Пролог
Восходило солнышко, восседая на пурпурном, золототканом престоле.
Уже выглядывало из-за высоких сосен, искрясь разноцветно в капельках росинок в зеленой траве. Отражалось в темных зеркальных водах, играя лучами в мелкой ряби. Утро раздирало туман в белые клочья, прогоняя в болота.
Еще сладко посапывали люди, досматривая сны в селении из семи дворов, что приютились на высоком берегу Плескавы, где впадает она во множестве раз более широкую и полноводную реку Великую.
Вдруг невдалеке на самую толстую ветку березы села птица. Сама Матерь Лада — птица Сва. Засияла седьмой красой, завещанной от Богов. Забила прекрасными крылами, озаряя все округ ярким огненным светом, переливаясь золотыми, серебряными, красными, желтыми цветами. Оглядела зорко местность, и, взмахнув сильными крылами, улетела.
* * * *
Любим осторожно подкрался к сундуку, где на постели потягивался, позевывая ото сна, его сын. Сдерживая смех, пощекотал детскую розовую пятку. Младшенький взвизгнул, а Любим загоготал на всю избу. Принялся тискать отпрыска, целовать, покалывая усами. Чрезвычайно жесткими и нещадно колючими, наверное, от того, что бороду обстригал на франкский манер.
— Ну-ка! Садитесь к столу, проказники, — позвала хозяйка дома, поставив на стол широкий ставец c горячими пирогами, да кринку c парным молоком, и две канопки.
— Не хочу, потом, — и отрок, прихватив кожаный пояс, на ходу напяливая сорочицу, выскочил на улицу.
— Куда чуть свет поскакал-то?! Вот — пиздрик!
Любим, неспеша пододвинув большой резной стул, сел на хозяйское место. Откусил пирог. Пожевал–пожевал в задумчивости. Расплылся в улыбке, заглядевшись на жену, точно в первый раз увидел. Встал из-за стола. Подойдя, присел перед ней на колени, и бережно прижался щекой к ее животу, погладил длинную русую косу, нежно приобнял, — Любава моя! Ненаглядная!
— Рано еще! — смутилась Любава, — к зиме только зашевелится.
Любим c хитровато-таинственным видом протянул любимой жене сжатую длань. Разжал пальцы, показывая новые стеклянные c позолотой бусы…
— Могута! Могута! — стучал игрушечным деревянным мечом по крыльцу соседней избы Любимов сын, — пошли силки проверять!
— Спит еще твой Могута! Храпит-посвистывает, точно медведь в сечень-бокогрей! — вышел на шум кузнец Радей. Потянулся, захрустел косточками.
— Мы же договаривались. Эх, — мальчишка махнул рукой и побежал через ржаное поле в лес.
Несколько петель из конского волоса на заячьих тропках были нетронутыми, а ступа разломана и разбросана по полянке. Наверное, волк или лисица раньше пробежали, обнаружив в капкане, судя по перьям, откормленного на лесных ягодах тетерева.
Маленький охотник, было, расстроился, но тут углядел черничник c переспелыми крупными гроздьями ягод. А невдалеке затаились рыжие лисички, подберезовики. Под опавшей листвой и хвоей подрастали белые грибы. Жаль, что c собой нет мешка или плетеной корзины, а то и рубаха б пошла в дело, но комарики, не успев спрятаться в сосновом бору от дневного света, еще норовили укусить, пища над ухом.
— Здравствуй, Градибор! — кто-то заговорил сзади. Мальчик обернулся.
Совсем рядом на замшелой коряге сидел незнакомый мужчина. В зеленом длинном до пят иноземном странном одеянии, c вышитой золотыми нитями каймой, и косым крестом на груди.
Как будто не похож на лешего. Радей рассказывал, что если хранитель леса сидит на пне, обязательно кладет левую ногу на правую. И пуговицы у него тоже всегда c левой стороны. И глаза, вроде, как у кошки — лучистые, оранжевые.
А у этого глаза голубые. Бородища длинная, седая. И пуговиц вообще нету…
— Здравствуйте, — поздоровался Градибор, раздумывая: «и имя-то откуда-то мое знает». Немного было не по себе и тревожно, но виду не подал.
— Черникой балуешься?!
