Бесплатный фрагмент - Река её жизни

Посвящается моей маме, Вениковой Александре Матвеевне.

(Повесть основана на реальных событиях её жизни)

Благодарю за терпеливое прослушивание текста и моральную поддержку при написании книги мужа Соснович В.Ф. и подругу детства Китаеву Ольгу

Пролог

«Ты неси меня, река, за крутые берега,

Где поля мои поля, где леса мои леса.

Ты неси меня, река, да в родные мне места…»

(А. Митта)

Мама сидит возле окна. Через неделю ей исполнится 92. В какой-то момент необратимость старческих изменений как будто остановилась, и облик её оказался вне времени. Всё те же смешливые чистые глаза, повидавшие в жизни вдоволь, благородная седая голубизна густых волнистых волос. В руках очередная книга.

Отсюда, с высоты первого этажа, виден весь двор, собранный в коробочку пятиэтажными хрущёвками. Когда-то молодые берёзки, густо посаженные лет сорок назад, теперь поднялись выше крыш.

Это не просто окно кухни, это наблюдательный пункт за взрослением нескольких поколений. Совсем недавно играли в футбол здесь мои пацаны. Потом другие. И вот уже следующие детишки, горланящие под окном с утра до вечера: «Бак — бале — бак!…» — подросли и ходят важные. Не за горами время, когда и их поколение будет прогуливаться здесь с колясками. Время не стоит и жизнь продолжается!

За окном, свисая с козырька подъезда, радостно переливаясь на апрельском солнышке, весёлой капелью тает сосулька. На площадке перед окном, вдохновлённые и вновь влюблённые, гурчат голуби. Начался брачный период. Весна!

Мама, прокручивая в голове события, описанные в книге, смотрит вдаль. На лице её смесь чувств — печаль и триумф:

— Здесь автор описывает дорогу, длиною в полвека, а моя дорога — длиною в век…

Её взгляд устремляется сквозь вдохновение весенних изменений природы, сквозь время, в далёкое прошлое, туда, где всё для неё только начиналось…

— — — — — — — — — — — — — — —

Темнеет. Целый день Сашка в дороге. Телега тряско переваливается по ямам и колдобинам.

Весна. Конец марта. Дорога уже освободилась от снега, но в ямках стоит вода. Лошадь устала, братья по очереди садятся отдохнуть, но стараются идти пешком рядом. Телега набита скудным барахлишком, в дорогу взяли только самое необходимое.

Три брата, она да мать, плюс вещи и харчи в дорогу, вот телега и под завязку. Добираются на станцию к поезду. Отец уехал искать лучшей жизни в Карело — финскую республику. Неделю назад мать получила письмо, отец написал: «Приезжайте. Жить можно.»

Мать отдала коровёнку в колхоз в счёт долга, продала учителю домишко и собралась в дорогу.

Сашка крутится по сторонам, как же, приключение! Но, глядя в грустные глаза матери, на неё накатывает тревога: что там их ждет? А что если она больше никогда не вернётся сюда, домой, где прошло её счастливое беззаботное детство?

Наконец добрались до станции. Мать ушла за билетами. Пришла расстроенная — опоздали, поезд ушёл, надо искать ночлег…

Мать за занавеской тихо разговаривала с хозяйкой, делилась своими тревогами, а Сашке не спалось. Будто страницы книги перелистывая, река памяти унесла её туда, где пронеслось её короткое безмятежное детство.

1 ГЛАВА
ДЕТСТВО

ЗНАЧИТ ЛЮБЯТ

Сашку разбудил голос матери за окном:

— Давай, Майка, пошла! Пошла же!

Позвякивание Майкиного колокольчика уносилось вдаль, пока не смешалось с перекличкой мычания.

Саша сладко потянулась. Открыла глаза и сразу зажмурилась — лучи утреннего солнца слепили. Дома было тихо. Только муха, жужжа, билась в стекло пытаясь вылететь наружу.

День опять обещал быть жарким. Стало грустно. Ребята снова пойдут купаться, а она опять будет прыгать до крыльца и обратно. На ногу она пока не могла встать даже на носочек.

Неделю назад они с Василием лазали по деревьям в садах. Под яблонями полно валялось паданки, но хотелось набрать тех, что светились в листве румяными боками. Сашка залезла повыше на дерево, нарвала яблок и подала их брату. Потом посмотрела вниз — до земли недалеко, и спрыгнула в траву.

Вася собрал яблоки в тряпицу и пыхтел над узлом. Сразу и не понял, подумал, что сестра шутит,— любила поозорничать — но потом не на шутку испугался, кинулся к ней — Шурка, что с тобой? — сестра, скорчившись, сжимала стопу, из разодранной пятки фонтаном хлестала кровь, из земли торчало острие разбитой бутылки.

Вася рывком разорвал узел тряпицы, — яблоки раскатились в траве — и начал судорожно заматывать рану. Саша подвывала размазывая грязными ладошками слёзы по лицу. Думала, что скажет родителям? Отец, наверно, будет ругаться, что вместо порученных дел по дому, она опять лазает где ни попадя. Сашка повисла на шее брата и с трудом ковыляла домой.

— Вааась, давай не скажем маме, а? Ну ты же знаешь нам попадёт…

Брат, насупившись, молчал. Понимал, что влетит как раз ему, что за сестрой не доглядел. «Эх, лучше бы я сегодня с братьями дрова заготавливать поехал», — думал он.

— Вааась, я дома спать лягу, как будто устала, мамка сегодня поздно, сказала, прейдёт. Отец тоже только к вечеру явится, сказал, что пока всё сено не вывезут, будут работать. А утром они рано уйдут, не увидят.

— Ладно, не скажу.

Сестра была младше, но умела настоять на своём.

Со старшими братьями у неё была большая разница в возрасте, они её любили, но относились как к малявке, зато Василий был всего на 3 года старше. Саша была к нему очень привязана. Брат от старших учился мастерить, а Шура вертелась рядом, помогая ему, быстро училась сама. Порой её смекалка помогала добиться результата там, где один бы он не справился.

Пока дошли, тряпка набухла от крови. Дома достали старую простыню и поменяли повязку. Шурка нырнула под одеяло, нога нестерпимо ныла. Терпела. К вечеру боль затихла, и она уснула.

Проснулась от ворчания брата. Николай отогнал корову на пастбище, пришёл завтракать.

— Ты что валяешься? Дел у тебя нет?

Саша попыталась привстать на ногу, и взвыла от резкой боли. Брат растерянно уставился на кровавую тряпку на ноге сестры.

— Что такое???

Делать нечего, пришлось всё рассказать.

— Дура! — брат в отчаянии соображал что делать. Судя по тому, что повязка толстая и насквозь в крови — дело нешуточное.

У Коли ещё свежи были воспоминания своего увечья:

Николай был средним из братьев. Поэтому привык хвостом ходить за старшим, Алексеем. Хотя, когда подрос, ребята собирались играть разного возраста. Но братья привыкли держаться вместе.

Родители строили дом на окраине Скудино и ребята с удовольствием помогали на стройке. Конечно, топором махать им не давали, но принеси/ подай — это было их заботой. А когда взрослые уходили, тут уж ребята резвились вдоволь, интересно же лазать и представлять, что это не дом, а неприступная крепость!

Вот, как то вечером, когда взрослые закончили работу, ребята остались на стройке одни. Балансируя среди брёвен, Коля поскользнулся. Падая, потянул бревно, оно покатилось и зажало ногу в области колена. Пока звали взрослых, пока его вытащили, колено онемело и вздулось. Мальцу тогда было семь лет. Отец на руках принёс его в фельдшерский пункт. Врач осмотрел ногу, наложил шины и зафиксировал колено в полусогнутом состоянии. Прошло время, нога срослась, но раздробленный коленный сустав остался неподвижным. Искалеченная нога, со временем, стала короче и не сгибалась в колене. Мальчик стал ходить с палкой наперевес. Такой доли, сестре, Николай не желал.

Выглянул во двор — Алексей с братишкой укладывали дрова в поленницу.

— Пацаны, Шурку надо в больницу вести.

