Бесплатный фрагмент - Рофазкул

Рофазкул — ромбическая фаза кубической луны

1 Утро Пуркиля

Видение ускользало, ускользало…. Такое объёмное, яркое! Он его видел со всех сторон одновременно. И… бах! Лопнуло! Пуркиль проснулся и сладко потянулся всеми хоботками. Даже не открывая квадриков, он почувствовал, что погода на Кубисе начала меняться. Он медленно открыл два квадрика. Пускай два остальных пока досмотрят интересный сон.

Так и есть! За окном клубился зелёный густой туман. Начинается! Вторая пара квадриков тоже открылась. Он подошёл к окну и высунул наружу один из верхних хоботков. Воздух на улице стал намного теплее и влажнее. Окна в нидах его соседей тоже были открыты: очевидно, соседи, как и он, почувствовали потепление и сгущение зелёного тумана. Пуркиль подошёл к большому выпуклому руару. Руар запотел.

Пуркиль протёр его хоботком и увидел своё сильно помятое отражение. Он вздохнул: опять придётся потратить кучу времени, чтобы свернуть своё тулово в более или менее симпатичную спирать. Ему всегда это удавалось с большим трудом. При первой попытке одна пара его квадриков оказалась почти у нижних щупалец на уровне пола. Скажите, пожалуйста, какая радость весь день любоваться всяким мусором!? Если он не научится сворачиваться в правильную спираль, вряд ли приобретёт хороших друзей и подруг. Вот, например, Бокуп, из соседнего нида, ещё в прошлый сезон пузырения научился скручиваться в такую совершенно прекрасную спираль, что многие мылились к нему в друзья. У него появилась своя весёлая компания.

А Шемана, та вообще искусно сворачивалась в две спирали: правую и левую одновременно! Представляете?! Половина его знакомых в Тетриме сходили по ней с ума. Пуркиль вновь тяжело вздохнул и принялся закручиваться в левую спираль. Теперь его хоботки болтались между квадриками и мешали смотреть. Да-да, именно левая спираль его всегда напрягала. Неужели ему придётся опять шкрябаться к почкователям за помощью? А ему уже стукнуло пять ромбических лун! Пять! Не так уж мало. Бокупу и Шемане только по четыре. Пуркиль, наконец, попробовал себя свернуть в правую спираль и расположить квадрики симметрично, то есть ровно по обеим сторонам. Глянул в руар: вроде, вполне сносно, можно показаться сородичам, не синея.

Зелёный туман всё сильнее сгущался между нидами кубисян. Но они дружно шкрябались к самому высокому Арбыру, стоящему на центральной площади Тетрима. Там они взбирались на отростки священного Арбыра, и повисали на своих хоботках. Дружно раскачиваясь на отростках, кубисяне начинали утреннее нытьё о Кубисе, прославляя свою совершенную планету.

О! прекрасный и совершенный Кубис!

Да крепнут вечно твои шесть граней!

Да воссияют вечно твои восемь вершин!

Да пребудут вечно в перпендикулярности

Твои двенадцать рёбер!

Да вечно сияет над тобой кубическая луна,

Прекрасная во всех своих фазах!

Так торжественно звучало древнее нытьё кубисян. И каждый был уверен, что оно защищает благоденствие и счастье на Кубисе.

Пуркиль вместе со всеми издавал звуки утреннего нытья, розовея от восторга и воодушевления. Вскоре весь Арбыр переливался сотнями оттенков розового, красного, малинового, а площадь наполнилась стройным гудением. Затем Пуркиль пошкрябался к Пуркилям- старшим. Его почкователи поджидали возле ветвистого арбыра в своём саду. Обычай хрюмкать вместе со своими почкователями в начале дня был очень важен для него, и доставлял Пуркилю большое удовольствие. Если кубисянин рано покидал своих почкователей и редко с ними хрюмкал в последующие луны, его периоды пузырения и фонтанирования были не такими удачными и богатыми на творческие достижения. Это доказывали многочисленные исследования учёных — кубисян.

Пуркили- старшие были хорошими почкователями. Они скручивались в совершенные спирали даже с закрытыми квадриками! Пуркиль у них был двеннадцатый по счёту. Всего их насчитывалось около двадцати. Но он никогда не видел остальных своих сородичей. Это было недопустимо. Каким-то восьмым чувством он ощущал, когда ему можно было появиться у своих почкователей, чтобы не столкнуться с кем — нибудь. Нет, однажды он всё-таки пришёл не вовремя. Наткнувшись в ниде Пуркилей- старших на другой их отпрыск, он от ужаса так похололдел, что чуть не треснул и не рассыпался на тысячи осколков! Но тот, другой Пуркиль-младший четырнадцатый или шестнадцатый сам от страха мгновенно выскочил в окно и был таков!

Итак, Пуркили начали утреннее хрюмканье. Все вместе они быстро постучали своими хоботками двенадцать раз по ноге арбыра. Тот задрожал, и с его верхушки вниз посыпались золотистые перыжки. Они благоухали и приятно щекотали хоботки Пуркилей. Пуркили подняли верхние хоботки и втягивали перыжки, гудя от удовольствия. Перыжки наполняли его энергией, силой роста, радостью.

— Счастливого дня, Пуркиль.- Старшая ласково потрогала Пуркиля –младшего по спирали. — Тебе надо готовиться к пузырению.

Он посинел: что она с ним, как с маленьким!

— Ну-ну, нагрейся! Я знаю, что ты сам всё понимаешь, — примирительно сказала она и направилась в свой нид вздремнуть после хрюмканья.

2 Тристль

Солнечное утро приглашало Пуркиля прогуляться возле изумрудных затонов, окружённых зарослями красного изля, покачаться на отростках диких арбыров, которые тоже радовались сгущению тумана. Их отростки то ритмично укорачивались, то удлинялись, испуская чудесный запах. Но! Приближается период ромбической луны! И все готовятся к пузырению.

Разумеется, крайне важно готовиться к пузырению. Пуркиль сегодня же начнёт подготовку: выдувание песчаных форм, плетение из жгучих нитей изля причудливых сетей, извлечение гармоничных звуков из своих хоботков и прочая, прочая. Надо наполниться сотнями впечатлений, ощущений, образов! И он знает, кто ему поможет в этом. Тристль — один из немногих его знакомых, которому он может доверять. Когда бы они не встретились, они находили для себя занятие, интересное им обоим. Тристль научил его ловить шустрых и пугливых оаззов. Он умел издавать гармоничные, полифонические звуки одновременно несколькими своими хоботками. Это считалось искусством среди кубисян! Жаль, что Тристль никого не желал учить этому искусству, даже его своего друга. Считал, что это врождённый дар, доставшийся ему от какого-то прапраратристля.

Правда, у него были заскоки: он мог ни с того, ни с сего впасть в состояние похолодания. И всё же Пуркиль считал его трогательным, то есть достойным поглаживаний своими хоботком.

Пуркиль мог бы добраться до приятеля и на своих четверых, но нид Тристля находился на самой окраине Тетрима. Пуркиль решил ускориться и замер. Выставив в стороны четыре хоботка, он принялся издавать ими низкое прерывистое гудение, которое то усиливалось, то затихало. Почему-то именно эти низкие звуки привлекали оаззов. Так его учил Тристль. Результат последовал незамедлительно: несколько оаззов прицепились на его хоботки. Пуркиль мгновенно обхватил хоботками пружины четырёх из них и резко рванул вверх! Теперь оставалось только направить их в нужную ему сторону. Оаззы имели четыре лопасти и махали ими попарно: два- вверх, два- вниз. Достоинствами оаззов были выносливость и стремительный полёт. Они легко подняли Пуркиля и понесли туда, куда он их понукал. Правда, один из них пытался вырваться и щипал хоботок Пуркиля. Но быстро понял, что силы неравны и смирно работал лопастями вместе с другими. Пуркиль был доволен, что поймал равнокрылых оаззов: они передвигаются значительно быстрее разнокрылых. У разнокрылых одна пара лопастей короче другой. Пуркиль никак не мог выучить все виды оаззов: разнокрылых, равнокрылых, остроклювых, тупоклювых, прозрачных, фиолетовых.. Но что знал каждый кубисянин с первой луны своего существования, так это то, что эти изящные и безобидные существа были их соперниками. Так же как кубисяне, они обожали перыжки арбыров. Причём самые свежие, только –только развернувшиеся на самой вершине арбыра, наполненные лучистой энергией! Очевидно, именно они давали оаззам такую силу.

Вот и нид Тристля. Судя по открытому входу, хозяин был дома и бодрствовал. Жители Тетрима запечатывали студенистой массой входы, только когда спали или отсутствовали. Тогда пришедший гость мог оставить в массе свой отпечаток, либо влепить сообщение, либо подарок хозяевам.

Войдя в нид Пуркиль сразу почувствовал, что состояние Тристля было не из лучших: в помещении весьма прохладно. Действительно он нашёл приятеля, ещё болтавшегося в спальных сетях, а под ними изрядную кучу зелёного снега. Из его квадриков на пол сыпались зелёные снежинки и слипались в кристалы.

Приветственные слова застыли в хоботке Пуркиля.

— Что с тобой? Ты опять холодеешь в одиночестве? — только и мог спросить он приятеля, а про себя отметил, что Тристль даже не пытался как- то упорядочить своё тулово в мало- мальски нормальную спираль. Совсем плох!

— Надоело всё до ромбиков! — прогудел Тристль. — Я, наверное, пропущу этот рофазкул, не буду пузыриться.

— Ты что?! Стряхнулся?! Пропустить ромбическую фазу луны? Но тебе придётся покинуть Тетрим!!!

— Вот именно.

