Бесплатный фрагмент - Рассказы о Школе

Первый рассказ «Как я туда попал»

(Перестройка)

Я — Чеховский Андрей Витальевич, 1946 года рождения, по паспорту: русский, по крови: русско-испанско-польско-армянский еврей (точно не знаю, но бабушку по маме звали Маргарита Иосифовна Бышевская, а её брата моя мама, Екатерина Сергеевна Мучиева, называла в своих воспоминаниях: «дядя Юзя»). Бабушку я не видел, она умерла довольно молодой, а маму и её старшую сестру (мою тётю Зину) и младшего брата (моего дядю Юру) выращивала и воспитывала бабушкина сестра Мария Иосифовна, которую они и все мы, родственники, звали Тётечка. Она их забрала детьми в Москву из Ростова-на-Дону, где их папа, мой дедушка Сергей Степанович Мучиев (вот он — армянин, наверное правильнее — Мучиян) служил в симфоническом оркестре (первая скрипка и дирижёр). Дедушку я видел: он приезжал к нам в Пушкино, есть фотографии со мной на руках, и разок мы с мамой были у него в Ростове. Ростов я помню: отдельные кирпичные стены закопчённые — остались после бомбёжек, ставни на окнах флигеля, где мы жили (в комнате — полумрак и прохлада в самую жару днём), огромный таз с раками на крылечке, раки были зелёные и усатые, некрасивые и один цапнул меня за палец, а потом, когда их сварили, стали красивые, красные, и тут я их цапнул — вкусные оказались.

Я окончил в 1965 году Московский химический Политехникум им. В. И. Ленина, а в 1972 году — Московский институт химического машиностроения (МИХМ). Одним словом — химик. А мой папа, Чеховский Виталий Александрович, инженер-гидрогеолог, в моём детстве говорил: «Все мы — химики: из хлеба навоз делаем». А как выяснилось значительно позднее, его папа, то есть мой дедушка Чеховский Александр Георгиевич, вообще был настоящий химик-органик, профессор, заведующий кафедрой «Органической химии» в Первом Кавказском политехническом институте (сейчас — Горский Государственный Аграрный Университет ГГАУ) в г. Владикавказе. Его я не видел: он умер в 1948 году, когда мы были в Монголии, где мои родители, оба геологи, помогали феодальной стране строить социализм и разыскивали урановую руду, нужную для будущих атомных бомб и атомных электростанций, где я и родился (в смысле — в Монголии). Бабушку по отцу, Наталию Николаевну Квартано (вот она — испанка), я тоже не видел: она умерла в первую мировую войну, заразившись тифом в госпитале, где служила сестрой милосердия. Поэтому папу выращивала и воспитывала мачеха Нина Фёдоровна — её я видел, она приезжала к нам в Пушкино, но не помню, маленький был, но есть фотографии, где я с ней.

Когда я учился в седьмом классе, мама подарила мне набор «Юный химик», через что я заболел на голову этой химией, и после седьмого класса поступил в химический техникум МХП, а потом в химический вуз МИХМ. Теперь-то стало ясно, что это гены сработали.

После защиты дипломного проекта мне предложили остаться в МИХМе работать на кафедре «Коррозия химической аппаратуры», и я остался. И я остался, хотя заканчивал институт по другой специальности: «Машины и аппараты производства чистых и особо-чистых веществ». Представляете? Особо чистые вещества и коррозия… Ржавчина!?.. Брр!.. Но остался. Старший брат Чеховский Сергей Витальевич посоветовал, он на этой кафедре аспирантом был и диссертацию защитил.

И вот я в МИХМе проработал 18 лет, сначала в должности младшего научного сотрудника, затем, после защиты в 1983 году кандидатской диссертации на тему «Активное растворение металлов в условиях теплопередачи», — старшим научным сотрудником. Боролся с коррозией теплообменного оборудования на различных химических предприятиях нашей необъятной родины. Даже в Ангарске бывал.

Все годы, параллельно с научно-инженерной работой, я занимался преподавательской деятельностью: вёл лабораторный практикум, руководил курсовыми

А в это время по телевидению начали показывать много педагогов-новаторов: Шаталов В. Ф., Амонашвили Ш. А., Лысенкова С. Н. и др., которых до этого усиленно «зажимали» и третировали. Это, похоже, сыграло «рояль».

И вот, в 1988 году, как говорится, «на волне перестройки», я решил попробовать уйти на работу в обычную среднюю школу. И пошёл в Пушкинское ГорОНО своего родного города Пушкино. Всё рассказал: так и так, образования педагогического нет, но есть желание работать с детьми и есть знания химии, черчения, физики, математики. Зам. Зав ГОРОНО по кадрам, Н. Н. Сидорова (очень симпатичная и умная женщина), говорит мне: «Знаете, я как раз позавчера была на совещании в областном управлении образованием, где нам строго приказали не брать больше в школу на работу людей без педагогического образования из научных и проектных институтов (которые в то время успешно разваливались). Но я вам дам один адресок — попробуем». И звонит по телефону: «Софья Геворковна, вы просили подобрать химика. Я подобрала. Но он, оказывается ещё и чертёжник, и физик, и даже, кажется, математик. Вообще — интересный товарищ, поговорите с ним сами».

