Бесплатный фрагмент - Роковая ошибка

Предисловие

С самого начала предполагалось название «Вторжение», потому, что оно, как никакое другое говорило о том, что происходит в повествовании: вторжение на Землю инопланетного разума.

Но произведений с одноименным названием немало и это, как говорят у нас, не есть хорошо. Вот и сейчас идёт на канале ТВ-3 фильм под таким названием, с Николь Кидман в главной роли.

Это обстоятельство вынудило выбирать другое название, чтобы не повторяться. Выбранное мной название тоже характеризует то, что происходит в представленном вашему вниманию фантастическом, даже можно сказать, апокалиптическом, произведении.

Возможно это будет так: «Вторжение. Ошибка»?

Хотя, пожалуй, ещё точнее будет: «Роковая ошибка».

Действительно: произошла трагическая ошибка, но от этого жителям Земли не легче — людям, оставшимся в живых.

В своём произведении мне хотелось проследить поведение человека в экстремальной ситуации, чтобы понять как меняется он под действием непонятных, негативных явлений, свалившихся на его голову однажды прекрасным летним утром — в самом прямом смысле этого слова: свалившихся.

Хотелось понять меняется ли человек под воздействием таких явлений и в какую сторону: в лучшую, или в худшую, и что происходит с человеком, который переступил уже в своей жизни грань добра и зла.

С позиции автора я попыталась «проследить» это «явление» на примере нескольких семей. Главными действующими лицами в этой фантастической повести являются люди разного возраста — начиная от детского и заканчивая людьми пожилого возраста, а так же представители обоих полов.

Уж извините, лиц среднего рода, так популярных сейчас на Западе, у меня не наблюдается ни в каком качестве, потому, что это противоречит нормальному человеческому течению жизни.

У вторжения, как известно, бывают разные цели: полное уничтожение населения, использование его в качестве рабской силы, или использование в качестве питания.

В этом произведении вторжение явилось ошибкой — роковой ошибкой, которая привела к гибели большого числа не только населения Земли, но и инопланетного разума, который искал на этой планете только спасение.

Спасая свой народ от гибели, Высший Разум планеты Вега из созвездия Орион не рассчитал воздействие высадки на Землю, в результате произошла трагедия.

Итак, дорогие читатели, представляю вам фантастическую, можно даже сказать, апокалиптическую история на грани реальности и вымысла, в которой не трудно узнать наших соседей, либо даже друзей и родных. А может быть и нас самих?

Глава 1. Сон разума рождает чудовищ

Тишина стояла такая, что казалось, было слышно биение сердца. Валерия внимательно всматривалась в густую темноту, сжимавшую её со всех сторон холодным, липким обручем. Она лихорадочно перебирала в памяти последние события, стараясь зафиксировать то мгновение, когда оказалась тут, в этом безмолвном, вызывающем Ужас, пространстве. Как она попала сюда? Что произошло? В памяти всплывали странные, ничего не объясняющие картины, которые меж тем были настолько реальны и устрашающи, что Лера закричала от ужаса, грязными иглами раздирающего её полу затуманенное сознание.

Было солнечное летнее утро, когда воздух ещё свеж и прозрачен, а на небе ни облачка. Молодая женщина стояла у окна и рассеянным взглядом касалась привычных вещей: небольшого дворика, скромных, неярких цветов на клумбе в центре него, нескольких деревьев, полупьяного дворника Толяна, соседки с огромным догом, бизнесмена из подъезда напротив с его заграничной чудо-машиной.

Всё было, как всегда: привычно, однообразно до тошноты. И вдруг пошёл дождь. Дождь был каким-то необычным, странным. Лера вся напряглась, всматриваясь в это удивительное явление природы: дождь был цветным, и что ещё странней — осязаемым, словно с неба падали не капли воды, а что-то живое, одушевлённое.

То место, куда падали крупные цветные капли, становилось одного с ними цвета. В одно мгновение дома напротив, деревья, трава, дорога, клумба стали разноцветными, блестящими, словно их только что выкрасили масляными красками. Всё переливалось и искрилось в лучах невероятно яркого солнца.

Валерия, видя эти изменения, словно оцепенела от изумления. Всё вокруг замерло, окаменело. Дворник с метлой стал удивительно синего цвета, и застыл на месте, как каменное изваяние. Машина, отъезжающая от соседнего подъезда, поменяла свой чёрный цвет на невероятно алый, и встала. Водитель, выскочивший из неё, чтобы выяснить, что произошло, стал ядовито-зелёным и остался стоять на месте, не успев захлопнуть дверцу. Лера видела, как салон автомобиля захлебнулся алой краской, волной накатывающейся через открытую дверь.

Происходящее настолько ошеломило её, что молодая женщина, молча, наблюдала за загадочными превращениями, до конца не веря в их реальность. Мозг Валерии был не в состоянии принять и понять то, что происходило за окнами её квартиры. Превращения были настолько удивительны, настолько похожи на картины из невероятного фантастического сна, что она смотрела в окно, не отрываясь.

Трава на газоне стала лиловой, а двор переливался всеми цветами радуги. Соседка тётя Маша, вышедшая из подъезда со своим псом, чтобы выгулять его, стала фиолетовой, а дог — наполовину фиолетовым, наполовину розовым.

Валерия, наверное, ещё долго бы стояла так, оцепенев, если бы в это время в окно соседнего дома не ударилась ярко-красная птица, и стекло, жалобно зазвенев, не разлетелось мелкими цветными искрами. Женщина испуганно вскрикнула и отпрянула от окна вглубь комнаты.

Упершись упругими ягодицами в стол, и, обхватив голову руками, Лера напряжённо соображала, что происходит, и как реагировать на то, что она только что видела. Наконец, решив, что всё это ей показалось, она порывисто шагнула к окну и впилась взглядом во двор. То, что происходило там, не подчинялось никаким законам природы. Разноцветный дождь сменился чёрным. И всё, на что он падал, меняло на глазах свой яркий, недавно приобретённый, на чёрный цвет.

То, что стало происходить потом, заставило Леру вплотную приблизиться к стеклу: фигура дворника стала таять на глазах, как прошлогодняя снежная баба под лучами яркого солнца. Он делался всё меньше и меньше, и, наконец, полностью сполз на тротуар, оставив после себя чёрную, похожую на мазутную, лужицу. То же самое произошло и с соседкой тётей Машей, и с предпринимателем, и даже с собакой. Во дворе остались лишь метла, собачий ошейник и машина. Остались и деревья, и беседка во дворе, где мужчины по вечерам обычно забивали «козла», и дома напротив, и даже клумба, но живые существа исчезли, словно их и не было.

В полном смятении Валерия отошла от окна и кинулась в ванную комнату, чтобы умыться. Торопясь и чертыхаясь, она пыталась открыть кран, ставший отчего-то таким тугим, неподдающимся. Руки женщины тряслись — её била мелкая дрожь. Наконец, кран поддался нажиму, и из него тяжёлыми каплями стала падать в раковину чёрная, густая жидкость, издающая при ударе, неприятный тягучий звук.

Лера закричала в ужасе, резким движением руки закрывая кран. Течь прекратилась, а то место, куда попала жидкость, в мгновение ока покрылось чёрной, непрозрачной плёнкой, сверкающей, как кусок антрацита на изломе.

Выйдя из ванной, женщина была удивлена наступившей темнотой: только что было светло, солнечно, и вдруг резко стемнело. Мысль работала лихорадочно:

— «Что случилось? Сейчас же нет и девяти часов!… Почему темно?… Так быть не должно… Затмение? Но почему об этом ничего не сообщили?»

Валерия метнулась к телевизору, надеясь услышать объяснение происходящего из его трансляции, но экран был безжизненно чёрен и нем. Телевизор не работал. Лихорадочно нажимая на кнопку переключения каналов, женщина пыталась оживить его, но так и не смогла сделать это. Тогда она вновь вернулась к окну и, напрягая глаза, стала всматриваться в пространство за окном. Было так неестественно темно, как ни бывало даже в самую тёмную, безлунную ночь, хотя на самом деле было утро.

Лера повернула голову налево в то место, где должно находиться солнце, но, как не старалась, ничего не могла рассмотреть в этой кромешной темноте, нависшей над Землёй тяжёлым, непроницаемым саваном. Солнце исчезло, словно его проглотило злобное чудовище из страшной сказки, которую читает ребёнку на ночь глупая няня, даже не задумываясь о том, что он потом не сможет заснуть. Сейчас у молодой женщины было состояние именно такого ребёнка — удивление, непонимание, испуг,

С усилием зажмурив глаза, женщина старалась заставить себя поверить в то, что когда она их откроет, всё будет, как прежде, а кошмарный сон исчезнет. Но, когда она, наконец, открыла глаза, её показалось, что темнота стала ещё гуще, ещё непроницаемей и зловеще. Создавалось впечатление, что эта темень начала колебаться, дышать, как живая, всё плотнее и плотнее прижимаясь к стеклу, словно намереваясь проникнуть внутрь комнаты и поглотить оставшееся ещё светлое пятно. Этого, Лера перенести уже не могла: она отчаянно вскрикнула и, потеряв сознание, упала на пол тут же, возле окна…

* * *

Валерия кричала: кричала надсадно, горько, с очевидным ужасом в голосе, так, что напугала саму себя. Крик вспыхнул с такой силой, что густая темнота за окном заколебалась, как живое, бесформенное существо, деформируясь, изменяясь с каждым звуком, вылетающим из горла женщины. Крик всё длился и длился, распространяясь медленно, уверенно, тяжело, всё более и более усиливаясь, распределяясь на русло и рукава, постепенно охватывая собой всё пространство. Казалось, что вспыхнули яростные крики всех труб Иерихона, оглушая, подавляя своей какофонией. Это было хуже, чем в страшном сне — это было наяву.

Женщина закрыла глаза и зажала уши трясущимися руками, больше не в состоянии слушать душераздирающий трубный глас, возвращённый ей назад в уродливо-гипертрофированном виде.

Прошло достаточно времени, пока она, наконец, осмелилась открыть глаза, бессильно опуская руки. Неузнаваемо искажённый крик, затухая где-то под потолком, ещё колебался, как струна незнакомого инструмента — огромного, звучащего совсем не по земному.

То, что она увидала затем, заставило её в ужасе отпрянуть от окна: Тьма смотрела на неё в упор тёмным, не мигающим зрачком. Взгляд раскалённым буравчиком, проникал в сознание Леры, вызывая очень неприятное ощущение. Мысли, как быстрые пчёлы, метались в голове женщины, налетая одна на другую, безжалостно комкая предыдущую: — Что это? Зачем? Где я? Я жива, или уже нет? Где мой муж? Почему я одна? Это сон, или явь?

