Бесплатный фрагмент - Северная книга стихий

(5) Adagio e piano, presto e forte

Mosche e mosconi огромною гурьбою, как лошади и кони, окружают меня лунным вечером, когда пытаюсь погрузиться по грудь в моём сиреневом пруду для молитвословия. Я их отгоняю, но всё без толку, их только больше, как будто они своими тельцами пытаются образовать лошадей Апокалипсиса. В отражении пруда созвездие Орион выражæт некую загадочную грусть, а под его сиренью в самой глубине одинокий рак занимæтся self-harmом, правда, ему мешæт мальчик-зверь, прячущийся в ракушке и посыпающий раны гвоздикой, однако Рак настойчив не в чужом, а в своём мазохизме. Такие одинокие звери первыми пропадут в гороскопной войне. Полагаю, что одна лишь оккупация тридцати частей водных знаков нанесёт раку-отшельнику непоправимый вред. Это вред будет носить название «Первый Лит», и придумают подобнœ недоразумение сами покорители водных частей, a.k.a. Козерог, Водолей и Рыбы, причём последние, как ты видишь, сами являются представителями водных знаков. Под их оккупацию попадёт не только Рак, но и Скорпион. Восемнадцать лет может продлиться данная оккупация, и только два обстоятельства смогут сие предотвратить. Первœ — если карта Таро с изображением Луны будет найдена мною самою первою, моя любимая, всё по твоим заветам, уж её-то я не упущу! А вторœ связано с ненавистной мне Таней Т.. Она, милœ дитя порока, наркоманка в ярости, должна нырнуть в пруд, отобрать жемчужину у мальчика-зверя в ракушке и принести её в Аид к тени Геракла, и ты, Ангел Исраэль, не должен ей воспрепятствовать. И тогда да, у водных знаков будет шанс. В любом другом случæ в качестве дикой стражи прилетят IVе призраки, дети разных богов, такие как Джошуа, с трагической судьбой и чёрными шутками для милых дам, и вот ужe после этого судьба не только водных знаков, но и всего человечества будет неведома. Сейчас она ведома только тебе, Ангел Исраэль, при условии, что ты не детище котла гадкого Джошуа, (уж мне ли его не знать!) но я верю, Ангел, что ты не пар над варевом, не флаг для швабры, что ты есть детище огня! Геркулес победил. Вампир пал замертво, и над ним зачитали шестипсалмие. Первая Мировая Война… того. Ну это самœ. Ура. Ура. Геркулес принял таблетки пуансеттии для внутренних ран, а ко внешним приложил листья многолетней чины. Флейты свист неподалёку заставил Геркулеса призадуматься. Он вспомнил, что египетская актриса с дынями вместо грудей говорила про Два Пути, и мысль его превратилась в кирпич. Необожённый. Первый путь — равновесие и меч, и должен был начаться ещё в Египте. А второй — выполнять по уговору все двенадцать подвигов, выполнять несмотря ни на что, тем паче он уже встал на этот путь поневоле, стало быть, про равновесие и меч уже можно забыть?

Но Алкестида отыскала церковь среди лип и сказала:

«Нет, мой любимый, твой путь это первый путь, забудь про двенадцать подвигов, ибо вдруг царь Эврисфей прикажет тебе выполнить ещё пятнадцать и скрепит это невесть каким договором, выдуманным и законным? Что тогда?»

«Ничего, мой малыш», — загадочно улыбнулся Геркулес. — «Моя станция рок».

