Бесплатный фрагмент - Русский Лекок: агент сыскной полиции

Серия «Мир детектива: цикл о Василии Кобылине»

Русский Лекок: агент сыскной полиции

Преступная мать

Под давлением судьбы

Русский уголовный роман

Вышли

Хрущов-Сокольников Г. Джек — таинственный убийца: большой роман из англо-русской жизни

Александров В. Медуза

Панов С. Убийство в деревне Медведице. Полное собрание сочинений С. Панова

Гейнце Н. Под гипнозом: уголовный роман из петербургской жизни, или приключения сыщика Перелётова

Ракшанин Н. Тайна Кузнецкого Моста

Хрущов-Сокольников Г. Рубцов

   Петербургские крокодилы

   Рубцов возвратился

Зарин А. Змея

Готовятся

Цеханович А. Темный Петербург

Гейнце Н. Сыщик Карин: трилогия

   Петербургский Шерлок Холмс

   Тайна розового будуара

   Красная маска

Граф Сапристи. Наследство трупа: похождения московского сыщика

Александров В. Без исхода

Русский Лекок: агент сыскной полиции

Первая часть

I

Товарищ прокурора N-ского окружного суда, Юрий Николаевич Голиков, находился в самом радостном настроении духа.

Причина его прекрасного расположения была очень важная.

Не далее, как вчера, он получил согласие от матери Веры Сергеевны Машутиной на женитьбу с ее единственной дочерью.

Голиков уже более года был влюблен в Веру и пользовался ее полной взаимностью.

По неизвестным причинам, Софья Николаевна не давала разрешения на брак.

Софья Николаевна, пробыв пять лет вдовой, четыре года тому назад вышла замуж в Петербурге за очень богатого вдовца Полупьянинова, имевшего, также как и его вторая жена, от первого брака единственную дочь, несколько лет тому назад выданную замуж.

Покойный отец Веры Сергеевны лично не имел никакого состояния, но женившись на Софье Николаевне, приобрел тридцать тысяч годового дохода.

Будучи человеком рассудительным и при этом отличным хозяином, ему удалось почти удвоить состояние жены.

Нужно отдать должное Голикову, богатство невесты не играло большой роли в его глазах. Он любил Веру за ее ум, красоту и прекрасные душевные качества.

Через две недели было назначено торжественное обручение, так как Полупьянинов, находившийся в Петербурге, должен был к тому времени вернуться.

Имея дело в суде, товарищ прокурора оставил квартиру, рассчитывая к вечеру отправиться в усадьбу Покровское.

Между тем, в то же самое время, в Покровском произошел страшный переполох.

Софья Николаевна, имевшая обыкновение каждое утро заходить в спальную своей дочери и лично будить свою любимицу, не застала ее в комнате.

Горничная барышни, девушка лет двадцати, также была очень поражена, когда ее спросили, куда девалась ее хозяйка.

— Да где же ей быть, как не на своей кроватке? — ответила она матери. Барышня рано никогда не встает.

— А вчера ты ее раздевала?

— Да кому же, как не мне.

— И сегодня Вера не звала тебя к себе?

— Не звали.

Может быть Верочке не спалось сегодня после вчерашнего радостного события, подумала мать, и она отправилась в лес подышать чудным майским утром.

Несмотря на эту надежду, Софья Николаевна переспросила всю дворню, и когда ей ответили, что сегодня барышни никто не видел, пришла в отчаяние.

Вся прислуга была поставлена на ноги, и было приказано обыскать лес, заключающийся в трехстах десятинах.

Когда Голиков приехал в Покровское, он нашел свою будущую тещу в страшном горе и отчаянии: — Вера бесследно исчезла!

Этот неожиданный удар, раздавшийся над головой счастливого жениха, на первых порах навел на него какой-то столбняк!

Придя немного в себя, он сам пустился на поиски, но и его труды не имели успеха.

При помощи соседних крестьян лес был обойден во всех направлениях, но тщетно.

Для товарища прокурора сделалось ясно, что его невеста не могла быть в лесу.

Обошли все пруды, все, гроты, не был позабыт ни один уголок, по следов никаких!

Вся ночь прошла в розысках, и наступивший день застал всю усадьбу на ногах.

Юрием Николаевичем был допрошен сторож, но тот призывал в свидетелей всех святых, что барышня из усадьбы не выходила и, кроме того, в усадьбу никто не приходил.

Цепные собаки, злость которых была известна всему околодку, и всегда спускаемые на ночь, не допустили бы вторжения постороннего лица.

Единственное, что можно было допустить, это то, что барышня сама покинула свое родное гнездышко.

Но зачем и для чего? Вот вопрос на который никто не мог дать ответа.

Об исчезновении Веры, Полупьянинову была послана телеграмма, с требованием о возвращении.

На следующее утро был получен ответ «Выезжаю сегодня почтовым поездом».

Спустя полчаса после получения телеграммы, прибыли в Покровское исправник и местный становой пристав.

Начальник уезда Петр Николаевич Орликов был лет пятидесяти, небольшого роста, плотный мужчина с отвислым брюшком, с первого же взгляда производил приятное впечатление и внушал доверие.

Орликов, за свой открытый нрав, хлебосольство и мягкосердечие, был любим всем уездом, что однако не мешало ему, во время исполнения служебных обязанностей, быть строгим исполнителем закона.

Становой, Правилов, был худощавый брюнет, высокого роста, сутуловатый, с жиденькой бородкой и с добродушным, но глуповатым выражением лица.

По службе он был очень слаб, не рачителен и по части юриспруденции хромал на обе ноги.

В уезде он был известен по прозвищу «становиха», так как все считали, что станом управляет его супруга.

Наподобие своего благоверного, она по худобе напоминала вяленого судака, но это обстоятельство не мешало ей носить черный парик.

Молодость полицейского в юбке очень романична и о ней стоить сказать несколько слов.

Юлия Владимировна Правилова была дочерью очень богатых родителей, мечтавших выдать ее чуть ли не за герцога.

Судьбе, однако было угодно более чем зло посмеяться над честолюбивыми замыслами гордых родителей.

Богатая девушка без ума влюбилась в одного молодого человека, занимавшего видный пост в уезде. К несчастью, предмет страданий, увлекшись прелестями красивой польки, уехал с ней заграницу, а Юлия Владимировна пожелала отомстить предмету своей первой любви.

Месть вышла очень оригинальная: красавица вышла замуж за первого встречного. Этот встречный оказался писцом уездного суда, далеко не красивой наружности.

Новобрачный, закинув чернильницу, на женин капитал завел торговлю.

Благодаря неопытности, он скоро прогорел, оставивши благоверной только несколько тысяч, за свою вину бедняк был жестоко наказан: Юлия Владимировна похитила из города другого писца и укатила с ним в Петербург.

Красивый писец скоро в столице надоел своей возлюбленной и она уволила его в отставку, без прощенья.

Будучи без ума от предмета своей страсти, он с горя поступил послушником в монастырь.

Весьма возможно, что на новом поприще трудолюбивый чиновник уездного суда сделал бы блестящую карьеру, но судьба решила иначе.

Однажды за церковной службой послушник едва не лишился чувств. Рядом с ним встала женщина, одетая в траур.

Несчастный узнал в ней бросившую его возлюбленную.

Юлия Николаевна, в свою очередь, пораженная неожиданной встречей, долго любовалась красивым послушником. Монашеская ряса очень шла к матовому лицу красивого брюнета.

Спусти три дня после этой встречи, послушник покинул монастырь. Молодая женщина сделала его управляющим своей небольшой усадьбы.

Через несколько лет довольно сносной жизни, на бывшего писца напали в лесу неизвестные злоумышленники и убили его.

Становой, прибывший производить дознание, был именно Правилов.

Юлия Николаевна, у которой чудные волосы были заменены париком, а восхитительные природные зубы — искусной подделкой, пришла к заключению, что время для обольщений кануло и вечность. Ей надо было приискать опору в приближающейся старости.

В лице Правилова она усмотрела подходящего мужа.

Старый холостяк, от роду не мечтавший соединиться с кем бы то ни было узами Гименея, совершенно растерялся, когда ему вдова предложила руку я сердце. Голоса, делавший предложение, был так мелодичен и притом очень настойчив, что становой, съежившись, изъявил согласие.

Спустя десять дней, Правилова отвезли в церковь, откуда он и возвратился со своей супругой, Юлией Николаевной.

На второй месяц после венчания, Правилова получила название становихи.

II

С приездом властей розыски возобновились с удвоенной энергией. Не только было вытребованы все сотские, десятские, но и вызваны из города лучшие городовые.

Все было перевернуто верх дном, но результат был тот же самый.

На обезумевшую от горя мать так повиляло исчезновение единственной дочери, что даже потребовалась энергичная помощь врача.

Отчаяние Голикова также не имело границ, но благодаря силе и энергии своего характера, он не падал духом, прикрывая горе наружным спокойствием.

Исправник переспросил всю дворню, и так как ему показались очень подозрительными горничная и сторож, то он приказал становому наблюдать за ними самым тщательным образом.

Вечером он уже собирался ехать в город, как ему доложили, что приехал Марьинский мельник, живший в двадцати верстах от Покровского.

— Что скажешь, любезный? — спросил его Орликов.

— Да вот, ваше высокоблагородие, — ответил почтенный на вид старик с густой бородой, почтительно кланяясь начальству, — наслышавши, что здешняя барышня пропала, приехал к вашей милости заявить подозрение.

Орликов, услышав, эти слова, так и привскочил с кресла.

— На след, что ли, удалось тебе напасть? — быстро спросил он.

— Да уж я и сам не знаю, ваше высокоблагородие, что и сказать. Может и на след попал.

— Ну, рассказывай скорее!

— Я хотя и старик, наше высокоблагородие, но большой любитель ловить рыбу. Вот сегодня, в восьмом часу утра, взял я лодку, да с Кузьмой работником и поехал вниз по течению.

На самом хорошем месте, где по обыкновению бывает клев, я остановился. Вдруг увидали мы с Кузьмой, ваше высокоблагородие, женское платье, но только не обыкновенное крестьянское, а скорее господское. Тут же рядом лежит тонкая сорочка, юбочка, да глянцем покрытые полусапожки.

— Что это за оказия, — сказал я Кузьме, — платье лежит, а купальщицы нет как нет. Уж не случился ли грех?

— Может и потонула купавшись, ответил работник, здесь место бойкое и глубокое.

— Так-то оно, так, ответил я, ваше высокоблагородие, да кто же купаться-то мог, ведь ближайшая деревня Васильково в трех верстах от эвтаго самого места. Да и одеянья-то там такого никто не носит. А вот что, Кузьма, сбегай ты в Васильково за старостой, а я здесь покараулю, приказал я.

Мой работник побежал, а мне, сам не знаю почему, так жутко стало, что я и удочку не решился закинуть.

Прошел час, пока Кузьма вернулся и привел старосту. Он также дивился находке, да и говорит:

— А что, Прохор Сидорович, уж не барышня ли Покровская потонула.

— Да что ты, белены что ли объелся, — выругался я. — Как она могла попасть сюда за шестнадцать верст?

— Да разве вам неизвестно, что «ее» вторые сутки как разыскивают? — спросил он.

— В первый раз слышу.

— Как же, от нас десятского потребовали и в Покровское все начальство съехалось. Услыхавши про это, я, ваше высокоблагородие прямо к вашей милости и махнул, даже домой не зашел, чтобы лошадь запрячь.

— А вещи с собой захватил?

— Как можно, ваше высокоблагородие, я сам в понятых бывал. До приезда начальства никто дотрагиваться не смеет. Старосту и Кузьму я в караул оставил.

— Вот за что спасибо, молодец. Я сейчас велю лошадей заложить, а ты сядешь на козлы и укажешь нам место.

— С превеликим удовольствием, ответил мельник, польщенный похвалой исправника.

Орликов пошел к товарищу прокурора и, щадя его горе, исподволь подготовил Голикова к страшному удару.

Через час лихая тройка выехала из усадьбы.

Было совершенно светло, когда взмыленные и едва переводившие дух лошади остановились около берега.

Мертвенно бледный, выскочил из тарантаса товарищ прокурора.

Несмотря на силу воли, ноги отказывались ему служить, и он должен был схватиться за локоть исправника.

— Мужайтесь, добрейший Юрий Николаевич, с волненьем сказал Орликов. — Может быть, это фальшивая тревога.

— Нет, — простонал несчастный молодой человек, — я еще издали узнал платье дорогой невесты. Теперь сомнений быть не может, она утонула!

Исправник также убедился в справедливости его слов: на белье, вышитые гладью, под дворянской короной, красовались буквы «В. М.»