Холодный, липкий страх сковал сознание Валерии, захватывая каждую его клеточку. Никогда до этого момента ей не приходилось испытывать ничего подобного. Женщина боялась пошевелить даже пальцем, опасаясь, что резкое движение, ещё больше обозлит и без того агрессивную Тьму, и та просто поглотит её, растворяя в себе, как сделала это с людьми во дворе. Жили только глаза Леры: они кричали, молили о пощаде, звали на помощь, вопрошали, ненавидели и боялись.

Зрачки-буравчики приблизились к самому лицу женщины и застыли в немом удивлении, словно изучая, испытывая и не понимая. Так обычно рассматривают, наблюдают за муравьями, тараканами и прочими мелкими насекомыми.

Ледяной Ужас, зародившийся глубоко в мозгу женщины, медленно пополз по её щеке, шее, отвоёвывая сантиметр за сантиметром. Лера подумала в панике: — «Если он доберётся до сердца — я погибла»…

Подстёгнутый паникой, Ужас ускорил своё сползание. И Лера поняла:

— Он чувствует мой страх! Он живой!

Женщина попыталась бороться с ним, попыталась взять себя в руки, и Ужас начал съёживаться в комочек, словно пытаясь, таким образом, защитится.

— Ага, — сказала Валерия, — с тобой, оказывается, можно бороться?!

Голос прозвучал слабо, жалко, и Ужас начал крепнуть, снова продолжив рост и движение вниз. Лера попыталась схватить его руками, чтобы приостановить движение, но руки оттолкнуло в стороны, и они бессильно упали вдоль тела. Женщина вскрикнула от неожиданности, а Ужас, развернувшись окончательно, стремительно пополз вниз.

Валерия понимала, что ей нельзя поддаваться панике — иначе конец. Но на вид простое желание взять себя в руки, оказалось на деле необычайно трудным. Она вновь закрыла глаза, пытаясь отвлечься от пугающих мыслей, и вдруг, неожиданно для себя самой, запела глупую песенку: — Ты отказала мне два раза. — Не хочу! — сказала ты. Вот такая вот зараза — девушка моей мечты!

Песенка, как слабый ручеёк, набирала силу, превращаясь в полноводный поток. Вокруг всё колебалось, трещало, рвалось, но Лера, не обращала внимания на то, что Тьма, окружающая её со всех сторон, была готова рухнуть вниз и придавить её своей тяжестью. Женщина пела — почти кричала, исступленно и самозабвенно, вкладывая в пение огромное желание освобождения, победы над своею слабостью и страхом. И Ужас отступил, озарив сознание женщины светом.

Валерия открыла глаза и увидела, что находится в своей комнате, на полу. Болело левое плечо, а левая рука, онемевшая и тяжёлая, была откинута в сторону. Поддерживая её правой, женщина села на полу и бережно опустила больную руку на колени.

Электрический свет заливал комнату, разливаясь мягко, равномерно, не создавая теней, высвечивая все уголки. Было необычайно тихо, и удивительное ощущение свободы, приятной волной поднимало настроение на высокую, лёгкую волну.

— Что это было? — поинтересовалась женщина вслух. — Страшный сон? Галлюцинация? Или тот самый пресловутый «сон разума, рождающий чудовищ», которым меня всё время пугает мой муж Александр?

Её мысли вернулись снова к неестественному освещению комнаты.

— Разве я не выключила свет? — Вслух подумала женщина, прислушиваясь к своему голосу, который звучал неестественно глухо, отдалённо. И снова мысль подозрения: — Так раньше не было!

Взгляд Валерии резко взметнулся к окну, опасаясь и не желая увидеть подтверждение внезапно окрепших опасений: за окном колебалась густая, тяжёлая темнота, хищно скаля чёрные жернова — зубы. Лера погрозила ей кулаком и сказала:

— Я тебя не боюсь! Не боюсь, чёрная хищница! Пошла прочь!

Темнота по щенячьи заскулила, и отстранила свою безобразную физиономию от стекла.

— Так-то лучше! — сделала заключение Валерия, и добавила:

— Больше за мной не подсматривай: я не хочу тебя видеть.

Задёрнув правой рукой штору, женщина села на диван и стала думать о том, что произошло, и что она должна делать дальше. Но произошедшее было настолько неординарно, что Лера ничего не могла придумать. Ей очень хотелось, чтобы всё это было обычным кошмаром, привидевшимся ей во сне. Но малоподвижная правая рука и синяк на левом плече говорили о том, что всё происходящее — вовсе не сон, а грубая, жестокая реальность.

— Нет, — вновь вслух стала рассуждать женщина, — этому должно быть объяснение… Всему есть объяснение. Если это не так, то просто можно сойти с ума… Телевизор! Нужно включить телевизор! Кто-то же должен объяснить, что произошло.

Валерия, поддерживая левую руку, направилась в противоположенную от дивана сторону, к стенке из карельской берёзы, где был расположен жидкокристаллический телевизор «Sony». Щелчок прозвучал всё так же неестественно глухо, и Лера подумала о том, что бесформенная масса за окном способна каким-то образом изменять свойства воздуха. И снова страх начал овладевать сознанием:

— Как же я дышу?! Насколько ещё мне хватит воздуха?

Женщина резко, всем корпусом повернулась к окну, опасаясь, что темнота ринется завоёвывать и это, не полностью освоенное ею пространство — их квартиру. На секунду Валерии показалось, что заколебалась штора на окне.

— Нет, — успокоила она сама себя. — Нет-нет! Она не сможет сделать это! Я не позволю ей отнять квартиру, которая стоила нам столько трудов!

Телевизор начал издавать какие-то звуки, и Лера переключила своё внимание на него. Экран мерцал, серебристо переливаясь, создавая иллюзию мерцания Млечного Пути, но это ничего не объясняло. Спустя несколько минут стали прорываться отдельные звуки, и женщина старательно нажимала кнопки настройки, пока, наконец, не возник голос.

— Жители города! К вам обращается профессор Борис Дмитриевич Людмер. Я прошу вас: не поддавайтесь панике! Наша лаборатория в спешном порядке проводит исследования чёрной массы, опустившейся на город. Я надеюсь, что в ближайшее время мы сможем найти ответы на все вопросы. А пока оставайтесь на своих местах: не выходите на улицу, не открывайте окна и форточки, не употребляйте воду из водопроводной сети, т.к. мы не знаем, пригодна ли эта вода для жизненных потребностей человека.

На несколько секунд вещание прервалось, но потом возник знакомый голос диктора, который объявил:

— А теперь мы передаём интервью, полученное, от доктора космологии и космографии Академии Наук: Кирич Ирины Сергеевны.

— Ирина Сергеевна, что думают учёные космологи по поводу происходящего?

— Учёные космологи уверены в том, что это вторжение Тьмы, и оно не является неожиданным! Ещё весной этого года наша ассоциация предупреждала о том, что возможно вторжение чёрных сил, и это вторжение будет иметь страшные последствия.

Но вместо позитивной реакции, на это предупреждение, последовали аресты. Были арестованы профессор Белогуров Павел Николаевич и его коллега, мой муж, Сокуров Евгений Викторович. А я была вынуждена скрываться от преследования и голословных обвинений.

Из-за халатности, беспечности властей погибло большое количество людей: все те, кто находился во время нашествия на улице — были уничтожены. И этот факт уничтожения, сотен тысяч, а может и миллионов людей, говорит о том, что это не предвещает ничего хорошего… Могу только посоветовать одно: не выключайте освещение, ибо сказано: «тьма — тьме, а свет — свету».

— Ну и ну! — подумала Валерия. — Что за чертовщина? Какие такие чёрные силы? Что за чушь несёт эта мадам?! Что за глупые фантазии?

Возмущению молодой женщины не было предела. Она возбуждённо ходила по комнате, ругая, на чём свет стоит этих безмозглых космологов с их идиотской «наукой», называя их тупицами и шарлатанами.

Её энергичное вышагивание по комнате прервал, вновь возникший голос диктора, объявивший, что сейчас будет передано обращение Президента РФ к своей стране. Валерия вновь села на диван и приготовилась выслушивать обращение.

Эфир молчал, волнуя и настораживая, желающих услышать, наконец, всю правду из уст руководителя государства. Когда волнение достигло апогея, зазвучал знакомый голос:

— Дорогие граждане Великого Государства Российского, мужайтесь! Ваш Президент с вами! То, что произошло сейчас — это война. Соединённые Штаты Америки без объявления войны, используя новейшие разработки в области тайного (возможно, даже бактериологического) оружия, вторглись в пределы нашей страны.

Российская Армия понесла большие потери в живой силе, т.к. оружие, используемое Американской Армией, уничтожает только человеческие ресурсы, не причиняя вреда технике.

Остатки нашей Армии в срочном порядке ревизуются и передислоцируются на новые рубежи.

Хуже всего, что мы пока не можем понять, с чем и как нужно бороться. Но мы надеемся, что уже сегодня наши учёные, работающие по всей стране, смогут дать ответ: что за оружие использовали против нас США, и каким образом можно нейтрализовать это оружие.

Граждане России, ваш президент обращается к вам в эти страшные и трагические дни: крепитесь, не поддавайтесь панике. Наше дело правое — мы победим. Враг будет разбит! Победа будет за нами!

И снова голос диктора:

— Вы слушали обращение Президента России.

Голос смолк и Валерия, думая, что трансляция окончена, хотела выключить телевизор, но тут раздалось короткое покашливание, и диктор продолжил:

— От себя могу добавить только одно: не покидайте своего убежища до особого распоряжения, если хотите остаться в живых. Если появятся новые версии, или новые сведения о происходящем, будем информировать вас обо всём. А пока мы свою передачу заканчиваем. До свидания.

Эфир захрипел, закашлял и смолк. Затем погас и экран. Лера выключила, ставший бесполезным, телевизор и сказала:

— Совсем вы меня заморочили… Что же это на самом деле: бактериологическое оружие, мыслящая субстанция, чёрные силы?! Что?.. Вторжение Америки, или вторжение внеземного разума?…

Разве бактериологическое оружие имеет глаза или зубы?… Или это на самом деле какая-то чёрная сила, как это утверждает мадам — космолог? … Но, что люди растворились до молекул — я видела сама… Возможно и сейчас во дворе остались маленькие лужицы на том месте, где были дворник, Тётя Маша с собакой и бизнесмен из соседнего подъезда. Или это тоже сон? Боже, я совсем запуталась! Уже не могу отличить сон от яви? Может быть, действительно, я сплю, и мне всё только сниться?! Ущипните меня кто-нибудь!

Лера подняла здоровую руку и ущипнула себя. Боль от щипка явно указывала на то, что это не сон, и женщина вновь начала паниковать:

— А Александр? Где он? Что с ним? Что, если он в это время находился на улице?!

