И пространство развернулось в точку
***
Мне снилось море: выцветший песок,
чернели тучи возле горизонта,
и солнце, покидавшее восток,
контрастность добавляло в его контур.
Кричали чайки, галька жгла стопу,
и воды побережье обнимали,
а свод небесный тучами набух —
их гнал отчаянно из тёмной дали.
Густели краски. Быстрая волна
растила силу, набирала скорость.
Я на краю Земли была одна,
и воды потеряли свою скромность.
Они лизали ноги, ветер выл,
внезапно дождь сорвался словно в омут.
Как будто море выбилось из сил…
Но я очнулась вновь в квадратах комнат.
Башня
В окне не гаснет жёлтый свет —
ночник устало гонит тени.
Как робкий гость, как лёгкий след,
ведёт прохожих в мои сени.
Я в башне скрыта от людей,
дракон со мною неразлучен,
и нет истории глупей,
чем отыскать от башни ключик.
Но каждый тянется к теплу,
обещанному жёлтой лампой,
и тут же крошится в золу
под огненной драконьей лапой.
Я около окна сижу,
смотрю на линию в ладони…
Лишь в зеркало глядеть стыжусь —
Блестит оттуда глаз драконий.
Рухнувший мост
Смотрю на тело ветхого моста
и вижу шаткость захиревших свай.
Каркас хрипит, чудовищно устал
метаться по его спине трамвай.
Опоры спят. Мост бережно хранит
тепло капризных солнечных лучей
и опирает плечи о гранит.
Трамвай гремит колёсами звучней…
Он тащит с того берега тоску
(отдать её осенним вечерам),
из памяти мне красочный лоскут
(парадом снов и ярких панорам).
Я знаю, что на дальнем берегу
хранится неподъёмная печать,
исписанная сотнями фигур,
что время оборачивают вспять…
Трамвай бежит, каркас ломает трос,
спина моста прогнулась и скулит…
Уходит под воду последний мост,
оставив память из гранитных плит.
***
Когда я уезжала — Питер плакал,
Нева чернела, хмурилась заря.
В себе хранили тучи сгустки мрака,
их тени пожирали всё подряд.
И каждый якорь в теле Петербурга
крючком тоски застрял в моей душе…
Ах, где и как найти бы мне хирурга,
чтоб вырезал, как опухоль, клише
тревожных мыслей.
Поезд мчит устало
Я сызнова твержу, что я вернусь!
А между рёбер вновь застряло жало,
которым протыкает сердце грусть.
Вечный вопрос
И вот стакан стоит почти пустой,
по граням капли медленно стекают.
Со скрипом пальцем проведу по краю,
я знаю — воздух в пустоте густой.
А если так, то пустота обман,
ненужная и глупая примета.
Разбить на счастье — это ли не метод?
Стакан исчез. Да здравствует стакан!
***
Я — ветер, слышишь, капитан?
Твой парус полон мной до края,
и яхта мчит, в лучах мерцая,
переплывая океан.
Я — шторм. Я — буря. Тихий омут
я в адский превращу котёл!
Но все утихло, взрыв прошёл,
и яхта мчит к родному дому.
Я — капли моря на плече.
Они так жгут, без них так тошно,
что капитану невозможно
тоску унять в другом ключе.
Зима
Ворон с вороной небо в воронку крутят,
и засыпает город, сыплются звёзды.
Небо темнеет, город теперь уютен,
но обжигает холодом стылый воздух.
Ворон с вороной крылья свои расправят,
как расправляют на ночь в кровати простынь.
Больше нет места сводам законов, правил:
Всё, что казалось сложным, вдруг станет просто.
Только холодный воздух тех птиц дурманит,
дымкой накроет крылья белёсо-пегой:
чёрные птицы мокнут в мягком тумане.
Ворон с вороной город укроют снегом.
***
Вместо тысячи слов я просто буду молчать.
Загляни в глаза и дотронься своей рукой
до моей щеки. А на губы мои печать
наложил сегодняшний вечер и дал покой.
Это просто — сколько бы ни было бурь и драм,
расстояний, ошибок, взятых с собою в путь,
твоя вера в меня даст фору любым дарам.
Успокоит, когда нет времени отдохнуть.
Словно в центре пустыни чистый, звенящий ключ
волю к жизни даёт, спасает по мере сил.
И уже не важно, как сильно город колюч
да какое погаснет из небесных светил.