Алексей пулей влетел в дом, молча оценил серое лицо сестры и раздутую, в кровавой тряпке, ногу. Присел возле кровати спиной к сестре.

— Цепляйся крепче. — Саша обхватила брата за шею, а Алексей подхватил её тощие коленки по бокам. Брату было пятнадцать и шестилетняя сестрёнка, хоть и была рослой, но, для пацана, выросшего в деревне, ноша была посильной.

Пять лет назад родители достроили дом на окраине Скудино, куда переехали из Русаново.

Рядом было несколько деревень. Скудино и Русаново разделял овраг. На окраине Русаново возвышалась церковь, за ней протекал ручей. Прямо — дорога в деревню Горки, а по другую сторону ручья, располагалась деревня Оксёново.

Фельдшерский пункт находился в Скудино. Алексей нёс сестрёнку, а Николай, опираясь на палку, едва поспевал за ним. Вася, виновато пыхтя, шёл следом. «И что я Шурку послушал? Вдруг и правда останется хромой как Коля?» — в голове рисовались жуткие картины, одна страшнее другой.

Андрей Павлович, доктор, выгнал ребят в приёмную, посадил Сашку на кушетку и размотал тряпку: ступня распухла и рана снова начала кровить.

— Придётся зашивать, дорогуша. Не бойся, сделаю укол и больно не будет.

У Сашки от страха скрутило живот, в ушах зашумело и что-то мелкое замельтешило перед глазами.

— Ну, ну, милая! — увидел, что девочка стала белая, как стена в амбулатории — скажи ка, чья ты будешь? — Доктор вернул Сашку на землю.

— Степановых.

— Это, Матвея Степановича дочка? Знаю, знаю такого. — Андрей Павлович быстрыми точными движениями стягивал края раны. — Где ж тебя угораздило?

Шурка вздохнула:

— Да с яблони спрыгнула вчера, а там стекло.

— Что же вчера то не пришли?

— Я думала, что само пройдет. Мамы дома не было, я и спряталась в кровати, чтобы не ругали.

Доктор заканчивал перевязку и только головой покачал — Ну и ну!

Обратно шли в том же порядке. Сашка кульком висела за спиной Алексея и первой увидела спешащую навстречу мать. В животе опять всё сжалось: «Что мама скажет?»

Мать подбежала, всплеснула руками, голос дрожал:

— Шурочка, доча, как же так? Больно?

У Сашки из глаз брызнули слёзы, даже у врача не ревела, а тут прорвало.

— Мама… Ыыыыы… я думала папка ругать будет…

Мать держа её за руку, семенила рядом.

— Бог с тобой, дочка! Как такое удумала то?

Возле дома стоял отец. Пришёл на обед, а тут вся семья в сборе.

Увидел зарёванную Сашку, в бинтах:

— Видимо, дочка, будешь теперь дома за главную?

А Сашку переполняло противоречивое чувство: было невыносимо стыдно за то, что обманула всех и, в то же время, счастлива — все рядом, все переживают за неё — значит любят.

Родители

Мама Саши, Феврония Денисовна Еленская, родилась 16 июля 1896 года.

Свою мать она не помнила: та умерла от простуды сразу после родов. Отец Фени женился второй раз, и Девочка выросла с мачехой. В семье отца и мачехи родились свои дети, и Феврония, с детства, училась зарабатывать на кусок хлеба. Тогда, девочек, часто отдавали в няньки, за харчи. Вот и Феня, чуть подросла — стала ходить на заработки.

Недостаток материнской любви и ласки сказался на характере. Девочка, обделённая материнской любовью, выросла тихой и любила уединение. Открыто проявлять чувства она не умела. Свою любовь выражала заботой. Вот и свою дочь, она любила, но приласкать не умела.

Отец Саши, Матвей Степанович Степанов, родился 9 августа 1888 года.

Он был старше Февронии на 8 лет. Высокий, коренастый, видный, но характер имел мягкий, неустойчивый.

Февронья не была красавицей, но обладала каким то особым женским магнетизмом. Имела лёгкий, уравновешенный, но твёрдый характер. На рожон не лезла, любила мужа, принимала его главенство и легко прощала обиды.

Муж чувствовал её внутреннюю силу и, в моменты, когда становилось особенно тяжело, от того, что мечтал о другой доле для семьи — в колхозе он не мог выбраться из нужды — убегал от проблем в спиртном. Тогда на укоры жены реагировал агрессивно, мог пустить в ход кулаки, пытаясь таким образом доказать свою состоятельность. На утро каялся, а жена жалела и прощала — любила его.

Это случалось не часто, в основном жили дружно, работали сообща.

Грамоте, в детстве, Февронье учиться не было возможности, читать / писать не умела. За трудодни, в колхозе, в графе подпись, ставила крестик.

Зато, от природы, имела богатый внутренний мир, тонкое чувствование прекрасного.

С детства имела особую тягу к природе. От бабушек познала свойства трав, любила лес, понимала его законы, уходила далеко и могла целый день провести на природе, собирая травы, коренья, ягоды, грибы, орехи. Слушала пение птиц, шелест листвы и мечтала о будущем.

Зимой, когда была минута свободы — вязала крючком ажурные шали, подзоры для кроватей*, накидки на подушки. Собираясь на праздничные посиделки, пела с женщинами о любви и женской доле.

Алексей

Саша родилась 10 апреля 1930 года. В семье Степановых уже было три сына. Старшему, Алексею, было тогда 9 лет, Николаю 6, а младшему, Василию неделю назад исполнилось 3 года.

С появлением нового члена семьи, у ребят, кроме домашних дел, добавились теперь дежурства с сестрой. Маленький Вася старался во всём подражать старшим братьям: в одночасье в нем перестали видеть малыша. Рядом с сестрёнкой он воспринимался теперь большим и самостоятельным. Мать, первый месяц, сидела с малышкой дома, а как начались каникулы у старших, нанялась с мужем пасти скот: коров тогда держали в каждом подворье.

Ребятам в полях раздолье, успевали и родителям помочь и с ребятами поиграть. Друг от друга учились: то дудочку из веток вырезать, то лисицу выслеживать. А вечером собирались с ребятами со всей округи и играли в лапту.

К холодам Шурка подросла, и мать отдала её в ясли, а сама вышла работать в колхоз.

На всю округу, была одна школа, в деревне Скудино. Между деревнями протекал ручей. Два бревна, брошенные через него, служили мостом.

Алексей с Колей учились в разных классах. Но сегодня у каждого было по шесть уроков и братья вместе возвращались домой. Два года назад Коля повредил ногу, и теперь ходил с палкой. Дорожка в сторону Русаново шла вдоль ручья, заросшего густым кустарником, а затем, сворачивала к мосточку. Ребята, оживлённо делясь событиями дня в школе, подходили к мосту.

Впереди, из кустов, доносился гогот и запах папирос — встреча не обещала ничего хорошего. Шпана из соседней деревни часто дежурила здесь, собирая дань с тех, кто помладше.

— Эй! Хромой! Принёс?

Ребята замолчали. Алексей отодвинул братишкуи вышел вперёд:

— О чём речь?

— Ему, вчера, было сказано принести папиросы. — Заводила угрожающе надвинулся и сплюнул под ноги

Алексей шёл вперёд, заслоняя собой брата.

В свои двена́дцать лет он был на голову выше сверстников. Физически не уступал пацанам и постарше. Как у старшего в семье, на его плечах были и вода, и дрова, и много другой работы по хозяйству. Поэтому пацаны старались его не задирать.

— Он тебе ничего не должен. Попробуй только снова пристать к нему, соберу Русановских — вам не поздоровится.

Алексей сжал кулаки, лицо пошло красными пятнами. Он плечом отодвинул задиру и, пропустив вперёд брата, прошёл мимо.

— Ладно… Ещё встретимся. — Процедил вслед заводила.

Ребята молча дошли до дома. От встречи остался неприятный осадок.

— Коль, посмотри, что там есть на обед, я сгоняю за Шуркой в ясли, а то мне ещё к контрольной готовиться.

Николай заглянул в чугунок: щи были ещё тёплые — мать утром успела приготовить.

Младший, Василий, сидел на полу и конструировал что-то из палок и брусков.