Женщина кинулась к телефонному аппарату и, схватив трубку, порывисто поднесла её к уху. Трубка шелестела, как листва под ногами в осеннюю тихую погоду, и этот шум не успокаивал, а, напротив, бил по взвинченным нервам.

— Так нельзя! Так нельзя! — твердила Лера, даже не сознавая, что разговаривает сама с собой. — Нужно успокоиться, нельзя поддаваться панике — так сказал президент. А он знает, что говорит!

Эта дрянь, что за окном, следит за каждым моим шагом, и ждёт, чтобы я запаниковала, сдалась, и тогда… Она растворит меня — разложит на молекулы… Нужно успокоиться и взвесить все обстоятельства… Чёрная масса безопасна, пока не поддаёшься страху, и пока горит свет… Но я не знаю, как она поведёт себя, когда мне захочется спать? И как быть с водой? Профессор Людмер, кажется, сказал, чтобы не употребляли воду из-под крана…

Сейчас Валерию больше всего волновал вопрос о том, сколько можно выдержать без еды и без воды. Она помнила, что без еды можно продержаться дольше. Без воды гораздо сложнее, тем более женщина была почти уверена в том, что, если еды в её квартире не так много, то воды, возможно, нет совсем, и она пожалела о том, что никогда не создавала запасов, как делала её мать. Впервые в жизни она пожалела, что не слушала её советов.

Глава 2. Сон разума — продолжение

На кухне Валерия обнаружила пол чайника воды, пару чашек кофе, которые она приготовила утром на завтрак. Заглянув в холодильник, обнаружила там пару бутылок пива и пару — минеральной воды.

— Вот и всё, — разочарованно протянула женщина. — Насколько этого хватит? Даже, если вести жёсткую экономию — на два, три дня… Остаётся надеяться, что за это время что-нибудь придумают. Те самые, умные головушки, которые пугали нас всеми этими нашествиями, бациллами и прочими ужасами. Будем надеяться, хотя не знаю, есть ли для этой надежды хоть какая-то почва. Уж очень неуверенными, даже растерянными голосами эти «умные головушки» поддерживали наш дух — так сказать, старались нас приободрить… Боюсь, что это у них плохо получилось.

* * *

Очень хотелось есть, но страх умереть через неделю-другую, если она не станет экономить, был сильнее сиюминутного голода, поэтому стол Леры был весьма скуден. Он состоял из тонкого кусочка булки с ещё более тонким — колбасы, и чашечки холодного кофе, оставшимся от завтрака. Она даже про микроволновку забыла в этот момент, мысленно витая за пределами своей квартиры.

Жевала она медленно, старательно, вспоминая услышанные где-то слова, что при более тщательным пережёвывании пища лучше усваивается организмом. Лера не была уверена в правильности этого посыла, но иного выхода не было: нужно было чем то обмануть ненасытный организм, чтобы создать чувство сытости.

Закончив трапезу, Валерия убедилась, что организм, к сожалению, не Саша, обмануть которого не составляло особого труда. Хотя это и не живое мыслящее существо, но обмануть его было не возможно, и он требовал определённое количество белков, жиров, углеводов, необходимых для нормального функционирования.

Ну, да, да, мужа Лера по мелочам обманывала периодически, а свой организм ей обманывать не приходилось никогда: она привыкла ни в чём себе не отказывать.

Жизнь Валерии сложилась, как она считала, неплохо: с самого нежного возраста у неё было всё, о чём только можно мечтать.

Родители баловали единственную доченьку, стараясь потакать её маленьким капризам.. Девочка росла, хорошела — росли вместе с ней и капризы: дорогие безделушки, под названием аксессуары, модная одежда, крутые сигареты (сначала втихомолку от предков, а потом и в открытую). Компании, вино, мальчики, прогулки на папином авто.

Хуже стало, когда отец собрался оставить их с матерью, переметнувшись к молоденькой секретарше. Мать старела, теряла былую привлекательность и способность притягивать, очаровывать мужа. Осознав это, отец подыскал ей замену.

Трудности были не столько материального, сколько морального плана: мать озлобилась, у отца появились иные интересы, и Валерия, привыкшая к их вниманию, отошла на второй план. К такому равнодушию она не могла привыкнуть, и попыталась вернуть всё назад, но отец сказал категорически, что возврата к прошлому быть не может.

Вот тогда, чтобы досадить родителям, Валерия и выскочила замуж за Александра, с которым была знакома лишь пару месяцев, Она не любила Дорохова, даже увлечена им не была, и не хотела задумываться о том, что такой брак в априори не может быть счастливым. Да и вряд ли было можно этот альянс назвать браком — скорее побегом: побегом от себя, от трудностей, от проблем, и заодно от родителей, от их внезапного равнодушия.

Знакомые, друзья удивлялись тому, как она могла пойти на это, категорически утверждая, что они не подходят друг другу, что они не пара. Валерия: стройная, яркая брюнетка, с интеллигентным, несколько нервным лицом, и Александр — вполне заурядный молодой человек, почти ничем не выделяющийся на её фоне.

Елена Николаевна, мама Валерии, назвала его «парнем из провинции», и была уверена, что этот «каприз» дочери долго не продлится. Отец попытался отговорить дочь от замужества, но та выставила ультиматум: не уйдёшь из семьи — я за него не пойду. Тот ответил отказом. Вот тогда Валерия и объявила родителям, что их свадьба с Александром состоится через неделю.

Свадьба была шикарной: много гостей, много подарков. Гости ели, пили, веселились, поздравляли, тихо шушукались между собой, но сказать в глаза ничего не посмели.

Родители пообещали в подарок молодым, после возвращения их из круиза, двухкомнатную квартиру, оборудованную по последнему слову техники, отправили в свадебное путешествие на теплоходе, стараясь не ударить в гряз лицом перед друзьями и знакомыми.

По возвращению молодых, отец Валерии, занимающий видный пост в городе, устроил зятя на хорошую, престижную работу в редакцию, как подающего надежды молодого писателя, и оставил их в покое, предоставив возможность самим устраивать свою жизнь.

Елена Николаевна вела себя совершенно иначе: она никак не могла смириться с замужеством дочери, во всём обвиняя Дорохова. Она уговаривала дочь, скандалила, организовывала интриги, но, наткнувшись на глухую стену равнодушия с её стороны, откатилась в полном смятении.

И хотя Валерия порой нервничала, злилась, изводя и себя и Александра, понимая, что поступив назло родителям, причинила зло прежде всего себе, но напоказ своё разочарование и признание ошибки не выставляла, тем самым отрезав все возможности со стороны родителей вмешиваться в их жизнь. Это тактика «глухой защиты» и оградила молодую семью, сохраняя их странный мезальянс.

Лера вела себя так не из-за страстного желания сохранить эту жизнь — она делала это инстинктивно, впитав с младенчества способность создавать себе комфортные условия существования. Сначала эта тактика, ставшая доминантой в поведении Валерии, была как бы защитной реакцией на внешнее, да и внутреннее давление: родителей, угрызения совести, осознания того, что рядом чужой, в общем-то совсем незнакомый человек, но спустя определённое время, когда она стала узнавать Александра поближе, поняла, что её «ошибка» обернулась для неё благом — тактика стала её помощником, союзником, преимуществом.

Вот где пригодились многолетний опыт и наставления мамы, которая учила дочь, что женщина обязана быть хитрой, чтобы отстоять себя, своё право быть слабой, нежной, нуждающейся в защите, помощи.

— Запомни, Валерия, — говорила Елена Николаевна, — мужчины не прощают женщине её силы, твёрдости, желания доказать, что она равная а, может быть и более чем… Только глупая женщина будет доказывать, требовать: сила женщины — в её слабости. Женская слабость может разрушить неприступную крепость: для этого вовсе не нужен прямой штурм — достаточно самой выкинуть белый флаг, так сказать сдаться на милость победителя…

С мужем воевать бесполезно: для своего же блага нужно согласиться с ним, поддержав, одобрив его требования ли, предложения ли, планы ли, а делать так, как считаешь нужным, выдав свои желания за его желания.

Лера видела, что тактика матери работала всегда безупречно, за исключением того, что, прожив с ней почти двадцать пять лет, отец всё же нашёл себе другую женщину, но в этом Валерия видела ни недостаток теории матери, а привлекательность молодости и красоты, подействовавшей, как магнит, на начинающего стареть отца, подтвердив в очередной раз пословицу: седина в голову — бес в ребро.

Прожив с Дороховым пару месяцев, Валерия поняла, что ей очень повезло: муж был именно тем мужчиной, который нужен. Спокойный, терпеливый, внимательный, нежный Александр подпадал под те понятия, которые декларировала ей Елена Николаевна. В муже была такая бездна обаяния, что сердиться на него было не возможно.

Валерия уже не была так уверена, что совершенно не любит его: между ней и Дорохов стало возникать что-то очень тёплое, нежное, и вместе с тем — хрупкое. Быть может, зарождалось именно то чувство, которое так необходимо в семейной жизни: взаимная любовь?

Под воздействием этого чувства, Валерия очень изменилась: она стала внимательней относиться к близким людям, и в первую очередь к Александру. Стали исчезать недоверие и предвзятость. Лера начала видеть, чувствовать других людей, которых до этого просто не замечала, и не потому, что была слепа физически — это была слепота внутренняя, духовная.

Елена Николаевна не узнавала дочери: её словно подменили. Из капризной, своевольной девчонки, та вырастала в рассудительную, не лишённую обаяния и шарма, женщину, любящую жену, внимательную дочь.

Ещё больше родители были удивлены, когда Валерия объявила, что намерена устраиваться на работу в редакцию газеты «Вечерний город», что работа ей понравилась. Мать пыталась образумить свою девочку, попавшую под влияние провинциала, заявив, что считает главной работой женщины заботу о муже, семье, доме.

— Женщина дома всегда найдёт себе работу, — увещевала она. — Очаг нужно не только разжигать, его нужно беречь, чтобы не загасили завистливые люди.

— Мне слишком мало одного дома! Я хочу быть среди людей. Не для того я училась в институте, чтобы похоронить свои знания в четырёх стенах. — сказала, как отрезала Валерия.

— Я тоже имею высшее образование! — сердилась мать. — Но отец сказал: тебе лучше сидеть дома, и я согласилась с его мнением.

— Мама, — перебила её Лера, — у нас с тобой по этому поводу мнения различны. Твой опыт — это твой опыт! А я хочу жить по-своему, а не так, как хочешь ты.

С каждым месяцем жизнь Валерии всё более налаживалась: появились общие интересы с Александром, выявились общие наклонности, начали сглаживаться острые углы и шероховатости. Были, конечно, и проблемы, и разногласия, и ссоры — какая семья без этого? Но всё это разрешалось, исправлялось, решалось.