Орликов принялся осматривать карман, в которой был найден батистовый палаток, серебряный портмоне с двумя десятирублевыми купюрами, на три рубля мелочи и золотой, в том числе вынули записку, написанную карандашом, следующего содержания:

«Прошу никого не винить в моей смерти. Умоляю матушку простить и помолиться за меня. Искренне мной уважаемого Юрия Николаевича прошу не проклинать за причиненное горе. Тайну смерти уношу в могилу. Вера Машутина».

На записке не было числа.

Как только содержание записки сделалось известно Голикову, он дико вскрикнул и без чувств свалился на мокрый от росы берег.

Обморок к счастью был не продолжительным.

Несчастный открыл глаза и, по-видимому, припоминал, что произошло с ним. Потом, глубокий вздох вылетел из наболевшей груди и Голиков зарыдал.

— Теперь он спасен, — подумал исправник.

Когда товарищ прокурора пришел в себя, то Орликов, обратившись к нему, сказал:

— Умоляю вас, Юрий Николаевич, немедленно вернуться в город, вам необходим отдых и покой.

— Я не могу оставить Софью Николаевну в том беспомощном состоянии, в котором она находится.

— Рядом с ней теперь хороший врач, и кроме того, предоставьте мне ее подготовить. На вас лица нет, да и сам вы находитесь в таком возбужденном состоянии, что пожалуй, испортите дело.

— Я только тогда исполню ваш совет, когда мы обыщем реку. Я хочу во что бы то ни стало взглянуть на дорогие мне черты.

— Это я тоже сделаю. Как только мы найдем Веру Сергеевну, я немедленно вас уведомлю.

— Спасибо вам, дорогой, за доброту и внимание, но я решительно отказываюсь ехать.

Не теряя времени, исправник послал за народом и, когда все собрались, принялся за розыски.

Несколько раз закидывали невод, привезенный с мельницы, но тщетно.

Согласно народной примете в воду опустили горшок со свечкой.

По уверению стариков, это самое испытанное средство. Горшок закружится на том месте, где находится утопленник.

Крестьяне пристально следили да его путешествием, но он преспокойно продолжал плыть по течению.

До самого захода солнца искали труп Веры Сергеевны, но в виду наступления темноты, розыски были прекращены.

Вконец измученный Голиков, наконец, уступил просьбам исправника и вернулся на его лошади в город.

Орликов на крестьянской подводе отправился в Покровское, сделавши распоряжение, с утра вновь начать поиски в реке.

Юрий Николаевич во время всего пути только и думал о своей незабвенной невесте. Припоминая черты ее лица, озаренные счастливой улыбкой, когда мать дала согласие, он просто отказывался верить в возможность самоубийства.

Но эта запаска, почерк которой так хорошо был ему знаком? Об убийстве с корыстной целью не могло быть и речи, деньги целы. А об убийстве из мести нечего было и думать. Вся окрестность боготворила этого чудного ангела.

Он оторвался от своих тяжелых дум, когда тройка остановилась у подъезда его квартиры.

Крик удивления вырвался из его груди, когда, войдя в комнату, к нему бросился на шею в высшей степени симпатичный молодой блондин.

III

— Какими судьбами, дорогой Вася, ты попал ко мне?! — радостно вскричал Голиков, целуя гостя. — Вероятно, какое-нибудь важное дело занесло сюда нашего знаменитого Лекока?

— Ты по-прежнему все шутишь. Как отсюда до звезд, так и мне до знаменитого парижского сыщика. Но не в этом дело: ты ошибся в цели моего приезда. Измученный нравственно и физически, я приехал к тебе, единственному своему другу и брату, чтобы отдохнуть. Надеюсь, что ты не откажешь мне и приютишь меня?

— И тебе не стыдно об этом спрашивать? Ты друг моего детства и лучший из школьных товарищей. Мой дом, — твой дом и ты будешь в нем полным, хозяином!..

— Не случилось ли, Юрий, с тобой какого-нибудь несчастья, что ты так расстроен?

— Не далее, как три дня тому назад, я считал себя счастливейшим из смертных, а теперь наоборот. Мне сдается, что сам Господь прислал тебя сюда.

— В чем же дело?

— Сейчас расскажу. А ты с дороги не хочешь ли чаю, или закусить?

— Твоя кухарка меня напоила и накормила.

— В таком случай, слушай. В десяти верстах от нас находится усадьба Покровское…

— Постой, — перебил его гость, — это Покровское не принадлежит ли Полупьянинову?

— А ты почем знаешь? — с удивлением спросил товарищ прокурора.

— По обыкновению, я всегда езжу во втором классе, но на этот раз сделал исключение. В вагон была такая масса публики, что я счел более удобным доплатить и перекочевать в первый класс. Со мной сидел какой-то господин. Лицо его мне показалось очень знакомым, и если я не ошибаюсь, то я его часто встречал в кабинете; одного из наших начальствующих лиц. Мы разговорились, и когда он узнал, что я еду к тебе, то видимо обрадовался. Он назвал, свою фамилию и сказал, что едет в свою усадьбу Покровское. Потом Полупьянинов сообщил мне, что ты женишься на его падчерице, и превозносил, тебя до небес. Далее он рассказал, что возвращается домой сильно встревоженным, так как получил от жены телеграмму, вызывающую его немедленно в Покровское. На прощание он просил меня обязательно побывать у них.

— Вот именно моя невеста, о которой тебе говорили, потеряна для меня навеки.

— Как потеряна?

— Мы любили друг друга более года. Между тем ее мать под разными предлогами отказывала мне в руке своей единственной дочери. Что касается до Полупьянинова, то он обычно держал мою сторону. Ему по делам пришлось уехать в Петербург, и я написал ему письмо, в котором изложил все муки моего сердца. Он написал жене и, вероятно, его письмо было настолько убедительно, что мать дала согласие на брак. Моему счастью не было границ. Три дня тому назад, когда я приехал в Покровское, мне сообщили ужасную новость. Моя дорогая невеста исчезла. Спустя двое суток, в шестнадцати верстах от усадьбы, нашли ее платье, белье и записку, в которой она просит никого не винить в своей смерти, а тайну, заставившую ее покончить с собой, уносит в могилу.

— Это ужасно! А тело несчастной отыскали?

— До сих пор все старания остались безуспешны.

— Ну, а не замечал ли ты у нее какой-нибудь затаенной грусти?

— Никогда! Это был очаровательный ребенок. В высшей степени наивный и веселый. Все ее обожали за доброту. Мать часто на нее сердилась за то, что она все свои сбережения раздает нищим.

— А когда мать дала согласие, то как было принято твоей невестой это известие?

— Она была в неописуемом восторге!

— Кроме тебя, не ухаживал ли кто за ней?

— Решительно никто. Зимой семья проживала в Петербурге, и так как ей минуло только семнадцать лет, то ее мать никуда ее не вывозила. Я тебе говорил, что это был ребенок, в полном смысле этого слова.

Гость задумался.

— Что ты скажешь, Вася?

— По-моему, мы имеем дело с преступлением.

Товарищ прокурора вздрогнул.

— Ты сказал то, о чем мне несколько раз приходила мысль. Но я старался ее отогнать, в виду ее собственноручной записки.

— Ты хорошо изучил ее почерк?

— Отлично. Сомнений быть не может, писала Вера.

— В таком случае можно предположить только одно. Твоя невеста, гуляя в лесу, подверглась грубому насилию и покончила с собой. Но то, что здесь играет роль преступление, в этом я даю голову в заклад.

— Дорогой Вася, ради нашей дружбы, призови весь свой гений и отыщи преступника.

— На этот счет ты можешь быть спокоен, клянусь тебе в том, что посвящу все свои силы этому таинственному делу и постараюсь отомстить за тебя и за нее.

Голиков крепко пожал руку своего друга.

— В тебе, Вася, я никогда не сомневался!

— Теперь вот что я скажу тебе, Юрий. Тайна моей профессии должна быть строго охранена. Это необходимо для пользы дела. Ты знаешь, как на нашего брата смотрят. Подобный взгляд меня всегда возмущал до глубины души. Конечно, в семье не без уродов. Многие из нашего брата злоупотребляют своим положением, но это еще ничего не доказывает. Во всякой служебной иерархии найдутся такие уроды. Мы, наподобие гончих, охотящихся за зверями, посвятили себя охоте за негодяями. На каждом шагу мы рискуем своей жизнью. Поверь, что гораздо легче бывает тем, кто на поле битвы идет в атаку. Тут действует масса и не чувствуется одиночество, там умирают с честью, а мы с позором. За то, что мы стремимся освободить общество от злодеев, то же общество произносит слово «сыщик» с чувством гадливости. При нашем занятии, вам везде закрыты двери, и если мы куда попадаем, то не иначе, как под маской!

— Я вполне разделяю твое негодование и в доказательство, мои отношения к тебе нисколько не изменились.

— Поверь, что это я всегда ценил и ценю. Потребуй ты от меня мою жизнь, и я с радостью отдам ее тебе. Однако под наплывом, своих чувств, я удалился от вашего дела. И так моя служба — это тайна. Для них, я частный поверенный. Пользуясь приглашением, Полупьянинова, мы с тобой поедем в Покровское, где я буду изучать всех и все. Необходимо перевернуть всю реку, чтобы отыскать тело. Раз оно не найдется, то еще не все для тебя потеряно.

— Что ты хочешь этим сказать? — побледнев, вскричал товарищ прокурора.

— Если твоя невеста не будет разыскана, я останусь при том убеждении, что она или погибла другой смертью, или, кем-нибудь похищена, спрятана в надежном месте.

— Твоя профессия тебя увлекает! Ведь Вера не булавка, которую незаметно можно увезти.

— Я тебе говорю это в виде предположения, а для ловких негодяев, поверь, все возможно. Дадут наркотическое средство, и вези, под видом багажа, куда угодно. Дай мне хорошенько изучить позицию и тогда я приду к какому-нибудь заключению. Терпение, мой друг, а главное не падай духом.

— Я говорил тебе, что сама судьба прислала сюда моего Васю. С твоим приездом, я чувствую, что я стал спокойнее и какая-то смутная надежда зародилась во мне. Что же ты отпуск взял?

— Да, отпуск, на два месяца.

— Но как же начальство отпустило такого деятельного и полезного чиновника?

— Когда-то считался таковым, а теперь не то.

— Да что ты говоришь!?

— Уверяю тебя. Всю эту зиму меня преследовал целый ряд неудач. Выгладишь зверя, вот глядишь — сейчас накроешь, а он тут на глазах и вывернется. Если бы я верил в проделки чертей, то обязательно приписал бы им свои неудачи. Начальство стало косо поглядывать, и я подал прошение об отпуске. Как видишь, меня не задержали.

— Что же за причины твоих неудач? Я всегда поражался твоей гениальной способности открывать преступления.

— Я много об этом думал. Мои предположения остановились на фантазии. Тебе как другу я скажу откровенно, зная, что ты меня не выдашь и не будешь смеяться над фантастическими иллюзиями.

— По моему, мне мешает злой гений, облаченный властью. Причины таких действий мне не понятны, но мои открытия ему были не по нутру. По его ложным представлениям и мой главный начальник, который раньше так меня ценил, изменил свой взгляд. Я за это на него не в претензии. Будь я на его месте, то поступил бы также. Прежде он часто, в шутку, точно также как и ты, называл меня Лекоком. Вдруг, этого самого Лекока водят за нос не только важные преступники, но и простые карманники увеселительных заведений. Если мне удавалось кого-нибудь задержать, он представлял доказательства своей невинности. Его отпускали с миром, а мне нахлобучка за неуместное усердие. Если бы не обет, данный на смертном одре моей матушке, всю жизнь бороться с преступниками, я давно бросил бы так мной любимую службу. Однако, мой друг, мое путешествие настолько меня утомило, что я прошу позволения лечь в кровать.

Спустя четверть часа приезжий заснул безмятежным сном.

IV

Василий Иванович Кобылин был единственным сыном мелкопоместного помещика Херсонской губернии Ивана Васильевича Кобылина и его супруги Елены Александровны.

Ближайшим соседом и другом старика Кобылина был отец товарища прокурора Голикова.

Сыновья соседей, Юрий и Василий росли вместе и в один и тот же год поступили в гимназию.

Во время прохождения курса, дружба между юношами еще более окрепла, так что их товарищи называли юных друзей «братьями близнецами».

По окончании гимназии, оба они собирались поступить на юридический факультет, как совершенно неожиданно над их головами разразился страшный удар. Старик Голиков был найден в своем кабинете убитым наповал кинжалом, оставленным убийцей в груди несчастного.

Кинжал оказался собственностью соседа, Кобылина, на которого и пало подозрение в убийстве.

Несмотря на все уверения Ивана Васильевича в своей невиновности, его заключали в острог.

Убитый был вдовец, и домом его, в течение десяти лет, заведовала вдова дьячка Анисья Артемьева.

В ночь совершения преступления домоуправительница находилась в городе, посланная помещиком за покупками.

