Бесплатный фрагмент - Семя Пунии

Часть первая

Глава 1. Гейзерих находит клад

В некогда богатом купеческом городке Децим, названном новыми хозяевами Ал Деци, чуть южнее Карфагена, древней столицы царства вандалов, жил солдат Альберик со своей женой Луизильдой. После разгрома вандалов византийцами и последовавшего нашествия арабов, распространивших свое царство аж до Испании, потомки некогда многочисленных племен мало-помалу растворялись в общей массе переселенцев и кочевников, а город Карфаген стал безлюдеть и хиреть.

Новые хозяева основали свою столицу Кайруан — центр провинции Африка Арабского халифата, и сперва богачи, а затем и простой люд потянулись туда. Благодаря выгодному расположению порта и войне арабов с Испанией торговля все еще сохранялась. Правда, берберы, почувствовав ослабление контроля в этих местах, всё чаще нападали на караваны, идущие с рабами и добычей из Испании в Александрию, Децим же служил караван-сараем. Купцы, прибывшие морем, присоединялись тут к сухопутным караванам, следующим на запад и восток. Каждый день небольшой отряд воинов сопровождал торговцев до порта и обратно.

Однажды Альберик, оставив дома беременную жену, отбыл с очередным караваном. Домой он не вернулся. Говорили, что многочисленный отряд кочевников напал на караван. Луизильда родила мальчика и растила его одна. Сына она назвала в честь великого короля прошлого Гейзериха: люди любят давать детям громкие имена, чтобы след былого величия питал честолюбие малыша.

Пока Гейзерих подрастал, мир менялся, и о прошлом свидетельствовало уже совсем немногое: лишь руины и небольшие общины, как песчинки в море новой культуры. Мальчик рос сильным и помогал маме, но, как они ни старались, одинокая женщина, да еще иноверка, была беззащитна и часто оказывалась обманутой.

Однажды, когда Гейзериху исполнилось одиннадцать лет, он задумался о своем месте в этом мире. После долгих раздумий решил, что самое тяжкое испытание, какое выпадает на долю человека, это бедность. Она толкает людей на самые отвратительные поступки. И тогда мальчик начал молиться о том, чтобы разбогатеть. Долго он молился, глядя в небо, но ничего не происходило, а потом мать позвала его:

— Эй, счастье с неба не упадет, надо его заработать. Идем на базар, пока еще не поздно.

Луизильда ткала льняные скатерти с узорами. Ее работа славилась на всю округу, но приличной цены ей никто не давал.

Мать с сыном пошли на базар. День катился к вечеру, торговля заканчивалась. В жарком климате фрукты быстро портятся, поэтому к концу дня можно было купить оставшиеся за полцены.

— Трудно вырастить такие? — спросил Гейзерих продавца, указав на огромные плоды граната.

— Вот тебе, мальчик, — тот протянул самый крупный плод. — Ты можешь сам узнать ответ на твой вопрос. Посади его на солнечном месте, закопай глубоко: гранат не прорастет в теплой почве, он там сгниет, так что копай на два локтя. В глинистую землю не сажай, выбери другое место. Если Богу будет угодно, вырастет гранатовое дерево, только тебе придется подождать.

Счастливый мальчик поблагодарил продавца фруктов и за подарок, и за науку и стал мечтать, что скоро будет сам продавать на базаре собственные плоды, а потом купит земли за городом и разведет сад. «Счастье с неба не упадет, надо его заработать», — повторил он мамину фразу.

Поэтому не стал терять время, а выбрал во дворе место для будущего дерева, взял лопату и вырыл яму указанной торговцем глубины. Потом руками очистил дно от комьев, и вдруг земля под его пальцами провалилась, образовав воронку. В ней Гейзерих нащупал какие-то холодные и тяжелые предметы. Он вынул один из них — в его руке засверкала золотая монета.

— Мама! — невольно вскрикнул мальчик, но тут же прикрыл рот рукой, чтобы не услышали соседи.

Луизильда прибежала на его зов, беспокоясь, не случилось ли чего дурного. Увидев его протянутую руку, она поначалу подумала, что сын повредил ее, но он показал ей крупную сверкающую монету, и она успокоилась и обрадовалась.

— Тише, — предупредил ее благоразумный сын и показал, что сам достанет из ямы весь клад.

Это оказалась внушительных размеров амфора, полная римских монет. Они перенесли ее в дом. А на плод граната, который еще недавно казался ключом к будущему счастью, мальчик случайно наступил ногой и раздавил его. Ведь теперь не нужно сажать деревья и ждать, пока они вырастут, можно переехать в новую столицу и зажить обеспеченной жизнью, денег у них достаточно.

Пустую амфору Гейзерих решил закопать обратно. Раздавленный плод граната ему жаль было выбрасывать, он положил его на дно амфоры и засыпал всё землей.

Глава 2. Гейзериха похищают разбойники

Бедность не всегда умеет справиться с неожиданным богатством, и оно порой приносит не меньше забот и сюрпризов. Так получилось и сейчас. Утром мать и сын, посоветовавшись, решили, что для начала нужно купить подобающую их нынешнему состоянию одежду. Взяв несколько монет, они отправились к меняле, чтобы получить мелкие деньги.

Когда-то король вандалов, чье имя носил мальчик, напал на Рим и разграбил богатейший город, вывезя оттуда несметные сокровища. Вандалы стали жить в такой роскоши, какой не знали и сами римляне. Проводя время в пьянстве и обжорстве, они растеряли всю воинскую доблесть, вскоре на них напали арабы и одолели их. Тогда жители зарыли несметное количество кладов, и по всей округе иногда находили деньги тех времен, которые давно перестали быть в ходу. Меняла сразу догадался, что такие ценные монеты у бедной вдовы с мальчиком могли взяться не иначе как из старинного клада.

— Откуда у вас эти монеты? — спросил он.

— Остались от родителей, — ответила мать.

Меняла, конечно, ей не поверил. Заплатив хорошую цену, он сказал, что если у нее найдутся еще такие монеты, то он охотно поменяет и их.

Когда у людей появляются деньги, с ними возникает и множество совершенно неотложных нужд, так что вскоре мама с сыном пришли к меняле снова. Сделав необходимые покупки, они собирались отправиться в столицу, что подобало их нынешнему состоянию. Децим же был небольшим бедным городком.

Луизильда не знала, что меняла был связан с шайкой грабителей. Когда мать и сын улеглись спать, злодеи проникли в дом, связали Гейзериха, заткнули ему рот, а от матери потребовали золото. Несчастная прокляла все богатства мира и ради спасения единственного сына без колебаний показала, где лежит найденный клад.

Забрав добычу, разбойники прихватили с собой и мальчишку. Они пригрозили убить его, если мать расскажет кому-нибудь о случившемся. В неизбывном горе проводила несчастная остаток жизни, дожидаясь ее конца. Что может быть мучительнее для матери, чем потеря единственного ребенка. Лишь молитвы о его спасении давали ей маленькую надежду, которая только и поддерживала силы.

Разбойники, довольные своей добычей, три дня гнали верблюдов на юг, а когда их след уже никто не мог бы найти, бросили ребенка в пустыне. Гейзерих очнулся от палящего солнца. Рядом он увидел оставленный похитителями небольшой мех с водой. Измученный жаждой мальчонка мигом опустошил мех. Не зная, куда идти, как спастись от жаркого солнца, он возвел очи к небу, откуда только и могла прийти помощь, горько заплакал и взмолился о спасении. Но чуда не случилось, и тогда он пошел куда глаза глядят. Долго брел по пустыне и уже выбивался из сил, как вдруг увидел впереди небольшой оазис. Медленно колыхались сочные зеленые листья пальм. Мальчик побежал к ним, но его ноги увязли в песке, и он мог только медленно двигаться из последних сил к своей цели. Последней мыслью, мелькнувшей в его голове, была та, что перед ним мираж. Он знал по рассказам взрослых, что в пустыне люди часть видят миражи…

Глава 3. Гейзерих получает новое имя

Богатый караван, принадлежавший влиятельному купцу Аль Барраку, направлялся из Танжера в Александрию. Дозорный отряд каравана обнаружил на подходе к оазису лежащего без памяти мальчишку. По строгому правилу, установленному Аль Барраком, всякого несчастного, найденного в пути, независимо от его веры, полагалось спасти. Так и поступил его близкий друг начальник каравана Мустафа. Он отдал слугам мальчика на лечение. Под страхом смерти они должны были поставить его на ноги к прибытию каравана в Александрию. Мустафа давал строгий отчет своему хозяину обо всем произошедшем в пути, а тот был другом могущественного халифа, его глазами и ушами по всему халифату: ведь его караваны беспрепятственно следовали от Испании до Индии, от Дербента до Йемена, он торговал с ромеями, лангобардами, франками и чинами.

Когда Гейзерих восстановил свои силы, его одели на манер араба и привели к Мустафе. Тому сразу пришлись по сердцу красивые голубые глаза мальчика: у Аль Баррака были такие же, и он надеялся доставить радость своему хозяину.

— Как твое имя? — спросил Мустафа по-арабски.

Наученный слугами, мальчик опустился на колени и, глядя в пол, назвал себя.

— Теперь у тебя будет новое имя — Ад Дахиль, что значит пришелец, — сообщил ему Мустафа.

— Спасибо, хозяин, да благословит тебя небо, — также по-арабски поблагодарил мальчик. Он говорил без акцента и без ошибок.

Мустафа кинул ему золотой динар. Две такие же монеты были брошены слугам. Им было приказано хорошенько научить мальчишку арабскому языку и уходу за верблюдом, при этом следить, чтобы он не испытывал недостатка в еде, а через месяц снова доставить к Мустафе. Слуги, довольные щедрой оплатой, пали на колени и целовали землю у ног Мустафы, а затем подобрали монеты и, не поднимая голов, попятились к выходу, прихватив своего подопечного.

Скоро Ад Дахиль привык к новому имени. Скучать по маме и покинутой родине ему было некогда. Пока караван двигался, нужно было следить за своим верблюдом, а на стоянках работы было столько, что он не успевал подумать о чем-либо еще. Приходилось также заниматься языком; в отличие от родного, по-арабски писали справа налево разными узорами. Конечно, и в родном городе это письмо было известно. Однако основное обученное грамоте население сохранило римскую азбуку. В караване ценили тех, кто знал оба языка, ведь Мустафа торговал и с латинянами. Так что когда Ад Дахиль ложился на подстилку, то засыпал, не успев ни о чем подумать, а во сне все реже видел родной дом и маму.

С тех пор как мальчик оказался в караване, прошло две луны (так измеряли время арабы), и его вновь привели к Мустафе. Услышав хлопок в ладоши, Ад Дахиль вошел в шатер, пал на колени и опустил голову. Мустафа щелкнул пальцами, и мальчик поднял голову, но так, чтобы не смотреть тому в глаза.

— Откуда ты родом? — спросил Мустафа.

Ад Дахиль назвал свой город.

— Кто твои родители? — последовал новый вопрос.

Мальчик задумался. Если сказать, что отец его был воином, то, возможно, воевал против арабов. Поэтому он сказал, что отец был земледельцем, а мать занималась ткачеством и что оба свободные люди.

— Как ты оказался в пустыне, где тебя нашли, ведь это далеко от Карфагена?

Мальчик поведал о том, как он был похищен.

— Ты что-то недоговариваешь, — сердито заметил купец, — ведь если тебя похитили, то почему бросили в пустыне?

— Я сбежал ночью, — выкрутился мальчишка.

Мустафа рассмеялся. Он ценил находчивость.

— Не знаю, как от них, но моего гнева ты точно избежал, — заявил он и бросил ему две монеты. — Если на то будет воля Аллаха, через одну луну мы прибудем в Александрию. За это время мальчишка должен научиться ездить на коне, — сказал он слугам.

Те покорно поцеловали ноги господина и вышли вон вместе с Ад Дахилем.

Глава 4. Ад Дахиль прибывает в Александрию

Ад Дахиль больше не присматривал за верблюдами, но вместе с другими мальчишками, которых в караване было достаточно, ездил на скакунах взад-вперед. То были лошади из Испании, и им требовалась разминка, так что он проводил в скачках практически все свободное от учебы время. Ночью ребята собирались вместе и рассказывали друг другу, кто откуда родом и как попал в караван. Иные уже несколько лет ходили с Мустафой, иным даже довелось участвовать в стычках. Но в этот раз стычек было немного, так как навстречу каравану двигались воинские соединения в поддержку испанской кампании, которую халиф вел далеко на западе.

Слуги знакомили новичка с культурой и обычаями народов, земли которых проходил караван; по пути к ним присоединялись и другие купцы, которые не могли содержать такую охрану, как у Мустафы. Это была по существу настоящая маленькая армия, руководил которой ближайший его друг евнух Сулейман, чьи навыки в организации были очень высоки. Стражники постоянно объезжали весь караван, а передовые дозоры, разведывая путь, далеко уходили в глубь пустыни. Когда-то Сулейман был начальником охраны гарема, а затем и резиденции халифа. По окончании срока службы он был подарен Аль Барраку, а тот даровал ему свободу и поручил охрану одного из своих важнейших караванов. На западе шла война, а Танжер, откуда они вышли, уже пять лун был главным тыловым лагерем армии мавров и арабов, где сосредоточилась вся торговля. Аль Баррак нес ответственность за то, чтобы воины ни в чем не испытывали нужды и легко сбывали свою добычу по разумным ценам.

Имя Аль Баррака все в караване произносили с величайшим почтением и отзывались о нем только хорошо. В это время в мире царствовала война. Арабам за каких-то восемьдесят лет удалось создать империю, большую, чем у самого великого Искандера. Так они называли греческого царя Александра Великого, который и основал когда-то город, куда они направлялись.

Когда до конца пути оставалась неделя, Мустафа вызвал к себе Ад Дахиля в третий раз. После недолгой беседы, в ходе которой начальник отметил, что мальчик уверенно владеет арабским языком, он попросил его написать священные слова и, убедившись, что Ад Дахиль пишет так же хорошо, как говорит, бросил ему три золотые монеты, вдвое больше выдав его учителям.

— Благодарю тебя, господин, — поклонился ему Ад Дахиль.

— Твой господин не я. Скоро ты предстанешь перед тем, кто будет хозяином твоей судьбы. Я вижу, что ты родился под счастливой звездой. Ты выучил наш язык, был послушен своим учителям и прилежен. Значит, и впредь небеса будут помогать тебе. Надеюсь, ты не забудешь и то добро, которое сделал тебе я.

— Не забуду, господин.

С этого дня Ад Дахиль почувствовал себя значительно свободнее. Ему не поручали никакой работы, кроме той, какую он выбирал себе сам. Промелькнула еще неделя, и вот на горизонте, на краю пустыни, показалась едва заметная палочка, которая ночью испускала луч света.

Вечером накануне прибытия Ад Дахиль вышел из своей палатки и направился в сторону города. Когда лагерь скрылся за холмом, вокруг воцарилась тишина, нарушаемая только нежным плеском морских волн. Мальчик как завороженный следил за световым лучом, уходящим в море, озаряемое бесчисленными звездами, и думал о том, какая судьба ждет его впереди, каким человеком окажется его новый хозяин.

— Ты видишь одно из семи чудес света, — услышал он за спиной голос Мустафы. — Тот похлопал его по плечу и уселся рядом на песок. — Это Александрийский маяк, — объяснил он мальчику. — Когда-то его построили эллины, которые пришли в эти края. Они властвовали тут, пока не забыли, что их миссия просвещать варваров, но потом… — он не договорил.

— А какие еще чудеса есть в мире, господин? — спросил Ад Дахиль.

— Пирамиды, построенные египтянами, которые жили тут до эллинов. Они несли мудрость миру, пока не утратили ее. Тогда их сменили те, кто построил этот маяк. Есть еще Вавилон. Тамошние жители когда-то пытались построить великую башню в память о своем единстве и о том, что над ними всеми Бог на небе. Но как только они забыли об этом, другие пришли им на смену и построили город с великолепными стенами. Они были математиками, но потом забыли, что точность лишь одно из имен честности. Ассирийцы выше всего ценили красоту и построили великолепные висячие сады, пока не забыли, что красота и любовь неотделимы друг от друга… А кто там живет сейчас? Да никто. Кругом пустыня и горы мусора. Все в этом мире меняется, течет. То, чем люди, казалось, владели безраздельно, продолжает существовать, а былых хозяев никто уже и не помнит. Зато честное славное имя, как этот чудо-маяк, остается в веках и светит другим, указывая верный путь. Помни же, мой мальчик, честное имя дороже серебра и золота… А теперь идем, пора спать.

Наутро караван вошел в город с такой торжественностью, словно это вернулся из похода какой-нибудь царь. Воинов встречали жены и дети, а торговцы и слуги приготовились к приему товаров. Было очень шумно. Мустафа, отдав необходимые распоряжения, вместе с Сулейманом и другими приближенными направился к дому Аль Баррака. Когда Ад Дахиль увидел его, то не смог сдержать восхищения: это был величественный дворец с парком, у ограды которого стояло несколько десятков слуг-эфиопов в красных шелковых туниках и зеленых шароварах. У каждого из них была изогнутая сабля с широким лезвием и красная лента. Мальчишки горящими глазами смотрели на представшую перед ними роскошь.

— Эти ребята когда-то были такими же как вы, — сказал Сулейман. — Их воспитали в Чине, а теперь они несут службу, охраняя почтенного господина и хозяина ваших жизней Аль Баррака.

Отряд парами въехал за ограду и направился на задний двор. Там лошадей передали конюхам, а мальчишек построили и разделили на две группы. Одна выстроилась возле Сулеймана — это были те, кто продолжит свою службу в рядах воинов; другая же возле Мустафы — ребята, проявившие способности к обучению.

Открылись высокие двери, и дюжина слуг сбежала по лестнице, а за ними вышел высокий широкоплечий мужчина. Тюрбан на голове увеличивал его рост, а просторный переливающийся халат делал его шире, так что рядом с другими он казался просто великаном. Едва он остановился, как все приехавшие во главе с Мустафой и Сулейманом упали наземь.

— Ну, довольно, довольно, вставайте, друзья мои! Я слышал, дорога была благополучной, да и на западе, как мне сообщили, дела идут хорошо.

Великан протянул руки, Мустафа и Сулейман, еще раз поклонившись, поцеловали каждый ту руку, что была протянута к нему. После этого хозяин вместе с ними удалился, а мальчики разошлись, следуя каждый за своим проводником.

Глава 5. Ад Дахиль во дворце Аль Баррака

Ад Дахиля молодая, чуть старше его, служанка привела в просторные покои, поклонилась и сообщила, что здесь он будет жить. Комната легко вместила бы с десяток мальчиков, и им бы не было тесно. В дальнем конце ее стояла широкая кровать с множеством подушек, ветер развевал занавеску на открытом окне, а со двора доносилось пение птиц.

Вскоре в комнату вошел высокий смуглый человек с саблей на поясе, такою же как, у стоявших снаружи эфиопов.

— Мое имя Хусейн, — представился он. — Я начальник стражи дворца. А девушку зовут Северина, она из страны ромеев и хорошо знает твой родной язык. Будет прислуживать тебе, заниматься с тобой арабским и познакомит с особенностями жизни во дворце. Скоро тебя отведут к господину. Подготовь его, — приказал он девушке и ушел.

Когда двери закрылись, Ад Дахиль улыбнулся. Северина улыбнулась в ответ, но тут же опустила глаза.

— Не бойся меня, — сказал мальчик.

— А я и не боюсь, — ответила она на латыни. — Но тебе нужно усвоить местные обычаи, нарушение которых считается страшным грехом. Никогда не смотри в глаза старшим: они примут это за вызов, и тогда тебе несдобровать.

Улыбка медленно сползла с его лица.

— Но в общем, — продолжила Северина, — если знать, как себя вести, то тут, наверное, лучшее место на земле. Еще запомни: никогда не ври хозяину. Он простит любой проступок, но ложь — никогда. Понятно?

— Понятно, — кивнул Ад Дахиль.

— Теперь тебе надо вымыться и переодеться.

Девушка провела его под аркой в помещение с наполненным до краев небольшим бассейном. Она хотела помочь ему раздеться.

— Нет-нет, — остановил ее смущенный подросток. — Я не буду раздеваться при тебе, и купать себя не позволю!

Северина строго взглянула на него и ушла. Ад Дахиль с удовольствием принял ванну, переоделся и вернулся в комнату. Вскоре пришел начальник стражи и приказал следовать за ним. В его голосе слышалось недовольство. Видимо, причиной было то, что мальчик не позволил Северине исполнять ее обязанности. Он испугался за девушку: ведь ее могли наказать. За три месяца жизни в караване он усвоил, что не надо никому мешать делать свою работу: ведь в этом сказывается послушание не друг другу, а только хозяину. Он покраснел при мысли, что допустил такую ошибку, и решил попросить хозяина, чтобы тот наказал его вместо Северины.

Вскоре они оказались у красивых кованых дверей, покрытых золотом и драгоценными камнями, двое слуг распахнули створки, и Ад Дахиль вслед за Хусейном вошел в зал. Это был большой круглый зал с высоким сводчатым потолком, весь из белого мрамора. В центре бил высоко вверх тремя струями фонтан. Вокруг него были расставлены столы, у которых на тахтах возлежали люди в пестрых одеждах разных стран. Им прислуживали девушки, тоже, видимо, собранные здесь со всех концов мира. Были тут и изящные черноволосые индианки, и круглолицые китаянки, и зеленоглазые дочери Персии, и кудрявые, как овечки, африканки…

На главной тахте возлежал хозяин в окружении Мустафы и Сулеймана. Стол перед ними сверкал разнообразными яствами. Несколько слуг подносили еду и напитки.

Мальчик, как его учили, пал на колени и ждал, когда ему подадут сигнал встать, но хозяин и его гости не обращали на него внимания. Хусейн стоял за его спиной. Наконец, хозяин щелкнул пальцами, и Ад Дахиль встал, опустив голову в знак покорности.

— Обычно в наказание за непослушание я приказываю продать провинившегося на невольничьем рынке, — сказал Аль Баррак. — Однако Мустафа уговорил простить тебя. Не знаю, чем ты ему так приглянулся. Тогда я решил подарить тебя ему, но он отказался и стал уговаривать, чтобы я оставил тебя здесь. Так как, по-твоему, должен ли я, нарушая свои принципы, все-таки принять тебя к себе?

— Простите, пожалуйста, Северину! — воскликнул Ад Дахиль. — Она не виновата. Это я… Я просто постеснялся раздеться при ней, а вовсе не хотел этим оскорбить ваше гостеприимство… — и он снова пал на колени.

Хозяин сделал знак рукой, и Хусейн положил руку мальчику на плечо:

— Встань!

Тот вскочил на ноги. Мустафа с надеждой смотрел в глаза своему питомцу, словно хотел сказать: ну, давай, покажи им всем, что я не зря вступился за тебя. Ад Дахиль и рад был бы что-то сказать, но ничего подходящего в голову не приходило.

Видя, как искренне раскаивается мальчишка, краснеет и не находит нужных слов, Аль Баррак рассмеялся. Словно раскатистый весенний гром прозвучал. В его голосе чувствовалась и сила, и угроза тому, кто вздумает шутить с ним, но и доверие к искреннему чувству. Так ощутил это Ад Дахиль.

— Ладно, не смущайся, — подбодрил он мальчишку и хлопнул в ладоши. — Но впредь слушайся приставленную к тебе служанку, что бы она ни сказала, и других наставников, которых ты скоро увидишь. Доверься нам, мы не сделаем ничего такого, что оскорбит тебя. А теперь скажи мне: что самое главное ты извлек из того, что встретилось вам в пути?

Ад Дахиль вспомнил вчерашнюю беседу с Мустафой и ответил:

— Я понял, что мир принадлежит тем, кто приносит в него добро. Новые знания, как египтяне, просвещение, как эллины, точные науки, как вавилоняне. Но никто из них не смог удержать власть над миром, когда они забыли о своем благословении, ибо именно в нем заключалась их сила.

— Ты мудр для своих лет! — Аль Баррак, довольный ответом мальчика, благосклонно посмотрел на начальника каравана. Потом задал новый вопрос Ад Дахилю: — А знаешь ли ты, в чем самая большая сила?

— Нет.

— Любовь побеждать любовью самое большое из благословений и самое большое из удовольствий. Когда-то в пустыне я настиг раненого иноверца. Он скрывался в маленьком оазисе, совершенно обессиленный, так что, лежа у источника воды, не мог утолить жажду. Сначала я собирался убить его: ведь я преследовал своего врага уже несколько дней и наконец догнал его. Но когда он оказался в моей власти, я вдруг задумался. Я представил себе, как его мать вскармливает младенца… Я ведь сам из христиан, но когда христиане забыли о том оружии, которым их Учитель покорил весь мир, то и от них, как ты знаешь, отвернулся мир. И я пощадил несчастного. Я подарил ему жизнь, а былую ненависть заменил любовью. Я стал служить ему. Мы провели в пустыне несколько дней, я ближе узнал его. Того, кого знаешь и за жизнь которого борешься, начинаешь любить. Были моменты, когда ночью он метался в жару, я не знал, выживет ли он, и молился, чтобы это случилось.