— Вася, есть будешь?

Братишка кивнул и отложил поделку в сторону.

Коля достал миски, начал разливать суп.

Алексей принёс Сашку, снял с неё пальтишко, посадил к столу. Шуркин рот не закрывался: говорила сразу обо всём и без умолку.

Ты можешь помолчать хоть немного, трещётка? — Алексей деланно строго посмотрел на сестру. Шурка округлила глаза и насупилась, но не надолго. Через минуту, она вновь пересказывала всё, что делала в яслях.

Покушали. Николай убрал со стола: мать сердилась если не убирали посуду.

Алексей открыл сумку, полез за учебником.

— Это ж надо! — в сумке учебника не было. Алексей остолбенело прокручивал в голове, где же он его оставил?

— Точно! Я же его в парту на переменке положил. Ну вот! Придётся бежать в школу, иначе завтра контрольную не написать.

Алексей, накинув куртку, выбежал из дома. К вечеру похолодало. Листва уже опала, и ветер раскачивал голые кроны деревьев. В конце октября смеркалось рано, надо было успеть до темноты.

Компания пацанов всё еще околачивалась возле ручья. Издали заприметили приближение Алексея. Заводиле в голову пришла идея напугать его.

— Айда под мост! — шёпотом приказал он.- пацаны соскользнули под берег и спрятались.

Алексей шёл ни о чём не подозревая. В размышлениях, что будет делать, если сторож уже закрыл школу, он ступил на мостик. И, в этот момент, с дикими воплями и грохотом компания пацанов выскочила из-под моста.

Это было настолько неожиданно, что у Алексея подкосились ноги, он упал. Почувствовал, что сжало виски, стало трудно дышать. Дальше он ничего не помнил…

Когда его начало трясти, закатились глаза и появилась пена изо рта, напускная спесь оставила подростков.

Ребята испугались и побежали в Русаново звать взрослых… Когда вернулись, Алексей лежал без движения. Начали тормошить. Мальчик открыл глаза, ничего не понимая. Подняли, повели в медпункт. Доктор осмотрел, сделал укол и передал направление на обследование в областную больницу. На следующий день отец повёз Алексея в Великолукскую областную больницу. Через неделю мальчика выписали с неутешительным диагнозом — эпилепсия.

Это было только начало. Приступы стали повторяться. Теперь за ним надо было присматривать, чтобы не расшибся когда трясти начнёт.

Мать от слёз осунулась. Сердце сжималось от горя и беспомощности: её старшенький, её Алёшка… Как же так? Что теперь с ним будет?

Беззаботная пора

Сашка блаженствовала: неделю назад Андрей Павлович снял швы с порезанной пятки. Но сказал: «Неделю ногу поберечь, на улице не гулять и повязку пока не снимать».

Вчера, (наконец то!) повязка была снята и получено официальное разрешение гулять на улице!

Конец августа, но на улице тепло! Саша заправила постели. Пока нога заживала, она, чем могла, помогала матери по дому: убрать постели, пыль протереть, пол подмести, посуду сполоснуть… Матери хватало других хлопот: в поле целый день как отработает, так к вечеру ходит, за поясницу держится. А ведь ещё Майку подоить надо и по хозяйству управиться. Отец с пацанами тоже постоянно заняты: и трудодни в колхозе заработать, и дрова на зиму заготовить, и сено для коровы. Да крыша, вон, протекать начала — то же время найти надо, чтобы отремонтировать. Хотя, ребята находят его и для развлечений: то в лапту с пацанами играют, то в ножички.

Шурке хорошо! Младшую все жалеют, излишне не нагружают. Вот сейчас управится по дому и пойдёт к Жене. Пока с дому не выходила — подружка её проведывала. Приходила с куклой и они играли в дочки матери.

Женька жила на той же улице через несколько домов. Саша собрала свою дочку, сшитую под руководством Зои, старшей сестры Жени. Зоя была мастерица! Сама: шила, вязала, вышивала. Саше нравилось наблюдать, как в её руках создаются маленькие изящные вещи для куколок. Сашка всё делала как она, старалась, но у неё всё получалось какое-то кривое, не такое.

Вот и Женькин дом.

— Ой! Шурка! Тебе уже разрешили ходить? Ура!

Женька радостно спрыгнула с крыльца навстречу.

— Смотри, что мне Зоя подарила! — Женя взмахнула руками и начала кружиться. Пышная юбочка раскрылась и волнами раскручивалась вслед движению. По подолу гладью были вышиты ромашки. Саша на минутку позавидовала подружке, у неё сестры не было. Ну да ладно. Зато у Женьки нет братьев.

Юбку Шура узнала, Зоя в прошлом году красовалась в ней, потом обросла.

— Давайте, сегодня, пошьём? А то моя дочка обносилась, а надо же, к празднику, обновку ей.

— Давай! Зоя как раз мне новые тряпочки отдала.

Женька была не жадная — охотно делилась всем, что имела, с Сашей.

Девочки разложили в траве старое одеялко и сели рукодельничать.

— У твоей какое платьице будет?

— Голубенькое.

— А у моей зелёное. И поясок ей сделаю жёлтенький!

Саша разгладила лоскутки на коленках, примеряясь, как лучше отрезать кусок для платья куклы. От усердия закусила губу: если испортит, то другой такой зелёной тряпочки нет.

Полдень. Головы девчонок были повязаны старенькими, выгоревшими на солнце косынками. Без них никак.

Подружки долго возились, прикладывали лоскутки к куклам, потом сшивали, потом пороли, потом снова сшивали…

Наконец, наряды сделаны. Девочки с удовольствием разглядывали свои шедевры.

— Ой! Моя будет самая красивая на празднике! — Саша любовалась своим творением, потом посмотрела на Женьку. Заметила, что у подруги начала оттопыриваться нижняя губа, решила исправить положение — Нет! Наши дочечки будут самыми красивыми! Да, Жень?

— Да! А какой праздник будет?

— Бал, в честь приезда прекрасного принца.

Женька озадаченно размышляла.

— Так что же? Принц один, а красавиц две?

Саша тоже призадумалась. Ссориться с Женькой не хотелось, но и принца отдавать — тоже.

— А давай, твоя поедет на бал к другому принцу?

На том и порешили, что у каждой будет свое королевство и свой принц.

Солнце катилось к вечеру, начали досаждать комары, голые ноги и руки уже зудели. Скоро с работы придут родители, пора было по домам.

Праздничные балы отложили на завтра.

Майка

Шурка сколько себя помнила, у них всегда была Майка. Мать корову ласково называла «Кормилочка». Так и было. Тут тебе и творог, и сметана, и молоко. В семье оставляли только необходимое, остальное молоко по возможности продавали или обменивали на другие продукты. В колхозе, вместо денег — трудодни, а ведь семье и одежда нужна, и по хозяйству что-то.

Мать доила Майку утром и вечером. Вот и сейчас, придя с работы, она звякнула ведром и направилась в хлев. Шурка ужиком проскользнула следом, и уселась на охапку сена. Ребята уже дали Майке пойло, а свежую траву она вдоволь поела на выпасе. Частных коров пасли край канав.*

___________________________________________

*Своих коров на колхозных пастбищах не разрешали пасти. Сено тоже заготавливали урывками: где канавку обкосят, где возле леса уголок найдётся не скошенный…

_____________________________________________

Саша любила эти минуты: мать никуда не спешит. Сидит задумчиво на маленькой табуреточке, голову склонила немного на бок. Между колен придерживает ведро, в которое короткими струями стекает молоко. Вжик — вжик — чирк — вжик… Бьют монотонно струйки о стенки ведра. Сашка пригрелась, разомлела — набегалась за день. В эти минуты было ей так хорошо, так уютно: пахло сеном, парным молоком и коровьим навозом.

Мать достала с кармана кружку, в одну струйку нацедила молоко, оглянулась:

— Шурочка, на, держи!

Сашка в один рывок поднялась и потянулась за кружкой. Пила не спеша, небольшими глотками — наслаждалась.

Молоко было тёплое, сладковатое, такое вкусное, какое можно отведать только в детстве.