В доме, кроме старика Голикова, оставался еще казачек, мальчик лет двенадцати. Он был настолько тяжело ранен, что только по истечении месяца мог дать показание, окончательно погубившее Ивана Васильевича.

Мальчик показал, что вечером к его барину пришел Кобылин и, усевшись в кабинете, начали попивать винцо. Потерпевший слышал, что между господами происходил о чем-то горячий спор. Потом он вследствие усталости заснул. Вдруг во сне его ударили по голове чем-то тяжелым, и не успел он вскрикнуть, как удар повторился. Далее свидетель уже ничего не помнил.

При обыске у обвиняемого был найден окровавленный молоток, принадлежавший убитому соседу, а равно и ключ от письменного стола Голикова. По показаниям экономки, в столе находилось денег не менее шести тысяч, которые после совершения преступления пропали.

Сын убитого, зная о дружбе более сорока лет существовавшей между стариками, не верил в виновность Ивана Васильевича. Между тем, улики были так сильны, что уездный суд приговорил Кобылина к двадцатилетней каторге.

Отчаяние жены и сына приговоренного не имело границ. Они свято верили показаниям обвиняемого, что ключ от стола и молоток были подброшены настоящим убийцей, а его собственный кинжал был кем-то украден.

Василий Иванович дал торжественную клятву отыскать убийцу и, вследствие этого, отказался поступать в университет. Это была первая разлука неразлучных друзей.

Прошло три года после совершения преступления.

В прежних судах производство следственных дел шло черепашьим шагом, и только на четвертом году уездный суд постановил приговор, о котором мы упомянули выше.

Несчастный Кобылин не выдержал заключения и, нравственно искалеченный, умер в тюремной больнице. На смертном одре он повторил клятву своему сыну о непричастности к убийству.

Похоронив отца, молодой человек с энергией продолжил начатое дело.

Какое-то предчувствие говорило ему, что экономка знает имя настоящего убийцы, но только скрывает истину.

После похорон Голикова, она переехала в город и через несколько месяцев вышла замуж за человека, который был гораздо моложе ее.

Василий Иванович зорко наблюдал за новобрачными, но при всей своей наблюдательности не нашел ничего подозрительного в их образе жизни.

Другой, на его месте, в виду безуспешности, отказался бы от борьбы, но не таков был Кобылин.

Обладая страшной силой воли, он решился не отступать ни перед какими препятствиями и довести дело до конца.

Вскоре после смерти его отца он узнал, что новобрачные приобрели в собственность постоялый двор, находящийся на большой дороге.

Ведомый своим предчувствием, он решился поставить все на ставку.

Уверив свою мать и знакомых, что едет в Петербург, закончить свое образование, он покинул свою усадьбу.

Изучая в течение трех лет искусство грима, он достиг поразительных результатов. Но это было еще не все, Кобылин в совершенстве мог изменять своей голос.

Спустя месяц после его отъезда, на постоялом дворе бывшей экономки оказался новый работник.

Хозяева наняли его очень дешево в виду его глухоты.

Анисья Артемьева новым служащим была очень довольна. Действительно, более трудолюбивого и послушного работника трудно было отыскать.

Правда, что для того, чтобы отдать ему приказание приходилось кричать во все горло, надрывая легкие, но это вполне окупалось ничтожной платой и трудолюбием.

За последнее время хозяин вдруг запил. Из-за этого между супругами пробежала черная кошка и Анисья Артемьева стала часто пробирать мужа.

Однажды ночью, хозяин вернулся домой сильно выпивши. Работник сделал вид, что спит крепким сном.

— Опять, леший, натрескался! — накинулась на него хозяйка. — Смотри, Кузьма, ведь мое терпение может лопнуть.

— А мне наплевать, пусть себе лопается, скорее издохнешь, огрызнулся супруг.

— А, проклятый! — заорала жена, — ты, значит, жаждешь моей смерти, зазнобушку новую отыскал!?

— Да хоть бы и так, от тебя кроме ругани ничего не услышишь, а за мою красоту меня и получше тебя полюбят.

Ревность затмила рассудок Анисьи. Она бросилась на мужа и схватила его аа горло.

Ударом могучего кулака, Кузьма, как щепку, отбросил жену и она, падая, разбила себе лоб об угол стола.

Под влиянием физической боли и наплыва ревности, хозяйка превратилась в дикого зверя.

— Вот как, заскрежетала она, — за то, что я тебя из нищего бродяги произвела в хозяина, Кузьму Афонасьевича, ты хочешь, чтобы я подохла?! А после моей смерти думаешь с какой-нибудь вертихвосткой денежки мои транжирить?! Шалишь, не на ту напал, сначала за убийство плетей вкусишь, да каторги попробуешь!

Услышав эти слова, Кобылин задрожал.

— Ишь чем пугать нашла, — захохотавши ответил Кузьма. — Ведь ты больше моего наказания отпробуешь. Не будь тебя, проклятой, моя совесть была бы чиста. И теперь кажинную ночь снится старик. Ты была голова, а я руки.

Перебранка продолжалась почти до утра и наконец супруги успокоились.

После этой сцены все сомнения исчезли: Кобылин знал, кто настоящие убийцы. Но какая была польза от его открытия? Его показания, как сына обвиняемого, не имели доказательной силы. Нужны были факты, а как их раздобыть?

На другой день супруги позабыли про ссору и все пошло своим чередом.

Кобылин был мертвенно бледен и только могучая сила воли удержала его от желания разбить головы убийцам, отнявшим у него отца и покрывших позором их честное имя.

Кузьма отлучается, подумал он, значить у него действительно есть зазнобушка. Необходимо за ним проследить.

В течение нескольких дней ему удалось все разузнать. У Кузьмы действительно оказалась зазнобушка.

В пяти верстах от постоялого двора, в деревне «Крутые» проживала солдатка Даша.

Это был тип русской красавицы: высокого роста, плотная, широкоплечая шатенка, с румянцем во всю щеку и с густой косой, про которую все парни говорили: «Даши коса всему городу краса».

Нрава она была легкого. Зная, что у Кузьмы есть деньги, солдатка не уклонялась от его заигрываний. Чем чаще с ней виделся хозяин постоялого двора, тем сильнее он привязывался к Даше.

Его страсть приняла такие размеры, что он был готов на все, лишь бы не разлучаться со своей зазнобушкой.

Кузьма уже стал придумывать средства, как бы ему избавиться от ненавистной старухи Анисьи. На первых порах новое пролитое крови приводило его в ужас, но любовь сделала свое: злодей решил путем преступления отыскать себе свободу.

Кобылин, догадываясь о нравственном состоянии хозяина, внутренне торжествовал. Он составил себе план действий, ожидая от него полного успеха.

Далее мы увидим, оправдались ли его надежды.

V

Однажды, когда хозяйка отправилась в огород для наблюдения за поденщиками, Кузьма, обратившись к своему работнику, закричал ему в ухо:

— Могу ли, братец, Я положиться на твою преданность?

— Погромче, хозяин, не слышу.

— Чтобы тебя разорвало, проклятого, проворчал Кузьма и повторил вопрос.

— Более чем на преданность твоей жучки, — ответил он.

— Ты не знаешь ли в дерене Крутых солдатку Дашу, она живет, как от нас идти, на самом краю.

— Знать не знаю, а видал.

— Так вот, что я тебя попрошу. Я дам записку и пять рублей денег, отнеси ей.

— Сейчас, что ли, идти?

— Нет, как можно! — с испугом вскричал Кузьма. — Ты хозяйке скажи, что тебе нужно вечером сходить в Крутые, к сапожнику Митьке, сапоги починить.

— Ладно.

— Только смотря, Кузьма, чтобы жена не пронюхала.

— Будь спокоен, не пронюхает.

— А себе за труды возьми гривенник.

— Спасибо за милость.

В тот же вечер мнимый работник, очень довольный поручением, быстро зашагал по направлению к Крутым.

Даша была дома, когда он вошел к ней.

— Отколе ты, любезный? — спросила баба.

— Ты хозяйка Даша, что ли, будешь? — в свою очередь спросил вошедший.

— Я сама, а что тебе надо?

— Погромче, красавица, говори, я глухой.

— Тебе говорят, что я Даша! — закричала она.

— От Кузьмы Афонасьевича тебе поклон принес, я его работник.

— Поклона одного мало, из него шубы не сошьешь, — ответила с циничным смехом солдатка.

— Письмецо еще прихватил, да пять рублей денег.

— Вот это другое дело. За это спасибо, садись, будешь гостем. А самовар то поставить?

— Погромче, не слышу.

— Экого диавола глухого держат, — выругалась хозяйка и закричала: — Чай будешь пить?!

— Водкой не занимаюсь, а от чаю никогда не прочь.

Даша распорядилась с самоваром и, усевшись радом с работником, спросила:

— Доволен ли ты своим местом?

— Лучше желать не надо. За Кузьму Афонасьевича живот готов положить. Мужик первый сорт.

— А супружница его?

— Ехидная баба. Поедом ест хозяина.

— Да, ее не хвалят.

— А как она богата, страсть!

— Что ж, деньжищ много?

— Куча. Вот как он овдовеет, да вздумает жениться, в золото оденет вторую жену. Ты замужняя будешь?

— Нет, мой муж в солдатах был и убит на войне!

— Вот такую кралю, как ты, надо бы хозяину, а что его фря, плевка не стоит.

— Да Кузьма Афонасьевич на мне бы и не подумал жениться.

— Как бы не так, он от тебя с ума сходит.

— Какая жалость, что ты глухой. Мне бы хотелось с тобой по душам поговорить, да все орать надо. Так пожалуй грудь надорвешь.

— Ничего, твоя выдержит. Как тебя хозяин ревнует, страсть! Мне сдается, что ты из него могла бы веревки свить. Коли бы он узнал, что за тебя кто другой сватается, то сейчас развод бы выправил.

— Хорошо бы твоими устами да мед пить. Как звать-то тебя, сердечный?

— Максимом.

— Ну, так вот что, Максимушка, коли я когда за Кузьму Афонасьевича замуж пойду, мы с тобой в жизнь не расстанемся. Ты у меня опосля мужа первое лицо в доме будешь. Заплюй мне глаза, коли не правду говорю. Так ты говоришь, что он ревнует?

— Страсть.

— Окажешь ты мне услугу?

— Чего не оказать, с нашим превеликим удовольствием.

— Когда ты вернешься, то скажи ему, что ты слышал в деревне, что за меня сватается Иван Петрович Мухин, помощник вашего волостного писаря.

— Ладно, скажу.

— Спасибо. Может, сердечный, водочки выпьешь?

— Нет, благодарю, хмельного в рот не беру.

— А вот я, так грешным делом, страсть как винцо люблю. Кузьма-то Афонасьевич тоже мало пил, да я его приучила.

Работник, напившись чаю, отправился домой.

Согласно желанию солдатки, вполне входившему в его план, Кобылин, найдя свободную минуту, сказал хозяину:

— Я слышал, что к той красавице, к которой ты меня посылал, сватается жених.

Кузьма затрясся:

— Кто такой? — с дрожью спросил он.

— Помощник волостного писаря, Иван Мухин. А как по отчеству звать, позабыл.

— Ну, и что же? Даша дала согласие?

— Говорят, что три дня потребовала на ответ.

После этой новости Кузьма всю ночь не смыкал глаз я на другой день, под предлогом поездки в город, уехал из дому.

Так как работник обедал вместе с хозяевами, то за обедом, оставшись с глазу на глаз с хозяйкой, обратившись к ней, сказал:

— Ты, матушка, Анисья Артемьевна, такая до меня добрая, что родную мать сирот заменяешь. А между тем, я от тебя секрет храню. Только за это меня совесть страх как мучает.

— Какой секрет, Максимушка? — спросила она, вся встрепенувшись.

— Боюсь, сказать.

— Коли начал, так говори.

— Чтобы мне худо не вышло, если я проболтаюсь. Меня с места хозяин сгонит.

— В доме я большая. Коли я кем довольна, то значит шабаш.

— Хозяину меня не выдадите?

— Провалиться мне на сем месте, если слово про тебя вымолвлю.

— У хозяина есть зазнобушка.

На лице обманутой супруги выступили багрово-синие пятна.

— Я догадывалась об этом, — прошептала она, стиснув зубы и дрожа как в лихорадке. — Кто такая?

— Из Крутых солдатка Дарья.

— Красивая?

— Кровь с молоком, по ней все с ума сходят.

— Замужняя?

— Вдова. От нас идти, так ее дом с краю.

— Ты, Максимушка, верно знаешь?

— Вчера меня сам посылал с запиской, да денег снес пять рублев.

— Так это ты не к сапожнику ходил?!

— Это хозяин велел так сказать. Наше дело подневольное, ослушаться приказа не посмел.

— Значит он теперь у соразлучницы, а не в городе?

— Не знаю.

— Прозвище Дашки не знаешь?