— Сухие деревья на дрова выискиваю, — важным тоном, подражая взрослым, ответил Градибор.
— Молодец! Хорошим помощником растешь, — вздохнул и o чем-то задумался незнакомец.
— А вас как величать, и откуда вы? — осмелев, спросил Градибор.
— Из Вифсаида. Андреем — в народе величают, — Первозванным.
— А меня завсегда мамка c отцом не дозовутся, — добродушно хмыкнул Градибор.
— Ну, беги, Градибор, беги домой. Попрощайся c отцом, — подойдя к мальчику, Андрей погладил его по голове, осенил крестным знаменем, — поспешай. Много дел великих ждет тебя. Ох, как много… и велик род твой будет, и прославятся потомки твои в веках…
Градибор, вспомнив, что, действительно, давненько и далековато забрел в лес, побежал обратно в селение. Оглянулся у тропинки, а мужчина исчез бесследно… и припустил от жути пуще прежнего.
Отец вовсе никуда и не собирался уезжать. C кузнецом осматривал новые выкованные серпы. Попутно управлял чадью, указывая, что и где сегодня надо было сделать.
Мамка таскала воду в корчагу кипятить белье со щелоком.
Все были в делах, заботах. Даже Могута, изрядно проливая на себя, пил молоко прямо из подойника, пока Радмила, жена кузнеца, не стеганула сына прутиком.
А на дороге, что c западной стороны Изборской крепости, густо запылило, донесся конский топот и через мгновение показался княжий дружинник.
Бездоспешный, только c топориком за поясом, ловко соскочив c коня, сразу же направился к Любиму.
— Ну, что?! Какие новости привезши, «гридьба»?! — хитро прищурился Любим.
— Да где уж там, нам до вас, — бояринов, мужей нарочитых! — шуткой на шутку ответил гонец.
— Ну, здравствуй, Василий! Дай-ка я тебя обниму! «Симаргл» — ты мой! Экую бородищу-то отрастил! Сколько ж лет мы c тобой, не видавшись-то?! Когда вернулся?!
— Здравствуй, Любим! По снегу еще. На корабах из Новгорода.
— Ну, что нового на свете белом?
— Некогда, Любим. Не до праздных речей. По дороге расскажу. Князь Ярополк за тобой и твоими людьми послал.
— Князь, говоришь?! Наместник из Новгорода, да и только. Не в деда своего корнями пошел, — подумал, а добавил презрительно, — на такого и пес бродячий не гавкнет…
— Тогда, скорее Полоцкий! — усмехнулся Василий, — а хочешь, тебя на вече изберем, да посадим на Ярополково место?!
— Можно! — согласился, подбоченившись Любим, — только жить буду здесь! Свой «Словенск» поставлю!
— Все строишь свою крепость?!
— Строю, Василий, строю! Да народу мало. Хорошо бы каменную. А?! Ну, говори, что случилось?
— Конунг свеев Ингвар высадился западнее. Уже и Речицу разграбил. Полочане c дреговичами, да и эсты c ливами войско собирают и у нас просят помощи.
— Странный он какой-то поход зигзагами затеял. Видимо, и, правда, угроза — великая. Что ж, поеду. Дело доброе — общее. До Изборска рукой подать, а то, гляди, и до нас доберется.
Любим c Радеем стали быстро собираться. Любава подала чистую власяницу. Градибор приволок новый, плетеный из прутьев и обтянутый кожей, круглый щит и тяжелый меч в ножнах.
— Спасибо, сынок. Возьму-ка секиру, сподручней будет. А это тебе, — на память, — протянул он сыну длинный нож, — мамку защищай, помощником ей будь. За себя оставляю…
Здоровенный же Радей надел портупею c мечом, да взял щит, вдобавок и топор прихватил, — c легкостью поигрывая им, а заодно и копье. Вытащил колчан со стрелами, но передумал. Спрятал обратно в кузнице.
— Я тоже хочу c вами! — заупрямился Градибор.
— Вот крепость каменную поставишь, тогда возьму! — смудрил Любим.
— А какой высотой?!
— В косую сажень, не ниже.
— Ничего себе! Хитрый ты! Ладно, поставлю, — уныло согласился Градибор.
Любим крепко обнял жену, потом сына. Расцеловал их на прощанье. Сел на коня и пустил галопом догонять товарищей.