Он прекратил лечение, надел на запястья наплечники летних камней, поцеловал Алкестиду и оставил её у алтаря с мёртвым вампиром. Псалмы закончились, демон растворился, бородач больше ни в кого не стрелял, снег не выпадал, первый священный щит Марса не восходил к походам против вольсков и лично ко Гнею Марцию Кориолану, его истоки не вели по другой легенде к ещё более древним временам Калипсо, Евмея и Улисса, но обе легенды, были они или нет, одинаково вели к Рыцарю Птицы Феникс, к Спесивцу Ансейсу, который отобрал первый щит у усталого Козерога, впавшего в старческий стиль, и передал его визитанткам, жующим вишню против сифилиса (чего не сделала тверская девочка с кувшином, by the way), а те седьмого июля следующего года передали славный щит Тристану, и тому свидетелями были оруженосец Тристана с именем Кервет, жена Кервета с именем Медé, военные ангелы Монса и ô, Господь Бог, твоё божественное Слово! Тристан в то время служил королю Марку, про Артура речи ещё не шло, но уже тогда Тристан подозревал о существовании чего-то, нечто похожего на Грааль, однако в своей охоте за риском, пределом и манифестацией нашёл не Грааль, ни даже не первый священный щит, который вручили ему визитантки, направляющие свой деятельный интеллект на созерцание тюленей-монахов с острова Лисянского, нет, вначале Тристан нашёл красную убивающую розу, обвитую истинной виноградной лозой и уложенную в ящик с изображением четырёх зверей — петуха, быка, барсука и верблюда — с внешней стороны и украшенную полунечитаемой надписью с внутренней. Попробую её прочитать: "...the Temperance of Devil…", о нет, лучше давай по-немецки: «…Mäßigkeit des Teufels und der Wagen der Liebenden in Gelderland». Э. Г. Хиллеген в молодости тоже увлекался эзотерической конспирологией и по понедельникам пробовал угадать недостающие слова из надписи, однако радость совершенства в густых волосах и дикий гнев кривичей с огнивами зрачков, размерами сопоставимый с вавилонски-огромным огненным конём Зевеса, незаметно из стадии бурного роста перебродил в степень «угрозы исчезновения». Возвышенность чувств и воинственность рассудка сменились на огарок свечи с погасшим фитильком, самобытность борьбы и полнота взглядов на пылающие угли в ярком огне, но огонь сей угас, оказался трут, а тот, утратив свою воспламиивчивость, перешёл в традицию, мораль и Марию Богоматерь, в этот первый уровень души, где эти праведные мать с младенцем читают в знаменном распеве «Хвалите Имя Господне», причём у Богоматери в глазах две масляные лампы, а у младенца вместо глаз три маленькие свечи (третья на подбородке). Говоря проще, к тридцати годам его молодой мистицизм перешёл в зрелый стиль прожжённого экономиста, то есть, трезвого брокера, коим четвёртый присяжный заседатель Э. Г. Хиллеген был по профессии и, по показаниям леваков, мнящих себя то ли богоотцами, то ли ветхозаветными патриархами, воровал образцы благочестия от Альберты в Канаде до Флориды в Америке у всех мирян шведской лютеранской, у половины священнослужителей Халдейской католической и у четверти белого духовенства Русинской грекокатолической церквей с совокупным приходом в двух последних в девятьсот пятьдесят шесть тысяч прихожан с щеками и лбом, ушами и носом. Это, конечно, неправда, Иосиф-праотец и царь Давид тому свидетели, но вот что правда, и Варнáва Иоси́я это подтвердит, так это то, что брокер Хиллеген с непоколебимой уверенностью предпоследним заявил, что сын Ли Джей Нортона «не виновен» в контрабанде десяти булав из Грузии и что так он полагал аж с начала судебного заседания, но «просто ждал, пока другие выговорятся».

Θθ

При закладке храма соблюли канон и главную часть храма обратили алтарём на Восток. Там же, под восхождение Христоса, Его Солнце правды и Его стихотворения, было решено, что за стихия будет нарисована. Вода имела цифру «1». Огонь тоже имел «1», но Огонь шёл позже, поэтому Вода Рака вылилась в Огонь Льва, и Огонь победил, ибо он, согласно Гераклиту, был самой «тонкой» и «живой» стихией и чистейшим элементом из всех!