— Не знаю.

— Спасибо, Максимушка, что сказал. Не забуду твоей услуги.

Пораженная ревностью, хозяйка, не доев обед, выскочила из-за стола и, набросив на голову платок, выбежала на улицу.

— Ну, теперь скоро будет потеха, весело сказал Кобылин, и я надеюсь, что скоро цель моя будет достигнута!

Анисья, словно подгоняемая ураганом, понеслась по направлению к Крутым.

Игравший в деревне мальчик указал ей дом ее соперницы.

Тихо войдя на лестницу, она остановилась, как вкопанная.

Бывшая экономка узнала голос мужа.

— Клянусь тебе, мой ясный светик, говорил этот голос, что не пройдет и двух месяцев, как ты будешь моей женой. На коленях молю тебя, откажи Мухину.

— А жену куда денешь? — насмешливо спросил приятный женский контральто.

— Она очень больна и долго не протянет. Мухин бедняк, а у меня ты будешь ходить в шелку и бархате.

— По-моему, лучше синица в руках, чем журавль в небе. Твоя-то больная словно сороковая бочка. Я ее намедни в церкви видела.

— Это ничего не значит. Полнота бывает обманчива. У нее водянка.

Чего доброго, ты так будешь тосковать после ее смерти, что мне тебя и не утешить.

— Не терзай меня, жизнь моя! Ты мое солнышко ненаглядное, без которого я жить не могу. О, если бы ты только знала как я Анисью ненавижу. Так бы и задушил ее, змею подколодную! А тут она еще ласки требует. Хуже рвотного опротивела она, как с тобой, моя голубка, спознался я, с этой минуты без тебя мне и свет постыл. Все бы любовался, да лобызал твои очи карие.

Анисья Артемьевна задыхалась от злобы. Ноги ее подгибались. Глаза были готовы выскочить из орбит. Она чувствовала, что если не даст выхода овладевшему гневу, то действительно освободит место ненавистной сопернице.

Она с силой рванула дверь и появилась на пороге комнаты.

VI

Произошла возмутительная сцена. Как раненая пантера набросилась обманутая супруга на свою соперницу. Потерявшая всякую способность к мышлению от столь неожиданного нашествия, солдатка даже не была в состоянии защищаться. Анисия, схватив Дашу за ее чудную косу, повалила на пол и головой стала ударять о ножку скамейки.

В свою очередь, Кузьма, пораженный неожиданностью, окончательно растерялся. Он стоял без движения.

Только кровь, полившаяся в изобилии из головы его возлюбленной, привела Кузьму в сознание.

Глаза его блеснули мрачным огнем и он с искаженным от злобы лицом бросился на жену.

Если бы сбежавшийся на шум народ не вырвал из рук Кузьмы Анисью, ей бы живой не удалось покинуть избы.

Побои, нанесенные содержательнице постоялого двора, были настолько сильны, что ее с трудом посадили в телегу.

Вечером Кузьма на два часа отлучился из дому. Он не мог утерпеть, чтобы не повидать свою зазнобушку.

Даша с перевязанной головой встретила его далеко не дружелюбно.

— Почто носит тебя лукавый! — крикнула она. — Разве тебе мало, что меня чуть не убила твоя колдунья, да на весь уезд обесславила?!

— Умоляю тебя, Дашенька, прости безумную. Я ей задал такую науку, что носа сюда не покажет. Вот теперь даже не посмела спросить, куда я пошел.

— Теперь ко мне и не смей ходить, такого конфузу натерпелась. За Мухина замуж пойду, а не то на край света, в работницы уйду.

— Не губи меня, касатик, без тебя мне не жить, пропаду как собака.

— А мне-то что, наплевать. Чай я тебе не жена, а ты мне не хозяин. У тебя своя тумба есть, пусть и бережет.

— Потерпи маленько, скоро женой законной будешь.

— Слыхали мы эти сказки. Наше дело только нас глупых баб смущать. Твоя-то супружница словно откормленный боров. Она по только меня, да и тебя похоронит.

— Неужели у тебя, Дашуточка, и жалости ко мне нет.

— Было время, когда глупа была, так и жалость была. Вот за нее-то мне башку и проломили.

— А ежели я буду свободен, пойдешь за меня?

— Там видно будет, а пока ко мне ходить не смей, а не то старосту призову.

— Ну, прощай, Даша, на днях приду к тебе человеком свободным. Вот возьми десятку на лечение.

При виде денег, Даша позабыла свой гнев и, прижавши Кузьму к груди, крепко поцеловала.

Он ушел от нее в счастливом настроении.

Вернувшись домой, он вынул из-под полы бутылку водки и в два приема осушил ее.

Работник, зорко следивший за всеми движениями хозяина, ясно видел, что он затевает что-то недоброе.

Когда в доме все улеглись спать, он скоро захрапел на всю избу.

Полежавши с полчаса на кровати, Кузьма осторожно встал и, убедившись, что жена спит, подошел к печи. Ощупью, отыскавши заранее приготовленный большой нож, вернулся к жене.

Убийца поднял руку, чтобы поразить жену прямо в грудь.

Удар, однако, вследствие дрожания руки, не попал по назначению и скользнул в правый бок.

Анисья, проснувшись, дико вскрикнула и ухватилась за нож.

Кузьма, видя неудачу, схватил ее за горло и стал душить.

Анисья задыхалась, но в этот самый момент мнимый работник своими могучими руками обхватил убийцу и повалил.

После непродолжительной борьбы он был связан.

— Голубчик, Масимушка, если бы не ты, то злодей загубил бы меня, — со слезами сказала хозяйка. — Теперь я с ним с душегубом ни в жизнь не останусь, перевяжи мне бок, да сбегай в Тюрино за старостой. Батюшки мои! Перевязывай скорее, — застонала она, — а то вся кровью изойду!

Кобылин с необычайной ловкостью исполнил обязанность фельдшера.

— Ну, теперь беги в Тюрино, родной. Да, посмотри, крепко ли связан разбойник. А то без тебя он меня добьет.

— Небось, не вырвется.

— Прости, жена, — сказал Кузьма.

— Ни в жизнь душегубца не помилую.

— Смотри, худо будет.

Опасаясь могущей последовать мировой, Кобылин побежал за старостой.

Последний не заставил себя долго ждать, и в сопровождении понятых, явился на постоялый двор.

— Возьмите от меня этого разбойника, — сказала Анисья, указывая на своего мужа если бы не работник, то до смерти убил бы окаянный изменник.

— Если брать меня, так и ее берите, — заявил связанный.

— Нет, ее не для чего брать, — ответил староста.

— Я знаю, что говорю. Правда, я хотел ее укокошить, а знаете, отчего?..

— Другую зазнобушку завел, — перебила жена, — ну, меня в могилу пожелал отправить.

— Врешь, дьявол, — огрызнулся Кузьма, сверкнув глазами, — я задушить ее хотел, что она мою душу загубила. Не будь ее, я жил бы без всякого угрызения совести. Это она меня научила и помогла убить старого помещика Голикова.

— Не слушайте его, староста! — закричала хозяйка, — это он со злобы хочет меня запутать. Ему известно, что за то, что он хотел меня убить, его сошлют в Сибирь, ну, вот и мелет вздор.

— Нет не вздор, а правду говорю. Кто деньги-то из стола десять тысяч сцапал, а ключ-то задаром пострадавшему Кобылину подкинул? Ну, говори, леший, кто?

— Врет он, староста! Заткни ему глотку, а то он Бог знает, что нагородит, — испуганно проговорила Анисья.

Он этого признания Кобылин затрепетал. Его труды увенчались успехом: бывшие друзья-убийцы превратились в заклятых врагов. Они дошли до такого ожесточения, что готовы были ценой своей гибели отомстить друг другу.

— Не вру, а правду говорю, — продолжал Кузьма. — Я уже давно собирался признанием душу очистить. Зовите станового, я ему все докажу.

По случаю такого обвинения, староста решил к раненой хозяйке приставить караул, а с Кузьмой отправиться в квартиру станового.

Работник заявил старосте, что он также просит захватить его в стан, где он даст, по случаю признания хозяина, важное показание.

В девятом часу утра, Кузьма под усиленным конвоем, а равно и Кобылин, были доставлены становому.

Становой, опытный старый служака, выслушав старосту, прежде всего пожелал допросить работника.

Велико было его удивление, когда последний, снял парик и бороду и предстал перед приставом, лично его знавшим.

Кобылин объяснил ему мельчайшие подробности дела и передал весь разговор, им ранее подслушанный. Я бы давно мог выдать этих разбойников, погубивших моего отца, да мое свидетельство могло показаться подозрительным и ему бы не дали веры, закончил он свой рассказ.

— Ваш взгляд совершенно верен и вряд ли на основании вашего показания суд восстановил бы доброе имя покойного батюшки. Теперь дело другое, убийцы сами себя выдали. Желаете, Василий Иванович, присутствовать при допросе?

— Я только что хотел вас просить об этом одолжении.

По приказанию пристава ввели Кузьму.

— Тебя арестовали на то, что ты хотел убить свою жену? — спросил становой.

Арестованный не отвечал на вопрос, все его внимание было обращено на Кобылина. По костюму — это был его работник, по росту и сложению также. Но этот молодой человек был без бороды, с белокурыми волосами, а Максим красно-рыжим.

Становой повторил вопрос в более грозной форме.

— Виноват, ваше благородие, действительно, я ее хотел отправить в ад, где ей давно следовало на медленном огне жариться. Не знай я ее, я не был бы убийцей. По ее наущению, а пролил кровь христианскую, убил старика барина Голикова. Но мало этого, за мой грех, даром в тюрьме умер другой барин Кобылин.

— А вот этого барина ты знаешь? — спросил пристав, указывая на Кобылина.

— Я и то все всматриваюсь, ваше благородие. Их милость по сложению и по платью точь-в-точь мой работник Максим. Да вот тот только бороду носил, да и цвет их не тот.

— Ты угадал, это действительно тот самый, который у тебя жил. Но только он не Максим, а Василий Иванович Кобылин, сын несчастного страдальца, которой умер за твой грех.

Кузьма был ошеломлен.

— Как? — вскричал он, — да разве барин мог так работать, как они работали!.. Да их милость лучшего из мужиков по работе за пояс заткнет!

— Да, это я, Кузьма, — сказал молчавший до сих пор Кобылин. — Тот самый глухой Максим, которого ты проклинал, что плохо слышит.

— А как же волосы-то другие? — с недоверием спросил он.

— То были поддельные, а теперь настоящие.

Кузьма после этих слов повалился в ноги Кобылину и, обнявши его колена, со слезами сказал:

— Прости, дорогой барин, мой грех, за меня и жену пострадал твой батюшка и твоя семья. Ни в чем не повинен твой отец. Это я, окаянный, но наущению Анисьи, ухлопал Голикова.

— Встань, Кузьма, с волнением сказал молодой человек, прошлого не вернешь, значит так Богу было угодно. Если Господь тебя простит, то прощаю за себя и я от имени отца. Надеюсь, что ты ничего не скроешь и своим чистосердечным признанием восстановишь память неповинного батюшки.

— Издохни я, как собака на сем месте, — вскричал Кузьма, обрадованный прощением, — если хоть слово утаю. Извольте слушать, ваше благородие.

VII

«Моя теперишняя супружница, чтобы ей на сем и на том свете пусто было, — начал Кузьма свое признание, — часто ездила в город. Останавливалась она на постоялом дворе Киселихи, где я жил в годовых работниках.

Должно быть ей я приглянулся. Кажинный раз как приедет, мне все гостинца привезет, то на рубаху, то чаю да сахару, а не то и деньгами. Водочкой подчивала, да только я в то время хмельного в рот не брал. Показалась она мне бабой доброй, хорошей, вот мы с ней и спознались. Больно она меня полюбила, да и говорит мне: как бы мне Кузя, хотелось век с тобой жить и никогда не разлучаться.

— Так давай жить вместе, — ответил я.

— Нет, — говорить, — нельзя, я не богата, а место у меня хорошее. На всем готовом шесть рублев получаю.

— Ну, так устрой так, чтобы я с хозяину твоему в усадьбу поступил.

— Этого нельзя. Я в доме хозяйка, а знаешь, какой ныньче народ завидущий. Сейчас дознают и барину донесут. Обоих выгонят.

— Ну, нельзя, так нельзя, — ответил я. — Будем довольствоваться тем, что иногда в городе встречаемся.

— Вот если бы ты меня любил, так я бы такое дельце посоветовала, что на всю жизнь мы бы оба счастливы были. Свою усадебку завели бы, лошадок и катались бы как сыр в масле. Только не знаю, согласишься ли ты? Ты больно робок.

— Трусом я не был, — ответил я, — задетый за живое.

— Помещик, у которого я живу, старый и хилый. Вот если бы его на тот свет отправить, много бы добра тогда получили.