Вскоре нас нашли арабы. Но пока всадники были далеко и я не знал, кто они, я приготовился защищать моего брата, да, именно братом он стал мне за эти несколько дней. Будь это христиане, они не пощадили бы его. Усмешка судьбы: как люди всё путают! Христиане — и не пощадили. Ученики Того, кто сам отдал себя за других, не смеют называть себя Его учениками! Итак, арабы взяли нас в плен. Не только нас двоих, а множество таких же как и я. Битва закончилась победой наших врагов. Нас отправили в кандалах в Александрию. Многие погибли в пути. Но оставшиеся в живых трепетно относились друг к другу, даже такие, кто в мирное время, возможно, и не здоровались бы друг с другом. Те, кого не смогли объединить радость и мир, полюбили друг друга, испив общую чашу горя.

Нас пригнали на невольничий рынок и распродали как животных, предлагая свободу тем, кто отречется от своей веры. Многие согласились, в чем я их не виню, но я решил выпить свою чашу до дна…

В этот момент Северина поднесла Ад Дахилю полный кубок.

— То было горькое питье унижения и побоев, — продолжал свой рассказ хозяин, — пока меня снова не продали мои новые владельцы. И вот в кандалах, голодный, босой, я пришел в первый раз в этот дворец через те же врата, через которые на лошадях въехал ты. На пороге той лестницы я встретил моего нового хозяина. Стражники не дали мне поднять головы, чтобы увидеть его. Мне было предложено или умереть, или принять новую веру… Но как я мог отречься от того, кто был в моем сердце все последние дни и ночи, во всех моих страданиях? Я решил, что конец близок и пришла пора допить предназначенное мне питие. Тогда я закрыл глаза…

Рассказчик поднял свой кубок, подав знак Северине. Та поднесла руку с кубком к губам мальчика, и горьковато-сладкая жидкость полилась ему в рот, прошла через пищевод и обожгла желудок. Ад Дахиль понимал, что должен допить кубок до дна… Когда напиток в сосуде кончился, он ощутил во рту что-то твердое… Вынул этот предмет изо рта и увидел прекрасный перстень, сверкающий гранями сапфира…

— И вот, когда у моей головы просвистела сабля, — продолжал между тем Аль Баррак, — я услышал голос: «Встань и приди ко мне, о верный раб мой…» — Я подумал, что умирать совсем не больно. Не смея открыть глаз, я лишь протянул руки к говорящему и воскликнул: «Помилуй меня, Господи, я грешник». Потом почувствовал, что кто-то берет меня за руки, и поднимает с колен, и обнимает… Я решился открыть глаза и увидел, что стою на прежнем месте, живой, моя голова на плечах… Те же стражники с саблями в руках окружали меня, а господин, стоявший на лестнице, сжимал меня в своих объятиях. «Я жив?» — вырвалось из моих уст. Господин снял со своей руки перстень и надел на мою руку. — Рассказчик посмотрел на мальчика, державшего драгоценность, и слегка улыбнулся. Северина помогла Ад Дахилю надеть перстень. — Что же меня спасло? Передо мной стоял тот самый пленник, которого я спас в пустыне, а этот дворец принадлежал ему. Он снял с себя халат, накинул мне на плечи и поцеловал меня. Вот такая со мной случилась история, — закончил рассказчик, не сдержав слез. — То оказался наш будущий халиф, да продлятся его годы. Он подарил мне этот дворец со всем, что в нем было, и сказал: «Ты победил меня любовью, и я пленник твоей любви навеки». Так одно доброе дело влечет за собой другое, и вот таких бойцов любви я собираю со всех концов мира. Ты можешь присоединиться к нам, если захочешь.

Ад Дахиль упал на колени.

— Встань и подойди ко мне.

Северина помогла мальчику встать и подвела его к тахте, на которой возлежал Аль Баррак. Тот обнял его, поцеловал и сказал:

— Теперь иди и учись. Будь усерден в учении, но помни, что главная наука — это наука любить. В ней всегда побеждает сильный и смелый.

Ад Дахиль всю ночь пролежал на теплом камне террасы, глядя на звезды. Какие удивительные приключения пережил он за последние месяцы! Он почему-то вспомнил о раздавленном плоде граната, который закопал вместе с амфорой, и решил, что должен обязательно увидеть, пророс ли он.

Глава 6. Ад Дахиля отправляют в Дамаск

На следующее утро Северина разбудила его и сказала:

— Сегодня мы с тобой попрощаемся.

— Ты уезжаешь? — удивился мальчик.

— Нет, — рассмеялась она, — это ты уезжаешь. Сегодня уходит караван в Дамаск, и ты отправляешься с ним. Ты многому должен научиться за время пути. Будь внимателен! Наш господин обладает большим могуществом, которое держится на любви халифа, да продлятся дни его, но и враги нашего господина тоже сильны. Ведь он иноверец, а его караваны беспошлинно торгуют по всему халифату. Так что будь бдителен, чтобы ничем не опорочить его имя.

Перед отъездом Ад Дахиль хотел увидеть своего господина и попросить его позаботиться о матери, но того не оказалось во дворце. Вечером мальчик уже был за городской чертой, в караван-сарае, где формировался караван, к которому присоединилось множество купцов. Управлял караваном эфиоп Хиэбони абу Рустам. Караван выглядел пестро, особенно выделялись купцы с севера в меховых шкурах. В жаркой местности они выглядели весьма экзотично. Это были хазары, и держались они особняком. У них был и свой отряд всадников, чьи кони были выше арабских, а мечи длинные, прямые, заточенные только с одной стороны. Арабская же сабля была более легкой и обоюдоострой, чтобы можно было поражать противника ударом и сверху и снизу.

Ад Дахиль переходил от одного маленького лагеря к другому. Всюду играла музыка, часто можно было видеть и танцы невольниц. Помимо арабских купцов, было много индийских, которые должны были в Дамаске присоединиться к каравану, следовавшему в Индию. В лагере, где полным ходом шла подготовка к путешествию, оказалось немало ровесников Ад Дахиля, с которыми он быстро нашел общий язык. Вдруг раздался протяжный звук трубы и тут же повторился. Это сигнал означал, что пора прекратить веселье и подготовиться к вечернему намазу. Через некоторое время раздался голос муэдзина, и шум стих. Слышались лишь слова молитвы, ржание лошадей и крики верблюдов, да ветер хлопал дверцами палаток. Хотя Ад Дахиль не принял веры арабов, но давно понял, что лучше этого не показывать, и когда все падали ниц, он поступал так же. Так делали и дикие северяне, и индусы, никто не пытался нарушать законы, установленные хозяевами страны.

Вскоре после окончания молитвы лагерь погрузился в тишину. Мальчик добрел до своей палатки, у входа в которую сидел на подстилке эфиоп из стражников, что охраняли дворец господина, с широкой саблей и красной бахромой на рукояти. Он недовольно взглянул на припозднившегося мальчишку, но ничего не сказал.

В палатке уже лежали шестеро ребят, укрытых одеялами. «Будущие мои спутники, — подумал Ад Дахиль. — Что ж, с ними в пути будет веселей». Тускло мерцал подвешенный на центральную жердь палатки масляный светильник, отбрасывая на стены и пол причудливые тени. Наблюдая за их игрой, мальчик быстро уснул.

Глава 7. Караван отправляется в путь

Утро началось со звуков эфиопских труб, возвещавших начало намаза. Ад Дахиль вышел из палатки первым. Величественное зрелище предстало перед ним. Множество людей опустились на колени лицами к востоку, и началось пение утренних молитв. Только человек из всего сущего на земле славит своего творца и благодарит от всего сердца. Хотя мальчик не был мусульманином, он тоже стал на колени и вдруг вспомнил себя молящимся во дворе своего дома, где осталась его мама. Вспомнил, как он просил богатства и как оно неожиданно нашлось прямо под его ногами; как они с мамой мечтали о новой жизни в достатке и какое несчастье принесло найденное сокровище. Вероятно, этот клад не помог и прежнему своему владельцу. Может быть, то, что случилось с ним в последние месяцы, и было ответом на его молитву? «Если кто-нибудь там наверху действительно есть и слышит всех тут собравшихся, если ему есть хоть какое-то дело до нас, то я обещаю, что каждое утро и вечер буду молиться за маму. Пусть у нее все будет хорошо, пусть найдет она себе какое-то утешение…»

Молитва закончилась, лагерь ожил словно муравейник, а мысли, которые только что обжигали череп изнутри, как горшок гончара, улетучились без следа. Рассвет на равнине близ Александрии наступает стремительно, и надо поскорее собрать лагерь и выйти в путь. Ведь идти будут только до полудня, пока воздух не раскалится.

Вдоль палаток пронесся передовой отряд всадников в красивых накидках и замотанных платами лицах. Мальчишки резво разобрали шатер, разложили и свернули ковры, шкуры, жерди, и спустя четверть часа Ад Дахиль уже шел, держа за поводья привязанных одного за другим верблюдов. Животные быстро и ритмично переставляли ноги, так что мальчику приходилось иногда даже бежать. Караван двигался четырьмя цепочками: мулы, лошади, верблюды и ослы. Было интересно наблюдать за представителями разных народов и дикими зверями, которых везли на продажу. Особенно завораживали глаза льва, который так терзал когтями свою клетку, что, казалось, вот-вот вырвется на свободу. Его желтые глаза сверкали яростью и страхом, а почти рядом с ним восседал за поводьями под навесом безразличный к угрозам могучий детина лет восемнадцати. Получался любопытный контраст: царь зверей в клетке как раб, а раб в комфорте под навесом как царь. Жизнь полна таких странностей.

Через час Ад Дахиля сменил другой подросток. Закончив свою часть утренней работы, он направился к своему непосредственному начальнику, сирийцу Абдулле, которого уже видел во дворце, когда тот сопровождал другую группу подростков.

— Садись, — пригласил его Абдулла, указывая на свободное место в крытой повозке, которую тянули два мула. Поверхность дороги была сухой и твердой, что позволяло ехать с некоторым комфортом. — Хочу ввести тебя в курс дела, — сказал он. — Караваны нашего господина непрерывно перемещаются по стране. Такова воля халифа. Это он поручил нашему господину организовать постоянное сообщение между провинциями. Наши караваны выполняют важное государственное дело, и поэтому мы ограждены от власти наместников специальными грамотами. Также мы берем под защиту и мелких купцов, которые не в состоянии содержать собственную стражу, ведь у нас по сути целое войско, которому по силам отразить нападение вражеской армии. В караване находится также множество соглядатаев. Мы собираем информацию и обязаны сообщать обо всем, что покажется подозрительным. Вот так-то, — завершил свое сообщение Абдулла и похлопал по плечу Ад Дахиля. — А теперь познакомься с нашими спутниками. Это Хушар, старший из вас. Он мидянин и уже пять лет ходит с караванами. Ты должен слушаться его и быть с ним почтительным.

Ад Дахиль прижал ладонь к груди и склонил голову на арабский манер.

— А это Рахул, — представил сириец темнокожего парня лет пятнадцати, на лице которого выделялись белки глаз. — Он из далекой Индии, с берегов Ганга. Рахул будет учить тебя науке торговли, а какая торговля без знания языков. Он знает их семь.

— Только шесть, господин, — поправил его индус и скромно улыбнулся.

Абдулла хотел было что-то возразить, но передумал и продолжил напутствие:

— Днем можете спать, а вечером занимайтесь. Выделяйте время и для прогулок. С чужестранцами будьте внимательны: у них разные обычаи. В караване много невольниц, а у дикарей с севера обычаи весьма… Словом, к ним не суйтесь, они и убить могут.

— Это имеются в виду хазары, — добавил Хушар. — Халифат с ними враждует, так что тут надо быть особенно внимательным.

Затем Абдулла познакомил Ад Дахиля с его сверстником по имени Мурад:

— Он из Хорезма, владеет древней письменностью, — сириец приложил палец к губам, давая понять, что это секрет. — Из Дамаска Мурад отправится на север, к главному торговому городу халифата, а раньше он был в Эфиопии.

— Да, — подтвердил подросток, — я покинул дом около двух лет тому назад.

— Его родители попросили, чтобы наш караван-баши взял его с собой — посмотреть мир и чему-нибудь научиться. Очень умный мальчик, — улыбнулся Мураду Абдулла, а затем указал Ад Дахилю на светловолосых близнецов, Хвичу и Лашу, — коренастых, широкоплечих, улыбчивых ребят. — Хозяин выкупил их у того, кто их похитил. Они из кяфиров. Хозяин, как ты знаешь, никого не принуждает принимать нашу веру, он считает, что выбор должен быть добровольным, осознанным, основанным на знании, а те, кто под страхом смерти принимает какую-либо веру, так же при случае и отрекутся от нее. Пророк, — Абдулла возвел глаза к небу, — учил искренности.

Потом он познакомил Ад Дахиля со светлоглазым рослым парнем из Далмации:

— Он был захвачен пиратами и продан в Александрии. Его выкупил Аль Баррак, и вот Гасан уже третий год с нами. Он силен и научит тебя искусству боя.

Ад Дахиль подумал, что прозвучавшее имя шло далматинцу, как тюрбан верблюду. Тут он вспомнил свое настоящее имя, которого не слышал уже много месяцев, и понял, что оно здесь тоже оказалось бы чужеродным.

Повозка уныло тащилась вперед, скоро всех ребят укачало и они заснули. Абдулла не стал их будить. У него было доброе сердце…

Когда-то он и сам в результате нашествия чужеземцев потерял семью, детей и был выставлен для продажи на невольничьем рынке. От горя потерял аппетит и ничего не ел, сильно исхудал и тяжело заболел. Его уже сочли умершим и выбросили за городские ворота на съедение диким зверям… Очнулся он во дворце Аль Баррака. Как это случилось, не помнил. Помнил лишь заботу и любовь, которую там получил и которая воскресила его. Господин с ним говорил лишь однажды, когда он уже полностью поправился, и сразу поразил своим обходительным отношением, словно сам он был слугой Абдуллы. Запомнились его слова:

— С каждым из нас может случиться горе. Когда-то я тоже потерял семью. Но что мы можем сделать в этом мире, кроме как оказать милость кому-нибудь другому?..

Абдулле поручили присматривать за молодыми ребятами в походах и учить их добру. Это было легко: ведь пример лучший урок. Он не знал о судьбе своих детей, возможно, они погибли или попали в рабство, но чужих, воспитание которых поручил ему добрый хозяин, любил как своих собственных.

Когда Ад Дахиль проснулся, рядом с ним сидел тот, кто первым его сменил. Повозка катилась, шуршала под колесами каменная крошка, рядом шумно дышал верблюд. Ребята продолжали спать, не было только Хушара: он всегда нес вахту в самое жаркое время дня, когда солнце становилось в зенит. Раздался звук эфиопских горнов, и повозки остановились. Все, кто был в караване, собрались вместе для молитвы. Стояла невыносимая жара. Муэдзин запел, прося Аллаха вести их прямым путем. Все упали ниц. После молитвы началась постановка лагеря. Ребята быстро и умело разложили ковры и ткани, установили каркас, накрыли его, застелили коврами полы. Через короткое время все расселись внутри просторного шатра, прячась от солнцепека, и скоро заснули. Только Хушар и Рахул остались снаружи присматривать за животными.

Следующие дни были похожи один на другой. Ранний, еще до рассвета, подъем, молитва, легкий завтрак, сборы в дорогу. Затем пять-шесть часов перехода — и новая стоянка. Разбивка лагеря происходила по четко отработанному сценарию, лишь с той разницей, что помощники Хушара ежедневно менялись. В таком возрасте все трудности путешествия перекрываются азартом новых впечатлений. По вечерам, когда жара спадала, мальчишки занимались вместе науками, но не так, чтобы перетруждаться. Каждый учил другого тому, что знал сам. Далматинец был прекрасным борцом и копьеметателем, после занятий ребята гуляли по лагерю и знакомились с попутчиками, рассматривали их товары. Нередко совершались сделки между купцами из разных стран и местными мелкими торговцами, которые, как мухи на сладость, налетали на караван, предлагая свои товары и покупая необходимое для себя. В лагере было весело и интересно. Музыканты и танцовщицы, купцы и ученые, кого только здесь не было. Постоянно проводились состязания. Помимо основной арабской охраны, принадлежавшей Аль Барраку, в караване были мавританцы, нумидийцы, визиготы, недавно покоренные арабами. Были и степняки из далеких краев, их нанимали в основном афганцы, так как стоили они весьма дешево и не требовали для себя никаких удобств. Спали они на конях, да и вообще почти вся их жизнь проходила в седле, даже нужду они справляли, не слезая со своих приземистых широкоспинных мохнатых коней. Интересно, что хазары и степняки, одевавшиеся совершенно по-разному, лицом и телосложением были одинаковы: мощные круглые лица, узкий разрез глаз, похожая осанка… Разве что ноги у степняков от постоянного сидения на лошадях без седел были кривыми, и когда они передвигались на своих двоих, было заметно, что это требует некоторых усилий.

Одним из излюбленных развлечений как у степняков, так и у хазар была борьба на конях. Смысл ее был таков: два всадника старались сбросить друг друга, ухватив за пояса. При этом управление конем требовало многих тонкостей. В отличие от арабских и иных всадников степняки управляли лошадями без помощи рук, а значит, имели преимущество как в стрельбе из лука, так и в любом другом единоборстве. А как здорово они метали копья на полном ходу! Ребята как раз наблюдали за таким поединком в тот вечер, который навсегда изменил судьбу Ад Дахиля.

— Говорят, степняк на полном ходу должен попасть в кольцо, которое подбросит отец жениха, только тогда он сможет стать мужем, — Абдулла неслышно приблизился сзади и произнес эти слова прямо в ухо мальчику, а затем хлопнул его по плечу.

Ад Дахиль вздрогнул от неожиданности, что вызвало смех его товарищей. Оскорбленный их смехом, он встал и вышел из круга собравшихся посмотреть поединок. Вокруг звучала музыка: выли свирели, стучали бубны и металлические тазы, которые назывались ташты, ритмично бренчали кифары, восхищали зрителей танцовщицы. Жизнь многонационального каравана выглядела праздничной. Были здесь и несколько местных бедуинских вождей. Ад Дахиль, возмущенный насмешками товарищей, шел сквозь этот шумный балаган, и ему казалось, что каждый взрыв смеха направлен в его адрес. Вскоре он миновал последние палатки лагеря и оказался за холмом, где были устроены отхожие места. Он решил сказать, когда вернется, что ходил справить нужду.

Шум лагеря был еле слышен, свежий ветерок приятно обдувал лицо, а звезды были такими близкими, что казалось — протяни руку, и коснешься их…

Какая красота, какое чудо над нашими головами! А мы, уткнувшись в земные дела, не замечаем его. Ведь именно оно прежде всего свидетельствует о бренности временного и величии вечного… Мысли увлекли Ад Дахиля далеко. Сперва он погрузился в глубь небес, затем вспомнил свой дом и маму. Ему захотелось плакать. Среди мальчишек, состязающихся во всем, и прежде всего в мужественности, плакать было нельзя, а ведь слезы очищают и смягчают сердце. Может быть, и его мама смотрит сейчас на небо и молится о своем сыне. Он тоже решил обратиться к небу, но не как язычник к стихии, а как нищий у дверей богача. Небо и есть двери дома того, кто владеет всем. Может быть, он услышит и того, кто сейчас перед этими дверями молит его о помощи и защите. Не для себя, у него и так все хорошо, но для его матери, оставшейся в одиночестве без защитника… Тут ему пришло в голову, что свет звезд это свет молитв, обращенных с земли в небо. Но как можно помочь сразу такому количеству молящихся? Наверное, мы сами должны уметь управлять своим домом…

Глава 8. Ад Дахиль знакомится с Хатун

Ад Дахиль опустил голову — и в этот момент услышал чьи-то шаги. Он подумал, что кто-то из ребят ищет его, и решил затаиться. Какая-то фигура промелькнула шагах в десяти от него и присела, послышался звук струи… Неужели это девчонка?.. Когда фигура поднялась и направилась в сторону лагеря, Ад Дахиль, сам не зная почему, последовал за ней. Теперь он уже не уверен был, что видел девочку: силуэт впереди напоминал скорее худого мальчишку. Вскоре они вновь оказались в окружении шумной толпы, собравшейся у костров. Фигура, которую преследовал Ад Дахиль, пересекла границу той части лагеря, где жили хазары. Помня предупреждение Абдуллы, он остановился, но затем решился все-таки проникнуть на чужую территорию, у входа на которую стоял стражник. Ад Дахиль прокрался к конной привязи и собирался пролезть между лошадьми, как вдруг кто-то крепко сжал его запястье. Он обернулся — то был Хушар.

— Что ты тут делаешь? Разве я тебя не предупреждал, что нельзя соваться к хазарам! — строго выговорил ему мидянин, но мальчик почувствовал, что за этой строгостью скрывается забота о нем. Так тонкая кожица персика скрывает нежную сладость внутри. Мальчик молча склонил голову и пошел за Хушаром.

Вскоре над лагерем разнесся сигнал, призывающий на молитву. Настала тишина, были слышны лишь звуки, издаваемые бессловесными тварями. Люди же, как мусульмане, так и непричастные к их вере, затихли. Ад Дахиль упал на колени и, помня о своем обещании, стал молиться о матери.

Весь следующий день прошел как обычно, а вечером, как только караван расположился лагерем, мальчик, освободившись от занятий, занялся расследованием тайны вчерашнего вечера. Да, именно тайны. Он уже не сомневался в том, что видел вчера девчонку. Но почему она была ночью одна? Невольниц обычно водили в специальные огороженные места, охраняемые евнухами. Может быть, она соглядатайка? Или дочь какого-нибудь могущественного начальника? Он решил не спускать глаз с лагеря хазар. Было еще светло, поэтому он мог присмотреться к фигуре, которую преследовал вчера. Но теперь это явно был мальчик, причем довольно хилого вида. Теплый халат, который хазары носили поверх длинных хитонов, выглядел на худом теле словно мешок на жерди, которую крестьяне устанавливали, чтобы пугать птиц на полях. Но чем пристальнее всматривался Ад Дахиль в эту фигуру, тем тверже убеждался, что видит переодетую девчонку. Но в халифате не приветствовалось свободное передвижение девочек, тем более среди мужчин. В караване было немало рабынь-танцовщиц, но свободную женщину вне отведенного для них пространства не встретишь.

Пока он наблюдал за девчонкой, в глаза ему бросилось многое, что касалось стана хазар. Весь периметр их лагеря, более двух десятков шатров, находился под постоянным надзором нескольких воинов. Вообще вся их группа больше походила на военный отряд, чем на караван купцов. Это объяснялось тем, что только недавно завершилась арабо-хазарская война, когда хазары дошли аж до Мосула. Закрепись они там, это означало бы конец продвижению власти халифа, ведь и византийцы готовы были присоединиться к ним. Не успей арабы мобилизоваться и отбросить их за Дербент, не было бы уже никакого халифата, но арабы под руководством Саида ибн Амра аль-Хараши отбросили нападавших и на этом не остановились. Они понимали, что воевать на своей территории значило подвергаться постоянной угрозе. Сначала они, одно за другим, покорили маленькие горные царства Кавказа, обратив всех в свою веру. Только гордые аланы хоть и потерпели поражение, но согласились прекратить войну лишь при условии сохранения их веры. Арабы приняли условие, но при этом позволили побежденным единоверцам притеснять аланов, посчитав, что те сами изведут в непрерывных войнах гордый народ, и по крайней мере угрозы присоединения его к Византии или хазарам не будет. В следующий же год арабы под руководством Марвана, нынешнего халифа и друга Аль Баррака, перешли Кавказ и проникли в самое сердце каганата. Овладев всеми укрепленными городами, они принудили хазар к позорному миру, при этом каган, чтобы убедить арабов в своей покорности, принял их веру. Правда, распространения она не получила из-за того, что арабы вскоре были вынуждены вернуться в свою страну, но с тех пор хоть и редко, но можно было встретить хазарских купцов в халифате. При этом они пользовались покровительством Аль Баррака.

Ад Дахиль весь вечер делал вид, что чем-то занят, чтобы другие мальчишки его не беспокоили. Ведь после занятий, когда становилось прохладнее, в лагере начинался настоящий праздник. Мальчик был уверен, что девчонка непременно повторит вчерашний маршрут, и тут он не упустит шанса разоблачить ее. Зачем ему это было нужно, он и сам не знал.

Когда наконец стемнело, интересующая его фигура появилась из самого главного хазарского шатра. Ад Дахиль следовал за ней, скрываясь за торговыми рядами в толпах покупателей и любопытных гостей из ближней округи. Несколько раз он терял свою цель из виду, но с легкостью вновь находил: ведь ему была известно, куда направляется его объект. Вот они уже миновали ряды животных, где несколько стражников, скучая, проводили его взглядом. Чтобы не показать им, что он кого-то преследует, Ад Дахиль уклонился немного в сторону, но скрывшись с глаз охраны, вернулся на прежний курс.

Интересующая его фигура, как он предполагал, находилась по другую сторону небольшого холма. Поднявшись на его поросшую редкой травой макушку, он увидел пустошь, по которой ветер гонял кучку сухих колючек. Чтобы не выдать себя, Ад Дахиль пригнул голову к самой траве, но тут неведомая сила подтолкнула его слегка вверх и вперед — и он кубарем покатился вниз. Ошеломленный, он распластался на земле и, не успев понять, что происходит, почувствовал чье-то колено у себя на спине и холодный металл у шеи.

— Тихо! — кто-то провел рукой по его голове, нежно, но крепко ухватил за клок волос (арабы обычно бреют голову, но ему было позволено оставить волосы). — Мальчик понял, что это рука девчонки, за которой он следил. — Т-с-с… — словно змея прошипела она у самого его уха.