Дорохов при первом общении казался очень покладистым, лишённым амбициозности человеком, но спустя какое-то время Лера поняла, что он может быть настойчивым и жёстким, способным отстаивать своё мнение.

Сразу после свадьбы Александр настоял на том, что они не будут зависеть от родителей. Молодая женщина, конечно, понимала, что муж имел в виду её родителей, т. к. его не могли оказать никакой помощи: отца у Дорохова не было, а у матери на руках была ещё младшая дочь Наташа — студентка вуза.

Дорохову самому приходилось помогать матери и сестре, и это сильно подрывало их семейный бюджет, что послужило в дальнейшем камнем преткновения. Молодая женщина, не имея привычки правильно распределять семейный бюджет, тратила зачастую деньги на пустяки, оставляя семью без копейки. И сама же затем предъявляла мужу претензии, что он не может доставать, необходимые для благополучной семейной жизни, средства.

Чтобы прекратить нарекания в свой адрес, Александр устроился ещё на одну работу, стараясь заработать побольше, но тут возникла другая проблема: свободного времени у него оставалось всё меньше, и Валерия начала упрекать мужа в том, что дом для него становится гостиницей, куда он приходит только переночевать.

— Опять двадцать пять! — смеялся Александр. — И так — ни эдак, и эдак — не так! Одно из двух, дорогая: или деньги, или я — третьего не дано.

Валерия понимала, что он прав, но не хотела в этом признаваться. Ей начало казаться, что муж стал охладевать к ней, и это вызывало опасение, что с ней может произойти то же, что с матерью.

Молодая женщина не могла не поделиться своими сомнениями с Еленой Николаевной, и та тут же села на своего любимого конька:

— Я не удивлюсь, если твой драгоценный Саша, присмотрел себе какую-нибудь другую дурочку, наподобие тебя.

— Что ты говоришь, мама?! — запротестовала Валерия. — Саша любит меня: он никогда так не поступит!

— Любовь доказывается не словами, а делами, — поджимала свои идеально очертанные губки Елена Николаевна, — Красивые слова — не доказательство любви.

— Почему красивые слова? — начинала сердиться Лера. — Причём тут это? Он взял другую работу для того, чтобы больше заработать, чтобы обеспечить меня!

— Или свою маму и сестру! — вставляла слова, как нож в рану, Елена Николаевна. — Видела я эту студенточку! Да она лучше меня разодета!

— Мама, как ты можешь?! — удивлялась Лера, — Ты одеваешься в самых дорогих бутиках, посещаешь первоклассные салоны, тратишь на себя столько, сколько многие тратят на целую семью, а утверждаешь, что Наташа одевается лучше тебя.

Умная Елена Николаевна, чтобы не доводить отношение с дочерью до критической точки, всегда знала, когда и как переменить тему разговора, понимая, что вода по капельке, капающая в одну точку, точит даже самый крепкий камень. Она каждый раз роняла в недостаточно защищённый, недостаточно извращённый ум дочери семя сомнения, надеясь, что рано или поздно семя даст свои всходы.

Возвращаясь к себе домой, эта элегантная, представительная дама упивалась тем, что с каждым её посещением дочь всё меньше и меньше доверяет своему деревенскому муженьку. Она гордилась своим знанием человеческой сущности, своими тонкими психологическими изысками, была уверена в том, что ведёт себя совершенно правильно, что её желание дочери добра и все шаги в этом направлении принесут свои плоды.

Валерия однажды спросила у матери в упор:

— Скажи, мама честно: ты хочешь нас развести?

— Я хочу, чтобы ты не прикрывалась любовью, как фиговым листочком, а постаралась посмотреть широко открытыми глазами. — ответила та без тени колебания. — Я не хочу, чтобы тебя постигла та же участь, что меня.

— Правда? — удивилась дочь. — А мне показалось, что это твоё единственное желание.

Елена Николаевна пропустила обидную реплику дочери мимо ушей и, улыбнувшись, сказала:

— Я хочу тебе, дорогая, только добра.

Каждое посещение Елены Николаевны, выливалось потом в нелицеприятный разговор между молодыми супругами. Дорохов, как всегда старался перевести всё в шутку, но после потока претензий, обвинений, предположений, высказанных Лерой, поинтересовался:

— Что, Елена Николаева почтила своим посещением?

Заканчивалось, как всегда, выяснением отношений, слезами Валерии и примирением: Александр умел рассеять сомнения, успокоить, а затем и развеселить молодую жену.

* * *

Сейчас, вспоминая эти примирения, слова мужа и своё поведение, Лера вдруг поняла всю несостоятельность своих претензий, всю свою глупость.

— Ах, Саша, Саша! — вслух произнесла она. — Как же я была глуха и несправедлива! Сколько тебе нужно было терпения, чтобы сносить мои выходки!

От этой мысли ей стало так муторно, так неприятно, что слёзы, зародившиеся в уголках её больших серых глаз, пролились светлыми ручейками по атласной коже упругих щёк.

— Где же ты сейчас, дорогой мой?! Я никогда больше не буду ругать тебя! — причитала молодая женщина. — Никогда не буду называть тебя колобком, не буду скандалить! Только бы с тобой ничего не случилось… Какая же я была дура! Набитая дура… Я почти не говорила тебе о том, как ты мне дорог, о том, как люблю тебя… Да, да, дорогой, я тебя люблю!

Слёзы давили Валерию, и говорить она уже не могла. Женщина упала на диванную подушку и разрыдалась, обхватив голову руками. Она совсем забыла и о глазастой субстанции за окном, и о том, что эта зубастая дрянь внимательно наблюдает за ней. Лера помнила только о том, что не успела сделать, сказать, и, возможно, уже никогда не сможет.

Из этого состояния её вывел звонок. Валерия резко села на диване и никак не могла понять что это такое. Звонок трезвонил настойчиво-методично, и женщина, наконец, поняв, что это телефон, метнулась к трубке.

— Алло! Алло! — выдохнула она.

— Слава Богу! — послышался голос Александра, — Ты жива!

И Валерия сорвалась: она смеялась, плакала, кричала в трубку, что любит его, что очень за него боялась, что очень рада слышать его. Трубка молчала и Лера испугавшись, этого молчания, стала молить Александра, чтобы он ответил ей.

— Спокойно, дорогая, — сказал тот. — Только спокойно! Со мной ничего не случилось — я на работе: меня не успели сменить.

— Как я рада! Как я рада! — твердила женщина, одной рукой держа трубку, а другой размазывая слёзы по лицу.

— Я тоже очень рад, — перебил её тираду Дорохов, — но боюсь, что ты начнёшь паниковать и что-нибудь натворишь. Ты уже большая девочка, Валерия, и должна понимать, что необдуманные действия, приводят иногда к трагедии.

— Нет, нет, дорогой! — успокоила скороговоркой Лера, словно опасаясь, что их разговор прервут. — Я уже поняла, что бояться нельзя: эта чёрная субстанция за окном — живая, и она следит за мной, как за подопытным кроликом.

— С тобой всё нормально? — забеспокоился Александр.

— Не думай, я не сошла с ума, — ответила ему жена. — Если не веришь, то понаблюдай за ней через окно, и ты поймёшь, что это правда… Ни в коем случае не выходи на улицу! Я видела такое… От чего, действительно, можно сойти с ума… Помнишь тётю Машу с четвёртого этажа? У неё ещё такой большой красавец дог Сайман… Был…

— Помню, помню. А что такое? Он… Умер?

— И он, и она…

— Они были в это время на улице?

— Да, дорогой… И это происходило у меня на глазах.

Женщина снова начала плакать. И голос Дорохова опять стал строгим и твёрдым:

— Валерия, успокойся, пожалуйста: всё будет хорошо. Мы живы и здоровы, а это главное.

— Но долго мы вряд ли протянем, — сквозь слёзы усомнилась Лера. — У нас очень мало пищи, и почти нет воды… А эта чёрная жидкость, которая идёт из крана, не пригодна для питья.

— На сколько тебе хватит воды?

— Дня на три-четыре, если очень ограничивать.

— Я надеюсь — этого достаточно. За это время что-нибудь придумают, дорогая, вот увидишь… Ты только не паникуй, пожалуйста.

И только тут Валерия подумала, что, возможно, муж находится не в лучшем положении, а она волнуется только о себе, о своей жизни.

Она стала кричать в трубку:

— Как же ты, Саша? У вас, наверное, и того нет, что у меня?! Как же ты?

— Обо мне не волнуйся, — успокоил её Дорохов. — Ты же знаешь, что у нас есть буфет, и туда только вчера завезли разные напитки. Продукты тоже есть. Нам хватит надолго, тем более, что сейчас в здании не более десяти человек, оставшиеся после ночной смены…

И вдруг, чуть изменившимся голосом, Александр выдал:

— Если бы ты не настояла, Лера, чтобы я взял дополнительную работу, то возможно, меня уже бы не было в живых.

Слова мужа вызвали и женщины очередную волну слёз, но она плакала молча, глотая их беззвучно, чтобы не расстраивать мужа. А трубка молила:

— Лера, Лера! Что ты молчишь?! У тебя всё в порядке?

Валерия проглотила комок, вставший в горле и, борясь со своею слабостью, сказала, как можно спокойней:

— Всё в порядке, Саша. У меня всё в порядке.

— Включи на всякий случай телевизор, дорогая, — посоветовал Александр. — Вдруг будут что-то передавать: сейчас каждое известие может спасти жизнь.

И тут телефон отключился, зазвенев на тонкой, пронзительной ноте. Валерия на мгновение оглохла, уронив от неожиданности трубку. Через секунду она уже кричала в неё:

— Алло, алло, Саша! Саша!

Но телефон не реагировал на истошный её крик — связи не было…

Глава 3. Тысяча грИмас в поисках лица

Телефон смолк окончательно, словно подавившись неестественно высокой нотой. Валерия, глядя с сожалением на трубку, которую всё ещё держала в руке, думала:

— Хоть какое-то известие. Теперь я знаю, что Саша жив… Но вот, как мама и отец? Ах, если бы у меня была возможность позвонить?! Проклятая связь: вечно она отключается не вовремя.

Неожиданно заработал телевизор, и внимание Валерии переключилось на него. Неизвестный ей журналист пытался делать какие-то предположения, выводы из всего происходящего, но делал это так неубедительно и непрофессионально, что женщина не могла больше слушать его пустую болтовню. Однако, вспомнив, совет мужа, не стала отключать телевизор. Она надеялась, что после этого бесполезного выступления будет что-то действительно важное, что может реально помочь жителям города, оставшихся в живых.

— Оставшихся в живых — автоматически повторила Валерия, вновь вспомнив о родителях. Она подошла к зеркалу на стене, возле которого стояла подставка со стационарным телефоном, и поднесла трубку к уху, которая издавала предсмертный хрип, как загнанное животное. Лера стучала по рычагу, желая реанимировать это животное во что бы то ни стало, хотя ясно сознавала, что это бесполезно.