Детских воспоминаний у Саши было много, но отдельные события врезались в память особенно:

Дело было по весне. Мать встала, как всегда, рано, и хлопотала по хозяйству. Отец собирался на работу, ребята тоже были уже на ногах. Сашка не спала, но вылезать из-под одеяла не хотелось: за ночь изба выстыла. Отец затопил печку. Пламя в топке гудело, и что-то там потрескивало. Лежала, укутавшись — ждала, когда комната прогреется.

Мать ушла порядничать, слышно было как скрипнула дверь в хлев.

Вдруг она вбежала в дом:

— Матвей! Матвей!..

— Что случилось? — отец резко встал и кинулся к ней.

— Майка. Майка там лежит, не встаёт…

Отец с матерью с шумом затопали за дверью. Следом выскочили один за другим братья.

Сашка соскочила с постели, босиком кинулась следом, но, выскочив в тамбур, поняла свою оплошность и вернулась. Начала суетливо натягивать одежонку. Наконец собралась и выбежала на улицу. Попыталась проникнуть в хлев, но отец прикрикнул на неё, и ребята выставили сестру на улицу. Сашка шлёпала по лужам вдоль сарая, поглядывая на дверь, ждала.

Подошёл Вася, шепнул в ухо:

— Майка заболела, мамка за ветеринаром побежала.

Сашка поняла, что раз такой переполох, что-то там очень плохо. Ей стало невыносимо тревожно. В носу пощипывало. И начали сами собой наворачиваться слёзы.

— Шурка, а ну не реви, не до тебя сейчас — строго проговорил Алексей, пробегая мимо.

Все бегали, что-то делали, а от Сашки отмахивались. Никто на неё не обращал внимания. И от этого, ей было ещё печальнее.

Наконец, тяжело дыша, вбежала во двор мать. Следом шагал странный, какой-то неприятно пугающий человек. Сашка, открыв рот, уставилась на него: он был похож на Кощея Бессмертного. Зоя им с Женькой читала книжку про него. Этот дядька был точь-в-точь Кощей: длинный, лысая голова раскачивалась на тонкой шее, и сам он был такой тонкий, что казалось сейчас сломается пополам.

Мать, со странным дядькой, быстро скрылись в хлеву.

Саша уже вообще ничего не понимала: зачем к Майке Кощея позвали? Он будет её оживлять? Или наоборот, заберёт их корову в своё Кощеево царство? Сашка вдруг, неожиданно для себя, подскочила и бросилась со всех ног в хлев. Никто не ожидал от неё такой резвости, и она легко проскочила внутрь. С криком бросилась к ветеринару, лупя его по длинным ногам ладошками:

— Уходи, уходи, Кощей! Не отдам тебе Майку!

От неожиданности все замерли, и, с удивлением, уставились на неё. Слёзы на лице Саши высохли, оставив грязные полоски. А огромные глаза сверкали в полумраке сарая.

— Шурочка, — мама подошла, обняла её за плечи и повела из сарая — доча, этот дядя — врач для коров, он пришёл помочь Майке.

От маминых слов Сашка опять заплакала. Она очень хотела, чтобы это было правдой. Но, там в хлеву, она успела разглядеть Майку: та лежала на боку, неподвижные глаза широко открыты, живот вздутый, большой. И дышит она… Шумно так… Саша всё поняла: «Никто уже, даже Кощей, не сможет помочь её Майке».

Майку похоронили возле леса. Шурка брела домой разбитая горем. Никогда ещё, она не сталкивалась с потерей близких, ей было сложно понять, как же так? Майки больше никогда уже не будет? Как это — никогда? Вот была, и больше её нет… Вспомнила кладбище — они тоже когда-то были. Что же это? Она не могла представить, что когда-то и её не будет.

Взрослые шли рядом и тихо переговаривались:

— Дааа, пала скотинушка от кровомочки…

— Что же делать будем? Без коровы то никак…

— Не знаю пока. Может в колхозе попробуем тёлку в рассрочку взять?

Ура! Я — Школьница!

Весной Сашке исполнилось 8 лет.

Подружка, Женька, ещё в прошлом году пошла в школу. А Шурке мать тогда сказала:

— Успеешь. Ещё надоест эта школа. Мне помощница нужна.

— Мамочка, ну, пожалуйста! — Шурка умоляюще заглядывала матери в глаза.

Уж очень ей хотелось, вместе с Женькой в школу пойти. Подружке тогда, ещё летом, купили тетрадки, ручку, чернильницу, карандаши. Она их доставала, бережно поглаживая, показывала подружке.

— Нет. — сказала, как отрезала мать. — У меня есть уже два школьника. Кто будет по дому помогать? Да и в школу собирать тебя не на что сейчас. Вместо Майки, ты же знаешь, Зорьку взяли в колхозе. Молока пока почти не даёт, а отрабатывать за неё ещё долго будем.

На майские с фермы родители пригнали тёлку первогодку. Звали её Зорька.

Сашка не могла насмотреться на неё, такая она была красивая: вся рыжая, а во лбу белая отметина. Но потом оказалось, что характер у Зорьки несносный. Прежде чем доить, мать её погладит, поговорит с ней, а она стоит, пока мать доит, ногами переминается. А как заканчивает доить, та, как нарочно, ногой замахнётся и опрокинет ведро. «Никакого терпения уже нет.» — жаловалась она на Зорьку.

— Вот к будущему году подкопим денег, и пойдёшь в свою школу — вернула мать Сашку на землю. — А сейчас, иди ка лучше, прибери в горнице. Иначе пауки скоро всё паутиной заплетут… Школьница… — мать продолжала что-то ворчать под нос.

Февронья грамоте не обучилась, и прекрасно без неё жила. Поэтому срочной необходимости отправля́ть дочку в школу, она не видела. За парней отец решал. Сказал собрать, значит так надо. А в воспитание дочери не вмешивался, тут решения принимала мать. Сашка поняла тогда, что уговорить её уже не получится. Если та решила, то не передумает.

В этом году Женька закончила первый класс. Начались каникулы. И подружки вновь дни напролёт стали проводить вместе. Сегодня с утра шёл дождь. Сашка чистила чугунки и другую кухонную утварь.

Мать вчера сделала замечание, что посуда у неё страшнее, чем у Дуняши.

(Дуняша жила по соседству и про неё судачили, что она́ только полёживает, а сама по уши грязью заросла) Такое сравнение Саше было не по душе: не любила она быть хуже кого то, а тем более Дуняши.

Дождём наполнило обе бочки, что стояли возле крыльца. Сашка чистила посуду с золой под навесом, потом полоскала в тазу. Воду меняла, а посуду носила на кухню и расставляла на полке. Пока ходила туда-сюда, захлюпала вокруг всё, но чугунки стояли на полке как новые! Теперь осталось намыть забрызганные стол и пол.

Дождь прошёл, снова выглянуло солнышко. Пахло свежестью и листвой огромного тополя, разросшегося у дороги. Убралась, постелила влажную тряпицу у порога. Полюбовалась, оглядывая прибранную кухню. Представила, что мама сегодня непременно должна похвалить её. По радио звучала песня «Широка страна моя родная…» Довольная собой Шурка, звонко подпевая про страну, где так вольно дышит человек, побежала к Женьке.

Взбежала на крыльцо:

— Женька, привет! Айда к ручью!

— Привет! Зачем к ручью?

— Сплетём венки из одуванчиков и пустим их по воде.

Женька силилась уловить ход мыслей подружки, но не получалось… Шурка решила помочь:

— Помнишь, на той неделе у Афониных свадьба была? Так вот, я вчера подслушала, как Машка, сестра невесты, подружкам возле колодца рассказывала, что Ольга, невеста то, в прошлом году на Купалу венок по ручью пустила, и загадала желание суженого встретить, да замуж пойти… А сегодня как раз Купала…

— Тебе то зачем жених? — округлила глаза Женька.

— Мне? Жених? — Шурка захлопала глазами. Сразу не сообразила, а потом расхохоталась — Ой не могу! Ну насмешила! Да я же желание хочу загадать…

(У Сашки давно было приготовлено желание, чтобы ей к школе купили такую же красивую сумку, как у Жени. Или даже лучше)

— После дождя там, наверно, вода поднялась, и венки в камнях не застрянут. — добавила она.

