Бесплатный фрагмент - Рассказы со смехом

ХОРОШИЙ ДЕНЬ

Министерство Хороших Дел располагалось на последнем этаже административного здания, как бы подчёркивая его главенствующую роль в сложной иерархической системе управления регионом. С этим выводом был абсолютно согласен его руководитель — Квачкин Иван Арнольдович. Отсюда, из окна его кабинета, открывался прекрасный вид на город. Обустроенный по всем правилам геометрической науки, начищенный до блеска и обсаженный цветами, ровно на столько, насколько хватало угла обзора из окна, он служил источником вдохновения для Ивана Арнольдовича.

Денёк выдался жаркий, на календаре — пятница, а на часах — четырнадцать тридцать. Кондиционер в кабинете министра сломался ещё с утра, и послеобеденная жара прокралась через открытое окно и совершенно вывела Ивана Арнольдовича из рабочего состояния. Не спасал положение и вентилятор, занудно гудевший на подоконнике. Именно по этой причине, его недюжинное тело приняло единственно возможное из всех правильных положений: оно распласталось на кресле, откинуло голову на подголовник и с невероятным усилием взгромоздило ноги на угол стола. В этом положении Квачкину и думалось иначе. Мысли текли легко и непринуждённо, соревнуясь друг с другом. Министр обдумывал план мероприятий (естественно своих) на выходные. Поскольку его жена, Аделаида Степановна, приводила своё тело и душу к единому знаменателю в спа-салонах Лазурного побережья, то Ивану Арнольдовичу представился невероятный шанс провести время с пользой (для себя естественно). В нём боролись два желания: игра в гольф со своим коллегой из министерства этажом ниже, с последующим просмотром подающей надежды женской танцевальной группы в его (коллеги-министра) загородном доме. Или рыбалка на озере неподалёку от его собственного загородного дома, опять же с просмотром того же самого коллектива. Он уже начал склоняться ко второму варианту, когда услышал:

— Иван Арноль… — помощник всегда проглатывал окончание, поскольку в этом месте Квачкин обычно делал какой-нибудь жест рукой, означавший: «Садись!», «Докладывай!» или «Подожди-ка!».

На этот раз Квачкин вздрогнул всем телом, словно уколол палец, сдёрнул ноги со стола и сделал подобающе серьёзное лицо. Потом, разглядев сквозь толстые линзы очков своего помощника, выпалил:

— Ну, Петухов!..

Затем он многозначительно потряс пальцем в воздухе.

— Ты это…

Мысль он так и не закончил, не найдясь, что добавить в адрес Петухова, так как все эпитеты он уже израсходовал ранее, а новые никак не приходили на ум.

— Иван Арноль… — снова начал Петухов. — Как быть со встречей министра?

— Какого министра? Кто министра? — рыбалка с последующим просмотром танцевального коллектива никак не отпускала его мысли.

— Ну, как же! — помощник изобразил, отработанную годами, наимилейшую улыбку. — Министра из Министерства Хороших Дел сопредельного государства.

— Сопредельного государства? — испуганно переспросил Квачкин, при этом глаза его забегали, как будто министр из сопредельного государства должен был вот-вот войти. — Как? Почему? Когда?

— Ну так в понедельник же, в десять ноль ноль. По обмену опытом, так сказать. Я докладную неделю назад подавал, — добавил помощник.

Он вытянулся в ожидании очередного: «Ну, Петухов!» и даже стал как будто уже, словно хотел спрятаться за стоявшую рядом рогатую вешалку.

— Ну, Петухов!.. — Квачкин снова потряс пальцем руки в воздухе. — Ты моей смерти хочешь? Подавал он! А проверить?

Помощник проворно подскочил к столу, сверкая залысиной с одинокой прядью волос, и указал на папку:

— Так вот же.

На этот раз Квачкин сделал жест, означавший: «Садись!» и начал изучать докладную. Минут через пять раздалось глубокомысленное:

— Хм, хм! Так значит он по обмену опытом?

