Бесплатный фрагмент - Размышления над календарем

Предисловие

Я назвала эту книгу «Размышления над календарём», хотя правильнее было бы назвать «Размышление над красными днями календаря», поскольку речь пойдёт о праздниках.

То, что наш народ любит праздники — факт общеизвестный. Впрочем, кто же их не любит? Таких людей можно разделить на четыре категории:

Первая категория — «фанатики» — те, кому повезло с работой: они свою работу настолько любят, что расстаться с ней лишний раз становится для них тяжёлым испытанием.

К первой категории отчасти примыкает вторая — «вечные двигатели» — те, кому вынужденный простой в работе, связанный с праздником, создаёт (постоянно или ситуативно) серьёзные проблемы.

Категория третья — «мальчики/девочки для битья» — те, кому не повезло с семьёй: для них праздник — это лишний день, проведённый либо в одиночестве, либо среди рычащих, гавкающих и кровососущих родственников.

И наконец, категория четвёртая — «стражи»: милиция, медики, пожарники и прочие, кому по долгу службы часто приходится работать по праздникам (действительно, обидно: все веселятся — а ты утихомириваешь, или откачиваешь, или вытаскиваешь из огня тех, кто повеселился сверх меры).

Не всегда эти категории встречаются в чистом виде — чаще всего можно наблюдать различные комбинации. Так, комбинация «стража» с «фанатиком» практически неизбежна (особенно если учесть, как мало государство ценит труд этих людей). «Фанатик» также часто сочетается с «вечным двигателем» (это явление носит название «трудоголик» и очень ценится начальством — но не приведи судьба иметь такое в семье). Комбинация первых трёх категорий — это классический вариант «непонятого гения» (и слава Создателю, если он действительно гениален). Сочетание же «вечного двигателя» и «мальчика для битья» при отсутствии качеств «фанатика» — это люди, поистине достойные сострадания. В лучшем случае, они представляют собой постоянный источник дохода для психотерапевтов и производителей антидепрессантов, в худшем — пополняют собой и без того огромную армию инфарктников, инсультников и самоубийц — и плачут о них вполне искренне: начальство лишается идеальной шестерёнки, родственники — источника средств к существованию, или многофункциональной бытовой техники, или идеального коврика для ног со встроенным резервуаром для слива отрицательных эмоций — тут тоже возможны варианты и комбинации (подробно останавливаться не будем — это тема для отдельного разговора).

Исключая описанные категории людей, праздники любят все, и это можно понять: интересной работы, которую действительно можно любить безумно, на всех не хватает, а работа не особо любимая, как известно, в лес не убежит, а раз так — можно не беспокоиться и лишний раз побыть с родными, увидеться с друзьями, вкусно поесть, не рискуя прослыть обжорой, выпить, не чувствуя себя алкоголиком (правда, не всегда праздник является выходным днём — но наесться и напиться это ещё никому не мешало, иногда — прямо на рабочем месте)…

Всё это, конечно, хорошо — но всё-таки праздники существуют не для этого (во всяком случае, не только для этого). Недаром в календарях их отмечают красным цветом — ведь когда-то кто-то отметил эти дни живой кровью своего сердца… для чего? Наверное, для того, чтобы мы лишний раз могли вспомнить, что мир существовал задолго до нашего рождения, что все те, о ком мы читали в учебниках истории (и забывали, как только звенел звонок с урока), когда-то жили на Земле — совсем как мы сейчас! — и, видимо, заслужили что-то большее, чем просто тире между двумя датами… Праздники нужны нам, чтобы мы могли лишний раз поразмыслить о прошлом, настоящем и будущем, а главное — о том, где на этой бесконечной прямой, протянутой от Большого Взрыва неведомо к чему, располагается точка, которую мы зовём своей жизнью…

Поразмышляем вместе!