И я поехал на 44-м автобусе на Кудринку, в школу №7. Еду и думаю: Софья Геворковна? Армяночка, что ли? Если заупрямится, я ей скажу, что я — на четверть армянин (у меня же мама — на половину армянка, из Нахичевани, Ростов Дону). Может это сработает, чтоб взяла к себе. Но, всё-таки, при первой беседе, не сказал этого. Потом, значительно позднее (через 20 лет), я ей признался. Она говорит: «Молодец, что тогда не сказал. Я бы точно не взяла тебя, нечего разводить национальную семейственность!».

Рассказал я директору про себя всё: кандидат наук (физика, химия, черчение, математика), разведённый, дочь (14 лет) живёт в Москве, я (42 года) живу в Пушкино, не женат. Про свою будущую жену Ларису, с которой мы уже «дружили» 5 лет, говорить не стал. Тогда, в советское ещё время, не в моде был «гражданский брак», или «гостевой брак», которые в моде теперь. Директор, Софья Геворковна Акопова, мне и говорит: «Ладно, подумаем. Сообщим вам ближе к осени, к началу учебного года» (разговор был в начале июня). Знакомая фраза! Много раз, начиная с учебы в техникуме, я слышал это: «Всё ясно! Два балла! Придёшь осенью…».

И я ушёл. Уходя, оглядел округу: несколько двух- и трёх- этажных домов перед школой, за школой — сплошные частные дома, за ними — огромное поле, за полем — Ярославское шоссе. То есть: «Школа на окраине». Прямо напоминает какое-то художественное произведение… И сильно захотелось мне сюда попасть, сильнее, чем вообще попасть в школу, а именно сюда. К тому же, Софья Геворковна — такая красивая армяночка оказалась, и умная — видно невооружённым взглядом.

Вот, я продолжаю работать в МИХМе и думаю — опасаюсь: вдруг не возьмёт? А хочется! Хожу, грущу. И тут, как сказал бы сейчас В. Зеланд, в «шелесте утренних звёзд» рождаются стихи, которые я пишу ручкой на бумаге (компьютеров тогда не было) и отправляю по почте в школу №7, директору Софье Геворковне. Вот эти стихи:

Я к Вам хочу. Чего же боле?

Что я могу ещё сказать?

Теперь я знаю: в Вашей воле

Меня принять иль не принять.

Я много лет служил науке.

Теперь, увы, там мру от скуки,

Сачкую днём, не сплю всю ночь,

И мыслей рой гоню я прочь…

Но понял, всё же: хватит охать!

ТВ, газеты — волны рек…

Но, лишь гребя, приблизишь брег,

А многим, меньшим нас, так плохо…

И я, детей всегда любя,

Уверен: здесь найду себя.

Кончаю. Пробуя шутить,

Сказал серьёзное. Не знаю,

Мне можно ль плагиат простить?

Но смело Вам себя вручаю.

Плагиат же — мой любимый стиль. Послал письмо.

Оказалось, Софья Геворковна — сама учитель русского языка и литературы. И такое «письмо Татьяны» её глубоко ранило. Она (потом мне рассказала) позвала своего главного помощника — военрука, Лившица Александра Ефимовича, полковника ракетных войск в отставке, и говорит: «Лившиц, смотри: тут какой-то сумасшедший кандидат наук (разведённый, беспартийный, одинокий) к нам рвётся! Что делать?» Александр Ефимович почитал письмо и говорит: «Наверное, он сбегает из ВУЗа от тяжёлой работы в трудных условиях перестройки. Будем брать!».

И я, вернувшись с отдыха на реке Десне, в палатках с дочкой и институтским друзьями, получаю открытку: «Зайдите в школу в конце августа». Я зашёл, и меня взяли. 30 августа — Генеральный педсовет перед новым учебным годом. Меня представили. Гляжу: сплошные тётки. Разного возраста, от очень молодых до очень немолодых. Но, кажется, все — довольно красивые. Лезут в голову стишки М.Ю.Лермонтова: «Есть разгуляться где на воле!..».

Вот так я попал в школу №7.