— Не он, а она, — робко вставил помощник.

Брови Квачкина хищно взметнулись над оправой очков, что с ним бывало в моменты сильного удивления.

— Женщина значит?! — он снова уткнулся в докладную.

А затем ещё спустя пару минут:

— Так ты что же? Предлагаешь организовать культурную программу для гостя в Доме Культуры Армии?

— Ну да, — опять ответил помощник с неизменной улыбкой. — Встретим, понимаешь ли, с нашим Краснознамённым, — Петухов радостно взмахнул кулаком, — песни и пляски! А потом торжественный обед. Всё как положено.

— Да, подожди ты, — небрежно отмахнулся Квачкин. — Распугать всех хочешь своим Краснознамённым! Ты это вот что… В Региональном Театре Комедии организуем. Там и размах есть и монументальность определённая, — Иван Арнольдович вскочил с кресла и начал расхаживать по кабинету, как полководец. Он уже почувствовал себя Кутузовым накануне сражения, как вдруг послышался извиняющийся голос Петухова:

— Никак нельзя в Театре Комедии.

— Это почему ещё? — министр остановился и с вызовом принял позу выдающегося генерал-фельдмаршала.

Петухов так и представил себе шефа в фуражке, с чёрной лентой, закрывающей глаз и попугаем на плече. «Пожалуй, попугай будет лишний…» — подумал он.

— Ну так что там у нас с Театром Комедии? — голос генерал-фельдмаршала вернул Петухова к действительности.

Он аккуратно зашёл к начальнику сбоку и на полтона ниже сказал:

— У нас там по документам второй год ремонт идёт.

— Ну, Петухов! Второй год ремонт, а я не в курсе, — Квачкин ослабил галстук и поводил подбородком вправо-влево. — Какого чёрта они там два года делают?

— Так стройматериалов же нет, Иван Арноль… — Петухов вжал голову в плечи и вытянул руки вперёд.

— Как нет! А где же они? — Квачкин упёрся рукой в бок и подошёл к зеркалу, с удовлетворением разглядывая свой величавый образ.

Помощник весь съёжился. Пиджак на Петухове стал на два размера больше, словно он собрался дух испустить.

— Так как же?.. Я вам показывал… а вы… ну помните те сметы…

Квачкин на секунду задумался, пытаясь припомнить столь незначительную вещь, обошёл стол и сел в своё кресло. Потом на него словно озарение опустилось, да так, что он втянул голову в плечи. Он вдруг вспомнил мраморную облицовку фасада своего загородного дома, а также красивую крышу цвета бордо и гравиевые дорожки в саду. Не в силах ворочать головой, Квачкин всем телом повернулся назад в сторону, висевшего за спиной портрета. Когда он развернулся обратно, Петухов с ужасом заметил, что глаз Ивана Арнольдовича не было видно, потому что очки запотели изнутри. Квачкин снял очки, протёр их платком и с досадой заметил:

— Да, Петухов! С Театром Комедии мы, пожалуй, погорячились. Нужно искать другое место, а то, понимаешь, такая комедия получиться может.

Но дух противоречия уже поселился в неуёмной голове Ивана Арнольдовича, а удила были закушены. Он начал энергично расхаживать по кабинету, а потом подошёл к длинному приставному столу и как опытный игрок в бильярд опёрся на него руками.

— А что, Петухов, если мы проведём встречу в более, так сказать, кулуарной обстановке, на берегу озера? Взять, например, мой дом — прекрасный образец архитектуры! — неожиданно выдал он.

«Вот же, сколько лет работает, а хватки не потерял!» — подумал Петухов. Его глаза заблестели, в предвкушении, что ему придётся заняться делом, в котором ему не было равных. Сметы, расходы, договоры, тендеры — Петухов мог с ловкостью жонглёра представить всё это в выгодном свете для проверяющих органов.

— Гениально, Иван Арноль… — восхищённо воскликнул он.