Женька сидела с книжкой.

— Мне на лето дано задание прочитать пять книг.

Подружка явно задирала нос, важничая. Шурка решила схитрить:

— Ладно, пойду тогда с Машкой, она меня ещё вчера звала, да мне некогда было.

И сделала шаг к порогу. Женька заёрзала, понимая, что уговаривать её Сашка не собирается. А она, итак, её всё утро прождала, и от скуки взялась читать.

— Нееет, Шур, погоди! Я передумала. Вечером почитаю.

Отложила книгу и выскочила вслед за подружкой.

Сашкин венок, брошенный с мостка, сначала нырнул в стремительный поток — девочка напряглась — а затем, через мгновение, вынырнул и понёсся вдаль, кружась и подскакивая в мутном потоке.

Желание исполнилось: Зорька повзрослела, молока стала давать больше. Родители возили в выходные сметану и творог на базар, там и купили Сашке сумку через плечо, а в сельповском магазине, для всех своих школьников — ручки, чернила, чернильницы непроливайки, тетрадки… Шурка была на седьмом небе от счастья!

Вот и наступил этот долгожданный день, 1 сентября!

Сашка проснулась рано и начала собираться. Мать приготовила белую блузку и тёмную юбочку. Густые, темные, волнистые волосы мать ей заплела в косички, и уложила в корзиночку, закрепив белыми атласными ленточками. Пока заплетала, Саша всё пыталась заглянуть в кусок зеркала, висящий на стене, но не дотягивалась.

— Шура, не вертись, а то не буду заплетать.

Девочка насупилась, но решила мать не сердить.

В школу пошла с Колей и Васей. Алексей закончил седьмой класс и стал помогать отцу. На тяжёлые работы ему по здоровью было нельзя, да и под присмотром…

Шла гордая! Казалось, что вся округа смотрит какая она взрослая!

Во дворе школы собрались ученики со всех классов. Кто-то в центре выступал, говорили о каких то планах, поздравляли и напутствовали. Сашке было неинтересно. Вертелась, высматривая Женьку, но не видела её. Девочка, стоящая сзади, пихнула её в бок:

— Не вертись. Мне из-за тебя ничего не видно…

Саша покосилась назад: девчонка была небольшого роста и стояла на носочках, вытянув шею. Пыталась разглядеть хоть что-то…

— Так встань передо мной, — великодушно разрешила Саша.

Девочка радостно пропихнулась вперёд.

— Тебя как зовут то?

— Тоня.

— А меня Шура.

В классе они, неожиданно, оказались за одной партой. Так у Сашки появилась новая подруга, с которой они в школе не расставались.

Начались учебные будни. Оказалось, уроки — это не так уж и интересно. Сашка, высунув язык от усердия, писала в прописях палочки и кружочки, макая перо ручки в чернила. Но, то и дело, — то капля с пера соскользнёт и бухнется на лист кляксой, то ладошкой написанное размажется. Не помогала даже промокашка. Чистописание ей не нравилось. Вот считать у неё гораздо лучше получалось. Интересно было складывать, вычитать, а самое приятное, когда Вера Игнатьевна, учительница, хвалила её за правильные ответы.

Но больше всего в школе ей нравились переменки.

Они с Тоней бежали в коридор и прыгали на скакалке. Другие девочки тоже: кто скакал, кто книжки разглядывал. А Люське Поповой купили цветные карандаши. Так она на всех переменках рисовала. Мальчишки, или бегали в догонялки, мешая им, или играли в слона, или устраивали возню… Набегавшись, разгорячённые ребята возвращались по звонку в класс. И начинались опять: палочки, кружочки.

Так, пока Шурка постигала грамоту, проскочила осень и выпал снег. Теперь после школы, мальчишки обстреливали девочек снежками, а те, защищаясь сумками, пытались перебежать школьный двор. Как то Сашка не увернулась, и ей снежком попало по носу, потекла кровь. Она легла в сугроб, а Тоня, прикладывая снег, пыталась ей помочь.

Вася как раз выходил из школы. Увидел лежащую на снегу сестрёнку — подбежал. Нос девочки вспух, на снегу алели капли крови — всё понял без слов.

— Кто тебя так?

Шурка встала, отряхивая снег с пальтишка:

— Вась, не переживай… Это Ванька Дудин, с нашего класса, попал. Я завтра по пути снега прихвачу, и за шиворот ему запихаю… — предвкушая месть, проговорила Шурка.

Выросшая среди пацанов — она не боялась за себя постоять.

Скоро Новый год. С чистописанием отношения у Саши налаживались. Она наловчилась так обмакивать перо в чернила, чтобы кляксы не падали в тетрадь. Да и буковки стали уже не такими кривыми и косыми, как в начале. Теперь нелюбимых уроков не было. И Сашке одинаково нравились как переменки, так и уроки.

В школе поставили огромную ёлку, девочки из старших классов украсили её стеклянными шарами. На уроках труда из бумаги вырезали снежинки. Мама из марли сделала пышную юбку, накрахмалила её. По подолу пришили бумажные снежинки и юбка стала как у принцессы. Из картонки вырезали корону и, на клейстер, приклеили вату — получился снег. Наряд снежинки был готов!

На празднике девочки снежинки, взявшись за руки, водили хоровод. Было весело́! Наступал Новый, 1939 год.

Прощайте подружки. Я уезжаю

Вечер. В печке весело потрескивают горящие поленья. Сквозь дырочки в дверке отблески огня рисуют причудливые фигуры на стенах и на полу. Сашка сидит и, как зачарованная, наблюдает за мерцанием. Мать уже управилась с порядней, все поужинали и занялись своими делами. Братья в кухне на полу разложили инструменты и что-то мастерят из фанеры. Сашка взяла букварь, но так и не раскрыла. Сидит одна в темноте комнаты и под потрескивание дров думает.

Месяц назад отец ездил в район, вернулся какой-то возбуждённый. Сашка слышала вечером их разговор с матерью: отец рассказывал, что встретил какого то родственника и тот хвалился, что сын с семьёй уехал работать в Карело-финскую республику. А недавно прислал письмо, что хорошо устроился: дали жильё и получил первую зарплату. Пишет, что сейчас там не хватает работников и принимают всех. Дают работу, жилье и, главное, платят за работу деньгами.

Мать слушала и молчала.

— Феня, это же шанс, раз и навсегда всё поменять. Будем работать, ребята вон подрастают… Ты же видишь, здесь в колхозе, всё без просвета — убеждённый в своей правоте, говорил отец.

— Матвей, но как же тронуться то? Хозяйство у нас, какое — никакое, и вообще, на пустое место с ребятами ехать…

— Так я, поеду давай один, осмотрюсь и напишу вам, что и как.

На том они и порешили. Отец в колхозе договорился, зимой там работы много не было — отпустили. Скоро собрался и уехал.

Мать, сидя возле лампы в своих думах, штопала парням штаны и вздыхала. После отъезда отца она стала ещё более тихая и постоянно задумчивая. Спросит Сашка что-то, а она молчит, как не слышит.

Началась весна, потекли ручьи. Мартовское солнце было настолько ярким, что, не прищурившись, смотреть вдаль было больно. Сашка бежала с Женькой из школы, когда её окликнул почтальон:

— Шурка! Ты до дому бежишь?

— Да… Здравствуйте. — остановилась.

— На-ко вот, письмо мамке передашь, чтоб мне по лужам к вам не идти.

Сашка выхватила долгожданное письмо. Не терпелось узнать, что отец пишет.

Вечером мать придет и вместе прочитают.

Еле дождалась, наконец все собрались. Читать поручили Алексею, он старший.

Письмо было коротким. Отец передавал всем приветы, говорил, что соскучился и коротко, для матери:" Феня, приезжайте. Здесь жить можно…»

За неделю собрались: мать Зорьку отдала обратно в колхоз, в счёт долга. Домишко захотел купить учитель труда и физкультуры. Необходимые пожитки собрали. Кое-что мать продала, остальное раздарила.

Сегодня Сашка последний день училась. После уроков обнялись с Тоней — даже слёзы навернулись, жаль было расставаться.

