Бесплатный фрагмент - Руслан Дубов

Памяти моей матери

Не я смотрю изнутри своими глазами на мир, а я смотрю на себя глазами мира, чужими глазами.

Бахтин М. М. Человек у зеркала.

Пусть кричат — уродина,

А она нам нравится,

Спящая красавица.

Шевчук Ю. Ю. Родина.

Факты

В 2008 году возник международный «Центр предвосхищения».

Цель — создать технологию предвидения будущего.

Он объединил исследователей с нестандартным мышлением.

В 2014 году участники центра смогли предвидеть события мирового масштаба.

Интерес к работе центра был зафиксирован в 68 странах.

Организация просуществовала 10 лет.

По итогам ее работы в 2018 году опубликован двухтомник С.А.Кравченко «Предвосхищение» с доказательствами феномена предвидения будущего.

Пролог

Руслан Дубов склонился над дневником.

Полночь, 21 октября 2011, пятница, Москва

Утром предложили работу в Италии, вечером передали по секрету: принято решение меня «нейтрализовать».

Интересно, как это будет сделано? Просто отличный повод для новостей, когда дело касается других. Но сейчас события разворачиваются вокруг меня, и мое сердце отзывается в ответ.

А мое Я? Где оно?

Все ли зависит от моих усилий?

Чья-то воля пытается меня остановить?

Я перешагнул границы и заглянул в скрытое от посторонних глаз?

Глава 1. Руслан Дубов

Профессор Дубов вышел из Академии и направляется к машине, которую прислали с телевидения. На нем кожаный плащ цвета слоновой кости нараспашку, серый костюм, красная рубаха без галстука и черные туфли с развязанным шнурком. Он, крупного телосложения, лобастый, с греческим носом и рыжей щетиной с проседью, впечатывает так энергично тяжелые шаги в мокрый асфальт с оранжевыми листьями, что блестящий плод каштана, только что упавший с дерева, трещит под ним.

Усаживается на заднее сиденье автомобиля, и его везут по вечерней столице. Молча рассматривает мрачную осень сквозь затененные окна застывшим взглядом усталого лица.

Ему сорок восемь, но он уверен и показывает всем, что полон сил. После сорока борется с избыточным весом, как это делают многие в его возрасте и статусе, не желая понимать первопричину его. Частые застолья с друзьями и коллегами, где он заглатывает огромные порции красной рыбы, сыра, вина и меда, мешают диете, но он не сдается. Любит бродить подолгу в лесопарке Царицыно, рядом с домом. Там же столкнулся и с первой женой лет двадцать пять тому назад.

Она прогуливалась в светлом и тонком пальто одна по дорожке. Легкая, стройная и мечтательная. Со стороны казалось, что вот-вот — и взлетит. Ее тонкая шея, большие глаза под темной челкой и блаженная улыбка унесли его мгновенно в другое измерение. Старые деревья, кусты и увядающая трава преобразились, а душа его заметила в себе самой лучшие перспективы.

В настоящее время у Руслана Дубова четвертая спутница жизни. Она гораздо моложе. Семейные отношения не складываются, но хрупкую семью держит вместе и освещает обаятельный ангел — ребенок-девочка. В однокомнатной и тесной квартирке молодая благоверная за утренним кофе на кухне устроила скандал. Он размышлял вслух о возможной работе за рубежом и не упомянул ее и дитя.

Права, что сказать? Не увидел их в будущем.

И самое важное, свою перспективу тоже не представлял.

Судьба казалась оторвавшимся обломком скалы, что до сегодняшнего дня бодро и с грохотом катился по склону, подминая все на пути. Но нынче замер на краю обрыва и задумался, готовый свалиться в любую из сторон от малейшего прикосновения.

На груди, в кармане пиджака затрепетал телефон.

— Да.

— Добрый день! Это Кравцов. Хотел уточнить, завтра семинар состоится?

— Какой именно?

— В «Капитал-евро».

— Да, — ответил Руслан, — хотел попросить. Можешь выполнить основную функцию? Выступить в роли ведущего. Я подустал в последнее время.

Возникла пауза на полминуты. Руслан не торопил.

— К чему готовиться?

— Расскажешь и пригласишь желающих поучаствовать.

— Мы действительно возьмемся и за это?

— Да.

— Или найдем повод отказаться? — дожимал собеседник.

— Мы все сделаем, даже если земля расколется, — повысил голос Руслан.

— Ясно. А вы участвуете?

— Если задержусь, начинай без меня.

— Хорошо, — понизился тон в трубке.

— Удачи, — попытался сказать, вдыхая полной грудью.

«Надежный этот Кравцов, — думал Руслан. — А другим ему и быть-то нельзя. Не выживет, если расслабится. Приехал покорять. Заполярье уже завоевал и вынужден был умотать. Теперь столица на очереди. Здесь возиться долго не будут. Если бесполезен — выбросят, как черновик. Но он не прост. Всегда в белой рубахе и со всеми на вы. Провинциальное мышление или воспитание? Видимо, и то, и другое. Спокоен, но иногда в глазах — блеск зверя. Улыбается слегка только низом лица и не моргает. В хорошей форме. Спорт и охота в Сибири. Футурист. Начитан и не дурак. Сотрудничает из-за выгоды. Использовать хочет, башка. Но с ним напрямую работать не будут. Бумаги готовил я. Заплатим, и будь здоров».

Опять у сердца трепыхается телефон.

Дражайшая хочет продолжить утреннюю головомойку. Хватит!

Уставший муж взбунтовался и выключил звук.

Прикрыл веки и прислушался к себе. Руки, плечи и солнечное сплетение приятно согрелись, в теле тяжесть и тепло, пульс ровнее. Представились темные глазенки и улыбающееся личико дочери.

Счастье, что она есть. Какая обуза и ответственность. «Обуза» — не подходит. Мать не одобрила бы такое отношение к дитяти. Мы всегда чувствовали ее доброту и усталость. Держались вместе. Она жила ради нас. Теперь — брошенная в старом домике, в деревне, на Украине…

Сынок встряхнул головой.

Он едет на прямой эфир. Ему выступать и вести там дискуссии об изменении часовых поясов, а он совершенно отвлечен. Привык и испытывает сейчас даже отвращение к такой работе.

Автомобиль подъезжает к высокому парадному крыльцу. Руслан неловко вылазит.

Что это?!

Левая нога не слушается. Он ее тянет, словно гирю. Бесчувственная и непокорная.

Абсурд! Как могло случиться такое? Я в порядке, а она не повинуется.

Прыгает на одной правой и хватается за хромированные перила. Предельно напрягается. Скрипит зубами и, как на гору, взбирается по ступеням. Кровь стучит в виски молотком, он краснеет, потеет, поперек лба вздувается толстая вена.

Три бледных обитателя здания, вышедшие покурить, на ножках фламинго нерешительно приближаются к этому ковыляющему медведю, желая помочь. Но как? Один, отбросив сигаретку, берет его под локоть, имитируя участие.

У стены Дубов упирается широким лбом в прохладное стекло, теряет сознание и рушится навзничь. Тяжелая рука стальными часами бряцает о камень и застывает.

Что чувствует он?

Мир расплывается и темнеет. Холодеют виски, исчезает ощущение тела и останавливается поток мыслей и чувств. Наплывают неведомая пустота и редкий туман. Сознание плывет сквозь них, ускоряясь все больше и больше. Он кувыркается и стремительно летит с шумом в ушах без ориентиров и контроля по изогнутым шахтам и узким туннелям. Вдруг — свет и сочные краски иной жизни мгновенно разрывают серый занавес. Вот огромная дверь из затертого кислого дерева у самого лица. Она, скованная холодным и ржавым металлом, зашлифована от прикосновений, и сейчас, когда никто уже и не старался ее открывать, со скрипом отворилась сама.

«Засовы распались или замки обветшали?» — подумалось.

Легким сквозняком разомкнулись врата до небес. В щель ворвался солнечный луч, высвечивая каменный пол под ногами. Рядом еще один узник испуганно всматривается в полоску свободы. Напирают и открывают дверь полностью. Украдкой выползают в большущий тюремный двор и видят полуразрушенную каменную изгородь. Мертвенно пусто вокруг. Здесь давно никто не появлялся. Молча на полусогнутых суетливо скользят к провалу в ограждении. Душу терзают противоположные желания. Хочется сбежать из пыльного мешка в то светлое, ароматное поле, что виднеется за грудой кирпичного мусора. Но какой сильный страх простора! И еще мерцает крошечная надежда, что их заметит охрана и задержит.

Если не вырвемся за рубеж, страха не будет. Будет привычная душная холодная яма навеки.

Они уже у границы, там — воля.