Квачкин торжествующе выпрямился, заложил руки за спину и дал Петухову ещё немного полюбоваться собой.

— Итак! Надо подготовиться. Какие у нас там статьи расходов по Театру Комедии остались? — спросил Квачкин, повернувшись в пол-оборота к окну.

— Мебель, реквизит и декорации, — не моргнув глазом отчеканил Петухов. — Я сейчас, мигом!

Петухов со скоростью, которой позавидовал бы сам король лыжни Бьёрндален, вылетел из кабинета, оставив Квачкина с открытым ртом. Спустя пару минут он показался в кабинете с кипой каталогов, документов и планшетом. Иван Арнольдович одобрительно покачал головой:

— Вот не зря Петухов, я тебя учил уму-разуму. Теперь с полуслова понимаешь. Ну что там у тебя?

— Я думаю, начнём с мебели, — обрадовался Петухов и раскидал каталоги по столу.

— Правильно думаешь, а то у меня в гостиной… то есть в фойе театра, совсем мебель поизносилась. Только ты давай там получше выбери, гость зарубежный! — Квачкин сделал движение головой вперёд, намекая на важность мероприятия.

Помощник натренированной рукой пролистал все каталоги и, схватив один из них, решительно распахнул его перед Квачкиным:

— Вот! Набор мебели «Император».

Квачкин поправил золочёную оправу очков, посмотрел и спросил:

— А не слишком?

— Так ведь зарубежный гость, — ответил помощник, копируя интонацию шефа.

— Ты прав Петухов, нельзя ударить в грязь лицом!

— Никак нельзя, — поддакнул помощник.

— Да, посуда у меня там… — Квачкин посмотрел на Петухова из-под лобья, — в театре…

— Запишем, как реквизит, — со знанием дела продолжил мысль Петухов.

— И знаешь, что ещё! Лодку на озеро надо… такую с парусом, метров пять-шесть, — вошёл во вкус Квачкин.

— В аренду возьмём?

— Зачем аренду? — удивился министр. — У нас, когда по срокам окончание ремонта в театре?

— Через год, — удивился Петухов.

— Вот! А через год мы сдвинем сроки и запросим дополнительное финансирование, — выдал Квачкин свой шах и мат.

— А-а… — Петухов хлопнул себя по лбу.

— А-а-а… — передразнил его Квачкин. — Учиться тебе Петухов надо, учиться!

— Значит, лодку с парусом запишем как декорацию, — подытожил помощник. — Теперь собственно с культурной программой. Предлагаю певицу. Вот, — Петухов ловко потыкал в планшете и поднёс его шефу. — Соседний регион заказывали, остались очень довольны.

Квачкин пристально посмотрел в планшет, нахмурил брови и сказал:

— А почему это она всё время спиной стоит? Да и понимаешь Петухов, — Иван Арнольдович постучал кулачками друг о друга. — Минус на минус, никак плюс не получится! К тому же у меня и так женский танцевальный коллектив намечается.

— А-а… понимаю, мужчина нужен, — Петухов снова сделал пару пассов над планшетом. — Тогда вот! Красавец-мужчина. Пиджачок, причёска и бородка — всё как надо. Женщинам нравится. Михайловский — фамилия.

— И во сколько нам встанет этот, как его…

— Михайловский, — повторил Петухов.

— Вот, вот, Михайловский! — наконец, запомнил Квачкин.

Петухов взял бумажку со стола шефа и накалякал на ней цифру.

Квачкин сначала выпучил глаза, потом плотно сжал губы и молча махнул рукой пару раз вправо-влево то, разжимая кулак, то, сжимая его обратно. Петухов перевёл для себя этот жест как: «Эх, была, не была!» и сделал пометку в блокноте. Тут в недрах министерского пиджака зазвенел, заулюлюкал и запел смартфон. Квачкин долго рылся во внутреннем кармане, а затем вынудил оттуда девайс последней модели с гербом министерства на тыльной стороне. Он, не глядя, ткнул пальцем в экран и сурово ответил:

— Квачкин!