Январь
Новый год

Итак, Новый год… уж если говорить о нём, то начинать надо было бы не с января, а с последних чисел декабря — всё самое главное делается именно тогда. Как надо встречать Новый год, я знаю очень хорошо: надо припасти подарки всем родственникам и друзьям, нарядить ёлку, надо испечь пироги (такой большой, круглый — со сладкой начинкой — и много-много маленьких с мясом, капустой, грибами или чем-нибудь ещё), порезать салат (кому — «Оливье», кому — винегрет, кому — сельдь под шубой… а я люблю «Мимозу»), ещё обязательно должна быть бутылка шампанского (в нашем доме оно бывает только безалкогольным — но это уже детали) … ах да, ещё надо посмотреть «Иронию судьбы» (тут, как и с салатами, возможны варианты: «Карнавальная ночь», например… лично я предпочитаю «Чародеев»).

Теоретически я знаю, что если я всего этого не сделаю, планета всё равно повернётся и единица времени сменится… но не проверяю! И не буду проверять — как древний шаман никогда не рискнул бы проверить, взойдёт ли Солнце, если он в предрассветный час не совершит свой магический обряд: а ну как и впрямь не взойдёт — как же жить-то тогда без Солнца?

Да-да, я всё прекрасно знаю: что обычай наряжать ёлку, как и встречать Новый год первого января, завёз к нам Пётр I (вместе со всеми прочими западными заимствованиями, в большинстве своём оказавшимися более чем сомнительными), а впервые её нарядил, говорят, Мартин Лютер (вот кто никогда не вызывал у меня ни симпатии, ни уважения!), что традиция поднимать бокал шампанского под бой курантов ещё моложе, не говоря уже о фильмах… Но я-то знаю, что так было ВСЕГДА. Для конкретного человека «всегда» означает «сколько я себя помню». А ещё я знаю, что так было всегда, сколько помнят себя моя мать и мой отец… кто-то считает, что этого недостаточно для традиции?

Мы привыкли приклеивать к слову «традиции» эпитет «древние» — и как-то забыли, что даже самые древние традиции были таковыми не всегда, что любое действие, идущее из незапамятных времён, кто-то когда-то совершил впервые. Мы не знаем, кто это был, но если бы знали — что бы изменилось тогда? Неужели обычай печь блины на Масленицу был бы менее дорог нашему сердцу, если б мы точно знали, кто и в каком году испёк их впервые? И разве пекли бы мы их до сих пор, если бы современники и ближайшие потомки этого безымянного гения находились под таким же обаянием «магии больших чисел», как мы, и брезгливо морщились при упоминании о традиции, которой только ещё предстоит стать древней?

Традиция не обязательно должна сопровождать человечество от Эдемского сада до Страшного суда — она может существовать в масштабах жизни одного народа, одного поколения — и даже одной человеческой жизни. Вспомните, в фильме «Разные судьбы» в семье Рощина существовала традиция: все свои премьеры он — прославленный композитор, состоятельный по тем временам человек — отмечал с женой весьма скромной трапезой — ситро и картошка в мундире — потому, что именно так было в пору их молодости, когда не было денег на более роскошный стол, когда всё было впереди — и успех, и слава, и богатство. И вот жена, увидев его в день премьеры с другой женщиной, окончательно утратив иллюзии, ждёт его в пустой квартире и накрывает стол: ситро и картошка в мундире… почему она это делает? Наверное, потому, что это незамысловатое меню — всё, что осталось от их некогда счастливого брака — последняя клеточка когда-то живого организма… Но мы же знаем, что даже в одной клетке заключён генетический код всего организма! Нам не рассказывают, как сложилась судьба Рощина после разрыва с Таней, но почему-то мне кажется, что ему, расставшемуся с этой «маленькой, но очень опасной хищницей», именно вид этих традиционных для них с женой «блюд» напомнит, что и в его жизни была когда-то любовь истинная и надёжная — и может быть, он захочет «склеить разбитое»…

Безусловно, традиции бывают разные, и некоторые из них можно и нужно было «сбросить с корабля современности» — как, например, традиции брака по сговору и обязательного наследования детьми профессии родителей: с развитием цивилизации вред, приносимый ими, остался на прежнем уровне, а вот польза явно сошла на нет. Но те традиции, которые выдержали испытание временем, отменять поистине опасно: спросив «Почему надо?», мы незаметно для самих себя переходим к стадии «а почему, собственно, надо?» — и перестаём задумываться, что, быть может, действительно надо, раз кто-то когда-то предписал. Отменяя традиции, мы начинаем свысока смотреть на тех, кто был до нас, забывая, что к нашим услугам их мысли, изобретения, и даже их ошибки, чтобы нам было, на чём учиться — а наши мысли и творения пока ещё не пережили века, и неизвестно, переживут ли.