Прячутся в тени. Медлят. Чего-то ждут. Тишина вокруг мертвенная.

Никто не замечает их и не выскакивает ловить.

Или мы никому не нужны? Как быть? Боже мой! Что делать?

Самое высокое дерево в лесу валит часто ветер. Не смогло укрыться оно за другими деревьями, выросло на земле плохой или корнями не зацепилось за корни собратьев своих?

Судьба человека так иногда защищает от еще худшего. Предупреждает — жить дальше так нельзя. Должно прийти иное что-то в жизнь без воли его.

Дерево распилят на доски, в случае лучшем, и пустят в дело, иль лежать ему до скончания века и гнить, но человек — это другое.

Глава 2. «Рус-Оракул»

Декабрьский вечер без снега и мороза. Огромное окно, за ним — просторный сад. В сумраке комнаты стоят двое — Руслан Дубов и его старый знакомый Юрий Александрович. В прохладном доме тихо, пахнет свежим и паленым деревом. В центре — круглый каменный очаг с горящими поленьями. Над огнем нависает дымоход из черного запыленного металла. Другого освещения в доме сейчас нет. Дрова потрескивают и выбрасывают иногда маленькие кометы. Вот очередная описывает дугу и падает на каменный пол, испускает дымок и гаснет.

В глубине комнаты, на одинокой широкой и массивной полке навалены книги, и два белых скульптурных портрета с ее ближайшего края, словно с обрыва, смотрят на свет. Первый — молодой улыбающейся женщины, второй — мужской и суровый.

В просторном загородном доме в полтора этажа давно не убирали. Он был построен из полуразрушенной колхозной конторы. К кирпичному остову пристроили деревянный каркас из трех стен, в котором разместилась большая гостиная, а в кирпичной части — спальня, кухня-столовая и другие удобства.

Мы сейчас в гостиной. В глубине и ближе к окну — письменный стол с бумагами и монитором, где энергично и беззвучно пульсирует форум, потертое кресло развернуто к входной двери. Мерцающие аватары прыгают и на планшете, что оставлен на столе. Трудится робот. Он знает о Руслане все, в том числе и его научные работы, самостоятельно сочиняет ответы, цитирует классиков, но ничего не прогнозирует.

Десяток легких кресел полукругом теснятся вокруг стола. Они еще помнят людей, которые на них в последний раз сидели.

Руслан носил до недавнего времени внешний персональный чип в виде блестящей наклейки на левой руке выше запястья. Через него иногда устанавливалась связь с Сетью и с отдельными хранилищами памяти, за что он прослыл среди некоторых знакомых старомодным. Более продвинутые вот уже несколько лет как вживляли микрочипы прямо в тела и делали свою связь с Сетью непрерывной.

Дом принадлежит международной научной организации «Рус-Оракул», которую Руслан Дубов возглавляет. Она возникла из «Центра предвосхищения», в основании которого несколько лет тому назад стоял Сергей Кравцов. Он уступил первенство с целью развития проекта, озвучив, что формальное лидерство для него не имеет большого значения. Этому, конечно же, мало кто поверил.

«Рус-Оракул» организует коллективную практику предвосхищения будущего. Несмотря на открытость, опыт работы и кажущуюся эффективность технологий, большинство ученых и чиновников продолжают относиться к организации с удивлением и осторожностью, а иногда и не скрывают сарказма по отношению к самой возможности интуитивного постижения будущего.

Зал, где Руслан беседует с Юрием Александровичем, занимает две трети первого этажа, и в нем легко умещается до тридцати человек. А в яблоневом саду, когда летом на конференцию собралось много народу, — все сто пятьдесят. В то время все вокруг гудело, словно улей. Сад и каменный пол топтали люди самых разных возрастов и культур. Было много эмоций, мыслей, чувств и слов. Теперь же — тишина и память о них в каждом предмете интерьера.

Гости, которые приезжали из Москвы и других городов и стран, расселялись в соседних домах, что разбросаны на берегах местной речушки под названием Рожайка. Поселок достаточно беден и плата гостей за проживание составляла значительную часть дохода многих. Сейчас затишье и легкое чувство нарастающего предновогодья. Дом пустует. Только Руслан и заехавший на часок Юрий Александрович, востоковед и бывший начальник охраны, который имеет особый статус в его глазах. Они ведут странный разговор с длинными паузами.

Всем известно, что в доме постоянно идет видеозапись для истории организации.

Руслан прихрамывает и сутулится, пересекает комнату и вспоминает события так, словно подводит черту под прошлым. Он заметно осунулся за последние месяцы. Только большой лоб на лысеющей голове кажется еще больше. Нет той удали, что фонтанировала несколько месяцев тому назад. Предчувствие перемен к худшему вынуждает его старательно подбирать слова.

Юрий Александрович два месяца тому назад по секрету намекнул Руслану о возможной его «нейтрализации». Сейчас же наблюдает и больше молчит, заполняя паузы клубами ароматного дыма из трубки. Он гораздо старше Руслана, но держится этаким бодрячком и всегда в приподнятом настроении. Подтянутый вид и сухая сильная рука при рукопожатии создают впечатление хорошего здоровья и оптимизма. Короткий ежик волос, аккуратные седые усы на гладко выбритом лице и высокий воротник полосатой рубашки из-под темного пиджака из тонкой шерсти подчеркивают самоуважение в его лице.

Руслан всегда с большинством из своих новых друзей и коллег легко переходил на ты, но с Юрием Александровичем такой «переходец» не получался, несмотря на то, что они были знакомы уже несколько лет.

«У старика маска добродушного солдата, может покалечить или убить, улыбаясь», — подумал Руслан.

Побаливала нога, и он присел у очага на скрипучий табурет, сжал колено руками и начал рассказ.

— Был мне несколько лет тому назад образ в полусне. Вижу себя на заснеженном поле, усыпанном небольшими странными холмиками. Свежий снег выпал ночью и накрыл землю чистым покрывалом. Я стою неподвижно один, как черный столб, в рубище и с непокрытой головой. В глаза ударил прожектор с вышки, и я осознаю, что поле окружает забор с колючей проволокой, а на вышке — охранники. За фонарем, словно за стеной, они советуются вполголоса. Решают, что со мной делать. Я стою неподвижно, без страха и надежд. Мне не холодно, нет и чувства веса тела. Во мне уже нет почти никаких чувств. Только одно — есть чувство жизни и ощущение ее вечности, что бы ни произошло. Холмики, что вокруг меня, я знаю, — это умершие и замерзшие длительной ночью люди. Они лежали на голой земле и их присыпал свежий снег. Они больше не встанут. А я стою, стою и живу вопреки здравому смыслу. Пришло утро, но еще достаточно темно. Охрана решила проверить объект, включила свет и удивилась, оробела от увиденного. Стоит один живой и смотрит прямо в прожектор.

Какая сила еще держит его на ногах? И почему он это смеет делать?

Руслан замолчал и приподнял глаза.

Вновь повисла пауза в аромате табачного дыма.

— Образы пришли не сами по себе, — продолжал он. — Я знал их смыслы наперед, так как ждал ответа на вопрос, который задал своему подсознанию накануне: что меня ждет через десять лет? Вы знаете, что я тоже в последние годы практикую вхождения в измененные состояния сознания. И, получив такой ответ, я, конечно же, был сильно охлажден в своем намерении форсировать развитие «Рус-Оракула». Да и особенных условий тогда для развития не было. К тому времени я уже организовал две-три встречи экспертов…

— Как ваша жена? — прервал рассказ Юрий Александрович.

— Похоже, что она меня оставила в покое, — глядя в каменный пол, ответил Руслан.

— Похоже, что вас оставили в покое и другие.

Руслан вскинул глаза.

— Вы думаете, что у меня есть время пожить спокойно?

— Я убежден, что да, — глядя на потолок, кивнул Юрий Александрович.

— Чай будете?

— Вы же знаете, что я чай не пью, — постукивая трубкой о выступ очага, подводил итог беседе гость.

Вышли из дома. У темной машины стоял седой водитель.

«Голова белая, но службу не бросает, — подумал Руслан. — Смотрит внимательно и долго, словно желает запомнить».

Вернулся в дом взбодренный. Поставил чайник на огонь, набросил старый полушубок и вышел в сад. Приблизился к двум стоящим рядом деревьям. Остановился и замер, опустил голову и плечи, сник. И вдруг резко высвободил руки из-под тяжелой одежды и пружинно выровнялся, ударил ребрами ладоней по стволам смиренных деревьев. Несколько раз вдохнул плотный воздух, потер руки и направился в дом.

Сел в бывалое кресло у стола. Полностью извлек тяжелый боковой ящик и правой рукой, изловчившись, в глубине открывшейся ниши щелкнул потайной задвижкой и выдвинул средний ящик с дневником.