Тут с Иваном Арнольдовичем произошли какие-то метаморфозы. Он отдёрнул смартфон, словно тот укусил его за ухо и слегка присел от испуга, став похожим на барбоса в ожидании наказания. Петухов явственно услышал из смартфона деловитый голос Аделаиды Степановны: «Ваня! Я вся в расстроенных чувствах. Совершенно не умеют работать с клиентами. Скучно! Возвращаюсь домой, завтра вечером буду. Встречай!»

Дело в том, что всем, чего достиг Квачкин, он был обязан жене, вернее тестю, который уже отошёл от дел, но имя, которого до сих пор боялись произносить вслух, а лишь показывали пальцем вверх, закатывая при этом глаза. Квачкин безвольно сел на ближайший стул, ещё ослабил галстук, расстегнул вторую пуговицу рубашки, так как первая и так не застёгивалась, и произнёс:

— Давай Петухов, свой Дом Культуры Армии и Краснознамённый… песни и пляски.

ПОДРУГИ

Кафе с бойким названием «Le grand», на самом деле было не таким уж и выдающимся, но, тем не менее, здесь было довольно уютно, чистенько и выбор блюд был вполне себе приличный. Картину дополняли большие окна, через которые можно было наблюдать за прохожими, искусственные цветы в горшках на подоконниках и чудодейственный аромат кофе. Именно здесь договорились встретиться две закадычные подруги в то время, когда основной поток голодных офисных работников уже схлынул, а туристы, свободные художники, рантье и другие любители ничего неделанья ещё не подтянулись.

— Танюша! Давай сюда! — эффектная посетительница лет тридцати в платье цвета топлёного молока с безупречным макияжем и вьющимися русыми волосами махала рукой подруге.

— Люся! Привет! — та, кого назвали Танюшей, была компактной женщиной с причёской-каре цвета меди, тонким вздёрнутым носиком и лисьими глазками.

Таня подошла к столику у окна, где Люся уже стояла с распростёртыми объятиями. Подруги обнялись, как положено, мастерски чмокнулись, даже не задев друг друга губами, и расселись за столом. Тут же прибежал официант и встал наизготовку с блокнотом. Люся Бровкина, пробежав меню глазами, взяла салат с зеленью и яйцами, а к нему капучино. Татьяна Ковалькова выбрала «Цезарь» и зелёный чай с жасмином. Официант всё записал, озвучил заказ и, получив согласие, убежал. Подруги же начали обсуждать целый «вал» проблем (никак не меньше), свалившихся на их бедные головы за полдня.

— Представляешь, у меня сегодня голова просто кругом идёт. Конец месяца, отчёты не готовы, начальник лютует. Да ещё Хвостов под меня копает, надеется на повышение. Представляешь, Хвостов — эта бездарь! — Ковалькова посмотрела в окно, желая приплести сюда ещё и плохую погоду для усиления эффекта, но погода стояла как назло солнечная, поэтому она картинно закрыла глаза и молча покачала головой из стороны в сторону. — В кафе еле вырвалась!

— А у меня, представь себе, всего пара клиентов сегодня была, чуть не заснула. Вчера полно народу было, а сегодня — голяк! — начала делиться новостями подруга. — Сначала какая-то тётка непонятная с утра припёрлась. Сидела, сидела, смотрела, выбирала, а потом заявила: «Я подумаю!» и тихонечко за дверь. Можешь, себе представить? Она подумает! Зачем приходила? Затем маменькин сынок нарисовался. Сам не знает, чего хочет — то ему не то, а это ему не это. Сделай ему отель и чтоб на берегу был, и чтобы центр близко был, и за смешные деньги, — Люся Бровкина сопровождала свой рассказ убедительными жестами и мимикой.

— Угу, — понимающе буркнула Таня, соображая, чем ещё удивить подругу.