Держитесь за традиции, господа! Без них очень легко прийти к убеждению, что история этого мира началась с нашим рождением и закончится с нашей смертью — убеждению, которое и без того стало истинным бичом нашего времени (в тринадцать лет кажется, что эта иллюзия возвеличивает тебя — но в тридцать уже понимаешь, как это было бы грустно). Держитесь за традиции — древние и не очень: возможно, однажды вы обнаружите, что это последнее, что в вас осталось живого.

Рождество Христово

С чего начать разговор о Рождестве?

Об этом празднике можно говорить долго и много…

Можно порассуждать о Вифлеемской звезде — о том, какое астрономическое явление могло за ней стоять, и могло ли вообще…

Можно рассказать, что за Рождеством наступают святки — и вспомнить пленительные строки Пушкина и Жуковского, а также упомянуть о том, что большинство воспетых поэтами святочных обычаев не имеют ни к Рождеству, ни к христианской вере никакого отношения — а зачастую и противоположны ей…

Но хочется сказать о другом.

Несколько лет назад английские социологи провели опрос, касающийся Рождества — и вскрылась тревожная статистика: оказывается, подавляющие большинство британцев, празднующих Рождество, не знают, чему посвящён этот праздник! Напрашивается вопрос: как такое могло случиться в относительно благополучной «старой доброй Англии», где не было 70 лет воинствующего атеизма?

Возможно, в самом вопросе заключён ответ — всё дело в том самом атеизме: когда крестить ребёнка, праздновать христианские праздники и даже просто пойти в храм сродни подвигу — никто не станет делать это просто потому, что «так принято» и тем более — потому, что «так делают все». Кому же захочется рисковать всем неизвестно из-за чего?

Но времена меняются: уже лет двадцать к Рождеству и Пасхе украшают улицы, а праздничные православные богослужения транслируют по телевидению. Безусловно, у Православия в нашей стране положение особое… как его определить? Государственной религией не назовёшь (её в светском государстве не может быть в принципе), господствующей — увы — тоже… но особое положение действительно есть. Оно проявляется хотя бы в придании Рождеству статуса государственного праздника (заметим, что ни один мусульманский или иудейский праздник в России такой чести не удостоился) — но не только в этом.

Вот припомните, доводилось ли вам слышать когда-нибудь такие речи: «Я мог бы стать кришнаитом — но зачем они запрещают есть мясо?» или «Вообще-то я верую в Аллаха, но отказываться от спиртного не намерен»? Уверена, что ничего подобного вы не слышали… и я тоже. Любая религия накладывает на человека определённые ограничения, требует соблюдения каких-то правил; не нравится, не хочешь такие правила соблюдать — не исповедуй эту религию (в конце концов, никто в наше время никого ни к чему не принуждает). И все это понимают, когда речь идёт об исламе, буддизме, адвентистах или свидетелях Иеговы — и только к Православию отношение совершенно особое.

Только Православие не должно ничего предписывать своим приверженцам (ни постов, ни исповеди) и всё им должно разрешать: сидеть на богослужениях, вести службу на современном языке, а также однополые браки, внебрачное сожительство, аборты и т. д. и т.п., и даже требование покрывать голову в храме вызывает у современных дам бурю негодования, хотя касалось бы — неужели так трудно или унизительно надеть головной убор? Если в других религиях запреты и предписания воспринимаются как должное, то в отношении Православия они становятся поводом для многочисленных нападок и даже обвинений: дескать, Православная церковь, не желая идти на уступки времени, отпугивает от себя потенциальных прихожан.