Словно отдаленный шум сухого камыша, заговорила вода в чайнике. Встал, заварил мяту и вновь пошел к столу, притягиваемый желанием записать следующее:

Жизнь, кажется, налаживается. Старый лис (Ю.А.) был в гостях. Обнадежил. Сколько у меня времени есть, пока они вновь решат меня «нейтрализовать»?

30 декабря 2011 года

Взял горячую чашку в две руки, отхлебнул зеленый ароматный напиток и откинулся на спинку кресла. Почувствовал тепло в желудке, согревающуюся спину и руки.

Монитор погас и уснул, очаг догорал. В доме становилось темно, и только две гипсовые головы белели на фоне кирпичной стены.

В окне ночное небо делилось горизонтально пополам огромным облаком смога, подсвеченным снизу силой мегаполиса. В сорока километрах вызывающе клокотала его жизнь.

Глава 3. Чистая победа

Одиночество никогда не тяготило Руслана. Дневник был его собеседником в кризисы жизни. Вот и сейчас большая глянцевая тетрадь с изображением опушки леса на обложке лежала рядом. Он сидел неподвижно, с остекленевшим взглядом из-под нависающего лба. Большие руки сжимали подлокотники кресла, пытаясь вонзить в них сгибающиеся ногти.

В середине восьмидесятых приехал он в столицу и завалил экзамены на дневное отделение факультета психологии. Сказалась армия и тяжелая работа после нее. Он не смог подготовиться.

В одной комнате с другими абитуриентами еще до экзамена понял, что его знания по математике слабоваты. Так и случилось — на экзамене решил только два из пяти заданий, но не уехал домой на Украину, а остался работать на автомобильном заводе. Жил в общежитии, ел в столовой для рабочих, и все свободное время тратил на подготовку. Бывали вечера, когда после работы и подготовительных курсов добирался до общежития и его трясло всем телом от холода, переутомления и злости. Жизнь казалась сильнее, а порой мерещилась суровым зверем.

Она уволокла меня на завод, приковала и держит на уровне квалифицированного рабочего.

На следующий год он вновь не сдал экзамен, но теперь уже по литературе. Математика была побеждена, литература же оказалась бесконечной и со скрытой опасностью для самоуважения.

Однажды, когда его девушка с высшим образованием пригласила к подруге на день рождения, он и не ожидал, что именно его пробелы в знании мировой литературы станут причиной столь неприятного для него события. В разгар застолья его взгляд привлек черно-белый портретик, что одиноко висел на дальней стенке. Пронзительный взгляд исподлобья наискосок седобородого мужчины был направлен на всех захмелевших. Когда он громко спросил о портрете, то подруга незаметно толкнула его локтем. Но он повторил свой вопрос. За столом возникла пауза. Слегка улыбаясь, снисходительным тоном хозяин квартиры сказал: «Это Хемингуэй».

— Не читал, — довел ситуацию до конца Руслан.

Его подруга подхихикнул и принялась есть салат. Другие переглянулись — и всем было понятно, что молодой человек необразован.

Но это только половина истории. Вторая ее часть и главная в том, что хозяйка дома, чей день рождения отмечали, была красивой женщиной и очень понравилась Руслану. Его сознание уже на следующий день связало в один болезненный узел все произошедшее. Событие у подножия портретика Хемингуэя было столь значительным в его душе, что даже сейчас, по прошествии десятков лет оно еще не сгладилось и по-прежнему давило где-то в груди. Он всем своим напряженным сердцем понял, что образование дает пропуск в тот мир, в котором есть такая женщина.

Добился образования, защитил диссертации и получил научные звания, но все обесценилось, когда пришло понимание, что это совершенная лабуда.

Распахнулся железный занавес, исчез идеологический туман на родной земле, и каждый с обнаженными нервами кинулся искать свои смыслы и ориентиры. Отдельные жители болотистых долин в ясную погоду на горизонте уже могли усмотреть высокие вершины мировой психологической мысли, но они казались слишком далеки для хмельных голов.

Отдельные чудаки, такие как Кравцов, ринулись покорять вершины, посвятив восхождению годы и годы своей жизни, но Руслан закрыл на них тогда глаза. Его увлекали деньги, которые шли в руки сами, а он в них особенно нуждался. Жена, ребенок, тесная квартира и скользкий пластик дешевого кухонного стола требовали средств.

Образование стало платным и продавалось. Его покупали те, у кого были деньги. Отоваривались не только высшим образованием, но и учеными степенями.

Руслан с однокашниками, имея друзей и знакомых в ученых советах, не просто писал диссертации на заказ, но и организовывал их беспрепятственные защиты. Таким способом отечественная наука прирастала и расширялась. Мода на ученость метастазами прокралась повсюду, а Руслан Дубов был в центре этой заразы. Он расширял связи в ключевых университетах столицы, а список его клиентов с годами обогащался все более внушительными фигурами государственного управления. Теперь он уже ногой открывал двери таких кабинетов, в которые обычные посетители стояли в очереди безнадежно и бессрочно.

— Профессор Дубов, — улыбалась секретарша и открывала дверь.

Он стремительно входил — и ему были всегда рады, так как с ним влетала столичная образованность, эрудиция, научность, матерость, но попахивало и невежеством.

Возможно, все так бы и шло, но тут в Москве появился Кравцов — квадратный сибиряк лет сорока пяти со своим алюминиевым ноутбуком.

Однокашник Лосев взял его на работу научным сотрудником в свой центр социальных технологий. Здесь Кравцов сам начал писать диссертацию, обтесывая наработанные ранее материалы под требования научного текста. Руслан часто заходил к Лосеву с поводом и без него, желая просто поболтать с другом и что-то выпить. Здесь в холодильнике всегда было что и чем закусить. Чаще всего в соседнем кабинете он видел и широкую спину Кравцова в белой застиранной рубахе. У окна спина его выделялась неподвижным валуном на изумрудном фоне канадского клена, что рос за окном и затенял здесь все.

Однажды летним вечером он зашел к Лосеву, но в холодильнике было пусто, и Руслан решил отправить Кравцова за выпивкой. Лосев попытался было его в этом переубедить, но доктор психологических наук и профессор уже шел в соседнюю комнату к соискателю Кравцову.

Манипулирование и понукание аспирантов — обычное дело для доктора и профессора, ведь он может определить дальнейшую судьбу желающего войти в науку. Так почему бы не насладиться унижением того, кто потом сам будет отыгрывать душевные травмы восхождения на других? Теряя достоинство и с ним лицо в начале пути, может ли человек дальше сказать что-либо в науке, да и в жизни оригинальное?

— Кравцов! Хватит тут сидеть над своей мудростью. Пора и делом заняться, — подходя вплотную к белой спине, уверенно выпалил Руслан.

— Что вы имеете ввиду? — уточнил Кравцов, поворачиваясь и слегка улыбаясь.

— Сгоняй за пивом. Тут два профессора от жажды умирают, — распорядился Руслан уверенно, желая прикрыть ноутбук Кравцова.

— Одну минутку, — встревоженно произнес тот, не убирая левой руки с клавиатуры.

Профессор был уверен, что аспирант уже согласился сгонять, и даже особенно не смотрел на его лицо. Но тут вдруг почувствовал крепкий захват на той руке, что пыталась прикрыть чужой ноутбук. Он дернул ее, желая высвободиться, но попытка не удалась. Сделал шаг к выходу и потянул скованную руку к себе и вверх. Кравцов отпустил его.

— Ты что? Офигел вообще? Лосев! Что у тебя тут за аспиранты такие? — быстро, тревожно и повышая голос заговорил профессор. — Щас как задвину, щенок, — замахиваясь правой рукой, выдохнул он.

И в это время неожиданно все естество Кравцова рвануло направленным взрывом, сметающим грузное тело профессора Руслана Дубова вместе с мелкой мебелью к противоположной стене, к основанию шкафов с папками и книгами. Единоборцы рухнули вместе среди перевернутых стульев, сдвинутых столов и тумбочек, запутавшись в проводах оргтехники. Книги и папки лавиной обрушились на них. Кравцов оказался сверху, через мгновение сжимая горло соперника плотно сплетенным из предплечий узлом.

Когда Лосев появился в дверях кабинета, Руслан уже хрипел и задыхался.

— Мужики, что это? — вырвалось у Лосева.

— Х-х-хер те-бе, — хрипел задыхающийся Руслан, пытаясь освободиться от удушения.

— Вы что? Как же это можно? — вопрошал Лосев, распахивая свои объятия, словно желая обхватить ими ворочающихся на полу друзей и защитить их от чего-то страшного.