Рисованием Огня занимался ранее мимоходом упомянутый и почитаемый за праведную жизнь двадцать второй из семидесяти апостолов по имени Варнáва Иоси́я. Тогда он ещё не имел длинной бороды, по проседи которой угадывались его деяния в Кипре, его кормление четырьмя вишнями тридцати шести бедняков, его пятнадцать переписываний Евангелия от Иоанна и одно превращание апостола Андрея в апостола Петра. Тогда Варнáва был молод, задорен и настолько талантлив, что каждый из его шестнадцати портретов Огня был шедевром. На кхм-кхадцатом из них размером с Восток был нарисован Рак из свинца и усами из кремния, над которым возвышался Бог с серебряной рукой и вытягивал шею в поиске рассудка, а рассудок был на втором месте и потому находился на Западе у главного входа, где начиналась глава пятая, и в дверь бездомный,

Богом переигран,

смерти недостойный,

белый визирь Y

Плакал при кресте

с Катей… с Таней Т.

Учительница смотрела на плеск воды и радужные хвосты и со слезами на глазах вспоминала колокольню святого Андрея в полях и тень худенькой девочки в цветах, принадлежащей ей самой, такой юной, наивной, верующей и не причинившей никому ни одной беды. Она посмотрела на Марину, как на положительного персонажа из книги, который приносит всем несчастье, и вместо стыдливых слёз подарила звёздам на её коврах обильные рыдания. Иметь и удержать? Разломать и разбросать? Тёмная природа Иштар потухла на время в её смертном теле Учительницы. Ей хотелось вернуться и любить, простить и улыбнуться. Ей захотелось вернуться в Taмань и любить морскую пену в своих волосах, захотелось простить глупого подростка за его бесстыдный взгляд на её мокрую рубашку и улыбнуться западному солнцу, застенчиво роняющему из-под подушек-облаков свои долгие лучи на её высокую грудь. В этот момент она вспоминала Нарайю, испытывая к нему нежность вместо привычного вожделения, и думала, что мысли Нарайи зеркально отражают её собственные, хотя на самом деле её раздетого образа и прочей приятности в его мыслях не наблюдалось, поскольку на семьдесят девятый день, девятого июля, Нарайя пришлось оставить Север и седьмого сына единоутробной лошади, и отправиться в те земли, из которых бежал, на поиски пупков и того гиганта, чьим пальцем он был. Он попал в Калмыкию к осуждённым буддисткам, которых вместе с ним самим выкупил какой-то русский промышленник с турецкой фамилией, и вместе с осуждёнными Нарайя оказался в Тамбове, где эксцентричный Юсупов или Каракалпаков пытался поставить с их участием балет-поэму эпохи романтизма, однако его замыслу, почти осуществлённому благодаря тёмной и нездешней природе Нарайи, помешали вполне здешние и тёмные менструации шестерых из девяти калмычек. Промышленник в ярости выдрал себе ус и отправил буддисток в местный православный женский монастырь, а Нарайю отправил по Волге к персидскому шаху, который запер его в клетке со львом. Нарайя убил несчастного льва, далеко не так доблестно, как это сделал в своё время Геркулес, и тогда персидский шах отправил Нарайю к арабам, но по пути Нарайя бежал и на спине левиафана опять поплыл в Америку. Там он обосновался в штате Юта, купил себе дом и возле него поставил чучело из волос калмыцких пленниц, которœ отпугивало ворон и индейцев. Божественнœ вмешательство оборвало его новые мирные дни, ибо непреодолимая тяга к пупкам и поиску гиганта ангельским напевом затмило его хтоническœ желание вспахивать землю, и Нарайя поджёг свой дом и заставил страховую компанию оплатить втрœ больше, чем было в договоре указано. Вместе с кучей денег и бриллиантами Нарайя переехал в Сан-Франциско, где курил опиум в китайском квартале и помогал тамошним дельцам отбиваться от нерадивых, то бишь нищих клиентов. Затем Нарайя познакомился с местным полицейским Фрэнсисом, который проповедовал ему о духе улиц, и эти проповеди во многом и предопределили работу Нарайи милитантом в Брянске в последующей итерации. Вместе с Фрэнсисом Нарайя сидел за рулём полицейского кэба и раскуривал опиум, когда к нему подошёл один бежавший мормон и томагавком рассёк ему глаз. Трусливый Фрэнсис сбежал, а мормон, жуя тепличную мяту, вращал в руке томагавк и с некоторым неподдельным узнаванием рассматривал истекающего кровью Нарайю, пока брызги крови с томагавка падали в основную её реку. Дело в том, что в теле мормона скрывался Меск, гигант, которого Нарайя так искал, и это новœ обличье нравилось Меску куда больше, чем прежняя шкура революционного зверя, вынужденного прятаться в пещере Кроманьон.