Дополнение

Страдания юного Тристля или почему снежил Тристль-младший

Тристль страдал, очень страдал. Близился Рофазкул — прекрасная пора пузырения, и он к ней добросовестно готовился. Сколько новых мелодий он сочинил! Украсил их терциями, фиоритурами, музыкальными завитушками. Он специально достроил на самом верхнем ярусе своего нида башню из стеклянных блоков. По вечерам он поднимался на самый её верх, чтобы помузицировать и полюбоваться Тетримом при свете ромбической луны. Она сияла золотисто-розовым светом. Арбыры тянули к ней свои верхушки и над этими верхушками плавно кружили стаи оаззов. Особенно волшебными и завораживающими казались движения прозрачных оаззов: лунный свет проходил сквозь их тела и лопасти и рассыпался лунными зайчиками по отросткам арбыров. А те в свою очередь выпускали навстречу этим лучам чудесные благоухающие лёгкие перыжки! Чудо! Тристль любовался кружением оаззов и волнами Зевы. С его башни были видны все три её берега: и левый, и правый, и крявый. Вот удивительно, думал Тристль, почему только три берега. По закону Сохранения симметрии должен быть и четвёртый берег. Есть правый и антиправый, то есть крявый. Должен быть тогда левый и антилевый, то есть севый. Надо с этой идеей сходить к Главарту. Или нет! Не беспокоить этого великого кубисянина, а пойти к учёным -кубисографам. Пусть создадут для гармонии и четвёртый берег или извлекут его из измерений! Но сейчас не об этом. Тристль изливал свою музыку с самой верхушки башни. Он заводил полифонию своими хоботками. И часто возле его нида собиралась толпа кубисян, которая восторженно реагировала на его новые произведения. Всем нравилось кроме той, которая вдохновляла его на это творчество. Тристлю уже минуло восемь пузырений. Он уже имел право найти себе пару, и он хотел этого. Более того. Он знал ту, с которой хотел бы создать пару на много Рофазкулов вперёд. Её звали Лусяна. Именно ей он посвящал свои нежные мелодии и вирши.

Мой идеал, прекрасная Лусяна,

Ты существо, ты существо, в котором нет ни одного изъяна!

Твои квадрики ясны! Твои штопки прекрасны!

Хоботки бесподобны! Ну а формы удобны!

Ты существо, в котором нет ни одного, изъя-я-я-на-а-а-а!

Голосил Тристль, трубя всеми своими хоботками на голове. Но!

Лусяна проявляла симпатию к другому. Имени его Тристль не хотел даже помнить, ни то чтобы произносить. Этот дутый пузырь соорудил возле нида Лусяны статую высотой 30 верхобов! Представляете?! Он изваял Лусяну огромных размеров, осыпал её алмазами и голубыми сапфирами, постамент облепил изумрудами, будто Лусяна стоит на зелёном дождевом облаке, и на этом постаменте рубинами выложил надпись: « Лусяна — верх совершенства!» Конечно она млела от восторга. Что можно этому противопоставить? Тристль решил уйти. Но это значило — не участвовать в пузырении! Податься к пьетрам? Свернуться в точку, уйти в небытие? Это жутко и скучно! А вот сделать, что никто не делал, пойти на другую грань Кубиса, покрыть себя славой великого отважного путешественника! Это- да!

Правда, ему ещё нравилась Шемана. Он о ней тоже часто думал, как о возможной своей половине. Но ей минуло только четыре Рофазкула. У неё в голове туман, завихрения и сквозняк. Она легкомысленна, хотя тоже прекрасна и кружит головы многим молодым кубисянам. Может, и её взять в поход? С такими мыслями Тристль уже второй день болтался в своей спальной сети. И ещё долго, наверное, прибывал в таком подвешенном состоянии. Если бы не явился его друг Пуркиль и не заехал ему хоботом между квадриками.

Кстати о Пуркиле. Он был очень симпатичен Тристлю своей простотой и отсутствием всякой позы. Он был очень привязан к своим почкователям, слегка неловок и вечно стеснялся своей спирали. Видно было, что оформить себя более или менее правильно ему стоило большого труда. Не говоря уже, красиво заштопаться. Как-то Тристль пожалел этого тюфяка и помог ему после пузырения заштопаться. Пуркиль светился благодарностью. Так они и сдружились.

3 Великое пузырение

Без этого невозможно! Без этого не понятно, зачем ты кубисянин! Это восторг и взлёт. Этого ждали и желали все нормальные с момента своего отпочкования. Когда луна достигала самой красивой остро ромбической своей фазы (Рофазкул), когда туман собирался в плотные ярко зелёные облака, и атмосфера нагревалась до такой степени, что из этих облаков начинал идти горячий, почти кипящий дождь, каждый кубисянин находил для себя место под открытым небом. Необходимо стоять под горячим дождём до тех пор, пока оболочка не начинала покрываться пузырями.

Сначала пузыри были мелкие и почти не выделялись на туловище. Вот тут то и начинались старания кубисян. Они старались усиленно раздувать эти пузыри, втягивая воздух через хоботок. И надо было удержать его внутри растущих пузырей, которые начинали переливаться и сиять всеми оттенками спектра. При этом почти все хоботки- сопелки, кроме одного, запечатывались желейной массой или эндомассой. Неопытные не выдерживали, сдувались, и тогда приходилось начинать сначала. Когда пузыри достигали нужных размеров, кубисянин старался уединиться и некоторое время проводил в полном покое и тишине. Внутри его пузырей происходило волшебство: что-то клубилось, мерцало, потрескивало, структурировалось.

И вот в один прекрасный день облака рассеивались. Каждый ощущал внутренний толчок: пора! И вереницы кубисян тянулись на окраину Тетрима, к Руаровым холмам. Там в долине между холмами они собирались и начинали гудеть. Мерное гудение, отражаясь от холмов усиливалось постепенно. И вот, пузыри начинали лопаться! Из них вверх выстреливали фонтаны тончайших светящихся нитей или струн. Чем тоньше и длиннее струна, тем выше звук. Вибрации создавали также разные по форме и цветам образы. Они были объёмными. Восхитительные звуки, формы, цвета, запахи наполняли пространство между холмами. Да-да! Ещё и запахи! Ароматы самые волшебные. Вот для чего каждый кубисянин собирал впечатления, ощущения. Занимался этим все время, предшествующее пузырению. Холмы были покрыты дикорастущими руарами, которые отражали всё это великолепие. Отражённые и усиленные идеи кубисян ярким столбом уносились с Кубиса в космос, к луне и значительно дальше. Учёные Тетрима предполагали, что этот посыл достигал пределов космоса, достигал нематериальных уровней. Этой зауми Пуркиль был не в состоянии понять. Да и многие его соплеменники тоже. Но все совершенно чётко знали: что отправишь вверх, то и упадёт вниз, на их головы. Какие образы нафонтанируешь, такая и наступит жизнь в Тетриме и на всём Кубисе. Никто не желал убожества, серости, скудности и безобразия вокруг себя. Всякий старался не подвести сородичей, выдать что-то яркое, красивое.

Но одно явление стало беспокоить кубисян. Беспокоить не то слово: скорее вымораживать, укокошивать! Некоторые из них стали пропускать пузырение, не участвовать во всеобщем фонтанировании идей. Поскольку сопротивляться творческому порыву было очень тяжко, такой экземпляр должен был покинуть Тетрим. Он забивался в какую-нибудь пещеру. Изредка шкрябался к дикостоящим арбырам для поддержания сил. Но основное время проводил во сне. Сворачиваясь чуть ли не в точку. Этого чудака называли пьетр. Правда, по истечении нужного срока он возвращался в Тетрим и готовился к очередному пузырению. Но бывали случаи, что такой пьетр не мог вновь развернуться из точки. Так и засыхал в пещере на веки вечные, пропадая в безвестности. Сородичи найти его уже не могли, как бы не пытались. Печально и стыдно было до посинения. Был кубисянин и нету!

Только после восьмого пузырения кубисянини считал себя вправе стать почкователем. И уже не экспериментировал со своим туловом, закручивая то вправо, то влево, как захочет его восьмой хоботок! Она теперь чётко сворачивала левую спираль, а он- правую. Как почкователи находили друг друга одному Кубу известно! Но речь сейчас о другом: о Тристле! Ведь он собрался пропустить Рофазкул!!! Податься к пьетрам! Пуркиль должен отговорить его, попытаться спасти приятеля, которым так дорожил.

Он слега прикоснулся к спирали Тристля. Тот не реагировал.

— Представляешь, я поймал сегодня сразу четырёх оаззов!

4 Заштопай меня, друг!

По окончании пузырения и фонтанирования кубисяне успокаивались, а оаззы, напротив, очень даже оживлялись. Они стаями облепляли склоны Руаровых холмов и терпеливо ждали, когда всё закончится. Зачем спрашивается? А вот зачем. По завершении звуко, свето и цвето представления, кубисяне отрывали почти все свои струны. Оаззы подхватывали оторванные нити и начинали из них плести вокруг Тетрима новые многоярусные ниды. В них они, уютно устроившись, взращивали новое поколение. Подросшие оаззики вскоре покидали ниды и их уже могли занять кубисяне.

О! Чтобы обжить нид, сделать его своим, кубисянин очень старался. Сначала он всеми хоботками продувал пространство, очищая его от следов оаззов. Затем для укрепления стен нид обмазывался стекловидным желе, которое кубисянин изливал из своих хоботков. Отверстия оставлялись для входов и окон. Стены становились прочными и блестящими. Следующим этапом плелись и развешивались спальные сетки. В самых освещённых местах хозяин нида помещал кусочки руара, добытого в Руаровых холмах. Эти кусочки заботливо обдувались хоботками, поливались, обогревались и выращивались до нужного размера. Желательно, чтобы кубисянин видел себя в руар целиком, в полный рост. Иначе, как же правильно свернуть своё тулово в красивую спираль?

Обязательно необходимо было натаскать в нид золотого и платинового песка, насыпать его кучками на разных ярусах. Песок, а также куски изумрудов, рубинов и сапфиров кубисянин собирал на речных отмелях за холмами и в пещерах, носил этот материал в новое жилище в складках тулова и в хоботках. Нелёгкая работёнка! Зато потом он мог сколько угодно заниматься выдуванием из песка и выкладывание из камней затейливых орнаментов. К этим занятиям особенно приучали маленьких кубисят. В общем- то всё просто: сплетёшь плотную сеточку из спелого изля, обмажешь желе и пока оно не затвердело, посыпаешь золотым да платиновым песочком. Ну и десяточек другой изумрудов, сапфиров узорно влепишь. Симпатично получается, если научиться. Часто устраивались выставки таких плиток. И самыми красивыми из них выкладывались площади и улицы Тетрима. Как сверкал он и переливался в лунных лучах!