Кравцов держал мертвой хваткой, а Руслан изо всех сил старался освободить шею, но его попытки становились все слабее. Через несколько секунд тело обмякло и поплыло как густое блинное тесто по горячей сковороде.

В глазах потемнело и запрыгали огоньки в туманном пространстве. Основание под ногами начало проваливаться. Земля трескалась на куски, словно лед на глубокой весенней реке. Сквозь расходящиеся трещины проступала черная жижа. Щели становились все больше, а островки земли колебались и тонули. Он — маленький ребенок — прыгает с островка на островок, стараясь не упасть в жидкое, черное и бездонное. Нет никого, кто мог бы помочь. Страх смерти, ночи и одиночества. Вот старый сарай с низкой крышей поблизости еще держится на плаву. Руслан пытается на него взобраться, как на челн. Надежда на спасение и радость в аду. Крыша сарая кренится, но он цепко хватается за нее маленькими ручками и подтягивается вверх…

Кравцов освободил шею Руслана, встал и спокойно очистил место в центре кабинета. Без лишних движений зацепил распростертое тело побежденного под руки сзади и посадил на пол. Удерживая его подмышками, несколько раз приподнял тяжелые плечи и свисающие плетьми руки, заставляя тело дышать. Через несколько секунд Руслан сам вздохнул и приоткрыл глаза. Минуту он сидел на полу, потирая горло и осознавая произошедшее. Разгоряченный Кравцов стоял у него за спиной в нескольких шагах и заправлял свою мятую рубаху в брюки. Потом — собрал гаджеты с проводами в сумку. Застегнув резко молнию портфеля, приблизился к сидящему на полу, наклонился, посмотрел в лицо; дважды хлопнул по плечу и вышел из кабинета, грохнув за собой тяжелой дверью.

— Что, что это было? — озабоченно спросил Лосев, рассматривая развороченный кабинет и сидящего Руслана большими глазами.

— Чистая победа удушающим, — спокойно сказал тот.

Глава 4. Кравцов

Что же происходило в эти минуты с Кравцовым? Он шел большим шагом по вечернему городу и в его разгоряченном мозгу теснились мысли.

«Искренность и совесть, достоинство и смысл жизни человека — вот что в центре моей науки», — думал он, отражая лицом и всем телом бурлящий поток сознания.

«Моя наука ценит способность человека к предзнанию будущего. Я же сталкиваюсь с фигней, которая является просто удобной заставкой для заработка. Это даже не классическая наука, а просто бессовестная и лживая суета. Ее результаты потом расхлебывают ценой жизни, или ее проблемы наследуют дети и внуки. Дубов — яркий пример, и этим он меня выводит из себя.

События настоящего времени я предвосхитил еще в юности. Мне был близок Джек Лондон с его скитаниями и северами, где я и провел семнадцать лет. Его Мартин Иден был мне примером, но которого я считал все же слабоватым. Его герои в тюрьме и их образные трансы. Условно освобожденный старик в рабочем общежитии, которого я повторил в свои пятьдесят лет и симпатию к которому никак не могу преодолеть.

Конфликт с официальной наукой мне был близок еще тогда, когда я пришел из армии и только приобщался к мировой литературе. Еще не зная науки, я чувствовал, что себя надо ей противопоставить. Почему? Адам противопоставил себя Богу, как и человек делает иногда, ставя свое существование под вопрос. Я чувствовал, что надо делать другую жизнь? Та меня не устраивала. Она была пропитана ложью!

Конфликт с профессором, другом научного руководителя я видел еще тогда. Резко хватаю его за мясистое колючее горло и опрокидываю со стула вначале на угол стола, а потом — на пол. Звуки и чувства исчезли в остервенелом рывке. Звериное начало взорвалось в моей груди, затмевая рассудок. От неожиданности он совершенно не сопротивляется и подобен большому и податливому мешку со старой обувью. Мое тело уже мне не принадлежит, оно — единый уничтожающий все на своем пути порыв. Сильно обхватив его шею, приподнимаю голову и бью ею об пол, потом еще и еще раз. Много мебели и тел в одной куче, кровь и дикий рев…»

Все это неслось в сознании Кравцова, вызывая головную боль, напряжение в плечах и шее, привкус крови в горле. Его сдержал отработанный годами принцип борьбы, которой он посвятил несколько лет своей жизни в молодости. Еще тогда он приучил свою природу не уничтожать соперника, а только опрокидывать, подстраховывать и обездвиживать его. Побеждать, не унижая.

Был и другой вариант, на который у него не хватило выдержки. Нужно было сказать Дубову, что многие знают его добрым человеком, и он сам считает его таковым, потому многое прощается ему. Балансируя на грани срыва, нужно было все же сдержаться.

Наблюдая в себе, что последняя воля к нервному срыву всегда в его руках, Кравцов понимал, что натура его оказалась сложнее. Она же и причина накапливающегося внутреннего протеста и кровяного давления. Она же порождает желание рубануть с плеча, опрокинуть стол и хлопнуть дверью так, чтобы штукатурка полетела. Открыто, откровенно, без каких-либо оглядок на авторитеты и звания.

«Прошлые события сложно было понять в свое время. Теперь же, спустя годы, многое кажется правильным. Шестым чувством мы все же ощущаем свой путь. Самореализующееся пророчество висит над нами, словно Божья кара. За что?»

«Дубов — мой двойник!» — озарило Кравцова.

«Только наши жизненные пути разошлись в восемьдесят пятом, когда он остался в Москве и дожал университет; добился того, о чем можно было только мечтать деревенскому парню с головой после армии. А я пожалел мать и отца, ветерана войны, не стал садиться им на шею вторым студентом в довесок к брату. Просиживая потом полярные ночи в своей библиотеке, которую сам собрал, считал высшее образование недостижимой мечтой многие годы. В советском вузе Дубов продал свою свободу мысли и сложность души взамен на социальный статус. Я же, уйдя в сибирский затвор на годы, сохранил ли их?»

Объясняя потом свою вспышку ярости Лосеву, сказал, что в его душе есть кнопка красная, которую лучше не нажимать. Это детонатор для него и тех любопытных, кто ни разу еще не испытывал взрыв его нервной системы. Кнопка связана с чувством достоинства: единственным, что у него есть.

Глава 5. Утром

На следующее утро Лосев пришел в центр как всегда рано, но дверь уже была открыта. Кравцов наводил порядок в разгромленном кабинете и проверял оргтехнику. Все компьютеры были включены и все они работали исправно. Увиденное порадовало Лосева, и он даже немного улыбнулся.

— Есть разговор, — сказал он и пошел в свой кабинет.

— Вчера я сорвался, но не жалею об этом, — с такими словами Кравцов вошел к начальнику следом.

— Да уж. Честно сказать, вы меня не удивили своим поступком, — разбирая бумаги на столе, спокойно произнес Лосев. — Хотелось бы увидеть ваше примирение. Вы мне оба небезразличны.

— Я готов, но извинятся не буду.

— Этого и не понадобится. Дубов на вас не обижается, но он потрясен. Давно его так никто не мял. Кажется, у него проснулось любопытство к вашим записям. Иначе с чего бы так их защищать?

Через полчаса пришел и Дубов. Собрались молча за большим столом. Сдвинули все бумаги и книги на край. Лосев поставил три чарки и налил водки на треть.

— За мир и дружбу, — сказал Лосев.

Пригубили, но никто не выпил до дна. Холодный напиток без закуски оставил горький след во рту и разлился внутри. Кравцов сразу почувствовал его дурманящую силу, так как пил очень редко. Лосев и Дубов упали в глубокие кресла из черной кожи и приготовились слушать.

— Я веду дневник, куда иногда записываю и свои сновидения, — начал Кравцов. — В тысяча девятьсот девяносто пятом году пришел мне сон, который я записал и даже немного о нем уж подзабыл. Но на днях, в связи с темой пророчеств, я вспомнил об этом сне и разыскал. Суть его в следующем: вижу я, что нахожусь в центральной части храма Василия Блаженного, который на Красной площади и в котором раньше я никогда не бывал. В храме полумрак, справа от меня небольшая группа людей ожидает выхода священника. Среди них молодая женщина в светлой одежде эпохи зарождения христианства. Она держит на руках младенца, но я не вижу их лиц. Слева из-за иконостаса выходит священник с большой темной бородой, рослый, худощавый, в короткой рясе выше колен и с голыми ногами. Его одежда, словно накидка из шкуры животного, внизу свисает неровным краем. Возможно, это Иоанн Креститель. Он смотрит с вожделением и предвосхищением чего-то уникального на женщину с младенцем. Она поворачивается в мою сторону, и я вижу ее божественно прекрасное лицо. Я понимаю, что это Матерь Божья. И тут же замечаю, что на руках вместо младенца она держит детеныша мартышки. Я в замешательстве! Но почему-то только я. По мне словно ток прошел, а в глубине души все замерло.