Второй рассказ «Начало начал»

(Как всё происходило)

С первого сентября помчался новый учебный год, для меня — первый год работы в этой школе с магическим (священным?) номером 7. Происходило всё так: я сразу получил у школьников прозвище «Череп» (я же — лысый, кто не знает…), и недели через три вытащил всех учительниц с помощью англичаночки (хотя и татарочки), Зои Усмановны Ахтямовой, в тур-поход выходного дня на берег Клязьминского водохранилища. Были даже директриса и завуч Елена Болеславовна Демьянова, постарше меня лет на десять, но очень добрая, симпатичная и умная — видно было невооружённым взглядом. Когда мы первый раз встретились в её методическом кабинете, она сказала: «Как это вас, кандидата наук, потянуло в такое болото, как школа?». Я нескромно сказал: «Может камень, брошенный в болото, чего-нибудь всколыхнёт и раскачает? С Божией и с Вашей помощью». Она говорит: «Ну, попробуем». И правда — очень мне потом помогала во всех моих начинаниях, которые я там начинал. И вот, в тот солнечный сентябрьский денёк она тоже с нами «рванула» в лес, хотя была, пожалуй, старше всех. Одета, правда, была по-женски, не спортивно: плащ, юбка, туфли. В спортивных брюках и кроссовках была сама директриса Софья Геворковна Акопова и остальные учительницы, их мужья (у некоторых), их дети, а также я сам и моя фактически жена Лариса и дочка Даша.

День был прекрасный: 4 км ходу, футбол, костёр, шашлыки, сухое вино. Когда последнее появилось из спортивных сумок мужиков, молодые училки явно заробели: при директоре и завуче — ой! (Это было время борьбы с алкоголизмом, и даже меня военрук А.Е.Лившиц сразу принял в «Общество борьбы за трезвость» с оформлением соответствующего документа — членского билета-книжечки). Но всё прошло нормально, приняли по чуть-чуть, и возвращались вечером довольные, но усталые, и С.Г. повела нас известным ей путём, говоря: «Там должен быть автобус №12 до Мытищ». Мы послушно пошли и, правда, пришли к остановке. Она говорит: «Вот, я же говорила вам!..». А я ей говорю: «Софья Геворковна! Ну, у Вас же опыта больше!..». Говорю скороговоркой… (читатель, попробуй сам…). Все слегка остолбенели… Но Зоя Усмановна выручила и медленно, по словам, повторила директору фразу про её опыт. А она, директор, была женщина довольно крупная. И красивая. Армяночка.

Дальше, в учёбе происходили такие дела. Чтобы ребята лучше запоминали формулы и названия неорганических веществ (я преподавал Химию), я их с перемены запускал в класс по «паролю»: я говорю название, они должны произнести формулу (или наоборот). Правильно сказал — заходи, нет — стой в коридоре, вспоминай. Всем нравилось, но немного затягивался этот блиц-опрос, и однажды был обнаружен директором. «Что происходит?! Безобразие! Немедленно все в класс! Уже 7 минут урока прошло!..». И через день Софа пришла ко мне на урок (без предупреждения). В этот раз на уроке — тишина (а обычно — шум…). Всё прошло прилично, и после урока, в своём кабинете, на разборке урока она меня похвалила: «Рассказываешь хорошо, понятно излагаешь, интересно. Но почему так много материала нового на один урок?». Я говорю: «Так — по программе». Она удивилась. Со своим огромным опытом педагогической работы и конкретного учительства, она сразу увидела — это что-то не очень реальное. Это был для меня первый звоночек в вопросе учебной нагрузки школьников. Но об этом — потом.

Ещё происходило вот как. Однажды, спустившись с третьего этажа, где кабинет химии, на второй, где учительская, я увидел: в рекреации, около кабинета Начальной военной подготовки, на полу лежат на ковриках учащиеся и, под руководством военрука, стреляют из пневматических винтовок по мишеням на щитке под окном. А я с детства любил стрелять (папа научил и приучил) и неплохо стрелял — в юности натренировался на воробьях на помойках. Говорю: «Ой, Александр Ефимович! Можно я тоже стрельну?». Он говорит: «Конечно! Иванов, освободи местечко учителю!». А сам сидит за тумбочкой на стуле, в полу-бинокль наблюдает за мишенями, фиксирует результаты стрельбы. Первый пристрелочный выстрел. А.Е. говорит: «Так. Пятёрка, на семь часов. Понятно? Делайте поправку: вправо и вверх. Теперь — повтор.». Второй выстрел. А.Е.: «О! Девятка! Будем считать это зачётным выстрелом. Ещё два!». Я стреляю. А.Е.: «Так! Опять девятка. Третий зачётный!». Я стреляю. А.Е.: «Ого! Десятка! Двадцать восемь очков! Вот, ребята, как должен стрелять настоящий мужчина. И практически без тренировок. Ну, уже звонок. Бегите быстро на уроки!». Все разошлись. Я хочу идти к мишеням, говорю: «Александр Ефимович! Можно я мишеньку на память возьму?». Он отвечает: «Виталич, не ходи! Там одни пятёрки!..».

После этого события у меня на уроках заметно возросла дисциплина, меньше шума стало, больше интереса к предмету. Наверное, детишки забоялись, что я, в случае чего, метко швырну в кого-нибудь кусок мела, да и в глаз!..

