Сказка о царе и Деве-горлице
Жил-был царь в своем царстве. Царь как царь, ничего особенного. И так бы жил он и дальше, но однажды влюбился, и, прямо скажем, не к добру. А дело было так.
Был у царя слуга. Слуга как слуга — подай-принеси, полным-полно таких при дворце царском, но был тот слуга еще и охотник, каких мало: дичь сама ему под ружье шла, потому ценили его в царском хозяйстве и берегли.
И вот, понимаете, где-то да как — то неведомо — усмотрел царский слуга да подстрелил дикую горлицу, но только не донес он ее до кухни царской, а унес к себе в дом. Кабы узнали царские соглядатаи, что утаил слуга от царя такую дичь диковинную, не сносить бы ему головы, а он удержал свою добычу в секрете. И обернулась горлица та в его дому девицей, да такой красавицей, что ни в сказке сказать, ни пером описать. А все подумали, что привел он в дом молодую жену, и только. Спасло это царского слугу да ненадолго.
По законам того царства полагалось всем молодоженам немедленно к царю являться за царской распиской в законности женитьбы. Ну, и царский слуга, как положено, привел свою жену пред царски очи. Вот. С этого-то и начались все царевы неприятности.
Влюбился царь страстно, безумно и задумал он жену у слуги своего верного увести, чтобы самому на ней — да хоть бы и жениться. В конце концов, царь он или не царь?! Может себе позволить, если захочет. Так наш царь, царством владея, с самим собой не совладал. Повели его за собой худые мысли, стал царь подумывать, как бы и куда услать слугу своего, да подальше да наподольше, чтобы не был он ему помехой в его замысле.
Переоделся царь в простого человека и, как стемнело, вышел из дворца — погулять по царству, посмотреть да послушать, не подскажет ли ему кто, что да как…
Шел, шел и споткнулся о пьяницу. Хотел наподдать ему ногой, чтобы тот зря под ногами не валялся, да услышал:
— эээ… что-то больно ты на царя нашего похож… иии… похоже, худое удумал… эээ…
Испугался царь, схватил пьяницу за шиворот, встряхнул хорошенько, отвел в ближайший кабак, усадил за дальний стол, поставил перед ним стакан водки, велел пить да помалкивать. Собрался уж было уходить, а пьяница ему и говорит:
— эээ, зря ты, царь, думаешь, что пьяница в царстве твоем ни на что не годен, садись поближе, укажу твоим задумьям дорожку худую, нехоженную.
Царь присел за стол, приказал подать и себе стакан водки, а пьяница продолжает:
— эээ… знаю, в чем твоя беда… задумал ты у слуги своего жену увести, а как подступиться к ней иии… не знаешь… а я знаю, чего ты не знаешь… эээ…
— Ну, говори скорей! — Прикрикнул на него от нетерпения царь.
— эээ… ты вот думаешь, слуга твой верный женился на красавице, а ведь не так все было… на деле утаил он от тебя дичь невиданную, диковинную, какую на охоте царской добыл — прекрасную Деву-горлицу… и в свой дом ее принес вместо твоей царской кухни… иии… в его дому оборотилась она красавицей, а на твоей-то кухне… эээ… уж и не знаю… стало быть… надо тебе думать, как место слуги своего занять, если хочешь ты с ней жить…
— Хочу, только того и хочу, — прошептал царь.
Наутро призвал царь слугу своего верного-неверного и приказал ему, домой не заходя, отправляться в дальний путь — искать То-не-знаю-что и обратно без того не возвращаться.
Только вышел слуга из дворца, подошел к нему пьяница в царском обличье и приказал царским людям связать слугу под локотки, вывести из царства вон, дать ему пять каменных рублей и отправить его по речной дорожке без сапог, без лодки, искать То-не-знаю-что и назад не возвращаться.
А потом явился пьяница в царский дворец, оборотил царя в слугу, дал ему невидимый гребешок для Девы-горлицы, наказал воткнуть ей его в волосы, чтобы носила она его, не вынимая, и так вовеки не смогла бы проведать об их обмане.
Занял пьяница место царя, стал гулять-пировать да царством закусывать, царство шаром покатывать. А счастливый царь пришел в дом своего слуги, потихоньку воткнул гребешок в волосы Девы-горлицы, и стал с ней жить-поживать да обязанности своего слуги исполнять.