— Да-а-а… — протянул Руслан Дубов.

— Теперь об идее создания лица России. Она лицо, по моему мнению, давно потеряла, не имеет того лика, который имела в прошлом. Россия обезличена.

— С этим можно частично только согласиться, — отреагировал Лосев.

— Но главное, важно найти корни этой обезличенности и собрать факты, доказывающие эту гипотезу.

— Лицо страны, лицо государства, честь и достоинство, — проговорил Дубов, размышляя. — Да, именно так. И не меньше, — подтвердил Кравцов. — Я уже лет четырнадцать занимаюсь маскотерапией, сотрудничаю с ее основателем и работаю с лицами отдельных людей. Помочь найти лицо человеку, закрепить найденное и утвердить в жизни — это задача, которую я, как мне казалось раньше, решал достаточно успешно. Я задумывался над лицом семьи, группы людей, иногда пытался решать проблему коррекции уродливого семейного лица, чтобы через такую работу изменить среду жизни клиента. Чаще всего такая работа одному непосильна. Когда же привлекал помощников, то организовать работу с семьей, члены которой считают себя вполне достаточными людьми, пока сложно. Размышляя же над проектом воссоздания лица России, вспомнил старый сон.

— Он как-то связан с идеей лица страны? — спросил Дубов и заметно побагровел.

— Да! Именно так! — восторженно заявил Кравцов. — Матерь Божья есть в самом сердце России, но только кто-то подменил ей младенца на детеныша мартышки. Видимо, младенец где-то есть и развивается, потому творческая сила жизни будет присутствовать в скрытом виде, а подражание на десятилетия станет официальной государственной идеологией и стилем поведения. У подражающего собственного лица нет. Когда истинный Сын займет свой престол, и будет ли это когда-либо? Люди, которые стоят рядом с Матерью, или не видят явного, так как слепы, или делают вид, что не видят подмены. Видит ли она то, что держит на своих руках, или закрывает глаза на подмену ради какой-то высшей цели? Предтеча жаждет событий, дабы исполнить свою миссию, но неужели тот, кто призван увидеть среди множества тысяч Одного, не видит подмены? И тот ли это Иоанн? Зрячие восхищены красотой Матери и одновременно находятся в замешательстве от незаурядности наблюдаемых событий. У них нет опыта, плана и решительности что-либо изменить. Видимо, должно пройти лет тридцать, чтобы произошло осознание, чтобы созрели мысли и появилась решительность что-либо предпринять. Это может наступить в две тысячи двадцать пятом году. Творческая сила, родившаяся в середине девяностых годов, достигнет своей зрелости. Не заметить ее будет невозможно. Без особых усилий и благодаря ряду событий ее увидят все и признают за ней царственную роль. Только бы не распяли еще раз.

— Это не психология и не социология, — отрезал Дубов, переглянувшись с Лосевым.

— Да, — протяжно зазвучал Лосев, — защититься на эту тему в нашем ученном совете не получится.

— Еще в университете, в начале девяностых, у нас был студент, похожий на пророка, — продолжал Кравцов. — И он же выдал еще тогда свое пророчество, что нашей психологии предстоит сыграть роль Иоанна Предтечи в истории России. Если во сне Иоанн — это наша современная психология, но она без цели на совершенствование страны. Она принимает все, что ей дают.

Кравцов еще много тогда говорил, но ясно было одно: он увлечен темой до самозабвения. Увидел в своем старом сне пророческие мотивы, которые ему стали доказательством правоты — в России балом правит подражание, и нет прежней уникальности и неповторимости, как в мыслях, так и в делах. Если же основой поведения человека является подражание, то личность — есть часть толпы, и не более того. Она не имеет своего лица. Перенося этот вывод на государство, следовало согласиться с Кравцовым.

Его сильно будоражила не столько сама мысль о государстве без лица, сложность и даже невыполнимость задачи, которая в связи с этим вставала, а то, что из этого вытекало. Могут ли быть в обезличенном государстве люди с лицами? Данная мысль ставила под сомнение его личное душевное благополучие и силу его личности. Если же обычный человек мог об этом не задумываться, отмахнувшись от данных мудрствований, то он этого себе не мог позволить. Раньше он не додумывал эту мысль до конца, хотя чувствовал ее где-то в своей душе. Теперь же она стояла перед его сознанием вполне определенно и ясно. Что было с ней делать? Он представил себе множество своих коллег по цеху, которые сами, не имея лиц, пытаются помочь таким же согражданам в их поиске. Слепые ведут слепых и все падают в яму.

На этом моменте Дубов взбунтовался, но не против отдельного Кравцова, а против всего на свете. Он подскочил с кресла и начал метаться по кабинету словно ужаленный дюжиной пчел. Торопливо говорил о потерянном поколении, фальшивых ценностях и массовом помешательстве народов. Потом перешел на карнавальные культуры, ноогенный невроз и мировоззрение масок. Сам себе наливал наперсточные дозы и сам пил молча. Мало уже кого слушал. Отвечал на звонки кратким: «Я занят». Кравцов иногда успевал что-то спрашивать, поднимая руку, поддакивать или просто мотать головой в знак несогласия.

Завел он профессора психологии не на шутку. Руслан Дубов еще вчера догадывался, что в основании поведения Кравцова стоят сильные мотивы, но сегодня он отчетливо понял, что они уникальны и возвышенны. В сравнении с ними добыча денег и власти, что двигали им в последние десятилетия, мелковаты.

Мысль и мозг могут ввести диалог с миром горним, с основами мироздания и души, с вечностью…

Ему стало стыдно перед самим собой за потраченные годы. В нем всегда жил судья его же поступков. Этот судья не просто совесть, так как она умножена знаниями человеческой души, что было его профессией. Он сам десятилетиями помогал другим постичь смыслы жизни, найти настоящие цели, а сам тупо зарабатывал деньги.

«Есть еще один мир, который словно и не существовал для меня и для многих моих знакомых и друзей. Но этот другой мир определяет наш обычный», — и Дубов отлично об этом знал всегда.

Теперь настало время взглянуть на него прямо, не моргая и тем более не закрывая глаза.

Лосев делал пометки, наблюдая за разгоряченными собеседниками.

Говорили они тогда еще долго. К обеду сошлись на том, что «весь этот треп надо переводить в дело», и что «об этом следует помыслить более качественно в широком кругу».

Прошли годы с тех пор.

Глава 6. Встреча

Дубов тряхнул головой, желая прогнать воспоминание. Потер лоб, провел широкой ладонью по лицу сверху вниз и отхлебнул остывшую мяту. Из темноты на него смотрели гипсовые головы.

Лицо Галины улыбается сейчас особенно приятно. Блаженство видеть его. Как жаль, что ее нет рядом.

Вспомнились холодные пальчики ее рук, которыми она иногда остужала ему разгоряченную голову. Почувствовалась приятная прохлада на лбу.

Прошлым летом особенный ход жизни придал случай, который произошел, как всегда у практикующих психологов, неожиданно. Позвонила женщина и сказала, что хотела бы встретиться. Голос выразительный и звонкий с тонким оттенком душевной глубины, что передавали вплетающиеся низкие частоты. Это была дама лет тридцати пяти. Она сообщила, что узнала о нем по рекомендациям и благодаря его сайту подробно уже познакомилась с ним.

— Могу я уточнить? Какой вопрос вы хотели бы обсудить со мной? — спросил он.

— Я хотела бы изучить метод предвидения будущего, — ответила она. — Я могу заплатить за это обучение, я уже имею значительный, как мне кажется, опыт предчувствий.

Многие утаивают вначале основную причину обращения к психологу. Обычно вперед выставляется, словно щит, второстепенная проблема, и только потом, когда появляется доверие, может быть открыта тревожная тайна. Но Руслану было лестно, что метод предвидения замечен и кто-то желает платить деньги за его изучение.

Насколько она платежеспособна, какую установить плату за час?

Галина пробовала предвидеть в измененных состояниях сознания (ИСС), но начала терять и до того слабое я? Ее проблема в том, что она теряет себя в трансовых состояниях и нуждается в психотерапевтической поддержке?

Дубов об этой проблеме уже слышал, но работать с ней не может.

Есть Назлоян и Кравцов. Это предупреждение всем, кто пытается предвидеть будущее с помощью транса без психотерапевтической поддержки.

Стояло теплое раннее лето, и они договорились встретиться в Александровском саду.