В пристройке к храму росла горькая полынь, на которой позже настаивался абсент. Я сменил первоначальнœ направление и вошёл в пристойку, где застал усталую спортсменку. Я ничего не успел сказать — ты, любимая, из чувства ревности сама взяла за руку бегунью и провела её в храм, поддерживая её звуком свœго голоса, которым ты осторожно помогала бегунье преодолевать её страх. Всю жизнь спортсменка боялась заблудиться и потеряться, однако и то и другœ с ней произошло, когда она доверила свой внутренний мир слабому королю со знаком минус, который то и делал, что лишь порочил свой род деятелей и сеятелей. Вещи, которые ты говорила, касались двух сестёр из Канады, Джули и Кэнди, нашедших одним июньским утром верёвку, лестницу и покрывало на чердаке свœго ветхого дома. Их родители, бежавшие сюда из Миссури, так не показали им их назначения, и, даже когда выросли, Джули и Кэнди, обе гадали о природе троицы этих предметов, гадали об этом и в свой последний день на Титанике, когда из Саутгемптона возвращались в Нью-Йорк к своим ирландским мужьям, работавшим в порту, как тягловые быки, для их фланёров и любовников в варьете и кабаре. Крупный рогатый скот напугал бегунью, как серебряная лань, она дёрнулась в сторону пристройки, но ты удержала её за сердце и стала рассказывать о том, о чём гадали всё время бедные Джули и Кэнди, и о чём ты, ввиду свœй природы, знала с повторного рождения, и твои откровения испугали бегунью куда сильнее, чем окружающий её мир быков и лабиринтов, ведь не каждый день доводится слышать, что сатана в ожидании выкалывает Раку его первые глаза древними зубилами и готовится атаковать хакера более современными видами вооружений. Пусть Железный отец и защищает хакера от пуль и ядер и раскрывает ему загадку мироздания на математически точном языке, но, правда, этим языком оказывается турецкий, которого хакер не знал, вот увы.

— Ilık — это тёплый по-турецки? — спросила ты, моя любимая, Geliebte.

— Я не очень в грамматике, особенно если она не индоевропейская, однакож на дворе стояли таммуз ылык, четвёртая ашадха и первый гекатомбеон. В противостоянии понедельника находились Меркурий и Луна. Рак смотрел вниз, на месяц жертвоприношения. Луна в Селене пахла как лук-шалот. Гео против Гелио: 22 июня — 22 июля.

Крайне плодородный Рак имел красноречие раздутого живота, закон остроумного спекулянта, чёрную кожу от четырёх огней Бога, то бишь вечного Эль-Олама, и детскую непосредственность розового ýтра, золотого дня, серого вечера и чёрной ночи (сейчас же начинался день золотой). В Греции безглазый Рак продавал Луну за целый месяц, но колоссяне говорили только о «серьёзных» небесных телах, обещая купить «в другой раз», так что сжалился над Раком только милостивый старец с длинной бородой, который купил Луну за июнь. Это был человеколюбивый Лука-евангелист, девятнадцатый из семидесяти апостолов Христовых, он совершал второе путешествие с апостолом Павлом во Владикавказ и беседовал с этим умнейшим человеком своего времени о книге Бытия, пока Луна покоилась в его кармане, где уже лежали верёвка, лестница и покрывало, дабы человечество не страдало от лежащего лентяя Рака на чёрной туче под слабыми звёздами, лишённого глаз, но одарённого лучшим и искреннейшим из Евангелий, где Лука вовсе не рассказывал с библейской точностью про отцов церкви, хотя те и дали справедливость Огню или Земле, но будем более формальными, более уверенными в собственных словах и начнём заново:

4. И отложился в сине-бурую груду валежник, и показалась в земле дыра, и вместо закладок, которые здесь прятали теперь сидящие по камерам приятели Вована, появился Ферештех, адепт религии Великого Лжеца, и самое неприятное в его лжи было то, что состояла она из вещей, которые по сути были правдой.

