вернуться на лодке?

Топили сегодня баню. Но я не захотел идти в последних рядах, так как пара уже было мало. Лучше завтра потоплю индивидуально и попарюсь от души!

28 июня. Сегодня месяц, как мы вылетели из Одессы. А работы по практике почти никакой не сделали. Винить нужно шантарскую погоду.

Вот и сегодня почти весь день с небольшими остановками идет дождь. К вечеру обычно он усиливается. Уже изрядно надоевшие капли дождя продолжают барабанить по крышам палаток, по навесу над кухонным столом. Вдали не умолкает морской прибой.

В палатке тепло. Даже душновато, потому что весь день топится «буржуйка». Только успеваешь рубить дрова. Кое-где по швам палатка начинает промокать. Тогда на перекладинах каркаса расползаются мокрые пятна. Когда дождь прекращается, эти пятна быстро высыхают.

С утра стал топить баню. Она сделана по-черному, трубы в печке нет. И сама печка тоже своеобразная: дрова горят в старой бочке из-под солярки. Бочка лежит на камнях горизонтально. Поперек нее над отверстием, вырубленном посредине, установлена такая же бочка для горячей воды. Дым выходит через небольшое отверстие в потолке и через открытую дверь. Когда баня топится, то внутрь зайти невозможно из-за дыма. Чтобы подбросить дров в печку, нужно буквально подползать к ней. От едкого дыма сразу начинают слезиться глаза. Дышать невозможно, голова кружится. Топим печку до тех пор, пока не закипит вода в бочке. Камни, которыми обложена печка, потрескивают от сильного жара, а некоторые раскаляются докрасна. Стены, полки и потолок становятся черными от гари. Вода кипит — баня готова. Из печки выгребается весь уголь и зола. Дыру в потолке затыкаешь специальной пробкой. Дверное отверстие также прикрывается импровизированным кляпом (в связи с отсутствием петель или навесов дверь, как я уже говорил, не закрывается, а вынимается).

Вначале от одного ковша горячей воды, вылитой на раскаленные камни, в бане становится нестерпимо жарко. Как раз время париться. Веники соорудил из веток «любимого» кедрового стланика и карликовой березки. Сразу же после первых взмахов веником по распаренному телу баня наполняется запахом хвои. От бревен лиственницы, из которой сделан сруб, приятно пахнет смолой. Голова гудит от жара. Понимаешь, что в следующий раз на голову нужно что-то надевать. Наконец не выдерживаешь, распахиваешь, вернее, выталкиваешь дверь и голяком бежишь до озерца, образованного ручьем в нескольких метрах от бани. Плюхаешься в ледяную воду. Благодать! Повторяешь эти процедуры несколько раз, пока не уйдет пар.

Затем в уже теплой бане начинаются прачечные мероприятия, необходимые после маршрутных походов. Потом наскоро умылся теплой водой, надел чистое белье. Все тело словно ватное, легкое, приятно усталое. Хочется прилечь. Что я и сделал, вернувшись в свой палаточный домик.

Снова дождь. После парной дождь, как прохладный душ, приятно освежает лицо. Да, большое дело — вода и пар, особенно в наших таежных условиях. Усталость улетучивается, настроение бодрое и веселое.

После раннего ужина снова читал Паустовского «Избранное». Особенно здорово он описывает русскую природу в рассказе «Мещерская сторона». Читаешь и как будто переносишься в сосновые боры или на речку, на бесконечные болота или озера, возникает эффект присутствия в этих местах.

В книге есть фотография автора. Я его представлял другим. Мне почему-то казалось, что это добродушный веселый человек с ласковыми глазами. На портрете прежде всего выделяется высокий крутой лоб и густые широкие черные брови, нахмуренные на широко поставленные и слегка прищуренные глаза. Прямые губы сжаты. Щеки впалые, с резкими морщинами. Чувствуется, человек волевой и непреклонный. Очень жаль, что я почти ничего не читал о Константине Паустовском…

Сейчас уже поздний вечер. Обстановка за палаткой не меняется: дождь, шум прибоя, иногда доносится звук перекатываемых волнами валунов. Кажется, что море бушует рядом с палаткой. На самом же деле до него около километра.