Однажды какому-то жителю пришла идея украшать золотом и камнями не только город, но и себя. Но обычай носить на хоботках защипы, усыпанные платиной и золотом с изумрудами не прижился. Такое дурновкусие — лепить на себя чужеродные объекты. У некоторых кубисян, особенно чувствительных к красоте, при виде таких «украшений» на хоботках сограждан происходило непроизвольное извержение желеобразной массы из хоботков!

То ли дело узорная штопка на тулове! Так естественно и гармонично! После пузырения, на оболочке кубисянина оставались дыры. И вот оставшимися струнами их художественно штопали. Чем больше на тулове таких штопок, чем они искусней, тем больше симпатий и поглаживаний вызываешь у соплеменников. Каждому ведь хочется к красоте прикоснуться!

Ясное дело, почкователи штопали друг друга, уютно устроившись в своём ниде. А вот остальным надо было подумать о хороших приятелях. Не каждому доверишь штопать себя! Сущая беда тем, кто не обзавёлся талантливым другом: штопай себя сам! Сколько не крутись перед руаром, где –нибудь да испортишь узор. И будут над тобой похрюкивать в хоботок.

Вот почему Пуркиль так дорожил знакомством с Тристлем. Именно Тристль штопал его после последнего пузырения. Да как изумительно заштопал! Не каждый почкователь так сумеет. Нет, Пуркиль обязательно должен отговорить Тристля покинуть Тетрим! По крайней мере, надо всё же посоветоваться с самым Главным. Да в Тетриме была иерархия, были главные уважаемые кубисяне. Строй в Тетриме можно было назвать артократией. Городской жизнью руководили кубисяне с самым развитым чувством гармонии, геометрии и красоты. Они же кубисяне, а не стадо диких арбыров.

Пуркиль смотрел на Тристля. Тот продолжал снежить.

— Эй! Ты совсем похолодел! Я к тебе так торопился, на оаззах летел!

Тристль чуть пошевелился. Весть о том, что Пукиль поймал сразу четырёх оаззов, ему понравилсь, ведь именно он научил Пуркилях их ловить.

— Вот я тоже на них улечу из Тетрима, — просипел он.

Пуркиль, сам того не ожидая от себя, двинул приятелю хоботком в квадрик.

5 Опять Тристль

Пуркиль испугался. Но неожиданно Тристль как-то удовлетворённо хрюкнул и перестал сыпать снежинки. Тогда Пуркиль уже нарочно заехал ему хоботком между квадриков. Ого! Это что-то новенькое! Тристль начал теплеть. Неужели ему понравилось, что его дубасят?!

— Ты меня здорово удивил! — Прогудел Тристль, как бы отвечая на недоумение друга.- Кто бы мог подумать, что ты можешь поднять хобот на старшего!?

— Так ты передумаешь? Ты не станешь пьетром? — Пуркиль настаивал на своём.

Тристль сполз с сети, довольно быстро собрал себя в спираль, убрал кучу снега, которую он наснежил.

— Ты, подумай, ведь это будет уже восьмое твоё пузырение, и ты сможешь искать себе почкователя, свою пару! — Пуркиль решил выдать самый весомый аргумент.

— Ха! Ты правда думаешь, что самое необходимое для Кубиса — это почковать отпрысков и ныть на арбыре в его честь!? — гудел Тристль всё больше нагреваясь. Он уже был практически нормального цвета. — А мне кажется, что этого как раз недостаточно. Почему количество творческих пузырений у кубисян становится всё меньше, и они всё беднее? Может, что-то не так на нашей планете?

— Так ты всё же хочешь свернуться в точку?

— Нет! Спасибо, что двинул мне по макушке! Я понял, что делать. Я пойду за грань, о которой ты ноешь каждое утро, я заберусь на вершину Кубиса, о которой ноют все, но никто так и не забрался туда.

— Ты точно стрёхнулся! — тут настала очередь синеть Пуркиля. Его даже затрясло.- Туда НИКТО не доходил!!!

— Скрижали гласят, что раз в тысячу лун находится такой герой.

— Такой стрёхнутый, который пропадает неизвестно где!

— Это потому, что он один! А мы пойдём вдвоём, нет — вчетвером. Точно! — Тристль воодушевился настолько, что в ниде стало жарко.

А Пуркилю стало… стало страшно. Он восьмым чувством понял, что среди этих четверых уготовано место и ему!

— Ты пойдёшь со мной, — Тристль не спрашивал, а именно утверждал.- Третьего я тоже знаю. Проблема будет лишь с четвёртым, вернее с четвёртой. Она и будет вершина нашего тетраэдра в Великом Походе за Грань.

— Какого тетраэдра? Что ты мелешь?

— Ну, пойми. Один –это всего лишь точка, двое — две точки, это линия, три точки –это плоскость, а четвёрка –это уже объём, пространство, в котором может появиться что-то новое!

Пуркиль был, как во сне, плохо понимал приятеля, но в его словах была какая-то притягательная правда. Тристль, конечно почувствовал состояние Пуркиля и решил его как-то успокоить.

— Хочешь, я тебе наиграю мою новую полифони? — предложил Тристль

Пуркиль вяло махнул хоботком.

Тристль вытянул на разную длину большинство своих хоботков и начал извлекать из них прекрасные звуки. Пуркиль прямо увидел эти переливающиеся, кружащиеся, дивные узоры звуков. А ещё он заметил, что сквозь пол нечто просочилось в виде ворсистого коврика и стало перекатывать свой разноцветный ворс в такт музыке. Пукрилю стало не по себе.

Когда музыка затихла, он спросил Тристля: «Что это?»

— Сам не знаю. Оно стало появляться, как только я начинаю играть. Мне абсолютно не мешает. Сейчас само уберётся.

— А мне как-то жутко. Оно не довольно, что я здесь.

— Чепуха! Пойдём к моему почкователю. Он один из нашего тетраэдра.

— Ты хотел сказать, пойдём к почкователям?

— Нет. Он у меня один.

— ЧТО?!!!!! — Пуркиль от удивления чуть не потерял свою форму.- Это всё равно, что сказать, что может быть только два глаза, а снег — белый!?

— Не мели чепухи! Пошкрябались!

6 Страшная тайна Тристлей

— Пока идём к ниду По-Тристля, я тебе кое-что поведаю, что бы ты не удивлялся. — Тристль дружески похлопал Пуркиля хоботком.

— По- Тристля?

— Да, я так зову моего почкователя Тристля- старшего для удобства и он не против. Не холодей и не дрожи, я тебе раскрою тайну нашего рода. У меня сейчас один почкователь. Когда-то их было двое, как принято. Но с Тристль –старшей кое-что произошло и она исчезла.

— А! она решила не пузыриться, свернулась в точку и не смогла больше развернуться! Знакомая история.

— Нет! Напротив, она была очень талантлива, необычайно талантлива, она однажды так сильно пузырилась, что когда пузыри лопнули, её просто разорвало!

— Да. Но, слава Кубису, среди всеобщего фонтанирования, мерцания, гудения, этого никто не заметил. Почкователь Тристль- старший собрал её ошмётки, принёс в нид, свил в небольшие спиральки. Посыпал золотым песком и оставил в ниде на память.

— Нет, постой, но все же видят их, твоих почкователей, они бывают у священного Арбыра и в других местах. Я недавно видел твою старшую, ловившую фёмов.

— Когда ты их видел вместе в последний раз?

Пуркиль остановился и уставился перед собой.

— Не помню, я то её встречаю, то его, Тристля-старшего.- Наконец прогудел он.

— То-то! Ты их вместе не видишь, потому, что это всегда один и тот же.

— Как это возможно? — Пуркиль всё еще не мог двинуться с места от недоумения.

— А что тут невозможного: свернулся в левую спираль, поменял окраску и ты уже выглядишь, как она. Все кубисяне играют так в детстве. Забыл?

— Да, но это тренировка, чтобы потом лучше понимать свою половину.

— А По-Тристль это использовал, чтобы его оставили в покое, после такой потери он хотел быть один, он утратил желание почковаться.

Он совершенно спокойно может пойти с нами в Великий Поход. Ему не с кем расставаться.

— Ты говоришь «с нами», как будто я уже согласился. — возразил Пуркиль.

— Ты согласишься, если узнаешь, кого я собираюсь ещё уговорить.

— Кого?

— Шеману.

— Шеману?! Да ты! Да она же! Ты хуже того коврика в твоём ниде!

— Тише-тише, а то у тебя сейчас начнётся внеочередное пузырение!

И я тебя уже не заштопаю, так как пузырь будет пустой! Кроме неуправленных эмоций в тебе сейчас ничего нет. А они порвут все твои оболочки. Надо спокойно сначала уговорить По-Тристля, а потом Шеману. Ты представь, какой у нас будет удивительный, стабильный тетраэдр!

— Ты меня сначала уговори!

— А ты сам не чувствуешь, что ты необыкновенный? Что тебе скоро надоест гонять оаззов, выдувать фигурки из песка и корчиться перед руаром в надежде понравиться соплеменникам?

На самом деле Пуркиль считал себя самым заурядным, но иногда он себя ловил на мысли, что хорошо бы сделать что-то, чтобы понравиться, стать популярным.

— Да, ты прав. Я пойду за грань. Может я пойму, что я необыкновенный кубисянин.

7 По-Тристль

Когда они подошли к ниду По-Тристля, нид быстро вращался вокруг своей оси.

— Опять у него что-то происходит! — воскликнул Тристль и издал своим хоботком резкий звук «Пиу!»

Нид стал замедляться и вскоре остановился совсем. Друзья осторожно вошли внутрь.

— Упузте! — вежливо поприветствовали они Тристля-старшего, который что-то запихивал в сеть, а оно трепыхалось и помаргивало.

— Упузте! — бодро ответил По-Тристль обычным кубисянским приветствием, которое означало: удачного пузырения тебе!

— Что за шкрях-жах в твоём ниде?! — поинтересовался Тристль.