Я от этих самых слов в ужасе отшатнулся.

— Ну, что, — сказала Анисья, — не права ли я была, когда сказала, что ты не из храбрых. Будешь, Кузя, ты со своим характером всю жизнь в работниках лямку тянуть. Другой бы с руками ухватился за мое предложение. Теперь у него в столе десять тысяч лежит. Четыре тысячи раньше накопил, да за шесть лесов продал. А деньги-то все в сериях находятся.

— А грех-то какой?

— Отмолим, на вечное поминовение его душу запишем. Молиться будем, авось в отмолим. Не то хочешь, я на себя весь грех возьму.

— А если я влопаюсь?

— Уж это поручи мне устроить. Другого посадят, а ты помещиком сделаешься. Своих работников держать будешь.

Долго меня уговаривала змея подколодная, наконец соблазнила окаянная.

За три дня до убийства кинжал мне привезла и приказала, как покончу с барином, чтобы кинжал в его теле, оставил. А если тебе казачек под руку попадется, добавила она, то ты его и руками легко придушишь.

— Как же я в дом попаду?

— Ты сейчас в усадьбу отправляйся, скажи хозяйке, что надо дома побывать. Ты, знаешь, что в полверсте от усадьбы лесок есть?

— Знаю.

— Ты в нем до вечера обожди, потом войдешь в сад, через, огород, что против леса. У нас ведь сторожа нет. В саду увидишь беседку, а напротив, первое окно с правой стороны — это будет моя комната. Она не заперта, ты тихонько вот этим ключом ее отопрешь и войдешь в коридор. Первая дверь, это его кабинет а рядом спальная, ты его там сонного и прикончишь. Под чернильницей ты найдешь ключ от стола. Отопрешь ящик и захватишь с собой большой бумажник. Ключ от стола возьми себе, а после мне передашь.

Исполнил, я все, что она мне приказала. Точно дурману напустила, что я так поддался искушению. Отдохнул я, а как стемнело, пошел в усадьбу.

Окно действительно было не заперто, я в него и влез, а у самого так зубы и стучат.

Вдруг слышу за спиной громкие голоса. Я так и замер. Ну, думаю, пропала моя головушка ни за нюх табака. Однако никто в мою комнату не вошел. Долго слышен был разговор, наконец все стихло. Вот я осторожно отпер дверь и вошел в ту комнату, где был кабинет. Вдруг у меня волосы встали дыбом: у стола читал газету помещик.

Он быстро вскочил на ноги и ко мне. Рассуждать нельзя было: ударом кинжала я покончил со стариком.

Справившись со стариком, я отыскал ключ, вынул из стола бумажник, а тут мне на глаза попался здоровый молот. Дай, думаю, захвачу его на всякий случай. Если кто вздумает меня остановить, то я живой в руки не дамся.

После того как я убил несчастного, я до того потерялся, что вместо того, чтобы из кабинета свернуть направо, пошел налево. Только здесь я тогда понял ошибку, когда наскочил на сонного мальчика. Я хотел идти назад, как мне вдруг показалось, что мальчик проснулся. Одна беда, ваше благородие, ведет за собой другую. Вот я бедняжку и приутюжил. Да на мое счастье, Господь помиловал, не до смерти зашиб.

Потом я все-таки отыскал комнату. Запер изнутри дверь и в окно выскочил.

Прибывши в город, Анисья взяла у меня бумажник, который и теперича, ваше 6лагородие, она держит под замком. Как оказалось опосля, ключ от стола она подкинула вот их батюшке, чтобы с больной головы свалить на здоровую. Кинжал также у барина Кобылина стибрила. Теперь, ваше благородие, я как на духу все сказал, и поверьте Богу, что с моей души сразу десятипудовая гиря скатилась. Каторги мне не миновать, только одно жаль, что с Дашуткой придется расстаться. Ну, да может она за мной пойдет.

— Кто такая эта Дашутка? — спросил становой, записывая признание убийцы.

— Его зазнобушка из деревни Крутых, — ответил Кобылин.

— А она ничего не знает о твоем убийстве?

— Ничего, ваше благородие, — живо ответил Кузьма.

Кобылин подтвердил это заявление.

По окончании допроса, становой, сделал распоряжение об отправке убийцы в тюремный замок, предложил Кобылину отправиться с ним на постоялый двор.

Молодой человек изъявил полное согласие и, не имея возможности переодеться, поехал в русском сером кафтане.

Хозяйка испустила крик ужаса при виде Кобылина и только тут догадалась, какую ловушку устроил им сын жертвы злодеяния.

Когда становой ей объявил, что ее муж обвиняет ее в подстрекательстве к убийству, ограблении и укрывательству преступления, Анисья стала призывать в свидетели всех святых, что ее из злобы оклеветал муж.

Когда Кобылин напомнил ей о ночном разговоре с мужем, она и тут нагло отперлась.

— Вы сговорились с моим мужем погубить меня! — кричала она. — Шалите, не на ту напали! Я знать, ничего не знаю, в день убийства я была в городе. Это все подтвердят под присягой.

— С какой же стати я стал бы подговаривать вашего мужа к ложному заявлению?

— Для того, чтобы оправдать вашего отца в убийстве. Это он душегуб погубил моего благодетеля. Ну, да на том свете ему это не простится.

Василий Иванович, от этого оскорбления, побледнел как смерть, он едва сдержал себя, чтобы не броситься на эту гадину.

Становой приказал ей замолчать и приступил к обыску.

Когда стали отпирать громадных размеров сундук, Анисья затряслась.

На самом дне сундука отыскали большой бумажник из зеленого сафьяна.

В нем оказалось на пять тысяч серий.

Рассматривая бумажник, Кобылин отыскал в нем секретное отделение и, немного побившись, открыл его.

Там лежала собственноручная записка покойного Голикова, с номерами серий, на сумму десяти тысяч.

Отысканные в бумажнике серии совпали с записанными номерами.

Показание Кузьмы подтвердилось неотъемлемым фактом, не оставившем места для сомнения.

Отпираться был невозможно и хозяйка, повалившись в ноги приставу, во всем созналась.

Недостающие деньги были истрачены на покупку движимости, а равно и постоялого двора с двадцатью десятинами земли.

Раненную перевезли в город.

Суд торжественно оправдал отца Василия Ивановича, восстановивши честь имени, а убийц приговорил на каторгу.

Даша, к великому отчаянию Кузьмы, отказалась за ним последовать, несмотря на то, что он уже был вдовцом.

Спустя две недели после приговора, его жена умерла в тюремной больнице от сыпного тифа.

Невозможно описать той радости, которую испытала мать Кобылина, когда суд объявил о невиновности ее дорогого мужа, смерть которого она продолжала оплакивать.

Эта радость так повлияла на ее уже расшатанный организм, что она слегла в постель и через несколько дней перенеслась в вечность.

VIII

Похоронив мать, Василий Иванович, не чувствуя никакого призвания к хозяйству, сдал усадьбу в аренду.

Его энергичная натура требовала кипучей деятельности, и он, помня дивную клятву посвятить свою жизнь розыску преступников, переехал в Петербург.

Явившись к начальнику сыскной полиции и рассказав о своем прошлом, уже известном читателю, просил места.

Открытое и симпатичное лицо просителя вызвало расположение к нему начальника.

— Я ничего не имею против того, чтобы дать вам занятие. Но вы взвесили предстоящие трудности?

— Мной дана клятва посвятить себя этой деятельности.

— Повторяю вам, молодой человек, что лично я буду доволен иметь вас своим сослуживцем, но все-таки, считаю себя обязанным высказывать свое мнение. Раз вы получите место, вы делаетесь отрезанным от общества ломтем. Это самое общество постоянно обращается к нам за содействием, а между тем презирает нас. Но, независимо от этого, ничья жизнь не подвергается таким опасностям, как жизнь наших агентов. Вы на каждом шагу должны ожидать предательскую смерть из-за угла. Материальные средства далеко не окупают тех опасностей и неприятностей, которые вас ожидают. Высказав вам е полной откровенностью мое мнение, я еще раз спрашиваю вас, желаете ли поступить ко мне на службу?

— Мое решение непоколебимо.

— В таком случае, подавайте докладную записку и с завтрашнего дня можете считаться на службе.

Спустя два месяца после определения на службу, начальник убедился, что Кобылин далеко недюжинный чиновник, и стал видимо отличать его.

Это отличие сразу создало молодому человеку массу врагов и старые агенты стали косо поглядывать на выскочку.

— Только и отлички в нем, что умеет щеголем одеваться, — говорили завистники, — а в сущности, пустой мальчишка. Вот посмотрим, как он провалится на первом серьезном деле.

Кобылин скоро уяснил себе, что его товарищи по профессии к нему не дружелюбно относятся, стараясь на каждом шагу подставить ему ножку.

Приняв все меры предосторожности, он очень ловко продолжал лавировать среди подводных камней.

Однажды его пригласил начальник в свой кабинет.

— Я зорко следил на вашей деятельностью, сказал он ему, — и очень ею доволен.

Кобылин поклонился.

— Теперь я хочу дать вам очень важное и щекотливое поручение. Чтобы удачно его выполнить, нужен такт, ловкость и находчивость. Предупреждаю вас, что вы будете иметь дело с опасным противником, ни разу не попавшем в капкан. Нет у нас, ни одного агента, который не был бы им одурачен. Надеюсь, что вы составите счастливое исключение.

— Сделаю все, что от меня зависит, господин начальник.

— В Петербурге несколько лет проживал дворянин Туринов, шулер и шантажист по ремеслу. Я вам покажу его фотографию, с тем чтобы вы изучили ее. Это очень красивый мужчина, прекрасно сложенный шатен, с тонкими чертами лица и красивым греческим носом. Он носит русую окладистую бороду. Одет всегда по последней моде и имеет изысканные манеры.

Неделю тому назад он, выправил себе заграничный паспорт, скрылся. Вместе с его исчезновением пропала дочь одного очень богатого купца. Из шкатулки отца похищено до ста тысяч рублей и приблизительно на такую же сумму бриллиантов. Купец так богат, что материальный убыток его нисколько не тревожит. Он скорбит о любимой дочери и о том, что она покрыла позором его седины и незапятнанную репутацию доброго имени. О том, что его дочь бежала, никто в Петербурге не знает и не должен знать. Отец всем знакомым объяснил, что дочь уехала к тетке в Симбирскую губернию. Нужно, во что бы ни стало, возвратить беглянку, но возвратить тихо, без скандала и без вмешательства иностранных властей. Сегодня вечером вручу вам карточку бежавшей. По некоторым данным, парочка теперь жуирует в Париже. Вам известен французский язык?

— Я им хорошо владею.

— Вот и прекрасно. Вечером я вручу вам деньги и перевод на парижского банкира Лафита. Не щадите средств на розыски, но и не бросайте зря.

Получив обещанное, агент на другой день выехал в Париж и по прибытии остановился в гостинице Лувр.

Позавтракав, Кобылин пожелал осмотреть город, как встретившийся ему на лестнице господин заставил его вздрогнуть. Это был точный оригинал изученной им карточки.

Когда незнакомец прошел наверх, агент узнал от швейцара, что это русский богач, приехавший три дна тому назад со своей красавицей женой.

Кобылин не сомневался, что это было то самое лицо, которое ему поручено проследить.

Агенту было не до прелестей Парижа и он, пройдя несколько шагов по улице, вернулся в отель.

Полчаса спустя, он уже сидел за газетой в общей столовой.

Не успел гарсон подать ему жареную куропатку, как в зал вошел Туринов под руку с очень хорошенькой замечательной грациозной блондинкой.

Вошедшие заняли столик почти рядом с агентом.

— Чего ты хочешь, мой ангел? — спросил Туринов по-русски, обращаясь к своей даме.

«Судьба мне благоприятствует», подумал агент, делая вид, что углубился в чтение «Фигаро».

— Мне так хвалили рыбу соль, что я с удовольствием попробовала бы ее.

— Это во всех отношениях превосходная рыба. Гарсон! — закричал Туринов, две порции соли, две красных куропатки и бутылку Бордо. Только самого лучшего.

— Гарсон! — в свою очередь позвал Кобылин другого мальчика, — есть у вас русские газеты?

— «Ведомости Москвы», «Петербургская Газета», «Голос», — бойко ответил гарсон.

Услыхав, что требуют русские газеты, Туринов и его дама с любопытством во глядели на агента.

— Подайте какую-нибудь из них, — приказал последний.

Ему подали «Московские Ведомости».

— А мне дайте «Голос», — сказал Туринов.

Теперь агент в свою очередь счел долгом посмотреть на соседей.

Нигде как вдали от родины, соотечественники не завязывают так быстро знакомства. Услыхав родную речь, невольно хочется познакомиться с тем, кто ее произнес. Поэтому нет ничего удивительного, что Туринов и его спутница пожелали завести с Кобылиным знакомство.