Вновь сильно затуманило. Все обитатели лагеря разбрелись по своим жилищам. Еще один дождливый день прошел. Волнуемся, что до сих пор не возвращается Михалыч со товарищи. А хлеба у них уже нет, только одни консервы. Может быть, мяса раздобыли и ждут, когда утихнет море? Но на море надежды пока нет. Пора ложиться спать. Свечи быстро тают. Они смазаны мылом и вставлены в пенопластовые поплавки, найденные на лайде. На один вечер еще хватит.

29 июня. Встал очень поздно. От завтрака до обеда читал книгу и заполнял радиометрические журналы. Собрался идти на лайду, но тут из тайги вышли трое. Как говорится, картина маслом!

Сильно похудевшие, мокрые насквозь, голодные и измученные возвратились начальник партии Михалыч, Вовик и Драпей. Они едва могли разговаривать. Оказалось, что они добираются до базы уже четыре дня. За это время натерпелись страхов: чуть-чуть не сорвались со скал, встретили двух медведей, заблудились и два дня не знали, куда идти. А ведь все время шел дождь… Компас у Михалыча поломался. Интуиция вывела его совсем в другую сторону от базы. Пришлось на полдороге бросить лодку, мотор, рюкзаки, мелкашку и прочие вещи… Запасы продуктов иссякли.

Пока они переодевались и отдыхали, мы протопили им баньку. Попарившись, они вроде бы немного отошли от пережитого стресса. Сразу посвежели и повеселели. Да, пришлось им немало пережить опасных моментов. На будущее это, конечно, поучительный урок. Дело могло закончиться весьма плачевно.

Отступая от дневника, скажу, что Володя спустя пятьдесят лет все еще с содроганием вспоминает эти приключения.

Пока они отдыхали и готовили кофе у начальника в палатке, я сходил на лайду. Море катило трехметровые волны на берег. Вода около берега отливала каким-то ядовито-зеленым цветом. Далее, метрах в трехстах, море становилось зловеще серым и черным. Вечерело. Туман опустился еще ниже. Снова заморосил «любимый» дождичек. В сумерках глыбы льда казались какими-то невиданными чудищами.

За пять дней шторма пляж стал неузнаваемым. Русло речки каждый день обновлялось. Бар, который до шторма был намыт недалеко от уреза воды, совершенно исчез. Пляж наклонился к морю под углом около пятидесяти градусов. Волны проделали большую работу: они выносили на берег огромные бревна и выкорчеванные деревья, перекатывали громоздкие валуны. Около берега волна закручивалась, касаясь дна, и резко поднималась выше. Затем она гасилась откатывающейся волной и разливалась по берегу, оставляя после себя легкую пену. В этот момент вода чем-то напоминала парное молоко. Пену моментально поглощал песок, и при этом она ласково шипела. Кромка берега была сплошь залита такой пеной. Новая волна приносила с собой новую ее порцию.

Померзнув на берегу минут двадцать и набрав в карманы разноцветной гальки, я вернулся в лагерь. Возвращался не по тропе, а тайгой. Много деревьев было повалено за это время — и от этого в лесу стало светлее.

Кофе у Михалыча пили с коньяком. Это Вовик по приезду на остров презентовал ему напиток из Одессы. Сейчас эта бутылка была как раз кстати. Можно сказать, что пили за благополучное спасение Михалыча, Вовика и Драпея. Затем я долго читал в палатке при свечах.

30 июня. День тянулся скучно и долго. Написали письма домой и Льву Ивановичу Пазюку, нашему руководителю практики. Письмо ему сочиняли вдвоем, а затем переписали начисто.

После ужина пошел помогать Драпею ставить сеть на речке. Едва справились с этой задачей, хотя дело вроде бы простое. Веревка сетки намокла, и перекинуть ее через речку оказалось трудновато. Драпей переходил реку гораздо выше по течению, потому что воды в ней стало намного больше из-за начавшегося прилива. Течение сильно тащило сеть в море. По всей вероятности, от этой затеи будет мало толку. Потом я пошел по берегу, а Драпей остался рвать дикий лук.

Дождь не прекращался. Море немного притихло, но волны были еще солидные. Быстро темнело. Плащ мой начал пропускать воду, и я поспешил «до дому». Сварили у себя на печке кофе. Приходил на кофе Алик. Посидели, поговорили и улеглись читать книги при свечах. Дождь продолжал свое мокрое дело. Часа в два ночи он меня убаюкал.

