Бесплатный фрагмент - Серёга

Благодарю за содействие в создании книги «Серёга»

Пилатову Ольгу Ивановну,

Кангур Марину Анатольевну,

Пилатову Наталью Сергеевну,

Пискарёва Сергея Львовича

Пилатова Николай Владимировича

---

Рай — учат нас — блаженство коллективное,

вот ад — наказание индивидуальное.

М. М. Жванецкий

---

Когда Серёга поступил в институт, он знал, куда он поступил, и мог предположить, чем будет там заниматься и что его ждёт.

Когда Серёга отправился в Суоярви, он знал, что это — Карелия, и мог предположить, чем будет и там заниматься.

Но когда Серёга покидал Суоярви — он не знал НИЧЕГО. Он думал, что поедет в Афганистан, но в какой кишлак и чем будет конкретно там заниматься, не догадывался.

Надо ли мальчику, юноше проходить службу в армии, превращаясь в мужчину? Серёге служба в армии была совершенно не нужна. Более того, она должна, согласно общепринятому мнению, его испортить как специалиста и профессионала. Но… Серёга, пройдя через армейский ад и рай, остался и профессионалом, и специалистом, а также стал мужчиной, настоящим солдатом и потом — офицером.

Те, кого Серёга считал своими друзьями по институту: Алексей из Якутии, Виктор из Великих Лук, Николай из Нарьян-Мара, Вадим из Кирова — все после института прошли службу в армии, оставшись при этом и профессионалами, и специалистами.

Куда же приехал Серёга, и почему первая часть книги называется «В поисках ада»?

Что с ним произошло чуть позже, и почему вторая часть книги называется «В поисках рая»?

И, конечно, ответ на вопрос: а была ли какая-то польза Серёге от этого его полуторагодового приключения?

Часть первая.

В поисках ада

Маленькая, низкая душа, выйдя из под гнёта, сама гнетёт.

Ф. М. Достоевский.

Село Степанчиково и его обитатели

Дорога в ад через Белую Церковь

Серёгу торжественно посадили на поезд Суоярви — Петрозаводск. Мама с братом Николаем решили, видимо, убедиться, что Серёга действительно уедет далеко, собрались проводить его и были рядом, взяв билеты в плацкартный вагон. Серёга же впервые оказался в общем вагоне поезда. Это был вагон с тремя полками. И на всех этих полках можно было спать. Мальчиков-суоярвцев было девять. Все они выглядели очень похожими друг на друга, потому как были побриты налысо, очень молодыми, одетыми в самое дешёвое одеяние и несли с собой небольшие рюкзачки. Серёга был исключением. У него в руках был большой чемодан. В то время чемоданов на колёсиках не было, а потому приходилось его нести в руках. Сопровождал их такой же, как они, мальчишка, но в форме солдата. Было ощущение, что он их боялся не менее, чем они его. Дорога до Петрозаводска занимала несколько часов, и за это время ребята решили держаться вместе. На всякий случай. Рассказывая разные ужасы про дедовщину, они поклялись защищать друг друга.

В Петрозаводске можно было немного погулять, а затем прибыть на вокзал, с которого отправлялся поезд, следовавший на юг. Мама и брат окончательно попрощались с Серёгой, и он оказался в вагоне вместе с командой «карелов», которая пополнилась еще двадцатью будущими солдатами. Они тоже были все похожи друг на друга. В результате общий вагон целиком состоял из одинаковых лысых юношей, которые призывались из самых разных уголков Карелии и были, в основном, восемнадцатилетними мальчишками. Внешне Серёга от них ничем не отличался. Никто из них не мог заподозрить, что он старше их на четыре года.

Дорога была долгой. Никто не знал, куда их везут. Серёга продолжал пребывать в уверенности, что просьбу направить его на войну в Афганистан удовлетворили и именно поэтому поезд двигался на юг. Он размышлял о том, сразу ли его отправят в горы или сначала в некую учебную часть. В вагоне уже присутствовал не только мальчишка-солдат, а ещё и настоящий офицер, но добиться от них конкретного ответа он не мог. Всем мальчишкам хотелось выпить. Находились находчивые призывники, которые бегали в тамбур под предлогом необходимости похода в туалет, где их поджидали родственники, передающие соответствующую продукцию в различной таре. Продукции на всех не хватало, но Серёгу уважали как старшего, хотя, как мы помним, Серёга стремился вести себя как их ровесник. Очень много интересного узнал Серёга о жизни карельской глубинки, но еще больше жители глубинки узнали от Серёги о том, что есть такой красивый город Ленинград, что Маяковский писал стихи, а Максим Горький и Антон Чехов — пьесы. Так получилось, что Серёга за время этого почти двухдневного путешествия смог стать своим для карельских «зрителей», перед которыми ещё недавно выступал со сцен посёлочных клубов. Вычислил Серёга среди карелов-призывников и потенциальных недругов, которые изначально не готовы были принимать его как своего.