Впрочем, такая позиция мне даже нравится: по крайней мере, это честно. Как заметил один пушкинский герой, «хочешь жить как мы — милости просим, не хочешь — проваливай». Но бывает и другое отношение.

Попробуйте — хотя бы в порядке эксперимента — сказать какому-нибудь знакомому (или знакомой): «Я не пью (соблюдаю пост, не пользуюсь косметикой, храню девственность до брака) потому, что так предписывает мне православная вера». Почти наверняка вы услышите в ответ: «Ну и что? Я тоже православный (православная) — вот, и крестик у меня есть, и в церковь хожу на Рождество и Пасху — но я же выпиваю (никаких постов не соблюдаю, крашусь, сплю с парнем)». То есть запретов и предписаний как бы нет… в других религиях есть — а в Православии нет. Право же, лучше было бы этим людям снять крест и не приближаться к церкви: по крайней мере, никто не сказал бы, глядя на них: «Эти православные — сплошь пьяницы и развратники!».

Откуда же такое отношения к Православию? Не оттого ли, что за тысячу с лишним лет мы привыкли к нему, как привыкают к предмету мебели? Не может же, в самом деле, что-то запрещать стол или диван… Десятилетия атеизма задержали процесс превращения в привычку — но не остановили его, а привычка по определению не должна доставлять неудобств.

Мне вспоминаются пушкинские строки:

И сколько не любил бы Вас,

Привыкнув, разлюблю тотчас.

Религиозная вера должна иметь в своей основе любовь к Богу. Видимо, для этой любви привычка так же губительна, как для любви к женщине.

Татьянин день

Разумеется, речь у нас пойдёт не о святой Татьяне — о ней в связи с 25 января вспоминают разве что те, кто носит имя Татьяна (или их близкие). Для всех остальных Татьянин день — это день студентов, да и св. Татьяна стала покровительницей студенчества чисто случайно: в этот день в 1755 году императрица Елизавета Петровна подписала указ «Об учреждении Московского университета», поскольку это были именины матери И. Шувалова, носила бы эта уважаемая дама другое имя — была бы другая святая, но так уж получилось, что покровительницей студентов стала именно св. Татьяна, а днём студентов — именно 25 января. И сегодня мы поговорим о студентах.

Студенты… это слово вызывает множество воспоминаний и ассоциаций. Можно задуматься не только о собственной университетской молодости, но и о многовековой истории европейских университетов — Монпелье, Саламанка, Салерно — и многие другие города… Каких людей помнят эти университеты (и как студентов, и как преподавателей) — Себастиан Брандт, Арнольд де Вилланова, Роджер Бэкон, Андреас Везалий, Джордано Бруно… какие имена! А какие стихи писали средневековые студенты! Вот, хотя бы это:

Выходи в привольный мир,

К чёрту пыльных книжек хлам!

Наша родина — трактир,

Нам пивная — божий храм!

Видимо, в те времена студенты любили погулять ничуть не меньше, чем сейчас… Однако, они ещё и учились — учились 10 лет (а не три с половиной года — как несколько лет назад устроили на заочном отделении моего родного факультета!), а кое-кто (судя по той же поэзии вагантов) ещё и возмущался — дескать, маловато, чему за какие-то 10 лет можно научиться! И между прочим, процитированное стихотворение (как и прочие творения средневековых выходцев из студенческой среды) написано на латыни — многие ли наши современники, даже сдав иностранный язык на «отлично», способны написать стихотворение по-английски или по-немецки? И эти студенты могли пройти пешком сотни километров, чтобы послушать лекции какого-нибудь знаменитого профессора… а посмотрите на гравюру, изображающую диспут в средневековом университете: представители противоположных точек зрения сидят по разные стороны решётки — видимо, студенческой братии ничего не стоило сцепиться на почве научных споров…

Я с тоской вспоминаю эту гравюру, когда на семинаре вижу перед собой студентов, набравших в рот воды. Я спрашиваю себя — почему? Ведь я же не заставляю их обсуждать, сколько бесов может поместиться на кончике иглы — я предлагаю вполне практические вопросы, ответы на которые могут пригодиться в их будущей профессиональной деятельности… Может, им просто неинтересно на моих занятиях — может, к профильным предметам они относятся по-иному?