— Да вот, наловил фёмов для работы, а им охота играть со мной. Фёмы должны освещать мою доску из обсидиана, я на ней схему выжигаю. Вместо этого приходится гоняться за ними по всему ниду! Так я заставил нид двигаться. Поймал одного –таки. Вот и шкрях кругом!

Тристль –старший вытащил из сетки фёма и приклеил его над чёрной гладкой полкой, выступающей из стены. Фём сначала не ярко, а потом всё сильнее начал испускать оранжевое свечение.

Пуркиль огляделся по сторонам. Да! Он попал к учёному. Да ещё к какому! На разных уровнях из стен нида выступали всевозможные полки и полочки. Полки и ниши в стенах были заставлены разнообразными приборами и геометрическими телами: октаэдрами, додекаэдрами, икосаэдрами. На одной из полочек (Пуркиль вздрогнул) стояло несколько небольших позолоченных спиралек. Останки сами знаете кого! В помещении, особенно в его закутках клубился какой-то дым, прикрывая происходящие там экспериментальные процессы. А почти под самым потолком зависла группа фёмов, которые, образовав цепочку, загорались по очереди, создавая иллюзию движения.

— Ты бы их заморозил и поймал, — предложил Тристль почкователю.

— Заморозил? Да они потом сиять не будут! Я их позже отловлю. А пока пойдём на другой ярус, я вас угощу кое-чем.

Пуркиль опять сильно удивился. Если бы почкователь пригласил их в сад к арбыру, они бы постучали хоботками, как обычно, и подзаправились перыжками. Но в ниде! Неужели в ниде у него есть арбыр?! Каким образом?

Но нет, на верхнем ярусе, куда они поднялись вслед за По-Тристлем, никакого арбыра не оказалось. Зато они увидели несколько прозрачных кубов, в которых что-то клубилось и структурировалось. По-Тристль подошёл к одному из них.

— Как раз в этом уже готово! — он открыл грань куба и высыпал на поднос кучку перыжков. Самых настоящих, свеженьких, ароматных перыжков! Будто они только что распустились на самой верхушке арбыра! У молодых кубисян чуть квадрики не повыпадали от изумления. Увидев это, почкователь Тристля поторопился объяснить.

— Мне очень некогда топтаться под арбыром и стучать хоботом по его ноге чётное число раз, выпрашивая пропитание. Вот я и изобрёл этот аппаратик. Правда, ни кому его не показывал, кроме вас. Подкрепляйтесь. Ну же!

Тристль, а за ним и Пуркиль стали осторожно втягивать хоботками с подноса синтезированные перыжки.

— Очень приятно и бодрит!! — воскликнул Тристль. Пуркиль согласно хрюкнул.- Тогда получается, арбыры нам не нужны? Вернее, мы от них не будем зависеть?

— Так-так, — довольно прогудел По-Тристль, — хотите поговорить об арбырах? Вас интересует арбыроведение? Конечно, любознательный кубисянин должен интересоваться, почему эти создания иногда выкручивают свою ногу из почвы и куда-то упрыгивают? И почему они это делают под покровом темноты, когда кубисяне спят? И куда они упрыгивают? И как на них влияет нытьё кубисян?

— Вообще-то мы к тебе по другому делу пришкрябались- смущённо просопел Тристль.

— По другому? Поведай, что вас заставило осмелиться оторвать меня от моих исследований?

Пуркиль почему-то сразу заволновался, что Тристль сейчас огорошит своего почкователя.

— А можно вопрос? Меня кое- что интересует в самом деле! — Перебил он Тристля, который уже было набрался духу.

— Что же? — Почкователь внимательно уставился на Пуркиля всеми четырьмя квадриками.

— Не знаете ли вы, что за существо появляется у Тристля из-под пола в ниде, когда он начинает красиво так фонить на хоботках? Оно похоже на ворсистый коврик.- сказал Пуркиль.

— Из-под пола? Когда играет? Гм.. — задумался почкователь.- Надо же, — пробормотал он. — Я думал, это может только она, очень способная была, но, как видно, ромбик от кубика недалеко падает.

— Что вы там бормочете?

— Это лимажес — часть творческой энергии, которая не уходит вверх, а сразу материализуется возле своего создателя.

— А почему мне от него не по себе? — допытывался Пуркиль.

— Лимажес очень привязан к своему хозяину, он его защищает, и присвоить себе его нельзя. Я бы даже сказал, опасно. Это мало изученное явление. Так как редкое. Теперь выкладывайте, зачем пришли?

— Мы тебя хотели с собой взять, — смущённо прогудел Тристль.

— Куда?

— Далеко, но нам очень важно собрать тетраэдр в этот поход.

— Так в какой поход? — Тристль-старший ободряюще коснулся хоботком своего отпрыска.

— В Великий поход за грань Кубиса!

Некоторое время в ниде стояла тишина, только в прозрачных кубах что-то сопело и тихо хлюпало. Тристль начал тихо синеть, но почкователь остановил его.

— Я так и думал! Это должно было произойти. Ты действительно похож на неё.- Наконец проговорил он.- Ну и кто же четвёртый в нашем тетраэдре?

Тристль радостно вскинул вверх свои хоботки. А Пуркиль удивился: видно Тристль- старший всё знал заранее и был готов давно.

— Это Шемана.

— Шемана? Какая она?

8 Шемана

Она хотела удивить ни кого-нибудь, а самоё себя. Подумаешь, левая спираль или правая! Или обе одновременно. Такие умельцы имеются. А вот закрутить своё тулово как-то иначе ещё никому не удавалось. И ей, кстати, тоже. Она уже полдня крутилась и вертелась возле руара и ничего не добилась. Только в узел завязалась. На силу распуталась! Теперь она совершенно вытянулась на полу. Надо идти к изумрудным прудам, развлечься.

Шемана заботливо вырастила в своём ниде довольно большой руар. Старалась его вообще сделать цилиндрическим, чтобы видеть себя вкруговую. Но раур остановился в росте, хоть тресни! Она быстро скрутила великолепную левую спираль, окрасила себя в градиент от оранжевого до сиреневого и покинула свой нид, запечатав вход клейкой массой.

— Упузте! Упузте! — То и дело слышала Шемана приветсвия от встречных кубисян.

Да она очень хотела, чтобы очередное её пузырение было удачно красивым, удачно ярким, удачно богатым на образы. Шемана очень-очень постарается. Она приблизилась к группе молодых кубисян. Они играли в «быстродуй». На каменной поверхности были прорезаны глубокие борозды лабиринта, по которым надо было гонять шары ртути, дуя на них из хоботков. Сложность состояла в том, что шары эти норовили слиться друг с другом. Выигрывал тот, кто быстрее продувал свой шар от одного конца лабиринта в другой, при этом он не соединялся по пути ни с одним из других шаров играющих.

Шемана хотела было присоединиться к компании. Но передумала. Её ждало более интересное развлечение на изумрудных прудах.

Шедшие ей навстречу кубисяне живо жестикулировали хоботками и горячо обсуждали происходящее на площадке гуттапов.

— А ты видел, как она высоко подпрыгнула?! Невероятно! А какие штучки выписывала!

— Да! О тот другой, чуть было не попался! Вовремя подскочил.

Шемана очень любили это развлечение: прыганцы на гуттапах. Оно позволяло покрасоваться всеми своими хоботками, всеми узорными штопками на тулове, когда она летала над гуттапами, принимая вычурные позы.

А, вы не в курсе! Гуттапы жили колониями в сырых, вязких местах Тетрима. Эти существа были почти целиком погружены в почву Кубиса. Над поверхностью выступали только округлые жёлтые спины, Всё остальное- лапы, животы, морды, было упрятано в почву. Там они находили и пропитание и питьё. Спины у них были как резиновые. Кубисяне любили прыгать на них, соревнуясь в высоте и красоте прыжка. Можно было кувыркаться и выделывать хоботками разные штуки. Плим! Плям! Плём! Правда существовала одна опасность. Надо было почувствовать, когда гуттапа это начинает раздражать и перепрыгнуть на другой, пока рассерженный гуттап не выбросит свой щупалец и не начнёт тянуть в почву. Конечно кубисянин сильнее и крупнее, не очень то утянешь. Но маленьких кубисят приходилось потом выкапывать и очищать. Неприятно, знаете.

Шемана подпрыгнула пару раз, но зрителей было мало. И она отправилась дальше.

Наконец она добралась до прудов. Опустила в зелёную мерцающую жидкость один из своих хоботков и начала дуть. В пруду появлялись шары, которые всплывали на поверхность. Из надо было быстренько поймать, вынести на берег. И пока оболочка не затвердела, придать какую-нибудь геометрическую форму. Пирамиды или куба- это просто. А с пентагоном додекаэдром надо было повозиться. А возиться времени нет: сфера быстро твердеет. Вот тут то и требовалась сноровка и пространственное восприятие. Шемана пока умела делать самые простые формы. Потом на берегу из них складывали скульптуры. Стояли эти изваяния недолго. Они рассыпались под действием лучей дневного светила Кубиса.

Шемана настолько увлеклась ваянием, что не заметила, как светило стало приближаться к ребру планеты. Пора домой!

На обратном пути она столкнулась с Пуркилем. Оказывается, он её искал. Пуркиль протянул ей коробочку и стал нести какой-то бред про какой-то поход. Шемана открыла коробочку. О чудо! В ней были сияющие перыжки, которые можно собрать на самой верхушке арбыра только при свете луны. Не каждый взрослый кубисянин на это осмелится.

— Где ты это стащил?

— Мы сами!

— Кто это «мы»?

— Я и Тристль.

— Так я тебе и поверила! И что ты тут несёшь?! Я никуда не собираюсь с вами! Ты, наверное, сильно ударился, когда с арбыра падал! Ни один нормальный кубисянин не пропустит Рофазкул! И я не собираюсь этого делать! — Шемана высыпала на голову Пуркиля драгоценные перыжки, нахлобучила коробку и пошла своей дорогой.

Пуркиль стоял, как увядший арбыр. Из глаз его сыпались снежинки. Он понимал, что ни в коем случае нельзя делать этого посреди улицы. Но не мог совладать с собой. Его спасало, что уже были тёмные сумерки и все разошлись по нидам.