Стоя напротив зеркала, она внимательно смотрела на своё отображение. Зеркальное стекло выдавало неясный образ существа, непонятного пола и возраста. Валерия удивилась этому явлению, не понимая, что происходит. Она инстинктивно оглянулась, ожидая увидеть за спиной непонятное существо, возникшее в зеркале, но за спиной не было никого.

— Что это? — подумала женщина. — Откуда это изображение, ведь в комнате кроме меня никого нет?

Глядя на неясный образ, Лера подняла руку и протянула навстречу существу из зеркала. Стекло отобразило движение без изменения.

— Это я?! Не может быть! Как это понять? Может снова глазастая субстанция продолжает свои игры?

Валерия отодвинулась от зеркала вглубь комнаты и отображение повторило за ней движение, растворяясь в глубине стекла. И хотя все эти явления были необычны, Валерия устала реагировать на них адекватно — она просто отошла от зеркала, чувствуя всем существом, нервами, кожей, внутренним зрением чьё-то присутствие. Снова возникло неприятное ощущение того, что она находится под чьим-то неусыпным вниманием, как подопытный кролик, и это ощущение было ужасно неприятно.

— Боже мой, — с сожалением произнесла Валерия, — как мне не хватает сейчас Александра… Остаться одной в такое время?! Я никогда не была одна — всегда кто-то находился рядом.

Молодая женщина говорила это вслух, потому что боялась тишины, боялась невероятности ситуации, своей слабости, самой себя.

— Ну, да, да! На самом деле я не такая сильная, как старалась казаться… И не такая храбрая, — призналась она неизвестно кому. — Да, вы меня напугали… Но для чего? Что вы от меня хотите? Уничтожить? Почему же не сделали этого до сих пор?…

Вопросов было много, но ни на один из них не находилось ответа. Ум Леры напрягся до предела, блуждая между сомнением, догадками, непониманием, страхом, неприятием контроля и жгучим желанием освободиться от всего этого. Казалось, что голова вот-вот лопнет от чрезмерного напряжения.

Взгляд женщины упал на часы: было пятнадцать минут первого.

— Прошло около трёх с половиной часов, — подумала она, потирая лоб рукой.

— Всего-то, — уже вслух произнесла женщина и криво усмехнулась. — Ты не находишь, Валерия Викторовна, что в тебе вдруг стали чётко просматриваться главные симптомы шизофрении: маниакальный бред, страхи, галлюцинации? Опять таки разговор с самой собой… Иногда скрытая форма шизофрении провоцируется сильным стрессовым состоянием, а у тебя стресс налицо…

Лера пыталась припомнить, что ещё говорила мать по поводу вялотекущей шизофрении. Елена Николаевна в своё время закончила мединститут и специализировалась в психиатрии, но после рождения дочери уже никогда не работала. Однако любила иногда показать свою эрудицию, козыряя медицинскими терминами, понятиями и определениями.

— Как бы мне сейчас пригодились её подсказки, — подумала Валерия, уже не решаясь высказать всё это вслух.

— Я должна всякими путями дозвониться до матери — это вопрос жизни и смерти! — решила Валерия.

Чтобы снова не услышать хрип отвратительного изобретения под названием «телефон», она подождала несколько секунд, и осторожно поднесла трубку к уху, чуть прикрывая её рукой, чтобы не быть оглушённой. Короткие гудки вновь показывали, что номер матери занят. Валерия несколько раз набирала один и тот же номер, но ничего кроме коротких гудков не дождалась.

Ничего не оставалось, как звонить отцу на работу, в полной уверенности, что он там, если, конечно, жив. Трубку долго не снимали, и Лера настойчиво ждала, надеясь, что кто-нибудь отзовётся. Наконец, в трубке щёлкнуло, и возник женский голос:

— Алло, приёмная Переланина слушает.

Лера узнала голос секретарши отца — Марины, и обрадовалась:

— Мариночка, привет! Это я, Валерия. Виктор Сергеевич у себя?

— Лера?! — не то не узнала, не то не поняла секретарь. — Как я рада, что ты позвонила! Виктор Сергеевич просил меня, как только восстановиться связь, отыскать вас. Только что звонила Елене Николаевне, но у неё занято…

— Я тоже не смогла к ней дозвониться, — призналась Валерия. — Как Сергей Викторович?

— С ним всё нормально, — мнётся Марина, — но…

— Что но? — пугается Лера.

— Наталья Алексеевна не отвечает.

Непонятное удовлетворение овладело Валерией при мысли, что юная пассия её папы попала под тот же дождь, который утром на её глазах разложил до молекул соседей.

— Может быть, просто телефон не работает? — предположила она, довольно улыбаясь, в надежде на то, что верно её первое предположение, а не второе.

Произнося эту фразу, Валерия подняла глаза к зеркалу, надеясь увидеть в нём своё, почти счастливое от услышанного, лицо, но в зеркале возник звериный оскал. Валерия вскрикнула, чуть не роняя трубку.

— Да не переживай ты так! — успокоила её Марина, — Уверена, что с ней всё нормально. Ты же знаешь, что с такими, как она, ничего не случается. Это как раз именно тот случай, когда ни Богу свеча — ни чёрту кочерга!

— Так что же с шефом? — напомнила Лера. — Где он?

— У него сейчас совещание: собрались все начальники, что остались — думу думают, как выходить из сложившейся ситуации.

— Что-нибудь надумали?

— Насколько мне известно: пока нет — случай непростой. Но очень уж упорно думают… Телефоны раскалились добела: прозванивают все службы города, уточняют количество людей в организациях, предприятиях, учреждениях, находящихся в данный момент на рабочих местах.

— А как же быть с теми, кто остался дома и у кого нет телефонов?

— Не знаю, Валери, ничего не знаю… Я и о своих ничего не могу узнать: у нас дома тоже телефона нет, а соседка трубку не берёт… Я так боюсь за них, так боюсь.

Из трубки донеслись всхлипывания, и Лера, пытаясь успокоить подругу, сказала:

— Нужно надеяться на лучшее, Мариночка! Нужно надеяться! В нашем положении не остаётся ничего другого, кроме надежды.

— Подожди, Валерка, звонит внутренний телефон! — перебила её Марина.

Секретарь переключилась на внутреннюю линию, но Лера очень отчётливо слышала весь её разговор.

— Да, слушаю… Нет, Виктор Сергеевич, до Натальи Алексеевны не дозвонилась… Что?…

Да… Буду звонить ещё… Хорошо, буду звонить до тех пор, пока не дозвонюсь… Тут на связи Валерия — вас соединить?… Сказать, что вы перезвоните через полчаса? Хорошо… Хорошо… Да… Я всё сделаю…

Послышался звук опускающейся на рычаг трубки и затем голос секретарши:

— Твой отец звонил. Интересовался дозвонилась ли я до его Натальи… И ни слова о Елене Николаевне.

— Я всё слышала, — упавшим голосом призналась Валерия. — Он и со мной не захотел разговаривать… Даже не спросил как я… Отец называется…

— Валери, дорогая, ты что, мужчин не знаешь?! У них у всех работа на первом месте, и на втором — тоже… Уже потом, может быть, мы.

— Не защищай его, Маришка. Я же слышала, как он печётся о своей Наталье… Мы для него теперь ломоть отрезанный.

Чтобы переключится с неприятной темы, Марина вдруг вспомнила:

— Виктор Сергеевич сказал, что через минут двадцать вновь будут транслировать по радио и телевидению беседу с представителями администрации и общественности города. Наверное и он сам будет выступать… Ты зря обижаешься на отца, Валери, он по-своему любит тебя.

— Именно по-своему, — иронизирует Лера, и добавила:

— А я всё надеялась, что отец одумается и вернётся в семью…

— Что ты, подружка, как он сможет вернуться, ведь у Наташки будет ребёнок от него?!

— Я тоже его ребёнок! — начала сердиться Лера.

— Ну, конечно, конечно! — засмеялась в ответ Марина. — Только уже большой ребёнок… Не собираешься заводить своего?

— Пока нет, — ответила Валерия. — Я ещё не готова к таким нагрузкам.

— Иногда это получается нежданно-негаданно, — предположила секретарь.

— Надеюсь, у нас с Александром не будет никаких неожиданностей. Нам и без него средств едва хватает.

— Скажешь тоже! — не поверила Марина. — Вам, наверное, и мать и отец помогают.

— Нет, не помогают: Александр настоял на том, чтобы я отказалась от помощи родителей… Наоборот мы сами помогаем Сашиной матери и сестрёнке.

— Вот как? — удивилась секретарь. — Не думала я, что Виктор Сергеевич пойдёт на то, чтобы оставить тебя без поддержки, он же такой добрый человек.

— Доброта без причины — признак дурачины! — вспоминила Валерия, услышанную в детстве банальную до пошлости фразу.

Марина засмеялась в ответ, собираясь вставить в монолог подруги меткое слово, но связь снова отключилась, причём весьма неприятный голос заявил недовольно:

— Не забивайте линию пустыми разговорами!

Фраза была произнесена каким-то металлическим голосом, словно её выдал не живой человек, а механический, неодушевлённый предмет.

Валерия вздохнув, опустила трубку на аппарат, а из зеркала за ней наблюдало всё то же непонятное существо, и Лера, не выдержав, показала ему язык. Сущность раскрыла рот, изображая хохот, и Валерия отшатнулась от изображения.

Молодая женщина снова вернулась в зал и, устроившись поудобнее на диване, решила ждать, когда начнётся обещанная Мариной беседа господ, облечённых властью, отлично понимая, что ничего нового они сказать не могут — прошло слишком мало времени, чтобы хоть что-то из того, что произошло стало приобретать более научные и более правдивые объяснения, чем те, которые она уже слышала. Самой ломать голову, выискивая причины и следствия, ей больше не хотелось — это оказалось чревато такими дебрями, в которых можно поломать не только ноги, но и не слишком крепкую в этом отношении психику.

Глава 4. Тысячи гримас — продолжение

Просидев с полчаса возле экрана, но так ничего и не дождавшись, Валерия снова кинулась в прихожую к телефону, в полной уверенности, что и на этот раз у неё всё получится. Она вновь позвонила в приёмную отца, собираясь узнать, когда же, наконец, будет эта чёртова беседа.

Марина на её вопрос ответила, как можно сдержаннее, не понимая, зачем подруга звонит ей по таким пустякам:

— Этого пока никто не знает… Лера, у меня не было времени спрашивать у твоего отца… Об этом. Каждую минуту мне поступатт всё новые и новые задание… Я, наверное, скоро тут у трубки и отключусь от нервного напряжения.

— Может стоит просто отойти от ней куда-нибудь? — неожиданно выдала Валерия. — Ну, например, в буфет — и просто немного расслабиться?