Боюсь, что нет. Я беру в руки работу студента филологического факультета — будущего учителя-словесника. Работа занимает полторы страницы, количество грамматических ошибок исчисляется десятками — в то время как школьникам, которых этому студенту совсем скоро предстоит учить, «двойку» ставят уже за четыре ошибки. Может, это какой-нибудь отпетый двоечник, кандидат на отчисление? Я беру вторую работу, третью… десятую… двадцать первую… по все группе — картина ничуть не лучше. Нет, видимо, и специальные предметы не вызывают у них решительно никакого интереса.

Я могу понять такое отношение к учёбе у школьников: их приводят в школу в принудительном порядке (среднее образование у нас пока ещё обязательно), но этих-то никто в вуз силком не тащил — сами захотели поступать (наверное, потратили уйму родительских денег на репетиторов), сами выбрали вуз, факультет, специальность… Впрочем, работать по специальности не собирается практически никто — они этого и не скрывают. Тогда тем более непонятно, что они делают в университете: не влечёт наука — ну так иди в профессиональный лицей, становись каменщиком или штукатуром, швеёй или поварихой — и без работы не останешься, и зарабатывать будешь больше, чем иной интеллигент — зачем идти в вуз, зачем мучить и себя, и преподавателей, занимать чьё-то место, тратить впустую своё время и государственные деньги? Я ещё могу понять, почему так поступают молодые люди (для чего они любой ценой поступают в вуз, не имея ни малейшего желания учиться, известно всем) — но на упомянутом факультете большинство составляют девицы… Может, диплом о высшем образовании прибавляет девушке шансов на «ярмарке невест»?

Что ж, отрадно сознавать, что представители сильного пола начали интересоваться тем, что у избранницы в голове (а не только на противоположном конце тела) — но вообще-то государство финансирует обучение девушек с тем, чтобы через пять лет получить энное количество соответствующих специалистов (в данном случае — учителей-словесников, больше никуда с этим дипломом и не пойдёшь), не сродни ли такая учёба расхищению государственных средств? К тому же, пугает мысль: а вдруг девочке не удастся подцепить богатого мужа? Куда она пойдёт? Хорошо, если на панель — а вдруг она вспомнит, что у неё где-то завалялся диплом учителя русского языка и литературы — и пойдёт в школу? Подумайте, господа — ведь и наши с вами дети могут попасть к ней в ученики! Кто защитит нас от таких выпускников? Поистине, кровь стынет в жилах, когда думаешь, что подобного рода студенты могут быть на юридических факультетах или того хуже — в медицинских вузах… вот уж не приведи судьба судиться или заболеть чем-нибудь посерьёзнее насморка!

В связи со всем вышеизложенным, вношу рационализаторское предложение: возродить институты благородных девиц! Были в России при царе-батюшке такие учебные заведения — никакой профессии, никакой специальности не давали, готовили девушек к светской жизни… Вот пусть и теперь ББОИ (барышни без определённых интересов) обучаются хорошим манерам, танцам и что там ещё положено знать и уметь светской львице — так и преподаватели будут точно знать, чего требовать от таких студентов, и государство будет знать, чего ждать от таких выпускниц… И молодых людей, чья учебная мотивация сводится исключительно к нежеланию служить в армии, тоже принимать в эти институты — разумеется, при условии, что они согласятся носить женское платье!

Февраль
День святого Валентина

Этот праздник не принадлежит к числу «красных дней календаря» — но нашему народу нравится, да и производители открыток неплохо на нём зарабатывают — а потому не вижу причин обойти молчанием День влюблённых. Конечно, святой Валентин имеет к этому празднику такое же отношение, как Иоанн Креститель к купальской ночи или библейский пророк Илия — к грозе, все легенды о том, что он кого-то там тайно венчал — именно легенды, причём не выдерживающие никакой критики (таинство Венчания было установлено уже после смерти этого святого), так что происхождение этого праздника — дело весьма тёмное: кто-то выводит его из Древнего Рима, кто-то — из средневековой Шотландии, но сам по себе День влюблённых — прекрасный повод поговорить о Любви… а когда родилось то, что мы называем любовью?