Так и доехали до городка Белая Церковь, который находился всего в восьмидесяти километрах от столицы Украины Киева. Напомним, что Украина была частью Советского Союза, а потому прибытие во всесоюзную житницу никого не удивило. Несмотря на ноябрь, погода была тёплой, совсем не такой промозглой, как в Карелии. Дорога от вокзала до пункта, который назывался распределительным, как показалось Серёге, занимала два часа, и если бы он сам нёс свой чемодан, то вряд ли мы продолжили бы это повествование. Но помощь сокращалась на глазах. Земляки-карелы понимали, что не обязаны помогать Серёге нести его добровольную обузу, так как они сами шли с лёгкими рюкзачками — пара фляжек одеколона, зубная паста и клей «Момент». Так и сдох бы Серёга под тяжестью собственной библиотеки, если бы не уважение к нему как умельцу рассказывать смешные анекдоты и истории, а также… простое людское любопытство. Каждый, кто хотел узнать, что в этом чемодане, обязан был его пронести несколько метров. Так и дошли.

Распределительный пункт, который находился где-то на окраине города, представлял из себя большую площадку с кучей грузовиков, машин, из которых постоянно выходили военные разных званий. Они кружились вокруг столов с папками и какими-то бумагами. Много было и солдат, и сержантов, откровенно скучающих в ожидании порции бритых юношей, которых необходимо было сопроводить до их воинских частей.

На распределительном пункте представители различных воинских частей Украины «покупали» призывников. Каким образом они «покупали» оставалось загадкой. Серёга, как призывник с высшим образованием, член единственной партии, был уверен, что его «купят» в соответствии с его достоинствами в образцовую воинскую часть, где готовят политических работников для Афганистана.

Но вдруг оказалось, что оценивают прибывших не по их качественным характеристикам, а только по одному критерию — географическому, то есть — откуда призывался. Если из Москвы или из Ленинграда — надо присмотреться, бегло изучить личное дело: а не артист ли он, не музыкант ли, не спортсмен ли? А если из Карелии, значит, изначально не можешь быть артистом, музыкантом, иметь высшее образование, быть членом единственной партии, а тем более никто не видел и не мог видеть никаких патриотических обращений в военкомат с просьбой отправить на войну в Афганистане. Не исключено, что в Суоярвском военкомате эту бумажку просто порвали, чтобы Серёгу по дороге или на распределительном пункте не заподозрили в психическом заболевании…

Серёга наивно надеялся, что будут какие-то персональные собеседования с офицерами, но после нескольких часов ожидания его вместе с другими призывниками погрузили в грузовик. Земляки из Суоярви пропали, что очень расстроило Серёгу, но, видимо, была такая стратегия борьбы с землячествами. Из земляков-карелов осталось только четверо, и не те, увы, с которым Серёге хотелось продолжить общение. Также в кузове грузовика оказалось ещё несколько призывников, которые, кстати, не были лысыми и, как выяснилось, представляли разные регионы Украины. Когда в кабину грузовика сел офицер, а в кузов залез молодой солдат в форме, машина двинулась в неизвестном направлении.

Молодой солдат в форме, называемый «сопровождающим», вызывал уважение, хотя было очевидно, что отслужил он всего полгода. Солдат оказался молчаливым и напряжённым. Видимо, это путешествие совершал впервые и сам побаивался непонятных и незнакомых призывников. Он смог ответить только на вопрос о конечном пункте прибытия — город Кривой Рог Днепропетровской области. Смешное название города ничего не говорило даже Серёге, но солдат, сопровождающий группу, в ответ на усмешки совершенно искренне произнёс с некоторой долей злорадства:

— Вам не повезло. Для вас это не Рог и даже не Кривой. Это — АД.

Призывники отнеслись к этому сообщению не очень серьёзно. Медленно двигались по непростым дорогам более шести часов. Грузовик въехал в город, который показался Серёге достаточно крупным, а затем дорога вела в гору. Через несколько минут все увидели сначала военный городок с пятиэтажными жилыми зданиями, а затем — длинный высокий забор, окружавший воинскую часть. Остановились у железных ворот со знакомым по фильмам про советскую армию контрольно-пропускным пунктом (КПП), несколько минут ожидали, когда проверят документы, затем железные ворота распахнулись и машина оказалась на территории замечательной воинской части с красивыми четырёхэтажными казармами и ухоженными лужайками — прямо как из фильма об Иване Бровкине. Не успели все вздохнуть свободно и порадоваться, что их ждёт судьба Ивана Бровкина, как грузовик проехал мимо этих красот и оказался вскоре на окраине воинской части, рядом с железнодорожными путями, где стояло три одноэтажных здания. Одно, очевидно, являлось штабом, а два других — казармами.

В районе ночи грузовик остановился у одной из казарм.

Помылись, оделись, обулись — вот и солдат

Казарма была хорошей, просторной. Двухъярусные кровати отсутствовали. А то, что кроватей было много, не очень пугало. Четверо не самых приятных земляков-карелов и шестеро хлопцев с Украины были первыми поселенцами и мирно сосуществовали в течение суток.

Разбудили призывников в семь часов утра. Это было проблемно. Вспомним, что Серёга привык просыпаться в десять утра, так как раньше в Суоярви просыпаться не имело смысла. Но в долгой дороге до Кривого Рога все уже выспались, а потому особых физиологических сложностей подъём не вызвал даже у Серёги, считавшего себя «совой».

После подъёма молодой солдатик объявил, что они идут в баню. Баней оказалось небольшое помещение с предбанником, где все разделись догола, и комнатой с десятью душевыми установками. Солдат было больше, чем этих установок, а потому каждый стремился занять своё место под душем, из которого лилась струйка тёплой воды. Но это было прекрасно! А как вкусно пахло хозяйственное мыло, которым можно было намылить своё голое тело и лысую голову. Хорошо, что зубную пасту им позволили взять свою вместе с зубной щёткой, и это тоже было огромное удовольствие — чистить зубы под струйкой воды после почти двухдневного пребывания в дороге!