1 июля. Утром вставать не хотелось: огонь в печке давно погас, в палатке холодрыга. А в спальнике тепло и уютно. Все же пришлось встать и растопить печку. Вовик, лежа в спальнике, подсказывал мне, как лучше положить в нее полено. Лишь когда в палатке потеплело, он соизволил покинуть свой мешок.

А я иду умываться на свое постоянное болотце. Вода очень холодная, но приятно освежает. Затем идем на завтрак. Завтрак, обед и ужин — это почти всегда одно и то же блюдо. Оно состоит из супа горохового или борща с тушенкой. И так каждый день. Иногда нас балуют компотом из сухофруктов и «ландринами» — лепешками на сале. Все время после ужина ушло на заготовку для ножа.

Мы с Аликом решили самостоятельно выковать себе ножи. Грели на костре докрасна кайло и оттягивали его кувалдой. Наковальней служила аналогичная кувалда. Затем разрубили расплющенное кайло на две части. Осталось выковать начерно заготовку, придав ей форму ножа. То есть сделать пяточку, ручку и само будущее лезвие. У меня получилось некое подобие ножа первобытного человека. Посмотрим, что будет дальше.

Вечером долго болтали у нас в палатке о прелестях путешествий. В гостях был Борис Алчаков. Он как-то тянулся к нам — ему было интересно знать об Одессе, о занятиях в университете. Заинтересовался он и подводным делом, когда я ему рассказал о спусках под воду с аквалангом, о спортивном подводном ориентировании, скоростном плавании в ластах и т. д.

Проводили Бориса и залезли в спальники. Читать при свечах что-то не хотелось. Долго лежал в темноте с открытыми глазами: слушал отдаленный шелест прибоя, шорох гальки, перекатываемой волной, и дробь дождевых капель о крышу палатки.

2 июля. Утром проснулся от громких криков нашей поварихи Марии. «Вы что, думаете, я проститутка? Да у меня здесь муж работает. Что у вас тут творится, Михалыч»? — ругалась она на весь лагерь. Начальник вышел из своей палатки. Мы тоже выбежали и с удивлением смотрели на тетю Машу. «В чем дело, Мария Степановна»? — спросил ее начальник партии. «Смотрите, целую коробку гондонов мне подбросили!». Она с негодованием показала на стоящую на кухонном столе коробку с презервативами. Михалыч засмеялся и поспешил успокоить растерянную женщину. «Мария Степановна, это вам ошибочно при выгрузке с самолета вместе с продуктами попала эта коробка». «Что вы мне мозги пудрите? Я тут одна женщина. Зачем вам столько этих изделий?» — не унималась гордая дама. Она впопыхах забыла, что в лагере есть еще одна женщина — жена геолога Чеснокова Надя. Но они с мужем живут особняком и общим столом не пользуются.

Пришлось Михалычу позвать геофизика Алика и попросить его продемонстрировать назначение этих интимных изделий в геологической партии. Алик вытащил из палатки радиометр, открутил капсулу и показал уплотнительный сальник, с помощью которого обеспечивается герметичность прибора. Для сальника все радиометристы используют кольца от презервативов. За сезон сальники быстро изнашиваются, и их приходится менять после каждого маршрута. Алик извинился, что эта коробка случайно попала на склад с продуктами, а не к нему в палатку. Хохот в это утро стоял над всей тайгой. Заулыбалась и Мария Степановна. Инцидент был исчерпан.

Погода, как всегда, не баловала. По-прежнему моросил неприятный дождичек. Туман тяжело ворочался на сопках. Легкий ветерок то поднимал туман выше по сопке, и при этом просматривались мокрые корявые лиственницы на склонах, то опускал его до подножья.

С утра стал пролистывать кипу старых «Литературных газет», прихваченных кем-то с материка. Кое-что интересное узнал о Китае. Неплохие страницы «Двенадцати стульев».

После завтрака Кондрат попросил одолжить ему сапоги. Оказывается, они вчетвером идут на охоту. Я удивился. Мне бы тоже хотелось идти с ними, но нет разрешения начальства. Михалыч не пускает идти даже за лодкой, которую они где-то бросили, блуждая по тайге. После пяти дней экстрима он стал побаиваться за людей, а тут еще и студенты «путаются под ногами».