Любовь, влюблённость в том виде, как понимаем мы её сейчас (точнее, понимали до недавнего времени) родилась в эпоху Высокого Средневековья в Окситании — в южных провинциях современной Франции, которые иногда собирательно (и не совсем правильно) называют Провансом — родилась вместе с поэзией трубадуров, и даже трудно сказать, породила ли любовь поэзию или наоборот — настолько неразрывно они были связаны («Я влюблён — значит, я сочиняю кансону» — говорили тогда). Сейчас эту любовь называют «куртуазной», тогда называли «утончённой» — в противоположность грубому плотскому влечению. К слову, вопреки распространённому заблуждению, замужество Прекрасной Дамы вовсе не было её обязательным условием — попросту именно такая ситуация чаще всего складывалась на практике: знатных девиц выдавали замуж в 12 лет (а то и раньше), естественно, не спрашивая их согласия, причём жених чаще всего не испытывал к юной невесте никаких чувств (да и какие могут быть чувства у взрослого мужчины к малолетке?), воспринимая её исключительно как залог военно-политического союза с её отцом или опекуном — вот и получалось, что к тому времени, как женщина становилась взрослой и могла идти речь о каких-то осознанных чувствах, она уже несколько лет была замужем за человеком раза в два старше её, с которым её ничто (кроме брачных уз) не связывало, вот она и обращала взоры на ровесника — младшего сына какого-нибудь графа или барона, который (по причине безземельности) вполне мог быть неженатым…

Можно спорить о том, была «утончённая любовь» великосветской игрой или же за ней стояли истинные чувства. Думается, было и то, и другое — кто-то действительно любил, кто-то следовал моде, но с уверенностью можно сказать одно: никакого Дня влюблённых тогда не праздновали. Людям эпохи трубадуров не было необходимости выделять для Любви какой-то особый день — их любовь была с ними всегда.

И правда, если мы повнимательней присмотримся к «законам» куртуазной любви, то увидим, что средневековому влюблённому было не до праздников: сначала он должен был, не открывая своих чувств, совершать подвиги, посвящая их Даме — на этом этапе он назывался «таящимся» или «колеблющимся», если же эти усилия увенчивались успехом и Дама обращала на него внимание — он мог поведать ей о своей любви, перейдя тем самым в разряд «умоляющих». Если Дама благосклонно внимала мольбам «умоляющего» — он становился «услышанным». И, наконец, когда Даме было угодно выразить своё согласие на любовь, влюблённый переходил к высшей ступени куртуазного служения — «возлюбленный», или «слуга и друг», причём самое большее, на что он мог рассчитывать — это поцелуй Дамы.

А теперь подумаем: может ли всё это — хотя бы частично — примерить на себя современный человек?

Думается, что нет.

Во-первых, такая любовь требовала верности просто исключительной (так, один трубадур вырвал себе ноготь только за то, что позволил себе сложить кансону в честь другой дамы) — современный же человек жаждет так называемой свободной любви. Что это такое, понять довольно сложно, поскольку «свободная любовь» выглядит также противоречиво, как «холодное пламя» или «мёртвая жизнь»: любовь — это всегда привязанность, это синонимы, а быть привязанным, оставаясь при этом свободным, достаточно сложно (если не сказать — невозможно). Быть может, именно поэтому современный человек избегает слова «любить»: он не «любит», а «занимается любовью» — как занимаются спортом (никто же не чувствует себя чем-то обязанным брусьям или штанге).