Песня Пуркиля

1

Ромбическая фаза кубической луны.

Квадратные глаза снежинками полны.

Оаззов стаи тают в зелёной вышине.

Никто -никто не знает, как мутно нынче мне.

Пурки, пурку, пурке. Пурки, пурку, пурке.

Пурки,

Пурку,

Пурке!

2

Священный арбыр топает по Тетриму ногой.

Я шкрябаюсь с подарком к Шемане дорогой.

Её спираль квадратна, прекрасна, совершенна!

Перыжков я собрал напрасно ей наверно.

Пурки, пурке, пурке. Пурки, пурку, пурке.

3

Я хоботом касаюсь арбыровой ноги.

О, Кубис шестигранный, молю я, помоги!

Оаззов стаи тают в зелёной вышине.

Никто-никто не знает, как мутно нынче мне.

Пурки, пурку, пурке. Пурки, пурку, пурке.

Пурки,

Пурку,

Пурке!

4

Четвероглазый Тристль заштопает меня,

Касаясь осторожно пустого пузыря.

Оставь свою Шеману, от Пуркилей остань,

Пойдём со мною лучше, пойдём в поход за грань!

Пурки, пурку, пурке. Пурки, пурку, пурке.

Пурки,

Пурку,

Пурке!

Дополнение

Почему Шемана разозлилась

Шемана была достойным отпрыском своих почкователей. В кого, ну в кого она так любила вертеться перед руарами?! Конечно, в Шеману-старшую. А для Шеманы -старшей руары являлись предметом особого, профессионального интереса. Она же известный в Тетриме руаровед и руарознавец. Она умела особым образом воздействовать на руары, имела над ними какую-то таинственную власть. Шемана-старшая настраивала руары так, что они отражали глядевших в них кубисян только с самой лучшей их стороны. Слава о ней летела во все стороны быстрее оаззов. Ясное дело, получить руар от самой Шеманы, мечтал каждый. Её руары отражали кубисянина даже лучше, чем он был на самом деле. И случалось волшебство: кубисяне не только видели себя лучшими в руарах, но и становились лучше, по крайней мере боялись разрушить созданный образ. Он их вдохновлял на перемены. Правда, у её метода были и противники. Учёные критиковали Шеману-старшую, мол дурит головы молодым отпрыскам, формируя у них заоблачную самооценку. Но Шемана старшая настаивала на своём: хороший образ поднимает.

Естественно, если чужие кубисяне в её руарах выглядели писанными красавцами, то что говорить о собственных отпрысках? Это были сплошь чудо, прелесть и совершенства! Вот в такой атмосфере восхищения и росла Шемана- младшая. Её выкрутасам не было конца и края. Она обожала собрать толпу зрителей, когда прыгала на гуттапах. Летала она легко и высоко, в полёте раскручивала свою спираль, затем опять его выгибала такой замысловатой буквой «зю», что наблюдатели начинали оглушительно дудеть и свистеть от восторга. Повторить её выкрутасы не удавалась никому! Такой она была искусной и гибкой.

Шемане нравилось вызывать восхищение, но не более того. Она не понимала, почему за ней начинали тащиться молодые кубисяне (тот же Бокуп, Тристль) и нудеть о создании пары. Даже этот тюфяк Пуркиль осмелился подойти к ней с подарком. Бесспорно платиновая коробочка и лунные перыжки были великолепны и выглядели соблазнительно. Но не известно, где он их взял? Ну, не верилось Шемане, что этот увалень сумел забраться ночью на самую верхушку арбыра. А присваивать чужое -плохо, очень плохо! Категорически нельзя у кубисян! Правда, Пуркиль не предлагал создавать пару, он позвал её в какой-то поход. Стрёхнутый точно! И говорил он от имени Тристля. А Тристль, как талантливый песнопевец и музыкант, всё же интересен. Может, зря она прогнала Пуркиля? С этой мыслью Шемана направилась к колонии гуттапов. Она хотела вечером в тайне от всех откопать себе одного и разместить его в своём саду, чтобы тренироваться. Но вредный толстый гуттап что есть мочи держался за почву и не желал покидать своих сородичей даже на время. Ничего не добившись, только перепачкавшись в борьбе с гуттапом, Шемана вымылась в озере и вернулась домой.

Расслабившись в спальной сети, она уснула с мыслью: « Обязательно надо встретиться с Пуркилем и поговорить о походе. Что-то в этом есть эксцентричное. А она не такая, как все. Уж это подтверждают все руары в её ниде!»

9 Иди к Сфере печали

Печаль, грусть, ворчание, раздражение не принято проявлять при всех в Териме, не говоря уже о ненависти и агрессии. Такого просто не было! Эти плохие состояния мешали радостному творчеству кубисян. Самому -то в них находиться нехорошо, а ещё хуже это сваливать на других! Это считалось на Тетриме самым плохим проступком, а может быть даже и преступлением.

Надо заметить, что кубисяне редко впадали в состояние внутренней пустоты и похолодания, от которого хотелось снежить. Если уж ты вляпался в такую пакость, то будь добр, сиди в своём ниде и справляйся сам, как это делал Тристль. Но это тяжело и неприятно, и не все такие сильные. Тогда, как это делает большинство кубисян, тащи свою грусть-печаль за город. За Тетримом в противоположной стороне от Руаровых холмов находится Сфера Уныния.

Когда-то, квадриллион лун назад, шарахнул по Кубису гигантский метеорит. И остался после него след на поверхности планеты: огромная яма-кратер. Кроме ямы метеорит оставил на Кубисе странных существ: они нарыли тысячи нор в этом кратере и сидели в них — искрили чем-то. Древние кубисяне хотели их выдворить с планеты восвояси, поскольку эти нелепые скрючи комковатые ничего хорошего не производили. Какая от них польза?! Но. Неожиданно оказалось, что польза всё-таки есть. Эти скрючи с большим аппетитом поглощали энергию негативных эмоций, плохого настроения, тоскливого состояния! Кушали её буквально. Открылось это неожиданно: кубисяне. из любопытства приходившие поглазеть в кратер, заметили, что их настроение после этого значительно улучшается, взгляд проясняется, как будто кто всю пыль с квадриков стёр! Вот они и договорились со скрючами: живите на нашем прекрасном Кубисе, но перерабатывайте печаль -тоску. Пришельцы согласились с радостью, если такое понятие приемлемо: лопать грусть с радостью! Натянули кубисяне над кратером огромный купол и стали к нему в случае нужды шкрябаться со своими проблемами.

Итак, у Пуркиля есть два варианта.

Либо сейчас двинуться на окраину Тетрима, и приложиться хоботками или чем придётся к Сфере Уныния. Либо добраться до нида своих почкователей. Они-то поймут, погладят. И всё как хоботом снимет! Да. Есть такая привилегия у юных кубисян, нести свою печаль почкователям. А пройдёшь восемь пузырений -тогда всё! Справляйся сам, не отвлекай никого и не морочь никому голову.

Пуркиль пошкрябался к почкователям. И почему уговаривать Шеману Тристль послал его?! Был уверен, что та захочет приключений и не откажется пойти с ними? Она отказалась и в обидной форме!

А как они с Тристлем старались! Ночью, поддерживая друг друга, они залезли на самую верхушку огромного арбыра. Дождались, когда его отростки, поймав лунный свет, начали выпускать сияющие, благоухающие перыжки- лёгкие и прекрасные. Пуркиль держал коробочку из платины, а Тристль собирал перыжки. Когда спускались, Пуркиль всё-таки упал: не хватило хоботков держаться за арбыр. Он крепко прижимал к себе коробочку с подарком. Голова от удара побаливала. Ещё и Шемана добавила впечатлений. Всё зря! С такими мыслями Пуркиль очутился возле нида своих почкователей. Они дома: вход открыт.

Ура!

10 Паркиля

Пуркилей –старших в ниде не оказалось, но Пуркиль ясно чувствовал, чьё-то присутствие. Он стал вглядываться в сумрак помещения и, наконец, заметил на одном из выступов стены висящую на хоботке юную кубисянку. Она проворно спрыгнула с выступа и перебралась на татамас. От удивления Пуркиль не мог ни издать ни звука, ни пошевелиться. Он мог только стоять и пялиться во все свои четыре квадрика. В нём боролись два чувства: паническое желание сбежать из нида вон и неимоверное любопытство к той, что спокойно восседала перед ним на татамасе и разглядывала его пятью квадриками! Пятью! О, Кубис!

— Ну, долго кристаллизоваться будешь? Упузте, что ли! — нарушила молчание его визави.

— У- у-у-пуз… — выдавил из себя Пуркиль наконец.- Ты кто? И что ты делаешь в ниде моих почкователей?

— Слава Кубису! Оттаял! И моих между прочим тоже. Я- Паркиля.-представилась кубисянка.

Ещё нелегче! Пуркиль опять запаниковал, но убегать уже не помышлял. Пятый квадрик Паркили словно магнитом притягивал его. Он вопросительно указал хоботком на него, мол, как понять это?

— Ах, это тебя смущает? — Казалось с насмешкой произнесла Паркиля и мгновенно втянула лишний квадрик с тулово. Она продолжала очень внимательно рассматривать представителя своего клана и выглядела совершенно спокойной.- Это видишь ли, неожиданный дефект, который возник при почковании. Какая –то шальная мысль моих почкователей. Но я не в обиде. Он мне даёт ряд преимуществ. И может быть ты, в конце то концов, скажешь, как тебя зовут, и перестанешь изображать засохший арбыр?

— Я — Пуркиль, двенадцатый отпрыск моих почкователей, — мрачно ответил Пуркиль.

— Так — то лучше. А я — тринадцатый отпрыск твоих почкователей.

Надо же, она на одно пузырение младше его, а ещё и насмехается! Пуркиль никогда не общался с представителями своего клана. Ни с младшими, ни со старшими. Это было не принято в Тетриме, чтобы избежать сравнений, обид. Что кто-то получился лучше, кто-то хуже, кто-то талантливее, а кто-то проще. Зависть и обиды ведь совсем не способствуют радостному творчеству. Он старательно избегал встреч. А вот Паркиля, похоже, к родственным встречам относилась спокойно. Без опаски. И вообще от неё исходила приятие и умиление.