Ангел был мужчиной,

на вид ему лет сорок было.

Дыра в земле чернела словно рана, пока Ферештех обращался к зрителям драмтеатра, того, что напротив памятника Тютчева:

[Дамы и господа, такое расскажу, не поверите! Но для начала я отвечу на вопрос хакера и скажу, что говорю и по-английски, и по-коптски, и даже по-персидски. Да-да, милые друзья, да-да! О чём бишь я? Ах, да! Итак, друзья, я планирую перебраться к врагу хакера, к Нирееву, и кое-что ему прошептать. Как любовница на ушко, как милая учительница, которая ждёт опасное растение и рассказа об убитой конкурентке. Да! Природа города прорывается единственно лишь внутри Джошуа — я об этом говорил, я помню, но что если природа прорвётся внутри Нарайи, а? То-то будет умора! Прямо на завтрак нашему злому посольству. Да!

*

Сладострастная похоть о недоступной Кате не очень-то туманила, надо признать, голову нашему хакеру, пока он добирался до деревни. Там он нашёл нужный дурдом, в котором было всё для приготовления наркотиков и в котором безвольно шатались голые сотрудники и курящие мужчины. Могу процитировать слова одной из сотрудниц. Она была особенно потрёпанной, эта нимфетка. «Мои родственники делали вид, что всё хорошо», — говорила она об реакции мамы, которая узнала, что за дополнительный семестр был по вечерам у дочи. В постоянно тёмной бане, кстати, всё время горел свет. Было светлое небо и тёмное, его пересекала радуга. Как бы сказал мой греческий недруг-собрат: «была остывшая бижутерия на чёрном и густом платье неба». Да-да.

**

Некто обещал хакеру кое-что. Вечером этот некто отвел хакера к бане, в которой всё творилось, но хакер, презирая мои предсказания, подлец перерезал человеку горло, когда понял, что в бане темно, что в тогдашнем контексте обеспечивало хакеру алиби. Эта апостата узнала от уже умершего человека, упокой Господь его душу, о мясокомбинате Салина, что именно там можно застать самого Салина или же Ниреева, моего нового друга. Хакер сделал греческую отраву из покойника — или она уже у него была? не знаю, — короче, хакер с нужным адресом в уме попёрся в агропромышленный холдинг, встречать там долгожданную развязку.]

Занавес.

Он вспомнил негра-травокура Якоба, который тут работал на обвалке, и сказал охраннице «ПП-2Д», не понимая этих букв и зная, что поймёт охранница, и ложь сработает по маслу. Так и вышло. Хорошо, что он когда-то покупал траву и помнит иногда ненужные подробности из рассказов бывших друзей. Иногда, как сейчас, они бывают полезными. А Катя? Как она смотрела на камерунца, в эти пухлые синие губы, способные на ласки, недоступные ни одному белому смертному на планете?.. Вот эти бы подробности лучше бы забыть. Хакер стал у гудящей мясолинии и слышал в контрапункт стучащий мотор у себя внутри, синхронизированный с сердцем оборудования. В этом пролетарском аду он и убьёт темника Салина! Только бы его найти! Его или влюбленного Нарайю! Убить бы их в сию секунду, немедленно покончить с этим! Хакер готовился, как мог, нанести словесный удар или удар отравой по Салину, именно по нему, отсечь гнилой рыбе голову, но тут невовремя подошёл Ниреев. Хакер замер, а Ниреев внимательно на него посмотрел, будто бы всё понял, и улыбнулся.

— Архипелаг ГУЛаг! — поздоровался Ниреев.

— ГУЛаг Архипелаг, — поздоровался хакер.