Чистых призывников повели в другую казарму, где находилось помещение под названием «каптёрка», а если проще — склад. Он был небольшим, с множеством полок, на которых размещались как личные вещи солдат, с которыми они прибыли в армию, так и полные комплекты военного обмундирования.

Быть начальником каптёрки — большая честь. Это почти что быть хозяином склада. Так и встретил их в каптёрке нагловатый солдат, который с нескрываемым злорадством, принимая на хранение их личные рюкзачки, выдавал им армейскую форму в соответствии с заявленными размерами.

Прибытие молодых очень его радовало, так как именно в этот момент он становился выше в своём армейском статусе, о которых мы расскажем чуть позже. Когда Серёга передал каптёрщику свой чемодан, тот несколько изменился в лице и внимательно посмотрел на Серёгу:

— Что это?

— Там книги… — скромно ответил Серёга.

— Интеллигент, что ли? — Каптёрщик открыл чемодан, посмотрел и задал неожиданный вопрос: — Можно будет взять почитать? Чего посоветуешь?

Так была налажена связь с одним из ключевых представителей старшего поколения призыва, находившимся на ответственной должности.

Всех призывников, у которых на голове присутствовала какая-то растительность, тут же публично побрили — грубо и жестоко. Серёга порадовался, что он совершил сей акт предварительно. Далее для начала у всех отняли гражданскую одежду, трусы и носки. Затем выдали кальсоны. Они показались очень смешными, но являлись необходимой заменой трусов.

Форма, в которую всех призывников переодели, почему-то всем подошла. Это был хлопчатобумажный китель с воротом у горла и белым сменяемым подворотничком. Выдавалось два подворотничка на неделю, а пачкались они каждый день, и, соответственно, менять их приходилось ежедневно. Потому подворотнички стирались, разглаживались, переворачивались разными, казалось бы, чистыми сторонами. Каптёрщик показал, как необходимо пришивать подворотничок. Забегая вперёд, скажу, что Серёга до этого не дружил с иголкой и ниткой, потому несколько дней пришлось очень сильно потренироваться. Пуговицы на воротничке требовалось застёгивать все, и, более того, у самого горла надо было застегнуть крючок, что несколько мешало, потому что шея у каждого разная. Расстёгивать крючок категорически запрещалось. Это могли делать только солдаты, отслужившие год, а дедам позволялось и верхние пуговицы не застёгивать.

Ремень был красивым атрибутом формы, но его требовалось затягивать так, чтобы все вокруг понимали, какая у тебя талия, даже, если она, талия, у тебя отсутствует. У хлопчатобумажных штанов, которые погружались в сапоги, была специальная резиночка, которую необходимо было натянуть на ступню.

Особая тема — сапоги. Не сами сапоги, а портянки. Пояснение для современных солдат: портянки — это куски ткани для обматывания ног перед их обуванием в сапоги. Носки у всех призывников отобрали вместе с другой гражданской одеждой в заботе о защите ног от натирания внутренними частями обуви. Проблема была в том, что искусство обматывания ног портянками давалось не всем. А это, действительно, было искусство. Ставший уже почти другом каптёрщик стремился преподать Серёге секреты мастерства, которыми впоследствии Серёга делился с однополчанами.

Преобразившиеся в солдат призывники отправились в казарму. У каждого в тумбочке были личные вещи, которые позволено было иметь: одеколон, зубная паста и щётка, личные блокнотики, письменные принадлежности: конверты, бумага, ручки и даже книжки.

Во второй половине дня потоками стали прибывать призывники с самых отдалённых уголков России, а также из различных регионов Украины, по которым Серёга познавал географию. Целая команда здоровых мужиков из Макеевки (промышленный город Донецкой области), скромные забитые хлопцы из деревень Сумской области. Чуть позже прибыло несколько представителей солнечной Средней Азии, в названии республик которых все путались.

Серёга и сотоварищи чувствовали себя почти дедами, расположившись на самых лучших местах. Но это ощущение длилось недолго. Через некоторое время приходили в казарму такие же лысые и чистые солдаты, вели себя достаточно шумно, и тогда Серёга понял, что служба началась.

Курс молодого бойца

На следующий день закончились все сухие пайки, домашние припасы и купленные по дороге пирожки. Очень хотелось кушать. Официальным начальником этого сброда молодых солдат был молоденький лейтенант, которого призвали на службу после окончания института, где имелась военная кафедра. То есть он был ровесником Серёги, но в других погонах. Лейтенант откровенно побаивался скопления молодых солдат, не умел командовать и приказывать, чувствовал себя очень неуютно. Большинство молодых солдат тоже побаивались лейтенанта, и когда тот попытался скомандовать: «Становись!», все послушно построились в ряд.

— Сейчас мы пойдём с вами в столовую на обед, — начал лейтенант свою речь, и все солдаты загалдели. — Тише! Ведите себя пристойно! Всем выйти на улицу и построиться в колонну по четыре!

Солдаты ещё не умели грамотно строиться в колонну по четыре, а потому построение заняло некоторое время.