И вот промчались две первые четверти моего первого учебного года. Я влился в коллектив. Почти каждый выходной вылезали со школьниками в лес Зоя Усмановна, Людмила Ивановна (математика) и я, потом подключились молодухи: Рожихина Елена Николаевна (Русский язык), Ремизова Ирина Борисовна (Физика), Панкова Светлана Геннадьевна (Изо и Домоводство). В декабре уже открыли лыжный сезон в верховьях реки Серебрянки с ними же (З.У., Е.Н., И.Б.), и мои подключались (жена Лариса, дочь Даша). Учебно-воспитательный процесс шёл во-всю.

И тут — Новый Год! Училки задумали сделать к Празднику с застольем газету со стихами и фотографиями сотрудников. Я им дал свою, где я — в женском парике и без всякой бороды. Практически, как у Ленского — кудри чёрные до плеч (точнее — немного покороче, уши прикрывали…). На Праздник-застолье меня озадачили ролью Деда Мороза, и все веселились, а я танцевал и делал пирамиду с Татьяной Петровной Тимониной, учителем музыки. Красивая, но очень большая была. А в газете, рядом с моей фотографией в парике были пропечатаны стихи (Зоя Усмановна, похоже, сочинила):

Мудрец сказал, что волос покидает

Того, кто любит женщин иль умён…

Какое качество вас больше привлекает?

То, что ушло или осталось в нём?

Осталась ясность говорящих глаз,

Что смотрят в душу прямо, не таясь,

А качество, что дуракам досталось,

Умеет игнорировать, смеясь!..

Я почитал стих и призадумался… Любит женщин иль умён?.. Осталась — ясность говорящих глаз… То есть осталось «умён», а «любит женщин» — ушло, что ли? Таак!!… Ну, Зоя, погоди!..

И вот на каникулах, на январском педсовете я передал сзади по рядам записку для Зои Усмановны. Она на второй парте сидела. В записке — мой стих (как говорится, наш ответ Чемберлену…):

Недавно в школе «Дед Мороз» —

Видна некомпетентность…

Но чем он вызвал — вот вопрос! —

Намёк на импотентность?

Уже ли тем, что с дня того,

Как к вам перебежал,

Он не пощупал никого,

В углах не поприжал?..

Зоя Усмановна, прочитав, громко засмеялась, грубо нарушив тишину педсовета. Директор: «Зоя Усманна! В чём дело?» — строго. А та, извинившись, через пару минут — опять! Чуть не сорвала педсовет…

Вот так это происходило (начало начал…).

Третий рассказ «Потом»

(Походы)

Я уже говорил во втором рассказе, что мы увлеклись походами выходного дня. Зимой это делали на лыжах, но «вылезала» небольшая группа: 5—10 чел, из них — 2—3 учителя. И вот весной (точно помню — 30 апреля) — первый масштабный поход в воскресенье: собралось 30 человек у перехода на западной стороне. Мы с Ларисой потащили всех на наши «горки» в 5 км от станции, я их с детства люблю — в районе Куровского болота. Со мной был пёсик Дружок — зимой приблудился к нам: я, вынося помойку, обнаружил его на коврике у двери. Глаза — умные. Пригласил — вошёл и остался жить, сначала — вежливо в коридоре у входной двери, потом и всю квартиру освоил. Мы назвали пёсика Дружок. И вот одна девочка, Юля Морозова, спрашивает: «Андрей Витальевич, а как собачку звать?». Я говорю: «Дружок». Она как засмеётся: «Какой же это Дружок? Это же девочка!». Я: «Да? Я и не знал!..». Она: «Ха-ха-ха! Не умеете отличить?..». Я говорю: «Юль! Я же учитель химии, а не учитель биологии. Педвузов, где это объединено, не кончал.». Ну, идём, смеёмся, уже к лесу подходим. Тут Зоя Усмановна мне говорит: «А вы знаете, что ваш Дружок уже на сносях!?». Я: «Как это?». Она: «Вот так. Родит (ощенится) через несколько дней, посмотрите на её живот…». Я говорю: «А я всё думаю, чего он такой толстый сделался? Соседка, что-ли, перекармливает?..». У меня соседка по площадке — родная сестра Ира. Добрая. Заходила иногда днём, когда мы на работе, побаловать Дружка.

И правда: родил Дружок 5 мая — как раз на День печати. Пропечатал четверых. Ира помогала, на одного даже «щипцы накладывала» — еле вытащила, Дружок сам никак не мог. Этот, последний, умер, а трое — прижились и через месяц будили нас рано по утру, стуча коготками по нашему дощатому полу. Потом мы их отдали: Шустрика с большими ушами дочка Даша в Москву взяла, Мямлика — соседи из частного дома (мы на их полянке их выгуливали), а Соболя мы продали за 1 рубль на Пушкинском рынке. В доме нашем опустело, Дружок сильно скучал (или скучала?..).