— А ты знаешь это приветствие! Ты не такая уж современная мразь, как те поэты, у которых я конфисковал твою сестру!

— Ещё бы.

— Да, братец, ты застал меня врасплох, — сменил Ниреев тон. — Я даже не успел предупредить своих подчинённых. Скажи на милость, откуда ты узнал?

— О мясокомбинате?

— Да.

— Мне сказал Фирсов. Он уже был мёртв на тот момент, так что не применяй к нему посмертной казни.

Ниреев невольно взглянул на хакера с уважением.

— Ты хочешь, чтобы я отпустил твою сестру? — спросил Нарайя. — Этого не будет. Я хочу ходить с Кайлой по талому снегу мимо нашего касцёла, который к весне будет отремонтирован.

— Я хочу обвинить тебя в поджоге, — вежливо поправил хакер. — И сделать это на её глазах.

Ниреев молчит. Его взгляд довольно убедителен, как будто человек с подобным взглядом никогда не мог соврать. Громче гудит мясное оборудование. Передвигаются лотки с готовым фаршем. Приходится кричать, дабы услышать, и Ниреев это делает:

— Ты пойдёшь со мной в мой офис.

Хакер кивает, и они идут.

На лестнице ощутимо тише, поэтому Ниреев не прокричал:

— Ты увидишь, что с Камиллой всё в порядке. — А сказал.

— Это не так важно, — сказал на это Джошуа. — Права для женщины, как лишняя одежда.

Ниреев скрыл удивление от подобных слов. Он щёлкнул пальцами и сказал:

— Кстати, в школе подавали жаркое. Без оливкового масла… — И засмеялся.

Хакер подумал о Серпентин и испугался, он не мог не спросить:

— Что это значит?

Ниреев вновь щёлкнул пальцами.

— Я не буду чудесить. Я буду честен. Скоро всё кончится. И ты проиграешь. А знаешь, почему? Потому что я всегда на шаг впереди. И знаешь, почему? Потому что я всегда был на шаг впереди, и мне достаточно лишь пародировать твой темп, дабы тебя обогнать.

Хакер вложил всю веру в греческую отраву, когда говорил:

— Это мы посмотрим.

— Ну да, смотри, конечно, — усмехнулся Ниреев. — Наслаждайся красотой погибели! Красота там, где нагота, где пистолет, где барабан, и выбора нет.

Хакер ненавидел Ниреева за эти тонкие намёки на Серпентин, и лишь сила ума и близость крови заставили его молчать и думать о Кайле, более важной в этот момент. Хакер уже на языке чувствовал развязку, какой бы она не была. Он считал, что будет плохо, привкус очень горький, но что поделать, если молния Зевеса, молот Вулкана и копьё Артемиды направлены в тебя? Вот именно, что-нибудь можно сделать, тем паче греческая отрава в его кармане.

В офисе Ниреева и вправду сидела Камилла. Увидев брата, она принялась рыдать, и хакер застыл, поражённый, не в силах утешить сестру. Этим занялся Ниреев. Он звучно щёлкнул пальцами, и очень толстая тётя принесла красное вино, сухофрукты и вазу с фиалками и розмаринами. Он что-то быстро шепнул тётеньке, и она, тяжело дыша, ушла.

— Это тебе, дорогая, — сказал он Кайле, указывая на поднос. — Мне же принесут суп.

«Тут-то я тебя и прикончу», — решил хакер, но предвкушение священной мести оборвала всё ещё рыдающая Кайла. Глядя только на брата и причитая, она принялась сознаваться в поджоге — она поджигала школу, когда Вайнд поджигал садик, но она не была с Вайндом в сговоре, она не могла дружить с детоубийцей. И ещё она убила Салина!

— Я сбросила его с окна! — навзрыд окончила она.

Ниреев придвинул к ней фиалки и розмарин.

— Не будем об этом. Ничего этого не было. Всё будет хорошо. Ты попей вина, а мы с твоим братом пригубим чего-нибудь покрепче.