— Шагом марш! — скомандовал довольный оттого, что его слушают, лейтенант, и колонна двинулась в сторону столовой.

Столовая была огромной. Такой пустынной молодые солдаты видели столовую в первый и в последний раз в период своей службы. Скорее всего, в первый день офицеры решили поберечь нервы прибывшего пополнения. Час пик прошёл, и по столовой ходило только несколько солдат, собиравших со столов грязную посуду.

Солдаты сели на деревянные лавки вокруг огромного деревянного стола и накинулись на хлеб, который показался им очень вкусным. В больших кастрюлях находилось нечто не очень аппетитное. Видимо, им дали доедать недоеденное другими солдатами. Но это было так вкусно! Вода, в которой плавали несколько кусочков пожелтевшего свиного жира. Стая набросилась на кастрюли, и через несколько минут не было ни воды, ни тем более кусочков жира, которые еще не каждому достались. На второе была картошка, которую надо класть в ту же тарелку, где только что находилось нечто наподобие супа. Есть картошку полагалось тоже ложкой, так как вилок в столовой никогда не было. И всё-таки хлеб оказался самым вкусным из этого меню.

Вернувшись в казарму, бойцы испытали голод уже через час. Именно через час довольный лейтенант представил им, наконец, их непосредственного начальника на весь период Курса молодого бойца. КМБ — именно так назывался первый месяц службы, который им предстояло прожить в этой казарме, в изоляции от других солдат.

Непосредственным начальником оказался сержант, старослужащий, которому оставалось полгода до демобилизации (дембеля), то есть он был классическим «дедом». Невысокого роста, коренастый, с хорошим круглым русским деревенским лицом. Серёге он напоминал доброго тракториста или бригадира полеводческой бригады из классических советских кинофильмов. Единственное, что, кроме формы, отличало его от деревенского тракториста — отсутствие улыбки на лице. То есть совсем. Молодые солдаты замерли в ожидании побоев, так были предупреждены об этом своими земляками, прошедшими армию. Но побои не состоялись.

Сержант устало выхаживал перед строем солдат:

— Этот месяц для вас будет раем. Но и следующие месяцы могут не стать для вас адом, если за этот месяц вы научитесь: быстро просыпаться и одеваться, ежедневно менять воротнички, правильно ходить строем, бегать в сапогах и противогазах по шесть километров, подтягиваться на перекладине и делать подъём с переворотом, мыть гальюн и всю казарму, жрать в столовой культурно, никакой еды из столовой в казарму не забирать. А также за этот месяц необходимо выучить Устав и… зубрить текст Присяги так, чтобы ночью, когда я вас разбужу, вы могли его прочитать. И главное: научиться подчиняться всем, кто старше вас по званию или по сроку службы. Подчинение означает, что необходимо выполнять любой приказ, любое поручение, каким бы идиотским, грязным или немыслимым оно вам ни казалось. Начнём с простого: запомните главный ответ: ТАК ТОЧНО! Всё поняли? Все всё поняли?

— Так точно! — вразнобой ответили бойцы, и сержант ещё несколько раз повторял свой вопрос, пока не добился слаженного ответа.

Затем сержант приказал всем представиться по форме: «рядовой Петров из… (и назвать регион из которого прибыл)». Серёга по инерции назвал город Ленинград, чем очень удивил сержанта. Ленинградцев, москвичей, киевлян и иных столичных жителей никогда в этой части не бывало. Серёга даже пожалел о своём признании.

— Прибыл я из Карелии, — попытался он оправдаться. — Но всю жизнь свою, за исключением двух месяцев, провёл в Ленинграде.

Сержант никак не прокомментировал Серёгино признание и, выслушав остальные «рапорты», приказал всем спать, а, соответственно, раздеться, затем — вновь подъём, а, соответственно, одеться, затем — снова спать…. и так далее. Бойцов, которые не успевали совершать все эти действия менее, чем за минуту, он выстраивал отдельно, чтобы затем они совершали все эти действия под напряжёнными взглядами однополчан.

Когда в команде не осталось ленивых, сержант всех отправил на плац, где учил правильно поднимать ноги. Ноги надо было поднимать высоко. При этом надо было ещё и петь. Пение доставляло особую радость сержанту. Методы дрессировки применялись те же, что и при подъёме. Те, у кого не получалось поднимать ноги и идти строем, выходили из строя, стояли в одиночестве, а затем на виду у других бойцов тренировали технику. Это был приём, когда неудачников выставляли перед всем строем и заставляли оттачивать мастерство под взоры более удачливых бойцов. Для неудачников это было большой проблемой, так как однополчане в своём рейтинге инстинктивно заносили их в список лузеров.

Ранним, как показалось Серёге, утром сержант всех разбудил громким призывом:

— Рота! Подъём!

Сержант ходил вдоль железных кроватей с лицом, излучающим очевидное неудовольствие. Тех, кто не справился за одну минуту, он продолжал тренировать. Это была жутковатая картина. Бедные ленивые бойцы мучились с портянками, у них ничего не получалось, они страдали, а сержант подходил к ним с очевидным желанием ударить. Когда все солдаты встали в строй, сержант прошёлся вдоль и несколько саркастически произнёс:

— А сейчас мы немного разомнёмся. За мной бегом марш!