— Я знаю, что ты девчонка! — выпалил он.

— Возможно, это последнее, что ты узнал в своей жизни, — с угрозой в голосе ответила она.

Пленник не испугался. Он почувствовал, что она не решится убить его.

— Учти, если я не вернусь, меня быстро хватятся. А что я за тобой следил, знает как минимум еще один человек, так что тебе придется сбежать, но далеко ты не уйдешь… Да я тебя не выдам, не бойся. Я и сам был пленником и прекрасно понимаю тебя. Ты же знаешь: пророк отвергнет в день суда того, кто обещал и не исполнил обещанного…

Этим словам научил мальчика Мустафа, и Ад Дахиль хорошо знал, что для арабов честность, смелость, благодарность и верность главные добродетели, что араб предпочтет умереть, чем совершить предательство.

Холодное полотно кинжала плашмя проползло по его шее словно змея. Еще через мгновение девочка вскочила на ноги, держа свое оружие наизготовку. Ад Дахиль поднялся и провел рукой по шее, чтобы убедиться, что нет крови. Поднял свою повязку для головы.

— И чего ты на меня набросилась, — сказал он миролюбиво, — я вовсе не собирался на тебя напасть.

Эти слова мальчишки, который только что лежал как готовый к закланию барашек, вызвали у девочки усмешку. Он тем временем хорошо разглядел ее лицо. Слегка раскосые глаза, но не узкие, как у тюрков, а широкие и голубые как небо, острый вздернутый носик на круглом лице и остренький подбородок. На голове красивая остроконечная пестрая шапка, отороченная мехом, на теле уже знакомый ему халат, на ногах сапоги с загнутыми носками. Кинжал в ее руке сверкал широким лезвием в красноватых лучах заката. Он был прямой, а не изогнутый, как у арабов.

— Я предлагаю тебе дружбу, — произнес он торжественно, словно был сыном халифа и не меньше, а тот, кому он оказывает такую честь, должен упасть к его ногам словно раб.

Девчонка лишь ухмыльнулась в ответ.

— Я понимаю, что не от хорошей жизни ты надела мужское платье, и сохраню твою тайну. — Он сделал шаг ей навстречу и протянул руку. — Можешь убить меня, если хочешь, или…

Тогда девчонка улыбнулась и ответила:

— Меня зовут Хатун, я дочь Нишу Дулу хана и никого не боюсь. Убивать тебя мне незачем. — Однако кинжал она не спрятала, а лишь переложила в левую руку. А правой пожала протянутую руку мальчика и добавила: — Но в караване меня зовут именем Батыр, и ты так называй.

— А я Гейзерих, сын Альберика из далекого Карфагена. Но здесь меня зовут Ад Дахиль. Это имя дал мне караван-баши Мустафа. Он нашел меня брошенным в пустыне и подарил Аль Барраку.

— Так ты раб? — усмехнулась Хатун.

— Нет, я свободный человек и христианин. Господин не заставлял меня… — Он запнулся, поняв, что говорит лишнее, и замолчал.

— Не бойся, я тоже не из правоверных, — подбодрила его Хатун.

Она наконец убрала кинжал в ножны, прикрепленные к шароварам под халатом, и, рассмеявшись, нарочито в мужской манере хлопнула своего нового друга по плечу. Потом они оба закатились смехом, как бывает, когда опасность миновала: человек смеется без всякой причины, просто искренне радуясь жизни.

В лагерь они вернулись вдвоем. Шум и всеобщее веселье добавили им настроения. Они полюбовались борющимися на конях степняками, затем приняли участие в метании копья. Хатун старалась во всем превзойти своего нового товарища.

Подошли к группе людей, в центре которой находился заклинатель змей. Он забавлялся с коброй невероятной длины, позволяя обвивать себя кольцами и как бы целовать, а затем предложил проделать то же самое желающим из зрителей. Никто кроме Хатун не решился, а она смело взяла в руки страшную змею и стала играть с ней, вызывая ужас у толпы. Когда она вернула ее хозяину, кто-то крикнул, что у этой змеи нет зубов, поэтому она не опасна. Тогда заклинатель предложил этому смельчаку проделать то же самое, но никто не вышел.

— Имейте смелость расстаться если не с жизнью, то с деньгами, — крикнул он в толпу. — Не подходите близко! — предупредил он тех, кто находился в первых рядах. Кобра издала при этом яростное шипение. Люди испуганно отпрянули назад. — Так что — хотите убедиться, что у нее целы ядовитые зубы?

Народ одобрительно заулюлюкал. Сынишка заклинателя прошелся по кругу с деревянной корзиной, собирая монеты. Заклинатель поднял змею над головой двумя руками, чтобы все увидели, какая она огромная. Кто-то невольно присел, а иные, оступившись, упали.

Собрав со зрителей деньги, мальчик по знаку отца подтащил к центру круга другую корзину и вытряхнул из нее индийского ящера больше полуметра длиной. Тот огляделся и хотел уйти из круга к плетеной изгороди. Зрители подбадривали его приветственными криками. Заклинатель опустил змею на землю, а та, видно, хорошо знала, чего от нее ждут, и выпустила фонтан слюны в сторону ящера. Зрители ахнули и попятились, ведь попадание слюны кобры в глаза для человека смертельно. Змея бросилась на ящера, и несколько раз укусила его. Поначалу ящер довольно успешно отбивался, но яд, видимо, начинал действовать, движения его становились замедленными, словно он засыпал. Хищница не стала дожидаться, пока он испустит дух, а принялась заглатывать несчастного живьем. Тем временем сын заклинателя еще раз обежал зрителей с корзинкой.

Хатун толкнула локтем в бок своего нового друга и пошла в сторону стана хазар. В ту ночь Ад Дахиль плохо спал. Ему снились змеи, ящеры, разбойники, укравшие его у матери, — но раз за разом его выручала из беды Хатун. Проснувшись очень рано, он вышел из палатки — и каков же был его ужас, когда у самых его ног проползла какая-то змея. Он вскрикнул и бросился обратно в палатку. С тех пор он всю жизнь боялся змей.

Глава 9. Караван прибывает в Дамаск

Дни пролетали в заботах о караванном имуществе и учебе, а вечера в развлечениях, в которых недостатка не было. Через два месяца пути Ад Дахиль мог самостоятельно установить и разобрать походный шатер, накормить животных, навьючить и разгрузить их. А также скакать на лошади без седла и метать копье. Степняки учили его приемам борьбы и искусству управления конем без помощи рук. Во всех этих делах ему не уступала Хатун, а кое в чем даже превосходила.

Она была дочерью могущественного воина и рабыни-северянки. Когда арабы победили и хан, заключивший мир с халифом, умер, отец отослал ее к знакомому купцу в Чин с отрядом воинов и родственников, там до них дошел слух, что ее отец убит, а их род рассеян. Чинский купец был другом ее отца и дал их каравану грамоту, позволявшую торговать шелком. Это была немалая привилегия. Затем ее дядя, который возглавлял здесь хазарский стан, познакомился с Аль Барраком, чье доброе имя известно было далеко за пределами халифата. И теперь небольшая группа хазар ходит в составе караванов Аль Баррака торговать чинским шелком, а назад в Чин доставляет черное дерево, золото и драгоценные камни.

Караван приближался к Дамаску, и количество новостей из столицы росло. Арабское государство постоянно сотрясали восстания и интриги. Небольшой в сущности народ за сто лет овладел территорией от Индии до Галлии, но устои внутри общин и племен оставались прежними, поэтому новые господа оказывались в чужеродной среде обитания. Многие народы, приняв принесенную веру, при этом сохранили свою культуру. Составляя большинство на своей территории, они не желали жить по принципам, навязываемым завоевателями. Арабские же войска, основу которых прежде составляло почти полностью взрослое мужское население страны, привыкнув пользоваться плодами завоеваний и владеть новыми землями, уже без прежней охоты шли на священную войну. Изрядную часть войск составляли теперь наемники и чужеземцы. И если раньше арабы воевали прежде всего ради идеи, а уже потом ради наживы, то сейчас ситуация изменилась. Однако образ мышления халифа и его приближенных остался прежним, и им было непонятно, почему войска то там то тут восстают, требуя от халифа платы: ведь не он, а они ему должны приносить джизу. Такое положение не устраивало новых адептов, поэтому внутри разношерстного общества зрел конфликт. Хотя вслух все выражали покорность и благодарность династии Омейядов, которые подняли славу их народа на такую высоту, но тайная зависть понемногу ослабляла их власть.

Дамаск встретил своих гостей роскошью. Изобилие со всех сторон лилось в столицу халифата. Поэтому местные жители, в большинстве своем христиане, не проявляли непокорства, а напротив, понимая выгоду своего положения, сделавшего провинциальный город Византии столицей нового мира, пользовались плодами процветания, которое началось при халифе Хишаме. Перехода в иную веру никто не требовал, наоборот, всячески поддерживался традиционный образ жизни местного населения. Такой политикой халиф надеялся избежать бунта.

Дамаск гудел словно пчелиный рой. Торговцы, оставив разговоры о своих товарах, вдруг превратились в политиков. Обсуждалось восстание берберов и христиан на севере Африки, куда готовилась направиться армия. Ад Дахиль с тревогой думал о матери — ведь эпицентр был именно там, в Тунисе, целая провинция отпала от халифата. Обсуждались и другие новости, в их числе болезнь и даже, по не подтвержденным пока сведениям, смерть франкского майордома Карла Мартелла. Мальчик не мог понять, чем важна судьба столь далекого правителя, но она вызывала беспокойство одних и надежды других членов купеческого сообщества, а пришедшая неожиданно весть о смерти византийского императора окончательно взбудоражила всех. Ведь пришедший к власти новый император Константин был женат на хазарской принцессе Чичак, что грозило объединением двух главных врагов халифата, тем более что хазары жаждали реванша. Они претендовали на богатые Кавказские царства: Армению и Атропатену. Эта новость навела мальчика на мысль, что, возможно, хазарский отряд в караване вовсе не купцы, а соглядатаи. Если это так, то его новая подруга в опасности. Но как он сможет защитить ее? Все же он решил поговорить с Хатун и узнать, что она обо всем этом думает.

Жизнь в Дамаске была намного разнообразней, чем в караване. С утра все направлялись на торжище, что находилось рядом с римской крепостной стеной. В самой большой, застроенной красивыми зданиями части города жили христиане. Меньшая часть представляла собой обширный караван-сарай. До арабского завоевания там были поля земледельцев и виллы богатых горожан, теперь же тут жили переселенцы со всех концов халифата, и эти кварталы города больше походили на стоянки кочевников, где царил почти круглосуточный торг. Люди жили в непосредственной близости с животными, а бывшие виллы приспособили под представительства торговых миссий. В одном из таких домов с просторным двором располагалось представительство караван-баши Мустафы.

Христиане оказывали роду Омейядов весомую поддержку. Они помогли создать систему управления. Традиционной родоплеменной системе приходил конец, старейшины уже не имели прежнего авторитета. Относительно небольшое племя чистокровных арабов слилось с многочисленными завоеванными народами, и теперь приходилось считаться с иранскими и сирийскими вождями и богословами, имевшими большое значение в халифате — государстве, стоявшем прежде всего на религиозном стержне.

Главой дамасских христиан был представитель прославленного рода Мансуров по имени Мансур ибн Серджун ад-Таглиби. Его отец служил при Абдуль-Малике ибн Марване, деде нынешнего халифа. Род пользовался великим уважением при дворе — ведь именно его дед помог арабам без боя, с согласия населения, взять под свой контроль Дамаск, изгнав персов, и ввести собственные деньги вместо византийских и персидских, а также посоветовал тогдашнему халифу внедрить повсеместно арабскую письменность. За это род Мансуров был наделен византийским именем великих логофетов. Это были финансовые чиновники, собиравшие подушную подать с христиан и отвечавшие за мир в христианской общине. Такая обязанность сохранялась за родом, несмотря на то, что нынешний его предводитель уже много лет жил в монастыре и оттуда управлял общиной.

Начальник каравана приказал Мустафе собрать мальчишек. Он намеревался выполнить поручение Аль Баррака и показать их Мансуру. Дорога предстояла не близкая. Монастырь, где обитал великий логофет, находился в десяти днях ходу от Дамаска, неподалеку от Иерусалима. Ад Дахиль весь вечер не мог найти себе места: ведь когда он вернется из этой поездки, то может уже не застать своей подруги в Дамаске и потерять ту, к кому прилепилось его сердце. Он решил посоветоваться с Мустафой, если не он, то никто другой не поможет ему.

Караван-баши занимал каменный дом с широким двором. У входа Ад Дахиля встретил Хушар, сидевший на ступенях крыльца, забавляясь с кривой саблей. Ни о чем не спрашивая, он проводил мальчика к Мустафе.

— Заходи-заходи, дорогой, — ласковым голосом пригласил гостя караван-баши.

В пахнущих благовониями покоях было довольно темно. Ад Дахиль не сразу разглядел, где находится хозяин. Тот повторил приглашение. Голос исходил из дальнего угла. Мальчик прошел по мягкому ковру, положил поклон, а подойдя к Мустафе, поцеловал протянутую ему руку. По знаку Мустафы Хушар налил мальчику питье и придвинул столик с финиками и ароматной дыней:

— Кушай, кушай, разговоры потом.

Ад Дахиль с удовольствием погрузил зубы в прохладную дыню и, причмокивая, откусил раз, другой… Запив сладости, он приложил ладонь к груди — то был знак благодарности.

Мустафа попросил Хушара выйти и, когда они с мальчиком остались наедине, предложил говорить. Тот, слегка оробев, не знал, как начать.

— Тогда я сам скажу, — с довольной улыбкой начал Мустафа. — Последнее время тебя практически невозможно застать в караван-сарае, ты все время гуляешь со своим новым хазарским другом. А точнее подругой — не так ли? А теперь скажи мне: чего ты хочешь от меня?

Ад Дахиль собрался было отрицать, что его новый друг девочка, но быстро понял, что это бесполезно.

— Я слышал, что новый василевс женился на хазарке? — задал он вопрос.

— А нам-то с тобой что за дело? Или у тебя были другие планы на его счет?

— Я слышал также, что новый василевс хочет идти войной на халифа.

— Ты хочешь стать воином?

— Нет, но если начнется война, то хазарам из каравана… — мальчик провел рукой по шее.

— Да, ты прав. Им следует как можно быстрее покинуть пределы царства, я бы на их месте и дня не задерживался, чтобы, когда огонь войны загорится, их никто не смог догнать. Впрочем, насколько я знаю, они и собираются выдвигаться ближайшей ночью.

У мальчика от слов Мустафы сжалось сердце.

— Так что твою подругу они вряд ли оставят, ведь она поручена им, и они скорее все умрут, чем… — Мустафа не договорил.

— Но ведь их силы ничтожно малы, они не смогут спасти ее.

— Да, ты прав, сил у них для этого недостаточно.

— Так что же делать?.. — в отчаянии вскрикнул мальчик.

— Эти северяне упрямы и взбалмошны.

— Может, я ее уговорю сбежать? Ведь не пошлют же они погоню за нами.

— Тут надо иметь в виду, что за ними стоит правитель Чина, от которого зависит вся торговля по Шелковому пути, а это главная артерия всего халифата, понимаешь? И за ее благополучие своей головой отвечает наш господин. Сейчас для нас благоприятное время: его покровитель стал халифом. Пока он у власти, нам ничто не грозит, но в последнее время халифы правят недолго, да продлит Аллах его дни!

Мальчик повторил за Мустафой молитву.

— Да, задал ты мне задачку, — протянул караван-баши. — Как нам и девчонку спасти, и с ее охранниками не рассориться? Боюсь, придется оставить все как есть, когда мы вернемся, их уже тут не будет. Попробую поговорить с Вирхобиром (то был начальник хазарского каравана, человек весьма угрюмый, на купца мало похожий). Но тебя прошу об одном: ничего не предпринимай, не посоветовавшись со мной. А пока иди помогай товарищам готовиться к дороге — завтра на рассвете мы выступаем в путь.

Мальчик отдал поклон и, поцеловав протянутую руку, вышел. У дверей все так же играл с саблей Хушар.

— Ну что, поможет? — задал он неожиданный вопрос и улыбнулся.

Ад Дахиль понял, что мидянину тоже известно, зачем он приходил. Наверно, он и рассказал о девочке Мустафе.

Мальчику стало не по себе: оказывается, все вокруг всё о нем знали — и при этом с уважением отнеслись к его тайне. Он опустил голову и поспешил уйти. Решил, что ему нужно встретиться с Хатун.

Глава 10. Побег

Ночью к дому караван-баши подошел небольшой отряд хорошо вооруженных людей. Хушар находился на балконе второго этажа и не спал. Он первым почувствовал какую-то суету за стенами. В доме хранилась казна каравана, поэтому во дворе всегда находилось два десятка воинов, да и внутри хватало вооруженных людей. Хушар без лишнего шума поднял всех на ноги и приготовился к обороне. То могли быть разбойники, которые часто под видом купцов проникали в торговые кварталы и совершали ночные нападения. На этот случай по всему городу дежурили небольшие охранные отряды, способные быстро реагировать на шум боевых действий, что как-то остужало пыл злодеев, круживших, словно вороны над засеянным полем, около больших городов.

Мустафа догадался, в чем дело. «Ох уж этот непослушный мальчишка, надо было все-таки посадить его под замок».

— Ты был прав, — на ходу бросил он Хушару, накинувшему на плечи господина хафтон и протянувшему ему саблю. — Нет, саблю держи у себя. Мне знаком нрав хазар: выйди к ним с оружием, они сочтут это за вызов, и тогда прольется кровь. А это вовсе не входит в наши планы.

Решительным шагом он вышел во двор и поднял голову к небу, словно просил его о помощи. Он развел руки в сторону, словно птица взмахнула крыльями, драгоценные камни на его плечах сверкнули, отражая свет луны, словно давая знак, что небо услышало его просьбу и взяло под защиту.

Вооруженная охрана, стараясь не шуметь, отодвинулась в глубь двора и к стенам, укрывшись за деревьями. Двор, казалось, опустел, у колодца в его центре остались только Мустафа и Хушар.

— Открой ворота и впусти их, — распорядился Мустафа.

Дважды повторять не пришлось, в просвете открывшихся створок блеснула кольчуга, в которую был облачен Вирхобир. Он держал наготове прямой меч. Остроконечный шлем, как купол минарета, покрывал его голову, из-под него сверкали два прищуренных глаза. Хазар, не дожидаясь, пока ворота откроются полностью, протиснулся в образовавшийся проем, оттолкнув юношу, и почти вплотную подошел к Мустафе. Тот спокойно улыбался гостю. Остальные хазары, последовав за своим господином, заняли полумесяцем оборону вокруг него, отрезав Мустафе путь к отступлению. Хушар стал справа от своего господина, чтобы в случае нападения принять удар на себя.

— Ты знаешь, зачем я пришел! — процедил сквозь зубы непрошеный гость.

— Ох уж этот мальчишка! — с досадой воскликнул Мустафа и хлопнул в ладоши. Из темноты показалось нескольких вооруженных эфиопов. — Немедленно разыщите Ад Дахиля и доставьте сюда, — отдал он приказ. — Прошу в дом, — пригласил он Вирхобира. — Незачем стоять в темноте, вооружившись злобой друг против друга.

— Нет, я не сойду с этого места, пока не получу того, за чем пришел.

— Не стоит подвергать сомнению нашу честность. Ты знаешь, кто наш господин. Он никогда не позволил бы обидеть того, кто находится под его покровительством.

Слова Мустафы текли медленно, мягко, словно мед. Но тот, кто его знал, понял бы, что за терпимостью кроется абсолютная решимость.

Хазар, немного поразмыслив, вложил меч в ножны. Воины его облегченно выдохнули, словно стая птиц вспорхнула, хлопая крыльями. Следуя примеру предводителя, они убрали приготовленное к бою оружие.

Мустафа подал знак, и его люди показались из укрытий, демонстративно убирая свое оружие.

— Найди мне парня! — приказал он Хушару.

— И чтобы волос с головы у нее не упал, — опуская глаза, добавил Вирхобир.

Уже несколько часов Ад Дахиль и Хатун неслись на прекрасных арабских скакунах по дороге, ведущей на юг, к Иерусалиму. Свежий ночной воздух бодрил, обдувая их счастливые лица. Подросток понимал, что за ними пошлют погоню, поэтому взял с собой две пары коней, воды и еды на пять дней пути. По его расчетам это позволяло им двигаться без остановок быстрой рысью. Для хазар это было в порядке вещей, но непривычный к такой скачке Ад Дахиль уже через пять часов пути почувствовал головную боль и растер внутренние поверхности бедер. А секрет, как избежать этого, был прост: плотно обхватить ногами бока коня, чтобы ноги не болтались.

К полудню следующего дня беглецы удалились на порядочное расстояние от Дамаска. Даже если преследователи гнали во весь опор, запас времени позволял надеяться на успех. Пока обнаружится пропажа Хатун, пока хазары разберутся с Мустафой, если дело обойдется без вооруженной стычки, пройдет немало часов. И вряд ли преследователи заподозрят, что беглецы решатся вдвоем, без охраны, пересечь большое расстояние. Хотя, конечно, число похищенных ими коней позволяло делать любые предположения.

Все же Ад Дахиль надеялся, что они ушли далеко и могут себе позволить передохнуть. Ему никогда не приходилось так долго оставаться в седле. Когда сгустились ночные сумерки, он спросил:

— Хатун, как ты думаешь, мы уже далеко от Дамаска?

— Почему ты меня об этом спрашиваешь? — в ее тоне он услышал нотку высокомерия. Наверно, она считает, что он выбился из сил и нуждается в отдыхе. Этого было достаточно, чтобы избавиться от мыслей об их безопасности, пришедших ему в голову.

Хатун, не останавливая коня, отпила из бурдюка воды, затем вынула из подседельного мешка лепешку и демонстративно на ходу ее съела. — Привыкай делать всё на ходу, не слезая с лошади, — сказала она и засмеялась. — Раз ты стал степняком, перенимай их привычки и обычаи. Путь, который ты избрал в жизни, многому еще тебя научит. Чем быстрее ты откроешь сердце и разум для новой жизни, тем вернее добьешься цели.

Да какая у него цель? — подумал Ад Дахиль. Он просто сделал то, что казалось ему правильным. Все произошло мгновенно и как бы само собой. Видно, правы те, кто говорят, что все в этом мире предопределено.

Он ехал чуть позади девочки, восхищаясь ее ровной спиной и твердой посадкой в седле. Слева от нее скакала запасная кобыла. Вдруг Хатун свернула с дороги к зарослям и остановилась перед ними.

— Можешь размять ноги, но не задерживайся — нам некогда отдыхать.

Ад Дахиль соскочил с лошади, ноги его нетвердо ступили на землю. Он вымыл руки, освежил водой лицо и переложил дорожный мешок на сменную лошадь.

— Что ты скажешь, если днем нас кто-нибудь остановит и спросит, почему подростки едут без сопровождения взрослых? — задала ему вопрос девочка.

Он растерянно почесал затылок и честно признался, что не успел еще об этом подумать.

Хатун лукаво улыбнулась.

— Думаешь, это ты меня увез? Ха-ха-ха!..

— Да, конечно, — растерянно ответил подросток — и только сейчас понял, что именно она была инициатором побега, а он лишь послушно исполнял предназначенную ему роль.

— Оказывается, ты хитрая, — обиженно заметил он.

— Ха-ха-ха! Это только в сказках принцы спасают своих принцесс, а в жизни принцесса сама выбирает себе спасителя и делает его принцем.

Пожалуй, она права, вынужден был признать Ад Дахиль.

— Ну, тогда ты должна сделать меня принцем.

— Сделаю. Обязательно сделаю! — пообещала она, вскочила на сменную лошадь и пустила ее во весь опор, так что пыль поднялась столбом. Будущий принц помчался за ней вдогонку.

Глава 11. Пророчество старца

Хушар с остальными ребятами перерыли весь караван-сарай, стараясь не привлечь внимания городской охраны. Однако новость о побеге Ад Дахиля и Хатун распространилась быстрее, чем огонь в сухой степи, причем один слух противоречил другому. Кто говорил, что они направились к морю в Бейрут, чтобы оттуда отплыть на корабле в Византию или Италию, кто называл Хайфу, где много иноверцев и легко раствориться среди них. Нашелся даже один, который пообещал Хушару отвести его на рассвете в дом некого именитого горожанина-христианина, якобы мальчишка с девчонкой прячутся у него.

Тем временем терпение Вирхобира иссякло. Ведь сегодня еще до рассвета его отряд должен был отправиться в путь. В городе уже поговаривали о возможном начале войны с хазарами и ромеями, а значит, хазары не были в безопасности даже под покровительством Аль Баррака. Законы войны безжалостны, будь ты купец или простой крестьянин, и понимая это, они спешили уйти, не дожидаясь всего каравана, который должен был выдвигаться в Чин только через двадцать дней.

— Поверь мне, друг, — пытался успокоить его Мустафа. — Ты знаешь: слово мое верное, и для меня грех солгать перед тобой. Я найду мальчишку и девчонку и верну их.