В этом воскресном походе, когда мы пришли на место «горки», я остолбенел. Ранее — дикое место (зимой — на лыжах мы здесь катались, летом — в карьерах купались, осенью — подосиновики собирали), сейчас — все берёзы и осины срублены, валяются… Видно, осваивают природные «жемчужины» под садовые участки. Грустно. Но ребята не обратили внимания, они же не видели, как тут раньше было. Даже рады были — дров много для костра, на котором им в 12-литровом ведре Зоя Усмановна и моя Лариса Михайловна сварили суп из пакетиков. А Светлана Геннадьевна, молодая художница-домовод, не варила, она со школьниками в футбол играла.

Потом, после этого воскресного похода, убедившись, что мы управляемся с большой группой школьников, мы с Зоей Усмановной и Ириной Борисовной Ремизовой (физичка) рванули в июне в 4-дневный пеший поход по родному Подмосковью: от Яхромы (Савёловской ж. д.) до Каллистово (Ярославской ж. д.). Погода была прекрасная и однажды, на микро-привале (режим движения: 30 минут — ход, 7 минут — передых), Зоя Усмановна говорит: «Это надо же! Никогда не думала, что буду сидеть на обочине шоссе, ноги — в канаве, в пыли, и наслаждаться окружающей действительностью!..».

Вот так это было потом. А почти через год мы с ней же (А.З.У.), а также с литератором Еленой Николаевной Рожихиной (потом — Буслаевой) и с физкультурницей Елизаветой Герасимовной Гуляевой совершили на весенних каникулах многодневный пеший поход по маршруту: «Анапа — Новороссийск» (палатки, костры, крокусы и заморозки по утрам) … Ребят было 20 человек из разных классов. Одна старшеклассница, Юля Галиева, дочь учительницы географии Ольги Евгеньевны, была с гитарой, так что у костра молодёжь могла петь молодёжные песни, а не только мои, туристско-бардовые или приблатнённо-пионерские, типа «про пирата Билла…».

И понеслось! Ежегодно мы совершали по 2—3 больших, многодневных спортивно-туристических (пеших и водных) похода на осенние, весенние и летние каникулы. Поскитались: озеро Селигер, река и озеро Вуокса (Карельский перешеек), Крым, Кавказ (лучше гор могут быть только горы…). Зимой по воскресеньям — на лыжах, не часто, но и не редко. Кроме уже упомянутых коллег, мне помогали и участвовали в походах: математичка Конова Светлана Владимировна, литератор Ясинович Ирина Анатольевна, физкультурница Смагина Ирина Владимировна, англичаночка Черенкова Татьяна Петровна, секретарь, выпускница этой школы Наташа Иванова (потом — Макарова), которая, получив высшее образование, вернулась, через время, в школу №7 школьным психологом и библиотекарем и, позднее, — географичка Бородулина Анжелика Михайловна, которой потом и перешло руководство туристической работой в школе, когда я сбежал (после дефолта 1998 года) в высокооплачиваемый ШУКС,*) а мой заместитель Светлана Владимировна передвинулась на «Завучевство» в нашей школе. «Нельзя объять необъятное!» — сказал давно Козьма Прутков и был прав.

Отчет-дневник одного из турпоходов по Крыму можно почитать в Приложении.

Все эти годы наши школьные туристские команды регулярно выступали на районных и даже областных тур-слётах, и нередко занимали там призовые места. Выступают и до сих пор, так как Анжелика Михайловна и Ирина Владимировна до сих пор тянут эту лямку, хотя, кажется, уже порядком подорвали себе здоровье работой в школе.

Вот что было потом.

Частично оно осталось и сейчас: со многими ребятами, участниками тех походов (они уже выросли, имеют детей), мы общаемся (телефон, смс, эл. почта), иногда вылезаем в лес (на 25-летие туристской работы в школе №7; на моё 70-летие), а с некоторыми (Лёня Солопов, Лёня Мазанюк — я у них классным руководителем был) я прошлым летом совершил лодочный поход по Ладоге (Карелия).

*) Школа Усовершенствования Командного Состава Военизированной Охраны МПС

А с теми училками (я их звал «тётки», хотя почти все — моложе меня, а некоторые — в дочери годятся) мы ежегодно вместе отмечаем День Учителя в саду у физички Ирины Борисовны (у неё — частный дом), хотя работаем уже в разных школах г. Пушкино и г. Москвы, или даже уже не в школах, как Ирина Анатольевна, тем более, как я, который вообще нигде не работаю, будучи трижды сокращённый из разных учебных заведений.

ШУКС закрыли совсем (не нужны стране охранники и пожарные для железных дорог; наверное, чтобы легче было на них воровать и сжигать недоворованное, как учила нас классика жанра). Компьютерный класс в Школе ДОСААФ, где я обучал работе на компьютерах местное население, закрыли совсем. Школу №16 в Звягино, где я преподавал математику и информатику, перепрофилировали в начальную, сократив на улицу старшее звено (преподавателей и учащихся). Школу №13 в Мамонтовке, где я подрабатывал Информатикой, слили со школой №14, и мне места не нашлось.

Ну, нет у правительства достаточных денежных средств для системы образования. И вот я, трижды сокращённый, теперь пенсионирую и репетиторствую (физика, химия, математика) на дому.