Во-вторых, всё это слишком долго — у современного человека времени нет: он, в отличие от людей Средневековья, сексуально просвещён, он знает, что смысл любви не в страдании, а в удовольствии, а удовольствие можно получить только при условии полной «сексуальной совместимости». А девчонок… не называть же, в самом деле, почтительно Дамой источник удовольствия — этак можно докатиться до того, что начнёшь испытывать почтение к плитке шоколада или бутылке пива! — так вот, девчонок вокруг много, как узнать, с которой из них ты совместим? Правильно — перепробовать всех! Строго говоря, истинная сексуальная несовместимость встречается достаточно редко и выявляется очень просто — людям действительно несовместимым неприятен естественный запах друг друга — но так далеко сексуальное просвещение не распространяется, и вот начинаются эксперименты. Не та, опять не та… и невдомёк «герою нашего времени», что два существа не могут в одночасье слиться воедино, что нельзя получить наслаждение, не потратив ни времени, ни сил — да и девушки тоже «сексуально просвещённые», тоже знают, что «партнёр» обязан доставить им удовольствие — и совершенно не пытаются доставить удовольствие ему… а откуда возьмётся взаимное наслаждение, если ни одна сторона не пытается его ДАТЬ?

Но вот, наконец, подходящая «партнёрша» найдена. Вероятнее всего, она даже свободна — живём мы всё-таки не в Средние века — и можно бы под венец… о нет! «Штампа в паспорте» современный человек боится, как огня: как можно связывать любовь каким-то бюрократическими бумажками, любовь должна быть свободна, формальности губят её и т. д. и т. п. … Меня в таких рассуждениях всегда занимал один вопрос: если он и она любят друг друга — т.е. не представляют себе жизни друг без друга, хотят прожить вместе много лет «в горе и в радости, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит» — чем их так пугает это пресловутый штамп в паспорте? Вроде бы ничем он в совместной жизни не мешает, а в несчастьях даже помогает избежать многих проблем: скажем, если один из супругов умрёт, не оставив завещания, другой автоматически становится наследником первой очереди — и никакого риска, что вдруг появится откуда ни возьмись какой-нибудь племянник или двоюродный дядя и со слезами на глазах вышвырнет безутешную вдову (или вдовца) из квартиры… Единственная проблема, которую этот самый штамп может создать — то, что нельзя просто так «разбежаться», но кто же думает об этом, когда любит, когда принимает решение о совместной жизни… стоп, а может, действительно думают?

О да, современный человек привык рассуждать здраво: предположим, сексуально мы совместимы, но откуда я знаю, сможем ли мы вместе жить — вдруг не сойдёмся характером, окажемся «разными людьми» и т.п.? Надо попробовать жить вместе, а там — может, и поженимся.

Рассуждения, конечно, очень логичные — и уже в первый (максимум — во второй) год совместной жизни наш герой убеждается, что был прав: подруга просто никуда не годится! Куда-то делась вся её красота — вечно ходит в домашнем халате, в тапочках (это вместо туфель на каблуках, которые делали её походку такой сексуальной!), а лицо, лишившись «боевой раскраски», стало каким-то блёклым. К тому же она постоянно зудит над ухом по поводу ненавистного быта — вот, сегодня опять весь вечер пилила: «Почини кран на кухне — ведь уже неделю тебе твержу, что он протекает!», а самое ужасное — регулярно уклоняется от выполнения своих прямых обязанностей — то у неё голова болит, то она, видите ли, устала! Как можно жить с такой женщиной! Тем более, недавно он встретил женщину действительно привлекательную — она всегда красива, элегантно одета, постоянно им восхищается, а главное — всегда готова удовлетворить все его желания… богиня — да и только! Как жаль, что он так редко с ней видится (вот и сейчас позвонила и сказала: «Дорогой, сегодня мы не сможем встретиться»). И вот ситуация приходит к логическому разрешению: он уходит от надоевшей подруги (или выгоняет её — в зависимости от правового статуса жилища) — благо это совсем нетрудно, ведь штампа в паспорте нет — и воссоединяется со своей «богиней». Но — о, ужас! — что с ней стало! Как только начали жить вместе, она тоже надела халат и тапочки, начала жаловаться на усталость и головную боль, тоже требует починить кран, а по утрам, просыпаясь, приходится созерцать её некрашеную физиономию… какая досада, опять ошибся, опять выбрал не ту женщину!