В историческом центре уже высадили яркие цветы. Несмотря на обилие машин и шум, временное кафе в старинном парке под Кремлевской стеной было достаточно уютно. Дубов и раньше им пользовался для первых встреч. Он чувствовал глубокое родство с этим садом и его тянуло сюда всегда, как домой.

***

Несколько столетий не было его, и вот — он вечером подошел к своему замку и не может войти. Останавливается неподалеку в роще под старыми деревьями, всматривается в освещенные окна, прислушивается к голосам незнакомых людей и чувствует запах очага. Готовится и ждет, что придет его время, представится благоприятный случай, когда можно будет предъявить законные права на владение.

***

Галина ненавидела свое имя и лицо. Пришла точно в назначенное время. Было часов семь вечера. Невысокого роста, стройная и подвижная, с плоской грудью и напряженная. За ее тяжелыми веками пряталась еле уловимая душевная боль, которая появлялась на мгновение после улыбки и тут же исчезала под маской довольства жизнью. Фальши в ней было много. Эту многоликость обрамляли прямые темные волосы до плеч с изогнутыми наружу краями. Глаза серые на бледном лице подведены и увеличены.

Она не лишена привлекательности, подумал тогда Руслан, пытается быть приятным вариантом женщин бальзаковского возраста.

При этом она не возбудила в нем ни одной сексуальной фантазии.

Первый признак душевного неблагополучия.

В кафе посетителей не было. Он взял зеленый чай, она — кофе. Сели за дальний столик на прохладные стулья.

— Ничего, если я закурю? — спросила она и тонкими нервными пальцами достала сигаретку. Без манерности и с жаждой втянула дым. На лице сразу проявились черты возраста, особенно — у рта. На минуту ушла в себя, что изменило ее к худшему.

Галина нездорова, расстройство связано с родовым уровнем; она ригидна, испытала на себе насилие, которое всплывает часто в сновидениях и в других измененных состояниях? Насилие над женщинами влияет на общее здоровье нации, на любовь к детям и их достоинство. Унижаем женщину, снижаем самооценку детей, заставляем ненавидеть собственные тела и души…

Руслан встряхнул головой, понимая, что отвлекся.

Изучать предвидение ей, возможно, хочется, но далеко не в первую очередь. Основная проблема скрывается, или не осознается настолько, чтобы о ней можно было говорить внятно. Поэтому и молчит?

Такие проблемы, словно живые тени, следуют по пятам, но сразу исчезают, когда на них пытаются взглянуть. Их невозможно порой и заметить, а если удается, то они ускользают от детального рассмотрения. Вы живете, чувствуете их присутствие и токсичное влияние на жизнь, но ничего поделать не можете. Более того, начинаете понимать, что ваша тень есть часть вас самих. Иногда кажется, что она вовсе и не тень, а центр вашего я, а вы — где-то в уголках собственной души, так как она более энергична и сильна. Но ее не хочется замечать, иначе можно исчезнуть самому. Подобное связано со слабой личностью, потерявшей достоинство и лицо. Лучше, когда вы в группе себе подобных, когда вами руководит дух коллектива или семьи. Падение в бездну начинается, когда вы засыпаете, болеете в одиночестве, переутомляетесь от жизни, однообразного существования или длительного стресса. В это время вам предстоит вести диалог с миром теней в одиночку, и в такие минуты, часы и дни важно знать, кто есть Я и зачем живу.

В тихом вечере разнесся звук дальнего колокола.

Галина украдкой поглядывала, пускала дым вверх и готовила первую фразу.

С чего начать?

На мгновение приняв игривый вид и отстранив тяжелые мысли, хотела что-то сказать, но все же промолчала. В ней билось невысказанное.

Руслан спросил о ее опыте предвидеть будущее.

— Да, я предчувствую очень часто, когда кто-то из моих родственников болеет. Даже если они находятся в другом городе, я это чувствую. Через некоторое время звоню им и узнаю, что они действительно больны, — проговорила она быстро.

— А что еще вы имеете в своем опыте предвидения будущего? — спросил он, поддерживая разговор.

— Мне иногда кажется, что я знаю наперед, кого встречу на улице, — продолжила она задумчиво.

Дежурные фразы тех, кто имеет смутное представление о предвидении.

Поддерживая игру в банальности, Руслан расслабился и ждал. Текло время снятия барьеров. Главное могло подождать.

— Галина, знакомо ли вам чувство дежавю?

— О, да! Оно и сейчас у меня есть, — ответила она оживленно.

— Значит, встреча предвосхищена, а теперь воспоминание о прежнем предвидении дает вам ощущение уже виденного, — сделал заключение психолог и сам себе молча поставил двойку.

Беседа не переходит в диалог, в ней нет сути.

Галина наклонила голову, молчала, слегка кивнула. Пауза длилась, и никто не прерывал ее на этот раз.

Вновь ударил колокол вдали и плавно растаял. Были напитки и сигаретка, что позволяло заполнить это неуютное молчание. Руслан начал вспоминать изображения пифий на древнегреческих вазах, сопоставляя их с телом Галины.

В другой обстановке, где ее бы окружали ритуальные чаши, дурманящие запахи и звуки лиры, она бы преобразилась и лицо было бы одухотворено, ее чувства и мысли были бы наполнены образами вечной женственности, а тело бы возбуждало не только…

Ей позвонили. Кому-то она назначила встречу через час в этом же саду.

Театрально рассказала о себе, о своих родственниках, друзьях и знакомых. Вспомнила и о сыне, который сразу после школы пошел работать. Потом — о муже-метростроевце, что спивался и буянил, о «чудесных» подругах.

«Основная драма подразумевается, и я должен сам догадаться обо всем. Она приятный собеседник с белоснежными зубами и ясными серо-голубыми глазами. Не красавица, но возникает странное по быстроте привыкание, граничащее с привязанностью», — думал он.

А вот вновь быстрый чертенок проскочил в мимолетном выражении ее лица, исказив приятную внешность.

Именно от него несет душком могилы, и это мерцающее выражение убивает во мне всякие мысли о возможных сексуальных отношениях с ней.

И здесь Галина неожиданно сообщила, что ее приход был согласован с руководителем и что она уже рекомендовала его для проведения семинара в их агентстве. Несколько дней тому назад, когда перед отделом возникли трудности планирования, они долго спорили и уперлись в стену. Сошлись на том, что нужно пригласить специалиста. Она уже знала, кого надо приглашать и предложила профессора Дубова.

Чувствуется неискренность, возможно потому, что все время колебалась, решение приняла только в последние минуты, а сообщила, что было принято раньше.

После небольшой паузы он все же дал добро, предполагая в ближайшее время интересную и денежную работу. Одновременно с этим в душе забрезжило предчувствие истории, которая перевернет часть его жизни и еще больше выбелит голову.

Глава 7. Вижу мир чужими глазами

Галина позвонила Руслану через неделю.

«Я ждал ее звонка гораздо раньше», — подумалось Руслану.

Тяжелым голосом сказала, что болеет душевно, вынуждена взять отпуск. Попросила приехать к ней домой.

Теперь играет меньше.

Он согласился ее навестить, прихватив компьютер с психодиагностическими методиками.

В просторной квартире были заметны следы упадка — выпавшая досточка в истертом паркете на входе и отсутствие света в прихожей. Черно-белые фотографии и грамота от мэра кому-то из предков на стене, высохший цветок на подоконнике у балконной двери, потемневшие окна.

Время здесь остановилось.

Многоликость Галины теперь была иной. Страдание в лице подавляло все остальное. Особенно его отражали глаза с приопущенными внешними краями век. Тех правильных масок, которые искусно выставлялись напоказ в прошлый раз, не осталось и в помине.

— Я заметила за собой, что смотрю на мир вашими глазами, — сказала Галина низким голосом, глядя сквозь Руслана. — Это меня очень тревожит, так как я сама куда-то деваюсь в этом случае. Меня как будто нет. Даже ощущение тела словно отсутствует. Что это? Как это понять?

Нет никакого наигрыша, что крайне редко.

Она кричала в душе о своем серьезном намерении что-то предпринять, чтобы хоть как-то облегчить свое состояние, но внешне была сдержанна. В лице отразилось мученичество. В каких именно частях лица оно было? Когда в нас нет ничего наносного, то значимое, искреннее, истинное и неподкупно личностное, прекрасное и весомое чувствуется во всем лице и любым наблюдателем.

— А как обстоят дела с вашим мужем? — задал вопрос Руслан.

— Я об этом не задумывалась. Это случилось давно и незаметно для меня, — отвечала она спутанно. — Теперь мне понятно, что я была им, а он — мной. Потому и пил постоянно, чтобы отстраниться, поставить барьер, границу между нами. Это вызывало отвращение и у меня. Его жестокость тоже нас разрывала, убивала, уединяла. Но я не могла быть одной без него. Так было и в детстве, когда от меня требовали быть самостоятельной. Я не могла остаться одна без страха. Но я закрываюсь одна сейчас, чтобы стать самой собой.