Перепутье
Небо натянуто розовой простынёй,
солнце по кругу катит в густую вечность;
я на развилке застыла, на пропускной,
и не могу понять свой маршрут конечный.
Сторож косит на меня уже битый час —
у турникета места совсем не много.
Я сомневаюсь, в подкуп идти или в пас,
кажется, там и там не моя дорога.
Дяденька сторож, сыграй со мной в преферанс!
Эта развилка — чёртово перепутье:
Не убежать… А мыслей слепой декаданс
травит нутро едкою жидкою ртутью.
Небо натянуто розовой простынёй…
Мне бы зарыться в неё, уснуть покрепче.
Дяденька сторож, какой пойти стороной?
Как сложный выбор сделать немного легче?
Туман
Туман. Промозгло. Город загустел.
Стенают одиноко фонари.
Их свет упругим стал, осиротел,
как сахар в кружке чая, растворим.
И привкус жёлтой световой волны
оскоминой осядет на зубах.
Как ярки в городе туманном сны,
как мелочны проклятья в этих снах.
Чернеют окна, как могилы звёзд,
бесплодные воронки чёрных дыр.
В тумане — это будто не всерьёз.
Весь город постарел и стал седым,
а небо опустилось до земли,
пролезло мне за пазуху, в карман.
И этот мир как будто неделим —
один холодный призрачный туман.
Молчание
Слово споткнулось о дыбом стоящий язык.
Столько всего в голове и рвётся наружу!
Но нет ни звука, как будто бы голос отвык
Вмиг занимать пространство и стал словно лужа.
Так и клокочет внутри, закипает и жжёт,
что не найти ни лазейки ему, ни края.
Переливается, рвётся быстрее вперёд
и умирает, внезапно пересыхая
.
Волны удушья стихают. Не легче ничуть.
Слово споткнулось, и голос теряет запал.
Лёгкие справились, осталось только сглотнуть
всё, что наружу рвалось, но язык не сказал
Кит
Видишь чёрную тень под водой? Это кит.
Он большой и тяжёлый, как Бруклинский мост.
Сильный, холодный, спокойный, как монолит,
и, если честно сказать, то не так уж прост:
в полночь, когда на востоке взойдёт луна,
он поднимается к воздуху из глубин,
и от холодного бока катит волна,
что добежит до подножья седых руин,
выцветших на далёком пустом берегу.
Нам бы добраться туда поскорей с тобой.
Полночь наступит скоро… Поверь, я не лгу.
Жаль только, кит заберёт нас быстрей с собой.
Звезда
На небе разгорается звезда.
Она как будто набирает силу
из воздуха. Холодная среда
её взрастила.
И вот когда какой-нибудь чудак
в привычной новогодней суматохе
её заметит, завершится шаг
к концу эпохи.
Ведовство
Я ведьмой стала от беды.
В колодце дома нет воды,
и я бреду вдоль той гряды,
что валом очертила город.
Мой чёрный кот, как верный пёс,
у моих ног. Не надо слёз.
Беги, пожалуйста, всерьёз,
коль ты ещё так рьян и молод.
И не моя, поверь, вина,
напьются люди допьяна,
дождутся в городе темна,
учуют свой кровавый голод.
И будут дом палить огнём,
мне этот план давно знаком,
и будут крики, а потом
уснет спокойно старый город.
***
Запах мандаринов. Зябнут плечи.
Осенью наполнены стаканы.
Память может тихо покалечить —
место памяти сейчас вакантно.
Выпью осень залпом, заливая
пустоту, скучание по дому.
Память может спрятаться (я знаю),
уступая пустоте истому.
***
Мы как Адам и Ева. Но на разные берега
разнесло. И мосты. И нам не дождаться рассвета.
Этот город становится злее любого врага,
когда небо ночное чудовищно синего цвета.
Мы застряли, и время нещадно сжимает тиски
под рёбрами там же, где дико колотится сердце.
Эти серые глыбы мостов так мертвы, высоки
и расколоты надвое, словно распахнуты дверцы.
А за ними тоска, и тягучее тело реки
нам мешает дышать в унисон,
держаться друг друга.
Но рассветные блики лучей так светлы, далеки,
и мосты усмехаются дважды разорванным кругом.
***
День за днём
слипнутся в новый год,
много пьём,
слепо идём вперед.
Вороньё
в окнах мозолит глаз…
Всё враньё,
всё решено за нас.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.