Охотники ушли в туман и дождь. Собак не взяли, чтобы не распугать зверей. Пират долго скулил на привязи. Но, когда его отвязали, по следам охотников не побежал — даже собаке не захотелось по такой погоде бежать в тайгу. А люди пошли — «кусать-то хоцетца, однако». День прошел за чтением книг и старых газет. Часа два колол дрова и складывал поленницу под навесом палатки. Дрова при такой погоде идут очень интенсивно.

На ужин Мария порадовала супом из утки и куликов. Это добыча Драпея. Когда куликов ощипали, то они стали размером с маленького воробышка. Но зато тушки не разделывались, а варились целиком, как картошка в мундире. Лисянский за столом посмеивался. Он предлагал нафаршировать куликов рисом, а потом поджарить и все это раздавить. Получится каша, пропитанная салом куликов.

После таких рецептов Леха отказался есть суп: «Пожалуйста, Володя, не убивай ты больше этих птичек». А тот отвечает: «Это еще что! Вот если бы их на костерке. О! А рябков-то я поел „от пуза“. Выбирал только грудинки. А сверху — лучком зелененьким! Объедение!». «А если бы пришлось собаку съесть? — спросил Лисянский. — Ты тоже бы ее с лучком зеленым? Да, с голоду ты, Володенька, не помрешь». «Всу, что в пуху, есть можно. Я ел даже ворону, — продолжал Драпей. — Очень вкусное мясо! А сырая печенка сохатого? А почка нерпы? Только дай! Да еще сверху лучком зеленым!..». «Лучком зеленым» — были любимые слова нашего моториста.

Вечером поставили варить в кастрюле две банки сгущенного молока. Вовик утверждает, что получится что-то вроде шоколада. Только нужно, чтобы все это кипело не менее десяти часов. Вот сладкоежка!

3 июля. Все по-прежнему: дождь, туман, слякоть. Печка топится без перерыва. Сидим по палаткам и читаем. Уже болят бока от такой погоды.

Дочитываю вторую книгу Паустовского. Запомнился смешной и одновременно трагический случай, описанный автором в повести «Бросок на юг». Это обилие крыс в Батуми и пожар, который возник по их вине. Крысы по утрам тысячами шли к реке. Кому-то однажды пришло в голову облить их керосином и поджечь. Сделали. Горящие крысы разбежались в свои норы под складами. Два дня тушили пожар в порту. Начальник же сел за решетку. Очень красочно и доходчиво изображает Паустовский природу Батуми. Особенно часто он описывает дожди. Каких только гроз он не видел! И каждая гроза имеет свои особенности. Вот бы сейчас Паустовского к нам на Шантары…

В середине дня я решил продолжить работу над заготовкой для ножа. Вовик как раз к этому времени соорудил костер. Инструментов почти не было. Один молоток да кувалда — вот и вся кузница. К вечеру черновая работа в «кузнице» была закончена. Теперь осталось придать ножу более или менее приличный вид с помощью напильника. Тиски вытащил на природу, зажал в них заготовку и стал стачивать всевозможные раковины, заусенцы и другие изъяны на металле. Вспомнил навыки работы с металлом, которым нас учили в Техническом училище Магнитогорска.

К этому времени погода вроде бы одумалась. Даже выглянуло солнце. Все вокруг посветлело. Видимость улучшилась. По долине реки вверх еще поднимался рваными клочьями туман. За время дождей снега на сопках поубавилось, прибавилось зелени. Небо стало чисто синим. Льды ушли. На берегу все «айсберги» растаяли. Только море отдавало холодом.

Палатки сразу же опустели. Все вышли посмотреть: какое же оно — чистое небо? Закат был чудесный. Как говорят старики: «Если солнце село в тучу, то погоды не будет». На этот раз солнце быстро скатилось за чистый горизонт. На небе засверкали звезды. Здесь они похожи на осветительные ракеты. Только цвет их красновато-белый с золотыми лучами вокруг. Иногда начинает казаться, что вот-вот звезда начнет падать, словно ракета, достигшая наивысшей точки.

Завтра Драпей и Борис должны идти за лодкой и снаряжением, которые неизвестно где бросили наши «бродяги».