Молодая девушка, наклонившись к своему кавалеру, что-то ему тихо сказала. Последний немедленно, обратившись к агенту, сказал ему по-русски:

— Судя по тому, что вы потребовали русские газеты, я прихожу к заключены, что вы наш соотечественник?

— Вы не ошиблись, милостивый государь, я русский.

— Позвольте мне с вами познакомиться, — сказал Туринов, подходя к агенту, — Петр Петрович Туринов.

— Очень рад. Николай Васильевич Померанцев, в свою очередь рекомендовался Кобылин.

— Если вы ничего не будете иметь против знакомства с моей женой, я вас с удовольствием представлю.

— Почту за особую честь.

Когда представление окончилось, и агент узнал, что блондинка называется Анной Васильевной, его пригласили за общий стол, на что Кобылин с радостью изъявил согласие.

— Вы давно покинули нашу родину? — спросила блондинка.

— Более года. После смерти родителей, я уехал за границу и вот с тех пор все время путешествую.

— Вы из Петербурга.

— Нет, я москвич.

— Скоро думаете вернуться? — спросил Туринов.

— По правде вам сказать, мне так понравилась заграничная жизнь, что я предполагаю только изредка заезжать в Москву.

— Мне желательно приобрести недвижимую собственность на берегу Женевского озера, а в Париже небольшой отель.

«Должно быть, богатая шельма», подумал Туринов. Надо постараться опустошить его карманы. Держу пари, что это московский купчик из маменькиных сынков.

— А вы, сударыня, постоянно живете в Париже?

Блондинка вспыхнула.

— Мы недавно приехали, — ответил за нее Туринов, — прямо из под венца укатили в Париж. Мы также хотим совсем переселиться сюда. Вы где остановились?

— Здесь в гостинице.

— Вот и прекрасно, значить мы с вами ближайшее соседи. Хотя мы скоро переезжаем.

— Куда?

— Вчера сторговал прекрасный отель на бульваре Итальянцев и заключил контракт на три года. Я и жена смеем надеяться, что в новом помещении вы будете нашим постоянным гостем.

— Почту за счастье.

— Вы в карты играете?

— Большой любитель.

— Вот отлично, представьте это моя страсть! Вот, Аня, как я теперь доволен, что имею партнера, да еще при этом дорогого соотечественника. По случаю этого счастливого события, придерживаясь русского обычая, следует распить бутылочку шампанского. Эй, гарсон!

После первой бутылки, Кобылин потребовал от себя бутылку и компания незаметно провела за столом три часа времени.

Новые знакомые расстались очень дружелюбно.

Анне Васильевне Кобылин понравился за свой веселый характер, остроумие и за привлекательную внешность.

— Я этому московскому купчику скоро перышки ощиплю, мечтал шулер, и те денежки, на которые он собирается купить землю на берегу Женевского озера и дом в Париже, быстро очутятся в моем кармане. Раз я его обработаю так, что ему нечего будет есть, я превращу Померанцева в своего послушного раба.

Ну, господин Туринов, вы всех наших агентов дурачили, подумал Кобылин, посмотрев, то ли самое проделаете и со мной.

IX

На другой день после знакомства в столовой гостиницы, в номер занимаемый агентом кто-то постучался.

— Войдите, сказал Кобылин.

В комнату вошел Туринов.

— А я и жена соскучились без вас, сказал он, крепко пожимая протянутую руку. Что это вы к нам не заходите?

— Да все по Парижу брожу, никак не могу отыскать подходящий отель.

— Еще успеете отыскать. Не хотите ли сыграть в банк?

— С удовольствием. Только карты нужно отыскать.

— Я две игры захватил с собой. Из России я привез две дюжины.

— Кто будет закладывать?

— Я заложу тысячу франков.

Игра началась. В полчаса Кобылин проиграл три тысячи и немедленно уплатил их.

— Мне не везет сегодня на понтерки. Я заложу три тысячи.

Игра возобновилась.

Агент метал с баснословной удачей и не только отыграл проигрыш, но и выиграл пять тысяч.

— Он дьявольски удачливо играет, подумал, взбешенный неудачей, Туринов. Шулером он не может быть, я зорко следил за ним.

Туринов снова заложил и стал бить карта за картой.

— Позвольте, — неожиданно схватив за руку банкомета, сказал Кобылин, — вы, Петр Петрович, не совсем гладко сделали вольт, я заметил, как дама червей перелетела слева направо.

Туринов позеленел.

— Вы с ума сошли, милостивый государь вскричал он, вне себя от гнева.

— Не горячитесь, очень спокойно возразил агент. Мы, как я вижу, одного с вами поля ягодки, но не во гневе вам будет сказано, я мечу половчее вас. Каждый из нас пусть возьмет обратно свои деньги и будем друзьями. Ворон ворону не должен глаз клевать.

От этого предложения, сделанного самым миролюбивым тоном, шулер пришел в себя. Он ясно видел, что его противник придерживается того же самого ремесла, Разыгрывать роль оскорбленного — не имело смысла.

Расхохотавшись, он спросил:

— А разве вы, Василий Иванович, не московский купчик?

— Я от этого не отпираюсь. Только состояние свое я проиграл в карты.

А дачу у Женевского озера на какие деньги вы собирались купить?

— Извольте, я вам отвечу с полной откровенностью. Я собирался совершить покупку на деньги, которые надеюсь выиграть в Париже. Вы сами, как видно, опытный и хороший мастер, а между тем едва не попались мне на удочку.

— Это совершенно верно.

— Значит, на покупку я имею полное право рассчитывать. Картами у меня отняли состояние, картами я его и наживу.

— Желаете, Василий Иванович, вступить со мной в союз? Мы с вами прекрасное дело устроим.

— С удовольствием. Работать в компании легче и сподручнее.

— Я нанял отель. Он будет обставлен с замечательной роскошью, сливки общества будут у меня на вечерах и тузы биржи. Мне одного недоставало — это опытного пособника. Удача меня выручила и я натолкнулся на вас.

— В надежде обыграть купчика и лишить его возможности стать собственником дачи и дома?

Каюсь чистосердечно, действительно имел такое намерение и очень счастлив, что оно не осуществилось. Итак, мы теперь компаньоны?

— К вашим услугам.

— Жаль, что мы с вами в Петербурге не сошлись. Там я отлично устраивал свои делишки. Если бы у меня не была широкая натура, я был бы давно миллионером. Страсть к женщинам и к кутежам мне страшно дорого обходится. Все мои доходы мгновенно исчезают. Воздержаться не могу.

— Ну, теперь, раз женившись, вы остепенитесь.

— Вам, как компаньону, я прямо скажу — это не моя жена. Я бы пожалуй и женился на ней и взял бы большой куш, но к несчастью, я женат. У ее папаши денег тьма, да взять-то их нельзя.

— Так вы в Петербурге хорошо работали?

— Превосходно. Агенты полиции за мной гонялись как за диким зверем, да только чутье у них плохое. Очень часто мне приходилось им устраивать злые штучки.

— Когда же вы переедете в новое помещение?

— Дня через три. Отель взят на имя моей жены. Мебель взята также в кредит.

— Анна Васильевна подписалась своей настоящей фамилией?

— С какой стати, раз она для всех Туринова, она и на контракте и на счетах подписывается моей фамилией. Я это нарочно устроил, чтобы держать ее в своих руках. Женщины все сумасбродны, их следует держать на цепочке. Подложная подпись — это прочная цепь.

Кобылин едва мог сдержать свое негодование. Он искренно жалел эту добрую, доверчивую девушку, ставшую жертвой наглой эксплуатации.

К вечеру он приготовил подробное донесение своему начальнику, причем высказал уверенность в благополучном исходе возложенного на него поручения.

Туринов с своей сожительницей переехал в отель, отделанный с безумной роскошью.

Мебельщик и обойщик открыли полный кредит русской графине, любезно подписавшей счета.

Хозяин отеля скоро привлек внимание парижан своими лукулловскими ужинами, а его супруга красотой и любезным обращением.

Игра велась большая, но хозяин, чтобы не дать подозрений, играл с переменным успехом, и если выигрывал большие ставки, то только вместе со своим компаньоном.

Однажды, обратившись к Кобылину, он сказал ему:

— У меня родилась превосходная идея. Мы можем заработать за одну ночь до трех миллионов франков. Хотите принять участие в грандиозном предприятии?

— В чем оно состоит?

— Рядом с моим домом находится один из лучших магазинов бриллиантовых и золотых вещей. Местность я изучил. Нет ничего легче, как из моего винного погреба сделать подкоп.

— Это рискованно. Ведь по тому же подкопу полиция узнает, откуда он.

— Я это обдумал. Когда мы перетащим вещи, я его мигом заложу, а для ложного следа будет устроен контрподкоп, в противоположную сторону. Подозрение на меня ни в каком случае пасть не может.

— Кто не рискует, тот не выигрывает — я согласен. Работа будет очень трудная, без помощников не обойдемся.

— У меня все предусмотрено. В числе моих людей есть два отпетых. Мне удалось их завербовать в одном вертепе. Эти бедняки во вражде с полицией. Только этих оборвышей она не узнает в щеголях, носящих мою ливрею с гербами.

— Вы просто гений, Петр Петрович! — с восхищением вскричал агент.

— Практик, батюшка, — самодовольно ответил Туринов.

В то время, когда подкоп медленно продвигался, игра продолжалась своим чередом.

В числе гостей очень часто бывал испанский гранд Лаперузе, проигрывавший солидные суммы.

Это был человек лет шестидесяти, небольшого роста, с плохо пригнанным париком и с большой шишкой на правой стороне крючковатого носа.

Судя по его простоватому лицу и его суждениям, он был более чем не далек. Но Лаперузе был, до слухам, страшно богат и этого было вполне достаточно, чтобы хозяин относился я нему с большим уважением.

Испанец ежедневно привозил Анне Васильевне роскошную бонбоньерку и видимо ухаживал за ней.

Анна Васильевна не переваривала этого урода и не раз со слезами жаловалась на чересчур бесцеремонное обращение Лаперузе.

— Ты не сердись на него, мой ангел, — по обыкновению отвечал ей Туринов. — Он очень знатен и может оказать когда-нибудь нам большую услугу.

Как-то раз он до того держал себя с ней неприлично, что девушка категорически заявила, что если испанец будет бывать у них в доме, то она никогда не выйдет в гостиную.

— Ты этого не посмеешь сделать! — вскричал негодяй, пораженный ее решительным тоном.

— Что ты кричишь на меня, Петя, ведь я не прислуга твоя! Мой отец хотя и принадлежит к купеческому сословию, но никогда не позволял себе даже повысить голос, говоря со мной.

— Вот за это ты и убежала от него, что он не держал тебя в ежовых рукавицах!!!

— И тебе не стыдно меня в этом упрекать? — со слезами сказала она. — Если ты будешь со мной так обращаться, я уеду от тебя.

— Ну, уж это дудочки, ты этого сделать не посмеешь! Ты теперь моя раба и будешь ею всю жизнь.

— Это ты откуда взял?

— Если ты осмелишься на этот поступок, ты немедленно будешь посажена в тюрьму. Не забудь, что контракт на квартиру и все счета тобой подписаны моей фамилией, на которую ты имеешь такое же право, как я на испанскую корону.

Анна Васильевна разрыдалась.

Чувство презрения к этому любимому человеку овладело ей. Она ясно увидала, что человек, ради которого она всем пожертвовала не прочь ею торговать. Любящая женщина готова все простить, только не подобное оскорбление. Она подчинилась угрозе, вышла к испанцу, но отыскав свободную минуту, все рассказала Кобылину, к которому питала неограниченное доверие.

Василий Иванович, глубоко взволнованный, дал ей слово устроить так дело, что она освободится от того оружия, которое она дала в руки Туринову.

На другой день начальнику сыскной полиции было послано новое донесение.

X

Результат второго донесения не заставил себя долго ждать. Агент получил по телеграфу перевод на того же банкира и приказание уплатить по счетам, а равно выдать деньги за наем помещения за три года.

Уплатив деньги и взяв обратно подписанные Анной Васильевной счета, а также и контракт, взамен которого принял расписку об уплате за квартиру, он с этими документами явился к ней.

— Вот, та цепь, посредством которой вас желали сделать рабой, — сказал он, подавая документы.

— Я не могу их принять от вас, пока не выплачу за них деньги, — сказала девушка, покраснев.

— Это ваша собственность. Вы мне ничего не должны, за них уплатил ваш отец.

— Отец!!? — вскричала она, пораженная удивлением.

— Ради Бога тише, хотя Петр Петрович отсутствует, но наш разговор могут подслушать.

— Наша прислуга по-русски не понимает.

— На это нельзя надеяться.

— Итак вы говорите, что отец заплатил.

— Совершенно верно.