— Что-то здесь темновато.- Сказала она, и, зачерпнув хоботом платиновой пыли из кучки на полу, выпустила им какой-то светящийся газ. В ниде стало сразу уютней и светлей. Теперь Пуркиль мог рассмотреть подробности узорной штопки на тулове Паркили. Орнаменты были очень оригинальны и затейливы, но порой несимметричны: раппорт в них сбивался.

— Да-да. Не всё во мне идеально, — вздохнула Паркиля, перехватив взгляды сородича.- Друзей и приятелей у меня нет, а почкователей я стараюсь по пустякам не беспокоить. Сама справляюсь.

— Как нет? Совсем нет? Ни одного? — Пуркиль успокоился совершенно и уселся на соседний татамас. Тот услужливо обнял формы его тулова.

— Совсем. Хотя я научилась хорошо прятать пятый квадрик, все каким-то образом чувствуют, что со мной что-то не так и сторонятся меня.- Опять вздохнула Паркиля.- Вот я и прихожу часто к почкователям, пока можно. Странно, что я тебя ни разу не встретила здесь.

— А я как-то не горю желанием встречаться с остальными отпрысками. Что хорошего?

— А что плохого?

Пуркиль потёр хоботом между квадриков и не нашёл, что ответить.

— А покажи ещё свой пятый квадрик! Что за преимущества он тебе даёт? — любопытство его разбирало не на шутку. Паркиля довольно хрюкнула и осторожно выдвинула из тулова лишний квадрик. Он был немного больше остальных четырёх.

— Преимущества… Ну, он может светиться в темноте, и мне не страшно. И действительно её квадрик засветился, как фёв тёплым оранжевым светом. А ещё я могу им запечатлеть картинки произошедших событий.

— Как руар?

— Как руар. А потом просматривать внутри себя, если надо какие-то вспомнить детали.

— Вот это да! — восхитился Пуркиль.

— Да я могу вспомнить образы всех своих четырёх пузырений, чтобы не повторяться в последующих.

— Это чудо! Я не помню даже, что в последний раз нафонтанировал!

— Ещё кое-что могу, но покажу завтра, когда взойдёт дневное светило. Если ты не сбежишь, конечно.

Бежать Пуркилю уже не хотелось абсолютно. Ему становилось всё интересней. Паркиля не переставала его удивлять.

— Да я бы остался, но как отнесутся наши почкователи, когда вернутся и застанут нас вместе?

— Я думаю, они вернутся нескоро.- Ответила Паркиля.

— С чего ты это взяла?

— Сам посмотри в руар.

Руары умели записывать события, отражающиеся в них, но каждый по –своему. Кубисяне же, если хотели, могли стирать эти записи с руаров. Пуркиль встал и подошёл к одному из руаров.

— Нет, в этом только графики, линии, траектории движений записываются. А вот тот, жёлтый, отражает события абстрактными формулами теории вероятности. Тот, что в углу — цветовыми пятнами. Более менее нормальными образами фиксирует тот, фиолетовый у окна. Я их тут все изучила.- Поясняла Паркиля.

Пуркиль подошёл к фиолетовому руару, погладил его и настроился. На руаре показались Пуркили –старшие. Они осторожно складывали в коробку линзы разных размеров.

— Понятно: пошли на башню наблюдать спектры звёздных скоплений.

— Да. Их долго не будет. Они вдохновляются звёздами.- Подтвердила Паркиля.

— И всё же, как ты обходишься без приятелей? — Пуркиль вернулся на татамас возле Паркили.

— Если ты обещаешь мне, что не будешь синеть и убегать, я тебя познакомлю с моим другом.

— Обещаю. Когда познакомишь?

— Да прямо сей момент. Пи-лим! Пи-лим! — Паркиля стала нежно пиликать своим хоботком.

Из- под татамаса тихо показалось существо, которое Пуркиль прежде никогда не видел в Тетриме. Он напоминало засохший отросток арбыра с наростами по бокам. Наросты эти располагались рядами друг над другом. А между ними на тонких палочках покачивались десятка полтора прекрасных голубых жемчужин.

— Кто это? — только и смог выдохнуть изумлённый Пуркиль.

— Я же сказала — Пилим. Знакомьтесь: Пилим, это мой сородич -Пуркиль. Пуркиль, это мой друг — Пилим.

— А он что, разумный? Звуки понимает?

— Ещё как! Он понимает больше, чем ты себе можешь представить. Пуркиль даже не удивился. И лишь внутри себя удивился, что он не удивляется. За эти два — три дня у него было столько новостей, столько поводов почесать в задумчивости свою макушку, сколько не было за все его пять сезонов пузырения! Он со счёта сбился.

Между тем, Пилим издал очень музыкальный звук. Пуркиль понял, что с ним поздоровались и тихо ответил: « Упузте». Такое сочетание красоты, нежности и уродливой нелепости он встретил в Тетриме впервые.

— А он видит меня? — опять он спросил Паркилю.

— А как же. Эти голубые шарики — его органы зрения. — Паркиля подхватила Пилима одним из своих хоботков и посадила рядом с собой на татамас. Пилим продолжал мелодично звучать. Его жемчужины сияли.

— Итак, что тебя привело в нид наших почкователей в таком скорбном состоянии?

— Так ты почувствовала?

— Сразу, как только ты зашёл сюда.

Пуркиль вздохнул и начал подробно рассказывать и про полёт на уазах к Тристлю, и про самого Тристля, который решил пропустить пузырение, и про разговор с По-Тристлем, и про чудесные перыжки из стеклянного куба, и про сбор настоящих лунных перыжков с вершины арбыра, и, наконец, про встречу с Шеманой. Про всё- всё, что так занимало его все дни. Рассказ о встрече с Шеманой всколыхнул было в нём всю печаль и разочарование, но Паркиля коснулась его тулова хоботком. А Пилим приблизился и зазвучал совсем волшебно. Пуркиль как-то обмяк и тут же уснул. Сквозь сон он продолжал слышать тёплые прикосновения к штопке на своём тулове и мелодичное журчание. Пилим-пилим- пилим….

Дополнение. Искусство штопуза, или штопка после пузырения

Как и пузырение, штопуз важная и неотъемлемая часть жизни кубиян. Для каждого из них от мала до велика жизненно необходимо искусно зашить дыры на своём тулове после пузырения. Как нам уже показал Пуркиль, больших трудов стоит зашить себя самому. Штопка по тулову- это целое искусство! Тут существует много приёмов и нюансов. Возьмём, к примеру, цвет нити или струны. Она, как правило, одного тона с туловом хозяина, её создавшего. И если кубисянин заштопает своей нитью, то видно ничего не будет поскольку узор сольётся с туловом. Некоторые скромники так и поступают, чем вводят в заблуждение честной народ: ведь тогда не понятно, сколько пузырений на твоём веку? Ценишь ли ты красоту и изящество? Можно обменяться нитями. Это принято у представителей одного клана или родственников. Например, кубисянин жёлтого цвета предлагает своему фиолетовому сородичу жёлтые нити, а тот в свою очередь дарит ему фиолетовые. Очень красиво получается, на правда ли? Но беда в том, что чужие нити не всегда приживаются. Выдёргивай потом у другого свои и штопайся заново?! Жуть! Бр-р-р! Так что кубияне придумали окрашивать свои нити во все цвета радуги. Красители, как правило, добываются из ветвей синего друра, красного изля и из разноцветного ворса оаззов. Последнее вызывает бурные протесты общества «За свободный полёт оаззов». Но какие цвета! Представляете: лазоревый, малиновый изумрудный! Ещё надо отметить, что каждое семейство имеет свой любимый мотив штопки. Кто-то предпочитает концентрические окружности, кто-то ромбы и крестики. Узор передаётся из поколения в поколение, но не сохраняется в неизменном виде. Всегда ведь интересно создать что-то новое, своё оригинальное. Особенно оригинальничает молодёжь и иногда изображает на своём тулове, Кубис знает что!

Ну и пусть их! Лишь бы было квадрикам приятно!

11 Вершиной буду я!

Лучи дневного светила коснулись его квадриков. Очнувшись, Пуркиль не сразу вспомнил, где он находится. Наконец, он окончательно проснулся и в его голове промелькнули образы Паркили и Пилима.

— Мы пропустили утреннее нытьё на Священном арбыре, — услышал он голос Паркили, — а вот наслаждение свежими перыжками я не собираюсь пропускать! Вставай!

Пуркиль совсем не помнил, как он отключился. Но ощущение того, что это произошло чудесным образом и помимо его воли, не покидало его.

— Пойдём в сад, — Паркиля уже свернула довольно симпатичную правую спираль и стояла у выхода.

— Но я должен себя собрать! — Пуркиль так расслабился во сне, что буквально растёкся на татамасе.

— Хорошо, я буду тебя ждать в саду у арбыра.

Так. Придётся сегодня собрать всё своё умение и силы в кучку. Пуркиль встал возле большого руара и, глубоко вздохнув всеми своими хоботками сразу, одним махом скрутил себя в правую спираль. Надо же! Получилось с первого раза, да как хорошо! Когда такое было? Подивился он сам себе.

Светило пробивалось сквозь зелёные облака. Они всё больше сгущались. Атмосфера стала ещё теплее. Им надо торопиться покинуть город. А он ещё не сообщил Тристлю о своём провале. Он ещё не нашёл четвёртую для их похода. Ещё несколько дней и облака прольются на них горячими потоками. Пуркиль и не заметил, как сам горячо проникся идеей Тристля, покинуть Тетрим в поисках неизвестно чего. Надо торопиться.

Он подошёл к арбыру, возле которого его ждали Паркиля и Пилим.

— Упузте! — приветствовал их Пуркиль. Он поднял хоботок, готовый постучать по ноге арбыра двенадцать раз, но родственница остановила его.

— Это лишнее. Послушай.