СПАСЕНИЕ ЛОДКИ

4 июля. Проснулся от яркого света. Вся палатка была залита солнцем. Ура! Наконец-то! Мы уже позабыли, как выглядит солнышко. В палатке сразу потеплело, о печке можно забыть. Первый раз за многие дни с удовольствием вылез из спальника. Обычно приходилось тянуть время, чтобы не так холодно было. Или ждать, кто первый встанет и растопит печку. А сейчас хотелось быстрее выбежать на воздух.

Да, закат нас не обманул. Небо чистое. Синева его скрывалась за легкой дымкой. От земли поднимался пар. Солнце уже довольно высоко поднялось над горами.

Пока я развешивал мокрые вещи, Михалыч решил, что я тоже могу идти с ребятами за лодкой. «Это даже будет лучше. Ты парень с опытом», — сказал он, но не пояснил, что имел в виду. Целый ряд наставлений, приказов и просьб.

Так как я отдал свои сапоги охотникам, то мне презентовали старые, клееные болотники Антипенко.

Собрал рюкзак: две фляжки с горячим чаем, две булки хлеба, сахар, тушенку, запасную одежду и спасательный жилет (на случай, если найдем лодку и выйдем в море). Самое главное — мне досталось нести дрель с набором сверл. Всю дорогу эта дрель как будто «сверлила» мне спину. У нее со всех сторон торчали ручки, и их невозможно было спрятать или открутить. Пришлось терпеть «бодание» этих рогов.

Дошли мы до северо-западной части острова за два часа. Благо, медвежьи тропы вели нас куда надо. По пути сделали один привал. Разделись, чтобы не так жарко было идти. В лесу дышалось легко и приятно — все было пропитано запахами хвои и мха. Кое-где попадались кривые карликовые березки и мелкий кустарник. Трава за эти дождливые дни заметно подросла. Ручьи удивляли чистотой и вкусом воды. Хотелось непрерывно пить эту, похожую на слезу, воду. Тут и там виднелись свежие раны поваленных ветром деревьев. Очень много попалось завалов и буреломов.

За нами увязался Шлёма — щенок Бориса. Он ни на шаг не отходил от хозяина, все время шел по его следам.

Вначале мы немного отклонились влево от маршрута, но в итоге пришли довольно точно к намеченной точке. На карте нам неправильно показали место «аварии», и мы вышли километра на два южнее. Драпей не мог сразу сообразить, в какую сторону нам идти. То он говорил, что мы отклонились на пять километров к югу, то вдруг доказывал, что нужно двигаться на север. В лагере они нам наговорили таких страстей, что без веревки в том месте нигде нельзя спуститься, что всюду «прижимы» (то есть непроходимые по берегу обрывы). Но очевидно, что тогда все было в тумане, дождь непрерывно шел. Да и после нескольких суток блужданий они могли многое выпустить из виду. Точку на карте Михалыч указал весьма приблизительно. Драпей же, единственный из нас участник того похода, по карте вообще не ориентировался.

Нарушив приказ начальника, мы решили спуститься на берег без помощи веревки и не в том месте, которое было указано на карте. Но вначале мы послали на разведку Драпея, чтобы он визуально убедился, в какую сторону нам двигаться. Рюкзаки пока оставили наверху. Мы с Борисом сбегали на сопку, стоящую в примерно в семистах метрах от нас, и, как нам показывали по карте, решили идти на юг. С сопки просматривались все бухты мыса Красного. Большой Шантар, казалось, был недалеко. Море совершенно очистилось ото льда. Наверху сильно продувало холодным ветром.

Возвратившись к рюкзакам, мы услышали крики Драпея. Сверху он нам казался маленькой букашкой на пляже. Он что-то кричал и размахивал руками. Пока мы поняли одно, что нам тоже нужно спускаться на пляж. Я взял свой рюкзак в руки, а рюкзак Драпея надел на плечи, так как в его рюкзаке была канистра с бензином для лодочного мотора. Спускаться было сравнительно легко, но два рюкзака изрядно тянули вниз. Борис посоветовал бросить один рюкзак и предоставить ему спускаться индивидуально. Пришлось так и сделать. Мой рюкзак, набирая скорость и высоко подпрыгивая, покувыркался к ногам Драпея. Казалось, что все должно было вылететь из него после такого спуска. Позже мы поняли, что с нашей стороны это было не самое лучшее решение. Сломалась дрель — самый необходимый инструмент для починки лодки. Поломались ее «рога». Но, к счастью, работать ею было еще можно.