— Позвольте не поверить. Вы просто хотите прикрыть свой великодушный, порыв другим именем. Мой отец никогда не простит мой бесчеловечный поступок. Он наверно давно проклял меня.

— Ошибаетесь, в том клянусь вам! Он заботится, по-прежнему о вас. Деньги присланы им.

— Как же он узнал про мой долг?

— Через неделю все узнаете. Теперь позвольте мне пока скрыть от вас эту тайну.

Раздавшийся звонок известил о возвращении Туринова, и Василий Иванович поспешил проститься с хозяйкой.

В зале он встретился со своим компаньоном.

— А я был у вас. Очень рад, что застал вас здесь. Пойдемте ко мне в кабинет.

Когда оба они уселись на диван, Туринов сказал:

— Наступает решительный момент, через пять дней мы с вами наживем громадное состояние.

— Разве все готово?

— Работы осталось на несколько часов. Но дело в том, что ранее как через пять дней приступить нельзя.

— Это отчего?

— На шестой день у них будет Пасха. Магазин будет заперт и мы будем иметь полную возможность заделать проход, оставив ложный след. После того, как мы обчистим магазин, вы в Англии сбудете весь товар. Вашу честность я знаю, вы не обманете меня при дележе.

— О, в этом можете быть уверены, я учиню с вами самый справедливый расчет. За свой труд и участие возьму только четвертую часть, а вы остальное.

— Отчего так мало?

— Идея принадлежит вам. Главная работа также ваша. Было бы несправедливо разделить добычу пополам.

— Вы честны и великодушны.

Простившись с Петром Петровичем, агент прямо направился к префектуре.

Заявив чиновнику, что он русский и желает видеть начальника, он просил доложить о себе.

Его не заставили долго ждать и вскоре ввели в кабинет префекта.

Начальник полиции очень любезно встретил Кобылина и спросил, чем он может быть ему полезен.

— Господин префект, в ночь на Светлое Христово Воскресение замышляется в Париже преступление. Чтобы предупредить его, я пришел просить вас предоставить в мое распоряжение агента.

— Ваша фамилия?

— Померанцев.

Префект, пристально взглянув на агента своими умными и проницательными глазами, казалось, что-то припоминал.

Потом на его лице проскользнула тонкая, едва заметная улыбка, которая моментально исчезла.

— А в чем состоят преступление? — спросил он.

— Хотят посредством подкопа ограбить один магазин.

— Потрудитесь отправиться на улицу Капуцинов, дом 192, квартира 30. Там живет мой агент Лабуре. Вы с ним обо всем переговорите.

Лабуре был дома, когда к нему вошел Кобылин.

Агент французской сыскной полиции принял Василия Ивановича в небольшой комнатке, довольно мрачной, во приличной. Хозяин занял кресло, которое было поставлено с таким расчетом, что скрывало выражение лица сидевшего на нем. Зато позволяло вполне следить за физиономией того, кто сидел напротив.

— Чем могу служить вам? — спросил Лабуре мягким, вкрадчивым голосом.

«Как этот голос знаком мне», подумал агент. «А эта шишка на носу, точь-в-точь как у испанца. Только этот лет на двадцать моложе».

— Я прислан от префекта, монсеньор Лабуре.

— Прибавьте частицу «де», мой почтенный коллега, так как я точно такой же дворянин, как и вы.

Слова «коллега» и «такой же дворянин» поразили Кобылина. Разве Лабуре могло быть известно, что и он агент.

Лабуре, не подав виду, что он заметил удивление, спросил: «С каким же поручением вас прислал мой начальник?»

— В ночь на Светлое Христово Воскресение, при посредстве подкопа, хотят обворовать один магазин.

— Это сообщение относительно числа очень важно, что же касается до места, то оно мне известно.

— Как известно!? — вскричал Кобылин, соскакивая с кресла.

— Хотят обчистить магазин бедного Лароша, полагая, что его полки ломятся под тяжестью бриллиантов. Подкоп идет со стороны отеля вашего соотечественника. Я ожидал, что вы придете мне сообщить об этом.

— Да вы просто колдун! — воскликнул молодой человек, все более и более поражаясь.

— Колдовством я не занимаюсь, — с тонкой улыбкой заметил Лабуре, — а отношусь к своему занятию с такой же любовью, как и вы. Я только старый волк, служу этому делу двадцать лет, а вы начинающий. Однако могу вас от души поздравить, вы мастер своего дела и поверьте, слову де Лабуре, из нас выйдет знаменитость. Присядьте, успокойтесь и поговорим толком.

— Ради Бога скажите, откуда вам известны все подробности? Меня в Париже никто не знает.

— Совершенно верно, за исключением нашей полиции. Цели вашей командировки не знаю, но держу пари, что вы наблюдаете за вашим соотечественником и его фиктивной супругой. Вы два раза уже доносили своему начальнику. Жаль, что у нас уничтожен черный кабинет, а то я мог бы представить и копию ваших донесений. В прежнее время Англия гордилась своей полицией. Теперь, благодаря нашему префекту, мы вырвали у англичан пальму первенства. Смею вас заверить, что ни одно правительство не тратит на сыскную полицию таких громадных сумм, как наше. Мы должны быть хороши, этого требует справедливость. Итак ваш соотечественник надеется иметь успех в своем предприятии?

— Он убежден.

— Когда мне донесли, что вы его компаньон, я просто рассмеялся.

— Я действительно разыгрываю роль.

— В этом я и не сомневаюсь. Вам нужен его арест, учиненный нашими властями, а его барыньку вы освободите из рук мошенника. Недаром вы и по счетам ее уплатили, чтобы уничтожить неправильную подпись.

Кобылин не мог придти в себя. «Вот идеал сыскной полиции», подумал он со вздохом.

— Ну, а как вам нравится испанский гранд Лаперузе? Вы кажется его не особенно долюбливаете за нахальство?

— Вы верно угадали.

— А между тем нахальство гранда было необходимо, и я беру на себя роль его защитника. Ему надо было узнать, с кем он имеет дело. И вот его заключение: Монсеньор Туринов негодяй, который не прочь эксплуатировать красоту подруги сердца, а она, бедняжка, честная женщина.

— Теперь ясно, что гранд Лаперузе и господин де Лабуре одно и тоже лицо?!

— К вашим услугам, господин петербургский агент, — сказал Лабуре, привстав с кресла и шаркая ножкой.

Кобылин при виде этой тощей маленькой фигурки с шишкой на носу, не мог удержаться от смеха.

— Вы маг и волшебник! — вскричал он.

— Ни то, ни другое, я маленький смертный де Лабуре, любящий совать свой нос, отмеченный шишкой, во все преступления. Однако вернемся к нашим барашкам. Вы должны первым войти в магазин. Вас схватит полиция, но через четверть часа вы будете освобождены. Злодей бросится назад и будет задержан своими сообщниками. Это хотя и бывшие каторжники, но теперь превратившиеся в честных граждан и состоящие у нас на жаловании. Итак решено, через пять суток начнется охота?

— Да, решено. Теперь позвольте мяк с вами раскланяться, сказал Кобылин, вставая.

— Еще одно слово, фамилия Померанцев конечно не настоящая? Позвольте мне узнать фамилию будущего знаменитого русского агента?

— Кобылин, — покраснев ответил молодой человек.

— Очень приятно познакомиться, — сказал агент, дружески пожимая руку гостя. — Если когда-нибудь маленький де Лабуре может оказать вам услугу, благодаря пережитому горькому опыту, он весь в вашем расположении.

— Кстати, позвольте, монсеньор де Лабуре, вас спросить, ведь вы кажется проиграли около тридцати тысяч?

— Двадцать восемь тысяч пятьсот сорок два франка. Эти деньги мне будут возвращены, то есть вернее сказать в казну, в день ареста монсеньора Туринова.

— Я хотя во всем его компаньон, но выигрыш не брал под предлогом, что не умею беречь деньги и возьму свою долю, когда она достигнет ста тысяч.

— Слово де Лабуре, — сказал агент, — что я был убежден, что вы не дотронетесь до денег, добытых подлостью.

Агенты дружески расстались.

XI

Туринову, обладающему вкусом и изяществом, не понравилась одна из его двух гостиных, и поэтому он отправился к фабриканту мебели.

Хозяин, только что получивший деньги по счету, принял щедрого заказчика с открытыми объятиями.

— Мне желательно взамен моей желтой гостиной сделать другую, сказал Туринов.

— Мой магазин в вашем полном распоряжении, таких хороших заказчиков, как вы, не много в Париже. Я хочу гордиться, что имею графа и графиню в числе своих клиентов. Помилуйте, не прошло и месяца после подписания счета, а графиня уже прислала деньги.

— Какие деньги? — не веря своим ушам, спросил Туринов.

— Вчера, от имени вашей супруги, приезжал ваш приятель, уплатил по счету и взял его с собой. Разве это обстоятельство не известно господину графу?

— Теперь я понял, моя жена, по случаю дня моего рождения, желает мне сделать презент и подарить всю обстановку. А согласитесь сами, что дарить можно только то, что оплачено.

— Я с вами совершенно согласен, господин граф. Итак, неугодно ли будет вам выбрать новую гостиную.

— Теперь я временно должен приостановить желание, в виду приготовляемого мне сюрприза. Это может обидеть графиню. До свидания.

— Это что же такое значит? — задал себе вопрос Туринов, усевшись в карету. — Померанцев, узнав, что при посредстве счетов, я держу ее в руках, немедленно их выкупает. Насколько мне известно, у него в распоряжении никогда не было такой суммы. Ба! — воскликнул он вздрогнув. — Уж не агент ли это, посланный по нашим пятам ее отцом. Это предположение очень основательно.

Померанцев своей щепетильностью казался мне давно подозрительным. Человек, решившийся поправить свое состояние посредством опустошения карманов близких, не будет так действовать. Несмотря на все свое искусство, он всегда под разными предлогами отказывался держать банк. Свой пай также до сих пор не взял. А я-то, дурак, доверил ежу тайну своего обогащения! Когда так, то вы, Померанцев, дорого заплатите за вашу шутку. Теперь у меня в перспективе колоссальное состояние, я не позволю дурачить себя. Ты сам подписал свой приговор и сегодня вечером он будет исполнен.

Когда карета остановилась около его подъезда, к нему подошел какой-то плохо одетый старик.

Вполне уверенный, что это бедняк, просящий милостыню, Туринов опустил руку в карман.

Этот жест был замечен подошедшим, и он поторопился сказать:

— Господин граф, хотя вы не ошиблись в том, что я беден, но я пришел к вам не за подаянием. Мне необходимо сообщить вам очень важное известие.

— В таком случае, пойдемте ко мне.

— Когда вы узнаете причину моего прихода, вы сами скажете, что я отлично сделал, что не зашел к вам. Вот уже третий день, как я вас караулю и только сегодпя мне посчастливилось вас встретить.

— В чем же дело, говорите?

— Здесь это неудобно, разрешите мне сесть в карету и прикажите вашему кучеру покатать нас по Булонскому лесу. Поверьте чести, что вы не пожалеете, припяв мое предложение.

После минутного колебания, Туринов согласился.

— Господин граф, — сказал незнакомец, принявший в карете непринужденную позу, прежде позвольте спросить вас, в каких отношениях находитесь вы с нашей полицией?

— Что за странный вопрос, — высокомерно сказал Туринов, — разве я по своему положению могу иметь что-нибудь общее с этим учреждением?

— Простите, но я не разделяю этого взгляда.

— Да вы с ума сошли! — вздрогнув, вскричал он.

— Поверьте, я в твердом разуме. В таком случае позвольте вас спросить, для чего понадобилось префекту, в число ваших слуг, зачислить к вам двух префектурских креатур.

Туринов почувствовал, что холодный пот выступил у него на лбу.

— Кто такие эти агенты?..

— Один из них высокий брюнет — это Мишель, другой пониже, блондин — Константин.

— Да, действительно, оба они служат у меня! Но в том, что это верные, честные слуги, я вполне уверен!

— Ошибаетесь. Эти молодцы отбыли каторгу. Желая поправить свое состояние, они предложили свои услуги полиции. Многие из их бывших друзей, благодаря их измене, вместо того, чтобы гулять на воле, коротают свои дни в Тулоне.

Туринов не мог скрыть своей дрожи. Его сообщники — были полицейские агенты. Ясно было, что вокруг его шеи затягивают петлю. Уплата по счетам несомненно имеет общую связь!?

— Чем-же вы руководствовались, сообщая мне подобные сведения?

От незнакомца не скрылась страшная бледность графа, ни его дрожь. Это убедило его в том, что владелец роскошного экипажа, иностранный граф, одного с ним поля ягода.