Созависимость от мужа у нее была всегда. Теперь такая же, а, может, и большая зависимость возникает у меня, психолога?

Руслан предложил ей пройти диагностику, если, конечно же, она имеет силы отвечать на полтысячи вопросов? Чаще всего даже совершенно измотанные душевным недугом люди могут более часа работать с опросниками, которые касаются непосредственно их переживаний. Галина не была исключением. Она просто вонзилась взглядом и всем своим естеством в экран компьютера и так проработала полтора часа.

Наблюдая ее в профиль, он открывал что-то совершенно далекое от того, что видел прежде, беседуя лицом к лицу. Новые грани этой женщины его и в дальнейшем не переставали удивлять. Порой казалось, что она изменялась всегда и была непредсказуема.

Неизменны только тонкие пальцы рук и маленькая грудь.

В результатах диагностики доминировали шкалы депрессии (субъективной депрессии, морального дискомфорта) и истерии (склонность к невротическим реакциям, в которых используются симптомы физического заболевания в качестве средства разрешения сложных ситуаций).

Он рассказал ей о Назлояне, о его уникальных методах и о нем самом. Сошлись на том, что она пройдет у него курс. Тем более что поддержка маскотерапией планировалась и раньше. При первой встрече он о технике безопасности в технологии предвидения не упомянул. Теперь же пришлось рассказать о тех сложностях, которые могут быть при вхождении в измененные состояния сознания. О самой большой проблеме — потере лица, видимо, ей уже было известно.

Она ищет выход из лабиринтов безвременья и обезличенности и не понимает, что в них находится.

От намерения изучать предвидение она не отказалась. И даже попросила первые уроки.

— Первый урок заключается в поиске своего настоящего лица, — сказал Руслан строго. — В противном случае ты всегда будешь не только теряться в лицах и чувствах других людей, но и терять себя в любую минуту. Это будет выражаться в резкой смене настроений, в неадекватности чувств, в ощущении видения мира чужими глазами, в повышенной истощаемости.

Она все понимает и сразу. Ясно, что и говорить-то многое не надо. Достаточно только мыслить и кое-что проговаривать. Она не просто слушает, а впитывает все, что я говорю, выражаю в жестах, чувствую в недосказанных мыслях. Она перевоплощается в меня и уже является мной.

Он все понял, но осознать до конца ее талант пришлось позже.

— Именно благодаря твоей способности к перевоплощению, которая многим знакома по сценическому перевоплощению, — продолжал консультировать Руслан, — ты имеешь возможность приобщиться к тайнам памяти другого человека и к его перспективам. Эта случайно развившаяся в тебе способность стала частью созависимости. Другого или другое ты делаешь собой, частью себя, что создает условия недопустимости расставания с этим другим человеком или вещью.

— Это же давало мне понимание другого, — неопределенно возразила Галина.

— При сохранении такого понимания других людей или вещей следует дополнительно к этому осознавать свою сердцевину в себе и научиться отказываться от всего привнесенного ради очищения себя, ради познания себя, ради приобщения к своему я, к самости.

Она смотрела на него меняющимся взглядом, то улыбаясь с восхищением, то изгибая губы в кислой складке.

В проходной комнате, где они беседовали, появился ее сын. Он вышел из двери, которая была все это время закрытой. Худощавый, сутуловатый парень с курчавыми короткими волосами. Поздоровался и прошел мимо них на кухню, оставив за собой открытую дверь.

Ясно как белый день, психолог упустил то, что связанно с материнством. Мало того, черты и чувства матери главенствуют над всеми остальными. Но ее материнство покалечено. И причины уродства находятся даже не в детстве, а, как потом оказалось, в жизни ее матери. Ею же было все впитано и привнесено в свою семью. Если кто-то думает, что изуродованная душа ходит только с ее обладателем, то он ошибается. Такие раны передаются не только детям или внукам, но и многим другим близким людям, кто хотя бы раз прикоснулся к покалеченной материнской душе.

***

С Назлояном договорились в тот же вечер. Он не проявил особой радости, так как оплачивать работу пока некому было. Знал бы он тогда, во что это все ему выльется.

Быстрое привыкание, которое Руслан Дубов почувствовал к Галине, и которое развивалось с каждой последующей встречей, было редким явлением. Вначале показалось, что она для него очень даже обычный клиент, но неожиданно преобразилась в такую существенность, которая могла быть названа как «мать-божество».

«Описание подобного состояния есть у Карла Роджерса», — вспомнил Руслан.

Основатель клиент-центрированной психотерапии испытал такой же тип привязанности в начале своей практики, и от которого, как от заражения, он смог избавиться только с помощью коллег через полтора года.

Состояние заражения другой личностью, перевоплощение в ее проблемы, чувства и мысли может произойти с каждым психотерапевтом, практикующим метод Роджерса, но не со мной, думал он раньше.

Никогда ничего подобного ему не было свойственно, потому было о чем подумать. Позже возникли и вариации мысли. Его привязанность к Галине была не чем иным, как отражением ее привязанности к нему. Это и была та созависимость, ее крест, от которого она страдала. Это были ее чувства и к нему, а в дальнейшем — к Назлояну.

Он, конечно же, не стал делиться с Назлояном своими наблюдениями и мыслями, оставив ему испытать их в чистом виде.

«Пусть переживет и что-то с ними сделает по-своему, сублимировав их, возможно, во что-то. Понаблюдаем со стороны», — подумал Руслан.

Глава 8. Договор с Назлояном

Назлоян был явлением оригинальной мысли и практики. Он совмещал в себе природный дар художника и психиатра. Именно такой человек мог стать основателем уникального метода маскотерапии в то время, когда все вокруг распадалось и теряло лицо в середине восьмидесятых годов.

В 2011 году он имел кабинет-мастерскую на южной окраине столицы, в Бутово, которая размещалась на первом этаже высотного здания рядом с метро. Именно мастерскую, а не что-либо иное, принятое в психотерапевтической практике. Она была сделана из трехкомнатной квартиры и наполнена мольбертами, зеркалами, планшетами и пластилином до краев. В ней было много скульптурных, живописных и графических работ. Портреты в натуральную величину и меньше смотрели со всех сторон. Они были на стенах и на шкафах, в углах и на полках, на мольбертах и на полу. Входишь в ванную — и даже там на стеллаже видишь заготовки и останки портретов.

Метод маскотерапии включал в себя работу с символами лица и тела. В основном он создавал скульптурные портреты или давал возможность творить автопортреты своим пациентам. Синхронно его помощница иногда расписывала посетителю лицо театральным гримом — и во время этого процесса происходило таинство терапии.

У него были ученики. Но постоянно никто с ним не работал. Они то появлялись, то исчезали. Среди клиентов были люди и с большими деньгами. Так что он в то время не бедствовал.

Дубов пришел к Назлояну за час до Галины. В мастерской он оказался один, что случалось довольно редко. Обычно всегда кто-то еще присутствовал: клиенты, ученики или коллеги. Дубов решил заочно познакомить Назлояна с Галиной и найти способ мотивировать мастера на бесплатную терапию. Дубов старался быть предельно объективным в приготовленных описаниях, но иногда ловил себя на том, что уходит в личные оценки и отношения.

Разговор с Кравцовым о лице личности и страны ощутимым образом висел в воздухе и отвлекал. Он не знал, как его продолжать и часто о нем вспоминал. Не мог избавиться от мысли, что лицо личности должно быть уникально. Лицо — проявление скрытой и неповторимой сущности. Есть ли у него такая сущность?

Назлоян вначале был приземлен и предложил план работы, которым он руководствовался всегда относительно тех, кто не мог ему хорошо платить. План заключался в том, что Галина будет молча сидеть часами где-то в углу мастерской перед зеркалом и лепить из пластилина свой портрет величиной с куриное яйцо, а Назлоян будет иногда, проходя мимо, ронять реплики.

— Какая характерная работа! — несколько наигранно восклицает он в этих случаях, неожиданно заставляя встрепенуться, вызывая тем самым кислую улыбку клиента и некоторое удивление, за которым, видимо, стоит мысль, что ничего особенного в автопортрете нет.

Но Назлоян идет дальше и подносит маленький ничтожный автопортрет к его творцу и, найдя, действительно, какое-то в них сходство, слегка прикасается красивым жестом скульптора именно к той части лица, где это сходство было замечено. Потом, найдя красочное словцо этому своеобразию скульптурной головки, ставит ее на всеобщее обозрение или выносит ее в центр коридора с зеркалами и громогласным голосом собирает вокруг себя всех, кто в тот момент присутствует. Все подходят поближе и напряженно таращатся то на маленький автопортрет, то на его создателя, пытаясь заметить именно ту характерность, что увидел сам мастер.