Все двинулись за сержантом и бежали по специально проложенному вдоль забора части маршруту километра три. Через несколько метров большинство бойцов поняли, что портянки они намотали неправильно. Ступни болели, видимо, кровили, несколько бойцов сошли с дистанции, перейдя на шаг. Сержант подгонял их матом, грозя самыми страшными санкциями. В результате потные и «покалеченные» солдаты оказались на спортивной площадке.

— Вольно! — крикнул сержант, и бойцы тяжело вздохнули, пытаясь восстановить дыхание. Им казалось, что мучение закончилось, но сержант, немного отдохнув, сообщил солдатам, что начинается урок физкультуры.

На данном этапе сержанту было важно определить физические способности каждого. С трудом пробежав три километра, но не сойдя с дистанции по причине нежелания выглядеть лузером, Серёга напрягся. С перекладиной, на которой предстояло подтягиваться, Серёга ранее не дружил, и со страхом ожидал произнесения своей фамилии. Немного успокаивало, что, судя по выступлению ряда его однополчан, он был не один такой. А лучшие результаты показывали донецкие шахтёры. Когда сержант назвал Серёгину фамилию, он вышел к перекладине, подпрыгнул и вдруг, испытывая огромные физические трудности, подтянулся по всем правилам целых пять раз и упал.

— Первый раз? — впервые засмеялся сержант. — Через три дня с тебя десятка.

— Есть! — коротко ответил Серёга.

Заканчивая тему физической подготовки, следует сказать, что во время карантина Серёга трепетно относился к утренним занятиям физкультурой, будто хотел компенсировать легкомысленное отношение к физическим упражнениям за всю свою небольшую жизнь. Ему даже нравилось становиться, как ему казалось, сильнее. Но основным движущим стимулом, безусловно, стало простое нежелание быть отстающим. Необходимо было стремиться к лидерству и остановиться где-то в середине рейтинга «физкультурников».

Неотъемлемой частью КМБ была так называемая политическая подготовка и изучение основ военного дела. В казарму приходили молоденькие лейтенанты — как и наш первый знакомый, выпускники институтов с военными кафедрами; кто-то испуганно, кто-то с важным видом нудно читали по брошюрам Уставы и выдавали задания выучить те или иные главы. Политинформации были ещё забавнее. Лейтенанты приносили с собой газеты, читали статьи. Темы международной политики были достаточно однообразны: «США — источник военной агрессии», «Япония — возрождение милитаризма», «Китай на пути к агрессии», «НАТО — бюджеты растут», «Франция, Англия, Бельгия, ФРГ наращивают военные расходы». Большинство бойцов и стран-то таких не знали, но становилось страшно — хотелось схватить автомат и бежать воевать. Наиболее смелые лейтенанты даже устраивали нечто вроде семинара, то есть задавали вопросы, пытаясь выявить не только физическую подготовку солдат, как это делал сержант, но и их интеллектуальный уровень. Серёга особо не общался с однополчанами на темы, которые так или иначе были связаны со знаниями или образованием. Он гнусно старался мимикрировать под общую интеллектуальную среду. Эти политинформации его несколько угнетали. Он вынужден был воздерживаться от ответов на вопросы. Если спрашивают, когда в стране отмечается День Победы, — не проболтайся. Тебя все сочтут за умника. Если спросят, кто такой Ленин, — молчи. Никто не знает, и ты не должен знать. И только один раз Серёга не выдержал. Разочаровавшийся в интеллектуальном уровне подопечных лейтенант вдруг задал вопрос:

— Когда в нашей стране проходят ПЕРВОМАЙСКИЕ демонстрации?

В связи с тем, что все молчали, Серёга напрягся и осторожно сказал:

— Первого мая, наверное, товарищ лейтенант.

— Правильно! — удивлённо и радостно воскликнул офицер и что-то пометил в своём блокноте.

Первое наказание

Серёге постоянно хотелось есть. Напомним, что привередливым в еде он не был. Привык есть суп с плавающим жиром, когда валил лес в Шортанды и спал с пьяными лесорубами. Привык есть хлеб с горчицей или вообще ничего не есть, пока учился на первом курсе в институте. Даже ел непонятно какие грибы в Суоярви. Но здесь ему всё время хотелось есть. Вроде бы уходишь с обеда с набитым животом, а через час — голод. Дело не только в той энергии, которую необходимо было тратить на физические упражнения на перекладине или полосе препятствий, марширование по плацу; дело было в качестве самой пищи. Она, пища, куда-то уходила. Естественно, Серёга не был одинок в своих ощущениях. Многие однополчане брали с собой в казарму куски хлеба и ночью поедали его под одеялом.

Однажды измотанный тяжёлым дневным распорядком Серёга забрал на ужине из столовой целую буханку черного хлеба и спрятал её под подушкой, чтобы ночью вместе с однополчанами съесть. В одиночку под одеялом съедать краюшки хлеба было, по мнению Серёги, неприлично.

Случайно или не случайно, сержант разглядел этот манёвр и, в соответствии с данными ранее предупреждениями, вынужден был Серёгу наказать. Серёгу выставили перед строем однополчан:

— Солдаты! Я предупреждал, что брать из столовой хлеб недопустимо?

— Так точно! — ответили солдаты.

— Я предупреждал, что виновные будут наказаны?

— Так точно!