Марина от неожиданности смолкла, а потом выдала:

— Знаешь, Лерка, мы столько лет с тобой знакомы, столько лет дружим, а я до сих пор не понимаю, когда ты шутишь, а когда говоришь серьёзно.

— Я и сама не понимаю.

— Извини, подружка, снова звонок!

— Это ты меня извини — отрываю от работы. Не буду больше мешать. Мне и самой нужно дозвониться до матери. Пока.

— Пока, Лера! Всего.

Валерия положила трубку и по привычке взглянула в зеркало, чтобы оценить свой внешний вид. На неё смотрел обыкновенный нормальный чертёнок с двумя маленькими рожками на голове и ртом от уха до уха… Молодая женщина вновь показала ему язык, получив в ответ такую же гримасу.

— Да ну тебя! — сказала она. — Пугай кого-нибудь другого! Это совсем уже не страшно и не смешно…

Тем временем рука женщины набирала знакомый номер, а изображение в зеркале безобразно скалилось, пытаясь вывести её из себя, и тогда Лера сказала:

— Если ты не перестанешь кривляться, я тебя разобью.

Трубка в который уже раз выдавала всё те же короткие гудки, настойчиво утверждая, что телефон матери занят.

— Неужели она до сих пор болтает с какой-то подругой? — думала молодая женщина, нажимая пальчиком на рычаг.

Потом она подняла руку на уровень глаз, и увидев свои мало ухоженные руки, сказала недовольно:

— Ну вот, из-за этой зубастой дряни за окном я совсем забыла мамин наказ: чтобы удержать мужчину, нужно быть привлекательной всегда — и на работе, и на улице, и дома, и в постели… Бедная моя мама, она не учла одного: нужно быть не только привлекательной, но и молодой.

Улыбка женщины была несмелой и печальной, потому что она в свои двадцать два года уже хорошо понимала, что очень непросто соответствовать тому притягательному образу, нарисованному её мамой, который так нравится мужчинам.

— А, впрочем, — вызывающе сказала она. — мама так и не понял, что в этом образе нужно сделать одну маленькую поправку с расчётом на личность мужчины. И хотя говорят, что все они одинаковы, каждый хоть чем-то но отличается от своего собрата.

Пока Валерия ухаживала за руками и лицом, вспоминая очередное наставление матери: береги платье снову, а лицо — смолоду, она совсем забыла об экстремальной ситуации, разворачивающейся вокруг. Женщина напевала что-то себе под нос, подкрашивая глаза и губы. Напевала, накладывая лак на свои длинные, красивой формы ногти. Напевала, примеряя простенькое, но так идущее к её фигуре платье.

— Хороша Маша, — сказала она, глядя в зеркало. — Хороша, хоть на мать и не похожа…

И неожиданно подумала, что сейчас она и не хотела быть похожей на мать.

— Странно, — сказала Валерия, — как меняются вкусы… Всего год назад мама была для меня эталоном красоты, эталоном женственности… Я старалась подражать ей, быть во всём похожей на неё… Что-то изменилось… Издалека, со стороны я стала лучше видеть, понимать, по другому оценивать… Красота моей матери холодная, равнодушная — она никого не греет. Поэтому, наверное, отец и ушёл к этой Наталье Алексеевне… А может быть, мама права, и его привлекли молодость, свежесть, беспечность? Рядом с молоденькими стареющий мужчина чувствует себя моложе… Ну всё, я снова запутала сама себя. Это такие дебри, вылезти из которых без потерь не возможно.

Валерия сидела в уголке дивана, поджав под себя ноги, и думала, думала… А слёзы, меж тем тихо текли по щекам, капая на диванные подушки. И тут вдруг раздался резкий, пугающий звонок в дверь, заставив Леру прекратить копания в собственной жизни, и оплакивание её же. Прижав руку к заплаканному лицу, женщина лёгкими, неслышными шагами приблизилась к входной двери.

Звонок захлёбывался звуком, не умолкая, и Лера осторожно, задерживая дыхание, заглянула в глазок. За дверью стоял Александр. Она охнула и, торопливо стала открывать замок, который тут же поддался воздействию лёгкой ручки.

Широко распахнув дверь, Лера рывком втащила мужа в прихожую.

— Сашка, Сашка! — твердила она. — Как ты мог так рисковать? Ты же мог погибнуть! Как легкомысленно, как бездумно!

— Я боялся за тебя. Боялся, что ты что-нибудь выкинешь: уж очень ты впечатлительна и эксцентрична.

— Так вот ты какого мнения обо мне?! — попыталась Лера обидеться на мужа, но тут же, забыв об этом, поинтересовалась:

— Разве ты не слышал, что по радио сообщили, чтобы никто не выходил из помещения, не подвергался риску?

— Риска никакого не было, — отвечал Александр, беря руку жены в свои ладони. — Гараж у нас на нижнем этаже здания: я спокойно завёл машину и доехал до нашего подъезда.

— А тут как вошёл?

— Очень быстро: влетел, как воробышек.

— Воробышек. Воробышек! — протестовала Валерия. — А как же я?!

— И тебя бы огорчила моя гибель? — глаза Дорохова всматривались в лицо, глаза жены, словно в них, а не в словах, искали ответа.

— Как ты можешь сомневаться в этом?! — губы у Леры дрожали, как у маленькой девочки, готовой расплакаться сию же секунду.

Александр, чтобы успокоить жену, притянул её к себе и поцеловал долгим нежным поцелуем, вкладывая в него всю силу своих чувств.

— Пойду умоюсь, — сказал он, отстраняя свои губы от губ жены, и пошёл в ванную.

Валерия не сразу вспомнила о воде и, громко закричав, кинулась следом за мужем:

— Саша, Саша! Там не вода — там чёрная жидкость!

Александр стоял перед ней совершенно нагой, не стесняясь, не прикрываясь, и смотрел всё тем же испытующим взглядом, словно спрашивая, как она поведёт себя в этой ситуации. Валерия вдруг страшно смутилась, начала краснеть, потом попятилась к двери, и залепетала:

— Там.. Там… Нет воды… Там… Чёрная… Жидкость…

Лера хотела выскользнуть из ванной, чтобы не стеснять мужа, но Александр, глядя ей прямо в глаза, сказал:

— Останься, пожалуйста! Давай вместе примем душ. Посмотри какая хорошая вода.

Женщина посмотрела на кран и встала, как заворожённая: из него текла жидкость какого-то нежно-серебристого цвета. Она притягивала, манила, переливаясь и искрясь, как хрустальный водопад, звала в своё лоно.

Валерия быстро скинула с себя шёлковый халатик и шагнула навстречу мужу. Их тела слились в одно, как и губы в поцелуе. Руки ласкали друг друга, обнимали, нежно касались, переплетаясь. Серебристый туман окутал пару, скрывая обнажённые тела от посторонних глаз. Слышался только неясный шёпот и вздох освободившихся от пут душ.

* * *

В спальне стоял полумрак. Александр и Валерия занимались любовью. Это было настолько хорошо, что молодая женщина была удивлена, ошарашена, опьянена одновременно. Её чувства настолько обострились, что каждое прикосновение Александра будило в ней ранее невиданные ощущения. Они накатывались волной, захватывая каждую частичку, каждую её клеточку, вознося на вершину блаженства. В какую-то долю секунды Валерия была просто уверена, что не выдержит этой сумасшедшей и вместе с тем восхитительной волны, накрывшей её с головой, и она пойдёт камнем ко дну. Но этого не случилось: она вынырнула обновлённой, лёгкой, как лебединое пёрышко, вознесённое потоком страсти, как порывом, на недосягаемую высоту.

Молодая женщина вдруг ясно поняла: то, что с ней произошло — это наивысшее счастье, подаренное скуповатой на подарки судьбой. Она чувствовала, что и с Александром произошли похожие изменения: новое чувство сделала его совершеннее, прекраснее, изменив не только внутренне, но и внешне.

На какой-то миг Лере показалось, что рядом с ней находится абсолютно другой человек, только издали напоминающий мужа. Она приподнялась на локте и долго смотрела на него: на его широкую вздымающуюся грудь, на загорелое лицо, мягкие каштановые волосы, волной ниспадающие на плечи.

Внешне Александр казался таким же, как прежде: её смешной, чуть неуклюжий, «колобок» Сашка, но он словно светился изнутри. Лера была уверена в том, что никаким иным взором это изменение не заметить: для этого нужно внутреннее зрение, которое она открыла в себе только сегодня.

Именно этим зрением Валерия видела насколько может быть прекрасен человек: мужчина, женщина, и как необходимо это помнить, беречь и любить.

— В сущности, — думала Лера, — мы, люди, слепы и не всегда способны видеть друг в друге эти наивысшие ценности, идущие от самой сути: красоту души, красоту мысли, красоту человеческого тела. И тем самым обедняем, принижаем себя, опуская человека с высшей ступени эволюционного развития на много ступеней вниз, приравнивая его к животному.

Некоторые из нас утверждают, что человек — это даже не животное — это зверь… Но так не должно быть! Человек — самое развитое существо, наделённое не только высшим разумом, но и чувствами: сострадания, сопереживания, благодарности, любви…

Если бы человек всегда помнил об этом, руководствовался этим, то на Земле не было бы жестокости, боли, крови, и человеческая жизнь ценилась бы, как священный, драгоценный дар, как факел любви и нежности, зажжённый для сотворения, развития, созидания а не для борьбы, страдания, уничтожения.

В своих мечтаниях Валерия пыталась представила эту жизнь, которая могла быть, если бы человечество было чуть совершенней, чуть добрее, чуть мудрей, но у неё не хватило на это фантазии.

Мысли молодой женщины вновь вернулись к несовершенной действительности. Она думала о том, что человек превратился в скопище пороков. Жадность, жестокость, ненависть, озлобленность, самолюбие, лень — только часть из них. Избавиться от этого нелегко. Человек, привыкший думать только о себе, вряд ли сможет на место себя любимого в своём сердце, в своей душе поставить другого человек.

Зачастую мы любим в других самих себя: насколько этот другой в своём сердце возвышает нас, насколько он забывает о себе в угоду нам, настолько и велика наша любовь. И если эта высота опускается в его сердце, то и наша любовь к нему сокращается, подвигаясь к критической чеоте. Потому что это — обман, придуманный нами, чтобы оправдать себя, а обман не может длиться вечно.

Отдав все свои силы нахлынувшей страсти, порыву воссоединения, мужчина и женщина уснули, представ перед Вечностью во всей своей первозданной красоте, как когда-то первые и единственные на Земле Адам и Ева.

Их сон был глубоким, спокойным, доверчивым: в чертах спящих не было ни страха, ни ненависти, ни боли… Любовь, только любовь царила в этой комнате, накрывая мужчину и женщину своим нежным, благотворным крылом, оберегая от всего жестокого, грязного, глупого, мелкого.