Вот прошел год, и два, и три. Пьяница царем во дворце пирует, царство шаром катает. Царь слугой с Девой-горлицей живет, царскую охоту справляет. А слуга царский все ищет То-не-знаю-что, да никто про то не знает.
Но как-то раз расчесывала волосы Дева-горлица и зацепилась гребешком своим за невидимый гребешок. Выпал из ее волос колдовской гребень, и в тот же миг проведала она про царский обман. Да только про обман-то и проведала, а всей горькой правды еще не узнала.
Закричала Дева-горлица:
— Глупый ты царь, неразумный! Как же так! Худое замыслил, законы мира нарушил, дал окрутить себя окольному человеку, пьянице, так что облик он твой пропил невозвратимо! Погляди теперь еще, что с царством твоим сделалось!
Поглядел царь — царство шаром катится, царь-пьяница под столом лежит, ни на что не похожий, а сам он в чужом обличье в чужом дому с чужой женой живет. Что же это? Как же это такое могло случиться с ним, с самим царем? Заплакал он, загоревал, пал на колени перед Девой-горлицей, стал прощения просить, во всем любовь свою несчастную да подлого пьяницу винить.
Хотела Дева-горлица улететь от царя прочь, да пожалела его и его царство, и сказала ему так:
— Если и вправду хочешь ты дело свое худое исправить, придется тебе самому пойти искать по белу свету То-не-знаю-что, чтобы слугу твоего, мужа моего законного, отыскать. Ну, а я с тобой, стало быть, отправлюсь…
Согласился с ней царь, помощи ее обрадовался, снарядился в путь-дорогу, отпихнул ногой пьяницу, сложил в суму свое шар-царство, а Дева-горлица полетела над ним, куда идти, ему подсказывая.
Долго ли, коротко ли шел царь по белу свету и летела над ним Дева-горлица, да только притомился он, и она притомилась, а где искать То-не-знаю-что да слугу царского по-прежнему им было неведомо.
— Придется нам все же к бабе-яге наведаться, — вздохнула Дева-горлица, — иного пути не вижу.
Согласился с ней царь.
Вот приходят они к яге-бабе. Входят в избу, а она им и говорит:
— Выйди вон, царь-негодяй, а с Девой-горлицей я уж потолкую.
Рассказала Дева-горлица бабе-яге все, что с ними случилось, и попросила помочь разыскать ее мужа, слугу царского, а царю-негодяю — помочь вернуть его облик и царство.
Баба-яга отвечает:
— Пьяница этот — древний змейский колдун. Много царств он погубил по худой воле царей, кои вдруг негодяями сделались. Колдовство его страшное оборотной силы не имеет: ни воротить, ни исправить его никому не под силу. Царство царя-негодяя навсегда покати-шаром и останется, а он при царстве своем, как царю положено, пусть остается.
А потом открыла ей баба-яга То, Не-знала-что Дева-горлица. Зарыдала та, забилась от горя. Взяла баба-яга ее потихоньку за крылышко и свернула ей шею…
Царь-негодяй все ждал Деву-горлицу возле избушки бабы-яги. Ждал-ждал, не дождался, набрался храбрости, снова вошел в избушку, видит — баба-яга птичье крылышко обгладывает.
Бросила баба-яга в царя-негодяя обглоданным крылом горлицы, ударило оно его в голову, полетел царь-негодяй из избы да с крыльца кубарем, ударился о сырую землю и оборотился жуком навозным. Шар-царство тут из сумы выпало, и покатил его жук потихоньку в густую траву.
Лягушечка
***
Кому сказатеньки,
Как важно жила барынька?
Нет, не важная барыня,
А, так сказать, лягушечка:
Толста, низка и в сарафане,
И дружбу вела большевитую
С сосновыми князьями.
И зеркальные топила
Обозначили следы,
Где она весной ступила,
Дева ветреной воды.
(Велимир Хлебников)
В никотором царстве, в никотором государстве жил-был царь Никоим, и росли да подросли у него трое сыновей — удалых молодцов. И пришло им время выбирать себе невест. Сказал им тогда царь-отец:
— Так, сыновья-надежи, мастерите-ка себе луки, берите их в сильные руки, выходите на границы нашего царства да стреляйте каждый в свою сторону. Куда чья стрела улетит, оттуда и возьмёт пусть себе невесту.