— Я ему говорю: «Молодой человек — это минимум четыре звезды», — Бровкина картинно растопырила четыре пальца. А он мне: «Я видел в интернете, что и три звезды за эти деньги есть!» Люся картинно выдержала паузу, для пущего эффекта.

Как раз в это время официант принёс заказ, ловко расставил тарелки и чашки на столе, постоял пару секунд и, не получив больше никаких инструкций, снова убежал.

— Ну и как с такими работать прикажешь?! В кошельке ничего, а отдыхать хотят… — продолжала Люся. — Вон, кстати, на того за соседним столиком похож был. Свитерок ещё со школы, наверное, брюки короткие, голые ноги торчат, — резюмировала Бровкина, после беглого осмотра молодого человека.

Таня Ковалькова, оценивающе просканировала парочку за соседним столом, потом с удовлетворением оценила свой костюм нежно-салатного цвета и выдала:

— Да уж! Подружка у него тоже — что надо! Кофточка из бабушкиного сундука и ботинки — «прощай молодость». Ну мышка мышкой. Мороженое заказали, наверняка сейчас в кино пойдут, — губы Тани Ковальковой язвительно съехали набок.

— И не говори! Разве мы такими были? — спросила Люся, похрустывая листьями салата.

— Никогда! — железобетонно ответила Ковалькова, сделав серьёзное лицо для убедительности.

— Вот именно, никогда! — ещё более железобетонно подтвердила Бровкина, достала зеркальце и подкрасила свои пухлые губы. — Кстати, смотри! У меня новый мастер, — она выставила руку вперёд, демонстрируя свой маникюр.

— Вполне! — не очень уверенно одобрила подруга.

— Скажешь тоже, вполне! Люксово! — возразила Люся.

Лак цвета бордо с перламутром гармонировал с губной помадой Бровкиной. Она гордо растопырила пальцы перед собой, покрутила кистью, сама повосхищалась, а потом добавила:

— Мужчина! — она сделала паузу. — Ну как мужчина… — Люся выпучила глаза, намекая на неоднозначность вывода. — Такой прямо весь…

— Да ты что?! Никогда не встречала мужчину-мастера по маникюру, — Таня хитро прищурила глазки, жуя курицу из салата. — Дашь телефончик?

Бровкина была довольна произведённым на подругу эффектом. Она жеманно порылась в сумочке и передала Тане визитку мастера. Парочка за соседним столиком расплатилась и ушла, обсуждать стало некого. Был, правда, один перспективный мужчина в светло-сером костюме, красивом галстуке и дорогих часах, но он предательски быстро выпил чашку кофе и испарился, не оставив подругам никаких шансов. Люся с кислой улыбкой вздохнула, подцепила последний кусочек варёного яйца на вилку и показала подруге:

— Вот посмотри, в середине немного недоваренное. Не понимаю? Ну яйца-то сварить — это куда уж проще! Что тут сложного? — и отправила кусочек в рот.

— Как ты права, Люся, — подтвердила Ковалькова. — Вот я, когда яйца варю, сначала дождусь, пока вода закипит, а потом беру столовую ложку, кладу туда яйцо и опускаю его в кипяток. Десять минут и вуаля! — она сделала изящный жест рукой в воздухе, потом взяла свой чай и отпила из чашки. — А потом остаётся только залить яйца холодной водой. Всего-то и делов!

— Ну то, что — десять-то минут, это понятно, но класть нужно в холодную воду, а через пять минут варки выключить плиту и оставить яйца доходить в горячей воде! — Бровкина прикусила губу, мотнула головой с видом знатока и сделала глоток кофе.

— Ну ты даёшь, Люся! — возразила подруга. — Так только бабушки делают. Яйца переварятся, желтки с синевой будут. Уж мне-то поверь, знаю, о чём говорю! Сколько своему бывшему яиц сварила?!

— Хочешь сказать, что я не знаю? — с вызовом заявила Бровкина и, чтобы убить наповал, добавила:

— И насколько я помню, Ковальков твою стряпню не очень-то жаловал, раз уж ты его приплела.