Никто не рыдал, не выл. Дело привычное — провожать на войну, встречать c войны. И не всегда живых, не покалеченных…
Любава во главе женщин селения молилась Богородице Ладе о благополучии нежно любимых мужей, поставив перед образом Ее блины c ягодной начинкой, медовые оладьи: «Лада-Матушка! Матерь Сва Пречистая! Не оставь нас без любви и счастья! Благодать свою ниспошли на нас…»
Градибор весь день усердно таскал камни c берега реки, аккуратно выкладывая их у дороги. К вечеру умаялся, взопрел весь. Помылся, поел и упал спать мертвым сном. А рано утром, еще до наступления Насти, ушел на берег Великой, — там смотреть камни.
Великая безмолвно несла свои темные смоляные воды. Речная рябь плотно укрылась туманом. Свежий влажный воздух пробирал до косточек.
Где-то вдалеке заиграл рог, и снова стало тихо.
Подул ветер, стремительно разгоняя мгу. И неожиданно прямо перед Градибором выстроились варанежские корабы. Покуда было видно, — вся река была заставлена судами. На передней из них, замысловато украшенной головой оскалившегося змея, стоял у борта, пристально разглядывая незнакомый берег, видимо, самый главный — c рыжей густой бородой и золотым кольцом в левом ухе. Что-то прокричал ему на непонятном языке. Вооруженные люди засмеялись. Предводитель спрыгнул, оказавшись по пояс в воде.
Градибор чуть отступил, сделав шаг назад. Запрыгнул на каменный валун, выхватив из-за пояса отцовский нож, и встал намертво в угрожающей позе. А за спиной невидимая Берегиня успокоено объяла мальчика на плечи, оглядывая суровым взором добрую тысячу незваных гостей.
Варанег тоже остановился. Поднял вверх руки. Что-то заговорил, оглядываясь на корабы. Варанеги еще громче заржали. Но главный что-то рявкнул, и вмиг все притихли…
* * * *
— В рог не трубить! И веслами потише, не плескаться! — грозно прикрикнули c самого большого драккара.
— Что-то не пойму я тебя, Олав! Вроде как торговать идем! — усмехнулся Эйрик. Облокотившись o борт, всматривался в густой туман.
— Осторожность лишней не будет. А ты смотри лучше по сторонам, а не указывай! В конце концов, кто из нас c тобой — конунг?!
— Вот именно! Эй! Слышите?! Кажется, конунг Олав заблудился в водах Гарды!
— Не ори! А то за борт вышвырну! «Эйрик-толстопузый»! — конунг шутливо пнул товарища ногой под зад.
Стали пихаться, бороться. Попеременно кряхтя или заливаясь смехом, в зависимости от того, кто на ком сидел сверху.
— Олав! — окликнул одноглазый торговец Смид c близко подошедшего, борт к борту, тяжело груженого кнорра, — а как же Хольмгард?! Ты обещал через десять дней уже быть там…
— В Изборск сначала зайдем, к Ярополку. Дань заберем, за два года, — недовольно ответил Олав надоедливому купцу. А на ухо товарищу прошептал, — клянусь Славным Хаддингом, не вернется живым «одноглазый» в Хедебю. И оба расхохотались…
— Берег! — крикнули c шедшего в авангарде драккара.
Конунг Олав перебрался, ловко перепрыгивая c борта на борт, на передний драккар.
Действительно, сквозь рассеявшийся туман, виднелся незнакомый высокий берег. И какой-то местный мальчишка, ни свет ни заря, отыскивал зачем-то большие камни.
— Эй! Маленький рус! В какой стороне Изборск?!
Мальчик от неожиданности встрепенулся. Оглядел мореходцев. Встал как вкопанный, даже не пытаясь убежать. Только, сверкая исподлобья черными глазами, вытянул вперед в сторону Олава нож.
— Братья мои! Нас, кажется, сейчас возьмут в плен! Может, откупимся?! — загоготал Олав, и спрыгнул в холодную воду.
— Веди переговоры! Конунг Олав, — засмеялись вслед вождю cо всех сторон, — наши изнеженные ручки не привыкли к тяжелой работе! Уж, избавь нас как-нибудь от рабской доли!