Вопреки решению идти на юг очевидец ранее произошедшего Драпей убеждал нас идти на север. Было время прилива. Нам нужно успеть проскочить один из «прижимов». Успели вовремя. Скалу обходили уже по воде выше колен. Я сразу же промок, так как сапоги сильно пропускали воду. Бориса перенес на себе Драпей. Сразу же за «прижимом» мы увидели остатки костра. Здесь ночевали наши «заблудшие» маршрутчики. Еще метрах в ста севернее они поднимались на гору. Конечно, в непогоду взбираться в эту гору было трудно, но сейчас это можно было сделать без всякой веревки. Я пошел по их «горному» маршруту.

Минут через десять я уже залез на половину склона, где и обнаружил брошенные вещи: рюкзак и мелкокалиберную винтовку. Но скорее к лодке! Это сейчас самое главное. От ее состояния зависит многое. Прошли еще двести метров и увидели нашу «бедолагу». Веревка (по-морскому, «конец»), за которую лодка была привязана к камням, порвалась. Лодку перенесло волнами метров на семьдесят. Перемещалась она, бедняга, по острым камням (слава богу, что ее не унесло в море). Конечно, ее нужно было затащить до самого клифа (береговых скал) и там привязать. Но люди на тот момент обессилели, и их винить за это нельзя.

Лодку сразу невозможно было узнать. Вся корма заполнилась галькой и песком. Мотор, к счастью, оказался почти невредимым. Когда мы откопали ее, то увидели три внушительные дыры в днище. Все швы были побиты и погнуты. Несколько заклепок вылетели, и на их месте тоже зияли отверстия. Положение оказалось весьма плачевное. Но у нас было время подумать. Наскоро закусили холодной тушенкой и теплым чаем из фляжек.

За обедом решили попробовать отремонтировать это весьма аварийное суденышко. Я припомнил, как заводят пластырь на кораблях (присутствовал на тренировочных занятиях по этой проблеме в высшей мореходке, где инструктором служил друг моего старшего брата Николай Чайка, профессиональный водолаз первого класса). Но где взять материал для пластырей? Пожертвовали одной алюминиевой фляжкой и половиной моего сапога-болотника. Так как у меня один сапог сильно «травил», то решили его резиновое голенище использовать для пластыря. Болтики для крепления заплат откручивали от сидений и от передней планки ветрового стекла. Правда, некоторые болты и гайки пришлось предварительно смочить бензином, чтобы открутить, потому что морская вода и песок успели намертво их закрепить. Хорошо, что у Бориса нашлось запасное сверло нужного диаметра, иначе бы мы не смогли работать. Первое сверло сломал Драпей, который приделывал румпель к мотору. Работа закипела. Кто сверлил дырки для болтов, кто вырезал заплаты из раскуроченной алюминиевой фляжки. Время от времени Драпей переругивался с Борисом. То у него напильник якобы исчез, то кусачки, то гаечный ключ. В конце концов все потерянное находили в песке.

Пока были увлечены работой, песик Шлёма залез на наш импровизированный стол и попытался стащить с него хлеб. За это он жестоко поплатился. Его хозяин и воспитатель Борис метнул в него камнем и попал прямо в глаз. Какой безжалостный хозяин… Шлёма завыл почти человеческим голосом. Он забежал за камень в море и продолжал скулить от боли. Но закон тайги суров. Около часа Шлёма где-то пропадал, а потом подбежал к Борису и стал ласкаться. Но глаз у него был закрыт. Жалко псину.

Весь день мы провозились с ремонтом. Стало уже смеркаться. Заметно похолодало. Начинался отлив. Иногда недалеко от нас в море появлялись нерпы. Они любопытно вертели головами, стараясь понять, чем же так заняты эти люди, что даже на нас, красавиц, не обращают внимания? Наконец, все запчасти были израсходованы. Мы на руках отнесли нашу «больную» к воде. Проверили на герметичность. Пластыри достойно показали себя: вода почти не поступала в лодку. Ура! Мы сделали практически невозможное. Домой пойдем морским путем. Подогрели на костре чай и тушенку. Поужинали. Кстати, дрова и пресная вода там были. Непонятно, почему наши бродяги этого не заметили. Все вещи уложили в лодку. Мотор опробован и прикреплен к транцевой доске на корме.