— Эти мошенники натворили мне много бед. Я из-за них совершил очень дальнюю поездку, из которой возвратился, сохраняя инкогнито. Я исколесил весь Париж, чтобы свести с ними счеты, как простой случай открыл мне их пребывание. Негодяи надели шикарные ливреи графа и считают себя в безопасности. Раз я покончу с ними, или же эту обязанность примет на себя граф, я убью двух зайцев. Месть моя будет удовлетворена, да и кроме того граф оценит оказанную ему услугу. Сотня, другая франков не разорит графа и поможет бедняку честно заработать свой хлеб.

— Вы мне нравитесь и внушили к себе мое доверие. Хотите поступить ко мне на службу?

— Как ни лестно для меня предложение служить его сиятельству, но я отказываюсь.

— Отчего?!

— По той причине, что не желаю снова совершить дальнее путешествие. Я люблю свободу.

— Я вас не понимаю!

— Появление мое у графа будет замечено агентами «Рыжей», а она со мной не поцеремонится. Это очень неделикатная барыня. Не смотря на то, что я изменил свою физиономию, господа Мишель и Константин меня узнают.

— Только эта причина заставляет вас отказаться от моего предложения?

— Исключительно эта причина.

— В таком случае, приходите завтра утром, и я вам даю слово, что мерзавцы не будут для вас опасны.

— Я вполне доверяю графу и завтра буду иметь честь явиться. Уверен, что моей службой его сиятельство останется доволен.

— Хорошо, приходите. За ваше предупреждение возьмите себе триста франков.

— Великодушие графа не имеет границ! — вскричал незнакомец, пряча в карман деньги. — Таким щедрым господам можно служить верой и правдой. Жак Дезире в долгу не останется.

Туринов, оправившийся от смущения в хорошо владевший собой, возвратился домой как ни в чем не бывало. План освободиться от врагов был им составлен. Терять времени было нельзя.

Вся его прислуга состояла из повара, горничной и двух лакеев.

Придя в комнату Анны Васильевны, он в присутствии горничной сказал:

— Моя дорогая, ты не будешь в претензии, если я, по своим делам, дня на три командирую Михаила и Константина.

— Конечно, нет.

— А вы, Жюли, — продолжал он, обратившись к горничной, — за усиленную работу получите от меня награду.

— Я и без этого рада услужить господину графу, — кокетливо сказала молоденькая горничная.

Туринов под каким-то предлогом отправил Константина и позвал с собой в погреб другого лакея.

Если помнит читатель, то подкоп под магазин шел из погреба, который был совершенно изолирован. В нем можно было творить что угодно, без боязни быть услышанным в доме и на улице.

Лакей, не предчувствуя никакой опасности, пошел за хозяином.

Войдя в погреб, Туринов запер за собой дверь.

Это обстоятельство не удивило бывшего каторжника, так как граф, когда входил в погреб, для наблюдения за подкопом, делал тоже самое постоянно.

— Мишель, грозно сказал он, — я знаю все. Ты шпион полиции. Час расплаты наступил.

Несчастный, не ожидая, что тайна известна хозяину, затрясся и вместо того, чтобы отпереться, повалился в ноги.

Этот поступок окончательно подтвердил заявление незнакомца.

Туринов моментально опрокинул лакея и, прежде чем тот успел крикнуть, перерезал ему горло.

Так как погреб был завален землей от подкопа, то не представляло никакого труда, при посредстве заступа, зарыть труп.

— Теперь этот не выдаст моей тайны, — сказал он, отправляясь за новой жертвой, предварительно вымыв руки.

Константин, приглашенный в погреб при той же фразе, сказанной ему, как и его товарищу, стал отпираться, но и его после отчаянной борьбы, постигла та же участь.

— Мертвые мне не опасны, — подумал Туринов, — а завтра я подыщу при помощи Жака надежный приют. Если полиция будет ожидать меня в ночь на Святую, то ей придется разочароваться. Жаль покидать Анну, такую славную приманку, но до поры ее придется оставить здесь. при ней труднее скрыть свои следы. А раз я буду в безопасности, то она по моему знаку придет ко мне.

— Ну, теперь, мой друг Померанцев вам осталось жить только до вечера. Вы сами этого пожелали.

Как ни в чем не бывало, убийца спокойно оставил погреб.

XII

Агент французской полиции де Лабуре только что собирался идти в префектуру, как к нему явился посланный от префекта.

— Вас начальник немедленно требует по важному делу, — сказал он.

«Опять что-нибудь случилось?» — подумал агент и, взяв, фиакр попал в префектуру.

Лабуре, как только вошел в кабинет к начальнику, сразу увидел, что префект сильно взволнован.

— Несмотря на вашу испытанную ловкость, господин де Лабуре, — резко сказал он, — вы позволили себя одурачить.

— Я не знаю, в чем дело, господин начальник?

— А в том, что несмотря на ваше обещание, магазин Лароша окончательно обокраден.

— Этого быть не может! — вскричал агент, сильно изменившись в лице. — Мной были приняты все меры!

— Стало быть не все, когда была возможность учинить кражу. Я, надеюсь, что вы сумеете исправить промах и вновь возвратите мое полное доверие.

— О, господин начальник, одна смерть помешает мне исполнить ваше желание! Вы позволите мне удалиться?

— Можете идти. Если вам нужды помощники, то возьмите сколько понадобится. Но не забудьте, что скандал выйдет полный, если ваши усилия не будут иметь успеха.

— Постараюсь довести дело до благополучных результатов.

Лабуре прямо от префекта отправился в обворованный магазин.

Усевшись в карету, он сильно задумался.

«Какой дьявол мог устроить эту штуку? — задал он вопрос. — Не думаю, чтобы Померанцев, желая усыпить мою бдительность, нарочно назначил поздний срок. Нет, этого быть не может, чтобы он был участником! Я слишком хороший физиономист и ошибиться не мог. Его также провели. А мои агенты? Не может быть, чтобы без их содействия он мог в одиночку ограбить магазин. Изменить мне они не посмеют. Разве соблазненные предстоящим богатством, они решились на измену, надеясь улизнуть в Америку! Все может быть! Я просто теряюсь! Точно самому чёрту было угодно вмешаться, чтобы испортить мою репутацию первого сыщика. Ну, старикашка Лабуре, призови свою опытность и не падай духом.

Когда фиакр остановился, то около запертого магазин стояла большая толпа.

При виде агента в толпе раздались восклицания:

---

— Ну, теперь грабителям плохо придется, лучшая гончая пущена префектом по следам! Нос украшенный шишкой отыщет след!

Это поклонение толпы его талантам приятно щекотало самолюбие агента.

Пройдя черным ходом, Лабуре воочию убедился в полном разгроме магазина. Хозяин Ларош, мертвенно бледный, с искаженным от горя лицом стоял, облокотившись у прилавка.

— Мужайтесь, мой друг, — сказал агент, — еще не все потеряно. Как велика сумма похищенного?

— Минимум на четыре миллиона, — отвечал убитым голосом хозяин. — Да кроме ценностей из кассы похищено шестьдесят две тысячи франков.

— Куш хорош. Смею вас уверить, что самое главное мне известно, я знаю имя вора. Теперь будем стараться захватить его.

— Что касается до меня, заметил Ларош, то мне было бы приятнее, если бы вы захватили не его, а мои вещи.

— Постараюсь сделать то и другое. Для вас бриллианты, а для правосудия грабителя.

Осмотрев взломанную кассу, Лабуре сказал себе:

«Видно, что ловкая шельма здесь работала. Пари держу, что тут работал француз. Секрет замка не мог быть в таком совершенстве известен иностранцу. Неужели это дело рук моих бывших каторжников?»

Агент знал, что был устроен ложный выход, и поэтому он направился по настоящему.

При поспешности грабителей, вход в погреб не был заделан, и поэтому он в сопровождении полицейского вошел прямо в погреб.

В одном месте погреба, Лабуре остановился.

— Ба, — сказал он громко, — держу пари, что здесь между двумя субъектами происходила борьба. Ну, конечно так. Вот и следы крови. Нужно обшарить погреб, не найдем ли чего в земле.

Агент взял валявшийся в углу заступ и принялся за работу.

Вскоре крик ужаса вырвался из его груди: несчастный агент Константин, с перерезанным горлом, лежал в неглубоко вырытой яме.

В нескольких шагах открыта была и другая находка — то был Мишель.

«А я этих несчастных даром заподозрил, — со вздохом подумал агент. — Они пали жертвой своего долга. Такова наша участь. Вероятно, здесь зарыт и мой несчастный русский коллега».

Дальнейший осмотр погреба не привел ни к каким результатам.

Подозрение в участи Померанцева вновь закралось в душу Лабуре.

После осмотра, оставив в погребе караул, агент отправился через двор к подъезду дома Туринова, за которым, согласно данному Лабуре приказанию, уже наблюдала полиция.

Агент сильно позвонил у подъезда, но на его звонок никто не откликнулся.

В течение четверти часа Лабуре беспрерывно звонил, пока наконец горничная не открыла дверь.

— Да что вы, примерли, что ли в доме!? — вскричал агент.

— Я не знаю, — ответила девушка, — куда запропастился привратник.

— Господин Туринов дома?

— Нет, он вчера уехал по делам, на три дня.

— В котором часу?

— Часов в одиннадцать вечера.

— А барыня дома?

— У себя.

— Доложите ей, что мне необходимо с ней поговорить. Вот моя карточка.

Пока горничная пошла докладывать, Лабуре вошел к привратнику.

Последний спал так крепко, что агент не мог его разбудить.

«Ясно, что у него не естественный сон, подумал он. — Пока я буду говорить с красавицей, может, он и выспится».

Анна Васильевна, очень встревоженная полученной карточкой, на которой значилось: «Иван де Лабуре, инспектор полиции», и приказала немедленно пригласить в гостиную незваного гостя.

В агенте она не узнала своего несносного ухаживателя, испанского гранда Лаперузе.

— Простите, сударыня, что я вас потревожил. Мне необходимо иметь точные сведения, куда девался господин Туринов?

— Он объявил мне, что едет дня на три в Марсель. Мы расстались в одиннадцатом часу вечера.

Искренний тон молодой женщины вполне убедил его, что она даже я не подозревает о преступлениях, совершенных её возлюбленным.

— А куда девались ваши служащие Мишель и Константин? Если я не ошибаюсь, их так звали?

— Мистер Туринов сказал мне, что он их отправляет с поручениями. Со вчерашнего дня я их не видала.

— Вам конечно неизвестно, что ваш муж обвиняется в весьма тяжких преступлениях.

— Что вы говорите? В преступлениях?! Да этого быть не может!

— Да еще в каких: в двойном убийстве и крупной краже.

Анна Васильевна побледнела.

— Вы не шутите? — едва внятно спросила она.

— Такими вещами, сударыня, не шутят. Оба ваши слуги действительно отправлены господином Туриновым в дальнюю командировку: он их отослал на тот свет.

Молодая женщина от этой нежданной грозы едва не упала в обморок.

— Мне просто не верится. Вы такие ужасы рассказываете.

— Если вы мне все не доверяете, то неугодно ли вам будет спуститься вниз. Я вам покажу тела несчастных.

— Но ведь это ужасно?!

— Я еще подозреваю третье убийство. Скажите пожалуйста, вы давно не видали господина Померанцева?

— Он был у меня третьего дня.

— В то время, когда он привозил вам оплаченные счеты и контракт.

— Разве вам это известно? — спросила Анна Васильевна, на бледных щеках которой выступал румянец.

— Полиции всё должно быть известно. Ваш муж знает, что он уплатил по счетам?

— Нет, он не знает, — еще более краснея сказала она. — Неужели вы полагаете, что и с ним случилось несчастье.

— Положим, это одно предположение.

— На чем же оно основано?

— На том, что вашему мужу вряд ли было благоприятно, что, выкупив счеты, тем самым вас освободили от власти ужасного злодея.

— Господи! — вскричала хозяйка, — неужели и он убит?!

— Это я вам все скоро постараюсь разъяснить. Теперь прошу не препятствовать мне сделать в вашем отеле обыск. Я надеюсь, что вы не будете в претензии?

— Делайте, что хотите, — с рыданием ответила она.

После обыска обнаружилось, что злодей скрылся совсем, так как все его имущество, как то костюмы, белье и тому подобные вещи были вывезены.

По заявлению молодой женщины исчезла шкатулка с её собственными драгоценностями.

Покончив с обыском, агент допросил разбуженного наконец привратника, который показал, что накануне его призвал граф, объяснивший ему, что уезжает на три дня. После чего дал выпить привратнику стакан хересного вина. Когда стакан был осушен, то у него так закружилась голова, что он едва дошел до кровати. Что было после, он ничего не помнит.

Вскоре после допроса, приехал следователь и прокурор республики.

Только вечером агент, окончательно измученный, возвратился домой.

— А вас более трех часов ожидает какой-то крестьянин, — сказала ему горничная. — Говорит, что имеет вам сообщить очень важное известие.

Лабуре приказал впустить его.

XIII