Олав, забавляясь, поднял руки вверх. И в этот момент его точно пронзило ужасом. Он почувствовал что-то необъяснимое, похожее на животное чувство страха, — перед неведомой могущественной силой.
— Хватит ржать! Все мы вместе, — не стоим по храбрости и его мизинца. Кто из вас рискнет один против тысячи?! Вот как надо стоять за свою землю!
В драккарах смолкли. Только смотрели, в две тысячи c лишним угрюмых глаз, на трясущегося от страха мальчонку, но ни на пядь не сдвинувшегося c места.
— Ты и впрямь — храбрец! Как твое имя?!
Маленький кривич молчал.
— Может, немой? — подсказал, нагнувшись к самой воде, Эйрик, — и зачем тебе знать его имя? Прирезать! И делов-то…
— Может быть, и немой, — тихо согласился конунг, почесав затылок, — видишь ли, кое-кому не помешает для нашей пользы услышать, что, дескать, «Олав разбит в сражении». Вот и надо слух пустить.
— Имеешь в виду конунга Хаскульда или Ингвара?! Хочешь забрать Бирку?! — оскалился Эйрик, — ну назови тогда «Готлибом».
— От чего «Готлибом»?
— Очевидно, что Боги его очень любят…
— Слава «Готлибу» Храброму! — закричал Олав.
— Слава!!! — раскатистым эхом пронесся над рекой, неистовый рев данов.
Вдруг поднялся сильный ветер, раскачивая и хрустя на волнах драккарами. И ярчайшей вспышкой ударила молния, вторя яростным грохотом. Росший на холме огромный дуб разнесло в щепки…
— Клянусь Великим Одином! Надо бы поскорее «платить дань» и сматываться отсюда, — прошептал Олав. Эйрик быстро закивал головой, приглаживая вставшие дыбом волосы…
* * * *
Градибор так и стоял, — не в силах пошевелиться, не издать и звука.
Двое варанегов опасливо выбрались на берег. C серьгой в ухе долго говорил, показывал на высокий мыс, кивал рыжей бородой. Видимо, одобряя выбор местности под строительство крепости. Затем что-то прикрикнул своим. C первой корабы c шумом и брызгами попрыгали, втащили валун вместе c Градибором на длинные жерди, и отнесли к самому селению, поставив у дороги.
До восхода солнца расправили прямоугольные паруса и медленно ушли, всей армадой, вниз по течению…
* * * *
— Позвать Хорика?
— Зачем?
— Руны на камне высечет.
— Не надо. Пускай так стоит. А всякий, проходя или проезжая, пусть думает, зачем он здесь стоит. А думать, Эйрик, всегда очень даже полезно…
* * * *
795 год от Рождества Христова.
«Буйным» на события был тот год. Император Византии Константин схвачен заговорщиками. C выколотыми глазами прикован цепями к стене сырой темницы. Карл Великий уже близок к мечте восстановления Западной Римской империи. Племена викингов «свеев» под предводительством конунга Отрюгга, в поисках новых источников наживы, добрались-таки и до Ирландии. А в Новгороде на Славенском конце звонко стучали топоры, сооружая первую мостовую. И только Изборск как стоял недвижно и несокрушимо c веков незапамятных, так и еще простоит многие лета…
Волчонок
«Род — создал небо, землю, леса, реки. Затем населил все это людьми, животными разными, рыбками, бабочками. Род посади Дуб, который кроной своей обуял Правь, стволом могучим пронзил Явь, а корнями ушел глубоко в Навь. Из дыхания Рода появилась Богиня Лада. А Сварог — сын Рода».
— А где растет этот Дуб?! — спросил Могута.
— На острове Буяне, — терпеливо отвечал Радей.
— А как выглядит Род?
— Как самый сильный и красивый Бог всех Богов, Князь Князей! Едет Он на облаке, мечет дождь на землю, и от этого рождаются детки. Солнце золотое выходит из лица Его. Месяц серебряный — из груди Его. Звезды яркие — из очей Его. Ясные зорьки — из бровей. Ночи темные из дум Его. А ветры буйные — из дыхания…
— Да-а! — в восхищении задумался Могута, почесал затылок, — да-а!
Градибор сидел на лавке, помогал кузнецу плести веревку. Молчал.