Так и сталось. Смастерили никоимовы сыновья могучие луки, вышли на границы никоторого царства, да и пустили стрелы в разные стороны.
Старший сын к морю вышел, выстрелил из лука — улетела стрела его за синее море. Пришел из-за синего моря корабль, на корабле краса-девица, в руке его стрелу держит, полон ее корабль сластей да пряностей, цветных шелков да золотых ниток. Обрадовался старший сын — хороша и богата его невеста, чего еще желать!
Средний сын вышел к лесу — и улетела его стрела аж за самый лес. Пришел из-за дремучего леса конный поезд, на белом коне краса-девица, в руке его стрелу держит, полны телеги вин да сыров, гобеленов вышитых да музыкантов искусных. Обрадовался средний сын — и его невеста хороша и богата, просто предел мечтаний!
Младший сын вышел к болоту, выстрелил — упала стрела его в бескрайнее болото. Выскочила из болота лягушечка, во рту его стрелу держит. «Ква-ква, — говорит, — Иван-царевич! Я невеста твоя! Ква-ква!» И все. Не обрадовался Иван-царевич, а совсем наоборот — расстроился и рассердился даже, да что делать — стала его невестой никудышная эта лягушечка.
Вот дает царь Никоим невесткам задание — испечь наутро хлеб. Там, ясно, старшие невестки — кто во что горазд, хлеба у них вышли черствые да горелые. А лягушечка сбросила с себя лягушечью кожу и оборотилась хлебом. Просыпается раным-рано Иван-царевич, глядит — на столе хлеб приготовлен для царского пира, белый да пышный, румяный да ароматный. Иван-царевич хлеб отцу отнес, тот — в восторге, ест да нахваливает: «Такой хлеб только в Божий день кушать!»
Проходит какое-то время, дает царь Никоим и второе задание: чтобы назавтра сшили невестки женихам рубашки. Старшие снова никуда не годно сшили, а лягушечка сбросила с себя кожу и сама той рубашкой оборотилась. Просыпается раным-рано Иван-царевич, глядит — уж готова его рубашка, и стиль, и текстиль, все учтено — не срамотно показаться в такой на царском пиру! Надел он рубашку и явился во дворец. Все ахнули: «Такую рубашку только в Божий день надевать!»
Снова проходит время — теперь пришла пора невесткам на люди показаться. Объявляет о том царь Никоим и зовет сыновей с женами к себе на пир. Старшие невестки наряжаются, платья роскошные заказывают, а лягушечка сидит себе на столе, на Ивана-царевича глаза выпучила. Постоял, поглядел на нее Иван-царевич и решил без нее на пир идти, а то, думает, смеяться над ним станут и над лягушечкой тоже, и… позор один, короче. А лягушечка ему и говорит:
— Ты, Иванушка, сам вперед иди, а я вслед за тобой приеду, да отца предупреди, чтобы не волновался.
Уехал Иван-царевич на пир, а лягушечка скинула с себя лягушечью кожу и оборотилась душой-девицей — такой красоты, что и не расскажешь. И вот в разгар пира является эта Красота Несказанная пред царя и людей очи, и все они, конечно, в изумлении, а больше всех ликует да изумляется Иван-царевич: вот какая — всех красавиц краше — моя жена!
Ну, началось веселье у них, вкруг девы той нет-нет да сияние разливается, потом она танцевать пошла, тогда вообще у многих гостей картины разные перед глазами стали появляться. Словом, масса общих впечатлений. А Иван-царевич смотрел-смотрел на это все, и вдруг его будто кто по спине ударил — помчался он в свой дом, вбегает, видит — на полу лягушачья кожа валяется, схватил он ее и по-быстрому сжег.
Шел день, шел месяц, шел год, другой. Лесами, естественно, полями…
И вот — забрел в неведомую чащу. Стоят перед ним деревья-великаны, плечами небо подпирают, а вершины их — головы человечьи, а между ними одно дерево — с лицом бабьим, женочеловеческим. Так-то. Стал говорить им Иван-царевич, что дурак был и прочее. Слушать-то его великаны слушали, а слышали — нет?..