Пилим, этот уродец с жемчужными глазами, завёл свою нежную мелодию, двигаясь вокруг арбыра. Через некоторое время вниз посыпались перыжки. Да сколько! Их было так много, что Пуркиль чуть не подавился, втягивая их в хоботок. Он не успевал. Но тут им на помощь откуда-то появилась стайка прозрачных уазов, которые активно принялись участвовать в утреннем пиршестве. Насытившись, Пуркиль расселся тут же под арбыром. Надо перевести дух и спросить совета у Паркили, как уговорить Шеману?

— Послушай, что же мне делать? Как её уговорить? У нас осталось так мало времени.

— Да не надо никого упрашивать. Решение у тебя перед квадриками. А ты не замечаешь его. — Паркиля тоже пристроилась под арбыром.

— Какое решение? — Не понял Пуркиль.

— Вершиной вашего тетраэдра буду я, а не Шемана. — Гордо изрекла Паркиля.

— Ты?!!! — И тут Пуркиль расхохотался. Если, конечно, этот звуковой поток можно назвать хохотом. Он пищал и потрескивал, хлюпал и взвизгивал, гудел и сопел, так, что арбыр начал поднимать свои отростки вверх. Ещё немного и он выкрутил бы свою ногу и упрыгал в неизвестном направлении от этого стрёхнувшегося кубисянина! Но тут к Пуриклю приблизился Пилим. Звуки прекратились. Пуркиль успокоился, и ему стало почему-то стыдно. А вдруг он обидел Пркилю? Вдруг она подумала, что он смеётся над её пятым квадриком? Какой дрыстль! Паркиля, однако смотрела на него спокойно и даже участливо.

А он просто считал, что она мала для такого далёкого похода. Хотя почему мала? Ведь Шемана тоже прошла только четыре пузырения. Да… Конфуз. Пуркиль встал, стряхнул с себя перыжки, которые уже начали увядать.

— Ты это… Извини меня. Я то не против твоего участия, но надо спросить Тристлей: подходишь ли ты?

— Подхожу ли я? — Пуркиль увидел, что Паркиля как-то увеличилась и стала ярче.- А я хочу знать, подходите ли вы для такого похода? Как вы подготовились к такому серьёзному делу? Вы интересовались у учёных, были ли такие походы? Когда? И чем закончились? А есть ли у вас карты, атласы Кубиса? Что вы знаете о природных явлениях на других его гранях? Пуркиль очередной раз изумился. Он сильно недооценивал свою младшую родственницу!

— Тристль говорил, что никто не знает, не осмеливался никто, — промямлил он, оправдываясь.

— А Тристль — глава Тетрима? Или великий кубисограф? — наступала Паркиля. Жемчужины Пилима тем временем почему-то начали темнеть.

— Ладно, пошкрябались к Тристлям, — примирительно прогудел Пуркиль и коснулся Паркили.- А почкователям будем говорить?

— Долгие проводы — лишние сугробы, — ответила Парикля. — У них кроме нас ещё четырнадцать отпрысков. Есть о ком беспокоиться. Пошли.

— Постой!

— Что ещё?

— Ты обещала, что покажешь ещё кое-что твоим пятым квадриком, когда взойдёт дневное светило.

— Ах, это. Ну, смотри.

Паркиля огляделась по сторонам и увидела довольно правильное пятно света, направила на него свой квадрик. Через некоторое время это световое пятно тихо поднялось. Оно превратилось в лепесток, который Паркиля взяла хоботком и протянула ему.

— Держи.

Дрожа от восторга, Пуркиль взял лепесток фиксированного света. Паркиля сделала ещё несколько таких лепестков и свернула их один за другим. Получился прекрасный, только не живой флуар. Разноцветные флуары росли вдоль всех дорог в Тетриме. Но такой Пуркиль видел впервые.

— Можешь вдохнуть его в себя.

Пуркиль повиновался. Он почувствовал несказанную радость и желание сейчас же выдать что-то прекрасное.

— Ты же торопился. Пошли.- И Паркиля потянула его за хобот.

Дополнение. Как появился Пилим

О чём думали её почкователи, когда пестовали и лелеяли её сферу? Конечно о хорошем! О самом прекрасном: как в ней все гармонично и восхитительно, какая она гибкая, ловкая, быстрая, умная и прочая, прочая. И какой случайный образ или шальная мысль вмешался в процесс её построения, что сбило его? Теперь остаётся только гадать. Как бы там не было, но Паркиля появилась перед своими почкователями с лишним квадриком. Они были потрясены, но быстро очухались и приняли её в свой клан такой какая она есть. Сами же нафантазировали. Всё было бы хорошо, если бы не другие кубисяне. Не то что бы её не приняли или насмехались. Наоборот, вечно лезли с вопросами и сокрушались: расскажи да покажи, да дай потрогать! А её сверстники, те вообще не церемонились: дай погонять! Потом, когда она обнаружила особые свойства пятого квадрика, и ненароком стала их проявлять, её вообще стали сторониться. А кому охота быть поджаренным! Она создавала красивые поделки, но никому кроме Пуркилей- старших их не показывала, она сочиняла стихи и песенки, но дудела их себе да дрыстлям. Она научилась прятать лишний квадрик, втягивая его в тулово. Но это было неудобно: он начинал чесаться и болеть. Вот досада! Паркиля всё больше уединялась или проводила время в ниде своих почкователей. Они всегда успокоят и посочувствуют. Но в один хмурый вечер ей было так печально, что она решила потащиться со своей грустью к Сфере уныния. Пора взрослеть и справляться со своими соплями без почкователей.

Она стояла возле Сферы и думала, думала, думала.. Нельзя быть одному. Какой ты ни есть талантливый кубисянин, но тебе необходим друг. И вдруг из сферы высунулся отросток и потрогал хоботок Паркили. Она не испугалась, а погладил его. Он высунулся больше, а затем показалось и всё существо целиком. Это был скрюч. Нелепый какой-то! Но такое от него исходило тепло и так он мелодично звучал, что Паркиля его взяла. И…. унесла с собой. А он не сопротивлялся. Сиял голубыми бусинами и пиликал. С того дня, вернее вечера, Паркиля реже стала снежить и печалиться. Больше гулять вместе с Пилимом в окрестностях Тетрима, плавать и висеть на арбырах, мечтать о чём-то смутном и далёком.

12 Расслабься, По!

— Ты им своё чудо сразу не показывай.- Бубнил Пуркиль по дороге к ниду Тристля- старшего. Он не сомневался, что его друг будет там ждать его.

— Ты о чём? О Пилиме?

— Пилима сложно спрятать. А свой квадрик ты хорошо маскируешь.

— Хорошо, — быстро согласилась Паркиля.

Нид Тристлей опять мотало не на шутку.

— Да что у них там всегда, как не у кубисян! — Огорчённо воскликнул Пуркиль. Он не умел издавать такие звуки, как Тристль.

— Пилим, помоги нам, — Паркиля подтолкнула своего питомца к вращающемуся ниду. Пилим зазвучал и понёсся вокруг нида. Движение замедлилось. Нид остановился, и на порог выскочили Тристли.

— Что это было? — оба гудели они.

— Ничего особенного, песенка Пилима. — Ответила Паркиля.

— Упузте! Знакомьтесь — это моя… это Паркиля из рода Пуркилей. А это Пилим, сам не знаю из какого рода.

— Упузте! — хором протрубили Тристли и уставились на гостей. Наступила неловкая тишина.

«Как был я прав, попросив её спрятать квадрик» — мысленно похвалили себя Пуркиль, и, чтобы прервать затянувшуюся паузу, представил своих друзей.

— Это Тристль! А это его почкователь, учёный-арбыровед и кристаллограф По-Тристль. Может, мы в нид зайдём? — Пуркиль легонько толкнул по тулову Тристля.

— Ну да, заходите, — По-Тристль исчез в глубине нида и потянул за собой отпрыска. У Тристля из хоботков повалил розовый дым.

Когда все разместились на татамасах вокруг мерцающей золотой пирамиды, усеянной рубинами, издающей шелестение крыльев оаззов, По-Тристль произнёс: « Это не Шемана.»

— Это — Паркиля, я же вам сказал, и она хочет пойти с нами в Великий поход! Не знаю, будут ли у вас к ней вопросы, но у неё столько вопросов, что лично я растерялся даже.

— И какие же у тебя вопросы? — обратился к Паркили взбудораженный Тристль. Он-то надеялся увидеть прекрасную Шеману, а не Куб знает кого!

А По-Тристль напротив, довольно хрюкнул: вопросов нет, когда ничего не знаешь. А если есть вопросы, то, как минимум, ты этим интересуешься.

Паркиля, нисколько не смущаясь, начала говорить всё, что думает про поход. Вопросы посыпались из неё, как золотой песок в ветреную погоду. Чем больше она спрашивала, тем скучнее делался Тристль и тем довольней выглядел его почкователь. Наконец, он произнёс:

— Ты привёл нам очень хорошую вершину к тетраэдру, Пуркиль. Молодец! Вот теперь я постараюсь всё выяснить и раздобыть карты в учёном совете. Они не всем доступны.

— Твоя Паркиля слишком много воображает о себе! — Тристля всё-же прорвало.- Что в ней такого особенного? Это экзотическое нелепое существо, которое она притащила с собой?

— Ну, успокойся, — примирительно сказал Тристль-старший.

«Существо» тем временем приблизилось к Тристлю и уставилось на него своими пятнадцатью жемчужинами. Тот замолк.

— Оно действительно странное. Но кого-то мне напоминает, — Произнёс Тристль-старший, — однако, не могу вспомнить кого, может порыться в определителях фауны Кубиса?

— Не найдёте, — засмеялась Паркиля, — нет там таких!

— Почему ты так уверена?

— Он такой же редкий экземпляр, как и я, — и Паркиля осторожно выдвинула свой лишний квадрик из тулова. Включила его и стала пускать световой луч, освещая стены нида и его хозяев.

— Ещё фокусы будут сегодня?

— Сколько угодно! — Пуркиль развеселился. Он уже не сомневался, что Паркилю возьмут в поход. — А хотите волшебных снов, и беззаботного состояния, как в первую луну своей жизни?

— Хорошо, что ты шутишь, Пуркиль, но вряд ли возможно мне, пережившему уже двадцать четыре Рофазкула, вспомнить свою первую ромбическую луну.

— Возможно. Паркиля поможет.