На следующий день уезжали. Мать договорилась в колхозе и им дали лошадь с подводой доехать до станции. Тюки с пожитками загрузили, мать осматривалась:

— Ничего не забыли?

Женька забежала перед школой попрощаться. Обнялись, всплакнули…

— Шурка, ты, как приедете, сразу напиши. Я потом на твой адрес тоже писать буду… — Голосок у Женьки дрожал. — А может вы потом ещё вернётесь? — с надеждой проговорила она.

Повозка тронулась, а подружки всё махали друг другу, пока телега не скрылась за домами.

Сашка повернулась к матери, хотела спросить далеко ли ехать, но осеклась: та сидела как каменная и смотрела на удаляющееся село. В глазах её стояли слёзы.

Глава 2. Становление

Без отца

Поезд тронулся. Мать и братья ещё распихивали под полки вещи, а Сашка уже прилипла к окну. Вокзал, люди, дома — всё медленно проплывало мимо, затем быстрее, быстрее, и вот — уже не видно строений. Только деревья мелькают, да поля между ними. Вагон качался и монотонно грохотал. Внизу промелькнула речка. И снова: деревья, поля, деревья…

Мать и братья наконец сели и молча смотрели в окно. Каждый думал о своём прошлом и будущем.

Поезд часто останавливался. Заходили и выходили какие-то люди, таскали туда-сюда вещи, громко разговаривали. Сашка прислонившись к матери, то проваливалась в сон, то от шума и толчков вагона просыпалась, ворочалась и снова усыпала. Утром рано мать разбудила:

— Шурочка, проснись. Подъезжаем.

Начали суетиться, собирать вещи и подтаскивать их к выходу — сказали, что поезд в Нырках стоит недолго.

Алексей выскочил первый. Мать с Колей подавали ему вещи, потом спустились сами и приняли Шурку. Едва отошли — поезд тронулся и, набирая скорость, скрылся из виду.

Огляделись. К ним навстречу шёл отец. Радостно обнял мать, но та, почему-то, вспыхнула и, прикрывшись платком, заплакала. Лицо отца было распухшим, красным и от него пахло перегаром. Погрузили вещи в телегу — лошадь была привязана неподалёку. Поехали.

Отцу была выделена койка в рабочем общежитии. Когда приехали, им в общей комнате за занавеской дали вторую кровать — на всех.

Отцу было плохо, но бригадир, не разбираясь, отправил его на работу.

Лесозаготовки были разбиты на кварталы. Они поселились в четвёртом.

Первый день, пока осматривались. Все были в замешательстве. Вечером приехал с лесозаготовок отец. Вяло поел и тут же уснул. Ночью мать не спала, сидела рядом с ним, раскачиваясь. Отец весь горел, стонал и бредил во сне. Утром его отвезли в Ладву, в больницу. Мать уехала его сопровождать.

Бригадир оформил мать уборщицей в общежитии. В её обязанности входила уборка помещений, а так же кипятить воду в соседнем здании, и носить кипяток в бак, в общежитие для рабочих. Но мать теперь каждый день пешком ходила к отцу в больницу. Туда и обратно — четырнадцать километров. Поэтому, в Шуркины обязанности входило подметать пол и носить кипяток.

Коля с Алексеем были у бригадира на подхвате: то грузить, то вывозить что-то. Вася им помогал.

Так шли день за днём, неделя за неделей. Пролетел апрель, прошла неделя мая — уже семь недель отец лежал в больнице, а лучше ему не становилось.

В этот день, мать с утра собрала еду и ушла к отцу. Обычно возвращалась к обеду, а тут нет и нет. Сашка вышла на улицу, решила ждать здесь. Майское солнышко приятно припекало. На лужайках снег давно сошёл и буйно цвела мать-и-мачеха. Куда ни бросишь взгляд — всё усыпано её мелки́ми, жёлтыми цветочками. Но в лесу снега было ещё много.

Издали заприметила тёмный силуэт матери — она шла еле передвигая ноги. Сашка побежала на встречу.

— Маам, что ж так долго то? Как отец?

Губы матери задрожали, махнула рукой:

— Погоди, Шура, не до тебя пока. Где ребята?

— Так с обеда снова в лес уехали.

Мать кивнула и побрела к бараку. Сашка плелась следом. Боялась снова задавать вопросы. Тревога охватила её.

Когда пришли братья, мать всё так же сидела уставившись в стену. Ребята обступили её и молча ждали, боясь услышать худшее.

Мать подняла глаза:

— Нет больше отца, сыночки, нет вашего папкиии, — заплакала в голос.

Шурка сразу и не поняла, как это нет? Потом мать стала рассказывать, как она пришла, а он уже в коридор вынесен.

— Потрогала, ещё тёплый был… Лечили то от бронхита, а у него, оказалось, воспаление лёгких было… Не спасли… Как же мы теперь без него то? — плечи матери безудержно содрогались.

Огорошенные известием, ребята молчали. Они пока не могли осознать, что отца больше нет.

Удалый баран

После похорон отца, семью перевели в восьмой квартал. Лесозаготовками там уже не занимались, и общежитие пустовало. Но здесь находилась конюшня с инфекционными лошадьми, вот ухаживать за ними и входило в обязанности семейства. Всем работы хватало: кормить, убирать, сено заготавливать, возить… Здесь же работала кузница. Водили лошадей подковы менять.

Сашке такая работа пришлась по вкусу. Только проснётся — бегом в конюшню. Лошади были разные, но она сразу выделила самых статных — молодых. Надо съездить дров привезти, запрягает не спокойную лошадку, а выбирает самого — самого красивого да резвого коня.

Чёрный жеребец, по кличке Буран, был её любимцем, но подчиняться Сашке не желал. Чтобы накинуть на него уздечку, Саша вставала на край кормушки и на цыпочках тянулась, а Буран вытягивал шею и отводил голову выше и выше. Иногда у неё получалось его обхитрить: уздечку спрячет за спину, протянет травку — жеребец губами потянется, наклонит голову — тут уж она не теряется, накидывает узду. Но Буран быстро учился и часто успевал и траву взять, и голову отвести. Тогда, провозившись вдоволь, Сашка шла запрягать Ракету. Рыжая лошадка в белых носочках ей тоже очень нравилась. Характер у лошади был покладистый, девочку слушалась, но к Бурану Сашка испытывала особые чувства.

В нескольких километрах по лесной дороге протекала речка. Туда ездили с ребятами чистить да купать лошадей. Пока ими занимаются — сами порезвятся.

Сегодня Николаю конюх дал задание нескольких лошадей сводить к кузнецу, чтобы поменять подковы. Куда ж без Сашки? Увязалась следом.

— Коля, а Бурана тоже надо подковать?

— И Бурана тоже, — усмехнулся брат.

— Давай, тогда его первого поведём?

— Первого так первого. Как скажешь! — Коля накинул на жеребца уздечку и подвёл к кормушке.

Сашка уже стояла на краю. Вскарабкалась на коня и довольная обняла Бурана за шею.

Коля вывел коня на дорогу. Сашка, держась за гриву, грациозно ехала верхом. Отсюда с высоты всё смотрелось по другому. Она любовалась окрестностями и наслаждалась. Конь мирно шагал по доро́ге рядом с братом.

К кузнице надо было свернуть на тропинку. Коля потянул коня за узду — Буран напрягся, захрапел и вдруг резко дёрнулся обратно. Взвился вверх. Уздечка выскользнула из рук Николая. От неожиданности он покачнулся, палка, на которую опирался, осталась впереди. Нога подвернулась, и он упал. Почуяв свободу, жеребец развернулся и галопом понёсся обратно в конюшню. Сашка без узды не могла остановить коня и изо всех сил держалась за гриву. Конюшня стремительно приближалась. Сашка зажмурилась. Конь влетел в ворота, и, замедляясь, скрылся в конюшне. А её голова не вписалась в низкий проём. Со всего маху ударившись лбом, девочка кубарем свалилась на землю. Едва оправившись от шока попыталась встать, но в глазах потемнело, подступила тошнота к горлу, в ушах стоял звон. Пришёл Николай.