Но, повторяюсь, День Учителя регулярно отмечаем: З.У., Т.П., С.Г., С.В., А.М., И.В., И.Б., И.А., Н.В., Е.Н. — как говорится: «Десять девок, один я (А.В.)».

Такие дела.

Один из дней одного из тех походов мне почему-то особенно запомнился. Мы совершали лодочный поход по Карельскому перешейку, озеро Вуокса. И вот на днёвке два мужчинки (как говорила наша замечательная директриса Елена Анатольевна Хохлова, бывший комсомольский лидер г. Пушкино, красивая, умная, хотя и молодая), а именно два Андрея — Степнов и Жигалин — наловили (заблеснили) за весь день несколько щук (чуть ли не семь?.. но больше трёх — это точно!). А два других мужчинки, тоже два Андрея — Бузовкин и Чеховский (т.е. я сам) — почти целый день делали коптилку из старого ведра, добытого в одной из куч мусора, которые другие туристы оставляли на берегах озера. И сделали. А две девицы — красавицы Елена Сивакова и Светлана Зинетдинова почистили и выпотрошили этих щук. И я, глядя на них, удивлялся: не ожидал, что такие красивые, молодые девчата не гнушаются этой работой — чистить рыб, и не боятся вытаскивать руками из них кишки и другие внутренние органы. Я знал нескольких взрослых женщин, которые терпеть не могли это делать, а некоторым даже делалось дурно. Но мои школьницы — боевые! Разок Лена даже принесла мне на ладони щучье сердце: оно продолжало биться (!), хотя сама щука лежала разрезанная, выпотрошенная и совершенно не живая. Как говорил Штирлиц: информация к размышлению — о жизни, о природе и о вас, женщинах (как говорил А. Райкин).

И вот эти три пары (два по два Андрея, Лена и Света) сработали своё, и один из этих двух несвятых троиц Андрей (т.е. я сам) исполнил на костре горячее копчение этих щук. Только я сам это умел делать, а остальные стояли вокруг, учились, особенно рыбаки (сейчас это назвали бы «мастер-класс»). Когда священнодействие совершилось, копчёные щуки немного остыли, все уселись вокруг костра на брёвнах (на земле) и на «сидухах» (на попах), и литератор Елена Николаевна (тогда, кажется, ещё Рожихина) продолжила вчерашний устный рассказ какой-то научно-философской фантастики. По-моему, это был «Ночной дозор» С. Лукьяненко. Рассказывала Е. Н. великолепно! Не просто пересказ содержания-сюжета, а близко к тексту, «с выражением», с описанием природы, с размышлениями героев, очень образно и эмоционально — заслушаешься!.. Поэтому её ребята и просили делать это ежедневно. Но она, всё-таки, уставала, и мы договорились эти рассказы чередовать через день с песнопением под гитару (петь туристские и бардовские песни Е.Н. тоже любила: «Люди идут по свету» и «Давайте восклицать!» — были её любимыми). И мы пели под мою походную гитару (пять полу-блатных аккордов, выученных в юности во дворе…). Саму гитару, однажды на Селигере, профессиональный музыкант, певец из окружного армейского хора и церковного хора г. Екатеринбурга, Александр Петров (баритональный бас), пытался хорошо настроить и, после некоторого мучения, сказал: «Да! Гитара у вас очень походная» — сказал, налегая на слово «очень».

И я тогда вспомнил, как в юности, изучая во дворе эти 5 аккордов, приходил домой и говорил своей маме (она классно играла на пианино): «Мам, послушай, как я пою». И пел ей дворовые песни. Она отвечала: «Поёшь мотивно, а слушать противно!..»

А в тот вечер я сидел на бревне (надо мною — звёзды сквозь сосны…), ел щуку горячего копчения, слушал Елену Николаевну и думал: «Вот он идёт учебно-воспитательный процесс полным ходом. Может быть не очень учебный, в обычном смысле, но очень воспитательный, во всех смыслах». Если б была рядом Зоя Усмановна, я б спросил её: «Am I right?..». Но её не было — в водные походы она с нами не стала ходить, тяжеловато уже. Всё-таки, она возрастом постарше меня была, тем более — этих молодых учительниц. Но именно она дала (вместе с Людмилой Ивановной Рубцовой и со мной — опять троица?..) начального крепкого пинка этому самоорганизующемуся хаосу — туристической работе в школе — в конце 80-х — начале 90-х годов прошлого столетия. И, поскольку англичаночки А. З. У. рядом не было, я спросил об этом («Прав ли я?») по-русски тех учительниц, которые были рядом: математик Светлана Владимировна Конова, физкультурница Ирина Владимировна Смагина, учитель рисования, черчения и домоводства Светлана Геннадьевна Панкова и тоже литератор (русак, как они сами про себя говорили) Ирина Анатольевна Ясинович — главный режиссёр наших школьных капустников и наших (учительских) выступлений для школьников-выпускников на их выпускных вечерах. Я их, присутствующих здесь учительниц, всех по-русски спросил про учебно-воспитательный процесс, и они подтвердили: Да! Я прав!