Рассерженный гость вскочил, забыв приличия, и отшвырнул ногой стоявший рядом кувшин с водой. Тот звонко отозвался на удар сапога и, разбрызгивая воду, словно радуясь, ударился о стену, где и завершил свой полет. Это зрелище заворожило сурового северянина, он счел это добрым знаком и, смягчившись, ответил:

— Может, оно и к лучшему. Ты же знаешь — она последняя из рода истинных ханов.

Мустафа понял мысль гостя.

— Да, вы отправляйтесь не задерживаясь. Дети одни далеко не уйдут, лишь бы с ними ничего не случилось. Сразу по возвращении из Иерусалима мы выдвигаемся по направлению на Чанъань. Ты знаешь дом нашего господина. Тебе же советую поторопиться, новости приходят весьма неутешительные, а девочке в нашем караване будет безопаснее. Я бы предложил тебе дождаться нашего возвращения, но тут будет опаснее, чем где бы то ни было.

— Я подожду вас на пути в Дура-Эвропус, там есть вода. А оттуда мы уже двинемся вместе.

Дура-Эвропус, основанный диадохом Александра Селевком, был важнейшим торговым городом на Востоке, но после завоевания парфянами пришел в упадок. Его величие было восстановлено с приходом римлян, но вскоре город вновь пал. Место, где он расположен, считалось проклятым, так как на развалинах было когда-то обнаружено множество трупов без следов борьбы и болезней. Руинам было уже около пятисот лет, и никто не селился там. Только в последнее время караваны Аль Баррака облюбовали это место и даже оставили там небольшой отряд поселенцев из вольноотпущенников — эллинов, евреев и армян. Несколько десятков дворов обеспечивали хорошую стоянку купцам еще до подхода к Дамаску. Аль Баррак мечтал воссоздать весь город, чье расположение было уникальным: тут сходились все пути с севера на юг в Армению и во второй по значению город Басру, а оттуда путь на восток вел в Индию, на запад в Антиохию и Дамаск. Аль Баррак надеялся создать тут город, который стал бы центром всей торговли халифата. Там-то и уговорились встретиться Вирхобир и Мустафа.

Уже светало, когда караван-баши отдал приказ стражникам мчаться на конях к морю и на север, сам же с основной группой двинулся к Иерусалиму, взяв с собой немного поклажи, чтобы скорее нагнать беглецов. Когда дорога разделилась, часть отряда с Хушаром пошла через Назарет, огибая Тивериадское озеро, а сам Мустафа с основной группой без остановки четверо суток подряд гнал лошадей на юг. За ними следовал небольшой караван со всем необходимым и подарками для монастыря от Аль Баррака.

Под вечер четвертого дня всадники остановились у небольшой речки.

— Это Кедрон, — сказал Мустафа. — Напоите лошадей, и скоро мы достигнем нашей цели.

Всадники, практически всю дорогу не сходившие с седел, устало сползли со спин взмыленных лошадей.

— Эй-эй, осторожнее! Не позволяйте им много пить! — предупредил Мустафа. — Лошади могут погибнуть.

— Не расположиться ли нам здесь на ночь? — спросил один из помощников караван-баши.

— Нет-нет, мы уже почти у цели. Я хотел бы скорее убедиться, что мальчишка и девчонка здесь. Ведь если их здесь не окажется, то нас ожидают большие проблемы. Не хотел бы я, чтобы такое случилось. — Он взглянул на небо и словно молитву произнес: — Услышь меня! Клянусь, с их голов не упадет и волоска, лишь бы они нашлись!

Не успел он закончить фразу, как к ним приблизился некий человек на муле.

— Кто ты? Остановись! — приказал ему один из слуг Мустафы.

Тот остановился и после небольшой паузы, в течение которой, видимо, пытался понять, с кем встретился, спросил:

— Вы люди досточтимого Аль Баррака Александрийского?

— А что тебе от них нужно? — задал встречный вопрос тот же слуга, другой же взялся за рукоять сабли. Тем временем подошел Мустафа и хлопнул его по плечу, давая понять, что оружие не понадобится.

— Меня послал к вам почтенный Юханна ад-Димашки. Если я ошибся, то прошу прощения и не буду вас отвлекать.

— Ты не ошибся, — вышел вперед Мустафа.

— Тогда я должен сообщить, что те, кого вы ищете, в безопасности, и господин просит вас пожаловать в обитель Мар Саба.

— Как? Сам досточтимый логофет Мансур?

— Слава Аллаху, это так! Он ждет тебя со всеми сопровождающими. Ведь ты почтенный караван-баши Мустафа аль-Хатиб? Прости, если я ошибся.

— Ты хорошо осведомлен. А как твое почтенное имя?

— О, я не стою того, чтобы господин произносил мое имя своими благословенными устами, но в знак своей покорности скажу, что я ношу имя Юсуф, а для тебя — раб желаний твоих.

Мустафа довольно улыбнулся. Во-первых, его порадовала весть, принесенная гостем, которую он воспринял как результат своей молитвы, а во-вторых, учтивые речи посланца настроили сердце караван-баши на приятную встречу. Мансур слыл мудрецом и даже пророком, сам халиф почитал его. Хотя с предыдущим халифом, отцом нынешнего, была связана неприятная история, но Аллах засвидетельствовал невинность Мансура перед господином.

Юсуф издал улюлюкающий возглас, как делают бедуины, все уселись на коней и последовали за добрым вестником. Вскоре отряд всадников прибыл к стенам Мар Сабы. Так назывался монастырь, куда переехал жить великий логофет Мансур ибн Серджун ад-Таглиби, ныне называемый Юханна ад-Димашки. Он пользовался великим уважением при дворе халифа, не отказывавшегося порой прибегать к советам мудрого иноверца.

Несколько монахов открыли ворота, впустили спешившихся людей и приняли их коней.

— Ни о чем не беспокойтесь, господин, — сказал Юсуф. — Ваши кони будут накормлены и поставлены в теплые конюшни, вы же, пожалуйста, следуйте за мной. — Приложив ладонь к груди и слегка наклонив голову, он указал в сторону высокой башни: — Это гостевая башня, в ней вы сможете переночевать, вода и пища уже ждут ваших людей, а вас, господин мой, ждет старец Юханна.

Юсуф, подхватив гостя под руку, повел его в темноте по одному ему известному пути. Шли они недолго, но кромешная тьма, когда не видно и собственных башмаков, кажется чем-то густым и плотным, так что и время тянется густой массой, словно вареная пастила. Спустя несколько поворотов вдали послышалось тихое пение и показался свет. Он лился из церкви, где проходила ночная служба. Не доходя до нее, путники остановились у деревянной двери, на которой горела лампада. Там была келья старца, когда он приходил в монастырь на службу, в остальное же время он жил в пещере неподалеку, как сотни других монахов.

Юсуф произнес:

— Ди евхон то агио патеран имон кирие Ису Христэ элейсон имас.

— Аминь, — ответил глуховатый голос из-за двери.

Юсуф открыл дверь перед гостем и, пропустив того внутрь, вошел сам. Караван-баши впервые увидел старца. Когда-то он уже побывал в монастыре, выполняя поручение Аль Баррака, но тогда его принимали в гостевой башне, а со старцем встречались лишь присланные специально для этого юноши, а вот теперь он сам предстал перед великим логофетом. Тот выглядел не очень старым, борода была еще черна. Худое лицо и темные круги под глазами говорили о том, что человек этот мало спит, но в то же время сами глаза горели живой энергией. Они быстро осмотрели гостя и как бы выдали своему господину суждение о нем, а обладатели таких глаз не ошибаются.

— Усаживайся, — старец указал на мягкие подушки, лежащие на полу.

Мустафа поцеловал руку хозяина, и тот принял это как должное. Оба вели себя так, словно уже не раз встречались и знали этикет наизусть. Мустафа выпил предложенный ему чай, отведал сладостей и фруктов и теперь был готов к разговору. Старец посмотрел на гостя с такой любовью, будто хотел, чтобы у того сердце зажглось от его взгляда.

— Ты уже бывал в нашей обители? — спросил он.

— Да, господин мой, да продлит Аллах твои годы!

— Иншалла, — ответил старец.

— Иншалла, — повторил гость. — Около десяти лет тому назад, — продолжал он, — я привозил сюда нынешнего досточтимого правителя Бактрии Абульфаза ибн Махди.

— Помню его. Смышленый был мальчик. Я тогда только что переселился сюда, но милость халифа Абдуль-Малика не оставила меня и здесь, — при этих словах он потер кисть правой руки.

Мустафа уставился на его руку, всем сердцем желая спросить о ней, но опасаясь показаться невоспитанным. Старец молча откинул рукав халата. На кисти был виден отчетливый белый шрам.

— История эта началась еще при моем деде и отце, — начал он рассказ, — когда они впустили в Дамаск войска Сайфуллаха. Тот дал им грамоту, гарантирующую сохранность одиннадцати главных церквей города, а также защиту христиан. Но вот к власти пришел халиф Абдуль-Малик, мир праху его, и решил превратить церковь Иоанна Крестителя в мечеть. Я, как логофет халифата, принес ему грамоту, выданную моему деду Халидом ибн аль-Валидом, свидетельствующую о том, что ни при каких условиях ни один правитель, почитающий себя приверженцем пророка, не может посягнуть на храмы христиан. Но это вызвало только гнев халифа. Сперва он потребовал денег, а потом просто выгнал всех из храма и тем самым обесценил свое слово. Что я мог поделать? С тех пор надо мной, при кажущемся мире, уже была занесена сабля. А потом еще нечестивый василевс вдруг сам написал донос на меня, якобы я предлагаю подговорить христианское население открыть врата ромеям… — Старец усмехнулся и как бы мысленно погрузился в то время. Было заметно, что события тех дней продолжали волновать его. — И вот моя отсеченная рука была выставлена для всеобщего обозрения на той самой площади, где я спорил с халифом. Я мог только молиться, но мой слуга, которого ты уже знаешь, Юсуф, выкупил ее на исходе третьего дня. Всю ночь я молился перед владычицей мира, и наутро моя рука… — глаза старца оросила влага, заметная в мерцании лампад. — С тех пор я оставил всё и живу здесь, — закончил он свой рассказ.

— Но ведь и нынешний и предыдущий халифы благосклонны к вам.

— Сам Аллах засвидетельствовал мою невиновность. Та самая рука, что должна была быть свидетельством моего позора, прославила меня перед правителями, так что и сам осудивший меня халиф Абдуль-Малик приходил сюда и просил и дальше служить ему, но раскаяние его не принесло ему пользы. Тот, кто при столь славном начале не проявил сдержанности, оказался в ином мире, да упокоит его душу Аллах. Но и следующие халифы не были осмотрительны в своих действиях. И вот что мы видим: череду сменяющих друг друга халифов… — Старец возвел руки к небу. — Иншалла! Нынешний халиф покровительствует миру между разными религиями, но у него много врагов. Он пытается привести страну в порядок, но враги внутри страны уже поднимают голову и скоро нанесут славному роду Омейядов смертельный удар. Что поделаешь — ничто не вечно под луной.

Мустафа слушал страшные пророчества и сам испытывал страх: в словах старца можно было бы узреть и измену, ведь сомневаться во власти халифа уже преступление…

Неожиданно двери открылись, и появился Ад Дахиль. Мальчик пал ниц перед караван-баши, не смея и просить о милости.

Мустафа издал негодующий возглас, но старец прервал его:

— Этот отрок станет последним ростком благородного духа, и дети его назовутся халифами. Посему не обижай его, но береги и во всем слушайся. Тогда и тебя ждет благо, и всякий, кто последует за ним, познает милость Всевышнего.

Мустафу напугали слова старца. Как возможно, чтобы чужестранец без роду и племени?..

Старец приподнялся, взял мальчика за руку и поднял на ноги. Затем поцеловал его руку и провозгласил:

— Да будут благословенны руки твои! Твори все, что подскажет сердце твое, и ничего не страшись, ибо Всевышний с тобой. И пусть у тебя на языке будет то же, что и на сердце. Ничего не бойся, все кривые пути для тебя выровняются, только ношу свою неси. — Он замолчал, а после небольшой паузы сказал: — Время позднее. Мне пора прощаться с вами. Юная княжна цела и невредима, она находится в башне для женщин, которую построил Мар Саба для своей матери. Завтра вы ее увидите и скоро узнаете, что позорный, как вам казалось, поступок, послужит к славе.

Старец принял целование руки от гостей, те молча вышли. Мустафа не посмел ни о чем расспрашивать мальчика. Главное, что все живы, решил он.

Глава 12. Дура-Эвропус

Наутро с восходом солнца отряд Мустафы, совершив намаз, оседлал коней и двинулся в обратный путь. Хатун и Ад Дахиль скакали рядом.

С тех пор для мальчика и его подруги время как бы застыло. День ото дня их дружба крепла и незаметно переросла в любовь. Они полюбили, и каждый был готов все отдать для другого. Но приближалась пора расставания. Караван Хатун, до которого оставалась пара дней пути, направлялся в Чин, а караван Ад Дахиля следовал к Хорезму. До Евфрата им еще предстояло быть вместе, за ним пути их расходились. Тогда-то они и почувствовали, что дни, проведенные вместе, пролетели, как осенние листья.

Передовой отряд Мустафы приближался к стенам Дура-Эвропуса. Уже издалека почувствовалось что-то неладное. Обычно на старых башнях дозорные из поселенцев, оставленных Аль Барраком, подавали сигнал приближающимся, гудя в длинную чинскую трубу. Но сейчас никто не гудел, и чем ближе подходил отряд к стенам города, тем больше появлялось признаков, подтверждавших самые худшие опасения караван-баши. Тут и там разбросанные корзины, скотина, убитая на пастбищах. Когда же стали хорошо видны очертания городских полураскрытых городских ворот с торчащими в них стрелами, все окончательно прояснилось.

Первым подъехал к воротам Хушар. По следам крови он определил, что нападение произошло недавно, вчера или позавчера. Хазары горой лежали на площади у ворот, а их предводитель висел, привязанный за руки. По знаку Мустафы несколько его людей осмотрели несчастного, один из них поднес лезвие кинжала к носу и убедился, что тот не дышит.

— Отвяжите его! — выкрикнул Мустафа. Слуги и воины засуетились. Нет больше караван-сарая, мечты Аль Баррака. — Предайте всех мертвых земле за городскими стенами и обследуйте весь город.

Говоря это, он встретился взглядом с Ад Дахилем и вспомнил пророчество Юханны ад-Димашки. Мустафа почувствовал вспышку какой-то дикой злобы, словно все это случилось как подтверждение исключительности мальчика. Но чем хуже его лежащие здесь крестьяне-поселенцы, чей долг был лишь принимать странников, давая им пищу и тепло? Или эти северяне? Сколько же чужих жизней должны лечь в подножье счастья одного? Вот перерезать ему глотку, и что тогда останется от пророчества старца?

— Взять его! — крикнул он сдавленным голосом.

Никто не понял, о ком речь. Первым сообразил Хушар, но вместо того чтобы исполнить приказ, преградил путь к сидящему на коне Ад Дахилю.

Тут в ворота въехали еще несколько всадников, и среди них Хатун. Она на ходу спрыгнула с лошади и бросилась к горе мертвых сородичей. Слез и криков, которых можно ожидать от девочки ее возраста, не последовало. Она лишь скрежетала зубами, словно хотела стереть в порошок тех, кто это сделал.

Мустафа же, опамятовавшись от своего порыва, почувствовал неловкость и по достоинству оценил действия Хушара.

Когда все убитые были вынесены за стены и караван расположился в городе, Мустафа отдал необходимые распоряжения. Ворота были надежно закрыты, на башнях и стенах разместили охрану, у подножья стен разожгли костры, чтобы хорошо видеть любого, кто приблизится.

Город располагался на трех высоких скалах, доступных только со стороны Евфрата. Между городом и рекой лежало обширное поле, которое, видимо, и кормило когда-то жителей. На берегу осталась груда кирпичей от прежнего причала — ведь река была прямой дорога на Басру, ставшую одним из важнейших портов халифата. Морской путь в Индию был короче и безопаснее сухопутного. Конечно, дорога на Чин оставалась под контролем степняков, которые не были одним народом, а представляли собой бесчисленное множество кочующих и порабощающих друг друга племен. Степняк не сеет и не жнет, он скотовод-кочевник, а недостающие товары добывает в набегах. Более или менее оседлым народом были хазары, и они терпели постоянные набеги своих соседей.

Когда город надежно укрепили, за его стенами началась обычная жизнь. Ад Дахиль со своей подругой решили исследовать древний город. Прогуливаясь по старым, заросшим травой улицам, они набрели на заброшенное здание, которое было когда-то не то дворцом, не то храмом. Им удалось проникнуть в некое подобие прихожей, но путь внутрь здания преградили обломки обрушившихся в результате пожара верхних этажей. Это были покрытые густым слоем пыли обугленные деревянные балки. Посветив факелом, мальчик заметил у самой кромки одного из сводов небольшую щель. Вскарабкавшись вверх по осыпающимся под ногами обломкам кирпичей и камней, они попали на уцелевшую лестницу, ведущую вниз. Спустившись по ней, очутились в длинном коридоре, стены которого были испещрены изображениями воинов, женщин, детей.

— Жаль, мало света, — сказал мальчик. — Мне хотелось бы получше рассмотреть эти рисунки.

Но Хатун осталась к ним равнодушной. Вдруг она крепко схватила своего спутника за рубашку и придержала. Мальчик отпрянул назад — прямо к его ногам ползла длинная черная змея. Она, правда, не проявила к нему интереса, направляясь по каким-то своим делам, но все же эта встреча заставила мальчика освещать факелом не стены, а дорогу перед собой. Больше змеи им не попадались, зато стало ясно, почему в подземелье нет крыс.

Коридор опускался всё глубже и глубже, воздух становился холоднее. Наконец путники оказались перед хорошо сохранившимися двустворчатыми дверями. Но стоило навалиться на них, как прогнившие створки сорвались с петель и рухнули. За дверями проход сужался. Похоже, это был какой-то лаз, устроенный в очень давние времена. Пройдя по нему шагов тридцать, они увидели под ногами меч, к которому тянулась истлевшая рука погибшего воина. Доспехи его остались целы. Видимо, он погиб в схватке с противником, отступая из глубины тоннеля.

Ребята аккуратно обошли его и двинулись дальше.

Страх на разных людей действует по-разному. Кого-то заставляет обратиться в бегство, а кого-то манит к себе. Идти вперед и вперед подростков заставляло желание преодолеть свой страх и не показать его другому. Вскоре они наткнулись на целую груду мертвых воинов, чьи доспехи отличались от встреченных прежде. Щиты были круглыми, а мечи изогнутыми. Подросткам, конечно же, очень хотелось найти какой-нибудь клад с сокровищами, за обладание которым, вероятно, бились погибшие, но они не решились ничего здесь тронуть, а аккуратно протиснулись вдоль стены.

Дальше проход еще больше сузился, тут уже и двум воинам было бы тесно сражаться.

— Видимо, эти последние прорыли встречный туннель и здесь вступили в бой, — высказал предположение Ад Дахиль. — Но победителей в схватке не оказалось, иначе мертвых захоронили бы.

Хатун улыбнулась, и этого было достаточно, чтобы сорвать с его головы лавровый венок мудреца.

— Подземный ход настолько узок, — возразила она, — что по нему мог пройти только один воин. Поэтому к нападавшим не смогло прийти подкрепление. Я думаю, тут был тайный ход за пределы городских стен и кто-то о нем рассказал нападавшим. Но когда те вошли, осажденные отбили атаку и завалили проход.

— А почему в таком случае они не убрали тела погибших, своих хотя бы, а оставили здесь?

Этот вопрос поставил Хатун в тупик, но девчонки знают, как поражение обратить в победу. Она вздернула кончик носа вверх и презрительно выдохнула:

— Ха!..

Ее выходка возмутила Ад Дахиля, но он взял себя в руки и промолчал. Хатун тем временем, вооружившись ржавым мечом, влезла на верхушку завала и начала расчищать его. Это был тяжкий труд: кто знает, сколько сотен лет этому холму, земля, наверно, окаменела. Но девочка с таким азартом разбрасывала во все стороны засохшие комья, что ее спутнику ничего другого не оставалось кроме как, закрепив внизу факел, присоединиться к ней. Вскоре из прорытой ими щели подул свежий воздух.

Глава 13. Лазутчики

— Хушара к караван-баши, Хушара к караван-баши! — пронеслось по лагерю, расположившемуся на старой рыночной площади. Долго искать молодого воина не пришлось — ведь тот, кто с готовностью несет свою службу, всегда оказывается в нужное время в нужном месте.

Хушар вошел в шатер Мустафы и хотел было пасть в поклоне перед господином, но тот, протянув руку для поцелуя, остановил его.

— Немедленно разыщи эту парочку! — приказал он. — Они уже злят меня своим самовольством. Думаю, небольшая порка им не повредит.

— Стоит ли беспокоиться, — заметил Хушар. — Куда они могут подеваться: вокруг пустыня.

— После их побега из Дамаска я ни в чем не могу быть уверен.

— Но вы же сами говорили мне о звезде, которая ведет этого парня и которой никто не в силах преградить путь.

— Я и не собираюсь его преграждать, но все-таки небольшой урок ему не повредит. — В голосе Мустафы уже не слышалось гнева, в нем звучала скорее отеческая забота. — Ведь те, кто учинил тут расправу над северянами, в любой момент могут вернуться. На востоке халифата сейчас неспокойно, многие пытаются отложиться от халифа. А новообращенные при свете дня верно служат, а по ночам собираются в отряды и совершают налеты, особенно в приграничных зонах. Эти двое наверняка где-то в старом городе. Нужно увеличить число дозорных со стороны реки — там стены полуразрушены, и это самое удобное место для лазутчиков, чтобы ночью проникнуть в наш стан.

Хушару дважды повторять не стоило. Выйдя из шатра караван-баши, он отдал несколько распоряжений, и спустя короткое время все обитатели города отправились на поиски исчезнувших подростков. Для многих это стало своего рода игрой, причем более увлекательной, чем пиры и танцы.

Через несколько часов упорного труда Ад Дахиль и Хатун расчистили проход. Скоро они оказались в длинном тоннеле с бревенчатыми стенами. На протяжении нескольких сот шагов им больше не попадались ни убитые воины, ни брошенные доспехи. Под ногами хрустели осколки глиняных сосудов, разбросанные по всей длине тоннеля. Воздух стал свеж и прохладен, ребята даже озябли. Так они шли, пока не услышали впереди отчетливые голоса. Мальчик хотел было окликнуть говоривших, но Хатун вовремя удержала его от опрометчивого поступка:

— Тише, — шепнула она. — Разве ты не понял, что мы уже далеко за стенами города?

— Похоже, мы недалеко от реки, — сказал он. — Чувствуешь, какой воздух влажный?

— Да тише ты! — команда сопровождалась чувствительным ударом в плечо. — Совсем ничего не соображаешь! Кто, по-твоему, напал на отряд Вирхобира? Если это они, то им неизвестно, что этот ход ведет в город, а значит, как-то по-иному пользуются им.

— Как? — не понял мальчик.

— Ну, может, лошадей в нем держат или какой-нибудь склад, понимаешь?

Ад Дахиль кивнул.

— Так что будем делать? — спросила Хатун.

— Давай ты пойдешь вперед и посмотришь, а я вернусь в лагерь и вызову помощь.

— Что-что?! — удивилась девочка. Но когда увидела ехидно улыбающуюся физиономию, поняла, что мальчишка подшучивает над ней, и снова пнула в плечо.

— Испугалась? — засмеялся он. — Ладно-ладно, шучу. Но вдвоем нам лезть в петлю не стоит. Ты оставайся здесь, и если услышишь какой-то шум, давай бегом к Мустафе. Это ведь и вправду могут быть те, кто расправился с твоими.

— Нет, — снова возразила она. — Лучше мы пойдем вместе, но факел придется погасить, чтобы нас не увидели.

Так и сделали. Тоннель поднимался вверх. Пройдя шагов тридцать, они почувствовали резкий запах навоза. Вскоре послышалось фырканье лошадей и человеческий говор.

— Пора отправлять разведчиков, — раздались отчетливые слова.

— Да, в этот раз караван большой, — отозвался другой голос, — нас ждет богатая добыча.

— Большим куском можно и подавиться, — ответил первый голос.

— Не подавимся! — расхохотался второй.

— Не бойся, — это был уже третий голос: — Наш шейх Саади ибн Абдуллах славный воин, он знает свое дело. А наша задача — все подробно разузнать. Так что вы отправитесь на разведку, а я вас тут подожду. Если до рассвета не вернетесь, то я уйду сам, так что хазз са ид (пожелание удачи), и поторопитесь.

— Отлично! — шепнула в ухо мальчику Хатун. — Когда этот останется один, мы уж как-нибудь с ним справимся. — Она вынула из ножен острый кинжал.

— Что ты! — отверг ее предложение Ад Дахиль. — Во-первых, он может нас заметить раньше, чем мы приблизимся к нему. А во-вторых, если те двое вернутся и увидят, что его убили, что тогда? Я думаю, нам надо вернуться в город и предупредить всех.

— Что мы расскажем? Мы даже не видели их лиц! Ты как хочешь, а я пойду и убью его. Тогда мы сможем узнать, где расположен их лагерь, и сделать вылазку. Когда-то Вирхобир рассказывал, каким способом они находили лагерь степняков. Привязывали убитого к его лошади и следили за ней. Она же прямиком приводила их в лагерь.