На столе, помимо принесённой еды, стояли шахматы из рюмок. Фигуры были наполнены прозрачной жидкостью, по всей видимости, водкой.

— Убитую фигуру выпивают до дна, — пояснил Ниреев.

— Я не умею в шахматы, — признался хакер.

— Это правда? — спросил Ниреев у Кайлы. Она кивнула. — Что же, очень жаль. Я бы в случае поражения ответил бы на все…

— Мне не во что налить вино, — перебила Кайла.

— Одну минуту.

Ниреев достал из серванта кружку с узором дракона и сказал:

— Пей отсюдова, в знак уважения. Это кружка моей любовницы. Мол, вот тебе какое доверие.

— Это правда? — не совсем уместно спросил хакер у Кайлы, стараясь спародировать интонации Ниреева.

— Ну конечно! — ответил Ниреев. — Нас ждёт огненно-красная свадьба. А она — моя белая женщина, твоя полуночная сестра.

— Ты идиот, — громко сказал хакер просто из любопытства, хотел проверить реакцию Ниреева — да и реакцию Кайлы тоже.

— А вы, князь, вы настоящий дворянин и программист! Разрушитель старых граней, вождь отважно-жадных душ…

Толстая тётя принесла суп и сразу ушла. Ниреев поперчил его белым перцем и уселся есть, будто забыв про сиблингов. Хакера это задело:

— Не ломай комедию, а лучше сразу скажи всё, что надо сказать.

Ниреев раздражённо отодвинул тарелку.

— Что ж, давай начистоту. Я убью тебя и растворю в говяжьем фарше, а твою сестру буду каждый день насиловать, раз Салина, чтобы это делать, с нами нет. Доволен? А теперь не мешай мне есть. Можешь выпить пешку или даже слона, если не умеешь играть.

— Как же это гадко! — всхлипывала Кайла. — Как же это низко! Я знаю, что жизнь человека одинакова во всех эпохах, но я не могу с этим помириться, меня это не устраивает, мне плохо!

Никто ничего не сказал. Хакер не сводил глаз с Ниреева. Ниреев ел суп, а Кайла роняла слёзы в нетронутую кружку с вином. Когда она решилась взять сушёных абрикосов, зазвонил телефон. Даже маленькие нервы хакера были натянуты, как струны гномовых арф, то есть, совсем не как пятая струна на лютне аль Фараби. Ниреев же широко улыбнулся. Но когда телефон повторился, его молодая улыбка сменилась деспотичным оскалом.

— Одну минуту.

Он отошёл к красному телефону и, повернувшись ко столу спиной, стал разговаривать. Кайла прислушивалась к его красивому басу, но услышала только слова «твой муж» и «окно». При последнем слове Кайла вспомнила разбитого Салина, и её тело пробрала холодноватая дрожь. Хакер же, пользуясь тем, что Ниреев не видит, подсыпал в его суп своей греческой смертоносной приправы, той, что некогда предложили Сократу. Кайла это видела, но ничего не сказала. Она всё думала об Салине.

Ниреев вскоре вернулся за стол, его лицо теперь выражало нечто среднее меж оскалом и улыбкой.

— Ну что ты, Гамлет с картохой во рту! — обратился он к хакеру. — Думаешь, я не знаю и про твою немоту?

Во груди у хакера словно бы забилась в корче шкура от змеи, оставшаяся без самой змеи. Кайла непонимающе заморгала глазами.

— Я же умею говорить, — сказал хакер.

— Это очевидно, — улыбнулся Ниреев и съел пару ложек супа. — Здесь ты умеешь. А на работе?

— Я безработный.

— Ну не скажи, — запротестовал Ниреев и съел ещё пару ложек. — Ты нечто вроде иностранного пророка в батиных лохмотьях, к посоху которого прилипло дерьмо!

— Нарайя, не ешь! — воскликнула вдруг Кайла.

Обе мужские головы одинаково обернулись к её полумузыкальному вскрику.

— Это вкусный суп, даже несмотря на подсыпанную отраву, — сказал Ниреев и поднёс ещё ложку ко рту.