Таким образом, в тот вечер я сидел и делал три дела: ел, слушал и думал. И это было неплохо. Три, ведь, — число хорошее: научное, философское, магическое, священное — кто во что больше верит. Мы эти вопросы с числами (особенно 3 и 7…) нередко обсуждали с ребятами в наших походах.

А рассказы у костра Елена Николаевна практиковала во всех походах, в которых она участвовала. Вот что она успела нам за эти годы рассказать: А. Нортен «Звёздный патруль», Д. Браун «Утраченный символ», Г. Гаррисон «Неукротимая планета», Р. Сабатини «Одиссея капитана Блада», Р. Штильмарк «Наследник из Калькутты», А. иБ. Стругацкие «Отель „У погибшего альпиниста“», С. Лукьяненко «Черновик», «Чистовик». И все дети, и взрослые были довольны. Потом, значительно позднее, на Селигере, когда мы были чисто семейными микро-группами, без школьников (из школьников были только наши собственные дети и внуки), мы упросили Е.Н. побаловать нас фантастикой, она побаловала (кажется, «Черновик» С. Лукьяненко), и мой зять Павел (взрослый мужик, прошёл пограничную службу, преподаватель-инструктор в Автошколе) сказал мне: «Ну, у вас и коллеги! Елена Николаевна — класс! Мировой рассказчик! Слушаю и как будто книгу читаю, или фильм смотрю». Я ему тогда ответил: «Как сказал бы муж моей сестры Иры, Валерий: „Мастерство не пропьёшь!..“ Но к Елене Николаевне это не очень подходит…».

Вот такие дела были потом.

Как говорила моя мама в моём детстве:

Не оттого бывает, что потому, и не потому бывает, что оттого, и вообще, и в частности, промежду прочим.

Четвёртый рассказ «Нагрузка»

(Можно ли быть хорошим учеником?)

Я уже говорил во втором рассказе, что первым звоночком для меня в вопросе учебной нагрузки школьников было удивление директора школы Акоповой Софьи Геворковны (учителя с большим стажем работы), удивление тому объёму нового учебного материала, который был изложен мной учащимся на обычном уроке химии, на котором она присутствовала. Она удивилась, а я сказал: «Так по программе!». На самом деле это для меня был не первый, а второй звоночек про учебную нагрузку школьников. Первый прозвучал сразу с начала учебного года, с начала моего учительства, когда основной учитель химии Иванова Генриетта Ивановна, по-совместительству — зам. директора по воспитательной работе, красивая, умная, с очень звонким голосом (слышен был на первом этаже, а кабинет химии — на третьем), которая сильно поддержала меня в туристической работе, а в учительстве — просто опекала первый год, так вот она мне дает учебник химии и говорит: «Его вы должны пройти-изучить за один год!». Я смотрю, а на обложке написано: «Химия 7—8». Я говорю: «Это же на два года материал, на седьмой и восьмой классы. Как же его можно за один год пройти?». Она объясняет: «Те, кто раньше считался седьмой класс, теперь считается восьмой (хотя по возрасту — седьмой), а кто считался восьмой — теперь уже считается девятый (хотя по возрасту — восьмой), и они будут проходить-изучать следующую часть всего курса химии. Последняя реформа образования 1986 — 87 годов всё перекроила и сдвинула на более ранние ступени, и ужала». Я говорю: «То есть, объявили Перестройку, и детишки сразу поумнели и теперь могут за один год (по возрасту седьмой класс) освоить то, что раньше осваивали (и с трудом, т.к. химия — трудный предмет) за два года?». Она пожимает плечами: «Такую спустили сверху программу». Я говорю: «Раз всё передвинули на год пониже (пораньше), а что же тогда в 11 классе?». Она мне показывает учебник. Я смотрю: там строение атома, энергетические уровни и подуровни, электронные облака, s-,p-,d- орбитали и т. д. и т. п. Это же материал, который мы изучали в институтах, причем давался он школьникам-выпускникам (студентам первого курса) с трудом. В нашей группе в МИХМе я своим товарищам помогал, потому что я окончил химический политехникум и два года после него работал в Институте общей и неорганической химии Академии наук СССР (ИОНХ АН). То есть был с химией хорошо знаком. И вот теперь этот материал из высшего образования (институтского уровня) спустили в школу, в 11-й класс? Ну и дела!..