Но после всех слов ударила у ног царевича белая молния, и великаны-деревья пропали, обернулся он вкруг себя и видит: избушка. Вошел в нее, нет никого, а он уже совсем усталый был, окончательно из сил выбился, так что сразу на лавку у стены повалился и заснул богатырским сном. И вот что Иван-царевич во сне увидел: входит в избушку жена его, на стол ставит хлеб, на лавке рубашку раскладывает, а сама в изголовье встала и велит бабу-ягу дожидаться. Проснулся Иван-царевич, на столе как есть — хлеб, да только каменный, на лавке — рубашка, да только каменная, у стола посох стоит — да тоже каменный.
Поел он каменного хлеба, надел каменную рубашку, и только взял в руки каменный посох, как за окном потемнело, завыл ветер, грянул гром, входит в избу баба-яга. Принюхалась, присмотрелась.
— Ага, — говорит, — снарядился уже! Что же, вот тебе мои помощи: нить-клубочек да нить-платочек. Как выйдешь из избушки, брось перед собой клубочек, тропинка появится, ступай по ней. Она тебя поведет и куда приведет — брось там перед собой платочек, появится озеро. А дальше как — там — сам…
Вот и еще какое-то время шел да шел Иван-царевич, пока клубочек не размотался весь, тогда остановился он и бросил перед собой платочек, как баба-яга научила, и в тот же миг разлилось перед ним демон-озеро. Как заглянул в него Иван-царевич, тотчас вскипело демон-озеро, забурлило, задымилось и враз окаменело-оледенело.
Присмотрелся Иван-царевич, стоит посреди озера Ненаглядная Его и руки к нему протягивает. Возликовал он и побежал к ней по озеру, обо всем на свете позабыв. Подбежал, обнял, тут снова ожило демон-озеро, и упали они на дно его как два камешка, как два ключика…
Паук-царевич, Марья-моревна и царство ягая
(сказка о непарном шелкопряде)
***
вскрикнул камешек
телом белым покатился
о дно каменное
мешка каменного
не разбился
Часть 1
Долго ли коротко ли, лесом ли полем ли шел Иван-царевич и вышел на полянку, на полянке избушка стоит — без оконца, без крыльца. Вокруг частокол с черепами человеческими и звериными. Не испугался Иван-царевич, сказал:
— Избушка-избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом.
Избушка заворочалась, в появившееся окошко выглянула баба-яга.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Иван-царевич. — Не подскажете, могу я поговорить с ягой бабой?
Бабка вышла на крыльцо и с интересом уставилась на этого умника.
— И зачем тебе баба-яга понадобилась, сладенький? — Тоже вежливо откликнулась она.
Рассказал Иван-царевич бабе-яге, что дала ему матушка гребешок и зеркальце и показала в том зеркальце его суженую Марью-моревну. Долго глядел на прекрасную Марью-моревну в зеркальце Иван-царевич и полюбил ее больше жизни. Тогда решил он ее разыскать, чтобы жениться на ней. Повесил он переметную суму на плечо, положил в нее матушкино зеркальце да гребешок, плат красный в подарок для невесты да хлеба кусок, и отправился в путь-дорогу.
— Много до тебя царевичей побывало, да не все вежливо разговаривали. Трудно будет отыскать тебе Марью-моревну, живет она, себя не помня, в царстве ягая. Эй, руки-слуги, руки-други! — Крикнула баба-яга. — Раскиньте-ка царевичу карты на дорожку!
И увидел царевич, что не так долог его путь в царство ягая, как долог будет его путь по царству ягая. И что у ягая много помощников, и что все они лицом как ягай, так что и не отличишь. Самого же царя-ягая мало кто видел, а кто видел, и сам не знал, что Самого Царя Ягая видел. И еще узнал Иван-царевич: что видит и слышит один ягай, видят и слышат все ягаи.
— А ты своим путем иди. Ягаи тебе не помешники, но и не помощники. Полезай-ка в подпол, там у меня последнее яблочко молодильное оставалось, возьми его себе на дорожку. А больше в подполье ничего не трогай!