— Шурка, ты как? Где болит? — Голос Коли доносился откуда-то издалека.

Постепенно пелена перед глазами рассеялась и Саша увидела расстроенное лицо брата над собой. Слабо улыбнулась:

— Ох, и резвый мой Буран!

Николай облегченно выдохнул:

— Фу ты! Ну напугала… Я думал убилась совсем. А ты, раз шутишь — жить будешь! — сам себя успокаивал Коля поднимая сестрёнку. — Пойдём домой, пусть мать рану обработает. — Лоб Шурки был рассечён и кровоточил.

— Коль, давай маме не скажем, что я с лошади упала, а то не пустит меня больше к Бурану…

— Ладно. Скажем, что ты сама мимо двери промахнулась. — усмехнулся брат.

Мать обмануть не удалось: она, увидев огромную шишку во лбу и кровавые разводы почему-то сразу всё поняла:

— Ох, Шура, доиграешься ты с лошадьми, свернёшь когда-то себе шею. — мать сердито поджала губы.

Вечером, приехали Алексей с Васей, увидели забинтованный лоб сестрёнки:

— Удалый баран не ходит без ран! А ты, Шурка, у нас кто? Овца? — веселились братья.

— Сами вы бараны — обиженно огрызнулась в ответ Сашка.

— Ладно, не обижайся сестрёнка. Главное — сама цела осталась, а шишка заживёт скоро.

В школу осенью она не попала: с лесного поселения до Пяжиевой Сельги, где находилась ближайшая, добираться было не просто. Мать беспокоилась: как зимой их отпускать по лесу, да по темноте? Да и не до школы было пока. Коля на родине успел закончить семилетку. А младших решила отправить в следующем году — пусть пока дочка по хозяйству помогает.

Шура видела как ей тяжело: то вздохнёт печально, то смахнёт слезу украдкой, — понимала, что мать тоскует по отцу, да и ей его очень не хватало.

Алексей тоже здесь сильно тосковал. После похорон он как то замкнулся. Сядет, песню напевает под нос:

— Как на дальней сторонке

Громко пел соловей.

А я мальчик на чужбине

Далеко от людей.

Позабыт, позаброшен

С молодых юных лет.

Я остался сиротою,

Счастья доли мне нет.

Вот и холод и голод,

Он меня изморил.

А я мальчик еще молод

Это все пережил.

Ох, умру я, умру я,

Похоронят меня.

И никто не узнает,

Где могилка моя.

И никто не узнает,

И никто не придет.

Только раннею весною

Соловей пропоет.

Пропоет и просвищет,

И опять улетит.

А моя скромна могилка

Одиноко стоит.

Приступы эпилепсии у него участились. Без присмотра мать его боялась оставлять. Обратилась в Ладвинскую больницу, там Алексея снова обследовали и развели руками. Предложили написать заявление и определить в специализированный интернат — там хоть он будет под присмотром. А при необходимости ему всегда смогут оказать необходимую помощь.

Мать не сразу согласилась. Но как то пришла с работы, а сын лежит на полу с разбитыми в кровь губами. Табурет рядом перевёрнут, ведро с водой опрокинуто. Поняла, что другого выхода нет, и в сентябре отвезла его в интернат, в посёлок Рютти, недалеко от Сортавала. При любой возможности она старалась навещать Алексея, но добираться было далеко, поэтому поездки получались не чаще раза в месяц.

Тоня

В марте 1940г Феврония с детьми перебрались в поселение Ладва. Оно состояло из множества деревень, растянувшихся на 8 км вдоль реки Ивинка. Земли деревень были распределены между несколькими колхозами. Для улучшения и развития экономики республики здесь в 1935 году начало работать профтехучилище по подготовке механизаторов. Также была открыта школа — интернат для слабовидящих детей, которых обучали по специальной методике. Работали: школа, сады, ясли, больница. Здесь было больше возможностей найти оплачиваемую работу.

Сняли часть дома в деревне Посад. Николай пошёл работать в колхоз, но деньги там не платили, поэтому мать старалась находить другую работу.

В начале апреля получили письмо с интерната, что 30 марта от дизентерии скончался Алексей.

Февронья очень тосковала, ей эти места были чужды: здесь, в течение года потеряла и мужа и сына. Она продолжала лелеять надежду вернуться на родину, но пока не знала как — там их никто не ждал. Решила пока поработать, подкопить денег на дорогу. При возможности, начала покупать то ситца отрез, то платок, то тёплые вещи… Там, в колхозе, работа за трудодни и купить не на что будет. Ни жилья не осталось там, ни хозяйства.

А Сашке здесь нравилось!

Конец мая. Дома утопали в молодой зелени кустарников. Стройные берёзки росли вдоль высокого берега реки. Их клейкие молодые листочки только начали распускаться, но тонкие ветви были обильно увешены желтоватыми серёжками, свисающими над водой. Если посмотреть издали, над берегом колыхалась на ветру лёгкая зеленоватая дымка, среди которой выделяли́сь белые облака пышно цветущей черёмухи. Её нежный аромат смешивался с запахом буйно разрастающейся травы.

Сашка сломала несколько веточек черёмухи. Присела на корягу на солнышке возле реки. Везде, куда ни бросишь взгляд, уже цвели одуванчики. Их жёлтые пушистые головки золотым ковром покрыли берега. Взгрустнулось. Вспомнила как они с Женькой пускали венки в Купалу… Давно это было. Как там живёт её подружка? Обещанное письмо ей Саша так и не написала.

Мимо пролетел плоский камушек, шлёпнулся об воду и запрыгал лягушкой. Машинально сосчитала: раз, два, три… И камень ушёл на дно. По воде пошли круги. Здесь был разлив и течения почти не ощущалось.

Саша оглянулась. Рядом стояла светловолосая девчонка, её ровесница.

— Привет! Тебя как зовут?

— Шура.

— А я Тоня. — девочка улыбнулась, наморщив курносый веснушчатый нос, — я тебя видела, вы сняли жильё в соседнем доме. Мама сказала, — вы издалека приехали?

— Да. В прошлом году. А потом жили в лесном поселении… Слушай, как интересно, мою подружку там, в Скудино, тоже Тоня зовут!

Шурке вдруг захотелось рассказать девочке обо всём, что переполняло её. Ей так не хватало общения с подругами, что она начала говорить: про отца, про то, как жили в лесном квартале, про лошадей. Потом перескочила на своё детство там, на родине. Про то, как хорошо там было: про сады, в которых они собирали яблоки, сливы, вишни. Про подруг, школу…

Тоня не перебивала, слушала. Ей было интересно, как это, когда вместо ивняка могут расти деревья, усы́панные яблоками и вишнями. Здесь, ребята только терпкую черёмуху могли собирать. Ну ещё рябина, да калина после заморозков становилась сладкой и вкусной…

— Знаешь, я тебе потом покажу где у нас земляника растёт. В июне поспеет, будем вместе собирать.

Уже вечерело. От реки тянуло прохладой, стало зябко.

— Шура, пойдём к нам, я тебя с мамой познакомлю. Заодно и перекусим, а то в животе уже урчит.

Тоня поднялась с поваленного сухого топляка который вытащили на берег и теперь он служил здесь скамейкой.

— А мама твоя не рассердится, что я приду?

— Ну ты придумала! — Тоня засмеялась, — за что же ей сердиться то?

Тоня жила в соседнем от них двухэтажном доме на втором этаже. Первый они сдавали.

Девочек встретила симпатичная, ещё молодая женщина.

— Мам, знакомься, это моя подружка, Шура!

— Здравствуйте. — Шурка нерешительно топталась у порога.

— Тётя Настя. — приветливо улыбнулась та, — проходи, что ж ты встала? Сейчас кушать будем.

Застенчивость Шурки как рукой сняло. Тётя Настя ей сразу понравилась: открытая, приветливая. Она с удовольствием учила девочек всему, чем занималась сама. У них Шура стала проводить больше времени, чем дома.

Сегодня У Тони день рождения. Саша прибежала с утра поздравить подружку. Собрала для неё возле реки букетик синих фиалок, в карман сунула несколько припрятанных карамелек — мама с получки купила.