Далее последовала процедура наказания. Она была проста — необходимо было съесть на глазах у всех то, что забрал из столовой. Серёга понял, что объяснять сержанту про заботу о друзьях и тем более предложить разделить с ним эту трапезу сержанту и однополчанам бесполезно. Хочется отметить, что как бы ни был голоден человек, но проглотить целую буханку черного хлеба не по силам даже коммунистам с высшим образованием. Серёга почему-то вспомнил фильм «Судьба человека», где немцы заставляли героя Сергея Бондарчука выпивать один за другим стаканы водки. Хлеб — не водка, да и сержант не фашист, и Серёга приступил к исполнению церемонии наказания. Впрочем, после трёх съеденных кусков сержант отобрал у Серёги остатки хлеба:

— Завтра доешь. Отбой!

Все быстро разошлись по своим койкам, а сержант подсел к Серёге, чтобы провести разъяснительную беседу.

— Ты понимаешь, почему я это сделал? — тихо спросил сержант.

— Так точно! — прошептал Серёга.

Сержант задумался, а затем признался, что его звать Антон и он из Макеевки (город — промышленный центр в Донецкой области). Странно, но все знали, как звать сержанта, но, видимо, в данный момент ему хотелось представиться. Курс молодого бойца подходил к концу, сержант скоро вернётся к своим «дедам», перестанет быть непосредственным начальником Серёги. Это сподвигло его на откровения. Антон настраивал рядового Серёгу на предстоящую армейскую жизнь: «Никогда не выноси ничего из столовой, хочешь есть, сходи в чайную». — Здесь очень суровые законы, особенно, когда перейдёте в соседнюю казарму. Это «кадра». Здесь нет закона, здесь всё решают те, кто своим сроком службы это право заслужил. Значительно позже Серёга узнал, что толчком к созданию дивизий типа «Г», а именно «кадровых дивизий», в которых не существовало полностью развёрнутых частей и соединений, послужила необходимость сокращения Вооружённых сил СССР при одновременном сохранении офицерских кадров, не имеющих соответствующего опыта, запасов боевой техники и вооружения. Получалось, что офицеров много, а солдат мало, но именно они должны были обслуживать технику, обеспечивать охрану и, видимо, удовлетворять многочисленные потребности большого числа офицеров. Именно в таких дивизиях больше всего и в самых ужасных формах процветала «дедовщина», суть которой и состояла в том, что солдат должен год промучиться и выполнять работу за троих, беспрекословно подчиняясь, а затем год отдыхать. Издевательские «воспитательные» приёмы передавались из поколения в поколение.

— Будь осторожен. — Сержант помолчал, а затем немного стеснительно попросил: — Расскажи о Ленинграде. Никогда там не был. Но, мне кажется, что это очень интересный город.

Целый час они разговаривали. И казалось, что подружились. Антон внимательно слушал то, что Серёга рассказывал про свой любимый город и про своё детство возле Петропавловской крепости, крейсера «Аврора», мечети, про Музей революции и Эрмитаж, Кунсткамеру и Музей артиллерии. Антон расстроился:

— Надо обязательно побывать в Ленинграде… А теперь — спать!

Сержант вернулся в свою казарму, а Серёга заснул в своей.

Первый «бой»

Однажды в одно из воскресений политинформации и занятия физкультурой сменились настоящей службой.

Дело было так: сидели однополчане и смотрели по телевизору художественный фильм «Неуловимые мстители». Кто-то видел его впервые (как, впрочем, и сам предмет под названием «телевизор») и, раскрыв рот, следил за приключениями подростков-переростков. И в самый кульминационный момент, когда в кабаке бандиты поднимают чарки с водкой, на дне которых написано «Мстители», раздаётся сигнал «Тревога!». Для всех он прозвучал впервые. Недоучившиеся молодые бойцы бросились в разные стороны, чтобы построиться в ряд.

Оказалось, что прибыл поезд с техникой и патронами. Пять открытых платформ с зенитными орудиями и пять закрытых вагонов с ящиками патронов.

Молодые бойцы, оглядев вагоны с ящиками патронов и платформы с зенитными установками, сначала испытали страх, но затем увидели большое число стоящих на платформе солдат и офицеров и не упали духом. «Народа много, справимся быстро» — обычная, мол, утренняя зарядка.

Молодые солдаты, видимо, прошлого призыва, воротничок которых был застёгнут на крючок у самого горла, отправились разгружать зенитные орудия.

И вдруг оказалось, что остальные стоящие на платформе солдаты даже не собираются принимать участие в разгрузке патронов. А тем более не было такого желания у офицеров. Даже неприлично было представить, чтобы ровесники Серёги в офицерских погонах таскали ящики с патронами.

Старослужащие солдаты вели себя более развязно, чем лейтенанты-выпускники, в намерении организовать процесс разгрузки вагонов. Они так злобно посмотрели на Серёгу и его однополчан, что те, не задумываясь, рванули в «бой». И в этот момент узнали, что ящик патронов весит сорок восемь килограммов.

Первый ящик Серёге показался очень легким. Второй — тоже… Но когда вдруг все увидели, что от перестановки ящиков из вагона на платформу их количество в вагоне не уменьшается… ситуация показалась им трагичной. Один молодой боец из Донецка решил перекурить, а заодно высказать свое неудовольствие тем, что очень много представителей рядового состава этой воинской части занимаются руководящими видами деятельности и не принимают участие в решении конкретной задачи опустошения вагонов от ящиков с патронами…

Представители рядового состава с расстёгнутыми воротничками и приспущенными ремнями очень удивились этой смелости и уже готовы были вступить в силовую дискуссию, но сержант Антон их успокоил и в течении трёх минут объяснил молодому бойцу, что названные им солдаты являются «дедами» и «дембелями», которые в силу своего срока службы не могут осуществлять иных функций, кроме руководящих.