И вдруг мужчина начал терять очертания, словно тая, превращаясь в лёгкое, переливающееся серебром облако. Облако поднялось под потолок, концентрируясь, уменьшаясь в размере, а затем поплыло к окну. Через пару секунд его уже не было…

Валерия не видела этого превращения — она спала, улыбаясь чему-то очень светло и нежно. Возможно, ей снился Александр, открывшийся ей так неожиданно смело и, с той нежностью и яркостью, о которых Валерия даже не подозревала.

Глава 5. Таня-маленькая

В то время, когда Валерия сходила с ума от страха в своей двухкомнатной, хорошо меблированной квартире, в доме, напротив, в малогабаритной однокомнатной квартирке, тихо плакала маленькая девочка, лет четырёх.

Девочка была слепа: её глаза смотрели, не мигая, в пространство, а слёзы катились и катились по щекам. Маленькие, худенькие плечики девочки тряслись от рыданий, но успокаивать её было некому.

Соседка баба Надя, сидевшая с девочкой этой ночью, пока мать маленькой Тани, Таня-большая, была на работе, ушла утром в булочную, и не вернулась. А мама Танечки почему-то не приходила.

Таня-маленькая была слепа и не могла видеть, что происходит, но она чувствовала всю необычность происходящего, и поэтому плакала, сидя на полу, прижимая к себе любимую игрушку: большую ушастую собаку — пушистую и мягкую.

И вдруг за дверью послышался звук, отдалённо напоминающий лай. Девочка подняла заплаканное личико и прислушалась: лай повторился снова, но уже чуть громче, чуть ясней.

— Собачка, — сказала девочка, пытаясь улыбнуться сквозь слёзы. — Живая собачка!

И довольно уверенно двинулась к входной двери, откуда слышались звуки.

— Собачка! Собачка! — звала она, пытаясь открыть дверь. — Я сейчас, подожди! Принесу стульчик и открою тебе дверь.

Девочка долго возилась с замком, повторяя время от времени:

— Собачка, ты здесь?… Собачка… Собачка?…

И каждый раз из-за двери слышалось не то ворчание, не то лай: животное не уходило. И девочка делала отчаянные попытки открыть дверь для того, чтобы впустить его в комнату.

Наконец, замок хищно щёлкнул железным зубом, и дверь от толчка девочки открылась. Таня застыла на своём стульчике, почувствовав лёгкое прикосновение чего-то большого и непонятного. На долю секунды её показалось, что кто-то большой обнял её со всех сторон, но это не испугало Танечку: прикосновение было нежным, мягким, оберегающим. Так обнимала её мама, возвращаясь с работы.

Но это была не она: мама пахла знакомыми духами, а это пахло чем-то незнакомым, далёким и непонятным.

— Собачка! — вновь позвала Таня, опускаясь на пол. — Где ты?

Девочка шарила в пустоте руками, ощущая лёгкое сопротивление, и это её удивляло и настораживало. Что-то было не так: никогда раньше пространство не оказывало сопротивление.

Голос Тани звучал удивлённо и испугано:

— Милая собачка, где ты? Куда ты делась?

Девочка чуть не плакала, не слыша в ответ на свой призыв ни звука. Наконец, в глубине лестничной площадки раздался тихий звук, похожий на недовольное ворчание.

— Собачка! — обрадовалась слепая девочка, протягивая ручки по направлению звука. — Иди ко мне, моя собачка! Иди, не бойся: я не обижу тебя!

Мягкий, пушистый комочек ткнулся в руки девочки, издавая слабые звуки.

— Пёсик! — обрадовалась Танечка, пытаясь взять его на руки. — Хороший мой, маленький, пошли домой… Не бойся, мама не будет нас ругать — она добрая. Пошли, собачка, пошли.

Девочка вернулась в комнату, неся своё сокровище на руках. Она положила его на пол и сказала:

— Сиди тут, собачка! Сейчас принесу тебе молока — ты голодна.

Танечка, свободно ориентируясь, в хорошо знакомом пространстве, дошла до холодильника, достала из него пакет с молоком, взяла со стола глубокую миску, и вернулась назад в комнату к тому месту, где оставила свою собачку.

Девочка наощупь налила молока в миску и придвинула её животному.

— Пей, собачка, пей! Молоко полезное: в нём много витаминов, а от них маленькие собачки растут.

Она уговаривала своего маленького, только что обретённого друга, теми же словами, которые ей говорила обычно мама, когда Танечка капризничала и не хотела пить молоко. Девочка не видела, как её собачка лакала молоко, а только слышала характерные звуки. Когда миска опустела, Таня сказала:

— Вот и молодец, собачка! Теперь ты вырастишь большая-большая… Пойдём, я покажу тебе мою любимую книжку. Мама рассказывала мне, что в ней много цветных картинок, на которых нарисованы разные породы собак… Мы посмотрим их с тобой, и решим, какой ты породы.

Девочка подошла к шкафу с книгами, достала с нижней полки большую, толстую книгу, под названием «Энциклопедия животных» и, взобравшись с ней на диван, позвала собачку последовать её примеру.

Найдя наощупь широкую закладку в книжке, девочка открыла её и, положив её рядом с собой, стала показывать картинки своему маленькому другу.

— Смотри, собачка, какие они красивые. Видишь? Мама мне рассказывала, что есть совсем маленькие: моська, пекинес, чиа-хуа-хуа. Большие — лайки, пудели, овчарки, терьеры.

И совсем большие: доги, водолазы… Жаль я не могу видеть, какая ты.

Танечка рассказывала это собачке, и не видела, как та меняется, принимая вид то лайки, то пуделя, то терьера, то водолаза.

— Но мне нравятся маленькие собачки, — продолжала девочка, — такие толстенькие, пушистые, хорошенькие щеночки. Я бы хотела, чтобы ты была именно такой. Чтобы у тебя были такие же ушки, хвостик, лапки, носик пуговкой, как мама рассказывала.

Девочка ощупывала свою собачку и радовалась:

— Всё есть: и лапки, и хвостик, и ушки, и носик, и глазки! Ух, какая красивая! Как мама обрадуется, что у меня теперь есть своя маленькая собачка! Я буду кормить тебя, купать, укладывать спать.

Словно вспомнив что-то, Танечка сказала, обращаясь к живому существу:

— Ты, наверное, грязная? Тебя нужно немедленно искупать! Пошли дорогая в ванную. Не упрямься, пожалуйста: воспитанные собачки должны купаться каждый день, чтобы у них не было насекомых… Не бойся, пожалуйста, я буду тебя мыть с шампунем Джонсон — от него глазки не щиплет — тебе понравится. Вот увидишь.

Девочка понесла собачку в ванную комнату, закрыла ванну пробкой и начала набирать в неё воду. Она не могла видеть, что вода совершенно чёрного цвета — могла только наощупь проверить её температуру:

— Вода хорошая, тёплая. Давай, собачка, полезай в ванну… И не бойся, девочка, вода не кусается. Сейчас ты будешь чистая-чистая, белая-белая, как простынка на нашей кроватке.

Танечка поливала собачку шампунем, тёрла её мочалкой, обливала водой, но животное вело себя спокойно: не скулило, не противилось неприятной процедуре, не кусалось.

— Почему ты не гавкаешь? — спрашивала девочка. — Вот так:- «Гав, гав»?

— Гав, гав.

— Ещё, ещё, — радовалась девочка, — Гав! Гав! Гав!

— Гав! Гав! Гав! — послушно повторяла следом собачка.

— Какая же ты молодец, девочка! Какая хорошая! Как я тебя люблю!

— Те–бя люб–лю, — послышалось в ответ.

— Что такое? — удивилась девочка, и снова услышала:

— Как тебя люб-лю.

— Ты можешь разговаривать? — не поверила Таня.

— Ты можешь разгова-ривать? — повторила вслед за ней собачка.

— Так не говорят, — поучительно, как взрослая, наставляла девочка. — Нужно говорить:

Я могу разговаривать.

— Я могу разговаривать.

— Как здорово! — обрадовано произнесла Таня. — Говорящая собачка! Вот мама будет рада! То у нас была только говорящая девочка, а теперь ещё будет и говорящая собачка…

— Ну, всё, хватит: ты уже чистая, белая. Давай будем вытираться. Мама говорит, что после ванны нужно вытираться досуха, чтобы не простудиться… Мы же не хотим с тобой простудиться?

Девочка вытирала своего друга, называя его всякими ласковыми словами, которые ей обычно говорила мама:

— Девочка моя дорогая, доченька. Ты у меня самая — самая лучшая! Самая красивая, самая родная!

Собачка повторяла за ней слово в слово. Таня радостно смеялась, слушая эти слова. Смеялась и собачка, во всём подражая девочке.

Вернувшись в комнату, Таня посадила животное на диван и, примостившись рядом, сказала рассудительно:

— У всех собачек бывает имя, и у тебя тоже должно быть имя. Как же тебя зовут?

— Как тебя зовут? — повторила четвероногая подруга.

— Меня зовут Таня, — улыбнулась девочка. — А тебя мы будем называть Кларой. Тебе нравится имя Клара?

— Мне нравится имя Клара.

— Вот и хорошо, что нравится. Теперь мы будем называть тебя Кларой.

— Будем называть Кларой! — отозвалось животное, издавая звуки похожие на проявление радости.

— Ну, всё, — сказала Танечка, — повеселились, и хватит. Теперь тихий час.

— Тихий час.

— Пошли, дорогая Клара, спать.

— Спать, спать, — донеслось ей в ответ.

Девочка достала подушку, положила её на диван, легла, укладываясь удобнее. И сказала:

— Клара, ложись рядом. Теперь мы будем спать вместе. Ты чистая, блох у тебя нет — значит, мама ругать нас не будет.

Когда собачка легла на место, которое ей указали, девочка обняла её, прижала к себе и, облегчённо вздохнув, прошептала:

— Давай спать, дорогая.

Спустя несколько минут, девочка уже дышала ровно, спокойно: она спала.

Живое существо, прикорнувшее с ней рядом, пошевелилось и, видя, что девочка не просыпается, выплыло из её рук, и поплыло по воздуху к книжному шкафу. Обнимая полку с книгами своей непроницаемо–чёрной субстанцией, существо разбухало и превращалось в некое подобие грозовой тучи.

Когда была пройдена последняя полка, туча уже была ростом с хорошего телёнка. Затем, она медленно сползла на пол, и так же медленно стала сжиматься, приобретая постепенно размеры и очертания маленького пушистого щенка, который так понравился слепой девочке.

Щенок взмыл над полом, переместился на диван, легко юркнул на прежнее место, тесно прижавшись всем своим существом к девочке, спавшей на диване, и притих, как будто тоже заснул…

* * *

Их разбудил настойчивый телефонный звонок. Девочка села на диване и сказала:

— Это звонит мама.