Тоня в честь дня рождения нарядилась в новое голубое платьице в белый горошек. Похвасталась, что мама ко дню рождения сшила.

Тётя Настя с утра поставила тесто на пироги, теперь оно поднялось.

— Шура, поможешь мне с пирогами? Ну-ка вот одень фартук, чтоб не испачкаться.

На стол насыпала муки, тесто скатала в толстый прут, нарезала ножом на равные кусочки.

— А теперь, Шурочка, возьми скалку и раскатай комочек в форме круга, смотри как…

У Сашки сначала ничего не получалось, от её старания в лепёшке получались дырки. Тётя Настя снова сминала дырявое тесто в комок и подавала Саше. С третьей попытки получился ровненький кружок.

— Вот молодец! — похвалила её тётя Настя, — Скоро маме сама пироги напечёшь.

Сашка начала стараться с удвоенной силой. К обеду на столе стояла огромная плошка полная румяных пирогов. Их начинили картошкой, луком и обжаренными сушёными грибами.

Пришёл на обед отец Тони. Обнял дочку, потом отошёл, улыбаясь и оглядывая её.

Зацокал языком:

— Тонюшка, какая ты красавица у нас!

Девочка подхватила по бокам платьице, растягивая подол в колокольчик и счастливая кружилась в центре кухни.

Шурка вздохнула: её отец уже никогда не назовёт красавицей, да и вообще никак не назовёт.

Потом ели пироги, запивая чаем. Дядя Петя, отец Тони, всё время смешил, рассказывая забавные истории из детства подруги.

Когда Саша собралась домой, тётя Настя протянула тарелку с пирогами:

— На-ко вот, угостишь своих.

— И не забудь маме сказать, что сама пекла, — добавила вслед.

Лето выдалось тёплое. Песчаная коса вдоль реки на солнышке прогревалась. Вдоволь накупавшись и изрядно замёрзнув, подружки зарывались в горячий песок и нежились на солнце. Тоня старалась накидывать блузку на плечи, её белая кожа быстро краснела на солнце, а Шурка была смуглая: плечи не обгорали, а становились только темнее.

Коля летом работал в колхозе, помогал механику, а в августе его перевели на сушку зерна. Ва́силий же выполнял по дому мужскую работу, а свободное время проводил со сверстниками.

Они часто ходили на рыбалку: весной в Свирь на нерест по Ивинке массово шла салака. Ребята ловили её прямо с моста. Не успевали удочки закидывать. Рыба шла косяками и улова хватало накормить всю семью. Сашка тоже любила с удочкой постоять, особенно когда хороший клёв.

На щуку Вася с ребятами ставили самоловки, но эту рыбу поймать было сложнее.

Мать устроилась сторожем в бараках. Идти туда семь километров вниз по реке. С собой брала Шурку. Выйдут пораньше, а по пути в лес заходят, поваленные деревья присматривают. Потом с пилой идут, стволы на метровки пилят, складывают и возле дороги тряпицу привязывают, чтобы потом найти можно было. А вывозили дрова зимой, на санях.

Девочка слышала от пацанов, что за деревней Низовье много раков. Возвращаясь с матерью домой, Шурка шла вдоль речки. С камня на камень перескакивая, высматривала добычу. Она уже понимала, где раки прячутся и научилась ловко их из норок вытаскивать.

Домой приходила уже с солидным уловом.

В сентябре Шура пошла в школу. Но из-за того, что год пропустила, её приняли снова в первый класс. Первые дни чувствовала себя дылдой среди детишек. Было неприятно, но потом привыкла. Зато оценки сразу стала получать «очень хорошо». Правда интереса к учёбе у неё уже не было. Снова прописи и палочки с кружочками… одна радость — на большой перемене встречались с Тоней.

Подруга познакомила её со своими одноклассницами. И, благодаря Сашкиной лёгкости в общении, простоте и жизнерадостности, а также обилию запаса интересных историй из своей жизни, девочка легко влилась в их компанию. И, часто, именно она была в центре внимания.

Оккупация

Сегодня у Тони было пять уроков, а у Сашки, в её первом классе, занятия уже закончились. Шла не спеша домой. Весеннее солнце изрядно припекало.

Подошла к мосту и ахнула: река вскрылась. Огромные льдины, сталкиваясь и наскакивая друг на друга, с грохотом и треском продирались между берегов в бушующем потоке. Летом местами речку можно было перейти вброд, но сейчас вода прибыла так, что казалось, ещё немного и затопит дорогу. Сашка переходила через мост, с опаской поглядывая вниз. От того, что там всё неслось, кружилась голова. Взялась за перила. Казалось, что поток сейчас подхватит её и унесёт за собой вместе с этим шатким мостом. Было страшно, но, в то же время, она испытывала необычайный восторг от весеннего буйства природы!

Ещё немного и вновь зазеленеет всё вокруг. И — ура! — начнутся, наконец, каникулы!

В мечтах о лете не заметила как пришла домой.

Мать жарила оладьи: их аромат чувствовался ещё в коридоре.

— Мама! Как я люблю олашки! Что это ты вдруг затеяла?

— Алексею сегодня год, как ушёл. — мать печально вздохнула. — Вот, помяни брата.

Сашкино прекрасное настроение улетучилось. Пока переодевалась в домашнее, пока руки мыла — молчали. Села за стол.

— Ну что притихла? Кушай вот. — мать поставила на стол огромное блюдо с румяными оладьями и мисочку со сметаной.

По соседству все держали скотину и молоко можно было либо купить, либо что-то предложить за него.

У них не было ни коровы, ни огорода. Мать здесь начала привыкать, но с мыслью уехать ещё не рассталась. Поэтому и обзаводиться хозяйством здесь не хотела.

— Ой, мам, там лёд пошёл! Ты бы видела, такое течение сильное на реке, того и гляди мост снесёт. Я пока по нему шла — страху натерпелась! — снова принялась щебетать Шурка. — Льдины все в ширину не вмещаются, их выносит на берег. И они там одна на другую наскакивают и остаются лежать. А некоторые вывернулись и встали на ребро. Стоят там теперь, как ледяные башни.

Февронья молча слушала трескотню дочери, а в мыслях взвешивала все за и против: что же делать? Ехать на родину? Не ехать?

Она и не предполагала, что скоро всё решится само собой: шёл 1941 год…

В тот день, 22 июня всё было, как всегда: люди встали, пошли на работу. Когда по радио объявили, что Германские войска вторглись на нашу территорию… Сначала все притихли, пытаясь понять то, что услышали. И, наконец, пришло всеобщее осознание: Война.

В воздухе витала паника: женщины плакали, дети, ничего не понимая, притихли. Мужики напряжённо курили.

Началась всеобщая мобилизация мужского населения призывного возраста.

Семьи, у кого была возможность уехать к родственникам вглубь страны — уезжали.

Начали эвакуировать школу — интернат слабовидящих детей. Деревни пустели.

Февронье с ребятами ехать было некуда. У них нигде ничего своего не было: ни жилья, ни огорода, ни скотины.

Когда она поняла, что им придется остаться, стала думать как жить дальше?

Шурка как то, придя к подружке, сказала тёте Насте, что мама хочет заводить скот, но не знает как.

— Шура, а вот у нас ягняток овечки принесли. Дядю Петю в армию забирают, мне одной с хозяйством трудно будет управляться, могу вам ягнят недорого продать.

Сашка вечером рассказала матери о предложении. Стали думать, а где их держать?

Мать поговорила с хозяйкой, та и разрешила часть пустующего хлева занять.

А у Николая в колхозе трудодни накопились, договорились телёнка взять. Время пройдёт, подрастёт и, глядишь, своя корова будет.

Хлевушку, пока не наступили холода, Коля с Василием начали утеплять чем получится. Забот в это лето прибавилось. Купаться и валяться с подружкой на солнышке у Сашки уже не получалось.

Деревни продолжали жить почти мирной жизнью. Только вместо мужиков теперь тяжёлую работу выполняли бабы да подростки.

Школа осенью продолжала работать и Саша пошла во второй класс. Но закончить ей его опять не удалось.

В октябре объявили о наступлении финских войск. Карельский фронт держал оборону, но нёс огромные потери.