— Сделать то, что ты предлагаешь, у нас не хватит сил, — пытался образумить подругу мальчик. — Сначала нам нужно зарезать этого опытного воина, ведь в разведку слабаков не посылают. Затем мы с тобой должны исхитриться усадить его на лошадь. Посмотрю я, как ты тело здоровяка забросишь на коня. А, понял, — съехидничал он. — Ты его сперва попросишь сесть на коня, а уже потом зарежешь. А еще лучше, если он сделает это сам, ведь нам с земли не дотянуться… — его фантазии остановил сердитый взгляд Хатун. Кажется, он перегнул палку.

— Тогда что ты предлагаешь? — сквозь зубы процедила она.

— Вернуться и предупредить Мустафу.

— Ладно, пошли, — с видимой неохотой согласилась она.

Когда гнев Мустафы, вызванный сообщением вернувшихся храбрецов, миновал, он вернул себе способность рассуждать здраво. Именно тогда Хушар, хорошо изучивший характер хозяина, заговорил:

— Господин, по-моему, Ад Дахиль прав, предлагая нам первыми неожиданно напасть на врага.

— Допустим, — сказал Мустафа. — Но пока мы не изловим тех двоих, что уже проникли в город, надеяться на неожиданность не придется. А то и попадем в западню. Мы находимся под защитой стен, и у нас достаточно воинов, чтобы отразить нападение небольшой армии. Продуктов и воды хватит, чтобы выдержать длительную осаду. А в поле мы потеряем все наше преимущество, там они будут хозяевами положения. Конечно, если провести вылазку внезапно, она может принести успех. Сделаем так. Во-первых, прикажи всем искать и задерживать любого, за кого не могут поручиться начальники и купцы. Во-вторых, отправь одну группу воинов через восстановленный ребятами подземный ход, а другую пусти незаметно снаружи вдоль городских стен. Надо взять живьем лазутчиков, а когда все трое будут у нас в руках, тогда и решим, что делать дальше.

Лагерь не прекращал своей обычной жизни, продолжалось веселье, но посланцы Мустафы делали свое дело. Когда силки были расставлены, началась проверка всех и каждого. Так охотник, пока утки прячутся в камышах, не имеет к ним доступа, но собаки поднимают шум — утка взлетает, и тогда пускают за ней сокола.

Как и предполагал Мустафа, в результате поднятого шума разведчики попытались выйти из города, а снаружи их быстро настигли стражники. Потом и предводителя удалось взять без особых хлопот.

Так все трое оказались стоящими на коленях перед входом в пещеру, где расстались несколько часов назад.

Мустафа приказал поместить их раздельно, чтобы они не могли видеть и слышать друг друга. Тогда от допроса может быть толк, каждый не будет знать, что сказали другие. Если они, конечно, предварительно не сговорились.

Глава 14. Ад Дахиль решает исход боя

Хушар, несмотря на свой юный возраст, пользовался авторитетом даже у бывалых воинов. Он придумал такую хитрость: поручил одному из них бичевать землю, а другому — издавать крики боли. Каждый из пленников подумал, что это пытают его товарищей, и двое быстро раскололись. Хушар же, вымазав руки в крови барана, пришел к вожаку лазутчиков.

— Назови свое имя, — потребовал молодой командир.

— Хасан ибн Али ад-Амрид.

Хушар не стал его ни о чем расспрашивать, а сразу перешел к сути дела:

— Сейчас мы тебя отпустим и поедем следом за тобой. Если до утра ты не приведешь нас к вашему лагерю, то мы тебя убьем.

Пленник, подумав, сказал:

— Согласен, но при одном условии. Я приведу вас к лагерю и даже подскажу, с какой стороны удобней его атаковать. За это прошу не выдавать меня на суд властям. Я не по своей воле стал преступником. Мы возвращались из Самарканда на родину в Сирию, но нас обманул человек халифа. Вместе со своими людьми он украл у нас казну, и вот мы в отместку напали на караван северян. Я хочу вернуться домой к детям. Дайте слово, что не убьете меня и не отдадите под суд. Тогда я буду верно служить вам. И не убивайте тех двоих, они мне как братья, мы из одного селенья. Их родители не переживут, если с ними случится беда. Потому я и взял их с собой в разведку и готов за них поручиться.

Когда воинственность снимает свой шлем, открывается истинное лицо воина, и он оказывается чьим-то сыном или земляком. Да и вообще в нем можно увидеть многое из того, что есть и в тебе самом.

Хушар постарался успокоить Хасана. Его особенно тронула история с казной. Пленники оказались честными воинами, которых только злоба толкнула на преступление.

— Хорошо, — сказал он. — Если все, что ты нам сказал, окажется правдой, то считай, что вам повезло. Мы вас отпустим.

Было решено отпустить командира лазутчиков в сопровождении двух воинов Мустафы, внешне чем-то похожих на пленников, а их самих оставить в лагере под стражей. Как следовало из показаний всех троих, отряд сирийцев составлял две сотни всадников и сотню пеших воинов. Еще около пятидесяти человек находились в обозе.

Мустафа приказал собрать всех способных носить оружие и разделить на три группы. Две из них под командованием Хушара выступят в поход, а третья во главе с Мустафой, надежно укрепившись, останется в городе. У Хушара под началом было сто бедуинов на верблюдах, и еще около сотни всадников набиралось из степняков на маленьких быстрых лошадях. Три сотни воинов было решено посадить на вьючных лошадей, мулов и верблюдов. В открытом бою против сирийской конницы силы были бы равны, но воины караван-баши рассчитывали на успех благодаря внезапности нападения. Оно должно было произойти перед рассветом, когда сон особенно глубок.

— Надо решить дело одной стремительной атакой, — напутствовал Хушара Мустафа, хотя это было и без того решено на совете. Одновременно он отправил гонцов к ближайшим стоянкам караванов, чтобы предупредить путников и попросить помощи у властей. — А если задача окажется неисполнимой, — продолжал караван-баши, — не рискуй жизнями людей и возвращайся, скоро к нам придет помощь. Старайся сохранять свою голову холодной.

Юноша поцеловал руку господину и спросил:

— А можно взять с собой Ад Дахиля?

— Зачем это? — недовольно поморщился Мустафа.

— Он принесет нам удачу.

Караван-баши ничего не ответил.

Хушар знал, что молчание господина знак согласия, но все-таки продолжал ждать ответа.

— Хорошо, — сказал наконец Мустафа. — Но девчонка останется здесь, ею я не могу рисковать.

И как ни упиралась Хатун, как ни требовала взять и ее в поход, но серая кобыла мальчика и белый арабский скакун Хушара унесли своих седоков вперед, навстречу славе или гибели, а она осталась в лагере. Иншалла.

Около часа оставалось до рассвета, когда отряд Хушара прибыл к устью высохшей реки. Под защитой ее крутых скалистых берегов и располагался лагерь сирийцев. Были видны костры и движущиеся тени. Лагерь начинал просыпаться, ведь скоро утренний намаз.

Хушар хотел начать сражение до молитвы, не дав опомниться противнику. Он решил сводный отряд оставить в резерве, а в атаку послать степняков. Командира лазутчиков приказано было связать и в случае обнаружения засады немедленно умертвить. Ад Дахиль находился в резервном отряде.

Первыми в дело вступили лучники. Подобравшись поближе к лагерю, они открыли беспорядочную стрельбу зажженными стрелами. В лагере началась паника, сопровождаемая громкими криками. Хушар во главе отряда бедуинов направился к узкому проходу. Нужно было спешить: ведь успей сирийцы подтянуть сюда все силы, исход боя может стать непредсказуемым. Он пустил коня во весь опор. Лучники сосредоточили огонь на входе в лагерь. Туда же устремились и степняки, умеющие пускать стрелы, не сходя с коней. Сирийцы опомнились от первоначального шока и стали стягиваться к перешейку.

Тем временем Ад Дахиль, взяв с собой сотню солдат на верблюдах, решил обогнуть лагерь. Конницу степняков уже приготовилась встретить сирийская пехота. Выставив копья, несколько всадников попытались с разгона прорваться в лагерь, но это плохо кончилось для нападавших, а их мгновенная гибель отрезвляюще подействовала на остальных. Степняки по своему обычаю стали кружить, пуская стрелы в сторону противника, пока еще несколько всадников не упали, сраженные стрелами уже полностью готовой к обороне сирийской пехоты.

В этих обстоятельствах маневр Ад Дахиля оказался как нельзя более своевременным. Он предполагал, что с тыльной стороны лагеря могут быть другие выходы наружу. И действительно: его отряд обнаружил конскую тропу, которая позволяла сирийцам обойти собственный лагерь и нанести сокрушительный удар в спину скопившимся на перешейке силам нападавших. Предположения молодого командира оправдались. Пока конница и бедуины стояли напротив ощетинившейся пехоты и осыпали друг друга стрелами, внушительный отряд сирийской конницы группировался в центре лагеря. Заметить это мог только отряд Ад Дахиля, находившийся на холме. Он приказал своим воинам устроить засаду с обратной стороны холма, а сам залег на его вершине, чтобы наблюдать за действиями противника. Когда сирийцы, сверкая металлом доспехов под утренним солнцем, двинулись по тропе, мальчик, не теряя времени, послал нескольких своих людей предупредить об опасности Хушара и бедуинов.

Конница сирийцев вереницей по двое выдвинулась из лагеря и начала свой скрытный маневр. С вершины холма она выглядела как змея, которая, извиваясь между скал и расселин, готовилась к смертельному броску. Когда до цели сирийцам оставалось совсем немного, Ад Дахиль вскочил на своего коня и во весь опор помчался им наперерез. Сирийцы тем временем смяли ничего не подозревающих степняков, рассеяв их за одно мгновение. Бедуины же, предупрежденные посланцами Ад Дахиля, двинули своих верблюдов навстречу коннице и на некоторое время задержали ее. Однако сирийцы были опытными воинами. Они с двух сторон обошли отряд бедуинов, поражая их с флангов. Еще немного — и силы Хушара оказались бы между двух огней. Но тут в спину сирийской коннице ударили воины Ад Дахиля. Услышав их крики и улюлюканье, бедуины воодушевились и бросились в контратаку, не давая сомкнуть кольцо окружения. Степняки последовали их примеру и решительно двинулись на врага. Командир сирийской конницы, поняв, что маневр не удался, приказал отходить обратно в лагерь.

Видя это, Ад Дахиль с разрешения Хушара взял у него часть степняков под командованием Багатура и вместе с ними ударил в тыл сирийской коннице, входящей в свой лагерь. В лагере началась паника. Степняки носились на конях по всей территории, поджигая шатры и подавляя любое сопротивление. Пехота и бедуины прорвали оборону копьеносцев, и началась резня. Длилась она недолго. Уцелевшие воины сложили оружие и запросили пощады. Хушар, разгоряченный сражением, хотел было расправиться с ними, но Ад Дахиль уговорил его проявить милосердие. Было взято более двухсот пленных. Одержав победу, войско тронулось в обратный путь.

Глава 15. Праздник в честь победителей

В Дура-Эвропусе был устроен праздник в честь победителей. Крики радости, словно возносясь до небес, огласили всю округу. Хушар стал героем дня. Народ шумно приветствовал его. А юноша обратился к Мустафе и всем собравшимся с просьбой милостиво отнестись к пленным.

Мустафа задумался. Потом поднял руку и сказал, обращаясь ко всем:

— Нашими врагами оказались единоверцы. Мы не делаем рабами тех, кто одной с нами веры, но совершенные преступления исключают этих людей из числа наших единоверцев, ибо они из корысти и жадности собирались напасть на тех, кто готов был проявить к ним милость, принял бы на ночь, дал бы и кров, и корм их лошадям. А неблагодарность худшее из дел пред лицом Творца.

Народ, негодуя на сирийцев, поддержал слова Мустафы.

— Поэтому, — заключил он, — те трое, которым была обещана свобода, могут покинуть наш лагерь, остальные же будут переданы на суд халифа, да продлятся его дни.

Народ радостно приветствовал мудрое решение караван-баши.

Хушар поднял руку, прося слова. Мустафа бросил в его сторону недовольный взгляд: для него молодой военачальник, снискавший лавры победителя, оставался все тем же мальчуганом из Мидии, которого он когда-то выкупил у работорговцев и который уже много лет преданно служил ему. Он любил его как сына. Семьи у него не было, и мальчишки, отданные ему на воспитание Аль Барраком, заменяли ему собственных детей.

— Ну, что еще ты хочешь нам сказать? — спросил он Хушара.

— Я бы проявил непростительную неблагодарность, если бы не отметил, что одержанной победой мы в значительной степени обязаны Ад Дахилю.

Толпа дружно стала скандировать:

— Ад Да-хиль! Ад Да-хиль! Ад Да-хиль!..

Мустафа и сам уже во всех подробностях знал о том, как проходило сражение с сирийцами, но чтобы не породить между старшим и младшим товарищами чувство соперничества, мудрый караван-баши не стал ничего говорить о заслугах Ад Дахиля, предоставив Хушару самому проявить благородство.

Мустафа с улыбкой вызвал к себе юного героя и пригласил сесть с ним рядом на диван, что вызвало бурную радость народа.

— Как вы думаете — чему радуются все эти люди? — спросил Мустафа у обоих своих питомцев, сидящих по правую и по левую руку от него.

— Конечно, нашей победе, — не задумываясь ответил Хушар.

Но Ад Дахиль дал другой ответ:

— Я думаю, прежде всего тому, что остались в живых после того как заглянули в глаза смерти. Испытанный ими страх теперь выходит наружу смехом.

— Вы оба правы, — согласился Мустафа. — В этом мире столько несправедливости и зла, что, когда удается победить зло, в сердцах людей зажигается надежда. Надежда на то, что если они будут на стороне добра, то добро их защитит; надежда на то, что добро все же сильнее зла; надежда на то, что возмездие если и промедлит, то все же будет неотвратимым. И на этой неотвратимости наказания держатся закон и власть. Случается, правда, что правители сами дают повод не уважать закон, и это подрывает устои их власти.

Мустафа глотнул из чаши прохладительного питья и посмотрел поочередно на каждого из юношей, давая понять, что и они могут высказаться.

— Скажи, господин, — начал Хушар, — если правитель написал закон, которого вчера еще не было, разве он тоже должен подчиняться закону?

— А ты как считаешь, Ад Дахиль?

— Боюсь показаться глупым, но я плохо себе представляю, что именно называется законом?

Его слова удивили Мустафу и Хушара.

Мустафа поднял правую руку к небу и изрек:

— Закон — это договор… — он сделал многозначительную паузу.

— Как между Всевышним и людьми? — задал уточняющий вопрос Ад Дахиль, как бы желая проявить свою осведомленность.

Мустафа не любил, когда его перебивают. Он недовольно поморщился и повторил:

— Закон — это договор, а кто как не мы, купцы, знаем, что слово, произнесенное пред лицом неба, незыблемо.

— Значит, тот, кто предлагает заключить договор, тот должен первым и выполнять его, а если договор не соблюдается, то он недействителен? — спросил Ад Дахиль.

— Верно, мой мальчик, — одобрительно кивнул караван-баши.

Вечер прошел весело. Когда прозвучал сигнал, весь народ стал на вечернюю молитву. А затем лагерь, расположенный в стенах разрушенного города, погрузился в сон. Чистое небо сверкало звездами, будто красавица перебирала драгоценности. Тишину нарушали только шум ветра и реки, изредка слышалось фырканье лошадей и храп верблюдов.

Ранним утром Мустафа в сопровождении Багатура и других старшин каравана, а также Хушара и остальных подростков выехали за стены города. Среди прочих была и Хатун.

Дул приятный прохладный ветер, играя тканями всадников и заставляя лошадей отворачивать морды. Вскоре появились еще трое всадников и несколько верблюдов. То были пленные сирийские разведчики во главе с Хасаном ибн Али аль-Амридом. Он выехал вперед, чтобы приветствовать караван-баши.

— Я сдержал свое слово, — сказал он Мустафе. — Вижу, что и ты, господин, хозяин своего.

Мустафа приложил ладонь к груди:

— Идите с миром, — сказал он. — Я не отвечаю за то, что может случиться в пути, но от меня вы уходите не с пустыми руками: верблюды, еда и питье — всё у вас есть. Если Аллах будет милостив к вам, то через десять дней вы прибудете в Дамаск. Знает ли кто там о том, что тут произошло, известно только Всеведущему.

Разведчики отвесили поклон и медленно двинулись по дороге на Дамаск.

Когда они скрылись за грядой холмов, Мустафа повернул свой отряд к городским стенам. Неожиданно для всех Хатун хлестнула своего коня и поскакала за сирийцами. Увидев это, Ад Дахиль бросился вдогонку. Хушар хотел было последовать за ними, но Мустафа удержал его:

— Останься! Это ее дело, — пояснил караван-баши. — Мы не отвечаем за то, что может случиться в пути. А судьбы Ад Дахиля и Хатун тесно связаны, и никто не может разорвать эту связь.

Хатун с ранних лет научилась стрельбе из лука. Лук у степняков отличался жесткостью, так что тот, кто не упражнялся постоянно в стрельбе, быстро терял сноровку. Она гнала своего коня во весь опор и вскоре стала настигать путников. Те, услышав топот копыт, заторопились. Хатун, отпустив поводья, вынула лук, вложила стрелу и натянула тетиву. Одна за другой стрелы понеслись вперед и сразили всадников вместе с конями. Несчастные животные лежали на земле, дергая конечностями. Хатун не стала подъезжать близко, а на всем ходу развернула коня и поскакала в город. Ад Дахиль поразился силе характера и решимости этой девочки, которые превосходили его собственные.

На площади за воротами их ждал Хушар. Он молча посмотрел на каждого и понял всё без слов. Они поставили коней в стойла и направились в шатер Мустафы.

Ад Дахиль ждал очередного выговора, но караван-баши радушно принял посетителей и особо почтил Хатун. Тут мальчик впервые за многие месяцы вновь ощутил себя чужаком, правила и поступки этих людей порой были ему непонятны. Хатун убила тех, кто обеспечил им победу, а Мустафа дал слово сохранить им жизнь. Конечно, в пути с ними могло бы произойти что угодно, но он ничего не знал бы об этом, а тут…

Хатун с улыбкой смотрела, как переживает случившееся ее друг. Хлопнув его по колену, она нарочито грубым голосом сказала:

— Можно ли рассчитывать на верность живых друзей, если не отомстишь за убитых? Страх возмездия и верность друзей остужают пыл врагов.

Мустафа одобрительно захлопал в ладоши.

— Да, она вполне может стать каганом! — воскликнул он. — Верно, Хатун?

— Хоть Вирхобир и не был мне другом, но люди, которые нас не знают, могли бы сказать, что я дала уйти его убийцам живым.

— Как ты стала таким искусным воином? — поинтересовался караван-баши.

— Я росла со степняками, которые приняли наш клан после смерти моего отца. Они мастера держаться в седле и стрелять из лука. Правда, их луки намного туже хазарских или чьих-либо еще, да и бьют они дальше. Стрела, пущенная из такого лука, убивает коня наповал. Не воюй степняки друг с другом, а соберись вместе, никакая сила их бы не остановила. Память об Аттиле еще жива. Он даже ромеев обуздал, но против интриг и яда армия не спасет. И когда-нибудь я омою свои руки в крови предателей, — заключила Хатун.

Ад Дахиль смотрел и удивлялся: как эта добрая девочка, его подруга, умеющая быть и ласковой и нежной, может проявлять такую кровожадность? Наверно, она притворяется, наверно, так принято здесь себя вести, думал он. Но ведь только что на его глазах она расправилась с теми тремя…

— Да, счастлив будет тот, кто найдет в тебе друга, и горе оскорбившему тебя, — заключил Мустафа.

С восхищением отнеслись к поступку Хатун и все ребята, и несколько командиров. А Багатур выразил ей свое почтение, да и ее друга тоже почтил. Конечно, все эти люди понимали, что победу им обеспечила его стратегическая хитрость, но то, что сделала Хатун, ценилось у них выше. С честью умереть было для них большей доблестью, чем хитростью победить. Он запомнил это на всю жизнь.

Глава 16. Ад Дахиль расстается с Мустафой

На следующий день Мустафа повелел привести к нему военачальника плененных сирийцев по имени Бухран ибн Юсуф. Его ввели в шатер караван-баши несколько степняков, которым было поручено охранять пленных. Степняки были значительно ниже его ростом. Когда они попытались поставить того на колени, он проявил норов и не подчинился. Тогда один из них плашмя саблей стукнул ему под колено. Тот упал на одно колено.

Мустафа молча наблюдал за происходящим. Великана попробовали усмирить батогами и затрещинами. Потом один из степняков приложил холодное лезвие сабли к шее бунтаря и слегка надрезал кожу — капли крови оросили его белую рубашку. После этого он перестал сопротивляться, но взгляд его остался непримиримым. Степняки хорошо знали свое дело и не спускали с него глаз.

— Ответь мне, ты, видно, сын достойных родителей — ведь не всякого назначат военачальником в армии халифа?

Бухран исподлобья бросил взгляд на говорившего с ним купца, видимо, считая ниже своего достоинства говорить с низшим по происхождению.

— Я вижу, ты горец, — мягко сказал Мустафа. — Скоро приедут из Басры посланцы Абуль-Аббаса ас-Саффаха, и тогда тебе несдобровать.

Пленник продолжал хранить молчание. Мустафа подал знак, и степняки вывели его из шатра. По пути в лагерь пленных Бухрану встретился мальчишка, в котором он узнал виновника своих бед. Он хотел напугать его, сделав резкий выпад в его сторону, Ад Дахиль не испугался, а выхватил кинжал, который всегда был при нем, но юношу вовремя оттеснил один из охранявших сирийца степняков.

Ранним утром следующего дня в город прискакало несколько гонцов, предупреждая о прибытии через три дня губернатора Басры Абуль-Аббаса ас-Саффаха. Мустафа, бледный как моль, носился по городу, лично проверяя, как идет подготовка к встрече высокого гостя. Абуль-Аббас был племянником влиятельнейшего человека в халифате и, как слышал Мустафа от своего господина, врагом нынешнего халифа. А как известно, друг твоего врага твой враг. В то время положение Аль Баррака, скопившего немалое богатство и обеспечившего нынешней династии бесперебойную торговлю, вызывало у многих зависть и вражду. Но официальной причиной неприязни к торговцу была его религия — ведь он так и не отказался от своей веры. Вообще многие ставили в вину предыдущему и нынешнему халифам, что иноверцы из покоренных народов часто занимают в органах власти высокое положение. Но на самом деле вражду Аббасидов с Омейядами разжигал клан персидских вельмож, жаждущих восстановления своей власти и прежнего образа жизни.

Разрушенный город удалось привести в такое состояние, словно он и не был заброшен на протяжении нескольких столетий. Мустафа собрал у себя в шатре всех начальников и предупредил, чтобы никто не совершал поступков, которые вызвали бы неприязнь у высокого гостя, а наоборот, всячески угождали ему и его окружению. Еще он сформировал отряд из части степняков и прочих и приказал им срочно отправиться в Персию. Командование отрядом он поручил одному из своих помощников, Джафе Баши. Тот был родом тюрк и хорошо знал местность, куда следовало идти каравану. Ему же Мустафа доверил всех невольниц, казну и молодежь. С ним оставался только Хушар. Караван-баши был бы рад и его отправить с караваном, но на случай, если губернатор захочет увидеть героя сражения, оставил при себе.

— Встретимся у ворот древней парфянской столицы Гекатомпила, — напутствовал он Джафу Баши. — Отсюда следуй на юг, пока не потеряешь из виду города, а затем по широкой дуге обогни его и двигайся на север. Нигде не останавливайся и старайся не приближаться к большим городам. Возьми с собой всех сирийских лошадей. Ну, а мы, если угодно будет Всевышнему, пойдем налегке и вас нагоним.

Ад Дахиль не хотел уходить с караваном, предчувствуя беду. Он явился ночью в шатер караван-баши, где застал его и Хушара в мрачном настроении, словно их уже приговорили.

— Господин, — обратился он к своему наставнику, — позвольте мне остаться с вами, я принесу вам удачу, как в бою.

— Нет, мой мальчик, — покачал головой Мустафа. — Ты должен идти дальше. Твоя судьба не здесь.

— Откуда вы знаете? — поразился Ад Дахиль.

— Все происходит в точности так, как предсказал старец. Тебя ждет великая судьба, моя же прерывается тут. Так предопределено. Я хочу лишь подготовиться, чтобы встретить ее достойно.

Мустафа хлопнул в ладоши, и несколько степняков вошли в шатер. Взяв мальчика за руки, они повели его к выходу. Ад Дахиль стал было сопротивляться, но его держали сильные руки, из которых невозможно вырваться.

— Когда-нибудь ты поблагодаришь меня за то, что я сделал, — сказал ему на прощанье Мустафа.

Всю оставшуюся жизнь, где бы ни находился Ад Дахиль, он помнил прощальные взгляды караван-баши и его верного питомца Хушара.

Глава 17. Багатур уходит на север

Много дней караван уходил от возможной погони, путая следы, указывая неверное направление в селениях, встречавшихся на пути, и обходя стороной крупные города. Так, покидая очередное селение, они двигались на юг; пройдя приличное расстояние, вновь поворачивали на восток. Иран не был союзником халифа. Хотя формально он считался частью халифата, но правили тут древние властители, представители старой аристократии и жрецов. По всему видно было, что они приняли веру арабов только для того, чтобы сохранить свою власть.