Таня Ковалькова внутренне напряглась, даже лицо у неё побелело, но виду не подала. По её глубокому убеждению, обсуждать свой прошлый брак можно было только с её же, несомненно, правильной позиции. Тут подруга перешла черту.

— По крайней мере, уж твой-то последний торт был… как бы это сказать, немного суховат, — как ни в чём не бывало, заметила Ковалькова, быстро перебирая пальчиками левой руки в воздухе и даже не взглянув на подругу.

Люся начала лихорадочно придумывать, чем ответить на выпад.

— Зато твой джемпер, так просто отличный подарок, был! Мне блондинке додуматься, подарить какой-то коричневый старушечий цвет! — Люся картинно закатила глаза кверху и сделала жест рукой, по всей видимости, не очень приличный. — Я вообще, Танюша, давно заметила, что вкус у тебя очень оригинальный.

Таня спокойно отпила из чашки и ответила:

— Ну, во-первых, не джемпер, а бадлон. Во-вторых, не коричневый, а баклажанный.

— Баклажанный! — передразнила Бровкина. — Таня, ну где я и где баклажанный? Ну, ты даёшь, — она откинулась на спинку стула.

Здесь, по её мнению, и обсуждать-то было нечего. Свой стиль она считала безупречным и как бы, чтобы лишний раз удостовериться в этом выдвинула ногу и посмотрела на красивый серый сапог.

— Люся! Как подруга тебе говорю: ты себя переоцениваешь! Не потому ли твой Гарик внезапно уехал в длительную командировку, где со связью плохо? — ехидно заметила Таня, прищурив глаза.

Чаша терпения Бровкиной переполнилась, видимо, укол достиг своей цели. Она вскочила, нервно схватила сумочку и выпалила:

— Ну, знаешь, подруга! Пойду-ка я лучше… работать!

ЗАПОЗДАЛОЕ ТАНГО

По мотивам открытого письма

Николая Казмина «Ненавижу»

Сергей Борисович Курочкин, бубня на ходу что-то нечленораздельное и размахивая рукой перед невидимым оппонентом, наконец-то добрался до регионального министерства образования. Целую неделю он репетировал речь, с которой собирался обратиться к вышестоящему руководству. Всю его сущность раздирало чувство противоречия, которое неизбежно возникало, когда он получал очередной документ-инструкцию из министерства. Будучи человеком чувствительным и в какой-то степени даже ранимым, Курочкин всякий раз давал волю эмоциям при виде министерской писанины, но являясь человеком ответственным, был вынужден следовать, спущенным сверху инструкциям: как, чего, сколько и так дальше по списку. С необычайной лёгкостью Курочкин взлетел на третий этаж, перескакивая ступеньки — хореограф как-никак, хоть и годы уже не те. Потом ещё небольшой квест по перпендикулярно-параллельным коридорам учреждения и вот он уже стоит перед дверью начальника отдела среднего специального образования с надписью: «Сумасбродова Ольга Альбертовна». Курочкин зажал портфель под мышкой, поправил бордовый галстук в полоску, постучал два раза, хотел было стукнуть ещё раз, но передумал. Затем он, взяв всю свою волю в кулак, приоткрыл дверь и просунул голову. Сумасбродова увлечённо разговаривала по телефону, а на подоконнике слева от неё тихо мурлыкало радио. Завидев Курочкина, она с неохотой бросила в трубку: «Танечка Игоревна, я тебе минут через пять перезвоню». «Пять минут!» — с негодованием подумал про себя Сергей Борисович и протиснулся в кабинет.

— А-а, Курочкин! Проходите! — Ольга Альбертовна сняла очки и величественно откинулась назад в кресле.

Это была довольно энергичная женщина средних с плюсом лет, вся совершенно округлая (Кустодиев был бы в восторге), с высоким залаченным начёсом из волос светло-жёлтого цвета на голове, и в бежевом костюме, состоящим из юбки и жакета.