— Нет- нет, Пуркиль, ты ошибся, я тут не при чём.

— А кто меня усыпил в ниде почкователей так, что я растёкся будто только отпочковался, и моё тулово ещё не было скручено ни разу!

— Это Пилим постарался.

— Пилим?!

Вся компания уставилась на Пилима, который мирно перемещался по ниду и осматривал сооружения из обсидиановых пластин, трубочек, платиновых пирамидок и рубиновых пентагонов.

— Пилим, — позвала его Паркиля, — помоги Тристлю- старшему отдохнуть немного.

Пилим приблизился, распрямил свой отросток и дотронулся до него. Тот осел на татамасе, Квадрики его закрылись, и послышалось мерное посапывание. Тулово его начало розоветь и раскручиваться. Тристль спохватился, сорвал с потолка спальную сеть и накрыл ею почкователя. Негоже видеть крупного учёного в таком бесформенном виде!

За окном зеленели огромные облака. Зажигались огни на башнях Тетрима. На город опускались душные сумерки. Пилим затих к каком-то закутке нида.

— Тристль, сыграй нам, пожалуйста, — попросил Пуркиль.

— Поднимемся на другой ярус, пускай По отдохнёт. Они поднялись на самый верхний ярус, где дышалось легче и Тристль зазвучал мелодично и немного грустно. Напрасно он боялся разбудить Тристля- старшего. Он спал самым крепким и чудесным сном в Тетриме.

13 В резиденции Главарта

— Однако, я заспался, — пробормотал По-Тристль, протирая свои квадрики. Что это было? Сон или волшебное забвение? Но что бы то ни было, он чувствовал себя, как на верхушке арбыра, юным и мощным. Надо лучше познакомиться с этой Паркилей и её странным питомцем. Кстати, что делают его гости?

Между тем, юные кубисяне мирно покачивались и также мирно посапывали своими хоботками в спальных сетях. Тристль- старший скинул с себя сеть и практически мгновенно свернул тулово, как подобает взрослому учёному. Он подошёл к окну.

— Однако, мы заспались, — повторил он. — Или мы поторопимся или никто никуда не пойдёт в этот Рофакул и займётся пузырением, как положено. Втянув хоботком из окна утреннего тумана, По-Тристль зычно протрубил побудку: « Та-Та-а-а! Та-та-а-а! Тра-та-та-та-та-та-а-а!

— Упузте, По! — первым спустился его отпрыск.

— Упузте, Тристль. — Поторопи остальных. Для экономии времени утреннее прославление Кубиса проведём на домашнем арбыре в саду. И вот вся компания — Тристль- старший, Тристль, Пуркиль и Паркиля, раскачиваясь на отростках арбыра сонно ныли: « Да воссияют, восемь твоих вершин, о прекрасный Кубис!» Утреннее хрюмканье прошло в тишине и традиционно. По-Тристль решил не злоупотреблять синтетической пищей, ведь её действие на организмы кубисян он ещё не изучил как следует. Пилим тихо пиликал, Парикля изучала руары, вернее то, как она в них отражается. Пуркиль и Тристль листали старые определители: По-Тристль дал им задание, найти хоть что-то похожее на Пилима. Он же где-то его видел! Казалось, все чем-то были заняты. На самом деле внимали Тристлю- старшему.

— Мы сейчас направимся в резиденцию Главарта Тетрима. Утром он беседует с горожанами на разные темы, знакомиться с их новыми произведениями. Он поддерживает молодёжь, особенно их незаурядные идеи. Мы спросим его о путешествии. Я вам не советую нести всякую чушь о нежелании пузырения и прочее. Надо делать акцент на познавательном аспекте Великого похода, мол, хотим познать наш прекрасный Кубис, новые его грани, вдохновиться на новые образы и идеи. Необходимо обосновать…

— По… — прервал его Тристль.

— Что? — остановился По-Тристль.

— Ты нам как будто доклад читаешь, Будь проще.

— Я, честно сказать, волнуюсь. Главарт, великий кубисянин. С богатством и обилием его образов вряд ли сейчас кто сравнится в Тетриме. Он правит уже двадцать рофакулов подряд.

Да, это был талантище! В Тетриме все почитали его. Строки из его баллад выкладывались рубинами на нидах кубисян. Взять хотя бы эти:

О, кубисяночка, очнись!

Открой сомкнуты негой квадры,

На встречу утренней Гекадры

Звездою Тетрима явись!

А кто из кубисян не знал его знаменитой поэмы «Опега»!

Опега, давний мой приятель,

Отпочковался у Зевы,

Где может почковались вы,

Иль пузырились, мой мечтатель?

И ещё из той же поэмы:

Итак, Опега на свободе,

Закручен по последней моде,

Как щёголь тетримский зашит,

и, наконец, покинул нид.

А вот эти чудесные строки:

Ты жива ещё, моя Кубышка?

Пузырюсь и я ещё, привет!

Пусть струится над твоим домишком

Рофакула несказанный свет!

Хотя, что это за архаизм «домишком»? Но может так назывались с древности их ниды? Талант ведь вглубь времён проникает и предвидит будущее. А его великолепные панно «Утро в руаровых холмах» или « Оаззы прилетели»! Кто только не пытался копировать их? На его произведениях училось ни одно поколение Тетрима. Правда, последнее из его творений «Зелёный квадрат» вызвало много споров. Но скорее всего это дань современному течению «Красота в простоте». А его восхитительная музыка? Взять хотя бы «Изумрудное озеро»! Под неё происходят синхронные подскоки на гуттапах — наипрекраснейший вид искусства у кубисян.

Главный нид или Резиденция Главарта находился на живописном берегу Зевы. Вокруг него возвышались тонкие звёздные башни. Концентрическими квадратами стояли могучие арбыры. Благоухали тысячи флуаров. Их запахи разносили по саду небольшие искусственные смерчи, установленные в разных его местах. Также на территории резиденции сверкало множество золотых скульптур. Самая грандиозная из них, «Изначальное пузырение», символизировала начало их прекрасного мира, когда произошёл первый выброс идей и образов всего сущего. Эта скульптура освещалась в тёмное время суток постоянно. Энергию для подсвечивания этого грандиозного изваяния кубисяне извлекали специально самым примитивным способом. Они знали многие источники энергии, но в знак почитания «Изначального пузырения», они вращали сотни волчков, установленных в цокольном ярусе главного нида. Волчки не должны были остановиться и упасть. Поэтому практически каждый житель Тетрима дежурил хоть раз в Гудящем зале. И это почиталось за большую честь! Наши герои такой чести ещё не удостоились в силу своего небольшого возраста. А вот По-Тристль, как крупный учёный-арбыровед часто посещал Гудящий зал и накачал свои хоботы, будь здоров, не хрюкай!

Итак, им предстояло перебраться на другой берег Зевы, которая катила свои изумрудные волны через весь Тетрим. Кубисяне перебирались с берега на берег по тоннелям, прорытым под руслом реки. У входа в эти тоннели стояли мощные насосы, которые втягивали кубисян на нужную им сторону в капсулах. Капсулы эти были индивидуальные и коллективные. Мало приятного под действием мощного насоса слипнуться в общей капсуле с незнакомцами, но некоторые, особенно молодёжь, находили это забавным. Очутившись на другом берегу Зевы, они хохотали, распутывая свои хоботки и квадрики! Куб знает, что такое!

Тристль- старший проследил, чтобы каждый из его подопечных сел в отдельную капсулу. А за тем и сам отправился на другой берег Зевы.

* * *

Очередь из желающих пообщаться с Главартом была довольно внушительной. По-Тристль решил воспользоваться своими связями и попасть в резиденцию побыстрее.

— Подождите меня здесь. Не разбредайтесь, не показывайте Пилима, чтобы вокруг вас не толпились. — Это он обратился к Паркили. Но Пилим и так тихо сидел в плотно сплетённой сетке, которая висела на одном из хоботков подруги.

Тристль старший зашёл в нид через боковой вход известный немногим, и пошёл по широким коридорам к залу Учёных совещаний. Его друг и коллега Сьенфис, к сожалению, отсутствовал, но был на месте его отпрыск.

— Упузте, — поприветствовал Тристль — старший Сьенфиса-младшего.

— Упузте, -тот почтительно поднял хоботок.

— А где мой почтенный коллега?

— В хранилище древних руаров записи изучает.

— Вот как раз мне туда и надо. — И По-Тристль поспешил в хранилище. Он нашёл Сьенфиса, пялившегося в тёмно синий руар, покрытый сеткой мелких трещин. Руар был очень древним.

— Что, не хочет показывать свои тайны? — спросил Тристль друга, приветственно коснувшись его тулова.

— Нет, показывает, но каждый раз разные картинки одного и того же события. Ничего не понимаю. Уговариваю его, пялюсь в него уже которую ночь. Он видите ли только по ночам активен, Кубис его забери!

— А, может он отражает впечатления разных участников этого события с разных точек зрения, так сказать.

— Отражения отражений? — подхватил Сьенфис. — Так-так…. Спасибо. Я подумаю над этим. Так что тебя привело сюда?

— Мне бы к Главному попасть, причём срочно. Поможешь?

— Конечно проведу тебя.

— Но я не один.

— Не один, а сколько вас?

— Ещё трое отпрысков со мной и неизвестное науке существо.

— Да ты что? Ты меня заинтриговал, Тристль! Давай их сюда.

— Кстати, может ты мне поможешь определить, кто это?

— Опиши его, чтобы я знал, в каком разделе его искать, пока ты ходишь за отпрысками. Тристль- старший подробно описал внешний вид и воздействие на него Пилима.

— Не знаю, почему ты затрудняешься, но по всему он напоминает скрюча комковатого.

— Скрюча?! — изумился По- Тристль.

— Да. Вот сейчас покажу их изображение.- Сьенфис начал рыться на полках, и, наконец, извлёк пластинку с изображением скрюча. Действительно это существо имело один отросток и по бокам рядами наросты, но всё сморщенное, бурое, и никаких жемчужин. Да и когда кубисяне дружили со скрючами?

— Ну, веди их скорее. — Сьенфис нетерпеливо потёр хоботками. А аудиенцию я вам устрою.