Багатур был прекрасным военачальником, но никудышным купцом и политиком. По пути несколько мелких караванов присоединились к нему и, как паразиты на крупном животном, высасывали мало-помалу имеющиеся ресурсы.

Но вот наконец караван прибыл в окрестности Гекатомпила, что значит стовратный, когда-то бывшего столицей уже канувшего в лету Парфянского царства. Теперь от него осталось множество разрозненных племен: курды, принявшие новую веру, эзди из местности, где сохранилась вера их предков, приверженцев богини Изиды, а также зороастрийцы, построившие новую столицу Экбатану. В период расцвета империи жизнь Гекатомпила была совсем иной, город был переполнен чиновниками и торговцами. Крестьяне жили в окрестных полях, им не дозволялось торговать в городе, поэтому у городских ворот собирались по утрам перекупщики. Бедные жители города выходили за ворота, чтобы купить себе пищи, там она была значительно дешевле. Население было смешанным. Иранцы, состоявшие из множества народов, делились на две основные группы: зороастрийцы и правоверные. Было немало и христиан, и арабов, но они жили отдельно в селениях вокруг города. В самом же городе обитали только высокопоставленные лица — приближенные градоправителя. Местное население хоть и не бунтовало, но не любило арабов, считая их захватчиками.

Шло время. Уже почти месяц Багатур с караваном располагались в одном из множества караван-сараев, окружавших город. От Мустафы вестей не было, зато обильно приходили другие вести, будоражащие местное население. Вспыхивали восстания в завоеванных областях на севере, говорили, что и Африка бунтует, так что халифу пришлось отправить туда войско. А василевс с перешедшими в наступление на Кавказе хазарами начал теснить арабов у границ Сирии.

Багатур собрал всех старшин у себя в палатке и сказал:

— Вестей от караван-баши нет, а эта страна грозит вот-вот начать мятеж. Я предлагаю распродать здесь все, что замедляет путь, и налегке уйти на север, откуда я родом, а оттуда в Танский Чин. Тем более что император благоволит к Хатун, ведь она осталась единственной наследницей хазарского трона.

Так тринадцатилетняя девочка оказалась единственной надеждой на спасение для бывших людей Мустафы. Многие из начальников решили отложиться от каравана и самостоятельно искать свою судьбу. Верность сохранили бедуины на верблюдах, около сотни сирийцев, что перешли на сторону Мустафы после победы, еще несколько сотен различного люда и сотня степняков во главе с Багатуром. Получался солидный отряд.

Решено было двигаться к приграничным территориям, не делая остановок. Наложницы и весь громоздкий скарб были оставлены тем из начальников, кто отделился от основного каравана. Поздно вечером Багатур собрал решившихся идти с ним, и ночью они скрытно двинулись на юг в Систан. Хоть это и был протекторат халифата, все знали, что реальная власть халифа туда не достигает. Тот регион вел активную торговлю с Индией, и халифат только благодаря своей лояльности сохранял верность его правителя. Тогда сложилась поговорка: ты можешь делать все, если уверен, что потом достигнешь Систана. Все разбойники, мятежники, воры и иноверцы бежали туда.

Дорога в те края была удобна, ею пользовались множество купцов. Северная часть Великого шелкового пути после вторжения арабов в Ферганскую долину перестала быть безопасной. Арабы изгнали оттуда тюркских ханов, но нового порядка там не водворили, несмотря на то, что их вера быстро была принята местными кочевниками — не столько из-за согласия с ее обрядами, сколько потому, что отвечала условиям их жизни. Ведь арабы хоть и не были кочевниками, но тоже жили, так сказать, на коне и пасли свой скот, а в результате постоянных войн на одного мужчину приходилось несколько женщин. Но из глубин бескрайних степей, подстрекаемые персами, являлись всё более и более дикие племена, сметая все на своем пути. То же делали и хазары, которые некогда безраздельно хозяйничали в этих местах, совершая частые набеги. Словом, религиозное единообразие не принесло ожидаемого мира.

Когда караван приблизился к Систану, главному городу одноименной провинции, Багатур приказал всем стать лагерем, а сам во главе небольшого отряда с купцами отправился в город. Начальником вместо себя он оставил предводителя отряда бедуинов Азиза ибн Али. Бедуины слушались его беспрекословно, одного взгляда им было достаточно. Держался он так, что из всего каравана мало кто мог бы сказать, что дружен с ним или хотя бы о чем-то с ним говорил. И действительно, свои распоряжения он отдавал не лично, а через находящегося при нем юношу.

Глава 18. В погоню за Хатун

Место, где они оказались, было похоже на аравийскую пустыню. Кругом песок да верблюжья колючка. Погода была прекрасная, воздух словно застыл, все предвещало приятный спокойный отдых, но бедуины, шумно споря между собой, словно знали то, что от других было скрыто.

Вскоре небо покрылось тонкой едва заметной пеленой, которая на глазах у всех становилась плотнее, так что сквозь нее стало легко смотреть на солнце. Громкими криками бедуины оповестили всех, что надвигается буря. Они расставили своих верблюдов по кругу, собрав всех людей в центре и сложив там всю поклажу. Туда же поместили всех коней, уложив их и укрыв одеялами и коврами. В отличие от верблюдов, приспособленных к бурям, кони, даже арабские, устоять перед стремительно несущейся песчаной лавиной были не в состоянии. Все люди, обмотав головы платами, улеглись на песок. Последним, что увидел Ад Дахиль перед началом долгой изнуряющей борьбы с ветром, была надвигающаяся черная стена. Затем последовал страшный удар, который чуть не опрокинул его.

Наконец, после многочасового сражения с бурей, ветер стих. Не полностью, но сила его упала. Да и когда ты привыкаешь к стихии, постепенно все становится не таким страшным, как казалось с первого взгляда. Ад Дахиль хотел было встать, чтобы размять затекшие ноги, но чья-то сильная рука не пустила его, и кто-то сунул под ковер, которым был укрыт мальчик, бурдюк с водой. Песчаная буря, казалось, высушила всю влагу из его организма. Он с наслаждением утолил жажду и скоро заснул.

Проснулся, услышав гортанные окрики бедуинов. Лагерь начал оживать, стряхивая с себя толстый слой бурой пыли. Осмотрев людей, Азиз приказал ставить палатки. Угроза миновала. Не очистившийся еще от пыли воздух напоминал о пережитом, вселяя гордость в тех, кто прошел через такое испытание впервые. Ад Дахиль вместе с другими мальчишками ловко расставили шатры и палатки.

К вечеру вернулись люди Багатура. Они получили разрешение войти в город. В торговых кварталах готовили место для встречи каравана. Багатур приказал Азизу усилить охрану. Пришедшие в эти края с севера кочевники, которых называли халаджи, были хорошо известны степнякам и хазарам. Совершенно дикие, они не признавали ничьих законов и доставляли много неприятностей всей округе.

Вечером Ад Дахиль и его подруга впервые за последнее время смогли спокойно посидеть у костра и поговорить. Хатун рассказала, что когда они жили на севере в степи уже после изгнания их рода из Хазарии, то именно племя халаджей было нанято для нападения на их стан. Когда она вырастет и выйдет замуж, первое, о чем она попросит своего мужа, найти и вырезать весь этот бандитский род.

Ад Дахиль рассмеялся:

— Значит, ты уверена, что твоим мужем станет император, или халиф, или великий хан? (Так звали степняки начальствующего над несколькими родами.)

— Можешь смеяться и дальше, но я буду именно той, о ком ты говоришь. А хочешь знать, каким будет мое второе желание? — с усмешкой спросила она.

— Боюсь даже и спрашивать, — с наигранным испугом ответил мальчик.

— Чтобы мои слуги нашли тебя, где бы ты ни был, и привезли полюбоваться зрелищем, как я сама обезглавлю каждого из них.

— Я уже тебя боюсь, Хатун, ты такая кровожадная!

— Это я-то кровожадная! Видел бы ты, что они делали с умирающими, тогда бы понял, что по сравнению с ними я еще очень-очень милосердная.

Ад Дахиль, чтобы не обидеть девочку, не стал продолжать эту тему.

Вскоре лагерь уснул.

Поутру караван из пятисот человек направился в Систан — на родину древнего героя Рустама. О нем мальчишкам поведал сказитель на базаре. Целую неделю они бегали туда, чтобы послушать повествование обо всех его подвигах. О коварном Афрасиабе и глупом Киавусе, о Дивах, что враждовали с героем, о богатыре Сухрабе, в котором Рустам не узнал своего сына и умертвил на поединке. О том, как богатырь был предан родичами и убит. Ад Дахиль впервые в своей жизни познакомился с такой большой поэмой, но больше всего поразило, что сказитель знал ее наизусть.

По прошествии недели Багатур вызвал Хатун к себе. После разговора с ним она стала хмурая и уже не ходила слушать сказки. И встреч с Ад Дахилем избегала. Он смог увидеть ее только пару раз и то мельком. Багатур поселил ее отдельно в особом доме, а мальчик обитал в торговых кварталах. Наконец, она пришла к нему сама и рассказала, что происходит:

— Я должна уехать. Чтобы встретиться с тобой, я сбежала из дома, где меня держали.

— Держали насильно? — не мог поверить мальчик.

— Да. Завтра меня отправят в Чин вместе с небольшим отрядом степняков, а вы все останетесь тут.

— Но разве не весь караван должен идти в Чин? Ведь именно так распорядился Мустафа.

— Выяснилось, что тут в округе орудуют кочевники. Два дня назад они напали на караван, следовавший из Индии. Не выжил никто, а там было пятьсот человек, двести из которых вооруженные солдаты. Если мы двинемся сразу всем караваном, нам не замеченными не пройти. А люди Багатура могут скакать день и ночь без остановки, им не требуется отдых. Да и небольшому отряду легче пройти, не привлекая разбойников, а у них везде есть глаза и уши.

При этих словах Ад Дахиль вдруг отчетливо увидел свою маму и их двор. Обладай он тогда хоть долей благоразумия, какое есть у Хатун, с ними не случилось бы беды. Теперь ему стало понятно, что именно меняла выдал их с мамой разбойникам. Он вспомнил, как тот своей обходительностью ввел в заблуждение двух несчастных бедняков, вспомнил, как горячо жаждал денег… Сейчас он бы отдал все деньги мира, чтобы вернуться домой и, в той же бедности, быть рядом со своей мамой.

— Я обязательно должен вернуться домой, — проговорил он вполголоса.

— Что ты бормочешь себе под нос, как старик? — удивилась Хатун.

— Я должен вернуться домой, к маме, — повторил он.

— Как? Ведь прошло уже около полутора лет… Может, ее уже…

— Не смей так говорить! — оборвал ее мальчик.

Хатун была уязвлена его тоном. Она повернулась и ушла.

«Ну и пусть! Пусть идет куда хочет и выходит замуж за какого-нибудь головореза, чтобы он исполнял все ее прихоти!..»

Он пошел куда глаза глядят и всё бубнил себе под нос, что не хочет больше ее видеть. Но сердце ему кричало: ты не должен потерять ту, которую любишь!

Дорога сама привела его к конюшням караван-сарая. Не задумываясь он оседлал одного из коней и направился к городским воротам. Уже приближаясь к ним, он спешился, дождался, когда некий господин, живущий в селении неподалеку от города, вместе со слугами подъехал к воротам, и, прикинувшись конюхом, выбрался наружу. Стражники не обратили на него внимания: множество подростков служили тут конюхами.

Удалившись от стен на расстояние выпущенной стрелы, он вскочил на коня и погнал во весь дух на северную дорогу, ведущую в Саманган. Примерно через час быстрой скачки он остановил коня за высокой скалой.

Когда стемнело, мимо него с шумом пронесся отряд человек в пятьдесят на коренастых конях. Это был Багатур со своими людьми. Наверняка среди них была и Хатун. Он выждал, пока они удалятся, и поскакал за ними вслед.

Степняки умеренной рысью могут скакать без остановки день и ночь. Лишь к вечеру следующего дня Ад Дахиль чуть не наткнулся на их привал. Дав передохнуть коням, они продолжили путь. У мальчика не было с собой никакой еды. Лишь вода подкрепляла его силы — родники попадались нередко. По традиции горцев, чью землю он пересекал, когда умирал старейшина рода, в его память сооружался родник у дороги, чтобы путник мог утолить жажду и помянуть добрым словом умершего. Но одной водой жив не будешь. На исходе третьего дня у мальчика разболелась голова, но все же примкнуть к Багатуру он не решался: боялся, что тот насильно отправит его под надзором двух воинов назад.

На четвертый день пути силы стали покидать Ад Дахиля. Он пытался утолить голод листьями каких-то кустарников, но они оказались настолько горькими, что пришлось их выплюнуть.

— Хорошо быть лошадью, — пробормотал он себе под нос, — она найдет себе пропитание. Жаль, что человек не может питаться подножным кормом.

Тут он заметил чуть в стороне от дороги приземистый каменный домик. В таких ночуют пастухи, перегоняя стада, и держат ягнят. Судя по конскому помету и следам копыт, люди Багатура тут ночевали.

Ад Дахиль вошел. Вонь от прежних постояльцев еще не выветрилась и резала глаза. Дышать было тяжело. Он обошел помещение, но не обнаружил ни крошки пищи. Вышел наружу. Свежий ветер ударил в лицо и наполнил легкие чистым воздухом. Отдышавшись, он обошел строение и заметил небольшое углубление у основания стены, откуда торчал клочок ткани. Потянул за него и вытащил сверток, в котором оказались две лепешки и солидный кусок вяленого мяса.

— Хатун! — вскрикнул он, веря и не веря, что это она позаботилась о нем. Выходит, девочка знала его лучше, чем он сам себя знал, раз была уверена, что он тайно последует за ней.

Подкрепившись, он улегся на землю и, сам того не ожидая, крепко заснул. Ему снилась мама, их двор, как они с мамой идут на базар… Когда он открыл глаза, лошади не было рядом. Испугавшись, он вскочил на ноги — и сразу успокоился: она неподалеку мирно щипала траву.

Так он скакал неделю через пустынное плоскогорье. Редкие деревеньки, которые встречались на пути, были брошены своими жителями. Оно и понятно: как тут жить, когда в любую ночь к тебе может нагрянуть разбойничья шайка. Хатун на всем пути следования, где было возможно, оставляла для него пищу. Но, верно, не каждый день ей это удавалось, бывало, и два дня подряд приходилось ему голодать. Багатур вел свой отряд по старинному тракту, видимо, зная наверняка, что никого здесь не встретит. Интересно, как он нашел эту дорогу? Или кто-то ему подсказал?..

Однажды ночью у переправы через речку Ад Дахиль устроился спать, привязав коня в удалении от места своего ночлега. Он считал, что так будет безопаснее. Считать дни он уже перестал. Другой дороги через эти каменные расщелины и горы не было, поэтому он не боялся отстать от Багатура. По некоторым признакам он понял, что его отряд также устраивает стоянки.

Поспав несколько часов, он вдруг услышал человеческую речь, чей-то разговор. Поначалу подумал, что это ему приснилось или что журчание ручья он принял за чьи-то голоса. Но тут раздался смех, и он понял, что неподалеку какие-то люди. Нужно было непременно выяснить, кто они и чего от них ждать.

Ползком он подобрался к месту, откуда слышались голоса, и увидел три фигуры, освещенные бликами костра. Говорили они по-арабски. Значит, это не степняки. Мальчик прислушался.

— Наверняка эти люди либо разведчики, либо разбойники, — сказал один.

— Да, — подтвердил другой. — Там одни степняки, хоть их главный и говорит по-нашему.

— К тому же у них нет навьюченных животных, — добавил третий.

— Думаю, награда будет немалая, — заметил снова первый голос, принадлежавший, вероятно, старшему из троих. — Надо поскорее сообщить в Кышлым…

Ад Дахиль не стал слушать дальше, а поспешил к своей лошади. Выведя ее на дорогу, он затем потихоньку подобрался к стоянке незнакомцев. Те уже дремали у костра. Он отвязал их коней, взял за поводья сразу трех да еще и мула в придачу и медленно повел за собой… Так те, кто хотел разбогатеть на чужом несчастье, проспали собственное.

Ад Дахиль со своей добычей скакал по ночной горной дороге. Луна была ему фонарем. В эту ночь он вспомнил слова Юханны ад-Димашки: «Ничего не бойся, все кривые пути для тебя выровняются, только ношу свою неси».

К утру он оказался на склоне горы, ведущем в широкую долину, где какое-то селение мерцало тусклыми огнями почти под его ногами. Казалось, прыгни сейчас вниз — и опустишься на крышу какого-нибудь из домишек…

Глава 19. Ад Дахиль и Хатун снова вместе

Отряд Багатура остановился на привал днем, чтобы ночью незаметно проскочить мимо селения. Он отправил нескольких опытных воинов на поиски обходной тропы, остальные улеглись спать. Впереди ждала самая опасная часть пути, где можно было наткнуться на отряды тюрков и арабов. Причем тюрки и арабы, вчера бывшие союзниками в войне, сегодня вполне могли сражаться между собой.

Багатур был родственником могущественного хана Атюба, владения которого находились далеко на севере. Конечно, никто из тюрков не решился бы напасть на родича такого опасного человека, ведь кровная месть в тех краях была делом чести. Арабам же было неизвестно это славное имя. В те дни шах Хорезма заключил договор с хазарами, да и Танская империя смотрела на эти земли как на будущий протекторат, так что предстояло пройти через Ферганскую долину и попасть в дружественный Хорезм.

Багатур построил отряд в колонну по четыре и уже собирался выступить, когда один из дозорных, посланных вверх по дороге, доложил ему, что с гор спускается группа из пяти или шести всадников. Багатур приказал организовать засаду. Засада степняков — это многослойная система сдерживания и несколько групп для решительной атаки. Степняки играли в эту игру с детства, и никому ничего не надо было объяснять. Две группы пошли навстречу незваным гостям, остальные выстроились рядами ниже.

Когда неизвестные прошли через оба заслона и путь к отступлению был отрезан, подали условный сигнал. Ловкие сильные руки схватили животных и ведущего их мальчика. Ему связали руки и бросили к ногам Багатура.

— Да это же Ад Дахиль! — воскликнула Хатун и засмеялась от радости. Она бросилась к своему другу и ловко кинжалом разрезала путы. Багатур бросил на нее недовольный взгляд, но, не желая тратить время попусту, скомандовал:

— В путь! Мы и так задержались.

Отряд гибкой змеей потянулся вниз. Хатун продолжала бурно радоваться, за что получила замечание. После этого она молча поглядывала на вновь обретенного друга и иногда хлопала его по плечу.

Соблюдая тишину, отряд спустился к озеру и, обогнув его по тропе, оказался на дороге, ведущей из селения в долину. До рассвета шли молча быстрой рысью. Когда рассвело и дымка испарений над высокой травой рассеялась, Багатур остановил отряд и, разделив на несколько групп, послал во все стороны от дороги, чтобы запутать след. Встреча была назначена в небольшом лесу, видневшемся километрах в десяти слева. Когда собрались там, был обнаружен и родник. Багатур приказал не спешиваясь напоить лошадей и набрать воды в запас. Предстоял долгий переход по дикой степи. Двигаться по дороге было опасно. Отдав распоряжения, он вызвал к себе Ад Дахиля.

— Где ты раздобыл все это? — спросил Багатур. — Тут у тебя и лошади, и мул, и тюки с шафраном. — Он улыбнулся. — Ты решил собственный караван организовать?

Мальчик рассказал о том, как всё произошло.

Узнав, что его отряд выслежен шпионами, Багатур хлопнул себя по ляжке от досады.

— Значит, за нами уже выслана погоня, — сделал он вывод. — Придется идти по степи весь день и всю ночь, иначе нас могут окружить.

Отряд быстро сгруппировался и пошел ровным быстрым шагом, поднимая за собой столб пыли, видный издалека. Багатуру оставалось идти напрямик и надеяться на превосходство в скорости. Это было похоже на бегство от собственной тени, воображаемый противник словно подстегивал всех и гнал вперед без остановок. Отряд Багатура не обладал военной мощью. По сути это была легкая конница, предназначенная для набегов и разведки. Под стрелами или длинными арабскими копьями ей не устоять, а значит, лучший способ выжить для степняка это бегство.

Мальчик, привыкший уже к жизни на коне, держался молодцом. Мышцы его приспособились к постоянной скачке и без устали держали за бока лошадь. К концу дня впереди показался высокий холм. Багатур подал знак, и несколько воинов поднялись на его вершину. Оттуда они увидели километрах в десяти позади клубящиеся тучи пыли, которые мало-помалу приближались. Разведчики нагнали основной отряд и доложили Багатуру об увиденном.

По правую сторону долины шел горный массив. Багатур принял решение дотемна держать направление на север, а затем взять круто влево, на запад, чтобы уйти от преследователей, не ввязываясь в схватку с ними.

— Их кони устали, да и наши не свежи, — сказал он. — Попытаемся пройти тихо. Луки держите наготове и в случае нападения стреляйте на ходу.

Когда отряд Багатура огибал правое крыло преследователей, те заметили маневр степняков и с громким гиканьем, чтобы привлечь основную группу, бросились вдогонку. Теперь скрываться было незачем. Степняки, растянувшись широкой линией, во весь опор помчались на север, осыпая стрелами преследователей. Отряд арабов несся тесной группой, угрожая вот-вот настигнуть беглецов. Те же, рассыпавшись по сторонам, образовали полукруг, пытаясь взять преследователей в кольцо и продолжая обстрел из луков. Арабы не выдержали и остановились, а затем и вовсе бросились наутек. Когда их отряд рассеялся по всему полю, степняки, не теряя времени, во весь опор погнали на север.

— Они теперь до утра не соберутся вместе! — задорно крикнула Хатун и выпустила еще пару светящихся стрел в сторону врага.

Багатур знал, что утром те соберутся и продолжат преследование, но до утра отряд был в безопасности. Дав передохнуть своим несколько часов, еще до рассвета он двинулся в северном направлении. Он надеялся выиграть дневной переход, чтобы избежать новых стычек.

Два следующих дня прошли спокойно. Арабы продолжали преследование, но уже без прежней прыти, опасаясь засад. Постепенно они отстали, потеряв надежду догнать уходящих.

Багатур спешил пересечь наконец долину и добраться до дружественных стран. Он надеялся, что Хатун станет для него ярлыком безопасности. Император дорожил ее жизнью, а шах Хорезма рассчитывал на помощь Чина и, значит, не станет ссориться. Так рассуждал Багатур и берег девочку как гарантию безбедной жизни. Кочевники хоть и враждовали веками с Чином, но самой заветной мечтой каждого из них было стать чинским жителем. Что может быть лучше спокойной сытой жизни в мирных внутренних областях империи! Буйная некогда страсть к путешествиям и приключениям, забрасывавшая Багатура на возвышенности Иберии и Пунии, угасла. Все чаще он задумывался о том, что счастье не в бою, а в мирном спокойном сне у себя дома, в окружении родных и близких. Империя арабов, которую он изъездил вдоль и поперек как наемник и в последующем как начальник охраны каравана при Мустафе, осталась для него в прошлом, теперь все его мысли были о Чине.

Глава 20. Встреча с ханом Буланом

Отряд двигался узкой вереницей. Вдруг послышался сигнальный крик авангарда и приближающийся конский топот. Багатур, не дожидаясь встречи с врагом, повернул коня вправо и пустился во весь опор. Глазам степняков предстал отряд в три сотни всадников, с гиканьем несущихся на них. Степняки, следуя своей тактике, осыпали их потоком стрел, но, несмотря на то, что нескольких всадников сразило первым же залпом, преследователи демонстрировали решимость вступить в бой. Кони степняков были изнурены длинным дневным переходом. Командир вертел головой во все стороны, выбирая направление бегства, но местность, плоская как тарелка, не предвещала старому воину ничего хорошего.

Пришлось принять бой. Багатур бросил свой отряд навстречу противнику. Стрелы, пущенные упругими луками степняков, насквозь пробивали доспехи арабов, и вскоре множество бойцов передовой линии корчилось на земле под умирающими конями. Степняки, вынув сабли, мигом перебили оставшихся и откатились назад, чтобы не вступать в бой с основными силами. Но их кони уже не могли быстро бежать, и степняки ринулись в отчаянную атаку на значительно превосходивших силой арабов.

Не успели ряды противников сойтись, как вдруг в арабов сбоку полетели, жужжа, горящие стрелы. Сперва показалось, что это пламя из пасти дракона или какое-то другое чудо. Кони, напуганные горящими стрелами, поднимались на дыбы, сбрасывая седоков, в которых тут же врезались конники Багатура. Не ведая еще, кто стал его спасителем, Багатур, следуя законам и обычаям степняков, не хотел предстать жалким перед своим благодетелем. Поэтому он старался проявить свою удаль: резал, кусал, душил, толкал врагов, кто оказывался рядом, и осыпал злобными криками тех, кого не мог достать. Несчастные пытались ускользнуть от этого головореза, но мало кому удалось.

Отряд арабов был рассеян по всей долине и уходил мелкими группами. Степняки гонялись за отставшими, стараясь захватить в плен тех, чье одеяние говорило о благородном происхождении и обещало богатый выкуп. Другие пленные были обречены на пожизненное рабство. Разумеется, только те, кто дойдут до великого города Чанъаня, слава о котором шла по всему Востоку.