— Что же вы, Сергей Борисович, всю отчётность нам портите?!

Курочкин, с достоинством и благородством, свойственным, видимо, только преподавателям хореографического училища, прошёл и сел на стул, указанный Сумасбродовой.

— Ну как же? Я ведь писал… предупреждал! — гордо заявил Курочкин, вытянувшись и раздувая ноздри, как необъезженный жеребец.

— Сергей Борисович… дорогой… — отмахнулась начальница, неодобрительно покачивая головой. — У нас тут не дураки сидят! — Ольга Альбертовна сложила пухлую ручку в виде человечка и, подняв её вверх, изобразила, как будто человечек спускается по ступенькам. — И субординация имеется! — пухлый пальчик указал на потолок.

Курочкин инстинктивно посмотрел на потолок, но потом спохватился и ответил:

— Но ведь это же никак невозможно! Вы только посмотрите на это! — преподаватель стал лихорадочно рыться в портфеле, пока начальственная дама постукивала пальчиком по столу. — Ага! Вот! — победоносно воскликнул Курочкин, выудив нужный документ. — Классический, народный, бальный и современный танец — один год! — Сергей Борисович посмотрел на Сумасбродову из-под лобья, желая оценить эффект от произнесённой информации, но гладкое розовое лицо чиновницы ровным счётом ничего не выражало. — Основы управленческой деятельности — тоже год! — Курочкин пригвоздил пальцем отчёт к столу и снова посмотрел на даму.

— Дайте-ка мне посмотреть, — наконец произнесла Ольга Альбертовна и вытянула ручку. — Так, так, так…

Она быстро пролистала отчёт и выдала резюме:

— У-у, Сергей Борисович, да у вас тут полный швах!

— В каком смысле, швах?

— Ну вот же, смотрите, — Сумасбродова развернула документ к Курочкину. — Одного столбика в табличке не хватает. Организационно-управленческая деятельность, где?

Курочкин остолбенел, потом снова поправил галстук и изрёк:

— Так ведь основы же управленческой…

— Нет, нет, нет, голубчик! — перебила его Сумасбродова, опять недовольно качая головой. — В организационно-управленческую деятельность входит несколько направлений и основы управленческой деятельности только одно из них! И так у вас тут, почти на каждой странице — чего-нибудь не хватает: то параграфа, то столбика, то пункта, то учебные часы не совпадают! — чиновница с ловкостью карточного шулера пролистала двадцать страниц документа пред носом Курочкина.

— Так ведь мы же хореографическое училище, — вытирая испарину платком со лба, взмолился преподаватель.

— Вот именно! — подхватила Сумасбродова. — Училище! А училище — это что? А училище — это образование. А мы здесь — министерство образования! — она надела очки и посмотрела сквозь них на Курочкина, словно рентгеновский аппарат.

— Так нельзя же на танец отдавать по два часа в день, а на всё остальное, не пойми на что, аж целых четыре! — взмолился Курочкин.

— А это как посмотреть, уважаемый Сергей Борисович! Вот ваши ученики танцевать, как долго собираются?.. Вот то-то и оно! А диплом, — Ольга Альбертовна сняла очки, выставила вперёд одну ладошку и хлопнула по ней другой, — на всю жизнь! Вот, к примеру, в торгово-строительном тоже недавно, что учудили…

Курочкин смотрел на Сумасбродову, а его взгляд уже пронёсся сквозь светло-жёлтый начёс и помчался дальше. Голос начальницы растворился где-то вдалеке, и появилась музыка. И вот он уже молодой, на сцене, в окружении софитов, кружится в танце, побеждая всё на своём пути: трудности и невзгоды, неуверенность и уныние. Он кружится, кружится, потом замирает на миг и зал взрывается аплодисментами…

— … так пришлось потом всё переделывать! — закончила Ольга Альбертовна и хлопнула папкой по столу.