С годами, сменив несколько сожительниц (давайте уж называть вещи своими именами!), наш герой, наверное, поумнеет и поймёт, что идеальную во всех отношениях женщину он не найдёт никогда — не найдёт по той простой причине, что нельзя постоянно ходить в вечернем платье и эротическом белье, что косметику иногда надо смывать, что всем людям свойственно уставать и болеть, а от обсуждения бытовых вопросов никуда не денешься при наличии общего быта… и он не предложит очередной возлюбленной жить вместе — дабы «богиня» не низверглась с пьедестала, оставаясь исключительно источником удовольствия. «Богини» периодически будут меняться: во-первых, однообразие убивает чувство, во-вторых, женщинам свойственно стареть — и не может же, в самом деле, сорокапятилетний мужчина в полном расцвете сил любить сорокалетнюю старуху. Впрочем, одну женщину он всё же оставит при себе в качестве постоянной сожительницы (или даже законной жены): должен же кто-то гладить ему рубашки и подавать ужин, а держать домработницу не всем по карману. Разумеется, он будет скрывать от неё своих многочисленных богинь, но будет уверен, что если вдруг она случайно узнает, то всё поймёт и простит: во-первых, живёт-то он всё-таки с ней (ей — и никому другому — предоставлена высочайшая честь стирать ему носки и убирать за ним посуду!) — за одно это она должна быть благодарна ему до конца дней; во-вторых, должна же она понимать, что мужчина по природе своей полигамен (что это за природа такая — совершенно неизвестно, даже в дикой природе не все виды животных полигамны — например, попугаи создают пары на всю жизнь — но почему-то Человек Разумный предпочитает быть хуже попугая). Возможно, у них даже будут дети — такие кричащие существа, которых он вынужден терпеть потому, что эта глупая домашняя курица не удосужилась вовремя искалечить себя абортами… детям он будет доказывать, что никакой любви на свете нет — и будет по-своему прав: в его жизни любви действительно нет. С таким же успехом он мог бы доказывать, что не существует физкультуры и спорта — на том основании, что лично он ни разу не прикоснулся к гантелям.

Быть может, в этом портрете — как в любом собирательном образе — сгущены краски, но возьмите любую его деталь — и вы убедитесь, что где-то уже встречали её: в блоге или на форуме, в газете или журнале, слышали от знакомого или сами говорили нечто подобное…

…А нам остаётся только гадать: почему празднование Дня влюблённых вошло в моду именно тогда, когда в сердцах остыла Любовь?

День Защитника Отечества

В пору моего детства этот праздник назывался Днём Советской Армии и Военно-морского флота. Позднее — соответственно веяниям времени — его переименовали в День Защитника Отечества. Помню, как возражали против такого переименования мои знакомые коммунисты — очень уж не хотелось им признавать, что и история, и боевая слава нашей страны начинаются задолго до Советской власти — а вот мне эта идея понравилась. Ведь и заслуги Советской армии, победившей фашизм, никто не отрицает — но вместе с ней в этот день теперь вспоминают и тех, кто сражался на Чудском озере, на Куликовом поле, под Полтавой… Этих героев ведь тоже надо помнить! И именно поэтому нам нужен такой праздник — нужен сейчас, как никогда.

Защитники Отечества у нас не в чести: мало того, что с воинами-современниками власти обращаются немногим лучше, чем с врачами и учителями (вот ведь тоже — сами не заметили, как эти профессии стали у нас критерием нищеты и унижения!), так ещё и «героям былых времён» достаётся.

Развелось немало историков (а может, выдающих себя за таковых?), кои в погоне за оригинальностью с пеной у рта доказывают, что и Ледовое побоище никакого стратегического значения не имело (так — вышли ребята мечами помахать), и татаро-монгольского ига не было (с кем, а главное — за что Дмитрий Донской воевал, на что его святой Сергий Радонежский благословил — непонятно), и Наполеоновскую армию победил исключительно «генерал Мороз» (не было ни героизма русских солдат, ни полководческого таланта М. Кутузова), а Зоя Космодемьянская вообще была психопатка, одержимая манией величия… Откуда у наших современников такая ненависть к собственной истории?