Хатун, сопровождаемая приставленными к ней воинами, тоже погналась за отступающими, желая захватить пленников. Это грозило ей большой опасностью: арабы, оправившись от первоначального шока, начали собираться в группы, что сулило возобновление битвы. Степняки уже не решались приближаться к ним, продолжая обстреливать противника на расстоянии. Багатур же был занят поисками того, кто так неожиданно пришел к нему на помощь. Он предполагал, что искать своего спасителя нужно на холмах, окружавших поле сражения, и вскоре обнаружил небольшую группу всадников на вершине одного из холмов.

Багатур стал подниматься на холм. Как только он достиг его вершины, к нему направился воин с копьем в руке и круглым щитом за спиной. Это был славный на всю степь Тюбай в доспехах поединщика. По старинному обычаю, бои между родственными племенами решались схваткой именно таких вот удалых витязей, поэтому в обычном набеге они не участвовали, а находились при хане в качестве его телохранителей.

Багатур остановился перед ханом, демонстрируя широкой улыбкой дружелюбие, и представился:

— Я Багатур, родич славного хана Атюба.

— О! — воскликнул тот. — Какая удача встретить родича! Я Булан, внук ишида (так звали властителей тех мест) Тархуна.

Оба слезли с коней и обнялись, прижавшись друг к другу головами в знак близкой связи.

— Как вы оказались тут? — спросил Булан.

— Я везу к императору Тан принцессу Хазарии.

— Принцессу! — воскликнул Булан. — Где же она?

— С моими телохранителями гоняет по полю арабов.

Хан бросил властный взгляд на Тюбая. Тому не требовалось слов — он взмахнул рукой, и словно из-под земли взявшиеся всадники подскочили к нему. Они слетели с холма и понеслись в самую гущу скачущих друг за другом всадников. Хатун как раз накинула аркан на арабского воина в красивом, с золотыми оборками на манер византийцев, плаще, и тот свалился с коня. Девочка затянула узел потуже, а сопровождавшие ее телохранители обступили пленника. Тот выкрикивал какие-то угрозы, но ударом одного из телохранителей был приведен в бесчувственное состояние. Словно тюк с поклажей, его бросили на спину коня, которого тут же взяли на привязь.

Тут и появился великан Тюбай.

— Это мой пленник! — запальчиво выкрикнула Хатун. Она подумала, что этот богатырь хочет отобрать у нее добычу. Но он усмехнулся и сказал:

— Следуйте за мной. Вас ждет хан.

Зазвучали горны. Степняки понеслись по кругу, обстреливая врага и не давая тому приблизиться. Постепенно отряд за отрядом отходил, прикрывая отступление следующих. Арабы, изрядно потрепанные, не стали преследовать врага. Отряд Багатура не понес потерь, не считая нескольких легко раненных бойцов. Хан и Багатур ехали рядом. Командиру степняков пришлось проявить не свойственное ему многословие, чтобы рассказать обо всех обстоятельствах его жизни, а также о том, как хазарская принцесса оказалась с ним.

Когда он закончил, Булан сказал:

— В этих краях мы не чувствуем себя в безопасности. Арабы всё чаще вторгаются в наши исконные земли, а наши племена разрознены, мы воюем между собой, хотя что нам делить? Народ еще помнит песни об Итиле. Если найдется среди нас тот, кто всю нашу удаль сможет сжать в один кулак, — он сжал свой необычайно широкий кулак, — я бы забыл все свои амбиции и пошел бы под его флагом. Повсюду наш народ — и на севере, и на западе, везде — терпит притеснения, и вот теперь арабы, жители далекой пустыни, погонщики верблюдов, хотят согнать нас с наших пастбищ, навязывая нам свою веру. Я объяснил губернатору Ань Лушаню, что позволять их проповедникам и купцам жить в наших землях опасно, но император и слушать не хочет, он даже построил им мечеть, да какую большую!.. — Он покачал головой.

Багатур, изрядно проживший в халифате, прекрасно знал, что внешне монолитный арабский народ на самом деле собран из множества мелких и крупных племен и постоянно рискует распасться. Халиф хоть и имеет светскую и духовную власть, но она действует только там, где есть меч в руке его верноподданного, в остальных же землях, а особенно тут, на Востоке, каждый военачальник делает что хочет.

— Так ты говоришь, прожил в халифате более двадцати лет? Да собери мы силы вместе, могли бы создать империю, и побольше, чем у самого славного из ханов Итиля…

Так ехали рядом два сына степи и беседовали. Им было что рассказать друг другу о конях и о женщинах, о землях, в которых течет молоко и мед, и о том, что ни изобилие земель, ни скудость не дают людям покоя и счастья. Что страсти одинаковы всюду, у всех народов, и что религия становится чаще причиной войны, чем обещанного ею мира. О том, как менялись халифы и василевсы — хорошие или плохие, они все равно не приносили покоя народам. И о том, что лошадиное молоко самое вкусное, а в степи звездное небо ближе к земле, чем на самой высокой башне, и что женщины степи самые верные… Так на протяжении нескольких дней, вспоминая свои молодые годы, они вели свои отряды на север — в земли, подвластные династии Тан.

Вскоре отряд прибыл в Булансарай, столицу удела хана Булана, гордо называемую им городом. На деле это было обычное стойбище степняков, где несколько тысяч юрт стояли рядами, образуя линии, называемые улицами. Поселение обнесено было частоколом, который работники, по виду из пленных, обкладывали камнем. В стенах было проделано четверо ворот соответственно четырем сторонам света.

Войско с шумом вошло в южные ворота. На небольшой площади собрались для встречи жители во главе со старым отцом Булана. Подле него находились два жреца священного огня в белых одеяниях, несколько женщин с детьми и еще множество разного люда.

Булан спрыгнул с коня и в почтении склонил голову перед отцом. Тот положил на голову сына теплую ладонь и сказал:

— Да благословит тебя Ахура-Мазда, да дарует тебе огня, воды и земли!

Хан поцеловал руку отцу и поклонился жрецам. Багатур, бывший в халифате честным последователем веры пророка, так же поклонился старцу и жрецам, чем немало удивил Ад Дахиля. Хатун же ткнула его локтем в бок и пояснила, что это древняя вера предков. Жрецы благословили всех жителей и поднесли тазы с водой для омовения рук.

— Тюбай, распорядись, чтобы наши гости не имели ни в чем нужды, а вечером будет праздник.

Сказав это, хан в сопровождении отца, жрецов и всех облеченных властью направились к святилищу. Это было небольшое здание, перед которым находился круглый бассейн с водой. Площадь перед зданием и бассейн были отделаны светлым камнем. Было заметно, что все построено недавно: камень еще не потемнел от смены времен года.

Глава 21. Пир

Вечером у восточных ворот состоялся пир. Были поставлены длинные ряды столов на коротких ножках. Перед ними на подушках сидели воины — чем выше рангом, тем ближе к хану. Для хана же с его окружением был установлен на возвышении деревянный помост, устланный коврами. По краям помоста пылали костры, вздымая вверх языки пламени, похожие на змей. В центре сидел сам хан, рядом его отец, возле отца верховный жрец. С другой стороны Багатур, а подле него Хатун. На ней был необычный наряд из красного шелка с высоким воротом и длинными рукавами, на ногах — белые сапожки с загнутыми кверху носками. Ее серьезный взгляд был направлен куда-то вдаль. Было за столом несколько человек в ромейской одежде, а также разодетые в шелка танцы и представители властителей различных царств.

Ад Дахиля не поставили прислуживать старшим, как других местных мальчишек, а посадили в ряду именитых воинов и командиров, так что те, кто подносил ему еду, смотрели на него с завистью.

Пир начался. Танцовщицы задвигались под ритмичный стук барабанов. Мясо и ромейское сладкое питье разнесли по столам. Застолье проходило шумно и весело, когда же круг танцев завершился и наступил перерыв, мальчики разостлали перед возвышением мягкие ковры, а затем несколько воинов привели пленников из числа взятых в последнем бою. Они имели весьма потрепанный вид. Хан хлопнул в ладоши, и стражники вывели нескольких арабов в круг. Настала тишина.

— Ну что ж, — заговорил, усмехаясь, Булан, — у вас сегодня есть возможность с честью уйти из плена.

Воин, знавший арабский, перевел его слова пленникам, дополнив предложение хана следующими условиями. Они должны бороться между собой, пока из восьми не останется один победитель. А он будет драться с воином, которого назначит хан. Если победит, то на коне побежденного уедет с наградой. Таким образом, сильнейшему из пленных после нескольких схваток с товарищами предстояло бороться с опытным свежим степняком. Ясно, что последний заранее получал преимущество.

Раздался барабанный бой, и четыре пары поединщиков начали борьбу. Через некоторое время определились победители. Им дали немного отдохнуть, а тем временем одна из танцовщиц начала выступление. Гибкость ее движений приводила всех в восторг. Когда танец закончился, зрители проводили прелестную девушку криками удовольствия и звоном летящих в ее сторону монет. Мальчишки собрали их и отнесли ей, надеясь на вознаграждение.

Вновь закружили по коврам борцы под крики и улюлюканье зрителей. Одним из них был тот, которого пленила Хатун. Оскорбленное самолюбие придавало ему злости, и он рвался доказать свою доблесть. Он ловко уложил на спину противника и не позволил подняться.

Победителем второй пары оказался внушительного роста эфиоп, которых немало было в войсках халифата. Вновь выбежала танцовщица, с еще большим усердием демонстрируя прелести своей фигуры и бросая взгляды, разжигавшие страсти в охмелевшей публике. Некоторые приподнимались и протягивали к ней косматые ручищи, но она ловко уворачивалась и уходила в сторону. Кто-то из сильно опьяневших воинов вскочил и попытался было танцевать с нею, но голова его закружилась, и он под общий смех рухнул к ногам девицы. Хан одобрительно рассмеялся, несколько воинов из его охраны подошли к лежащему и унесли в лагерь.

Булан поднял руку и объявил:

— Ему не страшны были ни стрелы, ни мечи, но пара стройных ног уложила наповал.

Раздался общий смех, танцовщица отдала изящный поклон хану, и к ее ногам снова посыпались монеты.

Вскоре началась решающая схватка между эфиопом и пленником Хатун за право бороться с поединщиком хана. Поначалу казалось, что африканец сильнее, лишь изворотливость и быстрота ног спасали его соперника от могучих рук чернокожего воина. Но потом пленник Хатун изловчился запрыгнуть тому на спину, сдавив его тело руками и ногами. Как ни пытался здоровяк вырваться, но вскоре запас воздуха иссяк и он рухнул на землю едва живой. Раздались аплодисменты и крики.

Снова выбежала танцовщица и изобразила в пантомиме прошедшую схватку. Всем понравилась ее импровизация, и она собрала монет больше прежнего.

После нее на ковер вышел телохранитель хана.

— Тю-ба-ай! Тю-ба-ай! Тю-ба-ай! — дружно скандировали зрители.

Великан сделал круг, демонстрируя свою богатырскую стать, и свысока кинул взгляд на эфиопа, которого оттащили в сторону и облили водой, отчего побежденный приобрел еще более жалкий вид. Затем посмотрел на того, с кем должен был драться, и усмехнулся. Казалось, силы соперников несоизмеримы. Он с поклоном обратился к хану:

— Зачем, о всемогущий, ты выставляешь на посмешище твоего верного раба?

Хан выразил на лице удивление, но все поняли, что это спектакль, и рассмеялись в предвкушении того, что будет дальше.

— Прикажи выйти ко мне всем восьмерым, кто участвовал в отборочных боях.

Хан призадумался: как бы бахвальство поединщика не испортило праздник.

— Но как же тогда наше условие отпустить победителя? — спросил он. — Ведь тогда придется отпустить всех!..

Услышав эти слова, даже эфиоп приподнял голову.

— Не беспокойся, мой повелитель, никого отпускать не придется, — возразил Тюбай.

Хан посмотрел на своих гостей — те одобрительно закивали.

— Ну, что ж, тогда я добавлю в качестве приза победителю еще вот этот кошель с золотом… — Он вынул из рукава увесистый мешочек со звенящими монетами и бросил перед собой. Потом поднял руку — и забили барабаны. Даже танцовщицы заняли место невдалеке от ханского помоста, чтобы увидеть предстоящее сражение.

Восемь арабских воинов выстроились в полукруг перед стоящим в центре богатырем, а тот, словно не замечая их, стоял с высоко поднятой головой, скинув рубаху. Все ахнули, увидев рельефные, переплетенные словно змеи мышцы, которые извивались и дергались при каждом движении.

— Кто это? — спросил у хана посол Византии.

Булан окинул его горделивым взглядом и ответил:

— Этот богатырь с младенчества воспитывался в знаменитом монастыре на горе Суншань, откуда выходят лучшие бойцы. Великие колдуны освятили его и вселили в него дух голубого волка, он неуязвим под охраной множества оберегов.

Византиец и сам видел, что перед ним необычный человек, которого греки назвали бы полубогом. Он склонил голову, давая понять, что увиденное его ошеломляет. Барабаны стихли, и арабы бросились на ратоборца. Кто ухватил его на ноги, кто за руки, а победитель отборочных схваток решил применить тот же прием, что с эфиопом, и набросился на противника со спины, обхватив могучую шею руками и обвив ногами могучий торс. Степняки, видя, как тела врагов скрыли от их глаз сородича, охнули, некоторые вскочили и хотели было прийти ему на помощь, но хан сделал знак рукой, чтобы никто не вмешивался. Тюбай стоял неподвижно. Противники не могли сдвинуть его с места, как ни старались.

— Борись же! — выкрикнул хан.

И тут послышался трубный гортанный голос Тюбая. Так он вскрикивал всегда, перед тем как нанести решающий удар в бою. Затем произошло нечто невероятное: вся восьмерка отлетела от него, будто облитая кипятком, и покатилась кубарем. Тюбай же стоял раскрасневшийся, с распростертыми руками и улыбкой на устах. Сперва вся толпа зрителей охнула, затем облегченно засмеялась. Тюбай прошелся по ковру, собирая разбросанных врагов, словно хворост, кого за руки, кого за ноги, и закидывая себе на плечи. Потом, свалив всех в кучу, уселся на нее, а пленника Хатун как игрушку крутил у себя в руках, так что слышались стоны и хруст костей.

— Не смей убивать его! — вскочила девочка, всем видом демонстрируя решимость в случае неповиновения атаковать силача.

Тот рассмеялся, но все же взглянул на хана. Булан молча покачал головой. Тюбай понял, что его господин не хочет оскорбить свою гостью. Он поставил несчастного на ноги, рукой привел в порядок его волосы, а затем, словно куклу, поднес к госпоже и положил к ее ногам, почтительно поклонившись.

Хан одобрительно рассмеялся и захлопал в ладоши. Один из мальчишек-прислужников подошел с подносом, и по знаку хана туда положили кошель с золотом. Затем мальчик с подносом пробежался вдоль столов. Всякий состязался с другим в щедрости и бросал монеты. На подносе образовалась целая гора денег, так что носильщик с трудом донес ее до победителя. На последних шагах ему помогли двое других мальчишек.

Тюбай поклонился хану и поднял руку в знак благодарности. Щедро отсыпав денег за ворот каждому из мальчишек, он бросил несколько горстей танцовщицам, а кошель хана взял в руки и поцеловал под общие одобрительные крики, после чего вернулся на свое место.

Побежденных выстроили перед ханом.

— Не хочу, чтобы меня кто-то обвинил в нечестности, — заявил Булан. — Бой был неравным: вас только восемь, а он… — хан указал рукой на поединщика, — он один. Вот я и решил: отпущу-ка вас всех. Ступайте и расскажите вашему правителю, какая участь ждет наших врагов. Если они продолжат набеги на наши земли, то мы соберем всю степь и тогда не пощадим ни больших ни малых. И как ромеи от рук Итила, так и вы от наших не спасетесь. А теперь бегите, пока я не передумал.

Не веря своему счастью, пленники пустились наутек под улюлюканье толпы. Вновь зазвучала музыка и продолжились танцы.

Три дня пировали степняки, празднуя конец похода.

На следующий день проводились состязания в скачках, затем играли в перетягивание копья. Тюбай вновь всех удивил, подняв в воздух двоих, державшихся за его длинное, более похожее на пику копье.

На третий день прибыл караван из Чина с шелками и специями, яшмой и порохом — новым веществом, которое император передал василевсу. В тот день в городе воины соревновались в стрельбе из лука. Степняки продемонстрировали невероятное умение, чем привели в изумление чинских купцов и солдат. Вновь были танцы и пиршества до вечера.

Глава 22. Караван из Византии

Следующим утром вошел в город караван из Византии. Он добирался сюда не обычным путем по землям халифата, а новой северной дорогой из Херсонеса через Пантикапей, через земли хазар и их столицу Итиль, тогда еще небольшой город, оттуда на Хорезм и наконец в земли хана Булана. Если хану удастся доказать, что он способен сделать безопасным участок дороги, проходящий через его земли, страну ждали богатство и процветание.

Руководил караваном купец из далекой Армении по имени Ерванд Аматуни. Сам он прибыл накануне вечером, но в городе узнали об этом только на следующее утро, когда весь народ пришел в сильное возбуждение: ведь караван состоял из более чем тысячи человек. Вьючных верблюдов сопровождал солидный отряд хазарской конницы.

Багатур известил Булана о том, что Хатун принадлежит к роду изгнанного кагана, что может вызвать ропот у хазар и помешать началу столь многообещающего предприятия. Поэтому под страхом смерти было запрещено всяческое упоминание о принцессе. Ее, как и было задумано, готовили к путешествию в Чин. Перед ее отъездом Багатур вызвал к себе Ад Дахиля.

— Ты, конечно, хочешь ехать с нами? — спросил он.

— Да.

— Тогда имей в виду, что в империи Тан ты будешь никем. Твоя дорога и дорога твоей подружки разойдутся: она принцесса, а ты безродный мальчишка. Но если твоя счастливая звезда не отвернется от тебя, то я верю, что ты не пропадешь. Советую тебе учиться искусству. Император покровительствует искусствам и иностранцам, а значит, если ты проявишь усердие, то не пропадешь.

Мальчик почтительно поклонился.

— А теперь иди и помоги остальным собраться. Мы выдвигаемся сегодня вместе с караваном из Византии.

По пути Ад Дахиль наблюдал многолюдье на улицах города. Их заполнили чужестранцы из Китая и Рима, там были и бородатые великаны с Севера, торговавшие шкурами и золотом. Действительно большое дело задумал хан.

У восточных ворот города воин из отряда Багатура, взяв мальчика за руку, подвел его к важному человеку, стоящему немного в стороне от основной группы людей. Они проводили последний осмотр вьючных животных и телег, запряженных мулами. Одни записывали что-то в свитки, другие проверяли, хорошо ли закреплена поклажа, третьи раздавали указания погонщикам. Купец не стал представляться мальчику, словно его имя и так должно было быть известно всем. Ад Дахиль и вправду знал его имя, которое было у всех на устах. В первый момент тот не обращал на подростка никакого внимания, пока приведший его степняк не сообщил, что это тот самый мальчик, за которого просил его господин, и при этом всячески расхваливал Ад Дахиля.

Дав ему хорошенько себя рассмотреть, Ерванд спросил на германском наречии:

— Какого ты происхождения?

— Я Гейзерих, сын Альберика из Децима Карфагенского, — ответил мальчик на своем родном языке.

Степняк, который привел мальчика, открыл рот от удивления: ведь за последние несколько месяцев он не раз видел мальчонку, и тот всегда говорил по-арабски.

— Какие еще языки ты знаешь? — спросил купец.

— Только арабский.

— Ну что ж, пойдем, Гейзерих, — купец протянул ему руку, и они направились к повозке, запряженной двенадцатью прекрасными вороными конями, которая представляла собой настоящий дом на колесах.

Сколько мог видеть глаз, вдалеке толпилось множество нагруженных верблюдов, мулов, лошадей. Когда Ерванд подошел к повозке, несколько слуг приставили специальную лестницу и помогли ему подняться.

Поднявшись, он пригласил мальчика туда же. Это была уютная комната с несколькими удобными сиденьями, обитыми пестрыми тканями. Хозяин усадил мальчика и принялся расспрашивать.

— Ну что же, друг мой, в дороге нет большего наслаждения, чем узнавать что-то новое. Расскажи мне подробнее о себе, а я расскажу о себе, и так мы не заметим, как доберемся до великого города Чанъаня. Твой господин просил меня отдать тебя там на обучение, но чтобы оно принесло пользу, нужно прежде понять, к чему у тебя есть талант, в какой сфере ты можешь преуспеть. Сколько тебе сейчас лет?

— Тринадцать.

— Хорошо, что ты ведешь счет своим годам. А теперь расскажи мне всю свою историю.

Мальчик начал рассказ с того дня своей жизни, с которого стал себя помнить. Ему было тогда четыре года. Он играл во дворе и увидел змею. Погнался за ней с палкой, а она попыталась укрыться в доме. Он хорошо помнил, как боялся, что та спрячется дома, а ночью вылезет из своего укрытия и отомстит ему. Мальчуган успел схватить ее за хвост. Она извивалась. Он стал бить ее о стену, а она все не хотела умирать и злобно шипела. Долго после этого, когда он ложился в постель, ему казалось, будто кто-то ползает у него под одеялом. Он часто откидывал одеяло и кричал. Мама всячески успокаивала его и даже завела нескольких кошек, убеждая сына в том, что они не дадут змее проникнуть в дом. С тех пор кошки спали вместе с ним, и он успокоился. Но однажды утром вдруг обнаружил одну из них мертвой, а рядом с ней мертвую змею. Видимо, она успела ужалить кошку в ночной схватке, и кошка ценой своей жизни уберегла мальчика.

— А у твоих кошек были клички?

— Мама назвала их Мегера, Алекта и Тисифона.

— Ты знаешь, что обозначают эти имена?

— Да, мама мне позднее разъяснила их значение. А моей спасительницей стала Алекта, я ее больше всех любил!

— Алекта! — повторил купец. — Непрощающая. Твоя мама дала им имена фурий.

— Да, она их так и называла. Они всё в доме переворачивали вверх дном.

— А ты, наверно, и сам был озорником и не раз перекладывал свою вину на кошек, а? — рассмеялся Ерванд.

— Как вы об этом узнали? — мальчик покраснел и опустил голову. — Да, бывало, что я огорчал свою мать ленью или нерадением в домашних делах. Сейчас я бы так не поступил, я бы всё отдал, чтобы быть рядом с ней.

Купец добродушно улыбнулся и похлопал мальчишку по плечу.

— Мы не хозяева нашей судьбы. Она ведет нас по своим дорогам, подобным узорам на этом ковре. И мы должны пройти этот путь достойно, чтобы не пришлось сожалеть о сделанном. Молись, сынок, своему Богу, чтобы он помог твой маме. Что еще ты помнишь?

Мальчик рассказал купцу всю свою жизнь. Не умолчал и о том дне, когда он просил у неба денег и его просьба сбылась, но исполненное желание не принесло счастья в их дом.

— Да, сынок, с просьбами надо быть осторожным. Мы сами порой не знаем, что для нас хорошо, а что плохо. Иной молится о здравии — и вдруг внезапно умирает. И это избавляет его от мук рабства, потому что вскоре враги захватят его город и всех уведут в плен. Всякого я навидался в своей жизни и давно смирился с тем, что человек строит планы, а Бог вершит его судьбу. Поэтому я делаю то, что в моих силах, а когда молюсь о чем-то, заканчиваю словами: «Впрочем, пусть все будет по Твоей воле». Ведь если Бог есть, то он лучше меня знает, что для меня хорошо.

— А Бог есть?

— О, мой мальчик, ответить на этот вопрос каждый должен для себя сам. Я за свои многолетние странствия нашел для себя ответ и могу тебе сказать, что найти Его можно только в своем сердце. Некоторые пытаются свое понимание силой навязать другим, и к чему это приводит? Кто-то говорит, что Он благ, а кто-то что Он причина и добра и зла. Случилось ли с тобой зло, когда тебя похитили из родного дома? Если да, то к чему оно привело? К тому, что ты теперь едешь в одной повозке с господином всего этого множества людей и рассказываешь мне о своей жизни. Расскажу и я тебе одну историю, но прежде давай мы с тобой… — Ерванд не договорил и дернул за конец свисающей вдоль стены веревки. Открылось окошко, и в нем появилось лицо одного из слуг. — Саркис, подай нам чаю! — распорядился. — Тебе уже знаком этот напиток? — спросил он Гейзериха.

— Нет.

— Э, мой друг, когда-то его пили только императоры! А теперь я занимаюсь его распространением по всему миру. Хе-хе-хе! И это приносит мне прибыль не меньшую, чем знаменитые чинские шелка.

Вскоре слуга принес и поставил посреди комнаты массивную бронзовую подставку с горящими углями, прикрытыми красивой узорчатой решеткой. Затем вышел и вернулся с каким-то свертком и небольшой каменной ступой.

Когда все приготовления были завершены, купец стал объяснять мальчику, что делает слуга.

— Чтобы приготовить чайный напиток, сперва надо вскипятить воду. С первыми пузырьками из нее выходят все вредные примеси и болезни. Кстати — не пей никогда некипяченую воду!

Мальчик удивился. Ведь всю свою жизнь он пил именно что сырую воду из колодца или родника.

— Сырая вода, друг мой, это источник болезней. Надо дождаться, когда вся поверхность воды покроется мелкими пузырьками, и тогда можно бросить в нее соли.

Слуга бросил щепотку соли и начал размешивать ее специальной ложечкой.