Молодой боец затушил сигарету и продолжил разгрузку вагонов. Больше уже никто не осмеливался устраивать себе перекур. Отдых был возможен только тогда, когда солдат падал, как правило, вместе с ящиком. Только в этом случае кто-то из «дембелей» подхватывал солдата, а кто-то — ящик. Солдата относили в сторону, не испытывая чувства жалости. По крайней мере, самым приличным словом, коим нарекали этого солдата — «слабак». Было ощущение, что эти солдаты-слабаки автоматически заносились в чёрные списки, и их ждала нелёгкая участь после переезда из отдельной казармы в общую.

Надо отдать Серёге должное. Парнем он был, чего скрывать, хилым с детства, но сказывалась трудовая закалка почтальона, монтёра путей, бетоноукладчика и лесоруба. А если к этой закалке добавить чемодан с книгами, а также волю к победе, то можно понять, почему он не падал, хотя был очень близок к этому. На ладонях Серёги появлялись кровавые мозоли. Но они тут же лопались, заливая ладони кровью…

К большому несчастью всех молодых бойцов, подобные поезда с патронами и орудиями прибывали каждый выходной день. И это было очень серьёзное испытание для молодых солдат. Казалось, что легче пробежать три километра в сапогах и противогазе. Кстати, эти пробежки в будни не исключались.

Мы помним со времён Бородина. Присяга

Прошёл месяц и все начали готовиться к самому ответственному событию в жизни молодого бойца — к принятию присяги. Текст присяги надо было выучить наизусть. Молодые лейтенанты проверяли знание присяги каждый день. Для Серёги выучить текст проблем не составляло, память у него была хорошая, да и текст присяги был достаточно коротким:

«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооружённых Сил, принимаю Присягу и торжественно клянусь: быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников.

Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству.

Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооружённых Сил, я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.

Если же я нарушу мою торжественную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа».

За два дня до события бойцам выдали парадную форму, чтобы те успели к ней привыкнуть. В парадной форме все стали значительно симпатичнее: пиджак, зелёная рубашка, узкий галстук и фуражка. На лицах многих бойцов стали проявляться следы интеллекта. Хождение по плацу в торжественном строе в парадной форме оттачивалось под руководством сержанта до идеала и блеска. Особо сержанту нравился запевала. Можно было не попадать в ноты, главное — попадать в такт ходьбы. Запевала пел громко и, в принципе, не нуждался в том, чтобы ему кто-то подпевал. Но строй подтягивал и старался не отставать от запевалы, а потому получалось громко и по-армейски красиво:

Стоим мы на посту, повзводно и поротно.

Бессмертны, как огонь. Спокойны, как гранит.

Мы — армия страны. Мы — армия народа.

Великий подвиг наш история хранит.

Не зря в судьбе алеет знамя.

Не зря на нас надеется страна.

Священные слова «Москва за нами!»

Мы помним со времён Бородина.

Не сложно догадаться, что запевалой был Серёга. Куда ему ещё было девать свой голос? Так что на торжественной церемонии проход строем с песней мимо трибун прошёл с огромным успехом.

Принятие присяги считалось праздником. Праздник, после которого любого юношу, принявшего присягу, можно было судить особым военным трибуналом и посылать воевать в любую страну. После торжественной церемонии, где каждый выходил вперёд перед строем и зачитывал присягу, большинство чувствовали себя настоящими солдатами и были готовы залезть в танк, встать у зенитного орудия и начать стрелять. После церемонии всем солдатам выдали по три рубля (первую зарплату) и отправили в чайную, где можно было позволить себе съесть пирожок или пирожное. К некоторым солдатам приехали родственники, мамы, папы, которых пропустили на территорию части и дали время на общение в той же чайной, но, как и следовало ожидать, пирожков у них было больше.

К вечеру праздник закончился, солдаты сдали парадную форму в каптёрку и вернулись в повседневной форме в казарму, в которой им предстояло провести последнюю ночь. Все ждали команду «отбой», и в этот момент в казарму пришли друзья сержанта Антона. Высокомерные, с откровенно наглыми лицами, со спущенными до нижней части живота ремнями и распахнутыми до пупа кителями, они расселись на кроватях, рассматривая своих будущих «рабов».

— Ну что, салаги, с праздником! — с противной улыбкой начал свою речь самый хамоватый из них. — Вы попали в «кадру», а значит, вас ждёт год настоящего ада. Вы — «салаги», то есть никто. Запомните это! Через полгода вы станете «молодыми» и всё равно останетесь говном, но появятся такие, как вы, салаги и станет чуть полегче. Затем через год вас посвятят в «черпаки», и начнётся настоящая красивая жизнь. А ещё пройдёт полгода, и вы будете сидеть здесь, как мы.

Следующим этапом «церемонии» служила проверка тумбочек бойцов. Если у кого-то находили одеколон, типа «Шипр», тут же, издевательски извиняясь, забирали: типа, вам лучше в нашей казарме не пахнуть. «Шипр» был прекрасным заменителем алкогольных напитков, и ряд молодых бойцов просто не успел выпить свои запасы. Шапочки или, не дай Бог, носки, случайно сохранившиеся в тумбочке, служили поводом для дополнительного унижения.