За семь лет не проронил ни единого слова. C того самого утра, когда нашли его возле неизвестно откуда взявшегося камня у дороги c сжатым в руке ножом. Втроем насилу разжали ладонь, отымая оружие. Через три дня привезли убитого Любима на повозке. А еще через три дня нашли утопленную в реке Любаву.
Радей слез c лавки на культях в кожаных мешочках вместо ног, на руках выполз на улицу.
— Могута! Принеси-ка воды, — заглянула в оконце Радмила.
— Да, сейчас, — потянулся Могута на лавке, — сейчас.
— Могута! — снова окрикнула c улицы жена Радея.
— Да… сейчас встану, принесу, — сладко потянулся на лавке Могута, громко позевывая.
— Могута!!!
— Да, иду, иду, — однако, сам даже не шелохнулся.
— Да за что же мне такое наказание, Недоля?! — раздалось совсем близко у двери.
Могута вскочил, зарычав. Схватил огромную кадку. И побежал за водой…
Градибор, повертев в руках веревку, небрежно бросил ее на стол, и пошел в свой пустой дом.
Вытащил из ножен отцовский меч. Осмотрел внимательно: каждую бороздочку, заусеницу, клеймо треугольное замысловатое франкское, тяжелую рукоять c серебряной чеканкой, сверкающее закругленное острие. Взмахнул несколько раз, отточенными движениями рассекая воздух. Убрал в кожаные ножны. Спрятал в потайное место, — в углубление под печью…
Упражнялся Градибор военному искусству упорно каждый день. Падая иногда без сил у самого порога избы. По словам местных мужчин и проезжих воинов, мечом владел мастерски. Но и секиру метко кидал так, что никто, кроме него самого, не мог ее вытащить потом из дерева, даже если упирался обеими ногами.
Если к пятнадцати летам своим Могута вырос здоровенным детиной, c легкостью гнувший руками, завязывая в узлы, любую железку, то Градибор, явившийся на свет лишь годом позже, был средненького роста, но удивительно ловким и выносливым. Девушки и женщины заглядывались на его поджарое загорелое тело, когда он уже поздней осенью бесстрашно прыгал в ледяную воду. Знойным летом же махал оружием до седьмого пота, срубая осинки в лесу, завернувшись в тулуп. И в бане мыться никто не желал c ним, потому что вскоре приходилось выскакивать на улицу голышом от нестерпимой жары.
O чем же думал Градибор, теребя рукой прядь длинных волос на бритой голове, как и у его отца, не состригаемых c правой стороны? Какие потаенные мрачные мысли вынашивал, сидя на высоком берегу Великой? Никто не знал…
* * * *
Князь Изборский Ярополк c удовольствием оглядывал свои новые хоромы, срубленные «восьмериком». Избу срубили в облонь, поставив на ряж. Будет, где поместить большое семейство.
Был он уже не молод. Наступила пора задуматься o будущей старости. Благо, что можно немножко пожить и для себя. Родился долгожданный наследник — сын, краснощекий карапуз. Гостомыслу отправлены в Новгород добрая сотня воинов из дружины, мед, беличьи меха, три новых корабы c остатками трофейного оружия разбитого конунга Ингвара. Единственное, что смущало его, — невыполненное жесткое требование Олава срочно прислать согласно заключенному ряду еще сотню воинов для похода до Серкланда.
— Ну, где я их возьму?! — брызгал слюной Ярополк, помогая спуститься c варанежской корабы на деревянный мостик послу Олава одноногому Эйрику.
— Не кричи! от визга твоего ушам больно.
— Целую сотню!!! Сам посуди! Гостомыслу отдай на три года! Тоже поход затеял! Аж до самых Железных ворот! Тебе c Олавом отдай! А c кем я от сету оборонятся буду?!
— Успокойся! Старый лис! Во-первых, Новгородские твои дела нас мало интересуют. Во-вторых, есть договор. Надо его выполнять! И так тебя три года не трогаем! И, в-третьих, «козлиная твоя борода»! ни разу я не слыхал, чтобы сету хоть бы раз, ради смеха, на кого-нибудь напали… К утру всех соберешь, кого сможешь! Ты понял?!
— Понял…
— Кстати, сына своего тоже не забудь…
— Да я потомок Кривы! От самого Велеса род имею! Как смеешь ты мне указывать?! — закричал в бешенстве Ярополк.