— Да, это звонит твоя мама.

— Наша мама, — поправила Таня, на ощупь отыскивая телефонный аппарат.

— Алло, алло, мама! — кричала в трубку девочка. — Почему тебя так долго нет? Баба Надя пошла в булочную за хлебом, и до сих пор не вернулась! Когда же ты придёшь домой?!

— Доченька, Танечка, — успокаивал голос из трубки, — ты только не волнуйся. Я пока вынуждена остаться на работе. Прошу тебя: никуда не выходи, двери никому не открывай, не наливай воду из крана и не пей её, пожалуйста!

— А почему? — удивилась девочка.

— Потому что она плохая, грязная, и пить её сейчас ни в коем случае нельзя: можно отравиться.

Таня хотела возразить маме, сказать, что это не правда, что вода из крана течёт хорошая, хотела рассказать про Клару, которую она купала в ванной, но собачка потянула её за рукав и попросила:

— Пожалуйста, Таня, не рассказывай ничего: мама очень рассердится и будет тебя ругать.

И девочка ничего не рассказала. А мама долго объясняла ей, что нужно делать, что можно кушать, какую воду пить. Танечка внимательно слушала наставления мамы, не понимая зачем она всё это рассказывает, ведь ей всё давно известно — она не маленькая.

— Мама, ты скоро придёшь? — задала беспокоящий её вопрос, девочка.

И услышала в ответ:

— Я не знаю, родная.

Голос мамы был печальным:

— Пока я не могу сделать это, но как только появится возможность — я тут же прибегу к тебе, моя девочка. Ты только не скучай: включи проигрыватель, послушай любимые сказки… Я буду звонить тебе… Часто-часто…

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Ну, хорошо, — взрослым тоном согласилась Танечка, — и я обещаю тебе, что скучать не буду… И плакать тоже.

Таня ещё хотела что-то сказать, но телефонная трубка захрипела, засвистела и затем смолкла.

— Ну, всё, — констатировала девочка, — телефон поломался, и теперь мама не сможет выполнить своё обещание.

— Какое обещание? — поинтересовалась Клара.

— Обещание звонить мне часто-часто. — ответила девочка.

— Ничего, — успокоила её Клара, — она скоро придёт домой.

— Ты так думаешь?

— Я это знаю.

— Я никогда так долго не оставалась одна. — сообщила девочка. — Когда мама была на работе, со мной сидела баба Надя. Но сегодня баба Надя пошла за хлебом и не вернулась.

— Она уехала.

— Куда уехала?

— Далеко-далеко.

— Нет, это неправда — ей некуда ехать. Баба Надя сама сказала, что её никто нигде не ждёт.

— Она пошутила, Таня: её ждут дети.

— У бабы Нади есть дети? — удивилась Танечка, гладя рукой свою говорящую собачку.

— Да, — ответила та, — у бабы Нади есть дети: сын и дочь.

— Но баба Надя рассказывала, что её дети давно умерли, когда ещё были совсем маленькие…

Клара не ответила ничего, а девочка не стала больше спрашивать, занявшись другим делом. Она включила проигрыватель, поставила свою любимую сказку «Кошкин дом», которая лежала отдельно от других пластинок, и приготовилась слушать.

Пластинка была чуть треснута по краю, и поэтому сначала трещала, искажая голоса, но потом всё наладилось и пошло вполне сносно.

— Тётя, тётя кошка, выгляни в окошко, — пела Таня вместе со сказочными котятами. — Есть хотят котята. Ты живёшь богато…

Чуть погодя и Клара подключилась к совместному пению, поддерживая и дополняя стройный хор голосов. Таня знала сказку наизусть, поэтому повторяла слова легко, свободно, без запинки. Вообще-то она знала много сказок: «Бременские музыканты», «Кот в сапогах», «Мойдодыр», «Федорино горе», «Чиполлино». Девочка не могла читать обычные книжки, которые читают остальные дети, поэтому мама покупала ей пластинки и диски со сказками. Таня слушала их и запоминала.

У девочки была хорошая память, гораздо лучше, чем у многих её ровесников. Возможно, организм таким образом пытался компенсировать одно из утраченных чувств — зрение. А, может быть, хорошая память была наследственной. Танина мама рассказывала ей о том, каким умным и образованным был её отец.

Таня-маленькая знала, что её папка погиб в автокатастрофе ещё тогда, когда её не было на свете — так говорила ей мама. Девочка любила слушать о том, каким замечательным, добрым, сильным был её отец. И очень хотела, хоть одним глазком увидеть своего папку.

На письменном столе, за которым работала Таня-большая, стояла фотография папы, но Танечка не могла видеть её. Она только представляла какой он большой, сильный и добрый.

— «Папа обязательно должен быть добрым! — думала девочка, прижимая фотографию к своей груди. — Потому что все папы — добрые!»

Когда сказка закончилась, Танечка спросила свою Клару не хочет ли та есть.

— Мама Таня сказала, чтобы мы непременно покушали. Баба Надя приготовила утром суп: она очень вкусно готовит.

— Ты никогда такого супа не ела! — уверяла девочка своего четвероногого друга. — Мы сейчас подогреем суп и покушаем.

Глава 6. Таня-маленькая — продолжение

На кухне девочка включила электроплиту, нащупала кастрюльку с супом и подвинула её на нужную конфорку. Когда суп разогрелся, она отрезала хлеб, взяла тарелку и ложку.

Всё это девочка проделала так уверенно, что со стороны не казалось, что она ничего не видит. Так же уверенно она налила суп в свою тарелку и в миску Клары, приговаривая:

— Вот и супчик готов. Сейчас мы покушаем, наберёмся сил, а потом займёмся уборкой… Мама придёт домой, а у нас всё хорошо, чисто. И она скажет: — «Какие у меня хорошие девочки: Таня и Клара! Какие у меня помощницы выросли!»… А теперь кушай, Клара… Когда я ем — я глух и нем. Хорошие девочки кушают молча, а то можно подавиться.

После обеда девочка помыла посуду, как её учила мама, вытерла тарелки полотенцем и сказала рассудительно, как взрослая:

— Я уже большая девочка, и должна уметь всё делать сама: и со стола убирать, и посуду мыть… Баба Надя сказала, что это не моё дело, ведь я ничего не вижу. Но мама ответила ей, что она не права: девочка должна уметь делать всё, даже незрячая. Как ты думаешь, Клара, мама права?

— Конечно, права. Тем более это не трудно. Ведь правда не трудно?

— Нет, не трудно! — радостно согласилась Таня. — Я и не это могу. Могу пылесосить, пыль вытирать могу, убирать свои игрушки… Хочешь покажу сколько у меня игрушек? Пошли в комнату, и я покажу тебе самую красивую куклу Катю, Мишку-косолапого, смешного Петрушку, и попугая Кешу.

Девочка твёрдым шагом, выставив вперёд ручки, чтобы не удариться обо что-нибудь, направилась в комнату к старенькому серванту, уставленному посудой и всякими безделушками. Открыв нижние дверцы, Танечка вынула из серванта большую коробку, заполненную игрушками.

Лицо девочки выражало такую нежность и доброту, что казалось она не только чувствует то, к чему прикасается, но и видит. Таня доставала одну игрушку за другой, и расставляла возле себя, рассказывая своему другу о каждой из них.

— Вот, смотри, Клара — это Мишка… Мишка косолапый по лесу идёт, шишки собирает, песенку поёт. Шишка отскочила — прямо Мишке в лоб. Мишка рассердился, и ногою — топ… Правда он забавный?

— Да, наверное.

— А это попугай Кеша… Попка-дурак, курит табак, спички ворует, дома не ночует.

— Разве попугаи могут курить табак?

— Ну, что ты? — засмеялась девочка. — Это просто такая дразнилка. Попугаи не курят — они могут разговаривать, только не игрушечные попугаи, а настоящие.

Танечка положила ярко окрашенного попугая на пол, и достала из коробки куклу.

— Вот это — кукла Катя, — так было написано на коробке, которую мне подарила мама на день рождения. Правда она очень красивая?

— Да, — согласилась Клара. — Катя, действительно, красивая.

— Посмотри какие у неё белые волосы, какое красивое платье! Мама сказала, что Катя похожа на принцессу из сказки.

— Ты хотела бы увидеть свою Катю?

— А я вижу её.

— Как видишь? — удивилась Клара.

— Я вижу её руками, — пояснила Танечка.

— Я не о том, — настаивала Клара. — Я имела в виду — глазами.

— Ты же знаешь, что я слепая, и не могу видеть глазами. Зачем спрашиваешь?

— Прости — не хотела тебя расстроить. Мне нужно было узнать: хочется ли тебе видеть, как видят другие дети.

— Конечно хочется. Я бы тогда могла ходить в детский сад, играть с другими девочками и мальчиками, а не сидеть всё время дома.

— А почему ты не ходишь сейчас в детский сад?

— Мне нельзя.

— Почему?

— Какая ты любопытная Варвара! Почему, да почему?… Баба Надя говорит, что дети сейчас очень злые, и будут обижать, дразнить… Она говорит, что дома мне лучше.

— Как же ты тогда будешь учиться, ведь скоро тебе идти в школу?

— Мама сказала, что я буду ходить в специальную школу, где учатся невидящие и слабо видящие дети.

— Ты всегда такая была?

— Какая такая?

— Ну… Не видела?

— Нет, когда я была совсем маленькая, я видела. Но потом сильно болела, у меня было осложнение, и я перестала видеть… Да хватит обо мне говорить! Давай лучше поиграем. Какую игрушку ты хочешь взять? Только, пожалуйста, не грызи её, и не трепи… Мама говорит, что с игрушками нужно обращаться хорошо, беречь их, потому что сейчас у нас с мамой нет денег на новые игрушки… Настали трудные времена, а игрушки очень дорогие.

— А что ты ещё любишь, кроме сказок и игрушек?

— Люблю?… Книги. Они такие душистые! Ты знаешь, что каждая книга пахнет своим запахом, не похожим на другой?… Я так люблю их листать, слушать, как они шелестят, словно листочки падают с дерева… Ещё люблю музыку, люблю слушать звуки. Они такие интересные-интересные! И их так много… Хочешь, я покажу тебе на бабынадином фоно музыку ветра?!

— Хочу.

Таня осторожно отодвинула в сторону своих игрушечных друзей, чтобы не наступить на них, и прошла к чёрному, видавшему виды и времена, пианино. Открыв крышку, и, взобравшись на стул, девочка начала перебирать клавиши своими тонкими пальчиками.

Комнату наполнили странные, на первый взгляд ни на что не похожие, звуки.

— Вот это: шум дождя. Слышишь, как стучат капли?