— И куда ты в шапочке и в носках сбежать собрался, солдат? — мерзко смеялся худощавый, угловатый прыщавый ефрейтор. — Запрещено! Отбираем на благо развития Советской Армии!

Он подошёл к виновнику и сделал вид, что очень хочет его ударить. Затем ефрейтор мерзко рассмеялся, и коллеги его поддержали.

Далее состоялся процесс постепенного посвящения призывников в солдаты. «Деды» выбирали тех, кто им больше всего не нравился, и публично заставляли их отжиматься, одеваться, чистить им сапоги… Всё это «деды» делали с огромным и нескрываемым удовольствием. В этот момент они вспоминали то, что с ними делали полтора года назад, и было ощущение, что они боялись что-то забыть из этой традиционной «церемонии». Серёгу не трогали, и причина для него была понятна — откровенная симпатия сержанта Антона.

После окончания необходимых составных частей церемонии на «сцену» снова вышел худощавый, угловатый прыщавый ефрейтор и своим гнусавым голоском торжественно-громко произнёс:

— Кто из вас готов стать рабом? Есть таланты, есть художники?

В последние полгода службы «деды» готовили так называемые дембельские альбомы, которые состояли из фотографий и с разной степенью креатива оформленных страниц. Традиционно рисовали всё это представители молодого пополнения. Серёга промолчал. Он не был художником, а его артистический талант и умение громко петь к дембельскому альбому было не привязать. Два «художника» нашлись.

Удовлетворённые старослужащие покинули казарму. Сержант Антон тоскливо и даже как-то виновато оглядел казарму, прошёлся вдоль железных кроватей и, убедившись в том, что особо покалеченных (с видимыми признаками) не обнаружилось, тяжело вздохнул и также покинул казарму.

На следующее утро в казарму пришли высшие воинские чины: майоры, подполковники и один полковник, который являлся главным начальником всей этой части. Они поинтересовались общим настроением, спросили, не беспокоил ли кто-то, пафосно поздравили с принятием присяги и началом настоящей службы.

Затем последовали вопросы: кто имеет права на вождение автомобиля, кто умеет водить трактор (подразумевался танк), кто умеет рисовать (подняли руки те же два солдата, которых деды записали в «рабов»). Серёга ждал, когда спросят, кто умеет читать стихи или петь песни, но этих вопросов не последовало. В этой части не было ни клуба, ни какой-либо самодеятельности. Уже в конце этого опроса прозвучал вопрос, на который никто из офицеров не ожидал ответа: есть ли кто, кто умеет печатать на пишущей машинке? Серёга робко поднял руку. Один из офицеров в звании майора подошёл к Серёге и стал его рассматривать:

— Это правда?

— Так точно!

— Проследуйте за мной!

Майор, фамилию которого Серёга помнит до сих пор — Снегур, привёл его в свой кабинет, на двери которого висела табличка «Строевая часть». Это ни о чём не говорило Серёге. Напомним, что с пишущей машинкой Серёга был знаком с юного возраста. Он печатал на ней в квартире своего отца, затем один из общих маминых и папиных знакомых подарил ему немецкую машинку Continental, на которой он печатал дома, в кладовке, свои стишки, курсовые работы, дипломную работу и всякую ерунду, чтобы совершенствоваться в мастерстве. Эта же машинка уехала с ним в Суоярви, и именно на ней он распечатал своё заявление в военкомат. В результате он достиг определённого мастерства, в чём и убедил весьма симпатичного майора, который и был начальником «строевой части».

После всех необходимых процедур молодых бойцов, имя которым — «салаги», повели в соседний барак, называвшийся казармой.

«Дембеля», «деды», «черпаки», «молодые», «салаги»…

Серёга, как и все его однополчане, уже знал, что часть, в которую его заслали, состояла всего из двух деревянных казарм, штаба, множества складов и огромного количества зенитной техники и что называлась она «кадрированной» или на армейском жаргоне «кадра», где каждый солдат на вес золота.

Даже столовой собственной не было (ходили к соседям), не говоря уже об армейском клубе, где Серёга мог бы проявлять свои таланты. Не было и своей физкультурной площадки с полосой препятствий, а потому постоянно приходилось пересекаться с танкистами из другого мира.

Да, рядом имелась цивилизованная жизнь — несколько полков танковой дивизии с четырёхэтажными чистыми казармами, собственными столовыми, армейскими клубами, где показывали кино, чайной и даже собственным Музеем боевой славы.

Все «кадрированные» «салаги» -зенитчики смотрели на жизнь танкистов с нескрываемой завистью, а Серёга в особенности — вот где могли проявиться его настоящие способности!

Танкисты относились к «салагам» -зенитчикам с нескрываемым сочувствием. Конечно, и у них в дивизии существовали проявления неуставных взаимоотношений, но то, что они слышали о «кадре», вводило их в лёгкий ужас. Истории и легенды о взаимоотношениях в «кадре» напоминали детские страшилки, но, к сожалению, частично были правдой. И Серёга понял это, когда вместе со всеми новобранцами переселился в общую казарму.

Казарма была очень большой. В три ряда стояли двухъярусные кровати, а между ними по две тумбочки. Нижние места были заняты.