Потом я решил по-подробнее разобраться, на каких основаниях сделаны такие преобразования в программах? Прошла ли такая программа хоть какую-то предварительную проверку? Порылся в методических журналах «Химия в школе» и нарыл. Оказалось, новая программа по химии прошла проверку, опробована в двух спец-школах с химическим уклоном г. Москвы (тогда такие были) и в школе посёлка Черноголовка Московской области. А я этот посёлок знал. Там находился филиал нашего ИОНХа, я там часто бывал. Это — научный городок. Там такие институты: «Институт новых химических проблем», «Институт новых физических проблем», «Институт биофизики земли» и др. И в школе там учатся дети этих научных работников — фактически дети интеллектуальной элиты, причём именно химического уклона. И вот программу по химии, проверенную на таких детях, теперь внедрили, как обязательную, в школы на всю страну, на весь Советский Союз (тогда он ещё существовал, не развалился пока).

Вот какой был мой первый звонок в вопросе учебной нагрузки школьников. Потом поступили ещё сигналы. Чуть-чуть о них. Кроме химии, я преподавал черчение. Учу ребят проводить параллельные линии, показывая на доске с помощью больших деревянных прямоугольных треугольников. Говорю: «Ставите один треугольник так, второй помещаете одним катетом на гипотенузу первого, двигаете, как по направляющему рельсу, а по другому катету проводите карандашом (я — мелом) отрезки — вот вы начертили несколько параллельных линий. Поняли?». Они говорят: «Нет! Мы таких слов ругательных не знаем: катет, гипотенуза…». Я на перемене помчался к Людмиле Ивановне Рубцовой — математичке (очень умная, туристка, детей любила, по школе быстро двигалась, её все по-тихоньку звали «торпеда»). «Так и так –говорю — катет…, гипотенуза… в чём дело?». Она говорит: «А что ты удивляешься? Мы прямоугольные треугольники с этими классами будём проходить только в конце учебного года! Эта новая программа всё переломала и разорвала все связи межпредметные, которые были.». Так то.

Я, чтоб всё уточнить и понять — к Завучу школы Елене Болеславовне Демьяновой (симпатичная, спокойная, умная, добрая, её дети очень любили). Она говорит: «Андрей Витальевич! Я на своём немецком (она преподавала немецкий язык) начинаю проходить причастия раньше, чем они (учителя русского языка и учащиеся) на своём русском, на нашем родном русском. Можно ли хорошо усвоить причастия на чужом немецком, если ещё не знаком с ними на своём родном русском? Так — по новой программе!».

И ещё мне Завуч рассказала, чего я пока не очень знал. В моём черчении: раньше его проходили за два года в 7 и 8 классах, и, заканчивая 8-летку, ребята шли в Училища и Техникумы, достаточно подготовленные по этому предмету. А теперь по новому Учебному плану и новой Программе дети проходят черчение за один год в 8 классе. Но из школы уходят после 9-го класса (основная школа), и в 9-м классе черчением не занимаются. И в училища, техникумы идут, успешно забыв этот предмет, потеряв навыки за целый год (за 9-й класс).

Вот такие были мои первые звонки в вопросе учебной нагрузки школьников, в вопросе программ, учебных планов и т. п. Ну, и учудила эта перестройка с нашим школьным образованием! А мы так поверили: гласность…, демократизация…. Я вспомнил, как ещё до ухода моего в школу, в МИХМе один товарищ, Манкевич Владимир Николаевич (кандидат физико-математических наук, йогой увлекался, я ему помогал плакаты для защиты делать), он говорил: «Демократия отличается от демократизации тем же, чем канал от канализации…». Теперь, в школе, я понял — похоже, он был прав.

Когда я увидел, что произошло с учебными предметами в процессе Школьной Реформы 1986—1987 годов (см. выше), я вспомнил, что я, всё таки, бывший научный работник экспериментально-прикладного направления: лабораторные исследования (и измерения!) электрохимических коррозионных процессов в условиях теплопередачи с последующим внедрением на действующих производствах разработанных методов защиты от коррозии теплообменного оборудования. И я решил здесь тоже как следует поисследовать и измерить.

Я превратился в ученика 9 класса. Завуч Е. Б. Демьянова скорректировала моё расписание так, чтобы я смог ходить почти на все уроки этого класса. И я ходил. Выполнял вместе со всеми на уроках то, что нужно, записывал в дневник домашние задания, а если не был на уроке, то списывал, что задано, из дневников у отличников (они всегда всё аккуратно записывают, особенно девочки). А дома выполнял все задания с точным хронометражем — фиксировал время, потраченное на выполнение заданий. Делал все письменные предметы, а по устным — прочитывал параграфы учебника так, чтобы суметь устно ответить на контрольные вопросы в конце параграфа (они всегда есть). В процессе «учёбы» я написал контрольные работы по алгебре и геометрии и сочинение по литературе и получил за них четыре пятёрки (по литературе две: одна — за содержание, другая — за грамотность). Так что я мог считаться сильным учеником, и мои временные затраты на выполнение домашних заданий могли быть достоверным показателем реальной учебной нагрузки школьников. Эта моя «учёба» продолжалась в течение 4 недель 2-й четверти, потом я всё обработал и подвёл итоги.

Оказалось, что мне для выполнения всех домашних заданий требовалось от 2 до 4 часов в день. Иногда — до 5,5 часов (при написании сочинений).