— Соль, друг мой, — продолжал Ерванд, — это источник здоровья. Ты замечал, как ее любят дикие животные? Они-то знают, что для них полезно. Тебе приходилось видеть, как больная собака из тысяч разных трав находит именно ту, что принесет ей облегчение?..

Слуга тем временем раскрыл сверток. Там оказалась какая-то спрессованная масса, издающая приятный аромат.

— Это листья, мой друг, собранные монахами на южных склонах гор. Монахи, живущие в горах, говорят, что чай бодрит и дает силы для глубокой медитации.

Слуга отщипнул кусок от брикета, положил на специальную лопаточку и стал нагревать над горящими углями. Затем, когда кусок размягчился под действием жара, медленно начал толочь в ступе мягкую массу…

Глухой звук в сочетании со стуком колес, скрипом повозки и бульканьем воды в ковшике создавал некую таинственную атмосферу. Мальчик был словно загипнотизирован. Купец тем временем продолжал свой рассказ, словно магическое заклинание, без которого напиток не обретет своих свойств.

— Теперь, когда сухой лист превратился в пудру, его насыпают в воду… — Слуга так и сделал. — Потом, немного подождав, как только он выпустит первые свои соки, его остужают… — Слуга добавил из ковшика холодной воды, — и разливают по чашкам.

Купец с улыбкой смотрел на мальчика, словно ждал благодарности за посвящение в великую тайну. Тот поднес красивую чашку к устам и отпил…

— Фу, какая гадость! — сделал он гримасу отвращения.

Ерванд расхохотался.

— Напиток самого Дамо ты называешь гадостью? Да ты действительно варвар!

Он высмеивал невежество мальчика, чтобы тем самым навсегда вселить в его душу вежливое и терпимое отношение к неизвестным знаниям.

Гейзерих покраснел и извинился.

— Люди-люди! Вы хулите все, что вам недоступно! Просвещенный же человек не отрицает чужого опыта, а относится к нему с уважением. — Купец сделал глоток. — Будь внимательным: первыми должны получить влагу высохшие горло и гортань, подготовь их к принятию важного гостя. — Затем он сделал второй глоток и третьим осушил чашку. Слуга налил ему из ковшика еще. Купец подождал, пока мальчик допьет свой чай, и продолжил урок: — Нехорошо человеку быть одному, сказал Господь и создал ему жену. Вот и я уже не один, — и он выпил до дна вторую чашку.

Мальчик поспешил последовать его примеру.

— Третья чашка наполняет влагой все мое нутро, — он свободной рукой провел от горла по груди и животу, указывая, куда проникло тепло, и закатив глаза от удовольствия.

Мальчик тоже выпил третью чашку и почувствовал разливающееся по внутренностям тепло.

Выпив четвертую чашку, купец воскликнул:

— Ах-ах! — Капельки пота выступили у него на носу. — С потом из нас выходит зло, которое порождает болезни.

Слуга подал ему и мальчику белоснежные полотенца.

— Пятая чашка входит уже в чистое пространство, — купец, демонстрируя довольство, глубоко вздохнул. — Шестая чашка дарит бессмертие. Человек, обретший в этом мире гармонию, останется в нем навсегда — в бабочке, цветке, воздухе… Глупцы называют это ересью, но глубокий смысл заключается в том, что мы всегда были в этом мире и всегда будем.

Хоть мальчика и распирало от желания спросить, что тот имеет в виду, но все же он решил не нарушать таинства, происходившего перед ним.

Слуга налил седьмую чашку. Купец выпил ее, и лицо его стало таким же красным, как халат.

— И только теперь ты можешь ощутить приятную прохладу, — он слегка отодвинул ворот, раскрыв шею.

Слуга унес все принадлежности церемонии. Купец пребывал в молчании или в общении с самим собой, как подумал Гейзерих.

— Семь чашек чая, — снова заговорил Ерванд, — равны числу дней, за которые Господь создал наш мир. Ты участвовал со мной в чайной церемонии — значит, мы с тобой пребываем в общении.

Мальчику очень понравилась чайная церемония. Он решил в будущем при всяком удобном случае соблюдать этот красивый обряд.

— Там, откуда я родом, многие считают меня еретиком. Меня бы давно казнили, если бы большую часть своей жизни я не провел в странствиях. Ты спросил меня, есть ли Бог? Я скажу. Где бы я ни находился, в холодных или жарких странах, высоко в горах или в бескрайней степи, всюду, будь то нищие или богатые, все ищут Бога и по-своему поклоняются ему. На основе своих наблюдений я понял, что, независимо от способа общения, только чистому искреннему сердцу становится Он доступен, одинаково промышляет и о степняках, и о римлянах. Бог принадлежит всем, и все принадлежат Ему, и нет ничего, что без Него. Вот я расскажу, что видел своими глазами. Жили две семьи. В одной отец был безобразным пьяницей и богохульником, а жена была так ему предана, что каждый вечер находила в злачном месте и несла домой на своих плечах. Она содержала его, а он на заработанные деньги устраивал пиры, где собирались такие же пьяницы, да еще и блудницы, и она ни разу не сказала о нем плохого слова. Когда он умер, похоронила его и всю оставшуюся жизнь держала по нему траур. И другую семью я знал, где муж был ангелом, только что не летал, и красив, и благороден, и в доме был достаток. А жена почем зря хулила своего мужа, так что тот умер от тоски, чем, кажется, вызвал у нее еще большее раздражение, она даже не почтила его похоронами. Друзья похоронили его словно нищего, а она устроила пир, собрав развратников со всей округи. И если ты спросишь меня, в чем разница между этими двумя женщинами, я тебе отвечу: благодарное сердце всегда найдет, за что благодарить, а сердце черное испускает зловоние подобно гнилому зубу, как ты его ни чисти. А теперь, мой друг, пора и отдохнуть…

Он закрыл глаза и уснул.

Глава 23. Гейзерих получает третье имя

Путь к ближайшему городу империи Тан шел по долине вдоль высоких гор. Селений на пути почти не встречалось. За время пути Ерванд подружился с мальчишкой, который стал жить в его повозке. Гейзерих как мог заботился о добром чужестранце, который относился к нему с любовью и многому научил, готовя к жизни в новом для него мире. Он поручил китайцу Ли Чену, своему писарю, обучить мальчика языку и правилам поведения. Второй раз ему изменили имя — теперь его называли Ион Гури, что означало всегда удачливый. Купец объяснил ему, что китайцы народ очень суеверный, а такое имя принесет ему удачу, потому что будет служить талисманом для своего хозяина.

Более двух месяцев шел караван вдоль горных хребтов, за которыми начиналось враждебное империи Тан царство тибетцев, с которыми император вел войну при помощи Тюркского каганата. Каждый вечер мальчик отчитывался перед своим покровителем в том, что с ним произошло за день, чему он научился.

Вечером накануне входа каравана в первый на пути китайский город Ерванд очередной раз проверял готовность воспитанника к новым условиям жизни. После проведения чайной церемонии, с которой мальчик справился как настоящий царедворец, учитель Ли Чен предложил ему продемонстрировать искусство каллиграфии. В империи оно было главнейшим условием продвижения по служебной лестнице. Мальчик на рисовой бумаге, не спеша и почти не отрывая кисти, вывел два иероглифа. Лицо учителя не выражало никаких эмоций, в противоположность купцу, который при каждом движении комментировал осанку, наклон головы и то, как держит кисть его питомец.

— Да ты просто умница! — не смог он сдержать восхищения. — А сможешь перевести то, что написал?

Мальчик прочитал вслух:

— «Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное дао. Имя, которое может быть названо, не есть постоянное имя. Безымянное есть начало неба и земли, обладающее именем — мать всех вещей. Поэтому тот, кто свободен от страстей, видит чудесную тайну дао, а кто имеет страсти, видит его только в конечной форме. Оба они одного и того же происхождения, но с разными названиями. Вместе они называются глубочайшими. Переход от одного глубочайшего к другому — дверь ко всему чудесному».

— Неплохо, совсем неплохо. А как ты понимаешь смысл написанного?

Ученик смущенно опустил голову и посмотрел на учителя. Тот сидел неподвижно, словно не имел никакого отношения к происходящему.

— Простите, но я не совсем его понимаю, — сознался мальчик. — Точнее, мне кажется, кое-что понимаю, но не могу выразить. Боюсь что-то испортить, если скажу неправильно…

Он растерянно замолчал, а купец захлопал в ладоши, словно услышал самый правильный ответ.

— Ты прав, эти Дао и Дэ, можно сказать, соответствуют Троице у нас, христиан. Причина всего неведомый Бог-Отец, от которого исходит Святой Дух. Всё, что имеет быть, получает бытие от Сына рожденного и не сотворенного. Одним словом, мудрено, — рассмеялся Ерванд. — «Если не почитать мудрецов, то в народе не будет ссор. Если не ценить редких предметов, то не будет воров среди народа». Верно ли я процитировал?

Ли Чен наклоном головы подтвердил точность цитаты.

— Ну, что же, на сегодня хватит. Ты можешь идти, — отпустил он китайца. А мальчику сказал: — Ты же останься, нам есть еще что обсудить. — Когда секретарь вышел, купец вполголоса спросил: — Ты знаешь, что твой наставник ученик самого Юн Чена?

Мальчику ни о чем не говорило это имя, да и вообще имена вроде Чен и Юн казались ему смешными. Купец и сам часто путал все эти сочетания имен и фамилий.

— Знай, мой друг, что император приказал каждому, кто хочет занять достойное место в государстве, знать текст трактата Лао Цзы. Ты молод, а этот Ли Чен умнейший человек. Учись у него, пока есть время. Мы пробудем в чинских землях около полугода. Надеюсь, за это время я сумею пристроить тебя на хорошее место, но помни: трудолюбие это единственное, что позволит пришельцу продвинуться в жизни. Император благоволит к чужестранцам.

Много-много раз в последующие дни Ерванд повторял слово в слово этот монолог, желая, чтобы мальчик прочно усвоил всё сказанное. Ведь он в сущности был еще отроком, которому хотелось бегать, играть с друзьями. Однако после того как он расстался с Хатун, которая была его лучшим другом, его не интересовали ни беготня, ни игры со сверстниками. Скоро Ерванд это понял.

Однажды вечером мальчик как обычно пришел в повозку купца и попросил помочь ему разобраться с трактатом, который дал ему учитель. Он достал свиток и прочитал вслух:

— «Человек с высшим Дэ не стремится делать добрые дела, поэтому он добродетелен; человек с низшим Дэ не оставляет намерения совершать добрые дела, поэтому он не добродетелен; человек с высшим Дэ бездеятелен и осуществляет недеяние; человек с низшим Дэ деятелен, и его действия нарочиты». — Он закончил читать и спросил: — Так, значит, надо сидеть и ничего не делать?

— А что сказал тебе по этому поводу наставник Ли?

— Он говорил, что Дао наполняет собою всё и является самой гармонией.

— Так-так! А Дэ?

— Это мои качества, таланты.

— Что же тебе непонятно? По-моему, всё очень просто, — и купец рассмеялся.

Это обидело мальчика.

— Ну не сердись, не сердись на меня! Тысячи людей заучивают этот трактат, не понимая его смысла, и поэтому дают такие сложные объяснения. В конце концов желающий их понять также отчаивается в этом разобраться, надевает маску мудрости и тоже начинает морочить голову другим. А спроси у любого крестьянина или рыбака, и он тебе скажет, что, имея в себе, как у тебя написано, высшее Дэ, ты не будешь деятелен именно от себя, от эгоизма, но будешь деятелен от Дао, то есть в гармонии с самим собой и по естественному призванию.

— Простите… Мне все равно непонятно.

— Можешь не извиняться. Вот представь: твоя мама идет с рынка с тяжелым грузом. Что ты сделаешь?

— Конечно, помогу ей.

Ерванд удивленно посмотрел на мальчика, будто впервые в жизни увидел сына, готового помочь матери.

— Ну, а как же еще? — в свою очередь удивился Гейзерих. — Разве я мог бы не помочь своей маме?

— Конечно-конечно. Значит, это естественный для тебя поступок?

— Ну да.

— Так вот. Если ты в гармонии с собой и миром вокруг, то ты даже не заметишь своего поступка, ведь ты не замечаешь, как дышишь.

Глаза мальчика просияли. Кажется, он понял.

— Значит, когда ты заставляешь себя сделать доброе дело, а не делаешь его потому, что это для тебя естественно, то твое доброе дело выйдет боком, как говорится.

— Я понял, я понял! — обрадовался мальчик.

— Если ты понял, то попробуй привести пример.

— Например, птица заботится о своем птенце. Возможно, когда тот вырастет, то они даже не узнают друг друга, но она заботится о нем потому, что иначе жить не умеет, она такова от природы. Точно так же пчелы собирают нектар, чтоб получить мед, растения цветут, зреют плоды на деревьях…

— Верно! Вот потому-то жители Чина посвящают столько времени созерцанию красоты. Был у них учитель Конфуций, тебе еще предстоит познакомиться с ним. Они называют его богом, но он им никогда не был, хотя учение его, конечно, бессмертно. Так вот он учил, что у всего в мире есть свое место, поэтому люди счастливы тогда, когда пребывают в гармонии друг с другом и с самими собой.

— Это мне не совсем понятно, — заметил мальчик. — Я и так с самим собой в гармонии.

— Хорошо если так, но неужели не было ничего в твоей жизни, о чем бы ты не пожалел впоследствии?

Мальчик вспомнил про свою молитву во дворе, о которой он уже рассказывал Ерванду.

— Да, было, и не раз, — сознался он.

— А быть в гармонии с самим собой можно только тогда, когда ты не делаешь ничего такого, о чем бы потом сожалел. В общем, Конфуций проповедовал то же, что и Христос: люби своего ближнего и не делай другим того, чего не хотел бы для себя.

— Я согласен с этим, — сказал мальчик.

— Вот и хорошо. Ну, хватит на сегодня, мы и так с тобой заболтались. Приготовь-ка мне чай, а то у меня еще много дел в городе. Скоро наш караван двинется в столицу.

Мальчик умело провел чайную церемонию. Для жителей Чина она была настолько важным обрядом перед каким-либо делом, что порою затмевала собой само дело.

Глава 24. В незнакомом городе

На следующий день купец взял Гейзериха с собой в город. Караван располагался в гостином дворе, невдалеке от городских стен. Было приказано одеть мальчика подобающим образом. Хуфа — так называлась одежда, которую тут носили чужестранцы. В ней же ходили и согдийцы, которых немало оказалось в городе. Вообще жизнь в Дуньхуане разительно отличалась от той, что была в халифате. Первое, что бросалось в глаза, — множество женщин, одетых в яркие наряды и свободно гулявших по улицам. Да и вели они себя свободно, на равных с мужчинами.

— Ты знаешь, сынок, у них женщины учатся в школах и даже занимают государственные должности. Я слышал, что и в академии Ханьлинь есть несколько женщин.

— А что такое академия Ханьлинь?

— О, это величайшее изобретение императора Сюань-цзуна. Он решил раздавать государственные должности не по родовому принципу, а по образовательному. Каждый, кто хочет служить империи, должен пройти специальное обучение. И он получит право занять государственную должность, только после того как подтвердит свои знания о государственном устройстве.

— Это мудро, — согласился мальчик.

— Со временем ты поймешь, какое значение для общества имеет просвещение. О, если бы императоры у нас в Византии заботились о нем, скольких бед можно было бы избежать. А здешний император приказал объединить учащихся в группы. Когда они закончат учебу и разъедутся по провинциям, каждый будет знать, как работает его товарищ в соседней провинции, и это поможет им решать общие задачи. Строить дороги, каналы, гостиные дворы, создавать запасы ресурсов. Сейчас работа государства так хорошо налажена, что уже пять лет никто из подданных не платит налогов. Ты заметил, какими счастливыми выглядят прохожие на улицах? А в городах халифата полно нищих, увечных, больных. Причем мы сейчас находимся в провинции, и не самой богатой.

Улицы были полны самым разнообразным людом: пышные красавицы, воины в доспехах, чиновники в халатах с широкими рукавами и высоким воротником и особых головных уборах, разносчики товаров, монахи с толстыми бусами на шее. На каждом шагу встречались чайные. Императорский указ об обязательном чайном ритуале вытеснил алкоголь. Питейные заведения повсюду либо закрывались, либо переделывались в чайные. Их могли посещать и женщины наравне с мужчинами. Для жителя халифата такое зрелище было весьма необычным, особенно когда рядом с местными женщинами спокойно сидели арабы, и никто из них не чурался женского общества. А ведь среди них наверное были и те, кто на родине бросил бы камень в женщину, которая осмелилась выйти на улицу одна, да еще без покрова на лице. Император покровительствовал всем религиям и культурам, представители народов со всех концов света мирно жили под его опекой, и никто ни с кем не враждовал.

— Обрати внимание, сынок, — вот идет степняк.

Мальчик увидел тюрка, одетого в красивые мягкие ткани.

— Видишь, многие из степи переехали в Чин. Династия Тан величайшая в мире.

Вскоре купец и мальчик оказались в греческом квартале. Здесь Ерванд попал в близкий ему мир. Он с улыбкой приветствовал встретившуюся группу людей. Те назвали его по имени и заключили в объятия. Они заговорили на непонятном мальчику языке, а потом перешли на латинский. Он с трудом понимал смысл разговора, ведь уже два года не слышал родной речи, к тому же в Карфагене говорили на особом диалекте. Разобрал только, что те спрашивали о каком-то общем знакомом и еще о том, сможет ли Ерванд захватить с собой в обратный путь нескольких человек. Тот пообещал это сделать, но от приглашения в гости отказался, сославшись на встречу с губернатором, а их пригласил в ближайшие дни посетить его подворье. Те с благодарностью приняли приглашение.

Купец с мальчиком и несколькими сопровождавшими их слугами продолжили свой путь.

— Я словно побывал дома, — сказал Ерванд. — А ты понял, о чем мы говорили?

— В общих чертах. Не понял только язык, на котором вы начали разговор, я никогда его не слышал.

— Это греческий язык, сынок. Ты обязательно должен изучить его. На нем писали многие выдающиеся философы, тут их называют богами. Да и у нас раньше, до прихода Христа, их также обожествляли. А вот последователи пророка считают, что христиане, как и древние язычники, обожествляли его.

— А как на самом деле было?

— Бог решил, чтобы привлечь к себе людей, стать одним из них.

— Но как такое возможно?

— Потому-то он и Бог, что невозможное для нас возможно для него.

Ответ удовлетворил мальчика, но не полностью.

— Как же тогда люди смогли убить его? — спросил он.

— Это трудный вопрос. Я и сам над ним часто думаю, — ответил Ерванд и на этом закончил разговор.

Вскоре купец и его спутники оказались на широкой площади перед дворцом губернатора. У высоких деревянных ворот стоял отряд солдат, оружие и латы сверкали на солнце. Среди них выделялся широкоплечий воин, по виду степняк, на что указывали его кривые ноги.

— Император Сюань-цзун очень ценит степняков и ставит их на должности начальников. Однако делает он это по подсказке всесильного Ли Линьфу. Мне кажется, тот специально опутывает империю своими нитями из чужестранцев. А родственник того, кто просил меня о тебе, дослужился до губернатора Северной провинции.

Речь шла об Ань Лушане, родственнике Багатура, весьма значительной персоне в империи. Ерванд остановился в десяти шагах от военачальника и поклонился, за ним повторили поклон все сопровождавшие его люди. Учитель Ли, приближаясь к нему, еще дважды останавливался, отдавая поклон. Подойдя вплотную, он что-то прошептал и сунул ему за пазуху какой-то мешочек.

— Без подарков тут ничего не делается, запомни это, мой мальчик, — шепнул ему Ерванд.

Воин подал знак, и ворота бесшумно открылись. Двор оказался размером не меньше площади перед воротами. В дальнем конце его уходила ввысь лестница, по краям которой через каждые пять ступеней стоял воин с копьем. С наконечника копья свисали красные кисточки — такие же, как на мечах у охранников Аль Баррака. Мальчик впервые за долгое время вспомнил о своем благодетеле, события, связанные с ним, казались теперь чем-то далеким и неправдоподобным. Даже о Хатун он не вспоминал по несколько дней кряду, за что очень себя корил.

На верхней площадке лестницы посетителей встретил другой военачальник, тоже степняк. Ли проделал тот же фокус с забрасыванием за пазуху кошелька с деньгами. Наконец, гости очутились в длинном широком коридоре, в конце которого возвышалась под потолок золоченая резная дверь, охраняемая воинами в устрашающих черных латах и с черным же оружием.

— Это гвардейцы. Их готовят в столице, а потом распределяют по провинциям, — шепнул купец мальчику.

Ли медленным шагом направился к начальнику стражи. На этот раз мальчику не удалось увидеть, получил тот кошель за пазуху или нет. Так или иначе, но двери распахнулись, и послышался удар гонга, возвестивший начало аудиенции. Ерванд и его свита засеменили к входу. Мальчик удивлялся, почему все идут на полусогнутых ногах семенящим шагом. Позднее наставник объяснил ему, что быстрый и широкий шаг позволителен лишь начальнику в направлении подчиненных, если же произойдет наоборот, то это будет воспринято как дерзость. И еще обязательно нужно продемонстрировать дрожь в коленях.

Когда все вошли в зал, то увидели сидящего на широком троне губернатора Лин Чунхея, командующего западным контингентом. Наставник Ли упал на пол словно мертвый, за ним повалились и остальные слуги. Мальчик помог Ерванду опуститься на пол. Когда был подан знак встать, слуги проявили расторопность и подняли своего хозяина на ноги. Ли протянул сверток ближнему из охранников, тот его развернул и поднес к губернатору.

— Что это? — не прикасаясь к подарку, брезгливо спросил Лин Чунхей.

Купец, поклонившись в пояс, сделал несколько шагов вперед, учитель же слегка отодвинулся назад. Свое подношение он продолжал держать в протянутых к губернатору руках. Он и сам мог бы ответить на заданный вопрос, но обычай требовал, чтобы отвечал именно даритель.

Купец смиренно ответил, что это дар императора его высокопревосходительству, драгоценное миро от мощей Святого Николая из города Мир в Ликии.

— Кто такой Святой Николай? — спросил губернатор.

— Святой — это человек, который достиг просветления, — пояснил ему наставник Ли.

Губернатор благосклонно кивнул, и купец снова распростерся ниц в знак благодарности за благоволение. Вслед за ним вся его свита, и мальчик в том числе, прижали головы к полу.

— Вы можете торговать в землях империи Тан, — сказал сановник. — И я разрешаю вам следовать в центральный Чин.

Хотя формально Ерванд уже имел такое разрешение непосредственно от первого министра Ли Линьфу, он умолчал об этом, чтобы не оскорбить губернаторского достоинства.

Снова раздался удар гонга, на этот раз означавший конец аудиенции. Гости, встав с колен, но не поднимая голов, попятились к выходу. Когда двери за ними закрылись, их уже ждал один из присутствовавших в зале чиновников. Мальчик подумал, что, наверно, такая процедура выхода гостей нужна была для того, чтобы губернатор успел дать указание и ответственный человек успел бы оказаться у входа. Чиновник переговорил с Ли и купцом, остальные стояли на почтенном расстоянии, чтобы им ничего не было слышно.

Жизнь в империи была пронизана правилами, ритуалами и традициями на все случаи жизни, подобно китайской письменности, в которой один иероглиф означал словосочетание или даже целую фразу. Так и тут. Тот, кто хочет добиться какой-то цели, во-первых, не должен спешить, а во-вторых, обязан помнить, на что имеет право согласно своему статусу. Огромное значение придается ритуалу. Нарушение ритуала сведет на нет все твои преимущества — так учил его наставник, а теперь мальчик увидел это воочию. Не было ни одного шага или жеста, не говоря уж о словах, которые не соответствовали бы установленным правилам. Даже подношения, которые раздавал Ли, и те были ранжированы по иерархии начальников, каждый из которых точно знал размер причитающегося ему дара, как это называлось.

Купец получил из рук чиновника бронзовую пластину, на которой были выгравированы иероглифы, означавшие разрешение на право прохода и торговли в провинции Дуньхуань.

— Фух! — выдохнул купец. — С этими правителями никогда не знаешь, чем все закончится. Я знавал одного купца, его уже наверное нет в живых, который имел соглашение о торговле с франкским королем. Но стоило ему не угодить вождю одного из галльских племен, и пропало все его предприятие. Мы, купцы, одно из главнейших сословий в этом мире, но вместо благодарности и славы… — Он не закончил фразу и махнул рукой. — Ну да Бог с ними со всеми. Теперь, мой мальчик, я хочу показать тебе одно из чудес света. Знаешь ли ты, что мы находимся в мировом центре буддизма? Да-да, не в Индии он находится, где зародилось это учение, и не в Тибете, славящемся своими духовными центрами, а здесь, в этом маленьком городке. Славная царица Цзэтянь, а правление этой властительницы привело к подлинному расцвету империи, так вот она повелела построить статую Будды семидесяти локтей в высоту. Рядом проживает несколько тысяч монахов — это надо увидеть.

Вскоре купец с сопровождавшими его людьми прибыл в свою резиденцию.

— Мы пробудем тут около недели, — сказал он. — Торговать я не буду, ведь если наши товары появятся сначала в провинции, то в столице уже никто не захочет на них смотреть. Но отдохнуть и запастись продуктами нам нужно. Впереди у нас длинный путь.

Глава 25. Ион Гури осваивается в чужой стране