Иван-царевич спустился вниз, достал из короба последнее молодильное яблоко, тут же и откусил половину. Уже повернувшись к выходу, заметил в самом углу тихое свечение: что-то странное, радужное, манящее потянуло его к себе. Приблизившись, разглядел он разноцветные крошечные колокольчики. Они дрожали, сияли и позванивали. Царевич протянул руку, но рука коснулась невидимого и влипла в полупрозрачную паутину. Он выпростал ладонь и тут увидел, что из тьмы на паутину выбрался огромный, размером с человеческую голову, волосатый паук. Какое-то время паук и Иван-царевич смотрели друг на друга, а потом, сильно раскачнувшись, паук прыгнул на голову царевича, сам превратился в его голову и моментально прирос. Голову же самого Ивана-царевича он отбросил, и та, ударившись о сырую холодную землю, рассыпалась на множество маленьких паучков, сразу же потерявшихся в темноте…
Паук-царевич выбрался наверх, оставшуюся половину яблока убрал в суму и пошел к яге с повинной.
— Дуракова пути знать не знает, веда не ведает, глазами глазеют, сами же толики не видят… охохо… Ладно, ложись-ка спать перед трудом-дороженькой, утро вечера мудренее.
Засыпал паук-царевич с непривычки плохо. Он ворочался и безо всяких мыслей таращился в пустоту ночи. Когда же царевич, наконец, уснул, паук воротился в свое логово в бабкином подполье, поглядел на ткущих паутинки Иванов-паучков, полюбовался напоследок самоцветными колокольчиками, потом смотал свою паутину в клубочек, сунул его в переметную суму и вернулся к царевичу.
Часть 2
Прибежали к царю ягаевы слуги, докладывают:
— Царь-ягай, царство впустило перехожего царевича с яжьим яблоком в суме.
Тот им отвечает: «Согласно Общему Уставу Ягая, в Его царстве яблоки, ягоды, коренья, травы, грибы и прочие плоды яжьего царства строго запрещены».
Так паук-царевич оказался в Первой темнице царства ягая.
Сколько-то времени прошло, вошел в темницу ягай, сказал:
— Здравствуйте, я — царь-ягай. Как продвигаются ваши поиски, уважаемый царевич?
Паук-царевич нахмурился и промолчал.
— Поскольку содержимое вашей сумы более не противоречит Общему Уставу царства ягая, вы свободны.
— Тогда верните мою суму и все, что в ней было.
Теперь нахмурился ягай.
— Да что там было-то, царевич? Наверное, и не помнишь?
Царевич, конечно, помнил:
— Зеркальце да гребешок, да невестушкин платок, да клубок…
— Да яблока кусок, — закончил за паука-царевича ягай. — Так, согласно описи, «яжье яблоко 0,5 шт. — 1 шт.» Ваше? Забирай!
Выйдя из темницы, паук-царевич заглянул в зеркальце и увидел, что давеча утонул сынок Марьи-моревны. Горевала она, убивалась. Горько стало царевичу, да ничего не поделаешь, пошел он дальше путем-дороженькой.
Стал тогда паук-царевич царя ягая разыскивать. Сколько-то времени прошло, приводят ягаевы слуги к какому-то ягаю паука-царевича, а тот посмотрел на него и говорит:
— Нет, не тот ты ягай.
— А как же ты узнал, что я не тот ягай, который тебе нужен? — спросил царевича ягай.
Царевич простодушно ответил:
— Баба-яга мне тебя на картах показывала.
— Колдуй баба — колдуй дед? Трое сбоку — ваших нет? Шпионили, значит, — многозначительно и самодовольно подытожил ягай, и в тот же миг паук-царевич очутился в Темной темнице царства ягая.
Долго ли, коротко ли оставался паук-царевич в Темной темнице, мы того не знаем и знать того не умеем. Спустя же какое-то время все же встретился он там с Самим Ягаем Темным. Отпустил Ягай Темный царевича из Темной темницы целым и невредимым, но изрядно постаревшим. И суму его с гребешком да зеркальцем, да платочком, в подарок невесте припасенным, вернул. А пол-яблока молодильного паук-царевич еще тогда съел, когда из Первой темницы ягаева царства освободился.
По освобождении заглянул опять в зеркальце паук-царевич и увидел, что Марья-моревна надорвала здоровье на работе непосильной, скукожилась, состарилась, некрасивая стала, недобрая. Запечалился царевич, да что поделаешь, пошел дальше по царству ягая ее разыскивать.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.