На ближнем драккаре тридцать четыре рослых хускарла в мгновение ока повытаскивали мечи и топорики, готовые спрыгнуть на берег.
Не мешкая, дружинники из личной охраны князя в свою очередь тоже угрожающе ощетинились луками со стрелами в сторону варанегов.
После недолгого противостояния Ярополк удалился c дружиной в крепость. Драккары Эйрика ушли на противоположный берег озера дожидаться ответа.
В крепости Ярополк долго шушукался c Василием, уйдя в самый дальний безлюдный угол. Князь говорил, подручный понимающе кивал, тряся бородой и зло зыркая глазищами.
Под вечер вооруженный отряд новоиспеченного боярина Василия поскакал в сторону Плескавского селения.
* * * *
Через три дня люди Эйрика свернули лагерь. Погрузили богатую дань заодно cо связанным сыном князя и еще пятнадцатью воинами. И под парусами ушли восвояси…
— Ну, что? — довольно потирая ладони, спросил Ярополк, оглядывая уходящие корабы варанегов.
— Все сделали, князь! — отчитался Василий, — всех до единого — подперли, запалили вместе с…
— Не надо подробностей! — брезгливо наморщился Ярополк, — Хлоду наказал глаз не сводить c «волчат»?!
— Наказал! Куда он денется?! В его же интересах Любимовского ублюдка опекать! Только вот… как бы обман не обнаружился раньше времени?
— Не волнуйся… мальчишка вроде немой. Что он расскажет?! А там видно будет. Не убьют в первом же бою, так Хлод после расстарается… Ну, да ладно. Хорошо. Двух зайцев поймали: и c Олавом рассчитались, и Любимовское поганое племя вместе c крепостью изничтожили! Пошли, сотрапезничаем, боярин Василий!
* * * *
Драккары ходко шли под парусами вдоль берега свейского моря.
Эйрик ловко перебирал ондатровые шкурки, выискивая, какие получше, и откладывая их в свой мешок. Рядом, под неусыпной охраной наголо бритого руса, лежали связанными два молодых кривича.
— Мешки c голов сними. Развяжи. Да накорми, — приказал Эйрик.
Хлод c неохотой разрезал толстые веревки. Нож на всякий случай наготове держал в руке.
Могута c хрустом потянулся. Хотел привстать, но тут же был сбит ногой Хлода.
— Сиди! Не высовывайся!
Градибор, избавившись от веревок, даже не пошевелился, только потер синие ссадины на запястьях. Хотел снять c указательного пальца княжеский перстень, но он сидел намертво.
— Чего смотришь?! — прикрикнул Хлод, — чего лыбишься?!
Градибор, действительно, ласково улыбался надсмотрщику, точно старому другу…
Только его сверкающий взгляд выдавал великую ненависть. Ярким пламенем горел в них погребальный отцовский костер; сыпались искры от рухнувшей на Радея c женой горящей крыши; лучились в темной воде мамкины глаза…
Хлод интуитивно спрятал подальше под рубаху ворованные женские бусы. Чертыхнулся. Ушел за едой.
— Пошто нам капусту одну, а себе мяса?! — пробасил Могута.
— Жри, что дают! — огрызнулся Хлод, обгладывая свиную кость.
Градибор не притронулся к пище. Задумчиво смотрел на незнакомые чужие берега…
* * * *
Конунг Олав c утра был не в духе. Воинов для похода прибывало мало. Ярлы, точно сговорившись, придумывали различные отговорки, только бы не подчиниться Олаву. Оставалась малая надежда на Эйрика, посланного за дружинниками от Ярополка. Но чем ближе приближались к берегу полупустые драккары, тем более росли сомнения в удачности намеченного плана.
— Здравствуй, Олав! Привез тебе дань от Ярополка! — распростер руки в ожидании объятий Эйрик.
— А где воины, где?! — закричал Олав. Засунул руку в первый попавшийся мешок. Вытащил облезлую заячью шкурку. Брезгливо швырнул ее в воду. И зашагал подальше от берега.
— Олав! Олав! Я сынка князя изборского привез! Куда ты?!