Пора отчаливать. Мы оделись потеплее и отвалили от берега, где была брошена наша посудина. Мотор, как ни странно, работал отлично. Внутри лодки относительно сухо.

По пути к базе мы еще успели немного поохотиться — около мыса Белого в бухточках оказалось много уток. Тень от скал скрывала их от нас. Драпей все время давал «ценные» указания, от которых иногда подташнивало.

Подобрались к уткам метров на двадцать. Прогремели два дуплета из двустволок. Но мы поспешили. Прямо на нас вылетела огромная стая. Перезарядить стволы мы не успели. Драпей позеленел от злости. Он крестил нас вдоль и поперек последними словами: «Только заряды портите! Разве так стреляют?! Я же говорил, мать-перемать…».

Поплыли дальше. Лодка быстро неслась вдоль крутых берегов, брызги веером разлетались вдоль бортов. Вот показалась бухта Лисья. Около кекура Драпей заметил стаю уток. Мы приготовились. Нервы на пределе. Да еще Драпей шумел под руку. Подкрались с другой стороны камней и застали пернатых врасплох. Залп. Утки поднялись. Драпей взвыл от негодования… Но две утки остались лежать на воде. Я старался переломить ружье и быстро перезарядить стволы. Но не мог этого сделать. Какое-то охотничье волненье охватило меня (азарт, что ли?). А между тем я допустил грубейшую ошибку. Оказалось, я выстрелил только из одного ствола, а другой оставался заряженным. От того, что курок этого ствола оставался взведенным, стволы не переламывались для перезарядки. За это нужно давать нагоняй. Дело могло закончиться плачевно — я случайно мог выстрелить в человека. Эта опасная небрежность надолго мне запомнилась и послужила хорошим уроком.

Ребятам я ничего не сказал о моем позоре. Стали подбирать добычу. Драпей окончательно смешал нас с дерьмом за такую охоту. Вдруг он дико заорал. Оказывается, Борис встал на нос лодки, чтобы поднять из воды подстреленных уток. Но этого не полагалось делать по технике безопасности (можно было перевернуться). В общем, Драпей нас просто измучил своими нравоучениями… и советами «с лучком зеленым». По устью реки Лисьей лодку тянули вручную за веревку-бечеву. Бурлаки, да и только!

Лодка вернулась на свою привычную стоянку. Нас встречал Володя Чесноков. Уже стемнело. От лагеря потянуло дымком. Мы думали, что варится мясо, которое должны были принести охотники. Но оказалось, что их еще нет.

Мы долго рассказывали о наших злоключениях с лодкой. Особенно старался Драпей. Кушать не хотелось. Попили компота и до поздней ночи сидели у нас в палатке. Борис рассказывал про свою жизнь в Воронеже: как он поступал в институт и т. д. Этот день я описал слишком подробно. Наверное, следует записывать лаконичнее….

БУДНИ МОЛОДЫХ ГЕОЛОГОВ

5 июля. Суббота. С утра помогал Драпею ремонтировать лодку, — основное сделали вчера. Конечно, ремонт наш был символическим — на большее нет материалов. Будем считать, что лодка готова.

После обеда ребята решили рискнуть добраться до Красного Мыса. Долго ждали, пока Вовик получит продукты и упакует их. Я помог донести вещи до лодки. Погода как никогда! До заданной точки они должны дойти нормально.

Я перешел речку и направился по левому берегу к морю. Там выбрал удобное место на песке и начал заполнять дневник. Но долго писать не хотелось — глаза быстро уставали от яркого света. Карандаш постоянно ломался, приходилось его затачивать ножом-штыком.

Море монотонно и ласково облизывало галечники. От этого гальки ворковали, как голуби весной. Вдали вода сливалась с горизонтом, и уже нельзя было отличить, где море, а где небо. Думать ни о чем не хотелось. Все мысли куда-то исчезли, испарились. Хотелось лечь на горячий песок и смотреть в синее-синее небо. А море рядом напевало бы свою колыбельную песню. Я так и сделал.

Переписывая эти строчки из дневника, я вспомнил появившиеся много позднее четверостишия («гарики») Игоря Губермана: «Как молод я был, как летал я во сне. В года эти нету возврата. Какие способности спали во мне! Проснулись. И скрылись куда-то».