Забытый всем миром творец автопортрета вдруг начинает осознавать, что он сегодня стал центром всеобщего внимания благодаря какой-то случайной черточке, которая чудесным образом появилась на лице скульптурки. Под всеобщим обозрением он тоже прикасается к той части лица, где эта характерность находится, а потом внимательно всматривается в отражение своего лица, когда остается один. «Я есть особенный, — зреет в глубине его души фраза, — и эта особенность сегодня замечена другими и самим Гагиком Микаеловичем».

— Теперь пора переходить к более крупной форме, — раздается прямо над головой голос Гагика Микаеловича, возвращая творца на землю.

— Как? — вырывается из уст творца.

— Нужно залепить аккуратно небольшими пластилиновыми лепешками эту голову, — показывает Назлоян на ту скульптурку, которая еще минуту назад была предметом всеобщего восхищения, — и, увеличив ее раза в два, сформировать новое яйцо, из которого появится новый автопортрет.

Залепить безвозвратно то, что так уникально и таким чудом появилось на свет белый? Смазать то личико, которое было так долгожданно, как новорожденный первенец у престарелых родителей, уничтожить то, что уже жило своей жизнью среди других портретов и бесформенных кусков пластилина? Это выше сил.

Автопортрет прятался в укромный уголок и наступал перерыв в работе.

Через некоторое время, а иногда и на следующий день или на следующую неделю творец своего лица все же созревает до того, чтобы прислушаться к повивальной бабке под именем Назлоян и продолжить собственное возрождение. Он, закрыв глаза, порывистым движением накладывает первую пластилиновую лепешку на лицо своего маленького двойника. И со стороны кажется, что это сопровождается физической болью творящего. Потом еще одна, и еще. Так постепенно первое маленькое лицо автопортрета скрывается навсегда под слоем пластилина, оставаясь там неведомым больше никому началом личности. А из новой, более крупной яйцевидной формы начинает проступать новое лицо творца собственного я, творца, уже знающего опыт самовозрождения.

Если приходить пару раз в неделю, то можно так посещать мастерскую Назлояна годами. За что он иногда просит неплатежеспособных клиентов о небольших услугах: куда-то сходить, что-то купить, с кем-то встретиться или посидеть вместо администратора на телефоне.

Дубов попытался вначале ему объяснить, что Галина не простой малоимущий клиент, что она может со временем стать членом сообщества «Рус-Оракул» и что она не может пока платить из-за семейных обстоятельств. Мастер слушал и одновременно что-то перекладывал, ходил, проверял запасы пластилина в тумбочках, курил, поглядывал на Дубова и иногда кивал. Видно было его некоторую озабоченность. Его курчавая седеющая копна волос на голове торчала в разные стороны, лицо было небрито.

Дубов старался ему объяснить, что дар предвидения в случае с Галиной граничит с опасностью потери себя. Это может происходить с каждым из нас, это же иногда происходит и с актерами, политиками, руководителями, учеными, всеми, кто растворяется в других, перевоплощаясь в них, тем самым познавая людей. В этом нет ничего уникального. Данный феномен давно уже вошел в наш лексикон благодаря понятию сценического перевоплощения. Дубов понимал, что в чем-то повторяется, что многое Назлояну давно известно.

После короткой паузы перешли на обсуждение основ теории личности, и это немного оживило Назлояна, так как он в то время ломал над подобной теорией голову.

— Лицо, помимо своего физического воплощения, имеет также и психологическое. И первое, и второе имеют несколько планов, которые раскрываются только после длительного и близкого наблюдения, переходящего в сосредоточение и медитацию, — говорил Дубов.

— Далее может стать доступным созерцание скрытых в символах лица значений, — продолжил Назлоян мысль, развивая ее.

Дискуссия двух психотерапевтов об одном клиенте часто бывает более важным занятием, нежели когда разговор идет о неопределенном множестве людей и обсуждаются проблемы психотерапии вообще.

— Если же взять случай с Галиной, — продолжил Дубов, — то он может стать ключевым в практике любого специалиста.

— Почему вы так считаете?

— У меня интуиция на этот счет.

Назлоян приостановился и перестал ходить по мастерской. Потом сел на свое вертящееся кресло в центре кабинета. Его окружали стеллажи с книгами. Многие полки были заняты незавершенными портретами из пластилина. Они в своем большинстве отражали только лицевую часть головы и лежали запрокинутые вверх. Создавалось впечатление, что вокруг было множество смотрящих вверх лиц. Словно они что-то наблюдали на потолке или на небе и слушали разговор. Выше стеллажей, под самым потолком рядами висели завершенные работы. Они словно все вместе пытались выйти из стены, и в кабинете присутствовали только их застывшие лица. Уже несколько десятилетий портреты, как результат психотерапевтической работы, Назлоян оставлял у себя. Он считал, что в них запечатлено то душевное расстройство, которое и привело человека к нему. Конечно же, после таких комментариев никто из клиентов брать свой портрет не желал.

— Плюс к этому, — продолжал Дубов, — наблюдая в последнее время за тобой, я чувствую, что именно она сможет стать той последней каплей в творческой жизни, которая переполнит чашу.

— И я прольюсь? — подшутил над собой Назлоян.

— Нет! Ты перейдешь в новое качество как специалист и человек, — пошел Дубов напролом, отлично понимая, что таких определений и характеристик Назлоян может не выдержать.

Тот смотрел не моргая.

— Вы так считаете? — спросил он тихим голосом.

— Да!

Назлоян крутил в руках сигарету, не закуривая. Потом положил ее на стол, который был у него за спиной у окна, развернувшись в профиль. Дубов увидел его стареющее сутуловатое тело с крупными и сильными руками и вспомнил, что он бывший и неплохой боксер.

— Она похожа на кого-либо из моих клиентов? — спросил он о Галине.

— Она похожа на многих, — попытался Дубов таким образом сказать о той многоликости Галины, которую заметил в ней еще с первой встречи.

— Она похожа на зеркало? — точно и без иронии спросил Назлоян.

— Зеркало? — удивился Дубов необычной характеристике. — В общем-то, довольно точно схвачено. Тебе приходилось сталкиваться с подобным феноменом?

— Нет, — ответил Назлоян, разглядывая какие-то старые листы на своих стеллажах. — Вот, посмотрите. Это работы моего старого друга и бывшего клиента.

Он протянул рисунки углем с измятыми краями. На них был изображен один сюжет в разных вариантах: зеркала, отражающие сами себя, а в уголочке — маленькое лицо человека. Видимо, автор искал лучшую композицию. Рисунки были быстрыми и размашистыми.

— Зеркальность, по предположениям некоторых теоретиков, лежит в основе нашей психики, с чем я не вполне согласен. Получается, мы только отражаем и ничего не преображаем.

— А если сформулировать так: мы отражаем, преображая? — предположил Дубов. — Тогда все сходится.

— И наряду с этим, — продолжил Назлоян, — ваша Галина только отражает, не преображая?

— Вероятно, именно так. Она идеальный наблюдатель. Она впитывает при восприятии человека всего и мгновенно, тем самым полностью перевоплощаясь в него.

Назлоян смотрел на Дубова и молчал. За окном шумела Москва.

— А не заварить ли нам кофейку, — спросил он, слегка улыбнувшись.

Было видно, что у него появились какие-то свежие мысли, что всегда его заметно оживляло.

Через несколько минут они уже пили кофе и говорили о Галине более подробно. Назлоян расспросил о ее работе, семье и о том, как она одевается и какую носит прическу. Особенно его всегда интересовало то, как человек относится к своему зеркальному отражению и к своим фотографиям.

— Что ж, все ясно. Я ее беру и надеюсь, что вы мне поможете с редактурой последней книги. Всего десятка полтора авторских листов, — сказал Назлоян, протягивая флешку.

Опа!

Дубов не успел возразить, так как в дверь позвонили. Он молча протянул руку и взял работенку на несколько недель.

Глава 9. Галина

Она пришла в белоснежной узорчатой кофточке с множеством рюшек, бледная, стройная и с ярко-красными губами. Скользнула взглядом по монументальной фигуре Дубова и протянула руку сутуловатому Назлояну. Ее маленькая кисть с тонкими пальцами исчезла в двух больших и смуглых руках мастера.

Хозяин повел гостью по всем закоулкам мастерской, что делал редко. Такой экскурсии удостаивались только те, кто внушал ему особое уважение.