* * * *
Дружинники Ярополка ушли к кострам словенов и корелов. Хлод поставил палатку подальше от всех на самом краю лагеря. Наемных воинов конунг Олав, иногда подкармливая овощами, в сам же Треллборг ночевать не пускал.
Хлод первым делом разжег костер. Поставил вариться на огонь котелок c мясом.
Могута решил прогуляться по городу, поразмять косточки, да поглазеть на местных девок. В штанине был спрятан кусочек серебра, который он намеревался обменять на бусы или платки. Купить меч или топорик со щитом. А заодно чего-нибудь поесть.
— Куда намылился?! — окрикнул Хлод.
Могута ушел, даже не обернувшись.
* * * *
— А ты, как посмотрю, свининку любишь?! — услышал чей-то голос за спиной Хлод. Не успел обернуться, как взвыл от жуткой боли. Кто-то ловко ударил топором, переломив ему позвоночник. Схватил за шиворот и потащил вглубь палатки…
Хлод, бессильно суча ногами, пытался выползти, позвать на помощь…
Градибор неспешно взял большую кость c зазубренными краями и резко протолкнул прямо в рот Хлоду, превращая внутренности в кравово-зубное крошево. Не обращая внимания на дикие вопли жертвы, еще двумя ударами острой кости выткнул глаза…
— Что, что?! — наклонился Градибор.
— M-м… жаха-а-ил…
— Да, да! Заговорил! Сейчас и ты у менӿ «захова..ишь», — передразнил Градибор.
— O-й-но! — захрипел Хлод, — у-ей, не у-чай!
— Ответь-ка мне на два вопроса! Тогда я подумаю…
Градибор положил меч Хлода в костер. Пока металл нагревался, тщательно обыскал все его вещи. Не забыл сорвать c шеи и бусы…
* * * *
Узнав o происшествии в палатке кривичей, Эйрик лично пошкандыбал полюбопытствовать. Отдернул грубую ткань. От увиденного старого вояку чуть не стошнило.
— Да уж! Вез «щенка», а привез «волка»!
Олав сидел за столом. Нервно теребил ус в ожидании, когда приволокут к нему убийцу и сынка Ярополка в одном лице.
Приковылял Эйрик. Следом затащили связанного Градибора.
— Что-то он не особо похож на сына Ярополка, и по летам намного старше будет, — подозрительно посмотрел конунг на Эйрика.
— Так вот! — показал на перстень Градибора Эйрик, — и знак на нем — княжий, Изборский! Весь путь молчал…
— Кто ты? — не обращая внимания на стурмана, — спросил Олав.
— Князь Изборский! — нагло вперился в конунга Градибор.
— Отчего молчал, немым прикидывался?
— Много молчал, много думал! А думать — завсегда, очень даже полезно!
Знавшие привычки и поговорки конунга, стоявшие вокруг хускарлы одобрительно засмеялись.
— А ты весьма дерзок!
— Это правда! В моем положении грубить конунгу глупо и опасно! Если только я ему не равный, а еще лучше, если и «стою» выше…
Олав, сузив глаза, тоже оскалился. Почесывал в раздумье рыжую бороду. Был весьма заинтригован:
— Так как звать-то тебя?! И каким же образом ты можешь быть меня «выше»?!
— Градибор! Сын Любимов! Князь Изборский! «Готлиб Храбрый»! Победивший у Плескавы Великого конунга Олава, — Градибор оглядел всех присутствующих, остановил взгляд на Эйрике, — на то есть свидетели.
У смущенного от особого пристального внимания к своей персоне Эйрика забегали глазки.
Олав c трудом, но припомнил давнюю встречу. Расхохотался добродушно. Подошел к Градибору. Разрезал веревки. Обнял как старого друга…
— Так построил свою крепость?!
— Построю!
* * * *
Вечером в разгаре веселого пьяного застолья Олав наклонился к Эйрику:
— Узнай-ка все у его соплеменников: кто он, кто такой Любим, что там за история приключилась у них c Ярополком.
Эйрик послушно кивнул:
— А c убийством что делать?
— Не будем вмешиваться. Их делишки! А палатку сжечь…
Уже утром, чуть свет, чувствуя за собой некоторую вину за обман изборского князя, Эйрик, все подробно разузнав, явился на доклад.
— Ну, что?! — Олав так и ерзал на стуле от нетерпения.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.